Блеск дождя

Серия «Любовь с первых строк»

Anya Omah

REGENGLANZ

Перевод с немецкого Ольги Протопоповой

В книге присутствуют упоминания социальных сетей (Instagram, Facebook), относящихся к компании Meta, признанной в России экстремистской и чья деятельность в России запрещена.

♫ Плейлист ♫

♫ Harry Styles – Adore You

♫ Shawn Mendes – Monster

♫ Coldplay – Fix You

♫ The Temper Trap – Sweet Disposition

♫ Beyoncé feat. Jay-Z – Crazy in Love

♫ Oasis – Wonderwall

♫ Sean Paul – Like Glue

♫ Ed Sheeran – Kiss Me

♫ All The Luck In The World – Never

♫ Dawn Golden – Al I Want

♫ Nirvana – Smells Like Teen Spirit

♫ RY X – BOUND

♫ Zayn – Pillowtalk

♫ Stateless – Bloodstream

♫ Imogen Heap – Hide and Seek

♫ RY X – Untold

♫ H.E.R. – Lights On

♫ Khalid – Talk

♫ Snow Patrol – Chasing Cars

♫ RY X – Berlin

♫ RY X – Only

♫ Ed Sheeran – This

Симон

Мы можем, пожалуйста, еще раз все обсудить?

Я скучаю, прости, что соврала тебе.

Пожалуйста, Симон. Подойди к телефону.

Почему ты меня отталкиваешь?

Я правда тебе безразлична?

Утро пятницы началось для меня с трех пропущенных звонков, пяти текстовых сообщений и одного голосового, в котором моя бывшая ревела в течение трех минут. Меня хватило на первые двадцать секунд. Кики явно нечем было заняться, кроме как доставать меня посреди ночи. В который раз. И так уже несколько недель. Мы давно расстались, но месяц назад случайно пересеклись в городе, и вместо того, чтобы не заметить ее, я ненадолго остановился поболтать, хотя поклялся прекратить всякое общение. Но я не сволочь. Я не стал делать вид, что мы никогда не были вместе, как бы мне этого ни хотелось. И…

Мои мысли прервал резкий толчок в дверь. Алекс ворвался ко мне, как киношный спецназовец, и накинулся с распросами:

– Чувак! Что за дела? Откуда, черт возьми, у твоей больной на всю голову бывшей мой номер? – За такие слова в отношении любой из моих прежних подружек ему бы не поздоровилось. Но Кики, к сожалению, именно такой и была. Больной на всю голову. Насколько двинутой надо быть, чтобы симулировать беременность, а потом и выкидыш?

Я лежал в постели, но после его слов резко сел. Алекс остановился в двух метрах от моей кровати, держа на весу телефон.

Я моргал, силясь разобрать, что там на экране.

– Ну, уж во всяком случае, не от меня. А что случилось? – спросил я.

– Два пропущенных звонка и одно сообщение, в которых она меня просит передать тебе, чтобы ты ей набрал. Вот что случилось!

Я опешил. Она правда так написала?

– Ты сделаешь с этим что-нибудь или мне самому заняться? – Алекс требовательно поднял темную бровь.

– Я все улажу, – процедил я сквозь зубы.

– Хорошо! После всего того дерьма, которое тебе пришлось из-за нее пережить, я бы давно ее заблокировал, – качая головой, произнес он уже в дверях.

Не медля ни секунды, я в бешенстве полез в WhatsApp и наговорил своей бывшей недвусмысленное сообщение. Что она должна прекратить. Что ее сообщения и голосовые каждый, блин, раз возвращают меня в прошлое. В прошлое, которым я сыт по горло. Ее беременность стала для меня шоком, но я радовался будущему ребенку. Хотел бросить универ и искать работу. Чтобы заботиться о ней и о младенце. Черт! А потом этот выкидыш…

Ребенок был выдумкой, но боль от мнимой потери чувствовалась как настоящая. Словно на моей душе выжгли клеймо. Даже теперь, спустя полгода, у меня при одной мысли об этом начинает крутить живот. Я так больше не могу. Я много раз говорил ей об этом. Мне кажется, я раз сто просил ее оставить меня в покое, не писать больше. Но, видимо, изъяснялся недостаточно внятно. Или был слишком обходителен. Но теперь баста!

Говорю тебе последний раз, что не хочу больше никаких контактов.

Это означает: я ничего больше не хочу от тебя слышать. Ничего больше не хочу от тебя читать. Не хочу тебя видеть.

И самое главное – я не хочу, чтобы ты беспокоила моих друзей.

Исчезни, наконец, нафиг из моей жизни или я пойду к адвокату.

Лучше не испытывай мое терпение, Кики!

И еще: тебе нужна помощь, ты больна!

Чтобы Кики раз и навсегда оставила меня в покое, я, по совету Алекса, заблокировал не только ее сообщения в WhatsApp, но и звонки, и ее аккаунты во всех соцсетях, которые у меня имелись.

Обрубив таким образом концы, я почувствовал себя лучше. Я выдохнул, будто сбросил с плеч стокилограммовую штангу. Но тут мой взгляд упал на татуировку, и штанга будто снова легла мне на плечи. Положив телефон рядом с собой на постель, я скрипя зубами принялся рассматривать имя бывшей, вытатуированное у меня на левой груди. Да, все верно. У. Меня. На. Левой. Груди. И я, идиот, даже вспомнить не могу, как до этого дошло.

До сих пор задаюсь вопросом, как же надо было накидаться, чтобы мои так называемые друзья сумели склонить меня к этому безумию. Но одно ясно: тату надо убирать. Я не хочу больше никаких воспоминаний о Кики, ни вокруг меня, ни на мне.

Я решительно вылез из постели, вышел в коридор и остановился перед вспотевшим Алексом. Этот ботан уже начал тренировку. Он подтягивался на перекладине, которую мы повесили в дверях в гостиную. Алекс вбил себе в голову, что на будущий год хочет поучаствовать в шоу Ninja Warrior. Он и меня заразил этой идеей. Вот уже полгода мы тренируемся каждый день после пар в университете. Отчасти поэтому я не свел татуировку сразу после разрыва с Кики: спорт тогда пришлось бы на несколько недель прекратить. Но теперь я решил избавиться от тату немедленно.

– Еще раз, где ты делал себе татуху? – спросил я Алекса, пока он подтягивался на одной руке. К истории с Кики я больше возвращаться не намерен, все кончено.

– В Аймсбюттель. У… Себастиана Кляйна… в… INKnovation. А что? – скривился Алекс от напряжения.

– А ты как думаешь? Хочу наконец перекрыть.

– Прямо сейчас? – разочарованно спросил он. – А как… как же… тренировка?

– Придется отменить. Я ни дня больше не буду ходить с этой штукой на теле, – раздраженно ответил я.

– Ты бы подумал. Я слышал, женщинам нравятся влюбленные идиоты, – съехидничал он и снова схватился за перекладину обеими руками. – Им такие жесты кажутся романтичными.

Было бы прекрасно. Последняя женщина, с которой я мутил после Кики, подняла меня на смех, когда увидела тату.

– Если на то пошло, почему бы тебе самому не наколоть какое-нибудь признание в любви?

– Да просто это не подходит к моему имиджу плохого парня.

– К имиджу мудака, ты хотел сказать? – Я прошел дальше, в ванную комнату. Взял с собой телефон и загуглил INKnovation. Поисковик выдал его сразу же. Многочисленные отзывы со средней оценкой 4,75 говорили сами за себя. У меня есть еще одна тату – трайбл, но тот мастер мне не очень понравился. А этот Себастиан Кляйн – прямо корифей какой-то. Кроме фоток с офигенскими работами у него на странице еще и все его национальные и международные призы и награды. Тату на спине Алекса из их салона мне и так нравилась, а теперь, когда я кликнул на несколько фоток, твердо решил пойти туда сам. Просто отличные кавер-апы.

Сидя на крышке унитаза, я чистил зубы и одновременно искал контакты и адрес. Потом зашел посмотреть на их команду. Похоже, у него работают только парни, и это мне подходит. Не то чтобы я не доверял женщинам в деле нанесения тату, но я представил себе, как очередная дама станет насмехаться над моей идиотской наколкой, и желудок сразу же скрутило.

Я сплюнул пену от зубной пасты, сполоснул рот, принял душ, натянул джинсы и футболку. Я твердо решил заглянуть в этот INKnovation сразу после завтрака. Чем скорее, тем лучше, хоть и понимал, что сеанс мне назначат не раньше, чем через несколько недель.

Алекс тоже был на кухне. Он закончил тренировку и, сидя за столом с полотенцем на шее, наворачивал яичницу-болтунью.

– Там тефе тофе ошталошь, – прошамкал он с набитым ртом, кивнув в сторону плиты.

– Спасибо. – Я положил себе остатки, налил кофе и сел напротив на складной стул.

– Ну? – спросил он.

– Фто ну? – На этот раз у меня рот был занят едой.

– Когда расстанешься с наколкой?

Я запил слегка пересоленную яичницу-болтунью большим глотком тепловатого кофе. Нда. Вкус так себе, но я проголодался, а в холодильнике шаром покати, так что выбора не было.

– Как только, так сразу. Еду туда прямо сейчас.

– Но если ты перестанешь тренироваться, то все напрасно. Как будто этих нескольких месяцев и не было.

– Для меня так и есть, – возразил я и с упреком поднял бровь. – Благодаря тебе, Нильсу и Мальте мне приходится думать о Кики каждый раз, когда я стою перед зеркалом без футболки. Потому что вы, уроды, заставили меня сделать эту татуировку прямо над сердцем.

Алекс изобразил подобие улыбки.

– Скажи спасибо, что мы не набили тебе оленьи рога.

– Скажи спасибо, что я не заявил на вас в полицию за нанесение телесных повреждений, – очень серьезно произнес я. – А что касается тренировок… это я уж как-нибудь нагоню. – А если нет, то и плевать. Это Алекс мечтает о Ninja Warrior, а не я. Мне, чтобы что-то там доказать себе, не нужны ни зрители, ни камеры. Для меня спорт – все. И все-таки я решил поддерживать Алекса в его начинании насколько возможно.

– Уфе жнаешь, чем будеф перекрывать?

Я с трудом проглотил еще один кусочек и помотал головой.

– Нет. Хотел проконсультироваться, какие есть варианты и сколько это вообще стоит. Готовь бабки.

Алекс скривил лицо.

Конечно, я не мог спустить это пацанам с рук и от каждого потребовал по сотне. Алекс еще не перевел мне свою долю, он вечно был на мели.

– Как насчет того, чтобы я вместо этого подержал тебя за ручку в салоне? – ухмыльнулся он.

– Если хочешь отдать свою часть натурой, предложи что-нибудь другое, – проговорил я сухо.

Алекс засопел.

– Можешь выплатить в два приема, – пожал я плечами. Я знал, что он не кинет меня на бабки, он это много раз доказывал. Например, когда задолжал свою долю квартплаты. Не то чтобы я купался в деньгах. Просто я не спускаю все, что зарабатываю, чтобы в один прекрасный момент не пришлось клянчить у родителей. Только так я могу себе позволить роскошь делать и покупать что хочу, не испытывая угрызений совести.

– Спасибо, Симон, буду должен.

– Буду тебе при случае напоминать, – сказал я и подцепил на вилку еще яичницы.

В INKnovation я вошел около одиннадцати. В центре зала располагалась металлическая стойка, за которой говорил по телефону тип в зеленом джемпере; его лысину полностью покрывала татуировка. Судя по фоткам на сайте, это и был Себастиан Кляйн. Я кивнул, в ответ он поднял указательный палец, прося меня чуть подождать. По крайней мере, я так понял его жест и пока решил осмотреться. Салон был довольно большой, имелся второй этаж, куда вела блестящая металлическая лестница. С высокого потолка свисали лампочки-груши без плафонов и три большие металлические лампы, дизайн дополняли проложенные по потолку трубы и неоштукатуренные бетонные и кирпичные стены. Наверное, это называется индустриальный шик.

– Чем могу помочь? – услышал я и повернулся.

– Привет. Хочу сделать перекрытие. Можно записаться на ближайшее время?

– У нас до конца года более-менее все занято. – Он скользнул взглядом по моему телу. – Какого размера эта татуировка?

– Ну, с теннисный мячик, на груди.

– На это потребуется два или, скорее, три сеанса. Один для консультации и два для процедуры. – Он потыкал в кнопки своего iMac. – Могу записать тебя только на январь, – сказал он наконец.

От ужаса мой голос стал на несколько тонов выше.

– Январь?

– Тебе побыстрее надо?

– Вообще-то да.

Он посмотрел на меня выжидающе.

Черт. Что мне теперь? Рассказать всю историю и тогда он втиснет меня куда-нибудь из жалости? Или решит, что я идиот, каких свет не видывал?

– Это… имеет отношение к моей бывшей девушке, – помедлив, произнес я.

Он с пониманием усмехнулся.

– Добро пожаловать в клуб.

– Существует клуб для лохов с идиотскими татуировками? – пошутил я.

– Да. Он больше, чем ты думаешь. Поверь мне, чувак.

Я уже стал подумывать о другом салоне, но этот Себастиан вдруг показался мне таким симпатичным парнем, что я решил дождаться своей очереди здесь. Может даже получится сделать кавер-ап прямо у него. И только хотел согласиться на январь, как вдруг услышал звук шагов на лестнице. Я автоматически повернул голову и увидел молодую женщину. Она была примерно моих лет, первое, на что я обратил внимание, были ее фиолетовые, спадающие до талии, волосы. Черное кроп-худи оверсайз открывало узкую полоску бледной кожи с искусной татуировкой, которая начиналась на плоском животе и убегала вниз, под джинсы-скинни с дырками.

«Девчонки с тату и цветными волосами вообще-то не в моем вкусе», – подумал я.

– Может, у меня получится записать тебя пораньше, – услышал я Себастиана, пока скользил взглядом от стройных ног вверх к лицу девушки. Чертовски привлекательному лицу. С большими голубыми глазами. Светлый, ясный, почти нереальный голубой цвет. А еще высокие скулы, носик с пирсингом, полные губы.

– Скажи, Алиса… – Алиса. Прекрасное имя. И какое-то неожиданно обычное. – Ты сможешь в октябре и ноябре поработать дополнительно?

Мои мысли в этот момент совершили экстренное торможение. Потому что – черт! – до меня дошли слова этого типа: похоже, в INKnovation работают не только мужчины.

– Да, конечно, а что? – поинтересовалась она, прежде чем наихудший сценарий стал реальностью.

– Тут клиент, которому срочно нужен кавер-ап. Лучше всего вчера. – И парень подмигнул, словно только что сообщил мне правильную комбинацию цифр в следующей лотерее. Алиса тем временем подошла к стойке. Она остановилась передо мной, и – о, боги – оказалась не просто симпатяжкой, а настоящей красавицей. Той красоты, от которой трудно оторвать взгляд, на которую хочется смотреть часами.

– Привет, – сказала она мне и улыбнулась. – Расскажешь, что у тебя за тату? А если покажешь, мне будет понятнее, сколько времени нам понадобится.

Блин, нет. Только не это.

Алиса

Я удивилась тому, как прозвучал мой голос. По правде говоря, я чуть не упала с лестницы. Когда он скользнул по мне взглядом вниз-вверх, я сразу подумала: Ну неет, только не это. Только не очередной клиент, который считает, что на меня можно пялиться вот так бесцеремонно. Как будто опция «таращить глаза» включена в прайс, а мой открытый живот дает право раздеть меня глазами догола. Но тут он посмотрел прямо на меня, и на его лице я не прочла ни сальности, ни снисхождения, ни заносчивости. Там, скорее, был… трепет. Было непривычно. И странно. И я чуть не споткнулась. Надеюсь, я сумела не подать виду. По крайней мере, вроде бы никто ничего не заметил.

Стою, не спеша разглядываю этого парня. Он действительно хорош. Высокий. Выше меня на целую голову. Ну окей, я при своих 165 см совсем не великанша. А еще он точно занимается спортом. Это видно по рельефу его бицепсов; вокруг правого вытатуирован трайбл. Как я смогла это рассмотреть? Да просто чувак пришел в одной футболке! Кем надо быть, чтобы в сентябре – а мы говорим о сентябре в Гамбурге, то есть 14 градусах и ветре – прийти в одной футболке? Шатен, волосы вьются и ниспадают на лоб. Лицо слегка нахмурено, как будто он не понял моего вопроса. И снова украдкой окинул меня взглядом с ног до головы. Когда наши глаза в очередной раз встретились, на его лице читались неуверенность и скепсис.

– Хм… вообще-то, – протянул он, – я собирался записаться на январь.

Я с удивлением посмотрела на Басти, но тот уже отвернулся. Прижав телефон к уху, шеф исчез за стенкой со шкафчиками, в нашем офисе. Видимо, решил, что здесь все в порядке. Однако судя по тому, как нервно посетитель посмотрел вслед Басти, я не была в этом так уверена.

– Если я правильно поняла моего коллегу, ты бы хотел пораньше. Или нет? – уточнила я.

Теперь он буквально запаниковал, и я вслед за ним.

– М-м-м… Нет. Это не так срочно. Запиши меня на январь. К твоему коллеге, если можно.

К твоему коллеге. То есть все дело во мне. Мне бы раньше догадаться. Вообще-то отказ я обычно чувствую за сотню метров. У меня полжизни состоит из отказов. Взять хотя бы папу с Бекки. Да и человека, который считает, что набивать татуировки – чисто мужское занятие, я встречаю не впервые. Такого добра у меня было предостаточно. Но этот парень – уж не знаю почему – застал меня врасплох. Хоть я его знать не знаю, но ожидала от него другого.

Сжав губы, я подошла к компьютеру за стойкой. Календарь с записями висел на экране. Мне бы очень хотелось сообщить, что Басти ошибся и будет свободен только весной и летом. Но на самом деле в январе у него тоже не было окон.

– Если ты хочешь набить кавер-ап у моего коллеги, тебе придется ждать до февраля, – сообщила я, стараясь изобразить голосом безразличие.

Парень недовольно выдохнул, что доставило мне некоторое удовлетворение.

– Но он же говорил про январь?

– Он имел в виду кого-то из коллег. Но если ты хочешь именно к нему… – Я вопросительно подняла бровь, будто внутри у меня был полный штиль.

– Э-э-э… ну… я могу и к кому-то другому, – стал он заикаться.

– Конечно, если только это не женщина, – резко бросила я. Ладно, наверное, я и не хотела сдерживаться. Отпугивать клиентов вообще-то нельзя, даже идиотов, но вот от таких отсталых придурков меня тошнило.

– Что? – произнес он.

– Если только не я буду делать тебе тату, тогда это может быть кто угодно, – ответила я, глядя на него в упор.

Он мгновенно покраснел и замотал головой:

– Я против тебя ничего не имею. Я тебя даже не знаю!

– Вот именно. Ты ни фига обо мне не знаешь. Понятия не имеешь о том, какой я мастер. Чисто для информации: я мастер, у которого наш босс – один из лучших татуировщиков страны – набил себе две тату. – Тот факт, что нам тогда пришлось прервать первый сеанс, потому что у меня от волнения тряслись руки, я, конечно, утаила. – Не видев ни одной из моих работ, ты решаешь, что я плохо работаю. Потому что я женщина. – Я облокотилась на стойку и подалась вперед. – Так вот у меня для тебя интересные новости: иголка, которой я вбиваю под кожу чернила, находится у меня в руках, а не между ног.

Парень сверкнул глазами. Теперь он развеселился, и это взбесило меня еще больше.

– Спасибо за такие образы. Ты же понимаешь, что эту картинку мне теперь не развидеть? – сказал он, посмеиваясь и потирая себе лоб.

Я остолбенела. Такой реакции я не ожидала. Я-то думала, он не принимает меня всерьез, но вместо этого… Он, кажется, к себе самому серьезно не относился. В довершение расплывшаяся на его лице виноватая улыбка была чертовски сексуальна. Так тебе и надо, Алиса.

Он покаянно опустил голову. Стоял, засунув руки в карманы джинсов и переступая с ноги на ногу. И даже эти неловкие телодвижения смотрелись секси. Когда он снова заглянул мне в глаза, мое сердце учащенно забилось, потому что он опять смотрел так же, как когда я спускалась по лестнице. Серьезно и пристально.

– Прости. Знаю, это так кажется, но на самом деле я не придурок.

– А почему ведешь себя так? – подняла я бровь.

– Если расскажу, растеряю всю свою крутизну.

Я скрестила на груди руки.

– Нельзя растерять крутизну, если ее у тебя никогда не было.

На его полных губах вновь заиграла ухмылка. Кажется, это его секретное оружие. Улыбнулся – хоп! – и больше на него не злишься. И, черт возьми, это работало! Потому что мне пришлось приложить усилие, чтобы сдержать улыбку.

– А вот и я, – донесся до меня голос Басти. Он вышел из задней комнатки, окутанный ароматом свежезаваренного кофе. – Это тебе. – Он поставил две горячие чашки рядом с ковриком для мыши. – Я пошел готовиться к сеансу. Пошлешь Ким в третий кабинет, у нее запись ко мне на пол-одиннадцатого.

– Сделаю. И спасибо за кофе. – Я с улыбкой подняла чашку.

– Без проблем, Лиса. До скорого. Кстати… – тут он обратился к кудрявому, показав на меня, – с ней ты и твоя экстравагантная тату в хороших руках. И если у тебя проблемы с моими людьми, подыщи себе другой салон. – С этими словами он развернулся и пошел наверх.

Люблю моего шефа.

Требовательно подняв бровь, я повернулась к мистеру я-не-доверю-женщине-набивать-татуировку.

Он закрыл глаза и покачал головой, после чего расправил плечи.

– Если ты все еще не против, я с удовольствием приду к тебе на сеанс.

Я поставила чашку на стол и скептически его оглядела.

– Потому что моему шефу ты, в отличие от меня, доверяешь? Или с чего вдруг такая перемена?

– Потому что я, во-первых, не говорил, что ты плохо набиваешь тату, и во-вторых, вероятно, после того как ты нарисовала мне эту жуткую картину, – он обозначил кавычки в воздухе, – с «иголками в промежности», я больше не смогу довериться в этом деле мужчине.

На этот раз мне ничего не оставалась, как действительно расхохотаться. Окей, оправдан по всем статьям. Мы назначали день для консультации, после чего он помахал на прощание и ушел. Свою суперкринжовую татуировку Симон – так его звали – покажет мне только при следующей встрече.

Хм-м. Я определенно заинтригована.

Через два часа, отпустив двух клиенток, я сделала мой первый и, видимо, единственный на сегодня перерыв. До следующего сеанса оставалось полчаса. Не знаю, какое из ощущений хуже. Голод, который вот-вот прогрызет у меня в желудке дырку, или мочевой пузырь, готовый лопнуть в любой момент. Все-таки последнее. Разобравшись с этим, я пошла в комнату отдыха, из которой мне навстречу выходил Квон. Мы едва не налетели друг на друга в дверях и остановились на минутку.

– «Летящая перемена», – прокомментировал он то, как мы практически передали из рук в руки дверную ручку. – Так это называется?

– Почти. – Я неуверенно улыбнулась. – Это называется менка. Летящая менка[1].

– Менка… Окей. Понял. – И постучал указательным пальцем себе по виску, как если бы у него внутри находился невидимый переключатель, при помощи которого он сохранял файлы на своем жестком диске. По крайней мере, это объяснило бы, каким образом Квону удалось выучить немецкий в столь короткие сроки. Он пришел в INKnovation два года назад, когда, женившись на немке, окончательно уехал из Кореи, где держал собственный тату-салон. Тогда он едва говорил по-немецки, но решил, что пока будет общаться с нами по-английски, и параллельно стал учить немецкий. Я тогда весь салон заклеила стикерами с названиями предметов. Лысина Басти – и та была под впечатлением.

– В холодильнике еще остались вегетарианские роллы. Возьми, если хочешь, – предложил Квон, практически вызвав у меня тем самым визг восторга. Суши – мой абсолютный гастрономический фаворит. Причем без рыбы. Рыбу я люблю вареной или жареной, ни в коем случае не сырой. Квон это знает с тех пор, как пригласил меня в суши-бар своей жены в благодарность за мою креативную помощь с немецким.

– Я тебя люблю, Квон! Другим оставить?

Он ответил улыбкой, от которой от уголков его темных глаз разбежались морщинки.

– Я буду молчать, – он секунду подумал, – как могила, если кто-нибудь спросит, где оставшиеся суши.

Я бросила «спасибо» и «пока» и быстренько побежала к холодильнику, предвкушая, как достану коробку с роллами. Но прежде чем приняться за еду, я открыла окно: там начался дождь, а я люблю шум воды. Как и запах свежести, который он приносит с собой. Или блеск, остающийся на гладких поверхностях. Раньше мы с Бекки, бывало, прямо на коленках стояли перед лужами, как будто перед дверью в другой мир. Мы придумывали истории о том, что отражалось в воде. Может, оттого я так люблю дождь. Он напоминает мне о времени, когда моя младшая сестра смотрела на меня, как будто я могу творить чудеса.

Я вздохнула и вернулась в «здесь» и «сейчас», к моим вкусным суши. Одно из четырех продавленных кожаных кресел я придвинула ближе к столу, сколоченному из деревянных паллет. И уже собиралась откусить от первого ролла, как в кармане джинсов завибрировал телефон. Вытянув его, я посмотрела на экран. Номер был неизвестный.

– Алло? – ответила я, специально не называя своего имени.

– Алиса? Это ты?

Женский голос показался мне знакомым, но точно вспомнить его я не смогла.

– Э-э-э… да. Кто говорит?

– Это Герда, как здорово, что я до тебя дозвонилась, Алиса! Этот номер мне дал твой отец. Надеюсь, ты не против? Все-таки с тех пор, как мы общались в последний раз, прошло немало времени.

Герда. Герда Арендс. Последний раз мы разговаривали года два назад, она помогала мне с моим портфолио для Университета изобразительных искусств. Она художница, галеристка и… мамина подруга. Была ею, поправила я себя, и сердце тут же налилось свинцовой тяжестью. Как будто у меня в груди тяжело и страшно колотится и просится наружу инородное тело. Я схватила ртом воздух и глубоко втянула его в себя сжавшимся горлом.

– Да… да, конечно, все в порядке. Рада тебя слышать.

– Как у тебя дела, Алиса?

– У меня все хорошо. А… у тебя как?

Когда я съезжала из родительского дома, была твердо намерена оставаться на связи. Я планировала регулярно звонить и иногда к ней забегать. Но чувство вины и угрызения совести не позволили мне это сделать. Мама с Гердой были очень близки. Они вместе рисовали, что называется, творили искусство, которое Герда продавала здесь, в Гамбурге. Когда мамы не стало, жизнь ее подруги тоже вмиг изменилась. У меня перед глазами встали мамины похороны. Я вспомнила зареванное лицо Герды, услышала ее дрожащий голос при известии о смерти. Я вспомнила скорбь в ее покрасневших глазах. Скорбь, за которую в ответе я, и я спрашиваю себя, что бы сказала Герда, если бы узнала. Если бы она узнала, что мама могла бы жить. Герда все равно помогла бы мне получить место в Университете изобразительных искусств?

– Тоже хорошо, спасибо, Алиса. Я тут кое-что планирую с твоим участием. Не волнуйся, – тут же успокоила она. – У тебя найдется пять минут? Я коротенько расскажу, о чем речь.

Конечно. Для нее у меня время всегда есть. Даже если это и не так.

– Я на работе, но у меня перерыв.

– Прекрасно. – Она откашлялась. – Ты знаешь, я очень рада, что у тебя с университетом все получилось. Хоть я и ни минуты не сомневалась, что тебя возьмут. Ты уникальный художник. Это видно по твоим работам на вашей ежегодной выставке.

– Ты там была? – удивленно спросила я.

– Я каждый год там бываю. Твои черно-белые портреты мне особенно запомнились. То, как ты рисуешь в дот-технике… это нечто особенное.

У меня округлились глаза.

– Ох, спасибо, – неуверенно произнесла я. В рамках той выставки были показаны совершенно изумительные вещи. Три дня студенты всех отделений презентовали свои работы; было почти все: от фильмов и фото до перформанса, скульптуры и живописи, пространственных и акустических инсталляций. Выделиться на этом фоне практически невозможно.

– Я говорю правду, Алиса. Ты унаследовала талант матери. Она бы невероятно тобой гордилась.

У меня ком встал в горле.

– Для меня было бы честью выставить какие-то из твоих картин вместе с не выставлявшимися ранее работами твоей мамы.

Я положила руку на грудь. Словно прижала сердце, пытаясь таким образом унять его бешеный ритм.

– Есть… мамины картины, которых… я не видела?

– Да, она рисовала их в моем ателье и… не завершила из-за… – дальше она говорить не стала. Я еще сильнее прижала руку к сердцу.

– Ты никогда не говорила об этом. – В моем голосе против воли прозвучал легкий укор.

– Знаю, Алиса. И… мне жаль. Я просто после того все убрала, – объяснила она, и я приняла это с пониманием. Потому что у меня было то же самое. Мне понадобилось шесть лет, чтобы без рыданий научиться смотреть на мамины фотографии. – А потом я просто забыла. Прости, – повторила она.

– Я не сержусь, Герда. Я… просто удивилась в первый момент. – Удивилась – вообще-то не самое подходящее слово, но других я не нашла.

– Мне важно тебе сказать, что я никогда не собиралась присвоить эти картины. Они ваши. Твои, Бекки и вашего отца. Но поскольку Элен всегда стремилась дотянуться искусством до людей, я бы хотела их прежде выставить. Вместе с твоими, если ты согласна.

Я энергично кивнула и улыбнулась, в то время как в глазах стояли слезы. Я не могла вообразить себе что-то более прекрасное, чем собственные рисунки рядом с мамиными картинами.

– Но если не хочешь, то никаких проблем, – добавила Герда, видимо, неправильно истолковав мое молчание.

– Нет, я хочу! – промолвила я охрипшим голосом. – Это была бы для меня огромная честь.

– Не представляешь, какое облегчение это слышать, Алиса. – И как будто в качестве доказательства она длинно выдохнула. – Я бы предложила тебе зайти как можно скорее, чтобы мы все обсудили. Выставка открывается двадцать первого ноября. Поскольку один художник неожиданно отказался, я поменяла дату.

Остается два месяца, впору запаниковать. Тем более что кроме работы мне предстояло сдать два экзамена. Однако истинная причина неясного давящего беспокойства в животе совсем другая, а именно – папина реакция на эти новости. Порадуется ли он за меня? Придет ли на выставку? Будет гордиться? Или ему безразлично – как и все, что касается меня?

– Ты уже рассказала моему отцу? – спросила я как можно более равнодушно.

– Нет, я оставляю это тебе. Они с твоей сестрой наверняка будут на седьмом небе от радости.

Я не была настолько уверена. Я даже не знаю, хочу ли я видеть на выставке Бекки, как бы жестоко это ни было. У нее дар выставлять в дурном свете все, что нравится мне. Но папа… Я бы все отдала, чтобы только он пришел.

По-прежнему испытывая напряжение, четыре часа спустя, по дороге к автобусной остановке я набирала ему эсэмэску, сочинив четыре разных варианта. В результате я стерла написанное и решила просто позвонить. Когда он услышит, насколько важна для меня эта выставка, он, верно, тоже порадуется. Как порадовались за меня мои подруги Калла и Лео в нашем WhatsApp-чате.

Калла ответила первой:

Урааа, ты это заслужила! Господи, как же я за тебя рада, Лиса!

Яспер сидит рядом и слегка запаниковал, потому что у меня слезы в глазах.

Пожалуйста, зарезервируй мне билет прямо сейчас.

Если у меня получится приехать в выходные в Гамбург,

мы должны это дело отпраздновать! ♥ ♥ ♥

Я растроганно улыбнулась и прочитала сообщение от Лео:

Я знала! Я знала, что ты однажды выстрелишь. Эта выставка – только начало.

Блин, я так горжусь тобой и тоже хочу билет, разумеется.

Я вообще-то уже лежу в трениках у нас на диване, хотела пойти пораньше спать,

но нам надо срочно за это выпить ♥

Да, выпейте за меня, девчонки!

– написала Калла, которая, в отличие от меня и Лео, учится в Любеке. Из нас троих в съемной квартире остались только двое – Лео и я. Втроем мы встречаемся, к сожалению, редко. Поскольку у кого-то вечная экзаменационная нервотрепка или – как у меня – помимо учебы еще работа. Зато в каникулы видимся чаще. Особенно в Любеке, где можно проводить время на пляже, если погода позволяет.

Приехав на Альзенплац, я пересела на двадцать пятый автобус и все десять минут, пока ехала на нем, переписывалась с подружками, чтобы через них унять нарастающее волнение. Обсуждая с девочками выставку, я представила ее очень живо, и два месяца стали казаться одним. Еще я подумала, что будет кто-то из журналистов и критиков. Последние пугали особенно, но все же не настолько, как предстоящий разговор с папой.

Через четыре остановки я вышла на вокзале Альтона и пошла пешком к Оттензер Хауптштрассе. Здесь мы с Лео снимаем квартиру. Шестьдесят квадратных метров в так называемом «Париже на Эльбе». Эта квартира оказалась настоящей находкой, и как ни странно, по карману даже для двух студенток. Открыв входную дверь, я тут же угодила в крепкие объятия Лео, которая встречала меня с бутылкой шампанского Asti.

– Где ты ее взяла? – улыбаясь, спросила я. Насколько я помню, последнюю мы распили около двух месяцев назад на двадцатилетии Лео.

– Сбегала быстро в киоск.

Только я успела стянуть с ног ботинки, как Лео уже потащила меня в нашу кухоньку. Подруга не только поставила на стол бокалы, но и – мои губы невольно растянулись в улыбке – разложила по цветам в стеклянные вазочки конфетки «Смартис». Голубые мне, зеленые – Лео, желтые для Каллы. Такова была наша традиция на случай общих торжеств или проблем на любовном фронте, а иногда и просто так. История со «Смартис» началась с того, что однажды, несмотря на мой бойкот сладостям, Лео тайком принесла в мою комнату горсть драже, когда мы втроем собрались поиграть. Угощаясь контрабандой, мы выяснили, что каждая предпочитает свой цвет. И мы до сих пор твердо уверены, что они и по вкусу совершенно разные. Кто не согласен, ничего не понимает.

– Калла только что написала в группу, что чокается с нами виртуально. Она сейчас позвонит по FaceTime! – широко улыбаясь, объявила Лео.

– Здорово!

Лео, в пижаме почти такого же оттенка красного, как и ее волосы, села за кухонный стол.

Пока Калла не позвонила, я тоже решила надеть что-нибудь домашнее.

– Дай мне пять минут переодеться, хорошо?

– Даю три, – пошутила она, и я убежала в свою комнату.

Я стащила с себя джинсы, и тут зазвонил телефон. Это был папа.

Я несколько секунд просто таращилась на экран, меня выбил из колеи уже тот факт, что отец позвонил сам. Я подошла к кровати, с колотящимся сердцем села и нажала на зеленую трубку.

– Привет, папа. – Надо было прежде откашляться. Мой голос прозвучал сипло.

– Привет. Герда тебе звонила? – сразу перешел он к делу. Как у меня дела, он не интересовался тех пор, как я съехала. Словно хотел таким образом наказать или что-то в этом роде – моему пониманию это было недоступно. Потому что, думаю, – нет, я уверена, – он и сам втайне рад, что ему не приходится видеть меня каждый день. – Она спрашивала твой номер. Было что-то важное, но она не сказала, о чем речь.

– Да, мы поговорили, – ответила я с дрожью в голосе.

– Все в порядке? – спросил он озабоченно, и как бы редко это ни случалось, мне было приятно. Это вселяло надежду, что ему не все равно.

– Да, Герда звонила, чтобы… поговорить о скорой выставке. – Прежде чем продолжить, я вдохнула полные легкие воздуха. – Выставка маминых работ. Работы из ателье, которые Герда тогда сохранила и которые никто не видел, вместе с… моими рисунками. – «С моими рисунками» я произнесла не сразу и осторожно.

На другом конце повисла тишина.

– Ты здесь? – тихо спросила я.

Он пробурчал что-то похожее на «Да».

– Я согласилась, выставка через два месяца, и… и я была бы рада твоему приходу. – Я задержала дыхание, а отец по-прежнему молчал. – Папа? Скажи что-нибудь.

Скажи, что придешь. Скажи, что гордишься мной.

– Это… замечательные новости, Алиса. – Не нужно было напрягаться, чтобы уловить, что эти слова он буквально выдавил из себя. Вопрос, ответ на который я действительно ждала, он проигнорировал, то есть, по сути, отказался. Я не стала переспрашивать. Не было сил разбираться. Кроме того, я знала, как мучительно ему говорить о маме или даже думать о ней. Вот почему он не хочет быть рядом со мной, почему избегает, когда я наведываюсь домой. Я просто надеялась, что ради выставки он сделает исключение. Неужели он не хочет сблизиться? Преодолеть ту пропасть, которая, кажется, при всяком телефонном разговоре, при любой встрече лишь увеличивается?

– Спасибо, папа. – Я проглотила разочарование, но не смогла не добавить: – Кстати, выставка двадцать первого ноября. – В надежде, что он освободит этот день и, может, все-таки придет.

Но тишина, которая повисла между нами, подсказала, что этого не случится. Я закрыла глаза. Сжала губы, борясь со слезами. Наоборот – я со всей силой уговаривала себя, что он мной гордится и просто не хочет этого показывать. Возможно, это для него слишком неожиданно. Возможно, он должен привыкнуть к мысли. Возможно…

Мои мысли прервало покашливание, донесшееся до моего уха.

– У меня тут еще есть дела, Алиса, – сказал папа, как будто я его задерживала. А мы ведь говорили каких-то пять минут. Три, если вычесть молчание.

– Окей. Спасибо за… звонок. – Я сказала это как-то формально.

– Ну, до следующего раза. – Было слышно, что он произнес это с облегчением.

Да и у меня, если честно, были похожие ощущения. Потому что я не знаю, что хуже: что мы так редко говорим или что нам нечего друг другу сказать.

– Да, до следующего раза, папа.

Я нажала отбой, но телефон остался у меня в руке. И я, как обычно, написала эсэмэску:

Люблю тебя.

И как обычно, сидела, уставившись на экран, пока не получила ответ.

Я тебя тоже.

Мы могли бы произнести это вслух. Однажды я так и сделала – сказала в трубку Я тебя люблю. Он промолчал, а через несколько минут написал ответ. Так зародился и прижился этот… назовем его ритуал.

– Лиса, что ты там копаешься? – позвала Лео. – Шампанское нагрелось. Калла уже звонит и от нетерпения барабанит пальцами!

Я закатила глаза. Калла – самый нетерпеливый человек на этой планете. При том, что в отличие от меня она всегда опаздывает. Однако в ее защиту нужно сказать, что я со своей неврастенической манерой приходить загодя, плохой пример для сравнения. Обычно я появляюсь минут на пятнадцать раньше назначенного. Всегда. Лучше подождать пять часов, чем опоздать на пять минут.

– Иду! – крикнула я.

Вечер в кругу подружек, с шампанским и «Смартис» – то что нужно после телефонного разговора с папой.

Симон

– Где выпивка на девятый стол? – прокричала Мара мне через стойку, водружая на поднос следующий заказ.

– Только что принес! – проорал я в ответ и налил джин в стакан для безалкогольных напитков. Посуда для крепких коктейлей закончилась. Мара, Томми и Юлия едва поспевают с заказами. А Оли без конца смешивает коктейли.

– Спасибо, Симон, ты мой герой!

Мне вполне нравится быть просто барменом. Но в эту субботу Pocket Bar трещал по швам. Мне пришлось помогать официантам разбираться с напитками, ждущими на стойке своей очереди.

Все ниши, все столики и барные стулья были заняты студентами. Как будто все сговорились. Шум-гам, взрывы смеха наполняли бар, напоминая оглушительный саундтрек поверх электронных битов, которые ставила Штеффи. Каждую субботу она с десяти вечера играет у нас. Думаю, без Штеффи суматохи было бы раза в два меньше.

Не хочу жаловаться. Чем больше народу, тем больше чаевых. В конце смены мы все деньги делим поровну. Включая парней и девчонок на кухне, а также Даниэля, который убирает туалеты. Мы – команда, и поэтому я сейчас отставил свое пиво, взял на раздаче еду и понес ее в зал. Вообще-то столик стоял недалеко, но пока я продрался сквозь толпу, кажется, прошла целая вечность.

Навстречу шел Томми с пылающим лицом.

Он прошмыгнул мимо, и я не успел спросить, в чем дело. Но увидев на его подносе опрокинутые стаканы, думаю, что догадался. Пожав плечами, я пошел дальше. Прежде чем избавиться от тарелок, остановился возле стола, за которым сидели четыре типа. Один промокал салфеткой джинсы в районе промежности. Явно не потому, что наделал в штаны. На столе я увидел лужу и сложил два и два.

– Мой коллега сейчас принесет новые напитки, – примирительно сказал я. – А пока вот ваши чизбургер и клаб-сэндвич.

– А кто принесет мне новые джинсы взамен испорченных? – бросил брюнет и с упреком посмотрел на меня.

Я тем временем расставлял тарелки на сухом конце стола, но насторожился. Про стиральную машину не слыхал? – практически сорвалось у меня с губ. Но вместо этого сдержанно улыбнулся. Клиент всегда прав и все такое.

– Могу предложить коктейль за счет заведения.

Парень кивнул.

– Идет.

Я поставил еду, думая, что тема исчерпана, однако…

– Сделай три. Мы тоже хотим!

Я перевел взгляд с тарелок на пьяного бородатого блондина и поднял бровь. Он серьезно думает, что я всем бесплатно смешаю по коктейлю? Да еще спокойно проглочу его приказной тон? Три года назад я бы в аналогичной ситуации развернулся на сто восемьдесят. Возможно, даже спровоцировал бы драку. Чтобы дать выход своему гневу, чувству вины, ненависти к себе и к родителям. Но эти времена прошли. Этого Симона больше не существует.

– Прости, старик. Больше одного не могу. Но могу принести четыре соломинки. – Я отдавал себе отчет в абсурдности своего предложения, но лицо держал и вел себя профессионально.

– Да не, все норм, – ответил брюнет. Но коктейлем своим делиться, похоже, не собирался.

Закончив, я развернулся, не дав бородачу ответить. Некоторых не мешает проучить.

– Дерьмовый бар, – услышал я в спину.

Так иди в другой.

Раздраженный, я вернулся к стойке, где Томми с чистым подносом уже ждал новые напитки. По-прежнему совершенно не в себе.

– Забей, – сказал я и быстро поставил на поднос новые стаканы. – С каждым может случиться. Этому в мокрых штанах я обещал коктейль за счет заведения, в качестве компенсации. Так что все окей.

– Точно? – Томми с благодарностью посмотрел на меня. Он у нас новенький, всего вторая смена.

– Конечно. – Поверх его головы я посмотрел на Оли. Наверняка он оторвет мне голову, если я попрошу смешать напитки для Томми вне очереди. Поэтому решаю сделать это сам. – Я позабочусь об этом, сам унесу выпивку.

– Спасибо, Симон.

– На здоровье. Мы же команда или как?

Томми кивнул и наконец выдавил из себя улыбку.

Когда толпа немного спала, я взял перерыв. Обычно перед тем, как кухня закрывается, нам дают поесть. Я заказал себе картошку-фри с майонезом. Голодный как черт, взял тарелку, стакан воды и пошел в дальнюю часть помещения. Там у нас небольшая комната отдыха. Я поставил тарелку на барный стол, где находятся напитки для персонала. Прежде чем заняться едой, зашел в туалет смыть с рук липкие остатки пива и пивной запах. Открываю дверь и – наталкиваюсь на что-то твердое. На что-то офигенно твердое. Черт!

Так вот какой шкаф имела в виду Трейси, говоря перед началом смены про новый шкаф в туалете для персонала.

– Его надо еще придвинуть к стене и закрепить, – сказала она.

Я хватаюсь за щеку и чувствую тупое болезненное пульсирование. В худшем случае будет синяк, и не избежать очередного разговора с мамой, если завтра, как обычно бывает по воскресеньям, я поеду к родителям. Без видео они мне в жизни не поверят, что я как идиот налетел на шкаф. С моим-то прошлым. С бесконечными вечеринками, наркотиками, пьянками и ночью, когда я чуть не умер.

Чертыхнувшись, я протиснулся мимо шкафа, помыл руки и оглядел себя в маленьком круглом зеркале. Блин. Сто процентов будет синяк.

Завтра будет весело.

Симон

– Что это у тебя с лицом? Подрался? – поинтересовался Алекс утром – точнее, в полдень, – вместо приветствия. Он подходил к двери квартиры, я же как раз выходил.

– Нет, – ответил я с легким раздражением. Я уже понимал, что родители зададут мне аналогичный вопрос. С той лишь разницей, что в отличие от Алекса они усомнятся в правдивости ответа. – На шкаф налетел.

– Ай!

– Угу!

Он, ухмыляясь, скрестил руки, оглядывая синяк.

– Тебя одного никуда отпустить нельзя. В следующий раз я за десятку в час готов тебя сопровождать.

– Спасибо, но я сам разберусь.

– Угу, заметно.

Я вздохнул.

– Сто пудов, мои родители с катушек съедут, когда это увидят.

– Ах, точно. Сегодня же семейный ужин. А можешь «заболеть», и мы возьмем чего-нибудь в греческом ресторане и погамаем, – предложил Алекс, и звучало, прямо скажем, соблазнительно.

– Не, не пойдет. Иначе… мать только еще больше волноваться будет.

Алекс, легко согласившись, пожал плечами. То ли не заметил моего короткого замешательства, то ли проигнорировал.

– Я только предложил. Тогда покеда, и наверни там за меня!

Мы пожали руки. Мне нравится, что Алекс не задает лишних вопросов и не комментирует всех и вся. Потому что на самом деле я не хотел отказываться от семейного обеда из-за бабушки Лотты. С тех пор как она полтора года назад сломала себе шейку бедра и чуть не умерла во время операции, я стараюсь проводить с ней как можно больше времени. И тот факт, что в свои почти восемьдесят она снова встала на ноги, граничит с чудом. Так, по крайней мере, сказали врачи. Когда она лежала в коме, я нашел в подвале потрепанного мишку, которого она подарила мне маленькому, и ночью, как ребенок, тайком плакал, уткнувшись в его облезлую шерсть. Стыдно, конечно. Но так было надо. Чтобы днем быть опорой маме и сестре – как папа.

Кстати, про сестру. Мне пришла в голову идея, каким образом можно обойти неудобные расспросы родителей.

По дороге на вокзал я вытащил телефон и набрал Норе сообщение:

Можешь сделать мне одолжение?

Когда я напишу, выйди, пожалуйста, к калитке и принеси свою косметичку.

Не спрашивай, все объясню позже.

Зачем тебе моя косметика?

Я со стоном закатил глаза. Мне ли не знать, что моя младшая сестра сделает ровно наоборот и еще учинит допрос?

Просто сделай, окей?

А что тебе нужно?

Нахмурившись, я прочел Норину эсэмэску. На улице было холоднее, чем я думал, и по плечам побежали мурашки. Надо было поверх футболки надеть свитер.

Что ты имеешь в виду?

Я имею в виду, тушь, тени, подводка…

Что именно тебе надо?

Откуда мне знать?

Думаю, хватит типа пудры, или чем ты там замазываешь прыщи.

У меня вообще нет прыщей, придурок!

У меня были другие воспоминания, но я не стал возражать. Мне нужна ее помощь, и пока козыри в ее руках.

Сорри, я не это имел в виду.

Принеси просто эту замазку, ок?

До скорого. Напишу, когда приеду.

Метро с одной пересадкой, потом электричка, и вот я уже в десяти минутах ходьбы от дома родителей, который когда-то принадлежал моему деду. Как и к большинству домов в Треппенфиртель[2] Бланкенезе, к нашему тоже вела лестница. Когда я еще жил с родителями, ступеньки были моими ежедневными тренировками. На самом деле – не столько эти несколько ступенек, сколько необходимость дважды в неделю спускаться и подниматься на Зюльберг, я делал это бегом. Для выносливости и чтобы справиться с хандрой.

Когда до дверей дома оставалось пять ступенек, я, как и договаривались, написал сестре сообщение. Только отправил, как открылась покрытая голубым лаком дверь и вышла Нора в своих черных в пайетках уггах, которые ей подарили месяц назад на день рождения и которые она с тех пор, кажется, и не снимала. Я почти уверен, что она и дрыхнет в них.

Я поманил сестру подальше от кухонного окна, чтобы мама нас не увидела. Нора с мусорным мешком в руках – видимо, для алиби, – подошла ко мне.

– А, вот для чего тебе тоналка нужна. – Она произнесла это почти разочарованно. А чего она, собственно, ожидала?

– Принесла?

– В заднем кармане, чтобы мама не задавала вопросов. Я ей сказала, что пошла мусор вынести. – И она поставила мешок на землю.

– И она поверила? Вообще-то добровольно ты никогда мусор не выносишь, – подколол я сестру и неожиданно получил за это тычок в правое плечо.

– Я хотя бы не дерусь, – прокомментировала она мой синяк и вытащила из джинсов металлическую коробочку, тюбик и кисточку.

– Я не дрался, – уточнил я.

– А откуда тогда синяк?

– Долго рассказывать. – Я взял в руки косметику, но, честно говоря, понятия не имел, что предпринять. – Что с этим делать? – слегка беспомощно спросил я. Надо было хоть видеоурок на YouTube посмотреть, пока ехал.

– Наносишь немного вот этого. – Она указала на тюбик. – А потом пудру кисточкой.

– Окей… – Я отвинтил колпачок, нажал на тюбик и выдавил на ладонь бежевую кляксу размером с евро.

Нора вскрикнула от ужаса.

– Господи, Симон! Это консилер от MAC. Ты хоть знаешь, сколько он стоит?

Я до этого момента не знал, ни что такое консилер, ни тем более MAC.

– Да я не так много взял.

– Много. Надо примерно треть от этого. – Она взяла у меня из рук тюбик, как забирают у маленького ребенка спички. – Бестолочь. Дай сама сделаю.

Я облегченно вздохнул.

– Спасибо.

Нора мне примерно по грудь, поэтому я присел на ступеньку, чтобы ей не вставать на цыпочки. Она подушечками пальцев принялась вбивать мне в кожу крем.

– Давай быстрее, Нора. Мама спросит, где тебя носило.

– Сиди спокойно. Я почти закончила, – сосредоточенно произнесла она, обмахивая мое лицо кисточкой. – Полностью при твоем тоне лица закрасить не получится, но должно сработать.

Когда сестра отошла, я беспокойно подергал лицом. Осторожно поднял руку к месту под глазом, где, по ощущениям, была целая тона макияжа. Но Нора стукнула мне по рукам.

– Не трогай. Иначе по неосторожности все смажешь.

Я тут же отдернул руку.

– Ну пошли тогда в дом. – Я обнял сестру за плечи, притянул к себе и чмокнул ее в макушку. – Спасибо, малявка!

– Пожалуйста, дылда.

Мы пошагали к дому, завернув по дороге к мусорным контейнерам.

В прихожей мы угодили в руки мамы, появившейся из кухни с миской салата.

– Симон! Как хорошо, что ты приехал! – Она свободной рукой погладила меня по спине. Синяк, кажется не заметила. Когда она отвернулась, я подмигнул Норе. Сестра улыбнулась торжествующей улыбкой, и мы пошли за мамой в гостиную. Папа с бабушкой уже сидели за столом друг напротив друга.

– Ну, мой мальчик! Как жизнь? – поздоровался отец, и его улыбка утонула в густой бороде.

– Здравствуй, Симон! – Бабушка приветливо подмигнула.

– Привет, пап. Привет, бабушка. – Я по очереди обнял их. Папу покрепче, бабушку подольше и еще поцеловал ее в щеку.

– А я как же? – Это сказала мама. Она поставила салатник рядом с рыбной тарелкой в центр стола и раскрыла мне навстречу объятия.

– Лучшее оставляем на десерт, – пошутил я и подошел ближе. Кончики ее каре защекотали мне шею, когда она прижала меня к себе.

– Слышали? – сияя, сказала она. – Я – лучше всех.

– Не забывай, в кого ты такая, – прокомментировала бабушка.

– И почему я на тебе женился, – ввернул папа.

– И откуда у тебя такие клевые дети, – добавил я.

Все засмеялись.

– Из кухни надо чего принести? – спросил я, выискивая глазами приборы и бокалы.

– Напитки. И мамуля хотела бы ту штуковину, которую ты приготовил для нее в прошлый раз. Ничего другого она пить не будет. – В мамином голосе слышалось напряжение. Как будто бабушка напевала ей про это весь день, что вполне могло оказаться правдой. После больницы она переехала к нам и заняла мою комнату. – Это ведь безалкогольный коктейль? – с сомнением спросила мама.

– Тсс, – прошептал я, – она не знает, что он безалкогольный.

Мать улыбнулась одними уголками рта.

– Да-да! – прокричала бабушка со своего места. – Я целый день мечтаю выпить, Симон. Мои старые рецепторы уже вовсю радуются.

Мне смешно, что бабушка говорит «выпить», она не в курсе, что тонизирующим действием напиток обязан черному чаю. Чай вместо алкоголя.

– Бабушка, лучше сказать «попить», – смеясь поправила ее сестра и села слева от нее. Место справа приготовлено для меня. Сколько я себя помню, всегда было так. Бабушкин стул стоит между моим и Нориным.

– А я как сказала? – Окруженные сеткой морщин зеленые глазки, которые всегда заставляют бабушкино лицо сиять, вопросительно оглядели сидящих за столом.

Папа кивнул и с улыбкой добавил:

– Именно так ты и сказала. Симон, сделай-ка мне тоже выпить!

– Сию минуту! – Я встал и пошел на кухню, услышав краем уха, как засопела мама. Ее белое вино уже открыто и стоит в ведерке со льдом. Заварив черный чай, я взял себе пиво, а для Норы достал из холодильника колу-лайт. Когда чай настоится, я добавляю туда клубничный сироп, сок лайма и апельсина. Вот и весь нехитрый, но довольно вкусный теплый коктейль на основе чая.

– Лучше пусть еще немного остынет, – сказал я, вернувшись к столу и протянув бабушке стакан.

– Да ладно, – отмахнулась она, взяла стакан и поднесла ко рту. – Выпью и так.

Мы с сестрой весело переглянулись. Папа тоже развеселился, мама тем временем раскладывала по тарелкам еду – сначала отцу, потом бабушке. Мы с Норой положили себе сами. К рыбе сегодня картошка, белый соус, фасоль и салат.

– Господи, ты с прошлого воскресенья, что ли, не ел? – прокомментировала сестра мою порцию, которая оказалась вдвое больше, чем у нее.

– Я выгляжу, как голодающий? – И согнул руку в локте, сжал кулак и посильнее напряг бицепс.

Она со стоном закатила глаза.

– Блин, Симон, ты такой позер.

– У позеров все фальшивое. У меня – настоящее.

– Ну тогда самовлюбленный душнила! – парировала Нора, подначивая и изображая на лице соответствующую гримасу, только высунутого языка не хватало, как у двенадцатилетних подростков. Отвернувшись, она вынула телефон и принялась фотографировать еду. Наверное, для своих соцсетей.

Покачав головой, я оставил сестру в уверенности, что этот раунд остался за ней. В конце концов, из нас двоих я не только старше, но и умнее.

– А не хочешь ли воспользоваться своими мышцами, чтобы подготовить сад к зиме? Затащить мебель в гараж, подстричь зеленую изгородь? – спросила мама, сидевшая напротив меня рядом с отцом, который, услышав это, почему-то скривил лицо.

– Конечно, – ответил я и отправил в рот кусок рыбы.

– Ну зачем, дорогая? Я же сказал, что все сделаю сам.

– Как весной, когда при расстановке мебели у тебя прострелило спину? – Мать подняла бровь. – У тебя две межпозвоночные грыжи.

– Будь разумным, послушайся жену. – Бабушка поучительно подняла кривоватый указательный палец.

Папа закатил глаза, но в результате просто кивнул.

– А давай вместе подготовим сад к зиме, – предложил я.

От меня не укрылся Норин смешок. Я раздраженно посмотрел в ее сторону, но увидел, что причиной веселья было сообщение в телефоне. Даже за столом она без него не может.

– Вдвоем быстро закончим, – добавил я и собрал вилкой соус и картошку, предварительно размяв ее.

Мама посмотрела с благодарностью и ласково потрепала папину руку.

– По мне, так отличный план.

Папа пробормотал что-то вроде согласия в свою поседевшую бороду. Я мог бы поклясться, что мама выдохнула с облегчением.

– Почему бы вам не заняться этим завтра прямо с утра? У тебя же отпуск на этой неделе, Грегор, а до трех по прогнозу будет сухо. Ты можешь у нас переночевать, Симон. Сэкономишь время на дорогу.

– Не могу. У меня завтра встреча. – Прозвучало так, будто речь шла о свидании…

– О-о-о! И как ее зовут? Твою встречу? – Это сестренка мгновенно встряла в разговор. Свое любопытство она точно унаследовала от мамы, потому что у той на лице тоже читался вопрос. А также беспокойство. После истории с Кики или, лучше сказать, с тем, что она отмочила, я довольно долго не мог прийти в себя, поэтому теперь всякий раз, когда я лишь произношу женское имя, у всех ушки на макушке. А моя мать, дай ей волю, любую женщину рассматривала бы под микроскопом, прежде чем подпустить ко мне.

– Мою встречу зовут INKnovation. Иду делать новую татуировку. – Поскольку домашние ничего не знают об уродстве у меня на груди, я умалчиваю о том, что это кавер-ап. От Алисы. Перед которой я завтра опозорюсь на все сто.

– Симон, как удачно. Возьми меня с собой, – попросила бабушка. – Я тоже хочу себе татуировку.

У меня глаза чуть на лоб не вылезли, я так и застыл с вилкой, не донеся ее до рта. На родителей напал приступ кашля, а Нора, отхлебнув колы, выплюнула ее обратно в стакан.

– Ты… хочешь тату? – не веря своим ушам, спросил я.

– Да. Хочу увековечить фото Франца. – Она нащупала на груди медальон с фотографией деда в морской парадной форме. – Чтобы он был со мной, когда я однажды уйду.

Я проглотил ком в горле.

– Мамочка, но для этого тебе не нужно тату. У тебя куча фотографий и воспоминания в сердце, – подхватила мама. – Татуировки делает себе молодежь возраста Симона.

– Не согласна, – запротестовала Нора. Она уже в пятнадцать хотела набить тату, но ей не разрешили. И вот теперь она считает дни до своего совершеннолетия.

– И я не согласен. Если бабушка хочет, пусть сделает, – встал я на сторону сестры, что вообще-то случалось редко.

– Тут я поддержу детей, дорогая. Пусть бабушка сама распоряжается своей кожей, – таков был папин аргумент, за что мама наградила его гневным взглядом, сопроводив язвительным упреком.

– Ну спасибо тебе, Грегор. Вот ты с ней и пойдешь и будешь держать за ручку. – Надувшись, она взяла свой бокал и сделала большой глоток.

– Ну ладно тебе. Романтика же. Если ты вдруг решишь когда-нибудь увековечить таким образом мой портрет, я согласен, – усмехнувшись, сказал отец и взял ее за руку. – Все равно где. Я каждый день буду целовать это место.

– Грегор… Не дури. – Мамино лицо запылало. На губах заиграла смущенная улыбка.

Я засмеялся, а Нора театрально схватила себя за горло:

– О господи! Может, сообщишь ей все это наедине? От такого плохо становится.

– Странно, что тебе не становится плохо от того количества сентиментальной фигни, от которой у тебя в комнате полки ломятся.

Нора открыла было рот, чтобы ответить, но мама ее опередила.

– А это безопасно? Не хочу, чтобы ты переоценила свои силы, мамочка, – вернулась она к теме и с беспокойством взглянула на бабушку.

– Поэтому я и хочу пойти вместе с Симоном проконсультироваться. Как считаешь? – Бабушка посмотрела на меня, изобразив классический щенячий взгляд.

Забудь, бабушка! Этим ты меня не разжалобишь.

– К сожалению, мне по времени не подходит. Но я могу про тебя узнать. Что именно тебя интересует?

Когда бабушка объяснила мне после обеда, какого размера татуировку она хочет и на какой части предплечья, мама, надеюсь, поняла, что это не просто идея-фикс. Кажется, бабушку давно занимает эта мысль.

– Не хочу все время открывать медальон или листать альбом, чтобы увидеть Франца. Хочу всегда и везде ему улыбаться, и пусть он будет рядом, когда меня похоронят. Вот чего я хочу. – Ее голос при этих словах стал каким-то ломким, и у меня в горле опять защекотало. На этот раз было тяжелее. Потому что я вспомнил дедушку. Его безумные, невероятные истории о службе матросом, которые он рассказывал мне на ночь. И пока у меня в голове звучал его глубокий грубый голос, все вокруг притихли. Мама часто заморгала, у Норы глаза увлажнились. Я взглянул на папу, который утешал жену, гладя ее руку.

– В таком случае ты знаешь, что мы подарим тебе на Рождество, – проговорил я, чтобы разрядить обстановку, и погладил бабушку по худенькому плечу.

– Да, – хрипло сказала мама и примирительно улыбнулась. – Это чудесная идея, Симон.

Алиса

Господи, что я делаю?

Мотая головой, я стояла перед зеркалом шкафа и оценивала свой пятый лук. Как будто перед свиданием. А ведь Симон – самый что ни на есть обычный клиент, пусть и красавчик. И все равно это не повод, чтобы устраивать ристалище из тряпок, в результате которого моя комната выглядит так, будто взорвался шкаф с одеждой.

Сама не знаю почему, но я казалась себе глупой. В выходные я совершенно не думала о сегодняшней встрече с Симоном. И уж точно не представляла, что надену. Но с утра вдруг разнервничалась. Чтобы доказать этому парню, что я действительно профессионал?

Вот только не могу решить, который из нарядов лучше всего продемонстрирует мой профессионализм. Остановиться на прозрачном верхе, из-под которого выглядывают мои собственные тату и черный топ, или скомбинировать джинсы-бойфренды с чем-нибудь незатейливым, непрозрачным? Сопя, смотрю на свою кровать, где сложены четыре других варианта. Среди прочего пуловер оверсайз, который я всегда ношу с черными колготками и ботинками. Или… Нет. Я не буду переодеваться в шестой раз. Хотя бы из принципа. Баста. И пока не передумала, быстро запихиваю все шмотки обратно в шкаф, хватаю с пола сумку и выхожу из комнаты.

Мне навстречу из ванной выходит Лео, тоже готовая к выходу, на ней джинсы и свитер, в отличие от меня она идет в универ. Красные волосы забраны в небрежный пучок. Взглянув на меня, она остановилась как вкопанная, собрав губы в трубочку, чтобы одобрительно свистнуть.

– Оба-на… секси! Этот топ я еще не видела. Свидание после работы?

– Ну приехали, – пробормотала я и растерянно посмотрела на себя сверху вниз. Мне совсем не хотелось выглядеть так, будто я специально прихорашивалась. А если Лео так подумала – что при ближайшем рассмотрении в принципе понятно, – то и Симон подумает то же самое.

– Что такое? – Лео посмотрела вопросительно.

– Ничего… все хорошо. Пойду-ка переоденусь.

– Да зачем? – Наморщив лоб, она оглядела меня, начиная с черных кроссовок и до пробора на волосах. – Ты очень сексапильная, Лиса.

– Спасибо. В этом-то и проблема.

– Понимаю. Ты сознательно не хочешь выглядеть секси?

Я кивнула, мысленно покачав головой. Веду себя как ребенок. Не все ли равно, что подумает Симон? Нет, не все равно, и это бесит. Еще и потому, что о нас, женщинах, чаще, чем о мужчинах, судят по внешности. Вот бы научиться одеваться без оглядки на возможную неверную интерпретацию.

– Надень то, в чем тебе удобно, Лиса. Но этот топ я как-нибудь попрошу у тебя поносить.

– Ты знаешь, где мой шкаф, – кивнула я и вернулась к себе в комнату.

Около половины девятого я, не сложив зонт, распахнула дверь INKnovation. Басти уже пришел, но на дверях по-прежнему висела табличка «закрыто», потому что девяти еще не было.

– Привет, Алиса!

– Приветик, Басти!

Я сунула зонт в подставку и поплелась в своих мокрых ботинках к стойке, где Басти попивал эспрессо, изучая график на сегодня. Мы обнялись, затем я сняла свое черное плюшевое пальто.

– Это и есть скорая-кавер-ап-помощь? Тип с придурочной татухой? – Басти показал на экран iMac. Точнее, на запись на девять часов.

Скорая помощь? Придурочная тату? Что-то новенькое, но поскольку у меня всего один клиент с кавер-апом, думаю, именно его шеф и имел в виду.

– Да. – Я произнесла это ровным голосом, при этом сердце колотилось как сумасшедшее. Ненавижу так нервничать. Во всяком случае, когда для этого нет настоящей причины.

– Следующие сеансы вы еще не запланировали? – спросил Басти, пролистывая расписание до декабря.

– Нет. Это пока что консультация.

– Я на всякий случай зарезервирую два.

– Хорошая идея, спасибо, Басти. – Я прошла в комнату отдыха, повесила пальто и с сумкой на плече и чашкой кофе в руке вернулась на ресепшен, застав Басти за поеданием булочки.

– Приятного.

Он благодарно кивнул, а я отпила кофе. Господи, как же хорошо. Все-таки кофеин – отличная штука.

– Мне сейчас надо на часок отойти. Возьми телефон с собой на сеанс.

– Ладно, возьму, – ответила я, не отнимая губ от чашки.

– Можешь прикинуть, сколько продлится ваша консультация?

Я пожала плечами.

– Нет, не могу. – Некоторые приходят и сразу знают, чего хотят. Другие понятия не имеют, но с благодарностью принимают предложения. А еще есть нерешительные. Не знаю, к какой категории принадлежит Симон.

Симон уже ждал под дверью.

Во всяком случае, я узнала его кудряшки, остальное мне было не видно. Это должно навести меня на мысли? Или у меня просто чертовски хорошая память на прически?

– О… думаю, он уже здесь, – сказала я, отметив участившееся сердцебиение. Наверняка от кофеина. Во всяком случае, я попыталась себя в этом убедить.

– Который на девять часов?

Я не была до конца уверена, поэтому, поставив чашку, пошла к двери. Когда парень повернул голову и мне через стекло стал виден его профиль, сомнений не осталось.

– Да, он здесь. – Я посмотрела на большие часы над дверью. Симон пришел на тринадцать минут раньше, это хорошо. Люблю пунктуальных, потому что сама всегда прихожу заранее, и время ожидания сокращается, если мой визави тоже появляется раньше назначенного. – Впустить его? – Я вопросительно посмотрела через плечо на Басти.

– Ты готова? Тогда впускай.

Поскольку все мои принадлежности – блокнот и простой карандаш – были у меня в сумке, держать клиента на улице не имело смысла. К тому же дождь все еще моросил. Даже если входная дверь под крышей, а Симон, видимо, из морозостойких. Потому что он опять пришел без куртки, но на этот раз надел лонгслив.

Я остановилась перед дверью и постучала в стекло. Симон обернулся и, увидев меня, улыбнулся. Я сразу обратила внимание на синяк у него на щеке. Но этот парень был красив даже с кровоподтеком. Интересно, он налетел на дверь или подрался? Последнее как-то не соответствовало впечатлению, которое у меня создалось. Хотя какое-то время я думала, что он идиот.

– Привет. Я немного рано. – Он изобразил на лице извинение, когда я открыла ему дверь.

– Лучше раньше, чем позже. Просто начнем поскорее.

В комнате, которую мы используем для консультаций, я предложила Симону стул возле письменного стола. Там еще стоит диванчик, но за столом мне было комфортнее.

– Я тебе предлагаю для начала показать тату, которую ты хочешь закрыть, – начала я, водрузив свой шоппер на темную деревянную столешницу. Пока я рылась в его глубинах в поисках блокнота, Симон уже снял лонгслив. Я увидела это, когда, вытащив блокнот, подняла взгляд. Однако он закрывал грудь тканью, словно защитной броней. Эта стеснительность меня развеселила. И умилила. Но я не выказала ни того, ни другого – я просто выжидала, подняв бровь.

– У тебя в глазах случайно не рентгеновские лучи? – спросил он, состроив гримасу.

Я помотала головой.

– Иначе я не просила бы тебя раздеться. – Я указала на его кулак, которым он прижимал к груди темную ткань, словно от этого зависела его жизнь. – Рентген или не рентген – разница небольшая, а?

Он почесал свободной рукой затылок.

– Блин… Должен признать, в этом есть смысл. – Его губы тронула усмешка.

– На счет три? – спросила я, пряча улыбку.

– Окей. Раз… – начал он.

– Два…

– Два с четвертью?.. – продолжил он, и мы оба захохотали.

– Ну ладно, – кивнула я, приняв на его игру. – Два с половиной…

Так и не начав обратного отсчета, Симон без предупреждения уронил лонгслив на пол, обнажив, наверное, самую идиотскую тату, которую когда-либо доводилось видеть в INKnovation. Оно и к лучшему. Иначе мне было бы чертовски трудно оторвать взгляд от его рельефной груди и кубиков на животе. Теперь я поняла, почему Басти упоминал скорую помощь и называл тату придурочным.

– Все так плохо? – Вопрос Симона заставил меня предположить, что мои мысли отражались у меня на лице.

Откашливаясь, я быстро собралась и слегка наклонила голову набок. Может быть, с другого ракурса вид не будет таким ужасным.

– М-м-м… ну-у… – Черт, врать не получалось. Эта татуировка выглядит почти как рана. К тому же Симон не пришел бы к нам набивать кавер-ап, если бы сам не понимал этого. То есть я могла сказать правду. – Честно говоря – да. Неудавшийся единорог? – Я еще больше склонила голову. – По имени Кики, или что там наколото в сердечке сверху?

Господи. Я подавила возглас ужаса, когда до меня дошло, что это, собственно, такое. Это любовное тату, а Кики, вероятно, его бывшая девушка. Не то чтобы я была против любовных татуировок. Но вот это – просто надругательство. И над искусством тату, и над женщиной, имя которой Симон увековечил у себя на груди.

– Что? Нет. – Он энергично затряс головой и посмотрел на свою грудь, ткнув пальцем в единорога. – Это не единорог. Это… э-э-э… памятник. Да. Памятник типу, который, будучи в изрядном подпитии на одной вечеринке, согласился, пожалуй, на самый тупой спор в его жизни. – Он ухмыльнулся, а лицо залила краска стыда.

– М-м-м… ну ясно. – Качая головой, я наткнулась на его сконфуженный взгляд. И до меня дошло, почему в пятницу он так себя вел: мужчине ему легче было бы открыться. Что ж, где-то я могу это понять. – Ага, и теперь я должна снести этот исторический памятник единорогости?

– Да уж, пожалуйста, – тихо смеясь, ответил Симон, и я кивнула. – Хотя я бы его лучше не сносил, а перестроил.

– Понимаю. – Я достала из-за уха карандаш, придвинула стул на колесиках и подняла сиденье так, чтобы быть с Симоном на одном уровне. Или примерно на одном. Он действительно высокий. – И какие у тебя есть идеи насчет изображения? – спросила я.

Он не успел ничего сказать, потому что в кармане его штанов зазвучала акустическая версия трека «Fix you» от Coldplay.

Симон тихонько застонал.

– Сорри, это мама. Я отвечу, – и вытащил телефон. Это означало лишь, что мелодию одной из самых красивых из известных мне песен он привязал к номеру матери. Я эту вещь знаю наизусть. Слушала ее несколько лет подряд на повторе, мечтая, чтобы кто-нибудь был в этот момент рядом. Кто-то, кто просто меня обнимает. Будет держать возле себя крепко и долго, пока все разбитое во мне снова не станет целым. Со временем я поняла, что со всем должна справиться сама, хотя и не представляла как. И смогу ли я вообще когда-нибудь почувствовать себя целой. Возможно, все раны и шрамы, оставленные жизнью, нужно принять и сделать частью себя.

– Привет, мам, что такое? – ответил Симон, из трубки до меня донесся голос его мамы. Поскольку подслушивать мне не хотелось, я отвернулась, раскрыла блокнот и стала набрасывать рисунок, прокручивая варианты покрытия старой татуировки.

– Нет, мы это больше не обсуждали. Я тогда завтра пойду в университет, помогу папе. – Потом снова говорила мама, а он слушал. – Нет, я не прогуливаю. Последняя лекция до трех.

Хотя я и старалась концентрироваться на рисунке, но не слышать не могла. Мать спросила его, что приготовить.

– Я могу себе просто бутерброд сделать, не надо ничего специально готовить и ждать меня.

Меня охватило сложное чувство – смесь боли и зависти, потому что в моей жизни таких разговоров больше нет. Уже десять лет как. Меня подмывало посоветовать Симону как можно чаще заглядывать к маме. Потому что никогда не знаешь, который раз будет последним.

– До завтра. Я тебя тоже, мам, – промолвил он чуть тише, и моя ревность усилилась, а боль стала еще острее.

Я длинно выдохнула, даже не заметив, что последние секунды сидела, задержав дыхание.

– Сорри, я снова здесь. – Симон нажал «отбой» и положил телефон в карман. – Так на чем мы остановились?

Я попыталась заставить свой рот произносить слова, но от воспоминаний о маме у меня перехватило горло. Господи, что со мной творится? И Симон, похоже, думает то же самое.

– Эй… ты в порядке, Алиса?

Симон

Она сидела бледная как мел. Еще две минуты назад смеялась, а сейчас стала какой-то… матовой. Задорные искорки в голубых глазах уступили место тихой печали, и у меня нет идей, откуда эта внезапная смена настроения. Посмотрев на блокнот, который она держала на коленях, я заметил, как дрожит ее рука.

– Эй… все хорошо, Алиса? – Было видно, что она силится что-то сказать, но получалось только кивнуть. Вот теперь я действительно забеспокоился. – Ты уверена? Принести тебе воды? – Я стал хаотично шарить глазами по комнате. Ничего. Ни на буфете позади меня, ни в стеклянной витрине напротив. Надо бы пойти в другую комнату, но я не хотел оставлять девушку одну.

Алиса положила карандаш на блокнот.

– Мне… просто нужно… – Голос угас, и она прошептала: – На свежий воздух.

Она встала, – видно, что на ватных ногах – и пошла к окну.

Я мгновенно вскочил со стула, чтобы распахнуть окно. А больше для того, чтобы быть рядом на случай, если у нее закружится голова. Я решил не спускать с нее глаз и следил за каждым движением. Как она, стоя на цыпочках, всем телом наклоняется вперед. Как стоит, высунув голову под моросящий дождь. Как приглаживает рукой взлохмаченные холодным ветром длинные фиолетовые волосы. У меня стала мерзнуть спина, потому что я по-прежнему стоял с оголенным торсом, но я игнорировал холод.

– Получше? – спросил я.

– Да, спасибо. – Алиса повернула ко мне голову, и я увидел подобие улыбки. Щеки снова порозовели, на лице дождинки. На лбу, на носу и на губах, которые она коротко облизнула, – тоже. Сверкнул серебряный шарик пирсинга, который я заметил еще в пятницу; я как дурак уставился на ее рот, не нашел более подходящего времени. Поэтому быстро перевел взгляд на глаза.

– Хорошо. – Я чуть не спросил, что стряслось, но вовремя прикусил язык. Ведь мы не то чтобы знакомы. Совсем не знакомы.

– Наверное, надо было утром позавтракать, – ответила она, словно подслушав мои мысли.

И все-таки пустой желудок никак не объясняет этого внезапного приступа тоски.

– У вас тут есть чем перекусить? – поинтересовался я.

– Да, но уже все в порядке… – отмахнулась она. – Давай продолжим.

– Можем и прерваться, – предложил я, но тут же дал задний ход, подумав, что у нее, наверное, после меня другой клиент. Кроме того, надо еще спросить о тату для бабушки. – Но можем еще немного постоять у окна и поболтать о моей татуировке здесь.

Ее взгляд скользнул по моему торсу.

– Тебе не холодно?

– Нет, если позволишь одеться. – Я хоть и простоял уже некоторое время перед ней в таком виде, но проклятый единорог не давал мне покоя.

– Ничего, если я перед этим сфотографирую твою татуировку?

– Конечно. – Тут я бы пошутил, спросив, не планирует ли она шантажировать меня голым фото. Но прежнее легкое настроение улетучилось.

Она отошла к буфету возле двери и вернулась с телефоном в руках. Большим пальцем активировала экран и навела камеру на мою грудь.

– Готов, Единорог? – Последнее слово она добавила с усмешкой, а в глазах снова заиграли огоньки.

– Как ты меня назвала? – Я картинно нахмурился.

– Единорог! – с вызовом повторила она.

Я засмеялся и стал соображать, чем бы ответить. Но единственное, что мне в тот момент пришло в голову, было слово «радуга». Из-за дождинок на ее лице и сияющей улыбки. Солнечное сияние в сочетании с дождем.

– Ну давай, Радуга. Я готов.

Она с удивлением смотрит на меня.

– Почему Радуга?

– Потому, – таинственно произнес я. Думаю, Алиса, посчитала бы меня сумасшедшим, узнай она, как мне пришло в голову назвать ее так. И если уж я не могу дразнить ее прозвищем, то могу раздразнить ее любопытство и оставить без ответа ее вопрос. Кажется, мой план сработал, потому что, фотографируя, она закатила глаза.

– Я потом перенесу их на компьютер, распечатаю и попробую несколько своих идей, – объясняет она, пока я одеваюсь. – Мы еще должны обсудить мотивы, я дам тебе расценки и расскажу, сколько времени потребуется, а ты спокойно обдумаешь, нужен ли тебе кавер-ап.

Я бы ответил утвердительно, просто чтобы опять ее увидеть.

– Отличная идея.

И вот мы опять сидим, как вначале – я на стуле, она на табуретке – и продолжаем с того момента, когда нас прервал мамин звонок. Я рассказываю ей, какие рисунки и стили мне нравятся, она просто слушает и делает наброски. В это время я наблюдаю за ней. Скорее, за ее сосредоточенным лицом, частично скрытым волосами. Словно фиолетовый занавес, который она каждые несколько секунд отводит в сторону. Минимум макияжа, черные джинсы, белый свитер. Одежда сидит идеально. Не то чтобы фигура была обтянута или обнажена, как в пятницу. И все же трудно оторвать взгляд. По какой-то неведомой причине мне хочется узнать о ней больше.

– Давно ты этим занимаешься? Татуировками и рисованием?

– Что? – У нее дрогнули веки, и мое сердце остановилось, когда наши взгляды встретились. Со мной такого еще не случалось ни с одной женщиной, которую я знаю пару минут, и это на миг выбило меня из колеи.

Я повторил свой вопрос, надеясь, что она не заметила, как я на некоторое время выпал из реальности.

– Я рисую с… – на ее гладком лбу собрались морщинки, пока она вспоминала, – с тех пор, как научилась держать в руках карандаш. Но тату, конечно, позже. Неофициально в семнадцать лет. Официально – в восемнадцать.

– Что значит «неофициально»? – Я наблюдал за ней с интересом и надеялся, что не выгляжу слишком любопытным. Потому что мне действительно было любопытно.

– Это долгая история. – На мгновение показалось, что Алиса продолжит, но она опустила глаза на рисунок и промолчала. Черт. Более красноречивого способа оборвать беседу, а заодно и меня, было трудно придумать. И когда она задала встречный вопрос, надежд совсем не осталось. – А чем ты занимаешься, когда не накалываешь себе единорогов?

Ее шутка – даже прозвучавшая как подколка – и тот факт, что она проявила интерес, заставили меня расплыться в улыбке.

– Изучаю спортивные науки, пятый семестр, и подрабатываю барменом. Может слышала, есть такой Pocket Bar в Шанце? – Вообще-то я не знал никого из сверстников, кто ответил бы на этот вопрос отрицательно. Только если бары – или вообще вечеринки – не их тема.

– Конечно. Раньше это был мой любимый бар.

Я насторожился.

– Был?

Она оторвала взгляд от бумаги, я не смог однозначно истолковать ее взгляд.

– У меня запрет на вход.

Я вытаращил глаза.

– А. Понял. А… почему запрет, если не секрет?

– Не уверена, что ты хочешь услышать ответ.

От любопытства я слегка сполз с табуретки.

– Хочу.

Она кивнула.

– Причина в том, что я сцепилась с твоим расистом-боссом, потому что одну из моих лучших подруг не пустили в бар под предлогом того, что нет мест, хотя других – белых – вовсю пропускали. – И она опять посмотрела на меня. Наверное, хотела увидеть мою реакцию; я ужаснулся, но и замешательство не мог скрыть. Я уставился на нее, не веря своим ушам. – Я предупреждала. Прости, что говорю это, но ваше заведение – полное дерьмо.

На мгновение я лишился дара речи, мне потребовалось сделать глубокий вдох, чтобы переварить информацию, которая показалась мне полной нелепицей.

– Ты уверена, что мы говорим об одном баре? – осторожно спросил я.

– До того случая я там бывала каждую субботу. Так что – да. Уверена на все сто.

– Но Трейси… моя шефиня, она черная, с чего бы ей…

– Погоди, – перебила меня Алиса тоже в некотором замешательстве. – Я плеснула в лицо пивом парню, не женщине.

– Тогда, видимо, поменялся шеф. Я работаю там только год.

– А у меня запрет года полтора как.

Я с облегчением провел по волосам.

– Уф. Я уж подумал, что уволюсь прямо сегодня.

– Ты бы это сделал? – Меня слегка задело удивление в ее голосе.

– Не моргнув глазом, – подтвердил я.

– Хорошо, – кивнула она с одобрением.

– А ты молодец, что окатила этого урода пивом.

Она пожала плечами.

– Толку от этого было чуть. Мне-то хотелось, чтобы свидетели встали и вышли и больше в этот бар ни ногой, понимаешь?

Я задумался, сможет ли она простить Pocket Bar.

– А то. А что именно произошло? Ты с подругой хотела зайти внутрь, и что дальше?

– Нет. Я уже была внутри с другими ребятами, мы ждали нашу подругу. Она планировала подойти позже. В тот день в дверях стояли охранники, потому что музыку ставил один известный диджей. И эти на входе не впустили Каллу, потому как якобы не осталось мест. Тогда я вышла и заметила, что другим – белым – посетителям дают отмашку заходить. Я спросила одного, что это значит, но он пожал плечами и кивнул в сторону босса, тот помогал за стойкой. Я подошла к нему, и он начал нести какую-то пургу насчет того, что это его бар, что он решает, кого впускать. – Алиса глубоко вздохнула, кажется, чтобы успокоиться. – Но после того, как он сказал, что бар – не клетка с обезьянами, я вышла из берегов.

При этих словах мой пульс тоже участился.

– Я бы тоже психанул. Насчет твоей подруги – очень сожалею.

– Ты ни при чем.

– Да, но… может, я мог бы как-то исправить косяк коллег? Думаю, наш новый босс, Трейси, не будет возражать, если я приглашу вас с подругой на пару коктейлей за счет заведения. Все же Pocket Bar когда-то был твоим любимым местом. Кто знает, может, и снова станет.

– М-м-м… – Она сморщила нос, при этом он немного загнулся наверх, и это выглядело очень мило. – Если у вас новая шефиня, значит, и запрет снят, – проговорила она как будто себе самой. – Может, и загляну в субботу, но ты нам ничего не должен.

– Да я с удовольствием. И стол зарезервирую, чтобы вам не стоять. Скажи только заранее… Мой телефон у тебя есть.

– Да, окей… Посмотрим. – В ее глазах сверкнула искорка, но тут же погасла. – Давай продолжим, а то так и будешь всю жизнь ходить со своим единорогом.

Я согласно кивнул и впервые был практически благодарен этому уродству на груди. Иначе я бы здесь не сидел.

Алиса

Мы с Симоном договорились, что до вечера среды он должен позвонить мне или в INKnovation и сообщить, будет ли он делать перекрытие у нас. После чего мы распишем его посещения в зависимости от рисунка и размера тату.

Я сижу дома за кухонным столом и разглядываю его фото. Я, – разумеется, по чистой случайности, – сфотографировала чуть больше, чем только татуировку Симона. И да, я знаю, что это неприемлемо, и мне бы надо обрезать фото, оставив только тату. Так просто, всего-то пара кликов, но у меня рука не поднимается.

Уж очень он хорош собой. Улыбочка, щетина, янтарные глаза, тренированное тело. Тот факт, что Симон, кажется, совсем не рисуется, не играет мускулами, не демонстрирует их в выгодном ракурсе, нравится мне еще больше.

Вспомнив, как он поначалу не хотел раздеваться передо мной, я невольно хихикнула. Это так мило. Он такой милый. Ну кто бы еще на звонок матери поставил «Fix You»? И хотя это и вывело меня на несколько минут из равновесия, как же здорово было слышать этот телефонный разговор. Здорово, что он не считает себя таким уж крутым, чтобы не отвечать матери на ее «я люблю тебя» в моем присутствии. Человека совершенно постороннего.

Еще мне понравилось, как он шутит. И бабушка Лотта, для которой он узнавал про тату – семейный рождественский подарок. Должно быть, она настоящая супербабушка, и мне бы очень хотелось найти время сделать ей тату. Хотя если Симон согласится на кавер-ап, мне и без того придется работать сверхурочно. Какая-то часть меня надеялась, что он-таки передумает. Потому что флиртовать с клиентами или питать к ним особые чувства неправильно. Чаще всего это плохо заканчивается.

Поэтому сейчас я сижу и ломаю себе голову над тем, насколько непрофессионально было бы принять приглашение Симона в Pocket Bar.

– О-о-о… кто это у нас здесь? – услышала я возле уха голос Лео. Да так внезапно, что вздрогнула всем телом и рефлекторно захлопнула ноут.

– Окей, сначала я хочу знать все об этом красавчике на экране, – произнесла она нараспев, направляясь к холодильнику. Достав бутылку с водой, она села напротив меня и наполнила стакан. – Слушаю. – Она не спускала с меня своих зеленых глаз.

Зная, что сейчас подвергнусь допросу, я тихонько застонала.

– Да нечего слушать. Симон…

– Офигенно сложен, – прервала меня подруга, поиграв бровями.

– Просто клиент.

– С которым у тебя что? Или почему у тебя вдруг лицо покраснело? – Лео с вызовом посмотрела на меня.

– Ты прекрасно знаешь, что после Марвина я поклялась никогда больше не мутить с клиентами.

Лео пожала плечами.

– Правила существуют для того, чтобы их нарушать.

– Но не в этом случае, – настаиваю я энергичнее, чем хотелось бы.

– Окей… а чего тогда ведешь себя так, словно я застала тебя за просмотром порно? – Она с усмешкой кивнула на мой ноут, который я снова открыла, чтобы доказать свою невиновность.

– Никакого криминала. – Я демонстративно повернула к ней экран, хотя, возможно, нарушила тем самым нормы конфиденциальности. Показывать фото с изображением лиц клиентов нельзя. Но Лео есть Лео, и пока речь не идет о тату на интимном месте… – Вот. Видишь?

– Хм… – Лео с мечтательной улыбкой стала рассматривать фото Симона. – И правда красивый парень… но… – Она насупила брови и приблизила свою милую мордашку к экрану. – Что это за фигня такая у него на груди?

Я захихикала.

– И я спросила у себя то же самое, когда он стоял передо мной с голым торсом.

– Нет, правда, Лиса. Что. Это. Такое? Похоже на горбатого единорога, но зачем, скажи на милость, он наколол себе эту дрянь?

У Лео был такой раздраженный вид, что я расхохоталась.

– Ты прикалываешься? – Ее губы дрогнули. – Не мог же он… набить татуху с единорогом, да еще с женским именем? А это там наверху сердце, что ли?

Я кивнула:

– Видимо, Кики – его бывшая.

– Господи! – выдавила из себя Лео. – Бедная. Что она ему сделала, если он увековечил ее в виде убогого единорога, – продолжала моя подруга, а я тем временем от смеха уже икала.

– Не думаю, что это был его выбор. Он ужасно стесняется. Потому и хочет себе перекрытие, – объяснила я, как только худо-бедно справилась с приступом хохота.

– Ну ясно. На всякий случай не вздумай с ним крутить. А то еще наколет тебя в виде альпаки где-нибудь на заднице.

– Господи, Лео! – Я снова покатилась со смеху.

– Что? – пожала она плечами без тени веселья.

– Он так не сделает. И потом, альпаки – такие лапочки.

– Единороги тоже, и смотри, что он там приписал к этому сказочному существу. – И, качая головой, она опять отодвинула комп на мой край стола.

– Не суди книгу по обложке, – сказала я. – С тату то же самое. Он действительно очень милый. – По какой-то причине я ощутила необходимость вступиться за честь Симона. И я рассказала подруге о его рингтоне и о том, какую заботу проявил этот парень, когда у меня случилась паническая атака из-за воспоминаний о маме.

Лео через стол взяла меня за руку.

– Да, правда очень мило с его стороны.

– И еще он пригласил нас в субботу в Pocket Bar, – добавила я. – Он там работает барменом и рассказал, что у них новая владелица.

– О… то есть…

– Нам больше не обязательно бойкотировать эту контору, и мне туда опять можно.

– Ну тогда дадим Pocket Bar второй шанс, да?

– Если Калла с нами, то конечно. Я ей сейчас напишу. – Моя радость по поводу предстоящего похода в бар точно не была связана с Симоном. Сомнения насчет того, принимать ли его приглашение, внезапно показались мне смешными и улетучились как дым. В конце концов, заглянуть туда в его смену не означает броситься ему на шею. К тому же он все равно будет занят приготовлением напитков.

Подготовка к преподаванию искусства в моем списке дел значилась сегодня на первом месте, поэтому прямо с утра я окопалась у себя в комнате. В пижаме сижу на постели, обложившись карточками, маркерами и книжками. Поскольку у Лео тоже экзамен, мы в качестве взаимной профилактики прокрастинации обменялись мобильниками. Потому что вообще-то мне хотелось загрузить в Instagram новые рисунки или подумать насчет кавер-апа для Симона. Растительный мотив поверх единорога в сочетании с трайблом, который станет идеальным продолжением уже имеющейся татуировки. Вместо этого я пытаюсь запомнить элементы арт-терапии в теории образа. Тема, во всяком случае, интересная. Да и по своему опыту я знаю, насколько целительным может быть искусство. Как оно помогает выразить эмоции, которые невозможно облечь в слова. Именно по этой причине живопись, скульптура и дизайн для меня много больше, чем просто хобби. Способность жить на полную катушку и выражать себя в творчестве означает для меня дышать в те моменты, когда от переживаний кажется, что уже нечем.

Стук в дверь оторвал меня от книги.

– Телефон! – сообщила Лео через дверь. – Это Бекки.

Я разом окаменела. Сестра почти никогда не звонит мне. Последний раз мы созванивались четыре месяца назад на ее девятнадцатилетие, я тогда поздравила ее в полночь.

– Зайди! – крикнула я и встала навстречу Лео, чтобы взять у нее телефон.

Я кивнула ей в знак благодарности, она в свою очередь натянуто улыбнулась и снова вышла.

– Привет, Бекки. – Я постаралась не выказать удивления.

– Когда ты собиралась мне рассказать, что у тебя первая персональная выставка с участием маминых картин?

Блин. Должно быть, она узнала от папы и теперь, видимо, начнет упрекать в том, что я не сказала ей лично. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, готовясь таким образом получить выволочку от сестры. Но вместо этого…

– Поздравляю! Я очень рада за тебя, Лисси. Прежде всего я жду маминых картин. Ты их уже видела?

Я заморгала и, не веря своим глазам, еще раз посмотрела на экран телефона. Да, там было имя сестры. То есть мы в самом деле говорим по телефону. Словно и не было той ссоры, из-за которой я в последний приезд домой была вынуждена уехать раньше времени.

– Ну, мы с Гердой хотели встретиться на следующей неделе.

– Можно и мне прийти?

– Э-э-э… конечно, – протянула я недоверчиво, по-прежнему удивляясь. Я все еще осторожничала, помня, с какой страстностью сестра высмеивала и критиковала мои работы. Во время нашей последней стычки она упрекнула меня в том, что я обязательно хочу пойти по маминым стопам и выставить себя дурой. С тех пор я поклялась окончательно вычеркнуть ее из этой части моей жизни. Потому что меня каждый раз ранит, насколько уничижительно она отзывается о моем творчестве. И все же… она позвонила первой и проявила заинтересованность. Я не могу пройти мимо этого факта, не могу не порадоваться, пусть и слегка нажав на тормоза.

– Круто. Ты уже знаешь, что наденешь? – спросила она.

– На вернисаж?

– Ну да, куда же еще? Ты еще не думала об этом? – В вопросе почти слышится возмущение, и я невольно усмехнулась.

– Честно говоря, нет. Выставка через два месяца. – Два месяца. Господи. Это же целая вечность и в то же время краткий миг. – В выходные пойду по магазинам, – вдруг вырвалось у меня.

– Если хочешь, могу тебе помочь с выбором вещей.

– Да, очень. – Облегчение от возможности в кои-то веки нормально поговорить с сестрой, без упреков и самоистязания, не оставляет места для раздумий.

– Вау, будет круто. Я уже сто лет не ходила по магазинам в Гамбурге. – В голосе Бекки явно слышится радость, и я непроизвольно спрашиваю, предвкушает она встречу со мной или поход за новыми тряпками. Но я гоню от себя эту мысль, пока она не обосновалась в моем мозгу. Мне бы хотелось, чтобы мы сблизились, и вот она сделала первый шаг. Так что я не буду все портить и цепляться к каждому слову.

Мой взгляд упал на разложенные на постели тетрадки. Мне нужно было готовиться, но я решила не игнорировать сестру. Учеба подождет. В конце концов, время еще есть. Я спросила у Бекки, как жизнь, и вообще. Она рассказала об учебе в Люнебурге, о том, что подрабатывает в кафе в старом городе. Парочку приколов о посетителях, от которых нам обеим стало смешно. Такое теплое чувство. Такое родное и в то же время удивительно незнакомое. И чтобы продлить эту нечаянную легкость, я начала рассказывать какую-то веселую историю из INKnovation, но тут Бекки внезапно меняет тему:

– Кстати, я по твоему совету начала смотреть «Во все тяжкие». Вместе с папой. В выходные мы сразу целый сезон посмотрели. Папа теперь официально фанат сериалов, – рассмеялась она. Этот звук заставляет меня вздрогнуть. Это один из тех моментов, когда становится ясно, как же далека от меня моя семья. Больно. Так больно, что мне на секунду становится нечем дышать. Я чувствую себя такой… обойденной. – Ты тут? – спросила Бекки.

– Да… Здорово. Рада, что вы с папой нашли совместное занятие. – Мне не удается полностью скрыть горечь, и она проступает сквозь слова.

– Ох, прости… Я не хотела вызывать у тебя ревность, Лисси, – стала оправдываться Бекки, не замечая, что тем самым подсыпает мне в рану еще соли.

– Все нормально. – Я постаралась улыбнуться, хоть Бекки этого и не сможет увидеть. – Вообще-то ничего удивительного, что вы все выходные сидели у экрана. Я же говорила, что сериал классный и очень затягивает.

– Да уж. Не то слово. Надо было тебя послушать. Хотя… может, лучше не надо? Этак совсем разленишься, – пошутила она.

Мы болтали еще минут двадцать о разном, о каких-то несущественных вещах. Я была благодарна сестре, что говорила в основном она, мне было достаточно иногда произносить согласное «ну».

Вместе с папой. Посмотрели сразу целый сезон. Будто ржавым лезвием по сердцу. Для Бекки у него нашлось три дня подряд, чтобы смотреть ничего не значащий – пусть даже и интересный – сериал, в то время как для моей первой в жизни выставки он даже нескольких часов выделить не может. Выставки, которая для него должна бы значить столько же, сколько и для меня.

Я положила трубку и уставилась на экран ноутбука. Радость от того, что позвонила сестра, пропала. Настроение безвозвратно испорчено – во всяком случае, я так думала. Потому что ровно в ту секунду, когда я, обессиленная, собираюсь рухнуть с телефоном в постель, одно за другим квакнули два сообщения: одно от Каллы, которая написала, что ввиду изменившихся обстоятельств она готова пойти в Pocket Bar, другое – переадресованный мне мейл из INKnovation:

Привет, Алиса!

Все в силе. Я хочу делать кавер-ап именно у тебя и готов согласовать расписание. Со следующей недели я свободен по средам и пятницам с трех и по субботам весь день до восемнадцати часов.

С наилучшими пожеланиями,

Симон, также известный как «Единорог»

☺

Симон

– Ты серьезно, бро? – Алекс подбежал ко мне и, тяжело дыша, показал на Докленд. Офисное здание на Эльбе в форме параллелограмма напоминало корабль с торчащим из воды носом. Внешняя лестница вела на смотровую площадку. – Ты серьезно хочешь наверх?

– Ага, – решительно ответил я, хотя бедра уже и так горели огнем. Сразу после универа мы уже отбили себе ноги в спортзале, затем пробежали семь километров вдоль Эльбы, и вот теперь нам предстояла самая большая пытка: почти сто сорок ступенек вверх. Спринт. – Кто последний окажется на крыше, тот исполняет любое желание соперника, – прокряхтел я.

– Надо было перед силовой это делать, а не после. – Алекс уже на последнем издыхании. Он один из самых крутых скалолазов и паркуристов, которых я знаю, но кардио и тренировки на выносливость ненавидит лютой ненавистью.

– Лучшее на десерт, давай! – Я слегка дал ему пинка. – Добежишь первым – я буду неделю мыть посуду.

– А если я захочу другое?

– Не захочешь.

– Откуда знаешь?

– Я тебя знаю, по хозяйству ты лентяй хуже некуда. Все, давай! Готов? – подзадорил его я.

Алекс ответил страдальческим стоном, а я начал обратный отсчет.

– Три. Два. Один. Старт!

Первые пятьдесят-шестьдесят ступеней мы еще бежали на равных. Но дальше Алекс стал отставать. Я и сам бежал, превозмогая боль в налитых свинцом бедрах, которые к тому же словно были утыканы миллионом иголок. Я даже увеличил темп и обогнал двух дам, что неспешно поднимались по лестнице. Когда я добежал, меня тошнило, а бетон под ногами качался. Мои легкие при каждом вздохе пылали, но грандиозная панорама над гаванью, Эльбой и городом стоила того. Был закат, Гамбург светился красно-золотым, отражаясь где-то далеко в окнах Эльбской филармонии, словно зарево. Мой пульс постепенно успокаивался, дыхание выравнивалось, я смотрел на воду. Туристы, запечатлевающие виды Гамбурга на свои камеры, и молодежь с пивом меня мало интересовали. Появление Алекса сбило мне весь настрой, он уперся руками в колени, издавая характерные звуки.

– Черт! Я… меня… сейчас вырвет.

Это его стандартное изречение после каждой хоть сколько-нибудь сложной тренировки на выносливость. На самом деле до рвоты ни разу не дошло, поэтому сейчас я просто похлопал друга по плечу, продолжив любоваться видами. Я достал телефон и подошел ближе к парапету сделать фото. Каждый раз, когда я одолеваю ступеньки Докленда, я делаю селфи и кадр с видом города. Так сказать, в качестве трофея, который час спустя, приняв дома горячий душ, выставляю в Instagram. И в сторис, и в качестве поста.

После этого валяюсь на постели полумертвый, но довольный, читаю комментарии, ставлю лайки. Увидев сегодняшнюю фотку из Pocket Bar, я подумал, придет ли в субботу Алиса. А еще: может, она тоже там зарегистрирована. Я не стал искать по имени, это заняло бы целую вечность, вместо я этого вбил в поиск INKnovation и сразу нашел. Пролистал список из почти трехсот подписчиков, пока мне не бросилось в глаза: AlissaInkWonderland. Это она? Я кликнул на профиль, и тут у меня отвалилась челюсть.

На фото она улыбалась и – была без одежды. Почти. Поскольку единственное, что прикрывало ее груди, между которыми вилась татуировка в виде цепи с трехконечной подвеской, были длинные фиолетовые волосы. Слегка вьющиеся. Черт. Какое фото. Чистый секс, эстетика во плоти. Глаз не оторвать. Последний раз я был настолько же заворожен женской фотографией, когда мне было лет четырнадцать-пятнадцать.

Я стал искать другие фото, но нашел только посты. Только рисунки и фото сделанных ею татуировок. Почти на всех – животные и растительные мотивы, цветы, люди, геометрические фигуры, надписи. Необыкновенное разнообразие и большой талант. Все работы, какую ни возьми. Однако больше всего мне понравились реалистично выполненные ландшафты и лица в черно-белой технике. Наколотые в виде бесконечных маленьких точек, они, тем не менее, производили впечатление абсолютно живых и подвижных.

Один женский портрет в разных видах появлялся чаще других. Женщина и Алиса похожи, у них одинаковые глаза, рот; текст под рисунками не меняется: Насегда в моих мыслях. Навсегда в моем сердце. Навсегда в моей душе. Слова, которые разом заставляют меня вспомнить о брате и дедушке, хотя вовсе не обязательно, что эта женщина умерла. Надеюсь, что нет. Я не желал Алисе такого прошлого, надеялся, что история, которую она рассказывает своими рисунками, не закончилась.

Интересно, сможет ли она выполнить дедушкин портрет? С той же глубиной и выразительностью? С тем же чувством? Наверное, надо захватить копию фотографии деда из бабушкиного медальона в следующий раз с собой и спросить, найдется ли у Алисы время набросать эскиз. Кстати, про время… Последние четыре часа я не заглядывал в почтовый ящик. Но перед тем как закрыть приложение, я нажимаю на кнопку подписаться и лайкаю пару фоток Алисы. Среди них несколько довольно старых. Может, лучше отозвать лайки, а то еще примет меня за какого-нибудь сталкера, когда увидит? Если увидит. Когда у тебя пятьсот, а то и восемьсот подписчиков, сомнительно, что она станет отслеживать, от кого все эти сердечки.

Только я подумал обо всем этом, как мне пришло уведомление: У вас новый подписчик AlissaInkWonderland. В ту же секунду мое сердце застучало так же быстро, как на лестнице в Докленде. Только вот сейчас я лежал в кровати и мой пульс, по идее, не должен был превышать пятидесяти ударов.

У меня зачесались руки написать Алисе сообщение. В случае с любой другой девчонкой я бы и не раздумывал. А тут как идиот уставился на текстовое поле, как будто оно было лично от Обамы. Знаю, звучит смешно. Но я не хотел бы попугайничать, став подписчиком подписчика. Хватит и того, что с моей татухой она сделала из меня посмешище года. С другой стороны… А что я теряю? И смазанный единорог с сердечком и именем бывшей решился написать безобидное «Привет, как дела?» Пока я набирал сообщение, Алиса в очередной раз удивила, опередив меня. Я лег поудобнее, как будто в этой позе мне было легче читать.

Привет, Единорог, ☺ спасибо за все сердечки.

Рада, что тебе понравились мои картинки.

С наилучшими пожеланиями,

Алиса.

P.S. Классный вид у тебя в сторис.

Окей, моя улыбка растянулась до ушей, даже до затылка, – очевидно, я тут не один такой сталкер. Пусть даже я первым начал. Я разом стер начатое сообщение и сочинил новое.

Алиса

Привет, Радуга,

думаю, настал момент свести с твоей помощью татуировку, чтобы ты наконец назвала меня моим настоящим именем 😂

Твои рисунки просто отпад!

К сожалению, их слишком много, чтобы залайкать все.

P.S. Спасибо! Который из двух видов ты имеешь в виду? ☺

Хотя он не знает, что его селфи я разглядывала и дольше, и подробнее, своим вопросом он явно застал меня врасплох. Можно соврать, но я выбираю среднюю дорожку.

Не уверена, что мне этого хочется.

Мне, знаешь ли, нравятся незаурядные имена. И единороги 😂 Но твоего мы, конечно, сведем 😄

Получила от тебя мейл, если хочешь, можем начать со следующей среды.

Я придумала несколько мотивов, которые можем заранее обсудить по почте.

P.S. Мне нравятся оба ☺ Где именно в гавани они сняты?

Окей, если тебя так цепляют единороги,

я еще подумаю ☺

И да, бывают куда более незаурядные имена, чем Симон.

Но знаешь, зато я умею делать фотки городских видов

с незаурядного ракурса. Последнее сойдет

за незаурядный талант? 😂

Читая, я не смогла сдержать смешок.

Среда подходит. Присылай еще идеи, с удовольствием посмотрю.

P.S. Фотка с Докленда, сверху.

По-прежнему с улыбкой на губах отвечаю:

М-м-м… зависит от того, насколько незауряден вид ☺

P.S. Не знала, никогда не была наверху.

А что, если я скажу, что знаю лучшие смотровые площадки?

Спорим, я был на одной такой, о которой ты не слышала!? 😄

P.S. Шутишь? Как так получилось, что ты ни разу там не была?

Окей. На что поспорим? 😂 P.S. Прости за шокирующий ответ.

Надеюсь, у тебя не будет проблем со сном.

Не довелось. Кроме того, я родом из Люнебурга,

в Гамбурге живу всего три года.

Сойдет в качестве отговорки? ☺

По какой-то причине на этот раз он тянет с ответом. Ответа нет долго. Подозрительно долго. Наверное, зря я приняла его пари. К тому же все это в шутку, уговариваю я сама себя. И еще уговариваю не флиртовать, не получать удовольствие от этого флирта. Последнее, похоже, произойдет само собой, Симон не отвечает, поэтому и удовольствия больше нет. Но вот на экране снова замелькали три точки, и я уставилась на телефон, словно в прямом эфире следила за приземлением НЛО с настоящими инопланетянами. И вот наконец – кажется, прошло лет сто – пришел ответ, от которого в животе запорхали бабочки. Инопланетные бабочки.

Спорим на то, что ты однажды поднимешься со мной на Докленд.

На закате. Я и сам там в это время никогда не был.

И нет, никаких больше отговорок не принимаю, ☺

кроме боязни лестниц и высоты.

На этот раз с ответом тяну я. Он застал меня врасплох. В хорошем смысле. Это ведь не просто пари, это явное приглашение на свидание. Свидание на закате. Такого в моей жизни еще не было, и, должна признать, идея мне нравится. Именно потому что это что-то новенькое, почти безумное. Как и сам Симон. Симон мой клиент. И что, черт возьми, мне теперь делать?

– Лео?! – позвала я с дивана. Она опять ремонтировала нашу посудомойку, которая, по моим ощущениям, испускала дух раз в неделю. Без Лео мне давно пришлось бы потратиться на новую. – Есть секунда?

– Что-то важное? Или может подождать? – Тон у Лео как минимум нервный.

Но сейчас мне не до ее тона:

– Я в чате с Симоном.

– С каким Симоном?

– С Симоном-Единорогом!

Не прошло и трех секунд, как Лео в тренировочных штанах и худи, забрызганном водой – надеюсь, это была вода, – стояла передо мной. Она сдула со лба красную прядь, выбившуюся из косы.

– Объясни, что значит «в чате»!? – потребовала она.

– Что объяснять? Мы чатимся.

Лео закатила глаза.

– Вы погоду обсуждаете? Или что на вас надето? Первое называется «чатиться». Второе я бы однозначно отнесла к категории «флиртовать».

Я чувствую, как мои уши краснеют.

– Мы точно не пишем про секс, но и про погоду ни строчки. Существует что-нибудь типа «флирт-лайт»? – Не вставая из своей позы по-турецки, я протянула подруге телефон. – Вот. Не знаю, что ответить на его последнее сообщение.

Лео взяла телефон и начала читать. Я тем временем наблюдала за ее лицом. За бровями, которые прыгали вверх-вниз. За тем, как она слегка хмурит лоб. За смешным подергиванием губ.

– Нет фото члена – уже хорошо, – сказала она привычно сухо и вернула мне телефон. – Как это освежает. Думаю, он мне понравится.

Я согласно кивнула. Потому что некоторый опыт с идиотами у меня имеется, с теми, кто не в состоянии отделить флирт от сексуальных домогательств. Одна из причин, почему я удалилась из Tinder. Хотя, должна признать, с Tinder у нас отношения «вкл-выкл». В настоящий момент мы опять на «выкл».

– Мне поддержать это пари? – спросила я у Лео. – По сути, это будет свиданием. А он мой клиент.

– Но это и так было понятно, когда ты ему написала, верно ведь? Только не надо мне рассказывать, что ты просто хотела обсудить с ним тату, но разговор зашел куда-то не туда. – Лео с сомнением подняла брови.

Разоблаченная, я закусила нижнюю губу.

– Вот видишь. Я права. Вообще-то я была права, уже когда ты пыталась спрятать от меня его фото на компе.

– Права в чем?

– Что ты считаешь его красавчиком.

– Я никогда этого не скрывала, – возразила я. – Но считать красавчиком – немного не то же самое, что встречаться. И ты знаешь, о чем я.

– Ну тогда не соглашайся.

– Блин, Лео! – Я швырнула в нее подушкой. – Ну как можно быть такой ужасно прагматичной? Помоги лучше грамотно обойти правило «не флиртовать на работе».

Она, смеясь, закрылась рукой от моей атаки подушкой.

– Ладно. Во-первых, он не Марвин.

Я кивнула.

– Во-вторых: какова вероятность, что второй клиент, на которого ты запала, через неделю сделает тебе предложение и будет присылать на работу и домой цветы?

– Примерно нулевая, – проговорила я. С надеждой.

– В-третьих: то, как было с Марвином, может случиться и с любым другим типом, неважно, где вы познакомились.

– С той лишь разницей, что от мужчин, которых я встретила в клубе или на кассе, мне гораздо легче избавиться, чем от клиента, которому мне предстоит набивать татуировку, – напомнила я.

– То есть ты хочешь сразу прыгнуть в постель с Единорогом?

– Что? Нет! – выпалила я гораздо резче, чем предполагала. Это может показаться неправдой, но клянусь, такие мысли ни разу меня не посещали. До этого момента. Спасибо, Лео.

– А в чем тогда проблема, Лиса? – Подруга смотрела на меня в совершенном недоумении. – До тех пор, пока ты не планируешь закрутить с ним на этом Докленде, а потом притащить его сюда, спокойно можешь соглашаться. История с тату не будет длиться вечно, и ты можешь спокойно дать ей ход. – Но тут она, видимо, о чем-то подумала и нахмурилась. – И вообще, кто сказал, что он выиграет пари? Если он предложит тебе Михель в качестве обзорной площадки, он проиграл и должен будет… А что, кстати?

– Хороший вопрос. И ты права. Я соглашусь. Спасибо. – Я быстро разблокировала телефон и открыла Instagram.

– На здоровье.

Я послала Лео воздушный поцелуй, и она снова исчезла на кухне, чтобы завершить раунд против посудомойки в свою пользу.

К сожалению, когда я отвечаю Симону, он уже офлайн.

Сорри. Я ненадолго отлучилась.

Но я принимаю твое пари.

Хотя сначала нужно обсудить, какова

ставка в случае твоего проигрыша.

Просмотрено.

Этого словечка хватило, чтобы у меня снова подскочил пульс. Какое счастье, что смартфоны пока не умеют передавать собеседнику жизненные показатели организма.

Без проблем.

Есть еще люди, у которых руки иногда

не заняты телефоном. И кстати, я один из таких ☺

Рад, что ты принимаешь пари.

Насчет ставки – выбирай сама. Я ко всему открыт. Или почти ко всему. Кроме того, я все равно выиграю ☺

Я смотрю, самоуверенности тебе не занимать ☺

Мне неожиданно пришла в голову идея насчет его проигрыша, и я продолжила набирать текст.

Но если ты проиграешь, то в субботу,

когда мы придем с подругами в Pocket Bar,

ты исполнишь тверк ☺

Симон ответил тремя смайликами «смех до слез».

Тверк? Ты серьезно? Я там работаю.

Ты знаешь, какой это будет кринж?

Абсолютно серьезно. Мы, в конце концов, обговариваем ставку.

И она ДОЛЖНА быть кринжовой 😂

Какое счастье, что я выиграю 😄

Погоди еще…

Окей, по рукам. Я все равно буду рад вас увидеть в субботу.

На сколько человек зарезервировать стол?

На троих.

«Или на четверых?» – спросила я сама себя, подумав, что, если Бекки тоже пойдет, мне бы не хотелось ее отшивать.

Конечно! А теперь про пари…

Задержав дыхание, я жду следующего сообщения от Симона. На самом деле, бывают вещи и похуже, чем проиграть пари из-за какой-то смотровой площадки и подниматься с ним на Докленд. Но на то, как он танцует, я бы посмотрела.

Итак…

Знаешь ли…

Ты…

Я ухмыляюсь и закатываю глаза, потому что он и правда прислал эти слова в разных сообщениях, очевидно испытывая меня таким образом на прочность. В ответ я послала ему зевающий смайлик и гифку с песочными часами.

Сорри, но тут надо подумать. Я же хочу выиграть ☺

Ну, ок, хорошо. Моя смотровая площадка – барабанная дробь – это Бунтхойзер Шпитце.

Бунтхойзер что? – вырвалось у меня. Я прочитала еще раз. Бунтхойзер Шпитце? Никогда не слышала. Наверное, Симон просто выдумал это место. Но чтобы не обвинять его огульно, я быстро открываю Google. Что ж, не повезло. Бунтхойзер Шпитце существует. В том месте Эльба разделяется на северную и южную. И даже маленький маяк стоит.

Похоже, настал момент, когда я должна признать поражение. Но мои губы растянулись в улыбке.

Жаль, я бы хотела посмотреть тверк в твоем исполнении.

– прямо объявила я ему о своем поражении.

Откуда ты знаешь про эту?..

Если верить Гуглу, этот маяк – не самое известное в Гамбурге место.

Потому я его и выбрал. Мы там часто бывали с дедом,

когда я был маленьким.

Он показывал мне места, не такие известные, но

по-настоящему крутые.

Кстати… был на твоей странице, видел портреты…

Он столь внезапно поменял тему, что я слегка растерялась. Затем прикрыла глаза, признавшись себе, что разочарована. Я-то ожидала, что мы назначим день для восхождения на Докленд. Так глупо. Я замотала головой и стала читать дальше.

…они действительно хороши,

и для бабушкиной татуировки я бы хотел

такое же выразительное исполнение.

Ты, правда, сказала, что у тебя нет времени брать дополнительные заказы. Но, может, сделаешь рисунок?

В качестве образца для другой студии?

То, как он впрягается за свою бабушку Лотту, ужасно мило. А его желание заказать рисунок именно у меня чуток щекочет мое эго. Мне ничего другого не остается, как согласиться. В первую очередь потому, что на рисунок я время найду. В отличие от тату я могу рисовать эскиз и дома, и при этом я никак не завишу от расписания в INKnovation.

С рисунком я справлюсь, если скажешь,

когда он должен быть готов и как примерно должна

выглядеть тату для твоей бабушки.

Лучше всего принеси фото на нашу следующую встречу,

тогда я смогу ее рассмотреть поближе.

Моя фантазия тут же начинает подсовывать мне идеи, как сделать эту татуировку чем-то особенным. Поэтому вдогонку я пишу:

В прошлый раз ты упоминал медальон и портрет в нем.

Ты смог бы его сфотографировать и принести с собой?

Конечно, без проблем. В субботу я как раз еду к родителям

и увижусь с бабушкой. Она охотно попозирует.

Спасибо тебе, что согласилась. И сколько ты возьмешь за услугу? Могу внести залог, когда приду на сеанс.

В среду принесу лично или отправлю переводом.

Вопрос Симона заставляет меня задуматься, хорошо ли брать заказы, минуя INKnovation. Надо бы сначала обсудить это с Басти. Хотя не представляю, что он будет против в этом случае. Кто откажет бабусе, которая в свои почти восемьдесят вздумала наколоть татуировку? Да еще портрет покойного мужа.

Стоимость обсудим на следующей неделе.

– ответила я уклончиво, пока Басти не дал мне зеленый свет.

Хорошо. Ну так что? Какие у тебя на сегодня планы?

Мой большой палец завис над буквами, когда меня позвала Лео:

– Приди, пожалуйста! Мне нужна помощь!

Вообще-то это мне нужна ее помощь, чтобы ответить Симону. Но это не поможет. И я со вздохом заканчиваю общение.

Я должна помочь подруге

с ремонтом нашей посудомойки.

До вечера субботы, Единорог ☺

Ну тогда удачного ремонта, и увидимся в Pocket Bar,

Радуга ☺

Алиса

Я встала на постель, чтобы убрать со стены кое-какие фотографии. Со стены, которая разделяет наши с Лео комнаты. Со стены, через которую все слышно. Потому я чуть не свалилась с кровати, когда услышала пронзительный визг и за ним троекратное «господи!» Как была, с фоткой в руке, я бросилась в комнату Лео. Через дверь доносился грохот или, скорее, топот. Как будто моя подруга скакала по полу. Что такое она там вытворяет? Но я не стала врываться без спроса, я постучала.

– У тебя там все в порядке?

Вместо ответа та запищала, потом рванула передо мной дверь, сияющая, как лампочка на тысячу ватт. Ее зеленые глаза горели, словно изумруды, а сама она то и дело прыгала. Я тоже невольно улыбнулась. Когда Лео радуется, она заражает всех окружающих.

– Что случилось? В лотерею, что ли, выиграла?

– Лучше! Намного лучше!

– Что может быть лучше, чем никогда больше не нуждаться в деньгах? – с иронией посмотрела на нее я.

– Делать то, во имя чего пять семестров подряд разбивалась в лепешку, хотя даже собственная мать считала это чушью.

Я поняла, в чем дело, и моя улыбка расплылась шире некуда.

– О, господи! Тебя взяли на стажировку!

– И не на какую-нибудь. У меня очень конкретная стажировка! – гордо поправила меня Лео. – Перед тобой стоит будущий стажер конструкторско-сборочного отдела, и не где-нибудь, а на заводе БМВ. – Лео чиркнула пальцем по экрану телефона и подставила его мне под нос, да так близко, что, пожелай я что-нибудь разобрать, у меня развилось бы косоглазие. Поэтому я отступила на два шага назад и прочитала, видимо, лучшую новость на этот день.

Госпожа Леона Мей,

мы рады предложить Вам трехмесячную практику в конструкторско-сборочном отделе нашего завода. На головном предприятии в Мюнхене освобождается место, которое мы предлагаем занять Вам начиная с 01.11.2021. Полное описание Ваших функций и обязанностей Вы найдете в приложении к письму. Поскольку наш менеджер по подбору персонала хорошо помнит вашу личную беседу, состоявшуюся два месяца назад, мы считаем, что проходить этот этап отбора снова нет необходимости. Нас устроит простое согласие. О Вашем решении просим сообщить до 08.10. По всем вопросам обращайтесь по электронной почте или телефону.

С уважением,

Анета Бауэр

Отдел кадров, ассистент

– Офигеть, Лео! Как круто! От души поздравляю! – Я бросилась ей на шею и крепко обняла.

– Не так сильно, а то мне еще придется отказать БМВ из-за сломанного позвоночника.

Смеясь, мы разжали объятия. И будто из ниоткуда мне в голову пришла мысль, которая почти омрачила радость. Во-первых, мне предстоит жить в квартире одной, и во-вторых – и это куда хуже – Лео не придет на мою первую выставку. Однако мне совсем не хотелось охлаждать восторг подруги, поэтому свои мысли я оставила при себе.

– Мы сегодня за это дело обязательно выпьем!

– Еще бы! Ой, Лиса, я оторвусь, как давно уже не отрывалась!

– Мы, – поправила я подругу, и тут же в голову пришла новая мысль. На этот раз из разряда гениальных. Я устрою для Лео отвальную. Правда, понятия не имею, как мне это организовать, но я все сделаю. Слава богу, Калла, наш гуру по организации вечеринок, приезжает на выходные.

– Ты хотела сделать мне подарок по такому случаю? – сменила тему Лео и указала на фото у меня в руке.

Я помотала головой.

– Нет, я просто сняла кое-какие фотографии. Из-за Бекки, – тихо добавила я.

Лео с пониманием кивнула.

– То есть она приедет сюда?

– Да, мы хотели стартовать от меня и в два встретить Каллу на вокзале.

– Ты серьезно, Лиса? Ты здесь живешь, это твоя комната, твои воспоминания о вашей маме. Не надо чувствовать себя обязанной снимать все мамины фото только потому, что твоя сестра… потому что у нее с этим проблемы. Ты же не пишешь ей заранее с просьбой убрать комнату по твоему вкусу.

– Бекки ничего не писала мне заранее. Просто я не хочу, чтобы ей было грустно, – солгала я. Потому что правда состояла в том, что это я не выдержу, если Бекки начнет вспоминать маму. Я просто не вынесу этого обвинительного, с укором, осуждающего, даже презрительного выражения в ее глазах. Не хочу опять думать о том, что я оставила маму в ту ночь в беде. Что нам с Бекки большую часть детства пришлось расти без мамы. Но я не могла сказать всего этого Лео. Потому что даже думать об этом – и то больно.

– Я понимаю, что ты считаешься с чувствами Бекки. Она твоя младшая сестра, и, разумеется, ты оберегаешь ее. Но и о себе не стоит забывать.

В ответ я примирительно улыбнулась.

– Спасибо за напоминание.

– Обращайся, – подмигнула она мне, подняв руку с зажатым в ней телефоном. – А я пойду посмотрю в Ikea дешевую мебель. Жилье мне, слава богу, предоставляет БМВ. Или… – она бросила задумчивый взгляд через плечо, – мы сумеем стащить вниз мою кровать, полку, письменный стол, стул и кресло и запихнуть в Sprinter?

– Шутишь? Еще как сумеем! Гёрл пауэр! – И в качестве доказательства я согнула руку и напрягла мои – прямо скажем – довольно убогие бицепсы. – Ну ок, я была о себе лучшего мнения. Но не будем вешать носы. – И мы обе расхохотались.

– Да уж конечно. Мы справимся. Легко!

– На раз! Вот только надо найти кого-нибудь для субаренды. – Я скорчила гримасу. До меня только сейчас по-настоящему дошло, что через пять недель сюда въедет кто-то незнакомый. Если мы найдем его в такие короткие сроки, однако ввиду ситуации на рынке жилья в Гамбурге это не должно стать проблемой.

– Точно. Если никого не найдем, я могу платить за аренду и дальше, поскольку в Мюнхене буду жить бесплатно. Но, полагаю, у нас эту комнату с руками оторвут. И мы легко можем попросить сотню-две евро сверху. – Лео засияла так, будто придумала бизнес-план года.

– Мне важнее найти того, с кем мы уживемся, точнее, я уживусь. Тебя же не будет рядом. Остается всего месяц. Надо дать объявление, потом изучить заявки и назначить время для просмотра квартиры.

– Оставь это мне. Ты же знаешь, я хорошо разбираюсь в людях. Я найду с кем тебе будет хорошо. Скажем, за семьсот пятьдесят?

– Ну ты и обдирала.

– Шестьсот пятьдесят?

Я угрюмо кивнула. Господи, как же мне будет ее не хватать. Нам так комфортно и легко вместе, мы хорошо знаем друг друга, понимаем, когда нужно оставить друг друга в покое. Мы никогда не устанавливали правил. Если она моет посуду, я вытираю. Я беру пылесос, она протирает влажной тряпкой пол. У нас даже общей кассы не существует: мы по очереди ходим за покупками и всегда честно распределяем траты.

– Только не психопата какого-нибудь. Но… спасибо. Не уверена, что у меня сейчас нашлось бы для этого время.

Надо готовиться к двум контрольным, еще у меня работа и встреча с Гердой. Нужно обсудить выставку, для которой мне, видимо, придется закончить еще две-три картины. Кроме этого, портрет для бабушки Симона, на который Басти вчера дал добро, и прощальная вечеринка для Лео.

– Без проблем, сделаю с удовольствием. Господи, я бы сейчас весь мир обняла. А дальше еще лучше будет, потому что сейчас приедет Калла и мы наконец погуляем втроем! – сменила тему Лео.

– И по магазинам пройдемся! – добавила я, но Лео замотала головой.

– Прости, не получится. Мой список дел, начиная с сегодняшнего дня, официально растянулся до экватора. Прямо сейчас я напишу объявление и, наверное, уже начну паковать вещички, а заодно и разгребать свои авгиевы конюшни. Потому что если вечер в Pocket Bar закончится так, каким я его себе нарисовала… – она многообещающе поводила бровями, – утро я встречу с похмельем и рядом с каким-нибудь красавчиком.

– У тебя и отговорка готова на случай, если он окажется прилипчивым и захочет продолжения.

– Точно! Об этом я не подумала, – бодро ответила она и в ту же секунду с сожалением надула губы. – Но тебя мне будет не хватать. Как жаль, что моя стажировка не в соседнем городе.

Я погладила ее по руке.

– Да, было бы здорово, но послушай… Так ты немного развеешься. А я в это время всем буду хвастаться своей подругой. Я невероятно тобой горжусь, Леона Мей.

– Говорит та, у которой скоро первая персональная выставка.

– Говорит та, которая всегда восхищалась тем, что ты точно знаешь, чего хочешь, и всегда добиваешься этого, – поправила я ее. – В личном, а теперь и в профессиональном плане. Неважно, сколько препятствий нужно преодолеть.

Щеки Лео зарделись, и она смущенно замотала головой. Как будто я преувеличивала. А я вдруг ощутила потребность напомнить ей, какая же она классная. Особенно потому, что в жизни ей пришлось несладко. И в детстве. И сейчас.

– Любая на твоем месте уже бы скисла. Но ты никогда не сдаешься. Любое препятствие тебе по плечу. И каждый раз, когда ты падала, ты вставала.

– Как и ты, Лиса. Ты тоже можешь собой гордиться. – Я чувствую, что у нее комок встал в горле, и мне тоже стало трудно говорить. Лео, которая почти никогда не плачет, кажется, вот-вот зарыдает. – А вообще-то… я тебя насквозь вижу, Алиса Мейер.

– Видишь насквозь?

– Да. Ты все это говоришь лишь с той целью, чтобы я и дальше ремонтировала нашу посудомойку, – хрипло сказала она. Такая у нее манера справляться с эмоциями. Пригнуться и выскользнуть.

– Раскусила! И кстати, почему еще я рада твоей стажировке – потому что когда ты будешь управляющей магазином, то сделаешь мне приличную скидку при покупке машины.

– Что ж, по крайней мере, ты со мной честна. – Лео пожала плечами.

Откинув голову, я расхохоталась и направилась к выходу.

– Отлично, что мы все прояснили после пятнадцати лет дружбы.

– Лиса?

Я остановилась и обернулась к Лео.

– Да?

– Спасибо.

Я ответила ей воздушным поцелуем.

Вернувшись в свою комнату, я продолжила снимать со стены фотографии, не забывая смотреть на часы. Фото с мамой я спрятала под кровать. Кроме того, где мы вчетвером. Родители держат нас на руках. Младшей сестре еще нет года. У Бекки этот снимок тоже есть. Каждый раз он разрывает мне сердце на кусочки и склеивает их обратно. Меня тянет заплакать и одновременно улыбнуться.

Мой телефон, который лежит на столе, вдруг завибрировал. Тот факт, что Бекки написала именно сейчас, кажется почти зловещим.

Привет, Лисси, к сожалению, сегодня у меня не получится.

Папа хочет посадить на маминой могиле цветы на зиму, а я хочу ему помочь.

Не могу оставить его с этим одного.

Убрать мамину могилу и быть рядом с папой,

когда он во мне нуждается, для меня важнее.

Но все равно желаю удачного шопинга.

Обнимаю, Бекки.

PS: Пришли потом фотки с одеждой, которая тебе приглянулась.

Дам тебе пару советов со стороны.

Убрать мамину могилу и быть рядом с папой, когда он во мне нуждается, для меня важнее. Что, черт возьми, она хочет этим сказать? Что мама и папа мне безразличны? Что я эгоистичная, поверхностная овца, которую интересуют только шмотки? Как будто я не бросила бы все, чтобы помочь отцу. Я бы приехала немедленно, если бы он попросил. Причина неважна.

И почему Бекки отказалась за пять минут до нашей встречи? С тех пор, когда я еще жила в доме родителей, я знаю, что папа покупает цветы за день-два и хранит их в саду. Сестра бы об этом знала. Позвони она вчера, я бы не задумываясь предложила помощь. Сразу бы собралась в Люнебург. И значит… это значит, что… Бекки, вероятно, и не собиралась встречаться. Что она – как бы нелепо это ни звучало – опять не хотела делить со мной папу. Как будто он и так все время не с ней. Она его любимая дочка. С тех пор, как мамы больше нет.

Тяжело дыша, я стараюсь держать себя в руках, но чувствую, как гнев и разочарование расползаются по всему телу. До кончиков пальцев. Так я и стою, вцепившись в телефон.

Потом открываю звонки и не задумываясь набираю папин номер. Пока идет вызов, я сижу на краешке постели и жду, слушая, как бешено колотится сердце. А когда слышу папин голос, мой пульс зашкаливает.

– Привет, Алиса.

– Привет, папа… – Я на секунду замешкалась, раздумывая, как начать. Хотя и так уже знала. Поэтому стряхнула с себя неуверенность и решила выложить все напрямик. – Бекки сказала, вы сегодня идете на мамину могилу посадить цветы, и я хотела бы поучаствовать. Помочь. Могу выехать прямо сейчас и через час-другой буду дома. – Мне пришлось сглотнуть, потому как горло словно покрылось пылью. Это был страх.

– Да не надо, мы с Ребеккой все сделаем сами.

Страх получить такой вот ответ.

Потому что хоть я и верно услышала папины слова, мой мозг превращает «мы с Ребеккой все сделаем сами» в «мы с Ребеккой в тебе не нуждаемся… я в тебе не нуждаюсь».

– Кроме того, у тебя, как я слышал, другие планы, – добавил он.

Как я слышал? Что Бекки ему рассказала?

– Нет, нет у меня… То есть, но… Это не то, чего нельзя было бы отменить при необходимости, – поспешно оговорилась я. Калла последняя, кто упрекнул бы меня в том, что часть времени я отсутствую по семейным обстоятельствам. – Я могла бы сейчас выехать, и тогда…

Папино четкое «Нет!» заставило меня замолчать.

– Нам не нужна твоя помощь, Алиса. Спасибо.

Нам. Добавят ли меня когда-нибудь к этому мы?

Симон

Шестнадцать… семнадцать… восемнадцать… девятнадцать.

– Сто! – прокряхтел я и убрал руки с перекладины, висевшей у нас в дверном проеме. Не дав рукам отдохнуть, я сразу вышел в коридор и приступил к отжиманиям. Сто отжиманий за пять подходов. Меня подстегивала мысль о том, что в следующем месяце времени на спорт не будет. Начиная со среды я каждую неделю хожу в зал, а потом бегаю.

Понимаю, что немного перегибаю палку и что тренировок мне в любом случае будет не хватать. Неважно, сколько я занимаюсь сейчас. И все же я решил, что до встречи с Алисой должен выполнить программу по максимуму. Мне остается два сета отжиманий – всего сорок раз.

Пот стекает с висков и по телу. Последние двадцать отжиманий даются чертовски тяжело, у меня дрожат предплечья, но я продолжаю. До изнеможения. Затем расслабляю руки, сгибаю их и ложусь на живот. Несколько секунд, тяжело дыша, остаюсь в таком положении.

Черт.

Как тяжко, но как же здорово. Уже сейчас понятно, как мне будет не хватать этого ощущения полного измождения, когда Алиса запретит мне любой спорт.

Алиса.

С момента нашей переписки в чате я вспоминаю о ней по крайней мере раз десять на дню. Сегодня думаю о ней еще чаще, потому что увижу вечером в Pocket Bar. Не помню, когда последний раз я так ждал выхода на работу. Еще и потому, что договорился с Томми поменяться сменами, чтобы мне закончить в одиннадцать, максимум полдвенадцатого. Если Алиса еще будет там, я бы мог составить ей и ее подружкам компанию, если получится. Вместе с Алексом.

Тот закончил тренировку и лежит на диване с игровой приставкой. Немного придя в себя и приняв душ, я разделил с ним завтрак из протеинового шейка и хлопьев. Алекс еще не в курсе, что должок за проигранный челлендж на Докленде я потребую с него сегодня. Поскольку он из тех людей, которые редко что-то планируют, и уже точно не дальше, чем на пару часов, вечером он занят не будет. Кроме того, мы давненько никуда не выбирались вместе. И я уже соскучился.

– Не хочешь подгрести сегодня в районе одиннадцати к бару? – спросил я.

– Ты разве не на работе? – уточнил он, не отрываясь от экрана.

– На работе, но только до одиннадцати. – Я подумал, не упомянуть ли Алису. Но рассказывать было особо ничего. Я даже не был уверен, появится ли она и надолго ли, и удастся ли нам вообще поговорить. Во время смены, в лучшем случае, у меня времени будет разве что перекинуться парой слов. Поэтому не хочу, чтобы Алекс решил, что я использую его только в качестве сопровождения. Тем более что это не так.

– Захотелось расслабиться, немного выпить. А раз уж я сегодня раньше освобождаюсь, почему бы не остаться в баре.

Алекс засопел.

– Если уж расслабляться, то в спокойном месте. Pocket Bar в субботу вечером переполнен. Позови кого-нибудь другого. Может, у меня еще получится свидание через Tinder.

– А может, окажешь мне услугу в счет проигрыша, – напомнил я ему про должок. – А звать Олли, Нильса и Ко мне совсем не хочется. – Эти идиоты каждые выходные накачиваются наркотой. Эту фазу я, слава богу, прошел. Наркотики и тех, кто их потребляет, я обхожу за версту с тех пор, как завязал. Слишком поздно я это понял в клинике. Так что за последний год круг приятелей сильно сократился. По сути, в этот круг входит Алекс, единственная зависимость которого – спорт. – Ладно тебе, старик! Будет весело. Первые два коктейля за мой счет, окей? А если не понравится, пойдем в другое место.

– Хм-м… Звучит в принципе неплохо. Давненько мы вместе не веселились.

– Слишком, – подтверждаю я, хотя это у меня всегда нет времени. – И про должок забудь. Потом как-нибудь рассчитаемся.

– Что? С чего вдруг? – сбитый с толку, взглянул на меня Алекс.

– Потому что я плачу за выпивку, и совместный поход в бар – это не совсем штраф.

У Алекса дрогнули уголки рта.

– Ты иногда такой зануда. Я никогда тебе этого не говорил, чтобы не обижать.

Я ухмыльнулся, показал ему средний палец и одним махом допил свой шейк. И тут вдруг мне пришла в голову мысль, что Алекс, который к женщинам в основном равнодушен, может положить глаз на Алису. Или она на него. И то, и другое мне бы сильно не понравилось. Обычно он подкатывает к женщинам с какими-то незатейливыми байками и плоскими шутками, которые по непонятной мне причине им заходят. И вообще-то его любимый типаж – стильные блондинки, но для Алисы он, возможно, сделал бы исключение. Я-то помню, что ощутил сам, увидев ее первый раз на лестнице. Эти глаза… лицо… улыбка…

Я потряс головой, чтобы вернуться на землю.

– Итак, приготовься проиграть.

– Мечтай, – ответил Алекс, не отрываясь от приставки.

Съев хлопья и выиграв у Алекса четыре из шести партий, я пошел в свою комнату с намерением нарыть в шкафу что-нибудь подходящее для встречи с Алисой. Когда я в последний раз думал о тряпках из-за женщины? И когда последний раз хотел понравиться? Остановился на серых джинсах и белом лонгсливе. Ничего более элегантного в моем гардеробе не нашлось. То есть буду выглядеть как обычно. Разве что поглажу вещи. Глажка для меня хуже смерти.

Я собрался, теперь нужно ждать. Считать часы. Пока, наконец, не придет время ехать в бар и отвлечься работой от мыслей об Алисе. Понятия не имею, когда она придет. Я не спросил ее об этом. Как и о том, в какой день мы с ней поднимемся на Докленд. Но я спрошу. Мне хочется быть с ней. Так долго, как это возможно.

Удивительно все-таки, без моей татухи я никогда бы не встретился с Алисой. Наши пути просто-напросто никогда бы не пересеклись. И пока я думаю, как это было бы ужасно, от предвкушения нашей сегодняшней встречи мое лицо расплывается в улыбке…

Алиса

На остаток дня я запланировала три вещи. Во-первых, развлечься. Во-вторых, развлечься. И в-третьих, выкинуть из головы все то, что могло бы помешать осуществить первое и второе.

В этот же список входит постараться не показать Калле, что общение с сестрой и отцом отняли у меня практически все силы. Но как только я увидела ее черные локоны возле вокзального киоска Franz & Friends, мое настроение моментально улучшилось. Она, видимо, покупала в этот момент французскую булочку, поэтому стояла спиной. В длинном светло-коричневом плюшевом пальто с животным принтом, которое я бы с удовольствием у нее купила.

Я почти подошла, когда вдруг увидела парня Каллы Яспера. Он тоже меня заметил и уже хотел помахать, но я дала ему знак, приложив палец к губам. Это должен был быть сюрприз. Продавщица тем временем нагружала пакет французскими булочками и улыбалась. Калла в своем репертуаре. Она обожает эту выпечку и в каждый свой приезд в Гамбург скупает весь магазинчик. Особенно ей нравятся булочки с белым шоколадом и карамелью. Они и мои любимые – очень удобно.

Калла вынимает кошелек из сумки на плече. Чтобы она меня не заметила, я проложила большую дугу сквозь толпу людей. Яспер, который наблюдал за моими трюками, качал головой и улыбался. Я встала в метре от подруги, намереваясь закрыть ей ладонями глаза, но тут она повернулась с полным пакетом булок и тихонько вскрикнула.

– О, господи, Лиса! Ты откуда здесь? Из-под земли, что ли?

– Ну типа того. Хотела сделать тебе сюрприз.

– Тебе удалось.

Мы обнялись. Завизжали, засмеялись, запрыгали. Словно дети, переевшие сладкого.

– Я так соскучилась по вам с Лео, Лиса.

– А мы-то как! Так здорово, что ты проведешь с нами выходные. У тебя все в порядке?

– Все отлично. А у тебя?

– Тоже! – ответила я, ни капельки не соврав. Повидаться с Каллой – это как получить инъекцию эндорфинов. Не разнимая объятий, мы стоим и качаемся туда-сюда. Качаемся так, что в конце концов теряем равновесие.

– Осторожно! – Если бы не рука Яспера, мы бы свалились прямо на прохожих. Хохоча, мы наконец отлепляемся друг от друга.

– Спасибо за спасательные мероприятия, Яспер. Вот тебе за это особый привет, – сказала я ему и крепко обняла.

Конечно, не так крепко, как Каллу.

– Привет и пока. Я сразу еду дальше, – объяснил Яспер. – Хорошего шопинга. И присмотри там за моей танцующей мышкой. – Его исполненный нежности взгляд, от которого даже мне сладко, обратился к Калле. Она ответила ему с той же любовью в глазах. – Вечером я за тобой заеду, если захочешь домой, окей? – Он погладил ее по щеке.

– Но это может быть довольно поздно, – ответила она и заговорщически подмигнула мне. – Нам тут надо кое-что наверстать, да?

Я с готовностью кивнула.

– Это точно!

– Ничего, мы с Йоэлем, наверное, всю ночь будем играть. Так что можешь мне звонить в любое время. Я сяду в машину и приеду за тобой. Вас с Лео тоже могу забрать, – предложил Яспер, обращаясь ко мне.

Яспер есть Яспер. Заботливый до мозга костей, когда речь идет о Калле. Он все для нее делает, не покушаясь при этом на свободу. И Калла к нему относится точно так же. Яспер и Калла. Калла и Яспер. Лучший образец того, как можно любить друг друга до одури, хотеть быть рядом двадцать четыре на семь, превратиться в единый организм.

– Мы с Лео можем взять такси, чтобы тебе не делать круг. – Я благодарно улыбнулась.

– Да мне не трудно. Подумайте, в общем.

– Тогда до вечера! – Калла с любовью взъерошила русые непослушные волосы Яспера.

– Ты же понимаешь, что испортила мне всю прическу? – Он с упреком поднял бровь.

– Какую прическу? – Калла тоже подняла бровь.

– Мою выходную прическу. Все же для нее мне пришлось провести в постели восемь часов.

– Во сне, – сухо добавила Калла.

– Полагаю, этот беспорядок на голове можно назвать прической, только если провести часок перед зеркалом, – потешаясь над ними, улыбнулась я.

– Вот именно! – Калла ткнула в меня пальцем.

Яспер замотал головой и отмахнулся.

– Да вы и понятия не имеете о том, что такое мужская красота. – Он нагнулся к Калле.

Она встала на цыпочки и потянулась к нему навстречу, взяла в ладонь его щетинистый подбородок и нежно поцеловала в губы.

– Пока, мой король красоты.

Без комментариев, театральным жестом Яспер откинул назад свои несуществующие длинные волосы и пошел прочь. Мы с Каллой покатились от хохота, наблюдая за его хорошо поставленной походочкой от бедра.

– Этот парень просто чокнутый. – Калла покачала головой, ее темные глаза горели. Так бывало всегда, когда она говорила о нем или находилась рядом с ним.

– Поэтому он тебе и подходит.

– Верно, – гордо согласилась она и взяла меня под руку. – И куда же мы – две чокнутые – пойдем первым делом?

– В секонд-хенд.

– Ну вперед! По булочке от Франца? – Она гордо воздела свой пакет и провозгласила: – На твою долю я, разумеется, тоже купила.

– С карамелью?

– Oui[3]. – Она вытащила сладкую липкую булочку, направляясь от выхода к электричке, и протянула мне.

– Ням-ням… Ты лучшая. – Я чмокнула ее в щеку.

– Сама такая! – хихикнула подруга. – А где Бекки? – поинтересовалась Калла, когда мы умяли булки. – Она разве не собиралась приехать?

Повеселиться! – вспомнила я свой план и ответила как можно более нейтральным тоном:

– У нее внезапно появились дела. Но она передавала тебе большой привет.

Я соврала, но ничего лучшего, чтобы помешать Калле начать расспрашивать о причине отказа, мне в голову не пришло. Моя тактика сработала, поскольку больше о моей сестре мы не сказали ни слова.

После четырех часов хождения по магазинам и бесконечных взрывов хохота мы наконец спустились в метро, чтобы ехать домой. Вообще-то я была слегка разочарована, потому как ни в одном магазине ничего для себя толком не нашла. Говоря словами Каллы, между мной и тряпками не проскочило искры. Ни одно платье, ни брюки, ни свитер, ни топ не прошептали мне «Возьми меня, меня сшили для тебя».

Прежде чем окончательно сдаться, мы зашли в мой любимый магазин рядом с нашим домом. Как известно, лучшее случается всегда в конце, и New&Old в Оттензене меня еще ни разу не подвел. Как следует из названия, там можно найти и винтаж, и современные вещи. И не за все деньги мира.

Прямо с порога мне в глаза бросился кроп-топ из сетки с длинными рукавами. Я люблю прозрачную одежду, она открывает мои татуировки. Однако в моем гардеробе таких не наблюдается.

– Смотри. Что бы ты сказала насчет этого? – Я взяла топ вместе с вешалкой и покружилась, осознав при этом, что разговариваю сама с собой. Неудивительно, что женщина, стоявшая напротив возле жакетов, посмотрела на меня как на полоумную. Я осмотрелась и обнаружила Каллу рядом с платьями.

Я пошла к зеркалу, прижимая топ к себе, мысленно избавляясь от плюшевого пальто и надевая прозрачный топ поверх черного бюстье, к ним черные или светло-серые джинсы с высокой талией и черные каблуки, их я одолжу у Лео. Да, пожалуй, это будет смотреться неплохо. Даже очень. Пойду мерить.

Нужно сказать Калле, чтобы она меня не искала.

– Пойду примерю кое-что, хорошо?

– Не хочешь и это заодно взять? – Калла держала передо мной маленькое черное платье. – На тебе отлично будет смотреться, к тому же оно продается по акции.

– О, да! Красивое. – Я захватила платье и зашла в одну из трех кабинок в задней части магазина. Калла последовала за мной и со стоном опустилась на зеленый бархатный диван.

Выйдя в топе и встав перед огромным зеркалом, я услышала позади себя одобрительное «Круть!».

– Ты потрясающе в нем выглядишь, Лиса.

– Мне тоже так кажется. – Я улыбнулась своему отражению, покружилась туда-сюда. Осмотрела себя тщательным образом, провела рукой по сеточке, скрывающей мои руки и живот примерно до пупка. Благодаря просвечивающим тату кажется, что прозрачная ткань имеет принт. Однако тату на моем голом животе открывают истинное положение вещей.

– Не слишком… фривольно… или секси? Для сегодняшнего вечера? – задумалась я, хотя я уже полюбила этот топ. – Pocket Bar – все же не клуб, а бар.

– И что? Раньше нам это никогда не мешало отжигать на танцполе.

– Тебе не мешало, – поправила я Каллу.

– Тебе некомфортно в этом топе?

Я помотала головой.

– Да нет, комфортно.

– Ну тогда он не слишком секси, а то что надо. Если наденешь к нему не бойфренды, а высокие скинни с прикольным ремнем, получится еще гармоничнее.

Я усмехнулась в ответ на предложение Каллы, потому что оно в точности повторило мою идею.

– Да, и, возможно, другой бюстгальтер. Что-то вроде простого черного бюстье. И каблуки? – Склонив голову, она, кажется, мысленно представляла все это на мне.

– Если я когда-нибудь пойду на «Богиню шопинга», будешь меня сопровождать.

– Серьезно? Я пошла нас записывать!

– Ни в коем случае! – запротестовала я, пока Калла не взяла телефон; я легко могу себе представить, что она так и сделала бы.

– Черт, а я уже обрадовалась. – Она обиженно выпятила нижнюю губу. – Но все равно мило, что теоретически ты бы меня взяла, хотя это так и останется теорией.

– Точно! Важен сам жест.

– Кстати, Лео спрашивает, как у нас дела, – сменила тему Калла, вытянув в руке телефон. Наверное, затем она его и достала из сумки. – Повернись, я сделаю фотку. Посмотрим, что она скажет.

Я прокружилась и встала в призывную позу.

– Напиши, пусть готовит свои черные остроносые туфли на каблуке.

– Ага.

Я вернулась в кабинку, задвинула красную штору и надела платье. Если оно сидит так же, как и выглядит, я должна его купить. Оно идеально облегает талию и бедра. Я уже собиралась отодвинуть штору, но тут тренькнул телефон, заставив меня остановиться. Наверное, Лео. Я нашарила телефон в глубине шоппера. Но вместо названия нашего чата выплыло имя моей сестры.

Не будучи уверенной, что вообще хочу что-то от нее прочесть, я уставилась на экран. Черт. Только мне удалось забыть на время все это дерьмо. Что, если своим сообщением она опять испортит мне настроение? Но я все же открыла мессенджер, сделав предварительно глубокий вздох.

Привет, ты куда-то пропала.

Нашла что-нибудь?

Если да, покажи.

Я ошеломленно заморгала. Никак не ожидала получить такое… милое сообщение, и мне стало стыдно. Может, сегодня днем я неправильно поняла сестру? Или Бекки пытается сделать вид, что ничего не произошло? У нее либо черное, либо белое. Или она полностью отталкивает, или как сейчас. Причем последнее даже хуже, потому что в этом случае она более непредсказуема, и мне постоянно приходится быть начеку.

– Лиса? Ты там жива?

Вместо ответа я вышла из кабинки.

– Боже! Лиса! – вскрикнула Калла, практически шокированная моим видом, и, встав перед зеркалом, я поняла, что имеет в виду моя подруга.

Потому что это облегающее, чуть выше колен, бархатное с кружевом платье с сердцеобразным вырезом сшито словно специально на меня.

– Вот! Это твое платье! – Калла вскочила с диванчика, чтобы оглядеть меня со всех сторон. – Нет на этой планете человека, на ком оно сидело бы лучше, чем на тебе.

– Спасибо! И для контраста мои черные ботинки челси?

Калла захлопала в ладоши.

Я тоже захлопала и закружилась на месте как ненормальная. Я встретилась взглядом с той женщиной возле жакетов, но в этот раз она не смотрела так, словно я сбежала из дурдома, наоборот – улыбнулась мне, точнее, моему отражению в зеркале.

– Вам очень идет! – сказала она и зашла в примерочную.

– Она права! Ты вся сияешь, Лиса. Я бы сказала, что искра не просто проскочила, а перескочила.

– Согласна. Кто ищет, тот всегда найдет.

– А кто нашел? – ухмыляясь и разведя руки в стороны, принялась нахваливать себя Калла.

– Единственная и неповторимая путеводная звезда по тряпкам!

Калла засмеялась.

– Сделаю из этого стартап.

– Одна клиентка у тебя уже есть, – объявила я и попросила сфотографировать меня – на этот раз на мой телефон. Не только для Лео, от которой в ответ на мой секси-топ в наш чат летели сердечки и эмодзи с пламенем, но и для Бекки. Я отправила ей только фото в платье и пошла переодеваться.

Немного погодя, стоя в очереди в кассу, я получила ответ и от сестры. Перед нами стояли двое, а мне было любопытно узнать реакцию Бекки, и я зашла в чат.

Серьезно? Ты в этом собралась на выставку?

Ты выглядишь, как пьяная шлюха на похоронах!

Если бы речь шла только о твоих картинах, тогда окей. Но там будут висеть мамины работы, не забывай об этом.

Как пьяная шлюха на похоронах…

Эти слова подействовали на меня как таран. Внутренне я покачнулась, ошеломленная и шокированная. Как можно писать такое? Разве нельзя было сказать, что платье не совсем в ее вкусе? Что темноватое, слишком ажурное или еще что-то? Сколько других возможностей существует, чтобы сообщить, что вещь не нравится. Но она намеренно решила меня задеть, ранить и заставить сомневаться в себе. Хоть я и влюбилась в это платье по самые уши, однако следом закрались сомнения, подходит ли оно для выставки. Может, надо было остановить выбор на простом платье-футляре или банальном блейзере? Пусть даже это совсем не мое.

Я вышла из очереди.

– Знаешь… думаю, я все-таки не возьму платье – только топ, – сказала я Калле, которая смотрела на меня с таким видом, будто из ее сумки кто-то вытащил французскую булочку или чего похуже. Намного хуже. Она помрачнела.

– Еще немного, и я позвоню твоей сестре и спрошу, что за дебильная проблема ее одолевает, – вырвалось у Каллы, после чего уже я стою ошеломленная. – Понимаю, что не должна была читать у тебя из-за плеча. Прости. Но как ты можешь сохранять спокойствие? У нее с головой неладно.

Калла не представляла себе, как у меня внутри все клокочет и что благодаря многолетней тренировке я умею направлять эту энергию внутрь так, что окружающим и не понять, что творится со мной. И да, в такие моменты я бы и сама хотела наорать на Бекки. Однако я знаю, что это быстро перерастет в скандал и мы снова надолго замолчим. Не уверена, что мне бы хотелось этого накануне маминой выставки. Ссоры с Бекки отнимают столько сил и энергии. Я в основном поэтому и уехала из дома, едва мне исполнилось восемнадцать.

– Ты должна купить это платье хотя бы уже из принципа, Лиса! Не давай ей себя убедить, что ты на выставке не главная. Потому что это твоя выставка. Буду показаны твои картины. Это будет твой день. Не дай все расстроить. Никому. В том числе своей сестре! – закончила Калла свою гневную отповедь, сопровождаемую бурной жестикуляцией. Ее ноздри дрожали, и у меня возникло подозрение, что речь идет не только о прелестном комментарии моей сестры.

– Я никому ничего не позволю расстроить. Но выставка важна и для нее тоже. Потому что там будут висеть мамины работы. Я вполне понимаю, почему Бекки раскритиковала платье, несмотря на ее абсолютно неверный тон, я на ее стороне. Я всегда так делаю. Я должна. Она моя младшая сестра.

– Всегда, когда речь идет о тебе, – пробурчала себе под нос Калла так тихо, словно говорила сама с собой.

– Что ты имеешь в виду?

Глубоко вздохнув, Калла запустила пальцы в свою кучерявую шевелюру, явно раздумывая, стоит ли отвечать на мой вопрос.

Не надо было спрашивать. Довольно очевидно, что ответ мне не понравится. Я не могу описать мое отношение к сестре. Ее поведение можно объяснить. И мое – тоже. Причины, о которых я по доброй воле говорить никогда не буду.

Снова услышав голос Каллы, я практически вздрогнула.

– Ребекка – твоя сестра, ты ее любишь. Если я скажу, что я… о ней думаю, я сделаю тебе больно, а я этого не хочу. Поэтому я лучше промолчу, иначе только еще больше разозлюсь на нее, а ты – на меня. Знаю, что не мне судить о вашей семье, просто мне бы хотелось, чтобы она тебя поддерживала. Ты ведь очень хорошая и заслуживаешь этого. – Калла взяла меня за руку и примирительно сжала ее и так же примирительно улыбнулась. Я улыбнулась и пожала ей руку в ответ, но, наверное, мои руки при этом слегка дрожали. Впервые я подумала о том, что, кажется, у Каллы по отношению к Бекке серьезная антипатия. Что они с Лео ее недолюбливают, я и так знала, но мне никогда не приходило в голову, что имеет место сильная неприязнь.

– Окей, – сказала я и решительно перешла к стратегии полного молчания. То, что мы с папой годами довели до совершенства. – Давай просто забудем. Я быстро верну платье, заплачу за топ, потом пойдем домой и активируем настрой на вечеринку, да?

– «Смартисы» включены? – спросила Калла, играя бровями.

Я ухмыльнулась. Если я и ощутила в этот момент скорее облегчение, чем радость, об этом никто не должен узнать.

– Мы с Лео пополнили закрома.

Симон

Никак не могу перестать смотреть на танцпол. Словно у меня на месте глаз магниты, которые то и дело притягиваются к ней. В кармане джинсов завибрировал телефон, а я вместо того, чтобы посмотреть, кто звонит, гляжу на танцпол. Кто бы это ни был, он подождет.

– Кажется, у нас небольшая проблема, – заметил Алекс. Краем глаза я увидел, как он вылил колу в свой виски и поставил бутылочку на стол, за которым мы сидим. Ровно напротив танцующих. В Pocket Bar приходят в основном выпить и толкутся возле бара, поэтому мы можем смотреть на Алису и ее подруг практически беспрепятственно. Если к ним не начинают клеиться разные типы. К счастью, пока что среди них не было ни одного, кто бы заинтересовал Алису.

– Старик! Ты меня слушаешь или как?

– Что? – Я снова забыл, о чем говорил Алекс пару секунд назад, слишком уж я отвлекся. На то, как двигается Алиса… Она танцевала неистово и беззаботно и, кажется, не подозревала, насколько при этом сексуальна. Вероятно, ей это было неважно. Смеясь, она запрокинула голову назад, когда ее кучерявая подружка решила станцевать тверк. Кажется, ее зовут Калла. Но, может, я все перепутал. Когда Алиса знакомила меня во время смены с подругами, я был как под гипнозом. От ее улыбки, ее голубых глаз и соблазнительного наряда, открывающего живот.

Я почувствовал на щеке соломинку, которая заставила меня оторвать взгляд от Алисы. Я раздраженно посмотрел на Алекса.

– Что еще?

– Отлично, ты обратил на меня внимание, – и он сразу перешел к делу, чтобы и самому не отвлечься. На подругу Алисы – Лео? – ту, что с красными волосами, она как раз сошла с танцпола и, смеясь, прошла мимо.

– Что ж, такого еще не было, – продолжал Алекс, смотря вслед Лео и едва не свернув шею.

– Какого такого?

– Что нам обоим нравится одна и та же женщина.

Я нахмурил лоб.

– Или ты положил глаз на одну из двух других? – посмотрел он на меня почти что с надеждой. – Скажи, что тебе нравится эта с черными локонами или с фиолетовыми волосами. Мы с тобой вроде как братья, не хотелось бы ссориться из-за женщины.

– Не поссоримся, – ответил я с облегчением от того, что он нацелился не на Алису. Но больше я ничего не сказал. Только кивнул в ту сторону, куда пошла девушка с красными волосами.

– Удачи. Но свои плоские шутки лучше оставь при себе.

– Чего так? Дамы обычно смеются. – Алекс криво усмехнулся и махом допил остаток своего коктейля. – Уверен, что справишься без меня?

– Уверен. Иначе не благословлял бы тебя. – На самом деле я решил перестать пялиться на Алису издалека. А то сижу как психопат какой-то.

– Ну тогда… – Он одернул рубашку, провел рукой по темной шевелюре. Я хохотнул, когда он поднес руку ко рту, проверяя свежесть дыхания. Алекс хлопнул меня по плечу и встал. – Увидимся. Не знаю, правда, когда.

Как он исчез в толпе, я не увидел, потому что снова повернулся к Алисе. Какой-то тип нашептывает ей что-то на ушко, а она улыбается и трясет головой. Он гримасничает, интересно, чего он хочет. Ее телефон? Танец?

Я встал, и в этот самый момент наши взгляды пересеклись. Алиса помахала мне рукой. Я тоже помахал, и теперь уже точно отступать было некуда. Я протиснулся между танцующих пар, то и дело касаясь потных тел. Мне казалось, что на танцполе не так много народа. Я подошел, Алиса танцевала вплотную к своей подруге. Увидев меня, Калла – или как ее зовут – прошептала что-то на ухо Алисе и отошла. Подмигнув перед этим – жест, который я лучше не стану интерпретировать.

– Извини, не хотел мешать, – сказал я, стараясь перекричать музыку, хотя сказанное было неправдой. Больше всего мне бы хотелось остаться с ней наедине. В тусклом свете ее зрачки казались огромными, а кожа – еще более бледной.

– Не хотел мешать, но? – спросила она тем вызывающим тоном, который мне так в ней нравится. Она скользит по мне взглядом сверху вниз и обратно. От этого разглядывания мне немного не по себе. Но я не показываю вида. Наклоняюсь к ее уху и говорю:

– Окей, сдаюсь. Хочешь потанцевать? – Не успел я произнести эти слова, как музыка сменилась с быстрой на очень медленную RnB-композицию. От нашей Штеффи я знаю, что такие песни она включает чисто из тактических соображений. Чтобы люди вернулись к бару или к столикам и заказали еще выпить.

Тем удивительнее для меня было, когда Алиса кивнула.

Чтобы удобнее было разговаривать в танце, я протянул ей руку.

Алиса приняла приглашение; глядя ей в глаза, я зацепился за ее пальцы и притянул к себе. Медленно. Она не отпрянула, не напряглась – ничего такого. Даже когда одну руку я положил ей на бедра, а другой обнял за талию. Тот самый участок обнаженной кожи между поясом джинсов и краем топа. И когда я ощутил рукой ее теплую мягкую кожу, сердце заколотилось. Громче музыки. Как у пятнадцатилетнего, который никогда не обнимал женщину.

Какого черта происходит? Мы всего лишь танцуем, да и то только начали. Чтобы Алиса не заметила, какой внутри меня бушует ураган, я ухмыляюсь. Она улыбается в ответ, скользит рукой по моей груди и мягко кладет ее мне на плечи. Контакт еще плотнее, а мой пульс – неистовее. Мы медленно покачиваемся.

– Я, между прочим, танцую почти как профи, – начал я беседу.

Алиса откинула голову, чтобы получше меня рассмотреть. И скептически подняла бровь.

– Да?

– Четыре года танцевальной школы, – сообщил я.

В ответ, как я и предполагал, недоверчивый смех.

– Ты ходил в танцевальную школу? Классические танцы?

– Ага. Вообще-то не то чтобы добровольно, бабушка так хотела. После смерти деда я стал ее партнером по танцам.

По лицу Алисы скользнуло сожаление, приглушив сияние ее улыбки.

– Мы были настоящей командой мечты и даже выиграли марафон для пожилых Discofox, – быстро добавил я, чтобы согнать эту тень с лица Алисы.

Губы Алисы дрогнули, и она уважительно кивнула.

– Неплохо, Единорог.

– Спасибо, Радуга.

Она обхватила меня рукой за шею.

Это воодушевило меня чуть крепче обнять ее за бедра и талию и чуть сильнее прижать к себе. Пока мы не соприкоснулись носками обуви, пока я не ощутил ее дыхание на своей коже.

– Как трогательно, что ты составил компанию бабушке на Discofox.

– К сожалению, букет был только один, – проговорил я с наигранным сожалением и надул губы.

– О, нет! – Алиса тихонько засмеялась. – То есть у тебя не осталось никаких воспоминаний о вашем триумфе.

– Могу восполнить сейчас. – Я скользнул руками по ее спине и по… ее мурашкам. Это придало мне смелости, тем временем и музыка зазвучала побыстрее. Идеальный момент, чтобы похвастаться.

– Ух, интересно, что сейчас будет?

Вместо ответа я слегка отстранил ее от себя, заскользил вдоль ее руки, пока пальцами не нащупал кисть. Когда я потянул Алису на себя, она широко раскрыла глаза и еще шире улыбнулась. Но прежде чем прижать ее к себе, я ее развернул. Теперь Алиса стояла ко мне спиной. Достаточно близко, чтобы коснуться моей груди и услышать буханье сердца. Она повернула ко мне голову. Судя по тому, как близко сейчас наши лица, она, должно быть, встала на цыпочки. И черт возьми, вблизи ее черты еще прекраснее, синева глаз еще глубже. Она закусила нижнюю губу, и мне захотелось, чтобы она сделала то же с моими губами. Внезапно я ощутил безумное желание ее поцеловать, и мне понадобилось все мое самообладание, чтобы сдержаться.

– Впечатлена? – спросил я охрипшим голосом.

В сиянии ее глаз, когда она вновь повернулась ко мне, я прочитал «Да», моя рука скользнула ниже по ее спине. Легким движением я прогнул Алису назад. Ее волосы хлынули вниз, и мне открылся идеальный вид на ее грудь и плоский татуированный живот. Такого я не ожидал. Но утверждать, что не задержал на ее теле взгляд на две-три секунды, прежде чем медленно вернуть ее обратно, было бы ложью.

Ее грудь вздымается и опускается рядом с моей. Она не говорит ни слова. Щеки пылают, что-то вспыхивает во взгляде. Однако я не успел прочесть, что именно, в этот момент кто-то подтолкнул ее сзади, развеяв все, что витало в воздухе между нами. Танцпол опять заполнился людьми, музыка сменилась на быструю.

Алиса убрала руки с моих плеч, а я отпустил ее.

– Я… э-э-э… мне нужно чего-нибудь выпить, ты идешь? – спросила она, задыхаясь.

– Конечно. – Мы покидаем танцевальную площадку, будто ничего и не было.

Алиса

Мое намерение не торопиться, пока Симон находится в статусе клиента, рассеялось как дым. У него самые проникновенные глаза, которые я когда-либо видела. Он прямо-таки затянул меня взглядом и больше не отпустил. А этот вроде бы безобидный танец стал самым невероятным флиртом в моей жизни. Там, где Симон касался меня руками, у меня до сих пор покалывает и пощипывает. Сомневаюсь, что он не заметил моей гусиной кожи. Это значит, что он знает, как его прикосновения действуют на меня. Вот черт.

Думаю, когда я вернулась за наш столик и села рядом с Каллой, мое лицо пылало. Они с Лео, которая положила глаз на этого Алекса, многозначительно переглянулись. От этого мои щеки раскраснелись еще больше.

Так, пожалуй, достаточно. Мне срочно нужно освежиться.

– Что будете пить? Я угощаю! – предложила я.

Лео радостно захлопала в ладоши.

– Тогда, думаю, пришло время шотов!

– Текила? – Я вопросительно посмотрела на подруг – на Симоне я задержала взгляд ощутимо дольше. Господи, ну почему он такой обалденный красавец? В этом белом облегающем лонгсливе, который не только подчеркивает его мускулистое тело, но и его темные глаза. Но после его рассказа, что ради бабушки он стал учиться танцевать, он бы, наверное, понравился мне и в костюме Губки Боба.

– Текила – всегда хорошо! – утвердительно ответила Калла.

– Итак, кто будет? – спросила я.

Все, как в школе, подняли руки.

– Хорошо, тогда…

– Давай я закажу, – перебил меня Симон. – Во-первых, будет быстрее, если я сам смешаю напитки. И в-третьих, мне положена скидка как работнику.

– А во-вторых что? – усмехнувшись, спросил его дружок.

Тут только я поняла, что Симон перепрыгнул от первого к третьему, и тоже улыбнулась.

Симон тоже развеселился, чем еще раз доказал, что ему не чужда самоирония.

– Э-э-э… а во-вторых вот что: ты, Алекс, чертов душнила!

– Душнила, который умеет считать.

– До трех. Ух ты! – не менее метко поддел он Алекса. – За твое высокое мастерство ты достоин двойной текилы!

– Как минимум!

– Если на то пошло, я тоже умею считать до трех, – сухо заявила Лео. Она отдала свой стул Алексу, а сама села к нему на колени. Она всегда так делает, когда ей кто-то нравится. И чисто внешне Алекс соответствует ее типажу. Высокий. Накачанный. Брюнет. Описание в принципе подходящее и Симону.

– Мы все умеем, не так ли? – весело воскликнула Калла, и Симон направился в бар. Только он ушел, как Калла придвинулась ко мне со своим стулом. Мне сразу стало ясно, что, – а точнее – кто ее интересует.

Мне не хотелось говорить о нем в присутствии друга Симона – пусть он и занят Лео, – поэтому я сделала вид, что мне нужно в туалет. Калла, естественно, пошла со мной.

– Итак? – начала она, когда мы встали в небольшую очередь возле дамских кабинок.

– Итак – что? – прикинулась я дурочкой.

– Это и есть тип с единорогом?

– Откуда?..

– Лео.

Ну, конечно, кто еще. Но поскольку я все равно собиралась рассказать о нем Калле – самое позднее завтра за ужином, – на Лео я не сержусь. К тому же ответ очень простой, можно не изобретать сложных конструкций.

– Да, это Симон-Единорог.

– А что это было на танцполе? – В ее темных глазах сквозило любопытство. – Немного напомнило сцену из Классного мюзикла. Смотреть на вас было одно удовольствие, – вздохнула она и мечтательно приложила руку к груди.

– Классный мюзикл я никогда не видела. – Я пожала плечами. Сама не знаю, что это было, но уж точно не диснеевский фильм для подростков.

– Ну, вы здорово смотрелись вместе. Как будто заранее отрепетировали.

– Не репетировали, Калла. Знаю только, что он мне, наверное, немного нравится. И это черт знает что, – добавила я жалостливым тоном.

– Но он же не всегда будет твоим клиентом.

Калла знает больше, чем я думала, и она, безусловно, права.

– Понимаю, но это как если бы тебе под нос сунули твою любимую шоколадку и сказали: открыть сможешь только через три недели.

Ярко накрашенные губы подруги сложились в кривую многозначительную улыбку.

– Ух-х… Похоже, ты действительно запала, если готова «открыть» его прямо сейчас.

– Это метафора, – поспешно поправила я, хотя во время танца я и правда была готова на любое продолжение. Один только его запах… фруктовый, слегка терпкий, какое-то сложное сочетание ароматов свежепостиранного белья, лосьона после бритья и… его собственного запаха.

Подруга посмотрела на меня подняв бровь. Тем временем подошла наша очередь.

– Точно? Ты бы видела свое выражение лица, когда вы вернулись за столик.

– Это… меня просто мучила жажда.

– Скорее, голод.

Дверь одной из кабинок открылась, оттуда шатаясь вышла блондинка со стеклянными глазами. Я воспользовалась этой возможностью уйти от разговора с Каллой и спросила:

– Тебе надо или я пойду первая?

Вернувшись в зал, мы обнаружили на столе шоты с текилой. Двойные, которые показались мне тройными.

– Чем тебя отблагодарить? – спросила я Симона, пока не забыла. Пока я еще не совсем пьяна, а это с большой вероятностью изменится в течение ближайшего времени – шел второй час ночи.

– «Спасибо» будет вполне достаточно, – ответил он с усмешкой, от которой показался мне еще красивее.

И прежде чем его чары подействовали на мои колени, я быстро села на стул напротив него и поблагодарила.

– Следующая порция тогда за мой счет.

– Сделаем ротацию, – предложила Лео, и все закивали.

Подняли стаканчики, и тут Калла неожиданно выдала тост:

– За ваши успехи, Лео и Лиса! Я чертовски за вас рада.

– И за твой приезд! – в унисон ответили мы с Лео. И тут же прыснули: наш тост прозвучал так, будто был заготовлен заранее. Калла тоже засмеялась; Симон, улыбаясь, насыпал немного соли на тыльную сторону ладони, взял ломтик лимона, затем передал все это мне.

Очень хорошо, потому иначе я бы выпила текилу просто так, а это довольно противно. Тут уместно было бы спросить, зачем вообще пить эту штуку. Но я спросила о другом, более насущном:

– В каком порядке это делается? – Я взяла лимон и обвела всех присутствующих вопрошающим взглядом, остановившись на Симоне. – Посыпать, лизнуть, взять в рот лимон?

– Почти, – ответил он. – Первое: соль; второе: текила; третье: лимон. Если засомневаешься, смотри на меня и делай, как я. – И подмигнул.

Очередность этих действий – не бог весть какая премудрость, но я последовала шутливой рекомендации Симона. А зря. Поскольку то, как он слизнул соль, выпил текилу и взял в рот лимон, и как облизал себе после этого губы, заставило меня ощутить в животе жар, не имевший ничего общего с крепким алкоголем. Вторую порцию текилы, за которую обещала заплатить я, я решаю пить, глядя в другую сторону. Мой план идет прахом – не могу оторвать взгляд от Симона, и все тут. Когда он смеется. Когда говорит. Когда слушает меня или кого-то другого. Когда травит байки, от которых мы, девчонки, покатываемся со смеху. Хотя порог сдерживания смеха с каждой порцией текилы все ниже. Когда дело доходит до пятой, я беру паузу. Симон закончил после четвертой. И то, что он не уходит в отрыв окончательно, мне тоже нравится.

– Кстати, мне жаль, что в Pocket Bar тебе пришлось столкнуться с расизмом, – обратился Симон к Калле. – Ра… э-э-э, Алиса…

Тут я чуть не подавилась водой, которую теперь пила, чтобы разбавить спирт в крови. Он чуть не назвал меня Радугой. Надо ли мне обратить на это внимание? Будут ли присутствующие выспрашивать, что за Радуга? Но Симон тем временем продолжал:

– …рассказала мне об этом придурке-расисте, который не пустил тебя в бар. Надеюсь, сегодня тебе тут нравится.

– Так мило, что ты об этом говоришь, Симон. Спасибо. И да, мне очень-очень нравится – пока не нужно опрокидывать в себя очередную текилу. – Она, как и я, растягивает слова и вздыхает.

– Колы? – Симон пододвинул ей через стол свой полный стакан. – Угощайся. Я еще не пил.

Окей. Если он немедленно не прекратит быть таким чертовски обаятельным и внимательным, я или пристану к нему с недвусмысленными ласками, или мне придется уйти. Но терпеть это выше моих сил.

– Спасибо. – Калла взяла стакан, и по ее глазам было видно, что и на нее распространились его чары. Она отпила колы, и тут засветился экран ее телефона. Судя по улыбке подруги, сообщение могло быть только от Яспера. И пока Калла набирала ответ, внимание Симона было безраздельно приковано ко мне.

– Я все хотел спросить: ты сегодня что-то отмечаешь?

Я гордо кивнула.

– Расскажешь? – Он положил руки на стол, намного подался вперед и заглянул мне прямо в глаза. Заинтересованно и в который уже раз столь проникновенно, что у меня возникло ощущение, что он вполне может заглянуть мне в голову и найти там ответ.

– Ты ведь знаешь, что я рисую. И… – Я подумала, как сформулировать покороче, затем продолжила: – Одна галеристка обратила внимание на некоторые мои работы и предложила выставить их у себя. – Говоря это, я старалась не думать ни о Бекки, ни о папе, ни о маме. Надо признать, в пьяном состоянии мне это удавалось гораздо легче, чем в трезвом.

– Так я, получается, сижу рядом с селебрити.

– Так и есть, но… – я приложила палец к губам, – только между нами.

Мы рассмеялись, после чего Симон опять посерьезнел.

– Звучит круто. Сейчас столько художников, далеко не все добиваются чего-то подобного. Так что можешь чувствовать себя на высоте. Поздравляю, Радуга. – Радуга он произносит так тихо, что никто, кроме нас, этого не слышит.

От его искренних слов у меня перехватило дыхание. Ведь того же примерно я ждала от папы. Такого признания моего таланта. Моей страсти и успеха.

– Спасибо, – выдавила я. И чтобы он не видел, как его слова – человека, которого я едва знаю, – берут за душу, я спряталась за стаканом с водой. И запила застрявший в горле ком.

– Лео? Лиса? – Я поставила стакан на стол и посмотрела на Каллу. – Вы не рассердитесь, если за мной заедут уже сейчас? – спросила она.

Я автоматически посмотрела на часы на руке и, к своему удивлению, обнаружила, что уже почти три утра. Не успела я ответить согласием, как Лео меня опередила. Последние полчаса от нее только и было слышно хихиканье, они все время переговаривались с Алексом. Мне совсем не интересно, что они там нашептывали друг другу на ушко.

– Честно сказать, я тоже не собиралась задерживаться надолго.

– Я тоже буду собираться, – услышали мы, как нетрудно догадаться, от Алекса.

– А ты как? – Симон вопросительно посмотрел на меня. – Тоже уходишь? Или, может, пойдем куда-нибудь еще? На Репербане на той неделе открылся новый клуб. Можем туда, если хочешь.

Я помедлила, хотя уже знала ответ.

Да.

Хочу.

Алиса

– Спасибо, что подвез, Яспер! – сказала я, Симон тоже поблагодарил.

Калла на секунду вышла вместе с нами обняться и попрощаться.

– Увидимся завтра. – Она посмотрела на Симона и позвала его. Она стоял чуть поодаль в очереди в клуб, в который мы собрались. – Спасибо, что рассказал Алисе, что у вас в баре теперь новые хозяева. И я очень рада была с тобой познакомиться.

– Мне тоже было приятно познакомиться с тобой. Приезжай еще, приберегу для тебя бутылочку текилы.

Калла еще раз обняла меня.

– Он и правда единорог-шоколадка. Сладкий, – шепнула она мне на ухо.

Посмеиваясь над единорогом-шоколадкой, я обняла подругу.

– Хорошо вам доехать. До завтра.

– Хорошо. И не вздумай отменить наши планы на завтра только потому, что сегодня ты оторвешься по полной.

– Я бы на твоем месте беспокоилась о Лео. Этой ночью она будет спать еще меньше, чем я. – Они с Алексом взяли такси на двоих и вечер закончат явно не за просмотром достопримечательностей.

Калла нахмурилась, посерьезнела.

– А у нас есть его адрес, мы знаем его фамилию? – беспокойно спросила она. – Я совсем об этом не подумала. А ты?

– Тоже нет, но я не волнуюсь. – Я показала подбородком в сторону Симона, который стоял слишком далеко, чтобы понять, о чем мы говорим, если не повышать голос. – Они с Алексом вместе живут.

Калла кивнула с облегчением, затем подмигнула, пожелала мне повеселиться и уселась в машину.

– Ну вот и я. – Не самым твердым шагом я подошла к Симону, его лицо освещала неоновая вывеска перед входом в клуб. Green Dragon – значилось на ней большими буквами.

– Ну что, заходим?

– Заходим, – ответила я, ощутив в животе трепет, который я объяснила себе предвкушением и любопытством. И оказалась права: своим интерьером клуб уносил куда-то на Восток и благодаря световым инсталляциям выглядел весьма свежо. Мы миновали охрану, сдали одежду в гардероб, и Симон пошел в бар добывать нам коктейли, а я смотрела по сторонам. За барной стойкой красовалась та же вывеска, что и на входе, только буквы были в три раза больше. По потолку и стенам бегали светящиеся иероглифы, которыми занимался осветитель, стоявший за пультом рядом с диджеем. Тот поставил рок-композицию от Blur, от которой толпа – в основном люди моего возраста – весело запрыгала.

– Пожалуйста, – услышала я возле уха голос Симона. Так близко, что через все мое тело будто пропустили ток. Он протянул мне стакан, мы чокнулись, глядя друг другу в глаза. – Пойдем наверх? – спросил он.

– А есть еще этаж?

– Три. И на верхнем, как я слышал, самый кайф, – прошептал он мне снова на ухо, от чего у меня побежали мурашки. Но по-другому я бы его в таком гуле и не услышала. Музыка поменялась на электронную, видимо, по субботам ставят разные стили, такое мне нравится.

– Конечно! Пойдем наверх.

Симон стал подниматься первым, расчищая нам дорогу в толпе. От меня не укрылось, как он каждые несколько метров бросал взгляд через плечо. Пока я поднималась, у меня сбилось дыхание, но вот мы оказались наверху – неожиданно под открытым небом. По крайней мере, такое создавалось впечатление из-за стеклянной крыши. Обособленная зона, декорированная большими подушками для сидения, мягким светом бумажных фонариков с японскими иероглифами, располагала к отдыху. Я заметила, что Симон разглядывает меня, и повернула к нему голову.

– Чиллим или танцуем? – с улыбкой спросил он.

– И то, и другое. Сначала танцуем, потом немножко отдыхаем.

– Звучит как тщательно продуманный план.

План был выполнен наполовину. Мы танцевали на всех этажах. Под хаус, под хип-хоп биты, потом под рок и альтернативу. Когда поставили «Wonderwall» от Oasis, я впала в такую эйфорию, что не задумываясь обняла Симона за шею и с закрытыми глазами стала напевать одну из моих любимых мелодий. Симон тоже подпевал, его голос заставил меня открыть глаза, и мы смотрели друг на друга на протяжении всей песни. Она закончилась слишком быстро. Тут вдруг я осознала, как у меня болит шея и ноги: я в жизни столько не танцевала за один вечер. Даже под Macarena и Backstreet Boys, хотя Симон сначала был скован. И потом, когда мы, насквозь мокрые и обессилевшие, решили, что пришло время расслабиться, диджей поставил Шона Пола.

– Жаль, что ты выиграл спор! – прокричала я. – Это идеальная вещь для тверка.

– Что я получу, если прямо здесь и сейчас покажу тверк?

Я засмеялась. Он это серьезно?

– Наверное, мой респект. Я сама такого не умею.

– Окей, пошли. Тверк-баттл!

– Что?! – завопила я, решив, что ослышалась.

– Тверк-баттл! Сейчас!

– Шутишь?

Он вызывающе поднял бровь, слегка присел и действительно стал вилять задницей. Трудно было не расхохотаться, выглядел он действительно уморительно, но и я присоединилась. Видимо, в какой-то момент этой ночью мы совершенно раскрепостились. И это было прекрасное… освобождающее чувство. Просто дурачиться и баловаться не смущаясь. И так мы смеялись и танцевали ночь напролет, пока где-то не загорелась сигнальная лампочка и наш маленький сумасшедший мирок не закрылся.

При выходе из клуба нас обдало прохладным ветром. Он распушил мои волосы и задул пряди в лицо. Я убрала их за ухо, спрятала руки поглубже в карманы плюшевого пальто и посмотрела на Симона.

– Который час? – спросил он.

Я высвободила правую руку и посмотрела на часы. Вместо ответа я с удивлением заморгала и в недоумении замотала головой.

– Не может быть.

– Что такое? – заволновался Симон.

Я уставилась на него.

– Семь утра. Может, мои часы вчера остановились? Сколько на твоих?

Симон хрипло засмеялся.

– Все верно. Мы вышли последними.

– Ничего себе! Я тысячу лет такого не делала.

– И что же, твои ноги хотят домой или в них осталось еще немножко силы?

– Силы для чего? Если марафон, я – пас, – пошутила я и показала на свои каблуки, точнее каблуки Лео.

– Не марафон, всего лишь небольшая прогулка. – Я посмотрела на лицо Симона вблизи, и мне показалось, его глаза соперничают с неоновым светом клуба. Затем он прошептал: – У нас еще не закрыт спор, скоро наступит рассвет. Что скажешь?

– Да! – вырвалось у меня, но уже следующий шаг отозвался болью, и уверенности у меня поубавилось. Может, лучше завтрак на рыбном рынке? – Сколько, ты говоришь, там ступенек?

– Не так много, – уклончиво ответил он, и я с сомнением подняла бровь.

– Хм-м… Не так много может означать и двадцать, и сто двадцать.

– Пусть это будет для тебя сюрприз.

Я засопела.

– Ну, пусть, но если это больше, чем не так много, можешь подумать о компенсации.

– Идет.

Мы ударили по рукам.

– Идет.

Такси доставило нас к офисному зданию в форме корабля на берегу Эльбы.

– Блин! – вырвалось у меня при взгляде на лестницу.

Я увидела, как под моим полным укоризны взглядом дрогнули уголки его губ.

– Придумай какую-то замену. Если я поднимусь, мне понадобятся новые ноги и кислородная палатка. И как же мне смотреть на город, если я буду, задыхаясь, валяться на земле?

– Так не будет, – заверил он.

– Как не будет?

– Ты не пойдешь наверх в своих каблуках.

– То есть мы уходим? – разочарованно спросила я.

– То есть я отнесу тебя наверх, полезная для меня тренировка.

– Ага, конечно… – произнесла я издевательским тоном. Он же не серьезно, в самом деле. Никто не согласится на это добровольно.

– Ты предпочитаешь спереди или сзади? – Симон повыше закатал рукава кожаной куртки и смотрел выжидающе. Он шутит, что ли?

Я замотала головой и сняла туфли.

– Все в порядке, ты не должен меня тащить. Так, по крайней мере, мои ноги останутся целыми.

– Не останутся, если наступишь на стекло.

Прищурившись, я посмотрела на него снизу вверх. Теперь, когда я на десять сантиметров ниже, мне еще и голову приходится задирать.

– Ты пытаешься меня напугать, только чтобы я забралась на тебя? – подначила я его.

– Нет, я бы предпочел, чтобы ты добровольно на меня забралась. – Симон подавил смешок, тут же сменив тему: – Так, Радуга. Экспресс-единорог отправляется. Переднее или заднее купе?

Ну окей, если он так хочет. Но я честно его предупредила:

– Я тяжелее, чем выгляжу.

– А я сильнее, чем ты меня, видимо, оцениваешь. – В голосе почти слышна обида.

Я закатила глаза. Ох уж эти мужчины со своей гордостью!

– Тогда уж на спине, пожалуйста.

Симон подошел ко мне спереди. И хотя он присел, мне все равно была нужна лестница.

– Мне запрыгнуть? Или как это вообще делается?

– Тебя ни разу так не носили? – спросил Симон одновременно удивленно и весело.

Поездить у кого-то на закорках, начиная с определенного возраста – это обязательная программа, что ли? Если так, то у меня в мои двадцать один позднее зажигание.

– Нет. А тебя?

– Конечно! – ответил он, пока я свободной рукой неуклюже схватилась ему за шею и закинула одну ногу.

И тут – без предупреждения – он обхватил мои бедра и без труда подтянул на свою широкую спину.

Это настолько застало меня врасплох, что я невольно издала какой-то странный звук, что-то среднее между «хух» и пыхтением.

– Поехали. Держись крепко, – приказал он, копируя объявления на вокзале: – Следующая остановка: крыша Докленда. Прибытие: на рассвете.

Расхохотавшись, я обхватила его ногами и одной рукой, другой я держала туфли Лео.

– Подкинуть уголька в топку или как? Могу еще изображать звуки паровоза.

– О, да! Хочу это услышать, – ответил он и удивительно резво побежал наверх. Кажется, он действительно превратил это в тренировку. Что ж, раз он так старается, я могу его немного поразвлечь. Хотя свой вопрос я задала в шутку.

– Окей, но я совершенно не умею имитировать звуки, – предупреждаю я. И действительно, уже после моего первого «чух-чух» Симон покатился от смеха и чуть не споткнулся.

Он трясся всем телом, и это передавалось мне.

– Это что за поезд такой?

– Ты не сказал, что звук должен быть реалистичный.

– Самый симпатичный звук, который я слышал в жизни.

– Самый странный в жизни комплимент, который я слышала в своей жизни, – ответила я, и мы оба расхохотались.

– При случае покажу тебе, что я могу лучше.

Имитировать звук поезда? Или делать комплименты? Переспрашивать я не стала.

– Так, приехали, – проговорил он некоторое время спустя и осторожно дал мне соскользнуть вниз.

– Спасибо, Единорог. Это было по-настоящему… – остаток фразы застрял у меня в горле, когда я посмотрела вокруг. Мне открылось влажное пурпурно-красное небо. Будто я разом увидела все стандартные открытки с видом гавани. Вид, который тотчас напомнил о полотнах Уильяма Тернера, где вода и корабли погружены в туман и одновременно залиты светом. Я посмотрела в даль. На грузовые суда. На танец кранов, устремивших в небо свои стрелы. Я улыбнулась, хотя и дрожала от ветра, от него здесь не спрятаться. При очередном порыве у меня возникло ощущение парения. Словно я чайка над водой, отражавшей рассыпанный солнечный свет.

– Потрясающе, – услышала я свой шепот.

– Нравится? – Голос Симона звучит тихо и хрипло.

Не переставая улыбаться, я смотрю на него сбоку и киваю.

– Хочешь сделать фотку? – спросил он, но я замотала головой.

– Я просто хочу вобрать это все в себя, насладиться, не упустить ни одной детали. – Я опять устремила взгляд вдаль.

– Память – лучший фотограф, – услышала я бормотание Симона. – Так бабушка всегда говорит.

– Точно. Благодаря одним только ощущениям в этот момент. Их никакой камерой не передать.

Я почувствовала взгляд Симона на своем лице.

– И какие же ощущения у тебя? В этот момент?

– Свобода, – ответила я, превозмогая ветер, танцующий вокруг.

– Да, здесь, наверху, всегда как-то чувствуешь себя свободнее. Может, поэтому я так люблю сюда приходить. Сверху все кажется меньше и незначительнее.

Каждое произнесенное им слово я ощущаю как свое собственное. Я поворачиваю голову к нему, и мы цепляемся взглядами. В буквальном смысле, потому что по какой-то причине я не в силах больше смотреть куда-либо еще. Вопреки окружающей нас невообразимой красоте, которая, однако, с каждым неистовым ударом моего сердца все больше блекнет.

Все мое внимание приковано к Симону. К его вдруг потемневшим, но сияющим глазам. Носу. Губам. К подрагивающему выразительному подбородку. Я вижу, как у него перехватило дыхание; мне тоже все труднее дышать, чувствую, как сердце колотится где-то в горле, чувствую дыхание Симона на своем лице. Теплое. Еще теплее. Мы все ближе. Неудержимо, как магниты – пока наши губы не соприкоснулись. Мягко. Нежно. Поцелуй.

Поцелуй?!

– Господи… – выдыхаю я в его приоткрытый рот, Симон задыхается, как и я. – Мы можем, пожалуйста, сделать так, будто ничего не произошло, и… Может, для начала останемся друзьями?

– Я… – Он откашлялся. Шепот хриплый, сексуальный. – Конечно. Друзья. Друзья… это хорошо.

Друзья – это хорошо.

Я совсем в этом не уверена.

Симон

Я приехал домой на такси в половине девятого. Вообще-то я бы должен откинуть копыта и свалиться в кому. Но я лежу в кровати и пялюсь в потолок.

Жалюзи опущены не до конца, и в комнату проникает полоска света. Она мне не мешает. Я бы и в кромешной темноте сейчас не заснул. Воспоминания об этой ночи – об Алисе – толкаются в голове. Уж не помню, когда мне последний раз было так хорошо. Это при том, что я даже и не особо напился. Несмотря на это, чувствую себя будто в угаре, будто… под кайфом.

Последние двенадцать часов были просто чудесными. Вечер. Ночь. Рассвет на Докленде. И этот поцелуй мог стать венцом, абсолютным счастьем. Был ли он вообще? Спустя три секунды она его оборвала и предложила остаться друзьями. Ведро ледяной воды – и то показалось бы мне теплее, чем эти слова. Конечно, я не подал виду и согласился. А что я мог еще сказать?

Теперь я во френдзоне у женщины, от которой я хочу большего. Понятия не имею, как разобраться со всем этим. Я уж не говорю о том, что в среду в тату-салоне я должен буду делать вид, что поцелуя – пусть и такого невинного – никогда не было.

Три секунды. Как так получилось, что эти три секунды, пока ее губы соприкасались с моими, теперь занимают каждый закоулок моего мозга?

Час спустя мои мысли все еще крутятся вокруг Алисы, и я по-прежнему не могу заснуть. Хорошо, если не голова, то пусть хотя бы тело устанет. И я встал с кровати. Прямо в боксерах пошел в гостиную и стал делать подтягивания. Максимально быстро и долго, пусть пот льется изо всех пор, а руки превратятся в желе. Подтянувшись восемьдесят раз, я отпустил перекладину, залез под душ. Теперь протеиновый шейк, быстро в постель, и, надеюсь…

– Черт! – Я чуть инфаркт не заработал, когда, ничего не подозревая, зашел в кухню и увидел там постороннего. Постороннюю. Окей, случались вещи и пострашнее. К тому же при ближайшем рассмотрении это и не посторонняя вовсе, а подружка Алисы Лео. В футболке, которая ей явно велика – видимо, взяла у Алекса, – она стояла перед открытым холодильником в поисках еды.

Она обернулась и удивленно посмотрела на меня. Как будто это я затесался на ее кухне.

– О, Единорог. Что ты здесь делаешь?

Единорог? Ну спасибо, Алиса!

Хорошо хоть она не видит живьем мою стремную тату, я надел в ванной футболку. Одна нашлась чистая.

– Я здесь живу, – ответил я и поднял бровь. Задавать ей тот же вопрос я посчитал лишним. Было ясно, что Алекс хотел провести с ней ночь, но я не думал, что он приведет ее сюда.

– А, – и она снова повернулась к холодильнику, почти засунув в него голову. – Я ищу поесть. У вас случайно нет кофе?

Я вздохнул. Вообще-то я планировал сделать себе протеиновый шейк и лечь поспать. И если бы Лео не была подругой Алисы, я бы так и сделал. Но она ее подруга.

– Я приготовлю. Будешь яичницу?

– С беконом? – на полном серьезе спросила она. Ей повезло, что у нас вообще нашлось что-то съедобное.

– Извини, только соль и перец.

– Тоже пойдет. Спасибо. Тебе помочь?

Я отказался. Она выглядела не очень-то бодрой. Кроме того, она гостья – пусть и не моя.

– Садись, если хочешь. Через пару минут все будет готово. – Я кивнул на складные стулья возле нашего круглого столика.

На самом деле это Алекс должен стоять у плиты и готовить завтрак для своей случайной партнерши. И на самом деле я бы с куда большим удовольствием готовил бы эту яичницу и кофе для Алисы.

– Молоко и сахар?

– Да, пожалуйста. И вилку с ножом было бы неплохо. Спасибо.

Я все поставил на стол, приготовил себе шейк и уже хотел ретироваться, но она меня остановила.

– Алиса в твоей койке?

Я чуть не подавился.

– А ты любопытная.

– А ты уходишь от вопроса. – Ее глаза, от потекшей туши напоминающие енота, смотрят на меня требовательно.

– Потому что считаю, что это тебя не касается. Но… нет, Алиса в своей собственной койке.

На ее веснушчатом лице промелькнуло удивление.

– О, я думала…

– Неправильно думала.

– То есть она не стала нарушать… – пробормотала она себе под нос.

Я не смог сделать вид, что не расслышал.

– Нарушать что?

– И кто из нас двоих любопытный?

– Думаю, у нас ничья, – сухо ответил я, ожидая ответ, но она решила меня помучить. – Брось, нельзя же произвести на свет столь загадочную фразу, не объяснив, что она значит.

– Ну конечно, можно. – Она скривила губы и, подцепив на вилку яичницу, отправила ее в рот. – М-м-м, неплохо, Единорог. Алиса все пропустила. – Она произнесла это, провокационно подмигнув, я же проигнорировал этот жест.

– Спасибо, угощайся. – Ни в коем случае нельзя демонстрировать, как же сильно мне хочется побольше узнать об Алисе. Хотя бы потому – могу поспорить на что угодно – что Лео расскажет подруге о нашем разговоре. Поэтому я делаю вид, что собираюсь уйти. Однако следующий вопрос пригвождает меня к месту:

– Ты хочешь этого от нее?

Что мне ответить? Вывалить правду или сделать вид, будто мне это малоинтересно, и рисковать, что Лео перескажет это Алисе? Вообще-то мне такие игры не по душе, но я позволяю себя вовлечь. Может, удастся узнать, что Алиса думает обо мне и что означает эта загадочная фраза.

– Ну, слушай, мы совсем недавно знакомы. Но я нахожу ее классной. Даже очень.

– То есть у тебя никого нет?

– Нет. А… у нее? – Скажи «нет».

– У нее тоже. – Уголки ее губ как в замедленной съемке поползли вверх. – А тот, кому от Алисы ничего не нужно, не стал бы спрашивать, да?

На этот раз молчу я. Я слишком устал, чтобы вести этот разговор без ущерба для обеих сторон. И я заканчиваю его:

– Был рад, Лео. Увидимся. Пойду спать.

– Сладких снов, Единорог.

– Спасибо, Енот, – хмыкнул я и оставил ее сидеть на кухне с растерянно-вопросительным видом.

Я снова лег, все тело ныло, но эти слова Лео не давали мне заснуть.

То есть она не стала нарушать…

Что, черт возьми, это должно значить? Чего нарушать? Правило? Пакт? Я ворочаюсь, мысли плутают туда-сюда, пока я наконец не засыпаю.

Где-то после обеда меня разбудил мой желудок, хотя мне бы не помешало поспать еще пару часиков. Но, видимо, ему было виднее, потому что когда я вышел из комнаты, в нос ударил запах острой пиццы. Аппетит проснулся мгновенно. Я пошел на аромат, который однозначно доносился из гостиной, где на диване сидел Алекс и играл в игрушку, перед ним в коробке лежала пицца. Не тунец, но все равно вкусно.

– Можно взять? – спросил я вместо приветствия.

Алекс, этот чертов ублюдок, замотал головой.

– Не-а.

– Старик, я помираю от голода.

– Ну так купи себе пиццу. – Я собирался уже показать средний палец, но тут он продолжил: – Я тебе тоже заказал. На кухне. Тунец. Остыла уже, но ничего.

Люблю Алекса.

– Спасибо, бро. За это я дам себя обыграть.

По дороге на кухню я услышал издевательский смешок. Так мог бы начаться любой день…

Алиса

– А вот и наша королева ночи! – воскликнула Калла, когда я появилась на кухне.

Засунув руки поглубже в карман на животе своего пушистого худи, я хрипло сказала «Привет». Мои голосовые связки немного пострадали от пения накануне. А ноги до сих пор болят, нормально ходить у меня не получается, вместо этого я скольжу в толстых носках по деревянному полу по направлению к кофемашине.

– Выспалась? – В голосе Лео сквозит странный оттенок.

– Да. И нет, у меня не было секса с Симоном. – Теперь, когда я расставила все точки над i, они выждут пару минут, и только потом забросают меня вопросами.

Лео и Калла переглянулись. Они сидели за столом и шинковали на ужин овощи. Для меня уже лежали готовая доска и нож, но прежде чем начать орудовать острым предметом и пускаться в разговоры о Симоне, мне была нужна порция кофеина.

– Мы уже знаем, – усмехнулась Калла.

Я занесла руку с капсулой для латте макиато, но остановилась на полпути.

– Лично от Единорога, – ответила Лео на мой не заданный вопрос.

Мгновенно стряхнув с себя сон, я широко раскрыла глаза.

– Как? Когда? Где?

– Ты забыла кто, что и почему, – со смехом поддела меня Калла.

– У нас с Единорогом было спонтанное… назовем это свидание за завтраком. Но это не то, о чем ты думаешь, – весело добавила Лео. – Мне всегда хотелось произнести эту фразу и при этом не врать.

Калла застыла. У нее вдруг стал такой вид, как будто ее картина мира целиком перевернулась.

– Это значит, ты изменила и тебя застукали?

Но Лео замотала головой.

– Именно поэтому я и не завожу отношений. Если я не привязана к мужчине, мне не приходится вести двойную игру.

– Если ты с одним, другие тебе не нужны.

– Твои слова понятны. Скажи, ты с Яспером, вы…

– Алло? – Я замахала руками, пытаясь привлечь к себе внимание, пока кофемашина исправно делала свое дело. – Мы можем вернуться к разговору?

– К какому? – невинно спросила Лео, как если бы обладала памятью золотой рыбки.

Я была готова вцепиться ей в горло.

– Завтрак с Единорогом, – ответила я с нажимом. Взяв кружку с латте, я села между подругами и требовательно посмотрела на Лео. – Я должна вытягивать у тебя каждое слово клещами?

– Он клево готовит яичницу. Но кофе был жидковат.

Я почувствовала тонкий укол ревности. По крайней мере, та часть меня, которая вчера пристала к Симону с поцелуем. Остальным рациональным пятидесяти – или, скажем, сорока – процентам меня было все равно. По крайней мере, так я себе сказала и со вздохом закатила глаза. Лео, очевидно, испытывала удовольствие от того, что мучила меня.

– Ты настоящая змеюка, – встала на мою сторону Калла.

– Тебе бы тоже не помешало. Так скучно всегда быть милой девочкой из соседней квартиры.

Я с сомнением подняла бровь:

– Ты? Милая девочка из соседней квартиры?

– Ну, разумеется. Наш разговор с Единорогом – разве не милота? Речь вообще-то шла о тебе.

– Обо мне? – Мгновенно всплыло воспоминание о поцелуе. Нехорошо, если Симон все рассказал Лео. Хотя… если бы она знала, давно бы уже спросила.

– Он хотел знать, есть ли у тебя кто.

Я насупила брови. Что это за вопрос? Если бы у меня был парень, я бы не согласилась на поцелуй. Или он это по-другому представляет?

– И что же ты ответила? – спросила я между двумя глотками макиато.

– Что ты свободна.

Я подавила вздох облегчения. Лео можно доверять, даже когда она дает неоднозначные ответы.

– И о чем вы еще говорили?

– Что он считает тебя классной.

Классной? Хм-м. Звучит как современная версия «милой» или чуть более модный вариант «полной фигни».

– А… в каком контексте он это сказал?

– Я его спросила, чего он от тебя хочет.

– Как ты спросила? – вырвалось у меня, и потрясенная, я уставилась на Лео, тем временем Калла – не знаю почему – покатилась со смеху.

Лео же, напротив, посмотрела на меня, как деревенская дурочка.

– Ну, спросить же можно. И потом, не надо мне рассказывать, что тебя это не интересует.

– Да нет, очень даже… – созналась я. – Но оттого, что я считаю его хорошим парнем, нельзя же так запросто предлагать людям твой фирменный опросник от Лео. Свободен он или нет, я уж как-нибудь спрошу сама. Кроме того, это не имеет значения, потому что… потому что он мой клиент. Поэтому просто дружба.

– Дружба? – Бровь Лео скептически поползла вверх, да и Калла смотрит на меня примерно так же.

– Почему нет? Кто сказал, что обязательно нужно прыгать друг к другу в объятия? – О том факте, что я фактически уже так и поступила, когда полезла к Симону со своим поцелуем, я умалчиваю. Сначала нужно разобраться с хаосом в голове, а уж потом говорить об этом. А без кофе тем более не получится, поэтому я поднесла к губам чашку и осторожно отпила.

– Очко в пользу Лисы, – произнесла Калла. – Дружба – лучшая база для отношений.

– Отношений? Я Симона знаю секунды три примерно.

– И тем не менее вы всю ночь провели вместе. – Калла улыбнулась со знанием дела.

– Мы не… – Я издала легкий стон и оставила бесполезные попытки что-либо объяснить. – Вы бесите. Мы можем сменить тему?

– Хорошая идея. – Калла вдруг встала и вышла из кухни, оставив нас с Лео в замешательстве одних, однако почти сразу вернулась, держа руки за спиной. – У меня для тебя кое-что есть, Лиса, – объявила она с улыбкой.

Я перевожу взгляд с Каллы на Лео, но та, похоже, тоже ни о чем не подозревает.

– Закрой глаза, – скомандовала Калла.

Я закрыла глаза и услышала шуршание, какое бывает, когда открывают бумажную обертку.

– Можешь открывать.

Открыв глаза, я увидела то самое прекрасное платье из New&Old. То, в которое я влюбилась по уши. То, в котором я, по мнению Бекки, выгляжу, как пьяная шлюха на похоронах.

– Божечки, Калла… Ты с ума сошла! – Я, не веря своим глазам, замотала головой.

Она сунула платье мне в руки и снова села.

– Это ты бы сошла с ума, если бы его не купила, оно как на тебя сшито. Я не могла не вернуться в магазин и не купить его для тебя.

– Когда ты якобы забыла там свой шарф? Я должна была понять.

Калла кивнула.

– Надеюсь, ты рада моему подарку а-ля я-так-горжусь-тобой. Если честно, я до вчерашнего дня не знала, что тебе подарить, кроме цветов. В этом смысле мне повезло, что твоя сестра ничего не смыслит в моде.

По лицу Лео пробежала тень.

– Это ты из-за Бекки передумала покупать платье? – спросила она.

Я открыла рот, чтобы защитить сестру, но Калла меня опередила:

– Да, но закроем тему.

– Окей, но тогда я хочу сейчас видеть его на тебе, – затараторила Лео.

– Точно. И если так пойдет, мы до ночи как раз порежем овощи.

Калла через стол схватила руку Лео.

– Для тебя у меня, конечно, тоже есть подарок а-ля я-так-горжусь-тобой, но его ты получишь на прощальной вечеринке.

– Калла! – Я со стоном уронила руки. – Ты разболтала о моем подарке.

– Упс. – Она прикусила губу и виновато посмотрела на меня.

– То есть вы готовите для меня вечеринку? – спросила Лео с горящими глазами.

– Ну супер. Вот вам и сюрприз. – Я наградила Каллу преувеличенно-обвинительным взглядом, в ответ она принялась строить извиняющиеся гримасы.

– Прости, Лиса.

– Не расстраивайся, – обратилась ко мне Лео. – Радость от предвкушения, как известно, самая большая радость.

Симон

Привет, Единорог,

прости, что только сейчас высылаю тебе наброски для твоей новой тату. Надеюсь, тебе понравится. Единорог и имя Кики будут, как ты увидишь, скрыты за растительным мотивом. И не каким-нибудь – надеюсь, ты поймешь. Потому что если я правильно нагуглила, твой трайбл – это маори-трайбл. Верно? Поэтому я взяла тему Новой Зеландии и выбрала гору Кука в качестве основы. Это первый набросок. На втором мотив, то есть гора Кука, переходит в новый маори-трайбл и соединяется со старым. В результате будет выглядеть как одна тату. Хотя из-за этого она будет больше и явно выйдет за пределы груди. Как ты на это смотришь? Ну, и дороже будет. Или мне подумать еще? Можешь все спокойно взвесить. Я буду менять и подгонять рисунки до тех пор, пока тебе не понравится. Из финального макета я изготовлю шаблон, и когда придешь, сможешь представить, как будет выглядеть результат на коже. Мне не терпится узнать твое мнение, и я буду рада реализовать твои идеи.

С наилучшими пожеланиями,

Алиса

Я одурманен и слегка… удивлен? Потому что Алиса могла бы сделать проще и выбрать любой мотив. Но вместо этого она искала в интернете, обдумывала. Новая Зеландия. Гора Кука. Как будто она знала, что я был там с дедом и набил себе трайбл только в память о той поездке. Посмотрим, как она воплотила в жизнь свою креативную находку. В нетерпении я кликаю сначала на второй рисунок, и – круто! Что Алиса талантлива, мне и так было ясно, но то, что я увидел… Как она изобразила озеро Хукер, ледниковый массив Южных Альп и величественную гору Кука – вполне могло послужить черно-белым мотивом для открытки. А переход к трайблу, который у меня уже есть, невозможно было представить себе лучше. Если еще единорог и «Кики» при этом будут незаметны, словно их и не было… Идеально. Я написал мейл, что согласен на этот вариант и ни над каким другим больше думать не буду. Наконец я избавлюсь от единорога и этой части моей жизни. По крайней мере на коже. Полный предвкушения, я не мог дождаться сеанса – как и встречи с Алисой; после последней лекции я поспешил в INKnovation.

Черноволосый парень с косичкой представился как Квон и отправил меня на второй этаж.

– Алиса тебя ждет. Первая дверь направо, комната номер один.

Я поднялся по металлической лестнице и остановился возле приоткрытой двери комнаты, где увидел Алису. Она сидела за столом, положив перед собой айпад, и взглянула на дверь, когда я вошел. Улыбка на ее губах была открытой и искренней. Ни следа напряжения, и я успокоился. По крайней мере немного. Остатки скованности я прячу за усмешкой.

– Привет, Радуга.

– Привет, Единорог.

Алиса встала и подошла ко мне. Пуловер на ней был такого размера и длины, что, кажется, подошел бы и мне. Под ним колготки и ботинки на плоской подошве. Сегодняшний ее наряд ярко контрастировал с тем, что на ней было в субботу, но мне все равно нравилось. Я призвал себя не пялиться на ее губы. Сосредоточился на глазах, однако это не помогло унять сердцебиение. Рядом с Алисой пульс учащался.

Она предложила мне стул за письменным столом, мы сели по разные стороны. Повисла тишина, и какое-то время мы просто смотрели друг на друга. Я спросил себя, о чем она думает. Обо мне? Нашем поцелуе? Или…

– Я… я хотела еще раз поблагодарить тебя, – первой нарушила молчание Алиса. – За прекрасный вечер. Или утро, скорее. И еще за то, что ты ничего не рассказал Лео. – Ее розовые щеки стали еще розовее. Она явно была смущена, и мной вдруг овладело желание засмущать ее сильнее.

– Не рассказал о чем?

– Ну как о чем?

Я с вызовом поднял бровь. Как могло случиться, что инициатива поцелуя исходила от нее, если она даже это слово не может произнести вслух?

– Что ты не умеешь танцевать тверк? – прикинулся я дурачком.

– Да мой тверк в разы лучше твоего будет. Даже несмотря на каблуки.

– Скорее даже благодаря каблукам.

– В следующий раз, чтобы быть на равных, можем и на тебя надеть, – предложила она, мы засмеялись, и я снова перенесся мыслями в вечер субботы. В Green Dragon, где я то и дело хохотал над шутками Алисы и танцевал под музыку, которую обычно только слушаю.

Смех поутих, и я вновь обнаружил себя в тату-студии.

– Ну… – начала Алиса. – Я имела в виду конечно же… поцелуй.

– Это тот, который не случился? – Я не мог сдержать провокационных ноток в голосе. Потому что не хотел его забывать. Я не хотел быть ее приятелем и притворяться, что этих трех секунд никогда не было.

Она кивнула, в ее глазах мелькнул огонек, но, сразу опустив взгляд, она сменила тему, не дав мне истолковать его значение.

– Хочешь еще раз взглянуть на рисунок? – Алиса подвинула ко мне через стол свой айпад, и тут только я понял, что изображение на экране и есть мой кавер-ап.

– Как и в письме – идеально.

– Я рада. Тогда я сейчас сделаю шаблон и нанесу его тебе на кожу. Кстати, теперь я обязательно должна побывать в Новой Зеландии и воочию полюбоваться на гору Кука. Все из-за тебя.

Я ухмыльнулся.

– К твоим услугам. Горячо рекомендую. Страна – по крайней мере та часть, что я видел, – достойна того, чтобы там побывать.

Алиса вытаращила глаза.

– Ты там был?

– Да, с дедом. Поэтому и набил трайбл.

– Как чудесно. – Она улыбнулась и посмотрела так, будто ждала продолжения. Хотела услышать всю историю. А мне внезапно захотелось рассказать, что случается нечасто.

– После той поездки я захотел себе татуировку, которая напоминала бы о ней и о деде. Это был его подарок мне по окончании школы. Такое вознаграждение, потому что я… прошел через довольно серьезную фазу. – Выжил, если быть точным. Фактически я почти умер, но ей об этом не расскажу. – Мой дед был моряк и такой, знаешь, путешественник. Новая Зеландия была его последней неосуществленной мечтой, а поскольку бабушка уже была не совсем здорова, я поехал туда с ним. – На губах Алисы играла улыбка. – Там мы познакомились с культурой маори. У них такая татуировка, – я задрал левый рукав свитера, чтобы продемонстрировать трайбл, – указывает на происхождение человека и его личную историю.

– Они называются та-моко, да? – уточнила Алиса.

– Да, верно. Вообще-то их наносят на все лицо, поскольку маори считают, что мертвые становятся, так сказать, прозрачными, невидимыми для их живых родственников. Уникальный дизайн та-моко позволяет это предотвратить. Татуированное лицо задерживает солнечный свет, таким образом родственники могут видеть лицо умершего сородича. Я сам человек неверующий, но эта идея мне понравилась. Дед вообще набил себе тату прямо там, в их традиционной технике вбивания.

– Вау, это круто. Особенно потому что ты вобрал в себя эту древнюю культуру не просто так. Ты понимаешь смысл, у тебя родились личные ассоциации. Мне такое нравится. – Улыбка на ее губах заставляет светиться ее глаза.

Я тоже невольно улыбнулся и стал рассказывать дальше:

– Да, мне тоже. Меня как-то успокаивает мысль, что я тоже могу таким образом видеть деда… Я, конечно, не маори, к их культуре не имею никакого отношения, но иногда мне кажется, что, может, сама судьба распорядилась таким образом, чтобы мы успели побывать в Новой Зеландии незадолго до его смерти. Как-будто свою татуировку он оставил для нас. Чтобы вечно оставаться видимым для семьи…

Глаза влажно заблестели. Она прижимала руку к вздымающейся от поверхностного дыхания груди.

– Думаю… Я ни разу не слышала чего-то более… прекрасного.

– У меня были похожие ощущения, когда я узнал о символизме и значении тату маори. Это знание как-то освобождает от страха смерти.

– Прежде всего от страха забыть любимых людей… – добавила Алиса, и я вспомнил портреты той дамы в ее Instagram. Поэтому их у нее столько? Чтобы не забывать?

Если не думать о мертвых, они уйдут из памяти и умрут второй раз, – мысленно процитировал я бабушку и ощутил, как мне сдавило грудь. Я нечасто говорю с кем-либо об этом обычае маори. После Кики Алиса первая. С ней я даже более открыт, чем с бывшей, и… это меня удивляет. Настолько, что я не сразу обратил внимания, как затихла Алиса. Уже довольно долго она сидит, не проронив ни слова.

Она сморит куда-то вниз. А когда снова поднимает глаза на меня, они точь-в-точь как при нашей первой встрече. С той лишь разницей, что сегодня она вроде бы не собирается упасть в обморок. Но, кажется, обнять ее бы не помешало.

– Я… кое-кого потеряла, – тихо произнесла она.

Я догадывался, но ее признание все равно столь неожиданно, что у меня комок в горле.

– Прошло уже много времени, но мне все еще тяжело об этом говорить. Или даже думать. Я долго избегала всего, что мне напоминает о ней.

Она. То есть я, по всей видимости, правильно истолковал рисунки в Инсте. Вот черт.

– Я долго не могла видеть ее фотографии. Пока в какой-то момент не испугалась, что воспоминания поблекнут. – Она потерла себе лоб и взглянула на меня. – Спасибо, что разделил со мной это.

– Я соболезную. Твоей потере. – Наконец я снова обрел дар произносить слова.

Алиса выдохнула, будто стряхнула с себя тяжелый груз. Видимо, последняя фраза стоила ей усилий.

– У меня была идея, всего лишь идея. – Она повернула к себе айпад и вгляделась в рисунок. Я буквально стал свидетелем того, как работает ее голова.

– Какая же?

– Можно попробовать вставить имя или инициалы твоего деда в трайбл. Так, чтобы буквы были вплетены в линии, формы и промежутки между ними. Это не будет сильно заметно, если не знаешь. Но как я сказала, это только идея, не хочу тебе…

– Мне нравится, – перебил я ее. – Даже очень нравится, так моя татуировка будет еще более персонализированной.

Алиса улыбнулась.

– И мне так кажется. А… какое имя ты хочешь?

Я уже хотел произнести имя деда, но передумал.

– Макс. Макс – вот имя, которое я хочу.

– Окей, отлично, – кивнула она и взяла стилус. – Давай посмотрим… Думаю, вот здесь будет неплохо, – рисовала она, бормоча себе под нос.

Она так углубилась в рисование, что я мог тем временем незаметно предаваться моему новому хобби и смотреть на Алису. Пялиться, если быть точным. Я смотрел на ее брови, нос, на губы. Блин. Я опять хотел ее поцеловать. По-настоящему. Долго и глубоко.

Как мне, черт возьми, быть твоим другом?

Алиса вскинула голову, в ее голубых глазах читалось раздражение.

– Что ты сказал?

И тут до меня дошло, что свои мысли я произнес вслух. И даже довольно громко. По тому, как Алиса смотрела на меня сейчас, понятно, что она четко расслышала каждое слово.

Блин.

Алиса

Как мне, черт возьми, быть твоим другом?

Я почти уверена, что Симон не хотел говорить этого вслух. Язык его тела не оставлял в этом сомнений. Он почесал затылок и выглядел… застигнутым врасплох. Удивленным. И смущенным.

Он скривил лицо.

– Сори. Я немножко громко подумал.

Я более чем готова сделать вид, что он не задавал этого вопроса. Потому что я понятия не имею, что мне на него ответить. Но вместо того, чтобы сменить тему, Симон продолжил:

– Со мной часто так случается, когда я не могу перестать думать о чем-то… Например, о тебе… и нашем поцелуе, – признался он. Глядя при этом так, что, если я сейчас же не отведу взгляд, утону в янтаре его глаз.

Но я не справляюсь. Сердце стучит так сильно, что, кажется, места в груди почти не осталось.

– Ты нравишься мне, Алиса. Слишком нравишься, чтобы быть просто другом.

Я в изумлении моргнула, но не ускользнула от его пристального взгляда. Ни один парень мне так прямо еще не говорил о своих чувствах. Не так.

– Я… не знаю, что сказать. – Говорить было трудно. – Что… чего ты сейчас ждешь?

– Ничего. Просто не люблю хитрить. Не в таких вопросах. У меня с этим был плохой опыт.

– С этой Кики? – вырвалось у меня, за что я мысленно дала себе пинка. – Прости, это меня не касается. Я…

– Ничего страшного. И да, тем, что я предпочитаю выкладывать карты на стол, я в том числе обязан своей бывшей. – Он ответил таким образом, что я задалась вопросом, что же у них случилось. Серьезная фаза, о которой он упомянул, – это из-за девушки? Но я не буду выспрашивать. Мне не следовало и начинать. Мы здесь, черт возьми, у меня на работе.

Но мне хотелось быть с ним честной. Мое поведение не было таким уж однозначным, поэтому он заслужил объяснений.

– Я… обычно не целуюсь с клиентами. Мой плохой опыт связан с этим.

– Окей.

– Окей… что?

Он пожал плечами.

– Окей, я готов проявить понимание.

И как теперь? Это все? Он даже не выразит сожаления или что-то подобное?

– Хорошо, тогда можем продолжить, – с трудом выдавила я.

Его крепкие полные губы сложились в полную понимания усмешку.

– А если я сейчас встану и пойду сделаю себе тату в другом салоне, чтобы не быть больше твоим клиентом?

Я невольно улыбнулась.

– Тогда ты лишишься офигенного кавер-апа.

– А ты – офигенного свидания.

– Любопытно.

– Отлично. Это было моей первой целью.

– Какая вторая?

– Показать тебе еще один вид на город. Наверняка тебе хочется узнать, из-за чего ты проиграла пари.

– Ты имеешь в виду эти Бунтхойзер?.. – Я стала вспоминать: – Шпитце?

– Ага. – Он смотрел на меня, и губы так и расползались в улыбочке. – Если ты немного соберешься и не будешь больше нападать на меня, я, так и быть, останусь твоим клиентом.

От злости я схватила ртом воздух и одновременно рассмеялась.

– Не то чтобы я не хотел твоих поцелуев, но я так же хотел бы и тату в твоем исполнении. Хотя, кажется, одновременно это невозможно.

Я театрально сложила на груди руки.

– Во-первых, я на тебя не нападала. Когда нападу, ты это заметишь, будь уверен.

– Полезное знание, Радуга, – сухо заметил он.

Я бросила в него колпачком от стилуса и промахнулась всего-то метра на два. Он даже не пошевелился. Какая же я неумеха.

Ему смешно, ну еще бы.

– А во-вторых? – спросил он, хохоча.

– Во-вторых… ты не навсегда мой клиент.

Понимаю, что в этот момент я перешагнула границу. Но будем честны, я ее и так уже перешагнула, когда согласилась на пари.

– Понял, – протянул он, посерьезнев. – То есть чем скорее мы тут закончим, тем быстрее… – Он замолчал и посмотрел на мои губы. Абсолютно ясно, что он имеет в виду.

Я помедлила и… кивнула.

– Чего же ты ждешь, Радуга?

И опять этот взгляд. Чтобы не утонуть, я встала и показала ему новую версию рисунка:

– Каков твой вердикт, Единорог? Что скажешь?

Пока он смотрит на айпад, я смотрю на его лицо. С этого ракурса я впервые замечаю, какие длинные у него ресницы.

– Мне нравится… так нравится, что аж стремно.

– Почему стремно?

– Потому что это значит, что мне придется дольше быть твоим клиентом. – Меня заражает улыбка, с которой он произносит это, и я снова сажусь за стол, чтобы закончить рисунок.

Готовый рисунок я распечатала на бумаге и вырезала. Теперь прошу Симона раздеться до пояса и пройти со мной до большого зеркала в центре комнаты.

– Вот здесь я планирую начать. Так хорошо будет? Затем я сделаю трансферный перевод.

Но Симон смотрит вовсе не на шаблон, а на мое лицо. Словно не может оторваться. Со мной творится то же самое. Иначе откуда бы я знала, что он меня рассматривает.

Господи, Алиса, соберись!

Мне помогает эта ментальная пощечина, я почти способна говорить нормально.

– Ты бы взглянул, нужно оценить, нравится ли.

Симон медленно перевел взгляд на свою грудь.

– Там есть имя моего брата?

Я застыла. Я не заметила, что он показывает пальцем на место на груди.

Его брат. Макс – имя его брата. Его умершего брата. Он потерял не только дедушку, но и… Господи. Одна только мысль о том, что Бекки умрет, настолько невыносима, что я даже думать об этом не могу.

– Да, – хрипло ответила я.

Симон кивнул.

– Здорово. Тогда можно оставить так.

Кажется, он не подозревает, что сейчас творится внутри меня. Или как раз-таки подозревает и пытается скрыть, чего я сделать не в состоянии.

– Окей.

Он снова поймал в зеркале мой взгляд.

– Все хорошо?

– Ты… не упоминал раньше, что Макс – имя твоего брата.

– Я… – начал он в свое оправдание, но я замотала головой.

– Ты не обязан ничего объяснять. Не надо было мне спрашивать. Прости.

– Не извиняйся. Я просто не привык говорить об этом, да и не люблю. Это всегда больно. Но с тобой это как-то… не так неприятно. – Последние слова он произнес помедлив, во взгляде читалось удивление. Или это неуверенность?

Я не знала, что сказать, поэтому просто сжала его руку и постаралась снова включить деловой тон. Объяснила, что изготовлю сейчас трансфер, и подытожила:

– Твой кавер в надежных руках.

Чтобы десять минут спустя продемонстрировать обратное. Не успела я начать обкалывать контур, как у меня затряслись руки.

Симон заметил. Увидел, что вибрация пальцев передается на иглу, я была готова провалиться сквозь землю.

– Блин, я… – не понимаю, что происходит, хотела сказать я, но это было бы неправдой. Очень даже понимаю. Я слишком близко подпустила к себе историю Симона. Можешь выслушивать истории клиентов, что скрываются за их тату. Но никогда не примеряй их на себя. Никогда. Так проповедовал мне Басти, когда я начинала. И я всегда так и делала. До сегодняшнего дня. Я снова взяла иглу, вдохнула, выдохнула. Он просто клиент. Забудь о вашем поцелуе. Забудь значение его татуировок. Забудь его деда и его брата. Забудь…

– Эй…

Черт. Сейчас опять начнутся расспросы, подумала я. Но вместо этого…

– У вас тут есть музыка?

– Музыка? – растерянно повторила я.

– Ну да. Что ты обычно слушаешь?

– На телефоне?

Он кивнул.

– Покажи твой плейлист.

– Сейчас?

– Почему нет? Я бы послушал чего-нибудь.

Я пошла к столу, там лежал мой мобильный, и тут вдруг поняла. Его не музыка интересует, он пытается таким образом отвлечь меня. В моей груди разлилось тепло. Я включила плейлист и, услышав в динамике «Wonderwall», улыбнулась. После того, как мы пели и танцевали под нее в Green Dragon, она так и звучала у меня в ушах. Пришлось включить песню в мой плейлист.

– И ты тоже? – спросил Симон. Он привстал со стула, чтобы достать из заднего кармана телефон, и провел по экрану. Затем показал мне, и я не смогла сдержать смех. Потому что и у него песня стояла в плейлисте, и он тихонько стал подпевать. Я тоже стала подпевать, надела новые перчатки и снова приступила к накалыванию, на этот раз твердой рукой.

Этой ночью мне потребовалась целая вечность, чтобы уговорить себя заснуть. Я крутилась в постели, как принцесса на горошине. С той лишь разницей, что горошиной в этой сказке был Симон.

Еще ни разу работа с клиентом не выбивала меня из колеи настолько сильно. В хорошем смысле. Симон – мой первый клиент, кто захотел тату в память об умершем человеке. Однако на этот раз я не смогла возвести достаточно высокую стену и не дать его рассказам растревожить мои чувства. Видимо, потому что он и не думал этого делать. Он хотел посвятить меня в свою историю, я хотела ее прочувствовать, хотела разделить его боль. И свою тоже.

И это было так чудесно. На удивление доверительно. Настолько, что я не могу перестать об этом думать. Чем натужнее я пытаюсь внушить своему мозгу мысль об усталости, тем больше во мне бодрости, и я в конце концов сдаюсь. Я включила на комоде ночник, откинула одеяло и встала с постели. В ночной рубашке немного холодно, поэтому я надела худи, на голову натянула капюшон. После сеанса Симон прислал мне в WhatsApp фото своего деда для будущего тату для бабушки. От одной только мысли мне хочется улыбнуться.

Я переслала фото на свою почту, чтобы открыть его на компьютере. На большом экране изображение лучше, и глаза не так напрягаются. Собственно, я планировала им заняться на выходных. В списке дел есть пять более важных. Но рисование – лучший способ избавиться от типа, который не дает спать и снова и снова всплывает в сознании, словно какой-то чертов спам.

Я подключила наушники к телефону и села за стол. Поставила тот же плейлист, и «Wonderwall» вновь пробудил воспоминания. О нашей ночи в клубе, утре на Докленде, о том, как сегодня в студии Симон сумел меня успокоить, и… Блин. Происходит ровно обратное тому, что называется не-думать-о-Симоне. Я проматываю на следующий трек. Начинаю рисовать под «Monsters» от Шона Мендеса и под Джастина Бибера.

Начинаю, как обычно, с пропорций лица, делаю абрис, то и дело сравниваю нарисованное с оригиналом. Потом меняю карандаш – средне-твердый на твердый – и приступаю к теням. Для достижения мягкого, а значит, и более реалистичного изображения пользуюсь растушевкой. Когда я взяла механический карандаш и приступила к прорисовке деталей, губы сами собой сложились в улыбку. Как бывает всегда, когда с каждой новой морщинкой портрет все более оживает.

Мне уже кажется, что я вижу сходство между Симоном и его дедом. Особенно в глазах. – Я затемняю зрачки углем. Отсветы я подчеркиваю белым гелевым карандашом, пока глаза не начинают говорить со мной.

Готово. За каких-то шесть часов. На два меньше, чем обычно.

Не помню, когда последний раз я так быстро нарисовала портрет и была им довольна. А я довольна. Настолько, что не могу дождаться, чтобы показать Симону. Завтра. А лучше сказать – попозже. За окном уже светает, мои веки налились тяжестью. Теперь я чувствую такую усталость, что готова уснуть на целой куче гороха.

Симон

Вечер пятницы. С похода в тату-студию прошли самые долгие три дня в моей жизни. Я уже и забыл, как это – не заниматься спортом. Ни бегать, ни качаться, ни лазать, ни заниматься паркуром мне нельзя. На шесть недель никакой активности, от которой потеешь. Шесть чертовых недель.

Не знаю, как я выдержу. Уже сейчас чувствую себя нариком в завязке. Все тело зудит, сплю плохо, чтобы заснуть, требуется целая вечность. Кроме того, мне теперь понятно, насколько пуста моя жизнь без спорта. Мне ничего не остается, как спать, есть, ходить в универ, играть на компе, смотреть сериалы, ненавидеть Алекса за то, что ему, в отличие от меня, спорт никто не запрещал, и он демонстративно занимается им у меня на глазах, и – ждать. Ждать, пока пройдут две недели, и я снова пойду к Алисе. От которой ровно в этот момент упало сообщение в WhatsApp.

Не буду врать, пульс участился. Не то чтобы я за последние три дня не думал, когда и, главное, что я ей напишу и напишу ли, но я надеялся, что она напишет первой. Я выпустил из рук игровую консоль, взял со спинки дивана телефон и спустя пять секунд смотрел в дедово лицо. Алиса, как и обещала, нарисовала эскиз для татуировки бабушки, и… он гениальный. Иначе не скажешь. Рисунок чуть ли не реалистичнее самого фото.

Что скажешь? Понравится такое твоей бабушке?

Я уже хотел ответить, как из другой комнаты, кажется, из ванной, до меня донеслось громкое «Черт».

– Что случилось? – закричал я.

– Думаю, у нас нефиговая проблема!

Я был почти уверен, что Алекс опять преувеличивает, встал и пошел посмотреть, что там стряслось.

– Какого хрена… – концовка фразы застряла у меня в горле. В коридоре мои носки мгновенно намокли, я стоял в луже. Весь чертов пол в воде. Что за?..

Вода лилась из ванной, где Алекс копался под раковиной. Мокрый. Насквозь. Из канализационной трубы вода летела во все стороны. На лицо Алекса, на его футболку и на мои штаны. Уже не говоря о кафеле.

– Там что-то полетело или лопнуло, – сказал Алекс, будто это не было очевидно.

Я сорвал с крючков все полотенца, одно протянул ему, остальные раскидал по полу. Еще одно полотенце Алекс обмотал вокруг трубы, а я, чертыхаясь, побежал искать, чем можно собрать воду – одеяла, грязное белье, постельное белье. Что-то я побросал в коридор, остальное – в ванную комнату. Я суматошно осмотрелся.

– Нам надо перекрыть воду! Ты знаешь, где входной кран?

– Понятия не имею. В подвале? – Алекс вытер себе лицо.

Я побежал в подвал, где спустя целую вечность нашел и перекрыл чертов кран. Надеюсь, правильный. Поднимаясь обратно на четвертый этаж, я чуть не растянулся. Лестница была вся забрызгана водой, и было скользко.

– Все в порядке, господин Рот?

Черт. Я оглянулся на входную дверь. Наша соседка госпожа Винклер, сдвинув очки на кончик носа, изучала мой внешний вид, от кончиков волос и до пальцев ног. Этого только не хватало. Госпожа Винклер пенсионерка и живет здесь так давно, что практически срослась со стенами этого дома. Вот и корчит из себя. Будто доморощенная штази, о малейшем отклонении от правил проживания она докладывает хозяину. Любимым ее занятием является развешивать в подъезде написанные от руки бумажки. По глупости я не смог умолчать о прорыве трубы, или что у нас там прорвалось. Тем более что живет соседка ровно под нами. Я в двух словах рассказал о потекшей трубе. Оставшиеся ступени я преодолел бегом, к сожалению услышав, что госпожа Винклер тащится следом. В банном халате и бигуди.

– Господи боже!

Прижав ладонь ко рту, соседка застыла в дверях перед лужей, которой еще не было, когда я уходил.

– Вам нужно сообщить об этом арендодателю.

Как будто я без нее не знаю…

Алекс появился промокший до нитки и так тяжело дышал, словно бежал вверх по лестнице, а затем снова спринтовал вниз.

– И? – обратился к нему я.

– Перестало течь, но… – Он замотал головой и бессильно посмотрел вокруг. – Но там всемирный потоп. Моя встреча с Лео может накрыться. Если мы не пойдем к ней.

– Ты серьезно, что ли? Ты об этом сейчас думаешь? – Я в растерянности замотал головой. – У нас есть дела поважнее, чем найти тебе место для свидания с Лео.

Разозлившись, я прошел мимо, чтобы оценить масштаб наводнения. Вода дошла до наших спален. Придется на несколько дней убраться отсюда. Это час спустя подтвердил и хозяин, вызвавший сантехника и так называемого гипсокартонщика.

– Ага, прорыв трубы. Хорошо, что вы так быстро среагировали и перекрыли входной кран. И все равно понадобится от двух до двух с половиной месяцев, чтобы устранить последствия.

– Месяцев? – с ужасом спросил я. Алекс нервно засопел.

Хозяин квартиры кивнул.

– И пока стены сохнут, в квартиру нельзя будет заходить. Но расходы на временное проживание, если они не превысят теперешнюю квартплату, покроет моя страховка, – с улыбкой пояснил арендодатель. Как будто улыбкой он мог нам помочь.

Черт. И куда нам теперь податься?

Мне ничего другого не оставалось, как упаковать свои вещи в спортивные сумки и отправиться к родителям.

Алекс напросился на одну ночь к Лео. Моей единственной альтернативой было переночевать на диване у знакомых парней. Но приземлиться в хате, где балуются наркотиками, мне никак не хотелось. Лучше уж в спальном мешке под мостом.

– Можешь оставаться сколько хочешь, – сказала мама и обняла меня, как будто я с войны пришел.

Папа похлопал меня по плечу и исчез в гостиной.

– Ах, Симон… – Я скривил лицо, когда мама принялась ласково трепать меня по щекам. – Ну что плохого в том, что я радуюсь твоему возвращению?

Из-за спины матери, из холла до меня донесся визг сестры.

Я закатил глаза, отстранился от мамы и обратился к сестре:

– Всего на пару недель. Никаких причин для паники нет.

– И где ты будешь спать?

– В твоей комнате. Побомжуешь пока у родителей. Как раньше, когда ты боялась монстров, – пошутил я, хотя было не до смеха. Этот вынужденный переезд к родителям – как шаг назад. Больше всего нервировал тот факт, что спать придется в гостиной, поскольку моя бывшая комната занята бабушкой.

– Что? – Взгляд Норы метался между мной и мамой. – Это правда?

– Не будь такой легковерной. Твой брат поспит на диване.

Сестренка сразу обрадовалась.

– Удачи. Бабушка встает полпятого утра и варит себе кофе. – Злорадство так и звенело в голосе Норы. Прекрасно. Надеюсь, она шутила.

Я посмотрел на маму.

– Это правда?

Та пожала плечами и кивнула:

– Но ты так крепко спишь, что не услышишь.

Уж не знаю, откуда она это взяла. Кажется, она до сих пор видит во мне шестнадцатилетнего мальчика. В те времена, если бы по комнате протопало стадо гну, я бы не проснулся.

Я вздохнул, подумав о перспективе в ближайшие два-три месяца спать не больше шести часов.

– Поставь вещи и давайте для начала поедим. Ужин накрыт.

Мы сели за стол, и мама, разумеется, тут же пристала со всевозможными вопросами:

– Куда переехал Алекс? Его родители живут в Гамбурге или где? А что с мебелью? Сильно ли она пострадала? Нужно ли что-то перевезти сюда?

Прежде чем отвечать, я откусил хлеба.

– Родители Алекса живут в Дюссельдорфе. Он сегодня переночует у одной… – девчонки, с которой он мутит, чуть не вырвалось у меня, – …знакомой, – сказал я и подумал, что он везунчик. Не потому, что ночь он проведет с Лео, я завидовал, потому что в этот дрянной день его будет кому отвлечь. Даже если секс будет так себе. – Ну, а потом, видимо, он переедет к приятелю.

– Может, и тебе надо найти подружку или нового приятеля, – ввернула сестренка таким тоном, что на душе стало еще хуже. Хотя я знаю, она не хотела меня обидеть.

– Сначала я найду себе новую сестру.

– Это типа камень в мой огород?

Я открыл рот, чтобы ответить, но мама меня удержала:

– Вам обязательно спорить сейчас? Симон не пробыл здесь и часа, а вы уже начали.

– Он начал. – Нора показала пальцем на меня.

– Она начала. – Я показал пальцем на нее.

– Я только спросила, почему у него нет друзей.

– Решила вынести мне мозг.

– Следи за словами, Симон, – рассердилась мама.

– Решила попарить мне мозги, – поправил я сам себя, заставив Нору захихикать, а маму – бросить на меня предупреждающий взгляд. Папа с бабушкой невозмутимо продолжали есть.

– Что такое? – с наигранной наивностью пожал я плечами.

– Никаких вульгарных выражений за столом, вы поняли?

– Вот, Симон, не будь вульгарным! – провоцируя, бросила мне сестра.

– И вы, мадемуазель, заканчивайте со своими шпильками.

– Ну ладно тебе, оставь детей в покое, – вмешалась бабушка. Она, как обычно, сидела между мной и Норой и взяла каждого из нас за руки. – Вы с братом никогда не упускали возможности позлить друг друга. Брат и сестра, которые ссорятся, любят друг друга.

– Да не поощряй ты их снова! – В поисках помощи мама взглянула на папу. – Скажи что-нибудь.

Явно веселясь, папа откашлялся.

– А что с вещами из твоей квартиры?

Мама закатила глаза.

– Я не это имела в виду. Но вернуться к этому – дело хорошее. – Теперь она снова вопросительно смотрела на меня.

– Мы все в основном поставили в гостиную. Туда, слава богу, вода не дошла.

– Ты сделал фото для страховки? – поинтересовался папа, намазывая масло на булочку из цельного зерна.

– Не было нужды. Все расходы берет на себя арендодатель.

– Но только если есть доказательства. В любом случае ты должен зафиксировать, что было испорчено. Иначе может случиться так, что ты или получишь какие-то крохи, или совсем денег не увидишь, – произнес отец предупредительным тоном. – Давай-ка завтра пойдем в квартиру, и я посмотрю.

Я пожал плечами.

– Можем сходить.

– А есть ли новости про мою татуировку? – Бабушка так резко сменила тему, что мне понадобилась пара секунд, чтобы переключить мозг.

И тут у меня в голове всплыл рисунок Алисы, и я вспомнил, что так и не ответил на ее сообщение. Я пошел за телефоном, он лежал у меня в спортивной сумке. Вернувшись, я открыл сообщение с рисунком.

Бабушка была просто на вершине счастья, ее зеленые глаза увлажнились, она взволнованно прижала руку к груди. Увидеть ее такой было настоящим подарком за весь этот отвратительный день.

Остальные члены семьи тоже испытали настоящий восторг.

– Ой, а можно мне копию? – попросила Нора.

– Лучше твоего папу и не нарисуешь, дорогая, – сказал отец.

Мама кивнула.

– И что же, это можно один в один перенести на кожу?

– Да. – И в качестве доказательства я открыл в Instagram профиль Алисы, чтобы показать ее работы, что в результате оказалось не такой блестящей идеей. Теперь бабушка захотела делать тату именно у Алисы.

Я жду конца ужина, когда смогу наконец написать Алисе и умолять ее об одолжении.

Алиса

• Просмотреть заявки на субаренду: есть.

• Договориться с Гердой о встрече: есть.

• Рисунок для бабушки Симона: есть.

• План для проекта: есть.

• Подготовиться к контрольной: есть.

• Постирать/убрать: есть.

Ба-бах!

– О, да-а!

Мой чек-лист выглядел весьма неплохо, но стоны и громыхание за стенкой изрядно раздражали. Два часа назад Лео уединилась с этим Алексом у себя в комнате, и все два часа я слушаю эти звуки. Как будто они двигают мебель.

Недовольно сопя, я перекатилась на спину и закрыла лицо руками. И как же мне не думать о Симоне, когда здесь его сосед? Любой звук напоминает о том, что Симон так и не ответил на мое сообщение. Хотя отправлено оно было в три часа да еще и с портретом дедушки. На часах уже девять вечера, а я так и не знаю, понравился ли ему и прежде всего его бабушке мой рисунок. Этому молчанию может быть сто причин! Однако в голове у меня только одна, а именно: ему не понравилось, и он не знает, как мне об этом сказать.

Я вытащила телефон из-под подушки. Прежде я засунула его туда, чтобы не таращиться на экран, как будто чистым усилием воли могла заставить его прислать ответ от Симона. Но никаких признаков жизни телефон не подавал. В Instagram – тоже молчание. Да, вот такая я жалкая сталкерша. Если бы Алекс эти два чертовых часа не был занят с Лео, я бы аккуратно расспросила его о Симоне.

Звук входящего сообщения прервал мои глупые мысли и в очередной раз заставил с надеждой взглянуть на экран. С надеждой, которая оборвалась вместе с сообщением от Каллы.

Сколько людей уже согласилось прийти на вечеринку в честь Лео? Надо бы уже подумать, готовим ли мы сами

или просто закажем пиццу.

Напитки можно организовать уже сейчас.

Лео теперь все знает, поэтому скрывать ничего не надо.

Ага, с тех пор, как ты проболталась ☺

Последний раз я насчитала 14.

Давай исходить из этого +/-5.

Яспер придет?

Нет, я буду целиком ваша, без Яспера.

Наконец-то, ваши отношения для меня уже давненько

как бельмо на глазу. Когда вы уже расстанетесь

и ты переедешь к нам? Давай прямо сейчас?

Нам не придется искать кого-то для субаренды.

Калла прислала смеющиеся смайлы.

Так и не нашли никого?

Их слишком много. Почти 100 кандидатов,

хотя объявление появляется онлайн раз в несколько часов.

Понятия не имею, как выбирать.

Надеюсь, это не окажется какой-нибудь псих.

Или тип, который будет воровать наши «Смартисы».

Я послала три смайлика «в шоке».

OMG! Точно. В качестве критерия надо было написать,

что он не должен любить шоколад. Или мороженое.

Или Haribo со вкусом вина. Или печеньки.

И ты хотела с таким жить?

Для меня люди, которые не едят сладкого,

как-то чересчур.

На этот раз я отправляю Калле хохочущие смайлы и вслед за ними – эмодзи-поцелуйчик. В качестве благодарности за то, что отвлекла меня, хотя она и не знает о балагане в соседней комнате.

Когда у парочки за стенкой в очередной раз что-то свалилось, я вздохнула и пошла на кухню. Она чуть подальше, поэтому будет не так слышно. Пожалуй, пережду здесь, пока эти двое закончат. Помою посуду. Вообще-то сегодня очередь Лео, но, боюсь, ей не до того. Кроме того, мне нужно отвлечься. Подойдет что угодно, лишь бы перестать просить у телефона чуда.

Я открыла холодильник, в нерешительности оглядела наши продукты и напитки. Потом достала бутылку с газировкой и пошла к полке со стаканами, но, услышав шаги, замерла. Это Алекс? Если да, пусть на нем, пожалуйста, будет хоть что-то надето. Последнего типа, которого Лео притащила сюда, я окрестила нудистом, он голым выходил из ванной. Воспоминание о той травме рассеялось, когда вошла Лео, на ней был свитер на несколько размеров больше. Щеки девушки пылали, пряди мокрых волос прилипли ко лбу и вискам. Если не принимать во внимание одежду, казалось, что она пришла с фитнеса.

– Можно? – Она, задыхаясь, показала на бутылку. – Еще секунда, и я помру от жажды.

– На. – Я с усмешкой протянула ей воду.

Лео опорожнила бутылку наполовину в два долгих глотка.

– Ох… Чуть не умерла. Остатки я возьму в комнату. Скажи, ничего, если Алекс сегодня останется здесь?

Я откинула голову.

– Лео! Ты ни разу не оставляла парней на ночь. У тебя что, чувства? – Я с надеждой вскинула брови.

– Нет! – сказала она резко и почти с отвращением. Как если бы я спросила, пробовала ли она яйца верблюда. – Это просто из сострадания. У Алекса в квартире прорвало трубу. Там все в воде, нужен капитальный ремонт. Надо быть скотиной, чтобы в такой ситуации выставить его за дверь. Хотя я вообще-то зла на него.

Прорвало трубу? Поэтому Симон молчит?

– Знаешь, что он сказал после того, как спросил, можно ли ему у нас переночевать? – чуть тише продолжила Лео и украдкой посмотрела в сторону своей комнаты. Как будто хотела убедиться, что Алекс не вздумал вдруг выйти. – Пояснил, что, вообще-то, ему кроме секса ничего не надо.

Я нахмурила лоб.

– И это плохо, потому что что? Ты и сама не хотела никаких отношений.

– Я и не хочу.

– Так что тебя рассердило?

– Что он присвоил себе мою фразу. Это я всем разъясняю, что речь только о сексе, и парни должны с этим мириться.

– Да что он себе позволяет! – рассердилась и я в знак солидарности. Но до конца сохранить серьезность мне не удалось.

– Да-да, посмеемся. Но реально, Лиса. Он даже не попытался захотеть от меня чего-то большего. Я имею в виду… – Она показала глазами на себя сверху вниз. – Я же вообще-то бомба. Он мог хотя бы пожалеть о том, что я не его.

Я слушала ее, пытаясь совладать со смешинкой.

– Абсолютно. Ты феноменальна!

– Спасибо, я это и хотела услышать.

– Но теперь, по крайней мере, за ним должок и ты без зазрения совести можешь попросить его помочь тебе с переездом.

– О… классная идея! – На губах Лео расплылась улыбка чертика. – Так я и сделаю. А у тебя есть новости с единорожьего фронта?

– Хм-м… да не особо. – Не знай я, что сосед Симона в этот самый момент возлежит в постели Лео, а Лео говорит быстрее, чем думает, возможно, ответ был бы другим. Но после их с Симоном совместного завтрака в прошлую субботу я чувствовала неловкость, поэтому сейчас постаралась быть лаконичнее.

Вернувшись в комнату, я стала думать, как там дела у Симона. Судя по рассказу Лео, он, должно быть, взвинчен. Это и понятно, думаю, случись мне сейчас выселиться из квартиры, и я была бы не в себе. Не знала бы, куда мне податься. Поехать в родительский дом, как бы горько это ни звучало, мне бы пришло в голову в последнюю очередь. Может, попросила бы разрешения у Басти заночевать в INKnovation или поехала в отель.

Подойдя к постели, я услышала, как под подушкой тренькнул телефон. К моему удивлению, экран показал два пропущенных звонка. Оба от Бекки. Немедленное учащенное сердцебиение. Но мое беспокойство мгновенно сменилось досадой, когда я прочла:

Можешь одолжить мне сто евро?

Ни здрасьте, ни до свидания. Ни Прости, что я сравнила тебя с пьяной шлюхой. Ни даже Пожалуйста. И все же, хоть она и бесит, но хотя бы пишет, и я почувствовала облегчение.

Я смотрю на экран и мысленно пересчитываю финансы. Хотя в сущности и так знаю, что одолжу ей денег, пусть сама почти на мели. Это дает мне ощущение, что я заглаживаю часть своей вины, хоть это и невозможно – ни в этой, ни в какой другой жизни и уж точно не при помощи денег. Поэтому я игнорирую внутренний голос, который мне нашептывает, что сестра всего лишь пользуется мной. Который напоминает мне, что она и так уже должна мне двести евро.

Конечно. Завтра переведу.

Можешь сегодня? Чтобы побыстрее.

Я отчетливо ощущаю, как пульсирует моя сонная артерия, и пишу:

Окей.

Напрасно прождав благодарности или чего-то такого, я набрала строчными буквами НЕ ЗА ЧТО. Занесла палец над отправить – миллисекунда, чтобы затеять очередную ссору.

Не отправила. Конечно нет.

И уже хотела отложить телефон, но тут прилетело сообщение – вернее, голосовое сообщение – от Симона.

Сорри, что пишу только сейчас.

Одной этой фразы хватило, чтобы забыть мою злость на Бекки и расплыться в улыбке.

У нас в квартире потекла труба, все затоплено,

полный хаос, все на нервах, и… неважно.

В любом случае, у нас – у нас с тобой – есть проблема:

моя бабуля в таком восторге от твоего рисунка,

что теперь хочет делать тату только у тебя.

А когда бабуля чего захочет, она становится упрямая,

как Халк на терапии по управлению гневом.

Я покатилась со смеху. О господи, «Невероятный Халк». Остаток сообщения я толком не разобрала, но этого достаточно, чтобы понять, что Симон просит меня об услуге. Хихикая, я тоже ответила голосом:

Представляю зеленую накачанную пожилую даму

с короткой седой завивкой,

которая в мелкие щепки разносит INKnovation,

потому что не смогла записаться ко мне на тату.

В ответ три смайла «смех до слез» и следующее голосовое сообщение:

Она ходит с тростью. Никогда нельзя недооценивать трость.

С ней бабуля точно страшнее Халка.

Окей, мне уже страшно. Посмотрю еще раз в календарь.

– ответила я. На самом деле, еще когда я рисовала, подумала о том, что с удовольствием набила бы бабушке эту татуировку. Кроме того, мне не нравилась идея, что это будет делать кто-то другой, просто набивать и… ничего не чувствовать.

Что сказать? Я теперь живу с ней под одной крышей.

Если через две недели не появлюсь у тебя в студии,

приходи меня спасать со своей тату-машинкой.

Потому что с высокой долей вероятности бабуля захватила меня в заложники.

Смех снова заполнил мою комнату.

Алиса

Затея выпить две чашки кофе подряд была абсолютной идиотской. Кофеин в сочетании с присутствием Симона опять заставил меня трястись. Черт!

Должна бы уже привыкнуть к виду его голого торса, и его хитрой улыбочке, и проникновенному взгляду, которым он прожигает меня насквозь. Но чем чаще мы видимся, тем сильнее я нервничаю от его близости. По крайней мере, первые пять минут. Можно, пожалуйста, у меня уже наступит фаза привыкания?

– У тебя все хорошо? – спросил он и сел на кресло, которое я перед тем тщательно продезинфицировала. Мы в той же комнате, как и две с половиной недели назад.

– Конечно, а у тебя? – Я стараюсь не показывать, что его низкий тембр вызывает в моем теле непривычные вибрации.

– Тоже.

– Давай посмотрим. – Я разглядываю наколотый контур. Развитую грудь, выпуклости брюшных мышц и углубление между ними я всеми силами стараюсь игнорировать. – Ты соблюдал инструкции?

Он кивнул.

– Дважды в день втирал крем. Как ты мне и приказала.

Я надела перчатки и размазала вазелин. Даже под латексом мои пальцы чувствуют жар его тела. Стук его сердца. Почти такой же сильный, как мой собственный, и меня это несколько успокаивает.

– Сегодня твоя очередь, – напомнила я и взболтала чернила.

– Для чего?

– Ставить музыку. Сегодня я хочу знать, что слушаешь ты.

– Думаю, она не совсем в твоем вкусе.

– Почему это? Ты оперу, что ли, слушаешь?

– Я разные жанры слушаю, но оперы среди них нет, – ответил он и взял телефон. – Сейчас мне нравится олдскульный хип-хоп. Не думаю, что тебе что-то знакомо…

– Хочешь верь, хочешь нет, но одно время я слушала почти исключительно хип-хоп и RnB, – пояснила я, услышав первые аккорды, которые показались мне знакомыми. – Это когда я увлекалась скейтбордом. – Я ждала, что Симон в удивлении вскинет брови. Так делали все, кому я об этом рассказывала.

Но Симон и тут стоял особняком.

– Когда я катался на скейтборде, я балдел по рок-гранжу, и особенно по Nirvana, после того, как случайно наткнулся на YouTube на одно их древнее видео.

– Ой, обожаю Nirvana. – Я осторожно наполнила колпачок взболтанной краской.

– Как тебе эта? – монотонный речитатив сменяется ритмичным гитарным рифом «Smells Like Teen Spirit».

Я автоматически притопываю ногой в такт и качаю головой. Каждый раз, когда я слышу эту песню, мне хочется танцевать. Бешено, неистово.

– У меня есть все альбомы, но этот я заслушала до дыр.

– Оставить его?

– Если не возражаешь.

– Не возражаю.

Подготовив все необходимое, я наконец вынимаю из стерильной упаковки иголку. Под меланхоличное надрывное исполнение Курта Кобейна мы болтаем дальше про музыку. Я продолжаю набивать тату с того места, где мы закончили в прошлый раз, и по ходу мы выясняем, что у нас похожие вкусы.

– На каком концерте ты была последний раз? – спросил Симон.

– Бейонсе.

– Окей, ты вылетаешь, – и он махнул рукой.

– Не двигайся, – напомнила я.

– Прости.

– Сам же пожалеешь. – Я надула губы. – Я так надеялась, что мы вместе потусим под «Crazy in Love» или «Single Ladies».

– Блин, как тут не двигаться, – сказал он, посмеиваясь.

Я придержала иглу, ожидая, когда он отсмеется.

– Я тебе вот что скажу: перед нашим очередным клубным туром я послушаю пару ее песен. Специально для тебя.

– Надеюсь, слова приличные? И если уж на то пошло, можешь и пару танцевальных движений разучить. – Усмехаясь, я представила себе, как Симон выйдет на танцпол под «Single Ladies».

– Дай угадаю… В твоей голове сейчас крутится клип, как я выплясываю хорео в облегающем боди и высоких каблуках.

– И в парике до задницы.

Теперь уже мы оба хохочем. Хорошо, что я не работаю в этот момент иголкой.

Когда Симон смеется, от его глаз разбегаются мелкие морщины и лицо светится, отчего он кажется – как ни трудно в это поверить – еще красивее. Не только от морщинок. Я почти влюбилась… по-настоящему.

– Блин, Единорог, я не могу так работать.

Симон откашлялся и снова посерьезнел.

– Окей, тогда расскажи что-нибудь про себя, о чем никто больше не знает.

Я продолжала накалывать и замотала головой.

– Не буду же я тебе выдавать мои секреты.

– И не надо. Расскажи что-нибудь. Я, например, никогда не допиваю последний глоток из стакана или бутылки. Это не секрет, но никто об этом не знает.

– Ну хорошо… – Я подумала минутку. – Я раскладываю еду на тарелке, чтобы оставить на конец самое вкусное.

– Я никогда не наливаю кетчуп и майонез на картошку, всегда рядом, чтобы для каждой картошки хватило соуса.

– Я очищаю рыбные палочки от панировки, чтобы сначала съесть рыбу, а потом панировку.

– Если у меня на спорт уже нет сил или мне тяжело тащить на четвертый этаж покупки, я начинаю фантазировать. Я представляю, что я скалолаз на пути к вершине или что я возвращаюсь с охоты к семье и несу добычу.

Мило.

– Теперь мне, наконец, понятно, о чем ты думал, когда тащил меня на Докленд.

– Нет, о чем я думал, тебе точно не известно, – возразил он таким тоном, который заставил меня поднять глаза.

О чем же ты думал? – хочется мне спросить, но выражение его глаз… это пламя, заставило меня замолчать. Уверена, что его ответ напрочь выбил бы меня из колеи. Поэтому я опустила голову к его груди и была готова поклясться – как и раньше – что услышала биение его сердца.

– Хочешь услышать что-нибудь по-настоящему оригинальное? – спросила я.

– Чем оригинальнее, тем лучше.

– Когда у меня был велик, меня все время терзали мысли, как он там один в подвале, как, должно быть, ему одиноко и страшно в темноте. Это называется анимизм, когда предметы наделяют чувствами и эмоциями. Хотя у меня, кажется, легкая форма, – пояснила я, чтобы он не счел меня больной на всю голову. Почему я вообще об этом рассказала?

– Рассказать тоже что-то оригинальное?

– Чем оригинальнее, тем лучше.

– Ребенком я в текстуре дерева на полу искал лица. Я проводил за этим часы, чтобы найти такой узор и дать ему имя.

Я подавила смех, тем временем в моей голове тоже всплыли воспоминания. О том, как мы с Бекки торчали возле луж и выдумывали истории.

– Что-то похожее я проделываю и сейчас после дождя, когда в лужах отражаются предметы. Я нахожу это… прекрасным.

– Иногда я до сих пор ищу лица, – признался Симон, словно на исповеди. – Я думал, это прошло, но с тех пор, как переехал к родителям, оно вернулось. У меня какая-то фигня с деревом.

Я засопела.

– Давай спокойно дадим название твоей фигне. У тебя древесный фетишизм.

– Ну, не до такой степени. Я не бегаю по дому, не лижу мебель, не трусь о деревянные половицы.

– О, боже! – Я прыснула со смеху и затрясла головой, чтобы остановить этот супер-нелепый, но и ужасно смешной фильм, который прокручивался у меня в голове. – Если из-за твоих непредсказуемых формулировочек я проведу не ту линию, сам будешь виноват.

– Окей, чтобы ты полностью сосредоточилась на тату, я замолкаю. Ни слова больше. Ни звука. – Смех в его голосе не оставил никаких сомнений. Молчать у нас не получится.

И, видимо, он прав. Если только…

– Я за, и кто первый заговорит или засмеется, тот будет… – Я задумалась.

– Ты хочешь превратить это в игру?

– Другого способа замолчать у нас нет.

– Если ты проиграешь, должна будешь съесть рыбные палочки. Не отделяя рыбу от панировки. В том виде, в каком ты достаешь их из духовки.

– Какой же ты подлый! – выдавила я с наигранным гневом. – Я доверяю тебе самые сокровенные фантазии с едой, а ты просто берешь и используешь их против меня?

Еще никогда самодовольная ухмылка не выглядела так сексуально.

– Ну прекрасно… Тогда ты в случае проигрыша будешь есть картошку-фри.

Его лицо вмиг преобразилось.

– Нет!

– Да! Картошку, залитую майонезом…

– Нет.

– И кетчупом сверху.

– Ну брось.

– Смесь!

– Блин! Мне ни в коем случае нельзя проиграть!

– То же самое! Ну, поехали? – улыбнулась я.

– Погнали.

Мы одновременно сделали глубокий вздох, как будто с дополнительной порцией кислорода в легких легче подавить желание говорить и смеяться.

– Предложения типа Мне нужен перерыв или Мне нужно в туалет не считаются, – быстро проговорила я. – А, и сколько у тебя сегодня времени? Опять три часа?

– Сколько тебе еще нужно, чтобы покрыть старую тату?

– Думаю, только работы с иголкой без пауз… часов пять-шесть.

– У тебя есть после меня клиент?

– Кстати, нет. Кто-то отменил. Ты хочешь, чтобы мы сегодня закончили?

– Если у тебя нет других планов. С удовольствием.

– Можем… Но с перерывом, чтобы ты поел. Тут рядом есть булочная.

– Еда – хорошее слово. Поскольку завтра я перестану быть твоим клиентом, приглашаю тебя на следующей неделе. На рыбные палочки, – добавил он, подмигнув, и я снова расхохоталась. – Оп-па, проиграла.

– Этот смех еще не считается, – возразила я. – Мы начинаем на раз-два-три.

Симон

Поначалу молчание давалось с трудом. Но по прошествии часа я был рад, что могу не разговаривать. А еще через час единственное, что занимало мой мозг, это боль. Чертовски сильная боль. Я не знал, где взять силы на остаток сеанса. Сегодня было хуже, чем в прошлый раз. Честно сказать, я прямо-таки боялся помереть на финишной прямой – перед тем, как перестану быть клиентом Алисы.

Вида, естественно, не подавал. Просто сидел и внутренне проклинал себя за предложение закончить за один сеанс. Потому что каждая точка, каждая линия под иголкой Алисы прожигала мою кожу, словно кислотой. Я заставлял себя не вздрагивать, однако боль постепенно передалась в голову и в желудок. Меня дико затошнило. Надеясь заглушить это отвратное ощущение, я закрыл глаза. Ошибка. Как только я это сделал, у меня закружилась голова.

Меня бросило в жар, а воздух неожиданно показался спертым. Я провел рукой по волосам, пальцы дрожали. Кажется, боль усилилась троекратно, разлилась от груди по всему телу. Было больно даже в мизинцах и маленьких пальцах на ногах. Черт. Что со мной? Ведь на прошлой неделе все прошло легко. Но там был только контур, через три часа мы закончили. Теперь же Алиса раскрашивает, колет и царапает по одному и тому же месту и, кажется, достает до костей.

Я сжал зубы, вопрошая себя, сколько еще выдержу и выдержу ли, и опустил глаза. Увидел кровь. Моя кровь смешивалась с чернилами. От этого вида мне стало еще хуже. При попытке подавить тошноту и чертово головокружение у меня вырвался стон. Алиса подняла голову и вопросительно посмотрела мне в глаза. Идеальный момент, чтобы попросить о перерыве. Вместо этого я как идиот стал изображать из себя крутого и показал большой палец вверх. Но, кажется, на эту фейковую невозмутимость Алиса не повелась.

– Пусть я проиграю нашу челлендж-молчанку и мне придется есть рыбные палочки… Но все же спрошу: с тобой все в порядке? Ты плохо выглядишь.

Лицо – нет, все мое тело стало зудеть. Комната ходит ходуном, я чувствую себя матросом в открытом море. И все равно киваю в ответ. Соберись, возьми себя в руки, чувак.

– Нормально, – выдавил я. – Только… немного… душно здесь.

– Окей, сделаем перерыв. Откинься на спинку кресла. Сделай глубокий вдох и выдохни. – Ее советы тупо, как будто из-под воды, слышатся как одно слишком длинное слово. – Я открою окно, дам тебе воды и глюкозу, – услышал я перед тем, как ее лицо поплыло, а комната и все предметы обстановки упали в какую-то черную дыру.

– Симон?! Ты меня слышишь? Ну давай! – доносилось до меня все громче. Как будто я нырнул в глубину и снова оказался на поверхности воды.

Кто-то шлепал меня по щекам, по правой, потом по левой.

Я моргнул и медленно открыл глаза.

– Слава богу. Добро пожаловать назад.

Слегка затуманенным взглядом я посмотрел на Алису, перевел его на комнату и опять вернулся к голубым обеспокоенным глазам.

– Что… что случилось? – молвил я абсолютно сухим ртом.

– Проблемы с кровообращением.

– Серьезно? – Мог бы и не переспрашивать. Потому что мой голос прозвучал так же слабо, как я себя чувствовал.

– Ты ненадолго потерял сознание. Такое случается, если вести себя как идиот. – В ее глазах сверкнула ярость. – Или я все придумала? – Она выдвинула ящик металлического контейнера на колесиках, что стоял рядом, и что-то оттуда взяла. Это была ампула, от которой она открутила колпачок и капнула несколько капель в стакан с водой.

Только сейчас я понял, что не сижу. Спинка кресла расположена горизонтально, а подставка для ног максимально поднята, так, что мне видны мои ботинки.

Я не мог осознать, что упал в обморок. Во время сеанса тату. Перед Алисой. После того, как уже опозорился со своим единорогом по самое не хочу. Можно я остановлю планету и сойду?

– Что ты туда налила?

– Двадцать пять капель кородина. Сердечно-сосудистое. У тебя есть астма или другие заболевания дыхательных путей?

– Нет.

– Аллергия на витамин С?

Я замотал головой.

– Тогда можешь смело пить. – И протянула мне стакан.

Я приподнялся, чтобы было удобнее. Руки тряслись.

– Лежи спокойно. – Она мягко вернула меня в горизонтальное положение и взяла пустой стакан. – А еще вот глюкоза, а то у тебя в лице ни кровинки.

Вообще говоря, это должно было случиться, как бы неловко это ни выглядело.

– Открой рот! – скомандовала она и засунула мне между губ таблетку декстрозы.

– Спасибо, – сказал я с вымученной улыбкой.

– Почему ты ничего не сказал?

– Потому что ни за что не хотел есть мешанину из кетчупа с майонезом, – пошутил я, но Алиса и не думала смеяться.

– Это не смешно, Симон.

– Ты назвала меня Симон? Единорог канул в Лету? – продолжал я дурачиться.

– У меня для тебя новое имечко: Сопляк! – Гнев в ее глазах, пожалуй, настоящий, потому что он звенит и в голосе. – Ты думаешь, это круто – корчить из себя мачо и притворяться, что все хорошо?

Черт возьми. Она реально злится. И имеет право.

– Прости. Я просто не хотел…

– Показать слабость? – Она вскинула брови. – Ты серьезно? Потому что если так, то я совершенно ошиблась в тебе. К сожалению.

Я открыл и закрыл рот. Чтобы не ляпнуть очередную глупость или несуразицу, лучше подержать рот на замке и сделать виноватый вид.

Алиса вздохнула.

– Очень важно, чтобы в следующий раз ты меня предупредил, как только почувствуешь слабость. То, что я вовремя среагировала и успела тебя уложить – чистое везение. Иначе ты бы упал вперед, и тогда мне тебя было не удержать. Могло закончиться очень плохо.

– Ты права. Больше такого не повторится. Обещаю.

Она примирительно улыбнулась и села рядом на краешек стула.

– Ну как себя чувствуешь?

В голове звенело, будто я неслабо так ударился. Я немного отодвинулся, давая Алисе место.

– Вполне ничего, а ты?

– Я? Шутишь? – Она вопросительно подняла бровь. – Вроде из нас двоих не я тут упала в обморок.

– Обморок? Я? В самом крайнем случае это был приступ слабости. – Я сокрушенно улыбнулся, глядя ей в глаза. – Ты отбираешь у меня все силы.

– Порядок… – без тени веселья сказала она и встала. – Тебе, похоже, действительно лучше.

– Когда ты лежала рядом, мне было еще лучше.

– Сидела.

– Что?

– Я сидела рядом, не лежала.

– Видимо, у меня фантазия разыгралась. – Я пытался вызвать у нее улыбку. Напрасный труд. – Ты еще злишься?

Алиса глубоко вздохнула.

– Нет… Но рейтинг твоей крутизны слегка ушел в минус.

Я состроил гримасу.

– Что мне сделать, чтобы его повысить?

– Прекрати отвлекать меня от того факта, что тебе стало плохо. Потому что – извини, что говорю это, – выглядишь ты довольно дерьмово. – Она скрестила руки. – Итак, еще раз: как ты себя чувствуешь на самом деле?

Я на секунду закрыл глаза. Пойман с поличным да еще измотан, потому что изображать крутого парня не только глупо, но и чертовски утомительно.

– Ну-у… – начал было я свою исповедь. – Мне правда получше. Думаю, еще пару минут, и мы сможем продолжить.

– Ты хочешь продолжать?

– Чтобы закончить.

– Но не сегодня.

Я засопел.

– Ну ладно тебе. Мне… хорошо.

Она замотала головой.

– Наверное, с сегодняшним сеансом мы слегка погорячились, ранам нужно зажить. Давай через месяц.

– Ты хочешь сказать, что следующий сеанс только через четыре недели?

– Самое раннее. Я бы рекомендовала так. Но на сегодня в любом случае все, тебе надо отдохнуть.

Отдохнуть. На диване у родителей, и это в субботу, когда все дома? Дохлый номер. Ну, хоть в метро не надо ехать, я взял машину у папы. Он просил меня перед сменой купить пару ящиков воды.

– Тебя может кто-то забрать? – озабоченно поинтересовалась Алиса.

– Не нужно. Я на машине.

Она в ужасе уставилась на меня.

– Я ни в коем случае не пущу тебя за руль! Ты весь бледный. Или ты ждешь, пока полностью придешь в себя, поешь, попьешь, или… Я тебя отвезу. Других клиентов у меня сегодня нет.

– Ты всерьез беспокоишься обо мне, – с усмешкой констатировал я.

– Меня, скорее, беспокоят те невинные, которых ты с твоим головотяпством и нестабильным кровообращением, сев за руль, можешь отправить на тот свет, – парировала она. – Так что? Что ты выбираешь?

Я мог бы позвонить Алексу. Он бы сразу примчался, если не занят ничем важным. Возможно, после чашки кофе или стакана колы я бы и сам был в состоянии. Но перспектива прокатиться с Алисой выглядела весьма привлекательной. К тому же она права – не стоит рисковать. Один раз я сегодня уже повел себя как идиот. Поэтому я вытащил ключи из кармана штанов и с улыбкой протянул их Алисе.

– Но смотри не поцарапай отцовскую машину.

Она закатила глаза.

– Не беспокойся.

– Тогда поехали. – Я посмотрел по сторонам, взял с подголовника свитер, но она, зашипев, вырвала его у меня из руки.

– У тебя до сих пор кислородное голодание мозга, придурок. Мне надо сначала обработать тебе тату, закрыть ее пленкой.

Упс.

Все-таки не так плохо, что она меня отвезет.

Алиса

– Все время прямо. – Симон показывал мне дорогу в одном из роскошных предместий Гамбурга на берегу Эльбы. Чтобы понять, что мы движемся по Эльбшоссе, необязательно было смотреть на указатель. Мимо одна за другой мелькали виллы эпохи Грюндерства, и в какой-то момент мы въехали на Бланкенезер Хауптштрассе. Улица вилась между больших и маленьких холмов, словно какой-нибудь морской пескожил.

– Теперь вниз, и не гони, поищем, где встать.

– Здесь ты и живешь? То есть твои родители. В Бланкенезе? Ну ты буржуй!

Он засмеялся:

– Прости. Тут я ничего не могу поделать.

– Ну хотя бы одеваешься не как буржуй, – продолжала я его дразнить.

– А как, по-твоему, одеваются те, кто здесь живет?

– Они носят пиджаки от Burberry, накинутые на плечи свитера, поло со стоячим воротником.

– Ты хочешь сказать, что я выгляжу убого? – сухо спросил он.

У меня дрогнули уголки губ.

– В этом случае я хотела сделать комплимент.

– Вау! Спасибо! – В его голосе так и слышится ирония.

Мое внимание вновь переключилось на идиллическую местность. Почему-то я ни разу здесь не была, хотя район очень милый. Мимо пробегают разноцветные дома, улочки вьются вверх по склону, а внизу в солнечном свете сверкает Эльба. Я настолько отвлеклась, что почти проехала парковку, на которую указал Симон. Левая нога по привычке шарит в поисках педали сцепления. И, разумеется, напрасно, поэтому торможение получается очень резким, и мы по инерции резко дергаемся вперед.

– Проклятая автоматика, – чертыхнулась я и демонстративно проигнорировала шуточки Симона по поводу моих навыков вождения. Зато с навыками параллельной парковки у меня все отлично. Я заглушила мотор, тоже лишь со второй попытки, когда машина просигналила, что одновременно нужно выжать тормоз.

– Спасибо, что подвезла, и еще раз извини за… Ты поняла. За мной долг за доставленные хлопоты. – На его лице читалась смесь сожаления и стыда, о чем свидетельствовали пунцовые щеки. Что ж, по крайней мере его мертвенная бледность прошла.

– Все в порядке. Никаких хлопот. Кроме того, я не оставила тебе особого выбора. – Я ни за что не пустила бы его за руль. Потому что в случае аварии и увечья или чего похуже я была бы виновата. Поэтому я могла и должна была это предотвратить.

Как с мамой.

Если бы я только быстрее бежала, если бы поторопилась…

Я ощутила угрызения совести, но, глубоко вздохнув, послала их подальше.

– Ну, тогда я пошла на электричку.

– Сначала я тебе заплачу. За сеанс, – и Симон достал кошелек.

– Точно. Совсем забыла.

– Черт…

Я занесла руку, чтобы открыть дверь, но остановилась на полпути:

– Что такое?

– Мне надо домой, взять денег. Когда я снимал их, я не думал, что получится на полтора часа дольше.

– Отдашь разницу в следующий раз.

– Ни в коем случае! – твердо возразил он. – Я со своим рейтингом крутизны и так в минусе, еще не хватало теперь задолжать тебе. Вот сто пятьдесят.

Я улыбнулась.

– Полтора месяца не за горами. – Полтора. Хотя я втайне надеялась, что мы увидимся раньше. Возможно, в Pocket Bar.

– Полтора? Я думал – месяц.

– Я посмотрела в календарь. К сожалению, раньше не получится.

Долгий выдох.

– Полтора…

Я надеялась… нет, я ждала, что он предложит встречу, например, прогулку в то дедушкино место. Я бы сразу согласилась, но Симон резко поменял тему:

– Родители живут совсем рядом.

Я проглотила свое разочарование и с удивлением осмотрелась. Совсем рядом звучит как за углом, и мне показалось, что мы проезжали мимо.

– И где же?

– Вон там наверху, на склоне. – Он показал на укрепленные подпорными стенками ступеньки.

– Круто. – Как и множество других прекрасных мест в Гамбурге, Треппенфиртель тоже в моем списке «Обязательно к посещению». Однако кому придет в голову разглядывать достопримечательности в собственном городе?

– Посмотрим, изменишь ли ты свое мнение насчет «круто», когда поднимешься.

– Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– Как будто я бы оставил тебя сидеть в машине. Или… ты совсем не терпишь лестниц? Я тебя и здесь с удовольствием подниму. – Симон улыбался совершенно раскованно. Кажется, его совсем не смущало, что я могу встретить его родителей.

А вот меня эта мысль заставляла нервничать. Знакомство со своей семьей мне всегда немного напоминало променад по главной улице голышом. Ты абсолютно неприкрыт, все, что обычно под одеждой, становится достоянием общественности. В том числе вещи, за которые стыдно, или которые – как я, например, – ненавидишь. Одна мысль об этом наводит на меня панику. До этого момента я лишь однажды привела домой незнакомца. Юлиана – мою первую и единственную настоящую любовь.

– Кроме того, – продолжал Симон, открывая дверь, – бабуля мне устроит, если узнает, что ты была рядом, а я вас не познакомил. Для нее это как встреча с кумиром.

Мне вспомнилось его сравнение бабушки с Халком, и я тихо засмеялась. Окей. Если он не делает из этого драму, то и я не буду.

Мы вышли из машины и перешли на другую сторону улицы. Через несколько метров асфальтовая дорога сменилась выложенной мелкой брусчаткой лестницей, которая, петляя то вправо, то влево, вела вверх. Мы вместе преодолевали ступеньку за ступенькой. Мимо лепящихся друг к другу домиков, запущенных садов, разноцветья, красных с золотом деревьев, листва от которых шуршала и шелестела под ногами. Оглядевшись вокруг, взглянув на Эльбу позади меня, я с улыбкой остановилась, желая прочувствовать момент.

– Все в порядке? – Вопрос Симона вернул меня к реальности.

– Да, а у тебя? Как ты себя чувствуешь?

– Очень хорошо. Все прошло. Не обязательно было меня подвозить.

– Береженого Бог бережет. И потом, так я хотя бы посмотрю город. В действительности здесь еще красивее, чем на фото, которые я видела. Но как-то… иначе, чем я ожидала, – призналась я.

– Насколько иначе? – Симон остановился на две ступеньки выше меня, но потом снова спустился, и солнце меня ослепило.

Я, моргая, загородилась рукой от света.

– Я больше ожидала увидеть стереотипные пейзажи Бланкенезе. Больше вилл, роскоши. Но здесь все такое… добротное. Более деревенское, чем я ожидала.

– Раньше это была рыбацкая деревня. – Он посмотрел по сторонам. – Отсюда и домики. Разочарована?

Я помотала головой.

– Наоборот, мне нравится уют.

– Буду знать… – произнес он с улыбочкой, от которой в животе у меня опять запорхали бабочки.

Мы пошли дальше, а Симон продолжил рассказывать:

– Туристы – а к ним я причисляю и жителей других районов Гамбурга – считают, что иметь дом в этой части города – гламурно. Такой германский ответ Голливудским холмам, потому что здесь живут несколько селебрити. Только они живут не в Квартале лестниц. В большинство домов пройти можно только по лестнице. То есть никаких машин, ты все тащишь на себе. Покупки, ящики – все. Наш дом один из немногих, к которому с другой стороны ведет тропинка.

– Зато ты каждое утро, выйдя за дверь, будто оказываешься на гигантском балконе без перил. – Я широким жестом провела рукой по воздуху.

– Это правда… А вот, кстати, и входная дверь. – Мы остановились возле прямоугольного дома из массивного обожженного кирпича с небольшими фрагментами фахверка. – Вот здесь я живу. Снова.

– Оу, у вас дом под камышовой крышей.

– Ага.

– А дверь голубая! – с восторгом констатирую я.

– Вот тебе сразу два стереотипа про Квартал лестниц.

Симон открыл дверь и хотел пропустить меня вперед, но я остановилась.

– Лучше сначала ты. Чтобы твои родители не приняли меня за взломщицу и не испугались.

– Взломщица с ключом?

Я пожала плечами, и Симон, улыбаясь, зашел первым.

Закусив губу, я последовала за ним в просторный холл. Я сразу услышала поскрипывание светлых деревянных половиц под моими сапогами и увидела галерею из фотографий на стене над винтовой лестницей. Очень много фотографий, любовно составленных в мозаику воспоминаний.

– Привет! Мам? Пап?

К моему облегчению, никто не отозвался, и я прошла до кухни, из которой, видимо, вел выход в сад с большущей деревянной террасой. Симон последовал за мной и открыл один из шкафов. Взял оттуда ларец, запустил в него пальцы и вернулся ко мне с двумя купюрами в пятьдесят евро.

– Ты взломал семейную родительскую кассу? – в ужасе посмотрела на него я.

– Я потом компенсирую. Вот.

– Здесь на двадцать пять больше.

– По-другому я не могу дать. – Он взял мою руку и вложил мне деньги. – Остальное – чаевые.

Я открыла рот, чтобы возразить, но Симон меня опередил.

– Посмотрим, где бабуля. Хочу познакомить тебя с ней прежде, чем ты уедешь.

Что ж, приятно, что ему это важно. Мы прошли в гостиную. Это была большая светлая комната с высоким потолком и еще одной коллекцией фотографий на стене над каминной полкой. Много мебели из прочного, частью потертого дерева с небольшими царапинами. Возможно, благодаря этому в комнате царила такая уютная и теплая атмосфера. Эффект первозданности и естественности. Неидеальной красоты. Сухие букеты; светлые, в пол, льняные шторы с тяжелыми кистями. К ним в тон подушки на угловом кожаном диване, где угадывались места, на которых чаще всего сидят. Я насчитала четыре и представила себе, как вся семья смотрит фильм. Кресло рядом, вероятно, предусмотрено для бабушки.

– Симон?! Ты вернулся?

Я повернула голову туда, откуда послышался голос.

– Вернулся, – отозвался он.

– Но я думала… О, у нас гости. – В гостиную вошла высокая блондинка в джинсах и свитере. Если не брать во внимание стрижку боб длиной до подбородка, она была точной копией Симона. Того же теплого оттенка карие глаза приветливо улыбались мне. – Привет. Я Марлен, мама Симона.

Я вежливо пожала ее руку.

– Алиса, я… – Блин, и что же мне сказать? «Его подружка» прозвучит так, словно у нас отношения. Знакомая? Я беспомощно оглянулась на Симона – он хотел уже что-то сказать, но мать его опередила:

– Я знаю, кто вы. Его тату-мастер и невероятно талантливая художница. Вы нарисовали чудесный портрет моего отца.

Я не ожидала услышать столько комплиментов. И, видимо, улыбка получилась довольно смущенной.

– Рада, что вам нравится.

– Нравится! И не только мне, моя мать тоже в восторге. Я поначалу была скептически настроена насчет татуировки, но Симон нам так много о вас рассказал…

– Только хорошее, – вставил он.

– Надеюсь, – сухо бросила я. Моя нервозность стала понемногу рассеиваться, в том числе благодаря непосредственности мамы Симона. Своим поведением она дала понять, что мне здесь рады.

– Симон показал нам в Instagram ваши работы. Я надеюсь, вы не будете против, если я подпишусь на вас. Потому что кроме рисунков я еще и познакомилась с очень милой художницей.

Кровь ударила в голову.

– Конечно, не буду. Мне приятно.

– На меня ты не подписана, – пожаловался Симон. Если бы не озорные огоньки в глазах, его обиду можно было бы принять за чистую монету.

– Твои фотки не такие классные.

Я подавила желание засмеяться и ограничилась улыбкой.

– Так, и что это тут происходит? – спросил кто-то низким грудным голосом. Увидев, кому он принадлежит, я мгновенно установила, от кого Симон унаследовал кудри.

– Это Алиса, которая делает Симону тату, – представила меня Марлен своему мужу.

– Привет. Я Грегор. – И он приветливо улыбнулся. – Симон показал нам ваш рисунок-портрет, а также другие работы в Instagram. Был бы у меня аккаунт, я бы на вас подписался.

– Так, ну я чувствую себя ущемленным, – произнес Симон. – Почему никто из моей семьи не хочет подписаться на меня?

Мы с Марлен засмеялись, а отец нахмурил лоб.

– Я что-то пропустил?

– Нашему сыну нужно больше… как это называется?.. – Подыскивая подходящее слово, Марлен пощелкала пальцами.

Я поняла, какое это слово, и сказала:

– Подписчиков?

– Точно, подписчиков.

– Так попроси совета у своей подруги. Она понимает, как работают социальные сети.

Мы с Симоном обменялись взглядами.

– Мы с Алисой не встречаемся, – уточнил Симон, а я поймала себя на мысли, что пытаюсь представить себе его в качестве моего парня. Чувствовала бы я себя частью этой семьи? Единой семьи. Открытой. Сердечной. Здоровой.

– Да? – В голосе Грегора прозвучал намек на разочарование. Или это смятение? – Но вы все равно поужинаете с нами?

– Да, было бы здорово! – Марлен с улыбкой кивнула.

Не зная, что ответить, я снова посмотрела на Симона. Вероятно, мне следовало вежливо отказаться. Но под каким предлогом, если не упоминать его обморока? А другого более-менее подходящего объяснения, почему я привезла Симона домой и зашла только за деньгами за сегодняшний сеанс, я на ходу не придумала.

Симону, кажется, тоже ничего не пришло в голову.

– М-м-м… вообще-то я думал еще перед работой прилечь, а Алиса уже собиралась уезжать…

– Я не понимаю. Вы же только пришли. – Его мать растерянно переводит взгляд с него на меня.

Симон почесал затылок и посмотрел на меня.

– Ну, можно в принципе чего-нибудь перекусить… ты как?

– М-м-м. – Я чувствовала себя слегка застигнутой врасплох. Но мне не хотелось обижать его родителей. Они смотрели с такой надеждой. – Если я вас не объем и не доставлю слишком больших хлопот.

Так я осталась. На ужин с родителями Симона.

Это ведь ничего, верно?

Алиса

– Сколько ты уже занимаешься татуировками?

Марлен протянула мне сырную тарелку, с которой я подцепила себе ломтик «эмменталя». Мы перешли на «ты». На меня смотрели пять пар любопытных глаз. За столом собралась вся семья, включая бабушку Лотту, которая за каких-то две минуты вытащила из меня обещание записать на тату на декабрь ее и сестру Симона Нору, которая все это время не спускала с меня глаз. Каждый раз, когда мы встречались взглядами, она краснела и быстро отводила глаза. Кажется, особый восторг у нее вызывали мои волосы.

– Официально с восемнадцати лет. Но начала я в семнадцать – на искусственной и свиной коже.

Нора – она, как и Симон, сидит напротив – с отвращением скривила миловидную мордашку.

– Да, в те времена мне тоже было противно, – произнесла я, чтобы вдохновить ее на разговор. «Привет, я Нора» – до сих пор единственное, что я от нее услышала. Кажется, она передо мной робела или что-то в этом роде, и мне было любопытно, почему.

– Свиная кожа похожа на человеческую? – поинтересовалась Марлен.

– Для тренировки пойдет. Но, вообще говоря, всякая кожа уникальна. Когда я три года назад пришла в студию, я с удивлением обнаружила, сколько разных типов кожи существует. Чтобы приноровиться ко всем, нужно время и некоторый опыт.

– А как ты открыла для себя тату? – продолжала допытываться Марлен. – Из рисунков?

Мой рот был занят хлебом, и я молча кивнула.

– А где ты этому научилась?

– Мама, она изучает искусство. И было бы хорошо, если бы вы дали ей поесть, а не мучали вопросами, – вмешался в наш диалог Симон, который, извиняясь, посмотрел на меня.

Но этого и не требовалось. Мне нравилось, что они задают так много вопросов. Однако тут я была ему благодарна. Потому что разговоры, в которых я неминуемо вспоминала о маме, давались мне с трудом. Я еще девочкой копировала ее рисунки при помощи цветных карандашей и пальчиковой краски. Иногда на обоях, в моей комнате или коридоре, где до сих пор видны следы. Я проглотила боль воспоминаний вместе с едой.

– Все в порядке, – быстро проговорила я, готовясь ответить на вопрос, но Марлен покачала головой.

– Нет. Извини, пожалуйста, Алиса, если я чересчур любопытна. Мы все просто так рады знакомству. Наш Симон нечасто приводит девочек.

Я с улыбкой посмотрела в его сторону – это вогнало его в краску, но не лишило дара речи.

– Я разборчивый.

– С этой – как ее? – Кики тоже не помешало бы.

Симон зыркнул на бабушку.

– Бабуля!

– Я сразу говорила – эта девушка непутевая. Через три секунды было ясно, но кто же меня послушал? – гнула свое бабушка Лотта, невзирая на все более мрачное выражение лица Симона.

– Мне она тоже не нравилась, – ввернула Нора.

– Мы можем, пожалуйста, сменить тему? – сдавленно произнес Симон, избегая моего взгляда.

– Да, пожалуй, – поддержал его Грегор.

– Мама, Симон сделает тебе твой напиток? – Марлен довольно топорно попыталась разрядить обстановку, хотя и весьма кстати.

– О, да, выпить я не откажусь. Тебе тоже, Алиса? Мой внук делает превосходные коктейли. С парой капель.

– И что там в них?

– Пойдем со мной, покажу.

Мне ясно, зачем Симон предложил это. Он не хотел, чтобы бабушка Лотта разболтала в его отсутствие что-нибудь о его бывшей. И хотя мне было интересно послушать, что из себя представляет эта Кики, я не хотела пользоваться моментом.

– С удовольствием.

Мы отодвинулись от стола и встали. На кухне Симон тяжело вздохнул.

– Извини, бабуля иногда…

– Бабуля у тебя классная.

– Я бы не хотел, чтобы ты решила, что мы – семейка ехидн.

– Не решу до тех пор, пока они не станут потешаться надо мной, лишь только я уйду, – весело проговорила я.

Симон с улыбкой скривил губы.

– Не беспокойся. Для этого ты им слишком понравилась. Причем почти сразу.

– Эй, то есть прямо с ходу меня нельзя признать милой?

– Можно. Даже больше. – Он заглянул мне в глаза. Не весело, а серьезно. – Мне пора наконец понять это.

В ответ я улыбнулась, сердце между тем выстукивало барабанную дробь. Такую быструю и оглушительную, что я испугалась, что Симон услышит.

Он откашлялся, провел по волосам.

– И если они слишком назойливы, просто скажи. Ты здесь не на допросе, – сменил он тему.

– Знаю. Но меня это не беспокоит. – Наоборот. Прекрасно, когда мое искусство вызывает такой интерес и вдохновляет других.

– Лучше держи это при себе. Иначе мама пристанет со своим опросником для выявления ментального здоровья. Если бы любопытство считалось болезнью, мои мать и сестра страдали бы тяжелой формой.

Я смеюсь и смотрю, как он наполняет и ставит чайник.

– Сестра? Серьезно? До сих пор она не задала мне ни одного вопроса.

– Потому что стесняется. У нее просто язык отнялся. За что я тебе на самом деле благодарен. Вообще-то она вполне может взбесить.

Тем не менее, пока накрывали стол, я видела, как он в промежутке между стычками быстро обнял и поцеловал ее в волосы. Так что он ворчал не всерьез.

– Что с тобой? – Он достал два чайных саше из деревянного ящика. – У тебя самой есть брат или сестра?

– Сестра. Младшая. – Я надеялась, что его удовлетворит этот ответ. Мне не хотелось рассказывать о наших трудных отношениях и думать о них тоже не хотелось. И пока Симон не продолжил, я завела другой разговор: – Ты разве не коктейль собирался делать?

– Я и делаю.

– С чаем? – Я удивленно вскинула брови.

– Черный чай. Бабуля думает, что в напитке есть что-то крепкое, потому что это ее бодрит.

– Ты ей готовишь плацебо? – не верила свои ушам я.

– Точно! Все у нее в голове. Тебе тоже, кстати, приготовил.

Я засмеялась.

– Хорошо, если мне не придется изображать опьянение.

Спустя десять минут настроение за обеденным столом снова стало легкое и непринужденное, как и вначале. Бабушка расспрашивала о предстоящем тату, и я удивлялась, насколько хорошо она информирована. Потом меня рассмешил ее рассказ о том, как ее Франц вернулся из поездки с наколкой с ее именем и «странными узорами».

Марлен подавилась красным вином.

– У папы были тату? – откашливаясь, спросила она.

Так выяснилось, что бабушка и Симон были единственными, кто об этом знал.

– Мог бы и рассказать, – попеняла она сыну, а ее муж согласно закивал.

– Что происходит в Новой Зеландии, остается в Новой Зеландии, – парировал Симон, однако привычного сухого оттенка в его голосе не было.

Вдруг мне стало ясно, что Симон поделился со мной вещами о своем деде, о которых в его семье, кроме бабушки, больше никто не знал. Какое странное ощущение.

– Слушай, Алиса… – Нора, кажется, наконец созрела и вырвала меня из моих мыслей. – Когда мне исполнится восемнадцать, ты мне сделаешь тату?

Я автоматически посмотрела на ее родителей. Даже когда Нора станет совершеннолетней, я бы не хотела встать между ней и родней, если они будут против. Особого восторга на их лицах я не увидела, хотя и осуждения – тоже.

– Конечно, почему нет, – ответила я.

Она благодарно улыбнулась и добавила как будто между прочим:

– У тебя офигенские волосы.

Пришла моя очередь улыбнуться.

– Спасибо.

– И пирсинг в носу тоже.

– Что это такое, сестренка? Ты будешь к ней подлизываться, пока она не сделает тебе тату на халяву?

– Заткнись, идиот.

– Лучше начинай копить деньги.

– Я и собиралась!

Я весело наблюдала за этой перебранкой, попивая теплый якобы алкогольный коктейль. Я и сама любила такие пикировки. С Бекки.

– Кстати, на Рождество я бы хотела получить деньги, – чуть громче заявила Нора.

– Скажи прямо, к чему эти тонкие намеки? – Симон закатил глаза.

– Чтобы ты не вздумал опять подарить мне идиотскую грелку.

– Почему это идиотскую? – замешкался Симон, на его лице проявилось удивление, даже изумление. – Это же от бренда UGG. Тебе же нравится UGG?

– На ногах – да. Но не в качестве грелки.

– Грелок много не бывает, Нора, – объявила бабушка Лотта, подняв указательный палец, будто провозгласила жизненную мудрость.

– Точно! Спасибо, бабушка! Кроме того, папа сказал, что ты такую хотела.

Марлен засмеялась, прикрыв ладонью мою руку. Ее жест был таким мимолетным, похоже, она и сама не заметила. Я же, наоборот, очень остро почувствовала это прикосновение. Тепло, переходящее в боль, потому что так хочется, но невозможно восстановить в памяти прикосновения моей мамы. Потому что их давно нет.

– Этот талант дарить ненужные подарки Симон однозначно унаследовал от своего отца. Я уже не знаю, куда мне девать все полотенца, которые получаю от него каждый год.

– Но, дорогая, ты же сама жаловалась, что их у нас мало.

– Да. Один раз пожаловалась. А еще я жалуюсь на боли в затылке и недосып. Как насчет того, чтобы подарить мне отдых в спа-отеле?

– Я мог бы подумать об эргономичной подушке или новом матрасе, – с серьезной физиономией произнес Грегор, на что все разразились громким смехом. Все, кроме меня, которая пытается судорожно вспомнить, когда мы с папой и Бекки последний раз смеялись так непринужденно. Или вообще сидели за одним столом. Как семья. Счастливая, самая обычная семья.

Семья.

Понимание, что моя собственная семья навсегда разрушена, накатило волной и сдавило мне горло. Мне стало плохо. Мои легкие будто внезапно наполнились водой. Кожа на голове и на лице зачесалась. На лбу выступил холодный пот. Сердце заколотилось о ребра и, кажется, вот-вот выскочит из груди.

Только не это. Не сейчас. Не здесь.

Я потянулась за своим стаканом, наивно надеясь, что смогу предупредить приступ паники, если притворюсь, что все в порядке. Но рука дрожала так, что и стакан удержать не получилось. Я решила вернуть его на стол, но промахнулась, стакан ударился о край тарелки, опрокинулся, и содержимое потекло на деревянный пол. Смех за столом умолк, все внимание обратилось ко мне, а я тем временем изо всех сил пыталась продышаться.

– Алиса? – словно сквозь воду до меня доносился голос Симона. Он обеспокоенно смотрел на меня, одновременно сквозь гул до моих ушей доходил мягкий голос Марлен:

– Алиса, чем тебе помочь?

Воздух.

Мне нужен свежий воздух.

Страх удушья выталкивает меня из кресла. Симон тоже вскочил, обогнул стол, спеша ко мне, но я вытянула руки, не давая ему подойти ближе. Потому что меня вот-вот вывернет.

Я молча выбежала из гостиной, рванула через коридор в кухню. Трясущимися руками распахнула дверь и выскочила на террасу. Все это я проделала почти вслепую, от паники и страха слезы застилали глаза и горячим потоком текли по щекам. Я вытянула руку и, нащупав стену рядом с дверью, облокотилась на нее. Наклонилась вперед, вторую руку прижала ко рту в попытке сдержать тошноту.

Но воздуха по-прежнему не хватает.

Паника никуда не ушла.

Мне нужно успокоиться… как-то успокоиться. Следуя совету врача, который она мне дала после аварии, я отпустила страх, вытянулась всем телом, подняла руки. Призвала себя глубоко вдохнуть и выдохнуть. Вдохнуть и выдохнуть. Вдох-выдох. Пока тиски вокруг груди не разжались и я снова не смогла дышать. Дрожащей рукой я досуха вытерла слезы. В изнеможении опустилась на деревянную скамейку и откинулась на спинку. Закинула голову и закрыла глаза.

Тут же, как по заказу, перед глазами встали кадры аварии. Битое стекло. Кровь. Глядящие в небо мамины безжизненные глаза.

Беспомощность и вина так глубоко запускают свои когти в грудь, что мне опять не хватает воздуха, а из горла рвется сдавленный крик. Я открываю глаза. Дыши! Дыши! – приказываю я себе и мотаю головой. Снова и снова. По мере того как образы и воспоминания блекнут, я все больше осознаю, насколько же странным, должно быть, выглядит мое поведение в глазах Симона и его семьи.

Господи!

Что они подумают? И прежде всего: как им объяснить, почему я вдруг ни с того ни с сего вылетела из комнаты? Хочу ли я объяснять, могу ли? Нужно сначала поговорить с Симоном.

– Эй… – Помяни черта… – Можно войти, то есть выйти?

Симон

Я выдержал десять минут. А потом не смог не пойти вслед за Алисой, чтобы проверить, как она там.

– Ты в порядке?

– Ты поверишь, если я скажу «да»? – спросила она хриплым голосом, наклонив голову вперед.

– Не очень. Тебе холодно?

Она кивнула, по-прежнему смотря в землю.

Уже смеркалось, поэтому я щелкнул выключателем и зажег свет на улице, а потом принес одеяло. Подсел к ней и укутал.

– Спасибо. – Алиса дрожала, но что-то мне подсказывало, что она не просто замерзла. Там, за столом, что-то случилось… прозвучало какое-то слово или фраза. Что-то, что вызвало у нее мгновенную реакцию. Внезапное потоотделение, побледневшее лицо, сильный тремор… Я, конечно, не специалист, но как по мне, это паническая атака.

– Сейчас бы еще один чайный коктейль. Но без чая.

Тут у меня отлегло. Если она в состоянии отпускать саркастические шутки, значит, ей лучше, – подумал я. Пока она не повернула ко мне лицо и я не увидел черные разводы на ее щеках. Тушь размазалась, глаза покраснели, веки опухли.

– Эй… что случилось, Алиса? Что это?

Она опустила глаза, спрятала лицо в своих фиолетовых волосах.

– Ничего…

Хотя она и не обязана мне ничего объяснять, я все же надеялся. После сегодняшних событий и нашего разговора во время сеанса я думал, она откроется мне чуть больше.

– Ничего… что я могла бы быстро объяснить, – продолжала она, гладя пальцами край одеяла.

Я поднес руку к ее лицу и убрал волосы за ухо. Не понимаю, почему я вдруг так сделал, но она не отстранилась. И все же я не решился задержать ладонь на ее щеке.

– Если захочешь поговорить… я в твоем распоряжении.

Как будто желая убедить себя в этом, она снова сморит мне в глаза.

– Тебе надо на работу.

Я достал из кармана мобильный и набрал номер Трейси:

– Привет, это Симон.

– Привет, все в порядке? Что случилось?

– К сожалению, сегодня не смогу прийти на смену, тут… семейная проблема. Извини, Трейси. Знаю, что в последний момент… – Алиса замотала головой и губами произнесла «нет», но я проигнорировал.

Было слышно, как Трейси вздохнула.

– Хорошо. Надеюсь, ничего серьезного.

Я посмотрел в испуганные глаза Алисы.

– Я тоже надеюсь. Я позвоню ребятам и найду кого-нибудь на замену? – предложил я. Хотя втайне надеялся, что она отклонит мое предложение. Мне повезло.

– Нет, спасибо, я сама. Увидимся на следующей неделе.

Не успел я попрощаться и дать отбой, как Алиса с упреком зашипела:

– Не надо было этого делать.

Я вскинул брови.

– Говорит та, которая привезла меня домой.

– То было другое.

– Нет, не было.

Она простонала.

– Теперь мне не только плохо, но еще и неловко. Ну прекрасно. Спасибо.

– У меня и так желания работать не было. Если уж на то пошло, это я должен испытывать угрызения совести, потому что использовал тебя в качестве алиби. – Я улыбнулся, надеясь, что это поможет ей расслабиться.

Какого-то подобия улыбки в ответ я все-таки дождался. Ее взгляд скользнул по приоткрытой двери на кухню.

– Что твоя семья? Они наверняка гадают, что такое со мной произошло. Ты не думаешь, что мне бы надо…

– Тебе не надо, – перебил я ее. – Никто не ждет никаких объяснений или оправданий, окей?

– Но Марлен…

– По поводу моей мамы не беспокойся. Можем позже с ней поговорить.

– Можем?

– Можешь. Как захочешь. Но как только она опять начнет свои расспросы, я приму меры.

– Хорошо… – Я видел, как она подняла и опустила плечи под одеялом, как глубоко вздохнула.

– Хочешь пить?

– С удовольствием.

– Воды? Чая? Чего покрепче? Могу сделать тебе горячий шоколад. – В ответ на последнее предложение в ее глазах что-то загорелось.

Но она отказалась.

– Нет, не суетись. Я выпью воды.

Я встал и пошел в кухню, где обнаружил маму, она с обеспокоенным видом стояла в дверях.

– С ней все в порядке?

Я кивнул, хотя честнее было бы сказать, что не знаю.

– Я могу что-то сделать? – шепотом спросила мама.

Я открыл холодильник, вынул пачку молока и, понизив голос, ответил:

– Ей это все неприятно. Было бы лучше не лезть к ней сейчас.

Мама с пониманием кивнула и показала на кастрюлю, в которую я наливал молоко.

– Для Алисы?

– Сделаю ей горячий шоколад, – объяснил я, на что мама отодвинула меня от плиты.

– Дай я. Я принесу вам чашки.

– Не надо, мам.

– Но я хочу, а ты давай-ка быстренько… Не оставляй ее одну надолго.

Я благодарно сжал ей руку, взял бутылку с водой, два стакана и вернулся к Алисе. Она сняла одеяло с плеч и накрыла им колени. Когда я сел рядом, она и мои ноги закутала. Я придвинулся чуть ближе, налил воды и предложил ей. Когда она поднесла стакан к губам, я заметил, что рука еще дрожит. Не так сильно, как за столом, но, кажется, Алиса – что бы это ни было – так и не пришла в себя окончательно.

Все ли с ней в порядке? Ответ я пытался найти в ее взгляде. Меня не отпускало ощущение, что тут скрывается что-то серьезное, у меня в голове крутились самые разные сценарии. От тяжелой болезни до бывшего дружка-насильника, который ее преследует.

– Не смотри так, – нарушила она тишину и поставила стакан на пенек возле скамейки.

– Как – так?

– Как будто я на исповеди и сейчас расскажу о смертельной болезни или чем-то таком. Я не больна.

Я не сдержал вздох облегчения.

– Ты правда так подумал? – Она удивленно взглянула на меня.

Я открыл рот, чтобы ответить, но тут постучали в дверь. Мы с Алисой одновременно оглянулись туда, где стояла моя мать, призывно поднимая поднос с двумя чашками и тарелкой с печеньем. Она не вышла на террасу. Наверное, чтобы не мешать. Я быстро встал и с благодарностью взял поднос.

– Только не говори, что твоя мама нам еще и шоколад с печеньками приготовила.

– Ну так и есть, хотя сделать напиток – моя идея, – признался я.

– Но воды вполне бы хватило.

– Понятное дело. Но ты так посмотрела, когда я упомянул горячий шоколад. Я практически услышал, как у тебя текут слюнки.

– Ну хорошо. Я люблю шоколад. Но не надо было для этого напрягать маму. Мне теперь неудобно.

– Я ее не напрягал. Она выгнала меня из кухни, и ты должна радоваться, потому что ее горячий шоколад – к своему неудовольствию, я как бармен должен это признать, – лучше, чем мой. – Я снова подсел к Алисе, потеснив ее под одеялом. – А печеньки вчера бабушка напекла, – продолжил я, ожидая, что Алиса порадуется, но у нее вдруг задрожал подбородок.

– Господи… У тебя такая чертовски замечательная семья. – Она не смогла произнести фразу до конца и всхлипнула, и это совершенно сбило меня с толку. Почему она плачет при виде моей семьи?

– Ключевое слово чертовски или замечательная? – пошутил я, чувствуя абсолютную беспомощность.

– Замечательная.

– Сказать им, чтобы прекратили?

Господи, какой бред я несу. Обнять бы ее, но я боялся, что она не захочет.

Она покачала головой.

– У тебя чудесная семья, Симон. Такая добросердечная, милая и веселая, и такая, какой… какой нет у меня, – призналась она. От эмоций в ее больших голубых глазах у меня ком встал в горле, почти вызвав боль. Она нетерпеливо смахнула с лица слезы. – Теперь я еще и разревелась в твоем присутствии. Прости.

– Да за что? Я же тот тип, который на сеансе тату свалился в обморок. – Я произнес это и тут же пожалел. Ей сейчас не до легкомысленных фраз. Меньше всего мне хотелось высмеивать и ситуацию, и состояние Алисы. – То есть если тебе нужно поплакать, все нормально. Если поговорить – тоже. Как ты захочешь, хорошо?

Она повернулась ко мне, одну ногу положила на скамейку, я последовал ее примеру, теперь наши колени плотно соприкасались.

– За столом… – начала она и принялась хватать ртом воздух, – когда вы все так беззаботно смеялись, и вообще… Все это… Еда, то, как вы со мной обходились, как будто я часть семьи, и как вы общаетесь друг с другом… Ты с Норой. Ваши родители с вами и… – Ее голос потух, и она прошептала: – Твоя мать с тобой… Мне напомнило это… что моей мамы больше нет. И что виновата в этом я. – Ее слова, особенно последняя фраза, болезненно отозвались в застарелой душевной ране.

– Когда это случилось? – осторожно спросил я, слегка оцепенев от столкновения с прошлым. Потому что это чувство самоедства по поводу смерти человека было мне знакомо, и я надеялся, что Алиса ему не поддастся. В отличие от меня.

– Десять лет назад, но бывают дни, когда кажется, что вчера.

Вопрос о том, что именно произошло, вертится у меня на языке. Но я не хочу давить и помалкиваю. Как и о боли и воспоминании о моем брате, которого я никогда не знал.

– Я думаю, особой разницы нет. У сердца чертовски хорошая память, когда речь идет о боли, потере и тоске.

Алиса кивнула:

– Проклятое слоновье сердце.

– Слоновье сердце… – пробормотал я про себя; мне понравилось сравнение.

– Раньше мне труднее всего было справляться с воспоминаниями, которых больше нет.

Я вопросительно посмотрел на нее.

– Как это, когда мама обнимает тебя, – тихо объяснила она, и мне еще больше захотелось обнять ее саму. Обнимать ее до тех пор, пока она не успокоится. Как будто у меня или у кого-то другого были силы залечить эту рану.

– Если когда-нибудь захочешь об этом рассказать, просто вслух подумать о том, что ты помнишь или не помнишь… Не знаю, поможет ли это, но я готов тебя выслушать. Я, правда, не такой уж мастер говорить о таких вещах. Но там, где нужно слушать, я профи.

– Это точно. – Слабая, еле уловимая улыбка промелькнула на ее лице. – И как же ты с этим справляешься?

Я окаменел, не хотелось говорить о том, как я мог спасти моего брата. Откуда она знает?..

– Как справляешься с потерей? – повторила Алиса, и я меня отпустило.

– Спорт. Начал заниматься силовой тренировкой и боксом. Потом стал бегать. Любые упражнения на выносливость проветривают голову. До сих пор. Раньше я перегибал палку, потому что эмоциональная боль, – я показал на грудь, – не уходила, и тогда я заглушал ее физической болью. – Я умолчал, что часто напивался до потери сознания и провоцировал драки. То же самое и с моей фазой ненависти к себе, когда я, чтобы забыться, принимал наркотики.

– И поэтому ты изучаешь спортивные науки? – сложила она два и два.

Я кивнул.

– Не могу представить свою жизнь без спорта. Мне чертовски трудно вытерпеть эти несколько недель перерыва из-за татуировки.

– Понимаю. У меня та же история с искусством. И с учебой. Хотя учебы могло и не быть.

– Почему?

– Потому что, во-первых, я как идиотка потеряла свое художественное портфолио незадолго до окончания срока подачи заявок…

– О, нет.

– И еще потому, что я вообще-то не собиралась больше рисовать. После смерти мамы я три года отвергала все, что мне напоминало о ней. В первую очередь фото, но и рисование тоже. Но в какой-то момент заметила, что воспоминания о ней поблекли, что я стала забывать ее лицо, и тогда я нарисовала ее портрет. И… – она опять улыбнулась, взгляд стал ностальгическим, будто она мысленно рассматривала старое фото, – я ощутила, как хорошо это действует, это была моя с ней связь. С тех пор я целыми днями только и рисовала маму. Во всевозможных вариантах. Один из таких рисунков я набила себе в качестве татуировки в INKnovation. Мне было шестнадцать, я даже подделала подпись отца. Но Басти сразу все просек и хотел уже меня погнать. И тут я так разревелась, что меня для начала отбуксировали в комнату отдыха и напоили чаем. Сквозь слезы я рассказала, что значит для меня эта тату и что рисунок мой собственный. Еще я сказала, что я во всей Германии не знаю никого лучше него и ни к кому другому не пойду.

– И? Он закрыл глаза на твой возраст?

– Ага, оба глаза. И когда год спустя, мне уже тогда исполнилось семнадцать, я пришла к нему наниматься на работу, он повел себя строже. Да и понятно. Потому что тату-мастеру недостаточно просто хорошо уметь рисовать. Я спросила у него, что мне нужно уметь, чтобы он меня взял через год на работу. Ну и… – Она пожала плечами. – Четыре года спустя я делаю тату парню с единорогом.

Я рассмеялся.

– Блин. С этой печатью мне теперь ходить вечно, да?

– Благодаря мне. – Веселый огонек прогнал тусклую печаль из ее глаз. – За это надо выпить.

– Горячий шоколад, наверное, стал прохладным шоколадом. – Я скривил лицо. – Сделать новый?

Она замотала головой, взяла свою чашку, мы чокнулись, глядя друг другу в глаза.

– Знаешь что? – улыбнулась она, отпив какао. – Я рада, что ты наколол себе единорога.

Я широко улыбнулся.

– Окей… если ты тем самым хочешь сказать, что я тебе супер нравлюсь и что ты понятия не имеешь, как прожить следующие шесть недель без меня, я подпишусь под каждым словом.

Она закатила глаза.

– Даже если и так, после такого самовлюбленного спича я в этом хоть убей не признаюсь.

– Ну-у… если вдруг затоскуешь, у тебя есть мой телефон, и ты даже знаешь, где я живу. По крайней мере, в ближайшие два-три месяца.

– Услышишь доброе слово в свой адрес и уже ловишь кайф. – Она снова закатила глаза. Внешне она успокоилась. Но после нашего разговора очевидно, что пара шуток не в состоянии изменить того, что творилось у нее в душе. – Если уж мне когда и доведется заглянуть сюда еще раз, я должна буду извиниться перед твоими родителями, – сменила она тему.

– Ты знаешь, что не должна…

– Знаю-знаю… но хотя бы сказать, что все в порядке. Давай зайдем.

– Хорошо, – как можно более нейтральным тоном согласился я. Потому что мог бы весь вечер просидеть тут с ней. Кто знает, когда мы увидимся в следующий раз. Даже две с половиной недели мне показались вечностью, хотя мы все время переписывались. А уж шесть недель!

Шесть недель – это очень долго.

Алиса

Когда два часа спустя я попрощалась с семьей Симона, все выглядело так, словно ничего и не произошло. Весть о том, что мамы больше нет в живых и что в отдельных случаях мне бывает тяжело, потрясла их, однако никто не приставал с вопросами. Что по большей части было заслугой Симона.

Он не отходил от меня. Ни пока мы разговаривали с его семьей, ни пока вдвоем заканчивали ужин, ни когда все играли в «Приятель, не сердись»[4]. Громко смеясь и иногда ругаясь. И странно – во мне ничто больше не противилось любви и теплу, которые меня окружали. Тот факт, что я доверилась Симону, кажется, хотя бы на время утолил мою боль. Как тугая повязка на зияющей ране.

На прощание мы по очереди обнялись с Норой, бабушкой Лоттой, Грегором и Марлен.

– Ты дала ей с собой печенье? – спросила у Марлен бабушка Лотта, опираясь на свою палку. Ради меня она встала из своего кресла.

– Да, мама, дала.

– Спасибо! – промолвила я, кажется, уже в тысячный раз. Когда Марлен обняла своего сына, у меня все же сжалось сердце. Но исключительно от нежности.

– Езжай осторожно и довези ее до дома, – напутствовала она одновременно предупредительно и заботливо. На этот раз Симон настоял на том, чтобы отвезти меня, и вся семья его поддержала. Любые встречные предложения с моей стороны были отвергнуты.

– И подожди, пока она зайдет в дом, – добавил Грегор.

– Я вообще-то собирался высадить Алису где-нибудь в пампасах, – серьезно поведал Симон, я же, наоборот, подавила смех.

– Не забудешь прислать моему брату фото с краской для волос, которой пользуешься? – напомнила Нора.

– Не забуду.

– Так ты хочешь покраситься? – Марлен взглянула на дочь без особого восторга.

– Да, в тот же цвет, что и у Алисы.

– Как хочешь. Если по-другому никак – делай. Но татуировку – не раньше восемнадцати.

Я заговорщически подмигнула Норе. Мое обещание сделать ей наколку остается в силе. После третьей или четвертой попытки распрощаться нам с Симоном удается покинуть дом его родителей.

– Спускайся осторожно, – напомнил мне Симон спустя короткое время по дороге к Хауптштрассе, где я днем припарковала машину. Он взял телефон и включил на нем фонарик, чтобы освещать нам дорогу. Или, лучше сказать – освещать дорогу мне. В то время как он мог преодолеть эти неровные ступени и во сне, я уже дважды споткнулась. Симон мгновенно реагировал, выставляя руку, чем спасал меня от падения.

– О, господи! – вырвалось у меня от испуга, и я почувствовала добрую порцию адреналина в крови.

– Все хорошо. Держу тебя. Ты подвернула ногу?

Мне не больно, но для перестраховки я походила на месте обеими ногами.

– Нет, все в порядке.

– Слава богу. Держись за меня, – посоветовал он, хотя я и так давно вцепилась в него.

Я неосознанно взяла его за руку, и мне стало хорошо. Настолько, что я с неохотой ее отпустила, когда мы пришли к машине. Симон разблокировал двери и открыл мне ту, что рядом с водителем. Джентльмен.

В этом жесте не было театральности. Я уже заметила, что для него быть таким естественно. Вежливым, предупредительным и внимательным. Как сегодня на террасе, когда он был рядом… и даже отменил работу. Меня мучили угрызения совести, но в первую очередь я чувствовала благодарность. За то, что выслушал, за этот чудесный день, который был похож на незапланированные американские горки.

Однако, садясь в машину, я и не подозревала, что до самого пика еще далеко.

– Можешь здесь меня высадить, – указала я.

– Хм-м… Парковочные места на этой улице в дефиците. – Он быстро осмотрелся, а затем просто выключил двигатель, стоя во втором ряду. В салоне горел свет, и я заметила, что Симон чем-то обеспокоен.

– Как ты себя чувствуешь? Я имею в виду… остаток вечера прошел нормально?

– Было очень хорошо. – Я улыбнулась. – И не только потому, что ты продул мне в «Приятель, не сердись».

– Ну ты же понимаешь, что я дал тебе выиграть, – объяснил он с тихой улыбкой.

– Три раза подряд?

– Ладно, сдаюсь. Я хочу реванш.

– Тебе непременно надо смыть с себя этот позор, да?

– А кому нравится проигрывать?

Я кивнула.

– Хорошо…

– Хорошо… что?

– Будет тебе реванш. Я позвоню и скажу, где и когда. – Лучше уж прямо завтра, – подумала я про себя.

– Звучит неплохо.

– Тогда… спокойной ночи. – Я отстегнула ремень, Симон тоже.

– Провожу тебя до двери.

Я подбородком указала на наш дом:

– Уже проводил. Ради последних пяти метров не нужно выходить из машины. – Втайне я надеялась, что он-таки выйдет.

– Ладно. Спокойной ночи, Алиса.

Я открыла дверь, но задержалась настолько, чтобы сделать глубокий вдох, и закрыла ее снова. Я не могла уйти, не поблагодарив.

– Забыла что-то?

Вместо ответа я придвинулась к нему так близко, что без труда положила руки ему на плечи.

– Спасибо, Симон.

– Ничего… все хорошо. – По всей видимости, он настолько обалдел, что ответил на мои объятия лишь спустя два-три сердечных удара. Но потом…

Симон прижал меня к себе, мягко провел ладонью по спине, положил руку мне на шею, на затылок. Я чувствовала его руки в моих волосах и пылающее жаром тело. Этот жар как из печки проник в меня полностью.

Я тоже обняла его крепче. Об этом я втайне мечтала еще с посиделок на террасе. Я спрятала нос в ямочку над ключицей, глубоко вдохнула, выдохнула. Господи, этот запах. Я провела губами по его шее. Он задрожал, я почувствовала, как у него побежали мурашки. Я очнулась, обнаружив свою руку под его свитером. Я все еще могла убрать ее оттуда, но… продолжала гладить Симона по спине, отчего он дышал все глубже, все громче.

Господи, что я делаю? Так не прощаются. Это самые жаркие объятия, какие я помню; мне потребовалось все мое самообладание, чтобы ослабить хватку, и еще больше, чтобы отнять их от его тела.

Кажется, Симон почувствовал то же самое, но медленно, насколько это возможно, он отпустил руки. Медленно. Словно не может это сделать.

– Алиса… – хриплый, низкий и невероятно сексуальный голос.

Он прислонился своим лбом к моему, я раскрыла глаза – перед этим они закрылись сами собой. В темноте я лишь угадываю очертания его лица. Видимо, мы так долго обнимались, что лампочка в салоне погасла. Этого я тоже не заметила.

– Да? – выдохнула я.

Молчание. Только глубокое дыхание. Его дыхание я ощущаю на своей щеке.

– Хочу тебя поцеловать. – Произнесенные шепотом, его слова заставляют меня задрожать всем телом. Свет фар проезжающей мимо машины на короткий момент осветил лицо Симона. Коротко, но достаточно долго, чтобы прочесть в его глазах решительность. Я никогда раньше не видела в них такого огня и проникновенности. – Но не как друг, – добавил он.

– Окей, – прошелестела я.

– Окей… что?

– Поцелуй меня.

Симон

Пусть это не кончается. Я не хочу, чтобы кончалось.

Алиса, очевидно, тоже, судя по тому как она запустила пальцы в мои кудри. Я провел языком по ее нижней губе, и она открыла рот мне навстречу. Не было прелюдий, мы не осторожничали. Мы целовались глубоко, настойчиво, страстно; я почти сразу был готов.

Боже, я хотел ее. Хотел большего. И, будто прочитав мои мысли, Алиса перебралась через центральную консоль мне на колени. Я прижал ее к себе, чтобы она почувствовала мою эрекцию, и услышал самый эротичный стон в моей жизни. Она обхватила меня за шею, я тем временем неустанно целовал ее. Покусывал нижнюю губу, посасывал, затем стал покрывать поцелуями ее подбородок, щеки, шею, и опять губы.

Я почувствовал ее усилившееся желание, ее язык становился все ненасытнее, дыхание – все безудержнее. Она стала медленно тереться об меня, и мне ничего не оставалось, как ответить тем же. Я приподнял бедра, пошевелил ими. Круговыми движениями, нащупывая самую чувствительную точку на ее теле. Звук, который она издала, был чем-то средним между мольбой, стоном и поскуливанием, и у меня окончательно сорвало крышу. Мне еще ни разу не приходилось настолько контролировать себя, я целовал ее все жестче, все глубже.

Черт. У меня никогда такого не было. Ни с одной. Ни разу после столь короткого периода, не с такой интенсивностью. Никого я еще не хотел так неуемно. Это много больше, чем просто физический зов. По крайней мере, я так чувствовал. А она?

Ища ответ, я прервал поцелуй, заглянул ей в глаза. Но они были погружены во тьму. Тяжело дыша, я прижался носом к ее щеке, посмотрел в лицо, почувствовал на себе ее дыхание. Завел волосы ей за ухо.

– Ты в порядке?

– Мхм. Очень даже в порядке, а ты?

– И я очень.

Она поцеловала меня в уголок губ и мягко отстранилась. Близилось расставание, я не знал, встретимся ли мы до нашего следующего сеанса в студии. До этого поцелуя мне странным образом было проще попросить о встрече. Теперь же могло показаться, что я ее заставляю, давлю. Мне не хотелось вызвать в ней это чувство, но и ждать еще шесть недель я тоже не хотел.

Алиса встала с моих коленей и потянула на себя ручку двери. Думай же, думай, чувак.

– Ну… я пойду.

Когда мы снова увидимся? Четыре простых слова, которые я никак не могу произнести вслух.

– Ну… тогда… спокойной ночи.

– Спасибо, тебе тоже.

Как будто мне удастся после этого поцелуя сомкнуть глаз. Да еще на родительском диване.

Она открыла дверь, больше всего я хотел бы никуда ее не пускать. Зато теперь, когда салон опять освещен, я разглядел ее лицо, блеск в глазах, ее улыбку, которую она подарила мне, обернувшись. И вышла из машины. Я смотрел ей вслед, ждал, пока она захлопнет дверь и исчезнет в доме. Через окно было видно, как зажегся и снова погас свет на лестнице. И тогда я поехал.

Ночь оказалась еще ужаснее, чем я предполагал. Сначала я целую вечность не мог заснуть. А часов в пять утра бабушка на кухне разбила стакан. Я помог собрать осколки и к тому времени окончательно проснулся и снова задремать не смог.

То есть я с пяти утра на ногах и ужасно разбит. Не самое хорошее начало дня, и вообще-то настроение должно быть ниже плинтуса. Но воспоминание о поцелуе держало меня в тонусе, пока Нора не объявила за завтраком, что Алиса подписалась на ее Instagram и прислала ей в личку краску для волос, которой пользуется сама. Мне в общем-то все равно. Вот только у себя я ни в WhatsApp, ни в других соцсетях сообщений от Алисы не вижу, и настроение портится.

Сразу пропал аппетит, и хлеб, который был у меня в руке, я положил обратно на тарелку. Блин! Почему она не написала о дурацкой краске для волос мне, как мы и договаривались? Это было замечательным поводом выйти на разговор о свидании. Еще пять минут назад я бы что угодно поставил на то, что Алиса, не меньше, чем я, хочет встретиться. А теперь? Теперь я совсем в этом не уверен.

Ладно, спокойно. Я просто накручиваю себя. Спокойно, братан. Но сказать-то легче, чем сделать, да еще ее вкус, запах, звуки, которые она издавала, – все отпечаталось у меня в мозгу.

– Алиса передает всем вам привет.

– Передавай и ей от нас, – сказали все, кроме меня.

Я был занят тем, чтобы залить кофеином отвратительное ощущение, которое, словно яд, разливалось по всему телу. Я пил кофе большими глотками. Мне просто не верилось, что я ревную Алису к сестре, которая теперь весело набирала в телефоне текст.

– Все в порядке, Симон? Ты как-то притих. – Я через край чашки встретился глазами с матерью, она смотрела вопросительно, и чтобы ее успокоить, я приподнял уголки губ в улыбке.

– Все хорошо. – Пойду пройдусь, мне надо проветриться. В другой бы день я пошел на тренировку и затем бегать. Однако я неожиданно решил поехать в университетскую библиотеку. Следующий экзамен меньше чем через десять дней, пересдача анатомии. С тех пор как я провалил первый экзамен в начале учебы, я все время откладывал пересдачу. Может, тупая зубрежка морфологии человека отвлечет меня от того факта, что Алиса предпочитает переписываться с моей сестрой, а не со мной. – Можно взять машину? – спросил я отца. – Хочу съездить в универ подготовиться, а на метро неохота.

– Машина в твоем распоряжении.

– К ужину вернешься? – спросила мама ровно в тот момент, когда зазвонил мой телефон и на экране высветилось «Алиса». Сердце мгновенно забилось сильнее.

– Мне надо ответить, – быстро проговорил я вместо того, чтобы обсудить планы с мамой. Я встал, чтобы запереться с телефоном в ванной. Здесь мне никто не помешает.

– Привет, – сказал я в трубку и закрыл за собой дверь.

– Привет. Надеюсь, не помешала. – Ты никогда не мешаешь. – Для воскресенья еще довольно рано. Но двадцать секунд назад я переписывалась с твоей сестрой и подумала, если она не спит, то, может, и ты тоже.

– Да, знаю… мы все сидели за завтраком, когда она передавала от тебя приветы.

– Ой, тогда я мешаю завтракать. Могу позже перезвонить.

– Нет, все в порядке. Я уже закончил и собрался уходить.

– А, да? – Я услышал некоторое разочарование.

– А что? Ты хотела спросить, не хочу ли я зайти? – Я старался говорить легким, шутливым тоном, надеясь ничего не испортить.

– Ну, типа того, – ответила она. – Я звоню спросить, не хочешь ли заняться чем-нибудь, прогуляться, например?

Мой рот расплылся в улыбке такой широкой, что, кажется кончики губ соединились где-то на затылке.

– С удовольствием.

– Как насчет?.. – начали мы одновременно и расхохотались.

Я присел на крышку унитаза.

– Ты первая.

– Я хотела предложить Бунтхойзер Шпитце.

– То же самое, – радостно подтвердил ее выбор я.

– У дураков мысли сходятся. – Я уловил в ее голосе улыбку. – Где и когда встретимся?

– Надо подумать. Ты хочешь немного побродить или сразу на маяк? – Я думал про второе, но Алиса меня удивила.

– И то, и другое.

– Круто! Тогда я подумаю над маршрутом и напишу, где и когда встретимся. Или ты напиши.

– Нет-нет. Даю тебе карт-бланш.

– Понял… ну тогда… – Я откинулся и случайно задел смыв. Блин. Неужели она услышала?

– Что это было?

Услышала.

– Э-э-э…

– Ты сидишь в туалете? Пока мы разговариваем? – В ее голосе одновременно раздражение и смех.

– Да, но это не то, что ты думаешь… честно.

Тихий короткий смешок.

– Не уверена, что другие мысли, которые мне пришли в голову, выставили бы тебя в более выгодном свете…

– Ха-ха-ха, – угрюмо выдавил я. – Я в ванной, потому здесь никто не мешает говорить по телефону. На смыв я нажал случайно.

– Верить тебе или не верить? Все-таки, наверное, рискну и не буду отказываться от нашей прогулки.

Что ж, мне в очередной раз повезло! Быть посланным из-за несвоевременного звука унитазного бачка – с этим я бы не справился.

Алиса

– А если так? – спросила я Лео.

Она сидела на полу посреди комнаты перед раскрытым чемоданом и стопкой вещей, которые она, видимо, паковала для Мюнхена. Завтра у нее начинается трехдневное обучение перед стажировкой. Самолет в три. Лео прервалась и критически осмотрела мой прогулочный наряд: зеленая парка, серое платье-свитер, черные легинсы и шнурованные ботинки на плоской подошве. Она жестом приказала мне повернуться спиной.

Но я демонстративно скрестила руки на груди.

– Я гулять иду, Лео, а не на модное шоу.

– Ты на свидание идешь, Алиса, – поправила она меня. – С парнем, который – цитирую – подарил тебе лучший в жизни поцелуй.

И все-таки. После того, как я вчера вплыла в квартиру на облаке «Симон», мне, безусловно, было нужно выговориться. Лео специально отменила свидание с Алексом, чтобы спокойно посидеть со мной на диване, поедая «Смартис». О поцелуе я ей рассказала все. От одного только воспоминания меня кидает в жар.

Мне не терпелось дождаться встречи с Симоном, поэтому я нервно спросила:

– Ну ты долго еще? Мне надо выходить.

– Так выходи! Выглядишь классно. Знаешь, что мне больше всего нравится в твоем наряде? Этот изобличающий блеск в глазах. – И она со знанием дела улыбнулась.

– Почему это? Почему изобличающий?

– Потому что он изобличает, что ты вот-вот втюришься, Алиса Мейер.

Я хотела возразить. Но мои пылающие щеки и так выдавали меня с головой. Кроме того, Лео слишком хорошо меня знает.

– Посмотрим. Но да… он мне нравится, – шепотом признаюсь я. Как будто Симон стоит за дверью и подслушивает.

– Тогда хорошего дня, и не делай ничего такого, чего бы не сделала я. И возьмите потом у меня презервативы, – добивала она с лукавой улыбочкой, в ответ на которую я покачала головой.

– Очень любезно с твоей стороны, но у меня и свои есть.

Мы крепко обнялись на прощание, я пожелала ей хорошего полета. И вышла из дома. Испытывая радость от предстоящей встречи, чувствуя, как сильно колотится сердце.

Без двадцати одиннадцать я вышла из электрички S3 на станции Вильхельмсбург. Как всегда, раньше времени. Если быть точной, на девятнадцать минут. Тем удивительнее было услышать за спиной свое имя. Симон. Его тембр ни с чем не перепутать, да и мой пульс меня не обманывает. Кажется, мое сердце уже научилось биться быстрее, когда Симон рядом, хотя я его еще не видела.

И вот я обернулась, и – боже. Лишь усилием воли я смогла сдвинуться с места, надеясь не запутаться в собственных ногах. Потому что под его взглядом невозможно сосредоточиться на таких прозаических вещах, как прямохождение и дыхание.

Его взгляд пронзает лучше любого рентгеновского аппарата. В хорошем смысле, когда рот невольно расползается в улыбке в ответ на его улыбку. От которой у меня в животе начинает покалывать, как от газировки. В животе и ниже. Ощущение усиливается, когда мы останавливаемся друг напротив друга. В неуверенности, как поздороваться и одновременно решившись, мы наконец обнялись. Я на цыпочках, лицо на уровне его шеи, и я вдыхаю его запах. Как и вчера в машине, мне хочется закутаться в него.

Отстранившись, я подавила вздох и уловила короткое, но четкое движение на его лице, как если бы он стиснул зубы.

– И что же ты так рано здесь делаешь? – спросил он и провел рукой по волосам. Мой мозг тут же подкинул мне воспоминание об ощущении его кудрявых волос между моими пальцами.

– Хотела спросить тебя о том же.

– Поехал более ранней электричкой, иначе бы тебе пришлось меня ждать четыре минуты. – Его ответ заставляет меня улыбнуться. – А ты?

Я боюсь опаздывать. Иначе мне кажется, что случится что-то ужасное. Как с мамой.

– Лучше раньше, чем позже. Кроме того, я всегда коротаю время за рисованием. – И в качестве доказательства я извлекла небольшой блокнот, который лежал наготове в кармане куртки.

– И что же ты рисуешь, пока ждешь? Что-то, что у тебя в голове, или то, что видишь? – Он с интересом смотрел на меня сбоку, пока мы выходили со станции.

– И то, и другое. Но чаще всего людей, короткие эпизоды из происходящего вокруг. Особенно если свет хороший. Меня очень привлекают тени. Они придают предметам глубину, благодаря им все – и вещи, и люди – кажется более живым. Все, что мы видим, складывается из игры света и тени. Тени рождают не только формы, но и чувства. Без светотени не было бы морщин, естественной улыбки, смеха. Грусти. Ужаса. Тени честные. Они ничего не приукрашивают. Думаю, поэтому они мне так нравятся. – Я вздохнула и поняла, что тараторила так, что забыла дышать. Вместо простого ответа выдала целую речь. Елки-палки. Я так делаю, когда нервничаю или возбуждена. Например, из-за парня, который мне очень нравится. – Извини за этот монолог о причудливых мыслях художницы.

Губы Симона тронула улыбка.

– Мне нравятся твои мысли. И кроме того… – его взгляд заметался по моему лицу, – …ты такая офигенно красивая, когда говоришь об искусстве. Ты всегда красивая, но… просто становится видно, как ты живешь этим. Это довольно… секси.

– Секси? – Я засмеялась. – Ты первый, кто назвал мою болтовню об искусстве секси.

– А что я должен сказать? Секси же.

Я тут же решила это протестировать и остановилась. Симон тоже остановился, вопросительно посмотрев на меня. Мои губы дрогнули. Я поманила его указательным пальцем, заставила наклониться и эротическим телефонным голосом сказала:

– Абстракция – беспредметное направление живописи, в котором отказываются от реалистичного изображения вещей.

Последние слова прозвучали под хохот Симона.

– Спорим, подобных грязных разговоров у тебя еще не было, – и я тоже захохотала.

Мы обсуждали университет и предстоящие экзамены, и я почти не смотрела на дорогу. Пройдя значительное расстояние, мы миновали отель Wälderhaus с его характерным деревянным фасадом и затем островной парк.

– Мы с Алексом иногда ходим на скалодром Nordwandhalle. А раньше я туда ходил кататься на скейте. – Симон показал пальцем на скейт-парк.

– Никогда здесь не была.

– Летом на острове классно заниматься спортом. Могу посоветовать пляжный волейбол, бассейн и канатный парк.

– Есть такой спорт, который ты ни разу не пробовал?

– Гольф, например.

– Не особо потогонный?

– Точно. А у тебя как со спортом?

– Я одно время бегала. Но еще в Люнебурге. В Гамбурге я этим по-настоящему не занималась. – Я пожала плечами. – Я бегала, чтобы проветривать голову. Но рисование действует на меня похожим образом, может, поэтому я и прекратила. Джоггинг, скорее, был лишь средством на пути к цели.

– У меня до сих пор примерно так же. Особенно когда я нервничаю.

– У тебя есть слабые стороны?

– А вот это я называю «сменить пластинку».

Я смущенно засмеялась. Сама не знаю, как я вырулила на этот разговор. Наверное, оттого, что пока мне в Симоне нравилось все. Он пугающе идеален и целуется идеально. В чем же подвох?

– Отличный переход, правда? Я легко могла бы стать ведущим ток-шоу.

– По-любому!

– Ну так? – с улыбкой спросила я. – Есть или нет?

– Конечно нет. А у тебя? – В голосе неприкрытая ирония. Но, посерьезнев, он признался: – Одной из моих слабостей всегда была готовность прийти на помощь.

– Ну брось. Это ненастоящая слабость.

– Когда позволяешь себя использовать – еще какая слабость.

– Когда?

– Например, в отношениях.

Я помолчала.

– Ты о той Кики? – осторожно тронула я эту струну, наблюдая за его реакцией. Если вопрос ему неприятен, я сразу сдам назад. Но, кажется, не придется.

– Да. Мои последние отношения. Она довольно часто меня использовала, и я даже не скажу, что не замечал этого. Она очень… сложный человек. Ребенком потеряла одного из родителей.

У меня встал ком в горле, поскольку речь шла будто обо мне.

– И я довольно часто много чего позволял ей. Ложь. Попытки манипулировать. Эмоциональное давление. Длинный список.

Ко всему прочему, я почувствовала ужас.

– Вау. Это сильно.

– И глупо. Потому что я постоянно прощал. Пытался помочь. Наверное, это генетическое.

– Ты имеешь в виду «синдром спасателя»?

Он кивнул.

– Наверное, звучит странно, попахивает эзотерикой или чем-то таким, но этот синдром у меня более-менее с рождения. Я родился, чтобы помогать. – Раздумывая, что стоит за его словами – суеверие или нечто большее, я нахмурилась. Как на это реагировать? Он тем временем продолжал: – Я родился, чтобы спасти жизнь моему брату. – Говоря это, Симон смотрел в землю, в его позе читалось что-то такое, что я пожалела, придав нашей беседе такое направление.

– Ты не должен рассказывать, если не хочешь. Или не можешь, – мягко сказала я. Я хорошо знала, как чувствуешь себя, когда слова застряли в горле. От боли или воспоминаний.

Но он покачал головой.

– Моему брату не было и года, когда у него обнаружили лейкемию. Ему срочно были нужны стволовые клетки, но подходящего донора не было. И родители решились зачать еще одного ребенка. Моя пуповинная кровь должна была спасти его. Это были гонки со временем, которые… мой брат проиграл. – Обычно твердый голос Симона сейчас надломился и звучал виновато, и я вспомнила о своем горе.

О том, что тоже опоздала. Что не смогла ни спасти маму, ни помочь. Сердце так сжалось, что на секунду мне стало нечем дышать. Но я заставила себя сделать вдох и сказать Симону то, что он, верно, и сам знает.

– Ты не виноват. – Я настойчиво смотрю на него сбоку, пока он не поворачивается в мою сторону. – Ты ведь это понимаешь?

– Теперь понимаю… Но когда я узнал о произошедшем, мысль об этом меня чуть не убила. В буквальном смысле слова.

У меня побежали мурашки, когда до меня дошел смысл сказанного. Я непроизвольно схватила его руку, сжала и больше не отпускала.

– Сколько тебе было, когда ты узнал?

– Пятнадцать. Слишком мал был, чтобы осмыслить тот факт, что меня зачали как ребенка-донора, а я все равно не смог спасти брата. У меня было ощущение, что я подвел и его, и родителей. А еще – что они меня особо не хотят. Любую ссору я сводил к тому, что они возлагают на меня вину за смерть брата. Я говорил себе, что не заслуживаю жить на этом свете. Я был так зол. На родителей и на себя самого.

Я еще крепче сжала его пальцы и хотела сделать что-то еще, чем просто держать за руку. Мы шли под мостом с сильным движением. От шума машин мной овладело какое-то почти сюрреалистическое ощущение. Банальный повседневный шум посреди разговора о том, что чуть не разрушило жизнь Симона.

– Твои родители знали, с чем ты борешься? – осторожно спросила я. Я просто не могла себе представить, что Грегор с Марлен не делали все возможное, чтобы избавить его от чувства вины.

– Нет. Только когда… я начал напиваться и… – Он умолк. – Принимать наркотики, влезать в бессмысленные драки, только тогда они заметили, что что-то не так. Но я полностью замкнулся. Не шел на контакт. Не хотел чувствовать. Стал еще больше пить, еще больше принимать, часто возвращался домой с синяками. И так три года, пока однажды не впал в кому от передозировки.

– О господи! – От шока и ужаса ледяные мурашки поползли у меня по спине.

– Пусть это прозвучит цинично, но, думаю, этот опыт спас мне жизнь. После выхода из комы я лечился. Сначала была индивидуальная терапия, потом вместе с родителями. Это было самым жестким испытанием в жизни. Только так я понял, какие страдания я им причинил. С каким страхом они жили, думая, что после Макса теперь потеряют и меня. Я в жизни не чувствовал себя так дерьмово. Потому что ни разу они не дали мне понять, что меня меньше любят или что я в чем-то виноват. Все это родилось в моем пубертатном мозгу.

Я проглотила комок в горле, в глазах стояли слезы. Если бы Симон не вышел из комы… Господи, как же хрупка жизнь.

– Эй. Не реветь. – Конечно, он заметил, но это даже к лучшему, потому что он остановился и притянул меня к себе.

Я прижалась к нему что было силы. Как будто не хотела отпускать.

– Говорить с тобой, смеяться, идти здесь… Это так… естественно и само собой разумеется, хотя на самом деле нет, – пробормотала я ему в грудь и почувствовала, как в моей собственной нарастает волна. – Как же я рада, что ты со мной.

Симон взял меня руками чуть повыше и положил подбородок мне на голову. Еще ни разу я настолько идеально не вписывалась в чьи-либо объятия.

Алиса

Мы молча пошли дальше. Неловкости или чего-то странного не ощущалось. Как раз так и должно было быть. Как будто мы заключили молчаливое соглашение, что пока эту тему больше не трогаем.

– Ты в порядке? – примерно через полчаса подал голос Симон.

– Да. А ты?

– Тоже. – Он улыбнулся мне сверху вниз. Мы снова повернулись к лежащей перед нами тропинке. Минут через пять мы поднялись на дамбу и неожиданно натолкнулись на стену ветра. Тут он сменил направление, и порывы настолько усилились, что я схватилась за Симона, чтобы его не снесло в камыш.

– Иди сюда. – Он положил руку мне на плечи и прижал к себе.

От ветра моя коса раскачивалась в воздухе, как фиолетовый кнут, а деревья, выстроившиеся в ряд по стойке смирно, шуршали своими золотисто-красными кронами. Справа и слева вода. Уже какое-то время мы шли вдоль реки, но только теперь я увидела, как Эльба разделяется на Южную и Северную. Из-за дамб на противоположных берегах реки выглядывали крыши домов. Но мое внимание привлекло красно-зеленое строение вдалеке. Это оно.

– Это и есть маяк?

– Ага. Познакомься. Самый маленький маяк Гамбурга.

– Как мило. – Я нахожу этого малыша забавным в красно-зеленом деревянном платье. – А подняться можно?

– Конечно. Думаешь, почему мы здесь? Идем! Пока кроме нас никого нет.

Мы прошли по лужайке и обогнули шестиугольную, метров пять в высоту, башню. По крутой лестнице Симон пошел первым. Я прошла вслед за ним двадцать ступенек вверх и очутилась на бетонной площадке, обнесенной белыми перилами. Парень встал сзади и положил руки на перила так, что я оказалась в кольце. Как рукава реки обнимали остров, на котором мы находились, так меня обнимали руки Симона. Он стоял так близко, что я затылком чувствовала тепло его дыхания.

– Вид здесь не такой завораживающий, как на Докленде… Но тебе нравится? – Его голос звучал над самым моим ухом и вызывал дрожь.

– Даже очень.

– Мы часто бывали здесь с дедом. Это место действует успокаивающе, если отдаться этому чувству. Закрой глаза.

Я послушалась.

– Хорошо.

– А теперь просто слушай.

Не так-то просто, когда стук сердца перекрывает все остальное.

– Скажи мне, что ты слышишь.

Я пытаюсь сконцентрироваться на окружающем.

– Реку. У берега плещется вода.

– Что еще?

– Ветер, шуршание деревьев и… птицы щебечут.

– Да. Здесь их куча разных видов.

Я с улыбкой слушала эту симфонию, где в качестве оркестра выступает природа, пока губы Симона не заскользили по моей щеке и мое внимание не переключилось. На его дыхание на моем лице, на его тепло, и тогда я – не открывая глаз – развернулась к нему. Дыхание все ближе, все ближе.

– Я хотел сделать это еще на перроне, – прошептал он. – Но не хотел нападать на тебя.

– Между прочим, мне нравятся нападения, когда они имеют отношение к моим губам.

– Ну, если так… – Он взял в руки мое лицо и нежно поцеловал. Так нежно, что у меня подогнулись колени и мне пришлось обвить руками его шею, чтобы устоять на ногах. Я со вздохом поднялась на носочки, ожидая, что поцелуй станет интенсивнее, но Симон не торопился. Он обнял меня за талию, прижал к себе, мягкое касание наших языков вызывало дрожь в животе. Сердце окончательно пошло вразнос, и мне захотелось большего. Больше, чем этот поцелуй, от которого нечем дышать. Симон медленно оторвался от моих губ.

– Блин… – тяжело дыша, прошептал Симон. – Похоже, наш тет-а-тет закончен.

Теперь до меня донеслись приближающиеся голоса и детский смех. Я со вздохом открыла глаза и наткнулась на пылающий взгляд Симона. Черт. Такое желание я раньше видела лишь однажды. Вчера в машине. С ним.

– Пойдем отсюда, – тихо предложила я.

– Куда?

– Ко мне?

– Пойдем.

Мы у меня дома. Наконец. Мы так быстро поднялись по лестнице, что практически задохнулись, войдя в квартиру и захлопнув дверь.

Поездка на электричке была сущим мучением. Симон поглаживал меня по бедру, шептал на ушко и покусывал мочку. Рисовал пальцами на предплечье узоры. Мне ужасно хотелось напасть на него, и вот теперь я могу это сделать.

Вообще-то мне поскорее хотелось избавиться от одежды, но я не могла сосредоточиться на ней, я была слишком занята. Тем, как его губы ласкали мои, как мягко касались наши языки, как он безумно покусывал мои губы. А я – его, пока мы со стоном, спотыкаясь, передвигались по коридору.

– А где Лео? – хрипло спросил Симон.

– В Мюнхене.

Он сложил губы в ухмылочку.

– А где твоя комната?

– Позади меня.

Он взглянул так, что у меня подогнулись коленки. Он внес меня на руках, положил на постель, словно я самое хрупкое, что есть на свете. Потом начал раздеваться. И раздевать меня. Методично и медленно стаскивал вещи – с себя, с меня. При этом не спускал с меня глаз. Я осталась в одном белье. В такие моменты обязательно задаешься вопросом, достаточно ли ты стройна, красива, достаточно ли упруго твое тело. Не слишком ли большие бедра и не чересчур ли маленькая грудь. Но у Симона таких мыслей и в помине не было. Не было их, и когда он встал перед мной на колени, ловко расстегнул бюстгальтер и спустил его с плеч и груди. Взгляд полон восхищения, он ласкает мое тело.

– Ты сказочно красивая, – тихо молвил он.

Я смотрю на его широкие плечи, его вздымающуюся рельефную грудь. Черт.

– У тебя же свежая татуировка, Симон… Нам, наверное, лучше не…

– Не получится, – перебил он меня. – Пусть лучше мне наколют тысячу единорогов, чем я сейчас остановлюсь.

– Окей, – тихо и с некоторым облегчением засмеялась я.

– Окей, – повторил он. Его голос – хриплый шепот – в одном дыхании от моих губ.

Я жду, когда он меня поцелует. Но он отыскал впадинку на моей шее повыше ключицы. Он ласкает ее губами, потом языком. Его губы на моем лице, потом на шее, на груди. Прежде чем попеременно взять в рот соски, обвел языком вокруг одного, потом вокруг другого. Я запустила пальцы в его волосы и выгнулась, тяжело дыша. Он стал сосать сильнее; во все стороны от меня полетели молнии, я застонала.

С трудом переводя дух, я посмотрела и увидела победное сияние в его взгляде. Он нежно спустился руками ниже, уверенным движением развел мне ноги. Встал на колени, и мне стала видна эрекция под его боксерами.

– Ты сводишь меня с ума, – произнес он, как будто сам не веря. Как будто для него все это было таким же новым и значительным, как и для меня.

Симон просунул пальцы под резинку моих трусиков, и я приподнялась, чтобы их удобнее было снять. Скользнул взглядом по ногам, по промежности, и я покраснела. Пальцы последовали за его взглядом – он гладил мои ноги, поднимаясь к коленям и округлостям бедер. Меня бросило в жар, когда его рука замерла возле самой чувствительной моей точки.

– Все хорошо? – проговорил он.

– Не дай бог ты остановишься, – пригрозила я и закрыла глаза. Я ни на что не была больше способна, только ощущать. Как он целует меня – на этот раз глубоко, требовательно, жадно. Как его губы спускаются ниже, на шею, на живот, на бедра – пока не оказываются в точке, которую он так вожделеет. От возбуждения я затаила дыхание, первое прикосновение языка заставляет меня содрогнуться всем телом. Мной овладели желание и жажда прикосновений. Когда он ввел внутрь палец, я стала задыхаться. Осторожно ввел второй, массируя меня изнутри, языком облизывая клитор. Я подняла бедра и стала двигаться в такт, навстречу ему, глубже, сильнее. Я не могла сдерживаться, и тут Симон всем ртом прижался к моей промежности. Мое тело будто разлетелось на тысячу осколков. Перед глазами звезды, а я дрожу, пытаясь поймать дыхание.

– Господи, Симон. Это было…

– Еще не было. – С этими словами он снова погрузил в меня пальцы и язык. Обессиленная, почти с болью, я колебалась между желанием оттолкнуть его и прижать еще ближе. Когда он стал подниматься, скользя ртом по моему потному телу, я притянула его, чтобы почувствовать поцелуй со вкусом меня.

Симон потерся об меня. Через ткань я почувствовала сильную эрекцию и в нетерпении нащупала резинку трусов. Тогда он выпрямился, сел между моих ног. Я немного привстала. Немного. Настолько, чтобы стянуть плотно прилегающую ткань с его бедер и освободить член. Я стала ласкать его рукой, Симон нежно поглаживал мне шею и лицо. Пока мои мягкие прикосновения вдруг почти не лишают его дыхания.

– Черт… Алиса. Я с ума схожу от тебя.

– Добро пожаловать в клуб. – Должно было получиться иронично, но я для этого слишком запыхавшаяся.

Хриплый тихий смех, переходящий в стон, когда я взяла его покрепче. Я медленно глажу его вверх-вниз, при этом вижу, как напрягаются мышцы живота. Когда он запрокидывает голову, я вижу его адамово яблоко. Моя рука подрагивает. Я замечаю влажный блеск на его члене и продолжаю поглаживать его большим пальцем круговыми движениями.

У Симона вырвался вздох, он посмотрел на меня.

– Я хочу тебя. – Он просунул свой большой палец мне в рот, провел по нижней губе. В глазах замер вопрос.

Я кивнула, и тогда он вылез из постели, снял с себя боксеры и потянулся к джинсам. Взяв презерватив, он вернулся ко мне, открыл упаковку, надел. Затем лег на меня, заскользил вдоль моего тела снизу вверх. А потом вошел. Медленно, сантиметр за сантиметром. Взглядом ощупывая мое лицо. Глаза, нос, рот. Застыл на секунду, давая мне привыкнуть, и спросил:

– Хорошо?

– Очень даже.

Он улыбнулся, будто мой ответ его успокоил, как будто это все, что сейчас имело для него значение. И вошел еще глубже.

– Господи… Алиса, – бормотал он, заполняя меня полностью и начиная двигаться.

Я впилась пальцами ему в спину, двигаясь в такт его толчкам, мы нашли общий ритм, наше общее дыхание. Я обхватил его бедра ногами, взяла в руки его лицо, лоб блестел от пота.

Господи, как же это было хорошо. Так необыкновенно хорошо чувствовать на себе его вес, его сердце рядом с моим, гладить его спину, плечи, руки. Он взял мои пальцы, переплел со своими у меня под затылком, при каждом толчке смотря мне в глаза. Одного этого взгляда было достаточно, чтобы бесконечно длить это невыносимо прекрасное наслаждение.

Симон, почувствовав, как мои мышцы напряглись вокруг него, стал двигаться быстрее, пока я не начала под ним дрожать. Волны удовольствия захлестывали, и я впилась зубами в его нижнюю губу, пока не содрогнулась в мягких конвульсиях. Его оргазм последовал тут же, мышцы напряглись, взгляд стал стеклянным и расфокусировался.

– Господи, Алиса…

Я лежала на его груди, слушая сильные толчки сердца. Мы переспали в четвертый раз – так много секса за один день у меня еще не случалось, – за окном уже стемнело. Должно быть, где-то между восемью и полуночью. Не знаю точно, да и не важно.

В коконе, который окутывал нас двоих, не существовало ни часов, ни телефонов, ни встреч, ни суеты. Только нежные пальцы Симона, рисующие круги на моей спине, от которых я все время дрожу, пока мы вместе успокаиваем дыхание.

– О чем ты думаешь? – спросил Симон низким голосом и поцеловал меня в волосы.

О том, что из-за него я, видимо, не смогу спать с другими мужчинами. Но вслух я этого не говорю, поэтому на ходу сочиняю другой ответ:

– Что я самый легкомысленный тату-мастер на планете.

– Потому что лежишь голая и потная со своим клиентом? – В его голосе явная ирония.

– Бог с ним, с клиентом. Ключевое слово – потная. Сначала я тебе запрещаю заниматься спортом, а потом сама же им с тобой занимаюсь.

– Какая интересная игра слов. Но ты же не ждешь, что я рассержусь из-за такого эгоизма?

– Как ты сказал? – Я привстала, заглянула ему в лицо. – Эгоизм?

– Вместо того, чтобы ждать шесть недель, ты решила получить все деньги уже сегодня, – подколол он и заработал от меня в плечо.

– Эй! Все же две уже прошли.

Он засмеялся грудным смехом.

– Точно. Так что расслабься. Для угрызений совести нет никаких причин, если только ты не сожалеешь о последних часах.

– Нет. Сожалела бы – выгнала бы тебя уже после первого раза.

– Ты не дала бы мне здесь спать?

– А кто говорит, что я дам тебе спать?

– Чертенок, – расколол он меня и в шутку куснул в плечо.

Я захихикала.

– Но слушай… мы должны почистить и смазать кремом твою татуировку.

– Потом. Сначала я хочу спросить, что значат все твои татуировки? Особенно вот эта, – он провел указательным пальцем по линии, которая начиналась между ключицами, вела вертикально вниз и заканчивалась под грудью треугольником. От его удивительно нежных прикосновений у меня не только волосы на теле вздыбились, но и соски затвердели.

– Одна из моих любимых, – сказал Симон. – Не только благодаря прекрасному расположению.

Я улыбнулась.

– Она и моя одна из самых любимых. Следующая после портрета мамы. – Я привстала, чтобы он смог разглядеть татуировку целиком. Он следил взглядом за моим пальцем, ведущим по линиям тату.

– Треугольник символизирует нашу дружбу с Лео и Каллой. Равные стороны означают равновесие и гармонию. Хотя мы такие разные, все вместе образуем единство трех сильных женщин. А вершина, направленная вниз, – женственность. Это одна из первых моих татуировок. У Каллы и Лео такие же. Только слегка отличаются. Делала тоже я.

– А что означают облака в треугольнике? – поинтересовался Симон почти завороженно.

– В тот день, когда мне ее накалывали, лило как из ведра, а поскольку я так люблю дождь и совершенно стереотипно ассоциирую его с Гамбургом, я решилась на это нависшее небо.

– Любишь дождь?

Я кивнула.

– Почему?

Я немного подумала, уйти ли мне от ответа или я должна… хочу честно признаться.

– Дождь, от которого сияют улицы и поверхности предметов, немного напоминают мне прошлое… когда оно еще было нормальным. Меня и мою сестру, когда мы были детьми и… наша мама была жива. К сожалению, сейчас у нас с сестрой неважные отношения.

Симон придвинулся, мягко поцеловал меня в лоб, погладил по щеке, по волосам.

– Я в порядке, – прошептала я.

– Если даже нет, то не страшно. Когда мы вместе – в какой бы форме это ни выражалось – ты можешь быть кем, чем и какой угодно. Ты никогда не должна подстраиваться, хорошо?

Ответом был поцелуй в губы, потому что слов у меня не нашлось.

Алиса

Когда я проснулась, рядом никого не оказалось. Но место было еще теплым, значит, Симон встал недавно. По его телефону, который по-прежнему лежит на комоде, я поняла, что он еще здесь. Я с облегчением вздохнула. Было бы жаль, если бы он свалил, не сказав ни слова. Не потому, что мы занимались любовью, а из-за того, что было перед и между этим.

– Доброе утро! – Симон вошел в комнату. Голос немного хриплый, севший и безумно сексуальный. Кстати, о сексуальности… Кроме боксеров на нем ничего нет, кудри торчат в разные стороны. Самый что ни на есть суперский видок только-что-из-постели. Даже и не знаю, что соблазнительнее: он или чашка кофе, которую он принес. Поскольку я так и не смыла вчерашний пот, я делаю выбор в пользу последней.

– Ты хорошо спала? – спросил Симон, сев рядом на кровати.

Я села, облокотилась о спинку и протянула руку за кофе.

– Да. А ты?

– Даже очень, – ответил он и протянул мне чашку. – Я уже целую неделю не высыпаюсь.

– Почему? А который час?

– Час с небольшим.

Я распахнула глаза.

– Ну да, действительно поздновато. Полдня уже прошло.

– Треть точно.

Я хотела отпить кофе и тут заметила, что у него в руках ничего нет.

– Ты не хочешь кофе? У нас есть чай.

– Нет, я люблю кофе. Оставалась одна капсула, а я не хотел выпить последнее.

– Так давай разделим.

– Нет, все нормально. Пей спокойно и подумай еще о тарелке яичницы или блинчиках. Потому что вообще-то я хотел приготовить тебе завтрак, в качестве благодарности, но ваш холодильник угрожающе пуст.

– Благодарности за что? – вопросительно смотрю я на него из-за края чашки, дуя на горячий кофе. Он же не имел в виду секс?

– Благодаря тебе я наконец смог нормально выспаться. Мне это было действительно нужно. Твоя кровать намного удобнее, чем диван моих родителей. И никто не шуршит на кухне в пять утра. Так что спасибо, что не отправила меня домой, – сказал он с улыбкой.

– На здоровье. И кто это у вас встает в пять утра?

– Бабуля. Хотя если бы я ложился в девять, в пять утра тоже был бы бодрячком.

– У тебя такой чуткий сон, что ты просыпаешься, когда кто-то входит в кухню?

– Ну-у… у нас довольно открытая планировка, как ты видела. А по части хождения на цыпочках бабушка не особо талантлива. Хотя бы из-за палки. Еще она везде включает свет, чтобы видеть. И пусть, мне бы не хотелось, чтобы она обо что-нибудь споткнулась. Вот только я от этого просыпаюсь.

– А почему ты спишь на диване?

– В прошлом году бабушка переехала в мою комнату. После перелома шейки бедра ей нужна была помощь, да она уже и не молоденькая, а я не планировал возвращаться к родителям, поэтому уступил ей свою комнату. А теперь этот чертов потоп.

– Да уж, не очень приятно.

– Не говори. Не знаю, что хуже: бомжевать на родительском диване, вставать в пять утра или быть лишенным личного пространства. Но не хочу жаловаться. Я рад, что мне хоть куда-то есть переехать. – Он улыбнулся и сменил тему: – Какие на сегодня планы?

– Отвечать на заявки. – Я вздохнула, потому что сама мысль об этом нервировала.

– Заявки?

– Да, у Лео через две недели стажировка в Мюнхене. Она уедет на три месяца. На это время мы хотим найти кого-то для субаренды. Вот и заявки. – Я издала стон. Потому что ни времени, ни желания заниматься этим у меня нет. Но Лео ничего не знала об этой поездке в Мюнхен, когда она соглашалась обо всем позаботиться, и даже предварительная сортировка заявок заняла целую вечность. Поэтому отвечать на них придется мне. – Мы не хотели проводить осмотр. Поэтому каждому кандидату я должна ответить индивидуально и пригласить.

– Или сдать комнату мне. Я мог бы стать соседом, у которого есть определенные достоинства. – Симон хитро улыбнулся. – Правда, ты будешь меньше спать.

– Пока ты утром, то есть в обед будешь приносить мне в постель кофе… ходить в магазин, готовить, стирать белье, делать уборку…

Симон с улыбкой покачал головой.

– Прости, у меня уже есть работа. Как бы соблазнительно ни было чаще видеться с тобой… – Его рука исчезла под одеялом. Он нащупал мою ногу и погладил. – Но, может, мы как-то это устроим… в смысле, почаще видеться.

Я отпила кофе, от его прикосновений волоски у меня на коже опять вздыбились. Почему бы не сдать комнату ему? Я его знаю. Дольше и лучше, чем незнакомого человека, которого должна буду оценить во время короткой встречи. Он мне нравится. С ним можно смеяться, разговаривать и да – заниматься сексом. Превосходным сексом. С ним я знаю, кто я есть. Мне не нужно беспокоиться, что он по нескольку дней не будет мыться или пользоваться одеколоном с резким запахом. Понятно, что нужно договориться о каких-то правилах. Но и с любым другим пришлось бы. Вот только этот другой может оказаться конченым фриком.

– Ты это серьезно? Действительно хочешь занять комнату Лео? – Я удивилась тому, как прозвучал мой вопрос. Я произнесла это как-то походя, словно речь не шла о чем-то важном.

– М-м-м… – Симон отнял руку от моей ноги. – Ты и правда не против, чтобы я въехал сюда? – Он недоверчиво поднял бровь.

Я пожала плечами.

– Почему нет?

– Потому что это… слегка странно. Я имею в виду… Конечно, я бы прямо сейчас помчался домой и собрал вещи. Хотя бы потому, что еще одну ночь на диване просто не вынесу. Но… мы едва знакомы. И ночью у нас был офигенный секс, которым я не хотел бы жертвовать ради каких-то идиотских правил общежития. – Он театрально пошевелил бровями.

Я закатила глаза, улыбнувшись.

– Но еще более странным мне кажется сдавать комнату Лео какому-то чужому человеку. Мы знакомы и нравимся друг другу, и у нас – цитирую – офигенный секс, изменить который не в силах никакие правила общежития.

Симон рассмеялся.

– Однако одно из важных правил, о котором мы должны договориться, это свобода, – продолжила я.

Он скептически сложил руки на груди.

– Поясни про свободу.

– Это означает, что мне иногда нужно побыть одной. Что я не могу просто так ввалиться в твою комнату, то есть комнату Лео, а ты – в мою только потому, что мы любовники. Что я хочу спать в своей постели. И одна, если мне так захочется. Такие дела.

– Мне это тоже важно. Хотя – буду честным – мне придется нелегко, если ты тут будешь встречаться с другими, если это подпадает под твое определение свободы. Понимаю, что мы очень мало знакомы, да и кто я такой, чтобы диктовать тебе, с кем встречаться, и так далее. У меня нет на это никаких прав. Но я бы не смог смотреть, как ты мутишь с кем-то еще, – признался он, обезоружив меня свой честностью. – Мы могли бы и дальше встречаться, но сюда я бы не въехал.

Я поставила чашку на ночной столик, чтобы освободить руки и залезть к нему на колени. Голой, потому что я так спала.

– Тогда запишем в наш свод правил, что ни ты, ни я не будем устраивать свидания с другими, пока, – я оседлала его, обвила ногами его бедра, – здесь… так приятно.

Я почувствовала его эрекцию между моих ног. И тянущее чувство внизу живота.

– Так что, хочешь стать моим новым соседом, у которого есть определенные привилегии?

– Но только, – его большие теплые руки гладили меня по спине, – если ты этого хочешь.

– Пойдешь со мной в душ? Тогда покажу тебе, насколько хочу…

Симон закрыл мне рот поцелуем. И пошел со мной, не отпуская мою руку и не отрываясь от моих губ.

Алиса

Я совершила безумие.

Голой переплыла Эльбу?

– спросила Калла.

Безумие – не суицид.

Ты покрасилась в зеленый?

– продолжила она гадать.

А что в этом безумного?

Кроме того, что Алиса в зеленый еще не красилась?

Ставлю, что у тебя вчера на свидании с Симоном был секс на природе.

– написала Лео.

Ох, точно. Свидание. Как прошло? Лео права?

Не совсем. Мы после прогулки пришли к нам домой, и он остался на ночь.

Ого, и, кажется, вы провели отличный день.

Я живо себе представила, как Калла поиграла бровями.

И еще более отличную ночь…

– добавила Лео.

Ну ок, и что в этом безумного?

Или ты сидишь рядом с ним в самолете в Вегас?

– спросила Калла очень серьезно.

Как будто я бы вышла замуж без моих лучших подружек.

Хороший ответ.

Ну давай уже, колись.

Окей. Я предложила Симону твою комнату,

Лео, и он согласился.

Ожидая, что, по крайней мере, Лео объявит меня больной на всю голову, я сидела, скривив лицо. Я подмигнула экрану и в ответ получила реакцию Каллы.

☺☺☺

Ты ему предложила комнату во время секса или после?

– деловито спросила Лео.

Наутро после. А что?

Ну тогда ты хотя бы переспала с этим ночь 😄

Ахаха. Все равно это было очень спонтанно.

А такие решения нельзя принимать между делом.

В твоем случае, скорее, между мужчиной и матрасом.

– сострила Лео, в ответ мы с Каллой одновременно рассыпались в смеющихся смайлах.

Ну говорите уже, что вы думаете. Только честно.

Это совсем зашквар? Просто проведя последние два дня с Симоном, я не особо хорошо соображаю.

Да! Это определенно безумие.

Что не означает автоматически, что это неправильно.

Вы знакомы. Вы нравитесь друг другу. У вас был секс. Наверняка он бы и так стал приходить каждые два дня и оставаться на ночь.

И пока ты не сдала комнату Лео кому-то чужому,

будет гораздо лучше и как-то логичнее, если въедет Симон.

А если через пару недель выяснится, что он не так уж хорош, так и что?

В худшем случае расстанетесь.

Просто поразительно, что Калла практически описала мои мысли.

Я смотрю на это, как Калла. С той лишь разницей,

что я бы с ним не расставалась, а вышвырнула бы, если надоест.

Просто выставим тогда комнату на Airbnb,

чтобы отбить деньги. Но думаю, все будет хорошо.

Теперь я могу со спокойной совестью начинать стажировку,

потому что знаю, что тебя в случае чего есть кому обнять ♥

Ах! Вы самые лучшие! 😘

– Добрый день. Я Алиса Мейер. У меня в одиннадцать назначена встреча с Гердой Арендс, речь идет о моей выставке.

Моя выставка. Звучит настолько же нереально, насколько прекрасно.

Из-за стойки ресепшена мне приветливо улыбалась блондинка с коротким «ёжиком» и в массивных золотых серьгах, каждая по паре килограммов.

– Меня предупредили… – Она посмотрела через плечо в бюро. – Кажется, госпожа Арендс на совещании.

– Да, я пришла раньше, – объяснила я.

– Вы пока что можете осмотреться в галерее. Какие-то ваши работы и работы вашей мамы уже висят.

Я охотно принимаю предложение, а вот от напитка вежливо отказываюсь. От волнения я и позавтракать толком не смогла. Хотя с понедельника мысленно готовила себя к тому, что увижу незнакомые мамины картины, сердце все равно выпрыгивает из груди. Руки, сколько бы я ни вытирала их о джинсы, все равно потные. Во рту сухо, как в пустыне Сахара.

Проглотив комок в горле, я прошла через стеклянные двери и оказалась в открытом светлом зале. Я широко раскрыла глаза при виде первых работ. Атмосферные виды Люнеберга и сельские пейзажи с цветущим вереском в стиле импрессионизма – пастель, небрежное нанесение цвета резкими мазками.

В голове всплыли воспоминания о наших семейных прогулках в вересковой пустоши. Я увидела, как мы с Бекки бегаем по лугам, услышала папин высокий голос, запрещавший носиться и вытаптывать вересковое поле. Мои верблюжатки. Так он нас называл тогда. Я глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь освободиться от сладко-горькой боли в груди.

Я прошла туда, где висели портреты. Из них два холста были мои. Штрихи и точки. Стилистически другие, но все же очень похожие на мамины. Искусство снова соединило нас. Я ощутила гордость и грусть: как бы я хотела, чтобы она увидела мои работы. Пусть бы увидела, чему я научилась у нее. Когда рисуешь и смотришь на что-то, важно не то, что ты видишь, Алиса, а то, что чувствуешь. Я была еще мала, чтобы по-настоящему понять смысл этих слов. Теперь я знаю, что они не только про искусство. Поэтому по прошествии двух дней я по-прежнему уверена в правильности своего намерения сдать комнату Лео Симону. Это решение было принято где-то на полпути между сердцем и головой.

Тем временем я подошла к картине в центре зала, которая вдвое превосходила размером все остальные; я ни разу ее не видела. Я смотрела, затаив дыхание. Сияющее от смеха лицо ребенка. Маленькая ручка девочки схватилась за два пальца мужской взрослой руки. Сколько всего уже в одном этом жесте. Сколько доверия. Сколько любви.

– Вау! – вырвалось у меня.

– У меня в первый раз была такая же реакция.

Я повернула голову на голос и увидела, как мне навстречу с улыбкой идет Герда. Как подобает куратору выставки, она была одета с иголочки: черный трикотажный пуловер, винного цвета плиссированная юбка обвивала при ходьбе ноги в черных сапогах. Ее черные, до середины бедра, волосы спадали на спину подобно занавесу.

– Это чудесно! – Я снова обратилась к картине.

– Ты узнаешь девочку?

– А должна? – Я вопросительно взглянула на Герду, и ответ отразился в ее темных глазах, а у меня перехватило дыхание. – Это… это я?

– Да, а рука – твоего отца.

У меня зашлось сердце, контуры картины поплыли, как сильно разведенная краска по листу бумаги. Я сжала губы, чтобы не дать им задрожать.

– Вас с Бекки твоя мама любила больше всего на свете.

Я схватила ртом воздух, чтобы подавить эмоции, которые вот-вот вырвутся наружу.

Герда, наблюдавшая за мной со стороны, кажется, увидела мое состояние и предложила заглянуть в бюро выпить кофе. Это дало мне возможность прийти в себя. Я очень боялась, что она сейчас снова заговорит о маме. Герда наверняка хотела рассказать о чем-то таком, о чем я не знаю. Если не думать о мертвых, они уйдут из памяти и умрут второй раз, – вспомнила я слова Симона.

– Молоко или сахар? – спросила Герда, вернувшаяся в комнату с подносом.

– Молоко, пожалуйста.

Она поставила передо мной чашку и серебряный молочник и села на диван напротив. Я почувствовала на себе ее взгляд, пока наливала молоко и размешивала кофе.

– Ты все больше походишь на мать, Алиса. Несмотря на тату и фиолетовые волосы. Чертами лица, улыбкой. Даже походкой, – заметила Герда, сделав мне тем самым самый прекрасный и самый грустный комплимент. Потому что, думаю, мой внешний вид, мое сходство с мамой – причина, по которой отец не может меня видеть и выносить рядом с собой. Наша Алиса день ото дня все больше похожа на тебя, Элен. И как же мне жить с тем, что ты покинула нас, если все в ней мне напоминает тебя?

Мне было шестнадцать, когда до меня случайно долетели эти слова. На следующий день я занялась преображением своей внешности. Сначала волосы, потом макияж и, наконец, тату.

Свою горечь по поводу несостоятельности этих попыток я прячу за улыбкой.

– Зал внизу уже готов? Или там еще что-то нужно развесить? – меняю я тему разговора.

– Не хватает трех твоих картин. Но так как ваша ежегодная выставка еще идет, их подвезут позже. У меня в связи с этим есть к тебе небольшая просьба. Или, скажем так, просьба средних размеров.

– Окей… заинтриговала.

– Мне сегодня ночью пришла в голову идея, как еще больше подчеркнуть идею выставки «мать – дочь».

– И как?

– Что бы ты сказала, если бы я предложила тебе изготовить две-три работы по ее наброскам?

Я вытаращила глаза, сердце затрепетало.

– Ты имеешь в виду… Я… я должна… – Уже сама идея настолько невероятна, что от волнения я не смогла закончить фразу.

Однако Герда совершенно неверно истолковала мое заикание.

– Но если для тебя это слишком или ты сочтешь идею дурацкой, тогда…

– Нет. Идея чудесная, – быстро проговорила я. – И я с удовольствием попробую воплотить ее в жизнь.

Герда в восторге захлопала в ладоши:

– Ах, как здорово!

– У тебя есть в голове какие-то конкретные эскизы?

– Нет, их выбор я предоставляю тебе. Я подумала, можешь рисовать здесь в ателье. Это будет и логично, и наиболее удобно. Мне уже не терпится посмотреть, что из этого выйдет.

– И мне. – У меня в голове тотчас замелькали идеи, краски, композиции, линии, точки. Захотелось начать прямо сейчас, до зуда в пальцах. С другой стороны, я понимала, что нельзя подходить к работе сломя голову. Я хотела… я хотела соответствовать маме.

Поэтому пока что я сфотографировала эскизы, оставшиеся у Герды от моей мамы, и собралась уходить.

На прощание мы крепко обнялись.

– Ах, Алиса, я так рада, что мы вместе встаем на ноги. Что я могу выполнить это пожелание Элен.

Мы разняли объятия, и я спросила:

– Это она так сказала? Она хотела такую выставку?

– Этого и не нужно было. Я достаточно хорошо знала Элен, чтобы понимать, какое значение это имело бы для нее. Она бы гордилась тем, какой талантливой ты стала.

Во мне шевельнулось чувство вины. Заслуживаю ли я вообще такого? И не заслуживает ли Герда узнать истинную причину маминой смерти?

– У тебя такой вид, будто ты сомневаешься, Алиса. Для этого нет поводов, дорогая.

Есть. Но я слишком труслива, чтобы назвать их тебе.

– Просто все еще не могу поверить. Выставка с мамиными работами…

Герда кивнула, в ее глазах читалось понимание, которого я ни капельки не заслуживала.

– Чем ближе выставка, тем все реальнее ты будешь ее воспринимать, поверь. До двадцать первого ноября остается месяц. Если у тебя появятся вопросы и будет нужен совет, обращайся в любое время. В следующий раз дам тебе ключ от ателье, и ты сможешь работать здесь в любое время. Я всегда тебе рада.

– Очень мило, спасибо. – Я взялась за ручку двери.

– Но пока ты не ушла…

– Да?

– Можно попросить тебя об одолжении?

– Конечно, о чем идет речь?

– О старом фото нас с Элен. На нем мы в шапках Санта-Клауса. Я последнее время думала о нем и хотела бы сделать копию. Ты не могла бы посмотреть дома, может, найдешь эту фотографию. Очень надеюсь, что твой отец не выбросил ее. Может, в альбоме. Или в ателье Элен на чердаке. – Герда с надеждой посмотрела на меня.

– Я попытаюсь найти ее для тебя, – пообещала я. Хотя при одной мысли о том, как я зайду в мамино ателье, к горлу подкатил комок.

Там, на чердаке, столько воспоминаний. Да еще папа с Бекки. Папа, который опять будет смотреть на меня так, будто мой вид причиняет ему физическую боль. А от Бекки, с тех пор как я перевела ей деньги, никаких новостей. Ни даже короткого «спасибо».

И все же час спустя я сидела в поезде в Люнебург. Мне хотелось поскорее разделаться с этим, и если начать откладывать этот визит, возможно, я никогда не выполню просьбу Герды.

Сделав глубокий вдох, я открыла дверь в родительский дом. Словно зайдя на запретную территорию, я переступаю с ноги на ногу. Деревянный пол цвета ореха с широкими половицами, которые так знакомо скрипят.

– Папа? – Я иду в гостиную. – Бекки?

Никто не отвечает. Воспоминания. О том, как мама сидела у камина и читала вслух. Книги со встроенного шкафа во всю стену. Напротив – между окон – стоит красный диван. Из правого окна папа каждое утро, когда мы отправлялись в школу, махал нам, пока мы не заворачивали за угол. Однажды я, повернувшись к окну, продолжала идти вперед и налетела на фонарный столб. Я разбила себе губу, и мне разрешили в этот день не идти в школу. Мы с сестрой целый день ели мороженое. Я попробовала улыбнуться, хотя впору было реветь, сморгнула с глаз слезы и стала открывать шкафы в поисках альбомов. Ничего. В тех альбомах, что были в ящиках стола, тоже.

Стараясь унять клокочущее сердце, я пошла вверх по лестнице. Борясь со смесью вины и боли, я подошла к двери ателье на чердаке. Медленно нажала на дверную ручку, давящую тишину разрезал тихий, протяжный скрип. Я заставила себя войти. Повсюду мамина аура. Проглотив в горле ком, я оглядела помещение. Мольберты, стол с красками и немытыми кистями, которые словно только и ждут, что мама возьмет их в руки. Словно она в любой момент может зайти, чтобы наполнить цветом и красками пыльные полотна.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула и так же глубоко выдохнула. Затем подошла к столу, под которым стоит деревянный ларец. Осторожно выдвинула его оттуда. С крышки слетели и закружились на свету пылинки, а я уставилась на голубую папку. Знакомая мне голубая папка, которая не должна здесь быть. Нахмурив лоб, я взяла ее в руки, раскрыла, чтобы удостовериться, что это действительно мое портфолио. То самое, с которым два с половиной года назад я хотела поступать в Университет изобразительных искусств. Та самая папка, которая пропала накануне срока сдачи.

Я тогда в слезах перевернула всю комнату. Бекки помогала мне ее искать, но напрасно.

– Может, это знак, что эта учеба не для тебя. Может, они бы тебя не взяли, а так ты не будешь расстраиваться, – утешала меня сестра. Если бы не Герда, я бы ей поверила и попрощалась бы с мечтой стать художником. Без Герды я бы никогда не сумела за неделю собрать новое портфолио. Благодаря ее контактам в приемной комиссии я получила двухдневную отсрочку, а полгода спустя – место в университете.

Как же папка угодила в мамин ларец? Наверное, я положила ее туда и забыла?

Однако мне в голову пришло ужасное предположение. Я замотала головой, как будто пытаясь таким образом вытрясти свое подозрение. Но оно настолько глубоко прокралось в мозг, что вынудило меня взять телефон и набрать номер Бекки.

– Привет, Алиса. Что случилось?

– Я нашла свою папку с портфолио, – начала я без предисловий.

– М-м-м… К-какую папку?

Короткая заминка сестры и ее мелкое заикание от меня не укрылись.

– Та, что пропала за неделю до подачи документов в университет, Бекки. Это… твоих рук дело?

– Что? Нет! Как ты могла подумать? Зачем мне это?

– Вероятно, затем же, зачем ты до сих пор издеваешься над моими работами!

– Они мне просто не нравятся. Мне теперь нужно врать? Но я не стала бы из-за этого прятать твою папку в мамином ларце. Я знаю, как ты хотела попасть в университет и сколько сил вложила в эти работы. Поэтому помогала тебе искать и утешала тебя.

Я проглотила ком в горле, зажмурила глаза, потому что Бекки, сама не заметив того, подтвердила мое подозрение.

– А откуда ты знаешь, что я нашла ее в ларце?

Было слышно, как сестра сделала рефлекторное глотательное движение.

– Ты сама сказала.

– Нет, – дрожащим голосом проговорила я. – Не сказала. И ты отлично это знаешь. – Папка выпала у меня из рук. Меня кинуло в жар. Мне так жарко, что голова пульсирует и вот-вот лопнет. После галереи мне просто нужно было поехать домой. Это все… для меня слишком. – Зачем? Зачем ты это сделала, Бекки? – Я перешла на шепот.

– Потому что… потому что я не хотела, чтобы ты расстроилась, Лисси. – Чего не хотела? Я вытаращила глаза. – Я хотела тебя защитить. Ты была бы раздавлена, если бы они тебя не взяли.

– Но меня взяли.

В трубке послышался издевательский смех.

– Ну так за тебя же Герда похлопотала. Сама бы ты никогда не сумела. И ты это знаешь не хуже меня.

– Нет! Не знаю, потому что это неправда! – выкрикнула я громко и гневно. – Я хороший художник! У меня есть талант! И у тебя нет никакого права саботировать мою работу только потому, что у тебя другое мнение! – Слезы горячими потоками текли по моим щекам, мешая хоть что-нибудь разглядеть.

– Окей, возможно, я перегнула палку, пытаясь тебе помочь, но я действительно хотела только этого, – на полном серьезе завела она ту же чертову пластинку. – Ничего дурного я не планировала!

– Мне в это с трудом верится.

Я нажала отбой, взяла папку и закрыла ящик. Фотографию я искать не стала – прочь из этого дома. Поскорее уйти отсюда.

Симон

Привет, не рассердишься, если перенесем нашу встречу на другой день?

Мне сегодня не очень хорошо. Алиса 😘

Я как раз выходил из университета, собираясь пойти к ней. Я ждал встречи с понедельника. На меня накатило такое разочарование, что ощутил почти физическую боль. Эсэмэски и телефонный разговор не заменяют ни поцелуев, ни прикосновений.

Я замедлил шаг, почувствовав, как разочарование сменяется беспокойством. Почему ей нехорошо? Это одна из причин, почему ей нужна свобода? Или я мог бы побыть рядом? Меня подмывает позвонить. Но тогда она бы услышала мою неуверенность и стала бы винить себя, поэтому я набрал ответ в WhatsApp:

Конечно, без проблем. Надеюсь, ничего серьезного.

Если могу что-то для тебя сделать, если захочешь поговорить или передумаешь

насчет сегодня, напиши. Неважно, во сколько. Я и среди ночи приду.

Я нахмурил лоб и посмотрел на экран. Не слишком ли я размахнулся? Я пробежал текст еще раз, удалил все после ничего серьезного и отправил.

Хм-м…

Я снова нахмурился.

Хм-м… что?

Кажется, тебя устраивает, что мы не увидимся. Ты сердишься?

Я резко остановился, потому что произошло то, чего я и опасался: она теперь будет копаться в себе из-за меня. Надо было отправить текст целиком.

Сегодня я только и думал, что о нашей новой встрече. Но я не хотел заставлять тебя чувствовать себя виноватой,

а так бы и случилось, если бы я написал, что твой отказ испортил мне весь день 😢

Ох-х, я тоже радовалась. Но я поссорилась со своей сестрой, и мне теперь очень плохо. Не думаю, что тебе понравится

Алиса в таком дерьмовом настроении.

Ну, я бы хотел познакомиться с Алисой в дерьмовом настроении.

И если она хочет меня видеть, я бы с удовольствием зашел.

Мы вместе позлились бы на твою сестру, или я бы просто послушал,

как ты злишься, и подкинул бы тебе пару матерных слов.

Я в этом настоящий профи!

Ахахах 😂

А если я просто хочу посмотреть Netflix, не хочу разговаривать и хочу, чтобы меня обняли?

Тогда я закажу нам пиццу, посмотрю с тобой сериал, предварительно помолясь Богу, чтобы у тебя был такой же

отменный вкус на фильмы, как и у меня 😄

Пусть это будет для тебя сюрприз ☺

А пицца – это клево 😍

Через час Алиса открыла мне дверь в огромном фиолетовом плюшевом худи. Она встала на носочки, чтобы поцеловать меня в губы, я ее обнял. По тому, как она прижалась, я понял, насколько ей нужны были мои объятия.

После того, как, сидя за едой перед телевизором, она рассказала мне о папке и о сестре, я жалел, что поблизости нет боксерской груши. Я бы на ее месте психанул, но она на удивление спокойна. На мой вопрос, что она теперь будет делать, Алиса резко поменяла тему, и я не стал настаивать.

Остаток вечера мы провели в основном в молчании, смотрели «Дорогие белые». Сериал, о котором я не слышал, но он в целом неплохой. Мы сидели на диване, я обнимал ее, ее голова покоилась у меня на груди. Я гладил ей плечо, она поглаживала мой живот. Когда спустя три серии она вдруг замерла, я посмотрел и увидел, что ее глаза закрыты.

– Алиса? – прошептал я.

Никакой реакции. Кроме ровного дыхания, которое согревало меня через футболку. Спящая, она была такая красивая, было в ней что-то невинное. Я взял ее под голову, в ответ она обвила меня руками.

Она проснулась? Я затаился.

– Алиса?

Она издала какие-то неопределенные тихие звуки, что-то среднее между мурчанием, фырканьем и чмоканьем.

– Я унесу тебя в постель, да? – смеясь про себя, прошептал я.

Она толком не проснулась, и чтобы ее не разбудить, я как мог осторожно отнес ее в комнату. Было темно, но в коридоре горел свет, и я узнал очертания мебели и без труда добрался до кровати. Я заботливо положил ее и хотел убрать ее руки со своей шеи, но почувствовал, что она сопротивляется.

– Не уходи, – вздохнула она. – Останься.

Большего и желать невозможно, иначе я бы уехал, потому что о ночевке мы не договаривались. Но обнимать ее в тысячу раз лучше.

Ночную тишину нарушил всхлип, за ним последовало рыдание.

– Прости, мама… прости.

Я заморгал, открыл глаза, не будучи уверен, что это не сон, но потом…

– Пожалуйста. Пожалуйста, мама, – рыдала и извивалась рядом со мной Алиса. Я мгновенно проснулся и нащупал в темноте ее тело. Она лежала вся в поту.

– Что с тобой?

Она не отвечала, только дрожала всем телом, тихонько поскуливая. Проснулась ли она?

– Алиса?

Ничего – наверное, дурной сон.

Я перегнулся через нее, включил маленький светильник на ее ночном столике, и – я чуть с ума не сошел. Она вся была в слезах. Она плакала во сне и все время кричала:

– Я здесь, мама! Мама! Пожалуйста, нет! Я же здесь. Пожалуйста, не умирай!

У меня сжалось в груди так, что пришлось несколько раз глубоко вдохнуть. Я догадывался, о чем ее сон, какую боль она переживает в очередной раз. Ее голова металась, слезы текли по вискам.

Черт!

Надо ее разбудить, наверное. Но с лунатиками так нельзя. Молясь Богу, что я правильно вывожу ее из этого сна, я тихонько потряс ее за плечо.

– Алиса. Проснись. Это только сон.

– Прости, мама. Так… жаль. Мамааааа…

Я потряс сильнее.

– Прости меня… Я не смогла… Не смогла быстрее. Мамааааа!

Я наклонился к ней, взял в руки мокрое лицо.

– Алиса! Алиса! Проснись, Алиса!

Наконец она открыла глаза.

– Ты в безопасности. Все хорошо. Посмотри на меня, – мягко попросил я, и – черт. Никто и ничто не могло бы подготовить меня к выражению ее влажных голубых глаз. В них была бесконечная тоска. Я поборол желание убежать, отвернуться; мне казалось невозможным такое вынести. И в то же время невозможно оставить ее одну. Поэтому я выдержал этот взгляд, нежно стал гладить ее по мокрым щекам, чтобы она не только увидела, но и почувствовала, что это явь. – Ты здесь, в своей постели. Все хорошо.

– Нет, нет… нет. Мама умерла. Она умерла, потому что я… опоздала… Я… опоздала и не смогла ее спасти.

– Чш-ш-ш, чш-ш-ш… – Это сон, – хотел я сказать, но в этот самый момент понял, что не сон. Это не просто кошмар. Это воспоминание. Поэтому я промолчал, просто притянул ее к себе и крепко обнял.

– О-она… сказала, я д-должна… позвать на помощь.

– Кто? – прошептал я в надежде, что ей поможет разговор об этом.

– М-моя мама. Она сказала, я должна позвать на помощь. П-потому что она и м-моя сестра застряли… в машине. Я в-вылезла через окно… и п-побежала. Насколько могла быстро, пока там была эта женщина. Н-но… я о-опоздала. Н-не успела. М-мама уже умерла. Э-это моя вина. Я о-опоздала. Я не… с-смогла ее спасти. Это… м-моя вина.

Теперь она всхлипывала так сильно, что понять, что она говорит, было тяжело, но я слышал, вернее, чувствовал каждое слово. Я хотел что-то сказать, что-нибудь сделать. Отмотать назад время или отменить этот день, но сделать я ничего не мог.

Ненавижу это идиотское ощущение беспомощности. Так ненавижу! Дрожа, я прижимал Алису к себе, целовал волосы, гладил ее, все время приговаривая:

– Это не твоя вина.

Снова и снова. Всхлипы постепенно ослабли, дрожь унялась, дыхание выровнялось.

– Получше?

– Да, – хрипло ответила она.

Не нужно было смотреть ей в лицо, чтобы понять, что она врет. Но я все равно посмотрел на нее.

– Блин, Алиса… Что мне сделать, чтобы ты прекратила себя винить? – прошептал я таким же хриплым голосом. Разом всколыхнулись воспоминания, которые я, казалось, искоренил в себе. Я проигнорировал их и сосредоточился на Алисе, мягко заговорил с ней.

– Это несчастный случай. Ты не виновата.

– Я знаю… Я знаю, что несчастный случай… Я знаю, что не могла бы бежать быстрее. Я все это знаю, но… это ничего не меняет, не меняет, что я опоздала. Что мама, возможно, была бы жива, если бы я нашла помощь.

Я покачал головой.

– Не надо так. Ты изводишь себя.

– Знаешь, что меня действительно изводит? – Ее глаза вновь наполняются слезами. – Мысль о том, что мама прождала напрасно. Что она спрашивала себя, где я, почему меня нет. Почему никто не пришел помочь ей. Она умерла, не зная, что я пыталась. А моя младшая сестра все это время плакала на заднем сиденье и видела, как на ее глазах умирает мама. Как… как мне… как мне простить себя? Я разрушила жизнь Бекки.

Эти слова резанули меня. Мне стало нечем дышать. Еще хуже, чем до того. Не только от самих слов.

Но еще и потому, что мне это было знакомо.

Я уже слышал эту трагическую историю. Моя бывшая рассказывала. Только с другого ракурса. Как же звали ее старшую сестру? Я пытаюсь вспомнить, тем временем миллион вопросов атакуют мой мозг. Но я задал всего один:

– Сколько лет было твоей сестре?

– Всего девять.

Мне было девять, когда на моих глазах умерла мама. И возраст подходит.

Черт.

Черт-черт-черт.

Язык не поворачивается спросить Алису, не ее ли сестра Кики. Не сейчас. Не в этом состоянии. Может, это только совпадение.

Господи, пусть будет совпадение.

Я собрал в кучу весь круговорот мыслей и сосредоточился на Алисе. Я нужен ей сейчас.

– Мне очень-очень жаль. Я понимаю твое чувство вины, может быть, лучше, чем кто-то другой. Но… ты должна найти способ избавиться от этого чувства.

– Как? – спросила Алиса.

– Как бы жестко это ни прозвучало – принять тот факт, что это был несчастный случай. Событие, на которое ты никак не могла повлиять. Ни ты, ни твоя сестра не виноваты в том, что машина съехала с дороги и врезалась в дерево.

– В дерево? – Алиса, нахмурившись, взглянула на меня, и мое сердце рывком остановилось. Я гребаный идиот. – Как… откуда ты знаешь?

– Я… – Черт! Ну как можно быть таким тупым! Та же ошибка, что и у Кики с папкой Алисы. Та же уродская ошибка.

Мне не хотелось юлить. Умалчивать о том, что ее сестра, видимо, была мой бывшей, было бы отвратительно. Даже в такой ситуации. Потому что я и сам ненавижу, когда мне врут. Даже мысль, что Алиса усомнится во всем, что было между нами, ужасна.

– Симон?

Твою же мать! Я должен сказать ей.

Алиса

Хотя я до сих пор в полусне, все же понимаю, что что-то не так. Я чувствую это по тому, как Симон весь съежился, по панике в его глазах. Паника, которая мгновенно передалась и мне. И внезапно я уже не уверена, что мне хочется услышать ответ.

Симон вздохнул и весь как-то подобрался. Его объятия вдруг становятся непривычно жесткими. Я практически чувствую, как внутренне он весь извивается, пытаясь вырваться из этой ситуации. Сделав глубокий вдох, он открыл рот, снова закрыл, вдохнул и наконец начал говорить.

– Кики… Моя бывшая…

Она здесь при чем?

– Она, как ты знаешь, потеряла мать, – продолжал он. – Тоже несчастный случай. Автокатастрофа, машина съехала с дороги и врезалась в дерево. И…

У меня бешено заколотилось сердце:

– И?

– Ее зажало на заднем сиденье, когда… ее мать скончалась от ран.

У меня перехватило дыхание, и я замотала головой.

– Ей было девять, когда это случилось. Тот же возраст, что и у твоей сестры. Алиса, я думаю, моя бывшая и есть твоя сестра.

– Н-но… мою сестру зовут не Кики.

– Кики – просто шутливое имя. Ее настоящее имя… – Я задержала дыхание, и сердце тоже почти остановилось. – Ребекка Мейер. Поскольку у моей тети такое же имя, я сразу же стал называть Ребекку Кики – коротко от Бекки.

Я…

Это…

Как…

Не веря, я уставилась в никуда, пока смысл его слов, фраза за фразой, слово за словом, слог за слогом проникал в мое сознание. Но до меня все равно не доходило. Такие совпадения только в кино бывают, в этих искусственных мыльных операх. Но не в моей жизни.

Бекки и… Симон? Не могу себе представить. С тех пор, как я уехала из дома, я практически ничего не знаю о жизни сестры. И уж точно ничего о ее личной жизни. В отличие от меня Бекки никогда не приводила домой парней, чтобы выглядеть в глазах папы серой мышкой, хотя в действительности она была поопытней меня.

– Когда? Когда именно вы были вместе и как долго? – беззвучно спросила я.

– Чуть больше пяти месяцев. Полгода, как расстались. Познакомились год назад… в Люнебурге. Мы с Алексом занимались там паркуром, а потом зашли в бар.

– В Люнебурге. Год назад. Полгода как расстались, – повторяю я как слабоумная. Была ли я в то время дома? Даже если она открыто крутила с Симоном, я бы все равно не заметила. Возможно ли, что она ни разу не упомянула моего имени? Хотя и я в компании людей, которые не знают Бекки, называю ее своей сестрой.

Господи!

Они были вместе. Симон и Бекки.

– Эй, – будто издалека до меня доносится голос Симона, хотя он рядом. – Скажи же что-нибудь, Алиса.

Что? Что сказать? Я беспомощно смотрю в его лицо, он по-прежнему нравится мне. Но… как только подумаю, что на сестру он смотрел так же, так же прикасался к ней, как ко мне… Господи, не хочу думать об этом, не могу.

Любил ли он ее? Любила ли его она? Кто первым разорвал отношения и почему?

Она довольно часто меня использовала, и я даже не скажу, что не замечал этого. Она очень… сложный человек. Ребенком потеряла одного из родителей. И я довольно часто много чего позволял ей. Ложь. Попытки манипулировать. Эмоциональное давление. Длинный список.

Если бы он тогда сразу назвал имя своей подружки – настоящее имя, я бы сразу поняла, кто это. И мы бы не поехали сюда и не провели бы вместе ночь.

– Скажи мне, о чем ты думаешь, Алиса.

Я с усилием стала собирать в голове по осколкам, по кусочкам, по фрагментам связную мысль. Напрасно.

– Я… я… не знаю.

– Тогда скажи мне, что ты чувствуешь.

Я чувствовала его руку на своей щеке, пальцы, которые меня гладили, его дыхание на своем лице, так близко мы сидели. Слишком близко. Непозволительно близко.

– Она моя сестра, – прошептала я. – Я… не могу с ней так поступить, Симон.

– Алиса…

– Прости, я… думаю, будет лучше, если… ты сейчас уйдешь, – заикаясь, выдавила я, отодвинулась от него и в отчаянии обняла колени.

Симон механически кивнул. Медленно встал и посмотрел на меня сверху вниз. Я уговаривала себя, что этот взгляд меня ни капельки не волнует. Я видела, как напряглась его челюсть, видела складку между бровями. Адамово яблоко, которое ходило ходуном.

– Так это все? Я сейчас уйду и, возможно, мы никогда больше не увидимся?

Никогда больше. Эти два слова сейчас – они запустили во мне что-то, потянули за какую-то рукоятку, которая разорвала связь между мозгом и сердцем. Никогда больше не поцеловать его? Никогда не прикоснуться? Никогда больше не видеться? От последней мысли подкатила тошнота, я уловила признаки подступающей паники.

– Нет! – слово прозвучало раскатом в сумерках моей комнаты.

Надежда и смятение блеснули в глазах Симона.

– Нет?

– Ты… ты через две недели въедешь в эту квартиру.

– Ты все еще этого хочешь?

Я не знала, хочу ли. Однако мысль о том, что я потеряю Симона навсегда, ранила душу.

– Да… но как друзья, – тихо добавила я.

– Как друзья, – повторил он почти с издевкой. По его широкой груди было видно, что он сделал глубокий вдох. – В таком случае у тебя будет то, что ты искала с самого начала – новый сосед. – На губах мелькнула горькая усмешка.

Не зная, как на это реагировать, я тихо кивнула.

– Окей… тогда я пойду, – сказал он, и нож у меня в животе провернулся.

Когда он наклонился поцеловать меня в лоб, я закрыла глаза. Пальцами я впилась в одеяло. Иначе я бы вцепилась ему в футболку, притянула к себе, поцеловала по-настоящему. Последний раз. На прощание. Оно так и просилось в этот момент. Как будто мы никогда больше не будем так близки, как сейчас. Я открыла глаза, когда захлопнулась входная дверь. Я повалилась на постель, закрыла лицо руками и заплакала.

Когда на следующее утро Лео вернулась домой и, постучав в мою комнату, увидела меня в постели с опухшими глазами, то сразу предложила:

– «Смартис»?

Я кивнула, и не прошло и минуты, как мы завтракали конфетками в моей постели. Я рассказала все, о чем узнала вчера.

– Блин, надо же, какое нелепое совпадение. Мне так жаль, Лиса. – Лео положила руку мне на коленку, прижала и серьезно посмотрела мне в глаза. – Я и не знала, что у тебя опять эти кошмары.

– Давно уже не было. Думаю, визит в галерею, мамины картины… потом еще эта спонтанная поездка домой, включая телефонный разговор с Бекки… Просто все навалилось.

– А меня не было рядом. – Выражение лица Лео сменилось с сокрушенного на решительное. – Костьми лягу, но на выставку приеду.

Я как могла улыбнулась и взяла в рот еще голубых конфеток.

– Но знаешь, что меня поражает? – проговорила Лео. – Ведь у вас дома висят фотографии. Симон должен был тебя узнать.

– Понятия не имею, бывал ли он у нас дома. Да и я раньше выглядела совсем по-другому. А последние фотографии папа не хотел вешать, потому что… – Я уткнулась лицом в коленки. – Потому что я напоминаю ему маму.

Лео, которая вообще-то была в курсе моих сложных с отцом отношений, уставилась на меня в полном шоке.

– Откуда тебе это известно?

– Он так сказал. – Я пожала плечами, изображая равнодушие, но воспоминания об этих его словах до сих пор резали без ножа.

Потрясенная, она погладила меня по волосам.

– Ты не рассказывала.

– Знаю… есть темы и поприятнее.

– Как, например, запретная любовь Алисы и Симона? – Слова Лео просто сочились сарказмом.

Я не смогла сдержать мучительный стон, хотя и была благодарна, что мы сменили тему.

– Знаешь, это не означает, что ты должна с ним расстаться. Поговори с Бекки и все ей объясни. В конце концов, ты знать ничего не знала об их с Симоном связи, когда вы познакомились.

– Понятное дело, у нас ведь с Бекки такие открытые и искренние отношения. И потом, я о ней знать ничего не хочу.

– Из-за вчерашнего? О чем был спор?

Я рассказала Лео об истории с папкой. Глаза подруги запылали гневом. Ее обычно мягкие черты лица заострились, в них читалась непримиримость.

– Прости, но эта девица просто дрянь. И честное слово, Лиса, стоит ли из-за нее лишать вас с Симоном шанса?

– Она моя сестра, Лео!

– Она манипулятивная, расчётливая, подлая дрянь! – выдала Лео. – Она пыталась лишить тебя твоей мечты.

– И поэтому я должна лишить ее парня?

– Бывшего парня, – поправила меня Лео.

– Она мне больше слова не скажет. Я не могу этого допустить, Лео.

Подруга недовольно покачала головой.

– Не надо обременять себя ложным чувством вины. Вне зависимости от того, как сложится у вас с Симоном.

Легко сказать.

– Кстати… а что теперь с моей комнатой?

– Он въедет.

Глаза Лео поползли на лоб.

– Мы решили… остаться друзьями.

– Друзьями или… – она показала кавычки в воздухе и повторила с нажимом, – «друзьями»?

Я закатила глаза.

– Я с ним больше спать не собираюсь, Лео.

– Хм-м. Не разумнее было бы для начала побыть врозь?

– Наверное, но… когда он уже собрался уходить, я вдруг испугалась, что никогда больше его не увижу, – я снова произнесла это со слезами.

Лео понимающе кивнула.

– Хорошо. Только смотри, чтобы в результате это не стало еще большей травмой.

– Мне просто нужно как-то пережить наши отношения.

– Закрутить с другим?

– Нет, это твой метод.

– А какой твой?

– Рисовать карандашом, красками, работать, учиться!

– Это называется замещение, Лиса.

– Это называется отвлечение внимания, – не согласилась я.

Надеюсь, моя тактика сработает.

Симон

Алекс вышел на балкон и протянул мне еще одну бутылку пива из холодильника Мальте и Нильса. Мы вышли на улицу, чтобы спокойно поговорить. И еще потому что квартира настолько провоняла травкой, что накуришься, если просто подышишь. Вообще-то я в жизни не собирался больше переступать порог этой халабуды, зашел только повидать Алекса. Пока у нас идет ремонт, он окопался тут у парней на диване, а мне после вчерашней ночи надо было выговориться.

Алекс сел напротив на складной стул; сам я приземлился на перевернутые пивные ящики.

– Почему ты ей просто не расскажешь про эту Кики как есть? – спросил Алекс. – Могу поспорить, после этого она выберет тебя.

– Она ее сестра. Я буду чувствовать себя последним уродом, если натравлю их друг на друга.

– Как это натравишь? Просто скажешь правду.

– Если она меня спросит, утаивать не буду, но это должно быть ее решение.

– А если не спросит?

Я пожал плечами, закинул голову и разбавил свою горечь большим глотком пива, а затем еще одним.

– Ты уже думал о том, как ты снова встретишься с Кики, если у вас с Алисой все получится? – спросил Алекс.

Я помотал головой.

– У них с Алисой отношения так себе. Поэтому она и не знала ничего о нас с Кики.

– А почему так себе? – По голосу Алекса понятно, что он догадывается.

Я поднял брови.

– Угадай с трех раз.

– И при этом она тебя, не моргнув глазом, послала. Не понимаю.

Я понимал. Даже если отвлечься от сестры, у самой Алисы гигантское чувство вины. Пока она не избавится от него, у меня практически нет шансов.

Но я не хотел, чтобы все закончилось. Думаю, Алиса, тоже не очень-то представляла меня в качестве друга. Думаю, она хочет, чтобы я был рядом, поэтому позволила вселиться. Возможно, просто мой мозг играет со мной шутки. Выдает желаемое за действительное – как-то так.

– И ты все равно поселишься в комнате Лео? – скептически спросил Алекс, попивая пиво.

– Угу. Если только она еще раз не передумает.

– Блин, – прошипел Алекс. Он сам имел виды на комнату, хотя Лео, наверное, не с таким энтузиазмом восприняла бы эту идею.

– Можно хоть поиграть к тебе заходить? – спросил он тоном ребенка, у которого отобрали игрушку.

– Если принесешь плойку из квартиры.

– Без проблем. Как раз собирался спросить у нашего хозяина, как там дела.

– Держи меня в курсе, окей?

Он кивнул, и мы чокнулись банками. За последний глоток, за раскуроченную квартиру или не знаю за что.

Когда мы вернулись и Нильс предложил покурить, а Мальте сидел на диване, набивая самокрутку, я понял, что пора уходить.

За ужином с родителями я сделал вид, что все в порядке. О том, что съеду через десять дней, я умолчал. Не знаю, почему не рассказал им сразу, как только Алиса предложила мне. Может, какая-то часть меня догадывалась, что что-то – в данном случае кто-то – помешает. А теперь я ждал ее сообщения, что с комнатой ничего не выйдет и ей правда нужно побыть одной, чтобы отойти от шока, и не пару дней.

Я очень старался не показывать, какие мысли меня одолевают, и вел себя как обычно. Сделал бабушке ее коктейль, участвовал в беседе, после вместе с Норой убрал со стола. Включая посудомойку, я поймал себя на абсурдной мысли, что мне бы тоже не помешала какая-нибудь промывка. Мозгов и моего дурацкого сердца, которое так быстро завоевала Алиса, и оно наполовину теперь принадлежит ей.

Спустя неделю наш с Алисой внезапный разрыв я все еще ощущал как тяжелое похмелье. Я тащил себя сквозь будни, пока не наступила пятница. Наконец-то. Сегодня увижу Алису на вечеринке, посвященной Лео. Это могло бы стать достойной наградой за контрольную по анатомии, которую я написал десять минут назад. Однако радости от предстоящей встречи не было, я нервничал, поскольку как себя вести понятия не имел. Что сделать при встрече: пожать руку? Подмигнуть друг другу издалека? Или получится обняться?

– Ну? Как прошло? – спросил Алекс, ждавший меня на улице. В отличие от меня он незадолго до экзамена решил столкнуть анатомию на последний семестр.

– По крайней мере, на все вопросы ответил. Надеюсь, для зачета будет достаточно, – ответил я, вынимая телефон из кармана худи. Моя шефиня Трейси пыталась мне дозвониться во время контрольной, чем бесила всех присутствующих, поскольку я забыл отключить звук. Я посмотрел на экран и увидел от нее сообщение. А прочитав, чуть не блеванул. – Черт!

– Что случилось? Плохие новости? – Алекс кивнул на телефон.

– Вечеринка будет без меня. Мне нужно кого-то подменить в баре.

– Откажись.

– Не могу. За мной долг. Да что за… – выругался я. – Именно сегодня. И отказаться правда не могу, потому что сам недавно попросил меня подменить в последний момент, и теперь надо возвращать должок.

В этом настроении я и пришел вечером на работу. Когда не нужно было общаться непосредственно с посетителями, я не пытался скрыть эмоции. Даже перед Трейси, которая в какой-то момент появилась за стойкой взять себе попить. Я ощущал на себе ее взгляд, пока нацеживал пиво.

– Я слышала об аварии в вашей квартире и что тебе срочно пришлось выехать. Мара мне рассказала.

Не знаю, зачем она начала про квартиру, но я пытался отвечать ровным тоном:

– Да, бомжую у родителей на диване. – Все еще, – добавил я мысленно и поставил пиво на поднос к другим напиткам.

– Это все объясняет, – произнесла Трейси.

Я вопросительно взглянул на нее.

– Что?

– Твое выражение лица, будто ты сейчас с удовольствием кому-нибудь бы вломил. – Она со знанием дела подняла бровь. – И пока ты не отыгрался на гостях или инвентаре, я через полчаса тебя освобождаю, постою смену сама.

Я скользнул взглядом по часам на кофемашине. Если в одиннадцать уйду, то до полуночи еще успею на вечеринку. Я почувствовал себя виноватым, потому что причина плохого настроения вообще-то в другом. Но результат тот же самый: сегодня я бы хотел оказаться в другом месте, не за стойкой. И я с благодарностью принял предложение Трейси.

Мейер.

Стоя перед дверью Алисы и Лео, я впервые осознал, что эта фамилия действительно значится возле третьего звонка. Мейер. Имя, такое же частое в Германии, как насморк весной. Я бы в жизни не догадался, что Кики и Алиса родственницы, а уж тем более – сестры. Внешне совсем не похожи, и внутреннее сходство нулевое.

Я нажал на кнопку и услышал звук дверного звонка. Пока я поднимался, сердце колотилось так, будто всю дорогу от работы я бежал спринт. Мне сразу будет нужно выпить, чтобы успокоиться. Иначе Алиса станет первой женщиной, в присутствии которой я буду нести какую-нибудь чушь.

Открыла Калла и тут же повисла у меня на шее. Словно мы друзья, которые сто лет не виделись.

– Как здорово, что ты все-таки пришел! – Алиса, видимо, рассказала ей о моем отказе. Но о том, что все же сумею прийти, я не предупреждал. Знал только Алекс, который должен быть где-то тут.

Интересно, что же Алиса рассказала своим подружкам?

– Меня уже ищут? – спросил я как можно более небрежно.

Калла с широкой улыбкой впустила меня в квартиру. Кажется, она разгадала мои жалкие попытки вытянуть информацию про Алису.

– Еда и напитки на кухне. Куртку… можешь повесить в гардероб. – Последние слова она произнесла с сомнением, увидев, что все завешано одеждой. Повернувшись ко мне, она предложила убрать мою куртку в одну из спален, и я согласился.

Она ушла в комнату Лео, то есть мою будущую комнату, и я пошел на звуки музыки, гул голосов и смех в гостиной, которая выглядела чуть иначе: диван и приставной столик отодвинуты к стене. Комната кажется просторнее, больше места для танцев. В том числе Алекса и Лео. Когда она заметила меня, с улыбкой подняла свой бокал, а я – руку.

Алекс подошел, пожал протянутую ладонь.

– Все нормально, чувак?

– Да. А… у тебя? – Я не договорил. Мой взгляд упал на длинные фиолетовые волосы, ниспадавшие на обнаженную татуированную спину. Алиса стояла в паре метров от меня в платье с полностью открытой спиной. Черт. Не успел войти, как вечеринка уже стала для меня проклятием. Алиса, казалось, наоборот, довольна жизнью и небрежно покачивала бедрами. Подняв руки, она отдавалась музыке.

– Подойди, вместо того чтобы пялиться как идиот, – посоветовал Алекс, следивший за моим взглядом.

– Сначала налью выпить, – выдавил я. Чего покрепче, чтобы приглушить тупое ощущение в груди.

Я было повернулся в направлении кухни, когда…

– Симон?! – Даже сквозь громкую музыку я услышал голос Алисы, которая, обходя гостей, шла навстречу мне. Не очень уверенной походкой. Без предупреждения положила руки мне на плечи. Ее губы на моей коже, эта внезапная близость, ее запах… Меня пронзила молния, бросило в жар. Я возбудился. Не надо эрекции! – приказываю я себе и потихоньку отстраняюсь от ее объятий, хотя при этом хочу прижаться к ней и поцеловать. Черт, я все еще хочу ее. Не то чтобы я пытался не хотеть…

Мы отпустили руки. Она раскованно улыбнулась.

– Ты пришел! – Кажется, она действительно рада, что я здесь.

– Пришел.

Меня ощупывают ее пылающие глаза. Не так, как это бывает между друзьями. Она передумала? Переговорила с Кики и получила от той «добро»? Или наплевала на чувства сестры?

Она снова посмотрела на меня.

– Мы можем поговорить?

Я проглотил комок в горле.

– Конечно.

Она без слов взяла меня за руку и потащила в коридор, где открыла дверь в свою комнату. У меня подскочил пульс; в этой комнате мы провели ночь. В этой комнате она мне была ближе, чем любая женщина до нее. В этой же комнате мы выяснили, что моя бывшая приходится ей сестрой.

Алиса закрыла за собой дверь, мы погрузились в темноту.

– Где тут был выключатель? – спросил я, в то время как она не издала ни звука.

– Нам не нужен свет. – Ее голос не такой, как раньше. Совсем. Другой. Она касается меня руками, трогает живот, плечи, при этом подходит все ближе.

– Ты разве не хотела поговорить? – я тоже произнес это изменившимся голосом.

– Больше я хочу вот этого, – выдохнула она так близко к моему лицу, что коснулась губами моего подбородка. – Мне не хватало тебя.

Прежде чем я успел что-то сказать, ее губы накрыли мой рот. Что-то вроде рычания вырвалось из моей груди. Я больше не сопротивлялся, прижал ее к себе, наши языки соприкоснулись, и я застонал. От досады. Потому что явно почувствовал вкус алкоголя. Предположительно водки. Это объясняет, почему я не уловил запах. Черт.

Я прервал поцелуй и немного отстранился.

– Ты выпила, да?

– Это запрещено? – Она обвила меня руками за шею, пытаясь снова приблизиться.

– Нет, не запрещено. – Я уклонился от ее губ; не знаю уж, как мне это удалось. – Можешь пить, сколько хочешь, Алиса. Но… может, вернемся к первоначальному плану и поговорим? Я включу свет, хорошо?

– Нет, оставь так. Просто поцелуй меня. – Она прижималась всем телом ко мне, и я хотел ее каждой клеточкой.

– Алиса…

– Мне… это нужно. Пожалуйста.

– Это плохая идея. – Я сжал кулаки, чтобы не давать себе обнять ее снова.

– Почему ты так говоришь? – Я почувствовал, как она напряглась, услышал неуверенность в ее голосе. – Ты пришел, чтобы попрощаться? Ты ведь отказался прийти. И я решила, что не придешь. Но… вдруг ты появился. Я испытала такое облегчение. Но вот облегчение прошло. Потому что ты не здесь. Ты хочешь уйти.

Я затряс головой.

– Ты говоришь несусветную чушь, Алиса.

– Потому что я не знаю, чего ты хочешь.

– Окей… я скажу тебе, но для этого нужен свет. Удобно тебе или нет. – Я нащупал возле двери выключатель и щелкнул им.

Алиса зажмурила глаза от вспыхнувшей на потолке лампы. Мне тоже нелегко было посмотреть на нее.

– Ты хочешь знать, чего хочу я? – Я взял в руки ее лицо и зафиксировал на нем взгляд. – Я хочу тебя, Алиса. Я так хочу прикасаться к тебе, целовать, спать с тобой, что я с ума схожу.

По тому, как подрагивают ее веки, я понимаю, что ее тронули мои слова.

– И почему же ты этого не делаешь?

– Потому что я не знаю, захотела ли бы ты этого в трезвом состоянии. Если наутро, или через три дня, или через две недели ты будешь чувствовать то же самое, дай мне знать, и я брошу все, я…

– Что? – прошептала она.

Я не мог больше сопротивляться, наклонился и переступил через линию табу, опасно приблизившись.

– Сделаю все, о чем ни попросишь. И буду ждать столько, сколько понадобится. Окей?

Алиса

– Я буду скучать! – Я так сильно обняла Лео, что она сдавленно охнула.

– Не раздави ее, – пошутила Калла. – Я тоже хочу попрощаться.

Мы с Лео засмеялись, хотя впору было заплакать. Мы стоим перед домом, Лео сейчас уедет.

– Я тоже буду скучать, Лиса, – говорит она, и мы размыкаем объятия. – Слава богу, у нас есть FaceTime и Zoom.

Кивнув, я отхожу в сторону, давая место Калле.

– Езжай осторожно, напиши, как доедешь.

– Обещаю. Надеюсь, не застряну в пробке. – С кислой миной на лице она пошла к машине. Поскольку кроме шкафа Лео перевозит в Мюнхен всю свою комнату, она арендовала грузовик. Алекс с Симоном вчера помогли нам с вещами. Сегодня Симон въедет в комнату Лео, ключ у него уже есть.

Друг с другом мы держимся… осторожно – вот, пожалуй, правильное слово. В результате я ужасно рада, что Симон удержал меня от поцелуя. И от остального. Думаю, мы все еще можем остаться друзьями. Друзьями. Хотя вчера вечером я опять почувствовала, что находиться рядом с ним и оставаться при этом равнодушной невозможно. Следующие недели с ним под одной крышей станут настоящим испытанием.

Лео послала нам с Каллой воздушные поцелуи и села в машину. Мы махали ей вслед, пока грузовик не скрылся за поворотом.

Я обняла Каллу, положила голову ей на плечо и со вздохом сказала:

– Ненавижу прощания!

– Я тоже. – Она виновато посмотрела на меня. – Прости, мне надо убегать.

– Но кофе выпить еще зайдешь?

– Конечно.

Я выезжаю. До скорого.

Симон.

Сообщение пришло от него десять минут назад. Все это время я вся – сплошной комок нервов. Лучше бы просто приехал сюрпризом. Тем более, что у него есть ключ. Если верить Google Maps, по воскресеньям дорога от Квартала лестниц до Оттензен занимает минут сорок. Это если на метро. Что Симон приедет на машине, я, конечно, не подумала, когда решила быстренько сходить в душ. И, разумеется, вышла из него ровно в тот момент, когда Симон вошел в квартиру. Обмотанная банным полотенцем, я буквально напоролась на коробку для переезда, которую Симон тащил перед собой.

– Оп-па, – испуганно отскочила я и сделала шаг назад.

– Фух, Алиса!

Я рассмеялась, Симон тем временем весело посмотрел на меня сверху вниз и чуть серьезнее – снизу вверх. От черного лака на пальцах ног до мокрых волос. Когда мы встретились взглядом, мое сердце от выражения его глаз затрепетало.

– Милый прием, – ухмыльнулся он. – Но в принципе хватило бы таблички «Добро пожаловать» и конфетти.

Я усмехнулась и закатила глаза.

– Ну извини, что разочаровала, но это, – я показала на свой банный вид, – не связано с тобой. Я подумала, ты приедешь позже, и решила, что успею в душ.

– А, поэтому ты не услышала, как мы позвонили в дверь.

– Мы?

– Да, отец привез меня. – И Симон кивком головы показал на открытую дверь. – Он поднимается. Так что если хочешь одеться…

Я юркнула в свою комнату и прошипела из-за двери:

– Не мог, что ли, пораньше сказать?

– Я тебе написал. Но ты, видимо, была в душе.

Я услышала шаги отца Симона и бросила короткое:

– Сейчас выйду.

Вслед за этим я услышала низкий теплый голос Грегора:

– А Алисы нет дома?

– Она дома… сейчас появится, – ответил Симон.

Я натянула джинсы и свитер. Влажные волосы собрала в небрежный пучок и решилась выйти из комнаты.

– Привет, Грегор.

– Здравствуй, Алиса! Очень рад тебя видеть, – улыбнулся он. Лицо засияло сеточкой мелких и крупных морщин вокруг его глаз. Как и последний раз при расставании, сейчас он тоже обнял меня. Я сразу подумала, как было бы здорово, если бы мой папа делал то же самое. Мысль о том, как давно он не обнимал меня, неприятным уколом обожгла мне сердце. Подавив боль, я ответила ему улыбкой. Мой взгляд упал на деревянную доску у стены.

– Это от моей кровати, нам пришлось ее разобрать, чтобы довезти, – пояснил Симон. – Остальное в машине.

– Я помогу носить вещи, – предложила я.

– Да ну, перестань! Мы сами справимся, – возразил Грегор.

– Это правда необязательно, – сказал Симон.

– Но втроем быстрее будет. Кроме того, ну что я буду тут бездельничать, пока вы работаете? – Все остальные отговорки я не приняла всерьез и пошла на улицу.

Однако вместо SUV Грегора перед домом на аварийке стоял Sprinter, и я невольно фыркнула. Моему взору предстала гора деревянных досок и решеток, пустых выдвижных ящиков, железных дисков, разного размера гантелей, что-то вроде скамьи для силовых тренировок и ящики. Много ящиков. Как выяснилось, Симон перевез не только необходимое, но и вещи на хранение. Те, что он временно складировал в подвале соседей, которым теперь, видимо, самим понадобилось место. Судя по запискам на ящиках, в них главным образом книги. Их я оставляю мужчинам, сама же выбираю что-то полегче, например, доски, пустые ящики и гантели. Одну за другой я тащу вещи наверх, Симон с отцом поднимают книги и более громоздкую мебель. После пяти подъемов-спусков в ногах такая тяжесть, что идти вверх по лестнице становится довольно тяжело. Позавчерашняя нагрузка не прошла даром для моих костей, а еще больше – для мышц. Когда Sprinter наконец пуст, я так взмокла, что снова приходится идти в душ. Немного придя в себя, я, на этот раз одевшись, вышла из ванной и услышала, как Симон с Грегором обсуждают, что к чему прикручивать.

– Пап, надо другой стороной.

– Другой стороной оно не держится.

– Ты серьезно? Я два года спал на этой кровати, и все держалось.

– Дуракам везет.

Симон засопел. Я засмеялась и принесла им из кухни бутылку с водой и стаканы.

– Вот. Если захотите пить.

Симон поблагодарил, Грегор, который сосредоточенно закручивал болты по периметру кровати, кажется, не заметил меня.

– Может, у тебя найдется покрепче? – спросил Симон так, чтобы слышала только я. – Это его я-тут-мастер-на-все-руки прямо бесит.

– Осталась текила, – веселым шепотом ответила я.

– Тогда возьму себе потом. Кстати про потом… – Он прислонился боком к дверному косяку и скрестил на груди руки, обозначив при этом свои развитые мышцы. – Поужинаем сегодня вместе? Приглашаю на пиццу или суши. Отметим мой заезд. Не свидание! – добавил он, хотя я и не рассматривала его предложение таким образом.

Я оторвала взгляд от его плеч.

– Звучит круто. Я голосую за суши.

– Супер. Если у тебя есть любимый суши-бар, скинь мне адрес, я зарезервирую столик.

– Сделаю. – Блин. Сердце застучало так, словно речь-таки шла о свидании.

– Симон? Иди сюда, помоги подержать!

Симон показал большим пальцем внутрь комнаты.

– Меня хотят.

Я оставила их вдвоем и ушла к себе. Отправила Симону адрес ресторанчика и без сил упала на постель. Ощущение было такое, что я несколько часов отпахала в фитнес-студии. Перед не-свиданием с Симоном не помешает немного отдохнуть. «Немного», – сказала я себе и со вздохом закрыла глаза. А когда открыла, меня окружала темнота. Рядом с подушкой я нащупала телефон. Свет от экрана ослепил, но я сумела понять, что не просто задремала. Было почти десять вечера, а легла я в начале восьмого.

Черт, мы же хотели пойти ужинать. Да, думаю, не так Симон предполагал отпраздновать своей переезд. Да и я, честно признаться, – тоже. Чтобы он не думал, что я специально так сделала, я решила написать. Можно было выйти из комнаты и посмотреть, там ли он, но так мне почему-то кажется проще. Я разблокировала телефон и нашла там сообщение от Симона:

Я постучал, но ты не среагировала, поэтому я решил, что ты спишь.

Когда прочтешь это, не беспокойся и спи дальше. Я отменил заказ и тоже лег спать.

Мы наверстаем ☺

Проснувшись на следующее утро, я решила, что меня накануне переехал грузовик. Все тело – больше всего ноги, плечи и область шеи – ныло при малейшем движении. Я со стоном поплелась в ванную и стала собираться. Стараясь не делать резких движений головой, подыскала такую одежду, чтобы надевать не через голову. Черное джинсовое платье и фиолетовые колготки.

После завтрака я собиралась прямиком в галерею осуществлять задумку Герды. Для этого надо было выйти из дома, то есть спуститься с лестницы. Однако уже дойти до кухни оказалось целым событием, когда при каждом шаге в икры будто втыкаются тысячи мелких ножичков. Окей, может, не ножичков – иголок. Миллион острых иголок.

Симон сидел – тоже готовый к выходу – за столом. Увидев меня, он отложил телефон и, склонив голову набок, сказал:

– Доброе утро. Все в порядке?

– Доброе, – проворчала я, хотя я не из тех, к кому утром лучше не подходить. Но боль в мышцах просто невыносимая, наверно, это потому, что я больше не бегаю. – У меня после таскания вверх-вниз по лестнице все болит. А в районе шеи тянет, будто я спала на кирпичах.

Видя, как дрогнули уголки его губ и что он хочет ответить, я его опередила:

– И не начинай вот это сама виновата, сама же хотела помогать.

– Я хотел предложить тебе теплую ванну. Это лучшее при мышечных болях и спазмах.

– Классное предложение. Только ванны у нас нет. – Я поплелась к кофемашине.

– Дай посмотрю?

– Есть ли у нас ванна? – раздраженно спросила я и зарядила в автомат кофейную капсулу. – Думаешь, она спряталась под раковиной?

Посмеиваясь, Симон замотал головой.

– Я имел в виду посмотрю – можно ли снять спазм, если немного помассировать. Я проходил практику у спортивного врача и научился некоторым вещам.

Мне хотелось отказаться, потому что массаж автоматически означает прикосновение, а прикосновение – близость. Но его предложение, безусловно, весьма соблазнительно, и, в конце концов, речь идет не о тантрическом массаже.

– Хорошо, но мне через двадцать минут нужно уходить.

– Мне нужно всего пять, – улыбнулся Симон.

Я засопела.

– В два счета убедил меня, да?

– Чем меньше времени, тем лучше я работаю.

Я нетерпеливо допила свой кофе и поставила чашку на стол.

– Сидя или стоя? – спросила я.

– Ты сидишь, я стою.

Симон встал, а я села и расстегнула на платье три верхние пуговицы, чтобы удобнее было добраться до шеи.

Симон подошел сзади, убрал волосы, и мой пульс подскочил, когда Симон положил на меня свою теплую руку. Я закрыла глаза, призывая себя расслабиться. Сосредоточиться на прикосновениях. На его руках. Нажатиях. Тепле. Он похлопывал и постукивал по мне пальцами, посылая вибрации по моим затвердевшим мышцам. Я вздохнула. Массаж работал. С каждым вдохом я все более расслаблялась.

– Так… ну все. Теперь мне тоже нужно идти. – Низкий голос Симона вывел меня из состояния, близкого к трансу.

– А что, пять минут уже прошли? – слабо промолвила я.

– Даже десять.

– Мне только похорошело.

– Как известно, прекращать следует в самый пик наслаждения. – В его голосе я уловила явное злорадство, с наигранным разочарованием обернулась к нему, обнаружив, что это резкое движение почти не отозвалось болью. Еще десять минут назад оно бы меня убило.

– Вау. У тебя какие-то волшебные руки, что ли?

– Меня называют Гендальфом среди массажистов.

Расхохотавшись, я осторожно покачала головой вправо-влево и вверх-вниз.

– Мне намного лучше, чем было. А со спиной и с ногами так можно?

– Конечно. Может, только не через десять минут…

– Вечером?

Итак, то, что началось как невинный спонтанный массаж, вылилось в целое свидание для массажа в восемь вечера.

Алиса

День в галерее выдался продуктивный, хотя и довольно напряженный. Я была рада наконец вернуться домой. Я лежу в кровати и жду, когда придет Симон, который сразу был намерен приступить к массажу; мои ноющие мышцы ужасно этому рады. Он что-то забыл и вышел к себе. Я тем временем закрыла глаза и вскоре услышала, как он вернулся.

– Я чуть не уснула, – пробубнила я. Пусть это и не совсем правда, но это должно создать правильный настрой.

– Наверняка уснешь сразу же.

Как удачно, что я в ночной рубашке. По крайней мере, наполовину, потому что бретельки я спустила, а ткань сдвинула к талии, чтобы полностью освободить спину. Ноги закрыла одеялом.

Поначалу я нервничала. Моя комната, моя постель и полуголая я. Но утренний массаж не имел никакого сексуального подтекста, и действительно хорошо подействовал. А что поначалу сердцебиение участилось – о том Симон не узнал. Думаю, такой способ снижения боли будет даже полезен. Сейчас узнаем.

– Я сяду на тебя, окей?

– Окей.

Симон сел на меня верхом и так распределил вес, что мне было не тяжело.

– Релаксирующая музыка? – Он явно насмешничает. – Специально для тебя скачал.

– Специально для меня? – Я ожидала подвох в виде хип-хопа. Чего-то другого я не могла себе представить.

Но тихий стук дождинок по стеклу растрогал и заставил меня улыбнуться в подушку. Дождь. Он запомнил, что мне нравится дождь.

– Идеально. Спасибо.

– Пожалуйста. Хотя особо не за что.

Ты услышал, когда я говорила об этом, – хотелось мне сказать. Но я просто сосредоточилась на звуках из телефона Симона, пока он отодвигал мне волосы.

– Заплести косу?

– Нет, и так хорошо. Кстати, у тебя краска на шее. Как она туда попала?

– Не спрашивай. Она у меня и между пальцами ног есть. Всегда, когда я рисую, – объяснила я и услышала звук отщелкивающего колпачка. Когда знакомый кокосовый аромат разлился по комнате, я поняла, что Симон ходил в ванную за лосьоном. Он растер его между ладоней и положил теплые руки мне на спину. Медленно провел по коже. Сильно, но не слишком сильно. Мягко, но не слишком мягко. Как надо.

– Так хорошо? – удостоверился он.

– Очень даже хорошо, – ответила я и не смогла удержаться от глубокого вздоха.

Круговыми движениями он массировал мне шейную и плечевую зону, спину. Так же уверенно, как утром. Точно зная, как и куда надавить, чтобы размять узелки и затекшие участки. Я дышала ровно и спокойно, и Симон перешел к массажу рук. От самых плеч до кистей, вплоть до каждого пальца.

– М-м-м… – вырвалось у меня, таким невероятным было ощущение. Все было невероятным. То, как он принялся месить мне мышцы спины, используя кулаки. Сантиметр за сантиметром, вверх и вниз по спине. И с каждым разом нажатие ослабевало, пока не перешло в поглаживание. И это… это меняет настроение.

Подушечки его пальцев скользили вдоль моего позвоночника, вызывая дрожь и гусиную кожу. Покалывание, начавшееся на голове, усилилось и пронизало постепенно все тело. До живота и ниже. Сердце лихорадочно колотилось, и все во мне сжалось. Это только массаж, просто массаж, – уговариваю я себя и лгу. Мне совсем расхотелось спать. Совсем наоборот, от желания мне хочется впиться зубами в подушку.

И будто желая это пресечь, Симон – уж не знаю почему – вдруг остановил массаж. Его руки повисли по сторонам – там, где заканчивалась моя рубашка и начиналось одеяло. Я затаила дыхание в ожидании, что будет дальше. Симон откашлялся.

– Мне продолжить с ногами или достаточно? – хрипло спросил он.

– Продолжить, – шепчу я.

– Ты уверена?

Я знала, откуда этот вопрос. Знала, что мы готовы перейти грань и, возможно, давно ее перешли. Разумом я это понимаю, но разум не в состоянии одержать верх.

– Да, – выдохнула я. Как будто мой ответ тем менее предосудителен, чем тише я его произношу.

Матрас подо мной слегка качнулся, когда Симон переместился ближе к ногам и откинул с них одеяло. Оно закрывало теперь только мою пятую точку. Симон провел рукой по моим ногам. Не спеша провел вверх. Не спеша вниз. Равномерно, мягко стал массировать бедра и икры, затем ступни и каждый пальчик. Без щекотки. И опять вверх. Я не могла сдержать стон удовольствия. На этот раз его руки двигаются нежно и медленно. Почти мучительно медленно. Он забирается все выше и выше, ускоряя мое сердце и дыхание.

– Если я должен перестать, Алиса, тогда…

Я раскинула ноги, молча дав ему понять, что не нужно останавливаться. Я не могла говорить. Я почти не могла дышать. Я сгребла пальцами простыню, борясь со стонами, когда он скользнул руками еще выше. С каждым прикосновение выше, пока… жужжание его телефона не заставило его замереть.

– Подойдешь? – спросила я.

– Это твой, – заметил он. И я уловила его изменившийся тон. – Твоя сестра звонит.

Я мгновенно застыла всем телом. Будто на меня выплеснули ведро ледяной воды. Я разом почувствовала себя застигнутой врасплох, виноватой, а телефон продолжал вибрировать.

– Подойдешь? – поинтересовался он.

– Я… я перезвоню ей. – Говоря это, я не могла взглянуть ему в глаза.

Симон без слов убрал руки с моих ног и накинул одеяло. Он встал с кровати. Я повернулась к нему, закрывая рубашкой грудь и слегка выпрямившись. Я увидела, что он возбужден, и чувство вины усилилось.

Что я здесь делаю, черт возьми?

Грудь Симона сильно вздымалась и опускалась, он смотрел мне в глаза. В них еще теплился огонек страсти, который разгорелся бы в пожар, не будь этого звонка.

– Я тогда пойду, хорошо?..

Я кивнула.

Симон провел по волосам, замотал головой.

– Спасибо за… массаж, – сказала я. Слова прозвучали как неловкий утешительный приз, который никому не нужен. Остальная часть фразы застряла у меня в горле, и я не стала ее произносить. Что я скучаю по нему. Что меня мучает совесть. Что не знаю, что мне делать.

– Оставь, Алиса. Я знаю, что ты бы предпочла, чтобы последнего получаса не было. – Я раскрыла рот, хотела возразить, но губы дрожали, и я не смогла выдавить ни звука. – Я понимаю… – Его голос звучал сдавленно, желваки ходили. Глаза полны разочарования, видно, как недосказанность его тяготит и переходит в нечто такое, чего я раньше не замечала. В горечь. Или злость? – Один вопрос, Алиса: ты рассказала ей?

– Рассказала о чем? – Я нахмурила лоб.

– Ты рассказала своей сестре, что я живу здесь? Ты рассказала, что у нас с тобой было… есть… неважно…

Я пристыженно опустила взгляд, почувствовав себя разоблаченной лгуньей. Я не нашла в себе мужества поговорить с Бекки. Я боялась ее реакции, последствий этого разговора. Работа над мамиными картинами так сильно выматывает меня эмоционально, что у меня буквально нет сил на разборки с Бекки. Тем более после истории с папкой.

Если бы только Симон мог заглянуть мне в голову… потому что сама я понятия не имею, как облечь в слова весь тот хаос, что творился у меня в мозгах. Поэтому я просто помотала головой.

Он не проронил ни слова, просто уставился на меня. Практически на моих глазах с каждой секундой его черты становились все более жесткими.

И мне вдруг стало страшно.

– Знаю, Симон, мне давно следовало это сделать… но…

– Но ты подумала: да ладно. Фиг с ним, – цинично перебил он меня. – Зачем все усложнять, если Симон в любой момент у меня под рукой. Как приятель, или как сосед, или как… Он по-разному может.

Я отпрянула, как от удара.

– Это неправда. П-почему ты так говоришь?

– Потому что я наконец хочу прямого ответа на прямой вопрос – чего ты от меня хочешь! Я ждал, что ты поговоришь с сестрой. Не сейчас, когда бомба уже взорвалась, а это и для тебя стало шоком, но, по крайней мере, до того, как я въеду сюда. Чтобы я знал, где мое место, как я должен вести себя с тобой. Я говорил тебе, что ненавижу хитрить. Тем более ненавижу, когда хитрят со мной. Я не хочу это пережить еще раз, Алиса. Я не позволю так со мной поступать. Никогда не позволю.

У меня открылся рот, и я уставилась на него. Он прав. Да, мне нужно было все сказать Бекки до его приезда. Но тот факт, что он сравнивает меня с ней, что косвенно приписывает мне вещи, которые он терпел от нее… Он же не серьезно?

– Что ты хочешь этим сказать? Что я тебя использую?

– Ты мне скажи, – горько ответил он и со значением поднял бровь.

– Нет, не скажу! – взяла я грозный тон.

– То есть ты будешь откладывать разговор с сестрой – если ты его вообще планируешь когда-нибудь, – зная, что в любой момент поманишь меня и снова оттолкнешь, когда твоя нечистая совесть даст о себе знать? Мне так начинает казаться.

– Начинает казаться? Ты говоришь так, будто я все эти месяцы держу тебя возле себя, Симон.

– Но ведь до этого дойдет или нет? И пока не дошло до того…

– До чего? Что ты хочешь сделать? – прошептала я, не дождавшись окончания фразы.

Я практически могла увидеть, как в нем что-то вскипело и он огородил себя стеной. И страх – как в случае с папой – невозможности достучаться до него перевернул все внутри меня. Я натянула на себя одеяло как щит. Кулак прижала к желудку, пытаясь таким образом унять подступающую тошноту, и все это время ждала, что он ответит.

Но он не торопился, смотрел на меня. Искал. Взвешивал. Разрывался. И мучал меня еще больше.

– Что ты хочешь сделать? – дрожа, повторила я.

– До того, как… – Он помолчал. – До того, как я уйду. – С этими словами он развернулся и вышел.

Я хотела его остановить, просить дать мне время, обещать, что поговорю с сестрой, сказать, что не хочу его потерять. Но я не могла. Не могла выбирать между ним и Бекки. Просто не могла, и все.

Алиса

Ночь прошла ужасно. Я почти не спала, подскакивая от каждого шороха, боясь, что Симон соберет вещи и уедет, не дожидаясь утра. Я даже прокралась в прихожую, чтобы посмотреть, на месте ли его обувь.

Утром, когда я встала, Симона уже не было. Вечером он появился поздно, бросил безразличное «спокойной ночи» и ушел к себе. Следующие дни проходили по той же схеме. Я просиживала в галерее, но не сделала ни мазка. Страх сковал всю мою творческую энергию. Страх, что нашим отношениям с Бекки придет конец, как только она узнает о Симоне. Страх, что ледяная стена между мной и Симоном все толще, а воздух между нами все холоднее. Страх, что, в конце концов, мы даже друзьями остаться не сможем. Не важно, поговорю я с Бекки или нет.

– Может, тебе отдохнуть пару дней, Алиса, как думаешь? Взять маленькую творческую паузу? – предложила в какой-то момент Герда. Она мягко взяла меня за плечи.

– Но до выставки меньше трех недель.

– Время терпит. Одна картина готова. Если придумаешь еще одну-две, будет хорошо, ну, а если нет – не беда. – Она взяла у меня кисть. – Иди домой, дорогая! Займись йогой или приготовь себе что-нибудь. Повидайся с подружками или с симпатичным молодым человеком, – подмигнув, добавила она, но сразу же посерьезнела.

Видимо, я не сумела до конца подавить свою реакцию. Герда не подозревала, что разбередила мою рану. Подружки. Мне так не хватает Лео. Можно было бы поехать к Калле, но у нее от экзаменов голова идет кругом. Я не могла повесить на нее еще и это. Кроме того, последние три дня я и так заспамила наш чат своими рыданиями о Симоне.

А симпатичный молодой человек? Он избегает меня при любой возможности.

Пока Герда не начала расспрашивать, я сказала ей, что она права, что взять перерыв – хорошая идея, и распрощалась с ней. И в принципе, даже не очень лукавила. Потому что знала, что Симон сегодня дома. Вчера вечером он объявил, что собирается делать с Алексом проект для университета и что они займут гостиную. Хотел удостовериться, что меня не будет. Н-да, видимо, все-таки буду. И, может, нам даже удастся обменяться чуть большим, чем горсткой фраз. Я смогу ему сказать, что поговорю с Бекки на этой неделе.

Это решение я приняла, пока ехала домой на метро, написала Бекки эсэмэску с просьбой встретиться лично. Но, подъехав к дому, ответа от нее так и не обнаружила. Пока стаскивала в прихожей кеды и стягивала пальто, в комнате услышала смех Симона. Я люблю, как он смеется, но сейчас ощутила укол от того, что без меня ему в сто раз лучше. Я выдохнула горечь. И снова услышала смех. Голос был женский.

Мою грудь словно пронзило насквозь.

Я прошла дальше и заглянула в гостиную. Она сидела на диване рядом с Симоном. Хорошенькая, длинные каштановые волосы. Алекса и в помине не было.

Ревность завладела мной с такой силой, что внутри я вся закачалась, а снаружи превратилась в соляной столб. Поэтому не в состоянии была сделать даже шаг в направлении дивана. Потому что Симон ведь работает с Алексом над проектом. Она – его проект. Тот, который он, очевидно, хотел сохранить от меня в тайне.

Потому что когда он повернулся, в его глазах явно читалось удивление.

– А, привет, – равнодушно вымолвил он.

– Приветик, я Пиа, – с улыбкой представился мне проект.

Кое-как я смогла приподнять уголки рта в ответной улыбке. Как робот, среагировавший на нажатие кнопки, я тоже поздоровалась и назвала свое имя. Хотя вместо этого могла бы спросить Симона, какого черта. И точно бы огребла от него. Это из-за нее он в последние дни возвращался не раньше десяти?

Продолжая улыбаться, я оставила при себе все вопросы, и уже собиралась идти к себе, но тут встала эта Пиа.

– А где у вас тут туалет? Первая или вторая дверь?

Вот и представилась возможность переговорить с Симоном. Я ее не упущу. Хотя, вероятно, умнее было бы пока что убраться к себе и проораться в подушку.

– Первая, – ответил Симон, глядя на девушку.

Выждав, пока она уйдет, я подошла к Симону.

– Ты не обязан передо мной отчитываться, но тебе не кажется смешным выставлять Алекса в качестве алиби, когда ты сам решил затеять грязную интрижку? – Я произнесла это тихим, спокойным голосом, насколько это было возможно, учитывая, что творилось у меня в душе. Мне пришлось собрать все остатки гордости, чтобы равнодушно пожать плечами. – Можешь встречаться с кем хочешь. Можешь приводить сюда женщин, но хотя бы предупреждай, а не ври мне.

Симон посмотрел мрачно и заметно сжал челюсти.

– Окей, – только и выдавил он. Ни объяснений. Ни оправданий. Одно это безликое слово.

Не знаю, чего я ждала, но точно не этого огрызка вместо разговора. Что, черт возьми, случилось такого за последние три дня, что он настолько охладел? Когда Симон успел превратиться в кусок льда? Чтобы не наговорить того, о чем я пожалею или что выдаст мою душевную бурю, я решила уйти. И в этот самый момент раздался звонок в дверь.

Я ждала посылку, поэтому подошла к двери и нажала на ручку двери. Но вместо почтальона на пороге возник Алекс. В руке он держал белый пластиковый пакет со знакомым названием закусочной за углом. Крепкий пряный запах кебаба или турецкой пиццы ударил в нос.

– Привет, Алиса! – Алекс протиснулся мимо меня и направился в кухню.

Блин.

Симон не наврал мне. Он только не упомянул, что будет еще эта Пиа. Если бы Алекс появился на пять минут раньше, я никогда бы не подумала, что… Боже. Мои щеки запылали. Какая идиотка.

Я так и стояла, застыв возле входной двери, тем временем у меня за спиной открылась дверь в ванную, а Алекс вышел из кухни с тарелками.

– Ну слава богу. Мы умираем с голоду! – затрещала Пиа и взяла у Алекса пакет.

Эти двое проследовали в гостиную, после чего я наконец закрыла входную дверь и, беззвучно чертыхаясь, прислонилась к ней лбом. Выставила себя посмешищем. Невероятным посмешищем.

– Эй, Алиса! – Я резко выпрямилась, когда из-за угла выглянул Алекс. – Ты есть будешь? Можешь взять половину моего лахмакуна.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны, но я не голодна. – И уверена, что Симон не очень-то хотел бы видеть меня за столом. Кроме того, после моего суперпозорного демарша у меня так тяжело в желудке, что почти тошнит. – Приятного аппетита и хорошо поработать над проектом, – проговорила я как можно более нейтрально, после чего ушла в свою комнату с намерением больше оттуда не выходить.

Около семи я услышала, как Алекс и Пиа прощаются с Симоном. Как только дверь за ними закрылась, я вышла из комнаты. Симон в этот момент заходил в свою.

– Можем поговорить? – осторожно спросила я.

Он остановился спиной ко мне в дверном проеме. Было слышно, как он вздохнул. Поскольку он, очевидно, не собирался поворачиваться, я продолжила:

– Извини за мою выходку.

Молчание.

– Мне жаль, что я обвинила тебя во вранье. Я… мне не следовало делать поспешных выводов. Это было отвратительно. Прости.

– Окей, – бросил он так же сухо и равнодушно, как и днем.

Но в этот раз я не смолчала.

– Это теперь твой стандартный ответ на любой мой вопрос? Тебе действительно плевать на меня?

Вот теперь он развернулся. В глазах выражение, ровно противоположное тому, что я ожидала увидеть.

– Это было бы здорово, Алиса. Было бы здорово за последние три дня забыть, что было между нами. Ведь тогда услышать, что ты совсем не возражаешь, чтобы я встречался с другими женщинами, было бы не так обидно.

Я прикусила губу. С одной стороны, я радовалась, что хорошо умею прятать эмоции. С другой… Господи, я не хотела причинить ему боль. Я только хотела защитить себя.

– Я не имела в виду ничего такого, Симон. Я… я подумала, эта Пиа…

Он нахмурил брови.

– Что?

– У вас… свидание, – тихо призналась я, окончательно признав себя идиоткой.

– Ты это и имела в виду. Как и тот факт, что я могу устраивать свидания хоть каждый день.

– Прости, пожалуйста. Я подумала, что ты, наверное, ее привел, чтобы… чтобы продемонстрировать мне, что у нас все кончено… – Симон еще больше нахмурился, я тем временем продолжала: – Ты избегаешь меня, почти на разговариваешь. И когда вместо Алекса тут сидит она, а ты еще так удивленно смотришь при этом… тут я и напридумывала себе. Мне стало обидно. Но я не хотела тебе показать, как сильно… Поэтому я сделала вид, что мне все равно.

– Ты думаешь, я полный придурок, да? – Качая головой, Симон привалился спиной к узкому простенку между нашими комнатами и сполз на пол.

Помедлив секунду, я тоже опустилась на пол, прямо там, где стояла. Между нами было метра два, но по ощущениям больше, особенно когда я натолкнулась взглядом на непонимающее лицо Симона.

– Я не догоняю. Как ты можешь так думать обо мне, Алиса? Запиши где-нибудь: единственная женщина, с которой я хотел бы устроить свидание, сидит передо мной и несет какую-то чушь.

Следующий вздох принес мне облегчение.

– Но почему ты отталкиваешь меня?

– Я не отталкиваю. То есть не специально, – добавил он слегка виновато. – Я просто стараюсь держать дистанцию, потому… потому что чертовски трудно видеть тебя, находиться в паре шагов, на расстоянии вытянутой руки, и не сметь тебя коснуться. Я даже бороться за тебя не могу, поскольку тогда это означало бы, что я вбиваю клин между тобой и Кики. И тот факт, что ты, похоже, так с ней и не поговорила, или – если я ошибся – не рассказала об этом мне и держишь меня в полной неизвестности, тоже ни на что хорошее не намекает. Я знать не знаю, что для тебя значу или что мне делать. Съехать отсюда? Остаться? Бороться за тебя? Сидеть тихо? Оставаться, как сейчас, на расстоянии? – Он тихонько выдохнул и молча посмотрел на меня. – Я только знаю, что хочу, чтобы ты была в моей жизни, – признался он с прямотой, которой я не ожидала. Не спустя эти три дня. Симон не отвел глаз, продолжал смотреть прямо. Так открыто, ясно и правдиво, что мне показалось, будто я могу увидеть самые дальние уголки его сердца; что он впустил меня туда и даже и не пытается скрыть, что чувствует.

Его искренность привела к тому, что комок из слов, который застрял у меня в горле с понедельника, растворился.

– Пожалуйста, останься, – прошептала я. – Я тоже хочу, чтобы ты был в моей жизни. Пожалуйста… потерпи еще немножко. Я уже написала Бекки и попросила о встрече. То, что произошло, не означает, что я хотела удержать тебя возле себя. Я просто боюсь реакции сестры. Боюсь, что наши с ней отношения – или, вернее, то, что от них осталось, – будут окончательно испорчены. В свое время, не в силах больше терпеть наши бесконечные ссоры, я съехала из родительского дома в надежде, что, побыв на расстоянии, мы снова сблизимся. Что со временем – неважно, сколько его потребуется, – она простит меня…

– За что она должна тебя простить?

– Что я не смогла вовремя помочь.

– Она винит в этом тебя?

– Прямо она никогда не говорила… но иногда я вижу это по ее глазам, – пояснила я и снова почувствовала угрызения совести. Как они наполняют мои легкие. Мое дыхание стало поверхностным. Симон покачал головой.

– Это так на нее похоже… – бормочет он.

– В ее глазах я единственный человек, который мог предотвратить смерть мамы… Авария… Видеть, как мама умирает – все это глубоко травмировало мою сестру. – Снова я ее защищаю. Не могу по-другому. Ведь и для себя собой я придумываю сотню причин, почему Бекки такая, какая есть. – Ты не обязан это понимать, Симон. Это нормально.

– Нет, не нормально. Я понимаю, если ты сама винишь себя, хотя ты ни в чем не виновата. Я и сам был заложником этого круга и знаю, как чертовски трудно из него выбираться. Но тот факт, что ты позволяешь своей сестре убедить тебя в том, что ты ответственная за ту смерть…

– Ей не надо меня в этом убеждать, – перебила я его. – Честно говоря, я бы хотела сменить тему.

– Мне кажется, в этом-то и проблема. Что ты уходишь от темы. Что блокируешь все, что касается сестры, как с той историей с папкой. Та Алиса, которая во время нашей первой встречи устроила выволочку из-за моих воображаемых предрассудков, и та, которая плеснула пивом в лицо расистскому засранцу, не смирилась бы с этим.

Я подтянула колени к подбородку, сжавшись в комок. Как будто уменьшив площадь тела, я сделала его менее уязвимым от нападок. Он не сказал ничего такого, чего я на самом деле не знаю. В том числе благодаря намекам Каллы и Лео: когда дело касается Бекки, я часто не в себе.

– Не знаю, что произошло между тобой и твоей сестрой, – продолжил Симон, – и меня это не касается. Но если ничего не предпринимать, это не решит ни одной проблемы. В том числе те, что Кики создает себе сама.

– Ты прав. Тебя это не касается. Ты совсем ее не знаешь.

– Мы полгода встречались, в то время как ты с ней едва общалась.

У меня сжалось сердце. Тут он попал в самую точку. С двух сторон сразу. И мне уже в который раз хочется спросить, что стало причиной расставания. Но вместо этого с губ слетело:

– Ты… ее любил?

– Не знаю. Теперь я бы сказал нет. Но я был влюблен и чувствовал ответственность за нее.

– А она тебя любила?

Симон вымученно улыбнулся.

– По крайней мере, она так утверждала, но о любви у нее было довольно нездоровое представление.

Я проглотила комок в горле, а вместе с ним – вопрос, любит ли Бекки меня. Способна ли вообще на это после случившегося с мамой? А когда узнает обо мне и Симоне? Да еще после того, как не она, а он инициировал разрыв.

– Можно спросить, почему вы… – Я не успела договорить – раздался звонок в дверь, и мы оба посмотрели в сторону гостиной.

– Ты ждешь кого-нибудь? – спросил Симон, вставая с пола.

– Да, посылку.

– В это время?

– Это экспресс-доставка. – Я тоже поднялась и нажала на кнопку домофона. Симон пошел за мной.

– Почему ты не спросила, кто там? Так кто угодно может зайти в дом.

Я закатила глаза.

– Это всего лишь почта. – В качестве доказательства я открыла дверь на лестницу и позвала: – Здравствуйте?

– Лисси?

О нет! Это была не почта. Я в панике взглянула на испуганное лицо Симона.

– Черт. Это Кики?

Я кивнула.

Моя сестра пришла.

Господи.

Алиса

Черт. Черт. Черт.

Шаги приближались.

– Господи, – выдохнула я. В панике я хотела просто захлопнуть дверь, но Симон не позволил мне это сделать.

– Ты только все испортишь. Она же знает, что ты дома. Поговори с ней.

– Она уйдет, как только увидит тебя.

– Я исчезну и выйду, только когда ты дашь мне знак, что можно, – предложил он и ушел в комнату Лео. – Ты справишься. – С этими словами он закрыл за собой дверь.

Сделав глубокий вдох, я приказала себе сохранять спокойствие. Не могу сказать, от чего я больше страдала в тот момент. От боязни разговаривать с Бекки, не подготовившись, или от чувства вины, которое я испытывала перед сестрой. Потому что спрятала Симона, как тайного любовника. Это было так нечестно. Еще больше, чем раньше. Не надо было откладывать этот разговор. Самое позднее через два-три дня после того, как все выяснилось с Симоном, я должна была поехать в Люнебург с объяснением, которое я столько раз репетировала перед зеркалом.

Но теперь я была не готова. Я понятия не имела, как и что сейчас скажу.

– Эй… я тебя не ждала, – почти не дыша, молвила я, когда Бекки вошла и остановилась в дверях. – Случилось что?

Она покачала головой и убрала с лица влажную прядь. Кажется, на улице пошел дождь. Лицо Бекки порозовело, а в глазах я заметила непривычное выражение. Сожаление и одновременно беспокойство, и явно на мой счет.

– Нет, я пришла, потому что паршиво чувствую себя из-за истории с папкой. Я пыталась дозвониться, но ты не ответила и не перезвонила.

– Потому что злилась, – объяснила я и тут же возненавидела себя. Поскольку это была лишь часть правды.

– Злилась? – Она по-прежнему стояла в дверях. – Это значит, что больше не злишься? – Я вынужденно улыбнулась. Не думаю, что имею право злиться на нее прямо сейчас. – То есть ты ничего не рассказала папе? – настаивала она.

Так она здесь из-за этого? Удостовериться, что я ее не сдала?

– Нет.

Тут она влетела в квартиру и бросилась мне на шею. Я обалдело выдохнула. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что произошло. Бекки извинилась и обняла меня. Я тоже ее обняла. Сначала несмело, но потом крепче. Зная, что сейчас она опять меня оттолкнет.

– Твое сообщение выглядело таким суровым, что я по-настоящему испугалась, Лисси. Ты так долго не отвечала, и я больше не выдержала. Собрала последние деньги и приехала. – Она еще крепче прижалась ко мне. Будто хотела выдавить из меня правду, о которой пока не подозревала. – Одолжишь денег мне на обратную поездку? Можно мне здесь переночевать? Может, завтра сходим в галерею? Я же еще не видела маминых картин.

Я застыла. Настал момент рассказать ей. Нет больше сил ждать, и более подходящего случая не будет. Если его вообще можно назвать таковым. Я мягко отстранилась от сестры и заглянула ей в глаза. Без улыбки.

– Бекки… я… я должна тебе кое-что сказать.

– Я знаю, я должна тебе деньги. В следующем месяце отдам все, что занимала. Обещаю.

– Не об этом речь. Я не потому хотела тебя видеть.

– Из-за папки? Я думала, мы все уладили.

– Нет. То есть да. Уладили. Речь о… совсем о другом.

– Окей…

Ее карие глаза беспокойно, почти испуганно смотрят в мои.

– Давай, может, сядем? – предложила я дрожащим голосом. Мы все это время так и стояли в прихожей. Возле открытой двери. И потом, так у меня будет секунд пять-шесть подыскать слова. Хотя в конечном итоге уже все равно, как я это скажу. Нет никакого способа сохранить хорошую мину, сообщив: Я переспала с твоим бывшим и хотела бы делать это дальше. И кстати, он пару недель поживет здесь, но мы стараемся остаться друзьями.

Я показала на гостиную, но Бекки застыла на месте.

– Это настолько серьезно?

– Я… я кое с кем познакомилась, – помедлив, ответила я, закрывая входную дверь. Мы встретились глазами, и по выражению лица Бекки мне стало ясно, что она ждет продолжения. – Он пришел к нам в студию делать себе татуировку. Мы… начали встречаться неофициально и так хорошо познакомились, что… что я предложила ему занять комнату Лео.

– Она съехала? – удивленно спросила Бекки, из чего я поняла, что ей ничего не известно. Мы действительно ничего не знаем друг о друге.

И тогда я рассказала ей о стажировке Лео и о поиске кандидатов для субаренды, хотя, наверное, и не было особой нужды начинать так издалека.

Бекки, похоже, подумала то же самое, потому как вернула меня к сути дела:

– И все это имеет ко мне отношение, потому что?..

Сердце у меня ушло в пятки, но все равно билось где-то в горле.

– Потому что ты его знаешь.

– Кого?

Глубоко вздохнув, я приготовилась ответить, но Бекки посмотрела куда-то мимо меня, словно закрытая дверь в комнату Лео могла ей о чем-то поведать. Но потом… она прищурила глаза, пристально всматриваясь во что-то. Блин. Я повернула голову, посмотрела туда же. В сторону гардероба, где висела кожаная куртка. Куртка Симона.

– О боже, – услышала я шепот Бекки. Она сорвалась с места, схватила куртку с крючка, осмотрела ее со всех сторон, понюхала. – Это принадлежит Симону.

Услышав его имя из ее уст, я вздрогнула.

Теперь она уставилась на пол, где стояли его кеды.

– А это… это его обувь. – Не веря своим глазам, она смотрела то на пол, то на куртку. А затем на меня, на мое разгоряченное пылающее лицо. – Пожалуйста, скажи, что это неправда. Пожалуйста… – дрожащим голосом стала умолять меня Бекки.

Я проглотила ком в горле. Реакция оказалась более болезненной, чем я ожидала. И это она еще не узнала всю правду.

– Бекки, я не знала, что… что ты и он…

– Нет! Нет! – перебила она меня. Она энергично замотала головой и бросила под ноги куртку Симона. – Если бы я не пришла сюда, никогда бы и не узнала!

– Узнала бы! Я за этим тебя и позвала!

– Чтобы сказать, что он живет здесь или что он съедет? – Она требовательно подняла бровь.

– Он съедет, – уклончиво ответила я и тихо добавила: – Самое позднее через три месяца.

– Если ты, Алиса, позволишь ему и дальше жить здесь, хотя знаешь, что мы раньше встречались, у нас с тобой все кончено. Навсегда! – Ее слова тупым холодным ножом пронзили мое сердце.

– Бекки, пожалуйста… – Мои глаза горели от подступивших слез. Я сделала шаг навстречу ей, но она отступила к двери.

– Вы трахаетесь?

Я бы хотела солгать, сказать ей то, что она хочет услышать. Сказать, что все не так, как она думает, но это будет неправдой. Она все правильно поняла.

– Вы трахаетесь?! – выкрикнула она вдруг очень громко и с такой истерикой в голосе, что я невольно отпрянула.

Рядом распахнулась дверь. Вышел Симон, встал между нами и тем самым все только испортил.

Глаза Бекки налились слезами.

– О господи! – Не веря своим глазам, она зажала рукой раскрытый рот. – То есть это все правда. Вы… у вас интрижка!

– Послушай, Кики…

– Симон, пожалуйста, не вмешивайся! – рявкнула я и отодвинула его в сторону. – Это наше с сестрой дело!

– Сестрой! – с издевкой прошипела Бекки. В глазах – ярость и презрение. Подбородок дрожит. – Если ты сейчас же не выставишь его отсюда, у тебя больше нет сестры!

Эти слова возымели эффект разоравшейся бомбы, меня словно разметало на кусочки. Я оцепенела и смотрела на Бекки, в полной тишине, будто и впрямь после оглушительного взрыва. Симон тоже молчит. И смотрит на меня, как через увеличительное стекло.

Я…

Не могу…

Не хочу…

Как выбрать между родной сестрой, которая снова и снова ранит меня, и мужчиной, готовым прямо сейчас накрыть ради меня телом гранату?

Я в отчаянии трясу головой, глядя на сестру.

Бекки… какую же она причиняет боль. Именно сейчас. Тем, что она вынуждает меня принять решение.

– Я… я не поддамся на твой шантаж, – прошептала я сквозь слезы, горячими потоками бегущие по моим щекам.

Бекки смотрит и не верит своим глазам.

– Так ты выбираешь его?

– Я выбираю, Бекки, не позволять тебе приставлять к моей груди пистолет. Я понимаю, что ты в ярости и что тебе больно. И мне было бы больно. Но…

– Ты хоть знаешь, что он со мной сделал?! – завопила она, не дав мне договорить.

– Я с тобой? – не выдержал Симон.

– Ты меня уничтожил!

Симон саркастически хохотнул.

– Он тебе рассказал, что я забеременела, Алиса? И что он вынудил меня избавиться от ребенка?!

Я застыла. Слова прозвучали в голове эхом. Четко и ясно. И все равно я не могла их осмыслить.

– Что ты, черт возьми, мелешь, Кики?!

– Ты меня бросил! Оставил один на один с моей болью. Заблокировал все контакты, выкинул из своей жизни, как будто меня никогда и не было! – проорала Бекки, трясясь всем телом.

– Потому что ты вся изовралась. Ты врешь, стоит тебе только открыть рот. Вот как сейчас! Ты никогда не была беременна!

– Как ты можешь такое говорить? – провыла она и взглянула на меня зареванными глазами. – Не верь ему. Знаю, я не идеальная, Лисси… но разве ты могла бы подумать про меня такое?

– Я… – понятия не имею. Не имею понятия, что мне думать, говорить, а прежде всего – чему верить.

Поняв, что ничего больше от меня не добьется, она разрыдалась.

– Ты для меня умерла! – прошипела она, развернулась и распахнула дверь. Она шумно побежала вниз, а меня охватила паника. Недолго думая, я в одних носках бросилась за сестрой на улицу.

– Бекки, подожди!

Не реагируя на мой окрик, она побежала дальше. Прямо по дороге, и…

– Бекки! Осторожно! Б-Е-К-К-И-И-И-И-И-И!

Сигнал клаксона и визг тормозов заглушили мой крик.

Все произошло очень быстро.

Ужасно быстро.

Еще секунду назад она бежала, а уже через мгновение подъехала машина. Я беспомощно смотрела, как Бекки отлетела от капота на землю, покатилась по асфальту и осталась лежать. На спине. Без движения.

Сама не знаю, как меня донесли ноги. Я ничего не чувствовала – кроме громыхающего сердца, которое закачивало в мои сосуды чистый, беспримесный страх. Я опустилась рядом с сестрой.

– Бекки?

Нет ответа.

Сквозь слезы я осматривала ее тело, искала раны, но видела только ссадины. На щеке и на лбу.

– Бекки? Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь. Пожалуйста.

Я пощупала пульс.

Ничего.

Склонилась, послушала дыхание.

Тоже ничего.

Всплыли обрывки воспоминаний об аварии, и я не могла больше дышать.

– О, господи… Прошу, не надо так со мной, – шепчу я и вожу дрожащими руками по телу сестры, по ее пальто, джинсам, ее бледному лицу, волосам. Они влажные и теплые. Я смотрю на пальцы, вижу кровь, и у меня темнеет перед глазами. – Помогите! На помощь!

Где водитель? Он должен был вызвать «Скорую»… Я задыхаюсь, увидев, что машина, которая сбила Бекки, уезжает.

– Пожалуйста, – хрипло шепчу я. Кружится голова. Подбежал Симон.

– Господи! – в ужасе простонал он.

– Ее… ее сбили. Машина скрылась, – выдавила в слезах. – Нужна «Скорая»!

– Она дышит? – спросил он, побледнев.

Я замотала головой, слезы потоком лились из глаз. Она не дышит. Реанимация. Я должна…

– Черт! – Симон опустился на колени перед Бекки, указательным и средним пальцами пощупал шею, поднес руку к носу. – Пульс есть, и она дышит. Слава богу.

Я с облегчением вздохнула. Она дышит. Она дышит. Слава тебе, Господи! Но нужно остановить кровь. Нужна помощь. Я уставилась на испачканные кровью пальцы, кровь сочилась на асфальт и смешивалась с дождем.

Удар.

Осколки стекла.

Кровь у мамы на виске.

Мне плохо.

– Я вызову «Скорую», Алиса! Я быстро!

Беги за помощью, Алиса! Быстрее! Нам с Бекки нужна помощь!

Я дрожу, не в состоянии двинуться с места.

Если она умрет…

Если она…

Если…

Симон

За телефоном бежать не пришлось. Мне навстречу выбежали люди из закусочной по соседству. Они уже вызвали «Скорую».

Я вернулся и снова присел возле Кики. Алиса тоже вызывала у меня беспокойство, она очевидно пребывала в состоянии шока. Я боялся, что ей вот-вот станет плохо. Не нужно быть психологом, чтобы понять, какое воздействие оказала на нее эта авария. Если вдруг… это убьет ее. Но я стараюсь пока не думать об этом. Надо в первую очередь позаботиться о Кики. Я скинул футболку и прижал ее к рваной ране на голове.

– Давай уже, Кики! Не валяй дурака, – приговаривал я. – Не надо так со своей сестрой, Кики. Очнись уже. Открывай глаза.

– Симон…

Какое же облегчение я испытал, когда Кики поморгала и открыла глаза или, по крайней мере, попыталась.

– Ох, Бекки! Слава богу! – Алиса, чуть не задыхаясь от слез, погладила сестру по щеке. – Бекки? Все будет хорошо. Сейчас будет помощь. Ты меня слышишь?

Та, скривив лицо, застонала.

– Все будет хорошо, – дрожа, повторила Алиса.

– Уйди… – тонким голосом простонала Кики, и Алиса вздрогнула, словно ее ударили.

Я обнял ее за плечи – автоматически, просто чтобы утешить, но она опять вздрогнула. Я сразу отпустил ее, Кики тем временем, охая, попыталась сесть. Тщетно, потому как ни меня, ни Алису она не подпускала, а сама была слишком слаба. Что не мешало ей хлестать Алису словами.

– Я… ненавижу тебя. Ты… для меня… умерла.

Я вынужден был прикусить себе язык, чтобы не сорваться на Кики. Я сделал глубокий вдох и заговорил с ней:

– Эй… давай-ка успокойся, окей?

– Тебя… тоже ненавижу.

– Да пожалуйста. Только лежа. Ты попала под машину, у тебя травма. – Я все еще прижимал футболку к ее голове, другой рукой сжимал ей пальцы, чтобы успокоить, она, на удивление, не сопротивлялась.

– Сколько… времени? – спросила она со стоном.

– Машина сейчас будет. Просто лежи спокойно. – Алиса укрыла ее одеялом, которое кто-то принес. Тем временем вокруг собралась небольшая толпа. В основном предлагали помощь, но были и идиоты, охочие до сенсаций. Пусть только начнет кто-нибудь снимать!..

– Сколько… в-времени ты ее уже трахаешь? – обратила Бекки на себя не только мое внимание, но и мой гнев. Ну что за мегера? Самое время обсуждать это сейчас. – Ты из-за нее меня бросил?

Послышался звук сирены, и дальше все произошло очень быстро. Подъехал реанимобиль, в течение пяти минут Бекки уложили на носилки с кислородной маской, бандажем на голове и шейным ортезом.

– Я поеду с тобой, – сказала Алиса, не глядя на меня.

– Вы член семьи?

– Я ее сестра, – хрипло ответила она парамедику, закреплявшему носилки с Бекки в машине.

– Хорошо. Садитесь вперед.

– Нет. Уйди… отсюда, – возразила Кики, стащив с лица маску. Откуда, блин, у нее столько энергии? Адреналин действует? Шок? Злость?

– Пожалуйста, наденьте маску.

– Я… я не хочу, чтобы… – Кики тяжело дышит, – … она… ехала.

– Но Бекки, я…

– Окей, – вмешался парамедик. – Извините, но если так, мы вас взять не можем.

Алиса тупо уставилась на мужчину.

– Мы отвезем вашу сестру в Мариенклиник. Можете туда подъехать.

Алиса резко кивнула. Она совершенно без сил. Стоит по-прежнему в одних носках. Грязных и окровавленных.

– Давай поднимемся и вызовем такси, – предложил я, когда двери «Скорой» закрылись. Мне хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы утешить ее, но я не знал что. Было видно, что она не хочет, чтобы ее трогали, об объятиях я вообще молчу.

– Я… мне надо позвонить папе, – сказала она скорее самой себе.

– Пойдем тогда.

Она избегала смотреть на меня, пока мы переходили улицу. В дверях еще раз обернулась вслед реанимобилю и смотрела, пока тот не скрылся за углом. Дома, ни слова не говоря, она пошла к себе и вскоре вышла в чистой одежде. Надела кроссовки.

– Такси будет через пять минут, – сообщил я, не совсем понимая, что делать. Я хотел быть рядом с ней, но она не подпускала к себе. Из-за шока? Или она винит меня в этой аварии? Или потому что поверила Кики про аборт?

– Спасибо. – Она пошла к двери. – Я спускаюсь.

– Эй… – Я преградил ей дорогу. – Остановись, выдохни.

Она зло взглянула на меня зареванными покрасневшими глазами.

– Я выдохну, когда буду уверена, что у моей сестры все в порядке. Бекки в больнице. И все это только потому, что ты…

– Потому что я – что? – спросил я, и она запнулась.

Алиса промолчала, сжала свои полные губы в узкую полоску, будто во что бы то ни стало старалась удержать остаток фразы при себе. Но я хотел услышать. Я, черт возьми, хотел узнать, правда ли она винит меня в случившемся с Кики.

– Потому что я что, Алиса?

– Потому что … – Она закрыла глаза, на секунду отвернулась и снова повернулась ко мне. – Потому что ты не остался в комнате. Потому что не потерпел, хотя я просила тебя, Симон. Потому что тебе обязательно нужно было довести ее до белого каления, хотя она и так была на грани. Ты… должен был сидеть в гребаной комнате.

У меня отвалилась челюсть, она закидала меня словами, словно чертовым градом камней. Я уставился на нее. Беспомощно, безмолвно да и просто разочарованно.

– Наверное, не надо мне было селиться здесь.

Я проигнорировал ее обиженный взгляд, развернулся и ушел.

Я бежал вниз, а сердце колотилось как сумасшедшее. Я просто рванул входную дверь и двинулся куда глаза глядят. Без цели, только бы подальше отсюда. И прежде всего я стремился убежать от голоса, который говорил мне, что Алису нельзя оставлять одну. Что у нее шок. Что я ей нужен. И что, возможно, она права.

Я побежал быстрее. Свернул на Баренфельдерштрассе. Мимо салона оптики, супермаркета Penny, мимо людей. Ветер свистел в ушах, и я натянул на голову капюшон. Прибавил скорости, побежал изо всех сил. Я бежал впервые за несколько недель, и мои легкие дали об этом знать уже через несколько десятков метров. Но было так здорово. Так чертовски здорово, потому что боль от бега перекрыла тянущую боль в груди. Потому что в какой-то момент кислорода перестало хватать на то, чтобы прислушиваться к голосу в голове.

Я сосредоточился на дыхании. На бешеном пульсе, который сейчас точно достиг красной зоны. Потому что меня затошнило. Но даже это в каком-то не совсем здоровом смысле хорошо. Все-таки я сбавил темп и, тяжело дыша, огляделся. В свете уличных фонарей я пытался понять, где оказался. Невдалеке увидел остановку электрички Баренфельд. Я достал телефон и набрал Алекса, продолжая бег на месте.

– Ты где?

– Пока в зале, но сейчас еду к Нильсу. А ты? Почему так дышишь?

– Бегу.

– Без меня? – с упреком переспросил он. – Я думал, спорт для тебя пока табу.

Табу. Одного слова хватило, чтобы мыслями вернуться к Алисе и Бекки, и поэтому я быстро сменил тему:

– Скажи Нильсу, что я зайду.

– Скажу.

Мы отключились, и я открыл Google Maps. До квартиры Нильса в Альтона-Норд восемнадцать минут на поезде и полчаса пешком. Но поскольку я бегом, уложусь за двадцать. Когда Нильс открыл мне дверь, мои джинсы и свитер можно было отжимать. Второй раз за месяц я вляпался в это дерьмо. И снова из-за нее.

– Дождь идет? – спросил он вместо приветствия, когда увидел стекающий по мне пот. Пока он ржал над своей шуткой, я прошел в комнату. Алекс сидел на диване и лопал рис с какой-то зеленой штуковиной. Не прекращая жевать, он протянул мне кулак.

– Дашь мне во что-нибудь переодеться?

Алекс проглотил кусок и поднял бровь:

– Ты прямо в джинсах бегал?

– Угу.

– Почему?

От одного этого вопроса мой пульс снова взлетел.

– Поссорились с Алисой. Кики нарисовалась, стала рассказывать, что я склонил ее к аборту, поставила Алисе ультиматум, убежала и попала под машину. Когда ее увозила «Скорая», она продолжала говорить. Ну и за эту аварию Алиса винит меня.

Алекс какое-то время молча таращился на меня. Потом сглотнул и спросил:

– И что теперь?

– Теперь мне нужно в душ и сухие вещи, – пояснил я, что в переводе на человеческий означало «мне нужно отвлечься».

– Конечно, надевай что найдешь. Моя сумка в спальне.

Я поблагодарил кивком головы и уже собрался уходить, но голос Алекса остановил меня.

– Но лучше оденься потеплее. Когда будем играть, пощады не будет.

Алиса

Я оглохла. Голова пуста. Где-то в мозгу бьется мысль о том, что я несправедливо набросилась на Симона, но пробиться сквозь стену беспокойства и чувства вины она не может.

Я села в такси. Папа тоже едет в больницу. Первым делом я позвонила отцу еще из дома, пока переодевалась. Ужасно. Было столько страха в его голосе, когда он сказал, что выезжает, что он показался мне незнакомым.

Мои руки до сих пор в крови, и я вытерла их о джинсы.

– Ну вот, мы на месте. – Голос таксиста выдернул меня из моих мыслей. Машина остановилась прямо у входа в клинику. Я дрожащими руками дала водителю сорок евро, сдачу брать не стала.

От машины до двери я шла так, будто вместо ног у меня были два бетонных столба. У брюнетки на ресепшене хрипло спросила, где лежит Ребекка Мейер.

– Вы родственница?

Если ты сейчас же не выставишь его отсюда, у тебя больше нет сестры!

– Да. Она моя сестра, – ответила я, подбородок дрожал. Мимо прошли двое полицейских.

– Минуту, я посмотрю в системе.

Узнав, что Бекки в травматологии, я бросилась к лифтам. Поднимаясь, написала папе, где нас найти. Выйдя из лифта на пятом этаже, я оказалась в зловеще пустом вестибюле. Кроме пиканья какой-то машины никаких других звуков не было. Я пошла по указателям в нужное отделение и стала искать палату. В конце коридора мне навстречу вышла врач из палаты, где должна находиться Бекки, и мое сердце ушло в пятки. Я обратилась к женщине в белом халате:

– Извините.

Она была уставшая, темные глаза оторвались от бумаг.

– Да?

– Моя сестра Ребекка Мейер. Вы не могли бы мне сказать, как у нее дела? Это ведь ее палата? – Я кивнула на дверь.

– Я доктор Юсеф. Отделение травматологии и нейрохирургии.

Я затаила дыхание.

– У вашей сестры сотрясение мозга и несколько ссадин, но ничего серьезного. Должно быть, у нее целая куча ангелов-хранителей.

– Но она… у нее было сильное кровотечение, – нетерпеливо настаиваю я. У меня до сих пор ее кровь на руках.

– Это нормально при рваных ранах. Мы наложили три шва. Максимум останется небольшой шрам, да и тот будет закрыт волосами. КТ и рентген не показали ни повреждения внутренних органов, ни переломов. Все в порядке.

– Тогда… тогда ее сегодня отпустят?

Доктор с улыбкой покачала головой.

– Нет. Мы оставим ее здесь на одну, максимум на две ночи.

Я почувствовала, как морщинки беспокойства обозначились на моем лбу.

– Это всего лишь мера предосторожности, – успокоила она меня. – Но мы предпочитаем перестраховаться, поскольку удар пришелся на голову.

– Н-но вы же сказали…

– …что ей несказанно повезло. Так оно и есть. Ваша сестра здесь в надежных руках. – Врач подбадривала меня кивками головы, но я продолжала волноваться.

– Можно мне к ней?

– Только недолго. Ей нужен покой. Недавно приходили полицейские. Плохо, что водитель скрылся. Надеюсь, они найдут виновного.

– Я тоже надеюсь.

Я поблагодарила доктора Юсеф и робко пошла к двери палаты. Я надеялась, что Бекки не пошлет меня сразу, как только увидит. Сделав глубокий вдох, я постучала. Тихо. И тут услышала такое же тихое, приглушенное «Да?».

Я медленно открыла дверь. Бекки лежала в постели под одеялом. Вторая кровать стояла пустая. На стене прибор со множеством трубок. Одна из них вела к манжете на плече Бекки. Еще я заметила порт, торчащий в сгибе локтя. Несмотря на повязку на голове, царапины и гематомы, Бекки встретила меня с таким презрением, что у меня сразу пересохло во рту. Она наградила меня ненавидящим взглядом, после чего отвела глаза и уставилась на одеяло. «Ну хотя бы чувствует она себя хорошо. И это все, что сейчас важно», – пыталась я внушить себе.

Я подошла ближе.

– Бекки?

В ответ молчание.

Я не отступалась.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ты, блин, серьезно сейчас? – монотонно произнесла она.

Я остановилась у нее в ногах.

– Да. Конечно.

Она вновь подняла глаза на меня.

– Я тут узнала, что ты спишь с моим экс-дружком. Спасибо! Чувствую я себя супер, сестра! – Слово сестра она практически выплюнула мне под ноги.

Я не хотела ее распалять, поэтому заверения в том, что ни Симон, ни я ни о чем не подозревали, я оставила при себе. Как и о том, что с тех пор, как мы узнали, прекратили всякие отношения.

– Я… рада, что ты отделалась довольно легко.

– Я буду рада, когда ты свалишь. Пока ты не порвешь с ним окончательно, ты для меня не существуешь. – И она демонстративно повернулась на бок.

– Бекки… – Я хотела ей сказать, что выгоню Симона и не буду с ним видеться, но не могла. Потому что совсем не была уверена, что действительно этого хочу. И это мне предстоит выяснить. Поэтому, собрав волю в кулак, я осторожно спросила:

– Это правда, Бекки? Он… он правда склонил тебя к аборту? – Я еле выговорила эти слова, настолько абсурдно они звучали. Как какая-то гигантская логическая ошибка. Как ненужный мазок кистью.

– Это правда. Но если ты не веришь… Просто уйди.

Не знаю, что мне на это сказать. Конечно, я верю тебе. Я люблю тебя. Я перестану с ним видеться. Так сказала бы любая другая сестра. Но наши отношения с Бекки такого не предполагали. Пьяная шлюха. Сама бы ты никогда не сумела. Ты для меня умерла. Вот такие у нас были отношения.

Я только кивнула. Затем вышла из палаты и села в комнате ожидания. Ничего здоровью Бекки не угрожает. Вообще-то можно выдохнуть. Однако не получается. потому что в любой момент сюда войдет папа. Мы слишком давно не виделись, и я бы хотела, чтобы это произошло при других обстоятельствах. Я эсэмэской передала ему слова врача и размышляла, не отправить ли такой же текст Симону. Еще не приняв внятного решения, я нажала на «отправить».

В этот момент осознала, что верю ему. Он никогда бы не стал принуждать кого-либо к чему-либо против его воли, особенно к аборту. Он переживает за других людей, старается им помочь. Настолько, что позволяет себя использовать. Вот почему я отправила это сообщение. Потому что знаю, что он беспокоится о Бекки даже сейчас. Он помогал ей в момент аварии, в то время как сама я была парализована паникой.

Я залилась слезами, поняв, насколько несправедливо обошлась с ним. Не он, а я была во всем виновата. Это я тянула с этим разговором. Поговори я с Бекки раньше, она не приехала бы ко мне без предупреждения, я должна была поехать к ней. Она узнала бы обо всем в своей комнате, в знакомой обстановке. Без Симона. Она никуда бы не побежала, просто выставила бы меня. Не случилось бы этой аварии. Из-за меня она могла получить серьезную травму.

Из-за меня.

Мне стало трудно дышать от чувства вины и сожаления. С первым я поделать ничего не могла, я знала, что мне придется с ним жить. Но второе можно погасить.

Нужно поговорить с Симоном, извиниться. Как только доеду до дома.

Я подняла глаза и увидела человека, вышедшего из лифта. Ростом и походкой он напоминал папу. Я вытерла слезы и спустя три гулких удара в груди узнала отца. Хотя его лицо совершенно изменилось. Оно было каким-то ввалившимся, будто прошли не месяцы, а годы, виски еще больше поседели, морщины вокруг глаз стали глубже.

Он ускорил шаг. Помедлив, я встала: лицом к лицу с отцом, я не знала, как поздороваться. Сердцем я хотела обнять его, сегодня мне это нужно как никогда. Но когда я остановилась, он, не глядя на меня, прошелестел мимо.

– В какой она палате?

Удар ножом – и тот пронзил бы меня не так больно. Я закрыла глаза и ответила, не оборачиваясь:

– Последняя дверь в конце коридора.

Мне кое-как удалось проглотить разочарование, и я пошла проводить папу до палаты. Подожду его за дверью. В надежде, что для меня у него тоже найдется немного времени. Входя в палату, папа оставил дверь приоткрытой, и мне было видно, как он обнял свою младшую дочь. Как прижал к себе. Как целовал и гладил ее по волосам. Боль от этой сцены оказалась для меня непосильной. Я страшно завидовала. Страшно ревновала. Мне не хотелось испытывать такое, но сердце не спрашивало, оно просто рвалось.

Нужно уйти.

Я произнесла куда-то в пространство «Поправляйся. Я домой», поскольку не могла уйти просто так. И еще, быть может, надеялась, что папа выйдет и, узнав, что мне нехорошо, спросит, почему.

Однако все, что я услышала в ответ от него, было:

– Счастливо.

От Бекки я не услышала ничего. Это было ожидаемо, но все равно больно.

Сев возле больницы в такси, я подумала, что с момента появления Бекки у меня дома прошло дня три. Кажется, я впервые вздохнула только сейчас.

Прервись, сделай глубокий вдох.

Надо было послушать Симона. И уж точно не винить его за эту аварию. Я должна сказать ему это. Прямо сегодня. Я хочу, нет – я должна закончить этот день как-нибудь хорошо. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь склеить мою разбитую семью. Но я надеялась помириться с Симоном.

Поездка до дома заняла двадцать минут, все это время я обдумывала, что скажу Симону. Однако зайдя домой, я обнаружила, что его нет. Я вынула из кармана пальто телефон, посмотрела, не ответил ли он на мое сообщение. Но судя по одной галочке, Симон его даже не прочитал. Выключил телефон, хотел, чтобы не беспокоили? Хотел, чтобы не беспокоила я? Я дышу, стараясь унять возникшее нехорошее чувство. Это еще не причина для паники. Я сняла пальто и ботинки, включила телевизор и стала ждать. Он вернется с минуты на минуту. Уже довольно поздно, одиннадцатый час.

Я сидела и безо всякой цели переключала программы. И чем больше проходило времени, тем мой страх, что я навсегда потеряла Симона, становился все ощутимее. Кто будет терпеть подобные выходки? Что, если он ровно в эту секунду – где бы он ни был – принял решение окончательно порвать со мной, не дав мне возможность объясниться?

Не в силах пока с этим разбираться, я звоню Лео. Наверное, она уже спит, ей рано вставать. Мы с Каллой и Лео когда-то договорились, что можем звонить друг другу в любое время дня и ночи, если это важно. Проблемы с мужчинами, конечно, были одним из таких поводов.

Я отключила звук телевизора и прижала телефон к уху. Лео взяла трубку.

– Эй… что… случилось? – Голос у нее заспанный, и я чувствую себя ужасной эгоисткой. Разбудить человека по поводу, который мог бы подождать и до завтра.

– Прости, Лео… я… я случайно тебе набрала, – быстро проговорила я. – Спи дальше.

Она пробормотала что-то невнятное, похожее на «какая растяпа». Но уже следующие слова она произнесла более четко:

– У тебя все в порядке? Голос какой-то странный.

Тем самым в очередной раз доказав, что обладает суперсилой – замечать, когда мне плохо. Даже в полусне.

– М-м-м. Все хорошо.

Лео вздохнула, и я услышала, как зашуршала под ней постель.

– Так, что случилось? Я все равно уже проснулась. Выкладывай.

– Я… дважды сваляла дурака, Лео. Что, как и почему, я расскажу в другой раз, окей? Мне довольно хреново, но я справлюсь.

– Уверена?

– Уверена. Было здорово услышать твой голос. Мы поговорим завтра, хорошо? Я… – Я запнулась, потому что кое о чем вспомнила. – Ой, слушай. Ты не могла бы дать мне номер Алекса? Мне нужно срочно переговорить с Симоном.

– То есть Симона нет? Потому что дурака ты сваляла в отношении него? – сделала вывод Лео.

Я пробормотала что-то, подтвердив ее подозрения. Секундой позже я услышала, как пришла эсэмэска.

– Я переслала тебе телефон Алекса.

– Спасибо, Лео.

– Счастливо, дорогая. И если вдруг что – звони. Неважно, когда.

Я улыбнулась.

– Обещаю.

Не теряя времени, я пишу Алексу. Звонить ему мне неловко. Отчаяние слишком велико. Хотя прочтя мое сообщение, он все равно так подумает.

Привет, Алекс, это Алиса.

Ты не знаешь случайно, где Симон? Его телефон выключен,

а мне бы нужно срочно с ним поговорить.

Зажав рукой рот, я сижу, уставившись на экран. Гипнотизируя его взглядом, пока под сообщением не появляются две галочки и слова онлайн и пишет.

Привет, Алиса. Он сидит рядом.

Но я не уверен, что у него есть настроение разговаривать.

То есть Алекс в курсе и, возможно, получил от Симона распоряжение меня отфутболить. Но тогда мог бы просто проигнорировать мою эсэмэску. Наступив на горло своей гордости, я отвечаю:

Можешь, пожалуйста, передать ему, что мне очень жаль и что я хотела бы сказать ему об этом с глазу на глаз?

Ок. Одну сек.

От напряжения я стала жевать нижнюю губу. Если подожду еще, превращусь, пожалуй, в людоеда. Экран погас в четвертый раз – пока наконец не засветился от нового сообщения.

От Симона.

Скоро буду.

Симон

Никак не мог себе представить, что в час ночи возьму тачку Нильса и отправлюсь к Алисе. Гамать до посинения с парнями – вот был мой план. Вернуться к теме Алиса-Кики я намеревался завтра. Я специально выключил телефон, чтобы не искушать себя и не писать ей. Ничего хорошего я бы не написал. Но своим сообщением Алексу она меня удивила и выбила из колеи.

Припарковавшись прямо возле дома, я был готов ко всему и одновременно ни к чему. Действительно ли она хотела только извиниться? Или будет просить меня съехать? Или продолжать общаться как ни в чем ни бывало – если это вообще возможно после сегодняшнего.

Да и неважно, что сейчас будет. Я в любом случае еще раз объясню, что Кики лжет. Если Алиса мне не поверит, нашим отношениям – дружба это или съем жилья под одной крышей – конец. Возможно, мне следует проявить больше понимания – в конце концов, Кики ее сестра. Но если Алиса хотя бы допускает мысль, что я мог отколоть номер с абортом, я не смогу быть с ней дальше.

Я поднялся к квартире и почувствовал, что пульс участился – и не только от подъема по лестнице. Алиса стояла в дверях в одной из своих безразмерных футболок. Видимо, увидела в окно, как я подъехал. Глаза до сих пор зареванные, и я с порога почувствовал жалость и желание утешить. Ненавижу это в себе.

– Привет.

– Привет, Симон.

– Как там Кики? – спросил я.

Алиса впустила меня и закрыла дверь.

– Я написала тебе еще из больницы, что с учетом обстоятельств она в порядке. Видимо, ей сильно повезло, нет ни повреждений, ни переломов.

– Это хорошо. Рад слышать. – Это правда. Я никому не желаю зла, в том числе и Кики.

Алиса теребит подол своей футболки с изображением группы Nirvana. Вид у нее неуверенный и напряженный. Она старается спрятать его за слабой улыбкой.

– Сядешь?

– Окей.

Она пошла вперед, я за ней. Мы почти одновременно сели на противоположные концы дивана лицом друг к другу. Между нами легко уместилось бы еще три человека. Что до меня, то я сел так, скорее, случайно. Насчет нее я не уверен.

– Я очень сожалею, – начала она без предисловий. Взгляд полный раскаяния и открытый. И он пробирает меня насквозь. Черт подери. – С моей стороны было нечестно переваливать на тебя ответственность за этот несчастный случай. Знаю, ты пытался разрядить ситуацию, просто защищался, когда Бекки сказала то, что сказала.

То, что сказала. То есть Алиса верит мне. Мне, а не сестре. Сама по себе. Не нуждаясь в моих заверениях. И говорит об этом так, будто понятия не имеет, насколько важно мне это услышать.

– Если кто и виноват, то это я… потому что… я должна была объясниться с ней раньше. – Алиса придала нашему разговору направление, которое мне совсем не нравится.

– Нет, Алиса. Прекрати все время винить себя. Ты не виновата в том, что эта фурия полетела на улицу и не посмотрела на дорогу.

Алиса замотала головой.

– Я ее знаю. Знаю, какой импульсивной она бывает, мне нужно было ее удержать. Я могла бы… могла бы ее нагнать… но не успела. – Ее губы опять задрожали, из глаз брызнули слезы.

Я не успела. Да что, блин, такое?! Как мне ей втолковать, что своим самоедством она себя доведет?

– Алиса…

Она замотала головой.

– Если бы она получила тяжкие травмы или еще хуже, я бы чувствовала свою причастность.

Только увидев, как затряслись ее плечи, я понял, что она беззвучно плачет. Я тут же придвинулся к ней и положил одну руку ей на плечи. Другой стал гладить волосы.

– Господи, Симон… п-прости меня… Прошу, не думай… что… что я тебя позвала… потому что мне нужно утешение, – всхлипывала она.

– Я не думаю.

– Я-я не использую т-тебя.

– Знаю. Я рад, что ты написала Алексу. Рад, что я могу быть рядом. Мне нравится быть рядом, – заверил я ее, чтобы успокоить, но, кажется, мои слова возымели обратный эффект. Она задрожала еще сильнее, а плач временами переходил в рыдания.

– Я… была… такой дрянью с тобой. Я не заслуживаю…

– Все ты заслуживаешь, Алиса, – прошептал я, потому что комок в горле не давал говорить громко. Я хочу ей сказать, что могу дать ей еще больше. Что хочу ее. Любую ее версию. Но слова застряли где-то на полпути между сердцем и ртом. Я боюсь, что наши желания не обоюдны. Что я тем самым выколачиваю из нее решение, к которому мы оба еще не готовы. Поэтому пока просто крепко ее обнял. – Это ничего… – шепчу я и целую ее волосы. – Все будет хорошо.

Я целую ее виски, нахожу губами руку, целую костяшки пальцев. Каждый в отдельности, пока она медленно не отнимает руки от своего лица, обнажая передо мной всю свою боль. Она слизывает с губ слезы, почти касаясь языком моего лица, так близко. И, честно говоря, я хочу, чтоб так и оставалось, и… мои мысли останавливаются от ее поцелуя. Дрожащими руками она хватает меня за свитер – свитер Алекса – и ждет, что я отвечу. И блин, я бы ответил, но не так. Не сейчас, когда она совершенно вне себя. В слезах, с чувством вины.

Я мягко отстранился. Как бы тяжело мне это ни далось. Мне показалось, что Алисе сейчас нужно что-то другое, и я прошептал:

– Иди сюда. – Я прижал ее дрожащее тело к себе. Я не мешал ей плакать. Не мешал содрогаться всем телом, она обнимала меня за шею, я только крепче стискивал ее руки. Как будто это помогало собраться.

В какой-то момент – понятия не имею, сколько прошло времени – я услышал ее равномерное дыхание. Она перестала реветь. Руки по-прежнему обнимают меня за шею, словно она не хочет меня отпускать. Я и не собирался уходить. Мягко целую ее в волосы и в висок.

– Тебе получше? – Я это прошептал, потому что не был уверен, что она не спит. Меня бы не удивило, что после всех сегодняшних событий она оказалась бы совершенно выпотрошена.

Но она кивнула, значит, не спит.

– Ты можешь… можешь остаться? – хрипло спросила она.

– Я никуда не уйду, Алиса. Я рядом. Сколько захочешь. – Эта последняя фраза болью напомнила мне, что назавтра Алиса снова может меня выпроводить. Что за ночь она решит, что ничего у нас не получится. Не может получиться. Даже дружбы, потому что Кики всегда будет стоять между нами. Просто потому что она ее сестра.

Я пытаюсь не думать об этом, когда чуть позже ложусь к Алисе. Позади нее, обняв за талию. Мы сплели пальцы и я прижал ее к своей груди, в которой как сумасшедшее бьется сердце, бьется для нее.

Что мне делать, если это последняя ночь с ней?

Просто подумать об этом – все равно что выпить яда.

Алиса

Я вскочила во сне. Сердце колотилось от остатков сновидения. Кошмар, в котором Симона вдруг не оказалось рядом и я не могла его найти, не могла дозвониться. Как сквозь землю провалился. Грудь сдавило. Я пытаюсь дышать, ощупываю руками край кровати.

– Симон?

Нащупываю пальцами его теплое тело. Слава богу! Он здесь.

– Да? – отвечает он хрипло, как будто наждачной бумагой проводит. – Что случилось? Все хорошо?

– Я… мне приснилось, – шепчу я и поворачиваюсь, чтобы видеть его лицо, хотя в комнате очень темно.

– Приснилось? Опять про маму?

– Нет. – Я придвинулась еще теснее к его теплому боку. – Мне приснилось, что… что мы больше не увидимся. – Мне больно слышать, как я произношу эти слова вслух. Потому что кошмар может стать явью. Потому что я не знаю, что буду делать. Я должна решить. Мне нужно выбирать. Нельзя наладить или хотя бы улучшить отношения с Бекки и остаться с Симоном.

– Я еще здесь, – прошептал он, но словечко еще резким звуком отозвалось в моей голове, как будто он его прокричал.

– Я… я не хочу этого, Симон.

Он тяжело задышал.

– Чего ты не хочешь?

– Потерять тебя.

– Я тоже не хочу тебя потерять.

Мое хрупкое сердце увеличилось в размерах и разорвалось.

– Но… я ничего не могу обещать. Я… я не знаю, что будет завтра. Я только знаю, что… что… – Я смотрю на него во все глаза, на его лицо, щеки, приоткрытые губы. Мне тяжело дышать. Ему тоже.

– Вот прямо сейчас мне все равно, что будет завтра, Алиса.

Я, следуя за его горячим дыханием, нашла губами его губы. Сердцу почти больно, когда наконец происходит то, о чем оно мечтало последние три недели. О нем. О Симоне, который ответил на мой поцелуй. Сначала нежно, мягко. А потом настойчивее и глубже. Порывисто дыша, я прижалась к Симону, вбирая в себя его запах. Навсегда, потому что не знаю, когда мне еще представится возможность побыть с ним так близко.

Вдруг разом, посреди этого жадного поцелуя, на меня накатило такое отчаяние. Я прижала Симона к себе, подняла ноги и скрестила их у него на спине. Он взял меня за бедра. Мы больше не целуемся, мы сплелись телами. Как будто время утекает прочь, как будто это в последний раз. Я схватилась за Симона так крепко, как только могла. Наш поцелуй – гремучая смесь страсти, отчаяния, вины и раскаяния. И необыкновенного влечения. Трагическое сочетание. Столь пьянящее, что я обо всем забываю. О папиной холодности, ультиматуме Бекки, о том, что она в больнице и ненавидит меня. Здесь и сейчас только Симон и я. Наши губы. Наше одно на двоих дыхание. Руки, которыми мы ласкаем друг друга, гладим и раздеваем. Без слов. Тишина нарушается только шорохом одежды, и вот наконец мы избавляемся от нее. Как будто мы оба боимся произнести хоть слово, чтобы не спугнуть момент. Мое сердце бьется возле его груди, я чувствую его сильное желание.

Я протянула руку, выдвинула ящик, в котором лежат презервативы.

– Ты уверена? – спросил он.

Я взяла его лицо в свои руки и ответила поцелуем, в который вложила все, о чем не решалась сказать. Потому что не могу дать ему… нам никаких обещаний. Но, кажется, этого недостаточно, потому что он вдруг прервал поцелуй и щелкнул выключателем. Почему он это сделал, я поняла, заглянув в его глаза. Поняла, насколько велика разница, когда твои собственные чувства отражаются в глазах другого. Ему больше не нужны слова. Не нужны вопросы. Не нужны объяснения.

Я остановила его, когда он стал покрывать мое тело поцелуями. Я не хочу ждать, я хочу его сейчас же. Я нетерпеливо сорвала с презерватива упаковку. Он натянул его и снова лег на меня. Я обхватила руками член, пальцы задрожали, когда я направила его в себя. Симон осторожно проник внутрь, ни на миг не отрывая от меня глаз. Он начал двигаться, у меня вырвался стон. Испытывать эту близость было так необыкновенно прекрасно, что я закрыла глаза, я хотела только чувствовать. Но одновременно хотела считывать с его лица все, что чувствовал он. И так мы смотрели друг на друга, все сильнее сливаясь воедино с каждым его толчком.

Симон дошел до конца через несколько минут после меня, хотя уже давно был готов. По тому, как содрогнулось на мне его тело, мне стало ясно, каких усилий ему это стоило.

– Черт, – выдохнул он и медленно вышел. Мне не понравилось, как недовольно он замотал головой.

– Что такое? – обеспокоенно спросила я.

Он перекатился на бок и ответил, повернув ко мне покрасневшее лицо:

– Я… не хотел кончать.

– Почему?

– Потому что… хотел, чтобы это продолжалось, – признался он, тяжело дыша и проникновенно глядя мне в глаза. Своими словами он буквально коснулся моего сердца.

Я посмотрела на него с той же проникновенностью.

С той же тоской.

С тем же желанием остановить или отмотать время назад.

– Я тоже, – прошептала я и протянула к нему руку, провела по влажным от пота кудрям.

Симона мои слова удивили.

– Так ты не жалеешь?

– Нет, а ты?

Его грудь расправилась от глубокого вдоха.

– Ни секунды.

Он перевернулся на спину, поднял руку и положил ее мне на плечо. Я прижалась к его большому теплому телу, он обнял меня. Как же хорошо. Все. Слушать стремительный ритм его сердца возле своего уха. Чувствовать его нежные пальцы, рисующие на моем плече круги. Закинуть ногу на его бедро. Обнять его живот, отчего в моем снова защекотало, будто там распылили шипучий порошок. Это – Симон и я – это все правда. Не может быть неправдой, когда из его объятий мне больше никуда не хочется. Но какой ценой? Бекки действительно стоит того, чтобы отказываться от Симона и всего с ним связанного? Если я выберу ее, изменит ли это что-нибудь в наших отношениях? Скомпенсирует ли?

– Симон?

– Да?

– Можно спросить? Это… про вас с Бекки. – После секса, вероятно, есть и более подходящие темы, чем отношения с бывшей. Но мне просто нужно узнать и, может быть, понять, что же делать дальше. Я почувствовала, как он напрягся всем телом. – Или это слишком много на сегодня? Я пойму. – Приставать к нему с расспросами – последнее, чего бы мне хотелось.

– Да нет. Спрашивай, но… – не выпуская меня из объятий, он немного отодвинулся, теперь мы могли видеть друг друга, – …это не самая красивая история, Алиса.

– Знаю. – Я твердо и решительно смотрю в его глаза.

– Почему сейчас?

– Потому что… потому что это может мне помочь принять решение относительно Бекки. И нас.

В его глазах что-то вспыхнуло:

– По поводу нас… звучит прекрасно. – Я накрыла его губы своими. – Так что именно ты хочешь знать?

– Расскажи, что случилось.

– Ты имеешь в виду, если не принимать во внимание ложную беременность?

– Почему она это сделала? Что она говорила об этом? Я имею в виду… что когда-нибудь ты должен был узнать.

– Нет, если ты планируешь сфабриковать и выкидыш тоже. И все это только лишь для того, чтобы удержать меня.

– То есть ты к тому времени уже не хотел этого?

– Нет. Я хотел уйти. Но когда она рассказала о беременности, я не мог. Я был шокирован, но потом обдумал все и обрадовался. Мне это дало некоторую надежду. Что Кики изменится. Что у нас все наладится, когда речь пойдет не столько о нас, сколько о том, чтобы дать лучшее малышу. Я надеялся, что она мне откроется. Она никогда не рассказывала о себе, никогда не приглашала домой. Об аварии с вашей матерью она рассказала, только чтобы – цитата – оправдать свой тяжелый характер. – Он тихо вздохнул. – У нее исключительный страх проигрыша. Она постоянно нервничала, что я могу бросить ее ради другой или изменить ей. Это выливалось в гипертрофированную ревность. Она проверяла мои сообщения, не отпускала на тусовки с парнями, потому что там я могу начать флиртовать с какими-нибудь девчонками. Каждый раз, когда я планировал пойти куда-то, она устраивала скандал или говорила, что плохо себя чувствует. Чтобы я настолько взвинтился, чтобы пропало всякое желание куда-то идти или чувство ответственности не позволяло оставить ее одну. Однажды мы с Алексом собрались поехать в горы, так она позвонила мне вся в слезах, утверждая, что боится умереть.

Я вытаращила глаза.

– Дескать, выпила лишнего снотворного.

Она принимает таблетки? После смерти мамы мы обе страдали бессонницей. Я знала, что ей, как и мне, до сих пор снятся эти кошмары, но я понятия не имела, что из-за этого она принимает лекарства. Господи.

– Мы с Алексом уже сидели в машине, но я попросил его вернуться. Хотя был практически уверен, что это очередное шоу. Я дал ей по телефону советы, как вызвать рвоту, и сказал, чтобы она позвонила в «Скорую». Потому что все равно боялся за нее. Потому что никак не хотел быть виноватым, если с ней что случится.

Я кивнула.

– В тот день я принял решение расстаться. Так дальше продолжаться не могло. Я видел свою задачу не в том, чтобы спасать ее, мне нужно было себя вытаскивать.

– Что… что ты имеешь в виду? – не поняла я.

– Из-за истории с братом я, несмотря на лечение, бросаюсь помогать и угождать людям, которые для меня важны. С Кики я опять стал жить согласно этому паттерну. Она поняла это и пользовалась. Она обвиняла меня буквально во всем. Поэтому я испытал такой шок и разочарование, когда…

– Когда я обвинила тебя за сегодняшнее, – договорила я за него. – Господи! – Я зажала рот рукой. Я идиотка. – Прости меня за это, Симон. Это… мне следовало знать об этом. В тот момент я совсем не подумала. Я другая, Симон. Правда, другая.

– Я знаю. – Он нежно убрал мне за ухо прядь волос. – Уже одно только то, что ты извиняешься, подтверждает это. Кики никогда не извинялась. У нее всегда было так: Это ты неправильно понял. Я не имела это в виду. Или Я ничего плохого не хотела.

Как и с моей папкой. Или с тысячей других случаев, когда она критиковала мои работы или пыталась выставить меня на посмешище.

– Когда у нее, – он показал кавычки, – случился выкидыш, она, естественно, обвинила меня. Мол, боязнь, что я ее брошу, спровоцировала эмоциональный стресс и выкидыш.

Я была потрясена.

– И как же ты выяснил, что это был подлог?

– С помощью мамы. От нее, разумеется, не укрылось, что я весь на нервах, и однажды она увидела, как я, сидя на террасе, разглядываю снимок УЗИ в телефоне.

– Она не знала о беременности?

– Нет. Мы с Кики хотели подождать, пока пройдет критический период.

Я кивнула.

– Но в тот день я все рассказал маме и показал фото. Ей сразу показалось, что что-то не так. Эмбрион для девятой недели был слишком большим. Она была почти уверена, что это двенадцатая или тринадцатая неделя. Я поговорил с Кики. Она запуталась во вранье, все всплыло, и я в тот же день расстался с ней. – Симон выдохнул, как будто даже сейчас чувствовал облегчение. – Как бы тяжко и больно ни было, я рад, что она надула меня. Таким образом я понял, насколько токсична эта женщина.

Токсична. Я сглотнула, почувствовав, как участился пульс, поскольку это слово запустило во мне какое-то воспоминание. Какое-то неявное чувство – слишком слабое, чтобы понять. Слишком сильное, чтобы просто проигнорировать.

– Думаешь, она и для меня токсична?

– Неважно, что я думаю. Что ты думаешь? – ответил он вопросом на вопрос.

– Я думаю, что люди меняются, если хотят этого. – И думаю, твоя ситуация отличается от моей. – Она моя сестра. Я не могу полностью вычеркнуть ее из своей жизни, не дав ей шанса. Понимаешь?

Симон будто окаменел. Зная причину, я села на постели и сказала:

– Но это не значит, что я перед ней спасую. Я хочу быть с тобой.

Его черты смягчились, в глазах зажегся огонек надежды и одновременно сомнения.

– Я не хочу быть секретом, который ты скрывала бы от Кики, Алиса.

– Я знаю. А еще знаю, что дальше так продолжаться не может. Я попробую снова поговорить с ней, – пообещала я. – После выставки. Спокойно. Когда она придет в себя и я… соберусь с силами. Окей?

– Окей. – Он тоже сел, посадил меня к себе на колени и прошелестел совсем близко к моим губам: – Кстати, вот этого я тоже хочу.

Алиса

Утром, то есть ближе к обеду, я проснулась, мучаясь от чувства вины. Или как это называется, когда испытываешь угрызения совести по поводу того, что их нет, но они должны быть? Как будто сердце окончательно убедило разум, что все хорошее, что с тобой происходит, может оказаться абсолютной фальшивкой. Ситуация с Бекки и Симоном только усилила это ощущение.

Я повернула голову и посмотрела, как Симон спит рядом со мной.

Она по-прежнему моя сестра. Моя семья. Единственный человек, с которым у меня общие детские воспоминания. Я молилась, чтобы после выставки, когда, я надеюсь, утихнет ее слепая ярость, она будет готова к разговору. А пока я всю свою энергию направлю на то, чтобы закончить мамины работы. Картину, где папа нарисован со мной, я сфотографирую и отправлю ему. Как воспоминание о выставке и о том, что я тоже его дочь.

Я осторожно перелезла через Симона и выбралась из постели. Как могла тихо надела первое, что попалось из одежды, лежавшей на полу. Это был свитер Симона, у которого был совсем не его запах. Ну и ладно. В нем все равно удобно.

Я пошла на кухню, включила кофемашину. Пока грелась вода, я в двух словах написала Калле и Лео, что случилось вчера. И что у нас с Симоном все снова хорошо. Насколько хорошо, уточнять пока не стала.

А как там Бекки?

– спросила Калла.

Ее сегодня выпишут?

Мне вообще-то есть что сказать в ее адрес,

но это будет сделать значительно легче,

когда она официально перестанет быть пациенткой.

– написала Лео.

P.S. Ты спокойно могла мне сказать пару слов вчера по телефону, Лиса.

Я бы тогда не завалилась как ни в чем ни бывало опять спать.

Выпишут ли сегодня Бекки? Закусив губу, я села за стол. Сейчас, когда пузырь, в котором я проснулась, лопнул, мне все-таки опять стыдно. Хорошая сестра должна бы об этом знать. Хорошая сестра поехала бы утром в больницу. Однако после ночи с Симоном я не могу и не хочу смотреть в глаза Бекки. Не раньше, чем мы обе будем готовы к разговору. Поэтому ограничусь-ка я сообщением.

Однако открыв ее профиль в WhatsApp, я обнаружила, что он пуст. Я заморгала, не веря своим глазам. Она меня заблокировала? Я пялюсь на экран, сердце колотится как сумасшедшее, и я быстро пишу девчонкам:

Как узнать, что тебя заблокировали?

Профиль как бы исчезает. А что?

Мгновенный ответ Лео я ощутила, как пинок в солнечное сплетение. Потому что даже когда Бекки неделями или даже месяцами игнорировала меня, сбрасывала звонки, когда мы бывали в ссоре, она никогда меня не блокировала.

Тебя Бекки заблокировала?

– спросила Калла, будто обладала седьмым чувством.

Я в оцепенении написала:

Да.

Ты же понимаешь, чего она таким образом добивается? Чтобы оказать на тебя еще большее эмоциональное давление.

Лео права, Лиса. Не позволяй собой манипулировать.

Точно! И прости, если это сейчас прозвучит жестоко, но, видимо, ей не так уж плохо, если первое, о чем она думает,

лежа в больнице, это как бы тебя заблокировать.

Я кивнула. Калла с Лео правы. Я это понимаю, но мне все равно больно. Все равно глаза жжет от бессилия, от чего их сообщения читаются с трудом. Я сморгнула слезы и набрала:

Да, я знаю. И нет, манипулировать собой не дам.

Просто я надеялась, что она успокоится.

Мы с Симоном вчера вечером долго о ней говорили.

Мне кое-что стало ясно. Только я не знаю,

какие выводы из этого должна сделать.

Наверное, пока надо с этим «переспать».

Уже через неделю выставка, и я хочу попытаться

получить от нее удовольствие, насколько это возможно.

Если вы приедете, мы поговорим подробно, хорошо?

Другими словами, мне нужна передышка. Даже если в голове все время крутится мысль, как же мне наладить наши с Бекки отношения.

Мы – я сейчас и Лео имею в виду – рядом, если что. Не стрессуй. Поговорим, когда будешь настроена. Если не сразу после выставки, ничего страшного.

Мы тогда просто выпьем и отпразднуем успех нашей талантливой подружки.

Да, Лео?

Я растроганно улыбнулась.

Мне к этому нечего добавить, кроме того, что я тобой горжусь.

Потому что не даешь себя в обиду.

P.S. Надеюсь, вчера ночью вы с Симоном не только разговаривали.

Не разочаровывай меня☺

Я рассмеялась, хотя еще минуту назад готова была опять разреветься.

Нет, не только ☺

Рада, что вы у меня есть.

Я положила телефон на стол, решив оставить его здесь до выхода на работу в INKnovation. А пока я хочу обратно в мой пузырь. Обратно к Симону.

Кофе подождет.

Симон

– Тебе лучше поджарить картошку или отварить макароны, Симон?

– Что? Ты из-за этого меня разбудила, мам? – проворчал я в телефон. – Чтобы спросить, какой мне гарнир?

– А ты еще спал? – удивленно спросила она, почти с упреком.

– Да, потому что у меня – как и каждую субботу – смена до трех утра.

– Ах, точно. Я совсем забыла. Прости, пожалуйста. Тогда перезвоню через часик, около одиннадцати. Спи дальше.

– Да нет, ладно. Я уже проснулся. – По крайней мере, наполовину. Я потянулся и подавил зевок. – Мне все равно, что ты приготовишь. Спроси Нору или папу.

– Ты приедешь с Алисой? Тогда можешь уточнить у нее.

Я нахмурил лоб. Что ж, вдоха и выдоха хватило, чтобы мои невыспавшиеся клеточки мозга поняли, по какому поводу этот совершенно необязательный звонок. Мама пытается узнать, как у нас с Алисой дела. Имеет ли она статус подруги, которую можно звать на воскресный обед. На этот вопрос я пока что, к сожалению, должен ответить отрицательно. Поскольку пока она не поговорила с Кики, я не буду предпринимать ничего, что поставило бы ее перед выбором. Я твердо решил.

– Нет, я приеду один, – ответил я.

– Ох, как жалко. – Мама даже не пытается скрыть разочарование. – У нее другие планы?

Я усмехнулся:

– Пожалуйста, обещай, что ты никогда не пойдешь в спецагенты. Ты сразу засветишься и тебя арестуют за шпионаж.

– Почему это? Что ты имеешь в виду? – Она, застигнутая врасплох, не способна даже притвориться.

– Спроси прямо, встречаемся мы с Алисой или нет. Именно это ты и пытаешься узнать, верно? И кроме того, через два часа ты могла бы спросить меня уже за столом.

– Я не хотела лезть с расспросами. Я… я… просто подумала, что раз уж вы вместе живете, было бы хорошо, если… если она тоже приедет к нам. И, ну да… – замялась она, а потом не выдержала: – Так вы встречаетесь?

– Нет. – Я почти услышал, как кипят мамины мозги. Как она пытается понять, что это у нас за отношения такие. Добро пожаловать в мой мир, мам.

– Ну хорошо, но мы были бы рады. Передай ей, пожалуйста.

– Сделаю, но сегодня и следующие два воскресенья у нее точно не будет времени. Она готовится к персональной выставке, – сообщил я и невольно впустил в свою фразу нотку гордости. Как будто имел к этому какое-то отношение.

– Что за выставка?

Отвечая маме, я осознал, что Алиса почти не посвящала меня в подробности. Мне известна только дата открытия и что речь идет о картинах ее матери. И все. Больше она мне ничего не рассказывала, хотя эта выставка так много для нее значит.

– Это замечательно. Какой талант. Тогда в день открытия я тебя к обеду не жду.

– Нет-нет… я приеду.

– Да?.. Я думала, ты туда пойдешь, – выспрашивала она, невольно ковыряя там, где было больнее всего. Алиса даже намеком не упоминала, что была бы рада увидеть меня там. Что, по всей видимости, означает, что не рада. Ну окей. Наверное, придет Кики, и я не хочу даже представлять себе это. Но «окей» не означает, что я не чувствовал себя крайне дерьмово.

– Я планировал сходить туда позже. Когда не будет толкучки, – объяснил я скорее самому себе и закончил разговор с мамой под предлогом, что мне нужно в туалет.

– Тогда до скорого, приезжай голодный.

В следующие дни я пытался отвлечься от того факта, что выставка открывается в выходные и после станет ясно, как нам с Алисой быть дальше. Грядущие экзамены и проект с Алексом и нашей сокурсницей немного отвлекали. Кроме того, мне наконец можно вернуться к спорту, чем я каждый день и наслаждаюсь.

С Алисой мы видимся редко. Если бы я не знал, что из-за вернисажа у нее по горло работы, решил бы, что она меня избегает. Но мы по нескольку раз в день пишем друг другу сообщения и обмениваемся голосовыми. Перед тем как утром уйти из дома, она оставляет мне возле постели кофе. К тому моменту, когда я его пью, он почти всегда остывший – так тихо она уходит, но сам жест очень милый.

Я в свою очередь забочусь об ужине. Или сам готовлю, или заказываю доставку. Если после еды она, смертельно уставшая, не валится в постель, мы смотрим вместе серию «Дорогие белые» или «Джинни и Джорджия» и идем спать. Каждый в свою постель. Таково было обоюдное соглашение, чтобы немного сбавить обороты. Некоторый шаг назад, но решение, скорее, верное.

В пятницу, когда я шел на последнюю лекцию, позвонила Алиса. Я остановился прямо на лестнице, ведущей в аудиторию, и ответил:

– Привет, Алиса. Ты в порядке? – Возможно, в моих словах было больше беспокойства, чем удивления. Она всегда шлет обычные или голосовые сообщения, но не звонит.

– Я закончила. – От улыбки, которую я безошибочно угадываю в ее голосе, я с облегчением выдыхаю.

– Закончила что? – пытаюсь уточнить я, продолжая идти и вливаясь в толпу студентов.

– Картину!

– Поздравляю! Вечером отметим. Или ночью. Неважно, когда ты вернешься. Без шампанского ты сегодня не ляжешь.

Ее смех звучит как музыка. Как любимая песня, которую долго не слушал. Уже очень давно я не слышал, чтобы Алиса так смеялась. Беззаботно и счастливо.

– Спасибо за все, Симон. Без тебя я бы не справилась. Поэтому тебе я говорю первому.

Улыбка расплылась и на моем лице.

– Неправда, Алиса. Ты сама все сделала.

– Если бы ты каждый вечер не кормил меня, я с высокой долей вероятности умерла бы голодной во сне. Хозяйство я вообще забросила. Не ходила за покупками, хотя была моя очередь, и даже толком тебя не благодарила. Так что половина лавров – твои.

– Ну хорошо. Если настаиваешь.

– Да. И я еще кое на чем настаиваю.

– А у тебя запросы, – засмеялся я. – Так на чем?

– Я тебе кое-что обязательно должна показать. Ты придешь?

– М-м-м… сейчас?

– Да. В галерею.

Я только вошел в аудиторию, начинается лекция. Не знаю, какая. Да и все равно.

– Уже иду. Куда именно?

Спустя почти сорок минут я вышел из метро на Харвестехуде возле Халлерштрассе. Алиса поджидала меня перед галереей MalKUNST с зонтиком и крепкими объятиями наготове.

– Вот, значит, где ты проводишь все время.

– Звучит так, будто я от тебя прячусь. – В ее голосе опять смех. Она провела рукой по моей спине и мягко отстранила от себя.

Мы улыбаемся друг другу, ее лицо все в разноцветных кляксах. На ресницах. На щеке и в волосах, завязанных в беспорядочный узел. Не понимаю, как она умудрилась не заляпать свой комбинезон.

– Как хорошо, что ты пришел, Симон. – Я удивился, когда она взяла мою руку, и еще больше удивился, когда переплела наши пальцы.

Это ничего не значит – пытаюсь я себя убедить. Но, несмотря на все убеждения, этот интимный жест зажег не просто искорку надежды, а устроил целый чертов пожар.

– И сколько еще ты будешь меня мучить? – с улыбкой спросил я.

– Совсем не буду. Пойдем! – И она потянула меня за собой по коридору мимо стойки, за которой сидела дама с короткой стрижкой.

– Это Симон. Он со мной! – обратилась к ней Алиса, поставила зонт и потащила меня дальше, так что я толком не поздоровался.

Мы прошли по просторному, в форме буквы L, помещению.

– Вот здесь и будет выставка. Большинство работ уже висят, – сообщила Алиса и указала пальцем на нечто, вроде деревянного каркаса, на котором двое парней возились с полотном на трехметровой высоте. – Некоторые располагают по-новому, так, чтобы они свисали с потолка. Словно они парят в пространстве.

– Вау. Звучит довольно грандиозно. – Я остановился, чтобы осмотреться. Если Алиса позволит мне заглянуть за кулисы, я бы воспользовался этим шансом. Но Алиса тянет меня дальше.

– Я потом проведу тебя по залам. Но сейчас мне нужно тебе показать другое.

– Я думал, ты уже…

Она замотала головой, глаза заблестели.

– Нам для этого нужно в ателье Герды. Сюда.

Мое волнение усилилось. В конце выставочного зала мы через дверь вошли в следующее помещение. Свет заливал большое окно, перед которым стояли мольберты с установленными холстами, частью зарисованные, частью пустые. На столиках, а может, это табуретки, лежат деревянные палитры с красками, кистями, мастихинами и прочим рисовальным скарбом.

– Здесь я провела последние шесть дней моей жизни. Закрой глаза, – приказала она, все еще не отпуская мою руку.

Я скорчил гримасу:

– Такое мне совсем не нравится.

– Мои команды? – Она нахмурилась.

– Не видеть, куда идешь.

– Я не дам тебе ступить в ведро с краской. Обещаю.

Против воли я сделал так, как она хочет, пусть она ведет меня. Не имея возможности видеть, я сконцентрировался на других органах чувств. На тепле Алисиных пальцев. На запахах: слегка химическом аромате краски и вуали кокосового крема Алисы.

Пройдя пять-шесть шагов, мы останавливаемся, и она разворачивает меня вправо.

– Пришли. Можешь открыть глаза.

Я повиновался и обнаружил, что стою перед бесконечным множеством точек. Черных, белых, серых, серебряных, синих, красных, фиолетовых, желтых, золотых, оранжевых и тысячей промежуточных оттенков. Вместе они складываются не просто в картину, но в воспоминание, которое разом унесло меня на Докленд. В тот идеальный рассвет, которым мы любовались вместе с ней, когда она меня поцеловала.

– А это я, что ли? – Я тыкнул в середину холста.

– Да.

В горле образовался ком, а в груди разлилось теплое чувство.

– А… – Я откашлялся, потому что голос в одну секунду мне изменил. – Кто эта дама рядом? – Разумеется, я знаю ответ, но мне ничего другого в голову не пришло, кроме как сделать вид, что я не догадался.

Алиса тихо засмеялась.

– Хоть немного нравится?

– Нет… – Я замотал головой. – Много больше, чем немного. Чтобы описать мое впечатление, хорошо бы вооружиться толковым словарем или придумать новое слово, которое бы описывало, насколько это завораживает, Алиса.

– Названия еще нет. Но я думала, что-то вроде «Докленд. Воспоминания».

Я оторвал взгляд от картины, посмотрел на Алису.

– Идеально, – согласился я, имея в виду не только название. – Ты тогда еще сказала, что хочешь нарисовать тот вид.

– Это больше, чем вид. Это воспоминание. Момент счастья и свободы. Та ночь с тобой… типа наше первое свидание – они много для меня значит, Симон. И я хотела бы подарить эту картину тебе. Если… если ты согласен, – тихо добавила она. – Я нарисовала ее для тебя. И была бы рада видеть тебя на вернисаже.

– Я… а что с Кики? – Я хотел прийти. Очень. Но если и Кики появится, это, несомненно, закончится сценой.

– Бекки не прореагировала на мое приглашение, вообще ни на одно мое сообщение, и даже заблокировала меня. Так что, думаю, она не прочла моего приглашения.

– Окей. Тогда… конечно, я приду, если ты хочешь.

– Да, хочу.

– Алиса… я… – Я замотал головой и кивнул на картину. Один из самых прекрасных подарков за всю мою жизнь. – Без понятия, что еще сказать. Я…

– Тогда ничего не говори и… поцелуй меня, – прошептала она.

С удовольствием. Я подошел к ней вплотную, притянул к себе. Погладил большим пальцем ее щеку.

– Для поцелуя необязательно было рисовать картину, – и провел пальцем по ее губам.

– Кажется, к кому-то вернулся дар речи… – Ее слова потонули во мне, когда я накрыл ее рот губами.

Алиса

Семнадцать минут. Через семнадцать минут распахнутся двери галереи и откроется моя первая выставка. Ни за что бы не поверила, если бы своими глазами не видела, как служба кейтеринга готовит фуршет с шампанским, как Герда, кажется, десятый раз обходит все пространство.

– Возьми, дорогая. – Герда протянула мне бокал. – Это поможет успокоиться.

– Заметно, что я нервничаю?

– Немного, но это абсолютно нормально. Я, по крайней мере, тоже волнуюсь, как и ты. По опыту знаю, что немного алкоголя помогает. За тебя, Алиса!

Она подняла бокал, мы чокнулись.

– Спасибо за… за все, Герда. – Я дрожащими руками поднесла ко рту бокал. Я только пригубила, а Герда осушила его разом, оставив на стекле след от помады. Пожав плечами, я последовала ее примеру, запрокинула голову и выпила холодную игристую жидкость.

– Вот! Теперь и начинать можно, да? – Герда взяла у меня бокал.

Я кивнула, однако уверенности в том, что напряжение спало, не прибавилось.

– Кстати, Алиса, выглядишь сногсшибательно. – Она одобрительно оглядела мой наряд. То платье, которое я не решилась купить сама и которое мне в результате подарила Калла. Мне очень оно нравится, и я благодарна ей за него. Стоить отметить и реакцию Симона, когда я вчера вышла из комнаты. Он вытаращил глаза и сказал:

«Ну, ты понимаешь, что этим платьем ты составишь конкуренцию своим картинам?»

Тем самым он избавил меня от последних сомнений.

– Спасибо, Герда. Ты и сама замечательно выглядишь, – сделала я встречный комплимент. Не из простой вежливости – ее белый комбинезон с широким черным поясом на талии смотрелся исключительно выгодно.

– Значит, по части одежды мы обе не прогадали, да? – Она взглянула на часы. – Окей, через десять минут начнем. Если тебе нужно в туалет, сейчас самое время.

Я последовала ее совету, но не для того, чтобы сходить в туалет, а чтобы спокойно написать папе. Вообще-то я хотела сделать это после выставки. Вчера он окончательно отказался прийти. Посчитал, что звонок ни к чему, что эсэмэски достаточно. И это после того, как я послала ему мамину картину в виде почтовой открытки… Я надеялась. Сбыться этой надежде в очередной раз было не суждено.

Я хотела ему об этом сказать. Сейчас. За восемь минут до открытия. Это глупо, но, возможно, единственный способ отвлечься на следующие несколько часов. Мне необходимо избавиться от этого. Обозначить этой выставкой новое начало. Освободить сердце, душу и разум, высказав все невысказанное. Только так мне удастся снова найти место для себя самой. Для вещей, которые мне важны. И да… возможно, и для Симона.

Я сделала глубокий вдох. Села на крышку унитаза и наговорила папе голосовое сообщение. Это не был тщательно обдуманный текст. В нем не было резонерства. Не было выверки.

«Привет, папа. Я просто хотела, чтобы ты знал, что мне больно. Мне больно, что ты не в состоянии меня любить, потому что я напоминаю тебе маму. Мне больно, что при виде меня ты страдаешь и тоскуешь, что терпеть не можешь, когда я рядом. Я надеялась, что сегодня ты испытаешь каплю гордости за меня. Что разглядишь во мне чуть больше, чем просто тяжелое воспоминание. Разглядишь меня. Твою дочь. Твоего ребенка. Что улыбнешься мне. Но, похоже, ты не в силах. И я тоже не в силах больше лелеять надежду, пап. Я не могу больше снова и снова пытаться и в ответ получать лишь обиды. Я… я люблю тебя, пап».

Под конец у меня затряслись губы, и последние три фразы я сумела лишь хрипло прошептать. Экран перед глазами поплыл, когда я отпустила значок микрофона и отправила сообщение. Все. Не все, но достаточно, чтобы почувствовать некоторое облегчение. Так я, по крайней мере, говорю сама себе и что есть силы стараюсь не разреветься. Может быть, позже. Или завтра. Но не сейчас. В том числе из-за макияжа – не хотелось бы, чтобы за три минуты до начала поплыла тушь.

Три минуты.

О, господи!

Я вскочила, засунула телефон в клатч и рванула дверь. Не посмотрев в зеркало, я стремглав побежала обратно в выставочный зал.

– Алиса! – Герда стоит наготове возле дверей и руками делает мне знаки. – Наконец-то. Начинаем. Ты готова?

Слегка запыхавшись, я остановилась возле нее и натянула улыбку.

– Да, готова.

Или нет. Потому что к последовавшей суматохе я готова все же не была.

Я думала, посетители будут входить по отдельности, маленькими группами, и так весь вечер. Однако, кажется, они решили прийти все разом. Я думала, каждому удастся уделить больше времени, но не хватило времени даже толком поздороваться с Лео, Каллой и Симоном. Поскольку я нон-стопом пожимала руки людям, которым Герда представляла меня как А это мое новое открытие, Алиса Мейер, дочь Элен Мейер. Художники, коллекционеры, критики. Все – знакомые Герды и мамы, они говорили мне, что рады познакомиться со мной и моими работами. Мимо меня проносились имена, которые я забывала через три секунды. Их было просто слишком много за слишком короткое время. Я еще в жизни не получала столько приветствий и объятий от незнакомых людей.

– Держись, осталось немного. У тебя все получается, – шепнула мне Герда, которая до последнего момента не отходила от меня. Она с улыбкой пожала мне руку, которую через мгновение пожала дама, и ее я, в отличие от большинства, знала. Меня поздравила моя преподавательница.

– Большое спасибо. И спасибо, что пришли, – ответила я ей, как отвечала всем остальным. С момента открытия слова благодарности потеряли смысл, хотя я каждый раз произносила их от чистого сердца. Потому что действительно радовалась всем, кто пришел. Особенно Басти и Квону; оба пришли со своими дамами.

Час спустя – хотя, возможно, прошло два или три, я совершенно потеряла счет времени – толпа схлынула. Наконец можно спокойно поискать Симона и подруг. Его я увидела первым, потому что он выше почти всех остальных. Он стоял ровно между двух маминых работ. Мы встретились глазами, и он поднял свой бокал. Несмотря на всю суету, от меня не укрылось, как элегантно он выглядел. Белая сорочка, черные узкие джинсы. Кудрявые волосы убраны назад при помощи геля и на этот раз не спадают на лоб. Непривычно, но сексуально. Особенно потому, что так его красивое лицо лучше видно.

Но мы все были одеты красиво. На Лео маленькое белое платье, на Калле – длинное голубое. Присутствие подруг очень меня поддержало. Хотя они ничего такого не делали, кроме… ну да, кроме того, что просто пришли. К сожалению, обеим нужно уходить. Лео – потому что завтра утром она должна быть в Мюнхене, Калле – из-за менструальных болей. Было очень мило с ее стороны прийти, несмотря на недомогание. А Лео вообще проехала семь часов на поезде, а вернется она на самолете. И все это из-за одного часа вернисажа. Она даже целиком выходные не может провести с нами, поскольку вчера вечером должна была присутствовать на нетворкинг-встрече.

– Спасибо-спасибо-спасибо, что пришли! – Я обняла сначала Каллу, потом Лео. – Мне так жаль, что я почти не нашла времени для вас. – Я состроила извиняющуюся гримасу.

– Но именно это мы и хотели увидеть. Как нашу талантливую подругу окружают со всех сторон и как она разрывается между посетителями, потому что всем от нее что-нибудь нужно! – с гордостью проговорила Лео.

– Точно. Такое я ни за что не хотела бы пропустить! – Калла измученно улыбнулась. По ее лицу видно, что ей нехорошо. Надо было послушаться меня и остаться дома.

– Вы правда лучшие. И самые любимые!

– И самые умные, и самые красивые! – ввернула Лео.

– Лучшие во всем! Сообщите, когда доберетесь до дома, хорошо? А ты, Калла, выздоравливай. – Я погладила ее по спине.

Они ушли, и я, улучив минутку, подхватила бокал шампанского и подошла к Симону. Я надеялась, что он не чувствовал себя одиноко, поскольку остался без компании.

Однако его широкая улыбка свидетельствовала о том, что мои опасения были совершенно напрасны.

– Привет, суперстар!

– Я не суперстар, – тихо засмеялась я.

– Ну как это? Ты моя суперстар.

Моя. Всего три буквы, а по телу уже побежала теплая дрожь, хотя Симон, скорее всего, ничего такого не имел в виду.

– И как тебе? – спросил он и обвел глазами зал.

– Сумасшедший день. Я еще толком не осознала.

– А я осознал. – Симон смотрел мне прямо в глаза. – Все это – результат твоего таланта и упорной работы. Ты можешь собой гордиться, Алиса.

Господи, поцеловать бы его. Прижаться, смять в горсти гладкую ткань сорочки. Растрепать его уложенные кудри, пока его губы терзают мой накрашенный рот.

– Спасибо, я горжусь. – Мой голос прозвучал несколько сдавленно. Я собиралась продолжить, сказать ему, насколько мне важно, что он пришел, как вдруг в зале включился микрофон.

– Добро пожаловать! – обратилась к присутствующим Герда. Она стояла возле моей любимой стены, где висели мамин пейзаж и моя работа «Докленд. Воспоминания». – Я рада, что многие из вас откликнулись на мое приглашение. Как вы, вероятно, знаете, первоначально была запланирована совсем другая выставка, которая не состоялась. Теперь я могу лишь сказать: к счастью. Иначе мы бы прошли мимо невероятно талантливой художницы – Алисы Мейер.

Я затаила дыхание и молилась, чтобы она не вызвала меня сказать речь. Я не подготовилась, не знаю, что говорить, я опозорюсь… Но Герда продолжила, и мое волнение улеглось:

– Ее работы подтолкнули меня организовать выставку с простым, но емким названием «Мать и дочь». По экспонатам видно, что название – это одновременно и программа. Поэтому я ограничусь несколькими словами, а работы скажут сами за себя. Желаю вам прекрасного вдохновенного вечера. – Она подняла свой бокал. – За Алису и Элен Мейер.

Впервые за вечер мне сдавило грудь. Но не от боли, как я опасалась. От гордости и благодарности, которыми переполнено мое сердце. Глаза защипало от слез. Слез радости.

Симон, заметив, погладил меня по спине. Словно хотел сказать, что вполне естественно дать волю эмоциям. Понятное дело, он не в курсе, что тогда будет с моим макияжем. Поэтому пока я позволила себе лишь улыбку, сморгнула слезы, а все сильные эмоции оставила на потом. Я помахала на себя руками, глубоко вздохнула, расправила плечи – и застыла.

Сердце среагировало не сразу, только секунду спустя оно забилось под ребрами подобно молоту. Я заморгала. Не веря своим глазам, я увидела, как Бекки подходит к Герде. Сколько она уже здесь? Зачем? Я была уверена, что она не придет.

– Все хорошо? – спросил Симон. – Что такое?..

– Я… я не знаю. – Судя по повседневной одежде, она либо не планировала прийти, либо проигнорировала дресс-код. Но еще больше, чем ее внезапное появление, меня беспокоила ее нетвердая походка. А также тот факт, что после короткой беседы Герда добровольно вручила Бекки микрофон. Что она, черт возьми, затеяла?

– Всем привет. Я Ребекка. Дочь номер два Элен и сестра Алисы, – произнесла Бекки заплетающимся языком. Я нервно искала глазами Герду, но чужие затылки закрывали мне обзор. – Я хочу сказать тост в честь моей талантливой сестры. – В голосе слышна неприкрытая издевка. – За Алису, лицемерку, каких поискать, которая за моей спиной трахает моего бывшего парня и устроила тут праздник, хотя без блата даже в университет бы не поступила.

Нет! Нет-нет-нет. Она не говорила этого. Не здесь, не в присутствии гостей. Я замотала головой. Однако судя по шепотку в толпе, это происходило на самом деле. Бекки пришла, чтобы опозорить меня перед всеми, чтобы испоганить мне вечер. Чтобы свести меня с ума – вот ее истинная цель. Я сунула Симону мой бокал и стала продираться сквозь толпу. Я должна хотя бы попытаться прекратить это.

– Алиса, подожди! – Симон пошел вслед за мной.

Я посмотрела на него упреждающе-просящим взглядом, давая понять, что хочу разобраться с сестрой сама.

Кивнув – хотя, очевидно, нехотя – он повиновался моему желанию.

Бекки продолжала свою речь, ее следующие слова грозили окончательно превратить этот вечер в кошмар.

– Но самая большая ложь – эта выставка. Наша мать была бы жива, если бы…

– Прекрати сейчас же! – крикнула я, и разом повисла тишина. Стало так тихо, словно люди одновременно перестали дышать. Головы повернулись в мою сторону подобно миллиону пик.

– Почему? – взревела Бекки в микрофон так, что толпа качнулась.

Это стало своего рода сигналом тревоги для Герды. Побагровев, она выдернула микрофон из рук Бекки.

– Думаю, Ребекка, тебе нужно уйти. Можешь прийти на выставку в следующий раз.

Нет. Так просто теперь от нее не избавиться. Не раньше, чем она скажет что хотела. Я вижу это по ее стеклянным глазам. По ее злобной ухмылке. Но очередную словесную атаку пусть совершит без зрителей. Я поймала ее за руку и потащила к выходу.

– Оставь меня! Сейчас же! – Но я игнорировала ее протесты и тащила дальше. Подальше от удивленных взглядов. От перешептываний. Подальше от выставки. В дождь, ветер и холод.

Отпустив ее, я сжала кулаки.

– Какого хрена? Зачем ты это делаешь?

Мои ногти впились в ладони, но голос звучал на удивление спокойно.

– Ты до сих пор злишься. Обижена. И я понимаю это. Но тогда выплесни свою злость на меня. Пожалуйста, можешь испортить выставку мне, но не Герде, не всем присутствующим. Вот это, – я показала рукой на вход, – часть маминого наследия. Часть нашего наследия. Моего и твоего.

Бекки затрясла головой и расхохоталась. Пугающим, почти маниакальным смехом, от которого мне стало страшно. Она, пошатываясь, подошла ближе, остановилась вплотную ко мне, и я уловила запах алкоголя.

– Нет, Алиса! Это не мое наследие, оно только твое. Мама все подарила тебе.

– Это не правда, Бекки. Картины принадлежат нам обеим.

– Но ты все от нее унаследовала! Талант! Внешность! Даже голос! Походку! Иногда ты смотришь, как она! – Слова сыпались, как град, она таращилась на меня безумным взглядом. – У тебя… у тебя все от нее, Алиса! Просто все! – выплюнула она с упреком. – А теперь… теперь у тебя еще и ее успех! И Симон. А я?

– У тебя есть я, – промолвила я тихо, подавляя в себе злость. Я больше не в силах это терпеть. Когда моя младшая сестра стоит вот так передо мной. Растворившись в слезах и усилившемся дожде. Трясётся и рыдает. Я чувствую ее отчаяние как свое собственное.

– Нет-нет. У меня никого нет! Никого, кто бы знал, каково это – ненавидеть себя, не выносить самое себя. Когда готов содрать кожу, чтобы только забыть! – Бекки запустила пальцы в волосы, стала их тянуть, драть.

Я схватила ее за руки.

– Перестань, Бекки, я боюсь за тебя.

– Пусть бы меня насмерть переехала машина.

– Бекки! – испуганно выкрикнула я. Страх и волнение выплеснулись в горячие слезы, которые смешивались с дождем. – Ну почему ты так говоришь?

– Да потому что я не могу больше. Не могу больше нести вину за смерть мамы!

– Но ты не виновата!

– Виновата!

– Нет! Это я убежала за помощью, Бекки. Это я вернулась слишком поздно.

Она стряхнула мои руки и отчаянно замотала головой.

– Я виновата в аварии. Я канючила. Я пнула ее сиденье, потому что она не разрешила мне шоколад. Из-за идиотского шоколада я пинала и пинала ее сиденье, пока она не обернулась, и… А потом случилось это.

Я раздраженно моргнула, пытаясь воскресить в памяти ее рассказ. О самой аварии я мало что помнила, даже когда старалась. Но я могла бы вспомнить кучу таких же ситуаций, где я выступала в главной роли. Поэтому никакой вины Бекки не было.

– Но… почему… почему ты никогда об этом не рассказывала? – Она правда не рассказывала. Ни о том, как случилась авария, ни о муках совести.

– Потому… потому что я не хотела быть виноватой. Я боялась, что вы с папой возненавидите меня так же, как я сама себя ненавижу.

– Господи, Бекки, ты не виновата в том, что произошло. Но ты превратила мою жизнь в ад. Ты позаботилась о том, чтобы я всегда чувствовала себя маленькой, никчемной уродиной. Что меня не любят, даже ненавидят. И почему? – Я непонимающе уставилась на нее. У меня сжался желудок. Мне плохо. – Потому что ты хотела скрыть собственное чувство вины? Хотела, чтобы я чувствовала себя виноватой? Хотя ты знала, что это калечит жизнь. Мы могли бы разделить эту ношу. Ведь мы могли бы даже выговориться друг другу и принять все как есть.

Бекки молча стояла передо мной и плакала. Не знаю, настоящими слезами или нет. Или это была еще одна попытка манипуляции. Кто же она, черт возьми? Знакомы ли мы вообще?

– Алиса… мне… мне очень жаль. – Бекки протянула ко мне руки, но я отпрянула. Сделала шаг назад. Два. Три. Развернулась и побежала, не разбирая дороги, куда глаза глядят.

Симон

Вот уже пятнадцать минут я наблюдаю за входом и чем дольше ничего не происходит, тем больше я нервничаю. Алиса с Кики на улице вдвоем, мне это совсем не нравится. Я мечусь туда-сюда. Если Алиса сейчас же не откроет эту чертову дверь, я выйду наружу. Еще максимум пять минут, и я выхожу. Я взял телефон, посмотрел на часы, и тут он завибрировал. Алиса. Я сразу ответил:

– Что случилось?

– Я-я… я н-не могу вернуться. Я х-хочу д-домой, – рыдала она в трубку, и у меня сжался желудок. Я волновался за нее, злился на Кики, по вине которой Алисе в очередной раз так плохо. По-настоящему плохо.

Я мгновенно подлетел к двери.

– Я иду. Ты где?

– П-пожалуйста, з-захвати мою куртку.

Я остановился.

– Где она?

– Г-Герда куда-то ее п-положила. И м-можешь ей с-сказать, что… что мне… – Она умолкла, и я уловил прерывистое дыхание, так она пыталась держать себя в руках.

– Да, я передам. Она все поймет, Алиса.

– О-она… наверное, так разочарована.

– Да брось. Она, вероятно, о тебе беспокоится. – Я судорожно стал искать глазами Герду. Она стояла на другом конце зала, с кем-то разговаривала. К сожалению, придется ее прервать. Мне не хочется заставлять Алису ждать дольше, чем нужно. – Я нашел ее. И сейчас иду к тебе.

– Я сброшу мою геолокацию.

Геолокацию?

– Ты где?

– Не знаю. Я… я просто хотела убежать подальше от… Бекки.

Что эта девица опять натворила?

Пять минут спустя я вышел из галереи и увидел, что идет дождь. Сильный дождь. Алиса без куртки и зонта, наверное, продрогла. Я вернулся в галерею и взял со стойки чей-то зонт. Завтра верну его на место.

Выйдя на улицу, я побежал. В одной руке раскрытый зонт. В другой – телефон с навигацией. Куртку Алисы я взял под мышку. Я увидел, что бежать нужно все время прямо, поэтому спрятал телефон и ускорил темп. Пока не увидел ее, сидящую на корточках на бордюре. Руки обнимают колени, прижатые к телу. Я почти добежал. Тяжело дыша, я закрыл ее от дождя зонтом и присел перед ней.

– Алиса, эй…

– С-Симон. – Ее губы тряслись, как и голос. Зареванные глаза смотрят на меня. С тем выражением боли, ярости и тоски – видимо, все вместе, – которое пронизывает меня с головы до ног. На короткий миг я почувствовал, что парализован. Не способен произносить звуки, двигаться, проглотить комок в горле. Конечно, меня подмывало спросить, что случилось. Что она тут делает. В холоде, под дождем. Но вопросы подождут, да и вряд ли она сможет на них ответить, судя по тому, как стучат ее зубы.

– Пойдем домой. – Я накрыл ее курткой. Она уже намокла, но все же это лучше, чем ничего. Я помог ее надеть, почувствовав, насколько ледяные у Алисы руки. Она, не переставая, дрожала всем телом, и я не был уверен, сможет ли она идти. Нужно как можно скорее ее согреть.

– Я понесу тебя, хорошо?

Она кивнула.

Я отдал ей зонт, чтобы освободить себе руки. Поднял, и она обняла меня. Уткнулась мне в шею, как будто хотела спрятаться. Или пытаясь согреться. Я надеялся, что со мной она не продрогнет окончательно. В этот момент порыв ветра вырвал из рук Алисы зонт, и мы оказались без защиты.

Алиса пробормотала извинение.

– Ничего. Это не мой. – Я поискал глазами укрытие, где мы могли бы подождать такси, и увидел его через дорогу. На автобусной остановке я кое-как поставил Алису на ноги. Вызвал такси, недолго думая расстегнул молнию своей куртки и рубашку.

– Иди ко мне. Немного согреешься.

Она, не сопротивляясь, прильнула ко мне, ее пальцы на моем голом теле были похожи на прикосновение сосулек, я весь покрылся мурашками.

– Получше? – спросил я.

– Немножко, – пробормотала она, не переставая дрожать, и обхватила меня еще крепче.

Мы вошли в квартиру, и я включил отопление в ее комнате на максимум. Пока она была в душе, приготовил чай. Ее любимый свитер – палатку с ушами – я положил на батарею, чтобы он был теплый. В такси я не спрашивал, что произошло у них с Кики.

Прошло полчаса, чай остыл, Алиса до сих пор не вышла из душа. Прошло еще пять минут, а вода по-прежнему лилась, и я забеспокоился. Она поскользнулась, ударилась головой, упала в обморок?

Я постучал.

– У тебя там все в порядке?

Ответа не последовало.

– Алиса? – позвал я громче.

Тишина.

Черт.

В ванной нет замка. Поначалу мне это было не совсем приятно и бесило, теперь же я был благодарен. Я медленно приоткрыл дверь.

– Алиса?

Плеск воды не прекращался. Я открыл дверь чуть шире и увидел Алису под душем. В платье и колготках. Съежившись, как там, на улице. Только на этот раз не под дождем, а под душем. Алиса опять дрожала, но на этот раз по-другому. Она подняла на меня полные боли глаза.

Мне пришлось сделать три глубоких вдоха, прежде чем я продолжил дышать нормально. Я, не раздумывая, сел рядом с ней под душ. Тоже в одежде. Без слов посадил Алису к себе на колени, провел рукой по ее мокрым волосам, по щеке. По плечам. Обнял ее дрожащее тело и прижал к себе.

Я просто сидел и держал ее.

Алиса

Я сижу в поезде.

В Люнебург. Еду разговаривать с Бекки.

Прошло три дня с тех пор, как она поставила с ног на голову мой мир. Мир, в котором я смирилась с тем, что виновата в смерти мамы.

Это могло стать смешным, если бы не было ужасным из-за нашего вопиющего сходства с сестрой. Мы обе взвалили на себя чувство вины за аварию. Мы обе изводили себя. Но там, где я старалась не дать этому чувству просочиться наружу и делала все, чтобы папа и Бекки были счастливы, она проецировала его на окружающих. На меня. Она постоянно меня наказывала. Пока я чуть не задохнулась от мук совести.

Как так можно? Как вообще человек может так поступать? Превратить жизнь другого… жизнь собственной сестры в ад, чтобы только чувствовать себя лучше? Все ее удары, которые мне приходилось сносить. Все мои сомнения в себе, спровоцированные вечной критикой и очернением с ее стороны. Моей одежды, татуировок. Моих работ. Моих мечтаний. Меня. И все это из одной только ревности. Из ненависти к себе.

За последние три дня я, можно сказать, переосмыслила всю свою жизнь. И мне кажется, я только сейчас что-то поняла, как будто раньше я наблюдала за ней как зритель немого кино – без звука.

У Герды я попросила прощения, но она отмахнулась и поинтересовалась состоянием Бекки. Я не смогла ничего толком ответить и сказала только, что мне нужно время кое-что осмыслить. Она сказала, что свяжется со мной, только если возникнут действительно важные вопросы от прессы, об остальном пообещала позаботиться без моего участия.

Симон тоже дал мне личное пространство. Он не был в восторге от моего желания навести порядок в голове и жизни в одиночку, но проявил уважение. Мы много времени провели на диване в обнимку за просмотром сериалов. Когда вчера я сказала ему, что встречаюсь сегодня с Бекки, он посмотрел с пониманием и не стал расспрашивать. Я после ему все расскажу. Если получится то, что я задумала.

Стимулом к этой встрече стал телефонный разговор с Каллой, который кое-что для меня прояснил. Я рассказала ей о случившемся, в ответ она разразилась небольшой отповедью. Ну то есть не такой уж и небольшой:

– Сейчас все имеет смысл. То, как она обращается с тобой. Бекки проецирует собственное чувство вины на тебя. Возможно, она даже делает это неосознанно. Мы все время от времени так делаем. Такая форма самозащиты, естественный рефлекс, при помощи которого человек закрывается от эмоций, желаний и страхов, с которыми не имеет сил справиться. Мы проецируем их на окружающих и боремся с ними за их счет. То есть вся подлость, обращенная против тебя, на самом деле направлена на нее саму. Я, конечно, не психолог, но знаю достаточно, чтобы понять, что у Бекки реальная проблема. Не та, которая исчезнет после серьезного разговора, тем более, если ты, как обычно, через неделю все ей простишь. Знаю, что она твоя сестра, знаю, что ты ее любишь, но ты уехала из дома, и на то были свои причины. Бекки токсична. Она будет распространять свой яд всякий раз – неважно, увидитесь вы раз в два, три или четыре месяца. Ты не поможешь ей, Лиса, если она не захочет. Ты можешь только помешать ей измучить тебя вконец.

Кто-то внезапно прикоснулся к моему плечу, и это вырвало меня из потока мыслей. Я обернулась и увидела темнокожую женщину. По одежде я узнала в ней кондуктора, видимо, она просила билет. Я сдвинула наушники и извинилась. Вероятно, она уже довольно долго передо мной стоит.

– Можно, пожалуйста, ваш билет? – В ее вопросе сквозило недвусмысленное наконец-то.

Я вынула из кошелька мой студенческий проездной на семестр. Кондуктор кивнула, и я снова надела наушники, вслушиваясь в грустную мелодию Berlin.

Поезд замедлился и въехал на вокзал Люнебурга. Мое сердце затрепетало. За окном показалась платформа, и я на какую-то секунду увидела Бекки. Сердцебиение усилилось.

Я предложила ей встретиться в курпарке возле градирни – старом сооружении для добычи соли. Ехать домой я не хотела. Папа на мое сообщение не отреагировал. Видимо, это означает, что он не против полностью прекратить общаться. Идея сесть в кафе мне тоже не нравилась. Поэтому курпарк. На мое сообщение сестра ответила кратко: Ну давай.

И вот теперь она на вокзале. Хотя я не писала, каким поездом приеду. Думаю, этот наиболее подходящий, хотя я ведь могла приехать и раньше, выпить кофе или что-то подобное.

Я встала, быстро застегнула пальто, замотала вокруг шеи шарф и пошла к дверям. Поезд толчком остановился, отозвавшись в моем теле и в сердце. Я глубоко вздохнула и последней вышла на перрон.

Бекки замахала и пошла мне навстречу как ни в чем ни бывало. Я не стала ни махать в ответ, ни улыбаться. Однако это не помешало ей броситься мне на шею. Я остановилась как вкопанная, руки повисли плетьми. Пусть она поймет, что все совсем не в порядке.

– Что такое? – спросила она и отодвинула меня от себя. – Ты до сих пор злишься, что ли?

Что ли? Я, не в силах понять ее поведение, замотала головой. Она сама не понимает, что не так? Или, вернее, не хочет понять. Вместо этого она снова пытается все перевернуть и изобразить меня тем, кто делает из мухи слона.

– Ты, что ли, серьезно? – Это что ли я намеренно выделила. Господи, должна же она заметить, как пренебрежительно по отношению ко мне она себя ведет.

– Да ладно тебе, я напилась. Я имею в виду… ты трахаешь моего бывшего парня и плюешь на мои чувства. Это не так легко переварить. Так что извини, пожалуйста, что я немножко съехала с катушек.

Я схватила ртом воздух, чувствуя, как напряглось мое тело, а ногти впиваются в ладони. Бекки продолжала, в то время как моя грудь ходила ходуном:

– А по поводу аварии с мамой я так сказала, потому что разозлилась, – на полном серьезе заявила она и с улыбкой взяла меня за руку. – Я все придумала, Лиса. Ты в самом деле подумала, что я смогла бы держать это в себе годами? Если бы я была виновата в маминой смерти, я бы давно застрелилась.

Эта последняя фраза окончательно убедила меня в том, что я должна провести черту. Здесь и сейчас. На этой платформе. Я сняла ее ладонь со своего плеча и замотала головой.

Бекки скрестила руки на груди.

– Ты не веришь мне, что я все выдумала? Я так и думала. Иначе тебя опять обуяют угрызения совести.

– Мне жаль. Мне жаль, что ты винишь себя в маминой смерти, что я нужна тебе для того, чтобы винить себя.

Бекки безрадостно засмеялась.

– Что за чушь ты городишь? Мне не надо себя винить. Не за что, я ничего не делала.

– Конечно нет. Неважно, что ты делала или говорила тогда в машине, это был несчастный случай. Ты не виновата.

– Я знаю.

– Ты не виновата, Бекки.

– Да. Зачем ты это повторяешь?

Я заглянула ей в глаза.

– Послушай, Алиса…

– Ты не виновата, Бекки.

– Прекрати.

– Ты. Не. Виновата.

– Прекрати немедленно, – зашептала она. – Пожалуйста.

– Пока ты не признаешься себе или не найдешь другой способ справиться с этим, кроме как вымещать на мне весь негатив, я дистанцируюсь.

Ее карие глаза уставились в мои.

– Что… что ты хочешь сказать? Ты говоришь это, чтобы на пути к Симону не осталось никаких препятствий?

– Это никак не связано с Симоном. Это связано с тобой. С твоей бесконечной критикой. С тем, что ты ругаешь все, что делает меня счастливой. С тем, что заставляешь меня чувствовать собственную неполноценность. С тем, что вселяешь в меня неуверенность, эмоционально шантажируешь, демонстративно пренебрегаешь, когда я делаю или говорю что-то, что тебе не по душе. С тем, что ты причиняешь мне боль. Снова, и снова, и снова. Словами, которые каждый раз без ножа режут мне сердце. Я терпела все эти годы, потому что надеялась, что ты простишь меня за то, что тебе пришлось видеть, как умирает мама. Я все это принимала, потому что отчасти даже думала, что заслуживаю. Но нет. Я заслуживаю быть счастливой, Бекки. – Я на секунду закрыла глаза, собралась с силами, проглотила комок в горле и хрипло продолжила: – Я люблю тебя. Я тебя люблю всю твою жизнь. И это не изменится. Потому что ты моя младшая сестра, Бекки. Но с сегодняшнего дня я люблю себя точно так же. И поэтому…

– Поэтому что? – Ее голос дрожал, а между сдвинутых бровей пролегла глубокая складка.

Я сделала порывистый вдох, почувствовав, как сильно заныло в груди. На разрыв. Она моя сестра. Единственный человек, с которым у нас общие воспоминания, в которые кроме нас никто не посвящен. Мы как сплавленные вместе металлические детали. Но нас разъединило. Да так, что от отношений остались какие-то ошметки, и мне придется признаться себе в том, что я не могу ничего исправить.

– Поэтому… поэтому я так больше не могу, Бекки. Я прерываю наши с тобой отношения.

В ее широко раскрытых глазах появилась паника. Кажется, до нее дошел смысл моих слов, она замотала головой.

– Не делай этого, – прошептала она.

– Мне приходится. Это все… это все меня убивает.

– Но… но… – Слезы побежали по ее щекам. Настоящие искренние слезы. – Ты моя сестра, Лисси. Я… я же люблю тебя. Т-ты мне нужна.

– Что тебе нужно, так это помощь, Бекки.

Она раскрыла рот, и я приготовилась к словесной контратаке. Ее очередные упреки, которые еще раз меня ранят. Вместо этого она издала неопределенный хриплый звук. Закрыла лицо руками и заплакала, зарыдала, сотрясаясь всем телом. Посреди перрона. Посреди людской толпы, под любопытными взглядами пешеходов, под шум подъезжающих поездов.

У меня тоже резало в глазах, я боролась с собой, чтобы не обнять ее, и проиграла этот бой. Плача, я обхватила руками голову сестры, и когда она взмолилась не бросать ее, у меня дрогнуло сердце.

Симон

Эй, как прошел разговор?

Ты в порядке?

Я отправил Алисе это сообщение больше часа назад, а ответа до сих пор нет. Уж не знаю, хороший это знак или плохой. Я даже не знаю, какого результата она ожидала от разговора, когда три с половиной часа назад садилась в поезд. Однако подозреваю, что на душе у нее после этого будет довольно дерьмово.

Именно поэтому я предлагал поехать с ней и посидеть в каком-нибудь кафе, пока они не закончат с Кики. Но она не позволила ни сопровождать ее в Люнебург, ни встретить ее на вокзале. Так что мне ничего не остается, кроме как ждать и надеяться, что Кики не выкинет еще какой-нибудь номер и не наговорит Алисе очередных гадостей.

Я отложил гантель на скамью для жима, стоявшую возле кровати, и вытер полотенцем пот со лба. На сегодня тренировка закончена. Я снова посмотрел на мобильный телефон и наконец увидел сообщение. Не от Алисы, а от моего домовладельца.

Добрый день, господин Рот,

у меня хорошие новости. Судя по состоянию квартиры, вы сможете въехать раньше, чем мы думали. Предположительно через две недели. Когда именно, я сообщу ближе к делу. Предупрежу Вас заранее.

С наилучшими пожеланиями,

Штефан Дорн

Наконец хоть что-то хорошее, хотя ни радости, ни облегчения я не чувствую. Скорее, наоборот. Поскольку это означает, что мы перестанем видеться с Алисой каждый день.

В принципе, особых проблем у меня бы с этим не возникло. Не обязательно торчать друг возле друга двадцать четыре часа в сутки. После полугода отношений с Кики мне особенно нужна девушка, которая не станет делать из меня центр ее существования. Мне нужна девушка, у которой есть своя жизнь и которая позволит стать мне ее частью. Девушка, увлеченная своим делом, у которой есть цели и она их добивается. Мне нужна девушка, умеющая ценить личное пространство, как мое, так и свое собственное. Я хочу открытости. Настоящего. Я хочу ее. Алису, которая входит в квартиру ровно в тот момент, когда я выхожу из комнаты, чтобы принять душ.

Я резко остановился в коридоре. Стоило только взглянуть на нее, чтобы понять, как ей плохо. Она закрыла за собой дверь, остановилась передо мной и печально посмотрела мне в глаза.

– Я порвала с Бекки, Симон. Я прекратила общение с моей младшей сестрой, хотя она умоляла не делать этого.

Я показался себе уродом, потому что меня пронизало чувство триумфа. Во всей этой истории нет ничего хорошего. Да, я хотел быть с Алисой и не хотел, чтобы Кики постоянно отравляла жизнь. Но еще больше я хотел, чтобы Алиса была счастлива.

Я надеялся, что разрыв с сестрой – верный шаг. Что с этим решением она сможет жить, сможет быть честной с самой собой, а значит – с нами.

– Ты жалеешь? – спросил я.

Когда она покачала головой, меня отпустило, я выдохнул, будто все это время боялся дышать.

– Я знаю, что так нужно. Но… мне все равно больно. Это… такое чувство, будто я потеряла не только сестру, но и часть себя. Я очень надеюсь, что она найдет себе помощь и однажды мы снова сблизимся.

– Я тоже надеюсь, Алиса. Теперь она должна этим заняться. – Я нежно погладил ее по волосам. – Что мне сделать, чтобы тебе стало получше? Не считая душа, я только после тренировки, и мне бы нужно сполоснуться, – добавил я. Моя отчаянная попытка вызвать у нее хотя бы намек на улыбку вознаграждена мягким смехом, который затихает в моей груди, когда она обнимает меня.

– Люблю твой запах пота, – промурлыкала она, уткнувшись в мою вспотевшую кожу.

– Окей. Тогда я сегодня в душ не пойду.

Она снова засмеялась. На этот раз смех перешел во всхлипывания. Я почувствовал сырость на ее лице, она заплакала.

Моя улыбка тут же застыла, я прижал Алису к себе, стал гладить по спине. Снова и снова, пока она мягко не отстранилась и не посмотрела на меня влажно блестящими глазами. Сопя, она вытерла со щек слезы.

– Прости, что в последнее время ты видишь меня все время или в слезах, или в плохом настроении и что я втянула тебя во всю эту драму, Симон. Я сейчас совсем не та Алиса, с которой ты познакомился, и надеюсь, это не отпугнуло тебя. Потому что мне хочется продолжения, но просто мне нужно время, чтобы со всем справиться.

– Алиса… – Я покачал головой. – Единственное, что меня до сих пор беспокоит, так это то, что ты меня не всегда слушаешь. – Я взял в руки ее лицо, на нем мелькнула растерянность. – Это нормально, если у тебя что-то иногда не нормально. Тебе не нужно за это извиняться. Потому что и это тоже ты, и мне нравится любая твоя версия. Любая страница. Если бы ты была книгой, я не пролистнул бы ни одной. Я бы проглотил каждую чертову главу. Потому что я хочу тебя такой, какая ты есть. Со всеми противоположностями. Хохочущую и в слезах. Сильную и уязвимую. Громкую и тихую. Игривую и серьезную. Сексуальную и милую. Хотя довольно часто ты воплощаешь и то и другое одновременно.

Застенчивая улыбка тронула уголки ее рта, розовые щеки стали еще ярче.

Я целую ее в лоб, скольжу губами по маленькой тревожной складке и шепчу:

– До сюда уже дошло?

Она кивнула.

– Хорошо. – Я снова заглянул ей в глаза и спросил: – Чай или кофе?

– М-м-м… – Она нахмурила лоб, возможно, от внезапной смены темы. – Чай.

– В постели или на диване?

– В… постели. Или нет, на диване. Что ты задумал?

Я помог снять пальто.

– Приготовить тебе чай. И обнимать тебя, пока ты рассказываешь, как прошел разговор, и что мне сделать, чтобы тебе стало полегче.

Спустя какое-то время мы лежим на диване под одеялом. Я обнимаю Алису, она подробно рассказывает про встречу с Кики. Иногда плачет. Каждый раз, когда она начинает плакать, я крепче прижимаю к себе ее дрожащее тело.

– Понадобился час, чтобы Бекки прекратила плакать. Я не могла уехать и оставить ее такой раздавленной. Она была вся измучена… Такой я ее никогда не видела. Никогда. Никогда бы не подумала, что она так среагирует на мое решение прекратить общаться. – В голосе Алисы слышалась боль. – Я всегда думала… ей на меня плевать. Окей, может, не плевать… но… Господи, она по-настоящему раздавлена, Симон. Она была настолько не в себе, что я вызвала такси и довезла ее до дома. А пока мы ехали, я сто раз была готова взять обратно свои слова. Просто, чтобы… чтобы ей стало лучше.

Пришлось прикусить себе язык, чтобы не сказать, что это было бы совершенно неправильно: ставить благополучие Кики выше своего собственного.

– Так ты все-таки жалеешь? – осторожно спросил я.

– Нет. Последние три дня я много думала и уверена, что это правильное решение. Для нас обеих. Дольше я бы не вынесла, а Бекки… Ее настолько разъедает чувство вины, что она уничтожает не только себя, но и других.

Я не смог сдержать вздоха облегчения. Я действительно рад, что Алиса осознала это. Как бы больно ей ни было.

– Я только боюсь, что… – Алиса замолчала, а затем начала снова: – Бекки настолько психически неуравновешенна, Симон. Гораздо более нестабильна, чем я думала, и я… я серьезно обеспокоена тем, что она…

Алиса вновь не договорила, но я догадываюсь, что она имеет в виду. Меня тогда посетила точно такая же мысль. Вот только в отличие от Алисы я смог отогнать ее от себя. Просто потому что хотел забыть все о Кики и наших отношениях. Однако у Алисы другая ситуация. Они сестры и навсегда ими останутся. Жизнь Алисы, ее благополучие всегда будут связаны с жизнью Кики.

– Если хочешь, могу найти контакты терапевта, у которого я в свое время наблюдался, – предложил я. – Он мне очень тогда помог справиться с чувством вины.

Она выбралась из моих объятий и села, на губах играла легкая улыбка.

– Это было бы здорово, Симон. Спасибо.

Я чувствую себя виноватым и не могу избавиться от этого чувства.

– Я должен был предложить это Кики. Я знал, что с ней не все в порядке, что нужна помощь. Реальная психологическая помощь. Если бы я дал ей тогда номер своего терапевта, возможно, она бы…

– Не надо, Симон, – перебила она меня и приложила указательный палец к моим губам. – Давай не будем снова про угрызения совести. Ты не сделал ничего плохого, ясно?

– Если это относится ко мне, то это относится и к тебе, – шепчу я и целую ей палец.

Она согласна.

– Знаю. Я твердо решила не позволить больше своей вине брать надо мной верх. Я понимаю, что смогу помочь Бекки только в том случае, если она позволит это, если она осознает, что у нее есть проблема. Но я думаю, что важно дать ей надежду. Дать понять, что моя дверь никогда не будет для нее закрыта. Что я готова начать заново, если она готова побороться за себя. Что я верю, что она может измениться, и что мы… – Снова пауза посреди фразы. – Я напишу ей письмо. Сейчас, немедленно. Письмо, в котором расскажу обо всем. Чтобы дать ей какую-то определенную опору. Как думаешь, реально найти номер твоего терапевта прямо сейчас?

– Конечно! – Я сел и взял телефон, Алиса встала с дивана. Это письмо, наверное, ровно то, что Кики сейчас нужно, чтобы прийти в себя. Я сделал бы все, чтобы помочь ей, даже если это означает написать ей. Но пока я пошел искать контакты своего терапевта и параллельно изучать другую информацию. По опыту я знаю, что время ожидания может быть довольно долгим. Итак, пока Алиса пишет письмо в своей комнате, я составляю список потенциальных психотерапевтов, специализирующихся на посттравматическом стрессовом расстройстве. Закончив, я отправил его Алисе через WhatsApp.

Она ответила смайликом с сердечком. Красный, а не фиолетовый, как раньше. Что бы ни значило это сердце, мое оно заставило биться как минимум на два удара быстрее.

Алиса

Тесно прижавшись друг к другу, переплетя ноги, мы с Симоном лежим в постели. В его постели. Это впервые, потому что раньше мы всегда были только у меня. Я полностью укутана им, меня обволакивает его запах. Он на простыне, на подушке, на одеяле. Я вдыхаю его аромат, когда он заправляет прядь волос мне за ухо и осторожно вытаскивает ее снова. Симон пристально смотрит мне в глаза, как будто заглядывает прямо в душу. И пусть. Я открываю перед ним все раны моей души, потому что знаю, что новых он мне не добавит.

Уже почти ночь. Мои мысли никак не могут успокоиться, как карусель вертятся вокруг Бекки.

– Знаешь, что мне стало ясно? – шепчу я, нарушая тишину. – Пока я писала Бекки письмо?

– Нет, что же?

– Мне стало ясно, что нам обеим нужна помощь. И ей, и мне. Так много всего, с чем я еще не разобралась, несмотря на терапию, которую проходила в детстве. Я много чего вытеснила. Мои кошмары. Мое чувство вины. Оно гложет меня уже так долго, и конца этому нет. Я не хочу больше так, Симон. Не желаю быть в плену своей вины. Хочу быть свободной. Хотя я понятия не имею, как это. От этого страшно, тоскливо и тревожно.

– Я очень хорошо знаю, что ты имеешь в виду. Я чувствовал то же самое. Так стремно было. Отказаться от своего старого, привычного – даже если и больного – мышления и заменить его новым чертовски сложно. Ты оказываешься голым. Начинаешь искать себя заново. Несмотря на эти трудности, оно того стоит. Пойти на терапию было лучшим решением в моей жизни. Лучшим, если не считать поход в INKnovation и татуировку у одной из самых смелых женщин, которых я знаю.

Краска залила мне лицо.

– Во-первых, мы еще не закончили. А во-вторых, я не смелая.

– Ты офигенно смелая, Алиса. – Он нежно погладил мою пунцовую щеку. – Ты сумела выстоять там, где нужно было выстоять. Ты хочешь справиться со своим прошлым, для меня это показатель мужественности. И я, пока возможно, буду тебя поддерживать… если… – Он помолчал, посмотрел на меня потемневшими глазами. – Если можно и если ты этого хочешь.

– Да, хочу. Но… – Теперь пришла моя очередь взять паузу, а пока что сердце застучало чаще.

– Но… что? – Я услышала неуверенность в его голосе. Она перекрывается моей собственной неуверенностью, хотя я думаю, что она необоснованна.

– Но… не знаю, когда я смогу начать терапию. После твоих рассказов я бы пошла к твоему терапевту, но тогда придется ждать. То есть может пройти еще немало времени. Недели, возможно месяцы… а то, что между нами… мне иногда страшно. – Я вижу, как Симона охватывает разочарование, прежде чем я успеваю продолжить: – Потому что это слишком хорошо. – Его лицо тут же смягчается. Грудь поднимается от глубокого вздоха. – И потому что, думаю, будет еще приятнее, когда мы лучше узнаем друг друга, теснее познакомимся друг с другом. Я хотела бы этого в будущем. Для нас. Даже если мне страшно.

На губах Симона заиграла улыбка, заставляя сиять его темные глаза.

– Я же говорил тебе – ты храбрая. Это на сто процентов совпадает с моими желаниями. Уже давно.

Последнее предложение срывается с его губ чуть тише, а его взгляд скользит по моему лицу, как нежнейшее прикосновение. Когда он снова смотрит мне в глаза, у меня почти перехватывает дыхание. Потому что никто никогда не смотрел на меня так. И я не знаю, как на это реагировать. Как мне укротить или выразить словами ту бурю чувств, которую я уже испытываю по отношению к Симону. Поэтому я обнимаю его за шею и прижимаю к себе. К моей груди, моему сердцу, моей душе. Так сильно, как могу. Он так же крепко обнимает меня в ответ, целует мои волосы и шепчет:

– Не представляю, что смогу когда-нибудь снова отпустить тебя, Алиса.

– Тогда не отпускай, – шепчу я и закрываю глаза.

А когда снова их открываю, на улице уже светло. Симон, кажется, поймал меня на слове, потому что я обнаруживаю его руки вокруг своей талии. Хоть я и повернулась к нему спиной во сне, он меня не отпустил. Может, потому мне и не снились кошмары.

Но память о вчерашнем дне снова впивается когтями в мою грудь. Внезапное осознание того, что вместе с Бекки я потеряла всю семью, сжимает мое горло. Мне не хватает воздуха, меня захватывает ощущение полного одиночества в этом мире.

– Алиса? Эй! – В голосе Симона беспокойство, как будто он напоминает мне, что все не так. Симон нежно трясет меня.

– Я не сплю. Все хорошо. – Последние слова я произнесла, чтобы успокоить его.

– Почему так тяжело дышишь? Ты плохо спала?

Это нормально, если у тебя что-то иногда не нормально. Тебе не нужно за это извиняться. Потому что и это тоже ты, и мне нравится любая твоя версия.

– Потому что… потому что я сейчас в полной мере осознала, что, по сути, у меня никого больше нет. После того, как я оборвала связь с Бекки, нет больше никого, с кем праздновать Рождество или Пасху. После мамы остались папа, Бекки и я. Теперь… теперь я осталась одна.

Он нежно гладил меня по плечам, и мы медленно повернулись друг к другу.

– Но у тебя есть отец.

Я опустила глаза ему на грудь.

– У нас неважные отношения. А в данный момент – совсем никаких. Он… не выносит, когда я рядом, потому что я слишком напоминаю маму. И внешне, и картинами. Потому он и на выставку не пришел.

Герда! – стрельнуло у меня в голове, и мне снова стало плохо, хотя она заверила меня, что не сердится.

– Я… я не знал. Блин. Мне правда очень жаль. – Большим пальцем он приподнял мой подбородок и посмотрел мне в глаза. – Особенно жаль его, потому что он лишает себя общения с таким чудесным человеком.

Я слабо улыбнулась.

– И, кроме того, это не правда… – продолжал он, и я посмотрела вопросительно.

– Что не правда?

– Что ты одна. – Симон лег на спину и притянул меня к себе. Стал водить руками по моей спине. – Разве вот это сейчас похоже на одиночество? – прошептал он. – Или вот это? – Он покрыл мелкими поцелуями мои плечи.

Я улыбнулась.

– А если ты хочешь семью… Знаю, это нельзя заменить, но тебе всегда рады мои родители. Мама недавно спрашивала, приедешь ли ты к нам на обед.

Я положила руки ему на грудь и растроганно посмотрела ему в глаза.

– Правда? Ты не рассказывал.

– Ну, это было за две или три недели до вернисажа. Во-первых, у тебя все равно не было времени, во-вторых… я не знал, дашь ли ты нам еще один шанс. Я не хотел давить… и не хотел понапрасну обнадеживать, – признался он с той искренностью, которая мне в нем так нравится.

– А теперь ты бы меня взял с собой? – спросила я и сама услышала, насколько неуверенно звучит мой голос, хотя еще вчера вечером мы признались друг другу в серьезности наших отношений. А теперь речь идет о его семье. О том, примут ли они меня. Мне важно знать, что я там желанный гость, каким никогда не была в своей собственной семье.

– Теперь… – Симон смотрим мягким, теплым взглядом, – теперь я буду брать тебя с собой каждое воскресенье, если захочешь. И… – он улыбнулся, – кроме того, я еще хочу взять реванш в «Приятель, не сердись». Я так и не смирился с тем поражением.

– А, вот, значит, в чем истинная причина. Хочешь потешить свое эго, – пошутила я, потому что иначе опять бы расчувствовалась.

А этого мне не хотелось. Я хотела вернуться к своей первоначальной версии – той, что мне так нравится: веселая Алиса. Хотя понятно, что остальные версии имеют полное право на существование и заслуживают того же внимания, той же любви. И все же мне бы хотелось однажды вдохнуть полной грудью, не ощущая при этом никакой вины. Я знаю, чувствую, что этот день наступит, пока меня окружают люди, желающие мне добра. Такие, как Калла и Лео. И однажды, возможно, папа и сестра. Завтра я отправлю письмо, надеюсь, оно придаст ей силы, храбрости и уверенности, чтобы обратиться за помощью.

Как и мне.

Эпилог

Алиса

Два месяца спустя

– О боже! Теперь официально! – Я протянула сидящему рядом со мной в электричке Симону свой телефон. Мы едем на воскресный обед к его родителям.

Да, он сдержал свое обещание и всякий раз, когда у меня есть время, берет меня по воскресеньям с собой. За это время у меня появилось ощущение, что я всегда была частью его семьи. Я провела с ними сочельник и Рождество. Я мало что помню, потому что благодаря кулинарному искусству Марлен и выпечке Лотты от переедания практически впала в кому. Двадцать шестого мы устроили раклет у нас в квартире.

– Что официально? – Симон, обнимавший меня за плечи, взял у меня из рук телефон.

– Бабушка Лотта преодолела планку в пятьсот подписчиков, и это больше, чем у каждого из нас.

Симон, не веря своим глазам, уставился на экран.

– Серьезно? За такое короткое время? Не может быть. Почему ее тату вирусятся быстрее моих?

– Ну, потому что далеко не каждая восьмидесятилетняя бабуля постит свои тату в Instagram.

У всей семьи, включая меня, отвисла челюсть, когда Лотта за воскресным ужином с гордостью продемонстрировала нам свой аккаунт. Его создала Нора на старом смартфоне под именем Ach.du.liebes.oma.lottchen[5]. Еще она фотографирует бабушку, и довольно неплохо. Кроме того, Лотте так понравился портрет ее мужа, что она вынудила меня записать ее на вторую татуировку. На этот раз я должна набить имена двух ее внуков, Норы и Симона. На этот раз Симону не обязательно приходить держать ее за руку, но должна прийти Нора, чтобы держать камеру.

– Кроме того, Лотта просто в сто раз круче, чем мы с тобой вместе взятые, – сказала я, тихо смеясь.

– Ну, наверное. Хотя я все равно должен преодолеть планку в пятьсот подписчиков. Буду постить видео. О том, как обыгрываю тебя в «Приятель, не сердись». Слишком уж долго ты выигрываешь. – Заговорщически улыбаясь, Симон вернул мне телефон. Ровно в тот момент, когда пришло сообщение от Бекки. Моя улыбка застыла, сердце разом заколотилось быстрее. После того разговора в Люнебурге от сестры не было никаких вестей. В этом, собственно, и была идея разорвать контакт. Однако я надеялась, что она хоть как-нибудь отреагирует на письмо.

Я уставилась на экран, боясь открывать сообщение.

– Эй… – Я повернула голову на мягкий голос Симона. Увидела его заботливый взгляд, который успокаивающе действовал на меня. – Не читай, если считаешь, что не готова, Алиса.

– Да. Но… Может, что-то важное. – Ты важнее, напомнила я себе свою новую ментальную установку. Твое состояние на первом месте. На прошлой неделе у меня был первый сеанс, и терапевт Симона, или, лучше сказать, мой терапевт подтвердил мне, что, по сути, нам лишь нужно закрепить то, что мне уже известно. А это значит – выкинуть из головы определенные мысли о сестре. Очевидно, я пока не могу с этим справиться.

– Если она не могла подождать до завтра или послезавтра, она бы тебе позвонила.

Это верно. По крайней мере, это избавляет меня от страха, что могло случиться что-то плохое.

– Но я все равно хочу знать, что она пишет. Я должна.

– Тогда читай. Я здесь, ладно?

– Окей. – Я делаю глубокий вдох и, прежде чем начать читать, подтягиваю к сердцу все защитные барьеры.

Дорогая Лисси,

я просто хотела сообщить, что вчера я начала терапию у одного из психологов, которых ты порекомендовала в твоем письме. Спасибо за это. Я хотела написать раньше, но еще два месяца назад я не знала, пойду ли вообще туда. Чего тогда стоила бы моя благодарность? Я так много хочу тебе сказать, Лисси. И я надеюсь, что когда-нибудь, когда мне станет лучше, я найду для этого нужные слова. Что у меня будет возможность сказать все это. Но прежде всего хочу извиниться перед тобой. За все!

Твоя Бекки.

Прижав к груди кулак, я снова пробежала глазами сообщение, смысл до меня доходил постепенно. Глаза горели от слез.

– И? – спросил Симон. – Все хорошо?

Я кивнула, но потом покачала головой. Подбородок задрожал, буквы на экране поплыли.

– Нет, но… – я улыбнулась и посмотрела на взволнованное лицо Симона, – …но на пути к этому. У Бекки первый сеанс психотерапии. Она решила пойти, Симон.

Симон улыбнулся мне, взял мое лицо в свои руки.

– Это замечательно. Я так рад за тебя. За вас обеих. Буду болеть за Бекки, за то, чтобы она не передумала.

– Не передумает, – произнесла я с полной уверенностью. – Все будет хорошо.

– Будет! – Он нежно смахнул большими пальцами мои слезы, которые я не смогла сдержать. – Скажем родителям, что не приедем? Или ты в порядке?

– Ты все-таки боишься мне проиграть! – засмеялась я, всхлипнув.

Симон лукаво улыбнулся.

– Попытка не пытка.

– Так себе попытка. – Я сгребла в охапку его куртку и притянула Симона к себе для нежного поцелуя. Поцелуя вкуса дождя. Теплого летнего дождя на моей коже. Одно из самых прекрасных ощущений, которые есть на земле.

Благодарности

Не могу описать словами, что для меня значит эта книга. Возможно, именно поэтому мне иногда было так трудно писать. Это моя первая опубликованная книга, и, конечно, она должна быть идеальной. Также я хотела оправдать то доверие, которое оказали мне мой замечательный агент Карстен Пользин и мой чудесный редактор Анне Рудольф, а также вся команда KYSS. Я хотела, чтобы эта книга оправдала их, а прежде всего мои ожидания. И что же? Мне в этой книге нравится все. Я хочу поблагодарить за это очень многих прекрасных людей.

Начать хочу с моей подруги по агентству Штеффи, которая всегда была рядом со мной, когда у меня кончались идеи или была нужна помощь с заполнением пробелов в сюжете. Ты мотивировала, утешала, критиковала и много что еще. Ты всегда давала именно то, в чем я нуждалась больше всего, и за это я бесконечно благодарна. И тебе, дорогая Луна! Без тебя, особенно под конец, я бы совсем растерялась.

А еще Сара С., Кимми, Каро, Беренике, Ления, Ханна и Сара Х., которые справились с моим монстром по имени «неуверенность в себе» и обратили его в бегство. Я невероятно рада, что вы у меня есть, всегда готовые выслушать и развеять мои тревоги и страхи. Особенно в преддверии редактирования текста, которое – благодаря тебе, Анне, – было превосходным.

Еще до написания этой книги я знала, что посвящу ее моей великолепной коллеге и подруге Каролин Валь. Ты предсказала все, что происходит сейчас. Ты поверила в меня еще до того, как мы познакомились. Ты дала мне ценный совет: обратиться к Карстену Пользину. Без тебя он никогда бы не стал моим агентом – лучшим агентом, о котором только можно мечтать. Без тебя не было бы этой книги (тебе известна сумасшедшая история ее появления). И без тебя я, вероятно, никогда бы не нашла издательство моей мечты KYSS. Благодаря тебе мы установили регулярный контакт с Николой. Я бы всем авторам пожелала такую замечательную коллегу-издателя, как ты. Спасибо, что на нашей первой встрече ты ответила на мои многочисленные вопросы о Rowohlt и KYSS. Спасибо, что в некоторых вещах мы так пугающе похожи – ты понимаешь, о чем я, и что мы можем говорить о них открыто. Общие огорчения и все такое… Спасибо, что разрешила спрашивать о вещах, о которых мне еще предстоит узнать как новичку в издательском деле. Твои советы на вес золота.

Спасибо и моей маме, для которой язык и чтение всегда имели столь большое значение, что в детстве у меня не было другого выбора, кроме как читать книги. Тот факт, что ты так мной гордишься, трогает до слез.

А теперь обращаюсь к тебе, мой любимый человек. Без тебя, пока я писала книгу, я бы, наверное, умерла от жажды или голода. Спасибо, что заботишься о еде и напитках, когда я в очередной раз отправляюсь в свой писательский туннель. Спасибо, что прикрываешь и всегда поддерживаешь меня, что позволяешь мне осуществить мою мечту. За это – и за многое другое – я люблю тебя!

И последнее, но не менее важное: огромное спасибо моим читателям. Я счастлива и горжусь, что вы открыли для себя эту книгу. Надеюсь, вы так же, как и я, полюбили ее героев и атмосферу. Если да, то очень скоро мы с вами встретимся вновь, когда во второй книге поедем вместе с Каллой и ее подружками в Любек.