Племя деревьев. О чем говорят корни и кроны

La tribú degli alberi

Stefano Mancuso

Pubblicato in accordo con S&P Literary – Agenzia letteraria Sosia e Pistoia

Глава 1. Долгая жизнь

Долгая жизнь – не всегда благословение. В моем случае не могу сказать однозначно, так это или нет. Конечно, прошло много времени с тех пор. Мои близкие, друзья и товарищи, с которыми я так долго делил эту жизнь, покинули меня, оставив одиноким, как никогда раньше. Это нелегко.

Я не любил одиночества в молодости, когда моя сила была огромна, и ничто над землей или под землей не могло меня испугать. И уж тем более не люблю его сегодня, когда достаточно слабого веяния мерзкого холодного ветра с гор, чтобы заставить меня вздрогнуть. Некоторые из моих товарищей, напротив, предпочитали уединение, даже стремились к нему, переходя жить в далекие и недоступные места. И вот теперь, когда со мной остались лишь Пино, Красноцвет, Лизетта и еще несколько друзей, я еще больше ценю их общество.

Было время, когда ничто из происходящего в Эдревии не оставалось для нас неизвестным. Будь то надвигающаяся опасность или соседские сплетни – не было случая, чтобы это ускользнуло от нашего внимания. Мы знали все о своем племени, а племя – о нас. Те, кто наблюдал со стороны, не понимали, как у нас получается это выносить, как нам удается жить, сохраняя открытость к чужому мнению. Они не могли понять, что значит быть частью племени: у нас не было стыда – мы попросту не знали, что это такое. Никто, ни молодой, ни старый, никогда не делал ничего во зло товарищам. Мы были едины, как части одного тела, – а телу не стыдно за то, что делают конечности.

Попробуйте представить, каково это – разделять со всеми боль и удовольствие, голод и изобилие, тревогу и спокойствие. А теперь представьте, что это необыкновенное состояние длится все ваше существование. Теперь вы понимаете, почему мои спутники были моей силой? И почему сейчас, когда нас осталось так мало, они – моя единственная настоящая радость?

Я родился много лет назад – так много, что теперь даже друзья считают меня очень старым, – и каждое событие, даже самое незначительное, оставило след на моем теле. На мне, как и на всех моих спутниках, времена года оставляют неизгладимые следы: годы изобилия и годы трудностей, дружбы, любви, болезней, борьбы, счастливых моментов и тяжелых перемен. Все написано на нас, и это легко прочитать.

Поэтому сейчас, чувствуя себя неуверенно и беспокойно, ощущая, что времена года сменяют друг друга так же быстро, как утекали часы в детстве, я решил более не испытывать судьбу, раз и навсегда запечатлеть историю нашего сообщества, пока время не стерло ее.

Долгое время, когда я был сильнее и моложе, я считал себя бессмертным и смотрел на тех, кто проходил мимо, с глубоким состраданием. Я последним видел многих, кого уже нет. Но в конце концов, мало или много лет – какая разница? Не вечность, и только это имеет значение… Но я блуждаю, как воздушный шар, увлекаемый дуновением ветра, по незримым тропинкам памяти, вместо того чтобы сделать подробную летопись. Это обещание я дал себе и постараюсь сдержать.

Итак, вот мой рассказ.

Я родился в мае много лет назад, в очень счастливое для общины время. Еды было вдоволь, погода стояла теплая, и товарищи процветали, не беспокоясь ни о чем на свете. Малыши играли в зарослях, взрослые, радуясь благословенному времени года, болтали, разыскивая воду и прочие ресурсы на склоне холма. Даже старики разделяли безмятежность того мая, занимаясь тем, что у них получается лучше всего: собирая информацию со всех уголков нашего огромного сообщества и отправляя ее заинтересованным товарищам. Это, безусловно, самая деликатная задача для всех кланов; она требует многовекового опыта, железной памяти, нужных связей и великой рассудительности. Об этом всегда заботились старейшины, назначенные Примулом. Он единственный, кто может, если возникнет необходимость, одновременно общаться с каждым членом сообщества без исключения.

Когда я родился, Примулом Эдревии был Юэн, известный как Мудрый Отец. Если вам кажется, что это прозвание звучит несколько напыщенно, знайте, что он сам выбрал его – такова одна из привилегий Примулов, – и не без скандала. Тысячелетиями наши трезвые и достойные мудрецы были известны только под именем Примул. (Не как часть династии, будто в королевских домах: «Примул» подразумевает, что он primus inter pares, то есть первый среди равных. Он не обладал особой властью над другими членами племени, а лишь направлял их, когда необходимо.) До тех пор пока, задолго до моего рождения, действовавший глава не стал этаким Примулом Безумным, первым среди одурманенных титулом, которого сразила неизвестная болезнь – по крайней мере, так гласили слухи, – полностью лишившая его рассудка. Но до этого он несколько лет вел себя мудро.

А после стал так чудить, что пришлось найти помощника, вроде как исполняющего обязанности, – иначе он не справлялся со своей ролью. Такого еще не случалось, и кто-то решил, что нужно помнить об этом, и добавил к прозвищу Одурманенный титул «единственный». Единственный Одурманенный Примул в нашей истории: чтобы вы понимали, своего рода напоминание, чтобы подобное никогда не повторилось.

Но когда много лет спустя Юэн сам стал Примулом, он сослался на это исключение, утверждая: ввиду того, что произошло с Одурманенным, Примул может называть себя так, как ему заблагорассудится. Этот аргумент никому не был важен – традиции не имеют для нас большого значения, – Примула всегда называли Примулом из удобства, а не по обычаю. Так что если Юэну захотелось назвать себя как-то иначе, зачем его останавливать? Конечно, никто не ожидал, что он выберет имя Мудрый Отец, демонстрируя отсутствие чувства юмора. Но к тому времени изменения уже произошли. Почему он выбрал такое прозвание, мы не смогли понять. Некоторые говорили, что из-за созвучия со Святым Отцом, но многие не были уверены. Конечно, Юэн всегда относился к своим обязанностям с ответственностью, но не настолько, чтобы сравнивать себя с Папой Римским.

Племя долго обсуждало этот вопрос, и в конце концов было решено, что Юэн решил назваться Мудрым, вероятно, из-за своего возраста, а отцом – потому что хвастался тем, что у него тысячи детей, разбросанных по всему миру. Но кто его знает.

Как бы то ни было, именно Мудрый Отец принял меня в общину и дал имя, под которым меня знают теперь.

Кстати, забыл представиться: я Лорин, Малютка. Лорин – фамильное имя; в нашей истории было много выдающихся его носителей, которых до сих пор вспоминают с почтением. Когда Юэн после тщательного изучения выбрал его для меня, многие увидели в этом знак судьбы. Однако Лорин я или нет, для многих товарищей я всегда оставался Малюткой. Отчасти чтобы отличать от Лорина Старшего, одного из самых уважаемых членов сообщества, отчасти – в качестве сомнительной и довольно наивной шутки: когда кому-то дают прозвище, противоположное его сущности. Короче говоря, мое имя – оксюморон, чтобы вы понимали, какие глубокие классические исследования ведутся в племени. Я настоящий великан, поэтому им нравилось. Я рос не по дням, а по часам, буквально на глазах становясь все выше и выше. Такого еще не бывало не только в моей семье, но и во всей общине. Рост был настолько бурным, что многие шокированные сверстники поначалу сомневались, что я действительно один из них. Все знали, что Лорины – моя семья – маленькие, а я резко выделялся на их фоне.

Это, конечно, мало что значило. Среди нас были всякие: маленькие и большие, молодые и старые, здоровые и больные. Как я уже говорил, племя – как мир. Но я был не только высоким – я был огромным. Некоторых товарищей пугали мои размеры. Они думали – и я на их месте думал бы так же, – что стоит ненадолго отвлечься, и этот верзила натворит неизвестно каких бед. Поэтому поначалу мое появление встретили сдержанно, без особой радости, сопровождающей такие события. Но среди товарищей сдержанность никогда не длилась долго: любопытство в отношении новичка всегда намного сильнее подозрительности, и в конце концов я оказался полноправным членом оживленной сети отношений сообщества.

Эти годы я, вслед за лелеявшими память о них, мог бы сегодня назвать временем счастья – если бы не один пустяк, так, рябь на спокойном море детства, недостаток в раю. Имя этой ряби было старый Джин. Дряхлое, длинное, сухое существо вечно нездорового желтоватого цвета, будь то лето или зима. Нрав его соответствовал внешности. Многие годы старый Джин и слышать не хотел о том, чтобы принять меня в племя.

С тех пор как он впервые увидел меня, новорожденного, и долгие последующие годы, когда ему нужно было что-то сообщить мне, он вел себя настолько холодно, недоверчиво, отстраненно, что остальные находили это оскорбительным.

Поначалу жить с этим было нелегко. В такой общине, как Эдревия, подобное поведение немыслимо и недопустимо. Сам Мудрый Отец несколько раз вмешивался, чтобы заставить Джина быть повежливее. Товарищи тоже приложили немало усилий, каждый в меру возможностей, пытаясь убедить его: мой размер не представляет опасности. К сожалению, безрезультатно.

В каждой группе всегда найдется тот, кто выделяется, и в нашей общине таким был старик Джин. Упрямый и скупой, как никто другой, и совершенно не способный сопереживать товарищам. Нужно сказать, что мы, юные деревца, ничего не делали для улучшения ситуации. Напротив. Такой старик, как вы понимаете, служил источником непреодолимого веселья. Годами мы делали его жизнь невыносимой. Особенно летом, когда солнце палило вовсю, а морской бриз высушивал нас, как рыбу, Джин был нашим любимым местом отдыха.

В его тени мы располагались, изможденные и потные.

«Джин, будь добр, принеси воды».

«А мне – еще и что-нибудь поесть».

«Джин, расскажи нам, каков мир за пределами Эдревии».

Нам нравилось донимать его вопросами, от которых он не мог отвертеться. Как член общины, он был обязан слушать наши вопросы, если они разумны – как на тему еды и питья. Бедняга Джин, как же он страдал. Он делал все, что мог, и мы должны были ценить его, но усилия, приложенные ради исполнения наших желаний, были настолько очевидны, что среди нас, привыкших делиться всем, не спрашивая, он казался грубым и неотесанным.

Некоторые говорили, что даже после десятилетий совместной жизни он так и не стал до конца полноценным членом общины. Но я знал, что это всего лишь слухи: стать-то он стал, просто что-то от прежней жизни не давало ему освободиться от оков. В отличие от нас, он не родился в Эдревии, а пришел в общину уже взрослым. Но это не единичный случай, было много товарищей, не рожденных в племени.

По правде говоря, мы никогда не знали, откуда мы родом. Единственным условием для вступления в общину было желание. Больше ничего. С незапамятных времен это всегда было нашей сильной стороной: хочешь присоединиться к нам? Мы примем тебя с распростертыми объятиями: чем больше, тем лучше. Никаких требований, никаких ограничений. Присоединяйся к нам – и станешь таким же, как мы.

Что же до особой неприязни, которую испытывал ко мне старый Джин, то я давно простил его. Никто из товарищей никогда не был так велик, как я, и он, должно быть, считал, что я намерен затмить его.

Сегодня я его прекрасно понимаю. В старости немощь заставляет защищаться, но в те годы общение с упрямым и злобным стариком было единственной тенью на откровенно счастливом детстве.

Глава 2. Я никогда не знал, кем были мои мать и отец

Я никогда не знал, кем были мои мать и отец. У нас это обычное дело: почти никто из товарищей, с которыми я рос, не имел об этом никакого представления.

В других племенах, даже близких к нашему, семейные узы были важнее. Некоторые утверждали: много тысячелетий назад, возможно, еще во времена основателя Эдревии Фитона, каждая семья заботилась только о своих детях, оставляя судьбе решать за всех остальных. Взрослые часто говорили нам: «Вы должны быть благодарны. Во времена наших предков вам пришлось бы самим о себе заботиться». Как будто они не пользовались тем же, что и мы.

Однако никто из нас не верил, что когда-то давно семьи были настолько жестоки, что позволяли умирать от голода тем, кто не являлся их родственником. Это была классическая история, из тех, что рассказывают взрослые, чтобы вселить в нас страх и держать в узде. Маленькая история о коварном человеке, приходящем без предупреждения и готовом порубить вас на куски. Мрачная легенда, популярная среди товарищей. Казалось, в нее верили многие, но у меня и моих друзей она вызывала улыбку.

Как я уже говорил, никто из нас не знал родителей, но не потому, что это как-то запрещалось или не приветствовалось, а просто потому, что даже те немногие, кто заботился о генеалогии, не имели понятия, как их найти.

Что касается репродуктивных отношений, то товарищи были настроены очень широко: каждый делал, что хотел, потому что о детях в любом случае заботилась бы вся община. Между товарищами были и особые узы: каждый новорожденный приписывался к клану, и члены этого клана становились, по сути, его родителями. Ну, не совсем «приписывался». Процедура, в результате которой клан брал на себя заботу о новорожденном, была довольно сложной и могла показаться непонятной постороннему. Чтобы попытаться объяснить вам, как все это работает, я расскажу, как сам стал частью клана Летописцев.

Процесс примерно такой.

Прежде всего знайте: система распределения по кланам, как и любой другой аспект рождения, основывалась на случайности. В этом мы от вас не слишком отличаемся: никто никогда не решал, как, где и когда родиться. Это вопрос везения или невезения, не более. Шар останавливается на одном числе, и вы рождаетесь здоровым, в подходящее время, в изобильный сезон, в окружении добрых, мирных, любящих товарищей; шар останавливается на другом числе, и вы оказываетесь в эпицентре жестокой войны, в плохом месте с ужасным климатом, без средств к существованию, больным и среди тех, кто не может о вас позаботиться. То, где остановится шар, имеет значение для всего мира. В моем случае он не мог выбрать места лучше, чем то, что мне досталось.

Я появился на свет не только в любимой Эдревии – более счастливого места для жизни я и представить себе не мог, – но и в самом занятном и заповедном ее уголке, на поляне, расположенной точно на границе территорий двух знаменитых кланов. За поляной, среди выступов и больших лугов с видом на долину, обосновались разноцветные члены Черноземии – самой большой группы племени, состоящей в основном из художников, учеников и ремесленников. А в долине, на пологом склоне, ведущем к морю, уже несколько веков жил клан Летописцев, члены которого славились умением собирать и передавать информацию.

Хотя два клана имели между собой очень мало общего, они были добрыми соседями и жили в полной гармонии. Близость благоприятствовала постоянному обмену, поэтому из клана Летописцев ежедневно поступала информация и свежие новости, а из Черноземии – множество историй, которые веселили нас, и такие вкусные яства, что при одной мысли о них у меня до сих пор слюнки текут.

Но стоило увидеть представителей двух кланов, чтобы понять, насколько разными они были. С одной стороны, Летописцы, серьезные и добросовестные, выглядели похоже: все крепкие, небольшого роста (за исключением старейшины, который, напротив, был гигантом) и с вечно сосредоточенными лицами. Поскольку им приходилось постоянно быть на связи, узнавать последние новости, казалось, что они как бы витают в облаках. С другой – Черноземы, столь же непохожие друг на друга, сколь похожи Летописцы. Многие приехали из дальних стран и привезли с собой новые цвета, запахи и моду, со временем покорившую все сообщество.

Между группами с такими несхожими обычаями неизбежны разногласия. Ничего серьезного, не более чем добродушное соперничество, в основном шутки и подтрунивание.

Но в то время года, когда нужно было встречать новичков, идиллическая ситуация резко менялась в худшую сторону. И поводом для раздора всегда служили несколько случаев сомнительного распределения.

Большинство новичков не видели причин для споров: они рождались на территории своего клана и автоматически становились его частью. Право земли (Ius soli), просто и без споров. Однако иногда появление товарища на границе двух территорий, как в моем случае, препятствовало автоматическому распределению. Запускалась сложная альтернативная процедура, и в ней большое значение имели черты характера и желание самого новичка. Именно в таких случаях конкуренция могла стать ожесточенной.

Причина спора заключалась в разной численности двух соседних кланов. Если всего одним-двумя поколениями ранее цифры были близкими, то к моменту моего рождения ситуация кардинально изменилась. За несколько десятилетий Черноземы стали не только многочисленнее Летописцев, но и самым крупным из всех кланов племени.

Летописцы, похоже, страдали от несоответствия больше всех: если члены этого клана чего и боялись, так это новостей. Пока все шло как обычно, никто не был счастливее их, но стоило появиться какому-нибудь пустяку, незначительному новшеству, как они начинали волноваться. Они были хранителями status quo, представляли память Эдревии и выполняли эту задачу, скрупулезно фиксируя каждое событие с начала времен. Поэтому вы поймете, что такие революционные изменения, как, например, бесконтрольный численный рост одного из кланов, ужасно их беспокоили. Они не понимали, с чем связано внезапное увеличение численности художников и учеников, и утверждали, что для блага сообщества необходимо восстановить равновесие между кланами. Вопрос о восстановлении баланса сводил их с ума, для них это было одним из основополагающих правил, принципом, скажем так, конституционного характера.

До этого момента пять кланов, составляющих племя, всегда были практически равночисленны, с минимальной разницей между поколениями. Необходимо было во что бы то ни стало вернуться к прежней ситуации, но как? Конечно, нельзя побуждать товарищей перейти из одного клана в другой или изменить право земли (ius soli). Единственное практическое решение, принятое после многолетних обсуждений, заключалось в том, что в случае сомнительного происхождения, например рождения на границе, следует сделать все возможное, чтобы новоприбывший не был приписан к Черноземии. Легко сказать… В таких случаях определяющими факторами при выборе становились воля новоприбывших и их бо́льшая или меньшая близость к одному из двух кланов. Однако сообщество всегда строго следило за свободой товарищей: принуждение недопустимо. Единственная возможность – убедить их в том, что вступить в менее численный клан окажется правильным решением.

Поэтому, когда я появился на границе двух территорий, сам Верховный Летописец, который был поглощен спокойным прослушиванием новостей племени и очень редко беспокоился о новорожденных, очнулся от долгой дремы и разослал всем срочное сообщение. Я должен был сделать все возможное и даже невозможное, чтобы убедить себя стать одним из них. Еще совсем маленький, но уже полностью овладевший всеми своими способностями, я должен был решить, к какому клану примкну.

В первые дни, привыкая к жизни в обществе, я был предоставлен самому себе. Каждый из окружавших меня товарищей из разных кланов давал мне все необходимое для жизни, и никто не беспокоил меня по поводу принадлежности. Конечно, сегодня, оглядываясь назад, можно сказать, что Летописцев, казалось, не интересовало ничего, кроме исполнения любых моих желаний. Я знаю, мне следовало бы быть подозрительным, но представьте себя на моем месте: я только что прибыл, никого не знал и думал, что это обычный здешний образ жизни. Должны же быть хорошие товарищи, правда? Я думал, что удача привела меня к ним. И в итоге оказался не так уж далек от истины.

Однажды мы с Лизеттой и другими играли в охоту за сокровищами: целью было найти спрятанные на поляне кусочки сахара. Тот, кто находил сокровище, мог оставить его себе и теоретически делать с ним все, что захочет. Среди нас, детей, это развлечение было очень популярно. Однако истинная цель игры заключалась в том, чтобы продемонстрировать наши умения: тот, кто находил сахар, делился с другими.

Так вот, как я уже сказал, однажды я искал в кустах сахар, как вдруг услышал шепот, доносящийся откуда-то из гущи леса.

– Эй, Лорин, ты меня слышишь?

Кто-то пытался привлечь мое внимание втайне от остальных. Поначалу, увлекшись игрой, я не обращал на это особого внимания, пока не понял, что некая раздражающая вибрация – на самом деле голос.

– Лорин, Лорин, послушай меня, – осторожно повторял этот тихий голос.

Я замер, прислушиваясь:

– Вы со мной говорите? – спросил я, вглядываясь в лес. – Кто вы? Я вас не вижу.

– Я друг, не бойся.

– В каком смысле? Мы все здесь друзья. – Я не понимал, к чему он клонит, это казалось странным.

– Если хочешь, я могу помочь тебе найти кусочки сахара, – продолжал голос.

Я уже давно их искал, и помощь казалась посланной свыше.

– Хотелось бы. Сегодня ничего не могу найти.

Незнакомец не заставил просить себя дважды.

– Посмотри налево, – раздалось из леса, – видишь большой желтый камень на краю поляны? Я почти уверен, что они там.

Мне казалось, я туда уже заглядывал, но ничего не стоило повторить. Я осмотрел место тщательнее… и они в самом деле лежали там, – погребенные под несколькими сантиметрами земли.

– Эй! Спасибо за помощь! – счастливый, крикнул я таинственному собеседнику. – Они и правда были рядом с большим камнем.

Хотя день был спокойный, листва заколыхалась, словно от порыва ветра. Казалось, весь лес задрожал от страха.

– Пожалуйста, не кричи, – в голосе прозвучало отчаяние, он явно старался, чтобы его слышал только я. – Никто не должен знать, что я с тобой разговариваю. Если Юэн узнает, могут быть неприятности.

Я впервые слышал нечто столь странное. Почему кто-то не может говорить со мной, и почему Мудрый Отец должен оставаться в неведении?

Вся ситуация предстала передо мной в ином свете. Внезапно шепотки, которые я до сих пор воспринимал лишь как забавное поведение слегка сдвинутого товарища, показались подозрительными. Смутное чувство: с одной стороны, в шелесте листьев и таинственном шепоте таилось нечто тревожное, с другой – в самом голосе нет ничего враждебного или ужасающего, недоброжелательного или пугающего. Напротив, он был тон несколько чудаковатый, даже неуверенный. Таким голосом трудно кого-либо напугать, уж поверьте. Тем не менее многое для меня до сих пор необъяснимо.

– Почему ты не можешь говорить со мной открыто? – спросил я озадаченно.

– Ни один взрослый из двух соперничающих кланов не должен общаться с тобой, пока ты не примешь решение. Таков обычай.

Я начал понимать: вся эта суета связана с моим предстоящим выбором того или иного клана.

– Значит, ты надеялся убедить меня примкнуть к твоим? Но как, если я даже не знаю, кто ты.

– Нет, я не хочу ничего подобного, клянусь Иггдрасилем… В конце концов, влиять на твой выбор строго запрещено. Сейчас вид у тебя очень напуганный. Я лишь хотел узнать тебя поближе, чтобы понять, к кому ты ближе – к Летописцам или к Черноземам.

– Разве это не запрещено?

– Ну, скажем так, теоретически, нет, это разрешается. Но все же, если Юэн узнает, у меня могут быть серьезные неприятности.

– И поэтому ты прячешься?

– Я не хотел. Я знал, что нарушать правила – плохая затея… – в голосе звучало смущение. – Но для них это было так важно, что я не смог отказаться.

– Для них – это для кого?

– Этого я правда не могу тебе сказать.

– Вообще-то ты мне пока ничего не рассказал. Но теперь ты со мной познакомился и, надеюсь, уже понял, какой клан мне подходит больше, потому что я ничем не могу тебе помочь. Кстати, мне это не особо нравится, и я правда не знаю, какой клан выбрать. Честно говоря, никогда об этом не задумывался.

Я подождал несколько секунд, но ответа не последовало.

– Эй! Ты еще здесь? Куда пропал?

Ответа не было. После шепота листьев, колыхания листвы и шумного бормотания незнакомца лес вновь стал привычно тихим.

То, что спугнуло моего таинственного собеседника, не заставило себя долго ждать:

– Эй, Лорин, я иду. Не съедай весь сахар.

Ко мне шла Лизетта, устав следить за моими перемещениями издалека и торопясь узнать, что происходит.

Мы всегда были неразлучны. Она была первой моей спутницей после прибытия, и я ее очень люблю. У нас много общего: мы живем в нескольких метрах друг от друга, мы примерно одного возраста, и в то время оба еще не принадлежали ни к одному клану. Хотя в случае с Лизеттой это лишь формальность: ее дом находился в центре территории Черноземии, и никакие протесты Летописцев не могли этого изменить. Более того, стоило только взглянуть на нее, чтобы понять, что она – чистокровная Черноземка. Даже в юности она уже обладала способностью раскрыть красоту любого живого существа. Она срывала все маски, вот в чем была ее особенность. Днями напролет интересовалась жизнью обитателей поляны. Будь то насекомые, грибы, птицы, рептилии или люди, Лизетта умела понять их и подружиться с ними. Внешне она была гораздо меньше меня – по сравнению со мной просто крошка. Но от ее стройного тела исходило столько энергии, что устоять было невозможно.

– С кем ты разговаривал? – спросила она, завладев своей долей сахара.

– С незнакомым голосом из леса.

Она не удивилась – будто обмен любезностями с незнакомцами был для нее обычным делом.

– Это был веселый голос? Или робкий? Тебе не показалось, что ему было не по себе от того, что он делает?

Я посмотрел на нее, пораженный точностью описания:

– Точно. Именно такой… но откуда ты знаешь?

– Вот уже несколько дней кто-то бродит по лесу и расспрашивает о тебе, но его никто не видит. Он хочет знать, что ты из себя представляешь. Спрашивал всех в округе. Даже меня… Я хотела рассказать тебе, но потом как-то вылетело из головы.

– И что же ты ему сказала?

– Что я знаю тебя с рождения, что ты хороший и что мы вместе ищем сахар, – сказала она, посасывая кусочек сахара.

– Спасибо.

– Не за что. Еще я сказала ему, что ты всех знаешь и что ты любопытный.

– Неправда! – возмутился я. – Интересоваться жизнью других людей – не значит быть любопытным.

– Это ты так думаешь. Для меня это точное определение любопытства. И вообще, незнакомец был в восторге.

– Теперь он подумает, что я гожусь в клан Летописцев. Они любят вмешиваться в чужие дела.

Лизетта на мгновение задумалась:

– Но так и есть. И не пытайся отрицать, ты же знаешь, со мной этот номер не пройдет.

Вот что значит дружить с самой проницательностью: с ней совершенно невозможно было притворяться. Иногда Лизетта срывала маски, о существовании которых окружающие даже не подозревали.

– Значит, по-твоему, я должен стать Летописцем?

Я был несколько подавлен перспективой прожить всю жизнь в сплетнях и пересудах.

– Я не могу выбирать за тебя, но Летописец из тебя, несомненно, выйдет гораздо лучше, чем из меня.

Мне было не по себе от необходимости выбирать. Лизетта, безусловно, была права: у меня были все задатки Летописца! Но что-то внутри меня противилось этому, склоняясь в сторону Чернозема. Как же так? Я спросил Лизетту: может быть, ей под силу разгадать и эту загадку?

– Никакой загадки. Каждый товарищ немного художник, но охватившая всех мания стать Черноземами имеет более глубокие корни, и мне этого не понять. – Она сделала паузу, чтобы высосать последний сахарок из земли, а затем продолжила: – Только вчера Леандро говорил какой-то бред о том, что ему нужно изменить свою жизнь и стать сказочником. Можешь себе представить Леандро в роли сказочника?

Мы расхохотались. Леандро был хрестоматийным Крепкоспином: вечно склонялся над серьезными и непонятными текстами, теряясь в необходимости исследовать естественные законы, управляющие нашим племенем. Даже среди самих Крепкоспинов, которых трудно назвать игривыми, Леандро высмеивали за отсутствие легкомыслия. Примерить на него роль сказочника было совершенно немыслимо. Однако то, что Леандро действительно хотел стать сказочником, было настолько неожиданно, что даже настораживало.

– И не он один, – продолжала Лизетта, – даже многие из клана Мерцающих, живущие в долине, одержимы мыслью о превращении в Черноземов. Это увлечение распространяется как лесной пожар. Только Летописцы и клан Гурров не поддались этому. Пока что.

– И все же ты станешь Черноземом, но ничего такого не чувствуешь. А вот меня этот импульс начинает беспокоить. Какая-то слабость или апатия, едва заметная и прерывистая, которая никак не дает о себе забыть. Короче говоря, это раздражает, поверь мне.

– Верю, многие говорят то же самое. Но едва попадают на территорию Черноземии, как все проходит. Даже Леандро сказал, что чувствует то же, что и ты.

– Интересно, с чем это связано?

На некоторое время мы задумались.

Тем временем солнце, зайдя за море, окрасило поляну и лес теплым оранжевым светом, отчего холм Черноземии позади нас превратился в зачарованный пейзаж. Для общины закат всегда был важным моментом. Наша жизнь, как объясняют нам с ранних лет Крепкоспины, зависит от двух вещей: от лучей солнца на небе и от дождя, приходящего с моря. Поэтому, когда там, на краю долины Летописцев солнце и море сошлись на горизонте, никто не хотел пропустить это зрелище, этот пурпурный союз.

Для многих членов племени наблюдение за закатом – завершающее дело дня. В клане Летописцев принято ежевечерне записывать его особенности. Подробный отчет о каждом закате ведется тысячелетиями: его оттенки, продолжительность, прозрачность света, наличие или отсутствие облаков, ход сумерек – все тщательно заносится в бесконечные архивы клана. В то время получить до-ступ к архивам с историей закатов было одним из моих заветных желаний. Я представлял себе миллионы томов, выстроившихся на полках бесконечной библиотеки-лабиринта длиной в сотни километров, и был счастлив, что являюсь частью сообщества, для которого ни один закат не пропал даром.

Но не только Летописцы изучают закаты: Крепкоспины строят по ним прогнозы погоды, Черноземы толкуют их формы и цвета, чтобы предсказать будущее. Вдали от остального сообщества даже грозные Гурры, днем внушительно и молчаливо стоящие на своих высотах, на закате поют пронзительные песни в память об ушедших товарищах. А среди Мерцающих есть те, кто занимается наблюдением за зелеными лучами – тем последним изумрудным сиянием, которое один раз из ста выпускает солнце за мгновение до того, как погрузиться в море. Эта работа очень ценится. Отчасти потому, что зеленый – цвет общины, отчасти потому, что, как известно, желания, загаданные при свете зеленого луча, сбываются.

Мерцающие, будучи специалистами, много веков назад даже взяли на себя огромный труд – измерить с научной точки зрения возможное воздействие зеленого луча. Это долгая и сложная работа. На каждом закате, который заканчивался зеленым лучом, они спрашивали у довольно большого числа спутников, что те загадали. Через год, потом два, потом пять они спрашивали, исполнились ли их желания, и если да, то в какой степени. Процедуре подверглись и другие товарищи, так называемые контрольные, которые тоже загадывали желание, но в дни без зеленого луча. Результаты, полученные за более чем пять столетий наблюдений, показали: желания, загаданные при свете зеленого луча, исполнялись гораздо быстрее. Исследовательские выводы вызвали бурную реакцию: Крепкоспины указывали на ошибки в наблюдениях и прочую статистическую чертовщину, которую Мерцающие регулярно опровергали новыми, все более безупречными измерениями. Но это в прошлом.

Сегодня все, за исключением нескольких ярых приверженцев Крепкоспинов, убеждены в эффективности зеленых лучей. Мерцающие, продолжая их изучать, теперь могут делать довольно точные прогнозы относительно времени года, когда их можно наблюдать с наибольшей вероятностью. В эти счастливые времена можно любоваться толпами наших товарищей, которые тщательно всматриваются в горизонт в поисках зеленых лучей, предвестников исполнения желаний.

День, о котором я расскажу, был как раз из таких.

– О-о-о. Вот оно, точно в срок, и изумрудное, как и предсказывали Мерцающие! – воскликнула Лизетта, когда на фоне золотистых сумерек зазвучало пение Гурров.

Я, как это часто бывало, ничего не мог разглядеть, а ведь хотел попросить зеленый луч помочь мне выбрать правильный клан.

– Придется, наверное, выбирать самому.

Ко мне подошла Лизетта.

– Не волнуйся: ты – Летописец. Заглянув в твою душу, я могу понять тебя изнутри лучше, чем кто-либо другой, и я знаю, что это твой дом. Так правильно. Нас, Черноземов, слишком много.

Это казалось разумным; я слепо доверял способностям Лизетты, да и сам все больше и больше убеждался: жизнь среди Летописцев мне подходит. Но почему тогда инстинкт толкал к Черноземам? У меня было мало общего с этим кланом, но одна только мысль, что я могу жить на их территории, наполняла меня радостью.

В ту ночь я плохо спал. Во время сна со мной связалось множество жителей – как из Черноземии, так и из Летописцев, – чтобы узнать, что я собой представляю. В сообществе принято подключаться к корневой сети в ночное время. Это вопрос хороших манер: входить в сеть днем, чтобы запросить личные данные, расценивается как проявление неуважения к ближнему. Зачем беспокоить кого-то днем, если ночью можно без проблем получить всю необходимую информацию? Процедура обычно проходит быстро и просто. Мне часто случалось, даже не осознавая этого, делиться сведениями с другими товарищами. Но не в эту ночь: отчасти потому, что необходимость принять решение беспокоила меня, отчасти потому, что не привык к такому шквалу запросов, спал я очень мало и плохо.

Утром я проснулся еще более уставшим, чем накануне, и с еще более запутанными мыслями, что делать. Летописцы или Черноземы? Черноземы или Летописцы? В голове теснились преимущества и недостатки: с Черноземами я мог бы жить еще ближе к Лизетте и придумывать истории, чтобы рассказывать их своим спутникам летними вечерами, а с Летописцами – работать в библиотеке-лабиринте; с Черноземами я предсказывал бы будущее, с Летописцами – изучал бы прошлое… Как я ни смотрел, решение принять не мог оба этих варианта имели положительные и отрицательные стороны, и мне казалось ужасной несправедливостью то, что невозможно принадлежать сразу к обоим кланам!

Не будем забывать и о моих размерах. Как уже упоминал, я резко выделялся на фоне своих соплеменников – за исключением гигантских товарищей из клана Гурров, – и эта особенность делала очевидным отсутствие у меня родства, по крайней мере физического, как с Черноземами, так и с Летописцами. Это несоответствие создавало дополнительные трудности. Каким бы ни оказался мой выбор, я выделялся бы в клане, как дуб среди маков. Было ясно, что какое-то время, пока не обрету независимость, клану, которому я предназначался, придется заботиться о моих нуждах… а они, учитывая мои размеры, будут немаленькими. Со временем и я начну распределять свои ресурсы, найду себе достойное занятие, но на многие годы задача содержать меня станет для клана тяжким бременем.

Именно эти мысли крутились в голове, когда я, как всегда по утрам, убирал территорию вокруг своего дома.

Так начинался день каждого обитателя Эдревии. Сразу после пробуждения и до завтрака мы следим, чтобы вокруг не было ничего грязного или вредного для наших собратьев. Это одно из первых правил поведения: каждый отвечает за среду, в которой живет.

Я как раз приводил в порядок лужайку, довольно грязную после той беспокойной ночи, когда ко мне подошла Лизетта в компании незнакомца.

– Доброе утро, Малютка, ты хорошо спал? – как всегда тепло приветствовала она меня.

– Не очень. Мне нужно принять решение, и это мешает спать, – ответил я, переводя взгляд с Лизетты на ее спутника. Он стоял чуть поодаль и, казалось, стеснялся своего присутствия.

– Мы слышали, как ты стонал всю ночь. Поэтому я проснулась рано утром и пошла искать Пино, – жестом она указала на своего спутника. – Лорин, познакомься с Пино, самым искусным фокализатором в нашем сообществе. Если он не сможет помочь тебе принять решение, проще бросить монетку и довериться удаче.

Я молчал, и Лизетта повернулась ко мне, желая убедиться, что я осознал, какая удача мне улыбнулась:

– Ну? Ты не хочешь ничего сказать?

– Привет, Пино, приятно познакомиться, – вежливо ответил я. Больше ничего не мог придумать.

Лизетта возмутилась:

– Приятно познакомиться? И все? Я привела к тебе лучшего фокализатора Мерцающих, а ты не находишь, что сказать? Ты вообще знаешь, как много работы у фокализаторов и с каким трудом мне удалось убедить его, что тебе действительно нужна помощь?

– Простите, если обидел вас обоих, – сказал я с досадой, – я действительно понятия не имею, кто такой фокализатор.

– Не знаешь? А еще говоришь, что ты не Летописец? Да брось! Только среди Летописцев можно найти таких рассеянных, как ты.

Я продолжал растерянно смотреть на него. Сам не понимая, почему, я чувствовал, что все испортил.

– Эмм… если позволите вмешаться, это не тот случай, когда… эмм… вам стоит ссориться из-за меня. Эмм… приятно познакомиться с тобой, Лорин. Хм… Я так много о тебе слышал.

Он общался со мной, как подобает члену клана Мерцающих, перемежая слова особыми звуками. Многие из их клана работают с товарищами, испытывающими трудности в общении с другими – я это тоже знал, – и их особая, будто напевная интонация, как говорят, помогает успокоить души и способствует более расслабленному общению. Словом, все эти «эмм» через каждые три-четыре секунды обладают своего рода гипнотической функцией. Но не всегда. На меня, например, они оказывают обратный эффект. Разговаривая с Мерцающим, я испытываю непреодолимую тревогу в ожидании следующего «эмм». Так бывает с повторяющимися, даже очень слабыми звуками: они мешают спать по ночам, ведь знаешь, что рано или поздно снова их услышишь. Так вот, пока я жду нового «эмм», слова Мерцающего как бы теряются за этими звуками. Но проблема не такая уж непреодолимая: достаточно попросить, и, как правило, они откажутся от типичной манеры общения. Однако у некоторых, особенно среди взрослых Мерцающих, все эти «эмм» входят в привычку, и полностью избавиться от них не так-то просто.

Как бы то ни было, я объяснился и добавил:

– Большое спасибо, Пино, что пришел на помощь. И прости что не знаю, кто такой фокализатор. Судя по реакции Лизетты, это ужасно невежественно с моей стороны.

– Вообще-то я не фокализатор, а взвешиватель, – заметил Пино. – Мы принадлежим к той же группе, что и фокализаторы, и нас легко перепутать.

Я никогда даже не слышал о взвешивателях, о чем и сообщил.

– Объясню, эмм, по-простому, – в его речи все еще время от времени проскальзывало «эмм», но оно уже не так раздражало. – Итак, в племени Мерцающих много веков существует группа, призванная облегчать жизнь товарищам, помогать им принимать правильные решения, не ошибаясь и не теряя себя в бесконечных мучениях. Группа Распутывателей. Много веков назад нас всех называли Распутывателями, и этого хватало. Со временем некоторые группы стали специализироваться на том, чтобы помогать товарищам определять ключевые параметры любого решения, что привело к появлению знаменитых фокализаторов, о которых упомянула Лизетта. Другая группа, напротив, поощряет товарищей перечислять и понимать последствия любого выбора, как в лучшую, так и в худшую сторону; это так называемые балансировщики. Наконец, совсем недавно появилась подгруппа более научно подготовленных товарищей – взвешиватели. Они способны точно взвесить преимущества выбора и затем выразить их в цифрах. Именно этим занимаются взвешиватели преимуществ, представителем которых я и являюсь.

Он прервался, чтобы проверить, слушаем ли мы его. Мы с Лизеттой, очарованные, дали ему понять, что можно продолжать.

– Наша работа заключается в том, чтобы взвесить конечную выгоду от нескольких вариантов. Другими словами, мы можем сравнить плюсы и минусы каждого вариан та и дать окончательное значение в граммах. Итак, представим себе человека, стоящего перед выбором; для простоты предположим, что он, эмм, должен выбрать между правым и левым. Хороший взвешиватель способен определить в граммах преимущество поворота направо или налево. Логично, что правильный выбор – наиболее выгодный.

Я недоверчиво посмотрел на него:

– Но ведь в таком просто невозможно было бы сделать неправильный выбор.

– Понимаю твое недоумение, – ответил Пино, – и, к сожалению, должен сказать, что даже взвешиватели принимают много неправильных решений.

– Но тогда, извини за откровенность, для чего нужна ваша наука?

– Чтобы заставить тебя – при желании – принять осознанно неверное решение.

Я поразился:

– Никто никогда не примет неправильное решение, если можно заранее измерить его последствия.

– Ты веришь в разум, дорогой Лорин. Однако многие решения продиктованы не логикой, и тем не менее работают. Каждый из нас делает выбор, который, если бы его взвесили, оказался бы, эмм…. оказался бы неверным.

Я не понимал, зачем тогда нужны взвешиватели, если в итоге все равно приходится так или иначе принимать решения самому?

– Что мы можем точно оценить, так это выгоды, которые принесет решение непосредственно товарищу, принимающему его, но не многочисленным сообществам, частью которых он является. Это нечто за гранью наших возможностей, – он сделал небольшую паузу, чтобы прояснить свои мысли, прежде чем продолжить. – Я бы даже сказал, для нас это попросту невозможно. Потому что… даже если бы это было нам под силу, как понять, когда пора остановиться? Каждый из нас – член постоянно разрастающихся сообществ, и как далеко придется зайти, чтобы взвесить последствия индивидуального выбора? Остаться в рамках семьи, родственников, друзей? Или нации? вида? планеты? Может быть, даже целой Вселенной? Никто и никогда не сможет произвести столь сложные взвешивания. А если кто-то и сможет, они окажутся бессмысленными. Многие решения принимаются нерационально.

Тем временем солнце, поднимаясь все выше и выше, уже начало пригревать поляну, и некоторые товарищи, покончив с утренними заботами, подошли послушать. Лизетта с улыбкой поприветствовала всех и вкратце объяснила ситуацию.

– Я не могу понять, к чему ты клонишь, – перебил я Пино: мне показалось, что по ходу обсуждения он теряет нить разговора. – Ты должен был помочь мне выбрать между Летописцами и Черноземами, а в итоге мы заговорили о Вселенной…

– Позволь привести пример, – он огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего. – Посмотри на пчел, перелетающих с цветка на цветок. Если бы кто-то приблизился к их улью, те же самые пчелы, которые… эмм… сейчас так счастливы в утренней прохладе, набросились бы на него, чтобы ужалить. И, следовательно, умерли бы, не задумываясь, во имя выживания улья. Правильно ли поступила бы пчела, позволив себе умереть? Такие решения нельзя взвесить. Действительно ли ее жертва спасла бы улей? Или в этом не было бы необходимости? Пчела, конечно, не задумывалась бы об этом, как и ты не задумываешься, может ли твой поступок помочь выживанию сообщества.

Я уныло кивнул. Как я и боялся, Пино ничем мне не помог. Каким бы ни оказалось мое решение, оно так или иначе повлияет не только на меня, но и на многих других товарищей. Каким образом? Поди знай. Я высказал свои сомнения Пино, и собравшиеся одобрительно загомонили, согласные с этим горьким замечанием.

– Мне кажется, ты придаешь своему выбору больше значения, чем он того заслуживает. Я имею в виду, что тебе стоит выбрать так, как… будет лучше для тебя самого. Все взаимосвязано. Что мы знаем о последствиях этой нашей беседы? Если бы мы занялись чем-то другим, а не сидели здесь и не болтали в кругу друзей, или если бы некоторые из присутствующих, вместо того чтобы слоняться без дела, провели бы это время за другими, более полезными занятиями, как это отразилось бы на будущем нашего сообщества? Этого нам узнать не дано.

Внезапно и без всякой видимой причины Пино замолчал. Под изумленными взглядами окружающих он оставался неподвижным, словно окаменев.

Некоторое время ничего не происходило. Когда мы уже начали опасаться за судьбу товарища, Пино стал раскачиваться на ветру, сначала медленно, затем все более энергично, сопровождая движения непрерывным всплеском «Эмм…. Эмм…» Никто на поляне никогда не видел ничего подобного. Это было похоже на мерцание пламени свечи под воздействием меняющихся воздушных потоков, по крайней мере, так мне показалось; позже я узнал, что для Мерцающих раскачивание – основополагающая практика при решении любой проблемы.

Более того, само название клана происходит от мерцания пламени. Многочисленные члены племени часто повторяют в течение дня: «Пламя, прилипнув к фитилю, больше не успокаивается; напротив, мерцает и не знает покоя».

Тем временем раскачивание Пино становилось все интенсивнее, как и частота повторения «Эмм». Наш товарищ склонялся до самой земли, словно под порывами непреодолимого ветра своих собственных «эмм…», который грозил вот-вот выкорчевать его из земли.

Внезапно все закончилось – так же неожиданно, как и началось. Пино позволил ветру убаюкать себя на несколько мгновений, затем плавно изогнулся к земле, сделав почти поклон, и наконец снова обратил на нас внимание.

– Итак, у меня есть решение, – улыбнулся он и заговорил спокойно, как ни в чем не бывало.

То, что сейчас произошло, несомненно улучшило его настроение. Как будто исторгнув из себя все эти «Эмм», что образовались во время покачиваний, он очистил свой разум. Все утро он вынужден был сдерживаться, и вот одним махом освободился от них.

– Какое решение? – спросил я, все еще потрясенный увиденным. Вид у Лизетты тоже был пораженный.

– Решение, о котором ты спрашивал. В общем, я выполнил свою работу и взвесил два варианта: Летописцы или Черноземы.

– И к чему ты пришел? – испуганно спросил я.

– Летописцы: 2020 граммов; Черноземы: 1965. Решающая разница в 55 граммов в пользу Летописцев, – сказал он, одарив окружающих самодовольным взглядом. – Ты хотел, чтобы я помог тебе выбрать? Я это сделал. Наука вынесла свой вердикт: ты должен стать Летописцем. Никаких сомнений.

На какое-то время я потерял дар речи. Это действительно было то, о чем я просил, но теперь решение, представшее передо мной, уже не казалось такой уж хорошей идеей. В самом деле, недостойно взвешивать столь серьезный вопрос, будто мешок картошки на рынке. Кроме того, 55 граммов – это много или мало? Чаша весов уверенно склонилась в сторону Летописцев или только слегка накренилась?

Я высказал свои сомнения Пино, не упустив возможности поблагодарить его за ценную работу по взвешиванию.

Он был невозмутим:

– Ну, 55 граммов – это много. Я видел, как товарищи принимали фундаментальные решения из-за разницы в пару граммов. Насколько я понимаю, твой клан – Летописцы.

Если раньше он сомневался и колебался, то теперь был твердо уверен в своей позиции и пояснил:

– Это обычная практика, используемая взвешивателями. Нам всегда приходится делать некую оговорку о свободе выбора, невозможности бесконечно подсчитывать вес наших решений и все такое… Словом, стандартная процедура, которой нас обучают с самых первых уроков. Никто не хочет, чтобы мы относились к взвешиванию легкомысленно. Это, конечно, не относится к тебе, но наши товарищи часто идут к нам необдуманно. Они возлагают на нас, бедных Распутывателей, ответственность за свой выбор, не уделяя проблеме ни малейшего внимания. Разве что злятся, если по каким-то причинам не получают четкого ответа. Не представляешь, как трудно убедить кое-кого в необходимости рассуждать здраво. А в таких кланах, как Черноземы, – он бросил многозначительный взгляд в сторону Лизетты, – особенно широко распространено скептическое отношение к любому применению логики. Вот почему законы взвешивания вынуждают нас делать такое утомительное вступление, в котором мы останавливаемся на границах нашей науки. Это своего рода страховка от недовольных товарищей. Нельзя дать им ни малейшего шанса заявить, что его не предупреждали. Но, должен признаться, с твоим выбором было весело. Твоя проблема противоположна проблемам большинства наших товарищей. Ты слишком много думаешь о бесконечных возможностях, вытекающих из твоих действий, и это мешает тебе двигаться вперед. В конечном счете, это все равно что и не думать вовсе.

В самом деле, с тех пор, как от меня внезапно потребовали выбрать клан, я только и делал, что думал и думал, не продвигаясь вперед ни на миллиметр. Теперь же у меня было добрых 55 граммов, перевесивших чашу на одну сторону. Решено: стану Летописцем.

Я поблагодарил Пино за неоценимую помощь, но прежде чем попрощаться, хотел спросить, какова была в его практике самая большая разница в весе между двумя вариантами?

Он, недолго думая, ответил:

– 55 граммов. Никогда еще в моей практике не было такой большой разницы в пользу того или иного решения. А ведь я так долго занимался этой работой, что думал, будто знаю все. Что ж, выходит, ошибался.

Кто бы мог подумать, что выбор клана окажется настолько правильным? Я попытался выяснить подробности, но Пино быстро прервал меня.

– Пока не могу больше ничего тебе сказать, но однажды ты согласишься со мной, что 55 граммов весят, как валун.

Затем, ничего больше не добавив, он поспешно попрощался и покинул нас.

Глава 3. На следующий день я стал Летописцем

На следующий день я стал Летописцем. Встреча с Пино развеяла все сомнения относительно того, какой клан выбрать. И вот после долгожданной спокойной ночи, с восходом солнца я сообщил всем товарищам чудесную новость.

Не прошло и нескольких минут, как сам Верховный Летописец захотел поделиться со мной своей радостью, прислав приветственное письмо. Это было вдвойне исключительное событие. Во-первых, на нашей памяти еще не было случая, чтобы Летописец когда-либо отправлял личное послание. Конечно, он всегда знал обо всем происходившем вокруг, и его любопытство к делам товарищей оставалось таким же неутолимым, как и прежде. Но если раньше, – вспоминали старейшие, – Летописец соответствовал своему званию и своему клану, передавая из поколения в поколение бесчисленные сообщения о событиях нашей великой общины, то с некоторых пор его записи свелись к нескольким отрывочным и лаконичным фразам.

Товарищи из рода Крепкоспинов, которые, как теперь понятно, заинтересованы в измерении любого аспекта жизни кланов, подсчитали: Летописец сократил количество записей не более чем до двух-трех в год. Были даже те, кто, используя специально разработанную модель, предсказывал, что через несколько десятилетий он и вовсе перестанет общаться с внешним миром, все больше уходя внутрь себя. Путь, пройденный множеством старейшин до него, сделал неопределенным будущее клана, который теперь стал моим.

Как бы то ни было, послание было мне доставлено. И чтобы вы понимали, что такое лаконичность, вот оно: «Добро пожаловать. Очень рад, что ты стал Летописцем. Удачи».

Ничего особенного, однако оно само по себе было целым событием. Таково одно из последствий сдержанного общения: все произнесенные слова воспринимаются всерьез. Вот почему, из соображений вежливости, я обязан был не только ответить старейшине, – что и поспешил сделать, – но и как можно скорее явиться к нему, чтобы вместе изучить, чем я могу быть полезен клану. Как я уже говорил, моей мечтой было заняться архивами. Больше всего на свете мне хотелось посвятить себя великолепной библиотеке-лабиринту. Одна мысль о том, чтобы жить рядом с сотнями миллионов томов, хранящих все аспекты нашей истории с начала времен, приводила меня в восторг.

Я надеялся, что Верховный Летописец, зная о моей предрасположенности, согласится отдать ей предпочтение.

Поэтому я с уверенным настроем, хотя и не без некоторого беспокойства – в конце концов, уже несколько десятилетий никто не общался с Верховным Летописцем лично, – осторожно двигал свои молодые корешки к старейшине.

В то время я еще не был тем Лорином, которым мне предстояло стать. Будучи гораздо крупнее сверстников, я все еще оставался нежным саженцем, и иметь дело с одним из старейших членов сообщества оказалось делом нелегким.

Больше всего поражали его размеры. Они впечатляли. Я никогда не видел ничего подобного: его крона возвышалась над другими не менее чем на десять метров. Простираясь далеко за пределы моего поля зрения, она, казалось, образовывала единую крышу, под которой находили приют и защиту десятки товарищей. Ствол был неровным, изогнутым, необычайно широким, с многочисленными отметинами на сложной фактуре, и можно было предположить, что он рос на этой планете с незапамятных времен. А корни! Видели бы вы их: толстые, как подземные бревна, невообразимо длинные. От основания они расходились во все стороны, как огромные змеи, спрятанные в земле, тянулись вглубь и бороздили ее, соединяя Летописца со всеми в долине и со всеми остальными кланами, из которых состояла Эдревия.

Казалось, за свою долгую жизнь Летописец успел установить прямую и устойчивую связь с каждым. А нас было немало. Стоя здесь, я чувствовал огромный поток информации, который по бесконечной сети безостановочно шел из всех уголков общества к моему могучему собеседнику. Казалось, я ощущаю его вибрации в земле: низкий постоянный гул, напоминающий шум волн, без устали бьющихся о скалы. Иногда рев усиливался до такой степени, что трудно было различить что-либо еще. Никто и никогда больше не достигнет возможностей Летописца по созданию столь обширной сети, и главное, никто и никогда больше не сможет самостоятельно собрать такой объем информации.

Оказавшись перед таким чудом, я испытал благоговейный трепет и удивление. Я не верил, что, даже живя тысячелетиями и имея в своем распоряжении колоссальную мудрость сообщества, можно стать таким красивым. И дело не только в размерах. Куда бы я ни посмотрел, казалось, что всё в этой части Эдревии – скалы, источники, облака, почва – является частью тела Летописца. Как будто со временем он растворился в ландшафте, став единым целым с долиной. Как бы я хотел через тысячу лет стать таким же, как Летописец!

Все еще ошеломленный его великолепием, не переставая восхищаться, я поначалу не обратил внимания на нежный зов, бившийся в двери моего сознания с грацией бабочки, порхающей вокруг цветка. Словно кто-то, дуя в ветвях, хотел привлечь мое внимание. На такую нежность способна только Лизетта; я подумал, что она последовала за мной, и попытался понять, где она спряталась.

– Доброе утро, Лорин. Спасибо, что так быстро пришел ко мне, – грохот информации внезапно прекратился, и голос Летописца, удивительно чистый и мелодичный, зазвучал, словно вырвавшись из труб органа.

Преодолевая благоговейный трепет, я тоже поприветствовал его:

– Доброе утро, Летописец.

Я ждал, волнуясь, и представлял себе, что Летописец окажется столь же лаконичен в разговоре. Сам я тоже вряд ли был энергичным собеседником и предчувствовал неловкое молчание. Я переминался с корня на корень, пытаясь найти способ поддержать диалог, не показавшись при этом полным идиотом, но это оказалось нелегко. Попробуйте завязать разговор с человеком, прожившим сотни лет, и не показаться банальным. О чем говорить с Летописцем, который и так все знает?

И я не смог придумать ничего лучше, чем: – Сегодня удивительно солнечно.

Благословенная метеорология, как часто ты помогаешь нам избежать неловких пауз. Действительно, утро было лучезарным. Косые лучи солнца, висевшего низко над горизонтом, пробивались сквозь листву, и в них кружились мириады сверкающих насекомых. Эти переливающиеся лучи падали на меня и Летописца. Это было приятно и помогало расслабиться.

Летописец, похоже, оценил выбор темы:

– Ты прав, Лорин. День чудесный. Солнце светит ярко и тепло, и энергия его лучей целебна для меня, старика, – он покачивал огромным телом от корней до макушки, весь источая блаженство. – Погода определенно улучшается, и всё говорит о том, что это надолго. Нас ждет еще одно жаркое и долгое лето.

Затем он замолчал, как бы смакуя наслаждение от солнечного света. Из вежливости – и чтобы не проявлять юношескую неугомонность, которую Летописец, несомненно, утратил за века, – я тоже постарался сосредоточить внимание на солнечных лучах, стараясь получить от них как можно больше удовольствия.

Однако долго бездействовать я не мог. У меня не было тогда и, боюсь, не будет и сейчас, в солидном возрасте, собранности – прерогативы мудрых. Поэтому, когда Летописец затих, я попытался найти себе какое-нибудь занятие, позволяющее не скучать. Оглядел долину: что бы такого сделать? Я не мог покинуть Летописца, пока он сам не отпустит меня.

Тем временем шум, вызванный течением информации, постепенно возобновлялся. Я понял, что происходит: я тоже общался со многими товарищами через корни. Но сведений, которыми мы обменивались, было крайне мало – ничего общего с бурным потоком внутри Летописца. Мне пришло в голову: может быть, подключившись, я смогу услышать что-то интересное, помогающее побороть скуку? И тут я застыл в ужасе. Если я что-то и усвоил с первых дней пребывания в племени, так это закон: хотя любая информация, любого характера, свободно доступна любому жителю, входить в чужой коммуникационный поток без приглашения – отвратительное злодеяние. Более того, это опасно. Управление большими объемами информации – искусство, требующее многовекового обучения. Представьте себе, что новичок типа меня получил доступ к потоку Летописца. Только он во всем клане мог справиться с таким объемом данных; для любого другого войти в этот поток означало бы никогда больше не вернуться.

Однажды Лизетта рассказала мне о двух жителях Черноземии – Мелиссе и Эрике. Они попытались проникнуть в гораздо более легкий поток информации, чем у Летописца, и навсегда потеряли способность к общению с кем бы то ни было. Я даже представить себе не мог, каково это – лишиться близости с товарищами. Это казалось ужасным приговором… но не настолько, чтобы часами стоять и ждать, пока Летописец решит мне что-нибудь рассказать.

Я был молод и заскучал, а эти две вещи вместе образуют взрывоопасную смесь. Поэтому, не обращая внимания ни на риск, ни на хорошие манеры, я очень медленно протянул один из своих корней, пока не нащупал самый маленький корень Летописца. Оставалось только подключиться, и я стал бы частью потока.

Я пытался войти как можно мягче, но вдруг, без предупреждения, оказался в потоке информации – и словно оказался посреди собрания всех кланов Эдревии. Всего несколько мгновений – и я уже был посвящен во все, что происходило с моими товарищами: хорошие и плохие новости, данные об окружающей среде, разговоры, цифры, образы, звуки, симпатии, враги – все протекало сквозь меня. На несколько секунд я разделил с Летописцем то, что делало его деревом мира. А потом потерял сознание.

Когда я очнулся, то первым, что услышал, был могучий смех Летописца.

– Как ты себя чувствуешь, Лорин? – старейшина не выглядел рассерженным, что несколько обрадовало, и внимательно изучал меня. – Я был прав: никто другой в твоем возрасте не смог бы выдержать тот поток информации, который на тебя обрушился, и выйти из него невредимым. Горжусь тобой.

– Гордитесь? – заикнулся я, пытаясь понять, не шутит ли он. – Я думал, что вы рассердитесь на вторжение.

– Почему же? Информация принадлежит всем, и никто не может завладеть ею единолично. Она нужна только для того, чтобы повысить наши шансы на выживание. Скорее наоборот – это ты извини меня за маленькую шутку, которую мы сыграли с тобой. Мы хотели убедиться, что ты обладаешь нужными качествами, и убедились.

Затем он сделал паузу и перешел в официальное положение старейшины-Летописца. Не могу сказать, как именно он это сделал, но с каждым мгновением он словно расширялся, выходя за пределы своих и без того огромных физических границ, заполняя своим присутствием каждую частичку нашей долины.

Хранитель дождался, пока во всем клане воцарится абсолютная тишина. Затем, убедившись, что все внимают его словам, он официально объявил мое назначение:

– Лорин, теперь ты – Летописец!

Его голос разнесся эхом по самым дальним уголкам долины, и весь лес, казалось, вздохнул с облегчением. После молчания, предшествовавшего провозглашению, товарищам захотелось радоваться. Казалось, каждый член клана хотел лично поздравить либо меня, либо Верховного Летописца, либо обоих.

Лизетта, Пино, Леандро, даже Юэн Мудрый Отец – все хотели выразить удовлетворение. Крики ликования неслись из одного конца Эдревии в другой. Трогательные послания приходили и из других кланов. Будь то Черноземия, Крепкоспиния, Гурры или Мерцающие – казалось, вопрос о моем назначении долгое время держал кланы в напряжении, и теперь, когда он наконец-то был решен, каждый хотел разделить радость со мной.

На самом деле единственным, кто еще сомневался, был я сам. Все произошло так быстро, что у меня не было возможности подумать. Не имея причин сомневаться, что все идет хорошо, я чувствовал: что-то все же ускользает от меня. Нечто, о чем говорил Верховный Летописец и что я не мог вспомнить, но очень важное.

Я подошел к нему за разъяснениями.

И они немедленно последовали:

– Прошло много лет с тех пор, как мы последний раз приняли нового члена. Мы уже почти потеряли надежду увидеть еще одного Летописца, ты не представляешь, как долго мы тебя ждали. Казалось, что в Эдревии больше не будет Летописца, и это было бы катастрофой для сообщества. К счастью, ты прибыл, и это все меняет. Сегодня вечером мы устроим большой праздник и поговорим о будущем.

Пока Летописец удовлетворенно болтал о том о сем, я наконец вспомнил причину своего недоумения. Чтобы она снова не вылетела из головы, я поспешил прервать его:

– Вы упомянули о маленькой шутке, которую сыграли со мной. Что именно вы имели в виду?

– Твою попытку подключиться к моему потоку информации. Мы так надеялись, что ты попытаешься, и пришлось устроить для тебя небольшую ловушку.

– Значит, ваше молчание, ужасный шум потока информации были лишь уловкой, чтобы заставить меня подключиться? Не проще ли было попросить меня об этом?

И снова могучий хохот Летописца разнесся эхом по долине. Такого смеха не было слышно уже несколько десятилетий. Его радость проникала в глубины земли и взмывала высоко в небо, заставляя цветы распускаться в листве, а птиц танцевать среди ветвей.

– Этого было бы недостаточно, дорогой Лорин. Недостаточно уметь просто жонглировать потоком информации, нужно еще проявить дух предприимчивости и способность к исследованию. Качества, которые всегда были редкостью среди нас, Летописцев, и о которых в последнее время, кажется, вовсе забыли. Иными словами, для выполнения той задачи, которую ставит перед тобой племя, нам нужен был Летописец с хорошей долей Чернозема.

Как бы я ни ценил комплименты, подтекст разговора начинал меня беспокоить. Что это за задача? И как быть с моим стремлением работать в библиотеке-лабиринте?

Я высказал сомнения Летописцу, но было уже поздно. Все его внимание уже было поглощено подготовкой к большому празднику, который он хотел сделать незабываемым. Придется подождать.

Глава 4. Памятный праздник

Памятный праздник – немаловажное дело для сообщества. Прежде всего совершенно невозможно представить себе памятный или вообще какой-либо праздник без присутствия клана Черноземов в полном составе. И, бесспорно, вечеринка, удостоенная такого названия, не могла быть организована никем, кроме Черноземов.

Поэтому, когда новость начала разлетаться по племени, стало ясно: Черноземам придется изрядно потрудиться, чтобы успеть все идеально спланировать за столь короткое время. Учитывая, что праздник должен быть в мою честь, а я жил на поляне, фактически отделявшей холм Черноземии от долины Летописцев, и что, по всеобщему мнению, я должен был войти в клан Черноземии, Черноземы приложили все усилия, чтобы подготовить вечер на славу.

Моим домом всегда была эта чудесная поляна на границе. Она называлась Пьян-ди-Меццо, и я никогда не представлял себе более счастливого места для жизни. Ручей, сбегающий с холма к морю, делил поляну на две более или менее равные части, плавно пересекая ее. Слева (если смотреть на холм) живу я и еще один более старый летописец, Ранда, который уже долгие годы ни с кем не общался. О нем я знал только то, что говорили в клане: когда-то он с большой ответственностью отнесся к строительству библиотеки-лабиринта. Поговаривали даже, что возможно, он единственный из ныне живущих знает полную карту библиотеки. И это, как вы понимаете, не могло меня не впечатлять и, как мне казалось, было хорошим знаком для моего будущего. Более того, я твердо решил: рано или поздно Ранда нарушит молчание и расскажет мне все, что знает. Поэтому каждое утро, сразу после пробуждения, и каждый вечер перед сном я посылал ему сердечный привет, как подобает добрым соседям, и ждал ответа, который, – в этом я был уверен, – рано или поздно последует.

Справа от ручья (глядим на холм) было особенное место. Я не смог бы описать его иначе, как маленький природный театр. Благодаря захватывающему виду он стал излюбленным местом встреч на закате. Именно оттуда любили наблюдать за медленным живописным спуском солнца в море.

По утрам в Пьян-ди-Меццо туман с моря сгущался на лугах, окутывая моих товарищей и даря приятную влажность даже жарким летом. По вечерам прохладный ветерок спускался с холма и нежно раскачивал наши кроны.

Трава и полевые цветы устилали поляну пестрым ковром. Перед его очарованием никто не оставался равнодушным, за исключением нескольких неотесанных и неуклюжих животных, время от времени переходивших поляну и ценивших лишь питательную силу прекрасного шедевра. Мне было даже немного их жаль: все стоят и стоят, склонив головы к земле, набивая огромные желудки и не радуясь чуду вокруг. Но такова жизнь, которую они выбрали для себя, ничего не поделать. Возможно, они даже были счастливы: как понять их, таких непохожих на нас?

Наконец, у подножия Пьян-ди-Меццо сверкало море, синее и такое яркое, что в солнечные дни на него невозможно смотреть. Огромный залив, по обеим сторонам которого нависали горные мысы, где всегда жили могущественные Гурры. Даже издалека они казались высокими и стройными, словно гигантские воины, защищающие общину. А когда они медленно покачивались в такт ветру, возникало чувство полной безопасности. Кто осмелился бы угрожать земле, которую защищают Гурры? Сама мысль об этом казалась тогда нелепой.

Я как раз отдыхал в Пьян-ди-Меццо, греясь на утреннем солнце в преддверии большого вечера. И тут счастливая Лизетта, неутомимая и потому не понимающая, как другие могут иногда испытывать усталость, примчалась и бесцеремонно уселась напротив меня, заслонив собой свет.

– Вот ты где, – поздоровалась она, устраиваясь поудобнее. – Ты – главная новость дня. Все только о тебе и говорят: новый Летописец после стольких лет. Уже почти никто и не надеялся дожить до такого дня! Чтобы отпраздновать так, как подобает, мы устраиваем памятный праздник.

Не в силах сдержать волнение, она осторожно намекала мне на грядущие чудеса, стараясь рассказывать поменьше, чтобы не испортить сюрприз. Чем больше она говорила, тем сильнее воодушевлялась. Казалось, одна мысль о вечере опьяняла ее. Ветви Лизетты сгибались, листья переливались волнами, а каждый миллиметр ее тела вибрировал, словно пропуская крошечный электрический разряд. Хотя она продолжала разговаривать со мной, ее внимание было сосредоточено на другом. Она то и дело оплетала поляну корнями, чтобы не упустить ни единого слова из разговоров о вечеринке.

Видя ее в таком состоянии, я забеспокоился. В иные времена последствия излишеств на вечеринках, устраиваемых Черноземами, приходилось долго исправлять. Ведь никогда нельзя было предугадать, что произойдет. В этом, как мне кажется, и заключалась часть очарования. Пока Черноземы буйствовали внутри своего клана и их уравновешивали другие члены сообщества, все было хорошо. Но когда по разным непостижимым причинам – поговаривали, что это связано с фазами Луны, – другие кланы теряли контроль и присоединялись к Черноземам, дело могло принять опасный оборот.

Никто еще не забыл печальные события прошлого праздника, когда под сенью цветущего клана Мерцающих многие Гурры и Крепкоспины буквально потеряли всякую сдержанность. Товарищи, обычно настолько тихие, что их по праву можно было считать сонными, разбушевались, как молодые саженцы. Представьте себе четверых-пятерых Гурров высотой более тридцати метров, с окружностью четыре метра и весом более десяти тонн, бегающих, как весенние ростки, – и вы поймете, почему они до сих пор так и не компенсировали разрушения. Короче говоря, Черноземы не отличались уравновешенностью, и дать им карт-бланш на организацию вечеринки – большой риск.

Я был уверен, что Летописцы все обдумали, но все же чувствовал некоторую тревогу. Если бы только мне удалось узнать у Лизетты что-нибудь еще о вечере! Но это оказалось непросто: она не отвечала на прямые вопросы. Я решил попытаться обойти препятствие, притворившись, будто меня не волнует эта тема. Иногда это срабатывало.

– Лизетта, дорогая, не могла бы ты немного отодвинуться – ты заслоняешь солнце, а мне нужно набраться энергии? – попытался я прервать ее, чтобы хоть немного приглушить ее энтузиазм.

– Отодвинуться? – она вдруг замерла, недоверчиво глядя на меня. – И это все, что ты хочешь сказать? Дорогой балбес Диоген, ты, конечно, можешь быть несносным, если захочешь. Тут целая поляна освещена, а я вдвое ниже тебя ростом, объясни, как я могу мешать тебе?

Недовольно тряхнув своей кроной от такой неблагодарности, моя спутница переместилась так, чтобы каждый лучик солнечного света мог беспрепятственно попадать на меня. Я поблагодарил ее.

– Ну же, Лизетта, не сердись. Если я Диоген, то ты – Александр Македонский. Это серьезный комплимент, – снова попытался я увести разговор от вечеринки.

– Я на это не поведусь: никакой это не комплимент. Ты сравнил меня с Александром в тот единственный момент в его жизни, когда он выставил себя на посмешище… Послушай, дорогой Малютка, я тоже изучала классическую философию, – она сделала паузу, щеголяя хитрой улыбкой. – И сегодня вечером ты это поймешь. Мы, Черноземы, знаем, как организовать достойную вечеринку, даже если почетный гость – такой книжный червь, как ты.

Мне показалось, что моя стратегия приносит плоды, поэтому я продолжил делать вид, будто мне неинтересно.

– Да. Я слышал что-то в этом роде: классическая тематическая вечеринка. Звучит не очень весело.

Лизетта замерла, оторвавшись от общения, и бросила на меня яростный взгляд. Чернозему можно сказать все, что угодно, но только не то, что он не способен тебя развлечь.

– Когда сегодня вечером каждый из товарищей примет участие в самом фантастическом и живописном зрелище, какое только можно представить в истории Эдревии, а в ручьях потечет алоис в таких количествах, что одного лишь приближения будет достаточно, чтобы опьянить тебя, и ты услышишь, как киты сопровождают ночь своей песней… Тогда и только тогда, когда ты начнешь сомневаться в собственных чувствах, я жду, что ты придешь ко мне и снова скажешь, что этот памятный праздник скучен.

Она так увлеклась, что многие подходили к нам ближе, чтобы чуть больше узнать о предстоящем вечере. Особенно поражали воображение ручьи, полные алоиса. Согласно традиции, у каждой общины был свой любимый напиток; в Эдревии – однозначно алоис. Это был крепкий напиток, получаемый путем перегонки сока анютиных глазок. Алоис из-за своей ограниченной доступности и характерного воздействия всегда употреблялся крайне осторожно. Представить себе вечеринку, где его было бы так много, как обещали слова Лизетты, означало большие неприятности.

В любом случае это было все, что я собирался услышать от Лизетты. В очередной раз обозвав меня ослом и заявив, что ей некогда терять время, она наконец оставила меня отдыхать и наслаждаться солнцем.

Не думаю, что вы хотя бы смутно представляете, каково это – стоять неподвижно и чувствовать, как энергия солнца свободно течет внутри вашего тела. Это ощущение, доступное только нам, товарищам: когда стоишь неподвижно и каждым своим листком, расположенным так, чтобы собрать как можно больше света, чувствуешь, как через тебя проходит бесконечный поток энергии нашей звезды, превращаясь в материю. Каждый из нас осознает: отдыхая на солнце, мы даем жизнь всему, что нас окружает. Наше тело знает, что энергия и масса – одно и то же, и что мы – звено, связывающее Солнце с Землей. Я не говорю, что мы делаем это специально: просто нам это нравится, вот и все.

Ведь есть существа, которые вынуждены убивать, чтобы жить; я и представить себе не могу, что они чувствуют. Взять хотя бы тех бедных животных, что пасутся на поляне. Их жизнь не слишком хороша, но, по крайней мере, они не причиняют столько вреда. Они мало убивают.

Не хочу, чтобы вы думали, будто мы наивны: мы знаем, как обстоят дела, и из соседних общин все чаще получаем истории о животных, убивающих своих собратьев и разрушающих общины. Но когда разворачивалась вся эта история, нам было все равно. Единственной эмоцией, которую вызывали у нас подобные рассказы, было искреннее сострадание к существам, обреченным на убийство. Мы удивлялись, как они могут жить с чувством вины. Их было так мало, но они успели нанести такой урон! Должно быть, за свою историю они совершили нечто настолько плохое, что над ними нависло вечное проклятие или наказание. По крайней мере, такова была позиция общества. Для нас, отдававших свои жизни за жизнь, это казалось чем-то немыслимым. Ведь никто не согласился бы на такое, если бы имел выбор, верно?

Погрузившись в глубокие размышления о несчастной жизни животных и их жестоких решениях, согретый теплом позднего весеннего солнца и убаюканный непрерывным золотым потоком энергии, я скоро погрузился в долгий, глубокий, спокойный сон. Как раз то, что мне нужно, чтобы прийти на памятный праздник в наилучшей форме.

Однако сон этот был беспокойным: как вы уже знаете, в это время мы, товарищи, обмениваемся сокровенными чувствами, базовыми потребностями, впечатлениями и предчувствиями, которые во время бодрствования ощущаем лишь частично. Когда мы отдыхаем, наше индивидуальное сознание растворяется в коллективном разуме Эдревии. Подобно единому и могущественному существу, он с безошибочной точностью воспринимает не только все, что происходит внутри него – ни одна травинка не шелохнется, чтобы не почувствовала вся Эдревия, – но и многое из происходящего вдали от нашего любимого племени.

Вот так, погрузившись в глубочайший сон, в тот самый день, когда должен был измениться ход жизни, моей и всей долины, я почувствовал, как на краю сознания слепые и неостановимые силы (о природе которых я тогда даже не догадывался) меняют фундамент, на котором с незапамятных времен строилась история нашего сообщества.

Я проснулся бодрым и полным сил, но с растущим осознанием: что-то не так. Невозможно допустить, чтобы опасность, настолько большая, что даже такой юнец, как я, мог ее воспринять, не была уже известна Юэну Мудрому Отцу или Верховному Летописцу. Они никогда ничего не упускали. Так почему же не обсудили это со всеми, как всегда?

Воспоминания об угрозах, явившихся во сне, словно густой охристый туман, и молчание старейшин наводили на мысль, что ситуация гораздо серьезнее, чем я могу представить. И что вечеринка в тот вечер организована, чтобы объявить о происходящем. Я был уверен, что у Летописцев есть план, как все исправить, и что мне предстоит сыграть в нем главную роль.

За те несколько часов, пока я спал, вся поляна оказалась охвачена безбрежным пестрым покрывалом анютиных глазок, занятых производством алоиса. Жидкость под пение и смех обильно стекала в большие емкости, расставленные через равные промежутки по обоим берегам ручья. Восхитительное зрелище – остановиться и созерцать этих миниатюрных спутниц, изящных и тонких, обычно таких незаметных, что они считались символом скромности, неустанно работающих над производством нашего любимого напитка. Они устроили своего рода сборочный конвейер.

Сок глубокого синего цвета, вырабатываемый железами у основания пестиков, капля за каплей собирался внутри великолепных цветков, пока те не наполнялись до краев. Когда чашечка заполнялась алоисом, содержимое выливалось в один из множества длинных бледно-зеленых каналов, образованных тысячами соединенных вместе молодых листьев, и стекало вниз к емкостям. Чтобы все шло гладко, каждое движение должно было следовать идеальному и абсолютно синхронному ритму.

Зрелище, открывающееся с высоты наших крон, завораживало. Представьте себе великолепное покрывало, сплетенное мириадами оттенков всех цветов радуги. Со всех сторон к бассейнам движутся зеленые каналы, по ним непредсказуемыми траекториями течет голубая жидкость, ее струи переплетаются, изгибаются, закручиваются, чтобы пройти над другими каналами или под ними, но при этом ни одна драгоценная капля не падает на землю.

Аромат алоиса распространялся по Пьян-ди-Меццо, перенося нас в мир без страдания, полный обещаний любви и счастья. Раз вдохнешь – и достаточно, чтобы забыть обо всех заботах. Я глубоко вдохнул, и как по волшебству, все мрачные предчувствия исчезли. Наконец-то я пришел в правильное расположение духа и мог принять участие в незабываемом празднике.

Аромат алоиса, одновременно экзотический и знакомый, вскоре пропитал всю Эдревию, погрузив жителей в состояние блаженства. Между тем на Пьян-ди-Меццо, привлеченные мелодией изысканного напитка, уже сходились различные кланы.

Первыми прибыли Крепкоспины. Я никогда прежде не наблюдал их прибытия на поляну из далеких и одиноких мест. Их клан не занимал определенный регион Эдревии, как все остальные. Конечно, у них были излюбленные территории, но за свою историю Крепкоспины успели расселиться повсюду. Их было не так уж много, и, поскольку они не имели особых потребностей и довольствовались весьма скудными ресурсами, то с радостью селились везде, где случалось оказаться, лишь бы это место было одиноким и тихим.

Привыкшие надолго погружаться в изучение самых запутанных научных теорий, Крепкоспины не принимали активного участия в общественной жизни. Больше всего им нравилось выяснять, как что-то устроено, и этой цели они посвящали большую часть своего существования. Кроме книг, над которыми они проводили бесчисленные часы, все остальное не имело для одиноких мыслителей большого значения. Как и все ученые, привыкшие к одиночеству, они не отличались покладистым характером. Прежде всего они не любили находиться среди своих. Когда случалось – редко – встретиться двум или нескольким Крепкоспинам, можно было быть уверенным: начнутся долгие и утомительные дискуссии на темы, в которых никто ничего не понимает. И которые никому не интересны.

То, что они прибыли все вместе, было удивительно: вот они сходятся на Пьян-ди-Меццо, дружески беседуют, без ссор и непоправимых обид, мешающих им быть вместе, – отчасти благодаря чудесному действию алоиса, отчасти из-за основополагающей роли, которую Черноземы отвели им в организации праздника. Если что и может привести Крепкоспина в полный восторг, так это осознание того, что его знания важны для племени. В данном случае Черноземы нуждались в необычных знаниях Крепкоспинов в области химии.

Каждый товарищ в Эдревии знает, как обращаться с молекулой, преобразовывать ее или выращивать новую; это, так сказать, часть нашего основного багажа знаний. Но Крепкоспины – совсем другое дело. Они усовершенствовали это искусство до высочайшего уровня. Взяв за основу горстку элементов, полученных из земли, и еще несколько, добытых из воздуха, они могут произвести все что угодно. Еда, духи, лекарства, топливо, яды, краски, ткани, медикаменты: стоит только попросить, и, как джинны из лампы – только без ограничения по количеству желаний – Крепкоспины способны материализовать любую вашу потребность.

Однако в этот вечер им предстояло сделать нечто гораздо большее: только совместными усилиями можно бы добиться результата, необходимого Черноземам. Поэтому сразу по прибытии на поляну Крепкоспинов разделили на небольшие группы по двое-трое и отправили на позиции, которые им предстояло занять в течение вечера.

Лизетта вместе с Аспеном, Палмером и Везой – тремя молодыми Черноземами, помогавшими ей в деликатном деле определения места каждого в сложной схеме, – непрерывно перемещалась из одной части Пьян-ди-Меццо в другую. Она сопровождала одних товарищей, показывала другим, что делать, не переставая обмениваться добрым словом с каждым, кто проходил мимо. Производство алоиса тем временем набирало обороты, и, хотя праздник еще не начался, аромат распространялся среди товарищей, как лесной пожар. Как и было обещано.

Прибывшие с четырех концов планеты, одни – настолько маленькие и неопрятные, что их едва можно было назвать кустиками, другие – огромные, как Гурры, но непременно яркие и непохожие друг на друга, все Черноземы Эдревии, казалось, занялись таинственными операциями. Они расположились так, что ни один уголок поляны, даже самый маленький и незаметный, не оставался неохваченным. Когда они не занимались обсуждением или не возились с корнями, их ветви непрерывно вибрировали – явный признак сильного возбуждения.

Летописцы в полном составе давно уже расположились на поляне. Не обращая внимания на попытки Лизетты уговорить их занять место сбоку от театра, они удобно устроились рядом с Юэном, Мудрым Отцом, и теперь возвышались друг над другом неподалеку от нас с Рандой. Праздник был для них возможностью укрепить дружбу, длившуюся с незапамятных времен.

В то время как на всей Пьян-ди-Меццо ожидание начала праздника сопровождалось пением, шутками и смехом, а корни каждого постоянно погружались в алоис, только Летописец и Юэн, казалось, оставались озабоченными чем-то настолько, что даже алоис не мог заставить их забыться. Сдвинув свои кроны так, что те практически слились в один огромный диск, занимавший изрядную часть Пьян-ди-Меццо, старейшина и Примул вдали от любопытных корней обменивались впечатлениями о происходящем в долине. И, судя по тому, как оживленно они спорили, недостатка в темах не было.

Тем временем к компании присоединялись и Мерцающие. Их умение решать сложные задачи пользовалось большим спросом у товарищей, что делало их чрезвычайно популярными в Эдревии. По тем или иным причинам каждый Мерцающий, часто неоднократно, имел дело с большим количеством товарищей, распутывая неразрешимые узлы, помогая сделать выбор и в целом улучшая жизнь каждого.

Наблюдая, как они подходят все ближе, как останавливаются, чтобы товарищи поприветствовали их или воспользовались их присутствием для прояснения некоторых сомнений или выбора, я тоже чувствовал глубокую благодарность. Я как раз подумывал о том, что надо бы поблагодарить Пино за взвешивание, когда позади раздалось зычное «эмм» – я узнал бы его из тысячи.

Дзинь, дзинь, – звон колокольчиков заставил всех спутников замолчать. Это был знак, что Юэн, Мудрый Отец, собирается говорить. Я помню, что его голос в те несколько раз, что я его слышал, казался мне звоном кристаллов, – как если бы провести влажным корнем по ободку чаши, чтобы вы понимали. Вот и в тот вечер он был таким зычным и властным, что многие птицы, сидевшие на наших ветвях, ошеломленно попадали на землю – потребовалось время и немало алоиса, чтобы они оправились от испуга.

К счастью, Примулы любят краткость, и послание было недолгим.

– Да начнется праздник, – вот и все, что он сказал.

И для многих из нас, кто не выносит пронзительных тонов, в том числе и для меня, этого оказалось более чем достаточно.

Как я уже упоминал, закаты в Эдревии – дело серьезное. По традиции начало праздников всегда совпадает с заходом солнца в море.

Поэтому Даррагу и Пальме, двум товарищам, специализирующимся на наблюдениях, пришлось с неохотой покинуть вечеринку, чтобы добраться до небольшого возвышения, с которого открывался прекрасный вид на залив.

Дарраг проанализировал, что происходит с солнцем, и поделился наблюдениями с Пальмой. Тот записал их в блокнот. Такой работе на пару Крепкоспины и Летописцы обучались с юности. То, что они увидели и записали в тот вечер, никто из гостей вечеринки никогда не забудет. И действительно, не успело утихнуть эхо голоса Юэна, как что-то в атмосфере начало меняться.

Поначалу никто не мог понять, в чем именно заключаются перемены. Мы чувствовали, что в воздухе витает какая-то неправильная нота – вроде едва уловимого чувства тревоги, – но не могли понять ее происхождения. И вдруг поняли: менялся цвет света на поляне. Обычные золотистые оттенки желтого, оранжевого и красного, всегда характерные для наших любимых закатов, сменились неистовым синим. Мы изумились.

Это было настолько неожиданное событие – как во время солнечного затмения, когда кажется, что от изменения количества и качества света внезапно смолкли все звуки. На всех обитателей поляны – от щебечущих птиц до самых буйных товарищей, уже успевших надышаться алоисовыми парами, – опустилась гробовая тишина: все замерли, как мраморные статуи, при виде необъяснимого явления. Мы с изумлением наблюдали, как солнце, превратившись в огромный сверкающий сапфир, заливает поляну искрящимся ультрамариновым светом. Каждое существо в Пьян-ди-Меццо окрасилось в великолепный голубой оттенок, словно только что вынырнуло из алоиса.

В тот самый момент, когда мы изумленно озирались по сторонам, открывая для себя новый мир цвета кобальта, солнце, продолжая крутой спуск к горизонту, коснулось нижним краем линии заката – и начало подпрыгивать. Оно подпрыгивало! Вместо того чтобы исчезнуть за морем, солнце отскакивало от линии горизонта, как резиновый мячик. И это были не просто прыжки. Это были настоящие мощные скачки, все выше и выше. Лишенное возможности зайти, солнце не хотело оставаться в воздухе: поднявшись высоко в небо, оно, казалось, хотело разбежаться и стремительно нырнуть за невидимый барьер, который не давал ему завершить путь.

Но это еще не все: с каждым прыжком оно меняло цвет. Ультрамариново-синий, яблочно-зеленый, светло-голубой, фуксия и фиолетовый – от прыжка к прыжку оно освещало Пьян-ди-Меццо всеми оттенками зловещей радуги. Не скрою, что наблюдать за тем, как солнце танцует по небу, насмехаясь над всеми известными законами физики и превращая наш любимый закат в калейдоскопическое нагромождение красок, поначалу было страшно.

Это напоминало одно из тех преданий, в которых появление в небе фыркающих черных коней с широкими хвостами, кос, разъяренных ангелов, молний и неуправляемых звезд служило прелюдией к неприятным событиям, завершающимся, как правило, концом света. И не я один так думал: напрягшись на мгновение, чтобы отвести взгляд от безумного поведения нашей звезды, я понял, что почти все мои спутники парализованы непостижимым зрелищем.

Все, кроме Даррага и Пальмы, которых учили не отвлекаться ни на какие, даже самые необычные события. Дарраг и Пальма продолжали делать записи в полевых блокнотах, как будто наблюдали обычный закат:

– Время 20:52; направление восходящее; азимутальный угол 48 градусов; видимая скорость: 63 км/ч, ускоряется; цвет фиолетовый. – Наверное, они, в отличие от остальных, совсем не боялись. Напротив, казалось, пришли в восторг от возможности запечатлеть столь странное явление.

Продолжая наблюдать за причудливым поведением солнца на небе (и стараясь не поддаваться ужасу), я то и дело бросал взгляд туда-сюда, пытаясь найти Лизетту. Давненько я ее не видел. Интересно, куда она подевалась? При ближайшем рассмотрении не было видно не только Лизетты, но и практически ни одного Чернозема. Что с ними случилось? При свете, так быстро меняющем оттенки и интенсивность, нелегко было различить товарищей. Возможно, они были повсюду, и я просто не мог их увидеть. Чем больше я пытался понять, где они, тем сильнее во мне росло подозрение, что массовое исчезновение как-то связано с происходящим в небе.

Пока я осматривал товарищей, пытаясь понять, где находятся Черноземы, внимание привлекла группа Крепкоспинов неподалеку. На мгновение мне показалось, что за их стволами мелькнула Лизетта. Однако, каким бы острым ни было мое зрение, я не мог различить ничего, кроме смутной группы, купающейся в каком-то испарении: действуя подобно линзе, оно искажало их очертания.

Оглядевшись вокруг, я понял: так происходит со всеми группами Крепкоспинов, расставленными, как вы помните, с равными интервалами по поляне. Остальные товарищи были прекрасно различимы, – кроме Крепкоспинов, погруженных в полупрозрачные облака. Ну и Черноземов, словно растворившихся в атмосфере пара.

В моей голове уже начало было складываться какое-то представление о происходящем, как вдруг зрелище в небе опять изменилось.

Прыжок за прыжком, продолжая выбрасывать из своей короны все цвета радуги, солнце, хотя время его захода давно прошло, стояло высоко в небе и, казалось, было готово к новой попытке погрузиться за горизонт. Однако на этот раз что-то задержало его в зените, в центре небосвода. Оно словно попало в ловушку: было видно, как оно, бессильное, пылающее голубым светом, борется, хватаясь за невидимые сетки, которые не дают ему двигаться.

Все следили за эпическим поединком затаив дыхание. Абсолютную тишину нарушали только восклицания Даррага, обращенные к Пальме:

– 9:34 вечера; солнце качается на месте; никаких поступательных движений; голубой цвет; корона определенно расширяется!

Последний комментарий, выкрикнутый Даррагом в порыве неудержимого возбуждения, касался нового аспекта битвы: солнце, неспособное двигаться, на самом деле заметно расширялось, быстро покрывая собой большую часть неба.

– 9:35 вечера; солнечная корона расширяется очень быстро; расширение более 30 % от нормального; 9.36 вечера; расширение более 60 %… 100 %… 500 %….

Все это происходило с такой скоростью, что любая попытка записать данные в блокноты была неосуществима. Поэтому даже Дарраг и Пальма, последний оплот рациональности в потерянной Эдревии, отказались от претензий на научную строгость и предались, как и все остальные, трагическому наблюдению: солнце, расширявшееся и наконец закрывшее весь небесный свод, снова меняло цвет – до темного индиго, очень близкого к черному.

Многие товарищи, до сих пор хранившие завороженное молчание, при виде солнца цвета индиго, затмевающего небо и пульсирующего, словно готового вот-вот взорваться, заговорили. Им было страшно. Солнце теперь закрывало все: темное, злобное, пульсирующее чудовище, скоро оно поглотит всю планету. Сомнений не оставалось: никто не выживет. Это конец.

Свет, становясь все темнее и слабее, исчез совсем, погрузив нас в кромешную тьму. На Пьян-ди-Меццо снова опустилась пугающая тишина. Пребывать в абсолютной темноте было нелегко.

После сотен миллионов лет, в течение которых мы были единым целым с нашей сияющей звездой, единственным связующим звеном между ее взрывной энергией и жизнью на Земле, жестокое и внезапное превращение ударило по нам, как предательство. Без солнца мы стали никем. Пока каждый из товарищей ожидал неизбежного, с поляны донеслась песня: сначала едва слышно – не более чем ропот, – а затем все громче и мощнее.

Это была великолепная «Объединяющая песня» группы Гурров. Песня, восходящая к древним временам. Гурры воспевали наш договор с солнцем. Под звуки эпической песни, повествующей о нашем рождении благодаря нескольким искрам солнца, упавшим на Эдревию в начале времен, в небе появились маленькие мигающие огоньки. Словно подражая первородным искрам, они становились все многочисленнее, прорывали непроницаемую завесу тьмы. Наконец их золотистый свет озарил поляну, и то, что мы увидели, оказалось столь же сказочным, как история нашего происхождения.

Гурры, появившиеся из ниоткуда, присоединились к нам и теперь гигантской громадой возвышались по периметру Пьян-ди-Меццо. Не прерывая пения, раскачиваясь в унисон, как единое живое существо, они были вовлечены в действо, которое поначалу, в слабом свете искр, мы не могли понять. Казалось, они собираются стащить что-то с неба, где царило черное солнце.

Искры светились все ярче, и стало ясно, что задумали Гурры: они пытались перерезать или развязать огромные канаты, свисающие с неба и вбитые в землю – вот что удерживало солнце на месте. Как в сказке! Конечно, такое под силу только клану Гурров. При виде их стараний и трудов каждый товарищ присоединился к ним, и вскоре у каждого каната образовались цепочки и толпы товарищей. Под ритм «Объединяющей песни» племя пыталось освободить солнце из ловушки и сохранить договор, связывавший Эдревию с ее звездой.

С последним рывком веревки поддались, и солнце на мгновение предстало в своей ослепительной красоте. Затем, словно зверь, освобожденный из клетки, устремилось к горизонту и исчезло.

Несколько долгих минут песня Гурров сопровождала солнце на пути за горизонт. Когда же вернувшийся к обычным тонам свет сумерек нежно окрасил каждый уголок долины, а каждое существо в Эдревии словно пробудилось от мощного заклинания, некоторые товарищи – сначала робко, а затем все более энергично – благодарно зашелестели листвой.

Каждый, от могучих стволов старейшин до еще зеленых и упругих стеблей новорожденных товарищей, раскачивался в экстазе, осознав: то, чему мы стали свидетелями – уникальное зрелище, не больше и не меньше. Невиданное ни в нашей общине, ни – готов поспорить – где бы то ни было в нашем огромном мире.

Мне тоже не стыдно признаться: несмотря на свою тогдашнюю юношескую застенчивость, я не смог удержаться и раскачивался до земли, относя ликование на счет дорогой подруги Лизетты.

Зеленая волна прокатилась по долине, будто наша листва стала жертвой непреодолимого ветра. Все кричали от радости: одни – ошеломленные увиденным, другие – искренне благодарные, что остались живы, третьи – во власти неконтролируемой эйфории, даруемой алоисом. Столь необычно и неповторимо было превращение нашего солнца в небо, что многие все еще сомневались, а не увидели ли мы исключительное природное явление.

Сомнения длились недолго. Вызванные криками своих товарищей, Черноземы, которые на протяжении всего мероприятия следили за тем, чтобы все шло как надо, теперь снова появились, смеясь, обнимая друг друга и кланяясь во все стороны под заслуженные овации.

Хана-но ичо, старейшина Черноземии, попросил уделить ему немного внимания.

– Нас просили сделать нечто запоминающееся. Думаю, нам это удалось, – довольно улыбнулся он. – Договориться с солнцем было не так-то просто, но в конце концов мы справились. Не забывайте: Черноземы знают, как устроить праздник! – он с отточенным мастерством поклонился ликующим товарищам. – А теперь, пожалуйста, давайте веселиться. В алоисе недостатка нет, а ночь, если верить Иггдрасилю, будет длинной…

Продолжая раскачиваться, я наконец отправился на поиски Лизетты. Спросил Аспена, не видел ли он ее. Он указал на группу огромных парней неподалеку – в основном Гурров, передвинувших прямо в центр сцены целую чашу алоиса и теперь раскачивавшихся вокруг кого-то. Я подошел узнать, в чем дело, и обнаружил: этим кем-то в окружении товарищей была Лизетта.

Сияя от успеха, она объясняла, казалось, всей группе Гурров, как им удалось устроить такой необычный фокус с солнцем.

– Как вы знаете, голубой цвет неба или красные, оранжевые и пурпурные оттенки заката обусловлены преломлением света разной длины волны при прохождении через газы, составляющие нашу атмосферу. Это явление известно как рэлеевская рефракция, – продолжила она под общий одобрительный кивок Гурров… – Так вот, Крепкоспинам достаточно было договориться, каких и сколько молекул нужно произвести и в какое время, чтобы свет в небе делал то, чего они хотели, и создавал среди товарищей иллюзию сошедшего с ума солнца… Короче говоря, если освоить производство газа и рассеивание света, как умеют Крепкоспины, эффект обеспечен. Нужно работать сообща. Просто, не правда ли?

– Конечно, просто, кустарник, – вмешался Дендрон, главарь Гурров. – Мы большие, но не глупые. И вообще, речь идет о рэлеевском рассеянии, а не о рефракции.

Затем он разразился хохотом, от которого Лизетта затряслась, как ветка на ветру.

– В любом случае, – продолжал Дендрон, – браво Крепкоспинам и браво Лизетте! За вас! – он проглотил около десяти литров алоиса и, скрестив свои корни с корнями остальных членов группы, запел песню, которая с незапамятных времен возвещала о появлении в группе нового члена. Спеть ее для кого-то было равносильно тому, чтобы сказать, что он один из них.

Пока пение заставляло вибрировать всю долину, превращая ее в один огромный музыкальный инструмент, я тоже подошел, чтобы поздравить Лизетту.

– Молодец, замечательный вечер!

– А вот и ты наконец. Я уж думала, куда ты запропастился… искала тебя не для того, чтобы слушать твои комментарии, – холодно обратилась она ко мне. – В конце концов, как ты слышал, ничего особенного.

– Ничего необъяснимого, это да, – согласился я. – Но во время представления на долгие мгновения нам действительно показалось, что солнце ведет себя странно. Это было великолепно! Спасибо, что сделала мою вечеринку по-настоящему незабываемой, и прости, если я сомневался в твоих способностях.

– Прощаю, – улыбнулась она. – Пойдем веселиться.

Остальных участников необычной вечеринки я почти не помню. Лишь разрозненные фрагменты – то тут, то там. Я перебрал алоиса и долго путешествовал из сна в сон в мире, наконец-то свободном от всех забот, связанный с корнями моих спутников.

Когда я пришел в себя, вечеринка все еще гремела. Действие алоиса ослабло, но тревога по поводу того, что потребует от меня клан, все еще оставалась. Однако казалось невозможным, что в таком шуме Летописец найдет время рассказать что-нибудь о моем предназначении. Я уже собирался было снова прикоснуться к чудодейственному нектару наших анютиных глазок, как вдруг раздался звон.

Верховный Летописец и Юэн приглашали меня к себе. Я не заставил их повторять: мои корни только что получили сообщение, что я уже нахожусь в присутствии двух стариков и жду решения своей судьбы.

– Дорогой Лорин, – начал Летописец, в то время как Юэн, явно страдающий от последствий вечеринки, ритмично тряс своей могучей кроной, соглашаясь со словами собеседника. – Как ты уже понял, твоего выбора стать Летописцем с нетерпением ждала вся Эдревия. Ты, должно быть, задаешься вопросом, почему.

Он сделал небольшую паузу, чтобы убедиться, что мы с Юэном, несмотря на шум вокруг, слушаем его с должным вниманием.

– Продолжай, Летописец, мы внимательно слушаем, – сказал Мудрый Отец за нас обоих, снова энергично тряхнув кроной.

Летописец проговорил:

– Дело в том, что сообщество за последние десятилетия претерпело значительные трансформации, причем в короткий срок. И мы опасаемся, что они вызваны каким-то неизвестным и опасным для нашего будущего фактором, – он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями и решить, как продолжать. – Ты первый Летописец за последние тридцать лет. Никогда еще в истории Эдревии клан так долго не ждал нового члена. Все предыдущие рекорды побиты. В последний раз мы находились в подобной ситуации восемьсот лет назад, задолго до нашего с Юэном рождения. Но тогда ждать пришлось всего пять лет, и причина задержки была ясна всем: великий пожар, уничтоживший большую часть нашей долины. Сегодня причины гораздо менее ясны.

– Совершенно непонятны, – заметил Юэн.

– Не только Летописцы больше не рождаются, но и количество Крепкоспинов стремительно сокращается. Только Черноземы и Мерцающие, похоже, не затронуты и, напротив, пополняют ряды год от года.

– Это обескураживает, – вмешался Юэн.

Летописец стал настолько серьезным, насколько возможно.

– Не просто обескураживает, это вообще не дело! Мы всегда распределялись по разным кланам поровну. Наша история – это гармония; существование Эдревии основано на равновесии. А теперь вмешивается нечто извне. Племя не выдержит дальнейших испытаний. Ты должен выяснить, в чем дело, Лорин. Ты молод и находчив, и вся Эдревия готова помочь тебе, предоставив любую помощь. Узнай, что нарушает равновесие. Это твоя задача, и никогда еще она не была столь важной. Приступай к работе завтра, и, пожалуйста, поторопись. У нас не так много времени: как только причина нестабильности будет обнаружена, любое решение потребует времени, и много позже мы сможем увидеть результаты.

Примерно это было сказано мне Летописцем и Юэном, после чего они возобновили разговор друг с другом, забыв о моем присутствии.

Несмотря на непомерность просьбы и мою неопытность, я испытал облегчение: у меня наконец-то появилась четкая цель. Мне предстояло выяснить причину проблемы. В конце концов, все жители всегда знали, что в основе Эдревии лежит равновесие: чтобы найти то, что нарушает его на макроуровне, мне пришлось бы расспрашивать всех вокруг. Кроме того, я был уверен, что Лизетта, Пино и другие обязательно помогут мне. Среди Мерцающих было несколько товарищей, которые специализировались на исправлении всего, что выбивалось из гармонии: их называли ребалансировщиками. Я тоже воспользовался бы их услугами.

Чем больше я думал, тем больше казалось, что задача не слишком трудна. С энтропией, как нас учат с самых ранних школьных лет, нужно бороться изо дня в день, затрачивая достаточно энергии, чтобы противостоять слепому стремлению к распаду Вселенной. Если бы Вселенная решила раствориться до полного исчезновения, наше племя сделало бы все, чтобы не сдаться на милость черной судьбе.

Мы нисколько не сомневались в том, что в конце концов победа будет за нами, хорошими парнями. Мы были уверены, что высокомерная вселенная, считающая, будто может навязать свои законы всему сущему, никогда не одержит верх над нашей любимой Эдревией.

Глава 5. Библиотека-лабиринт

Следует помнить, что библиотека-лабиринт – это, если хотите, лабиринт, но все же библиотека. Совершенно особое место. По ряду причин – которые я сейчас попытаюсь объяснить, – оно окутано аурой сакральности.

Прежде всего, это нечто среднее между библиотекой, архивом, музеем и – не знаю, как еще назвать – местом поклонения, где мы вспоминаем предков. С другой стороны, это обычная библиотека, разве что необычайно богатая, хранящая миллионы и миллионы томов, написанных товарищами на протяжении тысячелетней истории. В ней заключен неизмеримый архив данных, значимых или не очень, о среде обитания племени с первого года его основания.

Уникальность безграничного архива – в физическом носителе, на котором записана информация. Это наши собственные тела. Точнее, тела наших предков.

Попробую объяснить получше.

На протяжении всей нашей жизни, каждый год, на каждом из нас, товарищей – я уверен, вы поймете, о чем я, – на наших стволах образуется новое кольцо роста за пределами прошлогоднего. По одному за каждый год, без исключения. Таким образом, с незапамятных времен, чтобы определить свой возраст, мы просто считаем количество колец внутри ствола. Каждое из них обладает качеством, шириной, размером и строением. Они позволяют тому, кто знает, куда смотреть, собрать множество данных о том, где, когда, в каких условиях было образовано то или иное кольцо.

Поэтому после смерти каждого товарища мы всегда сохраняем небольшой участок его ствола. Он служит как памятью для всего сообщества, которое знало и любило покойного, так и физическим носителем данных об окружающей среде, собранных за его жизнь. За исключением случаев, когда болезнь или серьезные повреждения вроде пожара делают невозможным считывание данных, от всех умерших отделяется кусочек ствола толщиной ровно 10 см. Он обрабатывается так, чтобы сохраняться тысячелетиями, а затем помещается в библиотеку-лабиринт.

Как можно себе представить, совмещение библиотеки, мольбища и центрального архива экологических данных иногда приводило к некоторой путанице. Нередко, например, через несколько месяцев после кончины останки товарища переносили с первоначального места, где, как ожидалось, они должны были оставаться значительное время, в другие помещения библиотеки (часто далеко и непонятно куда), просто чтобы соблюсти новые условия хранения. Добавьте к этому, что иногда эти системы основывались на данных, содержащихся в журнальных шайбах, а иногда отвечали историческим или клановым интересам, чем и объясняется одна из первых причин путаницы, затруднявшей ориентацию в библиотеке. Но это еще не все.

Некоторые товарищи, по каким-то причинам чтимые в истории общины, сохранены целиком – в том числе благодаря особенностям наших тел – со всей чудесной структурой корней-стволов-ветвей, так что товарищи будущих поколений смогут любоваться этой восхитительной архитектурой. Эти тела также находились в хранении библиотеки-лабиринта, и потому она мало чем отличалась от музея восковых фигур или чего-то подобного.

Очевидно, что значение библиотеки-лабиринта в истории Эдревии огромно. Среди нас не было никого, кто не посещал бы библиотеку-лабиринт в детстве, для учебы или просто чтобы почтить память близкого.

На первый взгляд попасть туда совсем несложно. Настолько, что доступ в библиотеку может получить любой, почерпнув в ее недрах массу полезного и приятного. Но если нужно не просто посетить, а, например, поискать данные, допустим, об историческом событии древних времен, тогда проблемы действительно могут оказаться непреодолимыми. Библиотека-лабиринт называется так не случайно. Ее длина составляет сотни, а может, и тысячи километров. Кроме молчащего веками Ранды, никто во всей Эдревии не знал, как там ориентироваться. Найти в бесконечных коридорах то, что ищешь – подвиг. Многие – я считаю, что это одна из многочисленных легенд, которые всегда завораживали население Эдревии, – верили, что кое-кто из товарищей так и не смог выйти из хаоса и продолжает блуждать по туннелям.

Парадокс: наше сообщество ревностно фиксирует и сохраняет каждое, даже самое незначительное событие, но где именно хранятся данные и летописи – никто не имеет ни малейшего представления.

К некоторым данным, фундаментальным для сообщества – регистрация закатов, количества воды или свойств света, – легко получить доступ. Однако место хранения других сведений, интерес к которым глубже, выяснить невозможно. Дата рождения товарища, например. Где он родился? Переехал ли в племя и откуда?.. Информация об отдельных членах племени не считалась важной.

И в самом деле, как с этим не согласиться? Жизнь каждого из нас, товарищей, зависела от качества света или количества воды: малейшее колебание приводило к серьезным последствиям. Что мы могли извлечь из основных данных? Мы были сообществом – это следует помнить, – и жили, процветали, страдали сообща. Отдельного члена не существовало, существовала Эдревия.

Однако в тот раз мне следовало обратиться именно к данным лишь о некоторых из здешних обитателей. Юэн и Летописец совершенно ясно и категорично дали понять, насколько срочно мне нужно выяснить причины различий в численности кланов.

Библиотека-лабиринт – то самое место, с которого следовало начать, если я хочу иметь хоть какой-то реальный шанс понять, что происходит. Без цифр, без знания масштабов явления и, самое главное, без знания того, когда оно возникло, не имело смысла даже разрабатывать план действий. Эти данные где-то существуют, и их нужно найти.

Конечно, я бывал в библиотеке-лабиринте. Собственно, благодаря посещениям и рассказам сотрудников во мне еще в детстве зародилось желание когда-нибудь поработать там. Теперь это желание исполнялось с лих вой: все указывало на то, что я проведу в библиотеке-лабиринте столько времени, что после не захочу возвращаться туда до конца своих дней.

Я еще не успел пролистать ни одного из бесконечных томов, а оптимизм насчет быстрого решения проблемы уже угас.

В любом случае, нужно с чего-то начинать, а что может быть проще, чем идти по главной дороге? Как поступил бы любой нормальный пользователь библиотеки-лабиринта, я попытался разыскать какие-нибудь данные, связанные с феноменом численного кланового дисбаланса.

Процедура столь же простая, сколь и, к сожалению, малоэффективная. Всем товарищам был разослан открытый вопрос: видел ли кто-нибудь (и если да, то где) в библиотеке-лабиринте что-нибудь по этой теме? Я стал ждать ответов. Это была система, разработанная поколениями Крепкоспинов и Летописцев. Так можно было прояснить всю живую память Эдревии. На первый взгляд, необычный ресурс: вся община – виртуальное хранилище данных. На самом деле все работало хорошо, пока речь шла об информации из памяти живого сообщества. Но как только настал черед прошлого, живых свидетелей которого не осталось, или исчезнувших товарищей, мгновенно наступал хаос. Результаты, относящиеся к прочитанному, увиденному или услышанному где-то и неизвестно кем, часто оказывались совершенно случайными.

Иными словами, чтобы вы понимали, одно дело – спросить, какая температура была на холме Мерцающих в определенный день в мае 1984 года, и совсем другое – установить численное постоянство Крепкоспинов за последние четыреста лет. В первом случае вы получите данные, записанные в живой памяти Эдревии, во втором – если повезет – сборную солянку из предложений, где искать информацию в библиотечных лабиринтах.

В любом случае попытаться стоило. Поэтому, не особо надеясь на результат, я отправил в общую сеть свой смелый, хотя и весьма общий запрос: «Я ищу данные о любых аномалиях или дисбалансах, зафиксированных в Эдревии за последние двести лет».

Я отталкивался от возраста Верховного Летописца, рассудив так: что бы ни происходило в Эдревии, причины не могут уходить слишком далеко в прошлое. Как я и ожидал, на столь расплывчатый вопрос последовали столь же путаные или, в лучшем случае, не имеющие отношения к делу ответы.

Однако всегда можно обнаружить нечто интересное – если знать, что ищешь. Пытаясь прийти мне на помощь и осознавая, какая трудная и важная задача передо мной поставлена, каждый обитатель Эдревии счел своим долгом внести посильный вклад, напрягая память в поисках возможных аномалий. Таким образом, среди тысяч и тысяч полученных ответов можно было найти либо заумные рассуждения об изменении химического состава воды в ручье Пьян-ди-Меццо за последние пятьдесят лет, либо, и гораздо чаще, бесполезные заявления вроде: «Качество алоиса не такое, как тридцать лет назад». Или эпатирующие высказывания молодежи: «Конечно, Черноземы становятся все уродливее и уродливее».

Чтобы просеять огромную массу информации и не упустить ничего полезного, я попросил помощи у Лизетты и Пино. После первого прочтения мы приступили к изучению множества сообщений.

– Нам ни за что не просмотреть их все, – сказала Лизетта, глядя на огромное количество данных, которые нам еще предстояло отсеять. Она выбрала сообщение наугад. – Взгляни-ка сюда: «Еще каких-то лет двадцать назад Гурры были меньше, чем сейчас…» Товарищи сошли с ума, если думают, что эта чепуха может хоть как-то нам пригодиться. Не хватало еще, чтобы они начали писать, что сегодняшняя музыка не такая, как пятьдесят лет назад. – Она взяла еще одно сообщение из стопки отобранных и прочитала: – «Помнится, лет двадцать назад я видел данные об аномальном присутствии цветных птиц на холме Мерцающих. Данные должны быть где-то у У35-ВГ-Н121-К426». – Лизетта отбросила письмо в сторону: – Что мы будем делать с этим мусором… цветные птицы! Наверняка ты, Лорин, нашел эту ерунду полезной.

– Вообще-то… Лизетта, это я выбрал это сообщение. Мне показалось интересным упоминание о значительных изменениях на территории клана, даже если они не касаются непосредственно товарищей. А потом я хорошо помню прилет этих пестрых птиц: они так хорошо прижились на холме Мерцающих, что так и остались с нами. На самом деле, мне кажется, сегодня они повсюду, не только на холме – быстро размножились и расселились от долин Летописцев до вершин Гурров, – Пино посмотрел на нас с улыбкой, прежде чем продолжить. – Правда, местоположение их весьма туманно. Около У35-ВГ-Н121-К426 может означать, что придется потратить несколько дней, чтобы найти эту единственную информацию. Однако… думаю, оно того стоит. Появление птиц может быть каким-то образом связано с причиной, по которой нарушается и числовое равновесие между нашими кланами.

– Если ты действительно так считаешь, чего же мы ждем? – Лизетта, не желавшая продолжать чтение кучи сообщений по большей части абсурдного содержания, была готова на все. – Идем в библиотеку-лабиринт искать разноцветных птиц. Немного полевой работы – вот что нам нужно. Мы никогда не найдем ничего полезного в куче чепухи. Давайте что-нибудь сделаем!

То, что поиск данных о разноцветных птицах подсказан нам той самой «кучей чепухи», похоже, нисколько ее не смущало.

– Прежде чем продолжать, – вмешался я, – нам следует понять, что именно означает У35-ВГ-Н121-К426. Ведь какими бы заумными и запутанными ни были системы архива, аббревиатуры почти всегда имеют объяснение. Полагаю, и у этой тоже есть какой-то смысл, хотя понятия не имею, что это может быть.

– В этом, эмм, думаю, я могу помочь. Чтобы понять систему размещения основной части библиотеки-лабиринта, нужно знать немного о ее истории и архитектуре, эмм… в целом.

Пино собрался прочитать нам лекцию об истории библиотеки.

– Ладно-ладно, – остановила его Лизетта, напуганная такой перспективой. – Можешь продолжить рассказывать, пока мы будем двигаться внутри библиотеки.

Я попытался убедить ее проявить немного терпения:

– Подожди, пожалуйста. Думаю, узнать больше о системе размещения очень важно. Многие из тех, кто не изучил структуру библиотеки, так и не выбрались из подземного хаоса.

Лизетта расхохоталась:

– Только не говори, что веришь в эти россказни. Я тебя умоляю, Малютка! Представляю себе толпы ученых, навсегда затерявшихся в лабиринтах, беспрестанно бродящих из одной комнаты в другую в созерцании миллионов томов! – Она прервалась, озорно глядя на нас: – Если кто-то и не вернулся, то наверняка какой-нибудь чудак вроде тебя. Он предпочитает жить среди книг.

– В любом случае, – настаивал я, – немного больше знаний нам не повредит. Пожалуйста, Пино, продолжай.

Тот только этого и ждал:

– Итак, полагаю, вы знаете, что библиотека-лабиринт создана с целью найти место, где можно было бы хранить многочисленные тома, касающиеся истории нашего племени, созданной Летописцами. Хотя всем известно, – уж прости меня, Лорин, – что Летописцы, эмм, не отличаются краткостью. Всего за несколько лет они произвели и накопили такие огромные объемы, что вскоре понадобилось их где-то хранить. Поначалу наиболее подходящим местом для размещения библиотеки считались недра долины Летописцев, как из-за… эмм… близости к месту написания томов, так и потому, что необъятная корневая система Летописцев, развитая для облегчения общения со всеми остальными товарищами Эдревии, уже выполнила большую часть работы по выемке грунта. Затем тома … эмм… перенесли в подземные уровни, которые становились все глубже и глубже всякий раз, когда возникала необходимость расширить библиотеку. В течение первых тысячелетий истории Эдревии система работала очень хорошо. Древние тексты и данные находились на поверхностных уровнях, которые были созданы первыми, в то время как самые последние тома… эмм… располагались более глубоко.

Он перевел дыхание, желая убедиться, что объяснение до этого момента достаточно ясно.

Мы оба утвердительно кивнули.

– Очень хорошо. Итак, в то время все еще существовала связь между подземным уровнем, на котором хранился… эмм… тот или иной том, и годом, когда этот том был составлен. Поэтому обозначение У35, которое вы видите в аббревиатуре, касающейся данных о цветных птицах, относится именно к тому подземному уровню, где мы можем… э-э-э…. найти документ, о котором идет речь.

Пино еще долго рассказывал, как с течением тысячелетий в какой-то момент стало ясно, что нельзя копать до бесконечности. Поэтому было решено расширить уже имеющиеся уровни, чтобы они фактически охватили почти всю подземную часть Эдревии.

В течение долгого времени подземные уровни продолжали расширяться: из долины Летописцев они раскинулись на Пьян-ди-Меццо, затем под холм Черноземов, под холм Мерцающих, под вершины Гурров и так далее, пока не заняли все подземелье нашей общины. На этом этапе расширения библиотеки связь между возрастом документа и уровнем подземелья, на котором он хранился, перестала действовать автоматически. Однако по-прежнему можно было определить, где хранится тот или иной том, выпущенный в определенном году. Достаточно было знать точную последовательность расширения подземных уровней.

Таким образом, пара букв «ВГ» после указания уровня означала: чтобы найти искомый том, придется отправиться на 35-й уровень расширения библиотеки под вершиной Гурров (ВГ). Хотя библиотека уже занимала линейную площадь в несколько сотен километров, в то время, о котором рассказывал Пино, ориентироваться в ней было не так уж сложно. Поэтому тогда о библиотеке-лабиринте еще не говорили. Чтобы прийти к нынешнему названию, нужно расшифровать два сокращения – Н и К.

На протяжении многих тысячелетий коллекции томов и деревянных шайб – хранилищ данных, записанных в течение жизни всех наших прошлых товарищей, – хранились раздельно: тома – в библиотеке, шайбы – в общинном архиве. Затем, около четырех тысяч лет назад, Крепкоспинам, которым нужно было быстро перейти от работы с томом к изучению конкретных данных на шайбах, пришло в голову: будет проще, если обе коллекции разместятся в одном помещении.

Вы же знаете, какими убедительными могут быть ученые, когда им нужно. Они настаивали, что это гарантирует эффективность исследований, и никто не хотел им перечить. В конце концов, Крепкоспины и Летописцы стали самыми активными пользователями томов и данных, поэтому было решено объединить обе коллекции. Но, как можно представить, разместить сотни миллионов деревянных шайб в библиотеке, изначально предназначенной для хранения томов, – непростая задача. Товарищи долго ломали голову, пытаясь придумать, как сделать структуру пригодной для двойной функции. Пока кто-то не подсказал: если увеличить высоту и разделить огромные пространства каждого уровня пролетами, можно поставить деревянные шайбы друг на друга, чтобы создать бесчисленные колонны, разделяющие эти пролеты. Чтобы вместить миллиард шайб толщиной 10 см, необходимо было создать 1660 пролетов, каждый из которых ограничивался 500 колоннами высотой 120 метров.

Пино был неутомим, а нам с Лизеттой оставалось только слушать эту бушующую реку:

– Вот чудовище, перед которым мы окажемся, как только войдем в библиотеку-лабиринт. Череда уровней, каждый высотой более 120 метров, разделенных на сотни переходов, ограниченных высоченными колоннами. Каждая образована тысячами деревянных шайб, и с полками для томов, расположенными внутри… эмм… пролета. Итак, если мы хотим найти данные о цветных птицах, нужно отправиться на тридцать пятый подземный уровень под вершиной Гурров и отыскать 426-ю колонну пролета 121.

Глава 6. Вершины Гурров

Вершины Гурров находились в самой отдаленной и непроходимой части Эдревии. За исключением коренных жителей, племя имело лишь путаные знания об этой огромной и далекой территории, зачастую весьма далекие от реальности. Хотя вершины были местом, по красоте которого все тосковали – оттуда открывался вид и на залив, и на весь регион, – лишь немногие из моих товарищей могли утверждать, что действительно с ним знакомы. Гурры же, пусть и всегда были частью общины, намеренно держались в стороне от других кланов. Они как будто чувствовали, что их край – особый изолированный уголок.

Гурры, без сомнения, самые необщительные из нас – даже молчаливее Крепкоспинов, хотя, казалось бы, куда уж больше. Но поверьте: в обычной социальной жизни сообщества их как будто не существует. Их величественные кроны возвышаются на горных вершинах, но кроме великолепных песен, которые они поют каждый вечер на закате, от них практически ничего больше не слышно. У многих молодых товарищей, каким был и я, никогда не видевших Гурров в действии, создавалось впечатление, что их присутствие носит чисто декоративный характер.

Конечно, как и любой из нас, каждый Гурр подключен к корневой сети племени. Используют ли они этот инструмент связи – другой вопрос. Многие годы от группы не поступало никаких сообщений или просьб. Они способны молчать так долго, что, если бы мы не видели их на горизонте, то могли бы даже усомниться в их существовании. И, по правде говоря, нас это вполне устраивало.

Связь с Гуррами активизировалась всегда в какой-то чрезвычайной ситуации или перед лицом угрозы: казалось, они появляются только тогда, когда возникают проблемы. Мы постоянно видели их на горизонте, как непроницаемый барьер, защищающий общину. А о том, каковы их мысли, потребности, вкусы, получали лишь скудные и отрывочные сведения. Они не рассказывали. История их рода, то, как они попали в Эдревию, через какие перипетии прошли – все, что для любого другого клана было предметом гордости и многократных пересказов, Гуррам казалось малоинтересным и не заслуживающим внимания.

То немногое, что знал о них, я почерпнул из Летописей. Гурры – часть населения, не имеющего к нам никакого отношения. Их история началась в глубокой древности, в отличие от истории любого другого клана; их происхождение было настолько древним, что смешалось с легендой о зарождении нашего сообщества.

За десятки миллионов лет до того, как мы с товарищами увидели свет, они уже были здесь, стараясь выжить на планете, сильно отличавшейся от нынешней и гораздо менее дружелюбной. Периоды сильного холода перемежались мучительной жарой; хищники были настолько огромны, что могли без страха напасть даже на Гурров; извержения вулканов способны были на века затмить солнечный свет – такие катаклизмы сегодня трудно даже представить. Темное, жестокое легендарное прошлое, породившее Гурров. Оно и сформировало их.

Миллионы лет им удавалось оставаться в живых и процветать, преодолевая бесчисленные испытания. Они много раз пересекали планету с севера на юг, с востока на запад, со дна самых узких долин до вершин недоступных пиков, приспосабливаясь к меняющейся окружающей среде и стремясь найти лучшие условия и места, где проще жить. Много лет назад они добрались до вершин, которые мы сегодня знаем как вершины Гурров. Они сочли место подходящим для жизни и решили остаться. С этих же гор они увидели первых слабых прародителей многих наших кланов, приняли и защитили их, поддерживали в первые моменты, помогали освоиться, спасали, пока те не стали достаточно многочисленными, чтобы выжить самостоятельно. Когда кланы наконец начали объединяться в общину, Гурры первыми получили предложение присоединиться.

Они с радостью присоединились к общине и с тех пор являются ее частью, защищая ее, помогая ей по мере возможностей, но всегда с гордостью осознавая свое отличие. Думаю, именно поэтому они продолжают называть себя группой: чтобы не забывать, кем были на протяжении всей своей истории.

Именно в этом уединенном краю Эдревии, населенном нашими легендарными товарищами нам с Лизеттой и Пино предстояло добраться до 35-го уровня библиотеки-лабиринта.

Само путешествие, пусть и не было особенно легким, прошло без особых трудностей, если не считать того, что для нас, товарищей, путешествие – всегда жертва, без которой мы с радостью обошлись бы. Можно сказать – не сочтите за преувеличение, – что мы ведем малоподвижный образ жизни. Если бы мне пришлось найти одну черту, в которой мы в Эдревии все единодушно схожи, так это нелюбовь к путешествиям, коротким или долгим. При необходимости, мы могли бы даже задуматься о том, чтобы перебраться из одной части планеты в другую. Но при малейшей возможности избежать этого все, чего мы хотели – это остаться на любимой территории. Некоторые старейшины, гордо заявляя о своем статусе товарищей, больше-ничего-неделающих, отказывались передвигаться даже на несколько метров, считая предложение личной обидой и оскорблением достоинства.

А между тем мы все чаще становились приверженцами оригинальной философии неоподвижности: согласно ей любое перемещение с места, где прорастал член сообщества, есть падение до уровня животного. Возвращаясь к нашим истокам, неоподвижники подчеркивали: для товарищей первобытных времен перемещение с места рождения было вообще невозможно. Способность выдергивать корни из земли, использовать их для передвижения и погружать обратно в почву, когда нужно, говорили неоподвижники, появилась позднее, в ходе эволюции, направлявшей нас к неизбежному – утрате высокой духовности существования. Идеология неоподвижности, изначально зародившаяся в группе Черноземов, посвятивших себя медитации, приобретала все больше последователей. Многие находили необычайно привлекательной возможность оставаться неподвижными и наслаждаться жизнью общества без каких-либо усилий.

Словом, по тем или иным причинам никому в Эдревии не нравилась идея путешествовать на большие расстояния. В том числе мне, Пино и Лизетте: мы блаженно сидели бы дома, если бы не назойливая настойчивость Летописца.

По правде говоря, идти до самого края Эдревии казалось пустой тратой времени: входы в основные залы библиотеки-лабиринта находились повсюду, в одной только долине Летописцев их было девять. Я долго обсуждал это со своими спутниками, но потом мы пришли к выводу: если хотим достичь вершин Гурров, придется двигаться внутри библиотеки, преодолевая десятки, а может, и сотни километров, не имея ни карты, ни надежных указаний. Поэтому лучше внешний путь, хотя и более долгий. Идея проста: пройти до главного входа на вершине Гурров, а затем спуститься вниз, на подземный 35-й уровень библиотеки-лабиринта.

Однако меня раздражало, что путешествие пришлось на особый момент в жизни общины – на расцвет многих товарищей. Должен признать: не самое мудрое решение сдвинуться с места в этот момент. В свою защиту могу лишь сказать: я был слишком юн, чтобы понять это. Если бы я только знал раньше, как влияет это время года на товарищей, тысячу раз подумал бы, прежде чем отправляться на вершины Гурров. Но поставьте себя на мое место: откуда мне было знать, что значит цветение? В то время мы с Лизеттой были еще маленькими и, следовательно, совершенно свободными от безумия, которое весна приносит взрослым.

Честно говоря, я изучал эти побочные явления – пусть и теоретически, – и как хороший Летописец могу и сегодня перечислить их без ошибок: истощение необычное влечение к другим товарищам; утрата способности к рациональной обработке информации; повышенная склонность к корневому обмену лишней информацией; повышенное внимание к своей внешности; привлекательное, ароматное и красочное цветение, равномерно распределенное по всей кроне (что подразумевает непропорциональные и неоправданные затраты времени и энергии). И, будто недостаточно перечисленного, еще и потеря ориентации и рассудительности.

Я наивно полагал, что мы с Лизеттой пока не подвержены этой транс формации. Пройдет еще несколько лет, прежде чем переход к взрослой жизни начнется и для нас. А Пино, со своей стороны, не был похож на того, кто теряет голову во время цветения.

Итак, совершенно не осознавая опрометчивость своего решения, прекрасным весенним утром, когда великолепное солнце низко стояло над горизонтом, а температура воздуха была такой, что хотелось сидеть и наслаждаться, мы отправились к вершинам Гурров.

Будь у меня чуть больше опыта, я сразу понял бы: в поведении Пино что-то не так.

Во-первых, он явился на встречу весь сияющий и элегантный, как будто мы собирались на вечеринку в Черноземии, а не планировали долгое и трудное путешествие через всю Эдревию. Каждый из его листьев, сияющий зеленью и безупречный, был аккуратно уложен в соответствии с безупречным филлотаксисом, которого я никогда раньше не видел. На стволе – не знаю, как ему это удалось, – не было видно ни сантиметра старой коры. Он выглядел так, будто его обработали рубанком. Это был не просто ствол, а колонна из темного мрамора, прямая и идеально отполированная, из которой в соответствии с архитектурой прорастала череда прекрасно ухоженных ветвей и веток. Он выглядел еще более стройным, подтянутым, с осанкой и уверенностью, которых мы раньше не замечали.

Увидев его в новом образе, мы с Лизеттой обменялись понимающими взглядами. Забавно он выглядел, величественно вышагивая, один корень за другим.

– Доброе утро, Лизетта, доброе утро, Лорин. Замечательный день для начала путешествия.

Он достал откуда-то скомканную карту Эдревии, на которой был небрежно нарисован маршрут. Предстояло подняться на холм Черноземии, пересечь длинную, изолированную долину без названия – ее так и называли Безымянной, и жили там лишь несколько одиноких Крепкоспинов, – и подняться вдоль побережья к вершине Гурров.

– Если мы будем двигаться быстро, то сможем добраться до места уже завтра вечером.

Мы с Лизеттой впервые оказались вдали от родных мест, и, хотя никому не признались бы в этом, очень боялись. Единственный, кто чувствовал себя совершенно спокойно, был Пино. Правда, по роду работы все Мерцающие, а особенно тяжеловесы, привыкли много перемещаться. Однако и для Пино это была ответственная миссия. Воз-можно, в здравом уме он взялся бы за нее с гораздо большей осторожностью. Но, как я уже сказал, наш друг расцвел, и ничего разумного ожидать от него было нельзя.

Пересечь холм Черноземии оказалось проще простого. У всех троих было много друзей в этом клане экстравертов, и Лизетта, как хорошая хозяйка, позаботилась, чтобы на их территории ничего не случилось. Короче говоря, первая часть дня была не путешествием, а скорее прогулкой в чудной и гостеприимной компании друзей.

К середине дня мы оставили позади холм Черноземии и оказались в Безымянной долине. Казалось, все идет хорошо, хотя находились мы в совершенно незнакомом и, конечно, менее живописном регионе Эдревии.

Мы шли дальше с неизменной бодростью, за каждым поворотом удивляясь новому и неизведанному. Однако со временем причуды Пино становились все более заметными. Принимая участие в наших беседах со свойственным ему энтузиазмом и живым умом, иногда, даже в разгар бурной дискуссии, он как будто отключался, причем с каждым разом отсутствовал все дольше. Казалось, ничто вокруг ему было неинтересно, даже мы с Лизеттой. Он был слишком сосредоточен на несерьезных вещах – маниакальном уходе за своей густой листвой или удалении веточки, не соответствовавшей его нынешним стандартам. Достаточно было одного выбившегося листочка, чтобы в прямом смысле слова посадить себя там, где мы на тот момент находились, погрузить корни глубоко в почву и сидеть, пока все не приходило в полный порядок.

Но было и нечто более тонкое, трудноуловимое, что касалось самого его существа. Если бы мне нужно было описать его одним словом, я бы сказал, что он стал романтиком. Я не знаю, как еще назвать внезапный глубокий сентиментальный интерес к историям о разорванных узах, брошенных девственницах и разбитой любви. Например, история товарища, который по ряду причин был вынужден жестоко порвать связи со своим кланом, затронула его так сильно, что нам пришлось долго ждать, пока его рыдания прекратятся, прежде чем вновь продолжить путешествие.

И наконец, самый необъяснимый симптом: его постоянные и уже привычные «эмм» куда-то пропали. С тех пор, как мы отправились в путь, естественная частота междометий постепенно сокращалась, пока они не исчезли совсем. Яркая внешность и романтическое настроение могли пройти, но полное отсутствие «эмм» серьезно беспокоило нас с Лизеттой. С Пино происходило что-то серьезное, и мы не представляли, чего нам ожидать, когда трансформация завершится.

Ближе к вечеру, пройдя почти всю Безымянную долину, мы решили остановиться и отдохнуть рядом с небольшой группой из трех Крепкоспинов, живших на самой дальней стороне долины.

Как и положено, в присутствии других товарищей мы спросили, можно ли нам остаться на ночь и соединить наши корни с их корнями, чтобы снова стать частью Эдревии.

Красноцвет, Шишконосец и Олив ничуть не походили на других Крепкоспинов, которых мы встречали до сих пор. Те полностью соответствовали стандарту – скром ные, неопрятные и в целом неряшливые, – а эти трое выглядели так, словно только что вышли из ателье высокой моды. Такие же шикарные, как поразивший нас Пино, но, как бы сказать, на другом уровне.

Прежде всего они сильно пахли. От каждого исходил приятный пьянящий аромат, распространявшийся в радиусе сотен метров во все стороны и привлекавший мириады насекомых. Их прически были безупречны: каждый лист, совершенно зеленый, располагался на ветке на правильном расстоянии от соседнего и под правильным углом. Кроны, усыпанные тысячами цветов, отличались барочным великолепием.

Красноцвет, соответствуя своему имени, был окутан гроздьями всех оттенков красного: от нежно-розового до рубинового; Шишконосец, напротив, выбрал огромные одиночные перистые голубые цветы, настолько крупные, что ветви под их тяжестью свисали до земли; Олив единственный сохранил хоть какое-то соответствие с Крепкоспинами и был покрыт миллионами крошечных белоснежных цветов, на темно-зеленом фоне его листьев создававшими эффект изысканного орнамента «гусиных лапок».

То, что наши товарищи тоже расцвели, было понятно: мы видели, как многие цвели более или менее обильно. Но в целом – ничего сравнимого с великолепием этих троих. В теплом свете заката, друг рядом с другом, Олив, Красноцвет и Шишконосец представляли собой столь чарующее зрелище, что даже сегодня, спустя столько лет, я вспоминаю это как одно из самых чудесных цветений, которые мне доводилось наблюдать. К сожалению, мы не единственные были очарованы зрелищем. То, что нам с Лизеттой виделось восхитительным проявлением художественных способностей наших товарищей, на Пино произвело совершенно иной и неожиданный эффект.

Мы как раз расположились рядом с великолепными Крепкоспинами, все еще сплетая корни с их корнями и обмениваясь обычными любезностями между незнакомцами, когда Пино, до этого момента хранивший оцепенело-восхищенное молчание, решил, что пришло время показать себя.

То склоняя крону вперед, то отбрасывая ее назад ритмичными и чувственными движениями, которые нам с Лизеттой показались неуместными в присутствии новых знакомых, он начал грандиозное превращение. Крайние ветви соединились в длинные косы, ниспадающие до земли, а большая часть листьев в многочисленных гроздьях начала менять цвет с темно-зеленого на бледно-зеленый с белой каймой. В центре каждой из пестрых мутовок[1], словно в ответ на невидимый сигнал, одновременно появилось бесчисленное множество изящных шафранно-желтых цветков, посверкивающих фиолетовым и наполненных кроваво-красным нектаром, так обильно стекавшим по лепесткам и веткам, что даже проливался на землю густыми темными каплями.

– Вау, вау, вау! – закричали Крепкоспины, ритмично шевеля цветастыми локонами в знак глубокой признательности.

– Эй! Посмотрите на него! – вскричал Красноцвет.

– Какая великолепная ливрея! – добавил Шишконосец.

– Он желтый, он красный, он пурпурный: он пылает! – заключил Олив.

Все еще утомленный выступлением, Пино наслаждался комплиментами:

– Большое спасибо, дорогие товарищи. Вид ваших великолепных цветов стал для меня источником вдохновения. Я давно ждал возможности расцвести, и перед вами понял, что лучшего момента не найти.

– Вы так добры, милейший Пино, – начал Олив.

– Пришедший к нам издалека, – подхватил Шишконосец.

– Чтобы устроить представленье… – Красноцвет замер в поисках лучшей рифмы.

– И переборщить слегка? – попыталась Лизетта, которой эти трое совсем не нравились.

– Божественно, как никогда! – закончил Красноцвет, слегка раздосадованный грубым предложением Лизетты.

Они так долго жили втроем, не отвлекаясь ни на кого другого, что постепенно превратились в трио, то есть в небольшую группу товарищей, решивших устранить между собой даже минимальные барьеры. По всем признакам Красноцвет, Шишконосец и Олив, хотя со стороны они и выглядели как отдельные личности, должны были рассматриваться как единый организм. Одна из наиболее характерных черт таких глубоких слияний в том, что члены группы начинают говорить в рифму, возможно, чтобы открыто продемонстрировать свой союз. Эта привычка часто раздражает, но мне она очень понравилась, возможно, потому что я столкнулся с ней впервые. В нашем племени часто встречаются связи такого рода: дуэты, трио, квартеты, секстеты, иногда и октавы. Считается, что сама Эдревия первоначально возникла из дуэта, настолько хорошо функционирующего, что он постепенно привлек всех остальных товарищей. Каждый из этих союзов обладает способностью притягивать спутников, и чем более близки и стабильны его члены, тем сильнее притяжение. Это своего рода гравитационный колодец, на который нужно обращать пристальное внимание, если не хочешь провалиться без возможности выбраться.

Именно это и происходило с нашим дорогим другом Пино: он все ближе и ближе подходил к гравитационному колодцу влияния трио. Такую сплоченную группу, как Красноцвет, Шишконосец и Олив, найти нелегко. Колорит цветов у каждого был свой – члены троицы все еще проявляли определенную оригинальность выбора, – а все остальное сближалось, но было настолько высокого качества, что их легко можно было принять за одно существо с тремя отдельными стволами и единой, широкой и правильной кроной. Врожденная способность притягивать типична для хорошо функционирующих союзов. Правда, принцип трио, хотя и формировался со славой, со временем стал считаться несколько устаревшим. Во многих союзах, в том числе и во встреченном нами, судорожно искали четвертого члена: он позволил бы перейти к более модному квартету.

В этом смысле Пино казался идеальным кандидатом. С его участием можно было бы попытаться продвинуться по социальной лестнице. Однако прошла не одна минута и даже не десять, прежде чем намерения Крепкоспинов в отношении него стали очевидны.

После оживленной беседы об интимных секретах цветов, к которой нас с Лизеттой не допустили, Пино и все трое, похоже, так хорошо поладили, что уже вели себя как полноценный квартет. Судя по тому, как неистово они встряхивали листвой и какой от их цветов исходил аромат, казалось, что сердечное согласие в одном шаге от того, чтобы быть официально скрепленным.

– Итак, дорогой наш турист, – начал Шишконосец.

– Отчего же ты путешествуешь по вершинам, – продолжал Олив.

– Может быть, ты альпинист? – спросил Красноцвет.

– Вовсе нет! Мне больше по душе равнины! – воскликнул Пино, тряся пестрой кроной, как сумасшедший.

Услышав его ответ в рифму, мы поняли, что терять время больше нельзя. Нужно срочно что-то делать, чтобы спасти друга. Но что? Как мы могли убедить четверых почти взрослых товарищей не сливаться воедино навсегда? Как обычно, я недооценивал способности Лизетты: такая задача казалась созданной специально для нее.

Она отвела меня в сторону:

– Члены каждой такой группы невероятно близки, и единственное, что может их по-настоящему напугать – это ошибка в выборе нового товарища. Представь, например, что будет, если в рабочее трио вмешается четвертый участник и захочет иметь право голоса при каждом выборе.

Я начал понимать.

– Ты имеешь в виду что-то вроде нераскаявшегося взвешивателя? – спросил я.

– Именно.

Лизетта не стала ждать ни минуты:

– Эй, вы, тройняшки!

– Ты имеешь в виду нас, юный саженец?

– Да, вас, и, пожалуйста, прекратите нести рифмованную чепуху. Я должна поговорить с вами серьезно, но не могу воспринимать всерьез того, кто отвечает стишками.

– Как пожелаешь, дорогая.

– Но ты не знаешь, что ты упускаешь.

– Если по какой-то случайности ты не…

– Стоп! – Лизетта повысила голос. – Давайте говорить четко, не ходя вокруг да около, – удивительно, как такое маленькое создание могло поставить кого угодно на место. – Вы хотите, чтобы Пино присоединился к вам, и вы стали бы квартетом. Верно?

– Д-да, – признали они, не прибегая к рифме. – Таков был план. Почему ты интересуешься?

– Потому что это был бы худший выбор в вашей жизни. Поверьте, вы даже не представляете, каким ужасным несчастьем стал бы Пино для вашего союза.

– Но на самом деле я… – попытался вмешаться Пино, чувствуя, что его репутацию ставят под сомнение.

Лизетта, взявшая развитие дискуссии в свои руки, резко прервала его:

– Ты, пожалуйста, не вмешивайся. Ты не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво. Заботься о своем цветении и молчи! – затем она снова обратилась к трио: – Вы знаете, кого собираетесь впустить в свой союз? Взвешивателя!

И она уставилась на них, ожидая, когда до них дойдет смысл ее слов. Все в Эдревии прекрасно знали, кто такие взвешиватели и что подразумевает союз с ними.

– Да-да, взвешиватель! – продолжала она. – Вы поняли правильно: тот, кто, если вы не определились, что пить – алоис или пиво, взвесит все за и против. Он будет считать своим долгом подвергать сомнению каждую из ваших ужасных рифм и каждый оттенок вашей кроны во время цветения.

Трое тесно сгрудились, словно желая друг друга подбодрить.

– Вы хоть осознаете, каким кошмаром станет ваша жизнь вчетвером, когда один из вас будет вынужден взвешивать каждый выбор и указывать на наиболее подходящий? Вы можете себе это представить?

По телам Олива, Шишконосца и Красноцвета пробежала дрожь ужаса. То, что говорила Лизетта, не оставляло сомнений, и все трое только сейчас осознали, какой опасности подвергались.

– Желание стать квартетом привело бы к колоссальной ошибке. На будущее, если позволите, дать вам совет: переживите период цветения, прежде чем принимать важные решения. Вам не всегда будет везти, – заключила она.

За считанные минуты Лизетта сумела привести в чувство трио Крепкоспинов, заставив их склонить головы, словно нашкодивших школьников.

Тем временем Пино, на которого внезапно перестала действовать пагубная сила притяжения, постепенно возвращался к прежнему образу. Последствия цветения уже полностью исчезли: цвета, филлотаксис и ствол вернулись к обычному беспорядочному состоянию, а великолепная шафраново-желтая мантия из цветов, еще несколько минут назад покрывавшая его, печально опала на землю. Даже осанка его вновь стала знакомой: он привычно ссутулился.

Наш Пино снова был с нами, целым и невредимым. Мы радостно приветствовали его.

– Как ты? – спросила Лизетта.

– Только честно, – добавил я с некоторой долей жестокости.

Пино ответил, скорчив гримасу:

– Теперь – прекрасно. Спасибо вам, друзья, за все, что вы сделали. Я всегда буду вам благодарен. Еще немного, и я на всю жизнь застрял бы в квартете.

Мы не могли понять, что его пугает – застрять в этом месте или присоединиться к этим троим.

– Из-за этих троих я больше никогда не смогу наслаждаться поэзией. Не смогу… эмм… читать сонеты, не вспоминая об этом… эмм… неприятном событии.

– Ну и ну! – мы радостно обнимали его, радуясь возвращению к нормальной жизни – даже с уже привычными «эмм».

Лизетта утешала его:

– Вот увидишь, со временем удовольствие от поэзии вернется, а от этой истории останется лишь забавное воспоминание.

– Пусть даже с сумасшедшинкой, – не мог сдержаться я.

Мы вышли на залитую лунным светом поляну, где наконец-то смогли передохнуть.

На следующее утро, отдохнувшие после спокойной ночи, вместе с Пино, полностью вернувшимся к чудесной нормальной жизни, мы смогли возобновить путешествие к вершинам Гурров. Мы надеялись, что к вечеру они приведут нас ко входу в библиотеку-лабиринт.

Ускорив шаг, мы достигли конца длинной, печальной Безымянной долины и без сожаления оставили ее позади. К середине утра добрались до пляжа.

Море, сопровождавшее меня всю жизнь, но всегда издалека, на горизонте, теперь наконец-то оказалось близко: оно сияло прекрасным глубоким синим цветом. Я размышлял о силе огромных волн всего в нескольких метрах от меня. Попробовал на вкус соленую воду – ощущение незнакомое, приятным его не назовешь. Это сильно повлияло на меня тогда, и даже сейчас, спустя много лет после первого контакта, я ощущаю это влияние. То, что такое огромное количество воды непригодно для наших нужд – поистине непростительное расточительство. Количество пресной воды в Эдревии стремительно уменьшается. Мы только начали понимать, как страшна засуха. И вот – столько воды, а воспользоваться ею мы не можем. Несправедливо и откровенно жестоко! Я предпочел бы и дальше наблюдать за морем издалека, ничего не зная о его холодном безразличии к нам.

Тем временем Лизетта – возможно, после успеха с трио Крепкоспинов, – назначила себя командиром экспедиции. Она непрерывно более или менее дружелюбно советовала нам поторопиться на крутой дороге к вершинам Гурров. Надеялась, что уже вечером мы отдохнем в библиотеке-лабиринте, и – как вы уже догадались – решила не давать нам покоя, пока не придем.

Однако все оказалось совсем не так просто. То, что Лизетта с беззаботным оптимизмом назвала «дорожкой», на самом деле оказалось узкой тропинкой: в некоторых местах она была меньше полутора метров и проходила между сплошной темной, сырой скалой слева и устрашающим выступом над морем справа. Если мы с Пино, учитывая наши габариты, пойдем здесь, не обращая внимания на корни, то легко можем разбиться о скалы и утонуть в волнах.

Мы поднимались около часа, в унынии и ужасе. Вдруг мне пришло в голову, что дорога, по которой мы идем, наверняка не единственная к вершинам Гурров.

– Извини, Пино, – спросил я у дерева впереди себя. – Могу я спросить, где ты нашел карту, по которой мы идем?

– Нигде. Карты дорог Эдревии не существует. Та, по которой мы идем, была… эмм…. примерно нарисована мной на основе свидетельств тех немногих взвешивателей, которые в прошлые годы заходили так далеко, – ответил он с плохо скрываемой гордостью.

– То есть из всех товарищей Эдревии ты только у взвешивателей спросил, в какую сторону нам идти?

– Ну да.

– А тебе не приходило в голову, что, возможно, самым подходящим источником знаний о пути к вершинам Гурров могут быть сами Гурры?

– Да, раз уж ты мне на это указал. Думаю, стоило бы поступить именно так.

– Возможно, они тоже предложили бы этот маршрут, – вмешалась Лизетта, возглавлявшая нашу цепочку. – Сколько, по-твоему, дорог ведет сюда? Сейчас не время спорить.

– Могу поспорить на что угодно, есть еще как минимум одна дорога, причем гораздо более широкая, – сказал я. – И ты, Лизетта, должна бы ее знать, поскольку во время вечеринки пела и танцевала с Гуррами и стала почетной Гуррой.

Лизетта засмеялась:

– Да, чуть не забыла! Я ведь такая же Гурра, как и Черноземка. Для меня это своего рода возвращение домой.

Я настаивал.

– И ты не заметила ничего странного у своих новых товарищей по клану?

– Нет, – хмыкнула она. – Только то, что они симпатичные и милые.

– Если под симпатичными ты подразумеваешь огромные размеры, то ты уже ответила мне. Как такие гиганты могли попасть в Пьян-ди-Меццо, если не по другой, гораздо более широкой дороге? Тут, – я указал на выступ, – даже самый маленький из них не смог бы пройти.

Лизетта была вынуждена капитулировать:

– Если так рассуждать, то ты, возможно, прав…

– Конечно прав! Никому из Гурров здесь не пройти. Но мы уже слишком далеко зашли, чтобы думать о возвращении. А от одной мысли развернуться на этом скальном выступе у меня мурашки по коже. Но если мы выберемся живыми, стоит поискать другой, более легкий путь назад.

Мы достигли вершин задолго до захода солнца, и нас встретили несколько новых друзей Лизетты, предупрежденных о нашем прибытии.

Дендрон, старейшина Гурров, явился поприветствовать нас от имени всего клана. При близком рассмотрении его размеры, как и размеры всех его спутников, внушали благоговение.

Посещение Гурров напоминало вход в центр гигантского собора с такими высокими колоннами, что мы с Пино едва доставали до вершины их базы.

Когда они двигались, давление на землю огромной массы дерева было таким, что вызывало небольшое землетрясение. Нелегко было удержать равновесие. И, прежде чем научились крепко держаться на корнях, мы постоянно падали, что вызывало немалое веселье у этих исполинов. Но как ни велики и ни опасны были Гурры для всех, кто угрожал жизни Эдревии, они оказались необычайно гостеприимны к немногим товарищам, время от времени заглядывавшим к ним.

Чтобы достойно встретить нас, они подготовили ряд торжественных мероприятий, которые, по их расчетам, должны были продолжаться не меньше недели. Я забыл упомянуть, что время для Гурров имеет иную ценность. Их клан существует десятки миллионов лет, а индивидуальная продолжительность жизни одного Гурра может превышать три тысячи лет. Неделя для них – минимальный срок, необходимый для дружеского приема. Любое событие, которое длится меньше, мимолетно и не имеет никакого значения.

Лизетта, как почетная Гурра, взяла на себя обязанность объяснить Дендрону и остальным ситуацию:

– Мы очень благодарны, но у нас задание Летописца, и нам не хватает времени. Если вы действительно хотите помочь, все, что нам нужно – это чтобы вы показали вход в библиотеку-лабиринт. Мы должны войти через ваш вход, чтобы найти то, что нас интересует.

– Неужели вы проделали такой путь к вершинам только для того, чтобы попасть в библиотеку-лабиринт? – недоверчиво спросил Дендрон. – Будем надеяться, что все не напрасно. Насколько мне известно, этим входом никто не пользовался уже несколько веков… Мы же не Крепкоспины или Летописцы. Не помню, чтобы кто-то из клана заходил в библиотеку за время моей жизни. А ведь мне недавно исполнилось две тысячи четыреста двадцать три года.

Казалось, он очень гордится своим возрастом.

– Ну, если есть вход, то кто-то должен был там побывать, – раздраженно вмешался я. – Может быть, не все Гурры так невосприимчивы к зову культуры. Может быть, кто-то из ваших, втайне опасаясь, что над ним будут смеяться, и сегодня пользуется библиотекой. Мне это не кажется невозможным.

– Поверь мне, Лорин, это не так, – холодно ответил Дендрон. – Никто из клана никогда не заходит в библиотеку-лабиринт, и не потому, что нас не интересуют знания. Все, что там есть важного, мы уже знаем.

Возможно, я его обидел.

Пино, как истый Мерцающий, почувствовал, что дискуссия принимает негативный характер, и вмешался:

– Если позволите… эмм… я хотел бы напомнить Лорину, что долгая и славная история Гурров настолько древняя… Они не нуждаются в посещении библиотеки-лабиринта, потому что их знания намного обширнее, чем у любого другого клана в Эдревии.

Это разъяснение, похоже, успокоило Дендрона.

– Не будем больше говорить об этом! – великодушно ответил он. – Мы покажем вам вход и, если возможно, поможем войти. Но сначала давайте поприветствуем солнце: время почти пришло, и эксперты Мерцающих предсказали на этот вечер самый длинный и самый интенсивный зеленый луч в году. Это идеальное время для исполнения нескольких желаний.

Пунта-дель-Соле – большая естественная терраса с видом на залив, самая высокая точка в Эдревии. Именно здесь Гурры на протяжении миллионов лет непрерывно поют в знак приветствия солнцу, каждый вечер вспоминая бесчисленные поколения, сменявшие друг друга с тех пор, как первый Гурра, Фитон, основатель Эдревии, решил, что эти высоты станут их новым домом.

В тот вечер погодные условия сложились как нельзя лучше: абсолютно чистое небо без малейших признаков тумана обещало потрясающий закат. Быть может, мне наконец-то повезет, и я увижу свой первый зеленый луч. До сих пор, несмотря на годы терпеливых наблюдений, по тем или иным причинам мне так и не удалось им полюбоваться.

Пока я пребывал в глубокой задумчивости, пытаясь придумать, какое желание загадаю, зазвучала песня Гурров, сопровождавшая медленный спуск великолепного оранжевого солнца к темно-синему горизонту моря. Эту песню знает наизусть каждый житель Эдревии, и она предвещает конец дня.

Низкие ноты Гурров, настолько громкие, что отдавались в почве, в которой мы временно укоренились, проходили сквозь наши тела, сотрясая нас от кончиков корней до кончиков ветвей.

Нам троим, как гостям, к тому же незначительного роста, было отведено место в первом ряду, прямо под ветвями Дендрона, возвышавшимися на десятки и десятки метров над нашими кронами. Каждый из нас, как и каждый в Эдревии, в тот момент ожидал появления зеленого луча, надеясь, что желание исполнится. Если бы мы действительно увидели его, сколько желаний, витающих в наших мыслях, могло бы воплотиться в жизнь? Мне казалось, что в трепете корней я могу почувствовать ожидания всего сообщества. И не хотелось, чтобы хоть один из моих спутников остался неуслышанным.

Я увидел Пино, Лизетту, Дендрона, представил себе Летописца, Юэна, всех моих друзей и тысячи других товарищей, увлеченно наблюдающих за солнцем, и решил, что мое желание будет простым: чтобы каждое из их желаний исполнилось.

И наконец я увидел его. Прямой, яркий, изумрудный луч освещал всех нас так долго, что теперь никто больше не смог бы усомниться в его существовании. На несколько секунд Пунта-дель-Соле окутала тишина: все потрясенно молчали. Затем Гурры дружно вздохнули, Лизетта восторженно прижалась к моему стволу, и на мир опустилась тьма.

Глава 7. Добраться до входа оказалось несложно

Добраться до входа оказалось несложно. Если бы не размеры, рассчитанные на Гурров, библиотека-лабиринт во всех отношениях напоминала обычную: длинный туннель, плавно спускающийся под землю до первого подвального уровня. Там, согласно инструкции, мы должны были найти библиотекаря и информационное бюро. Однако мы не имели ни малейшего представления, что нас ждало на самом деле – ведь сюда никто не заходил тысячи лет.

Мы попрощались с Дендроном и другими огромными друзьями, сопровождавшими нас, и без колебаний вошли под своды гигантской галереи. Все оказалось в прекрасном состоянии. Пройдя около двух-трех сотен метров пологого спуска, через великолепный каменный парадный вход, на котором до сих пор прекрасно сохранилась отполированная надпись «Вход ВГ», мы наконец вошли во внутреннее помещение библиотеки. Свет благодаря хитроумно устроенным зеркалам проникал снаружи в каждую нишу лабиринта, но здесь он был уже тусклым и не помогал определить, где мы находимся. Помещение казалось огромным, однако истинные его размеры, структура и содержимое пока оставались загадкой.

– Не думаю, что мы сможем сделать сегодня что-то еще, – сказал Пино. – Скоро совсем стемнеет, а после такого утомительного дня самое мудрое, что можно сделать, – это отдохнуть до утра, когда с солнечным светом все станет проще.

Предложение было принято единогласно; впервые с тех пор, как я ее знаю, Лизетта согласилась без единого слова. Мы удобно устроились и уже через несколько минут были готовы к долгому и спокойному сну.

– Ты расскажешь мне, что загадал перед зеленым лучом? – прошептала Лизетта, прежде чем заснуть.

– Не могу, – смущенно ответил я. – Иначе не сбудется, – добавил я, чтобы пресечь настойчивые попытки.

– А. Вот как. Я так и думала. Спокойной ночи, Лорин.

– Спокойной ночи, Лизетта, – гадая, что она вообразила, я погрузился в глубокий, спокойный сон.

Мне показалось, что прошло всего несколько секунд с момента, когда мы опустили листья на ночь. Кто-то настойчиво бил меня по корням.

– Вставайте, вставайте! Вы кто такие? Разве вы не знаете, что в залах библиотеки-лабиринта спать категорически запрещено?

Я резко проснулся. Передо мной возвышался товарищ, такой старый и суровый, что я сначала подумал, что все еще сплю.

– Вы хоть понимаете, где находитесь? – ворчал он, раздраженно пиная нас, чтобы разбудить. – Никакого сна в библиотеке. Вставайте немедленно!

Пинки становились все интенсивнее, и чтобы не дать ему разойтись окончательно, мы подскочили.

– Извините нас, товарищ, что мы навязываем вам свое… эмм… присутствие без предупреждения, – начал Пино.

– Какой-такой товарищ! С кем, по-вашему, вы разговариваете? С одним из ваших маленьких друзей из долины? Я – Асфодело, главный библиотекарь, – надменно объявил он, – и я никому не товарищ. Я присматриваю за библиотекой.

– Я хотел бы прояснить для вас, мой дорогой Асфодело, причины нашего… эмм… присутствия, – еще более смиренным тоном ответил Пино, склонив крону в знак уважения.

– Главный библиотекарь Асфодело. И вообще, повторяю, мы с вами не друзья.

– Главный библиотекарь Асфодело, разумеется. Я говорил вам… эмм… что я и мои друзья…

– Немедленно прекратите свое «…эмм»! Тоже мне, Мерцающий! – взорвался он. – Если вы думаете одурачить меня своими оскорбительными «эмканиями», то глубоко заблуждаетесь!

Прежде чем явная неприязнь к Пино не поставила под угрозу продолжение нашей миссии, я счел нужным вмешаться. Я представился максимально формально и попросил разрешения представить и своих друзей. Оно милостиво было мне предоставлено.

– Я понимаю вас, главный библиотекарь, мне тоже действуют на нервы «эмкания» Мерцающих. Но, как вы знаете, им трудно от них удержаться. Хотя бы время от времени.

– Пф! Ерунда! Могут прекратить, если захотят. Понаблюдайте за ними во время цветения, когда они, подобно животным, думают только о размножении и не издают ни одного дурацкого «эмм». Когда им нужно, они стараются не испортить впечатление о себе.

– С этим не поспоришь, главный библиотекарь.

– В любом случае, мы отвлеклись. Я снова обращаюсь к вам, Лорин, вы кажетесь более цивилизованным, чем эти двое. И я хотел бы наконец получить исчерпывающий ответ: что это вы разлеглись в информационном бюро библиотеки-лабиринта?

Тем временем солнечный свет осветил великолепную комнату, в которой мы находились. От пола до потолка, возвышавшегося над нами, она была уставлена томами, которые можно было отнести к началу истории Эдревии. Комната была настолько велика, что даже сейчас, при полном освещении, ее размеры едва угадывались. Она больше напоминала книжный храм, чем простую библиотеку, а Асфодело был здесь жрецом в полном смысле этого слова.

Я вкратце объяснил причину нашего присутствия и почему мы здесь уснули.

– Не знаю, верить ли вам, Лорин. История, что вы рассказали, кажется мне невероятной: почему вы не воспользовались более простым входом? Зачем, желая попасть на уровень 35, подниматься на вершины Гурров, если вы могли бы с гораздо большей легкостью попасть туда из своего дома?

Я смутился:

– Вы правы, главный библиотекарь. Вернее, были бы правы, если бы в Эдревии остались карты подземного лабиринта. К сожалению, таких карт, похоже, больше не существует, а бродить по библиотеке без карты, – безумие.

Асфодело некоторое время внимательно разглядывал меня, пытаясь убедиться, что я не брежу:

– Надеюсь, вы шутите? Карт библиотеки-лабиринта не существует?! Но у нас их полно! Тома, которые вы видите в этой комнате, – не что иное, как общие алфавитные каталоги, разделенные по авторам и ключевым словам, всех томов и данных, хранящихся здесь, – он взял одну из огромных книг и, открыв на случайной странице, аккуратно положил на стол. – Посмотрите: автор, название, год издания, тема, количество страниц, краткое содержание и, наконец, местонахождение.

– Да, но… – попытался вмешаться я.

– Не перебивайте и внимательно прослушайте краткий урок, как пользоваться библиотекой. Другого вы не получите. Итак, в разделе «местоположение» вы найдете ряд цифр и букв, значение которых, как я понимаю, вам уже известно.

Мы все кивнули в знак согласия.

– И разве вы никогда не задумывались, что означают другие инициалы, здесь, чуть в стороне, в конце обозначения местоположения? – Он постучал кончиком веточки по надписи, выведенной элегантным темно-синим шрифтом. Такую надпись я видел впервые и глянул на Пино и Лизетту – знают ли они что-нибудь об этом? Судя по выражениям их лиц, для них это тоже оказалось новостью.

– Главный библиотекарь, – произнес я, набравшись смелости, – боюсь, что в тех каталогах, которые нам удалось просмотреть, этой синей аббревиатуры нет.

– Нет? Нет?! Хороша отмазка. Придумайте другую, вы, невежественный Летописец! Без этой аббревиатуры библиотека-лабиринт бесполезна, как можно этого не знать?

– Но простите, главный библиотекарь Асфодело, – вмешалась Лизетта, пока он не забылся окончательно от нашего невежества: – Для чего она?

– Чтобы найти кратчайший путь к заданному тому с того места, где вы находитесь! Вот для чего. Без этой аббревиатуры вы могли бы блуждать тысячелетиями и не найти того, что ищете.

– Вы совершенно правы, главный библиотекарь, – продолжала Лизетта. – А не могли бы вы показать нам на практике, как это работает?

– Итак, – ответил он, указывая на раскрытый перед ней каталог. – Допустим, мы хотим найти том с пометкой fb4. Следуйте за мной.

Он направился к стеллажам, расположенным недалеко от входа и содержащим объемные тома в желтых переплетах. Рядом с ними, на отдельном пюпитре, стоял еще один том – единственный красный. Его Асфодело начала осторожно листать.

– Те, что в желтом, – с картами. А вот этот, красный, – учетная книга. Итак, мы находимся у входа на вершину Гурров (ВГ) и хотим попасть на fb4.

Он несколько мгновений листал книгу.

– Легко: от ВГ до fb4. Интересующая нас карта находится на странице 2673 желтого тома, – жестом фокусника он провел пальцем по корешкам томов, пока наконец не извлек нужную книгу, открыв ее на странице 2673. – Вуаля. Вот и карта.

Перед нами лежал путь к книге, о которой шла речь.

Асфодело подозрительно посмотрел на нас:

– Неужели вы никогда раньше не видели каталогов библиотеки-лабиринта?

– Боюсь, что нет, – ответил я. – Более того, уверен, что экземпляр, который вы держите здесь, у входа ВГ, – последний во всей Эдревии.

Наличие подробной карты библиотеки открыло новые перспективы для нашего исследования. Мы были взволнованы этим открытием. Книги прекрасно сохранились, и их можно было переписать, чтобы у каждого входа в библиотеку-лабиринт лежал свой экземпляр. Мне не терпелось обсудить это с Летописцами: если бы библиотека-лабиринт снова заработала, это очень помогло бы всему племени. Больше не нужно было бы ограничиваться цветными птицами, и стало бы гораздо легче обнаружить любую аномалию за последние триста лет.

Я был вне себя от счастья: подняться на вершины Гурров – лучшее решение, которое мы могли принять.

Пока я представлял себе тысячу возможностей, которые даст Эдревии библиотечная карта, Пино, молча бродивший по комнате, казалось, чем-то взволнован.

– Простите за беспокойство, главный библиотекарь Асфодело, – начал он, стараясь не произнести ни одного «эмм», – могу я спросить, когда в последний раз кто-либо пользовался этим входом?

После объяснения, как пользоваться учетной книгой, Асфодело погрузился в чтение, совершенно не обращая на нас внимания. На вопрос Пино он нерешительно повернулся к нам:

– Ну, наверное, давно. Так, без проверки, не могу сказать точно. Знаете, я провожу время, читая хранящиеся здесь тексты и следя, чтобы все всегда оставалось в рабочем состоянии и чистоте: я не обращаю особого внимания на то, сколько посетителей приходит… Конечно, если так подумать, здесь уже давно никто не появлялся. Сейчас проверю.

Он двинулся к другому огромному тому, очевидно, давно заброшенному на одну из полок. Главный библиотекарь перескакивал с одной страницы на другую со все более озадаченным выражением лица:

– Не понимаю. Похоже, что последнее посещение имело место… – быстро подсчитал он, продолжая перелистывать страницы книги, – две тысячи восемьсот восемьдесят восемь лет назад. Он изумленно посмотрел на нас. – Этого не может быть! Должно быть, ошибка. Почти три тысячелетия без посетителей! Когда об этом станет известно, наверняка захотят закрыть вход! Поддерживать содержание библиотеки станет неэффективно! – на несколько мгновений вид у бедного старика стал совсем несчастным.

Я растерялся:

– И это все, что вас беспокоит? То, что вы не видели ни одной живой души за три тысячи лет, не вызывает у вас сожаления?

– Но послушайте, я никогда не бываю одинок. Вокруг меня тысячи поколений, они разговаривают со мною ежедневно. Единственное, о чем можно сожалеть, – как быстро прошло время. Три тысячи лет, а я прочел лишь малую толику из хранящихся здесь томов.

Лизетте некоторое время удавалось сдерживаться, но тут она взорвалась:

– Это что же получается, главный библиотекарь Асфодело: вы тысячелетиями никого не видели, а когда наконец пришли мы, то вы первым делом стали пинать нас и кричать, чтобы мы тут не спали?

– А что я должен был сделать? Откупорить бутылки алоиса в вашу честь? Неужели за это время правила изменились? – проявив кратковременную слабость, несгибаемый главный библиотекарь пришел в себя. – А раз они остались прежними, то и мое поведение будет им соответствовать. Если после вас я не встречу никого еще три тысячи лет, а потом кто-нибудь снова нарушит правила, можете быть уверены, это будет первое, на что я ему укажу.

Продолжать этот сюрреалистический спор с Асфодело казалось бессмысленным – я решил, что будет куда логичнее вернуться к нашему делу.

– Главный библиотекарь Асфодело, раз уж мы знаем, как проводить исследования, можем ли мы попросить вас поискать данные о составе кланов Эдревии за последние три столетия?

– А также данные о цветных птицах, – спросил Пино.

– И любые другие экологические аномалии, произошедшие в Эдревии за это время, – добавила Лизетта.

– Конечно, вы имеете право ознакомиться с этими данными, – ответил Асфодело. – Но напоминаю вам, что вы можете запросить для ознакомления не более трех томов в день.

– Для каждого из нас? – спросил Пино.

Асфодело потребовалось некоторое время, чтобы проконсультироваться с пыльным сводом правил. После трех тысячелетий некоторые детали начали ускользать от него.

– Да, для каждого.

Он протянул пачку бумаг.

– Что это?

– Анкеты, форма 17. Нужно заполнить по одной на каждый запрашиваемый том.

Мы разделили задачи: Лизетта занималась экологическими аномалиями, Пино – разноцветными птицами, а я – численным составом кланов.

Едва начав составлять необходимые формы, мы сразу же столкнулись с проблемой. Нужные нам данные были разбросаны по десяткам различных томов. Если учесть, что каждый из нас в среднем просматривал не более трех томов в день, то нам потребовалось бы несколько недель, чтобы изучить их все. Необходимо было найти решение в рамках правил: мы знали, что Асфодело никогда не согласится сделать исключение.

– Простите, главный библиотекарь, – попытался я. – существует ли какое-нибудь специальное разрешение или процедура, которая позволила бы нам ежедневно заказывать и получать бо́ль шее количество томов?

– Не помню, позвольте проверить, – он начал листать правила, время от времени останавливаясь, чтобы оценить, не подходим ли мы под исключения. – Вы, случайно, не являетесь рядовыми членами признанной научной академии? Сможете подтвердить свой статус?

Он смотрел на нас с некоторой снисходительностью. Никто не ответил.

– Нет. Не сказал бы. Продолжим. Вы преподаватели университета, работающие или находящиеся в оплачиваемом временном отпуске, с официальными удостоверениями личности? – он улыбнулся. – Нет. Впрочем, это даст вам только по четверти тома на каждого… Может, вы чиновники высшего ранга, награжденные орденом Эдревии за заслуги в сфере культуры, и имеете при себе оригинал грамоты о награждении?

Он даже не стал дожидаться ответа, продолжая листать регламент.

– Тогда, я бы сказал, это все. Если, конечно, вы не представите мне запрос о разрешении по исключительным причинам по форме 22-бис, подписанный старейшиной Эдревии или его уполномоченным заместителем. В этом случае количество документов, с которыми можно ознакомиться, не будет ограничено.

Я вспомнил, как Верховный Летописец заверил нас в том, что вся Эдревия окажет нам посильное содействие в выполнении нашей миссии:

– Подождите, главный библиотекарь, может, у нас есть шанс.

Обычно запросы от старейшины циркулировали по корневой сети как будто официальные документы. Они должны были быть доступны каждому члену племени в любое время.

– Если бы вы могли проверить сеть, то нашли бы исключительную просьбу к любому товарищу, подписанную Летописцем, оказать мне любую необходимую помощь в выполнении миссии. Как думаете, этого достаточно?

– Позвольте мне проверить.

Проверка заняла несколько минут и, похоже, удовлетворила Асфодело.

– У вас есть разрешение, – бодро объявил он.

В общем, перед нами начали громоздиться тома из самых сокровенных глубин библиотеки-лабиринта. И это происходило без всякого перехода на подземные уровни, как мы полагали вначале: они просто возникали сами собой.

Нам было даже немного жаль: мы-то хотели хоть разок попасть в легендарные проходы, самое сердце библиотеки-лабиринта.

Я попросил разъяснений:

– Простите еще раз, главный библиотекарь. Мы думали, что, найдя дорогу к желтым книгам там, у входа, мы лично отправимся в хранилища, чтобы забрать том.

– О Господи! И это вам Летописец доверил важную миссию по сохранению Эдревии?

Он безудержно расхохотался, или мне так показалось. Не в силах остановиться, он задыхался, стучал ветками по скамьям и издавал приглушенные звуки, постепенно все громче и чаще. Казалось, ему хотелось одним махом наверстать упущенное за три тысячи лет без смеха.

Спустя несколько минут неудержимого веселья Асфодело вернулся к привычной для нас суровости и счел нужным дать нам объяснения.

– Прошу прощения, друзья-путешественники, за такую неумную реакцию. Но представить, как вы ищете тома в подземельях библиотеки-лабиринта, было так забавно, что я не смог удержаться. На самом деле никто не спускался туда уже очень давно. Я сам бывал там всего пару раз, когда был еще молодым подмастерьем помощника библиотекаря в подчинении великого Ранды, единственного, кто мог добраться из одного конца библиотеки в другой без карты. Да упокоится он с миром.

– Если вы имеете в виду Ранду, который живет в Пьянди-Меццо, по соседству со мной, то сообщаю вам, что он жив и здоров. Он теперь все время молчит, но в остальном всегда в хорошей форме.

– Ну что ж. Передайте ему привет. Великолепный мастер. В общем, я говорил, что в какой-то момент было решено автоматизировать процесс переноса томов. Корневые аппараты бесчисленных поколений товарищей были использованы для иннервации хранилищ библиотеки, чтобы, находясь в любой точке Эдревии, вы могли получить требуемый том в считанные минуты. Я не могу сказать, с помощью каких технических средств это стало возможным, но в любом случае это колоссальный прогресс, – заметил он. После трех тысяч лет молчания он едва мог отдышаться после такой речи. – Неужели вы никогда не слышали об этом?

– Полагаю, – сказал я, – что добровольно поселившись здесь под землей, вы унесли с собой массу хитростей и премудростей об использовании библиотеки-лабиринта… Главный библиотекарь, нужно, чтобы кто-то научил нас, как Ранда в свое время – вас.

Мы вновь уселись за свои столы. Десятки томов из всех уголков библиотеки все так же аккуратно складывались в стопки, ожидая, когда мы начнем их изучать. Вопреки нашим ожиданиям, это не заняло много времени. Достаточно было пролистать несколько томов, чтобы страницу за страницей восстановить историю о том, что навсегда изменило жизнь нашего сообщества.

Глава 8. Летописи и данные

Все летописи и данные указывали на одно и то же: за последние двести лет (что в контексте нашей долгой истории – не более чем мгновение) климат Эдревии изменился так, как никогда прежде.

За все время существования летописей – не менее пяти миллионов лет – ничего подобного по масштабу не было зафиксировано. Засухи, наводнения, повышение температуры, частота пожаров, сила ветров. Куда бы мы ни глянули, всюду видели одно и то же: за считанные годы все поменялось. И в гораздо худшую сторону. Казалось абсурдным, что никто не заметил этого раньше. Знакомясь с некоторыми отчетами, мы недоумевали: как вышло, что мы никогда об этом не слышали?

Лизетте потребовалось всего несколько минут чтения, чтобы найти первое упоминание об изменениях.

– Пожалуйста, послушайте. Невероятная история.

Уже больше недели от Мерцающих не поступает никаких сообщений через корневую сеть, и есть опасения, что с ними могло случиться что-то серьезное. Меня послали проверить, что происходит. Сегодня, 19 июля 352 года э.г.[2], после трехдневного путешествия, я наконец прибыл на холмы Мерцающих. Дождей не было уже четыре месяца, и шансы набрать воды по дороге были малы. Я боялся, что не дойду, несколько раз мне приходилось просить попутчиков передать мне немного воды из своих запасов. Вся Эдревия страдает от засухи, но здесь, на холмах Мерцающих… великий Иггдрасиль! Ничто не могло подготовить меня к такому зрелищу. Большие участки холмов лишены жизни: ни единого звука по пути, кроме шума ветра, яростно колышущего останки товарищей. Целый склон главного холма, на котором жили сотни Мерцающих, выглядит пересохшим, выжженным от недостатка воды. Бесплодным. Многие мертвы, иссушены, как будто из их тел удалили все капли влаги. Некоторых я смог спасти, передав им немного своей воды, но со многими, которых Иггдрасиль принял с миром, ничего нельзя поделать. Рассказы выживших сходятся в том, что после последнего дождя вода стала иссякать. Ручей уменьшился, а затем, после двух недель нестерпимой жары, исчез.

Некоторое время те, у кого оставались запасы, могли поделиться ими с товарищами через корневую сеть, но и эта последняя попытка спастись не сработала. Многие Мерцающие, перебравшиеся на более высокие склоны холмов в поисках воды и прохлады, выжили. Для всех остальных, кто не смог или не захотел уйти, это была настоящая катастрофа.

– Это повествование принадлежит некоему Тису из Летописцев, – продолжила Лизетта, – и написано оно в 352 году э.г., то есть сто восемьдесят лет назад. В то время уже родились Летописец, Юэн и многие другие товарищи. Почему же они никогда ничего не говорили нам?

– Я уверен, что никто не связал давнюю трагедию с тем, что происходит сегодня, – сказал я. – Трудно соединить события, произошедшие с разницей в столько лет. Кроме того, засуха, жара, лед, наводнения и прочие мыслимые экологические катастрофы всегда обрушивались на Эдревию с большей или меньшей регулярностью. Меняется частота этих явлений, их интенсивность. Мы далеко не первые, кто беспокоится, – я поднял том из стопки, которую изучал, и прочитал: – «Значительное увеличение частоты экстремальных погодных явлений за последние сто пятьдесят лет». Об этом написала Абелия из Крепкоспинов. Это сборник особо важных летописей и свидетельств. Послушайте. Вот эта датируется двумя сотнями лет назад, то есть сороковым годом нашей эры[3]. Абелия нашла его в дневнике летописца по имени Силен.

9 мая

Солнце, кажется, исчезло с нашей земли. Небо темное, насыщенно-серое, почти черное. Идет дождь. Около двух дней не было ничего, кроме дождя. Я не помню, чтобы когда-нибудь видел столько воды за такой короткий срок. Она бурно несется по склонам холма, увлекая за собой все на своем пути. Внизу, в долине, поток вздымается. Он опасен: он угрожает многим товарищам.

10 мая

Этой ночью дождь снова не прекращался. Ниже по течению поток превратился в бушующую реку, сметающую товарищей и все на своем пути к морю. Многих унесло потоками, и я тоже начинаю опасаться за свою судьбу. Корни обнажены: вода с силой подкапывает почву, поддерживающую меня. Сколько еще я смогу продержаться? Возможно, было бы неплохо перебраться дальше по склону. Но сейчас дождь льет со страшной силой. Я не смогу выбраться.

11 мая

Дождь идет не переставая. Солнце, похоже, навсегда покинуло Эдревию. Уровень реки со вчерашнего дня поднялся настолько, что ее стремительные воды теперь бьются о мои корни. Перебираться куда-то поздно. Нужно было сделать это еще несколько дней назад. Я решил рискнуть и проиграл. Я впитал столько воды, что корни больше не могут меня поддерживать. Мои дни подходят к концу. Река унесет меня далеко-далеко. Сегодня ночью я присоединюсь к Иггдрасилю в его небесной обители.

– Так заканчивается рассказ Силена. Абелия добавляет некоторые сведения о том мае двести лет назад: она пишет, что дождь шел непрерывно пять дней, и количество воды оказалось вдвое больше среднегодового по Эдревии. По ее подсчетам, в этой трагедии погибло более шестидесяти летописцев.

Мы были потрясены. Зловещая картина происходившего разворачивалась с драматической точностью. И все же оставался еще важный материал, который мои товарищи должны были прочесть. Это был доклад, написанный неким Нелумбо несколькими годами ранее о нашем историческом враге – огне. За последнее столетие частота, продолжительность и сила пожаров неуклонно возрастали.

– Помните ли вы великий пожар, который несколько лет назад, начавшись в Эдревском заливе, охватил почти всю Безымянную долину? Когда мы путешествовали по ней, вы, наверное, заметили, что нам встречались следы этого пожара, которые до сих пор видны… Что ж, послушайте, что рассказывает нам Нелумбо в своем безэмоциональном научном стиле:

Вряд ли в нашей истории, насчитывающей не одно тысячелетие, было много происшествий, сравнимых по масштабу с Великим пожаром Безымянной долины. Характер возгорания и прочие параметры делают его первым грандиозным пожаром, когда-либо зафиксированным в Эдревии.

Во-первых, из-за силы ветра и чрезвычайной сухости скорость распространения пламени была настолько стремительной, что за два часа фронт огня охватил более пяти километров. Высота пламени, накрывшего долину и унесшего жизни тысяч товарищей, превышала 60 метров, порождая такие метеорологические явления, как черный град, огненные вихри и пирокумулятивные облака, из которых вырывались молнии, что в отсутствие дождя приводило к новым пожарам.

Помимо гибели соратников, пожар стал причиной исчезновения десятков тысяч других жителей Эдревии, значительно сократив численность нашего племени. В целом повышение температуры усилило засуху, жар и силу ветра. В будущем нас ожидают дни повышенного риска: экологические условия будут благоприятствовать возникновению пожаров, число которых увеличится примерно на 35 процентов. В результате по изменениям экологических условий прогнозирую, что в Эдревии пожароопасный сезон начнется раньше, закончится позже и вызовет гораздо более интенсивные пожары.

Никто из нас не подозревал, что нашей любимой общине угрожает такая опасность. Если бы мы не отправились в путешествие, чтобы обнаружить данные и записи, о важности и серьезности которых даже не догадывались, то никогда не узнали бы, что уже некоторое время Эдревия платит столь высокую цену за изменение климата. Нужно было что-то предпринять, и как можно скорее. Но что?

Некоторое время мы молчали, с тяжелым сердцем листая каталог несчастий и смертей, который каждый из нас держал перед собой.

Тем временем Пино, которого, бог знает почему, с самого первого момента увлекла история цветных птиц, продолжал свои исследования, пытаясь понять, как и когда они начали мигрировать.

Он догадывался, что за появлением новых видов скрывается нечто важное для нашей истории. За последние несколько часов он сделал множество заметок, вставляя закладки между наиболее важными страницами разных томов. Выражение его лица, как у ищейки, идущей по важному следу, становилось все более серьезным и внимательным.

– Кажется, я обнаружил кое-что интересное, – наконец сказал он, подняв перед собой кипу бумаг, густо испещренную ссылками и датами. – Я хорошо помню, как эти птицы массово прилетели на холмы Мерцающих. Никогда не думал, что это совпадение, и начал изучать записи, особенно записи наших… эмм… коллег-натуралистов. Я искал новости о прибытии пестрых птиц или любых других видов в Эдревию примерно в то время, когда катаклизмы усилились. На самом деле две записи совпадают. По мере учащения катастроф в Эдревии росло и число новых видов.

– Что ты имеешь в виду? – вмешалась Лизетта, тряхнув листвой, словно не веря тому, что слышит. – Думаешь, именно новые виды – причина бедствий в Эдревии? По-моему, это безумная идея.

Я не мог не согласиться с ней.

– Конечно, я не сторонник подобной чепухи, – продолжил Пино. – Если вы дадите мне закончить, постараюсь говорить понятнее. Итак, прежде всего я хотел бы зачитать некоторые свидетельства, найденные в полевых тетрадях великого натуралиста Эскула. Он на протяжении веков вел… эмм… подробные записи о распространении различных видов, местных или иных, в Эдревии. Первая касается наших разноцветных птиц, которым, как мне кажется, давно пора дать точное название: это в основном принадлежащие к семейству Psittacidae (Попугаевые), наиболее яркому среди попугаев. Но давайте послушаем, что пишет Эскул.

24 апреля 162-го года э.р. я получил сообщение от одного из моих учеников, дорогого Олеа, о возможной встрече с попугаями между холмами Мерцающих и долиной Летописцев. Это не первое сообщение такого рода. Не будь оно от Олеа, я бы отнес его, наряду с другими, к явным нелепостям. Но Олеа – товарищ, заслуживающий доверия, и потому я сразу же прочел его послание. Попугаи? Двигаясь с трудом – возраст начинает брать свое – по пологому склону, ведущему к холмам Мерцающих, я не мог перестать думать, что это какая-то ошибка. Попугаи живут в совершенно другом климате: даже если бы они попали в Эдревию, у них не было бы шансов выжить…

Я увидел их сразу же, как только оказался на холме! Их невозможно не заметить: они перемещаются многочисленными пестрыми стаями, издавая крики. Местные жители сообщают, что птицы прилетели около месяца назад и, похоже, не собираются улетать. Прибытие попугаев вызывает сильное беспокойство среди Мерцающих из-за огромного количества помета на листьях. Только ради того, чтобы увидеть Мерцающих, полностью покрытых пометом, стоило проделать этот путь. Не забыть бы поблагодарить Олеа за сообщение…

Сегодня, 25 апреля, праздник. Я остался дома. Мне не нужно двигаться, чтобы следить за распространением попугаев в Эдревии. В некотором смысле это они следовали за мной. Сегодня они прибыли в долину Летописцев… и теперь в большом количестве сидят на моих ветвях, оказывая мне ту же медвежью услугу, что и Мерцающим.

– Попугаи, как вы знаете, теперь стали постоянными обитателями Эдревии. Но заметьте, далеко не только они. За последние несколько десятилетий… как сообщает Эскул, у нас поселилось множество новых видов. Насекомые, рептилии, птицы, рыбы, грибы и мириады микроорганизмов родом из далеких мест прекрасно приживаются в… эмм… широтах Эдревии. И давайте не будем забывать о товарищах. Мы тоже подчиняемся тем же правилам. Не удивлюсь, если изменения в составе… эмм… кланов, которые так беспокоят Летописца, связаны с теми же причинами, которые привели сюда попугаев. На практике, насколько я понимаю, нет ни одной области нашего существования, на которую так или иначе не влияли бы изменения климата. Например, вы ни за что не поверите, но существует неопровержимая связь между климатом, природной средой и количеством… эмм… болезней, которые в последние годы все активнее поражают товарищей. Вот что писал об этом Атропа всего несколько лет назад во введении к работе «О причинах недавних болезней в Эдревии».

Ежегодно более 45 % преждевременных смертей в Эдревии обусловлены двумя основными причинами: болезнями и вредителями. Быстрое изменение климата, особенно повышение температуры, влияет на распространение болезней и паразитов, увеличивая их распространенность и значительно повышая уровень смертности.

Грибковые инфекции, основная причина смерти в Эдревии, разрастаются при температуре от 20 до 30 °C. Поэтому необходимо всегда помнить, что повышение температуры всего на один градус Цельсия соответствует увеличению распространения большинства заболеваний на 15 %. Что касается насекомых-вредителей, то здесь дело обстоит иначе. Было подсчитано, что повышение температуры всего на один градус значительно увеличивает метаболическую активность насекомых, следовательно, повышает потребление пищи, скорость развития и способность к передвижению.

Не стоит забывать и о том, что изменение климата приводит к переменам в экосистемах, способствуя развитию вредителей. Дальнейшее повышение средних температур может иметь серьезные последствия для распространения патогенов и, следовательно, для самого сохранения Эдревии.

Вывод Атропы не оставляет сомнений: заболеваемость повышается, и это связано с изменением климата Эдревии.

Говоря, Пино перелистывал лежащие перед ним записи. Наконец он нашел то, что искал.

– Я размышлял о связи между распространением болезней и численностью кланов, когда наткнулся на исследование о формировании ветра. Сначала мне показалось, что оно не имеет к нам никакого отношения. Но поскольку несколько лет назад, во время одного из инцидентов, о которых рассказывается на этих страницах, я потерял нескольких дорогих друзей, которых вырвало с корнем, то решил, что, узнав больше о тех событиях, смогу почтить их память. Так, по чистой случайности, я набрел на рассказ, написанный Абелией (полагаю, той самой из Крепкоспинов, оставившей одно из предыдущих свидетельств). Ее попросили высказаться о том, почему эти события происходят все чаще. Послушайте, что она пишет.

Вчера, 4 марта 221 года э.р., после урагана, обрушившегося на Эдревию в ночь со 2-го на 3-е, по просьбе старейшины Симплекса я отправилась на холм Коллальто, расположенный на полпути между холмами Мерцающих и вершинами Гурров. Мне нужно было выяснить масштабы катастрофы, стоившей жизни стольким товарищам.

Я добралась до холма перед самым рассветом, и то, что увидела на восходе солнца, когда свет безжалостно осветил место трагедии, навсегда останется в моей памяти. Весь участок длиной не менее десяти километров и шириной около четырехсот метров был полностью стерт с лица земли. Ни один товарищ не уцелел: большинство лежали на земле, мертвые или в агонии. Рассказы немногих выживших, часто тяжелораненых, описывают погодное явление неистовой жестокости.

За три дня ненастья на холм обрушилось более восьмисот миллиметров воды – абсолютный рекорд для Эдревии, – что привело к переполнению многочисленных ручьев и сделало многие склоны неустойчивыми. Всю ночь на 2 марта дул ветер сирокко со скоростью, часто превышающей 220 км/ч, сея хаос в лесу. Только за эту ночь погибли многие тысячи деревьев, большинство были выкорчеваны или сломаны. После того как я своими глазами увидела масштабы разрушений, нанесенных ураганом, и услышала настоятельную просьбу выживших найти причины трагедии, чтобы ничего подобного больше не повторилось, это стало единственной моей профессиональной целью.

Сегодня, спустя два года, могу сказать, что происхождение той катастрофы больше не загадка. Скажу прямо: на протяжении примерно двух столетий в Эдревии становится все жарче и жарче. Это единственная причина, с которой мы должны связывать многочисленные трагедии, обрушившиеся на нашу общину в последние годы и далеко не ограничивающиеся холмом Коллальто, Если температура продолжит расти, то само существование Эдревии окажется под угрозой.

Так закончился доклад Абелии, к которому прилагался огромный массив данных в подтверждение ее слов.

– Интересно, правда? – спросил Пино.

– Интересно и драматично, – вмешалась Лизетта. – Но что-то во всей этой истории не сходится, что-то как будто ускользает от моего понимания. Итак, давайте подведем итог: в последние годы экстремальные явления – наводнения, ураганы, засухи, пожары – небывало участились, вызвав ряд беспрецедентных катастроф. То же касается распространения вредителей и болезней, многие виды начали масштабные миграции, переселяясь в регионы, более подходящие для выживания. Все это так или иначе сказалось и на численном составе различных кланов Эдревии. Верно?

– Да, мне тоже так кажется, – сказал я. – Не вижу в этом ничего странного. – Я верил в интуицию Лизетты и хотел понять, что ее беспокоит.

– Не могу понять, как получилось, что мы за полдня нашли такое огромное количество доказательств, в то время как все наши товарищи, включая Летописца и Юэна, отправивших нас сюда для расследования, продолжают оставаться в неведении. Эти свидетельства находятся в свободном доступе. И вы хотите, чтобы я поверила, что Мудрый Отец, которому известны все события, имеющие хоть малейшее отношение к жизни Эдревии, ничего об этом не знает? Почему тогда Абелия, Атропа и все ученые, чьи труды мы читали, поняв, какой опасности мы подвергаемся, не поспешили рассказать о ней?

– На этот последний вопрос, Лизетта, я думаю, ответ гораздо банальнее, чем тебе кажется: ученые просто публикуют свои… эмм… исследования исключительно для коллег. Никто не читает то, что они пишут, кроме тех немногих, которые, как ни парадоксально, уже и так в курсе. Чистый солипсизм науки. С этой точки зрения неудивительно, что их работы совершенно… эмм… неизвестны нашим товарищам. Что касается остального, ты права: здесь есть нечто непонятное. Не может быть, чтобы Примус и старейшина не знали.

Что могло побудить Верховного Летописца и Юэна сделать вид, будто они не замечают происходящих перемен, мы не можем себе представить.

Несомненно, у них должна быть очень веская и благородная причина. Никто не сомневался, что эти двое никогда не станут действовать во вред Эдревии.

Мы оставались в замешательстве. Асфодело, о существовании которого мы совсем забыли, решил, что настало время напомнить, что мы находимся в самой большой библиотеке, когда-либо построенной за всю историю планеты.

– Извините, но я не мог не подслушать, – вмешался он. – После трех тысяч лет молчания слышать, как товарищи обсуждают друг друга, настолько непривычно, что даже если бы ваш разговор касался таможенных правил, я не смог бы не прислушаться. Тем более такая интересная тема, как изменения окружающей среды, о которых, признаться, я даже не слышал. Видимо, мира, который я оставил, запершись здесь, больше не существует.

Он сделал небольшую паузу. Теперь, когда он снова заговорил, никто не собирался его перебивать.

– Однако, как я понимаю, одна из тем, по которой вам пока не удалось найти определенных данных, – это изменение численности различных кланов за последние два столетия. Это меня удивило, потому что, видите ли, знание точного числа товарищей в каждом из кланов – один из приоритетов нашего сообщества. Долгое время было так: если один клан увеличивался, то увеличивались и остальные. Если один из кланов становился менее многочисленным, остальные помогали ему восстановить равновесие. Теперь же, перед лицом беспрецедентной череды катастроф, глубоко изменивших состав кланов, я не слышал ни от кого из вас упоминаний о какой-либо работе по восстановлению баланса. Это настолько странно для истории Эдревии, что наводит на мысль: в библиотеке что-то пошло не так при составлении отчета о дисбалансах.

– Простите, главный библиотекарь Асфодело, – осторожно вмешался я. Несмотря на то, что теперь он разговаривал с нами гораздо мягче и дружелюбнее, нужно было стараться соблюдать дистанцию. – Но при чем же здесь библиотека? Не понимаю.

– Вы не понимаете, потому что, очевидно, вас, молодых людей, больше не учат элементарным правилам общественного воспитания… В мое время все знали, что библиотека также функционирует как центральная служба сбора данных. Поскольку Эдревия основана не столько на балансе, как принято считать, сколько на исправлении дисбаланса, а это совсем другое дело, своевременное выявление случаев нарушения равновесия всегда было одним из основных направлений деятельности библиотеки-лабиринта. О дисбалансе около 2 % автоматически сообщается Примулу, старейшинам и довольно большому количеству ребалансировщиков. Тот факт, что Летописец и Юэн не знают об изменениях в составе кланов, может быть вызван только сбоем в системе отчетности. Другой причины я не вижу.

Теперь все стало ясно. Оставалось выяснить, существует ли сбой на самом деле или это всего лишь блестящая гипотеза. Я спросил Асфодело, есть ли какой-нибудь способ это выяснить.

– Ну, достаточно пойти и проверить, работает ли автоматическая система сообщения о дисбалансе, АССД, или с ней что-то произошло.

– И где же эта система? – спросила как всегда прагматичная Лизетта.

– Недалеко. Сердце системы находится чуть ниже, на уровне У16.

– Чего же мы тогда ждем? Давайте спустимся и посмотрим.

Асфодело на мгновение замолчал.

– Я хотел бы помочь, но я уже слишком стар, чтобы спускаться туда. По правде говоря, я не спускался в глубины библиотеки по меньшей мере четыреста лет, и теперь, после разговора с вами, меня очень беспокоит, что из-за моей недостаточной бдительности о неполадках в работе АССД могли не сообщить своевременно. Но что я мог сделать? Мои корни уже не те, что раньше, и спуститься до уровня У16 для меня невозможно.

– Тогда, – заявила Лизетта, – спустимся мы. Только скажите, как это сделать и на что обратить внимание, чтобы убедиться, что АССД работает правильно. Нам нельзя терять время: чем быстрее мы проверим, тем быстрее поймем, что делать дальше.

Спуск на 16-й уровень занял около двух часов. Самые неглубокие уровни, с первого по одиннадцатый, обслуживались удобной системой спуска и подъема: это заняло несколько минут. А чтобы попасть еще ниже, пришлось спускаться по винтовой лестнице, вырубленной в скале.

Спуск с двенадцатого по пятнадцатый уровни с глубиной каждого более ста двадцати метров потребовал времени и осторожности, но то, что мы увидели, стоило усилий в тысячу раз больших. Наконец-то мы достигли сердца библиотеки-лабиринта: тех знаменитых уровней, которые мало кому доводилось посетить. Сложная система, автоматически включавшаяся по мере того, как мы проходили через вереницу залов, освещала их во всем их величии. Они были настолько просторны, что даже при переходе с одного уровня на другой можно было с трудом различить их границы.

Череда бесконечных проходов пронизывала пространство. Колонны из положенных друг на друга деревянных шайб – фрагментов тел наших ушедших товарищей – поддерживали своды. Куда ни глянь, все от пола до потолка завалено книгами. Создавалось ощущение, что мы погружаемся в само сознание Эдревии. Вокруг звучали голоса бесчисленных поколений. Ни одна минута истории нашего племени не исчезнет, пока в библиотеке остается хоть какой-то ее след.

Наши товарищи покидали нас, но то, что каждый из них чувствовал, о чем думал, их радости, горести, вся их жизнь – все это оставалось там, безошибочно сохраняясь в бесконечной череде томов, составлявших этот скрытый мир. Так что ничто не было потеряно.

Мы оставили эти чудеса позади и быстро направились к уровню 16. Нужно было спешить, если мы хотели вернуться на поверхность до наступления ночи. Асфодело дал очень подробные указания, как найти центр управления Автоматизированной системой, но даже если бы он ничего не сказал, пропустить его было бы невозможно. Надпись большими буквами АССД ярко сияла на стилизованной сосновой шишке – не знаю, как еще ее описать, – высотой около шестидесяти метров и шириной метров двадцать, возвышавшейся в самом центре шестнадцатого уровня.

Мы шаг за шагом следовали инструкциям, которые Асфодело записал на листке бумаги. Он заставил нас выучить их наизусть и только тогда дал разрешение на спуск. 1) Вошли в сосновую шишку через отверстие, расположенное сразу под аршинной надписью. 2) Прошли по короткому коридору, выглядевшему так, будто им не пользовались несколько веков. 3) Поднялись на два пролета по довольно крутой лестнице. 4) Вошли в огромный зал, который, по словам Асфодело, представлял собой внутреннее святилище Эдревии, хотя, откровенно говоря, не произвел на нас большого впечатления.

Согласно инструкциям, в этот момент мы должны были: 5) стать свидетелями некой бурной деятельности; и, главное, 6) услышать безошибочный гул, возникающий при передаче огромного объема информации.

На самом же деле все было тихо, и, судя по пыли, состояние бездействия длилось уже довольно долго. Буквально никогда не слышавшие о АССД, мы внимательно осмотрелись, чтобы убедиться, что от нас ничего не ускользает. До пункта 4 все происходило так, как предсказывал наш главный библиотекарь, а вот в пунктах 5 и 6, казалось, что-то не так. Мы решили подождать несколько минут: все выглядело застывшим, но, возможно, это просто небольшой перерыв в обработке? Кто его знает, как работает эта АССД.

Четверть часа спустя Лизетта выразила общее мнение:

– Похоже, она уже давно мертва. Если Летописец и Юэн рассчитывали, что их предупредит эта сухая сосновая шишка, то мы действительно в беде. В Эдревии могло произойти все, что угодно, с тех пор как эта штука сломалась, и никто ничего об этом не узнал бы.

– Безупречный анализ – если, конечно, тут есть что анализировать, – вставил Пино. – То, что АССД больше не работает, неоспоримый факт. В данный момент я сказал бы, что первоочередные задачи – восстановление работы сухой сосновой шишки, как ее метко назвала Лизетта, и сбор данных о происшедшем в Эдревии с тех пор, как шишка сломалась.

– Но как мы ее починим? До сегодняшнего утра мы даже не подозревали о существовании этой штуки, а теперь, надо полагать, сможем вернуть ее в строй? – комментируя предложение Пино, я бродил по комнате управления в поисках того, что могло бы помочь нам.

– А что для этого нужно? – вмешалась Лизетта. – Все, что вам нужно сделать – это найти буклет с инструкциями и следовать указаниям по перезапуску. Где-то должно быть что-то подобное.

– Сомневаюсь, что существует инструкция по АССД, – ответил я. – По словам Асфодело, чтобы хотя бы приблизиться к этой сосновой шишке, нужны годы обучения.

– Да ну? А это что? – Лизетта помахала перед нами неизвестно откуда взявшейся брошюрой. На обложке надпись: «АССД. Инструкция по применению». – Возможно, это не то, что мы думаем. Может, авторы написали это, чтобы сбить со следа злоумышленников.

– Ладно, инструкцию мы нашли. Заметь, как легко я признаю, что был неправ.

– Ну, судя по тому, как часто ты оказываешься в таком положении, у тебя должно быть достаточно практики.

– Так-так-так, – прервал нас Пино. – Может, оставим шуточки и проверим, не поможет ли нам брошюра?

Мы начали листать инструкцию: в ней было решение практически всех проблем АССД, кроме выключения шишки.

– Это работа Крепкоспинов, – сказала Лизетта, – могу поспорить. Они настолько самоуверенны, что думают: все, что они построили, никогда не сломается. Я притащила бы их сюда за ветки, чтобы показать, как хороша их проклятая шишка.

Пока Лизетта выплескивала гнев, понося Крепкоспинов (в чем я, кстати, мог с ней только согласиться), мы с Пино продолжили разведку. Комната, как и все помещения в управлении, была полна рычагов, кнопок и ручек, функции которых, хотя и были аккуратно указаны на специальных табличках, не говорили нам абсолютно ни о чем. Единственное, что привлекло наше внимание, это две огромные кнопки – зеленая и красная, диаметром около пятидесяти сантиметров, – расположенные друг напротив друга под куполом.

Расположение, яркие цвета, размер и то, что они парные, наводило на мысль: обе суперкнопки управляют включением и выключением шишки. Но, конечно, уверенности не было. Возможно, одна из кнопок предназначалась для стирания памяти шишки, а другая – для прерывания связи между Эдревией и ею. Мы не знали.

– Лизетта, есть ли в инструкции что-нибудь о большой красной или зеленой кнопке?

– Совсем ничего. Если тебе интересно, там рассказывается, как перепрограммировать систему, но о зеленых, красных или любого другого цвета кнопках нет ни слова. Почему?

Лизетта подошла к нам с Пино и тоже принялась разглядывать кнопки. И воскликнула:

– Молодцы! Вы их нашли. Это точно кнопки включения и выключения. Давайте попробуем все перезагрузить.

– Но мы не можем быть уверены, что это именно они. Что если это что-то другое?

– Что именно? Зачем размещать две громадные цветные кнопки друг напротив друга под куполом?

– Вообще-то, если так рассуждать, ты, наверное, права.

– Конечно, права. Перестань наконец сомневаться и давайте посмотрим, что произойдет. Жми на кнопки!

– Погодите, погодите. Мы предполагаем, что одна – «включение», а другая – «выключение», но не знаем, где какая.

– Прости, а чего ты хочешь? Если нажать кнопку «выкл», то ничего не произойдет: все уже и так выключено. Но если нажать правильную, и эта штука еще жива, то, возможно, она снова заработает.

Она убедила меня.

– Тогда я продолжу. Как думаешь, что может быть кнопкой включения?

– Зеленая кнопка, несомненно.

– Значит, если я сначала нажму на красную, ничего не произойдет.

– Правильно.

– Тогда пусть будет красная.

Я с силой нажал на нее, и мы все трое молча ждали.

– Никаких признаков жизни, – прокомментировал я через некоторое время.

– Все как и ожидалось. Теперь ты можешь, пожалуйста, наконец нажать на большую зеленую кнопку и перезапустить все это дело. Время уже позднее.

Я нажал на зеленую кнопку, и комната управления загудела. Каждая ручка, кнопка или рычаг, о назначении которых мы не знали, засветились каким-то красивым насыщенным цветом, а вокруг нас послышался типичный шум, вызванный наплывом информации. Сосновая шишка, до этого представлявшая собой массу инертной материи, за несколько секунд превратилась в полноценную АССД, зарегистрировав непомерное количество случаев нарушения равновесия, с которыми необходимо было разобраться.

Превращение оказалось настолько стремительным, что нам потребовалось немало времени, чтобы оправиться от шока. Конечно, мы догадывались, что это может быть последней предсмертной конвульсией. Но то, что веками копившаяся пыль слетела, как по волшебству, а сосновая шишка снова сияет как новенькая, казалось, давало нам право на умеренный оптимизм.

– Вот только не умеренный оптимизм. Мы поставили этот короб на ноги так, как не смог бы даже главный библиотекарь Асфодело, – радовалась Лизетта.

– Что ж, – рискнул я, – можно считать, что наша миссия выполнена.

– Хотелось бы, чтобы все было так просто. Нам еще предстоит определить список дисбалансов, о которых не сообщила сосновая шишка с момента сбоя.

– Теперь, когда она снова работает, нужно выяснить, как долго она была в отключке. Обычно при сбоях приборы Крепкоспинов выдают что-то вроде списка ошибок.

Лизетта указала своей веткой на экран:

– Ты говоришь о бесконечной бумажной ленте что выходит из этой щели?

Пино поспешил рассмотреть его.

– Да, именно. Это отчет о неисправности, технический смысл которого я почти не понимаю. Но я бы сказал, что дата определена однозначно. Сосновая шишка находится в таком состоянии уже двести шестнадцать лет.

Теперь нам стало ясно, почему Летописец не располагал информацией о дисбалансе между кланами. Он видел, что, например, в долине больше нет летописцев – этого нельзя не заметить, – но поскольку не получал никаких официальных сообщений, вынужден был полагать, что это лишь мимолетные колебания, не имеющие решающего значения.

– Нужно выяснить, что это были за колебания, и оповестить сообщество, – сказал я.

– Не думаю, – вмешалась Лизетта, которая тем временем придвинулась поближе к голубоватому экрану, на котором прокручивались сообщения о том, что делает система. – Шишка отправляет старейшинам и ребалансировщикам все отчеты за последние двести шестнадцать лет. Смотрите сюда: Летописцы, Мерцающие, Крепкоспины, Черноземы, Гурры… каждый клан в племени подвергся огромным изменениям, кто в лучшую, кто в худшую сторону.

– Нас ждут тяжелые времена, – вмешался Пино. – Этот поток информации, присланный после более чем двух веков молчания, сделает восстановление баланса… эмм… в Эдревии проблематичным, если не невозможным. Мы должны сообщить Юэну о результатах исследований и как можно скорее вернуться домой, чтобы протянуть… эмм… руку помощи. Нам понадобится помощь каждого, чтобы преодолеть кризис.

Пино был прав. Любое действие по восстановлению баланса имело бы фундаментальные последствия для всего населения Эдревии. Ох, как нелегко.

Мы быстро добрались до входа в библиотеку и уже собирались покинуть ее, но решили убедить Асфодело последовать за нами. Его знания об устройстве библиотеки-лабиринта в тот момент оказались еще более полезными: обеспечить доступ ко всей информации в библиотеке с одинаковой скоростью и простотой было крайне важно.

– Ни в коем случае, – ответил он, прервав меня на полуслове. – Я понимаю ситуацию, но после тысячи лет, проведенных здесь, о перемещении не может быть и речи. Мне ни за что не дойти до долины Летописцев. По правде говоря, я не пройду и нескольких десятков метров. Мои основные корни сплелись с библиотекой, и я не смогу разорвать их, не погибнув. Только самые молодые и нестабильные корни (чтобы ты понял, те самые, которыми я тебя пинал) еще способны двигаться. Я окончательно вернулся к сидячему состоянию наших почитаемых и мудрых предков. Вы должны найти другое решение.

– А если мы найдем простой маршрут, который вы, главный библиотекарь, могли бы преодолеть постепенно, день за днем, без особой усталости? – предложила Лизетта.

– Моя дорогая, мне льстит, что вы не можете расстаться со мной, но любой план, предполагающий мое физическое перемещение, невыполним.

– На данный момент остается только восстановить… эмм…. корневую сеть, главный библиотекарь, – начал Пино.

– Немедленно прекратите эту нелепую перепалку. Немедленно!

– Хорошо, главный библиотекарь.

– А еще перестаньте повторять «главный библиотекарь» через каждое второе слово. Неужели нельзя выражаться без навязчивого повторения?

– Я постараюсь, главный библиотекарь… Я постараюсь, – сдержался Пино.

– Когда у вас получится, буду рад пообщаться.

Я подался вперед:

– Нам очень нужно, чтобы вы восстановили связь с корневой сетью Эдревии, главный библиотекарь Асфодело, – интересно, почему, когда я или Лизетта обращались к нему по должности, это его не раздражало? – Таким образом вы сможете рассказать коллегам-библиотекарям, как снова запустить в работу библиотеку-лабиринт.

– То, о чем вы просите меня, Лорин, – большая жертва. С возрастом, как вы, наверное, заметили, я стал раздражительным и капризным. Подумайте, сколько бедствий я мог бы натворить, общаясь с какими-нибудь Мерцающими, если бы они не могли прекратить свои «эммы» – и он сделал как бы извиняющийся жест в сторону Пино.

Я настаивал:

– Уверен, что, проявив немного терпения, вы найдете способ смириться с раздражающими привычками.

– Надеюсь, у меня хватит сил. В любом случае, я согласен восстановить связь с корневой сетью Эдревии.

– Большое спасибо, главный библиотекарь Асфодело, – вмешалась Лизетта.

– Есть еще одна вещь, о которой вы должны позаботиться, – добавил я.

– Великий Иггдрасиль! Еще? И что же это?

– Если вы не можете двигаться, то должны быть готовы к визитам других библиотекарей Эдревии, которые хотели бы научиться у вас утраченному искусству пользования лабиринтом.

– Я не могу возражать против посещений библиотеки, они предусмотрены правилами: коллегам всегда буду рад.

Решен последний вопрос. Ничто больше не удерживало нас на вершинах Гурров. Мы собрали записи и, поблагодарив Асфодело за жизненно важную помощь, отправились домой.

Глава 9. Великое смятение

Всем племенем овладело великое смятение. Через два дня, возвратившись по гораздо более легкому маршруту, указанному Асфодело, мы обнаружили общину в состоянии полного ошеломления.

Весть, что на протяжении последних двух столетий все нарушения равновесия в Эдревии игнорировались из-за сбоев в работе системы, созданной Крепкоспинами, распространилась в мгновение ока, вызвав страх и волнение среди товарищей, а также ощутимое и повсеместное недоверие к деятельности Крепкоспинов. Но сейчас было не время скептицизма по отношению к науке. Если и был хоть какой-то шанс восстановить равновесие в Эдревии, сейчас, как никогда, мы нуждались в компетентном руководстве.

Общине нужно было время, чтобы усвоить информацию и принять решение.

Я решил вернуться в Пьян-ди-Меццо и насладиться радостями домашней жизни. Хотя отсутствие мое длилось недолго, но случилось со мной впервые, а как я уже объяснял, путешествия не в нашем характере. Конечно, я уже скучал по Лизетте и Пино, но что-то подсказывало мне: пройдет совсем немного времени, и мы снова будем работать вместе.

Воспользовавшись небольшой передышкой, я спокойно навел порядок в доме. Старый Джин, о многочисленных недостатках которого мы уже говорили, жил неподалеку от меня. И хотя с годами мы нашли способ не слишком досаждать друг другу, он все равно, когда мог, устраивал маленькие фокусы – перекапывал землю и сбрасывал листья рядом с моим домом. Меня это ничуть не беспокоило, более того, улучшало снабжение питательными веществами моего маленького уголка Эдревии, но время от времени приходилось обращать внимание на порядок.

Я как раз занимался своей маленькой экосистемой, когда, приподняв свою крону, увидел Ранду. Он шевелил ветвями, словно звал меня. Сначала я не обратил внимания – решил, что это порыв ветра. Все знали, что Ранда не выходит на связь уже целую вечность. Я вернулся к уборке. И все же… Необычно – не значит невозможно. Стоял один из тех жарких и душных июньских дней без глотка воздуха, когда единственным живым существом казались цикады. Странно, что ветер так сильно шевелит ветви Ранды. Я обернулся посмотреть. На этот раз сомнений не осталось: он махал мне, подзывая ближе.

– Ты ведь Лорин, не так ли? – с трудом выговорил он, перебивая себя и как бы подволакивая слог за слогом, словно ему приходилось запускать заржавевший механизм, чтобы говорить.

– Доброе утро, Ранда, как приятно тебя слышать.

– Вчера я получил сообщение от своего бывшего ученика Асфодело. Он рассказал мне о состоянии моей библиотеки, – произнес он, словно выдавил из себя последний слог, – и всей Эдревии.

– Да, похоже, никто больше не знает, как управлять библиотекой.

– Асфодело попросил меня помочь тебе. У меня не так много сил, но я сделаю все, что смогу. Отчасти и я несу ответственность за происходящее: если бы я не решил замолчать, все могло бы сложиться иначе. Рассчитывайте на меня.

– Спасибо, Ранда. Ваша поддержка крайне важна. Как нам теперь поступить?

Ответа не последовало.

Я подождал несколько минут, чтобы убедиться, что эта пауза – не просто очередная вынужденная остановка в его полной препятствий речи.

– Ранда? – попытался я до него докричаться. – Ранда!

Ничего. Связь прервалась. Что ж, учитывая, что он заговорил впервые за много веков, я должен бы радоваться.

Я сообщил Летописцу новости о Ранде и, пользуясь случаем, спросил, что он намерен делать. С тех пор как мы вернулись, я еще не успел с ним пообщаться.

– Я все еще не знаю, что делать, Лорин. Мы собираем и оцениваем одно за другим все сообщения о нарушении баланса, пропущенные нами за последние двести шестнадцать лет. Надеемся скоро получить полную картину. Не буду скрывать, что на этот раз я действительно обеспокоен. Есть буквально тысячи сообщений, которые потребовали бы вмешательства ребалансировщиков, но пока мы не можем на них рассчитывать.

– Как же так? Я всегда считал, что ребалансировщики способны исправить практически все.

– Проблема в том, что в некоторых областях, прежде чем просить их о вмешательстве, нужно понять степень дисбаланса. Приведу пример. Возьмем количество членов одного клана, скажем, Мерцающих. Сообщения о дисбалансе за последние два столетия могут быть многочисленными как в одном смысле (рождается много Мерцающих), так и в другом (рождается мало Мерцающих). Сначала мы должны быть уверены в окончательном балансе. Тогда сможем позволить ребалансировщикам работать.

– Ничего, проведем некоторые расчеты. Не вижу большой проблемы.

– Будем надеяться, Лорин, будем надеяться… В любом случае, мы с тобой решать не можем. Надеюсь, уже завтра получим окончательные данные. Я планирую созвать всеобщее заседание племени, чтобы обсудить дальнейшие действия. Нам понадобится помощь каждого товарища.

Как и ежевечерне, церемония захода солнца собрала в Пьян-ди-Меццо множество товарищей для ежедневного прощания с нашей звездой. На закате в Эдревии принято встречаться с друзьями и узнавать последние новости племени.

В этот вечер огромная толпа занимала каждый свободный квадратный метр. Равнина, казалось, гудела, в воздухе витал шум великих событий. Я остановил кого-то, чтобы получить информацию о необычайном наплыве, но никто, похоже, не знал ничего определенного. Я догадался, что где-то там была и Лизетта – она жила в нескольких метрах от Пьян-ди-Меццо, и трудно было представить, что ее не привлекла суета. Я заметил, что она беседует с большой группой товарищей, в основном с Черноземами и Мерцающими. Те расспрашивали ее о нашем недавнем путешествии.

Я догнал ее.

– Что происходит?

– Пытаюсь понять, Малютка. История о сломанной сосновой шишке, которая так подвела нас, у всех на слуху. Обычно слух сопровождается нелестными отзывами о Крепкоспинах. Но не думаю, что ажиотаж вызван именно этим: должны же быть какие-то новости.

Беседуя, мы шли по течению толпы наших товарищей в сторону театра. Солнце близилось к окончанию дневного пути; с вершины Гурров уже слышались песнопения в память об ушедших товарищах. На несколько минут все разговоры прекратились, и мы обратили взоры к морю, провожая солнце за горизонт.

В обычное время никто не стал бы лишать себя этого простого ежедневного удовольствия. Но не сегодня. Сегодня товарищи были растеряны, нервничали: чувствовалось, что что-то не так. Солнце еще не закончило путь за горизонт, а разговоры уже возобновились, более оживленные и шумные, чем прежде. Пение Гурров, прослушивание которого всегда вызывало в нас трогательное участие, теперь прошло незамеченным.

Мы с Лизеттой подошли к одной из многочисленных групп, пытаясь понять, чего мы не знаем, к своему удивлению, обнаружили, что вопрос о сосновой шишке никого не интересует. Постоянно перебивая друг друга и обеспокоенно комментируя, бросая озабоченные взгляды, наши товарищи обсуждали серьезное событие с гораздо более горячими последствиями, чем любой дисбаланс. Часто повторялось имя Юэна, но мы не понимали, почему. В какой-то момент мы увидели, как неподалеку прошли Дарраг и Пальма. Они возвращались с ежедневной регистрации основных параметров заката. Помня, как невозмутимо они вели себя на памятной вечеринке перед лицом явного безумия солнца, мы решили, что это самые подходящие собеседники. Их-то можно расспросить.

– Привет, Лизетта, привет, Лорин, как приятно видеть вас целыми и невредимыми. Мы слышали о ваших приключениях в библиотеке.

Вид у них тоже был обеспокоенный, и Лизетта прервала любезности в зародыше:

– Вы знаете, что происходит?

– Как, вы не знаете?

– Нет. Мы только что вернулись и обнаружили хаос.

– Некоторое время назад на склонах холма Мерцающих вспыхнул сильный пожар. Сейчас предпринимаются все усилия по его локализации, но многие товарищи погибли. К сожалению, среди них Юэн: он отправился на место происшествия, чтобы координировать спасательные работы, но уже не двигался с той ловкостью, как раньше. Его охватило пламя, и он до сих пор горит.

Новость обрушилась на нас с силой молота. Юэн погиб! Холм Мерцающих охвачен пламенем! В ужасных катаклизмах, о которых мы только что отстраненно читали, теперь умирают наши друзья! Хотя разум подсказывал обратное, мы подсознательно были уверены, что нас никогда не постигнет катастрофа. Мы считали, что каждое свидетельство, каждый записанный рассказ относятся к другой, далекой реальности, и она никогда не пересечется с нашим счастливым существованием. Несколько мгновений мы стояли в оцепенении, ошеломленные. Первой пришла в себя Лизетта и легонько встряхнула меня, возвращая в настоящее.

Дарраг и Пальма посмотрели на нас:

– Вы в порядке? Видок у вас так себе.

Мы заверили их, что все нормально. Но это было не так. И Лизетта, и я, помимо удара от известия о смерти Юэна и многочисленных товарищей, впали в ужас от мысли, что и с Пино могло случиться нечто серьезное. В момент пожара он, уставший после долгого пути с вершин Гурров, должно быть, находился на холме. Мы надеялись, что с ним ничего не случилось.

– Если хотите посмотреть, что происходит, идемте с нами, – предложили Дарраг и Пальма. – Наш старейшина, Симплекс, попросил нас отправиться на место катастрофы и написать подробный отчет о событиях.

Холмы Мерцающих находились недалеко от Пьян-ди-Меццо. Примерно через полчаса ходьбы в ночной темноте мы начали различать вдали красные отблески пламени. По пути мы проходили через сухую и пыльную местность, и Дарраг с Пальмой, пользуясь случаем, рассказали нам историю, которую мы и так уже знали.

– Дождей в этих местах не было уже много месяцев. Земля совершенно сухая, а в последнее время недостаток воды сочетается с беспрецедентным повышением температуры. В таких ситуациях пожары вспыхивают запросто. Симплекс предупредил других старейшин об опасности, поэтому наш Примул, Юэн, был здесь. Он координировал команды товарищей, которые должны были доставить большое количество воды со всей Эдревии по специально подготовленной корневой сети. Идея заключалась в том, чтобы облегчить нехватку воды в племени Мерцающих. К сожалению, мы не успели вовремя: Юэн и другие товарищи только прибыли на место, когда в нескольких шагах от них вспыхнул пожар. Через несколько минут Юэн был полностью охвачен пламенем… он стал одной из первых жертв. Затем огонь накрыл большую часть главного холма Мерцающих. К счастью, корневая система уже заработала, и нам удалось сдержать пламя. Без нее загорелась бы половина Эдревии.

Прибыв на место катастрофы, мы с Лизеттой не могли кошмарном сне, перед нами материализовались трагедии, о которых мы читали в библиотеке. Величественный холм превратился в груду раскаленных углей. В темноте ночи они освещали нас темным кроваво-красным светом. Некоторые товарищи, пострадавшие от пламени и нуждавшиеся в срочной помощи, не хотели двигаться. Они так и лежали на земле, с ужасом глядя на горящие останки друзей, с которыми мирно жили еще несколько часов назад.

Дарраг и Пальма, отправившиеся узнать, как обстоят дела, вернулись с хорошими новостями:

– Пламя потушено. Осталось несколько вспышек, в основном это товарищи, которые все еще горят, – они неловко остановились, не зная, как продолжить. – Один из них – Юэн.

Они неловким жестом указали на него в нескольких сотнях метров от нас.

– Он горит вон там. Иггдрасиль смилостивился над ним.

Медленно, не зная, чего ожидать, мы подошли к нему, чудом устоявшему на корнях. Юэн всегда был крупным товарищем: не как Гурры, конечно, но все же гигант размером с Летописца. Я хочу запомнить его именно таким, потому что после нескольких часов непрерывного огня ничто не указывало на то, что эта горящая масса когда-то была нашим Примулом.

Примерно в ста метрах от него группа товарищей перегораживала дорогу, советуя нам не двигаться дальше: существовал риск, что пламя перекинется на нас или Юэн рухнет. Большая часть его ствола уже упала на землю и продолжала гореть. Жар от него распространялся на сотни метров вокруг, и его свет, окрасивший весь склон в красный цвет, был виден за много миль. Даже в смерти Юэн не переставал быть маяком для своей общины.

Мы стояли, наблюдая последние минуты жизни Мудрого Отца. Вскоре вокруг горящего символа Эдревии собралась большая толпа. Всеми – да и нами – владели испуг и неверие. На какое-то время мы присоединились к корневой сети товарищей, обмениваясь впечатлениями, которые они не смогли бы выразить словами.

Отчаяние, недоумение, страх за будущее никогда не волновали нашу общину. На протяжении миллионов лет принадлежность к Эдревии была синонимом счастья. Теперь что-то менялось, и товарищи это отчетливо осознавали.

Находиться вместе со всеми было приятно, но нам предстояло найти Пино. Мы отсоединились от сети и начали прочесывать район пожара, насколько это было возможно.

Пино жил в самом центре охваченного пламенем района, там, куда в данный момент нельзя было даже и думать зайти. В любом случае это было бы бесполезно: никто не выжил. Единственная надежда, как нам сказали некоторые товарищи, пришедшие туда, как и мы, в надежде услышать новости, – что Пино успел переместиться до того, как огонь распространился. В таком случае, скорее всего, он отправился к месту сбора, устроенному Мерцающими у подножия холма.

В пункте сбора тысячи обожженных, усталых и почерневших от пепла Мерцающих спокойно ждали ночлега. Мы с Лизеттой разделились, спрашивая у всех о Пино. Это был один из худших моментов в нашей жизни. Его нигде не было, и вообще никто не видел его в ту ночь. Мы продолжали двигаться вверх по склону, переходя от одного участка пожара к другому, когда Дарраг и Пальма принесли долгожданную весть: Пино цел и невредим и ждет нас.

Мы встретили его у горящего Юэна. Испачканный пеплом, усталый, но в остальном в прекрасной форме:

– Дорогие друзья, простите, что не известил вас раньше. Пожар… эмм… заставил меня быстро перебраться в безопасное место. Потом на помощь пришли другие. Я не подумал, что вы, должно быть, беспокоитесь.

– Главное, что ты здоров, – радовалась Лизетта. – Ты нужен нам в наилучшей форме, чтобы навести тут порядок. Ты ведь слышал, что говорили сегодня товарищи? Все знают, что нечто опасное навсегда изменит Эдревию. Все боятся, но не знают, чего именно. Мы не можем этого допустить.

– Летописец сказал, что завтра нужно обсудить, что делать, – вставил я. – Однако полагаю, что смерть Юэна отодвинет обсуждение на несколько дней. А пока могу предложить пойти отдохнуть. Нам больше нечего здесь делать, а впереди ждут утомительные дни.

Я предложил Пино пожить рядом со мной на Пьян-ди-Меццо, пока его холм не станет снова пригоден для жизни, и мы улеглись спать.

Дождь, который после долгих месяцев снова пошел в Эдревии, наконец-то потушил ночной пожар и освежил воздух.

Утром свинцово-серое небо обещало, что в течение дня выпадет еще больше осадков. Это была хорошая новость: каждый товарищ сможет пополнить свои запасы воды, вернув себе блеск, упругость и молодость. Нескольких часов дождя достаточно, чтобы стереть следы месяцев засухи. Теперь, когда листья, покрытые росой, возобновили фотосинтез, а обилие воды в тканях сделало всех сильнее и выносливее, в общину вернулись и оптимизм, и вера в будущее. Мы ложились спать в самом мрачном отчаянии, а проснулись полными сил и надежды.

Только Пино хмуро наблюдал за дождем. В его глазах то, что сейчас идет дождь, было настоящим оскорблением: если бы это случилось накануне вечером, многие остались бы в живых, и наш Примул не лежал бы на земле, превратившись в головешку. Пино воспринимал все как личное оскорбление: будь его воля, он даже отказался бы впитывать воду корнями.

– Разве ты не видишь, Лорин, очевидный замысел, который лежит… эмм…. за всем этим?

– О каком замысле ты говоришь? Я вижу лишь ужасное несчастье и череду трагических событий.

– Нет, это нападение на нашу любимую Эдревию. На ее жизненный уклад. Кто-то или что-то стоит за происходящим.

– Да, Пино, климатические изменения, вот что за этим стоит. Больше ничего. Мы поймем, от чего это зависит, и если да, кто за это в ответе.

Пино провел бессонную ночь. Усталость за время путешествия и ужасный опыт пожара требовали выхода. Он почти бредил.

– Может быть, ты и прав, Лорин, я не знаю, что со мной происходит. Я несу чушь. Прости, я … эмм… неважно себя чувствую.

– Тебе нужно отдохнуть, чтобы восстановить силы и ясность ума. Больше не о чем беспокоиться.

Я очень на это надеялся. Во время пожара Пино потерял многих друзей. Он смотрел, как они горят, и не мог ничем помочь. Мне хотелось знать, что чувствует товарищ, переживший такое, и я подсоединился корнями к его корням. Это была форма участия, возможная, но редко практикуемая, за исключением нескольких товарищей, обученных решать такие задачи.

В тот самый момент, когда мои корни соединились с корнями Пино, вся его боль, образы пережитого, чувство вины за то, что он якобы мог сделать, и за то, что просто выжил, обрушились на меня с такой силой, что мне пришлось напрячь каждую крупицу воли, чтобы вынести это. Ощутить всю силу чужой боли – разделить ее – удел святых. А я таковым не являлся. Я сопротивлялся несколько секунд, а потом отдернул корни.

Пино улыбнулся:

– Спасибо, друг мой. Теперь ты понял?

Я легонько погладил его и ушел, не в силах произнести ни слова.

На другое утро нужно было явиться к Верховному Летописцу. Вся Эдревия была созвана, чтобы назначить нового Примуса и обсудить возможные пути устранения двухвекового дисбаланса. Всеобщее собрание должно было состояться днем позже в театре в Пьян-ди-Меццо, и формально требовалось присутствие всех старейшин кланов. Остальные товарищи могли подключиться дистанционно или присутствовать физически, по своему усмотрению.

Меня, Лизетту и Пино, а также многих других попросили представиться. Асфодело и Ранда, не имея возможности передвигаться, выходили на связь через корневую сеть.

Созыв общеплеменного собрания Эдревии – необычное явление: последний раз оно проходило более двух столетий назад, примерно в то время, когда Юэн стал Примулом. Предсказуемо это стало единственным спорным вопросом, не нашедшим единого мнения. Не слишком ли рано назначать нового Примула? И на кого возложить эту задачу?

Однако благодаря корневой сети подобные собрания проходили в нашей общине, можно сказать, постоянно. Разница между повседневным общением и этим общеплеменным собранием заключалась в том, что на нем племя должно было принимать решения, обязательные к исполнению всей Эдревией. А поскольку решения могут быть обязательными только в случае серьезной опасности, значит, именно в такой ситуации мы и находились: мы были в опасности.

В конце концов, по мнению товарищей, все недвусмысленно указывало на серьезность ситуации. Но насколько серьезной? В повестке в общих чертах говорилось о двух веках дисбаланса, но как мы могли предложить решения, не зная больше ничего?

Одним словом, в то утро недостатка в темах для обсуждения не имелось, а количество товарищей, стекавшихся к Пьян-ди-Меццо и театру в попытке заблаговременно занять лучшие места, свидетельствовало о том, насколько сильно повестка повлияла на сообщество.

В ожидании мне было нечем заняться. Пино наконец уснул, а Лизетту я потерял из виду. В голове сами собой начали роиться разные мысли. Я никак не мог понять: как возможно, чтобы в таком организованном сообществе, как Эдревия, подсчет членов клана поручался одной только АССД (то есть сосновой шишке). Ведь Летописцы обязаны отчитываться о каждом пустяке; Крепкоспины тратили время на составление статистики и построение моделей любого явления. Неужели никто параллельно с АССД не удосужился подсчитать количество товарищей хотя бы для того, чтобы узнать о состоянии сообщества? Все это казалось невероятным. Я решил обратиться за информацией к Асфодело – может быть, он поможет разобраться. Поскольку он общался с Рандой, я знал, что он снова подключился к корневой сети, и, я надеялся, будет поддерживать связь.

Тот сразу же раздраженно ответил:

– Доброе утро, Лорин. Все никак не можете оставить меня в покое? С тех пор как я согласился на эту ерунду с возобновлением связи, началась череда бесполезных вызовов. Я постоянно получаю кучу данных, которые мне не интересны, не нужны и не представляют для меня никакой ценности. Кроме того, они отвлекают меня от чтения и получения информации, которую я действительно хочу знать и на которую у меня теперь нет времени. Надеюсь, эта чрезвычайная ситуация скоро закончится, и я смогу вернуться к привычной жизни.

Я постарался ответить ему примирительным тоном:

– Доброе утро, главный библиотекарь Асфодело. Простите, что отвлекаю вас от чтения, и, надеюсь, вы не сочтете разговор со мной пустой тратой времени. Но мне нужно знать ваше мнение по вопросу, который меня волнует.

– Тогда ближе к делу, и давайте не затягивать. Мне более трех тысяч лет, если вы забыли, и сколько бы я ни прожил, для меня не имеет ценности ничего, кроме времени. Имейте это в виду и задавайте свой вопрос.

– Я постараюсь быть как можно более кратким. Вы считаете правдоподобным то, что за два века бездействия АССД никто в Эдревии не собрал данных о состоянии кланов?

– Под состоянием вы имеете в виду количество товарищей в клане?

– Да.

– Конечно, вполне правдоподобно.

– Но почему?

– Лорин, вы живое доказательство того, что противоречия не имеют под собой почвы. Они ни в коем случае не должны влиять на наше поведение. С самого начала я, сам не знаю почему, проникся к вам симпатией, но ваше незнание истории Эдревии (и ее фундаментальных характеристик) – тот недостаток, который я не простил бы никому другому. Необъяснимое поведение, в некотором роде.

– Большое спасибо, главный библиотекарь, за симпатию – поверьте, это взаимно…

– Прекратите, кого вы хотите одурачить? Главный библиотекарь по природе своей должен быть несносным, иначе он не сможет выполнять свою работу со всей серьезностью… Очевидно, Лорин, вы не знаете нашего устава. Так?

– Ну, я не могу точно перечислить отдельные статьи, но…

– Точно: не знаете, – перебил меня Асфодело. – Иначе помнили бы, что статья 7 гласит: «Эдревия не имеет границ. Каждое живое существо может свободно проходить, перебираться и жить здесь без ограничений».

Я наивно спросил:

– А какое отношение это имеет к численности кланов?

– Великий Иггдрасиль! Ясно ли вам значение выражения «поселиться и жить там без всяких ограничений», или это предложение слишком сложно?

– Что мне не ясно, так это то, какое отношение это имеет к численности кланов.

– Именно из-за этой статьи – а точнее, благодаря ей – в Эдревии на протяжении миллионов лет никогда не считали членов клана. Это число не должно было никого волновать, потому что оно по сути не имело значения! Все могли свободно передвигаться: разнообразие и различия живых существ – залог эволюции жизнестойкого сообщества. Статья призвана увеличить различия, отменив границы. На самом деле этого недостаточно: любое измерение состава нашего племени сформировало бы некий образ Эдревии, который кому-то захотелось бы сохранить в неприкосновенности.

– Вообще-то, главный библиотекарь, вот этот отрывок, от отмены границ до запрета на измерение численности племени дается мне с трудом, – осмелился я вставить слово.

– Попробую упростить. Представьте, что в разгар самого счастливого и процветающего периода Эдревии кому-то приходит в голову, что это состояние – следствие идеального состава сообщества. Улавливаете мысль? Хорошо. Как вы думаете, каковы наиболее вероятные последствия такого заблуждения?

– Исправление состава именно в этот момент. Если мы счастливы и процветаем в таком составе, давайте сохраним его в целости.

Асфодело улыбнулся:

– Вот видите, при желании можно понять даже самые сложные отрывки? Живое сообщество подчиняется законам не только физики, но и эволюции. А для их функционирования необходимо обеспечить максимальное разнообразие.

– Итак, если я правильно понимаю, Эдревия до определенного момента истории (до создания АССД) не считала своих членов, чтобы избежать соблазна сохранить сообщество статичным… Как получилось, что в какой-то момент было решено все изменить и создать АССД? – взволнованно спросил я. – Если Эдревия, как мы то и дело повторяем, настолько открытое сообщество, что не хочет даже знать свой состав, почему же она одержима идеей восстановления баланса между кланами?

– Рад, что вы спросили, Лорин, – кивнул Асфодело. – Затронутые вами вопросы – аспекты одной и той же проблемы. В определенный момент нашей истории влияние кланов стало настолько сильным, что породило напряженность, и ее пришлось раз и навсегда разрешить с помощью ребалансировщиков. С их помощью набор параметров, касающихся кланов, стал статичным навсегда. Их численность стали подсчитывать, восстанавливая баланс, если она превышала определенный порог. Для измерения этих параметров и была создана АССД, на которую возложили задачу быть единственным хранилищем данных. Конечно, никто не думал, что нечто, сделанное Крепкоспинами, может сломаться. Вот и все.

Я не мог сдержать любопытства:

– Но кто-нибудь в Эдревии, помимо АССД, когда-нибудь пытался измерить численность кланов?

– Насколько мне известно, никто. Не забывайте, что спустя миллионы лет эта тема стала чем-то вроде табу для сообщества.

– Большое спасибо, главный библиотекарь, – сказал я. – Конечно, Эдревия – странное место. Никогда не подумал бы, что игнорирование численности кланов закреплено самим нашим Уставом.

– Не страннее других, где ведется такая отчетность, уж поверьте мне. А теперь, если я удовлетворил ваше любопытство, пойду займусь библиотекой. Поговорим снова через несколько часов на собрании. До завтра.

Не помню, чтобы когда-нибудь прежде в Пьян-ди-Меццо собиралось столько народу. Толпа начала прибывать сильно заранее, и всю ночь ее поток не ослабевал. Товарищи со всех уголков Эдревии занимали все свободные места – не только на Пьян-ди-Меццо, но и на значительной части холма Черноземии. Все терпеливо ждали начала.

В театр без какой-либо строгой очередности уже прибыли Летописец – старейшина Летописцев; Симплекс – старейшина Крепкоспинов; Хана-но-ичо – старейшина Черноземии; Сапонария – старейшина Мерцающих; Ден дрон – старейшина Гурров.

Все были в отличной форме, без единого лишнего листочка, сверкающие и импозантные. Никто не признался бы, но их волновало, что следующий Примул будет выбран из их числа.

Летописец как старейшина среди старейшин (то есть тот, кто занимал свой пост дольше всех), официально начал всеобщее собрание, напомнив о причинах, по которым мы собрались:

– Дорогие товарищи! Наше племя созывает такие собрания только в случае опасности. То, что мы здесь, означает: Эдревии угрожает нечто серьезное.

Со всех концов театра донесся громкий ропот.

– Но прежде, чем говорить об этом, – продолжил он, – мы должны исполнить свой долг. Два дня назад от нас ушел наш любимый товарищ Юэн, который так долго возглавлял Эдревию. Сегодня мы призваны избрать его преемника – нового Примула, того, кто станет лицом Эдревии на ближайшие, надеюсь, многие столетия. Примул назначается из числа старейшин путем прямых выборов всех присутствующих или связанных через корневую сеть с товарищами. Должен сообщить, что Дендрон, старейшина Гурров, снимает свою кандидатуру. И я горячо прошу вас не выбирать меня. Я очень стар, и в такое трудное время в истории нашей общины не смогу выполнять обязанности Примула.

Заявление Летописца, которого считали естественным преемником Юэна, застало всех врасплох. После того как Дендрон и Летописец сняли свои кандидатуры, в списке претендентов остались только Симплекс, Сапонария и Хана-но-ичо. Поскольку исторически Черноземы лишь в редких случаях выдвигали в Примулы кого-то из своих старейшин, выбирать предстояло между Сапонарией и Симплексом. Два выдающихся кандидата, трудный выбор. Летописец объявил голосование открытым, и через несколько минут мы узнали имя нашего нового Примула.

– С великой радостью провозглашаю Симплекса новым Примулом Эдревии, – Летописец пребывал в восторге: Симплекс добр, знания его огромны, он станет отличным предводителем в предстоящие времена.

Последовали долгие ликующие взмахи кронами – так приветствовали вступление в должность нового Примула. Все это заняло меньше десяти минут: теперь Эдревия готова была приступить ко второму пункту повестки дня, ради которого и была созвана вся община.

Слово снова взял Летописец:

– Товарищи, Эдревия переживает один из самых трудных моментов своего существования. Беда в том, что последние несколько столетий, в течение которых мы утратили бдительность, оказались временем, когда все изменилось и вокруг нас. Постараюсь быть кратким. Начну с последнего нарушения баланса: средняя температура в Эдревии за последние два столетия повысилась примерно на 2 °C.

По театру пронесся недоверчивый гул.

– Пожалуйста, друзья, выслушайте: у нас будет время для обсуждения, – сказал Летописец. – В Эдревии засух стало втрое больше, наводнений – впятеро. Ветер стал главным фактором смерти: сегодня вырванных с корнем или сломанных ветром товарищей умирает больше, чем гибнет по любой другой причине. Повышение температуры, засухи и все более сильные ветры удвоили (по сравнению с последними сорока годами) площадь, охваченную пожарами. Вот, по большому счету, и все.

Ужасный шум последовал за словами Летописца, и он поспешил сделать заключительное заявление:

– Я забыл сказать, наверное, самое важное для каждого из нас. За последние два столетия Черноземия удвоила свою численность; даже Мерцающих, несмотря на трагедию этих дней, стало вдвое больше; число Гурров увеличилось на 40 %. Но Крепкоспинов стало меньше примерно на 30 %, а Летописцы, потеряв 80 % членов, теперь составляют лишь 20 % от того, что было два века назад. Невероятно, что эти колоссальные изменения ускользнули от нас. Я прекрасно знал, что до Лорина у нас неизвестно сколько времени не было новичков, но ничего не сделал, чтобы расследовать причины катастрофы. Я был глуп, ленив, некомпетентен и труслив. Мы отказывались видеть очевидное, потому что нас это устраивало. И что теперь?..

Ветви Летописца печально поникли от осознания вины перед своим кланом и перед Эдревией.

– Ты прав, – вмешался Симплекс, только что назначенный на должность. – Мы предпочитали не видеть. Но не стоит отчаиваться. Потенциал Эдревии таков, что мы все наверстаем. Сегодня мы собрались здесь, чтобы решить, как это сделать наиболее эффективно. Мы устраним дисбаланс, восстановим нормальную численность Летописцев и Крепкоспинов. И сделаем Эдревию еще более сильной и устойчивой, чем прежде. Конечно, придется основательно поработать, но мы справимся. Для Эдревии нет серьезной опасности. Только много работы.

Первые слова Симплекса-Примула были встречены собравшимися с большим облегчением. Некоторые товарищи подходили поздравить его, многие обнимали и успокаивали Летописца, вид у которого был подавленным.

Что бы мы ни решили в дальнейшем, ситуация была описана точно: некоторые кланы вот-вот исчезнут, бедствия множатся, температура в Эдревии растет. Признание Летописца – «Мы предпочли не видеть», – относилось ко всем.

– О чем вы думали, пока мир менялся? – спросила Лизетта. – Неужели никто из вас не понимал, что самый молодой Летописец – старик? А когда катастрофы стали обрушиваться на Эдревию каждый день, о чем вы думали? Здесь, на этом собрании, большинство товарищей достаточно взрослые, чтобы помнить: алоис их молодости был другим на вкус. То, что раньше воздух пах лучше, а лето было не таким жарким, вы повторяли не раз. Неужели никому не приходило в голову, что эти жалобы могут соответствовать истине? Потому что, хотя проклятая шишка и находилась в отключке, отчеты Крепкоспинов поступали исправно. Я читала их! Вот бы вы тоже прочитали, когда пришло время, а не закрывали глаза!

Я никогда не видел Лизетту такой разгневанной. Все собрание стояло со склоненными головами и слушало ее обвинения.

Она продолжала:

– Дорогой Примул, у меня нет слов, чтобы выразить, как сильно я разочарована этим собранием. Интересно, что значат для вас, товарищи, те принципы нашего Устава, которые мы выучили наизусть еще до того, как узнали, к какому клану принадлежим? Статья 4: «Эдревия повсеместно уважает права нынешнего и будущих поколений». Как вы думаете, это похоже на уважение к будущим поколениям?

Все собравшиеся слушали ее в глубоком молчании.

– Теперь мы все исправим, дорогой Примул, я уверена. Я не успокоюсь, и вы не успокоитесь, пока мы этого не сделаем. Но сначала было бы правильно попросить прощения у тех, кто пострадал от нашего бездействия. У нашего любимого Юэна, рана от потери которого еще саднит. У многих Мерцающих, которых постигла та же участь. У тысяч товарищей, покинувших нас в последние годы из-за природных катаклизмов! Скорбит о содеянном один Летописец, как я вижу. Потому что он честен.

Лизетта прервалась и с улыбкой посмотрела на меня.

– Я должна была это сказать, Лорин. Это минимум, что мы можем сделать для Юэна и многих наших ушедших товарищей.

Мы с Пино с гордостью смотрели на нее. Вот каков наш маленький друг.

Речь Лизетты была встречена оглушительными овациями веток и колыханием листвы и ознаменовала перелом в ходе собрания. Если до этого оно состояло из серьезных и сдержанных выступлений, то после речи Лизетты перешло в более активную фазу.

Стали приниматься первые решения, необходимые для восстановления баланса Эдревии: поощрять распространение Летописцев путем обогащения питательных ресурсов их долины; создавать водохранилища и регулировать часть вод Эдревии, чтобы каждый регион всегда мог рассчитывать на достаточный запас воды; поддерживать компактный рост крепких товарищей с ветрозащитной функцией; создавать подземные сети для быстрого отвода воды в случае наводнений. И так далее.

Достойные решения, кто спорит. Но они никак не способствовали устранению главной проблемы, основы всех бедствий – повышения средней температуры. Если ее не решить, все прочие предлагаемые меры были бы не более чем паллиативом. Крепкоспины, подстегиваемые Симплексом, пытались найти эффективное решение и таким образом вернуть уважение, утраченное в результате их ошибки.

Новый Примул, как оказалось, уже много веков изучал эти вопросы, и уже имел кое-какие мысли о том, как можно решить проблему. Оставалось уточнить расчеты и проработать несколько мелких практических вопросов, прежде чем представить результаты остальным членам собрания.

В ожидании Крепкоспинов участники собрания с удовольствием придумывали более или менее подходящие решения. Каждый клан, пытаясь внести свою лепту, выдвигал предложения, эффективность которых зачастую приходилось доказывать. Не все, конечно, были так уж плохи. Некоторые, например, озвученные Черноземами, хотя и показались причудливыми, но все же пришлись сообществу по душе: их достоинства заключались в простоте и эффективности. Черноземы предлагали подготовиться к ситуации, если перемены окажутся необратимыми. Они рекомендовали поручить нескольким товарищам, любящим путешествия и способным оценить достоинства иных мест, исследовать более холодные регионы, расположенные на более высоких широтах, чем Эдревия. Там можно было бы создать Новую Эдревию и перебраться туда в случае необходимости. Предложение, отражавшее кочевую душу Черноземов (вполне разумный запасной план), было принято подавляющим большинством голосов. Избранная группа товарищей должна была как можно скорее отправиться в исследовательское путешествие в поисках подходящего места для основания Новой Эдревии.

Не буду скрывать, что Лизетта, Пино и я сразу же подали заявку. Наше короткое путешествие к вершинам Гурров открыло неожиданный аспект бродячей жизни: да, она полна неудобств, но стоит раз попробовать, хочется еще.

Однако по-настоящему всех волновало лишь то, что скажут Крепкоспины.

Солнце было еще высоко в небе, когда Симплекс, в последние часы полностью поглощенный обсуждением, объявил, что решение найдено. Объявление было встречено бурным ликованием. Симплекс призвал всех к тишине и начал объяснять, что делать:

– Прежде всего, дорогие товарищи, я хочу вас успокоить. Многие, опасаясь, что ситуация необратима, готовы отправиться в неведомые края. Так вот, знайте, что в этом нет необходимости!

Проблема повышения температуры в Эдревии требует краткого предварительного объяснения, без которого любое предложение останется непонятным.

Как вы уже знаете, средняя температура в Эдревии за двести лет поднялась почти на 2 °C – беспрецедентное повышение за всю историю наблюдений. Мы не знали, к каким последствиям привело повышение. Но были уверены, что хорошего в этом мало. Чтобы получить представление о масштабах последствий, вспомните: снижение средней температуры менее чем на 1 °C несколькими столетиями ранее привело к такому сильному похолоданию, что его назвали Малым ледниковым периодом. Самые старые из нас хорошо его помнят и могут подтвердить – тогда было ужасно холодно. Так что же могло вызвать повышение на 2 °C в Эдревии? Последствия этого повышения мы уже успели прочувствовать в виде череды обрушившихся на нас катастроф, и у нас не было ни малейшего желания вновь это испытать.

А Симплекс продолжал:

– Итак, самый важный вопрос, на который нам предстояло ответить: что вызвало неожиданное повышение средней температуры? Найти ответ было непросто. Тем не менее, можно с уверенностью утверждать, что причина кроется в увеличении количества определенных газов (самый распространенный из них – СО₂), накопившихся в атмосфере. Они препятствуют охлаждению Земли, поэтому Эдревия нагревается. Конечно, от нашего внимания не ускользнуло то, что увеличение количества газов произошло не по естественной причине – таков результат деятельности других существ. Однако мы уверены, что через некоторое время бедствия, которым подвергнутся и их сообщества, заставят их сократить выбросы. А пока, поскольку мы никак не можем повлиять на выброс СО₂, мы считаем: единственная практическая возможность вмешательства – это сосредоточиться на удалении газов. Это естественный процесс фотосинтеза. Чтобы вернуть температуру в более приемлемые пределы, нам придется увеличить его эффективность и количество.

– Прости, Примул, – вмешался Летописец. – Я что-то упускаю. Если мы продолжим поглощать СО₂ из атмосферы посредством фотосинтеза, как можно думать о его снижении, используя только эту систему? Ведь мы не можем фотосинтезировать больше, чем делали до сих пор… Или я ошибаюсь?

Симплекс сделал небольшую паузу.

– Отчасти. Ты прав: если мы продолжим заниматься фотосинтезом так, как всегда, то ни на какие улучшения рассчитывать не приходится. Но все же кое-что сделать мы можем. Именно поэтому я говорил о необходимости увеличения нашей численности и продуктивности. Сейчас объясню. Мы были готовы к возражениям с твоей стороны, и потому каждый Крепкоспин Эдревии работает над ответом уже несколько дней без перерыва. Таким образом, чтобы уменьшить количество СО₂ в атмосфере, нужно действовать по двум фронтам одновременно: повысить эффективность, с которой каждый из нас поглощает СО₂, и увеличить численность товарищей, как никогда ранее в нашей истории. Только так мы сможем восстановить равновесие в Эдревии.

Симплекс объяснил, что племя уже работает над повышением продуктивности. При ежедневном всасывании через корни или листья эффективность фотосинтеза увеличится как минимум на 30 %.

Большего сделать было нельзя: существуют физиологические пределы, превысить которые невозможно. Однако увеличение означало бы, что мы все вырастем: станем выше, крупнее, приобретем большее количество листьев. Для некоторых это означало бы проблемы с устойчивостью, для старших – необходимость выбрать стоячий образ жизни. Кроме того, потребляя больше воды, выбрасываемой в атмосферу, мы изменили бы местный климат Эдревии к лучшему.

– Что касается увеличения числа товарищей, – продолжил Симплекс, – то дело несколько усложняется: необходимо обеспечить прирост населения примерно на 40 %.

– Как мы можем быть уверены, что то, что вы предлагаете, сработает? – спросил Сапонария, старейшина Мерцающих, выражая всеобщие сомнения.

– Проведенные расчеты свидетельствуют, что сработает. Мы уверены, ошибок нет. Кроме того, дорогие товарищи, мы уже сделали это однажды в нашей истории. В девонский период предки разработали новую сосудистую транспортную систему в листьях, обеспечив устойчивость к жаре и гораздо более эффективный фотосинтез. Благодаря этому новшеству товарищи быстро распространились, покрыв землю лесами и резко снизив количество СО₂ в атмосфере. По сравнению с этим то, что нам предстоит сделать сегодня – не более чем игра. Мы сделали это тогда и можем сделать снова!

– Согласен, Примул, – вмешался Сапонария, ставший представителем сомневающихся, – но хватит ли у нас места, чтобы разместить столько товарищей?

– Увеличение на 40 % не проблема. Кроме того, не забывайте, что целые территории, такие как долина Летописцев, сейчас почти полностью опустошены и смогут принять большое количество новых Летописцев. От этого выиграет вся Эдревия.

Дискуссия продолжалась долго. Асфодело предложил использовать обширную территорию библиотеки-лабиринта для сбора информации о ходе восстановления лесов Эдревии и распространении информации о том, как себя вести: ведь библиотека охватывает всю территорию и запросто могла бы играть такую роль. Сапонария предложил Мерцающим использовать свои навыки распутывателей, чтобы убедить каждого отдельного товарища, особенно старейшин, согласиться переменить привычки.

Дендрон, быстро посовещавшись со своим кланом, объявил: Гурры согласны использовать свою огромную физическую силу, когда потребуется. Словом, наше племя вновь стало вести себя как настоящая община, и все были уверены, что результаты не заставят себя ждать.

Глава 10. Теперь, когда все решилось

Теперь, когда все решилось, в Эдревии воцарилась другая атмосфера. Товарищи, еще несколько часов назад не видевшие иной перспективы, кроме как перебраться в более прохладные места, подшучивали над своей слабостью, по-своему поддерживая реализацию плана восстановления баланса.

Крепкоспины после общеплеменного заседания не прекращали работу ни на минуту: весь клан превратился в эффективную исследовательскую группу по сбору данных и моделированию. Через корневую сеть нужно было изучать новые рекомендации и как можно быстрее их внедрять.

Например, в один прекрасный день мы поняли, что нужно терять меньше листьев! Каждому товарищу, вечнозеленому или нет, было предложено сократить темпы смены листьев на 30 %. Или – как обязывала другая срочная мера– на 20 % увеличить рост корней. Ничтожные неудобства по сравнению с обещанными результатами.

Прозорливцы Мерцающие создали команду фокусировщиков и взвешивателей. Их задача состояла в том, чтобы объяснять товарищам важность новых требований.

Одно из правил, вызывавшее недовольство, касалось увеличения веса, неизбежного в результате повышения эффективности фотосинтеза. Некоторые из самых юных наших товарищей, особенно трепетно относившихся к своему внешнему виду, выступали против этого предложения исключительно из страха, что перемены негативно отразятся на их внешности. Для старших, напротив, внезапное и значительное увеличение веса означало снижение устойчивости, с которым можно сжиться, только если полностью укорениться и перейти на стоячий образ жизни. Такая участь постигла Ранду и Асфодело – впрочем, в их случае ничего не изменилось, ведь они уже несколько столетий не покидали своих мест, – а также многих других, вынужденных возвращаться к обычаям предков.

Каждому товарищу, вечнозеленому или нет, было предложено сократить темпы смены листьев на 30 %. Или – как обязывала другая срочная мера– на 20 % увеличить рост корней. Ничтожные неудобства по сравнению с обещанными результатами.

Среди них был и Верховный Летописец: будучи старым и очень крупным, он не выдержал бы дальнейшего увеличения массы. Я переживал за него, боясь, что отказ от должности Примула и необходимость оставаться неподвижным могут превратить его в старика-затворника.

Я давно не получал от него вестей, поэтому решил навестить его, чтобы узнать, как он поживает и как чувствует себя после вынужденной смены образа жизни. Собственно, это была не единственная причина визита: вскоре в долине Летописцев должны были начаться серьезные перемены, и предстояло многое обсудить относительно будущего нашего клана. Поскольку исследования Крепкоспинов ясно показали, что без заселения долины и увеличения численности Летописцев любая попытка восстановить равновесие в Эдревии будет обречена на провал, одной из главных тем для анализа стал вопрос, как этого добиться. Некоторые предложения звучали интересно, но их нужно было обдумать.

Как всегда, Верховный Летописец показался мне огромным. На самом деле фотосинтетическое усовершенствование находилось лишь в самом начале, но он уже казался больше, чем раньше. Сила самовнушения.

– Лорин, мне нужно с тобой кое о чем поговорить, – начал он после взаимных любезностей.

Я подумал, что он хочет поговорить о заселении долины.

– Этот этап нашей истории будет иметь фундаментальные последствия для будущего всех нас. Кто станет вести летопись? Мы всегда были летописцами Эдревии. Но сегодня нас так мало, что я не знаю, как выполнять свой долг. Считаю, что именно на мне лежит ответственность за этот провал и хотел бы что-то сделать. Не могу представить, что из-за моей небрежности Эдревия останется без летописи.

– Этого не случится, – заверил я. – Нас мало, но мы справимся. А если вдруг поймем, что не справляемся, всегда можно попросить помощи у товарищей из других кланов.

Это предложение подняло ему настроение:

– Посмотрим, захотят ли они помочь. Не представляю, чтобы Черноземы или Крепкоспины превратились в летописцев.

– Не забывайте, я тоже Летописец. Я молод и обещаю, что сделаю все возможное.

– У тебя другая задача, Лорин: ты должен сделать так, чтобы Летописцы и Эдревия продолжали существовать. Когда-нибудь у тебя будет время записать эту историю на бумаге… Скорее всего, ты хотел обсудить со мной некоторые идеи, касающиеся заселения долины?

– Да, вот главный вопрос на сегодняшний день. Нам нужно как можно скорее разработать стратегию, – уверенно произнес я. – Без должной численности Летописцев любая модель восстановления баланса обречена на провал.

Он озадаченно посмотрел на меня:

– И как же за столь короткий срок решить проблему, преследующую наш клан уже несколько веков?

– Есть два предложения. Если мы не встретим препятствий, можно начать работать по двум фронтам одновременно. Первое предложение, основанное на глубоком изучении природы почв долины и повышения всхожести семян, исходит от Крепкоспинов. Вкратце, они предлагают получить большое количество семян и равномерно их посеять. Крепкоспины уверены, что могут гарантировать высокую всхожесть, так что для оптимального заселения останется только дождаться рождения молодых товарищей, – объясняя, я должен был оставаться реалистом. – Разумеется, пройдет немало лет, прежде чем у нас появятся Летописцы, способные трудиться вместе со всеми. Не желая заселения долины молодыми ростками без достаточного количества взрослых, Черноземы предложили переместить сюда часть своих членов, чтобы те заботились о молодых.

– Иггдрасиль упаси! Они сделают из них хиппи!

– Именно, – сказал я. – Предвидя нашу реакцию, они также предложили использовать свою обширную сеть контактов за пределами общины, чтобы спросить некоторых товарищей – не ощущают ли они себя Летописцами по духу и не хотят ли переехать в Эдревию. Многие, похоже, с энтузиазмом согласились, и мы ждем только твоего разрешения.

Летописец сомневался:

– А может, просто попросим Мерцающих переехать сюда на время, необходимое для ухода за малышами?

– У меня сложилось впечатление, что первые несколько лет с Мерцающими не помогут им стать такими общительными, как нам нужно. Помнишь, что ты искал во мне? Летописец, который был бы так же находчив, как Чернозем. Всем новым Летописцам придется стать первопроходцами. Обучение у Черноземов поможет им стать более активными и выносливыми. Как раз то, что сейчас нужно; если при этом они и будут чуточку хиппи – не страшно.

Старейшина некоторое время молчал, прежде чем высказаться.

– Ты прав, Лорин, посмотри, в кого мы превратились – наши бледные Летописцы годны лишь на то, чтобы сидеть взаперти в темноте библиотек. Я согласен с каждой частью плана. Мы с благодарностью откликаемся на предложение Черноземов. Если они окажут нам помощь в разведении маленьких Летописцев, мы будем благодарны. Думаю, что идея привлечь новых товарищей из-за пределов Эдревии также поможет улучшить наши позиции. Приступим, Лорин. Не теряя времени.

В последующие месяцы деятельность всего племени сосредоточилась на долине. Необходимо было подготовить почву, которая как можно более гостеприимно примет следующее поколение Летописцев. Сделать предстояло многое.

Требовались физические навыки, ведь работа с землей – не праздничный ужин. Или – деликатность и точность, например, в поиске нужных семян, проверке и укреплении по методу Крепкоспинов.

В ту необыкновенно солнечную осень, когда малейшее упоминание о смене климата казалось необоснованным, в долине Летописцев бок о бок работали гигантские Гурры, занятые строительством водопропускных каналов, и крошечные Черноземы – они осваивались в местах, что надолго станут их новыми домами. Рядом с ними – множество Крепкоспинов, сосредоточенных на анализе данных, и Мерцающие: они взвешивали преимущества.

А еще мы с Лизеттой, одна из межклановых команд, отвечавшая за посадку семян, определявшая лучшие места для роста новых товарищей. Это было приятное задание, позволявшее нам неспешно прогуливаться по долине, каждый со своим мешочком улучшенных семян, словно Иггдрасиль, от которого зависела судьба Летописцев.

– Вот новый Летописец, будущее которого я могу во многом определить, – сказала Лизетта, внимательно разглядывая маленькое семечко, которое она бережно держала между ветвями. – Если я выберу эту красивую, хорошо освещенную поляну с глубокой почвой, он вырастет прямым и сильным. Но если перейду на несколько метров и помещу его в этот каменистый уголок, он, может, и будет расти… но медленно. Вырастет маленьким и, конечно, не таким энергичным. Хорошо это или плохо? Конечно, в один прекрасный день он может переехать и найти более благоприятное место для жизни. В таком случае как скажутся на нем годы, проведенные среди камней? Не ослабят ли они его? Или же невзгоды и нехватка ресурсов, напротив, сделают его сильнее?

– Будь великодушным Иггдрасилем и посади его на поляну, – сказал я. – Лучшие стартовые условия – это все, что мы можем гарантировать. А дальше все зависит от него.

– Как мы можем в такой прекрасный день, – продолжала Лизетта, – ходить по долине, наугад класть семена в землю, не думая, что решаем судьбу одного из наших товарищей?

– Не думаю, что стоит слишком беспокоиться. Мы склонны забывать, что для этого Эдревия и существует. Мы создали ее, чтобы никто не был брошен на произвол судьбы. Будь то каменистая пустыня или плодородная равнина, голодный или сытый, образованный или невежественный – без племени все зависело бы только от случая. Но Эдревия – живое племя. Родилась ли ты в местности, богатой питательными веществами, или там, где не хватает воды, – это ничего не меняет. Мы все связаны, и каждый всегда получит то, что нужно.

– Тогда зачем тратить время на семена: посадим там, где нам удобнее, и пусть растут, – рассердилась Лизетта. – Эдревия все равно даст каждому по потребностям. Ты так считаешь?

– Ну, не будь такой жестокой, я не хочу спорить.

– Конечно, ведь все, что ты говоришь, неправильно. Эдревия будет процветать только тогда, когда каждый сделает для этого все, что в его силах. Сообщество складывается из качества членов; конечно, оно немного лучше, чем отдельные члены, но не всемогуще, как думаешь ты.

В последнее время Лизетта менялась. Пожар у Мерцающих, смерть стольких товарищей, все то, что мы узнали о трагедиях, вызванных климатом, очень огорчило ее.

То, что наше племя способно совершать серьезные ошибки, причиняющие столько страданий, стало для нее разочарованием, и она до сих пор не оправилась. Раньше она абсолютно доверяла Эдревии, а теперь почувствовала, что ее предали, и была склонна не доверять вовсе. Да, Лизетте потребуется время.

Я улыбнулся ей:

– Мы проявим осторожность с этими семенами. Мы сажаем светлое будущее новой Эдревии и не хотим, чтобы оно состояло из слабых товарищей, не способных оценить последствия собственных действий. – Я взял семечко ветками и внимательно посмотрел на него. – Ты, мой дорогой, однажды станешь гораздо лучшим специалистом, чем я, в описании истории Эдревии. Ты станешь настолько искусным, что убедишь и Лизетту. Для этого помещаю тебя сюда, в лучшее, как мне кажется, место в долине, где ты сможешь вырасти здоровым и сильным.

Я поцеловал его, вверяя земле.

– Вот так, Лизетта. И это прекрасно.

В тот день мы продолжали осторожно, семя за семенем, сажать будущее нашего племени.

Мы сажали семена в течение многих недель. Этим занимались не только в долине Летописцев, но и в других районах: число товарищей должно было увеличиться примерно на 40 %. Для этого каждый район – за исключением холмов Черноземии, где не росло ни одного куста, – должен был внести посильный вклад.

Работа могла бы идти быстрее, если бы не жалобы некоторых товарищей, которые, привыкнув к многовековому одиночеству, не очень-то желали делить личное пространство с кем-то еще.

Поначалу жалобы ограничивались единичными случаями и рассматривались в индивидуальном порядке, но настоящие проблемы начались позже – когда речь зашла о регионах, традиционно населенных Крепкоспинами. Хотя их род переживал упадок, Крепкоспины всегда жили на огромных территориях, разделенные широкими пространствами, и было трудно убедить их ни с того ни с сего принять новых соседей, с которыми придется учиться сосуществовать.

Поэтому было создано несколько команд, каждая из трех участников, среди которых обязательно был Мерцающий-взвешиватель. Его задачей было убедить недовольных в необходимости принять новых соседей.

Завершив засеивание долины Летописцев и не имея больше ничего важного, требующего нашего участия, Лизетта, Пино и я не упустили возможности создать собственную команду и отправились в путешествие по Эдревии в поисках протестующих Крепкоспинов.

Мы начали с небольших прогулок продолжительностью не более трех-четырех дней, встречались с протестующими товарищами, пытались убедить их принять соседей. Это были, за редким исключением, старые Крепкоспины, всю жизнь прожившие в добровольном отшельничестве, посвящая себя науке. Теперь они вынуждены были менять свои привычки, согласившись делить с другими свое место, которое всегда занимали в одиночку. И им, и нам приходилось непросто.

Любого товарища трудно убедить резко переменить свой образ жизни, но в случае с Крепкоспинами эта задача была практически непосильной.

Первые встречи, при всей нашей готовности к диалогу, ни к чему не привели. Симплекс и те, кто, как и мы, создали группы убеждения, предупредили: для получения первых результатов потребуется определенный опыт. Но никто не говорил нам, какими агрессивными могут быть старые Крепкоспины перед лицом угрозы привычному образу жизни. Переубедить кого-нибудь одного, вооруженного аргументами, оказалось утомительно; потребовалось время, прежде чем нам удалось разработать стратегию, дающую хоть какие-то шансы на успех.

Через пару недель мы стали непобедимыми. Не осталось ни одного Крепкоспина, способного противостоять нашей трехступенчатой атаке. Мы работали сообща, как и положено хорошей команде: сначала вступал я с кратким объяснением, почему правильно принимать новых соседей, затем Лизетта рассказывала о том, что это значит для будущих поколений, а в финале звучало великолепное, живописное взвешивание Пино, который каждый раз указывал на преимущество в несколько граммов в пользу правильного выбора.

В общем, все складывалось так замечательно, что мы решили продлить наш тур на неопределенный срок. Мы стали самыми настоящими миссионерами: планировали встречи, общались с упрямыми Крепкоспинами, а по вечерам разбивали лагерь, где бы ни находились, в ожидании следующего дня.

Мы уже несколько недель пребывали на победной волне, когда к нам обратилась за помощью другая команда, которая, как и мы, избороздила всю территорию Крепкоспинов: они не сумели уговорить одного товарища и попросили попробовать нас.

Это была знаменитая Абелия. Та самая Абелия, чьи исследования из библиотеки-лабиринта оказались такими важными для понимания перемен, происходящих в Эдревии. Как могла она столь решительно отказаться делить с кем-то свою территорию? Мы ответили, что разберемся на следующий день.

Наслаждаясь яркой и красочной погодой конца октября, мы отправились к Абелии. Она жила на вершине одинокого холма, откуда открывался чудесный вид на прекрасную часть Эдревии. И жила она там одна. На всем холме, где могли бы расти сотни товарищей, она была единственной, кто возвышался над вершиной. Это не предвещало ничего хорошего, но мы подготовились.

– Доброе утро, Абелия, можно подойти поближе? Мы из общины и хотели бы поговорить с вами, – сказал я.

– Я прекрасно знаю, кто вы, и знаю, чего вы хотите: вы не первые, кто приходит и беспокоит меня. У меня нет желания обсуждать вещи, о которых вы ничего не знаете.

– Послушайте, мы с вами немного знакомы. Мы внимательно прочли «Значительное увеличение частоты экстремальных погодных явлений за последние сто пятьдесят лет» и другие ваши работы, включая рассказ о катастрофе на холме Коллальто. Они помогли нам понять, что происходит с климатом Эдревии. Именно потому, что мы знаем, сколько веков вы посвятили изучению климата и его изменений, мы не можем понять, почему из всех Крепкоспинов именно вы выступаете против единственного решения, которое могло бы восстановить климат Эдревии.

То, что мы читали ее работы и даже запомнили их названия, на мгновение сбило ее с толку. В разговоре с ученым нужно всегда дать понять: его непонятные и никому неизвестные исследования на самом деле – основополагающие для правильного понимания реальности. Мне даже не пришлось кривить душой: ее работа действительно помогла нам разобраться. Но в случае с Абелией требовалось нечто большее, чем завуалированная лесть.

– То, что вы знаете несколько названий из моей библиографии, ничего не значит. Зачем вы здесь? Чтобы обсудить климат или убедить меня разделить холм с несколькими сотнями шумных, невежественных соседей?

– Чтобы убедить вас разделить холм. Что, как вам хорошо известно, может помочь нам восстановить климатическое равновесие в Эдревии. Так что, я бы сказал, мы здесь, чтобы обсудить оба этих вопроса.

– Тут нечего обсуждать. И если бы вы действительно читали хоть одно из моих исследований, вы бы знали, почему. Скажу просто и понятно: климатическая катастрофа не зависит от нас, она зависит от выбросов газов, производимых деятельностью других, к сожалению, вредных существ. Все, что мы можем сделать для противодействия их выбросам, не более чем временная мера. Если мы непропорционально увеличим количество товарищей (чтобы поглощать больше СО₂), то, возможно, сможем отсрочить неизбежное на несколько десятилетий, но потом все вернется на круги своя. Пока они не перестанут производить СО₂, ничего не изменится. Вы хоть представляете, сколько они его производят?

Тут вмешалась Лизетта:

– Мы можем использовать десятилетия форы, чтобы вредные существа поняли, как они неправы. Чем больше времени пройдет, тем больше катастроф их постигнет. В какой-то момент они будут вынуждены измениться.

Абелия покачала головой:

– Не думаю. Они твердо убеждены, что единственной целью эволюции было их появление, и не представляют себе никакого мировоззрения, в котором не были бы лучшими. И вы хотите их переубедить? Пустая трата времени. Пройдут тысячелетия, климатическая катастрофа унесет миллионы жертв, и наконец все установится в новом равновесии, отличном от нынешнего. Вредные существа превратятся в нечто иное, а мы, товарищи, по-прежнему будем здесь. Вот что произойдет, и независимо от того, соглашусь я или нет завести сотни новых соседей, это ни на йоту не изменит историю, которую я вам рассказала. Разница лишь в том, что я буду вынуждена провести свои последние несколько веков в окружении толпы детей.

– Ну конечно, если существа, о которых вы говорите, столь же категоричны, как и вы, нам ни за что их не переубедить, – продолжала Лизетта. – Но, если у них зародятся сомнения, я уверена, мы сможем убедить их проявить большее уважение к миру.

Лизетта сделала паузу, не зная, как быть с упрямой старухой.

– Вы не любите молодежь, не так ли? Вас пугает мысль, что кто-то из них будет окружать вас несколько лет?

– Говорить, что они мне не нравятся, некорректно: они мне попросту неинтересны.

– Точно так же, как упомянутые вами существа не интересуются другими.

– Я не стала бы делать поспешных сравнений. Я не делаю ничего плохого молодежи Эдревии.

– Однако если вы не согласитесь принять новых соседей, мы не сможем восстановить баланс в Эдревии. Вы правы, возможно, это лишь временная мера, но она даст нам лишние десятилетия для поиска более эффективных решений. Если же вы не дадите нам шанса, я и многие мои ровесники будем всегда жить от одной катастрофы к другой.

Абелия оказалась справедливой: она никогда не допустила бы, чтобы ее поступок причинил вред другим.

Лизетта поняла: пора перейти в наступление:

– Пожалуйста, дайте нам шанс. Это небольшая жертва. Первые несколько лет соседями будут безобидные саженцы. Но когда они вырастут, то станут великолепными Крепкоспинами. Они посвятят себя науке, в этом нет никаких сомнений, и, возможно, найдут эффективное решение нашей ужасной проблемы. Чем больше Крепкоспинов будет его искать, тем больше шансов найти. Вы так не считаете?

Отказать Лизетте было нелегко, поверьте, – практически невозможно. А улыбка, которой она сопроводила свои последние слова, оказалась слишком действенной даже для Абелии: та сдалась. Она тоже улыбнулась; по крайней мере, мы решили, что ее гримасу можно истолковать как улыбку, и дала добро.

– Я, конечно, буду жалеть и знаю, что ближайшие годы принесут сплошной беспорядок и неразбериху, но не могу лишить сообщество шанса. Может быть, даже вредные существа изменятся, кто знает? Только, пожалуйста, избавьте меня от экзерсисов со взвешиванием выгод, которые готовит этот Мерцающий.

Заинтересовавшись, Пино прервал приготовления.

– Вы не хотите, чтобы я взвесил ваш выбор? Разве вам не интересно узнать, какой выбор лучше?

– А что, может оказаться, что лучше было бы не давать разрешения? – спросила Абелия. – Вы готовы пойти на такой риск?

– Возможно. Но я не считаю это вероятным. Напротив, в тех случаях, которые до сих пор возникали, результат всегда был один и тот же – в пользу разрешения, но хорошая оценка никогда не исключает никаких гипотез.

– Итак, давайте разберемся, – продолжила Абелия. – Если бы взвешивание оказалось против, вы бы приняли этот результат?

– Без сомнения, – сказал Пино.

– Даже несмотря на то, что я уже дала вам разрешение?

– Да. Если взвешивание окажется… эмм… против вашего разрешения, это будет правильно. Нет нужды это обсуждать.

Уверенность Пино во взвешивании была абсолютной, как и уверенность Абелии в том, что это вздор.

У меня по-прежнему не было четких мыслей по этому вопросу, хотя, оглядываясь назад, должен признать: перевес в пользу Летописца оказался судьбоносным.

– Тогда сделаем так. Вы взвешиваете, а я ставлю 1000 к 1, что результат будет за разрешение, – сказала Абелия.

– Если хотите поспорить, давайте. Только вам нужно найти кого-то еще, кто примет пари. Я, как вы можете… эмм… себе представить, будучи заинтересованной стороной, не могу.

Абелия огляделась по сторонам:

– Думаю, вас об этом просить бесполезно.

Мы дали понять, что отказываемся.

– Тогда давайте взвесим все без ставок, просто ради удовольствия узнать, что звезды скажут о моем выборе.

– Звезды здесь ни при чем, – ответил Пино, явно раздраженный. – Весовая машина способна количественно оценить плюсы и минусы каждого выбора и вывести предпочтение в граммах. Это общепринятая и… эмм… чисто научная практика. Другие вещи, – температура воздуха, скорость ветра, и так далее, – также поддаются не менее точному количественному измерению.

– Ну хорошо, хорошо. Признаю, что это можно считать научной практикой, – ответила Абелия с таким видом, будто вовсе так не думала. – А теперь, пожалуйста, делайте свою работу и скажите мне, что решить.

Пино, казалось, на мгновение задумался над ответом, а затем приготовился приступить к эффектной процедуре взвешивания. Он застыл, словно окаменев, затем начал волнообразно двигаться в ритме мерцания пламени, затряс кроной, словно под напором сильного ветра, выдохнул неопределенное количество «эмм», и наконец – длинным и очень плавным изгибом ствола, напоминающим глубокий поклон, – завершил процедуру, объявив, что у него есть результат.

– Разрешение принять товарищей: 2020 граммов; отказ: 1965. Решающая разница в 55 граммов в пользу разрешения, – невозмутимо объявил он, одарив нас самодовольным взглядом.

– Всего 55 граммов в пользу разрешения? Я чуть было не засомневалась, – пошутила Абелия.

– Послушайте, я только однажды измерял такую большую разницу: 55 граммов – это очень много.

– В таком случае у меня нет причин отказывать. Пусть приходят, и будем надеяться на лучшее.

Счастливые, мы спустились с холма Абелии. Я заметил, что взвешивание дало результат, совпадающий с моим.

– Значит, 55 граммов? – спросил я, когда мы отошли от холма.

– Да. Странное совпадение, ты не находишь? Точно такая же разница, как в случае твоего выбора между Летописцами и Черноземами, – Пино выглядел очень довольным. Мы уже очень давно не видели, чтобы он так улыбался.

– Да не просто одинаковая разница! Точная копия! 2020 граммов для правильного выбора, 1965 – для неправильного. Не говори мне, что это совпадение, я в это не верю.

– Странно. Ты действительно уверен, что значения одни и те же?

– Идентичны до последнего грамма.

– Какое интересное совпадение. Ты видишь, что даже в случае с Абелией не может быть никаких сомнений. Ты думаешь, я не записываю тысячи взвешиваний, сделанных за мою жизнь? Конечно, я помню твои 55 граммов, потому что они стали рекордом…

– Повторенным, как оказалось, – настаивал я.

– Ну, сравнялся с Абелией. Рано или поздно это должно было случиться. Рекорды не ставятся надолго.

Лизетта тоже не преминула поддержать меня:

– Вероятно, когда речь идет об умниках, столкнувшихся с дилеммой, взвешивание происходит более или менее всегда.

– Ладно, Лорин, я лучше скажу тебе… эмм… прямо сейчас. В случае с Абелией я сжульничал. Взвешивание было против разрешения, мы подумали, что я не могу этого допустить.

Пино и Лизетта разразились хохотом.

– Вы подумали? Значит, Лизетта тоже знала?

– Конечно. У нас есть секретный жест, который мы используем в таких случаях, – ответила она, улыбаясь.

Я потерял дар речи. У этих двоих имелся даже секретный жест!

– А почему вы мне ничего не рассказали? Разве вы мне не доверяете?

– Да ладно, Малютка, ну нельзя же принимать все за чистую монету. Мы тебя разыграли: никакого тайного жеста нет. Просто в случае с Абелией Пино дал мне понять, какой результат будет на этот раз, и мы все согласовали.

– С первого взгляда?

– Да. Теперь ты понимаешь, почему мы никогда не сможем вовлечь тебя в наши игры: ты слишком медлительный. А в таких делах скорость решает все.

Я не знал, обижаться или нет. В голову пришла мысль:

– Если не считать обмана, как могло случиться, что взвешивание Абелии показало, что выбор не давать разрешения – лучший?

– Лорин, мы уже говорили об этом. Мои взвешивания не указывают на лучший выбор для… эмм… сообщества. Никто не умеет делать таких сложных взвешиваний. Они лишь знаменуют предпочтительный выбор для отдельного товарища. В случае с Абелией никаких сомнений, что провести последние годы в одиночестве, как она всегда жила, для нее самое лучшее. Поэтому мы с Лизеттой решили сделать выбор в пользу будущего сообщества.

Для племени взвешивание Мерцающих всегда было законом. Эти двое, казалось, ничуть не переживали из-за того, что сделали. Это меня и беспокоило: похоже, у них имелся определенный опыт. Я подумал, не обманули ли они и меня.

– Полагаю, ты никогда не скажешь правду. Но не могу не спросить: ты так же изменил мое взвешивание?

– О чем ты говоришь, Лорин: 55 граммов в пользу Летописцев. Без сомнения! – они вновь расхохотались, и продолжать разговор не было никакой возможности.

Я засмеялся вместе с ними. Не знаю, обманули они меня или нет, но в любом случае выбор был сделан удачно. Я был счастлив, что стал Летописцем, и, шагая с друзьями по чудесным долинам, видя вдалеке отряды товарищей, сеющих семена на землях Крепкоспинов, понимал: у Эдревии все получится