© Шарапов В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

«…Проходите, товарищ Светлов, присаживайтесь. Обойдемся без вступительного слова, не возражаете? Есть информация, что в нашем посольстве в Гвадаларе завелся крот, действующий в интересах Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов. В этом убеждены наши источники в Лэнгли. Есть и косвенные подтверждения данного факта, в том числе загадочная смерть начальника охраны посольства товарища Бахметьева, имевшая место быть две недели назад. Незадолго до кончины Бахметьев проводил расследование в отношении неустановленного лица, не поставив в известность подчиненных, чем допустил грубейшую ошибку. Нашим врагам передаются сведения секретного характера о поставках в Гвадалар, детали сотрудничества в экономической и военной сферах, сведения о сотрудниках посольства, а также о важных лицах в руководстве республики – надеюсь, понимаете, что такая информация в секретном отделе посольства есть. Масштабы утечек удручают, товарищ майор. Вкупе с положением, в котором находится Гвадалар, это может привести к катастрофическим последствиям. Мы не можем потерять эту страну – говорю открыто. Выгодное положение в центральноамериканском регионе, крупные запасы золота, серебра, нефти, лояльное нам правительство. Неподалеку – Америка, отсюда нервозность и стремление сменить режим, не желающий плясать под дудку США. Дополнительный очаг напряженности в регионе им не нужен, хватает и Кубы. А в совокупности с последней это уже альянс, гм… Надеюсь, Вадим Георгиевич, вы в курсе происходящих в стране событий. Полтора года назад на выборах победила социалистическая партия под руководством Оливии Монтейро – теперь эта женщина законный президент. Взят курс на социалистические преобразования, на дружбу и сотрудничество с Советским Союзом. Правительство, включая министерство обороны, руководимое Альфонсо Гортесом, полностью на стороне президента. В стране проводятся реформы. Насколько они успешны, рассуждать не будем. Ошибка Монтейро и ее команды заключается в том, что они хотят усидеть на нескольких стульях. Отношения с капиталистическими странами не разорваны, хотя и носят формальный характер. В Сантамарко – столице Гвадалара – действует американское посольство, которое и вносит в регион смуту. Действуют контракты не только с внешнеэкономическим ведомством СССР, но и с рядом компаний западных стран. Можете представить, что творится в стране, когда каждая из заинтересованных сторон тянет на себя одеяло… Неудачи в экономике, нервозность в обществе, преступность – ну и так далее. Плюс нездоровая активность западных спецслужб – в первую очередь ЦРУ. Хорошо устроились – под прикрытием своих дипмиссий. В стране проводится подрывная работа, идет поток дезинформации в отношении Советского Союза. Население настраивают против президента и нашей страны. В Гвадаларе сравнительно сильная армия, на ней все и держится. Генерал Гортес делает все возможное, чтобы сохранить в стране порядок. Не забываем, что две провинции на западе страны заняты вооруженными мятежниками, не согласными с курсом президента. Главный у них – некто Карлос Альба. Догадайтесь, чьи уши торчат из его формирований? Кто финансирует бунтовщиков, снабжает их оружием, обучает военному делу? Пока их действия под контролем, явные угрозы купируются, но что будет завтра? Повторяю, Вадим Георгиевич, эту страну из сферы нашего влияния упустить нельзя. Если дело дойдет до „горячего“ противостояния, нам придется вмешаться. Задание по выявлению врага в посольстве решено поручить вам. Вы надежны, умны, энергичны, умеете мыслить и действовать нестандартно. Отныне вы – представитель всесоюзного торгового объединения „Проммашэкспорт“, прибыли в Гвадалар для наведения экономических мостов, так сказать. Особо проверять вас не будут, можете не маскироваться – государство все же наше. Да и сотрудники посольства все поймут, глаз у них наметан. Может, и к лучшему, шпион занервничает, станет ошибаться. Но будьте начеку, не забывайте про судьбу товарища Бахметьева. Нужны ли вам контакты с военными и министерством национальной безопасности, решайте сами. Они обязаны оказывать содействие. При необходимости действуйте через военного атташе товарища Веселовского. Человек надежный и проверенный. С Германом Ивановичем я знаком лично. Обратите внимание: в стране работает ДИ[1] – наши кубинские союзники. У них свои интересы, но с нашими пока не пересекались. В случае необходимости разрешаю контакты с представителями враждебных структур. Вас же не завербуют, Вадим Георгиевич? Простите, это шутка. Согласен, неудачная. Рассчитывать в Гвадаларе вам придется только на себя. Пертурбации коснулись и сотрудников Комитета в посольстве. Единственный, кто может оказаться полезным, – капитан Виталий Сотников. Я разговаривал с его начальством – человек надежный. У вас есть две, максимум три недели, чтобы сделать работу. Повторяю, положение в Гвадаларе серьезное. Наши противники не гнушаются использовать грязные методы. В мировые СМИ подбрасываются недостоверные данные на членов правительства Гвадалара. Распространяются слухи, что якобы СССР собирается разместить в стране ракеты с ядерными боеголовками – и нацелить их, разумеется, на США. Мол, на Кубе не удалось, удастся здесь. Нет у нас таких планов, Вадим Георгиевич. Хотелось бы, но, увы, нет… У вас два дня, товарищ майор, – подготовиться, подучить матчасть – вы все-таки торговый представитель. Посол Девятов в курсе вашего прибытия, но в некоторые, м-м… нюансы не посвящен, нервозности там и так хватает. Вам тоже не следует кричать – не забывайте, расследование тайное. Не будоражьте общественность. Уж извернитесь. Вы же не обременены семейными узами? Виноват, прошу простить, вы пережили тяжелую личную драму… Удачи, товарищ майор».

Таял силуэт генерал-лейтенанта Нежинского, рябили и теряли четкость интерьеры его кабинета на площади Дзержинского, портреты основателей – советского государства и Всероссийской чрезвычайной комиссии. Перед глазами возникла карта Гвадалара. Средних размеров государство между Гондурасом и Коста-Рикой, омываемое водами Карибского моря. Восемьдесят тысяч квадратных километров, шесть миллионов населения. Джунгли, благодатная прибрежная зона, на западе – Кордильеры. Множество озер, болот, порожистых речушек. Нефтяные вышки, золотодобывающие предприятия, на которые с жадностью облизываются западные корпорации… Воздушный лайнер лег на крыло, запротестовал вестибулярный аппарат. Вадим Светлов распахнул глаза. Под крылом самолета простиралось море – блестящее, нереально бирюзового цвета. Закладывало уши – судно стало снижаться, о чем и объявил в микрофон командир экипажа. Рейс «Аэрофлота» Москва – Сантамарко подходил к концу. Оживлялись пассажиры. Бегали, улыбаясь, симпатичные стюардессы. В иллюминаторе обозначился город. Он тянулся вдоль моря, казалось, карабкался на холмы, расползался по низинам. В Сантамарко на текущий 1979 год проживало без малого 800 тысяч жителей – приличных размеров город. Белели крохотные здания. Лайнер снова завалился – теперь на другое крыло, уходил на юг, к международному аэропорту. Город предстал «в профиль», пропал за холмами. Посадочная полоса возникла внезапно, лайнер тряхнуло – кажется, прибыли. Белоснежный самолет побежал по полосе, начал замедляться, встал. Завозились пассажиры, захлопали дверцы отсеков для ручной клади. Звучала разноголосица: испанская, русская речь. Кто-то хихикал, вставляя английские междометия. Через проход сидела жгучая брюнетка – не первой молодости, но интересная, украдкой посматривала на Вадима. Мужчина светловолосый, видный, хорошо сложен – отчего бы не посмотреть? За брюнеткой кряхтел и разминал мясистую шею супруг с одутловатым лицом. Многие граждане Гвадалара по долгу службы летали в Союз, перенимали опыт партийного и государственного строительства. Иногда выезжали семьями, и процедура была упрощенная – в отличие от мытарств, претерпеваемых советскими гражданами, желающими посетить молодую республику народной демократии…

Вадим с непривычки отдувался – душно, воздух тяжелый, напитан влагой. Жарило солнце. Модная рубашка с погончиками прилипла к спине. В здании аэропорта гудели устрашающих размеров кондиционеры, но не спасали от жары. Странно, в Москве был февраль, мели метели, падал хлопьями снег, а здесь что? Видимо, тоже февраль, только свой, особенный, с карибским характером… Таможенные процедуры не затянулись, пограничник одарил дежурной улыбкой, пожелал приятного пребывания в стране. Вадим поблагодарил на сносном испанском. Усатый сотрудник-пограничник сделал уважительную мину.

В здании аэровокзала было шумно – самолеты летали во многие страны мира. Полицейские в униформе песочного цвета следили за порядком. Вадим перехватил настороженный взгляд одного из них – взгляд был не таким уж ласковым. Сновали люди: метисы – белые, некогда смешавшиеся с индейцами; мулаты, европеоиды, черные, как сажа, негры – их предков завезли сюда из Африки в качестве бесплатной рабсилы. «Guadalar y la URSS: amistad para siempre!» – кричали белые буквы на красном. «Гвадалар и СССР – дружба навеки!» В принципе, приятно, но слишком уж нарочито и пафосно.

У здания аэровокзала тянулись вереницей пальмы с длинными стволами и компактными метелками. Подъезжали машины – отнюдь не цвет мирового автопрома. Протащился, гремя рессорами, пассажирский автобус. «Это не Куба», – подумал Светлов. В епархии Фиделя Кастро все было понятно: бедно, но весело. В Гвадаларе люди выглядели мрачными и озабоченными.

Из-за угла показался патруль: двое военнослужащих в пятнистой камуфляжной форме. Летний вариант (других тут и не было) – гимнастерки с короткими рукавами, кепи с эмблемами вооруженных сил. Лица военных были важными, глаза пытливо поглядывали на соотечественников. За плечами у солдат висели автоматы, напоминающие стародавние пистолеты-пулеметы Судаева.

С утробным рыком подъехал подержанный «Форд Мустанг» грязно-красного окраса, занял значительную часть полосы. Из машины выбрался одетый в джинсы и льняную рубашку парень с русыми волосами, обогнул капот и устремился к Светлову.

– Здравствуйте, Вадим Георгиевич, узнал вас по фото… Прошу простить за опоздание, в центре города крупная авария, полиция перекрыла проезд, потерял уйму времени, пока нашел объезд… Сотников моя фамилия, капитан Сотников Виталий Михайлович, работаю в посольстве, числюсь помощником советника по культурным вопросам. Вот мои документы.

Светлов для приличия заглянул в предъявленные бумаги. Встречающий с интересом разглядывал посланника из Страны Советов, видимо, гадал, чего от него ждать.

– А что молодой такой?

– Я? – растерялся сотрудник.

– Ну не он же, – кивнул Вадим на красное авто. – Ладно, не обращай внимания. Недостаток, быстро устраняемый временем. Ничего, что я на «ты»? Можешь обращаться так же, меня Вадимом зовут.

– Усвоено, товарищ майор, давай на «ты». – Сотников дружелюбно заулыбался. – Форму мы здесь не носим, да и обстановка плохо вяжется с субординацией. Давайте… тьфу, давай свой чемодан, пристрою в багажнике.

Он отобрал у гостя из Москвы единственный предмет багажа, перевалил в задний отсек.

– Нескромная у тебя машина, – заметил Вадим.

– Рухлядь это, а не нескромная, – буркнул Сотников. Крышка багажника была заметно смята и душераздирающе скрипела. – Первое поколение, 65-й год, представляешь? Что есть, на том и ездим. Машина изношена, к тому же здесь отвратительный сырой климат, все мгновенно ржавеет. Когда Монтейро пришла к власти, американцы разозлились, разорвали многие контракты на поставки. Хотели того генерала с повадками Пиночета, которого трясло от слова «советский», а пришла баба – да еще насквозь левая и на дух не выносящая империалистов. Больше никаких станков, автомобилей, оборудования для нефтедобычи – ну и тому подобного. Мол, подружились с Советами – от них и получайте. А из СССР таскать – не ближний свет. Что-то, конечно, поставляется, но уходит много времени на транспортировку, дороговизна страшная… В общем, настоящая дружба требует капитальных вложений. Нужно поддерживать армию, государственный аппарат – на это в первую очередь и расходуются средства. Но ничего, когда-нибудь закончится этот беспокойный период… Присаживайся, Вадим, сейчас поедем. Только заправиться надо. Эта кобыла бензин жрет со страшной силой. Как же надоело это корыто…

– Не наговаривай, – усмехнулся Светлов. – Машина что надо, на «Волгу» похожа.

– Ничуть, – фыркнул Сотников, – «Волга» лучше. – И от внимания Светлова не укрылось, как он старательно сдержал саркастическую ухмылку.

Пришлось проехать через два шлагбаума, прежде чем покинули территорию аэропорта. Военные проводили визуальный контроль. Если их что-то не устраивало, требовали документы. Русских здесь, по-видимому, узнавали по лицам, предпочитали не связываться. В машине царила жара, все окна были нараспашку, но это не спасало. Только когда вырвались на дорогу, стало легче. Машина рычала и дребезжала, под сиденьями что-то посвистывало. Рулевое колесо при вращении издавало скрип. Звук не нравился Сотникову, он с опаской к нему прислушивался. Вдоль шоссе мелькали заросли тропической растительности, вездесущие пальмы, проплывали заборы, унылые постройки, мало похожие на жилые.

– Двадцать минут до Сантамарко, – сообщил Виталий. – Еще по городу… Через час, короче, приедем.

На обочине стояли «Жигули» первой модели и с поднятым капотом. В двигателе ковырялся чернявый парень в полосатой футболке – счастливый обладатель тольяттинской продукции. Словно и не уезжал никуда… Промелькнули постройки, похожие на склады. У крайней стоял военный пикап с внушительными колесами, переминались вооруженные люди в форме.

– Не много ли военных на единицу площади? – пробормотал Вадим.

– Много, – согласился Виталий. – За это нужно благодарить Карлоса Альбу – того самого парня, что проиграл выборы госпоже Монтейро. Чуть под арест не угодил – и было за что, бежал в горы, набрал головорезов и теперь при полной поддержке милых его сердцу Соединенных Штатов захватывает провинцию за провинцией. Две уже взял, штурмует третью – Антанаско. Штаты, кстати, не признают, что оказывают ему помощь, – дескать, эти патриоты действуют самостоятельно, по зову сердца, так сказать. Ага, по зову сердца… Отпетые головорезы, воюют за деньги, много иностранцев. На какие шиши Альба рекрутировал бы такую армию? Но есть данные, что дальше Антанаско он пока не пойдет – хватило бы сил эти три провинции удержать. В их кругах тоже хватает противоречий, грызутся, как пауки в банке…

– Ясненько, – кивнул Вадим. – Все идет к тому, что в обозримом будущем здесь появятся советские военные советники.

– Появились уже, – усмехнулся Сотников. – Хотя ты прав, пока их мало, особо не насоветуют. Сейчас в чести представители иных профессий – инженеры, строители, нефтяники. Нашего брата здесь хватает, ведется активное строительство в жилом секторе – приличные здания возводят, не какие-нибудь хрущевки. Школы собирают из облегченных конструкций, детские сады. Усиленные материалы здесь не нужны – зима отсутствует. А если землетрясение, то все равно упадет. Скоро будем проезжать жилмассив на окраине – это наши за полгода построили. «Черемушками» назвали – простенько и со вкусом. На реке Севана, что к северу, ГЭС возводят, геологоразведка работает… За посольством целый квартал, где обитают наши специалисты – многие с семьями. Иногда инциденты случаются – криминал, недопонимание с местными. Хотя такие инциденты и в Союзе бывают…

Под горой работал экскаватор, сновали люди в строительных комбинезонах. Сотников прибавил скорость. «Мустанг» ревел, колеса подлетали на неровном асфальте. Виталий, не колеблясь, шел на обгон, оставляя за спиной вяло ползущие транспортные средства. Культовая машина класса «пони-кар» еще не исчерпала свой ресурс. Сиденья продавились, обветшала обивка салона. Виталий переключил скорость на пониженную передачу – дорога шла в гору. На вершине холма в окружении ободранных построек белела католическая церковь.

– Давно ты здесь? – спросил Вадим.

– Полтора года, – отозвался Сотников. – Мы с мадам Монтейро пришли одновременно, она к власти, а я – на новую работу. Перед этим трудился в Ленинграде, во втором отделе УКГБ. Семейная жизнь подошла к концу, начальство и рассудило: теперь ты у нас человек холостой, вот и дуй за тридевять земель в тридесятое царство…

– Так ты еще и женатиком побегал? – удивился Светлов.

– Да ладно тебе, – поморщился Виталий. – Самому-то сколько лет?

– Тридцать четыре.

– Ну а мне почти тридцать, разницы никакой. Просто выгляжу моложе. И вообще, не люблю эту историю вспоминать.

Несколько минут молчали. «Мустанг» покорил возвышенность, с высоты открылся вид на Чантамарко. До города оставалось километров пятнадцать – через тропическую зелень, затейливо петляющую речушку. В столице преобладала невысокая застройка. «Свечек», тем более небоскребов практически не было. Только шпили католических храмов взмывали в небо.

– Как здесь? – спросил Вадим.

– Жарко. Но как-то привыкаешь, куда деваться? В посольстве кондиционеры – наши, советские, «Совклимат» называются, – огромные такие, гудят, как самолеты, но воздух охлаждают. Могли бы западные закупить, они компактные, бесшумные, но на такую технику денег не выделяют. А вообще нормально тут жить. Первое время ностальгия грызла, потом прошла – кругом же наши. На море ходим купаться – есть проторенная дорожка. Пляж чистый – песочек, водичка… усиленно рекомендую после трудного рабочего дня. Кормежка нормальная, не возбраняется посещать заведения, если надоела стряпня тети Глаши. Но к местной кухне надо привыкнуть. Жареные пальмовые цветы, рулеты с начинкой из коки, хлеб из маниоки, напитки с морскими водорослями… брр. Но вообще вкусно. Есть районы, куда без взвода десантников лучше не соваться. В центре сравнительно безопасно. Про обстановку примерно в курсе? Монтейро, Гортес, да и все правительство в целом – за сближение с Советским Союзом, за полную национализацию средств производства и все такое. Но интриг при дворе хватает, и что на самом деле думают высшие мира сего – неизвестно. Контакты с западным миром не оборваны, и это плохо. Цэрэушники в Сантамарко чувствуют себя как дома – и все как один «дипломаты». Резидент – Ричи Гриффин, все об этом знают, а попробуй тронь. Такая вонь поднимется. Думаю, мадам Монтейро все понимает, но у нее частично связаны руки. Пока никто не знает, куда катится эта страна. Змеиный клубок, а еще мятежники Альбы, кубинцы, израильский «Моссад» – без него же никак; даже китайцы свой интерес проявляют… В общем, порядка мало, народ живет бедно, промышленность в упадке. Хорошо быть полицейским, чиновником, военным… ну, если тебя мятежники не убьют.

– Что по твоим коллегам в посольстве?

– Да ничего. – Виталий досадливо скривился. – Штат, мягко говоря, небольшой. Олейников подхватил тропическую лихорадку, отбыл на родину – хорошо, что не в гробу. Лежит в Москве в ведомственном госпитале. Крепко мужику досталось… Василенко тоже уехал, драма у него в семье, не хочу об этом говорить. Так что теперь как мушкетер – один за всех. Вот тебя еще прислали. Но ты, Вадим… – Виталий замялся. – Ты же не по этой части, верно?

Вадим молчал, вдумчиво созерцая проплывающие мимо пейзажи.

– Догадываюсь, с чем связано твое прибытие, – осмелел Сотников. – Намекнули по закрытой связи… Что, Вадим, сильно течет?

– Аж свищет.

– Вот черт… – Виталий глухо ругнулся, используя при этом литературные обороты, поэтому звучало неубедительно. – Пал Палыч Бахметьев, видать, за то и пострадал… Никому не говорил, чем занимается, копал втихую ото всех…

– Как погиб?

– Тело нашли за пределами посольства, у старых бараков на улице Персетт. Били ножом, и явно Пал Палыч не сам туда пришел – на запястьях кожа была содрана. Машину нашли в двухстах метрах на обочине. Помощнику сказал, что нужно по срочному делу выехать в город. В этом нет ничего особенного, наши часто покидают посольство… В полиции сказали, что нарвался на уличную банду. Квартал действительно бедовый, такие лучше объезжать…

– Согласен, что работал местный криминальный элемент, – проворчал Светлов. – Не сам же крот или его кураторы бегают по трущобам с ножами. А этим подонкам безразлично, кого убивать за деньги… – Он проводил глазами стоящий на обочине «убитый» «Шевроле» с единственной фарой. Рядом – молодчики характерного обличья, явно не строители социализма в отдельно взятой латиноамериканской стране. Они провожали глазами проезжающие машины. – Есть мысли по кроту, Виталик?

– Это не я, – буркнул Сотников.

– Допускаю, – развеселился Вадим. – Ты не этих. Да и губа у тебя еще не доросла, Виталик, – сливать информацию такого уровня и такой значимости. Как бы ты ее добыл? Ладно, не надувайся, шучу. Крот осведомлен о кулуарной возне в правительстве Гвадалара, знает, какие грузы прибывают в страну – в рамках экономической и военной помощи; имеет сведения о прибывших в страну военных инструкторах – фамилии, откуда родом и даже данные на членов семей. Это, знаешь ли, нужен высший уровень допуска. Технический персонал посольства исключается – разве что в качестве поддержки. Мы имеем дело с хорошо осведомленным дипломатическим работником. Излагай, Виталик, время пока есть – сверху донизу. Только обойдись без этих «вне всяческих подозрений», «предан душой и телом делу партии», договорились? Подозреваются все, у кого есть возможность.

– Посол – Девятов Юрий Александрович, – начал с самого верха Сотников. – Человек в годах, опытный и прожженный дипломат. Спокойный как удав, грамотный, умеет решать любые запутанные ситуации. На здоровье не жалуется, но уже подумывает о пенсии – седьмой десяток на носу. В посольстве проживает с женой Верой Афанасьевной – дама активная, организовала библиотеку для местного подрастающего поколения – ну, кто читать умеет… Дети у Юрия Александровича давно выросли, живут и работают в Союзе. Хочешь, Вадим, – подозревай, но я бы не советовал… Левицкий Владимир Яковлевич – дипломат в ранге советника-посланника, является первым советником посла. Второе лицо в дипмиссии после Девятова. Расхваливать не буду, Вадим, скажу одно: не надо подозревать Владимира Яковлевича. Он в посольстве без году неделя, назначен на должность два месяца назад вместо отозванного в Москву Зиновьева. Крот же давно гадит?

– Уговорил, – снисходительным тоном допустил Вадим. – Товарища Левицкого из списка подозреваемых исключаем. Дальше.

– Советники по отдельным вопросам, ведущие непосредственно дипломатическую работу. Стоцкий Андрей Николаевич, первый секретарь, руководитель группы по вопросам внутренней и внешней политики Гвадалара. Молодой – тридцать с небольшим, но опытный и неутомимый работник, всегда безукоризненно выглядит, учтив. Девятов ему благоволит. Примерный семьянин… как сказали бы в канцелярии Третьего рейха. – Сотников усмехнулся. – Жена, ребенок – все здесь. Полностью отдает себя работе – а последней у него навалом. Можно сказать, карьерист, если это слово уместно в положительном контексте… Войтенко Петр Иванович, второй секретарь, группа по вопросам экономики, находится под кураторством советника-посланника, то есть Левицкого. Звучит не очень, но работа адская – Войтенко занимается и промышленностью, и сельским хозяйством, и контактирует с представителями министерства обороны. Отдел науки и техники – под его присмотром. На вид ничего особенного, мужчина лет пятидесяти, не болтун, суховат, но и не бирюк. Семьи, насколько знаю, нет – что-то не срослось в личном плане. Далее – Байкалов Олег Денисович, видная фигура – эдакий брюнет с густыми бровями, постарше Стоцкого, общительный, добродушный, приятный собеседник. Отдаленно напоминает первое лицо в нашем государстве – но я тебе этого не говорил. В Москве есть невеста – я так полагаю, вечная невеста, пытался выписать ее сюда, но безуспешно. Действительно, испортит человеку всю ссылку… Байкалов – третий секретарь, пресс-атташе посольства. Занимается вопросами местной прессы, связан с отделом печати МИДа Гвадалара, с корреспондентами местных и иностранных газет. Должность ответственная, постоянно на виду, представляешь страну, не дай бог скажешь что-то лишнее, посмотришь не так – но Олег Денисович со всем блестяще справляется. Кто там у нас дальше…

– Забыл? – посочувствовал Вадим.

– Забудешь с вами… Консульский отдел – Оксана Викторовна Адамович, дама в возрасте, строгих понятий, решительно не обремененная семьей и удивительно работоспособная. Консульство в стране отсутствует, но отдел при посольстве есть. Так положено. Прав у отдела меньше, заведующая действует не от лица МИДа, а от имени посла, но все равно работы хватает. Товарищ Девятов с ней особенно любезен. Отдел печати – Ульманис Роберт Янович – ведет ежедневный мониторинг местной прессы, поддерживает отношения с редакторами газет, которые, как сам понимаешь, люди информированные. Разговорить собеседника товарищ Ульманис может, этого не отнять. Рослый мужчина, постоянно улыбается… Есть еще секретариат, где властвует Юганова Людмила Анатольевна – серьезная, но привлекательная особа лет тридцати пяти, кстати, незамужняя. Также на Людмиле Анатольевне – организация протокольных мероприятий – визиты, приемы, поддержание контактов с местным МИДом по протокольным делам. Недавно чуть накладка не произошла – посол Коста-Рики едва не столкнулся с главой местного МИДа – при том, что оба на дух друг друга не выносят. В последний момент их ювелирно развели, а впоследствии Юрий Александрович так вставил Людмиле Анатольевне, что ее чуть инфаркт не хватил. Кстати, в последнее время она какая-то рассеянная, задумчивая… Что еще? Административно-хозяйственный отдел, за которым следит Левицкий, – ремонт, уборка, покупки, доставка… Отделение Общества дружбы с иностранными государствами – организует читальные залы, выпускает периодику, распространяет правдивую информацию об СССР… Корреспондент газеты «Правда» Иван Курбатов – человек правильных взглядов, регулярно отсылает материалы в свою редакцию. Но, между нами говоря, не дурак выпить, да и человек… в общем, не из тех, с кем хочется проводить время. Военный атташе – Веселовский, торговый атташе…

– Торговый атташе – это я, – проворчал Светлов.

– Вообще не похож, – развеселился Сотников. – Ладно, как скажешь. Вот черт, а это еще что такое?

Он резко затормозил, чуть не ткнувшись в стоящую впереди машину. Дорога проходила вдоль крутого косогора. На обрыве грудился кустарник, в пропасть сползали жилистые ветви, усыпанные листвой, корни пробивались через глину. Справа под горой начинались городские предместья, жались друг к дружке утлые постройки. На дороге выстроилась вереница машин. Автомобили проезжали несколько метров и снова вставали. На соседней полосе творилось то же самое. Нетерпеливые водители давили на клаксоны.

– Что за черт! – недоуменно сказал Сотников. – В этом месте никогда не бывает заторов, машины со свистом пролетают. Решил, называется, срезать…

– Может, авария? – предположил Светлов.

– Может, и так. Местные водители – те еще джигиты. Да и машина у каждого второго разваливается…

Но вряд ли это была авария. Участники движения еле ползли. Обгонять здесь было невозможно. Проплыл открытый армейский внедорожник – он стоял слева на обочине. Затем еще один, пара мотоциклов. Военные в касках прижались к обрыву, опасливо смотрели вверх. На обрыве кричали, тряслись кусты. Дорога входила в плавный поворот. Автомобили двинулись резвее, но потом опять все встало. На разделительной полосе стоял черноусый офицер и что-то раздраженно бубнил в рацию. Колонна опять остановилась. По встречной полосе прошел старенький микроавтобус медицинской службы.

– Синьор, можно вас? – высунулся в открытое окно Сотников.

Офицер, нахмурившись, повернулся, смерил взглядом водителя, сидящего рядом пассажира. Мог бы послать, и, находись в салоне соотечественники, непременно бы так сделал. Помявшись, подошел. Русских здесь, похоже, узнавали без документов.

– Что случилось, офицер? – учтиво спросил Виталий.

– Два часа назад проезжала военная колонна, – поведал военнослужащий. – Сверху забросали гранатами, обстреляли из гранатометов, много погибших и раненых… Гребаные мятежники… – процедил сквозь зубы офицер. – Но ничего, их найдут и покарают…

Заговорил голос в рации. Офицер поднес ее к губам и отвернулся. Вереница потянулась дальше. Уплотнялось количество военных. Полиция пропускала по нескольку машин в каждом направлении. Искореженные армейские грузовики уже оттащили к обрыву. На бортах, на асфальте была видна запекшаяся кровь. Чуть дальше стояла карета «Скорой помощи», в нее заталкивали тело на носилках. Еще дальше – бортовой грузовой автомобиль с включенными фарами. Тела погибших погрузили в кузов, накрыли брезентом. Из-под него торчали скрюченные конечности, изувеченные окровавленные лица. Погибших было не менее полутора десятков. Вадим отвернулся, но поздно, тошнота подобралась к горлу, и пришлось потрудиться, чтобы не дать ей волю. Побледнел и сделался каким-то неразговорчивым Виталик. Движение стало ускоряться, дорога пошла под уклон, сглаживался обрыв. Несколько минут – и «Мустанг» свернул на улочку, застроенную двухэтажными хибарами, облегченно перевел дыхание Виталик.

– Надо же, мать так… – выдохнул он в сердцах. – Это что-то новенькое, уже в Сантамарко начинают проникать, террористы… Ты понял, что сказал офицер? – покосился он на спутника. – Как у тебя с языками?

– Нормально, – отозвался Светлов. – Испанский, английский, немного русский…

– Да ты просто проглот, – усмехнулся Виталик.

– Полиглот, – поправил Вадим.

– Да знаю я, просто шутить пытаюсь коряво… Под впечатлением, извини. Жалко вояк, попали ни за что под раздачу… Помяни мое слово, в следующий раз эти черти в город проберутся, казармы обстреляют, склады подожгут, здание какое-нибудь военное взорвут, да еще и мирные жители пострадают. Привет от Карлоса Альбы называется… Американцы на все готовы, лишь бы дестабилизировать обстановку. Недавно в провинции наши засаду устроили, четырех боевиков живыми взяли. Американцы оказались – солдаты удачи. Из Вьетнама их турнули, на гражданке жить не могут – вот и вербуются в наемники. Несколько деревень в провинции Токаба сожгли – вспоминали, видать, вьетнамское прошлое. У вояк из правительственных сил не вынесла душа, поставили наемников к стенке. Так пока стрелять не начали, те о каких-то правах кричали, требовали применить к ним международные правила обращения с военнопленными. А какая, к черту, война, ее никто не объявлял…

– Ты что-то говорил про тропическую лихорадку, которой заболел ваш сотрудник, – сменил тему разговора Светлов.

– Поверь, это не главная из проблем в Гвадаларе. Нужно постараться, чтобы подхватить эту заразу. Николай постарался, согласен, так нечего болтаться где попало – по свалкам и болотам… Тебе прививки делали?

– Какие-то делали, – пожал плечами Вадим. – Какие-то – нет.

– Вот и хватит, – отмахнулся Виталик. – В двадцатом веке живем, не в каком-нибудь каменном. Вот скажи, Вадим, я вроде не дурак, а понять не могу. Ведь всем понятно, откуда растут хвосты и уши. Почему же в стране тьма иностранцев и ведут они себя, как на своей вилле в Малибу? Почему действует американское посольство, где нужно постараться, чтобы найти человека, не склонного к шпионажу? Гриффин разгуливает по городу и откровенно над нами насмехается. Нанимает головорезов из состава уличных банд, обтяпывает свои делишки. Я покажу тебе его фото – он не то что не прятался, а прямо позировал, сука… Неужели пристрелить его некому?

– Значит, вы всего не знаете, Виталик, – сделал мудрое умозаключение Светлов. – Президент и министр обороны могут сколько угодно растекаться по древу, подтверждая политику сближения с Советским Союзом, но явно чего-то или кого-то опасаются. Значит, имеются теневые структуры, влияющие на положение дел.

Город, казалось, расползался по холмам. Территория плотной трущобной застройки осталась на юге. Проплывали светлые здания в несколько этажей – их ставили как попало, без симметрии, вследствие чего в городе было множество пустырей. Среди машин мелькали гужевые повозки с самыми настоящими индейцами – в цветастых пончо, в шляпах с опущенными полями. Проплывали дома с выходящими на улицу галереями – ободранные, неказистые. Мусор с улиц не убирался, горожане тонули в нем. Впрочем, ближе к центру здания похорошели, обрели колониальную стать, церкви – элегантность. Мостовые были вымощены брусчаткой. Вадим проводил глазами вполне приличную парковую зону. Вблизи перекрестка двух широких улиц стоял бронетранспортер.

– Бульвар Санта-Роза, – объявил Сотников. – Как видишь, вполне опрятный. И в окрестных домах проживают небедствующие слои населения. На той стороне Тринидад – она ничем не хуже. Вглубь лучше не ходить, но прогуляться по тротуарам вечерком можно. Сейчас проедем мимо президентского дворца – он здесь же, на Санта-Роза…

Главное здание в стране было утоплено в глубину квартала. Вдоль тротуара тянулась плотная вереница пальм. В России ее бы назвали лесополосой. За пальмами простиралась лужайка размером с пару футбольных полей, окольцованная подобием французского сада. Вытянутое здание с колоннами имело три этажа, вычурный фасад, башенки на крыше – и смотрелось, в принципе, достойно, глаз не резало.

– Не Кремль, ясное дело, – комментировал Виталик. – И даже не занюханный Елисейский дворец, но смотрится неплохо. В этом же квартале несколько министерств, включая минобороны, парочка посольств, включая американское, другие административные здания. Сейчас проедем еще немного и свернем на Калле Виста, а потом на Аламеда – там наше прибежище…

В разрывах между зданиями на восточной стороне блестело море. В нарядном центре за зеркальными витринами работали магазины, зазывали распахнутыми дверьми питейные и закусочные заведения. Примыкающий к Санта-Роза бульвар тянулся вдоль моря. Улица Аламеда уходила вправо. До моря здесь было метров четыреста. Чувствовалась свежесть, жара уже не казалась столь удручающей и безвыходной. Двухполосная дорога тянулась мимо густых посадок и цветочных аллей. Вездесущие пальмы, какие-то диковинные ветвистые деревья. Работали кафе, парочка ресторанов. Парковочные места оттеняли стриженые кусты. Прятались в тени летние веранды. Большого наплыва посетителей не наблюдалось. Не сказать, что улочка была безлюдной, но все же не такой оживленной, как Санта-Роза. Посольство находилось метрах в трехстах от бульвара, напротив симпатичного заведения.

– Пять гектаров полезной площади, – просвещал Сотников, подводя «Мустанг» к решетчатым воротам. – Ограда, а внутри комплекс посольских зданий. Суверенная территория Союза ССР. Непосредственно посольство – перед нами, за ним парк, жилые корпуса, медпункт, магазин и даже школа с детским садиком, хотя последние – в миниатюре. Штат небольшой, сотрудников с семьями – еще меньше, но детки есть, а оставлять их неучами – как-то не по-советски.

Посольство окружала стильная ограда с «крепостными» зубцами на гребне. За забором под кронами деревьев пряталось трехэтажное модернистское строение с плоской крышей и утопленными в кладку окнами. Из дверей КПП высунулся мужчина в легкой форменной рубашке, кивнул Сотникову. Заскрипели, откатываясь, решетчатые ворота.

– Местечко, кстати, нормальное, – завершал «всеобуч» Виталик. – Тихо здесь, спокойно, уютно. До моря рукой подать. Посещать заведения не возбраняется. Рекомендую «Эль-Кихот», он как раз напротив. Кормят несложно, обстановка расслабляющая. Все цэрэушники знают, что тут наши столуются. – Виталик осклабился. – Одного пытались завербовать, но не вышло. Дальше ресторан неплохой – «Торо Браво» – все бы ничего, но дороговатый. Дальше тоже заведения сносные – «Севилья», «Каса Моно». Делать будет нечего – походи, отведай местную кухню, без впечатлений не останешься. А сейчас давай пешком через КПП, представься парням, покажи бумаги, потом дуй к послу – вручай, так сказать, верительные грамоты. Он должен быть на месте. На особое внимание не рассчитывай, трудящимся тут не до тебя. Вчера, например, еще двое заехали из технического персонала. Может, оно и к лучшему, зачем нам светиться? – Сотников подмигнул, а когда спутник покинул машину, устремил рычащий «Мустанг» в образовавшееся пространство…

В посольстве было чисто, опрятно. Заплетались коридоры. Гудели устрашающих размеров кондиционеры. Вадим оставил чемодан на первом этаже – чай, не Одесса, не своруют, – сам устремился на второй. Посол Девятов оказался крупным солидным мужчиной с жестким ежиком на голове. В волосах серебрилась седина, что придавало советскому посланнику еще больше выразительности. Он сидел за столом и что-то размашисто писал. Со стены строго смотрели генеральный секретарь и пара незнакомых товарищей – видимо, основоположники советской дипломатии. Объектом внимания, как и было предсказано, Светлов не стал. Посол был в курсе прибытия товарища (товарищ из Комитета, но цель визита оставалась за скобками). Юрий Александрович оторвался от своих дел, просмотрел бумаги, смерил взглядом нового работника.

– Хорошо, Вадим Георгиевич, с прибытием, вас ждали. У вас ведь свое начальство, верно? – У посла был раскатистый бархатистый голос. – Пройдите в административно-хозяйственный отдел к Виктору Павловичу, вас поставят на довольствие, предоставят жилье. Впервые в этих краях? Тогда рекомендую прослушать лекцию и пройти инструктаж – что можно, а что нельзя. Страна непростая, и обстановка сложная.

– Обязательно, Юрий Александрович, – учтиво отозвался Светлов. – Вам, конечно, известно, какое ведомство я представляю. Это не связано с чем-то чрезвычайным, происходит усиление – в связи с сокращением численности сотрудников секретного отдела. Не надо беспокоиться, проводятся плановые мероприятия, и для вашего учреждения ничего не изменится. Большая просьба не обсуждать с подчиненными мое появление и не строить версии о его причинах. Я сотрудник объединения «Проммашэкспорт», у меня свои задачи, а что подумают все остальные – это их личное дело.

– Как скажете, Вадим Георгиевич. – Посол пожал плечами, задержал взгляд на новом сотруднике. Мимолетная тень набежала на его чело. – У вас еще есть вопросы?

– Хотелось бы получить автотранспорт для служебного пользования.

– Это не ко мне, Вадим Георгиевич. – Девятов немного расслабился. – Напишите заявку и отдайте ее Виктору Павловичу. Вам что-нибудь подберут. Но сразу хочу предупредить – на премиальное авто лучше не рассчитывать. Автопарк у нас изношенный, дышит на ладан… как, впрочем, и по всей стране. С прибытием в Гвадалар, Вадим Георгиевич, надеюсь, вы быстро и качественно выполните свою работу.

Иллюзий он не питал – народ все поймет правильно. Гибель Бахметьева, нездоровая обстановка в коллективе, как бы ни уверяли в обратном. То, что что-то не в порядке, знали или догадывались все. Жилой комплекс располагался в южной части территории, за тропическим садом, через который были переброшены дорожки. Несколько зданий переменной этажности, соединенные переходами, пожарные лестницы, компактные балконы. В половине восьмого вечера было темно, как в глухую ночь. Жилище из двух комнат, не блещущих габаритами, находилось на третьем этаже. Спальня совмещалась с гостиной, кухня – со столовой. Приготовление еды собственными руками в планы не входило. Вода из душа лилась теплая – это устраивало. Лезть в кипяток в такую жару было бы самобичеванием. Тусклый фиолетовый свет растекался по квадратным метрам – словно вместо традиционных ламп здесь использовали кварцевые. Шевелился тюль под дуновением ветерка. Злобно гудел кондиционер на балконе, иногда делал паузы в работе, устанавливалась хрупкая тишина. И в этой тишине было слышно, как стрекочут цикады на лужайке. Форточки и дверной проем перекрывала марля, но кровососы все же проникали в помещение, приходилось обливаться «дэтой» – благо этого добра хватало. Вадим курил на балконе, прислушивался к звукам. Завелся кондиционер – он с досадой выбросил окурок в пепельницу, отправился в номер. Час назад покормили в столовой – без изысков, но терпимо. Часть вопросов, связанных с вселением, уже решилась. Он подошел к двери, прислушался. Извне доносились голоса, играла музыка. Коридоры в зданиях затейливо переплетались, было такое ощущение, что их проектировал Сальвадор Дали.

Усиливалось гнетущее состояние. Подобное случалось регулярно, когда он оставался один. Проверил зачем-то плитку – работала. Заглянул в миниатюрный холодильник – мышь повесилась. Прошелся по навесным шкафам, обнаружил чистую посуду, какую-то крупу, похожую на гречку, но не гречку. Извлек из глубины шкафа недопитую бутылку кубинского рома. Видимо, у предыдущих жильцов не хватило сил его допить. Вадим угрюмо разглядывал находку, понюхал – точно ром. Поколебавшись, извлек из шкафа граненый бокал, занес над ним емкость, чтобы налить. Сошлись в яростном противостоянии силы в душе и организме. Бокал остался чист. Со вздохом он заткнул бутылку пробкой, убрал на место, с глаз долой – из сердца вон… Снова курил под открытой форточкой, наблюдая, как треплется марля. Близость моря отчасти избавляла от зноя, но могла бы это делать эффективнее. Ровно год назад Вадим потерял жену. Алена Светлова работала переводчицей в структуре, приближенной к МИДу, находилась на четвертом месяце беременности. В тот день спешила домой после работы, оба задержались, был уже вечер. Автомобильное движение в центре столицы сходило на нет. Трагедия произошла на углу улицы Горького, недалеко от Арбата. Машина ГАИ преследовала нарушителя – с ревом сирены, с мигалкой. Юркие «Жигули» улепетывали от стражей дорожного порядка. Автомобиль носило по всей ширине проезжей части. Уходя в поворот, «Жигули» подрезали «Москвич» с законопослушным водителем, как на грех оказавшимся на пути. У водителя был опыт вождения, но он растерялся, вылетел на тротуар, сбив двух пешеходов. Молодой человек впоследствии вылечился, хотя и остался хромым. Алену отбросило к стене, вдобавок к переломам у нее оказался разбит затылок. Нарушитель и преследователи умчались. Законопослушный водитель бросился к девушке, пытался привести ее в чувство, но сделал только хуже. Алена умерла, не приходя в сознание. Светлову сообщили, когда он убегал с работы, – окликнул дежурный по управлению, которому сообщили о случившемся по телефону, – весь какой-то бледный, заикающийся… У тещи той же ночью случился сердечный приступ, но женщину вытащили с того света. Вадим окаменел, несколько дней не понимал, что происходит. Давно хотели завести ребенка, да все откладывали. Потом решились, казалось, все просчитали… Неделю спустя он вышел на работу, но все валилось из рук, призраки жены и нерожденного ребенка стояли перед глазами. Доходило до галлюцинаций. Начал пить – в будни немного, лишь бы избавиться от наваждения, а перед выходными надирался в хлам, хорошо хоть хватало ума запираться и прятать ключ от самого себя. Наутро умирал от похмелья, искал эти проклятые ключи. Из дома сор не выносил, но коллеги были в курсе. «Мы все понимаем, майор, – сказал генерал-лейтенант Нежинский, – такое пережить – не дай бог кому. Но и ты пойми. Даю неделю. Либо так, либо эдак». Вадим победил себя, все запасы спиртного, скопившиеся в доме, слил в унитаз. Голова приходила в порядок, мозги работали. Долгое время не мог улыбаться, но это и не требовалось. Случилась длительная командировка в Венгрию, где он практически восстановился. Разменял квартиру – взял поскромнее и подальше от центра. Поддерживал отношения с тещей, с подругами покойной Алены. Чего это стоило – тема для отдельного психиатрического исследования…

Видения из прошлого продолжали наведываться. Порой наступали – как каппелевцы на позиции чапаевского отряда. Сегодня голова была свободна, аж на удивление. К бутылке больше не тянуло. В посольстве обосновался крот, и выявить его требовалось в сжатые сроки. Непривычная обстановка, все не так, как было раньше. Но что, по сути, менялось? Он сидел в кресле, восстанавливал в памяти дневной разговор с Сотниковым. Всех, кто может оказаться причастным к шпионажу, в разговоре озвучили. Люди рангом ниже – менее информированы. Это не Левицкий – первый помощник посла. Вряд ли это сам посол – подобных прецедентов в истории советской дипломатии еще не фиксировали. У человека все нормально, семья в порядке, никто не пострадал от советской власти, зарплата – на зависть. По отзывам «современников», лояльный делу партии и стопроцентно надежный человек. То же самое – военный атташе Веселовский. В кулуарах Лубянки шепнули по секрету: не теряй время. Если уж этот человек предатель, то кому тогда доверять? Но если всех грести под одну гребенку – тогда, конечно, можно и пожертвовать неделькой-другой… Он не собирался никого сбрасывать со счетов, но расставлял приоритеты. Шестеро – наиболее подходящие. Общительный и доброжелательный Байкалов – копия генсека в молодости; видный, представительный третий секретарь; пресс-атташе – вполне информированная фигура. Почему подумал сразу о нем? А Стоцкий? Молодой да ранний, без остатка отдающий себя работе – первый секретарь, спец по внутренней и внешней политике. Как и Байкалов, бродит по колено в море полезной и бесполезной информации. Да еще и карьерист, если верить Виталику… Войтенко Петр Иванович: этот постарше, второй секретарь, занимается промышленностью и сельским хозяйством, молчун, себе на уме, безусловно, темная лошадка. Имеют ли специалисты подобного ранга сведения о грузах, поступающих из СССР? Почему бы и нет? А о секретных грузах? Вопрос интересный, требующий проработки… Две женщины – как два полюса одной планеты. Сухая и холодная Оксана Адамович, 44 года, курирует консульский отдел. Специалист – грамотный, как человек – бог ее знает. Старая дева? Ну извините, со свечкой не стояли, к тому же Юрий Александрович Девятов ей почему-то благоволит… Людмила Юганова значительно моложе и привлекательнее, секретариат посла и спец по протоколам, приятная в общении, подчеркнуто доброжелательная. В последнее время – рассеянная и задумчивая… Кто-то еще… Да, товарищ Ульманис Роберт Янович, отдел печати, в курсе всего, что издается в этой стране, и, безусловно, знающий, что в ней происходит. Может разговорить любого. А самого, интересно, можно разговорить? Лошадка еще темнее Войтенко… Так кто же ты, живущее под землей мохнатое млекопитающее отряда насекомоядных?

С момента прибытия прошло несколько часов. Вадим знакомился с территорией, прошел по зданиям, еще раз переговорил с Виталием. Спешили по делам озабоченные люди. Молодая женщина в очках возмущалась: почему у нее на столе до сих пор не лежит спущенный из МИДа циркуляр? Почему все приходится делать самой? Где информация о прибытии ансамбля песни и пляски Советской армии? Мимо пролетят? Или ей приснилось, что это событие должно произойти?

– Текст циркуляра еще расшифровывается, Людмила Анатольевна, – с виноватым видом объясняла сотрудница. – А с ансамблем возникли сложности, скорее всего, он не приедет, вместо него будет танцевальный коллектив «Березка».

Товарищ Юганова могла быть строгой начальницей. Но не удержалась, скользнула взглядом по подтянутой фигуре незнакомца.

– Петр Иванович, подождите, не уезжайте! – спеша за шефом, проговорил молодой сотрудник в белоснежной рубашке. – Только что позвонили из отдела промышленности МИДа, они не готовы вас сегодня принять! Товарищ Рамирес слег с серьезной болезнью!

Товарищ Войтенко – сухой невысокий мужчина с налетом седины на стриженой голове – не мог сдержать раздражения, резко развернулся и зашагал обратно. Позднее, когда Вадим курил во дворе, в ворота въехал внушительный «Крайслер». Вышел в меру упитанный мужчина в расцвете сил, бросил водителю:

– Машину на место, Алексей, а я перекушу в «Севилье», – сделал знак охраннику, чтобы не закрывал ворота, и уверенно зашагал через дорогу.

Товарищ Байкалов, видимо, знал толк в хороших заведениях.

С товарищем Адамович Вадим столкнулся в коридоре. Она выходила из кабинета посла. Видимо, показалось, что по ее губам скользнула усмешка. Когда сухопарая особа повернула голову на его «здравствуйте», лицо ее было непроницаемо. В нем не было ничего отталкивающего, разве что сухое, невыразительное, волосы стянуты узлом на затылке. В руке Оксана Викторовна держала папку в кожаном переплете. Сдержанно кивнула, прошла мимо не оглядываясь. И все же оглянулась, сворачивая на лестницу.

Двое мужчин курили во внутреннем дворе, негромко общались. Вадим проходил мимо, на разговор не напрашивался. Мужчина лет пятидесяти с располагающим лицом сам обратил на него внимание, смерил взглядом.

– Вы же сегодня прибыли, верно?

– Так и есть, – подтвердил Вадим. – Светлов, «Проммашэкспорт».

– Ну да, конечно, – по губам субъекта скользнула понятливая улыбка. – Левицкий, первый советник. – Он первым подал руку, и рукопожатие было твердым.

– Приятно познакомиться, Владимир Яковлевич. – Посланник не удивился, когда его назвали по имени-отчеству.

– А это Ульманис Роберт Янович, руководитель отдела печати, прошу любить и жаловать.

Товарищ был долговяз, сутул, имел густую шевелюру без намека на седину. Возможно, подкрашивал волосы – есть такие люди среди сильной половины человечества.

– Очень приятно, товарищ Светлов. – У него был заметный прибалтийский акцент, а рукопожатие – каким-то осторожным, слабоватым. – Как долетели?

– О, прекрасно, – улыбнулся Вадим. – Путешествовать «Аэрофлотом» – сплошное удовольствие. Не заметил, как долетели. Немного жарко, а в остальном все отлично.

– Немного жарко? – засмеялся Левицкий. – Интересное определение для этой адской душегубки. Но ничего, кондиционеры нам в помощь. И мысли об освежающем море. Зачастую, к сожалению, только мысли – совсем нет времени бегать по морям.

– Да и бесполезно это, – подал голос Ульманис. – Пока обернешься, снова весь вспотеешь. Рекомендуется холодный душ и холодное пиво – в умеренных, разумеется, количествах и в свободное от работы время.

– Я учту, Роберт Янович. – От внимания не укрылось, что начальник отдела печати беспокойно подобрался. – Не буду вам больше мешать, товарищи, приятного вечера.

Уже темнело, когда из здания посольства во внутренний двор вышел хорошо одетый брюнет – ростом выше среднего, с серьезным лицом. От тщательно выстриженной макушки до сверкающих туфель – он безукоризненно выглядел, а это именно то, что ценят в мужчинах женщины. Но и работник был ценный. Андрей Николаевич Стоцкий снял с себя легкий парусиновый пиджак, перекинул через руку, ослабил узел галстука. Облегченно выдохнул, закурил. Сделал несколько затяжек, выбросил окурок в урну и независимой походкой двинулся через сквер. Следить за советскими гражданами было не самой любимой частью работы. Вадим отправился за ним. Дипломат пересек зеленую зону, направился к жилому комплексу. Он проживал в одноэтажной пристройке к зданию – видимо, дуплекс для семейных сотрудников. Первую дверь Андрей Николаевич проигнорировал, отправился ко второй, открыл ее своим ключом. Через двадцать секунд Вадим проходил мимо. Из-за двери доносился детский смех, что-то быстро говорила женщина…

Ложиться спать было рано, он пошатался из угла в угол, посидел на балконе. Сквер накрыла тьма, только одинокий фонарь озарял пространство вокруг себя. Полчища крылатых тварей водили хоровод вокруг фонаря, среди них отмечались и крупные особи. Телевизор в комнате показывал, но бледно. Официальные выступления транслировали охотно – по всем каналам. Быстро и решительно вещала женщина – стройная, предпочитающая сдержанные тона в одежде. Всенародно избранному президенту было лет сорок пять, она сохранила миловидность – губки, ямочки на щечках, волнистые волосы красиво обрамляли лицо. Только глаза смотрели строго, без кокетства. Мадам Монтейро выступала с трибуны Национальной ассамблеи, жгла сердца глаголом.

«Мы не свернем со своего пути, – заявляла она приятным мелодичным голосом. – И пусть наши противники вставляют палки в колеса, мы продолжим намеченный курс. Национализация частного сектора, средств производства, укрупнение агрономических хозяйств. И уже через год мы увидим первые результаты, я вам обещаю. Национальный валовой продукт пойдет в гору, мы поднимем трудящимся зарплату, обуздаем инфляцию, которая раздувается искусственно, поскольку для нее нет объективных причин. И я заявляю со всей ответственностью: обратного пути не будет. Мы будем строго наказывать тех, кто раскачивает лодку и хочет вернуть нашу страну на путь диктатуры! Забудьте про генерала Барбоссу – он пройденный этап, и мне совершенно безразлично, где он доживает свои дни и какие планы лелеет! И не упоминайте мне мятежников генерала Альбы, их дни сочтены, сейчас формируются новые части и соединения, которые через месяц загонят их в горы и уничтожат – это я вам тоже ответственно обещаю! Мы консолидированы как никогда: я – ваш президент, правительство, министерство обороны, Национальная ассамблея, все неравнодушные граждане страны! Нас поддерживает могучий Советский Союз, Куба, многие другие прогрессивные страны, вставшие на путь борьбы с империализмом!»

Слушать женщину было приятно, хотя и говорила она дежурные слова. Имелась в ней какая-то энергетика, некое наивное простодушие, которое подкупало. От мадам Монтейро исходили флюиды и чуть не сыпались искры – как раньше от молодого Фиделя, от Эрнесто Че Гевары, от Сальвадора Альенде. Вадим поймал себя на мысли, что ее хочется слушать. Видимо, не прогадали мудрые старцы со Старой площади, когда планировали данный проект…

На другом канале давал интервью корреспонденту «Рейтер» министр обороны Альфонсо Гортес. Подтянутый, темноволосый, слегка за сорок, с волевым взглядом и убедительной квадратной челюстью – генерал Гортес производил исключительно положительное впечатление. Воспитанный, интеллигентный, с какой-то ироничной лукавинкой в умных глазах, – он ни разу не повысил голос, хотя корреспондент задавал провоцирующие вопросы.

«У вас существуют разногласия с президентом, с председателем Ассамблеи господином Попандуро? Не хотите же вы нас уверить, господин генерал, что ваши мнения всегда совпадают?»

«Боже упаси, нет, конечно, – улыбался министр. – Мы живые люди, у каждого собственное видение, и мое мнение далеко не всегда совпадает с мнением госпожи Монтейро. Но, акцентирую этот момент, мы можем расходиться только по тактическим вопросам – каким путем достичь той или иной цели. В плане же стратегии мы едины, и не понимаю, что вы находите в этом странного, ведь мы – коллектив единомышленников, идем к намеченной цели. И эта цель ни у кого из нас не вызывает сомнений. Оливия Монтейро провозгласила курс на социалистическое развитие, и в этом я ее полностью поддерживаю. А с господином Попандуро побеседуйте лично, не могу говорить за него».

Корреспондент допытывался: что он чувствовал, когда получал в Кремле орден Дружбы народов из рук самого генсека КПСС?

«Не поверите: гордость, – улыбаясь, отвечал Гортес. – А вы сейчас о чем подумали?»

Корреспондент выглядел смущенным, но продолжал «допрос». Что по поводу мятежников Альбы, набирающих силу и ползучим образом захватывающих новые провинции?

«Больше не захватят, – отвечал Гортес не моргнув глазом. – Наша армия становится сильнее, со дня на день мы начнем контрнаступление, и этим вшивым наемникам не поздоровится».

«Вы получили советское вооружение? Данная информация, в общем-то, не секрет. Стрелковое оружие, пулеметы, гранатометы, включая АГС-17, переносные зенитные комплексы „Стрела“, автомобильную технику. Скажите, планируется ли использовать в боестолкновениях советских военных?»

«Да боже упаси, – на этот раз Гортес говорил искренне, – ни один советский солдат не примет участия в боевых действиях. Это просто несерьезно. У нас хватает своих людей, готовых защищать свободу. Советские инструкторы по линии посольства, разумеется, присутствуют, это глупо отрицать, но занимаются исключительно обучением будущих солдат молодой республики, учат обращаться с новыми видами вооружения. А что нам прикажете делать, господа хорошие? Республика должна защищаться».

«Прокомментируйте слухи о том, что Советский Союз собирается разместить в Гвадаларе ракеты с ядерными боеголовками и направить их на Соединенные Штаты».

Генерал засмеялся – легко и непринужденно, и смеялся долго. Потом обрел серьезный вид и спросил:

«Такого комментария недостаточно? А если серьезно, то чем грандиознее ложь, тем охотнее люди в нее верят. Слухи распространяются Соединенными Штатами, и у них это неплохо получается. Нет и еще раз нет. Советский Союз не планирует размещать в Гвадаларе ядерное оружие. И мы на это никогда не пойдем».

«Вас не смущает, что жизнь в Гвадаларе с каждым месяцем ухудшается?»

«А вас не смущает, что средств, выделяемых Конгрессом США на подрыв экономики Гвадалара, с каждым месяцем становится больше? – парировал генерал. – Нашу экономику сознательно разрушают, вводят санкции, незаконно разрывают действующие контракты, вводят непомерные пошлины на экспортируемую из страны нефть. И таких примеров я могу привести десятки…»

Вадим выключил телевизор, задумался. Страна переживала затяжной экономический кризис. Страна была расколота, реформы буксовали. Реформаторы искренне пытались улучшить положение простых людей. Но ситуация катастрофически ухудшалась. В Гвадалар перестали ввозить станки и оборудование, колесную технику. Банки США отказывались выдавать кредиты правительству Монтейро. Иностранные компании сворачивали деятельность на территории Гвадалара. Местные бизнесмены выводили деньги за рубеж. Угрожающе рос дефицит бюджета. Предприятия закрывались, людей выбрасывали на улицу. И со всенародной поддержкой у госпожи Монтейро было слабовато. Скрытно действовала оппозиция, переманивала к себе людей, оплачивала митинги и акции протеста. Земли у латифундистов экспроприировались медленно, происходили самовольные захваты пахотных угодий, что только усиливало неразбериху и не способствовало росту урожая. Скот перегоняли в Гондурас, в Коста-Рику, а если не было такой возможности, отправляли на бойню. В финансовой сфере тоже царил бардак. Богатые гвадаларцы закрывали счета, переводили сбережения в доллары. Национализация проходила медленно – через саботаж. Лихорадило угольные шахты, предприятия по разработке серебра. Социальная политика тоже буксовала – медицина и образование не становились доступными. Страна переживала тяжелый спад во всех областях экономики и общественной жизни, народ озлоблялся, многие уже не верили в социализм. Ситуация усугублялась происками американских шпионов и их наймитов. Еще одно ориентированное на социализм государство под боком у «дяди Сэма» было как кость в горле…

К ночи стало прохладнее, но сон как отрезало. Запутанными переходами Вадим спустился на первый этаж. Там не было ни консьержа, ни вахтера. Дверь на улицу открывалась без скрипа. Дул прохладный ветерок – просто облегчение для уморенного жарой организма. Фонарь освещал охапки зелени в радиусе нескольких метров – дальше все сжирал мрак. Он шел по дорожке – та едва вырисовывалась под ногами. В траве поскрипывали насекомые. Глаза привыкли, очертился силуэт скамьи. Он курил, вглядываясь во тьму. Мысли работали в правильном направлении, но пользы не приносили. «Мохнатое животное» – не гипотеза, не вымысел людей с воспаленным воображением. Крот есть, и на девяносто процентов это дипломат. Если кто-то другой, то должен иметь сообщника дипломата. А это сложно. Псевдоним крота – Самаэль, это сообщил источник в Лэнгли. Всплывали какие-то отрывочные знания из ненужных советскому человеку областей. Самаэль, Абигор, Крампус, Люцифер… Теплая компания. Цинично и откровенно. Самаэль – начальник демонов (нечто вроде командира отделения), разрушительная сила и ангел смерти, находится в вечном противостоянии с архангелом Михаилом – который, разумеется, на светлой стороне. Бестелесные духи, ведущие непримиримую и бесконечную борьбу. За что же тебя, мужик, одарили таким имечком? Или… ты не мужик? Люцифер – из той же области, в бытность Ангелом Света, низвергнутый Богом в пропасть ада, ставший впоследствии Сатаной. Так нечего было путч затевать, Создатель этого не любит. Самаэль – из той же когорты, когда-то был хорошим парнем, да, видимо, порядки в небесах не устроили, пошел за старшим товарищем в надежде скинуть верховную власть…

По дорожке вдоль дома кто-то прошел – мелькал размытый силуэт за деревьями. Доносились глухие голоса. Вадим уходил вглубь сквера, который оказался не таким уж компактным. Звуки стерлись за стеной растительности. «Выявишь круг подозреваемых, а дальше работай методом исключения, – поучал перед отъездом Нежинский. – Деликатно, тактично, не нервируя людей. И боже упаси работать как слон в посудной лавке. Срывать работу посольства, тем более в такой стране, никому не позволено, и тебе тоже. Мы могли бы и не посылать тебя. Всех подозрительных – на борт и под усиленным конвоем в Москву. Здесь бы и разбирались. И уверяю тебя – разобрались бы. А вместо выбывших отправили бы новеньких. Крот оказался бы в числе задержанных. Но представь, какое цунами пойдет, а нам это сейчас ну никак не на пользу. Так что действуй, боец невидимого фронта, и помни, что от тебя зависит многое…»

На пути возникла беседка. Там кто-то находился – за ворохом вьюна, опутавшего постройку. Говорили глухо, мужчина и женщина. Вадим притормозил, помялся. Пугать людей не хотелось. Сотрудники посольства имели полное право в свободное от работы время уединяться в беседке. Женский голос становился отчетливее. Вадим отступил за шапку кустарника. Этот голос он уже слышал.

«Нет, не проси, все, хватит… Больше так не могу, это переходит границы… Скажи спасибо, что пока я терплю. Но если все это продолжится, я буду вынуждена сообщить…»

Дальше говорили неразборчиво, вроде женщина вырывалась. Или нет. Вадим выразительно кашлянул, вдавил носок в дорожку, чтобы скрипнула галька. Он двинулся дальше. Женщина намеревалась выйти из беседки. Блеснули очки в бледном лунном свете. Она заметила постороннего, растерялась, невольно отступила вглубь беседки. Помалкивал ее спутник. В постройке царила темень. Меньше всего майора госбезопасности волновали местные амуры. Возможно, он в чем-то ошибался… Вадим прошел по дорожке – в беседке стояла тишина. Миновал поляну, обернулся, прежде чем скрыться за деревьями. Ничего не менялось. Мелькнуло в голове: «Вернуться, разобраться, выяснить, с кем крутит шашни Людмила Анатольевна, – хотя зачем? Кому он навредит, если не себе, – представитель крупного внешнеторгового объединения?»

Он ускорил движение и через минуту вышел к жилому комплексу, направился к подъезду. Фонарь разбрызгивал неяркий свет. Рядом с лестницей на лавочке кто-то сидел, тлел огонек. Буркнув «добрый вечер», Вадим поднялся по ступеням.

– Не мое, конечно, дело, товарищ, – глуховато прозвучало в спину, – но вы… ничего не перепутали?

Вадим остановился, недоуменно повертел головой. Он вышел не к тому подъезду! Жилые строения, соединенные переходами, причудливо изгибались. С чего он взял, что, выйдя из сквера, окажется там, где нужно? За спиной сухо засмеялись.

– Ошибочка вышла, товарищ? Еще не проводили спортивное ориентирование?

– Согласен, оконфузился. – Вадим помялся, спустился с лестницы. Бледный свет озарял мужчину средних лет с маловыразительным лицом. Он сделал затяжку, огонек накалился и побледнел.

– Вам туда, – кивнул мужчина. – Через подъезд. Простите, но видел, как вы днем туда заходили с комендантом. Можете, в принципе, и здесь переходами пройти, но если не знакомы с системой местных коридоров, то будете до утра аукаться. К тому же у наших хозяйственников есть вредная привычка отключать на ночь свет. Чего зря горит, если все дома? Экономика должна быть экономной, знаете ли. Присаживайтесь, если не спешите, покурите.

– Почему бы и нет? – Вадим приветливо улыбнулся, пристроился рядом. – Я видел вас днем…

– Войтенко Петр Иванович, – собеседник протянул руку. – Второй секретарь. Каждый вечер выхожу покурить перед сном. Не люблю окуривать свое жилище, потом самому же дышать…

– Светлов Вадим, «Проммашэкспорт», новенький в этой части света.

– Ну да, ну да. – Мужчина пожевал губами. – Слышал что-то такое… Не буду спрашивать, с чем связана ваша работа, здесь не принято проявлять любопытство. Секретность на каждом шагу, м-да…

В беседке с Югановой был точно не он. Разве что проделал спринтерский забег вокруг сквера и даже не запыхался. Вадим уже жалел, что не проявил неприличное любопытство. Важна любая информация.

– Давно здесь работаете, Петр Иванович?

– Давно, – вздохнул Войтенко. – Прибыл в тот год, когда мадам Монтейро пришла к власти. Столько эйфории было… Народ ликовал – вернее, часть народа, что ее поддерживала. Местное общество, если не знаете, расколото примерно поровну – те, что поддерживают ее реформы, и те, что нет. Сильна буржуазная прослойка, люмпены, готовые идти за кем угодно, лишь бы платили… Но я не о том. Полтора года в Центральной Америке, в общем-то, не шутка.

– И как здесь?

– В каком смысле? – покосился Петр Иванович. – Работа, досуг, климат?

– В комплексе.

– Нормально. – Войтенко засмеялся. – Руководство направило, значит, надо работать. К нашему мнению обычно не прислушиваются. Бывают варианты и похуже, уверяю вас. Та же Африка. Здесь хоть и беспокойно, но цивилизация. Море, колорит, интересные люди, интересная кухня. Опять же, буржуазные пороки, на которые наши люди иногда поддаются – в разумных, разумеется, пределах… Не интересуетесь буржуазными пороками?

– Нет, не интересуюсь… Здесь есть буржуазные пороки? В стране, где правит президент-социалист и взят курс на строительство общества равноправия?

– О, Вадим, вам еще предстоит сделать массу удивительных открытий. Чего здесь только не намешано. Реформы продолжаются меньше полутора лет, национализацию проводят мягко, избегая чрезмерного насилия. Многолюдные митинги с социалистическими лозунгами мирно уживаются с буржуазными пережитками и соблазнами. Казино, бордели, увеселительные заведения с алкоголем на любой вкус и цвет, дискотеки с наркотиками, проститутки на тротуарах, цепляющиеся к прохожим… Это только часть негативного. Борьба с этой мерзостью ведется медленно, а если честно, то практически не ведется. Чиновники и полицейские имеют с этого свой куш. Изгонишь, посадишь – придут другие. Госпожа Монтейро хочет выглядеть белой и пушистой для всех… Ее трудно винить, мадам подвергается жесткой критике и справа, и слева, но все же с намеченного курса не сворачивает…

– И что, наши люди посещают казино и бордели?

– Я – нет. – Войтенко улыбнулся. – Таким воспитали. Посещать указанные заведения советским гражданам запрещено. Но пропустить рюмочку-другую в хорошем заведении под вкусную еду – всегда не дурак. Посещать подобные точки, особенно те, что через дорогу, не возбраняется. Даже рекомендую. Только поменьше общайтесь с заезжими европеоидами. Их тянет к нашему посольству, словно мух на мед…

Послышались шаги, с дорожки свернула женщина, цокая каблучками, прошла по асфальту и поднялась по ступеням. Лунный свет поблескивал в стеклах очков. Людмила Анатольевна была одна. «Интересно, видела из беседки, кто стоит на дорожке? – подумал Светлов. – Скорее нет, чем да, в темноте все кошки серы».

– Все курим, Петр Иванович? – проворчала Людмила. – И накуриться никак не можем? А капля никотина, между прочим, убивает лошадь.

– И вам доброго вечера, Людмила Анатольевна, – встрепенулся Войтенко. – Изволили прогуляться перед сном?

– Именно. – Юганова вошла в здание, хлопнула дверь. Войтенко затер о край урны тлеющий огонек, выбросил окурок. Появление и исчезновение коллеги он никак не прокомментировал.

– Ну, бывайте, Вадим, завтра с утра на работу. – Он поднялся и протянул руку. – Надеюсь, дорога домой уже не покажется вам такой тернистой?

В личных делах фигурантов не было ничего интересного, да и быть не могло – люди с «интересной» биографией дипломатами не становятся. Начальник местного 1-го отдела любопытством не страдал, получил приказ оказывать содействие – и оказывал. Об ответственности за разглашение сведений товарища предупредили. Товарищ цинично посмеялся: он бы сам кого угодно предупредил! Не стоит беспокоиться, товарищ Светлов, двадцать лет на этой многотрудной работе. Впрочем, работника смутило, когда вместе с прочими бумагами «торговый представитель» попросил для ознакомления дело посла Девятова. Пришлось уверить человека, что новый 37-й год не планируется. Пока он знакомился с материалами, Виталий Сотников дежурил в коридоре и отгонял от двери посторонних. Долго заниматься конспирацией не могли, все равно поползут слухи.

– Придется поработать, Виталик, – обрадовал Вадим. – Ты же водишь знакомства с техническим персоналом и дипломатическими работниками низшего звена? Собери все, что можно собрать на этих людей – сведения о пристрастиях, увлечениях, пороках. Может, общаются с кем особенно увлеченно, временно выпадают из поля зрения. Последнее – особенно важно. Постарайся не шуметь, чтобы не пошла волна. Понятно, что слушки пойдут, но тут мы бессильны. Не удержать нам секреты в закрытой подводной лодке…

Он снова работал в 1-м отделе, побывал в секретариате, где на него смотрели с большим недоверием. Людмила Анатольевна отсутствовала. Вадим решился на нестандартный ход и заглянул в кабинет советника-посланника Левицкого. Вышел оттуда через час, поблагодарив за беседу. Владимир Яковлевич остался в замешательстве и не мог взять в толк: это то, о чем он подумал, или что-то другое? «Не надо никому сообщать о нашем разговоре, Владимир Яковлевич, – вкрадчиво сказал на прощание Светлов. – То есть вообще никому, ни одной живой душе. Этим вы можете только навредить. Нам же не нужны неприятности на пустом месте? Мы ничего не знаем, можем ошибаться. Уверяю вас, работа посольства не нарушится и невиновные не пострадают». Он рисковал, но этот человек, хоть тресни, не был кротом! Три месяца назад он вернулся в Москву из Вьетнама, в течение недели получил новое назначение. Информация откладывалась в блокноте и в голове. День посла расписан поминутно: визиты, встречи, совещания с коллегами, работа с документами. Хорошо хоть должность секретаря местной парторганизации перешла к Левицкому. Поездки в МИД, встречи с президентом, с министрами. Практически все важные вопросы двусторонних отношений идут через товарища Девятова. Случается, что он общается с людьми без свидетелей – и отчитываться о беседах не обязан. Но он никогда не передвигается в одиночку. Слишком важное лицо. Черный GM, внедорожник с охраной, мигалки, соответствующее звуковое сопровождение. В зависимости от маршрута кортеж посла может сопровождать полиция или даже военные. У секретарей (Стоцкого, Войтенко и Байкалова) – обычные автомобили с дипломатическими номерами и штатные водители. Последние имеют право носить оружие – всякие случались инциденты. На всех охраны не напасешься, бюджет ограничен. Охраной посольства после гибели Бахметьева занимается его бывший зам Каморный, в распоряжении последнего – двенадцать человек, офицеры ГРУ в штатском. Товарища Каморного Вадим видел лишь мельком – мужчина невысокий, лысоватый, ничем не примечательный.

Уследить за движением дипломатов было невозможно. Порой их маршруты пересекались, порой разбегались в разные стороны. Правительственные учреждения, посольства братских и не очень стран, министерства и ведомства, редакции ежедневных и еженедельных газет, которых оказалось много: Noticias nacionales[2], Amanecer de la libertad[3], Verdad popular[4]. Иногда дипломаты отказывались от услуг водителей, сами садились за руль. Это не приветствовалось, но строго и не воспрещалось. В подобных случаях отследить их перемещения было практически нереально. Юганова водила салатного цвета «Пежо» – экономную малолитражку. Иногда брала с собой в поездки сотрудниц секретариата, иногда путешествовала в одиночку. Инструкции запрещали ездить в сомнительные районы – туда и не ездили. Ульманис по рабочим делам перемещался на светлом «Крайслере». Оксана Адамович – на сером «Жуке», который фыркал и стрелял клубами дыма. Дипломатов без водительских удостоверений в посольстве не было, и это дополнительно усложняло работу.

К исходу второго дня голова перегрузилась, а ничего полезного не выяснили. Поползли слушки, на Светлова и его помощника поглядывали с опаской. День клонился к завершению, тени от пальм укладывались на проезжую часть. Светлов и Виталий курили на улице Аламеда, в шаге от КПП, мрачно смотрели, как по дороге ползут машины. Из заведения напротив доносился смех, звучала гитара. Подъехала машина, вышел Байкалов Олег Денисович, приветливо кивнул.

Забренчал турникет за спиной, и через проходную проследовала целая семья. Попискивала и путалась под ногами родителей девчонка лет восьми. Улыбалась женщина с серенькой внешностью – в целом симпатичная, но какая-то невыразительная. Андрей Николаевич Стоцкий был на голову выше супруги. Он шел с важным видом, на его плече покачивалась спортивная сумка. Он сделал вид, что не заметил курящих, повернул направо. Девчонка побежала за ним и теперь путалась под ногами только у папы.

– На море пошли, – объяснил Сотников. – После тяжелого и продолжительного рабочего дня… Здесь восемь минут ходьбы, пляж безопасный, охраняется полицией. Не бывал еще?

– Шутишь? Ладно, выдастся минутка – сбегаю… Удалось что-нибудь выяснить?

– Ну так, с миру по нитке… Как на духу, Вадим? Мы же не на партсобрании?

– Как есть, Виталик, со всей чекистской откровенностью.

– Войтенко несколько раз напивался в «Каса Моно» – вон то, третье по счету заведение. В нем цены пониже. Срывался мужик, с катушек слетал. Впрочем, не буянил, засыпал на месте мертвым сном. Из заведения к нам приходили, просили забрать. Не сказать, что запойный, но иногда находит, особенно перед выходными. А вообще работник хороший, Девятов его ценит, не скандальный, правда, бывает въедливым до мелочей, но это и хорошо. В дипломатии лучше перестраховаться… Ульманис Роберт Янович регулярно посещает бордель на Вальперон, уединяется исключительно с некоей Кармен – эдакая жгучая красотка вроде той, из оперетты…

– Из оперы, – машинально поправил Светлов. – Бизе написал. – И невольно задумался: точно опера, а не балет?

– Да хоть эклер с макаронами, – отмахнулся Сотников. – В общем, чувства у него к этой путане. Тамошняя публика смеется, когда он появляется, дескать, опять, Кармен, твой пришел…

– Ничего себе, – протянул Вадим. – А как же чистый образ советского дипломата?

– А он в другом чистый, – объяснил Виталий. – Ну приперло человека, бывает. Он ей даже цветы покупает. Услуги оплачивает, не скупится. Некрасивая, конечно, история, но если Роберт Янович не замешан в чем-то более серьезном, то не нам его судить. Есть товарищеские суды, парткомы и тому подобное. Свои обязанности он, кстати, выполняет. Почти не пьет. Да и не женатый, между нами, девочками, говоря.

– Хочешь сказать, что все нормально? Человеку доверена секретная информация – а он в борделе со шлюхой? И цэрэушники тут сроду ни при чем и даже не заглядывают?

Виталик усмехался. «Да черт его знает, – подумал Вадим. – Информация не из разряда „совершенно секретно“. И Сотников не первый, кто это выяснил. На хрена ЦРУ такой крот? Все могло быть сложнее, иметь двойное дно, но то, что лежало на поверхности, уликой не являлось».

– Еще что? Давай уж, Виталик, не стесняйся, убей мою веру в светлый облик отечественного дипломата.

– У Югановой и Стоцкого, похоже, амурная связь.

– О, мы собираем жареные сплетни, Виталик? Ну конечно, если нет ничего другого… – «А не со Стоцким ли я ее вчера застукал?» – шевельнулась интересная мысль.

– Именно, – невозмутимо кивнул помощник. – Народ шепчется. А народ, товарищ майор, всегда прав. Без этого никак. Амуры, адюльтеры, разбитые сердца – что еще вы хотели в замкнутом коллективе? История банальная – знают все, кроме супруги Стоцкого. Вы ее видели пару минут назад – похожа она на человека, убитого горем? Но дело житейское, все мы люди. Больше про обоих чего-то криминального не скажу. Олег Денисович Байкалов тайно посещает тотализатор на улице Ортего, ставит на спортивные состязания и даже на петушиные бои…

– Вот как? – встрепенулся Вадим. – В жизни азарта не хватает? Может, он еще и казино посещает?

– Такой информации нет. Выигрывает он или проигрывает, тоже не знаю. Но ты же понимаешь, что может потянуться из этого, казалось бы, невинного развлечения? Крупный проигрыш, добрый дядя помогает, и человек уже в кабале…

– Ну, судя по его цветущему виду, серьезных неприятностей в игре у Олега Денисовича нет… Но все это очень плохо… Может, зря мы полезли, Виталик, в это дерьмо?

– Так сам же приказал. – Помощник пожал плечами и уставился на машину с шашечками, сворачивающую с дороги. Из автомобиля вышли Войтенко с Оксаной Адамович и направились к проходной. Мужчина заметно смущался – компания попалась странная. Оксане Викторовне же было все равно, она шла прямая как штык, невозмутимо задрав нос. Войтенко кивнул, проходя мимо.

– Это так, по работе пересеклись, – прокомментировал Сотников. – Обычно эти двое не дружат.

– Что по Адамович?

– Ни-че-го, – по складам произнес Сотников. – Сотрудница безупречная, в порочащих связях не замечена. Замужем не была, в московской квартире проживает старенькая мать. Работает в Гвадаларе без малого два года. Дважды летала домой в отпуск. Характер стойкий, нордический. Но как-то неровно дышит к Юрию Александровичу Девятову, прибегает по первому зову, хватается за любую работу. Буквально меняется в лице, когда его видит. И он очень ценит Оксану Викторовну. Возможно, это не то, о чем мы сейчас подумали…

– Так, продолжай.

– Нет, не то. – Виталик замотал головой. – Но с другой стороны… никто же ее не видел без кольчуги, в которой она ходит. Возраст не критический, распустить волосы, накрасить… «Служебный роман» видел?

– Мымра. Ну понятно. Фантазер ты, Сотников… И это все, что нарыл?

– Мало, что ли? – Виталик надулся и устремил взгляд наискосок через дорогу, где в тени деревьев прятались заведения «Эль-Кихот» и «Торо Браво». Работали летние веранды, можно было войти в помещения. На специальных складных дощечках крепилось меню для прохожих. – Это самое, Вадим, – Виталик откашлялся. – Дерево видишь? Вон то, развесистое, на медведя похожее?

– Дерево вижу, – вздохнул Светлов. – Лирическое отступление, Виталик? Таких деревьев здесь как ухабов на сельской дороге.

– Не скажите, товарищ майор. – Молодой капитан сделал глубокомысленную мину. – Таких деревьев здесь как раз немного. Растут в лесах и на плантациях, где их специально разводят. Это дерево чикле, дающее натуральный сок латекса. На стволе делают наклонные надрезы, и вытекает натуральная камедь, еще известная как каучук. Свежий сок густеет при контакте с деревом. Его собирают, доводят до кремовой консистенции, кипятят, охлаждают и режут на брикеты. Эта штука тоже называется чикле, ее используют для производства жевательной резинки. Для Соединенных Штатов – незаменимый пищевой продукт. Перестанут жевать – погибнет нация.

– Пока не понимаю, куда ты клонишь, приятель. Советские люди не жуют жевательную резинку из каучука. Советские люди жуют смолу, гудрон и другие полезные продукты.

– Соглашусь: слава богу, что нашим людям недоступно это «благо цивилизации» – иначе все бы стали жвачными животными. Дерево – это так, ориентир. Справа от него – вход в таверну «Каса Моно». Там готовят неплохую кессадилью и буррито, потому что повар у них – мексиканец. На крыльце заведения курят трое мужчин… Вот они закончили травить свои организмы, направляются к серебристому «Континенталю», который ждет их на обочине…

– Виталик, какого хрена? Все эти затяжные преамбулы…

К серебристому «Линкольну» действительно направлялись трое. Один был белый, рослый, со скуластым лицом, второй – моложе, латиноамериканец, а третий – негр, черный, как южная ночь. Мужчины были прилично одеты, явно не члены криминальной уличной группировки.

– Европеоид – резидент ЦРУ в Сантамарко Ричард Гриффин, – ударно закончил свою мысль Виталик.

Что мешало сообщить об этом сразу? Вадим напрягся. Мужчины лениво переговаривались у открытых дверей автомобиля. Много говорил смуглый субъект с крючковатым носом, жестикулировал. Остальные внимали. Белый персонаж повернул голову, вперил пристальный взгляд в майора госбезопасности. Ошибки не было, он поедал глазами именно Вадима. Майор выдержал взгляд. Гриффин смотрел долго, придирчиво – именно так оценивают соперника. На вид ему было лет сорок, типичный англосакс, волосы короткие, жесткие, физиономия загорелая, казалось, ее рубили из камня, хотя и не сказать, что небрежно. Остальные тоже повернулись, стали проявлять внимание. Криво ухмылялся чернокожий, блеснули его отбеленные зубы. Создалось ощущение, что сейчас эти трое выхватят кольты и начнут палить. Видимо, добивались нужного эффекта. Но не добились. Вадим не менялся в лице. Гриффин что-то бросил. Латинос оббежал вокруг внушительного капота и скользнул за руль. Резидент сел рядом с водителем, негр пристроился сзади. Завелся двигатель, машина отвалила от края тротуара, как корабль от причала, покатила по дороге. Проезжая мимо, все трое, как болванчики, повернули головы. Латинос подмигнул. Негр выразительно провел большим пальцем по горлу. Резидент оставался невозмутимым, просто смотрел. Потом все трое отвернулись, водитель поддал газа.

– Ну и ну, товарищ майор… – вышел из оцепенения Виталик. – Поздравляю, про тебя уже всем известно. Какая маленькая деревня, черт возьми, слухи разлетаются, как анекдоты по Советскому Союзу…

– Это не слухи, – пробормотал Светлов, провожая глазами уходящий «Континенталь». – Это достоверная информация. Наши американские коллеги прекрасно знают, кто я такой и для чего прибыл в страну. И, кажется, предлагают партию, хотя и не уверен, что будут играть честно… Ошибки нет? Он точно резидент?

– Точнее некуда, – уверил Виталик и усмехнулся. – Самый главный над всеми американскими шпионами в данном ареале. Личность хорошо известная нашей «благотворительной организации». Хитрый прожженный лис, на хорошем счету в Лэнгли. Курировал секретные операции в Лаосе и Сайгоне, замешан в покушении на Фиделя Кастро, которое предотвратили. Весь послужной список нам неизвестен. Последний год живет и работает в Гвадаларе. Трогать его нельзя, обладает дипломатическим прикрытием. Формально он никакой не резидент, а советник по торгово-экономическим вопросам. Примета современного Гвадалара, Вадим: все знают, а сделать ничего не могут. Где-нибудь на Кубе его давно бы спровадили пинком под зад… Ты как-то задумался, нет?

– Да, порой накатывает… – Вадим медленно вытянул сигарету из пачки в нагрудном кармане, стал разминать. – Поправь меня, если я в чем-то ошибаюсь. От кого мог узнать резидент, что я прибыл в Гвадалар, чтобы выявить крота? Первое, что приходит в голову: от самого крота. Эта личность многое знает и отнюдь не дурная. Резиденту известен не только факт моего прибытия, но и мое лицо. Общается ли крот непосредственно с господином Гриффином или контактирует с его доверенными лицами – вообще не важно. Важно то, что резидент знает, кто крот. Это так, согласен?

– На все сто, – подтвердил Сотников. – Иначе как-то тупо. А ты это к чему?

– Думаю, сообщение о моем появлении, адресованное Гриффину, было у крота последним. Во всяком случае, на какое-то время. Он больше не будет контактировать со своими работодателями, передавать информацию – чтобы себя не выдать. Переходит в спящий режим. Теперь он образцовый советский дипломат. И что-то мне подсказывает, что раскрыть мы его не сможем. Как, Виталик? Всю компанию в подвал и пытать до потери сознания? Глупо. Мы даже точно не уверены, что крот входит в очерченный нами круг. Работу в данном направлении, конечно, будем продолжать, надеясь на чудо. Но есть еще один вариант: зайти с другой стороны. Через резидента, понимаешь?

– Не совсем, – признался Виталик. – Опоишь его паленым ромом – и он все скажет? Похищение в масках, пыточная камера…

– Да иди ты, – рассердился Вадим. – Не знаю, понятия не имею. Но мысль интересная. Подумать надо.

– Сейчас будешь думать? – Виталик нетерпеливо посмотрел на часы. – Хватит на сегодня, а, Вадим? Голова уже пухнет. Есть недостойная мыслишка сбегать на море…

– Ладно, иди. – Вадим отмахнулся.

Оставшись один, он прошелся по тротуару, покурил, стал мурлыкать под нос: «Крокодилы, пальмы, баобабы-бабы-бабы – и жена французского посла…»

– Вадим Георгиевич, если не ошибаюсь? – прозвучал сзади голос. Человек говорил с характерным для прибалтов акцентом. Он повернулся, доброжелательно улыбаясь. Товарищ Ульманис подкрался незаметно, что было похвально для его роста и комплекции. Никакой формальности – парусиновые штаны, льняная рубашка с расстегнутым воротом, на шею наброшено скрученное полотенце. Он смотрел на соотечественника с какой-то смесью робости и любопытства.

– Роберт Янович?

– О, у вас прекрасная память. Не отвлекаю? Вас просили зайти в административно-хозяйственный отдел к Виктору Павловичу. Вот, собственно, и все, что хотел вам сказать. Приятного вечера… – Создалось ощущение, что он хочет добавить «товарищ майор», но не позволила дипломатическая сдержанность.

– Благодарю вас, – кивнул Вадим. – Обязательно зайду к Виктору Павловичу. Собрались на море, Роберт Янович?

– Привычка, – развел руками дипломат. – Рабочий день окончен, надо бежать. Вам тоже рекомендую. После дневного зноя это именно то, что помогает сохранить стойкость и работоспособность. Пляж Эль-Табано – вполне уютное и безопасное местечко. Восемь минут ходьбы, и вы в спасительной прохладе. На пляже есть все для комфортного отдыха. Даже спасатели. Большую часть времени они, конечно, спят, но ничего страшного – спуск в воду пологий, глубина начинается только у буйков, утонуть непросто. Всего доброго, Вадим Георгиевич, не хочу отнимать ваше время.

Ульманис уходил прочь, делая отмашку рукой. Вадим задумчиво смотрел ему в спину. Из проходной выскочил Виталик Сотников, пристроился в хвост начальнику отдел печати. Сотрудник был полностью экипирован: сумка, полотенце, шлепанцы на босую ногу. Виталик не оборачивался. «Шли бы вы лесом, товарищ майор, – выразительно говорила спина. – Делу время, потехе час, и этот час хрен отнимешь!» Видимо, следовало присоединиться к коллегам. Фанатом пляжного отдыха майор не был, но игнорировать такой фактор, как море под боком, было по меньшей мере глупо. Но не сегодня. Он выбросил глупости из головы и зашагал к турникету, охраняемому офицерами в штатском…

На пляж в этот день он так и не попал. Имелось в местном укладе что-то странное. В нескольких километрах от улицы Аламеда террористы-диверсанты взрывали машины с солдатами, а в центре Сантамарко протекала размеренная жизнь – со всеми соблазнами и удовольствиями. Это отдавало абсурдом.

В посольском гараже майора поджидал сюрприз.

– Держите, Вадим Георгиевич, – сунул ему ключи прихрамывающий и страдающий одышкой начальник АХО. – Не реактивный, конечно, истребитель, но когда-то им был. В гонках рекомендую не участвовать – не выйдет. Побывал в аварии, прошел ремонт. Движок уже не тот, больше восьмидесяти не разгоняйтесь – заглохнет. Бензина потребляет много, требуется регулярная подкачка шин. Но в остальном машина приличная, можете ездить по делам. Девяносто лошадиных сил, объем двигателя 2,4 литра. Номера не посольские, но вам же и не надо, верно?

Все такие осведомленные… «Форд Фалькон» 68-го года выглядел несуразно и побывал, похоже, не в одной аварии. Светло-серый, выцветший, с ободранной решеткой радиатора, с изношенной резиной. Дизайн устарел, нижнюю часть кузова объедала ржавчина. Но дареному коню в зубы не смотрят. Двигатель заводился со второго раза, коробка передач не скрипела. Осветительные приборы работали как положено. Виктор Павлович не стал дожидаться окончания осмотра, на цыпочках покинул гараж.

До наступления темноты Вадим сделал круг вокруг посольства, свыкаясь с агрегатом. С документами все было в порядке, водительское удостоверение имелось. Зато на дороге это чудо автопрома ничем не выделялось среди прочих участников движения.

Наутро Вадим выехал в город, проследовал несколько кварталов в западном направлении. Развернулся, покатил обратно. На пониженной передаче машина дрожала. У ворот посольства грузились в автомобиль Людмила Анатольевна Юганова и Оксана Адамович. Видимо, маршруты совпадали. Адамович была невозмутима и холодна. Людмила, похоже, не выспалась, выглядела неважно. Стекла очков меняли внешность, но не было времени всматриваться. Вадим проехал мимо, на бульваре свернул направо, к морю. Здесь было красиво, цвели экзотические душистые кустарники, пестрели клумбы. За кокосовыми пальмами распахнулась морская гладь – удивительно спокойная, отливающая бирюзой. Сегодня был штиль. К морю, огибая декоративный кустарник, спускались пешеходные дорожки. Вадим обогнул пару построек непонятного назначения, въехал на стоянку. Вышел из машины, прошелся по аллее. Пляжную зону устилал белоснежный песок, стройными рядами выстроились шезлонги. Справа находилось кафе, слева – площадка с натянутой волейбольной сеткой. Время неурочное, посетителей почти не было. Несколько человек лежали на шезлонгах, бродили парочки. Бегал за палкой поджарый далматинец. Пачкать ноги смысла не было, представление о данном квадрате он уже получил. Сел в машину, выбрался из прибрежной зоны. У обочины стоял легкий колесный бронетранспортер. Чуть дальше – полицейская машина. Смуглый тип в форме хотел остановить Вадима, но всмотрелся в его лицо и передумал. Очевидно, у всех русских в этом городе на лбу сияла печать.

Последующие полчаса Вадим нарезал круги по городу, занимался наблюдением. Улицы затейливо стелились по холмам. В центральной части Сантамарко стояли капитальные здания в колониальном стиле, изобиловала растительность. Государственные учреждения охраняли военные и полиция. Въезд через шлагбаум во внутренние дворы разрешался только по пропускам. Вадим обогнул Тринидад, проехал по Санта-Роза мимо президентского дворца, над которым реяло красно-синее полотнище. Проследовал по бульвару Эль-Парино, запруженному автотранспортом. Карта города лежала на коленях. Он вернулся на Санта-Роза, медленно проследовал мимо двухэтажного здания с колоннами, смутно напоминающего Белый дом в Вашингтоне. Над входом развевался звездно-полосатый флажок. Видимо, раньше он реял над крышей, да и размер имел побольше. У входа прогуливались морские пехотинцы в песочного цвета одеянии. На стоянке посольства был замечен знакомый «Линкольн Континенталь» – номер запомнился, и на зрение майор не жаловался. Вот пусть и стоит без движения…

И все же он почувствовал наблюдение. За центральным парком дорога пошла под уклон, мелькнуло между холмами отдалившееся море. Дальше тянулась малоэтажная застройка. Улицы стали грязнее, народ проще. У обочины стоял с распахнутыми дверьми «Опель» лохматых 50-х годов. Кучковалась публика неприятного облика – молодые метисы, мулаты, в засаленных футболках и рубашках поло, у многих были набиты татуировки. Молодые люди угрюмо провожали глазами уходящий «Фалькон». Доехав до перекрестка, Вадим развернулся. Громоздкая машина на несколько секунд перекрыла обе полосы. Правила дорожного движения в стране существовали, но кто про них слышал? Кто успел, тот и проехал. Вадим обратил внимание, что ползущий следом подержанный «Ситроен» с кузовом-купе тоже развернулся, приотстал и пристроился в хвост. Майор прибавил скорость – и водитель «Ситроена» сделал то же самое. Дорога перевалила через холм, далее тянулись приземистые постройки, и мелькнула мысль, что так можно и заблудиться. Он свернул на широкую улицу, застроенную однотипными зданиями, проехал двести метров и встал. «Ситроен» съехал с холма и прижался к краю ободранного тротуара. Что и следовало доказать. Из машины никто не выходил. В салоне находились двое, считая водителя. Мышка-наружка? Поступок был не самый умный: Светлов покинул машину и направился к «Ситроену». Людей на пешеходной дорожке было немало. На другой стороне дороги стояла полицейская машина, ее присутствие и прибавило уверенности (возможно, напрасно).

Он приближался к «Ситроену». По лобовому стеклу бегали солнечные зайчики. Вадим еще не придумал, что скажет водителю, возможно, передаст привет заокеанским коллегам. Хотя кто тут заокеанский? Янки практически у себя дома. До «Ситроена» оставалось метров десять, когда водитель включил передачу, и автомобиль вальяжно отвалил от тротуара. А поздороваться? Вадим остановился, проводил его глазами. Спасибо хоть не стреляли. В салоне находились двое – один впереди, другой сзади. Даже головы не повернули! Один был негр и чем-то похож на вчерашнего. Или нет, в представителях африканских народностей Вадим не разбирался. Он проводил «Ситроен» глазами, зашагал обратно к своей машине…

Обещание генерала Гортеса наподдать мятежникам оказалось, как ни странно, не пустышкой. Новые подразделения, оснащенные боевой техникой и обученные советскими инструкторами, уходили на запад. В провинции Антанаско разгорелись жаркие стычки. Правительственные силы действовали грамотно, применялись внезапные охваты и действия наподобие партизанских. Мятежный сброд бежал из городка Пуэлья, занятого накануне. Солдатам Гортеса достались джипы, оснащенные пулеметными установками, и нетронутый склад боеприпасов. Победа воодушевила. В ходе стычки были взяты несколько пленных – граждане Соединенных Штатов, Канады и почему-то соседнего Гондураса, их показали по местному телевидению. Карлос Альба отправил целую колонну, чтобы вернуть городок. В чистом поле (по-здешнему, в саванне) мятежники попали под обстрел. Внедорожники, набитые вояками, уходили с дороги, пытались разъехаться, но попадали под шквальный огонь. Станковые автоматические гранатометы АГС-17 были расставлены в шахматном порядке, били по площадям и нанесли противнику колоссальный урон. Взрывались автомобили, разлетались по саванне части тел. Мятежное воинство потеряло в этот день сотню своих бойцов. Вырваться из огненной ловушки удалось единицам. Правительственные войска пошли в наступление, отбили несколько деревень и встали, поджидая подкрепление. Бунтовщики откатились, зализывали раны. По некоторым сведениям, в их руководстве зрел заговор. Деньги, выделяемые ЦРУ, – это хорошо, но некоторые личности расходились во мнениях с Альбой, имея собственные взгляды на «переустройство» Гвадалара. И военная тактика Альбы устраивала не всех. Генерал Гортес принимал поздравления соратников и даже выступил по телевидению с короткой, но пламенной речью. Следующей ночью в окрестностях Сантамарко уничтожили диверсионную группу, собиравшуюся взорвать плотину на реке Элья. Были получены агентурные данные. Группу из восьми человек, в которой находились двое бывших минеров американской армии, заблокировали на подходе к объекту. Диверсанты, бросив взрывчатку, пытались вырваться из кольца, ранили двух солдат, поэтому церемониться с ними не стали, забросали гранатами. А то, что от них осталось, зафиксировали на пленку операторы местного телевидения, причем всех их при этом рвало. И об этой маленькой победе местные власти не забыли сообщить.

Реакция оказалась неоднозначной. В обществе работали провокаторы, подстрекатели беспорядков. Население и без того было доведено до крайности. Росло число недовольных неуклюжими реформами госпожи Монтейро. К тому же именно в этот день закрылась обанкротившаяся ткацкая фабрика и временно приостановил работу каучуковый завод. Недовольные люди вышли на улицу, в районе Аристид вспыхнули беспорядки. За головами протестующих явственно торчали уши ЦРУ и их соратников. Проинструктированные молодчики переворачивали машины, поджигали мусор и автомобильные покрышки. На защиту порядка выступили полицейские подразделения со щитами и дубинками. Зачинщиков отлавливали и развозили по участкам, особо рьяным крепко доставалось по ребрам. Митингующих разгоняли, восстанавливали конституционный порядок, но беспорядки вспыхивали в других районах, и все начиналось заново. На помощь полиции прибывали армейские подразделения. В районе сквера Паранагво военные применили оружие, и двое молодчиков, особенно энергично махавшие палками, получили пули в мягкие ткани. Остальные в панике бежали, и военным это, похоже, понравилось…

В тот же день произошел вопиющий инцидент в отношении советских дипломатов. Посол Девятов направлялся в МИД для экстренного совещания с министром иностранных дел Пересом. Бульвар оказался перекрыт, подогретые спиртным люмпены поставили поперек дороги грузовик и подожгли. Автомобиль перевозил резиновые изделия и горел эффектно, квартал накрыло облако зловонного дыма. Кортеж состоял из машины посла и внедорожника сопровождения. Водителям удалось развернуться, и кортеж отправился в объезд. Их словно ждали! На узкой улице толпа недовольных граждан перекрыла дорогу. Луженые глотки выкрикивали антисоветские лозунги, кричали, чтобы русские убирались из страны. Надрывались звуковые сигналы, водители пытались проехать. Но толпа обступила машины, била арматурой по стеклам. Вдребезги разнесли фару. Юрия Александровича вытащили из машины, он возмущался, призывал прекратить это беззаконие. Водителя, попытавшегося вступиться за шефа, ударили по голове. Офицеры во внедорожнике приняли неравный бой, переломали кости атакующим их молодчикам, открыли огонь в воздух. Имели право стрелять на поражение, но сдерживались. Толпа схлынула, но никуда не ушла. Спиртное и наркотики подогревали публику. Охранники пробились к Девятову, которому только и успели оторвать лацкан пиджака, окружили шефа и хорошенько накостыляли непонятливым. У одного из охранников пытались отобрать пистолет – и получили по заслугам. Толпа неистовствовала. Когда прибыла полиция, Юрия Александровича уже посадили в машину, и водитель явно выказывал намерение ехать через толпу. Самоубийц не нашлось, народ разбежался. Покалеченные машины вырвались на дорогу и окольными путями покатили обратно в посольство. Встреча в МИДе была отменена – по крайней мере в этот беспокойный день.

Ночью вспыхнул пожар в здании, арендованном Обществом дружбы с зарубежными странами. Двухэтажное строение находилось на улице Тринидад, в квартале от американского посольства. В здании также работала типография от упомянутой организации, библиотека, собранная по крупицам Верой Афанасьевной – супругой посла. Сторож не спал, и когда неопознанные личности в масках стали выплескивать на стены бензин из канистр, выбежал наружу. Хорошо, что выжил, отделался потерей сознания и сотрясением мозга. Поджигатели общались между собой по-английски. К счастью, дотла здание не выгорело, охрана соседних складов вызвала пожарных. Огонь потушили. Стены и несущие конструкции уцелели. Пострадало имущество, особенно на первом этаже. Пострадал частично книжный фонд, оборудование типографии. Вера Афанасьевна блуждала утром по обгоревшим помещениям, не сдерживая слез. Военные на перекрестке видели, как примерно в это же время со стороны места происшествия прошла легковая машина и заехала во двор американского посольства. Дипмиссии Соединенных Штатов был вынесен решительный протест. Посол Гарри Трэвис сделал возмущенное лицо и официально заявил, что работники его посольства не имеют отношения к инциденту. Они не действуют такими методами. А советской стороне ввиду безответственной политики лучше тщательнее следить за сохранностью своего имущества. Работники посольства подсчитывали убытки, шли консультации с МИД СССР и министерством обороны.

Беспорядки к окончанию второго дня удалось прекратить. Полиции и военным предоставили карт-бланш. В текущей ситуации это было единственным правильным решением. Участников протестов избивали, бросали за решетку. Погибли четверо – имели глупость направить против полиции огнестрельное оружие. Жизнь в столице входила в норму. Каучуковый завод не закрыли, ткацкую фабрику пообещали перезапустить в самое ближайшее время. Президент Монтейро скрепя сердце объявила о грядущем ослаблении налогового бремени для производителей сельхозпродукции, о повышении социальных выплат. Реформы замедлялись – в противном случае все бы уже сегодня покатилось в пропасть. По радио и телевидению звучали неустанные призывы сплотиться, защитить свою свободу от происков внешних и внутренних врагов. На западе продолжались боевые действия. Правительственная армия продвинулась еще на несколько километров, мятежников оттесняли к горам. О военных успехах сообщали каждый день, надеясь хоть этим разрядить ситуацию.

В посольстве все были на нервах. Девятов обрывал провода, срывался на крик. В какой-то момент досталось даже его любимой Оксане Адамович – она выскочила из его кабинета злая и красная как рак. Совещание с Левицким завершилось очередным скандалом – так и осталось загадкой, из-за чего посол Советского Союза поругался со своим замом. В дипмиссии сохранялась напряженная и нервозная обстановка. Дипломаты работали, ежедневно совершали море звонков, срывались с места, уезжали. Возле посольства теперь дежурила полицейская машина. Расследование топталось на месте, фигуру крота накрыл густой туман. Безусловно, он прервал свои контакты, ушел на дно. Байкалов перестал посещать тотализатор. Товарища Войтенко видели только трезвым. Роберт Янович Ульманис за последние три дня ни разу не посетил бордель на Вальперон, и что-то подсказывало, что его красотка Кармен не убивается там от горя. Андрей Николаевич Стоцкий после работы бежал к семье, а Людмила Юганова сидела допоздна в своем секретариате, требуя того же самого от сотрудниц. Начбез Каморный усилил охрану посольства, теперь офицеры спали лишь по несколько часов в сутки.

– Накрылось медным тазом наше с тобой мероприятие, Вадим, – сокрушенно вздыхал Виталик Сотников. – Этот гад теперь будет сидеть как мышь. Он же не дурак, понимает, что мы делаем. Прикинь, мы его каждый день видим, здороваемся… ну, или с ней, он весь такой положительный, а про себя, поди, гогочет над нами… Ты собирался с другой стороны зайти, нет? Не оформилась идея? Я тут подумал, Вадим… До резидента нам не дотянуться, но не только Гриффин знает, кто такой крот, верно? У него куча помощников, доверенных лиц. Янки же – они везде…

– Ага, и при дворе короля Артура, – проворчал Вадим. – Подобную информацию как раз, коллега, кому попало не доверяют. О личности крота осведомлен узкий круг лиц. Но чертов резидент, понятное дело, в курсе…

Идея не оформлялась. Не хватало знаний, не хватало людей для выполнения поставленной задачи. Свой человек в американском посольстве стал бы отнюдь не лишним, но где его взять? Но Виталик был прав: сидя в посольстве, крота не выявить. Вадим опять нарезал круги по городу, присматривался к обстановке. Машина работала, впрочем, иногда «уставала», двигатель кашлял и глох. Приходилось останавливаться, ждать, потом заводить мотор и ехать дальше. Одну из таких остановок он сделал напротив американского посольства. У проезжей части имелись удобные парковочные карманы, в один из них и встал «Фалькон». В компании аналогичной рухляди он был своим. В посольстве кипела работа, плотоядно урчали кондиционеры. Постоянно кто-то уезжал и приезжал. Горделиво развевался звездно-полосатый флажок. Морпехи бдительно охраняли филиал мирового зла. Через боковые ворота во двор заехал фургон с продуктами. Не успели створки сомкнуться, как вновь разъехались, выбрался знакомый серебристый «Континенталь», свернул на проезжую часть. На заднем сиденье сидел человек, похожий на резидента. Впрочем, не точно. Вадим было дернулся, начал шуровать ключом в замке зажигания, но передумал. Слежку вычислят, его «Фалькон» наверняка на карандаше. Вскинул зачем-то руку с часами, засек время. Разошлись ворота, и на территорию въехал знакомый серый «Ситроен», за рулем которого сидел человек латиноамериканской наружности. Где были, господа хорошие? Следили за советским посольством? Холодная война временами доходила до полного абсурда. Но лучше холодная, чем горячая – с ревом дальних бомбардировщиков и воем падающих ядерных бомб…

Ждать у моря погоды уже осточертело. «Не пора ли навестить пляж Эль-Табано?» – возникла занимательная мысль. Или там не собирается интересное общество? Заодно и искупаться – давно уже пора. Он завел двигатель и начал выезжать задним ходом из кармана.

Впрочем, на море в этот день Вадим не попал. На улице Калле Вентура, соединяющей Санта-Роза и бульвар Саградо, пришлось сделать вынужденную остановку. Улица утопала в зелени, возвышались заборы, за которыми проживала не самая бедная публика. Машин здесь было немного, они объезжали место аварии. Черно-фиолетовый «Додж Чарджер» выпуска 60-х годов въехал в зад салатного цвета «Пежо». Больших повреждений там не было, но шум стоял как на базаре. Несколько особей мужского пола обступили женщину и, размахивая руками, выясняли отношения. Вадим проехал мимо, потом что-то щелкнуло в голове, сдал вправо на обочину и отъехал назад. Ситуация накалялась. Он покинул машину, перешел дорогу. Людмиле Югановой приходилось несладко. На нее наседал лысоватый толстяк со шрамом под нижней губой и татуированным пауком на пухлой шее. Он щурил узко посаженные глазки, злобно шипел. Остальные, на вид ничем не респектабельнее, окружили испуганную женщину. Мускулистый малый пристроился сзади и раздумывал, не схватить ли ее за пятую точку – а последнюю выгодно подчеркивал приталенный долгополый пиджак. Дипломатические номера на «Пежо» местную шпану не смущали, вероятно, они даже не знали, что это такое. Людмила Анатольевна что-то растерянно лопотала, молодчики посмеивались. Вадим мимоходом осмотрел повреждения. «Пежо», как ни странно, почти не досталось – небольшая вмятина на заднем капоте. «Доджу» повезло меньше, бампер отвалился и практически лежал на земле.

– Так, синьоры, в чем дело? У вас проблемы? – деловито осведомился Светлов.

– Господи, это вы, слава богу… – облегченно выдохнула Людмила. – Я уже устала им объяснять…

– Гринго, отвали, – поморщился толстяк. – Тебе нужны проблемы? Так сейчас у тебя их будет море!

Остальные загомонили, подтверждая слова товарища.

– Посмотри, гринго, что она сделала! – вскричал кривоногий персонаж с ранними залысинами.

– Людмила Анатольевна, что произошло?

– Ехала, никого не трогала, – забормотала ответственная работница. – Собака перебежала дорогу, я резко затормозила… А эти прилипли ко мне сзади, ну и не успели среагировать… Их что, не учили соблюдать дистанцию?

– Шутите, Людмила Анатольевна? Их даже грамоте в школе не учили.

– По-испански говори, гринго! – вскипел толстяк. – Деньги давай! Триста песо! Твоя шлюха нам машину изуродовала!

Приятели одобрительно загудели. Вряд ли аварию подстроили специально, трудно предугадать поведение местных четвероногих. Но сложившейся ситуацией парни явно решили воспользоваться.

– Ну что, будем рассчитываться? – наезжал толстяк. – Или будем испытывать наше терпение? – Под свисающей с пуза рубашкой определенно что-то было, он уже направлял туда руку.

– Стоп, синьоры, вы не правы. – Светлов до последнего изображал дипломата. – Мы – сотрудники советского посольства, и неприятности будут скорее у вас, чем у нас. Вам не следовало так близко прижиматься к машине моей коллеги, вы сами виноваты в аварии. И обязаны оплатить причиненный нам ущерб. Предлагаю дождаться полицию и заполнить все положенные документы.

– Гринго, ты не понял? – Глаза визави сузились до щелок. – Мне плевать, в каком посольстве вы работаете. Твоя сучка сломала нам машину…

Ойкнула Людмила – стоящий сзади здоровяк все же схватил ее за мягкие ткани. А пухлый абориген сцапал майора за ворот рубахи и рванул на себя. Дипломатия закончилась. Он ударил головой в переносицу. Толстяк отшатнулся, лопнула кожа, и брызнула кровь. Второй удар пришелся в скулу, третий в висок. Толстяк рухнул как подкошенный. Взвизгнула Людмила – видимо, в знак одобрения. Мускулистый здоровяк, похожий на Чингачгука, схватил ее за горло, очевидно, хотел прикрыться впечатлительной женщиной. Майор ударил сразу, пока он не успел это сделать. «Большой Змей» отпрянул, мотнул головой, и разлетелась слюна. Второй удар пришелся ниже – примерно в почку, что гарантировало яркие ощущения. Индеец оставил женщину в покое, согнулся пополам и стал хватать ртом воздух. «Не переоценил ли я свои возможности?» – подумал Вадим, нанося удар третьему лицу. Кулак уже болел – давно не разминался с грушей, – но удар вышел хороший. Кривоногий противник отлетел на пострадавший капот, ударился затылком. Последний из соперников решил отомстить за всех, набросился сзади, обхватил за грудь. Бросок переворотом? Это практически невыполнимо… Вадим ударил локтем и затылком одновременно, и оба удара попали в цель. Развернулся, стал бить – по орущему рту, по выпученным глазам. Тот отступал, Вадим шел следом и наносил удары. Сигналили водители, которым они мешали проехать. Очевидно, водителей смущало только это. Долго на ногах противник не простоял – оступился и загремел в яму за обочиной. Оттуда раздались жалобные причитания. Вадим устал – так устал, словно весь день разгружал вагоны с мукой. Пошатываясь, вернулся к машинам. Побитая банда стонала, приходя в себя. Сел на колени «Чингачгук», он хрипло дышал, ощупывая отбитый бок. Скатился с капота и скрючился в позе эмбриона кривоногий персонаж. Толстяк приподнялся на колени, вращал обезумевшими глазами. Делать нечего, Вадим ударил еще раз, и грузное тело шмякнулось на глинистую обочину. Следовало делать ноги, пока не подъехали приятели пострадавших.

– Вадим Георгиевич, миленький, спасибо вам, вы так вовремя… – прошептала Людмила.

– Это очень приятно, Людмила Анатольевна, что вы запомнили мое имя, а тем более отчество, – похвалил Вадим, поддерживая соотечественницу за локоть. – Не стоит благодарности, мы же с вами земляки и должны поддерживать друг друга.

– Да, конечно. – Она словно очнулась, поводила глазами по сторонам. – Боже правый, что вы натворили, надо срочно уезжать…

Свидетелей, в принципе, хватало. Вадим передумал, уехать – значит обеспечить себя дополнительными неприятностями. К счастью, полиция не заставила себя долго ждать. Подъехала машина, скромно встала в стороне на обочине. Вышли двое и с некоторой опаской приблизились. Оценили номера «Пежо», и лица приобрели выражение досады. Русских, а особенно дипломатов, не обижать, а оказывать содействие на всей территории Гвадалара – гласили инструкции. И мелкие правонарушения таковыми не считать. Вадим предъявил удостоверение сотрудника посольства. Людмила судорожно порылась в сумочке, сделала то же самое. Рыхлый приземистый полицейский опасливо покосился на приходящих в себя хулиганов. Связываться с этой публикой им тоже не хотелось. Молодые латиносы приходили в чувство, кряхтели, держались за отбитые места. Толстяк сверлил злобным взглядом Светлова – явно запоминал. Остальные тоже поглядывали неласково, утирали кровь с губ. Дорожная ситуация, характер повреждений транспортных средств двусмысленностей не вызывали. Полицейские недоверчиво поглядывали на Светлова – что за Спартак? Побитые господа им явно были знакомы.

– Добрый день, – вкрадчиво поздоровался старший наряда. – Можете объяснить, что здесь произошло?

– Полагаю, вы уже поняли, лейтенант. Господа не соблюдали правила дорожного движения, опасно сблизились с моей коллегой. Ей пришлось применить экстренное торможение – собака перебегала дорогу. Дальше все понятно, не так ли? По счастью, я проезжал мимо…

– Это вы их? – недоверчиво покосился через плечо офицер.

– Прошу простить, я переживал за свою коллегу. Ее едва не подвергли насилию. Возможно, я просто переволновался… – Вадим понизил голос.

Второй полицейский подошел к толстому «бандидо», стал что-то злобно ему выговаривать. Толстяк кривился, сплевывал. Ситуация пострадавшим не нравилась – не из-за того, что загребут в участок, а из-за того, что весь город в курсе их позора.

– Понятно, – кивнул офицер. – Вы защищали честь синьоры, это похвально. – Полицейский смерил заинтересованным взглядом все еще напуганную Людмилу. Синьора была из тех, за которую не грех и вступиться. – Вы хотите предъявить претензию? – осведомился офицер. – Взыскать с виновных компенсацию за ремонт автомобиля? Мы можем все оформить, выписать повестки, но придется какое-то время подождать, потому что суды завалены делами… Хотелось бы заметить, что повреждения у вашей коллеги минимальны…

– Ничего не нужно, офицер. – Вадим улыбнулся, он все прекрасно понимал. – Мы знаем, насколько занята местная полиция, и не хотелось бы ее отвлекать от насущных дел. Благодарим, что подъехали. Будем считать, что инцидент исчерпан… если эти господа, разумеется, не собираются дождаться подкрепления и сделать из нас отбивную.

Офицер засмеялся. Парень оказался с юмором.

– Уверяю вас, синьор, этих господ, как вы выразились, вы больше не увидите. Серджио, гони эту шваль отсюда! Пусть проваливают, да резче, если не хотят провести ночь в участке!

Потерпевшие быстро рассаживались по местам, хлопали двери. «Додж» сдал назад. Отвалившийся бампер едва не цеплял асфальт. Упитанный латинос одарил напоследок Вадима свирепым взглядом и начал маневрировать между препятствиями. Двигатель взревел, выхлопная труба исторгла облако дыма, и «Додж» умчался – подальше от вселенского позора.

– Вы знаете этих парней, офицер?

– Кто же их не знает? – кивнул полицейский. – Тот, что за рулем, Альфредо Гомес. Остальные – его приятели. У Альфредо своя уличная банда в районе Октинос. Проходил по делу о торговле наркотиками, оружием, но доказать не удалось, этот тип чертовски изворотлив. И покровители у него есть… С ними лучше не связываться, синьор, если не хотите продолжения неприятностей.

– Я понял, офицер, – улыбнулся Вадим. – Позвольте еще раз выразить вам свою признательность…

Полицейские уехали, отдав напоследок честь. Людмила, обнимавшая себя за плечи, немного успокоилась. Автомобили продолжали объезжать место аварии.

– А нам… что нам делать, Вадим Георгиевич? – пробормотала Людмила. – Поймите меня правильно, я впервые сталкиваюсь с подобной ситуацией, всегда считала, что дипломатический иммунитет должен работать…

– Он бы и сейчас сработал, – пошутил Вадим, – если бы вашим новым знакомым объяснили, что это такое. А теперь, Людмила Анатольевна, нужно срочно уезжать, если не хотим продолжения приключений. Вы еще помните, как управлять машиной? До посольства – чуть больше километра. Садитесь и не бойтесь, я поеду следом.

– Не знаю, Вадим Георгиевич, не знаю… Не хочу в таком состоянии появляться в посольстве, придется объяснять, что случилось… Вы же понимаете… – Она как-то виновато улыбнулась.

– Понимаю, – согласился Вадим. – Эта звероподобная публика может надолго вывести из равновесия. Мне бы тоже не мешало побыть в уединенной обстановке. Знаете что? Сразу за поворотом на Аламеда, не доезжая метров трехсот до посольства, есть тихое заведение. Никогда там не был, не помню названия, но на вывеске нарисована большая кружка кофе. Садитесь в машину и поезжайте, займите столик. Я подъеду через несколько минут, надо только убедиться, что за нами никто не увяжется. Вы же пьете кофе?

– Пью, – закивала Людмила. – Даже несмотря на жару. С такой работой без кофе не прожить.

Шок проходил, просыпалось чувство юмора. Приятели Гомеса не спешили брать реванш. Когда Вадим входил в заведение, «Пежо» стоял в тени под деревьями, а Людмила сидела в углу за столиком и листала меню. Руки женщины все еще дрожали. Из-под стекол очков смотрели умные, немного растерянные глаза.

Заведение было небольшое, уютное, посетителям подавали кофе и кондитерские изделия. Клиентов было немного. Официант принял заказ – капучино и американо – и удалился выполнять.

– Потряхивает еще, – призналась Людмила с обезоруживающей улыбкой. – Не рассказывайте нашим, что я так некрасиво поступила, хорошо? Девицы в секретариате хихикать за глаза будут.

– Вы естественно поступили, – пожал плечами Вадим. – Не бросаться же одной на четверых. Почему вы были одна? Разве нет инструкций на этот случай?

Людмила покосилась за окно – по Аламеда проехал грузовой фургон. Она боялась, и, как Вадиму показалось, не только парней Альфредо Гомеса.

– Возможно, вы слышали, что секретариат оснащают новой партией оргтехники. Сейчас эксплуатируются ЭВМ – на Западе эти штуки называют компьютерами, их выпускает фирма IBM. Есть мнение, что за ними будущее. В нашем посольстве импортная техника не приветствуется, служба безопасности выступает против, считается, что в эту технику могут вживить шпионские схемы, а наши технари в этом не разбираются. Нас обеспечивают отечественными ЭВМ, они поступают по линии объединения «Точмашэкспорт». Вчера пришло судно. На таможне возникли проблемы с нехваткой документации, пришлось ехать и решать. Местные бюрократы порой невыносимы, подобные вопросы можно решать и по телефону… Кто же знал, Вадим Георгиевич? Выскочила на час – до порта несколько кварталов. Можно было подождать, пока освободятся люди Каморного, но так не хотелось ждать… Если вам интересно, вопрос решен, послезавтра все привезут и установят. Обещают наладить интерком – это внутренняя связь, не зависимая от телефонных линий и радиоэфира. Прогресс не стоит на месте, знаете ли.

– Очень рад за него, – улыбнулся Вадим. – В этом заведении, кстати, неплохой кофе.

– Да, кофе хороший, – согласилась Людмила. – Кофейные зерна здесь выращивают на склонах Кордильер – там идеальный климат для этой культуры. Вы знаете, что на долю Центральной Америки приходится десять процентов мирового производства кофе? Есть договоренность о поставках в СССР. Всех, конечно, не напоят, но остроту дефицита могут снять. А вы точно работаете по линии промышленности?

– Вроде работал с утра… А что вас заставляет сомневаться?

– Ну, вы с такой легкостью разбросали этих четверых… – Людмила пристально смотрела в глаза собеседнику, и в них появилось что-то новое. Собеседник явно вызывал у нее интерес. – А эти четверо, если мое зрение не подводило, точно не были инвалидами…

– Может, испугался за вас? – предложил версию Вадим. – А от испуга чего не натворишь. Ну, еще пару раз заходил по молодости в секцию бокса.

Людмила засмеялась, но как-то натянуто.

– Могу и на скрипке, – отшучивался Вадим. – Вернее, мог, классе эдак в четвертом, когда матушка взяла за ухо и отвела в музыкальную школу. Учителя хорошие попались, быстро поняли, что не стоит мучить ребенка. На рояле потом играл, на пианино, но на пианино неудобно – карты на пол падают…

Людмила вздрагивала от смеха, чуть не поперхнулась горячим напитком. Кажется, удалось расположить к себе эту особу. Руки уже не дрожали, хотя она и продолжала коситься в окно.

– Не бойтесь, – снисходительно улыбнулся Вадим. – Не приедут за нами эти крысята. Делать им больше нечего. Они же трусы, понимают, что не с тем связались. Огребли в этот раз – огребут и в следующий. Мы рядом с посольством, они сюда не сунутся.

– Да я не боюсь, – смутилась Людмила. – Рядом с вами, Вадим Георгиевич, я почему-то ничего не боюсь…

Она окончательно стушевалась, схватилась за чашку. Вадим украдкой составлял психологический портрет собеседницы. С Людмилой Анатольевной определенно было что-то не так. Она чего-то боялась – и явно не с сегодняшнего дня, а случай на дороге стал лишь «приятным» дополнением к уже существующим страхам. «А был ли случайным этот случай?» – задался Вадим резонным вопросом. Но откровенничать Людмила не спешила, хотя наверняка догадывалась, кто он такой.

– Может, выпить хотите? – закинул удочку Светлов. – Вам до сих пор не по себе. За машину не беспокойтесь, люди Каморного отгонят ее к посольству.

– Странное состояние, Вадим Георгиевич, – сделала задумчивое лицо Людмила. – Очень хочется выпить – и вместе с тем остаться трезвой. У вас такое бывает? Не стоит, конечно, я не алкоголичка, чтобы выпивать в первой половине дня. Во второй половине я, кстати, тоже не любительница. Спасибо за предложение, но нет. Работать надо. А также сообщить о случившемся Юрию Александровичу и товарищу Каморному, пусть принимают меры.

– Единственная мера в данной ситуации – перестать ездить в одиночку. Вам по должности не положено. Понимаю, хочется больше свободы, не хочется зависеть от других, терять рабочее время. Но вот вам результат. Не забывайте, что вы привлекательная женщина, а в этой стране далеко не все обращают внимание на регистрационные знаки.

– Надеюсь, это комплимент, – задумалась Людмила. – Хотя оформили вы его в наставительном ключе. Вы правы, Вадим Георгиевич, рано или поздно мы обжигаемся. Подобного не повторится. Представляю, как будет возмущаться Юрий Александрович, но выхода нет – о всех чрезвычайных происшествиях нужно сообщать. Мы можем посидеть еще немного? Подождут ваши «промышленные» дела?

– Конечно, Людмила Анатольевна, – встрепенулся Вадим. – Время терпит, давайте посидим. Заказать вам еще что-нибудь?

– Ну, разве что макароны… – засомневалась женщина. – Но оплачу сама, а то все это выглядит неприлично… Вы же понимаете, что под словом «макароны» здесь понимаются отнюдь не твердые изделия из пшеничной муки?

– Я в курсе, – улыбнулся Вадим. – Отварные «твердые изделия» в большинстве стран называют «пастой» – что в нашей стране меньше всего ассоциируется с этим словом. Не буду спорить, Людмила Анатольевна, оплачивайте. А признайтесь, это правда была собака? Ну, то, что перебежало вам дорогу. Может, педали перепутали?

– Ну уж нет… – Людмила втянула голову в плечи. – Я уже не в той фазе водительского мастерства, чтобы путать педали. «Сено», «солома» – что тут сложного? Дорогу что-то перебежало – большое, черное, ну, мне так показалось… Я задумалась, всполошилась – как дала по педали…

– Понятно, – кивнул Вадим. – Вопрос остается открытым.

С этой женщиной было легко. Она каким-то образом чувствовала состояние собеседника, подстраивалась под него. Неловкости не возникали. Что у нее с женатым Стоцким? Людмила что-то знала, но скрывала. Что она могла знать? Собеседница рассказывала о себе. Девять лет назад окончила Московский институт международных отношений. Звезд в неба не хватала, но ученицей была прилежной. Несколько лет работала младшим референтом в департаменте МИДа по сношению с социалистическими странами. За границу не выезжала, набиралась опыта. Потом была Болгария – согласно анекдоту, «шестнадцатая республика в составе СССР». Заведовала протоколом, набивала руку. Затем, не очень долго, была в Австрии – и Вена ей совсем не понравилась, за исключением пары исторических кварталов. Затем в посольстве случилась реорганизация, вернулась в Союз. Крупная заварушка в Центральной Америке, когда доселе никому не известный Гвадалар вдруг встал на социалистические рельсы и решил подружиться с Советским Союзом. И здесь посольство реорганизовывали, укрупняли. На работу принимали людей с опытом, желающих трудиться в данном регионе. Силком не гнали – регион проблемный, даже опасный, отношение к русским – неоднозначное. Кое-какой опыт работы у Людмилы имелся, и она выразила желание. С личной жизнью не ладилось – ничто не держало в Восточном полушарии. Пережила неприятную любовную драму (эту тему Людмила не заостряла) – в этой связи предпочла уехать подальше. Такта и выдержки у собеседницы хватало – ни разу не спросила, женат ли Светлов, лишь один раз прошлась взглядом по его пальцам, где отсутствовало обручальное кольцо. То, что он вдовец, Людмила знать не могла. А если знала, то она и есть крот…

– Можете рассказать о людях, работающих в посольстве? – решился Вадим. – Исключительно в плане коммуникации. Мне же надо выстраивать с ними отношения.

Он считал себя неплохим физиономистом, понял бы, чья личность вызывает у дамы отторжение. Но она спохватилась, посмотрела на часы.

– Прошу простить, Вадим Георгиевич, с удовольствием бы еще посидела, но надо бежать. Вы не обидитесь? А позднее обязательно поговорим.

– Да, конечно, Людмила Анатольевна, я с вами и про свои дела забыл…

Возвращались в посольство порознь. Подозрительно поглядывал и хмурился Андрей Николаевич Стоцкий. Что он, интересно, вообразил? А главное, как узнал? Обострились телепатические способности? Юганову в этот день он больше не видел, Людмила Анатольевна отсиживалась в секретариате. Пропадал и появлялся Виталик Сотников. Под нужды секретной части в посольстве выделили небольшое помещение на цокольном этаже. Остаток дня Вадим перебирал личные дела фигурантов, поглядывал на телефонный аппарат защищенной связи. Докладывать начальству было нечего. В восемь вечера он пересек парк и поднялся на свой этаж, кинулся открывать все окна, чтобы спастись от духоты. Завелся трескучий кондиционер, стал разбавлять прохладой спертый воздух. Он принял душ, допил остатки сока, стоявшего в холодильнике. Остатки рома в бутылке так и оставались нетронутыми. Каждый вечер Вадим доставал бутылку, разглядывал ее и убирал обратно – до следующего раза. Читать не хотелось, любителем телевизионных передач на испанском языке он также не был. «Лечь пораньше? – пришла идея. – Чтобы проснуться на рассвете и снова весь день биться лбом о стенку?»

Он думал о Людмиле: что она скрывает? Если не откровенничает, значит, и сама замешана. Курил на балконе, вытянул ноги на кровати. Борьба со сном протекала с переменным успехом, когда в дверь тихо постучали. Вадим сбросил ноги на пол, прислушался. Снова постучали. Наспех оделся, пошел открывать – не спрашивая, кто там. Что могло случиться на территории Советского Союза? В коридоре горел приглушенный свет. На коврике мялась Людмила с распущенными волосами. Одета она была несложно – светлая футболка, джинсы – остро дефицитные в СССР, но в Гвадаларе продающиеся на каждом шагу. В руках она держала бутылку вина. Вадим оторопел.

– Людмила? Вот так сюрприз…

Она всмотрелась.

– Уже спите, Вадим Георгиевич? Черт, я так не вовремя… Только не смущайте меня, я и так ужасно смущаюсь… – Ее голос задрожал от волнения. – Украдкой сюда пришла, переходами, чтобы никто не видел, представляете?

– Честно говоря, с трудом, Людмила. Это вино?

– Да. Хорошее гранатовое вино местного разлива. В горах разводят виноград, и очень много частных винокурен… Вернее, было много, пока половину из них не национализировали… Простите, скучно сидеть одной, к тому же вы собирались продолжать беседу. Очень жаль, что я так не вовремя. Но хорошо, зайду в другой раз…

– Проходите, все в порядке. – Он распахнул дверь, сделав шаг назад. Она переступила порог, и оба проявили досадную неуклюжесть. Людмила споткнулась, Вадим придержал ее, а также падающее гранатовое вино. Отставил бутылку на тумбочку, обнял женщину за плечи. Она прижалась к нему, подняла голову. Большие глаза, сегодня без очков, матово отсвечивали. Слишком близко они находились. Людмила успела посетовать, какая слепая она без очков, а дальше все произошло само. Смущение присутствовало, но это не мешало нанести недвусмысленный визит и жарко отвечать на поцелуи. «Промотать все обратно? – мелькнула смешная мысль. – Да, Людмила Анатольевна, время позднее, может быть, в следующий раз?» Но это было выше мужской силы воли. Жар ударил в голову, и никакой кондиционер бы не спас. Они передвигались по направлению к кровати, словно сиамские близнецы – верста, слава богу, была не коломенская. Пристроились, не отпуская друг друга, – сначала лежали одетые, потом как будто спохватились, стали лихорадочно освобождаться от лишних предметов. Странно завершался день, майор представлял его окончание несколько иначе…

Переплетались липкие от пота тела. Несколько раз за ночь напрягалась лейка душа, окатывая обнаженных любовников прохладной водой. Смущенно хихикала Людмила, но с намеченного курса не сворачивала. Ей требовалась защита, она искала человека, с которым не страшно. Да и истосковалась по нормальным отношениям, пусть даже скоротечным. Она льнула к Вадиму, дышала в ухо. Вино выпили, заели ананасом, забравшимся в дальний угол холодильника. Людмила наблюдала из-под одеяла, как он ножом кромсает фрукт. Поговорить не удавалось, снова оказывались в постели, где было не до разговоров. Она уснула, разметавшись по кровати, утомленная, довольная, а ему пришлось довольствоваться узким пространством – он скрючился, как бедный родственник, чтобы не побеспокоить спящую женщину…

На рассвете она вскочила раньше него, блуждала по комнате, запинаясь о предметы мебели. Бормотала, что это очень странно: один из носков оказался в другой комнате, куда вроде не ходили. Вадим, притворяясь спящим, подглядывал. Журчала вода в ванной комнате, урчал сливной бачок. Его обман Людмила раскусила, присела рядом, наклонилась, поцеловала. Она еще не расчесывалась, волосы забавно торчали в разные стороны.

– Побегу, Вадим, не обижайся… – В голосе звучало искреннее сожаление. – Проберусь к себе, пока народ не проснулся, не нужны нам слухи и кривотолки… День будет долгим, тяжелым, нужно многое успеть… Не хочу навязываться, Вадим, но если хочешь, чтобы мы когда-нибудь это повторили, то уж сигнализируй, ладно?

– Ты чего-то боишься? – в упор спросил Вадим.

– В каком смысле? – Людмила непроизвольно повела плечами.

– В прямом. И это не связано со вчерашним инцидентом на Калле Вентура. Можешь мне довериться. Если это тайна, то я никому не скажу.

– Еще чего навыдумывал. – Она засмеялась, но как-то натянуто. – Ты о чем, Вадим? Все хорошо. Даже не представляю, о чем ты говоришь…

– У тебя что-то со Стоцким? – снова последовал вопрос в лоб. – Я не шпионю, прости, просто люди говорят… Тогда в беседке… ты же со Стоцким была?

– Черт, так это был ты…

Она бы соскочила с кровати, но Вадим предугадал маневр, сжал ее за талию.

– Подожди ты, я же без всяких претензий… Просто гулял, ни за кем не следил…

– Да нет у меня ничего с ним. Нет, понимаешь? – Лицо перекосилось, скрипнули зубы. – А если и было, то это ошибка – от тоски, беспросветности, но ты все равно не поймешь. Не собираюсь разрушать ничьи семьи. Ему – развлечение, отдых от семейной жизни, да еще и адреналин кипит – риск же, острые ощущения. А вот мне… Плевать, что он хочет продолжения, решение принято… Эх, Вадим Георгиевич, – Людмила вздохнула и как-то успокоилась, – вот взяли и испортили такое хорошее настроение… Ладно, отпусти, пойду. Да правда все в порядке, я ни на что не обижаюсь. Было бы на что обижаться. Позднее увидимся… если захочешь общаться с такой бессовестной и безответственной шлюхой…

Он отпустил Людмилу, она впрыгнула в кроссовки и убежала из номера. Остался ее запах, мятая постель и под тумбочкой пустая бутылка из-под гранатового вина…

Через час он был в посольстве, разгуливал по пустым пока еще коридорам. Спустился в секретную часть, попытался настроиться на «секретную» волну. Начиналась суббота, условно выходной день. К десяти утра он снова расхаживал по коридору. Люди работали, но не массово и без особого энтузиазма. Галстуки и строгие костюмы сегодня почти не мелькали. Субботние новости вызывали сдержанный оптимизм. Шайки мятежников отходили в горы. Ликвидирован полевой командир Сантьяго Доусон, ближайший сподвижник Альбы – то ли свои постарались, то ли в правительственной армии нашелся меткий стрелок. Подразделения противника отошли из ряда деревень, взят под контроль золотоносный прииск Винтарис. В коридоре возник Байкалов Олег Денисович в парусиновой рубашке – третий секретарь посольства. Он безмятежно напевал «Нога попала в колесо, в колесо, в колесо…» на мотив известной песни «I’ll meet you at midnight»[5] группы «Смоки», одновременно жевал идеологически вредную жевательную резинку. Дружелюбно улыбнулся Светлову, прежде чем войти в кабинет. Прошел насупленный Войтенко, буркнул «здрасьте». Вадим стоял у окна, наблюдая, как к воротам изнутри подъезжает знакомый «Пежо». Реакции от привратника не последовало. Людмила Анатольевна вышла из машины, удалилась на пост разбираться. Светлов лицезрел лишь ее затылок. Куда еще собралась – опять одна? Он почувствовал злость. Ничему жизнь не учит!

– Доброе утро, – поздоровался, подходя, Виталик Сотников.

– Нет, – покачал головой Вадим. – И сейчас узнаешь почему. У тебя совсем не осталось времени. Людмила Анатольевна Юганова сейчас уедет – можешь полюбоваться на ее «Пежо». Пулей седлай своего «Мустанга» – и за ней. Только не светиться. Мог бы сам, но мой «Фалькон» она хорошо знает. Не выпускай ее из вида, но на пятки не наступай. Я должен знать, куда и зачем она поехала. Уяснил, Виталик? Истинная цель поездки, а не то, что она озвучила охране. И присмотри там за ней, чтобы не влипла в какую-нибудь неприятность.

– А почему она хорошо знает твой «Фалькон»? – не понял Сотников.

– Пулей, Виталик, – зашипел Вадим. – Все вопросы – потом…

Сотников пожал плечами и побежал исполнять поручение. В помещении для охраны Людмила Анатольевна пробыла недолго. Вышла с опущенной головой, села за руль. Одновременно отомкнулись ворота, «Пежо» выехал на городские просторы. Охранник начал закрывать ворота, но среагировал на короткий сигнал, потащил створку обратно. Такие, как Сотников, не отчитывались. «Мустанг» выбрался наружу, повернул за «Пежо». Вадим оторвался от окна, проводил глазами прошествовавшую мимо Оксану Адамович. Женщина с гордо поднятой головой направлялась в кабинет шефа.

Бумажная работа раздражала и бесила. К часу дня не вернулись ни тот, ни другая. Пользоваться рациями запрещали инструкции. Противник находился в шаге, имея под рукой все средства отслеживания и прослушивания. Вадим прошел через охрану, прогулялся вдоль тротуара. Госпожа Монтейро с красочного плаката призывала нацию сплотиться и достойно ответить на империалистические вызовы. В остальном все было спокойно и безмятежно. Ползли машины, соблюдая скоростной режим. Припекало солнце, редкие прохожие прятались в тени. На парковке перед «Эль-Кихотом» стоял знакомый серебристый «Континенталь». И не просто похожий, а с тем же номером. Кровь ударила в голову – эти янки совсем обнаглели! Может, еще и снайпера в кустах посадят? Вадим пересек дорогу, двинулся ко входу в заведение. Реклама на трех ногах извещала, что подают жареного цыпленка. Ну хоть что-то человеческое… Поесть давно пора. Пространство для приема пищи было поделено на две секции – их отделяли заросли вьюна, растущего из горшков. Интересующая Вадима публика находилась в первом зале. Резидент Гриффин ничего не стеснялся. Сегодня он был без подручных – зато с дамой. Спутнице было за тридцать – болезненно худая, сравнительно сексапильная брюнетка с европейскими чертами лица. Пара мило беседовала. Резидент приглушенно говорил, спутница улыбалась и витала в своих эмпиреях. Они уже поели, пили кофе. Почему здесь? Да по кочану! Заведение имело хорошую репутацию, почему не совместить субботний отдых с работой? Оба повернули головы, когда вошел новый посетитель. Дама перестала улыбаться, но теперь это делал спутник – сверкал белоснежной голливудской улыбкой. Вадим сдержанно кивнул, сел за столик. Подлетел официант, принял нехитрый заказ: цыпленок и кофе – убыл восвояси. За стойкой бара переливались этикетки, но майор был стоек – время рабочее. Да и вообще – нельзя. Резидент и его дама отвернулись и продолжили негромкую беседу. Слова не различались. Гриффин откинулся на спинку стула, извлек из пачки «Мальборо» сигарету. Подлетел официант с пепельницей. Резидент кивнул, щелкнул зажигалкой. Он курил с расстановкой, наслаждался табачным дымом, уходящим в отдушину. Официант принес ароматного цыпленка, следом – кофе. Слюни потекли потоком. Светлов ел неторопливо, отрезая кусочки. Цыпленок был идеально прожарен, насыщен специями, дразнящими вкусовые рецепторы. Дама засмеялась – американец выдал что-то забавное. «А он точно резидент?» – подумал Вадим. Маразм, по счастью, не крепчал. Затушив сигарету, американец поднялся. Встала дама, он придержал ее за руку. Пара направилась к выходу. Пропустив наружу спутницу, Гриффин повернулся, бросил на майора госбезопасности выразительный взгляд. Затем кивнул и вышел. «Точно резидент», – подумал Светлов.

Заурчал мотор, красавец «Линкольн» оторвался от тротуара, поплыл в светлое американское будущее. Теперь ничто не отвлекало. Дурные мысли отступили, цыпленок стал еще вкуснее. Даже думать не хотелось, когда же в собственной стране начнут готовить такой кофе. Или даже любой… Расплатившись, он вышел на улицу, отправился через дорогу к посольству, где из караулки выглядывали строгие лица офицеров. Под сенью дружеских штыков было спокойнее. Вадим прогулялся вдоль ограды, покурил. «Линкольн Континенталь» не возвращался. Клевретов резидента также в округе не было. Но стало нехорошо, кошки заскребли на душе…

Виталик Сотников не возвращался. Людмила тоже. Настало время беспокоиться? Но она и не обязана вернуться так быстро. Вадим глянул на часы. Пять часов отсутствия в субботний день – не так уж «быстро»… Он выбросил из головы панические мысли, спустился в секретную часть. Канал защищенной связи работал, подключиться к нему не смогла бы ни одна разведка мира. Голосовой связью не пользовались – в этом случае технари не могли гарантировать конфиденциальность. Обменивались с центром зашифрованными сообщениями. «Продолжаю работать. Прошу разрешить неформальные контакты с лицами, осуществляющими враждебную деятельность против СССР». Звучало странно, но генерал-лейтенант Нежинский поймет. Да и береженого, как говорится… «Контакты разрешаю, – пришло ответное сообщение. – Но не увлекайся там, майор». Светлов усмехнулся и отключил аппаратуру. Предостережение нелишнее. Сколько народа полегло в этой удобренной соблазнами почве…

Часы показывали три часа пополудни. Солнце смещалось по небосклону, жарило, как в печке. Виталик не объявлялся. Начинался какой-то психоз, Вадим расхаживал по двору, периодически выбирался на улицу. Что-то происходило – из здания выбежал начальник безопасности Каморный, покатился на пост. Он был встревожен. Екнуло сердце. Начбез исчез в помещении, вскоре опять возник. С заднего двора подъехал внедорожник «Шевроле», закрепленный за посольством. В нем рассаживались сотрудники, Каморный уселся рядом с водителем, собрался хлопнуть дверью. Вадим придержал ее.

– Что случилось, Алексей Леонидович?

– Позвонили из полиции, надо ехать на Калле Рио, – начальник безопасности не отличался многословием. Недобрые предчувствия обретали уже какие-то выпуклые формы.

– Подождите, я с вами… – Каморный не посмел возразить, только поморщился. «Фалькон» был рядом, на краю стоянки. Вадим завел двигатель, пристроился в хвост выезжающему на улицу внедорожнику…

Маршрут машинально откладывался в памяти. Ехали долго, цивилизация закончилась. Грязная улочка, замызганные строения, соответствующий контингент. Постройки оборвались, тянулись заросли. Под обрывом журчала речка. Салатового цвета «Пежо» стоял на открытом участке, багажная дверь была открыта. Дипломатические номера замазаны грязью – явно не сами замазались. Здесь же находились две полицейские машины. Сотрудники курили в стороне, оживленно общались, посмеивались. Каморный первым выскочил из машины, побежал к «Пежо». Вадим перевел дыхание. Ноги внезапно задрожали, навалилась предательская слабость. У распахнутого багажника переминались двое – один был в форме, щеголеват, черноус, со смуглым, анатомически правильным лицом; второй – пониже, плотнее, носил штатское платье. Он склонился над содержимым багажника, с любопытством его рассматривал.

– Приветствую, товарищи, – учтиво поздоровался человек в форме. – Капитан Диего Мария Мендес. Это криминалист Севилио Санчес. Полагаем, это ваше? Примите соболезнования.

В горле пересохло. Вадим смотрел на мертвое тело, не мог пошевелиться. Пекло не спасало – кожу холодило. Мертвая Людмила лежала в багажнике, свернутая пополам. Очки потерялись, в полуоткрытых глазах застыла болотная муть. Волосы скомканы, одежда залита кровью. Вадим до сих пор чувствовал на себе ее прикосновения, отпечатавшийся поцелуй… Ком подкрался к горлу, стало трудно дышать. Что она там говорила перед уходом? «День будет долгим, тяжелым, нужно многое успеть». Забыла добавить: еще умереть… Потребовалась масса усилий, чтобы сохранить спокойствие.

– Боже мой, Людмила Анатольевна… – пробормотал Каморный и сморщился, словно засохший дождевой гриб. Повернулся к Светлову. – Что произошло? Куда она ездила?

– Без малейшего понятия, – Вадим сглотнул. – Я знаю столько же, сколько и вы…

– Она сказала охране, что хочет пройтись по магазинам… – дрогнувшим голосом сообщил один из офицеров, сопровождавших Каморного. – Людмила Анатольевна еще похвасталась, что у нее сегодня выходной… Выглядела, правда, как-то бледно…

– Кто ее нашел? – спросил Каморный у полицейского.

Тот откашлялся.

– Трудно сказать, товарищ… В полицейский участок позвонил какой-то человек, сообщил и бросил трубку… Вряд ли вашу коллегу убили здесь. Это произошло в другом месте. Сунули в багажник, кто-то из преступников сел за руль, привез ее сюда, предварительно испачкав номера. Место пустое, люди появляются нечасто. Вряд ли есть свидетели, как это произошло. Но мы обязательно опросим население. А также найдем место, где произошло преступление. Судя по почерку, это члены одной из уличных банд…

– Тело пока не доставали, – подал голос криминалист Санчес. – Ждали вас. Отвезем на экспертизу, потом в морг. Заберете завтра… в любое время, когда вам будет удобно. Все, что вижу сейчас, – женщине нанесли не менее десяти ножевых ранений, при этом держали сзади, а после всего перерезали горло. У нее ведь была при себе сумочка? Так вот, ее нет…

– У вас, надеюсь, есть база отпечатков пальцев преступников, побывавших за решеткой? – спросил Вадим. – Вы же собираетесь снять в машине отпечатки пальцев – хотя бы с руля?

– О, даже не сомневайтесь, – уверил Мендес. – Наши специалисты сделают все как положено. Но вынужден предупредить, что местному криминальному элементу известно про нашу базу данных. Не уверен, что среди них есть полные идиоты. Пока я вижу следующее. Возможно, вспыхнул конфликт, а бандиты в этом городе горячие, вашей сотруднице просто не повезло… Ее привезли в этот глухой район, чтобы запутать следы. Кто-то из местных решил поживиться, заметив пустую машину, обнаружил в багажнике труп и решил не связываться, позвонил в полицию и скрылся.

– Блестящая версия, – пробормотал по-русски Вадим.

– Простите? – не понял Мендес.

– Проверьте версию, офицер. Вчера у нашей сотрудницы вспыхнул конфликт, как вы выразились, на дороге. Это были люди некоего Альфредо Гомеса. Вам же известно это имя? Они могли проследить за женщиной и расправиться с ней в укромном месте.

Удивленно покосился Каморный – что за новости? Мендес, помедлив, кивнул.

– Хорошо, товарищ, мы проработаем эту версию.

Сотрудники посольства отошли в сторону. Криминалист продолжил работу. Он осматривал тело, потом с чемоданчиком переместился в салон. Полицейские скучали.

– Что происходит, товарищ Светлов? – сквозь зубы проговорил Каморный. – Вам что-то известно? Я обязан знать, я отвечаю за безопасность посольства. Нас уже поджидают катастрофические последствия в связи с гибелью Людмилы Анатольевны…

– Просто выполняйте свою работу, Алексей Леонидович. А Комитет будет выполнять свою – договорились? Я не знаю, что происходит, могу лишь выстраивать беспочвенные версии. В данную минуту меня интересует другое: где капитан Сотников?

– Ну вы даете, товарищ Светлов. – Начбез передернул плечами. – Откуда мне знать, где товарищ Сотников? Он ваш человек… намекаете, что сегодня нас ждут и другие сюрпризы? Это возмутительно. Почему до вашего приезда все было тихо и гладко?

– Потому что болото разворошить было некому… Загадочная смерть товарища Бахметьева – это, по-вашему, «тихо и гладко»? Не будем препираться, Алексей Леонидович, одно дело делаем. Проследите, чтобы здесь все закончили. Полиция не разгонится, это все понимают. Версия ограбления случайными людьми их вполне устраивает. Снова будут жаловаться на разгул криминалитета после прихода к власти левых сил. Пусть хотя бы не мешают, отработают версию с Альфредо Гомесом. В ней есть смысл («Но почему тогда я еще жив?» – подумал Вадим.) Нужно немедленно найти Сотникова – пусть офицер Мендес сделает нам одолжение. Он похож на человека, который еще не окончательно забил на работу. Пусть проверит все, что положено в таких случаях. Больницы, морги…

– Кажется, догадываюсь, – проворчал Каморный. – Сотников по вашему необдуманному приказу следил за Югановой и, скорее всего, тоже по уши в неприятностях… Зачем вы следили за Югановой? Она никогда не давала повод сомневаться в ее благонадежности.

– Собираетесь подкорректировать мою работу, Алексей Леонидович? Или сами догадаетесь, что происходит на вверенной земле? И вряд ли это связано с моим прибытием. Прошу, организуйте то, что я просил…

Весть о гибели дипломатического работника расползалась по посольству. Едва опомнились после гибели Бахметьева – как вторая смерть… Люди перешептывались по углам, с опасением поглядывали на майора Светлова. Ходил мрачнее тучи посол, раздраженно шикал на своих подчиненных. В секретариате царила тягостная обстановка, сотрудники общались исключительно шепотом. У открытого окна в коридоре нервно курил Андрей Николаевич Стоцкий. Он словно постарел, с лица не сходила тоскливо-скорбная маска. Сотрудники старались не показываться на глаза. В красном уголке кто-то уже подсуетился – поставил фотографию Людмилы в траурной рамке. Сообщение о трагическом происшествии ушло в центр. Москва помалкивала, переваривала невеселое известие. По завершении полицейских процедур тело следовало отправить на родину – разумеется, самолетом. Назревали бюрократические процедуры. Посол Девятов выделил ответственного за это скорбное мероприятие. Вадим сломал всю голову: Людмила что-то знала, но боялась сказать. Почему? Сама замаралась? Или происшествие не имело отношения к расследуемому делу? Проведенная с Людмилой ночь не выходила из головы. Она пришла и ушла украдкой, без свидетелей, воспользовавшись запутанными переходами. Скорее всего, за ней не следили. Но могли случайно заметить люди из соседних квартир, подслушать разговор в коридоре. Вряд ли, но всегда следует оставить шанс на то, что кажется маловероятным… Версия о чудовищном стечении обстоятельств продержалась недолго. Каморный отловил Вадима в коридоре цокольного этажа. Глаза начбеза блестели, как у нездорового человека.

– Вот вы где… В посольство позвонил наш знакомый капитан Мендес. Вы правы, он из тех полицейских, кто еще выполняет свои обязанности. Версию с неким Альфредо Гомесом можно бросить в топку. Я уже в курсе, что вчера произошло на Калле Вентура. А вы заядлый драчун, Вадим Георгиевич, кто бы мог подумать… Не хочу давать оценку случившемуся, допускаю, что нормы дипломатии в тот час не работали. Участники этих событий в полном составе отправились в больницу, где их попросили подождать своей очереди. И они затеяли скандал, переросший в драку и порчу имущества. Подъехала полиция, и всю четверку отправили за решетку, где они и провели последующую ночь. Освобождены два часа назад. То есть к убийству Людмилы Анатольевны они не причастны. То, что делегировали свои «полномочия» сообщникам, маловероятно и надуманно, согласны?

– Похоже на то, – вздохнул Вадим. – Но в ваших глазах, Алексей Леонидович, продолжает гореть загадочный огонек. Колитесь.

– В больницу на Калле Плаза поступил пациент с переломанными ногами. Его обнаружили и сообщили медикам сердобольные прохожие. В соседнем переулке в это время догорал «Мустанг», так что… было громко и ярко. Пациент просил сообщить о нем в советское посольство, дескать, он их сотрудник. Документов при больном не было, но все же, поразмыслив, медики позвонили в полицию.

– Так с этого и следовало начинать! – воскликнул Вадим. – Алексей Леонидович, если это Сотников, то его надо немедленно перевезти в посольский медпункт – у нас же есть свой стационар?

Он быстро двинулся прочь.

– Минуточку, товарищ Светлов, – окликнул начбез.

– Еще что-то? – Вадим резко повернулся.

– Нет, но такое дело… – Каморный замялся. – Меня не посвящают в подробности, но отчего-то кажется, что вам пора позаботиться о собственной безопасности. Не думали об этом? А то не испытываю удовольствия от лицезрения трупов своих соотечественников.

– Я позабочусь о своей безопасности, – кивнул Вадим. – Или вы намерены снабдить меня вооруженным конвоем?

В больницу «Скорой помощи» на Калле Плаза он примчался через двадцать минут. Заведение было не из самых захолустных, но чувствовалось: медики в стране недоедают. Посетителя пропустили не ломаясь – поспособствовала новость, что больного заберут в посольство. Виталик лежал в двухместной палате, в компании «мумифицированного» бесчувственного товарища. Обе ноги были загипсованы, Виталик испытывал адскую боль, но все же вертелся, как уж на сковородке.

– Смешно, – обозрев пациента, резюмировал Вадим. – Вернее, было бы смешно, если бы не было так грустно.

– Вадим, прости, я налажал… – застонал Сотников. – Ума не приложу, как такое случилось… Ой, сука, как больно…

– Смирно лежи, не шевелись. – Вадим покосился на соседа по палате. – Давай без самокритики, Виталик, мы все сегодня выступаем не лучшим образом. Скоро приедут наши, заберут тебя в посольский стационар. Успокойся, все нормально. Переломы срастутся, и ты встанешь на ноги.

– Да хрен на них, на эти переломы… – застонал Виталик. – По заслугам получил… Что с Югановой, Вадим?

Скрывать правду было бессмысленно, пришлось повествовать. Виталик издал мученический стон, откинул голову. Искаженное лицо заливала блестящая испарина. Он прилежно висел на хвосте у Людмилы, не отставал, но и не терся о ее зад. Та собиралась явно не по магазинам. С центральных улиц ушла на объездную дорогу, углубилась в северные кварталы. Остановилась только раз, чтоб заправить машину, на АЗС не задержалась, кусала губы, спешила. У местного стадиона случилась авария, дорожная полиция перекрыла проезд. Людмила свернула на боковые улочки, где дома выглядели так, словно их подготовили под снос. В какой-то момент Виталику показалось, что за ним едут, – напрягся, таращился в зеркало заднего вида, но эта развалюха свернула. Он успокоился, но, видно, напрасно. Юганова ушла в поворот, а он не успел. Из переулка вынеслась та самая развалюха, нагло подрезала. А Виталик как раз начал разгоняться! Он въехал в бетонный столб, на который опиралась галерея «бельэтажа», машину практически обмотало вокруг этого столба. Виталик остался жив, но потерял сознание. Подбежали люди, грубо вытащили его из машины. Он пришел в себя от зверской боли. Видимо, собирались убить, во всяком случае, достали ножи, но прозвучал окрик, и убивать не стали. Но куда-то поволокли. За спиной взорвался «Мустанг». Ругались по-испански «сопровождающие». Бросили его, повинуясь тому же окрику, зарычала битая развалюха, в нее расселись молодчики, лиц которых он толком не видел (да и что бы это дало?). Виталик полз куда глаза глядят, потом от боли потерял сознание, а когда очнулся, рядом стояли люди – уже без агрессивных намерений, подъехала машина «Скорой помощи». В больнице выяснилось, что переломаны берцовые кости, повреждены коленные суставы…

– Ты не виноват, Виталик, – уныло заметил Светлов. – Один в поле не воин. Юганову пасли, а ты стал помехой. Избавляться от тебя не стали, ты не представлял опасности, поскольку не владел информацией. Эти твари действуют по указке, и эти последние хорошо информированы. Решили не усложнять ситуацию убийством еще одного советского гражданина.

– Вот спасибо им, – простонал Виталик. – Век не забуду. А мне как теперь жить? Я даже на костылях не смогу передвигаться. Под себя всю жизнь ходить? Ну да, Родина не забудет, это успокаивает…

– Да перестань ты сопли наматывать, – рассердился Вадим. – Скелет у тебя молодой, все зарастет, через месяц бегать будешь.

– Ладно, – отмахнулся Виталик. – Можешь не успокаивать. Просто обидно, что уже отстрелялся. Теперь ты один, товарищ майор, так что действуй самостоятельно, я тебе не помощник…

Он сидел за стойкой бара, отрешенно смотрел на переливы этикеток. Бармен – смазливый паренек по имени Педро – был настроен миролюбиво, вежливо улыбался. Рабочий день закончился, в «Эль-Кихоте» собиралась публика. Вадим наблюдал в зеркале, как рассаживаются люди, начинают быстрее работать официанты. Американский резидент пока не возникал – да вроде и не обязан. Гитарные переборы сменил Демис Руссос – пел о любви надрывным фальцетом. Мелодия была красивой и до боли знакомой. Осенило: Валерий Ободзинский, «Олеандр» – «Мне сегодня немного взгрустнулось, вновь я вспомнил забытую юность…» Мелодия была один в один, ни о каком случайном совпадении речь не шла. Вряд ли исполнитель делал греческому певцу денежные отчисления. Просто слямзили мелодию, наплевав на буржуазные авторские права. Да и правильно, искусство должно принадлежать народу…

– Выпьете чего-нибудь? – предложил Педро. – А то вы пьете вторую чашку кофе, страшно представить, что будете делать ночью.

«Почему бы и нет? – тоскливо подумал Вадим. – День был откровенно дерьмовым, гибли и калечились люди, кому повредит стопка-другая перед сном?»

– Что посоветуешь, приятель?

– О, широчайший выбор, – оживился бармен. – Старые запасы еще не иссякли. Настойчиво рекомендую Flor de Cana 18 Centenario – выдержанный никарагуанский ром. Не пожалеете, один аромат чего стоит. Если вы гурман, то будет в самый раз. Могу предложить боливийский сингани – это бренди, но вкусом напоминает виски. Не проходите мимо аргентинского фернета – это крепкий биттер из настоянных на спирту трав – ромашки, алоэ, кардамона, шафрана…

– Остановись, дружище, – улыбнулся Вадим. – Давай первое – что ты там говорил. А все остальное – по мере надобности. И не сегодня.

Напиток был густой, переливался в граненом «шортике». Он медленно тянул, подавляя желание махнуть залпом. Предварительно обнюхал – пахло ванилью, карамелью, чем-то дубовым, с нотками специй, без которых в этих широтах никак. Напиток был мягкий, сладковатый, со сложным вкусом и непонятным послевкусием. И попробуй разберись (без бутылки), нравится ему это или нет. Бармен разрешил курить, и Вадим без промедления взялся за дело. Рядом на высокий табурет опустился грузный, но подвижный господин с мясистым носом и волнистыми ухоженными волосами. Глухо ругнулся, когда нога сорвалась с приступки. «Не господин, – сделал поправку Светлов. – Товарищ». Очевидно, клиент был постоянный, бармен налил в стопку водку и придвинул посетителю. Тот осушил всю рюмку без закуски, одобрительно крякнул и повернулся к соседу. Физиономия товарища была смутно знакома – мелькала в посольстве.

– Курбатов, – представился товарищ. – Иван Курбатов, собственный корреспондент газеты «Известия».

– Чрезвычайный и уполномоченный? – пошутил Вадим.

Корреспондент хохотнул – видно, знал, что такое юмор.

– Ах, если бы… А ваша фамилия, если не ошибаюсь, Светлов? Тот самый человек и пароход?

– Тот был Михаил, – поправил майор. – А меня Вадимом родители прозвали.

– Не страшно, – корреспондент протянул руку. – Давайте знакомиться. О месте работы, полагаю, спрашивать не стоит?

– Отчего же, – Вадим ответил на рукопожатие – у товарища Курбатова была крепкая рука с короткими пальцами. – Объединение «Проммашэкспорт», слышали о таком? А вот характер работы действительно засекречен.

– Ну конечно, – хмыкнул Курбатов, – пусть так, вам виднее. Вы тоже огорчены случившимся? Вижу, что не в настроении. Могу не докучать. Тоже, знаете, не по себе. Одно дело – когда гибнут мужчины, и совсем другое – когда привлекательные женщины и, можно сказать, незаменимые сотрудницы… Слушали прочувственную речь Юрия Александровича на собрании коллектива?

– Пропустил, к своему стыду, – вздохнул Вадим. – Не всегда имеется возможность ходить на собрания трудового коллектива.

– Понимаю, – тоже вздохнул корреспондент. – Вы же были лично знакомы с Людмилой Анатольевной?

– С чего вы взяли? – удивился Вадим. – Не припомню.

– Правда? – Курбатов помешкал. – А мне казалось, что ваши отношения… Впрочем, это не важно, я, видимо, ошибался. Любезный, накапай-как еще, – попросил он. – Да не жалей, полную наливай.

Он молчал, наблюдая, как бармен цедит водку через дозатор. Вадим украдкой разглядывал собеседника. Что это было? Наезд на сотрудника Комитета государственной безопасности? Может себе такое позволить? Интересно девки пляшут… Или что-то видел и решил полюбопытствовать по простоте душевной?

– Не закусываете? – спросил Вадим.

– Зачем? – корреспондент пожал плечами. – Закуска градус крадет. Водка хорошая, московская, экспортная. Отправляем сюда вместо того, чтобы своих граждан поить. А здесь подобные напитки, знаете ли, не в чести. Нет, правда, хорошая водка. – Курбатов почмокал губами. – Но если вам больше по вкусу экзотические напитки…

Фамилия Курбатов была смутно знакомой. Не соврал – корреспондент-международник. Натыкался, когда перелистывал газеты.

– Давно в Гвадаларе?

– Пятый месяц, – поразмыслив, ответствовал Курбатов. – Сегодня отправил в редакцию тринадцатый по счету материал. Чертова дюжина. Можно и отметить.

– О чем пишете?

– Правду пишу, – тряхнул шевелюрой собеседник и задумчиво уставился на бутылку, которую бармен далеко не убирал. – Правду о национально-освободительном движении в развивающихся странах, о борьбе с проклятыми колонизаторами. Феномен Гвадалара будут еще долго изучать, помяните мое слово. Первое государство в материковой части Америки, вставшее на социалистический путь развития. Чили не в счет, там Альенде совершил много ошибок, и в итоге образовался Пиночет, заливший кровью страну. Надеюсь, руководство Гвадалара учтет ошибки предшественников. И наша поддержка более основательная, чем у того же Альенде. На кого еще рассчитывать местным властям? Куба далеко…

– Куба рядом, – пробормотал Светлов, допивая ром.

Журналист засмеялся.

– У вас прекрасное чувство юмора. И тем не менее рассчитывать на поддержку одной лишь Кубы было бы самоубийственно. Я исследую, анализирую истоки данного феномена. Ведь не испугались соседства Америки, наперекор пошли, через тернии к звездам, как говорится. Это заслуживает по крайней мере уважения. Кто-то скажет, что мадам Монтейро довела страну до точки, что люди нищенствуют, в стране бардак, расцветает преступность, разгоняется инфляция, да еще мятежники Альбы рвут страну. Что реформы буксуют, экономика в заднице, в стране процветает безработица. Все это так, мы же не слепые. Вы сами знаете, какое мощное идет противодействие. Провокаторы, подстрекатели, саботаж, диверсии. ЦРУ из кожи вон лезет, чтобы уничтожить власть Монтейро, финансируют мятежников, отправляют сюда наемников со всего света. Да и кому бывает сладко после таких переустройств? Не дай вам бог жить в эпоху великих перемен, как сказал товарищ Конфуций. – Курбатов засмеялся. – У нас, например, что творилось в послереволюционные годы? Но ничего, справились, через трудности и ошибки, теперь нормально живем, да еще и всем остальным пример показываем. А могли бы при батюшке царе жить или с этим душкой Керенским – вернее, с очередной его реинкарнацией…

– А конкретное что-нибудь пишете? – спросил Вадим и подумал: «Фантазии на вольные темы. Не выходя за стены корпункта».

– Обижаете, – фыркнул Курбатов. – Только этим и занимаемся. Поддерживаем контакт с местным журналистским корпусом, где, уверяю вас, много ярких, самобытных и увлеченных идеей переустройства мира людей. Они и подбрасывают информацию или знакомят с нужными людьми. Думаете, только с чужих слов пишу? – Курбатов замотал головой. – Ни в коем случае. Это было бы проще, но скучно. Да и информация порой нуждается в проверке. Много приходится колесить, иногда дают вооруженных сопровождающих. Вчера, например, ездил на каучуковый завод, который бывшие владельцы собирались обанкротить, разговаривал с людьми. Население в основной массе все понимает, готово потерпеть. Кредит доверия – признаемся честно, небольшой – у нынешней власти пока еще есть. На прошлой неделе выезжал в западную провинцию Антанаско, где шли бои, изучал обстановку, беседовал с солдатами, даже под обстрел, не поверите, попал… – Возможно, это было правдой, щеки журналиста побелели от неприятных воспоминаний. – Ну все, товарищ Светлов, здесь хорошо, но пора и честь знать. – Курбатов хлопнул третью рюмку, бросил на стойку скомканную купюру. – Держи, дружок, сдачи не надо. Увы, товарищ Светлов, мы употребляем, как говорится. Но не злоупотребляем… Приятно было поболтать, но спать пора. Завтра обещали свозить на плотину в Антонеро, должен быть как огурец.

– Удачи, – улыбнулся Вадим. – И творческих успехов.

На живую музыку в этом заведении не тратились. Из динамиков звучали испанские ритмы: плавная тягучая сарабанда, зажигательное фламенко, медленное и торжественное болеро, грациозное и чувственное фанданго. Люди смеялись, выпивали. Вадим сидел за стойкой, словно чего-то ждал. Заказал еще одну порцию рома – от первой в горле осталось мягкое и теплое послевкусие. Напиток заслуживал внимания. Но увлекаться не стоило. «Прикинуться поддатым?» – мелькнула интересная мысль. Похоже, он дождался – на табурет, где недавно сидел Курбатов, опустился белобрысый, крепко сложенный господин с добродушной физиономией. Теперь точно господин – английский язык для него был родным. От мужчины уже попахивало спиртным. Он заказал порцию виски, тут же приложился к ней, обратил свой взор на соседа.

«Начинается, – подумал Вадим. – Что тревожиться? Офицеры ГРУ – через дорогу, да и „индульгенция“ от начальства получена».

Физиономия соседа по стойке выражала просто запредельное дружеское расположение.

– Привет, – рот в улыбке расползся от уха до уха. Мог бы и дальше, но конструкция лица не позволяла.

– Привет, – согласился Вадим.

– О, вы говорите по-английски? – Собеседник сделал вид, что удивлен.

– Без проблем, – кивнул Светлов. – А вы по-русски не пробовали?

– Пробовал, – засмеялся мужчина. – Пытался выучить несколько слов… и расписался в собственном бессилии. С тех пор уважаю русских за то, что они мастерски владеют самым сложным языком в мире. Виски, мистер? Я угощаю.

– Да мы и сами не бедствуем. – Вадим кивнул бармену – мол, давай уж, раз пошла такая пьянка. Виски он не любил – причем не любил заочно, никогда его не пробовав. Сегодня попробовал и убедился, что не любит. Мужчины чокнулись – за здоровье присутствующих. Напиток отдавал сивухой, но Вадим стоически выпил половину. Сосед же вылакал практически все. Мелькнула смешная мысль: дружески выпивает с иностранцем (который, как ни крути, окажется агентом ЦРУ), а кто-то неподалеку ведет непрерывную фотосъемку, чтобы в дальнейшем использовать кадры в качестве средства убеждения. Да ладно, пусть тешатся…

– Теренс Уайт. – Иностранец поставил бокал и протянул руку. – Агентство «Ассошиэйтед Пресс».

«Сегодня день международной журналистики?» – подумал Вадим.

– Серьезно? – удивился он. – Вы тот самый монополист, что прибрал к рукам распространение информации в США?

– Ну, не я сам… – Улыбка продолжала цвести на широком лице – его обладатель не страдал от голода. – Но согласен, вместе с агентством «Юнайтед Пресс Интернэшнл» мы владеем монополией в Америке, обслуживаем львиную долю газет, тысячи радио– и телестанций, тысячи зарубежных изданий.

– И здесь вы, мистер Уайт…

– Гоняемся за жареными фактами, за чем же еще, – простодушно признался журналист. – На том и строится международная журналистика. А вы думали, на чем? На объективном освещении мировых событий? Да, еще пропаганда, это безусловно. Но как вы хотели? Каждый владелец супермаркета хвалит свой супермаркет и поливает грязью конкурента. В политике – то же самое. Но вы, наверное, знаете. Можно, кстати, просто – Теренс.

– Я – Вадим, – представился Светлов. – Занимаюсь промышленностью, способствую налаживанию экономических связей.

– Отлично, – кивнул журналист. – Забыл сказать: меня весьма интересует Советский Союз. В хорошем, разумеется, смысле. Притягивает ваша загадочная страна – как любая терра инкогнита. Пытаюсь понять, что там у вас за железным занавесом, как живут люди, как все устроено и работает. То, что пишут у нас, категорически не устраивает, это однобоко и предвзято, хотелось бы иметь больше информации – для общего, разумеется, развития. То, что удалось собрать из объективных источников, – просто поражает и вызывает недоумение. Я не работаю в ЦРУ, если вы подумали, не веду какую-то секретную разведывательную деятельность. Просто путешествующий по миру журналист. Кстати, я еще подрабатываю в «Нью-Йорк таймс», сам из Большого Яблока, имею квартиру на Пятой авеню.

«Ну слава богу, – мысленно усмехнулся Вадим. – Мы ж начали тревожиться – а нет, честный, бескорыстный человек, никакой не шпион».

– Отлично, вы не агент ЦРУ. – Он улыбнулся. – Я, кстати, тоже. Мы люди мирных профессий. Давайте выпьем за это, Теренс.

Иностранец засмеялся. Чувство юмора не являлось для него чем-то далеким. Среагировал Педро – наполнил бокалы золотистой жидкостью. «Пей, да знай меру», – предостерег себя майор, отправляя в желудок очередную порцию спиртного.

– Полагаю, вы уже заметили, Теренс, что граждане СССР не похожи на инопланетян, у них нет рогов, хвостов, и из пастей не извергается пламя. Вы будете поражены, но они в точности такие же, как все остальные.

– Не разрушайте мои стереотипы, Вадим, – засмеялся Теренс. – Я выстраивал их годами, опираясь на доступную информацию. Вы дадите интервью нашему изданию, Вадим? Так хочется получать информацию из первых рук, от незаинтересованных лиц – правдивую, объективную, чтобы люди не боялись говорить правду. Положение в Гвадаларе меня также интересует – все, что думают о происходящем советские люди. Акцентирую: не то, что они обязаны думать, а то, что на самом деле думают. Гарантирую конфиденциальность и хорошую оплату. У вас же в СССР не очень большие зарплаты?

– Во-первых, Теренс, – Вадим усиленно старался не показывать иронию, – что значит «правдивая информация»? Правда относительна, а истина так зарыта, что не откопать. Во-вторых, меня трудно назвать незаинтересованным лицом. Я заинтересован – как и любой нормальный гражданин своей страны. В-третьих, я работаю как по промышленной, так и по дипломатической линии, давал обязательства, подписывал соглашения – и вряд ли смогу говорить на любые темы. Тоже вполне естественно. Страна меня не обижала – устраивают строй и законы. Так же, как и зарплата. А ваши байки про «кровавую коммунистическую диктатуру» даже не смешны. Пиночет же вас устраивает – сукин сын, но ваш сукин сын. Сальвадор с тридцать первого года стонал под военной диктатурой, творились зверства, крестьян убивали тысячами. Про ваши любимые права человека никто и не вспоминал. Вы усердно закрывали глаза, все устраивало. Пусть хоть дьявол во власти, лишь бы не коммунисты… Так что мне жаль, Теренс, при всем уважении, но за интервью – не ко мне. Нет, вы можете меня, конечно, напоить, по пьяни могу что-то выболтать…

– Попробуем? – Журналист прищурился.

Оба засмеялись, выпили. На этот раз Вадим лишь пригубил. Странное что-то происходило, журналист Курбатов ему решительно не понравился – скользкий, мастер прятаться за правильными словами. А этот парень вызывал симпатию своими неуклюжими потугами и самоиронией. Но так, наверное, и должно происходить? Не может втереться в доверие человек, которому не симпатизируешь.

Но все это начинало приедаться. Мистер Уайт был в курсе трагического инцидента в посольстве, выразил сочувствие. Добавил при этом, что при прежних властях такого разгула преступности не было. Уличные банды держали в узде, действовала смертная казнь. Улицы патрулировала не только полиция, но и военные. С преступниками не церемонились, и мирные граждане жили спокойно. Мадам Монтейро первым делом отменила смертную казнь – и во что это вылилось? На хрена эти пресловутые «свобода, равенство, братство», если не на что жить и страшно выйти? Басни о «временном явлении» уже не прокатывают. Дальше будет только хуже – ведь противоречия углубляются и уже накрывают. Давайте уж честно, левые силы – не то, что нужно этому континенту. Да и никакому континенту они не нужны. Социализм – штука непродуманная, безжизненная и откровенно вредная. Есть законы развития общества, законы экономики и тому подобное – и незачем их нарушать. Как можно отменить частную собственность на средства производства? Это единственный залог нормальной экономики, другого не придумали. Только хозяин может добиться результата в работе. Общественное – то же, что ничье. Во имя чего работать? Сознание можно поменять, приложив многолетние усилия, но зачем? Это абсурдно и неестественно. Частный собственник эксплуатирует трудящихся ровно так же, как и государство. Рядовому человеку безразлично, на кого работать, лишь бы платили и в магазинах все было. «Это законы мироздания, они незыблемы!» – журналист начинал распаляться, а Вадим, подперев рукой скулу, с интересом за ним наблюдал. Станет ли агент ЦРУ заниматься примитивной агитацией? Кто его знает, может, и станет, если хочет вызвать на откровенность. Вот он, Теренс Уайт, вроде не дурак, а ни черта не смыслит в социализме! Просто однажды люди (не будем называть их имен) решили поэкспериментировать с общественным устройством. Назовите ему хоть одну процветающую социалистическую страну! Не было времени построить? Чушь. Альенде скинули, когда он довел страну до ручки. Нищая Куба держится исключительно на авторитете Фиделя и тех же спецслужбах. Северная Корея? Ужас тихий, вся страна ходит строем, дохнет с голода и боится слово сказать. Восточная Европа? Да, живут, но противоречия скоро дойдут до критической массы. Советский Союз? Вот она, земля, полная тайн и загадок…

– Как можно жить, когда в магазинах ничего нет? – недоумевал быстро пьянеющий журналист. – Промышленность – есть, все работают, а в магазинах – пусто. Это парадокс, такого не бывает. Раз есть деньги, значит, должен быть товар. Вы же не в блокаде живете? Нефть, газ, вся периодическая таблица! Люди, как вы сами сказали, такие же. Почему вас не пускают за границу? Почему ничего нельзя говорить – а особенно критиковать правительство и коммунистов? Вас же много, вас почти триста миллионов… Живете в каких-то крохотных квартирах, всего боитесь, работаете без интереса, понятие «купить» заменено словом «достать», как огня боитесь КГБ и партию… Ваши товары неконкурентоспособны, да их почти и нет, кроме оружия и полезных ископаемых, вы не знаете, что такое компьютеры… Да, кое-что у вас бесплатно, согласен – образование, медицина, но какое качество?

– Зачем вам интервью, Теренс? – пожал плечами Вадим. – Вы и так все знаете. Или думаете, что знаете. Мне жаль таких, как вы. Вам мозги промывают посильнее, чем нам. Ваши знания о нашей стране – полный сумбур. А провоцировать советского человека за рубежом – это, прошу прощения, такое общее место…

– Нет, нет, – замотал головой журналист. Теперь он был по-настоящему пьян. – Я вас ни в коем случае не провоцирую. Возможно, пытаюсь вызвать на откровенность, просто понять…

– Понять нашу страну, Теренс, это то же самое, что понять женщину, – улыбнулся Вадим. – Которую поймет только женщина. Знаете, очень приятно было поболтать, можем когда-нибудь продолжить…

– Да, вы правы. – Журналист посмотрел на часы, навел фокус, чтобы не расплывались стрелки. – Мы с вами еще обязательно увидимся, Вадим…

Журналист пропал, когда Вадим рассчитывался с барменом. Словно корова языком слизала. Глаза скользили по головам посетителей. Никому не было дела до майора госбезопасности. Лишь за крайним столом сидели двое и с любопытством на него поглядывали. Второй секретарь Войтенко Петр Иванович и еще один товарищ – кажется, связанный с отделом печати и информации. Вадим вежливо поздоровался, проходя мимо.

– Отдыхаете? – Войтенко смотрел с какой-то неожиданной предвзятостью. Все понятно, инструкции никто не отменял. Беседовать по душам с иностранцем, да еще наверняка связанным со спецслужбами, – дело практически уголовное.

– Пытался, – пришлось притормозить, – пока не появился этот господин. Занятный малый. Что-нибудь знаете о нем?

– Это вы нам скажите, Вадим Георгиевич, – пробормотал Войтенко. – Не мы так мило с ним общались. Лично я об этом субъекте не имею ни малейшего представления, кроме того, что парень любит выпить. Но это просто природное наблюдение.

– Вроде журналист, – сообщил второй товарищ. – Работает то ли в «Нью-Йорк таймс», то ли в «Вашингтон пост». Часто совершает вояжи по заведениям, расположенным на нашей улице. Физиономия примелькалась. Многие жаловались, что донимал их расспросами. Конкретно никого не вербовал, мягко подкатывал, заводил разговоры по душам. Вроде простодушный, доброжелательный – эдакий дурачок деревенский. Парни, что до вас работали, наводили о нем справки. Он действительно журналист, в связях со спецслужбами не замечен. Гостайну не выпытывает, спрашивает о том, что не является секретом, но явно провоцирует, ждет, что собеседник сорвется, наговорит лишнего. Этой публике не запрещается посещать наши заведения, мы не можем их выгнать, просто рекомендуется вести себя осторожно.

– Надеюсь, Вадим Георгиевич знает, что делает, – усмехнулся Войтенко. – Ну и как прошел политический диспут? Наши начинают и выигрывают? Мне даже показалось, что это вы пытаетесь его провоцировать. Но позвольте совет умудренного опытом соотечественника: завязывайте с этим делом. Не стоит заигрывать с англосаксами, до добра это точно не доведет.

«А вы настучите на меня, – подумал Вадим. – Хотя не будете. Вы же знаете, кто я такой?»

– Не доведет, – подтвердил товарищ из отдела печати и информации. – Не понимаю, почему правительство допускает такой разгул шпионажа у себя под носом. Возможно, когда-нибудь это закончится, но пока янки пользуются, что их здесь терпят.

– Благодарю, товарищи, за предупреждение. – Вадим вежливо улыбнулся. – Обещаю не поддаться на провокации. Приятно отдохнуть и спокойной ночи. Позвольте и вам добрый совет, Петр Иванович: не налегайте на зеленого змия, он тоже поначалу мягко стелет.

Он чувствовал, как Войтенко угрюмо смотрит ему в спину. Никто не видел, как Светлов усмехнулся – с каких, интересно, пор эта улица и эти заведения стали НАШИМИ?

Виталик Сотников подтвердил: есть такой американский журналюга – Теренс, мать его, Уайт. Комитетский товарищ, отбывший в прошлом месяце на родину, наводил о нем справки. В самом деле журналист, материалы его авторства регулярно появляются в прессе. В меру смел, затрагивает острые темы, явно не любимчик начальства. Связи с ЦРУ не выявлены, но какой же умный человек станет их выпячивать? Тип осведомленный, к кому ни попадя не цепляется, и можно не сомневаться, что кое-что о Светлове знает. Виталик лежал совсем один в стационаре, маялся от боли и безделья, умолял персонал больнички выдать ему костыли – хоть до окна доковылять, посмотреть на солнечный свет! Врач крутил пальцем у виска: мол, в своем уме, парень? У тебя же обе ноги сломаны! Лежи уж, Мересьев хренов, а время придет, будут тебе и костыли, и тросточка. Виталика утешало лишь одно – симпатичная медсестра, что прыгала вокруг него, – единственное, что украшало лазарет. Но когда она вытаскивала из-под парня утку, Виталик готов был от стыда сгореть.

– Ты лежи уж, не дергайся, – сказал ему Светлов. – Буду приходить, держать тебя в курсе. Твои знания, приятель, еще потребуются, так что не отчаивайся – работаем вместе. Ну, будь здоров, привет медсестричке.

На следующий день журналист Теренс Уайт опять подловил его в баре, подъехал с обворожительной улыбкой, как к старому знакомому. Кружка эля – было все, что Вадим мог себе позволить. Перед журналистом подобные ограничения не стояли, он был птицей вольной, даже за руль мог сесть подшофе. Вновь завел пластинку – просил интервью, обещал две тысячи долларов за час работы. Официально доллар стоил 63 копейки – так повелел Госбанк СССР. На самом деле это ничего не значило. На черном рынке за две тысячи можно было получить целое состояние в рублях. Или такой тюремный срок, что небо с овчинку покажется. А за крупную сумму – и высшую меру. Операции с валютой для граждан были запрещены. Разрешалось лишь пользоваться ограниченной суммой в турпоездках и командировках. Вадим вежливо отверг заманчивое предложение. Журналист опять уселся на любимого конька. Тема тотального дефицита в стране победившего социализма его особенно волновала.

«Вадим, здесь не надо быть экспертом-экономистом! – горячился американец. – Откуда в вашей стране могут взяться товары с мирового рынка? Я говорю о масштабах, способных удовлетворить спрос всего населения. У вас в СССР монополия внешней торговли – работает лишь одно неповоротливое министерство; а в западном мире любая фирма, получив соответствующую лицензию, может заниматься внешнеторговой деятельностью – лишь бы соблюдала правила и не нарушала закон!»

Еще через день на горизонте возникла новая парочка. На этот раз семья, во всяком случае, так эти двое представились. Вадим сменил шумный «Эль-Кихот» на тихое заведение «Каса Моно», расположенное севернее по улице. На возвышении в тени вьющихся растений стояли столики, приглушенно гудели вентиляторы. Здесь было уютно и кормили сносно. Стройная шатенка поднималась перед ним по лестнице и вдруг споткнулась, стала падать. Спутник не успел помочь своей даме, Вадим среагировал первым – перехватил за талию, подставил плечо. Шатенка охнула, рассыпалась в благодарностях на английском языке. У нее была осиная талия, кожа источала приятный аромат парфюма. Вадим уверил, что все в порядке, никаких неудобств, он просто вовремя оказался рядом. «Даже слишком вовремя – и слишком рядом», – промелькнула занимательная мысль. Продолжение последовало – кто бы сомневался. Вадим поедал рулет из коки, фаршированный мясом и вареными яйцами, поглядывал в меню, чтобы заказать кофе и десерт, гадал, что означают слова «Тамалес», «пастелито», «эмпанадас». В меню значилось, что это деликатесы с начинкой. Подошел мужчина, спутник той самой неловкой особы – они сидели где-то рядом, за лианами. Мужчине было за сорок, представительный, хорошо одетый, настоящий англосакс. Образ портили волосы, вернее, их удручающая нехватка.

– Прошу прощения, мистер, – произнес он с любезной улыбкой, – хотелось бы еще раз поблагодарить за услугу, оказанную вами Уолли. Уолли – это моя жена, а вы не дали ей упасть с лестницы, помните? На самом деле все серьезно, несколько лет назад Уолли ломала ногу, кость срослась, она не хромает, но врачи предупредили, что следует проявлять осторожность. Мы с Уолли думаем, что вы ее спасли от чего-то крайне неприятного. Мы у вас в долгу, мистер.

– Разрешите списать с вас этот долг? – улыбнулся Вадим. – Никаких проблем, мистер, правда. Я уже забыл об этом.

– И все же мы чувствуем себя обязанными, – настаивал незнакомец. – Присоединяйтесь к нашему столику, угостим вас пивом. Вам же не сложно перенести к нам свою тарелку? Генри, – протянул он руку. – Генри Кларк, супруг этой неловкой и где-то легкомысленной особы. Работаю в посольстве Соединенных Штатов – по хозяйственной, так сказать, линии. Если конкретнее, занимаюсь снабжением оргтехникой и установкой линий связи.

Светлов ответил на рукопожатие и тоже представился. Брови собеседника удивленно поползли вверх. Он был неплохим актером.

– Вы русский? Надо же, какая неожиданность, а ведь ни за что не подумаешь… Прошу вас, присоединяйтесь к нам, мы будем очень рады.

Вадим для приличия помялся. Американец настаивал. Он чувствовал себя крайне обязанным. Неужели господин из Советского Союза не выпьет пару бутылок пива, которое в этой части света неплохое? Он угощает. Или господину из СССР есть чего бояться? Бояться было нечего, о чем майор и сообщил. Переезд не занял много времени. Призывно улыбалась Уолли Кларк – далеко не девушка, но весьма привлекательная. Она забавно щурилась, когда улыбалась, и на щечке возникала аппетитная ямочка. Уолли была на несколько лет моложе мужа. Генри подозвал официанта, сделал заказ. Тот ушел, вернулся с горкой запотевшего баночного пива, начал разливать в долговязые бокалы. Десерты с начинками становились неактуальны. «Не спиться бы», – мелькнула у Вадима не такая уж шуточная мысль.

– Нужно уничтожать это пиво очень быстро, – бормотал Генри, – пока оно не закипело на этой адской жаре. Теплое пиво, извиняюсь за выражение, это конская моча… За ваше здоровье, Вадим. Ну и за твое, Уолли, тоже…

Зазвенели, смыкаясь, бокалы, засмеялась шатенка. Но от внимания не укрылось, как Генри быстро посмотрел по сторонам. Тоже чего-то боится? Странное дело. Чего здесь может опасаться агент ЦРУ под прикрытием дипмиссии? Министерства национальной безопасности Гвадалара? С каких пор такие пустяки беспокоят янки?

– А вы правда русский? – сделала большие глаза Уолли. – Как интересно, я никогда так близко не сидела с русскими. У вас такое благозвучное французское имя…

Генри засмеялся. Вадим источал вежливые улыбки, тянул густое темное пиво, которое здесь называли почему-то эль, поначалу отмалчивался или односложно отвечал. Американцы вели себя непринужденно, чавкали, пили пиво большими глотками. Генри откинулся на спинку стула, закурил, забросил руку за спинку. Эти «граждане мира» в любой точке планеты чувствовали себя как дома. Беспокойство в глазах собеседника больше не появлялось.

– Я говорила тебе, Генри, – с хитроватой улыбкой сказала шатенка. В отличие от мужа, она могла бы похвастаться копной ухоженных волос с золотистым отливом. – Русские очень скованны, и из них слова не вытянешь. Мне кажется, это их национальная особенность, хотя могу ошибаться… Ты считаешь, это приобретенный инстинкт?

– Я считаю, что все в комплексе, – с важным видом кивнул Генри. – Внешние обстоятельства накладываются на менталитет… ну и все такое. Вы немного напряжены, Вадим. Уверяю вас, это лишнее. Мы просто сидим – непринужденно и ни к чему не обязывающе. И действительно мы вам очень благодарны. Как вам, кстати, эль? Неплохой, правда? В этой стране в него ухитряются добавлять специи, иначе они не могут. Не удивлюсь, если скоро начнут перчить питьевую воду…

Уолли непринужденно смеялась, откидывала непокорные пряди, сползающие на лоб. Американцы вели себя легко и просто. Они являлись супругами, по крайней мере, жили вместе – уж на это наблюдательности хватало. О работе говорили немного. Уолли спросила, чем он занимается в посольстве, – получила стандартный ответ про развитие экономических связей и осталась им вполне довольной. Проживает в Москве, холост, детей нет – и больше эту тему не затрагивали. Генри занимается коммуникациями, неплохо разбирается в электронно-вычислительных машинах, которые, по его глубокому убеждению, скоро перевернут мир. Уолли помогает в работе, вместе учились в Массачусетском технологическом университете, где, собственно, и познакомились. Оба родом из упомянутого штата, женаты девять лет, детей бог тоже не дал. Но жизнью вполне довольны, у Уолли еще будет время забеременеть. Потом болтали на отвлеченные темы – американцы просили рассказать про Москву, о том, как идет подготовка к ХХII Олимпийским играм, до которых осталось меньше полутора лет. Слушали с живым интересом, но часто перебивали, что, видимо, являлось национальной особенностью. Они уже почти два года в Гвадаларе, живут в маленьком бунгало на территории посольства, остро переживают за судьбу страны. Говорили на разные темы, кроме политики. Жизнь на Западе тоже не расхваливали – везде свои проблемы. Кредиты, непомерные налоги. Медицина передовая, но болеть не стоит – далеко не всегда страховка покрывает нужную для лечения сумму. Удивлялись – правда ли в СССР медицина бесплатная? И что сюда входит – в это бесплатное? А правда ли, что в этой загадочной стране запрещено покупать жилье – а нужно годами ждать, пока государство снизойдет и выделит бесплатно?

Вадим утолял любознательность американцев, всячески рекламировал родную страну. Разговорились, беседа протекала без сложностей и конфузов. Попытки прощупать собеседника если и были, то слабые. Но майор оставался настороже. Гибель Бахметьева, убийство Людмилы и инцидент с Виталиком Сотниковым служили предостережением. Уолли между перерывами смеха пристально смотрела ему в глаза. Генри поглядывал то на супругу, то на нового знакомого. Пиво закончилось, в голове слегка шумело. Американцы не спешили, видимо, УЖЕ были на работе. Приятно, когда работа ничем не отличается от отдыха.

– Еще пива? – встрепенулся Генри. Пока ничто не намекало на то, что назревает вербовка советского гражданина. Нелогичность бросалась в глаза. Но американец с женой возникли не случайно – здесь и к бабке не ходи. Не возникни оказия с «неловкостью» Уолли, нашли бы другой способ познакомиться. Зачем им это? Наверняка наводили справки о Светлове. Без информации на охоту не пойдут. Какой смысл вербовать сотрудника КГБ? Прощупывать его, не узнал ли чего лишнего, – тоже глупо. Убивать – незачем, если ты не Альфредо Гомес с его подручными. Вместо мертвого придет другой. Юганова умерла вовремя, секреты не раскрыла – судя по тому, как Светлов уже несколько дней блуждает в потемках.

– Нет, друзья мои, спасибо. – Вадим решительно перевернул бокал. – Все замечательно, но нужно идти. Очень приятно было познакомиться – нет, правда, вы чертовски милые люди, я отлично провел время.

– А я говорил тебе, что русские ничем от нас не отличаются, – с ноткой самодовольства сказал Генри. – Надо их всего лишь немного расшевелить. Нам тоже, Вадим, было очень приятно. И к черту все эти противоречия, существующие между нашими странами, согласны?

– Согласен, – кивнул Светлов. – К черту.

– Знаете, у меня родилась прекрасная идея, – оживился Генри. – Мы просто обязаны закрепить наше знакомство. У нас есть маленькая яхта, она стоит в бухте Ногайо…

– Ногайская бухта[6]? – удивился Вадим.

– Я сказал что-то смешное? – растерялся Генри.

Вадим объяснил.

– О нет, что вы, ни в коем случае… – Генри понял про игру слов, но желание перекреститься все же возникло. – Я слышал про ваш Магадан, это страшный город, не говоря уже о том, что там зверски холодно…

«Город как город, – подумал Вадим. – Ну да, с некоторой спецификой. Но не все же туда едут по этапу – хоть у Высоцкого спросите».

– Я вот о чем. – Генри ухватил убежавшую мысль. – Мы часто выходим в море на этой яхте… О, вы только не подумайте, что это судно какого-то миллионера или что-то подобное. Небольшой скромный катер, можно развернуть парус. Мы с Уолли арендовали эту посудину на полгода – уверяю вас, это недорого. Любим в выходной день выходить в море, ходим вдоль берега, от причала далеко не отдаляемся – разве что миль на пять. В море замечательно, можно порыбачить. Уолли обожает загорать на палубе – ведь там приятно, вообще никого… Завтра у нас выходной, мы собирались выйти в море. Составьте нам компанию, Вадим. Только вы и мы, больше никого, договорились?

Можно сказать, удивили. Зачем им это? Ежу понятно, что он об этом сообщит начальству. Предложение заинтриговало.

– Прямо даже не знаю, что ответить, друзья…

– Согласиться, – подмигнула Уолли. – Это будет самый лучший ответ, Вадим. Вы любите поджаренные на гриле королевские креветки?

– Обожаю… – Стыдно признаться, но знакомым оказалось только слово «королевские».

– Отлично, – потер ладони Генри. – Значит, договорились, и возражения не принимаются. Подходите на пирс часикам к трем – как раз жара начнет спадать. Посудина называется «Эспарелла» – не бог весть какая красавица, но главное, что не тонет. Пару часиков в открытом море, и вернемся, обещаю. Вам понравится – ручаюсь на все сто. – При этом супруги как-то странно переглянулись.

– А то мы видим перед собой одни и те же лица, – добавила Уолли. – Надоели, просто бесят. А вы такой свежий интересный человек, уверена, мы замечательно проведем время.

В этом было что-то не так – нелогично, абсурдно, не по правилам. Но чувство опасности тактично помалкивало. «Почему бы и нет? – подумал Вадим. – Есть множество способов избавиться от человека, не привлекая внимания. Выход из порта на яхте при всем скоплении народа явно не был одним из них».

– Признаться, неожиданное предложение, – подметил Вадим. – Эх, считайте, я с вами, господа.

Американцы дружно заулыбались. «Какие милые люди, – мрачно подумал Светлов. – И куда ты лезешь, майор?»

– Ну давай, консультант, излагай, что думаешь по этому поводу?

Виталик Сотников, кряхтя, как старый дед, перевернулся на бок и задумался.

– Генри Кларк работает на ЦРУ, в этом нет сомнений… Входит в число лиц, с которыми надо быть начеку. Наши его разрабатывали; одно время даже парочка прикормленных местных парней, бывших полицейских, его пасла. Именно этот тип выявил кубинского агента в американском посольстве, за что кубинская ДИ на него страшно взъелась. Тот латинос из Сан-Педро, считавшийся кубинцем, бежавшим в Майами от ужасов Фиделя, работал в техническом отделе. Насчет жены ничего не знаю, но баба у него точно есть… Так что поздравляю, Вадим, ты на крючке.

– Ну это мы еще посмотрим… Что думаешь по этому поводу?

– А хрен его знает, товарищ майор… Если собирали по тебе информацию, то понимают, что вербовать тебя бессмысленно. Впрочем, не знаю, Кларк действует не сам, выполняет распоряжения сверху, того же Гриффина. А у этого гаврика собственные командиры в Лэнгли, которые все видят иначе и решили тебя завербовать. Кларк-то не дурак, но вынужден для галочки проводить мероприятия… Сходи, товарищ майор, развейся, проведи время, говорят, что в прибрежных водах иногда встречаются прожорливые акулы…

– Ну спасибо тебе, дорогой. Ладно, разберемся, что замышляют наши американские коллеги…

Перед отъездом он отправил в центр шифровку. Пришлось подождать, пока в Москве подтвердят решение. Видимо, долго смеялись. «Действуйте, – пришел ответ. – И будьте осторожны». Он, кажется, начинал постигать, что такое соблазны буржуазного общества и как они разлагают доверчивых людей.

Вадим оставил «Фалькон» на стоянке, спустился по широкой лестнице к причалу, смутно напоминающей Потемкинскую в Одессе. Шагал, беззаботно насвистывая, придерживал спортивную сумку, стучащую по бедру. Ветерок раздувал широкие парусиновые штаны. Вдоль причала выстроились морские средства передвижения – в большинстве невзрачные катера, вельботы, парочка старых яхт малого водоизмещения. Жители Гвадалара ходили в море охотно – кто развлечься, кто по рыболовной нужде. Богатые мира сего, которых перемены, затеянные мадам Монтейро, изрядно потрепали, тоже владели собственными плавсредствами. Это были не яхты класса суперлюкс, но вполне приличные суда. Члены правительства и чиновники государственных департаментов тоже в дураках не ходили. Впрочем, местные небожители имели собственный причал в соседней бухте Эль-Кариба, где имелась охрана и простые смертные строем не шастали. На причале было людно. Неподалеку раскинулся пляж, работали кафе, сувенирные лавочки. О тяжелом кризисе в стране напоминали лишь усиленные наряды полиции да БТР на далеком пригорке.

Генри Кларк был демократичным парнем, от народа не прятался, не роскошествовал. Но благами цивилизации не брезговал. Яхта «Эспарелла» была, мягко говоря, невелика. Рубка, небольшая палуба на носу, у кормы – пространство для отдыха со столиками и изогнутым диваном – шумную компанию явно не примешь. Там же находилась лестница вниз, в судовые помещения – в тесноте, да не в обиде. С трапа грациозно сбежала Уолли, сияя белозубой улыбкой, – в коротких шортиках, в спортивной полосатой тенниске. Рыжие волосы были распущены, едва поспевали за хозяйкой. К своим без малого сорока она сохранила практически идеальную фигуру, а легкомысленный наряд еще сильнее ее молодил.

– Вадим, вы пришли, это супер! – воскликнула Уолли. – Поднимайтесь на борт, ничего не бойтесь, вы в хороших руках! Через пару минут отплываем!

Высунулся из рубки голый по пояс Генри, приветливо помахал рукой.

– Посудинка старая, – ворковала Уолли, пропуская гостя вперед. – Не одно поколение моряков на ней утонуло… Я шучу, Вадим, эта яхта еще вполне боевая, к тому же на борту есть полный комплект спасательных кругов…

– Не слушайте ее. – Генри радушно протянул руку, похлопал Вадима по плечу, покосившись на шумную компанию, проходящую по причалу. – Располагайтесь на диване, держите. – Он сунул гостю запотевшую пивную банку. – Это «Будвайзер», производится, кстати, в вашей Чехословакии, пиво премиум-класса, но для ваших людей оно, наверное, не в диковинку.

«Издевается», – подумал Вадим, присаживаясь вместе с банкой. Холодный пенистый напиток отлично зашел, приятно зашуршало в голове.

– Вы тут хозяйничайте, – заторопился Генри. – Можете спуститься вниз, проинспектируйте, так сказать, наше с Уолли походное жилище, прогуляйтесь на бак – там у нас барбекю и рыболовные снасти. А я попробую запустить машинку – посмотрим, поплывет или нет. – Генри добродушно хохотнул. – Вы не обращайте на нас внимания, Вадим, мы иногда шутим.

Он удалился в рубку, и вскоре завелся двигатель, ожила вода под гребным винтом. На палубе между рубкой и бушпритом возвышалась мачта со свернутым парусом, но в семействе Кларков, видимо, было не принято все усложнять. Двигатель работал на холостом ходу. Уолли приятно улыбнулась, спрыгнула с трапа и стала отвязывать швартовочный трос от чугунного кнехта. Вадим отставил пиво, отправился помогать, вежливо отстранил женщину.

– О, да вы у нас джентльмен, – оценила его действия Уолли. – Так трогательно. А вот Генри считает, что я должна развивать свою мышечную массу, и эта обязанность всегда на мне. Держите крепче канат, забросьте его на борт… О, да вы прирожденный мореход, Вадим…

Она посторонилась на трапе, и Вадим, протискиваясь, зацепил ее бюст, обтянутый тенниской, – выпуклость была такая, что не задеть невозможно. Стало неловко, но Уолли не смутилась: подумаешь, какая ерунда. Генри что-то переключал на своем мостике. Вадим поднял трап, перебрался на корму. Судно медленно отходило от причала, пенилась вода за кормой.

– Можем пройтись на палубу, – предложила Уолли. – Не волнуйтесь, леер прочный, но все же не стоит на него давить. Я вам гарантирую изумительные виды.

Она отправилась первой, покачивая бедрами, втиснулась в узкий проход между надстройкой и бортом. Вадим повторял ее движения. Морские путешествия не были его стихией, но морской болезнью вроде не страдал. Уолли грациозно обвилась вокруг мачты, как стриптизерша вокруг шеста, засмеялась, кокетливо поделала глазки. Вадим усиленно делал вид, что его это не касается. На палубе лежали спиннинги в чехлах – судя по габаритам, годные и на кита. Попыхивало закрытое приспособление для жарки мяса барбекю. Топили его углем из пакета – и разожгли, похоже, заранее. Уолли сдвинула крышку, отстранилась, потешно сморщив нос. Угли еще не дошли.

– Вы рыбачите, Вадим?

– Рыбачу, – кивнул Светлов. – В основном на Клязьме, раз в пятилетку. Пескари, ерши, окуни. Если повезет, можно гальяна встретить в запрудах.

– Я, по правде, ни слова не поняла, – призналась Уолли. – Но, наверное, это чертовски увлекательно. Генри предпочитает охотиться на тунца – из чисто спортивного интереса. Если выбросить жалко, отдает по прибытии портовым мальчишкам. В прошлый раз такая туша попалась, что чуть не утащила нас в открытое море. Генри кричал, я его держала, умоляла выбросить эту проклятую удочку. Но он такой упрямый, вцепился в нее… Какое счастье, что тунец сорвался, там была такая громадина, что ее вдвоем мы бы не подняли… А что такое ерш?

Вадим засмеялся, и Уолли не стала переспрашивать. Покосившись через плечо, Вадим обнаружил за стеклом рубки каменное лицо Генри Кларка. Цэрэушник крепко сжимал штурвал, безотрывно смотрел вдаль. Глаза его в эту минуту были холодными, лицо жестким, казалось, вытесанным из камня. Оно потемнело, Генри кусал губы, некие черные мысли одолевали человека. Вадим насторожился. Генри обнаружил, что на него смотрят, и мгновенно переменился в лице. Заблестела белозубая улыбка. «Так мы, батенька, лицедей?» – констатировал майор и тоже приветливо улыбнулся, помахал рукой. Распахивалось бесконечное бирюзовое море, вдали виднелся белый парус. В районе горизонта бирюзовое море смыкалось с лазоревым небом, на котором сегодня не было ни облачка. Отдалялись причал, фигурки людей и зашвартованные плавсредства. Город казался белым, нарядным, не таким, как вблизи, – напомнил Одессу, тающую за бортом, или какое-нибудь Рио-де-Жанейро, где все ходят в белых штанах. Отдалялись здания, превращаясь в сплошную линию. Яхта шла довольно быстро, за бортом пенились воды, с криками метались чайки.

– Признайтесь, красиво, – донесся голос Уолли. – Тот самый момент, когда захватывает дух и плюсы в жизни перевешивают минусы. Впрочем, это быстро надоедает. Отдалимся еще на несколько миль и там встанем. Генри всегда боится, что сломается мотор и нас унесет на Кубу. Пойдемте, покажу вам кают-компанию.

Они спустились вниз. Было тесно, как в вагоне поезда, но уютно. Стены обиты деревом, работало освещение. Проход (вернее, пролаз) в машинное отделение, гальюн с сидячей ванной, уютная гостиная, маленькая спальня с широкой кроватью. Вода практически подступала к иллюминаторам, казалось, яхта уже тонет.

– Замечательно, – оценил Вадим. – Я впечатлен, Уолли. А что, у каждого сотрудника посольства есть своя яхта?

– Нет, конечно, – отмахнулась американка. – Просто Генри увлекается морем, для него это важно – еще с детства, когда он занимался океанографией. Мы арендовали эту развалюху, чтобы иногда отводить душу. В море никого нет, никто не мешает, можно побыть собой…

Она внезапно оказалась чересчур близко, поменялось что-то в лице, глаза заблестели, дыхание стало прерывистым. Вадим не успел продумать тактику обороны, как судно вдруг повело – Генри начал снижать обороты. Уолли не устояла или сделала это специально (опыт уже имелся), глухо воскликнула, прижалась грудью к Вадиму. Он машинально схватил ее за плечи, отставил ногу, чтобы не упали оба. Он чувствовал, как вздымается женская грудь, колотится сердце. Уолли подняла глаза, они источали сладкую патоку. У Вадима не хватило силы воли ее оттолкнуть. Импровизация? Домашняя заготовка? А что по этому поводу думает Генри Кларк? Уолли ему не посторонняя, самая «всамделишная» жена… Шатенка издала прерывистый тихий стон, прижалась к его губам своими губами, стала жадно целовать. Светлов оторопел, замер как истукан. Онемели конечности, закружилась голова. Проходил стандартный процесс соблазнения – и ведь чертовке чуть не удалось! Голова пылала, с физиологией все было в порядке. Что она задумала? Затащить гостя в постель, когда до мужа рукой подать? Просто крик души и тела? Похоже, так и было. Женщина заводилась, от томления подкашивались ноги. Модное поветрие – целоваться с русскими? Он собрал последнюю волю с кулак, оторвал от себя соблазнительницу, отступил. Видать, совсем прохудилась крыша в ячейке общества Генри Кларка…

– Уолли, пожалуйста, не надо, это неправильно…

И до нее, похоже, доходило, она помотала головой, сбрасывая наваждение.

– Да-да, я все понимаю… – Она улыбнулась растерянно, глубоко вздохнула. – Простите, Вадим, сама не понимаю, что на меня нашло. Просто не смогла удержаться… Это так неловко, нелепо, стыдно, я готова провалиться сквозь землю… К тому же мы с вами совершенно незнакомы…

Но именно это, как ни парадоксально, ее и завело. Со знакомыми неинтересно, их уже знаешь, они надоели, как и собственный муж…

– Все в порядке, Уолли, – тактично улыбнулся Вадим. – Такое бывает, я прекрасно понимаю…

– Правда? – В ее глазах зажегся смешливый огонек. И еще что-то, крайне нездоровое, заставившее вновь насторожиться. – Да, вы правы, Вадим, это была непростительная ошибка. Позвольте повторить ее в последний раз? – Она подошла, не моргая, глядя ему в глаза, поцеловала с чувством, с задержкой, обняла за шею, гладя ладошкой затылок – и все едва не началось заново, с вибрацией конечностей, вакуумом в желудке, – и шумно выдохнула, отпустила.

– Простите еще раз, это было выше меня… Давайте быстро приходить в себя, сейчас Генри спустится…

Как в воду глядела! Яхта застопорила ход, стих двигатель. С лязгом стала разматываться якорная цепь.

– Эй, люди, вы где? – деликатно предупредил о своем появлении Генри. «В Вологде-где», – мрачно подумал Светлов. Ноги еще подрагивали. Он, конечно, морально стойкий человек, но не железный же! Агент ЦРУ спускался по лестнице, спрыгнул в кают-компанию. Он накинул ветровку на голые плечи, стучали по полу шлепанцы. В эту минуту Генри меньше всего походил на агента ЦРУ. В кают-компании все было пристойно, Вадим сидел на кожаном диване, с любопытством осматривался. Уолли ковырялась в шкафу, вытаскивала из груды вещей купальник.

– Ага, – сказал Генри, сверкая белозубой улыбкой. – Вот вы где. Закончили экскурсию? Тогда свистать всех наверх, будем есть и пить. Дорогая, я не чувствую опьяняющий запах жареного морского мяса. Ты уверена, что ничего не забыла?

Дальше все было сравнительно пристойно. Яхта с загадочным именем «Эспарелла» покачивалась на легкой волне. Берег замер в нескольких десятках кабельтовых, повсюду было море. С востока к порту обходным маршрутом приближался сухогруз – полз как черепаха. Ничто не нарушало идиллию. Уолли в целомудренном закрытом купальнике загорала на палубе, вела себя, словно ничего не произошло. В глазах Генри мелькнула настороженность, но быстро рассеялась. Вадим курил, сбрасывая за борт пепел, наслаждался непривычным воздухом – свежим, соленым, с нотками йода. Генри колдовал с барбекю, затем собрал с решетки подрумяненные креветки, еще какое-то мясо, сунул Вадиму.

– Несите на корму, а я за пивом. Эй, дорогая, хватит бока отлеживать!

Ели с удовольствием, наслаждаясь обстановкой, тянули холодное пиво. Даже майор на время расслабился. Американцы мастерски чистили креветки – отрывали головы, освобождали мясо от панциря. Вадим повторял их движения, боясь признаться, что делает это впервые. Солнце шло на закат, уже не палило с дневной яростью, по воде разбегались блики. Говорили о каких-то посторонних вещах, Кларки рассказывали про родной штат, Вадим живописал красоты Ленинских гор, Царицынского парка, Выставки достижений народного хозяйства на проспекте Мира. Иностранцы вежливо слушали, удивленно качали головами. Уолли бросила на Вадима быстрый взгляд, в нем сквозило сожаление. И опять улыбалась, потом спохватилась: скоро вечер, а она еще такая незагорелая! Быстро допила пиво и побежала на палубу. Генри сегодня не рыбачил – видимо, не было настроения. Он замолчал, ушел в себя, машинально отхлебывал из банки. Вадим отошел к борту, чтобы покурить. Американцы ведь такие поборники здорового образа жизни! Когда он вернулся, Генри сидел в той же позе, кусал губы. Лицо потемнело, он словно не решался что-то сказать.

– Генри, может, к делу уже? – мягко спросил Светлов. – Я благодарен вам за угощение, за то, что вывезли на море. Но давайте честно – зачем все это? Уолли оступилась на лестнице в кафе, возник прекрасный повод завязать знакомство. Вы знаете, где я работаю, и я знаю, где вы работаете, так что эту часть беседы можно опустить. Мы работаем в крупных «гуманитарных организациях» – так и порешим. Завербовать меня – идея глупая и невыполнимая, вы должны это понимать. Не понимает начальство? Хорошо, давайте еще посидим в море, допьем пиво, доедим морепродукты – вы, кстати, их прекрасно готовите, – а потом доложите, что ничего не вышло. И не важно, какую сумму вы предложите за предательство. Но что-то подсказывает, что дело в другом, верно? Повествуйте, Генри, солнце уже низко. Дело ведь не в вербовке?

– В вербовке… – Голос собеседника дрогнул. Он поднял глаза – какие-то блеклые, без огонька. – Я хочу, чтобы вы завербовали меня…

– В каком это смысле? – не понял Вадим.

– Боюсь, в буквальном… – Генри сглотнул. – Я хочу сотрудничать с Комитетом государственной безопасности СССР, с советской разведкой… что, собственно, одно и то же… Я владею информацией, которая заинтересует ваше ведомство. Я могу передавать подобную информацию и впредь, поскольку имею допуск к секретным материалам. Я знаю, что вы имеете возможность сообщить своему начальству о принятом мной решении. Прошу учесть, это только намерение, никогда еще я не работал на другую сторону…

Наступило продолжительное молчание. Генри выложил что хотел, перешагнул психологический барьер, и стало легче. Он глубоко вздохнул, потянулся к сумке-холодильнику за новой банкой. Вадим пристально всматривался в его лицо. Это было неожиданно – если не сказать большего. Закипело серое вещество под коркой. Рука машинально потянулась к той же сумке, но Вадим вовремя спохватился и убрал ее – не повредит остаться трезвым.

– Мы должны вот так, бесповоротно, на пустом месте вам поверить, Генри? – вкрадчиво спросил Вадим. – А вдруг вы неискренни и это очередная история с подготовкой к дезинформации со стороны ЦРУ?

– Я искренен, – поморщился агент. – Не знаю, какие привести доказательства. Но со временем вы убедитесь в моей лояльности. Могу для начала передать вам список лиц, занимающихся подрывной деятельностью в столице Сантамарко. Большей частью это граждане США… Не усмехайтесь, Вадим, список, что вы имеете, далеко не полный. У ваших коллег есть же возможность проверить поступившую от меня информацию?

– И сегодня вы на виду у всех посадили в свою яхту советского разведчика…

– Сегодня я должен был попытаться завербовать советского разведчика, – буркнул Кларк. – Во всяком случае, скрепить завязавшиеся с вами отношения, прощупать ваши слабые места. Алчность, тщеславие, словоохотливость, ваше отношение к выпивке – ну и тому подобное.

«Пожертвовал женой? – недоуменно подумал Вадим. – И скрытая камера все снимала? Нет, чушь, какой же это компромат? Скорее, повод для зависти. То, что затеяла Уолли, не имело отношения к полученному Генри заданию. Такое случается, Уолли Кларк просто баба со своими фантазиями и страданиями…»

– Допустим, – кивнул он. – Простой вопрос: почему? Увы, я должен его задать.

– Не обольщайтесь, не из симпатий к вашей стране. Симпатизировать нечему. Боюсь, это целый комплекс причин, приведших к непростому решению. Бесперспективность работы, отсутствие финансов, долги, нелюбовь к коллегам и особенно к руководству, которое могло бы и больше ценить своего агента… Вы же понимаете, что я буду сотрудничать с вами не бесплатно?

– В цене сойдемся, – задумчиво бросил Вадим. – Уолли в курсе ваших планов? – Он покосился на торчащую за рубкой мачту. С той стороны давно не поступало никаких звуков. Возможно, Уолли уснула. Или подслушивала.

– Да, Уолли знает, – кивнул Кларк. – Мы все с моей женой делаем вместе – работаем, отдыхаем, предаем свою страну…

– Кто крот в советском посольстве?

– Увы, не знаю, – вздохнул Генри. – Подобная информация доступна единицам – сотрудникам с допуском к высшему уровню секретности. Это Гриффин и его помощник Дженкинс. Я могу постараться это выяснить…

– Постарайтесь. Гибель нашей сотрудницы Югановой ведет к вашей «гуманитарной организации». Что вам известно по этому поводу?

– У Гриффина есть так называемая «пехота», которой он лично дает указания. Я могу навести справки и по этому вопросу.

– Вот видите, Генри, что получается, – покачал головой Светлов. – Вы желаете сотрудничать с советской разведкой, а не можете ответить на не столь уж сложные вопросы. Хотя по долгу службы должны их затрагивать. Как прикажете к этому относиться? Ну хорошо, допускаю, что вы не в курсе. А когда будете в курсе?

– Постараюсь выяснить, – процедил агент. – Но если полезу на рожон, у коллег зародятся подозрения. Прошу мне верить, мистер Светлов, принятое решение безоговорочно, и назад ходу не будет.

– Как говорят у нас в стране, товар возврату и обмену не подлежит, – усмехнулся Вадим. – Вы не мальчик, Генри, знаете, как это работает. Словам и обещаниям в нашей профессии мало доверяют. Верят делам. Я сообщу о вашем предложении своему руководству. Но и вы пойдите навстречу. Предоставьте нам хоть что-то – в знак решительности ваших намерений. И мне будет легче разговаривать с начальством.

Генри молчал, тянул паузу. Уолли не появлялась – нежилась в последних лучах заходящего солнца. Вадим насторожился. У Генри Кларка был такой вид, будто он в шаге от разглашения тайны вселенского масштаба.

– Генерал Гортес готовит вооруженный переворот, – выдавил Генри, – с целью свержения власти президента Монтейро и установления военной диктатуры. План переворота был разработан при содействии нашей организации. Это было несложно, в Чили нечто подобное уже обкатывали…

Генри замолчал. Новость была из разряда фантастических.

– Чушь какая, – засмеялся Вадим каким-то механическим смехом. – Вы в своем уме, Генри? Это из области «чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят»?

– Вадим, я похож на идиота, чтобы подбрасывать вам полную чушь? – Генри смотрел на собеседника не моргая. – Да, генерал Гортес по телевизору смотрится убедительно. Полностью поддерживает курс президента Монтейро, выступает за дружбу и сотрудничество с Советским Союзом. Получал в Москве высокую награду из рук вашего Брежнева, клялся в вечной дружбе и любви. Пиночет при Альенде тоже смотрелся неплохо. На самом деле – перевертыш, преследующий собственные корыстные цели. Вы не видите, что происходит? Положение в стране с каждым днем ухудшается – создается благоприятная почва для прихода к власти новых сил. Монтейро и сама нагородила много – так ей еще и помогли. Не замечаете, как расчищается политическое пространство? Куда пропадают люди, беззаветно преданные президенту? А они ненавязчиво устраняются, Вадим. Десять дней назад подал в отставку министр печати Бразера, чуть позднее тихо отодвинули министра национальной безопасности Каракеса, перепоручив его полномочия заму Виоло…

– Минуточку, – перебил Вадим. – Достоверно известно, что ЦРУ поддерживает мятежников генерала Альбы, мечтающего захватить власть. Но последние события показывают, что Альба и Гортес – никакие не друзья. Правительственные войска теснят повстанцев, наносят им одно поражение за другим. Хотите сказать, что тех и других поддерживает ЦРУ?

– Альфонсо Гортес на дух не выносит генерала Альбу, – настаивал Генри. – Это два непримиримых противника. Гортесу не нужен Альба во власти, он сам хочет управлять страной. Поэтому всеми силами старается ослабить мощь и влияние своего заклятого врага – под видом, разумеется, полной поддержки социалистической демократии, или как там у вас называется. Спасибо вашим инструкторам и поступающему из СССР вооружению. Вдумайтесь: генерал Гортес готовит путч против вас на ваши же деньги. Он уверен в безоговорочной поддержке Соединенных Штатов, поэтому решил рискнуть. А что касается Альбы, то недели и дни его сочтены. Резко прекратить его поддержку мы не можем, возникнут вопросы. Но финансирование уже сокращается, ряды мятежников тают, поддержка сворачивается. Не удивлюсь, если с генералом Альбой внезапно что-то случится…

– Винегрет какой-то, – пробормотал Вадим. – Когда произойдет переворот?

– Неделя-две, – пожал плечами Генри. – О точных сроках мне не докладывают. Должна окончательно сложиться благоприятная обстановка.

– На какие силы он опирается?

– Поддержка переворота, понятно, не афишируется. Есть некие личности в правительстве, тот же Виоло. Двенадцатый батальон Национальной гвардии, до мозга костей преданный генералу, при полном вооружении – пулеметы, гранатометы, артиллерийские установки, бронетранспортеры и даже несколько танков Т-62. Не исключено, что по ходу путча другие части перейдут на сторону Гортеса – колебаться будут недолго…

– Мистер Гриффин в курсе?

– А как же, – усмехнулся Кларк. – Если в курсе даже я. Но не рекомендую бить в набат. Гортес все равно выкрутится, сошлется на происки недругов и завистников, а вы утратите шанс прищучить его. И вряд ли сохраните свою жизнь. Не забывайте, что у путчистов повсюду глаза и уши. Действовать надо тоньше. Но это не мое дело – я предоставляю информацию, а вы уж сами ею распоряжайтесь…

Солнце неумолимо склонялось к горизонту. Природа погружалась в тусклые тревожные цвета. С палубы вернулась Уолли, завернутая в полотенце. На мужчин она не смотрела, быстро спустилась вниз. Допивать пиво расхотелось.

– Возвращаемся? – Вадим посмотрел на часы.

– Да, через пять минут снимаемся с якоря, – кивнул Кларк. – Просьба отнестись серьезно ко всему, что я наговорил. До Ричарда будет доведено, что контакт с советским разведчиком состоялся, буду продолжать вас прощупывать. Мы ведь действительно неплохо провели время? Только постарайтесь ничем не выдать меня. Предлагаю встретиться на причале послезавтра в девять вечера. Вы сообщите о решении вашего начальства, а я постараюсь поработать по вашим вопросам.

– Не слишком рискованно?

– Нет, – покачал головой Кларк. – Все в посольстве знают, что я люблю свою «Эспареллу» и много времени провожу на причале, вылизываю яхту, ковыряюсь в моторе. Это успокаивает и позволяет отвлечься. Кому это интересно? Многие наши сотрудники вообще полночи проводят в увеселительных заведениях, и начальство на это закрывает глаза.

– Вы правда выявили кубинского шпиона в вашем посольстве?

– Уже знаете, – ухмыльнулся Кларк. – Правда. Это произошло восемь месяцев назад. Некий Алехандро Мунчес, сбежавший в конце шестидесятых от режима Кастро. Проверяли тщательно: был арестован в Гаване по обвинению в подрывной деятельности, совершил побег, скрывался в провинции. Старший брат сражался против режима, погиб в памятную ночь в Заливе Свиней. Родители – интеллигенты, сестру переехал на джипе патруль, спешивший куда-то по вечернему городу… Этот человек был вне всяких подозрений, прошел подготовку, успешно выполнил пару несложных заданий. Лишний раз подтверждается факт, что ДИ умеет работать. Попался глупо, во время съемки фотокамерой секретных документов. Я вернулся в здание поздно вечером, потому что забыл на работе свой любимый приемник. Внимание привлекла возня в соседнем кабинете… Мунчес пытался меня убить, используя тяжелое пресс-папье, но я в молодости несколько лет занимался боксом… Это имеет отношение к нашим делам, Вадим? Я много лет служил верой и правдой американскому правительству.

Расшаркиваться не пришлось. Понятно, чем было вызвано гостеприимство. Натянуто улыбались друг другу, прощаясь на причале. Уолли из-за спины супруга смотрела с какой-то щемящей меланхолией – едва ли наигранной. Если все правда, то она была прочно повязана с Генри. В девятом часу вечера Вадим загнал машину на территорию посольства, выключил двигатель. Хвост не тянулся – он намеренно поплутал по городу. На причале тоже стороннего внимания не чувствовалось. Вадим восстанавливал в памяти детали диалога, анализировал слова американца. Логика в них имелась, но абсурд продолжал цвести. Во Вьетнаме янки проиграли, на Кубе проиграли, почему бы не взять реванш в Гвадаларе, опираясь на успех в Чили? Генри мог быть прав: янки не верят в Альбу, который уже сбитый летчик, разругался со своими соратниками и на поле боя явных успехов не демонстрирует. С Гортесом все иначе: харизматичный парень, пользуется поддержкой военных, которым плевать, куда движется страна, лишь бы она уцелела и платили деньги. Это не разношерстная интеллигенция, шумно диспутирующая о судьбах страны.

Но почему до сегодняшнего дня не просочился ни один слушок? Все это было крайне подозрительно. Мысль о том, что советскую разведку решили поводить вокруг пальца, пока превалировала. Кто может арестовать Гортеса? Да никто, только он сам! Может быть, люди из министерства нацбезопасности, что вряд ли возможно, если и там его подельники. Лично президент Монтейро? Только пальцем у виска покрутит: мол, вы что, мадам, белены объелись? В Политбюро не поверят, в собственном Комитете…

Охранник пропустил в здание загулявшего полуночника. Вадим шел по пустым извилистым коридорам, прислушиваясь так, словно рядом затаился шпион с пресс-папье в одной руке и портативной фотокамерой в другой… Секретная часть находилась за двумя дверьми. Он отправил сообщение в центр, стал ждать ответа. Не важно, что большая разница во времени – на подобные сообщения принято отвечать. Ответили через полчаса. «Маловероятно, – гласило послание. – Требуются убедительные доказательства. Вербовку Кларка разрешаем, пусть он и двойной агент. Кларка и его жену требуется тщательно проверить. Вопрос с финансированием агента решится в ближайшее время». Ничего другого он и не ждал. Курил, наблюдая, как змейки дыма исчезают в решетке вентиляции. Когда он вышел во внутренний двор, на территории было тихо – просто нереально тихо. Такое ощущение, что не только люди, но и природа к чему-то готовилась. А еще не проходило чувство, что за ним следит незримое око… Что-то подгоняло, толкало в спину. Он пересек зеленую зону, поднялся в квартиру. Печально, но даже на территории своего государства (коей, безусловно, являлась территория посольства) он чувствовал себя паршиво. Паранойя обострилась? Недобрые предчувствия не отпускали, спал Вадим отвратительно. Но посягательств извне этой ночью отмечено не было…

Наутро он тянул растворимый кофе, пристально вглядывался в экран телевизора. Местные информационные и аналитические передачи страдали однобокостью. А где они таковой не страдали? В родном государстве? Даже там, где демократия пышно расцветает, однобокость – главная черта СМИ. Улыбался мужественной улыбкой генерал Гортес, давая очередное интервью по поводу грядущего посещения Москвы.

«Зачем вы туда едете?» – спрашивала журналистка.

«Там дышится свободно, – ответствовал генерал и хоть бы одной ужимкой выдал иронию! – И я, представьте себе, не шучу. В России живут замечательные люди, у меня там много друзей. Разумеется, речь пойдет о вопросах обороны, ожидаются свежие поставки, мы вступаем в новый этап военно-технического сотрудничества. К сожалению, не могу об этом рассказывать, данные сведения составляют государственную тайну, но со временем вы обо всем узнаете».

Идея отправки в Гвадалар ракет с ядерными боеголовками все же витала в воздухе. Не сразу, курочка по зернышку, через многочисленные переговоры и консультации…

Вадим уже тянулся к кнопке выключения телевизора, когда в студию принесли срочную новость. Из достоверных источников стало известно, что поздно вечером в провинции Антанаско была подорвана машина, на которой передвигался генерал Альба! Местность горная, безлюдная, он возвращался в штаб после инспекции переднего края. Кортеж попал в засаду, неопознанные личности стреляли из ручных гранатометов РПГ. Подорвали две машины из трех, водитель последней пытался спастись бегством и загремел в пропасть. Доподлинно известно: а) генерал находился в кортеже и б) при обстреле никто не выжил. Закончив стрельбы, неопознанные лица провели зачистку из стрелкового оружия, а потом не поленились и добили раненых. Вадим отрешенно смотрел в телевизор и вспоминал слова Генри Кларка. Накаркали, господин агент…

Что-то подсказывало – генерал Гортес не даст себя арестовать, предусмотрел такое развитие событий. И в этом случае путч начнется уже сегодня. Да и кто осмелится препроводить его за решетку? То же Политбюро не позволит. Нужны убедительные доказательства преступной деятельности генерала…

Виталику Сотникову он не стал ничего говорить – секретничать, так до полного абсурда. Тот ожидал чего-то большего от бессвязного повествования о встрече с Кларками, хмурил лоб, безуспешно пытаясь встать с кровати.

«Темнишь ты что-то, товарищ майор», – пробормотал Виталик и отвернулся, весь из себя разобиженный.

Ожидание изматывало. Чего он ждал – у моря погоды? К вечеру решил пройтись вдоль Аламеда. Запахи усилились к завершению дня – цветочные, травяные, древесные. К запахам природы примешивались ароматы из близлежащих заведений: кофейные, перечные. У «Эль-Кихота» остановилось такси, вышел журналист Теренс Уайт – явно не с работы, а судя по некоторым признакам на физиономии – продолжал вояж по питейным заведениям города. Гордо неся тяжелую голову, он проследовал внутрь заведения, скрылся за двустворчатыми «мотающимися» дверьми. Подобным атрибутом кинематографисты социалистических стран оснащали салуны городков американского Дикого Запада… Вадим сплюнул, общаться с западной прессой сегодня не хотелось. Поколебавшись, двинулся дальше – к «Торо Браво». Но вовремя заметил, как дорогу перебегает журналист Курбатов – востря лыжи к тому же заведению. Собкор заметил Светлова, помахал рукой, взбежал на крыльцо заведения. Чертыхнувшись, Вадим зашагал дальше. Общаться с советской прессой тоже в планы не входило. Представил на минуту, как сообщает о путче и как вытягивается физиономия Курбатова. Ваши действия, Иван – как вас там по батюшке? Бежать прыжками к телетайпной ленте, разносить горячую новость по всему белу свету? Покрутить пальцем у виска, а потом потихоньку смыться, сделав вид, что ничего не слышал?

В «Каса Моно» гудела шумная компания – военные отмечали очередную тактическую победу, а также гибель главного заклятого врага. Все это казалось абсурдом – успехов добиваются одни, а отмечают другие. Мимо ресторана «Севилья» Вадим прошел без остановки – там все было тихо и безмятежно, но кусались цены. Двигаться дальше не имело смысла. Почему бы не обойтись без выпивки? Мысль была невеселая, но захватила. Он перешел дорогу, чтобы держаться подальше от соблазнов, взял курс на родное посольство…

Следующий день тянулся, как липкая жевательная резинка. Обескуражило сообщение, пришедшее из центра днем. В направлении Гвадалара через Атлантику движется зерновоз «Михаил Глушков» под флагом Республики Берег Слоновой Кости (сочетание понятий, конечно, убивало). Вышел из порта Батуми сутки назад, в данный момент проходит Дарданеллы. Еще через сутки пройдет Гибралтар и возникнет на просторах Атлантики. Скорость у судна выше обычной – машинную часть недавно модернизировали. Перевозит, разумеется, зерно. Однако не только. В трюме находятся полторы сотни спецназовцев – из Средней Азии и Татарской АССР. То есть личности смуглые и мало отличимые от лиц уроженцев Центральной Америки. Пусть с натяжкой, но все же. С испанским языком у бойцов проблемы, но уж что есть. Подразделение вооружено и имеет при себе полный комплект обмундирования армии республики, в которую направляются.

Вадим облегченно выдохнул. Есть все-таки светлые головы в родном государстве. Эти парни здесь точно будут не лишними. Собрали ребят быстро, явно имелась «домашняя заготовка», и зерновоз стоял под парами. Значит, что-то подозревали? Размышлять на эту тему смысла не имело. Все хорошо… но ничего хорошего. Сколько времени потребуется зерновозу, чтобы доползти до Сантамарко? Пусть даже с модернизированной ходовой частью? Шесть-семь дней – и это только через Атлантику. За это время в Гвадаларе может произойти что угодно. И справится ли с ситуацией столь малочисленное войско – пусть даже каждый из этих парней стоит десятка?

В девять вечера он съехал с дороги, проследовал мимо пальмовой аллеи и свернул к морю. Пляж Эль-Табано пустовал. Все, дружившие с головой, разошлись. Из щелей выползали криминальные элементы, наступало их время. Периодическое появление полиции ситуацию не меняло. Из-за песчаных барханов доносились крики, взрывы хохота. Вадим проехал вдоль пляжа, повернул на извилистую дорогу, шедшую вдоль бетонных заборов и пыльного кустарника. Причалы и старый пирс находились на территории порта. Здесь было сравнительно спокойно. Вадим проехал распахнутые ворота. В помещении на «антресолях» сидела охрана, но никто не вышел. К служебным обязанностям в этой стране относились сдержанно. Был поздний вечер. Людей на причале почти не осталось. Граждане старались закончить свои дела до наступления темноты. Вдоль причала выстроились малоразмерные суда. Они стояли плотно, едва не касаясь друг друга бортами. Имелась техническая возможность подъехать к «Эспарелле», но Вадим от нее отказался. Причал не освещался, можно проехать мимо и не заметить. Слева за приземистой неосвещенной постройкой имелся пустырь, туда он и загнал «Фалькон».

Несколько минут посидел, собираясь с мыслями. В голове выстроился характер беседы с Кларком. За майором не следили, это точно. Стоило проверить, не следят ли за Генри. Он покурил в машине, прикрывая огонек, вышел наружу. До причала – полминуты ходьбы, медленно двинулся по краю настила – мимо наваленных деревянных катушек, оборванных канатов, вмурованных в причал кнехтов. Уборкой территории местные службы не увлекались. Он был один на этом причале, и что-то было не так – кожа чувствовала. Пирс остался сзади, там тоже стояли пришвартованные суда, на отдельных работало освещение, играла музыка. На причале все было тихо. Звезды высыпали на пурпурно-синее небо, с моря дул ветерок, плескался прибой. Покачивались на легкой волне вельботы и баркасы. Показалась «Эспарелла» с долговязой мачтой. Вадим невольно ускорил движение – в одном из иллюминаторов поблескивал огонек.

И вдруг остановился. На корме что-то происходило, образовались размытые силуэты. Люди поднимались из кают-компании и в данный момент находились в зоне отдыха. Вадим присел, переместился на корточках за ржавый покосившийся кабестан с еще намотанными на него грузовыми стропами. Почему заволновался? Генри и Уолли должны находиться на судне. Но на палубу поднялись трое. И женщины среди них не было. Неприятно запершило в горле. Силуэты переместились с судна на причал. Последний поднял трап – донесся слабый скрип. Вадим занервничал – в какую сторону пойдут? Незнакомцы отправились в другую сторону и растаяли во мраке. В иллюминаторе «Эспареллы» мерцал огонек. Популярное правило «уходя, тушите свет» к этим господам не относилось. В полумраке еще различалось движение, люди свернули с причала. Завелся двигатель, зажглись фары. Машина медленно выехала со стоянки, повернула к портовым сооружениям. В ночи стали таять красные габаритные огни.

Происходящее решительно не нравилось. Что за кадры? Генри уверял, что будут только он и Уолли. Планы поменялись? Вадим привстал. Смущал огонек на яхте. Впрочем, ерунда, раз подняли трап, значит, на судне никого не осталось. Он вздрогнул – сзади на причале глухо заиграла музыка. Жгучие испанские переборы под модный дискотечный ритм – группа «Санта Эсмеральда» пользовалась бешеной популярностью в Советском Союзе. Так же глухо доносились голоса, затем громкость убавили. Остались еще люди в ареале. Но это не имело значения. Вадим пошел, ускоряясь, добрался до нужной точки. Все тихо. Яхта упиралась в причал, можно было и не тянуться к трапу. Вадим забрался на выступающую часть кормы, перевалился через борт. Дверца в борту была замкнута на щеколду. Не хотелось делать лишних движений. Что-то определенно было не в порядке. Он присел на диванчик, укрытый пленкой от дождя, стал слушать. Признаки жизни отсутствовали. Усилилась нервозность. Вадим на цыпочках отправился к задней лестнице. Она насчитывала пять ступеней. Спустился, держась за поручень, приоткрыл дверь – она оказалась незапертой.

– Генри? Кто-нибудь дома? – бросил он по-английски.

В ответ – молчание, чего и следовало ожидать. Он вошел внутрь. Слева вход в машинное отделение, справа гальюн, прямо – две каюты, одна из которых предназначена для сна. Свет горел в центральной каюте, матово поблескивал торшер, питающийся от судового аккумулятора. Освещалась тумбочка, декоративный штурвал на стене. Света не хватало, но вроде никого на судне не было. Включать основное освещение Вадим не стал. Порылся в выдвижном ящике тумбочки, наткнулся на фонарь. В него недавно вставили батарейки, яркий свет озарил потайные уголки. На цыпочках перебрался в спальню, осмотрел постель с небрежно наброшенным покрывалом, пол, стены. Что рассчитывал увидеть? Постоял, озадаченный, убавив яркость, вернулся в кают-компанию, из нее выбрался в тамбур. Постоял у гальюна – словно храбрости набирался, потянул на себя дверь. Без сюрпризов, скелеты со сливного бачка не свешивались. Шагнул к машинному отделению – и застыл. С улицы донесся шум. Остановилась машина, водитель заглушил двигатель. Заскрипели доски причала, со скрежетом опустился трап. Со стуком отъехала щеколда в борту. «Наконец-то, – пронеслась облегченная мысль. – Соизволили… Но кто тогда те трое?» Он растерянно обернулся. Внутреннее пространство яхты явно смахивало на западню. Лучше уж навстречу выйти, использовать фактор неожиданности… Он шагнул наружу, поднялся по ступеням и вскинул фонарь.

– Генри, прекрати! – ахнула женщина. – Ослепишь же, к той-то матери…

– Уолли? – Вадим растерялся.

– Черт, вы кто? – перепугалась женщина и вскинула к груди картонный пакет, как будто щит. – А, это вы, господин Светлов… Вернее, Вадим… А где Генри?

– Вот и я хотел бы знать. Это нормально, Уолли, назначать встречу и не приходить? Вы одна?

– Да, я одна, просто задержалась в посольстве. Вышла из строя внутренняя сеть, Генри об этом знает. Он поехал сюда примерно час назад, чтобы вас встретить. А я завернула по дороге в круглосуточный магазин, купила вина, кое-что из еды… Вы уверены, что Генри здесь нет? – Женщина занервничала.

– Не знаю, Уолли, может, он спрятался в машинном отделении и решил нас разыграть. На яхте были посторонние, я их видел…

– Да какие, черт возьми, посторонние… – Уолли щурилась, лицо побледнело. – Слушайте, прекращайте светить мне в лицо…

Он взял ее за руку, стащил вниз, не церемонясь, запер дверь на замок. Начинало казаться, что пора позаботиться о безопасности. Уолли была испугана, часто дышала, ее большие глаза мерцали. Уолли была чертовски привлекательной особой, но зачем он об этом подумал?

– Вам не страшно вечерами развлекаться на этом причале? Преступность, между прочим, не дремлет. Здесь же почти нет людей!

– Да что вы такое говорите… – возмутилась Уолли. – Мы приезжаем сюда на машине, ставим ее на причале. У Генри есть пистолет, он имеет на него разрешение, подписанное полицейским начальством… Всегда вместе, просто сегодня так вышло… Почему мы должны чего-то бояться? Окрестности порта патрулирует полиция…

– Вот только сегодня ее что-то не видно. Уолли, десять минут назад с яхты сошли трое, сели в машину и уехали. Я находился далеко, лиц не видел. Это могли быть ваши коллеги, которые забрали Генри и увезли, скажем, в посольство, где возникли непредвиденные дела?

– Да, такое теоретически возможно, но на деле… Я сама из посольства, не было там ничего непредвиденного…

– Уолли, успокойтесь, мы пока ничего не знаем… – А вот теперь ее нешуточно затрясло. Пакет выпал из руки – Вадим успел его перехватить. «Не помешал бы глоток вина», – мелькнула глупая мысль. Уолли заметалась, бросилась в туалет, потом в остальные помещения. Вернулась, кусая побелевшие губы.

– Вадим, я ничего не понимаю. Генри прекрасно помнил о вашей встрече, она была так важна для него… Подождите, мы ведь еще не все осмотрели…

Она бросилась к машинному отделению, распахнула дверь. Словно почувствовав что-то, Вадим отстранил ее, вошел первым, включив фонарь. Пришлось пригнуться, помещение было низким, развернуться негде, повсюду трубы, вентили, силовые агрегаты. Здесь же находился генератор, мощные аккумуляторные батареи. Остро пахло мазутом, какой-то окалиной. Здесь и умерщвляли Генри Кларка. Затащили, чтобы не пачкать яхту, бросили на трубы, в которых он сразу же запутался, и били ножом, пока не умертвили. От увиденного волосы вставали дыбом. Его словно обмотали вокруг трубы, грудь в крови, глаза навыкате. Убивали явно не профи, били какие-то садисты, получая удовольствие. За такими в этом городе далеко ходить не надо, многие выполнят любую работу за сходную цену… В горле пересохло. Почему?!! Ответ был один: коллеги что-то подозревали, и на корме имелось подслушивающее устройство. А Генри в этом плане оказался полным профаном, даже не проверил. Теперь и перед Светловым маячила аналогичная перспектива…

– Что там? Отойди… – изнывая за спиной Вадима, потребовала Уолли.

– Не заходи туда, не смотри, не надо… – Он стал ее отталкивать. Но той только кровь ударила в голову. Она отобрала фонарь, грубо отпихнула Вадима и полезла внутрь. Пронзительно взвыла, чуть не задохнулась. Бросилась вытаскивать своего мужа, словно он был еще жив. Вадим схватил ее за талию, оттащил, захлопнул дверь. Уолли рвало, она согнулась, слезы брызгали из глаз. Сыграть такую сцену не смогла бы даже гениальная актриса. Ком подступил к горлу. Вадим схватил ее под локоть, затащил в кают-компанию и усадил на диван. Она спрятала лицо в ладони, выла и раскачивалась. Потом вскинула голову, в заплаканных глазах сверкала ярость.

– Это ты его убил… – зашипела Уолли. – Да, я знаю, это ты сделал, а теперь врешь про каких-то посторонних…

Она вскочила, Светлов силой усадил ее на место.

– Перестань, мне очень жаль, это не я… Если бы я бил его ножом, то был бы весь в крови. Видишь на мне хоть каплю? Зачем мне его убивать? Мы рассчитывали на полезное сотрудничество…

Новоиспеченная вдова шумно выдохнула, содрогнувшись всем телом. Снова подъехала машина – явно не новая, дребезжала, как картофелечистка! Захлопали двери. Скрипнула тормозами еще одна – и ее бы не мешало отвезти на свалку! Ледяная змейка поползла по спине. Уолли вскинула голову, подурневшее от горя лицо исказилось – теперь от страха. Язык не повернулся спросить: ждете кого-то? Выходит, неподалеку были, засекли движение на яхте. Он дернулся, чтобы бежать, но куда? Подскочила Уолли, дрожа как осиновый лист. Гости затопали по лестнице, стали дергать дверь. Доносилась глухая ругань на испанском языке. Какую только шваль не подвязывают господа американцы для своих грязных дел! Дверь держалась, и замок был качественный. Уолли задыхалась от страха, ноги не работали. Вынести дверь оказалось непросто – в узком пространстве не развернуться. В замок не стреляли, хотя могли – но пока обходились без шума. Что решит минута-другая?

– Вадим, эта дверь не выдержит, – выдохнула Уолли. – О Иисусе… Что делать, Вадим?

Оставалось только молиться. А затем принимать неравный бой, не имея никакого оружия. Часть иллюминаторов выходила на переднюю палубу, но дистрофией не страдали. «А ведь на палубе этих ублюдков наверняка нет, – тоскливо подумал Вадим. – Какой смысл там караулить, если нет другого выхода?»

В дверь перестали дубасить, включили головы и стали железным предметом ковырять в замке. Теперь не спешили, куда спешить?

– Уолли, подумай хорошенько, отсюда можно выбраться на переднюю палубу? Какой-нибудь пожарный или технический выход есть?

– Нет… Я не знаю… – У Уолли от страха стучали зубы. – Подожди… – Мысли метались, не давая сосредоточиться. – Генри недавно чистил люк на палубе, смазывал петли, отскабливал ржавчину… Он еще сказал… что этим люком можно попасть в машинное отделение. Мы посмеялись – зачем это нужно?

А вот и нужно! Он потащил Уолли за собой, приложил палец к губам и потянул дверь. Пахнуло мазутом. Совсем рядом заскрипел замок в двери, взломщик заканчивал работу. «Не успеем!» – долбило по нервам. Вадим включил фонарь, втолкнул женщину внутрь.

– Уолли, не смотри на Генри, ищи этот чертов проход… Умоляю тебя, не смотри, помни, что, если нас схватят, сразу убьют…

Она тряслась, жалобно выла, тыкалась в трубы, как слепой котенок. Проход был один, вдоль стены, туда она и полезла, согнув ноги в коленях. Дорожка, в принципе, тянула на пожарный выход. Но только не для людей, страдающих избыточной массой тела. Уолли зацепилась за что-то острое, ободрала плечо. Встала на колени, ощупывала стену. Вадим, светя фонарем, пришел на помощь. Нашли! Дверца вроде той, что оснащают русские печи, только повыше, – она дергала со всей силы, не получалось. Вадим оттеснил Уолли, приложил усилие. Дверь со скрежетом отползла, он полез первым, чтобы прокладывать дорогу. Рассыпался замок, держащий дверь в кают-компанию. Оставалось не больше полминуты, сначала обыщут помещения, потом включат головы, заглянут в машинное отделение… Дверь в упомянутый отсек он предусмотрительно закрыл… Вадим полз на корточках, скребя макушкой жестяной потолок. Уперся в лестницу, приваренную к полу, стал карабкаться. Расстояния – не бог весть какие. Голова уперлась в люк, ну, давай, родной… Генри действительно что-то смазывал, конструкция поддалась, поползла вверх. За переборками душераздирающе вопили латиносы. Мыслители так себе, только на то, что не очень умные, вся надежда… Перекрыть возможные пути отхода они, разумеется, не догадались. Переливались звезды на бездонном небе. Вадим выбрался наружу, бегло осмотревшись, сунул руку в черноту.

– Держись крепче… – Уолли вцепилась ему в запястье, он стал тащить ее, как рыбу из проруби. Американка стонала, тужилась, и майору приходилось несладко. Расскажи кому еще неделю назад, что будет спасать от смерти жену агента ЦРУ… Он выволок на палубу трясущееся тело, потащил на правый борт. Пот заливал глаза. Шелестел прибой, легкая волна облизывала бетонное основание причала. Под ногами в кают-компании кричали и сквернословили местные отморозки. Соседний баркас стоял рядом, но не настолько, чтобы перепрыгнуть на него.

– Плавать умеешь?

– Да, умею… Ой, подожди…

– Нет, Уолли, ждать не будем. – Он грубо взял за шиворот свою подругу по несчастью. – Прыгаем вниз, по возможности без шума, часть пути проделаем под водой. Плывем туда. – Он очертил рукой направление. – Там моя машина, попробуем оторваться. Набери побольше воздуха…

Он перелез через борт, зашипел, чтобы Уолли делала то же самое. Почему она боится, ведь это совсем не страшно! Умереть – куда страшнее. На яхте, кажется, сообразили. Или услышали, как топают над головой. Уже не важно, Вадим поволок за собой умирающую от страха женщину. Прыгнули почти одновременно, «солдатиками». Вода разлучила, накрыла их, как бетонной плитой. Вадим уходил на дно, заработал конечностями, стараясь не потерять ориентацию. Он яростно греб, ткнулся в соседний баркас, едва не переломав пальцы, заскользил вдоль борта к носу. Обогнул, сделал еще пару гребков, вынырнул. Баркас заслонял от нежелательных взоров. Отдышался, тихо двинулся к соседнему катеру – насквозь прогнившему и проржавевшему. Что в карманах? Посольские документы уже промокли, ладно, это только бумажка. Сигареты, зажигалка – их придется выбросить. Ключи от машины – эти точно не промокнут, лишь бы не выпали… Он добрался до катера, обернулся. Крики сделались отчетливее, люди высыпали на палубу. Могут перекрыть причал в оба конца, если не совсем идиоты… Что-то заворочалось под бортом баркаса, показалась голова. Ну слава богу. Он энергично замахал рукой, чтобы Уолли плыла к нему. Ждать ее не стал, отправился в обход катера и вскоре оказался в узком пространстве между суденышками. Бесшумно скользил по воде, голова вращалась, как у филина. Добрался до причала, схватился за какой-то выступ. Сорвался, хлебнул соленой воды, начал заново. Что-то выходило, обнял ногами сваю, стал цепляться за торчащую из бетона арматуру. Подтянулся – жилы едва не лопались, выполз на причал. Несколько секунд отдохнул, стал извиваться, поступательно подался вперед. Выбрался! Встал на колени, свесился с причала. Спутница оказалась не такой уж бестолковой – чего не сделаешь ради того, чтобы выжить! Уолли плыла из последних сил, руки отнимались, она, как утенок, вытягивала шею. Вадим схватил ее под мышку. Три, четыре! Казалось, рвались связки, когда он тащил американку на причал. Помог коленом, чтобы не зацепилась за арматуру, перевалил…

– Бежать можешь?

– Подожди, сил нет… – Она жадно хватала ртом воздух.

Лучше бы не спрашивал! Они побежали по причалу, мимо спящих посудин, по скрипящим доскам. Очерчивалась лунная дорожка. За спиной душераздирающе кричали. Какие же сообразительные оказались! Вадим обернулся. За ними неслись двое. Остальные еще не опомнились. Несколько секунд – и повалит вся шобла! Задыхалась и хрипела Уолли, ее тоже постоянно тянуло обернуться. Споткнулась, Вадим подхватил ее под локоть, толкнул. С трудом одолели половину дистанции и уже точно не успевали добраться до машины. Демоны скользили по ночному воздуху, становились отчетливее, контрастнее. До последнего не стреляли, и может, не из чего было стрелять…

– Держи… – Он выхватил из кармана ключ от машины, сунул Уолли. – Крепче держи, не вырони… Видишь постройку справа? За ней «Фалькон» – не ошибешься, других машин там нет… Заводи и выезжай на дорогу. Я закончу дела и присоединюсь…

Она что-то бормотала, но бежала, только пятки сверкали. Мелькнула мысль: «А ведь сядет за руль и уедет к чертовой матери, даже спасибо не скажет. Что ей какой-то русский? Ладно хоть живой останется…»

Он встал, подогнув колени, стиснул кулаки. Миром, понятно, не разойтись. На него летели двое с ножами, проблескивала сталь. Остановить невозможно, сметут, запинают, порубят в требуху. Вадим сгруппировался и покатился под ноги тому, кто бежал первым. Патлатый латинос возмущенно гаркнул – и перевалился через майора, полетел, растопырив конечности, как птица. Звякнул нож, соприкасаясь с причалом. Противник затормозил в шаге от того места, где причал обрывался в воду. Нужно время, чтобы прийти в себя… Второй пронесся по инерции мимо, развернулся в прыжке, хищно оскалился. И тут же получил кулаком в бок – не спи, дружище, замерзнешь! Охнул, пошатнулся, упал на колени, изрыгая брань на испанском. Начал подниматься, держась за бок. Получил серию мощных ударов – в челюсть, в глаз, в переносицу, – но не падал с колен, снова пытался встать, сжимая в руке изогнутый нож. Этот ублюдок был напрочь отбитый! Кусок трубы, о который споткнулся майор, оказался что надо. Он бил от души: по спине, по загривку. Бандит повалился носом в причал, прекратив браниться. Второй уже поднялся на четвереньки, фыркал, мотал головой, как жеребец. Вадим подбежал, ударил носком в челюсть, а когда тот распростерся, просто ногой спихнул его в море! Отбегая, услышал плеск и ругань. Ладно хоть грех на душу не пришлось брать…

Он бросился бежать, но быстро начал задыхаться. Ногу свела судорога. Не проходят бесследно такие упражнения… До постройки оставались считаные десятки метров. Где эта чертова Уолли? Ключ потеряла?! Обернулся – и от отчаяния чуть не завыл. Опять бежали двое (видимо, другие), уже настигали! Сил не осталось, майор бежал по инерции, надеясь на какой-то призрачный шанс спастись. А те ускоряли движение, победно вопили…

Из-за постройки, до которой оставалось двадцать метров, вынесся «Фалькон» с горящими фарами! Машина сделала вираж, зацепила какое-то препятствие. Вадим не поверил своим глазам. Истошно визжала сидящая за рулем Уолли. Майор едва отпрыгнул. Те двое – не успели. Они летели, набрав инерцию. Только дружно завопили за мгновение до удара. «Фалькон» протаранил обоих, отшвырнул. Мелькнули в воздухе конечности, и уже никто не кричал. «Отомстила за мужа, – подумал Вадим. – Видимо, то самое место, где кончается закон и начинается справедливость».

«Фалькон» промчался, падали на причал тела, как мешки с костями. Зрелище было впечатляющее, Вадим застыл. Уолли резко затормозила, стала разворачиваться. Доносились отдаленные крики, от «Эспареллы» бежали еще какие-то личности, похоже, их собралось целое войско… Чудо, что «Фалькон» не заглох после такого обращения с ним. Все-таки американцы умели собирать машины – советскому автопрому стоило поучиться. «Фалькон» рывками развернулся, Уолли до упора выжала газ, переехала распростертое тело, машину тряхнуло. Завизжали тормоза. Вадим бросился к дверце, запрыгнул на пассажирское сиденье. Уолли тряслась за рулем, стучали зубы. Волосы растрепались, она была похожа на страшную ведьму. До нее медленно доходило, что она только что наделала.

– Что с ними? – пробормотала Уолли. Ее мутило и тошнило, она еле сдерживала позывы к рвоте. – Они живы?

– Умерли, – буркнул Вадим. – Насильственной смертью. Все в порядке, Уолли, ты поступила правильно. Гони!

Молодчики уже подбегали. Уолли, визжа от страха, выжала газ. «Фалькон» поднялся на дыбы, словно необъезженный жеребец, рухнул на колеса, помчался, виляя. Вадим вцепился в приборную панель, прокричал, чтобы держала руль, а то убьются к чертовой матери! Но это и спасло – то, что машину мотало из стороны в сторону. Бандиты начали палить, выли пули, рвался металл. В стекла и шины не попали, Вадим прижал к рулю голову Уолли, она дергалась, хрипела, что ей больно. Выстрелы смолкли, преследователи отстали. Он отпустил женщину, откинулся на спинку сиденья. Уолли худо-бедно выровняла движение. Показались распахнутые ворота. Кто-то прилип к стене здания, махал руками. На «антресолях» мялись еще двое, но не пытались остановить несущийся автомобиль. Возможно, не бандиты – охранники порта, та публика, чья хата традиционно с краю. Замыкать ворота тоже не стали – зачем им неприятности на подведомственной территории?

«Фалькон» вылетел наружу, помчался дальше, не сбавляя скорость. «Срисовали номера, – мелькнула неутешительная мысль. – А дипломатическая неприкосновенность – штука хрупкая, сегодня есть, завтра нет».

Уолли ревела в полный голос, но держала руль. Мелькали свалки, пустыри. Городские строения от порта отделял внушительный кусок открытого пространства. Ни освещения, ни людей. Где-то в стороне остался пляж Эль-Табано.

– Не останавливайся, – предупредил Вадим. – Въедем в город, там найдем местечко и отдышимся.

Но не доехали! Из-за холма показалась машина. Она неслась наперерез, слепя глаза дальним светом фар! Видимо, публика из той же когорты – палили из пистолетов в открытые окна! Уолли завизжала, резко вывернула руль. Машина встала поперек дороги и наконец-то заглохла. «Конец, – продрала до мозга костей ошеломительная мысль. – Здесь даже спрятаться негде!»

Уолли судорожно работала ключом зажигания, но пальцы срывались. Это не имело смысла. Оппоненты остановились метрах в пятидесяти, двигатель продолжал работать, горели фары. Хлопали дверцы, выходили люди. Уже не стреляли, зачем стрелять? Есть возможность взять эту парочку живьем, насладиться процессом убийства. Тряслась Уолли, потеряв от страха способность соображать. Вадим толкнул ее, прохрипел, чтобы выбиралась из машины – в канаву водостока. Не овраг, далеко не уйдешь, но хоть так… Уолли вывалилась в открытую дверцу, заскулила, сползая в канаву. Он прошипел: ползи подальше! Сам полез в ту же дверь, через коробку передач. Ключ остался в замке. Теперь, пожалуй, не понадобится… Он сполз в канаву. Кряхтела Уолли, отползая прочь. Все это было полной ахинеей, здесь не спрятаться. Отловят, поржут… и сделают то, что должны. Он скрючился в три погибели, пытался придумать хоть что-то. Люди подходили, негромко переговаривались. Вадим приподнялся. Их было трое. Кажется, заметили – засмеялись. Один выкрикнул: «Подъем, амиго!»

Он не успел присесть – откуда-то со стороны загремели выстрелы! Палили плотно, с нескольких рук. Первый рухнул как подкошенный и уже не шевелился. Второй схватился за обожженное плечо, выронил оружие. Вторая пуля попала в ногу – он словно подломился, упал на колено. Третья в голову – опрокинула навзничь. Последний пустился наутек, рухнул с перебитым позвоночником, заныл, застонал, ворочаясь в пыли…

Эта ночь была просто наполнена сюрпризами. Вадим вытянул шею, изумленно вертя головой. В стороне негромко завелась машина, поурчала, смолкла. Видимо, за рулем сидела кошка, видевшая в темноте, и у нее не было необходимости включать фары. Стон и нытье смолкли – страдалец отмучился. Стояла подозрительная тишина. Лишь работал двигатель автомобиля, на котором прибыли трое, ныне уже покойники. И дальний свет продолжал резать глаза. Все это было абсурдно. Но что было, то было, грех не воспользоваться. Поколебавшись, Вадим вышел на дорогу, выпрямил спину. Никто не стрелял и не спешил засвидетельствовать почтение. Поблагодарить даже некого! А ведь скоро прибудет полиция, не может не прибыть… Он вышел из ступора, завертелся. Где Уолли? Американка отползла метров на двадцать, высовывалась из ямы, недоуменно хлопая глазами. Чумазая физиономия озарялась луной. Вадим позвал ее, Уолли не реагировала. Пришлось самому привести. С этими женщинами сплошная морока – то носятся быстрее молнии, обгоняя собственные мысли, то застывают, как статуи! Он подталкивал Уолли в спину, та семенила, втягивая голову в плечи, бормотала: «Что такое? Что происходит?» Он сам хотел бы знать, что происходит. Остались живы, разве плохо?

– Шевелись, не искушай судьбу, прыгай в машину. Да не сюда, сам поведу…

Она сидела рядом, привычно тряслась, зубы выбивали дискотечный ритм. Двигатель завелся – предварительно подумав, стоит ли это делать. Вадим рывками смещал машину, занимая место на дороге. Опустил козырек – яркий свет резал глаза. На проезжей части лежали три тела. Местные латиносы, как и следовало ожидать, не такие уж юнцы, лет по тридцать пять – сорок. Скалился татуированный субъект с квадратной челюстью, кровь из раскроенного черепа смешивалась с дорожной пылью. Вадим аккуратно объехал мертвецов, сместился к обочине, проехал мимо машины с работающим двигателем. Это был седан округлых очертаний, такие американский автопром выпускал в недавние 60-е. Нервы не выдерживали, он гнал по пустынной проезжей части, несколько раз сворачивал на второстепенные дороги. За окном мелькали погруженные в сумрак городские постройки, потянулась вереница фонарей, испускающих мерклый свет. Покачивали куцыми метелками долговязые пальмы. Стали попадаться машины. Одна пристроилась сзади, поболталась за кормой и отстала. Вадим свернул в переулок, затем еще в какой-то, остановился у здания барачного типа. Заглох двигатель, погасли огни. Дрожала рука, все еще сжимающая руль. Он стал потихоньку расслабляться, переводить дыхание. Ночка выдалась на славу. Завербованный агент ЦРУ погиб, не успев приступить к работе. Осталось бесплатное дополнение в виде его жены… Уолли судорожно вздрагивала, теребила плечи скрещенными руками. В больших глазах мерцал тоскливый лунный огонек семафора.

– Нас кто-то спас? – прошептала она. – Почему? Это ваши люди?

– Не спрашивай, Уолли, не знаю. Для самого как гром среди ясного неба. Это кто угодно, но не наши. Забудь про них. Я отвезу тебя в посольство.

– Нет. – Она испугалась. – Только не в посольство, пожалуйста… Если нас подслушивали на яхте, то меня арестуют сразу, как я туда войду… Господи Иисусе, что же делать?.. – Она обхватила голову руками, стала раскачиваться.

Вадиму было крайне неловко. Эта неплохая, в сущности, женщина не была профессиональной разведчицей – просто находилась при муже, помогала чем могла. Когда он выстрадал решение связаться с КГБ, видимо, поддержала, не побежала сдавать. Зла он этой женщине точно не желал, но куда ее? Да и она сама это прекрасно понимала.

– Ты сегодня спас мне жизнь, – горько усмехнулась Уолли. – Не знаю зачем, но спас. Если бы не ты, меня бы прикончили, как и Генри…

– Если бы не ты, меня бы порезали на ремни, – заметил Светлов. – Ты молодец, Уолли, что не убежала. Ты мужественная женщина, я тебе очень признателен.

– Ерунда, – отмахнулась американка. – Я просто не соображала. Но если хочешь, то пусть будет так… Мы с тобой квиты, Вадим, никто никому не должен. – Внезапно она опять залилась слезами, стала размазывать их кулачками, всхлипывая. Вадим угрюмо ждал, когда она успокоится. Лезть со своими успокоениями – только хуже делать. – Генри… не могу поверить, что его больше нет… Он так меня любил, не то, что я, идиотка… Всякое у нас случалось, иногда он раздражал, порой выводил из себя, в постели был бревном… Я изменяла ему – тайком, чтобы ни о чем не догадался, теперь так стыдно… Я должна его похоронить, но как?

– Даже не думай, Уолли, – отрезал Вадим. – В лучшем случае тебя упекут за решетку – это если докажут, что ты была пособницей мужа. Если не докажут – просто убьют. Найдут отморозков вроде сегодняшних – и для тебя все кончится. Не думаю, что ваши будут выносить сор из избы – то, что Генри начал сотрудничать с Советами, сохранят в тайне. Тело отправят на родину в закрытом гробу, похоронят со всеми почестями. Тебе при этом лучше не присутствовать. Если хочешь, могу сообщить своему начальству – тебе предоставят политическое убежище.

– Боже упаси, только не это… – Уолли передернула плечами. – Я не хочу в Советский Союз, про него такие ужасы говорят…

– Не замечал, – пожал плечами Светлов. – Сколько лет там живу, а ничего такого. Просто отдельные недостатки. Но дело хозяйское. Покушение на твоего мужа устроил Ричард Гриффин, надеюсь, ты это понимаешь. В посольство тебе нельзя. Есть куда пойти? Надежные люди, безопасные адреса? Уверен, что есть, твой Генри был умным парнем, наверняка подстраховался.

– Наверное… – Уолли поколебалась. – Есть несколько имен… Один парень, он когда-то работал в местной типографии, сделал нам с Генри фальшивые документы. Мы их хранили, разумеется, не дома, в надежном месте.

– Вот и отлично. Уезжай из Гвадалара, эта страна никому не приносит счастья. Будь осторожна в аэропорту – Гриффин объявит на тебя охоту. Лучше всего уезжай через Гондурас – автобусом, попутным транспортом. Пусть друзья тебе помогут. Лично я помочь не могу, нет таких возможностей. Не вини меня в смерти мужа – его, похоже, давно пасли, раз на яхте установили прослушку. Значит, дал повод сомневаться в своей благонадежности…

– Вадим, я тебя не виню, – выдохнула Уолли. – Не дура же…

– Хорошо, – кивнул Вадим. – Если попадешься, держись версии, что ничего не знала. Муж обтяпывал какие-то дела, а ты была не в курсе. При нашем с Генри разговоре ты не присутствовала и не знаешь, о чем шла речь. Запись подтвердит, что ты находилась на палубе. Будет все плохо, не сможешь выбраться из страны – приходи в советское посольство, там не звери…

– Хорошо. – Уолли колебалась. – Отвези меня на улицу Конкиста – я покажу, где это…

Он высадил Уолли на задворках площади Аристад, где находились кварталы с плотной застройкой. Постоянно попадались патрули. «Фалькон» выглядел плачевно, но дипломатические номера имели силу. Остановили только раз, военный с сочувствием осмотрел машину, поинтересовался, не нужна ли товарищу помощь. Уолли сидела ни жива ни мертва, улыбалась, как механическая кукла.

– Все в порядке, сержант, – отозвался Вадим. – Машина повреждена на прошлой неделе – столкнулась с бешеной коровой, на днях обещают отремонтировать.

Хватило ума смыть с бампера кровь рядом с лужей в трущобах. А то, что задний бампер изрешечен пулями, военные не видели. Судя по всему, в безумство впала не только крова, но и пастух.

Уолли не хотела выходить. Ее опять трясло, женщина зябко ежилась, обнимая себя за плечи. Чувство неловкости не проходило. Но он сделал все, что мог, не нянчиться же с американкой? Их случайно свела судьба, между ними не могло быть ничего общего.

– Ладно, я пойду. – Уолли с неохотой приоткрыла дверь, застыла, глаза опять наполнились слезами.

Внезапно она потянулась к Вадиму и крепко поцеловала его в губы. Вадим не ожидал. Продолжение следует? Он не стал вырываться, не мужское это дело, даже ответил на поцелуй. Как же не хотелось Уолли от него отрываться! Но оторвалась, с грустью посмотрела и убежала, хлопнув дверью, в черную подворотню.

Майор сидел в оцепенении. Казалось, прошлое приклеили как «Моментом», оно отрывалось, но кусками, многое оставалось неоторванным. Уж больно качественным оказался этот клей…

Стал машинально искать сигареты, нашел промокшую зажигалку, раскисшую пачку «Мальборо» (болгарских сигарет здесь, увы, не продавали), брезгливо выбросил все в окно. Приплыли, называется, – в прямом и переносном смысле. Он вышел из машины, вооружившись фонариком, осмотрел повреждения. Передний бампер был сломан, прогнулась решетка радиатора – немудрено после встречи с такими лбами. Сзади в крышке багажника зияли пулевые отверстия. Придется чем-нибудь подмазать, чтобы не смущать местных полицейских. С посольским удостоверением было еще хуже. Корочки покоробились, надписи потекли, но, в принципе, слова можно было прочесть и фото рассмотреть. Он положил документ на приборную панель, чтобы просох, закрыл глаза. Ситуация усложнялась. Кларк погиб, успев выдать лишь информацию о готовящемся перевороте. История мутная, факты подтасовать несложно, это могла быть банальная дезинформация – и Генри искренне в нее верил. История с кротом теряла актуальность. Верны ли сведения о грядущем путче – именно это вставало во главу угла. Захватит власть очередной Пиночет с генеральскими погонами – и в пропасть рухнет ВСЕ…

Он ехал по ночному городу, выбрался на памятную Калле Вентура. Поставил машину между фонарными столбами, задумался. Допустим, информация о планах Гортеса верна. ЦРУ заинтересовано в полном сокрытии этой информации – не говоря уж о самом Гортесе. Генри Кларк мертв – для них это хорошо. Уолли опасности не представляет. Лучше бы умерла, но ладно. Шум поднимет только Светлов, но кто ему поверит? Или уже поднял, отстучал депешу в центр. Неповоротливость советской бюрократии всему миру известна. Гортес – друг, а все остальное – домыслы, происки и инсинуации. То же ЦРУ подбросило дезу, чтобы еще сильнее расшатать режим Монтейро. В расчет примут лишь убедительные факты. А их нет. Но Светлов способен раскачать лодку, значит, от Светлова надо избавиться…

Он колебался. До посольства оставалось меньше километра. На подъезде могут ждать, перекроют дорогу, изрешетят машину. Доказывай потом, лежа в морге на полке, что это не разгул криминала. Не убьют, так науськают полицию, а тут и за уликами ходить не надо. Трупы в порту, трупы на пустыре, на бампере «Фалькона» характерные вмятины – явно не лось дорогу перебежал. Ну как же, видный криминальный деятель этот майор Светлов. Пусть дело не пришьют, но неприятностями обеспечат. А тут еще и с сигаретами полный швах, у кого стрельнешь в эту ночь глухую?

Он посмотрел по сторонам и повел машину прямо, игнорируя поворот на Аламеда. До объездной дороги, уставленной мотелями, километра три. Спокойно проведет остаток ночи, подумает, примет взвешенное решение. Утром позвонит в посольство, пусть Каморный расчистит «коридор»… От усталости немели руки, закрывались глаза. Он моргал, упорно давил на газ, таращась в лобовое стекло. Мелькали редкие фонари, пальмы-переростки. Малоэтажные южные районы Сантамарко чередовались с зонами тропической растительности. Мысли путались, в голове каша. Он что-то упускал из вида, причем важное, именно то, благодаря чему остался жив. Но никак не мог ухватить мысль…

Крупная машина взялась невесть откуда! Видимо, выскочила из примыкающего переулка. Его догоняли, хищно светили фары. Если испугался – то не так, чтобы ноги замерзли. Сделал слабую попытку добавить скорость, но незнакомая машина быстро догнала. Ревя форсированным двигателем, удлиненный внедорожник промчался мимо, едва не коснувшись левого зеркала, стремительно оторвался. Замигали задние огни, как бы приглашая к диалогу. Водитель джипа ушел в отрыв – и вдруг включил правые поворотники, сместился к обочине, где и встал. Вадим пронесся мимо, задумался. Все равно не скроется, его догонят и… Нет, это было что-то другое. Могли и сразу изрешетить. Он сбросил скорость и, повернув к обочине, плавно затормозил. Пристроил руку на рычаг, чтобы сдать назад, но передумал. Не маленькие, сами дойдут. Он выключил двигатель, чтобы не тратить дорогой бензин, вышел из машины. На улице было хорошо, прохладно, никакой загазованности – машины в это время суток проезжали редко. Джип подъехал по обочине – в нем тоже не любители ходить пешком. Из машины вышли трое – не многовато ли? – не спеша отправились знакомиться. Они подходили – просто пятна на фоне горящих фар. Агрессивных намерений не выказывали, поневоле становилось любопытно, что им нужно. Не уличная банда – не ездят местные оборванцы на таких внушительных и дорогих машинах. Люди подошли. Возглавляла процессию, кажется, женщина, что и подтвердил спокойный голос, говорящий почему-то по-русски:

– Доброй ночи, товарищ Светлов. – Речь лилась почти свободно, но акцент все же чувствовался. – Не надо волноваться, прошу вас. Мы знаем, что вы без оружия, но все же воздержитесь от непродуманных действий. Каталина Наварро, ДИ, кубинская служба разведки, оперативное подразделение. Это мои коллеги Аугусто Мочадо и Фернандес Алазар. Просим прощения, если заставили поволноваться. Мы можем поговорить, товарищ Светлов?

Заклокотало что-то в горле, он проглотил смешинку. Как просто все объясняется… Кто же еще может оказывать поддержку спецслужбам развивающихся стран и сдерживать усилия Вашингтона по дестабилизации ситуации в лакомых регионах? Не сказать, что кубинская разведка (ее еще называли G2) всегда шла в ногу с КГБ, но в серьезные противоречия две конторы никогда не вступали – различались лишь тактическим подходом, цель была одна.

– Вас что-то развеселило? – поколебавшись, спросила женщина. Ее лицо пряталось в сумраке. Но фигура была неплохая, стройность ног подчеркивали облегающие брюки, а то, что выше, – легкий приталенный пиджак длиной до середины бедер. У нее были распущенные волосы, едва касавшиеся плеч. «Не много ли баб?» – недоуменно подумал Светлов.

– Нет, синьора Каталина, все в порядке. Но если вы сегодня наблюдали за моими действиями, то должны догадываться, чем вызвана такая реакция. Разумеется, мы можем поговорить. Вас устроит моя машина?

– Да, вполне. Мои коллеги подождут на улице.

– Курящие есть? – встрепенулся Вадим. – Проблемка, товарищи, сигареты намокли… В общем, курящий поймет…

Он по-прежнему не видел их лиц, но женщина вроде улыбнулась. Она что-то бросила через плечо. Один из мужчин с готовностью вынул из кармана сигареты и зажигалку. Он тоже улыбался – в полумраке блестели зубы. Элитная разведка Гаваны никогда не бедствовала – в отличие от основной массы населения Острова Свободы.

– Можете курить в машине, – разрешила женщина. – Я потерплю. Приятного, конечно, мало, но это все же не усыпляющий газ.

Он жадно курил кубинский горлодер – ароматный, но излишне крепкий, сбрасывая пепел из окна. Каталина Наварро сидела рядом, изучала его профиль. Постепенно обрисовывались черты ее лица: какие-то эклектичные, особенные. Большие глаза, классический «греко-римский» нос, выступающие чувственные губы. Наполовину это было европейское лицо, на четверть – индейское, еще на четверть – негритянское. Какой-то этнический винегрет, а на выходе – вполне привлекательная женщина. Впрочем, прохладная и не стремящаяся очаровать собеседника.

– У вас хороший русский, Каталина, – похвалил Вадим. – Приходилось бывать в Советском Союзе?

– Проездом, – кивнула женщина. – Впрочем, проезд затянулся на пять лет. С шестьдесят шестого по семьдесят первый год я обучалась в Университете имени Патриса Лумумбы, жила в общежитии. Специальность – экономика и право. Пяти лет достаточно, чтобы выучить ваш сложный язык, верно? По полученной специальности проработала всего два года, потом сменила место работы… Проживаю в Гуанобакоа, это один из районов, примыкающих к Гаване, хотя появляюсь там нечасто. Сейчас мне тридцать два, разведена, детей нет, но есть пожилые родители – бывшие медицинские работники. Вы же это хотели знать?

– Хотел, но боялся спросить, – отшутился Вадим. – Если не затруднит, покажите ваши документы, Каталина.

– Да, конечно. – Собеседница усмехнулась, достала из внутреннего кармана удостоверение, осветила его миниатюрным фонарем, похожим на карандаш. Все было верно. На фото она выглядела какой-то замороженной, бесцветной, словно покойница, которую заставили сфотографироваться.

– Спасибо, – кивнул Вадим. – Можете взглянуть на мои документы, правда, они постираны.

– Не стоит, – усмехнулась Каталина. – Мы знаем, кто вы такой.

– Это вы перестреляли ублюдков на пустыре?

– Выходит, так, – вздохнула Каталина. – Больше некому. Раньше не могли вам помочь, у причала находился лишь один наблюдатель. Но вы с достоинством выпутались из сложной жизненной ситуации. Уолли Кларк оказалась не такой уж бесхарактерной тряпкой, идущей на поводу у своего мужа… Вы были не одни в тот сложный жизненный момент – надеюсь, уже догадались. Мы дали вам время избавиться от американки, что вы успешно и сделали… – В последних словах звучала еле прикрытая ирония.

«Интересно, – задумался Вадим, – они наблюдали за ВСЕМИ нюансами нашего прощания?» Целоваться с женой агента ЦРУ – что-то новенькое в практике КГБ. Но, честно говоря, ему было все равно.

– Вы хорошо обучены вести слежку, – похвалил он.

– Нас учили, – кивнула Каталина. – Годы тренировок, несколько машин, портативные средства связи…

Вадим выбросил в окно прогоревшую сигарету. Поскрипывал гравий – кубинцы прогуливались вдоль машины. «Каково им, интересно, под началом бабы? – мелькнула мысль. – Ох уж эта чертова эмансипация…»

– О чем хотели поговорить, Каталина? Рискну предположить, что вы наблюдали за Кларком, имея до этого господина некий интерес. Надеюсь, это не банальная месть за Алехандро Мунчеса, вашего человека в посольстве США? Это было бы некрасиво для солидной организации. Мунчес допустил просчет – сам виноват, а Генри Кларк лишь сделал свою работу.

– Нет, разумеется. – Каталина поморщилась. Майор все же наступил на больную мозоль. – Даже невзирая на то, что Алехандро Мунчес был моим кузеном… Он уже несколько месяцев находится в Гуантанамо, и о нем нет никаких известий. Вы знаете, что такое Гуантанамо?

– Я знаю, что такое Гуантанамо. И обиднее всего, что этот клочок земли находится на Кубе. Сочувствую, Каталина. Но это несерьезно, нет? Может быть, я неправ и к прослушке, установленной на яхте, а также к его убийству причастны ваши люди?

– Это не мы. – Каталина стала раздражаться, но взяла себя в руки. – О прослушке на яхте я ничего не знаю. От нашего внештатного сотрудника поступили сведения, что Кларк владеет важной информацией, от которой зависит многое. Это касается положения в стране и ближайших планов наших врагов в Вашингтоне. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что что-то готовится. Мы не знаем, что это: покушение на президента Монтейро, теракт в Национальной ассамблее, сдача мятежникам новых территорий на западе страны… За Кларком установили скрытое наблюдение. Как выяснилось, не зря. Он был многим интересен. Устранили его, подозреваю, его же коллеги руками местной криминальной шпаны. Вам он тоже был интересен – иначе что бы вы там делали? Трудно предположить, учитывая вашу характеристику, Вадим, что вы согласились на сотрудничество с ЦРУ.

– О, похвально, у вас большие возможности.

– К сожалению, не такие, как хотелось. Я предоставлю вам свою помощь, а взамен предлагаю скоординировать наши усилия. Мы преследуем одну цель, разве не так? Гвадалар должен остаться государством, ориентированным на тесное сотрудничество с СССР и Кубой. Пособникам империалистов здесь делать нечего. Гвадалар должен строить социализм и являться, наряду с Кубой, источником постоянного беспокойства для Соединенных Штатов. Давайте поможем друг другу? Какую информацию передал вам Генри Кларк?

– Вы уверены, что Генри Кларк передал мне информацию? – удивился Вадим.

– Имею все основания это предположить. – Голос собеседницы зазвенел от напряжения. – И заказчики убийства Кларка это тоже подозревали, иначе не пытались бы расправиться с вами и миссис Кларк. Уверена, действия убийц контролировались сотрудниками американской дипмиссии. Убедительно прошу, Вадим, поделиться информацией. Мы не собираемся угрожать, из ума еще не выжили – угрожать сотруднику Комитета государственной безопасности. Мы пытаемся призвать к вашей сознательности и пониманию момента. Вы один – это мы выяснили. Такое бывает – в самый критический момент ряды редеют. Закон пакости, как говорят в вашей стране. В вашем посольстве работает информатор ЦРУ, об этом нам тоже известно. Вам лично угрожает опасность… Мы договоримся, товарищ майор?

Информация была конфиденциальной, он не мог ее разглашать.

– Признайтесь, Каталина, вы собирались умыкнуть Кларка и допросить, используя все средства развязывания языка? Но не успели, потому что долго поджидали удобного момента.

– Не буду с вами спорить. Так мы договоримся?

– Я бы с удовольствием пошел вам навстречу, Каталина. – Вадим изобразил гримасу сожаления. – Но не представляю, чем могу помочь. Не скрою, покойный Генри являлся объектом разработки. Начальство по ряду причин считало это направление перспективным. Мне было поручено втереться к нему в доверие, подружиться. И не важно, что Генри знал, кто я на самом деле. В беседах мы находили общий язык, я склонял его к сотрудничеству с советской разведкой. Генри колебался, взвешивал все за и против. К сожалению, все закончилось печально, нас опередили…

– Ну что ж, очень жаль. – Расстроенная Каталина вздохнула. – Видит бог, Вадим, мы собирались вам помочь. Странно, я считала, что судьба этой страны Советскому Союзу небезразлична. Видимо, я ошибалась. Для вас важнее закостеневшие инструкции. Доброй ночи, Вадим. – Каталина взялась за дверную ручку. – Вам помочь добраться до посольства? Боюсь, на улице Аламеда вас поджидает засада. Будьте осторожны, только так вы доживете до утра. Не забывайте, что и в самом посольстве на вас могут охотиться…

– Хорошо, – буркнул Вадим. – Задержитесь.

Каталина с готовностью убрала руку от двери. Вадим принял решение – на свой страх и риск. Один в поле не воин. А инструкции действительно составляли люди, не знающие, что такое критическая ситуация. Или СССР и Куба не дружественные государства?

– Генри Кларка я к сотрудничеству не склонял, – признался Светлов. – Как и он меня. Генри добровольно выразил желание сотрудничать с КГБ. Никто не принуждал – это исключительно его решение.

– Вот как? – удивилась Каталина. – Занятно. Мы слышали, что суд штата Массачусетс принял решение отнять у него дом в городке Вудл-Крик – по старому иску, поданному его родственниками. Много лет выяснялось, что Кларки не имеют прав на этот дом, и в итоге выяснилось. А еще он проиграл крупную сумму в одном из здешних игровых заведений, отыграться не смог, но получил рассрочку платежа. Ну что ж, ничего удивительного. Аморальность и беспринципность просто зашкаливают… Он ведь что-то успел вам сообщить?

– Генерал Гортес готовит вооруженный переворот. По наущению и в пользу Вашингтона.

Каталина застыла. Обострился «греко-римский» профиль, напряглись скулы.

– Когда? – Она закашлялась.

– Неизвестно.

– Другие подробности?

– Их нет. Информация может оказаться уткой, но что-то подсказывает…

– Черт… – Каталина приглушенно ругнулась. – Что-то подобное предполагали, но отказывались верить. Фидель не верит, ваше руководство тоже не поверит, сочтет эти данные провокацией. Человек, которому полностью доверяет мадам Монтейро, – непримиримый борец со свергнутым тоталитарным режимом, выкорчевывающий все, что от него осталось. Обласкан руководством наших стран, завален наградами… А ведь если вдуматься… Далеко не вся военная техника, поставляемая вашей страной, доходит до правительственной армии, оседает на складах, причем содержится в боеспособном состоянии. Далеко не все войска отправляются на фронт – несколько вооруженных до зубов элитных батальонов держат в казармах, иногда вывозят на полигоны. Доходят сведения, что часть подразделений возглавляют офицеры старой закваски – им лишь добавили жалованье вместо того, чтобы с позором изгнать из армии. Опять же эти подозрительные перестановки в правительстве: людей, лояльных Монтейро, ненавязчиво отодвигают, уверяя нас в том, что новые лица – просто пламенные революционеры… Иллюзий про генерала никогда не было, то еще дерьмо – вроде не самодур, открыт новым веяниям, добродушно воспринимает критику… На деле же хитрый мстительный лис, несправедлив с подчиненными, насадил в штабах только преданных ему людей… Есть информация о его счетах в иностранных банках, но туда не подступиться… Да ладно, пусть бы обычное дерьмо, – отмахнулась Каталина. – Все такие, ничего нового под луной не придумали. Но чтобы затеять свержение законно выбранного президента…

– Мне тоже непонятно, чего ему не хватает, – пожал плечами Светлов. – Не думаю, что он сильно разбирается в экономике и политологии. Безоговорочная поддержка наших стран – это гарантия по крайней мере его личного процветания.

– Денег ему не хватало, – проворчала Каталина. – И власти. Сейчас он то ли третье, то ли второе лицо в государстве, и это непорядок. Уверена, ему пообещали нейтрализовать мятежников. Карлоса Альбу уже нейтрализовали… Вот черт, а ведь это может случиться в любой день и час… – заволновалась Каталина. – Пойдет шумиха – он форсирует события… Что нужно для того, чтобы ваше руководство приняло меры?

– Убедительные доказательства. – Про зерновоз «Михаил Глушков», ползущий через Атлантику, Вадим не стал упоминать. Это даже не полумера. Когда еще доползет? И изменят ли ситуацию полторы сотни военных специалистов?

– Где же их взять? – усмехнулась Каталина. – Теперь понятно, почему янки здесь как дома, почему бурлит такая клоака и никакие законы не могут справиться. Противодействие идет с самого верха… Представьте, Вадим, что произойдет, если путч удастся. Вашингтон даст генералу карт-бланш и сделает вид, что ничего не видит. Страна утонет в крови – без всякого преувеличения. Пиночет на фоне Гортеса покажется доброй феей… Все договоры с нашими странами будут аннулированы, не удивлюсь, если полностью прекратятся дипломатические отношения. Вернутся трансатлантические корпорации, снова будут безнаказанно качать нефть, добывать золото… Мы маленькие люди, – печально резюмировала Каталина. – От нашей возни мало что изменится. Но лично я буду биться до конца, иначе не могу, такой воспитали, как у вас говорят, семья и школа, а также дорогой товарищ Фидель…

Она не иронизировала – разве самую малость. От этой женщины исходил какой-то магнетизм, волна решимости. Мол, делай что должно, и будь что будет. И не будет мучительно больно за собственное бездействие.

– Боюсь, мы и в самом деле всего лишь пешки, Каталина. Но давайте попробуем копнуть, найдем недостающие подтверждения. С кем в правительстве связан резидент Гриффин? Куда ведут нити заговора? Кто приказал убить Генри Кларка, его жену и меня заодно? Не думаю, что лично Гриффин принял такое решение и лично отдавал приказ – американец так глупо не подставится. Во всяком случае, решение принимал не он один…

В стекло постучали, над машиной склонился темный силуэт. Подчиненный что-то глухо произнес, Каталина извинилась и вышла. Вернулась минуты через две, глаза ее блестели.

– Анхель Эдрера передал по рации… Это наш человек, мы работали сегодня по отдельности. В квартале, где находится американская дипмиссия, взяли белого мужчину – он не доехал до своего посольства. Прокололи колесо, а когда он стал осматривать повреждение, тихо придушили и уволокли в подворотню. Ранее в квартале Лигурис он был замечен с людьми, которые позднее напали на яхту Кларка. Этот человек, по-видимому, курировал действия банды, раздавал инструкции. На причале его не было, американцы действительно так тупо не подставятся. После встречи со своими подопечными он пару часов провел в нелегальном заведении на Монте-Плаза – там поят всю ночь и специально подобранные девушки оказывают белым господам услуги интимного характера. Когда этого парня брали, он был изрядно пьян. Пока это единственная ниточка. Не желаете присутствовать на допросе, Вадим Георгиевич?

– Вы рисковые люди, Каталина, – хмыкнул Вадим. – У этого парня наверняка имеется дипломатическое прикрытие. Не боитесь скандала и последствий?

– Американцы – не своими, разумеется, руками – убили вашего сотрудника по фамилии Бахметьев, – не полезла за словом в карман Каталина. – Также ликвидировали сотрудницу вашего посольства и покалечили вашего сотрудника. Прошу прощения, что это знаю. Американцев не смущали скандалы и последствия, они заказывают убийства даже ваших дипломатических работников. Вы же при этом продолжаете работать по правилам, которые наши враги откровенно игнорируют. Тем и отличаются действия наших и ваших спецподразделений, Вадим. Мы можем делать то, на что никогда не решитесь вы. Но мы не идиоты, понимаем, что историю с этим похищением янки раздуют до полного абсурда. Так что будем работать деликатно.

– Вы же не в собственное посольство его повезли? – предположил Вадим.

– Да, это было бы забавно, – согласилась Каталина. – Нет, здание на улице Сантьяго-де-Вапа формально находится на балансе фирмы из Уругвая, занимающейся заготовкой сахарного тростника. Фактически фирма об этом даже не подозревает. Строение скрытно охраняется нашими людьми и используется для проведения разного рода деликатных мероприятий. Вам не стоит об этом заморачиваться. – Каталина немного смутилась. – Так вы едете с нами?..

Расследование принимало интересный оборот. Постройка в глубине кустарниковой аллеи ничем не привлекала внимание. Небольшое кирпичное здание, без вывески, но с решетками на окнах. Самое интересное в этом здании происходило в подвале. Фраза в исполнении Каталины «это наш советский коллега» подействовала волшебно – молчаливые личности пропустили его без вопросов. Что такое достижения науки и техники, обслуживающий персонал знал. Вадим сидел на стуле в крохотном полутемном помещении, курил ядреный табак. Работала лампочка на двадцать ватт, озаряла бесхитростную обстановку, голые стены, гигантский «телевизор» на противоположной стене. За стеклом находилось соседнее помещение – более просторное и освещенное. Стекло, очевидно, было поляризованным – обратная связь отсутствовала. Звук доносился из решетки в стене, куда был вставлен динамик. На табурете посреди комнаты сидел мужчина европейской внешности и с завязанными глазами. Руки тоже были связаны – за спиной, что доставляло арестанту адские неудобства. Он ерзал, тяжело дышал. Волосы и рубашка намокли от пота, он непрерывным потоком стекал со лба на повязку. Он сильно нервничал, вертел головой, прислушивался. «Интервьюеру» было немного за сорок – смуглый, с маленькими колючими глазками, стриженный ежиком. У Анхеля Эдреры было вытянутое невозмутимое лицо, с которым контрастировали въедливые живые глаза. Он неплохо владел английским языком. Мужчина сидел за столом, что-то писал. Потом отложил ручку, пристально воззрился на американца. Тот словно почувствовал взгляд, завертелся.

– Вы кто? – хрипел он. – Где мы? Почему меня схватили? Что здесь, черт возьми, происходит? Вы понимаете, что за эти незаконные действия вам придется ответить?

Анхель поднялся, скрипнул отодвигаемый им стул. Напрягся арестант, задрожал, втянул голову в плечи. Донесся звук шагов. Анхель подошел, сделал круг вокруг субъекта на табурете. Он словно ждал чего-то. Американец облизывал губы, явно опасаясь удара по голове. «Инъекцию вкатили, – догадался Вадим. – Ну что ж, немножко „сыворотки правды“ никому еще не вредило». Нервы американца были на пределе. Он подался вперед, оперся ступнями в пол – собрался встать.

– Сидеть, – глухо бросил Анхель.

Бедолага вздрогнул, чуть не повалился в обратную сторону. Анхель придержал его бедром. «Истязать не будут, – подумал Вадим. – Знают, что я здесь».

– Ваше имя, – потребовал Анхель.

– Да какое вам дело, вы еще за это ответите… Кто вы? – С задержанным что-то происходило, он из последних сил пытался сохранить самообладание. – Кто вы такие, черт вас побери? Русские? Кубинцы, боливийцы? Только не говорите, что работаете в министерстве национальной безопасности Гвадалара, это просто смешно…

– Конечно, вы же там всех купили, – ровно произнес Анхель. – Не имеет значения, кто мы, где работаем и где мы все находимся. Представьтесь, если не трудно. Не вытягивать же из вас информацию клещами? Вы поступили осмотрительно, не взяв с собой документы. Но вы же не хотите усложнять свою и без того незавидную участь? Итак?

– О мой бог… – Мужчина задрожал. Он словно сдулся, отвисла челюсть – процесс пошел. – Меня зовут Эндрю Ллойд, я технический секретарь посольства Соединенных Штатов Америки…

– Давайте уточним один момент, Эндрю, – вкрадчиво предложил Анхель. – Прошедшей ночью был убит Генри Кларк, сотрудник вашей миссии, а также покушались на его жену Уолли и их гостя, работающего в посольстве Советского Союза. Нас пока не интересует, по какой причине был ликвидирован Кларк, и мы допускаем, что вы этого не знаете. Но вы инструктировали исполнителей, а потом покинули место готовящегося преступления. Вы не знали, что акция закончилась совсем не так, как предполагалось. Ничто не указывало, что она пойдет не по плану. Вы предусмотрительно смылись, провели часть ночи в заведении в районе Лигурис. Могу сообщить, что Кларка ваши подручные устранили, но в остальном потерпели фиаско. Часть из них мертва, другие получили увечья. Кстати, кто эти люди?

– Не понимаю, о чем вы… – Слова Ллойду давались с огромным трудом, с зубовным скрежетом. Настал момент, и Ллойд прекратил бессмысленное сопротивление. – Это люди Сильвио Аракеса, мы иногда обращаемся к ним, когда не хотим засвечиваться… Сильвио вышел из тюрьмы полтора года назад, когда Монтейро объявила амнистию, сколотил уличную банду со строгой иерархией, держит в страхе половину города, и даже его коллеги по цеху из других районов вынуждены с ним считаться… Для этих подонков не существует ограничений, они за деньги убьют даже папу римского… Генри Кларк замыслил предательство, собрался перейти на сторону Советов… Так нам объяснили, и мне пришлось участвовать, потому что не могу ослушаться приказов…

– Нас не волнуют технические подробности вашей акции. Кто отдал приказ об устранении? Что ты знаешь о готовящемся перевороте в стране?

Эндрю Ллойд поплыл – как на весельной лодке в штормовое море. Его развезло, он еле ворочал языком, но говорил теперь по существу. Он ничего не знает о готовящемся путче (и, скорее всего, не врал). Цель Америки в Гвадаларе – подорвать режим Монтейро, усугубить кризис, сделать все возможное, чтобы народ отвернулся от новой власти и начались беспорядки. В планы о перевороте его не посвящали, но такое возможно. Сколько можно ждать, пока режим падет сам собой? А вдруг не падет – благодаря усилиям Советского Союза и прочих тоталитарных стран? Ричард Гриффин приказ на устранение не отдавал. Да, он держит в руках все нити управления местными нелегалами, но человек осторожный, формально занимает пост в дипмиссии и работает почти что деликатно. Крупные неприятности ему ни к чему, влезает только в те ситуации, от которых впоследствии может откреститься. Ллойд работал с другими людьми…

– Эти двое при прежнем руководстве занимали посты в военной разведке, люди не публичные, о них никто не знает… – выдавливал из горла Эндрю. – Они муж и жена, хотя носят разные фамилии… Всегда держатся в тени, ничем себя не выдают… При старой власти имели репутацию заурядных службистов, скрывая свои кровавые грешки, и с приходом Монтейро репрессиям не подвергались, просто тихо слились, за ними никто и не охотился… Эти двое – убежденные противники левых сил, ненавидят коммунистов, недолюбливают социал-демократов… Год назад они планировали теракты в государственных учреждениях, но наши люди сумели их отговорить, подключили к другой работе… Эта парочка – просто находка для тех, кто хочет подорвать работу государственной машины… А разве я не сказал, как их зовут?.. Уго Васкес и Клаудиа Агейро. Он – бывший полковник, кабинетный работник, автор и реализатор многих тайных сценариев, в том числе направленных против деятелей социалистического движения. Она заведовала секретным отделом по нейтрализации (в том числе физической) нежелательных лиц и организаций. В данный момент проживают на конспиративных квартирах в черте Сантамарко. Я точно не уверен, но знаю один адрес…

Эндрю Ллойд превращался в растение, с трудом ворочал языком, бормотал: «Что вы мне вкололи, сволочи?» Больше пользы от него не было. Повторная инъекция могла убить. Вошли двое сотрудников, взяли Ллойда под мышки, выволокли в коридор. Анхель Эдрера собрал со стола бумаги, покосился на стену из мутного стекла и тоже удалился. В помещении для пристрастных бесед погас свет. Вадим задумался. Из оцепенения вывел шум открывающей двери. Тихо вошла Каталина Наварро, села напротив. Она с интересом разглядывала своего заокеанского коллегу, в темно-карих глазах переливались искорки. Она была сгустком бурлящих эмоций, типичным образчиком безудержного латинского темперамента, импульсивная, энергичная – но не сейчас. Умела сдерживать то, что в ней клокотало. Женщина была привлекательной – со своеобразной внешностью, помноженной на специфику работы, и все равно смотреть на нее и находиться рядом было приятно.

– Занятно, Вадим, согласитесь. Это немного не то, на что мы рассчитывали, но все равно заслуживает внимания. Лично мне профессиональная интуиция подсказывает, что Уго Васкес и Клаудиа Агейро точно знают, что происходит в стране. Они отдали приказ на устранение, но от кого его получили? Не похожи они на тайных властителей мира, работающих самостоятельно. Добудем эту парочку, и все упростится. По указанному адресу уже выехали наши люди. Если фигурантов там нет, то попробуют выяснить, где они находятся.

– Реальный след, – согласился Вадим. – Надеюсь, все пройдет быстро и продуктивно. Что собираетесь делать с Ллойдом?

– Вас заботит судьба этого убийцы? – Каталина пренебрежительно усмехнулась. – Убивать его не будем, если вы к этому клоните. Ллойда найдут в одном из скверов – накачанного наркотиками и алкоголем. Врачи выведут из организма токсины, будет жить. О том, что произошло с ним этой ночью, Ллойд забудет – как и многое другое. Продолжать работу в ЦРУ он не сможет вследствие психического состояния. Ему ввели не самый безопасный препарат. Метаболическая активность мозга вряд ли вернется к прежнему уровню, мышление останется затрудненным. Что вы хотели от пентотала натрия? Янки могут подозревать кого угодно, они ничего не докажут. Будем ждать, пока наша парочка окажется в комнате для допросов и мы все выясним.

«Не слишком ли легкий путь?» – подумал Вадим.

– Я могу идти? – спросил он. – Или теперь моя очередь туда? – кивнул он на стекло. Шутка удалась, Каталина поперхнулась, махнула рукой.

– Шуточки у вас, Вадим… Отправь таких, как вы, за стекло, потом всю нашу службу придется с ноля выстраивать после показательной порки… Ладно, хорошо пошутили. Можете идти куда хотите, даже в свое посольство. Можем довезти – и пусть мои люди отстреливаются от ваших убийц, пока вы бежите в здание. Есть другое предложение. Переночуете здесь, на втором этаже есть подходящие гостевые помещения. Гарантирую все удобства, кроме вида из окна. К окну советуем не подходить. Еда и сигареты будут. Утром сможете позвонить своим коллегам, чтобы не волновались. К тому времени придет свежая информация – не знаю, хорошая или плохая. Мы с коллегами тоже заночуем в здании – не впервые. Ваша машина – на заднем дворе. Садиться за руль тоже не советую – по бамперу отлично видно, скольких человек она сбила. А по виду сзади – сколько человек за вами гнались с пистолетами. «Фалькон» завтра подлатают – неподалеку есть гараж с мастерской. Принимайте решение, Вадим. – Каталина посмотрела на наручные часы. – Спать осталось несколько часов. А революция, знаете ли, сонных мух не любит…

Он проспал на удивление спокойно, духи замученных в подвале людей не выли благим матом. В районе десяти утра разбудил Фернандес Алазар – потомок африканских рабов – внушительный, крупный и вместе с тем стеснительный.

– Прошу вас, поднимайтесь, товарищ Светлов. Есть новости, а еще доставили еду. Если не придете через пять минут, прожорливый Аугусто все сожрет.

Вадим со стоном сполз с односпальной кровати, мучительно восстанавливая в памяти события прошедшего дня. Их было много, и спустился вниз он только через десять минут. Аугусто Мочадо – брюнет с относительно европейским лицом – показал на корзинку, прикрытую скатертью: ешьте что бог послал. Всевышний героическим кубинцам принес итальянскую лазанью, кондитерские изделия из слоеного теста и остывший кофе.

Вошла Каталина – энергичная, подобранная, в отличие от некоторых. Без пиджака, в светлой кружевной сорочке она смотрелась еще импозантнее.

– Доброе утро, товарищи… – В ней снова что-то бурлило, рвалось наружу. – У дома на улице Жанейрос, о котором нам любезно поведал мистер Ллойд, была установлена засада. Васкес и Агейрос не явились, зато в восемь утра пришел некий Гарсия Домингес, оказавшийся сводным братом синьоры Клаудии. Наши люди с ним поговорили… м-м, при несколько необычных обстоятельствах. Дом принадлежит ему, а фигуранты у него жили последние полтора месяца. В дела сестры и ее мужа Гарсия не лез, денег за проживание не брал. Кто их посещал, не знает, и, думаю, человеку можно верить. Школьный учитель, преподает испанский язык. Живет в отдельной части дома со своим выходом. Вдовец, детей нет. Своих жильцов последний раз он видел прошедшей ночью, примерно за три часа до появления наших людей. Они спешно собирали вещи. Уго был зол, забрасывал в машину чемоданы. Клаудиа была очень расстроена. Куда поехали и по какой причине, он не знает. На этом месте на доброго самаритянина пришлось надавить, и он поделился знаниями. Похоже, американцы решили обрубить все концы, в том числе устранить преданных им людей. Поняли, что до Васкеса и Агейро мы доберемся, и попытались их убрать. Но, как говорят в вашей стране, поспешишь – людей насмешишь. Покушение провалилось, да и фигуранты предусмотрели все и даже это. Скрылись в ночи, оставив убийц с носом, на полчаса нагрянули в дом, убедившись, что их преследователей там пока нет. Клаудиа не говорила, куда они едут, но Гарсиа понял. Провинция Полисар, городок Монтеверде – там на улице Фестива проживает мать Клаудии.

– Минуточку, – насторожился Вадим. – Это не та провинция, где идут бои с мятежниками?

– Та самая, – согласилась Каталина. – Мятежников, насколько известно, оттеснили к западу от Монтеверде, городок сейчас наш. Но прорываются мелкие группы, всячески пакостят и отходят в горы. Думаю, бегство наших героев связано не только с тем, что кто-то соскучился по маме. Это место, где можно передохнуть и перебраться к мятежникам. У последних настали сложные времена во взаимоотношениях с США, и эти люди могут быть полезны друг другу, тем более их связывает прежняя работа. Только там, пока эти двое не перебежали в горы, мы можем их схватить. Хотите прогуляться, Вадим Георгиевич, что вам все в городе сидеть? Дороги в Гвадаларе хорошие, асфальтовые, домчим за пару часов. Расстояния здесь небольшие, вечером вернемся. Участвовать в боевых действиях необязательно, да и нет там никаких боевых действий…

Зачем он согласился на эту авантюру? Должностные инструкции предполагали несколько иное проведение рабочего времени. Лично хотел контролировать процесс поимки Васкеса и Агейро? Смутили насмешливые карие глаза? Расстояния здесь и вправду были не ах. Мощный «Форд Бронко» – не новый, но надежный, с высокой колесной базой, оснащенный двигателем объемом почти пять литров – вырвался из города, уверенно катил по пригородной трассе. Патрули адекватно реагировали на документы пассажиров: отдавали честь, восклицали «Вива Куба!» – и все дороги были открыты. Внушительный Фернандес Алазар крутил руль, давил на газ, с удовольствием прислушиваясь к рычанию двигателя. Рядом с ним позевывал Аугусто Мочадо, что не мешало контролировать ситуацию за обочинами. Дорога стрелой уносилась в саванну. Колосилась жухлая трава, мелькали деревья причудливых очертаний. Населенные пункты вырастали на пустом месте и пропадали в никуда. Горячий ветер, продувающий салон, ничуть не освежал. Майор уже привыкал к этому «райскому аду», организм начинал приспосабливаться. Он находился слева на заднем сиденье, иногда поглядывал на соседку. Последняя делала то же самое – любопытство еще не утолила. Они были одеты по-походному – в невзрачную холщовую одежду, массивные армейские ботинки. Плотная рубашка, выданная молчаливым Фернандесом, сначала казалась безнадежной кольчугой. Но позже мнение поменялось, тело в ней дышало, почти не потело, только ткань испускала специфичный химический запах.

Перед отъездом из Сантамарко он дозвонился до советского посольства. Новых ЧП в учреждении не было, дипмиссия работала. «Ну слава богу, вы живы и здоровы, – облегченно вздохнул начальник охраны Каморный. – Еще немного, и пришлось бы извещать о пропаже полицию. Я понимаю, что у вас работа, Вадим Георгиевич… Недалеко от порта последней ночью зафиксировали перестрелку, нашли несколько тел. Вы же не имеете отношения к этим драматическим событиям?»

Бензин в стране пока продавали. Внедорожник пожирал его нещадно. На короткой остановке пассажиры вслушивались в звуки, доносящиеся с запада. Они напоминали отдаленные раскаты грома, но что-то подсказывало, что это не гром. Спутники Каталины машинально поправляли оружие в кобурах, скрытых под одеждой. Снова катили по дороге. В населенных пунктах стояли военные, вдоль обочин выстроились бортовые «Уралы» характерного армейского окраса, легкие бронетранспортеры советского производства. Вадим закрыл глаза. А когда открыл, удивился положению солнца – оно заметно сместилось. Вскинул руку с часами, ужаснулся. Час проспал! Отлично контролируете ситуацию, товарищ майор. Фигуры сотрудников кубинской разведки покачивались перед глазами. Эти двое не отличались любопытством и говорливостью. Хитровато посматривала Каталина. «Неужто храпел?» – испугался Вадим. Он смущался под этим взглядом, чувствовал себя каким-то недотепой и отчаянно надеялся, что внешне этого не видно.

– Вам не по себе в нашей климатической зоне, – подметила Каталина. – Давит на вас обстановка, угнетает.

– Есть такое дело, – согласился Вадим. – В прошлом году ездил в Норильск по делам… гм, фирмы – был декабрь. Тьма круглые сутки, за окном минус сорок по Цельсию – а знаете, чувствовал себя лучше, чем здесь.

– Минус сорок? – Каталина поежилась. – В такое трудно поверить. Когда я жила в Москве, перенесла несколько зим. С трудом перенесла – хотя уже тогда могла управлять своим сознанием и организмом. Самая страшная температура была – минус двенадцать. Мы грелись у батарей, закутывались в несколько одежд, боялись выходить на улицу и ждали лета. Летом – плюс двадцать, тоже холодно, но хоть не дрожишь как осиновый лист…

Вадим засмеялся. Кстати, кроме шуток, располагайся Советский Союз где-нибудь в районе экватора, он бы долго не просуществовал. Советские люди – этнос закаленный. Невзгодами, холодами, дефицитом…

– Иногда ловлю себя на мысли, что скучаю по вашей стране, – призналась Каталина. – Да, конечно, Советский Союз – пример для всего прогрессивного человечества, мы должны во всем равняться на вас… Но просто скучаю, по-человечески. Вы не избалованы доходами, изобилием, благами цивилизации… но в вашей стране какие-то особые люди, душевные, прямые, всегда готовые прийти на помощь – причем совершенно даром. Помню, как любила бродить по московским дворикам – вроде простые, но какие-то уникальные, неповторимые…

– Что есть, то есть, – поддержал Вадим. – Дворы – везде, а вот московские – особые, с другими не спутаешь. Приезжайте когда-нибудь в Ленинград, там вы еще больше прозреете, обещаю.

– Да когда же, – отмахнулась Каталина. – Дела, работа, бесконечные командировки, а чуть свободное время – надо мчаться к родителям, они стареют очень быстро, это сильно пугает. Да и где Карибы, а где Советский Союз? Не каждый самолет до Москвы долетит…

На выезде из городка, напичканного военными, машину остановил патруль. Усатый капитан проверил документы, кивнул: проезжайте. Снова доносились раскаты «грома», скребли по нервам.

– Что с обстановкой, товарищ? – высунулась из окна Каталина. – До Монтеверде еще далеко?

– Километров десять, – охотно отозвался офицер. – Вчера туда прорвался отряд мятежников, но их было немного, оттеснили на север, к горному кряжу. Штурмовать не стали – малыми силами их не уничтожить, так и сидят там в скалах, не хотят уходить. Они теперь как партизаны – Альбу прикончили, войско разодрано, у каждого подразделения свой командир, мнящий себя пупом земли. Не могут никак договориться, единоначалие отсутствует. В наступление больше не пойдут, но могут больно ужалить, действуют мелкими группами. Вы там поосторожнее на дороге – неровен час вылезет из джунглей какая нечисть…

– Спасибо, офицер, мы учтем. Посмотрите, эти двое не проезжали?

Каталина протянула патрульному пару фотоснимков. Их нашли по срочному запросу в архиве оборонного ведомства. Фигурантам было не больше сорока. Уго Васкес – рано поседевший, скуластый, раздраженно смотрел на фотографа. Сниматься этот парень явно не любил. Его супругу Клаудиа Агейро было сложно назвать красавицей, но в женщине имелись стать, цепляющие глаза и волнистые черные волосы.

– Были, – удивился капитан. – Знакомые лица. Проехали несколько часов назад, еще утро было. Нервные какие-то, спешили в Монтеверде, были сильно раздражены, что их остановили. Сказали, что работают в секретном отделе военной разведки, а к линии фронта едут по делам службы. Документы были в порядке, мы не имели оснований их останавливать. А что они…

– Спасибо, офицер, – поблагодарила Каталина, забирая фотоснимки. – Вы нам очень помогли.

До Монтеверде оставалось несколько километров, когда началась какая-то ерунда. Местность изменилась, справа за полоской джунглей вздымались скалы, слева тянулись буераки с островками ершистого кустарника. Впереди двигалась небольшая воинская колонна. Справа началась стрельба! Вадим напрягся, подобралась Каталина, потянулась к кобуре. Сбавил скорость Фернандес, вопросительно уставился в зеркало на Каталину: дескать, какие будут приказания? Колонна ушла вперед, развернулись два «уазика», крытые брезентом, двинулись к джунглям, подпрыгивая на кочках. У одной машины повредилось колесо – то ли пулей, то ли сама на что-то наехала. Вторая прошла дальше, тоже остановилась. Выпрыгивали фигурки военных, разбегались, разворачиваясь в цепь, залегали. По команде солдаты открыли огонь, шквал свинца накрыл джунгли. Смотреть на это было несколько неприятно. Из джунглей продолжали вести беспорядочный огонь. Кого-то из военных, кажется, ранили, товарищи оттаскивали его. От колонны оторвался бронетранспортер, преодолел канаву. Открыл огонь крупнокалиберный пулемет, он долбил без пауз, обрывал ветки, валил молодые деревья. Разлетались листья папоротника и метелки кривоногих пальм. Солдаты под прикрытием огня продвинулись вперед, снова залегли. Дорога на этом участке простреливалась.

– Давай назад, – бросила Каталина. – Сзади осталась развилка, поедем по другой дороге.

Чертыхаясь, Фернандес разворачивал неповоротливого монстра. В обратную сторону дорога была пуста. Развилку точно проезжали, вернулись к ней за считаные минуты. От трассы ответвлялась еще одна дорога, она забирала на юго-запад – худшего качества, но вроде терпимая. Не имело значения, с какой стороны подъехать к городку. Здесь было пока тихо, звуки боя остались в стороне. Впереди – открытая местность, дальше вздымались скалы, дорога ныряла в небольшое ущелье. Фернандес прибавил скорость – неуютно было на открытом участке. Дорога петляла между каменных плит, машина на скорости теряла устойчивость, ее болтало из стороны в сторону. Вадим вцепился в ручку над головой.

– Уверены, что нужно так быстро?

– Уверены. – Каталина, сидевшая в напряженной позе, еще больше подобралась. Потемнело и сделалось суровым ее лицо.

«Хоть на плакат», – мелькнула у Светлова мысль.

– Этот участок нужно проехать быстро, Вадим, – пояснила Каталина. – Мы тут как бельмо на глазу. Не те, так эти начнут стрелять, здесь вся местность под прицелом…

Как в воду глядела! Из южной лесополосы, над которой вздымались лохматые пальмы, началась беспорядочная стрельба. Огонь вели из АКМ, как не узнать родные переливы! Впрочем, не только – метрах в пятидесяти от обочины прогремел взрыв, разлетелась сухая земля. Ругалась по-испански Каталина, Фернандес до упора выжал газ, что было уже излишеством – машина на вираже пошла юзом и только чудом не перевернулась. Возился Аугусто, что-то выискивая под сиденьем. Вытащил, сорвал защитную пленку, высунул, насколько мог, руку в окно. Прогремел еще один взрыв – ближе. Почувствовалась ударная волна. Затрепетал над крышей джипа флажок государства Куба – белая звезда в красном круге, чередование синих и белых полос. Стрельба оборвалась. «Значит, дружественный огонь», – подумал Светлов. Больше не стреляли, Фернандес сбросил скорость. Нервно засмеялась Каталина.

– Вот так-то лучше, молодец, Аугусто, сообразил! Приятно осознавать, что они еще помнят, кто их друзья! А вы неплохо держитесь, Вадим Георгиевич, – повернула она к Светлову голову. – Иные на вашем месте давно в штаны бы наложили. А вы ничего – ну, побледнели немножко…

– Передумал скандалить, – отшутился Вадим. – Какой толк? Живее от этого не станешь. Хотите сказать, что прогулка удалась, Каталина? Прошвырнулись с ветерком, так сказать, нервы пощипали?

Засмеялись сидящие впереди мужчины. Скромные люди, до последнего притворялись, что не понимают русского языка. Аугусто продолжал помахивать флажком – для самых бестолковых.

– Могли с интересными людьми познакомиться, – подхватила Каталина. – Но, к счастью, обошлось.

Машина на полном ходу въехала в ущелье. Переваливались колеса, пружинил и подрагивал кузов. Дорога забирала вниз, в грунтовке появлялись выбоины и вспученные участки. Салон трясло, пришлось схватиться за ручку над головой. Слева тянулись черные непроходимые скалы, с обратной стороны все открытое пространство было усеяно булыжниками. Скальный массив подпирала тянущаяся вдоль дороги полоска джунглей. Она казалась непроходимой, как сибирская тайга, деревья и кустарники плотно оплетали вьющиеся паразиты. Фернандес сбросил скорость, чтобы не разбить окончательно подвеску.

– Аугусто, можешь убрать флажок, – насмешливо бросила Каталина.

По машине ударили в лоб, из нескольких стволов! Никто не успел опомниться. Стрелки воспользовались складками местности, выгадали подходящий момент. Лучше бы Аугусто сразу убрал кубинский флаг… Пули рвали металл, били в лобовое стекло. Истошно кричала Каталина. И майор кричал, как не закричать в такой отчаянный момент. Еще один горячий привет героической Кубе? Фернандес успел нажать на тормоз, после чего затрясся, разрываемый пулями. Пробитая голова откинулась на подголовник, затем упала на руль. Машина съехала с дороги, уперлась бампером в каменную глыбу.

– Из машины!!! – заголосила Каталина.

Охнул Аугусто – его тоже подстрелили, но он нашел в себе силы открыть дверь и вывалиться наружу. Задние двери распахнулись одновременно. Лютый страх скрутил позвоночник. Ничего себе прогулочка… Вадим прижал подбородок к груди, выпал наружу, больно ударился плечом, но это ерунда. Стрельба не стихала, однако плотность огня уменьшилась. Пули застучали по укрывшему его камню, выбивали фонтаны из глинистой почвы. Булыжники торчали густо, было где спрятаться. И никакого оружия при себе, мать его за ногу! Он полз, извиваясь, между камней, пули (явно прицельно выпущенные) выли над головой. Хрипло ругалась Каталина, вроде живая. Совсем рядом захлопали выстрелы, это она открыла огонь. Вадим оттолкнулся ногой от камня, выкатился на дорогу. Теперь прикрывал обстрелянный внедорожник. С обратной стороны дороги камни возвышались гуще – Вадим скатился в канаву, снова пополз, неважно при этом соображая. Звучали рваные хлопки, лаяли автоматы – звук был характерен для американских штурмовых винтовок М-16. Он поднял голову. До кромки джунглей оставалось метров тридцать, но как их преодолеть? Возвышалась скорбная махина обездвиженного внедорожника. Среди булыжников мелькали люди с автоматами и в защитной форме, двое перебежали, сделались как-то ближе. За продолговатым камнем, напоминающим надгробный, скорчилась Каталина, она высовывалась, стреляя из массивного «Глока», известного своей вместительной обоймой. Выстрелы рвали горячий воздух. Она обернула возбужденное лицо, засекла советского майора, вроде успокоилась. Зашевелилось что-то за камнями прямо по курсу, поднялся Аугусто, тяжело побежал, сгибаясь в три погибели. Простреленная рука висела плетью, здоровой конечностью он сжимал аналогичный «Глок». Присел, неловко завалился на бок – и вовремя, противник отреагировал, выпустив град пуль. Стрелять Аугусто было больно, но он вытянул назад руку, произвел два выстрела. Опять палила Каталина, она ушла с линии огня, поменяла обойму.

– Оба уходите в лес! – прокричала она. – Доберетесь – меня прикроете!

Было бы чем… Вадим поднялся, перебежал, пригнувшись, на свой страх и риск. За спиной Каталина сыпала пулями. Виляя ужом по лабиринту из камней, Вадим добрался до опушки, скорчился за шершавым камнем. Рванулся Аугусто – он был не из тех, кто отступал ползком. И в голову не приходило, что рожденному летать не вредно иногда и поползать! Он почти добежал, когда получил вторую пулю. Охнув, повалился ничком, сделал попытку приподняться – руки не выдержали. Пистолет проделал дугу, упал, отскочив от камня. Аугусто несколько раз вздрогнул, затих. Гневно восклицала Каталина, глядя умоляющими глазами. К ней подбирались несколько человек, кажется, трое, делая короткие перебежки. Один рискнул – рванул за кривобокую каменную плиту, и эту перебежку было трудно назвать короткой. Каталина подловила его, сняла на излете, и тип в защитного цвета одежде, с европейской внешностью, обросший густой щетиной, пропорол в падении живот об острую кромку. Остальные напропалую палили из своих М-16, орали как дурные. Вадим ползком отправился обратно – в его сторону никто не смотрел. Дотянулся до «Глока» Аугусто, сполз в подвернувшуюся ямку. Каталина, оборачиваясь, облизывала губы. Она не видела Вадима.

«Не сбежал я, девочка, не волнуйся», – шептал Светлов, выискивая среди камней нечто вроде амбразуры. Каталина сидела к нему лицом, тяжело дышала. По лбу кубинки стекал целый ручей пота. За ее спиной на полусогнутых поднимались двое, плавно, на цыпочках начинали движение, выставив перед собой стволы штурмовых винтовок. Один был латиносом – какой-то опухший, не первой свежести. Второй – явно англосакс, рыжеволосый субъект с усыпанным оспинами лицом. Джентльмен удачи, мать его так… Каталина, услышав шум шагов, смертельно побледнела. «Патроны кончились», – догадался Светлов. Впрочем, не совсем: Каталина резко высунулась, стала бегло давить на спусковой крючок. Вылетела одна пуля – все, что оставалось в обойме. Рыжий присел, пуля прошла над головой. Каталина спряталась за камень. Мятежники переглянулись, обменялись скабрезными улыбками. Дальше шли без мер предосторожности, поплевывая под ноги. Времени прицелиться было немного. В обойме оставались четыре патрона – Вадим проверил. Он плавно, преодолевая усилие механизма, оттянул крючок до скобы. Выстрел хлопнул по ушам. Рыжий вздрогнул, словно получил кулаком под дых, повращал глазами и… Вторая пуля не потребовалась. Он упал, ударившись затылком о камень. Напарник пустился наутек, нырнул за укрытие. У Каталины заблестели глаза. Она рванулась с низкого старта, охнула, подвернув ногу, повалилась на колени. Затем на бок, когда за спиной прогремела очередь. Но обошлось, пули рикошетили от камней, весело чирикая. Вадим побежал, вытянув руку с пистолетом. Среди булыжников возникло искаженное лицо солдата удачи, он стрелял по нему. Выпустил две пули в белый свет, а когда противник вскочил и вскинул штурмовую винтовку, выстрелил точно в корпус. Военный взбрыкнул, повалился плашмя. Австрийский «Глок» отличала и повышенная дульная энергия, и соответствующая убойная сила… Теперь окончательно кончились патроны. Вадим подхватил под мышки падающую кубинку, та стонала, таращась на него, как на инопланетянина, поволок в безопасную зону, которая была совсем близко.

– Подожди, я сама… – Она схватилась за его плечо, встала на больную ногу, скривилась от боли. – Просто подвернула, ничего страшного, поболит и перестанет…

На трех ногах они добрались до ближайшего кустарника, вползли в гущу зелени. Каталина кряхтела, обливалась потом, и в эти мгновения ее лицо было просто до одури одухотворенным!

Как вовремя они убрались с открытого участка местности! На западе нарастал шум мотора. Открытый джип, оснащенный стальными дугами, выскочил из-за скалы, чуть не протаранил обездвиженный «Бронко». Посыпалась вооруженная публика в камуфлированном облачении – расписные, разношерстные, как пираты! Бритые, бородатые, в пестрых закрученных платках – так называемых банданах, в панамах защитного цвета. Видимо, тот же отряд, только приотстал. Они что-то недовольно кричали, тыкали пальцами в мертвые тела, одно из которых принадлежало Аугусто. Наемники передергивали затворы, опасливо озирались. Колоритный тип с «бронированной» челюстью, расставив ноги, выпустил длинную очередь по кустам. Посыпалась листва, стали с хрустом ломаться ветки. Вадим обхватил Каталину, прижал ее голову к земле. Смерть прошла верхом, нагнав дополнительного страха. Их головы практически сомкнулись. Кубинка вздрагивала. Эта бесстрашная особа оказалась обычной женщиной и умирать не хотела так же, как все живые существа на планете. Здоровяк перестал стрелять, выбил из винтовки пустой магазин, вставил новый. Один из парней побежал к машине, но его остановил визгливый оклик. Вся компания взяла винтовки на изготовку и пешком двинулись вдоль дороги в восточном направлении. Видимо, тоже решили прогуляться, заодно разведать обстановку. Старший в команде – с выбритым до синевы черепом – присел за камень, бросил несколько слов в портативную рацию и снова возглавил шествие. Наемники растянулись в цепь. Один из них прошел мимо кустов, злобно покосившись на ворох зеленой массы – небритый, с торчащей изо рта спичкой. Он споткнулся о неподвижного Аугусто, выругался на непонятном языке (возможно, голландском), еле сдержался, чтобы не прошить мертвое тело очередью. Каталина дрожала в объятиях Вадима, глаза метали молнии. Одновременно текли слезы. По зычной команде подтянулись отстающие, все шестеро сошлись в районе дороги, двинулись колонной на восток…

Опасность временно отступила, Вадим оторвался от девушки, откинул голову. Над головой рябило месиво из переплетенных ветвей и лиан. Обезьяны с попугаями по веткам не прыгали, но представители мира насекомых уже забирались под одежду, осваивали кожные покровы.

– Надо идти, – глухо сказала Каталина, сглотнув ком в горле. – Машина может быть на ходу. Забираем «Глоки» – в бардачке есть патроны…

Внезапно застонал «мертвый» Аугусто, приподнялся на дрожащей руке. Кровь сочилась из ран, он тяжело дышал. Презрительная гримаса блуждала по губам: дескать, смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи… Ахнула Каталина, бросилась с низкого старта к своему подчиненному. Нога болела, подгибалась, но она об этом даже не думала. Вадим заспешил за ней, подобрав «Глок».

– Ты как? В порядке? – Она сидела на коленях, ощупывала пострадавшего товарища.

– В полном, товарищ Наварро… – простонал Аугусто. – Дай минутку, отдышусь, и вместе побежим…

Парень терял кровь, это было скверно. Нужно было срочно перетащить его в машину и рвать до ближайшей санчасти, пока не вернулись боевики. Но не успели, на востоке началась стрельба, заухали взрывы, истошно закричали люди. «Голоса» «Калашниковых» подавляли рваные хлопки американских штурмовых винтовок. Аугусто, которого только начали поднимать, положили обратно. На дороге показались отступающие наемники. Их было уже не шесть, только трое. Командира с бритым черепом среди них не было. Двое бежали с искаженными лицами, один сжимал простреленное плечо – спешили добраться до своего джипа. Третий отставал, еле ковылял, подволакивая ногу, хрипел, чтобы его не бросали, взяли с собой. Но мятежникам было не до товарища – своих здесь не только бросали, но и добивали. Один из беглецов обернулся, стегнул очередью, чтобы не доставал своим нытьем. Бедолага зарылся носом в каменистую почву. Двое добежали до джипа, спешно стали загружаться. В этот момент по ним ударили из переносного гранатомета РПГ-7 советского производства! Реактивная граната пронеслась по воздуху, ударила в джип. Взрывом разметало фрагменты транспортного средства, человеческих тел. Из-за скалы с востока вынеслись два аналогичных джипа, забитых вооруженными людьми. В отличие от предыдущих, они носили униформу правительственных войск. Выскочил из-за камня гранатометчик, запрыгнул на подножку. Машины подлетели к горящему джипу, из них спешились солдаты.

Дальше все было более-менее сносно. «Не стреляйте, мы свои!» – закричала Каталина, размахивая руками. В полный рост не вставали и правильно делали – враг был хитер и коварен, горазд на уловки. Солдаты разбегались, выставляли стволы. Кто-то не сдержался, хлестнул от бедра. С недоразумением разобрались. Каталина кричала, махала служебным удостоверением. К ним подбежали усатые солдаты, раненого Аугусто помогли донести до машины. Подъехали еще два джипа, возник военный медик с сумкой на ремне. Аугусто погрузили на носилках в транспорт. Каталина прыгала вокруг него, и было непонятно, кто кого успокаивал. Солдаты вытащили из «Форда-Бронко» мертвого Фернандеса, Каталина залилась слезами, грозила кому-то кулаком. Джип пострадал, но остался на ходу. Блестела кровь на руле и водительском сиденье.

«Занимайтесь своими делами, синьора, – сказал старший войсковой группы в пыльном обмундировании. – Вам не повезло, не надо было сюда ехать. Могли бы проскочить, но вышло… вот так. Вашего раненого повезли в больницу в Санта-Лючия, можете позднее его забрать и перевезти в Сантамарко. Раны не представляют опасности. В Санта-Лючия мятежников нет и, надеюсь, не будет. Их силы разобщены. Могут только гадить. Погибшего отвезут в морг в тот же город, позднее заберете тело. Удачи, синьора – и вам, товарищ, будьте осторожны. В Монтеверде мятежников нет, эти шакалы бродят только по горам…»

У какого-то ручья Каталина вылила на водительское сиденье ведро воды, глотая слезы, оттерла кровь. Вадим ей сочувствовал, но что он мог поделать? Вернуться до ночи в Сантамарко уже не успевали. В Монтеверде въехали через полчаса – вместе с легкими сумерками. Вадим зарядил пистолеты, спрятал «Глок» во внутренний карман холщовой накидки. Каталина была молчалива, с грустью смотрела на дорогу. Встреча капота с придорожным камнем не прошла бесследно – разбилась фара, и внедорожник стал «одноглазым». Это не имело значения, пока не стемнело. В городе боевые действия не велись, населенный пункт жил тревожной прифронтовой жизнью. Без крайней нужды люди на улицу не выходили. За тропической зеленью прятались неказистые строения – преимущественно одноэтажные.

Каталина остановилась в узком переулке, прижала машину к забору. Все было понятно, действовать надо вдвоем. Привлекать посторонних – только шум поднимать. Рождался интересный вопрос: а здесь ли фигуранты? Или напрасны были жертвы? Штурмовать в лоб двухэтажный дом, окаймленный клумбами, было неразумно. Каталина отлучилась, привела невзрачную особу средних лет с испуганно бегающими глазами, представила ее как Анну-Мирабеллу, соседку достопочтенной Изабель Агейро. Большие черные пистолеты напугали мирную латиноамериканку. Она бормотала, заикаясь: да, она прекрасно знает Изабель, добрая, отзывчивая женщина. Сегодня днем к ней приехала дочь с мужем – тихие, скромные люди. Даже подошла на минутку, чтобы поздороваться. Времена сейчас лихие, люди в основном уезжают, а не приезжают. Живут как на пороховой бочке, постоянно где-то стреляют. Но в городке, слава Иисусу, боев пока не было. Поздороваться она успела, но гости быстро ушли в дом, а Изабель стала оправдываться: мол, дочь и ее благоверный очень устали с дороги, ехали без остановки из Сантамарко. Изабель обычно говорливая, но сегодня из нее слова было не вытянуть. Потом подошла легковая машина, Изабель с полной сумкой в нее села и уехала. Куда – не сказала. То есть мать блудная дщерь куда-то услала, с глаз долой. Сами из дома больше не выходили, там и сидят…

– В общем так, любезная Анна-Мирабелла, – сухо сказала Каталина. – Гости вашей Изабель – опасные государственные преступники. Если не хотите, чтобы и вас привлекли, выполняйте все, что скажу…

Пальбы избежали, но шум учинили знатный. Ограда на участке носила символический характер, богобоязненные обыватели с недобрыми намерениями к соседям не ходили. Участок перед крыльцом был засажен низкорослой растительностью. Всякие овощи и фрукты здесь не выращивали – не советские дачники, использующие каждый клочок земли. Анна-Мирабелла крикнула от калитки: это она, соседка, ей только что позвонила Изабель, передала важное послание! Логика и здравый смысл значения не имели. Соседка вошла на участок, позвонила в дверь. Открыл мужчина с недовольным лицом: в линялых штанах, парусиновой рубашке. Ему было не больше сорока, но выглядел человек значительно старше. Лицо осунулось, глаза запали. Соседка открыла было рот, но ее миссия на этом закончилась. Вадим запрыгнул на крыльцо, оттащил икающую «самаритянку» в сторону, а в освободившееся пространство с обратной стороны вторглась Каталина. Это был ураган со всеми вытекающими последствиями! Она перескочила порог, схватила оторопевшего мужчину за грудки и с силой толкнула. Уго Васкес (а это точно был он, человек с фотографии) не удержался, повалился на этажерку, обрушил ее, ударился затылком о стену. Но был живучий и спортивную форму не растерял – вскочил, занося кулак, взвизгнул:

– Клаудиа, спасайся!

Наверху что-то упало, покатилось, ахнула женщина. «Все через тяп-ляп», – с недовольством подумал Вадим. Но времени на подготовку у них совершенно не было. Каталина среагировала на шум, отпустила Васкесу затрещину и прыжками помчалась к лестнице в глубине прихожей. Васкес, как правильно рассудил Вадим, остался на его попечении. Он отклонился от удара, перехватил руку, дважды двинул кулаком в челюсть. Глаза противника сбились в кучку, но он еще махал руками. Третий удар опрокинул мужчину навзничь, и он лишился чувств. То есть временно его можно было оставить без присмотра. На крыльце в слепой зоне истово молилась Анна-Мирабелла, умоляла Господа списать все ее прегрешения и дать сил несчастным мученикам. Дополнительные силы сегодня бы не помешали. Вадим бросился за Каталиной, посчитав, что ей потребуется помощь. Та уже взлетела наверх, бежала по комнатам, крича, что будет стрелять, что дом окружен. А вот этого бы не хотелось. Наверху распахнулось окно, задребезжали стекла. Вадим прыжками вознесся по крутым ступеням, пробежал одну комнату, ворвался в другую…

Каталина стояла у распахнутого окна, смотрела вниз – ее словно парализовало. Вадим подбежал к подоконнику, тоже вытянул шею. Клаудиа пыталась сбежать, воспользовавшись окном. Высота небольшая, второй этаж, совсем необязательно ломать себе шею. Но за что-то зацепилась, сползая с карниза, или неверно рассчитала траекторию – упала рядом с домом, при падении ударилась головой о каменную клумбу. Она лежала, раскинув руки, смотрела в небо огромными глазами, ее длинные черные волосы расплескались по земле. Еще одно лицо с фотографии. Из расколовшейся височной кости выплескивалась кровь, выбиралась какая-то густая желтоватая масса, похожая на кисель из облепихи. Глупая, никому не нужная смерть. Что ж ты, Клава…

– Черт, Васкес! – спохватился Светлов и заспешил обратно, скатился по лестнице. Как вовремя, черт возьми! Этот живчик уже, пошатываясь, выходил из дома, держась за косяк. С разбитых губ стекала кровь. Он спустился с крыльца и валко побежал прочь. Вадим настиг его, когда тот выбегал на дорогу, провел подсечку. Васкес рухнул как подкошенный, вскричал от боли в бедре. Он хрипел, плевался кровью, но под дулом пистолета был вынужден подняться и побрести обратно. У дома запечатлелась мизансцена: впавшая в оцепенение соседка потрясенно пялилась на мертвое тело. Пришла в чувство, опрометью бросилась прочь, испуская тоскливый вой. В ее услугах «объединенная советско-кубинская группа» уже не нуждалась. До Васкеса запоздало дошло, что стало с его женой, он закачался, рухнул на колени, подполз к ней. Вадим не препятствовал, только наблюдал. Спустилась Каталина, с презрением сплюнула.

Подъехал военный патруль, солдаты стали стрелять в воздух. Пришлось сложить оружие, поднять руки и так стоять, пока Каталина выясняла с военными отношения. В итоге люди в форме помогли связать Васкеса, погрузили в багажник и пожелали счастливого пути.

Идея этой же ночью добраться до Сантамарко была утопией. В городе не стреляли, из ущелья тоже выбрались невредимыми. В предгорьях хлопали беспорядочные выстрелы, рвались артиллерийские снаряды. На трассе в нескольких местах зияли воронки, стоял подбитый и обуглившийся БТР. Приходилось объезжать препятствие, при этом внедорожник едва не заваливался в канаву. Когда дорожные трудности остались позади, хлынул дождь, быстро перешедший в затяжной тропический ливень. Дворники не справлялись с потоками воды. Ехать дальше с одной фарой было равносильно самоубийству. Каталина съехала на обочину, выключила двигатель. Они сидели в темноте под шум дождя, подавленно молчали. Свою задачу (если не придираться) выполнили, но чего это стоило! Да и неизвестно, будет ли прок. Хотелось курить, но открыть окно было невозможно – в салон тут же начинала хлестать вода. Каталина подавленно молчала, отвернулась – не хотела, чтобы он видел ее слезы. В багажнике стонал и ворочался пленник, что-то бормотал. Рот ему не завязывали – иначе давно бы задохнулся.

– Спасибо, что молчишь, – прошептала Каталина.

Вадим пожал плечами – да не за что. Ежу понятно, что иногда лучше помолчать, чем говорить.

Дождь хлестал не переставая больше часа, потом угомонился, можно было трогаться в путь. Через полчаса въехали в безымянный городок – намедни днем его проезжали в обратном направлении. Патруль остановил машину, проверил документы у пассажиров. Звуки из заднего отсека привлекли внимание. Военные открыли багажник, задумчиво уставились на извивающееся тело.

– А это у вас… – начал любознательный патрульный.

– Багаж, – пожала плечами Каталина. – Так надо.

Военный замялся.

– Вы понимаете, синьора, что я должен сообщить об этом коменданту, майору Риверосу?

– Предлагаю другое решение, – сказала Каталина, – оно упростит нам всем жизнь. Сопроводите нас в комендатуру, и мы сами поговорим с майором Риверосом. Зачем ему ехать куда-то в такую глухую ночь?

Сон накатывал волнами – усталость брала свое. Военные любезно сопроводили подозрительных товарищей до комендатуры – приземистого строения, обнесенного забором. Здесь стояла военная техника, были включены прожекторы. Майор Риверос – грузный мужчина в пропахшем потом обмундировании, – тактично сдерживая зевоту, выслушал доставленных гостей, пролистал их бумаги.

– Не по адресу, синьора Наварро, и вы, товарищ… – Он посмотрел в бумаги и произнес почти правильно: – Светлов, – сделав ошибку только в ударении. – Мы представляем разные ведомства, и не уверен, что могу быть вам полезен.

– Ошибаетесь, майор, – устало улыбнулась Каталина. – Именно поэтому мы к вам и обратились – вы представляете другое ведомство. А значит, не можете оказаться предателем.

– Эй, милочка, я бы попросил… – набычился майор. – Ладно, чего хотите?

– Сущую малость, синьор. Камеру с решеткой, комнату для допросов, аппаратуру… желательно записывающую не только звук, но и видео. А также возможность связаться с рядом учреждений в Сантамарко. Вы же пользуетесь защищенной связью? Просьба также обеспечить конфиденциальность. После чего мы уедем.

– Не думаю, – пробормотал Вадим, вглядываясь в черноту за окном. – Снова начинается дождь. Боюсь, до утра мы не сможем выбраться из этого уютного местечка.

– Очень жаль. – Каталина посмотрела на него исподлобья, как-то по-другому. – Тогда все то же самое, майор, плюс место для ночлега, желательно с двумя кроватями, и немного еды… если тем самым мы не разорим доблестную народную армию.

– Ладно, – сдался Риверос и пошутил: – Надеюсь, Родина когда-нибудь отблагодарит своего скромного патриота.

В сыром сумрачном помещении работала кинокамера, встроенная в стену. Посторонние покинули эту часть подвала – Светлов проверил. Каталина была взведенной пружиной: тронь – и шибанет. Она пронзительно смотрела на задержанного. Тот со связанными за спиной руками сидел на табурете, испытывая чудовищные моральные и физические неудобства. Лицо Уго Васкеса после обработки в Монтеверде превратилось в пышную сливу, и время эту болезнь пока не лечило. Развязывать руки Каталина не собиралась, преступник должен мучиться.

– Плохие новости, синьор Васкес. Если вы не сообщите нужные нам сведения, то вас расстреляют этой ночью. Нам есть кому задать аналогичные вопросы, и собеседники будут сговорчивее. Но жаль потраченного времени. Изберете сотрудничество – будете жить, вас доставят в городскую тюрьму Сантамарко, где вы и проведете ближайшие годы, дожидаясь президентской амнистии.

Веществ, облегчающих понимание, под рукой не было. Любителем избиений подследственных Каталина не являлась – сама призналась. Предпочитала другие методы. Светлов – тем более. Давно прошли времена, когда задержанных избивали в подвалах Лубянки. Уго изображал библейского страдальца, но это не трогало. К черту ложный гуманизм, важные вещи решались!

– Развяжите меня… – прохрипел он, – руки затекли, судороги, больно…

– Может, вам еще кофе со специями? – нахмурилась Каталина. – Оставьте этот бред, синьор Васкес. С вами беседуют офицеры кубинской разведывательной службы, будьте добры отвечать на поставленные вопросы.

– Сволочи… – прохрипел задержанный. – Вы убили мою жену…

– Мы не убивали вашу жену, – возразила Каталина. – Она сама себя убила – можно сказать, по несусветной глупости.

– Неправда… – По серому сморщенному лицу потекли слезы. – Если бы вы не пришли, она осталась бы жива…

«А если бы Гитлера не отчислили из художественного училища, то не было бы Второй мировой войны», – подумал Вадим.

– Хватит заниматься словоблудием, Васкес, – строго сказала Каталина. – Вы испытываете наше терпение. Вашу жену никто не собирался убивать – в отличие от ваших работодателей из Лэнгли. Они ведь заказали ваше убийство, верно? Несмотря на то, что вы работали на них верой и правдой. Именно поэтому вы и пустились в бега. Куда собирались – к мятежникам покойного Альбы? Не думаю, этим чертям скоро нанесут сокрушительное поражение, сотрудничать с ними нецелесообразно. В Гондурас? В Гватемалу?

Васкес сломался, без всякой сыворотки правды. Он сник, начал проклинать людей, на которых имел глупость работать. Он верил им, а они так подло поступили… Каталина не перебивала, терпение у нее пока не лопнуло. Иногда она переглядывалась с Вадимом, еле заметно кивала. Процесс налаживания отношений медленно, но шел. Ускорять его не стоило. Васкес и Клаудиа собирались добраться до мятежников – а конкретно к полковнику Антонио Вальдесу, с которым когда-то имели тесные отношения и даже участвовали в совместных операциях. Далее – в Гватемалу запутанными горными тропами. Из Гватемалы – в Мексику, там осесть в сельской местности по подложным документам, перебиться несколько лет, а уж потом куда угодно – в США, Канаду, Европу…

– Все это очень интересно, синьор Васкес, – перебила пленника Каталина. – О ваших несбывшихся планах и былом сотрудничестве с ЦРУ мы поговорим в другой раз. Вы являлись посредником в организации убийств сотрудника американского посольства Кларка, его жены и вот этого человека…

Васкес стрельнул глазами в Светлова, еще ниже опустил голову.

– Как видите, он не бросается на вас, чтобы отомстить. Мы лишь хотим знать правду. Кто являлся инициатором этих преступлений? Кто поручил вам организовать эти убийства?

– Я контактировал с человеком по имени Эндрю Ллойд…

– Васкес, не выводите нас из себя! – Каталина повысила голос. – Эндрю Ллойд координировал действия и контролировал ход выполнения работ. Вторая попытка, Васкес, полагаю, последняя.

Задержанный шумно вздохнул.

– Я лично разговаривал с генералом Карлосом Гортесом… Он прибыл инкогнито, в гражданской одежде и по указанному адресу. Его сопровождала охрана – тоже в штатском. Лично от Гортеса мы получили все инструкции…

Сердце застучало. Вот оно! Какие еще нужны доказательства? Каталина облизнула пересохшие губы.

– Позднее я контактировал с парой лиц из его окружения… Генри Кларк был не единственным, чье устранение требовалось. Редакторы газет, военные, два министра – Веласкес и Фронтера… Но данная задача отходила на второй план. В приоритете было разобраться… ну, вы знаете…

– Зачем это нужно Гортесу?

– Он боялся, что могут вскрыться обстоятельства…

– Какие обстоятельства?

– Подготовка к вооруженному захвату власти…

Шелестела и глухо гудела камера, вмурованная в стену. Она снимала только Васкеса, остальные в кадр не попадали.

– На какое число назначен путч?

– Я не знаю… Нет, правда, не знаю. Кто же будет нас в такое посвящать? Думаю, дни… им незачем тянуть, все готово, нужен лишь толчок. Но если полезет информация, то могут ускорить события…

Вадим вертелся, не мог уснуть. Ночь в разгаре, за окном бесился ливень, казалось, смывал буквально все вокруг. Ехать в такую погоду было нереально, дорогу не видно.

Васкеса увели, заперли в подвале. Майор Риверос получил указание держать его до особого распоряжения из Сантамарко, охранять как зеницу ока. Телефонные линии не работали – оборвались провода. Пленка со свидетельством готовящегося государственного преступления лежала в сумке. Отправить запись в посольство было невозможно. Стоило ли пороть горячку? Васкес просил сохранить ему жизнь, уверял, что подтвердит под протокол, что агенты американского разведуправления заказали убийство собственного коллеги, потерявшего доверие, а также планировали ряд других политических убийств. Видеозапись признаний стала бы бомбой – пусть видит весь мир, что такое американская демократия…

Сон не шел. Помещение было так себе, но элементарные удобства присутствовали, а также кровать с пружинами, оснащенная массивными коваными боковинами. Говоря по-русски, двухкомнатный номер в захолустной гостинице…

Скрипнула дверь в смежное помещение, Вадим напрягся. По сумрачному пространству проплыла стройная фигурка – без ненужных одежд, откинула одеяло и забралась к нему в кровать. Он тоже был одет, мягко говоря, не по форме. Не сказать, что это стало откровением, и все же майор растерялся. Женское тельце обвилось вокруг него. Рассыпались недосмотренные видения, и голова стала пустой, как у двоечника на экзамене.

– Ох уж эти зажатые мужчины из Советского Союза… – недовольно проворчала Каталина, пускаясь в «ручное» путешествие по его телу. – Никакой инициативы от них не дождешься… А ведь не женат, я проверяла… Не спится, товарищ майор?

– Не спится, товарищ Каталина. Предлагаете заняться этим вместе?

Она сдавленно рассмеялась, два потных тела превратились в одно целое, завертелись на кровати. Сомкнулись горячие головы.

– Я сначала не хотела… – прошептала девушка. – Ты был такой… просто не знаю, правильный, что ли… Но потом поняла, что где-то глубоко ты не такой… А сегодня ты выручил меня, можно сказать, чуть собой не пожертвовал… Ты на самом деле сильно рисковал, спасая мне жизнь… Зачем? Мы же с тобой почти незнакомы. Хочу тебя отблагодарить, майор…

– Но ты тоже меня спасла – той ночью…

– А, когда ты целовался в машине с женой американского шпиона? – засмеялась Каталина. – Ладно, не буду спорить, это она тебя целовала, а не ты ее. Кстати, в этом что-то есть – у нее убивают мужа, не проходит часа, а она уже самозабвенно целуется с другим мужчиной… Да и правильно, ведь жизнь такая короткая… Ты прав, мы спасли ваши задницы. Так что тоже отблагодари меня, товарищ…

Дальнейшие разговоры были просто неуместны! За окном бесновался ливень, колотился в стекла, два тела обливались потом, не могли оторваться друг от друга. Впервые майор столкнулся с таким огненным темпераментом. Эта женщина могла поставить в строй даже безнадежного евнуха! Полночи они предавались любовным утехам, делали паузы, во время которых говорили по душам, затем опять начиналась активность – сначала робкая, бегали пальчики по коже, потом накрывало с головой, и весь прочий мир катился к чертовой матери…

– Ну все, мы увлеклись, – прошептала Каталина, переворачиваясь на спину. – Давай спать. К утру закончится дождь, на рассвете нужно выезжать…

– В луже не уснем. – Вадим подрагивал от смеха. – В этой кровати не осталось ни одного сухого места.

– Но есть решение. – Каталина скинула ноги на пол. – Перебираемся в мою кровать, она сухая. Но только уговор – сразу спать, не то окажемся в безвыходном положении…

Наутро от вселенского потопа не осталось и следа. Земля впитала влагу, была готова к новым извержениям небес. Городок еще спал, когда внедорожник пронесся по единственной улице и вырвался на простор, в пампасы…

Но самое страшное уже случилось, и мысль о напрасно проделанной работе была не самой удручающей. В столице Гвадалара за время их отсутствия что-то произошло. У въезда в городскую черту стояли БТРы, суетились солдаты, разматывали провода. В парковочном кармане вместо гражданских машин стояла спаренная пулеметная установка. Ржавый самосвал выгружал мешки с песком. Каталина смертельно побледнела, ее кончики пальцев, сжимающие баранку, дрожали. Они упустили момент, надо было съехать с дороги, развернуться, но теперь оказались зажаты. Количество машин, желающих въехать в город, было незначительным, и все же у КПП образовался затор. Сутки назад здесь не было никакого поста, а теперь вся местность кишела военными. Городские кварталы начинались сразу за пунктом досмотра. Из глубины города доносились пулеметные очереди, звучали одиночные выстрелы. «Свершилось, – стучало в голове. – Вот и пришел тот день…» Люди высовывались из застрявших машин, с тревогой прислушивались к происходящему. В районе каучукового завода в небо валили густые клубы дыма.

– Опоздали, Вадим, – убитым голосом констатировала Каталина. – Гортес пошел ва-банк, не дожидаясь установленного срока… Видишь этих солдат и офицеров? У них эмблемы 12-го батальона Национальной гвардии. Это специальная элитная часть, военные преданы Гортесу и пойдут за ним куда угодно. Это усиленный батальон, в нем больше тысячи штыков, он никогда не принимал участия в боевых действиях на западе, дислоцирован в Сантамарко…

– Спокойствие, девочка, – пробормотал Вадим. – Об этом подумаем позже, сейчас нам нужно въехать в город, оставшись, по возможности, живыми. Спокойно стой в очереди, может, и проскочим. Вряд ли у них есть полный список лиц, неугодных путчистам. В конце концов, мы сотрудники посольств…

Ощущение сжимающейся удавки усиливалось. Военные на посту проверяли документы. Какими критериями при этом руководствовались, неизвестно. Закричала женщина, раздались лающие крики. Из машины выволокли плотного мужчину, погнали, отвешивая тумаки, в продолговатую будку – еще недавно пустовавшую. Истерила, заламывала руки спутница несчастного – она вывела из себя солдат, ее ударили прикладом в живот, бедолага согнулась пополам, ее стало рвать. Кто-то из военных прыгнул за руль, отогнал машину к обочине. Сбежать из очереди было невозможно – даже пешком, военные бдительно наблюдали за людьми и их транспортом. Происходило что-то страшное, о чем неделю назад и помыслить не могли. Пассажиры двух последующих машин благополучно прошли досмотр, поспешили убраться в город. Владельцу зеленого «Фиата» тоже повезло, сержант с невозмутимым лицом вернул документы, козырять не стал, мотнул головой: проваливай. Поднялся шлагбаум – и сразу опустился. В горле пересохло – с каким бы удовольствием выхлебал сейчас литр «Жигулевского»! Каталина подогнала внедорожник к шлагбауму. Сержант не спешил, перебросился парой слов с сослуживцем, оба оскалились. Вразвалку двинулся к машине, заглянул в салон. Каталина протянула ему документы, натянуто улыбнулась. Взяла у Светлова его бумаги и тоже отдала. Военный заинтересовался, разглядывал официальные удостоверения, еще вчера открывавшие все двери. Нервы натянулись, кровь подобно ударной установке колотилась в стенки черепа. Возьмутся обыскивать – найдут пленку с записью, заряженные «Глоки». Не применять же их сейчас в этой клоаке, это верная смерть…

Из будки вышел плотно сбитый офицер, потянулся, стал разглядывать представшую картину. Пассажиров в «Бронко» он засек сразу, побежал глазами дальше, нахмурился, будто что-то вспомнив, уставился на Светлова. Видимо, были инструкции, список лиц, возможно, фотографии… Сержант еще разглядывал документы, колебался, стоит ли связываться с дипломатическими работниками, а офицер уже встрепенулся, гаркнул подчиненному: «Этих задержать!»

Каталина выжала газ, включив пониженную передачу. Внедорожник своей массой просто продавил шлагбаум! Затрещали шарниры, сломалась конструкция. Вторая передача, третья, снова газ до упора. Галдели, как сороки, солдаты, негодующе восклицал офицер: «Остановить!» Какой-то храбрец бросился наперерез, выскочил на проезжую часть и вскинул АКМ. Лишь в последний момент он понял, что машина не остановится, в глазах заметался страх. Стальная махина сбила его на полном ходу, а потом переехала. Жестко тряхнуло.

– Пригнись! – крикнула Каталина и первой сунула голову под руль. Вадим уже сползал с сиденья. Град пуль ударил по машине, деформировался металл, что-то отвалилось. Автомобиль несся, виляя бортами, зацепил стоящую у кювета легковушку, отчего та сползла в канаву. Каталина ахнула, вовремя подняв голову – машина неслась по касательной на ползущий навстречу военный грузовик! Спасли какие-то мгновения и сантиметры, иначе разбились бы в лепешку! На посту прекратили стрелять, опасаясь попасть в своих. Забегала солдатня. Каталина нервно засмеялась.

– Ничего еще не кончено, Вадим, все только начинается!

С поста рванулся открытый джип, устремился в погоню. За ним разворачивался еще один. «Бронко» несся по дороге, справа, слева мелькали здания – производственные постройки, тянулся бетонный забор. На дороге никого не было, все попрятались: люди, машины… Залаял пулемет. Пули прошли где-то выше. Оборачиваться не хотелось. А вот помолиться – самое время. Автомобиль под ними был мощный, но, увы, не гоночный. Он начал подозрительно проседать, теряя управляемость. Из-под капота заструился дымок. Каталина резко свернула, когда оборвался забор. Заскрежетал, ломаясь, металл – вписаться в поворот могла бы и ровнее. Продолжали тянуться цеха – ни одной машины на всем пути. Две женщины в безразмерных юбках и чепчиках «шляпочного» вида перебежали дорогу, скрылись в проулке. Впереди маячил выезд на дорогу. Вадим посмотрел назад – в проезд въезжал джип, набитый военными. Какого черта привязались! Шарахнула очередь. Каталина машинально дернула рулем, вцепилась в него.

– Вадим, мы сейчас выезжаем на дорогу! – крикнула она. – Я приторможу, а ты выпрыгивай!

– Нет уж, – проворчал Вадим. – Вместе поедем.

– Куда? – возмутилась спутница. – Тебе нужно в свое посольство, мне – в свое. Оторвусь, не волнуйся. Завтра в полдень встретимся на улице Соледад, 14, – это пустующая инженерная фирма, она никому не интересна, только нам с тобой. Приготовься, товарищ майор, я сворачиваю. Целую…

Именно это «целую» поразило больше всего. Уж больно по-домашнему прозвучало. Пулеметная очередь пропорола асфальт под колесами. Каталина вывернула руль. Улица была пуста, неказистые жилые дома уживались с заброшенными постройками. Каталина притормозила у узкого проулка, Вадим распахнул дверцу, выпрыгнул. Десантирование прошло не очень удачно, ахнул от боли в щиколотке. Прихрамывая, побежал в переулок, присел за цветущим кустом – тот дико смотрелся среди бетонных развалин. Джип разогнался, пролетел сто метров, снова начал вписываться в узкий проезд. Погоня объявилась, когда автомобиль с Каталиной еще не скрылся. «Вот они! – горланили солдаты. – Педро, догоняй!» Произошла заминка, джип при повороте ударился об угол здания, водителю пришлось отъезжать, пробовать снова. Это могло дать кубинке небольшую фору…

Он бежал, потом перешел на шаг, отдышался. Кошки скребли на душе, чувствовал себя последним подонком. На улицах появлялись люди, они перебегали, озираясь, от дома к дому. На перекрестке красовался бронетранспортер с эмблемой того же 12-го батальона. Мирные граждане что-то выспрашивали у автоматчиков. Те стояли с каменными лицами, явно не настроенные на беседу. Что уж тут скажешь. Ликуйте, граждане, ненавистный режим Монтейро, принесший вам столько страданий, пал! Вадим свернул, не доходя до перекрестка, протиснулся в узкий просвет между домами. Отряхнул колени, заправил рубашку. Сумка с уликами была при нем, но их ценность становилась какой-то сомнительной. На соседней улице обнаружилось невзрачное такси под фонарем. Водитель разглядывал его недоверчиво, потом сообщил, что согласен довезти до улицы Аламеда, но тариф сегодня двойной. Праздник, что ли? Впрочем, ничего удивительного. Случайся перевороты каждую неделю, таксисты бы стали самой зажиточной категорией населения.

Неприметную машину с грязными стеклами никто не останавливал. За окном проплывали сумрачные улицы. Погода была под стать – хмурилось небо, ни лучика солнца. Таксист поглядывал в зеркало, потом разговорился. Спросил, чьих будет клиент – получил ответ: гражданин Румынии (где тоже социализм, но с душком непослушания и ревизионизма). Таксист пожал плечами: как скажете. Слово знакомое, но разве упомнишь все государства на планете? Прохожих на улицах почти не было, магазины и заведения не работали. Военные патрулировали город, держа оружие наперевес, иногда доносились звуки стрельбы. Двое солдат со свирепыми лицами вытолкали из подъезда тщедушного гражданина интеллигентного вида, поволокли к грузовику. Бедняга закрывал голову от ударов, но в боксе был слаб. Его заставили вскарабкаться внутрь, приложили прикладом в спину. На следующем перекрестке лежали тела, укрытые простынями. У одного из них, рыдая, пристроилась на коленях пожилая женщина. Таксист поморщился, свернул на боковую улочку, сообщил, что будут ехать дольше положенного, но постарается избавить пассажира от неприятных зрелищ.

– Что происходит, синьор? – спросил Вадим. – Я только прибыл из провинции, ничего не понимаю.

– О, ничего страшного, – отозвался таксист. – Военные взяли власть в стране, а тех, кто им не нравится, расстреливают или увозят за город на мясозаготовительный завод Олбана. Вы еще не видели, что тут творилось в семь утра. Сейчас хоть какой-то порядок, трупы вывезли, кровь кое-где смыли…

Парень оказался говорливым. Всю первую половину дня он мотается по городу, от неприятностей Христос оберегает. Складывалась картина. В шесть утра подразделения, верные Гортесу, выдвинулись на позиции. Заблокировали воинские казармы – гарнизон почти не сопротивлялся. До оружейных комнат никто не дошел. Несколько человек пытались прорваться, их показательно расстреляли. Танк ударил из орудия по штабу 3-й бригады, расквартированной на окраине Сантамарко, и до сих пор из развалин извлекают трупы офицеров. Солдаты сидят в казармах, выйти не могут, с ними работают пропагандисты бунтовщиков. Усиленные бронетехникой подразделения оцепили правительственный квартал, вооруженные головорезы ворвались в президентский дворец. Охрана встала на защиту мадам Монтейро – и полегла под свинцовым огнем. Президент арестована, и неизвестно, где содержится и жива ли она. С людьми мятежники не церемонились, стреляли в любого, кто выражал протест. Арестованы практически все депутаты Национальной ассамблеи, взрывы звучали в районе министерского дворца, ходят слухи, что убиты несколько министров, сохранивших верность президенту. Мятежники действовали методично и грамотно, врывались в банки, на радиоузлы, захватили телецентр. И в этих учреждениях гремели выстрелы, гибли люди. Недовольных хватали десятками и сотнями, заталкивали в машины, куда-то увозили. Списки неугодных, видимо, составили заранее, людей выхватывали из постелей, избивали. В районе телебашни вспыхнула ожесточенная перестрелка, все закончилось, когда сопротивляющихся закидали гранатами. Кто-то видел, как трупы набивают в грузовики и увозят в неизвестном направлении. Продолжаются облавы, засады. Любое сопротивление приравнивается к измене и карается уничтожением на месте. По городу ездят машины с громкоговорителями, призывают граждан не выходить из домов, больше трех не собираться, предупреждают, что любая акция неповиновения будет беспощадно караться. И карается – разъяренным солдатам безразлично, в кого стрелять, в каждом недовольном видят коммуниста…

Вадим сидел подавленный, не мог поверить, что все происходящее не плод воображения. Прошляпили такую страну! Но каков генерал Гортес – кто бы мог подумать! И если бы не Генри Кларк, даже кроха информации бы не просочилась! Гнать надо всех этих дипломатов, чекистов, чиновников, не видящих дальше собственного носа! С лицом что-то происходило – таксист поглядывал с опаской. До улицы Аламеда ехали окольными путями, без приключений. Свернули на знакомую улицу – и снова нарастала тревожность. Заведения на правой стороне дороги были закрыты, окна затянуты жалюзи. У посольства наблюдалось столпотворение, орали люди. Такое ощущение, что клочок советской земли брали штурмом. Люди в штатском, на вид не самые обеспеченные граждане Гвадалара, теснились у решетки, просовывали внутрь руки, орали: «Русские, убирайтесь!», «Подонки, вы будете наказаны за свои преступления!» – и тому подобную проплаченную чушь. Не хватало транспарантов, плакатов, но для их изготовления требовалось время, а все произошло внезапно. Толпа наседала, решетка трещала. У обочины стояли два бронетранспортера, лениво прохаживались вооруженные люди в форме, равнодушно поглядывали на беснующуюся толпу. Здесь находилось не меньше взвода военных, они, рассредоточившись по тротуарам, не предпринимали никаких действий. У джипа, расписанного камуфляжными разводами, курил сигариллу офицер, пускал в воздух колечки дыма.

– Вам сюда? – покосился на пассажира водитель.

– Нет, еще чего, – встрепенулся Светлов. – Давайте дальше, там вроде есть проезд…

Водитель пожал плечами, сбавил скорость. Одна из полос осталась свободной, машины с трудом, но проезжали. Толпа не обращала на них внимания. Мимо проплыл офицер с сигариллой – прервал процесс табакокурения, проводил машину долгим взглядом. Несколько солдат как по команде повернули головы. Момент был не самый приятный, предательски дрожали колени, по позвоночнику, казалось, ползла холодная змейка. Останавливать их не стали, это окончательно закупорило бы дорогу. Военные и жители города, недовольные «вмешательством СССР в дела суверенного государства», остались сзади. Вадим сидел как истукан, водитель поглядывал на него с растущим любопытством. Он остановился метров через сто – почему-то на противоположной стороне дороги. Машину закрыли наползающие на тротуар ветви.

– Выходите, вам же не нужно дальше… господин из Румынии? – иронично произнес таксист. – Здесь вас никто не увидит. Попробуйте воспользоваться одним из боковых переулков – есть шанс, что туда не добрались солдаты. Поторопитесь, я вас не выдам… и не забудьте рассчитаться.

Ох уж эти всезнающие и проницательные таксисты… Вадим сунул парню купюру, поблагодарил, двинулся в обратном направлении. За деревьями шумела толпа. Он свернул в безлюдный переулок, зашагал по дорожке. Помимо главного входа, существовали еще два. «Хозяйственные ворота» на параллельной улочке – их использовали для вывоза мусора и доставки всего необходимого для посольства. Про эти ворота все знали – там, без сомнения, военные. Пропустят ли, вопрос интересный. Что-то подсказывало, что нет. В переулке имелась еще одна калитка, она сливалась с каменной оградой, пряталась за листвой. Майор прошел мимо, засаду не обнаружил. Дверь была закрыта. Вернулся, еще раз осмотрелся. Зачем-то постучал, смерил на глазок высоту забора. Средства сигнализации не волновали, он пока еще свой. Подтащить к забору нечего, без посторонней помощи не перелезть. Но нужно было что-то решать, пока не появились солдаты. Вадим стал озираться: найти бы пару ящиков. Скрипнула дверь, высунулся человек, посмотрел по сторонам.

– Давайте в темпе… – прошипел он.

Дважды просить не пришлось. Это был один из подчиненных Каморного, смутно знакомое лицо. Вадим припустил к двери, протиснулся внутрь.

– Ну вы даете, – покачал головой охранник, блокируя дверь. – Вадим Георгиевич, если не ошибаюсь? Добро пожаловать на родину, давненько вас не видели.

– Спасибо, товарищ… – Навалился нелепый нервный смех, Вадим прислонился к стене. Пот хлестал водопадом. На родине было хорошо, вот только долго ли эта территория останется родиной?

– Вы в порядке? – спросил охранник. – Медицинская помощь не требуется? Неважно выглядите, товарищ Светлов. Про вас недавно вспоминал Алексей Леонидович – разорялся, мол, где вас черти носят в такое непростое время.

– Работал, дружище. – Вадим оторвался от стены. – Помощь не требуется, все в порядке. Спасибо, что впустили. Других без вести пропавших нет?

– Бог миловал, товарищ Светлов. Все началось в шесть утра – накрыло как грозой, мать ее… Посольство окружили, выходы перекрыли. Хорошо, что это было рано утром – все сотрудники находились в посольстве, не успели разъехаться.

Еще раз поблагодарив, Вадим припустил через сквер. В коридорах посольства стояла тревожная тишина. Иногда пробегали люди, молчаливые, взволнованные. Главные события разворачивались снаружи, у выезда на Аламеда. Люди стояли вплотную к решетке, сыпали проклятья в адрес Советского Союза, из-за которого, по их мнению, жизнь в стране стала невыносимой. Впрочем, вряд ли это было их мнение. В толпе преобладали люмпены, многие были выпившими, у других как-то подозрительно поблескивали глаза. Мужчины, женщины, подростки, возбужденные лица. Решетку уже не трясли, она обладала запасом прочности. На территорию посольства летели камни, палки, какой-то мусор. Яйца не бросали – их в этой стране предпочитали есть. Перед решеткой внутри посольства выстроилась жидкая цепочка офицеров в штатском. Парни сохраняли невозмутимость, следили, чтобы в них не летели посторонние предметы. Сотрудники посольства укрывались за машинами, жались к крыльцу. Толпа на улице начала нестройно скандировать: «Русские, убирайтесь прочь!» Где-то среди голов прятался дирижер.

– Это вы? – резко повернулся Андрей Николаевич Стоцкий – бледный, с подрагивающей жилкой на виске. – Откуда вы взялись, позвольте спросить? Вас потеряли, от вас не было никаких известий… – Глаза первого секретаря посольства смотрели въедливо, с подозрением. Он не соответствовал этикету работника посольства – брюки, вполне уместные для пикника, висели мешком, ворот рубашки был расстегнут, на боку чернела грязь – видимо, прилетело от «протестующих».

– Надеюсь, не дошло до самых страшных подозрений, – усмехнулся Вадим. – Не уверен, Андрей Николаевич, что обязан перед вами отчитываться. Ведь должен кто-то работать в это неспокойное время, верно?

Стоцкий вспыхнул, хотел ответить резкостью, но послышался шум. Один из охранников у решетки не успел увернуться, брошенный камень попал ему в бок. Сотрудник морщился от боли, потирал ушибленное место.

«Товарищи, не поддавайтесь на провокации! – кричал кто-то. – От нас только этого и хотят!»

Из здания вышел белый как мел посол Девятов, решительно зашагал к калитке, отстранил охранника, пытавшегося его остановить.

«Офицер, вы можете сюда подойти?» – крикнул он по-испански, поднял руку и щелкнул пальцами.

Капитан, к которому обращался посол, и ухом не повел, только сухо усмехнулся. Не полез бы он через эту толпу, чтобы пообщаться с советским послом. Толпа загудела, пришла в движение. В ней явно находились кукловоды, побуждающие на те или иные действия. Из толпы полетели палки, ругательства. Охранники промедлили. Девятов споткнулся, машинально прикрыл голову рукой. Его прикрыл заместитель Левицкий, еще один товарищ пришел на помощь – военный атташе Веселовский. Бежал из караулки начбез Каморный, его щеки раздувались от возмущения. Толпа опять входила в азарт, стала трясти решетку. Патлатый отрок с безумно горящими глазами полез на нее, но окрик незримого кукловода вынудил спрыгнуть.

– Черт, они же собираются пойти на приступ! – выкрикнул из кучи людей Байкалов Олег Денисович – третий секретарь посольства. Он был нездорово возбужден, его щеки пылали. – Алексей Леонидович, выдайте нам оружие, мы будем защищаться, пусть только попробуют сюда войти!

– Олег Денисович, может, без фантазий? – рассердился Каморный. – Выполняйте свои обязанности, а мы будем выполнять свои! Никто не имеет права войти без санкции на территорию суверенного государства! Трезвые головы понимают, что это равносильно объявлению войны!

– Ага, будете им объяснять, – проворчала стоящая неподалеку Адамович Оксана Викторовна. К прежнему образу серой мыши добавилось повышенное потоотделение и какая-то нехарактерная неряшливость. – Разве этим людям можно что-то объяснить? Они же пьяные или под наркотиками, я не знаю… Ворвутся, все сметут, потом военные скажут, что не смогли остановить возмущенный народ… Вы слышите, что они выкрикивают? Требуют освободить политических заключенных. Как вам такое нравится? О каких, интересно, политических заключенных идет речь?

– О, и вы здесь, – проворчал, пожав протянутую руку, Петр Иванович Войтенко, второй секретарь. Человеку хватало выдержки, но лицо посерело, четко проявились морщины. – Вас, Вадим Георгиевич, не иначе парашютом сбросили, – пошутил он натужно. – Что творится в большом мире, вы в курсе?

– Мы догадываемся, не без этого, – спотыкаясь, произнес взъерошенный Роберт Янович Ульманис. В это утро он был вылитый Паганель – популярный герой известной книги Жюля Верна. – Но хотелось бы знать что-то более существенное, если позволите. В посольстве с раннего утра отключены телефоны, не работают телефаксы, глушится радиосвязь. Мы в вакууме, отрезаны от внешнего мира, получить информацию просто неоткуда. Телевидение не работает, по радио ничего не можем поймать…

– Кроме того, что граждан призывают сохранять спокойствие и реже выходить из дома, – усмехнулся Войтенко. – Это переворот, Вадим Георгиевич? Что с президентом и генералом Гортесом, почему они не оказывают сопротивление? Нам трещали во все уши, что армия предана Гортесу…

– Так и есть, – пожал плечами Вадим. – Может, не вся армия, но наиболее подготовленные подразделения готовы идти за ним в огонь и воду. Вас полтора года водили за нос, товарищи, и вы так ни черта и не поняли. Путч возглавляет генерал Гортес, еще вчера лучший друг нашей страны. Президент под арестом, министры и депутаты – там же, если не являлись сообщниками Гортеса. Захвачены правительственные здания, банки, телецентр, повсюду армия.

– Вы шутите, – поразился Ульманис.

У Войтенко от удивления поползли вверх седеющие брови. Скорбно опустила уголки губ Оксана Викторовна, но в глазах остался скепсис. Мало ли что говорит этот мутный товарищ…

Дискуссия не разгорелась – снова за решеткой зашумели. Хлопнул выстрел, и в толпе закричали. Напряглась шеренга охраны. Телохранители буквально силой загнали в здание посла. Заволновались сотрудники. Стреляли для острастки, чтобы усилить панику. Забегали солдаты, они тревожно перекликались, насторожился офицер. Трубно кричал начбез Каморный: «Всем в здание, на улицу не выходить до особого распоряжения! Остаются только люди, решающие вопросы безопасности!»

Опустела территория перед посольством, отошли на «запасные рубежи» охранники. В оружейном хранилище имелось несколько единиц автоматического оружия, но пока их не вынимали. Что это даст, кроме ненужных жертв? Толпа за решеткой стала редеть – митингующие расходились с чувством выполненного гражданского долга. Опустел тротуар, полоса для движения автомобильного транспорта. Остались лишь военные, их стало даже больше. Подъехал грузовик, из кузова посыпались солдаты, которые стали разбегаться, занимали посты там, где их раньше не было. Теперь посольство было полностью отрезано от мира. К решетке подошел упитанный солидный майор вооруженных сил Гвадалара. Он стоял, расставив ноги, скрестив в запястьях руки за спиной. Позади него высились два рослых солдата.

Ждал майор недолго, к решетке приблизился зампосла Левицкий. Военный уведомил: президент Монтейро отстранена от власти ввиду неспособности выполнять свои обязанности и утраты доверия народа. Власть взял в руки военно-гражданский Комитет спасения нации, и только он теперь является легитимным органом власти. Во главе комитета генерал Гортес – истинный патриот своей страны, переживающий за ее будущее и готовый сделать все, чтобы превратить Гвадалар в процветающее государство. «В крови утопим», – недвусмысленно читалось в глазах военного. Новая власть уважает дипломатические нормы и вторжений на территорию посольства не планирует. Но не отвечает за действия недовольных граждан. Покидать территорию советским гражданам запрещено, это будет приравниваться к провокации и диверсии. Целесообразность присутствия дипмиссии СССР в Гвадаларе будет рассмотрена в ближайшее время. Все договоры и контракты с СССР автоматически аннулируются, советские граждане, работающие в Гвадаларе по линии разных ведомств, должны покинуть страну в трехдневный срок.

Военный закончил свое выступление и удалился, не удосужившись отдать честь. Все сказанное было доведено до посла, а позднее – до остальных работников посольства, включая и тех, что находились в медпункте. Когда Вадим вошел в палату, Виталик Сотников кряхтел, пытаясь подняться. За прошедшие дни он стал подвижнее, освоился с костылями, мог немного передвигаться, опираясь на одну ногу.

– Фу, Вадим, хоть с тобой все в порядке… – Он облегченно вздохнул, запрыгал по палате. – Что происходит, Вадим? Как могли такое допустить? – Он искренне недоумевал и убивался. – Как вышло, что нас переиграли? Ведь это невозможно! Такого шила в мешке не утаишь, кто виновен в том, что утаили?

– Успокойся, дружище, еще ничего не кончено…

– Да неужели! – всплеснул руками Виталик и чуть не повалился вместе с костылями. – А, ладно, в следующий раз умнее будем… – Он доковылял до кровати и сел. – Может, расскажешь хоть что-нибудь, какие теперь секреты, когда все пропало?

В столовой за ужином к Вадиму подсел журналист Курбатов – в принципе, трезвый, но с запахом спиртного изо рта, стал просить поделиться информацией.

– К черту секреты, товарищ Светлов, – ворчал он. – Трагический день для этой несчастной страны… Как плохо, что мы так далеко от нее, а Пиндостания – так близко… Но ничего, я уверен, что скоро народ во всем разберется и скинет этого двуличного мерзавца…

– Зачем вам это, Иван? – хмурился Вадим. – Все равно не напечатают.

– Да хоть для общего образования, – бурчал журналист. – Не подумайте, что покушаюсь на ваши профессиональные секреты, товарищ Светлов, но уверен – вам есть чем поделиться. К тому же общественность требует. Вы один из всего учреждения находились в гуще событий.

«Общественность» действительно настаивала. Подошел Байкалов Олег Денисович, пристроился неподалеку. Стоцкий напряженно работал ушами, пересел поближе вместе с тарелкой. Войтенко, Ульманис, Оксана Адамович, другие люди – подходили, слушали. Вадим повествовал о том, что мог себе позволить, – об обстановке в городе, об откровениях таксиста. Украдкой вглядывался в лица присутствующих: кто же ты, приятель, приоткрой личико. Радуешься, поди, поражению, которое потерпела твоя страна, втайне злорадствуешь, но вида не подаешь… Люди делали озабоченные лица, недоверчиво качали головами. Вот же сукин сын этот Гортес…

– Что вы хотели, – вздохнул Войтенко, – Пиночет тоже был на хорошем счету у Альенде – нормальный военачальник, свой в доску парень. А что вышло?

– Может, тут воздух такой? – мрачно пошутил Стоцкий. – В этом есть система, не находите?

Шутить не хотелось, люди сидели мрачнее тучи, даже Байкалов был молчалив и подавлен.

– Как много мы вложили в эту страну… – пробормотал он. – Финансы, людской ресурс, экономический… Завалили страну товарами, техникой, производственным оборудованием – хотя у самих шаром покати…

Сегодня забыли про дипломатию, называли вещи своими именами.

– А впереди ночь, – утробным голосом проговорила Оксана Викторовна. – Как вы считаете, в посольство вламываться не будут? Сотрудники Каморного не справятся, их очень мало…

– Нам бы ваши проблемы, Оксана Викторовна, – вздохнул Ульманис. – Уверен, можно спать спокойно. Гортесу следует сохранить лицо, показать, что он придерживается норм международного права. Иначе от него весь мир отвернется. Атаковать дипломатов он точно не будет, поскольку не дурак. И что ему дадут эти атаки? Нет у него оснований злиться на Советский Союз – мы же его обласкали, человека из него сделали, поверили ему… Да все наоборот, проводит с почестями в последний путь, а потом разорвет дипломатические отношения…

– Вот уж воистину, спите спокойно, дорогие товарищи… – процедил сквозь зубы Стоцкий. – Даже не знаю, удастся ли поспать. Все, полагаю, приглашены на всенощные бдения у Юрия Александровича?

Дипломаты совещались полночи – при полном отсутствии связи, без возможности позвонить в Москву. Пару раз отключалось электричество, потом подача возобновлялась, но лампы моргали, и в голову приходили мрачные мысли о бренности всего сущего. Демарш и решительные протесты делу не помогут, но порядок есть порядок. Люди посмеивались: голубиной почтой будем отправлять ноту протеста? Все посольство этой ночью, похоже, не спало. В квартире было душно, неуютно, Вадим уже забыл, когда здесь ночевал. Слонялся из угла в угол, курил.

Включил телевизор – надо же, в стране возобновили вещание! Генерал Гортес давал первое телеинтервью в роли «спасителя нации». За его спиной был прикреплен к стене государственный флаг, неподвижно стояли сподвижники в форме с мучнистыми лицами. И чтобы не совсем шокировать сограждан – двое в штатском. Журналистка была шелковой, провокационных вопросов не задавала. Она боялась, дрожали руки. Генерал был собран и невозмутим. В стране с сегодняшнего дня новая власть, о чем он официально и извещает общественность. Он по-прежнему выступает за социальную справедливость и равенство, привержен демократическим ценностям (а вот это уже что-то новое). Но больше не мог терпеть такое положение вещей. Страна катилась в пропасть, и нужно было что-то менять, пока экономический кризис, усиленный войной и политической неразберихой, не ударил по всем и каждому. Он много думал, переосмыслил свои прежние принципы и твердо убежден, что поступает правильно. В Гвадаларе объявляется военное положение, действует комендантский час, запрещены собрания, митинги – если они направлены на возвращение прежней власти. Армия временно берет на себя управление страной. Граждан просят понять и проявить терпение. Генерал Гортес вовсе не собирается преследовать своих политических оппонентов (а вот это было полным враньем), горячо надеется, что в скором времени страна вернется к нормальной жизни…

Вадим раздраженно выключил телевизор, развалился на кровати. В голове возник образ Каталины. Так кстати, нечего сказать… Удалось ли ей уйти? Даже если так, темперамент горячий, взрывоопасный, любит рисковать – обязательно нарвется на крупную неприятность. «Завтра в полдень буду ждать тебя на улице Соледад, 14…» Он обязан, черт возьми, оказаться на этой улице! Или перегружен другими делами?

Ночь прошла отвратительно, Вадим заснул перед рассветом. Утро не принесло ничего утешительного. По улице Аламеда ходили военные с АКМ (на стандарты НАТО еще не перешли). На противоположной стороне дороги стоял БТР, выразительно развернув к посольству скорострельную пушку. Каморного пришлось поставить в известность, аккуратно опустив щекотливую тему, куда и зачем. Служебная необходимость – отчасти так и было.

– Сладу с вами нет, – ворчал начбез, провожая майора до калитки. – Не успели появиться, как опять исчезаете. Обидно, что не имею права вами командовать, а то мгновенно наложил бы вето и отправил на кухню чистить картошку. Всеми в этом учреждении могу командовать, а вот вами – нет. Надеюсь, отдаете себе отчет, что можете далеко не уйти? И не поможет вам дипломатическое прикрытие. Сдается мне, что для американских спецслужб вы весьма желанный гость… Ладно, воля ваша, но будьте осторожны. На Аламеда не выходите, дуйте в другую сторону. Увидите военных – сразу назад, я буду ждать вас у калитки несколько минут…

Вадим выскользнул наружу, присел за кустом. Переулок был пуст. Сердце упруго стучало, просыпался охотничий азарт. Каталина была не только девушкой, которую он хотел видеть, – она могла иметь важную информацию. Впрочем, он плохо представлял, что такое при текущем положении вещей важная информация. Вадим махнул Каморному рукой и припустил по дорожке.

Все случилось даже быстрее, чем можно было представить. Он вышел из переулка, шел прямо, не оглядываясь. Задние ворота отсюда не просматривались. До проулка, в котором он мог бесследно исчезнуть, оставалось несколько метров. За спиной раздался шум приближающейся машины. Екнуло сердце – ведь предупреждали люди! Он ускорил шаг, свернул. Сработали тормоза, стали распахиваться двери. Вадим перешел на бег, но еще не прошла тяжесть в ногах, они вели себя просто как предатели! Обернулся, сжал кулак – все равно не уйти. Навалились трое – вроде в штатском, с европейскими, хотя и не очень добродушными лицами. Но уже поздно кусать локти и посыпать пеплом голову! Он ударил кулаком в ненавистную англосаксонскую физиономию – попал, хоть это утешило. Один из трех отвалил, как сбитый «мессер», но майору и двух хватило. Его повалили, набросились, стали пинать. Он отбивался ногами и снова кому-то заехал! Это лишь добавило ярости оппонентам, теперь пинали сладострастно, с каким-то изуверским упоением. Все болело, он сдался, понял, что проиграл, сил не осталось. Голова отключалась, и даже острая боль не возвращала ощущения. Его рывком подняли, отвесили плюху в челюсть и потащили к машине…

Везли довольно долго – сплошные повороты. Сознание включалось и тут же гасло, не успевая померцать. Он пришел в себя на завершающем отрезке пути, начал подниматься с грязного пола, получил коленом под дых и успокоился. Снова будто плавал в киселе. Открыв глаза, обнаружил, что находится в бетонном боксе с зарешеченной дверью. Дощатые нары, стены в волдырях и потеках, закуток с подобием унитаза. Из-за решетки доносился гул, отдаленные голоса, но никто не появлялся, видимо, камера находилась с краю. Вадим забрался на нары, сел, отдышался. В узкое окошко под потолком проникал солнечный свет. Дышать было трудно, и к животу не хотелось прикасаться – били по нему качественно. Он размеренно дышал, дожидаясь, пока уйдет боль. Послышались шаги. Поднял голову. За решеткой стоял латиноамериканец в униформе песочного цвета и пристально его разглядывал. Вадим привстал, собираясь выразить решительный протест, но закашлялся, схватился за живот. Субъект в форме показал прокуренный оскал и ушел.

Текли минуты, ничего не происходило. Он подошел к решетке, вцепился в нее пальцами. Ничего не видно, кроме фрагмента коридора, решетка находилась в нише. Устал, словно в гору забрался, – побрел обратно. Опять сидел, ждал у моря погоды, приходил в чувство. Тоска пилила, он гнал ее подальше. Нужно уметь проигрывать. И в следующий раз не допускать прежние ошибки. Впрочем, про следующий раз – это к другим… Циновка скрипела под телом, пахла отнюдь не ароматическими маслами. Вадим свернулся на боку зародышем, погружался в полузабытье. Затем совсем отключился. Когда очнулся, за окном стемнело, в коридоре горела тусклая лампочка. Часов на руке не было – пропали самым чудесным образом. Физическое состояние улучшилось, в отличие от морального. На полу перед дверью что-то стояло. Он не слышал, как открывалась дверь. Подошел, опустился на корточки. Сперва решил проигнорировать, мол, мы гордые, что попало не едим. И вообще объявляем голодовку. Но передумал – силы еще потребуются. Не вставая с корточек, выхлебал алюминиевой ложкой безвкусную похлебку, похрустел затвердевшей кукурузной лепешкой. Выпил холодную воду, которой могли бы принести и побольше. Снова свернулся калачиком, забылся. Вроде открывалась дверь, работник заведения «тюремного типа» забрал пустую посуду. Беспокойный сон сменялся пробуждениями, давила тоска, наплывали видения – одно другого краше. Он варился в собственном поту, полночи проспал, полночи промучился…

Наутро пытался вспомнить, где он находится и чем вызвана столь разительная смена обстановки. С головой творилось что-то пугающее. Вспомнил – колючий ком вцепился в горло. Стал делать физические упражнения, размял конечности, коленные и плечевые суставы, потом отдохнул. Снова стал рвать жилы и душу – до полного изнеможения. Бодрость духа не приходила. С бодростью тела тоже было сложно.

На завтрак опять подали похлебку с хлебом. Гаркнул охранник – подобного диалекта Вадим не знал. Но догадался, что хотят, отошел к дальней стене и подождал, пока тюремщик пристроит поднос. «Этот парень здесь, поди, и при Монтейро трудился, – мелькнула мысль. – Он вообще в курсе, что в стране происходит?»

Опять потянулся бесконечный день, посетители не появлялись. Про майора КГБ, похоже, забыли, его судьба никого не интересовала. Он находился в крупном здании. Шумели люди, гудели генераторы. Доносились вопли истязуемых, дружно смеялись работники учреждения. Один кричал особенно надрывно – похоже, ему медленно и с чувством выворачивали конечность. За окном лаяли собаки, гремели выстрелы. Однажды прозвучал целый залп, а вдогонку несколько одиночных выстрелов, словно кого-то убивали. К Светлову никто не являлся – ни ангелы, ни демоны…

Впрочем, после обеда некий господин почтил узника своим присутствием. Тюремщик открыл дверь, вошел знакомый опрятно одетый господин, иронично обозрел обстановку, встающего арестанта. Сделал жест охраннику: отвали.

– Добрый день, Вадим Георгиевич, – у американского резидента был вполне сносный русский – чувствовалась специализация. – Как вы тут, расположились? Претензий нет? Да, забыл представиться…

– Можете не представляться, – проворчал Светлов.

– Ну конечно, – засмеялся Гриффин. – Все свои, рыбак рыбака, как говорится… Вы не вставайте, сидите, а я тут просто постою. Как же вы так неосторожно подставились, Вадим? – поцокал языком американец. – Были таким умным, осмотрительным – и вдруг на тебе, сами вышли, и без охраны. Думаете, мы не контролировали все подступы к вашему посольству?

– Бывает, опростоволосился, – признал Вадим. – Зачем пришли, Ричард? Есть что сказать? Или так – позлорадствовать?

– О, это просто визит вежливости, ничего больше. – Американец дружелюбно заулыбался. – Да и позлорадствовать, почему бы и нет? Не рекомендую, кстати, делать глупости, вы не в той физической форме. А я в той.

– Да бог с вами, какие глупости, – поморщился Вадим. – Пока еще в своем уме. Где я нахожусь?

– Квартал Мурильо, тюрьма министерства национальной безопасности. Все прочие учреждения подобного типа, как понимаете, переполнены, свободные места остались только здесь.

– Вы понимаете, что схватили дипломатического работника, имеющего иммунитет? Вы же так кичитесь своей приверженностью нормам международного права, которые сами же и придумали, – но все-таки.

– Вы такой же дипломат, как я, Вадим. – У резидента сегодня было превосходное настроение. Работа шла как по маслу, кропотливая трудовая деятельность приносила плоды. – Да, я понимаю, дипломатическое прикрытие, международный скандал, все такое. Побойтесь бога, о чем вы? В стране неразбериха, лютуют военные, криминал никуда не делся, люди бесследно пропадают. Да мало ли что в такой остановке может случиться с человеком? А нормы международного права… – американец укоризненно покачал головой, – так это, извините, не к ЦРУ. Тем более не к КГБ. Вы встречали хоть одну спецслужбу, соблюдающую права человека? Мы же с вами не маленькие, Вадим. Демократия никогда не восторжествует, если ее не насадить грязными методами. Вам ли не знать, – отмахнулся Гриффин. – Вы шесть десятилетий строите светлое и справедливое будущее для всего человечества. Сколько миллионов уже погибло – двадцать, тридцать? Так что извините, вас никто не хватал и силком в тюрьму не тащил. Вы погрустнели, Вадим, вижу по глазам. Ну извините, сегодня проиграли вы, а выиграли мы. Завтра все может сложиться ровно наоборот… не дай бог, конечно. – Резидент прыснул.

– Почему меня сразу не ликвидировали и не выбросили в какую-нибудь канаву?

– А зачем? – удивился Гриффин. – Это сделать никогда не поздно. Вы здесь, в камере, не представляете никакой опасности. Можете хоть год просидеть, лично я не против. Думаете, мне доставляет удовольствие устранять своих иностранных коллег? С большим удовольствием выпил бы с вами пива, поговорил о жизни, о политике… Но такая работа. Игра, если хотите. Мы разрабатываем комбинации, просчитываем ходы, оцениваем риски – и радуемся как дети, когда удается обыграть соперника. Так что ничего личного, Вадим. Если честно, заставили вы нас понервничать. Пришлось форсировать события, но ничего страшного не произошло.

– Не боитесь, что вас с такой же легкостью свергнут?

– Не свергнут, – возразил резидент. – Альфонсо Гортес пришел к власти всерьез и надолго. Теперь у него нет другого выхода, кроме тесного сотрудничества с нами и выполнения всех рекомендаций. Гортес не дурак, вы это знаете. Перекраситься еще раз ему никто не даст. Правительство США этот парень вполне устраивает. Амбициозный, честолюбивый, изворотливый – вместе с тем дьявольски умный, то есть понимает, кто его вознес и зачем. Сукин сын, однозначно, но наш, как говорится, сукин сын. Помните, как Рузвельт запустил эту фразу, поминая плохого парня Сомосу?

– Что Гортеса не устраивало в предыдущем положении вещей?

– Хорошо быть вторым человеком в государстве, – оскалился Гриффин, – а первым – еще лучше, улавливаете мысль? Несколько упрощенно, но суть передана. К прежним характеристикам Гортеса хотелось бы добавить лицемерие и полное отсутствие принципов. Ему безразлично, каким путем пойдет страна, лишь бы он был на вершине. А выбранный, кстати, курс при активном содействии вашей страны – полный, извините, тупик. Вы это тоже понимаете, но никогда не признаетесь даже самому себе. То, что случилось, непременно должно было случиться. Не вчера, так через год, не путем военного переворота, так демократическими выборами. Но страна бы еще больше обнищала, люди бы еще больше озверели. Ни одно государство еще не выиграло на национализации экономики. Общественная собственность на средства производства – что за зверь такой? Запрет на частную собственность – вы в своем уме? Все, что стимулирует экономику, под категорическим запретом. Вы когда-нибудь это тоже поймете, только не станет ли поздно? Выдуманный вами строй противоестествен, нелогичен, противоречит природе человека и общества. Провели эксперимент, убедились, что не работает, – так не пора ли возвращаться в лоно большой международной семьи? Ну не хотят люди строить социализм, а тем более коммунизм…

– А у людей вы спрашивали? – усмехнулся Вадим. – Может, это вы им не позволяете строить то, что они хотят? К чему эти лекции по политэкономии, Ричард?

– Действительно, – улыбнулся американец. – К чему? Скажу по секрету, Вадим, мне на самом деле жаль, что с вами такое приключилось. Вы мне симпатичны – как человек и как профессионал.

«Хорошо не как мужчина», – подумал Светлов.

– Долго мне тут сидеть?

– А вы куда-то спешите? Уверяю вас, здесь лучше, чем в заоблачных кущах. Впрочем, дело вкуса. Сидите, Вадим, вас не будут третировать, возможно, выведут погулять. Не буду скрывать, пока вы нам выгоднее живым, чем мертвым.

– Что теперь будет со страной?

– Да ничего, – пожал плечами Гриффин. – Затянут гайки, ограничат свободу слова, митингов и тому подобного. В экономику вольют дополнительные средства. Потом гайки отпустят… Лет через пять или через десять проведут демократические выборы, на которых у левых партий уже не будет шанса выдвинуться. Экономика к тому времени оздоровится, начнется нормальная жизнь. Посмотрите на Коста-Рику, посмотрите на Гватемалу…

– Президент жива?

– А что ей сделается? – Американец непринужденно засмеялся. – Живее всех живых, как у вас говорят, хотя и по другому поводу. Мадам Монтейро даже президентский дворец не покидала, содержится в специально оборудованном помещении. Возможно, ее обвинят в злоупотреблениях на посту, в неграмотном управлении страной – я даже не знаю. Вряд ли дело дойдет до суда – женщина какая-никакая. Отправят в почетную ссылку – в Парагвай или Боливию.

Вопрос срывался с языка: что с женщиной, которую преследовали военные? Резидент не мог не знать. Ее схватили? Убили? Но на эту тему он даже не заикнулся. Случись что страшное, не преминул бы сообщить. Значит, есть надежда, что Каталине удалось бежать и добраться до своих соратников. Вопрос остался неозвученным.

– Больше нет вопросов? – Посетитель посмотрел на часы. – Поболтал бы с вами, Вадим, но такая прорва дел. Может быть, еще приду, пообщаемся. Не скучайте.

– Уже скучаю, Ричард.

– Вот и правильно. Главное – рассматривать свои проблемы под юмористическим углом. Пожелания?

– Конечно, Ричард, – кивнул Вадим. – Как говорится, после сытного обеда, по закону Архимеда…

– Точно, – засмеялся Гриффин. – Чтобы жиром не заплыть, нужно срочно закурить. Держите. – Он вынул из кармана початую пачку «Честерфилда». – Берите все, курите на здоровье. Я распоряжусь, и вам еще доставят. Спички спрашивайте у охранника, его зовут Хулио Хосе. Парень не злой, и я его предупрежу, отказывать не станет. Прикуривайте, – он щелкнул зажигалкой, – мы же не полпотовцы, чтобы мучить своих арестантов…

Кружилась голова после долгого воздержания от курения. Он сидел на нарах, угрюмо смотрел на закрывшуюся дверь. Черная тоска опутывала, как паутина. Следовало подготовиться к долгому пребыванию в этих гостеприимных стенах…

Зерновоз «Михаил Глушков» бодро покорял просторы Атлантики. Спустя шесть суток он приблизился к восточному побережью Центральной Америки. Судно вошло в порт согласно графику – в девять часов вечера, пришвартовалось у грузового причала. Солдаты с автоматами и сотрудники таможенной службы взошли на борт, проверили у капитана бумаги. Груз был в наличии, все условия контракта соблюдены. Немного удивляло, что судно не развернулось по дороге – многие так и делали после сообщений о смене власти. Но больших подозрений не возникло. Военные осмотрели груз, помещения для команды, капитанский мостик, гальюны – все было в порядке. Привезли – и хорошо, зерно не помешает. Команде предписали заночевать на судне, а разгрузка начнется только завтра. Или послезавтра. Члены команды не возражали – под дулами автоматов не больно-то тянет возражать. К часу ночи в порту стояла тишина. Освещение практически отсутствовало. Люди, переодетые в форму правительственных войск, с белыми повязками на рукавах (чтобы не путаться в темноте) бесшумно скользили по трапу, рассредоточивались среди портовых построек. Каждое подразделение четко знало, что ему делать. Охрану порта сняли за несколько минут – все девять солдат остались лежать с перерезанными глотками. Бойцы спецназа из Самарканда и Набережных Челнов растекались по городу. До последнего старались не стрелять, работали холодным оружием. Уснули вечным сном экипажи джипов и бронетранспортера, охраняющих припортовую территорию. Размытые силуэты скользили по воздуху, перемещались от здания к зданию, уходили вглубь городской застройки. Их было всего полторы сотни, но большего и не требовалось. Командиры подразделений координировали действия при помощи портативных раций. Активная работа началась практически одновременно, в половине второго ночи. Раздались взрывы, загремели крупнокалиберные пулеметы. Застигнутые врасплох солдаты падали замертво, не успевая выстрелить в ответ. Подготовке этих парней стоило позавидовать. Одновременно были атакованы государственные объекты и казармы. Захваченные БТРы и танки разворачивали стволы, давили солдат, засевших за мешками с песком. Казармы 12-го батальона накрыли дружным залпом, расстреливали в упор выбегающих полуодетых людей. Переметнувшихся к Гортесу военных не жалели, пленных не брали – слишком многое стояло на кону. Оружейные комнаты и выстроившуюся на плацу технику забрасывали гранатами. В то же время были атакованы казармы сухопутной бригады, личный состав которой был разоружен и изолирован. Часть солдат перешла на сторону Гортеса, другая осталась в казармах дожидаться своей участи. На них и делали ставку.

Спецназ положил из пулеметов охрану, переодетые спецназовцы пошли по казармам. Несколько человек с горем пополам владели испанским языком. Объявляли во всеуслышание: есть желающие с оружием в руках вернуть законного президента? Если да, то милости просим в оружейные комнаты! Трусы давно покинули казармы, остались лишь упертые и убежденные. Предложение вызвало подъем энтузиазма. Всем желающим выдавали белые повязки. Новых штурмовиков сажали в машины, отправляли по объектам. Верные Гортесу силы уже не могли похвастаться численным преимуществом. В центральной части Сантамарко шли отчаянные бои, грохотали взрывы. Десять минут продержалось здание правительства, полчаса – Национальная ассамблея. Усиленный отряд шел на штурм президентского дворца. В засаду попали Гортес и все его окружение! Ничего подобного не ожидали! Здание заблокировали, внешнюю охрану забросали гранатами. По окнам первого этажа ударил град пуль. Сыпались стекла, орали попавшие в ловушку люди. Ударил танк, пробив с двух попыток в стене дыру. В пролом пошли штурмовики, они разбегались по этажам и коридорам. Материться крайне не рекомендовалось, но разве удержишься! Первый этаж зачистили быстро, на втором произошла заминка в районе парадной лестницы, но и это препятствие одолели. Активно работали гранатометы РПГ-7 с ночными прицелами. Роскошные интерьеры дворца быстро превращались в развалины, сыпалась лепнина, трещали колонны. На втором этаже под огонь попали выбегающие из спален высшие офицеры. Желание сдаться в плен понимания у штурмовиков не вызывало, косили всех без разбора. Промедление было смерти подобно. Генерал Гортес отстреливался из пистолета, истошно орал на подчиненных – даже тогда, когда орать стало не на кого. Бросился к окну, ногой распахнул оконную раму – и на лужайку под дворцом рухнул, уже нашпигованный пулями. В считаные минуты спецназ зачистил остатки здания.

«Покои» госпожи Монтейро находились в подвале. У охраны, которой дали четкие инструкции, не хватило духа ее застрелить. Это были англосаксы, и в них не стали стрелять после того, как они вскинули руки. Но «вручную» обработали качественно. С автоматами наперевес бойцы ворвались в комнату, где застали напуганную осунувшуюся женщину с запавшими глазами и безжизненно свисавшими волосами. Она сжалась в углу, молилась, ожидая конца.

«Товарищ Монтейро?» – вежливо осведомился немного знакомый с испанским языком офицер. Получив утвердительный ответ, скупо улыбнулся. «Давайте руку, гражданочка, пройдемте с нами. Только не волнуйтесь, но вы опять президент».

До тюрьмы министерства национальной безопасности в квартале Мурильо штурмовые отряды дошли с опозданием в полчаса. Охрана металась в панике, не зная, что делать. В городе происходило что-то непонятное. Шла стрельба, верные президенту подразделения занимали утерянные в результате путча позиции. Связь с начальством отсутствовала, запросить инструкции было не у кого. Несколько человек сбежали, бросив оружие, но кое-кто остался. По окнам и дверям открыли ураганный огонь, ворвались в здание, подорвав входную дверь…

Вадим очнулся от суматошной пальбы. Что-то новенькое, за четверо суток, проведенных в камере, ничего подобного не было. Отчего-то вспомнился «Михаил Глушков», бороздящий Атлантику. Видимо, уже не бороздит, прибыл. Да нет, чепуха, не может быть… Стрельба нарастала, это вряд ли была галлюцинация. Он вскочил с колотящимся сердцем, стал слушать. Тюрьма сотрясалась от взрывов, наперебой вопили люди. Трещали автоматные очереди. Кто-то хрипел, словно его душили. Послышались шаги, Вадим напрягся. В коридоре работало ночное освещение, пули проводку не повредили. Возник трясущийся от страха тюремщик Хулио Хосе. Дрожали руки, в них бренчала связка ключей. Он насилу вставил ключ в замок, отворилась решетчатая дверь. За спиной у тюремщика кто-то стоял, очерчивался мужской силуэт. Тюремщик повернул голову, пробормотал: мол, сделал, что просили. Прогремел выстрел, Хулио Хосе охнул и повалился на пол. Оттерев плечом стрелка, в камеру ворвалась женщина с пистолетом – одетая во что-то темное, обтягивающее.

– Каталина… – Он чуть не задохнулся, закружилась голова.

– Ну, я так и знала! – вскричала кубинка. – Сидит, бездельник, ничего не делает! А в стране такие события происходят! Ты почему не пришел на Соледад, как мы с тобой договаривались? Ждала его, понимаете ли, на часы смотрела… Ладно, не оправдывайся. – Она рассмеялась, бросилась Вадиму на шею, стала яростно целовать, да так, что чуть обоих не повалила. Потом отстранилась. – Фу, какой ты грязный, небритый, от тебя воняет, как от мусорной машины! Пошли. – Она потянула его из камеры. – Некогда нам, остальных потом освободим… Это, кстати, Анхель Эрдера, помнишь его?

Еще бы не помнить парня, жестко допрашивавшего Эндрю Ллойда. Но он уже испарился, побежал по коридору. Каталина тянула за ним Вадима. Под ногами валялись трупы, прочие посторонние предметы.

– Каталина, ты откуда взялась? Что происходит? – опомнился Вадим.

– Ваше судно подошло, – бросила девушка. – А в нем сюрприз для Гортеса. Опять меняется власть, Вадим, такие вот они непостоянные… Но путчисты еще не выдохлись, всякое может случиться… Я убежала в тот день – ты уже догадался. Бросила машину, отсиделась в какой-то помойке… Выяснила, в какой тюрьме ты находишься. А сегодня, когда начались бои, присоединилась со своими людьми к парням, идущим на Мурильо… Сюда! – взвизгнула она. – Пригнись!

На улице опять стреляли. Подъехал грузовик, утробно работал двигатель. В темноте вспыхивали огоньки выстрелов. Кто-то охнул впереди, схватился за живот и упал. К мертвым тюремщикам, похоже, прибыло подкрепление. С Каталиной шли местные – по-русски никто не говорил. Солдаты с белыми повязками на рукавах выбегали из здания, швыряли гранаты. Несколько человек бросились за обугленный грузовик – один не добежал. Рассветало, было видно, как вдоль здания мечутся люди в форме. Обе стороны пребывали в растерянности. Усилилась стрельба, перебегали военные. Ноги несли через распахнутые ворота, Каталина споткнулась, и уже не разберешь, кто кого тащил. Людей рядом с ними оставалось все меньше. Рычал грузовик, водитель пытался развернуться. Пули хлестали по металлическим частям кузова. За воротами, разбросав конечности, лежал мертвец. Рядом с ним – автомат Калашникова. Вадим машинально нагнулся за ним – пули провыли над головой. Мимо пробежали несколько человек. Он стал строчить с колена по огонькам, автомат трясся, боль отдавалась в плече. Магазин был заполнен едва на треть, быстро иссяк. Каталина схватила его под мышку.

– Да пошли же, не сейчас!

– Каталина, уходите! – прокричал Анхель Эдрера. – Мы прикроем вас! Уходите, говорю, умирать не собираемся!

Возможно, не просто так путчисты проявляли упорство, знали, кого умыкают. Вояки палили вдогонку, все смешалось. Где Анхель, остальные выжившие? Вдвоем побежали через пустырь. Угол кирпичного здания мерцал перед глазами. Каталина толкнула Вадима, и он кубарем покатился за угол. Она влетела следом, тут же высунулась, отпрянула – пуля чиркнула по стене.

– Осторожно! – закричал Вадим.

– Да ладно… – Кубинка засмеялась. – Пуля дура…

А граната – вообще невменяемая баба! Словно чувствовал, потащил ее прочь. За угол вкатилась противопехотная граната, рванула, превратив в труху водосточную трубу. Осколки не задели, лишь немного оглушили. Они неслись как угорелые, пробежали несколько зданий, выскочили на улицу. Забор был какой-то бесконечный – слишком поздно это обнаружили, свернуть некуда! За спиной из переулка с рычанием выбрался грузовик, покатил, разгоняясь, следом.

– Быстрее! – взвизгнула Каталина.

Да куда уж быстрее! Вадим задыхался. Обессиленный организм уже не мог подчиняться командам из мозга.

– Каталина, уходи, ты успеешь… – Он кашлял, захлебываясь. – Ни к чему погибать обоим…

– А я и не собираюсь, – прорычала девушка, подталкивая его в спину. – Ты как хочешь, а я сегодня точно не умру…

– Это еще почему?

– Не хочу! – Она схватила его за руку, поволокла, как на буксире.

Смеяться не было сил, но отчего же так хотелось рассмеяться?

Разогнался неповоротливый грузовик, стремительно сокращая дистанцию. Из кабины уже стреляли. Длинный «Шевроле», идущий по другой стороне дороги, вдруг резко затормозил, начал разворачиваться. До грузовика оставалось метров семьдесят, когда он поравнялся с беглецами, остановился. Закричал водитель:

– Садитесь, быстрее!

Голос был знакомый, но не разбираться же, кому он принадлежал! Скулила от нетерпения спутница. Запрыгнули одновременно – он впереди, она сзади. Водитель дал по газам, двери захлопывались уже на ходу. Еще немного – и грузовик поддал бы легковушке в зад. «Шевроле» понесся как пуля, сзади стреляли, злобно ругались, но мазали. Дистанция стремительно росла, улица входила в поворот. Развилка – водитель, спохватившись, стал выкручивать баранку – и машина красиво влетела в узкий проезд. Мелькал забор, еще пара поворотов – и ни одной живой души. Погоня отстала, но водитель продолжал петлять. Выдохся, остановился у ветхого нежилого здания, выхватил платок из нагрудного кармана, стал вытирать вспотевшее лицо.

– Теренс? – не поверил глазам Светлов. – Теренс Уайт? Вы же американский журналист, нет?

– У вас прекрасная память, Вадим. – Журналист закашлялся, он тоже неслабо перенервничал.

– Подождите… Спасибо, конечно, но… Какая нелегкая вас сюда занесла?

– Вы не представляете, Вадим! – Журналист резко повернулся, он снова был в своей ипостаси. – А может, представляете, кто вас знает, и даже участвуете во всем этом… Но такие феерические события происходят в этой стране! Пять дней назад путчисты забирали власть, и в Сантамарко творилось сущее непотребство! Людей хватали, избивали, бросали в машины! Других расстреливали на месте, и я был этому свидетель, делал снимки – и ни разу не попал под пулю или приклад, представляете? Не проходит и пяти дней – и в стране опять воцаряется непотребство, но уже с другим знаком! В городе бои, горы трупов, горят здания, и снова я езжу по улицам и все снимаю, пленку за пленкой, пленку за пленкой… Это просто бесценный материал, я на нем разбогатею, как хренов Рокфеллер! Ночь прошла, пора возвращаться в гостиницу, еду в сторону центра, и вдруг вы, прямо сказать, не в шоколаде… Радуйтесь, что уже рассвело и я смог разглядеть ваше лицо… У вас, кстати, очень красивая спутница.

– Спасибо, – смутилась Каталина.

– Подождите. – Вадим потер лоб. – Так вы не агент ЦРУ, Теренс?

– А должен? – удивился журналист.

– Представляешь, дорогой, – снова подала голос Каталина. – Чисто технически каждый американец в этом городе не может быть агентом ЦРУ. Мы, конечно, подозреваем всех, но это лишнее. В противном случае их управление давно бы разорилось.

– О, девушка не только красива, но и умна, – оценил услышанное журналист. – А это такая редкость. Берегите ее, Вадим, такие леди на дороге не валяются.

– Да не путайте вы меня, – рассердился Вадим. – Какого хрена вы за нас впряглись, Теренс? Нервишки решили пощекотать? Тайно симпатизируете Советскому Союзу?

– Боже сохрани. – Уайт чуть не перекрестился. – Все, что связано с вашей страной, вызывает у меня неодолимую изжогу. Но авантюрную жилку имею, отрицать не буду. Иначе что бы меня кормило? Вы должны пообещать, Вадим, что дадите моему изданию развернутое эксклюзивное интервью. Ради чего я тогда рисковал жизнью? Отказ даже не рассматривается, с вашей стороны это было бы полным свинством. Кстати, есть информация, что сегодняшнюю заварушку затеяли некие боевики, высадившиеся с советского грузового судна. Можете это как-то прокомментировать?

– Даже не представляю, о чем вы говорите.

– Ну ладно. – Журналист вздохнул. – Все равно пообещайте, что в течение нескольких дней дадите мне интервью.

– Обещаю. – Вадим с трудом сдержал улыбку.

– Правда? – встрепенулся Уайт. – Честно?

– Честнее некуда, Теренс. Клянусь на реликвиях своего государства. Попутно по ходу интервью предлагаю плотно выпить и закусить.

– Позвать девушек… – подсказала Каталина.

– Э, нет, – насупился журналист. – Работа есть работа. Хотя после интервью…

– Слушайте, отвезите нас поближе к центру, – попросил Вадим. – Надеюсь, там уже перестали стрелять и можно пройтись. На днях встретимся в «Эль-Кихоте», я угощаю.

– То есть я уже такси, – вздохнул журналист. – Ну хорошо, и учтите, только в качестве жеста доброй воли…

Они расстались на улице Ла Венда, недалеко от американской дипмиссии, вокруг которой царила загадочная тишина. Стрельба прекратилась. Центральные улицы патрулировали бронетранспортеры правительственной армии. Каталина льнула к Вадиму, невзирая на грязь и запах, исходивший от него, бормотала какие-то любовные глупости. Это было приятно, и так не хотелось расставаться! Но ей нужно было бежать в свое посольство, Вадиму – в свое. Он шел прихрамывая по просыпающемуся городу, странные чувства обуревали его. На домах остались отметины от выстрелов, кое-где были выбиты стекла, чернела кровь на асфальте. На площади Аристад сонные рабочие в комбинезонах забрасывали в грузовик человеческие тела. В посольстве никто не спал, на пришельца смотрели круглыми глазами. Деловито отдавал распоряжения посол Девятов. Подбежал сияющий Каморный, обнял от избытка чувств, потом всмотрелся.

– Вы словно в тюрьме посидели, Вадим Георгиевич, вид у вас… ну ей-богу, в гроб краше кладут.

– Отсидел, – вздохнул Вадим. – От звонка до звонка – и на свободу с чистой совестью. Извините, Алексей Леонидович, жутко устал и хочу спать. Вы занимайтесь своими делами, все вернулось на круги своя, больше не повторится… Но давайте без меня, буду спать, с вашего позволения, целые сутки…

Он так и сделал. Иногда просыпался, снова засыпал. Странная мысль пришла в голову: не сообщи он тогда в шифровке о предполагаемом перевороте, послали бы в Гвадалар «Михаила Глушкова»? Пусть и сомневались, откровенно не верили, и все же чья-то умная голова решила перестраховаться…

Он спал как сурок, потом сомнамбулой блуждал по посольству. Кипела работа, дипломаты возвращались к прерванной трудовой деятельности. Обстановка в столице более-менее нормализовалась. Побитые подразделения путчистов покинули город в северном направлении, видимо, подались в Гондурас. В городе мятежников не осталось. Но аресты проходили – хватали переодевшихся в штатское офицеров, выживших в «варфоломеевскую ночь», других людей, подозреваемых в связях с путчистами. ТАСС издало официальное заявление, что в государстве Гвадалар предотвращена попытка государственного переворота, законно избранный президент продолжает управлять страной, армия и народ едины и лишь теснее сплотились вокруг президента Монтейро и ее единомышленников. Согласно официальной информации, с судна в порту в памятную ночь высадились добровольцы из Гватемалы и Гондураса, возмущенные самоуправством Соединенных Штатов и их клевретов. А все, что по этому поводу сообщают на Западе, – бесстыжая ложь и клевета.

Через день Вадима позвали к телефону.

– Это некая Каталина Наварро, – представился голос в трубке. – Звоню не потому, что соскучилась, хотя и это тоже. Подъезжайте, Вадим Георгиевич, к знакомому вам зданию на Сантьяго-де-Вапа, мы приготовили для вас небольшой подарок.

Буквально через десять минут он остановил машину на указанной улице, зашагал к неприметному зданию. Каталина встретила в прихожей, припала, стала целовать. Сегодня оторваться от него было трудно – чист, приятно пах.

– Ладно, давай к делу. Во-первых, есть информация об одной особе по имени Уолли Кларк. Ей все же удалось сбежать и даже добраться до аэропорта в Гондурасе. В данный момент она находится в безопасности в Доминиканской Республике, обдумывает свои дальнейшие планы.

– Ужасно рад за нее, – ухмыльнулся Вадим. – Но ты же не за этим меня сюда позвала?

– Да, я сказала «во-первых». Теперь «во-вторых». Спустись в подвал, поговори с одним господином. Вчера он пытался на автомобиле покинуть город, но наши люди его вычислили и взяли. Отличился Анхель, он остался жив, можешь такое представить?

В подвале на колченогом табурете сидел американский резидент Гриффин и усиленно делал вид, будто ему все трын-трава. При задержании он оказал сопротивление, и в этой связи выглядел неважно. Гриффин поднял голову, равнодушно посмотрел на Вадима. Ошибка резидента – судьба резидента… В чем-то даже забавно.

– Мое почтение, Ричард. Признаться, удивлен. А с другой стороны – символично. То вы выигрываете, а мы проигрываем, то наоборот… Держите сигареты. – Он положил на стол пачку. – Будем считать, что рассчитались.

– Вы прислали в страну свой спецназ… – хрипло вымолвил резидент и закашлялся.

– От вас ничего не утаишь, – усмехнулся Вадим. – Вы еще скажите, что это подло и не по правилам. Не было никакого спецназа – читайте официальное заявление ТАСС. Поговорим, Ричард?

Разговор продолжался больше часа. Имя крота в советском посольстве американец не выдал, и это было большим удручающим обстоятельством. Пытать и применять химию было опасно: вред от этих действий мог перевесить полученную пользу. Рано или поздно его пришлось бы отпускать (шила в мешке не утаишь, отдельные личности знали, у кого он), а Гриффин, как ни крути, имел реальное дипломатическое прикрытие. Скандал бы разгорелся знатный. И не факт, что упомянутые методы подействуют: агентов такого уровня обучают многим вещам, в том числе умению контролировать себя в любой ситуации. Гриффин это понимал, смотрел с усмешкой. Другая мысль засела в голове. Вадим распрощался с резидентом, поцеловал в коридоре Каталину, попросив временно придержать пленника. В посольстве он отвел в угол Каморного.

– Думаю, вы догадываетесь, Алексей Леонидович, что в посольстве есть человек, переправляющий ценную информацию американской разведке. Уровень информации свидетельствует о том, что это дипломатический работник. Официально об этом не извещалось, но вы человек умный, наверняка сделали выводы. Загадочная смерть вашего предшественника Бахметьева, загадочная смерть Людмилы Югановой, мое не менее загадочное поведение… Американский резидент не раскололся, хотя знает этого человека. Выбивать из него информацию рискованно. Распустите слух по своим каналам, что мистер Гриффин находится у сотрудников кубинской разведки и скоро его будут допрашивать с привлечением всех антигуманных средств. А чуть позднее – что беседа состоялась и мистер Гриффин сообщил весьма любопытные сведения. Все эти слухи должны быть доступны для дипломатического персонала, но постарайтесь не переусердствовать. Вы же можете выделить в помощь следствию пятерых офицеров? Это ненадолго, уверен. Пусть за действиями каждого фигуранта ненавязчиво наблюдают.

– Сделаю все, что смогу, Вадим Георгиевич, – уверил Каморный. – Но с вас ресторан и увлекательные истории – не составляющие, разумеется, государственную тайну.

Результата дождались уже на следующий день. Преступник нервничал, мучился от неизвестности. В итоге не выдержал, сломался. Все фигуранты ездили по городу, но исключительно по служебным делам. И лишь один из них направился к аэропорту. Впоследствии выяснилось, что у него имелись подложные документы на другое лицо. Пошел сигнал по рации, и еще двое сотрудников устремились в воздушную гавань. Взяли Петра Ивановича Войтенко у стойки регистрации, когда он оформлял билет до Мехико. Увидев соотечественников, смертельно побледнел, все понял.

– Пройдемте, Петр Иванович, – сухо сказал офицер.

– Куда? – обреченно выдохнул второй секретарь.

– Отвечать за совершенные вами деяния.

Он не сопротивлялся, когда его выводили из здания аэропорта, когда сажали в машину. Впоследствии выяснилось, что при себе Петр Иванович имел яд, но не хватило духу его принять. В посольстве ему потребовалась медицинская помощь. Медики не возражали, дали сердечные капли. Состояние нормализировалось. Во второй половине дня второй секретарь посольства был готов к допросу. Он сидел спокойный, только сильно сутулился, в глазах застыла тоскливая обреченность.

– Ваша взяла, Вадим Георгиевич, – глухо вещал он. – На понт, как говорится, взяли, понимаю, сам виноват, поддался панике, вместо того чтобы головой подумать… Запираться бессмысленно, я все расскажу. Надеюсь, органы оценят мое добровольное сотрудничество со следствием…

– Где вы храните заработанные деньги, Петр Иванович? Полагаю, их немало?

– Да, достаточно, чтобы безбедно прожить остаток жизни… Там несколько десятков тысяч североамериканских долларов. Они хранятся в одном из банков Майами, куда их переводили мои партнеры, а мне позднее демонстрировали соответствующие банковские документы…

– Это умно, Петр Иванович. В самом деле, зачем вам трястись среди своих соотечественников из-за этой валюты? Не скрою, расстроен. Вы были мне симпатичны, и я надеялся, что предателем будет кто-то другой. Получается, что грешил на честных советских граждан. Опустим историю грехопадения, причины, по которым вы так невзлюбили вскормившее вас государство. История с Бахметьевым более-менее понятна. Он начал вас подозревать, вы связались с американским резидентом, тот, в свою очередь, с местными отморозками, сидящими у него на зарплате… Финал истории с Людмилой Анатольевной, видимо, схож, но осветите предшествующие события.

Обезвреженный крот сидел неподвижно, созерцая пространство перед ним.

– Людмила была грамотной, опытной сотрудницей, но в некоторых вещах проявляла недопустимую легкомысленность… Она растратила средства, выделенные на организацию одного протокольного мероприятия. Вернее, не то чтобы растратила, а бездарно профукала. Познакомилась с одним парнем, якобы из болгарского посольства, втрескалась в него по уши, рассказала по секрету в постели о выделенных средствах. Она была не только легкомысленна, но еще и влюбчива и чрезмерно доверчива… До мероприятия оставалось две недели, дружок и посоветовал ей, как безошибочно вложить деньги, заработав на них за неделю сто процентов. Вы уже догадались, на какую организацию работал этот любовник… Понятно, что деньги ушли, Людмилу ждал срок. Гриффин передал мне требуемую сумму, я отдал ее Людмиле…

– И с крючка она уже не слезла, – констатировал Вадим.

– Да, выполняла разного рода поручения, ухитряясь при этом терзаться муками совести. В какой-то момент – а это случилось после того, как вы с ней переспали, – Людмила просто стала опасна. Она могла обо всем разболтать, даже не включая при этом голову… Схема прежняя – Гриффин, местные отморозки, я отправил ее в город с каким-то мелким поручением…

– А при чем здесь Стоцкий Андрей Николаевич?

– Совершенно ни при чем. Со Стоцким она крутила интрижку, не более того. Об этом знали все, кроме его жены…

– Вы понимаете, Петр Иванович, что вам придется постараться, чтобы вызвать снисхождение суда? Ваши деяния – особо тяжкие. Вы подозреваетесь не только в измене Родине и причинении ей крупного ущерба, но и в участии в организации как минимум двух убийств.

Предатель втянул голову в плечи. Он был не дурак, он все понимал…

– Мужчина, почему вы все еще в плавках? – звонко прозвучал голос откуда-то сверху. Вадим машинально втянул голову в плечи – ничего себе заявочки. На пляже Эль-Табано гремела заводная румба, танцевали женщины и дети, приплясывали и хлопали в ладоши мужчины. С дощатой лестницы, как ураган, скатилась Каталина, отбросила расписное парео, оставшись в одном купальнике, схватила Вадима за руку и повлекла в море. Они упали в воду со всего размаха – хорошо хоть сигарету успел выбросить. Все же нахлебался, вскочил, отфыркиваясь. Каталина заразительно смеялась, повалила его спиной на воду, оседлала. Так и плавали в прибрежных водах, он изображал покорного скакуна, а она – непокорную наездницу. Фигурка девушки очерчивалась в лучах заходящего солнца – осиная талия, острые чашечки купальника, пышные темные волосы, омытые соленой водой. Эх, Куба, любовь моя. Отчего же ты так далеко…

– Ты смотришь с грустью, – подметила Каталина, – как будто уже завтра я прыгаю в улетающий самолет. Или уплываю в море в коробке от холодильника. А меня, между прочим, оставляют работать в посольстве на длительный срок.

– Длительный – это сколько? – насторожился Вадим.

– Ну, не знаю, – девушка пожала плечами, – месяц-два, может, три. Командующим вооруженными силами Гвадалара хотят назначить генерала Вивару – уроженца Кубы. Как думаешь, он тоже устроит когда-нибудь переворот? Или это не настолько заразно?

– Вот скажи, о чем я должен думать? – Вадим сдерживал смех. – Ты сидишь на мне, и мысли в голове… ну точно не о генерале Виваре.

Каталина заразительно рассмеялась, и он не оставался серьезным. «Много смеемся, – спохватился Вадим, – не пришлось бы снова заплакать».

– Я могу остаться в Гвадаларе на две недели, – сообщил он. – Начальство не возражает по итогам операции предоставить мне очередной отпуск. Коллеги считают, что я в фаворе.

– И даже у меня, мой герой, – ловко балансируя, девушка изогнулась, чтобы его поцеловать. – Две недели – это замечательно.

«А что дальше?» – вопрос застрял в горле. Какая разница, что будет дальше? Надо жить сегодня. В крайнем случае, завтра, послезавтра… А потом при слове «Куба» всякий раз лезть на стенку от тоски… Он вывернулся из тисков женских бедер, обнял, чтобы она не упала, нашел ее губы своими губами. Нравы здесь свободные, никто и внимания не обратит.

– Давай кто быстрее доплывет до той штуки, – кивнул он на одинокий матрас, плавающий неподалеку от буйков.

– Давай, – согласилась Каталина. – Только я все равно тебя обгоню.

Он выкладывался, как на реальных состязаниях, плыл вразмашку, берег дыхание. Казалось, что быстро, но как сказать. Каталина скользила рядом, поглядывала со смешинкой – даже усилий не прикладывала! Они уплывали все дальше, отдалялся берег. Распахивалось море – пронзительно синее, влекущее, такое безобидное…