Сентябрь 2005. Минск

Бессмысленный взгляд наткнулся на зеркало. И застыл, цепко исследуя отражение. Или его отсутствие. Да, именно отсутствие. Ее не стало около трех месяцев назад. Восемьдесят семь дней и два часа невыносимого одиночества и боли. Так чему удивляться?

Из зазеркалья затравленным мороком-зверем смотрела незнакомая старуха. Изможденное лицо, погасшие глаза, спутавшиеся седые пряди, тяжелый, пронизывающий взгляд…

«Это все, что осталось. К чему? Да совершенно ни к чему! Кому может понадобиться такое вот абсолютно несчастное, вызывающее брезгливость страшилище? Разве что детей пугать…

Детей… бедные дети! Они ни в чем не виноваты, а отвечают за чужие грехи наравне со взрослыми».

— Нет!!! Только не о детях!

Уродка отпрянула от зеркала и понеслась в угол палаты, роняя табуретки и разбрасывая по сторонам все, что попадалось на пути.

— Сестричка! Новенькой плохо! — тоненьким жалобным голоском заверещала лежащая в злополучном углу бабулька, прикрываясь подушкой от несущегося прямо на нее торнадо. — Спасите! Помогите! Убивают!

— Кто убивает? — в палату ворвалась дежурная сестра. — А, снова эта… А еще в положении. Стыдно, дамочка! Поимели бы совесть…

— Ой, не могу, еще и в положении! — прыснула с крайней от входа кровати тучная женщина в средних летах с бигуди на макушке. — Нет, наши мужики вааще с катушек сорвались! Тут всю жизнь стараешься для них, стараешься. И что? Ноль по фазе! Не был, не состоял, не участвовал. Так старой девой и помрешь! А некоторые… ишь, в преклонных летах залетают! Ну, никакой справедливости!

— Эй, вы, больная Легкоступова, прекратите издеваться над другими пациентами! — мимоходом переключилась на нее медсестра. — Здесь случай тяжелый, понимать надо.

— Мне бы такой тяжелый случай! — огрызнулась больная Легкоступова. Но издеваться перестала.

— Успокойтесь, Османова! Вам нельзя волноваться. Прилягте вот… Я сейчас доктора позову. Он посмотрит, может, разрешит укольчик вам внеплановый сделать… Давайте помогу лечь…

«Османова? Почему? Видимо, мама посчитала, что так будет безопаснее. Но к чему мне безопасность? — пробилась сквозь боль и туман тревога и сменилась безразличием: — Как будет, так будет…»

— Османова? Ах, она еще и Османова! Небось, чеченка! Нет, вы только поглядите! С местными, значит, прекратите издеваться, а с этими — нельзя волноваться! Да они наших парней тысячами в расход пускали! Чего канителишься? Предательница! — возмущалась Легкоступова.

— Лежи уж, — укорила ее соседка. — Какая она тебе чеченка? Чисто русская, одни глаза чего стоят — живые васильки, таких у чечен отродясь не бывало…

— Живые васильки… — не поверила собеседница, однако угомонилась, перешла на шепот. — Может, и были когда живыми, а сейчас — мертвые.

— Видать, натерпелась, девка… — вздохнула бабулька, укрывая соседку одеялом.

— Да какая ж девка? Старуха… — упорствовала Легкоступова.

— Я ж и говорю: натерпелась…

— Чем сегодня займемся? Может, начнем с баньки?

— Достал ты всех своей озабоченностью, Санек! Ну сколько можно?!

— А я чего? Я ж просто баньку хотел натопить… — развел руками Санек, Сан Саныч Жук, сорокалетний управляющий делами губернии.

— Ага! Так мы и поверили! Просто баньку! А что к баньке твоей десяток девок прилагается, так это вроде как само собой. Типа веников березовых…

— Да ладно вам, Ерофей Игоревич! Во всем аморалку видите! Чисто рентген!

— Работа у меня такая, Санек! — Ерофей откупорил запотевшую бутылку пива, с наслаждением отхлебнул немного и с чувством запел: — «Работа у нас такая, забота наша простая — была бы страна родная…»

— «…и нету других забот…», а чё, в самую точку! Тебе бы только страна была, а все остальное сам добудешь! — на террасе появилось новое действующее лицо.

Вернее, бездействующее. Какие могут быть действия субботним утром в заповедном уголке Валюшинской пущи? Разве что банька. Или рыбалка. Или купание в речке. Или…

— Привет тебе, привет, Олежек! — обернулся на голос Ерофей. — Чтоб ты знал, революционные песни ко всем нам самое непосредственное отношение имеют.

— Вот именно, что самое непосредственное! Если бы не они, со средствами нам бы ох, как туго пришлось! А так… — Олег Олегович Сапун обвел руками накрытый к завтраку стол, водолазную амуницию, развешенную после вчерашнего дайвинга на перилах террасы, стоящий в тени пихт новенький джип, прочие жизненные удовольствия. — Чем сегодня займемся?

— Санек вон в баньку зовет…

— Как? Опять? Да такими темпами мы за уик-энд в импотентов превратимся, мачо ты наше ненаглядное. Мне и вчерашнего за глаза… Давай на посошок твою баньку оставим, а? На завтрашний вечер-вечерочек. Тем более дождик обещают. А на сегодня солнце и плюс двадцать семь — какая уж тут банька? Грех взаперти сидеть!

— Во-во, разнообразие приветствуется! Не сутками же в баньке полки протирать… Я — за речную прогулку. Иван рыбалку обещал. Знатную. С форелью и сазанчиками.

— А акулу он тебе не обещал? Говорят, из акул обалденная уха получается, — подмигнул приятелю Ерофей Игоревич, усаживаясь за стол.

— Акулу? Так ведь они только в море водятся… — не понял юмора Сапун.

— Да какая разница? С Гулькиными способностями? Стоит ему захотеть, в Валюшке не то что акулы, киты водиться будут! Правда, Ванятка?

Зашедший на террасу со стороны сада Иван Иванович Гулькин широко улыбнулся, сладко потянулся и принялся энергично размахивать руками.

— Производственная гимнастика, — хихикнул Жук, — не рано ли?

— Утренняя, дурень! В самый раз! Я — за здоровый образ жизни…

— Разве что по утрам. С вечера ты о здоровье напрочь забываешь. А о ночи я лучше умолчу.

— Ты мне на двух телок намекаешь, что ли? Подумаешь! Да мне с моей утренней гимнастикой и три нипочем! Гулять так гулять! В кои-то веки свободный вечер нарисовался…

— А жена не заругает?

— Если ты не проболтаешься… а хотя — на здоровье! Видал я ее в гробу в подходящих ситуации тапочках! Самой под сорок, а жиром заплыла от пяток до макушки. Где зад, где перед — не разберешь. Только и знает, что жрет. Хоть ты киллера нанимай! Достала! И вроде с бабой живу, а в сплошном воздержании! А ты говоришь: две телки… Да мне хоть пять дай, я с голодухи…

Гулькин частил и пытался уловить реакцию по лицам. Поверят или нет? Боялся, что правда выплывет на поверхность, и все эти пересмешники, не имеющие за душой ничего святого, поймут, что имеется у несгибаемого Ивана слабинка. Да, он обожал свою красавицу жену и готов носить ее на руках до скончания только что начавшегося века. И сдувать пылинки. И молить Бога… если бы она позволила. Если бы!

Увы, Карина не особо жаловала супруга. Презирала. Тайно ненавидела. И при любом подходящем случае пыталась уйти из его жизни. Но Гулькин попытки предупреждал, удерживая любимую всеми силами и возможностями. Ревновал. Задаривал подарками. Стелился. И до ужаса боялся выдать себя горе-приятелям.

А посему на всех мальчишниках имитировал ярко выраженную сексуальную озабоченность — с одной стороны и пренебрежение к супруге — с другой. Пока удачно. Хотя и сил отнимало — будь здоров! Но что не сделаешь ради имиджа? Одной рыбалкой и спасался. Тут уж никакой конкуренции. И самим собой можно остаться. Так и жил…

— Слышь, Санек? У тебя компаньон на баньку объявился.

— А как же рыбалка?

Гулькин перешел к приседаниям:

— Только не надо намекать на мою непорядочность: сказал — сделаю, значит, сделаю. Прямо после завтрака и рванем. А хотите: на вечерней зорьке? Тут по заводям красота на закате неописуемая… А ночью…

— Ну, на ночь у нас другие виды имеются. Мотя с Николенькой на заседки собрались. Роберт фейерверк обещает. С сюрпризом. Опять же девочки… Купание под луной. Романтические прогулки. Что мы не люди? Давай уж либо сейчас, либо вечером.

— Вы мне конкретно скажите. Мне ж людей напрягать надо. Рыбалка — дело серьезное. А хорошая рыбалка — очень серьезное.

— А вот как все соберутся, так и договоримся.

— Заметано. Тогда я на пробежку. Кто со мной?

— Вон, Джека возьми. Он с цепи сегодня ночью сорвался. Не сидится кобелю. Вот и пробежитесь в охотку. Два кобеля — уже пара.

Гулькина проводили злорадным хохотом. Странная дружба связывала эту компанию…

— Свободен?

— Есть такое дело.

— Тогда, поехали! — Михей закинул на заднее сиденье модерновую сумку и уселся рядом с водителем. — Воронцовский, 21.

— Кучеряво живете! — водитель окинул цепким взглядом пассажира, заценив и стильную сумку, и лайковый пиджак, и туфли от какого-то там кутюра.

— А то!

Можно расслабиться. Михей знал толк в пускании пыли в глаза. Теперь кто бы ни спросил, водила с точностью до лейбла опишет и сумку, и прикид. Зато примет самого пассажира толком не запомнит. Разве что место высадки. Ну-ну… от Воронцовского до родных пенатов — рукой подать. Через дворы минут за семь можно управиться.

Впрочем, все эти шпионские штучки-дрючки можно было оставить на время. Михей давно в органах не служит, птица почти свободного полета. Да и в отпуск ушел. Получил возможность вернуться домой. Впервые за пять лет.

Так что полгода никаких секретных заморочек: помогать маме по дому, копать грядки на даче, рыбачить. И все такое прочее. Хотя, если быть предельно откровенным, на рыбалке его отпускные фантазии пока и заканчивались. Потерял представление об отдыхе. Благо, что не напрочь…

Михей с интересом посматривал в окно, лениво перебрасываясь с таксистом ничего не значащими фразами — запутывал беднягу дальше — служебная привычка, куда деваться. А город здорово изменился! Сколько он здесь толком не был? Лет десять? Пожалуй, так…

Аналитик деловой разведки международного класса, в советском прошлом обэповец, Михаил Матвеев за последние пять лет бывал на родине короткими, на день-два, наездами. Мама наведывалась к нему в Мюнхен по срочным телеграммам. Два раза по неделе виделась с сыном на ближних морских курортах — Михею хоть так удавалось вытащить ее с любимых грядок. А ведь могли бы жить как нормальные люди!

Его зарплаты, не считая умопомрачительных для бывшего майора командировочных, вполне бы хватило и на Канары, и на недосягаемые прежде Эмираты. И даже на предрождественский шопинг в модных бутиках Италии.

Однако Нонна Трофимовна предпочитала существовать на скромную пенсию заслуженного медработника, доводить до совершенства дачный участок и ждать сына в родительском доме.

— Вообще-то мне обещали романтический ужин на побережье Индийского океана, посещение буддийского монастыря и прогулку на слоне…

— Ма, ну что ты ноешь? Никуда твоя Индия не денется, а настоящий Алтай увидеть выпадает раз в тысячу лет!

— Да уж… — Валентина ворчала просто так, для порядка.

Куда она без них? А Индия и вправду никуда не денется. Отпуск-то большой. Ее Осман три года не отдыхал. Так что месяц, по крайней мере, им точно обеспечен. И пускай наслаждаются своим Алтаем сколько угодно. Она своего часа дождется.

Да и дергаться нет оснований: муж знал, во что вкладывал деньги. Просторная заимка в трехстах километрах от цивилизации отдана в полное их распоряжение. Продукты сбрасывает ежедневно пролетающий мимо вертолет. Любой каприз за ваши деньги. А остальное включено в стоимость путевки.

Баня с выходом на реку, удочки-ружья на любой вкус, соленья-копченья — аналогично. Даже моторка, хоть и плохонькая совсем, но работает исправно. В общем, неделю выдержит. А больше и не надо…

В тайгу они попали по совету двоюродного брата Османа. Тот ходил под впечатлением с прошлого года. И братца-таки подначил: а кому не захочется сбежать от городской суеты в мир первозданной природы? Тот клюнул. Даже отпуск сам себе выписал. И Валентине индийский вояж пообещал. С условием: неделю на заимке — две недели в тропиках.

Да она бы и заимкой удовлетворилась, лишь бы рядом с любимыми мужичками быть! Да что там заимкой — шалашиком в лесной глуши!

Ведь Осман и Алик — все, что ей дано Богом. Только цени. А ценить она умела…

— Ой, Мишка, привет! А ты откуда? Сто лет о тебе ни слуху ни духу! — Матвей громко дышал в трубку. — Приехать? Да на здоровье! А давай прямо сегодня! Что? Не получается? Жаль… Послезавтра? Ну, давай… Будь здоров! Тетеньке привет!

Матвей отключился. Швырнул телефон куда-то в угол. Прошипел растревоженной коброй:

— Неймется вам, дачники хреновы…

Налил себе снова…

Он бы и не стал вспоминать какого-то там троюродного (или типа того) братца, подумаешь, седьмая вода на киселе! Но припекло. А Михаил, как считали в семье, был дока в распутывании всевозможных житейских клубков. Причем, чем запутаннее ситуация, тем больше шансов выиграть. Так говорили дядья, а им Матвей привык доверять. Еще бы — генералы! Все до одного. И он бы мог стать. Но…

В принципе, Матвею нравилась собственная жизнь. Как и то, что далека она от армии, как их область до столицы. И плевать на всяческие фамильные заморочки — тоже мне, понимаешь, династия! Ну, прадеды полками командовали. Ну, деды… Дядья еще дальше пошли. А толку? Вон папахен сгинул в афгане ни за что. А не пер бы на рожон, сыну не пришлось теперь перед всякими козлами пресмыкаться.

Да уж… не было бы счастья, да несчастье помогло. И не одно…

Жил да был себе на белом свете смазливый мальчишечка без определенных интересов. Скакал от кормушки к кормушке. То в череде нескончаемых любовниц, то в горстке доверчивых начальников, то в клане жалостливых родственников.

Там клюнет, тут откусит, здесь отхлебнет. И сыт, и согрет, и доволен почти. Но годы шли, и тылы следовало прикрывать основательно. Матвей взялся за дело с наиболее приятной стороны. Предварительно пораскинув слегка перекошенными не в ту сторону мозгами — успехи в казино, пусть и редкие, даром не проходят. В общем, напрягся…

Доверчивых начальников откинуть пришлось сразу. После распада Союза их заметно поубавилось. Жалостливые родственники смотрели на вечного просителя косо. А вот женщины…

Те мало менялись. Что раньше, что при Федерации — косяком перли. Только успевай вниманием одаривать. Главное, что б подруга подруге глотки не перегрызали. И отпускали с миром. А в остальном — сплошное удовольствие. И накормят, и напоят, и денег с собой дадут.

С годами Матвей заматерел. Приобрел неотразимую импозантность. Отшлифовал обаяние и сексуальность. И мог себе позволить любой уровень сложности в сфере обольщения. И позволил. Перебрав в одно прекрасное утро возможных кандидаток на вакантное место супруги, остановился на миловидной блондиночке с превосходным бюстом и не менее превосходным папашей-бизнесменом второго звена. На первое не решился. Тут бы со вторым разобраться.

Потому как будущий тесть навестил кавалера сразу же после предложения избраннице руки и всего остального.

— В общем так, зятек, ты, как я понял, тот еще хлыщ, — перешел он с места в галоп. — Дочка у меня одна, потому, раз ей так хочется, женитесь. Но! — огромный тестев палец с массивной золотой печаткой угрожающе сотряс воздух в миллиметре от Мотиного носа. — Чтоб без фокусов! Триста тысяч в месяц, а дальше крутитесь, как знаете! И никакой полиции! Мне и собственных проблем хватает. Я все сказал!

Как отрезал. Но свадьбу справил. И деньги присылал исправно. И даже отмазывал порой Матвея от возникающих неудобств. А триста тысяч поначалу казались приличными деньгами. Это на всем-то готовом!

Молодые супруги обзаводились полезными связями, образ жизни вели светский. Отдыхали на самых престижных курортах. Посещали лучшие концерты и спектакли. Отоваривались в самых дорогих магазинах.

Новый уровень жизни требовал большего. Работать же Матвею не хотелось. Зато в казино он являлся регулярно. Диана, погруженная в собственные заботы и радости, мужнины слабости игнорировала. При этом ловила каждое слово любимого, предупреждала каждое желание, с завидным рвением обустраивая семейное гнездышко, намереваясь прожить в нем с супругом всю жизнь.

Тот был не против. Прекрасная (и никак иначе) Диана оказалась и верной женой, и страстной любовницей, и преданной подругой, и заботливой хозяйкой. И, что он особенно ценил, успешным адвокатом перед крутым папашей.

Апрель 2009, город Н*

— Весна-то какая, весна! — всю дорогу радовалась маменька.

Михей хмурился, сосредоточено управляя машиной. Однако предпочитал обходиться без колких замечаний. Пускай порадуется женщина. Теперь ей каждая мелочь в радость.

Честно говоря, за неделю на даче он успел устать от постоянных приливов восторга. Хоть и понимал, что ни весна и ни первые проклюнувшиеся на клумбе подснежники, а именно он тому причиной. И все же неловко ежился под счастливыми мамиными взглядами. Вздрагивал от ежеминутного прикосновения ласковой ладошки к седоватому ежику на макушке, к небритой — отдыхать, так отдыхать! — щеке, к давно затянувшейся на предплечье ране…

Отвык… А привыкать пока не рисковал. Вдруг втянешься?

— Ой, смотри, грачи прилетели…

— Ма, ты ж мне писала, что они вообще перестали улетать.

— Да? — удивилась Нонна Трофимовна, нежно пригладив непокорный сынов ежик. — Да это другие. У нас их теперь столько развелось…

— По-моему, это вороны…

— Да? Может ты и прав. Но весной-то пахнет, правда, сынок? Голова кругом… Ты бы окошко пошире отворил…

— Чтоб ты простыла? Нет уж, дома будешь нюхать. Под балконом автострада — так что самые весенние запахи будут в полном твоем распоряжении.

Нонна Трофимовна за словом в карман не лезла:

— А я в твое окошко буду выглядывать. Со стороны парка. Ух, и надышусь!

До конца отпуска оставалось пять с половиной месяцев. Чуть больше, но Михею хотелось слегка поторопить время.

— Худенький какой! — жаловалась мама, перенеся поглаживания на спину сына. — Ничего. Мы с Леночкой тебя откормим. На страх врагам…

— Каким врагам, мама? Смею напомнить: я обыкновенный доктор экономических наук, временно работающий за границей…

— Ну да, сынок. Ну да. Я имела в виду именно это. Может, не так выразилась: не врагам, конкурентам. Прости уж меня, дуру старую!

— Что за намеки? Мы еще тебя замуж выдадим!

— Значит, дура я молодая? Тоже мне утешение… Ой, давай здесь остановимся! У меня в холодильнике шаром покати…

— Это вряд ли, твоя Леночка бдит.

— Ну, ей по штату положено…

Апрель 2009, город Н*

— Воробушек, а у меня на днях именины, — очаровательная блондинка смешно сморщила носик, выдавая легкое недовольство отсутствием должного внимания со стороны кавалера.

— Это которые же по счету в этом году?

— Фи, воробушек, какой ты меркантильный…

Скажет тоже! Эта красотка стоила Роберту целого состояния! И ведь совсем не факт, что из нее выйдет нечто путное. Совсем не факт! Но как присосалась!

Глядишь, и супруга начнет принюхиваться. А излишнее внимание Роберту не с руки. Совсем не с руки. Тут вон фестиваль наклевывается. Хотелось бы стать председателем. И шансы неплохи. Как бы не навредить.

Софочка ему, конечно, нравилась. Умела нравиться в нужное время в нужном месте. Однако роман затягивался. И временно-пространственные границы ее умелостей ширились. Впрочем, потребности им не уступали…

Похоже, Роберт стал жить не по средствам. Девушки хотели слишком многого. Вместо Кавказа — Мальдивы, вместо самоцветов — бриллианты, вместо «жигулей» — «рено». И отказывать становилось труднее. Видимо, стареет.

А не хотелось бы… Впереди еще много интересного. Главреж собирается на пенсию. Прима новая почти нарисовалась. Жаль, пока на интим не соглашается. Но он дожмет. Немного осталось…

Он покосился на девицу. Надоела. Определенно надоела. Пора указать на место…

— Софа, если ты думаешь, что у нас здесь Голливуд, ты глубоко ошибаешься.

— Ты о чем, воробушек? Если о деньгах, то мне неприятно. Я к тебе со всей душой, а взамен сплошные упреки… Котеночек обидится, имей в виду…

Со всей душой! Можно подумать, у тебя она есть! Родин вздохнул и прижал любовницу к груди. До сих пор ему вполне хватало тела…

А ведь прежде удавалось без проблем иметь интрижки на стороне. Молоденькие старлетки за честь почитали переспать с известным режиссером. Иногда романчик завершался утверждением роли, иногда золотым колечком (если старлетка до роли добиралась без его участия), иногда — переводом подающей надежды актрисы в соседний театр. Порой даже в столичный — у Родина был хороший вкус и отменное профессиональное чутье. Плюс связи. Словом, среди молоденьких актрисулек сформировалось мнение — роман с Родиным — необходимая, а порой и достаточная ступенька на пути к успеху.

К тому же и как мужчина он хорош. Седовлас, импозантен. Величественен, загадочен… Да мало ли поводов для интереса можно найти при наличии желания.

Роберт Никитович интересы принимал как должное. На рожон не лез. Но и не отказывался, что называется, составить начинающей звездочке подходящую компанию. Ввести в свет. Огранить. Подобрать достойную оправу.

И самому слегка воспользоваться ситуацией. Не все актрисе сцена. Можно и в прочих пространствах бонусы собрать.

— После Роберта грех не подобрать, — считали приятели, обзаводясь новенькими содержанками с грифом: «Проверено. Качество гарантирую. Родин».

Обоюдовыгодная позиция. Ты ему — девочку под бок. Он тебе — многообещающий участок под застройку. Или подрядчика за полцены. А то и поездку за кордон за госсчет… Чем дальше, тем больше…

— Человек нужный, пробивной, — считали в минкульте, — пора бы вверить мужику что-нибудь серьезное.

Давно пора. Но Родин на мелочи не разменивался, нацелился на кабинет директора театра. Лучше, конечно, столичного. Но как промежуточный этап — вполне бы хватило своего родного. А там…

— Два звездных спектакля, шедевральный сценарий, приличные гастроли — и я во МХАТе. На худой конец, и «Таганка» подойдет. Предложат Стокгольм или Лондон, ломаться не стану.

Впрочем, ему и дома жилось неплохо. Директор едва ли не кланялся — то гастроли, Робчик, выбей, то крышу перекрой. А девочки… они везде хороши…

Жены, их на жизненном пути режиссера обозначилось четыре, не роптали. Знали себе цену и цену этой цены. Родин женился исключительно на примах, самом приятном творении собственного гения. Как только на театральном небосклоне появлялась новая звезда требуемой величины, роли в театре менялись. Прежняя вместе с отметкой в паспорте приобретала статус экс-примы. И некоторое утешение в виде квартиры, машины и умеренной благосклонности начальства.

Обеспечить приличную жизнь отставной супруге позволяли средства, пускаемые в ход родителями и бойфрендами тех же старлеток. Большая часть которых правдами и неправдами попадала в карман председателя отборочного жюри, коим на протяжении последних двадцати лет бессменно являлся Родин. А поскольку земля русская талантами не обделена, милые мужские слабости Роберта Никитовича имели все основания блаженствовать и в перспективе.

Недавно «астроном» открыл для себя и общества прелестную Валерию. И сердце ловеласа начало склоняться к очередному разводу. Новый бриллиант многообещающе посверкивал первыми гранями. Еще немного, и можно показывать…

Жаль, что нет ее рядом. Пришлось перестраховаться. После странной встречи в ресторане. Та женщина смотрела на него с нескрываемой ненавистью. С чего бы это? Кажется, не актриса. Значит, вряд ли пересекались. Своих женщин он помнил. До мельчайших подробностей. А не своих обходил стороной — от баб одни неприятности.

Отчего-то вдруг вспомнился тот морозный декабрьский вечер. И бесцветные глаза бабки у кабинки фуникулера… Родину стало страшно. За себя. За Валерию. За светлое будущее…

О, он умел убеждать! И очень постарался сохранить родившееся чувство:

— Пойми, театр полон завистников. Стоит появиться молодой талантливой актрисе, остальные берутся за козни. Или съедают живьем. Мне нужно время, чтобы подготовить почву для твоего перевода. Требуется стаж и гарантии. И что-нибудь неординарное. Посидишь в глуши, а я похлопочу у киношников. Найдем яркую роль. Сделаем тебя звездой. А дальше…

— Но я не хочу заведовать домом культуры на дальней околице нормальной жизни! — едва не плакала новая избранница великого режиссера.

— Лерочка, солнце, месяца три, не больше. Потом год съемок. Пойми, иначе не получится. Знаю, что говорю. Тебя сохранить нужно. От злобы и зависти. От любопытных глаз и длинных рук. Да и меня пожалей: мне-то больше твоего достанется.

— Если ты так считаешь… Но ведь не больше трех месяцев, правда?

Так у Родина появился повод для частых визитов в небольшой городок за триста верст от Н*. Там его никакие беды не достанут, ежели что. А с Лерочкой можно и до Москвы добраться. Молода, хороша собой, талантлива…

Словом, с девочкой все устраивалось неплохо. Оставалось удержаться на плаву в театральной жизни области. Желательно бы — всей страны. В данный момент Родин работал именно над этим, переиначивая на современный чисто славянский лад известную в свое время пьесу благополучно позабытого театральным миром бельгийского драматурга. Плагиат обещал вырасти в шедевр и обеспечить очередную волну успеха будущему главрежу. Гарантия долгого благополучия. А как иначе? Талантом Господь Родина малость обделил. А на связях дальше Н* не уедешь.

Оставалась, правда, небольшая коллекция бриллиантов — единственное, не зависящее от обстоятельств вложение всевозможных подношений. Но та считалась неприкосновенным запасом.

— Бог даст, наследникам останется, — оптимистически глядел в будущее Родин.

— Воробушек! Ты где? Котеночек соскучился!

«Соскучился? С этим определенно надо что-то делать…»

— Мальдивы, «рено», браслет с самоцветами… — бормотал режиссер, набирая знакомый номер. — Да и с карьерой бабка надвое сказала. В общем, пора завязывать. Сейчас мы перенаправим… и вылупится из Котеночка какая-нибудь «Рыбонька» или «Птичка». Правда, у Жука с фантазией не так чтобы очень… Але! Сан Саныч? Ты как-то намекал, что скучаешь… Хочу предложить одну штучку, только между нами… От себя отрываю. С мясом! Не вляпался ли? Помилуй, с моим-то опытом!.. Для друга жертвую… Хороша? Не то слово! Персик! Да что там… Бриллиант авторской шлифовки! Договорились…

Действовать следовало без промедления — завтра у Котеночка может родиться очередная идея…

— Девочка моя, собирайся. Мы едем в ресторан.

— Но я уже разделась… и душ приняла…

— Как разделась, так и оденешься. А душ не помешает…

Роберт Никитович вытащил из портмоне фото Софочки, переложил в задний карман брюк. Привычка. Отработанный материал он хранил в заветном альбомчике с бриллиантовой россыпью на обложке. Надо будет вложить перед сном. К своим коллекциям он привык относиться бережно. Особенно бриллиантовым…

— А от Жука она так просто не отделается, — кивнул Родин своему отражению мимоходом. — Так что с утра займусь вакансией… Да и Лерочке следует побольше внимания уделять. Для разовых утех подыщем что-нибудь попроще.

На фоне последних событий приходилось экономить. Мало ли… Конечно, ничего особенного — очередная зависть какого-то неудачника. Или неудачницы. Но вполне возможны издержки. Выстроенный для себя любимого рай требовал вложений. И касалось это не только женщин…

— Будем надеяться, что друзья-товарищи не бросят, ежели что, — отмахнулся от досадной мысли режиссер. — Мы к ним со всей душой. Они тоже… Иначе в раю не задержишься. Даже с помощью женщин. И бриллиантов. Нет, последние оставим в покое. В этот раз вполне будет достаточно женщин. Кажется, и Рак не против завести новую интрижку. Легко! Завтра же подберем что-нибудь для укрепления позиций…

Родин не зря вернулся к набившей оскомину проблеме — в его окружении накапливались электрические заряды. Правда, до настоящего взрыва, как в прошлый раз, пока не дошло. Но кто их знает, этих неудачников? А тут… на приятелей посыпались неприятности. То бизнес прогорит, то скелет из шкафа в неподходящее время вывалится…

— Интересно, за что меня можно подставить? Девочки? Ерунда! Кто в культуре сейчас не без греха? Взятки? О, попробуйте доказать! У нас все полюбовно, не пикнет никто — себе ж дороже… Махинации в хозспособе? Мелочь! Директор собственным телом закроет. Нет, не за что меня ухватить. Мимо, голубчики, мимо! А на фуникулерах я теперь не катаюсь, Боже сохрани!

— Воробушек, я готова. И браслетик так кстати пришелся…

Телефон крякнул и выдал фрагмент увертюры из известной оперы. Родин придавал подобным мелочам особое значение. Не зря — девочки и журналисты клевали, что называется, в момент, предавая пристрастия мастера восторженной огласке. В губернии Родин давно слыл аристократом вкуса.

— Саныч? Мы в пути… То есть как отменяется? А что случилось? Мотя? По самую маковку? Глупости! С него-то что возьмешь? Разве что место тепленькое потеряет! Так ведь на то тесть имеется…

Собеседник отвечал долго и подробно, отчего у Роберта Никитовича отвисла челюсть, а цвет лица из благородно-бледного сменился плебейско-багровым.

— Котеночек, что-то случилось? — от волнения Софочка перепутала роли. — Скорую вызывать?

— Не надо скорую… — еле выговорил Родин. — Валокордину накапай… Мне отъехать надо…

— Ну что, брат, нагулялся? — Михей отворил окно, впуская кота. — Э, да у тебя, похоже, соперник объявился. Пошли на кухню!

Разодранное ухо незадачливого кавалера кровоточило, глаз заплыл. На левую лапу кот не ступал, неловко прихрамывая.

— А ты думал? Пока на дачах прохлаждался, вакантные места другим достались. Придется побороться за любовь, дружок! Как ни крути, а весна в году лишь раз случается…

Они пробрались на кухню, осторожно минуя гостиную, где Нонна Трофимовна имела удовольствие просматривать любимый сериал. Михею не хотелось тревожить маменьку — сегодня они пересекались слишком часто. Да и нервы у Нонны Трофимовны не железные, а неудачи своих «мальчиков» она принимала близко к сердцу.

— Сами справимся, — шепнул Матвеев коту. — И так от баб никакого покоя…

Три дня прошли практически впустую. Что у Бублика, что у самого Михея. Никаких зацепок. Оценив полученные сведения, он решил расширить круг поисков, выйдя за пределы области. Раз на месте не наследили братцы-кролики, то, может быть, где-то дальше засветились. Мысль о мести утвердилась на лидирующей позиции. И пусть Борисик скептически относился к пустым (умозаключения и аналогии тот в счет не брал) разглагольствованиям компаньона, Михей стоял на своем. При этом добросовестно проверяя и версии приятеля.

— А все-таки мстителя я прищучу! К первому мая. В лучших советских традициях: даешь очередной подвиг к государственному празднику.

С проблемами Бублика справились быстро и тихо. Маменька из сериального транса так и не вышла, лишь однажды подала голос:

— Михеюшка, ты на кухне? Налей мне чашечку чаю. И пакет с бисквитами захвати…

Часы на кухне пробили полночь, когда Михей вместе с Бубликом устроились наконец в постели. И тут завибрировал телефон.

— Борисик? Чего не спится? Ты бы ромашки попил. Говорят, помогает… Что? Ах, даже так…

Похоже, их опередили. Бывает. Не конец света, конечно, но…

Сон откладывался. В голову бурным потоком поперли мысли. Михей поднялся. Включил компьютер.

— Так, значит? Думаешь, один ты умный такой? Сейчас вот пораскинем мозгами. И всыплем по первое число! Со всей строгостью закона… Ну-ка…

Провал Матвея разбудил в разведчике охотника. Лучше бы второй срок в Таиланде… Дешевле бы обошлось. Да, скорости у злоумышленника космические! Парень два дня как по родной земле ходит, а уже вляпался. Надо же, как тот его… Голыми, практически руками… Знаток душ человеческих, чтоб тебе…

И никакого насилия! Ни тебе меткого выстрела из окна чердака. Ни яда в бокале. Ни пронесшейся мимо машины…

Его не тем, чем нужно, озадаченный братец в один прекрасный день расплатился в казино фальшивыми купюрами. Мало что фальшивыми, так еще и мечеными! Снятыми с убийства…

Ладно бы по ошибке. А то ведь всю ночь втюхивал обманутым, что деньги в банке получил. И даже опись составил.

Борисик честно пытался помочь:

— Где она? Кажется, в письменном столе…

Три часа спустя:

— Как нет? Может, на даче оставил?

Еще двумя часами позже:

— А вы у Люсеньки посмотрите. Ведь была же бумажка. Была!

Вот козел! Сознался бы просто. Потом приятелей подключил. Должок вернул. Простили и забыли — клиента терять негоже. Особенно постоянного. И такого выгодного. Но когда так издеваются…

Короче, владелец, разбуженный за полночь в объятиях любовницы, терпел недолго. На третьем звонке завопил в трубку:

— …!!! …!!!

И после трех этажей популярной русской брани дал распоряжение по существу:

— Ментов вызывайте! Пускай разбираются. Зря я, что ли, им плачу?

К семи утра Матвея отвезли в СИЗО. К десяти в утренних газетах вышли первые возмущенные репортажи. К полудню губернатор в резких выражениях сопроводил отставку недостойного работника. А к пяти зареванная Диана объявила мужу о разводе.

— Девочка моя, — дрожащими губами шептал обвиняемый, — это ж последний камень в крышку моего гроба. Помилуй!

— Моть, я бы с радостью, — всхлипывала та, — но папаня обещал дом на аукцион поставить. И денег больше не давать… Посуди сам — как жить будем? А штамп в паспорте — простая формальность…

«Штамп в паспорте! Да тут настоящим аутодафе пахнет! Лучше уж тюрьма… Но за что?»

Задержанный в камере метался из угла в угол. Откуда могли взяться фальшивки? Получив от тестя очередной «транш», обменял три толстенные пачки на две тонкие. Любил пускать пыль в глаза — небрежно доставал зелень из внутреннего кармана, небрежно отсчитывал десяток купюр. Кивал крупье:

— Сообрази-ка на пару конов, сделай милость…

Посверкивал в неровном свете галогеновых ламп бриллиант в печатке. Переливалось в бокалах шампанское. Жадно поблескивали глаза у сидящих рядом дам…

Доблестелись! Допосверкивались! Допереливались…

— Мамочка, что же со мной будет? — Матвей сполз на истертый линолеум комнаты свиданий. — Не хочу, не хочу… Не хочу!

Диана остекленевшими глазами наблюдала за перевоплощением идеального мужчины. Неужели это было ее мужем?

Встала. Брезгливо отряхнула платье.

— Уже? — встрепенулся Матвей. — У нас ведь есть время.

Просительно взглянул на жену. И осекся. На аккуратно подкрашенном лице супруги застыла гримаса презрения.

— Девочка моя, меня подставили…

— Оставь свои сказочки для наивных подружек. Бумаги на развод подпишешь завтра. Я пришлю адвоката. Насчет передач… — Диана передернула плечами, — можешь обратиться к нему же. У меня все. Прощай…

— Погоди! — взвизгнул Матвей ей вслед. — Я докажу… я добьюсь… я разоблачу…

Женщина вышла в коридор. Достала из сумочки дезинфицирующие салфетки. Тщательно протерла каждый палец. Обернулась в поисках урны. Не нашла. Пожала плечами. Сунула салфетку в кармашек сумочки:

— Доказывай, что тебе остается? В ближайшие лет… пять…

И уверенно пошла прочь. Данный эпизод ее жизни был благополучно пройден. Наверное, к лучшему.

— Но он же не полный идиот! Ну, запутался. Ну, лопухнулся! Но чтобы выставлять себя полным посмешищем! Не поверю!

— Может, случайность? — щелкнул зажигалкой Борисик, участливо протягивая ее товарищу.

— Не курю, — отказался Михей. — И тебе не советую. Отвлекает, видишь ли, от нужных мыслей. Проверено.

— Кому как, — затянулся приятель. — Лично мне помогает. Что делать-то будем?

— Как что? Рыть! Ведь чувствую, что истина где-то рядом, а никак не ухвачу!

— Истина где-то рядом… — замогильным голосом повторил Борисик. — Вот тебе и икс-файлес. Слушай, а может, шуткует кто-то? Из своих же! Взяли, подсунули Мотьке твоему свинью. Теперь радуются где-то. Мы тут мозг сушим по варианту мести, а они развлекаются себе…

— Шуткует, говоришь? А что? Вполне в духе высокопоставленных друзей-приятелей…

— Нет, правда! Им человека развести — раз плюнуть! Сам посуди: деньги те дома лежали. И список тоже. Или на даче. Один хрен! Из посторонних не сунется никто. Там повсюду камеры понатыканы. И прочие штуковины… Мих, но ведь в самую масть! Гораздо правдивей какой-то там гипотетической мести. Скажи?

— И скажу… Правдивей. На первый взгляд. Но и месть со счетов снимать не будем. Давай так: ты близких Мотькиных проверишь. На предмет посторонних в доме. Диски с камер наблюдения посмотри. Обслугу добей. Может, имеет отношение. Супругу его…

— Нет, до Дианы Игоревны мне пальцем дотронуться не дадут, не тот масштаб.

— Масштаб, может, и не тот. Но ты ж мужик, Борька! А она баба. С сегодняшнего вечера одинокая. Смекаешь?

— Думаешь? А чё, в принципе, я могу…

— Вот и бери шутников на себя.

— А ты? Так сразу в кусты?

— Ошибся, Ломоносов. В смысле, Твардовский. Я тоже подключаюсь. Буду работать сразу по двум версиям. Давай-ка список дружков Мотькиных составим. Чтобы не заблудиться…

Через час на черканной-перечерканной бумажке осталось десять фамилий.

— Я бы сделал вот так, — резким росчерком Михей убрал из списка еще одну.

— Смысл?

— Слишком мелкая сошка. На уровень не вышла пока. Сколько он с этими приятельствует? Год-два? Думается мне, что корень зла поглубже лежит.

— А если зависть?

— Все равно мелковат фигурант. Ему бы за них еще пару годков подержаться, а там можно и в расход пускать…

— Тогда и Вершинина вычеркивай. Его уж как год в Н* не было. По заграницам человек путешествует. И уж никак в дом к Матвеевым залезть не мог.

— Лучше в скобки возьмем. И ведь не факт, что своими руками злоумышленник черные дела творит. На то он и злоумышленник, чтобы зло умышлять. А вот про руки там ничего не сказано.

— Согласен. Так я пошел?

— Небось, к мадам экс-Матвеевой лыжи навострил?

— Завидно?

— А то! Мне скоро в Крым, а с вашими загадками так один и поеду.

— Мамашу с соседкой все ж-таки захвати! Как запасной вариант… — Борисик схлопотал подушкой по уху и отбыл в неизвестном направлении.

А Матвеев оставил в покое заласканного до умопомрачения (два часа сплошных поглаживаний и почесываний — такое кто выдержит?) Бублика и переключился на компьютер.

Выслал парочку запросов от «тетушки Чарли» и отправился в путешествие по всемирной паутине. Не факт, что восьмерка отважных (а с учетом самого потерпевшего и целая девятка) засветилась чисто уголовным безобразием. Вполне возможно, что преуспела в обыкновенных житейских пакостях.

Для начала неплохо бы обновить оперативные характеристики. С тем же житейским прикидом. Отыскать плюсы и минусы каждой, с позволения сказать, личности. Нащупать слабые места. И соотнести с цепочкой неувязок, начавшейся в начале года.

— Если гора не идет к Магомету, значит, не хочет, — бормотал Михей, листая страницы Великой виртуальной книги. — А если не хочет, значит, имеет на то основания. Не проще ли сразу заняться их поиском? Раз уж по-другому не получается… Ах, да! А как же конспирация?

И он открыл свой почтовый ящик, тут же обнаружив следы взлома.

— Опаньки! Такого со мной не случалось давненько. Значит, зацепил-таки…

Оставив открытой почту. Матвей вышел на кухню. Маменька перебирала крупу.

— Кто к нам заходил сегодня?

— А никто. Мы с Леной на базар бегали. Потом чай пили. Потом окно в гостиной мыли. Хотя нет, был кто-то… Лена дверь отпирать выходила. Два раза…

— Мама…

— А что мама? — подняла брови Нонна Трофимовна.

— А ничего. Память, говорю, у тебя феноменальная…

— Шутишь?

Михей ответил уже у двери:

— И в мыслях не было.

— Да, открывала, — тетя Лена устало вздохнула и вытерла абсолютно сухие руки о передник. — Сначала сосед с третьего этажа заходил. Атласом мира интересовался. Я его в гостиной на минутку оставляла. Нонна Трофимовна позволяет. В прихожей как-то неудобно… Потом товарищ Ваш заходил. Думал застать. Попить попросил и ушел. Расстроился…

— Товарищ? Борисик, что ли?

— Нет, другой. Помоложе. Светленький такой… Да он и вчера приходил. Папочку для Вас оставлял. Мама разве не говорила?

— Мама? Нет, не говорила… Спасибо, теть Лена!

— Ах, мальчик? Был, как же… — с оттенком высокомерия кивнула Нонна Трофимовна, перебирая крупинки. — Ему тоже Лена открывала. Светленький? Наверное… Я не разобрала… Папочку? Вроде бы оставлял. Посмотри на подоконнике… Да разве всех упомнишь! То почтальон, то собеседница, то из ЖЭСа…

«Значит, мальчик все-таки был. И папочка на подоконнике обнаружилась без труда. А в папочке…»

Матвеев поймал собственные руки на едва заметном дрожании. В родном доме ему пока удавалось не светиться…

— А в папочке рекламные буклетики… Странно… Могли бы придумать что-нибудь поинтереснее. Или опять пустышка? Надо будет Лену спросить, каким образом он на меня вышел — вообще или в принципе? Завтра. Пока другие дела внимания требуют. Будем выводить шутников на чистую воду…

Звонок компаньону подтвердил, что никаких «товарищей» к Матвееву не посылали. Что ж, придется подготовить неизвестному визитеру несколько неприятных сюрпризов.

К пяти утра список номинантов был собран в таблицу. Пришлось трижды потревожить сон товарища Борисика, дважды задействовать «тетушку Чарли», выпустить на свидание кота и нечаянно разбудить маму. Зато все графы таблицы оказались заполненными, кот получил удовольствие, мама — радость (сын показал ей свой профиль на сайте знакомств, где дюжина красоток томилась в ожидании интересных предложений), а Борисик — разочарование от неудачного рандеву с миссис экс-Матвеевой.

— Мяууу, — стенал Бублик, вальяжно расположась среди подушек.

— Какая прелесть! — резюмировала Нонна Трофимовна. — Меня подпишешь? Весело тут у вас…

— С первого раз не вышло. Признаюсь, дама не в настроении. Но надежда теплится. Имеет смысл пойти на второй заход, — обрадовал товарища Борис Борисович. — Спокойных снов.

А душка-компьютер расцвечивал экран россыпью мелких таймовских литер, раскрывая величие и подлость отдельных человеческих индивидуумов.

— Похоже, я свернул на нужную тропинку! — улыбался Михей, улетая на встречу с очередным кошмаром. А повезет, то и с эротической мелодрамой. Сон, похоже, готовил ему очередной сюрприз. Странно, в последнее время он спал без сновидений.

— В Крым мне пора… — лениво шевелились губы, — давно пора…

— Теть Лена, выручайте! Горим!

— Что там у вас? — в проеме показалась испуганная физиономия.

Несмотря на половину одиннадцатого, соседка пребывала во вполне боевой готовности. Словно только что сменилась с поста. Или наоборот. В смысле, собралась… Даже обычно бесцветные глаза будто ожили, наполнились яркой синевой и внутренним светом.

«Прямо со свидания, что ли? — удивился Михей. — А тут я со своими дуростями. Наверное, в молодости у тетушки армия поклонников имелась. С такими-то глазищами! Эх, жаль, что не встретились мы на просторах времени, нынче у девушек таких глаз и не увидишь…»

Он посторонился, пропуская «леди» в квартиру.

— Где горит?

— На кухне, конечно. Маман отбыла в театр с новым бойфрендом, а я осмелился на шарлотку.

— И что?

— Да к миске прилипла, не оторвать.

— Стало быть, маменьки опасаетесь? — саркастически улыбнулась тетя Лена, ловко устраняя обозначенную проблему. — Кто бы мог подумать…

«Странно, сегодня она была какой-то не такой. Новой, неожиданной. Следак из меня никакой, — вздохнул Михей, включая духовку. — С обыкновенной бабой разобраться не могу. Потерял, понимаешь, бдительность! Думал, бабуля — открытая книга. Причем, из поваренных. А на поверку…»

— Поваренных книг не держу, предпочитаю творить на интуитивном уровне, — тетя Лена поставила шарлотку в духовку. — Готово! Теперь температурку на сто ставим и сахарную пудру держим наготове. Она на средней полочке. Я пошла?

— Конечно! И спасибо большое. С меня кусок пирога. Могу сразу после приготовления принести…

— Благодарю. Я предпочитаю выпечку к завтраку. Не горит же?

Еще как горело! Синим пламенем! Михей уже не понимал, вызывал ли он соседку по делу или пофлиртовать захотел. Похоже, лягушку ожидало превращение в царевну. А коварная судьба подмигивала из-за угла таким же пронзительно синим взглядом.

— Офигеть! — выругался Михей, возвращаясь на кухню. — Срочно пора озазнобиться. Не то и правда, на почтенных дам кидаться стану. Не иначе апрель проказничает!

Он выглянул из окна. Ничего особенного. Пусто. Темно. Луна. Ветки. Фонарь. Улица. Только аптеки не хватает! А вот и маменька пожаловали…

Заметно потрепанный временем кавалер галантно выудил из такси Нонну Трофимовну. Поправил съехавшую набок шляпку, протянул забытую в машине сумочку. Приложился к ручке. Проводил до подъезда. Замер в ожидании.

Держи карман шире! Шарлотка у нас маленькая.

Дама мило улыбнулась избраннику. Кокетливо повела плечиком. Снова протянула ручку. А потом — адью, мон шер — скрылась в подъезде.

— А ледок-то тронулся, — подытожил увиденное Михей. — Завтра кавалер напомнит о себе. Скорость, однако… Уж не в отчимы ли мне его маменька прочит? И что за весна — сплошные сюрпризы!

— Так ты говоришь, никого не видели? И так на всем протяжении суток…

— Насчет суток сказать не могу. В видеоряде и профессиональный бегун ногу сломит, у них постоянные сбои. И суета, поди разберись, кто к кому. По крайней мере, соседи узнали не всех. Да и лиц многих не разберешь, даром деньги потрачены. Но днем точно никого… Бабуленции сиднем у подъезда сидят. И память у них ого-го! Никаких склерозников не нужно! Буквально до минуты перечислили — кто, когда и к кому. Стояли насмерть за Мотьку своего.

— Какой же он им свой?

— Так ведь в одном доме живут.

— А как там насчет почтальонов, сантехников и прочих специалистов?

— Блин, тут я тормознул, кажется…

Борисик в привычном репертуаре! Думай тут за всех! Вычисляй, подозревай, помни…

— Ах, да… шарлотка!

Михей помчался на кухню. Даже неудобно получилось! Обещал с утра принести…

— Ма, шарлотка осталась?

— Не наелся, сынок? Может, котлетку погреть? Леночкино творение.

— Вот именно, что Леночкино! Если бы не она — не видать бы нам этой шарлотки, как своих ушей! Она меня вчера буквально спасла.

— Вот видишь! Я же говорю: золото, не соседка! Эй, ты куда?

— Я ей пирога пообещал вчера… неудобно…

— Так она уж час как ушла. Будешь теперь должен. Она часов в восемь уходит. На двух работах мается. Или на трех… Впрочем, я уже это говорила…

«А ведь странно. Зачем ей на двух работах горбатиться? Да и в своем доме квартиры убирать? Одной много ли надо? Или тут дело в квартире…»

Матвеев вернулся к компьютеру. Просмотрел вчерашний улов. Попытался свести в систему. Не получилось. Вышел на балкон. Проветриться.

Во дворе тусовалось штук пять малышей в сопровождении такого же количества скучающих мамаш. На скамейке у проходного подъезда ежились на ветру три бабульки.

— Информационный центр в действии. Только дворника до полного комплекта не хватает. А вот и он, то есть, она… Кругом одно бабье. Вымерли мужики, что ли?

Он вернулся на кухню. Отломил кусок шарлотки — не пропадать же добру. Ушел к себе.

— Везет нам с соседкой… Прям классика идеала: и швец, и жнец, и домработница… домработница… Домработница!

Заскрипел кнопками телефона — пора заменить, да руки не доходят!

— Борь, а как там насчет домработницы? Не узнавал? А зря… Давай, действуй!

Через час в деле несчастного Моти образовалась зацепочка. Прежняя домработница уволилась пару дней назад. Но кумушки у подъезда видели ее днем позже. Правда, имени женщины никто толком не помнил. Да и примет особых отыскать не удалось — рост средний, возраст тоже, два глаза, две руки. Нос? Нос, по сведениям, был один.

По фотографии, может быть, и вспомнили бы, а так…

И на том спасибо! Если бы не соседи…

Теперь следовало рассмотреть прежние аналогичные ситуации. Что там у нас?

Шум за окном несколько нарушил планы. Михей выглянул, невольно повторив собственный вопрос. Опаньки!

Прелестного вида девица безуспешно пыталась вытолкать заглохшую машину со стоянки. Соседки у подъезда наперебой предлагали ей более эффективные, на их взгляд, способы решения проблемы. Способы были так себе. А девица, наоборот.

— А не воспользоваться ли? — хмыкнул Михей, с интересом отмечая достоинства незнакомки. — Если уж счастье само в руки летит. И потом, за спрос не бьют…

Простился с виртуальным товарищем, накинул куртку, выскочил во двор. Похоже, с соседями ему везло по всем направлениям.

— Мила, — представилась красотка, когда малышка «пежо» завелась и успешно выехала на проспект. — Вас куда подбросить?

— Мих… Михаил, — определился с именем — спешить не следовало — спаситель.

А с маршрутом чуть подзадержался.

— Я в центр, — пришла на помощь собеседница.

— Боюсь, что нам по пути.

— Здорово!

Так сразу? Не слишком ли быстро? С другой стороны, чего тянуть? Май в Крыму — милое дело. А до мая оставалось всего-ничего. Только с Мотькиной бедой и управиться.

— Мила, а что у Вас в планах на сегодняшний вечер?

Получилось дешево и сердито. Похоже, с оригинальностью он угадал. И со скоростью тоже.

Девушка себе цену знала. Но не преувеличивала. В душу не лезла. В карман — тоже, по крайней мере, пока. Постель предпочитала свою. Одни достоинства! И Михей пошел напролом, тем более и ломиться можно было без особых усилий. Захочешь — откроют, не захочешь — переживут.

К концу второго дня знакомства, после трех сеансов вполне приличного секса, он сделал Миле предложение.

Девушка ответила согласием:

— Только в море не полезу! В мае оно — брррр… какое. А я тепло люблю. Может, все-таки Турция?

— Турция, если повезет, может. Но где-то в сентябре. Сам-то я жару терпеть не могу.

В общем, договорились. Теперь до счастья Михею стоило лишь руку протянуть. Ко всему балкон у Милы выходил в нужный двор.

Оставалось разобраться с Мотькиным противником. На что, скрепя сердце, Михей выделил следующую ночь. Для начала решил посмотреть новости соседних областей. И не прогадал.

«Конец света отменяется, или Почем нынче его отмена», — значилось в статье, высветившейся после набора необходимых имен и фамилий. По одиночке что-либо искать не стоило. Времени в обрез. А Милочка долго ждать не станет.

— Значит, отмена, — бормотал он себе под нос, грызя любимый миндаль. — Посмотрим, каковы нынче на нее цены…

07.12.2009. Не успела общественность обсудить очередной Апокалипсис, предсказанный популярным экстрасенсом Г*, как он свершился в районе Комсомольского ущелья.

Восьмерка весьма уважаемых в Н* персон (следовало подробное перечисление участников) получила анонимное приглашение на прогулку в горы. Счастливчикам обещалось незабываемое зрелище и масса сопутствующих удовольствий.

На середине пути фуникулер остановился над четырехсотметровой в глубину пропастью. Отключился свет. Затем лопнул один из поддерживающих движение канатов. Кабина зависла над бездной и стала снижаться резкими рывками. Пассажиры пытались связаться с базой, но телефоны оказались блокированными.

Перепуганные люди вспомнили о пророчестве Г*. Отличная завязка остросюжетного фильма: полная луна, живописный горный рельеф, приближающаяся катастрофа…

Статья занимала целый разворот. Интервью с потерпевшими — диалог будто бы вышел из-под пера самого автора. Четкость фраз. Сдержанность. Тонкое чувство юмора. Сила духа. Ну-ну… похоже, репортер неплохо заработал на статейке.

Михей крякнул, сдерживая эмоции, продолжил чтение.

…удалось открыть окно. Пострадавшие принялись звать на помощь. На всякий случай озвучивались имеющиеся в наличии суммы. На втором миллионе ситуация стала меняться. Появилась мобильная связь. Вскоре явились спасатели. В общем, конец света не состоялся и в Комсомольском ущелье.

Жертвы злой шутки отделались стрессом и мелкими травмами. На злоумышленника выйти не удалось.

«Пожалел? Соблазнился двумя миллионами? Испугался? Потом одумался? Вполне возможно… В любом случае Борисику на две недели хватит. А я иду дальше. Так сказать, параллельно. Надеюсь, что отношения с Милочкой при этом не пострадают…», — он добавил к статье две страницы комментариев и выслал Борису на почту. Взглянул на часы: а ведь вполне мог бы успеть к Людмиле. Но тут же передумал. И закрепил успех запеканкой тети Лены и стаканом кефира. Счастье тоже бывает разным…

Иван Иваныч расположился с комфортом: палатка с обогревом и сенсорной подсветкой. Раскладушка с надувным матрацем. Спальник на лебяжьем пуху. Бар. Столик с удобными выемками. Портативный холодильник.

— И не смотрите на меня волком — у вас не хуже. На ночь собак спустим. Как говорится: самых сладких снов!

— Умеешь ты гостей принимать, Ваня!

— А ты, Ерофей Игорич, сомневался? Ведь я давно свои умения демонстрирую. Искренне считаю: коль жизнь нам дана в единственном экземпляре, надо взять от нее, голубушки, по максимуму. И неустанно претворяю в жизнь свое мнение…

Ерофей Игоревич Рак, окружной представитель Президента, неопределенно кивнул — то ли соглашался, то ли, наоборот. Обернулся к высокому начальству и указал на выглядывающие из молодой зелени палатки:

— Прошу выбирать. Рекомендую держаться подальше от воды — сырость она и в Африке сырость.

— А что клев? — подал голос замминистра непонятно какого министерства.

Гулькину конкретности ни к чему — сказано: принять, он и принял. На нужном уровне. И самое главное обеспечил в первую очередь. Что он, рыбаков не знает?

— Клев у нас — хоть трактором вывози.

— Идет! — добродушно крякнул гость. — Вот это дело! С чего начнем?

— По желанию. Можно сразу в затоку прокатиться. Потом ушицу сварганить, дернуть по стопарику. А можно сначала по стопарику. Вечером на водопад махнем, там форель приличная попадается, а хариус сам в лодку просится. Так что?

— Мммм… все предложения заманчивы. Даже не знаю, на чем остановиться…

— А давайте по стопарику? — вмешался в диалог некий чин из сопровождения зама. — По ходу и определимся.

— И то правда. Наливай, хозяин, что ли…

— Милости прошу к столу.

Стол гостей порадовал. До блеска отполированный, окруженный длинной овальной формы скамьей с единственным вырезом у входа в беседку. Уставленный местными деликатесами и лучшими напитками мира. Копченые омуль и хариус, слабосоленая нельма, гренки с черемшой и белым сыром, холодец из лосятины, оленьи языки с хренком, соленые грузди, маринованные рыжики… А напротив — «Хенесси» соседствовал с «Мартелем», «Джонни Уокер» с «Чивасом», «Аха Торо» со «Смирнофф» и «Хортицей»…

Чуть поодаль стояли, уперев руки в боки, две пышнотелые поварихи.

— Вот это я понимаю: сервис! — потер руки один из гостей. — Может, ну ее, эту рыбалку. Как считаешь, Петрович?

— Кому, может, и ну, а я два международных совещания отложил. Давайте по сто грамм и в лодку. А уж там разберемся, с чего начать. — Петрович занял место во главе стола, шепнув по ходу Раку: — А твой-то казачок свое дело знает! Давно при себе держишь?

— А с самого начала, почитай. Лет семь…

— Не продашь? Такого бы в Подмосковье иметь. Мой-то в отставку вышел — радикулит на каналах заработал. А с улицы брать не хочется…

— Не обижайся, Петрович, не продам. Москва — город большой, там кого хочешь найти можно — хоть рыбака, хоть охотника, хоть лакея. А хоть три в одном. А у нас — тайга — земли много, людей мало, а нужных — по пальцам пересчитать. Лучше приезжай почаще. Будем мы с Иваном тебя в тайге радовать. И гостей своих привози — места всем хватит.

— Ох, и хваткий ты мужик, Ерофей! Не зря двух президентов пережил. И еще столько же переживешь.

— Эт вряд ли, похоже, теперь по кругу пойдем. Можно не волноваться…

Иван Гулькин тайком потирал руки — надо же — в такое время на такого человека натолкнуться! Теперь ему всякие там страшилки со стороны по барабану! Пускай вон остальные боятся! Мотька, к примеру. Или Светлов. А ему только звякнуть по заветному номерку — и нет проблем. Хоть в Москву подавайся, хоть здесь рули — свобода и независимость. Во как!

Он нежно поглаживал в кармане камуфляжа подаренную Петровичем визитку. Не Раку дал — лично Гулькину. Сразу по приезде.

«Мосты наводит министр, — чуток повысил гостя в должности Иван и расцвел улыбкой. — В самое нужное время наводит! А мы — раз — и пойдем навстречу. Даешь стыковку!»

И дал.

В последнее время ему многое удавалось. Порой даже страшно становилось от слепящей глаза яркости наступившей в жизни белой полосы. Думать же о где-то дожидающейся своего часа черной времени не было. Ну, придет и придет, а пока наслаждайся тем, что Бог дал…

И потихоньку стели соломку — все-таки время тяжелое. Гулькин носом чуял сгущавшиеся вокруг тучи. Нет, не дождевые, куда более опасные. Практически противозаконные.

В том странном недавнем происшествии, которое не поддавалось анализу, Иван Иванович был одним из главных потерпевших. И не мог забыть о нем, умело скрывая тревогу за внешней бравадой и насквозь фальшивым оптимизмом.

— Эх, знать бы, куда метит враг… — вздыхал он, запивая страх то коньяком, то валокордином. — И чем метит… не сидеть же тупо в ожидании возмездия — проще сразу лоб в лоб сойтись!

Но жить, ох, как хотелось. Потому и разрывался старший инспектор рыбнадзора между выпавшими на долю радостями и печалями. Белая полоса на поверку оказалась серой. С все явственней проступающей примесью черного…

Оттого и радовался любой поддержке этот стойкий оловянный солдатик. И дергался сверх меры.

А как иначе — ему было, что терять. Нет, не деньги и даже не «рыбное» место, хоть профессию свою он любил трепетно и нежно. И даже не нажитое трудом не слишком праведным. Будем живы — добудем!

Иван Иванович беспокоился о самом дорогом и самом ненадежном приобретении, скрывая свою слабость ото всех друзей и врагов. О единственной и горячо любимой супруге.

Карину он встретил в сорок. До того времени успев побывать в двух средне успешных браках. Имел вялотекущие отношения на стороне. А тут — увидел, потерял голову и понял, что пропал. В один прекрасный момент поглотила Гулькина любовь к прекрасной женщине. Да так, что все остальные смыслы на задний план отошли и сменили акценты.

Главным стало не упустить эту капризную золотую рыбку! Встретившемуся на его пути бриллианту была необходима соответствующая оправа. И условия содержания.

Как старался он стать достойным. Резко пошел в гору. Выслуживался, сильно рисковал во имя славы и денег. Три года потерявший голову мужчина добивался снисхождения. Удивлял, поражал, восхищал. И добился…

Теперь его любовь жила в роскошном особняке в престижном районе города. Имела лучший в области автомобиль, дюжину дорогих шуб, сундучок с драгоценностями. И все тот же несносный характер.

А сам Гулькин приобрел хронический страх потерять своенравную супругу, двух прелестных дочерей и новый уровень жизненных притязаний. И бережно хранил свою тайну. Даже две. Тщательно скрывал от друзей и недругов, что значила для него супруга. И пуще смерти боялся, что той станут известны некоторые подробности его отношений с бывшей секретаршей.

Оттого и нервничал сильно. Особенно на фоне последних разоблачений. Стоило лишь раз проиграть, ошибиться, засветиться в уголовной хронике, и Карина уйдет. Заберет с собой девочек. По сути, саму жизнь…

Выждав, когда гости займутся рыбалкой, он подсел к Ерофею Игоревичу:

— Ну, как, клюет?

— Нормально, Иван! Вернемся, похлопочу о премии…

Гулькин улыбнулся: знал бы господин представитель Президента, сколько дает ему скромное место старшего инспектора, сам бы премию попросил. Да стоит только десяток бочонков омуля за бугор переправить — и можно дачу на Кольцевой купить. Хотя бы у самого Рака! А помимо омуля в местных водоемах водилась и прочая рыбка… Из их честной компании Гулькин имел едва ли не самые крупные счета в банке. Но если бы все упиралось в деньги!

— Довольны, значит… А что там слышно у Матвеева?

— А что у него может быть слышно? Сидит… Чем дальше, тем… В общем, влип Мотя по-взрослому. Ума не приложу, к чему ему эти фальшивки понадобились? Обратился бы ко мне. А на добрый толк — нет денег, нечего в казино переться… — Рак нервно дернул спиннинг и перекинул снасть подальше от берега.

— Вы на самом деле такой наивный или притворяетесь? — прищурился Гулькин, наблюдая за поплавком собеседника.

— Ах, ты об этом… Не хотелось бы… Да и времени прошло прилично. Думаешь, опять начнется?

— Не опять, а снова… Судите сами — в январе Сапун чуть под машину не угодил. Потом Копейкин залетел конкретно. Был человек. И нет человека. Теперь вот Мотя…

— Я тебе еще о Родине не рассказал…

— А с ним чего? Пьеса на ура не прошла? Или жена сбежала?

— У кого что болит… — криво усмехнулся Ерофей Игоревич. — Выше бери. Скандал вселенский. Пьесу зарубили. Обозвали плагиатом. И представили исчерпывающие доказательства. В общем, как в твоей предыдущей сказке: был режиссер. И нет режиссера!

— Сам-то цел?

— Да лучше б сам. Человек театром своим жил. Теперь театр кончился. Супруга тут же к матери переехала. На развод подавать собирается. Но он в эту сторону не сильно горюет, видимо, имеет виды на новую кралю. А вот коллеги активизировались: клеймят позором по всем инстанциям.

У Роберта недоброжелателей в области полно. Да и по Федерации сыщется. Не всплыть теперь. Считай, расстрига. Представляешь: за два дня со свету сжили!

— Тем более, Ерофей! Надо что-то делать! Сапун, Копейкин, Мотя, Родин… Скоро и до нас доберутся! У тебя власть, у Жука — тоже, Сапун кой-чего может. Не ждать же, когда всех до единого сожрут!

— Может, пронесет… Как-то странно получается, вроде как само собой. Здесь авария, тут банкротство, там валюта…

— С фуникулером же вообще кино! С фантазией наш злоумышленник, однозначно!

— Похоже на то. В любом случае не лишним будет принять меры… Предупреждение — есть недопущение. Разобраться надо в его стратегии. Сегодня же вечером созвонюсь с нашими. После министерского визита соберемся. Обмозгуем, что к чему. Не парься, Гулькин, прорвемся! А пока наслаждайся — речка, тайга, горы. Весна, в конце концов! Лови момент!

А что им оставалось?

День клонился к закату. Вечернее майское солнце мягко согревало спины рыбаков, рассыпаясь по волнам тысячами солнечных зайчиков. Молодая трава стелилась по ветру драгоценным бархатом. Тростник у берега шумел уже по-летнему. Стрекотали над водой стрекозы. Роилась мошкара. Ночь обещала быть теплой.

Да и рыбка не заставила себя ждать. Вон, Прохорыч вместе с важным гостем только и успевает вытаскивать. Куда не взгляни — всюду благодать божья. Откуда бы бедам взяться?

Начало мая 2009, город Н*

— Ну, идите же ко мне, маленькие мои! Потихоньку, потихонечку! Не толкайтесь. Вот так…

Малышки наконец добрались до матери и обхватили ее своими пухлыми ручонками. Анфиса, правда, ползла на четвереньках, зато Ольгуня передвигалась вполне уверенно.

Женщина закрыла глаза. Вот оно, мгновенье материнского счастья. Вырванное из суеты, ежедневных забот, проблем, беготни по чужим углам и домашних хлопот. Увы, длившееся слишком коротко.

Как бы ни сложился день, она всегда находила время для вечерней сказки. И не только…

Сразу после ужина они втроем собирались в детской. Строили башни из кубиков, создавали на огромных листах коллективные шедевры, играли в некое подобие пряток, «дочки-матери», «магазин». Потом наставала очередь купания.

Мать брала малышек на руки и несла в ванную. Джакузи успешно заменяло двоим крохам бассейн. Там они устраивали сеансы синхронного плавания, пенные вечеринки, обливашки и прочие безобразия. К недовольству Любочки. И огромной радости матери.

— Ммммм… — требовала внимания Анфиса.

— Мам, меня облей! — не уступала первенства Ольгуня.

— Как бы не простудились, Корнеевна! — заглядывала в ванную экономка.

— Закаляемся, — отмахивалась хозяйка, — нам и без простуд хворей хватает. Не волнуйтесь, мы недолго. Скоро спать…

— Мммм… — возмущалась Анфиса.

— Еще чуть-чуть… — ныла Ольгуня.

— А сказка?

— Оооо…

— А про что?

Нормальная семья. На зависть соседям. Мать, отец, две дочери-погодки. Шикарная квартира. Две новенькие иномарки. Вышколенная прислуга. Не шумят, пьяными под дверью не валяются. Здороваются. В душу особо не лезут. А что глава семейства часто отсутствует, так это лишь дополнительный плюс. Нет человека — нет проблем.

— Мария Михайловна говорит, что командировки у него. Бизнес, — доверительно сообщила подружкам Нюра Прокопьевна, соседка новых жильцов по этажу. — Сама тоже при делах. Так что, будет тихо.

— Так ведь дети малые, какая ж тут тишина? — не согласилась с приятельницей бывшая дворничиха, живущая в доме напротив. — Стены-то у вас никакущие. На первом пукнут, на третьем всех побудят.

— Не преувеличивай, Самсоновна, разве когда Петька из пятнадцатой дебоширит, а Клавка его скалкой утихомиривает, слыхать, а так жить можно.

— Да и у девочек нянька есть. Видная деваха, — вставила свои три копейки соседка снизу. — Чуть завоют, она уже там. Минута — и тихо.

— Умеют люди прислугу выбирать, — вздохнула Нюра Прокопьевна.

— Были бы деньги, — усмехнулась Самсоновна.

— Не скажи, вон у Костяхиных сколько перебывало, а толку…

— Девчонки-то вроде хворают. Врачиха с поликлиники перед работой забегает.

— Платят хорошо, вот и забегает. А что хворают, так у нас нынче, почитай, детей здоровых и нет. Вот в наше время…

И, оставив в покое новых соседей, приятельницы углубились в воспоминания.

Ее вполне устраивало сложившееся положение. Дом не новый, но и не старый. Обычная многоэтажка в тихом квартале городского центра. Никто никого не знает, никому ни до кого дела нет. Разве что бабульки у подъезда. Но и они, если повода не подавать, в подробности вдаваться не будут.

Иметь троих детей, как минимум троих — чем не мечта? Особенно, если подружка когда-то в школе нагадала:

— Две девочки и один мальчик. Как минимум! Везет же тебе, Инка!

— А ей всегда везет… — завидовали подружки.

Та особенно не печалилась — завидуйте на здоровье, только бы не спугнуть везения. Только бы…

Когда в семье появился первенец, кареглазый, веснушчатый бутуз, она поняла, что предсказание сбудется.

Роды прошли на удивление легко.

— Вам бы рожать и рожать, — заметила акушерка. — Вы уж на одном не останавливайтесь.

— Не буду, — отвечала молодая мама, прижимая к груди крошечный сверток. — Трое как минимум.

Однако не сложилось. После Алика забеременеть не получалось долго. А когда сын подрос, мама с головой ушла в бизнес.

Отец больше тратил, чем получал. Нужно было как-то переждать переходный период. Подтянуть пояса, приструнить желания. Или зарабатывать самой, чтобы на всех хватило. И она выбрала второе. Тем более два образования — экономист и инженер-программист — пользовались повышенным спросом. Как-то сразу попалось хорошее предложение. Три года на приличной зарплате и удобном графике. А потом свое дело.

Поначалу страшно, дальше — потрясающе интересно. Рынок требовал продукт. Возможность и желание развернуться, удовлетворяя его потребности, имелись.

— Ты так до олигарха дорастешь, — смеялся супруг, — даже неудобно как-то: в нормальных семьях мужики зарабатывают, а у нас…

— Тсс, — зацеловывала она всяческие протесты, — пусть это останется между нами. Каждая семья имеет тайны. Вот и у нас будет. Пока, а там я отойду на второй план. Тебе бы только диссертацию закончить…

Они строили грандиозные планы. И уверенно шли к цели. И добивались…

А потом все кончилось.

Осталась только боль и гнев. Чуть позже к ним добавилась ненависть.

Валентина наняла вертолет и увезла ребенка в Минск, поближе к отчему дому. Четыре дня провела у постели сына. В реанимации столичного ожогового центра.

Алик почти не приходил в сознание. А когда приходил, становилось лишь хуже.

Семьдесят процентов ожогов. Сильно поврежденные дыхательные пути. Обезображенное взрывом лицо, многочисленные переломы.

— У него почти нет шансов… — твердили доктора. — Ребенок только мучается на искусственном жизнеобеспечении. Подумайте…

Намек был более чем очевиден.

— Он все, что у меня осталось, — твердила она, находясь по ту сторону сознания. — Я заплачу, сделайте что-нибудь, я хорошо заплачу…

— Не в деньгах дело…

— А если в Берлин? Или Лондон? Или…

— Там тоже не боги. И потом, мальчик не выдержит второго перелета… Подумайте…

«Собственной рукой подписать разрешение на убийство? Господи, не допусти…»

— Мамммм… пииить…

Это были его последние слова. Через несколько минут сын умер.

Так Валентина подошла к воротам ада. И больше всего на свете хотела переступить шершавый, сбитый во многих местах порог. Одно останавливало: любимые мужчины попали в другую обитель. А вечное расставание не входило в ее планы.

— Господи, ну сделай же что-нибудь! — молила она, отступив в самый последний момент от фатальной черты.

Создатель расценил просьбу по-своему.

Дальше была частная психическая клиника (родители постарались определить единственную дочь к лучшим специалистам). Потом отделение пограничных состояний.

Об этом не хотелось вспоминать. Только не получалось.

Именно там Валентина узнала о своей беременности. Анфису они успели зачать в свою последнюю ночь. В тех самых ледяных от дождя сибирских травах. За несколько часов до гибели Османа.

Именно там, узнав о беременности, женщина возненавидела еще не родившуюся дочь. И перестала ненавидеть.

Именно там ей доходчиво дали понять, что она психическая. Нет, не врачи. Товарищи по несчастью постарались.

Каждый вечер у телевизора собирались обитатели отделения. Делились проблемами и собственными познаниями в больной теме.

— Что они понимают, наши врачи? — поджимала губы старушка Котеночкина.

— Коновалы… — брызгала слюной неугомонная Легкоступова. — У меня совсем не те симптомы, против которых лечат. Посудите сами…

И начинался обмен специальными терминами и методами лечения. Далее собеседники переходили к чужим симптомам. И особо волнующим случаям из практики больницы.

Возбужденное сознание Валентины ловило и анализировало сходства и различия вперемешку с комментариями пациентов. Мысли цеплялись за обрывки фраз. Ум пытался сложить разрозненные эпизоды в логическую цепочку.

— Зато по любому уголовному делу нас отмажут, с таким-то диагнозом…

— Ну, не скажи…

— Был бы адвокат хороший, а там хоть убей…

— Это кого же?

— А любого врага. И грех не воспользоваться…

Грех не воспользоваться…

Через месяц с небольшим ее перевели в роддом.

В отделении патологии она провела почти четыре месяца с короткими перерывами.

— Столько перенести. А курс лечения… — качали головой врачи.

— Шансов практически нет. Вы подумайте…

Снова?! На выбор не оставалось сил, пусть идет, как идет…

— Доктор, я буду рожать. Поймите…

— Понимаю, но не советую. Мы могли бы вызвать роды прямо сейчас. Ребенок имеет многочисленные патологии. Возможно, даже несовместимые с жизнью.

— Как Бог даст…

Анфиса родилась недоношенной. На восьмом месяце. Закричала сразу же.

— Артисткой будет, — расплылась в улыбке акушерка.

И тут же сникла. Почувствовав на себе тяжелый взгляд врача.

— Артисткой, не артисткой, но жить будет, — вынес вердикт эскулап. — Запасайтесь терпением, мамаша.

И она запаслась. Терпение лишним не бывает. В ее случае — особенно.

Когда пришло время, переехала в Н*.

— Будешь моим мужем, — огорошила она Стасика, своего телохранителя по приезде. — Да не переживай, понарошку. Одинокие женщины вызывают пристальное внимание. И нездоровый интерес. Кому-то жизненно важно их пожалеть, кому-то помочь, кому-то составить компанию. Впрочем, последнее мне точно не грозит. Так что, согласен с моим предложением?

— Фиктивный брак? — удивился Стасик. — Ничего себе предложеньице.

— Сбавь обороты. Всего лишь легенда для соседей. Пару раз обнимешь во дворе. Разрешаю при случае поцеловать в щечку. Фиску на руках поносить.

— Вся жизнь игра? — догадался мужчина. — Как скажете…

Так у новой жилички дома № 21 по улице Красивой появился муж. Кумушки у подъезда сразу отметили отсутствие вредных привычек и исключительную внимательность главы семьи.

— Хоть одной повезло, — вздохнула Нюра Прокопьевна. — Даже зацепиться не за что, кругом одна скукота. Не то что в двадцать первой, каждый день сюрпризы…

И соседки тут же переключились на семейство, проживающее в двадцать первой.

И все-таки жизнь продолжалась. Теперь у Валентины две дочери. Ольгуня со своим несгибаемым оптимизмом пришлась ко двору. С ее появлением в доме Анфиса стала проявлять активность в общении. Прежде врачи диагностировали у девочки аутизм. Теперь сомневались в правильности диагноза.

— Вот и ладненько. А наберемся силенок, поедем лечить ваши болячки в Швейцарию. Или в Италию. К морю. Купим домик в горах или на побережье. Заведем собственную корову в черных пятнышках. Огромную собаку. Три кошки. И заживем… В Италию хотите?

— Мммм… — закивала Анфиса.

— Коськи? — оживилась Ольгуня.

«Может, за границей им будет спокойнее? Вот только надо с делами в Н* закончить… Осталось совсем не много…»

— …правда, уже не семь, а только пять. Но тем не менее… — Ерофей Игоревич Рак обвел присутствующих внимательным взглядом. — Тем не менее, не один…

— Вы на что намекаете? — нервно вскочил с места Жук. — Уж не на себя ли? Типа: последний смеется лучше всех?

— Остынь, Саня, — дернул его за рукав Олег Олегович. — Не в лесу сидим…

Жук залпом выпил стопку водки. Стукнул ею о стол. Демонстративно откинулся на спинку стула:

— А перед смертью и позором все равны!

— Торопишься? — ухмыльнулся Ерофей Игоревич. — Ну-ну…

— Угрожаете?!

— Стоп! — Олег Олегович тяжело поднялся с места. — Мы не ссориться собрались. Обороняться. Противник у нас сильный. И по одиночке нам с ним не справиться.

— А кто сказал, что он у нас? Может, некоторые здесь и ни при чем! — не унимался Жук. — А ежели что, у меня и без вас защитники найдутся…

— Только после такой защиты тебе губернаторского кресла как своих ушей не видать! — подал голос Светлов. — Криминального губернатора народ не потерпит.

Председательствующий постучал по бутылке вилкой. Все замолчали.

— Подведем итоги последних недель… Матвея кто-то элементарно подставил. Вроде как и не было у нас приятеля. Далее… Роберт Никитович, казалось бы, столп культуры. В масштабе всей Федерации! И что? Как мальчишку на плагиате заловили. Всюду облом — и карьере, и личной жизни. Разве что на периферии Домом культуры заведовать!

— Да Роберт лучше в петлю полезет, чем в Дом культуры, я его знаю…

— Вот именно. Считай, тоже нет человека. О Копейкине я уже не говорю.

— Да там давно было! Февраль, март, апрель… Может, Копейкин по другой статье пошел? Ну, зарылся, слил капиталы налево! Да это у банкиров сплошь и рядом!

— Слил, говоришь? А потом единственного сына управляющим поставил? И где логика?

— Да уж… Проще бы семью заграницу вывезти, а потом уж…

— Олег Олегович опять же… Когда это с Вами случилось?

Олег Олегович Сапун побледнел, поперхнулся коньяком, долго и нервно вытирался.

— Олег, ну же…

— В марте… то есть, в феврале…

— С чего бы ты путаться начал? Боишься? Да ты легко отделался! Подумаешь, два ребра и рука! Зато шея цела осталась…

Присутствующие невесело рассмеялись. Лишь полковник Светлов задумчиво посмотрел на сидящего напротив Сапуна. Что-то в его поведении показалось странным. Пришло время подозревать кого-то из своих. Ничего удивительного — противник действовал чрезвычайно точно. Все выстрелы попадали в яблочко. Хоть траектория их прямотой не отличалась. Возможно, у врага имелся сообщник. Из числа собравшихся? Тоже вариант. Как бы самому на месте усидеть…

Рак будто прочитал мысль полковника. Посмотрел на всех свысока:

— Не кажется ли вам, что нашему «другу» слишком хорошо известны наши слабые места? Абсолютно постороннему человеку… Уж не склонил ли он одного из нас на свою сторону?

— Нас так просто не купишь, — усмехнулся Гулькин. — Тут бааальшие деньги нужны…

— А если у него их достаточно? Ведь у Османова, насколько я помню, с финансами все было благополучно. Кажется, у супруги имелся приличный бизнес…

— Да где тот бизнес и где та супруга?! — опять взвился Жук. — Мы ж выясняли уже…

— Да. Она свернула дела сразу после инцидента. Но деньги могли и остаться… Да и дело можно перекинуть за кордон.

— Да что там! Пара миллионов! Кого этим сегодня удивишь? — фыркнул Жук. — А на восемь подели — ничего не останется.

— А если он не деньгами рассчитывается?

— А чем тогда? Натурой?

— Жизнью. Нашей жизнью!

— Это как?

Комната тонула в тишине и табачном дыму. Пять умов сосредоточено занимались своими непосредственными обязанностями. Пять пар глаз натужно сверлили лбы и души сидящих рядом. Складывались и рассыпались десятки сложнейших пасьянсов. Выстраивались и ломались десятки логических цепочек…

— Эдак мы друг дружке глотки перегрызем, — хлопнул по столу Ерофей Игоревич. — И кому на руку? Вычислить предателя, если таковой, конечно, имеется, мы всегда успеем. А пока жду мнений по поводу вероятного противника.

— А что тут выдавать? Османова. Наняла киллера. И все дела…

— Киллер давно бы всех перестрелял. Без фальшивых долларов и плагиата, — отрезал Рак.

— Неплохо бы нам телохранителей организовать. Мало ли что там у них по расписанию следует…

— Согласен. Николай Павлович, с этим делом разберешься…

— Разберусь, — кивнул Светлов. — Без проблем. По три на нос хватит?

— На нос Гулькина, пожалуй, четырех вешать надо, — хмыкнул Жук. — Святое дело!

— Ты мой нос не трогай! — прорычал побагровевший Гулькин. — Нашел время для шуток!

— А все-таки неплохо бы по своим пробежаться… Хотя бы по тем, кого пока не тронули…

— Так нас всех пока не тронули, остальные уже не рядом. Один Сапун легко отделался. Его считать будем?

— Будем! Завтра я подошлю к вам своего человечка. Не обижайтесь, но он попробует покопаться в вашем прошлом. И настоящем. Если кто за душой что-то имеет, можете сейчас покаяться. На первый раз простим…

Непросто давался им разговор. Но и поодиночке спасаться, похоже, не имело смысла…

Жук склонился к Светлову:

— Пора ценности вывозить. Похоже, смерть нам не грозит. Она отнимает самое ценное…

— Она?

— Наша черная вдова — Османова. Подумываю перевести счета в свободную зону. Может, даже на Кипр. Бумаги служебные перешерстить надобно. Советую не зевать.

Светлов кивнул, прикидывая, с чего начать. Счетов у него практически не было. Квартира давно на мамашу переписана. Разве что коллекция мотоциклов… Что ж, пожалуй, Жук прав. Надо будет навести контакты с поселком, где начинал службу. Туда никакая Османова не доберется. Домик купить. Двор накрыть, чтобы любимым коникам под снегом и дождем не мокнуть.

Прошерстив телефонный справочник, нашел знакомое имя. Решено: сразу после встречи договорится. Делов-то!

Будущее казалось почти светлым. А остальные… остальные пусть спасаются сами.

— Ты как меня нашел?

— Рыбак рыбака… Борь, не тупи, у тебя ж мобильный постоянно в кармане.

— Шутка. Как оно отдыхается?

— Погодка супер. Девочка не хуже. Купил тебе литр краденого коньяка.

— Экономишь?

— Дурень! Такого в магазине не купишь — первый разлив! Пил бы и пил… Что там у нас по Мотьке?

— От свиданий с адвокатом и родственниками отказывается. Передач не принимает. По ходу, сломался парень уже на предварительном этапе.

— А по существу?

— По давней статейке репортера я допросил. Парень ничего не знает. Писал под диктовку главного. Главный изложил версию примерно в том же духе. Ведущий дело полицейский чин мало чего добавил. Короче, некто подарил старичку фуникулер, отключил ток, перерезал канат. А потом вдруг остановился.

Отвиселись мужики до утра. Промерзли до костей. Пере… до седых волос. На подозреваемых так и не вышли. Руками разводили — мол, понятия не имеют, кто бы мог им всем желать смерти.

— Значит, пустышка?

— Не похоже. Было у них что-то общее. Было! И главный редактор мне не понравился. Липкий тип. Но в себе уверен. Думаю, взял на грудь. Теперь и в ус не дует. За потерпевших цепляться нужно…

— Намек понял. Иду дальше.

Михей посмотрел на сладко спящую Людмилу и вышел в соседнюю комнату. Часа три можно поработать без проблем. Потом три поспать. На рассвете он во что бы то ни стало собирался искупаться в море. Говорят, то еще блаженство. А блаженствовать он любил.

— Ну и зайчиков в капусте поискать не помешает. Достали они уже меня! Ну-ка, что у нас здесь? И сразу предупреждаю: я взволнован. Кто не спрятался, пеняет на себя!

Интернет выложил на его запрос сразу несколько страниц похожих словосочетаний. Дружеские встречи, презентации, интервью… Ага! А вот и происшествие с фуникулером… Так, а это что? Губернский суд… длительное разбирательство… вынес оправдательный вердикт… неужели нашел? Когда это было? Ах, даже так…

Ерофей Игоревич поднялся и продолжил:

— Понимаю, вам сейчас нелегко. Но придется раскрыть карты. Я тут табличку изобразил. Прошу всех заполнить…

Разлинованный компьютером листок поплыл по рукам.

— Это как же понимать: слабые места? — вскинул брови Светлов.

— Что за фигня? — вспылил Жук.

— Я же просил вас найти приемлемые способы защиты. Три дня прошло. Никаких предложений не поступило. Поэтому я счел необходимым реализовать собственные… Для того чтобы вас защитить, люди должны иметь представление о возможных способах вашей нейтрализации.

— А сам-то почему ничего не написал? Нелогично получается…

— Вот именно! Нас, видишь ли, решил голыми на улицу выставить. А сам при костюмчике остается…

Присутствующие заговорили разом. Ерофей Игоревич с сожалением констатировал нестройность и немногочисленность хора. Из восьмерки крутых Н*-ских парней, как любили они себя величать лет пять назад, осталось лишь пятеро. Если так и дальше пойдет…

— Бушуйте, бушуйте. Ему это на руку, — повысил он голос. — Ну, кто станет следующим?

— Может, ты сам и станешь? — фыркнул Жук. — Или индульгенцию выкупил? Приобрел, как говорится, иммунитет?

— Погодите, — с места поднялся Сапун. — Эдак нашему «другу» и рук не придется марать. Сами себя уничтожим. Ерофей прав, чтобы защищать, нужно знать хотя бы от чего. Раз уж противник предпочитает оставаться неизвестным.

— А тебе-то о чем печалиться? Твой поезд уже прошел. Причем, мимо…

Олег Олегович махнул рукой и сел на место.

— Вполне вероятно, налицо обычное совпадение. Мало ли народу под колеса попадает. Наш приятель промахиваться не привык. Да и на жизнь он пока не покушался ни разу. Если не считать «конец света».

— А ведь мог! И красиво так все обставил! И ведь каждый на удочку попался аккуратненько. При этом никому не сообщив о собственных намерениях. Вы только прикиньте: восемь здоровых умных мужиков вместо новогодних семейных радостей и корпоративов отправляются чуть ли не на край земли, где с удивлением обнаруживают своих приятелей. Чистый анекдот: восемь упакованных по высшему классу лбов клюют на какую-то дурость о выигрыше… Да нас тогда уже и следовало в расход пустить! Заслужили!

— Да уж, — передернул плечами Светлов. — Я ж высоты с детства боюсь. А тут… темно, люлька во все стороны болтается. И безнадега полная… Все свои грешки до единого в один присест вспомнил…

— А меня следак тогда наизнанку вывернул: откуда, мол, ветер дует. Так я ему и сказал! Чтоб уж окончательно и бесповоротно в параше утонуть…

И снова народ загомонил. Однако на сей раз репертуар сводного хора потенциальных жертв анонимного произвола претерпел существенные изменения. Да и интонации стали значительно мягче. Что ни говори, а у собравшихся имелись точки соприкосновения.

— А как определиться в приоритетах? — наконец решился на заполнение своей графы Гулькин. — Ну, пью я, взятки беру, камень в желчном пузыре имею. Чего писать-то?

— А ты поначалу все напиши на черновике, — протянул ему бумагу Ерофей Игоревич, а потом вычеркивай по убыванию значимости. Что останется, в чистовик внесешь. Можно сразу две позиции. Или три. Взятки можно не писать, это не слабость, а образ жизни. Правда, мужики?

— А то…

К концу второго часа таблица, составленная Раком, имела примерно такой вид:

— Па, а где мама?

— Сейчас покричим. Увлеклась земляникой, — отец взял сына за руку и вывел на пригорок. — Давай вместе!

Алик кивнул, сложил ладошки рупором.

— Мама! Мама! — огласило окрестности сочетание баритона и дисканта. — Мааа-ма!

— Вот так всегда, — Османов-старший заговаривал зубы взволнованному сыну. — Мужчина тут как тут, а женщине особое приглашение требуется.

— Па, а если она заблудилась? Мы что, тогда на катере не будем кататься?

Святая простота!

— Будем, но чуть позже. Тут особенно не заблудишься. Между участком, на котором стоит наша заимка, и рекой тянется полоса леса. Максимальная ширина — три-пять километров. С севера проходит линия электропередач, там широченная просека. Если мама на нее выйдет, то повернет назад и по солнцу за час до реки дойдет.

— Откуда ты все знаешь? — во взгляде сына плескалось явное восхищение. — Ты вообще все знаешь!

— Все знать невозможно, сынок. А знаю… когда-то в этих местах я служил. ВДВ — воздушный десант. Летали мы над тайгой. А сверху как по карте видно. Запомнилось…

— Круто! И все-таки давай еще раз маму позовем?

— Мама! Мааама!

— Привет, парни. Я на месте.

— Ого!

Валентина с победным видом продемонстрировала полное ягод ведерко.

— Ничего себе… — округлил глаза Алик и потянулся за земляникой.

— На варенье оставь, сластена! — рассмеялась Валентина. — Ну что, домой?

— Ага, домой, мы-то и половины ведра не набрали, — огорчился Алик.

— Могу я хотя бы однажды победить? На варенье хватит. И просто так поесть. Но, если перенесете свой катер назавтра, я вам такое местечко покажу…

— Нет, мамуля. Лучше завтра придем. Когда эти съедим.

— Тогда в темпе. Я вас обедом накормить должна, матросы! И с собой что-нибудь положить.

Три силуэта растворились в зеленом мареве. Полуденное солнце пронизывало лес душными пыльными лучами. Березовые листочки казались прозрачными. Еловые лапы — ажурными. Жаркий июньский день — бесконечным. Как и вся жизнь…

— Спасибо, было вкусно, — Алик чмокнул мать в щеку.

Мягкие детские губы пахли земляничным вареньем и оладьями.

— Добавочки? — таяла в потоках материнской нежности Валентина.

— Не-а… лучше с нами собирайся. Ну что тебе стоит?

— На этой колымаге? Ни за что! И вам не советую…

— Не трать времени даром, сынок! Наша маменька — отчаянная трусиха. Глубины боится.

— Врешь! Просто меня на волнах укачивает! Вспомни, как мы на море…

Взрослые вдруг смутились. Посмотрели друг на друга непонятными взглядами. Алик забеспокоился: что-то прошло мимо него.

— А что там на море?

Мама прыснула в кулачок, обняла сына. Прижала к себе.

— Па?

Отец почесал затылок:

— Да так, мама вдруг посреди моря потребовала вернуть ее на сушу. Категорически потребовала.

— И добилась своего?

— Не то слово!

Родители снова посмотрели друг на друга и расхохотались.

— И ведь добилась своего? — вспоминала Валентина часом позже, после коротких суетливых сборов мужчин на речную прогулку. Алик так ничего и не понял. Да и не к чему ему подробности собственного зачатия. Отсмеялся положенный срок и вернулся к утреннему страданию:

— Ма, давай с нами? Мы тихонечко, чес слово!

— Нет уж, лучше я вас на берегу подожду. Рыбки наловлю да почищу к ужину.

— Ну, ма…

— Послушай, сынок, — вмешался отец. — Ни к чему капризы. Мы же с тобой настоящие моряки. Морские волки! А на море есть примета: женщина на борту к несчастью.

— Правда? — зеленые глаза восторженно-недоверчиво распахнулись — Алик обожал всевозможные загадки.

— И не только на море, — хихикнула мать, — на суше все работает по тому же принципу.

— Это как?

— А так: баба с возу — кобыле легче!

— А кто это: кобыла?

— Это… жена коня.

— Ясно, — Алик совершенно запутался в народных премудростях. — Но ведь ты у нас не баба! И кобылы никакой у нас нет…

И они снова долго и вкусно смеялись, покатываясь по смятой, слегка пожелтевшей траве. Дурачились. Фотографировались, корча идиотские рожицы. Наслаждались жарким погожим днем, свободой, близостью, любовью…

Течение уносило катер все дальше от берега. Валентина забросила спиннинг в тихое место, с улыбкой наблюдая за удаляющимися путешественниками. Плавно вела удилище против течения. А мысли ее блуждали в прошлом…

Медовый месяц они провели через год после свадьбы. Так получилось. Три дня на дедовом хуторе не в счет. Воспоминание о них вызывало сплошное смущение. Как нелепо познавали они друг друга! Тыкались губами, носами, лбами, верхними и нижними конечностями куда приходилось. Сосредоточенно сопели, потели, стеснялись друг друга. Кажется, получилось у них лишь на третий день. И лишь бы как получилось. Осман боялся сделать любимой больно. Валентина боялась показать, что боится желанной близости…

Еще целый год понадобился влюбленным, чтобы научиться доставлять друг другу удовольствие. В тот незабываемый день Валентина решилась продемонстрировать мужу высший пилотаж. Накануне отъезда подружка Нинка принесла западный журнальчик. Изучение сексуальных премудростей заняло весь вечер. Девчата закрылись в спальне. Долго шушукались, хихикали, спотыкались о собственные моральные устои.

— Ну, все! — решилась наконец она. — Я ему покажу! Вот это. И это… надеюсь…

— Блеск! — позавидовала ей незамужняя Нинка. — А я пока суженого найду, всю эту лабуду сто раз забуду!

Валентина готовилась долго и тщательно. Благовония, романтический ужин, шикарное белье… И так некстати подвернулась поездка на яхте. Три каюты, девять человек — интим не предлагать! И отказаться не было никакой возможности. И тогда…

— Ося, мне плохо… — стонала она, с тоской наблюдая за островком, уплывающим вдаль. — Мне нужно срочно сойти на берег…

— Валюша, это невозможно, — шептал муж, нежно поглаживая ее плечи. — Мы час как отплыли. До берега далеко. Скоро стемнеет. Не можем же мы испортить людям прогулку! Хочешь, я попрошу таблетку?

— Нет… милый, я не выдержу… Меня укачивает… может, я беременна?

— Валечка, это правда?! Да я… я сейчас…

Через несколько минут надувная шлюпка пришвартовалась у острова. Супругам выделили пакет с консервами, два пледа, пляжный зонт.

— На обратном пути заберем, — махнул на прощание владелец яхты. — Не пропадете?

— Не дождетесь! — прокричала в ответ заметно повеселевшая Валентина.

И был вечер. И было утро. Смешавшиеся в один ослепительно яркий клубок желаний и возможностей. Она кричала, ревела, царапалась. Кусалась как дикая, обезумевшая от страсти кошка. Носилась по берегу в кружевном неглиже. Вопила, что есть мочи. Содрогалась в ритме первобытных танцев.

А потом затихала полным морским штилем. Подолгу лежала рядом с любимым. Улыбалась небу. И совершенно точно знала, что затея не прошла даром. Что домой она вернется с частичкой Османа в своем лоне. И первенцем будет сын. С зелеными, как море, глазами… или карими, как у любимого. Оба варианта ее вполне устраивали.

Женщины всегда чувствуют, когда это случается. Подолгу лелеют и взращивают в себе новое чувство. Трепетно охраняют от невзгод и стороннего любопытства. И одаряют своих любимых благой вестью в урочный час…

Вот и сейчас в Валентине рождалось смутное предчувствие. Этой ночью в мокрых травах старого сада Господь подарил ей чудо… Нет, не стоит торопиться. Пусть оно растет и ширится, пусть формируется и утверждается в сознании. И теле…

Солнце медленно погружалось в воду, окрашивая небо и реку в яркие оттенки красного. По розовеющим волнам плыли стайки диких уток, вереницы облаков, поплавки Валентины…

«Завтра будет хорошая погода», — складывалось в сознании.

Лодка заходила на вираж. Скоро она исчезнет из виду…

Яркая фиолетовая молния прорезала оранжевый горизонт. Сердце замерло от невероятной красоты и насыщенности цвета. Мгновение… удаляющаяся темная точка превратилась в пылающий шар. Валентина зажмурилась. И оглохла от громового разряда.

— Неееет!!! — последовало сразу за ним. — Нееет…

Мир разорвала абсолютная тишина. Он превратился в тягучий космический вакуум. Ни света. Ни цвета. Ни одной живой души… Только поплавок у камышовых зарослей задергался в странной пляске. Клюет…

«Клюет? — застучало по ступенькам сознания. — Что клюет? Зачем клюет? Клюет… клюет…»

Женщина зажала виски ладонями. Закрыла глаза. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не помнить… Лучше вообще не быть!

— Мама!

Она встрепенулась испуганной ланью. Вскочила. Заметалась по берегу.

— Мама!

Лодка. Весла. Резкие взмахи, рассекающие мертвую воду… Впереди — самое страшное…

— Мама!

— Я здесь, сынок…

Май 2009, город Н*

Ерофей Игоревич отмахнулся от предложения как от назойливой мухи. Сплошной бред! Ночь и два часа впустую! А опасность дышит в спины.

— Люди, я же просил…

— А мы старались…

— И чего настарались? Армия частных сыщиков на службе пятерки трясущихся в кустах зайцев? Массовый отъезд в тропики до полного выяснения обстоятельств? Укрытие материальных и иных фамильных ценностей? Привлечение полиции? Опять телохранители? Мы что, в прятки играем? — он обвел сидящих тяжелым взглядом. — Если вы добиваетесь пересмотра старого дела, то полиция нам подойдет.

— А у нас дважды за одно и то же не судят! — со злорадством выплюнул Жук.

— Ты путаешь Россию с Америкой, — усмехнулся Ерофей Игоревич. — И потом, нас и судить не надо. Достаточно статьи в прессе. А лучше телерепортажа. Мол, такие-рассякие, погубили людей из-за своей барской прихоти, подкупили присяжных…

— Да кто их подкупал!

— На нас вполне хватит барской прихоти. И кто после этого в своем кресле усидит? Вот именно — никто. А падать будет больно — слишком высоко ваши кресла стоят.

С места тяжело поднялся Сапун. В последнее время Олег Олегович ходил сам не свой. Постарел лет на десять. Прятал глаза. Замкнулся в себе.

— Ты чего, Олег?

— Я? Да ничего. Но если тебе не нравятся наши предложения, расскажи о своем.

— Вот именно! — воодушевился Жук. — Раз такой умный…

— И расскажу. Ничего особенного — нужно убрать эту бабу. И все дела.

— Для начала хотелось ее хотя бы найти!

— Вот и займемся. Николай Павлович, с тебя адреса и прочие реквизиты. Ты один в органах. Профи, так сказать. Пошуруди в архивах. Наших адвокатов поспрошай, ну тех, что участвовали в следствии. Сан Саныч прокуратурских задействует. Осторожненько. Любые факты сгодятся. Мы толком ничего о ней не знаем.

— Вроде, бизнесменша…

— Фото отыщите. Найдем. Нейтрализуем. Возможно, на том и остановимся.

— Если все так просто, то почему мы раньше за нее не взялись? Таких людей потеряли!

— А нечего было скрывать свои проблемы! Давно же предлагал обсудить…

Михей нервничал: «маячки» в нетбуке опять были вскрыты. И вскрыты умело. Первый он чуть не пропустил, если бы не второй — привычка перестраховываться оказалась полезной. Со вторым обошлись аккуратно, но без фанатизма — то ли не обратили внимания, просто подстраховались, то ли умышленно продемонстрировали вмешательство. Третий вообще проигнорировали. И тот отчаянно сигнализировал хозяину о взломе.

— Вижу, вижу, маленький, не бери в голову. Все равно ничего не получат, как бы не ломились!

В том Матвеев был абсолютно уверен. Но неприятный осадок оставался. В родном дому завелся хакер — кого подобная новость обрадует?

Раздражение переключилось на Людмилу. Ее вдруг оказалось слишком много. Девушка легко освоилась с новой ролью и требовала внимания. Туда отвези, там встреть, здесь поприсутствуй. Вчера пришлось заночевать у нее. Слишком затянулись романтический ужин и прочие радости. А ведь можно было остаться дома. Покопаться в собранной информации. Помочь товарищу. И очередного взлома не допустить.

«Может, пора завязывать с красавицей? Погуляли и будет», — рассуждал Михей, прохаживаясь по коридору в поисках очередной жертвы.

На глаза попалась тетя Лена. «А ведь тоже наверняка в компьютерах смыслит. Особенно, если внуков имеет. Конечно, до взлома тут вряд ли дойдет, но как вариант…»

— Теть Лена, у вас внуки есть?

Женщина полоснула по нему холодной сталью взгляда. Странно, а недавно ему казалось, что глаза у соседки синие… Да и сам взгляд имел странное наполнение — не то боль, не то издевка, не то недоумение…

— Бог не дал, Михей.

«Ну, раз внуков нет, морочиться ни к чему. Разве что на тыканье пальцем по клавишам бабулька способна. А с точки зрения выполнения служебных обязанностей…»

— Вчера у нас гости были? Свои. Или посторонние…

— Приходили… Маменька ваша пиццу заказывала. Потом сантехники батареи проверяли — конец сезона. К вам какой-то парень опять приходил.

«Пускают кого попало! Бабы, они и в разведке бабы! Связать бы их всех в одну вязанку и отправить… куда-нибудь…»

Итак, с Людмилой и теть Леной разобрались. Настал черед маменьки. И эта туда же!

— Да, приходили по объявлению. Квартиру смотреть.

— ???

— Ну, ошиблись адресом. С кем не бывает? А потом нашей планировкой поинтересовались. Я и показала…

— Конечно, с чаем и кексами?

— Михеюшка, да как же я людей без чая отпущу? Обижаешь…

«Похоже, дом стал проходным двором! Или Михей чего-то не знает?»

— Да вроде, больше никаких баб вокруг…

Борисик его мнения не разделял:

— А при чем тут бабы? Нет, с Османовой все ясно. А твои-то?

— Надоели. Напрягают. Под ногами болтаются… На днях случайно встретил Ангелину. До сих пор под впечатлением. Надо же, как умеют люди меняться — едва узнал. С каким-то папиком под ручку. Типа девочка-припевочка. Стрелки чуть ли не на лоб лезут. Губы — отдельная история. Вместо юбки — трусы, вместо туфель — вообще непонятно что! — Михей брезгливо поморщился. — Да ну их! Давай делом займемся. Адвокат заказчика звонил. Волнуется.

— Ах, волнуется! Вот кого с возу гнать надо! Волнуются тут всякие…

— А воз у нас с какого боку?

— Это как поглядеть… Может, с левого, а может, и с правого… Баба с возу — и все довольны. Включая кобылу. Но больше всех мужик радуется. В нашем случае, заказчик. Пальцем ткнул и умыл руки, а ты крутись. Нашли дурака!

— Даже двух…

— Это точно! У меня целый отдел на неизвестного папу Карло работает. И тебе отпуск испортили, мать их…

— Мне? Да я бы без твоих шарад от скуки поседел! Дальше, правда, некуда.

— О! Ты еще седых не видел! Подумаешь, виски! Вот у нас в пятом участке мужик — чисто лунь белый ходит. А сорока нет… С горя. В одночасье…

Кукушка в подсознании прокуковала раз пять, пока Михей не подобрал аналогию.

— А у меня соседка… Тетка и тетка. Лет под пенсию. Тапочки-платочки. Платок как-то набок съехал, а там снег да иней. И глазищи туда же — колючие. И неживые какие-то…

— Тоже, видать, баба намаялась.

— Опять баба. Похоже, никуда нам от них. Сколько с возу не посылай.

— Тогда будем действовать в обратном направлении. Ищите женщину!

— Ты о чем?

— Я? О французах. Если где что не так, они советуют…

— Наш случай! Нашел?

— Да так… — Борисик заинтересовался набором для специй.

Михей отобрал у напарника игрушку:

— Колись уж…

— Колюсь, — керамическая игрушка вновь оказалась у Борисика. — Непростая попалась нам задачка. Со многими неизвестными.

Он перелопатил материалы судебного разбирательства дважды. С первого раза не нашел, чего искал. Слишком уж уверился, что даму зовут Валентина Османова. Жена и жена, чего ж тут сомневаться.

Ан нет. Дамочка оказалась современной. В замужестве оставила свою фамилию.

— Валентина Пахомова.

— Звучит неплохо. Но поиск осложняет.

— Вот именно! Мы нарыли аж трех Османовых. Валентин, правда, среди них не нашлось. Две недели выискивали по Н* и окрестностям. И что? Все выстрелы в молоко! А уж Пахомовых… Одних местных — двадцать три! Приезжих — вообще море!

— Сужай круг.

— Да я и так два раза сужал. По возрасту и месту, цензу оседлости. Наша-то прелестница нездешней была. Муж из Чечни. Сама из Беларуси. По данным паспорта. Отсеял, в общем. Пять осталось. Ищем. Как-то поразбрелись, зазнобушки.

— Кстати, о птичках. С Матвеевой домработницей определились?

— Как в воду канула! Была и сплыла. И тот видел, и этот. И за жизнь беседы вели. И просто здоровались. Вроде все знали. А как коснулось… Похоже, прихватила бабка деньжата и смылась по-английски. Может, и не при делах?

— Ага. Простая советская женщина. Мужем битая, врагами стреляная — в лучших традициях, в общем! С кучей фальшивой валюты. Пришла. Обменяла. И будь здоров! Спит твоя интуиция крепким сном, брат! И доспится! Кстати, у Копейкина как с прислугой обстояло? Не мелькала ли рядом залетная домработница? Тоже, заметь, женщина!

— Елы-палы! — Борисик озадаченно почесал затылок. — А ведь и правда: развелось! Бабье царство! Бабы начинают и выигрывают. Матриархатом попахивает, а, начальник?

— Шути-шути, а домработницу проверь. И у Родина.

— Теперь и у Гулькина.

— Что, попал под раздачу?

Борисик смутился. Михей с подозрением посмотрел на напарника. Пауза затягивалась.

— Ваш заказ, — вернул сыщиков с небес официант. — Простите за задержку. Повар у нас новенький, пока сообразил насчет консоме.

Приятели принялись за еду молча. На третьей ложке Михей не выдержал:

— Ну, молчишь чего? Вон сейчас кисель с потолка капать начнет. А капли тягууучие…

— Ты тоже почувствовал? Матерый…

— Столько лет в разведке… Так что Гулькин?

— Третьего дня застрелился…

— Борь… — Михей задохнулся от негодования.

— Да! Виноват! Сам только вчера узнал. Жил он в пригороде. Районный отдел занимался. Нам сообщить не удосужились. Звонил тебе. Ты в отключке. А потом забегался…

— Дуем в отдел!

— Спокойно. Я сам. Тебе светиться ни к чему. Похоже, и твоя интуиция маху дала… И заметь: опять баба в деле. Жена от него ушла. И он на нервной почве погорячился… Бытовуха. Плюс психология. Плюс любовь. Бывает.

— Скажешь: совпадение?

— Не скажу. Наивность наивностью, но не настолько же! Дам своим парням наводку.

Борисик нашел нужный контакт, соединился:

— Лёвушка? Заскочи-ка к Гулькиной. Выясни, откуда об измене мужа узнала. Осторожненько так. Вдова все-таки… Райотдел? Райотдел подождет. Я договорюсь.

А консоме-то ничего, а?

Они успели доесть и допить. И даже оценили фирменный десерт. Заказали кофе. Лёвушкин доклад длительного усвоения не потребовал.

— Что и следовало доказать, — вздохнул Матвеев. — Похоже, снова она…

— Будто кто-то сомневался.

— Придется тебе к начальству за помощью обратиться. Подключить паспортные столы, ЖЭСы и прочее. Своими силами не управитесь. Пока доберемся до мстительницы, она этих в могилу загонит.

— В чем-то я ее понимаю.

— Я тоже. Муж погиб. Ребенок. Женщина все потеряла, представляешь?

Домработница Родина исчезла бесследно. Вместе с плагиатом.

Валентина Пахомова в городе не проживала. По официальным сведениям. Но была где-то рядом. На серьезные меры после банкротства Копейкина не решалась. Гулькин стал неприятным исключением.

— И что теперь? — разводил руками как-то постаревший за последние дни Борисик.

Подполковнику приходилось нелегко: межведомственного взаимодействия не получилось. Разве что с паспортистами. Хотя звонок из столицы помог. Теперь весь отдел носился по городу в поисках неуловимой Пахомовой, рылся в архивах, изучал прессу последних лет. Фотографии, обнаруженные в деле, ничего нового не добавили. Вряд ли такая женщина могла остаться незамеченной.

— Если только не изменилась. Горе не красит, — размышлял вслух майор Матвеев. — Сколько ей сейчас?

— Сорок три. Самый сок. Такую встретишь — не забудешь. Я точно бы не забыл.

— Да и я тоже… — Михей всматривался в черно-белый снимок, пытаясь обнаружить что-нибудь из ряда вон выходящее.

Тонкие выразительные черты лица. Умный взгляд красиво вырезанных глаз. Роскошные локоны. Чувственные губы. Что-то неуловимо изысканное и… знакомое.

— Чем дальше в лес…

— …тем больше баб? — участливо подсказал напарник. — Ты все о том же?

— Нет, о другом. Чем больше смотрю, тем больше кажется мне это личико знакомым.

— Глядишь, к концу дня и породнитесь. Мне бы твои заботы. Не судьба. Сегодня фотки размножили. По отделениям разослали. Велели направо и налево показывать. Ты говоришь, измениться могла. Могла. Но ведь не на все сто. Сам вон узнавать начал. А вдруг попадалась Пахомова на твоем пути? Ну-ка, сосчитай всех недавних овечек.

— Лет сорока-сорока пяти, стройная, обаятельная. Интеллигентной наружности… Нет, такие точно не попадались. Мама с тетей Леной отпадают по первому признаку. Людмила еще и по третьему. У Алёны с лишним весом проблемы…

— Ага! Значит, на горизонте появилась некая Алёна… и плакали благие намерения! Бедный воз! Бедная кобыла! Давай, друг, копай! Глядишь, еще какая вспомнится!

Вспомнилась кассирша в привокзальном буфете, две проводницы (туда и обратно), мамина участковая, продавщицы в магазине. Женщин в жизни Матвеева прибавилось. Жаль, что ни одна из них не походила на Пахомову четырехлетней давности. Какая же она сейчас? Четыре года не срок для серьезных изменений. Иное дело трагедия. Беда никого не красит…

Он прикрыл глаза. Замелькали фигуры и лица, нанизанные на некую неосязаемую нить. Что кроме пола могло их связать? Нить проникала сквозь человеческую плоть и души, сквозь время и расстояние. Тревожила, выворачивала наизнанку. Сворачивалась клубком. Звала куда-то. Насмехалась, полыхая яркой небесной синевой.

«А цвет-то откуда взялся? Подумаешь, нить…»

Михей замер. И снова взялся за фотографию. Взгляд… этот взгляд точно случился в его жизни. И был он действительно синим…

Размышления прервались на пороге квартиры. Из кухни тянуло чем-то вкусным. Наверное, тетя Лена приготовила свинину в яблоках. Маменька на подобные жертвы не способна. Разве что по великим праздникам.

Он заглянул на огонек.

— А мы тут маемся в ожидании…

За столом сидела Людмила. Высоко взбитые волосы, тщательно подрисованные губы, смеющийся взгляд голубых глаз. Девочка-картинка. Дорогая фарфоровая статуэтка. Горячая штучка…

Продолжать не хотелось. Как и перечислять очевидные достоинства незваной гостьи, вестись на удочку старательно оформленных прелестей, продолжать явно затянувшийся роман.

И губы, и глаза, и прочие женские штучки больше не трогали. Взгляд казался отчужденным. Пусть и с поволокой. А цвет хоть и синий, но не тот.

В принципе, он ничего не обещал. Просто пригласил составить даму компанию на курорте. Остальное произошло по обоюдному согласию. Если уж секс давно не считается поводом для знакомства, то о каком продолжении может идти речь? Не сложилось, бывает. Но не огорчать же маму! Девочка в наличии, до конца отпуска всего-ничего. Продержимся на всех устраивающей легенде. А с Милочкой потом поговорим…

Михей выдавил улыбку:

— Какие люди!

Чмокнул маму в висок, гостью в щеку:

— Жаль, что не догадывался о визите. А то бы раньше появился. Прошу прощения…

Милочка осветилась ответной улыбкой:

— Полно те, Мишенька! Я на минутку забежала. Но Нонна Трофимовна так добра…

«Мишенька? Нонна Трофимовна сделала бровки домиком. Однако сдержалась. Мало ли какие отношения связывают сына с этой девушкой. Торопить события не стоило. Мальчик знает, что делает».

Она поднялась, достала из шкафчика чистую тарелку:

— Леночка приготовила потрясающие медальоны! Будешь кушать?

Сын кивнул, подавил вздох. Уселся за стол. Определенно, количество женщин в его жизни следовало сократить. Начать хотелось с Людмилы.

— Да, наломали парни дров… — Матвеев рассматривал досье фигурантов. — На всю жизнь хватит.

— А ты думал? Как там в мудрых мыслях? Дорога в ад выстлана благими намерениями? У нас тот же случай. Только наоборот — захотелось ребятам рая на земле, вот и нагрешили. Так просто в рай не пускают. Там фейсконтроль особый. Одними милыми мордашками не отделаешься.

— Ты что, бывал там?

— Не довелось. Востриков посодействовал, подключил службу безопасности. Вот вскрытие и показало…

— Эх, Пахомовой бы эти доки! Вот бы она развернулась! Вот бы попортила ребятишкам нервишки! Заодно с анкетками. Может, тогда бы и засветилась…

— Может, помочь женщине? Но только с понедельника. Завтра суббота. Погодка шепчет. Давай махнем на Валюшинку? Есть у меня местечко на примете… Пляж чистый, рыбалка, хуторок рядом, банька. С ночевкой. Можно с девочками…

— Только не с ними!

— Не вопрос…

— Заметано. А пока займемся потенциальными жертвами неуловимой мстительницы. С кого начнем?

Остановились на Александре Александровиче Жуке. За неполный час управившись с остальными. Уязвимых мест у приятелей немало.

— Да при таком раскладе любого в бараний рог скрутить можно! — восхитился результатами Борисик. — И плевать на пять приставленных телохранителей.

— Почему пять? А что остальные, не сподобились?

— Очень даже сподобились! Но городок наш на Рио-де-Жанейро не тянет. Тут подходящих спецов по пальцам перечесть. Жевжики наши засуетились еще до Мотькиной пурги. Рак себе чела из Москвы выписал. Остальные на месте накопали.

Однако телохранителями дело не ограничилось. Потенциальные жертвы сибирской вендетты пошли дальше, надежно укрыв самое дорогое. Поговаривают, Родин увез в тайгу свою новую пассию. А Светлов примерно в том же направлении отправил дюжину раритетов — полковник на мотоциклах помешан. Коллекция у него знатная. Одна на всю русскую Азию. Рак семейство свое в Италию отправил. Про остальных пока не в курсе…

— Разве что пока. Вернемся к не способным к транспортировке ценностям наших подопечных.

— А и вернемся, — согласился Борисик. И продолжил: — Грехов на них — на полгорода хватило бы. Жук мало что бабник, так и с криминалом повязан. Крутой губернатор нам светит! Сапун — закоренелый взяточник и подкаблучник. Светлов со своей нетрадиционной ориентацией в ГИБДД не засидится. А уж если за решетку загремит — лучше повеситься! Рак, слушай, у нас прямо басня Крылова собралась — и Жук, и Рак! Им бы лебедя да щуку… Хотя Гулькин вполне за щуку сходил. А Родин — та еще птица! Рак покруче остальных будет. Федерального значения чин! И домик в Италии здесь может сыграть роль атомной бомбы. Откуда денежки? При его-то окладах? На сколько там вилла тянет?

— На два с хвостиком.

— Это в евриках? Однако! Я бы с этого проходимца начал…

— Если бы даме требовался совет, она бы спросила, — поморщился Матвеев. — Пойдем от противного. Приглашай ребятишек на собеседование. Без их комментариев концы с концами не связать.

— Я? Простой подполковник? Таких персон? Да они меня и посылать не станут. Мих, не по чину задание, лучше давай шефа подключим.

— Я же не сказал: вызывай. Приглашай. Лично. С тонким намеком на имеющуюся информацию. Ссориться с тобой никто не станет. Им сейчас огласка не нужна.

— Мама дорогая! Сицилия отдыхает! Мафия, коррупция, вендетта! И это в центре тайги! Прикинь, заголовок в прессе: «Вендетта по-валюшински»! Наутро подполковник Борисик проснется знаменитым.

— Нежно ты ее так… — улыбнулся Матвеев. — Валюша…

— Во блин! А я и не додумался! Я ж речку имел в виду. И поселок на берегу. Валюшино. Там это и случилось.

Пока ждали гостей, разобрались в сути произошедшей четыре года назад трагедии. Судя по материалам расследования, восемь фигурантов отправились на прогулку на небольшой яхте, принадлежащей некому гражданину Р. Программа предусматривала несколько остановок в живописных местах, купание в реке Валюшинке, рыбалка… На обратном пути владелец яхты решил удивить гостей фейерверком. Один из зарядов случайно попал в бензобак проходящей мимо лодки. Катер взорвался. Османов погиб на месте. Ребенка выбросило на мелководье. Через несколько дней мальчик скончался в больнице, не приходя в сознание.

Интересы супруги Османова, которая из-за болезни на суде не присутствовала, представляли адвокаты. Произошедшее рассматривалось как несчастный случай из-за неосторожного обращения с взрывоопасными предметами. Обвиняемый по возрасту к уголовному наказанию не привлекался. Ограничились штрафом и конфискацией плавсредства.

— Ясно, успели все под себя прогнуть крутые перцы. Теперь их послушаем. И смотри внимательно, вполне возможно нашелся среди них предатель. Ты же сам же говорил — женщине одной не под силу такую махину с места сдвинуть. Коль решилась на месть, все средства хороши. И шантаж ничем среди них не хуже. Если ухватила кого Пахомова, поимела с него по полной программе.

— Это с кого же? Если только среди оставшихся? Жук, Рак и Светлов?

— Сапуна со счетов не сбрасывай. Не вписывается его случай в общую картину. Да у нас каждый хотя бы раз в ДТП участвовал. Другим мстительница жизнь сломала. А этому туфель испортила. Совсем не в струю, господин подполковник.

— Ладно, оставлю вице-мэра на десерт. Займусь звездами первой величины. Будем определяться с индивидуальными траекториями взлета… После выходных. Дай хоть с силами собраться — такие зверюги да в мой капкан!

— Не дрейфь, товарищ! Им-то страшнее. И рай покидать жалко, и падать больно. Приползут как миленькие!

Михей оказался прав. Приглашенные явились в назначенное время. Пришлось Борисику попотеть. Разработать гибкую тактику. С акцентом на собственную простоту, доброжелательность, радение о благополучии уважаемых людей и частный характер следствия.

Пока Борисик располагал к себе собеседников, Матвеев набросал схему допроса несчастного родственника, который поручили вести одному из подчиненных Борисика.

— А интересно будет сравнить… — он нажал на мышку и отправил послание. Подмигнул установленной в укромном углу видеокамере. — Что покажет потерпевший и те, кому лишь предстоит таковыми стать…

И задумался. Камеру установили после второго вторжения. Никаких вмешательств она не зафиксировала. Будто знал любопытствующий, что соваться не стоит. Или получил, что хотел? Или… нет, вряд ли он настолько подкован в электронике.

— Это уже из разряда научной фантастики.

Разведчик поежился, казалось, незнакомец идет на шаг впереди его мыслей. Ощущения подводили хозяина редко. Стало быть…

— Валентина Корнеевна? Кто же вы на самом деле? Иностранный шпион? Выдающийся экстрасенс? Или магистр черной и белой магии? Я бы предпочел остановиться на первом — знакомый контингент. Ну как, — он подмигнул в объектив, — сыграем? Учтите, в своем деле я тоже профи.

Он вышел на балкон, по ходу отметив разбирающую гречку матушку. Что-то клинит ее в последнее время на этом продукте. Уж не в нервах ли дело?

Соседка сегодня не заходила. Да и к чему? Отбивные остались с ужина. В квартире ни пылинки. С Людмилой вчера удалось расстаться. Не обошлось без небольшой истерики и колечка на память. Алёна маячила пока в безопасном отдалении. В общем, сокращение женских лиц в ближайшем окружении наметилось.

По двору кружил тополиный пух, опровергая все ботанические каноны. Да и жара мало чем походила на майскую. Старушки с центральной скамейки перекочевали под грибок в песочницу. В подворотне девочки-подростки, пестря расписными сарафанами, прыгали на скакалке. Дворничиха очищала от травы тротуарную плитку. Опять же в тени…

Где-то играла музыка. С улицы доносился рев моторов и стук трамвайных колес.

Тихо. Мирно. Чем не рай?

— И никаких тебе преступлений во имя его обретения…

Не зря он вчера улегся в половине одиннадцатого! Сморила отчаянная майская жара. И купание в озере не помогло. О Валюшинском уик-энде Михей успел позабыть. Осталось лишь легкое томление в душе.

Пришлось быстро переключиться на заказ…

— Скажу тебе, брат, та еще публика! — качал головой напарник. — Не дай Бог! Уж я и так, и эдак… Одно «расследование исключительно частного характера» зашло. Как же всем захотелось узнать, кто меня нанял!

— На комплименты можешь не рассчитывать. Давай по существу.

— Даю. Вот оно, существо! — Борис выложил на стол стопку рукописных листов. — Без комментариев!

— На комплимент нарываешься? Как тут без твоих комментов обойтись! Что за люди?

— Жуть! Каждый гребет под себя. С первого взгляда даже симпатичные. Упакованные. А как дошли до вопросов… Знаешь, меня этот Рак удивил. Прикинь: у него почти такая же таблица, как у нас. Смотри!

— Прям ясновидец! Но у нас покруче будет.

— Сам-то заметил: чего-то особенного никто не выложил. Легенды чистенькие. Намеки тоненькие. Друг перед дружкой выеживались парни.

— А при личном контакте?

— Совершенно иной профиль вырисовался. Ты, Миха, ас, каких поискать! Каждое слово будто с тебя срисовано! Прикинь! И слабые места, и левые контакты.

— Заметь, я на комплименты не напрашивался. А что по валюшинскому делу?

— Примерно одинаково. Видимо, не вчера договаривались. Мол, не при делах.

— Ясно. Что по откровенности?

— Кругами ходят. То апогей. То перигей. Но, чувствую, каждый что-то свое скрывает.

— И все же…

— Знаешь, Сапун… у него вроде как зуб болит. Выматывающе. Готов оплатить лечение. Я бы с него начал…

— И кто тебе мешает? Начинай… Ну и Гулькина постарайтесь подержать подольше.

— Не понял…

— Информацию в прессу не сливайте. Фору в пару дней дайте.

— Ладушки, отправим парня в «командировку»…

Участники валюшинской трагедии раскрываться не торопились. Ограничивались намеками. Тот же Сапун каялся в превышении служебных полномочий. Но о жене предпочел умолчать. На вопрос Борисика туманно определил ее местонахождение как престижный курорт. Жук от связей с Н*-ской мафией отмахнулся как от назойливой мухи. Однако крепкое плечо за спиной признал. Вскользь помянул бабью нечистоплотность. Кто бы говорил…

— В общем, кругом одни святые, — Михей неопределенно очертил в пространстве некую область. — Понастроили каждый себе раев. На свой вкус и цвет. А нам чужие художества расхлебывай…

— Раз уж отказаться сразу не получилось… — вздохнул Борисик.

Светлов в нетрадиционной ориентации признался сразу. Надоели, должно быть, намеки. Добавил, что мечтает податься на свои хлеба. Если удастся уйти до возмездия.

— Утверждает, что тоже не имел отношения к тому выстрелу, — прокомментировал тезисы Борисик. — Почти верю. Но и подводное течение у полкана имеется. Носом чую.

— Ищи… С Ерофеем как?

— Глухо. Не колется столичный чин. Хоть тресни!

— Крепкий, говоришь, орешек? Еще бы — столько нахапать! Я бы тоже сопротивлялся. Пара миллионов в евро. Летний домик на Сардинии. Сколько же у него на черный день припрятано? Ничего, этого фунтика я на чистую воду позже выведу. Как раз зимой в Италии буду.

— Если до того не расколем.

— Слушай, Борис, не кажется ли тебе, что мы не на ту сторону работаем? Нам Пахомову искать надо, а мы копаемся в грязном белье клиента?

— Да как в нашем деле без грязи? На то она и Фемида, чтобы не обращать внимания на внешние нестыковки. Да и без запаха ни одна собака след не возьмет. Идем дальше…

— Идем. А неискренность фигурантов вполне объяснима: по-моему, они и сами догадываются, что в компании завелась «крыса».

Зато Матвею скрывать уже было нечего. Срок адвокаты насчитали немалый. И скостить без тестя не получится. Приятели, похоже, на него забили. Одна надежда на родню. Мишка копошится. Дядья-генералы озадачены.

Оттого и встреча с опером, которого Михаил подключил, прошла в доверительном ключе:

— Только между нами. Ну, и Мишке сказать. Учтите: я ничего подписывать не буду!

Собеседник кивнул.

— Так, значит… Два дня гуляли, надоело. Захотелось чего-то оригинального. Да и Рак все носом крутил: мол, скукота, ничего интересного. Тут Жук и подсуетился с этим фейерверком. Уговорили дедка, сторожа с заимки, чтоб пальнул. Сами-то уже в подпитии, да и руки марать неохота. Тот и пальнул. Хотя… Копейкин рядом тусовался. Тоже мог…

Первый на ура прошел. Второй. А потом катерок этот невесть откуда вырулил. Копейкин кивнул Гулькину:

— Браконьеры, небось…

Тот возмутился:

— Браконьеры по домам сидят, ежели я гуляю.

Корней Ильич разошелся:

— Ату их, ату!

Вскинул игрушку на плечо, по типу базуки. И вдарил. Говорил, что в воду поблизости метил. Я так и не понял, с чего там громыхнуло. С чего бы посудине взорваться… Только на суде услышал, что бензобак в катере подтекал. Не повезло…

Наши, конечно, запаниковали — не каждый день кого-то взрывают.

Светлов за штурвалом стоял, повернул к катеру. Кричит: «Спасай рыбаков, ребята!»

Жук спасательные круги сбросил. Ерофей Игоревич прям к горящему борту подскочил. И сразу назад: «Тикаем, пацаны, там живых не осталось. Мужика на куски порвало…»

Мы и рванули. Светлов, правда, прыгнул в воду. Нырял, типа искал кого-то. Не нашел. Потом лодка от берега пошла.

Сапун мигом сориентировался: «Убойная статья, сейчас менты нагрянут. Сматываемся…»

Ну, мы и дали деру. Вернулись на заимку. Хотели заспиртовать стресс. Рак не позволил. Усадил всех в гостиной. Велел думать, как из ситуации выпутаться по-тихому.

Родин подсказал свалить на старика. Ему-то без разницы — восемьдесят с хвостиком. Не посадят. А репутация ему до фонаря. Сговорились на двух тысячах зеленых и катерке…

— А с чего несчастные случаи, произошедшие с вашими приятелями, связали друг с другом?

— Так ведь нас разом зимой чуть не убили. Десять часов на ветру и холоде. И люлька болтается как маятник — туда-сюда. Потом как рухнет… раз, другой… Я за ту ночь поседел прям…

— Что? И правда поседел? — Михей оторвался от диктофона.

— Ага. Разве что виски слегка подернулись. Кокетничает твой родственничек. Дальше слушай…

— Не могло это быть техническим сбоем?

— А на турбазу нас тоже техника пригласила? И дедка подсунула. Того же…

— Немного подробнее…

— Пришла как-то мне красивая открытка. Приглашаем на конец света! Не больше и не меньше. У нас по этому поводу страна гудит, а тут… На обороте что-то типа: ваш номер выиграл путевку на экстрим-шоу «Конец света с высоты 500 метров». Вас ждут вип-номер на лыжной базе «Отрог», незабываемое шоу в воздухе, романтическое свидание с прекрасной незнакомкой, оригинальный подарок от организаторов…

Кто ж на такое не клюнет?

— А вы что, участвовали в каком-то конкурсе?

— Да на работе распространяли какие-то билеты…

— А что остальные?

— Так друг от друга скрывали. До последнего. Встретились у фуникулера. Полпути смеялись, что все выигрышные номера хорошим людям достались.

— Вы там оказались одни?

— Ну… Тетка на старте сказала, что две люльки гостей уже отправила.

— Что за тетка?

— Да кто ж ее разглядывал? В тулупе, ушанке. Одни щеки наружу торчат. Да, вот еще… в фуникулере видик заработал. Сначала красивые заставки в тему. Мол, приглашаем… конец света на высоте… а потом, уже на самой верхотуре пошли фотки… катер тот растерзанный… И сразу свет вырубился… тут мы и рухнули…

А когда стали разбираться, владельцем фуникулера значился тот самый дедок с заимки… Тут уж и до дураков дошло, что испугом не отделаемся…

— Ну, и что скажешь?

— А то и скажу: нужно «крысу» искать. От нее и плясать будем.

Борисик согласно кивнул:

— Начнем, пожалуй, с Сапуна. Заметно нервничает человек.

— Так и будем молчать?

— Ма…

— Что, ма? Я тебя спрашиваю: продолжаешь в молчанку играть?

— Это была ошибка…

— Это которая же по счету?! Егор взрослый уже. Да и не досталось мне его вдосталь понянчить! Мне семьдесят. Еще пару лет, и я ребенка не подниму на руки! Ты же обещал!

— Мамуль…

— Говорю же: женись! Девушка как девушка! Ты ж ее сам выбрал…

— Повторяю: ошибся. Не мое… Да и в биографии избранницы нашлось несколько темных пятен…

— Мне не анкета, мне внук нужен! Сынок… — Нонна Трофимовна жалобно захлюпала носом. — Ну, сам посуди, на что нам ее темные пятна? Да и у кого их нет? Возьми хоть нашу семью, тетя Лена тоже с историей… Липочка Самохвалова… Мариночка…

— Ты мне всю свою компанию перечислить собралась?

— Просто к слову пришлось. У любого нормального человека пятнышки на биографии имеются.

Михей профессионально увел диалог в сторону. В короткой полемике его интересовало лишь одно — с чего это маменька вдруг вернулась к отношениям с Людмилой? Вроде бы все давно утряслось. Потеряло актуальность. К разрыву маменька отнеслась спокойно. На горизонте наметились новые отношения… Уж не узнала ли о них Милочка?

— Мам, Людмила часом не заходила?

— Вот еще! С какой-такой радости? — вспыхнула Нонна Трофимовна.

— Значит, заходила… А ты не подумала, с какой радости пропавшая на две недели девица вдруг вспомнила одинокую пенсионерку?

— Михей, не передергивай! Девушка, конечно, далека от идеала…

— Вот именно! А что ты скажешь, если я приведу тебе этот самый идеал?

Матушка приняла охотничью стойку:

— Михеюшка…

«Ох, лучше бы промолчать! Три месяца осталось продержаться».

Женское облако над Михеем заметно сгущалось. В который раз…

О том, что Алёна на роль матери будущих внуков Нонны Трофимовны не подходит, Михей догадался быстро. Два визита в ресторан и одна дискотека вскрыли несостоятельность его чаяний. Красавица, но до обиды пуста, до тошноты болтлива, до головокружения злоупотребляет парфюмерией. К тому же была помешана на шопинге и стремилась отрефлексировать каждую подвижку на пути к цели тысячей звонков к тысяче подруг.

В последнем танце, крепко прижав очаровательную шатенку к груди, Михей горячо и весьма доходчиво зашептал ей на ухо:

— Девочка моя, а в курсе ли ты, сколько получает ведущий экономист в обычной европейской фирме?

Он всегда старался придерживаться одной и той же легенды.

— О… — затрепетала Алёна. — Ну… не знаю…

— Зато я знаю. И должен тебя разочаровать…

Трепет несколько изменил характер.

— …годовой доход позволяет мне дважды в год навестить маму в России. Две недели провести на курорте средней руки. Содержать трехкомнатные апартаменты в Сити. И раз в три года сменить машину на более актуальную модель.

Тело, только что соблазнительно двигавшееся в его руках, замерло.

— Но… — немногословность, похоже, входила в число достоинств недавней избранницы.

— Прости, я не учел издержки на служебный дресс-код и фитнес.

— О…

— Одному, в принципе, хватает. А вдвоем… нужно будет подыскать работу и тебе. Как у тебя с французским?

— Ну…

— Для начала вполне достаточно разговорного. Собеседование проводится в устной форме.

— А загородный дом? — максимум красноречия был достигнут.

— Вместе мы справимся. Что у нас с образованием?

— Ну…

— Не беда! Российский диплом придется подтвердить. Может быть, в Сорбонне?

Девушке в срочном порядке потребовалось попудрить носик. Должно быть, побежала уточнять у подружек по поводу Сорбонны. А Михей вышел на крыльцо. Вызвал такси. Девочке пора домой. Не то крыша ее карточного домика могла слететь окончательно.

Мимо пролетела стайка молоденьких прелестниц. Две беленьких, одна рыженькая, одна иссиня-черная. На любой вкус… Юные. Милые. Доступные. Стоит только захотеть…

— Повременю, пожалуй. Как-то не по-человечески, не успел труп остыть…

— О?

— А, это ты, Алёнушка. Не бери в голову, я о своем…

Два дня покоя Михею были обеспечены. А потом? Ну, маме можно сказать, что у девушки скелеты в шкафу уложены штабелями. И сохранили способность к активным действиям. Пообещать продолжить поиск кандидатки. В общем, как-то выкрутиться. И полностью переключиться на дело.

Ранним утром заявился Борисик. Круги под глазами, помятость физиономии, видимо, нелегко давалось человеку расследование.

— Чаю? У нас тут плюшки с ливером — смерть фигуре. Тетя Лена творит чудеса.

— Давай плюшки.

— Даю. Что, Сапун оказался колючим?

— Что там колючки, их обломать недолго. Нам не привыкать. Вкусно-то как! — Борисик счастливо зажмурился, пережевывая кулинарный шедевр. — Живут же люди!

Он уничтожил полдюжины плюшек, две кружки чая. И, весьма довольный завтраком, перекатился с табурета на диван. Обвел глазами уютную кухоньку, одобрительно цокнул языком:

— Так бы тут и поселился!

— Рассчитываешь выходные провести у меня на кухне?

— Не… я своим зоопарк обещал. С утра собираться начали.

— Так что Сапун?

Монолог оказался долгим.

Олег Олегович явился к месту свидания в назначенное время. Утренний сквер был пуст и приятно прохладен. Приглашенный присел на скамейку. Справился о ходе дела. Спросил, зачем понадобился.

На вопросы отвечал кратко и быстро.

Борисик вел собеседника в обход, давая возможность освоиться, осмелеть, если повезет, потерять бдительность. Когда тот обмяк, перестал нервничать, подполковник попер напролом:

— Двурушничаете, почтеннейший?

Сапун опешил. Вопрос касался отношений с Жуком и Гулькиным.

— Вы о чем?

— А Вы будто не догадываетесь? Вдова господина Османова бьет без промаха. Что ни выстрел, то в яблочко. Похоже, ей помогают. Не из ваших ли?

— Да… — Сапун побледнел, — что вы себе позволяете?! Я сейчас… — он потянулся за телефоном, — охрану вызову…

— Разве я могу препятствовать желанию вице-мэра? — Борисик развел руками. — Воля Ваша, Олег Олегович. В таком случае за результат огласки я не отвечаю…

Сапуна оставил телефон. Задумался, просчитывая возможные варианты. Затем откинулся на спинку скамейки, промокнул лоб носовым платком:

— Вы что, кого-то подозреваете?

— Вас! Поймите меня правильно. Обыкновенный профессиональный расчет. Из фигурирующей в деле восьмерки трое свое получили. Остаются пятеро…

— Помилуйте! Со мной же тоже был… случай…

— Олег Олегович! Вы сами-то себе верите?

— В любом случае, я с преступницей не контактировал. Вы ошиблись в расчетах.

— Ваша реакция на происходящее свидетельствует об обратном. В чем же кроется причина вашей нервозности?

Лицо собеседника закаменело. Борис вздохнул. Впрочем, он и не надеялся на скорое признание. И пошел по второму кругу. Уверял в конфиденциальности информации. Убеждал. Запугивал. Доказывал. Заходил слева и справа. Блефовал.

Сапун дрогнул лишь при упоминании о супруге:

— Жену не троньте. Она не в курсе. Я стараюсь не посвящать близких…

— И все же… Лия Аркадьевна дама проницательная. А вдруг укажет нам путь к правде? Ведь есть же причина… Вы на грани нервного срыва. А в подобном положении человек за себя не отвечает…

— Причина есть. Но она к тому делу не относится!

— Не уверен. Давайте вместе изучим степень ее непричастности. Ну же… Возможно, я смогу помочь. Раз уж взялся опекать вашу компанию…

И Сапун сдался:

— Что ж, вполне вероятно, есть в вашем предложении резон. И сам понимаю, что нужно куда-то двигаться. Со сторонних наемников толку немного. Сколько вы хотите за молчание? И за помощь…

Лед тронулся! Июньские волны понесли ледяные глыбы вдоль цветущих берегов Валюшинки. Далеко-далеко. Туда, где из прихоти не взрывают катера с людьми, где не предают приятелей и не скидывают вину на несчастных вдов…

— Думаю, договоримся. Мои расценки значительно уступают частному сыску. А качество работы имеет устойчивую противоположную тенденцию.

— Имейте в виду: если начнете топить, я пять раз успею вас закопать.

— Учту. Итак…

— Я стал второй по счету жертвой. Свою долю я получил в феврале…

Олег Олегович в браке был счастлив. Так, по крайней мере, казалось со стороны. Умница и красавица Лия Аркадьевна слыла отличной хозяйкой и мудрой женой. После мытарств первого неудачного брака Олег Олегович был готов носить супругу на руках.

Ухаживал красиво и дорого. Предложение сделал на знаменитой Английской набережной в Ницце, на что ушли все отпускные и гонорар за научный труд. Дама не смогла устоять — лазоревое небо, синее море, пальмы в белоснежных кадках, бело-голубые зонтики вдоль берега, предупредительный официант в шикарной униформе. И колечко от Картье в коробочке голубого бархата. Кто от такого откажется?

В порыве чувств кавалер слегка перестарался. Заявленный уровень пришлось поддерживать. Сильных и нежных рук оказалось мало.

Предупреждать желания супруги обходилось недешево. Слишком высоки были планки, слишком смелы ожидания. Лия Аркадьевна заняла вакантное место в высшем свете Н*. И останавливаться не собиралась. Прямо заявляя о новых капризах.

— Хочу работать на телевидении! — выдала она как-то.

— Девочка моя, — робко возразил любящий супруг, — к чему тебе эти склоки и интриги? В редакции тебя ценят, график свободный предоставили. Совмещай приятное с еще более приятным, посещай в любое удобное время визажиста, бассейн, солярий, встречайся с подругами, устраивай званые вечера…

— Ты мне еще домашней хозяйкой предложи остаться, — сморщила хорошенький носик Лия Аркадьевна. — Фи, Олежек. Я женщина современная. Дома сидеть не намерена. Я карьеру сделать хочу. Громкую…

Она мечтательно закатила прелестные голубые глазки:

— Прима ведущего телеканала. Прайм-тайм мой. Собственная программа по воскресеньям. А чуть позже… возможно, что-то на федеральных каналах…

Увы, связей и оклада мужа на подобные капризы не хватало.

— Фи, Олежек, — мелко плаваешь, пожала точеными плечиками Лия Аркадьевна и взялась за дело сама. Попросила лишь устроить на ведущий канал.

А потом развернулась.

Года через два семья переехала в центр города, а Олегу Олеговичу предложили принять участие в выборах.

— Лиечка, солнце мое, я же не потяну, — изливал он душу на все том же точеном плечике.

— Надо, Олежек, надо. Моих сил на все наши планы не достанет. Ну, будь мужчиной! Понимаю, первое кресло тебе не светит. Пока. Но нам хватит и второго. Это связи. И деньги. Будешь держаться в тени да начальству поддакивать. Я тебе приличную информационную поддержку обеспечу. И заживем…

Вовремя сняв свою кандидатуру с выборов, Олег Олегович заручился симпатией победителя и вскоре возглавил его кабинет. С работой справлялся, быстро оброс связями. А вот с деньгами…

— Ты пойми, — Лия Аркадьевна умела быть мягкой, но настойчивой, — коллеги тебя не поймут. Если они берут, то тебе по статусу это положено. Да и мэр, по слухам, давно живет не по средствам.

— Лиечка, это опасно…

— Жизнь сама по себе смертельно опасна, разве ты не в курсе?

Ну как тут не уступить? Презрение супруги он переживал с трудом, как и отсутствие близости — в подобных случаях Лия Аркадьевна предпочитала спать в своем будуаре. В конце концов, жена была права — все берут. Принципиальных в мэрии терпели недолго. Досадные мелочи в формате мук совести и бессонницы не шли ни в какое сравнение с вышеозначенными страданиями.

— Согласен, — принял-таки подачу Олег Олегович.

— Вот и ладушки, — жена одобрила его решение страстным поцелуем. — Лови ответный реверанс — постараюсь выполнить любую твою просьбу.

Кокетливый взгляд, откровенная поза — дерзай, Олежек, дерзай! А он, идиот, умудрился все испортить!

— Лия, любимая… я хочу ребенка… Хотя бы одного… Ты не могла бы?..

Мгновение — и любимая женщина изменилась до неузнаваемости. Взгляд отливал сталью отчуждения, губы сжались в зигзагообразную линию. Лия Аркадьевна выпрямилась, сжала кулаки:

— Ты хочешь моей смерти?

— Лия… Сегодня медицина чудеса творит…

— Ты веришь в эти сказки? — Лия Аркадьевна вскочила и заметалась по комнате. — Да Бог с ним, со здоровьем! У меня другое предназначение, понимаешь? Я репортер, журналист, редактор. Я звезда, в конце концов!

— И никуда от этого не денешься. Беременность — явление временное. Возьмешь больничный, потом отпуск. Месяца три — никто и не заметит. Программы можно готовить и дома. Иногда наведываться в студию. Родишь — наймем няню. А ты вернешься на свой канал.

— Олег, я тебя умоляю! Только не сейчас!

Ответный реверанс оказался отложенным на неопределенный срок. После месяца сексуального воздержания Олег Олегович смирился с поражением и сосредоточился на взятых обязательствах.

Время шло. Взятки становились крупнее. Эпизоды — чаще. Дом за городом. Три машины бизнес-класса. Отдых на Мальдивах и Цейлоне. Уик-энды в Париже и Милане.

— Дорогой, я тебя обожаю… — шептала супругу на ушко довольная жизнью и карьерой Лия. — Ты у меня настоящий волшебник…

Только детей в этом счастье все равно не хватало. Дом казался слишком большим и тихим. Комнаты — пустыми и холодными. Жизнь — лишенной важных смыслов. Даже деньги стали раздражать. Олег Олегович глушил тоску какими-то дурацкими пари, вылазками с приятелями, содержанием своры собак и кошек… И никак не мог найти достойной альтернативы своим желаниям… Даже подумывал о ребеночке на стороне.

На помощь пришло чудо. Лия ворвалась в служебный кабинет мужа разъяренной фурией. Покрасневшие глаза. Размазанная тушь, искусанные в кровь губы.

— Доигрались! — они опрокинула попавший под ноги стул, бросила в угол плащ, упала на диван. — Я беременна! Катастрофа! Собственными руками убила бы производителя хваленых контрацептивов…

Эмоции взорвались в душе изумленного мужа буйным тропическим ураганом. Ликование, безумная радость, восторг, чувство вины, страх, удовлетворение, умиротворение, тревога, недоверие, замешательство, растерянность… Стараясь скрыть возбуждение, он бросился к бьющейся в истерике жене. Присел рядом. Обнял. Принялся успокаивать.

Лия оттолкнула мужа, забилась в угол:

— И дотрагиваться не смей! Подлец! Извращенец!

— Лиечка, помилуй…

— Все вы такие!.. Только об одном и думаете…

— На вот, водички выпей…

— Сам пей свою водичку! Сволочь!

— Лиечка…

— Ненавижу! И тебя, и его заодно! Убила бы… сволочи… Все кончено…

Ураган уступал место штилю. Следовало продемонстрировать заботу о любимой:

— Лиечка, родная, с этим как-то борются… От нежелательной беременности можно избавиться. Я тебе не враг… Если не хочешь, найдем специалиста…

— Поздно! — взвизгнула жена, собираясь с последними силами. — Теперь только под нож ложиться… Себе не прощу… так прошляпить!

Последние три недели Лия Аркадьевна со съемочной группой кочевала по геологическим базам. Готовила программу об открытии в крае нескольких месторождений редкоземельных металлов, что сулило победу в вожделенной «Телевершине». Программа поездки получилась насыщенной — съемки на натуре, встречи, пикники от местных чиновников… Немудрено забыть о собственном физиологическом ритме. Жаль, мужа в беде не обвинишь…

— Если приходится рожать, рожай. Справимся. Три месяца, максимум, четыре. А там няню наймем… — уговаривал жену Олег, исподволь утверждаясь в новом своем счастье. — Устроим трогательную фотосессию — Лия Арсеньева стала мамой. Наутро ты проснешься знаменитой. Дирекция канала в момент предложит новую авторскую программу.

— Олег, ты банален до пошлости, — устало произнесла Лия Аркадьевна. — Ненавижу… тебя и себя… и этого…

Девочка родилась в канун Нового года. Ребенка поместили в кювез и оставили под присмотром специально выделенной медсестры. Счастливый отец принес в палату бутылку шампанского и легкие закуски.

— С Новым годом, любимая!

Лия Аркадьевна благосклонно приняла поцелуй и роскошное гранатовое ожерелье.

— Дочь видел?

— Да. Крошка совсем. Спит…

— Как назовем?

— Может, Богданой?

Лия Аркадьевна фыркнула, наливая себе шампанского.

— Не юродствуй, — и осушила бокал залпом.

— Тебе не много?

— В самый раз. Я свое дело сделала! Хочешь натурального кормления — ищи кормилицу. И вот что еще… назовем ее Ольгой. Как твою маму…

— Но тебе же оно никогда не нравилось, как и сама мама…

— Вот и славно. Ольга Олеговна Сапун — все одно к одному. Или ты думаешь, что роды что-то изменили в моем отношении к ребенку? Ошибаешься: это твоя дочь. А я… я буду лишь играть свою роль. Дам девочке приличное воспитание. Образование. Выведу в свет. Но на большее… — Лия осушила очередной бокал и взяла с тарелки тарталетку с икрой, — на большее рассчитывать не стоит… Думаю, я имею на это право. После всего, что вы со мной сделали…

— Душещипательная история, — резюмировал Михей, откладывая в сторону листки с сочинением подполковника Борисика на вольную тему. — С чего бы это ты расстарался?

— Так ведь память в диктофоне к тому времени закончилась, — пожал плечами напарник. — Не останавливать же вице-мэра на половине рассказа для перезарядки.

— Кто ж тебе такую микро-флешку презентовал?

— Это вы за бугром шикуете. А нас по остаточному принципу снабжают. А тут не монолог, а сплошные паузы. Тяжело давалась Сапуну горькая правда.

— Подумаешь, горькая… Жена-стерва да взятки в особо крупных размерах. Тут особенно не заморочишься — ну, дадут лет семь с конфискацией. Так ведь все давно по углам запрятано. К тому же за хорошее поведение года три скостят. Минус следствие. Позагорает мужик года три. И станет жить в свое удовольствие. Нет, что ни говори, а для предательства у него оснований маловато. Давай вернемся к Раку. Или Жука прощупаем…

— Погоди, дальше-то читай.

— Однако… ты у нас писателем, смотрю, заделался…

Михей разгладил последние страницы и продолжил чтение.

— Вот, значит, как…

Через два дня после праздников Лие принесли наконец дочь.

— Не поздно ли? — приподняла тщательно выщипанную бровь молодая мамаша.

— Так ведь резус-конфликт. Да и вы не спрашивали.

— Считаете меня стервой? — бровь изогнулась круче.

— За такие деньги? — округлила глазки медсестра. — Ни боже мой! И потом, мало ли у вас на то причин.

— Значит, все же считаете… А ведь причины у меня имеются. Уважительные… Хотя не о них речь. Надеюсь, никаких слухов не будет?

— Лия Аркадьевна, Вы за кого меня принимаете? Мне не только за высокопрофессиональный патронаж, но и за все остальное проплачено.

— Прекрасно. Врач говорил, что девочка нездорова. А кто в наше время здоров? Ладно, давайте… Иди ко мне, моя крошка… Оленька… Олюшка… Но…

— Да, ваш ребенок родился инвалидом. Синдром Дауна. Плюс порок сердца, это примерно у сорока процентов таких детей случается. Знаете, их называют солнечными…

— Солнечными? — Лия Аркадьевна постаралась скрыть гримасу отвращения. — Это с какой-такой радости?

— А они чаще других улыбаются, добрые, нежные…

— Солнышко, значит… ну-ну…

— Или отдаем девчонку в интернат, или я сама уйду! — обозначила она позиции при встрече с мужем. — Фотосессию он мне устроит! Лия Арсеньева стала мамой. Мамой дауна! Вот это фурор! Я не наутро проснусь знаменитой, а сразу после фотосессии. Что ты со мной сделал?!

Лия Аркадьевна забилась в истерике:

— Сволочь! Извращенец! Ненавижу!

— Требуется помощь? — в палату заглянул врач.

— Вон! — пациентка швырнула в эскулапа подушку. — Ненавижу!

— Не кипятитесь, голубушка. Мы сейчас…

В палату вошла медсестра. Мило улыбаясь, приподняла одеяло:

— Время укола. Потерпите секунду. Вот и славненько…

— Ну как? Поутихли малость? А Вы у нас с характером. Уважаю… — доктор присел на край кровати, пощупал пульс, приподнял веко. — Молодцом. Знаете, такие дети нуждаются в заботе более остальных. Терпение, нежность, любовь, специальная образовательная программа… У Вас все получится! Девочка такая милая. На папу похожа…

Лия застонала и прикрыла глаза.

— Она справится, — Олег Олегович взял жену за руку. — Она у меня умница. А это так, нервное…

— Понимаю…

— Итак, у Сапуна нашлась новая болевая точка — ребенок-инвалид. Тут в пору жалеть, а не наизнанку выворачивать. Или ты считаешь нашу мстительницу бессердечной сволочью?

— Судя по мнению супруги, последней сволочью является отец семейства. Хотя… те еще родители оба: мамаша дочь в упор не замечает, папаша видит в ней игрушку. Да и фишка совсем не в этом, торопитесь, господин разведчик!

— Т-с-с… А кто теперь не торопится? У меня отпуск в зените. А я с этой вендеттой расслабиться не могу! Матери внука пообещал, а сам по чужим семьям скелеты в шкафу разыскиваю.

— Скелеты?

— Не бери в голову. К слову пришлось. У меня крыша конкретно едет! Третьего дня заскочил домой. Домработница окно моет. Тетка — сто лет в обед! И какая, думаешь, мне в голову мысль закралась при виде сей мирной картины?

— Погоди, погоди, дай прикинуть? — Борисик почесал за ухом. — Ты что… ее заподозрил? В нашем деле? Ну…

— Борь, ты прям как моя Алёна — сплошные междометия! Какой там заподозрил! Тетеха у меня служит, а не у честной компании! Я не о том. Я фигуру ее оценил. Ножки, талию, спину, наконец! Это у пенсионерки!

Борисик присвистнул и закатил глаза.

— Погоди. Это не главное. Главное, что мне этот набор понравился! Представляешь? Я даже прикинул, будь ей лет хотя бы на семь поменьше, мы бы сговорились… Гибкая такая, ладненькая. Неужели у женщины в возрасте может быть такая фигура?

— Может, прибавила годков-то? Раньше этим частенько пользовались. То пенсию получить, то на работу устроиться…

— Ты еще скажи: на фронт пойти! Сейчас наших баб на минусах клинит. И плевать на то, что работать на пять лет дольше придется, главное, чтобы моложе кавалера быть! А ты говоришь… И вообще я о другом: как думаешь, нормально, что я, стандартно озабоченный мужик, минут пять пялился на эти подувядшие красоты? Прикидывал, как бы платочек с нее снять, очечки, губки подкрасить, глазки подмалевать. И хоть сейчас замуж!

— Слушай, может, тут не либидо, а профессиональная интуиция сработала? Тогда сходится: женщина, старается казаться старше своих лет, постоянно что-то вынюхивает…

— Еще скажи: профессиональный хакер! Да в ее годы с компьютером никаких отношений быть не может!

— Еще как может! У нас теперь на каждом шагу компьютерные школы для пенсионеров и домохозяек. Были бы деньги.

— Ага! И там как раз учат взламывать профессиональную защиту! Адресок не подскажешь? Я б пяток своих архаровцев направил. На прокачку.

— А если помощница? Сам же говорил: не может Пахомова везде успевать. А над тобой серьезный чин из нашего ведомства живет. Ерохин. Холостяк, между прочим…

— Думаешь, она его соблазнила и военную тайну выведала?

— Да в его ноутбуке все городские тайны постоянную прописку получили. Любит наше руководство пыль в глаза пускать. Дескать, постоянно в курсе событий. Наши компьютерщики при виде полковника прячутся.

— Ты опять о хакерах? Борь, ты мою соседку видел? Где она, а где тот компьютер! Давай лучше с Сапуном разберемся.

— А что тут разбираться? Лия Аркадьевна вышла на работу через три недели после родов. На вопросы любопытствующих отвечала прямо: да, я плохая мать; да, уделяю дочери все свободное время; да, люблю свою работу больше жизни; да, у меня хорошая няня; да, бабушки взялись за воспитание ребенка… И ослепительная улыбка на посошок: зрители меня не за личные слабости, а за профессионализм любят, не так ли? Приходится жертвовать. И потом… не стоит личную жизнь превращать в шоу. У меня их без того достаточно.

Девочка росла дома. Друзья и знакомые Сапунов не имели представления об ее особенностях. Олег Олегович шел на любые уступки жене, лишь бы сохранить дочь рядом. Должно быть, любил. Сократил до минимума посиделки с партнерами, загородные уик-энды, корпоративы. Оборудовал на территории особняка оздоровительный центр. Бассейн, солярий, спортивный зал со всяческими наворотами. Засадил треть участка лесом. Выгуливал свою кровинушку по три раза в день. Играл. Книжки читал. Няньку из Швейцарии выписал.

А потом девочка пропала. Лия заявила: предашь проблему всеобщей гласности, и себя, и меня потеряешь. А она зря не скажет! Есть, что терять звезде, вот и окапывается.

Сапун все же нанял частного детектива. Тот не справился. Пригласили второго. До сих пор ищут… Так что и его уже сосчитали. Что скажешь?

— Скажу, что вляпался! Три месяца как ребенок пропал, а полиция не в курсах! Да тут не семью, а пятнадцатью годами пахнет. В совокупности… И ведь все на себя возьмет… Дела…

— Ясно с ним. Берем в разработку следующего?

— Придется… Я бы начал с Рака. Если не разнесет представитель губернию после первой же встречи.

— Запросто. Так что губернаторского холуя оставим про запас. Остается Светлов. А ты пока Вострикова на федеральный масштаб настрой, пусть по старой памяти поможет. Даст добро — будем подкапываться под Ерофея Игоревича.

Ерофей Игоревич задумчиво листал отчет для Москвы. Со сроками уложились. По содержанию — зацепиться не за что. Однако результат не радовал. Общение с приятелями — тоже. Он забыл, когда они в последний раз собирались. После истории с фуникулером и последующих за ней неприятностей приятели попрятались в норы. По любой ерунде снова прятались. Выползали лишь по великой нужде. Оглядывались на каждом шагу, осторожничали по поводу и просто так.

Конечно, он мог бы надавить, послать куда подальше недовольных, найти им замену. Вот только и сам такой же. Забыл, когда ночь нормально спал. Казалось бы, чего бояться? Лично Раку навредить — допущение из области фантастики. Особняк представителя Президента охранялся на уровне швейцарского банка. Машина имела едва ли не противотанковую броню. А кортеж сопровождения не позволял приблизиться к федеральному чину ближе, чем на сто метров.

Но противник в лоб бить не собирался. Не к телу претензии. К слабым местам каждого. Да разве поймешь, на какое давить собирается!

Приходилось кругом подстраховываться. Счета в офшорах известны лишь ему и жене. Семью на весь сезон в Италию отправил. Вилла записана на тестя. Поди найди. Список контактов в итальянском сейфе закрыт. Осталась лишь копия досье. Собирал один каверзник, имел глупость. Сам-то давно рыб кормит. А досье пора бы уничтожить, но как-то рука не поднимается.

Сядешь порой, полистаешь, самооценка вверх как по ступенькам прыгает — можем, когда хотим. Вон, каких дел наворотили! И еще наворотим.

В списке уязвимых мест Ерофея Игоревича значилась непомерная гордыня, стремление быть победителем. За ними следовала любовь к деньгам. Правда, деньги всегда можно заработать. А вот власть…

— Свою бы сохранить, — Рак разгладил смявшуюся страницу и закрыл папку. — А там…

Нереализованным оставалось лишь одно желание. Жена называла его сдвигом по фазе. Коллеги и начальники не имели ни малейшего представления о международных притязаниях Рака. Сам он старательно скрывал бередившее душу намерение. Ерофей Игоревич мечтал попасть в Организацию Объединенных Наций. Представителем от Федерации. Был у него такой пунктик.

Послужной список благоприятствовал. Оставалось языки подучить и найти подходящее время для озвучки своей мечты на приеме у Первого. Не мешало бы добрать в резюме пару-тройку подвигов. Для пущего эффекта.

— И все дела…

Он уже подумывал об уютном шале в пригороде швейцарской столицы. Но тут вмешалась эта психопатка… И сроки достижения цели отодвинулись на неопределенный срок.

Подъем по карьерной лестнице давался непросто. Способности средние, связи примерно такие же. Приходилось крутиться, пренебрегать служебной этикой, а порой и законом. Думал, временно, пока на нужную высоту не поднимется.

Ошибся. Чем выше, тем чаще и глубже случались нарушения. Взятки, шантаж, устранение неугодных и мешающих. А как иначе? Попробуй, удержись на месте, где ответственности всего-ничего, а возможностей не меньше, чем у министра. Да и круг обязанностей строго не определен.

Оптимальное сочетание — подальше от начальства, поближе к кормушке. И не к одной. Н*-ские чиновники готовы платить даже за взмах рукой в свою сторону. Так бы и плавал в местных парных молочных реках, лениво перебирая руками и откусывая при желании киселек от сладких берегов… Однако захотелось себя показать на мировом уровне.

— Сидел бы в своем Н* и не рыпался, — пыталась облагоразумить витающего в облаках супруга Римма Николаевна. — Сколько той жизни осталось? Ведь все есть: и дом, и в дом. И нам, и внукам хватит. Известности не хватает всемирной? Книги пиши. Хочешь, найду тебе помощника?

Ерофей Игоревич помалкивал, спорить с супругой остерегался — а вдруг уйдет. Не то чтобы любил, но привык. Своими руками из ничего вылепил. Да и знала она много… И потом детям мать нужна. А Римма Николаевна матерью была фанатичной. И хозяйкой от Бога. Словом, как-то уживался. И с женой, и с мечтой.

Правда, в последнее время супруга стала сдавать. Обросла какими-то женскими болячками, перешла на гормоны. Поправилась. Стала жаловаться на одышку и память.

— Попробуй к итальянским светилам обратиться, — советовал Ерофей Игоревич. — Денег хватает. Отдыхай и двигайся больше. Чтобы не нервничать по ерунде, склерозник заведи. Или сразу два. Записывай. Забыла — заглянула, и нет проблем. Какие у нас в домашнем хозяйстве тайны?

— Твоя правда. Надо собой заняться. Ладно, пока я в Италии на правах обыкновенной новой русской. А если в ООН попадешь, стану супругой Представителя. А вдруг где лопухнусь?

— Пока это случится, тамошние доктора твой склероз три раза вылечат, не беспокойся.

Теперь вот приходилось беспокоиться. Видимо, руки у черной вдовы Османовой длинными оказались. А вдруг и до Ортоны доберется? Городишко маленький, все на виду.

На всякий случай подстраховался. Слетал на выходные к семье. Дал указания. Сам осмотрелся. Тихо. Усилил охрану. Перепроверил прислугу. Чисто вроде.

— Держи записи свои в сейфе. А лучше в компьютере. Запароль и будь спокойна. Если нужно, по важным решениям звони мне. На людях по одному не ходить. Никаких новых знакомств, никакой новой прислуги.

— Па, это что, осада?

— Можно и так сказать, сынок.

— О, мафия?

— Тут не до шуток. Потерпите до конца лета.

Семейство не стало вдаваться в подробности. Привыкло выполнять указания главы без лишних слов. Казалось бы, все под контролем.

Дети взрослые. Сын еще в Н* университет окончил. Теперь вольный студент римского «La Sapienza». Свой бизнес завел. Дочь — бакалавр. Готовит диссертацию по итальянскому возрождению. Порочащих связей не имеют. Маман подобных вольностей не допустит. Скорее сама…

— Представляю… — Ерофей Игоревич хохотнул и оставил отчет в покое.

Позвонить своим, что ли? Вспомнились же. К добру ли, нет ли…

— А отцовское напутствие не помешает…

Он набрал номер. Подождал. Нет ответа. Странно. На линии что-то скреблось и чавкало.

— Похоже, европейская связь оказалась в зубах грызунов. Ну, не все ж российскую третировать. А вот кажется и…

В трубке снова что-то хрюкнуло, и незнакомый голос отчеканил:

— Гражданин Рак? Прошу оставаться на месте!

И отключился.

— Вообще-то, пока еще господин… — пробормотал Ерофей Игоревич, тупо глядя на телефон. — И в гордом одиночестве. На своем месте…

В дверь заскреблись. И тут грызуны!

— Кого там несет?

В проеме показалось испуганное лицо домработницы:

— К Вам тут…

— Надежда, я же просил начинать с имени отчества…

— Добрый день, Ерофей Игоревич! Разрешите? — физиономия горничной сменилась веснушчатым ликом незнакомца.

— Я без предварительной договоренности не принимаю. Секретарь Вас запишет, пройдите в кабинет напротив. — Рак закипал на ходу. Обнаглел народец! К представителю Президента как к себе домой… — Да вы что себе позволяете…

Обладатель веснушек и рыжего ежика бесцеремонно вошел в кабинет. За ним следовало трое других. Черные костюмы, белые сорочки, бесцветные лица. Как в кино…

— Гражданин Рак Ерофей Игоревич? Прошу пройти с нами. Всякое неподчинение будет расценено как попытка к бегству и сопротивление сотрудникам Службы безопасности Президента Российской Федерации.

— Чушь! Я сам сотрудник… — Ерофей Игоревич умолк, осознав бесполезность протеста.

Кажется, и до него добрались.

Шум винтов вертолета назойливо вмешивался в ход мыслей. Ссыпал старательно собранные доводы и подозрения в неподдающуюся разбору смесь, вклинивался в ровные ряды логических связок, путал козырные тузы с шестерками. Доводил до тошноты.

Знать бы, откуда ветер дует, можно бы разрулить без членовредительства. Ерофей Игоревич пытался вспомнить, кого обидел за последние два месяца. Дальше искать не имело смысла. Обиженные дали бы о себе знать. В марте на последней встрече с Президентом он легко ответил на все вопросы, обозначил проблемы и перспективы. Показал себя молодцом.

Значит, остается только апрель и май. Злоупотребления на строительстве лесхоза? Сами разобрались. Шумиха по поводу предстоящих выборов? Рановато. Да и не поступало пока вопросов. Браконьерство? Да, искоренили с его подачи. Италия? Но…

В запыленном иллюминаторе показались кварталы мегаполиса. А Рак так и не нашел объяснения ситуации.

— Через десять минут садимся.

И тут тяжеленный обух обрушился на голову Ерофея Игоревича: а что, если это она?!

Он попросил несколько часов на отдых:

— Я плохо переношу перелеты. Дайте возможность прийти в себя. Не привык в таком виде представать перед Президентом…

Рыжий недобро усмехнулся:

— Я не говорил, что придется представать. Да и в отпуске сейчас Президент. В Сочи улетел. Мы уж как-нибудь по-домашнему…

— А может, к лучшему фортель? — Борисик сложил газету и передал Михею. — Все равно мы об него зубы поломали бы. Не наш масштаб.

— Мы, значит, поломали бы, а она… — Михей нервно соскочил с кресла и заходил по комнате. — Ну что за женщина! Встречу, предложение сделаю, честное слово! Коня на скаку, избу горящую одной левой, представителя Президента одной правой!

— А не побоялся бы с такой жить?

— Может, и побоялся бы… Зато не скучно. Мы бы с ней в самые горячие точки на пару летали! Подобный тандем моей разведке лет тридцать не снился! И детей с собой брали…

— Ах, уже и о детях…

— А то! Представь, какие у такой женщины дети могли бы быть! Орлы! Нет, ты подумай! Как она его… тихонечко да под самый дых! Мастерски! Я бы так не смог.

— Ой ли? Переоделся бы горничной, вошел в доверие к хозяйке…

— Той же было сказано: чужих не пускать. А тут явилась старая горничная. Так, мол, и так, осталась без средств к существованию, пустите переночевать. На трехэтажной вилле не найдется работенки для верной прислуги? А дальше — включаем компьютер, подбираем пароль… Слушай, а ведь у меня примерно в том же ключе комп вскрывали!

— И это, конечно, была она, вездесущая мадам Пахомова! Вот так просто зашла, взломала и дальше пошла. Прям как в той считалочке: «Баба шла, шла, шла, пирожок нашла»… Фантазии у тебя, брат, эротические…

— А как ты объяснишь причину цунами, что выбросило на берег всю подноготную верного сына отчизны? Счета, неподходящие по рангу связи, досье, наконец? Хочешь сказать: супруга? Но это ж сколько нужно пообещать женщине, чтобы та родного мужа продала? А ведь Раки жили в мире и согласии.

— Платить можно по-разному. А мир и согласие порой непонятно на чем держится… Но особенно мне понравилось, что компромат не послали по привычному адресу. Как в добрые прежние времена. А просто-напросто выложили в социальных сетях! Поди, скрой хоть малую толику!

— Видно, хватило мстительнице одного официального разбирательства. Но как подействовало! От Рака одни комменты остались.

— Зато какие! «Служба безопасности Российской Федерации официально уведомляет…», «Администрация Президента уполномочена заявить…». Мих, случаем, нас волной не заденет?

— С какого боку? Официально следствие ведешь ты. Но только по заявлению Матвея Матвеева о подтасовке фактов. В любой момент свернешься — за недоказанностью улик.

— Но надо мной есть люди, знающие, что к чему.

— Думаешь, им надо чужой сор из, заметь, чужой же избы выносить? Полиция в дела смежников старается не вмешиваться. Так что, сидим тихо.

— Значит, пора за Светлова браться?

— Выходит, за него. Если повезет, Жука и без нас на чистую воду выведут. А я, пожалуй, параллельно свидетелями валюшинской драмы займусь. Засиделись они в глубинке. Особенно заслуженный этот дедок. Вот кому обломилось от чужой ошибки! И катер, и отступные, и фуникулер! Как это мы его до сих пор в оборот не взяли? Дедуле под стольник! Тут каждый день может последним стать. Так, еду, прямо теперь…

— Порыбачить захотелось? Ну-ну… Ну и к мадам Рак хорошо бы заглянуть на досуге. Поинтересуйся, за что она так вовремя благоверного кинула? Мих, ты же можешь… Это мне в Италию ни в жисть не попасть!

— Ну, почему же? Могу посодействовать.

— Да ладно хохмить!

Михей собрался быстро. В Валюшино его ждал напарник. По легенде двое залетных москвичей сняли заимку на три дня. Рыбалка, охота, альпинизм. Приходилось соответствовать. Пока доедет, на щеках бородка нарисуется. Не хуже любого грима. Оставалось купить рыболовное снаряжение. Какой рыбак ездит на Валюшинку без собственных снастей?

Маменька отнеслась к известию о поездке доброжелательно: легенда о связи с Алёной оставалась пока актуальной.

— Тут Лена вам пирожков напекла. Возьмешь. И курицу зажарила. Все, как ты любишь. Жаль ее, у бедняжки какие-то проблемы. Сегодня с утречка хотела с тобой поговорить. Так ведь, когда нужно, тебя на месте не найти!

— Сама же за щавелем отправила! Пока нашел, все ноги сбил. На два рынка пришлось заехать. За пять минут, прости, не успел. Так о чем речь?

— Теперь уже ни о чем, — Нонна Трофимовна с обидой поджала губы.

— Я не о тебе. О соседке.

— Говорю же: проблемы у нее. Глазищи красные, руки трясутся… Да уж умчалась куда-то, сердечная. И что за доля у баб? Крутишься, вертишься, а все не так, как надо, получается…

«Странно, — в сутолоке сборов о визите соседки думалось поверхностно, — зачем я ей вдруг понадобился? Долги? Неприятности с налоговой? На что еще может сгодиться экономист международного класса? Не деньги же вместе считать, честное слово!»

— Будет искать, дай ей номер с визитки, — Михей протянул матери карточку. — Консультации бесплатные. Появятся вопросы, может сослаться на меня. Куда ж вляпалась твоя подружка? При такой-то занятости…

— Побойся Бога! Какая она мне подружка? Она ж молоденькая совсем! И потом, сказывается недостаток образования…

— Мам, что за приколы? У тебя, случаем, не Академия наук за спиной? Недостаток образования — елы-палы! А возраст в наше время — категория весьма относительная.

Валюшино встретило гостей стелющимся по траве сизым дымом, сиреневыми всполохами над горизонтом и голодными комарами.

— А ты чего хотел? — ухмылялся компаньон. — Суббота. Баньки народ топит. Самое время. А это… — он хлопнул по щеке, одним ударом уничтожив с пяток неоплодотворенных комариных особей, — неприятное приложение к приятному отдыху. Не парься. До места доберемся, достану чудесный баллончик — ни одного кровопийцы в радиусе пяти метров даже не услышишь. Или лучше попаримся для начала?

— А совместить нельзя? Достали, паразиты!

— Наука разводит руками. Тебе прям все и сразу, капризен, как институтка девятнадцатого века. Терпи, коли выбрался!

Михей вздохнул и переключился на позитив. Генерал Востриков выделил ему в помощь еще одного земляка, Гаврилу Капустина. Веселого хозяйственного парня, незаменимого в подобных провинциальных карнавалах. Отчаянный пустомеля и хохмач, Гаврила легко сходился с любым сельчанином или сельчанкой. Засыпал собеседника шутками-прибаутками, слету выстраивал нужную линию разговора, докапывался до сути.

Валял дурака. Косил под простачка-интеллигента. Располагал к себе. Заставлял позабыть об осторожности. Вызывал у аборигенов неуемное желание похвастаться, поставить на место зарвавшегося горожанина. И уезжал, оставляя в замешательстве — нашумело, нагремело, закрутило пестрым веселым вихрем — а что это было вообще? Спроси кто — народ только плечами пожмет. Нечто или некто. Одно слово — явление.

Гаврила оказался незаменимым помощником в любых внутренних делах востриковского ведомства. А профессионально с разведкой у парня не сложилось: слишком уж доминировал в нем национальный характер. Куда такого за кордон? Сам спалится и других за собой потянет.

Впрочем, он не жаловался. За полтора десятка лет дослужился до подполковника. Построил дом в тихом калужском пригороде, родил пятеро детей. И не тужил ни о каких заграницах. Особенности своей страны изучил так, что глубже не бывает. И внедрялся в любой местности идеально и быстро.

Вот и теперь. Встречные бабки улыбчиво кланялись, щурясь вслед, пытались вспомнить, это чьих же сынок будет. Мужики у сельмага приветствовали, снимая выцветшие бейсболки с застиранным американским флагом. Похохатывали в ответ на брошенные в толпу шутки. Матвеева не замечали в упор. Какое там! Сам Гаврилушка на побывку прибыл!

— Гаврик, ты чё, был уже здесь?

— Обижаешь, откуда? Первый раз всех вижу. Сам не высовывайся, я прикрою. Имею такую специализацию. В ней я профи.

— Крутой ко всему. Да я против тебя — дите в подгузнике! Мне б такого напарника в Европе — и никаких заморочек с алиби.

— Раскатал губы — невыездной я. Лет уж… надцать, как невыездной, — Гаврила небрежно сплюнул в пыльный чертополох. — И не жалею нисколько. Типа патриот. Кайф ловлю на Родине. И Вам не хворать, — раскланялся он с шедшей навстречу бабкой. — Повсюду под родного кошу. И ведь получается неплохо! Сам удивляюсь… Ща катер наймем до заимки. Бутылочка у меня для того припасена… Засветло добраться бы…

Старенький, утробно урчащий катерок домчал их на место на закате.

— Давайте уж разом и разопьем, — владелец суденышка расплылся в беззубой улыбке.

— Домой тащи, после баньки дерябнешь, — покровительственно похлопал его по плечу Гаврила. — Супружнице от меня низкий поклон. И вот еще…

Он вытянул из бездонного рюкзака штапельный платок с кистями.

— Матрёна обалдеет! Ее любимый цвет! И размерчик наш… ну, приятель, удружил…

— А если бы на вдового напоролся? — Михей проводил лодку глазами.

— У меня все схвачено. Дедок аккуратненький, дочка так не присмотрит. Иди уж… Эй, хозяева! Гостей встречать собираетесь?

— Да уж и ждать устали, — послышалось из-за утонувшего в зарослях поповника забора. — Поздненько вы. Уж и банька остывать начала.

У калитки появился старик в телогрейке и ушанке набекрень.

— Раритет, однако… — шепнул Михей товарищу. — Но годками не вышел. Нашему лет девяноста, а этот вполне себе огурец.

— Прохорыч, — представился между тем «раритет», лихо подхватил тяжеленный рюкзак и пошлепал к дому. — Ща вас к Маришке определю. А сам баньку реанимирую, делов-то…

— Маришка, видать, за хозяйку тут, — определился Гаврила. — Значит, шанежки с утреца нам обеспечены. Шанежки-то уважаешь?

— Бабушка в детстве угощала…

Маришка оказалась складной бабенкой лет тридцати. Румянец во всю щеку, нос картофелинкой, губки бантиком. Грудь чуть ли не подбородок подпирает. В общем, сервис тянул звезд на пять.

— Проходите, гости дорогие, сразу за стол! По рюмочке с дороги. У нас своя, на облепихе, в самый раз с устатку!

Выпили. Захрустели солеными груздями. Тут и банька подоспела. Одно слово, рай… Стоит, правда, недешево. Но стоит того!

— Небось, простых смертных не принимают… — кряхтел на полке Гаврила. — ВИП-курорт, блин…

— Хоть в чем-то повезло, — разошелся Михей, не жалея можжевелового веника. — Еще минута, и твоя очередь.

— Вай! Ты по причинному-то не бей!

— Какое там! У тебя со всех сторон сплошная задница, как ни крутись!

— Скажешь тоже!

Потом была река, колючая с непривычки. Но на третьем нырке бесстыже ласковая. На обратном пути росная трава, достающая до самых, как в той рекламе, труднодоступных мест. И снова обжигающий ароматом хвои жар. И все та же гостеприимная Валюшинка…

— А теперь спать! И только на сеновале!

Так бы лет хотя бы сто…

Утром были шанежки. И лафетничек с облепиховой. И рыжики в сметане. И политая растопленным маслом, посыпанная укропчиком картошка…

— Прохорыч уж ждет, — первым поднялся из-за стола Гаврила. — Ай да хозяйка! Ай угодила!

Обхватил молодку своими лапищами и смачно расцеловал в обе щеки.

— Да ну Вас, Гаврила Тимофеич, — кокетливо отмахнулась довольная вниманием Маришка. — Какое уж тут угождение! Вот к обеду я щей зеленых наварю. Да крутеничков с печенкой и сальцем. Тогда и похвалите.

— Скажите, пожалуйста! Гаврила Тимофеич! — передразнил Михей, выходя на крыльцо. — Пару часов виделись, а какое взаимопонимание! А моя мамахен утверждает, что я — дамский угодник. Да мне до тебя… и тут опередил.

— В нашем деле без крепкого женского плеча никак. Стелю, понимаешь, соломку…

— Ну, что, господа-товарищи, — поднялся с завалинки Прохорыч. — На заседки соберемся али лодку готовить?

— Для начала лодку, — определился Гаврила. — Хочу товарищу наши красоты показать.

— Это правильно, — кивнул Прохорыч со знанием дела. — Места тут у нас знатные. Особливо ежели с самой Валюшинки смотреть. Из кустов-то особо не налюбуешься. Идем по течению аль супротив?

— А вот в сторону Валюшино и направимся, — со знанием дела ответил Гаврила. — До поворота и обратно. Что б порыбачить успеть. И Маришкины крутенички отведать.

— Гром-девка, едрен-пень! — одобрительно цокнул языком Прохорыч. — Что в кухне, что в постели.

Хитро прищурился:

— А что, мужики, девок вам заказывать?

— Ого! У вас и это схвачено!

— Приходится схватывать, — дедок приосанился, зашел на лихой вираж, — тут у нас такие гости бывают — мама не горюй. Разве что Президент не доехал. Но обещался…

— Девок, говоришь? — многозначительно покачал головой Гаврила. — Девки в наших местах хорошие. Но погодим малость, от своих дай отдохнуть. Я только от молодой жены, а Мишане городские крали прохода не дают. Завидный жених.

— Это хорошо, что завидный…

Помолчали. Катер огибал кедровник. С берега посадки ограничивали купины кустарника, серые метелки камыша. А дальше темную зелень прочеркивали крепкие, уходящие в небо, стволы. И пушистые лапы молоденьких кедров. Молодняк прикрывала из глубины леса плотная стена старых деревьев. Купола верхушек отражались в быстром течении нервными штрихами щедрой палитры зеленых оттенков. Было от чего помолчать и чем полюбоваться. Легенда получалась вполне правдоподобной.

Михей вытащил из рюкзака фотоаппарат. Пощелкал кедровник, цепляющиеся за вершины деревьев облака. Речное зеркало. Перевел объектив на Прохорыча.

— Фотки-то пришлете?

— Обижаешь. Альбом.

— Поглядим… Тут кто чего только не обещает. Все хороши, пока рядом. А повернулись задом — и забыли. Да я уж привык. Третий год на заимке. Всякого навидался.

Гости хозяина не торопили. Захочет, сам расскажет, а не захочет, значит, не подошло для вопросов время. Пять дней впереди, тут уж всякий разговорится. Тем более дедок молчаливостью не отличался. Да и Маришка норовила вставить словечко в мужской разговор. Хороший признак.

Катер миновал кедровник и полетел вдоль заболоченных лугов.

— Тут мы скотину пасем. И сеном запасаемся, — пояснял Прохорыч. — Ежели сухое лето, травы до следующей осени хватит. А ежели дождит, приходится по холмам косу бить. Не люблю я это дело. Прыгаешь чисто заяц, инструмент портишь, а толку ноль. Был бы хозяин, осушил болотень, на полколхоза сена хватило бы. Да где тот хозяин, и где колхозы… Пропили давно все, едрен-пень!

Прогулка продолжалась по намеченному сценарию.

Михей снимал. Гаврила одобрительно кивал в ответ на слова Прохорыча, изредка вставлял ничего, казалось бы, не значащую фразу. Ловко оживлял монолог своими ремарками.

За лугом начался старый ельник. Впереди лес сливался с горизонтом — верный признак близкого поворота. Гаврила посмотрел на товарища. Тот незаметно кивнул.

Катер мчался к берегу.

— Привал, что ли? — вступил в разговор Михей.

— А надо? Поворот скоро, вот срезаю уголок.

— Уж не тот ли, о котором лет пять назад газеты шумели?

— Чтой-то не припомню… — Прохорыч пристально вглядывался в речную гладь.

— Ну как же… Человека взорвали. Ребенок пострадал…

— Ах, это… — дедку явно не хотелось ворошить прошлое. — А пущай о том Гаврила Тимофеич поведает. Из меня рассказчик неважный.

— Нет уж, — развел руками Гаврила. — Сам только слышал. И каждый раз по-иному. Валюшинские ребята горазды на выдумки. Уж лучше из первых уст… Выкладывай уж, Прохорыч. А я, если что не так, добавлю.

— Да ить я тоже со слухов. Я ж говорю: года три на заимке. Брат тут служил. Но занемог. Теперича в поселке завалинку давит. Восемьдесят семь — пора и честь знать.

— Родной Ваш братец? — Михей прилежно играл роль недалекого горожанина.

— Наироднейший. Тяжеленько ему тогда пришлось. И дернул же нечистый яхту купить! Ить до суда дело дошло. А в нашем возрасте лишние переживания…

— Лишние переживания в любом возрасте для здоровья неполезны, — вмешался Гаврила. — Однако ж тебе очевидец рассказывал, а мне — непонятно кто.

— Да ить и рассказывать нечего. Собрался известный в округе народец. Погуляли, выпили. Захотелось уток попугать. Мой-то старшой вызвался энти самые феверки популять. Популял. Угодила одна игрушка в катерок, бес его принес! В этих местах случайного человека редко встренешь. Нет, на тебе! А там бензобак с протечкой, что ли. Ну и бабахнуло. А потом и полыхнуло. Мужика — вусмерть, пацаненка на берег выбросило. Тоже, бают, обгорел сильно. Бабу Бог миловал. Потому как на берегу осталась. Дальше суд был, начальники вроде не при делах, а брательник мой недееспс… недееспособным оказался. Годы жеш…

— Годы… Сам догадался или помог кто? — Гаврила хитро мигнул Прохорычу.

— Это с какого боку посмотреть, — мигнул тот в ответ. — А по мне лучше было не связываться. Хотя… много ли с правды поимеешь?

— Вам-то вряд ли досталось, — поддал жару Михей.

И наступил на нужную мозоль.

— Достанется тут! — зло крутанул руль старик. — Как же, рази что рабочее место. Итить их… Но я не жалуюсь. Мне и тут нормально. Тепло, сытно, жить можно.

— А братец-то слинял…

— А Петька у нас, едрен-пень, такой, чуть горелым запахнет, он в кусты. Еще родители живы были…

И Прохорыч ударился в воспоминания. Его не торопили. Уж лучше пусть сам себе голову задурит, а потом под нужный вопрос и прогнется.

Поворот проплыл мимо, очерченный все тем же тростником, почерневшими стволами елей, желтым песком берега, намытым мусором.

— Красивое было место… — вздохнул Гаврила. — Это ж как полыхнуло. И не приберется никто.

— А чего прибираться? Кому охота на месте смертоубийства отдыхать? — Прохорыч издал неопределенный звук и оглянулся к клиентам. — Поворачивать что ли? Да и мест у нас для отдыха полно, одним больше, одним меньше…

— Оно понятно, — кивнул Гаврила. — Но ведь непорядок. Земли-то твои?

— Арендуем, не без этого. Охота ж на пятачке не получится. Не я, конечно, племянница. Петр как отошел от дел, все на дочку оформил. А я так, пашу на кусок хлеба с маслом. Жизнь — штука уж больно несправедливая. Оно как получается? Кто мягчей, об того и ноги вытирать сподручнее…

— А как зверь? Можно на трофей рассчитывать? — подал голос Михей.

— Смотря, что взять собираетесь. Мех сейчас никакущий…

Разговор гости перевели в безопасное русло. Лодка развернулась у перекошенного хуторка. И пошла против течения.

Маришка ожидала их возвращения с нетерпением:

— Подзадержались… у меня обед простыл, поди. Чё ж ты, Прохорыч, людей морозишь?

— Ты, девка, шуми, а меру знай! — резко оборвал тот. — Они ж не пироги лопать прибыли. И не задницу твою щупать. Тихо сиди! И губята-то прибери, ишь раскатала, едрен-пень!

— Гаврила Тимофеевич, вы бы с хозяином посмотрели арсенал, — мягко кивнул приятелю Михей. — Охота ждать не будет. А мы уж как-нибудь сами справимся, правда, Мариша?

Девушка расправила плечи, смущенно улыбнулась, стрельнула глазками:

— С таким да не справиться… пойдемте, что ли, помощничек…

Михей отводил глаза от качающихся из стороны в сторону крутых бедер, прикидывая, как бы на засаду не напороться. Очередная интрижка в его планы не входила. Строить отношения с девицей следовало в ином ключе.

— Обижает? — он взялся за стопку тарелок.

— Меня обидишь, — Маришка перебросила косу через плечо. — Командовать пытается. Я не против. Место уж больно доходное. Я б таких денег за полжизни со своим средним специальным не заработала, сколько здесь за год. Да и объемы с сельскими не сравнить. Огород — три сотки. В доме особо не напряжешься. Гости всего раз-два в неделю наведываются. Компании, конечно, немаленькие, но им бы выпить. А там…

— Одна и на кухне, и в дому, и в огороде… не многовато ли?

— Кому как. Раньше здесь двоих держали. А толку… Но вы не подумайте, я не жалуюсь. Только бы не гнала Катюха, а то она у нас с капризами. Может себе позволить — уж два года как барыня! Вам сметанки? Или с перчиком уважаете? — Маришка принялась разливать по тарелкам щи.

Михей выглянул в окно. Гаврила тянул время.

— Катюха? Это что за птица?

— Так Петр Прохорыча внучка. Младшая. Два года как сама за хозяйку. Наведывается порой. Порядки наводит. Вроде я не в состоянии.

— А с чего Петр Прохорыч внучку к делу приобщил?

— Ну… сам уж не в силах. Дети тоже не молоды. Внуки кто где. А Катюха за ним давно присматривала. Простирнуть там, за лекарствами в Валюшино смотаться. Хитрая она. Как дед на заимке хозяином стал, так кинула свой дом культуры и к нему. Любимая внучка! Однако не зря старалась. Теперь катер в Валюшине сдает за бешеные деньги, заимку на себя оформила. Богатая невеста…

— А прежнюю прислугу уволила? Ко двору не пришлась?

— Этой придешься, как же! Да только мало кто со своей земли в тайгу перебраться согласится. Конечно, желающие были. Но Катюха абы кого не берет. С Любаней они с детства на ножах. Та ее первого кавалера отбила. А Маруся Михайловна, тутошняя повариха, и сама ушла. Она баба гоноровая. И руки золотые. Такую поискать. Не то, что в Валюшино, аж в Н* приглашали. Видать, согласилась.

— Давно уехали?

— А почитай как два с половиной года. Катюха месяца два перебирала, еще два сама на заимке горбатилась. А потом меня взяла…

— Уехали, значит. Через полтора года после взрыва. Интересно, куда?

— Понятия не имею, — пожала плечами Маришка, внося в гостиную блюдо с жареным мясом. — Может, в поселок подались. А может, и в город. Ни одну, ни другую сто лет не видала. Зовите товарища своего. Уж готово все!

Почта глючила. Но с архивом работать было можно. Михей воспользовался свободной минутой и перелопатил материалы дела.

Ага! Вот они, голубушки. Жаль, фото нет. Зато реквизиты в наличии. И какие реквизиты! Мама не горюй! Неужели пропустили?

— Гаврик, скатайся в Валюшино, отправь послание. Пусть определят местонахождение Макаровой Марии Михайловны и Гулькиной Любови Ивановны. На вот, что нашел. Для ориентации сгодится.

— А чё ж отсылать? Может, участкового привлечь…

— Гаврик, я не понял, мы ж с тобой посторонние отдыхающие.

— Блин! От воздуха, что ли, таежного тупею? Прости, шеф!

— Я те дам шефа! И вот что, пускай дадут задание твоему участковому по старым адресам проверить, может, связи остались.

Прямо с «корабля» Михей отправился к Борисику. Увы, бала не ожидалось. Как и банкета. Но на бутерброды с колбасой и чай компаньона хватило.

Торопиться было некуда. Маменька выбралась на дачу. По планам — надолго. Михея ждала чуть позже. Как договорились. Тот не особенно торопился: хотелось тишины, покоя и относительной свободы. Отпуск все-таки! Валюшинский вояж не в счет, там побегать пришлось. Обидно, что зря…

— Связей никаких. В Валюшине наши свидетельницы не появлялись. Думаешь, как-то к вендетте относятся?

— И не как-то. Ты фамилию этой Любови видел?

— Обижаешь. Не только видел, но и проверить успел. Спешу огорчить: только однофамилица. Да, о Гулькине… — Борисик замялся. — Прости, шеф. Ситуация вышла из-под контроля. Неделю назад в прессе появилось сообщение о самоубийстве.

— Блин! И ты молчал?!

— Мимо проскочило. У меня висяк на районе. Сразу после вас туда и отбыл. Газет не читал. Телик не смотрел. По тайге носился. Упустил, в общем. Как считаешь, затаится наша мстительница? Или наоборот?

— Скорее, последнее. Ей тянуть не резон. По краю ходит. Завязывать пора. А теперь что? Жди новостей.

— А что тут ждать? У нас только Светлов и Жук остались. За ними присматривают.

— К чему? Их телам ничего не угрожает. А за остальным присмотреть не удастся.

— Оно понятно. И что за фигня, Михей? Крутишься, крутишься, а результат нулевой. Как в том анекдоте. Только нам такая стабильность и на фиг не нужна! Гулькину и Макарову мы ищем. Думаю, тетки зависли где-то в Н*. Вот только с какого боку их хватать…

— На суде ни одна, ни другая ничего полезного не сообщили. На следствии тоже, мол, ничего не знают, ничего не видели и, соответственно, не слышали. Да, были гости. Да эти. Только и всего.

— И что? Неужто наша Валентина и на них зуб имеет?

— Да кто ее знает. Найдем, спросим. Ребенка-то ищете?

— Не моя парафия. Да и заявления пока не поступало. Упорствует Сапун. Или его мадам, та еще ляля. Дальше чем займемся?

— Дальше? По инету пройдусь, за неделю соскучился. Потом с шефом пообщаюсь. Маменька на дачу приглашала. Плюс твои заморочки. Скучать не придется.

— Мои?! Ах, ты…

Они слегка поиграли мускулами — молодецких забав пока никто не отменял. Прошлись до пивной. Опрокинули по пол-литра. Пообщались с завсегдатаями. Простились.

Михей вернулся домой в глубоких сумерках. Постоял на балконе, наслаждаясь пряными ароматами июньского парка. Полюбовался проглядывающими сквозь облака звездами.

Аккумулятор нетбука успел подзарядиться. Самое время для виртуального путешествия.

Зашел в интернет. Открыл почту. Пробежался по рассылкам. Ничего интересного. Удалил лишнее. Заглянул в спам.

— Ну-ка, ну-ка… О, Василий, привет! Что у тебя? Ладно… утром на свежую голову посмотрю, так и ответим… Ага… и хлопчики из Третьего напомнили о себе — вот что значит задействовать старые связи. Мерси, пацаны! Пригодится! Это можно сразу в корзину. И это. И… стоп! Что за…

Письмо оказалось коротким:

Михей, зайдите, пожалуйста, как сможете. Очень надо.

Ваша соседка Лена

— Не понял… А что тут делает соседка Лена? Неужто лопухнулся?

Фрагменты головоломки сложились в новую картину. Значит, все эти таинственные незнакомцы с папками и пиццами ее рук дело? И взлом почты…

— Нет, ерунда! И что за чушь в голову лезет? Впустить их она могла. Но чтобы вскрыть ящик… блин, кругом шпионы мерещатся! Расслабился, герой…

Михей взглянул на часы:

— Если Вам так хочется…

Через минуту он уже звонил в соседскую дверь. Тетя Лена не открыла.

— С мамой, что ли, уехала…

Пожал плечами. Вернулся к себе. Снова открыл письмо. Отправлено шестого. Сразу после его отъезда в Валюшино. Понятно, что срочные дела долго ждать не могут. Значит, опоздал.

— Бывает. Но хороша тетушка! Завтра попробую наладить контакт. Не будить же друга ради непонятно чего!

Июнь 2009, город Н* и его окрестности

Планы планами, а маменькины указания следовало выполнять. Тем более на кухне его дожидалось письмо с указаниями насчет неосмотрительно обещанной им покупки рассады:

Сынок! У людей уже помидоры цветут, а у меня еще не посажены. Так что выполни свое обещание, как вернешься, забеги с утра на рынок, возьми по списку (далее следовал список на полстраницы). Я договорюсь с соседями. Они к субботе вскопают и унавозят две грядочки. И захвати печенья, масла сливочного и два синих пакета из морозильника. Хочу тебя ужином порадовать.

Твоя мамуля

— Без ножа режешь, матушка! — простонал Михей, но позавтракал наскоро и полетел на рынок.

По пути позвонил Борису, ввел того в курс дела.

— Я же говорил: бди! Как чувствовал!

— Не гунди, сам разберусь. Уехала, мало ли… помощи моей не дождалась. Неудобно как-то…

— Ты! Рыцарь печального образа! Тетка тебя кинула. А ты: неудобно! Это же не штаны через голову… Помяни мое слово: соседка твоя с этой Пахомовой в сговоре. Мир теснее, чем кажется.

— Сказал: разберусь. А пока меня нет. До понедельника. Акцентируй внимание на Светлове и Гулькиной.

— Учи ученого…

Выходные на даче удались во всех отношениях. За исключением одного — тети Лены там не оказалось.

— Я ж говорила тебе: зайди, — разводила руками маменька. — Что-то у нее случилось. Последний день сама не своя ходила. Даже запеканку сожгла, представляешь?

— Представляю. Но не мог я. Не мог! По служебным делам катался, я ж человек подневольный.

— Хорошо хоть человек. Но тут сплоховал. Даст Бог, сама справится…

Зато в остальном Михею везло. Интернет не зависал. Комары не докучали. У соседей намечалась вечеринка. С хорошей музыкой, шашлыками и девочками.

Домой вернулся под утро. А к полудню наметили катание на лодках. Не соскучишься!

— Вот видишь, — улыбалась вслед Михею маменька, — а не хотел ехать. И тут люди живут! Смотри там, не сильно выпендривайся. Максим девушку привез. На взаимность надеется.

— А я тут при чем? — удивился Михей. — У нас с ним всегда все по согласию…

— Знаю я твое «при чем»! Девки так и липнут. Друга обидишь — врагом обзаведешься — дело известное. А Максим нам не чужой. Вы ж с детского сада знакомы.

— Понял, постараюсь не оплошать. Лишние враги мне пока не нужны. Своих хватает.

От девушек Михей держался на расстоянии. А вот с собравшимися на пикник мужчинами чувствовал себя уверенно и комфортно. Сыпал анекдотами, хохотал над чужими шутками, помогал возиться с шашлыком…

— Мишка, ты чё редко приезжаешь? — похлопал его по плечу Максим. — Душа компании, прям как в детстве!

— Работаю за кордоном, оттуда так просто не выберешься.

— И то правда! Слушай, ты ж в экономике шаришь как профессор! А мне там, — Максим многозначительно кивнул непонятно куда, — во как толкового спеца не хватает. Окладом не обижу.

Михей ухмыльнулся, знал бы ты, друг ситный, сколько получаю я, вряд ли взялся перекупать…

— Макс, я, конечно, могу что-то посоветовать или до ума довести. Но только разово. Меня от Америки до Антарктиды мотает — себе не хозяин. А вот подыскать кого-то…

— Будь другом.

Сошлись на разовом. Пока. Специалиста Михей планировал подыскать осенью. Приятеля предложенные сроки устроили. На радостях тот взялся подвезти друга детства до электрички и пообещал Нонне Трофимовне с устройством летнего душа посодействовать.

В понедельник Борисик заехал к напарнику в обед.

— С вызова сразу к тебе… Разрываюсь между долгом и частным сыском… Накормишь?

— Если пельмени устроят. Или пиццу могу заказать. Холостякую, как видишь…

— Давай пельмени, терпеть не могу эти идиотские лепешки! Да, не хватает теперь соседки… Не появлялась?

— Нет. Мать говорит, что нервничала она очень в последние дни. А потом попрощалась и пропала. Сказала, что-то срочное.

— Если вернется, береги соседку. Одни пирожки у нее чего стоят! Как вспомню, полный рот слюны. А мясцо в сыре… ммм… нет, дальше лучше и не вспоминать…

— Сосредоточься на достоинствах пельменей. Что по делу?

— «Шерше ля фам» продолжается. Подключили паспортные столы. Светлова я к себе на пять пригласил. Раньше у полковника не получалось. Жук где-то ползает. С утра на месте нет. На то он и Жук. Может, послали куда… Сметанки добавь!

— А нетути! Уксус только…

— Давай уксус, гостеприимный ты наш. Знал бы, в магаз заскочил.

— Мог бы предупредить, я б сам заскочил.

На третьем пельмене Борисик схватился за телефон:

— Ну, и чего нарыли? Так… Так… Так! Давай адрес!

Прожевал, потянулся за следующим. Не выдержал:

— Мих, нашли Макарову. Квартиру она купила. На Центральном. В престижном доме…

— Заплатили, значит, женщине за молчание. Не поскупились.

— А ты думал, она сама ВИП-хоромы приобрела? На трудовую пенсию? Едем, что ли?

— Ешь, давай. Пусть твои бойцы сперва выяснят, не пустышка ли. Как с тем Прохорычем. Мало ли Марий Макаровых по России… устанешь бегать.

Со старшим Прохоровичем, в миру носившим гордое имя Петр, у них облом вышел. Как ни старался Гаврила, как ни выкручивал кренделя перед неприступной внучкой — нулевой результат. Та улыбалась натянуто. Отвечала однозначно. К деду пускать вообще не хотела. Потом уселась на кровати, так и просидела весь разговор.

Прохорович-старший чувствовал себя плохо. В ответах путался. Перескакивал с одной кочки на другую. О работе на заимке говорил многословно, но пусто. О яхте вообще ничего вспомнить не смог. Посетовал на судьбу — только все успокоилось, жить бы да жить, а уж некогда. А если и осталась пара годиков, так и те уже не в кайф.

— Вон, Катюха теперь сливки с мово молока-то сымаеть, телушка хитрючая, — кивнул дед на сидящую рядом внучку.

— Я те покажу телушку! — девица поднесла кулак прямо к дедову носу. — Котлет неделю не получишь! Переведу на хлеб и щи.

— Суровая, вишь! — одобрительно воспринял угрозу дедок. — Фамильный характер! Так что извиняй, ребята, а котлет я вам не отдам! Я ж до смерти голодным останусь. Знает, говёшница, во что бить. Вся в мою бабку, та была…

Лирическое отступление заняло около получаса. Гости выжидали удобного момента для перевода стрелок в нужном направлении. Девица нервно поглядывала на часы. Наконец дед выдохся.

— Ну, что там еще?

— А фуникулер у вас откуда?

— Фуни… что?

— Фуникулер.

— Это та штуковина, за которую тебя второй раз посадить грозились. Люльки на веревке, — пояснила внучка.

— Какая там веревка — канат! Вот и доверяй после этого бабам… — рассмеялся старик, обнажая беззубые десны. — Так там я и не бывал никогда…

— По ксерокопии его паспорта ту игрушку купили. Оформили на деда. Теперь вот маюсь и с ним. Никак покупателя найти не могу. И везде одна, хоть бы какой мужик нашелся…

— Чтоб клюнул на твои богатства? — захихикал старик. — Так в город ехать надоть. Наши вон, у своих баб за подолы держатся, их мильенами не заманишь. А с подолами у тебя дело швах… Водички-то принесешь?

— Не заслужил, — процедила Катюха, но пошла за водой.

— Вреть она, — зашептал Прохорович. — В жизни ничего никому не отдасть. Жадная — страсть! Все к рукам норовит прибрать, воспитал на свою задницу!

— А как ваш паспорт оказался у покупателя?

— Так ить… хто его знаеть… Могёт, украли. А могёт, взяли попользоваться.

— Значит, чужие заходили? Ну, около полугода назад.

— Эт вряд ли… Катюха чужих дальше сеней не пущаеть. Факт.

— Свои, значит…

— Дык, своих-то раз, два и обчелся. Рази что братан. Да женка евоная…

— А о Марусе Михайловне своей забыл? — на пороге появилась Катюха с кружкой. — Она как-то осенью наведывалась. Зазнобились когда-то с дедом. Та и взяла, коли кто копейку посулил. Продажная тварь.

— Ты чё мелешь, козява? Что б Маруся продалась! Да ни в жисть!

— Много ты понимаешь!

— А и понимаю! Они ж с Любкой по миру пошли, а ты: продажная… Сама такая! Ить с твоей подачи и пошли…

— Так! — Катерина ткнула кружку в беззубый рот и указала гостям на дверь: — Хорошего понемножку. Вот Бог. А вот порог. Желаю здравствовать! А упорствовать станете, полицию вызову. Издевательство над престарелым, я свидетель. А он уж три года как недееспособный.

— В такие минуты я начинаю сомневаться в своей профпригодности, — пожаловался Гаврила на обратном пути. — Железная баба!

— Это потому, что одна, — со знанием дела заступился за бизнес-леди Катюху Михей. — Вот и бесится. Два мужика завидных в гости заскочили, но ни один на ее прелести не то, что не клюнул, внимания не обратил.

— Зря, выходит, день потратили.

— Ну, не все нам отдыхать, мы ж люди обязанные. А насчет зря позволю с тобой не согласиться. Большего из этих не вытрясешь. Светиться нам опять же не резон. А по делу польза от дедового словоблудия кой-какая имеется. И девица лепту внесла. Чего смотришь? Сам не разобрался? Ну, во-первых, деду все же заплатили тогда. Прилично. А во-вторых, паспорт его взяла наша знакомая… Вернее, знакомая нашей знакомой. Что и требовалось доказать! Вот и складывается одно к одному, — заторопился вдруг Михей. — Поехали.

— Ты ж не хотел… — заметил Борисик за следующим холостяцким перекусом.

— Обстоятельства изменились. Правда, изменились они три дня назад. Как-то подустал я с этими заморочками. На работу пора…

— Видно, что устал. Ты опять у Вострикова подмоги просил? С какого перепугу в дело включаются люди с другой улицы?

— У генерала свои интересы в деле. Его поначалу просили, не нас. Ну и кадры у него классные — грязную работу за тебя сделают, спасибо потом не забудь сказать, благодарный ты мой. За свои сотки лучше берись, и повнимательней там. Документы на фуникулер оформляла та самая Мария Макарова. Либо помогала оформлять.

— Поварешкой мне по лбу! Не губерния — аквариум литров на двадцать. Так и трутся друг о дружку фигуранты, так и трутся! — убывая по указанному направлению, продолжал возмущаться Борисик.

— Чуть что, сразу звони.

Михей остался один на один с нетбуком. Просмотрел входящие. Погрузился в сферу интересов «тетушки Чарли». Ничего нового. Застой. Зато тут…

Он вернулся к записке тети Лены. Да, опоздал. Но ответить-то никто не мешает.

Уважаемая тетя Лена! Простите, что не успел среагировать на ваше послание. В нужный момент меня не было в городе. Если ваша просьба по-прежнему остается актуальной, пишите. Помогу, чем смогу.

Михей

Прочитал, вздохнул. Вот так всегда — помогаешь, кому не попадя, а близких оставляешь на потом. И еще… Как это он раньше не заметил? Вон, для Людмилы и Алёны он так и остался Михаилом. Матвей его тоже по-другому не называет. А соседке сразу назвался Михеем, именем, пользоваться которым разрешал только самым близким…

— Так и бывает, порой, родня, а как чужие. А порой и соседку родственницей считаешь. Жаль, что так вышло… лягушка-царевна, правда, жаль…

Он вспомнил их первую встречу. Улыбнулся. Потянулся за телефоном:

— Борь? Как там у тебя? Даже так…

Кумушки у подъезда отвечали на вопросы приятного молодого человека с энтузиазмом. Особенно старалась Самсоновна. Показывала мастер-класс — в ее жизни допросы уже случались:

— О жиличке ничего плохого не скажем. Положительная мадама. Рано уходит, приходит вовремя. Пьяной ни разу никто не видел. С хахалями тоже. Деток вывозила на прогулку по субботам и воскресеньям. Здоровалась. Улыбалась.

— Только глаза у нее всегда грустные. Будто пустые глаза-то, — добавила Нюра Прокопьевна. — Должно быть, на работе неполадки.

— Конечно, на работе! — перебила Самсоновна. — Дома-то у них тишь да гладь да божья благодать! Муж не курит и не пьет. Аккуратный такой мужчина. Детки бусечки…

— Прислуга опять же, — дорвалась до «микрофона» старушка с букольками.

«Е-мое, — заскучал майор Борисик, — да здесь целая банда! И как мы могли так оплошать?»

Уточнив некоторые моменты повествования и сердечно поблагодарив бабулек, он поднялся на третий этаж. В квартире, помимо пожилой заплаканной женщины и отзвонившегося еще в полдень старшего лейтенанта, никого не было.

— Что тут у вас? — спросил он, кивая сразу обоим.

— Да так… — неопределенно пожал плечами подчиненный. — Никого. Смотрите сами.

Двухуровневая квартира — просторная гостиная, детская, четыре спальни — оказалась обставлена со вкусом. Стильная мебель. Симпатичные финтифлюшки. Уютно. Красиво. Дорого…

— Однако, Мария Михайловна, обошлась квартирка Вам в копеечку. И что на это налоговая?

— Я не сама ее купила, — женщина теребила край носового платочка. — Мне подарили…

— Иначе говоря, отблагодарили за…

И тут Борисик притормозил. В выстроенной версии не хватало важного звена. Следовало срочно его найти. Он извинился и вышел на кухню:

— Мих, тут что-то не катит. Как ей могли эти козыри квартиру купить, если она их элементарно кинула с этим фуникулером? Или, наоборот, за что Пахомова могла ее благодарить, если на суде повариха молчала, воды в рот набравши? Чей-то я туплю…

— Ну и я с тобой за компанию… Ты у владелицы и спроси. Это ж твой конек диалоги с ценными свидетелями выстраивать.

— И то правда. Ну, я пошел?

Борисик не зря считался профессионалом высокого класса. Примерно через час свидетельница сдалась:

— Устала я дрожать и обманывать. Расскажу, как было. Можете записывать.

— Запишем, — кивнул Борис, — пригласим в отдел и запишем. А предварительно я просто вас выслушаю. Если что, вопросы наводящие задам. Главное, не бойтесь. Теперь вы под нашей защитой.

И поморщился: врать не любил. А защиту при нелегальном расследовании пробить непросто. С другой стороны, может, и без нее обойдется. Некому теперь на свидетелей покушаться. Иных уж нет, а остальным точно не до того…

Приемы сработали. И бывшая повариха разговорилась. Первыми явились нанятые вдовой люди, предложили ей с горничной защиту и хорошие деньги за правду. Однако постоянные клиенты заимки имели не меньшие возможности. И вовремя подсуетились.

— Стало быть, было вам что скрывать и чего опасаться, — заметил Борисик.

— Было, чего уж там, — кивнула собеседница.

В тот день Маруся Михайловна с Любаней тоже на реке оказались. Маруся Михайловна стирала. Любаня купалась — день выдался жарким. Заплыла далеконько, под тот самый поворот. В тот самый момент. Вернулась сама не своя. Всю ночь потом проревела да от страху протряслась.

После стопарика валерьянки отошла малость. Принялась повариху пытать, мол, что с нами теперь будет. И как бы без потерь выкрутиться. К утру договорились: ничего не видели, ничего не знают. На том и собирались стоять до последнего. И стояли…

На предварительном разбирательстве их опросили без фанатизма. Переписали показания слово в слово. Больше не беспокоили. Перед судом на заимку заскочил мужчина. Видный такой, в щегольском светлом костюме — в тех местах таких сроду не водилось. Назвался адвокатом. Доходчиво объяснил, что к чему. Оставил две странички с вариантами ответов. Перед отъездом предупредил: если не будете придерживаться предложенной версии, ждите проблем.

— Можете считать меня последней сволочью, — всхлипывала Маруся Михайловна в беседе с полицейским, — но я в семье одна добытчица. Внуков поднимать надо. Дом содержать. Да и пожить еще хочется… Любке вон тоже. Ну, мы и решили не обострять. Сказали, что велели. Мертвых-то все одно не поднимешь…

Помимо проблем пообещал адвокат каждой отступных. Солидная упоминалась сумма. Женщины успели прикинуть, куда легкие денежки потратить можно. Размечтались. После суда им выдали по несколько тысяч. И забыли. Правда, на заимке разрешили остаться. И то хлеб.

А через год взялись вдруг за пересмотр дела. Тогда Марусе Михайловне с Любаней настоятельно посоветовали исчезнуть. По собственному желанию. Все тот же адвокат выложил на стол тощенькую пачку пятисоток:

— Это в ваших же интересах, милые дамы. Лжесвидетельство у нас не приветствуется, имейте в виду.

Любаша уехала к дядьке на Байкал. Маруся Михайловна затаилась у племянника в соседнем поселке. За детьми приглядывала. Огороды сажала. Старалась, как могла, — нахлебницей жить не привыкла. Хотя косые взгляды племянника и его жены иногда ловила на себе. Благо, что недолго.

— Елена Корнеевна сама приехала. Выслушала меня. Поплакали вместе. А потом предложила переехать к себе. Хорошие деньги посулила: «Не век же вам прятаться, а случись что, не оставят они вас с девочкой в покое. Выходит, все мы в этой трагедии пострадавшие. Давайте вместе держаться. Я вам жилье куплю, на работу возьму. Подумайте и приезжайте. Вместе с Любашей».

Послушалась я, списалась с Любкой. Мы и решили: раз сподличали, прощение надо заслужить. Да и условия у Елены Корнеевны больно хорошие. И словом она ни разу не попрекнула. Не то, что некоторые…

Хозяйка купила квартиру на имя Маруси Михайловны. Пообещала, что за ней и оставит. Саму взяла на место экономки и кухарки. Любане достались обязанности горничной и няни. Стали жить одной семьей. У каждой по комнате. Стабильный выходной. Хороший оклад. Да и договориться всегда можно — мало ли куда нужно женщинам выбраться — то в поликлинику, то по магазинам, то своих проведать.

Муж? Да не было у хозяйки никакого мужа. Просто с телохранителем договорилась, чтобы разговоров лишних избежать. У нас же как — одинокая, значит, либо стерва, либо дура несчастная. Стерву ненавидят, боятся. Несчастную жалеют. Но в любом случае, интересуются. А ей не хотелось, чтобы интересовались.

Дочери? Да, две… Одна своя, вторую удочерила. Хорошие девочки, тихие. Безобидные. Жаль, что больные. Анфиса так и не ходит. А уж четвертый годок пошел. Не говорит ничего. Раньше и на голоса не откликалась. Думали, что глухая. А как Олюшка появилась, так девчонка ожила. Потянулась к сестричке. Та светлая как солнышко. С лица улыбка не сходит. Вот только Бог ума не дал. Бывает… И сердечко пошаливает. Слыхано ли, чтоб в пять лет сердце болело? Да, жалко, что больные девчушки. А так, чисто ангелы… Но у Елены Корнеевны связи и деньги имеются. Даст Бог — вылечат.

Вот и сейчас, уехали. У Ольгуни приступы начались. Видно, операции не миновать. Да и Анфисе черед подошел для каких-то там процедур. Любаша с ними поехала. Маруся Михайловна бы тоже поехала, но за квартирой присмотр нужен. Не оставлять же добро без глазу.

— Ты знаешь, она против этой Елены Корнеевны ни единого слова не вымолвила. Во как привязалась! Из врага в друзья закадычные переквалифицировалась.

— Бывает, — согласился Михей. — Натерпелась баба от прежних «друзей», а тут недруг приголубил. Да еще и денежку посулил. Пришлось пересматривать отношения. Значит, говоришь, уехали. Куда, не сказала?

— Да вроде и сама не знает. Но что-то я не верю. Как-то туманно и обтекаемо у нее вышло, хотя и прицепиться вроде не за что. О тайнах мадам Пахомовой представления не имеет. Ничего подозрительного не замечала. Я даже в лоб спросил: а не вы ли на том фуникулере дежурили? Глаза большущие сделала: что за штуковина? В жизни не слыхала. Крутит бабка, кренделя выписывает. Если бы мог, подписку о невыезде оформил…

— Да она теперь нам и ни к чему. Разве что проследить, куда отправится. А отъезд Пахомовой — хороший знак. Может, надоело ей судьбы людские почем зря ломать. Хотя и не почем зря, заслужили… Или… — Михей задумчиво помешивал давно остывший чай.

— Или… — поторопил приятеля Борисик.

— Или план выполнен. И скоро мы узнаем новости. Что там по Жуку и Светлову?

— Тихо пока. Сегодня жду последнего в гости.

— Последнего? Тьфу на тебя!

— Да, что-то я хватил, — Борис постучал по столу, — в смысле, Светлова. По всем приметам, он та самая «крыса». Не могла Пахомова одна везде успеть. Да и очередность прорисовывается, будто бы по мере вины каждому отмеривается.

— Ну, о мере вины ей могла, к примеру, Любаша поведать. Кстати, что с ребенком Сапуна?

— Глухо. Он с женой укатил в жаркие страны. Заявление не писали. Официально дело заводить не имеем права. А неофициально… Уж не у Пахомовой ли наша девочка? Смотри, ни с того, ни с сего у нее появляется вторая дочь. Примерно в таких же годах. С умственной отсталостью. Вот только зачем ей лишняя морока?

— Зачем? Хороший вопрос на первый взгляд. Но если опустить совершенные вдовой преступления, хотя не уверен, что наш суд найдет в эпизодах состав преступления… Доказать-то вряд ли смогут. Разве что с ребенком. Так вот, если их все-таки опустить, то остается глубоко несчастная одинокая женщина с больной дочерью. А на той стороне, я имею в виду далеко не святое семейство Сапунов, живет еще одна маленькая, практически никому не нужная девочка. Мать ее терпеть не может. Отец и хотел бы потетешкаться с единственным чадом, да работой загружен. Почему бы не совместить приятное с полезным? Дочке — подружку, врагу — контру под бок. Вроде и героический поступок, кабы не подоплека… Странная женщина, эта Пахомова. Непредсказуемая, противоречивая, отчаянная…

— Можешь дальше не продолжать, помню, давно на нее запал. Часом не извращенец? Шучу. Ну, я пошел.

— Сам дурак! — Михей швырнул в уходящего напарника салфетку. — И Жука найди поскорее. Мы-то увязли по маковку, но хоть одного спасти — дело чести. Если не поздно…

— Вот именно, — салфетка вернулась на стол основательно измятой — двойной полет оказался серьезным испытанием. — Я позвоню…

— Враги врагами, а друзей забывать нельзя, — бормотал Михей, заходя на почту любвеобильной «тетушки Чарли». — Что там на нашем фронте? Честно говоря, надоело мне в чужом грязном белье копаться. Нам и своего за глаза… По крайней мере, там ясно: здесь наши, там — не наши. А тут… Нашли преступницу — вдову с двумя калеками! Нет, пора мне из игры выходить, не мое это! Давно в полицейских не играл. И дальше не собираюсь. Информацию передам, анализ тоже. И видерзейн, камрады… А вот и весточка! Ну-ка, что там насочинял наш старый греховодник Лямпе? Даже так…

Письмо оказалось предельно кратким:

Любимая, выезжай. Билеты и документы готовы. Завтра жду.

Твой котеночек

— Мог бы и понежничать, конспиратор хренов, — проворчал сквозь пробивающуюся улыбку Михей.

Все становилось на свои места. Любимая работа позволила наконец освободится от непривычных ментовских заморочек. И никуда не денется этот балбес Матвей! У Борисика с генеральской поддержкой все под контролем. Жена, дурочка влюбленная, попрыгает маленько, позадирает нос и уломает папулю прогнуться в очередной раз. Тот внесет неустойку, казино найдет повод, чтобы забрать заявление. Да хоть эксперту заплатит! Деньги из фальшивок превратятся, к примеру, в сильно потрепанные. Их привязанность к уголовному делу выдадут за досадную ошибку. И выйдет наш Мотя на свободу. А на большее ему рассчитывать нечего. Виноват — получи. Остальные туда же. Борисик и без меня нужные гайки докрутит. Деньги ему нужны, так Мотя и не поскупится. А женщина… женщина пусть живет спокойно. Имеет право.

— Все! Убываю. Только маменьку предупрежу. — Матвей набрал знакомый номер: — Макс, ты когда на фазенду планируешь? Нет, в гости не набиваюсь. Маменьку предупредишь, что мне прервали отпуск. Насчет обещания помню. Найду тебе хорошего спеца, тогда и отметим.

Июль 2009, западная Европа

Михей вышел из офиса фирмы-заказчика и сел в машину. Сегодня ему удавалось практически все. Легко и даже красиво. Недавно он планировал дойти до финала к середине осени. Но в новом темпе запросто управится к августу.

Самое смешное, сегодня утром от нечего делать — до встречи оставалось почти два часа — он заглянул в гороскоп. Не то чтобы верил — нравилось ему сравнивать прогноз с реалом. Водолеям обещались всевозможные блага. В том числе: неожиданное, но в целом приятное известие, судьбоносная встреча и скорое завершение сложного дела. Сегодня случайность на вашей стороне! — предупреждал неизвестный оракул.

— И на том спасибо, — раскланялся растроганный снисхождением судьбы (вчерашний день прогромыхал кучей неприятностей и пустых хлопот) Михей. — Давненько ты не поворачивалась ко мне лицом. А ведь хорошенькая, должно быть…

Он успел немного пофантазировать, как могла бы выглядеть его судьба. Было в ней, определенно, женское начало. Хотя бы в смысле рода. Вот только женщин в его жизни почти месяц не случалось. Разве что горничная в отеле Берлина. Так ведь когда было! Да и было ли…

Захотелось иметь под рукой что-то вроде симпатичной субтильной блондинки с мягкой улыбкой и синими глазами. Длинные ноги и высокий бюст, как и две аппетитные ягодички прилагались приятным бонусом. Ну, и характер без лишних колючек…

— Мы бы сладили, как считаешь? — подмигнул он облаку, застрявшему в окне — гипотетическому местопребыванию собственной судьбы — надо же ей где-то жить, в конце концов!

Ответа не дождался — звонок мобильного несколько ускорил события. Пришлось сломя голову нестись на запланированную позже встречу. Бывает. Михей привык. Рутины не любил. А неожиданности принимал как финальную подачу в матче. Вот и сейчас. Покрутился. С шансами на победу примерно восемьдесят на двадцать. Оптимум был достигнут — двадцать процентов он возьмет одной левой:

— Теперь осталось перекусить и доложиться!

К середине дня жара стала невыносимой. Михей позволил себе немного отдохнуть. Отправился в бассейн. Однако после двух получасовых заплывов в слишком теплой воде круто переменил планы и вернулся домой. Холодный душ, кондиционер, ледяная минералка — и радостей вполне достаточно.

— Надо бы поработать. Почту сегодня не проверял. А прогуляюсь лучше вечерком. Часов в десять, когда жара спадет.

Приятно осознавать, что иногда ты бываешь себе хозяином.

Он установил кондиционер на комфортные семнадцать, натянул любимую футболку. И отправился в гости к очаровательной «тетушке Чарли».

Милая моя крошка, — писал растроганный недавним докладом шеф, — я очарован. Жажду встречи. Прошу, не затягивай. Для тебя я готов достать звезду с неба, а лучше сразу две… И не только я…

— Давно бы так, — хмыкнул Михей. — Значит, светит повышение. И высокому руководству мой пируэт понравился. Что ж, будет повод свидеться. Не об этом ли свидании талдычил с утра гороскоп? Такое уж совпадение… Скажи кому — обхохочется: серьезный мужик, а в гороскопы верит! С сегодняшним везением дня три можно просачковать. Может, на море махнуть? Маменьку вытащить так и не удалось, так хоть сам проветрюсь. Говорят, на Балтике сейчас самый кайф. Впрочем, до конца следствия расслабляться не стоит. Могут в самый неподходящий момент выдернуть.

Окольными путями он вышел из «тетушкиной» почты. Решил заглянуть и в личку, раз уж везет, может везти во всем. Вдруг кто-то из дружков-приятелей соскучился.

— Легок на помине! — адрес отправителя был Михею хорошо знаком. — Борис Борисович. Собственной персоной. Ну-ка, ну-ка…

С Борисиком они переписывались лишь дважды. Поначалу тот посетовал на побег напарника. Потом сообщил о бегстве Жука. Похоже, в Н* случился легкоатлетический кросс. Вот только дистанции оказались разными.

В центральной газете Н* вышла разгромная статья о главном помощнике губернатора. Намекалось на серьезные злоупотребления, связь высокопоставленного чиновника с криминалом. В качестве подтверждения публиковалось несколько фотографий, а также откровения девиц легкого поведения. Опровержения не последовало. Жук исчез из города до выхода статьи. Супруга от комментариев отказалась, ограничившись коротким:

— Я подала на развод. В таких ситуациях предпочитаю держать дистанцию. На этом все…

И вот сподобился партнер на третье послание:

Привет, дорогой товарищ! Думаешь, пропал я без тебя? И зря думаешь.

Похоже, заказчики и иже с ними довольны. Востриков — крутой перец — везде успел!

Вызывали в верха, намекали насчет премии и звездочки. Могут ведь, когда хотят! Короче, я твой должник. Приедешь — накрою поляну на Валюшинской заимке, не против? Я тоже там побывал, кой-чего уточнить надо было. Местечко, скажу тебе… И в рай не надо.

Теперь по сути. «Дело» потиху свернули. Подозреваю, что не без помощи некоторых главных его фигурантов.

Если по порядку, то Светлов так и не раскололся. Есть, значит, что скрывать. Юлил передо мной и так и эдак. Дожидаюсь, мол, своего часа. А по глазам видно: влип полкан по самые уши. Однако хоть и боится за свою шкуру, но и на контакт не идет. Может, не доверяет кому. А может, еще что… Ладно, не пойман, не сядет.

Теперь о братце твоем. Ты как в воду глядел — добила прелестная Диана папашу. Вернулась-таки к своему Мотеньке. И чем только он их берет! Тесть покопошился чуток — казино заявление отозвало. Вроде как независимая экспертиза признала деньги настоящими. Ты часом не экстрасенс у нас? Дали Моте условно за хулиганку — и все дела. Правда, места своего он лишился. Губернатор категорически на дверь ему указал. Сидит теперь везунчик на тестевой гуманитарке. Не ропщет.

Из героев-пиротехников в городе остался только Светлов. Хотя и тот, по всей видимости, долго не продержится. Поговаривают, уже ищет себе тихую заводь на периферии. Слышал, что в запас просится. По состоянию здоровья. В общем, есть у мужика какой-никакой выбор. Уж не он ли нашей мстительнице помогал?

Жука мы еще при тебе потеряли. Вернется вряд ли — не в тюрьму же идти, а больше ему ничего не светит. Обломилась желанная веточка… Мечтал о губернаторском кресле, а вместо того опустили конкретно. Так что мечты свои реализовать сумеет разве что в следующей жизни — ла-ла-ла-ла… (прям как в песне).

Сапун, похоже, тоже в глубинку переметнулся. В прессе мелькало имечко — то ли председатель непонятно чего, то ли зам. В общем, пристроился худо-бедно. О ребенке ничего не слышно. Музыку у них теперь заказывает супруга. Мужа-то сплавила, а сама в Н* подвизается. Звезда экрана! То там мелькнет, то здесь. Ток-шоу, репортажи с моднявых сейшенов, передачи ни о чем. Блистает и ни о чем не печалится. Ну, Бог ей судья…

Короче, воздала вдова каждому по делам. По самым больным местам била. И пропала без следа — то ли была, то ли просто показалось. Уважаю. Даже заочно. Встретил бы, руку пожал. Так их, мать их! Отличный пример другим.

Хочу тему одной журналистке предложить. Горячо пишет! Пусть каждая мразь знает: заслужил — получи.

У меня все. Не пропадай. Залетай почаще.

Да, хочу напомнить: ты обещал узнать, с какого боку у Рака рога выросли. Займись на досуге. Любопытство не порок.

Будь здоров! БББ

Михей сварил кофе. Устроился на балконе. Письмо Борисика вполне можно назвать хорошей новостью — одной головной болью меньше. А настроение склонялось к нулю. На душе скребли неведомые зверушки. Нет, он ни в коем случае не оправдывал самосуд. И не любил женщин с оружием в руках. Однако понять мог…

«Есть женщины в русских селеньях», — вздохнул он и переключился на пейзаж.

День клонился к закату, но жара не отпускала. Обессиленная листва уныло провисла, обнажая стебли и ветки. Запыленная зелень приобрела оттенок степной полыни. Голуби прятались в тени. И только неугомонные дети радовались жизни.

Мальчишки притащили во двор пластиковую ванночку и устроили в ней бассейн. Из желающих освежиться собралась очередь. Дабы не маяться в ожидании, сорванцы добавили себе кайфа, обливаясь водой из бутылок…

«На то они и цветы жизни. Чтобы не сотворили, а взрослым радость, — резюмировал Михей, допивая кофе. — Надо бы маменьке позвонить…»

И позвонил. Жаль, что радовать было нечем. До внуков этим летом так и не дошло.

«Внуки… Дети… Жизнь — штука несправедливая. Живут в одной семье никому ненужные дети, а в другой, где их бы холили и лелеяли, носили на руках и кормили вкусняшками, о них только мечтать доводится».

— Навестить что ли супругу Рака в Ортоне? — разум зацепился за неожиданную мысль. — Уважить просьбу товарища. И покончить с вендеттой. А то ведь застряла занозой, никакого покоя.

Он вернулся к компьютеру. Просмотрел остальные письма. Большую часть удалил. Два оставил. Открыл первое. Рассылка, скрытая под нестандартным грифом. Проехали.

Второе было ответом на его давнее письмо. Кому же это он писал?

Открыл: «Так… Значит, все-таки, тетя Лена».

Здравствуйте, Михей! Я бы не осмелилась Вас потревожить, если бы видела какой-то другой выход. Знаю, что Вы сейчас где-то в Европе. Мне необходимо срочно с вами встретиться. Если не трудно, назначьте место и время.

Л.

— Свидание? — озадаченно пробормотал Михей, потирая щеку. — Приятное известие уже было. Завершение сложного дела тоже. Даже два. Теперь на кону судьбоносная встреча. Судьбоносная с соседкой? Это вряд ли… Зигзаг судьбы? Разве что очередной перекресток. Если только от меня может зависеть ее дальнейшая жизнь. В любом случае помочь я должен. Какой-никакой, а мужик. Не все ж бабам в одиночку корячиться.

Он пролистал свой ежедневник и настучал ответ:

Послезавтра в Риме. Вас устроит? Буду рад помочь.

С последним слукавил. Какое там рад, когда рой подозрений лишил его покоя. Если допустить, что тетя Лена каким-то боком связана с валюшинской трагедией, то становилось понятным и неожиданное ее появление в нужном месте в нужное время, и взлом паролей в его компьютере, и странная осведомленность мстительницы всеми подвижками фигурантов. Совпадение? Хотя… Он вспомнил, что в мамином подъезде жил начальник пресс-службы областного управления внутренних дел. На работу и обратно вышагивал с навороченным ноутбуком, стремился быть в авангарде стиля.

Кажется, соседка прибиралась и у него? А ведь мама как-то вспоминала. И Борисик тоже… Вовремя следует с цепочками совпадений разбираться! Наверняка и к компьютеру Ерохина у мстительницы доступ имелся.

— Кстати, и у Матвея что-то там случилось с домработницей. Не послать ли Борису фоторобот, может, признают пропажу… Какое уж тут совпадение? Да и звезды ни при чем. За что боролись, уважаемые, на то соответственно… Так что повидаться с соседушкой мне, ох, как хочется. Только бы не сорвалось.

Не сорвалось. Во входящих появился ответ:

Подходит. Буду ждать в полдень в кафе у Большого цирка. Благодарю

— Не устаю удивляться, — восхитился Михей, отыскивая на карте Рима указанное место. — Думал, встретимся у фонтана Треви. Или, на худой конец, у Колизея. Чтобы не заблудилась женщина. Видимо, современные домработницы частенько проводят отпуска в Италии. До Большого цирка без знания города не доберешься.

Перед отъездом Михей заглянул-таки в гороскоп. Водолеев предупреждали о природных катаклизмах, разочарованиях и неожиданных известиях. Странно, но катаклизмы, а Михей не поленился пройтись по другим знакам, грозили лишь водолеям.

— Похоже, меня и некоторое количество моих зодиакальных тезок угораздит собраться в абсолютно недоступном для прочих месте. Взять зонтик, что ли? Правда, с катаклизмами тот не справится. Да и грозы не предвидится.

В Ортону он прибыл под вечер. Взял напрокат машину. Созвонился с супругой опального чиновника. Представился частным детективом. Та визиту не обрадовалась, но пригласила к восьми.

— Обед в тихом семейном кругу. Не побрезгуете?

Он не побрезговал. Явился к воротам без десяти. Красивый парк окружал стильную виллу в три этажа. Вид на море обошелся хозяину в нехилую «копейку», которой востребованному аналитику в жизни не заработать.

— А оно мне надо? — слегка покривил душой Михей, останавливая машину у литой калитки.

Роскошная обстановка. Милые воспитанные дети. В меру приветливая хозяйка. Маленький семейный раек.

После ужина Римма Николаевна провела визитера в уютное патио. Предложила кофе, фрукты.

— Появление в СМИ отдельных откровений, взятых из вашего личного сейфа, серьезно осложнило положение Ерофея Игоревича. Не думаю, что лично вы имеете отношение к этой шумихе. Но каким образом документ мог оказаться в чужих руках?

— Не имею ни отношения, ни понятия, — пожала плечами Римма Николаевна, уверенная в себе, симпатичная шатенка средних лет. — Ерофей меня еще весной предупреждал. Чужих в доме не было. В гости мы не приглашаем, внешних специалистов — службу рассылки, водопроводчика и прочих без контроля ни на минуту не оставляем. За своих я ручаюсь. Прислуга сто раз перепроверена, а дети отцу не враги.

— А если бывшие, друзья, прислуга?

— Ах, вы о моей старой горничной… Нет, она человек порядочный. Мы до сих пор поддерживаем хорошие отношения. Почти подруги…

Я, видите ли, одинока. Семья не освобождает от личного одиночества. Или мне просто не повезло. Ерофей думал лишь о работе. В последнее время носился с идиотской манией представлять Россию в ООН. Днем и ночью этим пунктиком бредил. Каждую свободную минуту старался приблизиться к цели. У детей своя жизнь. Только и встречаемся за обедом.

А я… Я по натуре человек сдержанный. Флагами махать и на чужих плечах рыдать не умею. Дома поддерживала отношения с университетской приятельницей, а здесь так никого и не нашла. Да и не искала… А Инна… она сразу мне понравилась. Мы переехали сюда два года назад. Я искала экономку. Она вызвалась поработать пару месяцев, нужны были деньги. А потом уволилась. Кажется, речь шла о наследстве. В принципе, она единственная, до кого у Ерофея руки не дошли. Мне срочно требовалась помощница. Рекомендации у Инны блестящие, я взяла ответственность на себя. И ни разу не пожалела…

Теперь вот приятельствуем. Встречались несколько раз, обменивались новостями. В театр сходили.

— Расспрашивала о муже?

— Инна? Нет. Она вообще мало спрашивает, просто слушает. Таких слушателей поискать. Редкий дар…

— А Вы упоминали Ерофея Игоревича?

— Вероятно. Муж все-таки. Хоть и далекий… Теперь вот совсем далекий…

— А не могла она… — Михея не оставляла мысль о том, что имя приятельницы-горничной уже встречалось в деле. Или существенно совпадало с каким-то другим… Еще одна воинствующая амазонка? Не много ли?

— Что вы.

— Вы так уверены в малознакомой женщине?

— Не в этом дело. Просто я заметила, что сейф открывали. И было это… примерно за неделю до появления Инны. Так что…

Значит, он ошибся. Искать следовало в другом месте. Что ж, по крайней мере, одно предсказание гороскопа сбылось. Разочарование имело место быть.

— Снова случайность? — он покачал головой в ответ на вопрошающий взгляд собственного отражения. — Закономерность, скорее, — у меня разочарования через шаг! Могли бы и не предупреждать. Надеялся, что хоть здесь повезет. Не повезло. Похоже, и безутешная супруга, и ее приятельница прямого отношения к пропаже компромата не имеют. Тогда кто?

Машина миновала ограду усадьбы и выехала на серпантин, ведущий к столице. Слева — горы, справа — море. От открывающихся за бесчисленными поворотами видов дух захватывало. Эх, пожить бы здесь на старости лет!

— А лучше на берегу тихого озера. Чтоб березки за забором, тропинка между ромашками-колокольчиками до самого горизонта. Домик окнами в сад. И тишина… Старею, наверное… Даже сердце защемило. И как вариант: немного там, немного здесь…

И вдруг с горы покатились куски породы. Мелкие и размером с легковушку. Михей притормозил. Машину повело, вывернуло на встречную. Затем отбросило к краю. Хорошо, что не в сторону обрыва. Навстречу неслась старенькая «чизета». Михей выругался и зарулил в песок. Машина заглохла. Неподалеку обвал преградил дорогу «фиату». Несколько камней пробило крышу автомобиля. Брызнуло во все стороны стекло.

— Санта Мария! — всплеснула руками хозяйка «чизеты» и помчалась на выручку бедолаги-водителя.

— Скузе, сеньора, лучше я, — остановил ее Михей.

Перепуганный священник пытался открыть заклинившую дверцу. А со стороны города уже неслись машины службы спасения. Технике понадобилось полтора часа, чтобы расчистить дорогу.

Можно было двигаться дальше. Если бы не заглохший двигатель и соскочившее колесо.

— Вас подвезти? — рядом остановился сияющий в предзакатных лучах «понтиак».

Михей оглянулся. Еще одно совпадение: за рулем сидел сын Рака. Кажется, Артем. Белокурый атлет с бриллиантом в правой ноздре и жемчужиной в левой мочке.

— Вообще-то мне далеко. Я хотел бы успеть к утру добраться до Рима.

— Тогда в аэропорт, до Рима и правда, далековато. Домчу с ветерком.

— А машина…

— Сеньор, я позабочусь, — из основательно помятой «чизеты» выбралась подруга по несчастью. — Все равно моя без посторонней помощи не тронется с места. Повезло, так повезло…

— Вы случаем не водолей? — Михей одарил даму загадочной улыбкой.

— А откуда… — зеленые глаза удивленно округлились.

— Да так, сегодня только водолеям грозило стихийное бедствие.

— О, сеньор провидец? — теперь разрез глаз собеседницы напоминал об Азии.

— Начинающий, — важно поклонился Михей.

— Тогда будьте осторожны в пути. У вашего спутника нетрадиционная ориентация.

Михей изумленно оглянулся на Артема. Парень как парень.

— А с чего Вы…

— Нет, с экстрасенсорикой и астрологией я не имею ничего общего, — засмеялась женщина. — Обыкновенная житейская наблюдательность — мы живем рядом.

«Развелось вокруг “голубых”, — рассуждал по дороге в аэропорт Матвеев. — Или снова совпадение? О, времена, и все такое прочее…»

Он покосился на младшего Рака. Тот почувствовал взгляд, смутился. Засуетился с переключением передачи. Потом повернулся к Матвееву:

— Что-то не так?

— Может, вы в курсе, как из отцовского сейфа могли пропасть важные документы?

Машину понесло в сторону. Михей на всякий случай нагнулся — продолжение катаклизма? Но на этот раз обошлось. Дрогнула рука у водителя. Случается…

— Вы подозреваете меня?

Михей не ответил.

— С чего вы взяли? — не унимался парень.

— А ты бы на моем месте кого подозревал? Сестру? Она от отцовых денег в прямой зависимости. Мать? Та всю жизнь на него потратила… А вот с твоими проблемами любой вполне мог…

— Откуда… — вспыхнул Артем. — Да как вы смеете…

«А хозяйка “чизеты” оказалась права».

Неожиданно вмешалась интуиция:

— Ты Светлова Николай Палыча откуда знаешь?

Спросил и удивился. Откуда что взялось?

«Понтиак» остановился. Артем выскочил и понесся по склону. Споткнулся. Больно ударился ногой. Скорчился у обрыва.

— Ну, поплачь, поплачь, — похлопал его по плечу подоспевший на помощь пассажир. — С кем не бывает. Так что с Николай Палычем?

— Не знаю я ни… — парень со злостью размазывал по щекам грязь и слезы, — никакого Николай Палыча… Вы меня с кем-то путаете…

— Естественно, не знаешь. Потому и с обрыва чуть не слетел. Со мной вместе. Может, ты и в Н* никогда не был? И с ориентацией твоей все в полном порядке.

— А вам какое дело до моей ориентации? — прорычал Артем, вытирая лицо протянутым Матвеевым платком. — Всюду лезете, всюду нос суете. Вам отец за то платит, чтобы мою ориентацию выяснять?!

— И за это тоже, — спокойно ответил Михей, чувствуя превосходство над испуганным мальчишкой. — Так что не дергайся. Свои слабости при себе оставь. Я просто понять хочу, кто тебя в койку к Светлову толкнул? Не люблю, понимаешь, совпадений.

На подъезде к аэропорту он уже знал имя злоумышленника. Оказалось, вендетта тут совершенно ни при чем. Вдова Османова преследовала свои цели, Жук — свои. Помощник губернатора собирался употребить обнаруженные пороки в качестве средства давления. И на Рака, и на Светлова заодно. Одним выстрелом, как говорится, и сразу в два яблочка. Вероятно, он откладывал «разоблачение» до выборов, надеясь занять место босса. Там поддержка федерального представителя и силовика оказались бы весьма кстати.

— Могу я рассчитывать на вашу порядочность? — Артем вызывающе прищурился, провожая опасного спутника к месту регистрации.

— Сделаю все, что в силах. Шантаж не мой метод. Будь здоров.

— Пожалуйста… — губы парня предательски задрожали. — Не говорите матери… и особенно отцу…

К Большому цирку Михей успел добежать вовремя. Скромное кафе на Виа-дель-Греко оказалось полупустым. Стайка девушек-подростков из Китая, несколько пар преклонного возраста. Две женщины средних лет. Старик с собакой. Тети Лены пока не было. Уже хорошо — мужчина должен приходить на свидание первым.

Он выбрал столик у входа. Заказал воду и фрукты. Бросил взгляд на разрушенные стены. Когда-то здесь проводились состязания колесниц. На старт выходила дюжина повозок. Ипподром вмещал около полумиллиона зрителей, а его строительство проходило под пристальным вниманием великих правителей. Цезарь, Нерон, Траян…

— Вы позволите?

Михей вынырнул из глубин истории. Перед ним стояла стройная молодая женщина. Тонкая талия, длинные ноги, изящные лодыжки. Туфельки на тонком каблучке.

Кажется, с ним начинают знакомиться на улице. И как к этому отнестись?

Взгляд, оценив нижние достоинства прелестной незнакомки, пополз вверх. Бюст совсем неплох, что-то между вторым и третьим — отличный размер. Приятная округлость плеч… Хорошо вылепленная шея, подбородок… Взгляд наткнулся на сияющую небесную синь… Где он мог видеть эти удивительные глаза?

— Прошу… — Михей встал и отодвинул соседний стул. — Правда, я ожидаю свою знакомую.

Женщина мягко улыбнулась. Улыбка отозвалась в сердце пронзительным соло саксофона. В недрах мужского одиночества что-то потеплело, что-то, наоборот. В сумме организм сигнализировал о завершении седьмого ледникового периода. Последний длился лет… нет, сейчас было точно не до арифметики.

Михей потряс головой — прогоняя наваждение. Молниеносная смена образов. Молниеносная смена желаний. Какой же он все-таки болван! Идиот! Слепец!

— Надеюсь, объяснять ничего не надо?

Еще одна улыбка ранила сердце. А душа жаждала продолжения.

— Простите, я, кажется, остолоп. Тетя… простите, как Вас звать?

— Вы имеете в виду мое настоящее имя?

«Пусть эта улыбка не кончается, Господи. И не надо ни слов, ни телодвижений. “Остановись, мгновенье”, — писал когда-то поэт, неужели так бывает?»

— Ну… надо же мне как-то Вас называть. Не тетей же, в самом деле…

— Отчего же? Можно и тетей. Я привыкла. Из ваших уст это звучало мило. К тому же я старше… лет на пять, думаю, не меньше.

— Нет, всего лишь на три.

Он слушал и не слышал. Понимал и абсолютно ничего не понимал! Разум и сердце вдруг оказались в противоположных лагерях. И ничто не обещало мирного их сосуществования.

Мир раскололся надвое. Нежная зелень молодых деревьев и пыльные руины. Надменные лица римских императоров и наивные улыбки юных азиаток. Слепящее солнце и черные тени. Сгорбленная старуха за столиком и пролетающая мимо девчушка с огромным воздушным шаром.

А напротив — непостижимая женщина. Притягательная и отталкивающая одновременно. Бесцветная, потрепанная жизнью тетка и стильная ухоженная дама.

Даже глаза его визави меняли свой цвет и наполнение ежесекундно. Они то пылали неистовой силой, то затухали, будто присыпанные пеплом. Манили куда-то и превращали в соляной столп…

— Спасибо, что приехали.

— Все нормально… — губы не слушались, слова возникали сами собой, вне мыслей и желаний хозяина. — Я постараюсь Вам помочь…

И успокоить, и защитить, и спасти, и взойти на эшафот вместо или вместе…

Разум уступал позиции потоку чувств. Чтобы не выглядеть настоящим ослом, Михей ограничился коротким:

— Рассказывайте…

— Благодарю… Вы даже не представляете, насколько мне это важно… Выговориться, объяснить, довериться… Человеку небезразличному. Близкому… Маме не могу, берегу ее. Выбрала вас… Вы мне подходите. Только исповедь может оказаться чересчур долгой. Вы располагаете временем?

— Располагаю, — Михей подозвал официанта, — закажите что-нибудь…

Она сделала заказ. Ее итальянский был безупречен. Как и манеры, выдававшие уверенную в себе европейскую леди.

События последних месяцев не желали укладываться в единую логическую цепочку. В голове Михея активизировались исключительно глупости. Первая встречная… царевна-лягушка… коня на скаку… гороскоп… совпадения…

— В минуты боли и гнева я выбрала себе миссию и уверенно шла по пути к цели. Казалось бы — чего проще — вот тебе дорога, и вперед. Однако я не учла перекрестков, на которых пересекаются человеческие судьбы. А зря — именно там наши жизни претерпевают самые неожиданные изменения. Так и со мной — шла по одному пути, а вышла на другой. Теперь вот не знаю, что с этим делать. Как вернуться в точку старта…

Извините, что обратилась именно к Вам, но что мне оставалось делать? Я запуталась, — в глазах собеседницы плескались отчаяние и боль. — Возомнила себя наместником Бога. «Мне отмщение, и аз воздам» — этот посыл нес меня по земле четыре года. Мне казалось, что воздам я каждому по греху его — и мир станет справедливее, чище. А сама я обрету желание жить, продолжаться, чувствовать. Как же я ошибалась! Однажды запущенный мною механизм дал сбой. Я потеряла управление им. Теперь многим людям грозит беда.

— Вот как?

— Понимаете… — она чуть смутилась, — в моем положении средства выбирать не приходилось. Я слышала ваши разговоры с этим полицейским. Ну, с Борисом, знаю, вы дружите… Каким-то боком вы оказались втянуты в расследование. Благо, частное.

— Гм… компьютер… Ваших рук дело?

— Думала, найду что-то полезное.

«Сыщик, называется! Еще одна такая улыбка, и он размякнет как кусок пластилина в детских ладошках».

— Не удивляйтесь. Я дипломированный инженер-электроник. Моя специализация — организация систем научно-технической и экономической информации.

Михей хмыкнул. Достойный ему попался противник. Бабуля у компьютера — веселенькие зарисовки рождались в споре с Борисиком — а ведь тот оказался тысячу раз прав!

— У меня были хорошие педагоги. Особенно в университете — я училась в Минске. Первое высшее, тоже минское — экономист. Потом я, как и многие, увлеклась компьютером. Решила выйти на профессиональный уровень. Родители поддержали. У меня замечательные родители. Правда, теперь только мама…

Потом решила покорить Москву. В профессиональном плане, конечно. В столице я попала в логистическую компанию. Мне понравилось. В свободное время брала частные уроки современных информационных технологий. Хотелось дойти до сути по всем параметрам, связанным с профессией. И не только…

Она назвала имя, и Михей присвистнул. Его любимый преподаватель! В сетевом шпионаже тому не было равных. Еще одно совпадение…

— Мечтала вернуться домой, открыть свое дело. Нечто среднее между информационно-аналитическим бюро и экономической консультацией. А потом встретила Османа…

Но о нем позже. Вначале об имени. Валентина Корнеевна Пахомова. Это Вы, наверное, знаете. Папа звал меня Валенком. В детстве я была ужасно неуклюжей. Когда выросла, неуклюжесть прошла, а имя осталось. На людях я была Ленком, в кругу семьи все тем же Валенком. Подружки чаще звали Инкой. Имя Лена казалось им слишком заезженным, Валя — банальным. Валюша осталось прерогативой мужа. И рабочий формат. Мне часто приходилось сотрудничать с иностранцами, а те любят короткие имена. Так родилась Тина Пахомова, бизнес-леди, если хотите.

В кругу общих с Османом друзей меня знали как Валентину Османову. Никому в голову не приходило заглянуть в паспорт. Так было удобно. И забавно. А позже я просто воспользовалась одним из вариантов. И стала Леной. С вашей легкой руки — тетей Леной.

Михей почувствовал, что краснеет. И добавил в коллекцию улыбку с оттенком лукавства. Та оказалась ничуть не хуже остальных. Если так и дальше пойдет…

— Не пойдет, — синева напротив вспыхнула волшебными фонариками. — И не смущайтесь. Все правильно. После трагедии я превратилась в старуху. Лишенные эмоций душа и тело, седина, потухший взгляд. Жизнь, казалось, закончилась и для меня. Но что-то я скачу во времени и пространстве. Волнуюсь. Вы меня перебивайте, если я увлекусь. Для меня важно ваше понимание.

Осман входил в науку. Кандидат, подающий надежды. Но чеченец. Начались кавказские войны. И в Москве на смуглых мужчин, мягко говоря, косились. И не только косились…

Я звала мужа в Минск. Там было спокойно. Белорусы отличаются, как у нас говорят, «памяркоўнасцю» — не торопятся осуждать и вешать ярлыки. Да и хорошие кадры всегда в цене.

Осман отказался. Хотел защититься в Москве. Мечтал о собственном исследовательском центре федерального масштаба. Увлекался космическими объектами. И я сдалась. Тем более и у самой появилось свое дело. Концерн, в котором я работала, распался на несколько предприятий. Одно из них не имело никаких шансов. Бывший шеф уступил его мне буквально за копейки. И я развернулась.

Вскоре родился Алик. Чтобы не уходить из бизнеса надолго, я наняла няню. Нужно было зарабатывать деньги, кормить семью — наука в ту пору не приносила дохода. Да и исследования Османа, его публикации, поездки на международные конференции требовали определенных затрат.

Он сопротивлялся — не привык жить за счет женщины. Я стояла на своем — для большого прыжка необходим хороший разбег. Приводила веские доводы.

Лет через пять он встал на ноги. Обрел мировую известность. Реализация нескольких научных проектов уровняла наши возможности. Мы купили дом. Стали выезжать на известные курорты. Осману дали Центр. Алик поступил в гимназию…

Я буквально купалась в море счастья. Да что там море, океане! Летела с утра на работу, потом назад. Чистила, гладила, готовила — как могла, баловала своих любимых мужчин. Наслаждалась каждой минутой их присутствия.

А потом все кончилось. Мы собирались поехать на море. Но Осману вдруг вздумалось побывать на таежной заимке. Ткнул пальцем в карту, попал в Валюшинку. Посмеялся — твоим именем реку назвали. И район тоже. Как не увидеть такое место?

Нашел приятелей, которые там отдыхали. Вспомнил, что служил в этих местах. Уговорил, в общем. До сих пор себя корю… не почувствовала… не отговорила… не уберегла…

Михею показалось, наступил вечер. Природа лишилась ярких красок. Цвета приглушили оттенки серого. Звуки слились в монотонный гул. Он взглянул на часы. Рано еще для вечера. Второй час пополудни.

Потом понял — собеседница перестала улыбаться. Синие огни за черными ресницами потухли. Утонули в безжизненных серых лужах.

— Эй, не уходите! — он осторожно коснулся тонких пальцев. — Лена!

— Простите… — она отдернула руку и выдавила из себя извиняющую улыбку. — Простите, мне тяжело говорить об этом… Стараюсь не вспоминать, но получается плохо.

Если бы Вы слышали, как кричал тогда мой сын! Как звал меня, не чувствуя, что я давно рядом. Как метался по кровати. Как стонал, мучился… Прокусывал до крови и без того израненные, обожженные губы. Четыре дня нечеловеческих страданий, Господи…

Обезболивающие часто колоть боялись, организм мог не выдержать дозы. Он у меня такой худенький… был…

Женщина залпом выпила воду. Промокнула салфеткой дрожащие губы. И пропала… Улетела в недоступный Михею мир. Мир прерванного счастья, любви… мир боли и ненависти…

А он боролся с обозначившимся в сознании противоречием. Уважение, симпатия, понимание, жалость, стремление защитить не желали сосуществовать с привычкой соотносить любые поступки с законом, профессиональным видением нестыковок, сомнением, недоверием. По негласной договоренности с заказчиком он должен был проинформировать его о состоявшемся разговоре. Как и партнеров по делу. По-человечески следовало осудить мстительницу. По-мужски… О, в мужском начале Михея Матвеева веяли октябрьские ветры. Не в смысле прохлады, в смысле революции. Организм грозился полностью выйти из-под контроля.

Краем сознания Михей понимал, что попал в оборот. На другом краю громоздились колонны вопросительных знаков. Как отнестись к нежданно возникшему влечению? Куда оно способно привести? Стоит ли поддаваться чувственному капризу? Или ограничиться запрашиваемой помощью?..

Он будто шагнул за невидимую черту. Шагнул и даже не заметил. А тут нахлынуло… Новые чувства. Новые сомнения. Иные взгляды на жизнь. Судьбоносная (а гороскоп-то в который раз оказался прав) встреча. Непостижимая женщина. Близко-близко, только руку протяни. Он не удержался, протянул.

На середине пути опомнился — только твоих нежностей здесь не хватает! Притормозил. Вытянул из салфетницы кремовый треугольничек:

— Возьмите.

— Спасибо. И еще раз простите… Можете заказать мне воды?

— Да, конечно… — Михей подозвал официанта.

Перерыв был необходим обоим.

— Я продолжу, — Пахомова вздохнула и закрыла на секунду глаза. Очередной прыжок с десятиметровой вышки требовал подготовки. — Хочется объясниться… Ребенка я похоронила через неделю после мужа. Я — сказано слишком громко. Родственники. Его и мои родители. В ту пору я была не в силах даже платье надеть самостоятельно. Умерла вместе с ними. И умерла бы, если бы не известие о беременности.

Мы с мужем хотели иметь несколько детей. Вместе мечтали о двух девочках. И мальчике. Такими сладкими были эти мечты…

Михей задержал вздох с трудом — выпавших на его долю совпадений оказалось катастрофически много.

Елена продолжала, не замечая изумления собеседника:

— Мне так хотелось полностью посвятить себя семье. Мечтала купить маленький уютный домик с большим старым садом где-нибудь в тихом пригороде. Всем вместе чаевничать на большой открытой веранде. Жечь сухую траву и листья пасмурным осенним утром. Лепить под окнами снежных баб. Украшать во дворе елку. Хороводы водить…

Или купить коттедж у моря. Чтобы в распахнутые окна доносился шум прибоя и запах водорослей. Чтобы занавески надувались парусами, а в доме было светло от солнца…

Матвеев уже не понимал, где говорит Елена, а где дают о себе знать его собственные фантазии. Он ощущал погружение в чужую сущность. Не болезненное, напротив, абсолютно естественное. Что за бред? Так не бывает! Ее мечты оказались его мечтами. Ее ценности — его ценностями. Ее страхи — его страхами. Ее тревоги — его тревогами. Две дороги сошлись в одну. С этим следовало что-то делать. В самом срочном порядке.

Теперь даже чтение мыслей на расстоянии, вызывающее прежде тревогу и подозрение, казалось само собой разумеющимся. Кажется, он и сам начинал осваиваться в мире ее мыслей. Хотелось надеяться, что и чувств.

— У мужа имелись свои ожидания от жизни. Я старалась уступать. Подстраиваться. Удавалось неплохо. Вот и с заимкой нам повезло, — Елена горько усмехнулась. — Это мы тогда так считали. Все. Осман ошалел от свежего таежного воздуха. Носился по лесу. Что-то фотографировал. Записывал. Возвращался с охапками трав. Потом полночи просиживал с микроскопом.

Делился с сыном. Постоянно таскал его с собой, рассказывал, показывал. Алик пребывал в восторге от реки, могучих кедров, моховых кочек. Летал от берега к дому и обратно. Делился тысячами планов и желаний. Везде хотел успеть, все попробовать.

Мне тоже там нравилось. И ягоды, и цветы, и травы, и запахи. Будто на иной планете. Знаете, я три дня подолгу уснуть не могла. От тишины. Лежу, смотрю в небо — у нас над кроватью окошко в потолке. А в нем мохнатые еловые лапы колышутся. Звездные россыпи до рассвета кружат. К утру их небесные переливы сменяют. От синевы до багрянца и обратно… Только тогда и засыпала. И вставала чуть ли не к обеду…

В тот день я предчувствовала недоброе, но не осознавала. Лишь время тянуть пыталась. Не дотянула чуть-чуть… Меня мальчики с собой не взяли. Да я и сама не рвалась. Меня на воде укачивает. И потом, не нравилась мне затея с лодкой. Там бензобак подтекал. Муж уверял, что ничего страшного. Может, и ничего. Если бы не эта петарда…

Кто бы мог подумать, что кому-то придет в голову устроить фейерверк посреди тайги за полгода до новогодних праздников! На мою беду…

С Вашего позволения я пропущу подробности… Тяжело вспоминать, до сих пор не привыкла…

Матвеев кивнул, с трудом переключаясь на роль детектива:

— Скажите только, кто вас в подробности посвятил? Светлов? Жук? Ваша Н*-ская прислуга?

— Это имеет значение?

— Безусловно. Можете не переживать, следствие велось частным образом и завершилось по воле заказчика. Его протеже освободили. Да и ваша активность к тому времени прекратилась. Дальше ворошить прошлое не имело смысла.

— Заказчика? Погодите, значит, Матвеева освободили?

Ему показалось, или Пахомова действительно перевела дыхание? С чего бы? Симпатия к жертве? Что-то новенькое…

— Так что с информатором?

— Вы правы, это Светлов. И Любаша. Милая девочка с большими амбициями. Чисто женского характера. Мечтает стать женой миллионера. Правда, пока не складывается у нее с толстосумами.

Еще одна улыбка в переполненную копилку. И дух захватывает по-прежнему. Михей никогда не думал, что улыбка может вызывать столь же сильное желание как красивая шея, грудь и прочие женские прелести. Похоже, он мало понимал в женщинах. Или в себе?..

— Светлова я особо не дергала. Один раз встретились. Я нажала на… должно быть, Вы и сами догадывались на что… Он человек военный, сразу сообразил, чем чревата моя осведомленность. И с ходу разложил по полочкам. Больше мы не встречались. А достоянием всех желающих его слабости стали без моего участия. Сам себе яму человек вырыл.

Я же после него на Любашу переключилась. Поначалу они с Марусей Михайловной идти на контакт отказывались. На суде несколькими словами ограничились. Ничего, мол, не знают, в господские дела не вмешиваются. Представляете — так и сказали: в господские дела! Суд и следствие на большем не настаивали.

Уже позже мне открылись. Им ведь посредники обвиняемых за молчание хорошие откупные пообещали. А потом забыли. А когда вспомнили, то отправили наивных дурочек на край света. Чтобы, как Любаша говорит, не возникали.

— И тогда они пришли к Вам?

— К моему адвокату. Он вел с ними переговоры во время следствия.

— Покаялись?

— Нет, просили заступиться. Каяться им было почти не в чем. Ну, промолчали и промолчали. Да если бы Любаша рассказала, что видела… Это же страшные люди… И законы у них под стать. Все кругом давно куплено. Или будет куплено, дело лишь за деньгами. А в этом ресурсе убийцы моего мужа недостатка не испытывают.

В общем, встретилась я с женщинами. Поговорила. Предложила свои условия. К тому времени я уже разработала план мести. В ней видела смысл своей жизни.

— А как же ребенок?

— Дочь? Да, это тоже смысл. Но временный. Я так решила. Пока нужна ей, буду жить. А потом уйду к своим мальчикам, если Господь позволит… Больше мне ничего не надо…

Анфиса — моя боль. Никому не нужное создание, как мне казалось тогда. Среди боли и страха, среди гнева и ненависти не было места новому счастью. Если бы я могла, я бы избавилась от нее до рождения. Да простит меня Господь! Но…

После смерти сына я не выдержала. Стресс перешел в тяжелейшее психическое расстройство. Меня долго лечили. И не только лечили. Вы же понимаете, что дает человеку пребывание в подобном заведении. В больнице я научилась ненавидеть людей. Именно тогда родилась мысль о мщении. «Мне отмщение, и аз воздам…» — повторюсь, именно так формулировала я новую миссию. Почти как у Толстого в «Анне Карениной»… грешные люди берутся судить, нет, уже не помню точно его слов… Эти слова пылали в моем мозгу тем самым катером. Вот только смыслом я и с ней, и с Богом расходилась. Понимаете, иначе у меня не получалось… Да и не хотелось иначе…

Анфиса родилась инвалидом. Диагнозов на две страницы. Немудрено — у матери сначала стресс, потом килограммы препаратов — тут и взрослый не выдержит. Когда врачи узнали, часть лекарств сняли. Часть заменили. Но было поздно.

Дочь родилась недоношенной. А потом оказалось, что проблемы не только в раннем рождении. Я разрывалась между больницами и бизнесом — лечение Анфисы стоило недешево. В России и Беларуси подобные пороки пока не лечат, а европейские клиники выставляют заоблачные цены. Приходилось крутиться. Помогали родители. Мама и свекровь ухаживали за внучкой по очереди. Ездили с ней в Швейцарию, часами просиживали в больницах.

Когда положение стабилизировалось, я забрала ребенка к себе. Наняла няню. И переехала в Н*. Хотелось быть ближе к объектам своей миссии. Затаилась. Квартиру купила на имя Маруси Михайловны. Еще одну, в вашем доме, сняла. Это чуть позже, когда план был готов. Второй план.

Сначала мне хотелось их просто уничтожить. Медленно, наслаждаясь страхом и унижением ненавистных мне людей. В тот трагический день, вернее, в ночь накануне, Осман рассказывал мне о параде планет. В памяти это явление до сих пор ассоциируется с гибелью любимых людей и ненавистью к ее виновникам. В ту пору муссировалась идея о скором конце света. И у меня появилась идея…

Конец света и конец жизни преступников — красивое совпадение, не правда ли? Символично. Фантастично. Хотели сказку — получите сказку. Так появился сценарий — небо, выстроенные в угрожающий человечеству ряд планеты и ожидающие своего конца злодеи.

Купила фуникулер. Убедила Марусю Михайловну воспользоваться паспортом деда с заимки. Враги сами подсказали выход: на него со взрывом они и свалили все грехи. Ну, и я повелась на символы. Хотелось мстить демонстративно, чтобы другим неповадно было. Упивалась грядущей торжественностью момента. Еженедельно ездила в Минск, где похоронены мои мальчики. Рассказывала им о каждом своем шаге. Дура!

Но об этом потом…

В тот день я приехала на пункт управления фуникулером. Дождалась посадки — на входе поставила Марусю Михайловну. Женщина поначалу упиралась, опасалась, что узнают. Пришлось ее подгримировать. Заплатить хорошо. Она за деньги на многое согласна — вбила себе в голову, что внуков должна сама в люди вывести. Вот и балансирует по грани между жадностью и муками совести.

Наконец, «гости» собрались. Начали подъем. Тросы были с утра подпилены. Оставалось лишь ждать. Один лопнул над пропастью. Кабинка провисла. Я отключила свет. Наслаждалась ситуацией. Вы и представить себе не можете, как наслаждалась! Как последняя сволочь…

Заснеженные горы, темные пятна леса. Потрясающей красоты небо. Звезды… мои, нет, наши с Османом звезды. А перед глазами кабинка… Я слышала, о чем говорили мои враги. Заранее позаботилась. Видела их панику. Швейцарская оптика ночного видения полностью соответствовала своей цене.

Я ликовала. Они были потрясены. Сломлены. Доведены до предела. Кто-то плакал, кто-то матерился. Кто-то пытался открыть дверь и выпрыгнуть. Они вспомнили меня! И поняли, что к чему. Мне даже прервать заготовленное видео пришлось. Загалдели, принялись обвинять друг друга.

Вот только в чем? Нет, гибель мужа прошла фоном. Эти нелюди вопили о другом, о том, что дали мне живой уйти. Не отправили вслед за родней. Не купили мое молчание. Не запугали, как остальных.

Я искусала до крови губы, слушая их откровения. Кляла себя, что не запаслась огнеметом. Представляла, как бы их сейчас уничтожила. Всех разом. Царапала ногтями стены. И уже решилась на крайнее… Плакала и торжествовала одновременно — вот, мол, последние ваши слова, гниды, теперь никого и никогда больше не подкупите, не запугаете, не уничтожите…

А потом как отрезало.

Ну, испугаются они, поистерят напоследок. Ну, улетят в пропасть. И все?

И поняла, что мне этого будет мало! Они меня самого дорогого лишили, а саму оставили мучиться! Будто привязали к могиле, где мои любимые лежат! Приковали. Пожизненно…

Хожу по земле, а на ногах кандалы с куском гранита. Ноги в кровь стерты, сердце все той же кровью обливается. Помните, у Толстого «Живой труп»? Классика! Ведь сколько таких по миру бродит. Вот, одна перед вами. Любуйтесь!

Два года смотреть на себя в зеркало не могла. Не я, понимаете, не я! И Бог с ними, с преждевременным старением и некрасивостью. Душа не моя! Взгляд не мой, отражение — будто мертвец с того света смотрит. Мысли не мои. Характер. Чувства…

Родного ребенка два года признать не могла!

Нет, опять не то! Опять несет куда-то! Простите, недолго осталось…

Скоро сказка сказывается? В данном случае Михей был категорически не согласен с общеизвестным постулатом. День ушел незаметно, унеся с собой длинные летние сумерки.

Вечер приглушил краски и звуки, принес с далекого моря приятную прохладу. Зажглись фонари. Большой цирк провожал последних посетителей. Группа туристов медленно усаживалась в автобус.

Кафе опустело. За дальним столиком уселся, вытянув уставшие за день ноги, официант. Потягивал кофе. Время от времени поглядывал на задержавшуюся пару.

— Есть будете? — Михей легко коснулся лежащей на подлокотнике кресла руки.

Реакция не повторилась. Рука осталась на месте. Холодная, хрупкая, похожая на гипсовый слепок. Хотелось взять ее в ладони, растереть, согреть. Вернуть к жизни. Да уж, ситуация, в роли реаниматора ему пока бывать не приходилось. Нельзя сказать, что подобная миссия была ему по душе. Но среди тысяч других Михей выбрал бы сейчас именно эту. Для начала.

Невозможно оставить все вот так, на середине пути. И не важно, чей это путь. И куда он ведет. Важно помочь. Понять. Если получится, простить. И жить дальше.

Возможно, вместе…

Последнее допущение выбивалось из его жизненных планов. Резонировало с привычными стилем и ритмом. Вызывало протест… и полностью совпадало с внезапно появившимися желаниями.

Все, что находилось в данный момент рядом, — и глубокие носогубные складки, и потухшие глаза, и короткие седые волосы, и скорбно поджатые губы, и холодные кисти — каким-то непостижимым образом слилось в душе в огромный пылающий факел. Растопило лед и каменные стены возведенных неизвестно когда укреплений. Заставило сердце пульсировать. Кровоточить. Таять в приливах болезненной нежности…

Эта женщина стала вдруг так понятна и близка, что хотелось забыть о взятых обязательствах, о своем двусмысленном положении. Вернуться в Н* и самому заняться обидчиками. Или нет… С этим он мог справиться позже… Теперь же ему больше всего хотелось поднять это слабенькое, почти невесомое тело, укрыть от невзгод и любопытных глаз и понести по жизни, никому не давая дотронуться. Хотелось уединиться, укрыться вдвоем огромным пуховым одеялом, успокоить, уберечь…

Его, хронического бабника с приличным стажем, совершенно не волновало, что там под тонкой стильной белой блузой. Под длинной, скрывающей фигуру, юбкой. Да пусть хоть вообще ничего! Он все равно будет желать близости. Не эротической, платонической или сексуальной, а полной. Жизненной. Чтобы рука об руку. Душа в душу. Всю оставшуюся жизнь… Наваждение…

Михей не слышал, что она ответила на его предложение. Не заметил, как на столике появился кофейник и какая-то выпечка. Как принесли пиццу.

Он был ошеломлен. Убит. Раздавлен новым несанкционированным чувством. Или рожден заново?

Она молчала. Искоса наблюдая за странным поведением сидящего рядом мужчины. Чувствовала, что с ним происходит нечто глубокое и сложное. Не торопила и не вникала в подробности. Ей нужна была передышка. Ему, очевидно, тоже.

Площадь перед ипподромом опустела. Мимо почти не проезжали машины. Редкие прохожие спешили домой. Официанты взялись прибирать соседние столики.

— Нам, наверное, пора… — виновато-усталая улыбка звонкой монеткой упала в его копилку. — А я не все вам рассказала.

— Расскажете еще. Ночь длинная. Давайте до центра прогуляемся… Люблю Рим.

— Я тоже люблю. Но жить бы здесь не хотела. Однако приходится. Я-таки купила домик на побережье, вблизи Пескары. Там хорошие пляжи. И удивительные виды. Влюбилась в это место с первого взгляда. Горы. Зелень. Белый песок, синее море, чистейшее небо.

Он слушал и уже не удивлялся совпадениям. Пескара находилась неподалеку от виллы Рака, где он был вчера. Вполне возможно, что проезжал мимо дома Елены. Быть может, они летели в одном самолете. Ехали по одной трассе к аэропорту…

Десятки реальных и возможных совпадений, связанных с этой женщиной, складывались в одно целое. Очень простое. Короткое и понятное. Судьба… А от нее, всем известно, уйти непросто. Да он и не собирался, приняв важное решение. Они будут вместе, а остальное не имеет значения.

Пицца так и осталась нетронутой. Как и кофе.

Он подал ей руку. Она положила на нее свою.

— Нам направо или налево?

— Прямо.

Не сговариваясь, они свернули вправо. Миновали расцвеченную фонарями площадь, уснувший парк. Вышли на широкий проспект.

— Вы готовы слушать? — осведомилась она.

— Более чем…

Михей чувствовал себя полнейшим идиотом. И одновременно счастливым. Кому скажи — засмеют. Но маленькая ладошка, так и лежавшая поверх его предплечья, казалась проводником в рай. А сам он — почти что рыцарем, отправляющимся в поход во имя Прекрасной Дамы. И абсолютным мальчишкой!

— В тот самый момент я решила: не будет никакого конца света. Эти сволочи так просто от меня не отделаются. Они забрали у меня самое дорогое. Я отвечу тем же.

К тому времени о каждом из восьмерки я знала многое. Год собирала информацию. Шла напролом. Вела игру по собственным правилам. Где подкупом, где шантажом, где обманом — иначе получить нужные сведения не удавалось. Оно и понятно — кому захочется вмешиваться в личную жизнь сильных мира сего.

Чаще срабатывал подкуп. Средств хватало, у меня хорошо отлаженный бизнес и отличная команда. Приходилось поступаться и принципами. Впрочем, какие могут быть принципы у человека, преступившего грань? А я преступила ее не раз.

Присмотрелась. Взялась за Светлова. Случайно наткнулась на его связь с одним мальчиком… сыном Рака. Тот на спор согласился соблазнить полковника. А я воспользовалась этим в своих интересах.

Светлов сломался быстро. Если бы всемогущий папаша узнал об их романе, стер бы в порошок обоих. А вот полоумная тетка с настоящей опасностью у полковника не ассоциировалась. В общем, он выбрал из двух зол меньшее. И ошибся…

Я сняла квартиру в вашем доме. Там живет несколько нужных мне людей. Место домработницы нашла сразу. Сначала у архитектора. Потом у Нонны Трофимовны. Наконец вышла на цель — полковника из областного полицейского управления Н*. Светлов подсказал, что в компьютере у того полным-полно данных по любым уголовным делам. И предложил скидывать ему в почту интересующие меня факты.

— У этого Ерохина, насколько я знаю, ноутбук. И он с ним практически не расстается.

— Однако он человек старой закалки. Любит комфорт и основательность. А посему регулярно переносит материалы на домашний стационарный компьютер и работает с ними там. Конечно, все запаролено, но…

— Еще бы! — усмехнулся Матвеев. — Его пароли вы в один присест вычислили…

— Не то что ваши, — согласилась Пахомова, — с ними пришлось повозиться. Как бы то ни было, а теперь я была в курсе любых событий губернии. И нашла для себя много интересного…

— Почему начали с Копейкина?

— Потому что так было проще. Корней Ильич не любил никого в жизни. Единственным объектом, заслужившим привязанность, был его банк. Точнее, лежащие в нем деньги. Две жены с детьми мотались по свету сиротами. Копейкин выделил каждой скромный пансион и отправил куда подальше. Любовниц менял, но без энтузиазма. Так, чтобы быть, как все. Есть — хорошо, нет — новых заведем. С друзьями отношения строились примерно в том же ключе. Родители умерли.

— И вы бы осмелились наказать стариков?

— В тот момент я бы и не на такое осмелилась. Готова была их близким глотки перегрызть. Собственными зубами! На глазах этих подонков. Чтобы кровь рекой. И от криков перепонки лопались!

А тут просто деньги. Мне даже казалось, что я ошиблась. Поплачет человек и забудет. Не тут-то было… Копейкин потерял смысл жизни. Опустился. Пережил два инсульта. Теперь это дряхлый старик, доживающее свой век растение.

— Можете не продолжать, я в курсе.

— И на том спасибо.

— Почему вторым стал Матвеев?

— Тезка?

— Нет, родственник. Ему-то и взялся помочь, семейные отношения, знаете ли.

— Как говорят, ничего личного. С точностью до наоборот. Я не выбирала. Он сам попал под руку. Ситуация разворачивалась сама по себе. А потом вышла из-под контроля. Собственно, это и стало причиной моего обращения к вам.

Я собрала информацию. Подключила полезных людей. И началось. Каждый из восьмерых оказался если не самим нечистым, то его ближайшим помощником. На святость я не надеялась, но чтобы так! Стоило мне обнародовать десятую долю правды, они бы все сели. И надолго. Если не навсегда. Превышение полномочий. Взяточничество. Устранение неугодных, в том числе и физическое. Разврат.

— Боюсь разочаровать, но доказательств Вы бы не нашли.

— Захотела бы, нашла! Они не особенно скрывали! Круговая порука — надежная гарантия личной безопасности. А там образовались такие связи… Да этим подонкам сошло бы с рук не то что убийство, массовый террор!

К тому же сажать их в тюрьму я не собиралась. Мне нужна была их боль, беспомощность, потеря главных смыслов. Стоять по шею в воде и умирать от жажды — что может быть лучше? Древние греки знали толк в экзекуциях. И я не стала изобретать велосипед.

Ваш родственник сам себя закопал. Как и остальные. Но перед ними я взялась за Сапуна.

— Значит, его ребенка похитили Вы? Это серьезная статья.

— Не похитила. Одолжила. Оленька стала моей второй дочерью. Это — ангел. Дети с синдромом Дауна обычно наделены мягким характером. Они бесконечно заботливы и внимательны. Преданны как собаки. Олег Олегович держал единственную дочь за щенка. Забавлялся от души. Любил, но по-своему. Выстроил детский городок на своем участке. Купил пони и кролика. А вот образование ребенка его вообще не заботило. Оленькина няня мало смыслила в педагогике и развитии особенных детей.

Мать же строго-настрого запретила супругу афишировать инвалидность дочери. Леди совершенство и «даун» — оказались несовместимыми позициями. Странные отношения сложились в этой семье. Высокопоставленный чиновник панически пасует перед гневом супруги. Возможно, просто зависит от нее (если я смогла откопать тонны компромата, то, что говорить о жене)? Или очень любит…

Вернемся к отношениям… С девочкой отец обращается как с игрушкой. Не доверяет никому, кроме недалекой няньки. Скрывает ребенка в загородном доме. Наведывается на час-другой в сутки. А мать… Мать спит и видит, как бы избавиться от обузы. И начинает действовать…

Я стала искать подходы к семье, поселила Марусю Михайловну по соседству. Та сдружилась с прислугой. Потом с няней. Стала наведываться на участок. То малины принесет, то к себе на чай позовет.

Она и заметила, что Ольга большую часть времени спит. Для того не потребовалось заявиться в дом Сапуна. Девочка обычно дремала во дворе. То в гамаке, то на траве, то клевала носом в песочнице. Няня как-то проговорилась, что стала замечать, как мать дочку какими-то таблетками пичкает. Поинтересовалась. Лия Аркадьевна ответила, что доктор выписал девочке витамины. Да не поленилась, любопытная, — сунулась в хозяйскую аптечку. Нашла флакончик. Сильнодействующее это успокоительное. С массой дополнительных эффектов.

О том я уже сама узнала. Представилась Марусиной племянницей. Мол, сиделкой работаю у больного малыша. Соскучившаяся по общению болтушка и разговорилась. Выпросила я у нее пустой флакончик. Так и обнаружилось слабое место у пуленепробиваемого Сапуна! Оставалось лишь вскрыть нарыв.

И я поняла, что жалею малышку. Всей душой. Ребенок, данный Богом, оказался никому не нужным. А мы с мужем так долго ждали второго. И случилось, что ненужной родилась моя Анфиса. Да что там, я ее почти ненавидела! Считала, что на чужой крови девочка выросла. Грех на душу взяла, прости Господи!

Тогда я решилась. Нашла ниточку, за которую б дернуть эту Лию можно было. Организовала встречу. Шантаж удался. Та предложила откупные. С ее связями можно было выбрать подходящий вариант. Но я настояла на своем. У меня и расписка есть: «Я, такая-то, отдаю на воспитание свою больную дочь такой-то. Сроком на тридцать лет. По причине невыносимой ненависти к ребенку. Число. Подпись».

Лия Аркадьевна даже не поинтересовалась, кто я и для чего мне нужна ее дочь. Похоже, обрадовалась выгодному исходу дела. Мужа обещала обработать. И выполнила обещание. Правда, форма расписки ей однозначно не понравилась, но тут последнее слово осталось за мной. Так что киднеппинг мне не пришьют, разве что налоговая незаконной трудовой деятельностью заинтересуется. Хотя, если работаешь за бесплатно, налоговую это не волнует.

С Матвеем сложилось легко. Устроилась к ним домработницей. Диана постоянно меняла прислугу. До запоминания имен и лиц не снисходила.

Деньги я подменила на пятый день. Как раз между уборкой вашей квартиры и мойкой окон у Ерохина. Там обычно Любаша справлялась, полковник дома почти не бывает, можно было себе позволить небольшую разгрузку. Втроем мы легко укладывались в сложный трудовой график. Маруся Михайловна стряпала. Любаша занималась уборкой. Я сидела с детьми. Потом мы менялись…

Итак, о Матвее. Назавтра он как раз в казино собирался. Ну, я и воспользовалась моментом. Оказалось, удачно, простите за цинизм…

Следующим стал Родин. Этот напыщенный индюк привык снимать с жизни пенки. Еще бы — непризнанный в широких кругах гений. Да со связями! Девочек коллекционировал. Причем, исключительно имеющих шансы на выход в примы.

Искать уязвимые места этого «Станиславского» пришлось долго. Никак не удавалось понять, чем же на самом деле живет и дышит Роберт Никитович. Светлов помог, не любил, очевидно, театрала. Заметил как-то: «Старый козел спит и видит, как стать великим. Да вот таланта Бог не дал».

И опять работа помогла — вот кому шпионами быть — серым трудолюбивым мышкам-домработницам — всюду вхожи, никем не замечаемы. Идеальный вариант. Заменила на пару дней родинскую горничную. Это стоило мне пары тысяч долларов — девушка мечтала отдохнуть в Таиланде. Нас Любаша свела. Еще одно удачное совпадение, хотя вы в них и не верите.

Освоилась. Вникла. Лишь с третьего раза удалось разглядеть трещину между супругами. Начала прислушиваться к мнению увядающей примы. Представляете: женщине тридцать пять. Хороша. Умна. Талантлива. А он уже замену подыскивает, чтоб в цвет и в стиль эпохи. Да что там подыскивает — нашел давно!

Женщина себе цену знала. Ему — тоже. При мне как-то вышла ссора. Он все больше отмалчивался. Она — истерила. Швырялась посудой, грозилась выброситься из окна или убить изменника во сне. Вспомнили обо мне, притихли. Перешли на великосветский язык: «Милочка, это недостойно. Прими валерьяночки, успокойся. Я готов забыть…» И далее в том же духе. Разошлись по комнатам.

Она заперлась в будуаре. Звонит подружке, плачется:

— Чем мне мужа удержать? Я же люблю его…

Какая уж там любовь — сплошная выгода. Но она воображала, что любит. Трагическая любовь — красиво и романтично. А ведь сама Родина считала себя героиней романтической. Двадцать четыре часа в сутки в амплуа, такое под силу не каждому.

Подруга что-то советовала. Агния не соглашалась. Думала о своем:

— Лапушка, может, мне прижать супруга к стенке его же липовой драматургией? Он же клепает чистый плагиат. Выискивает по журнальным завалам прошлого века, выворачивает наизнанку. Кто помнит этих бабочек-однодневок! Выстрелили шедевриком, вспорхнули, залетели на огонек. Опалили крылышки. И привет.

Назвала две пьесы, прошедшие на ура. Автора премьерной. Мне этого хватило. Полстранички в газете — и человека практически не стало. Грустно. Хотя я радоваться должна. Вот только не получается…

Теперь о главном. Каждый эпизод плана давался мне с трудом. Все труднее и больнее переживались результаты. Я пришла к осознанию своей ошибки. Мстить человеку не должно. Это великий грех. «Не судите, да не судимы…» — немного не в тему, но в принципе… Нашлась мстительница! Да чем я лучше этих подонков, если пользуюсь их же методами?

Лишить человека смысла жизни, отняв самое дорогое — настоящее преступление! За такое казнить следует, этого-то я и добивалась на суде. Не получилось. И взялась восстанавливать справедливость. Думала, сломаю, уничтожу врага, мне легче станет. И им, — Елена кивнула в нависшее над головой звездное небо, — тоже. Как же я ошиблась!

Ведь не хотела, чтобы сволочи эти до последней черты дошли. Я же только на их страдания и потери готова была. И когда Гулькин с собой покончил, испугалась…

Она резко остановилась, дрожащими руками искала в сумочке носовой платок. Михей почувствовал досадную пустоту справа. Согретое близостью собеседницы плечо словно осиротело, покрылось мурашками, прочувствовав прохладу ночи. А в душе продолжались «Звездные войны». Профессионал боролся с мужчиной, стремящимся освоиться в роли рыцаря. Христианин противостоял атеисту. Скептик — оптимисту. Он рвался на помощь. И не мог сдвинуться с места.

А совсем рядом страдала несчастная женщина. Внешне она оставалась бесстрастной. Лишь слезы выдавали то, что творилось внутри. Где все давно устало корчиться в муках, низвергаться в бездны, тонуть в неведомых пучинах, сгорать, превращаясь в прах…

Она держалась изо всех сил. Должно быть, привыкла в своих чувствах балансировать на грани одиночества. Подчеркнуто прямая спина, сжатые в кулаки пальцы, вздернутый к небу нос… И полные отчаяния глаза…

«Господи, прости и помоги, направь на путь истинный…»

Он сделал наконец выбор. Шагнул вперед:

— Лена, чем я могу помочь?

Она отступила. Вытерла глаза. Глубоко вздохнула. И шагнула к Михею:

— Да. Для этого я вас и пригласила. Не могу справиться сама. И боюсь… Все рушится, получился эффект домино… Я не в состоянии это остановить… Не хочу больше жертв! Никаких, слышите?

— Успокойтесь. Никаких жертв не будет. Обещаю.

Глаза в глаза. Рука в руке. Сердца стучат рядом. Над головой усыпанное сияющими огоньками небо, космос, пустой и безразличный. И во всем мире только он и она…

— Я обещаю, слышите?

Горячая щека прижалась к груди. Кому-то могло показаться смешным, но Михей почувствовал себя счастливым идиотом. И не первый за день раз. А несколькими мгновениями спустя — совершенно несчастным. Он понимал, что запущенный механизм так просто не остановить. Даже спрогнозировать последствия сложно.

«Получится ли сдержать слово, когда от тебя мало зависит. Но как поступить, если у тебя на груди плачет женщина? Разве что несколько отсрочить продолжение исповеди. Слишком тяжело она ей дается. Слишком больно ранит. Слишком поздно… Да, пожалуй, можно начать с этого».

— Уже слишком поздно. Давайте я вас провожу, а завтра мы снова встретимся и договорим.

Ее глаза сверкнули ледяным сапфировым цветом. Или показалось? Вокруг было совсем темно.

— Простите, утомила вас. Потерпите, осталось совсем немного. Я должна объясниться, а признание… признание закончилось.

— Тогда присядем.

Они выбрали скамейку у входа в какой-то сквер. Расположились рядом. Как пережившее что-то очень важное близкие люди.

— Вы позволите? — Михей накинул на ее плечи свою ветровку.

— Благодарю… — она помолчала, прислушиваясь то ли к звукам засыпающего города, то ли к пульсирующим в глубине мыслям и чувствам.

Он не торопил. И тоже прислушивался. Совпадения продолжались. И не требовали осмысления.

— Помогите. Попробуйте остановить. Я не хочу жертв. Больше не хочу. Что-то сломалось. Перегорело. Перевернулось с ног на голову. У меня семья. Я люблю своих девочек больше жизни. Примерно так, как любила своих мальчиков. Хочу посвятить себя только им. Лечить, учить, воспитывать. Одаривать нежностью и лаской. Баловать.

А остальные… Во мне нет ненависти. Она умерла, захлебнулась в потоках переживаний, страхов и терзаний совести. Теперь всю жизнь буду жалеть, что не остановилась вовремя.

Да, я их презираю. И только. Великие грешники. Несчастные люди! Жизнь их наказывает без моего участия. А я, если бы могла, повернула все вспять. С того самого момента, когда ушла из аппаратной фуникулера. Вот только не в моей это власти. Теперь я боюсь, что случится непоправимое. С вашим Матвеем. Или кем-то другим… Никогда не прощу себе смерти Гулькина, честно, я не хотела этого. Даже представить не могла, что так закончится! И еще… я очень боюсь за их родных и близких. Они-то ни в чем не виноваты!

Не виноваты… Мне понадобилось четыре года, чтобы это понять! Господи, что же я натворила…

Она закрыла лицо руками и замерла.

Михей поднял глаза к звездам. Каким же красивым показалось ему небо! Серебристая дорожка Млечного пути настраивала на романтический лад помимо воли и здравого смысла. «Какие могут быть страдания в такую ночь? Сейчас бы в любви признаваться, целоваться до одури, шептать даме на ушко несусветные глупости. Да уж…»

Он перевел взгляд на женское ушко. Вопреки доводам разума, мысли трансформировались в желания. Сумасшествие длилось доли секунды. Но ведь длилось! И Михею пришлось напрячься, чтобы взять себя в руки. «Хороша картина — несчастная женщина и влюбленный идиот! Влюбленный? Вот еще! А это тут при чем?»

Он снова поднял голову. «Ну, небо, звезды. И что с того? Сто пятьдесят ночей в году он может любоваться подобным явлением. Как минимум. Не терять же крышу каждый раз! Так на бедную голову крыш не напасешься.

Кажется, его снова понесло не туда… Придется вернуться.

Итак, небо, звезды. Значит, ночь на дворе. А порядочным дамам в это время полагается сидеть дома. А еще лучше — лежать. Очередная картина… нет, не будем вдаваться в подробности…»

— Лена, давайте я все-таки провожу вас.

Она молча поднялась.

— Завтра мы встретимся. И я познакомлю вас со своими предложениями. Сами пока не предпринимайте ничего. Договорились?

Она кивнула и нетвердой походкой направилась в сторону дороги. На слова и эмоции не осталось сил. Что ж, Михея такое положение вполне устраивало.

До своей гостиницы он добрался под утро. Шел пешком, надо было привести в порядок мысли. Он злился. На себя и на нее. Женщина на грани сильнейшего нервного срыва, а рыцарь — то о любви морочится, то с ней в кошки-мышки играет. А ведь промедление может быть чревато самыми печальными последствиями.

На нее он злился за слезы и запоздалое раскаяние (будто бы раньше не догадывалась, чем все должно завершиться), на слабость и силу, на сводящую с ума синеву глаз и сотни никому не нужных совпадений…

Уже рассвело, когда душ привел в норму гудящее от возбуждения тело. А Михей никак не мог определиться в дальнейших действиях. Наконец решился на конкретный шаг. Набрал знакомый номер.

— Кому это там не спится? — недовольно пробубнил в трубку сонный Борисик.

— Борь, я это. Проснись на минутку. Дело есть…

— Излагай уж свое дело… — простонал приятель и тут же оживился:

— Мих, ты откуда? Приехал что ли?

— Потише там, супругу разбудишь. Из Рима звоню. Когда вернусь, узнаешь первым.

— И чё, там у вас в Риме консультантов не хватает? Или стоят дорого?

— Борь, я б их всех на одного тебя променял.

— Понятное дело. Потому я и сплю в хрущевке. Лет так…

— Погоди… У меня по вендетте материал. Она меня нашла…

— Она? Не понял…

— Наша черная вдова.

Борисик присвистнул. И получил оплеуху. Михей улыбнулся — супруга опера имела крутой нрав и чуткий сон. В трубке слышалось какое-то шуршание, скрип, смех, постельная возня…

— Эй, вы там! Погодите малость. У меня роуминг! Обнаглели совсем…

— Ой, мамочки, смотрите — пуританин нарисовался! — хохотнул Борис. — А чего ты, мил друг, ожидал, звоня в семь утра в супружескую спальню? Что муж с женой псалмы тебе петь станут?

— Борь, я серьезно! Она передо мной практически исповедалась. И попросила помощи.

— Ну, так помогай, чего мозги другим компостировать! Сам же мечтал о такой, а встретил и сдулся?

— Борь, ты о чем?

— Да все о том же! Баба в ноги ему кидается, умоляет спасти. А он следаку за тридевять земель звонит, совета спрашивает! Чисто баран!

— Да причем тут… Ладно… Короче, она сообщила новые факты…

— И что? Дела нет, понимаешь? Нет и не было! Заявление отозвано, твой сородич на даче семечки лузгает. Забудь. Нравится женщина — бери, не нравится — рули куда подальше. Но сначала помоги, раз уж так сложилось. Кстати, о чем она печалится?

— Боится, очередного самоубийства. Простить себе не может этого Гулькина.

— Объясни, что не в ней дело. Может, у человека крыша поехала на нервной почве. Жена бросила, понимаешь. Другой бы тут же нашел замену, а этот… Пусть помолится за него, свечку поставит. Скажи, чтоб не сильно убивалась, подумаешь, одной сволочью на земле меньше стало. Я бы не сильно расстроился, если бы и остальные последовали примеру…

— А как быть с Законом?

— Маменьки мои! Какие слова! Какие мысли! Ты там случаем в святоши не подался? Место-то как раз… Ватикан под боком… Какое тебе до закона дело? Нет заявления, нет преступления. Все довольны. Все сидят тихо. И если бы ты нам принес собственноручное признание этой Османовой, никому бы легче не стало. Наоборот. Вызвало бы нас начальство, приказало разобраться. Найти доказательства, свидетелей… Разгребать эту гору грязи заново? Уволь! Там же висяк хронический! Никто ни в чем не признается, кроме твоей неврастенички. Я ж говорил уже: доказательства могут обнаружиться только косвенные. Забудь! И спи спокойно.

— Она не неврастеничка…

— Ах, даже так?! И слава Богу! Поздравляю, дорогой друг! Нонна Трофимовна будет довольна! А Бублик, наоборот, — мужская солидарность, надо понимать. Значит, законная супруга, да еще с ребенком!

— С двумя… — вмешался в эмоциональный монолог недавнего партнера Михей. И запоздало удивился, что проигнорировал предыдущее допущение. Неужели согласился с описанным форматом справедливости? Однако стихия уже несла его дальше:

— Борис, у нее дочь Сапуна. Девочка с синдромом Дауна.

— Коллекция инвалидов? Мих, ты хорошо подумал?

Да он вообще не думал! Думы думались сами собой. И складывались в целые теории. В любом другом случае Михей в момент разнес бы эти шаткие, хотя и привлекательные внешне сооружения. А тут… Его влекло в самый эпицентр строительства, возносило на вершины и пики, опускало в подвалы и лабиринты… Задерживало у странных зеркал и окон — лица, события, чувства, отношения… Забрасывало на качающиеся балконы… Обдавало сквозняком…

В погожий осенний день по аллее Кальварийского кладбища шествовала необычная процессия. Симпатичный седоволосый мужчина катил инвалидную коляску. Чуть позади пухлощекая девочка лет десяти толкала перед собой вторую коляску. Кукольную.

— Пап, скоро? — канючила она. — Манюня кушать хочет.

— Манюня устала? — живо поинтересовалась сидящая в первой коляске девочка. — Давай я покачаю!

— Я и сама могу…

Мужчина улыбнулся:

— А не сама ли ты кушать хочешь, Ольгуша?

Девочка потупилась.

— А ведь предлагал зайти в кафе. Говорил: прогулка будет долгой. А ты что ответила?

— Да, — повторила девочка в коляске, — ты что ответила?

— Что к маме хочу. Я, правда, соскучилась. Потерплю пока. Скоро мама будет?

— Скоро, — вздохнул мужчина. — Еще два поворота и подъем на горку. Дойдем?

— Дойдем? — спросила Ольгуня у куклы. И уверенно ответила за нее: — Дойдем.

— Па… — заерзала в коляске Анфиса, — я тоже хочу дойти.

— А сможешь? Ты же только после больницы.

— Буду стараться. Зато мама как обрадуется.

— Давай так: два поворота проедем, а на горку пешком поднимемся. Чтоб уж наверняка, договорились?

— Соглашайся, Анфиса, так легче будет…

К огороженной кованой решеткой могилке они подошли вместе.

— Мама…

Пожилая женщина, склонившаяся над надгробием, обернулась на голос девочки.

— Фисочка! Ольгунька! Михеюшка… Вы…

Ольгуша бросилась бабушке на шею. Анфиса потянула Михея за оградку.

— Как вы тут?

— Я? — женщина грустно улыбнулась. — Нормально. Племянник довез до самых ворот. Дальше на своих двоих. Справилась. А куда деваться? Мои родненькие…

Дрожащие руки суетливо поправляли цветы в никелевой вазе, смахивали с полированного гранита пылинки. С фотографий на притихших девочек смотрели давно ставшие знакомыми лица…

— Де-ду-шка… — старательно выговорила Анфиса.

— Бабушка… — продолжила Ольгуша.

— Мама…

Михей оглянулся на приближающуюся пару. Женщина с коляской. Третьей в их сегодняшней компании. И самой главной.

Он поднял Анфису на руки и пошел навстречу. Сзади семенила Ольгуша. И теща.

— Насилу добралась! — Лена остановила коляску у края дорожки. — Капризничал всю дорогу. Думала уже домой возвращаться.

— Купила хоть? — подошла Анна Романовна. — Говорила же: я лучше сама. Нет, уперлась…

— Могу я хоть чем-нибудь помочь? А то носитесь, со мной как с фарфоровой вазой династии Мин. А я, между прочим, взрослая самостоятельная женщина.

— И ничего не носимся, — встал на сторону тещи Михей. — Предоставляем максимум свободы и самостоятельности. Вон, Виктор на полном твоем попечении. Я его даже на руки брать боюсь. И девочки весь день проводят с вами.

— Ой, можно подумать, отец о них забыл! Каждый вечер то в прятки, то в лото, то мультики вместе… Сегодня с самого утра увез…

За простыми фразами скрывались глубокие чувства и отношения. Мир в молодой семье был хрупок и неустойчив. И ее глава, а по совместительству защитник, старался предупредить ненужные мысли супруги, отвлечь. При необходимости — переключиться на иную волну. Вовремя усмотреть опасность и отреагировать. Уловить двоякий смысл или смену настроения.

Отличными помощниками в этом нелегком деле оказались девочки. Особенно Ольгуша. Этот солнечный ребенок обладал тончайшей интуицией. И щедро одаривал теплом близких. Достаточно было голосу матери задрожать, споткнуться о невидимый постороннему наблюдателю барьер, как девочка распахивала свои удивительные глаза, расцветала нежной улыбкой:

— Мам, я блинчики хочу…

Или:

— Ой, я котенка во дворе забыла…

И все грозы обходили их стороной. Лена забывала о тревогах, хваталась за муку или бросалась на поиски котенка. А нежная улыбка дочери неуловимо сменялась хитрой, глазки лучились лукавым светом. Ольгуня несла крест ангела-хранителя с завидным достоинством. Появлялась всегда вовремя, уходила тоже. Щедро отдавала себя во имя спокойствия и благополучия других. И радовалась достигнутым эффектам. Мило, наивно и удивительно искренне.

Трудно было представить, как они могли существовать без этой странной и вместе с тем очень правильной девочки. Родной и любимой…

Странная сложилась семья. Три бабушки — Нонна Трофимовна порывалась окончательно переехать из Н* в Беларусь, чтобы быть поближе к своим ненаглядным внукам. Вездесущий кот Бублик не заставил себя ждать, прибыв в Минск первым же рейсом. И за день успел обаять каждого из семьи. Далее, мама, две дочки. Отец. Крошка сын. И пять домов в разных концах света. Так и жили…

Михей выбрал самый трудный путь к счастью. Впрочем, раздумывать было некогда.

Тот страшный миг он помнил до мельчайших подробностей, при этом всеми силами стараясь забыть. Ворвавшийся в номер сквозняк. Испуганные глаза официанта. Ударившаяся в стену тележка с заказанным обедом. Звон разбитого стекла. Перекошенное лицо Лены. Ее нечаянный шаг в никуда…

Миг, ставший вечностью.

Он оказался у окна за долю секунды. Ухватил оступившуюся женщину за ремень. Рванул к себе. Подоспевший официант помог не допустить трагедии.

— Не хочу… не хочу… не хочу… — билась несостоявшаяся самоубийца в объятьях спасителей, путаясь в желаниях и мыслях.

Однако Михей был уверен в правильности своих действий. Их выбор был взаимен. После тех самых слов о невозможности встречи, за мгновенье до прихода официанта Лена подалась к нему. Будто поверила. Нет, поверила, безо всяких будто!

Никогда потом Михей не спрашивал, что ощутила она в те секунды. От возрождения до нечаянной гибели и обратно. Жизнь рассыпалась на секунды и мгновения. Складывать фрагменты в единый пазл стоило бы очень дорого. Следовало действовать молниеносно. Противостоять. Предупреждать. Ломать. И строить… Строить заново. С нуля. И смаковать рождающееся «вместе» медленно, отдаваясь на откуп ощущениям и чувствам…

Кто бы мог подумать, что желания способны так быстро исполняться!

Через несколько часов, наполненных тревогой, паникой, пустой суетой, время потянулось туго проворачивающейся колодезной цепью. Скрипя на поворотах, расплескивая содержимое заветного ведра. Безнадежно и монотонно. Ах, если бы та монотонность имела хоть малую толику позитива! Увы…

— Вашу невесту (врачам он назвался женихом) спасет время или чудо, — осторожничали швейцарские специалисты.

— Пожалуй, шансов на скорое выздоровление процентов тридцать, — вторили им психиатры Германии.

— Она может остаться невменяемой, — сочувственно пожимал Михееву руку приглашенный из Москвы специалист.

— А давайте домой… — попросила его мать Лены. — Я ее травками отпою. Родная природа с людьми чудеса творит…

Два месяца они прожили на маленькой дачке в пригороде Минска. Копались в огородике, распивали чаи на закате, парились в баньке. Он удил рыбу, она сидела рядом. Он складывал яблоки в ящики, она перебирала приготовленную солому. Он читал девочкам сказки, она кивала в такт словам. Он протягивал руку, она отдалялась…

И приходилось все начинать сначала.

Однако Анна Романовна, врач с сорокалетним стажем, знала, что делала. Травяные сборы постепенно возвращали ее дочь к жизни. А может, не только сборы. Знакомая с детства тропинка в лесу, старые фотографии на стенах, родные запахи и звуки. Детский смех. Детские слезы. Терпение. Вера. Надежда. Любовь…

Ненастным утром Михей проснулся от странного ощущения. Раскрыл глаза. Повернулся к двери. На пороге стояла Лена. Удивленный взгляд. Непостижимая синева, которую не смогла притушить даже вязкая серость за окном.

— Созрела… — шептала она, протягивая к нему руку.

Михей приподнялся, чтобы рассмотреть…

На ладони лежала веточка облепихи. Сизые листочки, оранжевые ягоды в мелких дождевых каплях.

— Осень… — виновато улыбнулась Лена.

Потом снова была клиника. На этот раз белорусская. Частые визиты. Испуганные девочки. Взволнованные бабушки. Мечущийся между Женевой и Минском Михей. Недовольные его новым графиком работодатели. Неожиданно явившаяся мама…

Бесконечный поток лиц. Замедленные жесты. Сдерживаемые эмоции. Полутона… полузвуки… Слабеющий пульс надежды.

И наконец:

— Она сможет. Наметилась позитивная динамика.

— Спасибо, доктор!

— Себя благодарите. Себя. И Бога… Да, вот еще что, женитесь на ней, молодой человек. Чем быстрее, тем лучше. Одиночество ей противопоказано.

— Да… — Михей захлебнулся резким конфликтом эмоций, — она меня к себе и близко не подпускает…

— А вы все равно женитесь…

В принципе, он был готов к этому шагу, не заметив, когда стал воспринимать Лену близким человеком. Дрожать над ней и над девочками. Стараться предупредить любое желание. Оградить от бед. Быть рядом…

Возможно, что-то надломилось в нем в тот далекий римский полдень, когда впервые обнаружил вместо знакомой тетушки очаровательную женщину. Или еще в Н*, когда посмеялся над собой в желании обладать первой встречной…

До сих пор любовь не требовала осознания или просто не желала поддаваться. В любом случае чувство Михею досталось не из легких. Прорастало с болью, то просясь на волю, то исчезая в сумрачных глубинах души. Но ведь досталось!

Никто прежде не казался ему так дорог! Ни писаные красавицы, ни боевые подруги, ни труднодоступные интеллектуалки. Разве что мама. Но там связи родственные. Самая ценная ценность. А тут… Нечто, не вписывающееся в привычную аналитику. Странное. Неоднозначное. Вызывающее одновременно острейшее притяжение и не менее острый протест. Сомнение в правильности позиций: принять, защитить или отдать на откуп правосудию. Сжать женщину в объятиях или бежать без оглядки прочь…

Как опытный аналитик, он пробовал проанализировать ее роль в собственной жизни. Куда там! В лихолетье бед и ошибок, тревог и забот проще было принять дар судьбы. И нести его по жизни. Достойно и трепетно. Как и подобает нормальному мужику. Он и принял. И понес. Протискиваясь сквозь терновые заросли, преодолевая огненные реки и слизкие глинистые берега. По каменистым ухабам и опасным горным тропинкам. Через сотрясаемые гневом небес глубины и высоты. Туда, где свершаются чудеса и соединяются судьбы.

Долгие восемнадцать месяцев длилось это путешествие. И в один прекрасный день завершилось. На недоступной простым смертным высоте. В озарении дивного осеннего солнца, упорно не желающего выбираться из-за туч. Оранжевыми капельками облепиховых ягод на узких женских ладонях.

С тех пор осень стала его любимым временем года. Сам он — счастливейшим из несчастных. А мама обзавелась сразу двумя внучками. В настоящее время они с Анной Романовной применяли полузабытые профессиональные навыки в лечении Ольгушки и Анфисы. Самозабвенно витая в любимых медицинских облаках.

Михей с головой погрузился в тихие семейные радости и огорчения. Научился использовать по полной отпуск, выпрашивать у начальства отгулы. И купировать, отгоняя куда подальше, воспоминания о тех страшных мгновениях. Покачнувшееся тело над пропастью в семь этажей… Невидящие, полные отчаяния глаза… Себя, летящего навстречу судьбе… Вырывающего из цепких пальцев что-то очень важное и ценное… Укачивающего, скрывающего от любопытных взглядов работников отеля… Суровые лица врачей… Слепящая пульсация света на карете скорой… Уплывающая в никуда каталка… Запрещающая надпись на дверях реанимации…

Время и обретенное чувство лечили раны. Видения расплывались, становились короче, возникали реже. Рассыпались, потревоженные счастливыми детскими лицами, охами и ахами бабушек, манящим синим сиянием самых дорогих в мире глаз…

И бесценный подарок, еще один осколок счастья, полученный через год:

— У нас будет мальчик…

Мальчик! Сын! Сложившийся пазл… Счастье, тугим узлом связавшее их всех. И любовь, прошедшая сложнейшие испытания. Укрепившаяся в пути. Проросшая сотнями всходов. Острая. Яркая. Заслоняющая собой все и вся. Почти заслоняющая.

Прошлое пока не оставляло. Михею не сразу удалось смириться с новым Лениным пунктиком. Вчерашняя непримиримая мстительница задумала исправить возможные из своих ошибок. И занялась врачеванием нанесенных ран. Перевела деньги на лечение Роберта Никитовича. Вернула долг Матвея его тестю. Наняла лучших адвокатов Раку.

— Зачем, Лена? — возмутился тогда Михей. — Эти проходимцы получили по заслугам. Народ облегченно вздохнул, простившись с Жуком, Сапуном, Раком. В губернии грандиозные перемены. Борисик городской отдел возглавил! Каждую неделю звонит…

— Пойми, я не хочу лишать этих людей будущего.

— Лишать?! Да уж… их лишишь, как же! Такие из любого болота выплывут, не сомневайся. Почти не замаравшись. А урок всем впрок. В другой раз на чужой беде счастье строить поостерегутся.

— Понимаю. Но там и наша вина…

— Пустое! Разве могли вы представить, что такое случится?

— Они тоже не могли. Просто глупо пошутили…

— А суд? Это тоже была глупая шутка? Тебя вывернули наизнанку, спровоцировав на месть. Вот и аукнулось…

— Хорошо, а как же этот мальчик? Он-то ни в чем не виноват…

— Ты тем более… Он сам захотел. А когда наружу вся гадость вылезла, сорвался. Мальчик — скажешь тоже! Потасканный, лишенный стыда бездельник. На удивление живучий. Задал эскулапам задачку. Полгода на больничной койке, мелкий пакостник. Мать чуть с ума не сошла. Думаю, твоя стипендия поможет ему взяться за ум. Кто бы мог подумать, что отпрыск прожженного чиновника тяготеет к тонким наукам!

— У меня хорошие агенты…

— Согласен. И что? Вошел во вкус? Как ему аргентинский климат?

— Римма Николаевна говорит, что Артема хвалят. Нравится ему там. Мать к себе зовет. А что Светлов?

— Ловит кайф в тайге. Охотится. Завел свору лаек. Местные его уважают. Таежники к сплетням не особенно прислушиваются. Больше собственным глазам доверяют. Вроде бы обрел себя человек. А так бы и маялся между начальством и подчиненными. Тебя должен благодарить.

— Вот еще глупости!

Она обходила стороной разговор о самом главном в этой истории человеке. Нет, не о бедняге Гулькине. Там помог Борисик, получил копии материалов по трем предыдущим суицидальных попыткам, никакого отношения к Лене не имеющим. И даже не о Сапуне. Об Ольгушке.

Пришлось подключать генералов. Те прошлись по верхам. Быстро и продуктивно. Нашли подходы к переехавшему к Тихому океану семейству Сапуна. Лия Аркадьевна заняла в дальневосточной столице место ведущей популярной программы. Параллельно порадовала супруга здоровым крепким младенчиком мужского пола. Умело сочетала имидж успешной деловой леди с трогательной ролью молодой мамы.

И вошла во вкус, включившись в телешоу «Карапузики». На фоне грандиозного семейно-профессионального счастья о канувшей в лету дочери никто практически не вспоминал. А генерал Востриков нашел способ законного удочерения Ольги семьей своего любимчика.

Итальянский бизнес сносно развивался и без постоянного личного участия владелицы. Михей нашел фирме хорошего управляющего. Лена могла теперь больше времени отдавать мужу и детям. С удовольствием занималась делами мамы и свекрови. Возилась в саду. Переустраивала жилье.

Учитывая семейные обстоятельства ведущего аналитика, руководство фирм-заказчиков согласилось с частично дистанционным форматом сотрудничества, так что Матвеев получил возможность неделями оставаться с семьей.

Работодатели были в курсе его истории, по достоинству оценив смелость, решительность, экономическую хватку фрау Матвеевой. И успели сделать обоюдовыгодное предложение по включению ее в ряд своих проектов. Оговорив приемлемый срок на его обдумывание.

Михей не торопил события. Зная тягу Лены к авантюре, понимал, что жена согласится. Возможно, поставит свои условия. Работать вместе — не самый плохой вариант, чтобы чаще быть рядом. Он скучал в разлуке.

И очень надеялся на продолжение мечты. Или просто на продолжение. Хотелось иметь хотя бы двух, а то и трех сыновей. И еще одну дочку. А что? Каждой бабушке поровну, чтобы не ссорились…

В свободное время он полностью растворялся в жене и своих девочках. Думать же о продолжении рода, как и о ведущих к тому практических действиях, главе семьи удавалось лишь в служебных командировках. Пока же супружеское ложе было отдано на откуп детским радостям и сюрпризам в виде любопытных сонных глазок, взъерошенных волосиков, описанных трусишек, пустышек и погремушек. В любое время дня и ночи.

Лена блаженствовала в роли многодетной матери, а Михею хотелось заполучить ее и для себя. Возможное профессиональное партнерство наполняло его надеждой на исполнение этого желания.

Их жизнь изменилась в лучшую сторону. Начались перемены с окончательного превращения Валентины в Лену. Так решил Михей. Валечку он оставил Осману, Тину — ее деловым партнерам. Инку — школьным подругам. А себе оставил Лену. Иногда называл ее в шутку тетушкой, иногда — Аленушкой, чаще любимой…

Девочки подрастали и потихоньку учились справляться с собственными проблемами. Медики обещали в ближайшие годы поставить Анфису на ноги. Специалисты, работающие с Ольгушей, поражались ее успехам. Витюша рос здоровым и активным мальчишкой, доставляя окружающим больше радостей, нежели огорчений.

И только плещущаяся порой в любимых глазах ртуть напоминала о сохранившейся в душе боли. Михей старался вытеснять скопившиеся горести, наполняя жизнь любимой женщины яркими позитивными впечатлениями. И был твердо уверен: они обязательно справятся. Потому что вместе.

Вендетта осталась в прошлом. Каждый получил свое — и виновники трагедии, и вольные-невольные ее жертвы. У высшего разума свои представления о справедливости. Так уж устроен мир, что каждый человек живет со своей правдой и с правом на ошибку. Каждая палка — о двух концах. Каждое событие — о множестве сторон. А каждый роман — со своим концом…

Осенний день догорал багряными всполохами кленов, загадочной синевой высоких туй, цепляющимися за оголенные ветви васильковыми облаками. По засыпанной рыжими листьями кладбищенской аллее двигались фиолетовые тени. Одна большая, две чуть поменьше, две совсем маленькие и три совершенно непонятные.

Вы когда-нибудь видели, какие тени отбрасывают на асфальт коляски? Одна из них уверенно двигалась в будущее. Остальные скоро останутся в прошлом. Впрочем, Виктор сделает свои первые шаги буквально через несколько месяцев. Обязательно сделает — на то он и «победитель». И коляска станет ему не нужна.

Впрочем, нет, Анна Романовна обязательно подыщет на даче укромное местечко, где та дождется следующего пассажира. А если повезет, то и двух. Или трех… Средняя тень повернула голову в сторону несколько отставших большой и еще одной средней. Да, коляска определенно понадобится. Не покупать же каждый раз новую.

— Тссс… — Бабушка взяла старшую внучку за руку и потянула к выходу. Оглянулась, толкая перед собой коляску: — Фисочка, может, сядешь?

— Нет, бабуля, я ножками… ножками… Ножками мне больше нравится. Ольгуша, руку дай…

Три тени — средняя и две маленькие — ускорили темп передвижения по засыпающему кладбищу. Вскоре они миновали последний перекресток и скрылись за пригорком.

Клонившееся к закату солнце забавлялось, растягивая оставшиеся на дорожке тени — большой силуэт, силуэт поменьше, детская коляска. Две головы, четыре ноги, четыре руки, четыре колеса… Хотя нет, рук отчего-то осталось только три… Полусонное светило прищурилось, пытаясь разглядеть причину неожиданного несоответствия. Наконец разобралось. Никаких чудес, просто мужская рука лежала на руке женской, толкающей коляску в гору. В будущее…