Все дороги ведут к тебе

Mariana Zapata

Rhodes Lead Here

Глава первая

Глаза жгло. Надо сказать, их жгло последнюю пару часов, с тех пор как стемнело, но я все равно прищурилась. Далеко впереди, на самом пределе видимости моих ходовых огней, высвечивался дорожный указатель.

Я сделала глубокий-глубокий вдох и сразу выдохнула.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

В ПАГОСА-СПРИНГС

ГЛУБОЧАЙШИЕ В МИРЕ

ГОРЯЧИЕ ИСТОЧНИКИ

Я еще раз перечитала надпись, желая удостовериться, что мне не показалось.

Я была здесь. Наконец-то!

И ста лет не прошло.

Ладно: сто лет, уместившиеся в два месяца. Я отправилась из Флориды и медленно ехала через Алабаму, Миссури и Луизиану, останавливаясь практически у каждой туристической достопримечательности, двухзвездочного отеля или жилья, сдаваемого в аренду. Некоторое время пробыла в Техасе, затем переместилась в Аризону и обследовала города и городки, на которые в прошлом, когда проезжала мимо, всегда не хватало времени. Даже навестила старого друга и его семью. Заехала в Вегас, раз уж оказалась близко: там я тоже бывала по меньшей мере раз десять, но толком его не видела. Три недели провела в Юте. И, наконец, на неделю зависла в Нью-Мексико, после чего повернула обратно в сторону гор – в Колорадо. К конечному пункту назначения, как я надеялась.

И вот я на месте. Ну, почти.

Я расслабила плечи и откинулась на спинку кресла. По данным навигатора, ехать оставалось полчаса. Жилье, которое я арендовала, находилось на другом конце мало кому известного городка, расположенного в юго-западной части штата.

Если все сложится как надо, ближайший месяц, а возможно и больше, мне предстоит провести здесь. А значит, следует где-то обосноваться.

На сайте жилище выглядело именно таким, как мне хотелось: ничего особенного, за городом. Но главным образом оно приглянулось мне потому, что напомнило последний дом, в котором мы жили с мамой.

Я забронировала его в последнюю минуту – уже в начале лета и туристического сезона, когда выбирать было почти не из чего. Мысль вернуться в Пагоса-Спрингс пришла мне в голову две недели назад в середине ночи: не в первый, а скорее, в тысячный раз любой выбор, который я делала за последние четырнадцать лет, ложился грузом мне на душу, и я отчаянно старалась не заплакать. Слезы подступали не потому, что в номере в Моабе я была одна, а на тысячу миль кругом до меня никому не было дела. Они подступали потому, что я подумала о маме и о том, как в последний раз была в этих местах, была с ней. А отчасти, может быть, потому, что я знать не знала, что, черт возьми, делать со своей жизнью, и это пугало до чертиков.

И тогда меня осенило.

Возвращайся в Пагосу.

Почему бы и нет?

Я много думала о том, чего хочу, что мне нужно. Не то чтобы у меня были какие-то дела: два месяца я существовала сама по себе и двигалась почти без остановки. Я подумала было составить список, но списками и графиками я наелась до отвала. Последние десять лет я только и делала, что слушала других: мне говорили, что я могу делать, а что нет. Планам больше не было места в моей жизни! А также уйме вещей и людей, честно.

Но как только я подумала о месте, которое когда-то было моим домом, то поняла, что хочу именно этого. Эта мысль показалась правильной. Я устала от разъездов и поиска способов вернуть в свою жизнь подобие порядка.

«Я смогу», – решила я.

Новый год – новая Аврора.

Ну и что, что сейчас июнь? Кто сказал, что новый год обязательно начинается первого января? Мой официально начался в среду примерно год назад – с потока слез. И знаменовал появление какой-то новой версии моей личности.

Поэтому я приехала сюда.

В город, где выросла. Двадцать лет спустя.

За тысячу миль от Кейп-Корал и всех и вся в Нэшвилле. Впервые за очень долгое время ощущая себя свободной и вправе делать, что хочется.

Я могу быть кем угодно. Лучше поздно, чем никогда, верно?

Я выдохнула и передернула плечами, чтобы немного взбодриться, и поморщилась от боли, которая их согнула, снова ощутив себя так, будто земля выбита из-под ног. Возможно, я не представляла, чем буду заниматься в долгосрочной перспективе, но была полна решимости разобраться с этим. И не испытывала сожалений о том, что приехала сюда.

Многое в моей жизни давало повод для сожалений, но я не могла допустить, чтобы это решение было не из такого разряда. Даже если я пробуду в Пагоса-Спрингс недолго, этот месяц не станет чем-то значимым в великом плане жизни. Он станет ступенькой в будущее. Возможно, пластырем для прошлого. Толчком в настоящее.

«Никогда не поздно найти новую дорогу», – как пела моя подруга Юки. Я проделала весь путь до Колорадо не просто так. Все будет не напрасно: и боль в ягодицах, и ломота в плечах, и ноющий седалищный нерв, и даже то, как сильно глазам не хватает света и нужно отдохнуть.

И если прямо над бровями зарождается боль, то это всего лишь часть путешествия, кирпичик для треклятого будущего. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда!

И если я еще месяц не сяду за руль этой машины, это тоже будет здорово. Еще минута в ней, и меня стошнит. А может, я куплю себе другую: вот возьму и куплю. Деньги на это у меня имеются – кровные денежки. И я вправе использовать их на что-то действительно нужное, раз уж у моей машины нет полного привода.

Сейчас. Новое. Настоящее.

Прошлое осталось где-то там. Как бы мне ни хотелось его подпалить и наблюдать, как оно полыхает, этого не произойдет. Главным образом потому, что тогда бы меня посадили в тюрьму за двойное убийство, а общество такого не одобряет.

Поэтому я двинулась дальше без судимости, и это стало следующим шагом. Прощай, Нэшвилл, со всем и вся! И тебе пока, Флорида! Привет, Колорадо, горы и спокойное – надеюсь, счастливое – будущее. Я собиралась воплотить в жизнь это дерьмо. Как пела Юки, «если обращаешься к Вселенной, кто-нибудь тебя да услышит».

Самое сложное было позади. Передо мной лежало будущее. Еще один шаг в следующие тридцать три года моей жизни.

Честно говоря, мне следовало поблагодарить Джонсов. Не за то, что мной воспользовались. Но, по крайней мере, теперь я знала, где находилась и кто меня окружал. Я выбралась и стала свободна.

Свободна вернуться туда, где провела первую часть своей жизни, в место, где в последний раз видела маму. Место, которое она так сильно любила. Которое хранило столько хороших и плохих воспоминаний.

Я собиралась сделать то, что должна, чтобы моя жизнь продолжалась.

И для начала следовало свернуть налево – на разъезженную дорогу, которая официально именовалась грунтовой.

Колеса преодолевали одну выбоину за другой, а я, вцепившись в руль изо всех сил, вызывала в памяти смутный образ мамы, ее зеленовато-карие глаза – точно такие я видела в зеркале. И каштановые волосы, не слишком темные и не слишком светлые, тоже достались мне от нее – правда, потом я какое-то время перекрашивалась, но сейчас перестала. Красить волосы я начала из-за миссис Джонс. Но больше всего мне запомнилось, как крепко мама обняла меня, а после позволила на следующий день поехать к подруге вместо того, чтобы пойти с ней в поход, как она планировала. Как она поцеловала меня, когда высадила из машины, и сказала:

– До завтра, Аврора-детка!

Вина, горькая и пронзительная, острая и смертоносная, как кинжал, сделанный из сосульки, в миллионный раз пронзила меня. И, как всегда, когда накатывало это знакомое чувство, я задалась вопросом: «А что, если? Что, если бы я пошла с ней?» И, как обычно, сказала себе, что это неважно, потому что этого я никогда не узнаю.

Затем, минуя большую выбоину, я снова вгляделась вдаль и ругнулась про себя из-за того, что ни на одной из этих дорог не было фонарей.

Умом я понимала, что эту часть пути следовало бы отложить на другой день, а не блуждать по горам в потемках. В этих местах путешественника подстерегали не только спуски и подъемы: тут были олени, бурундуки, кролики и белки; я увидела броненосца и скунса. Всем им пришло в голову в последний момент перебежать мне дорогу. От страха я ударила по тормозам и благодарила бога за то, что сейчас не зима и машин не так уж много. Мне хотелось одного – скорее добраться до своего временного пристанища.

И найти некоего Тобиаса Роудса, который по очень разумной цене сдавал помещение над гаражом. Я стану его первым постояльцем. Отзывов на сайте не было, но место устраивало меня во всех отношениях, поэтому я была готова рискнуть.

И потом, другого варианта, кроме как снять комнату в чьем-то доме или остановиться в гостинице, не имелось.

– Слева по курсу пункт вашего назначения, – сообщил навигатор.

Я стиснула руль и, снова прищурившись, с трудом разглядела поворот на подъездную дорожку. Если вокруг и какие-то другие строения, в темноте они не просматривались. Складывалось впечатление, что это дикая глухомань.

Именно этого мне и хотелось: тишины и уединения.

Сворачивая на предполагаемую подъездную дорожку, отмеченную лишь сигнальным столбиком, я сказала себе, что все будет хорошо.

Я найду работу. Чем-нибудь займусь. Изучу мамин дневник и попробую пройти по маршрутам, которые она описывала. Хотя бы по ее любимым… Это была одна из важнейших причин, почему приезд сюда показался мне такой хорошей идеей.

Люди плачут, когда что-то заканчивается, но порой слезы наворачиваются, когда что-то начинается. Мне никогда не удастся забыть то, что я оставила позади. Но я буду радоваться этому началу, чем бы это все ни закончилось, насколько хватит сил.

Буду жить день за днем.

Впереди замаячил дом. Судя по количеству освещенных окон, он был небольшим, но это не имело значения. Поодаль, метрах в десяти, а может, в пятнадцати – с астигматизмом вождение в ночное время превращается в полную хрень – виднелось еще одно строение, которое очень смахивало на отдельно стоящий гараж. Перед домом была припаркована единственная машина – старый «Форд Бронко». Я узнала модель, потому что мой двоюродный брат многие годы восстанавливал такую же.

Я повернула к постройке поменьше и разглядела большую дверь гаража. Под шинами хрустел гравий, камешки ударялись о ходовую часть, и я снова напомнила себе, почему я здесь и что все будет хорошо. Потом припарковалась в сторонке. Поморгала, потерла глаза и наконец вытащила телефон, чтобы перечитать инструкцию, скриншот которой сделала. Может быть, завтра я зайду поздороваться с хозяевами. Или не полезу к ним, если они не полезут ко мне.

Я вышла из машины.

Вот так и буду жить до конца своих дней!

Буду стараться изо всех сил, как воспитывала меня мама, пытаясь соответствовать ее ожиданиям.

Не прошло и минуты, как с помощью фонарика в телефоне я нашла дверь – машина была припаркована прямо перед ней – и висящий на ручке мини-сейф. Код, который сообщил хозяин, сработал с первой попытки: в крошечной коробочке оказался один-единственный ключ. Он подошел, и дверь со скрипом распахнулась. Внутри слева оказалась лестница с еще одной, перпендикулярной ей дверью. Я щелкнула выключателем и открыла дверь прямо за той, через которую только что вошла. Я ожидала, что это вход в гараж, и не ошиблась.

Но, к моему удивлению, машины внутри не оказалось.

Стены были обшиты: местами чем-то вроде акустического поролона, который мне доводилось видеть в студиях звукозаписи, местами – синими ковриками, которые были прибиты гвоздями. Имелась даже парочка старых матрасов – они были привалены к стенам. В центре стоял большой черный динамик четыре на четыре дюйма со старым, видавшим виды усилителем. Имелись две табуретки и подставка с тремя гитарами. Еще были клавишные и стартовая ударная установка.

Я сглотнула.

Тут я заметила два постера, прикрепленных к коврикам, и медленно выдохнула. На одном был изображен молодой фолк-певец, другой извещал о туре двух рок-групп. Не кантри. Не поп.

И самое главное – не придумывать лишнего. Я отступила тем же путем, каким вошла, и закрыла дверь импровизированной студии.

Лестница повернула один раз. Я преодолела пролет, снова включила свет и вздохнула с облегчением. Все было как на сайте: квартира-студия. Справа у стены – полноразмерная кровать, в углу – обогреватель, смахивающий на дровяную печь, еще имелся маленький столик с двумя стульями, холодильник – похоже, из девяностых, но какая разница? – плита того же возраста, кухонная раковина и пара дверей: одна, вероятно, от кладовки, а закрытая, как я надеялась, от ванной комнаты, которая была указана в описании. Стиральная машина и сушилка отсутствовали, но про это я даже не спросила. В городе имелась прачечная – я проверяла. Так что у меня все получится!

Деревянные полы были обшарпаны, но стоявший на столике в стеклянной банке букетик полевых цветов выглядел мило – я улыбнулась.

Джонсы запричитали бы, что это не «Ритц», но для меня место выглядело идеально. Здесь было все, что нужно. Квартирка напоминала дом, в котором мы жили с мамой: те же деревянные стены и чувство… тепла.

Здесь в самом деле было прекрасно.

Я впервые позволила себе ощутить искреннюю радость по поводу своего решения. И, радуясь, я чувствовала, что это правильно. Надежда зажглась во мне, как римская свеча. Все вещи – чемоданы, коробку и сумку-холодильник – я подняла за три захода.

Считается, что на сборы при переезде уходят дни и даже недели. А когда имущества много, то и месяцы.

У меня вещей кот наплакал. Я почти все оставила Кэдену, когда его адвокат, которому я десять лет отправляла рождественские открытки, на следующий день после разрыва прислал мне уведомление в месячный срок съехать из нашего общего дома. Я с двумя чемоданами и четырьмя коробками уехала через несколько часов.

Хорошо, что так случилось, и я знала это. Тогда было больно, охренеть как больно, и потом тоже. Хотя сейчас уже не болело.

Но… иногда я все-таки жалела, что не отправила этим предателям пирог с дерьмом, как в «Прислуге». Нехороший я человек!

Я открыла холодильник, чтобы положить туда мясо для сэндвичей, сыр, майонез, три банки клубничной газировки и одно пиво, и тут снизу донесся скрип.

Дверь! Это скрипнула дверь.

Я приросла к месту.

Затем вытащила из сумочки перцовый баллончик и застыла в нерешительности. Ведь хозяин не стал бы вламываться просто так? Конечно, это его собственность, но ведь я ее арендовала! Подписала договор и отправила копию своего удостоверения личности, надеясь, что он не станет искать меня в сети. В других местах, где я останавливалась, хозяева интересовались, не нужно ли чего, но в комнату не входили. Только в одном случае обо мне наводили справки и задавали уйму неудобных вопросов.

– Кто там? – крикнула я, держа палец на кнопке баллончика.

Ответом был гулкий стук тяжелых шагов по лестнице.

– Кто там? – громче крикнула я, вслушиваясь в приближающиеся шаги и крепче сжимая в руке баллончик.

Я задержала дыхание, потому что так обострялся слух, и тут на мгновение увидела волосы, а затем лицо: в ту же секунду кто-то, должно быть, прыжком преодолел последние пару ступенек. Они были здесь.

Не они, а он. Мужчина.

Хозяин?

Господи, хоть бы он!

На нем была рубашка цвета хаки, заправленная в темные брюки – синие, черные или еще какие: из-за плохого освещения я не разглядела.

Я прищурила глаза и на всякий случай спрятала баллончик за спину, сцепив руки.

У него было оружие в кобуре!

Я вскинула руки вверх и закричала:

– Черт, берите, что хотите, только не убивайте!

Незнакомец дернул головой, а потом раздался хриплый грубый голос:

– Что?

Я подняла руки еще выше, плечи оказались где-то возле ушей, и подбородком указала на сумочку, лежавшую на столе:

– Сумочка там. Забирайте. Ключи в ней.

У меня была страховка. В телефоне, который лежал в заднем кармане, был скан удостоверения личности. Я смогу заказать новую дебетовую карту и сообщу о краже кредитки. Наличка – бог с ней. Жизнь дороже. До-ро-же.

Незнакомец снова дернул головой.

– Вы это о чем, черт возьми? Я не грабитель. Что вы делаете в моем доме?

Слова вылетали у него изо рта, точно снаряды.

Погодите-ка…

Я моргнула, по-прежнему держа руки за спиной. Что происходит?

– Вы Тобиас Роудс?

Именно так звали человека, у которого я арендовала жилье. На сайте была фотография, но я не удосужилась ее увеличить.

– А что?

– Я сняла комнату в этом гараже. С сегодняшнего дня.

– Сняла комнату? – тихим голосом повторил мужчина. Я почти не сомневалась, что он хмурился, хотя его лицо оставалось в тени. – Тут что, гостиница?

М‐да, ну и порядки!

Я открыла было рот, желая сказать, что нет, не гостиница, но бронь официальная, с полной предоплатой, как вдруг снизу послышался громкий скрип, а затем голос, высокий и молодой, крикнул:

– Папа! Погоди!

Мужчина повернулся к лестнице, всем корпусом выражая желание защитить, а может быть, отразить нападение.

Благодаря смене ракурса я поняла, что он был крупный. Высокий и крепкий. И на его рубашке имелись нашивки. Служит в полиции?

Кровь запульсировала в ушах, когда мой взгляд снова упал на пистолет у него в кобуре. Странно высоким голосом я, запинаясь, произнесла:

– Я могу показать подтверждение бронирования…

Что происходит? Неужели меня развели?

Он снова повернулся ко мне, и в тот самый момент на площадку выскочила другая фигура – ниже ростом и худощавее, а больше я ничего не разглядела. Кто это был: его сын или дочь?

Здоровяк даже не взглянул на новоприбывшего и, источая гнев каждым словом и жестом, произнес:

– Взлом и проникновение – это уголовные преступления.

– Взлом и проникновение? – в замешательстве прохрипела я. Сердце отчаянно колотилось. Что происходит? Что, мать вашу, тут происходит? – Я воспользовалась ключом при помощи кода, который мне сообщили.

Он что, не в курсе? И кто это вообще? Неужели меня действительно развели?

Краем глаза – потому что все мое внимание было сосредоточено на здоровяке – я заметила, что фигура поменьше что-то пробормотала себе под нос, а затем прошипела:

– Папа!

И тогда мужчина повернул голову в сторону того, кто был его сыном или дочерью, и проворчал:

– Эймос!

Это прозвучало предостерегающе. В его голосе слышалась ярость: живая, ожидающая.

Моя душа ушла в пятки.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Это было сказано почти шепотом. Затем фигура повернулась ко мне, на секунду застыла, моргнула, после чего вроде бы отмерла и произнесла голосом настолько тихим, что я едва его расслышала:

– Здравствуйте, мисс Де ла Торре! М‐м, извините за накладку. Одну секунду, пожалуйста.

А это еще кто?

Откуда им известна моя фамилия? И, значит, это была накладка?

Тогда ладно…

Но мой оптимизм продлился лишь секунду. В тусклом свете квартиры мужчина медленно покачал головой, а затем внутри у меня все похолодело, когда он угрожающе пробормотал:

– Клянусь, Эймос, лучше мне ошибиться в своих подозрениях!

Это прозвучало не обнадеживающе.

– Ты поместил объявление о сдаче квартиры после того, как я раз пятьдесят сказал тебе забыть про эту идею?

Вопрос был задан безумно ровным голосом, который не повысился ни на йоту, но почему-то казалось, что это даже хуже, чем если бы мужчина заорал. Даже я внутренне поежилась, а он обращался не ко мне.

И что вообще он имел в виду?

– Папа…

Юноша встал под потолочным вентилятором. Свет упал на него и подтвердил мои догадки: это был подросток, судя по голосу, от двенадцати до шестнадцати лет. В отличие от своего крепкого отца, парнишка был худощавым, угловатым, с длинными тонкими руками, в основном скрытыми футболкой, которая была на два размера больше.

У меня возникли очень плохие предчувствия.

В памяти всплыло и застряло в мозгу, что в радиусе двухсот миль больше остановиться негде.

В гостиницу не хотелось. Их мне хватило на всю оставшуюся жизнь. При мысли о гостинице меня стало подташнивать.

И после этого последнего раза арендовать комнату в чьем-то доме тоже не вариант.

– Я уже заплатила. Платеж прошел, – почти крикнула я, внезапно запаниковав.

Мне хотелось остаться здесь. Я устала от вождения, и неожиданно каждая клеточка моего тела отозвалась на желание где-то осесть.

Я хотела начать все сначала. Построить что-то новое. И сделать это здесь, в Пагосе.

Мужчина посмотрел на меня, откинув голову, а затем снова сосредоточил взгляд на подростке. Его рука взметнулась вверх. Гнев прогремел гранатой.

Судя по всему, я была невидимкой, и факт платежа ничего не значил.

– Это шутка, Эйм? Я же сказал: нет. Не раз и не два, а всякий раз, когда ты заводил разговор на эту тему, – выплюнул он вне себя от ярости. – В этом доме не будет посторонних. Ты что, не понял меня, а?

Он по-прежнему говорил своим глухим голосом, но каждое слово звучало твердо и внушительно, как рык.

– Формально говоря, это не дом, – прошептал Эймос, а затем взглянул на меня поверх отцовского плеча и помахал. Рука его подрагивала.

Мне помахал!

Я не знала, что делать, и поэтому помахала в ответ. Я была в полной растерянности и смятении.

Это не возымело никакого действия на разъяренного мужчину. Вообще.

– Гараж – часть дома! И нечего мне рассказывать про формальности, – пренебрежительно отмахнувшись, прорычал он.

Рука у него была большая, на предплечье проступали вздувшиеся вены. Что за нашивки на его рубашке? Я прищурилась, стараясь рассмотреть.

– «Нет» значит «нет», – заявил он, когда парнишка открыл рот, желая возразить. – Поверить не могу, что ты на такое осмелился! Как ты мог за моей спиной? Ты поместил объявление в интернете? – Он качал головой, как будто действительно не находил слов. – Ты собирался пустить сюда всякую шваль, пока я буду в отъезде?

Шваль?

Это он про меня?

Конечно, я понимала, что это не мое дело. Но!

Я не могла удержаться и бросила:

– Для протокола: я не шваль. И я могу показать подтверждение бронирования. Я заплатила за месяц вперед…

Черт!

Мальчик вздрогнул, а мужчина сделал шаг к свету, и я впервые смогла его разглядеть. Целиком.

Такое лицо западает в память.

Даже когда я была с Кэденом, я бы оглянулась на мужчину, который сейчас стоял на свету. Ну да, я живой человек! А у него было такое лицо… Я повидала немало лиц и знаю, о чем говорю.

Визажисты все как один назвали бы его черты чеканными – не красивыми, нет, а мужественными, резкими, с напряженно сжатыми губами и нахмуренными бровями с выразительными тяжелыми надбровными дугами. У него была внушительная крепкая челюсть. И – я почти не сомневалась – небольшая ямочка на подбородке. На вид ему было около сорока.

Он был брутально красив – такое определение, пожалуй, подошло бы лучше всего. Может быть, даже безумно красив, если бы в данный момент не смотрел так, как будто вот-вот кого-нибудь убьет.

Ничего общего с внешностью моего бывшего – выглядевшего на миллион долларов «мальчишки из соседнего двора», по которому сохли тысячи женщин.

Из-за чего наш союз и треснул по швам…

Может, я все-таки отправлю пирожок с дерьмом. Подумаю об этом на досуге.

Короче говоря, этот препиравшийся с подростком мужчина – с кобурой на поясе и в форменной рубашке с нашивками – был невероятно красив.

И волосы у него были с проседью: я убедилась в этом, когда в гуще его каштановых или черных волос высветились более светлые и яркие пряди.

И ему было плевать на то, что я говорила: он чеканил слова совершенно ровным голосом, не повышая тона. Не переживай я о том, что меня вот-вот выставят за дверь, я была бы впечатлена.

– Папа… – снова начал мальчишка и встал между мной и отцом, как буфер.

Он был темноволосым, с гладким, почти детским лицом, чуть коричневатой кожей и длинными руками, выглядывавшими из-под черной футболки с логотипом.

– За месяц вперед?

Да, он услышал.

Парень даже не вздрогнул и очень тихо ответил:

– Ты не разрешаешь мне устроиться на работу. Как еще я должен зарабатывать деньги?

Вена на лице мужчины снова напряглась, краска залила скулы и уши.

– Я знаю, для чего тебе нужны деньги, Эйм. Но и ты знаешь, что я сказал. Твоя мама, Билли и я – все сошлись на том, что гитара за три тысячи долларов тебе не нужна. Твоя отлично звучит.

– Я знаю, что она отлично звучит, но все равно хочу…

– Новая тебе не нужна. Это будет не…

– Ну пожалуйста, папа! – взмолился Эймос и указал на меня большим пальцем через плечо. – Посмотри на нее! Она не шваль! Ее зовут Аврора. Де ла Торре. Я заходил на ее страницу в соцсетях. Она постит только фотографии с едой и животными. – Парнишка обернулся ко мне, моргнул, затем поморщился: на лице отразилось выражение отчаяния, как будто он тоже знал, что разговор идет не так, как нужно. – Все знают, что социопаты не любят животных. Помнишь, ты сам говорил? А теперь посмотри на нее.

Он склонил голову набок.

Его последнее замечание я проигнорировала и сосредоточилась на важной части сказанного. Выходит, он наводил справки? И что еще выяснил?

Все так и было. Помимо нескольких селфи и фоток с друзьями – и теми, кого я ошибочно считала таковыми, – я действительно размещала только фотографии еды и встретившихся мне животных. Это, а также стоявшие на полу чемоданы и коробки были еще одним напоминанием о том, что я хотела быть здесь, что в этих местах у меня были дела.

Либо парнишка знал слишком много, либо действительно повелся на фасад, который я представляла миру. На всю ложь, дымовые завесы и трюки с зеркалами, к которым мне пришлось прибегнуть, чтобы быть рядом с тем, кого я любила. На то, что я не удалила из соцсетей фотографии моей прежней жизни. Я никогда не публиковала в своем аккаунте снимки романтического свойства – из осторожности и чтобы не навлечь гнев миссис Джонс.

Может, страницу следовало закрыть, пока ехидна не пронюхала, раз уж такая мысль пришла мне в голову? За последний год я разместила всего несколько фотографий и не отметила ни одного места, где побывала. Старые привычки отмирают с трудом…

Мужчина стрельнул в меня взглядом и снова уставился на парнишку:

– А меня это волнует? Да будь она хоть Матерью Терезой, и тогда не пустил бы на порог! Не должен кто попало слоняться по дому! Это небезопасно.

Строго говоря, я бы не слонялась по дому. Жила бы себе в комнате над гаражом и никого не напрягала.

Понимая, что каждое слово, произнесенное мужчиной, сокращает мои шансы на проживание, я решила действовать быстро. На свое счастье, я любила улаживать проблемы и делала это неплохо.

– Богом клянусь, я не психопатка! Меня и штрафовали-то всего один раз, когда превысила скоростной режим в десять миль. Но тогда, должна сказать, мне страшно хотелось писать. Если вам нужна рекомендация, позвоните моим тете и дяде: они подтвердят, что я хороший человек. Или, если хотите, можете написать моим племянникам, потому что на звонок они не ответят, хоть весь день трезвонь.

Парнишка снова оглянулся: глаза широко раскрыты, на мордашке отчаяние. Но мужчина… он даже не улыбнулся и неприязненно смотрел на меня поверх плеча сына. В который раз… Лицо ничего не выражало, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, парнишка ринулся мне на подмогу.

Он говорил по-прежнему тихо, но теперь со страстью. Должно быть, гитара за три тысячи долларов была нужна ему позарез.

– Я знаю, что поступил нечестно. Но ведь тебя не будет целый месяц, а она – девушка…

Вообще-то встречались серийные убийцы и среди женщин, но вряд ли стоило говорить об этом сейчас.

– Поэтому я решил, что тебе не о чем беспокоиться. Я купил систему сигнализации и собирался установить ее на окна. А дверь закрывается на засовы, их снаружи не откроешь.

Мужчина помотал головой. Я почти не сомневалась, что глаза у него стали больше, чем обычно.

– Нет, Эймос. Нет. Не надо мне зубы заговаривать. Это бесит меня еще больше, чем твое вранье. О чем, черт возьми, ты думал? Какую байку собирался наплести дяде Джонни, когда он придет проведать тебя в мое отсутствие, а? Поверить не могу, что ты провернул это за моей спиной, когда я столько раз говорил тебе «нет»! Я же стараюсь защитить тебя, парень. Что тут неясного?

Он покачал опущенной головой, поникнув плечами, и мне стало ужасно неловко из-за того, что я стала невольным свидетелем постигшего его разочарования. Оно читалось в каждой линии его фигуры, погруженной в осмысление этого акта предательства. Казалось, он выдохнул, прежде чем снова поднять глаза, и, на этот раз сосредоточив внимание на мне, отрывисто сказал, явно искренне задетый поступком подростка:

– Он отдаст вам деньги, как только мы вернемся в дом. Вы тут не останетесь. Прежде всего вам самой не следовало бронировать комнату.

Я поперхнулась. По крайней мере, внутренне. Потому что нет.

Нет!

Я даже не заметила, когда мои вскинутые руки успели переместиться на живот, но теперь они были там, ладонями вниз, с зажатым в пальцах баллончиком, а остальное мое тело выражало гамму чувств: и беспокойство, и панику, и разочарование.

Мне было тридцать три, и я ощущала себя деревом, потерявшим листву, – бо́льшую часть того, что делало меня мной. Но и ветки, и корни остались при мне. Я рождалась заново – с новой листвой: яркой, зеленой, наполненной жизнью. Поэтому я должна была попытаться. Должна! Другого такого места мне не найти.

– Пожалуйста, – произнесла я, даже не поморщившись от того, насколько хрипло прозвучало это единственное сказанное мной слово. Теперь или никогда. – Я понимаю, что вы огорчены. У вас есть на это все основания. Вы беспокоитесь о сыне, о его безопасности, и это естественно, но…

Мой голос дрогнул, и я ненавидела себя за это, но знала, что не должна останавливаться, потому что шанс был только один, а потом он вышвырнет меня за дверь.

– Прошу вас! Обещаю, я буду вести себя тихо, как мышь, и не доставлю никаких хлопот. Я пробовала травку лишь однажды, в двадцать лет, и эффект был как при панической атаке, так что я чуть «скорую» не вызвала. И сильное обезболивающее принимала только раз, когда мне удалили зуб мудрости. Тогда меня вывернуло, и с тех пор ни-ни. Из спиртного я люблю только сладкий «Москато», изредка пью пиво. Если скажете, я даже не взгляну в сторону вашего сына. Только, пожалуйста, позвольте мне остаться! Я заплачу вдвое больше. Переведу прямо сейчас, если хотите. – Я выдохнула и приняла самый умоляющий вид. – Очень прошу вас!

Лицо мужчины оставалось жестким, челюсти – крепко сжаты. У меня появились нехорошие предчувствия. Самые нехорошие.

Когда он заговорил, в животе у меня возник спазм. Он смотрел прямо на меня, густые брови выделялись на безумно красивом лице. «Такое строение черепа можно увидеть разве что на древнегреческих скульптурах», – подумалось мне. Во всех чертах – царственность и решительность, ни одной слабой. Рот – выразительно очерченные губы, подобие которых множество женщин пытаются воспроизвести с помощью дорогих пластических хирургов, – стал ровной линией.

– Мне жаль лишать вас надежды, но этого не произойдет.

Суровые глаза переместились на подростка, и он пророкотал тихим, практически неслышным голосом – но слух у меня был хороший, о чем он не подозревал:

– Дело не в деньгах.

Меня охватила паника: шанс уплывал прямо на глазах.

– Прошу вас! – повторила я. – Вы даже не заметите меня! Я буду тихой, как мышь. Никаких гостей. – Я помедлила. – Я заплачу втрое больше.

Здоровяк даже не дрогнул.

– Нет.

– Папа, – подал голос парнишка, но мужчина помотал головой.

– У тебя нет права голоса по этому вопросу. В ближайшее время у тебя нет права голоса ни по какому вопросу. Уяснил?

Парнишка выдохнул, а у меня зачастило сердце.

– Ты действовал за моей спиной, Эймос. Если бы в последнюю минуту не нашелся другой смотритель, я бы сейчас был в Денвере и знать не знал, что ты затеял!

Мужчина произнес это убийственным голосом – не громким и не тихим. И, честно говоря, винить его было трудно.

У меня не было детей – я хотела их, однако Кэден все откладывал. Но я могла себе представить, каково это, когда ребенок у тебя за спиной… Даже если его мотивы понятны. Мальчику хотелось дорогую гитару, но в силу возраста он не мог работать – или родители не позволяли.

Парнишка издал разочарованный звук, и я поняла, что мое время почти на исходе.

Пальцы внезапно стали липкими. Я потерла их, пытаясь унять панику, которая явно брала верх.

– Мне жаль, что так случилось. Что это было сделано без вашего согласия. Если бы посторонний въехал в… Ну, гаража у меня нет, но, если бы имелся, я бы не пришла в восторг. Для меня частная жизнь – не пустые слова. Но идти мне некуда. Другое жилье в округе не сдается на краткий срок. Это не ваша проблема, я понимаю. Но, пожалуйста, позвольте мне остаться! – Я глубоко вздохнула и встретилась с ним взглядом. С такого расстояния я не могла сказать, какого цвета были его глаза. – Я не наркоманка. У меня нет проблем с алкоголем и никаких закидонов. Даю слово! Я десять лет трудилась на одной и той же работе – была ассистенткой. Я… развелась и начинаю все заново.

Обида, горькая и злая, окутала мои шею и плечи: это случалось ежедневно – с тех пор, как все пошло наперекосяк. И, как прежде, я не отмахнулась от нее – вобрала в себя, прижала к сердцу и стала нянчить. Я не хотела забывать! Хотела ее проработать, извлечь из нее урок, пусть даже это было нелегко.

Потому что нужно помнить о дерьмовых сторонах жизни, чтобы ценить хорошие.

– Пожалуйста, мистер Роудс! Если вас так зовут… – сказала я самым спокойным голосом, на какой была способна. – Вы можете снять копию моего удостоверения личности, хотя я уже отправляла его. Могу предоставить рекомендации. Я даже пауков не убиваю! Если потребуется, я готова защитить вашего сына. У меня племянники подростки, они меня любят и тоже подтвердят, что я не шваль. – Я сделала шаг вперед, потом еще один, продолжая смотреть ему прямо в глаза. – Я собиралась узнать насчет продления аренды, но съеду через месяц, если вы сочтете возможным дать мне шанс сейчас. Возможно, что-то появится. Я бы сняла жилье в городе, но краткосрочного ничего нет, а на длительный срок я не загадываю. – Я могла бы что-то купить, но ему знать об этом было не обязательно – это породило бы слишком много вопросов. – Я заплачу по тройному тарифу и не доставлю вам хлопот. И оценю на пять звезд.

Последнее, пожалуй, говорить не стоило. Он вообще не собирался сдавать помещение.

Мужчина слегка прищурил глаза – хотя брови почти не сдвинулись, я заметила разницу. Между густыми темными бровями появилась морщинка, и мое тягостное чувство усилилось.

Он собирался сказать «нет». Я знала это. Сейчас меня вышвырнут, и придется перебираться в гостиницу. Опять…

Но тут парнишка оживился и, чуть повысив голос, проговорил, неподдельно взволнованный открывшейся перспективой:

– По тройному тарифу! Ты хоть понимаешь, какие это деньжищи?

Мужчина – Тобиас Роудс, или как его там – метнул в сына разгневанный взгляд. Вид у него был напряженный, негодующий. Он действительно был в ярости.

И я приготовилась к худшему. К «нет». Не конец света, конечно, но… Все равно отстой. Большой отстой.

Однако следующие его слова оказались адресованы парнишке:

– Не могу поверить, что ты собирался меня обмануть.

Парнишка разом обмяк и сник, голосок стал совсем тихим:

– Извини. Я знаю, что это куча денег… – Он помолчал и умудрился произнести еще тише: – Извини.

Мужчина провел рукой по волосам и тоже как-то сдулся:

– Я сказал «нет». И говорил тебе, что мы все решим.

Парнишка ничего не ответил, но через секунду кивнул. Казалось, он стал совсем крохотным.

– И разговор не закончен. Мы к нему еще вернемся.

Мальчишка вздрогнул, а мужчина уже поворачивался в мою сторону и теперь сверлил взглядом меня. Он поднял руку и почесал макушку длинными тупыми пальцами. Судя по нашивкам, которые стали видны в ярком свете, он был егерем – я почти не сомневалась в этом.

Я подумала было помахать, но не стала. Вместо этого просто сказала:

– Ну пожалуйста, можно я останусь за тройную цену?

И намеренно повернула обе руки так, чтобы он убедился, что на них нет следов от уколов. Пусть знает, что мне скрывать нечего. Ну, кроме кое-каких деталей, но они вообще не касались никого, кроме меня. Ни ему, ни его сыну, ни кому-либо еще они навредить не могли. Поэтому я подняла подбородок, не пытаясь скрыть свое отчаяние. Это было единственным, что могло сработать в мою пользу.

Не сказать, чтобы я собой гордилась.

– В отпуск приехали? – медленно проговорил мужчина.

Рокочущие ноты в его голосе сохранялись, но теперь он взвешивал каждое сказанное слово.

– Не совсем. Подумываю поселиться в этих местах. Просто хочу понять наверняка, а пока заняться кое-чем другим.

Планов была уйма, но всему свое время.

– Чем именно?

Я пожала плечами и сказала правду:

– Турпоходами.

Густая бровь взметнулась вверх, но разъяренное выражение с лица не исчезло. Лед подо мной трещал.

– Турпоходами? – переспросил он, как будто я сказала «оргиями».

– Ну да. Могу озвучить маршруты, которыми хочу пройти. – Я запомнила их названия, изучая мамин дневник, но при необходимости могла бы составить список. – Пока я без работы, но собираюсь ее найти, а деньги есть. Получила отступные при разводе. – Предваряя наводящие вопросы, я могла бы сообщить подробности: пусть не думает, что я вру насчет своей платежеспособности.

Но мужчина по-прежнему смотрел на меня холодно. Пальцы одной руки сжимались и разжимались. Ноздри выразительного носа раздувались. Он так долго молчал, что даже сынишка снова, широко раскрыв глаза, посмотрел на меня поверх его плеча.

Парнишка просто хотел денег, и это было нормально. На самом деле, я подумала, что с его стороны это было довольно остроумно и смекалисто. Я помнила, каково это, когда ты ребенок, работы нет, а чего-то очень хочется.

Наконец мужчина поднял подбородок чуть выше, его ноздри снова раздулись.

– Заплатите втрое больше?

Судя по голосу, у него еще оставались сомнения.

– Чеком, картой, PayPal или денежным переводом прямо сейчас.

Я сглотнула и, не успев притормозить, добавила с улыбкой, которую всегда использовала для разрешения сложных ситуаций:

– Даете скидку при оплате наличными? Потому что наличные – не проблема.

И чуть было не подмигнула ему, но вовремя себя одернула. Мужчина, скорее всего, был женат и определенно все еще зол. Обоснованно, нужно признать.

– Переводом будет быстрее, – шепотком проговорил парнишка.

Я не смогла сдержаться – прыснула, прикрыла рот рукой и снова прыснула.

Мужчина зыркнул на сына, всем своим видом давая понять, что расстроен его поведением и не видит ничего смешного в подобном предложении. Но, надо отдать ему должное, он снова сосредоточился на мне и вроде бы даже закатил глаза, как будто не в силах поверить в то, что собирался сказать.

– Наличными завтра. Или выметайтесь.

Неужели он…

– И не попадайтесь мне на глаза. Хочу забыть, что вы здесь, а машина – уж ладно.

Вид у него по-прежнему был злым, а голос звучал раздосадованно.

Но он согласился. Согласился!

– Месяц живите, а после уезжайте.

Все это время он смотрел мне прямо в глаза, внушая мысль, что ни о каком продлении аренды не может быть и речи и что я должна быть благодарна уже за это.

Я кивнула. Месяц так месяц, без обид. Если на то пошло, у меня будет время разобраться с проживанием и найти себе постоянное жилье – буду ориентироваться по обстоятельствам.

Годы идут, и порой нужно просто выбрать жизненный путь и следовать ему. Это было то, чего мне хотелось. Просто идти.

Так что… завтра и начну переживать об этом.

Я кивнула, подождала – вдруг он скажет что-нибудь еще. Но мужчина повернулся к парнишке и указал ему на лестницу. Они молча пошли вниз, а я осталась в комнате.

Возможно, мне не следовало снова привлекать к себе внимание, но я ничего не могла поделать. Когда в поле моего зрения остался лишь серебристый затылок мужчины, я крикнула:

– Спасибо! Вы меня тут не увидите!

И… он остановился.

Я поняла это, потому что затылок был по-прежнему виден. Мужчина не обернулся: он стоял, и казалось, он не скажет ни слова, но он шумно выдохнул – а может, это было рычание. Вроде бы покачал головой и крикнул явно раздраженным голосом на манер моей несостоявшейся свекрови:

– Да уж пожалуйста!

Это было грубо. Но, по крайней мере, он не передумал. Это была секунда высокого напряжения.

Наконец я позволила себе выдохнуть, и мое тело, которое, как выяснилось, было сильно напряжено, расслабилось.

У меня был месяц. Может, в итоге я останусь здесь надолго, а может, и нет. Но я собиралась извлечь из пребывания в Пагосе максимум пользы.

Мама, я вернулась!

Глава вторая

На следующий день я раз двадцать проверила телефон, после чего сделала то же самое, что и девятнадцать до этого: положила его обратно.

Ничего нового! Да, сообщений и писем заметно поубавилось, но так, чтобы совсем ничего не было…

Вчера вечером выяснилось, что единственное место, где ловит смартфон, – у окна, рядом со столиком. Я поняла это, когда принялась расхаживать по комнате и разговор внезапно прервался. Придется учесть, но не беда. В небольших городах, где мне случалось бывать, та же история. Смартфон поймал одну сеть с двумя полосками, но она была запаролена. Судя по всему, вай-фай был хозяйский, и шансов на то, что мне дадут пароль, равнялся нулю. Где-то в глубине души я надеялась на то, что это явление временное, что, возможно, вышка сотовой связи вышла из строя, но, скорее всего, дело было не в этом.

Строго говоря, проверять мне было нечего. Хотелось поменьше пялиться в экран. Жить своей жизнью, вместо того чтобы смотреть в интернете, как живут другие.

Единственное сообщение, которое пришло тем утром, было от тети. Вчера вечером мы с ней болтали целый час. Прочитав послание, я усмехнулась.

Тетя Каролина: Прямо сегодня купи спрей от медведей, ПОЖАЛУЙСТА

Это она прислала на тот случай, если ее пятикратное напоминание, сделанное во время нашего телефонного разговора, вылетело у меня из головы. Тетя по меньшей мере десять минут рассуждала о медведях, очевидно, полагая, что они нападают на людей просто так. Она, ясное дело, беспокоилась за меня: начиная с прошлого года, это продолжалось нон-стоп. Тогда я вернулась к ним с разбитым сердцем, потеряв ориентиры, и без надежд обрести компас и новое направление.

Можно сказать, такова была история всей моей жизни: отправляться к тете и дяде, когда мой мир летел в тартарары. Но хотя расстаться с тем, с кем я думала прожить до конца своих дней, было катастрофично, это не шло ни в какое сравнение с потерей мамы. Это я понимала всем сердцем. Это помогало расставлять приоритеты и напоминало о том, что было важно.

Мне так повезло, что у меня были тетя и дядя! Они взяли меня к себе и относились ко мне как к родной дочери. Они оберегали и любили меня.

Во время нашего разговора тетя, точно прочитав мои мысли, пробурчала:

– Лео, – так звали одного из моих двоюродных братьев, – заехал вчера и помог составить однозвездочный отзыв на новый альбом этого ворюги. Мы завели твоему дяде аккаунт и сделали то же самое. Там таких отзывов уйма. Хе-хе!

Я обожала их обоих.

– Неделю назад я разговаривала с Юки. По ее словам, максимум, которого достоин его альбом, – это эмодзи в виде большой кучи дерьма.

Дядя, который не был силен в речах, зато умел хорошо слушать, крикнул на заднем плане:

– Держу пари, он со своей мамочкой теперь кусают локти, что упустили курочку, несущую золотые яйца!

Я ухмыльнулась.

Потому что, хотя я знала, что все случившееся было к лучшему, это не означало, что я хотела лучшего для своего бывшего – вот такая я была дрянь.

Им с мамочкой за все заплатят. В конце концов. Обязательно! Правда выйдет наружу, это лишь вопрос времени. Кэден найдет того, кто станет сочинять ему музыку, но только за большие бабки, тогда как я делала это задаром – из любви.

Ну, не совсем, но почти.

И тот, кто станет ему помогать, не допустит, чтобы он присвоил себе все лавры за этот тяжкий труд. В отличие от меня.

Тетушка вздохнула и, поколебавшись, сказала:

– Ора, я узнала от Бетти… Помнишь ее, мою парикмахершу? Так вот, она говорит, что видела его фотографию с Тэмми Линн на каком-то недавнем мероприятии.

Я представила мужчину, с которым состояла в отношениях почти полжизни, рядом с другой женщиной, и у меня защипало в горле.

Теперь он мог фотографироваться с кем хочет. Очень удобно!

То, что я чувствовала, не было ревностью. Это было что-то другое.

Легкий привкус горечи преследовал меня до конца нашего разговора. Тетушка между тем вернулась к теме спрея от медведей, буранов и каннибализма как способа выживания в условиях зимовки в горах.

Я решила позже объяснить ей, насколько зима в Пагоса-Спрингс мягче по сравнению с другими местами, чтобы она не переживала так сильно.

А пока я провела утро, определяя, что необходимо сделать и в каком порядке. Требовалось разжиться наличкой за аренду, что благодаря «кровным» денежкам не вызывало проблем. А в остальном особых дел не намечалось. Разве что навестить старую подругу…

Кроме того, нужно было купить продуктов, потому что индейку и сыр я доела на завтрак, а на обед и ужин ничего не осталось. И раз уж я собиралась пробыть здесь некоторое время, следовало как-то обжиться, а значит, не стоит откладывать дела в долгий ящик.

Возможно, нужно заняться ими прямо сейчас.

Спустившись по лестнице, я вышла во двор и остановилась возле машины. Вчера я приехала поздно, когда было темным-темно, и теперь с удивлением разглядывала окружающий пейзаж. На сайте были размещены фотографии квартиры внутри гаража, и лишь на одной был запечатлен вид снаружи.

В свое время мы с мамой жили ближе к городу, среди огромных сосен, которые были частью национального парка. Но, помнится, окраины выглядели довольно пустынно, и именно такой вид сейчас предстал перед моими глазами. В Пагосе преобладали яркая зелень и густые леса, а здешняя скалистая красота, в которой чувствовалась близость к Нью-Мексико, и пустынные участки выглядели иначе. На холмах вокруг дома местами росли кедры и кустарники.

Вид был невероятный – на свой лад.

Я долго стояла, а затем наконец огляделась. Перед домом был припаркован внедорожник. Иного транспорта не наблюдалось.

Я бросила взгляд в том направлении и тотчас отвела глаза. Не хватало еще, чтобы мистер Роудс увидел, как я пялюсь на дом, и что-нибудь заподозрил. Тогда он выставит меня в два счета! Если придется, ближайший месяц буду идти к машине с закрытыми глазами, от греха подальше.

Я приехала сюда не просто так и не могла тратить время понапрасну, учитывая, что не знала, как долго здесь пробуду.

Не будь у меня причины, я бы здесь не задержалась.

Именно поэтому я села в машину и отправилась в путь, толком не зная, что делаю, но понимая, что делать что-то нужно.

Я добралась до окружной дороги, а затем поискала указатели на расположение банка. Здесь точно имелся филиал – это я выяснила заранее, прежде чем пуститься в путь. Пагоса-Спрингс находится в пяти часах езды от Денвера, в четырех – от Альбукерке, по сути, в захолустье, окруженный мелкими городишками, о которых мало кто слышал. Здесь было два продуктовых магазина, несколько местных банков и один крупный, крохотный кинотеатр и – для большого городка – довольно приличное количество ресторанчиков и пивоварен.

Учитывая трудности с арендой, следовало предположить, что жизнь в городке бьет ключом. Нет, я знала, что Пагоса-Спрингс живет за счет туризма. Помнится, мама сетовала на то, что летом поток туристов не иссякает и что у продуктового магазина приходится парковаться в конце стоянки.

Но в остальном мои воспоминания о Пагосе были расплывчатыми. Сейчас многое выглядело иначе – городок сильно разросся, хотя кое-что казалось знакомым. За исключением нового «Уолмарта».

Однако со временем все меняется.

Я продолжала путь по шоссе, и надежда снова согрела мне душу. Пусть городок выглядел не совсем так, как мне помнилось, но достаточно, чтобы возникло чувство… правильности. Или, возможно, мне только казалось.

Но самое главное – это место было началом новой жизни. Именно этого мне хотелось. Да, с ним было связано одно из худших моих воспоминаний, но остальные – самые лучшие – его перевешивали.

Когда-то моя жизнь началась в Пагосе, и время шло.

Банк. Продукты. Может, размять ноги, пройтись по магазинам, поискать предложения о найме, изучить объявления в газете? У меня больше десяти лет не было нормальной работы, а значит – и рекомендаций. Может, стоит заглянуть к Кларе: вдруг она работает?

И если останется время, зайти на сайт и оценить одной звездой новый альбом Кэдена.

* * *

Перед входом маленькая белая вывеска с ярко-оранжевыми буквами извещала: «ПРИНИМАЕМ НА РАБОТУ».

Запрокинув голову, я прочитала название магазинчика: «Все для активного отдыха». Внутри было не протолкнуться. По центру стояли вешалки с одеждой, а вдоль двух стен напротив витрины протянулся длинный L‐образный прилавок. Замотанного вида женщина металась с одного его конца на другой, обслуживая покупателей, которые указывали на таблички, висевшие на стенах. Насколько я могла понять, они извещали о прокате.

Честно говоря, я не связывала с возможной работой никаких ожиданий и, за последние пару часов обойдя несколько магазинов, была этому рада. Судя по объявлениям, работники требовались в лавку рыбалки нахлыстом (я очень давно не держала удочку в руках и потому даже не стала справляться), в музыкальный салон (где звучала настолько знакомая песня, что я сразу поспешила к выходу) и в обувной магазинчик. Два сотрудника так яростно ругались там в подсобке, что я слышала каждое слово и потому тоже решила не интересоваться вакансией.

Вот так я оказалась на другом конце города – противоположном тому, где остановилась.

Насколько мне помнилось, «Все для активного отдыха» продавал и предлагал напрокат оборудование для занятий на свежем воздухе: рыбалки, кемпинга, стрельбы из лука и тому подобного. В зависимости от сезона.

Я в этом ничего не смыслила. Теперь уже нет. Знала, что рыбалка бывает разной: нахлыстом, донками, еще какая-то – и на этом все. Знала про луки и арбалеты. Знала, что такое палатка, и много-много лет назад могла профессионально ее поставить. На этом мои познания об активном отдыхе заканчивались. Очевидно, я слишком долго жила в большом городе – с людьми, далекими от природы.

Но все это не имело значения, потому что сюда я пришла по другой причине. Не с целью найти работу или что-то купить. И, честно говоря, немного нервничала.

Мы с Кларой не общались почти год – с тех пор, как все полетело в тартарары. Но даже тогда я отправила ей поздравление с днем рождения. Она не знала, что с Кэденом мы расстались.

Ну, теперь, вероятно, она уже знала, поскольку он явно с кем-то встречался и фотографировался.

Нет, пирог с дерьмом он все же однажды получит.

Решив, что воспоминаний о Кэдене для этой недели достаточно, я выкинула его из головы и вошла внутрь.

Фотографии магазинчика я посмотрела еще в Юте – как-то ночью, от нечего делать. В детстве, когда мы с Кларой возвращались домой после школы, ее отец порой брал нас к себе на работу. Если покупателей не было, мы играли в торговом зале или устраивались в подсобке и делали уроки.

Судя по всему, недавно в магазинчике сделали ремонт. На полу лежала плитка, все было новым и современным. Выглядел он замечательно! И очень оживленно.

Лавируя среди покупателей, я не сводила глаз с женщины за прилавком. Той самой, которую заметила в витрине. Она обслуживала очередное семейство. Стоявшая рядом девочка-подросток занималась супружеской парой. Я понятия не имела, кто она такая, а женщину узнала сразу. Мы не встречались двадцать лет, но не теряли друг друга из вида и были друзьями в соцсетях.

Я улыбнулась, решив, что могу подождать. Возвращаться в гараж не хотелось. Я обошла стойки с одеждой и направилась в сторону подсобки, где разместилась большая вывеска «РЫБАЛКА» и было гораздо меньше людей.

Здесь на рядах крючков висели мешочки с разнообразными перышками и шариками. Хм… Я взяла один, в котором было что-то похожее на мех.

– Вам помочь? – прозвучало над ухом.

Голос был незнакомым. И тем не менее это могла быть только Клара или девочка-подросток – это я знала точно, потому что довольно долго пялилась в витрину. Но говорившая явно не была подростком.

Поэтому, оборачиваясь, я держала улыбку наготове и оказалась лицом к лицу с той, кого сразу узнала благодаря многолетним постам в соцсетях. Но, судя по любезной услужливой улыбке, меня она не вспомнила.

Клара стала выше и фигуристее. Можно сказать, заметно раздалась вширь. От своего отца из индейского племени ютов она унаследовала смуглую кожу и высокие скулы, и я с одного взгляда поняла, что она все такая же славная, какой была раньше.

– Клара, – сказала я, растягивая губы в широченной улыбке.

Ее брови слегка приподнялись, голос по-прежнему звучал ровно.

– Здравствуйте! Мы… – Она чуть наклонила голову, глядя на меня темно-карими глазами, и медленно проговорила: – Мы знакомы?

– В свое время, в младшей и средней школе, были закадычными подружками.

Тонкие темные дуги ее бровей на мгновение сошлись на переносице, затем выражение лица изменилось, рот открылся и она ахнула:

– О! Ты перестала красить волосы?

Это было напоминание о жизни, оставленной в прошлом. Той, в которой миссис Джонс убедила меня стать блондинкой, «потому что тебе так гораздо лучше». Но я решила не вдаваться в подробности и просто кивнула:

– Я вернулась к своему естественному цвету.

Пару месяцев назад я состригла блондинистые кончики, и потому сейчас волосы были короче, чем всегда.

– Целый год от тебя ни слуху ни духу! – прошипела она, тыкая меня в плечо. – Ну ты и бесстыдница, Аврора!

И в следующее мгновение Клара уже обвила меня руками, и мы обнялись.

– Что случилось? Ты как здесь? – выдохнула она, через секунду отстраняясь. Мы были примерно одного роста, и я заметила маленькую щербинку между ее передними зубами. – Несколько месяцев назад я отправила тебе сообщение, но оно вернулось обратно.

Ну вот, еще одно напоминание.

– Это долгая история, но я поживу здесь какое-то время. Может быть, останусь.

Темные глаза подруги скользнули поверх моего плеча. Казалось, она думала о том, что осталось несказанным. Надеялась увидеть того, кому полагалось находиться здесь, не будь он таким козлом?

– Ты одна?

Под этим она имела в виду «Кэден с тобой?». Клара была из тех немногих, кто знал о нем.

– Нет, мы больше не вместе.

Я улыбнулась, снова подумав о пироге с дерьмом.

Клара моргнула, секунду спустя кивнула, и ее лицо озарила улыбка.

– Что ж, я надеюсь, что в конце концов ты расскажешь мне эту долгую историю. Что ты здесь делаешь?

– Я была в городе. А приехала вчера вечером. Прогулялась по округе в поисках работы и решила заглянуть к тебе.

Хотя мы долгое время не принимали активного участия в жизни друг друга, но оставались на связи. На протяжении двух десятилетий обменивались поздравлениями на День благодарения, Рождество и дни рождения.

А после того, как я рассталась с Кэденом, я как бы выпала из обоймы. У меня пропало желание говорить о чем-то, помимо насущных тем.

– Ты правда собираешься остаться?

– Ага. По крайней мере, план такой.

Вид у подруги был ошарашенный.

Я понимала, как это выглядит. Нет ничего странного в том, что она удивлена.

А значит, мне предстоит объяснить, что выбора не было, пусть даже, на мой взгляд, это был оптимальный вариант.

Клара снова моргнула, затем улыбнулась еще радостнее и указала на стойку, из-за которой на нас с любопытством смотрела девчушка-подросток. Ее хвостик сбился набок, вид был такой же усталый, как у Клары. Детей у подруги не было, это я знала точно, так что, скорее всего, девчушка была просто сотрудницей. И они обе весь день сбивались с ног. А клиенты, судя по времени, скоро должны были потянуться назад – сдавать арендованное оборудование.

– Пойдем в мой офис, – предложила Клара, – поболтаем. На случай возможных вопросов приходится быть начеку, но очень хочется узнать, что и как.

Слово «офис» вызвало у меня улыбку. Кивнув, я остановилась напротив девчушки, а Клара обошла прилавок и встала лицом к торговому залу.

– Аврора, это моя племянница Джеки. Джеки, это Аврора. В школе мы были лучшими подругами.

Девчушка почему-то округлила глаза, но помахала мне.

– Привет! – махнула в ответ я.

– Где ты остановилась? Говоришь, вчера вечером приехала? – спросила Клара.

– Я остановилась ближе к Чимни Рок. – Это был национальный памятник, находившийся на противоположном конце городка. – И да, приехала вчера вечером. Сегодня отправилась за продуктами и прошвырнуться по магазинам. И решила заглянуть к тебе, раз уж я здесь.

Про Клару мне было известно только то, что год назад ее отец серьезно заболел и она вернулась в Пагосу из… Аризоны? Она была замужем, но лет восемь назад ее супруг трагически погиб в дорожной аварии по вине нетрезвого водителя. Узнав об этом из ее поста, я отправила ей цветы.

– И молодец, что заглянула! – Она по-прежнему улыбалась. – До сих пор не могу поверить, что ты здесь. И ты стала еще красивее, чем на фотографиях. Я‐то надеялась, что ты пользуешься крутыми фильтрами, ан нет!

Клара покачала головой:

– В этом нет моей заслуги. А ты сама как? И как папа?

Она чуть поморщилась. Я поняла это лишь потому, что легко улавливаю чужое состояние.

– Я в порядке. Кручусь тут. А папа… Ничего, держится. Теперь магазин целиком на мне. – Ее лицо посерьезнело. – А он здесь почти не бывает. Но тебе ужасно обрадуется, если планируешь задержаться.

– Я тоже мечтаю с ним повидаться!

Клара покосилась на племянницу, потом снова посмотрела на меня и прищурилась. Ее взгляд стал чересчур внимательным.

– Что за работу подыскиваешь?

– А ты какую предлагаешь? – шутливо откликнулась я.

В товарах для активного отдыха я была ни бум-бум. Прогулка по рыболовному отделу стала для меня откровением.

Мама была бы огорчена. Когда-то она регулярно брала меня на рыбалку. Иногда мы рыбачили вдвоем, в другие разы к нам присоединялись ее друзья. Но сейчас все это наглухо позабылось.

Я не преувеличивала. Половина товаров, а то и больше были мне в новинку.

За последние двадцать лет, когда мамы уже не было рядом, я превратилась в городскую жительницу. Уехав из Пагосы, перестала ходить в походы. Несколько раз мы с дядей ездили на рыбалку, но это было лет пятнадцать назад. Сейчас я вряд ли смогла бы назвать и десяток видов рыбы.

Удивительно было то, что Клара выглядела… неожиданно заинтересованной.

– Кроме шуток, Аврора! Или ты сейчас зовешься Ора?

– И так, и этак. – Я моргнула. – И я действительно пошутила. Я в этом ничего не смыслю. – Я повела рукой по сторонам. – А иначе попросилась бы взять меня в штат.

Клара смотрела по-прежнему, прищурившись и чуть приподняв подбородок.

– Совсем ничего не смыслишь?

– Не сразу вспомнила, как называются мушки и блесны. Хотелось назвать их рыбными примочками. – Я усмехнулась. – Куда ж это годится?

– Мой последний парень, который бросил меня, рассказывал покупателям, что в Сан-Хуане водится лосось, – сухо заметила она.

– А что, он там не водится?

Клара улыбнулась, сверкнув щербинкой, и я растянула губы в ответ.

– Нет. А еще он постоянно опаздывал… И никогда не предупреждал, что не явится на смену. – Она покачала головой. – Извини, что вываливаю это тебе! Просто мне нужен помощник, и такое ощущение, что всех трудоспособных в этом городе я уже перепробовала.

Ох.

Ну что ж…

Я закрыла рот и принялась осмысливать услышанное. Что отсюда следовало? Работать на того, с кем состоишь в отношениях? Как это было в прошлый раз, мы все отлично знаем.

Классно – пока не закончилось. Но такова жизнь.

Конечно, я могла бы найти работу в другом месте, но, с другой стороны, с Кларой мы точно поладим. Я много лет читала ее бодрые оптимистичные посты, которые, возможно, были липой, во что как-то не верилось. Даже когда погиб ее муж, она держалась очень достойно. И мы всегда так славно перешучивались онлайн!

Чем я рискую? Разве что выставлю себя идиоткой, потому что ни в чем не разбираюсь?

– Не извиняйся, – осторожно сказала я. – Просто я ничего не знаю про кемпинг и рыбалку, но… если хочешь… готова попробовать. Я быстро учусь и умею задавать вопросы. – Пока я это говорила, на лице Клары все явственнее проступало расчетливое выражение. – Я пунктуальна. Работы не боюсь и почти никогда не болею. И редко бываю в плохом настроении.

Она подняла руку и постучала указательным пальцем себе по подбородку. Вид у нее был задумчивый, во взгляде чуть расширенных глаз по-прежнему читалась заинтересованность.

Но мне все равно хотелось, чтобы она осознала, с кем придется иметь дело, чтобы потом не было сюрпризов и обоюдных разочарований.

– Я давно не работала в розничной торговле, но на моей… «последней работе», – я изобразила в воздухе кавычки, – много контактировала с людьми.

Клара поджала губы, мазнула взглядом по девчушке, а потом снова посмотрела на меня и решительно кивнула.

Я решила, что упоминать о Кэдене при племяннице она не станет, и, честно говоря, меня это полностью устраивало. Чем меньше людей будут в курсе, тем лучше. Джонсы поспорили на то, что я сдержу слово и не стану распространяться о наших отношениях, и были правы.

Но я не хотела говорить о нем только потому, что мне претило до конца своих дней оставаться бывшей Кэдена Джонса, особенно если в том не было необходимости. Блин, чтоб у его мамаши сегодня вечером случился климактерический прилив!

– Я просто хочу, чтобы ты знала, что в этой теме я абсолютный ноль.

У Клары дрогнули губы.

– Мой предпоследний сотрудник проработал два дня. Последняя продавщица выдержала неделю, после чего сбежала, не прощаясь. И с теми десятью, что были до них, случилась та же история. У меня два внештатника – папины приятели, которые выходят пару раз в месяц. – Клара вздернула подбородок и, казалось, вздрогнула. – Если ты будешь приходить вовремя и делать хоть что-то, я научу тебя всему, что пожелаешь.

У меня в груди затеплилась надежда. Работать у старой подруги? Заниматься тем, что было маминой отрадой? Может, это не такая уж плохая идея!

– Обожаю учиться, – честно сказала я.

В жизни мне довелось повидать так много воодушевленных лиц, на которых читался осторожный оптимизм, что я сразу поняла: это оно.

Должно быть, Клара действительно находилась в отчаянии, если решилась нанять меня, и старая дружба тут была ни при чем.

– Значит, – она оперлась о прилавок, – ты хочешь здесь работать? Быть на подхвате?

– Если только это не доставит тебе неудобств. – Я сделала паузу и изобразила радостную улыбку. – Я умею слушать и понимаю, что бизнес есть бизнес. Если устанешь от меня, дай знать, ладно? И если не буду справляться с работой. И вообще, комната оплачена на месяц вперед, и, если все пойдет хорошо, я останусь, но пока рано загадывать.

Клара посмотрела на девчушку, которая пялилась на меня во все глаза, и кивнула.

– Главное, чтобы ты приходила вовремя, а если не захочешь работать, то хотя бы сообщала об этом заранее.

– Обещаю.

– Но должна предупредить, что много платить я не смогу.

Она назвала сумму, которая лишь немногим превышала минимальную заработную плату, но это было хоть что-то.

А с тем, кого я любила и знала прежде, злодейка-судьба вмазала мне по физиономии.

Когда жизнь упорно что-то навязывает, следует прислушаться. И я держала уши востро. Передо мной расстилалось будущее. Я знать не знала, чем хочу заниматься, но это было хоть что-то. Это был шаг. А двинуться вперед можно, лишь сделав этот первый шаг. В каком направлении – порой неважно, главное – тронуться с места.

– Я научу тебя пользоваться кассовым аппаратом, а там разберемся, что еще тебе можно поручить. Скажем, прокат. Я не знаю… Только имей в виду, что денег много не будет. Тебя это точно устраивает?

– Мне никогда не хотелось стать миллионершей, – осторожно заметила я, почти физически ощущая ужасное облегчение.

– Сможешь начать завтра?

И снова в груди потеплело от расцветающей надежды.

– Завтра годится!

Все равно никаких дел не было.

Я протянула руку. Клара подала свою, и мы обменялись крепким рукопожатием.

Затем мы неуверенно улыбнулись друг другу. Клара опустила подбородок, ее губы снова дрогнули, темные глаза блеснули:

– Ну а теперь рассказывай. Как ты живешь?

Ее лицо поникло, и я поняла, что снова пришло ей на ум. То самое, что неизменно омрачало мои отношения со всеми, кто был в курсе случившегося с мамой.

Мне не хотелось говорить ни о ней, ни о Кэдене, поэтому я сменила тему.

– Нет, это ты расскажи, как живешь.

К счастью, Клара заглотила наживку и принялась живописать свою жизнь во всех подробностях.

* * *

Возвращаясь в гараж после встречи с Кларой и Джеки, я была на подъеме. Пятнадцатилетняя девчушка держалась тихо, но смотрела во все глаза и жадно впитывала каждое слово, сказанное Кларой. Она была такой славной, что я сразу прониклась к ней симпатией.

Эти два часа стали самым ярким событием последних двух месяцев моей жизни, а может, и больше. Было приятно находиться рядом с кем-то, кто меня знал. Разговаривать с тем, кто не был совершенно посторонним. Я посетила уйму прекрасных национальных парков, крупных туристических достопримечательностей и других мест, которые прежде видела только в журналах и блогах о путешествиях, и не жалела о том, как провела время до приезда в Пагосу. Мне это было нужно, и я полностью отдавала себе отчет в том, что свободное время было роскошью.

Пусть даже это благо досталось мне дорогой ценой.

Два месяца возможности делать, что хочется, были оплачены четырнадцатью годами, потраченными впустую. Хотя теперь денег на моем банковском счете было более чем достаточно, и я могла не работать… какое-то время.

Но я знала, что это время закончилось. И ждать, что все образуется, а жизнь вернется в нужное русло, было бессмысленно.

Но встреча со старой подругой давала надежду на то, что здесь, возможно, меня что-то ждет. Или, по крайней мере, что я могла бы сделать здесь что-то для себя, если не буду спешить. «Были бы кости!» – это я могла бы сказать про любое место в Соединенных Штатах, за исключением Кейп-Корал или Нэшвилла.

Так почему бы не здесь? Эта мысль снова и снова приходила мне в голову.

Ведь мама могла жить здесь без семьи, с небольшим кругом друзей. Так почему я не смогу?

Следуя указаниям навигатора, я въехала на подъездную дорожку и заметила перед домом две машины: внедорожник «Форд Бронко» и пикап, на бортах которого значилось «Парки и дикая природа». Большие окна дома были ярко освещены. Напрашивался вопрос, чем таким заняты папа с сыном.

Следом пришла мысль, есть ли в доме хозяйка – подруга, жена или мать. Возможно, сестра. Или даже не одна. Хотя вряд ли: если пацан пытался провернуть аферу со сдачей гаража, наличие сестры существенно осложнило бы дело: она бы его сдала.

Уж я-то в курсе! Мои двоюродные братишки платили мне, чтобы я не закладывала их дяде и тете. Хотя как знать?

Совать нос в чужую жизнь можно и на расстоянии. Меня привлекали красивые черты – обычно морды собак или детенышей животных, но время от времени и человеческие лица. Навести справки о домохозяине – задача раз плюнуть.

Я припарковалась рядом с гаражом, взяла конверт с наличными, полученными в банке, и вышла. Попадаться на глаза горячему папаше, который не желал знать о моем существовании, не хотелось, поэтому я рысью домчалась до входной двери, постучала и сунула конверт под коврик, прежде чем меня застукали.

Потом забрала из машины продукты, купленные после встречи с Кларой и Джеки, схватила нужный ключ и поспешила к двери.

Поездка в супермаркет, которая задумывалась как быстрое мероприятие, заняла целый час. Я понятия не имела, где что находится, но в конце концов все же пополнила запас сэндвичей, а также купила хлопья, фрукты, миндальное молоко и все необходимое для быстрого ужина. За последние десять лет я освоила дюжину вариантов легких перекусов, которые готовились в одной кастрюльке: обычно я предпочитала собственную стряпню, а не кейтеринг. В последние два месяца, когда мне до чертиков надоело питаться вне дома, эти рецепты стали более чем актуальны.

Закрывая дверь бедром, я бросила взгляд в сторону дома и заметила в окне знакомую физиономию.

Это был парнишка.

Я остановилась на секунду, а затем помахала ему.

Эймос застенчиво поднял руку. Интересно, на сколько его наказали? Неужели на всю оставшуюся жизнь? Бедняга…

Придя наверх, в свое временное жилище, я достала продукты и приготовила ужин, жадно вдыхая его запахи. После достала из рюкзака мамин дневник в кожаном переплете, а рядом положила тетрадь на спирали, купленную в тот день, когда решила отправиться в Пагосу. Затем нашла нужную страницу – я помнила ее наизусть, но все равно хотела посмотреть.

На обратном пути из супермаркета я проехала мимо дома, в котором мы жили, и после этого в груди возникло тяжелое чувство, похожее на несварение. Но это было не оно. За многие годы я свыклась с этим ощущением и точно знала его причину. Просто сегодня я тосковала по маме больше, чем обычно.

К счастью, я многое помнила о ней. Мне было тринадцать, когда она пропала, но кое-какие детали вспоминались отчетливее других. Время сгладило частности, размыло подробности, но самое яркое в памяти сохранилось – мамина безграничная любовь к природе. Она бы все отдала за возможность работать в магазинчике товаров для активного отдыха, и сейчас я склонялась к мысли, что, пожалуй, лучшей работы мне было бы не найти. Я уже планировала пройти по ее маршрутам.

Пусть я ничего не смыслила в рыбалке, кемпинге или стрельбе из лука, но когда-то ходила с мамой в походы. И если бы делала это через силу, то наверняка запомнила бы. Об этом стоило подумать.

Еще мне запомнилось, как сильно она любила все систематизировать. Это распространялось и на ее самое любимое хобби – пеший туризм. Она частенько повторяла, что лучшей терапии не найти: лишь став гораздо старше, я поняла смысл ее слов.

Проблема заключалась в том, что записи шли в случайном порядке, не от простого к сложному, и последние две недели я занималась муторной работой, выясняя категорию сложности и продолжительность каждого маршрута.

У меня не было адаптации к высоте и четкого представления о том, сколько я здесь пробуду. А значит, начинать следовало с самого простого и короткого – и постепенно двигаться дальше. Зато я точно знала, какой маршрут будет первым. Мы с Кларой не строили долгосрочных планов, но на выходе из магазина я посмотрела часы работы и выяснила, что по понедельникам он закрыт. Очевидно, что в этот день у меня будет выходной. Оставалось понять, какой еще день мне дадут. Если она хотела, чтобы я работала неполный день, замечательно! Но будет видно. А пока все складывалось отлично.

План состоял в том, чтобы завтра начать прыгать на скакалке для тренировки легких. В последнее время я почти каждый день, когда не была в разъездах, совершала прогулки и бегала, но заболеть горнячкой в первые недели пребывания здесь мне не хотелось: об этой опасности предупреждали все туристические форумы, хотя в этих местах было особенно не разгуляться… Оставалось ехать в город, откуда начинались размеченные маршруты, или, как вариант, можно было остановиться у обочины, что было небезопасно.

Я положила перед собой две тетради и перечитала мамину запись. Та, которую я искала, находилась почти в середине дневника. Мама записывала только новые маршруты, но из раза в раз проходила знакомыми, которые любила. Этот дневник она начала вести после моего рождения. До него были другие, но они были посвящены экстремальным походам в других местах, где она жила до меня.

19 августа

Водопад Пьедра

Пагоса-Спрингс, Колорадо

Легкий, 15 минут в одну сторону, четкая тропа

Вернуться осенью, чтобы искупаться в реке!

Стоит еще раз

Рядом было нарисовано сердечко.

Я в очередной раз перечитала запись, которую уже знала наизусть.

Тут же лежала фотография из фотоальбома – одного из тех, что мне удалось сохранить: мы с мамой на маршруте, мне лет шесть. Это был легкий короткий поход примерно в полкилометра, так что для начала будет самое то. Завтра я поговорю с Кларой насчет выходных и намечу план действий… Если, конечно, она не уволит меня с ходу, потому что я в ее делах ни бум-бум.

Я провела пальцем по кожаной обложке – к записям не прикасалась: боялась их смазать или испортить. Дневник был нужен мне в целости и сохранности. У мамы был убористый почерк, не особенно аккуратный, но очень похожий на нее. Дневником я очень дорожила: он входил в число тех немногих вещей, которые я всегда держала при себе.

Чуть погодя я закрыла его и решила принять душ. Завтра поеду в город, найду какое-нибудь местечко с вай-фай и закачаю на планшет фильмы или шоу. Может, в магазине у Клары есть вай-фай? Я остановилась у окна, которое не стала открывать, когда вошла в душную квартиру: я совсем упустила из виду, что кондиционеров в большинстве здешних мест не бывает, – и снова посмотрела на дом.

Света в нем прибавилось: он горел во всех огромных окнах фасада и торца. Но пикапа с надписью «Парки и дикая природа» уже не было.

Я снова подумала о том, как выглядит вторая половинка моего домохозяина.

Хм.

Я стояла в зоне приема. Заняться мне было нечем. Я схватила телефон и вернулась к окну.

И набрала в поиске: «ТОБИАС РОУДС».

Тобиасов Роудсов оказалось несколько, но ни один из них не жил в Колорадо. У одного на фотографии был мальчик лет десяти с собакой – снимок выглядел старым и размытым: скорее всего, был снят на мобильный телефон. Место жительства – Джексонвилл, Флорида.

Не знаю, почему я решила кликнуть по этой фотографии. Год назад какой-то Билли Уорнер сбросил ему ссылку на статью о новом мировом рекорде на рыбалке, далее был пост с обновленной аватаркой, на которой мальчик был еще младше, но тоже с собакой. Ниже были два комментария.

Первый оказался от того же Билли Уорнера: «Эйм на меня похож».

Второй был ответом от Тобиаса Роудса: «Размечтался».

Эйм? Это что, от Эймос? Это тот парнишка? Цвет кожи совпадал.

Я вернулась к постам и прокрутила вниз. Еще было всего три записи.

Более старая фотография профиля, на которой была запечатлена только собака, большая и белая. Это было два года назад.

Еще один пост от того же Билли с очередной ссылкой про рыбалку, при котором имелись комментарии.

С максимальной осторожностью, чтобы случайно не лайкнуть старый пост – тогда пришлось бы удалять аккаунт и заводить новый с другим именем, – я щелкнула по комментариям. Их было шесть.

Первый оказался от некоего Джонни Грина и вопрошал: «Когда поедем на рыбалку?»

На что Тобиас Роудс ответил: «Как только, так сразу».

Билли Уорнер приписал: «Джонни Грин, Роудс снова холостяк. Рванули».

Джонни Грин: «Ты расстался с Энджи? Черт возьми, рванули».

Тобиас Роудс: «Эйма не забудьте».

Билли Уорнер: «Я его привезу».

Я понятия не имела, кто такая Энджи. Скорее всего, его бывшая девушка, а может быть, даже нынешняя. Может, они снова сошлись. Может, это мать Эймоса?

И кто такие Билли с Джонни, я тоже знать не знала.

Другой информации на странице не было, а шарить по чужим профилям я не рискнула из опасений засветиться.

Хм.

Я поспешно закрыла окно: не дай бог, еще кликну на что-нибудь.

Нужно будет сунуться в другие соцсети. Вдруг там что-нибудь отыщется? Это был хороший план. В крайнем случае разорюсь на бинокль и буду осуществлять наружное наблюдение.

Решив, что идея рабочая, я отправилась в душ.

Завтра мне предстоит напряженный день.

Я начинаю строить новую жизнь.

Глава третья

Четыре литра воды, пусть даже протяженность маршрута меньше километра? Есть.

Новые походные ботинки, которые я только начала разнашивать, прохаживаясь по комнате, чтобы не натереть ноги? Есть.

Два батончика мюсли, хотя я только что позавтракала? Есть.

Два дня спустя я была готова к походу. Это был мой первый выходной, и я нацелилась совершить вылазку к водопаду. Опасаясь заболеть горнячкой, я так накачалась водой, что ночью три раза сбегала в туалет. Сражаться с симптомами, подобными похмелью, не входило в мои планы.

Кроме того, в пути я надеялась отвлечься от раздумий о том, что в магазине от меня никакого толку.

При одной мысли о магазине мне сразу расхотелось напевать мотивчик Spice Girls, который я мурлыкала себе под нос.

Мой первый и единственный рабочий день прошел из рук вон плохо, как я опасалась и о чем предупреждала Клару. Покупатели бомбардировали меня вопросами, а я тупо смотрела на них в ответ и сгорала со стыда. В буквальном смысле. Я не привыкла чувствовать себя некомпетентной и раз за разом переспрашивать, потому что я буквально понятия не имела о том, что, черт возьми, от меня хотят.

Кембрики? Свинцовые грузила? Что посоветуете? Меня мутило при одной мысли о том, насколько вчера все было плохо.

Требовалось найти решение, особенно если я планировала остаться здесь на какое-то время. Пару раз – в основном, когда покупатели держались очень по-доброму и почти снисходительно советовали не утруждать мою хорошенькую головку, потому что я чересчур переживаю, – я подумывала плюнуть на все, и пусть Клара найдет того, кто разбирается в этом лучше меня. Но стоило мне увидеть темные круги у нее под глазами, как я понимала, что не сделаю этого. Ей требовалась помощь! Пусть я всего лишь отбивала покупки и экономила ей пару минут, все равно это было что-то.

Мне так казалось.

Нужно было принять этот факт и учиться быстрее. Каким-то образом. Но об этом я подумаю потом. Хватит того, что этой ночью я почти не спала – так переживала, что облажалась.

Спустившись по лестнице во двор, я заперла дверь и направилась к машине, но тут краем глаза уловила какое-то движение возле хозяйского дома.

Это был Эймос.

Он сидел на веранде и играл на портативной консоли. Я подняла руку:

– Привет!

Он замер, точно я застигла его врасплох, и тоже поднял руку. Особой радости в его ответном приветствии не слышалось, но и раздражения тоже. Я почти не сомневалась, что он был просто застенчив.

И мне не полагалось с ним разговаривать. Предполагалось, что я тут невидимка.

– Ну, пока! – крикнула я, после чего нырнула в машину и стала выезжать задним ходом.

По крайней мере, его папаша меня не застукал.

* * *

Почти пять часов спустя я затормозила возле гаража и показала себе средний палец.

– Ну ты и дура! – сказала я себе по меньшей мере в десятый раз, стараясь игнорировать напряжение в плечах.

Вот-вот начнет болеть. Очень скоро. И все из-за моей глупости.

Благодаря тому, что в Юте и Аризоне я много времени проводила на свежем воздухе, я выглядела как никогда загорелой и потому чувствовала себя спокойно. Единственное, что я не учла, – это разница в высоте: насколько интенсивнее здесь были ультрафиолетовые лучи.

За короткий переход к водопаду и обратно я обгорела, несмотря на базовый загар. Плечи пекло, и кожа адски зудела. А все потому, что я, голова садовая, забыла намазаться солнцезащитным кремом и слишком долго просидела на скале, разговаривая с пожилыми супругами, которые чувствовали себя неважно.

С другой стороны, дорога к водопаду оказалась на редкость живописной: я несколько раз останавливалась, чтобы просто полюбоваться видами. И заодно – попи́сать.

Это было волшебно. Зрелищно. Такие пейзажи бывают только в фильмах! Как я об этом забыла? У меня сохранились смутные воспоминания о том, как мы с мамой когда-то ходили туда: ничего конкретного, но достаточно.

И все это померкло перед естественной красотой и мощью водопада. Он был не особенно высоким, но настолько полноводным, что это поражало. Он поверг меня в трепет, правда! Только мать-природа способна внушить такое чувство собственной малости. И на тропе, и у водопада было многолюдно. Меня несколько раз просили об услуге: я сфотографировала сначала семейство, потом две супружеские пары и, когда оказалась в зоне приема, сама отправила несколько снимков дяде. В ответ он прислал пару лайков и поинтересовался, какой черт меня дернул перейти реку по переброшенному бревну.

– Ох-хо-хо, – простонала я про себя, выбираясь из машины и обходя ее кругом. Достав рюкзачок и бутылку воды, я захлопнула дверь бедром, чувствуя, что кожу припекает все сильнее.

А затем – вот дура безмозглая! – быстро накинула на плечо лямку и тотчас сдернула ее, вскрикнув так, точно меня пырнули ножом.

– Вы в порядке? – послышался смутно знакомый голос.

Я обернулась и увидела Эймоса: он по-прежнему сидел на веранде, но уже на другом стуле. В одной руке он держал консоль, а другую поднес к глазам, защищаясь от солнца и разглядывая мою паленую шкуру.

– Привет! Я в порядке, только получила солнечный ожог второй степени. Но это так, пустяки, – отшутилась я и снова застонала, когда плечо отозвалось пульсирующей болью из-за контакта с лямкой.

– У нас есть алоэ вера, – чуть слышно произнес он.

Я чуть не уронила рюкзак.

– Можете взять, если нужно.

Меня не пришлось упрашивать. Я достала из рюкзака швейцарский армейский нож и, бросив рюкзак на землю, поспешила к дому. Поднялась по ступенькам и подошла к тому месту, где сидел парнишка. Он был в потрепанной футболке и еще более потрепанных спортивных штанах с парой дырок, а поодаль стоял простой оранжевый горшок со среднего размера растением. Еще на веранде имелся кактус или что-то вроде того – он, правда, уже не подавал признаков жизни.

– Спасибо, что предложил. – Я присела перед горшком и выбрала хороший мясистый лист. Парнишка наблюдал за мной, но, перехватив мой взгляд, отвернулся. – Что, досталось тебе из-за гаража?

Он помолчал, а потом ответил нерешительно и так же тихо:

– Да.

– Сильно влип?

Снова пауза.

– Я наказан. – Еще одна пауза. – А вы ходили в горы?

– Да. – Я улыбнулась ему. – К водопаду Пьедра. И обгорела.

По ощущениям казалось, что я прошла не километр, а гораздо больше. Уже через пять минут я стала ругать себя за то, что наполнила бутылку, которую нашла в машине, вместо того чтобы взять большую бутыль. И проблем с дыхалкой оказалось больше, чем я предвидела, но это был опыт. Так что я не собиралась корить себя за то, что пыхтела и обливалась пóтом, когда пробиралась под кронами деревьев, окаймлявших тропу.

Но я решила, что стоит переключиться на более серьезную кардиотренировку, потому что иначе, черт побери, отдам концы на пятнадцатикилометровых переходах, которые планировала осуществить, – если, конечно, задержусь здесь.

После вчерашней лажи на работе я уже сомневалась в том, что все получится, хотя надежда еще оставалась.

Во Флориде меня по-настоящему никто не ждал. Меня там любили, но настолько привыкли к тому, что я живу где-то далеко, что, вернись я назад, это было бы странно. Тетя и дядя привыкли жить одни, хотя приняли меня с распростертыми объятиями и помогли залечить сердечную рану. Ну, почти залечить. У моих двоюродных братьев тоже была своя жизнь.

Друзья переживали за меня, но и у них было три тысячи дел.

– И как вы обгорели? – снова помолчав, спросил мальчик.

– Там была супружеская пара. Им стало дурно в самом начале подъема, и я посидела с ними, пока головокружение не прошло. Потом они вернулись к машине.

Парнишка ничего не сказал. Его пальцы скользили по кнопкам «Нинтендо», пока я среза́ла лист алоэ.

– Мне жаль. – Его внимание было сосредоточено на консоли. – Что папа рассердился. Надо было ему сказать, но я знал, что он не разрешит.

– Все в порядке.

Это я кривила душой, и отец уже дал ему взбучку, это точно. И кто знает, что могло бы произойти, сдай он квартиру какому-нибудь уроду. Но я не была его мамочкой, и благодаря его афере поселилась в месте, которое мне нравилось, так что не мне было лицемерить.

– И что, ты надолго наказан?

– Да.

Это прозвучало настолько грустно, что у меня сжалось сердце.

– Сочувствую.

– Он положил деньги на мой сберегательный счет. – Парнишка сунул тонкий палец в дырку на штанах. – Только пользоваться им я смогу не скоро.

Я поморщилась:

– Надеюсь, твои родители передумают.

Он смотрел в консоль, и я поняла, что особых надежд он не питает.

Бедняга.

– Ладно, не буду отвлекать тебя от игры. И не хочу еще больше огорчить твоего папу. Спасибо за алоэ! Если что-нибудь понадобится, кричи. Окна у меня открыты.

Он поднял глаза, кивнул, а потом проводил меня взглядом, пока я шла по веранде, спускалась по ступенькам и пересекала гравийную дорожку, направляясь к гаражу.

На мгновение я подумала о Кэдене и его новой подружке.

И сразу выбросила из головы этого лузера.

Мне было о чем подумать, начиная с солнечного ожога и заканчивая… да чем угодно!

* * *

Неделя пролетела в мгновение ока.

Я работала – правильнее сказать, косячила и сгорала со стыда – и мало-помалу заново узнавала Клару. Несколько дней в неделю приходила помогать ее племянница Джеки. Она была славной, но держалась сама по себе и, когда покупателей не было, слушала нас с Кларой. Мне казалось, она меня недолюбливает, хотя я приносила ей фраппучино и делилась снеками. Она уверенно разговаривала с покупателями, так что вряд ли стеснялась, но я все равно старалась ей понравиться.

Клара была хорошей начальницей, работала усерднее многих, и я, хотя понимала, что толку от меня мало, продолжала стараться, потому что она нуждалась в помощи. За время моего пребывания в магазине никто не справлялся насчет работы, и я прекрасно понимала, что чуда не произойдет.

Изо дня в день я прыгала на скакалке все дольше.

Дома я читала, смотрела фильмы, которые загрузила на планшет, а в остальное время шпионила за соседями. Иногда Эймос видел меня и махал рукой, но в основном мне удавалось оставаться незамеченной. Хотелось надеяться.

Я выяснила, что папаша, которого действительно звали мистер Роудс (при помощи бинокля я прочитала его фамилию на форменной рубашке), все время отсутствовал – в буквальном смысле. Когда я уходила, машины уже не было, и раньше семи он обычно не возвращался. Эймос из дома не выходил: я видела его только на террасе. Очевидно, потому что был наказан.

Я жила в гараже уже больше недели, но за это время никакая другая машина тут не появлялась.

Я почти не сомневалась, что единственными обитателями дома были мистер Роудс с сыном. Разглядывая рубашку домохозяина, я не поленилась посмотреть ему на руку: обручального кольца на пальце не было.

Эймоса я считала своим вторым другом в этом городе: пусть мы лишь махали друг другу и с того дня, когда спас меня от солнечного ожога, он сказал не больше десятка слов. На работе я друзьями не обзавелась, хотя много общалась и задавала уйму вопросов, пытаясь выяснить, что именно нужно покупателям. Половина того, что они говорили, было за гранью моего понимания. Скажем, что лучше – таблетки для обеззараживания воды или бутылка со встроенным фильтром? На это я не знала, что и сказать.

Мне было немного одиноко. Покупатели, которых я обслуживала, снисходительно относились к тому, что я не могла ответить на их вопросы, но я опасалась, что однажды найдется тот, на кого не подействуют моя улыбка и попытки шутить – способы, обычно помогавшие мне избегать неприятностей.

Заводить друзей во взрослом возрасте непросто. Ох как непросто! Кто бы меня предупредил…

Я прилагала усилия и утешала себя: важно не количество, а качество.

Нори, сестра Юки и моя подруга, присылала сообщения. Юки звонила. Двоюродные братья тоже прорезались и спрашивали, когда меня ждать назад. (Никогда.)

Дела… шли своим чередом.

Я не теряла надежды.

Когда телефон пискнул, извещая об имейле, я собиралась отправиться в супермаркет за продуктами и уже почти оделась. Я бросила взгляд на экран.

Имейл был от К. Д. Джонса.

Я покачала головой и прикусила внутреннюю часть щеки.

Тема не была указана. Пустая трата времени, но… я была слаба. Я кликнула по письму и внутренне приготовилась.

Текст был коротким и простым.

Роро, Знаю, ты дуешься, но перезвони. К.

Кэден знал, что я дуюсь?

Я? Дуюсь?

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Будь у меня возможность, я бы подпалила его «Роллс-Ройс» и уснула сном младенца.

И сотворила бы с ним еще много чего без всяких угрызений совести: об этом я думала, когда несколько минут спустя села в машину и повернула ключ.

В ответ ни щелчка. Ни звука. Ничего.

Это была карма. Карма за то, что думала гадости. По крайней мере, так сказала бы Юки. Ну, пожелай я гадостей кому-нибудь другому, не Кэдену, – еще куда ни шло…

Я зажмурила глаза, обхватила руками руль и попробовала его дернуть, приговаривая:

– Да твою ж мать! – Еще раз попробовала дернуть. – Ты меня затрахала!

Я так отчаянно старалась реанимировать машину, что едва услышала стук в окно.

Рядом, чуть приподняв брови, стоял мистер Роудс.

Да, он все слышал. От начала до конца. По крайней мере, у меня хватило ума закрыть окна. Я ослабила бдительность и не заметила, что он все еще дома.

Я отцепилась от руля, который держала железной хваткой, проглотила досаду и медленно открыла дверь, давая ему возможность отойти назад. Он сделал один большой шаг. В одной руке у него была красная сумка-холодильник, в другой – дорожная кофейная кружка. При ближайшем рассмотрении и дневном свете он выглядел еще эффектнее.

При первой встрече, украдкой пялясь на него, я уже отметила про себя, что его челюсть и надбровные дуги были верхом совершенства. Сейчас, когда он стоял на расстоянии вытянутой руки, мое мнение не изменилось, зато к перечню его достоинств добавилась изящная ямочка на подбородке.

Будь его фотография в календаре егерей, он каждый год расходился бы влет.

– …не помогает? – осведомился он.

Я моргнула, пытаясь понять, о чем он говорит, поскольку отключилась.

– Что? – я пыталась сосредоточиться.

– Машина не хочет трахаться? – проговорил он тем же ровным и твердым голосом, что и неделю назад, по-прежнему приподняв густые брови.

Он что, острил? Я моргнула.

– Нет, она не любит буллинг, – невозмутимо сказала я.

Одна бровь приподнялась чуть выше.

Я улыбнулась.

Он не улыбнулся, но отступил назад.

– Поднимите капот. – Он щелкнул пальцами. – У меня мало времени.

Ох. Я потянулась и открыла, а мужчина поставил сумку и кружку с кофе – или что там в ней было? – и нырнул под капот. Я обежала машину и встала рядом.

Можно подумать, я что-то в этом понимаю.

– Сколько лет аккумулятору?

Он что-то подергал и достал. Это был масляный щуп. На нем была отметка. Я не забывала менять масло. Причина была не в этом.

– Не помню. Года четыре?

А может быть, пять. Он был оригинальный. Джонсы меняли тачки каждый год и выносили мне мозг за то, что я этого не делаю. К счастью, миссис Джонс не хотела, чтобы я разъезжала на машине, оформленной на их фамилию – а вдруг меня тормознут? – и я купила ее сама. Она была изначально моя.

Он кивнул, сосредоточив внимание на двигателе, затем сделал шаг назад.

– Клеммы окислились, нужно почистить. Я дам вам прикурить, авось заведется. А вы этим займитесь.

Клеммы окислились? Я наклонилась, оказавшись почти вплотную к нему, и заглянула внутрь.

– Это вот та белая штуковина?

Последовала пауза.

– Да.

Я подняла глаза. Когда он не говорил отрывисто, точно кнутом щелкал, голос у него был действительно приятный.

Так близко… Думаю, он был под метр девяносто. Или чуть выше.

Почему он не женат? Где мама Эймоса? И почему я такая любопытная?

– Хорошо, почищу, – весело сказала я, переключая внимание на машину, прежде чем он успел рассердиться за то, что я его разглядываю. Этим можно будет заняться завтра, из комнаты.

Не говоря ни слова, мистер Роудс направился к пикапу и в мгновение ока подогнал его к моей машине. Потом нырнул в багажник и достал провода. Подсоединив их к моему аккумулятору, он открыл капот пикапа и сделал то же самое со своим аккумулятором.

Если я ожидала, что он будет вести со мной беседы, то напрасно. Мистер Роудс залез в пикап, но я была почти уверена, что он смотрит на меня через лобовое стекло.

Я улыбнулась.

Он либо сделал вид, что не видит меня, либо не счел нужным улыбнуться в ответ.

Я смотрела на двигатель своей машины с таким видом, будто что-то понимаю. Налюбовавшись, решила сфотографировать провода, подсоединенные к аккумулятору, – на случай, если придется делать это самой. Нужно обзавестись аварийным комплектом. И купить спрей от медведей.

По прошествии пары минут он высунул голову из окна.

– Попробуйте завестись.

Я кивнула и юркнула в машину, мысленно умоляя ее не облажаться, и повернула ключ.

Двигатель ожил, и я победно вскинула руку вверх.

Мистер Роудс вылез из пикапа, быстро отсоединил провода и, пока я закрывала свой капот, успел сложить их в заднюю кабину. Я попробовала было закрыть его капот, но не дотянулась. Он бросил на меня косой взгляд, поднял руку и захлопнул его.

Я широко улыбнулась. Форменная рубашка цвета хаки облегала его широкие плечи и была плотно заправлена в серовато-синие брюки. Седина в волосах перемежалась каштановыми прядями… Нет, он был слишком привлекательным!

– Спасибо большое.

Он хмыкнул. Затем наклонился так, что на мгновение его лицо оказалось где-то на уровне моего плеча (я оцепенела), и поднял сумку и кофейную кружку, после чего направился к пикапу и запрыгнул в него. Немного помедлил. Кивнул мне и развернулся так быстро, что я опешила.

Он помог.

И не выгнал меня, путь даже вид у него был такой, как будто он делает это без всякой охоты.

Это было что-то с чем-то.

А мне нужно было отправляться на работу.

Глава четвертая

Следующие три дня пролетели, я и глазом не успела моргнуть.

Ладно, моргнуть успела, но как при конъюнктивите.

Я просыпалась, принималась прыгать на скакалке, но каждые десять секунд останавливалась и начинала заново. Следовало признать, что до оптимальной физической формы альпиниста мне было как до Китая пешком. Затем я завтракала, принимала душ и ехала на работу.

Работа… местами была в радость. Больше всего мне нравилось болтать с Кларой и наверстывать упущенное. Старая дружба возрождалась без усилий, это происходило само собой, как дыхание. С Кларой было весело и душевно, как я и надеялась.

Но много болтать не удавалось. Когда я приезжала в магазин, она уже была в запарке, готовясь к открытию. Я помогала ей по мере сил, мы перебрасывались вопросами, она попутно поясняла, где что лежит, какие товары имеются – там было все мыслимое и немыслимое.

Ты сделала сиськи? Нет, у меня по-прежнему размер С, как в пятнадцать, когда грудь перестала расти. Я ношу бюстгальтер на косточках.

Ты отбелила зубы? Нет, я пью только через соломинку и чищу зубы три раза в день.

А ботокс колола? Потому что я подумываю об этом, но еще не решила. Нет, но многие мои знакомые кололи, а я вряд ли буду. Только зачем он тебе?

У меня тоже были к ней вопросы, но еще в первый день она рассказала про себя столько всего, что спрашивать об остальном было пока неловко.

За годы, прошедшие с нашей последней встречи, она выучилась на медсестру в колледже на севере Колорадо, потом вместе со своим парнем переехала в Аризону, вышла замуж, а вскоре он погиб. После этого она вернулась, чтобы ухаживать за больным отцом и заниматься семейным бизнесом, а потом – тут она выразилась неясно, очевидно, из-за того, что племянница находилась рядом, – вскоре приехала Джеки. Старший брат Клары устроился дальнобойщиком и хотел, чтобы за дочерью был присмотр.

Я долго работала на дорогих мне людей, умела слушать и следовать инструкциям, не чувствуя себя при этом ущемленной, но с Кларой было классно. Действительно классно!

Мы договорились в ближайшее время совершить вылазку на природу, если кто-нибудь приглядит за ее отцом, потому что оставлять его одного на долгое время было нельзя, а сиделки, которые обычно подменяли ее в рабочие дни, сильно перерабатывали: из-за отсутствия надежных помощников Клара почти все время была в магазине.

Я помнила ее отца и хотела увидеться с ним. По словам Клары, он тоже был бы рад встрече. Она рассказала ему, что я вернулась, и мне еще больше захотелось ей помочь, пусть даже я была немногим лучше ее прежних дерьмовых работников. Я была бестолковой, по сто раз на дню донимала ее вопросами, и меня спасало лишь то, что покупатели все как один были исключительно славными и терпеливыми людьми. Попадались даже чересчур дружелюбные, но жизнь научила меня пропускать определенные замечания мимо ушей.

Когда Клара не была занята с покупателями, мы говорили о магазине. Она расспрашивала меня о жизни, и я рассказывала какие-то обрывки, крошечные фрагменты, плохо стыкующиеся друг с другом и оставлявшие в сюжете дыры размером с Аляску. К счастью, в магазине обычно было многолюдно, и она постоянно отвлекалась. Вопросом о том, что произошло у нас с Кэдемом, Клара меня не допекала: думаю, догадывалась сама, поскольку я упорно избегала этой темы.

Эта часть моей новой жизни в Пагосе – Кларина часть – шла замечательно. В сердце поселилась надежда на возможность новых связей.

Но работа в магазине…

Я пришла сюда с реалистичными установками. Я не знала, какого черта здесь делаю и что забыла в лавке товаров для активного отдыха. Первые десять лет после отъезда из Колорадо весь мой активный отдых сводился к поездкам на лодке с дядей. Последние десять лет я несколько раз бывала на пляжах, но тогда мы отдыхали на шикарных курортах, где подавали красиво оформленные и абсурдно дорогие напитки.

Сейчас я думаю, что мама отреклась бы от меня.

Работая в магазине, я чувствовала себя самозванкой.

Сегодня меня спросили про снасти для рыбной ловли нахлыстом с заходом вброд, и я в буквальном смысле тупо уставилась на покупателя, долго пытаясь понять, о чем речь. В итоге мне сказали: пустяки, не стоит волноваться.

«Это был вопрос про рыбалку», – пояснила Клара, похлопывая меня по спине.

Час спустя меня попросили порекомендовать палатку-гамак. Они ведь бывают разные, да?

Пришлось бежать за помощью к Кларе, хотя она была занята с другим покупателем.

Какая рыба здесь водится? Мелкая? Понятия не имею!

Какие маршруты подходят для женщины шестидесяти пяти лет? Может, короткие?

Сезон для рафтинга еще не прошел? Спросите что полегче.

Впервые в жизни я ощущала себя такой никчемной и тупой. Все было настолько из рук вон, что Клара наконец сказала мне встать за кассу, и если Джеки – пятнадцатилетняя девчушка, которая была явно смышленей меня во всем, – что-нибудь попросит, то сбегать на склад.

Именно этим я была занята: стояла за кассой, пока Джеки оформляла прокат удочек, а Клара помогала очередному семейству выбрать походное снаряжение. Я слушала и прикидывала, может, принести на работу блокнот, делать записи, а дома их просматривать – и тут у меня в кармане завибрировал телефон. Я достала его.

Уведомление было не о телефонном звонке или сообщении, а об имейле.

И тут волосы у меня встали дыбом.

Потому что это был не спам и не новостная рассылка.

Письмо было от К. Д. Джонса.

От того, кто в кругу родных и близких называл меня своей женой.

От того, кто обещал однажды на мне жениться, когда он сильно раскрутится и наши отношения не повредят его фанбазе. «Ты же понимаешь, да, красотуля?» – время от времени говорил он.

Ублюдок.

«Удали, – тотчас прозвучало у меня в мозгу. – Удали и сделай вид, что этого не было. Что бы он ни говорил, тебе это не нужно».

Так оно и было.

Его последний имейл был тому подтверждением.

Что такого он мог мне сказать? Ничего. Разве что признать, что своими нынешними заслугами, по крайней мере, отчасти обязан мне. Но, честно говоря, я испытала бы гораздо больше удовлетворения, если бы эти слова прозвучали из уст его мамаши.

Все, что требовалось, мы сказали друг другу почти год назад.

И до недавнего времени он не объявлялся.

Четырнадцать лет мы были вместе, а потом он бросил меня разом, в одночасье.

Но любопытная дрянь, живущая во мне, зудела: «Прочти, или будешь ломать голову, чего он хочет». Вдруг его прокляли, он стал импотентом и решил, что это я, – и просит снять проклятие? (Фиг тебе!)

Но тут самодовольный внутренний голосок, который ликовал от того, как плохо были приняты его последние два альбома, произнес: «А ведь ты знаешь, чего он хочет». Да, я чертовски хорошо знала, что было самым значимым в его жизни. Голосок не ошибался. Я действительно знала. И представляла себе, как это произойдет, еще когда мы были вместе и он только начал отдаляться. Когда я уже не сомневалась, что его мамаша решила медленно, но верно меня вытеснить.

Они понятия не имели о том, что сделали, что почти полностью отобрали у меня, хотя я ничуть не печалилась по этому поводу.

Удалить.

Или… прочитать, а затем удалить?

Может, разозлиться, раз он такой мудак? А что, это было бы логично! И напомнило бы о том, что сейчас мне лучше, чем раньше. Я ведь в выигрыше, разве нет?

Я была здесь. Вдали от людей, которым давным-давно не было дела до того, счастлива ли я. Передо мной было будущее – оно распахивало мне свои объятия.

Мне хотелось многого, и как получить все это – лишь вопрос времени и терпения.

Но…

Я не успела отговорить себя – кликнула по письму и собралась с духом, мысленно накручивая себя, чтобы не разозлиться еще больше, когда стану читать.

Но имейл был короче некуда:

Роро, Позвони мне.

И на микросекунду у меня возникла мысль ему ответить. Сказать «нет». Но…

Нет.

Потому что лучшим способом его задеть было просто не отвечать.

Кэден терпеть не мог, когда его игнорировали. Скорее всего, потому, что мать всю жизнь баловала его и делала все, о чем он просил и не просил. Этот симпатичный мальчик, перед которым все заискивали и которого стремились ублажить, слишком привык быть в центре внимания.

Я знала, что у меня не возникнет соблазна ему отвечать, поэтому не стала удалять имейл, а оставила, чтобы показать тете Каролине, которая обязательно об этом попросит. И Юки тоже, чтобы поржать. А Нори посоветует приберечь его на случай упадка духа, чтобы тогда перечитать и посмеяться над тем, как низко этот красавчик пал. Я сунула телефон обратно в карман.

Само собой, он просил позвонить не потому, что не мог найти свою социальную страховку или имел проблемы с потенцией.

Я улыбнулась.

– Ты чего улыбаешься? – шепотом поинтересовалась Клара, обходя стойку с кассой.

Семейство, которое она обслуживала, помахало на прощание.

– Спасибо, мы подумаем! – сообщила мама, выводя детишек на улицу.

Клара сказала, что они могут позвонить, если возникнут вопросы, а когда дверь закрылась, повернулась ко мне.

Я снова не удержалась от улыбки и пожала плечами:

– Кэден только что прислал имейл. Просит позвонить.

С тех пор как мы воссоединились, я несколько раз размышляла над этой ситуацией и решила, что единственный правильный вариант – рассказать все как есть.

Клара знала о наших отношениях, потому что я говорила ей о Кэдене до того, как он стал знаменитым, еще когда я могла выкладывать наши фотографии, а его мамаше не пришла в голову идея представлять его вечным холостяком. До того, как они так ласково, так трогательно попросили меня удалить все наши совместные снимки.

Клара это заметила.

Тогда она поинтересовалась, неужели мы расстались, и я сказала ей правду. Не вдаваясь в суть плана, а просто: что мы по-прежнему вместе и все хорошо. Она знала только это.

И я понимала, что должна рассказать, как все обстояло на самом деле, если собираюсь остаться здесь.

У лжи слабые ножки, а мне был нужен крепкий фундамент.

Клара приподняла бровь и прислонилась к стойке бедром, отчего ее темно-зеленая форменная рубашка с названием магазина сразу натянулась. На мне тоже была форменная рубашка – Клара принесла свою старую, но пообещала заказать новые.

– И что, позвонишь?

Я помотала головой:

– Нет, потому что знаю: он взбесится. И вообще нам не о чем разговаривать.

Клара сморщила нос. Она явно хотела о чем-то спросить, но покупателей было по-прежнему слишком много.

– А он пытался тебе позвонить?

– А он не может, потому что в день, когда он сказал, что отношения застопорились, его мамаша отключила мой номер. – Тогда меня даже не предупредили. Я собирала вещи, когда это произошло. – А нового у него нет.

Она поморщилась:

– От моих родных и друзей он его не узнает: они все его ненавидят.

Нори сказала, что через третьи руки знает того, кто может изготовить куклу вуду. Я не стала ловить ее на слове, но мысленную зарубку сделала.

На лице Клары отразилось беспокойство. Она кивнула с серьезным видом, быстро оглядывая торговый зал, как и положено хозяйке бизнеса.

– Это хорошо. Но какая дрянь! Я про мамашу. И он не лучше… Вы же столько были вместе! Лет десять, да?

Это верно.

– Четырнадцать.

Клара скривилась, и тут дверь снова открылась: вошла пожилая пара.

– Погоди-ка, я обслужу покупателей и вернусь.

Я кивнула, лелея мысль о том, что мамочка пустит ко дну его карьеру, и тут наткнулась на взгляд Джеки, которая смотрела на меня как-то странно.

Очень-очень странно.

Но стоило нам встретиться глазами, как она тотчас лучезарно улыбнулась и отвела взгляд.

Хм.

* * *

Всю дорогу до гаража я размышляла над тем, что в наших отношениях пошло не так.

Можно подумать, я мало делала это прежде и почти всякий раз не зарекалась не делать впредь. Но почему-то никак не могла съехать с этой темы. Возможно, потому, что все это время предпочитала быть слепой, и подсознательно это не давало мне покоя.

Не то чтобы его заявлению о том, что отношения застопорились, ничего не предшествовало. Кульминация того последнего разговора наступила, когда он серьезно посмотрел на меня и сказал:

– Ты заслуживаешь лучшего, Роро. А со мной ты не получаешь того, что тебе нужно.

Он был чертовски прав: я действительно заслуживала лучшего. Тогда у меня наступила фаза отрицания. Я просила его остаться, ведь мы были вместе четырнадцать лет. Говорила, что очень люблю его.

– Не делай этого, – молила я так, что мама пришла бы в ужас.

Но напрасно.

Теперь, по прошествии времени, я точно знала, на что так долго закрывала глаза. Оставалось надеяться, что моя ультранезависимая мама простит меня, что я пала так низко, пытаясь удержать того, кто не хотел быть рядом. Но любовь порой толкает на дикие поступки. И теперь мне предстояло жить с этим позором до конца моих дней.

Я в очередной раз дала себе зарок не думать об этом и направилась к гаражу, следуя указаниям навигатора, потому что дорога была плохо размечена, а все повороты я еще не запомнила. Пару дней назад, когда уже стемнело, я попыталась обойтись без подсказки – и в результате проехала на полкилометра дальше и разворачивалась назад на чужой дороге. Сейчас грунтовка сделала последний поворот, и хруст гравия под колесами запел песню, к которой я начинала привыкать. На мгновение мне показалось, что мелодия обретает слова, но это ощущение почти сразу исчезло. И хорошо.

Когда прямо по курсу появился хозяйский дом, я нахмурилась.

Потому что на ступеньках сидел Эймос.

Ну, сидел. Тоже мне большое дело! День был хороший, особенно сейчас, когда солнце не палило прямо над головой. Вот только пацан сгорбился, прижав руки к животу, и с одного взгляда было ясно, что с ним что-то не так. Вчера он, как обычно, сидел на веранде и играл на консоли.

Поглядывая на мальчика, я припарковалась возле гаража, стараясь прижаться как можно ближе к стене, чтобы не нервировать папашу.

Потом вышла, взяла сумочку и подумала о том, почему этот мистер Роудс категорически не желает знать, что я здесь живу…

Когда я обошла машину, парнишка уже прижался лбом к коленям, почти акробатически свернувшись в клубочек.

Что это с ним?

Лучше не лезь.

От греха подальше. Радуйся, что тебя не застукали в тот день, когда он дал тебе алоэ вера, и в другие разы, когда вы махали друг другу. Папаша четко сказал, чтобы я не трогала пацана, а вылететь отсюда раньше времени мне на фиг надо…

Мальчишка охнул. Это прозвучало настораживающе.

Черт!

Я сделала два шага в сторону дома и остановилась, готовая в любое мгновение юркнуть за угол, если на дорожке появится папашин пикап.

– Эй, ты как?

Ответа не последовало.

Он не поднял голову и не пошевелился.

Я сделала еще два шага и позвала снова:

– Эймос?

– В порядке.

Он выдавил это с трудом, так что я едва поняла. В голосе слышались слезы. О нет…

Я подошла чуть ближе.

– Обычно я говорю, что со мной все в порядке, когда на самом деле все не так.

Мне не хотелось ему досаждать, но… он сидел скрючившись, и вид у него был не ахти.

Это я уже проходила, но, надеюсь, у него иные причины.

Парнишка не шевелился. Я даже не поручилась бы, что он дышит.

– Ты меня пугаешь, – честно сказала я, чувствуя, как внутри поднимается страх.

Он дышал. Слишком громко. Это я поняла, когда приблизилась еще на два шага.

Он застонал, протяжно и тихо, и минуту спустя наконец произнес едва слышным голосом:

– Я в порядке. Жду папу.

Помнится, дядя говорил, что в порядке, когда у него были камни в почках и слезы текли ручьем, а он сидел в кресле и отказывался ехать в больницу.

Как-то мой двоюродный братишка на ходу выпрыгнул из грузовика – не спрашивайте, с какой целью. Из голени у него торчала кость, он орал от боли, но тоже уверял, что в порядке.

По-хорошему следовало развернуться, пойти к себе и не лезть не в свое дело. Я и так жила тут на птичьих правах, пусть даже мистер Роудс проявил великодушие и помог мне с аккумулятором, хотя клеммы до сих пор не почищены. Нужно будет заняться этим в следующий выходной…

На свою голову, я никогда не могла пройти мимо чужой беды. Когда кому-нибудь было плохо. Главным образом потому, что рядом были люди, которые не бросали в беде меня.

Мне бы прислушаться к голосу разума, а я вместо этого подошла еще ближе к мальчишке, который, действуя за спиной папаши, дал мне возможность остаться здесь. Поступок был диким и неблаговидным, но парнишка вызывал у меня восхищение, особенно если пошел на это ради покупки гитары.

– Ты что-то не то съел?

Он вроде бы повел плечами, но так сильно напрягся и стонал, что толком я не поняла.

– Может, тебе что-нибудь нужно?

Я смотрела на него во все глаза, а тревога, закипавшая внутри из-за производимых им звуков, все росла. На нем была большая черная футболка, темные джинсы и поношенные белые слипоны Vans. Все было как обычно. Кроме цвета лица.

– Я принял «Пепто», – выдохнул он и тотчас взвыл, хватаясь за живот.

Вот блин! Я подошла и встала прямо перед ним. Мне случалось болеть гастроэнтеритом, это редкая дрянь, но… тут явно что-то другое. Я не на шутку испугалась.

– Тебя тошнило?

– Нет, – еле слышно сказал он.

Я не поверила.

– Понос был?

Он дернул головой, но ничего не сказал.

– Понос бывает у всех.

Ладно, кто станет говорить о поносе с человеком, которого знаешь без году неделя, особенно если ты подросток?

Разве что я.

– Знаешь, месяц назад я отравилась сэндвичем, который купила на заправке в Юте, и мне пришлось на день задержаться в Моабе, потому что я не слезала с унитаза. Тогда я за одну только ночь похудела на четыре килограмма…

Пацан сдавленно крякнул: от смеха или от боли – трудно сказать. И еще тише пробормотал:

– У меня нет.

И снова застонал: дико и мучительно. Потом сгорбился еще сильнее и начал пыхтеть. Мой затылок сдавило от нехорошего предчувствия.

Ладно.

Я присела перед ним на корточки.

– Где болит?

Он указал подбородком на живот.

– Газы были?

Он снова сдавленно крякнул.

– Больно слева, справа или посередине?

– Вроде справа, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Я достала телефон и чертыхнулась при виде одной полосы приема. Интернет не ловит, но звонок, хотелось надеяться, пройдет. В доме был вай-фай, но… просить от него пароль я не собиралась – пацан едва говорил.

Я нашла номер Юки – из всех моих знакомых только она всегда держала телефон под рукой, – и, к счастью, после второго сигнала она ответила.

– Ора-Ора-Бо-Бора! Как делишки? Я как раз о тебе думала!

Голос у одной из моих близких подруг звучал чертовски бодро. Оно и понятно: три недели назад ее альбом вышел на первую строчку в чарте и по-прежнему держался там.

– Юки, – сказала я, – мне нужна твоя помощь. С какой стороны аппендицит?

Должно быть, по тону она поняла, что мне не до шуток, и сразу посерьезнела.

– Сейчас узнаю. Повиси.

Она с кем-то пошепталась – со своим менеджером или с помощницей – и снова сказала в телефон:

– Говорят, справа, в нижней части живота. А что? С тобой все в порядке? У тебя что, аппендицит?

– Твою ж мать! – пробормотала я.

– Ора, ты в порядке?

– Я – да, а мой сосед весь в поту. Выглядит так, точно его вот-вот вырвет, и держится за живот. – Я помолчала. – Поноса у него нет.

Пацан снова издал крякающий звук – возможно, не связанный с аппендицитом, а скорее навеянный упоминанием поноса. Мои племянники при всей своей крутизне были готовы провалиться сквозь землю, когда речь заходила о телесных отправлениях. И то, как парнишка разговаривал с отцом пару недель назад и говорил со мной, наводило на мысль, что он просто застенчивый.

– Слава богу! Я уж подумала, это с тобой. – Она облегченно выдохнула. – Вези его в неотложку, если плохо выглядит. Его пучит?

Я чуть отвела телефон от лица.

– Тебя пучит?

Эймос кивнул, снова всхлипнул и теснее прижался лицом к коленям.

Видимо, это мне на роду написано. Теперь меня выставят в два счета – за то, что разговаривала с мальчишкой. А мне даже упрекнуть себя будет не в чем!

– Да… Спасибо, Юки! Я тебе перезвоню.

– Обязательно. Я скучаю. Удачи. Пока! – и она тотчас отключилась.

Я сунула телефон в карман и, наклонившись к парнишке, похлопала его по колену:

– Слушай, я не уверена, но похоже, что у тебя аппендицит. Наверняка не знаю, но, честно говоря, выглядишь ты неважно, и при такой боли вряд ли это что-то другое.

Про понос я говорить не стала: он слишком остро реагировал на это слово.

Пацан вроде бы кивнул, но при этом застонал так, что меня бросило в пот.

– Твой папа уже едет?

– Он не отвечает. – Он снова взвыл. – Он сегодня на озере Навахо.

Как я уже уяснила, мобильная связь в Колорадо была нестабильной, но озеро находилось недалеко от Пагосы. Может, поэтому он решил, что отец в пути?

– Ладно. Кому еще можно позвонить? Твоей маме? Родственникам? Соседям? В «скорую помощь»?

– Моему дяде… О черт!

Он так вскрикнул, что меня пробрало до костей.

Медлить было нельзя. Дело было нешуточным: я это нутром чувствовала. Про аппендицит я знала одно: в случае разрыва исход бывает смертельным. Может, ничего такого не было. А может, и было. Но рисковать его жизнью я не хотела.

Тем более что его отец не отвечал на звонки и не мог взять решение на себя.

Я встала, а затем наклонилась и обняла Эймоса за плечи.

– Ладно, давай-ка я отвезу тебя в больницу. Мне за тебя страшно. Ждать рискованно!

– Нет, не надо… О черт!

– Нет уж, давай поедем. Нельзя допустить разрыва аппендикса, понимаешь?

Пусть лучше папаша укажет мне на дверь из-за того, что я общалась с пацаном, чем он умрет или произойдет что-то в этом роде.

О боже! А вдруг он умрет?

Так, нужно повешеливаться.

– У тебя есть бумажник? Удостоверение личности? Страховой полис?

– Я в порядке. Это пройд… О черт! Черт, черт!

Он застонал так громко и протяжно, что все его тело напряглось, а у меня душа ушла в пятки.

– Я знаю, ты в порядке. Но все же поедем, а? Если я стану силком запихивать тебя в машину, твой папа, чего доброго, решит, что я пытаюсь тебя похитить. Он не отвечает, а значит, мы не можем спросить у него, что делать. По пути я попробую дозвониться до твоего дяди, хорошо? Ты ведь сказал позвонить ему, да? – Я коснулась его плеча. – Эймос, ты только не умирай. Если такое случится, я не прощу себе до конца своих дней. Ты еще такой юный! Перед тобой вся жизнь. Я уже не такая юная, но лет сорок у меня в запасе есть. Твой папа меня просто убьет…

Он наклонил голову, посмотрел на меня большими испуганными глазами и прошептал:

– Я умру?

– Не знаю! И боюсь этого! Поедем в больницу, чтобы этого не случилось, а?

Я говорила истеричным голосом и, вероятно, напугала его до чертиков, но и он меня напугал. А я была не настолько взрослой, как утверждало мое свидетельство о рождении.

Эймос долго не шевелился. Я уже подумала, что он и дальше будет упрямиться, и мне придется звонить по 911. Но пока я переводила дух, он, должно быть, принял решение, потому что попытался осторожно встать на ноги.

Слава богу. Слава богу. Слава богу!

У него на лице были следы от слез.

Он застонал.

Взвыл.

Заскрежетал зубами.

Две слезинки выкатились из глаз и потекли по потным щекам. В нем уже угадывались острые черты отца, но его лицо было тоньше, свежее, без суровой зрелости. Однажды он обретет ее. Нельзя допустить, чтобы его аппендикс разорвался прямо тут. Только не это!

Пацан сильно наваливался на меня и стонал, изо всех сил стараясь сдерживаться.

Пятнадцать метров до моей машины показались пятнадцатью километрами. Эх, нужно было подогнать ее к дому! Я усадила его на пассажирское сиденье и пристегнула ремень. Потом, обежав машину сзади, села за руль, включила зажигание и помедлила.

– Эймос, одолжи телефон, а? Попробую еще раз набрать твоему отцу. Или дяде. Или маме. Хоть кому-нибудь!

Он практически швырнул мне свой смартфон.

Окей.

И прошептал несколько цифр – очевидно, код доступа.

Эймос прислонился головой к оконному стеклу. Его лицо приобрело бронзово-зеленый оттенок. Казалось, его вот-вот вырвет.

Твою ж мать!

Я включила кондиционер, вытащила из-под сиденья старый продуктовый пакет и положила ему на колени.

– На случай, если будет тошнить. Но, если что, я все равно подумываю продать машину.

Он ничего не сказал, только по щеке скатилась еще одна слеза, и мне вдруг тоже захотелось зареветь.

Но времени на эту лабуду не было.

Я разблокировала телефон и сразу открыла список контактов. Разумеется, последний звонок, сделанный около десяти минут назад, был отцу. Сигнала все так же едва хватало, и я попробовала еще раз. Ответа не было. Мне, как обычно, «везло».

Когда прозвучало стандартное «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», я бросила взгляд на парнишку и подождала сигнала.

Судя по всему, ничего другого не оставалось.

– Здравствуйте, мистер Роудс! Это Аврора. Я везу Эймоса в больницу. Не знаю, в какую именно. Их в Пагосе несколько? По-моему, у него аппендицит: сильно болит живот. Он сидел на ступеньках. Как только узнаю, куда его положат, позвоню. Его телефон у меня. До свидания.

Возможно, мне еще аукнется за столь скудную информацию, но тратить время на объяснения по телефону не хотелось. Нужно было найти больницу и добраться до нее. Безотлагательно.

Двигаясь задним ходом, я выехала на дорогу, где, как уже выяснила, был прием, открыла навигатор и нашла ближайшее медучреждение. В городе их было два: пункт неотложной помощи и больница. Я и вбила данные в приложение. Другой рукой снова схватила телефон, бросила взгляд на парнишку, который, подрагивая всем телом, сжимал и разжимал кулак, и спросила:

– Как зовут твоего дядю?

– Джонни.

Он даже не посмотрел на меня.

Я поморщилась и, заметив на его виске капли пота, повернула ручку кондиционера на максимальный холод. Было не жарко, просто он чувствовал себя очень плохо. Вот дерьмо!

Я вжала педаль газа в пол и рванула с места.

Судя по всему, лучше ему не становилось. Он сидел, уронив голову на оконное стекло, и попеременно стонал, выл и скрежетал зубами.

– Гоню как могу, – сказала я, когда мы спускались с холма к шоссе.

На наше счастье, больница находилась в ближайшем к дому районе города.

Мне показалось, он признательно шевельнул пальцем.

У знака «стоп» я пролистала контакты и, найдя «дядю Джонни», нажала набор и кнопку громкой связи. Телефон я держала в левой руке, а рулила правой.

– А, Эйм, привет! – послышалось из динамика.

– Здравствуйте. Это Джонни? – отозвалась я.

Последовала долгая пауза, а затем:

– Да. А вы кто?

Меня вряд ли можно было принять за девочку-подростка.

– Я Аврора, живу по соседству с мистером Роудсом и Эймосом.

Тишина.

– Эймосу сильно нездоровится, а его отец не отвечает, поэтому я везу его в больницу…

– Что?

– У него болит живот. Я думаю, это аппендицит, но не знаю, когда у него день рождения и есть ли страховой полис…

В трубке послышались ругательства.

– Ладно, ладно. Я встречу вас в больнице. Я не так далеко. Буду там, как только смогу.

– Хорошо, спасибо!

Он нажал отбой.

Я снова посмотрела на Эймоса, который тихо и протяжно стонал, и, чертыхнувшись, поехала еще быстрее. Что делать? Как быть? Нужно было чем-то его отвлечь. Стоны становились все мучительнее.

– Эймос, какую гитару ты хочешь купить?

Это первое, что пришло мне в голову, и я надеялась, что тема его зацепит.

– Что? – проскулил он.

Я повторила вопрос.

– Электрогитару, – едва слышно прошелестел он.

В иной ситуации я бы закатила глаза и вздохнула. Он хотел электрогитару! Далеко не в первый раз меня принимали за человека, который ничего не смыслит в музыке и инструментах. Но все равно это было досадно.

– А какую именно? С веерными ладами? Безголовую? С веерными ладами и безголовую? Двухгрифовую?

Если он и был удивлен, что я спрашиваю его о чем-то столь неуместном, как гитара, в то время как он пытается не блевать от боли, то не показал это и сдавленным голосом ответил:

– Безголовую.

Что ж, хорошо. Будем плясать отсюда! Я еще поддала газу и продолжила развивать успех:

– А сколько струн?

На этот раз он ответил быстрее:

– Шесть.

– А материал какой?

Принуждая к разговору, я, вероятно, раздражала его, но надеялась тем самым направить его мысли в иную сторону. А чтобы он не подумал, будто я не разбираюсь в теме, я добавила конкретики:

– Плесневый или волнистый клен?

– Волнистый! – выдохнул он, сжимая руку в кулак и ударяя ею по колену.

– Волнистый классный, – согласилась я, стискивая зубы и молясь про себя, чтобы ему стало легче.

О боже! Еще пять минут. До больницы оставалось пять, а может, четыре минуты, если бы мне удалось обогнать тихоходов, двигавшихся перед нами.

– А гриф какой?

– Не знаю! – Он почти ревел.

А ты не реви. Ты не реви. У меня всегда наворачивались слезы, когда другие плакали. Это было как проклятие.

– Клен «птичий глаз» хорошо смотрится с волнистым, – практически выкрикнула я, как если бы крик мог помешать его слезам выплеснуться наружу. – Извини, что ору, но ты меня пугаешь. Клянусь, буду ехать как можно быстрее! Если не будешь плакать, то обещаю через знакомых сделать тебе скидку на гитару, окей? Ты только не плачь.

Он глухо кашлянул. Этот звук был чертовски похож на смех. Сдавленный, болезненный, но все-таки смех.

Сворачивая направо, я покосилась на него: на щеках все еще были следы от слез, но, пожалуй…

Еще один поворот направо – и машина, проехав больничную стоянку, остановилась перед входом в отделение неотложной помощи.

– Мы на месте. Мы на месте. У тебя все будет хорошо. Можешь забрать мой аппендикс. Думаю, он в порядке.

На это Эймос ничего не сказал, но явно попытался поднять большой палец, когда я припарковалась перед стеклянными дверями и помогла ему выйти. Одной рукой я обхватила его за спину, а он, растекаясь, как желе, навалился на меня всем телом. Колени у него подкашивались. Казалось, он передвигает ногами ценой невероятных усилий.

Раньше мне не случалось бывать в отделении неотложной помощи, и я почему-то ожидала, что навстречу нам выбегут с каталкой или хотя бы с инвалидной коляской, но женщина за стойкой даже не подняла на нас глаз.

Эймос со стоном осел на стул.

Я только начала объяснять ей, что случилось, и тут ощутила рядом чье-то присутствие. Мужчина был смуглым, с темно-карими глазами. Совершенно мне незнакомый.

– Вы Аврора? – спросил он.

О господи, он тоже был хорош собой! Его кожа была невероятного оливкового оттенка, скулы – высокими и круглыми, короткие волосы – как смола. Судя по всему, это и был дядя Эймоса.

Я кивнула и, приказав себе не пялиться, постаралась сосредоточиться на его глазах.

– Да. А вы Джонни?

– Да. – Он повернулся к женщине за стойкой и протянул свой телефон. – Я дядя Эймоса. Вот данные его страхового полиса. У меня есть доверенность на принятие медицинских решений в отсутствие его отца, – быстро проговорил он.

Пока он отвечал на вопросы и заполнял форму на планшете, я стояла в сторонке и слушала. Выяснилось, что полное имя его племянника – Эймос Уорнер-Роудс. Ему было пятнадцать, отец был его контактным лицом в случае чрезвычайной ситуации, но дядя почему-то имел полномочия на принятие медицинских решений. Я постаралась запомнить сказанное, после чего направилась к Эймосу, который сидел, все так же скрючившись, стонал, потел, был бледен и выглядел ужасно.

Мне хотелось похлопать его по спине, но я удержалась.

– Эй! Твой дядя здесь. Через секунду за тобой придут, – тихо сказала я.

– Окей.

Казалось, его голос шел из подземелья.

– Телефон возьмешь?

Он пригнул голову еще ниже к коленям и застонал.

Тут кто-то в медицинском костюме вывез инвалидную коляску. Эймоса увезли из приемной, дядя последовал за ним, а я осталась с телефоном в руках.

Может, мне следовало уйти?

Вероятно, пока все разрешится, пройдет несколько часов, но… Я привезла его сюда и хотела удостовериться, что у него все в порядке. А иначе я просто глаз не сомкну! Я переместила машину, прежде чем ее отбуксировали, и села ждать.

По прошествии часа ни дядя, ни папаша не появились. Когда я спросила женщину за стойкой, есть ли новости, она, сузив глаза, поинтересовалась, кем я прихожусь больному. Пришлось отойти с ощущением, что сую нос не в свое дело. Но ждать-то мне никто не запрещал. И я подожду.

Прошло почти два часа, и я, выйдя из туалета, возвращалась на место, когда входная дверь распахнулась и ворвался кто-то очень большой.

Вторым, что я заметила, была форменная одежда, облегавшая эту впечатляющую груду мышц. Талия была туго перехвачена ремнем. Невольно возникало желание присвистнуть.

Не знаю, что такого в мужчинах в форме, но на мгновение у меня возникло желание облизнуться.

В ярком свете больничных ламп плечи мистера Роудса казались шире, руки – мощнее, чем при теплом освещении моей гаражной квартиры. И вид у него был еще более свирепый. Просто красавец на все сто! Умереть не встать…

Я сглотнула.

И тут его взгляд уткнулся в меня. Черты исказились: он узнал.

– Здравствуйте, мистер Роудс! – начала я, когда эти длинные ноги, которые я хорошо запомнила, пришли в движение.

– Где он? – осведомился тот, с кем мне случалось беседовать дважды, тем же любезным тоном, что и прежде. Под «любезным» я имею в виду «совсем не любезным». Но на этот раз его сын был в больнице, так что его можно было понять.

– В операционной, – тотчас отозвалась я, не принимая к сердцу его тон. – С ним дядя. Джонни, да? Он прошел туда…

Ножища в ботинке придвинулась ближе. Темные густые брови сошлись на переносице. На лбу обозначились морщинки. Линии вокруг рта стали резче. Казалось, еще чуть-чуть, и его взгляд опалит мне брови, но я – спасибо моему дяде, который строил рожи по поводу и без! – была невосприимчива к таким заходам.

– Что вы сделали? – спросил он властным ровным голосом.

Это он о чем?

– Что я сделала? Привезла его сюда, как и сообщила по голосовой почте…

Вторая ножища придвинулась ближе. Господи, ну и великан! Во мне было метр шестьдесят семь, и он возвышался надо мной.

– Я же четко сказал, чтобы вы не разговаривали с моим сыном. Что не ясно?

Он что, разводит меня?

– Это вы так шутите?

Иначе я ничего не понимаю.

Красивое лицо наклонилось ближе, во взгляде сквозила злость.

– Я озвучил два правила…

Теперь я, в свою очередь, вскинула брови: меня душило негодование. При мысли о том, что он имеет в виду, у меня заколотилось сердце.

Ладно, я не знала, что он имел в виду. Но неужели он отчитывает меня за то, что я отвезла его ребенка в больницу? В самом деле? И пытается представить дело так, будто мальчишка оказался здесь по моей вине?

– Привет! – послышался уже знакомый голос.

Мы оба обернулись: в лифтовом холле, прижав руку к голове, стоял Джонни.

– Ты почему на телефон не отвечаешь? Они считают, у него аппендицит, а пока ждут результатов обследования, – быстро объяснил он. – Сейчас ему снимают боль. Пойдем.

Тобиас Роудс быстро пошел за Джонни, даже не удостоив меня еще одним взглядом. Но дядя кивнул и только потом повел его внутрь. Они тихо переговаривались.

Хам!

Ладно, это что-то новенькое.

Глава пятая

Можете считать меня кем хотите, но следующие два дня я почти все время сидела у окна. Главным образом потому, что в понедельник магазин был закрыт. Клара затеяла инвентаризацию и, краснея, объяснила, что не сможет заплатить мне за помощь. Это лишь усилило мое желание помочь, но я понимала, что бесплатная помощь ее не устроит, поэтому оставила порыв при себе. По крайней мере, пока.

В любом случае я была рассеянна: переживала за Эймоса. Все ли с ним в порядке? Да, я мало знала его, но все равно чувствовала ответственность. Он так жалко сидел на ступеньках, скрючившись и ожидая помощи!

Это напомнило мне тот ужасный день, когда мама не заехала за мной к Кларе. Как я названивала домой, когда она не появилась в условленное время. Как я сидела на крыльце дома подруги, ожидая, что она вот-вот приедет и скажет, что попала в переделку. Мама не была особо пунктуальной, но в конце концов всегда приезжала.

При воспоминании о днях после ее исчезновения на глаза навернулись слезы.

Но я привычно вытерла их и стала думать о насущном.

Изначально я планировала в выходной предпринять тренировочный поход в сторону соседнего Бэйфилда – этот маршрут предлагался в интернете. Но желание удостовериться, что с Эймосом все в порядке, перевесило. Даже Юки прислала сообщение с вопросом о новостях. Я знала лишь то, что подслушала в тот день в больнице: этим и поделилась.

Еще у меня был его телефон, который вибрировал и отключался, пока наконец не сдох совсем.

Я уже потеряла надежду, что парнишка вернется домой, и читала книгу, которую купила в супермаркете, когда со двора послышалось шуршание шин по гравию. Я поднялась и увидела пикап «Парки и дикая природа», за которым следовал хэтчбек.

Из пикапа выпрыгнула знакомая фигура, а из легковушки – другая, тоже немаленького роста. Они вместе подошли к пассажирскому месту и помогли выйти кому-то поменьше. Потом подхватили эту фигурку с двух сторон и исчезли в доме. Я почти не сомневалась, что они переругивались.

Это был Эймос.

Меня отпустило.

Хотелось пойти и самой спросить, как он, но… следовало подождать.

Если, конечно, мистер Роудс не выставит меня пинком под зад. По крайней мере, вещи полностью не распакованы. Несколько дней назад я съездила в прачечную и сложила чистую одежду в чемодан.

Похоже, в доме включили свет – во всех помещениях.

Я раз в десятый задалась вопросом, есть ли там хозяйка. Никакой женщины возле дома не было видно. Я держала окна открытыми, спала довольно чутко и услышала бы движение на дорожке. И Эймос не говорил позвонить маме.

Но ведь в первый день папаша упоминал про нее, разве нет?

В любом случае Эймосу повезло с отцом и дядей, которые сломя голову бросились к нему в больницу. Надеюсь, он понимал это. Возможно, отец был строгим и не самым дружелюбным человеком на свете, но любил его. Причем настолько, что обвинил меня в полной бредятине, – до такой степени переживал за безопасность сына.

Я хлюпнула носом, внезапно ощутив укол в сердце, и взяла телефон. Юки откликнулась после одного гудка.

– Ора! Есть новости?

Именно поэтому я так любила их с сестрой. Они были людьми с большим сердцем. Я знала, насколько она загружена, но это не мешало ей всегда отвечать на звонки или сообщения.

– Эймоса только что привезли домой. Дядя с отцом помогли ему выйти из машины, но он шел сам.

– Это же здорово! Ты сказала, парень – твой сосед?

Я рассмеялась: сам звук ее голоса избавлял от чувства одиночества.

– Да. Он сын того типа, у которого я снимаю квартиру.

– О‐о! Моя помощница заказала для парня кристалл. Я отправлю его на почтовый адрес, который ты сообщила. Пусть кладет его на левый бок. Надеюсь, ему станет лучше.

Вот видите? Золотое сердце!

– А как ты сама? Обживаешься? Как Колорадо?

– Я в порядке. Обживаюсь. Здесь хорошо. Все классно.

– Значит, ты счастлива?

В ее голосе определенно звучала надежда.

Юки, как и мои тетя с дядей, видели меня, когда мне было совсем хреново. Я прожила у нее месяц сразу после того, как было сказано, что отношения закончились. Отчасти из-за того, что она жила на той же улице, но главным образом потому, что она действительно была одной из моих близких подруг. В то время она сама переживала разрыв, и тот месяц оказался одним из самых продуктивных периодов в наших жизнях.

За это время мы вместе написали целый альбом. А в перерывах слушали Аланис, Глорию и Келли на такой громкости, что наверняка слегка оглохли.

Но оно явно того стоило.

– Ага. Работаю у подруги, с которой дружила, когда жила здесь.

– И что за работа?

– Продаю товары для активного отдыха.

На том конце повисла пауза.

– А именно?

– Туристическое и рыболовное снаряжение. И все такое.

Последовала еще одна пауза, а затем она медленно произнесла:

– Ора, без обид, но…

– Уже знаю, что ты хочешь сказать, – простонала я.

Ее кристально чистый смех напоминал ее певческий голос. Красивый.

– Чем ты там занимаешься? Ты хоть что-то в этом понимаешь? Сколько лет мы знакомы? Двенадцать? Все эти годы твой активный отдых сводился к тусовкам в палатках на фестивалях.

Я засмеялась, но на самом деле меня покоробило, потому что она была права.

– Заткнись! С кем мне было ходить в походы? С Кэденом? С его мамашей? Ага, разбежалась! С тобой?

Она захохотала, живо представив себе эту картинку.

Миссис Джонс была дамой нервной и манерной. Это было забавно, потому что я видела дом, в котором вырос Кэден. Его отец был сантехником, мать – домохозяйкой, детей было трое. Денег у них было больше, чем у нас с мамой, но они никогда не купались в них. Однако за последние десять лет, когда его карьера пошла в гору, она превратилась в жуткую снобку, которая кривилась при виде гамбургеров, если они были не из мраморной говядины вагю или кобе.

– Верно подмечено, – отсмеявшись, согласилась Юки.

– А если серьезно, то я действительно ничего в этом не смыслю. Никогда в жизни не чувствовала себя настолько глупой, Ю! Покупатели засыпают меня вопросами, а я смотрю на них как баран на новые ворота. Это ужасно…

Юки ойкнула, но все равно засмеялась.

– Но подруге нужна помощь, а на другую работу при отсутствии рекомендаций я рассчитывать не могу.

И не сказать, чтобы я вообще знала, чем хочу заниматься. Это было хоть… хоть что-то. Пока не определюсь. Первый шаг.

Юки перестала смеяться.

– А я на что? Давай напишу, что ты работала на меня и была лучшим сотрудником из всех. И вообще-то это будет недалеко от истины! Ты работала на меня и была самым ценным игроком в моей команде. Я заплатила тебе и готова платить дальше.

Ее звукозаписывающая компания настояла на том, чтобы оплатить мою работу во избежание проблем с авторскими правами и судебных исков в будущем. Они собирались переводить мне деньги каждый квартал. Не заплатив тебе, они просто заработают больше бабла, Ора. Так что бери. И она была права. Лучше мне, чем лейблу.

Честно говоря, мне даже не пришло в голову попросить ее солгать ради меня. Но теперь, когда она сама заговорила об этом… Было бы неплохо включить эту информацию в резюме! А там, глядишь, найдется что-то, в чем я разбираюсь лучше.

Но от одной мысли о том, чтобы уйти от Клары, мне стало не по себе. Она действительно зашивалась! И кто будет ей помогать, когда у Джеки начнется учебный год? Нужно скорее осваиваться в магазине, пока девочка не ушла. А это так, на всякий случай. На будущее. В ближайшее время я не планировала трогаться с места.

– Ты уверена?

Она драматично вздохнула.

– Тебе нужно духовно очиститься, медвежонок. Что-то ты отупела от жизни с Кэденом!

– От тупой слышу, – хмыкнула я.

Она засмеялась:

– Если на то пошло, ловлю тебя на слове. Эта мысль не приходила мне в голову.

– Ага. Потому что ты тупая. Я поделюсь с тобой житейской мудростью.

Я заржала, а она вздохнула:

– Мне тебя не хватает, Ора! Когда-то мы теперь увидимся? Возвращайся-ка сюда и живи у меня. Ты знаешь, mi casa es tu casa [1].

– Пересечемся где-нибудь. Или ты приезжай сюда. Я тоже по тебе скучаю! И по Нори.

– Да уж, моей сестрице тоже не помешало бы поумнеть!

– Она нуждается в уме больше меня, – фыркнула я. – Кстати, о людях, нуждающихся в очищении… Угадай, кто мне написал!

Юки чуть не поперхнулась. Вариантов было раз-два и обчелся.

– Ехиднино отродье?

Миссис Джонс она всегда называла исключительно ехидной.

– Ага. Попросил позвонить ему. Дважды.

– Хм-м… Вероятно, потому что его альбом с треском провалился и все говорят, что это полный отстой.

Я улыбнулась:

– Но ведь тебе без него лучше! Ты помнишь об этом, да?

– Я знаю.

Это действительно было так. Останься я с ним, так и ждала бы у моря погоды, а он лет до пятидесяти оставался бы холостяком. И детей у нас бы не было. Я до конца своих дней оставалась бы в его тени и никогда бы не стала настоящим приоритетом для того, кого поддерживала всеми силами души.

Это я не смогу забыть никогда. И не забуду. Без него мне стало гораздо лучше.

Мы еще немного поболтали, и я собиралась закругляться, когда под окном хлопнула дверь машины.

Я выглянула: со двора выезжал отреставрированный «Бронко». За все время, что я жила здесь, он всего пару раз был на ходу. Хэтчбек, который, должно быть, принадлежал дядюшке Эймоса, по-прежнему стоял у крыльца. Кто сидел за рулем внедорожника, я не видела, но подозревала, что это был мистер Роудс. Тобиас. Но назвать его так вслух я бы никогда не решилась. Судя по тому, как он вел себя два дня назад, я вызывала у него острую неприязнь.

Но что плохого, если я узнаю, как дела у парнишки?

Сунув мой и его телефоны в карман, я захватила банку куриной лапши и, когда пересекла ведущую к дому гравийную дорожку, не спускала глаз с въезда на территорию, опасаясь внезапного появления внедорожника. Потом, точно заяц, в два прыжка преодолела ступеньки перед верандой и дважды стукнула в дверь.

– Секундочку! – послышалось изнутри.

Почти тотчас дверь открылась, и я оказалась лицом к лицу с мужчиной, которого встретила в больнице. При виде меня легкая улыбка, игравшая у него на губах, сразу стала шире.

– Привет!

Он был пониже мистера Роудса. Может, он тоже был Роудсом? Но между этими двумя не было никакого сходства: и черты лица, и цвет волос, и телосложение – все было разное. В Эймосе было что-то от них обоих.

Может, мужчина приходился ему дядей по матери?

– Привет, – ответила я, внезапно почувствовав смущение. – Мы встречались в отделении неотложной помощи, если вы помните. Как самочувствие у Эймоса? – Я протянула свое подношение. – Это суп. К сожалению, не домашний.

– Можете спросить у него сами.

Мужчина улыбнулся еще шире, и я невольно растянула губы в улыбке.

Да, они с мистером Роудсом явно не состояли в родстве!

Я снова подумала о том, где же мать мальчика. Или я так и останусь в неведении? Может, она служит в армии и находится в зоне военных действий? Или они развелись и она живет далеко? Вроде бы мистер Роудс упоминал какого-то мужчину, когда речь зашла о матери. У меня было много вопросов и вагон времени на размышления о делах, которые меня не касались.

– А можно? – неуверенно спросила я, прекрасно понимая, что лучше вернуться в гараж, пока не прилетело. Не сказать, чтобы в больнице папаша Эймоса очень мне обрадовался.

И в предшествующий раз тоже.

Не говоря уже о первом.

Он вообще всегда хмурился при виде меня.

Джонни кивнул и отступил назад. Казалось, его взгляд сканирует пространство за моей спиной: между бровями у него прорезалась морщинка, точно он пребывал в замешательстве. Но что бы он ни думал, должно быть, это было неважно: казалось, он отмахнулся от беспокойных мыслей и жестом пригласил меня пройти в дом.

– Прошу. Он у себя.

– Спасибо!

Я улыбнулась и, когда он закрыл дверь, последовала за ним.

Дом выглядел просто и симпатично. Миновав прихожую со светлыми полами и потрескавшуюся дверь, за которой явно скрывался санузел, мы вышли в пространство с купольным перекрытием, которое состояло из гостиной и примыкавшей справа кухни. Здесь были серый двуместный диванчик и два потертых кожаных кресла. В углу стояла дровяная печь. Тут же был ящик для молока со стоявшей на нем лампой – судя по всему, он выполнял функции приставного столика. Кухня была небольшой, с зелеными столешницами и шкафами того же оттенка, что и бревенчатые стены с черной бытовой техникой. Рядом с кофеваркой примостился пластиковый контейнер для кофе, тут же была старая банка с сахаром, что-то стояло на столешницах.

Все выглядело опрятно и организованно. Или, возможно, мне попадались исключительно неряхи, потому что для двух мужчин это было очень впечатляюще. Внезапно я устыдилась того, что у меня одежда была разбросана по всей комнате, висела на двери и на спинках стульев.

Здесь было по-домашнему уютно и мило.

Мне действительно тут нравилось.

Пожалуй, отчасти дом напомнил мне о людях и местах, которые дарили мне утешение. И любовь. Потому что, по сути, это одно и то же – по крайней мере, так должно быть.

– Вы ведь Аврора, да? – спросил мужчина, и я подняла на него глаза.

– Да. Или можете называть меня Орой.

Он сверкнул белозубой улыбкой, и это было что-то.

– Спасибо, что позвонили насчет Эйма!

Он указал в направлении небольшого коридора по другую сторону гостиной. Туда выходили три двери. За одной слышался шум стиральной машины. Еще была пошарпанная дверь, за которой было темным-темно.

– Спасибо, что разрешили войти! Я переживала за него. Ждала в больнице, сколько могла, но ни вы, ни мистер Роудс не выходили, поэтому я поехала домой.

Я сидела в приемном покое до девяти.

Мы остановились перед пошарпанной дверью.

– Он не спит. Я только что заходил.

Джонни постучал.

– Что? – послышался из-за двери хрипловатый голос.

Меня так и подмывало фыркнуть в ответ на «радушный» прием, но я сдержалась. А дядя закатил глаза и толкнул дверь.

Я заглянула внутрь: Эймос, лежавший на кровати в боксерах и темно-зеленой футболке с надписью «Призрачная орхидея», поднял глаза от консоли и вскрикнул, прикрыв промежность рукой. Его лицо густо покраснело.

– Никому нет дела до того, что у тебя там, Эйм.

Усмехнувшись, Джонни поднял подушку, которая валялась на полу, и бросил пареньку. Тот кинул подушку себе на ноги, глядя на меня широко открытыми глазами.

Я улыбнулась:

– Мне действительно нет дела, но могу закрыть глаза, если так тебе будет спокойнее. – Я сделала шаг и остановилась. – Я просто пришла тебя проведать. Ты как, в порядке?

Парнишка с тем же удивленным выражением лица положил консоль на подушку и тихим застенчивым голосом, которым, по-видимому, говорил всегда, пробормотал:

– Да.

– Это был аппендицит?

– Да.

Он посмотрел на дядю и снова перевел взгляд на меня.

– Мне жаль. Я надеялась, что это были газы.

Он поморщился, но пробормотал:

– Мне вчера его удалили.

– Вчера?

Я повернулась к стоявшему тут же дяде. Тот склонил голову набок, точно сам недоумевал, как это племянника отпустили.

– И тебя уже выписали? Это не опасно?

Парнишка пожал плечами.

– Ну дела!

Если бы мне только что сделали операцию, я бы завернулась в одеяло и рыдала взахлеб.

Эймос поджал губы. Он действительно был славным. И можно было не сомневаться, что когда-нибудь станет по-настоящему красивым мужчиной.

С таким отцом – да к гадалке не ходи!

– Я принесла куриную лапшу. Дядя или папа разогреют ее тебе. Конечно, если ты не вегетарианец или веган. В этом случае я принесу что-нибудь другое.

– Нет, не вегетарианец, – прошептал он, быстро взглянув на что-то поверх моего плеча.

– Отлично. И да, у меня твой телефон. Он уже сел. – Я положила телефон на комод рядом с кучей медиаторов и упаковок со струнами. – Ну, если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти. Просто крикни громче. Сегодня я у себя, а завтра с девяти до шести буду на работе. – Он по-прежнему смотрел на меня большими круглыми глазами. – Ну, отдыхай и поправляйся!

– Пока, – еле слышно прошелестел он, но это было лучше, чем ничего.

По словам моего двоюродного братца, его сынишка на протяжении месяца на все отвечал мычанием и кивками, так что я решила, что реакция Эймоса – это нормально.

Решив, что миссия выполнена, я сделала шаг назад и чуть не натолкнулась на Джонни.

Когда я подняла глаза, он улыбнулся и, сделав жест в направлении коридора, пошел так близко ко мне, что я то и дело задевала его локтем.

– Значит, вы живете по соседству? – неожиданно поинтересовался он.

– Типа того. Я арендую квартиру в гараже.

– Что?

Тон был такой, что я покосилась на него. Он выглядел ужасно озадаченным, между бровей снова обозначилась морщинка.

– Это долгая история. Пусть лучше Эймос расскажет.

– Он не станет. Из него и десятка слов клещами не вытащишь!

Справедливо замечено! Я засмеялась:

– Если кратко, то он сдал квартиру за спиной у отца, а я ее сняла. Мистер Роудс не обрадовался, но разрешил остаться, когда я предложила заплатить больше. – Получилось короче, чем я ожидала. – Я пробуду здесь еще две недели.

– Что?

Я кивнула, а затем поморщилась:

– Он совсем не обрадовался, а теперь, узнав о том, что я приходила, не обрадуется еще больше. Но я действительно беспокоилась об Эймосе.

– А я-то думал, что за машина стоит во дворе… – Он рассмеялся так неожиданно, что я растерялась. – Не сомневаюсь, что не обрадовался. Совсем.

– Он был просто вне себя, – подтвердила я. – Не хочу его и дальше бесить. Но вы скажите, что я стояла на расстоянии трех метров от его сына и вы все время были тут же. Пожалуйста!

Джонни с улыбкой открыл входную дверь:

– На расстоянии трех метров, принесли куриную лапшу и его телефон. Без проблем!

Я вышла, а он остался стоять в дверях.

За десять минут, что я провела в доме, сильно стемнело, и я достала из кармана фонарик. А не то, чего доброго, споткнусь, сломаю ногу, и никто не услышит моих стонов, кроме медведей-людоедов. Они меня съедят, а птицы выклюют мои глаза. Несколько дней назад этот сценарий – слово в слово – прислала мне по мессенджеру моя тетушка.

– Вы из Флориды? – осведомился Джонни, когда я направила фонарик на подъездную дорожку. Свет был слабым. Нужно будет поискать что-нибудь помощнее.

– В некотором смысле. Когда-то давно я жила здесь, но потом переехала. – Я сбежала по ступенькам и помахала ему: – Спасибо, что разрешили навестить Эймоса! Надеюсь, мы еще увидимся.

Он прислонился к дверному проему:

– Спасибо, что отвезли его в больницу!

– Без проблем.

Я снова помахала, и он махнул в ответ.

Не сказать, чтобы я рысью помчалась в гараж, но однозначно ускорила шаг. А когда сунула фонарик под мышку, чтобы осветить дверную ручку, услышала шуршание шин по гравию и запаниковала. Куда запропастился ключ? Мистера Роудса я не видела, а значит, он не скажет мне, чтобы проваливала, верно? Я полезла рукой в карман и поискала ключ. Блин! В заднем кармане! В заднем кармане!

Я оказалась в свете фар именно в тот момент, когда нащупала холодный ключ.

И уронила его.

– Вы в порядке? – послышался голос Джонни.

Он наблюдал. Вероятно, развеселился, когда я запаниковала. Интересно, видел ли он мои манипуляции?

– В порядке! Просто ключ уронила! – закричала я в ответ с бешено колотящимся сердцем и паническими нотками в голосе, потому что именно так я себя ощущала, шаря по земле.

Фары больше не двигались – это я поняла, когда снова нашла треклятый ключ.

Дверь открылась и захлопнулась в тот момент, когда я вставила его в замок.

– Эй, – послышался грубый голос.

Без паники. Все в порядке. Он мне обязан, разве нет? Я спасла его сына. Типа того.

– Привет, – отозвалась я, смиряясь с ситуацией. Ну, попалась.

Мой домовладелец тире сосед – мистер Роудс, он же Тобиас – обошел внедорожник и оказался в свете фар.

– Вас ведь Авророй зовут, так?

Я развернулась и выключила фонарик, свет которого уткнулся ему в грудь. На нем была футболка. Фары светили ему в спину, а лицо оставалось в тени.

Он злится? Сейчас вышвырнет меня пинком под зад?

– Да, верно. – Я чуть не поперхнулась. – А в чем дело?

– Спасибо за то, что сделали! – последовал ответ, заставший меня врасплох.

Ой.

– Это не составило труда, – сказала я его силуэту в свете фар.

Мистер Роудс стоял в паре метров от меня, почти наверняка скрестив руки на груди.

Судя по голосу, он не злился. Это был хороший знак. Но, опять же, он был не в курсе, что я только что вышла из его дома.

Он сделал шаг вперед, но я по-прежнему видела его не так хорошо: только очертания фигуры, широкой в плечах и узкой в бедрах. Наверное, он ходит в тренажерный зал. В городе был один. А иначе такой фигуры не добиться!

Мой визави вздохнул, и я попыталась вглядеться в его лицо.

– Слушайте… – Казалось, он с трудом подбирает слова, но тон голоса был таким же суровым, как в день нашего знакомства. – Я ваш должник. Эйм рассказал мне, как все было. – Он выдохнул громко, но спокойно и пророкотал: – Не знаю, как вас благодарить!

– Не за что.

Чем меньше сказано, тем лучше.

Еще один выдох.

– Я у вас в долгу. В большом долгу.

– Вы мне ничего не должны.

Еще один вздох.

– Должен.

– Да вовсе нет, – бросила в ответ я. – Вы мне вообще ничего не должны. Я рада, что смогла помочь и что с ним все в порядке.

Он так долго молчал, что я уже ничего не ожидала услышать. Но тут он сделал шаг вперед, потом другой – и оказался совсем близко. Он стоял, опустив руки, почти вплотную ко мне, так что я могла рассмотреть это невероятное лицо. В твердых линиях его четко очерченного подбородка чувствовалось напряжение. Он был в джинсах и футболке с изображением рыбы.

Ему было лет под сорок. Может, чуть больше.

И для своих лет он был в отличной форме. Скорее всего, просто рано поседел. Такое случается! Я знала певца, который к двадцати семи годам стал совсем седым.

Но что мне за дело до его возраста?

У меня были другие причины для беспокойства, и я могла бы разом с ними покончить. Он все равно узнает… И если действительно считает, что должен мне, так, может, простит и не станет выгонять пинком под зад? Хотелось надеяться.

– Я тут зашла к вам в дом… Меня впустил Джонни. Хотела проведать вашего сына. Дальше порога не проходила и пробыла минут десять, не дольше. И Джонни все время был тут же. Так что, пожалуйста, не сердитесь!

И снова он долго молчал, так что мне стало не по себе. Он просто… смотрел на меня. Цвет его глаз я не видела, только белки по краям.

«Честность до добра не доведет», – подумала я и внутренне сжалась.

– Я не сержусь, – медленно сказал он и снова выдохнул. Голос по-прежнему звучал раскатисто, но черты лица, казалось, капельку смягчились. – Я ваш должник. Я благодарен вам за то, что вы сделали. Не знаю, как вам отплатить, но что-нибудь придумаю.

Он снова сделал глубокий вздох, и я собралась с духом.

– Извините, что… так обошелся с вами тогда.

Он просил прощения! У меня! Пора бить тревогу…

– Все в порядке, – сказала я. – Если мне что-нибудь понадобится, я вам скажу. – Теперь пришел мой черед сделать паузу. – А если вам двоим что-нибудь понадобится, дайте мне знать. Я пробуду здесь до… пока не съеду. – И тут я вспомнила. – А можно вопрос? Просто так. Сколько человек проживает в вашем доме?

Он внимательно посмотрел на меня, прежде чем дать ответ.

– Только мы с Эймосом.

Так я и думала!

– Ясно.

По крайней мере, он не планирует турнуть меня пинком под зад. А раз так, стоит этим воспользоваться.

Я протянула ему руку, и он обхватил ее своей большой прохладной ладонью и крепко пожал.

Я улыбнулась. Он не улыбнулся в ответ. Ну и пусть!

У него еще был шанс передумать и придать мне ускорение, поэтому я попятилась и, крикнув «спокойной ночи», проскользнула в гараж. Там я включила свет, закрыла замок и рванула вверх по лестнице.

Стоя у окна, я наблюдала за тем, как мистер Роудс поставил внедорожник на обычное место перед домом. Затем открыл пассажирскую дверь и достал белые пакеты из ресторана фастфуда – в городе их было два – и вошел внутрь.

Итак, я все еще была здесь.

И надеялась продержаться еще две недели.

Или, по крайней мере, как можно дольше.

Глава шестая

– Господь с вами, деточка! Не нужно извиняться, – проговорил пожилой господин с такой слащавой улыбкой, что у меня случился бы кариес.

Его приятель подмигнул.

– Разве можно сердиться на такое хорошенькое личико, да, Даг?

При этих любезных словах я напряглась всем телом. Я изо всех сил старалась помочь этим милейшим покупателям, но не могла. И поняла, что не смогу, как только увидела, что они приближаются к прилавку с двумя удочками, поэтому была готова.

Я выпалила первое, что пришло на ум:

– Давайте я позову кого-нибудь, кто сможет ответить на вопросы об удочках?

Я отчаянно пыталась не стоять столбом, запомнила бо́льшую часть ценников и даже названия двух представленных у нас брендов, но на этом мои возможности заканчивались. Чем удочки отличались друг от друга и уж тем более почему следует брать ту, которая длиннее, или даже для какой рыбы они предназначены, я не имела ни малейшего понятия.

Поэтому, когда мужчина лет пятидесяти с небольшим проигнорировал мои слова и продолжил напирать с вопросами типа «А в чем их отличие? И почему эта в два раза дороже?», я смирилась.

Не будь мы в запарке, я позвала бы Клару. Но она стояла у стойки проката, обслуживая небольшое семейство. Джеки была в подсобке на перерыве, а наш единственный сотрудник, работавший на неполную ставку, – с ним я познакомилась только нынче утром, – послонялся пару часиков и свалил, пообещав вернуться.

Мы с Кларой переглянулись, и тут до меня окончательно дошло, какой у нее затык с персоналом.

Для справки: он не вернулся.

Мужчины упорно игнорировали мои попытки отфутболить их к Кларе.

Утешало, что они проявляли доброжелательность и терпение, но все равно я чувствовала себя не в своей тарелке. Я знала, что из большинства передряг выбиралась потому, что была обаятельной и довольно дружелюбной по натуре. Дорожная полиция тормозила меня раз десять, но дело обходилось без штрафа, хотя, по словам моих друзей, я вожу как сумасшедшая. Я просто не люблю терять время! И что в этом плохого? То, как окружающие реагировали на меня, служило источником бесконечных подколок для моих двоюродных братцев.

В то же время генетика доставляла мне массу неудобств. Некоторые мужчины склонны к мизогинии и порой меня воспринимали как круглую дурочку. Но чаще я привлекала ненужное внимание, вызывавшее дискомфорт.

Я слушала, прилагала старания практически во всем и была доброжелательна – пока меня не обижали. Для меня все это было намного важнее, чем то, что снаружи.

Мне не нравилось, когда ко мне относились как к куколке. Это напрягало.

Я собралась с силами и одарила покупателей сладкой улыбкой:

– Давайте я позову хозяйку, и она вам поможет. А я тут новенькая и еще не совсем освоилась.

Тот, у которого было больше седины, мазнул взглядом по моей груди, очевидно, считая себя ловкачом и думая, что я ничего не замечу.

– Не переживай, красавица.

Я хотела вздохнуть, но вместо этого снова улыбнулась.

Тут дверь открылась, и вошел тот, кого я меньше всего ожидала увидеть.

Точнее, один из тех.

Сначала я обратила внимание на форму, облегавшую крупную сильную фигуру.

Он уже смотрел на меня. И если удивился, то за стеклами солнцезащитных очков это было не видно. Покупатели тем временем продолжали говорить.

– И что такая куколка делает здесь? Такой красавице место в магазине одежды или в ювелирном. Держу пари, там вы распродали бы все подчистую!

В любом, кроме этого: вот на что они намекали.

Я старалась изо всех сил. Но прошло всего две недели.

Я перевела взгляд на менее седовласого:

– Не такая уж я модница! И украшений почти не ношу.

Краем глаза я заметила, что мистер Роудс прошел вглубь магазина, но продолжал ли смотреть на меня, этого я не могла сказать.

– Мой приятель – здешний адвокат и, вероятно, будет не прочь нанять новую секретаршу. Могу замолвить словечко, – сказал более седовласый.

Надо думать, он намекнет приятелю, чтобы тот уволил нынешнюю секретаршу и взял меня на ее место?

Я покачала головой и выдавила очередную улыбку:

– Все в порядке, мне тут нравится.

Когда не лажаю. И когда меня не гладят по голове, будто в моем случае чего-то не знать – это нормально.

К счастью, покупатели сами определились с удочкой, и я выбила чек, стараясь не обращать внимания на то, как они пялились на мое лицо и грудь. Вручая чек и удочку, я улыбнулась им обоим и только после того, как они ушли, выдохнула.

Но лишь дверь за ними закрылась, я тотчас вспомнила о том, что если планирую остаться (да, мне не все нравилось в этой работе, однако стоило взглянуть на измученную Клару, и я понимала, что скоро не уеду), то нужно как-то ускоряться. Ради нее. Нужно научиться самой отвечать на вопросы и не смотреть на покупателей как баран на новые ворота.

Я огляделась и уперлась взглядом в мужчину, стоявшего у рыболовных снастей.

И тут меня осенило!

Кто знает все про прибамбасы для активного отдыха?

Только егерь!

Ну, может, еще кто-нибудь… Только таких знакомых у меня было раз, два и обчелся, а просить Клару провести ликбез я не могла. В магазине мы едва успевали переброситься парой слов, а после работы у нее всегда были дела. Дважды мы договаривались поужинать вместе, но оба раза пришлось отменить, потому что что-то случалось с ее отцом.

Конечно, мистер Роудс тоже занятой человек, учитывая, что раньше семи вечера его пикап обычно не появлялся, однако…

Я ведь спасла жизнь Эймосу, разве нет?

И он сказал, что мой должник, хотя я не планировала ловить его на слове. Так?

Чем больше я об этом думала, тем больше укреплялась в мысли попросить его о помощи. У него найдутся дела поважнее? Или он сошлется на то, что в его гараже мне осталось жить меньше двух недель?

И да, если я собиралась остаться, самое время подыскивать новое жилье.

Или я пока не решила?

Размышляя так, я пробила чеки еще двум покупателям, а тут и он, перебросившись парой слов с Кларой, а затем с Джеки – насколько хорошо они были знакомы, я не знала, но хотела выяснить, – медленно подошел к прилавку и положил две катушки лески. Хотела бы я знать, почему одна была толще другой!

– Здравствуйте, мистер Роудс! – проговорила я с улыбкой.

Он снял очки и зацепил дужку за пуговицу форменной рубашки. Серые глаза внимательно смотрели на меня. Тон был таким же безразличным и суровым, как прежде.

– Здравствуйте.

Я взяла первую катушку и отсканировала.

– Как ваши дела?

– Отлично.

Я отсканировала вторую катушку и решила рискнуть, поскольку никого не было поблизости.

– А помните, вы сказали, что у меня в долгу?

Это было вчера.

Он ничего не ответил, и я взглянула на него.

Его брови были выразительнее всяких слов: настороженность – вот что они отражали в полной мере.

– Вижу, что помните. Тогда, – я понизила голос, – хочу попросить вас об ответной услуге.

Серые глаза смотрели на меня с прищуром.

Ну, раз на то пошло…

Я оглянулась, проверяя, не слышит ли кто-нибудь, и быстро проговорила:

– Можете рассказать мне обо всем этом, когда будет время? Хотя бы чуть-чуть?

Он моргнул – очевидно, не ожидал такого поворота дела. И, надо отдать ему должное, он тоже понизил голос, когда медленно и даже отчасти недоуменно спросил:

– О чем именно?

Я мотнула головой.

– Обо всем этом. Рыбалке, кемпинге… Ну, в общих чертах, чтобы понимать, чем мы тут торгуем.

Он снова моргнул.

Я решила идти до конца.

– Только когда вы не очень заняты. Пожалуйста! Если можете. Но если нет, то ладно.

Просто пореву на ночь глядя, а потом усну. Делов-то!

На худой конец, можно в выходные сходить в библиотеку. Остановиться на парковке супермаркета и погуглить информацию в интернете. Решение найдется, я уверена!

Густые черные ресницы дрогнули, голос прозвучал тихо и ровно:

– Вы серьезно?

Он решил, что я прикалываюсь.

– Абсолютно.

Он повернул голову, давая возможность хорошо разглядеть его короткие, но очень красивые ресницы.

– Вы хотите, чтобы я научил вас рыбачить?

Казалось, он не верил своим ушам, точно я попросила его… ну, не знаю: показать свой пенис.

– Я не прошу научить меня рыбачить, хотя идея хороша. Сто лет не была на рыбалке! Скорее, рассказать обо всем понемногу. К примеру, чем отличаются эти две лески. Для чего нужны различные приманки? Или их называют наживками? И так ли необходимы все эти штуковины, чтобы развести костер? – Я понизила голос до шепота. – У меня вопросов пруд пруди, а сигнала нет, и в интернете не посмотреть. С вас, кстати, сорок долларов шестьдесят девять центов.

Мой домовладелец моргнул раз в сотый за время нашего рандеву – очевидно, пребывал в замешательстве или изумлении, когда вытаскивал бумажник и проводил картой по считывающему устройству, при этом почти не сводя с меня долгого внимательного взгляда, который совсем не походил на разглядывание давешних пожилых мужчин. В его взгляде не было сексуального или иного интереса – так смотрят на енота, задаваясь вопросом, нет ли у него бешенства.

Как ни странно, но это было гораздо предпочтительнее.

Я улыбнулась:

– Если нет, то ладно.

И протянула ему бумажный пакетик с покупками.

Мой визави принял пакет и отвел взгляд. Кадык у него дернулся. Потом он сделал шаг назад и вздохнул:

– Хорошо. Сегодня в девятнадцать тридцать. У меня будет полчаса и ни минутой больше.

Что?!

– Вы – мой герой, – прошептала я.

Он посмотрел на меня и снова моргнул.

– Буду как штык, – сказала я.

Он хмыкнул и так резво выскочил за дверь, что я не успела ни поблагодарить его, ни толком полюбоваться на его задницу в форменных брюках.

Но как бы там ни было, я испытывала облегчение.

Все прошло лучше, чем я ожидала.

* * *

Когда в девятнадцать двадцать пять в телефоне сработал сигнал, я все еще не оправилась от потрясения в связи с предстоящим уроком.

Я поставила будильник так, чтобы хватило времени закончить начатое дело – я складывала пазл, который купила в магазине «Все по доллару», – и дойти до соседней двери.

И почему, спрашивается, я нервничала? Я же не собиралась брякнуть или сделать что-то такое, чтобы меня раньше времени турнули пинком под зад!

Но всегда есть шанс облажаться.

А еще – оказаться в непредвиденной ситуации. Это я ненавидела.

Больше всего я не любила чувствовать себя тупой. Но именно так многократно ощущала себя за время работы в магазине. Я прекрасно понимала, что в незнании нет ничего постыдного: я знала уйму всего о множестве вещей, гораздо больше многих. Поработали бы вы в музыкальном магазине! Вот там я была бы как рыба в воде. Последние десять лет я жила среди музыкантов и сама удивлялась тому, какое количество разнообразной информации умещалось в моей голове. Я чувствовала ритм, а еще умела прилично играть на трех инструментах.

Но сейчас в этом не было никакой пользы. После того месяца, проведенного с Юки, даже желание писать пропало. Слова иссякли, я почти не сомневалась в этом. Та часть моей биографии отошла в прошлое. Однако чем хочу заниматься остаток жизни, я не знала. Но спешить не будем, верно?

Так что пока я вполне могла помочь старой подруге.

А раз так, нужно делать это хорошо. Мама никогда не относилась к делам спустя рукава, и я не такой человек. Она бы посоветовала не складывать лапки, а учиться.

Движимая этими чувствами, я спустилась по лестнице и пересекла гравийную дорожку, держа в одной руке упаковку с черничными маффинами, купленными в супермаркете после работы, а в другой – блокнот, куда записывала маршруты, которые планировала осуществить. Я подумала было заглянуть в коробку с блокнотами, которую уже год не открывала, но потом решила не заморачиваться.

На подходе к дому я посмотрела на пикап мистера Роудса и снова укрепилась в мысли, что иду к нужному человеку.

Хотелось надеяться.

Я постучала и отступила назад. Секунды через три в прихожей мелькнула тень. Затем включился свет, и тень материализовалась в фигуру. Это определенно был не Эймос!

Он открыл дверь и, не говоря ни слова, повернул голову, приглашая меня пройти внутрь.

– Добрый вечер, мистер Роудс! – Я переступила порог и улыбнулась ему.

– Вы вовремя, – заметил он, точно это его удивило, и закрыл дверь.

Я подождала, пока он пройдет вперед, чтобы указать мне, куда сесть. Или где встать.

Возможно, следовало просто погуглить нужную информацию. Или сходить в библиотеку. Хотя вряд ли мне выдали бы читательский билет, пока я не была резидентом штата.

– Опоздай я на минуту, вы бы меня на порог не пустили, верно? – честно сказала я.

Он обернулся, посмотрел на меня долгим взглядом – лицо оставалось каменным, суровым – и пошел по коридору. Мне показалось, он даже хмыкнул, точно не возражал. Хам!

Я снова разглядывала дом – здесь было все так же чисто. Ни кофейной чашки, ни стакана с водой. Ни грязного носка, ни салфетки.

Нужно будет прибраться в квартире, а то, чего доброго, найдет предлог нагрянуть с проверкой в мой феерический бардак.

Мистер Роудс остановился у кухонного стола, поверхность которого молила о том, чтобы ее ошкурили и нанесли два слоя морилки, – эту информацию я почерпнула в передаче «Ремонт своими руками». Как именно это следовало осуществить, я понятия не имела, просто знала, что это нужно. Но тут хозяин застал меня врасплох: обойдя стол, он выдвинул стул, а сам уселся на соседний.

Я плюхнулась на сиденье и поняла, что устойчивости ему не занимать. Я осмотрела ножки, поерзала – стул не двигался. Тогда я стукнула по ножке. Вроде не полая.

Когда я выпрямилась и оказалось, что мистер Роудс снова наблюдает за мной. Как за енотом! Очевидно, задаваясь вопросом, что это я делаю с его мебелью.

– Хороший стул, – сказала я. – Сами делали?

Его лицо приняло обычное выражение.

– Нет.

Он придвинулся к столу, положил на него большие руки с длинными пальцами и коротко подстриженными ногтями и уставился на меня серьезным тяжелым взглядом.

– У вас двадцать девять минут. Задавайте свои вопросы. – Его брови приподнялись на миллиметр. – Вы сказали, их миллион. Успеем обсудить десять или пятнадцать.

Блин. Зря диктофон не купила! Я придвинулась к столу.

– Миллиона нет, а пара сотен наберется. – Я улыбнулась, но, как следовало ожидать, ответной улыбки не последовало. И по фигу! – Вы хорошо разбираетесь в рыбалке?

– Достаточно.

Достаточно, чтобы друзья и родственники постили информацию о рыбалке на его странице в соцсетях. Ладно.

– Какая рыба водится в этих местах?

– Зависит от реки и озера.

– Твою ж мать!

Это вырвалось само, я не хотела. Оно еще и зависит?

Его брови выровнялись в линию.

– Вы представляете, чем занимаетесь?

– Нет, и потому я здесь. Любая информация лучше, чем ее отсутствие. – Я провела рукой по пустой странице и улыбнулась своей самой чарующей улыбкой. – Так… какая же рыба водится в здешних реках и озерах?

Попробуем еще раз.

Не сработало. Мистер Роудс вздохнул: судя по всему, задавался вопросом, во что, черт возьми, ввязался.

– Зима была сухой, и сейчас уровень воды очень низкий, что создает не лучшие условия для рыбалки. А еще туристы, вероятно, выловили рыбу в большинстве рек. Есть зарыбленные озера. Для многих это лучший вариант…

– Какие именно? – спросила я, впитывая информацию.

Он перечислил названия нескольких местных озер и водохранилищ.

– И чем они зарыблены?

– Большеротым окунем, форелью. Попадается пресноводный окунь…

Мистер Роудс назвал еще несколько видов рыб – я о них никогда не слышала и попросила уточнить написание. Он произнес по буквам, отклонившись на спинку стула, скрестив руки на груди, с выражением наблюдателя за енотом на лице.

Я улыбнулась, довольная тем, что заставила его насторожиться, хотя мне не хотелось, чтобы он считал меня больной на всю голову. Но правда в том, что, когда люди не знают, чего от вас ожидать, это вам на руку. Если неясно, как вы отреагируете, они не станут подкрадываться к вам сзади.

Я поинтересовалась, как в целом обстоят дела с ловлей окунеобразных, и получила пространный и неожиданно сложный ответ. Его глаза сверлили меня как лазеры. Они были серыми, какого-то невероятного оттенка: порой их цвет менялся до лавандового.

– Сколько стоят лицензии и как их приобрести?

Он распахнул глаза, как будто ответ был очевиден, но я сделала вид, что не заметила.

– Онлайн. И это зависит от того, являетесь вы резидентом штата или нет. – Он озвучил цены на лицензии и размеры штрафов при отсутствии оных.

– И много народу попадается без лицензий?

– Вам не жаль тратить время на расспросы о моей работе? – медленно и серьезно спросил он.

Настала моя очередь моргать. Хам! Что теперь? Третья попытка из четырех?

– Иначе бы я не спрашивала, – пробормотала я.

У меня действительно были вопросы поважнее. Но что за отношение?

Темная бровь приподнялась – ответ был односложным и по сути:

– Да.

Что ж, едем дальше. Мистер Сама Доброжелательность и все такое.

К несчастью для него, моей доброжелательности хватало на нас обоих.

– Какие виды лески используются для рыбалки?

Он покачал головой:

– Это сложно объяснить, нужно наглядно.

Мои плечи поникли, но я кивнула.

– Какое из этих озер вы бы порекомендовали?

– Зависит от обстоятельств, – начал он, пока я спешно фиксировала информацию. Он пустился объяснять, какие места не советует, и тут послышалось:

– Слушай, папа… Ой!

Я оглянулась через плечо, и мистер Роудс посмотрел в ту же сторону: посреди гостиной стоял Эймос, держа пакет чипсов.

– Привет! – сказала я.

Парнишка покраснел, вынул руку из пакета и пробормотал:

– Привет! Я не знал, что тут кто-то есть.

– Твой папа рассказывает мне про рыбалку, – попыталась объяснить я. – Это нужно для работы.

Пацан подошел ближе, сворачивая пакет. Выглядел он бодро. Двигался вроде бы хорошо, цвет лица вернулся в норму.

– Как тебе без аппендикса?

– Отлично.

Он остановился у стола, глядя в блокнот, который я исписала наполовину.

Я придвинула блокнот ближе, чтобы ему было лучше видно.

– Я хотела сказать, чтобы ты приходил играть в гараж в любое время, когда захочешь. Ты мне не помешаешь.

Он стрельнул взглядом в сторону отца.

– Я наказан. Но папа сказал, что скоро я смогу ходить в гараж, если вы не против.

– Ничуть, – я улыбнулась. – Я принесла маффины. Угощайся!

И указала на упаковку, лежавшую в центре стола.

– У вас осталось пять минут, – внезапно вмешался мистер Роудс.

Черт! Так и есть.

– Ну… тогда давайте закончим с тем, что вы не советуете.

Он так и сделал.

А я записала все, что было сказано. Только когда он замолчал, я положила ручку, закрыла блокнот и улыбнулась им обоим.

– Что ж, спасибо за помощь! Очень вам признательна.

Я отодвинула стул и поднялась.

Оба молча наблюдали за мной. «Каков отец, таков и сын», – подумала я. С той лишь разницей, что мистер Роудс не был застенчивым – он был угрюмым или настороженным, я пока не разобралась.

– Пока, Эймос! Поправляйся, – сказала я, отходя от стола. – Спасибо еще раз, мистер Роудс!

Мой суровый наставник расцепил руки, вроде бы снова вздохнул с видом явной неохоты, после чего неожиданно меня огорошил:

– Завтра в то же время. Полчаса.

Что?!

– Вы ответите на другие вопросы?

Он опустил подбородок, но, судя по изгибу рта, уже сомневался в принятом решении.

Я еще чуток попятилась, готовая рвануть с места, пока он не передумал.

– Вы лучший, спасибо! Не буду злоупотреблять гостеприимством, но спасибо-спасибо-спасибо! И спокойной ночи! Пока!

Сказав это, я метнулась к двери и закрыла ее за собой.

Вряд ли в скорейшем времени я стану экспертом в какой-то области, но я учусь.

Нужно позвонить дяде и блеснуть приобретенными познаниями. Вот бы завтра кто-нибудь обратился ко мне с вопросом о рыбалке, а я бы не подкачала! Как было бы здорово!

Глава седьмая

На следующий день в один из редких моментов затишья в магазине Клара наконец встала рядом со мной и сказала:

– Итак…

Я вскинула подбородок.

– Итак?

– Как тебе в Пагосе? – Вот о чем она решила спросить.

– Хорошо, – осторожно ответила я.

– Походила по округе? Посмотрела достопримечательности?

– Немного поездила.

– А в Меса-Верде была?

– Только когда ходили в поход полвека назад.

Она перечислила названия еще пары туристических маршрутов, представленных в брошюрах на стенде в углу.

– А в казино заглянула?

– Пока нет.

Она нахмурилась и прислонилась к стойке бедром:

– Тогда чем же ты занималась в выходные?

– Да так… Прошлась по короткому маршруту – слишком короткому. И все, пожалуй.

При слове «маршрут» она слегка побледнела: судя по всему, ее мысли потекли в том же направлении, что и мои. К маме. Когда по прошествии времени мы начали общаться по сети, вопрос о том, что случилось, никогда не возникал. В большинстве разговоров тема ее исчезновения была, как слон в комнате: свернуть на нее можно было в любой момент, с любой точки. Так было всегда. Когда я жила у тети и дяди, они сознательно избегали фильмов и шоу о пропавших без вести. Помнится, сразу переключили канал, когда показывали тот фильм об альпинисте, у которого рука оказалась зажата валуном. Тогда я два дня задавалась вопросом, зачем они это сделали.

Конечно, я была благодарна. Особенно, пожалуй, первые десять лет после случившегося. И в дальнейшем, когда выдавались плохие дни.

Но это не означало, что близкие мне люди должны проявлять повышенную чуткость. В основном я успешно со всем справлялась и могла говорить на эту тему без ощущения, что мир под ногами рушится. Спасибо моему психотерапевту!

Но, кажется, Клара сама поняла, что отреагировала как-то не так, потому что через секунду ее лицо приняло обычное выражение.

– Походы и отдых на природе – это уже не для меня. А Джеки любит, когда в настроении. Вам нужно выбраться вместе, когда погода хорошая, и посмотреть что-нибудь.

– Я только начала ходить в горы, а кемпингом не занималась лет двадцать…

Выражение ее лица снова изменилось – вероятно, она снова подумала про мою маму – и так же быстро вернулось в норму.

– Нужно что-нибудь придумать! Какие планы на понедельник? Я давненько не была в Юрей.

Юрей, Юрей, Юрей… Я почти не сомневалась, что городок находился где-то неподалеку.

– Никаких.

– Тогда договорились! Если не произойдет ничего из ряда вон. За тобой заехать? Или встретимся здесь?

– Лучше здесь.

Едва ли мистер Роудс обрадуется моим гостям, а злить его не хотелось, пусть даже жить под его крышей мне осталось недолго.

Клара открыла рот, собираясь сказать что-то еще, но вдруг подалась вперед и присвистнула.

Я обернулась на большие окна, в которые заглядывала несколько недель назад.

– Нет, ты это видишь?!

Она обошла стойку и направилась к дверям.

Я двинулась следом. Неподалеку был припаркован подозрительно знакомый пикап, а возле него мужчина в форме разговаривал по мобильному. Рядом стоял другой, в такой же форме.

Клара снова присвистнула:

– Я всегда тащилась от мужчин в форме. А ты в курсе, что мой муж был полицейским?

Порой… порой я забывала, что не я одна потеряла горячо любимого человека.

– Нет, не знала.

На ее лице появилось задумчивое выражение. Я лишь представила, о чем она думает, и у меня сжалось сердце. Только бы не «а вот если бы…»! Не альтернативная реальность. Хуже нее ничего не было.

– Полицейские – симпатяги, но мне всегда нравились пожарные, – сказала я через секунду.

Она чуть улыбнулась.

– Когда они в парадных коротких штанах и касках?

Я посмотрела на нее:

– Мне нравятся их подтяжки. Так и тянет ими щелкнуть!

Она засмеялась, а я улыбнулась, но только на мгновение, потому что мужчина по ту сторону стекла повернулся, и я окончательно убедилась в том, что задница мистера Роудса в форменных брюках выглядит фантастически.

– Он тут заходил. Ты с ним познакомилась? – спросила Клара.

– Ты про которого?

Я прекрасно понимала, кого она имеет в виду, хотя разглядывала другого мужчину в форме. Он был почти одного роста с моим домохозяином, но худощавее. Лица я не видела, но задница у него тоже была что надо.

– Про того, что справа. Про Роудса. Он иногда заходит. Только вчера был. Давным-давно встречался с моей двоюродной сестрой. Джеки дружит с его сыном.

Ни хрена себе! Я хотела сказать правду, но Клара продолжала болтать.

– Папа говорит, он вернулся сюда после демобилизации из ВМС, чтобы быть ближе к сыну. Ой! Он собирается сесть в грузовик. Давай-ка отойдем, пока он не заметил, а то неловко будет.

Роудс служил в ВМС? Ну вот, еще один кусочек пазла. Хотя какой в этом смысл?

Теперь понятно, откуда такая манера общаться… Властный голос. Представляю, как он раздавал команды и сверлил подчиненных тем же взглядом, что и меня. Чувствуется сноровка!

– Он мой домовладелец, – сказала я, когда мы отошли от окна, прежде чем нас застукали.

Клара так резко повернула голову, что просто чудо, как шейный позвонок не вылетел.

– Да ты что?

– Ага.

– Так ты у него арендуешь квартиру в гараже?

– Угу.

– И он сам тебе ее сдал?

– Ты не первая ставишь вопрос подобным образом. Нет, Эймос провернул это за его спиной. А что?

– Ничего. Он хороший отец. Такой… молчаливый и весь в себе, только и всего. – Она распахнула глаза. – Вот теперь складывается! Понятно, почему Эймос наказан.

Значит, Клара узнала от Джеки. Поэтому та так странно на меня смотрела, когда думала, что я не вижу.

– Ага.

И только когда мы вернулись за стойку, Клара очень тихим голосом поинтересовалась:

– А ты видела его без рубашки?

– Еще нет, – усмехнулась я.

Она хитренько улыбнулась в ответ:

– Сфоткай при случае.

* * *

Тем вечером я снова пришла рано – на две минуты раньше графика, держа тарелку с печеньем с шоколадной крошкой, которое собиралась выдать за домашнее, если кто-нибудь спросит. Дорого внимание, верно?

Блокнот был зажат под одной мышкой, кристалл в красивой упаковке, присланный Юки, – под другой, а ручка вместе с телефоном и ключом засунута в задний карман джинсов. За ужином я составила список вопросов и проранжировала их в порядке важности, в зависимости от объема сведений, который получу.

Я надеялась на большой.

В тот день мне представился только один шанс продемонстрировать новоприобретенные познания, и я была чертовки горда собой. Это помогало справиться с досадой, которая подступала всякий раз, когда приходилось беспокоить Клару или отсылать покупателя к ней. Она фонтанировала информацией и вызывала у меня огромное восхищение. Конечно, она выросла в этом бизнесе и жила в этих местах гораздо дольше, но это не умаляло ее достоинств. Она уезжала отсюда, и любой другой на ее месте позабыл бы большую часть того, что знал.

Я фантазировала о том, что мистер Роудс расщедрится и пригласит меня и на следующий день, но особенно на это не рассчитывала. А еще вспоминала, как он выглядел в форме, стоя по другую сторону улицы.

Мысли сами лезли в голову.

Он разведен? С кем-то встречается? Подруги, скорее всего, нет, потому что, кроме дяди Джонни, никто не приезжал, но тут не поймешь. Судя по тому, что мне удалось о нем узнать, он чрезмерно опекает своего сына-подростка. Возможно, подруга есть, но здесь не бывает.

Вот был бы облом!

Так, нужно скорее осваиваться и начать ходить на свидания. Годы идут, я не молодею, хочется с кем-то говорить по душам. С кем-то… родным.

Одной быть круто и все такое, но мне не хватало общения.

И секса.

Не в первый раз я жалела о том, что не могу проще смотреть на одноразовые связи и выгодные знакомства.

На мгновение я с тоской подумала о том, какими легкими и непринужденными были наши отношения с Кэденом. Мы были вместе так долго и знали друг о друге все, и я даже мысли не допускала, что мне придется искать другого близкого друга, который узнает меня и полюбит.

И мне не хватало этого.

Но мы уже не были вместе и больше никогда не будем.

Мне не хватало кого-то, но не его.

Иногда, а возможно, даже чаще, чем иногда, лучше быть одной.

Иногда нужно стать лучшим другом себе самой. Поставить себя на первое место.

При очередном напоминании о том, что я начинаю все заново, – и насколько это масштабная задача, на глаза навернулась слезинка. И тут дверь распахнулась. Я даже не поняла, что свет в прихожей не включился. Мистер Роудс стоял на пороге, придерживая дверь одной рукой и загораживая собой дверной проем. Его взгляд остановился на моем лице. Он нахмурился, широкий лоб прорезали морщины.

Я не стала смахивать слезу и заставила себя улыбнуться:

– Здравствуйте, мистер Роудс!

– Вы снова вовремя, – констатировал он, делая шаг назад.

Надо думать, это было предложение пройти внутрь.

– Не хотелось проблем с администрацией, – пошутила я, бросив на него косой взгляд.

Выражение лица не изменилось.

Он закрыл дверь и направился по коридору к гостиной, прямиком к кухонному столу. Я поставила тарелку посередине, рядом положила подарок для Эймоса, а он выдвинул стул, на котором я сидела вчера, и сам уселся на прежний.

Возможно, Мистером Белым-и-Пушистым он не был, но манеры у него имелись.

Садясь, я улыбнулась ему, положила блокнот на стол и достала зеленую ручку.

– Спасибо, что позволили прийти еще раз!

– Я же у вас в долгу.

Он критически посмотрел на круглый предмет, завернутый в белую папиросную бумагу.

Следует сказать ему, что это? Конечно. А скажу ли? Только если спросит.

– Вы это постоянно говорите. Я знаю, что могу рассчитывать на вашу помощь, и собираюсь этим воспользоваться.

Я не удержалась и подмигнула ему. К счастью, он не нахмурился. Просто сделал вид, что этого не было.

Разглаживая страницу, на которой вчера оборвались записи, я подвинулась на стуле чуть ближе.

– У меня миллион других вопросов.

– У вас двадцать девять минут.

– Спасибо, что ведете учет рабочего времени, – пошутила я, не давая сбить себя с толку.

Он скрестил руки на груди, не сводя с меня лилово-серых глаз.

Его бицепсы и предплечья действительно впечатляли. Когда он успел так накачаться?

Я одернула себя.

– Ладно, итак… Кемпинг. Вам известно, что это за штуковина – палатка-гамак?

Мистер Роудс даже не моргнул.

– Палатка-гамак?

Я кивнула:

– Да, мне известно, что такое палатка-гамак.

Судя по тону, он считал меня Капитаном Очевидность.

Я бросила взгляд на печенье и схватила одно.

– И как ей пользоваться? К каким деревьям крепить? Они практичны? – Я сделала паузу. – Вам приходится ночевать на открытом воздухе?

Вопрос о ночевке на природе он проигнорировал, а на остальные ответил.

– Гамак устанавливается между двумя крепкими деревьями. Лично я не считаю их практичными. Тут кругом много живности. Мало радости проснуться утром и обнаружить на стоянке принюхивающегося медведя, потому что туристы обычно не знают, как правильно убрать еду. И даже при наличии хорошего спальника – это еще что такое? – бо́льшую часть года в нем будет холодно. У нас всего два хороших месяца, когда есть смысл ими пользоваться. Опять же, все зависит от того, где стоянка. В июне выше четырех тысяч по утрам снег.

– В июне? – ахнула я.

Подбородок с милой ямочкой двинулся вниз.

– А где?

– На вершинах. И перевалах.

Нужно будет расспросить подробнее. Может, потом, уже под занавес.

– Значит, гамаки – это ерунда?

– По мне, так пустая трата денег. Лучше брать палатку и хороший коврик. Но если кому-то хочется бросать деньги на ветер, то вперед. Как я уже сказал, мишки – существа любопытные. Они побегут, но за тобой, и вы оба перепугаетесь до чертиков.

Все-таки нужно купить спрей от медведей! И тетушке – ни гу-гу про повадки любопытных мишек. Она уже начала забрасывать меня сообщениями о пумах…

– А какие медведи здесь водятся?

– Черные, но они не всегда такого цвета. Много бурых и цвета корицы.

– Гризли? – сглотнула я.

Он моргнул, и мне показалось, что уголок его рта дернулся.

– Нет, с семидесятых годов их здесь нет.

Я присвистнула с облегчением, а затем рассмеялась:

– Значит, гамаки – глупая затея. Ими стоит пользоваться, только если очень хочется, есть лишние деньги и желание рисковать жизнью. Поняла. – Я все зафиксировала, хотя сомневалась, что забуду. – А палатки…

Он вздохнул.

– Ладно, о палатках говорить не будем, если не хотите. А какие места для кемпинга вы бы посоветовали? Если хочется увидеть животных?

Мистер Роудс провел по коротким волосам цвета соли с перцем и снова скрестил руки. На груди обозначились бугры мышц.

Сколько же ему лет?

– Это юго-запад Колорадо. Можно разбить бивак у себя на заднем дворе и увидеть лису.

– А если не на заднем дворе? Скажем, в часе ходьбы отсюда?

Он потянулся рукой к лицу и потер короткую щетину. Ну, точно бреется по два раза на дню. Хотя какое мне до этого дело?

Мистер Роудс принялся описывать размеченные маршруты вблизи водных источников. Пару раз останавливался, при этом между бровей появлялась морщинка. Ну какой же красивый мужик!

И к тому же – мой домохозяин. Угрюмый – или недоверчивый, не желающий мириться с моим присутствием и проявляющий любезность только потому, что я отвезла в больницу его сына. Впрочем, порой люди знакомятся и при худших обстоятельствах.

Вдруг моя рука зависла в воздухе: он упомянул знакомое название.

– Маршрут плохо размечен и сложный, но опытному туристу вполне по силам.

К горлу подступил комок, и мне пришлось опустить глаза, когда чувство дискомфорта пробило грудь навылет. Стрела была красивой, идеальной, с зазубренным наконечником.

– Произнести название по буквам? – поинтересовался он, когда я не ответила.

Я сжала губы и помотала головой, сосредоточив внимание на его подбородке, а не на глазах.

– Нет, я знаю, как оно пишется. – Однако записывать не стала. – А все другие тропы, вы говорите, проходят близко к воде?

Он выразился именно так, но это первое, о чем я подумала, желая сменить тему.

Насколько хорошо я знаю тот маршрут, его не интересовало.

– Да, – подтвердил он, странно растягивая это слово.

Я умерила любопытство.

– А вы с Эймосом часто ходите в походы?

– Нет. – Его взгляд был слишком сосредоточен, морщинка не исчезла. – Эймос – не любитель пеших прогулок.

– Что ж, бывает…

Хотя странно жить в одном из самых красивых мест на планете и при этом оставаться равнодушным.

– А почему вы здесь?

Я замерла, удивленная его любопытством. Подумала было взглянуть на часы – оставалось еще много вопросов, которые хотелось задать, но раз он спрашивает… Что ж, я отвечу.

– В детстве я жила здесь, но много лет назад мне пришлось переехать. Я… развелась. Куда направиться, не знала и решила вернуться сюда.

Я улыбнулась ему и пожала плечами: мол, такие пустяки! Хотя на самом деле это были два самых значимых события в моей жизни. Они взорвали ее, точно динамит.

– Многим больше по вкусу Денвер.

– Многим – да, но я не хочу жить в городе. В последние годы у меня была довольно беспокойная жизнь. Самое время сбавить темп. Я забыла, насколько мне нравится бывать на свежем воздухе. Мама очень любила эти места. Когда я думаю о доме, то это здесь, даже двадцать лет спустя.

Я сунула в рот остаток печенья, быстро прожевала и договорила:

– Не знаю, останусь ли здесь навсегда, но попробую. Если не сложится, значит, не сложится. А пока буду стараться изо всех сил.

Это снова напомнило мне о том, что нужно искать новое пристанище. Пока поиски не увенчались успехом, но я надеялась, что кто-нибудь в последний момент откажется от брони.

Долгое время я считала себя чертовски везучей. Мама любила повторять, что ей всегда и во всем везет. Даже когда что-то шло не так.

Она во всем видела лучшее. Спущенное колесо? А не остановись мы, может, попали бы в аварию. Украли кошелек? Им деньги были нужнее, а у нее, по крайней мере, есть работа, и она заработает еще больше! Рядом с ней радость ощущалась в разы сильнее. А сейчас мне все чаще казалось, особенно в моменты упадка духа, что меня прокляли. А может, мама забрала всю мою удачу с собой.

Мистер Роудс сидел, откинувшись на спинку стула, и, морща лоб, смотрел на меня. Все еще не тем взглядом, который я в основном игнорировала, а как на енота – потенциального переносчика бешенства.

– А вы отсюда? – спросила я, хотя уже знала ответ от Клары.

Он сказал «да», и я поняла, что больше ничего не последует. Это оставляло открытым вопрос о том, сколько ему лет. Ладно. Изыщем какой-нибудь окольный способ выведать это у нее…

– Возвращаясь к кемпингу… В этих местах есть рыбалка?

* * *

– Время вышло, – объявил он ровно в восемь часов, глядя на тыльную сторону своей правой руки, лежавшей на столе.

Как, черт возьми, он так точно это определил? Я наблюдала за ним – он не смотрел ни на массивные часы на левом запястье, ни на телефон. Я даже не знала, где его телефон. Он не лежал на столе, как и мой.

Я улыбнулась, закрыла блокнот и прикрепила ручку к передней обложке. Взяла еще одно печенье и откусила.

– Большое спасибо за помощь!

Я отодвинула стул.

Он что-то пробурчал – отнюдь не в том смысле, что мечтал сегодня заниматься ликбезом. Но ведь-таки провел его!

– Привет, Аврора! – внезапно раздался другой голос.

Я оглянулась через плечо: в кухню с цветочной вазой в руках шел Эймос. На нем была большая футболка, наполовину скрывавшая мешковатые баскетбольные шорты.

– Привет! Ты как?

– Отлично.

Он остановился возле стула, на котором сидел отец, метнул в него быстрый взгляд и снова посмотрел на меня.

– А вы как? – медленно спросил он, точно испытывая неловкость.

От этого я еще сильнее прониклась к нему симпатией.

– Отлично, – улыбнулась я. – Твой папа снова мне помогал. – Я посмотрела на букет из розовых и фиолетовых цветов. – Какие красивые!

Эймос протянул мне вазу:

– Это вам. От мамы и папы. Спасибо за то, что отвезли меня в больницу!

– О! – Я взяла вазу: она оказалась довольно тяжелой. – Большое спасибо! Красивые цветы. Только не стоило этого делать, мистер Роудс.

Я не видела выражений их лиц, потому что разглядывала букет, но тут парнишка сказал:

– Нет, они от моего другого папы.

– Ох… – Я посмотрела на него. Тогда где же они – его мама и другой папа? – Поблагодари их от меня. Им с тобой очень повезло! Я бы сказала «всегда пожалуйста», но лучше не надо.

Оба промолчали.

Я прижала вазу к бедру и тут вспомнила, о чем сказала Клара.

– Вообще-то у меня тоже есть для тебя одна вещь. – Я взяла со стола кристалл и протянула ему. – Едва ли ты помнишь, потому что был не в себе, когда мы ехали в больницу, но я звонила своей подруге. И она прислала тебе это. Он помогает исцелению. Прикладывай его к левому боку. Моя подруга надеется, что тебе станет лучше.

Пока я говорила, его брови неуклонно ползли вверх, но в итоге он кивнул, а разворачивать не стал. Видимо, решил сделать это в своей комнате.

– А ты знаешь, что я работаю с Джеки? – спросила я.

Эймос кивнул, все еще держа подарок в руке и прикидывая его вес.

– А я не знала, что вы знакомы. Клара сказала, вы друзья.

Я помолчала.

– Да, – ответил он тихим голосом и сунул подарок в карман. – Мы играем вместе. Музыку.

– Правда?

Джеки ни словом не обмолвилась о музыке, но, опять же, все наши разговоры были о работе. Дважды мы болтали о кино, но дальше этого дело не шло. Она всегда казалась такой неуверенной рядом со мной, и я не могла понять почему.

– Джеки тоже играет на гитаре, – добавил он почти смущенно.

– Я не знала.

– Мы играем в гараже, когда у меня нет проблем.

Парнишка метнул на отца выразительный взгляд, который тот не увидел, и я постаралась сохранить невозмутимый вид, чтобы, в свою очередь, не облажаться.

– Он играет блюз, – вставил мистер Роудс. – Но выступать перед другими не любит.

– Папа, – фыркнул пацан, заливаясь краской.

Я ободряюще улыбнулась ему:

– Играть перед другими трудно: все время думаешь, что тебя оценивают. Но лучше не париться, кто что думает или что сам накосячил. Все косячат! Всегда. Никто не безупречен, и большинству медведь наступил на ухо: бемоль сроду не услышат, хоть ты тресни.

Парнишка пожал плечами, очевидно, смущенный тем, что отец его сдал. Но мне показалось, что это было мило.

Мистер Роудс промолчал бы, не будь он доволен.

– Именно так, Эйм. Кому какое дело, что думают другие?

Отец подначивал его, чем снова меня удивил.

– А сам всегда меня поправляешь, когда нас слушаешь, – пробормотал Эймос. Лицо у него все еще пылало.

Я подавила улыбку.

– У меня много знакомых музыкантов, и, честно говоря, большинству из них – не всем, но большинству – нравится, когда с ними откровенны и их поправляют. Лучше знать, что что-то не так, и внести исправления, чем снова и снова повторять одну и ту же ошибку. Это стремно, но только так становишься лучше. Поэтому я пристаю к твоему отцу с вопросами. Потому что устала косячить на работе.

Эймос не взглянул на меня, но пожал плечами.

Я поймала взгляд мистера Роудса, подняла брови и улыбнулась. Стоическое выражение его лица не изменилось, но глаза немного приоткрылись, совсем чуть-чуть: вряд ли мне это показалось.

Эймос, который либо не хотел оставаться в центре разговора, либо был не в настроении болтать, положил руку на спинку отцовского стула, провел ногтями по перекладине и, помедлив, спросил:

– А вы снова… пойдете в поход?

– Думаю в следующий раз пройти по речному маршруту.

Парнишка вскинул глаза:

– А куда?

– К Пьедре. – Это было, пожалуй, самое популярное место в регионе. Я побарабанила кончиками пальцев по вазе. – Ладно, не буду вам надоедать. Еще раз спасибо за сегодня, мистер Роудс! А ты, Эймос, поправляйся. Спокойной ночи!

Я помахала еще раз и направилась к выходу. Ни один из них не последовал за мной, чтобы запереть дверь.

Было всего восемь. Я не очень устала, но приняла душ, выключила свет и забралась в постель с напитком, думая о треклятом маршруте, который сегодня упомянул мистер Роудс.

Там пропала мама.

На нем она погибла.

По крайней мере, мы почти не сомневались, что она пошла туда. Один из свидетелей, которых нашла полиция, утверждал, что они столкнулись с ней, когда шли обратно: она поднималась в гору. По его словам, вид у нее был бодрый. Она улыбнулась и спросила, как все прошло.

Больше ее никто не видел.

Маленькая острая боль вонзилась мне в сердце, и я сделала глубокий-глубокий вдох.

«Мама не бросила меня», – напомнила я себе примерно в миллионный раз за последние двадцать лет. Кто бы там чего ни говорил и ни намекал. Она не бросила меня намеренно.

Потом я достала планшет и включила скачанный накануне фильм, но, свернувшись калачиком под простыней, смотрела невнимательно. И в какой-то момент, очевидно, провалилась в сон, потому что очнулась с планшетом на груди и сильным позывом сходить в туалет.

Обычно я прекращала употреблять жидкость за пару часов до сна, чтобы не просыпаться. Еще был страх обмочиться, хотя ничего такого не случалось уже лет тридцать. Но сегодня, пока я смотрела фильм, выпила банку клубничной газировки.

И теперь, проснувшись в кромешной тьме, застонала от давления на мочевой пузырь и села на кровати.

Пошарила вокруг, нашла под подушкой телефон и, зевнув, отключила его от зарядного устройства. Затем поднялась, постучав по экрану, включила фонарик и направилась в ванную. Снова зевнула, свет включать не стала, чтобы не проснуться, выписала примерно пол-литра и вымыла руки.

Зевая, пошла назад, моргая от слабого свечения часов в микроволновке и лунного света, проникавшего через всегда приоткрытые окна.

И тут над головой что-то просвистело.

Я снова зевнула и в растерянности подняла руку, пытаясь направить луч фонарика вверх.

И боковым зрением увидела, как что-то летит.

Я пригнулась.

Летящая хрень развернулась в полете и, блин, двинулась прямо на меня.

Взвизгнув, я рухнула на пол, и, могу поклясться чем угодно, она пролетела почти над моей головой.

Я сдернула с кровати одеяло, которое лежало в ногах, потому что было слишком тепло, и, накинув его на голову и моргая, пыталась разглядеть нападавшего. Я практически не сомневалась, что это была летучая мышь: птицы не бывают настолько проворными.

Неужели она проникла внутрь, пока дверь была открыта? Как же я не заметила? На окне была сетка, так что этот вариант исключался.

Я на четвереньках подползла к стене, где был выключатель, и, нащупав его, вскрикнула – хотя мне хотелось думать, что сказала:

– Какого черта?

Свет залил комнату, подтвердив мой худший кошмар.

Это действительно была треклятая летучая мышь.

– Мать твою!

Я чуть не вжалась в стену.

Да что за засада?!

Я что, все это время спала с ней? Она садилась мне на лицо? Испражнялась на меня? Как вообще выглядят какашки летучей мыши? На полу валялись какие-то темные комочки, но я думала, что это грязь с моих ботинок…

Мышь рухнула с высоты и снова полетела прямо на меня – по крайней мере, так казалось.

Потом я устыжусь своего поведения, но тогда ничего не могла с собой поделать и завизжала.

И, как ни стыдно признаваться, сползла по лестнице на четвереньках, перед этим прихватив ключи. Блин, блин!

Открыла дверь и – вот вам вся моя жизнь в миниатюре – выбежала в чем была: в носках, майке и трусах. И оказалась нос к носу с другой летучей мышью, державшей курс на бескрайнее темное небо, где ей было самое место.

Но я все равно пригнулась.

И, может быть, снова взвизгнула, но почти наверняка заорала: «Отвали!» Хотя не поручусь.

Но совершенно точно знаю, что, поскуливая, пробежала по гравию, сжимая в одной руке телефон с включенным фонариком, а другой придерживая под подбородком накинутое на голову одеяло, и шустро юркнула в машину.

Я была вся в поту, хотя несколько часов назад приняла душ. А что мне оставалось? Не потеть? Когда в квартире оказалась чертова летучая мышь?!

Захлопнув дверь, я еще долго переводила дух, а потом вытирала подмышки уголком одеяла.

Вода не помешала бы.

А главное – нужно было что-то делать. Жить мне здесь больше недели. Вряд ли летучая мышь откроет дверь сама и вылетит наружу…

Блин, блин, блин!

Делать или не делать? Но на данный момент единственное, что оставалось, – это спать в машине, потому что в гараж я не пойду ни за какие коврижки. Ни за водой, ни ради кровати. А нужда припрет – пописаю в бутылку. Летучие мыши ведут ночной образ жизни, так? Черт, интернет нужен позарез.

Я поежилась и плотнее завернулась в одеяло.

Интересно, а в нашем старом доме были летучие мыши? Неужели мама справлялась с ними сама?

Во что, черт побери, я ввязалась?

Глава восьмая

Подъезжая к магазину следующим утром, я увидела Клару: она стояла возле своего новенького «Форда Эксплорера» и разговаривала с мужчиной, который был намного выше нее. Джеки стояла поодаль и копалась в телефоне.

Оливковая кожа и фигура мужчины показались мне знакомыми, но это я поняла не сразу.

Это был Джонни. Дядя Эймоса.

Я остановилась на другой стороне и наконец заметила «Субару», припаркованный за магазином. Взяв с пассажирского сиденья сумочку, я вышла.

– …все в порядке. Просто принеси деньги завтра, – произнесла Клара своим мягким спокойным голосом.

– Нет слов, как я тебе признателен, Клара!

Он улыбнулся ей милой чарующей улыбкой.

Джеки обернулась через плечо.

– Привет, Ора! – Она скованно улыбнулась.

Здесь так обращались ко мне очень немногие, в том числе она. Даже Клара звала Авророй. Вероятно, потому, что Орой начали называть меня тетя и дядя.

– Привет! – сказала я. – Ты с нами?

Джеки моргнула, и ее улыбка чуть скисла.

– А можно?

Я растянула губы до ушей, испытывая внутреннюю досаду. С чего вдруг Джеки решила, что я не рада ее компании? Мы отлично ладили, хотя и ощущалась легкая натянутость.

– Ну конечно, – кивнула я.

Она улыбнулась робко, но уже радостнее.

Тут Джонни посмотрел по сторонам, и наши взгляды встретились.

– Аврора, – позвала Клара, – это Джонни, дядя Эймоса.

– А мы уже встречались в больнице, – выдала я, забыв о том, что не рассказала ей о… случившемся.

Я обошла «Форд» и остановилась рядом с Кларой, которая улыбнулась мне.

– Рад видеть вас снова, Аврора! – растягивая слова, сказал Джонни.

– И я рада вас видеть.

Нужно было не жалеть макияжа. Из-за вчерашней ночной суматохи я не выспалась и толком не накрасилась. Впрочем, Кларе и Джеки не было дела до мешков у меня под глазами.

– Досталось вам тогда от Роудса, да?

Я усмехнулась и помотала головой. Должно быть, он имел в виду тот вечер, когда я навещала Эймоса.

– Нет. Он сказал спасибо. Я расценила это как хороший знак.

Судя по наклону голову, Джонни придерживался того же мнения.

– Приятной прогулки! Клара сказала, вы направляетесь в Юрей. Там хорошо! Еще увидимся.

– Конечно, – согласилась я, полагая, что речь идет о магазине, потому что в квартире мне оставалось жить недолго.

Клара быстро обняла его, а мы с Джеки помахали, после чего загрузились в «Форд». Джонни направился к своей машине.

Клара тихо вздохнула, и я с заднего сиденья – Джеки сидела на переднем – подалась вперед и посмотрела на нее.

На лице у подруги было мечтательное выражение. Или мне показалось? Я взглянула на Джеки: та ухмылялась. Значит, не почудилось.

Клара посмотрела на нас и тут же нахмурилась:

– Что?

Мы промолчали, а она снова вздохнула и завела машину.

– Он симпатичный, ясно? – Она стала двигаться задом. – И милый.

Я села прямо и пристегнула ремень:

– Он милый.

– Примерно месяц назад расстался со своей подругой… – Она замолчала.

– Тетя Клара мечтает залезть к нему в штаны, – неожиданно брякнула Джеки.

– Джеки!

Я засмеялась.

– Он милый, – подтвердила она, но как-то не очень радостно. – Это я не к тому, что хочу за него замуж или… залезть к нему в штаны. Я и встречаться с ним не хочу. Я еще не готова к отношениям. Но смотреть-то могу!

От ее признания в моей груди что-то перевернулось. Мы все двигались по жизни маленькими шажками, пытаясь куда-то добраться.

Возможно, существовала финишная черта, к которой следовало прийти за заданное время, но что это такое, никто из нас не знал.

– И, Джеки, хватит болтать о Джонни, – продолжала Клара.

Девчонка фыркнула:

– А сама говорила, что секс ничего не значит!

– Для многих – да, но только когда ты к нему готова. Есть мнение, что это передача энергии. А зачем тебе чья-то плохая энергия? И я говорила, что ты можешь заниматься сексом с кем хочешь, только когда тебе исполнится восемнадцать.

– Ты такая странная!

– Это еще почему?

– Потому что ты должна была сказать, что мне следует подождать, пока не выйду замуж! – возразила Джеки.

– Не обязательно любить всех, с кем спишь. Да, Ора?

Клара обернулась через плечо.

Я любила всех, с кем была близка. Всех троих. Двое были моей щенячьей любовью, а в последний раз… Ну, это было по-настоящему. Пока любовь не сгорела до хрустящей корочки. Но Клара имела в виду не это.

– Именно так. Никто не говорит, что нужно ждать кого-то особенного. Дядя просто умолял моих двоюродных братцев пользоваться презервативами! Тощий шестнадцатилетний пацан, обсыпанный прыщами, – это тебе не прекрасный принц. По крайней мере, сначала убедись, что парень – не полный придурок.

– Ага. От парней только одни проблемы, – продолжала Клара, знаком прося у меня подтверждения.

Принимая во внимание, что все мои отношения закончились ничем, она не ошибалась.

– У меня было не так много парней, но да: они – заноза в заднице.

Джеки повернулась ко мне:

– У вас было не так много парней?

Я покачала головой.

– По вам не скажешь!

Клара подавила смешок, а я расхохоталась:

– Это комплимент?

Девчушка побледнела:

– Я не в том смысле! Просто вы… такая красивая! Как принцесса! Это Эймос почти сразу сказал, а он никогда такое не говорит.

Эймос считал меня красивой? Какой лапушка!

– Со своим бывшим парнем я была очень долго. А с двумя другими училась в старшей школе.

С одним мы до сих пор поддерживали связь. Поздравляли друг друга с днем рождения и Рождеством. Он до сих пор не женился, работал инженером и, судя по всему, был трудоголиком. О другом, который был после парня, с которым я лишилась девственности, но до Кэдена, я знала лишь то, что он обзавелся семьей и четырьмя детьми. По крайней мере, эту информацию я нашла в сети, когда от скуки решила его поискать.

– Ты тоже красивая, Джеки, и очень умная. Это гораздо важнее, чем внешность!

Меня вдруг охватила тоска по Юки и Нори. Когда выдавались плохие дни, мы по очереди поддерживали друг друга. Когда Юки рассталась со своим парнем – примерно за месяц до того, как Кэден указал мне на дверь, – мы сидели в ее гостиной и убеждали ее: «Ты красивая! Не смотришь на других свысока! Ты выбила из лейбла больше денег! Продала сто миллионов копий, потому что ты – труженица! У тебя потрясающая задница! Твои макароны с сыром – просто пальчики оближешь!»

А потом, когда я месяц жила у Юки, они так же убеждали меня. Попробуйте сидеть с унылой миной, когда люди, которых вы любите, засыпают вас комплиментами! Не получится.

Девчушка, которая в основном говорила со мной только о работе, пробурчала:

– Только парни не любят умных девушек.

Я увидела, как Клара покачала головой:

– Вот поэтому мы тебе втолковываем, что от них одна головная боль.

– Скорее мигрень, но головная боль тоже зачтется, – чирикнула я, и мы втроем расхохотались.

И тут у меня зазвонил телефон.

Точнее, это был не обычный звонок, а через мессенджер Facebook, как я поняла мгновение спустя.

Лицо на экране я узнала прежде, чем прочитала имя абонента.

Узнала прическу, лицо с десятью слоями макияжа – она всегда выходила из дома при полном параде. Да что там! Она и из ванной появлялась, намазанная тональным кремом. Никаких проблем с лицом у нее не было, просто так материализовывалась ее идея о том, насколько значим внешний вид.

Генриетта Джонс – высветилось на экране.

Женщина, которая была моей не-свекровью.

Я подняла глаза: Клара и Джеки о чем-то разговаривали. Мой палец завис над экраном. Меньше всего на свете мне хотелось снова общаться с этой женщиной. Наш разрыв с Кэденом – наполовину ее вина. Остальная лежала на нем. Зачем он все сломал? Разве ему было мало денег и славы? Меня это никогда не волновало. Я была бы счастлива…

Нет. Не была бы. И все это больше не имеет значения. И никогда не будет иметь.

И как мне ни хотелось проигнорировать ехидну, если я не отвечу, она решит, что я прячусь. Что я трусиха. Хуже того, она будет продолжать названивать.

Она выгнала меня, а теперь объявилась. Звонит год спустя.

Я хмыкнула и, стукнув по экрану, поднесла телефон к лицу.

– Алло?

По крайней мере, она звонила не по видеосвязи.

– Аврора, – произнесла женщина, чей голос я узнала бы в битком набитом концертном зале: душнилой была – такой и осталась. – Это Генриетта.

– Кто?

Это было мелочно с моей стороны, но я все равно так сказала. Потому что иди ты на фиг, дамочка, отключившая мой номер в тот самый день, когда твой сын разорвал наши отношения! Сказавшая своим сотрудникам, которых я считала друзьями, что уволит всех, кто будет со мной общаться.

– Генриетта Джонс. – Она сделала паузу. – Мать Кэдена… Это ты издеваешься, да? – рявкнула она на полуслове, поняв, что я прикалываюсь. – Где ты находишься?

Где я нахожусь?

Я снова фыркнула и продолжила наблюдать за разговором Джеки и Клары. О чем шла речь, я понять не могла, но, судя по движению рук, им было весело. Они угорали от смеха.

– В Соединенных Штатах, мэм. Я очень занята и долго разговаривать не могу. У вас что-то срочное?

Я знала, что ей нужно. А как же, конечно! Сегодня утром тетя Каролина прислала мне скриншот очередной разгромной рецензии на последний альбом Кэдена. Журнал «Роллинг Стоун» назвал его «отвратительным до жути».

– Не срочное, но Кэден хочет с тобой поговорить. Или я могу. Он писал тебе, но ответа не получил. – Последовала пауза, она кашлянула. – Мы волновались.

Тут я фыркнула в полный голос. Прошел год с тех пор, как я общалась с ними обоими. Целый год с тех пор, как они в одночасье исключили меня из своей жизни! И своей семьи.

А теперь вы заволновались? Ха. Ха. Ха.

Джеки звонко расхохоталась на переднем сиденье, а Клара ахнула:

– Ну ты и поганка!

– Аврора? Ты слушаешь? – возвысила голос миссис Джонс.

Я уловила кислый запашок, закатила глаза и тоже засмеялась.

– Джеки, блин, ты что, демонов на завтрак ела?

– Мне стыдно, – со смущенным видом сказала девчушка, поворачиваясь в мою сторону.

– Как же, стыдно ей! – Клара покачала головой и опустила стекло.

– Аврора? – снова послышался в телефоне голос миссис Джонс.

Тон был уже более резкий. Ее явно раздражало, что я не отложила все дела ради беседы с ней. Это было очень в ее духе.

И знаете что? У меня начиналась другая жизнь, и я не собиралась тратить ее на эту дамочку. Поговорили – и хватит.

– Миссис Джонс, я в самом деле занята. Передавайте привет Кэдену, но мне действительно нет дела…

Она ахнула:

– Ты же не серьезно!

– Очень серьезно. Не знаю, о чем он хочет поговорить, но мне не интересно вести с ним беседы. И тем более – с вами.

– Ты даже не выслушала, о чем он хочет поговорить.

– Потому что мне плевать. Слушайте, мне действительно пора.

– Аврора, ты не понимаешь. Я уверена, я знаю, тебе будет интересно его выслушать.

Я тоже опустила окно, потому что запах уходил слишком медленно.

– Нет, не интересно. Я бы пожелала вам удачи, но вы продолжите стричь бабло с того, что я когда-то сделала, а для этого удача не нужна. Пожалуйста, не звоните мне больше.

Я отключилась и еще какое-то время смотрела на потухший экран, удивляясь и в то же время совсем не удивляясь.

Сегодня позвоню тете Каролине и все расскажу. То-то она повеселится! Будет потирать руки от радости.

Разумеется, это Кэден попросил мамочку навести мосты. Думают, я такая покладистая дурочка? Смогу забыть и простить то, что они сделали? Ту боль, которую мне причинили?

Я поднесла руку к лицу, потерла его и, вдохнув, покачала головой. Собрала в кучу все свои мысли и чувства по поводу семьи Джонсов и отодвинула их в сторону. Я не преувеличивала. Хочет ли он поговорить со мной, хочет ли она, чтобы он поговорил со мной, – на все это мне было плевать.

– Ты там в порядке? – спросила Клара.

Я перехватила ее взгляд в зеркале заднего вида.

– Ага. Только что мне звонило воплощенное зло.

– Кто?

– Моя бывшая свекровь.

В зеркале было видно, что брови Клары взметнулись вверх.

– Она зло?

– Скажем так: я почти уверена, что на свете существует заклинание, способное ее развоплотить.

* * *

– Это был мой лучший день за очень долгое время, – сказала я несколько часов спустя, когда мы возвращались в город.

Еще даже не стемнело, а я уже раз двадцать попрощалась с жизнью. Дорога от расположенного в горах живописного городка была… скажем так, схематичная.

Я считала, что на пути в Пагоса-Спрингс мне встретилось несколько ужасающих мест, но один участок сегодняшней дороги не знал себе равных. То, что Клара за рулем представляет угрозу обществу, я поняла, только когда мы отъехали от магазина. Я была вне себя от радости, что сижу сзади, когда «Форд» совершал очередной головокружительный вираж: вцеплялась мертвой хваткой в ручку двери и край сиденья, стараясь не пискнуть.

Но оно того стоило.

Юрей кишел туристами, но я влюбилась в этот городок, напоминавший селение в Альпах или деревушку из сказок. Нет, в Альпах я не была, но фотографии видела. В то Рождество, когда Джонсы собрались туда, я заболела.

Они отправились без меня, сославшись на то, что билеты невозвратные. А Кэден заявил, что разобьет маме сердце, если не поедет отдохнуть. Излишне говорить, что Юки как настоящая подруга через пять минут после их отъезда прислала за мной своего телохранителя и неделю выхаживала меня в своем доме.

Уже тогда следовало понять, что я всегда буду для них на десятом месте.

Нет, пирог с дерьмом они заслужили.

Стопудово.

Городок был прелестный, но именно благодаря компании поездка оказалась такой замечательной.

Давно я так не смеялась! Пожалуй, с тех пор, как жила у Юки и мы пару раз на неделе напивались вдрызг. Что для нас совсем не характерно.

– У меня тоже, – сказала Клара.

За время поездки она рассказала кучу историй о постоянных клиентах магазина, с которыми я уже познакомилась. Больше всего мне пришлась по душе байка об Уолтере, нашедшем пакетик с травой, которую он на протяжении нескольких месяцев заваривал как чай, пока кто-то ему не сказал, что это марихуана. В перерывах между байками они с Джеки приводили тысячу доводов в пользу того, почему мне следует остаться в Пагосе. Я удивилась: казалось, девчушка меня недолюбливает. Среди доводов был и весьма любопытный: ты дома.

Так и есть. Я была дома.

– А ты тоже улыбалась, Джеки, – продолжала Клара.

Я тоже много раз подмечала улыбку на ее лице.

У Джеки пискнул телефон. Она схватила его и прочитала то, что высветилось на экране.

– Фу, я-то думала, это дед! Я написала ему, когда мы проезжали Дуранго, а он до сих пор не ответил.

Клара замолчала, с задумчивым видом посмотрела на Джеки и вдруг спросила:

– Аврора, ты не возражаешь, если мы сделаем небольшую остановку, а потом я тебя подвезу?

– Ничуть.

– Спасибо, – пробормотала она обеспокоенным голосом, поворачивая руль вправо. – Обычно папа отвечает на сообщения и на звонки по домашнему телефону. Мой брат должен быть там…

– Делай, как считаешь нужным. Я буду рада увидеться с мистером Незом, если он в настроении и я не помешаю, – пискнула я.

Клара рассеянно кивнула и на подъезде к городу включила поворотник. Насколько мне помнилось, они жили рядом с одним из озер. Я не бывала в этих местах целую вечность: отсюда до дома мистера Роудса было очень далеко.

– Он будет рад тебя увидеть! Мы ненадолго. Еще нужно в магазин заскочить.

Несколько минут спустя мы остановились у небольшого одноэтажного дома, рядом с которым были припаркованы две машины. Белый минивэн – и отреставрированный «Бронко». Какова вероятность того, что в этом месте есть два темно-голубых старых внедорожника с одинаковыми номерными знаками? Пока я терялась в догадках, Клара припарковалась рядом с минивэном.

– А что здесь делает мистер Роудс? – подтвердила ход моих мыслей Джеки. – И где машина дяди Карлоса?

– Не знаю… – Клара нахмурилась.

Я отстегнула ремень, и тут мне пришло сообщение.

Это была тетушка.

Тетя Каролина: А койоты там водятся?

Я помедлила. В принципе, можно было не отвечать. А то теперь начнет переживать из-за койотов.

Я вылезла из машины и последовала за Джеки и Кларой к входной двери. Дом был маленьким и старше многих городских построек. На полу лежала темно-коричневая или зеленая плитка, мебель была в основном старая. Все выглядело примерно так, как мне помнилось. Когда-то я ночевала здесь почти каждые выходные… У меня сохранилось много хороших воспоминаний об этом доме.

– Папа! – крикнула Клара. – Ты где?

– В гостиной! – послышался низкий голос.

– Ты в штанах?

Я усмехнулась.

– Угадай!

Я засмеялась.

Клара повернула налево, в небольшую гостиную. Первое, что я заметила, – это стоявший на тумбе плоский телевизор с диагональю больше семидесяти сантиметров. Вторым был мужчина, сидевший к нему лицом в большом уютном кресле. Волосы у него были с проседью, через плечо перекинута косица, а на соседнем диванчике, скрестив руки на груди, расположился мой домохозяин. По телевизору шел футбольный матч.

Клара и Джеки поспешили к старику и расцеловали его в обе щеки.

– Мы привезли Аврору, папочка.

Темные глаза переместились на меня и, пока я моргала, широко распахнулись.

Проигнорировав мистера Роудса, я поспешила к старику, наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Здравствуйте, мистер Нез! Штаны не актуальны, да?

Его внезапный хохот застал меня врасплох. Он подался вперед и коснулся щекой моей щеки. Две смуглые руки, напоминавшие дубленую кожу, стиснули мои руки. Он откинулся назад и посмотрел на меня большими темными глазами.

– Аврора де ла Торре! Как поживаешь, деточка?

Смех у него был все тот же. Морщин прибавилось, и он стал намного худее. Но во всем остальном остался прежним. В глазах сохранился блеск, но дрожь в руках свидетельствовала о другом.

Я стояла прямо перед ним.

– У меня все неплохо. А как вы?

– Чертовски хорошо!

Он покачал головой и улыбнулся, показав два отсутствующих зуба. Красивый был мужчина! Со смуглой кожей и яркими белками, выделявшимися на его поразительном лице.

– Клара сказала, что ты вернулась, но я не поверил. – Он указал на диванчик, где пустовало место рядом с мистером Роудсом. – Присядь-ка. Но сначала, – он указал на моего домохозяина, – Аврора, это Тобиас. Тобиас, это Аврора. Когда-то она проводила в моем доме все выходные и летние каникулы.

Я взглянула на своего наставника, с которым встречалась только вчера, и прыснула от смеха.

– Мы знакомы, мистер Нез, – улыбнулась я.

Мистер Роудс, в свою очередь, хмыкнул.

– Это каким же образом? – нахмурился старик.

– Она снимает квартиру в его гараже, – пояснила Клара. – А где Карлос?

Старик пропустил ее вопрос мимо ушей, усмехнулся и хлопнул себя по ноге:

– Ну дела! Выходит, это ты отвезла Эймоса в больницу?

Я подтвердила и покосилась на мистера Роудса: он сидел в той же позе, скрестив руки, и наблюдал за мной с очень странным выражением, от которого я почувствовала себя еще более неуютно, чем в его квартире.

– Ты так похожа на маму… – сказал старик, переключая мое внимание на себя. Он наморщил лоб, и выражение удивления, которое сохранялось на его лице, сменилось беспокойством. – Я говорил себе, что не стану заводить этот разговор при первой встрече, но должен сказать…

– Вы не должны ничего говорить, – прервала я.

– Нет, должен, – старик выглядел все более расстроенным. – Я двадцать лет живу с чувством вины. И корю себя за то, что мы потеряли друг друга из виду, после того как тебя увезли.

В ту же секунду к горлу разом подступил комок.

– Постой… Кто кого увез? – спросила Джеки, сидевшая на полу перед телевизором.

Вопрос повис в воздухе, и от этого атмосфера в комнате стала вдруг напряженной. По крайней мере, мне так показалось.

Игнорировать Джеки было неправильно, пусть даже мистер Роудс продолжал сверлить меня взглядом.

Комок не проходил.

– Меня, Джеки. Помнишь, Клара говорила, что я жила здесь и мы были подругами? Меня забрала служба опеки. Тогда, двадцать лет назад, я в последний раз видела твою тетю и твоего дедушку.

Глава девятая

– А теперь поясните кто-нибудь, – пробормотала сбитая с толку Джеки.

Но мистер Нез по-прежнему обращался ко мне:

– Последнее, что я слышал, – это что на время поисков твоего отца тебя определили в приемную семью.

На самом деле мне не хотелось говорить об этом при всех, но выбора не оставалось. Он знал. Клара тоже не хотела поднимать эту тему, но они оба заслуживали того, чтобы знать правду, пусть даже с запозданием.

– В итоге меня взял к себе дядя, – объяснила я.

Вдаваться в подробности насчет отца не имело смысла.

– Дядя? Помнится, твоя мама говорила, что она единственный ребенок.

– Это ее сводный брат. Старший. Они не были близки, но он и его жена взяли надо мной опеку. И я переехала к ним во Флориду. После.

Пока я говорила, брови Клары поднимались все выше, а на лице у старика сохранялось опустошенное выражение.

– Я ничегошеньки не понимаю и хочу знать, – сказала Джеки.

– Если помолчишь, – отозвалась ушедшая на кухню Клара, – то сама сообразишь.

– Нам отказались сообщить, что случилось после того, как тебя забрала служба опеки. Сказали, мол, вы не родственники, но мы все равно сильно переживали, – пробормотал старик. – Когда вы с Кларой снова нашлись, это было такое облегчение!

– Мистер Роудс, вы хоть что-нибудь понимаете? – спросила Джеки.

Старик со вздохом посмотрел на внучку и снова перевел взгляд на меня:

– Ты не против, если я объясню?

– Нет, – честно сказала я.

– Когда-то Аврора жила в Пагосе вместе со своей мамой. Это ты уже знаешь?

Девочка кивнула, глядя в мою сторону.

– А потом что-то случилось, и вас забрали дядя с тетей, да, Ора?

Я кивнула:

– Когда мне было тринадцать, мама ушла в горы и не вернулась.

Тут мистер Роудс подался вперед и наконец открыл рот:

– То-то мне ваша фамилия знакома: де ла Торре. Азалия де ла Торре. Она пропала.

Оказывается, он знал?

На этом история не заканчивалась. В ней было много неясного, но суть сводилась к этому. Рассказывать остальное у меня не хватало духу. То, что стало предметом пересудов, но не нашло подтверждения.

Долгое время считалось, что она не погибла, а просто бросила меня.

Что она боролась с депрессией, и, возможно, это был отнюдь не несчастный случай.

Что я должна была пойти с ней, и, если бы пошла, она бы до сих пор была жива.

Это сокрушительное чувство вины, от которого, казалось, я уже избавилась, теперь переместилось из груди и тяжелым камнем легло мне на душу. Я знала, что мама никогда бы не бросила меня. Она меня обожала! Я была желанным ребенком.

Но что-то случилось, и она не вернулась.

Мама не была идеальной, но того, что вменяли ей в вину, она не делала.

– Как это грустно, – сказала Джеки. – И что, ее тело так и не нашли?

– Господи, Джеки! – заорала из кухни Клара. – Что за ужасный вопрос?

– Простите! – воскликнула девчушка. – Я не хотела…

– Я знаю, – заверила я ее.

Мне доводилось слышать этот вопрос в десятке иных, более травмирующих формулировок. Я не обижалась. Ей было любопытно.

– А почему ты вернулась сюда? – с задумчивым видом спросил старик.

Пожалуй, это был вопрос на миллион долларов.

– Начинаю жизнь заново. И решила, что здесь – самое место.

Я могла не смотреть на мистера Роудса: и так было ясно, что он сверлит меня взглядом.

– Ну, мы рады, что ты дома, Аврора. Теперь мы – твоя семья, – ласково сказал мистер Нез.

И это были едва ли не самые добрые слова, которые я слышала за очень долгое время.

* * *

Не успела я выйти из машины, как послышался хруст гравия под колесами, и я, вздохнув, приготовилась к любому повороту событий.

Я знала, что вопрос оставался открытым и даром мне это не пройдет. Я чувствовала, как мистер Роудс буравил меня глазами, когда мы были в доме мистера Неза. Он коротко обмолвился о том, что знает про маму, но взгляд был выразительным. Я прямо чувствовала, как крутятся шестеренки в его голове, пока он мысленно переваривал наш разговор со стариком.

Откуда он знает мистера Неза, я была не в курсе, а спрашивать об этом Клару не хотелось. По крайней мере, в присутствии Джеки. Она наверняка проболтается Эймосу, а от него пойдет дальше, и вот уже мистер Роудс решит, что я его сталкерю.

А мне просто было… любопытно.

У меня накопилась уйма вопросов. И было слишком много времени.

Так или иначе, заметив внедорожник, я не бросилась опрометью в гараж. Напротив, не торопясь взяла с пассажирского сиденья сумочку и пакет со сладостями, купленными в кондитерском магазине в Юрей, и, выйдя из машины, захлопнула дверь бедром. Тут-то и раздался голос мистера Роудса:

– Привет!

Я выдохнула и повернулась к нему с уже готовой улыбкой:

– Здравствуйте, мистер Роудс!

Он стоял в паре метров от меня, уперев руки в боки. Но вроде бы не выглядел раздраженным или взбешенным из-за того, что мы оба каким-то образом оказались в одном месте. Я расценила это как хороший знак. Все-таки аренда истекала не завтра!

Отчасти я ожидала, что наша случайная встреча вызовет у него раздражение. Он сказал не больше пяти слов, когда мистер Нез заговорил о маме и спросил, где я была. Я походя упомянула Нэшвилл, без подробностей рассказала о жизни во Флориде, и тут Клара вышла из кухни со словами, что мы можем ехать.

Однако теперь мистер Роудс смотрел на меня своими серыми, почти фиолетовыми глазами, и уголок его рта кривился.

О чем же он думал?

– Вы уже нашли себе жилье? – наконец поинтересовался он в типичной для себя грубовато-серьезной манере.

– Пока нет.

Он еще посверлил меня взглядом, а потом так резко выдохнул, что я сразу заподозрила неладное, и снова меня удивил. Точнее, огорошил.

– Если хотите, квартира в гараже останется за вами.

– Правда? – ахнула я.

Не хотела, но так вышло.

Он не отреагировал на мой вопль словесно – переместил руки на узкую талию, скрытую под футболкой и джинсами, и опустил подбородок.

– Плата вполовину меньше прежней. Никаких гостей. И Эймос может играть на гитаре в гараже.

Да!

– Допоздна я ему не позволю. Обычно он бывает там после школы до вечера.

Он говорил это с такой серьезной миной, что сразу становилось ясно: настрой у него деловой. Намерений оставлять меня не было, ему это совсем не по душе, но он на это идет… в силу каких-то причин.

Я не понаслышке знала, каково это, когда решение дается дорогой ценой. Это непросто.

И именно поэтому, говорила я себе, я сделала шаг вперед и обняла его. Поверх расставленных локтей, прижимая его руки к ребрам, потому что застигла его врасплох и не дала возможности отстраниться, – уже сцепила ладони у него за спиной. Я обняла его – того, кто выносил меня с трудом, – и сказала:

– Большое вам спасибо! Я очень хочу остаться! Буду платить каждый месяц, а гостей водить не буду. У меня и друзей-то здесь – только Клара и мистер Нез.

Все его тело оцепенело под моими руками.

Это был сигнал. Я отскочила назад и дважды вскинула кулак:

– Спасибо, мистер Роудс! Да! Вы не пожалеете!

Может, мне показалось, что в какой-то момент у него округлились глаза, но голос точно звучал сдавленно, когда он с запинкой проговорил:

– П‐пожалуйста.

– Что предпочитаете: чек, наличные, банковский перевод?

На его лице сохранялось встревоженное выражение. И тон был по-прежнему отрывистый:

– Все равно.

– Большое спасибо! Я заплачу накануне окончания срока аренды и впредь буду платить так же. А насколько я могу остаться?

Пушистые загнутые ресницы прикрыли глаза. Он так далеко не загадывал и явно думал, что сказать.

– Пока договоренность не изживет себя. Или вы не нарушите правила.

Ответ был расплывчатый, но я переживу.

Да, я, конечно, обняла его, но рукопожатие тоже не помешает. Он смотрел то на мою протянутую руку, то мне в лицо и, наконец, пожал ее крепко и резко. Руки у него были сухими.

И большими.

– Спасибо, – снова сказала я, испытывая облегчение.

Он опустил щетинистый подбородок.

– Деньги за аренду пойдут Эймосу.

Идея, которая пришла мне в голову, когда мы с Эймосом ехали в больницу, напомнила о себе, и я, на секунду заколебавшись, решила все же озвучить предложение, потому что оно представлялось правильным.

– Слушайте… Возможно, я смогу организовать ему скидку на покупку гитары. Но это зависит от того, у кого он будет покупать. Я не обещаю, но попробую. Дайте мне знать.

Его брови сошлись теснее, рот снова изогнулся, но он кивнул.

– Спасибо за предложение! – Он выдохнул – на этот раз тише и ровнее, рот принял обычный вид. – Я все еще злюсь на него за то, что действовал за моей спиной, и он будет наказан несколько месяцев. Но если потом вы будете еще здесь…

Он склонил голову набок.

Я улыбнулась:

– Он сказал мне, что именно хочет. Я вам помогу, просто дайте знать.

Он посмотрел недоверчиво, но опустил подбородок.

Я улыбнулась:

– Самый лучший день! Большое спасибо, что позволили остаться, мистер Роудс!

Он открыл рот, затем закрыл его, кивнул и отвернулся.

Ясно. Я сделала шаг назад:

– Увидимся. Еще раз спасибо!

– Я в первый раз услышал, – пробурчал он.

Господи, ну и брюзга! Я засмеялась:

– Я же от души. Спокойной ночи!

Он повернулся и направился к дому, бросив через плечо что-то вроде:

– И вам.

Даже не выразить словами, какое я испытала облегчение. Я оставалась здесь. Может, жизнь стала налаживаться?

Может быть…

* * *

Как бы не так.

Посреди ночи я распахнула глаза, точно почувствовала присутствие летучей мыши.

Затаив дыхание, я вглядывалась в потолок, прислушивалась и ждала. Прежде я убедила себя в том, что она убралась и можно не переживать.

Но теперь я слышала ее. Глаза привыкли к темноте, когда она стала пикировать. Я прикусила кончик одеяла.

Только не ори. Только не ори…

Я надеялась, что она убралась. Я осмотрела всю квартиру от пола до потолка утром и после того, как мистер Роудс разрешил мне остаться. И ничего не нашла. Может, она…

Мышь пронеслась в миллиметрах от моего лица – ну, может, не в миллиметрах, но ощущение было такое, – и я завизжала.

Ну уж нет! Натянув одеяло на лицо, я скатилась с кровати и поползла. К счастью, ключи всегда лежали в одном и том же месте. Глаза уже привыкли к темноте, и очертания кухонной стойки просматривались. Добравшись до нее, я схватила ключи и взяла курс на лестницу. Вторую ночь подряд ползаю на четвереньках… Главное, не проговориться тетушке, а то она озаботится темой вакцинации от бешенства.

Неловко признаваться, но по лестнице я съехала на заднице, укрывшись одеялом с головой.

В какой-то момент я запихнула телефон в бюстгальтер, а внизу лестницы сунула ноги в брошенные здесь тенниски и, согнувшись в три погибели, выбралась наружу, по-прежнему кутаясь в одеяло.

Кругом копошились ночные твари, а я, заперев гараж, понеслась к машине, молясь о том, чтобы на меня никто не спикировал. Скользнула внутрь и захлопнула дверь.

Потом я откинула спинку назад до упора и устроилась на сиденье, натянув одеяло до подбородка и не в первый раз задаваясь вопросом (хотя я обрадовалась, когда мистер Роудс предложил остаться), какого лешего я тут делаю. Прячусь в машине!

Может, вернуться во Флориду? Да, там жуки размером с летучих мышей, но их я не боюсь. Ну, почти.

«Это всего лишь летучая мышь», – сказала бы мама. Раньше я боялась пауков, но она помогла мне побороть этот страх. Кругом живые существа: они дышат, хотят есть и пить, как я. У них есть органы, они чувствуют боль.

Бояться – это нормально. Бояться – это хорошо.

Но хотела ли я вернуться во Флориду? Я любила тетю, дядю и всех родных. Но по Колорадо я скучала. На самом деле. Все эти годы…

Это сглаживало самые острые углы моего страха.

Если оставаться здесь, то нужно как-то разобраться с этой летучей мышью, потому что спать с ней в одной комнате я не стану, хоть ты меня режь. Так дальше продолжаться не может, а спасать меня желающих нет. Я взрослая женщина и справлюсь сама.

Вот прямо завтра и начну!

Только еще одну ночь посплю в машине.

Черт побери, я найду способ выкурить ее из дома!

Я смогу. Я все смогу, верно?

Глава десятая

На следующее утро я, не глядя в зеркало, знала, что выгляжу ужасно, потому что именно так себя чувствовала.

Шея болела от сна в машине во всевозможных позах вторую ночь кряду. В общей сложности поспать удалось урывками часа два. Но, останься я внутри, вообще не сомкнула бы глаз.

Однако я дождалась, пока солнце покажется полностью, и только тогда направилась в гараж.

И тотчас остановилась, заметив Эймоса, который смотрел на меня во все глаза из окна гостиной.

И явно не из-за моей ослепительной красоты, потому что, к счастью, на мне было одеяло, укрывавшее меня с головы до пят на манер паранджи, как прошлой ночью. Он не сказал ни слова, но и так было понятно, что задавался вопросом, какого черта я делаю во дворе в такой час. Притвориться, что я моталась в магазин или была на пробежке, не получилось бы, потому что я шла на цыпочках в едва натянутых теннисках.

– Доброе утро, Эймос! – крикнула я, добавляя в голос оптимизм, хотя ощущение было такое, точно меня переехали.

Он меня, безусловно, слышал, потому что они открывали прямоугольные створки под большими окнами, чтобы в доме было прохладно.

– Доброе утро! – ответил он хрипловатым со сна голосом. Я могла бы поспорить, что парень еще не ложился. – У вас все в порядке?

– Ага.

Так он мне и поверил!

– А ты как себя чувствуешь? – поинтересовалась я в надежде, что он не станет спрашивать, что это я тут делаю.

Эймос пожал костлявым плечом, все так же пристально наблюдая за мной:

– У вас точно все в порядке?

В ответ я тоже пожала плечом. Рассказать ему про летучую мышь? Да, мне хотелось. Но я была взрослой, а он – ребенком, и как бы его отец не пожалел о том, что разрешил мне остаться… Поэтому, чтобы договоренность оставалась в силе, я должна была справляться с проблемами сама.

– Мне пора одеваться на работу. А тебе – хорошего дня! – проквакала я.

Кого я обманываю?

– Пока-а-а, – и я поскакала по гравию.

– Пока, – недоуменно ответил он.

Ну да, не поспоришь: все это выглядело подозрительно.

Хотелось надеяться, что он не расскажет отцу, а иначе тот запросто передумает. М‐да уж.

Я открыла дверь и стала медленно подниматься по лестнице, обмирая внутри, как переживший психологическую травму. Я включала везде свет и осматривала стены и потолки, точно треклятая мышь могла возникнуть из ниоткуда и спикировать прямо на меня. Сердце бешено колотилось, но я знала, что нужен план. Хотя какой именно, было не-ясно.

В глубине души я надеялась на то, что моя соперница висит где-то вниз головой, но ее нигде не наблюдалось.

«Блин, пожалуйста, только не там!» – молила я, опускаясь на четвереньки и заглядывая под кровать. Об этой возможности я подумала только сейчас.

Ничего.

И хотя я снова начала потеть и проклинала себя за то, что не воспользовалась дезодорантом перед отходом ко сну, я проверила почти все места, в которых могла заныкаться моя подруга. Еще раз.

Под столом.

Под раковиной в ванной, потому что я по собственной глупости оставила дверь нараспашку, когда ударилась в бегство.

Под всеми стульями.

В шкафу, хотя дверь была закрыта.

Ее нигде не было.

Тогда я, будучи параноиком, снова все осмотрела. Руки тряслись, пульс зашкаливал и все такое.

По-прежнему ничего.

Сукина дочь!

* * *

Хотя я спала всего два часа, но, когда наступила ночь, была на стреме.

Я подумала было купить сетку, но в магазине все оказалось распродано, в «Уолмарте» – тоже, поэтому я вооружилась полиэтиленовым мешком для мусора.

Пробило десять – и ничего.

Черт возьми!

Утром даже Клара обратила внимание на мой измученный вид. Я постыдилась сказать, почему бодрствовала всю ночь. Мне нужно было справиться с этим самой.

Я толком не поняла, когда выключилась, но это произошло: только что я сидела, опираясь на спинку кровати, с открытым маминым блокнотом – и все.

В какой-то момент шея стала болеть, и я проснулась. Свет по-прежнему горел…

И я заорала, потому что сукина дочь вернулась.

Она беспорядочно металась, как будто была пьяна. Размах крыльев казался просто гигантским. Вот она, беспредельщица, терроризировавшая меня и дом, в котором я живу!

Конечно, так могла вести себя только женская особь: интуитивно знать, как превратить жизнь в ад.

Мышь спикировала. Взвизгнув, я слетела с кровати, бросилась вниз по лестнице и выскочила за дверь.

Судьбе было угодно, чтобы той ночью луна светила особенно ярко и стояла высоко. В ее сиянии еще одна летучая мышь, которая на самом деле была метрах в шести над землей, казалось, парила прямо над моей головой.

Я снова заорала. На этот раз «Твою ж мать!» – на пределе голоса.

Я оставила ключи! Наверху! Где она! И одеяло!

Спокойно, Ора. Думай, думай.

Я смогу. Я смо…

– Что тут происходит? – прогремел голос из темноты.

Знакомый голос.

Это был мистер Роудс, и, судя по хрусту гравия, он приближался. Наверное, был взбешен. Я его разбудила.

Позднее я буду со стыдом вспоминать о том, как ткнула пальцем в сторону гаража со словами:

– Летучая мышь!

Я его не видела и не знала наверняка, поморщился ли он, или закатил глаза, или что-то еще. Но я точно знала, что он подходит все ближе. И слышала это в его голосе – как он закатывает глаза: по тому, как он выплюнул «Что?». Таким голосом он разговаривал в тот первый день.

– В комнате летучая мышь!

Наконец я увидела его силуэт. Мистер Роудс остановился в паре метров от меня и раздраженно спросил:

– Что? Эти вопли из-за летучей мыши?

Вопли из-за летучей мыши? А по-другому спросить было нельзя? Можно подумать, это пустяки!

Он что, издевается?

И тут товарка, которая летала снаружи, точно поняв, что речь идет об их мышиной породе, устремилась к фонарю, укрепленному над гаражной дверью, а я, натянув майку на голову, пригнулась, пытаясь сжаться в комочек, чтобы она меня не достала.

Хотя мистер Роудс представлял собой мишень покрупнее, потому что масса у него была больше.

Я почти не сомневалась, что он пробурчал «Черт побери!» и пошел куда-то.

Оставив меня на произвол судьбы.

Точнее, летучей мыши, которая явно уже нацелилась меня убить.

Я подождала секунду и приоткрыла глаза: ничего.

Мышь исчезла. По крайней мере, та, что была снаружи.

Или, вероятнее всего, она куда-то переместилась. И поджидала меня.

– Куда она подевалась?

Это я спросила у самой себя, а секундой позже услышала звук шагов по гравию. Он ступал босыми ногами, точно это не было адски больно.

Куда он пошел?

– Мышь вернулась домой, в свою пещеру, – с неподдельным неудовольствием пробурчал он напоследок.

И бросил меня здесь. На произвол судьбы. Потому что для него это были пустяки.

Да кто не завизжит при виде летучей мыши? Разве что такой не ведающий страха мутант, как он!

Ладно. Нужно успокоиться и перестать откладывать кирпичи. Думай.

Или двигайся. Двигаться полезно!

Я встала, еще раз посмотрела на небо и бросилась вслед за Роудсом, который… направлялся к пикапу?

Любопытство меня погубит!

– Здесь поблизости есть пещера?

– Нет.

Я нахмурилась, только сейчас вспомнив, что разгуливаю без штанов, но потом решила, что плевать, и последовала за ним.

Он открыл дверь и оглянулся через плечо.

– Что вы делаете?

– Ничего, – квакнула я, на самом деле движимая стремлением сбиться в кучу и бояться вместе.

Было темно, но я могла бы дать руку на отсечение, что он скорчил рожу.

– А вы что делаете?

Может, он закатил глаза, но, поскольку стоял ко мне спиной, утверждать это наверняка я бы не рискнула.

– Лезу в грузовик.

– Это еще зачем?

– Чтобы достать сетку. Ваши пронзительные вопли мешают мне уснуть.

У меня екнуло сердце.

– Хотите ее выкурить?

– Вы же будете визжать, если этого не сделать? – бросил он через плечо, роясь на заднем сиденье.

Через секунду он вышел, захлопнул дверь и пошел по гравию так, словно камешки не впивались в ноги.

Я поморщилась, но отрицать не стала.

– Буду.

Он откинул задний борт и начал копаться в кузове.

– А вы их уже ловили?

Пауза.

– Да.

– Правда?

– Раз или два, – буркнул он.

Раз или два? Где? Здесь?

– Бывает, они наведываются, – снова пробурчал он.

Я чуть не рухнула в обморок.

– И часто?

– В основном летом и осенью.

Я непроизвольно поперхнулась.

– Полевки – вот настоящий бич в засушливый год.

Волоски у меня на шее встали дыбом, а тело разом онемело. Я в ужасе смотрела, как он в пижамных штанах и белой майке возится в кузове и что-то передвигает.

– Вы и их боитесь? – раздраженно поинтересовался он.

Некоторые люди становятся очень тихими, когда злятся. Судя по всему, мистер Роудс был не из их числа.

– М‐м-м… да.

– Да?

– А они часто наведываются?

– Весной. Летом. Осенью.

Да, он злился.

К несчастью для него, я не умела держать язык на привязи.

– А этот год засушливый?

– Да.

Ну все, про сон можно забыть.

Нужно купить мышеловки.

Потом я представила, как буду собирать «улов», и чуть не сблевала.

– Наконец-то, – пробормотал он и выпрямился, держа в одной руке сеть среднего размера, а в другой – что-то похожее на толстые перчатки. После этого захлопнул борт.

Я поежилась, наблюдая за тем, как он идет к двери гаража.

– Давайте я тут подожду, а? Если что, открою вам дверь?

Меня тошнило от собственной трусости, но в гараж я не пошла бы ни за какие коврижки.

Разве что если бы он заорал.

Хотелось надеяться, что этого не случится.

Он прошел мимо – напряженный, раздраженный.

– Да делайте что хотите!

Может, запереться в машине и переждать, пока все не кончится? Вопить на всю округу – однозначно не вариант. Он и так уже на пределе, что вынужден разбираться с этим. С моей проблемой.

И от этого меня тоже тошнило. Я должна была справиться сама! Собрать волю в кулак.

Чтобы мама мной гордилась.

Днем я покопалась в интернете на предмет того, как избавиться от летучих мышей, но оптимального плана действий не нашла. По ходу дела выяснилось, что это во многих смыслах удивительные существа. Они не пытались на меня напасть, даже когда пикировали. Они боялись меня не меньше, чем я их. Но страх – штука иррациональная.

Я метнулась вперед, распахнула дверь и оставила ее приоткрытой после того, как он вошел. Потом присела на корточки и стала ждать. Прошло минут пять, а может, и тридцать, когда на лестнице послышались шаги.

Я открыла дверь, когда он с сеткой в руке был в паре ступенек от нижней площадки. Он преодолевал их большими босыми ногами. Боже мой, какой же у него размер? Сорок шестой? Сорок седьмой?

Я отвела взгляд, распахнула дверь как можно шире, подождала, пока он переступит порог, и захлопнула ее, чтобы не дать царице ночи шанса нанести мне очередной визит.

Стоя позади мистера Роудса, я изо всех сил старалась вести себя тихо. Он подошел к кусту, повозился с сетью и отступил.

Стоило мне увидеть летучую мышь, примостившуюся на ветке с намерением взлететь, как я испустила крик, за что позднее буду костерить себя на все лады. Мистер Роудс не стал дожидаться продолжения – развернулся и, не говоря ни слова, направился к дому.

Я потрусила следом. Он сунул сеть в кузов и пошел к веранде, а я остановилась и подняла голову, желая удостовериться в том, что очередная мышь не свалится на меня из поднебесья.

Он был у дверей, когда я крикнула ему вслед:

– Спасибо! Вы – мой герой! Если нужно, я оставлю десятизвездочный отзыв!

Роудс молча закрыл за собой дверь, но это не означало, что он перестал быть моим героем.

Я была у него в долгу. В очень большом долгу.

Глава одиннадцатая

Прошла неделя, и у меня был выходной. Отчасти я надеялась поспать, расслабиться, возможно, прогуляться по достопримечательностям. Или пройти по одному из маминых маршрутов – тех, что полегче. Поскольку в ближайшее время я не планировала трогаться с места, можно было не спешить пройти их все. Да и легкие требовали лучшей адаптации. По моим прикидкам, времени было как минимум до октября.

Возможно. Если только ночные события недельной давности не побудят мистера Роудса пересмотреть свое решение относительно моего пребывания здесь. Его настроя я не знала, но вряд ли он уже оправился от давешнего тарарама.

Летучая мышь, надо сказать, не возвращалась. Но мой мозг отказывался в это верить: спала я беспокойно, как и свойственно параноику.

Поэтому когда снаружи послышался шум, я тотчас проснулась.

Смирившись с тем, что больше не усну, я взглянула на телефон – была половина восьмого, – скатилась с кровати и выглянула в окно.

Глухой ритмичный звук шел со двора.

Это был мистер Роудс.

Он колол дрова.

Без рубашки.

Именно так: без рубашки.

Я ожидала, что под одеждой, судя по тому, как она облегала тело, он очень даже ничего, но действительность превзошла мои самые смелые ожидания.

Если в первый момент у меня не потекли слюнки, то это непременно случилось бы после пятиминутного созерцания через окно всего… этого.

У его ног валялась куча чурок, а поодаль была еще одна, поменьше, из расколотых поленьев. Но впечатляло не это, а прежде всего он сам. Под темными волосами, росшими на груди, бугрились рельефные мышцы, а ниже твердыми контурами выступал пресс. Широкие плечи, торс переходил в узкую талию, и все это великолепие покрывала гладкая красивая кожа.

Бицепсы были большими и упругими. Плечи – округлыми. Предплечья – невероятными.

И хотя на нем были шорты до колен, напрашивалось предположение, что и под ними все было эффектно и мускулисто.

Словом, из всех сексуально привлекательных папаш это был самый-самый.

Мой бывший держал себя в хорошей форме. Несколько раз в неделю занимался в домашнем спортзале под руководством тренера. При его работе важен внешний вид.

Однако на фоне мистера Роудса фигура Кэдена сильно проигрывала.

Я снова сглотнула.

И присвистнула.

Должно быть, вышло чуть громче, чем хотелось, потому что он тотчас вскинул голову и взглядом выцепил меня в окне.

Попалась!

Я помахала.

И замерла.

Он поднял подбородок.

Я попятилась от окна, делая вид, что это я так.

Может, он ничего такого не подумает. Может, решит, что я присвистнула… в знак приветствия. Ну да, почему нет?

Мечтать не запрещается!

Я отступила вглубь и потом, пока готовила завтрак, чувствовала себя не в своей тарелке. Впредь нужно держаться от окна подальше. Я пыталась сосредоточиться на других мыслях. А то как бы не пришлось съезжать с квартиры по причине стыда…

Чувствовала ли я себя уставшей? Абсолютно! Но были дела, которые хотелось сделать. Нужно было сделать! В частности – убраться подальше от мистера Роудса, чтобы душа снова обрела покой, хотя этим они не ограничивались.

Поэтому час спустя, имея в уме план, а в рюкзаке – сэндвич, пару бутылок воды и свисток, я спустилась по лестнице, молясь о том, чтобы мистер Роудс ушел со двора.

Как бы не так!

Футболку он надел, а в остальном расклад был прежним.

Черт!

Но теперь мистер Роудс в голубой выцветшей футболке с незнакомым логотипом стоял у поленницы, которую успел сложить и накрыть синим брезентом, а рядом находился Эймос в ярко-красной футболке и джинсах, и вид у него был такой, точно он либо просил отца о чем-то, либо спорил с ним.

Услышав звук закрывающейся двери, оба обернулись.

Он видел, как ты его разглядывала. Сохраняй спокойствие.

– Доброе утро! – крикнула я.

На лице Эймоса мелькнуло странное выражение: он посмотрел на мой рюкзак, потом – на отца, затем – снова на рюкзак. Подобные выражения мне случалось видеть на лицах моих племянников. Как правило, это не предвещало ничего хорошего.

Но парнишка, похоже, уже определился, потому что сразу взял быка за рога.

– Привет!

– Доброе утро, Эймос! Как ты?

– Отлично. – Он сжал губы. – А вы в поход идете?

– Ага. – Я улыбнулась, понимая, насколько устала. – А что? Хочешь составить компанию?

Я скорее шутила. Помнится, парнишка, со слов отца, не был любителем активного отдыха.

Пацан оживился:

– А можно?

– Со мной?

Он кивнул.

Ох.

– Ну да, если ты хочешь и папа не против, – от неожиданности рассмеялась я.

Эймос бросил взгляд на отца, улыбнулся хитрой-прехитрой улыбкой и кивнул:

– Две минуты!

Оказывается, парень умел кричать, притом очень громко. Я удивилась еще больше, а он развернулся на пятках, взбежал по ступенькам и исчез в доме, оставив меня стоять на месте и растерянно моргать.

А его отец стоял напротив и тоже моргал.

– Он сказал, что пойдет со мной? – почти в изумлении спросила я.

Мистер Роудс недоуменно покачал головой.

– Вот уж чего не ожидал! – пробормотал он скорее себе, судя по тому, как все еще смотрел на входную дверь. – Я сказал ему, что тусовки с друзьями отменяются, потому что он до сих пор наказан. Но если хочет общаться со взрослыми, то я не возражаю.

Вот оно что! Теперь понятно.

– А он вас подловил, – засмеялась я.

Его внимание переключилось на меня, и вид у него при этом был такой, точно его обвели вокруг пальца.

Я фыркнула:

– Если хотите, могу ему отказать. Вы же говорили, что он не любит бывать на свежем воздухе, поэтому я и спросила. – Мне вовсе не нравилась перспектива брать слова обратно, но если его это действительно напрягало, то ничего не поделаешь. – Но, может, вы тоже пойдете? Чтобы он не думал, как ловко все обстряпал. Меня устроит и так, и этак, но я не хочу, чтобы вас смущала мысль, что я где-то тусуюсь с вашим сыном.

Взгляд мистера Роудса снова скользнул к входной двери. Казалось, он серьезно раздумывал над тем, как прикрыть лазейку, которую, сам того не зная, создал тому, кто должен быть наказан.

Или над тем, как сказать мне, что предложение взять сына в поход его категорически не устраивает. Я бы его поняла.

– Вполне вероятно, что два часа в моей компании покажутся ему пыткой, – сказала я. – Я бы пригласила Джеки, но знаю, что они с Кларой собирались за покупками в Фармингтон. А я была бы рада компании! – Я помолчала. – Но решать вам. Клянусь, меня привлекают только взрослые мужчины, а Эймос напоминает мне племянников.

Серые глаза посмотрели в мою сторону. Выражение лица по-прежнему было задумчивым.

Парнишка вылетел из двери. В одной руке у него была бутылка из нержавеющей стали, в другой – пара батончиков мюсли.

– Значит, вы не против, если он пойдет?

Этот адресованный мне вопрос был задан тихим голосом.

– Вовсе нет, – подтвердила я. – Если вы не против.

– И речь идет только о походе?

– Да.

Он помедлил и, глубоко вздохнув, пробормотал:

– Мне нужна минута.

В этот самый момент Эймос подбежал ко мне и сказал:

– Я готов.

Получается… мистер Роудс собрался с нами?

Он исчез в доме даже быстрее сына: его движения и шаги были мощными и упругими – настолько он был мускулистый.

Так, хватит думать о его мускулатуре! Уже попалась. Не стоит этого делать! Ох, не стоит… Нужно быть как-то тоньше.

– Куда это он? – спросил Эймос, глядя вслед отцу.

– Не знаю. Сказал, что ему нужна минута. Может, тоже решил пойти?

Парнишка разочарованно вздохнул, и я покосилась на него:

– Передумаешь?

Он задумался на секунду и помотал головой:

– Нет. Пускай. Лишь бы выйти из дома.

– Мне лестно, что я у тебя на особом счету, – пошутила я.

Эймос посмотрел на меня, его тихий голос вернулся:

– Простите!

– Все в порядке. Я просто прикалываюсь, – усмехнулась я.

– Он сказал, что я не могу встречаться с друзьями, поэтому…

– Ты решил тусануть с кем придется? – Можно представить, что за отношения были у них с отцом, если он не привык к стебу. – Я прикалываюсь, Эймос, честно!

И я легонько толкнула его локтем.

Он не толкнул меня в ответ, но слегка пожал плечами, а затем тихо и нерешительно спросил:

– Значит, все нормально, если я пойду с вами?

– На сто процентов! Я человек компанейский. Правда-правда! Ты меня очень обяжешь. В последнее время я чувствую себя очень одиноко. Я отвыкла быть сама по себе.

По правде говоря, последний отрезок жизни люди окружали меня круглые сутки семь дней в неделю. Одна я оставалась, только когда ходила в туалет.

Парнишка помялся:

– А вы скучаете по своей семье?

– Да, но у меня была другая семья. Моего… бывшего мужа. И мы всегда были вместе. А так долго сама по себе, как сейчас, я никогда не была. Так что ты сделаешь мне одолжение. Спасибо! И не дашь уснуть. – Тут я кое о чем подумала: – А тебе уже разрешены физические нагрузки?

– Да. Я был на осмотре. – Взгляд серых, как у отца, глаз мазнул меня по лицу. Парнишка моргнул. – У вас усталый вид.

Не стоит в присутствии подростка говорить ничего такого, что можно воспринять как обиду.

– Я неважно спала.

– Из-за летучей мыши?

– А ты откуда знаешь про летучую мышь?

Он посмотрел на меня:

– Папа рассказал, как вы визжали, точно вот-вот жизни лишитесь.

Ну, во‐первых, я не визжала так, точно вот-вот жизни лишусь. Взвизгнула раз пять. Максимум!

Но прежде, чем я успела развязать полемику насчет выбора слов, дверь снова распахнулась, и появился мистер Роудс с небольшим рюкзаком в одной руке и легкой черной курткой – в другой.

Вау! Он таки решил упасть нам на хвост.

Я посмотрела на Эймоса: он вздохнул.

– Ты точно хочешь пойти?

Он стрельнул в меня взглядом.

– Вы же сказали, что вам нужна компания.

– Это так. Но я просто хотела удостовериться, что ты не пожалеешь об этом.

Потому что его отец решил идти с нами. Чтобы провести время с сыном? Не оставлять его наедине со мной? Как знать…

– Все лучше, чем дома торчать, – пробурчал он, когда отец подошел ближе.

Ладно. Мы с мистером Роудсом обменялись кивками.

Судя по всему, за руль предлагалось сесть мне.

Мы сели в мою машину. Мистер Роудс занял переднее пассажирское сиденье, я сдала назад и украдкой покосилась на них обоих, испытывая небольшое удовольствие от того, что они поехали со мной… Пусть даже почти не разговаривали. Или не испытывали ко мне особой симпатии.

Просто одному позарез хотелось выбраться из дома, а другому – провести время с сыном или защитить его.

Мне случалось общаться с людьми, которыми двигали худшие намерения. По крайней мере, эти двое не притворялись.

– Куда мы едем? – осведомился басовитый голос.

– Сюрприз, – сухо ответила я, глядя в зеркало заднего вида.

Эймос сосредоточенно смотрел в окно.

Мистер Роудс, напротив, повернул голову в мою сторону. Не будь я в курсе, что он служил в ВМС, я бы догадалась об этом сразу. Потому что взгляд, который он вперил в меня, оттачивается путем многолетней практики.

Судя по выразительности, он пригвоздил им не десятки, а сотни подчиненных.

Но я все равно усмехнулась, глядя ему в глаза.

– Ладно, ладно! Мы едем к водопаду. Хотя следовало бы спросить, прежде чем садиться в машину. Это так, к слову. А то вдруг я промышляю киднеппингом?

Мой юмор он, похоже, не оценил.

– К какому?

Это было сказано ровным каменным голосом.

– К Сокровищнице.

– Это отстой! – подал голос сидящий сзади Эймос.

– Разве? Я посмотрела фотографии и решила, что он выглядит славно.

– Снега было мало. Там будет тощая струйка, – пояснил он. – Правда, папа?

– Да.

У меня прямо поникли плечи.

– Ой… – Я подумала, какой водопад в моем списке стоит следующим. – На Пьедре я уже была. Тогда как насчет Серебряного?

Мистер Роудс откинулся на сиденье и скрестил руки на груди.

– Это полный привод?

– Нет.

– Тогда нет.

– Да тьфу ты! – простонала я.

– Слишком низкая посадка. Не пройдем.

Мои плечи поникли еще ниже. Вот засада.

– А как насчет маршрута подлиннее? – осведомился он.

– Я не против.

Насколько подлиннее? Не хотелось показаться трусихой, поэтому я согласилась. Мой план не сработал, а навскидку вспомнить маршрут из маминого списка я не могла, поэтому решила воспользоваться преимуществами компании. Я привыкла быть сама по себе, но не лгала Эймосу о том, что мне одиноко. Даже когда Кэден уезжал в короткий тур или на мероприятие, в доме кто-то был, обычно домработница. Я говорила, что в этом нет необходимости, но его мать настаивала, потому что не может же Кэден, при его-то статусе, сам себе готовить еду и убираться! Фу, меня до сих пор подташнивает при мысли о том, насколько по-снобски это звучало!

– Я объясню, как ехать, – сказал мой домохозяин, отвлекая меня от воспоминаний о Джонсах.

– Хорошо. А ты что скажешь, Эймос? – спросила я.

– Ага.

Тогда ладно. Я взяла курс на шоссе, полагая, что мистер Роудс подскажет дорогу дальше.

– А вы жили во Флориде? – неожиданно поинтересовался парнишка.

Я кивнула и объяснила все по порядку:

– Десять лет там, а следующие десять – в Нэшвилле. В прошлом году вернулась в Кейп-Корал, это во Флориде, а сейчас приехала сюда.

– А почему переехали оттуда сюда? – в голосе парнишки звучала усмешка, точно он терялся в догадках.

– А ты бывал во Флориде? Там жарко и влажно.

Я знала, что мистер Роудс жил там, но предпочитала держать рот на замке. Не стоит им знать, что я вынюхиваю и навожу справки.

– Папа жил во Флориде.

Теперь следовало притвориться, что для меня это новость. Но потом я задумалась над смыслом фразы. Эймос сказал «папа», а не «мы с папой». Где в таком случае жил он сам?

– В самом деле, мистер Роудс? – медленно проговорила я, пытаясь осмыслить услышанное. – И где?

– В Джексонвилле, – подсказал Эймос. – Там отстойно.

Мой сосед фыркнул.

– Так и есть, – настаивал подросток.

– А ты… тоже жил там, Эймос?

– Нет. Просто приезжал в гости.

– Ясно, – сказала я, хотя никакой ясности не было.

– Мы бывали там летом, – продолжал парнишка. – Ездили в Диснейленд. И в «Юниверсал». Должны были поехать в Дестин, но папе пришлось отменить поездку.

Краем глаза я видела, как мистер Роудс повернулся на сиденье.

– У меня не было выбора, Эйм. Я отменил поездку не по своей воле.

– Вы служили в армии или что-то вроде того? – поинтересовалась я.

– Да. – Это все, что последовало в ответ.

Но Эймос не оставил меня в неизвестности.

– В ВМС.

– В ВМС… – повторила я, но ничего спрашивать не стала, потому что если мистер Роудс не счел нужным сообщить мне вид войск, то больше ничего не скажет. – Ну, отсюда не так далеко. Возможно, однажды ты там побываешь.

Сзади раздался звук, очень похожий на бурчание, и я пожалела, что снова затронула эту тему. А если он не возьмет его с собой? Нужно держать язык за зубами.

– А это правда, что ваша мама пропала где-то здесь, в горах?

Я не поморщилась, но мистер Роудс снова обернулся:

– Эйм!

– Что?

– Про такое не спрашивают, парень. Бывает же! – рявкнул он, недоуменно качая головой.

– Извините, Аврора, – промямлил парнишка.

– Я не против поговорить о маме. Много лет прошло. Я скучаю по ней каждый день, но уже не плачу.

Что-то я разболталась…

– Извините, – повторил Эймос после секундной паузы.

– Все в порядке. Никто не любит говорить об этом, – сказала я. – Но, отвечая на твой вопрос, да, она пропала. Мы постоянно ходили в походы. В тот день я должна была пойти с ней, но не пошла. – Острое чувство вины, от которого я так и не смогла избавиться, которое дремало внутри меня – всеобъемлющее, теплое и верное, – приоткрыло глаз. Я могла говорить о маме, но существовали определенные частности, которые было трудно обсуждать вслух. – Она ушла одна и не вернулась. Нашли только ее машину.

– Если нашли ее машину, то почему не нашли ее?

– Возможно, твой папа знает больше, чем я. Машину нашли спустя несколько дней. Мама сказала мне, что пойдет по одному маршруту, но порой она меняла решение в последнюю минуту и уходила с тропы, если была не в настроении или на маршруте было слишком людно. Именно это, как считается, и произошло. Ее машина оказалась не там, где она должна была быть. К несчастью, в те дни шел сильный дождь, и он смыл ее следы.

– Но я не понимаю, почему ее не нашли! Папа, ведь ты несколько раз в год ищешь и спасаешь туристов, да? И всегда находишь.

Мой сосед поерзал на сиденье, а я по-прежнему смотрела вперед.

– Все не так просто, Эйм. Один только Национальный лес Сан-Хуан занимает почти сто тысяч гектаров. – Мистер Роудс на секунду замолчал, точно обдумывал слова. – Если она была сильной туристкой в отличной форме, она могла пойти куда угодно, особенно если имела привычку уходить с маршрута. – Он снова сделал паузу. – Помнится, в материалах дела говорилось, что она была хорошей альпинисткой.

– Мама была отличной альпинисткой, – подтвердила я.

Она была отчаянно смелой. Не боялась ни черта, ни бога.

Мы при каждой возможности ездили в Юту. Помню, я сидела в сторонке, а она с друзьями совершала восхождение, и я поражалась тому, насколько она сильная и ловкая. Она была так великолепна, что я дала ей прозвище Женщина-Паук.

– Она могла отправиться куда угодно, – подтвердил мистер Роудс.

– Ее искали, – обратилась я к Эймосу. – Несколько месяцев. С вертолета. И силами поисково-спасательных групп. И потом, годы спустя, возобновляли поиски, но все оказалось безрезультатно.

Периодически находили чьи-то останки, но это была не она.

Повисла тяжелая тишина, которую нарушило бормотанье Эймоса:

– Это отстой.

– Так и есть, – согласилась я. – Я думаю, она занималась тем, что ей нравилось, но это все равно отстой.

Снова повисла тишина. Я почувствовала, что мистер Роудс пристально смотрит на меня, повернулась и выдавила из себя улыбку. Пусть не думает, что Эймос меня расстроил, хотя едва ли его это заботит.

– И по какому маршруту она пошла? – поинтересовался Эймос.

Мистер Роудс произнес название, бросив на меня косой взгляд, как будто помнил, что оно уже всплывало во время наших консультаций.

Снова наступила пауза, и я посмотрела в зеркало заднего вида. Вид у парнишки был задумчивый и встревоженный. Отчасти я надеялась, что он оставит эту тему, но он заговорил снова:

– И вы ходите в походы, чтобы найти ее?

Мистер Роудс пробурчал что-то себе под нос, и я отчетливо услышала парочку ругательств. Затем он несколько раз потер свой лоб мясистой ладонью.

– Нет, – сказала я Эймосу. – У меня нет ни малейшего желания идти туда. У мамы был дневник, в который она записывала любимые маршруты. И мне хочется пройти по ним, потому что она их любила. В отличие от нее, я не такая спортивная и не обладаю азартом исследователя, но я хочу сделать, что могу. Только и всего. Нам было здорово вместе, и я просто хочу… вспомнить ее. Это одни из лучших воспоминаний в моей жизни.

Они оба так долго молчали, что я почувствовала себя неловко. Порой людям становится не по себе при мысли о горе. А бывает, что некоторые и любви не понимают…

И это нормально.

Но я не видела ничего постыдного в том, что сильно любила свою маму и хотела почувствовать себя ближе к ней. Я столько лет существовала на автопилоте, что было легко… нет, не похоронить печаль, но смириться с ней и жить дальше.

Долгое время, сразу после ее исчезновения, я буквально заставляла себя встать с кровати и жить этой новой жизнью.

А потом была школа, и Кэден – и понеслось, понеслось…

И хотя память о маме всегда была со мной, до сих пор все это были отвлекающие факторы. И наконец я стерла все случайности и сосредоточилась на том, что так долго было похоронено под ними.

В поток моих раздумий вклинился грубый голос мистера Роудса:

– И что было в ее списке?

Он про маршруты?

– Пожалуй, их слишком много. Я хочу пройти по всем, но это зависит от того, как долго я здесь пробуду.

Дольше, чем казалось пару недель назад, поскольку он разрешил мне остаться. И, кто знает, если я буду хорошей квартиранткой, может, задержусь и подольше?

Я выдавала желаемое за действительное. Потом придется решить, арендовать жилье или покупать, но это зависело от того, как все пойдет. Либо наберется достаточно причин остаться, либо это место окажется очередным, где меня ничего не держит.

– Когда мы жили здесь, мама ходила по всем маршрутам. И я точно знаю, что среди них было озеро Кратер.

– Это сложный маршрут. Можно обернуться за день, если держать темп и выйти рано.

Ого! Он подкидывал идеи и делился информацией? Наверное, все-таки пережил инцидент с летучей мышью…

Я назвала другой маршрут из маминого дневника.

– Тоже сложный. Чтобы обернуться за день, нужно быть в хорошей форме. Но я бы остановился на ночевку, иначе все тело будет ломить.

Я поежилась.

Похоже, он заметил, потому что спросил:

– Не хотите делать привал?

– Если честно, одной мне страшновато. Но, думаю, я все же решусь.

Он что-то пробурчал, очевидно, считая меня с моими страхами дурой.

Но вообще-то я смотрела фильм о бессмертном снежном человеке, который похищал людей, спавших под открытым небом. И разве он сам не сказал, что площадь национального леса – это тысячи и тысячи гектаров? Кто знает, что там на самом деле? Когда миллион лет назад мы с мамой ходили в походы, это было просто весело. Я никогда не переживала о том, что к нашей палатке может подкрасться убийца с топором и зарубить нас. Я вообще ни о чем таком не переживала: ни о медведях, ни о снежном человеке, ни о скунсах.

А она?

Я назвала еще один маршрут.

– Сложный.

В интернете говорилось то же самое.

– Гора Дьявола?

– Сложный. Да и не стоит того.

Я посмотрела на него:

– В дневнике мамы о ней сделана пара любопытных заметок. Поставлю гору в конец списка, если станет скучно.

– Мы ведь поднимались на нее на квадроцикле, когда ты только перебрался сюда? – подал голос Эймос.

«Когда ты только перебрался сюда». С кем, черт возьми, жил Эймос? С мамой и отчимом?

– Да. И у нас спустило колесо, – подтвердил мистер Роудс.

– Точно, – сказал парнишка.

Я навскидку назвала еще несколько маршрутов, и, к счастью, он сказал, что они средней сложности и вполне выполнимы.

– А ты ходил по ним? – спросила я Эймоса, чтобы подключить к разговору.

– Нет. Мы нигде не бываем, потому что папа все время работает.

Мой сосед вроде бы напрягся.

Черт меня дернул!

– Тетя и дядя, которые меня воспитывали, все время работали. По сути, я только спала в их доме. А так мы целый день проводили в их ресторанчике.

Я попыталась сгладить ситуацию, вспоминая обо всем, что бесило меня в его возрасте. Правда, тогда я еще была убита тем, что случилось с мамой.

Но сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что они нарочно загружали меня делами. А иначе я бы круглые сутки торчала в комнате, которую делила с двоюродной сестрой, и давилась слезами. На самом деле, я бы рыдала навзрыд.

Да ладно! Я до сих пор рыдаю навзрыд в ванной или когда оказываюсь на заднем сиденье какой-нибудь машины… Почти всякий раз, когда возможность есть, а последствий не будет.

– А вам приходится много передвигаться пешком по работе? – обратилась я к мистеру Роудсу.

– Во время поисков и охотничьего сезона.

– А когда он бывает?

– Открывается в сентябре. Охота с луком.

Поскольку все задавали вопросы, я тоже рискнула:

– И давно вы официально работаете егерем?

– Всего год, – подал голос Эймос.

– А прежде служили в ВМС?

Могла бы об этом не спрашивать.

– Он вышел в отставку, – снова сообщил парнишка.

Я изобразила удивление, точно сама до этого не додумалась.

– Вау! Впечатляет.

– Не сказал бы, – пробурчал пацан.

Я засмеялась:

Подростки – что с них взять? Мои племянники постоянно надо мной стебаются.

– Он вечно отсутствовал.

Эймос смотрел в окно с тем же странным выражением лица, которое озадачило меня прежде.

А раньше его мать жила с ними? Но потом, устав от его разъездов, ушла?

– Значит, вы переехали сюда, чтобы быть с Эймосом?

– Да.

Таков был односложный ответ мистера Роудса.

Я кивнула, не зная, что сказать. На языке вертелся миллион вопросов, на которые мне вряд ли ответят.

– А у тебя здесь есть еще родные, Эймос?

– Только дедушка, папа и Джонни. Остальные разбросаны там и сям.

Остальные.

Хм…

* * *

Хотелось бы думать, что атмосфера в машине, пока мы ехали к началу маршрута, была не самой гнетущей, учитывая, что по большей части никто не говорил ни слова.

Ну, за исключением того, что я то и дело охала и ахала.

И не стыжусь этого! Мне было плевать. Я и во время других походов ахала, но там не было такого количества животных.

Корова!

Теленок!

Олень!

Вот это дерево!

А там какие деревья!

Ну и горища! («Это не гора, а холм», – сообщил парнишка с почти насмешливым выражением.)

Мистер Роудс ограничился одним комментарием, спросив:

– А вы всегда так много разговариваете?

Хам! Ну и по фигу! Поэтому я сказала правду:

– Да.

Извиняться я не собиралась.

За окнами была красота. Все становилось больше и зеленее, и я не только не досадовала, но даже почти не обращала внимания на то, что мои пассажиры молчат. Они не среагировали, даже когда я дважды остановилась, чтобы пописать.

От прилично оборудованной парковки Эймос повел нас по тропинке, которая создавала обманчивое впечатление, что и дальше все будет легко.

Потом я прочитала название на указателе и внутренне похолодела.

Семикилометровая тропа.

Есть мнение, что глупых вопросов не бывает, но я-то знаю, что оно ошибочное, потому что постоянно задаю глупые вопросы. И, спрашивая мистера Роудса о том, действительно ли в тропе семь километров, заведомо знала, что это глупый вопрос.

Честно говоря, где-то в глубине души я не хотела знать, что мне предстоит пройти расстояние в семь раз больше того, к которому я привыкла. Может, я производила впечатление человека в хорошей физической форме, но внешность обманчива. Да, за последний месяц, благодаря прыжкам на скакалке, моя кардиовыносливость улучшилась, но не настолько.

Семь километров… Да е-мое!

Я посмотрела на Эймоса. Может, он тоже в напряге? Но парнишка мазнул взглядом по указателю и пошел по тропе.

«Семь километров и четыре водопада» – значилось на указателе.

Ну, если он может, то чем я хуже?

Я дважды пыталась завязать разговор, но оба раза стала так сильно задыхаться, что тотчас закрыла рот. Впрочем, и мои спутники не горели желанием поддержать беседу. Эймос шагал впереди, мистер Роудс был замыкающим, а я шла в середине, просто радуясь тому, что не одна. На парковке стояло несколько машин, но людей вокруг не наблюдалось. Было тихо и красиво.

Мы были в глуши. Вдали от цивилизации. Вдали от… всего.

Воздух был чистым и прозрачным. Живительным. Это было завораживающе.

Я остановилась, чтобы сделать пару селфи, а потом окликнула Эймоса, чтобы сфотографировать его. Парнишка нехотя повиновался – скрестил руки на худой груди и приподнял козырек бейсболки. Я сделала снимок.

– Я вам пришлю, если хотите, – шепнула я мистеру Роудсу, когда парнишка продолжил путь.

Он кивнул, и можно было лишь догадываться, чего ему стоило пробурчать «спасибо».

Я улыбнулась и не стала заморачиваться, сосредоточившись на том, как шаг за шагом километр превращается в два, потом – в три. Я уже раскаивалась в том, что преждевременно отправилась в столь длинный поход. Не стоило торопиться! Нужно было подготовиться, постепенно увеличивая продолжительность маршрута.

Но если мама смогла, то и я смогу.

Да, она была в лучшей форме, чем я. Ну и что? Форма нарабатывается, когда поднимаешь задницу с дивана и отправляешься в путь. Просто нужно стиснуть зубы и идти.

Что я и делала.

Не стану кривить душой: когда Эймос тоже начал сбавлять темп, я повеселела. Расстояние между нами неуклонно сокращалось.

И когда я уже думала, что мы так и будем пилить до края земли и никаких водопадов нет в помине, Эймос на секунду остановился, а затем повернул налево и пошел вверх.

Остаток пути я преодолела с широкой улыбкой на лице.

Наконец мы поравнялись с другими туристами, которые желали нам доброго утра и спрашивали, как дела, на что я неизменно отвечала, тогда как мои спутники отмалчивались. Я сделала еще несколько снимков, а затем еще.

Эймос остановился у второго водопада и сказал, что подождет там, хотя все водопады выглядели эпично.

К моему огромному удивлению, мистер Роудс двинулся следом за мной, сохраняя дистанцию и что-то бурча себе под нос.

Я обрадовалась этому, потому что у последнего водопада тропинка стала трудноразличимой, я повернула не туда, но он, к счастью, увидел, куда она ведет, и, похлопав по моему рюкзаку, сделал знак идти следом.

И я пошла за ним, глядя на его сухожилия и икры, неуклонно взбиравшиеся все выше по склону.

И снова задалась вопросом, когда он качается. До работы или после?

Я сделала еще несколько селфи, потому что совершенно точно не собиралась просить об услуге мистера Роудса. Он тем временем широкими шагами поднимался все выше по гравийной тропе, и тут я направила на него объектив и крикнула:

– Мистер Роудс!

Он обернулся – я щелкнула камерой и вскинула большой палец вверх.

Если он был раздосадован тем, что я его сфотографировала, то очень жаль. Вряд ли я покажу этот снимок кому-нибудь, разве что тете с дядей. И Юки, если однажды ей захочется полистать мои фотографии.

Эймос сидел в точности там, где мы его оставили, в тени деревьев и валунов, и играл на телефоне. Он с явным облегчением отнесся к предложению возвращаться. Его бутылка с водой почти опустела, и в моей, как выяснилось, осталось совсем на донышке.

Я сделала мысленную заметку обзавестись соломинкой и таблетками для очистки воды или бутылками со встроенным фильтром. Все это продавалось у нас в магазине.

На обратном пути никто не проронил ни слова: я была слишком занята тем, чтобы выровнять дыхание, и пила воду крошечными глотками, проклиная себя за то, что не захватила больше.

Примерно через час что-то коснулось моего локтя. Я обернулась: мистер Роудс, шагавший в полуметре сзади, протягивал мне свою большую стальную бутылку.

Я моргнула.

– Не хочу вас тащить, когда голова начнет раскалываться, – объяснил он, глядя мне в глаза.

Я колебалась всего секунду. Горло саднило, и уже подступала головная боль. Поднесла бутылку ко рту и сделала два больших глотка. Хотелось больше – выпить все, но что я тогда буду за скотина? И я вернула бутылку.

– Я думала, вы свою уже допили.

Он покосился на меня:

– Я наполнил ее у последнего водопада. Она с фильтром.

Я улыбнулась гораздо более смущенно, чем ожидала.

– Спасибо!

Он кивнул. А затем крикнул:

– Эйм, воды хочешь?

– Нет.

Я посмотрела на своего спутника – он чуть закатил глаза. В какой-то момент он тоже надел бейсболку и, как сын, низко надвинул ее, так что глаз почти не было видно. Куртки на нем не было – очевидно, сложил ее в рюкзак.

– А его вы тоже потащите или на руках понесете? – тихо пошутила я.

Ответ меня удивил.

– И его волоком.

Я усмехнулась и покачала головой.

– Он уже привык к высоте. А вы нет, – сказал он, как бы поясняя, почему предложил мне воду. Чтобы я не подумала чего лишнего.

Я замедлила шаг и, когда он приблизился, спросила:

– Мистер Роудс?

Он что-то буркнул. Я расценила это как разрешение задать вопрос.

– А вас кто-нибудь называет Тоби?

Последовала пауза, после чего он сказал:

– А вы как думаете?

Тон был довольно раздраженным.

Я чуть не рассмеялась.

– Думаю, нет. – Я выждала секунду. – Вы скорее похожи на Не-разжало́би, – пошутила я, оглядываясь через плечо, но его внимание было приковано к земле. Мне казалось, острота была удачной. – Хотите батончик мюсли?

– Нет.

Я пожала плечами и отвернулась.

– Эймос, хочешь батончик мюсли?

Он задумался на секунду.

– А с чем?

– С шоколадной крошкой!

Он обернулся и протянул руку.

Я бросила.

Потом я подставила лицо солнцу, стараясь не думать о том, насколько устали ноги, что они едва волочатся по земле, потому что каждый шаг дается все труднее и труднее. Я уже знала, что завтра все тело будет болеть. Да оно уже болело! Ботинки не были толком разношены, пальцы и щиколотки саднило от потертостей. Завтра, скорее всего, я и шагу не смогу ступить.

Но оно того стоило.

Абсолютно.

И, наполняя легкие невероятно свежим воздухом, я тихо сказала:

– Мама, тебе бы здесь понравилось! Это было замечательно.

Почему этого маршрута не было в ее дневнике, я не знала, но была ужасно рада, что прошла по нему.

И прежде, чем успела додумать эту мысль, рванула вперед и обняла Эймоса за плечи. Он обернулся в тот самый момент, напрягся, но не оттолкнул меня.

– Спасибо, что составил компанию, Эйм!

Я тотчас разжала руки и устремилась к своей следующей жертве.

Он, весь из себя такой большой, шел вперед, и его лицо было серьезно. Как всегда! Но в мгновение ока на нем появилось выражение наблюдателя за енотом – переносчиком бешенства.

Я смутилась.

И затем подняла руку с предложением «дай пять!».

Он посмотрел на нее, потом – на меня и снова – на мою руку.

И, как будто я замышляла вырвать ему ногти, а не стукнуться ладонями, поднял свою ручищу и легонько коснулся моей.

– Спасибо, что составили компанию! – тихо сказала я.

И не кривила душой.

– Пожалуйста, – тихо прогудел в ответ он.

Всю дорогу до машины я улыбалась.

Глава двенадцатая

Когда несколько дней спустя при виде моей физиономии у Клары отвисла челюсть, стало ясно, что консилер, которым я замазывала синяки по утрам, не сотворил чуда.

Вчера я подозревала, что они будут ужасны, но чтобы настолько, этого я никак не ожидала.

Хотя чему тут удивляться? Если на меня упал домик для летучей мыши…

Хорошо уже то, что обошлось без сотрясения мозга.

– Ора, кто это с тобой сделал?

Я улыбнулась и тотчас скривилась, потому что было больно. Когда перед глазами перестали бегать звездочки и я наконец смогла вдохнуть (потому что, должна сказать, падать с приставной лестницы очень чувствительно), я приложила один пакет со льдом к щеке, а другой – к носу. Но лед помог разве что уменьшить отек. Хотя бы так!

– Со мной? – прикидываясь дурочкой, спросила я, захлопнув дверь.

До открытия оставалось еще пятнадцать минут.

Она моргнула, положила в кассу деньги, которые пересчитывала, и каким-то таинственным тоном произнесла:

– Можно подумать, тебе заехали кулаком.

– Ничего подобного. Я упала с лестницы, и на меня свалился домик для летучей мыши.

– Ты упала с лестницы?

– И уронила домик для летучей мыши.

Она поежилась.

– А зачем ты вешала этот домик? – выдохнула она.

Я несколько дней размышляла, часов пять проводила изыскания и долго пялилась на дом и усадьбу мистера Роудса – вынашивала план борьбы с летучими мышами. Потом задержалась доставка, и наконец заказ прибыл.

И тут возникла проблема. Я никогда не задумывалась над тем, есть ли у меня страх высоты, но… стоило мне взобраться на лестницу, приставленную к дереву, мимо которого я проходила бесчисленное количество раз, как все стало ясно.

Оказывается, ни на чем выше кухонного столика я никогда не стояла.

На высоте одного метра от земли колени у меня подкосились, а общее самочувствие резко ухудшилось.

И никакие уговоры собраться или напоминания о том, что сломанная рука – это худшее, что может случиться, не помогли.

Я покрывалась потом, и колени тряслись еще сильнее.

А при моей задаче нужно было подняться как можно выше – от четырех до шести метров, как того требовала инструкция.

В итоге магическим образом подействовало воспоминание о том, как мышь летала над моей беззащитной головой, пока я спала, и тот факт, что после спасательной операции мистера Роудса я спала сном параноика – не больше получаса кряду. Я поползла вверх по лестнице, дрожа с такой силой, что она покачивалась подо мной, и от этого мне становилось еще хуже.

Но вариантов было только два: либо залезть на дерево вблизи угодий мистера Роудса – точнее говоря, чуть поодаль (хотелось надеяться, что он не увидит, а иначе наверняка будет недоволен), – либо достать лестницу подлиннее, лежащую у стены большого дома, залезть еще выше и попытаться обнаружить мышиное логово.

Я предпочла первый, потому что с большой лестницы я как пить дать свалюсь и сломаю себе шею.

Но все равно облажалась.

Я рухнула с визгом, как гребаная гиена, и едва не потеряла сознание. А пока пыталась отдышаться, сверху на меня спланировал домик, который весил меньше полутора килограммов, но по ощущениям тянул на все двадцать.

Спина все еще болела.

А теперь я пришла на работу с толстым слоем шпаклевки на физиономии, и Клара взирала на меня с ужасом.

– Там живет летучая мышь. А я прочитала, что если установить домик, то она перестанет залетать в дом.

Я обошла стойку и спрятала сумку в ящик, а когда выпрямилась, она взяла меня за подбородок и подняла мне голову. Карие глаза сосредоточились на моей щеке.

– С какой новости начать: с хорошей или с плохой?

– С плохой.

– У папы они тоже есть, – заговорила она, морщась от того, что видела. – Сначала нужно заткнуть дыру, откуда они прилетают, и только потом вешать домик.

Елки-палки.

– А аттрактант ты туда положила?

– А это что?

– Нужно в него что-то положить для приманки.

Я нахмурилась, позабыв, что при моем состоянии этого делать не следует.

– В интернете об этом не сказано.

– Аттрактант нужен! Может, у нас остался. Я посмотрю. – Она помолчала. – И как тебя угораздило упасть?

– Да на меня ястреб спикировал! Я перепугалась и рухнула вниз, когда приколачивала домик.

Клара опустила глаза и увидела на моей руке кровоподтек – сжать пальцы в кулак я не успела.

– Я первый раз в жизни пользовалась молотком.

Моя подруга – милейший человек на свете, потому что она не засмеялась.

– Лучше воспользоваться дрелью.

– Дрелью?

– Да, со сверлами по дереву. Так дольше провисит.

– Е‐мое, – вздохнула я.

Она сочувственно кивнула:

– Не сомневаюсь, ты очень старалась.

– Ага. Найти проблем на свою больную голову.

Она рассмеялась.

– Давай я приеду и помогу, – предложила она. – А может, Роудс его повесит?

Я фыркнула и тотчас об этом пожалела.

– Все нормально. Сама справлюсь. А его просить не хочу: он уже выгонял мне одну мышь посреди ночи. Так что я сама.

– Хотя упала с лестницы?

Я кивнула и указала себе на лицо.

– Им не победить. Эта жертва не будет напрасной.

Клара кивнула с серьезным видом:

– Я поищу аттрактант. И ты, если передумаешь, наверняка найдешь через газету того, кто сможет обнаружить мышиное логово.

Да, только это был не мой дом, хотя…

– Я посмотрю, – сказала я, твердо зная, что не стану этого делать.

Разве что совсем припрет.

* * *

Я считала себя большой девочкой, но, когда смотрела на потолок, хотя было всего шесть часов, хотелось зареветь.

Мне претило быть параноиком. Претило бояться. Но сколько бы я ни говорила себе, что летучая мышь – всего лишь славная милая зверушка с крылышками, ничего не помогало. И съехать отсюда было некуда: я еще не обзавелась таким количеством друзей.

Как правило, я ладила с людьми, и большинство из них проявляли ответное дружелюбие, особенно покупатели в магазине. Постепенно мне удавалось расположить к себе даже самых сварливых типов. Живя с Кэденом, я встречала уйму людей, но через некоторое время выяснялось, что им что-то от него нужно, и я переставала понимать, кто хочет общаться со мной ради меня, а кому был нужен он.

И это при том, что никто не знал о наших отношениях. Все держалось в строжайшей тайне. Действовали соглашения о неразглашении, согласно которым Джонсы могли засудить любого, кто об этом проговорится. Привычка держать язык за зубами стала моей второй натурой.

По той же причине был узок круг друзей у таких людей, как Юки и даже Нори.

Потому что никогда не знаешь, что о тебе на самом деле думают другие, если они только могут сказать, что у тебя в зубах застрял шпинат или что ты выглядишь по-дурацки.

Я взяла телефон и подумала позвонить тете с дядей, но тут дверь гаража открылась, и мгновение спустя снизу донесся гул усилителя.

Я отложила телефон, вышла на лестницу и прислушалась: это мог быть только Эймос. Он взял аккорд, потом другой, отрегулировал громкость и начал все заново.

Я уселась на ступеньку, обхватила колени руками и стала слушать. Парнишка настроил гитару и сыграл несколько блюзовых фраз.

А после запел нежным бархатным голосом, но настолько тихо, что я подалась вперед и напрягла уши.

Голос не набирал высоту – скорее всего, Эймос пел так тихо, чтобы я его не слышала, но у меня тонкий слух. Я берегу его и уже много лет пользуюсь первоклассными защитными наушниками. Свой комплект вкладышей за три тысячи долларов я оставила, когда уходила от Кэдена, но у меня были классные полноразмерные, а также внутриканальные, которые, возможно, однажды пригодятся. При встрече с Юки.

Я тихо сползла на несколько ступенек вниз и снова навострила уши.

Потом переместилась еще на пару ступенек.

И еще на пару.

И, сама не знаю как, очутилась перед дверью, отделявшей квартиру от гаражного помещения. Тогда я как можно тише приоткрыла дверь во двор и, двигаясь почти бесшумно, как улитка, притворила ее за собой.

И остолбенела.

Потому что на верхней ступеньке веранды сидел, уперев локти в колени, мистер Роудс. На нем были темные джинсы и голубая футболка. Он тоже слушал.

После поездки на водопады мы с ним виделись только мельком.

Он заметил меня первым.

Я приложила палец к губам – мол, рот на замке – и медленно опустилась на коврик, который лежал возле двери. Мне не хотелось ему мешать или навязываться.

Но его невозмутимое лицо вдруг помрачнело.

Он сделал мне знак подойти ближе, с каждой секундой хмурясь все сильнее.

Я поднялась и на цыпочках, как можно тише пошла по гравию, радуясь, что Эймос заиграл громче, а его голос, обтекавший гитарные звуки, разносится дальше.

Но чем ближе я подходила, тем мрачнее становился мистер Роудс. Он убрал локти с колен и теперь сидел совсем прямо, глядя на меня широко распахнутыми серыми глазами. И вид у него был пораженный.

Моя улыбка медленно растаяла.

Что это с ним? Ах да…

Как же я могла забыть, когда из-за моей расквашенной физиономии в магазине весь день был переполох! Наш постоянный покупатель, пожилой мужчина лет за шестьдесят по имени Уолтер, даже сбегал домой и вернулся с буханкой хлеба, который испекла его жена. Чтобы меня утешить.

Обнимая его, я чуть не расплакалась.

– Ничего не случилось, – заговорила я, опережая его вопрос.

Он сидел прямее некуда, и выражение его лица тоже было мрачнее некуда.

– Кто это сделал? – очень медленным голосом произнес он.

– Никто.

Я попыталась объяснить еще раз.

– На вас напали? – спросил он, растягивая слова.

– Нет. Я уронила…

Он поднялся на ноги, и большая грубая рука приобняла меня за плечи.

– Можете мне все рассказать. Я помогу.

Я закрыла рот и моргнула, борясь с желанием улыбнуться. И расплакаться.

Пусть он мне не очень симпатизировал, но человек был порядочный.

– Это очень мило с вашей стороны, только на меня никто не нападал. Это на меня домик упал.

– На вас упал домик?

Он не мог поверить своим ушам.

– Да.

– И кто его бросил?

– Никто. Я сама уронила на себя, правда-правда.

Он прищурился.

– Клянусь вам, мистер Роудс! Я бы о таком врать не стала. Но спасибо, что спросили! И предложили помочь.

Красивые глаза смотрели прямо на меня, но тревога в них немного угасла.

– И что за домик вы уронили на себя?

Какой смысл ходить вокруг да около? Я растянула губы в улыбке, хотя это далось мне не без труда.

– Для летучей мыши.

На его широком лбу образовались складки.

– Объясните.

Одно слово – командир. Меня бросило в жар.

– Я читала, что так можно решить проблему с летучими мышами. И подумала, что если у них будет новый дом, они перестанут меня допекать. – Я сглотнула. Я позаимствовала вашу лестницу, извините, что без спроса, – нашла на краю участка, подальше от глаз, дерево с крепкой веткой и попыталась приколотить домик. Ветка оказалась не такой, как я надеялась, а гвозди, как сказала Клара, не лучшим креплением, и домик… упал на меня. Отсюда синяки и припухший нос.

Тяжелая рука сползла с моего плеча. Он моргнул. Короткие густые ресницы еще медленнее опустились на эти невероятные глаза. От их уголков отходили «лучики», но они только добавляли ему привлекательности. Умудренности. Сколько же ему было лет? Под сорок?

– Извините, что не спросила разрешения, – пробормотала я.

Он внимательно смотрел на меня:

– Только не говорите, что взяли трехметровую лестницу.

– Конечно нет, – соврала я.

Он поднес руку к лицу, провел ей по подбородку и снова уставился на меня. Тут песня в гараже закончилась, и Эймос стал играть что-то другое, мне незнакомое. Медленное и меланхоличное. Почти мрачное. Мне понравилось. Даже очень.

– Не беспокойтесь, одну звезду я вам не поставлю. Это мой косяк, – попыталась отшутиться я.

Он впился в меня взглядом.

– Я пошутила, но это в самом деле моя вина. Я не знала, что боюсь высоты, пока не залезла и…

Он поднял голову к небу.

– Мистер Роудс, я весь день переживаю и прошу прощения, что шныряла по участку и не спросила разрешения. Но я две недели толком не сплю и не хочу опять разбудить вас своим визгом. И больше не хочу спать в машине.

Он покосился на меня, и я прыснула от смеха, но почти сразу прекратила из-за боли. Боже, как боксеры все это выдерживают?

Его взгляд не изменился.

И я снова прыснула, несмотря на боль.

– Я знаю, это глупо, но стоит представить, как он планирует мне на физиономию…

– Представляю. – Он опустил голову. – И где этот мышиный домик?

– В квартире.

Серые глаза снова уставились на меня.

– После спустите его в гараж. – Красиво очерченные губы скривились. – Ладно, я сам возьму, когда вы будете на работе, если не возражаете.

Я кивнула.

– Когда Эйм закончит, уже стемнеет, но при первой возможности я его установлю, – произнес он серьезным невозмутимым голосом.

– Что вы, не нужно!

– Мне не нужно, но я это сделаю. Еще посмотрю, что можно законопатить. Они пролезают в самые узкие щели, но я постараюсь.

Я снова воспряла духом.

Мой домохозяин посмотрел на меня внушительным взглядом.

– А вы держитесь подальше от лестницы. Могли бы сломать себе ногу. Или ушибить спину…

Вот такой он был заботливый папаша! Это умиляло. И добавляло ему привлекательности. Несмотря на пугающе серьезный вид и отсутствие симпатии ко мне.

Но я все равно прищурилась.

– А держаться от нее подальше – это просьба или приказ?

Он уставился на меня.

– Ладно, ладно. Обещаю! Я просто испугалась и не хотела вас беспокоить.

– Вы же платите мне за квартиру, так?

Я кивнула, соглашаясь.

– Тогда я обязан позаботиться о подобных вещах, – твердо произнес он. – Эйм сказал, что вы спали в машине, но я подумал, ему показалось. Или вы были пьяны.

– Я же говорила, что почти не пью, – фыркнула я.

Похоже, он мне не поверил.

– Я этим займусь. Если будут другие проблемы, говорите мне. Не хочу, чтобы вы подали на меня в суд.

Я нахмурилась, хотя это было болезненно.

– Я бы никогда не подала на вас в суд, особенно из-за собственной глупости. И одну звезду не поставила бы.

Ни за что.

– И если возникнут проблемы с квартирой, я вам скажу. Могу поклясться на мизинчике.

Идея клятвы на мизинчике его ничуть не позабавила, он просто кивнул. В этот момент из приоткрытой двери гаража донесся голос Эймоса – мальчик взял высокую ноту, но тут же спохватился и запел тише.

– Он всегда так поет? – шепотом спросила я.

Мистер Роудс поднял густую бровь.

– Точно его сердце разбито, и он никогда не полюбит снова?

Это была… шутка?

– Ага, – сказала я.

Он кивнул.

– У него красивый голос.

И это случилось.

Он улыбнулся.

Гордо и максимально широко, точно сознавая, какой у его ребенка красивый голос, и это наполняло его радостью. Оно и понятно: будь Эйм моим сыном, я бы чувствовала то же самое. Голос у парнишки действительно был замечательный. В нем чувствовалось что-то вневременное. А еще он был намного ниже, чем у мальчишек его возраста, что большая редкость. Судя по всему, он владел вокальной техникой, потому что чувствовался посыл… когда забывал глушить звук.

– Он этого не знает. Считает, что я лгу, когда говорю так.

Я покачала головой:

– Это он зря! Смотрите, меня прямо до мурашек пробрало.

Желая продемонстрировать «гусиную кожу», я подняла руку, совсем упустив из виду, что майка на бретельках дает великолепный обзор на все, что под ней. Я не планировала никуда выходить под вечер, но голос Эймоса, точно дудочка крысолова, выманил меня наружу.

И не только меня, потому что его отец тоже вышел на веранду послушать.

Он долю секунды смотрел на мою руку и быстро отвел взгляд. Затем опустился на верхнюю ступеньку и поставил ноги на нижнюю. Очевидно, разговор был закончен. Ясно.

Я постояла, вслушиваясь в сладкий голос Эймоса, певший о женщине, которая не отвечала на его звонки.

Помнится, мужчина, которого я когда-то любила, пел что-то очень похожее. Слова той песни я знала наизусть. Потому что сама их сочинила.

Тираж только того сингла составил свыше миллиона копий. Он считался его прорывным хитом. Ту песню я написала, когда мне было шестнадцать, и адресована она была маме.

Отчасти своим успехом он был обязан себе. Женщинам нравятся такие лица… Но в этом никакой его собственной заслуги не было. Он поддерживал физическую форму, чтобы оставаться сексуально привлекательным для своих фанаток: я чуть не поперхнулась, когда его мамаша произнесла эти слова. Да, он сам научился играть на гитаре, но, по настоянию мамочки, продолжал брать уроки. Он был прирожденным исполнителем! Голос у него был низкий, с хрипотцой, и это тоже было запрограммировано генетически.

Как я поняла за последние два года, можно иметь великолепный голос, но если музыка слабая и не цепляет, то успеха не будет.

Он использовал меня – и в то же время нет. Потому что я все отдавала сама.

Голос Эймоса взлетел выше – вибрато звенело в воздухе, и я почувствовала, как по коже снова побежали мурашки.

Я чуть повернула голову: мистер Роудс смотрел прямо перед собой, напряженно слушая. Его лицо было сосредоточено, а губы тронула легкая довольная улыбка.

Он повел глазами и перехватил мой взгляд.

– Вау! – прошептала я.

И этот бесстрастный суровый мужчина сказал в ответ, тоже с улыбкой:

– Вау!

– А вы поете? – спросила я, не успев себя одернуть и запоздало вспомнив, что он не настроен на разговор.

– Не так, – ответил он, удивив меня. – Это у него от мамы.

Вот и еще один намек на маму! Меня разбирало любопытство. Ужасное любопытство.

Но я не собиралась задавать вопросы.

И тут он снова заговорил, чем удивил меня еще больше.

– Только в такие моменты он выходит из скорлупы, и то не при всех. И бывает счастлив.

Это было самое длинное предложение, которое он произнес при мне за время нашего знакомства. Но разве можно сдержать гордость, если у тебя такой талантливый сын?

Никто из нас не проронил ни слова, когда перебор сменился и голос смолк. Эймос продолжил играть, ошибался, пробовал снова, и тогда я сказала:

– Если ему или вам что-нибудь понадобится, дайте знать, хорошо? А теперь я лучше пойду. А не то попадусь ему на глаза, и он смутится.

Мистер Роудс посмотрел на меня и кивнул – не соглашаясь, но и не предлагая мне проваливать к черту. Когда я шла назад по гравийной дорожке, из гаража звучала знакомая мелодия, которую, как я точно знала, сочинила Нори.

Но я думала только об одном: может быть, в один прекрасный день мистер Роудс воспользуется моим предложением?

И потому, вероятно, попалась.

– Аврора? – позвал Эймос.

Я застыла на месте.

Опять облажалась?

– Привет, Эймос! – крикнула я, проклиная себя за косолапость.

Последовала пауза.

– А что вы делаете?

Что-то заподозрил? Или мне показалось? И, может, не стоит лгать? Лучше всего его подмаслить.

– Слушаю ангельский голос.

Все мое тело напряглось в наступившей тишине. Похоже, он положил гитару и направился к дверям. И точно: из-за угла выглянула его голова.

Я подняла руку в надежде, что его отец скрылся с веранды.

– Привет!

Парнишка посмотрел на меня и тоже остолбенел.

– А что у вас с лицом?

Я до сих пор не свыклась с мыслью, что пугаю людей своим видом.

– Ничего страшного, никто меня не бил. Все в порядке. Спасибо, что спросил!

Казалось, он меня не услышал, потому что по-прежнему не сводил глаз с моего лица. Они были такого же цвета, как у отца.

– Я в порядке, – заверила я. – Клянусь.

Вроде бы это его успокоило: беспокойство в глазах угасло.

– Я вам… помешал?

Я скорчила физиономию, а затем поморщилась:

– Прикалываешься? Да ничуть!

Его отец был прав: парнишка мне не поверил. Я почувствовала, как он мысленно закатывает глаза.

– Я серьезно. У тебя великолепный голос.

Но он не купился.

Тогда я решила зайти с другой стороны.

– Я узнала пару песен, которые ты играл. Но вот та, что в середине… Что это было?

И тут он покраснел.

А у меня екнуло в животе.

– Она твоя? Ты ее написал?

Его голова исчезла, и я направилась к гаражу. Он отступил всего на несколько шагов и сосредоточенно смотрел в пол.

– Если так, то это потрясающе, Эймос! Я… – Блин. Я не планировала этого говорить, но раз так сложилось… – Когда-то я писала песни.

Он не поднял глаз.

М‐да, следовало действовать хитрее.

– Эй, я серьезно! Не люблю ранить чужие чувства, но думай я иначе про твой голос и песню, которую ты пел, я бы промолчала. Она действительно классная! У тебя талант.

Эймос поднял носок кроссовка.

Я чувствовала себя ужасно.

– Нет, серьезно, – я кашлянула. – Мои песни были… в альбомах.

Приподнялся носок другого кроссовка.

– Если хочешь, я бы могла тебе помочь. С песнями, я имею в виду. Дать совет. Я не лучшая, но и не хуже всех. У меня хороший слух, и обычно я знаю, что пойдет, а что нет.

Он стрельнул в меня взглядом.

– Если хочешь. И мне случалось брать уроки вокала.

«Случалось» – это слабо сказано! У меня не блестящие вокальные данные, но медведь на ухо не наступил. И когда я пою, кошки не воют, а дети не разбегаются в ужасе.

Он сглотнул. Я ждала.

– Вы писали песни, которые исполняли другие? – недоверчиво спросил он.

Мне уже доводилось это слышать.

– Да.

Оба носка поднялись вверх, и через секунду он продолжил:

– У меня был учитель пения, только давным-давно… – Я постаралась не улыбнуться при мысли о том, что он считал произошедшим давным-давно. – Но больше уроков не было. Я пою в школьном хоре.

– Это слышно.

Он покосился на меня так, будто я несу херню.

– Я так себе пою.

– Не согласна! Но Райнер Култи тоже считал, что ему есть куда расти.

– А это кто?

Теперь настала моя очередь покоситься на него.

– Известный футболист. Я к тому… Я считаю, что у тебя талант. Но, как однажды сказали моему… знакомому… даже одаренному спортсмену нужны тренер и тренировки. Твой голос и сочинительский талант – это инструменты, которые необходимо оттачивать. Если ты хочешь. После работы я обычно бездельничаю и действительно буду рада помочь. Но сначала ты должен спросить разрешения у родителей.

– Мама на все согласится. Она говорит, что обязана вам жизнью.

Я улыбнулась, но он этого не заметил, потому что снова сосредоточился на обуви. Выходит, он решил подумать?

– Тогда дай знать. Ты знаешь, где меня найти.

Еще один взгляд серых глаз – и, клянусь, его губы тронула легкая улыбка.

Я тоже улыбнулась.

Глава тринадцатая

– И что с этим не так?

Я сидела, положив ногу на ногу, на складном стуле в гараже мистера Роудса и смотрела на его сына. Он сидел на полу на подушке, которую откуда-то вытащил, примостив на колене блокнот. Мы уже час говорили о творчестве – не сказать чтобы спорили, потому что Эймос по-прежнему держался со мной довольно скованно, но что-то вроде того. Еще чуть-чуть – и он, пожалуй, закатил бы глаза.

Это было наше четвертое занятие, и, честно говоря, я до сих пор не оправилась от удивления, когда неделю назад он постучал ко мне и спросил, не занята ли я – я не была – и могу ли взглянуть на его рабочий материал.

В жизни не чувствовала себя настолько польщенной!

Даже когда Юки прилегла рядом со мной на кровать в гостевой комнате и прошептала:

– У меня не выходит, Ора-Бора. Ты поможешь?

Я сомневалась, но интуиция меня подвела, и мы вместе написали двенадцать песен.

К тому же… он был таким юным и застенчивым, и уже это меня умиляло.

Да я бы помогла ему, чего бы это ни стоило!

И, засучив рукава, взялась за дело. В тот день мы трудились два часа.

Два дня спустя – еще три.

А потом по два часа почти каждый день.

Поначалу он очень смущался, в основном слушал мой треп. Затем сунул мне свой блокнот, и потом мы передавали его друг другу. Я восприняла свою миссию всерьез: знала, каково это – показывать материал, над которым работаешь, в надежде, что его не разнесут в пух и прах.

Честно говоря, я поразилась, что он отважился на такой шаг.

Постепенно он начал открываться. Мы обсуждали разные нюансы. Он задавал вопросы! И в основном говорил.

Мне это очень нравилось.

Именно это происходило сейчас: он спрашивал, почему я считаю, что ему не стоит писать о любви. Я уже не раз намекала на это, но сегодня сказала напрямик.

– Нет ничего плохого в том, что ты хочешь написать песню о любви. Но тебе пятнадцать! Ты же не хочешь стать следующим Бибером, так?

Эймос сжал губы и помотал головой – как-то слишком поспешно, учитывая, что вышеозначенный поп-кумир начинал путь к славе подростком и сейчас был миллиардером.

– Я думаю, тебе следует писать о том, что тебе близко. Можно и о любви… Но почему обязательно о романтической?

Эймос наморщил нос и задумался. Он показал мне две песни – обе были не готовы, о чем он сказал раз десять. Они были… не мрачными, но я ожидала чего-то совсем другого.

– Типа о маме?

О маме. Я приподняла плечо.

– А почему нет? Более бескорыстной любви нет на свете, если тебе повезло.

Нос по-прежнему был сморщен.

– Я просто говорю: то, что прочувствовано и пережито, больше цепляет. Это как писать книгу. Показывай, а не рассказывай! Когда-то я знала одного продюсера, который написал уйму хитов о любви. Он был восемь раз женат. Влюблялся, а потом раз! – и все прошло. Скажешь, подонок? Да. Но дело свое знал туго.

– Продюсер? – с сомнением в голосе произнес он.

Я кивнула. Он по-прежнему не верил, и это меня забавляло.

Но пусть лучше не знает. И ничего не ожидает.

– Может, именно поэтому тебе так тяжело дается собственная музыка, а, Стиви Рей-младший?

И да, он не отвечал колкостями. Но, как я уже уяснила, кайфовал, когда я называла его именами известных музыкантов. Мне не хватало тех, с кем можно пикироваться, а он был таким славным мальчуганом!

– Ладно. Скажи, кого ты любишь?

Эймос усмехнулся так, точно я предлагала ему сфоткаться голым и отправить снимок девушке, которая ему нравилась.

– Маму, верно?

– Да.

– И обоих пап?

– Да.

– А кого еще?

Он оперся на руку и задумался.

– Бабушек люблю.

– Хорошо. Кого еще?

– Дядю Джонни, наверное.

– Наверное? – Я рассмеялась. – Еще кого-нибудь?

Он пожал плечами.

– Ну, подумай об этом. О том, что ты к ним чувствуешь.

Усмешка еще присутствовала.

– К маме?

– Да, к маме. Разве ты не любишь ее больше всех?

– Не знаю. Может, так же, как пап.

С папами я так и не разобралась.

– Я просто накидываю идеи.

– А вы писали песни о своей маме? – спросил он.

Одна из них на прошлой неделе звучала в супермаркете. К тому моменту, когда она закончилась, у меня разболелась голова, но я ему об этом не сказала.

– Они почти всегда о ней.

Это было преувеличение. После месяца, проведенного с Юки, я ничего не писала. Не чувствовала вдохновения или потребности. Я всегда сочиняла легко. Слишком легко, по словам Юки и Кэдена. Мне достаточно было сесть – и слова находились сами.

Дядя утверждал, что поэтому я такая разговорчивая. В моей голове роится слишком много слов, и они ищут выход. В жизни бывают вещи и похуже.

Но слов, приходящих случайно, я не слышала уже целую вечность. Их отсутствие меня не пугало. Не знаю, что это говорило обо мне или о том, где в этой жизни я теперь находилась. Не пугало в особенности потому, что в какой-то момент это было бы ужасно: это я знала точно.

Оглядываясь назад, я понимаю, что с годами количество слов пошло на убыль. Возможно, это был знак.

– Мне кажется, что свои лучшие песни я написала с пятнадцати, как тебе сейчас, до двадцати одного года. Теперь уже все не так легко дается…

Я пожала плечами, не желая вдаваться в подробности.

Отчасти, пожалуй, потому, что я была моложе и невиннее. Сердце было… чище. Горе – ожесточеннее. Чувства – намного острее. А теперь… Теперь я знала, что придурков и хороших людей в мире примерно поровну, если не две трети против одной. И горе, которое занимало большую часть моей жизни, тоже со временем пошло на убыль.

С двадцати одного до двадцати восьми, когда любовь была на пике, я была счастлива. Все шло отлично – не настолько, как я сейчас понимаю, вспоминая все, что было сказано и сделано и на что я закрывала глаза. Я всерьез считала, что нашла своего спутника жизни. Писалось уже не так легко, но я чувствовала слова: они лежали на сердце, всегда наготове.

Тогда я еще просыпалась посреди ночи с вереницей слов на языке.

И был альбом, написанный с Юки. Горюя о разрыве отношений с опустошенностью, навеянной принятием того, что все не вечно, я вытянула из себя еще больше слов. Мы подготовили его за месяц, когда сердца у обеих были разбиты вдребезги.

Это была одна из моих любимых работ.

Нори тоже приняла в ней участие, но она – музыкальная машина: печет хиты, как блинчики. Она брала слова и вдыхала в них жизнь. Я была костями, а она – сухожилиями и розовыми ногтевыми пластинами. Это было потрясающе! Подарок судьбы.

Но ничего этого я не расскажу Эймосу. Пока нет. Это уже неважно.

Все, что осталось от той поры, – это коробка со старыми блокнотами.

– Я думал записаться на мастер-класс… – заговорил он, и я едва не поморщилась.

Отговаривать его не хотелось, хотя я считала это пустой затеей. Написание песен – это не математика: формулы для этого не существует. Это либо дано вам, либо нет.

И Эймосу было дано, потому что две песни, которые он тихо напел мне во время нашего последнего занятия, были прекрасны – и с очень большим потенциалом.

– Почему бы нет? – сказала я с фальшивой улыбкой, чтобы он не угадал ход моих мыслей. – Может, чему-нибудь научишься.

Он снова покосился на меня с подозрением:

– Вы так думаете?

– Ну, если тебе этого хочется.

– А нужно?

Я думала, как бы половчее сказать, что не нужно, но тут Эймос сел прямо и округлил глаза.

Он смотрел на что-то за моей спиной.

– Что там?

Его губы едва шевелились.

– Не делайте резких движений.

Меня так и подмывало подскочить и броситься без оглядки – настолько серьезным было его лицо.

– Почему?

Может, повернуться? Я должна повернуться.

– Позади вас ястреб, – сказал он прежде, чем я пошевелилась.

Я села прямее.

– Что?

– Ястреб, – прошептал он. – Прямо тут. У вас за спиной.

– Ястреб? Типа птица?

Эймос, добрая душа, удержался от язвительного комментария. Спокойно и серьезно, совсем как отец, он проговорил:

– Да, ястреб, типа птица. Я их не так хорошо знаю, как папа. – Голос у него просел. – Он огромный.

Я стала медленно оборачиваться и краем глаза увидела небольшую фигурку прямо за дверью гаража. Затем, еще медленнее, развернулась всем телом – вместе со стулом. Как Эймос и предупреждал, ястреб сидел прямо тут. На земле. Прибился к компании. И смотрел на нас. Может, только на меня, но, вероятнее, на нас обоих.

Я прищурилась:

– Эйм, у него кровь?

Послышался скрип – парнишка подполз ближе и сел на пол рядом со мной.

– Похоже на то. У него глаз опух, – прошептал он.

И точно: один птичий глаз действительно выглядел больше другого.

– Думаешь, он ранен? А иначе с чего бы ему тут стоять… Не просто так ведь?

– Я так не думаю.

Мы молча смотрели на ястреба, а он – на нас. Минуты шли, а ястреб не улетал. И вообще ничего не делал.

– Может, его шугануть, чтобы улетел? – тихо спросила я. – Тогда поймем, ранен ли он.

– Это вариант.

Мы оба начали вставать, и тут у меня проснулся здравый смысл. Я похлопала Эймоса по плечу, чтобы оставался на месте.

– Нет, давай я. Может, он ястреб-сорвиголова, и ему все по барабану. Мы его шуганем, а он нападет. Если меня зацепит, ты повезешь меня в больницу. Водить умеешь?

– Давным-давно! Меня папа научил.

– А права есть?

По лицу было видно, что нет.

– Ну да ладно.

Я почти не сомневалась, что Эймос хихикнул, и тоже улыбнулась.

Затем поднялась – не быстро, но и не медленно – и сделала шаг вперед. Птице было по фигу.

Сделала другой шаг – и еще один. Ястреб не реагировал.

– Он уже должен был улететь, – прошептал Эйм.

Это меня и смущало. Я подходила все ближе, готовая прикрыть лицо, если он вздумает напасть, но ему было все равно. Глаз у него определенно опух, а на голове запеклась кровь.

– Он ранен.

– Да?

Я подошла к птице почти вплотную.

– У него рана на голове. Эх ты, бедняга… Может, и крыло повреждено, раз не улетает.

– Он бы уже сто раз улетел… – прошептал Эйм.

– Мы должны ему помочь. Нужно позвонить твоему папе, но у меня здесь не ловит.

– У меня тоже.

Я хотела спросить его, как же быть, но взрослой тут была я. И находить решения полагалось мне. Когда-то я смотрела шоу про егерей. Как бы они действовали?

Поместили бы его в клетку.

– А клетка у вас есть?

Он подумал:

– Наверное.

– Можешь принести?

– Что вы собираетесь делать?

– Посадить его туда.

– Каким образом?

– Возьму руками. Как еще?

– Ора! Он вам лицо порвет! – прошипел Эймос, но меня волновало лишь то, что он за меня переживал, а остальное было неважно.

Мы становились друзьями.

– Пусть лучше мне наложат несколько швов, чем этого беднягу собьет машина, если он будет шарахаться сам по себе.

Парнишка вроде бы задумался.

– Давайте позвоним папе. Он приедет и разберется. Он знает, что делать.

– Не сомневаюсь. Вопрос лишь в том, насколько он далеко. И быстро ли ответит на звонок. Так что дуй за клеткой, а после позвоним. Идет?

– Ора, это глупо!

– Возможно. Но если ястреб погибнет, я сегодня не усну. Пожалуйста, Эйм, сходи за клеткой!

Парнишка чертыхнулся себе под нос, медленно обошел птицу, которая по-прежнему не шевелилась, и рванул к дому. А я осталась один на один с нашим величественным гостем. Он просто ждал, поглядывая по сторонам невероятно зоркими глазами и странно подергивая шеей.

При ближайшем рассмотрении он казался огромным. Настоящим тяжеловесом! В этом было что-то ненормальное. Он что, на стероидах?

– Ты потерпи, дружище, – сказала я. – И мы тебе поможем. Хорошо?

Он, само собой, не ответил.

Я не понимала, почему вдруг усилился пульс. Да нет, догадывалась, конечно! Мне предстояло взять в руки этого сукина сына. Если я правильно помнила из передач о зоопарках и дикой природе, птицу нужно просто… схватить.

Интересно, а страх они могут учуять? Как собаки? Я посмотрела на своего нового знакомца, очень надеясь, что нет.

Две секунды спустя дверь дома распахнулась: Эймос поставил на веранду большую клетку и снова скрылся в доме. Через секунду появился опять, рассовывая что-то по карманам, и подхватил клетку. На подходе к гаражу он замедлил шаг, обошел птицу и, тяжело дыша, медленно опустил клетку на землю. Затем достал из карманов кожаные перчатки и подал мне.

– Лучше не нашел, – сказал он. Глаза у него были круглые, лицо раскраснелось. – Вы точно уверены?

Я надела перчатки, прерывисто выдохнула и криво улыбнулась.

– Нет. – У меня вырвался нервный смешок. – Если умру…

Тут он закатил глаза:

– Да не умрете вы!

– Скажи всем, что я спасала тебе жизнь, ладно?

Он посмотрел на меня:

– Может, все-таки папу дождемся?

– Ты так думаешь? Нет, его нужно посадить. Он бы уже улетел, и мы это знаем.

Эймос снова чертыхнулся себе под нос, а я сглотнула. Тяни не тяни, а пять минут ничего не изменят.

Мама бы справилась.

– Ладно, у меня получится, – я попыталась себя подбодрить. – Это как курицу поймать, верно?

– А вы что, куриц ловили?

Я посмотрела на Эймоса:

– Нет, но я видела, как это делается. Это не так сложно.

Хотелось надеяться.

Я смогу.

Это как курицу поймать. Просто курицу!

Я размяла руки в больших перчатках, покрутила плечами, подвигала шеей из стороны в сторону.

– Ладно.

И медленно приблизилась к птице, молясь о том, чтобы сердце не частило. Только бы он не учуял мой страх. Только бы не учуял!

– Так, приятель, ты хороший мальчик. Будь умницей, хорошо? Будь умницей. Ты красавчик! Ты мне нравишься. Я хочу тебе помочь. Будь умницей… – Я быстро наклонилась. – Попался! Открывай клетку! Открывай клетку! Эйм! Черт, он тяжелый!

Краем глаза я видела, как Эймос подтащил клетку и, распахнув дверцу, поставил ее на землю.

– Быстрее, Ора!

Держа в руках птицу-тяжеловеса, которая, надо сказать, совсем не сопротивлялась, я, почти не дыша, сделала нетвердый шаг и, отвернувшись, быстро сунула ее в клетку. Как только я отдернула руки, Эймос тут же захлопнул дверцу.

Мы оба отпрыгнули назад и посмотрели на пленника сквозь металлические прутья.

Он вроде бы не возражал и чувствовал себя вполне комфортно. По крайней мере, мне так казалось. Недовольства на физиономии не было.

Я вскинула руку – дай пять! – и Эймос хлопнул меня по ладони.

– Мы это сделали!

– Я позвоню папе, – улыбнулся он.

И мы снова «дали пять».

Эймос убежал в дом, а я присела на корточки, чтобы еще раз взглянуть на нового знакомца.

– Молодец, красавчик! – похвалила я.

Но главное – я это сделала! Посадила его в клетку! Сама.

Это ведь что-то значило?

* * *

Час спустя я сбежала с лестницы на звук подъехавшей машины. Эймос сказал, что отец приедет при первой возможности. Передав информацию, мы отвлеклись: о том, чтобы возвращаться к творчеству после такого прилива адреналина, не могло быть и речи. Он засел за компьютерную игру, а я поднялась к себе. Раньше я планировала съездить в город, пройтись по магазинам и купить что-нибудь для родных во Флориде, но теперь хотела узнать, что будет с моим новым знакомым.

Когда я открыла дверь гаража, мистер Роудс уже вышел из машины и направлялся в мою сторону. Он был в форме – очевидно, работал в выходные, – и, не стану врать, при виде того, как брюки облегали его мускулистые ноги, я захотела облизнуться. Но больше всего меня привлекала его заправленная рубашка.

Выглядел он сногсшибательно.

– Здравствуйте, мистер Роудс! – крикнула я.

– Привет! – отозвался он, сокращая расстояние большими шагами.

Я встала рядом с клеткой:

– Посмотрите, кого мы нашли.

Он снял солнечные очки. Серые глаза мазнули по мне, брови чуть приподнялись.

– Следовало дождаться меня.

Он остановился перед клеткой и наклонился.

И тотчас выпрямился, посмотрел на меня, а затем присел, зацепив дужку очков за рубашку, и странным, напряженным голосом, в котором не было раздражения, – просто странным сказал:

– Вы брали его в руки?

– Да. Я подумала, он на стероидах. Настоящий тяжеловес!

Он кашлянул, помедлил, а затем повернулся ко мне лицом и медленно спросил:

– Голыми руками?

– Эйм принес ваши кожаные перчатки.

Он снова повернулся к клетке и долго-долго на нее смотрел. Пожалуй, всего минуту, но казалось, что гораздо дольше, а после произнес тем же странным тоном:

– Аврора…

– Эйм говорил, что нужно дождаться вас. Но я боялась, что мой дружок убежит, окажется на улице и попадет под колеса. Или еще что-нибудь. Вы посмотрите, какой он красавец! Разве я могла допустить, чтобы он погиб? – тараторила я. – Вот уж не знала, что ястребы бывают такими большими! Это нормально?

Он плотно сжал губы:

– Они не бывают.

Почему он говорит таким придушенным голосом?

– Что-то не так? Я сделала ему больно?

Он поднес большую ладонь к лицу, провел ею ото лба к подбородку, а после покачал головой. Затем снова посмотрел в мою сторону, на мое лицо и руки, и мягким голосом спросил:

– А он вам?

– Мне? Нет. Такое ощущение, что ему было все равно. Он был очень вежлив. Я сказала ему, что мы хотим помочь, так что он, вероятно, почувствовал.

В фильмах о дикой природе животные всегда ведут себя пассивно, когда чувствуют, что им пытаются помочь.

Я не сразу поняла, что произошло.

У него затряслись плечи. Затем ходуном заходила грудь. И он захохотал.

Мистер Роудс задыхался от смеха, и это было похоже на звуки мотора, который, чихая и кашляя, пытается завестись.

Но я была слишком взволнованна, чтобы оценить этот факт, потому что… Он смеялся надо мной!

– Что тут смешного?

Он едва смог выговорить:

– Энджел [2]… Это не ястреб. Это беркут.

* * *

Казалось, Роудс будет смеяться целую вечность.

Наконец он вроде бы замолчал, но тотчас снова зашелся нутряным смехом, так что на глазах выступили слезы, которые он, похохатывая, вытирал ладонью.

Я была слишком ошарашена, чтобы по достоинству оценить эти громкие непривычные звуки.

Стихнув во второй раз, он, вытирая глаза, объяснил, что отвезет беркута в лицензированный реабилитационный центр и вернется поздно. Я послала своему подопечному воздушный поцелуй, и мистер Роудс снова развеселился.

Я не видела в этом ничего смешного. У ястребов бурое оперенье. У моего дружка – тоже. Подумаешь, ошиблась!

Правда, орлы в несколько раз больше своих младших собратьев… Но это частности.

Я отправилась в город, купила подарки родным, потом заехала в супермаркет, а когда вернулась домой, пикап с надписью «Парки и дикая природа» уже стоял у дома. И самым примечательным было то, что к гаражу была приставлена длинная лестница, на самой верхней ступеньке которой стоял здоровенный мужик с баллоном в руке и целился в стык между крышей и сайдингом.

Я припарковалась на обычном месте, выскочила из машины и, позабыв про пакеты, принялась смотреть, что происходит. На подходе к лестнице я крикнула:

– Что вы делаете?

Мистер Роудс забрался на самый верх и потянулся рукой с баллоном как можно дальше.

– Дырки заполняю.

– Помощь нужна?

Он не ответил – переместил руку дальше и заполнил следующее отверстие.

От летучих мышей.

Он заполнял пеной дырки от летучих мышей!

Поскольку ночных визитеров больше не было, я забыла, что он собирался это сделать.

– Еще одна – и все.

Он сдвинулся чуть в сторону, залил отверстие, после чего сунул баллон за пояс и не спеша спустился.

Все это время – стыдно признаться – я любовалась его бедрами и задницей.

Форму он снял и переоделся в джинсы и футболку. Мне хотелось присвистнуть, но я сдержалась.

Наконец он спрыгнул на землю и достал баллон из-за пояса.

– Спасибо, что сделали это! – сказала я, разглядывая его серебристо-каштановые волосы. Они классно смотрелись.

Его брови слегка приподнялись.

– Разве вы не хотели поставить одну звезду? – с невозмутимым видом осведомился он.

Я чуть в осадок не выпала!

Сначала смеется до упаду, а теперь шутит? Его что, инопланетяне похищали? Неужели до него наконец дошло, что я не проходимка какая-то?

Конечно, зарекаться нельзя, но стоит воспользоваться моментом. Кто знает, когда он в следующий раз будет так миролюбиво настроен?

– Меньше трех звезд я бы не поставила.

Уголок рта чуть приподнялся.

Это что, улыбка?

– Еще я планировал повесить домик, который вас чуть не убил, – продолжал он.

Он шутил со мной. Чудеса, да и только! От удивления я не нашлась что ответить. Подобрав с земли челюсть, я прислушалась к голосу мамы, который тихо нашептывал мне в ухо, и поникла плечами. Пришла пора переходить на серьезный тон.

– А давайте вы мне покажете, как это делается? – Я помолчала. – Очень хотелось бы знать.

Он возвышался надо мной с настороженным выражением в глазах – наверное, думал, что я шучу. Потом кивнул, видимо, решив, что я всерьез.

– Хорошо. Найдем вам перчатки и все, что потребуется.

– Правда? – просияла я.

Он посмотрел мне прямо в глаза:

– Если вы хотите научиться, я вам покажу.

– Хочу. А то вдруг когда-нибудь пригодится!

Очень надеюсь, что нет.

Он опустил подбородок:

– Сейчас вернусь.

Пока он ходил за перчатками, я взяла из машины пакеты и отнесла наверх. А когда вернулась, мистер Роудс уже опустил лестницу и поставил позади гаража, где она обычно лежала. Затем принес другую лестницу – ту, которая меня чуть не прикончила, – и мышиный домик, который успел отнести к себе.

– Возьмите домик, – сказал он.

Возьмите домик. А сказать «пожалуйста»? Ох.

Я улыбнулась и взяла. Мы направились к тому же дереву, которое я штурмовала в прошлый раз. Как он его определил, я понятия не имела. Может, возле корней остался отпечаток человеческого тела?

– У вас был напряженный день? – вместо этого поинтересовалась я.

Он не посмотрел в мою сторону.

– Утро провел на маршруте: турист наткнулся на останки. – Он кашлянул. – А потом отвозил беркута в реабилитационный центр…

– Это действительно был беркут? – ахнула я.

– И очень крупный! Реабилитолог таких почти не видела. По ее словам, он весит килограммов восемь.

– Восемь килограммов?

Я остановилась.

– Она сильно смеялась, узнав, что его схватили и сунули в клетку, точно попугая.

– Люблю доставлять людям радость!

Он улыбнулся или, по крайней мере, скривил губы, что в его случае следовало расценивать как улыбку.

– Не каждый день услышишь о том, как хищников хватают и называют хорошими мальчиками.

– Это вам Эймос сказал?

– Он мне все рассказал. – Он остановился. – Лестницу я поставлю вот там.

– С ним все будет в порядке?

– С ней. Крыло, судя по виду, не сломано. И реабилитолог считает, что череп не травмирован. – Он обошел меня. – Дрелью пользоваться приходилось?

Я и молоток-то в первый раз взяла в руки пару недель назад!

– Нет.

Он кивнул:

– Держите крепко и жмите на кнопку. – Он взял инструмент с черно-зеленым корпусом и показал. – Знаете что? Попрактикуйтесь-ка здесь.

Он ткнул пальцем в дерево, а затем ввинтил кончик гвоздя.

Я кивнула, взяла дрель и за долю секунды вкрутила.

– Вбила! – Я посмотрела на него. – Ну как, годится?

На этот раз он не улыбнулся – видимо, хорошего помаленьку.

– Это саморез, а не гвоздь. – Он указал наверх. – А теперь полезайте. Я все подам и объясню. Сам подняться не смогу, потому что лестница не выдержит.

Еще бы она выдержала! В нем было килограмм сто, не меньше.

Я кивнула и стала карабкаться, но, почувствовав прикосновение к лодыжке, остановилась и посмотрела вниз.

– Что не сможете удержать, бросайте. А падать самой или ронять на себя не нужно, ясно? Бросайте! И не вздумайте принимать удар лицом. Пусть падает.

Вполне простая инструкция.

– Теперь поднимайтесь и делайте.

У меня получится.

Я улыбнулась и забралась наверх. Он осторожно подал дрель, саморезы и тюбик неизвестного назначения. С клеем, что ли? Колени начали трястись, я отчаянно старалась забыть об этом… и о том, как подрагивала лестница, хотя он ее держал.

– Аккуратно. Так, – сказал он, когда я выдохнула. – У вас отлично получается!

– У меня отлично получается, – повторила я, вытирая вспотевшую руку о джинсы и снова перехватывая дрель.

– Возьмите тюбик, который я подал. Он открыт. Капните на саморезы, и они будут лучше входить, – инструктировал он снизу.

– Поняла. – Я сделала, как он сказал, и крикнула: – Ничего, если я брошу?

– Обо мне не переживайте, ангел. Теперь дрель.

– Аврора, – поправила я его, прерывисто вздохнув. Он уже не первый раз путал мое имя, называя меня Энджел.

– Вам нужен только один саморез. Не обязательно идеально, – объяснял он последовательность действий, которые я выполняла скользкими руками. – У вас отлично получается!

– У меня отлично получается, – повторила я, убедившись, что саморез вошел хорошо, и принимая домик. Руки у меня дрожали. Шея была напряжена. Но я справлялась.

– Вот.

Он как можно выше поднял бутылку – это был аттрактант, скриншот которого Клара отправила мне, когда обнаружила, что срок годности ее средства истек.

Я отвернулась и набрызгала.

– Что-нибудь еще?

– Нет. Теперь подайте мне дрель и клей и спускайтесь.

Я посмотрела вниз.

– Пожалуйста? – пошутила я.

Он снова стоял с каменным серьезным лицом.

Так-то лучше!

Я сделала, как он сказал, и стала спускаться. Мои колени тряслись.

– Я не такая… Ох черт! – Нога чуть не сорвалась со ступеньки, но я удержалась. – Я в порядке! Это я нарочно.

Я снова посмотрела на него.

Да, суровое лицо вернулось.

– Кто бы сомневался! – пробормотал он, чем против своих ожиданий меня развеселил.

Я спустилась с лестницы и отдала ему лишние саморезы.

– Спасибо за помощь! И за то, что заполнили дыры. И за терпение.

Его красиво очерченные губы были плотно сжаты. Он продолжал стоять, внимательно разглядывая меня.

Затем кашлянул, и все намеки на игривость, которые я подмечала раньше, исчезли.

– Я сделал это ради себя. – Серьезный голос вернулся, а взгляд был направлен мне за спину. – Не хочу просыпаться посреди ночи от вашего визга.

Моя улыбка дрогнула, но я ее удержала, напомнив себе, что он меня недолюбливает и я об этом знаю. Просто он… домовладелец и в глубине души порядочный человек. Я попросила его показать, как это делается, и он показал. Только и всего!

Но все равно было больно, хотя я понимала, что это глупо. И приложила отчаянное усилие, чтобы это не отразилось на лице.

– В любом случае спасибо! – сказала я каким-то чужим голосом, делая шаг назад. – Больше не буду отнимать у вас время. Еще раз спасибо!

Я махнула рукой, и губы у него чуть приоткрылись.

– До свидания, мистер Роудс!

Я направилась к дому, пока он еще чего-нибудь не выдал. Я одержала победу, и думать хотелось об этом, а не о его переменчивом настроении.

Я взяла в руки гребаного беркута и сама повесила мышиный домик! Я научилась пользоваться дрелью! Эта была победа по всем статьям. Вот это было важно! Что-то большое и прекрасное.

А дальше я начну ловить мышей голыми руками! Ладно, такого никогда не будет, но в тот момент казалось, что я могу все.

Только вот не могу соседу понравиться. Но ничего страшного!

Так бывает.

Глава четырнадцатая

Я проснулась от стука.

Громкого и неистового.

– Ора! – позвал очень знакомый голос.

Я моргнула и села.

– Эймос? – крикнула я в ответ, поднимая телефон с пола, где он лежал на зарядке. На экране высветилось время: семь утра.

Было воскресенье. И у меня был выходной.

Какого черта Эйм подскочил ни свет ни заря? Он раза три повторил, что, когда отца нет дома, ночью он играет, а просыпается после часа. Это меня повеселило.

Я спустила ноги с кровати и снова крикнула:

– Эймос, у тебя все в порядке?

Потом схватила брошенную на стул толстовку и натянула ее. Хотя днем припекало, по ночам еще бывало прохладно.

– Ора-а-а! Да! Давайте сюда!

Что, черт возьми, происходит? Зевнув, я надела пижамные шорты, которые скинула вечером, на площадке подтянула их повыше и быстро сбежала вниз. Эймос был не из тех, кто поднимает шум из-за ерунды. Последний месяц мы так много времени проводили вместе, что я это знала. Правда, он был чувствительным и застенчивым, но с каждым днем дичился меня все меньше.

По крайней мере один из Роудсов шел на контакт.

Я распахнула дверь и прищурилась.

Он все еще был в пижаме – в мятой футболке с логотипом городской старшей школы и баскетбольных шортах, которые наверняка унаследовал от папаши. На щеке виднелось пятно от слюны, и даже ресницы выглядели чуть слипшимися… Но в остальном парнишка казался бодрым. И даже встревоженным.

С чего бы?

– Что случилось? – спросила я, стараясь не паниковать.

Эймос схватил меня за руку, что было симптоматично, потому что он терпеливо сносил мои редкие попытки его приобнять, но сам никогда этого не делал, и потащил меня в сторону дома.

– Погоди!

Я нагнулась, чтобы натянуть ботинки, и, шаркая подошвами, поспешила за ним.

– Что происходит?

Парнишка даже не взглянул на меня – он на всех парах мчался к дому.

– Ваша подруга… у нас, – выдохнул он.

– Моя подруга?

Какая еще подруга? Клара, что ли?

Тут он наконец обернулся, и лицо у него было, скажем так, опрокинутым.

– Да, ваша подруга. – Голос у него просел. – Вы говорили, но я не особо-то верил.

– Грубиян.

Я зевнула, не понимая, о чем это он, но на всякий случай соглашаясь.

Эймос пропустил мое замечание мимо ушей.

– Она у нас. Барабанила в дверь и звала вас. Без парика, но это точно она.

Без парика?

Я потопала по лестнице следом за ним. Голова была чугунной, и я ничего не соображала. Один ботинок свалился, и пришлось похлопать Эймоса по руке, чтобы он остановился и дал его поднять.

– Она сказала, что приготовит нам завтрак, поэтому я побежал за вами, – тараторил он с несвойственной для себя словоохотливостью. Затем толкнул дверь и опять потащил меня за собой. – Можно я Джеки позову? Помните, папа разрешил ей прийти на пару часов? Она обрыдается!

– Вчера я допоздна дочитывала книгу, Эйм. Кто здесь? Клара? И почему Джеки обрыдается?

Он направился прямиком в гостиную, но тут остановился.

– Она, – прошептал он не то чтобы благоговейно, но, скорее… с неподдельным изумлением.

Зевая, я прищурилась в сторону кухни: худенькая фигурка с угольно-черными волосами стояла у плиты и что-то помешивала в стеклянной миске.

Лица женщины видно не было, но одного вопля «Ора!» хватило, чтобы я поняла, кто это.

Обладательница восьми премий «Грэмми».

Одна из моих лучших подруг.

Одна из тех, кого я бесконечно люблю.

И меньше всего ожидала увидеть в доме мистера Роудса.

– Юки? – тем не менее спросила я.

Она поставила миску, бросилась ко мне и обняла так сильно, что я с трудом могла дышать. Все еще не оправившись от изумления, я тоже стиснула ее в объятиях.

– Ты как здесь?

Я старалась не дышать на нее, потому что зубы еще не чистила.

Она обняла меня еще крепче.

– У меня выходной, и после вчерашнего выступления я решила нагрянуть к тебе. Пыталась набрать, но звонок сразу переключался на голосовую почту. Я так по тебе соскучилась, моя хорошая! – Юки чуть отстранилась. – Это ничего? Помнится, ты говорила, что отдыхаешь в это воскресенье. Но если что, я могу уехать пораньше.

Я закатила глаза и снова обняла ее:

– Все в порядке. Планы у меня есть, но…

– Займемся, чем скажешь!

Она расцепила руки, и я в кои-то веки увидела Юки Янг без макияжа и парика – ту, которую любила и которая раз в неделю красила мне ногти, когда я жила в ее особняке площадью две тысячи квадратных метров в Нэшвилле.

Узнать ее сейчас могли бы только самые горячие поклонники. Это действительно был очень редкий случай. Обычно мы бывали на людях в компании ее телохранителя, который больше походил на бойфренда.

– А у тебя другого выбора нет, Ю! – засмеялась я, чувствуя себя ужасно усталой и в то же время радуясь встрече.

Честно говоря, мое сердце переполняло такое счастье, что я могла бы зарыдать, если бы мои глаза не были такими уставшими.

Единственное, что я планировала на сегодня, – это…

О черт! Я повернула голову: Эймос стоял на том же месте, сложив руки на животе и слегка приоткрыв рот. Можно подумать, его огорошили известием о том, что он на втором месяце беременности.

– Эймос, – осторожно сказала я, когда все разом встало на свои места, – это моя подруга Юки. Юки, это мой друг Эймос.

Он издал хриплый звук.

– Эймос, я точно могу использовать смесь для блинов? – обратилась к нему с искренней улыбкой Юки, слишком хорошо знакомая с подобной реакцией.

– Угу, – прошептал парнишка.

Я, напротив, не была в этом уверена. Главным образом потому, что знала его папашу и насколько сильно тот оберегает сына.

– Эйм, можно я воспользуюсь стационарным телефоном, чтобы позвонить твоему папе?

Он кивнул, по-прежнему глядя на мою подругу, с которой мы были дружны уже десять лет. Эймос не фанател от ее музыки – так он выразился сам, когда я случайно, чтобы прощупать почву, упомянула о Юки во время одного из наших занятий. И тем примечательнее, что он был настолько потрясен. Опять же, ее имя было у всех на слуху, и тут она волшебным образом является к нему домой, печет блины и выглядит… ну, просто как Юки! Ни тебе цветных париков, ни ярких нарядов, ни броского макияжа, который пытались копировать ее поклонники…

Она была здесь, в маленьком городке в Колорадо. Гладкие черные волосы стали чуть короче, доходя примерно до подбородка. В джинсах и футболке с логотипом группы NSYNC, которую, как теперь выясняется, именно она у меня и стибрила.

Я ее обожала! Пусть даже у нее были замашки воришки.

Но сначала нужно было позвонить и оставить сообщение. Беря телефон с базы на стойке, я подметила на лице Юки широкую улыбку – при ближайшем рассмотрении подруга выглядела чертовски усталой – и попросила Эймоса продиктовать телефон отца. Я почти не надеялась, что мистер Роудс ответит, и молилась об этом. Но он, как ни странно, отозвался.

– Все в порядке?

Это было первым, что он произнес встревоженным голосом, вероятно, задаваясь вопросом, почему это сын бодрствует в начале восьмого, когда нет занятий.

– Доброе утро, мистер Роудс! Это Аврора, – сказала я, проклиная себя за невезенье: разумеется, он ответил. – Эйм в порядке.

Последовала пауза.

– Доброе утро! – настороженно сказал он. – Какие-то проблемы?

– Нет, никаких.

– У вас все в порядке? – пробурчал он, и я подумала: «А когда он сам проснулся?»

После того дня с мышиным домиком мы лишь обменивались приветствиями. Точнее, я махала рукой, а он в ответ поднимал два пальца или вскидывал подбородок. Он не стремился к общению, а просто… мирился с моим существованием где-то на периферии его жизни. И это было нормально. По крайней мере, Эймос составлял мне компанию. Я не питала никаких иллюзий.

– У нас все в порядке, – ответила я, надеясь, что он не слишком рассердится из-за того, что в дом пожаловала гостья. – Я звоню сказать, что ко мне неожиданно приехала подруга и случайно зашла сначала к вам. И сейчас мы… здесь.

– Ладно…

Ладно?

Помнится, он раз десять говорил, чтобы никаких гостей не было.

– Она жарит нам блины, – продолжала я, мысленно чертыхаясь.

Следующее «ладно» прозвучало так же, как и первое: затихая на втором слоге и как-то чудаковато.

Я пошла в коридор, ведущий в комнату Эймоса, чтобы меня не слышали, и понизила голос:

– Пожалуйста, не сердитесь на Эймоса! Он просто проявил вежливость. Я бы поставила вас в известность или сняла номер в гостинице, но подруга приехала без предупреждения, – пустилась в объяснения я, от греха подальше. – Извините, что мы тут!

Похоже, он с досадой вздохнул.

– Мы скоро уйдем. Подруга у меня – замечательный человек. А за Эймосом я присмотрю, обещаю, – прошептала я, наблюдая за тем, как Эймос подошел ближе к Юки, которая выливала тесто на раскаленную сковороду.

Еще один вздох.

– Я…

Черт.

– Я знаю, дружочек. Все в порядке.

Дружочек? Это что еще за кличка? Нет, я не против, но… Я кашлянула и сказала ровным голосом:

– Окей. Спасибо!

Тишина. И затем:

– Ладно. Ну, может, позже увидимся.

Снова тишина.

– Я буду дома около двух.

– Хорошо.

Я подумала было предупредить его, кто она такая, но не стала. Судя по музону, который обычно звучал из окон его пикапа или внедорожника, он либо не знал, кто такая Юки, либо ему было плевать.

Я слышала его дыхание.

– Пока.

– Хорошего рабочего дня!

Я нажала отбой, сбитая с толку его странной реакцией. Затем оглянулась: Юки пристально смотрела на меня из кухни, прислонившись бедром к кухонному столу.

Слишком пристально.

И, похоже, лукаво улыбалась.

А рядом стоял Эймос и по-прежнему пялился на нее.

А затем проговорил:

– Ора?..

Я вернулась на кухню.

– Да?

– В одиннадцать приедет Джеки. Чтобы… вы понимаете…

Я понимала. И удивлялась, что он сам не забыл, учитывая, каким завороженным взглядом смотрел на Юки.

На мгновение я подумала спросить, как она отнесется к тому, что придет его подруга… Но ведь Эймос был у себя дома! Да и Юки была не таким человеком.

– Ну конечно, пусть подтягивается! Воспользуемся тем, что нас посетила Мисс Сто-Двадцать-Семь-Миллионов-Копий-Альбомов. Она нам поможет.

Он резко повернулся ко мне, глядя широко раскрытыми перепуганными глазами.

– Это она послала тебе кристалл.

Могу поклясться, он переменился в лице. И поперхнулся.

– Кому нужна помощь? Чем могу помочь? – подала голос Юки.

Я растянула губы в улыбке:

– Обожаю тебя, Ю! И знаешь что?

– Знаю, – перебила она. – Я тоже тебя обожаю. Так кому нужна помощь?

– Мы поговорим об этом позже.

Эймос снова поперхнулся и стал заливаться краской, уловив намек на то, чтобы Юки помогла с его сегодняшним «выступлением». Я уже давно агитировала его спеть передо мной. Мы все тянули и тянули, и наконец он согласился – при условии, что Джеки тоже будет. Для этого ему пришлось просить разрешения у отца, поскольку он до сих пор был наказан. Недавно выяснилось, что летом он должен был пойти в автошколу, но из-за истории с гаражом вопрос отложился до полной отмены санкций.

– Ю, – я посмотрела на нее, – как ты добралась сюда?

Она перевернула блинчик.

– Роджер. – Так звали телохранителя, который работал у нее лет десять. Он был влюблен в нее, о чем она не догадывалась. – Он повез меня сюда сразу после вчерашнего выступления в Денвере. Высадил тут и поехал отсыпаться в гостиницу.

Я снова обратила внимание на темные круги под глазами подруги и посмотрела на Эйма. Держится ли парнишка или уже рухнул в обморок? Он стоял, погруженный в собственные мысли, переживая страх или потрясение, а скорее всего – и то, и другое. Я почти не сомневалась, что мы для него больше не существовали.

– Все в порядке? – тихо спросила я Юки, возвращая телефон на базу и подходя ближе.

Ее вздох, казалось, шел из глубины души. Она пожала плечом:

– Мне грех жаловаться, ты же знаешь.

– Тот факт, что тебе грех жаловаться, не означает, что ты не вправе.

Она прикусила нижнюю губу, и я поняла, что что-то не так. Или это был обычный гастрольный стресс?

– Я устала, Ора. Вот и все. Действительно устала. Последние два месяца показались… вечностью. И… ты понимаешь. Ты понимаешь.

Я понимала: у нее началось выгорание. И поэтому она была здесь. Возможно, просто чтобы… побыть собой. Нормальным человеком, а не образом, который она выставляла напоказ всему миру. Юки была милой, чувствительной натурой, и плохие отзывы на альбомы в последнее время отравляли ей жизнь. Я бы и поубивала всех, кто это делал!

Иногда смотришь на человека и думаешь, что у него есть все, но на самом деле не знаешь, что ему нужно. Чего не хватает. В основном это то, что мы воспринимаем как должное. Например, ему не хватает возможности жить частной жизнью. Или времени.

Юки устала и приехала сюда.

Поэтому я снова обняла ее. Она уронила голову мне на плечо и вздохнула.

Завтра я позвоню ее маме или сестре и скажу, чтобы были к ней внимательнее.

Через минуту Юки отстранилась и вымученно улыбнулась:

– Ора, где здесь можно купить воду Voss?

Я выразительно посмотрела на нее.

Она взяла лопатку и пробормотала:

– Ладно, забудь! Попью из-под крана.

Порой я забываю, что она мультимиллионерша.

* * *

Прошло часа четыре, и мы с Юки сидели в гараже на складных стульях, а Эймос, который выглядел смертельно уставшим, – на полу. До этого мы съели стопку блинов, причем за столом мой юный друг не проронил ни слова. Потом недолго препирались, и он просил все отменить, на что я категорически не согласилась, и он, представьте себе, сдался. Чем удивил меня и позабавил. Пока я одевалась, мы с Юки успели поболтать о том, как проходит тур: все шло нормально.

Вот-вот должна была подъехать Джеки.

– Вполне можем подождать еще денек, – канючил Эймос, на шее у которого проступили красные пятна.

Обычно я стараюсь не принуждать людей к тому, чего им не хочется, но сегодня с нами была Юки – добрейший человек на свете.

– Можешь отвернуться и сделать вид, что нас здесь нет.

Он помотал головой.

– Ни одного обидного или плохого слова ты от нас не услышишь. Тебе нечего стыдиться, Эйм. А Мисс Сто-Двадцать-Семь-Миллионов-Копий-Альбомов, которая здесь присутствует…

Юки, сидевшая на стуле нога на ногу с чашкой чая, который она каким-то чудом набодяжила у меня в квартире, хмыкнула:

– Может, перестанешь так меня называть?

– После того как ты пожелала воду Voss? Да ни за что! – Я приподняла брови. – Или предпочитаешь именоваться обладательницей восьми премий «Грэмми»?

– Нет!

Эймос побледнел.

– Ты нервируешь Эймоса, – укорила она.

Но я действовала тактически выверенно.

– А как насчет… Я-Блюю-Перед-Каждым-Концертом?

Она вроде бы задумалась на секунду, но весело кивнула.

Тут Эймос вышел из ступора и тихо спросил:

– Что?

– Перед каждым выступлением меня рвет, – с серьезным видом подтвердила моя подруга. – Настолько нервничаю. Я даже обращалась к врачу.

В темных глазах парнишки отразилось недоумение, как будто он пытался осмыслить услышанное, но у него не укладывалось в голове.

– До сих пор?

– Это сильнее меня. Я пробовала психотерапию. Все перепробовала! Стоит выйти на сцену – и порядок, но перед этим – просто кошмар. – Она скрестила ноги по-другому. – Ты еще не выступал перед публикой?

– Нет. – Он задумался. – Каждый год в феврале в нашей школе проводится конкурс талантов, и я… думаю об этом.

Для меня это была новость.

– Выйти на сцену сложно, – подтвердила Юки. – Действительно трудно. Кто-то привыкает, но во мне всякий раз перед выходом на публику все восстает.

– И как вы с этим справляетесь? – спросил Эймос, глядя на нее широко распахнутыми глазами.

Юки задумалась, обхватив руками чашку.

– Блюю. Говорю себе, что уже выходила на сцену и снова смогу. Напоминаю себе, что люблю зарабатывать деньги и превращаться в Леди Юки. Не просто в Юки, а, заметь, в Леди Юки, которая, в отличие от меня, может все. – Она пожала плечами. – Мой психотерапевт сказал, что это инстинкт выживания: он не обязательно здоровый, но помогает выполнять работу. – Она поставила чашку на ногу. – В основном люди боятся оказаться под прицелом критики. Тебя не должно волновать, что они думают, если у них кишка тонка делать то, что делаешь ты. Это тоже учти! А имеет значение только твое мнение – и тех людей, которых ты уважаешь. Все чего-то боятся, и совершенство – вещь нереальная. Мы люди, а не роботы! Ты можешь сморозить глупость или споткнуться в прямом эфире на федеральном канале. Но кого это волнует?

Это она имела в виду себя. Ее сестра записала этот момент и потом по меньшей мере раз в год пересматривала его и хихикала.

Эймос призадумался.

– Итак… – Я дала ему время осмыслить ее совет. – Ты написал что-нибудь новое?

– Ты пишешь песни? – перебила Юки.

– Да, – ответила я за него. – Мы до сих пор пытаемся понять, что он хочет сказать своей музыкой.

Она поняла и поджала губы.

– Да. Понять – это жизненно важно, Эймос, и рядом с тобой находится человек, который поможет в этом как никто другой. Ты не представляешь, как тебе повезло!

Я стиснула зубы, надеясь, что Юки остановится на этом, но пацан поморщился:

– Кто? Ора?

Я рассмеялась:

– Брось, Эйм! Тебя послушать, так это полный бред! Я же говорила, что написала несколько песен.

Он просто был не в курсе, что они… стали хитами.

– Несколько? – опешила Юки.

Пока мы были наверху, я сказала ей, что про Кэдена тут понятия не имеют, знают только про нее. По крайней мере, Эймоса я предупреждала косвенными намеками. Единственное, что тут известно, – это про мой… «развод».

– Вы писали тексты ей? – прохрипел мой юный друг, совершенно сбитый с толку.

Юки закивала с повышенным энтузиазмом, а я неопределенно улыбнулась и пожала плечами.

Замешательство и удивление застыли на лице парнишки, а пока он обдумывал, что сказать, во двор въехал знакомый внедорожник и развернулся в три приема. Из него на ходу выскочила Джеки. Тут же окно со стороны водителя опустилось, и мы увидели лицо Клары.

– Всем привет и пока! Я опаздываю!

Она умчалась, а Джеки с рюкзачком в руке направилась к нам.

– Джеки, ты только в осадок не выпадай… – Эйм предупреждающе поднял руку.

Девчушка остановилась, и, когда ее взгляд упал на ту, что сидела рядом со мной, улыбка сползла с ее лица.

Она рухнула как подкошенная.

Это просто чудо, что она не раскроила себе череп о бетонированную площадку!

– Что я и говорил, – пробормотал Эйм, когда мы сгрудились вокруг нее.

Открыв глаза, Джеки тут же вскрикнула:

– Все хорошо! Все хорошо!

– Ты точно в порядке? – спросила сидевшая перед ней на корточках Юки.

Глаза девчушки снова округлились, по лицу разлилась такая же бледность, как у Эймоса при известии о том, что в сегодняшнем прослушивании примет участие Юки.

– О боже, это вы! – выдохнула она.

– Привет!

«Привет!» Я чуть не расхохоталась.

– Джеки, ты в порядке?

Глаза девочки наполнились слезами, и я поняла, что мы с Эймосом для нее уже не существуем.

– О боже, это вы…

Юки, не колеблясь ни секунды, подалась вперед:

– Обнимемся?

Джеки со слезами на глазах отчаянно кивнула.

– У меня тоже был такой вид, да? – прошептал Эймос мне на ухо, пока продолжались обнимашки, а Джеки попутно роняла слезы.

Она рыдала – самым натуральным образом.

– Почти.

Я перехватила его взгляд и улыбнулась.

Он смотрел недоуменно – точь-в-точь как отец. Я рассмеялась.

А потом случайно поймала взгляд Джеки: она только что расцепила руки, обнимавшие Юки, и в ее глазах я увидела что-то очень похожее на чувство вины.

С чего бы вдруг?

* * *

Наконец, когда Джеки успокоилась и перестала хлюпать носом, а это заняло около часа, потому что, начав приходить в себя, она тотчас снова заливалась слезами, мы все разместились в гараже. Подростки уступили нам стулья, а сами сели на пол. При этом у одного вид был раздосадованный и вместе с тем такой, будто его вот-вот стошнит, а у другой… Будь моя жизнь аниме, в глазах у Джеки были бы сердечки.

– Итак… – я многозначительно посмотрела на Эймоса.

Он поднял глаза к потолку, но я успела перехватить его взгляд.

Если он был категорически против, припирать его к стенке я не собиралась. Он либо хотел выступать, о чем мы еще особо не говорили, либо ему нравилось сочинять. Еще он мог просто писать для себя.

У Эймоса был красивый голос, но как распорядиться своими талантами, он должен был решить сам. Держать их при себе или поделиться ими с миром – выбор за ним.

Однако мне хотелось, чтобы Юки услышала то, что он написал. Хотя бы одну песню! Пусть он не фанател от ее музыки, но любая похвала от нее, безусловно, стала бы бальзамом для его души.

И раз так, я решила взять ситуацию в свои руки.

– Эйм, ты не против, если я покажу Ю твою другую песню – меланхолическую?

Он покосился на меня, и его шея снова пошла розовыми пятнами.

– Значит, самому мне петь не нужно?

– Это было бы здорово! Ты же знаешь, как мне нравится твой голос. Но решать тебе. Я просто хочу, чтобы Юки послушала. Если ты не против.

Он опустил голову: судя по всему, раздумывал.

Потом кивнул.

Принимая от него блокнот, я указала на акустическую гитару, которую заметила на стойке. Он передал ее вместе с медиатором. Брови у него были недоуменно приподняты. Парнишка до сих пор мне не верил.

Сидевшая рядом Юки переплела пальцы.

– Обожаю, когда ты поешь!

Я поставила гитару на бедро и вздохнула.

– У меня не ахти как получается петь и одновременно играть, – предупредила я подростков, один из которых буравил меня взглядом, а другая почти наверняка не слышала ни слова, потому что продолжала смотреть на Юки. – Так что это просто идея.

Впрочем, за время занятий мы с Эймосом уже пришли к мысли, что все остается идеей, пока не отточено до мелочей.

– Вы будете петь? – медленно спросил он.

Я вскинула брови:

– Может, ты сам хочешь?

Он замолчал, но сомнения у него на лице не убавилось.

– А может, ты хочешь, Джеки?

Девчушка очнулась, посмотрела на меня и замотала головой:

– Перед Юки? Нет!

Я положила блокнот на колени, закрыла глаза и прошептала слова себе под нос, чтобы поймать ритм. Потом откашлялась и тут услышала звук шин на гравийной дорожке.

Я подобрала аккорды, которые он играл в тот день, когда мы с его отцом слушали эту песню: они были простыми. Это существенно облегчало задачу, потому что играть и одновременно петь мне было сложновато: получалось либо одно, либо другое. Решив, что как будет, так и будет, я начала. Я не нервничала. Юки знала, что я не Уитни и не Кристина. Опять же, где они – уитни и кристины? Я и не Леди Юки.

В книге, найденной вчера,Нет смысла и конца.В словах от первого лицаТоска и пустота.

Ну, пошло неплохо. Я улыбнулась Эймосу, рот которого был приоткрыт, и продолжила. Осталось немного.

Может, есть карта и компасИ к счастью путь во мне.Не позволяй, не допустиОсесть на дно во тьме.

Я перешла сразу к припеву, потому что он так написал и не согласился оставить его на потом.

На приливе подъем и спад,И укрытия не отыскать.И ни шагу вперед, и ни шагу назад,И огонь нужно чем-то питать.

Юки поймала ритм и начала отстукивать его ногой, широко улыбаясь.

– Давай еще раз!

Я улыбнулась ей и кивнула, повторяя припев, а затем начала сначала, уже легче, отбивая такт ногой. Юки сделала знак спеть еще раз и теперь подхватила сама – мелодичным голосом, беря выше и выводя звонче меня.

Есть люди, у которых талант от природы – он встроен в их ДНК, и Юки Янг была из их числа.

И вайб был такой же, как когда пел Эймос: у меня тотчас побежали мурашки по телу.

Юки пела строчки, которые запомнила, глядя на сидящих на полу подростков, а я улыбалась. И когда припев отзвучал, я посмотрела на подругу и сказала:

– Хорошо, правда?

Юки уже кивала и так широко улыбалась, что я была готова ее расцеловать.

– Это он написал? Эймос, это ты написал?

Он быстро кивнул и покосился на меня.

– Отличный материал, дружище! Просто отличный! И строчка про осесть на дно, – она снова кивнула, – это действительно хорошо. Запоминается. Мне очень понравилось!

Эймос метнул взгляд в мою сторону и уже открыл рот, но тут сзади послышался другой голос, гораздо ниже:

– Вау!

Я обернулась через плечо и увидела мистера Роудса. Он стоял в этой своей невероятной форме, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. И улыбался. Слегка, но явственно.

Вероятно, потому что у Юки был красивый голос.

Но он смотрел на меня. И эта чуть заметная улыбка была адресована мне.

Я улыбнулась в ответ.

– Я не знала, что вы поете! – воскликнула Джеки.

Я повернулась к ней:

– Я брала уроки вокала. И пою неплохо, но и не сказать чтобы хорошо.

Сидевшая рядом Юки фыркнула. Я не удостоила ее взглядом.

– Что? Иметь такую хрипотцу, как у тебя, – это моя мечта.

Я похлопала ресницами, глядя на нее.

– Тебе мало диапазона в четыре октавы?

Она тоже похлопала ресницами:

– Просто прими комплимент, Ора!

Я поднялась и вернула гитару Эймосу, который по-прежнему наблюдал за мной исподтишка, а затем положила ему на подушку блокнот. Юки тоже встала, и я похлопала ее по плечу, призывая обратить внимание на моего домохозяина.

– Юки, это мистер Роудс, отец Эймоса и владелец дома. Мистер Роудс, это моя подруга Юки.

Она тотчас протянула руку:

– Приятно познакомиться, офицер!

Брови у мистера Роудса приподнялись над солнцезащитными очками.

– Я егерь, но тоже рад знакомству.

Я только сейчас заметила, что руки у него были заняты. Он переложил пакет из правой в левую, быстро пожал руку Юки – так быстро, что я не сразу отразила, насколько молниеносно он это сделал, – и снова повернулся… ко мне:

– Не уверен, что вы захотите к нам присоединиться, но я привез ребятне обед. Тут много всего.

Что за странную игру он вел? Может, от случая к случаю принимал пилюлю счастья? Мое сердечко смущенно екнуло.

– Э‐э, ну…

У Юки отчаянно затрезвонил телефон. Чертыхнувшись, она отошла и сказала:

– Да, Роджер?

– Я узнаю у нее, – я мотнула головой в сторону подруги и спросила первое, что пришло на ум: – Как поработали?

– Отлично. Выписал уйму штрафов.

Он ответил. Ну надо же!

– И большинство прикидывалось дурачками, говоря, что были не в курсе? – поинтересовалась я, не ожидая продолжения беседы.

– Половина.

Я фыркнула, а уголки его губ слегка приподнялись.

– Я заберу ребят, – сказал он. – Если надумаете поесть, вы знаете, где нас искать.

Он не шутил насчет приглашения. Мне хотелось полюбопытствовать, с чего это вдруг он настолько добрый, но я не была уверена, что хочу это знать. Пожалуй, самым лучшим решением было принять приглашение, не задаваясь вопросами.

– Хорошо, спасибо!

Но он не уходил – продолжал стоять весь из себя такой большой и мускулистый. Ну ладно.

– И как все прошло сегодня?

– Очень хорошо! Они знают мою подругу.

– Ребята?

Он не спросил, откуда они ее знают и когда успели познакомиться.

– Да.

Он кивнул, но как-то так небрежно, что меня это смутило, хотя я бы не смогла объяснить почему.

– Ваша подруга останется на ночь?

– Понятия не имею… Скорее всего, нет.

На следующий день у Юки был концерт в Юте, так что я очень сомневалась, но спрашивать мне не хотелось.

Он снова кивнул – все так же небрежно.

– Папа, а мы можем сейчас поесть? – крикнул Эймос, стоявший в дверях гаража.

Я повернулась в его сторону и заметила Джеки: на этот раз она смотрела на меня. С тем же очень странным выражением на лице. Оба Роудса, маленький и большой, вышли из гаража, не сказав друг другу ни слова, и я усмехнулась.

Но Джеки за ними не последовала.

– Все в порядке? – обратилась я к ней, краем уха ловя доносившийся из-за дома голос Юки. Она все еще разговаривала по телефону.

– Не совсем, – хрипловато отозвалась девочка.

Я сделала шаг ближе.

– Что-то не так?

– Мне нужно вам кое-что сказать, – объявила она с серьезным видом.

Мне стало не по себе, но обижать ее не хотелось.

– Хорошо, говори.

– Только вы, пожалуйста, не сердитесь.

Ненавижу такие заходы!

– Я постараюсь осмыслить то, что ты скажешь, Джеки, и принять с открытым сердцем.

– Обещайте, что не рассердитесь, – настаивала она, сжимая и разжимая тонкие пальчики.

– Ладно, обещаю: сердиться не буду, хотя, возможно, меня это огорчит или обидит.

Она на секунду задумалась и кивнула.

Я ждала, что она скажет мне… Да что угодно!

И она сказала.

– Я знаю, кто вы.

Она протараторила это так быстро, что я с трудом поняла и сузила глаза.

– Конечно знаешь, Джеки.

– Нет, Аврора! Я знаю, кто вы. В смысле знаю, кто вы.

Я понятия не имела о том, что, черт возьми, она пыталась сказать.

Должно быть, она почувствовала это, потому что откинула голову назад, зажмурилась и выдала:

– Я знаю, что вы были девушкой… или женой… ну, или кем-то Кэдену Джонсу.

У меня округлились глаза.

– Я не хотела ничего говорить! – продолжала она. – Я давно увидела вашу переписку с Кларой… и поискала вас. Тогда вы были блондинкой, но я вас сразу узнала. Там целая страница была посвящена женщинам, с которыми его видели, и где вы с ним вместе. Старые фотографии, я видела одну или две. А потом их удалили…

– Ора-а! – неожиданно позвала Юки. – Роджер нам ломает кайф: он едет за мной.

Нужно будет спросить у Юки, существует ли кристалл, способствующий прояснению мозгов.

– Я никому не скажу, правда! Я просто… хотела, чтобы вы знали. Пожалуйста, не сердитесь!

– Я не сержусь, – ошеломленно произнесла я и уже открыла рот, чтобы добавить что-то еще, но тут из-за угла появилась Юки.

– Хотела бы я потусить с тобой подольше… – раздраженно выдохнула она.

Джеки медлила. Отступила на шаг назад, собралась с духом и выпалила:

– Я так вас люблю! Сегодня был самый яркий день в моей жизни! Я его никогда не забуду. – Она подскочила к Юки, поцеловала ее в щеку и бросилась бежать. Но неожиданно притормозила и обернулась. – Простите, Аврора! – и снова помчалась со всех ног.

Юки, чуть улыбаясь, проводила ее взглядом.

– С ней все в порядке?

Я сглотнула:

– Она только что призналась, что знает обо мне и Кэдене, но никому об этом не скажет.

Юки резко обернулась:

– Да ты что? Откуда?

– С какой-то фан-страницы.

Она поморщилась:

– Хочешь, я ей заплачу?

Чего-чего, а этого я никак не ожидала и расхохоталась в голос.

– Нет! Я с ней потом поговорю. Так, говоришь, Роджер уже в пути?

Юки объяснила, что менеджер бьется в истерике и хочет, чтобы она приехала в Юту сегодня вечером, поэтому ей зафрахтовали самолет, который вылетает из местного аэропорта через час.

– Он сказал, что будет через пятнадцать минут.

– Вот облом! Но я ужасно рада, что ты приехала и мы в кои-то веки увиделись.

Она кивнула, но с каким-то странным выражением на лице.

– Пока не забыла. Почему ты не рассказывала мне о седовласом красавце-великане?

Я рассмеялась:

– Красавчик, да?

– Сколько ему лет? – прошептала она.

– Думаю, около сорока.

Юки присвистнула:

– А габариты? Два метра на сто килограммов?

– Ну почему ты такая гадкая? Вечно всех измеряешь!

– Вот будешь нанимать телохранителей – и поймешь. Но больше – не всегда лучше… Хотя в основном это так.

Теперь уже я вскинула брови:

– Хотелось бы думать! Я тут все время косячу, и он меня, похоже, недолюбливает, хотя иногда бывает в хорошем настроении.

Юки нахмурилась:

– Как это он может тебя недолюбливать? Будь я по девочкам, я бы на тебя запала!

– Ты всегда умеешь утешить, Ю!

– Это правда. И если он тебя не разглядел, то тем хуже для него. Хотя, знаешь, я заметила, как он на тебя пялился. Я так смотрю на капкейки в гастрольном кейтеринге – и съела бы, но костюмы говорят «нет».

– Ты идеальна, и один капкейк тебе не повредит! – заверила я ее.

Она хихикнула, и следующие несколько минут пролетели незаметно. Вскоре на дорожку въехал небольшой внедорожник, и из него показался мужчина ростом чуть выше мистера Роудса. Это был Роджер, телохранитель Юки. Он обнял меня, сказал, что скучал, а затем подтолкнул Юки в сторону переднего сиденья. Только тогда я осознала, что она успела сбегать наверх за сумочкой… и каким-то чудом поговорить оттуда по телефону. Нет, определенно пришла пора сменить провайдера!

Пока Роджер, бывший морской пехотинец, обходил машину, Юки открыла окно.

– Ора-Бора!

– Да?

Она положила руки на раму и оперлась подбородком на руки.

– А ты знаешь, что всегда можешь поехать со мной в тур?

Я сжала губы и с улыбкой кивнула:

– Не знала, но спасибо, Ю!

– Подумай об этом, а?

Роджер включил зажигание.

– Ладно! Только мне и здесь неплохо, – честно сказала я.

Отельными буднями я наелась досыта – это правда. Перспектива жить в гастрольном автобусе больше меня не увлекала, пусть даже общество лучшей подруги делало бы ее краше.

Мне хотелось пустить корни, но сказать об этом ей было бы жестоко: уезжая из дома, она с каждым разом чувствовала себя все несчастнее. Трудно месяцами быть в разъездах, вдали от любимых людей, в суете, без шансов на уединение…

И легкая улыбка, которую она подарила мне напоследок, когда Роджер крикнул «Пока, Ора!», говорила о том, что она уловила ход моих мыслей.

И если бы я снова собралась в путь, то поехала бы к ней.

Но я не поеду.

– Люблю тебя! – крикнула она с печалью в голосе. – Купи себе новую машину, пока не наступила зима. Она тебе понадобится!

– И я тебя люблю! Обещаю! – крикнула я в ответ, давая себе наказ тотчас написать сообщение ее маме и сестре.

И она исчезла. В клубах пыли. Полетела отдавать себя на заклание карьере, взращенной на слезах и поте.

И мне вдруг очень не захотелось оставаться одной.

Ведь мистер Роудс приглашал на обед?

Ноги сами привели меня к дому, пока я вспоминала подробности этой горько-сладкой встречи, которая подняла мне настроение и украсила мой день. Постучав в дверь, я сквозь стекло увидела фигуру и по ее очертаниям поняла, что это Эймос.

Он открыл дверь и жестом пригласил меня войти. Я улыбнулась.

– Она уехала? – тихо спросил парень, пока мы шли в гостиную.

– Да. И просила сказать тебе «пока».

Он покосился на меня краешком глаза.

– Вы в порядке?

Мистер Роудс и Джеки сидели за кухонным столиком, поглощая китайскую еду. Услышав наши голоса, они выпрямились.

– Я уже по ней скучаю, – честно сказала я Эймосу. – Я рада, что она приехала. Не знаю, когда мы теперь увидимся, и от этого тяжело.

Стул рядом с мистером Роудсом оказался выдвинут, и я не сразу поняла, что это было не волшебство: он отодвинул его коленом. Жуя, он указал на стопку тарелок на кухонном столе возле контейнеров с едой. Я взяла тарелку, внезапно ощутив смущение, и положила всего понемногу: я не очень проголодалась, но есть все равно хотелось.

– Как вы с ней познакомились? – спросил Эймос, когда я накладывала еду.

Моя рука зависла в воздухе, но я решила не кривить душой.

– На большом музыкальном фестивале в Портленде, лет одиннадцать назад. Обе схватили тепловой удар за кулисами и оказались в лазарете. Тогда и подружились.

Я надеялась, что он не станет спрашивать, как я попала за кулисы, и уже приготовилась что-то объяснять, но никто ничего не спросил.

– Мне полагается знать, кто она такая? – неожиданно осведомился мистер Роудс, который ел быстро и аккуратно.

Эймос прикрыл лицо ладонью и застонал, а Джеки пустилась в объяснения – настолько пространные, что мистер Роудс, как я подозреваю, десять раз пожалел о том, что спросил.

Почему он вдруг решил быть любезным и пригласить меня на обед, я не знала, но это было очень мило.

Он действительно был порядочным человеком!

И я не могла представить себе лучше подруги, чем Юки.

Глава пятнадцатая

– Подожди, подожди секундочку…

Клара улыбнулась, протягивая чек покупателю, которого только что обслужила.

Я поправила на стенде стопку флайеров, посвященных охотничьему сезону, и скорчила рожу.

– Что за радость ловить окуней и при этом их не есть?

Уолтер, один из моих любимых покупателей и очень славный человек, который наведывался к нам от скуки, что случалось частенько, потому что он недавно вышел на пенсию, взял только что купленный пластиковый контейнер с мухами.

– Окунь невкусный, Аврора. Вообще! Но его легко выводить и в здешних водоемах полным-полно. Егеря пополняют поголовье.

Интересно, кто именно.

Мужчина по-дружески подмигнул:

– Ну, юные леди, мне пора. Хорошего дня!

– Пока, Уолтер! – отозвались мы с Кларой, когда он направился к выходу.

Он махнул нам поверх плеча.

– Нужно и нам как-нибудь выбраться, – сказала Клара, когда дверь за ним закрылась.

– На рыбалку?

– Ага. Папа поговаривает о том, чтобы выйти на лодке. Он давненько не рыбачил, а погода стоит хорошая. В последнее время он хорошо себя чувствует, и пока у нас обходится без происшествий.

Такая мысль меня не посещала.

– Ладно, давай!

– Можем наметить…

Она осеклась, и я заметила у двери мужчину, который что-то смотрел в телефоне.

Это был Джонни, дядя Эймоса.

– Иди помоги ему, – прошептала я Кларе.

Она фыркнула:

– Сама иди!

– Почему?

– Потому что он встречался с моей двоюродной сестрой. И серьезно: я пока не готова встречаться. Он мне симпатичен, но это не то, – объяснила она, делая взмах в сторону Джонни. – Иди помоги ему. Ты тоже одна!

Я хмыкнула:

– Я просто спрошу, нужна ли ему помощь.

Я была на полпути к стойке с водонепроницаемой экипировкой, когда он заметил меня и почти сразу расцвел улыбкой.

– А мы знакомы!

– Конечно. Здравствуйте, Джонни! Помощь нужна?

– Здравствуйте, Аврора!

Он положил куртку на полку и окинул меня взглядом с головы до ног. Я сделала вид, что не замечаю: сегодня двое покупателей до него уже смотрели на меня подобным взглядом.

– Как дела? Вам помочь с выбором?

Как я выяснила, ей было гораздо легче делегировать работу, если я сама предлагала помощь. Что-то принести со склада – это было проще простого! А вот отвечать на каверзные узкоспециальные вопросы я пока не научилась, хотя уже неплохо разбиралась в теме активного отдыха. Помогли консультации с мистером Роудсом, но я и сама искала информацию и приставала с вопросами к Кларе. В торговле намечалось затишье, туристический сезон в основном завершился.

– Я пришел за свинцовыми грузилами, – начал объяснять он.

Я уже знала, что они использовались в рыбной ловле.

– А потом отвлекся на эту куртку.

Он снова окинул меня взглядом, чуть приподняв уголки губ.

– Свинцовые грузила у нас вот там, где витрина. Но если не найдется тех, что вам нужны, мы сможем заказать.

Джонни кивнул. На его губах по-прежнему играла глуповато-довольная улыбка.

– Хорошо, посмотрю там. – Он помолчал. – А вы действительно здесь работаете?

– Нет. Я сперла у Клары рубашку и чилю тут от нечего делать.

Он усмехнулся:

– Это был глупый вопрос, да?

Я пожала плечами:

– Ну, «глупый» – это сильно сказано.

Он засмеялся, и я не сдержала улыбки.

– Просто вы не… Не могу представить, что вы здесь работаете… Это было грубо. Извините!

– Все в порядке. Я учусь по ходу дела. – Я снова пожала плечами. – Если понадобится помощь, дайте знать. Я буду неподалеку.

Он кивнул. Я восприняла это как сигнал отойти и направилась к Кларе, которая делала вид, что смотрит в телефон, но на самом деле – я была практически уверена в этом – наблюдала за нами.

И не ошиблась.

– Что он сказал? Хочет родить с тобой детей?

Я захохотала – повалилась вперед и прижалась лбом к стойке, а иначе точно не удержалась бы на ногах.

– Погоди-ка, мужчины не рожают…

– Надо же! А я и не в курсе, – с трудом выдавила я, все еще глядя в пол.

Мы обе заржали в голос, и, когда я наконец приподняла голову, Клара уже исчезла за стойкой. Вероятно, лежала на полу, потому что я слышала ее похрюкивание, но саму ее не видела.

Я приподняла брови:

– Нужно будет принести тебе парочку книг по самообразованию.

– Я образованная.

– Для твоих лет – не очень.

– Мы одного возраста!

– Вот именно!

Клара захохотала – ее макушка, уже появлявшаяся из-под прилавка, снова скрылась из виду. И тут послышался голос:

– Может, вы меня обслужите?

Это был Джонни.

Я повернулась к нему, вытирая слезы, выступившие от смеха:

– Конечно.

Я обошла стойку, открыла кассу, взяла у Джонни две небольшие упаковки и быстро просканировала.

– Аврора…

– Да? – Я приподняла бровь.

– У вас есть планы на вечер?

Я и забыла, что сегодня пятница.

– В планах у меня айпад и сангрия, которую я планирую приготовить.

Он весело засмеялся, а я растянула губы в улыбке и назвала сумму. Тут дверь магазина открылась, и вошла Джеки.

Мы встретились взглядами, и я улыбнулась ей. Она ответила тем же. С тех пор как девчушка призналась, что в курсе моих отношений с Кэденом, между нами возникла… не то чтобы неловкость, но легкая напряженность. Я ни капельки не сердилась на нее. И ни она, ни я не предпринимали попыток возобновить разговор, который прервала Юки, сообщив, что ей пора возвращаться в Юту.

Я не была расстроена, не сердилась, не переживала. Я рассудила так: если бы ей хотелось рассказать Эймосу и мистеру Роудсу, она бы уже это сделала. С ней мой секрет был как в сейфе.

Но в конце концов с ней придется поговорить.

И, по крайней мере, сказать Эймосу.

Джонни поприветствовал девчушку, когда та проходила мимо, достал из заднего кармана бумажник и протянул карточку.

– Чек нужен?

– Нет. – Он кашлянул, взял свои покупки и помедлил. – Может, бросите свой айпад и поужинаете со мной? Тут есть неплохой мексиканский ресторанчик, в котором, я уверен, подают сангрию.

Такого поворота я не ожидала и настолько растерялась, что не знала, что сказать.

Пойти на свидание?

– Но если вы уже с кем-то встречаетесь… – быстро проговорил он.

– Нет, – так же быстро ответила я, обдумывая его предложение.

Его улыбка стала игривой.

– Я бы подумал на Роудса, но он странно ведет себя с красивыми женщинами.

Я застонала и поморщилась, но…

Что, черт побери, я теряю? Клара сказала, что в этом смысле Джонни ее не интересует, так? И я всегда могу уточнить.

И потом, я же не собираюсь с ним спать.

Конечно, мистер Роудс в разы привлекательнее, но это ничего не значит. Он почти не разговаривает со мной и частенько смотрит так, будто уже не рад, что разрешил мне остаться подольше. То сама любезность, а то совсем наоборот. Я ничего не понимаю и не хочу об этом думать.

Я приехала сюда, чтобы жить дальше, а это подразумевает… свидания. Я не хочу быть одна. Я люблю стабильность. Я хочу, чтобы обо мне заботились, и готова сама отвечать тем же.

За время работы в магазине меня уже не раз приглашали на свидания, но теперь я впервые задумалась о том, чтобы принять приглашение.

К черту!

– Хорошо. Конечно! По крайней мере, вы, в отличие от айпада, будете поддерживать беседу, так?

Его улыбка стала еще шире: он явно был доволен. Мне было приятно.

– Обязательно. Обещаю. – Он снова улыбнулся. – За вами заехать?

– А может, встретимся на месте? В том ресторанчике?

Джонни кивнул.

– Ладно. В семь устроит?

– Договорились. – Джонни сообщил название ресторана – он находился у реки, которая протекала вдоль города. – Увидимся там.

Это был шаг, как выразилась Клара. Уже что-то! Лучше что-то, чем ничего, особенно когда приходится начинать заново.

– Тогда до встречи, – проговорил Джонни с широкой улыбкой. – Спасибо!

– Нет проблем. До скорого! – сказала я.

В магазине было пусто, и поэтому Клара не стала сдерживать голос:

– Он только что позвал тебя на свидание, да?

– Да, черт возьми! – крикнула в ответ я. – Ты не против? Если он тебе нравится, я не пойду.

Она помотала головой и, судя по тому, с какой легкостью это сделала, не кривила душой.

– Иди. В этом плане он мне действительно не интересен. – Она помолчала. – У тебя есть что надеть? – Должно быть, я раздумывала слишком долго, потому что она скорчила рожицу. – Кажется, я знаю, чем займусь в обеденный перерыв.

Я приподняла брови:

– И чем же?

Клара только улыбнулась.

* * *

Напоследок взглянув на себя в зеркало в ванной, я рассудила, что все равно лучше выглядеть не стану.

Вполне себе обычный вид!

Макияжа не много, но и не мало, а для свидания ровно в меру. Достаточно, чтобы придать товарный вид, и вместе с тем меня вполне можно было узнать.

В прошлом мне случалось несколько раз попадать в руки профессионального стилиста. В итоге я смывала макияж, потому что чувствовала себя не в своей тарелке. У меня нет объективных причин использовать тональный крем, а если кого-нибудь смущает выдавленный утром прыщик, то это не мои проблемы.

К счастью, Клара в обеденный перерыв сходила домой и принесла юбку, которая, по ее словам, ей мала, и славную блузку. За неимением туфель на каблуках – у меня обувь на полтора размера больше, чем у нее, – пришлось довольствоваться сандалиями, которые отлично подошли к юбке и изумрудно-зеленой блузке.

Я решила, что выгляжу мило. По крайней мере, так мне казалось.

Я ничего не ждала от сегодняшнего вечера, кроме возможности провести время в приятной компании. Если что, я была готова даже заплатить за себя.

Схватив ключи и сумочку – и почему-то вспомнив о двадцати оставленных у Кэдена сумочках и клатчах: подарках за многие годы, – я сбежала по лестнице и на выходе из гаража остановилась.

Я не слышала, чтобы дверь открывали, но теперь она была распахнута настежь. Эймос и мистер Роудс стояли в проеме и смотрели на механизм открывателя. Судя по всему, они меня тоже не слышали, потому что в ответ на мое «Всем привет!» Эймос подпрыгнул, а у мистера Роудса чуть дернулось плечо.

А еще он сузил глаза – в этом я была абсолютно уверена.

И, похоже, взглянул мне на ноги.

– Все в порядке?

– Привет, Ора! Открыватель ворот не работает. Папа его чинит, – ответил Эймос.

Отчасти меня удивляло, что он больше не вспоминал о Юки. После той встречи он осведомился, почему я не сказала ему, что знаю ее. Что мы с ней подруги. Притом очень близкие.

Лично я все еще была в шоке от того, насколько его удивили ее слова о том, что я хороший текстовик.

С тех пор мы частенько косились друг на друга.

– Ну, удачи! – Я улыбнулась моему юному другу. – Если что-нибудь оттуда нужно, бери. Я буду позже.

– А куда это вы направляетесь? – неожиданно осведомился мистер Роудс.

Я посмотрела на него с удивлением:

Он что, чем-то недоволен?

Я произнесла название ресторана. Потом подумала: «Может, стоит сказать, что я встречаюсь с Джонни?»

Но пока я раздумывала над этим, Эймос спросил:

– У вас свидание, да?

– Вроде того. – Я выдохнула. – Как считаете, я нормально выгляжу? Давно не ходила на свидания.

Мы с Кэденом появлялись на людях только по случаю семейных торжеств, которые проходили в отдельном зале.

Вспоминая о том, как это было, я внутренне сжалась.

Какая же я была дура, что так долго мирилась со всем этим! Будь у меня возможность отправиться в прошлое, я бы сказала юной Авроре, чтобы не глупила и устраивала свою жизнь.

Мне хотелось думать, что я мирилась с тайнами и уловками, потому что сильно его любила. Но теперь я склоняюсь к мысли, что отчаянно хотела быть любимой, чтобы рядом кто-то был, пусть даже за это приходилось платить.

Возможно, у любви всегда есть цена, но она не должна быть такой высокой.

– Нет, – проговорил Эймос, возвращая меня в настоящее. – То есть да… Вы выглядите… красиво, – пробормотал он.

– Спасибо, Эймос! Ты меня успокоил. Надеюсь, твой дядя будет того же мнения, потому что иначе ему же хуже.

– У вас свидание с Джонни? – нахмурился мистер Роудс.

Почему он говорил так, будто я делаю что-то не то?

– Да, сегодня он заходил в магазин и пригласил меня. Предложил заехать, но я отказалась, чтобы не усложнять. Я обещала вам, что посетителей не будет, и не хочу злоупотреблять гостеприимством, – быстро проговорила я, глядя в его невозмутимое лицо. – Все в порядке? Это всего лишь ужин.

Фиолетово-серые глаза снова оглядели меня.

У него напряглась челюсть – или мне показалось?

Он что, недоволен?

– Это не наше дело, – очень медленно проговорил он.

Но его тон говорил иное.

Даже Эймос взглянул на него.

– Возможно, нам придется отключить свет, но к вашему возвращению я его верну, – продолжал мистер Роудс скованным голосом.

Ну ладно… Кто-то, похоже, забыл принять свою волшебную пилюльку.

– Делайте, что считаете нужным. Еще раз удачи! Увидимся. И хорошего вечера!

– Пока, – сказал Эймос своим обычным голосом. Более расслабленным и не таким тихим.

Но мистер Роудс ничего не сказал.

Если ему не понравилось, что я встречаюсь с его родственником или кем там он ему приходится… Ну, очень плохо. Но я ведь не собиралась приводить Джонни сюда! Это всего лишь ужин в приятной компании.

И я ждала его.

Для Авроры де ла Торре это был маленький шажок, а для моей будущей жизни – гигантский скачок.

И я никому не позволила бы его испортить! Даже злюке егерю.

* * *

– Итак, – спросил Джонни, потягивая, по его словам, его единственный на сегодня стакан пива, – почему же вы до сих пор одна?

Я хмыкнула, ставя на стол бокал с сангрией, и пожала плечами.

– Вероятно, по той же причине, что и вы. У меня пристрастие к страшным куклам.

Мой визави, с которым я пошла на свидание впервые за многие годы, рассмеялся. Когда я приехала в ресторан, Джонни уже ждал меня внутри. До сих пор он был вежлив и в основном расспрашивал меня о работе в магазине.

Еще спросил, сколько мне лет. Ему было сорок один. У него была собственная фирма, занимавшаяся радонозащитными смесями. Судя по всему, работа ему действительно нравилась.

И он был в самом деле славный.

С ним было легко разговаривать и шутить, по крайней мере, пока, но уже минут через пятнадцать я поняла, что ничего не… екнуло. Я всегда понимаю, когда это случается.

И по тому, как он поглядывал на женские задницы – нашей официантки и хостес, – я заключила, что у него тоже ничего не екнуло. Или он считал, что я слепая. В любом случае это был полный провал.

Я не расстроилась.

И собиралась заплатить за себя.

Подъезжая к дому вскоре после этого, я с удивлением обнаружила, что дверь гаража по-прежнему открыта настежь. Не успела я выйти из машины, как в проеме обозначилась массивная фигура. Это был мистер Роудс.

– Привет! – сказала я.

– Привет! – отозвался он, ступая на край бетонированной площадки перед гаражом.

Я подошла ближе с другой стороны и заглянула внутрь.

– Удалось починить открыватель?

– Мы заказали новый, – ответил он, не двигаясь с места. – Привод сгорел.

– Вот засада…

Я посмотрела на него. Он стоял, сунув руки в карманы темных джинсов.

– Он был такой же старый, как и квартира.

Я слабо улыбнулась:

– А Эймос вас кинул?

– Он ушел в дом полчаса назад. Сказал, что ему нужно в туалет.

Я усмехнулась.

– Что-то вы рано! – добавил мой домохозяин своим серьезным голосом.

– Мы только поужинали.

Хотя было темно, я чувствовала, что он буравит меня взглядом.

– Удивительно, что Джонни не пригласил вас выпить после этого.

– Нет… То есть он пригласил, но я сказала, что встала в полшестого.

Мистер Роудс вынул руки из карманов и скрестил их на своей необъятной груди.

– Еще раз встретитесь?

Кому-то сегодня явно хотелось поговорить!

– Нет.

Морщины у него на лбу стали резче.

– Он при каждом удобном случае пялился на задницу официантки, – пояснила я. – Я сказала, что ему нужно над этим поработать, когда в следующий раз соберется на свидание.

Мистер Роудс чуть сменил позу, и в свете фонаря я увидела, как он моргнул.

– Вы это сказали?

– Ага. Последние полчаса я угорала над ним нон-стоп и даже вызвалась взять у нее телефончик.

Уголки его губ дрогнули: на секунду мне показалось, что он ослепительно улыбнулся.

– Оказывается, вы с ним друзья детства!

Это единственное, что мне удалось узнать от Джонни про Роудса и Эймоса. Я не наседала. Эта информация сама по себе была познавательной.

Роудс склонил голову набок.

– А вы ходите на свидания?

Его «нет» прозвучало так, точно я спросила, не думал ли он отрезать себе член.

Должно быть, я вздрогнула от его тона, потому что он смягчил его, когда, глядя мне прямо в глаза, добавил:

– У меня нет на это времени.

Я кивнула. Мне не раз доводилось слышать этот довод. И как человек, занимавший в чужой жизни… даже не второе место, я считала это честным. Правильно так говорить и поступать. По отношению к другим. Лучше знать и признавать свои приоритеты в жизни, чем тратить чужое время.

Он много работал – рано уезжал и поздно возвращался. И не преувеличивал, говоря, что у него нет времени. А что касается Эймоса… Сын был для него еще более значимым приоритетом. Если мистер Роудс был не на работе, значит, дома. С сыном. Как и полагалось.

По крайней мере, я не питала никаких иллюзий насчет этого горячего папочки. Смотреть смотри, а трогать не смей.

Как-то так…

– Ну, не буду вас задерживать. Спокойной ночи, мистер Роудс!

Он опустил подбородок, и я, решив, что больше ничего не последует, направилась к двери. Но поднялась всего на две ступеньки, когда снова послышался его грубоватый голос:

– Аврора!

Я обернулась через плечо.

Челюсть у него снова была напряжена, морщины на лбу обозначились явственнее.

– Вы красивая, – мгновение спустя объявил он этим своим размеренным мрачным голосом. – Он идиот, что смотрит по сторонам.

Могу поклясться, что на секунду у меня остановилось сердце. Или даже на три.

Я оцепенела: его слова пробили меня насквозь и ошеломили.

Он стоял в проеме, держась руками за обналичку двери.

– Мне приятно это слышать, – сказала я, чувствуя, как странно и хрипло звучит мой голос. – Спасибо!

– Просто говорю правду. Спокойной ночи! – отозвался он, очевидно, не догадываясь о том, какие разрушительные последствия имела для моей души брошенная им словесная граната.

– Спокойной ночи, мистер Роудс! – прохрипела я.

Он уже притворял дверь.

– Можно просто Роудс.

Дверь уже закрылась, и он направился к дому, а я продолжала стоять на месте, пытаясь осмыслить каждое сказанное им слово. Затем, поднимаясь по лестнице, поняла три вещи.

Он совершенно точно снова меня проверял.

Сказал называть себя Роудсом, а не мистером Роудсом.

А над тем, что я красивая, думать, а тем более раздумывать не стоит.

Я вообще уже не знала, что и думать.

Глава шестнадцатая

В то утро я была взволнована предстоящим походом, хотя для этого пришлось проснуться на рассвете.

Я по-прежнему несколько дней в неделю прыгала на скакалке – и каждый раз вроде бы дольше, причем иногда даже с легким рюкзаком на спине. Смогла бы я теперь покорить Эверест? Не в этой жизни и не в следующих – это требует гораздо больше самоконтроля, а я к тому же боюсь высоты. Но мне удалось убедить себя в том, что я осилю трудный поход. Семикилометровый маршрут, которым мы прошли тогда, имел средний уровень сложности, и я выдержала. Ладно, с трудом, но что с того?

Этот маршрут мама пометила звездочкой и волнообразным символом. Я восприняла это как хороший знак, поскольку ее информация была вполне однозначной, без каких-либо примечаний.

С каждым днем я чувствовала, как укрепляется сердце. И я сама в этом месте становлюсь крепче.

Мне нравилось, как пахнет воздух. Нравились покупатели в магазине, которые – все как один – были приятными людьми. Я любила Клару и Эймоса, и даже Джеки снова стала смотреть мне в глаза, хотя мы мало разговаривали. И общение с мистером Незом, с которым мы виделись уже несколько раз, доставляло мне радость.

На работе я чувствовала себя гораздо увереннее. Я смогла установить мышиный домик. Сходила на свидание. Я брала жизнь в свои руки. Я обживалась.

И наконец собралась осуществить этот зубодробительный поход.

Сегодня.

Не только ради мамы, но и для себя тоже.

Я была настолько воодушевлена, что, собираясь, напевала чуть громче обычного о том, чего мне действительно очень хочется.

Проверив рюкзак, в котором лежали соломинка, бутылка со встроенным фильтром, еще семь литров воды, сэндвич только с индейкой и чеддером, чтобы не размок, орешки, яблоко, пакет жевательных конфет и запасная пара носков, я вышла во двор, мысленно проверяя, не забыла ли что-нибудь.

Вроде бы нет.

Направляясь к машине, я подняла голову и увидела Эймоса. Он с измученным видом и сгорбив плечи брел к дому. Наверняка забыл выкатить на улицу мусорный бак, поэтому отец разбудил его и заставил это сделать. Такое случалось не в первый раз! Он уже жаловался мне на это.

Я помахала ему:

– Доброе утро, Эймос!

Он лениво поднял руку в ответ. Но, судя по всему, обратил внимание на мой внешний вид, поскольку уже не раз видел меня в походной экипировке: темных брюках с защитой от УФ‐лучей и белом лонгсливе, надетом поверх майки, с курткой в руке, в походных ботинках и бейсболке, едва державшейся на макушке.

– Куда вы идете? – поинтересовался он, притормаживая на пути в кровать.

Я произнесла название маршрута.

– Пожелай мне удачи!

Вместо ответа он кивнул.

Я махнула еще раз и юркнула в машину. В этот момент из дома вышел Роудс. Он был в форме и направлялся на работу. Что-то сегодня припозднился!

Последнюю пару недель мы с ним почти не виделись, но слова, сказанные им в день моего свидания с Джонни, время от времени приходили мне на ум. Кэден постоянно называл меня красивой. Но у Роудса это прозвучало иначе… пусть даже он сказал это небрежно, как будто это слово ничего не значит.

Поэтому я посигналила, просто из озорства, и заметила, как он прищурился, прежде чем вскинуть руку.

Вот так.

И я отправилась в путь.

* * *

Напрасно я питала иллюзии! Это выяснилось несколько часов спустя, когда при спуске моя нога поскользнулась на мелких камнях.

Мама пометила маршрут звездочкой в напоминание о том, что получила сотрясение мозга на тропе, пересекающей гребень.

Или звездочка означала, что пройти по маршруту может только инопланетянин. Иными словами, я не была к нему готова. Вообще.

И понять, что одолеть его за день мне не под силу, следовало минут через пятнадцать. Восемь километров в одну сторону и восемь – обратно. Может, следовало прислушаться к совету Роудса насчет ночевки, но пока мне на это не хватало духу.

Я послала сообщение дяде Марио, чтобы он знал, каким маршрутом я иду и когда приблизительно вернусь. И пообещала написать ему еще раз, когда закончу, чтобы кто-нибудь был в курсе. Клара забеспокоится, только если на следующий день я не появлюсь в магазине, а Эймос, вполне вероятно, не сразу обратит внимание, что моей машины нет на месте. И кто знает, когда еще это случится…

Что такое быть одной, понимаешь лишь тогда, когда никто не замечает, что ты отсутствуешь.

Я тяжело дышала, икры сводило судорогой, и каждые десять минут приходилось делать пятиминутный перерыв, а в остальном все было нормально. Разумеется, я раскаивалась в том, что поступила опрометчиво, но еще не потеряла надежду закончить поход.

Пока не дошла до треклятого гребня.

По пути вниз я очень старалась удержать равновесие, но все равно упала и сильно ушиблась.

Первыми удар приняли колени.

Потом руки.

Следом – локти, когда руки не выдержали.

И наконец я уткнулась лицом.

В камни.

Потому что они были везде. Ладони саднило, локти саднило, и ощущение было такое, что колено сломано.

Разве можно сломать колено?

Я перекатилась на задницу, стараясь не съехать с тропы к торчащим внизу скалам, и выдохнула.

Потом посмотрела вниз и вскрикнула.

Ладони были сильно ободраны. Мелкие камешки впились в кожу. И уже проступали капельки крови.

Я согнула руки и попыталась осмотреть локти. Они выглядели не лучше…

И лишь затем я перевела взгляд на колени.

На одном ткань была разодрана в клочья, и оно тоже было сильно ободрано. На другом ткань уцелела, но его страшно жгло: совершенно ясно, что ему тоже досталось.

– У‐у-у, – простонала я, глядя на ладони, а затем на локти – когда подняла руки, боль отдалась в плечах – и, наконец, на колени.

Боль была адской.

И никакой аптечки я с собой не взяла. Как можно быть такой беспечной?

Стянув рюкзак, я бросила его на землю рядом и еще раз посмотрела на ладони.

– И‐и-и…

Я всхлипнула, тяжело вздохнула и посмотрела назад – туда, откуда пришла.

Было действительно больно. И брюки эти я любила.

Тонкая струйка крови текла с колена по голени, и желание зареветь усилилось. Будь у меня силы сжать кулак, я бы стукнула по камням, но даже на это меня не хватало. Я снова всхлипнула – и не в первый раз с тех пор, как переехала сюда, в эту глухомань, задалась вопросом, чем, черт возьми, я занимаюсь.

Что я делаю со своей жизнью?

Зачем я здесь? Чем занимаюсь? Единственный раз сходила в поход с компанией, а так – хожу одна. У всех своя жизнь. Никто даже не узнает, что я травмировалась. Ссадины обработать нечем. Я просто умру здесь от заражения! Или истеку кровью.

Я зажмурилась и почувствовала, как навернулись слезы. Морщась, я вытерла их тыльной стороной ладони.

Жуткое разочарование, смешанное с пульсирующей болью, спрессовалось в груди в плотный ком.

Может, вернуться во Флориду или в Нэшвилл? Вряд ли я натолкнусь там на Золотого Мальчика. Он редко выходит из дома. Такой крутой перец, как он, не тусуется с нормальными людьми. Чем, черт возьми, я занимаюсь?

Ною – вот чем.

А мама никогда не ныла – напомнила какая-то маленькая частичка моего мозга.

Я открыла глаза и напомнила себе, что я здесь. Что не хочу жить в Нэшвилле – у Юки или где-то еще. Мне нравится Флорида, но я никогда не воспринимала ее как дом – скорее, она была напоминанием о том, что я потеряла, и о жизни, которой пришлось жить из-за того, что случилось. В каком-то смысле она была бо́льшим напоминанием о трагедии, чем даже Пагоса-Спрингс.

И, блин, я не хочу уезжать из Пагосы. Пусть у меня здесь всего пара друзей, но бывают люди, у которых друзей вообще нет.

Еще не так давно, когда я не чувствовала себя настолько жалко, мне казалось, что план работает. Что я куда-то двигаюсь. И обживаюсь.

А теперь, стоило какой-то мелочи пойти не так – и я готова сдаться? Кто я в таком случае?

Я сделала глубокий вдох, смиряясь с тем, что придется возвращаться. Обработать руки было нечем, колени адски жгло, а плечо с каждой секундой болело все сильнее. Будь оно вывихнуто, боль была бы нестерпимой, так что, скорее всего, это просто ушиб.

Я должна была заняться собой – и прямо сейчас. А вернуться сюда и закончить маршрут я еще успею. Я не сдаюсь. Нет.

Выбрав ладонь, которая выглядела хуже, я положила руку себе на бедро и, стиснув зубы, принялась выковыривать камешки. Они просто въелись в кожу! Я шипела, стонала, морщилась и приговаривала «О господи, твою ж мать!», когда камешек причинял адскую боль, а так было со всеми.

Я плакала.

Когда закончила и крохотные ранки наполнились кровью, а пульсирующая боль стала острее, я взялась за другую руку.

Я заботилась о себе.

И, почти закончив со второй ладонью, вспомнила про дорожную аптечку. Я купила ее вместе со спреем от медведей. В ней было только самое необходимое, но это уже кое-что. Заклею ладони пластырем и смогу доехать до дома – это два с половиной часа, не считая обратного пути пешком.

О господи, еще чуть-чуть – и я снова заплачу.

Но у меня получится! Нужно только выковырять камешки из локтей. И именно этим я занялась.

* * *

Спустя три с половиной часа, которые прошли в брани и слезах, ладони все так же саднило, локти тоже, и каждый шаг отдавался болью в коленных суставах и неприятно зудящей коже. Не будь мои брюки черными, можно было бы подумать, что я вступила в схватку с медвежонком и проиграла. С позором.

Ощущая себя побежденной и изо всех сил стараясь задушить это чувство, я ступала с трудом, чертыхаясь на каждом шагу по пути к долбаной парковке.

Периодически на меня накатывали приступы лютой злости. В первую очередь на маршрут. На то, что отправилась сюда. На палящее солнце. На маму – за то, что ввела в заблуждение. И даже на ботинки: я бы охотно сняла их и выбросила в кусты, но не хотелось загрязнять природу, да и камней было слишком много.

Это из-за гребаных ботинок я поскользнулась. Отдам их кому-нибудь при первой возможности – это я повторила себе раз десять. Или сожгу.

Нет, сжигать не буду, потому что это наносит вред окружающей среде, и запрет на разведение огня еще не отменен… Ну да ладно.

Говнодавы.

Поворачивая на серпантине, я застонала и от неожиданности остановилась.

Потому что навстречу мне двигался человек, которого я узнала бы по уйме причин. Голова у него была опущена, лямки рюкзака облегали широкие плечи, он ритмично вдыхал носом и выдыхал ртом.

Из-под красной бейсболки выбивалась седая прядь.

Он был загорелым.

И в форме.

Мужчина поднял голову, моргнул и тоже остановился. Хмурое выражение лица укрепило меня в мысли, что мы знакомы. И хриплый голос, вопросивший «Вы плачете?», тоже был знаком.

– Немного, – сглотнув, проквакала я.

Серые глаза раскрылись шире, Роудс встал еще прямее.

– Почему? – медленно спросил он, окидывая меня взглядом с головы до ног. Наконец в его поле зрения оказались мои колени. – Что случилось? Вы сильно травмировались?

Я шагнула вперед, прихрамывая.

– Я упала. – Я всхлипнула. – Единственное, что сломлено, – это мой дух. – Я вытерла лицо потными руками и попыталась улыбнуться, но и это не получилось. – Вот уж не думала увидеть вас здесь!

Он снова посмотрел на мои колени:

– Так что же случилось?

– Я поскользнулась на гребне и думала, что умру. Попутно растеряла половину своей гордости.

Я снова вытерла лицо. С меня хватит. Более чем. Мне хотелось одного – оказаться в квартире.

Выслушав меня, он явно расслабился, а затем отставил трекинговые палки, которые я прежде не заметила, скинул рюкзак и присел передо мной на корточки. Он взял мою ногу с разорванной штаниной за подколенную ямку и осторожно поднял. Я была слишком удивлена и подчинилась, стараясь сохранять равновесие, пока он осматривал кожу, тихо присвистывая.

Потом он поднял глаза, обрамленные густыми загибающимися ресницами, опустил мою ногу и дотронулся до другой лодыжки.

– Эта тоже?

– Да, – ответила я, безуспешно пытаясь скрыть уныние. – И руки. – Я снова всхлипнула. – И локти.

Роудс, по-прежнему сидевший на корточках, взял меня за руку и, перевернув ее ладонью вверх, тотчас поморщился.

– Боже правый, откуда вы упали?

– Высота была небольшая.

Он озабоченно нахмурил брови, а затем внимательно осмотрел другую мою ладонь.

– Не обработали?

Он чуть приподнял мою руку и снова скривился. Я сняла лонгслив где-то за полчаса до падения. Останься я в нем, кожа бы так не пострадала. Но что уж теперь говорить!

– Нет. Именно поэтому я повернула назад. Ничего с собой нет. Ой, так больно!

Он медленно опустил эту руку, а затем поднял другую и тоже осмотрел локоть, а я, когда боль пронзила плечо, снова ойкнула.

– Похоже, я ушибла плечо, когда пыталась затормозить.

Он посмотрел мне в глаза:

– А вам известно, что делать это при падении категорически не следует?

Я недоуменно посмотрела на него и проворчала:

– Учту на будущее, когда буду падать лицом вниз.

Его губы слегка скривились. Он выпрямился и кивнул мне:

– Пойдемте, я провожу вас и помогу обработать ссадины.

– Правда?

Он покосился на меня, затем взял трекинговые палки и рюкзак, закинул лямки на плечи, а палки продел в перекрещивающие шнуры на спине, оставив руки свободными. И, повернувшись лицом к тропе, протянул мне руку.

Я помедлила, но подала свою ладонью вверх. По его лицу скользнуло выражение, которое я узнала не сразу.

– Я имею в виду ваш рюкзак. Я понесу его. Тропа не настолько широкая, чтобы спускаться вдвоем. – В его голосе слышалась странная хрипотца.

Не будь мне настолько больно и чертовски досадно, я бы смутилась. Но сейчас я только кивнула, пожала плечами и попыталась стянуть рюкзак. Но не успела я спустить лямку, как плечам разом стало легче: он сам снял его.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Пойдемте. До начала тропы полчаса ходу.

Я внутренне обмякла.

– Полчаса?

Мне казалось, максимум минут десять.

Он сжал губы и кивнул.

Сдерживал смех? Я бы не поручилась, потому что он развернулся и начал спускаться по тропе впереди меня. Но плечи у него явно подрагивали.

– Если захотите пить, дайте знать.

Это была первая из двух фраз, сказанных им по пути вниз.

Вторая звучала так:

– Это вы напеваете то, про что я думаю?

– Да.

Я напевала сингл Ферги «Большие девочки не плачут» и не стыжусь этого.

Дважды я споткнулась, и оба раза он оборачивался, а я натянуто улыбалась и делала вид, что все в порядке.

Как он и предсказывал, спустя полчаса, в течение которых я плелась на полусогнутых, а он шел прогулочной походкой, точно по асфальту, в поле зрения появилась парковка, и я чуть не прослезилась.

Мы сделали это!

Я сделала это.

Теперь, когда ссадины на руках и локтях подсохли, боль ощущалась сильнее. И с коленями, само собой, была та же история, только суставы так ныли, что заглушали любую другую боль.

Я двинулась было к своей машине, но Роудс взял меня за предплечье и направил к пикапу. Не говоря ни слова, он опустил задний борт, а затем обернулся на меня и похлопал по нему, а сам пошел к пассажирской двери.

Я остановилась у борта, раздумывая над тем, каким образом забраться внутрь, не опираясь руками.

В этом положении он и застал меня: пялящейся на кузов и мысленно прикидывающей, как не упасть на грудь и, переместившись по-пластунски, перевернуться на задницу.

– Да вот, пытаюсь понять, как… Окей.

Одной рукой он обхватил меня под коленями, а другой – за поясницу и посадил в кузов. Точно это было как нефиг делать! Я улыбнулась:

– Спасибо!

Я бы и сама справилась, но дорого внимание.

Это не отменяло того факта, что его поведение сбивало с толку, но раздумывать над этим я не собиралась. Я до сих пор не избавилась от воспоминаний о том, что он назвал меня красивой. И уже, вероятно, никогда не избавлюсь.

Он положил рядом походную аптечку, которую прежде держал под мышкой, и без лишних разговоров занялся моей ногой: развязал шнурки и за пятку стянул ботинок.

– Задержите дыхание. Я пропотела насквозь, и хотя вряд ли ноги пахнут, но кто знает.

Он метнул взгляд в мою сторону и, снова опустив голову, взялся за другую ногу.

Я вздохнула с облегчением. Это было приятно! Я пошевелила несчастными измученными пальцами и снова вздохнула, а он тем временем закатал мою штанину выше колена на ободранной ноге и так же осторожно – на другой.

Потом, взяв за икру, вытянул мою ногу так, что она оказалась прижатой к его бедру. Наклонив голову, осмотрел ее еще раз, а затем сделал то же самое с другой. Я молча наблюдала за его манипуляциями и, когда он начал копаться в аптечке, спросила:

– А что вы здесь делаете?

Не поднимая глаз, он вытащил пару упаковок и положил их мне на бедро.

Не на настил. Мне на бедро.

– Поступил сигнал о незаконной охоте. Я приехал проверить.

Он достал небольшую прозрачную бутылочку. Надев перчатки, снял крышку и взболтал жидкость.

– Я думала, охотничий сезон еще не начался…

По-прежнему не поднимая головы, он поднял мою ногу под углом и брызнул на колено прозрачной жидкостью. Она была холодной и немного щипала, но главным образом потому, что кожа была содрана. Хотелось надеяться.

– Не начался, но некоторым это не указ, – объяснил он, сосредоточившись на задаче.

Что ж, правдоподобно.

Но какова вероятность?..

Неужели Эймос сказал ему, что я здесь?

Он обработал второе колено – оно было оцарапано, но не так сильно.

– А вдруг у вас возникнут проблемы из-за того, что не пошли туда?

Я зашипела, потому что это колено тоже щипало.

Он покачал головой, отставил бутылочку и, взяв марлевую салфетку, промокнул под ранками, пытаясь высушить их. Потом положил на них пару других салфеток и закрепил пластырем.

– Спасибо, – тихо сказала я.

– Пожалуйста, – ответил он, на мгновение встретившись со мной взглядом. – Что сначала: ладони или локти?

– Лучше локти. А руки оставим напоследок, там будет больнее всего.

Он опять кивнул, взял меня за предплечье и начал процедуру с раствора. Промакивая под ссадиной, он тихо спросил:

– Почему вы пошли одна?

– Потому что у меня нет компании.

Его голова была опущена, и я разглядывала его невероятные волосы, в которых идеально сочетались серебряные и каштановые пряди. Так седеть – это же просто обзавидоваться! Мне, по крайней мере, было завидно.

Почти фиолетовые глаза снова стрельнули в мою сторону, когда он что-то прикладывал к локтю.

– А вам известно, что ходить в горы одной небезопасно?

В нем говорил отец и егерь.

– Да. – Я действительно знала. Пожалуй, лучше многих. – Но у меня нет другого выбора. Я написала дяде о том, куда пошла. И Клара знает. – Я наблюдала за его лицом. – И, когда уезжала утром, Эймос спросил. Он тоже в курсе.

В его лице ничего не изменилось. Но ведь это Эймос сказал ему, разве нет?

И что? Он проехал весь этот путь, два с половиной часа… из-за меня?

Получается, так.

– Значит, вы повернули на гребне? – спросил он, наклеивая пластырь мне на локоть.

– Да, – смущенно проговорила я. – Маршрут оказался гораздо труднее, чем я ожидала.

Он хмыкнул:

– А я вам говорил!

Он что, запомнил?

– Да, я помню. Но подумала, что вы преувеличиваете.

Он издал тихий звук, вроде как фыркнул… Уж от кого-кого, а от него! Я улыбнулась. К счастью, он не увидел.

– Впредь нужно будет больше тренироваться, – сказала я.

Он принялся за другой локоть. Даже через перчатки чувствовалось, что руки у него нежные и теплые.

– А что, верная мысль!

– Да. Ой!

Он большим пальцем коснулся ссадины на локте и тотчас вскинул глаза:

– Все в порядке?

– Да. Это я расхныкалась. Больно.

– Вы знатно поцарапались.

– Такое ощущение, что… Ой!

Он снова тихо фыркнул. Я уже не сомневалась в этом.

Что, черт возьми, происходит? Он снова принял волшебную пилюльку?

– Спасибо, что возитесь со мной! – сказала я, когда он нежно – да, именно нежно – наклеил пластырь мне на другой локоть.

Роудс взял мою руку, перевернул ладонью вверх и положил мне на ногу.

– Как же вы собирались ехать домой? – мягко спросил он.

– Руля руками, – пошутила я и поморщилась, когда подушечка его указательного пальца задела ранку, похожую на прокол. – Другого варианта не было. Я предполагала, что всю обратную дорогу буду рыдать и обливаться кровью.

Серые глаза снова задержались на моем лице.

Я улыбнулась, а он снова взял раствор и полил мне на руки. Потом принялся пальпировать крохотные ранки, как будто проверяя, что больше ничего не застряло в коже, и снова брызнул раствором. Я скрежетала зубами, стараясь не думать о том, что он делает. И поэтому моя вторая натура взяла верх – я принялась болтать.

– Вы любите свою работу?

Его брови сошлись на переносице. Он продолжал обрабатывать ссадины.

– Конечно. Теперь больше.

Я навострила уши:

– Почему теперь?

– Теперь я сам по себе.

– А раньше не были?

Он покосился на меня серым глазом:

– Нет, я был стажером.

Он так долго молчал, что, казалось, продолжения не последует.

– Начинать все заново под чьим-то началом – мне это было не по нутру.

– К вам относились как к новобранцу? В вашем-то возрасте?

Он вскинул голову, и на его красивом лице появилось странное выражение.

– В моем возрасте?

Я поджала губы и повела плечом:

– Вам же не двадцать четыре.

Губы у него скривились, он снова опустил взгляд.

– Меня до сих пор называют Роудсом-новобранцем.

Его пальцы касались моей ладони.

– И много людей… было в вашем подчинении на флоте?

– Да.

– А сколько?

Казалось, он задумался.

– Много. Я вышел в отставку в звании мастер-чиф-петти-офицера ВМС.

Я не знала, что это такое, но звучало солидно.

– Вы скучаете по той жизни?

Он помолчал, аккуратно наклеивая мне на ладонь большой пластырь и разглаживая уголки для лучшего прилегания.

– Да, скучаю.

Он взял другую мою ладонь. Руки у него были гораздо больше моих, перчатки плотно облегали длинные закругленные пальцы. Это были красивые сильные руки. Судя по всему, очень умелые.

Хотя дело было не мое, но я не могла удержаться. Впервые за все время он так… разговорился.

– Тогда почему вы вышли в отставку?

Он сжал губы:

– Эймос не говорил, что его мама – врач?

Он вообще почти ничего не рассказывал.

– Нет.

Я принялась рисовать в воображении красивую женщину, которую Роудс когда-то любил.

– Она давно хотела принять участие в программе «Врачи без границ», и ее взяли. Билли не захотел отпускать ее одну, а Эйм отказался ехать и попросился пожить у меня. – Он бросил взгляд в мою сторону. – Из-за карьеры я так много пропустил в его жизни… Разве я мог ему отказать?

– Конечно нет.

Выходит, его бывшая была не только хороша собой, но и умна. Ничего удивительного!

– Верно, – легко согласился он. – Я не захотел уезжать, раз был нужен ему. Я мог бы продлить контракт, но вместо этого решил подать в отставку. Да, я мало бываю дома, но все же больше, чем могло бы быть.

– Так было бы при любой работе. – Я попыталась сказать что-то ободряющее. – И будь вы постоянно дома, он бы, наверное, рехнулся.

Роудс издал тихий звук.

– Грустно, что вы скучаете.

– Больше двадцати лет это была вся моя жизнь. Со временем станет легче. И если выбирать, где жить, то здесь. Хорошо расти в этих местах!

– Вы не вернетесь, когда он поступит в колледж? Если, конечно, пойдет туда.

– Нет. Я хочу, чтобы он знал, что я здесь ради него. Не посреди океана или где-то за тысячи миль.

И тут меня проняло. Как же он старался! Как сильно должен был любить своего ребенка, чтобы отказаться от всего, что так любил и по чему так скучал!

Я легонько коснулась его предплечья тыльной стороной другой руки.

– Ему повезло, что вы его так любите.

На это Роудс ничего не сказал, но я почувствовала, как напряжение слегка отпустило его, хотя он молча продолжал заниматься моей ладонью.

– И с мамой и другим папой ему тоже повезло.

– Это так, – почти задумчиво согласился он.

Закончив, он принялся складывать обратно содержимое аптечки. Мое колено почти касалось его бедра, и тут я набралась духу: наклонилась вперед и легонько приобняла его.

– Спасибо, Роудс! Я очень вам благодарна.

И я так же быстро опустила руки.

На щеках у него проступил румянец, и он тихо произнес только одно слово:

– Пожалуйста!

А потом сделал шаг назад и встретился со мной взглядом. Морщины у него на лбу стали явственнее. Не знай я его лучше, подумала бы, что он хмурится.

– Ну, поехали. Я провожу вас домой.

* * *

На обратном пути я не хандрила. Ну, может, похныкала чуток.

Руки по-прежнему саднило. Колени – снаружи и со стороны ямки – болели, а еще я случайно ударилась локтем о центральную консоль и недобрым словом помянула половину членов семейства Джонсов… потому что ни с кем другим у меня счетов не было.

Я даже не стала толком надевать ботинки. Сунула в них ноги, только чтобы доковылять до машины и залезть в нее. Роудс закрыл за мной дверь и стукнул по крыше. Я сразу скинула ботинки и бросила их на пассажирское сиденье.

По пути я остановилась один раз, чтобы сходить в туалет на заправке. Роудс тоже припарковал пикап и подождал, пока я вернусь.

На душе было погано, но я старалась не циклиться на этом. Я попыталась пройти этот маршрут – и потерпела неудачу. Но, по крайней мере, я попробовала.

Ладно, это было вранье! Я ненавидела неудачи больше всего на свете. Ну, почти.

Поэтому, когда в поле зрения появился поворот на подъездную дорожку, я вздохнула с облегчением. Перед домом стоял уже знакомый хэтчбек, который, помнится, принадлежал Джонни. После нашего неудачного свидания мы с ним не виделись. Роудс проехал на обычное место, а я припарковалась возле гаража. Оставив в машине все, за исключением телефона и кое-как надетых ботинок, я вышла. Мой домовладелец уже закрывал дверь пикапа, глаза его были опущены.

– Роудс! – окликнула я.

– Пиццы хотите?

Он что, приглашает меня? В самом деле? Опять?

У меня екнуло сердце.

– Конечно! Если вы не против.

– У меня найдется пакет со льдом – сможете приложить к плечу.

Он наблюдал, как я, чертыхаясь, ковыляла к дому, потому что каждый шаг отдавался болью.

– А вам точно не прилетит за то, что уехали раньше с работы? – спросила я, когда мы поднимались по ступенькам.

Он открыл дверь и сделал приглашающий жест.

– Нет. А будут вопросы, скажу, что помогал пострадавшей туристке.

– Скажите, что очень пострадавшей. Потому что так и есть. На обратном пути я держала руль запястьями. Если бы могла написать вам отзыв, запросто поставила бы десять звезд.

Он уже закрывал дверь и тут посмотрел на меня.

– Почему вы ничего не сказали, когда мы были на заправке? Можно было бы оставить машину там.

– Как-то в голову не пришло… – Я пожала плечами. – И сколько можно скулить? Вы уже нагляделись на меня в соплях.

У него на лбу обозначились морщины.

– Спасибо, что поддержали! – Я помолчала. – И помогли. И проводили.

Он уже притворил дверь, но я все не могла угомониться.

– Вы так добры ко мне, и я уже начинаю думать, что вы неплохо ко мне относитесь.

Массивная фигура замерла. Серый глаз посмотрел на меня через плечо, и грубый серьезный голос вопросил:

– А кто сказал, что я к вам плохо отношусь?

Я не ослышалась?

Он только что сказал?..

Но он уже пошел дальше, а я осталась на месте. Осмысливать. Пока не очнулась.

Только тогда я осознала, что телевизор был включен, и услышала голос Роудса, который спросил:

– Пицца готова?

И лишь оказавшись в гостиной, я заметила над спинкой дивана голову Эймоса и сказала:

– Привет, мини-Джон Мейер!

Я надеялась, что голос звучит естественно и не выдает смятения, в которое меня повергли слова Роудса. Или он именно этого добивался? Нужно будет подумать об этом на досуге!

На лице Эймоса мелькнуло довольное выражение, которое он тотчас попытался скрыть.

– Привет, Ора! – Он нахмурился. – Вы плакали?

Неужели настолько видно?

– Было дело.

Я подошла к нему и протянула кулак – иного способа поприветствовать его просто не было.

Он стукнул по нему своим, но, должно быть, увидел пластырь на ладонях, потому что вопросительно наклонил голову.

– Что случилось?

Я продемонстрировала ему руки, локти и колено с разорванной штаниной.

– Поскользнулась на гребне. Жизнь бьет ключом!

Из кухни послышался смешок, который я проигнорировала.

Но парнишка не повелся на шутку.

– Да все норм, – без энтузиазма сказала я.

– Что случилось?

Это был Джонни, который вышел из коридора, вытирая руки о штаны цвета хаки. Увидев меня, он остановился и широко улыбнулся:

– О, привет!

– Привет, Джонни!

– Она поест с нами, – крикнул Роудс из кухни, роясь в морозильнике.

Джонни блеснул белозубой улыбкой, чем сразу напомнил мне о первопричине нашего свидания, и, подойдя ближе, подал руку. Я показала ему ладонь и сложила руку в слабый кулак. Он стукнул по нему:

– Упали?

– Ага.

– Значит, до озера вы не дошли, Ора? – спросил Эймос.

– Нет. Я свалилась на гребне того жуткого хребта, и пришлось повернуть назад. – Так все и было. – Очевидно, я еще не настолько в хорошей форме, чтобы сделать это за день. По пути наверх меня дважды вырвало.

Парнишка скривился, а я рассмеялась:

– Я потом почищу зубы, не волнуйся.

Гадливое выражение не исчезло с его лица – он откровенно отодвинулся от меня. Мы неплохо продвинулись в отношениях. Мне это нравилось.

– Вы в порядке? – спросил Джонни.

– Жить буду.

Тут у меня перед глазами возник синий пакет со льдом. Я запрокинула голову: это Роудс держал его. С этого ракурса ямочка на его подбородке выглядела особенно очаровательно.

– Приложите к плечу на десять минут.

– Спасибо! – улыбнулась я.

– Пожалуйста! – пробормотал он себе под нос.

Эймос подвинул подушку рядом с собой, выразительно посмотрел на меня, и я уселась, зажав пакет между ключицей и плечом и морщась от того, насколько он был холодным. Джонни расположился в кресле.

– Пицца будет готова минут через десять, – обратился он, насколько я поняла, к Роудсу, который, судя по звукам, возился на кухне и ничего не ответил. – По какому маршруту вы шли?

Я сказала название.

– Не ходил по нему, – ослепительно улыбнулся Джонни.

– Мне казалось, вы не увлекаетесь пешим туризмом.

– Нет.

Он что, снова пытался флиртовать?

– Держите пакет плотнее к спине.

Я обернулась: тот, кто хозяйничал на кухне, доставал тарелки из посудомойки. Когда он наклонялся, брюки еще плотнее облегали бедра и ягодицы.

Внезапно боль в руках отступила.

– Эйм, а ты помнишь, что у папы завтра день рождения? Обязательно позвони ему, иначе он расстроится, – сказал Джонни, снова переключая мое внимание на себя.

– Завтра у Роудса день рождения? – спросила я.

– Нет, у Билли, – ответил Джонни.

– У отчима?

Эймос нахмурился и сразу стал похож на Роудса.

– Нет, он тоже мой папа.

Я постаралась сохранить на лице нейтральное выражение, но что он имел в виду, оставалось неясным.

– У меня два папы, – пояснил парнишка.

Я поджала губы, продолжая недоумевать.

– И тот папа – не отчим?

Он кивнул.

– Понятно.

Дело было не мое, и я знала это. И что не нужно просить разъяснений. Но не могла удержаться.

– А вы его дядя… со стороны мамы? – обратилась я к Джонни.

– Да.

Может, они состояли в свободных полиаморных отношениях и не знали, кто на самом деле отец ребенка? И Джонни устраивало, что лучший друг крутит с его сестрой?

– Билли тоже наш лучший друг, – проговорил из кухни Роудс. – Мы втроем с детства знакомы.

Оба его друга крутили с его сестрой? Это была какая-то бессмыслица. Я посмотрела на Эйма и Джонни, но выражения их лиц не давали никакой подсказки к решению этой загадки.

– То есть вы все… были вместе?

Эймос поперхнулся, а Джонни покатился со смеху. И тут Роудс снова подал голос.

– Вы двое совсем не помогаете! Билли и Софи, мама Эйма, хотели ребенка, но у Билли… травма…

– Он не может иметь детей, – наконец пояснил Эйм. – Поэтому он попросил папу. Роудса. Папу Роудса. Чтобы не обращаться к донору.

Наконец-то что-то стало проясняться.

– Папа Роудс согласился, но он тоже хотел быть папой, а не просто… донором. Все сказали «окей». И вот я здесь. Теперь понятно? – небрежно произнес Эйм.

Я кивнула. Такого я никак не ожидала.

И тут мое сердце возликовало. Лучший друг Роудса и его жена хотели иметь детей, но не могли. Он согласился, но с условием, что тоже будет участвовать в жизни ребенка. Он тоже хотел быть отцом! Неужели думал, что никогда не обзаведется собственными детьми? И своей семьей?

Но как же это… прекрасно!

Вероятно, месячные были на подходе, потому что мои глаза наполнились слезами, и я сказала:

– Это самая трогательная история, которую мне доводилось слышать!

Двое сидевших в комнате посмотрели на меня с ужасом, а Роудс осведомился обычным голосом:

– Вы снова плачете?

Ничего-то от него не скроешь!

– Возможно. – Я всхлипнула и повернулась к Эймосу, который, судя по выражению лица, не мог решить, что делать: то ли броситься меня утешать, то ли отодвинуться от меня подальше. – О такой любви пишут в книгах.

Он тут же скорчил скептическую мину, как в тот раз, когда я предложила ему написать песню о маме.

– А вам это не кажется странным?

– Ты смеешься? Нет. Что тут странного? У тебя два отца, которые мечтали о твоем появлении на свет. И три человека, которые любят тебя до смерти, не считая дяди и бог знает кого еще. О таком можно только мечтать!

– А последняя подруга папы считала, что это странно.

Его последняя подруга? Значит, он встречается. Я приняла безучастный вид.

– Эйм, ну сколько можно? – послышался ворчливый голос Роудса. – Это было десять лет назад. Я не знал, что она была настолько религиозной и даже в развод не верила. – Из кухни доносился стук посуды. – Я порвал с ней тотчас. И уже говорил, что сожалею.

Парнишка закатил глаза:

– Это было восемь лет назад. А еще она была надоедливой.

Я поджала губы, ловя каждое слово из их препирательств.

– А с тех пор других женщин рядом со мной ты не видел.

– Да, поэтому мама говорит, что тебе нужно покрасить волосы, чтобы была девушка, а ты не хочешь.

– Если ты пошел в меня и сам начнешь седеть, когда тебе будет немногим за двадцать, тогда посмотрим, как ты запоешь, чувак, – иронично заметил Роудс.

Эймос фыркнул.

И тут меня черт дернул вмешаться.

– Не знаю, как тебе, Эйм, а мне нравится такая седина. Выглядит очень красиво!

Она мне действительно нравилась. Хотя говорить этого не следовало, поэтому я дала задний ход и, заметая следы, добавила:

– И не знаю, как другим, а по мне, так твои родители поступили замечательно. В самоотверженности и любви нет ничего некрасивого.

Он заглотил наживку, хотя по-прежнему был настроен скептически. И, очевидно меняя тему разговора, неожиданно спросил:

– А где ваш отец? Вы никогда о нем не говорите.

Вот я и попалась…

– Мы встречаемся раз в несколько лет. Разговариваем от случая к случаю. Он живет в Пуэрто-Рико. Они с мамой недолго были вместе – он не был готов остепениться, когда появилась я. На самом деле, они едва знали друг друга. Думаю, он любит меня, но не так, как любят тебя твои папы.

Эймос сморщил нос:

– А почему вы не поехали жить к нему, когда ваша мама…

– Он не был вписан в мое свидетельство о рождении. И, когда узнал о том, что произошло, я уже жила у дяди с тетей. Мне было лучше остаться у них.

– Ну и лажа!

– Было еще много всего невеселого, так что это даже не в первой десятке, Эйм.

Я пожала плечами и по наступившей тишине поняла, что получилось неловко.

Тут чья-то рука похлопала меня по руке.

Это был Эймос.

Я улыбнулась ему и невзначай повела взглядом в сторону кухни. Оттуда на нас смотрела другая пара глаз.

На лице Роудса была слабая улыбка.

Глава семнадцатая

То, что у Джеки что-то на уме, стало ясно, когда я в третий раз перехватила ее взгляд, и при этом она тотчас отвела глаза, поняв, что попалась.

Ситуацию с Кэденом мы до сих пор не обсудили. Просто делали вид, что все как обычно, и, строго говоря, так и было. Она знала с самого начала.

Теперь, когда у меня было время поразмыслить об этом, возникло ощущение, что Джеки никому ничего не сказала, потому что тогда Клара узнала бы, что она тайком просматривала ее аккаунт. Выводить девчонку на чистую воду и ставить к позорному столбу я не хотела. Тоже мне, большое дело!

Поэтому я слегка удивилась, когда она наконец подошла и медленно, очень сладким голоском сказала:

– Аврора?

– Что такое?

Я листала журнал по рыболовству, который у нас продавался, – хотела прочитать статью о радужной форели. Чем больше я узнавала о рыбах, тем сильнее укреплялась в мысли, какие это интересные существа.

– Скоро день рождения Эймоса.

Что?

– Правда? Когда?

– В среду.

– И сколько ему исполнится? Шестнадцать?

– Да… И я подумала…

Я посмотрела на нее и ободряюще улыбнулась.

Она улыбнулась в ответ.

– Можно я воспользуюсь вашей духовкой, чтобы испечь торт? Я хочу сделать ему сюрприз. Он говорит, что торт не нужен, но это будет его первый день рождения без мамы, и я не хочу, чтобы он грустил. Или рассердился на меня. Я бы заказала торт в пекарне, но там дорого, – выпалила она, стискивая руки. – Я бы испекла его накануне и вручила, когда уже приду. Для него это будет неожиданностью.

Я даже раздумывать не стала.

– Конечно, Джеки. Отличная идея!

Я бы могла купить торт, но девчушка была настолько воодушевлена идеей приготовить его самостоятельно, что портить ей удовольствие было бы неправильно.

– Да?

– Да, – подтвердила я. – Приходи во вторник. Я поставлю торт в холодильник, и там он будет тебя дожидаться.

– Да! – взвизгнула она. – Спасибо, Аврора!

– Пожалуйста!

Она быстро улыбнулась и отвела глаза.

Клара была в подсобке, и я решила, что это подходящий момент, чтобы покончить со всем разом.

– Мы друзья, так?

Джеки посмотрела в сторону, улыбка стала напряженной и неуверенной.

Я дотронулась до ее руки.

– Ты знаешь, и ничего страшного. Когда-то это был секрет, но теперь уже нет. Я просто не люблю об этом говорить без необходимости. Я совсем не сержусь. Все в порядке, Джеки. Хорошо?

Она быстро кивнула, а затем, поколебавшись, спросила:

– А Эймосу вы расскажете?

– Когда-нибудь. Но мне хотелось бы сделать это самой. Но если ты случайно проговоришься или не сможешь сохранить это в тайне, я тоже пойму.

Казалось, она задумалась.

– Нет, это ваше дело. Мне просто стыдно, что я вам не сказала.

– Все в порядке!

Похоже, ее еще что-то заботило, поэтому я ждала.

И не ошиблась.

– Можно вопрос?

Я кивнула.

Она вдруг смутилась.

– А вы действительно писали ему песни? – прошептала она.

Такого поворота я не ожидала. Я думала, она спросит, такой ли он милашка на самом деле, или почему мы расстались, или что-нибудь еще. Но не это.

И я сказала правду.

– Бо́льшую часть. Но не последние два альбома.

Я не собиралась брать на себя ответственность за эту лабуду.

Глаза девчушки округлились.

– Значит, вы написали песни из его лучших альбомов?

Я пожала плечами, но внутренне… Ну, это было приятно.

– А я-то думала, что случилось с двумя последними… Но теперь все понятно, – объявила она. – Они – отстоище.

Я с каждым днем все меньше и меньше думала о нем, его карьере и его мамаше. Я не вспоминала о Кэдене уже несколько недель. Но…

Эта мысль по-прежнему грела мне душу.

Лохи-прилипалы.

* * *

Джеки следовала своему плану. Поскольку учебный год уже начался, она пришла в магазин после занятий и поехала со мной домой, чтобы Эймос ни о чем не заподозрил. Я провела ее внутрь и выпустила наружу. Мы испекли два коржа в формах, которые она взяла у Клары, дали им остыть в течение часа, а сами тем временем взялись за пазл. Потом мы украсили торт, и получилось большое «Орео» с ванильной начинкой между слоями и крошками печенья сверху.

Он выглядел изумительно.

Джеки сфотографировала его со всех ракурсов.

А под конец она тихо спросила, смогу ли я на следующий день вынести торт к дверям, и я согласилась.

Вечером следующего дня я стояла на углу и смотрела, как она идет к дому, аккуратно неся торт, точно это было что-то бесценное. Я едва успела отступить внутрь, когда Роудс открыл ей дверь. Я улыбнулась. Хотелось надеяться, что Эймос оценит сюрприз, который Джеки готовила с таким старанием и энтузиазмом.

Конечно, оценит! Он был хорошим парнишкой.

Кстати…

Мы виделись несколько дней назад, и он ни словом не обмолвился о дне рождения, но я все равно приготовила ему открытку. И вручу ее при первой возможности.

Я как раз начала ее подписывать, когда в дверь постучали.

– Входи! – крикнула я, думая, что это Джеки.

Но шаги были непривычно тяжелыми, поэтому я замерла и, когда они достигли площадки, обернулась. Это был Роудс.

После того дня, когда он обнаружил меня на маршруте, мы виделись мельком. Я махала ему из окна; он заходил, когда мы с Эймосом были в гараже; он осматривал мои локти и руки, а потом сидел еще полчаса, слушая, как поет его ребенок. Безумно стесняясь, парень пел перед нами, и это само по себе было чудом. Я предположила, что насчет шоу талантов, о котором он обмолвился при Юки, у него был серьезный настрой. Все шло хорошо.

И я старалась не зацикливаться на фразах, которые Роудс попутно ронял.

В частности – на том, что он назвал меня красивой.

И на «кто сказал, что я к вам плохо отношусь?».

А теперь он стоял в полуметре от меня – в джинсах, футболке и черных слиперах. И озирался с широко распахнутыми глазами.

– Какого черта здесь произошло?

Он глядел на разбросанную повсюду одежду и обувь, валявшуюся в разных углах комнаты. А в довершение всего на самом видном месте лежали мои трусишки.

Давненько я не наводила порядок…

Он встретился со мной взглядом, и я поморщилась.

– Разгул стихии?

Роудс моргнул. Уголки его губ напряглись и сразу расслабились. Он поднял глаза к потолку, затем посмотрел на меня и сухим командным тоном сказал:

– Пойдемте.

– Куда?

– В дом, – невозмутимо ответил он, глядя на меня пронзительно-серыми глазами.

– Зачем?

Его брови поползли вверх.

– Вы всегда задаете столько вопросов, когда вас куда-то приглашают?

Я подумала и улыбнулась:

– Нет.

Он склонил голову набок, упер руки в боки и поджал губы. Пытался скрыть усмешку?

– Пойдемте в дом, дружочек! У нас есть пицца и торт.

Я помедлила:

– Вы серьезно?

Теперь в его лице не чувствовалось напряжения – он просто смотрел на меня. Секунду, другую. И тихо произнес:

– Да, Аврора. Я серьезно.

Я улыбнулась. Возможно, следовало спросить, насколько серьезно, но я побоялась, что он аннулирует приглашение, а потому подняла палец и сказала:

– Одну минуту. Вообще-то я подписывала Эймосу поздравительную открытку.

Роудс опустил свой чудный раздвоенный подбородок и снова принялся обозревать разруху в гараже. Все было не настолько плохо, но я уже не раз бывала в доме и знала, что наши представления о порядке сильно разнятся. Раковина не была завалена посудой, и мусор не выпрыгивал из ведра, а что до одежды… просто в какой-то момент она забыла дорогу к чемодану!

Я сосредоточилась на открытке и написала своему юному другу небольшое послание.

С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ЭЙМОС! Я так рада, что мы друзья! Лишь твое доброе сердце способно затмить твой талант! Обнимаю, Ора Р. S. Понос

Пусть это напомнит ему о моменте, с которого все началось. Ну, или о втором.

Я сунула купюры в сложенную открытку, посмотрела на своего домохозяина, который все это время стоял как вкопанный, и сказала:

– Я готова. Спасибо, что пригласили!

Пока мы шли бок о бок к дому, он поглядывал на меня.

– Как у вас день прошел, хорошо? – поинтересовалась я, косясь на него.

Он смотрел вперед. Брови были нахмурены, точно его что-то беспокоило.

– Нет. – Он тяжело вздохнул и покачал головой. – Когда я направлялся в офис, произошел несчастный случай с туристом и его маленькой дочерью.

– Они сильно пострадали?

Он кивнул, все так же глядя вперед остекленевшими глазами.

– Обоих пришлось отправлять в Денвер спасательным вертолетом.

– Это ужасно! Мне очень жаль…

Я легонько коснулась его локтя.

Он сглотнул. Казалось, даже не почувствовал моего прикосновения.

– Это ужас что такое! Надеюсь, у них все будет хорошо. Представляю, как тяжело такое наблюдать…

Он, сам того не замечая, стиснул руки, что-то представляя или думая бог знает о чем. Потом покачал головой и сказал обеспокоенным голосом, который тронул меня за душу и дал понять, насколько сильное впечатление произвело на него случившееся:

– Не могу отделаться от мысли, что это мог быть Эйм.

– Понимаю…

Он наконец посмотрел на меня все тем же остекленевшим взглядом, по-прежнему хмуря лоб.

– А еще у него день рождения, и от этого только хуже.

Я кивнула, не зная, как его ободрить или утешить. Поэтому помолчала секунду и сказала первое, что пришло в голову:

– А когда у вас день рождения?

Если вопрос его и удивил, то на лице это не отразилось.

– В марте.

– А какого числа?

– Четвертого.

– И сколько вам исполнится?

– Сорок три.

Сорок три. Я приподняла брови. Затем прикинула еще раз.

Если бы не седина, он казался бы моложе. Но, опять же, чтобы так круто выглядеть в сорок два, это еще пойди поищи! Так что все отлично.

– А вам сколько? – неожиданно спросил он. – Двадцать шесть?

Я усмехнулась в тот самый момент, когда он опустил взгляд.

– Тридцать три.

Он резко вскинул голову:

– Не может быть!

– Клянусь вам, – подмигнула я. – У вашего сына есть копия моих прав.

Серые глаза скользнули по моему лицу, а затем опустились чуть ниже. Морщины на лбу стали явственнее.

– Вам тридцать три?

Судя по голосу, он мне не верил.

– В мае будет тридцать четыре.

Он снова посмотрел на меня, и на этот раз его взгляд оставался на моей груди на секунду дольше. На очень долгую секунду. Хм…

Поднимаясь по ступенькам веранды и заходя в дом, мы не сказали ни слова. Джонни стоял на кухне с банкой пива, не отрывая глаз от телевизора. Эймос и Джеки сидели на диване и тоже смотрели телевизор. Шел какой-то боевик. На кухонном островке лежали три коробки пиццы.

Как только мы остановились в проеме между кухней и гостиной, все три головы повернулись, чтобы взглянуть на меня – и Роудса, само собой.

– Привет, именинник! – воскликнула я слегка смущенно, чего никак от себя не ожидала. – Привет, Джеки! Привет, Джонни!

– Привет, Ора! – отозвался парнишка.

Джонни тоже сказал «привет», а Джеки спрыгнула с дивана и подошла меня обнять.

Мы неплохо ладили, но никогда раньше она меня не обнимала – вероятно, из-за той неловкости. В обстановке тайн и вранья такое бывает.

Краем глаза я заметила, как Эймос поднялся с дивана и тоже движется в мою сторону – скорее покорно, чем с энтузиазмом. Медленно, но верно я завоевывала симпатию парнишки. Когда Джеки отошла, он улыбнулся мне краем рта – эту манеру явно перенял у отца – и сказал:

– Спасибо, что помогли с тортом!

– Пожалуйста! А теперь деньрожденные обнимашки?

Он ссутулил плечи, а я сделала шаг вперед и приобняла его. Он тоже поднял тонкие руки и осторожно, неловко похлопал меня по спине.

Он был такой лапушка!

Когда Эйм опустил руки, я вручила ему открытку.

– Ничего лучше не успела придумать. С днем рождения!

Он метнул взгляд на Джеки и лишь потом взял открытку, открыл и, увидев ее содержимое, поднял серые глаза. И удивил меня безмерно.

Он улыбнулся!

В этот момент я поняла, что, когда второй скачок роста останется позади, этот парень будет производить на окружающих такое же впечатление, как его отец.

Кого-то придется защищать от сексуально озабоченных хищниц!

Но если он унаследует от отца угрюмый вид, то за него, пожалуй, можно не переживать.

А пока он был просто славный мальчишка.

Улыбка не сходила с его лица, когда он вытащил пачку пяти– и однодолларовых купюр.

– Я сейчас…

Он ушел к себе и вернулся с пустыми руками. Губы у него были сжаты, но слова прозвучали отчетливо:

– Спасибо, Аврора!

– Пожалуйста!

– И что там было, не покажешь? – поинтересовался дядя.

– Нет, – ответил Эймос.

Я хихикнула и бросила взгляд на Роудса: у него кривились губы.

– Почему? – осведомился Джонни.

– Потому что это мое.

– А мне можно посмотреть?

Джеки привстала на цыпочки.

– Потом.

– Ну ты и грубиян! – хихикнул Джонни.

– Раз Ора здесь, тогда можем есть? – спросил виновник торжества.

На стойке уже стояла стопка тарелок. Я взяла одну и встала рядом с Джонни, который посмотрел на меня и улыбнулся.

– Как дела? – спросила я.

– Супер. А у вас?

– Тоже неплохо. И как, удалось замутить с той официанткой?

– Нет. Она не перезвонила, – усмехнулся он.

– Разглядывали на свидании посторонние задницы или…

Он захохотал.

– Если вы двое закончили флиртовать, то какую пиццу будете, дружочек? – послышался резкий голос Роудса.

Мы флиртуем? Это он серьезно? Я просто шутила! Джонни сделал круглые глаза, а я растерянно пожала плечами. Что ж теперь…

Только потом до меня дошло, что никто не отреагировал на «дружочка». Только я.

Я положила себе два куска превосходной пиццы, посыпала их пармезаном и, пройдя к столу, за которым уже сидели подростки, села рядом с Джеки. Джонни расположился напротив, а Роудс занял место рядом с сыном.

Откуда появились дополнительные стулья, оставалось загадкой.

Джеки спрашивала Эймоса, приедет ли его дедушка на этих выходных или на следующих, и тут именинник повернулся ко мне и спросил:

– Вы еще пойдете в поход, пока снег не ляжет?

Я только что отправила в рот огромный кусок пиццы, поэтому пришлось быстренько его прожевать.

– Да, но нужно все время сверяться с погодой.

– И какие у вас варианты?

Я назвала два легких маршрута протяженностью около трех километров в оба конца. Честно говоря, я не полностью оправилась от последнего – ладони и колени, чтоб им пусто было, еще не зажили.

– А что, хочешь составить мне компанию? Возможно, выдвинусь в эту субботу. Клара закрывает магазин в полдень, чтобы почистили ковры.

– Я хочу пойти, – вызвалась Джеки.

Все трое повернулись к ней.

Она нахмурилась:

– Что?

– Ты пыхтишь, когда поднимаешься по лестнице, – пробормотал Эймос.

– Нет.

– Когда мы ходили к Пьедре, ты и километра не прошла: сказала, что дальше не пойдешь, – гнул свое Эймос.

– И что с того?

– Один маршрут общей протяженностью полтора километра, а другой – больше трех, – спокойно, но твердо объяснил ей Роудс.

Девчушка скорчила физиономию, а я постаралась сдержать улыбку.

– Когда пойду маршрутом покороче, я дам тебе знать. Если пойду, конечно. И в следующем году еще буду здесь.

Я улыбнулась и встретилась взглядом с Роудсом.

Челюсть у него была напряжена. Уголком глаза я увидела, как на лице Эймоса проступило странное выражение. Почему они так на меня смотрят?

Но я не успела додумать эту мысль – Джеки принялась говорить о том, что к ней несправедливы, она все время ходила в походы, и я какое-то время вслушивалась в ее слова. Пока мне не приспичило по-маленькому.

Я отодвинула стул и направилась прямиком в туалет, который давно заприметила по пути в гостиную. Сделав делишки и вымыв руки, я потянулась за полотенцем и случайно опустила глаза вниз. Что-то маленькое и коричневое шмыгнуло по полу. Я застыла на месте.

Потом, чуть наклонившись, заглянула за унитаз и снова увидела ее.

Глазки-бусинки.

Голый хвост.

Сантиметров пять длиной.

Она встрепенулась и юркнула за мусорное ведро.

Стыдно сказать, но… я завизжала. Не громко, но тем не менее.

И бросилась из туалета как ошпаренная.

Не припомню, чтобы я когда-то неслась по коридору с такой прытью, улепетывая от туалета как можно дальше. Хорошо, что увидела ее после, когда надела трусы и застегнула молнию на джинсах.

Финишировала я на кухне.

Роудс стоял у островка, отрывая кусок бумажного полотенца, когда заметил мое приближение. Он нахмурился:

– Какого…

– В туалете мышь!

Я пронеслась мимо него и почти запрыгнула на табуретку возле стойки, а оттуда с безумным видом сиганула на диван, оглядываясь в поисках преследователей.

Боковым зрением я заметила, как Эймос вскочил со стула и в следующую секунду оказался рядом со мной, прижавшись задницей к спинке и подтянув под себя ноги. Джонни и Джеки даже не пошевелились – либо им было все равно, либо их впечатлил переполох, который устроили мы с Эймосом.

– Крыса? – осведомился Роудс, оставаясь на месте.

Я замотала головой, сделала глубокий выдох и попыталась справиться с сердцебиением.

– Нет, мышь.

Брови у него приподнялись совсем чуть-чуть, но я заметила.

– Так эти вопли из-за мыши?

А еще помедленнее сказать было нельзя?

Я сглотнула:

– Да!

Он моргнул. Сидевший рядом Эймос утробно фыркнул, и тут я заметила, что у Роудса трясется грудь.

– Что? – спросила я, шаря взглядом по полу.

Грудь у него затряслась еще сильнее – он почти задыхался, зажмурив глаза.

– Я… Я и не знал, что вы увлекаетесь паркуром!

Эймос снова фыркнул и спустил ноги на пол.

– Заднее сальто на стол! – давился хохотом Роудс.

Он умирал от смеха. Этот сукин сын умирал от смеха!

– Не было такого! – запальчиво крикнула я, чувствуя себя немного… по-дурацки. Но ведь не было! Я не умею делать сальто.

– А со стола – на диван, – веселился Роудс, зажимая рот рукой.

Он говорил с трудом.

– А лицо… Ора, оно было белым! – подал голос Эйм, у которого предательски дрожала нижняя губа.

Я поджала губы и уставилась на дорогого друга.

– На мгновение у меня душа ушла в пятки, Эйм. Да и ты, прямо скажем, не вразвалочку сюда пришел!

Роудс, который решил, что это ужасно забавно, чуть не рухнул со смеха.

– Можно подумать, вы увидели привидение!

Эймос заржал в голос.

И Роудс тоже.

Джонни посмеивался – мне хватило взгляда, чтобы понять это, – и только Джеки мило улыбалась. Хоть у кого-то было сердце.

Они хохотали до слез, до упаду, до поросячьего визга.

– Чтоб вам мыши в рот залезли за то, что вы такие насмешники! – пробормотала я в шутку. Ну, почти.

Роудс, похохатывая, подошел к сыну и похлопал его по спине. Они смеялись.

Надо мной.

Но вместе.

И пусть я сегодня не усну, переживая из-за того, что где-то рядом шуруют мыши, но оно того стоило.

Глава восемнадцатая

Я читала за столом, когда на подъездной дорожке послышался знакомый хруст шин.

Я оживилась.

Вчера вечером, когда мы дискутировали о том, сколько рифмующихся слов в песне можно считать перебором, Эймос упомянул, что на выходных приедет его дедушка – отец Роудса. У меня совсем вылетело из головы, что Джеки спрашивала об этом на дне рождения. Тогда именинник заявил, что не прочь притвориться больным и отсидеться в своей комнате.

До той поры я как-то не задумывалась о том, что вопрос о родителях Роудса никогда не поднимался. Эймос время от времени упоминал бабушек и дедушек с другой стороны, но и только. Поскольку мои собственные племянники едва ли говорили обо мне, я не придавала этому значения, хотя это было странно.

Правда, у меня было ощущение, что здесь что-то не так, особенно после того, как Эйм сказал, что дед живет в Дуранго, а это в часе езды от Пагоса-Спрингс. Я жила у них уже несколько месяцев. За это время он мог бы приехать хоть раз! И Роудс с Эймом редко выбирались куда-то вместе… Возможно, отчасти потому, что парнишка до сих пор был наказан, хотя уже абсолютно точно начались послабления. Но я все равно терялась в догадках.

Я осталась сидеть, посоветовав себе не совать нос в чужую жизнь.

Но если до моих ушей что-нибудь долетит, то это другое дело. Если они будут говорить настолько громко, что я услышу их разговор, это не будет означать, что я подслушиваю. Верно?

Словом, я нашла логическое обоснование своим действиям: смотрела в лежавшую передо мной книгу, а сама держала ухо востро и периодически поглядывала на стоявшую под окном новенькую машину. Ее я приобрела накануне по системе трейд-ин. Внедорожник оказался больше, чем я планировала купить, но полюбился мне с первого взгляда. Эймос и Роудс проверили его и одобрили. Приближалась зима, и все указывало на то, что проведу я ее в Колорадо.

Я размышляла об этом, когда внизу хлопнула дверь и послышалось бурчание Эймоса:

– Зачем ему вообще оставаться здесь?

– Это только на выходные, – возразил его отец.

Судя по тону, он не считал, что два дня – такой короткий срок, но явно пытался себя убедить.

– Папа, он только и будет ворчать и припоминать все, что ты сделал не так. Как обычно!

Я нахмурилась:

– Он даже не очень любит нас. Мог бы приехать на день!

– А ты не принимай его слова близко к сердцу. В одно ухо влетело, в другое вылетело, – сказал Роудс.

Я навострила уши и сосредоточила внимание на окне. Что за заноза в заднице этот дедуля? Если Роудс говорит сыну не заморачиваться по поводу того, что тот скажет…

– Почему он пилит тебя за то, что ты не женишься, а сам женился на той, которая его поколачивала? Это же бессмыслица!

– Довольно, Эйм. Мы знаем, что он за человек, и, к счастью, он приезжает всего пару раз в год…

– Хотя мы живем в часе езды?

Это он верно подметил.

– Я знаю, Эйм, – сказал Роудс успокаивающим тоном. – Он из другого времени. Я уже говорил тебе, что он о многом сожалеет. Он такой, какой есть, и проявляет заботу по-своему. Мне потребовалось много времени, чтобы принять это.

Парнишка хмыкнул:

– Может, пригласим Ору? Она его отвлечет.

Я фыркнула и понадеялась, они меня не услышали.

– Нет, так ее подставлять мы не будем. – Он помолчал и, похоже, усмехнулся. – Хотя идея хорошая! Тогда не будет неловкого молчания… И только представь, какая у него будет физиономия.

– Ага. И она его живо припрет вопросом, почему он так долго не разводился с твоей мамой.

Хлопнула дверь машины, и секунду спустя незнакомый голос сказал:

– Могу порекомендовать компанию, которая подновит тебе подъездную дорогу, Тобиас. Я чуть не рехнулся, пока ехал от поворота.

Я моргнула.

– Дорожка в порядке, сэр, – отозвался Роудс своим «флотским» голосом, как выразился Эймос, когда мы вспоминали день нашего знакомства и в какой ярости тогда был Роудс.

Кто, черт возьми, говорит отцу «сэр»?

– Добро пожаловать! – продолжал Роудс.

Добро пожаловать?

Я прижала ладонь ко рту, чтобы не расхохотаться. Интересно, какое сейчас лицо у Эймоса. Наверное, парнишка покраснел как рак.

На дорожке послышались шаги.

– Эймос, – произнес незнакомый голос, – как мама? И Билли?

– Отлично.

– Так до сих пор не набрал вес? По-прежнему не занимаешься спортом?

Тишина давила. Была оглушительной. У меня прямо звенело в ушах.

– Ему и так хорошо, – произнес Роудс тем же поставленным «флотским» голосом, от которого разило железной выдержкой, упроченной за двадцать лет военной службы.

Шестое чувство подсказывало мне, что добром это не кончится.

На горизонте маячил полный капец.

В основном потому, что у меня уже руки чесались вставить пистон дедушке, который говорил с моим Эймосом подобным образом. Мой славный застенчивый друг, должно быть, сейчас умирал от стыда! Он так стеснялся своей худобы, а тут является этот старый хрен и…

– А было бы еще лучше, если бы ты отдал его на спорт, когда он был маленьким. Трескал бы чизбургеры за обе щеки.

Я зарычала и медленно закрыла книгу.

– Он занимается тем, что ему интересно. – Голос Роудса с каждым слогом звучал все жестче. – И ест более чем достаточно.

Ответное презрительное хмыканье подтолкнуло меня к догадке.

Господи, да это же вылитая… миссис Джонс!

– Мускулы пригодятся, если он хочет однажды обзавестись подружкой. Ты же не собираешься всю жизнь жить сычом, как отец?

Я вскочила на ноги, едва не опрокинув столик.

Если я что-то не предприму, эти двое спалят дом дотла. Редко когда разговор так стремительно катится под уклон… А еще я кое-что поняла.

Эймос и Роудс были нестреляными воробьями.

К счастью для них, у меня была докторская степень по выживанию в пассивно-агрессивной и открыто агрессивной семье. И в отличие от женщины, которую я считала своей свекровью, до конца моих дней целовать в задницу этого старого хрена мне не придется.

Я была должна им. И поквитаюсь!

Я кубарем скатилась с лестницы и появилась из гаража в тот момент, когда Роудс чеканным голосом договаривал:

– …и вправе выглядеть, как хочет, сэр.

Пожара было не миновать.

И мой гараж тоже – как пить дать! – сгорит ко всем чертям.

Позже я скажу себе, что делала это не только для них, но и для себя, и потому крикнула запыхавшимся голосом, точно маньяк, бежавший по лестнице через три ступеньки:

– Роудс, ты можешь мне помочь? Ой, извините… Здравствуйте!

У Эймоса округлились глаза. Он явно терялся в догадках, пытаясь понять, что это я делаю.

Роудс-старший, стоявший рядом с «Гелендвагеном», был пониже сына, а в остальном сходство просматривалось. Тот же подбородок с ямочкой. Форма скул. Мускулистое телосложение. И особенно – очертания жесткого рта.

Он смотрел на меня с удивлением.

И от меня требовалось использовать свои силы во благо.

Лицо Роудса приняло задумчивое, слегка недоумевающее выражение. На лбу обозначились морщины. Губы были плотно сжаты, хотя это едва ли было связано со мной.

Я по-прежнему глядела на него, когда он спросил:

– Что тебе нужно, ангел?

– Ничего, это подождет. Извини!

Я надеялась, что мой тон действительно был извиняющимся, а не прикалывающимся. Он снова перепутал мое имя, но да ладно.

– Это твой папа? – нежным голоском осведомилась я, чтобы он наконец сообразил, что к чему.

– Да. Это Рэндалл. Папа, это Аврора… Наш друг, – мягко проговорил Роудс.

Его друг?

Блин, это даже круче, чем быть его девушкой. Я бы даже сказала, что это бо́льшая честь, чем быть чьей-то женой. У меня нет слов!

Я растянула губы в широчайшей улыбке – прямо от уха до уха – и решила, что мое появление на сцене не было ошибкой.

Я буду стараться сгладить трения, насколько это возможно. До тех пор, пока Роудс не пригвоздит меня взглядом, недвусмысленно предлагая валить отсюда. Это его выражение лица я знала хорошо.

– Приятно познакомиться, Рэндалл!

Я остановилась перед гостем, который стоял у ступенек веранды, и тут же пустилась во все тяжкие, потому что убийственная доброта – это мой конек. Я обхватила его за плечи и обняла.

Где-то на заднем плане хрюкнул Эймос. Хотя, возможно, мне показалось.

Рэндалл Роудс оцепенел в моих объятиях – я стиснула крепче его, а затем отступила на шаг и протянула руку.

Пожилой мужчина метнул в сторону сына взгляд, полный удивления, а может быть, даже недовольства тем, что к нему прикасается кто-то посторонний, однако руку протянул и взял мою. Его пожатие было не слишком крепким, но и не слишком мягким, но я научилась давать слабину, только когда это было в моих интересах, поэтому стиснула его руку изо всех сил.

– Приятно познакомиться! – радостно чирикнула я.

Он смотрел на меня во все глаза, явно не зная, что и думать, а потом снова покосился на Роудса.

– Ты не говорил, что встречаешься…

– А мы не вместе, – поправила его я, на секунду представив реальность, в которой Роудс не убивает меня за то, что я выдаю себя за его девушку.

Потому что мне это запросто!

Но он меня точно убил бы, так что лучше придерживаться правды.

– Но я бы не возражала. Вы меня понимаете, мистер Рэндалл? – игриво осведомилась я.

Мой визави моргнул – от меня не укрылся его долгий оценивающий взгляд. Не похотливый, а исполненный любопытства. Не убийственный. Возможно, чуть недоумевающий.

Я перехватила взгляд Эймоса: парнишка таращил глаза и, судя по выражению лица, тащился по полной программе.

– Прошу прощения, – сказал Рэндалл Роудс, все еще пребывая в замешательстве, – сын мне ничего не рассказывает.

Пристрелка состоялась.

Я снова расцвела улыбкой:

– Вы оба так заняты! Наверное, редко перезваниваетесь. Обычная история…

Переложить вину на сына у него не получится.

На красивом лице стареющего мужчины проступило отсутствующее выражение. Или настороженное.

Да, чувак! Я раскусила твою игру!

– Я отнесу вещи в дом, а потом мы поедем поужинать, – сказал Роудс, поворачиваясь ко мне боком.

Они собираются на ужин, а меня не пригласили. Намек понятен.

– Что ж, приятно было познакомиться, мистер Рэндалл! Я, пожалуй…

Рука Роудса легла мне на плечо, его мизинец слегка коснулся моей ключицы.

– Поедем с нами?

Я вскинула голову и встретилась с ним глазами. Его лицо было серьезным, а голос звучал вполне «по-флотски», но это я не могла сказать наверняка, потому что мизинец меня отвлекал.

– Но вам, конечно, лучше посидеть втроем, по-семейному…

Я осеклась, не вполне уверенная в том, чего ему хочется: чтобы я поехала или отказалась.

– Поедем с нами, Ора! – подал голос Эймос.

Но меня беспокоил не он.

Большая рука Роудса осторожно сжала мое плечо, а его взгляд явно смягчился, потому что тон определенно стал мягче:

– Поедем с нами.

– Это просьба или приказ? – прошептала я. – Потому что просьбы не высказывают командным голосом.

Губы его дрогнули, он понизил голос:

– И то, и другое?

Я усмехнулась. Ладно, будь по-твоему! Книга подождет, а поужинать я не успела.

– Конечно, если никто не возражает.

– Никто, – пробурчал Эймос.

– Все за! – сказал мистер Рэндалл, все еще глядя на меня задумчиво.

– Тогда я подожду здесь, пока вы относите вещи.

– Я быстро. Только руки ополосну, – сказал Рэндалл.

Роудс еще раз сжал мне плечо, подошел к отцовскому «гелику», достал из багажника чемодан, и оба направились к дому. Эймос остался со мной. Как только дверь закрылась, я сказала:

– Извини, Эйм! Просто я услышала, как грубо он разговаривает, а вы, ребята, пытались быть вежливыми… Поняла, что твой папа вот-вот взорвется, и решила помочь.

Парнишка шагнул вперед и обнял меня, а затем, секунду помедлив, неловко похлопал по спине:

– Спасибо, Ора!

Он меня обнял. Елки-палки, он меня обнял! Это просто праздник души.

Я крепко стиснула его в ответ и тайком смахнула слезу, чтобы не испортить момент.

– За что? Твой папа меня убьет.

Он засмеялся, опустил руки и сделал шаг назад. Щеки у него покраснели, а губы тронула милая застенчивая улыбка.

– Не убьет.

– С вероятностью пятьдесят процентов, – заявила я. – И закопает там, где меня никто не найдет. У него наверняка есть куча мест на примете, так что осуществить это не составит труда. А почему твой дед такой злюка?

Эймос улыбнулся:

– Папа говорит, это потому, что его родители были очень строги к нему. Потом он женился на бабушке, а она была злая и шизанутая, но он это понял только потом, когда было слишком поздно. И он всю жизнь пытался заработать как можно больше, потому что в детстве у него ничего не было.

Это многое объясняло. Ну конечно… Мне хотелось спросить насчет шизанутой бабушки, но момент был неподходящий.

– Все в порядке, – уверял Эймос. – Вы делаете папе одолжение.

– Каким образом?

– Потому что он не любит разговаривать, а вы любите – и так спасете его от деда.

Я скорчила физиономию:

– А это точно ничего, что я поеду на ужин? Не хотелось бы…

Парнишка со стоном закатил глаза.

Я рассмеялась и тоже закатила глаза:

– Поверю тебе на слово! Но если он решит меня закопать, дай слово, что устроишь мне приличные похороны. Ладно, я схожу за сумочкой.

– Давайте я принесу, – тотчас предложил он. – Я мигом. Спасибо, Ора!

И он помчался. Бегом. Со всех ног.

Ну, хочется надеяться, все будет норм.

* * *

Не преодолей я напряги того достопамятного дня, когда мы с Эймосом и Роудсом ходили в семикилометровый поход к водопаду, то неловкость, царившая за ужином в той же компании с мистером Рэндаллом в придачу, стала бы для меня шоком.

Но все мои отношения с Кэденом – и вынужденное общение с ехидной – оказались подготовкой к этому. В каком-то смысле взаимодействие с этой женщиной стало тренингом, закалившим меня для контактов не только с мистером Рэндаллом, но и с любым обладателем вздорного характера.

И ничего удивительного, что Эймос и Роудс восприняли мое появление положительно.

Проявления недовольства и критические высказывания начались еще до того, как мы загрузились в «Форд». Мистер Рэндалл повел носом и изрек:

– В моем «Гелендвагене» было бы комфортнее.

Я держала рот на замке, но Роудс, который наверняка уже не раз слышал этот довод, сказал:

– «Бронко» удобный.

И это было только начало.

Я села сзади вместе с Эймосом и краем глаза наблюдала за тем, как мистер Рэндалл устроился на переднем сиденье. Пять минут спустя он опять взялся за свое:

– Думаю, никто не будет против, если ты прибавишь газу.

Роудс даже не взглянул в его сторону.

– Я не превышаю скорость. Я блюститель порядка. На что это будет похоже, если меня оштрафуют?

– Блюститель порядка? – Судя по усмешке, работа сына его не впечатляла. – Ты егерь!

Я решила, что самое время вклиниться в беседу, и радостно чирикнула:

– Причем отличный егерь. Мы с Эймосом как-то сидели в гараже, и вы в жизни не угадаете, что произошло!

Тишина. И продолжалась она даже после того, как я зажала рот рукой и скорчила физиономию Эймосу, а он поднял глаза вверх и поджал губы, чтобы не рассмеяться.

– Ладно, угадывать не нужно! Я расскажу. Мы думали, что это ястреб, а оказалось, что нет.

Я тараторила добрых пять минут: поведала ему про беркута, про то, как Роудс смеялся надо мной, и про то, что птица находится в реабилитационном центре и скоро ее выпустят на волю.

Я буквально на днях справлялась о самочувствии моей царственной подруги и была в курсе.

Наконец Роудс припарковал машину в переулке. Мы вышли и проследовали за ним в мексиканский ресторанчик с видом на реку, в котором я встречалась с Джонни. Когда выяснилось, что столик придется подождать целых две минуты, Рэндалл вздохнул, а я стала расспрашивать Эймоса о школе, решив, что тему музыки лучше не поднимать, а то еще дедуля начнет наводить критику, и уже мне придется подыскивать место для захоронения. Мужчины стояли, намеренно не глядя друг на друга и не разговаривая. Атмосфера была удушающей.

Направляясь к столику, я увидела завсегдатаев магазина и поздоровалась. Эймос держался за моей спиной и, когда мы подошли к ожидавшим нас мужчинам, подтолкнул меня к отцу – так и было, мне это не показалось, – а сам нехотя плюхнулся на стул рядом с дедом, в ответ на что немедленно последовало:

– Дамы садятся первыми, Эймос. Разве Билли не научил тебя этому?

– Мои двоюродные братцы сказали бы, что я не дама, – пошутила я, останавливаясь рядом с Роудсом, раз уж сын отфутболил меня к нему.

Я улыбнулась, неуверенная в том, что действую правильно.

Он отодвинул для меня стул.

Ладно. Я села.

Пока просматривали меню, никто не проронил ни слова. Я украдкой покосилась на Роудса: он, как почувствовал, перехватил мой взгляд и скривил губы.

Я восприняла это как сигнал. Чем больше я буду тарахтеть, тем меньше шансов у мистера Рэндалла говорить гадости.

Этим я и занималась весь следующий час.

Я фонтанировала историями о том, что происходит в магазине. Эймос хихикал, и даже Роудс пару раз криво улыбнулся. Дедуля налегал на чипсы и сальсу и смотрел на меня так, точно совершенно не знал, что думать. Вряд ли он решил, что я хочу ему понравиться, и, судя по взглядам, которые он попеременно бросал то на сына, но на меня, наши отношения оставались для него загадкой.

Наконец он поднялся, чтобы «поискать удобства», хотя на самом деле, как я поняла, заплатил по счету. Не хотел препираться с Роудсом? Как знать! Но когда мы шли к машине, я поблагодарила его, и он просто кивнул.

Домой возвращались в тишине. Я наговорилась до отвала и молчала. Эймос уткнулся в телефон, а я воспользовалась тем, что есть прием, и впервые за вечер проверила сообщения. Пришли весточки от Нори и тети. Сначала я открыла сообщение от подруги.

Нори: Удивись! [Фотография ризотто с зеленым горошком]

Я: [Смайлик «слюнки текут»] Приезжай ко мне кухарить.

Она тотчас ответила.

Нори: Сначала ты к нам! Ю до сих пор вспоминает, как классно отдохнула.

Я улыбнулась и открыла сообщения от тетушки.

Тетя Каролина [прикреплен скриншот письма]: Ехидна только что прислала имейл с требованием дать твой номер. Она предложила заплатить за него!

Я увеличила изображение и прочитала. Да, миссис Джонс совсем слетела с катушек. Она действительно предлагала заплатить тетушке за мой телефонный номер. Вау! Эта грымза в буквальном смысле не принимала отказов! Приятно было сознавать, что ее так припекло, потому что и на Facebook я тоже ее заблокировала.

Я: Какая честь. Целых 500 баксов! Обалдеть.

Миссис Джонс ужинала на пятьсот баксов. Для нее это был пустяк.

Я размышляла об этом всю обратную дорогу. О том, что можно выбросить человека, точно ветошь, а потом решить, что он все-таки нужен. Для практических нужд. Не потому, что я ей нравлюсь или, по ее мнению, могу составить счастье ее сына.

Как они вообще могли подумать, что я когда-нибудь прощу или забуду? Это была не романтическая комедия «Пятьдесят первых поцелуев». Я никогда не забуду, как они со мной обошлись!

Неужели они держали меня и мою родню за такое дерьмо? Думали, что те поведутся на пятьсот баксов? Ну, тысяч на десять – еще куда ни шло.

Но потом они сказали бы мне сменить номер, и мы завалились бы в ресторан и насмеялись бы до колик.

Я мысленно перемалывала это до самого дома, пока внедорожник, который, как я теперь сама убедилась, был отлично отреставрирован внутри, не свернул на подъездную дорожку. Мы все вышли. Эйм, чуть не волоча ноги, направился к дому. Роудс задержался возле машины, а мистер Рэндалл пошел к «Гелендвагену» – что-то в нем оставил.

Я постояла и пошла к себе, напоследок крикнув:

– Пока, Эймос! Пока, Роудс! До завтра! И спасибо, что пригласили!

Я не знала, какие у них были планы, и могла лишь пожелать им всего наилучшего.

Но Роудс повернулся ко мне – лицо его было серьезно, на щеках играли желваки. Он стоял совсем близко и понизил голос так, что только мне было слышно:

– Спасибо, что составили компанию!

Я ощущала тепло, исходящее от его тела.

– Пожалуйста! – просияла я.

– Я ваш должник.

Я покачала головой:

– Ерунда! Но если не откажетесь проконсультировать меня насчет катания на лыжах или снегоступах, буду благодарна.

Невероятные серые глаза скользнули по моему лицу, и он кивнул:

– Договорились.

Мы смотрели друг на друга, и окутавшее нас молчание было давящим и томительным.

Я опустила взгляд и заметила его сжатые кулаки.

– Спокойной ночи! – Я сделала назад шаг, потом другой. – Спокойной ночи, мистер Рэндалл! Еще раз спасибо за ужин!

Пожилой мужчина стоял возле машины, дверь со стороны водителя была открыта. Отвечая, он обернулся:

– Пожалуйста! Спокойной ночи!

Роудс и Эйм уже ушли в дом, а я была на полпути к гаражу, когда он снова подал голос:

– Они ненавидят меня?

Я остановилась. Он стоял на фоне открытой двери и, судя по очертаниям фигуры в слабом свете салона, смотрел в мою сторону. Я колебалась. Я очень долго колебалась.

– Скажите как есть. Я справлюсь, – проговорил мистер Рэндалл стальным голосом.

И все же я колебалась. Потом на секунду сжала губы и сказала:

– Не думаю. И о том, что… вы есть, я узнала всего неделю назад.

– Они ненавидят меня.

– Если вы так считаете, мистер Рэндалл, тогда я не понимаю, почему вы меня спрашиваете. Я сказала правду. Я не думаю, что они ненавидят, но…

– Мне уехать? – неожиданно спросил он.

– Послушайте, я почти ничего не знаю о ваших отношениях. Как я уже сказала, до недавнего времени я даже не знала, что у Роудса, или Тобиаса – я не в курсе, как вы его называете, – есть отец. Я живу здесь с июня и впервые вас вижу.

Он погрузился в молчание: видимо, у них это было семейное.

– Вы хотите, чтобы они вас ненавидели? – спросила я.

– А сами-то как думаете? – огрызнулся он.

– Я думаю, что вы задаете мне вопрос и при этом хамите в ответ, – сказала я. – И с Эймосом и Роудсом – Тобиасом – вы тоже вели себя по-хамски, а теперь пытаетесь вывернуть все наизнанку и представить себя жертвой.

– Простите?

М‐да, насколько же все проще, когда не паришься о своем будущем, разговаривая с разными придурками!

– Вы устроили Эймосу разнос. Отчитывали сына. У моего дяди трое сыновей, и все они считают, что им сказочно повезло с отцом. И я тоже так считаю. Я росла без отца и иногда жалею о том, что его не было рядом. Он производит впечатление порядочного человека. Как я уже говорила, я не знаю о ваших отношениях и о вашем прошлом, но я знаю Эймоса и вроде бы знаю Роудса. Он обожает сына, как и положено хорошему отцу. И Эйм это знает, но осознает не в полной мере, потому что не видит, как отец смотрит на него. Но Роудс упорно старается, хотя они почти полные противоположности, за исключением манеры смотреть в глаза и привычки молчать. Это я к тому, что если вы настолько обеспокоены тем, что они о вас думают, что спрашиваете об этом меня, то вам есть дело. А если так, то, может, стоит приложить усилия в положительном направлении? Вы взрослый человек и вряд ли были бы здесь, если бы не хотели этого, верно?

Он ничего не сказал.

И долго-долго молчал, пока мы стояли и смотрели друг на друга. Ну, по крайней мере, пытались смотреть, потому что уже совсем стемнело и свет в салоне машины в итоге погас.

И раз прошло много времени, а он так и не нашелся что сказать, я решила – скорее понадеялась, – что он задумался над моими словами. Но все равно добавила:

– Не мы определяем, кем становятся или являются те, кого мы любим. Но мы вправе решать, оставаться ли рядом с ними. И мы вправе дать им понять, что они стоят того, чтобы быть рядом с ними. Ну, мы еще увидимся, мистер Рэндалл! И сын, и внук у вас замечательные. Спокойной ночи!

И только поднявшись наверх, я задним числом поняла, на что обратила внимание, но чему не придала значения.

Я не слышала, как закрылась входная дверь, когда Эймос и его отец вошли в дом.

Все это время Роудс стоял в дверном проеме.

Глава девятнадцатая

– Большое спасибо! Я скоро буду, – сказала я в телефон и отключилась.

Сладостное волнение разлилось по моим венам. Я принялась собирать воду и еду на день и только закончила складывать пару сэндвичей, когда под окном послышался шум отъезжающей машины. Я замерла, прикидывая, куда это они направились. Вчерашний вечер был не худшим в моей жизни, но и лучшим я бы его не назвала.

Ну, удачи им!

Я упаковала рюкзак, и тут в дверь громко постучали, а следом раздался крик:

– Ора!

Это был Эйм.

– Входи! – крикнула я в ответ.

Дверь тотчас скрипнула, и шаги возвестили о его приближении. Я только застегнула молнию, когда он пропыхтел:

– Можно я тут поторчу?

Я подняла глаза: Эйм уже преодолел площадку и топал к столу.

– Ну конечно! – Я сделала паузу. – Я думала, вы сегодня проводите время с дедушкой.

Парнишка выдохнул и плюхнулся на стул.

– Они с папой поругались, и он секунду назад уехал. – Он потянулся рукой и взял кусочек пазла, который я только начала складывать. – Папа теперь в бешенстве. Не хочу попадаться ему под руку.

Ох… Что еще у них стряслось? Я не стала спрашивать – подхватила рюкзак и надела лямку на плечо.

– М‐да, засада, Эйм… Мне жаль. Я ухожу. Может, хочешь со мной? Если папа разрешит.

Он склонился над пазлом:

– А вы куда?

– Хочу арендовать UTV‐мотовездеход.

– Не-а.

Я пожала плечами:

– Тогда ладно. Можешь дособирать пазл, если хочешь.

Эймос кивнул, не поднимая головы, а я хмыкнула, задаваясь вопросом, какая муха укусила Роудса и его папашу. Открыв гаражную дверь, я увидела фигуру, копающуюся на заднем сиденье пикапа.

Это он что?..

– Привет, Роудс! – крикнула я.

Мышцы на его спине напряглись. Он выпрямился и посмотрел на меня.

Да, Эймос не преувеличивал: он в самом деле был злой как черт.

Чувство сродни участию тронуло мне сердце. Я улыбнулась, хотя вид у него был неприветливый. Роудс не терял привлекательности, даже когда злился.

– Привет! – отозвался он, не двигаясь с места.

– Я видела, что ваш отец уехал.

Я подошла ближе.

Он хмыкнул.

Да что, черт возьми, произошло?

– Эйм у меня…

Он был настолько взбешен, что, возможно, идея была не лучшей, но как знать. Он довольно прозрачно намекнул, что неплохо ко мне относится, так что…

– Я хотела пригласить вас составить мне компанию, но сейчас думаю, что вам просто нужно сменить обстановку…

Густые ресницы прикрыли фиолетово-серые глаза.

Я улыбнулась и наклонила голову в сторону своей машины.

– Пожалуй, сегодня я не лучший компаньон, – пробормотал он.

– Это как посмотреть! В любом случае проветриться вам не помешает. Можете даже не разговаривать, если не хочется. Просто выпустите пар.

Он хмыкнул и покачал головой:

– Нет, это плохая идея.

Я знала, что справлюсь, и его скверное настроение мне нипочем.

– Ладно. Буду ближе к вечеру. – Я сделала шаг назад. – Пожелайте мне удачи!

Он уже поворачивался к пикапу, но тут замер и посмотрел на меня. За раздраженной миной проступило выражение подозрительности.

– Пока!

– Куда это вы направились?

Я назвала место, где планировала взять мотовездеход.

– В поход собрались? – медленно спросил он.

– Не-а. Взяла напрокат UTV. – Я изобразила, как рулю, и, предваряя его дальнейшие вопросы, подняла руку: – Ладно, увидимся!

– Вы хоть понимаете, что делаете?

– Хотите сказать, все вокруг понимают, что делают? – отшутилась я.

Он запрокинул голову к небу, выдохнул и буркнул:

– Дайте мне секунду.

Я остановилась, стараясь сохранить невозмутимое лицо:

– Надумали поехать?

Он уже захлопнул дверь пикапа и направлялся к дому.

– Подождите меня.

Я усмехнулась, посмотрела на окно квартиры, где маячил Эймос, и подняла большой палец. Парнишка улыбнулся.

Не прошло и двух минут, как Роудс действительно вышел – с рюкзаком и вроде бы с двумя куртками.

Вид у него по-прежнему был раздраженный, но меня это не напрягало. Возможно, он расскажет, что случилось, из-за чего его отец сорвался с места, а у него испортилось настроение. А возможно, и нет. Но хотелось надеяться, что мне удастся сделать его день немного лучше. По крайней мере, в этом состояла моя цель. Даже если он не заговорит, ничего страшного.

Он шел к моей машине, поджав губы. Возле двери остановился и крикнул:

– Эйм, я поехал с Авророй. Никуда не уходи! Мы будем поздно.

В ответ послышалось:

– Окей!

Судя по голосу, парнишка был вне себя от радости, что остался один. Садясь в машину, я сдержала улыбку. Роудс тоже уселся и, только когда мы свернули на шоссе, поинтересовался:

– И вы собирались провернуть это в одиночку?

Я смотрела на дорогу.

– Да, я вынашиваю эту идею уже несколько недель.

Он что-то пробурчал себе под нос, гнездясь на переднем сиденье.

Настроение у него было паршивое.

– Я бы позвала Клару и Джеки, но у них с братьями какие-то планы. Эймос отказался, а близкими друзьями среди посетителей магазина я пока не обзавелась.

Роудс хмыкнул, и я снова подавила улыбку. Возможно, он поехал, потому что у него не было других дел, но это вряд ли. Скорее, он хотел удостовериться, что я не наделаю глупостей.

Мы были в двух шагах от кемпинга, когда я предложила:

– Если хотите поговорить о том, что вас беспокоит, то я неплохой слушатель. Я не всегда трещу без умолку.

Он сидел, скрестив руки на груди и расставив колени настолько, насколько позволяла ширина сиденья. Я чувствовала исходящее от него напряжение и совсем не удивилась, когда он пробурчал:

– Думаю, мне не стоило ехать.

– Возможно. Но обратно я вас не повезу, так что выкладывайте, если хотите. Или нет.

От меня не укрылся взгляд, который он пульнул в мою сторону: отчасти удивленный, но и, пожалуй, слегка раздраженный.

Ничего удивительного, что остаток пути он молчал, а я мурлыкала песню Юки. Наконец я припарковала машину, и мы вышли. У начала маршрута стоял большой пикап с трейлером еще большего размера. Я помахала нашему постоянному покупателю, который рассказал мне о своем бизнесе по прокату мотовездеходов и квадроциклов.

– Привет, Ора! – крикнул он, держа наготове планшет с бумагами, которые мне предстояло подписать.

– Привет, Энди!

Я пожала протянутую руку. Роудс остановился рядом, касаясь рукой моей руки.

– Это Роудс. Роудс, это Энди.

Энди первым подал руку:

– Вы ведь смотритель здешних угодий, да?

Мой спутник кивнул и крепко пожал ему руку.

– Мне случалось иметь дело с вашим партнером, – сказал он все еще раздосадованным голосом.

На лице у Энди мелькнуло странное выражение, смысл которого я не поняла, и он тут же переключил внимание на меня, сказав:

– Давайте разделаемся с бумагами, чтобы вас не задерживать, хорошо?

– Давайте, – с улыбкой сказала я.

И, снова почувствовав прикосновение к руке, ослепительно улыбнулась Роудсу. Он скривил губы, посмотрел мне в глаза, потом – на мой рот, затем – снова мне в глаза и тихо вздохнул. Я вернулась к бумагам.

Заполнение бланков и формуляров с последующим кратким инструктажем заняло не больше десяти минут. Данные кредитной карты я сообщила по телефону, так что платеж уже прошел. Недолго думая, Энди достал из пикапа два шлема и предложил надеть солнцезащитные очки. Затем протянул ключи. Тут я наконец оглянулась на Роудса и спросила:

– Первым поведете?

– Сначала вы, – буркнул он.

Меня не пришлось уговаривать. Правда, он протянул мне одну из курток, которые захватил. Надев ее, я застегнула молнию, прицепила сзади рюкзак и запрыгнула на водительское место. Роудс с каменным выражением лица тоже сел и пристегнулся. И только сейчас, чуть повернувшись в мою сторону, спросил:

– А вы хоть знаете, куда едете?

Я завела UTV и улыбнулась:

– Нет. Но разберемся.

И нажала педаль газа.

* * *

Где-то через полчаса Роудс ударил ладонями по консоли и повернулся, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Что в них было? Шок? Тревога? Паника? Или все вместе?

Нужно отдать ему должное, он не побледнел. Щеки под серебристо-каштановой щетиной порозовели, но испуга на лице не было. Скорее, это было выражение наблюдающего за инфицированным енотом.

Я улыбнулась:

– Классно, да?

Он приоткрыл рот, но слов не последовало.

Мне, по крайней мере, было по кайфу. Подвеска была обалденная, поэтому я почти не боялась отбить себе копчик или еще что-нибудь – плавали, знаем, это не айс. Но даже если так, оно того стоило! Ощущения были потрясающие.

В какой-то момент Роудс стискивал кулаки, если не хватался за поручни, когда я закладывала особенно лихой вираж.

И когда давила на газ и ускорялась.

И когда не жала на тормоза и неслась на полной скорости.

– Какого… черта… мать… твою?

Слова вылетали у него изо рта с интервалом в пару секунд.

Я отстегнула ремень и заглушила двигатель, решив, что не помешает выпить воды. Лобовое стекло в какой-то мере защищало от пыли, но она все-таки попадала в рот – скорее всего, когда я хохотала, – и горло слегка першило.

– Как ощущения? – спросила я. – Водички?

Роудс медленно помотал головой. Глаза у него все еще были широко раскрыты, пальцы сжимали консоль.

– Воды хочу. Но прежде хочу узнать, что это, черт возьми, было!

– Испугались? – спросила я, внезапно ощутив беспокойство. – Я несколько раз спрашивала, все ли в порядке, но вы ничего не ответили. И я с самого начала сказала, что все будет отлично. Извините, если напугала!

– Да вы водите как… как…

– Автогонщик?

Ответом мне был неприязненный взгляд.

– Да. Я думал, вы поедете восемь, ну, может быть, пятнадцать километров в час. Но я видел, что было на спидометре, – неодобрительно сказал он.

Я поморщилась. Я тоже видела.

– Где вы научились так водить? – наконец поинтересовался он, все еще с чуть приоткрытым ртом.

Я откинулась на спинку и смущенно улыбнулась:

– У автогонщика.

Он некоторое время смотрел на меня, затем губы у него дрогнули, он поднял глаза вверх, и раздраженное выражение на его лице сменилось задумчивым. И лишь тогда на губах появилась кривая улыбка.

– По-хорошему, мне следовало бы удивиться, но почему-то я не удивлен.

Надо полагать, это был комплимент? Или нет? Я снова улыбнулась, хотя он этого не заметил.

– У моей подруги Юки… Помните ее? Она недавно приезжала. Так вот, у нее есть ферма. А одна из ее сестер встречается с автогонщиком, которого она однажды пригласила на уик-энд. Короче, он показал нам несколько приемов. – Я фыркнула, чтобы не расхохотаться. – Юки перевернулась на UTV, а в остальном было классно. Он сказал, что я – прирожденный гонщик.

Он снова стрельнул в меня взглядом. Рот скривился сильнее, подбородок опустился вниз, а губы плотно сжались.

– Прирожденный гонщик?

Я пожала плечами:

– Я боюсь животных, переносящих заразу, высоты и разочаровывать людей. Но смерти не боюсь.

– Вот как…

Его губы перестали кривиться, он внимательно смотрел на меня. Красивый мужик, этого не отнять!

И нечего было на него пялиться.

– Ну что, по газам? – сказала я.

Он провел рукой по серебристо-каштановым волосам и кивнул. Но теперь в его взгляде появилось что-то вроде… смешинки? Как знать!

– Вы представляете угрозу для общества, но сейчас я не на службе, – сказал он. – Так что валяйте.

Мы выпили воды и понеслись.

* * *

Позже, когда мы поменялись местами и Роудс сел за руль, мы сделали остановку на небольшой поляне. Я поделилась с ним сэндвичем, и мы уселись в траву на солнышке. До этого мы почти не разговаривали – мчались, скрипя зубами, наплевав на скоростной режим и здравый смысл, но сезон уже закончился, туристов не наблюдалось, поэтому мы ушли в отрыв. По крайней мере, я так поняла, потому что он не просил сбросить скорость.

Два или три раза он взрывался смехом, и я тоже невольно улыбалась.

Постепенно его напряжение стало спадать. Он сидел, вытянув ноги и опираясь на руку, а в другой руке держал бутерброд с ветчиной и сыром. И тут он сказал:

– Спасибо, что вытащили меня сюда!

Прожевав, я ответила:

– Пожалуйста. Спасибо, что составили компанию!

Потом мы продолжили молча есть, греясь в теплых лучах солнца. День был прекрасный. Небо – моего любимого синего цвета. Я бы никогда не поверила, что оно бывает таким, не увидь я его собственными глазами. Тишина была безмятежной. Умиротворяющей. Птичий щебет напоминал о том, что мы здесь не одни и есть другая жизнь, идущая своим чередом независимо от нас.

Больше всего меня радовало, что я не одна. Но я бы никогда не призналась ему в этом, чтобы не провоцировать неловкость. Радовалась тому, что этот большой мужественный человек находится рядом, и мне, пожалуй, удалось хотя бы отчасти скрасить его день. Это было меньшее, что я могла сделать, после того как столько людей в моей жизни делали то же самое по отношению ко мне – старались поддержать, когда все шло наперекосяк.

– Мы с отцом поругались, и он уехал, – неожиданно сказал он, доедая остатки сэндвича.

Я подождала, откусив еще кусочек.

– Я и забыл, как сильно он меня бесит.

Я ждала. Он прожевал и продолжил:

– Знаю, Эйму все равно, останется он или уедет. А мне – нет. Для него бизнес всегда стоял на первом месте. – Голос Роудса звучал спокойно. – Думаю, он только раз в жизни переживал искреннее раскаяние, но…

Я не знала, что он чувствует. И потому, наверное, накрыла его руку ладонью. Понимала, каково это – разочаровываться в людях.

Он перехватил мой взгляд. В его глазах по-прежнему читалась досада, но ее уже было меньше. Потому что теперь в них появилось что-то еще. Что-то такое, что я не совсем понимала или узнавала.

Я пошевелила большим пальцем и ощутила подушечкой шрам. Он был бледный, сантиметров пять длиной. Я снова коснулась его и, предположив, что Роудсу, пожалуй, хочется отойти от разговора на столь глубоко личную тему, как отношения с отцом, спросила:

– А это откуда?

– Разделывал… быка…

Должно быть, я поморщилась, потому что уголок его рта приподнялся.

– Лося-самца. И нож соскочил.

– Ой. И что, швы накладывали?

Его другая рука зависла над моей – она у него была такая теплая! – и он тоже провел указательным пальцем по шраму, коснувшись при этом моего пальца.

– Нет. Нужно было, но я не стал. Наверное, поэтому он плохо зажил.

Мне не хотелось убирать руку, поэтому я дотронулась мизинцем до крохотного следа у него на костяшке.

– А этот?

Роудс тоже не высвободил руку.

– Подрался.

– Вы дрались? – чуть не вскрикнула я.

Уголок его рта слегка напрягся и приподнялся.

– По молодости.

– Вы и сейчас не старый!

Он фыркнул:

– Тогда был моложе. В старшей школе Джонни ввязался в драку, и мы с Билли вписались. Не помню, из-за чего все произошло. Помню, что разбил костяшки и все вокруг заляпал кровью. Я думал, она никогда не остановится.

Он пошевелил пальцем и опять коснулся моего.

Я не убрала руку.

– И много вы дрались по молодости?

– Несколько раз, но потом уже нет. Тогда во мне было много злости. Но теперь ее не осталось.

Я подняла глаза и поймала его напряженный взгляд. Выражение лица было спокойным, даже отрешенным, и оставалось лишь гадать, о чем он думает. Я улыбнулась, но ответной улыбки не последовало.

Вместо этого Роудс спросил:

– А вам случалось драться?

– Нет. Никогда. Я ненавижу конфронтации. Меня нужно сильно разозлить, чтобы я повысила голос. Но вообще-то я предпочитаю не париться. И меня не так-то просто задеть. Большинство проблем можно уладить, если выслушать и вовремя обнять. – Я указала на пару отметин на лице и руках. – А это у меня от неосторожности.

Он фыркнул, и я даже растерялась. Судя по выражению лица, он и сам от себя такого не ожидал.

– Вы смеетесь надо мной? – Я усмехнулась.

Губы у него дрогнули, но в глазах впервые появился блеск.

– Не над вами. Над собой.

Я озорно прищурилась.

Его палец коснулся моего, а губы растянулись в настоящей улыбке. Наблюдай я ее чуть дольше секунды, влюбилась бы тут же.

– Впервые встречаю такую, как вы.

– Надеюсь, вы это в хорошем смысле?

– Мне встречались люди, которые не умеют грустить. И стойкие. Но вы… – Он покачал головой, внимательно глядя на меня с выражением наблюдателя за бешеным енотом. – В вас есть искра жизни, которую ничто и никто не смог погасить, что бы ни случилось. И я не понимаю, как это вам удается… Быть собой.

В груди заныло, и это было приятное чувство.

– Я не всегда бываю счастлива. Порой мне грустно. Как я уже сказала, меня не так-то просто задеть, но когда это случается, бывает по-настоящему больно. – Его слова легли мне на душу успокаивающим согревающим бальзамом. Я и не знала, что мне это нужно! – Но спасибо! Это одна из самых приятных вещей, которые мне говорили.

Серые глаза снова скользнули по моему лицу. На мгновение в них мелькнуло что-то тревожное, но это было так коротко, что, возможно, мне показалось. Потому что следующие слова он произнес нормальным голосом. Более чем нормальным.

– Спасибо, что вытащили меня сюда! – Он помолчал. – И прибавили седины своей манерой вождения.

Он шутил. Давайте занавес! Я мило улыбнулась, стараясь держаться естественно.

– Мне нравится ваша седина! Но если хотите вести на обратном пути, я не против.

Его недовольная мина вызвала у меня улыбку, но то, как его палец коснулся моей руки, сделало ее еще шире.

Глава двадцатая

– Ты что делаешь?

Я стояла на гравии на одном колене, подложив для мягкости куртку, но тут вскочила на ноги и улыбнулась Роудсу. Он так тихо вышел из дома, что я не услышала, как открывалась или закрывалась дверь. Был вечер четверга, и он не просто вернулся домой рано, но успел сменить форму на тонкие спортивные штаны – не смотри ему в пах, Ора! – и футболку, которую я уже видела. Она была застиранная, с какой-то флотской символикой.

Роудс был самым горячим сорокадвухлетним мужиком на планете. Стопудово! По крайней мере, на мой взгляд.

С того дня, когда мы катались на UTV, в наших отношениях что-то изменилось. Мы наконец-то перешли на «ты» и обменялись телефонами. Подвижка была небольшой и, возможно, заметной только мне, но казалась значимой. Мы не так много времени проводили вместе – в последнее время он работал сверхурочно, но пару раз, когда он возвращался домой рано, а Эймос был в гараже, я ловила на себе его долгие внимательные взгляды – не совсем как на бешеного енота, а чуточку… другие.

Что бы это ни было, но волоски на моей шее становились дыбом. Вряд ли я себе это придумывала. Это было осознание, как когда ты моешь голову и слишком надолго задерживаешь дыхание, а тут раз: глоток воздуха! – и понимаешь, что не тонешь.

Но я старалась на этом не зацикливаться. Теперь я точно знала, что он мог находиться в моем обществе и относился ко мне довольно неплохо. На свой лад. Он заботился о моей безопасности, это факт. А еще в тот день, когда приезжал его отец, назвал меня своим другом.

И где-то глубоко внутри меня жило чувство, что этот порядочный немногословный мужчина не разбрасывается такими словами. И своим временем. Но готов потратить его на меня.

Вот поэтому-то, движимая скопившейся в сердце теплотой к этому ставшему мне близким человеку, я показала на тонкую ткань, которую держала в руке.

– Пытаюсь разобраться с новой палаткой, но ничего не получается.

Роудс наклонился над хаотично валявшимися черными и синими комплектующими.

– Что-то не так с нумерацией… Я пролила воду на инструкцию и не понимаю, что куда втыкать, – объяснила я. – В последний раз чувствовала себя такой дурой, когда только начинала работать в магазине.

– Если не понимаешь, это не значит, что ты дура, – он присел на корточки. – Есть упаковка или фото?

Иногда он бывает просто душкой!

Я сходила за дом и принесла упаковку, оставленную возле мусорных контейнеров, которые Эймос вывозил раз в неделю.

Роудс поднял голову и на мгновение перехватил мой взгляд. Потом посмотрел на изображение на картонной упаковке, и между его бровями залегла морщинка. Он скривил губы и кивнул.

– Маркер есть?

– Ага.

Серые глаза снова встретились с моими.

– Неси. Отметим каждую деталь, чтобы понять, что куда идет.

Мне сильно повезло! Поднявшись к себе, я достала из сумочки серебряный маркер и примчалась назад. Роудс уже начал собирать стойки. Лицо у него было задумчивое.

Я присела рядом на корточки и подала маркер.

Беря его, он коснулся моей руки мозолистыми кончиками пальцев, другой рукой снял колпачок и, подняв деталь, задумчиво хмыкнул:

– Это явно идет наверх, видишь?

Я не видела.

– А эта похожа на ту, – терпеливо объяснял он, беря другую стойку и крепя ее к первой.

Это я поняла.

– Ясно.

После этого он снова взял упаковку, почесал макушку и поменял стойки местами. Затем сделал наоборот и задумчиво хмыкнул.

Я взяла размытую инструкцию, которую случайно уронила в воду. Прищурилась. Вроде бы получалось правильно…

В конце концов он принялся соединять детали и, когда половина была собрана, отступил назад и кивнул:

– Куда пойдешь?

Я выпрямилась:

– В Ганнисон.

Он почесал голову, по-прежнему разглядывая полусобранный каркас.

– Одна?

– Нет. – Я перевернула инструкцию, чтобы было понятнее. – Клара пригласила меня с собой на выходные в Ганнисон. Пойдем вчетвером: я, Джеки, она и ее невестка. А ее брат останется с мистером Незом. Клара предложила взять у нее палатку, но я решила быть большой девочкой и купила свою – на будущее, если снова пойду с ночевкой. Когда-то я ходила с ночевкой, но это было давно.

– Да, эта сюда, – сказал он, когда я скрепила еще одну стойку. – Давно? Когда ты жила здесь?

– Да, мы с мамой ходили, – ответила я, наблюдая за тем, как он монтирует очередную. – Я уже предвкушаю это! В детстве было так весело! Мы запекали маршмеллоу и делали сморы [3]…

– Разводить костры запрещено.

– Я знаю. Мы будем на походной печке. – Я посмотрела на очередную стойку и перевернула ее. – Может, мне не понравится спать на земле. Но пока не попробую, не узнаю.

Не глядя на меня, он взял ту же стойку и поставил на нужное место.

– А ты крут! – сказала я, когда он поставил еще две стойки и каркас начал приобретать почти законченный вид. – Вы ведь не часто выбираетесь с ночевкой? Эймос же не любитель?

Роудс достал из кармана маркер.

– Не часто. Бывает, хожу на охоту или для тренировки, вот и все.

Он замолчал, и я подумала, что разговор подошел к концу. Он зажал маркер зубами, принялся монтировать последние несколько деталей и, к моему удивлению, продолжил:

– В детстве старший брат постоянно вытаскивал нас на природу. Вот тогда, я помню, было здорово!

Он принялся делать пометки на стойках, а я навострила уши.

– А сколько у тебя братьев?

– Трое. Двое старших и один младший. Убирались из дома от греха подальше, – странным тоном добавил он, явно что-то недоговаривая.

– А где они живут?

– В Колорадо-Спрингс, Джуно и Боулдере.

И никто из них, включая отца, не наведывается сюда… Колорадо-Спрингс и Боулдер – конечно, не ближний свет, но не настолько далеко. А до Аляски, само собой, пилить и пилить, так что вопросов нет.

Точно отвечая на мои мысли, он сказал:

– Они редко сюда приезжают. Незачем. Мы встречаемся пару раз в год. Как-то они приезжали погостить, когда я жил во Флориде. Все любили там бывать – в основном из-за парков развлечений.

Незачем? Хотя их отец, пусть и не самый лучший в мире, живет всего в часе езды отсюда? И где их мать?

– А почему бы вам с Эймосом не перебраться поближе к кому-нибудь из них?

Он продолжал размечать.

– Эймос вырос здесь. Я жил на базе, потому что приходилось, а большие города не по мне. Когда я решил стать егерем, открылся офис в Дуранго. В судьбу я не верю, но это было как знак.

Я тоже так думала.

– А где ваша мама?

Это я брякнула, не подумав.

Маркер завис в воздухе, а в голосе послышалась отчетливая резкость.

– Говорят, она скончалась несколько лет назад.

«Говорят». Вот и думай что хочешь…

– Мои соболезнования.

Роудс смотрел вниз, но покачал головой:

– Не стоит. Я по ней не скорблю.

Это было сказано с затаенной яростью, не иначе.

Должно быть, он сам себе удивился, потому что поднял глаза и нахмурился:

– У нас были плохие отношения.

– Мне очень жаль, Роудс. Извини, что спросила!

На его красивом лице проступило отчужденное выражение.

– Не извиняйся. Ты не сделала ничего плохого. – Он как-то слишком поспешно переключил внимание на палатку и, похоже, резко выдохнул. – Давай разберем и снова соберем вместе с тентом. Нужно убедиться, что все стыкуется и у тебя получается.

Разговор о родителях закончился. Я уже давно уяснила, что личные вопросы лучше держать при себе, но вечно меня заносит…

– Спасибо, что помогаешь! – выпалила я.

– Без проблем, – ответил он, хотя его тон был максимально красноречив.

* * *

Два дня спустя я сидела на краю кровати, дрыгая ногой, и изо всех сил старалась справиться с разочарованием.

По большей части безуспешно.

Я жила предвкушением нашего похода.

Но, как известно, дерьмо случается, и именно это произошло. Перед самым закрытием, когда мы еще были в магазине, Кларе позвонили: ее племянник сломал руку, и они с братом помчались в больницу.

Клара страшно огорчилась – поникла плечами и тяжело вздохнула.

И, разумеется, за такой короткий срок не нашла никого, кто мог бы присмотреть за отцом. У его дневной сиделки были дела, а другие братья… Я точно не знала, но если бы она могла их попросить, то так бы и сделала.

Хотя, опять же, зная Клару, скорее всего, вряд ли.

Поэтому мы отложили поход до лучших времен. Я предложила посидеть с ее отцом на следующий день, если ей захочется выйти, но, как оно бывает, одно за другим – и Джеки осталась дома. Мы с ней договорились пойти в поход завтра, хотя турист она была неважный. Она побожилась, что справится, а я решила, что не стану указывать, что она может, а что нет. И если придется вернуться назад, катастрофы не будет.

Поэтому субботним вечером я торчала дома, испытывая некоторое разочарование.

Возможно, однажды я пойду с ночевкой сама…

Нет, не пойду.

Тут в дверь постучали, и я села прямо.

– Аврора? – послышалось снизу.

Я узнала голос и встала.

– Роудс?

Я сбежала по лестнице в носках.

– Да, я, – отозвался он, когда я уже достигла нижней площадки, щелкнула замком и распахнула дверь.

– Привет!

Я выдала самую радушную улыбку.

Он не так давно вернулся домой – я слышала шум пикапа, – но уже успел переодеться в темные джинсы и облегающую футболку. Будь у меня возможность поглазеть на него незаметно, я бы непременно это сделала.

– Что-то ты припозднилась с выходом, нет?

Я не сразу поняла, о чем он спрашивает.

– А, мы вообще не идем.

– Перенесли на завтрашнее утро?

– Нет, не в эти выходные. У брата Клары ЧП, он не может остаться с отцом, а сиделка идет на похороны.

Я смотрела на него, а он смотрел на меня – точнее, разглядывал, точно взвешивал мои слова.

На его правой гладковыбритой скуле обозначился желвак.

– Ну, в другой раз, – сказала я. – А у вас двоих какие планы на выходные?

– Никаких, – тут же ответил он. – Джонни забрал Эйма, и они сегодня что-то мутят. – Желвак снова дернулся. – Я увидел у тебя свет и решил убедиться, что все в порядке. Ты же говорила, что вы отправитесь сразу после работы.

– А, да. Нет, я здесь. Все норм. Мы с Кларой собираемся пройти по маршруту, на котором я собрала на себя килограмм камней, а ты меня спас.

Он кивнул и задумчиво прищурился.

Тут мне пришла идея.

– Я собираюсь приготовить пиццу. Будешь половину?

– Половину? – медленно спросил он.

– Могу сделать тебе целую, если хочешь… – Я умолкла. – Вообще-то я голодна и одна съем целую пиццу, но у меня их две.

Уголки его рта почему-то напряглись.

– Что?

– Ничего. Не поверил бы, что ты способна съесть целую пиццу, если бы не видел это собственными глазами на дне рождения Эйма.

При воспоминании о представлении, которое я тогда устроила, мне стало не по себе. Я так и не поинтересовалась, что случилось с мышью.

– У меня на обед был салат, так что имею право! – улыбнулась я, пожав плечами.

– Делай две пиццы. А я тебе возмещу, когда поеду в супермаркет, – сказал он, снова посмотрев мне в лицо.

Ну почему, скажите на милость, он такой красивый?

– Правда? – как-то слишком заинтересованно осведомилась я.

Он серьезно кивнул, но в глазах по-прежнему читалось что-то очень задумчивое.

– Сколько времени это займет, полчаса?

– Пока духовку разогрею и две пиццы испеку – пожалуй, минут сорок.

Роудс сделал шаг назад:

– Тогда не прощаюсь.

– Ладно.

Он отступил еще на шаг, а потом развернулся и побежал к дому. Я закрыла дверь.

Почему он побежал, я понятия не имела, ну да ладно. Может, ему в туалет приспичило? Или потягать железки? Эймос подтвердил, что несколько раз в неделю отец встает спозаранку и едет в круглосуточный тренажерный зал. Иногда отжимается дома. Эту информацию он выдал без наводящих вопросов, но я не возражала.

Вернувшись к себе, я разогрела духовку и подумала, будет ли Роудс есть со мной или отнесет пиццу домой.

Может, у него сегодня намечалось свидание, и потому он спросил, что это я тут делаю? Но нет.

А может, он планировал поделиться пиццей с…

Нет, это тоже не в его духе.

А, ладно! Если захочет поесть со мной, супер! Если нет, посмотрю фильм. Еще есть новая книга. И можно позвонить Юки. Или тетушке.

Прошло сорок пять минут, но Роудс не появился, а пицца в духовке уже пережарилась.

Тогда я решила ее разрезать, положить на тарелку и отнести ему.

За отсутствием тесторезки я принялась разрезать первую ножом для стейка – и тут-то снова раздался стук. Но прежде, чем я успела ответить, дверь скрипнула, и с лестницы послышался окрик:

– Ангел!

Блин, этот мужчина для меня загадка. Почему он периодически путает мое имя?

– Да?

– Пицца готова?

– Да! Принести тебе твою?

– Неси обе.

Он хочет поесть вместе?

– Хорошо! – крикнула я в ответ.

Дверь закрылась. Я закончила разрезать кулинарные шедевры и, сложив куски, обернула тарелки вощеной бумагой, которую периодически получала от Юки. Затем спустилась вниз.

Сделав два шага по двору, я остановилась.

На участке между гаражом и главным домом стояла симпатичная палатка.

Возле нее – два походных стула, а между ними – фонарь. На одном стуле сидел Роудс, а на втором лежал небольшой сверток.

– Это не Ганнисон, но и здесь костер мы разводить не будем, потому что запрет действует по всему штату, – сказал он.

У меня за грудиной что-то пришло в движение.

– Я поискал твою палатку в гараже и в машине, но не нашел. Если хочешь, приноси, установим ее в два счета. Но моя двухместная. – Он неожиданно умолк и подался вперед, вглядываясь в меня в темноте. – Ты плачешь?

Я попробовала откашляться и не стала отрицать:

– Вот-вот зареву.

– Почему?

Его голос звучал мягко и удивленно.

Эта штука снова зашевелилась, скользнув ужасно близко к сердцу, а я попыталась ей помешать.

Как бы не так!

Он поставил палатку.

Вынес стулья.

Чтобы у меня получился «поход».

Я стиснула губы, приказывая себе: «Только не это. Только не это. Только не это, Ора».

Только не плачь. Только не плачь!

Я даже прокашлялась.

И ничего не помогло.

Я заплакала. Стоило подступить комку, и из меня бесшумно полились тоненькие жалкие струйки. Я не издавала ни звуки, но слезы упорно текли из глаз. Соленые струйки, вызванные проявлением доброты, которой я вообще не ожидала.

Роудс обеспокоенно поднялся, а я попыталась сказать «Все в порядке», но не смогла произнести ни звука.

Вообще ничего. Потому что отчаянно пыталась подавить слезы.

– Дружочек, ты чего? – осторожно сказал он с явной тревогой в голосе.

Я сжала губы.

Он сделал вперед шаг и еще один – и я тоже шагнула навстречу.

Пошла прямо на него, по-прежнему сжимая губы и цепляясь за остатки гордости.

И когда он остановился в полуметре от меня, я поставила тарелки на землю и, подойдя к нему вплотную, уткнулась щекой куда-то между его плечом и ключицей. Обняла его обеими руками за талию, точно имела на это право. Точно он этого хотел.

Точно я ему была мила и это было нормально.

Но он не оттолкнул меня. Я прижималась к нему всем телом и уже не плакала, а рыдала ему в рубашку.

– Такого мне никто никогда не делал, – шептала я, хлюпая носом.

Его рука коснулась моей спины между лопаток.

– Прости, – прошептала я, пытаясь сдержаться и отстраниться, но не смогла. Потому что рука, прижимавшая бретельку бюстгальтера, не давала это сделать. – Я не хотела разводить сырость и тонуть в соплях. Не хочу доставлять тебе неудобства.

Вторая рука легла мне на спину чуть выше пояса.

И я отставила попытки отодвинуться.

– Ты не доставляешь мне неудобств. Все в порядке, – сказал он как никогда мягким голосом.

Он меня обнимал.

Он меня обнимал!

И – вот поди ж ты! – мне этого хотелось. Поэтому я обняла его крепче, сцепив руки у него на талии. Он был теплый, а тело у него было как монолит.

И – о боже! – от него пахло хорошим стиральным порошком.

Будь моя воля, обернула бы его вокруг себя и жила бы так вечно. К черту одеколон! Да здравствует стиральный порошок!

Особенно когда он идет в дополнение к такому телу, как у Роудса. Большому и крепкому. И умиротворяющему.

А ведь не так давно я считала, что он меня на дух не выносит.

А теперь… Ну, теперь я во всем сомневалась.

Что это с ним? Это он такой из-за аппендицита Эймоса? Потому что я спасла его в тот день, когда приехал отец? Или после нашей прогулки на UTV?

– Ты как, в порядке?

Его рука замерла у меня на спине, а потом снова принялась похлопывать.

Он похлопывал меня так, точно помогал прокашляться.

Меня захлестнула благодарность. Роудс пытался меня утешить! Никогда в жизни я не была настолько растеряна. Даже когда Кэден сказал, что любит меня, но знать об этом никому не следует.

– Да, – сказала я. – Ты такой милый! А я долгое время действительно считала, что ты меня с трудом терпишь.

Роудс отстранился ровно настолько, чтобы опустить подбородок. Брови у него сошлись на переносице, глаза смотрели испытующе, но, вероятно, он понял, что я не шучу, потому что постепенно его черты смягчились. Серьезное лицо вернулось, а с ним и «флотский» голос.

– Тогда это не имело к тебе никакого отношения. Это понятно? Ты напомнила мне кое-кого, и я решил, что ты на нее похожа. Прошло немало времени, прежде чем я осознал, что ты другая. Извини.

– Ясно, – я снова всхлипнула и кивнула: – Поняла.

Он по-прежнему смотрел мне прямо в глаза, а затем чуть опустил подбородок.

– Хочешь уйти к себе?

– Нет! Прости, что разнюнилась. И большое спасибо! Для меня это очень много значит.

Он кивнул, чуть коснулся руками моей спины и сделал шаг в сторону. Затем, вроде бы передумав, снова приблизился и вытер мое лицо рукавом свитера, который в какой-то момент надел.

И я, не успев осознать, что творю, снова рванулась вперед и крепко-крепко обняла его, так что он шумно выдохнул, а потом тут же расцепила руки и, всхлипнув, расплылась в слезливой улыбке. Затем я подняла с земли тарелки и протянула одну ему.

– Ну, давай есть, если проголодался, – проквакала я.

Он смотрел на меня как-то слишком пристально, морщины на лбу обозначились очень явственно.

– Ты все еще плачешь.

– Я знаю, и виноват в этом ты! – Я кашлянула, пытаясь держать себя в руках. – Это действительно самое приятное, что для меня когда-либо делали. Спасибо тебе, Роудс!

Он поднял глаза к ночному небу и хрипловатым голосом проговорил:

– Пожалуйста!

Мы тихо уселись, сняли с тарелок бумагу и принялись уплетать пиццу. Фонарь давал достаточно света, чтобы мы хорошо видели друг друга.

Мы закончили есть в тишине. Он взял у меня тарелку, поставил на землю и сказал:

– Я нашел пачку печенья с шоколадной крошкой и маршмеллоу. Когда купил, не помню, но срок годности еще не истек.

У меня задрожала нижняя губа, и в тот момент мне стала противна сама мысль о Кэдене. А противнее всего было, что я ненавидела его за то, что он не понимал меня – вообще ни капельки, тогда как мне казалось иначе.

Он не понимал! Сейчас я это видела. Всю картину целиком. Много лет назад я бы все отдала за это. Не за вещи, на поиски которых онлайн он тратил три минуты, а оплачивал в один клик. Помню, я несколько раз заговаривала о том, чтобы съездить в Пагосу, но он всякий раз менял тему. Не слушал. Ему было неинтересно. Все всегда определялось его желаниями. Сколько времени я потратила впустую…

– Так как насчет печенья с маршмэллоу? – переспросил Роудс.

Мое «да» было почти беззвучно. Но Роудс его услышал, потому что посмотрел на меня долгим взглядом, а затем нырнул в палатку и достал продуктовый пакет. Из него он извлек наполовину опорожненную упаковку печенья с шоколадной крошкой, помятый пакет с маршмэллоу, пару шпажек, прихватку и зажигалку.

Далее мы разделили обязанности: он подавал мне маршмэллоу по одной штучке, а я насаживала их на шпажки. Затем я надела прихватку и, улыбнувшись, направила шпажки в его сторону. Он зажег огонь, и я стала медленно поворачивать маршмэллоу, расплавляя их с обеих сторон. Для четырех сморов мы проделали это дважды.

– Тебе уже случалось так делать? – спросила я, задувая пламя на последнем.

В свете луны и фонаря его лицо казалось еще красивее – пластика была абсолютно идеальной.

– Нет, но я надеялся, что идея рабочая. Осторожно, не обожгись.

Заботливый папочка!

Как же мне это нравилось!

Потом мы медленно стягивали маршмэллоу со шпажек, клали на печенье и размазывали их палочками до консистенции липкой массы. Он взял два, а я – другие два. Улыбка не сходила с моего лица.

– Хорошо?

Я не совсем понимала, что конкретно он имел в виду, и решила, что все в целом.

– Более чем хорошо. Это потрясающе!

– Да?

– Да. Пицца, свежий воздух, луна, печенье…

– У Эйма на планшете есть пара фильмов. Я захватил его на случай, если ты захочешь посмотреть. – Он указал на палатку.

Он говорил серьезно. Интересно, что еще было в палатке?

– Может, я притащу спальник? А то на земле лежать жестко.

– Там есть парочка. Они чистые. После последнего провального похода мы их выстирали.

– А что случилось?

– На второй день Эйма трижды ужалила оса. Не повезло ему…

Я поморщилась:

– И вы вернулись?

Он усмехнулся:

– Это была наша вторая попытка сходить в поход, оказавшаяся последней.

– Жаль… Надеюсь, у вас двоих есть другие общие дела, доставляющие вам радость.

Он повел широкими плечами, соглашаясь.

– Я здесь ради Эймоса, а не для того, чтобы делать что-то без него.

Я улыбнулась. Он действительно был хорошим отцом. Такой славный человек!

– Можем не смотреть кино, если не хочешь, – сказал он, когда я решила, что пауза затянулась.

– Если ты за, то я тоже.

– Все тут, ангел, – отозвался он.

– Да, хочу фильм. Только дай мне пять минут, я сбегаю за напитком…

– В палатке есть пара бутылок воды и газировка, которую ты любишь, – перебил он.

Думать о том, что у всех есть скрытый мотив, не хотелось. Я ничего подобного не чувствовала. Но чтобы у него была моя любимая газировка? Иначе как колдовством это было не объяснить!

Я легонько ущипнула себя, чтобы проснуться, и когда этого не произошло, поняла, что все происходило на самом деле.

И тогда я решила воспользоваться тем, что этот красивый человек был так добр ко мне по одному ему понятной причине.

– Я хочу переодеться и взять свитер. Носить эти джинсы весь день не очень-то удобно.

Он серьезно кивнул.

Я уже пошла, но тут остановилась. Мне хотелось убедиться…

– А ты… предлагаешь ночевать на открытом воздухе?

– Если ты не против.

Я помедлила, глядя на двухместную палатку. Близость. Интимность.

Палатка стояла между его домом и моим – который, строго говоря, тоже был его, но это частности, – и по моей груди разлилось легкое волнение.

«Он просто мил, – сказала я себе. – Не воспаряй высоко, сердечко», – молила я, удивляясь словам, пришедшим из ниоткуда.

Но они, мгновенно возникнув, тотчас исчезли. Это был плод моего воображения.

– Определимся по ходу дела. Если передумаешь, пойдешь к себе, – поправился он.

Я думала совсем про другое, но кивнула, не желая сознаваться в том, что меня остановило. В конце концов, завтра мы с Кларой собирались пойти в поход, и мне предстояло встать рано. Но если не высплюсь, то оно того стоит.

– Ладно, я мигом!

И я вернулась. Переоделась в свободные фланелевые пижамные штаны, сходила в туалет и пошла назад. Расстегнув молнию на палатке, я увидела Роудса. Он лежал, весь из себя такой длинный и физически совершенный, поверх спального мешка на пенополиуретановом коврике, которые продавались в нашем магазине. Планшет он поставил себе на колени, а под голову, опиравшуюся на руку, положил обычную подушку.

Я, даже не глядя, знала, что он наблюдал за тем, как я открыла молнию до конца, юркнула внутрь, а после застегнула ее.

Не знаю, что за картина рисовалась моему воображению при словах «двухместная палатка», но назвать ее удобной можно было с натяжкой.

Однако мне тут нравилось.

И я знала, что жалеть не буду.

– Я вернулась.

Я – Капитан Очевидность.

Роудс указал на спальник, лежавший на коврике вплотную к нему.

– Я защитил твое спальное место от енота, который пытался пробраться сюда минуту назад.

Я оцепенела:

– Ты серьезно?

Он прикалывался.

Я снова взялась расстегивать молнию на палатке, но он, усмехнувшись, потянул меня назад, очевидно, схватив за пояс штанов, и снова удивил переменой своего настроения. Голос у него был теплый:

– Да брось!

– Ладно, – пробормотала я и, переместившись ползком, легла рядом с ним.

У меня в головах тоже была подушка – не надувная, а из дома. Все это было так мило!

Нет слов, как мило!

И непонятно.

– У нас три варианта на выбор: снятые в девяностых «Сумеречная зона» и «Огонь в небе» или, как я понимаю, документалка об охотниках на снежного человека. Что скажешь?

Я даже не стала думать!

– Если смотреть про снежного человека, то с походами можно завязать. Мы ночуем на открытом воздухе, и если не хочешь, чтобы я ревела полночи, то «Огонь в небе» исключается…

Он засмеялся – басовито, хрипло, маняще.

– Давай «Сумеречную зону»!

– Ты действительно хочешь ее?

– Можем смотреть «Огонь в небе», но если я обсикаюсь, то ко мне без претензий – нюхай сам.

– Ну уж нет!

В его голосе определенно слышались веселые нотки.

– Вот и я о том же.

Он повернул голову и посмотрел на меня.

Теперь, когда я лежала к нему так близко и его рука почти касалась моей груди, что-то во мне успокоилось. Я лежала на боку, подпирая голову рукой и глядя на экран.

Но он включил фильм не сразу – его взгляд упирался в какую-то точку на стенке палатки.

Мне не хотелось спрашивать, на что он смотрит.

И не пришлось, потому что взгляд серых глаз переместился на меня, и улыбка, которая была на губах мгновение назад, исчезла.

– Ты напомнила мне маму, – ровным голосом сказал он.

Маму, которую он не любил? Я поежилась:

– Извини.

Роудс покачал головой:

– Нет, это ты извини. Ты на нее не похожа и ведешь себя иначе, ангел. Просто она была… Она была такой же красивой, как ты. Прямо глаз не отвести, как говорил мой дядя.

Он говорил мягко, точно все еще осмысливая то, о чем думал.

– Оглядываясь назад, я почти не сомневаюсь, что у нее было биполярное расстройство. Окружающие, включая отца, спускали ей многое, потому что она так выглядела. И я наобум решил, что и ты такая же. – У него дернулся кадык. – Извини.

Что-то очень тяжелое шевельнулось у меня в груди, и я кивнула:

– Все нормально. Я понимаю. Ты не очень лютовал.

Его брови поползли вверх.

– Лютовал?

– Я не это хотела сказать. Ты не лютовал. Просто… Я думала, что ты неважно ко мне относишься. Но клянусь, я не настолько плохая. И не люблю задевать чужие чувства. До сих пор вспоминаю о том, как в третьем классе зажилила конфеты на Хэллоуин и не поделилась с Кларой, когда она пришла к нам.

Он тихо фыркнул:

– Психическая болезнь – это испытание. Особенно когда она у кого-нибудь из родителей. Мама боролась с депрессией, когда я рос, и это сильно отражалось на мне. Думаю, не прошло до сих пор. Ей неплохо удавалось это скрывать, но когда на нее накатывало особенно сильно, она впадала в кататоническое состояние. Я думал, что могу ей помочь, но оно так не работает, понимаешь? Эта дрянь застревает в тебе. Я не понимал, что происходило. Я имею в виду с ней. С мамой.

Он покачал головой так, точно заново переживал все, через что прошел, и у меня защемило сердце. Я не могла представить, что делала его мать, чтобы такой человек, как Роудс, стал тем, кем был. Возможно, поэтому у него были такие натянутые отношения с отцом. Мне не хотелось спрашивать. Не хотелось бередить его рану, ведь он был так добр ко мне. Поэтому я просто коснулась его руки.

– Спасибо, что извинился!

Его взгляд переместился туда, где были мои пальцы. Могучая мускулистая шея пришла в движение, и он медленно, ох как медленно поднял глаза и посмотрел на меня.

Я уже не знала, что сказать, поэтому предпочла промолчать. Мне хотелось обнять его, сказать, что есть в жизни вещи, которые нам не дано преодолеть. Вместо этого я убрала руку и стала ждать. Несколько мгновений спустя он глубоко вздохнул и снова заговорил, но теперь его голос звучал немного иначе – более хрипло, что ли.

– Спасибо, что поговорила с отцом! И за то, что сказала.

Он слышал меня. Я отмахнулась:

– Пустяки! Это же вправду так.

– Это не пустяки, – мягко возразил он. – Он позвонил и спросил, когда может навестить нас. Я знаю, что это благодаря тебе.

– Я рада, что он принял мои слова близко к сердцу. Но если серьезно, то это не составило труда. Видел бы ты мою бывшую свекровь! У меня большой опыт.

Его взгляд переместился на мои губы, голос стал тихим:

– И спасибо за все, что ты делаешь для Эйма!

– Я его обожаю! Только ты не подумай лишнего. Он славный, добрый парнишка, а я старая одинокая тетка, к которой он немного расположен. Если честно, я думаю, он просто скучает по маме, и я для него что-то вроде материнской фигуры, поэтому он меня терпит.

– Это не так.

Уголки его рта тронула улыбка.

В моей голове назрел вопрос. Возможно, потому что Роудс пребывал в хорошем настроении, а я не знала, когда представится следующая возможность спросить об этом. Или просто потому, что я любила совать нос в чужие дела и ничем не рисковала, разве что наткнуться на недоуменный взгляд. Но я решилась.

– Можно задать личный вопрос?

Он на мгновение задумался и кивнул.

Ладно.

– Не отвечай, если не хочешь, но… Ты когда-нибудь задумывался о женитьбе?

Судя по выражению лица, такого вопроса он не ожидал.

Я поспешила объяснить.

– Потому что Эймос у тебя появился… нетрадиционным способом. Когда ты был очень молод. Сколько тебе было, когда твой друг и его жена попросили тебя стать донором? Двадцать шесть? Или ты уже тогда хотел стать отцом?

Он понял вопрос и ответил не раздумывая.

– Нам было лет по двадцать, когда Билли получил серьезную травму, катаясь на горном велосипеде. Он повредил себе…

– Яички? – предположила я.

Он кивнул:

– Его жена старше нас всех на восемь-девять лет. Да, в то время все делали такое же лицо. Джонни не сразу свыкся с мыслью, что его друг и старшая сестра вместе. И именно по этой причине они уже тогда хотели ребенка. В детстве я часто бывал у них… потому что не хотел идти домой, – будничным тоном произнес он. – Отвечая на твой вопрос: я никогда не задумывался о женитьбе. Обязательств я не боюсь, но разочаровываться не хочу.

Это мне доводилось слышать. Но я знала, что не все такие.

Роудс продолжал говорить. Его глаза скользнули по моему лицу.

– У меня не было длительных отношений. В старшей школе была подруга, которая бросила меня через два года. И потом я несколько раз встречался с девушками, но все это было несерьезно. Нужно было выбирать – заниматься карьерой или строить с кем-то отношения, и я выбрал карьеру. По крайней мере, так было, пока не появился Эймос. И тогда он вытеснил все.

Эймос стал важнее карьеры. Мне хотелось всхлипнуть, но я сдержалась.

– Я всегда любил детей. И думал, что однажды стану хорошим отцом. Поэтому, когда они обратились с просьбой, я решил, что это мой единственный шанс обзавестить семьей. Единственная возможность понять, что я могу быть лучшим родителем, чем мои собственные. Что могу стать тем, о ком мечтал сам.

Роудс пожал плечами – выглядело это тягостно, и у меня защемило сердце.

Поэтому я сказала единственное, что пришло в голову.

– Понимаю.

Потому что так и было.

После того, что случилось с мамой, единственное, чего мне хотелось, – это стабильность. Быть любимой. Любить самой. Иметь отдушину. Но, в отличие от него, по крайней мере в одном смысле, я посмотрела не в ту сторону. И цеплялась за ложные причины.

В жизни есть вещи, которые нужно доказать самой себе. Сюда я приехала именно с этой целью. Я поняла.

Роудс пошевелился и вдруг непонятно почему спросил:

– Твой бывший изменял тебе?

На этот раз ощущения удара в лицо не возникло. От вопроса. Когда по пути через Юту я неделю тусовалась с бывшим роуди Кэдена, он спрашивал меня о том же – и ощущение было именно такое. Думаю, главным образом потому, что где-то в глубине души я жалела, что все было не настолько просто и плохо поддавалось легкому объяснению. Женщины всегда вешались на Кэдена – ничего удивительного в этом не было.

И хотя самоуважения у меня, по выражению дяди, хватило бы на десятерых, но, к счастью, я была слишком уверена в его чувствах, как говорила тетушка. Я знала лучше. Чтобы Кэден изменял мне? Да быть того не может! Ведь он любит меня – по-своему. Я никогда не ревновала, даже если была вынуждена стоять в сторонке, а женщины хватали его за руки и задницу и напирали внушительным бюстом.

Мне не раз хотелось, чтобы он изменил. Потому что тогда конец наших отношений имел бы логическое оправдание. В глазах окружающих измена – это понятно, и, как правило, она влияет на отношения.

Но произошло не это.

– Нет. Однажды мы взяли тайм-аут. Я знаю, что он целовался с кем-то, но на этом все.

Более вероятно, что хреновая идея, которую он пытался мне внушить, пришла в голову миссис Джонс. «Мама считает, что мне нужно с кем-нибудь засветиться. Бывать на людях. А то появились посты – ну, сама знаешь… Что я по мальчикам. Она считает, что мне следует с кем-нибудь встречаться. Чисто по-дружески! Я бы никогда не поступил так с тобой. Это для пиара, красотка. И все».

И все.

А на самом деле тогда он отбил первый кусочек моего сердца. Дальше пошло-поехало: я спросила, а может, я тоже сделаю вид, что с кем-нибудь встречаюсь. Он покраснел и сказал, что это не одно и то же. Бла-бла-бла, мне уже было все равно. В итоге я сказала: «Черт с тобой! Делай что хочешь, но моей ноги здесь больше не будет». Он продолжал настаивать, что все совсем не так, но в конце концов…

Сделал, как хотел: пошел на свидание, решив, что я блефую. И я ушла.

Я прожила у Юки три недели, и тут он объявился и начал умолять меня вернуться назад. Клялся, что такого больше не повторится. Просил прощения.

Сказал, что целовался с Тэмми Линн Сингер и чувствует себя ужасно.

– Тогда почему вы развелись?

Вот уж не думала, что голос Роудса может звучать настолько низко.

Мне ужасно не хотелось ему лгать, но следовало сформулировать это так, чтобы не сказать больше, чем я была готова.

– Это очень сложно…

– Это в большинстве случаев так.

Я улыбнулась. Он был так близко, что я могла разглядывать изгиб его красиво очерченных губ.

– Причин было много. Одна из важнейших состояла в том, что я хотела детей, а он тянул с ними. И наконец я поняла, что он будет вечно искать отговорки. Мне это было важно, и я с самого начала отношений четко дала это понять. Возможно, мне следовало сообразить, что он не видит со мной будущего. Мы были вместе четырнадцать лет, а он по-прежнему настаивал на презервативах. Извини, болтаю лишнее… И он делал карьеру. Я не липучка, мне не нужно много внимания, но в его рейтинге жизненных приоритетов работа стояла на первом месте, а я до конца своих дней была бы на одиннадцатом. А хотелось быть на третьем или четвертом. Лучше бы на втором, но я могу потесниться.

На его лбу снова проступили морщины.

– За годы набралось еще много всего до кучи. Его мамочка – сущая ехидна, а он – типичный маменькин сынок. Она страстно ненавидела меня, если от меня не было пользы ей или ему. В итоге мы стали совершенно чужими людьми, которые хотели совершенно разного… И теперь, думая об этом, я прихожу к мысли, что все было не настолько сложно. Думаю, я просто хотела, чтобы у меня был лучший друг – добрый, честный, с которым я не буду задаваться вопросами о собственной значимости. Он никогда бы не бросил работу и не стал искать компромисс.

Меня не покидало ощущение, что я только и делала, что отдавала, а он брал, брал и брал.

Я сделала губами «пф-ф» и пожала плечами:

– Пожалуй, я все-таки немного липучка.

Серые глаза скользнули по моему лицу. Он вскинул брови и, тотчас опустив их, покачал головой.

– Что? – спросила я.

Он усмехнулся:

– А он редкий козел!

Я слабо улыбнулась:

– Мне тоже нравится так думать. Но я уверена, найдутся те, кто скажет, что он был слишком хорош для меня.

– Сомневаюсь.

Я улыбнулась во весь рот:

– Одно время мне хотелось, чтобы он до конца своих дней жалел о нашем разрыве. Но знаешь что? Сейчас мне плевать, и я чувствую себя ужасно счастливой.

Теперь он дотронулся до моей руки. Серые озера глаз тянули в глубину и завораживали. В этот момент Роудс был таким красивым – гораздо больше обычного, но все еще немного хмурился и был так сосредоточен на мне, что запросто можно было представить, что мы где-нибудь в лесной чаще, только вдвоем.

– Он идиот. Только тот, кто никогда не говорил с тобой и не видел тебя, решит, что тебе повезло. – Его взгляд переместился на мои губы. Он тихо выдохнул и сказал хрипловатым шепотом: – Никто в здравом уме не позволит тебе уйти. Не раз и уже тем более не дважды, ангел.

Мое сердце екнуло.

Конечности онемели.

Мы смотрели друг на друга долго-долго. Я слышала наше ровное дыхание. И когда этот напряженный момент отчаянно затянулся, он первым отвел взгляд. Приоткрыв губы, поднял взгляд вверх, а затем, взяв планшет, стукнул по экрану и кашлянул:

– Ну что, посмотрим фильм?

Нет-нет, мне хотелось не этого, но я почему-то сказала «да».

И мы стали смотреть фильм.

Глава двадцать первая

Наполняя водой последнюю бутылку, я помассировала себе затылок. Через окно возле раковины было видно чуть выглянувшее солнце. Будь у меня другие планы, я бы все еще лежала в палатке.

Только мама могла сподвигнуть меня на то, чтобы подняться в такую рань. Накануне она мне приснилась. Что происходило во сне, я не помнила, но ощущение было особое, как всегда, когда она снилась. Это было чувство счастья, сменявшееся грустью, но не безысходной.

Я решила, что сон был своего рода предзнаменованием для похода, намеченного на сегодня.

В конце концов, я была здесь из-за нее.

Но какая-то часть меня страстно желала остаться в палатке с Роудсом.

Я лежала в пижаме на спальнике почти вплотную к нему, и мы, посмотрев один фильм, принялись за другой. Ночь была тихой и умиротворяющей. Тишину нарушали только голоса актеров и приглушенный шум редких машин, проезжавших по проселочной дороге.

Честно говоря, это была самая романтичная ночь в моей жизни.

Только Роудс об этом не знал.

И когда мы скатывали спальники и разбирали палатку, он спросил, что я беру с собой в сегодняшний поход, а затем дал несколько предостерегающих советов. Потом, сидя на походных стульях, мы посмотрели на его телефоне прогноз погоды.

Именно поэтому я вытащила себя из постели в половине шестого утра. Я должна была выйти рано. Возможно, другой возможности пройти Адским маршрутом у меня не будет – если, конечно, я не останусь здесь до следующего года. Вскоре снег доберется до самых высоких вершин.

Я бы подождала, но… мне нужно было это сделать.

Позарез.

Напоминание о том, как коротка жизнь, накрепко засело у меня в голове. Я знала, что обязана хотя бы попытаться отметить галочкой еще один поход, раз время позволяло. Рискнуть – пан или пропал. Мама была сама смелость и неустрашимость. Я должна была сделать это ради нее.

Я накрутила себя так, чтобы раз и навсегда разделаться с этим долбаным маршрутом. Прогноз был хорошим. На одном форуме мне попался пост, автор которого сообщал, что прошел по нему два дня назад и это было здорово.

Так почему бы нет? В основном я собрала все, что нужно, и была готова к походу. Чтобы доказать себе, что могу.

Ради мамы и всех лет, которые она недополучила. И опыта, которого лишилась. Во имя пути, который проложила для меня своим жизненным курсом.

Я находилась здесь, в этом месте, и с надеждой в сердце – ради нее. Это меньшее, что я могла сделать.

Перетаскивая припасы в машину, я была настолько погружена в свои мысли, что не обратила внимания на фигуру, приближавшуюся со стороны гравийной дорожки. И обернулась, только когда послышался негромкий вопрос Роудса:

– У тебя все в порядке?

– Да, все отлично! Просто думаю о маме, – улыбнулась я, бросая рюкзак на заднее сиденье.

– Хорошее или плохое?

Он зевнул, прикрывая рот рукой. Он уже был в форме, но без пояса, и верхние пуговицы были расстегнуты.

Неужели он подошел только потому, что увидел меня в окно?

Я медленно повернулась и вгляделась в его чеканные черты: резкие линии скул и изящную ямочку на подбородке. Вид у него был вполне проснувшийся, хотя встал он не так давно.

– Все вместе. Хорошее, потому что я здесь из-за нее, рада, что вернулась, и все идет хорошо. А плохое, потому что…

Он внимательно смотрел на меня и был таким красивым, что защемило в груди.

Я никогда не произносила эти слова вслух. Слышала их от других, но сама никогда не говорила. А сейчас мне захотелось.

– Некоторые не верят, что она получила травму и не смогла выбраться. Тебе случалось такое слышать?

В его взгляде появилось что-то ускользающее, но врать он не стал. Придвинулся чуть ближе и, по-прежнему глядя мне в глаза, опустил подбородок.

– Ходили разные слухи. Что она… – Он глубоко вздохнул, как будто тоже не был уверен, что хочет произнести эти слова, но продолжил: – что-то с собой сделала.

Я кивнула.

– Или скрылась, чтобы начать новую жизнь, – тихо закончил он.

Последнее было больнее всего. Будто она могла бросить все – бросить меня, чтобы начать заново.

– Да, – подтвердила я. – Я не знала, насколько ты в курсе, и никогда не допускала мысли, что она способна вот так все бросить. Даже из-за финансовых проблем, которые, как выяснилось, у нее были. Что ей пришлось бы объявить себя банкротом, и нас бы выселили… Или что она могла … – Слова вспенивались в горле, как кислота, но я не могла произнести то, которое начинается на «с», – умышленно не вернуться, – поправилась я. – В полиции знали о том, что она принимает антидепрессанты.

Роудс кивнул.

– Я думала об этом. Как она собиралась в поход… И как одно ее решение полностью изменило мою жизнь. Тогда я бы никогда не переехала во Флориду и не познакомилась с тетей и дядей. Не поехала бы в Теннесси и не жила бы там… А в итоге не оказалась бы здесь. Жизнь – странная штука! Вот об этом я, пожалуй, думала. Как одно решение, которое принимаешь не ты, может радикально повлиять на твою жизнь. Сегодня я как-то особенно сильно скучаю по маме и хочу получить ответы. Хочу знать, что на самом деле произошло.

Я пожала плечами – мол, пустяки, дело обычное. Не в первый и не в последний раз у меня случаются такие утра и такие дни.

Пережить сокрушительный жизненный удар без тысячи переломов невозможно. Они навсегда остаются на память.

Рука Роудса стиснула мое плечо.

– Странная это история! И, не знай я тебя, мог бы подумать, что в слухах есть смысл. Но теперь, зная тебя, дружочек, я не верю, что она могла намеренно тебя бросить. Я уже говорил, что не понимаю, как можно позволить тебе уйти. Или уйти от тебя. Я уверен, она тебя очень любила.

– Это так. – Я на секунду сжала губы и моргнула. – По крайней мере, я так думаю. – Я сглотнула и посмотрела на него: – Обнимемся по-утреннему? Ты не против? Если не хочешь, то без проблем.

Он обошелся без слов.

Вместо ответа раскрыл объятия – и я шагнула в них.

И подумала: «Как же в них чертовски удобно!»

Он снова принялся похлопывать, а затем поглаживать меня по спине. Несколько минут спустя, когда мое сердцебиение выровнялось, а запах его стирального порошка въелся мне в ноздри – и, хотелось надеяться, не выветрится до конца дня, – он спросил:

– Ты все-таки пойдешь в поход?

– Да. Клара еще не написала, но мы договорились встретиться у начала маршрута.

Он отстранился ровно настолько, чтобы наши взгляды встретились. Его пальцы задели бретельку бюстгальтера на моей спине.

– Если передумаешь и готова подождать, в следующее воскресенье у меня выходной.

Он предлагал пойти со мной в поход! Почему это прозвучало так, точно он делал мне предложение? Он уже пару раз ходил по этому маршруту – это я узнала еще в тот первый, незадавшийся раз. И он знал, что я знаю.

– Тогда я бы предпочла какой-нибудь новый путь, чтобы тебе не было так же скучно, как когда мы ходили по Семикилометровому. Если ты не против.

– Я не против, – подтвердил он. – И мне не было скучно.

Я снова улыбнулась:

– А я-то думала, ты страдал всю дорогу!

– Нет. – Его ноздри слегка раздулись. – Если передумаешь, сегодня я останусь здесь. Нужно проверить пару сигналов насчет браконьерства.

– Я попытаюсь пройти маршрут сегодня. У меня все готово. Чем быстрее я с ним разделаюсь, тем быстрее переключусь на новый. Может быть, пройдем его вместе… Если ты будешь свободен. Может, и Эйм составит нам компанию. Попробуем подкупить его чем-нибудь вкусным!

Он кивнул, после чего окинул взглядом мои припасы, а также предметы первой необходимости: одеяльце, брезент, фонарик и аптечку. К вопросу о том, что и в каком количестве потребуется, я подошла основательно. Собираясь в столь длинный и сложный поход, легко выйти за рамки здравого смысла и набрать уйму лишнего, но подыхать от голода я не собиралась. На этот счет у меня был пунктик. Должно быть, моя основательность его удовлетворила, потому что он посмотрел на меня и кивнул.

И, расцепив руки, в следующее мгновение протянул мне что-то темно-синее.

– Возьми мою куртку. Она ветро– и водонепроницаемая, легче твоей и занимает меньше места. И брюки с УФ‐защитой возьми. Еще на том маршруте много растительности. У тебя есть трекинговые палки?

Что-то внутри меня успокоилось, и я кивнула.

Серые глаза смотрели пристально и серьезно.

– И позвони, когда доберешься и когда закончишь. – Он помолчал, обдумывая слова, и добавил: – Пожалуйста.

* * *

Я припарковалась у начала маршрута, и тут раздался звонок. Наличие приема само по себе было чудом, но, как я уже поняла за последние несколько месяцев проживания в горах, порой, находясь на нужной высоте, оказываешься в идеальной точке. Возможно, помогло то, что я переключилась на того же провайдера, что был у Юки. А судя по альтиметру в телефоне, высота была приличная.

Роудс предупредил о том, что дорога до начала маршрута проблемная, потому что я собиралась пройти к озеру с другой стороны, и следовало догадаться, что сгущать краски и преувеличивать он не станет. Дорога была, прямо скажем, неважнецкой. Часть пути я держалась за руль мертвой хваткой – настолько она была изрытой и заваленной острыми камнями. Я сделала мысленную зарубку узнать у Роудса, когда он был здесь в последний раз. Думается, он верил в мои водительские навыки, раз вместо прежнего маршрута направил сюда, но чутье подсказывало, что, знай Мистер Гиперзаботливый, какое тут дерьмо, он бы решительнее воспротивился идее, чтобы я преодолевала эту дорогу в одиночку.

Ну, или он действительно в меня верил.

Я поминутно раскаивалась в том, что была настолько упрямой.

И когда раздался звонок, а на экране высветилось «Клара», у меня возникло нехорошее предчувствие.

Отъезжая от дома, я получила ее сообщение, из которого следовало, что она вот-вот отправится в путь. Соответственно, она должна была быть где-то поблизости, чуть позади меня, а возможно, уже здесь. Но на площадке, служившей отправной точкой маршрута и одновременно парковкой, стояли всего две машины, а Клариного «Форда» не было.

– Привет! – сказала я, опуская голову на подголовник и снова ощущая неприятное чувство в животе.

– Аврора, ты где?

– У начала маршрута, – сказала я, глядя в бездонно-голубое небо. – А ты?

Она чертыхнулась.

– Что случилось?

– Я пыталась тебе дозвониться, но связи не было. У меня машина не заводится. Я позвонила брату, но он еще не приехал. – Она снова выругалась. – Знаешь что? Я сейчас вызову эвакуатор…

Этого я допустить не могла. Клара и так постоянно переживала из-за денег, хотя старалась не показывать виду. И я была в курсе, что уход за отцом съедал огромную часть ее доходов.

Кроме того, мы обе знали, что это, скорее всего, мой последний шанс осуществить поход в этом году. Октябрь уже стучался в дверь. Лето выдалось засушливым, начало осени было теплее обычного, но матушка-природа уже заскучала. Скоро температура начнет падать, и на высоте ляжет снег. Если я не пройду этот маршрут сейчас, на ближайшие восемь месяцев о нем можно забыть. Возможно, на следующей неделе еще будет тепло, но это под большим вопросом.

– Нет, не нужно, – сказала я, обдумывая свои слова. – Дождись брата. Тут жуткая дорога.

– Правда?

– Ага, форменная стиральная доска.

Пересекавшие дорогу поперечные рытвины действительно напоминали стиральную доску. Я помолчала, размышляя. Она доберется сюда часа через три, если вообще сможет. К тому моменту утро будет на исходе, и назад мы вернемся почти в сумерках. А потом придется ехать назад…

Меня не страшила мысль идти одной. Больше пугала перспектива столкнуться с людьми, чем с животными. И на этот раз я была лучше подготовлена. Так что я справлюсь.

– Мне жаль. Нет слов, как досадно!

– Все нормально. Не переживай. Надеюсь, твой брат скоро приедет, и с машиной ничего серьезного.

– Я тоже. – Она помолчала, потом сказала что-то в сторону и снова вернулась ко мне. – Я схожу с тобой на следующей неделе.

Но я уже все решила. Я должна. Поэтому я здесь.

Я должна сделать это ради мамы. И ради себя. И я смогу.

Это всего лишь поход! Да, сложный, но многие люди совершают трудные походы. Ночевать я не буду. И на парковке стоят две машины.

– Ладно. Все равно ты собиралась пойти со мной за компанию, а я уже здесь.

– Аврора…

В ее голосе слышались тревожные нотки.

– Погода хорошая. Дорога была дерьмовая. Но я приехала рано и часов за семь уложусь. Здесь на парковке две машины. Я в отличной форме и справлюсь. Пойми, я хочу с этим покончить. Все будет в порядке.

– Это трудный маршрут.

– Помнится, у тебя есть приятель, который ходит в походы один, – напомнила я. – Со мной все будет в порядке. И я выберусь отсюда засветло. Я это усвоила.

Она помолчала:

– Ты уверена? Прости, мне так стыдно, что я вечно тебя кидаю…

– Не расстраивайся. Все нормально. У тебя своя жизнь и очень много обязанностей. Я понимаю, правда. И мне уже случалось ходить одной. Начинай упражняться в прыжках или чем-нибудь в этом роде, и в следующем году мы с тобой отправимся в двадцатикилометровый поход.

– Двадцать километров в одну сторону?

Звук, который она издала, можно было принять за смешок, но скорее всего Клара решила, что я спятила.

– Ага, так что не парься! Я справлюсь. Ты знаешь, где я, и все будет хорошо. Мама была на другом маршруте и никого не предупредила. Телефон я оставлю включенным, аккумулятор полностью заряжен. У меня с собой свисток и перцовый баллончик. Я в порядке.

– Ты уверена? – нерешительно спросила Клара.

– Да.

Она глубоко вздохнула, по-прежнему сомневаясь.

– Не кори себя. Но и не смейся надо мной, если завтра я буду ковылять с трудом, хорошо?

– Я бы не стала смеяться…

Я это знала.

– Я тебе напишу, когда закончу, если будет прием. Договорились?

– А Роудсу ты скажешь?

Я улыбнулась:

– Он уже знает.

– Тогда ладно. Прости, Аврора! Клянусь, я не знала, что такое случится.

– Хватит извиняться. Все нормально.

Она застонала:

– Ладно. Мне жаль. Чувствую себя дерьмом.

Я помолчала:

– И правильно. – Мы обе рассмеялись. – Да шучу я! Сейчас я быстренько звякну ему – и в путь.

Клара пожелала мне удачи, и мы закончили разговор. Я подождала секунду и набрала Роудса. После нескольких гудков включилась голосовая почта.

Я оставила короткое сообщение.

– Привет! Я у начала маршрута. У Клары проблемы с машиной, доберется часа через три, не раньше, поэтому я пойду одна. Тут на парковке две машины. Их номера… – Я бросила взгляд и назвала буквы и цифры. – Небо ярко-голубое. Дорога действительно неважная, но я справилась. Пойду в темпе, но загонять себя не буду, потому что иначе обратно не дойду. Увидимся! Хорошего тебе рабочего дня и удачно разобраться с мудаками-браконьерами. Пока!

Я ступила на тропу с улыбкой, хотя на душе было немного тяжелее обычного – правда, не по плохим причинам. Я грустила по маме, но ничего дурного в этом не было. Просто я надеялась, что она знает, что я все еще по ней скучаю.

Я перевела телефон в режим полета, иначе бы он перешел в роуминг и в рекордные сроки посадил аккумулятор. Эту истину я усвоила на собственном горьком опыте несколько месяцев назад. Когда начнется подъем, проверю его еще раз.

Несмотря на прохладную температуру, солнце было ярким и красивым, а небо – невероятной голубизны. О лучшем дне не стоило и мечтать! Возможно, это мама наколдовала, чтобы подбодрить меня.

Эта мысль придала мне сил.

После первых пятнадцати минут дыхание стало перехватывать, но я продолжала идти, правда, с бо́льшим количеством остановок, чем хотелось бы. Я не торопилась, чуть погодя сняла куртку и поглядывала на часы, но старалась не переживать из-за остановок. Вся рубашка на спине под рюкзаком промокла от пота, но это был пустяк. Время от времени я проверяла телефон, но приема не было. Я продолжала мерить тропу шагами, наслаждаясь удивительными ароматами дикой природы, которыми был напоен воздух.

Я находилась совсем одна в гуще национального леса, раскинувшегося на сотни тысяч гектаров, и хотя компания была бы в радость, но именно сегодня одиночество бодрило меня до дрожи.

Я представляла, как тридцать с лишним лет назад по этой же тропе шла мама, и мне хотелось улыбнуться. В дневнике не уточнялось, каким путем добиралась она: к озеру вели две тропы – сегодняшняя и та, по которой я шла в прошлый раз. В любом случае мама была здесь, и мне нравилось думать, что эти деревья дарили ей умиротворение.

Я почти не сомневалась, что она тоже шла одна, и от этой мысли мне хотелось улыбаться шире. Вот бы рядом была Клара! А еще лучше – Роудс или Эйм. Но, возможно, так было задумано, чтобы я прошла этот путь в одиночку. Одна начала – и одна закончу. Я хотела переехать в Колорадо, чтобы воссоединиться с мамой, и прошедшие месяцы как нельзя лучше подготовили меня к произошедшим переменам. Я стала сильнее. Лучше.

Счастливее.

Да, я и теперь завизжу, если в дом проберется летучая мышь или полевка, но непременно найду решение. Возможно, чтобы победить свои страхи, не нужно полностью от них избавляться. Возможно, самое главное – это взглянуть им в глаза. Ну, по крайней мере, мне хотелось в это верить.

И, возможно, это мое прощание – по меньшей мере с частью прошлого. Я закрываю все главы, которые оставались незавершенными. У меня столько всего впереди, столько радости на подходе! Когда закончились отношения, я столько оставила позади, чтобы открылись эти новые возможности… И снова появились люди, которые проявляют ко мне участие и беспокоятся обо мне. Им нет дела до того, с кем я знакома, сколько у меня денег и чем я могу быть им полезна.

Так что, возможно, все будет так, как я задумывала. И можно начать заново в любой день недели, в любое время года, в любой момент жизни – и все будет прекрасно.

Я держала эту мысль в голове, продолжая подъем. Часы шли. Икры свело судорогой, и я ненадолго остановилась, чтобы принять магний, который захватила в дорогу. Сколько я ни прыгала на скакалке, но ноги жгло, как в огне, и вода расходовалась быстрее, чем ожидалось. Но это я предвидела и собиралась пополнить запас в ручье или озере, пусть даже вкус будет отстойный. Горнячка страшила меня больше, чем вкус фильтрованной воды.

Пейзаж менялся. Я любовалась открывающимися красотами и окружающей зеленью. И, вероятно, потому, что слишком увлеченно всем восхищалась и думала о том, что все будет хорошо, не обратила внимания на небо. Не увидела туч, которые стали надвигаться, и отчаянно перепугалась, когда на еще недавно ясном небе сверкнула молния, а прямо над головой прогремел раскат грома.

Вскрикнув, я побежала к ближайшей группе деревьев и успела присесть за секунду до того, как полил дождь. К счастью, Клара предупредила меня о том, что на длинных переходах брезент обязателен. Я накрылась им и для верности натянула непромокаемую куртку, которую дал Роудс. Когда забарабанил град, я по-прежнему сидела под деревьями.

Но сохраняла оптимизм. Мне уже случалось пару раз попадать под град. Обычно он не затягивается, и этот раз не стал исключением.

Я снова пошла по тропе, превозмогая усталость и заставляя себя идти вперед. Дождь лил недолго, и тропа не успела превратиться в месиво, просто была сырой.

Я пересекла опасный участок и едва не ползком – тот самый гребень, на котором чуть не убилась в прошлый раз. И тут поняла, что до конца маршрута осталось не так много – максимум час пути. Я проверила телефон: прием был, и я отправила пару сообщений.

Первое – Роудсу.

Я: Добралась до гребня. Все хорошо. Напишу на обратном пути.

Затем отправила эсэмэску примерно такого же содержания Кларе.

И тут пришло сообщение от Эймоса.

Эймос: Вы пошли в поход одна? Я: Да. Добралась до гребня. Все хорошо.

Но не успела я перевести телефон в режим полета, как от него пришло новое сообщение.

Эймос: Вы в своем уме?

Все указывало на то, что придется немного здесь задержаться. Отдохнуть не помешает. Поэтому я плюхнулась задницей на ближайший валун и, решив, что пять минут ничего не решают, написала ему ответ.

Я: Пока да. Эймос: Я мог бы пойти с вами.

Я: Забыл, каково тебе было на семи км?

Я достала батончик мюсли и, глядя на небо, разом откусила половину. Откуда, черт побери, набежали тучи? Они, конечно, появляются нежданно-негаданно, но все же…

Пока я жевала, пришло другое сообщение.

Эймос: Нельзя было идти одной!!!

Он использовал восклицательные знаки.

Я была ему небезразлична.

Эймос: А папа знает? Я: Конечно. Я ему звонила, но он не ответил. Клянусь, все будет ок.

Доев батончик, я сунула обертку в продуктовый пакет, который использовала для мусора, и поскольку больше сообщений ни от Эймоса, ни от Клары, ни от кого-либо еще не поступило, поднялась с валуна. Вся нижняя часть тела молила о пощаде, но я продолжила путь.

Весь следующий час я была в полной заднице. Я думала, что нахожусь в хорошей форме и справлюсь.

Но я выдохлась.

Одна мысль о том, что придется идти назад, приводила меня в ужас.

Но я делала это ради мамы. Я была здесь и закончу этот маршрут, хоть ты тресни! И пусть это озеро будет самым прекрасным из всего, что мне случалось видеть.

Я упорно шла вперед.

В какой-то момент вдалеке сверкнуло что-то, напоминавшее зеркальную гладь, и я решила, что это озеро.

А между тем тучи продолжали сгущаться.

И снова полил дождь. Я достала мокрый брезент и укрылась под деревом.

Но на этот раз пятью минутами не обошлось.

Он лил минут двадцать или тридцать.

Как из ведра! А следом пошел град. И снова дождь.

От громовых раскатов сотрясались деревья. У меня зуб на зуб не попадал, а душа ушла в пятки. Я достала из кармана телефон и проверила прием. Его не было. Снеки, которые планировалось съесть у озера, я в основном схомячила по пути, чтобы не терять время. Получалось так, что, добравшись туда, мне придется сразу поворачивать назад.

Почти через час дождь наконец сменился моросью, и оставшиеся полкилометра показались мне пятнадцатью.

Особенно когда выяснилось, что это долбаное озеро – просто отстой.

Нет, оно было милым, просто… я ожидала чего-то другого. Вода в нем не искрилась и не была кристально чистой. Это было… озеро как озеро!

Я засмеялась, а затем захохотала как идиотка. Слезы наворачивались на глаза, а я покатывалась со смеху.

– Ой, мамочка! Так вот что означала волнистая линия!

Так себе. Она означала «так себе». Иначе и быть не могло!

Я ожидала кого-нибудь здесь увидеть, но кругом не было ни души. Те туристы продолжали путь? Маршрут к континентальному водоразделу, пролегающему гораздо дальше, ответвлялся от тропы, прилегавшей к этой.

Я снова засмеялась.

А затем села на мокрое бревно, сняла ботинки и съела яблоко, наслаждаясь его хрустом и вкусом. Вот мне награда! Я достала телефон, сделала селфи с долбаным озером и снова расхохоталась.

Больше – никогда!

Потом я сняла носки и пошевелила пальцами, вслушиваясь в окружающие звуки и стараясь уловить присутствие животных или людей, но все было тихо.

Через десять минут я поднялась, надела носки и ботинки, застегнула куртку, потому что после дождя сильно похолодало, а солнце скрылось, и пошла обратно.

Болело везде. Казалось, мышцы ног порвались в клочья. Икры того гляди откажут, а пальцы ног никогда мне этого не забудут и не простят.

Пережидая дождь, я потеряла темп, и теперь, судя по часам, из-за погоды и остановок отставала от графика на два часа. Трудности, которые я преодолевала, направляясь к озеру, на обратном пути увеличились стократно.

Твою ж мать, е-мое, срань господня! Брань сыпалась из моего рта, как горох из рваного мешка. Как вообще можно ходить таким маршрутом? Это было выше моего понимания. Казалось, я делала остановку каждые десять минут. Я просто падала от усталости, но шаг за шагом продолжала идти.

Прошло два часа. Как пережить еще три, я не представляла. Поглядывая на тучи, которые собирались снова, достала телефон и проверила прием.

Его не было.

Тем не менее я попыталась отправить несколько сообщений.

Первое было Роудсу.

Я: Задерживаюсь. Я в порядке. Иду назад.

Следующее, практически того же содержания, было адресовано Кларе.

Третье предназначалось Эймосу.

Я: Иду назад. Я ок. Погода дрянь.

Я оставила сигнал включенным в надежде на то, что телефон в конце концов подключится к вышке. Заряда оставалось восемьдесят процентов, и его, по моим прикидкам, должно было хватить. Я надеялась.

Было скользко. Камни опасно проседали под ногами, и это еще больше замедляло темп. Вокруг никого не было. В случае травмы рассчитывать мне будет не на кого.

Это означало, что идти придется еще медленнее.

А тучи все сгущались. Я показала себе средний палец за то, что была упрямой идиоткой.

Будь осторожна! Иди медленно!

Я даже не смогу позвать на помощь, потому что связи нет. И если меня придется спасать, Роудс стыда не оберется. Я смогу. Ведь мама смогла. Но…

Если выберусь отсюда, то больше никогда в жизни не вляпаюсь в это дерьмо одна. Но ведь я же умнее всех! А как же? Разумеется…

Какая дура!

Сидела бы дома.

И воды почти не осталось.

В следующем году – никаких походов.

Я вообще никуда больше не пойду!

О господи, а еще придется ехать домой…

Блин, блин, блин!

Но я не сдамся. Я смогу. Я справлюсь.

И больше никогда не пойду трудным маршрутом. По крайней мере за один день. Будь оно все трижды неладно!

Шаг за шагом я двигалась вниз. Останавливалась. Пряталась под брезентом. Температура понижалась. Зря я не захватила теплую куртку… Но я же умнее всех!

Потом меня начало знобить, и я натянула поверх пуловера куртку Роудса.

Вода заканчивалась, хотя я пополнила запас в ручейке. При каждой остановке приходилось пить крохотными глотками, потому что больше водных источников не предвиделось.

Ноги болели все сильнее.

Наступала одышка.

Просто хотелось вздремнуть.

И спасательный вертолет.

А телефон по-прежнему не работал.

Какая же я была дура!

Я шла и шла. Ниже и ниже, порой скользя на мокрых камнях и стараясь не упасть.

И падала. Дважды ударилась задницей и оцарапала ладони.

Два часа превратились в три – я шла очень медленно. Уже совсем стемнело.

Мне было холодно.

Я поплакала.

Потом еще поплакала.

И тут подступил настоящий страх. А мама боялась? Она понимала, что это конец? Я надеялась, что нет. Господи, нет! Мне уже страшно. Я не могу представить…

Еще километр, а кажется, что пятьдесят.

Я достала фонарик и, взяв его губами, крепче стиснула трекинговые палки, потому что без них, вероятно, уже подохла бы.

Крупные горькие слезы разочарования и страха текли по моим щекам. Пару раз я вынимала фонарик изо рта, чтобы крикнуть «твою ж мать!».

Никто меня не видел. Никто меня не слышал. Вокруг не было ни души.

Мне хотелось домой.

– Блин! – снова крикнула я.

Нет, я добью этот треклятый маршрут и больше в жизни сюда не сунусь. Это абсурд! Что я хотела доказать? Мама любила такое. А я люблю десятикилометровые переходы. Легкие и средней сложности.

Нет, это я зря. Я смогу. Я уже это делаю. И почти дошла. А страх – это нормально, но я отсюда выберусь. Почти выбралась.

Последние двести метров тропа поворачивала назад, описывала круг и уходила вниз. Я была мокрой, холодной и вся в грязи.

Полный отстой!

Бросив взгляд на часы, я застонала. Было шесть. Я должна была вернуться несколько часов назад. Я поеду в темноте, то есть в буквальном смысле в кромешной тьме. Я уже сейчас почти ничего не видела.

Ладно. Все в порядке. Значит, поеду медленно. Не торопясь. Я смогу. Запаска есть. И аэрозоль для экстренного ремонта. А колесо менять я умею.

Я доеду до дома.

Болело все. Пальцы на ногах были сбиты в кровь. И в коленях явно был прострел.

Ну и дерьмо!

Но я смогу.

И как чертовски холодно…

Ну и дерьмо!

На глазах закипали слезы. Какая же я идиотка, что пошла одна! Но я это сделала. Град, немного снега, дождь, гром – но я его сделала, этот долбаный маршрут!

Еще пара слезинок выкатилась у меня из глаз. Я подумала, что свернула не туда и двигаюсь по охотничьей, а не по туристической тропе, потому что все казалось незнакомым. Но, опять же, было темно, и за пределами луча фонарика я почти ничего не видела.

Черт, черт, черт!

И тут я увидела его – большое разлапистое дерево, под которое я нырнула в самом начале похода.

Я это сделала! Я это сделала! Меня била такая дрожь, что клацали зубы, но в машине на экстренный случай было припасено одеяло, а еще лежала старая толстая куртка Эймоса, которая оказалась там непонятно как.

Я это сделала!

Слезы снова выступили на глазах. Я остановилась, подняв голову. Жаль, что звезд не было, а то бы я с ними поговорила! Но небо было затянуто облаками. Однако это меня не остановило.

Из-за криков и нехватки воды голос охрип. Но какая, блин, разница! Я все равно произнесла слова, которые были на сердце.

– Мамочка, я люблю тебя! Это не маршрут, а отстой, но я люблю тебя и скучаю по тебе. И буду стараться изо всех сил.

Я сказала это громко, зная, что она меня слышит. Потому что она всегда слышала.

И чувствуя прилив энергии, которой, казалось бы, во мне не осталось, я побежала к машине. Пальцы на ногах молили о пощаде, колени отказывались сгибаться, а бедра клялись припоминать мне это до конца моих дней. По крайней мере, в тот момент ощущения были такие.

Машина стояла на месте. Одна-одинешенька.

Куда подевались другие люди, оставалось неясным, но ломать себе голову над тем, как нам удалось разминуться, никаких сил не было.

И хрен с ними!

Изнемогая от усталости, я выпила почти литр воды, стянула непромокаемую куртку Роудса и свою, влажную, и надела куртку Эймоса. Потом скинула ботинки и уже хотела швырнуть их на заднее сиденье, но не стала. А вдруг придется выходить из машины? Вместо этого я поставила их на пол у пассажирского сиденья. Мне хотелось осмотреть пальцы ног и определить степень повреждений, но это могло подождать.

Я проверила связь: ее по-прежнему не было. Тем не менее я отправила сообщение Роудсу и Эймосу.

Я: Все, конец, но это долгая история. Я в порядке. Связи не было. Думаю, потеряла сигнал вышки. Возвращаюсь, но поеду медленно.

Затем я развернулась и поехала домой. Как только опасный участок будет пройден, останется час пути. При самом лучшем раскладе до шоссе я доберусь за два часа. Но пока, насколько помнится, дорога – полное дерьмо. Даже хуже. Но плевать! Я вцепилась в руль, стараясь двигаться тем же путем, каким поднималась, но дождь размыл мои следы.

«Я справлюсь. Я смогу», – твердила я себе, двигаясь со скоростью три километра в час и отчаянно напрягая глаза.

Руки сводило судорогой, но мне было плевать и на это, и на странное ощущение от вождения босиком: в обозримом будущем я эти ботинки не надену.

Радио я включать не стала – мне требовалась полная сосредоточенность.

Я проехала вниз по дороге с полкилометра, когда сквозь деревья за поворотом мелькнул свет фар.

Кого это несет сюда в такую темень?

Я выругалась. Лучше всего было ехать прямо посередине, но дорога была не настолько широкой. И что теперь?

– Да чтоб тебя! – пробормотала я, когда свет на мгновение исчез и тотчас возник прямо по курсу, двигаясь на меня.

Это был внедорожник или пикап. Большой. И шел он гораздо быстрее.

Вздохнув и застегивая куртку Эймоса до подбородка, я сместилась к краю, а затем пододвинулась еще чуть-чуть. С моей сегодняшней удачей застрять тут – пара пустяков.

Но уж нет. Я доберусь домой. Я смогу…

Я вгляделась в приближающуюся машину.

Внедорожник резко остановился, водительская дверь открылась. Большая фигура выскочила на дорогу и, чуть постояв, двинулась вперед. Прямо на меня.

Я заперла двери, снова прищурилась и… Я узнала эту фигуру. Эти плечи. И грудь. И бейсболку.

Это был Роудс!

Не помню, как распахнула дверь, схватила ботинки и, едва натянув их на ноги, выскочила из машины. Но помню, как ковыляла ему навстречу в хлюпающих ботинках, а он приближался ко мне.

На его лице читалась… ярость? Почему мне вдруг захотелось зареветь?

– Привет! – слабым голосом крикнула я.

Невероятное облегчение сродни удару пронзило меня. Мой голос дрогнул, и я сказала то, что никогда не решилась бы сказать:

– Я так испугалась…

Большие мускулистые руки обхватили меня, дали опору, погладили по затылку. Волосы у меня были влажные – не из-за дождя, а от пота, – но он прижимался ко мне всем телом. Это дарило утешение и все-все, в чем я отчаянно нуждалась в тот момент.

И еще я ощутила в этом могучем крепком теле легкую дрожь.

– Больше никаких походов в одиночку, – резко и хрипло прошептал он, так что я испугалась. – Поклянись!

– Клянусь, – слабым голосом проговорила я и вздрогнула, почти оседая в его объятиях. – Был ливень. Треклятые тучи набежали непонятно откуда. Он лил стеной, а я сидела на корточках.

– Знаю. Я думал, что-то случилось. – Он погладил меня по голове, правда-правда. – Я думал, ты получила травму.

– Я в порядке. Все болит, но это от усталости. И ботинки – полный отстой. Извини!

Я почувствовала, как он кивнул.

– Когда пришло твое сообщение, я сразу рванул сюда. Мне пришлось уехать в Ацтек, и связи не было. Эймос дозвонился до меня весь на взводе. Он хотел поехать, но я не разрешил, и теперь он психует. Я мчался на полной скорости. – Его рука скользнула по моей спине и легла на поясницу: он обнял меня крепко-крепко, мне это не чудилось. – Больше так не делай, Аврора. Слышишь меня? Я знаю, ты можешь со всем справиться сама, но больше так не делай.

В тот момент я была готова завязать с походами. Навсегда. Дрожь снова пробежала по моему телу.

– Я ужасно рада тебя видеть! Ты даже не представляешь! Было так темно, что я перепугалась не на шутку, – призналась я, чувствуя, как тело опять сотрясает дрожь.

Он снова погладил меня по голове и прижал еще теснее. Казалось, он был готов втянуть меня в себя, если бы мог.

– Но ты в порядке? Ты не ранена?

– Пустяки, заживет. В прошлый раз было хуже. – Я прижалась щекой к его груди, впитывая его тепло. Ощущая его надежность. Я была жива. И в безопасности. – Спасибо, что приехал! – Я чуть отстранилась и робко улыбнулась. – Хотя, если бы я пропала, на поиски отправили бы тебя, так?

Его лицо было серьезным, а зрачки расширены, когда он пристально смотрел на меня сверху вниз темными глазами.

– Я приехал не потому, что это моя работа.

И прежде, чем я успела опомниться, его руки снова сомкнулись, полностью меня поглотив. В этом человеческом коконе я могла бы жить до конца своих дней.

Легкая дрожь, пробежавшая по этим литым мускулам, не была плодом моего воображения.

Как и свирепый взгляд, который он метнул в мою сторону, когда снова отстранился. Его руки оставались на моей спине.

– Ты в состоянии сесть за руль?

Я кивнула.

Рука сжала мне бедро – едва ли он осознавал, что делает, – а глаза смотрели вопросительно.

– Дружочек?

– Хм?

– Я хочу, чтобы ты знала… Эймос тебя убьет.

Если что-то и могло рассмешить меня в тот момент, то только это. И я сказала чистую правду:

– Без проблем. Уже предвкушаю!

Глава двадцать вторая

Болело все.

Буквально каждая часть тела тем или иным образом сигнализировала о недомогании. Начиная от несчастных пальцев ног, которые, казалось, истекали кровью, до травмированных икр и измученных бедер и ягодиц. Если поднапрячься, то соски, вероятно, тоже болели. А больше всего досталось рукам и предплечьям по пути домой.

Эти два часа я провела, мертвой хваткой вцепившись в руль и стараясь не дышать.

Не проведи я последние несколько часов, умирая от страха, мой организм, вероятно, смог бы панически среагировать на камни и рытвины, по которым я проезжала. Но я была настолько сосредоточена на том, чтобы следовать за Роудсом и не наехать на что-нибудь острое, что не теряла присутствия духа, пока мы мучительно медленно продвигались вперед. И не будь я настолько измучена, я бы, возможно, обрадовалась, когда мы наконец достигли шоссе.

И только тогда я выдохнула – громко и с облегчением, из самого нутра.

Я это сделала!

На самом деле.

Должно быть, облегчение было причиной того, что я не дрожала всю оставшуюся дорогу. Но стоило выключить двигатель, как меня затрясло. Я не ожидала – это было как удар в лицо.

Я успела выдохнуть за секунду до того, как подступила дрожь. Меня трясло от шока, от ужаса.

Наклонившись вперед, я прижалась лбом к рулю. Дрожь набегала волнами от шеи до икр.

Я была жива – остальное не имело значения.

Я была жива.

Дверь слева открылась, и прежде чем я повернула голову, большая рука легла мне на спину. Раздался низкий голос Роудса:

– Я здесь. Понимаю. Все будет хорошо, ангел!

Я кивнула, по-прежнему прижимаясь лбом к рулю. Еще одна волна сотрясла мое тело.

Его рука погладила меня по спине.

– Давай-ка пойдем в дом! Нужно поесть, принять душ и отдохнуть.

Я снова кивнула. К горлу подступал комок.

Роудс потянулся мне за спину, и через мгновение ремень безопасности ослаб. Он сделал знак откинуться назад и убрал ремень. Я подняла глаза в тот момент, когда он наклонился и, прежде чем я успела сообразить, что к чему, подхватил меня одной рукой под колени, а другой – под мышки, и поднял. И я, охнув, уткнулась ему в грудь.

– Роудс, что ты делаешь?

– Несу тебя наверх.

Он закрыл дверь бедром и понес меня, словно пушинку, к гаражу. Дверь была открыта, так что он распахнул ее быстрым движением запястья и стал подниматься по лестнице.

– Если поможешь, я смогу пойти сама, – сказала я, разглядывая серебристо-каштановую щетину на его щеках и подбородке.

Он метнул на меня взгляд, не сбиваясь с шага.

– Ты можешь, и я бы помог. Но я могу отнести.

И, точно в подтверждение, теснее прижал меня к своей широкой груди, при виде которой тогда, на дороге, я испытала самое большое облегчение в жизни.

Он приехал за мной! Я сжала губы, посмотрела на руки, которые сцепила перед собой, и почувствовала, как к глазам снова подступают слезы. Страх, который я упорно давила всю обратную дорогу, снова разгорался внутри.

Тело опять содрогнулось от дрожи, а на глазах выступили слезы.

Роудс посмотрел мне в лицо, но не сказал ни слова, продолжая подъем. Его руки держали меня еще крепче, рот был совсем близко. И, не закрой я глаза, увидела бы, как он прижался губами к моему виску. А так я только почувствовала это легкое и, скорее всего, случайное прикосновение.

Я сделала вдох и сдержала рыдание, когда он опустил меня на кровать и тихо сказал:

– Прими душ.

Я открыла глаза: он стоял почти прямо передо мной с хмурым видом, кривя рот. Я кивнула:

– Я воняю… Прости!

Слова давались с трудом.

Он нахмурился еще сильнее.

Я плотнее сжала губы.

Роудс склонил голову набок, внимательно глядя мне в лицо, и сказал:

– У тебя была паническая атака, ангел.

Я кивнула, сдерживая дыхание и стараясь не дать волю душившим меня эмоциям.

– Просто я думала…

Всхлипнув, я осеклась.

Роудс продолжал смотреть.

Ощущая дрожь в коленях, я сцепила пальцы и прошептала:

– Помнишь, я говорила, что не боюсь смерти? – Лицо у меня сморщилось, из глаза выкатилась слеза и потекла по щеке. – Я лгала. Я боюсь. – Слезы все подступали и струились по лицу до самого подбородка. – Я знаю, что не умерла бы, но пару раз мне казалось, что смерть очень близко…

Большая рука вытерла сначала одну половину моего лица, затем другую. Я не сразу поняла, что он делает, но только я снова оказалась в вертикальном положении, в его объятиях. Я сидела у него на коленях, упираясь плечом ему в грудь и уткнувшись лицом в шею. И меня снова била дрожь.

– Я так испугалась, Роудс… – прошептала я, когда его рука легла мне на спину.

– Теперь с тобой все в порядке, – хрипло сказал он.

– Все, о чем я могла думать, когда могла, – что мне еще жить и жить. Что столько всего хочется сделать! Я знаю, это глупо… Я знаю, что жива. И самое худшее, что могло бы случиться, – мне пришлось бы спрятаться под деревом, укрывшись брезентом и одеялом. Но потом я представляю, что могла бы упасть и что-нибудь сломать, и никто не знает, где я, и не придет на помощь – я одна. Почему я пошла одна? Какого черта я должна что-то кому-то доказывать?! Вряд ли мама хотела бы, чтобы я так себя чувствовала. Ведь нет?

Он покачал головой, и я еще сильнее прижалась к нежнейшей коже у него на шее.

– Извини. Я знаю, что воняю, вся липкая и мерзкая, но я обрадовалась при виде тебя. Иначе…

Я шмыгнула носом, и еще две слезинки покатились по щекам и упали ему на подбородок.

Роудс крепче обнял меня. Его голос звучал твердо:

– Ты жива. С тобой все в порядке, ангел мой. Ничего не случится. Я здесь, и Эйм рядом. Ты не одна. Ты больше не одна. Все хорошо. Выдохни.

Я послушалась: сделала глубокий вдох и выдохнула. Потом еще раз. Я была не одна. Я выбралась оттуда. И больше никогда не пойду в поход… Хотя, возможно, со временем передумаю, но это к делу не относится. Мои плечи постепенно расслабились, живот стало отпускать. Я даже не осознавала, что втягиваю его.

Рука, поглаживавшая мне спину, дошла до ноги. Роудс по-прежнему держал меня.

– Извини, – устыдившись своего малодушия, сказала я.

– Тебе не за что извиняться.

– Наверное, я слишком остро реагирую…

Он снова меня погладил.

– Вовсе нет.

– Но так кажется. Я давно не испытывала такого страха. Он пробрал меня до костей.

– Большинство людей боятся смерти. В этом нет ничего постыдного.

– А ты?

Я теснее прижалась к его теплой гладкой коже.

– Думаю, я больше боюсь за тех, кого люблю, чем за себя самого.

– Ясно, – сказала я.

Роудс тихо вздохнул:

– И, пожалуй, немного боюсь не сделать всего того, что хотелось бы.

– А именно?

Прижимаясь лбом к его шее, я ощущала ритмичный стук его сердца, и это меня успокаивало.

– Скажем, хочу увидеть, как повзрослеет Эйм.

Я кивнула.

Его ладонь лежала у меня на ноге.

– Я давно об этом не задумывался и вряд ли у меня так много времени в запасе, но… Думаю, мне бы хотелось иметь еще одного ребенка. – Его грудь равномерно вздымалась. – Не думаю, а уверен.

Что-то внутри меня замерло.

– Правда?

Он кивнул, слегка задев меня щетиной.

– Да. Я уже говорил, как много пропустил с Эймом, и очень об этом жалею. Я люблю детей. Просто я не был уверен в том, что у меня когда-нибудь появится ребенок. И кто знал, что я выйду в отставку, вернусь в Колорадо и…

– Что? – спросила я, затаив дыхание.

Его ладонь переместилась мне на бедро и задержалась там.

– …окажусь здесь.

Я не понимала, куда он клонит. Возможно, просто слишком устала, чтобы вдумываться в его слова, и потому кивнула, как будто поняла, хотя на самом деле нет. Я ощутила укол в груди при мысли о том, что ему хочется еще одного ребенка, ведь его нужно будет зачать… А значит, в его жизни появится женщина, потому что мать Эймоса уже не сможет родить.

– И кого бы ты хотел: еще одного мальчика или девочку?

Его объятия стали крепче.

– Я был бы рад в любом случае.

Его дыхание обдавало мою щеку, и тут я поняла, насколько мне нравится его голос. Эта характерная хрипловатость. Его голос был отрадой для моих ушей.

– Но у меня только братья и племянники, так что хорошо, чтобы была девочка. Чтобы разорвать замкнутый круг.

– Девочка – это замечательно, – согласилась я, выдыхая. – Я уверена, у тебя еще есть время. Если ты хочешь. Говорят, мужчины могут зачать и в пятьдесят, и в шестьдесят.

Его «хм» эхом отдалось в груди, когда его рука снова скользнула по моему бедру.

– А тебе? – спросил он.

– А мне без разницы. Я в любом случае буду любить, – я шмыгнула носом. – Но если дело пойдет теми же темпами, в итоге заведу щенка.

Он тихо засмеялся и сказал почти шепотом:

– Вряд ли до этого дойдет.

Я подняла голову и вгляделась в его красивое лицо. Вблизи цвет его глаз казался еще более невероятным. Ресницы были густыми, черты – идеально пропорциональными. Даже морщинки у глаз и возле рта не портили его, а, напротив, делали еще привлекательнее. Я могла бы поручиться, что сейчас он был красивее, чем в двадцать лет. Хотя мои щеки горели от слез, я попыталась улыбнуться.

– Пожалуй, на данный момент состариться не в одиночестве для меня уже будет счастьем. Возможно, моей компаньонкой будет Юки.

Лицо Роудса смягчилось. Его взгляд, который я прочувствовала всем телом – до кончиков пальцев ног, скользнул по моему лицу, а рука переместилась мне на ногу. Он легко сжал ее.

– Не думаю, что у тебя есть основания для беспокойства, дружочек.

Он посмотрел мне прямо в глаза и снова обнял.

И не разжимал руки очень долго.

Наконец он отстранился и сказал:

– А у меня новости. Мне придется уехать на несколько недель.

– Какие-то проблемы?

Он кивнул с серьезным видом.

– Егерь из Колорадо-Спрингс попал в аварию и какое-то время не сможет работать, поэтому меня отправляют ему на замену. – Рука, лежавшая у меня на ноге, напряглась. – Говорят, недели на две, но я не удивлюсь, если окажется дольше. У меня несколько дней на сборы. Нужно позвонить Джонни и решить вопрос с Эймосом.

– Если я могу чем-то помочь, только дай знать, – выпалила я.

Губы у него дрогнули, и я поборола желание его обнять.

– Ты уверена?

– Да.

Его губы дрогнули еще сильнее.

– Я поговорю с Эймом, и там решим.

Я кивнула и тут вспомнила еще кое о чем.

– Он все еще наказан?

– Формально говоря, да. Я до сих пор в некоторых случаях говорю ему «нет», чтобы не думал, будто все прощено и забыто, но время от времени делаю поблажки. Он почти безропотно отнесся к наказанию, поэтому я не вижу смысла жестить.

Я улыбнулась.

Он перестал кривить губы и с серьезным видом сказал:

– Здесь у тебя проблем не будет.

– Я знаю.

– Может быть, я разрешу Эйму остаться. А может, и нет. Я пока не до конца это обдумал, но как только решу, скажу.

Я кивнула.

– А ты можешь бывать в доме в любое время, когда захочешь. – Он внимательно смотрел мне в глаза. – По крайней мере, впредь со стиркой проблем не будет.

Впредь? Я невольно улыбнулась:

– Спасибо!

– Колорадо-Спрингс в нескольких часах езды. Если понадобится помощь, обратись к Эйму или Джонни.

– А если тебе или Эйму что-нибудь понадобится, скажите мне. Я серьезно. Что угодно. После сегодняшнего дня я должна тебе по гроб жизни.

– Ты мне ничего не должна. – Его рука снова переместилась на мое бедро. – Я уеду ненадолго.

– А я никуда не собираюсь. Буду здесь. – Я положила руку ему на плечо. – Что бы ни понадобилось тебе, Джонни или Эйму, у вас троих есть я.

За сегодня и за вчера я действительно была обязана ему по гроб жизни, что бы он там ни думал. Я никогда об этом не забуду.

Роудс посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Я знаю, Аврора.

Глава двадцать третья

Следующие три недели прошли как в тумане.

Менялся цвет листьев, а вместе с ним что-то менялось во мне. Возможно, катализатором стал сильнейший страх, который я испытала на Адском маршруте. А может, причиной тому было что-то в прохладном воздухе… Но я чувствовала, как внутри меня что-то зреет. И самоопределяется. Этот город, куда я вернулась, где прошло лучшее время моей жизни и случилось самое худшее, с каждым днем все глубже въедался мне в кожу.

Я хотела жить. Эта мысль была не нова, но между жить и жить существует разница – и мне хотелось последнего. Хотелось больше всего на свете! Вся жизнь может измениться в один момент, в результате одного поступка, и в каком-то смысле я забыла об этом.

Пусть каждый день не будет идеальным – ожидать этого было бы наивно, – но пусть он будет хорошим.

Мне хотелось быть именно в этом месте, и я обнаружила для себя, что все здесь становится ближе: отношения с Кларой, общение с покупателями, которых я все чаще воспринимала как друзей, и с подростками, чье общество было не менее ценно, – все это глубже проникало мне в душу.

По сути, единственным, кто оставался для меня загадкой, был Роудс.

С тех пор, как он уехал, прошло две недели, а от него не было ни слуху ни духу. Возможно, он уже был на пути сюда, но в Колорадо-Спрингс – а это в четырех часах езды – произошло ЧП, и его отозвали назад. С Эймосом мы виделись регулярно: он приезжал на школьном автобусе, а позже за ним заезжал дядя. Парнишка рассказывал, что отец звонил каждый день, и даже без всяких околичностей упомянул, что Роудс спрашивал про меня.

Но сам он мне не звонил и не писал, хотя мой номер у него имелся.

Я думала, что все, случившееся с нами раньше, было своего рода поворотной точкой. Я была в этом уверена, но… Возможно, он был очень занят. И я старалась не заморачиваться вопросами, которые не могла контролировать. А вопрос о том, как кто-то относится к тебе, был из этого разряда.

Я просто старалась жить своей жизнью и продолжала осваиваться, и именно поэтому тем утром, три недели спустя после Адского похода, в ответ на скептический взгляд Эймоса ободряюще улыбнулась и взяла шлем.

– Вы уверены? – спросил он, надевая на запястья щитки.

Роудс настаивал на них, когда давал согласие на то, чтобы сын покатался со мной с горы. О том, что собираюсь туда, я сказала ему два дня назад. На сноуборде я никогда не каталась, а на лыжах мы с мамой точно ходили – но на этом все. В городе снега еще не было, но высоко в горах уже навалило, и некоторые курортные заведения открылись.

Я смотрела на парнишку, который стоял передо мной в зеленой куртке и шлеме в тон – их ему купили мама и другой папа в прошлом сезоне.

– Да, уверена. Иди к друзьям. Я сама разберусь.

Он мне не поверил и даже притворяться не стал.

– Вы запомнили, что я сказал насчет носков и пяток?

Я кивнула:

– И что колени нужно сгибать?

Я снова кивнула, но на его лице читалось сомнение.

– Клянусь, все будет в порядке! Иди. Вон тебе друзья машут.

– Я могу разок съехать с вами для верности. Сходить с подъемника непросто…

Именно поэтому я обожала этого парнишку! Он мог быть таким тихим, упрямым, замкнутым – совсем как отец, и сердце у него тоже было золотое.

– Только что на моих глазах это сделал малыш лет пяти. Это не настолько сложно!

Эймос открыл рот, но я снова его опередила:

– Слушай, если все будет из рук вон, я тебе напишу, идет? Беги к друзьям. Я справлюсь.

– Окей.

Казалось, он хотел еще попрепираться, но все-таки удержался. Взял со стойки сноуборд и пробормотал с таким видом, как будто точно не надеялся больше меня увидеть:

– Пока!

На дурное предчувствие это не тянуло.

Я застегнула шлем, натянула перчатки поверх щитков, которые надела, пока Эймос покупал абонемент, и, сняв со стойки арендованный сноуборд, потрусила к подъемнику. Сноуборд я взяла напрокат в магазине по баснословно низкой цене, а накануне ночью смотрела видеоролики о технике катания на нем. Выглядело не так уж сложно! Равновесие я держала неплохо. Когда-то вместе с Юки мы взяли пару уроков серфинга, и у меня отлично получалось… По крайней мере, пока мне по физиономии не прилетело доской так, что из носа пошла кровь.

Я установила домик для летучих мышей и взяла в руки долбаного беркута! Моталась по горам в условиях, близких к невозможным! Я смогу.

* * *

А вот фигушки!

Именно это я и сказала девятилетнему Октавио, который снова помог мне принять вертикальное положение.

– Все норм, – уверял он. – Вы всего в четвертый раз падаете лицом вперед!

Я сдержала смешок и принялась отряхивать снег с куртки и штанов. Дети такие славные! Особенно доброжелательные, вроде этого мальчугана, который сам подошел ко мне, когда я упала во второй раз и хватанула ртом снег. Об этом я уже сказала его маме – та стояла неподалеку, обучая кататься на сноуборде маленькую девочку, и у малышки, нужно сказать, получалось гораздо лучше, чем у меня.

Потому что он действительно был славным. Мой девятилетний благородный рыцарь!

– Тавио! – крикнула его мама.

Мальчишка повернулся ко мне, блеснув карими глазами:

– Ну, я поехал. Пока!

– Пока! – отозвалась я, глядя, как уверенно он движется на сноуборде.

Черт!

Сделав глубокий вдох, я посмотрела на укатанный снег, покрывавший пологий склон, и вздохнула.

Я смогу.

Колени согнуть, держать равновесие, носки вверх, носки вниз…

Чье-то присутствие я ощутила прежде, чем повернула голову. Кто-то большой в темно-синей куртке и черных брюках остановился в полуметре от меня. На голове – шлем, лицо скрыто маской, но… я узнаю этот подбородок. И рот.

– Роудс? – ахнула я, когда мужчина сдвинул очки на шлем.

– Привет, дружочек!

Он чуть улыбнулся, уперев руки в боки и внимательно глядя на меня.

Я расцвела улыбкой – и моя душа, возможно, тоже.

– Ты как здесь?

– Да вот ищу вас с Эймом, – сказал он с таким видом, точно мы встретились в ресторане, а не на горнолыжном склоне.

– Как только открыли другой подъемник, Эйм ушел туда. Он тут как рыба в воде!

Я всматривалась в его лицо, поросшее густой щетиной. Вид у него был усталый.

Но счастливый.

Я скучала по этому буке!

– Знаю. Я уже видел его. Это он сказал мне, что ты здесь. – Его улыбка стала шире, и у меня защемило в груди. – Я думал, ты будешь брать уроки катания на сноуборде у профессионала.

Он снова прикалывался надо мной. Хмыкнув, я помотала головой:

– Мне помогал девятилетний пацан. Это считается?

Он радостно засмеялся, чем удивил меня еще больше.

Кто-то был в хорошем настроении!

Или, возможно, он просто радовался тому, что вернулся домой.

– Это оказалось сложнее, чем я думала. И никак не пойму, что делаю неправильно.

– Я тебе помогу, – сказал он, не оставляя мне выбора, хотя я и не собиралась отказываться.

Я кивнула с удвоенным энтузиазмом – была так рада ему и не думала это скрывать. И пусть он больше не назовет меня своим другом, но мы действительно были друзьями. Это, по крайней мере, я знала наверняка.

Роудс приблизился, не обращая внимания на то, в каком смятении я нахожусь, и остановился прямо у меня за спиной.

– Займи-ка исходное положение, ангел. Начнем с этого.

* * *

Я три раза съехала с горы, зарываясь носом в снег, и лишь на четвертый не оказалась кверху задом. По тому, как я вскинула кулак в воздух, можно было подумать, что я выиграла золотую медаль. Но как это выглядит со стороны, меня не волновало.

И Роудса, судя по улыбке, – тоже.

Он оказался на удивление терпеливым учителем. Не повышал тон, не закатывал глаза и лишь один раз использовал «флотский» голос, когда какой-то подросток сбил меня с ног. Но пару раз рассмеялся, когда я, потеряв контроль, испугалась, соскочила со сноуборда и плюхнулась в снег. Он тотчас придал мне сидячее положение, перчаткой вытер мои очки и помог встать.

– Мне нужен перерыв, – сказала я, потирая бедро. – Я хочу в туалет.

Роудс кивнул и наклонился, чтобы расстегнуть крепления своих ботинок.

Я сделала то же самое.

Потом подхватила борд и последовала за ним. Еще по приезде я заметила небольшое здание с табличкой «Туалеты и торговые палатки». Оставив сноуборд на стойке, я отправилась в туалет, а когда вернулась, обнаружила Роудса сидящим за столом на террасе возле палаток. Перед ним стояли два стаканчика. Из динамиков доносилась негромкая музыка.

А напротив Роудса сидела женщина.

Она была хорошенькой, примерно моего возраста, если не моложе. И, судя по улыбке, отчаянно с ним кокетничала.

Ревность – самая чистокровная ревность – возникла просто из ниоткуда. Я, признаться, сама опешила. Грудь сдавило. Даже в горле как-то странно защипало. Я могла бы по пальцам пересчитать, сколько раз ощущала ревность, когда была с Кэденом. Один раз – когда он ходил на фейковое свидание, другой – когда мы уже расстались и месяц спустя он с кем-то встречался. Еще два эпизода были связаны с его подругой по старшей школе, которая явилась на концерт. И тогда, как я поняла позднее, причина была в том, что эта подруга нравилась миссис Джонс.

Но теперь, глядя на женщину, разговаривавшую с моим домохозяином, я словно оказалась в эпицентре урагана.

Он не улыбался ей. И, судя по сжатым губам, вроде бы даже не отвечал, но… это не имело значения.

Я ревновала.

Тетушка Каролина и Юки были бы шокированы, потому что я сама была в шоке.

Он не был моим мужчиной. Мы даже не встречались! Он мог бы…

Она дотронулась до его руки, и моим лицевым мышцам пришлось поднапрячься, чтобы проглотить комок в горле.

Почти не дыша, я передвигала ноги, заставляя себя идти вперед, а между тем женщина улыбнулась еще ослепительнее и снова дотронулась до руки Роудса. Я была в метре от столика, когда серые глаза, которые я знала так хорошо, переместились в мою сторону. И тогда – тогда – у него на губах появилась улыбка. Подходя, я наблюдала за тем, как он выдвинул стул – чуть под углом и ближе к себе.

Женщина продолжала говорить приятным звучным голосом, даже когда, бросив взгляд через плечо, попыталась понять, на кого смотрел Роудс.

– …если у вас будет время, – сказала она, и почти сразу ее улыбка слегка увяла.

Я улыбнулась ей и присела на стул, который он выдвинул, глядя попеременно то на него, то на нее, то на дымящийся стаканчик.

Он пододвинул его ко мне, говоря:

– Спасибо за приглашение, мисс Молдонадо! Но в это время я буду в Колорадо-Спрингс.

Я поднесла к губам стаканчик, искоса и как можно незаметнее поглядывая на женщину. Она переводила взгляд с Роудса на меня, пытаясь понять… Что? Пара мы или нет?

– Возможно, я смогу что-нибудь придумать, когда вы вернетесь, – предложила она, очевидно, решив, что мы не пара. Вероятно, потому, что я не испепеляла ее взглядом.

Что ж, ее можно было понять!

Я бы тоже на него запала.

От одной этой мысли я почувствовала себя жалкой. Ну разумеется, женщины флиртовали с ним! Он был красавчик, и насупленный вид делал его еще более привлекательным в глазах многих. А я, которую умиляло, насколько он хороший папочка, пожалуй, была единственной лохушкой.

А может быть, и нет.

– Спасибо за предложение! – проговорил Роудс твердым голосом, напомнившим мне о том, в каких отношениях мы состояли несколько месяцев назад. – Тогда у меня тоже не будет времени, но я обязательно скажу Эйму, что вы о нем спрашивали. Если у вас есть вопросы, позвоните в наш офис. Кто-нибудь обязательно вам поможет.

Нужно отдать ей должное: она не капитулировала, даже когда отодвинула стул и улыбнулась мне – не сказать чтобы доброжелательно, но и без явной враждебности.

– Если передумаете, мой номер есть в справочнике школы. – Она встала. – Надеюсь, увидимся в школе, мистер Роудс!

Вслед ей смотрела только я, потому что Роудс в это время глядел на меня изучающим взглядом. В этом я убедилась, когда перевела на него глаза.

Он ее отшил. Вежливо, но отшил.

– А ты тихушник! – сказала я, делая глоток шоколада. – Извини, что прервала твою беседу с подругой.

Это прозвучало саркастически – или я делала из мухи слона?

– Она не подруга, и ты ничего не прервала. – Он тоже взял стаканчик и сделал глоток. – В прошлом году она вела у Эймоса английский язык.

Я кивнула и сделала еще глоток. Значит, она ждала возможности сделать ход. Теперь все складывалось!

Роудс прищурился и снова взял стаканчик – в его руке он казался крошечным.

– У меня было ощущение, что она проявляет интерес. Но до сегодняшнего дня я не знал наверняка.

Я приподняла брови и кивнула.

– Вероятно, при следующей встрече она тактично намекнет тебе о свидании.

На его лице появилось странное выражение.

– Уверен, она уже поняла, что интерес не обоюдный. – Он подался вперед, оперся локтями на столик и, глядя мне прямо в глаза, прошептал: – Она слишком много говорит.

Я откинулась на спинку стула и засмеялась.

– Это я слишком много говорю! Помнишь, ты спросил: «А вы всегда так много разговариваете?» Это было! Скажешь, нет?

На его чувственных губах появилась улыбка, и, клянусь, он стал еще красивее.

– А я изменил мнение. Разница в том, что слушать тебя мне нравится.

Мое сердце замедлило бег – на секунду, а может, на десять. Наконец он продолжил:

– Я сам не болтун, но тебе как-то удается меня разговорить.

Я даже не пыталась скрыть охватившую меня эйфорию. Она читалась на моем лице: я расплылась в довольной улыбке – так мне было приятно.

– Это дар такой! Тетушка говорит, что у меня располагающее лицо.

– Не думаю, что дело в этом, – мягко возразил он.

Я пожала плечами, по-прежнему сияя изнутри.

– Итак… – начала я, не желая возвращаться к разговору о кокетливой учительнице Эймоса, пусть даже бывшей.

Серые глаза смотрели внимательно, ожидая мой вопрос.

– Как твои дела? Как тебя встретили в Колорадо-Спрингс?

– Отлично. – Он опустил стаканчик на ту ногу, которая была дальше от меня. – Хлопот невпроворот. Я рад, что не согласился на это место, когда была вакансия.

– То есть там хлопотнее, чем в наших лесах?

Он склонил голову набок.

– Здесь больше разъездов – гораздо больше, а хлопот меньше. Меньше людей и меньше дерьма.

– И сколько еще ты там пробудешь?

– Не знаю. Пока конца не видно… – Он сделал еще глоток. – Сказали, две недели максимум, но я бы не обнадеживался.

Я подвинула ногу так, что она коснулась его ноги.

– Надеюсь на быстрый исход, но мы будем держаться. У Эймоса все в порядке, по крайней мере, по его словам. Несколько раз мы ужинали вместе, когда его дядя задерживался. Я исправно пичкаю его овощами. На днях спросила о нем у Джонни, когда тот заезжал. Он сказал, что все отлично.

– Думаю, у него все хорошо, – согласился он. – Похоже, он не очень убит горем из-за того, что остался один.

Я улыбнулась, и губы у него дрогнули. Я знала это его выражение – оно так мне нравилось!

– А как ты? В порядке?

В ту неделю, между Адским походом и его отъездом, мы почти не виделись и не имели возможности поговорить о том, что произошло той ночью. О том, как я едва не пропала. Как сидела у него на коленях, а он меня утешал. Как гладил меня по спине и прижимал к себе. Все указывало на то, что… По всем приметам, он… Я не знала, что обо всем этом думать. Мужчины не ведут себя подобным образом просто так. Я хотела спросить, но трусила.

И тем не менее сказала правду:

– Я в порядке. Бизнес набирает обороты: в город понаехали охотники, и в магазине дым коромыслом.

Фиолетово-серые глаза обратились на меня, а нога под столом задела мою.

– А когда ты не в магазине? – медленно спросил он.

Он спрашивал меня о… Я сохраняла нейтральное выражение лица.

– Бываю у Клары. На прошлой неделе каталась на лошадях с одним из наших постоянных покупателей и его женой. А еще…

Он сделал глоток, сосредоточив все свое внимание на мне.

– Провожу время дома в компании твоего сына. Все как обычно! Мне нравится тихая жизнь.

Он сжал губы и медленно кивнул.

– А ты? – спросила я, игнорируя странное ощущение в животе, которое очень напоминало то, которое я испытала, увидев Роудса с той женщиной. – Чем ты занимался после работы?

Его нога сместилась, задев мою.

– Отсыпался. Меня поселили в доме, где очень тихо, зато в двух шагах есть тренажерный зал. Пару раз виделся с братом и его семьей. Вот и все.

– И надолго ты сегодня?

– Вечером уеду, – сказал он, и тут музыка, которую я упорно игнорировала, сменилась.

Зазвучала песня, которая была мне слишком хорошо знакома. Я не вслушивалась, стараясь сохранять невозмутимый вид.

– Лучше немного времени, чем совсем ничего, – сказала я, внутренне напрягаясь и пытаясь подавить легкое раздражение.

– У меня еще семь-восемь часов до отъезда. – Я снова ощутила прикосновение его ноги. Его лицо было задумчиво. – Тебе не нравится эта песня? По-моему, я раньше ее не слышал.

Нужно ему сказать. Непременно. Но мне не хотелось. Пока.

– Песня мне нравится, но я не фанатка парня, который ее поет.

Он странно изогнул губы и поинтересовался сухим голосом:

– Значит, ты предпочитаешь поп-группы девяностых?

Я моргнула:

– Почему ты так решил?

– У тебя всегда открыты окна, и я слышу, как ты распеваешь из Spice Girls.

Я понизила голос:

– А откуда ты знаешь, что это Spice Girls?

Его улыбка мелькнула и тотчас исчезла:

– Мы проверили.

Я расхохоталась и выпалила первое, что пришло в голову:

– Знаешь, я вроде как скучала по тебе!

Я сама от себя такого не ожидала. Неужели это правда? Да, но все равно удивилась тому, насколько уязвимой ощутила себя, произнеся это вслух.

Однако это ощущение длилось всего мгновение.

Потому что он тоже не ожидал такого. Медленно приподнял брови с выражением полнейшего удивления, и его черты тотчас смягчились. И, глядя мне прямо в глаза – радостно и отчасти потрясенно, он тихо сказал:

– Я вроде как тоже по тебе скучал.

Глава двадцать четвертая

– Ора, ты точно не хочешь с нами?

Я закончила отмечать куртки, которые инвентаризировала, и посмотрела на Клару. Они с Джеки стояли по другую сторону стойки проката. Был канун Дня благодарения, и, честно говоря, праздник подкрался незаметно. Я никогда не придавала ему особого значения. А до переезда к тете и дяде никогда не отмечала.

– Да, все в порядке, – снова заверила я.

Клара уже во второй раз предложила мне отправиться с ними в Монтроуз к сестре отца и там переночевать.

Останься они в Пагосе, я бы пришла к ним в гости, но нарушать семейное торжество мне не хотелось.

Меня ничуть не смущала перспектива провести праздник в квартире – в тепле и уюте. У меня было все, что нужно: горячий шоколад, маршмеллоу, фильмы, снеки, новый пазл и парочка книг. Если когда-нибудь я обзаведусь собственной семьей, то попрошу прощения у мамы за то, что отмечаю праздник, который она сознательно бойкотировала… Однако эти мысли можно отложить на потом.

Джеки наклонилась над стойкой:

– Вы поедете с мистером Роудсом и Эймом к его тете?

Они поедут к его тете? Вот это новость! Вчера вечером я видела обоих за ужином, но ни тот, ни другой и словом не обмолвились об этом. Неделю назад Роудс наконец-то вернулся из Колорадо-Спрингс, и с тех пор я почти каждый вечер ужинала у них. И только два раза ужин не состоялся, потому что Роудс работал допоздна.

– Нет, меня не приглашали, – честно сказала я. – Но все в порядке. Я и индейку-то не очень люблю.

Джеки нахмурилась:

– Тебя не пригласили? А Эйм сказал, что пригласил.

Я покачала головой и опустила глаза, проверяя, что инвентарная форма заполнена целиком. Я занималась инвентаризацией в четвертый раз и была довольна тем, что все сделано правильно.

– Аврора, а давай-ка на День благодарения к нам, а?

Это предложил Уолтер – постоянный покупатель и друг, который в другом конце магазина копался в материалах для изготовления искусственных мушек: их Клара выставила на продажу только нынче утром.

– У нас всегда вагон еды, а еще есть племянник-балбес, который очень нуждается в женском руководстве.

– Твоя жена уж сорок лет им руководит, да все без толку! – пробормотала я, хитро улыбаясь ему.

Подобный обмен подколками был идеальным примером того, почему я в последнее время чувствовала себя такой счастливой. У меня снова были друзья.

– Эх, детка! Разве ж моя Бетси знала, что ей придется верховодить на двух фронтах? Проект ее жизни – это я.

Мы все так и покатились со смеху.

Честно говоря, незаметно подкрался не только День благодарения. Так же пролетели октябрь и бо́льшая часть ноября. После Адского похода время летело незаметно, особенно в последние три недели.

Хотя уже подмораживало, но мы с Кларой, ее невесткой и Джеки один раз выбрались на природу. Периодически Эймос составлял мне компанию – скажем, ходил в магазин за продуктами. А однажды мы втроем, вместе с Джеки, играли в мини-гольф, когда отец дал ему поблажку. Еще я снова каталась на сноуборде и лишь несколько раз приземлялась кверху задницей. Правда, по-прежнему на детской горке, но, возможно, в следующий раз рискну скатиться с большого склона.

Каждый день был просто хорошим.

– Я говорила, что у меня почти нет опыта вождения по снегу? – напомнила я.

– Разве это снег, Ора? – возразила Джеки. – Там сантиметра три от силы!

Этот довод я слышала не в первый раз. Но для меня, видевший сугробы из окон автобуса на гастрольном туре, слой толщиной в сантиметр был снегом. Кэден старался вообще не ездить в туры зимой. Как только температура начинала опускаться, мы обычно перебирались во Флориду или Калифорнию.

В последние несколько недель на город обрушились снегопады, но в основном они шли в горах, и вершины стояли заснеженные, красивые.

– Да знаю я! Только я даже на пути домой представляю собой угрозу. Но если передумаю, дам знать, хорошо? – сказала я Уолтеру, и в тот же момент дверь открылась.

– Нет, просто приезжай и все. Я хочу познакомить тебя…

Я бросила взгляд в сторону двери и увидела знакомую фигуру в теплой темной куртке. Он топал ботинками о коврик, который я отряхивала каждый час, если было время.

Я улыбнулась.

Это был Роудс.

А мое сердце признало в нем одну из главных причин того, почему последние два месяца я чувствовала себя такой счастливой, хотя в общей сложности мы с ним виделись семь раз, включая те два, когда ему удавалось вырваться из Колорадо-Спрингс.

– …с моим племянником. А, привет, Роудс! Как жизнь? – сказал Уолтер, заметив его.

Роудс опустил свой чудный подбородок, и между его бровями наметилась морщинка.

– Хорошо. А у тебя, Уолт?

Как он поддерживал контакт с людьми, если за день мог сказать от силы слов двадцать – в зависимости от настроения, оставалось за пределами моего понимания.

– Все отлично. Вот пытаюсь уговорить Аврору прийти к нам на День благодарения.

Мой домохозяин упер руки в боки, поджал губы и хмыкнул.

– Привет, Роудс! – сказала я.

У нас с ним все было хорошо. После его возвращения перемены стали еще сильнее. Как будто он вернулся и решил для себя… что-то.

Отчасти я понимала, что, будь я ему безразлична, он не стал бы делать всего того, что сделал для меня – как домохозяин или по дружбе. Одно дело – когда человек привлекателен внешне. И совсем другое – когда он притягателен чем-то другим, своими личными качествами.

Я не совсем понимала, что происходит. На дружбу это уже походило мало и ощущалось во всем. В том, как крепко он стиснул меня в ответ на мое объятие в тот день, когда вернулся домой. И в том, как случайно касался моих плеч и рук. Но больше всего в том, как разговаривал со мной. Как тяжело смотрел своими фиолетово-серыми глазами. А я ловила каждое сказанное им слово, когда после ужина мы засиживались за столом, и он рассказывал уйму всего.

Почему пошел во флот: потому что думал, что любит океан. Но теперь это прошло – он так навидался его, что хватит на несколько жизней.

Что «Бронко» у него с семнадцати лет и последние четверть века он постоянно его улучшает.

Что жил в Италии, Вашингтоне, на Гавайях и по всему Восточному побережью.

Из овощей больше всего любит брюссельскую капусту, а сладкий картофель и баклажаны ненавидит.

Он был щедрым и добрым. По утрам очищал мое ветровое стекло, если на нем была наледь. Районным смотрителем дикой природы – так официально называлась его должность – он стал потому, что всегда любил животных и считал, что кто-то должен их защищать.

И сейчас этот мужчина, который обожал ужастики, выглядел очень уставшим.

Поэтому я не совсем понимала, что означало хмурое выражение его лица при фразе о том, что я могу пойти в гости к Уолтеру, особенно если он слышал уточнение относительно племянника последнего.

– Привет, дорогая! – ответил Роудс и, кивнув Уолтеру, направился к нам.

Будь в этот момент кто-нибудь в служебном туалете, каждый звук был бы отчетливо ему слышен.

Он назвал меня дорогой!

В присутствии трех человек.

Я сглотнула, ощутив прилив к груди и поборов желание расплыться в широчайшей улыбке, которая, весьма вероятно, придала бы мне вид городской сумасшедшей.

– Ты как здесь? – спросила я, призывая себя сохранять спокойствие.

Он остановился почти рядом со мной. Вид у него был измученный. Утром, когда я уезжала на работу, его уже не было – в последнее время это случалось почти постоянно. Он уезжал раньше меня, а возвращался, когда я была уже в постели. Он работал почти круглосуточно, неустанно и никогда не жаловался. И это мне тоже очень в нем нравилось.

– Хочу проводить тебя домой, а потом мне снова нужно возвращаться, – тихо сказал он с серьезным выражением лица.

Клара отвернулась, и Джеки тоже, точно давая нам возможность пообщаться наедине, хотя на самом деле они только притворялись и подслушивали. Мы уже почти доделали все, что требовалось перед завтрашним выходным днем. До закрытия оставалось десять минут.

Поскольку покупателей не было, а Уолтер, уже считавшийся другом, был не в счет, я сделала шаг и обняла Роудса, щекой и ладонями ощутив прохладу его куртки. Большая грудь поднялась и опала – он обнял меня в ответ.

Вот до чего мы дошли!

– Там опять повалило, – сказал он мне в волосы.

Он приехал за мной, потому что пошел снег. Если бы сердце могло выскочить из груди, именно это и случилось бы.

– Это так мило! Спасибо!

Я отстранилась, потому что не хотелось выглядеть законченной липучкой.

– Тебе нужно еще что-то доделать перед закрытием?

Я покачала головой:

– Нет, я закончила инвентаризацию прямо перед твоим приходом. Теперь нужно просто дождаться трех.

Он кивнул, бросил быстрый взгляд на Уолтера и снова посмотрел на меня:

– Ты не ответила на мое сообщение.

– А ты писал?

Роудс ни разу не писал мне, пока был в отъезде, но после возвращения дважды присылал эсэмэски, в обоих случаях предупреждая, что будет поздно. Он сам признавался, что разговаривать не любил, но и переписываться, судя по всему, тоже. Это было мило. Я предположила, что для этого у него были слишком большие пальцы.

– Вчера вечером.

– Я ничего не получала.

– Было поздно. Я спросил Эйма, дала ли ты ответ насчет Дня благодарения, а он сказал, что забыл спросить.

Гадать не хотелось.

– И что насчет Дня благодарения?

– Чтобы ты поехала с нами. Он всегда проводит этот день с семьей Билли, а утром приедут его мама и папа. Это будет сюрприз.

У меня расширились глаза.

– Там будет его мама?

– И Билли. Они заедут за ним по пути из аэропорта. Следующую неделю он проведет с ними, а потом они улетят обратно, – объяснил Роудс, внимательно глядя на меня. – Эйм хочет, чтобы ты тоже поехала и познакомилась с ними.

– Правда? – тихо спросила я.

Уголок его рта приподнялся.

– Ну да. И я хочу. Билли сказал, чтобы без тебя я не приезжал. Они о тебе очень наслышаны.

– От Эйма?

Он улыбнулся, что случалось нечасто:

– И от меня.

Мои коленки дрогнули, и я с трудом удержалась на ногах. И даже – вот чудеса-то! – расплылась в широчайшей улыбке, так что щекам стало больно.

– Ты правда хочешь? Я собиралась остаться дома и тусоваться сама с собой…

Фиолетово-серые глаза смотрели на меня вопросительно.

– Ты не говорила, что поедешь во Флориду или к друзьям, вот мы и подумали… – загадочно обронил он, уклоняясь от ответа на вопрос, хочет ли сам, чтобы я поехала.

– Вообще-то я равнодушна ко Дню благодарения. Мама никогда не придавала ему особого значения. Она говорила, что пилигримы – свора колонизаторов и отмечать начало геноцида недостойно. – Я помолчала. – Я почти уверена, что это были ее точные слова.

Роудс моргнул:

– В этом есть смысл, но… У тебя же выходной? Так почему бы не устроить праздник и не выразить благодарность за то, что имеешь? Поблагодарить за людей, которые у тебя есть?

Я улыбнулась:

– А это идея!

– Так что, поедешь?

– Если ты хочешь.

Его губы изогнулись в подобии улыбки, а голос звучал ворчливо:

– Выезжаем в полдень. Будь готова.

– У тебя снова командный тон.

Он вздохнул, поднял глаза к потолку и смягчил голос:

– Пожалуйста, поедем с нами на День благодарения!

Я просияла:

– Ты уверен?

Он чуть наклонил голову, и его дыхание коснулось моих губ. Мое сердце чуть не выскочило из груди.

– Уверен, даже если бы ты не улыбнулась вот так.

* * *

Не хотелось сознаваться себе в том, что я нервничаю, но на следующий день я действительно нервничала.

Чуть-чуть.

Я зажала потеющие ладони между ногами, чтобы поминутно не вытирать их о леггинсы, которые надела под платье.

– Ты чего вертишься, как уж? – поинтересовался сидевший за рулем Роудс.

Тетя Эймоса жила в двух часах езды, и расстояние неуклонно сокращалось. Стыдно признаться, но машина уже дважды останавливалась по моей вине: я бегала в туалет.

– Я нервничаю, – призналась я.

Утром я долго наводила красоту: впервые за много месяцев делала макияж, наносила бронзатор и гель для бровей. Я даже погладила платье! Когда я пришла в дом за утюгом, Роудс улыбнулся и, пока я приводила свой наряд в порядок, стоял над моей душой, а потом погладил его заново, потому что управлялся с утюгом лучше меня.

Гораздо лучше!

И, честно говоря, эта картина – как он гладит мое платье – врезалась мне в память до конца моих дней. Я наблюдала за ним, и в груди росло щемящее чувство. Потом я постараюсь его проанализировать. Когда останусь одна.

– А из-за чего ты нервничаешь? – спросил он, как будто считал это полнейшей глупостью.

– Я познакомлюсь с мамой Эймоса! И с твоим лучшим другом! Не знаю, я просто нервничаю. А вдруг я им не понравлюсь?

Его ноздри слегка раздулись, глаза были прикованы к дороге.

– И много таких, кому ты не нравишься?

– Порой встречаются, – я затаила дыхание. – Поначалу я не понравилась тебе.

Он посмотрел в мою сторону.

– Вроде бы мы это уже обсудили? Мне не понравился поступок Эймоса, а отрикошетило в тебя. – Он кашлянул. – И другой момент.

Это насчет того, что я напомнила ему маму. Мы больше не поднимали эту тему, и едва ли вернемся к ней в обозримом будущем.

Я бросила взгляд в окно:

– Это так, но все равно я тебе не нравилась.

– Согласен. Не нравилась. – Он метнул в меня взгляд – без улыбки, но с самым нежным выражением, о котором можно было лишь мечтать. – Но эту битву я проиграл.

Щемящее чувство вернулось, и я выдала ослепительную улыбку.

Нежное выражение сохранялось на его лице, электризуя мой мозг и сердце.

Я снова вытерла руки и сглотнула.

– Его мама такая успешная, и папа тоже, а я вот тут… не знаю, что делать со своей жизнью в тридцать три года.

Он бросил на меня взгляд, похожий на взгляд наблюдателя за бешеным енотом.

– Что? Ты считаешь, что они лучше тебя, потому что они врачи?

– Нет! – Я усмехнулась.

Его губы слегка дрогнули.

– А звучит так, ангел.

– Нет, мне нравится работать с Кларой. И в магазине. Но я все время думаю, что я… Не знаю, что мне следует попытаться сделать что-то большее. Но я даже не знаю, чем именно хотела бы заняться. Понимаю, что это не состязание и я, пожалуй, чересчур много думаю, потому что мать моего бывшего меня затравила. И, как я уже говорила, мне действительно нравится работать здесь – настолько, что я сама не ожидала. Теперь я по большей части справляюсь сама и не дергаю Клару. Представляешь?

Он кивнул, губы дрогнули еще больше.

– Представляю. – Он покосился на меня. – Ты счастлива?

Голос звучал серьезно.

Я ответила не задумываясь:

– Счастлива, как… никогда. Честно!

На его лбу снова проступили морщины.

– Правда?

– Да. Уже не помню, когда я в последний раз испытывала досаду. Разве что когда клиент остается недовольным. И то я забываю об этом уже через пять минут. Не помню, когда в последний раз я ощущала себя никчемной. Или плохой. Здесь все такие милые! Спрашивают о том, как у меня дела. Для меня это так важно, ты себе не представляешь!

Он помолчал, а потом буркнул:

– Я бешусь от мысли, что ты чувствовала себя никчемной и плохой.

Я протянула руку и сжала его плечо.

Его губы снова скривились, он отпустил руль и накрыл мою руку своей ладонью. Она была теплой.

– Мы на месте, – объявил он.

Машина свернула на очень широкую подъездную дорожку, и я, затаив дыхание, принялась смотреть по сторонам. Застройка была неплотной, при каждом доме был участок площадью не меньше двух гектаров.

– Я рад, что тебе здесь хорошо, – тихо сказал Роудс сразу после того, как припарковался.

К моим щекам прилило тепло.

Он отстегнул ремень и, повернувшись лицом ко мне и положив руки себе на колени, посмотрел на меня так, что я вся похолодела.

– Если хочешь знать, мы с Эймом тоже счастливы, что ты рядом. И ты здорово помогаешь Кларе! – Кадык у него дернулся. – Мы все благодарны за то, что ты есть в нашей жизни.

У меня защемило сердце, а голос стал какой-то странный.

– Спасибо, Роудс! Я тоже благодарна за то, что вы есть.

И тут он швырнул словесную гранату:

– Ты заслуживаешь быть счастливой.

Вместо ответа я смогла лишь улыбнуться.

Клянусь, на его лице проступило нежное выражение, а затем он выдохнул:

– Ладно, пойдем… А вот и он!

Он указал на лобовое стекло.

В дверях глинобитного дома стоял Эймос. Он махал нам рукой, и, что самое удивительное, на нем была рубашка на пуговицах. Я помахала в ответ, а он принялся жестикулировать, приглашая нас внутрь. Роудс чуть усмехнулся.

Мы вышли, улыбнувшись друг другу, после чего он взял меня за локоть. В другой руке у него было несколько бутылок вина, которые он купил вчера.

– Наконец-то! – крикнул ожидавший нас на пороге Эйм. – Дядя Джонни тоже уже в пути.

– Привет, Эйм! – сказала я, когда мы поднимались по ступенькам. – Счастливого Дня благодарения!

– Счастливого Дня благодарения! Привет, папа! – отозвался он. – Проходите, Ора! Я хочу познакомить вас с моими мамой и папой. – Он замолчал и внимательнее посмотрел на меня: – Вы выглядите…

Он осекся и покачал головой.

– И как же я выгляжу?

Я вытерла ноги о дверной коврик и вошла в дом. Роудс отпустил мой локоть и тут же положил руку мне на поясницу.

– Давай, проходи, – проговорил он, и щеки у него покраснели.

Дом был огромным – это было видно уже по прихожей.

– Я не знал, что они приезжают. Но мама позвонила, когда их самолет приземлился, поэтому я не мог сказать, что поеду с ними… Мама! – неожиданно крикнул он, когда по левую сторону от прихожей показалась кухня.

Я услышала голоса, но заметила только трех женщин. У той, которая что-то сосредоточенно помешивала, не обращая на нас внимания, волосы были такими белыми, что отдавали голубизной. Другая была постарше, лет за пятьдесят, а третья выглядела гораздо моложе. Она-то и отозвалась на оклик.

– Приехал папа Роудс и с ним Ора!

Эйм посмотрел на меня и похлопал по плечу.

В его случае это было почти объятие, так что я бы, пожалуй, прослезилась, но тут его мама, миновав кухонный островок, направилась прямо к нам. Не обращая внимания на Роудса, она подошла ко мне и протянула руку.

Ее глаза блестели.

Я протянула свою и пожала.

Ее улыбка была напряженной, но искренней. И в голосе определенно звучали слезы, когда она сказала:

– Как я рада, что наконец-то встретилась с вами, Ора! Я столько о вас слышала!

– Надеюсь, хорошее? – так же эмоционально отозвалась я.

– Исключительно хорошее, – заверила она, сдерживая улыбку. – Я даже в курсе про летучую мышь и орла.

Я невольно хихикнула и покосилась на парнишку, который стоял рядом со смущенным видом.

– Ну разумеется!

На лице женщины появилась широкая улыбка, а я рассмеялась. Она покачала головой:

– Когда он в настроении, болтает без остановки. Вылитый папочка!

Я представила болтающего без остановки Роудса, и, вероятно, у меня на лице отразилось недоумение, потому что женщина улыбнулась еще шире.

– Я про Билли. Но в основном из него слова не вытянешь, как из Роудса. Когда эти двое не в настроении, разговорить их – это как…

– Дернуть зуб мудрости без наркоза?

Роудс хмыкнул, и мы обе обернулись на него. Потом мы с мамой Эймоса снова встретились взглядами. Она улыбнулась мне, а я – ей.

– Напомните мне, чтобы перед отъездом я дала вам свой номер или имейл, и я расскажу, как все обстояло на самом деле. – Я подмигнула ей с неожиданно возникшим чувством легкости.

Роудс был прав – и насчет Дня благодарения, и насчет родителей Эймоса. Бояться явно не стоило.

Глава двадцать пятая

Я сидела за своим столом, пытаясь собрать пазл. Да сколько вообще существует оттенков красного? Никогда не думала, что я дальтоник, но упорно складывала не те оттенки, и фрагменты не совпадали.

Это наказание за то, что купила подержанный пазл, которому было лет двадцать – не меньше. Возможно, краска выцвела от времени. Как бы там ни было, все усложнилось сверх меры. И я ругала себя за то, что схватила этот пазл на распродаже в магазине уцененных товаров.

Но тут дверь гаража распахнулась.

Я взяла очередной кусочек, когда снизу послышался вопль Эймоса – не панический, но все равно довольно отчаянный, так что я сразу выпрямилась на стуле. И тут он снова завопил.

– Эйм? – Я бросила кусочек на стол и, сбежав по ступенькам, открыла дверь в гараж, высунулась наружу. – Эйм, ты в порядке?

– Нет! – крикнул он. – Помогите!

Я распахнула дверь настежь. Эймос стоял в центре гаража и, запрокинув голову, смотрел на потолок с беспомощным выражением лица. – Смотрите! И что теперь делать?

– Да блин… – пробормотала я, наконец поняв причину его беспокойства.

На потолке было огромное пятно. По периметру гипсокартон приобрел темно-серую окраску. Несколько капель упали на пол у ног Эйма, почти рядом с музыкальным оборудованием.

Потолок протекал.

– Ты знаешь, где вентиль?

– Что?

Он по-прежнему смотрел на потолок, точно его пристальный взгляд мог удержать гипсокартон от обрушения и воспрепятствовать потоку воды.

– Где отключается вода? – объяснила я, оглядываясь и прикидывая, что нужно искать.

Когда мы с ехидниным отродьем нашли дом, который он в итоге купил – а я еще, как круглая дура, спокойно отнеслась к тому, что сделку заключили без меня, потому что кто-нибудь все проверит и выяснит, – помнится, риелтор указал на стену гаража и на случай протечки пояснил, что там находится вентиль.

– Обычно это такой клапан в стене. По-моему.

Роудс бы ни под каким видом не позволил прикрыть вентиль ковриками или матрасами. Заметив нечто похожее, я бросилась к стене и перекрыла воду. По крайней мере, я так считала. Потом снова подняла глаза к провисающему потолку.

– Давай-ка вынесем отсюда твое добро от греха подальше. – Я щелкнула пальцами, когда он снова поднял взгляд к потолку. – Давай, Эйм, пока беды не случилось! А потом проверим, что вода действительно перекрыта.

Так мы и сделали.

Все тяжелое вдвоем перенесли на крохотную площадку перед лестницей, ведущей на второй этаж. Прижали дверь большим усилителем и по частям перетаскали ударную установку в мою квартиру. Каждый в общей сложности сделал по шесть ходок, и в итоге все оборудование оказалось наверху. О том, чтобы вынести его на улицу, не могло быть и речи – из-за заморозков и возможного снегопада. Сейчас было уже слишком холодно.

Вынеся из гаража самое ценное – хотя для Эйма все было ценным, – мы спустились вниз и уставились на потолок, который выглядел устрашающе.

– И что, по-вашему, случилось?

– Думаю, лопнула труба, но точно не знаю. Ты позвонил папе?

Он помотал головой, по-прежнему не в силах оторвать взгляд от потолка.

– Я сразу позвал вас.

Я присвистнула:

– Звони ему. Он скажет, что нужно делать. Думаю, следует вызвать сантехника, но не уверена. Сначала нужно позвонить ему.

Эймос кивнул, но продолжал с ужасом глазеть на повреждение.

И тут до меня наконец дошло, что вода отключена: я проверила это перед тем, как снова спуститься вниз. А это означало, что ни душ принять, ни питьевой фильтр наполнить я не смогу. Вот такая получалась задачка…

Верхний свет внезапно замигал и, вспыхнув несколько раз, полностью погас.

– Электрощиток! – крикнула я и бросилась к серой коробке на стене.

Уж что-что, а где находился щиток, я знала точно. Открыв его, я выключила все тумблеры.

– Свет из-за этого выключился?

– Не знаю.

Я повернулась к нему с унылой миной, заранее сочувствуя. Потому что починить все это влетит в кругленькую сумму. Даже я знала, что проблемы с электричеством и сантехникой – это кошмар.

– Ладно. Давай позвоним твоему отцу и все расскажем.

Эймос кивнул и, первым выйдя из гаража, направился к дому. Я похлопала его по плечу.

– Не переживай. Все твои вещи мы вынесли вовремя, и ничего не было включено.

Парнишка глубоко вздохнул, как будто копил в себе это несколько часов.

– Папа так разозлится…

– Это факт. Но не на тебя же! – заверила я.

Судя по взгляду, который он мне послал, его терзали сомнения, но я была спокойна на этот счет.

А еще я буду держать ушки на макушке.

Войдя в дом, я проследовала на кухню и взяла со стола открытый ровно на середине журнал по охоте и рыболовству, а Эймос с лицом мрачнее тучи подошел к стационарному телефону и набрал номер. Я сделала вид, что не смотрю на него, когда он поднес трубку к уху и глубоко вздохнул.

– Привет, папа! – Он поморщился. – Мы тут с Орой думаем, что в гараже протечка. Потолок провис, как карман с водой, и капает… Что? Не знаю как. Я вошел, а там это… Ора перекрыла воду. И свет отключила, когда он стал мигать… Сейчас. – Он протянул телефон. – Он хочет с вами поговорить.

Я взяла трубку.

– Привет, Роудс! Как работа? Много народу оштрафовал за охоту без лицензии?

Я криво улыбнулась Эймосу, который вдруг как-то приободрился.

Роудс ответил не сразу:

– Уже налаживается. – Это он что, флиртует? – Оштрафованных всего двое. Как у тебя?

Он действительно интересовался, как прошел мой день. Его что, подменили?

– Очень неплохо. Покупатель угостил меня тортом «Бандт». Половину я отдала Кларе, потому что она смотрела завидущими глазами. А половину своей половины я отдам Эйму, так что ты сможешь попробовать. Он вкусный!

Эймос посмотрел на меня обалдевшим взглядом, а я ему подмигнула. Мы с ним были в одной лодке.

– Спасибо, дружочек! – негромко проговорил он. – А теперь скажи-ка, что там у вас произошло.

Я оперлась бедром о стойку, наблюдая за тем, как Эйм медленно подошел к холодильнику, по-прежнему глядя на меня очумевшим взглядом, и принялся в нем рыться. Потом достал две банки клубничной газировки и показал мне с победным видом.

Я кивнула, осмысляя этот факт, и ответила:

– То, что Эйм сказал. На потолке в гараже большое пятно. Капает вода. Все, что могли, мы перенесли наверх. Воду перекрыли. И электрощиток тоже отключили.

Он глубоко выдохнул, но без дрожи.

– Мне жаль, Роудс! Хочешь, я позвоню сантехнику?

– Нет, я сам. Есть один знакомый. Похоже, труба лопнула. Я только этим утром заходил в гараж, но ничего не заметил, так что вряд ли это протечка.

– Мне жаль… Клянусь, наводнения я не устраивала. Я вообще никак не химичила. – Я помолчала. – Пока ничего включать не буду.

– Продукты положи в наш холодильник. Я скажу Эйму, чтобы спал на диване, а ты займешь его комнату. Сегодня заморозков не ожидается, так что с трубами ничего не случится. Но у себя ты замерзнешь.

Я моргнула.

Мне спать у Эймоса? В их доме?

Я ведь хотела поехать в гостиницу? Это, конечно, можно.

Но ночевать в одном доме с Роудсом? Это он теперь что – Мистер Флирт-с-большой-буквы?

Что-то внутри меня взволновалось: я отлично знала, что именно это было.

– Ты уверен? Насчет того, чтобы я ночевала у вас?

Он вдруг понизил голос:

– Думаешь, я бы пригласил тебя, если бы не хотел?

М‐да, что-то внутри меня точно оживилось. И вышло из-под контроля.

– Нет.

– Ну вот.

– Но я могу поспать на диване. А еще могу поехать в гостиницу или попросить Клару…

– Не нужно ехать в гостиницу, а у Клары мало места.

– Тогда я посплю на диване.

– Мы это потом обсудим, – сказал он. – Мне нужно проверить еще несколько мест, и я сразу домой. Возьми свои вещи и все из холодильника, чтобы не испортилось. Если есть тяжелое, оставь мне: я заберу по дороге.

Я сглотнула:

– Ты уверен?

– Да, ангел, уверен. Скоро буду дома.

Я повесила трубку, чувствуя… нервозность? Переночевать в их доме – в чем тут проблема? Но почему-то казалось именно так.

Роудс мне очень нравился. Постепенно и исподволь он проникал мне в душу. Он был замечательным отцом и сильно любил сына. И хотя мне случалось любить мужчину, для которого семейные узы значили гораздо больше, чем я, эта любовь была иной и проявлялась иначе. Роудс был строгим отцом и в то же время позволял сыну быть самим собой.

Роудс не был миссис Джонс.

Он нравился мне, даже когда смотрел на меня косо. И я понятия не имела, какие у него планы. Относительно меня. Я бы не возражала, если бы они развивались в определенной плоскости, но…

Я обернулась. Эймос тоже прислонился к стойке, и вид у него был задумчивый.

– Что? – сказала я, открывая банку с газировкой и делая глоток.

Парнишка помотал головой.

– Выкладывай, юный Стинг! Я же вижу: тебя что-то беспокоит.

Похоже, ему только этого и надо.

– Вы кокетничаете с папой? – в лоб спросил он.

Я чуть не подавилась газировкой.

– Нет…

Он сощурился:

– Нет?

– Может, чуть-чуть…

Эймос приподнял бровь.

Теперь уже я прищурилась.

– Ладно, да. Но я со всеми кокетничаю. С мужчинами и женщинами. С детьми. А как я кокетничаю с домашними питомцами! Когда-то у меня была рыбка, так я с ней постоянно сюсюкала. Ее звали Гретхен Винер. Я по ней скучаю.

Она умерла несколько лет назад, но я периодически вспоминала о ней. Она была отличным спутником! Совсем не доставляла хлопот.

Парнишка на мгновение надул щеки.

Я ему ужасно нравилась. Я знала это.

– Тебе неприятно, что я кокетничаю с твоим папой? – Я помолчала. – И было бы неприятно, если бы он мне нравился?

Слово было не самое точное, зато самое простое.

Он усмехнулся:

– Нет! Мне шестнадцать, а не пять.

– Но ты по-прежнему его ребенок, Эйм. И я переживу – вранье, с большой натугой, – если тебе это не по душе. Ты тоже мой друг. Как и папа. Я не хочу ничего усложнять.

Парнишка посмотрел на меня с отвращением, а я рассмеялась.

– Да мне все равно! И мы уже говорили об этом.

– Правда?

Он кивнул, но уточнять, о чем именно был разговор, не стал. Вместо этого сделал забавную мину, которая в его случае, скорее всего, символизировала защитную реакцию:

– Он уже давно один. Типа очень давно. Всю мою жизнь. У него были подруги, но ни одна из них не задерживалась. Папа Билли далеко, дяди поразъехались, и у него тут мало друзей. Вот на флоте было другое дело – там он знал всех!

Я не была уверена, к чему он клонит, поэтому молчала. Он явно еще не все выдал.

– Мама сказала, чтобы я сказал вам, что он начинает доверять далеко не сразу.

– Это мама сказала?

– Да, она просила передать.

– Насчет папы – мне?

Эймос кивнул и сделал глоток.

– Вы только ему не говорите, но с вами он много улыбается.

Сердце снова напомнило о себе.

– Вы так выглядите… Ну, вы знаете как… И все такое. Если он нравится вам, а вы – ему, то и пусть. Я хочу, чтобы он… ну, был счастлив. Не хочу, чтобы жалел, что приехал сюда.

Тон у него был искренний, но голос звучал напряженно. Как будто он благословлял меня следовать велениям сердца. Только вот я толком не знала, что именно оно велит.

– Что ж, Эйм, спасибо! Уверена, в том, что касается тебя, твой папа ни о чем не жалеет.

Мне очень хотелось поговорить о том, насколько сложным человеком был его отец, но я не стала. Точнее, воспротивилась этому желанию.

– Давай-ка сменим тему! Сегодня я переночую у вас на диване, поскольку у меня все отключено. Поможешь перенести продукты? Я приготовлю ужин. Можем посмотреть фильм. Или ты дашь мне послушать песню, над которой работаешь…

– Нет.

– Попытка не пытка, – рассмеялась я.

Эймос скривил губы и закатил глаза. Я засмеялась еще громче.

* * *

Я приоткрыла веко, ощутив нежное прикосновение к своей лодыжке.

В комнате было темно, но высокие потолки тотчас напомнили, где я уснула. На диване в доме Роудса.

Помнится, мы с Эймосом смотрели фильм.

Зевнув, я открыла второй глаз: у противоположного конца дивана склонилась большая знакомая фигура. Эймос медленно выпрямился. Отец, положив руку ему на плечо, прошептал:

– Иди в кровать.

Парнишка зевнул во весь рот с полузакрытыми глазами, кивнул и, засыпая на ходу, поднялся. Вряд ли он осознавал, что уснул на диване рядом со мной. Я тоже приняла сидячее положение и, потянувшись, прохрипела:

– Спокойной ночи, Эйм!

Мой юный друг что-то буркнул, ковыляя прочь, а я улыбнулась Роудсу, который успел выпрямиться. Он был в форме, но уже без пояса и с самым ласковым выражением на лице.

– Привет! – проворчала я, опуская руки. – Сколько времени?

Выглядел он устало, но вполне себе ничего. Я снова зевнула.

– Три ночи. Уснули под телевизор?

Я кивнула, сказала «угу» и закрыла один глаз. Одеяло и спать – вот все, чего мне сейчас хотелось.

– Все в порядке?

– Охотники потерялись. Приема не было, так что предупредить вас я не мог, – тихо объяснил он. – Пойдем. Здесь ты спать не будешь.

Ох! Я снова кивнула: обижаться на то, что он передумал, не было сил. Отчаянно клонило в сон.

– Посмотришь, как я дойду до гаража? А то вдруг койоты нападут.

Он вдруг нахмурился:

– Нет.

– Но ты сказал…

Он быстро наклонился и, подхватив меня под локти, поставил вертикально. Затем, как уже случалось миллион раз прежде, схватил за руку – ладонь у него была большая, прохладная и жесткая – и потащил за собой.

Куда мы идем?

– Роудс?

Он обернулся. Его подбородок и щеки поросли щетиной. Я уже не в первый раз задумалась о том, мягкая она или колючая. Наверное, щекочется.

И тут до меня дошло, что мы направляемся к лестнице. И идем вверх по ступенькам. В его комнату. Кто-то упоминал, где она находится.

– Я могу поспать внизу, – прошептала я – не то чтобы обеспокоенно, но… не без этого.

– Хочешь спать в компании летучей мыши?

Я остановилась.

Он издал тихий смешок. Не знаю, чему я удивилась больше – этому или тому факту, что он ведет меня наверх… К себе?

– Думаю, вряд ли. У меня большая кровать, и мы вполне поместимся. – Он тихо вздохнул. – Или я могу лечь на полу.

Мои ноги пришли в движение, но остальное во мне пребывало в оцепенении.

Он сказал, что у него большая кровать и мы вполне поместимся?

И тут есть летучая мышь?

И что он может спать на полу?

– Ну дела! – прошептала я. – А ведь я даже твоего второго имени не знаю…

Его рука напряглась, и он обернулся через плечо:

– Джон.

Это он что, вел меня к себе, чтобы заняться со мной сексом? Я так не думала. То есть на самом деле так не думала, но…

– Нет, если так, то я не прочь заняться с тобой сексом…

Роудс издал какой-то жуткий гортанный звук.

– …но я только сейчас узнала твое второе имя. Не в курсе, кем ты хотел стать, когда вырастешь. И если ты хочешь не просто поспать в одной кровати, то это как-то быстро, – тараторила я, плохо соображая, что несу.

Очевидно, он тоже плохо понимал, что к чему, потому что издал еще один гортанный звук – отнюдь не агрессивный – и посмотрел на меня долгим взглядом.

– Иногда мне кажется, я точно знаю, что ты скажешь… И тут ты выдаешь что-то прямо противоположное, – прошептал он.

Он что, смеялся?

– Никакого секса, дружочек! Будем спать. Я валюсь с ног, и хотя знаю твое второе имя, но не люблю торопить события. – Он явно давил смешок. – Я хотел стать биологом. Степень получил, хотя далеко не сразу. И сейчас нахожу ей лучшее применение, чем мечтал тогда. – Он глубоко вздохнул. – А кем ты хотела стать?

– Врачом. Но в старшей школе не смогла даже лягушку препарировать – меня вырвало.

Он тихо хохотнул.

И мне это понравилось.

– Ладно. Спать так спать, – согласилась я.

Он покачал головой и снова пошел вверх. Мои ноги преодолевали ступеньки, и хотя в основном я думала о том, каково это – заниматься с ним сексом, но поглядывала на потолок в поисках летучей мыши. Ее не было.

По крайней мере, пока.

Неужели мы действительно будем спать в одной кровати? Или сказать ему, что я могу лечь на полу? Или он сам ляжет?

Я была слишком утомлена, чтобы соображать. Еще вопрос осложнялся тем, что я понятия не имела, как теперь принято встречаться. В плане свиданий в реале от моих друзей было мало толку: их личная жизнь была очень запутанной.

Но мои мысли крутились вокруг одной темы – секса с Роудсом.

В смысле, что я была целиком за. Но в то же время боялась и нервничала.

Я уже видела его без рубашки. Он был большим, накачанным и наверняка не из ленивых. Могла бы поспорить, ему нравилось быть сверху.

Ой-ой! А вот об этом лучше не думать!

– Роудс, – прошептала я.

– Хм?

– В одной кровати?

– Не хочется спать на полу, но если тебе так удобнее, ангел, то я лягу.

Я моргнула – сердце тут же поддакнуло.

– Думаю, и тебе там не понравится. Тут мыши бегают. Они активны по ночам.

Пока мы шли в его комнату, я попеременно смотрела то на потолок, то на пол. Свет он включать не стал – луна за окном была огромная и светила ярко, но не настолько, чтобы я окончательно взбодрилась после разговора о ночных тварях.

Черт! Когда он закрыл дверь и, по-прежнему держа меня за руку, подошел к кровати, я почувствовала облегчение. Он откинул покрывало и пробормотал:

– Ложись с этой стороны.

Я плюхнулась сбоку, наблюдая за тем, как он расстегивает рубашку. Затем он выдернул край, заправленный в брюки, и, расстегнув ее до конца, снял. Прямо передо мной.

Я сидела неподвижно. Его накачанный торс обтягивала майка. Во рту у меня пересохло.

– Пойдешь в душ? – машинально спросила я.

– Сил нет, – тихо ответил он и, свернув рубашку, положил ее в корзину, которую я только сейчас заметила в углу комнаты.

Я хотела осмотреться, но он перешел к брюкам.

Расстегнул петлю, затем молнию – и принялся их стягивать.

Тут я подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он смотрел прямо на меня. Попалась! Я улыбнулась, а он продолжил стягивать брюки с длинных ног.

– Так ты нашел охотников? – спросила я, надеясь, что голос осип со сна, а не по другой причине.

И, слабея, опустила глаза.

Он носил боксеры.

Почему-то я ожидала, что он предпочитает плавки, но ошиблась.

Боксеры были короткими, темного цвета. Бедра полностью соответствовали моим ожиданиям. И ноги он качал регулярно.

Я сглотнула, желая удостовериться, что рот закрыт.

– Да. Они отошли слишком далеко от лагеря, но я их нашел.

Он наклонился и стянул носки. И в том, как он стоял босой, было что-то гораздо более интимное, чем если бы он разделся догола.

Я сунула ноги под простыню и укрылась теплым одеялом, а он тем временем снял другой носок, все еще глядя на меня. Ну вот: я лежала в его постели. По-прежнему плохо понимая, что это означает и куда ведет, но… не сопротивляясь.

Теперь я поняла, что в последнее время он был так добр ко мне по какой-то причине. Может быть, раньше держался отчужденно из-за матери. Возможно, наконец решил, что я порядочный человек. Я понятия не имела, чем он руководствовался, ведя меня в свою комнату.

И это не имело значения.

Мама говорила, что на маршруте, как правило, приходишь к развилке и приходится выбирать, куда идти. Что хочешь увидеть. И в тот момент я поняла, что следует принять другое решение.

На крошечный миг я подумала о том, а не слишком ли поспешно. Четырнадцать лет я состояла в отношениях – и почти полтора года прошло, как мы расстались. Может, стоит еще подождать?

Но уже в следующий миг я приняла решение.

Когда привыкаешь терять, учишься брать счастье там, где находишь. Не ждешь, пока его принесут на блюдечке. Не ожидаешь фейерверков.

Берешь урывками, и порой оно приходит в виде мужчины весом под сто килограммов и ростом в два метра. Мне хотелось понять, что происходит. Это было мне нужно.

Поэтому без долгих раздумий о том, что делаю и на что нарываюсь, я спросила:

– Роудс?

– Да?

– Почему ты не звонил и не писал мне, когда был в отъезде?

В наступившей тишине казалось, что я слышу биение своего сердца. Тук, тук, тук – отдавалось в ушах, а он стоял, глядя на меня. Почему-то я думала, что он не станет отвечать, но он удивленно переспросил:

– Почему?

Возможно, три часа ночи – не самое подходящее время для подобных вопросов, но раз уж так вышло, я решила рискнуть.

– Да. Почему? Мне казалось… Мне казалось, что между нами что-то есть. А потом от тебя не было ни слуху ни духу… – Я сжала губы. – А сейчас я лежу в твоей кровати и не знаю, что думать. Это что-нибудь значит?

Он не сказал ни слова.

Я кашлянула, решив договорить.

– Я подумала, что, возможно, нравлюсь тебе. Ну, в том смысле. Если нет… если ты передумал, ну и ладно. Может, ты просто добр ко мне, потому что хороший человек. Но мне бы хотелось знать, как все обстоит на самом деле. В любом случае мы останемся друзьями. – Я сглотнула. – Просто… иногда мне казалось, что мы вроде как встречаемся, но без близости… Сейчас я все испортила, да?

Он глубоко вздохнул и серьезным голосом произнес:

– Мы не встречаемся.

Я была готова провалиться сквозь землю. Хотела встать и уйти – по крайней мере, улечься в гостиной, и пусть летучая мышь…

– Для бойфренда я немного староват, – договорил он хрипловатым внушительным голосом. – Но ты мне действительно нравишься: больше, чем следовало бы. Настолько, что это может тебя смутить.

Он не шевелился, и я тоже. Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Даже кожу покалывало.

– Я хотел тебе позвонить, но решил не давить на тебя.

– Почему? – спросила я таким тоном, как будто он только что признался, что любит есть майонез прямо из банки.

Он вздохнул:

– Потому что… Я уже несколько месяцев наблюдаю, как ты растешь. Не хочу быть тем, вокруг кого ты будешь расти. Тот, с кем ты была, отбрасывал на тебя слишком много тени, так? Не хочу ускорять события и мешать тебе самоопределяться.

Я снова услышала, как бьется сердце.

– Я знаю, чего хочу от тебя, но не тороплю тебя. Себя я понимаю. Я не поменялся, особенно по отношению к тебе. Я просто хочу, чтобы ты точно знала, что хочешь ты.

Я шумно дышала ртом.

– Не путай желание не давить на тебя с отсутствием заинтересованности. Я не с каждой женщиной делю кровать, не каждую впускаю в свою жизнь и тем более – в жизнь Эймоса. До тебя здесь никого не было. Пусть я пока не знаю, каковы на вкус твои губы, это не означает, что я об этом не думал и не собираюсь это узнать. Софи сказала бы тебе, что сердце у меня большое и хрупкое, поэтому я должен знать, что тебе нужно от меня, дружочек. Это понятно?

Сердце было на грани остановки. Или полного размягчения. И как мне теперь спать рядом с ним? При всей усталости – никак. Он мог бы с таким же успехом прижать меня и облизать с головы до ног, потому что ничего более волнующего и удивительного мне слышать не доводилось.

И он, безусловно, понимал, что душа у меня не на месте, потому что я пыхтела и с трудом выдавила только одно:

– Хорошо.

Верх красноречия. Я, которая болтала, не закрывая рта, которая по сути напросилась на этот разговор, не нашла ничего лучше, чем сказать «хорошо»!

Потому что я тоже себя понимала. И, вероятно, уже почти влюбилась в него, но… Он был прав. Момент еще не настал. Возможно, причина была в самой физической близости, а может быть, мне действительно нужно было быть уверенной. Какая-то часть меня призывала к осторожности. Я не хотела, чтобы мое сердце снова было разбито.

По правде говоря, после этих слов я прониклась к нему еще сильнее. Он так обстоятельно думал, так сильно и во многих отношениях мне нравился…

И если мы с ним на одной волне, то это важнее всего остального.

Однажды я узнаю, каковы на вкус его губы, но это не обязательно должно случиться прямо сейчас. Эта мысль наполнила меня такой радостью, что я невольно улыбнулась: внутри и снаружи. Внутри меня возобновилось желание завоевать его. Стать для него больше, чем другом.

Едва ли он видел мое лицо, но я все же приподняла брови и произнесла слишком жизнерадостным голосом – учитывая, насколько я была уставшей:

– Тогда, если хочешь спать голым, без проблем.

Он расхохотался в голос, и я тоже не смогла удержаться от смеха.

И в самом деле – торопиться нам было некуда.

– Нет уж, спасибо! – отсмеявшись, сказал он.

Я – мастерица смешить, но никогда в жизни не чувствовала такого торжества.

– Если передумаешь, то не стесняйся, – с серьезным видом добавила я. – Телом я ослабла, но глаза держу открытыми.

Он снова захохотал: звуки были раздельные, негромкие, гортанные. Будь у меня возможность закупорить их в бутылку, я бы так и сделала, потому что они вызывали у меня улыбку.

– Я, если тебе интересно, тоже не сплю голой.

Это я добавила, чтобы разрядить обстановку.

Он опять засмеялся, но по-другому: хрипловато, глубоко, славно.

Расслабься. Мы оба устали и сейчас будем спать. Все правильно.

Я натянула одеяло до подбородка и повернулась лицом к двери, а Роудс пошел в ванную, включил свет, но дверь оставил открытой. Из крана полилась вода, затем он стал чистить зубы. Потом снова послышался шум воды и плеск. Я подтолкнула подушку и опять начала проваливаться в сон, но старалась не уснуть.

Свет погас. Я не стала притворяться, что сплю, но выровняла дыхание, пока размышляла над тем, насколько сексуально выгляжу в майке и мешковатых пижамных штанах с оленями.

Кровать просела. Затем на тумбочку легло что-то тяжелое, и послышался знакомый писк телефона, поставленного на зарядку.

– Спокойной ночи, Роудс! – сказала я.

Кровать еще слегка просела: одеяло со стороны спины натянулось, и мгновение спустя он лег.

Вытянулся во всю длину. Вздохнул так глубоко, что мне стало грустно, насколько он устал. День выдался гораздо длиннее, чем ожидалось.

– Спокойной ночи, Аврора! – сказала я себе, когда он ничего не ответил.

Он рассмеялся. Я улыбнулась, и тогда он прошептал:

– Спокойной ночи!

Я перевернулась на другой бок.

Он лежал лицом ко мне. Я напрягла зрение, чтобы рассмотреть его черты. Веки уже смыкались, но на удивительных губах еще виднелась слабая улыбка.

– Можно я кое-что спрошу, но ты не рассердишься?

Его «да» прозвучало гораздо быстрее, чем я ожидала.

Но я все равно набралась храбрости.

– Это личный вопрос.

– Валяй.

– Почему Тобиасом тебя называет только отец?

Он чуть слышно выдохнул:

– Меня так называла мама.

Какой черт дернул меня за язык!

– Извини, что спросила! Просто меня разбирало любопытство. Красивое же имя!

– Все в порядке, – тихо отозвался он.

Косяк срочно требовалось исправить.

– Просто чтобы ты знал… Ты мне действительно нравишься. Тоже, пожалуй, больше, чем следовало бы.

– Хорошо.

И больше он ничего не сказал.

Я закусила губу.

– Эй, а можно последний вопрос?

Судя по ленивому ворчанию, ночь я ему не испортила.

– Да.

– А насчет мышей ты серьезно?

Он издал сонный смешок, и я улыбнулась.

– Спи, ангел!

Глава двадцать шестая

Я проснулась с ощущением, что мне тепло.

Очень-очень тепло.

Главным образом потому, что я прижималась к спине Роудса. Мои руки были скрещены, лоб упирался ему между лопаток, а пальцы ног я спрятала у него под икрами. Роудс, слава богу, пребывал в забытьи.

Я разглядывала его гладкую кожу и вспоминала вчерашний разговор. Нестерпимо хотелось погладить эти упругие мышцы, но я держала руки при себе. Потому что он был прав: мне требовалось время. Что бы я там ни говорила вчера, торопить события не стоило. Пока. Я никуда не уезжала, и он, судя по его словам, тоже.

Но увидеть его обнаженным я бы не отказалась. На это я бы подписалась безоговорочно!

Я медленно и осторожно отодвинулась, чтобы его не разбудить. Выдохнула. Затем скатилась с кровати и еще раз посмотрела на него – спящего. Упругая грудь слегка просматривалась в том месте, где тяжелое одеяло сбилось под мышками. Он глубоко дышал.

Я почти не сомневалась в том, что была влюблена в него.

И в том, что он тоже был немного в меня влюблен.

Открыв дверь как можно тише, я выскользнула из комнаты и закрыла за собой с негромким щелчком. Крадучись, спустилась по лестнице и остановилась.

Эймос сидел за столом в пижаме и ел хлопья из миски. Он посмотрел на меня сонным взглядом, а я подняла руку и качнула головой:

– Твой папа сказал мне спать там, – пробормотала я, направляясь за стаканом воды.

Парнишка как-то странно покосился на меня и пробормотал «угу». И тут у меня завибрировал телефон.

– За последние десять минут это уже третий раз, – с недовольным вздохом сказал он.

Я взяла телефон со стойки, где вчера вечером поставила его на зарядку. Номер был незнакомым. Кто может звонить в семь утра? Этот мой номер знали человек двадцать – и все значились в контактах. Код региона был местным.

– Алло? – ответила я.

– Аврора? – отозвался знакомый голос.

Меня прямо передернуло.

– Миссис Джонс?

Ехидна перла по жизни напролом, признавая исключительно собственные интересы – свои и своей семьи.

– Слушай, я знаю, насколько ты упряма во всем…

– Что?

Для наездов час был слишком ранний. Какого хрена она меня достает?

– Откуда у вас мой номер? Зачем вы звоните?

Я чуть не брызгала слюной, не в силах поверить, что это происходит.

Пауза была недолгой.

– Мне нужно поговорить с тобой, раз ты не отвечаешь Кэдену.

И тут до меня дошло. В этот момент до меня наконец дошло, что больше не нужно терпеть ее закидоны. Поэтому я нажала отбой.

И ухмыльнулась.

– Почему это у вас такой вид? – сонным голосом осведомился Эймос.

– А я сейчас вспомнила, как мне нравится посылать на фиг абонентов, – сказала я, очень довольная собой и своим поступком. Черт, это было приятно!

Он нахмурил брови, очевидно считая, что я не в своем уме, и тут телефон завибрировал снова. На экране высветился тот же номер. Я сбросила.

– Кто это?

– А тебе известно, что дьявол – на самом деле женщина? – спросила я.

Телефон завибрировал снова, и я чертыхнулась. Она не отцепится. Чего еще ожидать от той, кто считает, что все вокруг должны ей прислуживать? Мне очень хотелось продолжить эту игру – игнорировать ее звонки, но желание навсегда покончить с этим дерьмом оказалось сильнее. К моему большому удивлению.

На самом деле мне не хотелось никак соприкасаться ни с ней, ни с остальными. Не хотелось тратить время даже на мысли о них.

Я знала, что должна покончить с этим раз и навсегда, и был только один способ.

Я ответила на звонок и сразу перешла к делу.

– Миссис Джонс, сейчас семь утра, и это…

– Я здесь, Аврора. И прошу тебя со мной встретиться.

Так вот почему номер был местный. Ну и сука! Я слишком устала и не смогла сложить два и два. Хорошо, что во рту у меня ничего не было, потому что я точно бы подавилась.

– И где именно? – требовательным голосом вопросила я.

– Здесь… в городе. На курорте с источниками. – Судя по голосу, лучший городской отель вызывал у нее немалую досаду. – Мне нужно с тобой поговорить. Прояснить кое-какие вопросы… вышедшие из-под контроля.

Ее обычная манера общения со мной была гораздо менее сдержанной.

Я бросила взгляд на Эймоса: он пялился в телефон, но я знала, что этот хитрый жук подслушивает.

– Пожалуйста, – сказала ехидна, – как в старые добрые времена!

– Ссылка на старые добрые времена со мной не сработает, мадам, – честно сказала я.

Я знала, что эта фраза ей очень зайдет. Она, наверное, мысленно показывала мне средний палец – считала себя очень крутой и способной на все. А в моем случае это лишь существенно осложняло задачу.

– Пожалуйста, – настаивала она. – И я больше никогда тебя не побеспокою, если не захочешь.

Лгунья!

Желание нажать на отбой не отступало – пульсировало, стучало, убеждало жить своей жизнью. Выслушивать ее категорически не хотелось. Но… хотелось кое-что сказать ей. Пару теплых слов, чтобы больше никогда не возвращаться к этой теме. То есть к контактам с ними. Потому что в конечном счете именно этого мне хотелось больше всего. Двигаться дальше, черт возьми! И чтобы Джонсы больше не маячили на горизонте.

Мне хотелось жить нынешней жизнью. Хотелось быть с мужчиной, который спал наверху. А пока эти треклятые призраки являлись по собственному желанию и домогались меня, это было неосуществимо.

Что мне было известно об этой женщине? Да практически все! Я чертыхнулась.

– Ладно. На главной улице, в двух шагах от отеля, есть ресторанчик. Встретимся там через час.

– Что за ресторанчик?

– Так рано открыт только один. На стойке регистрации вам подскажут дорогу.

Обычно он кишел туристами и местными пенсионерами, так что для встречи место было оптимальное, чтобы она не закатила истерику. Я в нем никогда не завтракала, но каждое утро проезжала мимо и знала, что место оживленное. Это было идеальным решением.

– Буду тебя ждать, – сказала она через мгновение. Голос звучал напряженно: слова явно дались ей с трудом.

Я самым эффектным образом закатила глаза – Эймос бы мной гордился. Я не смотрела в его сторону, но он хихикнул, и это меня развеселило. Не стоило ему знать, что я в курсе его проделок.

– Увидимся через час.

И, не дожидаясь ее ответа, я нажала отбой и резко выдохнула, чтобы унять напряжение в животе. «Раз и навсегда», – сказала я себе.

– Все нормально? – спросил Эймос.

– Да. Моя бывшая свекровь приехала и хочет встретиться.

Он зевнул.

– Я приведу себя в порядок в твоей ванной и поеду. Тебе что-нибудь нужно? И почему ты встал так рано?

– После того как папа нас разбудил, я так и не уснул. – Он помолчал. – И что ей нужно?

– Ехидне? Я толком не знаю. Либо уговорить меня снова работать на них, либо…

Я пожала плечами, не желая ни озвучивать, ни даже думать о том, в чем призналась. Что я работала на своего бывшего. Какие темы мы только ни обсуждали, но ни отец, ни сын никогда не спрашивали, чем я зарабатывала на жизнь. При первой встрече я сказала, что была ассистенткой, и никаких уточняющих вопросов не последовало.

Эймос кивнул. Взгляд у него был мутный. Либо ему было все равно, либо он слишком устал и пропустил мимо ушей.

При мысли о том, во что впутываюсь, я выругалась себе под нос.

– Я ненадолго займу твою ванную, мини-Эрик Клэптон. Если уснешь раньше, то увидимся позже. Скажи папе, что я вернусь.

* * *

В дайнер я приехала рано. Это был милый крохотный ресторанчик, втиснутый между розничным магазином, который стоял на этом месте больше ста лет, и риелторской конторой. Туристов в нем всегда было битком, хотя в это время года сюда главным образом заглядывали охотники из Техаса и Калифорнии.

Все, что касалось миссис Джонс, было силовой игрой, а раз так, то в дайнер она должна была прийти заблаговременно и выбрать для себя местечко.

Я заняла подходящий столик, помахав знакомой паре, которая частенько заглядывала в наш «Активный отдых», и села лицом к двери. И точно: она нарисовалась через пять минут, то есть за десять минут до назначенной встречи – худая, загорелая, как никогда постройневшая. Прижимая к себе сумочку за тридцать пять тысяч баксов с таким видом, точно опасалась подцепить заразу.

А ведь когда-то сама работала в «Вафельном доме»…

Боже, спаси и сохрани от этой семейки!

Да лучшее, что я сделала, – унесла от них ноги. Эта мысль помогла мне расправить плечи. Я счастлива. Здорова. Передо мной будущее. У меня есть друзья и люди, которых я люблю. Возможно, я до сих пор толком не знаю, чем буду заниматься через год, а тем более – через пять или десять лет, но я была счастлива. Счастливее и увереннее, чем очень долгое время до этого.

И поэтому я встала с улыбкой, чтобы привлечь ее внимание. Она нахмурилась – огорчилась, что ее подловили, – и направилась к столику, а я села. И, как только она расположилась напротив, я протянула ей руку.

Разыгрывала из себя важную персону? Нет. Хотела ее позлить? Да. В том и была задумка.

На ее лице отразилось удивление. Она повела носом и коснулась моей руки. Ладонь у нее была прохладной и чуть липкой. Она либо нервничала, либо была раздражена. Хорошо бы и то, и другое.

– Здравствуй, Аврора! – сказала она.

– Здравствуйте, миссис Джонс!

Моя застарелая горечь постепенно испарялась. Я открыла меню, жалея о том, что овсянка осталась в холодильнике у Роудса, – все-таки следовало поесть.

Поначалу я не хотела наводить марафет и делать прическу, но потом передумала. Пусть собственными глазами убедится, что мне палец в рот не клади! Типа того.

И знаете что? Так на самом деле и было. Я чувствовала себя отлично, как никогда – это была абсолютная правда. После десяти лет окрашивания в пепельный цвет волосы у меня отросли и выглядели естественно. Я много времени проводила на свежем воздухе, загорела и окрепла физически и душевно.

Умиротворение окутывало меня как покрывало.

Жизнь не обязательно должна быть идеальной, чтобы возникло чувство счастья. Ведь что на самом деле идеально?

– Как вы? – поинтересовалась я, разглядывая меню.

О, французский тост! Давненько я его не ела, с самого приезда сюда.

– Дома мне гораздо лучше, Аврора, – посетовала она.

Я пропустила замечание мимо ушей. Пожалуй, закажу-ка я кофе, а позавтракаю у Роудса. Судя по всему, надолго встреча не затянется. И наличных хватит только на кофе и чаевые, так что если захочется слинять, то ждать, пока официантка будет ходить туда-сюда с моей дебетовой картой, мне явно не с руки.

А что, это идея! С кем лучше позавтракать – с теми, кого ты рада видеть, или с дьяволицей? Ответ очевиден.

Решив так, я закрыла меню и сосредоточила внимание на собеседнице. Она даже не подумала открыть свое, тем самым подтверждая мое предположение, что разговор будет недолгим. Отлично! Ну да, чтобы миссис Джонс опустилась до завтрака в дайнере? А где яйца Бенедикт? Где манговый смузи? Боже упаси! Нет, это, безусловно, вкусные штуки, но она справлялась о них с таким видом, что хотелось блевать.

Глубоко вздохнув, я откинулась на спинку и посмотрела на нее. Миссис Джонс сидела, положив зеленую сумочку на колени и придерживая ремешок наманикюренными пальчиками.

– Вы хорошо выглядите, – честно сказала я.

– И ты… загорела.

Ничего лучше ей не удалось из себя выдавить.

Я рассмеялась и пожала плечами. Тоже мне оскорбление!

– И что ты здесь делаешь? – осведомилась она, поджав губы.

Я не знала, куда девать руки, поэтому положила их на стол и принялась постукивать по ламинированной обложке меню.

– Живу. Что же еще?

Ее ноздри слегка раздулись.

– А мы тебя обыскались. Пришлось нанять частных детективов.

Я приподняла плечо:

– А я не прячусь. Кэден в курсе, что я здесь выросла.

Скорее всего, забыл или никогда не считал нужным запомнить.

Что за мудак, как я запоздало сейчас понимала.

Ноздри миссис Джонс снова раздулись. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не съязвить.

– Тебе известно, насколько он загружен. У него всегда столько всего в голове!

Эти же слова я из раза в раз повторяла самой себе на протяжении наших отношений. Бедняжка Кэден! Он так загружен! У него столько всего в голове!

Неправда. За него все делала мамочка. И я. И другие. Могу поспорить, он понятия не имел о том, сколько налогов платит и какая у него ипотека.

– И поэтому его здесь нет? – Я с трудом сдержала саркастическую усмешку. – Из-за того, что он так загружен?

Уголки ее губ побелели, но она взяла себя в руки и сказала:

– Да. – И, чуть слышно кашлянув, продолжила: – Аврора…

– Послушайте, миссис Джонс, я уверена, у вас есть дела поважнее, чем искать встречи со мной в Пагосе. Что вам нужно?

Она ахнула:

– Это невероятно грубо!

– Это не грубо, это правда, потому что у меня действительно есть дела.

У меня был выходной. Меня ждал завтрак. И моя нынешняя жизнь.

Она поерзала на сиденье. Тонкие розовые губы плотно сжались, плечи расправились – так она приосанивалась всегда, готовясь вцепиться кому-нибудь в глотку ради своего сынули.

– Хорошо. – Она села еще прямее, собираясь с мыслями и, похоже, с силами. – Кэден совершил ошибку.

Нет, пирог с дерьмом они точно однажды получат.

– Он совершил много ошибок.

Надо же, она даже не усмехнулась! Но я слишком хорошо ее знала, чтобы повестись на эту удочку.

– Хотела бы я знать, что подразумевается под словом «много», – огрызнулась она, не сдержавшись.

Не говоря ни слова, я посмотрела на нее взглядом, которому научилась у лучшего в мире человека, чью кровать я покинула сегодня утром. Вот над чем мне следовало бы думать! Что происходит там – и может произойти. При этой мысли по коже побежали мурашки.

– В отношении тебя, Аврора. Я говорю об ошибке, которую он совершил… оставив тебя.

Бинго! Держу пари, эти слова дались ей нелегко.

– А, вот вы о чем! Ну, во‐первых, он меня не оставлял. Вы вдвоем выставили меня за дверь. А во‐вторых, я знала, что однажды он об этом пожалеет. Так что это не новость, миссис Джонс! И какое это имеет отношение ко мне?

Я вынуждала ее сказать то, что прекрасно понимала сама.

Неужели она считала меня такой дурой, что я не догадаюсь?

Похоже, да.

Она раздраженно фыркнула, повела темно-карими глазами по сторонам и снова уставилась на меня. Люди в футболках и фланелевых рубашках, в камуфляжных комбинезонах, старых куртках и пуловерах от Columbia – вот что предстало ее глазам. Ничего выдающегося или достойного внимания.

– Самое прямое отношение, – прошептала она, делая ударение на каждом слове. – Он не должен был разрывать отношения. Ты же знаешь, в каком он был стрессе, когда выходил «Тривиум». А тут ты с этими своими требованиями!

Под «требованиями» она имела в виду мой вопрос о том, когда мы поженимся. Потому что мне это действительно было важно. Когда у нас появятся дети, потому что мне всегда их хотелось, и он знал об этом, а я не становилась моложе.

На протяжении четырнадцати лет я была ему самым верным другом, а оказывается – предъявляла требования.

Но я удержалась от комментариев и сохраняла невозмутимый вид. Пусть продолжает.

– Он был в ужасном состоянии.

Живя в доме стоимостью десять миллионов долларов, разъезжая в туристическом автобусе стоимостью два миллиона долларов и летая на частном самолете, принадлежавшем его звукозаписывающей компании.

В «ужасном состоянии», говорите? Я знала Кэдена, как никто: кончина деда – это был единственный раз на моей памяти, когда он впал в хандру. Да, он огорчился, когда «Тривиум» получил кислый прием у музыкальных критиков, но отмахнулся со словами, что предыдущие шесть альбомов были приняты на ура. «Это случается со всеми», – настаивал он. Зато его мамаша была в ярости… Но это была ее идея – не использовать мои песни, так что…

По ночам он по-прежнему крепко спал, подпитывался от армии поклонниц, которые плевать хотели на неудачу и продолжали засыпать его умасленными восторгами, чтобы легче входили ему в задницу. Он жил в фантастическом мире любви! Отчасти, но не полностью это была моя вина.

– И вы были вместе так долго, что ему было необходимо привести мысли в порядок. Удостовериться.

Удостовериться?

Я чуть не поперхнулась, но не доставила ей такого удовольствия.

Удостовериться. Зашибись!

Мне хотелось рассмеяться, но и тут я сдержалась. Нет слов! Она копала себе яму все глубже и сама о том не догадывалась. Какой же безмозглой дурой она меня считала, думая, что я куплюсь на это! Ей-ей, обиделась бы, если б могла…

Но подыграть ей стоило. В этих делах я профи! Свои навыки я оттачивала на протяжении четырнадцати лет. Я даже попрактиковалась на Рэндалле Роудсе! Эх, надо было позвать его с собой и науськать на нее.

– У него было столько вариантов! Ведь и тебе самой лучше, чтобы он был абсолютно уверен и потом не сомневался, разве нет?

Я кивнула с серьезным видом.

Она оскалилась в подобии улыбки, хотя на самом деле это скорее походило на гримасу мученицы. Каковой, должно быть, она себя ощущала.

– Он скучает по тебе, Аврора. Очень сильно! И хочет, чтобы ты вернулась.

«Вернулась» она выделила голосом, точно это было сродни рождественскому чуду. Нет, не рождественскому чуду, а непорочному зачатию! Очевидно, предполагалось, что я рухну на колени и буду благодарна.

Вместо этого я еще раз кивнула с серьезным видом.

– Он обзвонил всех, кого мог, чтобы узнать твой новый номер. Он умолял Юки и эту ее сестрицу.

Пока мы были вместе, они ладили, но вообще-то их подругой была я. Настоящей подругой, которая заботилась, беспокоилась и любила их просто потому, что они замечательные люди. А не потому, что они могли быть мне полезны.

– Одному из детективов, которых мы наняли, пришлось проявить смекалку. Он установил твой номер по местонахождению. Кэден пытался с тобой связаться. Он писал, но тебе не хватило порядочности ответить.

И тут я слетела с катушек.

Порядочность?

«Порядочность» – сильное слово, которым любят козырять люди, чьи жизненные принципы не имеют с ней ничего общего. Потому что порядочные люди не используют это слово как оружие. Порядочные люди понимают, что у всего есть причины, а у каждой истории – две стороны.

Я была порядочным человеком. Черт возьми, я была хорошим человеком! А эти уроды были из тех, для кого порядочность – что в лоб, что по лбу.

Но с этим забрасыванием меня грязью было пора заканчивать. Что я и сделала.

Я перегнулась через стол к женщине, которую никогда по-настоящему не любила, но о которой заботилась, потому что ее любил тот, кого я обожала, и накрыла своей ладонью ее руку, лежавшую на сумочке Hermès. И улыбнулась, хотя улыбаться совершенно не хотелось.

Другого оружия, кроме улыбки, мне не требовалось.

– Я не отвечала не потому, что непорядочная. С этим у меня все в порядке. Но когда вам в следующий раз понадобится, чтобы вас выслушали, возможно, не стоит проявлять неуважение. Мне от Кэдена абсолютно ничего не нужно. Ни полгода, ни год назад, ни сегодня. Я сказала ему, когда он пришел домой, проведя ночь у вас, что он не понимает, что делает. И пожалеет о нашем разрыве. Я была права.

Я выдохнула через нос и убрала руку, нацелив на собеседницу убийственную улыбку, означавшую, что ее время держать речи закончилось. И что с ней самой было покончено.

– Мне плевать, скучает он по мне или по тому, что я делала для него, и поэтому хочет, чтобы я вернулась. Знаю, он любил меня. По крайней мере, какое-то время. И, надеюсь, он знает, что я тоже его любила. Но дело в том, что я больше не люблю его, причем уже давно. Всю любовь, которую я испытывала к нему, он убил. А вы помогли убить любовь, которую я к нему испытывала.

Я встретилась с ней взглядом и спросила как можно серьезнее:

– Вы ведь поэтому здесь, верно? Говорите, он жалеет о нашем разрыве? Скорее всего, он жалеет о том, что поддался на ваши уговоры, так? Он зол на вас, да? А вы пытаетесь исправить это дерьмо, потому что он винит в этом вас, вместо того чтобы вести себя по-взрослому и самому отвечать за свои поступки. Могу поспорить, все именно так! И в этом – ответы на все вопросы. Почему ваш избалованный мальчик не получит того, что ему вдруг приспичило вернуть. И почему я никогда не вернусь. Вы подвергли меня остракизму. Ошельмовали. Настроили против меня людей… Это не делает им чести, но ответственность за то, что вы поставили их в такое положение, в первую очередь лежит на вас двоих. Сейчас я не желаю вам зла, но если вам потребуется переливание крови или донорский орган, обо мне можете забыть. У меня другая жизнь. Я счастлива и не позволю вам, Кэдену или кому-нибудь из ваших лакеев ее испортить.

Я была рада, что официантка до сих пор не подошла. Потому что теперь я могла уйти. Я начала подниматься, глядя на разъяренное и в то же время изумленное выражение, которое разливалось по ее лицу.

– Прошу вас впредь меня не беспокоить. Я говорю «прошу» исключительно из вежливости, потому что на самом деле мне хочется сказать, чтобы вы, мать вашу, оставили меня в покое. Вы всегда считали меня никчемным куском дерьма, годным только на то, чтобы целовать ноги вашему сыну. Но вы забываете о том, чего стоила его карьера до моего появления. До того, как я подарила ему все свои лучшие песни. До того, как он воспользовался тем, как сильно я его любила. Я никогда не вернусь. Ни за какие блага в мире.

Я встала и было пошла, но тут она открыла рот, назвав меня стервой и сукой. Такое уже однажды случалось, когда она напилась после церемонии награждения, на которой мне не разрешили присутствовать.

– Хотела бы я пожелать вам обрести душевный покой и счастье, но я не настолько хороший человек. Однако я надеюсь, что вы оставите меня в покое. Очень надеюсь! Десять миллионов, которые вы перевели мне на счет, – достаточная сумма, чтобы я держала рот на замке, и я распоряжусь ими с умом. Я отложу их на образование своих детей, которых рожу от другого мужчины – не вашего сына. И не переживайте, мадам: бегать за Кэденом, выпрашивая крохи, я не буду. Найдите ту, которая охотно станет для него одиннадцатой по значимости, потому что это точно буду не я.

Оставалось добавить еще две вещи, и я знала, что мое время истекло, поэтому произнесла слова членораздельно, глядя прямо в ее бездушные глаза:

– Я больше не могу писать. Я уже год не пишу. Возможно, однажды слова вернутся, но сейчас их нет, и отчасти я надеюсь, что их уже не будет. Но даже без своих записных книжек и песен я стоила многого. Больше, чем все деньги, которые вы мне платили. Так что, пожалуйста, оставьте меня в покое. Все! Если я еще раз увижу вас или Кэдена, то сделаю так, что вы об этом пожалеете.

Я наклонилась, чтобы у нее не осталось сомнений в серьезности моих намерений.

– Если кто-нибудь из вас обратится ко мне – я имею в виду, хоть кто-нибудь, – я расскажу всем о той лжи, в которой мы все участвовали. Я знаю нужных людей, и вам это известно. А потом все миллионы, которые вы мне отправили, – все, до последнего цента – пущу на то, чтобы привлечь вас, миссис Джонс, к суду. Мне терять нечего. Я с большей охотой потратила бы их на людей, которые делают меня счастливой, но запросто могу пустить на что-нибудь другое. Так что если ваш сынуля решит, что ему нужно со мной пообщаться, хорошенько подумайте о том, стоит ли раздавать направо и налево мой адрес и номер телефона.

Ее шея начала краснеть, пальцы подрагивали, но прежде, чем она смогла взять себя в руки, я слегка наклонила голову и сказала, как я надеялась, последние адресованные ей слова:

– Прощайте, миссис Джонс!

И ушла.

* * *

По дороге домой моя голова побаливала и слегка гудела – сказывалось напряжение от пребывания в обществе ехидны. Это она воздействовала на людей подобным образом! Отчасти я до сих пор не могла поверить, какую пургу она пыталась прогнать.

Порядочные люди!

Удостовериться!

Надо же, с каких козырей зашла!

М‐да…

Я фыркнула и покачала головой как минимум раз десять, снова и снова прокручивая ее слова. Мне хотелось позвонить и все рассказать тете Каролине. И Юки. Или Кларе.

Но больше всего мне хотелось вернуться к той жизни, которой я жила сейчас. К той, которая вывела меня из состояния нерешительности, замешательства и страха. К людям, которые были значимы.

Я шмыгнула носом, почувствовав под ним влагу, и поняла, что она не отсюда – это из уголков глаз выкатились две слезинки. Я вытерла их ладонью. Мне требовалось объятие.

С той жизнью было покончено. Казалось, гора свалилась с плеч. И в ту секунду, когда я повернула на подъездную дорожку, я была готова.

К чему именно, я не знала, – просто к чему-то.

К будущему – больше, чем когда-либо. Возможно, ко всему.

Когда я свернула на дорожку к дому, воздух со свистом вырвался из моих легких. Решимость крепла во мне. Я ехала дальше, готовясь припарковаться, выйти и продолжать радоваться всему, что у меня было. Отчасти – из-за Джонсов. Но главным образом – так было и будет всегда – благодаря маме. Не будь этого места, не знаю, где бы я была и как себя ощущала.

Подъезжая к гаражу, я заметила Роудса: он выходил из дома с напряженным выражением лица, которое длилось не дольше секунды. Стоило ему заметить мою машину, как напряжение ушло, точно он почувствовал облегчение. Так и было?

Его фланелевая рубашка была застегнута наполовину. Майка, как всегда, обтягивала грудь. В руке он держал ключи – это я поняла, когда припарковала машину на обычном месте и вышла.

Он спускался по ступенькам, пока я шла к дому. Фиолетово-серые глаза смотрели на меня.

– Ты в порядке? – крикнул он, чуть хмурясь.

Но это продолжалось недолго.

Потому что я сказала «У меня все отлично!» и в ту же секунду, когда он оказался в пределах досягаемости, поднялась на цыпочки, обвила руками его шею, приникла к его груди и сделала это – прижалась губами к губам Роудса.

На секунду он оцепенел. Затем верхняя часть его тела расслабилась, одна рука обхватила меня за талию, другая оказалась где-то чуть выше ягодиц. Роудс привлек меня к себе, склонив голову набок, и ответил на мой поцелуй.

Лишь чудо удержало меня от порыва взобраться на него, как на стену, и обхватить ногами за талию, потому что рот у него был теплым, губы – твердыми и в то же время мягкими. Это было так сладостно и нежно! Это было именно то, чего мне хотелось, и даже больше.

Он обдавал меня своим дыханием, брови были насуплены. Он облизнул губы, посмотрел мне прямо в глаза, а затем поцеловал еще раз. Потом отстранился – лицо было сосредоточено и напряжено.

– А я переживал, что ты вернулась сказать, что уезжаешь…

Я покачала головой, разглядывая чуть заметные морщинки у его глаз и те, что на лбу, яркий цвет радужки и невероятные серебристые пряди.

– У тебя все хорошо? – прошептал он, поглаживая мое бедро большой рукой и по-прежнему глядя так, точно я исчезну, как только он отвернется.

– Да. Я встречалась с матерью своего бывшего.

– Эйм мне сказал, – выдохнул он. – Я раздумывал, стоит ли отправиться тебе на подмогу или ты справишься сама.

Я невольно улыбнулась, глубоко тронутая его заботой.

– Я в порядке, – тихо сказала я. – Просто она вывела меня из себя, и мне хотелось одного – вернуться сюда. – Я сглотнула. – Не хочу больше с ними пересекаться. Даже самую малость.

– Я на это надеюсь, – он внимательно смотрел на меня. – Точно все в порядке?

– Да, и теперь мне еще лучше, – призналась я, потому что это была стопроцентная правда. И именно в этот момент до меня дошло, что я сделала. Чему я дала толчок. И где мы находились. – Извини, что так на тебя наскочила! Знаю, мы говорили о том, чтобы не торопиться и знать наверняка, но я думала только, как мне повезло, что у меня есть вы оба, какой ты красивый и как мне с тобой спокойно. И что ты всегда веришь в меня и…

Его чувственный рот тронула самая неспешная улыбка, брови поползли вверх. Но не слова остановили поток моих слов, а неспешное и нежное прикосновение его губ, которые лишь на мгновение задержались на моих – это было самое сладостное мгновение в моей жизни.

Если мне настолько нравилось целовать его с закрытым ртом, то что будет, когда с языком?

Так, нужно успокоиться, и как можно быстрее!

Роудс отстранился. На его губах еще оставалась нежная улыбка.

– Когда будешь готова, дашь знать?

Я кивнула и прошептала:

– Я со всеми подряд не целуюсь!

– Хорошо, – сказал он, и то, как он это произнес, навсегда запечатлелось в моем сердце.

– Ора! – послышался крик из дома, и мы слегка растерялись.

Я посмотрела поверх плеча Роудса и увидела Эймоса: он стоял в дверном проеме, по-прежнему в пижаме, и вид у него был еще более сонный.

– У вас все в порядке?

Судя по вопросу, он появился с целью задать этот вопрос.

Потому что живущие в этом доме шестнадцатилетний парнишка и сорокадвухлетний мужчина, которых я знала всего полгода, беспокоились обо мне больше, чем люди, которых я знала больше десяти лет.

В этом доме мне было тепло. Мама хотела, чтобы я жила в этом месте. Там, где меня будут подбадривать и поддерживать даже в самые черные дни.

– Я в порядке! – крикнула я в ответ. – А ты?

– Получил пожизненную травму, глядя на то, как вы хватаете папу за задницу, но переживу. Спасибо, что спросили! – саркастически ответил он и, покачав головой, закрыл дверь.

Мы с Роудсом оцепенели. Потом наши взгляды встретились, и мы покатились со смеху.

Да, я находилась именно там, где хотела. Где была счастлива. Спасибо, мама!

Глава двадцать седьмая

Следующая пара недель прошла как в тумане. Главным образом потому, что в магазине началась запарка. Лето было суматошным, осень до начала охотничьего сезона – неторопливой, но как только пошел снег и школы стали закрываться на каникулы, наметилось невероятное оживление.

Спрос на аренду и товары резко возрос, и Клара провела мне ликбез о том, как выбирать лыжи и сноуборды, в тот день, когда я брала их себе. Еще я поспрашивала завсегдатаев из местных, с которыми познакомилась за время работы в магазине, и составила список возможных вопросов. Как ни странно, ответы на многие из них дал Эймос во время наших совместных ужинов. К счастью, поблизости располагался всего один курорт, так что вопросов было не так уж много, разве что где взять надувные санки-«ватрушки».

Поскольку на работе мы сбивались с ног, я радовалась, что все рождественские подарки купила заранее – во время обеденных перерывов. Большинство из них я отправила напрямую тете и дяде, а остальные – в свой почтовый ящик в городе. И если бы не подарки, отправленные на ящик, я бы, вероятно, совсем забыла про билет на самолет до Флориды в рождественские дни – его я купила еще в октябре.

Мне не хотелось оставлять Клару одну надолго, поэтому я улетала рано утром в канун Рождества и возвращалась двадцать шестого.

Когда начались разговоры о сильных снегопадах перед Рождеством, я не придала им значения. Снег шел через день да каждый день. Я чувствовала себя за рулем уже увереннее, хотя Роудс, когда мог, приезжал в магазин и провожал меня домой.

При одной только мысли о Роудсе в груди разливалось странное чувство.

Я не привыкла к такой повышенной опеке – из-за того ли, что мои воспитатели слишком сильно в меня верили, или просто гиперответственность была им чужда, – и теперь со мной происходило что-то невероятное. На глобальном уровне. Я сияла изнутри, точно мозаика с подсветкой, – типа той, что была у меня в детстве.

Мы больше не оставались наедине, и после того дня, когда я фактически набросилась на него после встречи с миссис Джонс, по-настоящему не целовались, но это в основном из-за того, что он часто работал допоздна. Ему приходилось решать уйму вопросов, о которых я и подумать не могла, начиная от проблем со снегоходами и подледной рыбалкой и заканчивая незаконной охотой. Как он объяснил однажды вечером, когда вернулся рано и привез пиццу, вторым сезоном по степени загруженности – после лета – была зима. Стоит сказать, что, возвращаясь рано, он всегда – за исключением вечера, когда играл в покер с Джонни, – приглашал меня в дом.

И я, конечно, приходила.

И в те два вечера, когда мы смотрели фильм, я садилась как можно ближе к нему, а Эймос разваливался в кресле. А когда в другой раз после ужина мы играли в старую версию «Скрэббла», который взялся непонятно откуда, и улыбались друг другу через стол. А самым трепетным было то, что потом он всегда провожал меня до гаража и крепко-крепко обнимал. И один-единственный раз поцеловал в лоб – у меня даже коленки задрожали.

Каждый раз, когда моя грудь прижималась к его груди, я чувствовала сексуальное напряжение – оно не было плодом моего воображения.

В общем, я была как никогда счастлива, причем во многих смыслах. Надежда, многочисленные проблески которой я ловила в последние месяцы, с каждым днем все сильнее крепла в моем сердце. Чувство семьи и правильности происходящего окутывало меня.

Но двадцать третьего декабря, когда мы закрывали магазин, Клара повернулась ко мне и сказала:

– Сомневаюсь, что завтра ты выберешься отсюда.

Я поежилась – наполнитель моего пуховика не был рассчитан на подобные температуры – и вопросительно подняла брови:

– Ты это серьезно?

Она покачала головой и принялась запирать дверь. Сигнализацию мы уже включили.

– Я смотрела погоду в реальном времени. Идет буран. Рейс как пить дать отменят!

Я пожала плечами, но решила не переживать. Снег шел постоянно, туристы все прибывали. И потом, что я могла сделать? Погода не была мне подконтрольна.

Опуская рольставни, Клара, не глядя на меня, сказала несвойственным ей голосом:

– Да, совсем забыла… Кто-то… какая-то благотворительная организация… оплатила папины медицинские счета на Рождество. – Ее темно-карие глаза встретились с моими, и она тотчас отвела взгляд. – Разве это не чудо?

Тон у нее был какой-то странный.

– Конечно, это чудо, Клара!

Я старалась, чтобы голос звучал ровно и твердо. Нормально. Совершенно нормально. И лицо было непроницаемым и невинным.

– Вот и я так думаю, – она снова покосилась на меня. – Жаль, не могу поблагодарить того, кто это сделал.

Я кивнула.

– А может, ему не нужна благодарность, как считаешь?

– Может быть, нет, – согласилась она. – Но для меня это очень много значит. Для нас.

Я опять кивнула, отводя глаза. Тогда она обняла меня и пожелала счастливого пути и веселого Рождества. Подарками мы обменялись вчера. Кроме того, я передала подарки для мистера Неза и Джеки.

Тем вечером я ехала домой медленно и, поднявшись в квартиру, принялась складывать одежду, чтобы не оставлять бардак, от которого Роудса-чистюлю наверняка хватил бы удар. Тут снизу послышался стук, дверь со скрипом отворилась, и послышался его голос:

– Ангел?

– Привет, Роудс! – улыбнулась я.

Я слышала звук его шагов по лестнице и продолжала улыбаться. Вот он, преодолев верхнюю ступеньку, остановился на площадке – и я расплылась в улыбке.

Уголки его губ дрогнули. Он был в форме, но, похоже, сначала зашел в дом, потому что вместо зимней рабочей куртки на нем была темно-синяя парка с флисовым капюшоном. Было довольно прохладно.

– Что, одежда в чемодан не влезла, поэтому ты ее складываешь?

Ответом ему был мой выразительный взгляд.

– А я думала, что любовь Эймоса к сарказму – от мамы… Но теперь вижу от кого. Вообще-то я складываю ее, чтобы у тебя не случился сердечный приступ, если заглянешь сюда в мое отсутствие.

Он остановился возле стола, положил холодную руку мне на макушку и взглянул на аккуратные кучки: в одной стопке – трусы, в другой – бюстгальтеры и в сторонке – носки-разнопарки.

Я подняла голову и была удостоена улыбки. В последнее время он на них не скупился: раздавал направо и налево.

– Что? – спросила я.

– Ты что-то с чем-то, дружочек!

Я отложила футболку, которую складывала, и прищурилась:

– Можно вопрос?

– А сама как считаешь?

Я застонала:

– Почему ты называешь меня дружочком? Эйма ты так не называешь, да и других тоже.

Брови у него приподнялись, а рот вытянулся и стал похож на месяц.

– Сама не догадываешься?

– А должна?

– Я думал, ты поймешь, – загадочно ответил он, по-прежнему скалясь.

Я покачала головой:

– Без понятия. Я считала, что ангелом ты меня называешь, потому что думал, что меня зовут Энджел. Но теперь знаю, что это просто так… Безотносительно.

Роудс усмехнулся и опустил руку на стол, так что его пальцы оказались в миллиметрах от кружевной отделки моих зеленых трусиков. Казалось, он оцепенел, глядя на них, но тотчас перевел взгляд на меня – шея у него порозовела – и сказал:

– Но ты и есть ангел.

У меня открылся рот, и вид, надо думать, был ошалевший.

Уголок его рта еще чуть приподнялся.

– Чему ты удивляешься? У тебя, дружочек, самое великодушное, самое доброе сердце. Неважно, как ты выглядишь, ты все равно будешь моим ангелом.

Его ангелом?

Похоже, у меня задрожал подбородок.

И сердце переживает метаморфозы?

Неужели Роудс только что сказал самые приятные слова, которые мне доводилось слышать?

Его лицо было таким любящим, таким открытым, а я только и могла, что смотреть на него во все глаза.

– Ты напоминаешь мне рождественского эльфа по прозвищу Дружочек. Ты всегда улыбаешься. Всегда стараешься что-то исправить. Я думал, ты догадаешься.

Подбородок и вправду дрожал!

Самая мягкая улыбка скользнула по его суровому лицу.

– Не спеши. Нам нужно поговорить. Ты видела прогноз?

Я моргнула и попыталась сосредоточиться – любовно упаковала его слова и положила поближе к сердцу, потому что иначе разделась бы прямо здесь и сейчас.

– Прогноз? – прохрипела я, стараясь думать ясно. – Ты про буран?

Он кивнул, очевидно, решив прекратить поток комплиментов, которые подталкивали меня к мысли, что, возможно… он меня любит.

Потому что, говоря по правде, я уже втрескалась в него по уши.

Я была счастлива, когда просто смотрела на него. Спокойна, когда находилась с ним рядом. Нерешительность и замкнутость были ему несвойственны. Да, он был сдержанным, но вел себя без утайки. Мне нравилась его серьезность, вдумчивость его суждений и поступков.

Так я себя чувствовала только с одним человеком – с мамой. Полностью доверяя. И именно тогда я приняла это – увидела, что это такое, – осознала глубину своих чувств.

Я любила его.

– Да, – подтвердила я, убедившись, что рот у меня закрыт, и даже потерев под глазами, хотя могла бы поручиться, что слез не было: они только подступали. – Клара сказала, и я тоже посмотрела, когда вернулась.

Он опустил подбородок с милой ямочкой.

– У тебя ведь рейс рано утром, да?

Я и тут согласилась, тяжело сглотнув и проверяя, что держу все в себе, не хнычу – и боже упаси сказать, что меня угораздило так влюбиться!

– Ожидается, что ночью выпадет от двадцати пяти до тридцати сантиметров снега, – продолжал он, стараясь говорить осторожно.

– Рейс в шесть утра.

Он ничего не сказал – коснулся пальцем моей щеки, провел за правым ухом и вернулся к подбородку.

– Думаешь, отменят?

Это я спросила, чтобы отвлечь его, – надеясь, что он продолжит водить пальцем по моему лицу. Он не стеснялся касаться моих плеч и запястий. Порой дотрагивался до руки, и, клянусь, это не шло ни в какое сравнение с тем, что я делала сама с собой по ночам в постели.

Он продолжал водить пальцем.

– Думаю, тебе следует приготовиться к такой возможности, – тихо сказал он, полуприкрыв глаза.

– Это будет засада. Но если такое случится, то что же тут поделать? У меня…

Серые глаза встретились с моими. Он присел, так что наши лица оказались практически вровень.

– Оставайся с нами.

– Сегодня? – скорее прокаркала я.

Рука, которая добрых полминуты гладила мне шею, переместилась на бедро.

– Если рейс не отменят, утром я отвезу тебя. Не придется ходить туда-сюда по подъездной дорожке, – добавил он так, будто от гаража до дома был километр.

Губы у меня дрогнули.

– Конечно.

Роудс поднялся и положил ладонь мне на плечо.

– Пойдем прямо сейчас? Я помогу с вещами.

– Договорились.

Довольное выражение его лица окрыляло меня. Я действительно влюбилась в него без оглядки! Но самым удивительным было то, что осознание и принятие этого не наполняли меня ужасом. Я не чувствовала ни капли страха. Ни чуточки!

Это знание, это чувство были прочны, как бетон. Я сто раз говорила себе, что не боюсь любви, что готова идти вперед, но будущее пугало.

Но Роудс с его вниманием, терпением, исключительной заботой и… всей своей личностью в целом был в полной мере достоин моих чувств.

Стыдясь собственной напористости, я наклонилась, быстро поцеловала его в щеку и начала собирать вещи. Взяла смену одежды и пижаму, а Роудс проявил инициативу и закончил складывать мое белье. Когда все было готово, он спустил вниз мой большой чемодан, не сетуя на то, какой он тяжелый – да, хотя я уезжала всего на два дня, – и сумку с продуктами, в которую я сунула запасную одежду на сегодня и завтра. Подарки для них я заблаговременно спрятала в шкаф возле комнаты Эймоса, когда заглянула в дом перед работой. Я планировала позвонить им в Рождество и сказать, где искать подарки.

Мы пересекали подъездную дорожку, когда Роудс осторожно заметил:

– Буран ожидается сильный, дорогая. Не расстраивайся, если рейс перенесут, ладно?

– Не буду, – заверила я.

Я и не думала расстраиваться.

* * *

– Вам грустно? – спросил Эймос следующим вечером, когда мы сидели за столом.

Часом ранее Роудс достал домино, мы с ним сыграли одну партию, а потом к нам присоединился Эйм, которому, очевидно, наскучило в своей комнате.

– Мне? – спросила я, потягиваясь.

– Ага, – он сделал глоток клубничной газировки. – Потому что ваш рейс отменили.

Уведомление пришло посреди ночи. Меня разбудил сигнал приложения, я перевернулась – спала я все так же в кровати Роудса: он снова напомнил про мышей – и выяснила, что рейс перенесли с шести утра на полдень. К девяти утра его перенесли на три, затем – на десять тридцать, а после – совсем отменили.

Если я и испытывала легкое разочарование, то его вполне компенсировал массаж затылка, который Роудс принялся мне делать, когда я сообщила эту новость.

Это – а еще то, как он на моих глазах разделся до боксеров и улегся в кровать в сантиметрах от меня, так что кончики его пальцев не единожды коснулись моих, прежде чем мы уснули.

Я не знала, сколько еще мы сможем так спать в одной постели – пока это было всего пару раз, – но уже была к чему-то готова. И, судя по его взгляду, он тоже был к чему-то готов. К чему-то более значимому, чем слово из четырех букв, которое нависало над нами, хотя мы едва поцеловали друг друга.

Но об этом следовало поразмыслить позже, а сейчас напротив нас сидел Эйм.

– Нет, все в порядке. Если ты не против, что я тусуюсь тут с вами, мальчики… – Я умолкла.

Он скорчил физиономию.

– Нет.

– Точно? Потому что если тебе хочется провести время с папой и мамиными родными, то я не обижусь.

– Нет, – настойчиво произнес он. – Все в порядке.

«Все в порядке» в его случае было практически благословением, игнорировать которое не стоило.

– А вы двое расстроились, что твой папа не смог приехать из-за снега?

Отец и сын переглянулись.

О Рэндалле Роудсе я слышала мало, но знала, что его ждали в Рождественский сочельник. Родные Эймоса с другой стороны его точно к себе не приглашали, но их семейное торжество, скорее всего, тоже было под вопросом из-за дорожных условий. Лично я считала, что это уже шаг: он позвонил и извинился, что не сможет приехать. Хотя, думается, впечатлило это только меня.

Он пытался. Так я думала.

– Надо полагать, нет, – пробормотала я. – Может, потом посмотрим какой-нибудь ужастик?

Эйм воодушевился, а Роудс тихо фыркнул, явно не разделяя идею смотреть страшилки в канун Рождества. Я взглянула на него и улыбнулась. Его нога в носке подталкивала мою под столом – эти прикосновения волновали больше, чем многие поцелуи, которые случались у меня за всю жизнь.

– Ага, можно, – сказал Эймос, что в его случае означало «я обеими руками за».

– А ты что скажешь? – спросила я Роудса, хлопая глазами, с выражением робкой надежды на лице.

Он покосился на меня:

– Кончай кокетничать! Сама как считаешь?

Я думала, ему все равно, и была права. Мы сели перед телевизором и стали смотреть «Гори, гори ясно». Когда я закрывала глаза или с интересом разглядывала свои ногти, они не обращали на меня внимания. А когда фильм наконец закончился, уже была полночь, и ждать до утра у меня просто не было сил. Мы всегда праздновали Рождество в полночь – по крайней мере, с мамой. Это была единственная традиция, которую она унаследовала от своих венесуэльских предков.

Я заерзала на диване, где весь фильм просидела рядом с Роудсом, и спросила:

– Можно я подарю вам подарки сейчас?

– Ладно, – сказал Эйм.

– А у тебя для нас что-то есть? – одновременно спросил Роудс.

Я снова посмотрела на него.

– Ты же видел, сколько мишуры висит в гараже! И чему ты удивляешься?

Он пожал плечами, и я ему поверила. Он искренне удивился, когда доставили посылки от его братьев с рождественскими подарками для него и сына. Единственным, что его не слишком удивило, была посылка от родителей Эймоса.

– Конечно, есть. Погодите-погодите, я сейчас достану… Обожаю дарить подарки в сочельник! Извините, если вношу хаос, но я так волнуюсь… Люблю Рождество!

– А твоя мама праздновала Рождество? – спросил Роудс, когда я встала.

Я улыбнулась:

– Думаю, ей бы не понравилось, насколько все стало коммерциализировано. Но, когда я была маленькой, она радовалась. В любом случае не показывала виду.

У меня сохранилось много теплых воспоминаний об этом празднике, связанных с мамой. Стоило подумать о нем, и я начинала по ней скучать, но эта грусть была светлой. Больше с благодарностью за то, что эти моменты были и я могу их вспоминать.

Потому что в Рождество нужно быть с теми, кто тебе дорог! И пусть я была не во Флориде со своей семьей, но рядом с теми, кем дорожила.

И, честно говоря, я была рада, что встречаю Рождество с Роудсом и Эймосом. Это представлялось мне правильным.

Чтобы подтащить огромную коробку к дверному проему гостиной, потребовалась минута. Затем я выбежала в коридор и достала два пакета, которые спрятала за старыми куртками и пылесосом. Пока я носила все в одно место, они смотрели на меня во все глаза.

Затем я подтащила тяжелую коробку к ногам Эйма.

– Надеюсь, тебе понравится! Но если нет, то пеняй на себя. Возврату не подлежит.

Я усмехнулась, потому что он посмотрел на меня странно. Начал сдирать бумагу…

И ахнул.

Я знала, что Роудс купил ему гитару, потому что помогла получить скидку и выбрать струны. Как мне удалось договориться о скидке и откуда у меня такие познания о гитарах, он не спросил. И я уже не в первый раз задалась вопросом, может, он действительно не имел понятия о том, кто такая Юки, которую он мельком видел. Эймос несколько раз упоминал о ней в его присутствии, но Роудс и глазом не моргнул.

В любом случае Эйм еще не знал, что получит гитару.

– Это же винтаж! – выдохнул он, проводя рукой по потертому оранжевому кожуху усилителя.

– Ага.

Он посмотрел на меня широко раскрытыми серыми глазами.

– Это мне?

– Нет, другому моему любимому подростку! Не говори моим племянникам, что я это сказала.

Эйм провел руками по усилителю, который я купила в небольшом магазинчике в Калифорнии и заказала с доставкой. Она обошлась в такую же сумму, как и сама покупка.

– Твой слегка фонит, и я подумала, что еще один явно не помешает.

Он кивнул, пару раз сглотнул и снова посмотрел на меня.

– Подождите-ка… – Он поднялся и исчез в коридоре, ведущем в его комнату.

Я встретилась с Роудсом взглядом и округлила глаза.

– Мне хотелось подарить ему подарок до того, как ты подаришь ему сам-знаешь-что, – прошептала я.

– Ты его балуешь! Даже Софи это сказала.

Софи – так зовут маму Эймоса, которая, как я узнала в День благодарения, чертовски милая женщина, души не чающая в сыне. Она раза три, не меньше, шепотом сообщила мне о том, что Эймос был зачат искусственным путем, что мужа она обожает, а Роудс – замечательный человек.

Я пожала плечами:

– Он – мой дружочек.

Роудс улыбнулся.

– Извини, что нарушаю ваши традиции…

Я замолчала, а он покачал головой:

– Билли и Софи празднуют Рождество в сочельник. Мы с Эймом встречали пару раз, но сегодня, мне показалось, он счастлив, учитывая, как скучает по родителям. Это он старается вести себя так, будто не скучает.

– Ну, по крайней мере один папа сейчас с ним.

Его лицо помрачнело.

– Я не хотела тебя огорчать.

Я чуть не облажалась.

– Ты меня не расстроила. Все в порядке.

Эймос вернулся с пакетом, на котором значилось «С днем рождения!». Это был тот самый пакет, в котором несколько месяцев назад ему подарила подарок Джеки.

Он протянул его мне. Без лишних слов, без объяснений: на, мол, держи.

– Ты подумал обо мне!

Я сказала это, хотя в голове мелькнула мысль, что он сбегал к себе и сунул в пакет что-нибудь старое и ненужное. Но, честно говоря, мне было все равно. У меня было почти все, а то, что захочется, я могла купить. Просто я редко это делала. Машину я обменяла по системе трейд-ин просто по необходимости. Пока я даже не раскошелилась на приобретение правильной зимней одежды и обуви, хотя Клара уже отчитала меня за то, что я хожу в легких походных ботинках и жалуюсь на мерзнущие ноги.

Я открыла пакет и, достав увесистую записную книжку в желтом кожаном переплете с буквой А на обложке, провела пальцем по тиснению.

– Это чтобы вы записывали сюда песни, – объяснил Эйм.

Я проглотила комок.

В груди щемило.

– Но если вам не нравится…

Я подняла глаза, говоря себе, что плакать нельзя. Хватит уже! Достаточно наплакалась в своей жизни! Но эти слезы не были бы слезами горя. Я бы не стала оплакивать слова, которые утратила, которые многие годы почти беспрерывно выстраивались в строчки у меня в голове, пока не иссякли.

Эймос об этом не знал. Потому что я ему еще не сказала. Но придется. И я скажу.

Слезинка набухла в уголке глаза – я вытерла ее костяшкой пальца.

– Что ты, Эйм! Она мне нравится. Очень-очень! Ты так внимателен… Спасибо!

– Спасибо вам за усилитель! – отозвался он, внимательно глядя на меня, точно ожидая, что я кривлю душой или еще что-нибудь.

– Можно я тебя обниму?

Он снова кивнул, поднялся и крепко обнял – впервые так крепко на моей памяти. Я поцеловала его в щеку, и он – вот чудеса-то! – поцеловал меня в ответ. Потом с очень смущенным видом сделал шаг назад.

Я чуть не заплакала, но не хотела его смущать. Потом вручила Роудсу два пакета, предназначенных ему.

– Счастливого Рождества, Тобиас!

Он взял их, удивленно вскинув брови от такого переиначивания его имени, и сказал своим начальственным голосом:

– Это ты зря. Могла бы не делать.

– Это ты мог не делать половины того, что сделал для меня! Но ты сделал, особенно сегодня. Идет снег, ужин был вкусным, мы играли в домино – пожалуй, это лучший сочельник в моей жизни! Но не огорчайся, потому что твой подарок не такой крутой, как у Эймоса.

Серые глаза встретились с моими. Он сунул руку в первый пакет и достал рамку.

– Надеюсь, тебе понравится. Вы оба такие славные! Вторую я взяла с твоей страницы в соцсети.

Его кадык дернулся, он кивнул. На первом снимке были они оба – его сделала я, когда много месяцев назад мы ходили к водопаду. Они стояли близко друг к другу у подножия, позировать согласились с неохотой, а встать плечом к плечу намеренно не захотели. Но все равно вышло неплохо!

– Я не знала, что тебе подарить, и подумала, что у вас нет совместных снимков.

Он снова сунул руку в пакет и достал вторую рамку. Насчет нее у меня были сомнения. Не хотелось бы задевать личные границы… Это была фотография маленького Эймоса с собакой.

Роудс с усилием сглотнул. Его взгляд надолго задержался на фотографии. Он сжал губы, затем поднялся, притянул меня к себе и быстро крепко обнял, так что я не смогла вздохнуть.

– Еще там подарочная карта в магазин. Так что ты теперь с нами повязан! – пробормотала я ему в свитер и грудные мышцы.

И замолчала, приникнув к этому невероятному телу, взявшему меня в заложницы. Моя щека касалась его груди, руки прижались к телу, стиснутые его объятиями. От него пахло стиральным порошком и чистотой.

И мне это очень нравилось.

Я любила его, этого нешумного человека, который заботился о тех, кто его окружал. Заботился не напоказ. Совершая обычные поступки, которые говорили обо всем. У него было невероятно большое сердце! Чувство не подкралось ко мне, не ударило меня по затылку. То, что я испытывала к нему, развивалось исподволь, и я наблюдала за этим.

– Спасибо! – пробормотал он, ведя рукой от моей макушки вниз по спине и останавливаясь на пояснице.

Он набрал в грудь воздуха и выдохнул. Это был вздох довольного человека.

И это мне тоже очень нравилось.

– Я пойду к себе. Во сколько мы завтра выезжаем? – спросил Эймос.

Он имел в виду в гости к тете.

– В восемь. Если хочешь позавтракать, встань пораньше, Эйм.

Он не собирался завтракать, о чем нам обоим было отлично известно, но Роудс, будучи хорошим отцом, счел нужным напомнить об этом.

Парнишка хмыкнул:

– Ладно. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – отозвались мы с Роудсом, и я решила, что сейчас самый момент отстраниться. Чуть-чуть. Склонив голову набок, я улыбнулась обращенному ко мне лицу, поросшему щетиной.

– Спасибо, что пригласил провести Рождество вместе с вами!

Его рука пошла прежним путем: от макушки двинулась вниз по спине, только на этот раз спустилась чуть ниже, приближаясь к моей заднице.

Я не возражала. Ни в малейшей степени.

– Знаю, ты хотела повидать тетю и дядю, но я рад, что ты здесь. Действительно рад, – произнес Роудс размеренным тихим голосом. Его глаза пристально смотрели на меня из-под полуопущенных век. – Твой рождественский подарок у меня наверху. Пойдем.

Наверху? По коже снова побежали мурашки… Теперь не только на груди. Неужели это случится?

Если не пойду, не узнаю.

Я кивнула и последовала за ним, наблюдая за тем, как по пути он выключает свет внизу. Елку они не поставили, поэтому мы с Эймом сходили в гараж, принесли крохотное деревце, которое я купила и украсила игрушками из магазина «Все по доллару», и водрузили ее на стопку книг возле телевизора. Гирлянда работала от батареек, и никто не побеспокоился ее выключить.

Пока мы шли в комнату, Роудс держал меня за руку, но дверь за нами захлопнула именно я. Он удивленно посмотрел на меня, а я улыбнулась.

– Присядь, пожалуйста, – сказал он и полез в шкаф.

Я села на край кровати, зажав руки между ног, а он, покопавшись, извлек две коробки. Они были завернуты в коричневую бумагу и выглядели красиво и аккуратно, как одежда, которую он гладил. Коробочку поменьше он протянул мне, а сам встал на колени, сказав:

– Вот.

Я улыбнулась, медленно разорвала бумагу и достала подарок, обратив внимание на напечатанное сверху название. Рот у меня округлился.

– Это раз ты тянешь с покупкой, – объяснил он, когда я открыла коробку, убрала папиросную бумагу и достала ботильоны без шнуровки, отороченные сверху флисом. – Теперь у тебя не будут мерзнуть пальцы всякий раз, когда выходишь из дома.

Я прижала сапожки к груди.

– Они замечательные! Спасибо!

– А ты примерь.

Он взял мою ступню и поднял. Я молча протянула сапожок, наблюдая за тем, как он надел его и чуть повернул, чтобы села пятка.

– Ну как, хорошо?

Я кивнула – сердце уже барабанило в горле, – а он тем временем надел другой. Я пошевелила пальцами, проверяя, есть ли место в носке, хотя сосредоточиться было сложно: мои мысли занимал только он, стоявший передо мной на коленях.

– Идеально. Спасибо большое! Мне очень нравится, – выдохнула я, одаривая его еще одной улыбкой.

Он протянул руку и передал мне вторую коробку.

– Ну зачем? Не стоило, – сказала я, уже беря ее.

– Тут лишь то, что тебе нужно, – объяснил он.

Улыбаясь, я разорвала бумагу, затем скотч, крепивший крышку, и открыла коробку: внутри лежало что-то мандаринового цвета. Это был пуховик. А бренд – один из самых дорогих, представленных в нашем магазине.

– Здесь треть года – зима, а ты вечно дрожишь, когда прибегаешь, потому что твоя куртка слишком тонкая, – тихо сказал он. – Если предпочитаешь что-то другое, можем вернуть.

Я отложила пуховик в сторону.

И набросилась на него.

В буквальном смысле.

Мои руки так стремительно обвились вокруг его шеи, что он растерялся, но уже в следующее мгновение пришел в себя. Я прижималась щекой к его щеке, а ногами обхватила его бедра. Он по-прежнему стоял на коленях, а я его обнимала – так же крепко, как обнимал меня он, когда увидел рамки с фотографиями.

Пуховик – не бриллиантовый браслет или рубиновое ожерелье. Не дорогая сумочка, выбранная не глядя – просто потому, что она дорого стоит. Не новый ноутбук, который мне не нужен, потому что моему – всего год.

Он подарил вещи, которые были мне нужны! Он знал, что они мне нужны. Он хотел, чтобы мне было тепло, потому что беспокоился об этом.

Это были два самых продуманных подарка в моей жизни!

– И к чему такие крепкие объятия, а? – спросил он мне в щеку, обнимая меня за спину и удерживая на весу, а сам тем временем опустился на пятки, точно находиться в подобной позе для нас было делом привычным. – Ты расстроилась?

В глазах у меня стояли слезы – они капали ему на шею и на воротник свитера.

– Я растрогалась, потому что ты такой милый… Это ты виноват!

Он стиснул меня чуть крепче:

– Я виноват?

– Да.

Я чуть отстранилась, вгляделась в его скульптурные черты, брови, очаровательный подбородок – и поцеловала его.

Только теперь это было не легкое прикосновение, наполнявшее душу сладостью, – я поцеловала его со страстью.

Роудс застонал, отвечая на поцелуй: мы впервые целовались по-настоящему. Губы у него были именно такими мягкими и идеальными, как мне запомнилось, и едва ли на свете был рот лучше, чем у него. Склонив голову набок, Роудс целовал меня нежно и не спеша. И вместе с тем упоительно. Он не торопился, его теплые губы пощипывали мою нижнюю губу, посасывали кончик моего языка и начинали все заново. Руки гладили меня по спине, прижимая к себе и одновременно касаясь везде.

Никакой неловкости! Никаких сомнений! Его руки двигались так, точно уже знали мое тело.

Мы все целовались. Его большая рука скользнула мне под свитер и, растопырив пальцы, двинулась вверх по спине. Я сделала то же самое: запустила руку ему под одежду, ощутив ладонью литые мышцы и ребра и вызвав легкий ответный стон, который проигнорировала, потому что в обозримом будущем ничто на свете не смогло бы оторвать меня от его губ.

И никогда, если на то пошло.

Я знала, что Роудс заботился обо мне – это было ясно как день, – и отчасти думала, что он, пожалуй, немного в меня влюблен. Он по-своему проявлял заботу. Обучал меня полезным навыкам. Старался проводить со мной время. Не скрывал своего заботливого отношения в присутствии других. Поддерживал. Переживал за меня.

И если это не была любовь, то мне все равно хватило бы такого отношения до конца моих дней.

Но сейчас, в этой комнате, гладя его теплую кожу, эти упругие мышцы… получив два самых практичных и чудных подарка, о которых только можно было мечтать, я не хотела просить о большем. Это большее у меня уже было!

В отличие от моего бывшего, он бы не стал мной манипулировать и меня использовать. Ему нравилось быть со мной, потому что нравилась я.

Он просто делал меня счастливой. Его едва уловимые улыбки, его прикосновения и даже хрипловатый командный голос – все в нем было мне так дорого!

Он делал меня счастливой. И я решила, что готова. Более чем.

И я прошептала ему эти самые слова, когда его мозолистая ладонь пробралась мне под свитер так глубоко, что кончики пальцев коснулись нежного местечка между плечами.

Роудс зарычал и, отстранив меня ровно настолько, чтобы взглянуть прямо в глаза, произнес с тем свирепо-серьезным выражением, которое было памятно мне с нашей первой встречи:

– Тогда держись.

И он поцеловал меня снова – не спеша, глубоко и упоительно. Не переспрашивая, уверена ли я. Не колеблясь. Еще раз показывая, что доверяет моим чувствам и желаниям.

Я даже не догадывалась о том, что поцелуй может быть настолько сладостным.

– Хочу увидеть тебя. Можно? – спросил он хрипловатым, напряженным голосом.

Моя рука скользнула по его спине, стараясь дотянуться как можно дальше. Кожа у него была гладкой.

– Можно, и не только это.

Он гортанно рыкнул. Взявшись другой рукой за край моего свитера, потянул его вверх и стянул через голову. Его губы тотчас переместились на мою шею, и я, чей рот разом лишился его поцелуев и покусываний, тотчас теснее прижалась бедрами к его бедрам.

К его твердому-твердому члену.

Я уже ощущала его присутствие – дремлющего или отчасти дремлющего в джинсах и спортивных штанах, когда Роудс обнимал меня, но никогда – настолько ощутимо. Готового. Ожидающего. Совершенно проснувшегося и возбужденного.

Мы шли к этому так долго! Не торопясь, шаг за шагом…

Ему точно было не все равно. Я прижималась к нему, а он, постанывая, ласкал языком местечко между моей шеей и ключицей, отчего я заскулила. Потом он на мгновение оторвался и, тяжело дыша, посмотрел мне на грудь, эффектно приподнятую зеленым бюстгальтером-«балконет». Косточки – это кошмар, но в тот момент я как никогда радовалась тому, что его надела.

– Господи, – прошептал он, – сними. – Его кадык дернулся. – Пожалуйста!

– Будет сделано, – прошептала в ответ я, завела руки за спину и, расстегнув крючки, шевельнула плечами, так что бюстгальтер упал между нами.

Я была готова – нет слов, насколько.

И мне не послышалось: он глухо прохрипел «твою мать!», обняв меня за талию, чуть приподнял с колен и в то же мгновение схватил своими чувственными губами мой сосок.

Застонав, я выгнула спину, подталкивая грудь как можно глубже ему в рот. Он поласкал сосок и переключился на второй, который тоже пососал: дважды с силой, а затем – с нежностью. Боясь нарушить наш контакт, но тоже желая его видеть, я схватила свитер за низ и стянула с него через голову.

Он был именно таким, каким запомнился мне, когда я подглядывала из окна. Живот был плоским и мускулистым, кожа – тугой, грудь и живот до пупка были покрыты светлыми волосками. Мне хотелось лизнуть его там, но вместо этого я провела руками по его груди и плечам, стремясь ниже, обратно к нему на колени, чтобы снова сесть сверху. На его член.

Наши губы встретились в тот самый момент, когда я прижалась грудью к его груди и почувствовала, как соски, соприкоснувшись с его волосками, затвердели еще сильнее. Я ласкала его везде, и он ласкал меня везде. В какой-то момент мои руки потянулись к застежке его джинсов и молнии, а его скользнули мне под легинсы и трусики. Сжав мою ягодицу, он притянул меня еще теснее к своему эрегированному члену.

Я запустила руку ему в трусы и пощекотала волоски кончиками пальцев. Ощутила широкое твердое основание, покрывающую его очень гладкую кожу. Он что-то буркнул и хохотнул – резко и неожиданно.

– Там поосторожнее!

Я осыпала поцелуями его челюсть и подбородок и все-таки сжала пальцы.

Он вытащил руку из моих трусиков и коснулся моей груди.

– За что мне такое счастье? – простонал Роудс. – Почему ты так хороша?

Он нежно поцеловал меня в шею – так, что побежали мурашки.

– Я очень давно об этом думаю. – Я водила руками по его спине, покусывая подбородок и ощущая содрогание его бедер. – Ты даже не представляешь, сколько раз я думала о том, как ты ласкаешь мои соски.

Он застонал – громко и надрывно.

– И как движешься во мне глубоко-глубоко.

Он задыхался, а я обхватила бедрами его бедра.

– И как ты входишь, заполняя меня собой.

Он издал рык.

Большие руки обхватили меня за ягодицы, и уже в следующее мгновение он опустил меня на кровать. Резким движением сдернул с меня легинсы и швырнул за спину, а затем сунул руку мне в трусики и стянул и их тоже.

Я улыбнулась, выгнула спину и потянулась к его джинсам, когда он навис надо мной. И продолжала улыбаться, стягивая с него сначала джинсы, а затем, попутно лаская, – боксеры.

Он протяжно застонал от прикосновения, а когда я сцепила пальцы, стон стал еще протяжнее.

Не знаю, кто из нас был удивлен больше: он или я.

Потому что я посмотрела на то, что держала в руке. Тогда, раньше, я ощутила лишь основание. А теперь держала… все целиком.

Он хрипло хохотнул и, склонившись, поцеловал меня.

– Я тоже думал об этом каждую ночь.

Пришел мой черед сглотнуть, когда я рискнула взглянуть на толстый член, который держала в руке.

Он был идеален.

Я сжала пальцы – он опять застонал, его взгляд затуманился. Он снова поцеловал меня, а я снова сжала пальцы. Его бедра содрогнулись, точно он хотел, чтобы я сделала это еще раз.

И я сделала.

– Я хочу тебя ртом… пальцами… – Он обхватил губами мою грудь и стал не спеша и нежно ласкать сосок. – Тебе понравится…

Терпение никогда не было моей добродетелью.

Он сосал и лизал мою грудь, а я неторопливо массировала его твердый член, смахивала большим пальцем капли преякулята, появлявшиеся на красноватом кончике, который в какой-то момент мне захотелось взять в рот, и целовала в тех местах, до которых могла дотянуться. Его волосы. Его уши… Другой рукой я водила по его спине, а он продолжал посасывать мои соски. Наконец его рука скользнула к моей промежности, и кончики пальцев коснулись моих половых губ.

Слова сорвались у меня с языка прежде, чем я успела себя остановить:

– Мне невыносимо думать, что кто-то еще видел тебя таким. Что не я одна знаю, насколько он у тебя большой. И какой на ощупь. Это ужасно, да?

Звук, вырвавшийся из его горла, напоминал рык. Он тяжело дышал, пальцы, не останавливаясь, ласкали мои половые губы. Но голос был категоричен и серьезен, когда он сказал:

– Их больше нет и никогда не будет. Поняла? – Роудс отстранился и посмотрел на меня яростным взглядом. – И не ты одна испытываешь ревность.

– Она совершенно безосновательна, – заверила его я.

Пожалуй, это были именно те слова, которые стоило сказать, потому что мы снова вернулись к поцелуям. Я лизнула свою ладонь и снова принялась неторопливо его поддразнивать, а его пальцы наконец раздвинули мои губы и вошли внутрь. Я промокла, как только он начал меня целовать, и когда его длинный палец вышел и снова вошел во влагалище, двигаясь не спеша и размеренно, я застонала.

– Принимаю противозачаточные, – прошептала я и, считая, что ему нужно знать, добавила: – Я была у врача, со мной все в порядке.

– Я проверяюсь каждый год и уже давно этим не занимался… – прохрипел в ответ он.

– Хорошо. – Я куснула его за шею. – Тогда ты можешь войти в меня как можно глубже.

Роудс гортанно зарычал, вошел вторым пальцем и принялся ритмично делать «ножницы». Наконец он ввел третий палец – я заскулила от растяжения, от полноты, которые, как я краем сознания понимала, были необходимы для того, чего мы оба хотели.

Роудс шепнул мне на ухо, что будет со мной делать: что войдет в меня до упора, что мы идеально подходим друг другу и как он наполнит меня не только своим членом. Но больше всего мне понравились его слова о том, как сильно он хочет меня, как ему со мной хорошо, что я создана для него. Моя рука зарывалась в его серебристо-каштановые волосы, а его щетинистое лицо находилось у меня между ног – язык, лаская и извиваясь, был во мне, а губы действовали уверенно и властно. Роудс сказал, что я нравлюсь ему на вкус и ему не терпится насладиться им снова.

Наконец его бедра сомкнулись с моими. Я обвила его ногами и, обхватив рукой за корень, направила пенис туда, куда мы оба хотели. И он вошел в меня целиком.

Я была благодарна за то, что он делал тремя пальцами, но еще больше – за дар, отпущенный ему природой, потому что, хотя я не сразу привыкла к ощущению такой наполненности, это было… невероятно.

И в ту же секунду, когда благодаря его медленным поступательным толчкам наши пахи окончательно сомкнулись, его член дернулся. Застонав мне в шею, Роудс полностью накрыл меня своим телом, за исключением того места, где мои ноги обнимали его бедра. Тяжело дыша, он отвел член немного назад и снова толкнул вперед. Матрас тихо скрипнул. Роудс издал животный рык и вставил член до упора.

Я крепко сжимала его бедра, чуть приподнимая таз и обнимая его руками за плечи. Матрас скрипнул снова. Клянусь, это был самый эротичный звук, который мне доводилось слышать. Это тихое «скрип-скрип-скрип» прожигало мне мозг, особенно когда он постанывал мне в ухо. Его дыхание было горячим, а тело – еще горячее.

Я водила ладонями по его спине и обожала в нем все.

И именно это я ему сказала.

Его член дернулся во мне, он тяжело дышал.

– Хочешь, чтобы все закончилось раньше, чем началось по-настоящему?

– По-моему, мы уже начали.

Выдохнула я, когда он отвел член назад и снова толкнул вперед, хлопнув меня своими яйцами по заднице, на что матрас отозвался еще более звучным скрипом. И в таком же темпе он продолжал дальше: медленно, а потом – резко, дразня меня своим толстым кончиком, а затем напирая с силой и начиная по-новому.

Мы целовались. Я покусывала его шею, а он впивался мне в плечи, посасывал мои уши. Волоски у него на груди щекотали мои соски, и мне это ужасно нравилось. В какой-то момент он сунул руки мне под ягодицы и приподнял мои бедра еще выше, так что его таз идеально сомкнулся с моим. Мы были в поту и затихли. Я глушила стоны, приникая ртом к его плечу, а он – впиваясь мне в губы.

– Ты невероятна! – сказал он.

– Ты идеален! – выдохнула я.

– Ты потрясающе чувственная, – прорычал он, ускоряясь в тот самый момент, когда в глубине моего тела стало нарастать тепло.

Роудс ритмично двигался во мне, удерживая меня на весу на своих бедрах, а я крепко обнимала его ногами, пока он снова и снова бил туда, где мне хотелось. Почувствовав оргазм, я вскрикнула, прижимаясь к его щеке. Его руки сильнее впились мне в ягодицы, движения стали яростными, и он кончил, издав агонизирующий стон, который я ощутила грудью.

Опустив нас на кровать, он остался внутри, приникая ко мне большим потным телом. Щека касалась моей макушки, он восстанавливал дыхание. Я обнимала его, скользя руками по гладкой спине, и тоже тяжело дышала.

– Вау! – выдохнула я.

– Господи… – сказал он, целуя меня прямо над грудью.

– С Рождеством меня!

Его внезапный смех наполнил радостью мои сердце и грудь. Он привлек меня еще ближе и, приподняв мою голову, прижался губами к моим губам. Наши взгляды встретились. Он улыбался, и мое сердце воспарило, а три слова отдались в груди фейерверком:

– Счастливого Рождества, Аврора! – нежно прошептал он.

– Счастливого Рождества, Тобиас! – повторила я, отчасти надеясь, что оно будет первым в ряду многих. – Ты лучший. Ты это знаешь?

Я почувствовала, что улыбка тронула его губы, ощутила ее кожей.

Это действительно было лучшее Рождество в моей жизни!

Глава двадцать восьмая

– Ради всего святого, Эйм, остановись, пожалуйста! – умоляла я с пассажирского сиденья следующим вечером.

Наш начинающий водитель, в данный момент сидевший за рулем моей машины, даже не удосужился взглянуть на меня – в смятении помотал головой и сказал:

– Мы едем всего полчаса!

Он был совершенно прав. От дома его тети мы отъехали точно тридцать минут назад. Я сходила в туалет прямо перед выходом. Но он не знал, что непосредственно перед этим я выпила чашку кофе на случай, если мне придется сесть за руль, поскольку Роудс выпил пару бутылок пива.

– Ты в курсе, что у меня слабый мочевой пузырь! Ты же не хочешь, чтобы я платила за химчистку салона, потому что описалась прямо тут?

Сидевший сзади Роудс издал звук, похожий на хохоток.

– Ты же не хочешь, чтобы следующий час здесь воняло мочой?

Парнишка покосился на меня с обеспокоенным видом.

– Пожалуйста, Эйм! Пожалуйста! Если я тебе не безразлична – а я знаю, что это так, – сделай остановку на ближайшей заправке. Да просто на обочине! Я без проблем быстренько помочусь у дороги.

На этот раз Роудс не стал сдерживать смех и комментарий:

– Справлять нужду у дороги запрещено. Если проедет полицейский, он оштрафует тебя за нарушение общественного порядка, и я ничем не смогу тебе помочь.

Я застонала.

– Эйм, минут через пять-десять будет заправка. Дотерпишь до нее? – спросил Роудс, наклоняясь вперед.

Я напрягла мышцы, отметив, насколько там все болело после прошедшей ночи, и коротко кивнула ему, теснее сжав ноги.

Он положил руку мне на предплечье и погладил его большим пальцем. Я улыбнулась, но со стороны могло показаться, что ухмыльнулась: желание помочиться отражалось и на моем лице.

Сегодня был потрясающий день. Мы выехали в восемь утра, и до одиннадцати Эймос произнес всего пять слов, потому что выключился на заднем сиденье. Мы с Роудсом говорили о Колорадо, о том, чему он научился во время стажировки и что территории ближе к Монтроузу патрулирует другой егерь, или районный смотритель дикой природы, как он порой именовал свою должность, а в его ведении – юго-запад штата. Мы послушали музыку, но в основном он говорил, а я ловила каждое слово и особенно каждую лукавую улыбку, которую он мне посылал.

Я и без его слов знала, что он тоже думает о минувшей ночи, и надеялась, что он хочет как можно скорее все повторить. Я мечтала распластаться на его обнаженной груди, как сделала это вчера, когда все закончилось.

Тетушка Эйма была со мной так же мила, как во время Дня благодарения. Я вносила хаос в семейное торжество, без умолку болтала с Роудсом, чуть-чуть – с Эймом, который в основном общался с отцом и дядей Джонни, и усиленно помогала на кухне. В какой-то момент я выскочила на холод, чтобы поздравить с Рождеством тетю и дядю и переброситься парой слов с двоюродными братьями.

Сразу после четырех часов мы поехали обратно, потому что завтра у Роудса был рабочий день. Он спросил, можно ли Эймосу сесть за руль, и я была целиком за – по крайней мере, до тех пор, пока он не начал упрямиться насчет остановок. Дороги были расчищены, температура поднялась до идеальных семи градусов, наледь растаяла, так что с Эймом за рулем нашей безопасности ничто не угрожало. Роудс лишь слегка побурчал, когда я дважды попросила остановиться по пути туда.

Когда вдалеке появился указатель заправки, я уже едва сдерживалась, но молчала, потому что все мои силы были направлены на то, чтобы не описаться.

– Наконец-то! – простонала я, когда машина повернула направо и остановилась у колонки.

– Мы заправимся, – сказал Роудс.

– Ладно, я верну тебе деньги. А сейчас мне срочно! – прошипела я и, распахнув дверь, пробкой вылетела из машины. Ремень безопасности я отстегнула, когда Эймос поворачивал на заправку.

Повернувшись спиной, я услышала смех, но у меня были дела поважнее.

На свое счастье, я столько раз в жизни бывала на заправочных станциях, что нюхом чуяла, где находится туалет, и, с ходу обнаружив его, направилась к указателю вперевалку, потому что каждый шаг давался мне со все бо́льшим трудом. Торговая точка на заправке – это вам не туристический центр, но помещение оказалось на удивление большим, а туалет – нормальной площади с кабинками. Писала я добрых две минуты, что в жидкостном отношении составило, пожалуй, половину моего веса, и сразу побежала назад. Женщина за стойкой, сосредоточенно смотревшая куда-то за окно, кивнула мне. Я кивнула в ответ.

И тут заметила, что вызвало ее повышенный интерес.

Это был огромный междугородный автобус, остановившийся на площадке, где парковались фуры.

Из него, зевая и потирая лица, спускались пассажиры. Судя по их количеству, автобус явно был туристическим.

Роудс или Эйм переместили машину к другой колонке. Оба были снаружи: Эйм разглядывал колонку, а прислонившийся к машине Роудс смотрел на меня.

Я помахала ему.

Ответом мне была сдержанная сокрушительная улыбка, при виде которой мне сразу захотелось его обнять.

И тут все полетело к чертям.

– Ора? – окликнул чей-то голос.

Слева, метрах в трех от дорогих моему сердцу мужчин, стояли два знакомых персонажа. И как их было не узнать? Мы были знакомы лет десять. Я считала их друзьями! И, судя по бледным физиономиям, наша встреча для них тоже была неожиданностью. Я настолько растерялась, что застыла на месте и моргнула, желая удостовериться, что Симона и Артур мне не мерещатся.

– Это ты! Ора!

Это кричала Симона, дергая Артура за куртку.

Вид у Артура был нерадостный.

Я его не осуждала. Он знал, что пожизненно числится у меня в черном списке. И хотя я считала себя порядочным человеком, но сейчас на моем лице отразилось безразличие.

Думаю, я решила их проигнорировать, потому что направилась в сторону Роудса и Эйма, но тут Симона схватила меня за руку со словами:

– Ора, пожалуйста!

Я не отдернула руки, но посмотрела на ее пальцы, а потом – в ее темно-карие глаза и сказала спокойно, убийственно спокойным тоном:

– Привет, Симона! Привет, Артур! Вижу, вы живы-здоровы. Пока!

Она не отпустила моей руки, и, когда я встретилась с ней взглядом, в ее глазах было что-то похожее на отчаяние. На Артура я даже не смотрела, потому что знала его на год дольше, чем Симону – я была у него на свадьбе, когда он женился в первый раз, – и не могла допустить, чтобы они испортили это чудесное Рождество.

– Я знаю, ты злишься, – быстро проговорила Симона. – Прости меня, Ора! Прости нас обоих! Да, Арт?

Его «да» прозвучало настолько жалобно, что, будь я в лучшем настроении, подыграла бы ему на скрипочке. Или будь это другой день. Или будь я одна.

Я бросила взгляд на Роудса – он хмурился. Эймос тоже смотрел в нашу сторону, очевидно, задаваясь вопросом, с кем это я разговорилась на заправке в богом забытом месте. В тот момент я поняла, что должна рассказать им о Кэдене. Что больше нельзя отделываться туманными фразами о прошлом. Пока, на мое счастье, Роудс оставлял без внимания пробелы в моей биографии, учитывая, насколько обстоятельно мы обсудили другие драматические обстоятельства наших жизней.

– Ладно. Я рада, что вам стыдно. Но говорить нам не о чем. Пожалуйста, Симона, отпусти руку.

Я посмотрела на нее выразительным взглядом.

Она выглядела уставшей. Интересно, с кем они сейчас были в туре? Но я тотчас напомнила себе, что это не имеет значения.

– Нет, пожалуйста, дай мне секунду! Я недавно думала о тебе, и вот ты здесь. Это же чудо! Говорили, что ты переехала в Колорадо. Но каковы шансы?

Она тараторила, а я продолжала смотреть на нее и тут краем глаза заметила, что Роудс направляется в нашу сторону.

Я подняла руку и освободилась от ее хватки.

– Да, совпадение. Пока!

– Ора, – тихо произнес Артур, – нам жаль.

«Уж конечно», – подумала я почти с горечью, хотя на самом деле мне уже было все равно. Жаль было тратить время на пустые разговоры, в то время как можно быть с теми, кто не поворачивался ко мне спиной. С теми, кто не стал бы игнорировать мои звонки, когда у меня с их боссом случился разлад, хотя, строго говоря, я тоже в каком-то смысле была их боссом. Потому что я всегда, всегда думала, что мы – настоящие друзья. С годами в какой-то момент я стала проводить меньше времени с группой Кэдена, потому что его мать сочла неубедительными мои доводы о том, что я – его помощник.

Эти люди, включая Артура и Симону, учили меня играть на своих инструментах. Объясняли, когда что-то не ладилось с песнями. Мы вместе ходили в кино и театры, вместе ужинали, бывали на вечеринках, играли в боулинг…

Даже когда не были вместе в туре, все равно переписывались.

Пока все не прекратилось.

– Кэден просто сказал нам, что вы расстались, а миссис Джонс разослала имейл, пригрозив уволить всех, кто будет общаться с тобой, – заговорил Артур, и я обратила на него безучастный взгляд.

– Не сомневаюсь. Но это было до или после того, как я пыталась дозвониться тебе с нового номера, оставляла голосовые сообщения и писала эсэмэски, на которые ты не ответил? Ты же знал, что я никогда никого ей не сдам!

Он закрыл рот, но Симона, очевидно, решила, что продолжить разговор – хорошая идея.

– Нам жаль. Мы лишь несколько месяцев назад узнали, как все произошло, а Кэден сам не свой. Всех опросил – может, кто-нибудь с тобой на связи, – и отменил тур. Ты слышала? Вот почему мы здесь с «Голландией».

Я приподняла брови:

– Я в курсе, что миссис Джонс сообщила всем, что мы расстаемся, прежде чем узнала я. Мне Брюс сказал. – Так звали роуди, у которого я останавливалась в Юте. – Вы могли бы предупредить меня, но не стали. Вам обоим известно, что я не из тех, кто закладывает своих. Будь на моем месте кто-нибудь из вас, я бы сказала. Например, когда ты, Симона, поправилась и миссис Джонс заговорила о твоем увольнении, я тебе сказала. Или ты забыла?

– Но Кэден… – начала она.

– Мне уже плевать, и это правда. И вам переживать не стоит! По крайней мере, я могу сказать вам спасибо за то, что не дали им мой номер… Хотя вы ничего не сказали из опасений быть уволенными. А то вдруг миссис Джонс подумает, что вы лжете и на самом деле общаетесь со мной, так? – хмыкнула я. – И вот что я вам скажу: удачи в туре!

Я произнесла это максимально спокойным тоном, а затем развернулась – и оказалась лицом к лицу с Роудсом, который подошел ко мне сзади.

А рядом с ним стоял Эйм.

И они смотрели на меня настороженными огромными глазами, так что у меня в груди тотчас возникло паническое чувство.

Черт!

Не хотела я, чтобы они узнали об этом вот так. Ну, не хотелось мне, чтобы они знали об этом периоде моей жизни. Но ведь в итоге я бы все равно рассказала? Предъявила бы последний кусочек пазла под названием «бывший Авроры».

А теперь эти двое так называемых друзей, которые перестали отвечать на мои звонки и сообщения, лишили меня такой возможности.

Мучимая чувством стыда, я открыла рот, собираясь сказать, что объясню все в машине, но Роудс меня опередил.

– Твоего бывшего звали Кэден? – как-то слишком медленно спросил он. – Кэден Джонс?

И прежде чем я успела ответить, Эймос сжал губы так крепко, что они побелели, а его лицо приняло то ли растерянное, то ли обиженное, то ли рассерженное выражение.

Твою ж мать! Это был мой косяк. Да, можно было винить Симону и Артура, но в конечном счете это я поставила Роудса и Эйма в такое положение… Оставалось только одно – сказать правду.

– Да, это он, – слабо проговорила я, охваченная второй волной жгучего стыда.

Ну да, один из самых крутых исполнителей кантри за десятилетие.

Отчасти благодаря мне.

– Твой бывший – тот самый чувак из видеорекламы о страховании? Чья песня звучит на заставке «Футбола по четвергам»?

Такого архисерьезного голоса у Роудса я, пожалуй, не слышала.

– Вы говорили… – начал Эйм, но замотал головой. На его шее и щеках проступили красные пятна.

Я могла лишь гадать, рассердился он или обиделся, а возможно, все вместе, но внезапно почувствовала себя ужасно. Честно говоря, хуже, чем полтора года назад, когда жизнь, которая была мне привычна, в одночасье закончилась. Сжав руки в кулаки, я пыталась собраться с мыслями.

– Да, это он. Я не хотела говорить вам, кто он, потому что…

– Вы сказали, что были замужем, – пробормотал Эймос. – А он не женат, потому что Джеки одно время только о нем и говорила.

– Строго говоря, мы состояли в гражданском браке. Я могла бы претендовать на половину его имущества, у меня есть доказательства. Я консультировалась с адвокатом. И подала иск, но…

Роудс открыл рот и помотал головой. У него на шее непонятно отчего набрякла вена.

– Ты соврала нам?

– Я не врала вам! – прошептала я. – Я просто… не сказала. А что я должна была сказать? Эй, люди добрые, я вас первый раз вижу, и знаете что? Я профукала четырнадцать лет жизни, проживая с одним из самых известных чуваков в этой стране? Я сочинила все его песни и подарила ему, потому что безмозглая наивная дура? А он кинул меня, потому что его мамочка решила, что мы – не пара? Потому что он недостаточно меня любил?

Знакомое чувство стыда стиснуло мне грудь.

Краем глаза я увидела, как Симона и Артур начали медленно удаляться со словами «Нам очень жаль», но я не удостоила их ответом.

– Его песни тоже ваши? – прошептал Эйм тем самым голосом, который был памятен мне с нашей первой встречи, когда его отец обломал нас с нашими планами. – И вы мне не сказали?

– Да, Эйм, мои. Поэтому они от меня откупились. Я говорила вам, что получила отступные. Просто не сказала от кого… Мне было неловко.

Парнишка стиснул челюсти:

– А вы не думаете, что нам следовало знать?

Я взглянула на Роудса и почувствовала, как зачастило сердце, отдаваясь ударами в шею и лицо.

– Я собиралась сказать, но просто… хотела, чтобы вы полюбили меня. То, какая я.

Он медленно покачал головой, сдвинув брови.

– А ты не думала, что то, что ты была замужем за кем-то богатым и известным, – это важно? Ведь мы считали тебя несчастной разведенной женщиной, которая вынуждена начинать все сначала…

Неожиданно я ощутила разящий удар, в котором был гнев и боль.

– Я была несчастна и, честно говоря, разведена. В узком кругу он называл меня женой. В кругу очень близких друзей. Он не женился на мне формально, потому что это повредило бы его имиджу. Потому что альбомы холостяков продаются лучше, чем женатиков. А у меня ничего не было. Я не гонюсь за деньгами. И потратила самую малость – на рождественские подарки, кое-какие мелочи и на друзей. И действительно была вынуждена начинать все заново, как и сказала. Он пришел домой, сказал, что все кончено, а на следующий день его адвокат прислал уведомление, чтобы я съехала. Все было записано на него. Месяц я жила у Юки, а потом собралась с силами и вернулась во Флориду. – Я покачала головой. – Вещи, с которыми я приехала к вам, – это все, с чем я уехала.

Роудс поднял голову к небу и покачал ей. Он был зол. Ну да, все правильно! Если бы он встречался с… Юки, я бы тоже хотела знать. Но я не лгала. Я просто пыталась сохранить толику гордости. Что в этом плохого?

– И это вы написали футбольную песню?

Эймос задал вопрос тоненьким голоском, который отозвался ударом в моей груди.

Сердце у меня упало, но я кивнула.

Его ноздри раздулись, а щеки стали еще пунцовее.

– А еще говорили, что у меня песни хорошие.

Что?

– Они и вправду хорошие, Эйм!

Мой юный друг опустил глаза, стиснув губы так, что они побелели.

– Я не вру, – убеждала я. – Песни хорошие. Вспомни, что сказала Юки! Я говорила, что писала песни, которые исполнялись. Я пыталась намекнуть. Но не хотела тебя нервировать и потому…

Ни на кого не глядя, Эймос развернулся, подошел к машине и сел на пассажирское сиденье.

Мое сердце ушло в пятки, но я заставила себя взглянуть на Роудса.

– Прости… – начала я и встретилась с ним взглядом.

Казалось, его упрямый подбородок был высечен из камня.

– И сколько он дал тебе в качестве отступных?

– Десять миллионов.

Он вздрогнул.

– Я же говорила, что деньги у меня есть, – напомнила я слабым голосом.

Большая рука взметнулась. Он потер голову прямо через вязаную шапку и не сказал ни слова.

– Роудс…

Он даже не взглянул на меня – развернулся и пошел к машине.

Черт!

Я с трудом сглотнула. Кроме себя любимой, винить было некого, и я это прекрасно понимала. Но могла бы объяснить. Я всего лишь не сказала, что мой бывший – Кэден, и не уточнила, сколько песен я написала… По крайней мере, для кого. Я намекала. И ни разу не солгала. Да, я не захотела сознаваться в том, что за целую вечность не сочинила ничего нового. Но что в этом плохого? Меня это больше не волнует! Я об этом не думаю.

Просто нам нужно время. Они перебесятся, и я им все снова объясню. С самого начала.

И все будет замечательно.

Они любят меня, а я – их.

Но наличие плана ни на что не повлияло, поскольку всю обратную дорогу в Пагосу они не сказали ни слова: ни мне, ни друг другу.

Глава двадцать девятая

Клара глядела на меня, а я вздохнула и потерла глаза.

– Что стряслось? У тебя сегодня грустный вид, – сказала она, когда я в третий раз переделала обувную витрину. И ничего не получилось. Казалось логичным поставить высокие зимние ботинки наверх, но все равно смотрелось не так.

– Ничего.

Тон у меня был усталый, и я напомнила себе, что не умею врать. Спала я ужасно – хуже, чем в те ночи, когда наводили террор летучие мыши. Но я решила не брать выходной, как собиралась изначально, и вышла на работу, чтобы не оставлять подругу одну.

Судя по обеспокоенному выражению лица, она не купилась на отговорку. Отчасти я надеялась спустить тему на тормозах, но зря.

– Ты же знаешь, что можешь быть со мной откровенной, – сказала она, тщательно подбирая слова и явно не желая задеть меня за живое. Но, видимо, беспокойство пересиливало, и она была готова рискнуть.

И поэтому я поставила ботинки вниз и, посмотрев на нее, выдохнула с такой силой, что, казалось, выпустила весь воздух из легких.

– Клара, я облажалась.

Она обогнула стойку. Пройдя мимо Джеки, которая оформляла прокат на санки-«ватрушки», подошла ко мне и присела рядом на корточки, положив руку мне на спину.

– Если поделишься, попробую тебе помочь. Или хотя бы выслушаю.

Любовь и признательность захлестнули меня и почти притупили боль, которая не отпускала со вчерашнего вечера. Я обняла ее на секунду и, отпрянув, сказала:

– Ты такая хорошая! Я так благодарна за все, что ты сделала для меня! Но еще больше – за твою дружбу.

Она обняла меня в ответ.

– Это взаимно, ты знаешь. Ты – лучшее, что случилось в моей жизни за долгое время. И мы все рады, что ты здесь.

Однажды Роудс сказал то же самое почти слово в слово.

Когда он разговаривал со мной.

Когда не игнорировал мои сообщения, как этим утром. Я всего лишь хотела поговорить и все объяснить. Но ответа до сих пор не последовало.

Я всхлипнула, потом она всхлипнула, и я рассказала все как на духу.

– Я не говорила Роудсу и Эймосу про Кэдена, а вчера вечером они случайно узнали. Я чувствую себя ужасно, а они сильно на меня разозлились.

Я умолчала о том, что по возвращении, когда я зашла в дом за вещами, они даже не попытались меня остановить, и я вернулась в гараж.

По мере моего рассказа ее глаза округлялись все больше, но потом как-то сузились, так что в итоге ее лицо задумчиво скривилось.

– Но ты не рассказывала им о нем, потому что тебе было неловко!

Едва ли ей было известно о том, что я писала его песни. Джеки знала, потому что подслушала комментарии Юки, но Клара никогда не заводила разговор на эту тему. Рассказала ли ей Джеки? Сложила ли она два и два? Я могла лишь догадываться.

Поэтому я кивнула и в двух словах рассказала суть, сделав упор на том, что уже почти два года не пишу, а не говорила потому, что все равно не смогла бы помочь Эйму с музыкой.

Она склонила голову набок – не сказать чтобы ее лицо было грустным, но почти.

– Знаешь, я могу понять, почему они расстроились. Но в то же время понимаю, почему ты не хотела рассказывать. На твоем месте я бы, вероятно, тоже не стала. В то же время мне всегда казалось, это так круто, что ты его знаешь и вы были вместе…

Я пожала плечами.

– Но ты упоминала о нем, да?

– Да, но без подробностей. – Я выдохнула и покачала головой. – Они даже не смотрят на меня, Клара. Понимаю, я вроде как заслужила, но мне от этого больно. Мы остановились на заправке, и в то же время туда подъехал автобус с двумя музыкантами из группы Кэдена. Они стали извиняться за то, что бойкотировали меня. Все было так глупо… Я чувствую себя дерьмом. А тянула я с этим исключительно потому, что хотела, чтобы они полюбили меня, а не то, кем я была. Так и получилось. А теперь срикошетило…

– Разумеется, они расстроились. Это же… Кэден Джонс, Аврора! Вчера я видела его в рекламе. Да у меня челюсть отвисла, когда он выпустил тот первый прорывный хит и я узнала, что вы вместе!

Я хмыкнула, прекрасно понимая, о какой песне идет речь: «Чего хочет сердце». Я написала ее в шестнадцать, тоскуя по жизни в Колорадо.

Клара схватила меня за руку.

– Они опомнятся. Эти двое тебя любят! Думаю, они уже не представляют жизни без тебя. Дай им время. – Должно быть, я скривила физиономию, потому что она рассмеялась. – А знаешь что? Приезжай-ка сегодня вечером к нам с ночевкой. Папа расстроился, что ты не заехала в сочельник, хотя тогда из-за снега все сидели по домам.

– Правда?

Сидеть одной в гараже совсем не хотелось. На душе было слишком скверно.

– Хорошо. Я приеду. Только возьму вещи – и приеду. Что-нибудь захватить?

– Просто приезжай, – сказала она. – И не занимайся самобичеванием. Те, кто знает тебя, никогда не поверят, что ты способна сделать гадость. – Клара помолчала. – Ну, разве что кто-нибудь сильно напросился.

И тогда я в первый раз за день улыбнулась.

* * *

Несмотря на заверения Клары, что все обойдется, сердце отчаянно колотилось.

Я знала, что накосячила. Гордость сыграла со мной злую шутку, и, что самое досадное, винить было некого.

А когда я свернула на подъездную дорожку и увидела на снегу следы широких шин, сердце заныло еще сильнее. Потому что я знала, что это значит. Роудс был дома.

То есть он вернулся буквально только что. За считаные минуты до меня.

И вылезал из пикапа. Это я увидела, подъезжая к пятачку, где ставила свою машину. Рождественским утром Роудс расчистил его, когда выкапывал нас из снега. По прогнозу, снегопадов в ближайшее время не ожидалось.

Когда я припарковала машину и потянулась за сумкой, в душе затеплилась робкая надежда. Но, возникнув, она так же быстро угасла: он не взглянул на меня. Захлопнул дверь и направился в дом, упрямо глядя прямо перед собой, не опуская глаз и не глядя в мою сторону. Я сидела в машине: наблюдала, надеялась и молилась, чтобы он обернулся и просто… взглянул.

Но этого не случилось.

Я сглотнула.

Значит, не захотел. Он ведь не обязан.

Он злился на меня, и с этим следовало смириться. Клара была права. В итоге он меня простит. Хотелось надеяться… Насчет Эймоса я бы не поручилась, но… мы разберемся. Тоже хотелось надеяться. Им действительно нужно было дать время принять это и, надеюсь, взглянуть на ситуацию моими глазами. Хотя я бы все-таки предпочла этого избежать.

И я поднялась к себе.

Сложила в спортивную сумку кое-какие вещички на вечер и завтрашнее утро. Подаренную Роудсом куртку я утром надевать не стала. Да, с моей стороны это было ребячеством, но я оставила ее на кровати и надела свою тонкую. И ботинки тоже не надела – оставила их у кровати.

Они вправе злиться, но у меня тоже есть чувства, и мне больно. Я устала от того, что со мной просто не разговаривают! И меня не удерживают. Это было отстойно, только и всего. За последние полтора года со мной много всего произошло, и предательство Джонсов, а теперь еще моих «друзей» оказалось самым тяжелым испытанием.

Да, возможно, я реагировала чересчур болезненно, но поделать с этим ничего не могла. Есть много эмоций, с которыми нам под силу справиться, но эта боль была не из такого разряда.

Наконец я собралась. Схватив ключи, обошла машину и бросила сумку на заднее сиденье. И тут мой взгляд упал на веранду: из окна за мной наблюдал Эймос. Я подняла руку и нырнула в машину. Дожидаться ответного взмаха не стала – смириться со столь откровенным игнорированием было выше моих сил.

И уехала.

Глава тридцатая

Отрицать не стану: по пути к Кларе глаза у меня были на мокром месте.

Когда слезинка коснулась уголка рта, я вытерла лицо, вслушиваясь в предупреждение навигатора о предстоящем повороте направо, и тут он выключился, потому что поступил звонок.

На экране высветилось: «Тобер Роудс».

Он звонит мне с плохими новостями? Сказать, чтобы выезжала? В животе похолодело от страха, но я заставила себя ответить. Я по собственному горькому опыту знала, что бывает, когда я пытаюсь отгородиться от плохих известий.

Сейчас приму к сведению и буду жить дальше.

– Алло!

Насколько я была не в своей тарелке, было слышно даже мне.

– Ты где? – раздался грубый голос.

– Привет, Роудс! – тихо сказала я гораздо тише, чем обычно при разговоре с ним. – Я за рулем.

Он не сказал в ответ «привет» и отрывисто бросил:

– Я знаю, что за рулем. Куда ты едешь?

Он разговаривал «флотским» голосом, и я не знала, что это значит.

– А что?

Я потянула носом воздух.

– Да. Почему ты спрашиваешь?

Просто мне… нужно было знать. Если он хотел, чтобы я собрала вещички и убралась, хотя я сомневалась, лучше узнать об этом сейчас.

В животе возник неприятный спазм.

Он вздохнул так громко и натужно, что мог бы, пожалуй, сдуть меня с дороги через блютус.

– Аврора…

– Роудс.

Он что-то пробурчал себе под нос, затем вроде бы отвел телефон от лица, обращаясь к кому-то – судя по всему, к Эймосу, – и повторил свой вопрос:

– Куда ты едешь?

– К Кларе, – по-прежнему тихо сказала я и затем решила воспользоваться возможностью, потому что терять мне было нечего. – Прости, что не сказала правду! Но я люблю вас с Эймом и не хотела, чтобы вы считали меня неудачницей. Надеюсь, вы меня простите. Не хочу реветь за рулем, но мы можем поговорить в другое время. Давай, пока!

И, как последняя трусиха, нажала отбой. Не знаю, чего я ожидала: что он снова позвонит или нет, но он не перезвонил. И сердце опять защемило, потому что я вроде как надеялась, что он позвонит. А я облажалась.

И повела себя как дура.

Но если бы он сказал что-то обидное, я бы не вынесла. Так что, пожалуй, к лучшему, что мы до сих пор не поговорили. Чем больше времени у него будет, чтобы остыть, тем меньше вероятность, что мои чувства пострадают еще сильнее.

Хотя на душе лучше не стало. На самом деле, нет. Я бы предпочла выяснить отношения, чем находиться в игноре. Правда-правда! Я бы предпочла услышать, что задела его чувства и ему неприятно, что я скрыла правду, чем столкнуться с равнодушием.

Припарковав машину возле дома Клары, я вышла с еще более тяжелым сердцем. Дверь тотчас открылась: она стояла на пороге и махала мне рукой.

– Заходи! – Клара приветливо улыбнулась.

– Я точно никого не стесню? – спросила я, поднимаясь по ступенькам.

Ее улыбка не исчезла.

– Точно. Проходи!

Я обняла ее и Джеки, которая, стоя чуть позади, выглядывала из-за плеча тети с озабоченным выражением лица.

– Привет, Джеки!

– Привет, Ора!

Я остановилась.

– Черт! Сумку забыла… Я быстро.

– Ужин готов. Поешь, а после сбегаешь.

Я кивнула и последовала за ними. Мистер Нез уже сидел за кухонным столом и указал мне на соседний стул. Я обняла старика и уселась. Ужин действительно был на столе. Судя по всему, они придерживались национальной традиции «такос по вторникам», и мне она тоже нравилась. Мы ели, мистер Нез расспрашивал о магазине, а после они рассказали, как встретили Рождество. Из дома они не выходили, но приехал один из братьев Клары, так что они были не одни.

Я доедала вторую тортилью – будь день другим, то, весьма вероятно, доедала бы четвертую, – когда в дверь постучали. Джеки встала и пошла открывать.

– Ты в курсе, что они с Эймосом собираются выступить на школьном шоу талантов? – спросил мистер Нез.

Я положила на тарелку последний кусочек тако.

– Эйм говорил. Уверена, они себя покажут!

– Она не хочет говорить, что они будут петь.

Я не хотела портить сюрприз и потому пожала плечами:

– Я поклялась держать язык за зубами, но ждать уже недолго.

– Не могу поверить, что Эймос поддался на уговоры! – заметил мистер Нез, жуя. – Он всегда казался мне очень застенчивым молодым человеком.

– Так и есть! Но у него талант, и моя подруга дала ему несколько хороших советов.

Я надеялась, что парнишка меня простит.

– Та самая, о которой Джеки трещит без умолку? Леди… как там ее? Леди Йоко? Юко?

Я засмеялась:

– Юки. Леди Юки, и да…

– Аврора, это к вам! – послышался крик от входной двери.

Ко мне?

Клара пожала плечами, а я поднялась. На пути к двери я столкнулась с Джеки – она шла обратно, намеренно избегая смотреть мне в глаза.

Я поняла, кто это. Не так много людей могли меня разыскивать. Но когда я дошла до дверей, на веранде никого не оказалось. Зато у моей машины толклись две фигуры. Я отвыкла запирать ее и делала это только возле магазина. Багажник был открыт. Лиц я не видела – только спины.

– Вы что там делаете?! – заорала я, спускаясь по ступенькам.

Живот скрутило от нехороших подозрений. Почему они там копаются? И еще, возможно, от удивления.

Роудс первым выпрямился в полный рост, скрестил руки на груди и посмотрел на меня. Плечи расправлены, грудь колесом. Вид устрашающий и внушительный – не человек, а супергерой. Он все еще был в рабочей форме. Зимняя куртка нараспашку, шапка-бини надвинута на глаза, смотрит хмуро.

– Забираем твои вещи.

Я остановилась.

Эймос тоже выпрямился и встал рядом. Он был в мешковатой толстовке, а руки скрестил на груди точь-в-точь как папочка.

– Ты должна вернуться.

– Вернуться? – эхом повторила я, точно не расслышала слов.

– Домой, – хором сказали они.

На меня это слово произвело эффект удара под дых. Вероятно, они тоже это поняли, потому что лицо Роудса приняло суровое, архисерьезное выражение.

– Домой. – Он помолчал. – С нами.

С ними!

Широкая грудь, в которой я неоднократно искала утешения, приподнялась, затем плечи опустились, и он кивнул – себе, мне, не знаю кому, – глядя на меня невероятно серыми глазами.

– И куда, скажи на милость, ты собралась?

Что?

– Собралась? Да я здесь…

Он точно не слышал моих слов – продолжал хмуриться. Морщины на лбу стали глубже, голос звучал решительно:

– Никуда ты не поедешь.

Они подумали, что я уезжаю?

Моя бедная головушка шла кругом: слова вертелись в мозгу, но их смысл ускользал. Ничего из происходящего, даже их присутствие здесь, не имело смысла.

– Вы взяли сумку, – вступил в разговор Эймос, бросив взгляд на отца и снова сосредоточившись на мне. Казалось, он перебарывал себя, потому что прежде, чем сказать, глубоко вздохнул: – Мы… мы подумали, что вы солгали. Просто нас слегка зло взяло, Ора. Мы не хотим, чтобы вы уезжали.

Они на самом деле решили, что я уезжаю? Навсегда? Я взяла с собой небольшую сумку!

И тут я заметила, что Роудс держал под мышкой. Что-то ярко-оранжевое.

Мою куртку.

Он захватил куртку!

Ноги у меня ослабли. Возникло острое желание присесть прямо здесь. Что я и сделала. Плюхнулась на землю, глядя на них, и тотчас промочила себе задницу.

Глаза Роудса сузились.

– Ты не вправе сбегать, когда мы ссоримся.

– Сбегать?

Я чуть не поперхнулась от удивления, а правильнее сказать – от изумления.

– Нам нужно было поговорить вчера, но… – Роудс стоял, широко расставив ноги, и двигал челюстью. Его кадык ходил ходуном. – Я учту на будущее. Буду говорить с тобой, даже когда разозлюсь. Но ты не будешь сбегать. Впредь ты не будешь сбегать.

– Да я и не сбегаю, – шепотом произнесла я в полном недоумении.

– Нет, не сбегаешь, – согласился он, и я поняла, что моя жизнь переменилась.

Тут я вспомнила, что предшествовало этому моменту, и сказала:

– Я отправила тебе сообщение, но ты не ответил.

На его лице появилось странное выражение.

– Я был зол. В следующий раз обязательно отвечу.

Он сказал «в следующий раз».

Они примчались сюда за мной!

Я уехала час назад, а они уже были здесь. Обозленные и обиженные. Я почувствовала, как задрожала нижняя губа, а в носу стало щипать. Я могла делать только одно – смотреть на них. Слов не было – их похоронила под собой приливная волна любви, которая в тот момент захлестнула мое сердце.

Возможно, именно отсутствие слов побудило Роудса сделать шаг вперед. Брови у него по-прежнему были насуплены, властный голос звучал как никогда хрипло.

– Аврора…

– Простите, Ора! – заикаясь, перебил отца Эймос. – Меня взбесило, что вы помогали мне с моими дерьмовыми песенками…

– Песни у тебя не дерьмовые!

Я говорила слабым голосом, потому что все мои силы уходили на то, чтобы не разрыдаться.

Он бросил на меня страдальческий взгляд.

– Ваши песни звучат по телевидению! Этот мудак получил награды за вашу музыку! А я осел. Вы сказали «материальчик», и я не воспринял ваши слова всерьез. – Он всплеснул руками. – Я знаю, вы никогда бы не стали намеренно ранить чужие чувства.

Я кивнула, стараясь подыскать слова, но мой юный друг не умолкал.

– Простите, что я взбесился, – торжественным голосом произнес он. – Просто я… ну, знаете… Простите! – Он вздохнул. – Мы не хотим, чтобы вы уезжали. Мы хотим, чтобы вы остались. Да, папа? С нами.

Вот что бывает, когда сердце разбивают с благими намерениями.

И лишь потому, что его глаза смотрели так искренне, а мое сердце переполняла любовь к нему, я смогла сказать:

– Я знаю, что ты переживаешь, Эймос. И спасибо, что извинился! – Я сглотнула. – И я сожалею о том, что не рассказала вам правду. Мне не хотелось, чтобы ты рядом со мной чувствовал себя неловко. Я хотела, чтобы мы были друзьями. И не хотела, чтобы вы разочаровались во мне. Я больше не пишу, причем уже давно. Не знаю, что со мной не так, но, честно говоря, меня это не напрягает. Я боялась, что если ты узнаешь, то я стану тебя интересовать только из-за этого… А я уже не могу. Мне больше не пишется. По большей части я могу лишь помочь. Раньше все приходило само собой, а теперь уже нет. После Юки я иссякла… Все, что у меня осталось, – это несколько блокнотов, а самое лучше забрал Кэден. – Я сглотнула. – Это единственная причина, почему он и его семья так долго держали меня при себе. Потому что я была полезна. Столкнуться с этим еще раз было выше моих сил. – Я покачала головой. – Все эти песни… они о маме. Ты не поверишь, но в песню о любви можно превратить что угодно – это пара пустяков. Я писала их, когда особенно сильно по ней скучала. Когда казалось, что сердце вот-вот перестанет биться. Лучшие вещи были написаны, когда мне было больно, а когда я чувствовала себя счастливой, получались неплохие. Но сейчас не осталось ни тех, ни других. Все ушло. И вернется ли когда-нибудь, я не знаю. Как я уже сказала, меня это устраивает, но обманывать чужие ожидания я не хочу. Особенно вас двоих.

Они смотрели на меня широко раскрытыми глазами.

– И я не сбегала. Я просто-напросто планировала переночевать. А вещи все там. Ну вы и дурачки! – Я взглянула на Роудса, который смотрел на меня так, точно я вот-вот исчезну. – Я думала, что облажалась и вы не захотите меня знать. По крайней мере, какое-то время. Мне было грустно, но я знала, что сама виновата. Только и всего.

Я сжала губы, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза, и подняла плечо.

– Я привыкла терять людей, которых считала своей семьей, и не хочу потерять вас, мальчики. Простите!

Где-то на середине моего монолога Роудс опустил руки. А когда я договорила, шагнул ко мне и, присев на корточки, так что мы оказались лицом к лицу, посмотрел на меня напряженным пытливым взглядом. А потом он обхватил мое лицо руками и сказал хриплым проникновенным голосом:

– Ты моя. В той же мере, что и Эйм. И кто-нибудь другой, кто однажды будет.

Слеза скатилась по моей щеке. Он вытер ее, низко опустив брови, и ворчливым голосом продолжил:

– Ты – часть семьи. Я ведь уже говорил тебе раньше, разве нет? – Его пальцы коснулись мочки моего уха. – Если кто-то и может позволить тебе уйти, то это точно не я. Не сегодня. И не завтра. И никогда. Это ясно?

Я наклонилась вперед и уронила голову ему на плечо. Весомость его слов окутала меня. Рука легла мне на спину. Он погладил меня.

Его дыхание щекотало мне ухо, когда он прошептал:

– Я не какой-нибудь богатый чувак, дружочек! И никогда им не буду. Не знаю, к чему ты привыкла… Нет, не мотай головой. Теперь я знаю, что у меня было время об этом подумать и что тебе это неважно… Но я могу дать тебе гораздо больше, чем этот идиот. Я это знаю. И ты тоже. Нет, не плачь. Мне больно видеть, когда ты плачешь.

– Ты снова говоришь своим командным голосом, – сказала я ему в рубашку, и еще больше слез потекло у меня из глаз, а что-то даже попало в горло. Но это были пустяки, потому что Роудс сомкнул руки и прижал меня к себе, к своей груди.

Его голос стал тише:

– Извини, я приревновал. Мне плевать на твои деньги, на блокноты и на то, что ты больше не напишешь ни единого слова. – Его объятия стали теснее, и, казалось, все мышцы торса разом напряглись, когда его голос понизился почти до шепота, а нежное дыхание защекотало мне ухо. – Мы любим тебя. Я люблю тебя, потому что ты моя. Потому что быть рядом с тобой – это как быть рядом с солнышком. Потому что я счастлив, когда вижу тебя счастливой. А когда ты грустишь, я готов сделать что угодно, лишь бы стереть печаль с твоего лица. Я хочу, чтобы ты вернулась домой. И не хочу, чтобы ты думала всякую ерунду вроде того, что мы не желаем тебя знать или хотим, чтобы ты осталась по корыстным причинам. Ты важна, ангел, и я хочу, чтобы ты была с нами. Ты решила, помнишь? И уже не сможешь передумать. Я не твой бывший, я не дам тебе уйти. Дальше мы пойдем вместе, мы не откажемся друг от друга, тем более из-за такой ерунды. Разве я не прав?

Я кивнула, сглатывая слезы, а потом обняла его за шею. Он поцеловал меня в лоб и щеки. Щетина на подбородке приятно пощекотала мне лицо.

– Ну что, мир?

Я всхлипнула и снова кивнула.

– Ты успела поужинать? Можем ехать домой? – спросил он, гладя меня по спине.

Домой. Он повторял это слово, а я впитывала его. Потом чуть отстранилась и кивнула.

– Можем. Только мне нужно…

Я обернулась: в дверях стояли Клара и Джеки. Они смотрели на нас. Клара, мило улыбаясь, держала мою сумочку.

Роудс помог мне подняться, мимолетно коснувшись рукой моей поясницы, и я направилась к двери. Джеки вручила мне куртку, Клара – сумочку и ключи. Глаза у нее блестели, и мне было ужасно стыдно.

Но только я открыла рот, она покачала головой:

– Со мной было что-то подобное. Поезжай домой. Поверь мне на слово! А ночевку устроим как-нибудь в другой раз. Это важнее. Увидимся завтра!

Я крепко обняла ее, плохо представляя, каково это – говорить такие слова. Или терять того, кого очень сильно любила. Но она была права.

Мне пора домой.

Улыбнувшись Джеки, я сделала пару шагов назад и обернулась. Роудс стоял на том же месте. Он смотрел на меня, и на его губах проступила слабая болезненная улыбка.

Как только я подошла, его рука скользнула по моим волосам. Потом, так же плавно, – по моему лицу. Почувствовав слезинку, он нахмурился:

– Мне не нравится, когда ты плачешь.

Подушечка его большого пальца сдвинулась мне на бровь, затем его рука снова провела по моим волосам и легла мне на спину.

– Я бы поехал с тобой, но Эйм…

– Пока ездит по ученическим правам, я знаю.

Палец снова провел по моей брови.

– Я поеду домой следом за тобой, – сказал он строгим голосом.

Домой. Еще раз это слово.

Я поежилась. Роудс тотчас подал мне новенькую куртку, и я сунула руку сначала в один рукав, затем – в другой, и он застегнул молнию. Когда он закончил, я улыбнулась. Он наклонился и коснулся губами моих губ. Потом чуть отстранился, встретился со мной взглядом, прижался к моим губам снова – на этот раз сильнее – и отступил на шаг. Его лицо было открытым и совершенно беззащитным – таким я его никогда не видела.

Когда мы подошли, Эймос ждал у моей машины. Помедлив секунду, я достала из кармана ключи и протянула ему.

– Хочешь повести?

– Правда?

– Если обещаешь всегда останавливаться перед знаком «стоп».

Он чуть улыбнулся, но ключи взял, и мы сели в машину. Пока парень выезжал с дорожки, а его отец остановился, чтобы пропустить нас вперед, мы почти не разговаривали. Но когда машина оказалась на шоссе, он сказал:

– Папа вас любит.

Я расцепила пальцы, державшие сумочку, и посмотрела на него. Роудс произнес эти слова так быстро, что этот факт не отложился у меня в голове.

– Ты так думаешь?

– Я знаю.

Я увидела, как он убрал одну руку с руля.

– Двумя руками, Эйм!

Парень вернул руку на место.

– Он не мастер разговаривать. Вы знаете, мама била его и делала всякое, говорила гадости… И я никогда не видел, чтобы дедушка Рэндалл его обнимал. Я знаю, что он меня любит. Просто он… редко это говорит. Считай, никогда. Не то что папа Билли! Но папа Билли давно сказал мне, даже если он редко это говорит, то показывает это по-другому. – Эймос посмотрел на меня. – Так что вы знайте. И он сейчас учится, как это говорить.

– Понимаю, – серьезно сказала я.

Эймос снова посмотрел на меня и уставился на дорогу.

– Я хочу, чтобы вы знали и не думали, что он не любит.

Он старался меня ободрить, а может, подготовить или привязать к отцу еще сильнее. А может, все вместе взятое. И мне это ужасно нравилось.

– Я учту, – сказала я, – и не забуду, обещаю. И вряд ли мне нужно слышать это все время. Лучше показывать свое отношение делами, а не словами. По крайней мере, я так считаю.

Парнишка кивнул, продолжая глядеть вперед. Напряжение еще ощущалось, точно мы оба не вполне оправились от случившегося, хотели преодолеть неловкость, но как от нее избавиться, не знали.

Он первым заговорил на эту тему.

– Я знаю, что вам больше не пишется. И плевать! – Он был абсолютно серьезен. – Но ведь… вы все равно будете помогать мне с моими песнями?

Я почувствовала нарастающее в груди напряжение.

– Я вроде как должна. И мы очень много сделали. Я вполне могу подключиться и посмотреть, как продвигаются твои дела.

Он слабо улыбнулся и снова посмотрел на меня.

– Я снова думал насчет шоу талантов и теперь подумываю о другой песне.

Я прикусила щеку изнутри и улыбнулась:

– Хорошо. Расскажи подробнее!

* * *

Я обратила внимание на то, что Эймос припарковал машину перед домом, а не возле гаража, но предпочла держать рот на замке. Мне хотелось насладиться этим, что бы это ни означало. Стать еще более желанной в их доме и жизни?

Они хотели, чтобы я вернулась.

Хотели, чтобы я была рядом.

А для меня это было больше, чем кое-что. Это было все.

Мы вышли, и я увидела Роудса: он ждал у капота пикапа, пристально глядя на меня. Отчасти мне до сих пор не верилось, что они приехали за мной. Раньше никто никогда ничего подобного не делал. Мой бывший не проявился, ни когда я, смертельно обиженная его отношением, переехала к Юки, ни потом, когда после его официального заявления о разрыве я покинула дом. Он не писал сообщений, не справлялся о моих делах, его не интересовало, жива ли я или валяюсь где-нибудь в канаве.

Но стоило мне начать злиться на себя за все, что побудило меня связаться с ним, а потом долго все это терпеть, как мне пришло в голову, что, не обойдись он со мной подобным образом, возможно, я бы никогда не вернулась сюда.

Потому что душевная боль и пролитые напрасно слезы, которыми была наполнена моя прошлая жизнь, с лихвой окупались обретенным здесь счастьем. И, возможно, со временем компенсация будет еще больше. Возможно, однажды та жизнь полностью уйдет в прошлое.

Оставалось только надеяться.

– Вы идете? – спросил Эймос, обходя внедорожник сзади.

Я кивнула и улыбнулась.

Но он медлил. На худом лице появилось хмурое выражение.

– Мне правда жаль, Ора, – снова сказал он.

– Мне тоже. Сама себе удивляюсь. Придет же в голову, что музыка может быть камнем преткновения! Давай обнимемся и будем считать, что квиты.

Он на секунду замер, а потом закатил глаза и, слегка меня приобняв, дважды похлопал по спине. Можно было без преувеличения сказать, что это было самым сердечным объятием, на которое он был способен. Я обняла его в ответ. Он быстро отстранился и чуть скривил губы – в его случае это вполне тянуло на ослепительную улыбку, – после чего покачал головой, отвернулся и стал подниматься на веранду.

Роудс стоял все там же, смотрел и ждал, пока сын войдет в дом и закроет дверь. Оставив нас наедине.

– Ладно, иди сюда, – сказал он низким тихим голосом, протягивая руку.

Я взяла ее. Ощутила кожей его мозолистую ладонь. Увидела, как его длинные пальцы сомкнулись, притягивая меня к себе. Фиолетово-серые глаза смотрели не мигая.

– А теперь давай еще раз. Почему ты раньше не сказала о том, кто твой бывший?

Он произнес это так мягко, что я рассказала бы ему что угодно.

Я ответила, тоже стараясь звучать мягко.

– Есть несколько причин. Во-первых, я не хочу о нем говорить. Разве можно рассказывать тому, кто тебе нравится, о своем бывшем? Никто не станет этого делать! А во‐вторых, я уже говорила, что мне было неловко. Вдруг ты подумал бы, что со мной что-то не так и потому мы расстались…

– Я знаю, что с тобой все так. Ты прикалываешься? Он кретин.

Я подавила улыбку.

– И очень долгое время окружающие лишь притворялись, что хотят общаться со мной, потому что считали, что я работаю на него. Нет, я не к тому, что ты – его фанат… Просто я привыкла не говорить о нем, Роудс. Это вошло в привычку. Я могла говорить о нем с очень, очень немногими. И мне не хотелось поднимать эту тему. Я старалась жить дальше.

– Ты и живешь дальше.

Сердце у меня екнуло.

– Это действительно так. Ты прав.

Он придвинулся совсем вплотную.

– Я хочу понять, дружочек, просто чтобы знать степень его кретинизма.

Я усмехнулась.

– Вы расстались, потому что ему приходилось притворяться, что вы не вместе? И поэтому у вас не было детей?

– Да. В курсе были только музыканты из группы, техперсонал в турах, близкие друзья и родственники. Все подписали соглашение о неразглашении. Меня представляли его помощницей, чтобы не возникало вопросов, почему я постоянно рядом. Поначалу все шло отлично, но в конце превратилось в кошмар. У них был пунктик на тему детей: его мать считала мои противозачаточные таблетки. Все время спрашивала его о долбаных презервативах. Мне даже сейчас больно вспоминать об этом… И я не хочу говорить о нем, Роудс, потому что он – мое прошлое, а не будущее. Но я скажу все, что ты хочешь знать.

Мне бы тоже не помешало когда-нибудь узнать о нем все.

– Но ведь есть много певцов, которые женятся и тем не менее имеют успех. Скажешь, нет?

Я кивнула.

– Да, есть. Но я уже говорила, что он – маменькин сынок. А она настаивала на том, что тогда все изменится. Для него отношения с мамочкой были важнее наших, и это было нормально. Не совсем, конечно, но я старалась смириться с этим. С ложью. С тем, что я – закрытая тема. И живу жизнью, в которой слишком часто чувствую себя неполноценной. Потому что иначе бы все о нас знали и проблем бы не было. Думаю, мне хотелось одного: снова стать значимой для кого-то. Поэтому я мирилась с этим… Затем в какой-то момент она уговорила его пропиариться и появиться на людях с известной певицей, тоже исполняющей кантри. Я сказала, что если он это сделает, то может валить ко всем чертям. Он ответил, что вынужден пойти на это, что делает это ради нас – потому что поползли слухи, что ему не нравятся женщины. Можно подумать, в этом есть что-то неправильное! Потому что у него нет девушки и его никогда ни с кем не видели. И я ушла. Меня не было месяц. Я жила у Юки. Он это сделал! И тогда, как я уже сказала, мы расстались, а он публично поцеловался с другой. В конце концов он меня разыскал и упросил вернуться… После этого все изменилось. Примерно через год они с мамочкой решили, что стоит придумать с его музыкой что-нибудь еще, и в обход меня наняли продюсера… Это стало официальным концом наших отношений. Думая об этом сейчас, я предполагаю, что они поняли, что я пишу все меньше и меньше. Могу поспорить, они – или, по крайней мере, мамочка – постепенно выводили меня из игры. А еще через год все было кончено. Он уехал на какую-то деловую встречу – как я после узнала, на самом деле отсиживался у мамочки. А вернувшись домой, сказал, что наши отношения зашли в тупик. Еще напомнил, что дом записан на него: мамочка категорически возражала против моего участия в сделке – «а вдруг кто-нибудь узнает?». И ушел. На следующий день она отключила мой номер. Это породило ужасный бардак, который, пожалуй, достал меня больше, чем наш разрыв.

Роудс моргнул, глядя на меня, и смог сказать только одно:

– Обалдеть…

Я кивнула.

– Однажды он проснется и подумает: «Это была самая страшная ошибка в моей жизни». Если уже не подумал, – удивленно сказал он.

– Долгое время я на это надеялась и молилась о том, чтобы именно это случилось. Но, как я уже сказала, теперь мне все равно. – Я сжала его руку. – И когда нарисовалась его мамочка, я ей так и сказала. Чтобы ты знал, он несколько раз писал мне по электронной почте. Несколько месяцев назад. Я не ответила.

Удивленное выражение его лица сменилось серьезным. Он медленно опустил подбородок.

– Спасибо, что сказала!

– И еще, чтобы ты был в курсе: я говорила об этом с Юки и тетей, и мы сошлись во мнении, что он пытается наладить контакт, потому что два альбома, которые он выпустил без меня, провалились.

Глаза Роудса скользнули по моему лицу.

– Поверь мне, дорогая, это не единственная причина.

Я пожала плечами:

– В любом случае мне больше не пишется. Но даже будь иначе, в это дерьмо я больше не влипну.

– Но ты понимаешь, что в нашем случае это неважно? Что мне нет до этого никакого дела?

Я сжала губы и кивнула.

Он встретился со мной взглядом, морщины на лбу стали явственнее.

– Мне почти жаль этого идиота.

– Он того не стоит.

Жесткие контуры его рта смягчились.

– Я сказал «почти». – Он стиснул мою руку. – Он действительно отдал тебе все эти деньги?

– А у него не было другого выхода! Иначе я бы довела дело до суда, и ему пришлось бы отмываться от помоев. Я не круглая дура! После той его притворной интрижки я подумала, что сказала бы мама. А она сказала бы, чтобы прежде всего я подумала о себе. Поэтому я сохранила доказательства – фотографии, скриншоты, которых было более чем достаточно, чтобы прижать его в суде. Он это заслужил. И сработало. Так что деньги мои.

Его глаза довольно блеснули.

– Ты молодец!

– Тебя это не напрягает? – мгновение спустя спросила я.

– Что?

– Деньги.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– А меня должно напрягать, что у тебя они есть? Нет, мне всегда хотелось узнать, каково это – иметь богатенькую мамочку.

Я ухмыльнулась и поняла, что должна сказать ему кое-что еще, прежде чем мы окончательно закроем тему Кэдена.

– Такой счастливой, как сейчас, я была только в детстве. Я хочу, чтобы ты это знал, Тобиас. Я хочу быть здесь, ясно?

Он кивнул с торжественным видом.

– Я люблю тебя и люблю Эйма. Я просто… хочу быть здесь. С вами.

Роудс взял меня за подбородок.

– И ты будешь с нами. Вот уж никогда не думал, что кто-то, кроме Эйма, способен внушить мне такие чувства! Но с тобой это так. Как будто я готов ради вас на все – буквально на все. Когда злюсь, я даже смотреть на тебя не могу, потому что это невыносимо. – Он опустил лицо, и его губы оказались совсем рядом с моими. – В моей жизни не так много людей, которые мне дороги, и разбрасываться ими – не в моем характере. И – я говорю серьезно, Аврора, – твои блокноты, твое лицо и что-либо еще тут ни при чем. Все дело в твоем сердце. Это понятно?

Мы все прояснили. О чем я и сказала ему, обнимая.

Все стало ясно как никогда.

Глава тридцать первая

– Чувак, это было потрясающе!

Я хлопала и улюлюкала, сидя на своем любимом походном стуле.

Это было спустя неделю или две. Причем чудесных! А сколько их там было – одна или две – какая разница?

Эйм, как всегда, покраснел, держа последнюю ноту на гитаре, но, как только отпустил, досадливо фыркнул. К счастью, наши отношения пришли в норму. Скованность ощущалась еще пару дней, а после исчезла сама собой.

– Мне показалось, вначале я сбился.

Я положила ногу на ногу и чуть склонила голову.

– Ты взял чуть ниже. Я имею в виду чуть-чуть. И только один раз, когда переходил на припев. Думаю, ты просто нервничал! И, кстати, видно, что ты поработал над вибрато.

Он поставил гитару на стойку и кивнул, но вид у него был явно довольный.

– Это так, но я сделал то, что сказала Юки.

На днях, когда мы с Эймосом были на парковке у супермаркета, она позвонила по видеосвязи и поинтересовалась, как у него с нервишками.

– Нормально, – робко сказал он.

Она поняла, что парнишка кривит душой, и дала несколько советов. Я не стала говорить ему о том, что несколько часов спустя они прислала сообщение с просьбой прислать ей видео с его выступлением с предстоящего концерта.

– И я говорил себе, что здесь лишь вы, – продолжал он. – А вы сказали бы мне, если бы что-то было не так.

Мое сердце сжалось, и я кивнула. Мы с ним прошли большой путь, и его доверие было очень мне дорого.

– Как думаете, может, мне стоит больше двигаться?

– У тебя такой красивый голос! По-моему, пока лучше сосредоточиться на исполнении. Ты будешь нервничать. Так зачем устраивать себе дополнительный стресс? И потом, другой Леди Юки все равно не будет.

Он покосился на меня и спросил подчеркнуто небрежным голосом:

– А это вы помогали ей с «Помни меня»?

Естественно, я знала, о какой песне идет речь, и усмехнулась:

– Очень хорошая песня, да?

– Вы, да?! – крикнул он, но я не обиделась.

Ответить я не успела, потому что с подъездной дорожки послышался шорох шин. Я ожидала, что это доставили заказанные коврики для машины: те, что прилагались, не были предназначены для снега и слякоти. Но это был пикап. Он остановился на обычном месте. Я нахмурилась: пару часов назад Роудс отправил мне сообщение, предупреждая, что вернется домой около шести. А сейчас было всего четыре.

– А что это папа приехал?

Даже Эймос был озадачен.

– Не знаю, – ответила я.

Роудс вышел из машины и направился к нам. Его движения были настолько красивыми, а форма так идеально сидела на большой мускулистой фигуре, что я почти впала в транс. Прошлой ночью он пришел ко мне в гараж. Я спросила, какой предлог он придумал для Эйма, а Роудс рассмеялся и сказал, что я обещала показать ему свои старые фотоальбомы. Парнишка, судя по гадливому выражению лица, не поверил, но мы занимались именно этим.

Правда, закончилось все тем, что мы друг друга раздели и я, вся в поту, сидела, содрогаясь, у него на коленях.

Это была замечательная ночь!

Как и большинство ночей с того дня, когда они приехали за мной к Кларе. А в ту первую ночь, когда Эймос ушел спать, Роудс расспрашивал меня о Кэдене.

Как мы познакомились? Благодаря общей подруге во время первого семестра в колледже. Я собиралась получить степень в области образования, а он учился на вокалиста-исполнителя. Роудс сказал, что вполне представляет меня учителем. И, возможно, я стала бы им, но эта стезя больше меня не увлекала.

На каких условиях были выплачены деньги? Что я не стану через суд претендовать на авторские права и требовать роялти, потому что, не дай бог, просочится какая-нибудь информация об отступных.

У нас было столько тем для обсуждения, и мне не хотелось тратить время на эти разговоры. Но раз что-то не давало ему покоя, нужно было ответить.

Лишнее ушло в прошлое, и я очень надеялась, что мое будущее прямо сейчас идет мне навстречу.

– Привет! – крикнула я, не вставая с места.

Было девять градусов, но не ветрено, и мы сидели в гараже с открытой дверью. Когда я сказала тетушке, что последние несколько дней хожу в футболке, она решила, что я рехнулась. Но это невероятно приятно, даже когда земля покрыта снегом. Вот что значит жить в условиях низкой влажности!

– Привет! – отозвался он.

Голос звучал как-то странно. Или мне показалось? Но походка, когда он направлялся к нам, точно была скованной: руки то сжимались, то разжимались, а голова была опущена слишком низко.

Я покосилась на Эймоса: он тоже хмурился, глядя на отца.

– Все в порядке? – спросила я, когда Роудс вошел в гараж.

– В некотором смысле да, – произнес он странным напряженным голосом, который насторожил меня еще больше.

Я встала:

– Что случилось?

Он поднял голову. Морщинки, разбегавшиеся от уголков глаз, казались глубже, чем обычно.

– Аврора… Мне нужно с тобой поговорить.

Он не просто так обращался ко мне настолько официально.

– Ты меня пугаешь… Но ладно.

Я взглянула на Эйма. Он настороженно смотрел на нас обоих.

Серые глаза были прикованы ко мне. Роудс с нежностью взял меня за руки.

– Пойдем в дом.

Кивнув, я пошла с ним через двор и поднялась по ступенькам веранды. Только когда мы зашли внутрь, я поняла, что Эйм идет следом. Должно быть, Роудс тоже только сейчас заметил его, потому что остановился.

– Что? Ты и меня пугаешь, – сказал парнишка.

– Эйм, это личное.

Роудс произнес это с напором. С тем же ужасно серьезным выражением на лице.

– Ора, вы же не против, нет?

Что мне было делать? Сказать, что я против? Дать понять, что не доверяю ему?

– Все в порядке. – Сглотнув, я подняла глаза на мужчину, который вчера уговорил меня вернуться к нему и спать в его постели. – Ты же не собираешься разбить мне сердце, нет?

Роудс склонил голову набок, кадык у него дернулся – и я испугалась еще больше. Его глаза смотрели страдальчески.

– Я этого не хочу, если это имеет значение.

Мне стало не по себе.

Его плечи поникли.

– Это не то, что ты думаешь, – серьезно сказал он.

Я почувствовала себя дурно. Он вздохнул и почесал затылок.

– Извини, ангел! Я уже облажался.

– Просто скажи, в чем дело. Что стряслось? Я не шучу: ты меня пугаешь. Нас обоих.

– Да, папа, скажи! – подал голос Эйм. – Ты какой-то странный.

Роудс покачал головой и вздохнул:

– Закрой дверь, сынок.

Парнишка притворил ее и скрестил руки на груди. У меня по телу пробежал озноб. Изнутри поднимался страх при мысли о том, что могло так его напугать. Он легко справился с летучей мышью. Без проблем поднялся по трехметровой лестнице. Может, он болен? Или с кем-то что-то случилось?

Роудс выдохнул, уперся взглядом в пол, а потом поднял голову и сказал:

– Помнишь, я говорил тебе об останках, которые нашел турист?

У меня вдруг похолодело внутри.

– Нет.

– Я говорил. В тот день, когда сюда залетел беркут, – мягко напомнил он. – Потом об этом писали в газетах. И в городе поговаривали.

Я ничего не припоминала.

Но, опять же, всякий раз, когда начинались разговоры о пропавших в горах, я обычно переставала слушать. Все надежды на то, что история мамы завершится и я получу ответы, умерли давным-давно. Возможно, это было эгоистично, но мне было легче жить, не подставляясь под бетонные плиты горя, не фокусируясь на случаях, слишком похожих на то, что произошло с мамой. На протяжении многих лет я едва справлялась с собственной болью. Где уж мне было взять на себя чужую?

Порой травмы оставляют после себя толстые рубцы. Пережившие их могут справиться с чем угодно. Они прошли через самое худшее и способны выдержать любой удар, потому что знают, что могут выжить.

Но есть и такие, как я: они выживают, но их кожа становится тоньше. Иногда она истончается до папиросной бумаги. Их тело и дух поддерживает только воля к жизни. Еще – инстинкт выживания. И терапия.

– Турист наткнулся на кости при спуске. Он оказался хирургом-травматологом и решил, что это… человеческие останки. Он сообщил о находке, и полиция их изъяла.

– Так…

Роудс облизнул губы и крепче стиснул мои руки.

– Они сопоставили ДНК.

Года через три после того, как мама пропала, нашли останки и решили, что это она. Я предоставила образцы ДНК. И каково же было наше разочарование, когда анализ не выявил соответствий! Несколько лет назад история повторилась. Поисковая группа, отправленная за пропавшим туристом, наткнулась на руку и частично присыпанный землей череп, но это тоже оказалась не она. Останки принадлежали мужчине, который пропал двумя годами ранее. После того случая я потеряла надежду найти ее.

Но я знала. Еще до того, как он открыл рот, я знала, что он скажет. По коже побежал озноб.

– На днях тебе позвонят из офиса коронера, но я подумал, будет лучше, если ты узнаешь об этом от меня, – тактично и спокойно сказал он, по-прежнему держа меня за руки.

Я настолько ушла в себя, что не обратила внимания.

И кивнула, сжав губы. Казалось, они потеряли чувствительность. Грудь начало покалывать.

– Да, конечно, – медленно сказала я.

Я знала… знала…

Он выдохнул – квадратная челюсть сместилась из стороны в сторону – и мягким голосом произнес слова, которые я не ожидала услышать и в то же время предчувствовала:

– Дорогая, они принадлежат твоей маме.

Он сказал это. Он действительно это сказал.

Я мысленно повторила его слова. Потом еще раз и еще.

Прикусив нижнюю губу, я стала кивать – быстро и слишком долго. И заморгала настолько часто, что глаза начали слезиться. Я едва расслышала сдавленный всхлип, который неожиданно вырвался из горла.

Останки принадлежали моей маме.

Моей маме!

Лицо Роудса помрачнело. В следующее мгновение он обнял меня и притянул к себе. Я прижималась щекой к пуговицам его рубашки, а из горла рвался новый всхлип. Я пыталась вдохнуть, но вместо этого затряслась всем телом. Меня колотил озноб. Он был сильнее, чем в день Адского похода.

Ее нашли.

Ее наконец нашли!

Мою мамочку, которая любила меня всем сердцем, которая не была идеальной, но всегда утверждала, что идеальность – переоцененное понятие. Ту, которая научила меня, что радость бывает разных видов, форм и размеров. Которая всеми силами и отчаянно долго боролась с невидимой болезнью.

Ее нашли. Спустя столько лет. После всего…

Воспоминание о том моменте двадцатилетней давности, когда я поняла, что она не приедет за мной, полоснуло по сердцу словно ножом. Тогда я заплакала. Зарыдала в голос. Закричала, надрывая горло и душу. Мама, мамочка, мамочка, пожалуйста, ну пожалуйста, вернись!

– Теперь она сможет обрести покой, – прошептал он, и я взвыла, прижимаясь ртом к его рубашке. – Я знаю, дорогая, я знаю…

Я ревела. Слезы лились из самого нутра. Я оплакивала все, чего лишилась сама и чего лишилась она. Но, возможно, это были и слезы облегчения – оттого, что она больше не одна. И я, пожалуй, тоже.

* * *

Несколько часов спустя я проснулась на диване в гостиной. Глаза опухли, ресницы слиплись. Когда я прищурилась, стало больно. Моя голова лежала на коленях Роудса. Он сидел, прислонясь к спинке и положив на нее голову. Одна рука лежала на моем боку, другая – у меня на затылке.

Горло тоже саднило, что я поняла, всхлипнув. Телевизор по-прежнему тихо работал – шла реклама. Но я сосредоточила взгляд на кресле – на спящем в нем мальчике. Он не отходил от меня ни на шаг после того, как Роудс сообщил печальную новость. После звонка из офиса коронера: женский голос что-то говорил, но слова не оседали у меня в голове.

И поэтому я снова всхлипнула.

Мне всегда казалось, что моя жизнь состоит из сплошных утрат. Я знала, что прожить жизнь, ничего не потеряв, невозможно. Порой люди теряют все. Но эта мысль не утешала.

Потому что это не отменяло того, что ее больше нет.

И я никогда, никогда ее не увижу…

«Но я хотя бы знаю», – уже не первый раз урезонивала я себя. Теперь я хотя бы знаю! Не все, но больше, чем могла ожидать. Хотя в глубине души мне все еще не верилось.

Теперь ее уход казался окончательным.

И было почти так же мучительно больно, как двадцать лет назад. Тело и душа были открытой раной, и все уязвимое и мягкое было выставлено на обозрение. Я как будто потеряла ее снова.

Я прижалась щекой к ноге Роудса, обхватила его за пояс и еще немного поплакала.

* * *

Хотелось бы верить, что в последующие дни после объявления этой печальной новости я держалась стойко, но это было не так.

Возможно, потому, что я уже давно утратила всякую надежду найти ее. Или потому, что в последнее время была такой счастливой. Или, возможно – лишь возможно – потому, что судьба привела меня сюда ради этого: чтобы эти люди вошли в мою жизнь. И появилась надежда на семью и счастье. И хотя я бы все отдала, чтобы вернуть маму, но наконец-то была близка к тому, чтобы обрести покой.

Но все последующее стало для меня настоящим испытанием.

В первые дни после известия я выплакала больше слез, чем за все время после ее исчезновения. Спроси меня кто-нибудь о том, что и как было, я бы смогла припомнить только отдельные фрагменты: все было как в тумане, а я – в полном отчаянии.

Но точно помню, что в то первое утро, проснувшись в гостиной Роудса с усталыми, опухшими глазами, я пошла в ванную и умылась. А когда вернулась, чувствуя оцепенение во всем теле и почти в бреду, он стоял на кухне, зевая, но тотчас посмотрел на меня твердым взглядом и спросил:

– Что я могу сделать?

Этого оказалось достаточно, чтобы я снова расклеилась. Я судорожно потянула воздух носом, и на глаза опять навернулись слезы. Колени задрожали, рот скривился, и я проговорила, всхлипывая и еле слышно:

– Обними меня.

И он обхватил меня большими сильными руками, прижал к груди и дал опереться на себя. Тот день я провела у них. Приняла душ, переоделась в его одежду. Рыдала в его комнате, сидя на краю кровати. Под струей душа, на кухне, на диване, на ступеньках веранды, когда он вывел меня на воздух и бог знает сколько времени сидел рядом.

Роудс не выпускал меня из виду. Эймос время от времени приносил мне воды. Оба смотрели спокойно и терпеливо. Есть мне не хотелось, но они понемногу заставляли меня, убедительно глядя своими серыми глазами.

Я точно помню, что позвонила дяде и сообщила ему о маме, хотя они и не были особо близки. Тетушка тотчас перезвонила, и я поплакала с ней, а после запоздало подумала, что так можно остаться совсем без слез. Ночь я провела у Роудса – спала на диване, положив на него голову, но больше в памяти ничего не осталось: все отступило перед осознанием окончательности полученного известия.

На следующий день приехала Клара – села рядом со мной на диван и рассказала о том, как скучает по мужу. Как трудно ей жить без него. Я почти не говорила – слушала каждое ее слово, впитывала каждую слезинку, висевшую у нее на ресницах, проникалась скорбью утраты того, кто был ей дорог. Еще она сказала, чтобы я не торопилась выходить на работу. Я промолчала. Нашего объятия было вполне достаточно.

А вечером, когда Роудс принимал душ, а я, обменявшись сообщениями с Юки, была на веранде, пришел Эймос и сел рядом на ступеньки. Говорить не хотелось, и в каком-то смысле мне было хорошо оттого, что они не охотники до разговоров, не давили на меня, не принуждали к тому, чего делать не хотелось, а только кормили и поили.

Все и так давалось с трудом.

В груди была невероятная тяжесть.

Но, посмотрев на Эйма, я попыталась изобразить улыбку, в тысячный раз за последние пару дней напомнив себе о том, что уход мамы не стал для меня новостью. Что я уже прошла через это раньше и пройду снова. Но было очень больно, а, как говорил мой психотерапевт, правильного способа скорбеть не существует.

Просто я все еще не верила.

Но мой славный друг и не пытался ничего сказать. Он просто молча сидел рядом, приобняв меня за плечи, даря любовь и поддержку, и от этого хотелось плакать еще больше.

Наконец спустя несколько минут он поднялся и направился к гаражу, а я осталась на веранде одна – в куртке мандаринового цвета, под луной, которая была и будет всегда – до моей мамы и после меня.

В каком-то смысле луна дарила небольшое утешение. Я подняла глаза на звезды, которые видела мама. Вспомнила, как в детстве мы с ней лежали на одеяле и она показывала созвездия: годы спустя я поняла, что она все напутала. Но воспоминание вызвало у меня улыбку.

Завтрашний день или даже ближайшие десять минут нам не гарантированы – это я знала лучше, чем кто-либо.

Голова болела. Душа болела. И я по меньшей мере в миллионный раз сокрушенно подумала о том, что ее нет рядом.

Хотелось думать, что она бы мной гордилась.

И тут, когда я сидела, подняв голову к небу, послышалась мелодия, которая была мне очень хорошо знакома.

И Эймос запел песню, слова которой я знала еще лучше.

Холодный воздух проникал в легкие, как слова проникали в душу, а слезы, которых вроде бы уже не осталось, закипали на глазах. Он делился со мной чувствами, а я воспринимала их и впитывала всем существом. Вспоминая о том, как сама делилась чувствами со всеми, кто скачивал эту песню в исполнении Юки.

Это была моя дань маме – она вдохновляла меня на создание всех моих песен и большинство поступков.

Эймос молил о том, чтобы его не забыли. Чтобы помнили таким, каким был, а не прахом, которым стал. Его прекрасный голос призывал любимую не исчезать без следа – и тогда однажды они обязательно будут вместе.

* * *

После печального известия прошла почти неделя. Я сидела в квартире, разбирая мамины дневники, хотя к этому моменту уже знала их наизусть, и тут раздался стук. Прежде чем я успела ответить, дверь распахнулась, послышались тяжелые шаги, и вошел Роудс. Вошел и встал, как гора. Лицо непроницаемое, руки уперты в бока. Вид сумрачный и внушительный.

– Ангел, пойдем учиться ходить на снегоступах!

Я посмотрела на него как на ненормального, потому что все еще была в пижаме, а выходить из дома категорически не хотелось. Хотя я понимала, что сделать это нужно – мне пойдет на пользу, и мама одобрила бы…

В горле саднило. Пожав плечами, я сказала:

– Вряд ли я буду хорошим компаньоном. Извини…

Это была правда. В последнее время компаньон из меня был тот еще. Слова, которые обычно приходили сами собой, по большей части испарились, и хотя молчание не напрягало, но было непривычным.

Так, как в эти дни, я не ощущала себя давно. И хотя знала, что в конце концов приду в себя, но это случится не в одночасье. Тем не менее ощущение было таким, словно я бреду по воде навстречу приливу.

И выбраться из этого мне было не под силу.

Это была скорбь, и частью сознания я помнила, что у нее есть стадии. Но была и последняя, о которой все умалчивали: когда чувствуешь все сразу. И становится тяжелее всего.

Я не хотела перекладывать это на Роудса. Вообще ни на кого. Они знали меня как человека по большей части веселого и счастливого. И я знала, что снова стану счастливой, как только острота немного притупится – а это непременно произойдет, – но момент еще не настал. Сейчас чувство утраты ощущалось как никогда остро.

Моя душа была истощена – пожалуй, это было самое точное определение.

Но мужчина, который последнюю неделю был рядом со мной каждую ночь, – на диване, когда мы засыпали в молчании, или в его комнате, если ему удавалось уговорить меня подняться, – склонил голову набок, внимательно глядя на меня:

– Все в порядке. Можешь не говорить, если не хочешь.

Я моргнула. Тяжело сглотнув, фыркнула, и это тоже прозвучало грустно. Не я ли сама говорила ему то же самое несколько месяцев назад, когда он был расстроен из-за отца?

Должно быть, Роудс отлично понимал, о чем я думаю, потому что нежно улыбнулся:

– Тебе не помешает побыть на свежем воздухе.

Это верно. Даже мой психотерапевт, чей номер я нашла пару дней назад и набрала после недолгих раздумий – она меня помнила, что неудивительно, ведь я ходила к ней четыре года, – сказала, что мне полезно выходить из дома. Но я по-прежнему пребывала в сомнениях, поглядывая на дневник, который теребила в руках. Роудс держался выше всяких похвал, но я была в растрепанных чувствах. В последнее время он не отходил от меня ни шаг, и мне не хотелось злоупотреблять его отношением.

Он наклонил голову в другую сторону, внимательно наблюдая за мной.

– Пойдем, дружочек! Будь это я, ты сказала бы то же самое.

Он был прав.

И одного этого оказалось достаточно, чтобы я кивнула и стала одеваться.

До того как все произошло, я сказала ему, что хочу научиться ходить на снегоступах. Сейчас эта мысль пронеслась у меня в голове, попутно напомнив о том, как мне повезло, что он у меня есть. И во многом другом.

Нужно держаться!

Роудс не ушел – уселся на кровать, а я стала переодеваться прямо перед ним, потому что идти в ванную было лень. Он не сказал ни слова, а лишь кивнул, вопрошая: «Ты готова?» И я кивнула в ответ: мол, да. И мы отправились. Верный своему обещанию, он не говорил сам и не пытался разговорить меня.

Он поехал в сторону города, но свернул налево, на проселочную дорогу, и припарковался на поляне. Место было знакомым: я проезжала мимо, когда отправлялась в горы. Затем он достал из «Бронко» пару снегоступов и помог мне их надеть.

Тогда и только тогда он взял меня за руку и пошел вперед.

Мы двигались медленно. В какой-то момент он вручил мне солнцезащитные очки, которые, вероятно, лежали в кармане куртки, потому что в рюкзаке у него были только бутылки с водой и брезент. Я даже не замечала, что щурюсь из-за солнечного света, отраженного от снега, и очки пришлись кстати. Воздух был хрустким и по-особенному чистым. Я вдыхала его полной грудью и не могла надышаться. Мы шли дальше, и, будь я бодрее, я бы в большей степени оценила удобство снегоступов и красоту поля, через которое мы проходили… Но я старалась. Пока я не была способна на большее. Я была здесь и отчасти понимала, что это немаловажно.

Примерно через час мы наконец остановились на вершине холма. Роудс расстелил брезент на снегу и сделал приглашающий жест. Я села, он тотчас плюхнулся рядом и хрипловатым голосом сказал:

– Знаешь, а я ведь пропустил все «первости» Эймоса!

Я поджала под себя ноги и посмотрела на него. Он сидел, вытянув длинные конечности, опираясь на чуть отставленные назад прямые руки, и, что самое важное, смотрел на меня. Солнечный свет бликовал на серебряных волосах. Других настолько красивых мужчин мне видеть не доводилось.

Он был самым лучшим, правда! И от этой мысли у меня слегка защипало в горле.

– Меня не было рядом, когда он сказал первое слово и когда сделал первый шаг. В тот день, когда он сам сходил в туалет, и в ту ночь, когда впервые заснул без подгузников.

Потому что он был далеко: жил на побережье, вдали от Колорадо.

– Эйм не помнит. И даже если бы помнил, вряд ли придал бы этому значение. Но меня это заботило. И заботит до сих пор. – Линии на его лбу стали глубже. – Я отправлял им деньги – Билли и Софи. На всякие его потребности. Хотя они оба говорили, что у него все есть. Но ведь он и мне был сыном! Я навещал его при каждой возможности. Каждый отпуск, в любое время, когда мог его покачать, – вырывался хоть на день. Они говорили, что я делаю достаточно, что мне не стоит беспокоиться… И, может, не следовало, но не получалось. Ему было почти четыре, когда он стал называть меня папой. Софи и Билли поправляли его всякий раз, когда он называл меня Роусом – он не выговаривал «Роудс», – и меня задевало, когда он называл папой Билли. Я знал, что это глупо. Билли был с ним все время. Но у меня и сейчас слегка свербит. Я посылал ему подарки, когда видел, что ему что-то нравится. Но по-прежнему пропускал его дни рождения. И пропустил день, когда он впервые пошел в школу. Я все пропустил… Когда ему было девять, он пожаловался, что летом они поедут ко мне, вместо того чтобы сделать что-нибудь классное. Меня опять задело, но прежде всего я почувствовал себя виноватым, что меня нет рядом. Что я мало стараюсь. Я ждал его рождения! Думал о нем все время, но выходить в отставку не хотел. И переезжать сюда – тоже. Мне нравилось чувство надежности, и карьера давала его на протяжении очень долгого времени. И это лишь усугубляло чувство вины. Я не мог отказаться ни от одного, ни от другого, хотя знал, что важнее – что действительно имеет значение. Это сын, и так будет всегда. Я считал, что знаю это для себя и этого достаточно.

Роудс выдохнул и посмотрел на меня. Уголок его губ чуть приподнялся в знакомой усмешке.

– Отчасти я надеюсь, что возмещаю ему упущенное. Что я здесь и этого достаточно. Но наверняка не знаю. Вдруг он потом оглянется назад и решит, что я хреновый папаша? Что он не был мне важен? Поэтому я стараюсь. По крайней мере, я знаю, что попытался. И делаю все возможное, чтобы быть с ним. Но откуда мне знать, а? Вдруг он решит так, когда состарится? А может, и нет… Моя мать даже не пыталась быть хорошей. У меня не сохранилось о ней ни одного радостного воспоминания. У старшего брата они есть. Возможно, и у второго брата тоже. А у меня их нет. Я никогда не буду вспоминать о ней с теплотой. У меня нет ощущения, что с ней я что-то упустил, и это дерьмово. Мне жаль, что ей пришлось через все это пройти, но я ее об этом не просил. А Эймоса я хотел. Я ждал его. И хочу стать для него лучшим родителем, чем были у меня.

Я взяла его за руку, а затем, поняв, что этого недостаточно, накрыла сверху другой, и его рука оказалась как в коконе.

Он стиснул мою ладонь, вопросительно глядя мне в глаза.

– Возможно, в этом и состоит секрет родительства. Можно лишь надеяться на то, что ты сделал достаточно. Если тебя это заботит. Что любовь, которую ты дарил, если действительно старался, останется с ребенком в дальнейшей жизни. Что он оглянется назад и будет доволен твоими усилиями. И ты можешь надеяться на то, что он будет счастлив. Но ведь наверняка знать нельзя, верно?

Этот мужчина… Не знаю, что бы я делала без него!

Сжав губы, я кивнула. Глаза наполнились слезами. Я медленно опустила голову, так что его кулак оказался у моей щеки, и сказала срывающимся голосом:

– Он любит тебя, Роудс! Не так давно он сказал мне, что хочет, чтобы ты был счастлив. С первого мгновения нашей встречи я поняла, что дороже него у тебя никого нет. Я уверена, именно поэтому Билли и Софи не доставали тебя просьбами о вещах и призывали не беспокоиться. Если бы ты делал недостаточно… если бы мало бывал… Я уверена, они бы что-то сказали. – Я попыталась сделать вдох, а получился всхлип. – Хорошие родители не должны быть идеальными. Ведь детей любят, даже когда они не идеальны.

Спазм, сдавивший мне горло, подступил внезапно. Несколько слезинок потекли по щекам. Я икнула, затем еще раз. Он погладил меня по затылку, запустив пальцы в мои распущенные волосы – я не расчесала их после душа, – и сказал мягким голосом:

– Я знаю. Я знаю, ты скучаешь по ней. Ты видишь, что я люблю Эйма. Но и я вижу, как ты любила свою маму.

– Да, любила. И по-прежнему люблю. – Я всхлипнула, чувствуя, что грудь вот-вот разорвется от любви и горя. – Просто сейчас все кажется… окончательным, и от этого мне грустно. И в то же время меня это бесит.

Он гладил меня по волосам, затем по щекам, снова и снова, а когда коснулся лица, у меня брызнули слезы. Они сочились сквозь его пальцы, текли по тыльной стороне ладоней… Долгие разговоры с психотерапевтом дали результат: плотину прорвало. Но с ним все было по-другому.

– Я так злюсь, Роудс! На все: на мир, на бога, на себя, а иногда даже на нее. Зачем она вообще пошла в этот чертов поход? Ведь могла бы пройти по запланированному маршруту! Почему не подождала меня? Я бы составила ей компанию! Я ненавижу злиться и ненавижу грустить, но ничего не могу с собой поделать. В голове просто кавардак, – протараторила я, беря его за руку и стискивая ее. – И в то же время я так рада, что она нашлась! Но я скучаю по ней и снова чувствую себя виноватой. Из-за всего того, что я тут устроила… Хотя я понимаю, что стыдиться тут нечего. И что случившееся не моя вина, но все равно… больно. По-прежнему. И всегда будет больно. Я знаю. Так должно быть. Потому что невозможно любить, потом потерять – и дальше жить как ни в чем не бывало. И еще я думаю: знала ли она? Знала ли, как сильно я ее люблю? И знает ли, как сильно по ней скучаю? Как жалею, что ее нет рядом? Знает ли, что моя жизнь в основном наладилась? Что люди, у которых я жила, меня любили и заботились обо мне? Или она переживала о том, что со мной будет? Надеюсь, она знает, что все закончилось хорошо, потому что мне невыносимо думать, что она переживала.

Мой голос снова дрогнул, речь стала бессвязной, слова звучали неразборчиво. Слезы орошали руку, которая по-прежнему касалась моей щеки.

Роудс взял меня за подбородок и посмотрел своими невероятными серыми глазами. Когда я попыталась его опустить, он не позволил. В нем ощущалась такая сосредоточенность, такое напряжение, точно он не оставлял мне возможности неверного истолкования.

– Не стану утверждать наверняка, но если в юности ты была такой же, как сейчас, то она, безусловно, знала, как ты к ней относишься. И твоя любовь освещала ее жизнь, – прошептал он хриплым голосом.

Я тяжело сглотнула и, ослабев, поникла, прижалась лицом к его плечу. А Роудс – чудесный, чудесный Роудс! – легко-легко подхватил меня, обняв одной рукой за спину, а другой – за бок, и усадил к себе на колени.

– Грустить нормально. И злиться – тоже.

Я прижалась носом к его шее. Кожа была мягкой.

– Бывший обижался, когда я была в плохом настроении. Когда накатывала печаль. Он говорил, что я достаточно натерпелась и мама не одобрила бы моего уныния, – и от этого становилось еще хуже. Обычно я держу хвост пистолетом, но иногда накатывает просто на пустом месте. Я хочу жить, хочу быть счастливой, но я скучаю по ней. Мне ее не хватает…

Большая рука обхватила меня за бедро, и я почувствовала, как ровно бьется его сердце.

– Вроде бы мы уже решили, что твой бывший – кретин, – пробормотал Роудс. – Надеюсь, после моей смерти найдется тот, кто будет скучать по мне до конца своих дней.

Он меня убил! На самом деле. Я фыркнула, еще глубже зарываясь в тепло его тела.

– Мой пес Блинчик умер несколько лет назад, и я до сих пор не могу спокойно думать о нем. Говорю себе, что не смогу взять другую собаку, потому что мало бываю дома. Но – между нами – мне в первую очередь кажется, что это будет предательством по отношению к нему. – Он прижал меня еще теснее и коснулся губами моего лба. – Скрывать печаль от меня тебе не придется никогда.

Я ощутила укол в сердце: это было и больно, и чудно.

– Тебе тоже. Мне жаль Блинчика! Это он на фотографии, которую я тебе подарила? Уверена, он был замечательным псом! Я бы хотела посмотреть другие его фотографии, если покажешь.

Голос Роудса стал напряженным.

– Да, он был замечательным. Я покажу.

Я прижалась теснее и, пусть не сразу, нашла нужные слова:

– Мама хотела бы, чтобы я была счастлива. Я уверена в этом. Она бы сказала: «Ты же знаешь, что я не хотела тебя бросить. Не трать время на переживания и живи полной жизнью!» В глубине души я знаю, что это несчастный случай и я не в силах все изменить. И я уже счастлива там, где я есть. Просто тяжело…

– Эй! – сказал он. – То ты беркутов, как цыплят, хватаешь, а то визжишь при виде безобидных летучих мышек. Ты мне всякая нравишься, ангел! Во всех своих проявлениях.

Из моего горла вырвался хрип, в котором были и смех, и боль. А объятие Роудса стало еще крепче.

Я обняла его в ответ.

– Просто… Я действительно хочу… Надеюсь, она знает, как сильно я ее люблю. Как жалею о том, что ее нет рядом. А еще, если всему этому суждено было случиться… Я рада, что из-за этого оказалась здесь. – Мои пальцы сомкнулись на его руке. – Я рада, что я здесь, Роудс! Я рада, что ты есть в моей жизни. Спасибо за то, что так добр ко мне!

Он погладил меня по волосам. Я ощущала его пульс щекой и едва расслышала слова:

– В любое время, когда тебе понадоблюсь, я буду рядом.

Я прижалась к нему и понизила голос:

– Теперь ты мой лучший друг. Только Юки не говори!

Его кадык дернулся, а голос показался мне невероятно хриплым:

– Ты тоже мой лучший друг, дорогая.

Он сглотнул. Голос стал еще грубее, но слова были самыми нежными и искренними из всех, что мне доводилось слышать:

– Я соскучился по разговорам с тобой. Вот представь себе!

И тогда, прижимаясь лицом к его шее, окутанная теплом его тела, я рассказала ему свои самые сокровенные воспоминания о маме. Какой она была красивой. Какой бывала забавной. Как она ничего не боялась – или, по крайней мере, мне так казалось.

Я говорила, говорила, говорила, а он слушал, слушал, слушал…

И я еще немного поплакала, но это было нормально.

Потому что он был прав. Скорбь – это последний способ сказать близким, что они оставили след в нашей жизни. Что мы по ним очень скучаем. И нет ничего плохого в том, что я, сохраняя в сердце мамину любовь, буду скорбеть по ней до конца моих дней. Я должна жить, но память остается со мной.

Люди, которых мы теряем, забирают с собой частичку нас, но оставляют взамен частичку себя.

* * *

В последующие дни скорбь все так же сжимала мне сердце, но знание и сила, извлеченные со дна души, помогали мне держать лицо. Хотя это было нелегко. Но каждый раз, когда возникало ощущение, что тянет вниз – туда, откуда я выбралась, я неустанно напоминала себе, что я – дочь своей матери.

Возможно, на мне лежало проклятие, но могло быть и хуже. В каком-то смысле я была везучей. И старалась не забывать об этом.

Люди, которых я любила, тоже не давали об этом забыть, и это помогало больше всего.

Когда пришло время, останки мамы кремировали, и я задумалась о том, как с ними поступить. Хотелось сделать что-то достойное ее неукротимого духа.

И тут открывались две возможности.

Идея превратить ее прах в живое дерево принадлежала Эймосу. Однажды он подошел ко мне и, положив на стол распечатку с информацией про биоразлагаемые урны, так же тихо отправился к себе. Это представлялось правильным. Маме понравилось бы стать деревом! Когда я поделилась идеей с Роудсом, он поддержал меня, сказав, что с местом для посадки проблем не будет. Мы решили сделать это летом.

Вторую идею уже на следующий день подала Юки. Она нашла компанию, которая могла отправить прах в космос. И я не сомневалась в том, что моей бесстрашной маме эта идея пришлась бы по вкусу. Я решила, что более достойного применения моим кровным денежкам трудно найти. Была возможность даже посмотреть на запуск!

Мои сердце и душа болели, но более совершенных способов попрощаться с физическим телом мамы не было.

Поэтому для меня стало полной неожиданностью, когда, вернувшись однажды с работы, я увидела по меньшей мере семь машин, припаркованных перед домом. Только две из них были мне знакомы – Клары и Джонни. Подруга сегодня ушла рано, сославшись на папины дела и поручив мне закрыться. В связи с мамой я не выходила на работу две недели и теперь, коря себя за то, что бросила ее одну в магазине, была готова трудиться круглосуточно. Поэтому я согласилась не раздумывая.

Но теперь, глядя на все эти машины, пять из которых имели номера других регионов, я терялась в догадках.

Не в характере Роудса было зазывать в дом гостей… Приглашал он только Джонни, да и то нечасто. Его пикап и «Бронко» стояли тут же, хотя было непривычно рано. Тем утром, собираясь на работу, он сказал, что вернется около шести.

Я припарковалась ближе к гаражу, в который в последнее время почти не заглядывала, и, захватив сумочку, в полном замешательстве поспешила к дому. Дверь была не заперта. Войдя, я услышала голоса и удивилась еще больше.

Потому что узнала их – всех до единого.

И хотя в последнее время я плакала гораздо меньше, слезы тут же подступили к глазам, когда я, пройдя по коридору, оказалась в гостиной.

Они все были там.

Телевизор включен, и на экране – фотография мамы. Ей двадцать с небольшим, и она взбирается на скалу, от одного вида которой меня взяла бы оторопь. Затем изображение сменилось, и теперь на экране были мы вдвоем. Это было слайд-шоу – я поняла, уже когда слезы ручьем текли по моим щекам.

Я не находила слов.

Потому что в доме Роудса, в его гостиной, были мои тетя и дядя. Все мои двоюродные братья с женами и детишками. Юки с телохранителем, сестрой Нори и мамой. Уолтер с женой и Клара с мистером Незом и Джеки. А рядом с Джонни сидел Эймос.

Отделившись от компании, навстречу мне шел Роудс. Он ли прижал меня к себе – или я по привычке кинулась ему на шею? Не знаю. Но только через секунду мы обнялись. И слезы горько-сладкой радости оросили его грудь.

А потом было столько слез и объятий, что я не могла бы припомнить, когда еще такое случалось. Мы отдавали дань памяти маме, и рядом со мной были те, кого я любила больше всего на свете.

Я действительно была везучей! И тогда поклялась себе не забывать об этом. Даже в самые скверные дни.

И всем этим я была обязана маме.

Глава тридцать вторая

– Удачи, Эйм! У тебя все получится! Ты все сможешь! – кричала я вслед парнишке, которого мы только что высадили у здания школы.

Он помахал, не оборачиваясь, и Роудс, сидевший за рулем, усмехнулся:

– Он нервничает.

– Я знаю и не обижаюсь, – сказала я, поднимая стекло, когда Эймос исчез за двойными дверями. – Я и сама нервничаю.

Ощущение было таким, точно мне самой предстояло выйти на сцену. Вполне возможно, меня подташнивало даже больше, чем Эйма.

И в то же время меня переполняла радость за него.

Последние полтора месяца выдались непростыми, но я держалась. Причем очень неплохо. Можно даже сказать отлично. Хороших дней было немало, но случались и другие, когда новое чувство скорби по маме перехватывало горло и не давало вздохнуть. Мне было с кем поговорить об этом, и надежда на будущее медленно, но неуклонно снова зацветала в сердце.

В тот день, когда мы отдавали дань памяти маме, мистер Нез высказал мысль, которая запала мне в душу. «Самый лучший способ почтить ее память, – сказал он, – это прожить собственную жизнь и стать счастливой».

В тот момент мое сердце не было готово это принять, но умом я понимала. Истина, высказанная в этих словах, медленно, но верно проникала в меня. Это был маленький кусочек пластыря для большой раны, но он оказался действенным.

– Я тоже, – сказал Роудс.

Повернув руль, он направился к стоянке, где мы должны были припарковаться. Я заметила, что он уже не в первый раз бросил взгляд в зеркало заднего вида и нахмурился.

Я обожала его выразительные мины, однако чем была вызвана конкретно эта, не поняла.

Мы приехали за час до начала шоу, но возвращаться домой смысла не было – через пятнадцать минут пришлось бы ехать назад. У Роудса звякнул телефон. Он достал его из кармана и, не отвлекаясь за рулем, протянул мне.

– Это от твоего отца. Он пишет, что в дороге и будет здесь через пятнадцать минут, – сказала я, отправляя ответ.

Роудс как пить дать свернет мне шею за обещание занять для Рэндалла местечко в зале! Но старик, нужно отдать ему должное, старался. Ответных усилий Роудс пока не прилагал, но у меня было ощущение, что в конце концов он сдастся – ради Эйма. Чтобы у сына был еще один дедушка. Годы напряженных отношений не сразу стираются из памяти…

Это я рассказала Рэндаллу о шоу талантов, когда мы случайно столкнулись в «Товарах для дома» в Дуранго, и в глубине души надеялась, что Роудс об этом не узнает. Но риск того стоил. Вряд ли он рассердится на меня всерьез! По крайней мере, не за это.

Припарковавшись, Роудс что-то буркнул и посмотрел на меня долгим взглядом. Между бровей у него залегла морщинка. Серые глаза, как это часто бывало, глядели вопросительно, точно он пытался что-то прочесть у меня на лице. Он был предельно деликатен, но если видел, что я подавлена, старался подбодрить меня на свой лад. К примеру, показывал, как колоть дрова. Или тащил к ледяным пещерам – ходить на снегоступах. А по ночам способствовал выработке эндорфинов. Это было приятнее всего и укрепляло нашу близость.

Я любила его так сильно, что даже скорбь не могла заглушить мои чувства.

И я не сомневалась: мама была бы счастлива, что в моей жизни есть такой мужчина.

– Как самочувствие? – спросил он.

– Отлично! – не задумываясь ответила я.

Серые глаза еще раз скользнули по моему лицу.

– Всего лишь уточняю. – Он взял меня за руку. – Я видел, как ты смотрела в окно на кухне перед выходом.

Такое со мной случалось… Правда, в последние пару недель уже реже. Тело и мозг успели приноровиться. Еще очень помог приезд моих родных – он снова напомнил о том, как мне повезло, как много любви мне дано – гораздо больше, чем у других бывает за всю жизнь.

– Я в порядке, правда-правда! Просто задумалась о том, как странно порой выходит… Скажем, не сними я тогда твою квартиру, ее арендовал бы кто-то другой, и мы бы никогда не встретились…

– А так я наказал Эймоса на полгода, и наша встреча стала вторым судьбоносным событием в моей жизни.

Другим судьбоносным событием был Эймос. Я улыбнулась. Что касается парнишки, поводов для улыбки было много.

– Кстати, в тот день ты напугал меня до чертиков!

Его губы скривились.

– Ты сама напугала меня до чертиков! Я думал, ты влезла в дом.

– А я испугалась больше! И была готова пустить в ход перцовый баллончик.

Роудс растянул губы в красивой улыбке.

– Но все же меньше, чем я в тот день, когда ты посреди ночи развопилась из-за миленькой летучей мышки.

– Из-за миленькой? Ты издеваешься?

Он засмеялся так, что у меня забилось сердце.

Я наклонилась и поцеловала его. Чувственные губы раскрылись и ответили мне упоительным поцелуем. Мы отстранились друг от друга. Я улыбнулась, а он посмотрел на меня с нежностью, но тотчас бросил взгляд в зеркало заднего вида.

– Все в порядке? – спросила я.

Он сжал губы:

– Мне кажется, за нами следят.

Повернувшись, я посмотрела в заднее окно, но ничего не увидела.

– Почему ты так решил?

– Это черный внедорожник. Я заметил его, когда мы съехали с подъездной дорожки. Он двигался в нашу сторону, но почти сразу развернулся и с тех пор следует за нами. Может, это случайность, но вряд ли.

Я дотронулась до его руки.

– У меня сталкеров нет. А у тебя?

Уголок его рта пополз вверх, а ладонь накрыла мою руку.

– Тоже нет, насколько мне известно. Держись поближе, ладно?

Я кивнула, и мы вышли. За последние пару дней потеплело, но я по-прежнему была в пуховике – том самом, мандаринового цвета, который Роудс подарил мне на Рождество, сказав, что в нем я похожа на солнышко с ножками. Роудс обогнул капот и, подойдя ко мне, положил руку мне на плечо. Его большая фигура давала чувство безопасности, дома и любви.

Но в основном, находясь рядом с ним, я думала о будущем.

Будучи человеком тихим и закрытым, он не скупился на проявления привязанности. Мне казалось, он понимал, насколько я в этом нуждаюсь, и потому был настолько щедр. Порой я ловила странные взгляды Эйма, когда он случайно приобнимал его за плечи или говорил, как гордится им даже за самые мелочи.

Я так его любила!

И знала, что он помаленьку перетаскивал в дом мои вещи. Делал ли он это украдкой или просто давал мне возможность свыкнуться с этой мыслью, я не знала, но, обнаруживая там и сям разные мелочи, которые сама точно не приносила, только диву давалась. Он редко говорил слово на «л», но этого и не требовалось. Я и без всяких слов знала, какие у него ко мне чувства.

Именно об этом я думала, когда меня окликнул голос, который я меньше всего ожидала услышать.

– Роро!

Мозг тотчас опознал его, но тело и нервная система отреагировали не сразу. Потребовалась секунда, чтобы принять этот факт.

Но я не оцепенела.

Сердце не забилось сильнее.

Меня не пробил пот и не кинуло в дрожь.

Первым замедлил шаг Роудс. И он же первым остановился и обернулся, как только мы, миновав поребрик, ступили на дорожку, идущую вокруг школы. Как он понял, что «Роро» адресовалось мне, я понятия не имела, но это факт.

Конечно, и он, и я заметили фигуру, бегущую через парковку, и бугая, несущегося за ней по пятам.

Глаза последними предоставили информацию о том, кто позвал меня по имени.

Кэден. Это он бежал в сопровождении своего телохранителя Мориса! Я его почти не знала – его наняли прямо перед тем, как я получила напутствие идти на все четыре стороны.

И вот теперь тот, на кого я потратила четырнадцать лет жизни, в объемной парке и джинсах, которые, само собой, обошлись ему в кругленькую сумму, бежал за мной через парковку.

Как он умудрился узнать меня, когда я снова вернулась к своему естественному цвету, оставалось загадкой. Возможно, сказала мамаша. Или Артур с Симоной.

И вид у него был, как обычно, ухоженный. Стильно одетый. Свежий и богатый.

Но как только он оказался ближе, я заметила у него под глазами мешки. Не такие, какие бывают у всех остальных – простых смертных, а очень явные. И в выражении лица тоже угадывалось беспокойство.

Я поняла, что черный внедорожник, который заметил Роудс, принадлежал ему.

– Извини, Роудс! – прошептала я, слегка наклоняясь к нему и пытаясь сказать, что это тот самый, из-за кого я здесь.

Но Роудс и сам это понял.

– Не извиняйся, ангел! – ответил он в то же мгновение, когда Кэден, почти догнав нас, перешел на шаг.

Тяжело дыша, он смотрел на меня светло-карими глазами.

– Роро! – сказал он, очевидно, думая, что я не услышала его первый оклик.

Рука, обнимавшая меня за плечи, не сдвинулась ни на миллиметр.

– Что ты здесь делаешь? – обратилась я к Кэдену таким тоном, точно он был покупателем, которого перестали пускать в магазин.

Кэден моргнул – медленно, удивленно или… с выражением «Знаешь что? А мне плевать!».

– Я приехал… потому что мне нужно с тобой поговорить. – Он глубоко вздохнул. Телохранитель остановился в полуметре позади него. – Как ты? – Он поедал меня взглядом, но меня уже нельзя было так просто сожрать. – Ух ты! А я и забыл, какая ты красавица с натуральным цветом!

Я определенно не собиралась вестись на это лицемерное замечание. Когда корни у меня начинали отрастать и его мамочка принималась выносить мне мозг насчет записи в салон, он ни разу не встал на мою сторону. И вообще, приди мне фантазия покопаться в воспоминаниях, я бы быстро пришла к выводу, что он никогда за меня не заступался.

Но у меня не было желания язвить, злиться или разыгрывать стерву. Мне было абсолютно все равно.

– У меня все отлично.

Видеть его было… просто странно. Ощущение было как при дежавю. Точно раньше я жила другой жизнью и знала, что должна была что-то к нему почувствовать, но ничего не испытывала. Глядя на его гладко выбритое лицо и стильную стрижку, я ощущала пустоту в сердце. И его ответный взгляд тоже не вызывал во мне никакого отклика.

Мне не хотелось стоять здесь. Не хотелось этого разговора. Ни в малейшей степени. И пресечь это следовало как можно скорее, в самом зародыше.

– Зачем ты здесь, Кэден? Я ясно дала твоей матери понять, что будет, если кто-нибудь из вас снова объявится.

Я постаралась выразиться доходчиво, хотя мне по-прежнему не верилось, что он здесь.

Он сделал шаг вперед и только сейчас наконец-то посмотрел на Роудса. Кадык у него дернулся. Затем еще раз, когда он заметил руку, обнимавшую меня за плечи. И то, как я смотрела на стоявшего рядом мужчину, как прижималась к нему. Кэден быстро и резко потянул носом воздух.

– Она не знает, что я здесь. Мы можем поговорить?

Он решил оставить мои слова без внимания.

Я моргнула.

Должно быть, до него дошло, что это означало «нет, я не хочу с тобой разговаривать», потому что продолжил – сбивчиво, задыхаясь:

– Я приехал увидеть тебя.

«Не прошло и двух лет», – подумала я и чуть не рассмеялась.

Два года – и он здесь. Здесь! Давайте занавес! Я сейчас умру от счастья!

Жизнь – слишком короткая штука, чтобы растрачивать ее на дерьмо. Еще полгода назад я не вполне понимала эту истину, но сейчас все изменилось.

Я постаралась не скривиться. Мне хотелось покончить с этим.

– Твоя мать тоже приезжала с этой целью. И я сказала ей, что у меня нет никакого желания видеться или беседовать с вами. Я говорю серьезно. И тогда говорила, и сейчас повторяю, и годы спустя скажу это. Мы больше не друзья. Я ничего тебе не должна. Сейчас мне хочется только одного – зайти внутрь.

Я произнесла это максимально спокойным тоном.

Кэден резко откинул голову. Вид у него был уязвленный. Я с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза.

– Мы больше не друзья?

Не знаю, как это меня характеризовало, но разговор был настолько нелепым, что я едва не засмеялась. Я столько всего пережила, а тут – эта глупость.

– Я говорю это без всякого намерения задеть твои чувства, потому что у меня нет никакого желания так себя напрягать. Но да: мы больше не друзья. Причем давно. И впредь уже не будем. И, честно говоря, я не понимаю, что ты здесь забыл спустя столько времени. Я уже сказала твоей матери, что не хочу ничего слышать о вас обоих.

– Но я…

– Ничего, – отрезала я.

– Но…

– Нет. Слушай, оставь меня в покое! Я счастлива. Будь тоже счастлив. Или не будь. Меня это больше не касается. Мне плевать. Оставь. Меня. В покое.

И Кэден Джонс, дважды подряд за последнее десятилетие становившийся «Звездой кантри-музыки», скривил брови так, что стал похож на изумленного мальчишку.

– Что?

Как только ему хватало наглости разыгрывать изумление? А чего он ожидал? Казалось бы, удивить меня сильнее было невозможно, но ему удалось.

После череды ужасных дней сегодняшний обещал быть замечательным, и я не могла допустить, чтобы он был испорчен.

– Ты меня слышал, Кэден. Поезжай домой. Возвращайся в тур. Займись тем, что делал до того, как отправился сюда. Я не хочу с тобой говорить. Не хочу тебя видеть. Нет ничего такого, что ты можешь сказать или сделать, чтобы я изменила свое мнение. Я говорю серьезно: оставь меня в покое, и все на этом. А иначе я подам в суд на тебя, твою мать и всех ваших.

Тут Кэден как будто вспомнил про телохранителя – или его напрягало, что Роудс наблюдает за этой сценой, но его бледное лицо покраснело от гнева и досады. Он шагнул ближе, глядя на меня распахнутыми глазами с выражением, близким к отчаянию. Таким я его никогда не видела.

– Роро, ты это нарочно, да? Я несколько месяцев пытаюсь с тобой связаться.

Несколько месяцев! Несколько месяцев прошло с момента его последнего сообщения. Много месяцев – с тех пор, как они выяснили мое местонахождение. И он только сейчас собрался меня навестить? Разве это не говорит о нем больше, чем все его слова вместе взятые?

Роудс погладил меня по руке. Я подняла на него глаза: он смотрел на меня с невозмутимым выражением.

– Я всех поставил на уши, – продолжал говорить Кэден, а Роудс посмотрел на меня, чуть скривив губы. – Я облажался. Я знаю… Я совершил самую большую ошибку в своей жизни. Величайшую ошибку!

Уголок губ Роудса чуть приподнялся.

Не это ли он сказал точь-в-точь?

– Я скучаю по тебе. Прости меня! Прости, пожалуйста! Я всю жизнь буду заглаживать свою вину перед тобой, – умолял Кэден, и его голос звучал искренне.

Но эти слова не трогали меня, особенно когда Роудс смотрел на меня так, как сейчас.

– Пожалуйста! Пожалуйста, поговори со мной! Не получится вычеркнуть из жизни четырнадцать лет. Ты не сможешь! Я прощу тебя. Все это неважно. Мы все оставим в прошлом и забудем. Я забуду, что ты была с другим.

И лишь теперь улыбочка исчезла с губ Роудса. Он поднял голову и вонзил взгляд в моего бывшего.

Роудс был в старых джинсах, милой темно-бордовой шерстяной кофте на молнии, которую ему подарила на Рождество тетя Эймоса, и темно-серых ботинках. Он даже не удосужился надеть куртку, которая осталась в машине. Сейчас он выпрямился в полный рост и, держа меня крепко, как всегда, сказал своим неподражаемым голосом:

– Она действительно кое-кого забудет, и это буду не я.

Кэден покраснел еще сильнее, но, надо отдать ему должное, вид у него был решительный:

– А вы в курсе, сколько лет мы были вместе?

Роудс коротко усмехнулся. Гладившая меня рука замерла, а затем запястье легло мне на плечо, так что кисть небрежно повисла. Но я знала это его выражение – в нем не было ничего случайного.

– А это имеет значение? – холодно и серьезно спросил он. – Потому что, на мой взгляд, уже нет. Вы в прошлом. И, насколько я понимаю, вы – тот самый тип, который разбил ей сердце, а я – тот, кто его взял и спрятал в свое.

Для человека, не привыкшего словесно проявлять свою любовь, он говорил приятнейшие вещи. И если бы у меня еще оставались сомнения в том, что я его люблю, – а их не было, то сейчас я бы поняла, что сделала правильный выбор. Лучший выбор! И безошибочный.

Когда я снова подняла глаза, лицо Роудса стало еще серьезнее.

– Я люблю ее. И сочту за счастье подарить ей все то, в чем вы по глупости ей отказывали. Вы ведь даже не держали ее за руку прилюдно, так? И не целовали? – Роудс фактически насмехался над ним. – Я спокойно отношусь к тому, что я не первый, кого она полюбила, потому что знаю, что буду последним.

Кэден стрельнул в меня взглядом, в котором читалось изумление. Он сам напросился! И, честно говоря, меня сильно заводило то, что говорил Роудс.

– В том-то и разница между такими, как вы и я. Если бы ей что-то потребовалось, вы бы достали из толстого бумажника сотню и решили, что этого достаточно. А я бы отдал все, что есть в моем. – Голос у него стал жестким. – Единственный, кого вам следует винить, – это вы сами.

Мое сердце воспарило ввысь. Возможно, долетело прямо до Луны. Потому что Роудс был прав!

Бумажник Кэдена был набит битком, и он запросто расстался бы с сотенной купюрой. А Роудс, будь у него всего пятерка, отдал бы ее не раздумывая. Он бы отдал мне все! А Кэден… Впрочем, это уже не имело значения. И никогда не будет иметь. Он убил все, что я к нему чувствовала, и ничего не осталось. Ни капли.

И теперь настала моя очередь сказать ему то же самое, чтобы не осталось недопонимания.

Любовь может зиждиться на деньгах. Да, это все упрощает. Но самая лучшая любовь подразумевает нечто гораздо большее. Это значит отдавать тому, кого ты любишь, все. И то, что дается легко и без усилий, и то, что дается тяжело. То, что нематериально и неудобно. Это значит признаваться в любви, отдавая все, что есть, и то, чего нет. Потому что те, кого ты любишь, важнее любых материальных ценностей.

Я поймала его взгляд и как можно серьезнее произнесла:

– Я сказала твоей матери, а теперь говорю тебе: я не вернусь. Ни за какие блага в мире. И будь мы даже друзьями, чему не бывать, – Роудс издал протестующий звук, – я бы не стала снова работать на тебя и тебе помогать. Пойми это. Я никогда не передумаю.

Боль, явная и пронзительная, отразилась на обращенном ко мне красивом лице.

– Речь не о том, чтобы ты писала для меня, Роро. Я люблю тебя.

Обнимающая меня рука напряглась, и Роудс пробурчал, понизив голос:

– Недостаточно.

Я выразительно посмотрела на мужчину, которого знала так хорошо и так долго, давая понять, что не преувеличиваю и все сказанное – правда.

– Прощай, Кэден! Надеюсь, больше не увидимся. Я серьезно. Иначе ты об этом пожалеешь.

Я все сказала.

Роудс посмотрел на меня, а я – на него. Мы развернулись и, не оглядываясь, пошли по направлению к зданию, а Кэден остался стоять. Может, он смотрел нам вслед, а может, пошел обратно – меня это не волновало. Ни капельки.

Но, пройдя немного, я остановилась, вспомнив о том, что непременно следовало сделать. Роудс тоже остановился, и я обвила его шею руками. Он наклонился и тоже меня обнял, прижимая к себе крепко-крепко.

– Ты – лучший! – серьезно сказала я ему.

Его рука скользнула мне под куртку и рубашку, коснулась моей поясницы, и он прошептал:

– Я люблю тебя! Ты это знаешь.

Притянув его к себе, так что его ухо оказалось на уровне моего рта, я прошептала, чувствуя, как мурашки бегут по коже, а по телу разливается тепло, готовое вот-вот превратиться в пожар:

– Я знаю.

Его дыхание щекотало мне горло. Я почувствовала, как глубоко он вздохнул. Потом он прижался щекой к моей щеке, а когда мое лицо уже стало покалывать от соприкосновения с его щетиной, отстранился и посмотрел на меня фиолетово-серыми глазами:

– Ну, идем?

Я взяла его за руку и кивнула:

– Сядем в первый ряд и будем болеть за нашу восходящую звездочку.

Любимый сжал мне руку, и мы вошли внутрь.

Эпилог

– Юки, ты похожа на принцессу!

Стоя перед зеркалом, которое было установлено в гримерке по просьбе дизайнера, одолжившего ей платье на сегодняшний вечер, Юки подняла плечи, и это сразу вызвало неудовольствие стилиста. Он отвечал здесь за все: за мое платье, за ее платье, за визажистов, нанятых для того, чтобы она выглядела на все сто.

Выглядела она непривычно, но не на сто, а на целую тысячу!

И сейчас эта женщина, которая для всего мира была поп-звездой, а для меня – лучшей подругой, прихорашивалась перед зеркалом.

– На мне тонны макияжа. Следующие шесть часов мне ни вздохнуть, ни охнуть… А приспичит сходить по-маленькому – так только с чужой помощью. Но все равно спасибо, моя дорогая!

– Пожалуйста! – рассмеялась я. – Сочту за честь подержать твои юбки, когда будешь делать пи-пи. Но если захочешь а-а, то я пас!

Теперь засмеялась она.

– Никакого а-а! А делать пи-пи друг перед другом нам не привыкать, верно?

На лице Юки появилось отрешенное выражение.

Я догадывалась, о чем она думает: обо всех наших потрясающих походах, во время которых мы десятки раз поочередно стояли на стреме, когда мимо шли другие туристы. Мы оттягивались на полную катушку, и я была счастлива, что наши приключения ей в радость.

Подруга пожала плечами и окинула меня неспешным взглядом.

– А ты, мой сияющий ангел, выглядишь лет на пятнадцать. – Она выразительно шевельнула бровями, игнорируя вскрик визажиста. – Простительная мистификация!

Я закатила глаза:

– Мистификация… Вот именно!

– Это гормоны. Ты вся светишься! Хайлайтерами и бронзаторами такого эффекта не добиться. – Она присвистнула, а я сделала реверанс, насколько позволяло тесное платье. – Могу поспорить, Кэден обосрется, когда тебя увидит.

Услышав его имя, я на секунду удивилась. Я не вспоминала о нем… год? Как-то, когда мы с Джеки и Эймосом ехали в машине, его песня звучала по радио. Ребята шумно выразили свое неодобрение и сразу переключили станцию. Тогда я подумала о нем, но и то мимолетно.

– Если он обосрется, надеюсь, кто-нибудь снимет это на камеру, – пошутила я, поправляя лямочку платья, примерка которого состоялась два месяца назад, когда Юки пригласила меня на церемонию.

Она фыркнула, и мы ударились ладонями – «дай пять!». Уже не в первый раз я благодарила маму за то, что у меня есть такая замечательная подруга – и вообще такие замечательные друзья. И одной из тех, кто находился в топе, была Юки.

За последние четыре года мы виделись регулярно. Как-то она провела с нами День благодарения, дважды встречала Новый год (хотя я предупреждала ее, что мы всего-навсего ездим в соседний городок смотреть фейерверк – и то если год не был засушливым) и время от времени наведывалась к нам в течение года, если представлялась возможность. На второе лето моей жизни в Пагоса-Спрингс она арендовала яхту: мы встретились с ней в Греции и провели там незабываемую неделю. Приехала даже ее сестра Нори.

На следующий год она пригласила нас в Италию, но… В то время летать самолетом я уже не могла. Однако я не расстроилась, Роудс тоже. Эйм сопел и пыхтел, но целую неделю, когда предполагалось, что мы будем в поездке, проторчал со мной и один раз даже помассировал мне ноги.

Но когда я сказала, что мы едем в Лос-Анджелес на церемонию награждения, сопения и пыхтения не последовало. Он прибыл туда со школьным приятелем и вызвался помогать. Ха-ха! Сейчас, когда бо́льшую часть года он проводит в колледже, я очень по нему скучаю и навещаю при каждом удобном случае.

Он по-прежнему сочиняет музыку и время от времени выступает на небольших площадках в окрестностях колледжа. Когда у Роудса выдается свободное время, мы ездим на его выступления. Эймос спрашивает мое мнение о материале, над которым работает, но учеба отнимает у него много сил, хотя он планирует специализироваться на музыкальной композиции.

– Спасибо, что пригласила! – сказала я Юки, в десятый раз поглаживая себя по животу.

Она склонила голову набок.

– Мы написали вместе целый альбом, Ора! Так кому же меня сопровождать, как не тебе?

– Бо́льшую часть работы ты сделала сама, а я лишь немножко помогла.

Слова и строчки не возвращались. Пару раз я чувствовала, как что-то вертится на языке… Но они тотчас исчезали. Хотя я об этом вообще не думала и не переживала. И никого это не заботило, что было отрадно.

Несколько лет назад я разрешила Эймосу покопаться в моих блокнотах, и он уставился на меня изумленными глазами.

– И это, по-твоему, недостойный внимания материал?

Судя по тону, он отказывался верить. Так что, возможно, материал был не настолько неважным. Единственное, что я по-прежнему открываю, когда остаюсь наедине с собой, – это мамины дневники. Когда к сердцу подкатывает тоска по ней, мы частенько отправляемся в поход по ее любимым маршрутам.

А сейчас во взгляде, который бросила на меня Юки, явственно угадывалось напоминание о том, сколько раз она засыпала на диване, который Роудс в итоге перенес в гараж. Теперь там находилась гостевая, и там нередко останавливались мои родные из Флориды, сестра Юки и братья Роудса.

Раздался стук: ее менеджер поднялась с дивана и, открыв дверь и перемолвившись парой слов, сделала приглашающий жест.

Пришел мой самый любимый мужчина на свете.

Моя половинка.

Я улыбнулась и тут же направилась к нему. Всего два часа назад я оставила их в люксе, который Юки сняла для нас, не слушая моих возражений о том, что я могу оплатить номер сама. А казалось, что прошел целый день! Когда мы не были заняты работой, все обстояло по-другому. Но даже будучи загруженным делами, он приезжал домой на обед, если оказывался поблизости или у него выдавался короткий день.

Подходя, Роудс окинул меня долгим взглядом и округлил рот.

– Ух ты! – прошептал он.

– Слишком много макияжа?

Он склонил голову набок, привычным жестом кладя мне руки на плечи.

– Многовато. И без него ты гораздо красивее. Но платье славное, дружочек!

– Взято напрокат. И еще большой вопрос, как я буду в нем пи́сать.

Платье было изумрудно-зеленым, с вышивкой, и весило килограмм семь – по крайней мере, по ощущениям.

– Главное – не порви в процессе, – с невозмутимым видом сказал он.

Я засмеялась и обняла его за талию. Я еще не привыкла к тому, что могу прикасаться к нему в любое время. К его твердому, как скала, телу, которым я обладала каждую ночь и каждое утро, даже в состоянии полусна, когда он приходил домой или уходил.

Он опасался, что мне надоест, что он пропадает на работе, о чем и сказал мне однажды. Я, не жалея слов, объяснила, что волноваться не стоит. В каком-то смысле я ждала его всю свою жизнь, и подождать несколько часов – для меня не проблема. Ведь он отсутствовал не потому, что ему это нравилось. Быть уверенной в том, что имеешь, – вот что главное. Я никогда не сомневалась в нем – ни на секунду.

– Не уверен, что могу тебя обнять, – сказал он, легонько прижимая меня.

– Ты всегда можешь меня обнять!

Он прижался губами к моим волосам, и я поняла, что он просто удерживается от того, чтобы поцеловать мое лицо из-за безумного количества макияжа.

– Отец Юки пригласил нас поужинать. Он хочет поговорить о рыбалке, – тихо сказал Роудс.

– А Эйм будет?

Отстранившись, он кивнул, снова окидывая меня долгим взглядом.

Юки многозначительно кашлянула:

– Ора, нам пора. Роудс, проводишь ее?

Он положил руку мне на пояс и в знак согласия опустил подбородок.

Мы улыбнулись друг другу и в сопровождении телохранителя Юки и ее менеджера направились к двери. Проходя по вестибюлю отеля следом за подругой, которая все время шепталась с менеджером, я обратила внимание на усиленную охрану. Во всем этом было что-то сюрреалистичное, и нужно сказать, что я по этой жизни не скучала.

Роудс пригнулся ближе, понизив голос почти до шепота:

– Ты в порядке? Не очень устала?

Я покачала головой:

– Пока нет. И надеюсь, что не засну, иначе выйдет конфуз.

Мистер Гиперзаботливый бросил на меня косой взгляд.

Перед поездкой мы сходили на прием к моему акушеру-гинекологу, и, хотя отправились на машине, я знала, что затея была ему не очень по вкусу. По возрасту я попадала в группу риска, но, к счастью, в прочих отношениях была здорова, и срок был небольшим. После этой вылазки других поездок не планировалось. На следующей неделе приезжали погостить мои дядя и тетя. Они навещали нас каждый год.

Мы остановились у шикарной машины, в которой мне уже доводилось ездить, и Роудс погладил меня по спине.

– Ну, развлекайся!

– Спасибо! Но это в последний раз, а больше я ни-ни! Это количество макияжа я буду снимать еще лет десять.

Уголки его губ дрогнули. Как же я любила эту его манеру!

– Ты это заслужила, ангел мой. – Он легонько коснулся губами моих губ. – Люблю тебя!

И мое тело привычно отреагировало – так же, как в первые разы, когда он говорил эти слова, точно словесное признание в любви было для него жизненно необходимым наркотиком. Честно говоря, я уже не представляла своей жизни без этих слов. Для человека, не привыкшего говорить о любви, Роудс был необыкновенно щедр. Он говорил мне эти слова каждое утро и каждый вечер. Тихо нашептывал их Азалии и говорил по телефону Эймосу. А не так давно произнес их, прижимаясь ртом к моему животу.

Так что я инстинктивно притянула его к себе и сказала в ответ, что люблю. Потому что мужчине, способному говорить о своей любви не только делами, но и словами, нужно слышать эти слова в ответ. И я на них не скупилась.

Громкий свист вынудил нас разомкнуть объятия: Юки смотрела на нас, качая головой.

– Эй вы! Когда я гляжу на вас, меня начинает подташнивать от счастья.

Я хихикнула и, поднявшись на цыпочки, снова поцеловала Роудса. Он улыбнулся:

– Когда соберетесь назад, напиши мне.

– Хорошо.

Я улыбнулась ему и, сжимая клатч, юркнула в машину, а Юки, попутно обняв Роудса, скользнула следом. Усаживаясь, она улыбнулась:

– Ты такая счастливая, Ора! Я так за тебя рада!

– А я-то как за себя рада! – взволнованно выдохнула я.

Последние годы были самыми счастливыми в моей жизни. Благодаря Роудсу, Эймосу и, конечно, Азалии, но и всему в целом – жизни в целом. Я была на своем месте. У меня был дом. Была семья и друзья. Я виделась с ними всякий раз, когда они заглядывали в магазин.

Я продолжала в нем работать.

И на самом деле теперь стала в нем хозяйкой.

За последние пару лет здоровье мистера Неза ухудшилось, и Клара призналась, что ей нужны деньги на его лечение. Я уже было открыла рот, собираясь предложить финансовую помощь, но она выразительно посмотрела на меня, и я тотчас заткнулась. Попутно она призналась, что подумывает продать магазин: душа у нее больше к нему не лежит. Ей хотелось вернуться к занятиям медициной. А мне нравился магазин, и я подумала: «А почему бы нет?»

Так мы и сделали. Я купила его. Джеки ездит в школу в Дуранго и помогает мне. А когда Эймос приезжает домой, я нанимаю его в помощники. Еще у меня есть пара работников из числа приезжих.

Приобретение магазина было грандиозным решением.

Это как если бы к нашему дому сделали пристройку.

Но нужно сказать, что и решение насчет Пагосы, как почти все прочие, принятые после той ночи в Моабе, когда я решила поехать сюда, было самым лучшим.

* * *

– Видела бы ты свое личико, когда тебя объявили победительницей! – усмехнулся отец Юки несколько часов спустя.

Моя подруга засмеялась, отодвигая стул.

– Мы почти уснули, когда объявили нашу категорию, и я понятия не имела, что происходит, пока не увидела на экране свое имя.

Так все и было.

Мы сидели в спортивном баре, где зависали наши мужчины, пока шла церемония награждения. Я думала, что Юки захочет пойти на афтерпати, тем более что ей присудили «Альбом года», но она в ужасе отмахнулась от меня со словами:

– Я умираю с голоду и лучше повидаюсь с папой!

А я мечтала увидеться со своей семьей. Поэтому мы свалили и направились прямиком в бар-ресторан в дорогущих дурацких платьях, за которые Юки – в ответ на мои опасения – пообещала заплатить, если испачкаются. Я отлично провела время на церемонии, но лучше всего было войти в ресторан и увидеть мистера Янга, который, скрестив руки на груди, смеялся над тем, что говорил Роудс. Мой идеальный Роудс держал скачущую у него на коленях Азалию, а сидевший рядом Эймос пристально смотрел куда-то в угол зала. Я с одного взгляда узнала девушку, на которую он смотрел. Она тоже была на церемонии и получила награду минут за пятнадцать до Юки.

Всех расцеловав и обняв, я взяла малышку и чмокнула в щечку, и тотчас папина дочка потянулась ручонками к старшему брату, который взял ее без колебаний.

Азалия была чудом, заявившим о своем присутствии в мире, когда мы с Роудсом были женаты чуть больше года. На моих глазах выступили слезы, Роудс тоже растрогался, и если раньше я считала его гиперзаботливым, то, как выяснилось, это он только разминался. Я тоже от него не отставала!

Но сейчас все мое внимание было сосредоточено не на двухлетней дочурке, уснувшей на руках Эйма, а на Юки, которая получила награду. Мне до сих пор в это не верилось – точнее, верилось, просто это было так удивительно! Она дважды поблагодарила меня со сцены срывающимся от волнения голосом, а я аплодировала так громко, что раздосадовала всех вокруг.

Она пообещала прислать мне мемориальную табличку, а я уже придумала, куда ее прикрепить: на стену в нашей спальне. Рядом с той, которую она подарила мне за тот роковой альбом, который мы написали вместе, когда у нас обеих была черная полоса. И посмотрите на нас сейчас – у нас все отлично, как никогда!

Было поздно, когда мы собирались расходиться. Юки взяла отца под руку, они вышли из ресторана и в сопровождении телохранителя направились пешком в отель, который был в квартале отсюда.

А мы все последовали за ними. Ночь была прохладной, и людей на улицах было гораздо больше, чем можно было ожидать в воскресенье около полуночи. Чуть ли не каждый прохожий оборачивался на Юки, явно узнавая ее.

Роудс сжал мою руку.

– Кажется, я увидел тебя, когда показывали номинантов и камера сняла Юки крупным планом, – сказал он.

– Ты заметил, какие у нас обеих были тупые взгляды?

– О да!

Я засмеялась.

– Я думал, на таких мероприятиях бывает весело.

– Нет. Там было ужасно скучно! Мы играли в «камень-ножницы-бумага» и в «крестики-нолики» на ее телефоне. – Я сжала его руку. – У меня было два батончика мюсли, у нее – две упаковки мармеладных мишек, и мы поочередно наклонялись и ели, чтобы камера не засекла.

Он громко рассмеялся, выпустив мою руку, обнял меня за плечи и привлек к себе. Так, как я любила.

– И нам пришлось помогать друг дружке в туалете.

Он еще крепче прижал меня:

– А вот это уже не смешно.

– Больше я на такое не подпишусь, это точно!

Я обернулась через плечо на Эймоса, который нес на руках спящую сестренку. Он поднял подбородок точь-в-точь как Роудс.

За последние годы он возмужал – ростом отца не догнал, но, судя по всему, тоже обещал быть высоким. На мой взгляд, он очень походил на свою маму, но, когда усмехался или закатывал глаза, был копией папы Роудса. А непринужденной манерой поведения, как я выяснила, он явно пошел в своего другого папу – Билли.

Только я открыла рот, чтобы спросить их о планах на завтра, как уголком глаза заметила две знакомые фигуры, заходившие в отель через другие карусельные двери.

Кэден со своей мамочкой!

Он был в белой рубашке с галстуком-бабочкой и черном смокинге типа тех, в которые обычно облачался и уходил, оставляя меня в номере. Она – в потрясающем золотом платье.

Вид у нее был раздосадованный. Ничего-то у них не поменялось! Это было забавно.

Кэден умудрялся оставаться на плаву: его по-прежнему приглашали на церемонии награждения, порой даже премировали – благодаря усилиям тех, кто работал на него сейчас. Он и в этот раз был на что-то номинирован, но награды не получил. Я его не видела – только его лицо, мелькнувшее на огромном экране.

Необычайное чувство покоя наполнило мне сердце и, честно говоря, все мое тело.

Я не ощущала ни злости, ни боли, ни обиды. Только… безразличие.

Словно почувствовав что-то, Кэден посмотрел в нашу сторону, и я безошибочно определила момент, когда его взгляд упал на мой округлившийся животик. Я была на четвертом месяце, и платье уже не скрывало, что мы ждем второго ребенка – еще одну девочку. С именем мы пока не определились, но поскольку Азалия была названа в честь моей мамы, мы подумывали о том, чтобы дать малышке второе имя Юки – Роуз.

Мы с Роудсом были очень воодушевлены. И Эйм тоже. Он повесил у себя в общежитии снимок УЗИ рядом с фотографией Азалии, сделанной в тот день, когда она родилась. Более того, тогда именно он отвез меня в больницу – зеленый-презеленый, сидел со мной в палате и держал за руку, которую я стискивала со всей силы, пока буквально за две минуты до начала родов не примчался Роудс. Эймос третьим взял малышку на руки, и этим, как я предполагаю, объяснялась их обоюдная привязанность.

Мы позвонили ему сразу после того, как вышли из кабинета врача, и он издал такой вопль, что мы оба рассмеялись.

– Ей-ей, папа, нас вот-вот завалят девчонками!

Мужчина, сидевший в машине рядом со мной и по-прежнему державший меня за руку, усмехнулся, глядя прямо перед собой через лобовое стекло, и сказал лучшее, что можно было сказать:

– Я не жалуюсь.

И это была чистая правда.

Я никогда не забуду, как Роудс затрепетал всем телом, когда врач подтвердил, что я беременна. Как его глаза наполнились слезами, как он прижимался губами к моим щекам, лбу, носу и даже к подбородку, когда я родила Азалию. Лучшего мужа, отца и спутника жизни, чем он, я и представить не могла! Он помог мне подняться, поверил в меня и наполнил мою жизнь таким количеством любви, о котором я не могла мечтать.

– Ты в порядке, ангел? – спросил он, ласково поглаживая меня по руке и, как всегда, спасая положение.

Я отвела взгляд от людей, которых когда-то знала – у меня было такое чувство, что я вижу их в последний раз, – и кивнула Роудсу. Моему мужу. Человеку, который пройдет огонь и воду, чтобы найти меня, если однажды я потеряюсь. Который дал мне все, о чем я мечтала, – и даже больше.

Одной церемонии мне было за глаза. Я ничего не упустила, даже самую малость. Я радовалась тому, что возвращаюсь домой. И буду жить с теми, кого люблю всей душой.

И когда мы шли к лифтам, Эйм усмехнулся:

– А знаешь, Ора, что мне сейчас пришло в голову?

Я посмотрела на него:

– Нет, расскажи.

– Так слушай. Что было бы, если бы я не сдал тебе квартиру в гараже? Я чуть не наделал в штаны от страха! Папа не встретил бы тебя. Я не пошел бы в музыкальный колледж. А у тебя не было бы магазина, – произнес он с задумчивым видом. – Ты когда-нибудь думала об этом?

Я знала ответ на этот вопрос и потому сказала правду.

Я сказала, что уже думала об этом, но это было давно.

Потому что я оказалась именно там, где должна была, куда вели все решения, которые были приняты до меня, а затем – уже мной.

Я действительно везучая! Эта мысль пронеслась в мозгу, и у меня пресеклось дыхание. Потрясенная, я схватила Роудса за руку. Он посмотрел на меня с любопытством и с такой любовью, что мне снова стало нечем дышать.

И мысль снова облеклась в слова.

Я в месте, которому принадлежу,

где любовь подарила мне дом.

Благодарности

Без вас этой книги бы не было. Поэтому спасибо вам, мои верные читатели, за вашу любовь и неизменную поддержку!

Огромное спасибо Летиции – лучшему в мире дизайнеру из RBA Designs, моим замечательным агентам Джейн Дистел и Лорен Абрамо, а также всем сотрудникам литературного агентства Dystel, Goderich and Borret!

Джуди, не могу выразить, как я благодарна тебе за то, что ты всегда отвечала на мои аудиосообщения, и за то, что ты такая замечательная! Спасибо Вирджинии и Ким из редакторской группы Hot Tree Editing и Элли из My Brother’s Editor за ваше профессиональное мастерство! Килиан, спасибо за всестороннюю помощь!

И, как всегда, Ева: не знаю, что бы я делала без тебя и твоей потрясающей памяти! И твоих предложений. И гифок.

Моим друзьям, которые так или иначе помогали мне (и которых я забываю, я знаю): спасибо за все!

Семействам Запата, Наварро и Летчфорд: вы – самые лучшие семьи, о которых девочка только может мечтать.

Крису, Каю и моему неизменному редактору и доброму ангелу Дориану: я так вас люблю, ребята!