« Верь или нет - тебе решать,

Но я обязан рассказать.

Там, в чаще леса, в глубине,

Жив ё т ночной народ во тьме.

Они не люди и не звери.

Скорей запри все свои двери,

Ведь в небе лик явил Рунон,

Путь через лес укажет он.

Скрываясь в зарослях теней,

Вед ё т охоту на людей,

Ночной народ, и в эту ночь ,

Поймав, тебя утащат прочь,

В свою обитель, в сердце тьмы,

И там навеки сгинешь ты.

Я был обязан рассказать,

Верь или нет - тебе решать. »

Волхаринская народная песня

Ночь сползала с горных склонов, словно жидкость. Стекала вниз вязкой волной, по мере того, как последние лучи умирающего дня скрывались за горизонтом на западе. Укрывая заснеженные каменные уступы и пики пушистых елей, ночь спускалась в долину, а вместе с ней наползал бледный туман, а вместе с ним... в долину пришло нечто ещё. Прячущееся в тенях, скользящее едва уловимой тенью в тумане, сверкая жёлтыми глазами, для которых ночной мрак не представлял преграды, раздувая ноздри и капая слюной из пасти, в предвкушении аромата тёплой крови и неистовом желании как можно скорее впиться зубами в кусок свежего мяса, оно выбралось из тьмы басен и мифов, в которых таилось многие годы, и явило себя засыпающему краю, жители которого ещё не ведали о том, что их ждёт.

Первым это нечто почуяли не люди, а звери - жители имения Сайна Готхола. Заблеяли овцы. Поспрыгивали со своих насестов куры, и стали носиться кругами по курятнику, хлопая крыльями. Протяжно замычала единственная корова. Заржали лошади, вставая на дыбы и лупя копытами по стенам конюшни. Зашлись истошным лаем два пастушьих пса, - старик Лохмач и бойкий молодой Клыкастый, - которых на ночь запирали в вольере, рядом с хлевом.

Илия, старшая из дочерей Сайна, четырнадцати лет от роду, проснулась и тут же села на кровати, откинув пуховое одеяло, и опустив ноги на дощатый пол. Комнату, где она спала, наполнял густой мрак, но в печи, стоящей в углу, ещё слышалось потрескивание пламени, и помещение было наполнено теплом, значит огонь прогореть не успел, а следовательно, как быстро расценила Илия, ночь только началась.

Трёх её сестёр, спящих на соседних кроватях, тоже разбудил этот невероятный шум, неожиданно ворвавшийся в звенящую тишину ночи. Илия увидела их силуэты, один за другим поднимающиеся на своих пастелях.

- В чём дело? - захныкала четырёхлетняя Риза, которой тут же передался панических страх, сквозящий в мычании, ржании, лае и блеянии животных. - Почему они так кричат?!

- Тихо, тихо милая, - Илия кинулась к пастели сестрёнки, опустилась рядом с ней на колени и прижала голову девочки к груди, чувствуя, как колотится её собственное сердце, сжимаемое ужасом, основания которому она найти пока не могла.

- Где маменька...? - истерика Ризы только набирала силу. - Я хочу к ней! Я хочу к маменьке с папенькой!

- Тихо, милая... шшш... - успокаивала Илия сестру, отчётливо ощущая как паника и страх в её сознании всё растут и ширятся, и постаралась, усилием воли, преодолеть их, не дать захватить себя, ведь она была старшей, и не пристало ей сжиматься от страха на глазах сестёр. Успокаивая Ризу, она словно успокаивала и саму себя: - Тихо... ничего страшного...

- Что-то происходит в хлеву, - проговорила Зана, одинадцатилетняя девочка, самая бойкая и смелая из дочерей Сайна, прильнув к ставням, закрывающим окна. - Кажется, я видела кого-то на крыше. Может волколак забрался?

- Волколак?! - воскликнула Риза в ужасе, и тут же заголосила пуще прежнего: - Где папа?! Я хочу к папеньке!

- Ты совсем ума лишилась, дура?! - рявкнула Илия на Зану. - Что ты говоришь? - и крепче прижав к себе Ризу прошептала ей на ушко: - Тихо, тихо... Зана говорит ерунду. Волколаки здесь не водятся.

- А вот и не ерунду! - обиженно возразила Зана. - Помнишь, дядя Маллид рассказывал, как...

- Замолкни уже! - рявкнула Илия.

- Папенька с этим разберётся, - проговорила восьмилетняя Тара, вжавшись в изголовье кровати, словно стараясь оказаться как можно дальше от окон, за которыми неистовствовали животные, и теребя пальцами край своего одеяла.

- Отец ещё не возвращался домой. Он у дяди Маллида, - с некой беззаботностью и даже азартом сообщила Зана, чем вызвала гнев Илии.

«Это не игра какая-нибудь, дурочка!» - обругала она мысленно сестру, а вслух сказала Зане строго:

- Иди сюда, и успокой Ризу!

- А ты что собираешься делать?!

- Пойду к матери, что же ещё, глупая?

- Нет, Илия! - Риза вцепилась в сестру своими маленькими ручками и запротестовала, как могут протестовать только дети: - Не уходи, Илия! Не уходи, пожалуйста!

- Я скоро вернусь, - сказала Илия, ласково но при этом настойчиво вырвавшись из объятий Ризы, и уступив место опустившейся рядом Зане. - Ничего не бойся, поняла?

Она провела рукой по пухлой щёчке сестрёнки, стирая пальцем катящиеся по ней крупные слёзы, затем быстро поднялась и вышла из комнаты в длинный коридор. Здесь было значительно холоднее, Илия ощутила это в первую очередь босыми ногами, по которым пробежал сквознячёк, словно сама ночь осторожно коснулась её щиколоток. А так же здесь царила абсолютная темнота, но Илия, прожившая в этом доме большую часть своей жизни, не нуждалась в освещении.

Касаясь рукой стены, она прошла направо ровно три шага и, подняв ногу, с безошибочной точностью опустила её на первую ступень лестницы, ведущей на второй этаж. Илия стала быстро подниматься, но прежде чем встала на последнюю ступеньку, дверь впереди открылась, и ночной мрак рассеял свет свечи, от дрожащего пламени которой по стенам забегали тени.

- Матушка! - воскликнула Илия.

В дверях своей комнаты появился силуэт женщины с распущенными волосами, одной рукой сжимающей свечу, а другой держащейся за округлый живот, в котором вынашивала - как надеялся отец Илии, и сама девочка в тайне тоже, - её братика. «Хватит с меня сестёр» - говорила про себя Илия, когда размышляла об этом, глядя на растущей живот матери.

- Что за шум? Что происходит? - заговорила женщина с тревогой.

- Я не знаю, матушка. Похоже, что в хлев кто-то забрался.

- Волки? Лисы?

- Может быть, - ответила Илия, почти уверенная в том, что это не волки и не лисы. Первые наведывались к их домам крайне редко, разве что в разгар лютой зимы, когда ошалевшие от голода зверя становятся смелее. Ещё когда Илия была младше Ризы, и они только поселились в Сером Доле, отец, со своими боевыми товарищами, живущими поблизости, приложил немало усилий, чтобы пояснить серым хищникам, что соваться к одиноко стоящим людским жилищам себе дороже. С лисами оказалось сложнее. Рыжехвостые воришки кур были настырнее, и нет-нет, да и заглядывали в гости к пернатым, но тех спасали собаки. Специально натасканные на защиту скота псы нередко оставляли лисицу без хвоста, а то и вовсе не позволяли уйти живьём. Но отродясь Илия не слышала, чтобы появление волка или лисицы приводило зверей в такое неистовство.

- Сайн ещё не вернулся, - сокрушенно сказала супруга хозяина, который именно этой злосчастной ночью оказался далеко от дома, в обществе своих бывших сослуживцев, а теперь соседей, травящих байки об ушедших деньках и распивающих сваренное Маллидом пиво.

- Что же нам делать?

Женщина в дверях несколько секунд колебалась, затем сказала:

- Возьми лук, и лампу внизу. Нужно проверить животных.

- Поняла тебя, - Илия кивнула, гордая тем, что матушка доверила ей выйти из дома ночью, с оружием в руках, и проверить, что за зверь забрался в хлев. Пусть она с малых лет училась обращаться с луком и охотничьим ножом, все же мать всегда говорила ей, что владение оружием - это дело не женское. Но вот, теперь, именно ей, Илии, придётся заняться этим мужским делом. И все же чувство гордости портил горьковатый приступ страха от того, что может поджидать её в хлеву.

- Илия! - окликнула её мать, когда та уже начала спускаться по ступеням вниз. Девочка застыла и обернулась.

- Будь очень осторожна, доченька моя! Поймёшь, что хищник тебя заметил, сразу беги в дом. Ты поняла?

- Поняла, матушка, - Илия отвернулась от застывшего в дверях, чёрного силуэта матери, и зашлёпала босыми ступнями по ступеньками, спускаясь в темноту.

***

- Ну и ночка, - пробурчал Маллид, почесав густую чёрную бороду.

Стоя спиной к двери своего дома, в двух шагах от ступеней крыльца, плечистый, низкорослый мужчина, с зачёсанными назад и убранными в хвост чёрными волосами и лицом раскрасневшимся от выпитого пива, взирал на обступивший его владения туман, сжимая в правой руке кружку с хмельным напитком, а левую, изуродованную старыми шрамами от ожогов, уходящими под рукав серой рубахи, опустив, по военной привычке, на пояс, где уже очень давно не висело меча. Свой меч, вот уже двенадцать лет как, он променял на плуг, лопату, и прочие инструменты земледельца, но не воина, однако разве можно так легко искоренить солдатские привычки из того, кто отдал войне половину своей жизни?

Видимость была, разве что на два-три шага вперёд, и то благодаря серебристому свету Рунона, половинка мутно-жёлтого диска которого висела в чёрных небесах. Но Маллид не столько всматривался в эту ночь, сколько вслушивался в неё. Покинув тёплый дом и весёлую компанию друзей лишь за тем чтобы справить нужду на свежем воздухе, он стоял, вот уже минут семь-восемь, лицом к ночному туману, не взирая на обволакивающий его холод, и слушал. В стрекате сверчков, наполняющем окружающую его тьму незримой жизнью, Маллиду показалось, что он различил собачий лай и ржание лошадей, доносящиеся откуда-то издалека. В тумане было сложно определить расстояние и направление, звуки зависали в нём, словно в вате. Может это лаяли псы в имении Ханриса, а вполне возможно, что и у Сайна. А может быть ему только почудилось?

Но только Маллиду стало казаться, что он снова различил этот глухой лай, ухватился за него, словно за нить, и вот-вот сможет понять, проделки ли это призраков, или звук существует в реальном мире, как позади, скрипнув петлями, отворилась дверь, выпустив в ночной мрак громкие голоса и весёлый смех подвыпивших мужчин, запах хмеля, тушёного мяса со специями и табака, а так же свет и тепло домашнего очага, которые тут же растворились в темноте этой промозглой ночи. Тонкая нить порвалась, и Маллид выругался себе под нос, досадуя, что все его усилия оказались тщетны. В прямоугольнике света, упавшем на влажную землю у его ног, появилась долговязая тень.

- Отец! - окликнул Маллида длинноволосый юноша, в чертах лица которого отчётливо читалось родство со стареющим воином, вот только ростом семнадцатилетний Драйган перегнал своего родителя почти на голову. - Ты что тут делаешь?

- Проветриться вышел, - проворчал Маллид, не оборачиваясь, и снова пригубил пива.

- Пойдём скорее в дом. Ночь вон какая холодная. Простудишься.

- Не учи меня, малой, как я должен свой досуг проводить, понял? Маловат ещё, чтобы батьке указывать, щенок. Не одну такую ночь я провёл на голой земле да камнях, и даже ни разу не кашлянул.

- Так когда же это было, отец? - осторожно, и как можно более миролюбиво, словно бы даже в шутку, проговорил Драйган. - Годы твои уже не те...

- Прикуси язык, шкет недоношенный! - рыкнул Маллид. - Лучше заткнись, и послушай.

Маллид поднял вверх толстый указательный палец, призывая сына прислушаться. Драйган нахмурил густые брови и, повертев головой по сторонам, спросил:

- Что я должен услышать?

- Ничего не услышишь, пока сам трещишь как девица, - хмыкнул Маллид, снова возвращая руку на пояс. Он так же не услышал ничего, звук пропал, но вину за это он возложил на сына: - Был бы такой солдат как ты с нами, при шестнадцатидневном рейде через Ведьмин Лес, в тридцать втором... - воин скривил губы, наморщил нос и сплюнул, словно вновь ощутил зловоние того леса. Алкоголь всегда будил в нем воспоминания о воинских годах, и чем больше он выпивал, тем яснее и реальнее они становились, а сегодня Маллид выпил не мало. - Шестнадцать дней абсолютной тишины, можешь себе представить?

- Да, отец, ты много раз рассказывал мне об этом походе.

Но Маллид уже не слушал сына, и продолжал, словно бы говоря сам с собой:

- Шестнадцать дней ожидания, что из кустов вот-вот выпрыгнет отряд Ситских культистов, а они ох как изобретательны по части ловушек и засад. Мы пробирались в абсолютно тишине, буквально ползли на брюхе, вслушиваясь в каждый шорох и всматриваясь в каждую тень. Даже пёрнуть страшно, не то что слово сказать. Не все это выдерживали. Так велико было напряжение, что некоторые сами сводили счёты с жизнью, лишь бы не попасть в руки проклятых Ситов. Но был бы под моим командованием такой балабол как ты, я бы самолично придушил его ночью. Исключительно из общего блага.

Маллид тяжело вздохнул, словно нёс на плечах непосильный груз, и вопрошал богов: «За что мне всё это?».

- Тебя все ждут, - всё так же смиренно и примирительно сказал Драйган, пропустив мимо ушей оскорбления отца, к которым уже давно привык. Не было, кажется, в его жизни дня, когда отец был бы им доволен. - Сайн рассказывает смешную историю...

- Про шлюху и осла? - перебил сына Маллид и его губы скривились в ухмылке. - Он постоянно её рассказывает, нет мочи слушать уже.

«Но шутка, всё же, смешная!» - подумал он. - «По крайней мере была таковой первую сотню раз!».

- Мы открываем ещё один бочонок пива, - попробовал Драйган привести новый довод в надежде вернуть отца в дом.

Маллид глянул в свою кружку, на дне которой плескалась чернота, словно сама ночь забралась туда.

- Вот это дело! - наконец сказал он и залпом допил горькое пиво. Смачно рыгнул, утёр тыльной стороной ладони губы, и в последний раз взглянул в темноту ночи, из которой исходила некая, неясная ему опасность. Этот лай и ржание настораживали бывалого вояку, но, в конечном счёте, поразмыслив, он пришёл к выводу, что даже если они ему и не почудились, то нет в этих звуках ничего угрожающего. Может быть какой-то осмелевший молодой лис решил подобраться к курятнику. А может и одинокий волк спустился с гор в поисках пищи. Зима была необычайно холодной, так что лесные хищники могли перешагнуть через страх и снова наведаться в долину. Если завтра кто-то из них обнаружит следы возле своего дома, то они снова соберутся, как в былые времена, вместе, и под предводительством Ханриса, поднаторевшего в охоте за прошедшие годы мирной жизни в этой глуши, отправятся выслеживать наглого пушистого засранца. Сегодня же беспокоится об этом не было смысла, едва ли какой зверь сумеет проникнуть в чей-то хлев или дом, а значит и нет нужды портить тревогами этот замечательный вечер воспоминаний о былых воинских деньках, которые Маллид с друзьями устраивали у него в имении только раз в гексал, то есть всего шесть раз в году, а следовательно в десятки раз реже, чем ему бы того хотелось.

Маллид обернулся наконец к сыну, смиренно ждущему родителя на крыльце.

- Иду, иду, не стой столбом, олух чертов! - проворчал он, замахав руками. - Я тебе не баран, чтоб пасти меня. А ну ка вали с дороги, пока мой сапог не поздоровался с твоим задом!

***

Рёв животных становился все громче и неистовее, словно они все разом обезумели. Было слышно, как псы, захлёбываясь лаем, бросаются на доски своего вольера. Одна из лошадей, судя по звукам, сумела выбраться из стойла, и теперь носилась взад вперёд по конюшне. Весь этот гомон наполнял сердце Илии страхом, но особенно жутким ей показался неожиданный утробный хрип, на который сорвалось мычание коровы, сразу перед тем как совсем утихнуть. Прозвучало в этом звуке что-то, от чего в груди Илии словно застрял ледяном ком, и тут же исчезла всяческая уверенность в том, что она должна выходить за порог своего дома.

«Но если не я, то кто же?!» - убеждала себя девочка. - «Папы нет. Мама носит ребёночка. Я старшая, это моя обязанность!».

И пусть от липкого страха у неё дрожали руки и крутило живот, она все равно выполняла наказ матери. Запалив свечу в лампе, Илия быстро достала из охотничьего сундука отца укорочённый лук, который Сайн смастерил специально для дочерей, и наскоро запихала в колчан пяток стрел. Затем, подумав секунду, прихватила с собой и тяжёлый охотничий нож, в кожаных ножнах. Подбежав на цыпочках к двери, девочка сунула ноги в меховые сапожки, быстро накинула серое пальтишко и, запахнув его так плотно, что только в самом низу выглядывал подол её белой ночной юбки, повязала пояском, за который заткнула нож. Перекинув через плечо колчан со стрелами, Илия взялась за ручку двери, собираясь уже было выйти в ночь, как вдруг услышала оклик:

- Илия! Куда это ты собралась?! - в дверном проёме, ведущем вглубь дома, девочка различила силуэт Заны.

- Шшш... Тихо ты, дура... - зашипела на неё Илия. - Иди к сёстрам.

- Ты куда? - настаивала Зана, тоже опустив голос до громкого шёпота, и подходя ближе.

- Сама не видишь? - огрызнулась Илия. - Нужно проверить, что со скотом. Возвращайся к сёстрам и жди меня.

- Ну уж нет. Я пойду с тобой, - и не дожидаясь ответа, Зана стала обувать свои сапожки.

- Нет! - возразила Илия. - Это опасно. Никуда ты не пойдёшь.

- Ты не мама. Ты не можешь мне запретить.

- Я старшая.

- И что с того?

- А то, что если не будешь меня слушаться, папа, когда вернётся, выпорет тебя.

- Ничего не выпорет. - Зана уже одела второй сапожек, и выпрямилась. - И, вообще-то, это я заметила волколака на крыше хлева.

- Нет там никакого волколака! - Голос Илии едва не сорвался на крик, то ли от страха, то ли от злости на сестру, то ли и от того и от другого вкупе.

- Я стреляю из лука лучше чем ты, и ты это знаешь, Илия, - спокойно проговорила Зана. В свете лампы её голубые глаза блестели решительность, перед которой Илия вынужденна была отступить. Тем более что Зана действительно стреляла из лука почти так же хорошо, как отец. А ещё, на сердце Илии, хоть она и никогда бы в этом не призналась, стало легче от осознания того факта, что ей не придётся одной идти к хлеву.

- Хорошо, держи лук, - Илия отдала оружие и колчан со стрелами сестре, которая, тоже успев накинуть пальтишко, быстро вооружилась.

- Ты пойдёшь за мной следом, ясно? Сзади. В нескольких шагах. Поняла?!

- Поняла, поняла, - активно закивала Зана, явно только для того, чтобы сестра поскорее отстала, и прекратила ей командовать.

Илия выдохнула, в очередной раз пытаясь приструнить свой ужас перед тем, что поджидает их в ночи, и распахнула дверь. Холодный воздух, вместе с белыми пальцами тумана, тут же проник в дом, превратив его, в представлении девочки, из надёжного убежища, в обиталище теней и страхов. Перед сёстрами легла дорога, над которой висела молочно-белая пелена. Там, где-то далеко впереди, угадывались очертания двух длинных зданий: конюшни, из-за которой торчала остроконечная верхушка растущей рядом ели - слева, хлева, примыкающего задней стенкой к курятнику - справа. Небольшая территория вокруг курятника была огорожена высоким дощатым забором, за которым неистовствовали псы, и Илия даже отсюда, из дома видела, как качаются доски под их натиском.

- Ну что, испугалась? - пихнула Зана в бок сестру и заулыбалась.

- Заткнись ты! - Илия оттолкнула Зану, едва подавив желание ударить её.

- Хочешь, я первая пойду? - спросила та, продолжая улыбаться.

«Неужели тебе совсем не страшно?» - дивилась Илия улыбке Заны.

- Нет, ты пойдёшь сзади, как я сказала. И никаких дурацких выходок, поняла?

Илия поправила нож на поясе, сошла с крыльца и, вытянув перед собой руку с лампой, направилась к хлеву. Зана двинулась следом, сжимая в руках лук, в который уже вложила стрелу.

Холод тут же окутал их, и словно стал ощупывать, в поисках места в одежде, через которое он сможет пробраться к живой и тёплой плоти. Очень быстро он забрался Илии под платье, и стал подниматься вверх, подобно отвратительному похотливому развратнику. Кожа девочки покрылась мелкими пупырышками и застучали зубы, хотя последнее могло быть следствием как холода, так и страха. В любом случае, ей стоило бы пойти быстрее, чтобы разогнать кровь, и позволить телу дать отпор холоду, но осознавая это умом, Илия все равно не могла заставить себя ускорить шаг. Все что она могла, это противится влиянию страха, который требовал от неё двигаться ещё медленнее и осторожнее, подобно маленькому зверьку, оказавшемуся в лесу полном хищников. Ведь даже в гомоне животных и истошном лае собак, Илии казалось, что они с сестрой слишком громко ступают по влажной грязи, и каждый, абсолютно все живые существа в округе, имеющие уши, знают об их приближении к хлеву.

Отойдя от дома шагов на десять, Илия обернулась. Их двухэтажный сруб показался ей под покровом ночи высохшей головой погибшего гиганта, абсолютно лишённой жизни, и только наверху, в окне матери, она заметила свет свечи, едва пробивающийся сквозь приоткрытую ставню. Мать следила за дочерьми. Илия вдруг ощутила укол стыда, от того, что взяла с собой Зану.

«Что скажет матушка, увидев, что я подвергаю младшую сестру опасности? Трусиха! Вот что она скажет. Что ты, Илия, трусиха!».

Возможно так же, в представлении Илии, подумают о ней и сёстры, которые, вполне вероятно, тоже следят за ними сквозь щели в ставнях. Но все эти переживания становились всё менее значительными и реальными, по мере того, как девочки приближались к своей цели. Оставленный ими дом терялся в тумане, словно растворяясь в нем, а здание хлева и конюшни наоборот, приобретали чёткость, и вместе с тем всё более оформленными становились страхи Илии перед тем, что ждёт их впереди.

Здесь рёв животных становился оглушительно громким, заполняя собой всю пустоту ночи, обволакивая Илию и накрывая с головой волной того первобытного ужаса, который - теперь уже в этом не было никаких сомнений, - испытывали эти бедные создания, запертые в четырёх стенах с каким-то чудищем.

«Нет там никаких чудовищ! И никаких волколаков!» - убеждала себя девочка, облизывая пересохшие губы и чувствуя как ноги наливаются свинцом, как дрожат колени, и как сложно ей делать каждый следующий шаг. Лишь в лице Заны, на котором не отпечаталось ни тени страха, а только безумный охотничий азарт, Илия находила успокоение для себя и даже частичку храбрости, которая, не будь рядом сестры, давно покинула бы старшую, без сомнения ответственную, но далеко не самую смелую из дочерей Сайна Готхола.

И вот, наконец, спустя бесконечность пути через ночь и туман, через ужас и панику, сёстры добрались до дверей хлева.

- Ну давай, открывай, - близким к требовательному тоном сказала Зана.

- Замолчи! - огрызнулась на неё Илия, куда громче, чем хотела бы.

В привычном девочкам запахе звериного пота, помёта и сена, исходящем от хлева, теперь присутствовало что-то ещё. Похожий запах Илия чувствовала, когда посещала с отцом имение Маллида. Он исходил от освежёванных тушек кроликов, которые они покупали у сварливого товарища отца. Такой же запах исходил и от тушь дичи, которую иногда приносил с охоты отец, но чаще другой его друг и сосед - Ханрис. Это запах крови. Запах смерти...

Поставив лампу на землю, Илия опустилась на корточки, и заглянула в щель между двумя массивными створками. В хлеву было темно, и все же свет Рунона, сияющего прямо над зданием, пробивался внутрь, через отверстие в крыше. Прежде не было там никаких окон или дыр, но Илия даже не подумала об этом, полностью поглощённая происходящим внутри. А в хлеву что-то действительно происходило. Теперь, приблизившись вплотную к этому зданию, она смогла различить, сквозь блеяние перепуганных овец, другие, куда более пугающие звуки. То было некое влажное чавканье, а так же хриплое рычание, которое напомнило ей о том, как с неистовой жадностью раздирают псы кусок брошенного им мяса. Затем раздался ещё один звук, громкий, от которого Илия вздрогнула всем телом, и ощутила как по спене побежали струйки холодного пота. То был хруст переламываемой кости.

Её глаза, постепенно привыкшие к полумраку, различили сначала белые призрачные тени овец, сгрудившихся в дальнем углу хлева, вжавшиеся друг к другу, не переставая неистово блеять. Затем она увидел корову, которая лежала почти в центре хлева. Что-то с ней было не так. Каким-то неестественный образом двигалось её тело. Оно подёргивалось и колыхалось, словно его кто-то пинал. А ещё, сверху, на животе коровы Илия различила некий странный тёмный нарост. И только когда этот нарост зашевелился, он с ужасом осознала, что это рука. Покрытая не то шерстью, не то белыми волосами на тыльной стороне ладони рука, с чрезвычайно, неестественной длинными чёрными пальцами, ногти на конце которых... или это были когти?... впивались в плоть животного, как теперь стало для Илии очевидным, мёртвого. И пожираемого, прямо сейчас, на её глазах, обладателем этой страшной руки.

Илия громко вскрикнула и отшатнулась от дверей хлева, когда потерявшая в своём ожидании всяческое терпение, которым, к слову, никогда и не славилась, Зана положила руку ей на плечо. Илия не устояла на ватных, полусогнутых ногах, и рухнула на задницу, а затем принялась осыпать Зану самыми грязными проклятьями, которые только слышала от отца и его друзей.

- Дура набитая! Дерьмо собачье! Куриные потроха вместо мозгов! - вопила на опешившую сестру Илия, сердце которой едва не выпрыгивало из груди. Но тут гнев её резко уступил место ужасу, когда она осознала, как сильно нашумела. Илия моментально умолкла, и перед её взором вновь встала картина увиденного в хлеву: колыхающаяся в полумраке туша коровы и лежащая на ней, уродливая лапа, которая не могла принадлежать ни зверю, ни человеку.

«Надо бежать!» - кричал её внутренний голос. - «Скорее бежать в дом! Запереть двери и ждать отца! Он уже скоро вернётся и во всём разберётся!»

Но прежде чем она успела что-либо сделать, нечто навалилось на створки дверей хлева. Они чуть подались вперёд, раскрываясь, но скоро с грохотом остановились, сдерживаемые тяжёлым засовом. В тёмном проёме, образовавшемся между ними, Илия увидела два жёлтых глаза. Только они, будто светящиеся изнутри, как глазницы вырезаемых ей и сёстрами фонариков из тыкв, взирали на девочку, словно глаза самой ночи, взор тьмы, сгустившейся по ту сторону дверей. Илия уставилась в них, и вдруг потеряла себя. Ощущение собственного тела пропало, как и возможность кричать, или плакать. Она не могла ничего, кроме как смотреть в эти глаза. И пусть они были преисполненный злобы, от которой кровь стыла в жилах, а так же хищного желания убить, которое обращает всех, рискующих стать добычей в бегство, Илия не могла отвести взгляда. По её щекам лились слезы, грудь сотрясали рыдания, но она не могла не смотреть в эти жёлтые глаза. Только они остались в мире, заполнили собой всю вселенную. Пропала и ночь, и туман, и туша коровы, и псы, и овцы, и Зана, и сестры с матушкой, что остались в доме. Даже звуки сделались далёкими и нереальными. В сознании Илии остались только эти глаза и бесконечный голод, поселившийся в них.

А потом, вдруг, один глаз погас. За ним, через мгновение исчез второй, и раздался звериные рёв, вместе с которым реальность навалилась на Илию, придавливая к мокрой грязи, в которую она упала, завалившись на спину.

Илия увидела над головой тёмное небо, в котором едва-едва проглядывались пара ярких звёздочек и ей тут же стало легче и свободнее дышаться, словно она всплыла со дна зловонного, вязкого болота, и наконец смогла вдохнуть полной грудью.

Вдруг небе затмило лицо склонившейся над сестрой Заны, теперь уже не такое решительное и смелое: в глазах сестры читался испуг, волнение, но вместе с тем и воинственность.

- Вставай, Илия! Вставай скорее! - закричала сестра, и схватив её за рукав пальто, потянула вверх.

Сама не понимая как, Илия оказалась на ногах, и тут снова раздался этот рёв, от которого волосы на голове у неё зашевелились. Двери хлева зашатались под натиском существа, рвущегося наружу.

- Я выстрелила в него! - кричала Зана, утягивая Илию за собой прочь от хлева. - Выстрелила и попала в глаз! Точно попала! Но ему ни по чём!

Илия, для которой все происходящее стало каким-то кошмарным сновидением, от коего она никак не могла проснуться, снова уставилась на двери. Между створок, из той тьмы, что совсем недавно взирала на неё своими жёлтыми глазами, вдруг появилась рука. Та самая, ужасающая лапа, покрытая белой шерстью, с длинными чёрными пальцами, и измазанными в крови когтями. Эта рука нашарила засов и стала поднимать его.

Илия вспомнила о ноже на поясе и, не отрывая глаз от дверей, опустила руку. Но одеревеневшие от страха и холода пальцы не смогли сразу сомкнуться на рукоятке, лишь пошевелили её. Тяжёлый нож проскользнул под поясом пальто и беззвучно упал на землю. Из горла Илии вырвался сдавленный стон.

Нечто в хлеву продолжало тянуть засов вверх. Ещё чуть-чуть и оно снимет доску, преграждающею ему путь к перепуганным девочкам.

Поняв, что добежать до дома они не успеют, Зана резко остановилась, - они отошли от дверей уже шагов на семь-восемь, - отпустила сестру, и вложив в лук новую стрелу, подняла его и натянула тетиву, целясь. Буквально за мгновение до того, как лапа монстра сбросила засов, Зана выстрелила, и сорвавшаяся с лука стрела, вонзилась точно в лапу чудовища, пробив её насквозь, и пригвоздив к засову.

Существо взвыло так истошно и жутко, что ноги Илии подкосились, и она осела на землю, но тут же, понимая, что не может себе позволить поддаться панике, поднялась снова.

- Бежим в дом! - закричала Зана, снова схватив её за локоть.

Но как только сёстры развернулись к дому и бросились бежать, Илия поняла, что если чудовище вырвется из хлева, оно, рано или поздно проникнет в их дом, и тогда убьёт и её, и Зану, и сестёр, и матушку с не родившимся ребёнком внутри. Это осознание предало ей сил, и Илия остановилась. Высвободившись из хватки сестры, она взглянула в сторону конюшни.

«Отец!» - появилась мысль в её голове. - «Только отец сможет помочь! И лучше, если он будет не один!».

- Что ты делаешь?! - завопила Зана. - Бежим скорее в дом!

- Надо предупредить отца! - сказала Илия твердо. - Я поеду за ним! А ты беги к матери и сёстрам! Будьте вместе! Заприте все двери и ставни! Я приведу помощь!

Зана лишь утвердительно кивнула в ответ, и бросилась в сторону дома, а Илия кинулась к дверям конюшни. Она не смотрела по сторонам, не позволяла себе ни вслушиваться в происходящее, ни оглядываться назад. Успела ли Зана добежать до дома? Выбрался ли желтоглазый демон из хлева? Узнай она ответ на любой из этих вопросов, и, может статься, что Илия уже не сможет бежать дальше, что неожиданный прилив смелости покинет её. Так что девочка дала себе одну единственную установку: добраться до лошадей, затем найти скорее отца и привести его сюда. Все остальное было не важно.

Илия сняла с дверей конюшни тяжёлый засов, и отворив правую створку, едва успела отпрыгнуть в сторону, когда молодой жеребец по кличке Тихоня, до этого бешено носящийся по конюшне, наконец увидел путь к свободе и ринулся прочь, готовый затоптать любое существо, оказавшееся у него на пути. Он вылетел в ночь, подобно живому вихрю из вороной гривы волос, сочащейся потом плоти и страха перед неотвратимо надвигающейся смертью, и унёсся в туман.

Илия забежала внутрь, и кинулась к сёдлам. Затем поняла, что времени на это нет, и помчалась к стойлам. В конюшне осталось ещё четыре кобылы, и все они, как и Тихоня, были в ужасе, готовые ринуться в ночь.

«Я не смогу сладить ни с одной из них!» - в панике подумала Илия.

В обычное время девочка гордилась тем, как умело держится на лошади, не менее чем Зана гордилась своим умением стрелять, а юная Тара своими, только начинающими проявляться, талантами к вышиванию. Но то в обычно жизни. Справиться же с перепуганной лошадью сможет далеко не каждый умелый всадник. И всё же, что ещё ей оставалось?

Илия выбрала свою любимую кобылу, рыжую, в белых яблоках, по кличке Тайна. С ней у девочки всегда были самые лучшие отношения, и вместе они провели не мало длительных поездок по долине.

- Тихо... тихо родная... - заговорила Илия, приблизившись к стойлу, где стояла Тайна, и чувствуя, как предательски дрожит её голос, словно она вот-вот должна была разрыдаться, что, в общем-то было не так далеко от истины. - Спокойно, милая... спокойно... Это всего лишь я... Ты же меня знаешь.

Кобыла вроде бы действительно узнала её и стала чуть спокойнее. Перестала так неистово мотать головой, и выстукивать копытами об пол.

- Вот так... Умница моя... Вот так... Это я, твоя лучшая подруга. Сейчас мы пойдём кататься, и только... - Илия осторожно отодвинула задвижку на двери, в стойло Тайны, и начала медленно отворять её. Но тут, прямо у дверей конюшни, за спиной Илии, раздался истошный вопль: не то крик обезумившего человека, не то рык взбесившегося животного.

Кобыла заржала, встала на дыбы, и ринулась вперёд. Что оставалось Илии? Отпрыгнуть в сторону, и позволить ещё одной лошади умчаться в ночной туман? Может многие поступили бы так, но старшая дочь Сайна, пусть и не самая смелая, обхватила Тайну за шею, и вцепилась в её рыжую гриву так крепко, словно то был единственный шанс на спасение.

Лошадь потащила Илию к открытой двери. Девочка начала перебирать ногами по боку Тайны, и подтягиваться на её гриве, стараясь забраться кобыле на спину. Возможно, в любой другой ситуации, ей бы ни за что не удалось совершить подобное, но сейчас, подгоняемая страхом за собственную жизнь, а так же жизнь сестёр и матушки, Илия сумела подтянуться достаточно высоко, чтобы закинуть ногу на спину Тайны, и через пару секунд уже оседлала её. Вот только кобыла была все так же неуправляема, она неслась в туманную мглу, не разбирая дороги, и чтобы не слететь с неё, Илия прильнула к животному всем телом, вцепилась пальцами в её шею и зарылась лицом в гриву.

Дом, хлев, конюшня, сёстры и матушка, а так же желтоглазый монстр, стремительно исчезали в ночи, и скоро Илию окружала лишь кромешная темнота.

***

Добежав до дома и распахнув дверь, Зана обернулась, и увидела движение на крыше хлева. Нечто белесое шевельнулось там, а затем поднялось в полный рост. Нет, это был никакой не волколак - теперь Зана точно это поняла. Во всех, так горячо любимых ею волхаринских сказках про волколаков, якобы обитающих где-то в чащах северных лесов, говорилось, что они как волки, только больше и свирепее. А волки ходят на четырёх лапах. Это же создание встало на две, как человек. В свете Рунона Зана точно разглядела его силуэт: неестественно выгнутые ноги, необычайно длинные руки, громадные кисти на которых свисали на уровне коленей, и вытянутая голова, которую венчали не то острые уши, не то рога. Большего она разглядеть не смогла, только один силуэт, но и его хватило, чтобы девочка замерла от ужаса.

Во мраке сверкнул жёлтый глаз, и существо, сделав три громадных шага по крыше, сгорбилось и ловко спрыгнуло вниз. Зана постаралась не потерять его из виду. Бледный, полупризрачный силуэт направился в сторону конюшни, из которой за пару секунд до того вырвалась и умчалась в ночь чёрный жеребец.

«Илия!» - у Заны перехватило дыхание. - «Оно идёт за Илией!».

Зана быстро вынула стрелу из колчана, не спуская с монстра глаз, вскинул лук, натянула тетиву и выстрелила.

Промах...

«Слишком поспешила!» - отругала она себя голосом Ханриса, своего учителя по стрельбе из лука.

В такой темноте и тумане попасть в движущуюся цель было совсем не простой задачей, но Зана точно знала, что ей это под силу, и не мешкая вынула из колчана вторую стрелу.

Своими гигантскими шагами неведомое существо преодолело уже больше половины пути до конюшни.

Стиснув зубы, Зана снова вложила в лук стрелу, снова прицелилась, выстрелила, и опять стрела умчалась в ночь, не задев едва видимый во мраке, стремительно приближающийся к конюшне силуэт.

Зана закричала от гнева и злости на себя, этого монстра, эту чёртову ночь и туман. На глаза навернулись слёзы.

«Илия! Сестрёнка!» - сердце девочки сжалось от страха перед тем, что эта желтоглазая тварь может сделать с Илией. - «Я не позволю! Нет! Нет! Нет!»

Она вложила ещё одну стрелу, быстро смахнула с глаз слёзы и опять прицелилась. Приблизившись к дверям конюшни, тварь замедлилась, и это дало Зане шанс, которым девочка мастерски воспользовалась, чем, без сомнения, очень порадовала бы своего учителя.

Вдох... выдох... выстрел...

Стрела достигла цели. Зана не могла разглядеть, куда именно она попала, но поняла, что не промахнулась, по тому как взвыло чудовище. Полный ненависти глаз, - единственный, потому как правого Зана уже его лишила, - уставился на неё. Сквозь тьму и туман тварь безошибочно разглядела маленькую девочку, причинившую ей так много боли.

Тут же из конюшни вырвалась рыжая кобыла, и за пару мгновений, пока она не скрылась во мгле, Зана успела разглядеть оседлавшую её Илию.

«Молодец сестрёнка! Тебе удалось!»

Тем временем тварь ринулась на Зану. С лёгкостью перемахнув через стоящую на его пути телегу, она припала к земле, перебирая теперь всеми четырьмя конечностями. Передние лапы с гигантскими когтями во время бега буквально взрывали грязь, комья которой улетали в темноту.

Зане следовало бы скрыться в доме, захлопнуть дверь прямо сейчас, и спрятаться внутри, с сёстрами и матерью, но, воодушевлённая своим успехом, и тем что Илии удалось уйти из лап чудовища, воинственная девочка решила одарить нахального монстра, напоследок ещё одной стрелой. Она потянула руку за спину, и тут же ужас обуял её, когда Зана поняла, что стрел в колчане больше нет. Илия взяла с собой всего пять стрела.

«Вот ведь дурочка!» - только и подумала Зана, неотрывно наблюдая за тем, как надвигается на неё чудовище.

Шаг назад. Ей нужно было сделать только один шаг назад, и закрыть дверь. Но скованная ужасом от того, что она осталась безоружной, Зана замерла, как замирает кролик, глядя на удава, и лишь безвольно ждала когда хищник накинется на неё.

Пять шагов... четыре... три... два...

Зана закричала, и выпустив из пальцев лук, закрыла лицо руками.

Тварь врезалась в неё плечом, сбила с ног, и Зана повалилась спиной на пол. Тут же она ощутила зловонное дыхание смерти, и горячие влажные пальцы сомкнулись на её оголившейся икре. Монстр потянул Зану к себе, и стащил по ступеням крыльца в грязь. Ударившись макушкой о землю Зана сильно прикусила язык. Рот наполнился солёной кровью, но резкая боль предала ей сил и девочка стала отбиваться от монстра, что было мочи пиная его свободной ногой. Раздался рык. Тварь размахнулась левой рукой, не выпуская из правой ногу девочки, и ударила Зану. Четыре острых когтя порвали пальтишко, ночную рубашку и плоть, от правого плеча Заны, до середины груди. Девочка истошно закричала.

Вместе с тем раздался ещё один звук: треск повалившегося дощатого забора, и два пса, очутившихся на свободе, ринулись в бой на незваного, жуткого гостя. Тварь только и успела, что выпустить ногу Заны и обернуться, как молодой бело-черный пес - Клыкастый, - прыгнул на неё и впился в руку. Второй, уже не способный на такие бойкие атаки чёрный пёс - Лохмачь, - подоспел на пару секунд позже, и впился в ногу чудовищу. Все вместе они повалились на землю, и покатились, став единый комом шерсти, клыков, когтей, слюны и крови. Завязался бой не на жизнь а на смерть. Собаки скулили и рычали, существо хрипело и выло.

Зана перевернулась на живот и, превозмогая жгучую боль в плече, поползла на четвереньках к дому. Оно чувствовала как тёплая кровь струиться из ран, пропитывает её ночнушку, которая стала липнуть к телу, и пальто, тяжелеющее с каждой секундой. В ушах звучал шум боя за спиной, а внутренний голос в её голове выкрикивал простые мысли:

«Я не умру! Я не умру! Я не хочу умирать! Маменька! Папенька! Илия! Кто-нибудь, пожалуйста...! Я не умру!»

Забравшись в дом, она схватилась за дверную ручку, потянув её на себя, и падая на пол успела заметить только, перед тем как закрылась дверь, с какой невероятной яростью псы Клыкастый и Лохмач, снова и снова атакуют чудовище, не давая ему подняться с земли.

Дверь закрылась, всё поглотила темнота.

«Нужно задвинуть засов!» - неожиданно ясно поняла Зана. Подняться на ноги сил уже не было, но запереть дверь она могла и с пола. И Зана, опёршись на левую руку, правой потянулась во тьму, пытаясь нащупать пальцами задвижку. Кровь струилась по животу и по бёдрам, собираясь лужей на дощатом полу, голова кружилась всё сильнее, к горлу подступил ком тошноты, но девочка упрямо продолжала шарить по двери, пока её пальчики не сомкнулись на стальном рычажке. Она потянула его в сторону, запирая дверь, и вместе с тем мир вокруг Заны закружился, пол ушёл из под неё, словно кто-то разом перевернул весь дом, а может и весь мир с ног на голову. Вихрь тьмы охватил Зану, унося её сознание в забытье.

***

Тайна мчалась через ночь и туман, не разбирая дороги. Вначале Илию волновало только, как бы удержаться на несущейся во весь опор лошади, но когда страх перед тем, чтобы слететь с коня прошёл, она начала думать и рассчитывать. Тайна умчалась из конюшни по прямой, следовательно она несла Илию на запад, к горам. Имение Маллида же располагалась на юге, значит ей нужно было во что бы то ни стало изменить направление лошади.

Продолжая левой рукой держаться за гриву Тайны, Илия подобралась чуть ближе к голове лошади, и принялась гладить её по шее, приговаривая на ухо:

- Спокойно, милая... Спокойно... Все закончилось... Теперь здесь только ты и я.... Успокойся, прошу тебя.... Шшш...

Не сразу, но это сработало. Не зря Тайну считали самой умной и покладистой из лошадей Сайна. Илии удалось наконец урезонить перепуганную кобылу, и когда та, фырча и хрипя, почти остановилась, девочка аккуратно заставила её повернуться в нужную сторону.

Затем Илия огляделась по сторонам. Справа и правда угадывались силуэты гор. Рунон, что прежде висел впереди, теперь остался за правым плечом. Для верности Илия задрала голову и сверилась со звёздами. Не все созвездия проглядывались в эту погоду, и все же она смогла отыскать те, что указали ей на верность выбранного направления.

- Я где-то рядом с трактом, - вслух проговорила она, и снова обратилась к лошади: - Ну что, родная, готова к следующему забегу? Нам нужно предупредить отца.

Мысли о том, что желтоглазая тварь, забравшаяся к ним в хлев, доберётся и до её сестёр с матушкой, вновь наполнила сердце Илии ужасом и решимостью.

- Но! - крикнула она срывая голос, и ударила пятками по бокам Тайны. - Но! Пошла!

Тайна снова ринулась вперёд, теперь уже подвластная командам Илии, и вместе они помчались на юг.

***

- ... и вот тогда я решил, что всё, конец мне пришёл! - едва сдерживая хохот рассказывал историю Сайн.

То был пузатый, круглолицый человек, с небритыми щеками, зато гладко-выбритой головой, следствием нужды а не прихоти, так как лысеть он начал ещё до тридцати, и с тех пор мог отпускать и сбривать бороду как ему вздумается, но ни в коем случае не забывал побрить голову. В доме Маллида было жарко, особенно поле трёх бочонков выпитого пива, и бритая голова Сайна блестела от пота, бисеринки которого висели над его пухлой верхней губой, под вздёрнутым носом, за который его, когда-то очень давно, ещё только поступившего на службу в ополчение мальчишку, дразнили свином. Но дразнили не долго, надо сказать. Сайн быстро и доходчиво объяснил тогда всем обидчикам, почему ему совсем не подходит это прозвище. И воспользовался для того не своими кулаками, каждый из которых уже тогда достигал размеров пивной кружки, а острым словцом, на которые всегда был мастак. Теперь же, в свои сорок три года, давно лишившись военной выправки, и раздобрев от спокойной жизни, Сайн стал больше походить не на свина, а на кабана, лесного вепря, размеры которого отнюдь не повод для насмешек, а скорее для опасения. Правда здесь некому было его опасаться. Все за этим столом знали Сайна слишком хорошо, чтобы понимать, что под личиной этого гиганта кроется натура добрая и миролюбивая.

- А этот надутый индюк уже к мечу своему тянется, - продолжал рассказ он, развалившись на кажущимся хлипким под такой тушей стуле, и активно жестикулируя, в данный момент для того, чтобы показать, как тянут руку к ножнам. - Я ему говорю, со всей любезностью, на которую только способен: офицер, при всем моем уважении, я не в курсе, где ваша супруга, - Сайн выставил руки ладонями вперёд, как бы демонстрируя офицеру из своего рассказа, что он не вооружён и сдаётся. - Но уверяю вас, сэр, в моей палатке вы её не найдёте. Откуда бы столь достопочтенной даме здесь взяться? А он, видно, не верит. Уже меч обнажает. Я по сторонам оглядываюсь, и понимаю, что топор мой валяется на земле, под портками и рубахой. Не успею, как пить дать, его подобрать. Стою перед ним голый, сверкаю чреслами, так сказать, и думаю, что так и помру без порток.

Представляя эту картину, пять человек, составлявших компанию Сайну за круглым столом, установленным по центру небольшой гостиной дома Маллида, хохотали до слёз. В камине, над которым висел полуторный меч в ножнах, трещали полешки, пожираемые пламенем, наполняющим комнату не только теплом но и оранжевым светом. Под уходящей наверх лестницей были свалены четыре пустых деревянны бочонка из под пива. Пятый, ещё совсем полный, стоял у ног хозяина.

- И тут врывается в мою палатку этот парень, - Сайн хлопнул по плечу высокого, худого мужчину, рядом с собой, длинные волосы которого, перетянутые кожаной повязкой на лбу, и аккуратная бородка, давно покрылись сединой. По виду Ханрис казался старее своих друзей, хотя он всего на год был старше Сайна и на два младше Маллида. Возможно, такое впечатление складывалось из-за худобы, особенно заметной на его скуластом лице. Возможно из-за глубоких морщин, паутинкой собирающихся вокруг старого шрама, спускающегося от самого уголка правого глаза до середины щеки, из-за чего его правое веко было всегда чуть опущено, придавая Ханрису печальное выражение лица. А может из-за седых волос, или из-за взгляда серых глаз, в которых читалась некая мудрость, словно не доступная другим и оттого его тяготящая.

- Врывается, значит, и все мы замираем, как дураки, глядя друга на друга. Голый я, этот индюк, с полуобножённым мечом и надутыми губками, и Ханрис, - теперь Сайн выставил руки перед собой, глядя куда-то в потолок, словно в ожидании божественного откровения. Сделал паузу, во время которой весь смех за столом умолк, и слушатели затаили дыхание в ожидании развязки, и продолжил рассказ: - А Ханрис смотрит на индюка и говорит: сэр, ваша супруга весь лагерь на уши подняла, в поисках вас. Ей кто-то сказал, что вы отправились в город. Индюк глаза выпучил, надулся ещё больше. Кто сказал? - Сайн выпрямил спину и повысил голос, передразнивая офицера, прозванного им индюком: - Я же здесь! А Ханрис ему отвечает: мол, не знаю сэр. Кто-то сказал, что вы тайком отправились в бордель.

За столом прозвучал взрыв хохота. Громче всех хохотал Маллид. Драйган и Ханрис смеялись чуть сдержаннее, а близнецы Ронар и Синта улыбались так, словно пытались скрыть, что не поняли, в чем состоит шутка. Им было всего по шестнадцать лет. Оба белокурые, голубоглазые, похожие на своего почившего три года назад родителя, как две капли воды. Больше они походили только друг на друга, разве что лицо Синты ещё не лишилось детской пухлости, её волосы были завязаны в длинную косу, свисающую с правого плеча, а тонкие губки и смотрящие из под длинных ресниц глаза выдавали женственную натуру, в то время как лицо Ронара уже стало грубеть, над губой появился пушек, а волосы были острижены по уши, ровной линией. Они, как и Драйган, за этим столом, представляли молодое поколение, но если первый находился здесь, потому что все эти встречи всегда собирал его отец - Маллид, то близнецы получили эту привилегию после смерти своего отца - Зана. Он был одним из пяти боевых товарищей, которые, в награду за военные заслуги, получил от герцога Марека Готхола землю на северной границе территории клана. А так же первым, и на данный момент единственным из них, кто скончался в мирное время. В память о друге, Маллид пригласил прошлым летом Ронара выпить с ними, заняв за столом место отца. Вот только он не учёл, что Синта была ничуть не менее отпрыском Зана, чем Ронар, и не собиралась уступать брату его первенство в чем бы то ни было, не смотря на пол и прочие предвзятости. Эти двое порой не мало веселили окружающих своими перепалками на тему: кто главный в семье. На данный момент сказать можно было только, что никто из них в данном споре не уступил, и вопрос оставался открытым.

- Видели бы вы, как эта индюшатина вылетела из моей палатки, - Сайн взмахнул свободной рукой, словно провожая вспорхнувшую в небо птичку. - Вот был, а вот не стало. А Ханрис оглядел меня так... оценивающе, с ног до головы, и говорит, совершенно спокойным тоном, словно ничего и не было: выпить не хочешь? - Сайн потрепал другу за плечо, и потянулся за выпивкой, чтобы промочить пересохшее горло. - Так вот этот парень спас мне жизнь во второй раз, - заключил он и выпил.

- Да брось, - отмахнулся Ханрис, улыбаясь лишь губами, но не глазами, остающимися все такими же серьёзными и печальными. - Это все заслуга Иветты. Она прибежала ко мне в палатку, полуголая, сказала, что тебя сейчас муженёк прирежет. Мол - спасать надо. Вот мы и придумали наскоро фигню эту, про бордель.

- Дааа... леди Иветта та ещё шалава была, - проговорил качая головой Маллид, устремив взгляд в пустоту, за спинами друзей. - Половина полка её поимело.

- Так на черта же этот офицер таскал её с собой в военные походы? - спросил Ронар.

- Потому что, как только он уходил с герцогом, Иветта к себе чуть ли не каждый день мужиков таскала, - ответил Сайн. - Вот этот индюк надутый и решил, что спокойнее ему будет, если суженная рядом останется. Так он, дурак, полагал, что сможет за ней приглядывать. Не тут-то было! В окружении бравых молодцев, истосковавшихся по женской ласке и теплу, леди Иветта открыла для себя совершенно новые перспективы.

- Ненасытная была женщина! - закивал Маллид. - Тут крутой норов нужен, чтобы сладить с такой, и инструмент рабочий. Куда же этому олуху плешивому было ублажить такую. Она мне рассказывала, что этот петух с ней в постели не больше пяти мину потеет, а потом всё, дрыхнет, довольный как пёс нажравшийся. Вот она и бегала к нам, солдатикам, пока тот спал блаженным сном.

- Вы что, все с ней покувыркаться успели? - желая не отставать от темы, спросила Синта, хоть и прозвучало в этом вопросе скорее осуждении чем интерес.

- Девочка моя, - Маллид подался вперёд, - да я с ней девственности лишился, - и захохотал пуще прежнего, брызжа слюной на стол.

Все остальные захохотали тоже, а Синта наморщила носик, явно стараясь выбросить из своей головы то, что ненароком представила.

- Сбегай-ка в погреб, - отсмеявшись, пихнул Маллид сына в бок. - Обнови закуски. Видишь, тарелка опустела? Иль слепой совсем?

- Да, конечно, отец, - Драйган стал спешно подниматься. - Сейчас сделаю.

Все за столом в тот момент отвернулись, кто в свои кружки, кто в окно, и сделали вид, что не заметили этой сцены. Все, кроме Синты, которая взглянула на Драйгана с печалью и ободрением, и когда их взгляды встретились, улыбнулась ему, чисто и искренне. Драйган тоже ответил ей короткой, застенчивой улыбкой, и взял со стола большую миску, удалился в глубь дома. Синта проводила его томный взглядом, что не ускользнуло от внимания её брата, который насмешливо и через чур наигранно фыркнул.

Уже не единожды, с тех пор как они стали наведываться в этот дом каждый гексал, Ронар замечал, какие взгляды бросают друг на друга Синта и Драйган. Между ними что-то зрело, и это что-то буквально выводило его из себя. Но то было много причин: взросление, соперничество с сестрой и при этом не желание делить её с кем-то другим. Но главной причиной было то, что Ронар завидовал Драйгану - высокому, широкоплечему, с уже растущей бородой, в то время как у самого Ронара лишь недавно стала пробиваться растительность на лице, да и худощавое тельце никак не хотело наливаться силой. Пытаясь показать перед сестрой свою мужественность и право стать заменой отцу во главе семьи, он понимал, что проигрывает на фоне Драйгана, и сойдись Синта с таким юношей, она уж точно перестанет воспринимать брата всерьёз. Потому он как мог старался показать свою пренебрежительное отношение к этим взглядам, чем неоднократно навлекал на себя гнев Синты.

Вот и сейчас реакция брата заставила взгляд девушки тут же перемениться. В нем появилась жёсткость.

- Дать тебе слюньки подтереть, братишка? - стальным тоном обратилась она к Ронару.

- Иди лучше хахалю своему их подотри, - огрызнулся он.

Тут уже прыснул Сайн, который как раз допивал своё пиво, и стал быстро утирать рукавом рубахи побежавшие по подбородку ручьи.

Щеки Синты вспыхнула, взгляд стал ещё более яростным. Повернувшись к брату, она зашипела, словно фурия:

- Коль тебе моча в голову ударила, и думать мешает, так сходи облегчись, и не позорься за столом.

- Это я то позорюсь?! - тут же завёлся Ронар.

- А ну умолкли оба! - рявкнул Маллид, бахнув по столу кулаком так, что вся посуда подскочила, а из кружки Драйгана, к которой он давно не прикасался, выплеснулось пиво, и закапало на пол. - Не для того мы собрались, чтобы ваши перепалки слушать. Подрастающее поколение, мать вас так, - он поднёс к губам кружку и выпил. - Вы жизни не знаете. Ни черта вообще не знаете! Бранитесь меж собой как псы помойные, а ведь вам батька все устроил. За что бранитесь то, когда всё есть? Всё готовенькое. Бери! Пользуйся! А нет, всё бы вам покусать друг друга.

Ронар и Синта пристыжено, и удивительно схоже, опустили головы. Сайн и Ханрис обменялись многозначительными взглядами, как бы говоря друг другу: «Ну вот, набрался. Этого и следовало ожидать!». По Маллиду легко было оценивать состоянии пьянки: задумчивый и хмурый - только начал пить; весёлый и шумный - пьянка в самом разгаре; начал ворчать и бить кулаками об стол - значит застолье затянулось.

- Противно смотреть на вас, хлюпиков, - продолжал Маллид. - Крови не нюхали. Сидите здесь, в домишках своих, под крылом материнским. Сытые, холёные. Не знаете, как вашим отцам всё это тяжело далось.

- Так разве не за тем мы тут и собрались, чтобы рассказать об этом? - встрял вдруг в монолог Маллида Сайн. - И не за тем ли, чтобы вспомнить самим и порадоваться, что нашим детям не довелось всего этого вкусить? Неужели ты хочешь, дружище, чтобы сын твой прошёл всё то же, что и ты?

- Да куда же ему? Щенок сопливый... - болтовня Маллида стала переходить в бормотание. - Не сдюжит он такое пройти. Мягкий слишком.

Маллид смолк, уставившись в стол, и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь треском пламени в камине. Но в этой тишине вдруг стал различим новый звук, исходящий снаружи, из темноты ночи, из-за плотно закрытых ставень и затворённой двери. Первым его услышал Ханрис. Нахмурился, отставил кружку и поднялся.

- В чем дело? - поднял на него взгляд Сайн.

- Топот копыт, - сообщил Харрис, продолжая вслушиваться. - Кто-то скачет к нам.

И действительно, стоило остальным прислушаться, как они различили быстро приближающийся стук копыт.

- Кто это пожаловал в ночи? - Маллид резко встал, и стул, на которым он сидел с грохотом повалился назад. - Если кто-то недобрый, то знай...

Но не успел он договорить, как все присутствующие услышали девичий крик.

- Отец! - звала снаружи Илия. - Отец! Папа!

- Илия, - сказал, осипшим голосом Сайн и, не заботясь о стоящей на столе утвари, вскочил на ноги.

Несколько кружек попадали на пол, разливая содержимое по доскам. Но Сайну было наплевать. Его звала дочь, и в голосе её он слышал призыв о помощи и страх.

Оттолкнул с пути Маллида, пьяная голова которого соображал туго, он ринулся к двери, распахнул её, и выбежал в ночной мрак с той прытью, которой давно за ним не водилось. Следом выбежал Ханрис, за ним Ронар и Синта, и наконец пошатывающийся Маллид, благоразумно остановившейся в дверях, чтобы не бухнуться с крыльца в грязь лицом.

Из тумана на них выскочила Илия, верхом на рыжей неоседланной кобыле. Сайн вытянул руки, готовый, если потребуется, остановить лошадь на полном скаку. Но то ли Илия все же сумела приструнить животное, то ли Тайна узнала хозяина и сама замедлила бег, но животное подскакало к нему в плотную уже рысью, и Илия, буквально рухнула на руки отца.

- Что случилось, девочка моя?! - прижав к себе дочь, Сайн спешно понёс её в дом. - Почему ты здесь? Что стряслось?!

- На нас напало чудовище, папа! - из глаз девочки брызнули слёзы. - Оно... что-то... я не знаю что это... забралось в хлев!

- Сёстры?! Мать?! - лицо Сайна стало наливаться кровью, глаза наполнились ужасом.

- Они в доме! Я поскакала за тобой! За помощью! Скорее, папа, оно может ворваться в дом!

Посадив дочь за стол, где ещё совсем недавно они травили военный байки, Сайн оглянулся на Ханриса.

- Я приведу лошадей! - сказал тот и кинулся прочь из дома.

- Мы поедем с вами! - решила за себя и за брата Синта. Ронар не возражал. Они вместе выбежали вслед за Ханрисом.

- Мою седлайте тоже! - рявкнул Маллид, вслед пронёсшимся мимо него подросткам.

В дверях появился Драйган, неся в руке миску, в которой лежали сухари, вяленое мясо и кусочки козьего сыра. Он непонимающе уставился на рыдающую девочку, затем на отца, пошатывающегося возле распахнутой входной двери.

- Ты такая молодец, - говорил дочери Сайн, вытирая с её щёк слёзы. - Все позади. Ты нашла меня. Ну расскажи, прошу, что там произошло? Кто забрался в хлев?

- Не знаю, папа... - всхлипывала девочка, не в силах остановить рыдания, рвущиеся из груди. - Я видела только глаза. Жёлтые глаза. И руку... с когтями...

- Какой-то зверь? - буркнул Маллид от двери. - Медведь?

- Не медведь, - замотала головой Илия. - Я не знаю, кто это была, папа. Чудовище...

- У страха глаза велики, - со знанием дела сообщил Маллид.

Драйган, тем временем, кинул миску на стол, схватил первую попавшуюся кружку, выплеснул её содержимое в камин, и зачерпнув из бадьи, стоявший в углу, чистую воду, поднёс Илии.

Пока она пила, жадно глотая воду, Сайн услышал фырчанье лошадей и топот копыт по грязи, доносящиеся снаружи.

- Оставайся здесь, хорошо, девочка моя? - он погладил Илию по ладони. - Я поеду домой, вместе с дядей Ханрисом. Мы со всем разберёмся, и потом я за тобой вернусь.

Илия кивнула. Слёзы продолжали литься по её щекам и дрожали губы.

- Не оставляй её одну, - попросил Сайн опустившегося рядом Драйгона, и когда тот кивнул, быстро поднялся, и направился к двери.

- Я пойду с тобой, друг, - положил ему руку на плечо Маллид, когда тот проходил мимо. - Разберёмся с этим зверюгой...

- Ты слишком пьян, - Сайн смахнул его руку с плеча.

- Ты что забыл, что я пьяным дерусь даже яростнее, чем трезвым? - запротестовал Маллид в спину уходящему другу.

- Это касается моей семьи, Мал! Мне не до шуток! - рявкнул на него Сайн, забираясь на подведённую Ханрисом лошадь. Ронар и Синта уже были в сёдлах.

- Я убью любого, за твою семью! - крикнул Маллид.

- Ты даже в седле не удержишься. Оставайся с моей дочерью, - сказал Сайн, и, не дав Маллиду ничего возразить, натянул поводья, ударил по бокам лошади, и помчался в ночь.

Маллид наблюдал, как быстро удаляются четыре всадника, исчезая в туманной тьме. Смотрел им вслед даже когда они уже скрылись из виду, и даже когда уже нельзя было различить топота копыт все равно стоял в дверях и вглядывался в ночь, а может куда-то в глубину себя и своих воспоминаний. Затем, словно очнувшись ото сна, обернулся и оглядел место недавнего весёлого застолья, где остались только: дрожащая, перепуганная девочка, утишающий её юноша и пьяный в хлам бывалый воин, заделавшийся земледельцем.

- Какое же ты все таки позорище, - сказал Маллид сыну. - Только с детьми да девками и можешь сидеть.

Его повело назад, ноги заплелись и навалившись спиной на стену, он сполз по ней на пол.

***

Они мчались во весь опор, не щадя лошадей. Неслись сквозь ночь, разрывая туман на лоскуты, словно старую, дырявую простыню. И все равно, Сайну показалось, что прошла целая вечность, между тем моментом, когда они покинули имение Маллида, и тем, когда он увидел впереди свой дом. Сколько всего он успел за это время передумать, сколько ужасных исходов событий вообразил. В том, кого Илия назвала чудовищем, Сайну представлялся образ человека. Возможно группы людей. Беглецов от закона или дезертиров уходящих на север, в Волхарию, где гнев герцога уже не сможет их настигнуть. Ублюдков, для которых не существует ни чести, ни морали, ни совести. Таких Сайн встречал на своём веку не мало, и хорошо знал, на что они способны. Вот истинные чудовища, а не сказочные бестии, и не голодные лесные хищники. Истинные монстры - жадные, ошалевшие от вседозволенности люди, не могущие сказать себе: «нет», когда перед ними оказывается кто-то слабый и не способный дать отпор. Сайн чуть не выл во весь голос, представляя, что такие уроды могут сотворить с его супругой и дочерьми. И проклинал себя за то, что покинул их, за то что не был рядом, когда оказался нужен.

«Скорее! Скорее! Скорее!» - кричал он мысленно лошади, понимая, что скакать ещё быстрее она не способна, и сильнее всего на свете желая в ту минуту обрести крылья и, обогнав ветер и ночь, оказаться у себя дома через мгновение.

И вот, в белесом мраке показался силуэт конюшни, хлева и дома. Лишь подскакав почти вплотную Сайн заметил, что сквозь щели к ставнях комнаты его дочерей пробивается свет.

- Шанта! - позвал он супругу, спешиваясь. А затем, несясь к дому стал выкрикивать имена дочерей: - Тара! Зана! Риза! Девочки мои!

Со всего маху он врезался в дверь и обнаружил, что та заперта. Сам этот факт уже был поводом для беспокойства, так как, с самого дня их прибытия в эту долину, хоть на дверях и имелись засовы, они никогда не запирались. Наложившись на уже бушующий внутри Сайна ужас, эта чертова дверь, преграждающая ему путь к семье, породила в его сознании одновременно надежду, при мысли что семья заперлась от зверя, и тот не сумел проникнуть внутрь, и отчаяние от предположения, что это некто посторонний забаррикадировался в его доме, взяв в заложники жену и дочерей. И Сайн стал долбить кулаками в дверь, снова и снова выкрикивая имена супруги и дочерей.

- Смотрите! - указал Ронар на то, что пропустил Сайн, но заметил спешившийся Ханрис.

Крыльцо, на котором стоял Сайн, было залито кровью. Крови было много и вокруг, рядом с домом. А в нескольких шагах от двери, лежал труп собаки.

«Лохмач» - узнал Ханрис старого пса Сайна.

Все его тело превратилось в месиво из ещё не свернувшейся крови и шерсти. Голова была неестественно вывернута, горло разорвано. Оглядевшись по сторонам Ханрис заметил и труп второго пса - Клыкастого, лежащий чуть дальше.

Сайн с такой силой долбился в дверь, что казалось, ещё чуть-чуть и она слетит с петель, но прежде чем это произошло, её открыта Тара, и тут же кинулась в объятия отца.

- Что тут произошло?! - спросил он, поднимая дочь на руки и быстро проходя в дом.

- Кто-то забрался в хлев! - захныкала девочка. - Илия и Зана.... пошли посмотреть... Потом его отогнали псы. Но Зана...

- Что с ней?!

Но ответ не требовался. Задавая этот вопрос Сайн уже входил в комнату сестёр, и увидел, как над кроватью Заны склонилась его супруга, а рядом сидела рыдающая Риза.

- Зверь её покусал... - дала запоздалый ответ Тара.

- Девочка моя! - Сайн опустил Тару на кровать, и кинулся к постели Заны.

Её одеяло пропиталось кровью, кажущейся чёрной в свете всего пары свечей. Девочка была жива, но дышала тяжело и хрипло. Глаза её были закрыты.

- Так много крови, - прошептала Шанта, уступая место мужу, а сама сев на край кровати Илии. - Так много... Она никак не останавливается. Течёт и течёт.

Откинув одеяло, Сайн поднял промоченные в тёплой воде тряпки, красные от пропитавшей их крови, которыми Шанта пыталась остановить кровотечение. Увидев четыре рваные раны, разорвавшие плоть девочки, Сайн сжал кулаки, поддавшись на миг панике. Никогда прежде он не позволял себе такого. Но ведь никогда прежде перед ним на койке не лежала дочь. Он зашивал раны от топоров и мечей, отрезал загнившие конечности, пилил и дробил кости, запихивал кишки на место. Но вид этих ран на побелевшем тельце его родной дочери, его Заны, такой смелой и смышлёной, такой озорной непоседы, лежащей теперь перед ним безвольным куском мяса, сочащимся кровью, привёл Сайна в ужас, лишил его самообладания. Но всего на миг. И вот он уже взял себя в руки.

- Тара! Риза! Несите скорее мой медицинский набор!

Девочки ринулись из комнаты, исполнять поручении отца.

- С ней все будет хорошо? - Шанта взглянула на мужа с ужасом и надеждой. С мольбой матери, готовой отдать собственную жизнь, лишь бы жило её дитя. - Прошу, Сайн, скажи что...

- Не мешай мне, женщина! - прикрикнул на супругу Сайн, отводя от неё взгляд. Не мог он ей этого обещать. Девочка потеряла столько крови. Такие большие раны. Нет, он просто не мог дать такого обещания, и ненавидел себя за это.

- Где Илия? - спросила Шанта сдавленным голосом. - Это я послала её туда... Где Илия, Сайн?!

- С ней все хорошо, - ответил за друга Ханрис, стоящий до того молча в дверях. - С ней Маллид и Драйген.

Сайн поднял на него глаза и коротко кивнул в знак благодарности.

Мимо Ханриса промчались девочки, неся в руках завёрнутые в кожаные лоскуты медицинские принадлежности Сайна.

- Мне нужна миска тёплой воды. И ещё простыня! - наказал он девочкам. - Несите! Живо!

Ханрис положил руку на плечо Шанты, отвлекая её внимание от ран дочери на своё лицо.

- Расскажи пожалуйста, что тут случилось. Кто на вас напал?

- Я не знаю, кто это был, - заговорила дрожащим голосом Шанта. - Псы вдруг залаяли. И скотина... такой шум поднялся. Я послала Илию поверить, что с животными. Она сказал, что кто-то забрался в хлев, но я же не думала... - по щекам Шанты побежали слёзы.

- Ты видела, кто забрался? - продолжал спрашивать Ханрис, опережая занимающуюся истерику Шанты.

- Нет. Илия взяла с собой Зану. Они пошли в хлев. Затем... какой-то вой... Кто-то рычал... А девочки побежали обратно. У самого дома на Зану напал какой-то зверь. Её спасли псы... Я нашла дочь внизу, с этой страшной раной...

Шанта опустила голову и закрыла рот рукой, сдерживая рыдания, сотрясающие её плечи.

- Мы осмотрим хлев и конюшню, - сказал Ханрис Сайну, который уже склонился над раненой дочерью, в миг превратившись из перепуганного отца, в сосредоточенного и сдержанного хирурга, спасшего в былые годы не один десяток солдатских жизней.

***

Синта и Ронар ждали снаружи, вглядываясь в ночной мрак.

- Кто это мог быть, как думаешь? - спросила Синта, чувствуя, как путы холода стали сжимать её конечности.

- Вот уж не знаю... Медведь? Ты видела, что он с собаками сделал?

- Бедняги... - Синта шмыгнула носом, и стала притоптывать на месте, спасаясь от холода.

- Зря мы не взяли оружия, - Ронар вертел головой, оглядывался по сторонам в надежде вовремя заметить приближающегося к ним хищника, но всем сердцем желая не встречать того, кто так изуродовал собак. - Вдруг он все ещё бродит поблизости.

Синта ничего не ответила, лишь обхватила себя руками за плечи и подступила спиной ближе к дому, чтобы никто не смог подобраться к ней сзади.

Скоро в дверях появился Ханрис.

- Как девочка? - спросила Синта.

- Пока не знаю. Ей занимается Сайн, а лучше хирурга я не встречал. Так что шансы у неё большие.

- Её кто-то покусал?

Харнис покачал головой:

- Разодрал когтями плечо.

- Значит зверь?

- Выходит, что зверь, - неуверенно сказал Ханрис.

Раны он хорошо осмотреть не успел, но и беглого взгляда хватило, чтобы сказать, что зверей способных нанести такие увечья в их лесах водится не много. По большому счёту, кроме медведя на ум никто не шёл, но от чего-то Ханрис уже был точно уверен в том, что здесь побывал отнюдь не медведь. Но кто же тогда?

- Давайте осмотрим хлев, - сказал он, направляясь к виднеющимся в темноте зданиям.

На подходе к полуоткрытым дверям хлева, Ханрис поднял охотничий нож, в ножнах, который сам, когда-то давно подарил Сайну. У самих створок стояла все ещё зажжённая лампа. Ханрис взял её и подал Синте. Затем снял с двери засов, отметив, что тот измазан в крови и в нём торчит наконечник стрелы, и, откинув его в сторону, быстро распахнул створку. В нос ударил запах крови. Тут же заблеяли овцы, и несколько белых, пушистых созданий ринулись прочь, получив долгожданную свободу.

Втроём они зашли внутрь, и остановились над выпотрошенной тушей коровы.

- Властитель, - Ронар скривился, попытался подавить спазм тошноты, у него это не вышло, и отбежав в угол, он выблевал из себя все, что съел в доме Маллида.

Синта оказалась крепче желудком, но и она отошла назад, зажав нос рукой и стараясь не смотреть на убитое животное. Только Ханрис подошёл к трупу и опустился рядом с ним на корточки, бесстрастно оглядывая разбросанные по полу ошмётки внутренних органов коровы, а так же следы зубов и когтей на её плоти и костях.

- Её кто-то сожрал? - спросил Ронар, отдышавшись, но не подходя к туше.

- Сожрал, - кивнул Ханрис задумчиво, и поднял взгляд вверх. Через проломленную дыру в крыше виднелся кусочек ночного неба.

Быстро поднявшись, Ханрис забрал из рук Синты лампу, и вышел из хлева. Обойдя здание, он нашёл, что искал: глубокие следы когтей на досках, тянущиеся до самой крыши.

«Вот как он забрался внутрь» - понял Ханрис. - «Отсюда на крышу. Затем внутрь. Он шёл за коровой, не за людьми. Хотел есть. Но медведь бы так не смог. Может рысь?».

Из-за угла появилась Синта.

- Как думаешь, этот зверь все ещё здесь? - спросила она с опаской.

- Думаю, ушёл, - Ханрис глянул в сторону стены гор, ещё более чёрной, чем темнота ночи.

- Но может вернуться?

- Может. Не натопчите тут. Завтра, на рассвете, пойду по следам, и выслежу эту тварь. Если псы потрепали его, значит далеко уйти не мог.

- Мы пойдём с тобой, - сказал Ронар, появившись за Синтой.

- Только один из вас, - кивнул Ханрис. - Сами решайте, кто. А другой пусть остаётся в имении, с матерью и братом. Пока мы не знаем кто это и куда оно ушло, нельзя оставлять наши дома без защиты.

Утро было пасмурным. С севера наползли серые тучи, гонимые ветром, своим небесным пастухом, с покрытых густыми лесами земель Волхарии, на просторные, холмистые пастбища Селении. Они мчались над узкой трещиной долины, проделанной в незапамятные времена бурным потоком Белой реки, в гряде Бледных гор.

Ханрис с безразличием взирал на эту серость и на низко летящие на её фоне чёрные силуэты птиц, сидя на широком крыльце своего дома, и держа в руках длинную курительную трубку. Время от времени, не отрывая глаз от неба, он припадал к ней губами и вдыхал, а затем выпускал в воздух клубы белесого дыма. Мыслями Ханрис был совершенно в другом времени и месте: он взирал на изуродованный труп коровы Сайна, на тела его погибших псов, и на раны его дочери. Всё случившееся настораживало бывалого охотника, рождало в нём беспокойство, которое он никак не мог унять. Что-то ждало их впереди, и он точно знал, что это что-то недоброе. Нечто тёмное и опасное спустилось к ним в долину. И пусть не было у него обоснованных причин так считать, он всё же верил своему чутью. Оно не раз спасало Ханриса в прошлом, когда, ведя отряд разведчиков по вражеской территории, он порой не мог полагаться ни на слух, ни на зрение, но сосредоточившись, всегда мог обратиться к ещё одному чувству, зарытому глубоко внутри его сознания, что указывало на близкую опасность и подсказывало верное направление, и никогда этот внутренний голос не ошибался. В гвардии, благодаря этому невиданному чутью, всегда выводящему его отряд из передряг, в то время как другие гибли, сослуживцы прозвали Ханриса колдуном, скорее в шутку, конечно, и все же не без доли правды. Сам же колдун Ханрис не считал себя каким-то особенно одарённым, а лишь, хорошо над этим поразмыслив, пришёл к выводу, что большинство людей просто не слушают того, что говорит им собственное Я, то самое, примитивное и древнее, которое все ещё сидит в каждом из людей, напоминая о том, что некогда, не так уж и давно с точки зрения неба и звёзд, и они были зверьми. Ему же повезло услышать своё животное Я и, самое главное, поверить в него, и с тех пор Ханрис всегда прислушивался к этому голосу, ставя его на равных с остальными своими органами чувств. И вот сейчас этот голос шептал о том, что нужно, во что бы то ни стало, выследить напавшего на имение Сайна зверя, от этого многое будет зависеть.

Мысли Ханриса прервал скрип открывшейся двери. На крыльцо вышла его супруга - Вѐсна. То была женщина, каких не встретишь в Селении. Яркая представительница своего народа - волхарин, жителей севера. Высокая, пышногрудая, с округлым лицом, усыпанным веснушками, и золотой косой, спускающейся до самого пояса, облачённая в сарафан, расшитый красным узором, Весна была воплощением той северной, дикой красоты, которой Ханрис был сражён с первого же взгляда. Селенианские женщины, от купеческих да крестьянских дочерей, до принцесс и военачальниц - а он встречал на своём веку и такую, - казались ему слишком кроткими, замкнутыми в своём понятии красоты и женского места в обществе. Но волхарины народ совсем иных взглядов. И даже не смотря на то, что они, вот уже почти сто лет живут единым княжеством, а флот их может, пожалуй, потягаться с хантийским, их нравы и обычаи, и даже само их отношение к социальному устройству общества, далеки от селенианских, за что в кланах их считают дикарями. Но Ханрис бы назвал этот народ не дикарским, а свободолюбивым, относящимся к миру и друг другу с уважением, о котором забыли погрязшие в аристократических дрязгах своего, якобы высококультурного общества, кланы селениан. И эта свобода, духа и тела, мысли и страсти, пылала в зелёных, подобно чащобе лесной, глазах Весны, как в первый день их знакомства, когда Ханрис только получил от герцога земли в этих краях, так и сегодня утром. Она не гасла ни на миг, и глядя в них, Ханрис точно знал, что эту женщину нельзя сломить насилием, нельзя купить за земли и титул, нельзя завоевать огнём и мечом. Если она с ним, то только по любви. И для Ханриса сей факт был предметом личной гордости, почище тех наград и званий, которые он заслужил воюя за своего герцога.

- Я собрала тебе еды в дорогу, - сказала Весна, кладя на крыльцо походную сумку мужа. - И листья для отвара. Не забывай про них.

Упоминания о терпком травяном отваре, вызвали у Ханриса неприятную тяжесть в груди, напоминая о той боли, которую тот должен заглушать.

Взглянув на мужа, Весна нахмурила брови:

- Ты с вечера глаз не сомкнул?

- Не спалось, - кивнул Ханрис. - Вот как выслежу зверюгу, после и высплюсь.

- Ты сидишь тут с середины ночи, и куришь?

Ханрис лишь пожал плечами, понимая к чему Весна ведёт.

- Помнишь, что тебе сказала баба Дарина, на счёт этой чертовой трубки?

Конечно, Ханрис помнил всё, что сказала ему слепая на один глаз, высохшая до состояния живого трупа, баба Дарина.

«Век твой отмерен, молодец» - прозвучал в голове Ханриса её скрипучий голос, а в нос словно ударил дурманящий запах трав в доме волхаринской ведуньи. - «Чёрный ком гнили внутри тебя сидит. Он будет расти, питаясь твоим духом и телом, покуда не сожрёт тебя всего. В конце, станешь слаб ты, как младенец новорожденный».

То, с каким холодным равнодушием говорила эти слова Дарина ему в лицо, лишая всяческой надежды, как и сомнений в том что старуха врёт, ужаснуло Ханриса, пусть прежде не боялся он ни зверя ни человека, ни одного врага на войне, а эту старую ведунью испугался до мурашек.

А Дарина продолжала:

«Прискверная же тебя ждёт кончина, солдатик. Отвары мои боль заглушат, но участь твою не изменят. Мёртв ты уже, хоть и ходишь и дышишь».

«Сколько мне осталось?» - спросил тогда Ханрис пересохшими губами, стараясь скрыть дрожь в собственном голосе.

«Кому ж это ведомо?» - отмахнулась старуха. - «Будешь мои указания слушать, может ещё пару зим перезимуешь».

С тех пор одна зима уже прошла, а он пока ещё был жив, может быть волею судьбы, а может и благодаря следованию указаниям бабы Дарины. Таковых было много, и среди них отказ от трубки, после долгого курения которой у Ханриса часто начинались приступы кашля, рвущего грудь, не дающего вздохнуть, наполняющего рот солёной кровью. И все же он переодически обращался к трубке, особенно в такие моменты как сейчас, когда требовалось над чем-то поразмышлять.

- Помню, - ответил Ханрис, взглянув на супругу снизу вверх и виновато улыбнувшись. - Но ты знаешь, как тяжело мне избавиться от старых солдатских привычек. Да и берусь я теперь за неё редко. Только когда... - он умолк, понимая, что никакие его оправдания Весну не трогают и, вздохнув, покорно передал ей трубку. - Ты права, на сегодня мне хватит.

- Рада, что мы пришли к согласию, - улыбнулась Весна, забирая из рук мужа агрегат, который с радостью разломала бы на части, но вместо этого, лишь вытрясла тлеющий в нем табак за крыльцо. Позже она вычистит эту трубку и вернёт на место, в сундук мужа, из уважения к нему и его прошлому. То было ещё одной частью их совместной жизни, которую Ханрис безмерно ценил - взаимное уважение.

Не зная чем теперь занять руки, и будто разом лишившись той сосредоточенности, в которой пребывал последние несколько часов, сидя на крыльце в ожидании утра, Ханрис поднялся, потянулся, от чего щёлкнули суставы, и выйдя с крытого крыльца под серое небо весеннего утра, огляделся по сторонам, словно ища что-то. Затем обернулся к жене.

- Пора отправляться.

- Детям только объясни, куда уходишь.

- Ты им ничего не говорила?

- Только, что тебе срочно нужно на охоту. Но Никам не понимает, почему ты не берёшь его с собой в этот раз?

Ханрис вздохнул, и кивнул супруге, уже раздумывая над тем, что скажет сыну. Никам был очень смышлёным мальчишкой для своих восьми лет, и врать ему не имело смысла. С прошлой весны, а это уже почти год, как он сопровождал отца на охоту, с большим интересом учился стрелять из лука, расставлять ловушки и искать следы зверей. Он уже много знал и понимал, и Ханрис гордился сыном. А так как, исходя из предсказаний бабы Дарины ему не суждено было увидеть как тот вырастет и возмужает, Ханрис старался уже сейчас передать отпрыску все свои знания и опыт, на сколько это было возможно, конечно, для восьмилетнего мальчугана.

Весна заглянула в дом и позвала детей:

- Никам! Лилейн! Идите, пожелайте отцу удачи на охоте!

Не было никаких сомнений в том, что дети только этого и ждали, и когда Ханрис увидел, как из дверей дома, мимо матери, к нему бежит белокурый Никам, то и дело смахивая со лба непослушную чёлку, лезущую в глаза, он понял, что не станет говорить сыну, о том, что случилось ночью. При всей его смышлёности, Никам все же был ещё ребёнком, которому ни к чему знать о чудище, нападающем в тумане на собак, коров и детей.

«Вот выслежу эту тварь, убью её, тогда и расскажу тебе» - дал мысленное обещание сыну Ханрис, опускаясь на корточки и ловя в объятия пятилетнюю дочку - Лилейн. Никам таких нежностей себе уже не позволял, а потому остановился рядом, пропустив к отцу сестру, а сам спросив:

- Папа, почему ты не говорил, что собираешься в горы?

- Потому что и сам этого не знал до прошлого вечера.

- А что случилось вчера?

- Удачи тебе, папенька, - пожелала Ханрису на ухо дочка, смешно выговаривая некоторые слова, из-за того, что лишилась несколько молочных зубов, на месте которых ещё не выросли коренные. - Возвлащайся сколее. Мы с маменькой плиготовим к твоему возвлащению пилог.

- Ух, здорово. Наверное, он будет очень вкусным, - Ханрис отстранил дочку, и поцеловал её в щеку. - Я просто не смогу это пропустить.

- Что случилось вчера, папа? - не унимался Никам, которому не было дела до пирогов.

- Имение Сайна посетил некий... ммм... - Ханрис поджал губы, стараясь как можно тщательнее подбирать слова. - Странный зверь.

- Это олень, да? Волхаринский олень? - предположил мальчик, взгляд которого тут же вспыхнул от восторга, ведь с самого первого выхода на охоту Никам мечтал встретить это мифическое создание, о котором слышал столько историй и сказок. - Витьерог?!

- Не плавда! - возмутилась Лилейн. - Папа не будет охотится на вителога! Плавда ведь, папенька?! Мама говолит, что он... он...

- Священный, - напомнил дочка слово Ханрис.

- Да... он священный!

- Это ерунда! - воскликнул Никам. - Мы селениане. Мы охотимся, на кого хотим!

- Так, ну ка перестали! - оборвал спор детей Ханрис. - Во-первых, - он повернулся к надувший губки дочке, - витьероги никогда не заходят так далеко на юг. Они живут на самом краю света, где снег никогда не тает. И во-вторых, - он повернулся к сыну, - ты на половину волхарин, помнишь? Ты должен уважать и чтить свои корни и традиции. И даже если тебе они непонятны, ты должен это делать, из любви к своей матери. Ты понял меня?

- Понял, папа, - понурился Никам. - Но пастор Тарон говорит, что волхарины не верят во Властителя, и потому они глупцы. А всё, во что они верят, ерунда.

Ханрис мельком глянул через плечо мальчика на Весну, которая тяжело вздохнула и печально ухмыльнулась, услышав эти слова сына. Волхарины действительно не верили во Властителя Циклов, и возносили молитвы Серебряному Волку, хозяину лесных чащоб. И здесь, на пограничье, эти религии столкнулись. Вот только волхарины не привыкли навязывать кому-то свои взгляды, и даже в воспитании они не твердили детям как молиться и кому поклоняться, а лишь рассказывали сказки в коих, кроме определённого представления об устройстве окружающего мира, крылась мораль, которую ребёнок должен был постичь и усвоить сам. Разве мог подобный подход конкурировать с настырностью и радикальностью учений церкви Властителя Циклов, особенно в устах харизматичного и красноречивого пастора. Не удивительно, что даже с малых лет зная все эти сказки, про волколаков, витьерогов, водяных и леших, Никам все равно попал под влияние пастора, из селения к югу, которое они посещали несколько раз в гексал, чтобы продать шкуры, купить что-то самим, а так же узнать, что происходит в мире. Молодой служитель церкви пришёл туда около пяти лет назад, и вначале читал свои проповеди прямо на улице. Первое время местные обходили его стороной, а кто-то даже относился с враждебностью и бросал в юношу тухлыми овощами. Но тот, словно бы не замечал этого, вознамерившись наставить безбожников на путь истинный. Спустя год, селяне стали воспринимать его как данность, а у телеги, с которой пастор скандировала священное писание, стали собираться постоянные слушатели. Ещё через год местные, на свои собственные средства и своими собственными силами, возвели деревянную церковь, почти в центре поселения. И теперь пастор вещает с её ступеней - такова она, сила упорства и заманчивых слов о праведности и спасении души, для которого стоит лишь приклонить колени перед всемогущим богом и открыть ему своё сердце.

- Ты пока ещё мал, чтобы так говорить, понял меня? - сказал строго Ханрис сыну. - Вот подрастёшь, тогда сам решишь во что верить. А пока, слушай и внимай словам матери. Она, а не пастор, тебя воспитывает и о тебе заботится.

- Прости, папа, - Никам совсем поник.

- Тебе не за что извиняться, - смягчился Ханрис и положил руку на плечо сына. - Ты очень умный мальчик. Но, увы, некоторые знания приходят лишь с возрастом. Не спеши делать выводы, пока сам не поймёшь, что к чему.

Ханрис поднялся.

- На кого же ты идёшь охотится, папа? - вновь оживился Никам, поняв, что его не ругают.

- Пока и сам не знаю.

- А почему мне нельзя с тобой?

- Потому что это может быть опасный зверь.

- Я не боюсь!

- Я знаю, Никам, - Ханрис улыбнулся и потрепал волосы сына. - Это я за тебя боюсь.

- Не бойся. Я прикрою твою спину, - уверенно и даже воинственно пообещал малыш, и Ханрис едва сумел сохранить серьёзность, услышав эти слова, явно почерпанные Никамом из военных баек отца и его товарищей.

- В следующий раз, обещаю, я возьму тебя с собой. Но сейчас мне нужно отправляться одному, - закончил Ханрис тоном, который не предполагал больше никаких споров и обсуждений. Никам понял это, и заметно погрустнел.

- Эй, бездельники! - обратилась к детям Весна, чувствуя, что надо спасать положение. - Отпустите уже отца на охоту и вперёд, заниматься делами. Лилейн - ты сегодня кормишь гусей, помнишь? Никам, на тебя собаки. И быстро, быстро! - она хлопнула несколько раз в ладоши. - Завтрак будет на столе через десять минут. Если вас там не будет, не получите сладких пирожков в обед!

- Хорошей охоты, папа! - выкрикнул Никам, и помчался выполнять поручения матери.

- Да, холосей охоты! - пискнула Лилейн, и бросилась за братом.

- Хорошей охоты, - проговорила Весна подходя к Ханрису, обнимая его за шею и целуя в щеку. - Будь осторожен, и возвращайся скорее.

***

Драйган старался вести себя как можно тише, собираясь на охоту. Под громогласный храп отца, сотрясающий стены их дома - ни дать ни взять рык разгневанного пещерного медведя, - он собрал пожитки в сумку, взял лук, стрелы и охотничий нож. С особой осторожностью Драйган снял со стены отцовский меч - «Пламя Небес», рукоять которого, вырезанную из белой кости мамонта, венчала голова скалящегося демона, с горящими волосами.

Облачившись в кожаный дублет, убрав свои волосы в хвост и обвязав их лоскутом серой ткани, Драйган, буквально на цыпочках вышел из дома в конюшню. Здесь парню уже начинало казаться, что предприятие прошло успешно - ему удастся улизнуть из дома незамеченным и не придётся объяснятся с отцом. Но, как только он вывел во двор осёдланную лошадь, дверь дома с грохотом распахнулась и на пороге появился Маллид, одетый в одни только серые портки, которые, похоже, он попросту не снял ложась вчера в постель. Лицо его было красным и опухшим.

- Куда это ты собрался в такую рань? - захрипел тот сорванным голосом, щурясь на сына.

- Отправляюсь на охоту с Ханрисом, отец, - ответил Драйган, стараясь не выдать своего разочарования от того факта, что уйти втихомолку ему не удалось.

- На какую ещё охоту? Почему я об этом не знаю?

- Когда я отвозил Илию домой, ты уже спал. Ханрис сказал, что собирается выследить зверя, напавшего на дочерей Сайна. Он подрал Зану.

- Насмерть? - спросил Маллид холодно.

- Нет, вроде она жива, но серьёзно пострадала.

Маллид шумно прочистил горло, и сплюнул в грязь.

- И что это за зверюга? Медведь?

- Ханрис и сам не знает, - Драйган чувствовал себя страшно неуютно под этим допросом отца, но ничего иного не оставалось, как покорно отвечать на его вопросы.

- Как это не знает?! - возмутился Маллид. - Не может такого быть, чтобы Ханрис не знал, что за это за зверь такой. Думается мне, что это твоя башка дурья ни черта не запомнила.

- Может и так, отец, - кивнул Драйган, проглатывая очередную обиду. - Мне нужно отправляться.

Он поставил ногу в стремя и быстро запрыгнул на лошадь. Но конь не успел сделать и шага, как Маллид задал следующий вопрос.

- А меч тебе мой на кой чёрт сдался?

- Ханрис сказал взять с собой оружие.

- Впервые слышу, чтобы меч брали на охоту.

- Ханрис так сказал, - повторил Драйган, надеясь, что это убедит отца и избавит его от последующих вопросов.

Тот оглядел сына скептическим взглядом, затем снова отхаркнул и сказал, скривив губы, не то от отвращения к горьковатому привкуса мокроты во рту, не то от неприязни к отпрыску:

- Ты бы спрашивал, прежде чем оружие моё брать.

- Прости, отец. Это единственный меч в доме, а ты спал, и я не хотел...

- Ты же убьёшься, сразу как из ножен его достанешь, - грубо перебил сына Маллид.

- Ты сам меня учил им владеть, - напомнил Драйган.

- И ты ничему не научился, пустозвон. Слезай с лошади. С Ханрисом я поеду, а ты, иди вон, в доме приберись, да потом сходи к реке, сети проверь. А серьёзные дела мне оставь. Вот только хлебну водицы холодненькой, и в путь, - с этими словами он развернулся и стал заходить в дом, давая понять, что разговор окончен.

- На сей раз тебе стоит остаться дома, отец, - проговорил Драйган, стараясь держать голос ровно. Тот предательски дрожал каждый раз, когда он начинал спорить с отцом. - Ты уже не молод. Я лучше справлюсь с этим делом.

- Что ты сказал, сопляк? - Маллид обернулся и на его опухшем лице появилась выражение искреннего недоумения.

- Я тебя не подведу, обещаю, - попытался спасти ситуацию Драйган, но это уже было бесполезно.

- Делай, что я говорю, и не препирайся! - Маллид врезал кулаком по дверному косяку, закрепляя тем самым своё требование.

- Ханрис позвал меня, а не тебя, - продолжал спорить Драйган. - Двигаться нужно будет быстро, а ты...

- Закрой свой рот! - рявкнул Маллид. - Слезай быстро с кобылы, и дуй в дом, я сказал! Перечить он мне будет.

- Я обещал Ханрису, что отправлюсь с ним, - вымолвил Драйган одними губами, не разжимая зубов, только так его голос звучал твердо, и добавил со всей решимостью, на которую был способен: - И я отправлюсь, с твоего разрешения, или без него.

И без того сощуренные глаза Маллида теперь сузились настолько, что со стороны могло показаться, будто он их закрыл. Губы сжались, ноздри раздулись, как у разъярённого быка.

- Не смей так со мной говорить, щенок, - Маллид больше не кричал, но от того стало только хуже. Отец орал на Драйгана с детства, и это было нормой в их доме. Он мог повышать голос по любому поводу и в любом настроении. А вот когда начинал говорить таким тоном, ровным, холодным как острие клинка, вот тогда Драйган понимал, что Маллид действительно рассержен. - Все твои пререкания очень плохо для тебя заканчиваются, самому это хорошо известно. - Маллид выставил вперёд мозолистый указательный палец, направленный на сына. Рука его заметно дрожала. - Ты и без того уже меня взбесил, взяв меч без разрешения. Только за одно это мне следует взгреть тебя так, чтобы кровью ссать начал. Так что слезай...

Драйган не дал отцу договорить. На глазах ошеломлённого Маллида, он быстро отстегнул ножны с мечом от седла и бросил оружие в грязь.

- Ты что же это делаешь, щенок?!

- Отправляюсь на охоту, - вымолвил Драйган, и пришпорив лошадь, ринулся прочь. Он точно знал, что если этот спор продолжится, он сдастся, как было много раз ранее, и подчинится воле отца. И потому Драйган воспользовался теми небольшими крупицами своей смелости, которые ещё не успели растаять от звука этого ледяного тона родителя и его угроз, чтобы броситься прочь, пока не стало слишком поздно.

Парню казалось, что Маллид что-то кричит ему вслед, и он гнал кобылу все быстрее, стараясь как можно скорее скрыться из поля зрения отца. Но голос Маллида не отставал, словно тот сидел у него прямо за спиной, продолжая осыпать сына проклятиями и требовать вернуться обратно. И лишь когда Драйган нашёл в себе смелость обернуться, что случилось далеко не сразу, он понял, что голос этот звучит только у него в голове, так как очертания родного дома теперь едва угадывались позади.

«Что же я наделал, дурак?!» - обругал себя Драйган, представляя, что будет, когда он возвратится с охоты. Сбежав от отца он не сбежал от проблем, а только преумножил их в десятки раз. Идти то ему всё равно больше некуда, и негде будет скрыться от гнева Маллида.

- К черту его! Баран старый! - прокричал Драйган, охваченный резким приступом гнева. - Пусть только попробует что-то мне сделать!

Гнев предал ему смелости, хотя Драйган хорошо понимал, что это ненадолго, и к моменту его возвращения домой, ни от злости, ни от смелости не останется и следа. Но сейчас, глубоко вдохнув, он разом постарался отрезать все мысли об отце и возвращении, и сосредоточится на предстоящей охоте.

«Что сделано то сделано!» - здраво расценил он. - «Назад пути нет».

***

Вопреки всеобщему мнению, близнецам Ронару и Синте не очень хотелось ругаться друг с другом. Да, они оба были упрямы, в отца, оба любили командовать, опять же в отца, и не признавали авторитета друг друга. И все же, свой, мирный способ решения спорных ситуаций у них был. Его нашёл как раз отец Ронара и Синты - Зан. Брат и сестра ругались с малых лет. Ещё до того как научились говорить, они спорили друг с другом на своём личном, никому не ясном языке. Когда же им стукнуло по семь лет, и оба родителя устали каждый день слушать их дрязги и разнимать, Зан усадил детей за стол и показал им большую золотую монету.

«Видите» - сказал он, кладя монету на стол, и пояснил: - «Это последняя монета клана Сизар. Они чеканились в Меркате. Вы же знаете, что это за город, верно?»

Конечно они знали, и практически хором, перекрикивая друг друга сказали:

«Город, который ты штурмовал, папа!»

«Именно!» - воскликнул Зан, демонстрируя свою фирменную улыбку, в которой, с левой стороны, значительно недоставало зубов, а те что были, торчали почерневшими осколками. Густая рыжая борода скрывала порванные с правой стороны губы - следствие удара палицей по лицу. Но недостающие зубы скрыть было нечем, и получив эту травму ещё в первый год службы в ополчение, на остальные девять лет к Зану привязалась кличка - полузубый, которая, впрочем, никогда его не обижала.

«Так вот, когда мы, в составе гвардии герцога Марека вошли в Меркату, моему отряду был дан приказ взять монетный двор. Работы там были остановлены, а готовые монеты пошли на переплавку, чтобы стать уже монетам нашего клана - королевскими золотыми. Но мы, кто брал монетный двор, позволили себе умыкнуть по монетке. И вот моя».

Дети внимательно изучали монету, на видимой стороне которой был изображён щит.

«Эта монета никогда не была ни в чьих руках, кроме моих, понимаете? Ей никто не расплачивался, и теперь уже никогда и не расплатится, так как она больше не в ходу, и подлежит лишь обмену».

«Тогда зачем она тебе, папа?» - спросила Синта.

«Я забрал её как память. Но теперь хочу отдать вам» - Зан поднял монету, продемонстрировав детям другую её сторону, на которой был изображён меч. «Видите, она едина, хоть и состоит из двух противоположностей. Ты, Синта, будешь щитом. А ты, Ронар - мечом. Вам ясно?»

«Почему это Ронар меч?» - возмутилась Синта - «Я тоже могу...»

«Потому, что я так сказал!» - рявкнул Зан и дети вздрогнули. - «Подрастёшь, поймёшь» - быстро смягчился он и хохотнул, хотя дети не поняли, чего тут весёлого, но на лице Ронара в тот момент сияло победное выражение.

«Щит и меч» - продолжил Зан. - «Две стороны, одного целого. Как и вы. Потому я дарю вам эту монету. И теперь, когда вы захотите поспорить о чем-то, вы не станете кричать и колотить друг друга, а подбросите эту монету. Вот так...» - Зан подкинул монету, та покрутилась в воздухе и стала падать. Над самым столом он схватил её и накрыл ладонью. - «Чья сторона будет вверху, тот и победил в споре. Вам ясно?»

Дети заворожённо кивнули, словно отец давал им некое невиданное представление.

«Вот, держите» - он протянул монету близнецам, но тут же зажал её в кулаке, когда они оба, одновременно за ней потянулись.

«Тааак...» - протянул Зан и снова улыбнулся. - «Вот и первый спор. Я подкину её, и мы узнаем, у кого из вас она будет храниться в этом гексале. В начале следующего гексала вы снова подкинете её, и так будет продолжаться всегда. Вы будете передавать монету победителю, но помните, что она не принадлежит никому из вас. Она моя, и я дал её вам обоим. Каждый из вас владеет только половиной, которую я ему назначил, и не более того»

И с тех пор эта монета кочевала от брата к сестре, оставаясь предметом решения множества споров. А когда отца не стало, её значимость для обоих лишь возросла. Они много о чем спорили, много в чем не соглашались, но правило монеты, установленное отцом, считалось сокровенным и никогда не подвергалось сомнению. Синта всегда была щитом, а Ронар мечом, и когда монета решала спор в чью либо сторону, проигравшему оставалось лишь сетовать на несправедливость судьбы, ворчать, бубнить, но принимать волю монеты.

Вот и сегодня утром, решая кто отправится с Ханрисом на охоту за неведомым зверем, они подкинули монету. Она громко стукнула об стол, завертелась на ребре, затем упала стороной меча кверху.

- Гадкий везунчик! - воскликнула Синта, в негодовании хлопнув ладонями по столу.

- Ха-ха! - возликовал Ронар. - Справедливость торжествует! Мужчина отправляется на охоту, а женщина остаётся дома!

- Надеюсь, мужчине там отхватят его причиндалы! - огрызнулась Синта. Доран, семилетний брат Ронара и Синты, который, закусив кулачек, увлечённо наблюдал за ритуалом подбрасыванием монетки, расхохотался заливистым, звонким смехом.

- Прикуси язык, Синта! - прикрикнула на девушку мать, которая месила тесто, в противоположном конце большой комнаты, лишь формально разделённой на кухню и гостиную. - Как ты смеешь желать подобное брату?!

- Вот, вот, мам! - подхватил улыбающийся Ронар, сгребая со стола монету и убирая в карман штанов. - Совсем не ценит мужчину в доме!

Синта скорчила рожицу и показала Ронару язык, что снова вызвало громких смех их младшего брата.

- Мне вообще не нравится, что кто-то из вас туда отправляется, - снова запричитала их мать - Шрийя, и попыталась сдуть выпавшую из под повязанного на голову платка прядку каштановых волос, котора лезла в глаза.

- Успокойся уже, мам. - сказал Ронар, открывая отцовский сундук, и доставая оттуда охотничьи принадлежности. - Всё со мной будет хорошо. Это просто охота.

- Не просто охота! - живо возразила женщина, и стала пытаться тыльной стороной измазанный в муке ладони убрать мешающую прядку. Из этого ничего не выходило, и от того, казалось, Шрийя распалялась ещё больше. - Вы будете охотиться невесть на какое чудище!

Ронар и Синта переглянулись, демонстрируя друг другу одинаковое выражение лица, которое означало, примерно: «Опять она завелась!». Думали они тоже примерно одинаковое - сожалели, что рассказали матери в подробностях произошедших у Сайна ночных событий. И кто их только за язык тянул? Теперь женщина, и так, после смерти Зана, безмерно пекущаяся о своих дитятках, никак не могла успокоиться.

- Подрало бедную девочку! И двух большущих псов!!!

- Не таких уж и большущих, - пробурчал Ронар, продолжая собираться. Синта стала снаряжать ему в дорогу провизии: вяленого мяса, сухарей и сушёных яблок.

- Что, некому больше с Ханрисом пойти? - продолжала бубнить Шрийя. - Вон, у Маллида детина какой вырос. Чего же он не идёт? А вы мне тут нужны. Оба! Хозяйство простаивает. Рук не хватает. А они, вишь... на охоту собрались, на чудище какое-то!

На эти причитания лучше было никак не реагировать, и потому Ронар и Синта продолжали собираться молча, под неустанные причитания матери и под пристальным взглядом, вальяжно посасывающего свой кулак, запихнувший его в рот почти полностью, Дорана.

Наконец Ронар достал со дна сундука меч, покоящийся в кожаных ножнах. То был полуторный клинок, с удлинённой рукоятью, обёрнутой чёрной кожей и широкой гардой, на которой было выбито имя меча - «Песнь Ветра».

- Можно подержать?! - воскликнул Доран, подбегая к Ронару и протягивая к мечу руки.

- Упаси Властитель! - ещё громче завопила Шрийя. - Доран, отойди оттуда немедленно!Совсем ума лишились?! Оружие вам не игрушка!

- Согласен, матушка, - кивнул Ронар, едва обнажая клинок, и любуясь его лезвием. - Но и мы больше не дети. Пора бы уже тебе это понять.

***

В ночной тьме Ханрису не слишком хорошо удалось разглядеть следы у дома Сайна. Но теперь, прибыв сюда утром, охотник сумел изучить их внимательно, хотя и одного только взгляда было достаточно, чтобы понять, что следы эти не принадлежат ни медведю, ни рыси, ни какому-то иному зверю, встреченному здесь Ханрисом за все двенадцать лет жизни в долине. След был длинным и узким, как у человека с очень большой стопой, и Ханрис прикинул, что его рост, при таком размере, должен быть локтей шесть, не меньше. Наведывавшееся ночью существо имело по пять весьма развитых и широко расставленных друг от друга пальца на ногах, каждый из которых кончался длинным когтем.

Когда Сайн вышел из двери своего дома, Ханрис как раз изучал следы, ведущие от конюшни к крыльцу, где неведомый зверь, по-видимому, опустился на все четыре конечности, и, взрывая когтями грязь, бросился бежать.

«Наверное отсюда он и кинулся на Зану» - подумал Ханрис, поднимаясь и кивком приветствуя хозяина дома.

- Как дочь? - спросил он, когда Сайн подошёл. По лицу друга - тёмным мешкам под глазами и усталому взгляду, - было отчётливо видно, что он провёл чертовски скверную ночь, и вполне вероятно, что как и сам Ханрис, вовсе не смыкал глаз. Но Ханрис сразу пришёл к выводу, что будь Зана мертва, Сайн выглядел бы в разы хуже.

- Потеряла много крови, - сообщил он, останавливаясь рядом с Ханрисом, и коротко кивнул Драйгану, который стоял в стороне, облокотившись на стену хлева, погруженный, как казалось со стороны, в глубокие и совсем не весёлые думы. - Я зашил рану, но... сам знаешь, дальше только время покажет. Если будет заражение... - Сайн не закончил фразу, а лишь тяжело вздохнул.

- Слушай, - начал Ханрис осторожно, - Если хочешь, Весна...

- Не нужно, - резко оборвал друга Сайн. - Ты знаешь как я к этому отношусь.

Кончено, Ханрис знал. Висящая на груди Сайна спиралька - символ церкви Властителя Циклов, говорила сама за себя. И Ханрис никогда не стал бы предлагать другу воспользоваться помощью волхаринской ведуньи, если бы дело не касалось жизни его дочери. Сайн был адептом совершенной иной веры и мастером радикально иной медицины, и никогда не признал бы, что у волхарин, при всех их отсталых взглядах на хирургию, имелись более действенные методы в лечении некоторых недугов, в том числе воспалений и заражений.

- Как скажешь, - кивнул Ханрис.

- Нужно бы псов похоронить, - быстро перевёл тему Сайн, взглянув на телегу, где лежала груда окровавленного тряпья, в которую он ночью завернул тела собак. - Они ведь спасли Зану. Ценой своей жизни спасли.

- Хорошие были псы, - с горечью подтвердил Ханрис.

- Хорошие, - кивнул Сайн. - Посмотрим, найдётся ли теперь у Ломара кто-то хоть в половину столь же преданный и умный.

При упоминания их друга и соседа, Ханрис поморщился, словно ему в глаза вдруг ударило солнце.

- Ты давно его видел? - спросил Сайн. - Я не навещал, с тех пор как взял Клыкастого, а это уж года четыре назад было.

- Я был у него в прошлом году, - сухо сказал Ханрис. - Брал щенка.

- И как он?

- Хуже.

Далее этот разговор не пошёл. Ханрису не хотелось обсуждать странности их давнего товарища. Слишком много уже было об этом сказано, а по сути ничего изменить они не могли, и от того становилось паршиво на душе.

После недолгого молчания, во время которого Ханрис вглядывался в серую громаду западных гор, а Сайн разглядывал след в грязи, словно представляя, как эта тварь должна была выглядеть, он спросил:

- Есть идеи, кто это мог быть?

- Никаких, - честно признался Ханрис. - Кто-то, с кем мы пока не встречались в наших краях.

- Какой-то заблудший зверь с севера? - спросил Сайн, как и все прочие селениане живущие в пограничье, наслышанный про то, что в волхаринских лесах обитают неведомые и свирепые хищники.

- Совсем не обязательно, что он пришёл с севера, - поправил друга Ханрис. - На юге, если ты не забыл, Ведьмин Лес. Там тоже много кто водится.

- Но в Ведьмином Лесу мы бывали. И ни с чем подобным там не сталкивались.

- Дружище, Ведмин Лес огромен. А то что мы видели, за те шестнадцать дней, можно, без преувеличения, назвать его опушкой.

- Тебе видней, - не стал спорить Сайн.

- А что говорят девочки?

- Илия ничего толком не разглядела, кроме жёлтых глаз и лап с громадными когтями. А Зана в себя ещё не приходила, - при упоминании раненой дочери, голос Сайна дрогнул.

- Я найду его, Сайн, - пообещал Ханрис другу. - Клянусь, найду, кто бы это ни был.

Тут они услышали приближающийся топот копыт, и обернувшись, Ханрис увидел скачущего к ним верхом на вороном коне Ронара.

- Мне бы следовало отправиться с вами, - проговорил Сайн упавшим голосом.

- Ты нужен здесь. Ты должен быть с Шантой и дочерьми. Предоставь охоту мне.

Сайн многозначительно глянул в глаза другу, одновременно и благодаря его за проявленное участие и беря с него слово содрать шкуру с монстра, ранившего Зану. Затем он кивнул - слов не требовалось, бывшие сослуживцы поняли друг друга.

- Ты опоздал, - сообщил Ханрис Ронару, когда тот подскакал к ним, и остановил лошадь, на правом боку которой висел колчан со стрелами и лук, а на левом, из под походной сумки выглядывал эфес меча, доставшегося сыну в наследство от Зана.

- Ты сказал, что встречаемся утром, - нахмурился Ронар, и скосил взгляд на Драйгона, явно не ожидавший его здесь увидеть и, похоже, не слишком этим довольный.

- Я сказал - с наступлением утра, - спокойно пояснил Ханрис. - А у нас до полудня осталась лишь пара часов. Хорошо, если успеем добраться до леса, пока не начнётся дождь.

- Дождь будет к полудню? - спросил Ронар, и задрал голову к серому небу, словно мог, как и Ханрис, просчитать погоду на день, по полёту птицу, движению облаков и направлению ветра.

- Спешивайся, - сказал ему Ханрис. - Оставишь лошадь у Сайна.

- До леса пойдём пешком? - удивился Ронар, но тут же спрыгнул с коня.

- Быстрее было бы верхом, но если эта зверюга не прочь полакомиться коровой, то и конем не побрезгует.

- Думаешь, что зверь не насытился?

- Думаю, что он может быть там не один.

- У тебя есть основания так полагать? - спросил Сайн голосом, в котором зазвучала тревога.

- Нет, лишь предосторожность, - успокоил друга Ханрис. - Не хочу рисковать лошадьми, тем более что нам неизвестно, как далеко этому зверю удалось уйти, и как долго продлятся его поиски. Так что заводи свою лошадь в стойло, - обратился он к Ронару, - и пойдём на охоту. Хватит тратить время даром.

***

Как и предсказывал Ханрис, дождь начался к полудню. Сперва едва заморосив, он, быстро набрав силу, начал барабанить по крыше дома Сайна Готхола, стекая ручьями по водостокам. И этот звук льющейся воды и стучащихся в дом капель, словно вернул Зану к жизни. Весьма иронично, что Илия, всё утро не отходившая от постели сестры в ожидании её пробуждения, в этот момент как раз задремала, убаюканная шумом дождя, свернувшись калачиком на своей постели. И когда Зана проснулась, ей предстала тонущая в сером полумраке комната, наполненная шумом дождя, от чего девочка решила, что ночь всё ещё продолжается. Не успев осознать происходящее, она попыталась пошевелиться, и ощутила невероятную слабость. Голова тут же закружилась, да так сильно, что ей пришлось закрыть глаза, чтобы комната перестала качаться. Ком тошноты подступил к горлу. Зана попыталась облизнуть губы, и тут же ощутила страшную сухость на языке и небе, от чего едва вдохнув ртом воздух, она поморщилась от того как заболело горло. Голова была тяжёлой, словно вытесанной из камня. Впрочем, такими же ощущались и все конечности. А где-то в районе груди, Зана сложно было определить где именно, появилось и стало постепенно нарастать некое тянущее, крайне неприятное чувство.

Пока головокружение проходило, Зана попыталась вспомнить, что же с ней произошло. Мысли путались и терялись, ворочаясь в голове так же тяжело и лениво, как и язык во рту, в котором, кажется, совсем не осталось слюны. Ей далеко не сразу удалось ухватиться за нить воспоминаний, чтобы попытаться проанализировать происходящее. Она вспомнила вчерашний вечер. Ужин за столом. Лицо матери, сестёр, отца... Нет. Стоп. Отца не было. Зана отчётливо вспомнила, как тот ушёл, когда солнце ещё только скрывалось за западным пиком.

«Но папочка...» - вспомнила Зана о том, как возмутилась Риза, узнав, что папа не вернётся, чтобы уложить их спать. - «А как же твоя история про Фейденских Музыкантов?! Я хочу узнать, как всё закончилось. Ты же обещал, что расскажешь».

«Илия хорошо знает эту историю» - улыбнулся отец, целуя дочку в пухлую щёчку. - «Она вам расскажет».

«Мне не нравится, как рассказывает Илия. У неё плохо получается»

«Вот и не буду больше ничего тебе рассказывать, проказа маленькая!» - оскорбилась Илия, помогающая матери накрывать на стол к ужину.

«Ну и не рассказывай. Я хочу, чтобы папа рассказал»

«Если сегодня ты будешь себя хорошо вести, не станешь ругаться с сёстрами, поможешь маме вымыть посуду и ляжешь спать во время, без пререканий, то завтра, я расскажу тебе о Шанриде Смелом, и о том, как он в одиночку одолел целую банду разбойников»

«Правда, папа?!» - возликовала Риза, которая, ничего не зная о Шанриде Смелом ещё пять секунд назад, теперь была полностью увлечена этой невероятной возможностью, услышать о его приключениях. - «Честно, честно?!»

«Даю слово» - пообещал отец дочери. - «Думаю, ты уже стала достаточно взрослая, чтобы услышать эту историю».

«Я стала взрослая! Честно, папенька! Я очень взрослая!»

«Вот и докажи это, сегодня. Договорились?»

Зана помнила, как отец ушёл. Саму её в тот момент занимали мысли, далёкие от Фейденских Музыкантов, Шанрида Смелого, и прочих героев папиных небылиц, которые она знала наизусть. Зана размышляла, из чего бы ей сделать пугало, которое она намеривалась установить в небольшой рощице за домом, чтобы упражнять в стрельбе из лука. Обычные мишени ей казались скучными, но днём ранее мать отдала ей старое прохудившееся ведро, из которого Зана соорудила голову. Теперь же предстояло сделать торс, руки и ноги, и эти размышления занимали голову девочки вплоть до самой ночи. С ними то она и заснула. Но Зана знала, что было что-то ещё. Произошло нечто важное между тем как она заснула, и тем как она проснулась только что, в самом прескверном состоянии.

Ей вспомнился лай собак, вспомнилось блеяние овец. Вспомнилась ночь, и лампа в руках Илии. Она шла за ней к хлеву. Там кто-то был. Новое воспоминания - силуэт на крыше, - заставило сердце Заны сжаться от ужаса. Этот монстр хотел напасть на Илию. Она стреляла в него, а потом стрелы кончились. И монстр бросился на Зану. Воспоминания стали возвращаться, чередой кошмаров вторгаясь в её разум, а вместе с тем то тянущее чувство начало перерастать в жгучую боль.

***

Открыв глаза и дав себе пару секунд на то, чтобы оглядеться, сбросить оковы сна, в которых было так тепло и уютно, и понять что её разбудило, Илия быстро осознала, что это стон Заны. Она тут же спрыгнула с постели, и села на колени рядом с кроватью сестры. Глаза девочки были закрыты, но бледное личико, на котором прежде присутствовало лишь выражение крайнего умиротворения, теперь сморщилось, и она слабо вертела головой, словно пытаясь избавиться от чего-то, доставляющего беспокойство и даже боль. Пересохшие губы, которые Илия каждый час смачивала мокрым полотенцем, приоткрылись и из горла Заны снова вырвался тихий стон.

- Зана, - Илия взяла её руку, и сжала в своей ладони. - Сестрёнка.

Та открыл глаза, и уставилась на Илию, словно не узнавая её. Но это быстро прошло. Затуманенный взгляд обрёл ясность, и Зана попыталась прошептать что-то. Но из горла вырвался только хрип.

- Я здесь. Зана, я здесь, - Илия наклонилась к её лицу. - Скажи, чего ты хочешь. Я всё сделаю.

- Во... ты... - еле слышно прошептала Зана, и Илия, быстро поняв, что её сестра просит воды, кинулась к кувшину, стоявшему на столике в углу.

- Сейчас, родная. Сейчас я принесу тебе воды. Потерпи немного, - приговаривала она, наполняя кружку водой из графина.

Затем она поднесла её к губам Заны:

- Вот, пей. Из моих рук, хорошо? Папа сказал, что тебе нельзя подниматься, - Илия слегка наклонила кружку, и жидкость смочила губы Заны, затем полилась ей в рот. - Вот тааак... Тише, тише...

Зана закашлялась, когда вода попала в горло, и Илия быстро подняла кружку. Но, облизнув губы, Зана слабо сжала левой рукой запястье Илии, и потянула к себе, прося ещё воды.

- Только осторожно, хорошо? - Илия снова наклонила кружку. - Мееедленно. Вот так... Спешить некуда.

Зана пила жадно, шумно глотая воду и не обращая внимания на то, что несколько струек побежали по её щеке и подбородку на подушку.

- Вот, погоди немного, сейчас уберу, - проговорила Илия, ставя опустевшую кружку на стол, и вытирая полотенцем щеку сестры.

- Илия, - теперь голос Заны звучал чуть сильнее и чётче, но все равно был безжизненным и тонким, дрожащим, словно пламя свечи, которая вот-вот затухнет от дуновениям сквозняка.

- Да, я тут сестрёнка. Я рядом, - Илия улыбнулась ей, но глаза Заны снова были закрыты и этой улыбки она не увидела.

- Больно, - вымолвила девочка, прикасаясь левой рукой к перебинтованному плечу. На лице Заны появилась гримаса страдания. - Больно. Жжётся.

- Сейчас я позову папу. Потерпи немного, - Илия поднялась. - Он тебе поможет.

Она выскочила из комнаты, и влетев в сени, где её мать и Тара занимались вышиванием, Риза что-то напевала в углу, играя с вырезанными отцом из дерева зверюшками, а Сайн дремал в своём массивном кресле, откинув голову назад, она закричала, куда громче чем того требовала ситуация:

- Папенька! Маменька! Зана проснулась! - и не глядя на их реакцию, она помчалась обратно.

Илия точно для себя решила, с того самого момента, когда Драйган привёз её домой ночью, и девочка увидела лежащую на окровавленных простынях Зану, что не отойдёт от её постели, пока сестрёнка не выздоровеет. Она сделает всё... абсолютно всё, что потребуется, даст любую свою руку на отсечение, да хоть и обе сразу, чтобы та поправилась. Зана пострадала из-за неё - Илия знала это. Она не должна была позволять сестре идти с ней. Мать дала это поручение ей, и только ей одной, как старшей. А что же она? Взяла с собой сестру. А потом сбежала, позволив чудищу напасть на бедную Зану. И пусть никто в семье этого не высказал, Илия знала, что только она одна несёт ответственность за то, что случилось с Заной. Из-за этого она прорыдала всю оставшуюся часть ночи, до рассвета. А утром решила, и никто на свете не был способен это решение изменить, что выходит сестру, чего бы это не стоило и только так сможет искупить перед ней свою вину.

Но когда Илия вернулась в комнату, Зана уже вновь провалилась в забытье. Однако на лице её сохранилась та гримаса боли, от которой сердце Илии сжалось, а на глаза навернулись слёзы.

«Какая же я безмозглая тупица! Прости Зана! Прости сестрёнка! Это я во всём виновата!»

***

Дождь шёл около двух часов, но даже ещё два часа спустя после его завершения, бредущему вслед за Ханрисом и Драйганом Ронару казалось, что тот все ещё продолжается. Весь лес, состоящий преимущественно из могучих сосен и густых елей, был наполнен шумом капающей воды, в звуке которой ему то чудились шаги за спиной, то создавалось ощущение, будто прям над головой копошатся какие-то невидимые маленькие существа, занятые своими неведомыми делами. Пусть охотникам и удалось достичь леса до начала дождя, это не спасло их одежду от промокания, и теперь, взбираясь в гору по тропам Ханриса, выискивающего следы на поросших мхом камнях и уложенной опавшими и пожелтевшими иголками лесном пологе, Ронар уже не был так уверен в том, что ему повезло больше чем Синте, оставшейся в сухом и теплом доме. За прошедшие пол дня они останавливались всего раз, чтобы быстро перекусить и отправиться дальше. Ханрис был немногословен и сообщал только о смене направления. Драйган тоже был молчалив и хмур, словно пребывал в неком тяжёлом трауре. Не то чтобы Ронар прежде замечал за ними болтливость, но теперь, оставшись наедине с этими двумя, стал ощущать себя невероятно одиноким, словно оказался в компании чужаков, с которыми не имел ничего общего. А ещё Ронару казалось, что его спутники совсем не устают, в то время как у него самого начинали всё сильнее ныть икры и стопы, на правой пятке росла мозоль, ремень он колчана натёр плечо, меч тянул пояс вниз, от чего его приходилось то и дело подтягивать, а мокрая одежда неприятно липла к телу и он весь продрог. Но Ронар старался стоически выдерживать все эти трудности, особенно рядом с Драйганом, перед которым он не мог позволить себе выказать ни малейшей слабости.

Юноше очень помогала держаться мысль в голове, что, пожалуй, именно так отец и его друзья чувствовали себя в своих знаменитых военных походах, в том числе и в рейде через Ведьмин Лес. Только длилось это долгие шестнадцать дней, без возможности повернуть назад и вернуться к тёплому домашнему очагу, в постоянном напряжении и страхе перед таящейся в тени деревьев угрозой. И всё равно Ронар чувствовал теперь особую близость к историям отца, пусть поход их длился всего пол дня, в ходе которых он не ощущал никакой угрозы. Не то чтобы страх перед монстром, устроившим кровавую бойню возле дома Сайна, который Ронар испытал стоя ночью у тела растерзанной коровы, прошёл вместе с наступлением дня. Скорее он затаился, уступив место куда более насущным переживаниям, таким как превозмогание тягостей восхождения в гору по промокшему лесу. Выбирая между ними и встречей с неведомым чудовищем, Ронар однозначно склонялся ко второму варианту, искренне желая покончить с этой охотой до темна, чтобы не пришлось ночевать на холодной и мокрой земле. Ощущать себя частью военной истории отца - это конечно хорошо, и всё же спать в тёплой постели, а не на камнях да корнях - куда лучше. Почувствовав укол стыда от этой мысли, Ронар быстро нашёл себе оправдание.

«Едва ли отец бы со мной не согласился» - подумал он. - «Разница лишь в том, что у меня есть такая возможность».

Тут же Ронару вспомнились высказанные вчера вечером слова Маллида о том, что они не знают какого пришлось их отцам и живут на всем готовеньком. Снова укол стыда - ведь это было правдой.

«Я смогу пройти путь отца» - сказал Ронар себе мысленно, но обращался в тот момент к Маллиду. - «Если придётся - я выстою. Старик напился и не ведал, что говорит. Может его сынок и такой нюня, что не выдержит военного похода, но я выдержу».

При этой мысли Ронар покосился на широкую спину бредущего впереди Драйгана, и его шаткая уверенность в своём превосходстве подкрепилась тем фактом, что у сына Маллида даже не было при себе меча, только лук и стрелы. Обратив на это внимание ещё в самом начале их пути, Ронар решил, что всё потому, что Драйган попросту не умеет владеть таким оружием. От данной мысли, вес собственного меча, оттягивающий пояс, стал Ронару особенно приятен, словно давал некое преимущество над соперником, с которым он сам затеял молчаливое противостояние.

«Когда дело дойдёт до битвы, Драйган не сможет ничего сделать. В бой пойду я и Ханрис, а он будет стоять в стороне. И когда мы вернёмся, Ханрис и Маллид и Сайн станут относится ко мне как к равному, в отличает от этого...»

- Здесь, - прервал вдруг поток мыслей Ронара голос Ханриса, который опустился над очередным следом, видимым только ему одному.

Они остановились у края расщелины, с довольно крутыми склонами, из которых торчали стволы сосен. На дне шумел едва видимый отсюда бурный поток небольшого ручья, спускающейся с гор в долину.

- Я знаю это место, - проговорил Ханрис, вглядываясь вниз, словно говорил не с Ронаром или Драйганом, а сам с собой. - Ещё пару часов назад, когда следы повернули в эту сторону, я понял, что он направляется именно сюда. Вон там, внизу, видите, - Ханрис поднялся и указал спутникам на что-то, чего Ронар не увидел, как бы ни старался. Но следопыт быстро пояснил: - Там есть пещера. Он спустился прямо тут и, зуб даю, схоронился в ней.

Ронар вдруг ощутил неприятное, холодное чувство в груди. Всё это время он словно бы и не верил в то, что Ханрису удастся выследить чудовище. Глупо конечно было так считать, учитывая репутацию ведущего их следопыта, и умом Ронар это понимал, но так его подсознанию было легче выстроить барьер, за которым следовало оставить страх перед неведомым ночным визитёром. Однако теперь, когда они настигли зверя, пришёл конец иллюзиям и данный барьер стал быстро рушиться. От мысли, что Ронар вот-вот встретится с тем, за кем они гнались пол дня, парню сделалось не по себе, по спине пробежали мурашки а ладони стали липкими. Быстро взглянув на лица своих спутников, в надежде увидеть в них нечто подобное, если не у Ханриса, то хотя бы у Драйгана, он обнаружил, что те остаются всё такими же спокойными, словно ничего и не изменилось. Он тут же постарался придать и своему собственному лицу невозмутимый вид.

- Склон крутой, - замети Драйган.

Ронару он тоже не внушал доверия, и парень был вовсе не уверен в том, что сумеет с него спустится, нагруженный мечом и сумкой. Вполне вероятно, что на пол пути он сорвётся, и покатиться кубарем вниз, и данный расклад его совсем не радовал. Но тот факт, что опасения высказал Драйган, потребовал от Ронара срочных возражений.

- Спустится сможем, - сообщил он со знанием дела, будто всю жизнь скакал по горам вверх-вниз.

- Рисковать ни к чему, - сказал Ханрис, чем уколол самолюбие Ронара, но в то же время спас его от куда более болезненного удара, в следствии возможного, и даже вполне вероятного падения с этого склона. - Пройдём чуть выше по течению ручья, там есть места более пригодные для спуска.

Они отправились вдоль склона, и нельзя сказать, что путь их был простым. На одном отрезке, благо не слишком большом, они оказались зажаты между отвесным куском скалы слева, и крутым обрывом справа, и охотникам пришлось прыгать по мокрым камням и корням, цепляясь и обнимая стволы сосен. И все же никто не сорвался, и не покатился в низ. Спустя минут двадцать они успешно добрались до небольшого углубления в склоне. Складывалось впечатление, словно какой-то гигант вонзил в скалу свою громадную лопату, и подцепив кусок леса, унёс его с собой, оставив такой вот формы яму.

- Спустимся тут, - сказал Ханрис, и сам незамедлительно начал спуск вниз.

Ронар не был уверен в том, что спускаться в этом месте ему будет проще, чем в любой другой части склона. С одной стороны - наклон здесь был не такой крутой, с другой, на пути вниз не росло ни одного дерева, и будет совершенно не за что схватиться, если вдруг земля уйдёт из под ног. Но его никто об этом не спрашивал, а даже если бы и спросили, Ронар не высказал бы своих сомнений.

Драйган мельком взглянул на спутника, только чтобы понять, что Ронар пропускает его идти вперёд, и стал спускаться вслед за Ханрисом. Подтянув в очередной раз пояс с мечом и поправив ремень сумки, Ронар тоже начал своё нисхождение, тщательно выбирая каждый камень, на который он собирается наступить. И всё равно, то и дело его подошвы скользили, а из под ног утекали вниз ручейки мелких камушков, шумно катящихся по склону. И к середине спуска Ронар снова весь взмок, только теперь уж не от дождевой воды, а от собственного пота, ручьями стекающего по его шее и спине.

Спуск, продолжающийся по ощущениям Ронара целую вечность, закончился неожиданно. Последние пять минут глядя только себе под ноги, и не поднимая головы, он вздрогнул, когда рука Драйгана опустилась ему на плечо.

- Пришли, - сообщил тот, когда Ронар поднял на него удивленный взгляд. Убрав руку Драйган добавил: - Дальше не надо, если не собираешься купаться.

Ронар, вначале искренне удивленный тем, как это Драйган оказался у него за спиной, когда только что шёл впереди, глянул перед собой, и обнаружил в непосредственной близости бурный поток ручья. Видимо, сосредоточенный на своём спуске он прошёл мимо Драйгана, и если тот не остановил бы Ронара, он без сомнения намочил бы ноги, а может и плюхнулся бы в ручей с головой.

«Чёрт бы побрал эти горы!» - выругался он про себя.

Снова подняв глаза на Драйгана, намериваясь поблагодарить того, хоть этому и противилось всё его естество, Ронар обнаружил, что его спутник уже отвернулся, и пошёл к Ханрису.

«Ну и хрен с тобой!» - заключил он.

Ханрис опустился на колени на одном из камней и, сбросив сумку, потянул руки к ручью. Зачерпнув в ладони ледяной воды, он плеснул её себе в лицо, затем омыл шею и в довершении напился из горного потока. Когда Ханрис отошёл, Драйган последовал его примеру, а Ронар решил воздержаться, и вместо этого присел на крупный камень чтобы передохнуть и глотнуть воды из фляги.

- Вещи оставим здесь, - сказал Ханрис спутникам. - С собой берите только оружие и будьте готовы к бою. Драйган, у тебя при себе нет меча, так что ты пойдёшь за нами. Держи лук наготове. Ронар, ты со мной. След в след, понял?

Ронар кивнул. Поднявшись он быстро сбросил сумку, и подошёл к Ханрису. Липкое чувство тревоги, грозящей перерасти в страх, снова начало подтачивать его изнутри, но Ронар постарался побороть его, сжав в ладони рукоять меча висящего на поясе.

«Я справлюсь» - сказал он себе, стиснув зубы. - «Я обязательно справлюсь. Не опозорю отца!»

Теперь они двинулись в обратную сторону, по течению ручья, и скоро дошли до небольшого порога. Здесь Ханрис перевёл их через поток, по крупным камням, торчащим из воды, и оказавшись на другом берегу охотники стали двигаться ещё медленнее. И тогда Ронар наконец увидел впереди место, к которому их вёл Ханрис. Склон этого берега был не таким крутым как тот, по которому им пришлось спускаться, но в одном месте, возле самого ручья, он вдруг вспучивался, подобно животу беременной женщины. С края этого подъёма над водой нависал опасно накренившийся ствол сосны, под торчащими из земли корнями которой, похожими на скрюченный костлявые пальцы, виднелся чёрный зев пещеры. От одного только взгляда в эту тьму Ронару стало совсем уж не по себе, липкий пот снова выступил на коже, а к горлу подступил ком тошноты.

«Я не хочу туда спускаться» - честно признался он себе и крепче стиснул меч.

Жестом потребовав спутников остановиться, Ханрис продолжил путь к пещере в одиночку. Присев у самого её входа, он осмотрел замелю, затем заглянул внутрь и возвратился к спутникам.

- Нет сомнений, тварь там, - сказал Ханрис, снимая с пояса факел и запаливая его. - У входа следы, довольно свежие. Они спрятался там утром, часов шесть назад, не больше. Другого выхода из этой пещеры нет, значит он все ещё внутри.

Ханрис протянул горящий факел Ронару.

- Будешь идти рядом со мной и светить.

- Но у меня меч, - возмутился Ронар. - Пусть Драйган несёт свет.

- Драйган будет идти за нами с луком, и прикрывать нам спину, а возможно и обеспечит отступление, если что-то пойдёт не так, - сообщил Ханрис тоном спокойным но не терпящим возражений. - Возьмёшь меч в одну руку, а факел в другую.

- Но он двойного хвата и слишком тяжёл...

- Значит не бери меч, - резко оборвал возражения Ронара Ханрис. - Но факел взять тебе придётся.

Полный рвущего его грудь негодования Ронар взял таки факел, и отвёл глаза от своих спутников не желая смотреть на их лица, которые, как ему казалось, насмехались над ним.

«Что за глупость?! Если эта тварь набросится на меня, мне не чем будет защищаться! То же мне, командир! Может когда-то он им был, но за последние годы растерял все свои навыки!»

- Идёмте, - сказал Ханрис и, вытащив из ножен меч, в лезвие которого отразилось небо, пламя факела и бурный поток ручья, направился к пещере. Ронар тоже обнажил меч, не смотря на то, что в одной руке держать его было тяжело, и двинулся следом.

У самой пещеры словно смолкали все лесные звуки, кроме шума потока за спиной. Не слышно было ни щебетания птиц, ни шума ветра в кронах могучих сосен. И воздух здесь становился тяжёлым, в нём стал ощущаться густой запах звериной шерсти, с примесью душка от подгнивающего мяса.

Ханрис не стал медлить, и пошёл вперёд, чуть согнувшись, чтобы не удариться головой о корни сосны, свисающие с потолка пещеры. Ронару пригибаться не требовалось, однако он всё равно это сделал, словно сама атмосфера этого места придавливала его к земле, заставляя горбиться и приседать.

Ход пещеры, хотя Ронару это больше напоминало нору в земле, шириной не более двух с половиной ярдов, имел пологий наклон, уводя охотников куда-то вглубь земной тверди, и скоро завернул, окончательно отрезав их от дневного света. По мере того как шум потока становился всё более глухим и далёким, запахи звериного логова и гнилого мяса делались всё резче. Постепенно тоннель начал расширяться и скоро до его стен уже не доставал дрожащий свет факела, а обступивший со всех сторон мрак стал густым, будто осязаемым.

Впереди вдруг послышался тихий шорох, сердце Ронара замерло от страха, ледяной ком перехватил дыхание.

Ханрис остановился. Ронар оглянулся на Драйгона, и обнаружил, что того еле видно, он стоял на самом крою круга света, вложив стрелу в лук.

«Если тварь бросится на нас из тьмы, ему единственному удастся сбежать» - подумал вдруг Ронар.

Ханрис, казалось застыл впереди, выставив перед собой меч. Он не шевелил ни мускулом и словно вообще не дышал. Так текли секунда за секундой, сливаясь в вязкую и гнетущую бесконечность, окружённую тьмой, в коей притаилось чудище.

Затем во мраке снова раздался шорох. Лишь краем глаза Ронар заметил, как жёлтая точка блеснула в темноте и тут же погасла, но Ханрис сразу пришёл в движение и, резко изогнувшись, сделал два стремительных шага в ту сторону, вместе с тем нанося колющий удар мечом в темноту. Нечто взвыло во мраке. Затем меч Ханриса взвился в воздух, блеснув в свете факела, и с глухим стуком приземлился где-то за границе освещённой зоны. Тут же вой боли сменился рыком ярости, и Ханрис едва успел отпрыгнуть назад, когда из тьмы показалась когтистая лапа, разрезавшая воздух в том месте, где мгновение назад находилось лицо охотника.

Ронару показалось, что он увидел во тьме фигуру, громадную, с неестественно длинными, вытянутыми конечностями. То был всего миг, и существо вновь отступило во мрак, а следом полетела стрела, выпущенная Драйгоном. Снова раздался звериный вой боли - значит стрела достигла цели.

- Дай мне меч, парень! - крикнул Ханрис, и тут же выхватил из дрожащей руки Ронара оружие. Тот и не сопротивлялся, полностью парализованный ужасом.

Атака чудовища не заставила себя ждать. Когтистая лапа вновь вынырнула из тьмы, уже в другом месте, но Ханрис был к этому готов. Резко уйдя в сторону, он взмахнул мечом и опустил его на руку атакующего. На этот раз зверь взвыл куда истошнее прежнего, а когтистая конечность осталась лежать на земле.

Драйган выстрелил снова, но теперь уже невозможно было определить, попал он в цель или нет, так как сама тьма, казалось, ожила, разразившись неистовым рёвом. Стараясь оказаться как можно дальше от его эпицентра, Ронар, сам не отдавая себе в этом отчёта, стал отступать назад.

И вдруг всё стихло. Тишина навалилась волной, но все понимали, что это обманчивое затишье.

- Будьте внимательны! - сказал Ханрис, вглядываясь в темноту. - Он очень быстр, и... - он обернулся к Ронару, глаза охотника расширялись, рот открылся, намериваясь что-то выкрикнуть, но прежде чем он успел издать хоть один звук, а Ронар осознать, что происходит, мощная лапа легла ему на левое плечо, когти вонзились в плоть. Тварь притянула к себе Ронара как куклу набитую соломой. Он ощутил тошнотворный запах звериной шерсти и плоти. Пасть монстра оказалась прямо у него над головой и по лицу потекла вязкая струйка зловонной слюны. Не осознавая, что он делает, действуя только на рефлексах и руководствуясь лишь инстинктом выживания, Ронар закричал и ткнул факелом прямо в эту пасть. Зверь тут же отпустил свою жертву, и Ронар, рухнув на колени, быстро пополз прочь.

Монстр отбросил факел в сторону, тот ударился о стену пещеры и покатился по полу, но не погас. В его дрожащем свете Ханрис безошибочно различил силуэт чудовища, и кинулся на него в атаку.

Зверь ушёл от мощного, рубящего удара мечом, который высек искры из каменного пола и, взмахнув левой лапой намеривался разорвать Ханрису горло, но тот успел отступить назад, и острые когти только полоснули его по груди.

Успевший за это время прицелиться Драйган, выстрелил, и стрела вонзилась прямо в морду твари, чуть ниже правого глаза, которого монстр и без того был лишён. Но зверь не упал, как должен бы был. Он лишь, быстрым ударом сломал стрелу, наконечник которой остался торчать в его челюсти, а затем стал размахивать рукой, не подпуская никого к себе, и вместе с тем отступая обратно в темноту.

Ханрис начал сближаться с ним, не собираясь снова терять тварь из виду, что даст врагу преимущество. С точностью подгадав момент, когда когтистая лапа прорезала воздух возле его правого уха, он нанёс один стремительный ответный удар, завершивший данное противостояние.

С глухим стуком на пол рухнула голова чудовища. Тело стояло ещё пару секунд, а затем повалилось назад, и оставшиеся видимыми в свете факела длинные стопы, со скрюченными судорогой пальцами, стали конвульсивно подёргиваться.

Собаки в имении Ломара Годхола ещё издали почуяли гостя, и по всей округе разносился надрывный лай множества глоток. Скрипящая колёсами телега Сайна остановилась в десяти ярдах от обветшалого мрачного дома, видавшего лучшие времена. Кобыла принялась нервно шлёпать копытом по грязи, и фыркать в беспокойстве, демонстрируя сколь сильно ей не нравится близость лающих зверей, кидающихся на стены своих вольеров, стоящих всего в десятке ярдов от дома. Лишь один пёс не был заперт с другими, но он, надо признать, и не выказывал признаков агрессии, как его собратья, а лишь смирно сидел рядом со своих хозяином на крыльце, не спуская глаз с визитёра. Точнее одного глаза, так как второй у него был слеп. Сайн хорошо знал эту собаку. Хентийская порода, очень редкая. В своё время, лет десять назад, Ломар выложил за этого пса кучу денег, только потому, что существовало поверье, будто эти собаки способны видеть мир духов. Собственно за этим их, ещё в щенячьем возрасте слепили на один глаз, якобы чтобы улучшить связь с тем миром. Сколько правды было в этих историях Сайн не знал, но этот белый с рыжими пятнами пёс действительно оказался крайне смышлёным и невероятно спокойным, будто действительно знал и видел нечто такое, что другим неведомо. Сайн вообще не помнил, чтобы Зоркий - так звали этого вислоухого симпатягу, - хоть когда-то лаял.

Спрыгнув в размытую недавним дождём грязищу, Сайн погладил встревоженную лошадь по морде, прошептал ей пару ласковых слов, и пошёл по направлению к дому. Он отлично понимал нервозность кобылы. Ему и самому здесь становилось не по себе и хотелось как можно скорее покончить с делом. Но хозяину дома он старался не выказать своей настороженности, пряча её за напускным дружелюбием.

- Приветствую, Ломар! Как поживаешь? - обратился он к сидящему на крытом крыльце мужчине, ровно тем же внимательным но совершенно непроницаемым взглядом, что и его пёс, следившим за гостем.

- Не жалуюсь, - отозвался он хрипло.

Ломара Готхола скрывала тень, и лишь подойдя почти в плотную, Сайн с ужасом осознал, на сколько старым выглядел его боевой товарищ. Словно тому было не сорок семь лет от роду, а все семьдесят. Кожа его сморщилась, подобно изюму, на лице и руках проступили тёмные пятна, как у стариков. Глаза ввались, седые волосы торчали клоками из под соломенной шляпы, а жиденькая бородёнка выглядела как старый и сильно поеденный молью шерстяной плед. Перед Сайном, в кресле сидел старик, мало напоминающий того бравого солдата, коим Ломар был всего каких-то пятнадцать лет назад. Все они изменились, конечно. Сам Сайн, к примеру, сильно располнел. Но так значительно не поменялся никто, и предполагая, в чём кроется причина этих жутких изменений, Сайн сглотнул неприятный горький ком, засевший в горле.

Быстро оглядев крыльцо, лишь для того, чтобы меньше смотреть на Ломара, он заметил, как бы между делом:

- Крыша прохудилась, надо бы залатать.

В одном месте с крыши крыльца действительно капало, видимо то была скопившаяся под кровлей дождевая вода.

- Все никак руки до неё не доходят, - ответил Ломар с явным сарказмом. Старая боевая рана, полученная почти в самом конце его службы в гвардии, повредила позвоночник Ломара, сделав почти все, требующие усилий движения, крайне болезненными. Сайн это знал, и саркастический тон товарища уколол его в самую совесть. Он не хотел напоминать другу о его недуге, а намеревался только предложить помощь.

- Могу починить, - сказал Сайн.

- Мне не нужны одолжения, - резко ответил Ломар.

- Это не одолжение, - Сайн чувствовал, что как и всегда, их с Ломаром разговор не клеился с самого начала. Словного говорили они на разных языках. И всё же Сайн попытался объясниться: - Мы же все старые боевые товарищи, столько прошли вместе и должны помогать друг другу даже теперь, в мирной жизни.

- Постараюсь не забыть об этом, - Ломар скривил губы в неприятной ухмылке. - За чем же ты явился к моему порогу, Сайн, мой старый боевой товарищ?

- Мне нужны собаки, - быстро ответил Сайн, в душе радующийся тому, что с приветствиями покончено, и можно перейти к делу.

- Никак старик Лохмач помер?

- И Клыкастый тоже, - голос Сайна дрогнул. Он любил этих псов, и если бы не страх за жизнь раненой дочери, куда сильнее горевал бы из-за их гибели.

- Что с ними сталось?

- Их убил какой-то неведомый зверь. Забрался ночью в мой хлев и задрал корову. Затем напал на девочек. Собаки отогнали его. Но сами, к сожалению, не выжили.

- Дааа... - протянул Ломар. - У меня отличные собаки.

- Я знаю. Потому и пришёл к тебе просить новых, а заодно предупредить. Пока Ханрис не выследит эту зверюгу, всем нам следует быть осторожными.

Вот чего Сайн не ожидал услышать в ответ на эти слова, так это хриплого смеха, которым зашёлся Ломар.

- Умеешь ты рассмешить, Сайн, - проговорил он, отсмеявшись. - Всегда умел.

- Это не шутка, Ломар, - нахмурился Сайн. - Этот зверь может быть очень опасен.

- Пусть только они ко мне явятся, - махнул рукой Ломар, словно речь шла о какой-то шайке шкодящих по округе детишек. - Сами же об этом пожалеют.

- Они? - переспросил, потерявший нить диалога Сайн. - Ты словно знаешь о ком говоришь.

- Словно знаю... - повторил Ломар сухо и, приложив к тому заметные усилия, медленно поднялся с кресла. За сдавленным хрипом Сайн без труда различил боль, которую Ломар тщательно старался скрыть. Сухой рукой он нашарил деревянную трость.

- Пойдём, Зоркий, старина, покажем моему боевому товарищу наших собачек, - сказал он, и медленно спустившись по ступеням с крыльца, едва передвигая ноги и опираясь на трость, засеменил к вольерам. Пёс побежал вперёд, а Сайн пошёл следом, все ещё обдумывая сказанное Ломаром. Был ли в этих словах смысл? Ломар давно уже не в себе, с тех самых пор как оставил службу и поселился здесь. Но прежде он никогда и ничего не говорил просто так, без причины.

«Может я попросту не так его понял?» - спрашивал себя Сайн.

- Вот здесь у меня молодняк. Самый последний помёт, - Ломар указал на пятерых подросших, но ещё не приобретших стать своих родителей щенков. - Им два с половиной гексала от роду. Три кабеля, две суки. Вот этот, - Ломар указал на чёрного кабеля с белыми кончиками передних лап, и манишкой, - Злющий как чёрт. Я так и зову его, Чёртом. Характер похуже, чем у Маллида в молодости, - Ломар хохотнул над своей шуткой. - Можешь взять его, и если правильно воспитаешь, из него выйдет отличный защитник дома. Но к девочкам твоим я бы его не подпускал. Откусит пальчики так, что ты и глазом моргнуть не успеешь. - Сей факт тоже изрядно позабавил Ломара. - Вон в том дальнем вольере выводок постарше, им около года. Осталось только три суки, кабелей забрали деревенские в прошлом гексале. Но и они в защиту сгодятся, будь уверен. Все от того же батьки, что и Клыкастый. А вон та, рыжая, видишь? - Ломар указал на огненно рыжую, длинношёрстную собаку, с вытянутой, лисьей мордой. - Строит остальных. Стерва самая настоящая. Такая и скот сбережёт и к дому чужих не подпустит.

Сайн слушал Ломара в пол уха, а сам всё снова и снова прокручивал в голове их короткий диалог. Затем, больше не желая теряться в догадках, спросил:

- Ломар, прости, но мне не дают покоя твои слова. Мне только показалось, или ты действительно что-то знаешь о забрёдшем ко мне в имение звере?

Ломар внимательно посмотрел на товарища. Его выцветшие серые глаза словно пытались отыскать что-то в лице Сайна, заодно проверяя его на стойкость. Сайн выдержал этот взгляд.

- Я много чего знаю, боевой товарищ, - наконец проговорил Ломар, растягивая слова. - Много всего, что другим неведомо.

- Тогда расскажи мне, - буквально потребовал Сайн, которого душили эмоции.

- С чего бы? Не ты ли, с остальными моими боевыми товарищами, нарекли Ломара свихнувшимся дурнем, и махнули на него рукой? Теперь являетесь лишь за новыми псами, да смотрите коса на меня и на дом мой, словно противно вам находиться здесь. Скажешь неправ я, а?

Сайн смутился, и наконец отвёл взгляд. В словах Ломара было не мало истины, и он понял, что здесь и сейчас не вправе что-то требовать.

- Не во всём ты прав, Ломар, - снова заговорил Сайн, подняв глаза и стараясь звучать как можно дружелюбнее. - Мы всё ещё друзья. Всегда ими были, и всегда будем. Но ты ведь и сам знаешь, что стал вести себя странно, с тех пор как поселился здесь. Если бы ты тогда, как другие, похоронил эту штуку...

- Не смей даже заикаться об этом, Сайн! - резко рявкнул Ломар, будто и сам на секунду стал сторожевым псом, огрызнувшейся на того, кто потянулся к его миске. - Меня ничуть не интересует твоё мнение.

- Хорошо, - Сайн кивнул и выставил руки ладонями вперёд, в знак своего согласия и покорности. - Но послушай: на мою дочь, Зану, напал какой-то зверь. Она серьёзно ранена, не знают выживет ли. Я баюсь за неё, и за остальных дочерей тоже. А Шанта носит под сердцем ещё одного ребёнка, который должен родится к середине зимы.

- Ты никогда не умел во время остановиться, верно Сайн? - съязвил Ломар, довольный собой.

Сайн оставил его слова без внимания. «Если это сделает Ломара разговорчивее, пусть потешается в волю» - решил он, а в слух продолжил:

- Я должен защитить семью, но не могу, пока не буду знать, от чего их защищать. И если ты что-то знаешь, прошу, расскажи.

- Просишь, - повторил Ломар, словно пробуя это слово на вкус. И судя по выражению его лица, вкус этот ему совсем не нравился.

- Молю, если твоему слуху так будет приятнее. Молю тебя, Ломар, скажи, кто ранил мою дочь.

Некоторое время они молчали. Ломар вдруг отвернулся и глянул на свой дом. Сайн проследил за его взглядом и ему показалось, что какая-то чёрная тень скрылась за одной из приоткрытых ставень. Да, пожалуй только показалось, ведь Ломар жил один, без семьи, только с собаками, и никогда не жаловал гостей.

- То не зверь и не человек, - заговорил наконец хозяин дома, чем вновь привлёк к себе внимания Сайна. - Желтоглазый демон из мест столь далёких, что они не значатся ни на одной карте. Но этот лишь предвестник. Разведчик, как мы бы сказали. Скоро придут холода, дни станут короче, и тогда сюда явятся остальные.

Упоминания жёлтых глаз окончательно уверило Сайна в том, что Ломар знает о чём говорит. Единственное, что Илия смогла сказать конкретного о напавшем на Зану чудище, что у него были светящиеся в темноте, жёлтые глаза. Таких совпадений не бывает.

- Он и к тебе приходил?

- Говорю же, пусть только сунутся. Здесь их будет ожидать нечто похуже двух собак.

- Их? Кто они?

- Забытые нами, но не забывшие о нас, и о том времени, когда их звали пожирателями жизни.

- Я не понимаю. - Слова Ломара не давали ответов, а лишь впустую ворошили страхи Сайна, рождая в нём гнев.

- Поймёшь, когда они начнут скрестись в твои двери и ставни, - скривил в улыбке свои тонкие, обветренные губы Ломар.

- Хватит! - Сайн с силой ударил кулаком по дощатому забору вольера, выпуская все скопившиеся в его груди, но больше не способные там оставаться эмоции. - Прекрати нести этот бред! Если ты действительно что-то знаешь, скажи об этом по-людски, понятным языком.

Снова тишина. Ломар ухмыльнулся, и отступил, а выражение на его лице как бы говорило: «Я знал, что ты не сдержишься».

- Прости. Просто всё это касается моей семьи, понимаешь? - попытался оправдаться Сайн. - Мне бы хотелось услышать что-то конкретное. Мне нужны ответы, а не...

- Я лишь безумец, - перебил Ломар. - Ты что же, забыл об этом, мой старый боевой товарищ? Выживший из ума отшельник, вот кто я такой. Пожалуй, что не стоит искать истину в моих словах. Давай лучше скорее подберём тебе псов, и ты уберёшься отсюда восвояси.

Не смотря на то, что воды текущего с гор ручье были ледяными, Драйгану хотелось окунуться в них с головой, дабы смыть с себя зловоние пещеры, и пропитавший одежду липкий пот - свидетельство его страха. Однако позволил он себе лишь умыть лицо и руки в ручье и напиться из него - уже и этого было вполне достаточно, чтобы прийти в себя, хотя дрожь в конечностях сохранилась, напоминая о недавно пережитой схватке.

Драйган обернулся к Ронару, сидящему на земле, прислонившись к большому валуну, и пустым взглядом глядящему куда-то в глубину леса, а скорее уж в глубину своей души. Ханрис обработал его раны травами, перебинтовал, затем обработал и себя, после чего наказал им сидеть здесь, и ушёл в пещеру, на поиски своего меча, и чёрт знает чего ещё.

- Хочешь пить? - спросил Драйган спутника.

- Я не немощный, - ответил тот холодно, и поднял на Драйгана взгляд, в котором блестела то ли обида, то ли ненависть. - Смогу и сам поднять флягу.

- Хорошо, - пожал плечами Драйган. - Как скажешь. Я лишь хотел помочь.

- Мне нужна была помощь там, внизу, - сказал Ронар, и голос дрогнул, сквозь него стали пробиваться эмоции, давая понять, что данное спокойствие напускное. - Почему ты не стрелял, когда эта тварь меня схватила?

- Всё произошло очень быстро, - постарался объяснить Драйган, подходя к Ронару, и опускаясь на камень, подле него. - Я прицелился, но тут ты ткнул ему в морду факел. Это отлично сработало, ты молодец.

- Брось ты это! - скривился Ронар, словно набрал в рот прокисшего молока. - Почему не стрелял раньше, когда он схватил меня?

- Я же сказал, всё произошло очень быстро. Выстрели я сразу, мог задеть тебя, а пока успел прицелиться, ты уже...

- Спас себя сам, - закончил за Драйгана Ронар.

- Прости, - Драйган вздохнул и опустил голову, сдавив ладонями виски. - Я действительно должен был соображать быстрее. Я... чёрт, не знаю... Я просто испугался. Прости меня.

Некоторое время они сидели в тишине, затем Драйган услышал тихий всхлип, и поднял глаза на Ронара. К его глубочайшему удивление, тот плакал. По лицу было видно, что он пытается бороться со своими слезами, отчаянно шмыгая носом и утирая глаза рукавом куртки, но они всё равно лились против его воли, стекая по щекам и оставляя на коже блестящие мокрые дорожки.

- Я думал... - выдохнул Ронар, и снова втянул носом воздух. - Думал, что погибну. Думал, что эта тварь сожрёт меня. Я чувствовал... смерть.

- Прости меня, дружище, - сказал Драйган, не зная как ещё подбодрить Ронара. - Я должен был...

- Это я должен был быть умнее! - выкрикнул вдруг Ронар. - Должен был сражаться, а не стоять, как баба! Должен был... должен был помогать Ханрису! А оказался не полезнее мешка с мукой!

- Это не так. Ты ведь...

- Что?! Ткнул зверю в морду факелом?! - закричал Ронар на Драйгана, но тот отлично понял, что на самом деле Ронар кричит на самого себя, выпускает всё то, что терзает его изнутри. - Вот это поступок, достойный великого война, не иначе! Да я даже не понимал, что делаю! Просто... спасал себя... - последние слова он едва выдавил из себя, словно они были ему противны.

- Не многие, на твоём месте, сделали бы даже это, - тихо проговорил Драйган.

- Да мне глубоко начхать, что там сделали бы многие! Многие, не я! Я... Я другой! Должен быть другим!

- Почему?

- Потому что я сын Зана Готхола! А он ничего в своей жизни не боялся! И увидь он меня сегодня, помер бы со стыда!

А вот это уже было Драйгану хорошо понятно. Желание стать достойным своего отца, о чьих подвигах и свершениях он слышал с самого детства. Слова Ронара всколыхнули в Драйгане воспоминания о том, как он покинул дом этим утром, и появилась едкая, терзающая разум мысль: «А так ли уже неправ был отец, сказав, что я не готов к подобному?».

- Уверен, что твой отец... - начал Драйган, но Ронар перебил его.

- Не говори о нём! Ты ни черта о нём не знаешь!

- А я знаю! - раздался голос Ханриса. Тот, пригибаясь, вышел из пещеры, держа в одной руке свой меч, а в другой серый мешок, на котором проступили тёмные пятна крови. - И получше твоего знаю, уж будь уверен.

Ронар отвернулся, отчаянно утирая слезы, словно охотник не успел их заметить.

- Поверь, парень, Зан был таким же человеком, как и мы все. Так же как и мы он боялся, так же как и мы мог проявить малодушие. Это нисколько не умоляет того, что он был хорошим другом, умелым воином и любящим отцом. Так что продолжай верить в него - это правильно. Но при том не питай иллюзий ни на его счёт, ни на свой.

- Просто я... - Ронар запнулся, опустил глаза и утёр рукавом очередную предательскую слезу, бегущую по щеке. - Я думал, что способен на большее. Думал, всё будет иначе.

- И чего же ты ждал, позволь спросить? - Ханрис отложил меч, и подошёл к Ронару, но как только тот отрыл было рот, чтобы ответить, перебил его: - Постой, дай мне угадать самому. Пожалуй, ты рассчитывал, что явишься сюда с сияющим мечем в руке, и всем доказав свою отвагу и смелость, красивым взмахом отсечёшь зверю голову? А затем, водрузив ногу ему на грудь наречёшь себя Ронаром Победителем Чудовищ? Так ты мечтал?! - Ронар было хотел запротестовать, но Ханрис не дал ему вставить и слова. - Так вот знай, что так бывает лишь в бардовых россказнях. Даже в нашей болтовне о былых деньках нет ни крупицы истины. Легко вспоминать всё это спустя годы мирной жизни, сидя в кругу друзей с кружкой пива в руке. Но в действительности же нет никаких геройств, а только страх. И будь то битва с монстром в темноте или с вражеской ратью, страх всегда один и тот же. Страх за свою жизнь. Ты испытал этот страх сегодня, и вот что я у тебя спрошу: ты обгадился?

- Что?! - поразился Ронар, выпучив на Ханриса глаза.

- Я спрашиваю, наклал ты в штаны или нет?!

- Нет конечно! - вскричал он, задыхаясь от возмущения.

- Вот и здорово! Считай, что тебе повезло - сумел сохранить и жизнь и достоинство. А я встречал парней, которые, с полными портками дерьма продолжали драться и становились героями. Потому что история не запоминает таких моментов, и летописям плевать, сколько раз ты стоял на коленях, в слезах и в луже собственной мочи, зовя на помощь матушку и моля сохранить тебе жизнь. Истории важны лишь факты. И вот тебе факт: мы явились сюда втроём, не за славой и подвигами, а чтобы убить тварь, напавшую на дочь нашего друга. И мы достали её, все вместе. И не важно, кто сколько ударов нанёс, важен лишь результат. - Ханрис швырнул мешок к ногам Ронара, тот приоткрылся, и наружу показалась длинное, заострённое к кончику ухо и почти полностью закатившийся под верхнее веко жёлтый глаз на отрубленной голове монстра. - Зверь мёртв.

Ронар не нашёл, что сказать. Драйган тоже молчал, глядя на мыски своих потёртых, грязных сапог.

- Хватит сопли размазывать, - наконец прервал тишину Ханрис, опуская у ручья, и моя в нем руки. - Боюсь, что наши проблемы не закончились на смерти этой твари.

- Что ты хочешь сказать? - Драйган поднял удивленный и даже испуганный взгляд на Ханриса.

- Гляньте там, в мешке, - сказал он. - Найдёте очаровательное ожерелье.

Не понимая, о чем говорит Ханрис, Драйган поднялся, взял мешок, и раскрыл его. В нос ударило отвратительное зловоние, и он скривился. Внутри лежала голова монстра, которую ему не слишком хотелось разглядывать. И всё же оторваться от созерцания данной мерзости было сложно, столь чуждой и противоестественной она ему казалось, что притягивала взгляд. Искажённая гримасой не то боли не то злости морда чем-то даже могла сойти за лицо. На уродливую пародию на лицо. И от этого сравнения Драйгану стало совсем не по себе. Кожа существа была иссене-серой, на вид жёсткой, как звериная шкура. Челюсти чуть выдавались вперёд, сливаясь с носом. Из пасти, зажатый меж жёлтых клыков, торчал синий язык, видимо прикушенный тварью в момент смерти. Белые, на вид жёсткие и торчащие иглами волосы росли бородой под нижней челюстью и за скулами, а так же начинались над высоким лбом и гривой уходили на затылок.

Рядом с головой лежала отрубленная чуть ниже локтя лапа, с невероятно длинными пальцами. По её тыльной стороне, от самой кисти росли такие же как и на голове белые волосы. На дне мешка виднелось что-то ещё. Драйган сунул в туда руку и, вздрогнув от омерзения, когда коснулся сухой кожи существа и его жёстких волос, нащупал какой-то гладкий предмет и потянул его, доставая на свет. То оказался черепок какого-то грызуна, являющийся частью ожерелья, состоящего так же из черепов мелких птиц и рептилий, нанизанных на тонкую нить.

- Что это такое? - спросил Драйган, разглядывая отвратительную находку.

- Украшение, как мне думается, - Ханрис поднялся и подошёл ближе. - Висело на шее нашего монстра.

- Кто его сделал?

- Думаю, он, - Ханрис пнул коленом голову в мешке, от чего тот стал медленно раскачиваться в руках Драйгана.

- Зверь?! - воскликнул Ронар поднимаясь, и морщась от боли в раненом плече. - Не может быть!

- Может, - уверенно сказал Ханрис. - Если он не зверь.

- Но не человек же он?!

- Я этого и не говорил.

- Но считаешь, что он умён, КАК человек? - данная мысль ужаснула Драйгана.

- Уверен, что так. Вспомните как он действовал. Скрывался в темноте, использовал окружение. Да, он умён. Может быть не умнее нас, примитивнее. Но, однозначно, он наделен умом достаточным для того, чтобы сделать себе подобное украшение.

- Ты встречался с кем-то подобным ранее?

- Никогда.

- Что ещё ты нашёл в пещере? - спросил Ронар.

- Ничего интересного там больше нет. Это не логово зверя, а лишь место, где он пережидал день.

- Пережидал день? - переспросил Драйган.

- Да. Нет никаких сомнений в том, что это существо ведёт ночной образ жизни. Темнота ему как дом родной, а вот свет может быть чужд. И, точно как мы останавливаемся на ночлег, он пережидал день в этой пещере. Всё там осмотрев, я пришёл к выводу, что останавливался он в ней дважды. На пути к нам в долину, и теперь на пути из неё.

- Откуда же он пришёл? - по голосу Ронара можно было предположить, что в действительности он не слишком хочет это знать.

- Пока не могу сказать, но уверен, что осмотрев окрестности, отыщу более старые следы.

- Хочешь пойти по ним? - Драйган наконец убрал уродливое украшение в мешок и отложил его в сторону.

- Конечно. Мы должны понимать, с чем столкнулись, а главное, должны знать, единичный ли это случай, или в скором времени стоит ждать визита его друзей.

Снова повисло молчание. Драйган обдумывал мысль о том, что это чудище не единственное в своём роде, не какая-то ошибка природы, и таких может быть много. Его ужаснула нарисованная разумом фантазия, в которой полчища подобных тварей спускаются под покровом ночи к ним в долину, и скрываемые туманом приближаются к их домам. Такое никак не укладывалось в его голове, словно само сознание Драйгана не верило, в то, что подобное может оказаться правдой, а не очередной глупой сказкой.

Тишину снова нарушил Ханрис:

- Ронар, ты ранен, и это тебя ослабило. Едва ли ты сможешь долго продолжать эту охоту

- Бросите меня здесь? - спросил он с холодной злобой в голосе.

- Отнюдь, - ответил Ханрис спокойно, словно и не заметив гневного тона паренька. - Ты отправишься назад в долину. Этот ручей петляет, но в итоге выведет тебя к подножью гор, а там уже сможешь сориентироваться. Если выйдешь сейчас, доберёшься ещё до темна.

- Разумно ли разделятся, учитывая, что рядом могут быть другие такие чудовища? - спросил Драйган.

- Не думаю, что они где-то рядом. Во-первых, мы не обнаружили никаких иных следов, которые они безусловно должны были оставить, будь они здесь. А во-вторых, он спрятался тут один. Как существо разумное, будь рядом сородичи, он отправился бы прямиком к ним.

Доводы показались Драйгану вполне убедительными, и взглянув на Ронара, он пришёл к выводу, что того они тоже немного успокоили.

- Ты готов продолжить охоту? - спросил Ханрис Драйгана. - Если не уверен в этом, то лучше вернуться. Я не знаю, сколько дней нам понадобиться.

- Я-то готов, но как же твоя рана?

Драйган указал ему на грудь, где, из под порванной рубашки виднелись серые лоскуты ткани, которой охотник перевязал свои раны.

- Едва зацепил, - отмахнулся Ханрис. - За меня не волнуйся. В других обстоятельствах я может и возвратился бы, чтобы собраться в более долгий путь. Но сейчас меня терзает нехорошее предчувствие, и я думаю, что нам не стоит терять время даром.

- Как скажешь, - согласился Драйган. - Я с тобой.

- Отлично, - Ханрис поднял с земли мешок и протянул его Ронару. - Отнеси это Сайну и Маллиду. Расскажи им всё, что произошло, и передай всё, что я тебе сказал. Пусть будут готовы... - Ханрис осёкся на полуслове.

- К чему готовы? - уточнил Ронар. - К бою?

- Просто расскажи им всё. Они решат, что делать.

Зана очень тяжело принялась весть о том, что Лохмач и Клыкастый погибли. Сайн знал, как дочь относится к псам. В особенности она любила Лохмача, с которым, можно сказать, вместе росла. И он бы хотел, до поры, утаить от девочки случившееся, даже строго-настрого наказал Илии и остальным домочадцам, если Зана проснётся до его возвращения от Ломара, ни слово не говорить про собак. Но, когда Сайн вошёл в комнату дочери, та рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Шанта сидела рядом и гладила её по голове, что-то тихонечко приговаривая. Напротив сидела Илия, у которой тоже глаза были на мокром месте. Вначале Сайн подумал, что Зана плачет от боли, и тут же бросился к кровати дочери.

- Подожди минуту, милая. Потерпи чуточку, - заговорил он, доставая из под её постели настой из семян красной вероны, сильно дурманящий ум, зато быстро обезболивающий, за счёт чего крайне ценился в годы войны.

- Это из-за собак. - прошептала на ухо супругу Шанта, и когда тот поднял на неё удивлённый взгляд, пояснила: - Она увидела в окно, как ты привёз новых псов, и всё поняла.

- Как давно она очнулась? - спросил Сайн.

- Около часа назад. Ей было больно, и я дала немного настоя, как ты велел. Затем хотела покормить куриным бульоном, но она отказалась. Я оставила с ней Илию.

Сайн перевёл взгляд на старшую дочь.

- Она попросилась к окну, папа - сказала Илия, которая едва сдерживала собственные слёзы, плотно сжав трясущиеся губы. - Я помогла ей встать, думала... - он громко сглотнула. - Думала, что ей будет лучше, если выглянет во двор. А тут ты приехал и привёз собак.

- Понятно, - Сайн тяжело вздохнул и отставил настой в сторону. - Дайте я поговорю с ней, хорошо?

Шанта кивнула и медленно поднялась, уступая место мужу.

- Пойдём-ка, - позвала она Илию. - Поможешь мне готовить ужин.

- Но мам... - запротестовала девочка. - Пусть Тара поможет.

- Мне нужна твоя помощь, - тихим, но не терпящим возражений голосом сказал мать. - Дай им поговорить наедине.

- Хорошо, - Илия поднялась, утёрла рукавом глаза и пошла за матерью.

- Девочка моя, - проговорил Сайн, когда Илия закрыла дверь в комнату. Он погладил дочь по плечу. - Ну взгляни на меня, пожалуйста.

Зана несколько раз всхлипнула, затем медленно повернулась. Её личико было мокрым от слёз, а ещё очень бледным, и под раскрасневшимися глазам отпечатались тёмные круги. Глянув в это лицо, Сайн и сам чуть не разрыдался.

- Скажи мне, как ты себя чувствуешь? - попросил он, понимая, что не об этом с ней сейчас нужно говорить, но сочетая в себе сразу две роли: отца и врача, Сайн решил сперва сыграть ту, от которой зависело физическое состояние его дочери, а не душевное.

- Голова кружится, - медленно кивнула та.

- Этой пройдёт. Мама сказал, что тебе было больно.

- Да. Вот тут... - она прикоснулась руками к бинтам на груди. - Болело. Жглось.

- А как сейчас? - Сайн приложил тыльную сторону ладони ко лбу дочери. Горячий.

- Не болит, - ответила Зана, устремив наполненные слезами глаза в окно, и громко всхлипнув.

Сайн не знал, как начать разговор о псах, потому встал и, взяв со стола лоскут серой ткани, пошёл к окну. Открыв ставни, он высунулся на улицу, и обмочил ткань в холодной воде из бочки, после чего, сложив его в несколько раз, вернулся к постели девочки.

- Давай положим тебе это на лоб, хорошо?

Зана ответила лишь слабым кивком. Сайн убрал со лба девочки волосы и положил на него мокрую ткань.

- Папочка, - сказала Зана. - Лохмач и Клыкастый умерли из-за меня, да?

- Ну что ты, - проговорил Сайн, беря дочь за руку. - Ты в этом не виновата. Они защищали тебя и сестёр, и маму. Они защищали наш дом.

- И чудище их убило?

- Да, к сожалению, это так. Но они спасли тебя.

- А если бы не спасали, то остались бы живы, - по правой щеке Заны вновь побежала слеза. Уголки её тонких, почти лишившись цвета губ опустились.

- Они не могли поступить иначе.

- Как это?

- Пойми, что когда ты кого-то очень, очень сильно любишь, ты готов пойти на всё, лишь бы защитить его. Ты любила их, а они тебя. И когда ты оказалась в беде, они бросились тебе на помощь не думая о себе.

Некоторое время они сидели в тишине, слушая звуки дома. Из-за двери доносился голосок маленькой Ризы, которая играла со своими деревянными зверюшками, а с улицы был слышен лай трёх новых собак, которых Сайн привёз от Ломара. И более всего на свете Сайн сейчас мечтал, чтобы они заткнулись и не напоминали никому из живущих в этом доме о двух славных псах, которые погибли прошлой ночью.

Наконец Зана сказала, дрожащим голоском:

- Я буду скучать по ним, папочка. Я буду очень сильно по ним скучать. - Она снова заплакала, и Сайн погладил дочь по щеке.

- Я тоже буду очень по ним скучать. Но, послушай, Властитель знает, как сильно мы их любили, и как они любили нас. И он обязательно сделает так, чтобы мы с ними встретились снова. Однажды ты их увидишь, девочка моя. Ты их обязательно встретишь, и все мы снова будет вместе.

Он сидел рядом с постелью Заны, пока та, сражённая своей слабостью, не погрузилась в сон. Тогда Сайн осторожно снял повязки. Раны продолжали кровоточить и были воспалены. Стараясь убедить себя в том, что прошло ещё слишком мало времени, чтобы делать какие-либо выводы, Сайн обработал их, и снова перевязал. Затем хотел уйти, но не смог заставить себя оторвать взгляд от дочери и подняться.

Нужно было ещё столько всего сделать: покормить новых псов, закончить уборку в хлеву, поесть наконец - а то со вчерашнего вечера во рту у него не побывало ни крошки. Но он оставался рядом со спящей дочерью, пока комната медленно наполнялась оранжевыми красками заката, а дом ароматами тушёного мяса и овощей. Просто сидел и смотрел на её бледное личико и думал о том, что будет делать, если её не станет. Сайн не хотел об этом думать. Гнал от себя такие отвратительные мысли, как отгоняют, пинками и проклятьями, блохастого, дворового пса. Но, как и такие псы, эти мысли не отбегали далеко, и постоянно возвращались, в ожидании, что им чего достанется.

Вдруг дверь распахнулась, и в комнате появилась Тара.

- Папочка! - позвала она, и Сайн тут же шикнул на дочь, а затем указал на спящую Зану.

- Матушка тебя зовёт, - сказала Тара тут же понизив голос до громкого шёпота. - Ужин готов.

Путь с горы для Ронара оказался ничуть не легче подъёма. Возможно сказалась общая усталость, а возможно раненое плечо, которое, к концу спуска было словно объято пламенем, заставляя парня плотно стискивать зубы, превозмогая эту боль. Треклятый ручей действительно петлял, и в нескольких местах его берега становились едва проходимы. Ронар сбился со счёта - сколько раз он поскальзывался на мокрых камнях и падал, отбивая себе бока, колени и локти, а пару раз чуть ли не с головой оказывался в ледяной воде, из которой выпрыгивал чертыхаясь и кляня весь белый свет, а вместе с ним эту гору, и лес, и Ханриса с Драйганом в придачу. Он так вымотался, что еле шёл, волоча мешок с трофеями, и сгибаясь всё ниже под весом походной сумки, перекинутого за спину меча, а так же лука и колчана со стрелами. Мышцы на ногах и руках пульсировали и ныли, нуждаясь в отдыхе, а стопы, казалось, превратились в одну сплошную мозоль, но Ронар всё продолжал идти, не позволяя себя остановится даже на краткий привал. Во-первых - они и так уже чертовски замёрз, в насквозь мокрой одежде, и только движение ещё хоть как-то позволяло ему согреться. А во-вторых - Ронар, не смотря на заверения Ханриса, что рядом других таких чудищ нет, был в том совсем не уверен, и желал как можно скорее выбраться из лесу. Возможно, как раз благодаря этому страху, подгоняющему юношу едва ли не пинками, Ронар вышел на опушку когда оранжевый диск солнца ещё только на половину спустился за горизонт. Ему предстояло пройти ещё почти лигу до своего дома, и все же на душе сразу полегчало. Чего, к сожалению, нельзя было сказать о раненом плече, которое продолжало полыхать пламенем боли.

Оглядевшись по сторонами и быстро сориентировавшись, Ронар направился на юг, вдоль леса, но забиря немного влево, как и рассчитывал, спустя где-то пол часа вышел на тракт. И когда, в густеющих сумерках он различил поворот к имению Сайна, Ронар встал на развилке и позволил себя немного подумать. Более всего на свете ему сейчас хотелось оказаться дома, снять эту грязную, мокрую одежду, лечь в собственную постель, укрыться шерстяным зимним одеялом и уснуть на целую вечность, забыв о страхе и боли. Однако Сайну нужно было передать мешок с трофеями, а ещё - он единственный, кто может осмотреть рану Ронара и, вполне вероятно, сумеет облегчить его страдания, так что решение не пришлось долго обдумывать. Едва не волоча за собой трижды проклятый им мешок с отрубленной головой и рукой чудища, Ронар поплёлся по размытой дождём дороге, шлёпая сапогами по грязи и громко сопя.

Показавшись впереди, дом Сайна, словно стал дразнить вышедшего из леса парня жёлтым светом своих окон, за которыми царил тёплый, домашний уют. А когда он подошёл ближе, то услышал и запах еды, от которого его живот вдруг свело такой болью, что даже раненое плечо на мгновение забылось. Он выронил из рук мешок - тот с чавканьем плюхнулся в лужу, - и согнувшись по полам схватился руками за живот.

«Неужели я так голоден?» - подумал Ронар. Мысль о еде, однако не принесла ему никакого удовольствия, а даже наоборот, вызвала лёгкую тошноту.

«Нет. Прост устал, вот и всё» - решил он, чувствуя как узлы боли потихоньку развязываются в животе.

Не без усилия нагнувшись и вновь взяв в руки злосчастный мешок, Ронар поплёлся дальше, едва волоча за собой ноги. Силы оставляли его с каждой секундой.

Лай собак возвестил жильцов о приходе гостя, и когда Ронару осталось всего пара шагов до крыльца, дверь распахнулась, и на пороге появился Сайн.

- Наконец-то, вашу ж мать! - высказался Ронар, и рухнул на колени.

Когда Синта подъехала к имению Маллида, уже совсем стемнело. Однако в окнах свет не горел, и лишь отсветы пылающего за домом пламени плясали по его крыше. По округе разносился режущий слух скрежет металла.

С-с-с-с-с-ш-и-х...

Через пару секунд снова.

С-с-с-с-с-ш-и-х...

Кто-то точил оружие. Звуки раздавались с выверенной точностью и длительностью.

Синте пришлось спешиться и обойти дом, чтобы увидеть костёр на заднем дворе, и сидевшего возле него хозяина. Маллид точил меч, который прежде Синта видела только висящим на стене в ножнах, но без труда узнала его по гарде.

С-с-с-с-с-ш-и-х...

Хозяин словно бы не заметил гостью, продолжая заниматься своим делом с таким видом, будто отдавал этому всего себя без остатка, и ничто другое его не интересовала в данную минуту.

Синта подошла ближе, и тогда он, не поднимая головы, спросил:

- За чем пожаловала, дочь Зана? Застолье кончилось.

С-с-с-с-с-ш-и-х...

- Мой брат вернулся из лесу.

- Вот как?

С-с-с-с-с-ш-и-х...

- Он прибыл с трофеем. - Синта чувствовала себя крайне неуютно оказавшись наедине с Маллидом, да ещё в такой странной обстановке. Если быть честным, этот человек никогда особенно не нравился девушке. Грубый, шумный, пахнущий потом и пивом, он олицетворял для Синты всё то, что она терпеть не могла в мужчинах. Не то чтобы она много их повидала на своём веку, живя в этой глуши. И всё же составила некоторое представление о том человеке, которого хотела бы видеть своим будущим мужем. Так вот, Маллид Готхол был его полной противоположностью. Это казалось особенно забавным, учитывая тот факт, что его сын, Драйган, вписывался в данный образ почти по всем параметрам. И с тех пор, как они с Ронаром стали постоянными гостями на застольях Маллида, Синта невзлюбила его ещё больше за скотское обращение с сыном.

- Интересно, - пробормотал Маллид совершенно безразличным тоном, и снова провёл точильным камнем по лезвию.

С-с-с-с-с-ш-и-х...

- Сайн попросил позвать тебя к нему, для обсуждения насущных вопросов.

С-с-с-с-с-ш-и-х...

- Мой сын тоже там? Почему не он за мной приехал? Боится?

С-с-с-с-с-ш-и-х...

Синта не очень поняла, почему Драйган должен чего-то бояться в собственном доме.

- Драйган и Ханрис остались в лесу. Продолжают охоту.

Точильный камень замер у основания лезвия. Маллид наконец поднял на Синту взгляд и распрямил спину. В свете костра его глаза превратились в две тусклые искорки.

- Выходит, зверя они не убили?

- Убили. Но Ханрис считает, что в лесу могут быть и другие чудовища.

- Чудовища?

- Тебе лучше явиться к Сайну и самому взглянуть на трофей. - Синте не хотелось проводить здесь более ни одной минуты.

- Хорошо, - кивнул Маллид и снова опустил голову, потеряв к девушке всякий интерес. - Я скоро буду.

С-с-с-с-с-ш-и-х...

Маллид вернулся к своему занятию, а Синта, радуясь тому, что этот диалог наконец завершился, быстрым шагом отправилась прочь.

Небольшой костёр приятно потрескивал, отправляя в ночное небо алые искорки. Охотники сидели подле него, наслаждаясь теплом, ароматом жареной дичи и ноющей болью в ногах, наконец получивших отдых. Ханрису довольно быстро удалось отыскать возле пещеры следы чудовища, по которым они шли в гору до самого заката. В итоге, после подъёма по почти отвесному, хоть и не очень высокому склону, Ханрис принял решение остановиться на ночлег, и продолжить восхождение утром. Лагерь разбили прямо там, всего в десятке ярдов от злосчастного склона, и пока Драйган раскладывал костёр, следопыт раздобыл им ужин.

Ханрис срезал ножом с жарящейся на огне тушки зайца кусок мяса, и потянул его Драйгану. Тот кивнул в знал благодарности и впился зубами в угощение. Капелька жира побежала по его подбородку. Ханрис отрезал и себе, и принялся жевать жёсткое мясо, запивая его водой.

- Ты в порядке? - спросил он у Драйгана, когда тот проглотил свою еду и утёр рукавом губы.

- Устал, - признался тот.

- Само собой, - кивнул Ханрис. - Мы много сегодня прошли, я тоже чертовски устал. Но я спрашиваю не об этом. - Он снова потянулся с ножом к тушке, и отрезав ещё один кусок, протянул его Драйгану, продолжая мысль: - Я не мог не заметить, что ты сегодня какой-то хмурый и поникший. Решил бы, что это следствие нашей встречи с той тварью. Оно вполне очевидно, ведь не каждый день приходится влезать в нору к чудовищу и рубить ему голову. Но только ты был таким с самого утра. Вот я и решил, что тебя тяготит что-то, на фоне чего бой с чудищем не был столь уж впечатляющим событием сего дня.

- Я бы так не сказал, - криво ухмыльнулся Драйган. - У меня до сих пор колени после той норы трясутся. - Словно для того, чтобы не продолжать говорить, Драгйган оторвал зубами кусок мяса, и принялся его пережёвывать.

- Так бывает после каждой схватки. Пройдёт. Вот только мысли твои занимает отнюдь не чудище, я прав? Прости, если лезу не в своё дело.

Некоторое время они жевали молча. Точнее жевал Ханрис, а Драйган, застав с куском мяса в руке, неотрывно смотрел в огонь. Затем произнёс:

- Отец. Вот кто занимает мои мысли пуще чудовища. Мой отец, - и, тяжело вздохнув, он снова принялся жевать, будто так было проще справиться с тяжёлыми думами, или избавиться от них.

- Да, Маллид не подарок, - Ханрис поднял с земли прутик и пошевелил им поленья в костре, чтобы тот разгорелся чуть ярче.

- Порой мне кажется, что он меня ненавидит.

- Это не совсем так.

- Как это «не совсем»? - удивился Драйган. - Как можно ненавидеть кого-то «не совсем»?

Не торопясь отвечать, Ханрис принял более удобное положение, вытянув ноги рядом с костром, и с наслаждением ощущая как их окутывает тепло.

- Маллид любит тебя, Драйган. В этом я уверен. Пусть ты того и не видишь, он любит тебя. А что касается ненависти... Он ненавидит то, о чём ты ему напоминаешь.

- И о чём же?

- А сам как думаешь?

- О матери?

- И о ней тоже. Обо всём том, что Маллид потерял.

- Я ведь в том не виноват.

- Конечно нет.

- Почему тогда он винит меня в этом?

- Маллид солдат до мозга костей и всегда таковым был. Когда мы служили в гвардии, он, единственный из нас, не собирался уходить по истечении срока. Все мы мечтали о том дне, когда больше не придётся брать в руки оружие и проливать кровь. А он нет. Там, в гвардии, он был на своём месте. Не спроста же, до сей поры вспоминает те дни с упоением, и травит по сотому разу одни и те же байки. Да мы бы не собирались так часто, чтобы помянуть те деньки, если бы не твой отец.

- Он ждёт этих встреч, - кивнул Драйган, подтверждая слова Ханриса.

- Потому что там, в гвардии, он провёл лучшие годы своей жизни. Там было его место, а не здесь, где приходится возделывать землю, рыбачить, варить пиво, и воспитывать сына.

- Хочешь сказать, чтобы если бы не я, он бы продолжал служить в гвардии герцога? Выходит, что я мешаю ему вернуться к любимому делу?

- Дослушай, что я хочу сказать, а уже потом делай выводы, хорошо?

- Прости, - Драйган привалился спиной к стволу могучей сосны, демонстрируя свою готовность слушать.

- Между войной и Маллидом встал не ты, а твоя мать. Поверь, всем мы были убеждены, что Маллид никогда не бросит любимое дело. Не нужны ему были земли и имя клана. Только марши, сражения и простой солдатский быт, - вот что он ценил в жизни. А потом появилась твоя мать. Я хорошо помню Лию. На несколько дней мы встали лагерем у небольшой деревушки, даже названия которой теперь уже запамятовал. Само собой, изголодавшиеся по женскому теплу солдатики отправились искать его у крестьянских девушек. Обычное дело. Там Маллид и встретил твою мать. Дочь мельника с характером куда твёрже, чем у него самого. Я думаю, что потому его и влекло к Лие. Она была бесспорно хороша собой, но сила духа, вот что его притягивало, вот что заставляло говорить о ней снова и снова сидя у солдатского костерка. А ведь она сказала ему твёрдое нет в их первую встречу, ты знал?

Драйган покачал головой:

- Отец почти ничего мне не рассказывал об их встрече.

- Она его развернула, чуть ли не пинкам погнала по улицам деревни, да такими словами обложила, что даже Маллид краснел вспоминая их. Но это лишь распалило в нём чувства. Во второй раз было так же. И в третий. Маллид человек упорный, этого ему не занимать. Но ни в чём, поверь мне, твой отец не проявлял большего упорства, чем в попытках добиться твоей матери. В итоге добился... - Ханрис улыбнулся. - И как же счастлив он был в то утро, когда вернулся в лагерь. А через несколько дней пришло письмо от командования, мы немедленно снялись и ушли. У него не было даже шанса с ней проститься. Но он никогда не забывал Лию. Как только кончилась северная война он помчался к ней. Как Маллид говорил по возвращению, они провели несколько незабываемых дней вместе. Но о том, что у неё уже появился ты, Лия твоему отцу не сказала. Не сказала и в следующий раз. Уж не знаю, почему так. Может, знала, что Маллид живёт войной, и боялась, что он больше не появится, узнав о сыне. А может, наоборот, боялась, что выберет вас, и не хотела отнимать у Маллида ту жизнь, которую от так любил. Так или иначе, много лет он не ведал о твоём существовании, пока, однажды, не вернулся к Лии, и не узнал, что болезнь, скосившая половину деревни, не обошла стороной и её дом. Всё, что осталось у твоего отца от возлюбленной, это послание, переданное через уста её матери, ведь писать она не умела, в котором та просила Маллида позаботиться о тебе. Через год его срок в гвардии закончился и, как и мы все, Маллид не стал его продлевать. Получил землю здесь, в Сером Доле, и забрал тебя на своё попечение. Ты можешь себе это представить? Человек, прежде живущий только войной, вдруг должен был стать отцом и земледельцем.

- Почему не оставил меня там? - не смог сдержать вопроса Драйган. - Я смутно помню то время, но точно знаю, что меня окружали любящие и заботливые люди. Он мог бы оставить меня им.

- Может и мог бы, - пожал плечами Ханрис. - Но ты его сын, и единственное, что осталось от любимой женщины. Я бы тоже тебя забрал на его месте.

- Забрал, чтобы презирать? Чтобы окунать в грязь каждый раз, когда я сделал что-то не так? Да даже когда я всё дело верно, его это не устраивает. Будто, его просто не устраивает само моё существование.

- Тут мы возвращаемся к его ненависти. Он ненавидит не тебя. Он ненавидит... - Ханрис осёкся и прочистил горло. - Ненавидит свою жизнь, понимаешь? У него было всё: любимое дело и любимый человек. А потом всё это исчезло. Остался только ты. Ты, которого он, поверь мне, безмерно любит. - Снова кашель заставил его прерваться.

Ханрис ощутил, как знакомая тяжесть стала расти в груди, предвещая скорую боль, и быстро потянулся к своей сумке.

- Всё хорошо? - обеспокоенно спросил Драйган.

- Да, не беспокойся, - сдавленно ответил Ханрис и, подавив очередной, ползущий по горлу кашель, продолжил: - Я помню, как Маллид любил Лию. Он умеет любить. И то тепло, которое он дарил ей, теперь принадлежит тебе. Но он не может забыть и том, что не будь в его жизни тебя, всё сложилось бы совсем по-другому, так как ему бы того хотелось, а не как навязали обстоятельства. - Засыпав три щепотки высушенных листьев отвара в деревянную чашку, он потянулся к стоящему у костра чайнику, чтобы залить их водой. - Всё, что он делал последние двенадцать лет, он делал ради тебя. А это, поверь мне, большое достижения для такой самовлюблённой натуры как Маллид. Требовать от него большего было бы просто глупо.

- Я и не требую, - вновь подался вперёд Драйган. - Ничего от него не требую. И я благодарен ему за всё, что он мне дал. Только вот... - Драйган запнулся, когда вдруг Ханрис прижал руку к груди и скривился от боли. Из его горла стал рваться наружу тяжёлый, влажный кашель.

Ханрис держал в руках кружку, но никак не мог поднести её к губам. Приступы кашля сотрясали его тело, рука тряслась и горячая вода бежала по пальцам.

Драйган тут же вскочил и забрал из его рук кружку. Ханрис закрыл ладонью рот. Другую руку он прижал к груди, в которой, по ощущениям, появился истыканный иглами шар, пульсирующий в такт его кашлю, и эти иглы впивались в его плоть снова и снова, терзая её куда болезненнее вражеского меча.

- Ханрис, - Драйган опустил рядом с ним на одно колено. - Чем я могу помочь?

Сдержав очередной кашель, Ханрис убрал от лица ладонь, на которой, даже в тусклом свете костра Драйган заметил кровь, и хрипло, через силу произнёс:

- Должен выпить эту... дрянь...

- Тогда пей. Давай, - Драйган поднёс её к лицу Ханриса, - я помогу.

Сопротивляться охотник не стал, и придерживая руку Драйгана, припал к горячей жидкости. Тут же поперхнулся. Снова закашлялся. Драйган терпеливо ждал, когда пройдёт очередной приступ. Наконец Ханрис сплюнул, сделал несколько хриплых коротких вдохов, и снова припал к чашке.

Так повторялось несколько раз, пока половина чашки не опустела. Тогда обессиленный Ханрис откинулся назад и, давясь кашлем, махнул Драйгану рукой, прося не трогать его и подождать.

Ему полегчало через несколько минут. Дышаться стало свободнее, боль в груди, из острой и режущей, перешла в стадию тупой и тянущей. Тогда, превозмогая навалившееся головокружение, Ханрис потянулся к чашке, забрал её из рук Драйгана и залпом допил отвар.

Спустя ещё минут десять он сел и сплюнул в сторону вязкую, кровавую слюну.

- Наверное, мне не стоит об этом спрашивать? - осторожно поинтересовался Драйган.

- Я умираю, - сухо сказал Ханрис, глядя в огонь. - Не убили ни стрелы, ни мечи на двух войнах, а какая-то болезнь сгубила в мирной жизни. Вот ведь зараза. Спасибо за помощь.

- Я ничего не сделал.

- Ты помог выпить эту гадость, - Ханрис снова сплюнул. Горький отвар смешался во рту с солёным вкусом крови, и данное сочетание было в крайне степени омерзительным. - Большего и не сделаешь.

- Я... - Драйган не сразу подобрал нужное слово и смутившись опустил голову. - Сочувствую.

- Да ладно тебе, парень. Я отлично пожил. Побольше чем многие, кого я знал. Только об одном попрошу тебя. Не распространяйся об этом, хорошо?

- Никто не знает?

- Только Весна. И пусть оно так остаётся. Я сам им скажу, когда... Чёрт, не знаю. Когда-нибудь скажу. Если успею.

- Я буду молчать, - пообещал Драйган.

- Спасибо, парень. Давай-ка ложись спать. Я подежурю. Лучше, пока мы не знаем сколько ещё тут этих тварей, одному оставаться на стрёме.

- Я могу подежурить первым.

- Не стоит. Всё равно пока не усну. А ты устал, вижу же. Разбужу тебя, когда самому станет невмоготу сидеть.

- Буди обязательно, - Драйган лёг с другой стороны костра, укрывшись серым одеялом и подложив под голову сумку. - Мне много сна не потребуется. Пара часов, и буду готов тебя сменить.

- Договорились. Ты молодец, парень. Спи.

Из-за приоткрытой створки двери хлева на землю падала длинная полоса света. Маллид сразу понял, где его ждут. Спешившись, он оставил лошадь у коновязи, возле конюшни Сайна, и быстро направился к хлеву, по привычке прижав изуродованную руку к поясу, где должен был висеть меч. Настроение у него было прескверное. Хотелось выпить. Голова гудела с самого утра, в чём, поначалу он винил Драйгана. Сопляк решил взбрыкнуть и испортил ему этим настроение. Но, чем больше Маллид об этом размышлял, тем яснее ему становилось, что дело тут не только в Драйгане. Он то, в конечном чёте, всего лишь зарвавшийся мальчишка, давно не получавший хорошую взбучку. Стоило задуматься хорошенько над вопросом: почему сын отправился на охоту, на которую должен был отправиться отец, и сразу напрашивался вывод, что главный виновник всей сложившейся ситуации никто иной как Ханрис. Это он позвал на охоту Драйгана. Но почему? С какой стати потащился в горы с сопляками, а не с верными друзьями и соратниками? Сколько битв они вместе прошли, сколько раз прикрывали друг другу спину, и вот как он решил отплатить? Маллид мог понять, почему Ханрис не взял с собой Сайна. Тот заметно набрал в весе, совсем одомашнился, и навряд ли выдержал бы подъём в гору. О Ломаре и говорить было глупо. Но себя Маллид считал всё таким же, каким он был десять лет назад. Каждое утро, даже сегодня, не смотря на состояние, настроение и погоду, он делал пробежку вдоль реки, примерно в две лиги длинной, не забывал от тренировках с мечом, словом, все эти годы не давал себе спуску и, как следствие, не растерял навыков. Он готов к любой угрозе и напасти. И вот те на... Когда пришёл час, Ханрис не позвал его, а взял желторотиков, даже крови не нюхавших на своём веку. Сей факт не просто раздражал Маллида, он его откровенно выводил из себя, и будь Ханрис рядом, старый вояка пожалуй многое бы ему высказал. Вот только Ханрис был там, в горах, охотился на зверя вместе с его сыном, а Маллид остался один на один со своим размышлениями и выводами. Отсюда и поганое настроение и головная боль, столь сильная, что, казалось, раскалывала его череп.

Войдя в хлев, он поморщился от ударившего в глаза света лампы, висящей на стене. Другая стояла на полу, почти в центре, и таким образом света хватало, чтобы разглядеть всё помещение. Справа от двери, на небольшим табурете сидел Сайн, прислонившись спиной к стене и что-то вертя в руках. На стоге сена, забросив ногу на ногу, сидела Синта, увлечённо вычищающая ножом грязь из под ногтей. В дальнем конце хлева сгрудились, явно недовольные вторжением чужаков в свой распорядок дня, овцы. Но ко всем ним Маллид тут же потерял интерес, узрев стоящий в центре хлева столик, на котором лежала отрубленная голова какой-то неведомой твари и когтистая лапа рядом с ней.

- Мы тебя заждались, Мал, - буркнул Сайн, вставая.

Маллид проигнорировал его слова, и быстро подойдя к столику, внимательно осмотрел уродливую голову. Правый глаз закатился, на месте левого зияла тёмная дыра с запёкшейся по краям кровью. С той же левой стороны, из верхней челюсти торчал наконечник обломанной стрелы.

И Сайн и Синта терпеливо молчали, ожидая, пока Маллид «налюбуется» на принесённый Ронаром трофей.

- Во имя Властителя! - Маллид обернулся на Сайна. - Что это за чучело?!

- Если бы я знал, - пожал плечами тот.

- А Ханрис? - Маллид снова обернулся к голове. На его лице застыла гримаса омерзения. - Ханрис знает, кто это?

- Спросишь сам, когда он вернётся. Они с Драйганом до сих пор...

- Да знаю я, - оборвал Сайна Маллид. - Похоже битва закончилась быстро, да? Ханрис всадил ему в голову пару стрел, и дело с концом.

- Не угадал, - цокнул языком Сайн. - Глаз ему отстрелила моя дочурка - Зана, ещё ночью. Перед тем, как... - Сайн запнулся, но быстро продолжил: - А ниже, это твой сынок постарался. Но тварь была на ногах, до тех пор, пока Ханрис не снёс ей голову мечом. Так-то.

То что и его сын поучаствовал в этой заварушке, родило в Маллиде крайне противоречивые чувства. Сперва он ощутил укол обиды, что мучила его целый день. Это он должен был оказаться там, в бою, а не Драйган. Но затем, сквозь это эгоистическое чувство проступило нечто ещё. Маллид так до конца и не осознал, что это была гордость за сына.

- А где Ронар? - Маллид снова окинул взглядом хлев. - Я хочу из первых уст услышать эту славную историю.

- Я отправил парня домой. Он ранен. Не серьёзно, но к тому же сильно вымотался, так что от него было бы здесь мало толку.

- Я за него, - подала голос Синта. - Он мне всё рассказал, так что...

- Конечно, - ухмыльнулся Маллид, лишь на пару секунд задержав взгляд на Синте, а затем повернулся к Сайну: - У тебя будет чем горло промочить?

- Это всё о чём ты хочешь меня спросить, после услышанного?

- Голова трещит, - нахмурил лоб Маллид.

- Могу сделать тебя отвар из...

- Да не нужны мне твои треклятые отвары, Сайн! Выпить, спрашиваю, есть чего?!

- В хлеву выпивку не держу, - резко огрызнулся он, давая Маллиду понять, что и сам находится не в лучшем расположении духа. - А девочки уже спят, так что в погреб не полезу. Уж не обессудь, но придётся тебе как-нибудь это пережить.

- Чтоб вас всех, - пробурчал себе под нос Маллид. Затем глянул на голову ещё раз, и снова обратился к Сайну: - Ну и чего вы от меня хотите? Зачем позвали? Похвастаться достижениями Ханриса на охоте?

- Во-первых, - терпеливо начал Сайн, - показать, какие твари подбираются к нашим домам в ночи.

- Но зверь же мёртв. Вот его голова, так чего теперь волноваться?

- Ханрис считает, что он может быть там не один.

- У него есть основания так думать? Или, просто, наш охотник нашёл повод подольше побродить по любимому им лесу?

- Не думаю, что Ханрису для того нужен повод.

- Как знать. Может у них с этой... как её... волхаринкой его, не всё ладно.

- Думай, что хочешь. Но вот, - Сайн кинул Маллиду то, что всё это время вертел в руках, - глянь на это.

Маллид не поймал ожерелье, и то упало на пол.

- Чтоб тебя... - снова забурчал он, наклоняясь и беря с пола уродливое украшение.

- Ну и что это такое? - спросил он, повертев ожерелье в руках.

- То, что Ханрис снял с шеи этого урода, после того как его обезглавил.

- Хочешь сказать, что в свободное от поедания твоих коров время, эта тварь занималась поделками?

Сайн кивнул.

- Чушь собачья!

- От чего же? - поднял брови хозяин.

- Нууу... - Маллид не сразу нашёлся, что ответить. Он посмотрел на голову монстра, затем снова на украшение в своих руках. Наконец кинул его на стол, к голове, и сказал: - Даже если и его рук дело, какая нам разница? И как это доказывает, что там есть другие?

- Разница в том, что если он наделён умом, то может быть куда опаснее, чем просто зверь. А если их там много...

- Сайн, дружище, живи такие твари с нами бок о бок, мы бы уже о них знали. Если и есть у него сородичи, то где-то очень далеко. Вот увидишь, через пару дней Ханрис наиграется в следопыта, вернётся и скажет нам, что волноваться не о чем.

- Мне бы хотелось быть в том столь же уверенным, как и ты. Но я не могу себе такого позволить. У меня семья. И, если есть хоть маломальский шанс повторения ночных событий, я должен быть к этому готов.

- И что ты предлагаешь? Окопаться, и ждать наступления чудищ?

- Просто, быть готовым...

- Я всегда готов, Сайн! - вскричал Маллид, задетый за живое и наконец-то получивший возможно высказаться о наболевшем. - Это вы все размякли, но только не я! Я готов хоть сейчас защищать и свой дом и твой дом! И я был готов отправиться с Ханрисом, чтобы убить этого зверя, но он не позвал меня! Почему, скажи на милость?!

- Вот как вернётся, сам у него и спросишь, - ответил Сайн спокойно, но таким ледяным тоном, что сразу охладил вспыхнувший ярким пламенем гнев Маллида.

Повисло молчание. Сайн и Маллид смотрели друг другу в глаза, и последний вдруг стал ощущать себя виноватым перед другом. Ведь у него-то, в конечном счёте никого кроме Драйгана нет. А у Сайна четыре дочери и Шанта на сносях. Он мог бы оказаться в точно таком же положении, если бы Лия осталась жива. Воспоминания об утраченном счастье словно окотили его ледяной водой, окончательно затушив и без того быстро гаснущие угли гнева.

- Слушай, я не хотел срываться, - сказал он. - Просто, чёртова голова раскалывается. Как дочурка?

- Не очень хорошо, - сухо сказал Сайн. Отвернувшись, он прошёл в угол и устало опустился на табурет.

- Она выкарабкается, я уверен, - постарался подбодрить друга Маллид.

- Надеюсь, - только и ответил Сайн.

- Что же до этого... - быстро перевёл тему Маллид, махнув рукой в сторону головы чудовища. - Думаю, что это проделки Мары Ситы.

- Ведьмин Лес далековато, ты не находишь?

- Мало ли, как далеко могут забрести его обитатели. А ведьмовская богиня всегда была чертовски изобретательна по части различной нечисти. Вспомни, чего мы успели там повидать? - не видя от Сайна отдачи, Маллид обернулся к Синте: - Пауков размером с собак. Утащили трёх взрослых мужиков в свои сети. А та ситская сучка, ты помнишь? - он снова обернулся к Сайну. - Которую мы поймали у лагеря, и которая потом сбежала. Ломар клялся, что видел, как она обратилась в лисицу.

- Не ты ли его за это на смех поднял? - с кривой, безрадостной ухмылкой Сайн воззрился на друга.

- Поднял, да, - не стал отрицать Маллид. - Но это не значит, что не поверил. Там много всякого водится. И такие вот уроды тоже вполне могут там жить. А этот... - он сделал паузу, чтобы обдумать, что хочет донести, и продолжил: - Этот может быть был изгнан, или просто потерялся, или ещё что. Теперь он мёртв, вот и сказочке конец.

- Раз уж ты упомянул Ломара, - заговорил Сайн таким тоном, словно совсем не хотел бы поднимать эту тему. - Я был у него сегодня.

- И как наш калека?

- Сам знаешь как. Но не о том речь. Он что-то знает, про этих, - Сайн кивнул в сторону головы. - Я ему не успел ничего рассказать, а он сам упомянул жёлтые глаза. И ещё... - Сайн покачал головой. - Много всякого наговорил.

- Чего «всякого»? - не понял Маллид.

- Бреда всякого. Но он тоже, насколько я понял, считает, что к нам скоро придут и другие.

- Ага. А ещё он разговаривает с черепушкой, и считает, что его жена... кто, напомни? Какая-то жрица, жившая хрен знает сколько веков назад, а теперь заключённая...

- Да какое это имеет отношение к делу?! - вскричал теперь уже не сдержавшийся эмоций Сайн.

- Самое прямое, дружище. Самое прямое. У Ломара давно уже прохудился котелок, - Маллид постучал пальцем по виску, давая понять, о чём говорит. - И он последний, кому нам стоит верить.

Сайн тяжело вздохнул, потёр пальцами глаза, а затем поднялся.

- Что же, я хотел показать тебе тварь, что вчера напала на мою дочь, и я это сделал. Я хотел поделиться с тобой словами Ханриса, и я поделился. Я чертовски устал, и не вижу больше смысла что-то обсуждать. Каждый из нас может сделать выводы сам. В любом случае, пока нам ничего не остаётся, кроме как ждать возвращения Ханриса. Теперь я пойду проверю, как там Зана, а затем лягу спать. - С этими словами Сайн, не дожидаясь ничьей реакции, вышел из хлева.

Маллид и Синта остались наедине. Девушка, по всей видимости, была не очень этому раду, так как быстро спрыгнула со стога сена, наспех поправила чуть задравшуюся юбку, и пошла к выходу.

- Постой. - окликнул её Маллид, снова уставившись на корчащую ему рожу голову. - Задержись ненадолго, дочь Зана. И расскажи мне всё, что рассказал тебе братец.

Драйган проснулся от того, что чья-то мозолистая ладонь зажала ему рот. Он открыл глаза и тут же попытался высвободиться. Тогда тёмная фигура навалилась на него, придавливая к земле, и в наклонившемся почти вплотную к Драйгану лице он узнал Ханриса. Длинные волосы охотника, свисая, касались его щёк. Ханрис прижал палец к губам в знак тишины, и, убедившись, что Драйган его узнал и понял, убрал руку и быстро отодвинулся, позволяя парню оценить обстановку.

Было достаточно холодно для того, чтобы при дыхании изо рта вырывалось облачко пара. В воздухе витала сырость. Пламя костра ещё слабо потрескивало, но уже почти не дарило ни тепла, ни света, и ночная темнота вплотную подступила к их маленькому лагерю, обнимая стволы деревьев и наполняя лес бесформенными тенями.

- В чём дело? - спросил Драйган шёпотом.

Ханрис внимательно всматривался куда-то в лес. Отражение умирающего костерка плясало в его глазах алыми искорками.

- Мы окружены, - сказал охотник ровным, не выражающим абсолютно никаких эмоций голосом, и повернул голову в другую сторону.

По спине Драйгана пробежал холодок. Парень шумно сглотнул и, медленно приподнявшись на локтях, спросил:

- Кем?

- Думаю, что сородичами убитого нами чудища.

- Сколько их? - уточнил сын Маллида, боясь получить ответ.

- Я насчитал троих. Но может и больше. Близко не подходят, чего-то ждут. Вооружайся, пока есть такая возможность.

Драйган медленно потянулся к своему охотничьему ножу, лежащему слева от лежанки, и, взяв его в руку, взглянул на лук и колчан, прислонённые к дереву чуть дальше, размышляя, стоит ли пытаться их достать. С досадой подумал о том, что зря оставил отцу меч, такое оружие сейчас бы послужило ему куда лучше ножа.

Где-то в лесу хрустнула ветка. Драйган вздрогнул всем телом, шумно набрав ртом воздух и стиснул крепче рукоять ножа, готовый отражать атаку. Но за этим звуком ничего не последовало.

- Спокойно, парень, - сказал ему Ханрис. - Не теряй самообладания. Бой ещё не начался.

- Ты их видишь? - спросил он охотника.

- Ага. Один вон там, - Ханрис едва заметно кивнул в том направление, куда неотрывно смотрел.

Драйган посмотрел туда же, но поначалу не увидел ничего кроме ночного мрака. А затем вдруг различил, за ветвями старой ели, стоящей от них всего в каких-то пяти ярдах, как мигнули две жёлтые точки - глаза.

- Я тоже его вижу, - пробормотал парень с нескрываемым страхом в голосе.

- Молодец. Вот и не спускай с него глаз. А я буду следить за двумя другими. Сядем спина к спине.

Быстро сменив положение, они замерли, наблюдая за прячущимися в тенях противниками. Ханрис вложил в лук стрелу. Драйган, не спуская взгляда с притаившейся твари, решил всё же достать своё дальнобойное оружие. Подавшись вперёд, парень нашарил пальцами древко лука и медленно притянул к себе сначала его, а затем и колчан со стрелами. Зверь за елью не двигался и никак не реагировал на эти действия. Лишь мигали в темноте жёлтые точки его глаз. Чем дольше Драйган смотрел в них, тем чётче различал во мраке тёмный сгорбленный силуэт прячущегося за елью чудовища. Тварь то ли сидела, то ли приняла какую-то удобную для быстрого прыжка позу. Драйган чётко видел, как одной длинной рукой монстр упирается в землю, а другой отодвигает елевые ветви. А этот пристальный взгляд, казалось, пронзал его плоть, забирался под кожу, и видел как бешено колотится сердце перепуганного человека.

- Что будем делать? - спросил Драйган, по примеру охотника вложив в лук стрелу.

- Как раз думаю над этим, - проговорил сквозь зубы Ханрис.

Драйгану едва удавалось бороться с желанием, хотя бы мельком глянуть за спину, чтобы узнать, где притаились другие чудища. Но он отлично понимал, что ни при каких обстоятельствах нельзя ни на мгновение терять из виду того, за которым он сейчас смотрит.

- Может, разожжём костёр ярче? - спросил Драйган, тело которого охватила неприятная дрожь, от чего голос звучал неуверенно и жалко. - Вдруг именно огня они и боятся?

- Да, мне уже приходило это в голову, - отозвался Ханрис. - Вспоминая, как вёл себя тот урод, в пещере, резонно предполагать, что огонь может спасти нас от нападения. Но мы не знаем, насколько сильна их нелюбовь к свету. Может, они панически боятся пламени, и пока костёр горит, нам ничего не угрожает. А, возможно, они только испытывают неприязнь, оказавшись на свету, но вполне могут её побороть, и в таком случае, рано или поздно всё же решат напасть. И если огонь станет гореть ярче, мы потеряем этих тварей из виду, дав им тем самым возможность наброситься на нас неожиданно с любой стороны.

Повисла густая тишина. Потянулись секунды ожидания. Драйган стискивал лук, готовый в любое мгновение выстрелить в следящую за ним тварь, как только та двинется с места, но молясь о том, чтобы этого не произошло. Он хорошо помнил, как бесполезны были стрелы там, в норе. Одну он всадил монстру в голову, причём с близкого расстояния, но тот продолжал драться до тех пор, пока Ханрис его не обезглавил. А здесь таких монстров три, и размышляя об их шансах на победу, Драйган приходил к крайне неутешительному и невероятно страшному выводу.

- Думаешь, они нападут? - спросил он у Ханриса, скорее только для того, чтобы нарушить эту невыносимо давящую на его сознание тишину.

- Думаю, да, - голос Ханриса был всё так же холоден и твёрд.

- Чего тогда ждут?

- Пёс их знает. Может подкрепления. А может, им действительно не нравится костёр, и они ждут, когда огонь окончательно потухнет.

- Факелы, - вдруг высказал Драйган полушёпотом мысль, которая вспыхнула в его мозгу. - Можем мы как-то их использовать?

- А ты голова, парень, - проговорил Ханрис. - Масло и факелы могут стать нашим оружием. Может, сумеем отогнать их.

- Что ты предлагаешь?

Снова прошло несколько невыносимо долгих секунд тишины, пока Ханрис раздумывал и, наконец, он сказал:

- Сделаем горящие стрелы, и зададим им жару.

- Хочешь, чтобы мы напали на них первыми?

- Лучшая защита - это нападение. Твой отец обожает эту поговорку.

- Может лучше сделать факелы, и попробовать уйти? - Драйган всё ещё искренне надеялся, что им не придётся вступать в бой с этими существами, а уж мысль о том, чтобы самим затеять драку, и вовсе приводила его в ужас.

- Даже с факелами, нам не дадут уйти. Ты видел, какие они быстрые. Неужели думаешь, что сможешь сбежать от них по ночному лесу?

Драйган неуверенно кивнул, соглашаясь - бежать по темноте, пусть даже с факелом в руке, от этих тварей, к тому же рискуя на каждом шагу споткнуться, покатиться с горы и сломать себе шею, и правда, было бы весьма глупой затеей.

- До рассвета ещё часов шесть, - всё так же спокойно констатировал безрадостный факт Ханрис. - Кто знает, как скоро они решат перейти к активным действиям.

- Пока же не перешли.

- И мы не знаем, по какой причине. Теряться в догадках нет смысла, так что нам остаётся? Сидеть и ждать, когда им надоест нас разглядывать? Или рискнуть перехватить инициативу и нанести удар на опережение?

Драйган вздохнул. Как бы ему ни было страшно, парня убедили слова охотника. Всё-таки Ханрис прошёл битв поболее, чем он.

- Я готов рискнуть, - дал своё твёрдое согласие Драйган.

- Правильный настрой, парень. Подтяни-ка сюда мою сумку, - сказал Ханрис, но, как только Драйган потянулся к ней, быстро добавил: - Только без резких движений. Вдруг они занервничают.

В лесу не раздалось ни шороха, пока Драйган медленно и, как ему казалось, бесконечно долго тянул к себе сумку Ханриса. Охотник действовал куда быстрее, но плавно, как кошка, при том не издавая ни звука. Она быстро достал из сумки тряпки и бутылёк с маслом. В гробовой тишине он буквально за пару минут соорудил им по три стрелы с пропитанной горючим маслом обмоткой, и два коротких факела. Бутылёк с плещущимися на дне остатками масла он убрал в карман куртки, сел на одно колено, приняв более удобное положение для стрельбы, и сказал:

- По моей команде, берём по стреле, зажигаем и сразу стреляем. Долго не целься, возможно, будет достаточно, если просто выстрелишь в направлении противника.

- Понял, - уверенно кивнул Драйган, тоже садясь на одно колено. Пока Ханрис готовил им стрелы, юноша обнаружил, что, несмотря на страх перед боем с чудовищами, тот факт, что они перешли к действию, приободрил его. Ожидание нападения давило, разжигало парализующий конечности и разум ужас. Теперь же, когда у них появился хоть какой-то план, это предало Драйгану сил.

- Хорошо. Тогда... - Ханрис сделал два долгих вдоха, и скомандовал громко: - Зажигай!

Драйган и Ханрис, почти одновременно сунули стрелы наконечниками в костёр. Пропитанные маслом тряпки тут же вспыхнули, но Ханрис выстрелил гораздо раньше, чем Драйган натянул тетиву своего лука. Из леса раздался истошный вопль. Сын Маллида спустил тетиву, но за елью зверя уже не оказалось, и стрела вонзилась в ствол. Пока Драйган спешно стал искать врага глазами, Ханрис, у него за спиной, поджог и выпустил в ночной лес ещё одну стрелу, а затем крикнул:

- Зажигаем факелы!

Драйган тут же отпустил лук, подхватил свой факел и зажёг его. В следующий миг Ханрис оттолкнул парня в сторону, а сам с размаху пнул догорающие угли костра сапогом. Те, яркими брызгами окропили темноту, и в ночи кто-то истошно завизжал. Этот вопль раздался так близко, что Драйган едва удержался от того, чтобы не кинуться наутёк. Опалённое углями чудище ринулось обратно за деревья.

- На ноги! - крикнул Ханрис. Сам он уже держал в руках меч.

Драйган быстро нашарил свой нож и поднялся. Громко затрещал ствол ближайшей сосны справа, и на Ханриса, откуда-то сверху кинулась фигура с длинными конечностями. Он успел отступить на шаг назад и выставить перед собой меч для блокирования удара. Но тварь оказалась проворнее. Приземлившись прямо перед Ханрисом, она пригнулась к самой земле и, издав яростный рык, ударила по руке держащий факел, разрывая запястье острыми когтями. Факел покатился по земле. От боли Ханрис замешкался всего на мгновение, и монстр, с приседа врезался ему в грудь плечом, сбивая с ног. Охотник упал на спину, но тут же перекатился, уходя от мощного удара ногой. Когти чудища впились в корень сосны, на котором мгновение назад лежал человек, и вырвали из него кусок. Не вставая, бывалый солдат подался вперёд, и ткнул монстра мечом, угодив ему в живот. Тот, подвывая, отскочил в темноту, а Ханрис тут же пополз к своему факелу.

Драйган хотел было кинуться на помощь охотнику, когда враг набросился на него слева. Похоже, что это был тот самый монстр, который прятался за елью. Он прыгнул не сверху, а побежал на всех четырёх конечностях, с треском ломая ветки на своём пути, и опустив голову. Пряча от света глаза, он шёл на слепой таран, словно бык. Драйгану ничего оставалось, кроме как отскочить в сторону, тем самым разрывая свою дистанцию с Ханрисом. Промчавшись мимо, тварь тут же затормозила, распрямилась и, оттолкнувшись руками от дерева, кинулась на Драйгана. Он стал быстро отступать, махая перед собой факелом, и это мельтешение пламени перед мордой, немного охладило пыл существа, но наступление не остановило. Драйган только и мог, что, продолжая неистово выписывать факелом круги в воздухе, отходить назад.

Шаг... Второй... Третий... Четвёртый...

Чудище наконец набралось смелости, чтобы вновь перейти в яростную атаку. Рыча, оно подалось вперёд, попытавшись выбить из рук Драйгана факел, но промахнулось. Ожидавший подобного действия парень успел одёрнуть руку, занеся её над головой. А затем, с криком, в который вложил всю свою ярость и страх, вонзил правой рукой кинжал прямо в горло существу. Нож ушёл в плоть по самую рукоятку. Монстр тут же рванулся назад, хрипя и булькая. Нож остался в его шее. Драйган видел, как отскочившее всего на пару ярдов чудище прикоснулось к оружию, видимо желая выдернуть его, но тут же одёрнуло руку и хрипло взвыло от боли.

«Нужно добить его! Сейчас же! Пока есть шанс! Бей же!!!» - скомандовал себе Драйган и кинулся на тварь, перехватив факел в правую руку и замахнувшись им для удара. Но он серьёзно недооценил скорость противника. Тот бросился ему на встречу и, обхватив торс Драйгана руками, сжал с такой силой, что у парня разом вышел из лёгких весь воздух. Вместе они повалились на землю и покатились по камням и корням. Драйган ощутил горячее дыхание монстра на своей шее. Существо вскинуло голову и разинуло клыкастую пасть для укуса. Неистово пытающийся вздохнуть сын Маллида, выпустил из пальцев факел и левой рукой схватил монстра за лоб, не давая ему сомкнуть челюсти на своём лице, а правой нашарив рукоятку торчащего в шее противника ножа, резко выдернул его. Тварь поперхнулась собственной кровью, что брызнула из её горла Драйгану в лицо. Парень, в глазах которого уже начало темнеть от боли в рёбрах и недостатка кислорода, продолжая бороться за свою жизнь, стал наносить удар за ударом, вонзая нож в голову существа. Тварь пыталась увернуться, не переставая фонтанировать горячей кровью из глотки. Они перекатились ещё раз, затем ещё, пока вдруг земля под ними не исчезла. Драйган вместе с монстром полетели в темноту, сорвавшись с края отвесного склона.

Схватив свой факел, Ханрис быстро поднялся, и тут же едва успел уйти от очередной атаки чудовища. Острый коготь рассёк воздух, чуть не лишив его левого глаза. Ханрис взмахнул мечом, но тварь не задел, зато заставил отойти во мрак, после чего сам отпрыгнул назад, разрывая дистанцию, и упёрся спиной в ствол могучей сосны.

Жёлтые глаза сверкнули справа и слева. Его обступили с обеих сторон. Описав факелом в воздухе дугу, Ханрис тут же сделал выпад мечом, и достал правую тварь, которая взвизгнув, отпрыгнула дальше. Тут же перешла в атаку левая, но Ханрис этого ожидал и, присев, ушёл от удара лапой, после чего сунул факел чудищу прямо в морду, заставив его отступить. А мечом он снова рубанул по правой твари, которая кинулась на него, и вновь, взвизгнув от боли, отскочила.

- Так просто вам меня не взять, уродцы! - хрипло проорал им Ханрис. – Ну, давайте! Подходите, что же вы!

Но монстры сделали с точностью обратное. Они, словно сговорившись, почти синхронно отступили назад, и вышли из поля зрения Ханриса, растворившись в темноте.

Охотник поднял факел над головой, вглядываясь в ночной лес, но так и не увидел, куда делись противники. Его лёгкие жгло огнём, и Ханрис чувствовал, что вот-вот может случиться новый приступ. Обычно они не происходили так часто, но после такой физической нагрузки, болезнь могла проснуться и дать о себе знать.

«Не сейчас, не сейчас!» - заговорил с поселившимся у него в груди недугом Ханрис. - «Только не сейчас, слышишь?! Не смей! Дай мне время выпутаться из этого дерьма!».

Атака произошла стремительно. Монстр, видимо бесшумно обошедший охотника, атаковал его сзади, из-за дерева, к которому Ханрис прижался спиной. Но целью его был факел, а не сам человек. Он, буквально вырвав из руки Ханриса столь ненавистное ему оружие, с победным рёвом откинул его далеко в сторону. Охотник тут же ткнул мечом во врага. Удар был произведён почти вслепую, а бил Ханрис куда-то на уровне своей головы, и ощутил, как лезвие вонзилось в плоть почти на половину, после чего он тут же выдернул оружие. Прыгнул в сторону, перекатился и, развернувшись, встал. Монстр, хрипя, укатился куда-то за деревья, но отброшенный им факел теперь лежал ярдах в двадцати от Ханриса. Бежать к нему не было никакого смысла - там-то его и буду поджидать. Следопыт готов был сражаться до последнего, но сразу понял, что долго этот бой теперь не продлится. Ведь он лишился главного своего преимущества - света, оставшись в темноте, один против нескольких, превосходящих его по силам противников.

«Дело - дрянь».

Он окинул взглядом лес, и вдруг осознал, что не видит Драйгана. От паренька остался только его факел, лежащий на земле, почти у самого края обрыва. Звуков боя тоже было не слышно. Видимо твари всё же достали и убили юношу.

«Прости Маллид!» - подумал в ту секунду Ханрис. - «Ты так и не узнаешь, сколь достойным и сильным был твой сын! Прости меня, старый пёс! Твой друг - круглый дурак!»

Провоцировать этот бой было ошибкой, теперь Ханрис это понял. Хотя, возможно, продолжая сидеть и ждать возле затухающего костра, они только лишь отсрочили бы неизбежный финал.

Из тьмы выступил силуэт чудища, с горящими жёлтыми глазами. Боковым зрением Ханрис заметил движение справа и, встав в оборонительную стойку, приготовился отражать атаку. Он не собирался погибать без боя. Всю свою жизнь дрался, будет драться и сейчас.

«Весна! Никам! Лилейн!» - Ханрис стал перебирать в своей голове имена самых дорогих ему людей, который больше уже никогда не увидит. - «Весна! Никам! Лилейн!»

Он крепче стиснул меч.

«Весна! Никам! Лилейн!»

Монстр сделал ещё один шаг на встречу к охотнику. Не бросился, как раньше, не атаковал, а лишь сократил дистанцию.

«Весна! Никам! Лилейн!»

Ханрис собрался сделать выпад и, если повезёт, обезглавить тварь. Но, лишь мельком взглянув в жёлтые глаза, застал, словно статуя. Теперь, во мраке, они засияли ещё ярче, притягивая взгляд. И всё вокруг стало стремительно заволакивать темнотой, в которой исчезал и стиснутый в руках меч, и лес, и огонёк тлеющего костерка, и пламя факелов. Всё пропало, остались только эти глаза. Он не мог пошевелиться, не мог закричать, не мог атаковать и продать свою жизнь подороже. Только лишь стоять и смотреть в эти глаза.

«Весна! Никам! Лилейн!» - повторил он в голове свою посмертную мантру.

Затем, вдруг, пропали и жёлтые глаза. Океан тьмы разверзся, вбирая в себя сознание Ханриса.

Перевалило за полночь. Ломар Готхол не спал, однако же, ни единой свечи не горело в его доме, только слабо тлела лучина на маленьком блюдце. Хозяин дома сидел за круглым столом, за который уже много лет никто кроме него не садился, и неотрывно взирал в пустые глазницы черепа, что лежал на белоснежном платке, прямо перед ним. Белеющая во мраке кость была покрыта чёрными письменами, тянущимися ровными строками ото лба на затылок.

- Арсия, - прошептал Ломар с благоговение в голосе, и повторил на выдохе: - Арсия.

Он протянул трясущуюся руку, и провёл пальцами по надбровным дугам, затем по скулам черепа, с такой нежностью, словно то был живой человек, при том бесконечно ему дорогой.

- Арсия, - вновь выговорил Ломар это странное имя.

Внизу, у ног хозяина зашевелился пёс. Собака, прежде спящая под столом, вдруг, чем-то встревоженная, села, уставившись в тёмный угол дома. То был хороший знак – значит врата в потусторонний мир открыты. Зоркий всегда чувствовал это первым. Но скоро и Ломар ощутил знакомое покалывание на коже и мурашки, как будто по комнате гуляет сквознячок. Письмена на черепе слабо засветились оранжевым светом. Улыбнувшись так, будто с его плеч спала тяжёлая ноша, Ломар откинулся на спинку стула, жалобно под ним заскрипевшего, и стал ждать, считая секунды.

Зоркий вертел головой, всматриваясь во мрак, а затем коротко гавкнул, не с угрозой, а скорее в знак приветствия. Ломар, не отрывая глаз от черепа, опустил руку и погладил собаку по загривку.

- Хороший пёс, Зоркий. Хороший пёс, - пробормотал он.

В воздухе, в котором прежде витала лишь сырость и запах плесени, вдруг появился новый аромат. Он сочетал в себе множество запахов, среди которых отчетливее всего выделялись хвоя и корица. Сердце Ломара забилось чаще, руки задрожали. Не от страха, от волнения.

Пёс сорвался с места и, виляя хвостом, бросился навстречу гостю, пришедшему в этот дом извне.

- Арсия, - проговорил Ломар громче. – Ты пришла, любовь моя.

Скрипнули половицы старого дома, когда по ним прошли босые стопы и нежные руки легли на плечи Ломара. Тонкие пальцы коснулись его шеи, от чего по телу распространилась волна наслаждения.

- Ты будто удивлён, любимый, - пропел ему на ухо женский голос. Он звучал низко, однако же, очень ласково и приятно слуху, как тихое журчание лесного ручейка. В выговоре слышался акцент, не режущий слух, и всё же чуждый жителю Селении, слегка растягивающий гласные и сокращающий паузу между словами, отчего речь обретала некоторую певучесть.

- Не удивлён, - проговорил Ломар, сжимая своей сухой, старческой рукой, нежную ладонь гостьи. – Я рад. Радуюсь каждый раз, когда ты приходишь. А когда уходишь… - он замолчал на полуслове.

- Что? Продолжай, - попросила женщина.

- Боюсь, что не вернёшься. – Ломар поднес её руку к губам, и поцеловал пальцы.

За спиной раздался лёгкий смешок. Не насмешка, не презрение, скорее умиление и снисхождение звучали в нем.

- Глупый Ломар. Ты же знаешь, что это невозможно.

- Знаю. И всё же, это не мешает мне бояться потерять тебя.

- Ты не можешь потерять меня. Ты мной владеешь.

- Порой мне кажется, что всё наоборот, и это ты владеешь мной.

Руки Арсии, точно змеиные хвосты, плавно выскользнули из пальцев Ломара. Снова заскрипели половицы. Женщина обошла стул и встала прямо перед ним, давая себя рассмотреть. Темнокожая Арсия – жрица из забытых веков, по мнению Ломара, была самой прекрасной женщиной из всех, каких он встречал на своём веку. Необычайно высокая, стройная, с упругими бёдрами, которые легко было рассмотреть под юбкой, состоящей из тонких нитей, свисающих с чёрного кожаного пояса, на которые были в великом множестве нанизаны разноцветные мелкие бусины. Кроме этой юбки, на девушке не было больше одежды, если не считать украшений: толстых золотых обручей на запястьях, щиколотках и шее. Упругий живот Арсии покрывали письмена, точно такие же, какие были нарисованы на черепе. Берущие начало под поясом, они поднимались по пышным грудям до самой шеи. Аналогичные письмена покрывали и спину женщины, как и её руки и ноги. Лишь на лице их не было. А что это было за лицо. Ломар был уверен, что выколол бы себе оба глаза в тот же самый миг, как ему бы сказали, что он больше никогда не увидит лика Арсии. Гладкая кожа, идеально ровный нос с широкими ноздрями, толстая верхняя губа, всегда чуть приподнятая, демонстрируя белоснежные передние зубы. Чёрные волосы, заплетённые в тонкие косы, спускались по спине до самой поясницы. А глаза… Большие, очень необычной формы, с приподнятыми уголками, такие чёрные, что невозможно было отличить, где кончается зрачок и начинается радужка, словно сама ночь поселилась в них.

- Ты прекрасна, - выдохнул Ломар.

- Знаю, - улыбнулась она, и во взоре жрицы блеснул огонек самодовольства.

Затем она кинула взгляд на свой череп, и улыбка тут же погасла на лице женщины.

- Прости, - Ломар подался вперёд и быстрыми движениями закутал череп в платок.

- Так намного лучше, - проворковала Арсия. – Кто приходил к тебе сегодня?

- Ты видела?

- Я ощутила твоё волнение. Гнев. И пришла посмотреть.

- Это Сайн. Ему нужны были собаки.

- Ты был не рад старому другу?

- Они не рады мне, а я им. Такова она – солдатская дружба в мирной жизни. Знал бы, что всё так обернётся… - Ломар не стал заканчивать фразу, а лишь махнул рукой. – Да чёрт с ними. Мне никто не нужен, кроме тебя.

- Это приятно слышать, - на лице Арсии вновь засияла белоснежная улыбка.

- Однако наша с Сайном встреча не была напрасной.

Жрица подняла брови, демонстрируя свой интерес.

- Желтоглазые демоны явились, как ты и предсказывала.

Арсия снова помрачнела.

- Ты уверен, что не хочешь уйти, пока ещё не поздно? – спросила она тоном человека, уже знающего, какой получит ответ.

Ломар покачал головой.

- Мне некуда идти, тебе это известно. А даже было бы куда, с такими ногами я и лиги не пройду. Да и не буду я бежать! – возмутился вдруг он. – Здесь мой дом! Я получил эти земли в награду за годы службы. Не будет их, и что у меня, калеки, останется?

- Жизнь. – Арсия с таким трепетом произнесла это словно, будто оно было для неё самым прекрасным и важным на свете.

- Какая жизнь? Солдатом снова мне не быть. Так кем я стану? Попрошайкой на ступенях церкви? Спасибо, мне такой удел не сдался даром. К тому же не списывай меня со счетов, Арсия. С тобой и псами, я сумею отстоять наш дом. Пусть только сунуться ко мне эти желтоглазые черти.

- Глупый Ломар. Это не простой враг. Не один из тех, кого ты бил на войне.

- Да и пусть. Не боялся тех, не испугают и этих. И смерти тоже не страшусь.

- А зря.

- Не ты ли здесь, передо мной, умершая сотни лет назад жрица? Тебе ли пугать меня смертью, любимая?

Арсия ничего не ответила, лишь отвела глаза, и устремила взгляд куда-то в пустоту своих неведомых раздумий, в глубины прошлого, столь далекого, что никто из живущих о нём не ведает, и лишь она одна, возможно последнее существо во вселенной, помнит ту эпоху.

- Хочу тебя, - сказал Ломар, и Арсия вновь воззрилась на него взглядом хищника, который приготовился напасть на свою жертву.

- Так иди же солдат, возьми, коль хватит силы. – Отступив назад, Арсия уперлась в столик возле стены, на котором стоял кувшин с водой и тазик для умывания. Не глядя смахнув всё это рукой на пол, от чего комната наполнилась звоном, она ловко запрыгнула на него, села, и, согнув в коленях ноги, развела их. – Поглядим, на что способен старый пёс.

Ломар вдохнул полной грудью, вновь ощутив силу в своём теле. Он поднялся, больше не боясь той невыносимой боли, что причиняло ему каждое движение. Боли не было. Не здесь и не сейчас. Он снова стал на двадцать лет моложе. Статный, широкоплечий юноша, с копной непослушных светлых волос, со взглядом волка и силой медведя. Таким он крушил врагов на войне, таким он имел успех у женщин и считался сорвиголовой в компании друзей. А тот сморщенный, побитый жизнью старикашка, что остался сидеть в кресле, был не Ломар Готхол. Глянув на него через плечо, Ломар даже не узнал этого жалкого уродца, от которого пасло мочой и потом. Он не мог стать таким. Нет, ему была уготована иная судьба.

- Не смей заставлять меня ждать, Ломар, - словно львица прорычала Арсия, и громко клацнула зубами. – А не то я накажу тебя.

- Накажешь? - Ломар ухмыльнулся, вновь обращая свой взгляд на ненасытную женщину, с пылающей тьмой в глазах. – Что же, Арсия дочь Талиса, жрица затмений и послушница смерти, давай проверим, сколь правдивы слова твои.

В укрытой темнотой комнате стояла невыносимая жара. Тело Заны покрывал липкий пот, бегущий по коже ручьями, пропитывающий простыни и подушку. Одеяло она скинула первым же делом, но это не помогло. В такой жаре, девочке казалось, что вот-вот её кожа начнет покрываться волдырями ожогов. Дышать было тяжело. Густой, горячий воздух сушил губы, язык и горло. Терпеть это становилось решительно невозможно. Зана не могла взять в толк, как другие сестры такое выносят. Голова кружилась, девочку сильно мутило, и во рту она ощущала неприятный горький привкус. Более всего на свете Зана хотела сейчас оказаться на свежем воздухе, вдохнуть его полной грудью, ощутить прохладный ветерок на своей разгоряченной коже и сделать глоток ледяной воды.

Превозмогая боль и слабость, девочка сползла с кровати и, покачиваясь, направилась к двери. Её ноги путались, голова кружилась, она то и дело спотыкалась, хватаясь за другие постели, будя сестёр, но, не обращая на то никакого внимания, продолжала движение вперёд. Зана должна была, во что бы то ни стало выбраться из этой комнаты, ставшей для девочки душной темницей, находиться в которой было истинной пыткой. Пыткой, которой не было конца. Зане казалось, что путь от кровати до двери, который обычно она преодолевала за пять шагов, сейчас занял много десятков. И всё же Зана добралась до выхода.

Распахнув дверь, она ощутила, как из тёмного коридора пахнуло свежестью. Ещё совсем слабо, но Зана услышала запахи улицы: аромат хвои, мокрой земли, сена и конского пота. Ей захотелось окунуться в них как можно скорее. И дело было не только в невыносимой духоте. Она словно услышала зов ночи, и тут же испытала непреодолимое желание откликнуться на него, ощутить ногами сырую землю, оказаться под усыпанным звёздами небом, покинув четыре стены, в которых её заперли, и бежать, бежать вперёд, не разбирая дороги и упиваясь свежестью ночного воздуха. Девочка шагнула во мрак и тут чья-то рука легла на её плечо. Зана вздрогнула, обернулась и увидела… его!

Зверь стоял во мраке, сверкая жёлтыми глазами. В темноте едва угадывались очертания его распахнутой, клыкастой пасти, из которой вырвалось хриплое, рычащие:

- Зана!

Ужас пронзила её тело. Зана закричала, сбросила когтистую лапу со своего плеча и, кинувшись вперёд, упала на колени. Боль впилась правую ногу, но страх оказался сильнее. Не поднимаясь, девочка поползла на четвереньках в спасительную тьму коридора, прочь от монстра за спиной. Ужас стучал в висках, слёзы лились по щекам. А в ушах продолжал звучать хриплый рык: «Зана! Зана! Зана!»

«Он знает, как меня зовут!» - с ужасом осознавала девочка, и этот факт усиливал её страх тысячекратно. Сердце разрывало грудь, пот заливал глаза. Она во что-то врезалась головой, грохот заполонил тьму, и она отшатнулась в другую сторону. Через секунду Зана упёрлась в стену, вскрикнула от неожиданности, снова поползла куда-то прочь. Но ориентироваться во мраке уже не могла. Она не понимала, куда нужно ползти, чтобы добраться до двери, из-за которой её звала ночь. Темнота обступила девочку со всех сторон. Спасительная улица оказалась вдруг недосягаемо далеко, а монстр где-то совсем рядом, вот-вот он схватит её своей когтистой лапой. И тогда силы оставили Зану, паника победила, она свернулась на полу калачиком и зарыдала от ужаса и боли, смиряясь со своей неизбежной участью быть убитой чудищем в этом горячем мраке.

Сайн сбежал по лестнице, перепрыгивая через ступени. Он летел на крик дочерей, и фонарь в его руке опасно раскачивался. На первом этаже, возле большого стола за которым они обычно трапезничают, и поваленного на бок стула, лежала Зана, свернувшись в позе эмбриона, и громко рыдала. Рядом с ней стояла Илия, и тоже плакала, но не приближалась к сестре. Две другие девочки жались в дверном проёме своей комнаты со страхом и непониманием наблюдая за происходящим.

- Я не знаю, что случилось! – закричала Илия сквозь слезы, увидев отца. – Она встала с постели. Я попыталась остановить её…

Сайн опустился рядом с Заной. Положил руку ей на плечо и тут же девочка закричала, стала отбиваться, молотя по воздуху руками и ногами.

- Оставь меня! Оставь! – срывая голос, завопила Зана.

- Что с ней, папочка?! – все сильнее поддавалась истерике Илия. – Почему она нас не узнает?!

- Уймись ты! – рявкнул на старшую дочь Сайн.

Он поймал в воздухе руки Заны и протянул девочку к себе.

- Отпусти! Не надо! – истошно выпила она. – Пожалуйста! Умоляю! Отпусти! Отпусти!!!

- Зана! Доченька! Зана! – пытался докричаться до нее Сайн. – Это папа! Зана! Я не сделаю тебе ничего плохого! Тише! Тише!

Он прижал из последних силы выбивающуюся дочурку к груди, и ощутил исходящий от неё жар. Зана словно сгорала изнутри.

- Смочите тряпки в холодной воде! - крикнул он другим дочерям. – Быстрее! Их нужно как можно больше! Несите!

Сестры бросились исполнять веление отца, а Зана вдруг затихла.

- Всё хорошо, девочка моя. Всё хорошо, - приговаривал Сайн, глядя дочь по голове.

- Папенька? – услышал он слабый голос Заны.

Тогда Сайн ослабил объятия, и девочка смогла, чуть отстранившись, поднять на него глаза. Лицо блестело от пота и слёз, сухие губы потрескались, а кожа была красной от жара, что сжигал тело девочки.

- Оно был тут, папенька. Чудище снова приходило за мной.

- Тише, тише. Теперь всё хорошо, - Сайн взял дочь на руки и поднялся с пола. - Теперь я с тобой. Я на дам тебя в обиду. Обещаю. Чудище ушло.

Он развернулся, собираясь отнести Зану в комнату, и увидел стоящую на лестнице Шанту. В её глазах дрожали слезы.

- Что же это за напасть такая? – вопрошала она полушепотом. – Что за напасть, Сайн?

Оставив вопрос жены без ответа, Сайн отвёл глаза и понёс обессиленную девочку на постель.

Синта лежала в темноте под одеялом, вот уже второй час не смыкая глаз. Ей не спалось. В голову лезли разные мысли. Во-первых, хоть она и не подавала остальным вида, но та отрубленная голова, которую принес Ронар из леса, напугала девушку. От себя-то не было смысла это скрывать. Девушка начинала дрожать при мысли, что такая тварь может бродить где-то поблизости. И теперь каждый шорох, каждый скрип родного дома, который прежде Синта всегда считала неприступной крепостью, в стенах коей с их семьёй ничего плохого случиться не может, стал пугать её.

«А вдруг это другое чудище?» - думала Синта вслушиваясь. – «Собрат той твари, что лишилась головы, выследил Ронара и теперь пытается забраться в дом, чтобы убить всех нас?».

Синте снова и снова приходилось успокаивать себя, находя объяснение каждому новому звуку.

«Это всего лишь ветер завывает на улице»

«А это мышь скребётся под полом»

«А это Ронар ворочается на кровати»

Состояние брата тоже немало её беспокоило. Никогда прежде она не видела его таким жалким и измученным. Он был бледен, в глазах появился болезненный блеск, а голос, с которым Ронар рассказывал свою историю, был слабым и надрывным, как тонкая ткань, которая начинает рваться от сильного натяжения.

Когда Синта вернулась домой, Ронар уже спал. Мать обеспокоенно сообщила, что когда тот попытался что-то съесть, его тут же стошнило. При том он продолжал жаловаться на сильный голод, но в итоге ушёл в кровать, так ничего и не проглотив. Синта попыталась успокоить мать, клянущую самыми грязными словами Ханриса, уверив её, что это лишь последствия пережитого страха и полученных ранений, и завтра всё пройдет. Но сама она в это не верила. Нет, с Ронаром было что-то не так, его сестра близнец это чувствовала. Четко укоренившееся в сознание ощущение всё росло, не давая покоя и развеивая в пыль любые доводы в пользу обратного. А беспокойный сон Ронара, - брат и сестра спали в разных углах общей комнаты, разделенной пополам ширмой из плотной серой ткани, - только усиливал опасения Синты. Он много ворочался и временами хрипло стонал, словно его мучили ночные кошмары, но не просыпался.

Пытаясь отделаться от всех этих выматывающих тревог и страхов, Синта тщетно силилась найти иные мысли, что увлекли бы её за собой, позволив, наконец, уснуть. И, в итоге, она уцепилась за воспоминания о Драйгане. Не то чтобы эти мысли вернули девушке покой, сон всё равно не пришел, но теперь тон её бессонницы изменился. Полностью погрузившись в размышления о статном, длинноволосом юноше, она вспоминала те короткие разговоры, что у них случались. Проигрывая их раз за разом в голове, она думала, что могла бы сказать иначе, как могла бы поступить, будь у неё шанс всё повторить. Эта нить постепенно увлекла девушку от воспоминаний к мечтам. Синта стала думать о том, какие ещё диалоги у них могут состояться и как ей следует с ним говорить, чтобы дать понять, что Драйган ей небезразличен. Затем девушка представила, как всё могло бы повернуться, упади монета иначе и отправься в лес она вместо брата. Синта вообразила ситуацию, в которой они с юношей остаются вдвоём и дерутся с монстром в темноте бок о бок, защищая друг друга. Образ Драйгана, с мечом в руках, воинственного и грозного, который стоит подле неё, так близко, что можно протянуть руку и коснуться, распалил огонь желания под кожей Синты. Его жар сконцентрировался внизу живота, между ног стало мокро и девушка, почти машинально, сунула руку под одеяло, провела пальцами по внутренней стороне бедра, задирая ночную рубашку, а затем едва коснулась точки наслаждения. Тут же волна возбуждения пробежала по её телу, заставляя выгнуть спину и едва сдержать тихий стон. Синта закусила нижнюю губу и левой рукой стала водить по груди, то и дело касаясь твердых сосков. Правая рука тоже стала выполнять методичные, плавные движения между ног, от которых наслаждение электричеством разбегалось по всему телу, достигая даже кончиков пальцев.

В воображении Синты Драйган уже отбросил свой меч в сторону и, обняв её за талию, стал осыпать поцелуями шею. Затем грубо толкнул её, и когда Синта упала на землю, бросился, словно дикий зверь, срывать с неё юбку.

Дыхание девушки участилось, глаза были закрыты, тело выгибалось в такт движениям воображаемого любовника. Пик наслаждения был так близко, что от его предвкушения перехватывало дыхание. И тут… глухой громкий звук вырвал Синту из сладких грёз.

Испугавшись, хоть так и не поняв, что она услышала, Синта резко села на пастели. По полу комнаты что-то катилось, прямо к её кровати, и с гулким стуком остановилось всего в шаге от Синты.

Девушка дышала открытым ртом, грудь вздымалась и опадала, волосы на лбу слиплись от пота, кожа медленно остывала, возбуждение уходило, сменяясь холодным страхом. Она посмотрела вниз и, приглядевшись, различила в полумраке монету Сизар, лежащую на полу.

- Ронар, - тихо позвала она.

Дыхания спящего брата она больше не слышала.

- Ронар! – окликнула Синта громче. - Что ты там делаешь, придурок?

Не дожидаясь ответа, она откинула одеяло, опустила ноги на пол и поднялась, быстро поправляя задравшуюся ночную рубашку. Подняв с пола монету, Синта сделала два шага к ширме, отодвинула её, и едва сдержав испуганный вскрик отшатнулась. Прямо за ширмой стоял Ронар. Полуголый, в одних только коротких подштанниках, он стоял опустив голову, словно призрак в темноте.

- Сраный веник! – выругалась Синта одним из любимых ругательств отца, которые тот имел привычку выдумывать сам. – Ты какого хрена тут торчишь?

- Отдай мне монету, - потребовал он, поднимая глаза на сестру и протягивая к ней руку. Что-то в его взгляде, в его недвижимом силуэте, с опущенными плечами, не на шутку перепугало девушку. – Я её уронил.

- Какого чёрта ты играешь с монетой посреди ночи? – возмутилась Синта, стараясь скрыть за этим напором свой страх.

- Мне не спится.

- Да ни хрена подобного! Ты дрых еще пять минут назад.

- Как ты можешь это знать, если была так увлечена собой? – спросил брат стальным голосом.

Внутри Синты всё похолодало, и только щеки, наоборот, опалило жаром стыда.

«Она знает, что я делала» - поняла девушка, но вслух сказала:

- Что ты несёшь, дурак?

- Думаешь, я не слышал, чем ты занималась?

- Ты подслушивал за мной?! – возмутилась Синта, понимая, что отрицать что-то глупо и переходя в атаку, постаралась пристыдить брата.

- Весь дом знает, как ты ублажаешь себя! – с неожиданной яростью рявкнул Ронар. - От тебя смердит похотью!

Синта с размаху врезала Ронару в нос. Она сделала это, не столько оскорбившись его словами, сколько от испуга. Воспитываясь бывалым воякой, да еще наравне с братом-близнецом, перед которым не имела никаких поблажек, Синта даже не знала, что такое пощёчина и, когда того требовала ситуация, сразу била с кулака. Раздался хруст. Голова Ронара откинулась, но он сразу же снова наклонил её вперед. Из носа хлынула кровь, черным потоком обрамляя губы, она побежала по подбородку. Ронар стёр ее рукой, размазав по щеке.

Синта тут же остыла, ощутила укол совести. Она не должна была так срываться.

- Прости, Рон. Давай я принесу…

Синта не договорила. Ронар ударил сестру в ответ, разбив ей губу. Удар был столь сильным, что на мгновение перед глазами Синты взорвался фонтан искр. Она не устояла на ногах и рухнула назад, больно ударившись спиной о край своей кровати. Девушка прижали ладонь к губе, и зло воззрилась на Ронара.

- Ты совсем ума лишился, идиот?! – завопила она, чувствуя вкус крови во рту.

Ронар бросился на сестру, снова замахнувшись кулаком. Синта вжалась в кровать и закрыла лицо руками, защищаясь от удара, которого не последовало. Парень вовремя остановился, словно очнулся ото сна. Он так и застыл над ней, с воздетым кулаком. Поняв, что этот кулак не опустится, девушка медленно развела руки и взглянула на брата. В его глазах она прочла смятение, и даже испуг.

- Что с тобой? – с искренним волнением спросила Синта, глядя на Ронара снизу вверх.

Несколько секунд он пристально смотрел на сестру, ничего не говоря, а только тяжело дыша. Кровь из разбитого носа капала на пол и на подол ночной рубашки Синты.

- Не знаю, Син, - вымолвил наконец Ронар опуская кулак. Из взгляда разом ушла ярость, он снова стал мутным и болезненным. – Не знаю… Но я чертовски голоден!

Выпрямившись, он быстро вышел из комнаты. Проследив за ним взглядом, Синта вдруг вспомнила, что до сих пор сжимает в кулаке монету. Вот почему её удар получился столь сильным, что разбил Ронару нос, а судя по хрусту, возможно и сломал его. Девушка разжала ладонь, и капелька крови, просочившись сквозь её прижать к губе пальцы, упала на монету, обагрив сторону с мечом.

Ханрис понял, что находится в движении, сразу, как только очнулся. А он именно, что очнулся, а не проснулся. Резко пришёл в себя. Вот его не было, а вот он вдруг вынырнул из глубин блаженного беспамятства на поверхность, и обнаружил, что движется. Да не просто движется, а идёт, передвигая своими собственными ногами. И оказывается, что этому совершенно не мешали: ни окружающая его кромешная темнота, ни тот факт, что сознание было отключено. И даже наоборот, как только оно включилось, и Ханрис обнаружил себя идущим, он тут же споткнулся, ноги зацепились одна за другую, и он упал.

«Что, к хренам собачим, тут происходит?!»

Прежде, чем он успел найти ответ на этот вопрос, над ухом раздался хрипящий негодующий рык, его схватили за шкирку и вздёрнули, как щенка. Ханрис снова оказался на ногах и тут же, не разбирая, что происходит и кто его поднял, врезал ему кулаком. Удар вышел сильным. Костяшки пальцев впечатались во что-то твёрдое и острое. Это было больно, но, похоже, не только ему одному. В темноте раздался рык, Ханрис ощутил, что его отпустили и тут же кинулся прочь. Куда-то в темноту.

И пока бежал, он вспомнил всё, что с ним происходило накануне. Бой с монстрами, жёлтые глаза. Затем провал. Что произошло? Его ударили по голове? Но почему он тогда оказался на ногах и куда-то шёл? Кто его рычащий спутник? Ответов не было. Ясно ему стало лишь то, что он до сих пор в лесу и ночь продолжается.

В темноте Ханрис споткнулся, покатился по земле, больно ударился обо что-то коленом, но сумел тут же подняться и продолжить бег, то и дело врезаясь в стволы деревьев и ломая ветви. Затем вдруг мощный удар обрушился ему на спину. Он выбил из груди человека воздух. Ханрис полетел лицом вперёд и, не успев даже выставить перед собой руки для того чтобы смягчить падение, рассадил себе подбородок и до крови прикусил щеку.

Тут же его снова схватили и перевернули. Над собой Ханрис увидел две жёлтые точки глаз, в нос ударило горячее зловонное дыхание. Он согнул обе ноги в коленях и врезал ими по нависшей над ним твари. С ног её не сбил, но хотя бы оттолкнул, после чего стал отползать, не спуская с монстра глаз.

«Оружие!» - судорожно думал он. – «Мне нужно какое-то оружие. Хоть что-то!»

Две жёлтые точки начали наступать на него, и Ханрис вновь стало охватывать это странное чувство онемения. Он вдруг ощутил, что теряет контроль над своим телом. И тут же предположив, в чём тут может быть дело, Ханрис зажмурился. Он и так почти ничего не видел, так что хуже от того не стало, зато чувство онемения мгновенно спало, а значит догадка охотника оказалась верна – глаза твари лишали человека воли, гипнотизировали и превращали в зомби. Вывод напрашивался лишь один - он не должен в них смотреть ни при каких условиях.

«Но долго ли я смогу пробегать по лесу с закрытыми глазами?»

Однако Ханрис не успел даже подняться на ноги, когда мощная когтистая лапа схватила его за шею. Тварь протащила охотника пару ярдов по земле, затем приподняла и, с силой прижав спиной к дереву, подняла, сдирая ему корой кожу, на высоту своего роста. Ноги Ханриса повисли в воздухе, хаотично молотя ствол. Он обхватил держащую его руку, но обнаружил, что не в силах ослабить эту мощную хватку. Бывалый воин, герой и ветеран, теперь болтался, словно мышка в лапах кошки, задыхаясь.

Тварь терпеливо выжидала, когда боевой пыл жертвы поутихнет. И долго ждать ей не пришлось. Силы стремительно покидали Ханриса, воздуха не хватало. Отчаянно борясь за свою жизнь, он открыл глаза, и вновь встретившись с двумя горящими точками, уже был не в силах противостоять их власти.

«Нет! Даже не думай, ублюдок! Я тебе не кукла! Я не сдамся!» - кричал он мысленно, теряя контроль над своим телом и вновь погружаясь на дно беспамятства.

Пробуждение Драйгана не было болезненным. В первые секунды ему предстала лишь темнота. Сознание возвращалось в реальность постепенно, подобно медленно разгорающемуся костерку, который с каждым мгновением начинает светить всё ярче и выхватывает из окружающей тьмы всё больше деталей. Так и он, начинал с каждой секундой осознавать всё больше деталей своего нынешнего состояния. Дышать было тяжело, словно на грудь положили камень, а конечности занемели от холода так, что он почти не чувствовал пальцев на руках и ногах. Омерзительный, солоновато-горький привкус поселился во рту, и как только Драйган ощутил его и пошевелил языком, к горлу подступила тошнота. Невероятно захотелось вдохнуть полной грудью, но губы слиплись, и с усилием разомкнув их, Драйган тут же набрал в рот земли. Оказалось, что он лежал лицом вниз, в сырой и холодной грязи. Принявшись отплевываться и кашлять, он перевернулся на спину, и в этот самый момент тело перестало щадить его. Боль впилась в рёбра, в левую ногу и левое плечо, но с большей силой в голову, пронзив лобную кость над правой бровью, и раскалённым штырём вонзившись прямо в мозг по самую макушку. Попытавшись разомкнуть веки, Драйган обнаружил, что правое осталось закрытым. Левому же глазу предстала мутная серость. Несколько раз моргнув, смигивая теплую слезу, что покатилась по виску, он, наконец, смог вернуть зрению чёткость, и обнаружил над собой кроны сосен, тонущие в предрассветных сумерках. Он был в лесу, и мозгу хватило лишь пары секунд, чтобы вспомнить, почему он находится здесь. Тут же ужас подстегнул его к действию и Драйган, понимая, что чудовища, с которым они боролись в ночи, могут быть где-то совсем рядом, попытался сесть. Но, лишь оторвав голову от земли, он был вынужден со стоном вновь опустить её в грязь. Боль сделалась невыносимой, а в глазах всё закружилось, и парень едва успел перекатиться на бок, чтобы выблевать вчерашний полупереваренный ужин не на себя, а в грязь.

После этого стало легче, но совсем немного. Ещё какое-то время он лежал на земле, дыша полной грудью и стараясь не шевелиться, чтобы не вызвать новый приступ тошноты и боли. Всё, что он мог в эти мгновения, это вслушиваться. Но кроме шума ветра в кронах сосен над головой, да трелей нескольких ранних пташек, он не слышал ничего. Окружающий мир не представлял угрозы, хотя парню в это верилось с трудом. После всего пережитого, как можно доверять этому мнимому спокойствию?

Драйган стал размышлять над своим положением. Он помнил, как дрался с чудищем, как они сцепились и покатились, а затем… темнота.

«Мы упали с края» - пришел к выводу он.

Тут же его сознание пронзила новая мысль: «Ханрис?! Как же Ханрис? Мы дрались ночью, а сейчас уже рассвет, следовательно, прошло, по меньшей мере, часа четыре. И если Ханрис до сих пор за мной не спустился, значит он…».

Эта мысль подстегнула Драйгана к действию. Он снова, но теперь уже куда осторожнее и медленнее стал подниматься с холодной земли. Голова вновь закружилась, вновь пришла боль и тошнота, но, превозмогая их, он всё же сумел сесть. Быстро оглядевшись, Драйган приложил немалые усилия, чтобы подползти к ближайшему стволу сосны и, облокотившись об него спиной, дал себе передышку. Боль в плече была тупая, и пока он не шевелил левой рукой, она не шла ни в какое сравнение с горящей пламенем болью в бедре. Но в первую очередь Драйган уделил внимание своему правому глазу. Ощупав онемевшими пальцами правую сторону лица, он обнаружил, что вся она покрыта липкой коркой. Ему не составило труда понять, что то была кровь вперемешку с грязью. Прикосновение к виску и брови причиняло немыслимую боль, там налипшая корка бугрилась и под ней явно покоилась свежая рана.

«Наверное, я расшиб голову при падении» - пришёл к выводу юноша, после чего, с неожиданным оптимизмом заключил: - «Могло быть и хуже».

Действуя с той осторожностью, на которую только были способны его едва шевелящиеся пальцы, он освободил веко из плена запекшей крови и грязи, что стоило ему потери, пожалуй, что половины своих ресниц, и наконец, смог посмотреть на мир обоими глазами. Окружающий пейзаж приятней не стал. Несколько стволов сосен, какой-то серый бугор рядом, торчащие из земли корни, размокшая от вчерашнего дождя грязь, да почти отвесный склон – вот и всё, что предстало его взору.

Затем Драйган обратил взгляд на себя, и обнаружил ещё более жалкое зрелище. Вся его одежда был покрыта грязью. Левая штанина на внешней стороне бедра была разорвана, и аккуратно убрав ткань, так же пропитанную запекшейся кровью, Драйган обнаружил глубокую, рваную рану. Должно быть, летя вниз по склону, он зацепился о торчащую ветку или острый камень. Пожалуй, что и в данном случае всё могло бы обернуться худшим образом. Эта ветка или камень могли бы распороть ему не ногу а, скажем, горло. Да что там, люди, бывало, падая из седла ломали себе шею, а здесь высота была куда больше, и всё же он остался жив и цел. Однако сей факт нисколько не помогал побороть боль, холод и головокружение. Чувствовал он себя невероятно паршиво. И если могло что-либо сделать состояние Драйгана ещё хуже в данный момент, так это лишь неожиданное пришедшее воспоминание о том, что упасть то он должен был не в одиночку.

«Где же тварь?»

С ужасом парень стал снова озираться по сторонам, но всё равно не сразу понял, что тот серый холмик, что находился неподалёку и поначалу не привлёк его внимания, и был, если присмотреться внимательнее, тем самым чудищем, что падало вместе с ним с обрыва, а затем, видимо, откатилось чуть в сторону.

Придя к этому выводу, Драйган замер, не спуская с лежащего к нему монстра взгляда. Света было достаточно, чтобы ему удалось разглядеть очертания покрытого серыми клочками шерсти плеча и головы с длинными белыми волосами, слипшимися от грязи, даже торчащего чуть в сторону заострённого уха. Но, сколько бы Драйган не всматривался, он так и смог понять, дышит существо или нет. Вроде бы нет, но… может быть и дышит. Или ему только кажется, что бок твари слегка приподнимается.

Драйган не знал, сколько просидел там, забыв о боли и холоде, неотрывно вглядываясь в силуэт монстра. Утро наступало непростительно медленно, и света не хватало, чтобы разглядеть больше.

«А вдруг он жив» - думал Драйган. – «Просто ещё не пришёл в себя после падения. Мне посчастливилось очнуться первым, значит нельзя терять ни минуты».

Но что он мог сделать? Оружия у Драйгана не было. Юноша огляделся по сторонам, в надежде отыскать нож, которым бил тварь, но поблизости его не оказалось. Зато он обнаружил неподалёку покрытый мхом булыжник, по виду увесистый и вполне годный для того, чтобы раскроить череп.

«Медлить нельзя» - решил Драйган.

Хватаясь руками за ствол сосны, он кое-как поднялся на ноги, едва сдерживая стоны от пронизывающей тело боли. Оказалось, что стоять он всё же способен, не смотря на рану в ноге и сильное головокружение. А двигаться? Драйган собирался с духом, чтобы это проверить.

Вдох… выдох… вдох… выдох…

Наконец он, словно только учащийся ходить ребёнок, отпустил сосну, и сделал шаг вперёд. Один, затем второй и третий. Опираться на раненую ногу было невыносимо больно, от чего глаза наполнились слезами. На четвёртом шаге его повело в сторону, но Драйган сумел удержать равновесие и не упал. Хромая, стискивая зубы и превозмогая боль, медленно, как дряхлый старик, но ходить он мог.

«И на том спасибо!»

Добравшись до камня, Драйган всё же вынужден был опуститься на землю, так как наклониться и поднять своё импровизированное оружие, оказалось задачей непосильной. Тем более одной рукой – левая совсем не подходила для поднятия тяжестей. Драйган позволил себя передышку в минуту, чтобы ощупать плечо. Оно болело, но, кажется, осталось цело. Ему хотелось в это верить, и всё же действовать левой рукой он практически не мог, так что пришлось понадеяться на силу правой.

Драйган повертел камень, ища, с какой стороны будет удобнее за него ухватиться. Тот был тяжёлый и едва помещался в ладонь, и всё же парню удалось, стиснув его пальцами, поднять с земли. Затем, правда, пришлось опустить, чтобы упереться в землю – иначе бы никак не удалось подняться на ноги. Это тоже удалось не сразу, мир вокруг буквально ходил ходуном, как в тот единственный раз, когда он перебрал отцовского пива и, на потеху родителю, брёл к своей пастели, врезаясь в мебель и стены.

Шипя от боли, и потратив на это непростительно много драгоценных секунд, но Драйган всё же оказался на ногах снова, да ещё и с оружием в руках. Теперь оставалось только подойти к твари и нанести решающий удар. Ничего сложного, но каждый шаг давался ему с невероятным трудом. Всё внутри сжималось, а воображение уже рисовало, как эта тварь вдруг приходит в себя, вскакивает и бросается на него. В таком состоянии, да ещё вооружённый одним лишь камнем, Драйган понимал, что никак не сможет противостоять этому монстру. Ему хотелось бы двигаться быстрее, чтобы как можно скорее покончить с чудовищем, но боль не позволяла, и попытайся он ускориться, рисковал бы снова оказаться на земле. Уж лучше так, медленно но верно, двигаться к своей цели. Их разделяло всего три-четыре ярда, но как же долго, целую вечность, Драйган преодолевал это жалкое расстояние. Пальцы, сжимающие камень побелели, и болели от тяжести и напряжение. Казалось, что удерживает своё оружие он одним лишь усилием воли.

Но вот, наконец, Драйган добрался до тела монстра, навис над ним, борясь с головокружением и слабостью. Собравшись с духом, он занёс руку для решающего удара, и тут мышцы подвели юношу. Камень выскользнул из пальцев и, с хлюпающим ударом, упал на землю, даже не рядом с головой чудища. В ту же секунду, что-то сломалось внутри Драйгана. Тот стержень, что заставлял его, превозмогая боль и страх двигаться к своей цели, дал трещину. Он, в ужасе, что своими действиями пробудил тварь, отступил, перенеся вес на раненую ногу, чего делать категорически не стоило. В следующее мгновение, не сдержав вскрика от пронзившей тело боли, он рухнул. Но не на спину, а лицом вперед, прямо на тварь.

Драйган упал, и чуть не лишился чувств от очередной вспышки боли, пронзавшей не только ногу, но и плечо, когда он, машинально, выставил перед собой руки. В глазах на миг потемнело.

Когда фонтан боли поутих, и Драйган вновь смог нормально думать, он обнаружил себя лежащим на туше твари, от коей исходил резкий и жутко неприятный, кислый запах, который отчётливо напомнил ему ту тёмную пещеру, куда они вошли вчера с Ханрисом и Ронаром. Но в данный момент зловоние волновало его менее всего. Драйган глянул на морду твари, и только тогда его замершее от ужаса сердце вновь забилось, позволяя вздохнуть. Монстр был мёртв. Теперь в том не оставалось никаких сомнений. Полуоткрытые глаза закатились, из приоткрытой пасти вывалился синий язык, а в разорванном горле торчала рукоять ножа Драйгана. Сложно было сказать - умерла тварь от ран, которые он ей нанёс, или монстра добило падение, но Драйгану, в данный момент, было на это наплевать. Облегчением оказалось столь сильным, что он застонал и едва не разрыдался от осознания, что смерть отступила, и больше не скалит на него зубы.

Головокружение и отвратительный смрад умершего чудовища, вновь заставили его желудок содрогнуться, но в этот раз Драйган сдержал приступ тошноты, хотя неясно, что он мог ещё из себя выплеснуть.

Когда полегчало, он, поудобнее устроившись на костлявой туше монстра, так, чтобы не опираться на раненую руку, потянулся, и резко выдернул свой нож. Теперь он был ещё и вооружён. Это конечно не меч и не лук, но всё же лучше камня. Затем Драйган поспешил сползти с тела, и, взяв очередную небольшую передышку, вновь поднялся на ноги.

«Ханрис» - снова мысли Драйгана вернулись к пропавшему спутнику.

Он поднял голову и осмотрел склон, с которого свалился. Даже вчера, у них ушло немало времени и сил на то, чтобы по нему взобраться. Теперь же, с раненой ногой, еда функционирующей рукой и этим головокружением, разве такой подъём ему вообще осилить?

«Ханрис мёртв» - подумал Драйган. – «Иначе бы он уже ко мне спустился».

«Но, если бы твари победили, спустились бы они» - возразил сын Маллида сам себе.

«Значит, они убили друг друга. Ханрис порубил тварей, а затем умер от нанесённых ему ран. Это единственное объяснение».

«Но, если он всё же жив? Может быть раненый, но ещё живой, Ханрис сейчас лежит там, наверху, нуждаясь в помощи. Разве могу я просто уйти?» - Драйган вздохнул, понимая, к какому выводу пришёл его внутренний диалог, и заключил: - «Я должен знать точно, жив он или мёртв. Я не могу уйти, не выяснив этого».

До самого рассвета Илия не сомкнула глаз. То была уже вторая бессонная ночь девочки. Другие сёстры, все кроме Заны, которая уснула, кажется ещё до того, как отец опустил её на кровать, тоже долго не могли заснуть и перешёптывались, обсуждая случившееся. Но всё же к утру и Риза и Тара мирно спали, и только Илия лежала в плену своих тяжёлых дум, раз за разом вспоминая, как страшно Зана закричала, когда сестра попыталась остановить её на выходе из комнаты. Илии казалось, что этот вопль ей уже не забыть никогда. А тот факт, что именно она стала причиной этого крика, и вовсе повергал девочку в ужас и отчаяние. Она была виновна во всём, что сейчас происходило с Заной, и осознание этого грызло её душу, терзало разум, не давало сомкнуть глаз. А ещё сильнее мучала Илию собственная беспомощность. Она виновата, но никак не может исправить случившееся. Зане становится всё хуже, а она ничем не способна помочь. И всё что остаётся старшей дочери Сайна, это лежать и слушать тяжёлое дыхание сестрёнки, томясь в наступающих сумерках рассвета.

Правда она была не единственной в их доме, кто не смыкал глаз до утра. Сайн дважды за эту ночь, пробирался тихонечко в комнату дочерей, чтобы проверить состояние Заны. Илия притворялась спящей, и сквозь полуоткрытые веки следила за действиями отца. Она боялась встречаться с ним взглядом, боялась того, что может увидеть в его глазах. Обвинение. Осуждение. Приговор, который Илия не сможет пережить.

В третий раз он пришёл, когда уже стало светать. Проверил Зану, сменил полотенца и вышел, но, судя по звуку шагов, удалился не на второй этаж, а в гостиную, из которой стали доноситься голоса.

«Значит, маменька не спит тоже» - поняла Илия.

Из этой комнаты она никак не могла услышать, о чём говорят родители, но понимала, что предметом разговора в данное утро может быть только одно – состояние Заны. И ей, пусть усталой и измождённой своими тяжкими думами и бессонницей, всё равно страшно хотелось поучаствовать в этом разговоре, или хотя бы послушать его. Вдруг отец скажет, что всё не так страшно, что Зана идёт на поправку. Надежда на это, подстегнула Илия выбраться из постели.

Стараясь двигаться как можно тише, идя цыпочках, чтобы не разбудить сестёр, девочка покинула комнату. Вначале Илия планировала просто войти в гостиную, сесть рядом с родителями и стать частью их разговора. Ведь она старшая, и ей уже пора было принимать участие в важных семейных обсуждениях. Но, оказавшись в коридоре, Илия засомневалась: не выдворят ли её родители прочь, как только увидят.

«Взрослая?» - спросит отец. – «Какая же ты взрослая?! Посмотри, что ты натворила. Посмотри, что случилось с Заной из-за тебя!»

И Илия остановилась, замерла, словно статуя, в тёмном коридоре. Она не хотела, а если сказать точнее, то не собиралась подслушивать разговор родителей, но услышав его, уже не могла отказать себе в этом.

- … я знаю, что он скажет, - говорила Шанта дрожащим, но уверенным голосом. – Всё в руках Властителя. Так говорят все священники. Зане нужен лекарь, а не богослов.

- Порой слова способны лечить лучше снадобий, - проговорил Сайн устало, без какого-либо напора, словно вёл этот спор через силу.

- Душу, а не тело, - возразила мужу Шанта. - Тебе ли этого не знать? Многих раненых в ваших походах слова священника спасали от смерти?

- Больше, чем ты думаешь.

- Не больше, чем твоя твёрдая рука и знания, я уверена.

- Если говорить о знаниях, то пастор Тарон, не пахарь тебе какой-нибудь. Он человек учёный.

- Я ни на миг не усомнилась в учёности пастора Тарона. Лишь в его навыках лекаря.

- В Сером Уделе есть и лекари, раз уж на то пошло, - сказал Сайн ещё тише, словно сам не верил в то, что сейчас произнёс.

- Ты говоришь о повитухе с ученицей, которые принимают роды у всей округи? Или о том старом пьянице, с дрожащими руками, который штопает скотину, и который не раз обращался к тебе за помощью, когда дело доходило до серьезных травм и болезней у деревенских?! Кого из них ты называешь лекарем, Сайн?!

В данный момент Шанта явно доминировала в споре, и, не видя мать, Илия представила её стоящей во главе стола, уперев руки в боки, как она всегда делала, когда отчитывала дочерей. Отец же представился девочке сидящим за столом и глядящим в пол усталым взором.

- Я помогал ему зашивать и ампутировать, - снова безжизненно заговорил Сайн. – Я военный врач, понимаешь? Я такое умею лучше него. Но сейчас, очевидно, что Зане нужна совсем другая медицина.

- С этим-то как раз я полностью согласна. Вот только сомневаюсь, что доктор… как бишь там этого пердуна звать… сомневаюсь, что он сведущ в том, как помочь нашей девочке.

- По крайней мере, у него могут быть какие-то снадобья, которых нет у меня.

- Какие снадобья, Сайн?! За теми же снадобьями ты можешь к Маллиду отправиться. Он нальёт тебе кружечку.

- Хватит! – неожиданно взорвался Сайн и врезал ладонью по столу, от чего Илия вздрогнула. Она не ожидала от отца такой реакции, обычно он вёл себя сдержанно и редко даже повышал голос на домочадцев. – Не будет снадобий у него, значит поеду дальше. На юг. Буду ехать, пока не отыщу лекаря, который сможет ей помочь.

На несколько секунд зависла тишина, а затем Шанта заговорила голосом ласковым и тихим, примирительным, от чего теперь представилась Илии севшей напротив мужа за стол и взявшей его за руку.

- Я знаю, Сайн, - говорила она. – Знаю, что ты сделаешь всё, чтобы спасти нашу дочь, но ты же сам сказал, что времени у нас мало.

От этих слов сердце Илии сжалось в груди, к горлу подступил вязкий ледяной ком.

«Времени мало» - она точно поняла, о чём идёт речь. Илия надеялась услышать обратное, но теперь всем этим надежам конец.

«Зана… умирает!» - глаза Илия наполнились слезами, которые девочке никак не удавалось сдержать. Он до боли сжала кулаки, стараясь подавить рвущийся из груди крик протеста, адресованный тому отвратительному и безжалостному миру, что намеревался забрать у неё сестру.

- Мало, - согласился Сайн. – И потому я не собираюсь медлить. Поеду сегодня же.

- А не будет ли твоя поездка той самой, роковой потерей времени? Священник? Сельский врач? Скажи мне, Сайн, глядя в глаза скажи, что ты правда веришь в то, что они смогут помочь нашей дочери. Скажи, и я поверю тоже, но только не лукавь, ведь в твоих руках жизнь нашей Заны.

- Чего ты добиваешься? – снова голос Сайна стал безжизненным и тусклым, камнем упавшим на самое дно отчаяния. – Я не уверен, что они смогут помочь. Не уверен, что проехав и сотню лиг к югу найду лекаря, способного помочь. А, даже найдя такового умельца, не уверен в том, что успею. Но я точно знаю одно – я не в силах ничего сделать здесь. Я беспомощен. Она сгорает у меня на руках, и я не могу на это просто смотреть.

- Так может, стоит обратиться к северу? – осторожно предложила Шанта.

- Вот, значит, к чему ты клонишь? – в голосе Сайна вновь стала закипать ярость. – Хочешь отвезти нашу дочь к волхаринским колдунам?

- Не к колдунам, Сайн. К лекарям. Весна рассказывала мне, что её бабка…

- Ты сама-то себя слышишь? Веришь в то, что говоришь, или горе окончательно лишило тебя ума? Когда я предлагаю тебе искать помощи на юге, ты настаиваешь, что ни священник, ни лекарь Зану не спасут. И предлагаешь отвезти её к какой-то столетней бабке, которая, в своих глухих чащобах якобы ведает то, что скрыто от всего цивилизованного мира.

- Мы не в цивилизованном мире. Мы на краю тех самых лесов, и что к нам оттуда вышло, сами пока не ведаем. Так может, стоит довериться тем, кто живёт в тех краях?

- Исключено! – отрезал Сайн. – Я не повезу дочь к какой-то лесной ведьме!

- Ты даже не хочешь рассмотреть эту возможность, ради спасения нашей дочери? – голос Шанты дрогнул, и Илии показалось, что она вот-вот заплачет. - Я ведь не прошу тебя везти её туда слепо. Поговори сначала с Весной.

- Ты уже достаточно с ней наговорилась за нас обоих, как видно. – Сайн был непреклонен.

- Она хорошая женщина, любящая мать. И она всегда была добра к нам. Почему бы не прислушаться к ней? Ханрис, твой друг, ей верит.

- Во что верит и кого слушает Ханрис – дело его. То, что мы друзья, не означает, что мы одинаково смотрим на одни и те же вещи.

- Но ведь вопрос сейчас стоит не в том, как кто на что смотрит, - старательно убеждала мужа Шанта. - Мы сейчас говорим не о вере, не об убеждениях. Мы говорим о нашей дочери, Сайн. О нашей Зане! Ты говорил, что сделаешь всё, чтобы спасти её.

- И я сделаю! Но не стану тратить время на колдунов и ведьм! Какой бы суеверной чушью тебе не забили голову, я не отдам нашу дочь в руки безбожников и дикарей!

- Но, Сайн…

- Разговор окончен! – сказал Сайн резко. Через секунду послышались его тяжёлые шаги, под которыми заскрипели доски пола. Сердце Илии сжалось от ужаса, что отец сейчас застанет её. Прятаться негде, вот она, стоит в коридоре, подслушивает родительский спор. Но Сайн не пошёл в дом. Быстрым шагом он направился к входной двери.

- Я пойду готовить телегу, а ты, собери мне что-то в дорогу, - сказал он холодно, и вышел, захлопнув за собой дверь.

Шанта зарыдала и Илии чуть не выбежала к ней, чтобы заключить мать в объятия и утешить, но поборола это желание. Нет, мать утешит только выздоровление Заны. Времени мало, как Илия заключила из их разговора, но так же она выяснила, что шанс есть. Отец воспитывал Илию по своим взглядам, она посещала церковь и верила во Властителя Циклов. Но, может быть в виду своей юности, не была столь фанатична в данных вопросах. Если был шанс спасти Зану, то для неё не имело никакого значения, к кому обращаться. К тому же она не питала неприязни к волхаринскому народу и их верованиям. Илия с упоением слушала сказки Весны о волколаках и витьерогах, даже в чём-то восхищалась красотой и умом этой статной женщины. В то время как пастор Тарон казался ей человеком строгим и отстранённым, холодным и безразличным, даже надменным и в своей священной мудрости далёким от обычных людей. Весна же лучилась добротой, от неё исходило некое особое тепло. Так что, при всей любви Илии к отцу и уважению к церкви, в данном споре она выбрала сторону матери. Вот только Илия точно знала, что Шанта всегда будет делать так, как сказал ей муж и не пойдёт ему наперекор даже теперь. А значит, это придётся сделать ей, Илии. И пусть это навлечёт гнев отца, пусть даже он никогда больше не станет говорить со своей старшей дочерью, ради спасения Заны она готова на это пойти.

«Действовать нужно быстро» - решила Илия. – «Пока они ещё не уехали».

И Илия бросилась на цыпочках обратно в комнату, уже составляя в голове план побега через окно, чтобы затем незаметно пробраться в конюшню, оседлать Тайну и помчаться во весь опор к имению Ханриса и Весны.

Не зря герцога Марека Готхола, самопровозглашённого короля Селении, считают исключительно талантливым тактиком. Первым и самым важным, по мнению многих, его решением было выписать указ, согласно которому все простолюдины, отслужившие в ополчении клана пять лет, получали фамилию, и, следовательно, становились полноправными аристократами, без каких-либо оговорок. Беспрецедентный случай в истории Селении. Все кланы очень держатся за свою фамилию, что отличает их от простого сброда, пашущего землю, торгующего и выращивающего скот на их территориях, при том не имеющего никаких прав, кроме права (а нередко и обязанности) умереть в ополчении, когда начнётся очередная война. Нет, конечно, и прежде бывало, что простолюдин мог выбиться в аристократы, получить фамилию и земли, за особые заслуги перед кланом. Но это решал лично герцог, и в очень редких случаях, скорее чтобы показать черни, что это не миф, что такое возможно. Мол: работайте усерднее на благо клана, и вы сможете стать одними из нас. Но всё это была лишь фикция, спектакль для необразованного люда, ещё один способ контроля и не более того. Но только не в случае указа Марека Готхола. Вознамерившись стать королем всей Селении, он, на полном серьёзе и без обмана, дал простолюдинам видимый и осязаемый шанс выбиться в знать. И они пошли погибать за свою мечту. Пять лет в ополчении, затем получение фамилии, и обязательные пять лет в гвардии, и всё, ты свободен как птица, и даже при землях, если повезет. Десять лет службы выдерживали не все, особенно с учётом постоянных военных походов, которые затевал Марек Готхол. Но на место павших приходили новые желающие, нередко бегущие с вражеских земель, решившие попытать удачу и получить имя клана. И были те, кто проходил весь путь до конца и добивался желаемого.

Пятёрка друзей, ныне поселившихся в Сером Доле, служила тому прямым доказательством. Кем они все были прежде? Маллид и Зан простыми крестьянами на земле Готхолов, какими-то там пятыми-десятыми сыновьями, живущими в вечном голоде (ещё бы, когда большая часть всего, что выращивается, идёт на содержание армии). Сайн был сыном крестьянского лекаря на захваченных в первую войну Мареком землях, штопал скотину и людей с малых лет, и собственно эти умения позволили ему стать полевым врачом в ополчении, а потом и в гвардии. Ламар был купеческим сыном, живущим в дороге, от базара к базару, торгуя всем, что под руку подвернётся, лишь бы свести концы с концами. Отправиться в армию его с братом уговорил отец, мечтающий за счёт сыновей выбиться в люди. Но и отец и мать, и брат, отправившийся с ним, скончались задолго до того, как Ламар добился желаемого.

Ханрис же был... да никем, в прямом смысле слова. Никчёмным бродягой, да мелким вором в самом крупном городе современности - старинной Меркате, построенной той, сгинувшей три с лишним века назад цивилизацией, от которой сейчас не осталось ничего кроме камней, да пугающих вещиц, наделенных странными, подчас неподдающимися осмыслению свойствами. Множество городов умершей цивилизации, правящей когда-то всеми землями Селении, а может и всего мира, стоят нетронутыми, их обходят стороной, считают местами проклятыми, потому как там, по слухам, водится «всякое», и большинство тех, кто в них суются, не возвращаются назад. Но Меркату удалось обжить. Эта заслуга, в первую очередь, культа Мары Сит - богини-хранительницы всего Селенианского народа, от которой теперь большинство кланов отвернулось, под натиском пришедшей откуда-то с юга церкви Властителя Циклов. Правда легенды гласят, что прежде сама богиня отвернулась от кланов, раздосадованная их кровавой враждой и жаждой власти. Так или иначе, культисты ушли в Ведьмин Лес, а город разделили между собой четыре клана, на тот момент самых крупных и успешных в Селении, пока не появился Марек Готхол. Но союз их, как и все селенианские союзы, был крайне неустойчивым и шатким, и кланы эти постоянно вступали в ожесточенные споры за власть над районами древнего города, а улицы не редко обагрялись кровью в ходе решения данных разногласий. В условиях этой постоянной грызни, хозяевам города было не до соблюдения порядка, и на улицах процветало беззаконие. И Ханрис, будучи сиротой, являлся детищем этого самого беззакония, беспризорником, с ранних лет промышляющим воровством, то в одной мелкой банде, то в другой. Именно там, а не на войне, он получил свой шрам на лице. А когда он, уже будучи юношей, полностью разочарованным в собственном жалком существовании, услышал об указе Марека Готхола и о готовящемся им походе на север, то решил, что хочет кардинально изменить свою жизнь, и покинул Меркату, направляясь за своей мечтой. Ироничен был тот факт, что спустя шесть лет, став уже командиром собственной группы разведчиков в гвардии клана и полноправным Готхолом, он вернулся в Меркату, но теперь уже в качестве завоевателя. Тут-то и пригодилось его знание города. В ходе трёхлетней осады, Ханрис совершил несколько десятков успешных проникновений в Меркату с целью диверсии и разведки. Думал даже, что после победы останется там, в родном городе, но не остался. Спустя год с небольшим после взятия Меркаты, когда его и четверых переживших это десятилетие друзей освободили от службы, он был рад получить от герцога землю в этом отдаленном северном краю, где все расширяющаяся территория Готхолов граничила с Волхаринским княжеством, с которым Марек благоразумно заключил мир, вдали от Меркаты, и от войны, что вскоре снова затеял неугомонный король, теперь уже объявив своей целью проложить дорогу на запад, к океану. Ханрис никогда не видел океана, и не горел желанием его увидеть. Ему пришёлся по душе сей тихий край, а скорое знакомство с Весной стало тем чудодейственным лекарством, что потихоньку начало залечивать его истерзанную войной душу. И наконец-то, впервые в жизни, ветеран двух военных компаний, бывший вор, разведчик и командир, а ныне охотник и землевладелец Ханрис Готхол, узнал, что такое душевный покой и умиротворение.

Но все эти двенадцать лет покоя пролетели быстрее стрелы, выпущенной из его лука, и вот, в их дом опять нагрянула война. В том, что это именно она, Ханрис не сомневался, ведь войну повидать успел. И пусть в плену, слава Властителю, ни разу не был, сейчас безошибочно понял, что стал пленником этого отвратительного существа, которое тащило его всю ночь через лес в гору. Правда самого пути он не помнил, только какие-то обрывки блуждания по чащобе и два жёлтых глаза твари, что вела его с собой.

Ханрис очнулся на холодных камнях, лёжа в полумраке. Свет пробивался в это узкое, сырое пространство, пахнущее землёй и мхом, сквозь какую-то преграду. Проморгавшись и чуть привыкнув к полутьме, Ханрис пригляделся и понял, что лежит в яме, под двумя, сваленными друг на друга стволами сосен, пространство между которыми было укрыто валежником. Было холодно, настолько, что дыхание становилось паром, из чего Ханрис сделал вывод, что они забрались ещё выше в горы.

Страшно болели ноги, саднил подбородок. Всё тело ныло, словно было покрыто синяками от пяток до шеи. Не исключено, что так оно и было. Едва ли монстр с ним церемонился, и вероятно, что идя по лесу во сне, он натыкался на стволы и сучья, падал на камни, поднимался снова и продолжал свой путь.

«Удивительно, что ничего себе не сломал» - подумал Ханрис, а затем решил, что рановато сделал такой вывод.

Монстр лежал рядом. Ханрис слышал его тяжёлое, хрипящее дыхание возле своего левого уха. Ощущал его смрад. А главное - чувствовал вес его лапы, что лежала на груди Ханриса, словно они были любовниками, проснувшимися в одной постели после жаркой ночи.

Ханрис повернул голову, и нос к носу столкнулся с отвратительной мордой. Веки монстра были сомкнуты, прядь грязных белых волос лежала на щеке, пасть была чуть приоткрыта, обнажая желтые клыки. От смердящего дыхания монстра, охотника чуть не стошнило.

«Значит и тебе нужно когда-то спать, ублюдок!» - подумал Ханрис, глядя на чудище и размышляя, что ему делать, как использовать своё положение.

Куда-бы они не шли, видимо рассвет застал их раньше, чем удалось добраться до конечной цели. Тварь наспех соорудила себе прибежище под сваленными деревьями, набросав на них ветки и листву, или заставила безвольного Ханриса сделать это. Ночью она была хозяином положения, но днём становилась уязвима. Ханрис не знал насколько, но понимал, что лучшего способа сбежать ему может не представиться. Однако действовать следовало осторожно, тварь была быстрее него, сильнее него, тем более в нынешнем состоянии. А так же не стоит забывать про этот загадочным взгляд, лишающий воли. Больше Ханрис не должен был позволить монстру взять над ним верх и подчинить себе, во что бы ему это ни стало.

Ханрис медленно отвернул голову и огляделся. От дневного света его отделал всего ярд-полтора. Если встанет, голова окажется снаружи.

«Может стоит попробовать?»

Но охотник тут же отмёл эту идею. Тварь была быстрее человека, и он попросту не успеет вскочить и выбраться из ямы, не разбудив монстра.

«Мне нужно оружие»

Ханрис продолжил осматриваться одними лишь глазами. Как бы ему не хотелось пошевелиться, принять более удобное положение, чтобы в спину не врезались острые камни, он не шевелил ни пальцем, понимая, что пробудив тварь не сумеет осуществить побег.

Провернув голову вправо, Ханрис заметил, что одна из веток упавшей сосны вонзилась в землю и треснула у основания. Хорошая ветка, толщиной с два больших пальца - то, что ему нужно. Только бы дотянуться до неё и суметь отломить. Затем он сможет вонзить её в шею этой твари, а может в глаз. Только бы дотянуться.

Полежав ещё немного в поисках какого-то иного оружия или возможности, Ханрис пришёл к выводу, что эта ветка лучшее, что ему предоставила судьба.

«И на том спасибо»

Ханрис медленно поднял руку и потянулся к ней. Едва коснулся кончиками пальцев, и только. Нет, так ему до ветки не достать, и уже тем более не отломить. Придётся рисковать.

«Помоги мне Властитель!» - обратился охотник мысленно к богу, в которого никогда особо не верил.

Ханрис чуть приподнял спину, которую ту же пронзила игла боли, и слегка сдвинулся вправо, а затем тут же замер. Прислушался. Ничего не изменилось. Он повернул голову к спящей твари, и уставился в её закрытые глаза, для того чтобы быть готовым, если она вдруг проснётся.

Выждав какое-то время, собираясь с духом, Ханрис ещё раз сдвинулся вправо, буквально на четверть фута. Снова замер. Полежал в тишине, затем попробовал дотянуться до ветки. Кончики пальцев уже могли за неё зацепиться, но этого было всё ещё недостаточно.

Ханрису хватило терпения и силы воли, чтобы повторить свой трюк ещё дважды. Тварь так и не проснулась. Когти её лапы он чувствовал теперь на своих рёбрах, с правого боку. Вытянув руку в очередной раз, он сумел наконец крепко ухватиться за заветную ветку.

Глянул на тварь - спит.

«Твою же мать» - Ханрис чувствовал, как страх сдавливает ему горло и грудь. Единственный шанс на спасение мог в любую секунду ускользнуть из его рук.

Делать было нечего. Ханрис собрался с духом, задержал дыхание и потянул ветку на себя. Раздался треск. Не громкий, но охотник тут же замер. Снова глянул на тварь, и убедившись, что та продолжает спать, принялся тянуть.

Это оказалось не так просто как представлялось изначально. Ветка предательски трещала, но не поддавалась. Все мышцы руки, от пальцев до плеча, ныли от напряжения. Несмотря на холод, шея и лоб покрылись капельками пота. Возможно следовало хорошенько дёрнуть за ветку раз или два, а не тянуть, и она оказалась бы в его руках. Но Ханрис не мог себе позволить так рисковать. Он продолжил тянуть, сильнее напрягая мышцы. Ветка гнулась, трещала. В полумраке он видел, как трещина становится больше. И вдруг она обломилась! Это произошло так резко, что Ханрис больно ударил себя в грудь, когда с силой тянущая на себя ветку рука потеряла сопротивление. И это было громко.

Ханрис быстро повернулся к твари и встретился с её открывшимися жёлтыми глазами. Тонкие губы монстра тут же расползлись, обнажая клыки. Он зарычал, а Ханрис закричал ему в морду, и, выдернув ветку из земли, что есть мочи ударил обломанным её концом чудовище. Перехватить своё, только что добытое оружие поудобнее и как-то прицелиться времени не было. Но боевые навыки не подвели, и удар пришёлся прямиком в шею. Ветка вошла в плоть по самую руку Ханриса. Он ощутил на пальцах тёплую вязкую кровь.

Тварь захрипела, плюнув в лицо Ханриса кровавою слюной, и отвернулась, схватившись левой лапой за ветку, а правой оттолкнув Ханриса с такой силой, что тот впечатался правым плечом в ствол поваленной сосны, и ударился об него виском. Но это было охотнику даже на руку, и он, не растерявшись, обхватил ствол обеими руками, и хотел подтянуться. Вот только переоценил прочность гниющего дерева. Сосна затрещала, и вместо того, чтобы оказаться наверху, Ханрис снова упал на землю, а дерево придавило его сверху. Сложенный сверху валежник посыпался им на головы.

Приложив усилие, Ханрис выбрался из под сосны. Тварь рядом хрипела и извивалась. Изогнувшись, он упёрся ей в бок левым сапогом и, оттолкнувшись от монстра, полез наверх по обломившемуся стволу. Дневной свет ослепил Ханриса и одновременно предал ему сил, вкупе с дуновением свежего воздуха, наполненного запахом хвои. Свобода была так близко.

Цепляясь за всё, что попадалось под руку, Ханрис полз наверх. Вот его голова показалась из ямы. Усилие, и он вылез по грудь на лесной полог, затем по пояс. И тут в его левую ногу вцепилась когтистая лапа. Он завертел ею, стараясь сбросить цепкую хватку. В ответ монстр, рывком попытался затащить его обратно в яму. Частично ему это даже удалось, но Ханрис схватился за толстый корень дерева обеими руками, и сумел удержаться на поверхности. Затем он стал отбиваться от монстра правой ногой, лупя подошвой сапога куда придётся. Но тварь не отпустила, а затем Ханрис взвыл от боли, когда клыки монстра вонзились ему в бедро. Они прокусили плоть до самой кости, и тварь вырвала из его ноги внушительный кусок мяса. От боли в глазах охотника потемнело, и противник сумел, ещё раз рванув его за ногу, утянуть Ханриса обратно в яму. Он упал на ветки и листву. Монстр, хрипя и сплёвывая кровь, не отпустил его ноги. Наоборот, он изогнулся над ней, как коршун над добычей, и прежде чем Ханрис успел что-то понять, снова вонзил свои клыки ему в ногу, теперь в области икры, с лёгкостью прокусил сапог. Человек снова взвыл от боли. Затем с ужасом узрел, как монстр, глядя прямо на него, жуёт вырванное из его ноги мясо. Его морда была измазана кровью, которая сбегала по подбородку. Он не сражался с Ханрисом, он им питался. При этом глаза тварь были сощурены и слезились, видимо едва вынося света солнца, приникшего в яму.

Ханрис ударил тварь правой ногой в грудь, затем снова и снова, пока монстр не поймал и вторую ногу в свою лапу. Затем резко крутанул Ханриса и тот оказался лицом в грязи. Прежде чем он успел изменить своё положение, тварь села сверху, придавив его ногами.

- Будь ты проклят, урод! - завопил Ханрис, бессильный сделать что-то иное. Рот тут же наполнился комьями мокрой земли.

Охотник заскрёб пальцами пальцами по земле, пытаясь найти упор, чтобы подняться и скинуть с себя тварь. Но прежде, чем успел сделать хоть что-то, монстр ударил его по затылку, впечатав лицом в грязь. Голова пошла кругом. Теплая кровь побежала по шее. Затем последовал второй удар, после которого Ханрис лишился чувств.

Весна не находила себя места с тех самых пор, как Ханрис ушёл. Муж и прежде отправлялся на охоту, но она всегда была спокойна за него. Однако теперь дело другое. Муж отправился выслеживать не простого зверя. Ещё до того, как Синта заехала к ней, чтобы сказать, что Ронар вернулся, что чудовище убито, и что Ханрис и Драйган останутся искать, не прячутся ли в горах его сородичи, Весна знала, что в их мир пришло нечто иное, не зверь и не человек. Что-то чуждое. В память лезли волхаринские сказки о желтоглазых демонах приходящих из тех мест, где зима не кончается никогда. Она гнала от себя эти мысли, но те решительно возвращались. Вновь и вновь в её голове вертелись слова Ханриса, про жёлтые глаза - единственное, что запомнила Илия.

«Неоткуда им тут взяться!» - убеждала себя женщина. - «Демоны погребены во льдах, далеко на севере!»

Так гласили легенды. Демоны, если таковые когда-то и вправду существовали, во что сейчас уже никто, пожалуй, и не верил, давно сгинули. Были сокрушены Серебряным Волком - хранителем Волхаринских лесов и всех тамошних обитателей. Нет больше их, как и тех безумных культов, что им поклонялись во времена первых князей, до того, как Волхария стала единой.

Когда Синта сказала про принесённый Ронаром трофей, Весна хотела было отправиться к Сайну и лично взглянуть на него, дабы развеять свои страхи, однако не решилась, потому, что эти страхи могли и подтвердиться.

Ночью стало хуже, тревожнее. Настолько, что Весна, устав ворочаться без сна, вышла из дому во двор, накинув на плечи одну лишь шерстяную шаль, и долго вглядывалась во тьму, словно могла пронзить её своим взором и узреть Ханриса. На это она была конечн не способна, но невероятная тяжесть на сердце говорила о том, что муж в опасности. Сколько она стояла так, не знала и сама. И только громкий плачь Лилейн, разорвавший тонкое покрывало ночной тишины, вернул Весну в реальность. Она вбежала в комнату к дочери и бросилась успокаивать перепуганную девочку, пока та причитала:

- Папа! Где папенька?! Позови Папеньку!

- Он скоро вернётся милая, - говорила Весна, гладя дочь по голове. - Скоро вернётся.

- С ним всё холосо?!

- Он на охоте, глупая! - крикнул Никам, не понимая, почему вдруг Лилейн развела такую истерику. Весна лишь шикнула на него, но не позволила себе ругать сына.

Никам был другим. Он не обладал тем особым чутьём, которое когда-то давно чуть не сделало Весну ведуньей, а теперь передалось и дочери. Ему было невдомёк, какого это - чувствовать то, чего не видишь, не слышишь, не можешь никак показать кому-то или хотя бы объяснить, но при том совершенно точно осознавать, что оно есть.

На утро Весна уже точно знала, что Ханрис попал в беду. Не мёртв - она бы определённо это почувствовала. За столько лет вместе, её особый дар оплёл Ханриса незримой нитью. Она знала, когда недуг мужа обострялся, знала когда он был весел и когда не в духе, даже если их разделяло немалое расстояние. И Весна бы точно узнала, если бы эта нить оборвалась. Но та, словно бы натянулась. Ханрис был далеко и над ним нависла тёмная угроза. Хуже всего было то, что она никак не могла помочь мужу. Оставалось только ждать и прислушиваться к своему чутью.

Когда раздался лай собак и стук копыт, Весна с охотой вышла на встречу гостю. Кто бы это ни был, женщина была рада любому человеку, который сумел бы отвлечь её от этих тщетных тревог. Правда прискакавшая к ней Илия привезла с собой новые. Лишь завидев юную всадницу с крыльца Весна поняла, что что-то случилось. Илия буквально загоняла лошадь, мчась во весь опор. Она остановилась лишь перед самым домом, спрыгнула с седла, помчалась к Весне, споткнулась, запутавшись в юбке, и упала.

- Что стряслось?! - спросила Весна, помогая девочке подняться. Её юка оказалась заляпана грязью, как и ладони, но та не обратила на это ни малейшего внимания.

- Мой... мой... отец... - Илия запыхалась, в глазах сиял ужас и мольба.

- Успокойся. Пойдем в дом, попьешь воды и всё расскажешь.

- Нет... Они сейчас... уедут.

- Кто уедет? - не понимала Весна. - Куда?

- Отец. - Илия наконец выпрямилась. Лоб и шея её были покрыты потом. Она облизнула губы и попыталась взять контроль над собственным телом: - Он увозит Зану.

- Куда увозит?

- На юг. За лекарством. Маменька считает, что это неправильно. Что они не успеют найти врача. Что Зана... умрёт. - Последнее слово далось девочке с большим трудом. - Вы можете помочь. Маменька так считает. Но папа... Он ей не верит.

В миг для Весны всё прояснилось.

- Вы сможете помочь Зане? - Илия уставилась на Весну с мольбой, словно та являлась единственной её надеждой. Вероятнее всего так оно и было.

Весна взяла девочку за руку и мягко, но настойчиво потянула за собой в дом.

- Расскажи мне всё, пока я буду собирать сумку.

Синта нашла Ронара возле могилы их отца, расположенной в стороне от дома, за садом. На небольшом участке земли, огороженном кованым забором, рос старый вяз - первое дерево, посаженое Заном, после того как они приехали в Серый Дол. Он укрывал своей раскидистой тенью бугорок земли, у изголовья которого стояла серая плита, с выбитым на ней символом Властителя Циклов - спиралью, именем и короткой эпитафией, что гласила: «Тому нет смерти, кто живёт в чужих сердцах!».

Синта различила силуэт брата под деревом, листья которого пожелтели и, при каждом порыве ветра, срывались с лысеющих ветвей и усыпали собой землю. Ронар сидел не шевелясь, прислонившись спиной к стволу. То-ли спал, то-ли просто погряз в своих думах.

Подойдя ближе, Синта различила, что лицо брата блестит от пота, а его щёки налиты кровью, что было заметно даже из тени. Ронар сидел на земле, откинув голову назад и закрыв глаза. На появление сестры он никак не отреагировал, и всё же девушка поняла, что брат не спит.

- Чего ты тут прячешься? – спросила она.

- С чего взяла, что я прячусь? – задал он ответный вопрос. Голос звучал сдавленно и сипло.

- А как ещё это назвать? Мать тебя ищет, волнуется. Ты разве не слышал, что она звала тебя к завтраку? Мне влетело за то, что не знаю, где ты ходишь.

- Извини, - безразлично пробормотал Ронар.

- Переживу. Что с тобой происходит?

- Ничего.

- Кому ты заливаешь? Сидишь тут с ночи, и говоришь, что нет проблем?

- Просто хочу побыть один.

С виска Ронара, по щеке скатилась крупная капля пота. Его рубашка на груди и плечах была пропитана влагой и прилипла к телу.

- У тебя жар, - сказала Синта. – Ты пил настойку, которую дал Сайн?

- Пил. - Ответ показался девушке не слишком убедительным.

- Надо съездить к нему, чтобы он посмотрел твои раны.

- Не нужно. Они заживают.

- Что-то я в этом не уверена.

- Прекрати вести себя как матушка! – рявкнул Ронар.

Он открыл глаза и тут же сощурился так, словно глянул прям на солнце, при том, что оставался в тени, да и день был пасмурным.

- Я просто волнуюсь о тебе, дурак. И матушка тоже.

- Оставьте меня, ладно? Я хочу побыть один.

Синта глянула на могилу отца, словно ища у родителя поддержки. Ей вспомнился тот вечер, когда он умер. За окнами стояла зима, валил снег. Собственно зима и стала причиной его скоропостижной смерти. В Сером Доле зимы лютые, но та была самой холодной на памяти Синты. Снег наметал сугробы выше её головы. Зан отправился в город, торговать, так как к концу зимы у них в погребе не осталось ничего кроме гнилой картошки. Возвращаясь обратно попал в метель. Лошадь сдохла, а он просидел в телеге почти сутки, пытаясь развести костёр из того что было. Когда метель кончилась, Маллид и Ханрис нашли друга и принесли домой. Но мороз сделал своё дело, и никакие припарки и настойки Сайна не помогли Зану. Зима, словно проникла внутрь его тела, поселившись в груди, вызывая жуткий, кровавый кашель. Она сожрала его тело за считанные дни. В последний вечер он подозвал к себе детей. Едва способный размыкать глаза, он, ослабевшей, сухой рукой, коснулся плеча Ронара, затем головы Синты. Он не пытался ничего сказать, знал, что слишком слаб для этого, а лишь смотрел на них, долго и внимательно. Смотрел до тех пор, пока веки не опустились. Больше он их не разомкнул. Всем тогда было ясно, что близится его последний вздох. Скончался Зан глубокой ночью. Ни Синта, ни Ронар не сомкнули глаз. Были рядом до конца. Зан был для них всем. Они любили мать, но у Щрийи совсем иная душа - мягкая, хрупкая, как весенний лёд на реке, ранимая. Зан заботился о ней, как о самом прекрасном цветке в саду. Доран стал таким-же, наверное поэтому Шрийя так опекала сына, зная, что Ронар и Синта пошли в отца и не нуждаются в материнской любви.

Когда дети поняли, что дыхание Зана прекратилось и больше не вздымалась его грудь, Ронар укрыл одеялом голову отца. Затем, попросив Синту не будить мать и сообщить ей печальную весть утром, он встал и, не глядя на сестру, собрался выйти из комнаты. Синта понимала, что брат хотел показаться сильным в тот момент, но они же близнецы, и она чувствовала боль и скорбь в каждом его слове, в каждом жесте. И потому не дала остаться в одиночестве. Схватила за руку, затем обняла за плечи.

«Мужчина не должен показывать слабости!» - говорил им отец. - «Какая-бы боль не терзала его тело и дух».

Что же, в тот час, Синта готова была побыть женщиной. Расплакаться у брата на груди, позволить выйти чувствам наружу. Ради него и себя. Так они и стояли - два двенадцатилетних ребёнка, рядом с телом умершего отца. Долго стояли, слушая песнь вьюги за тонкими стенами дома, и потрескивание пламени в очаге. Ронар гладил её по волосам и плакал - она это знала, но не позволяла себе взглянуть ему в глаза. То был момент страшной скорби и наивысшего единения брата и сестры.

Вспомнив ту ночь, Синта поняла, что, какие бы их с братом не разделяли ссоры и споры, она должна сделать всё, чтобы помочь ему. Ведь ближе человека нет у неё на свете.

- Я могу принести тебе завтрак сюда, - сказала она мягко.

Ответ Ронара был холоден и безразличен:

- Не нужно.

- Ты не голоден?

Лицо брата исказила странная, какая-то звериная гримаса. Всего на пару мгновений, но Синте показалось, что он сейчас кинется на неё, и девушка непроизвольно сделала шаг назад.

- Просто оставь меня одного, - снова потребовал Ронар и стёр пальцами струйку слюны, что побежала по его подбородку. – Я посижу тут ещё немного. Потом приду. Скажи матушке, что со мной всё хорошо.

Синте не хотелось уходить, не хотелось оставлять Ронара. Странное чувство того, что с ним происходит нечто ужасное, усилилось многократно. Но вместе с тем она ощущала, что играет с огнём, донимая его. Девушке вспомнился его искажённый злобой взгляд, когда Ронар замахнулся на неё. Что-то дикое, звериное присутствовало в нём тогда и вновь проявилось сейчас. Что-то, чего стоило опасаться. И Синта убедила себя, что сделать ничего не может, что Ронару нужен доктор а не назойливая сестрица.

- Хорошо. Только не сиди здесь долго, земля холодная. Возвращайся лучше в дом. Никто не будет тебя там беспокоить, обещаю.

- Конечно. - Ронар снова закрыл глаза и откинул голову.

Подъём по склону стал для Драйгана тем ещё испытанием. Больная нога не слушалась, колено горело огнём, голова кружилась, и где-то на середине восхождения чёртов лес стал буквально вращаться вокруг него. Приходилось подолгу сидеть в более-менее удобных местах для того чтобы перевести дух, ожидая, пока головокружение чуть утихнет. Уже у самой вершины Драйгану показалось, что он вот-вот потеряет сознание: мир вдруг стал сужаться в одну точку, а со всех сторон наползала тьма. Тогда парень зажмурился, опустил голову и пополз на ощупь, хрипя, словно раненый зверь. Последним усилием он взобрался на край и распластался на мокрых камнях, переводя дух. Открыл глаза: увидел, как кружатся верхушки сосен. Закрыл, не в силах это выносить. Полежал какое-то время, может даже отключился или задремал, так как совсем не мог сказать, сколько именно времени прошло. Затем снова открыл глаза. Вроде бы полегчало.

Тогда он медленно поднялся и захромал в сторону их лагеря, то и дело опираясь на стволы деревьев, чтобы не упасть. Скоро добрался до холодных углей, оставшихся от костра. Всё было на месте: их сумки, луки, из которых вчера стреляли, котелки и кружки. Лагерь выглядел так, словно они просто отошли на пару минут, за хворостом, к примеру, или по нужде, и вот-вот вернутся.

Посидев недолго возле углей, выпив воды из фляги и запихав в рот кусок холодного жареного мяса, от чего стало вначале дурно, но затем неожиданно легче, Драйган поднялся и заставил себя осмотреть окрестности. Он нашёл место, где дрался вчера с чудищем, нашёл даже дерево, за которым то пряталось. Наконечник стрелы торчал в стволе, а обугленное древко валялось на корнях. Нашёл и другие стрелы, видимо выпущенные Ханрисом, без наконечников, обломанные – похоже, что охотник попадал в цель. Затем обнаружил меч Харриса, но не самого следопыта. Тот исчез. Внимательно осмотрев покрытые мхом камни и корни в том месте, Драйган нашёл следы какой-то засохшей жидкости. Слишком тёмной для крови, но почём ему знать, как должна выглядеть запекшаяся кровь на камнях? То был след, единственный ему доступный, и Драйган пошёл по нему.

На удивление пятен становилось всё больше, и находить их было довольно легко. Драйган уже возомнил себя настоящим следопытом, ничуть не хуже самого Ханриса, что предало ему сил и отваги. Но вдруг след исчез. У раскидистого древнего дуба он превратился в громадную тёмную лужу, но не продолжился. Здесь царил отвратительный запах, схожий с тем, какой был в пещере, где они убили первого монстра.

Как бы Драйган не пытался, сколько бы не кружил вокруг ствола, и как бы усердно не разглядывал пятна на земле, всё равно ничего не нашёл. А потом он глянул вверх и, от неожиданности потеряв равновесие, сел на задницу. Его головы едва не касалась свисающая с дерева когтистая лапа.

На толстой ветке лежало существо, одно из тех, с которыми они сражались ночью. Его тёмная туша не шевелилась и не подавать признаков жизни. Видимо с неё и натекла эта громадная лужа. Драйган замер, стараясь сам не издавать ни звука, но не услышал дыхание зверя.

«Мёртв?»

Он должен был знать точно.

Драйган поднялся, перехватил меч Ханриса в правую руку, собрался с духом, и, готовый тут же рубить и колоть, схватился за лапу монстра и быстро потянул на себя. Туша покачнулась, мелкие веточки затрещали, и она мешком свалилась на землю. Драйган не раздумывая вонзил острее меча ей в макушку. Подождал. Никакой реакции не последовало. Бесшумно опускались сорванные листья: несколько прямо на тушу, а один лёг на плечо Драйгана, будто само дерево прикоснулось к нему, желая успокоить.

- Теперь точно мёртв, - сказал он вслух, и звук собственного голоса показался юноше каким-то чуждым и жалким.

Он перевернул мечом тварь. Её ноги и торс были залиты потоками этой тёмной жидкости, должно быть их крови. В груди зияла глубокая рана. Похоже, что от этого самого меча.

«Должно быть, Ханрис ранил его смертельно», - понял Драйган. – «Ублюдок истёк кровью, забрался сюда и сдох».

Он вспомнил, что тварей было три. Может и больше, но Ханрис видел троих, и Драйган решил исходить из этого. Две мертвы, третьей нет, как нет и самого Ханриса.

«Она унесла тело с собой. Живого или мёртвого, но тварь забрала Ханриса. Куда?».

Он оглядел обступившую со всех сторон чащу. Никогда ещё Драйган не забирался так далеко в горы. Этот лес был ему не знаком. Меж тёмными стволами деревьев таилась угроза, он чуял её. А может только воображал, однако дальше идти было не разумно. Он не следопыт, и уже едва понимает, где находится. Да и что он сможет противопоставить, если вдруг снова нарвется на этих тварей, в одиночку, да ещё и раненый.

«Лучше вернуться и рассказать остальным, что с нами произошло», - решил Драйган. – «Если выйду сейчас, то может быть, сумею добраться до дома к ночи».

Весна и Илия подъехали к дому Сайна, как раз когда тот нёс Зану к подготовленной, крытой повозке. Следом шла Шанта, прижимая обе руки к груди, словно молилась. Из дверей дома за их спинами, выглядывали Риза и Тара. Завидев двух наездниц, Сайн не сбавил шага. Он бережно уложил Зану в повозку, пригладил ей волосы, что-то прошептал, затем укрыл одеялом, и только тогда обернулся к, уже успевшей спешиться Весне.

- Чем обязан твоему визиту? - спросил он сдержано, хмуро глянув на Илию, которая не решалась подойти к отцу и, к своему стыду, пряталась за спиной Весны, понимая, что возможно совершила сейчас то, что навсегда изменит её отношения с отцом. И, скорее всего, не в лучшую сторону.

- Как девочка? – спросила волхаринка мягко.

- Больна.

- Могу я на неё взглянуть? – Весна остановилась в нескольких шагах от повозки, не позволяя себе пересечь ту линию, которая бы сделала её визит неприемлемым. Пока что она оставалась неравнодушной соседкой, не более. Пока что…

- Ханрис не говорил мне, что ты врачеватель, - заметил Сайн недружелюбно.

- Потому что я не врачеватель. Но он, возможно, рассказывал тебе, что перед тем как мы встретились, я готовилась стать ведуньей в своей деревне. Ты знаешь, что это значит?

- Нет. Да это и не важно. Нам не требуется помощь колдунов, благодарю покорно.

- Во-первых, я ни словом не обмолвилась про колдовство, а во-вторых, осмелюсь предположить, что именно помощь ведуньи вам сейчас и не помешает. Но, к чему этот спор?

- Вот именно, спор пустой, и лишь тратит драгоценное время. А мне надо ехать.

- Ты уверен в своём решении, Сайн? Потом будет поздно его менять.

- Ты, как я понимаю, хочешь предложить иное решение?

- В данный момент я хочу только осмотреть раненую девочку. Хуже ей от того не станет, поверь.

- Лучше тоже.

- Возможно. Однако твоя медицина ей не помогла, верно?

В глазах Сайна блеснул гнев, губы дрогнули, но он сдержал сей порыв и произнёс спокойно:

- Я знаю, зачем ты явилась, Весна. Знаю, кто науськал мою дочь ехать за тобой, - Сайн лишь мельком глянул на Шанту, и быстро отвёл взгляд. Однако этого мгновения было достаточно, чтобы женщина громко всхлипнула и разрыдалась. Сайн никогда не позволял себе бить жену, однако чётко дал ей понять, с самого дня свадьбы, что будет в семье главным. Шанта приняла это и всегда оставалась покорной женой, полностью вверяющей себя мужу. И вот теперь этот взгляд разочарования и немого укора в его глазах оказался жёстче и болезненнее любого удара для, и без того раздавленной всеми последними событиями Шанты.

Видя такую реакцию матери, Илия не смогла молчать, как бы ей ни было страшно.

- Папенька! – воскликнула она, выбежав вперёд. – Мама меня ни о чём таком не просила. Я только слышала ваш разговор этим утром. Прости меня, пожалуйста. Я виновата. Но я… - Илия сглотнула, собрала в груди остатки смелости и, глядя в глаза отцу выпалили: - Я считаю, что ты не прав. Прости меня, папенька.

Несколько секунд Сайн смотрел в глаза дочери. Илия выдержала взгляд отца. Тогда Сайн произнёс:

- Вот, значит, какой я тебя воспитал?

- Прости меня, папенька, - снова вымолвила Илия.

- Нет смысла извиняться за то, что хочешь помочь сестре, - сказала Весна, положив руку на плечо Илии.

- А ты не лезь! – вдруг вышел из себя Сайн. – Не твоё это дело! Не твоя семья!

Весна осталась спокойной.

- Верно Сайн, не моя. Но не мой ли муж оставил свою семью, чтобы, рискуя жизнью, выслеживать в лесах зверя, напавшего на твою дочь? – голос Весны был твёрд и буквально резал воздух между ними подобно остро заточенному клинку.

- Я пошёл бы с ним, если бы не Зана, - вымолвил Сайн. - Пошёл бы, не сомневайся.

Илию удивило, как слова Весны задели её отца, заставили его защищаться и даже оправдываться. Девочка преисполнилась вдруг жалостью и любовью к этому уставшему человеку, готовому на всё лишь бы защитить свою семью и, в очередной раз ощутила укол совести за то, что предала его доверие. Ей захотелось броситься в объятья отца и извиняться тысячу раз, умоляя, чтобы он простил её. Но затем Илия напомнила себе, почему так поступила, и осталась на месте.

- Не сомневаюсь, - кивнула Весна. – Никто не сомневается. Я хотела сказать иное.

- Так говори яснее.

- Когда Ханрис знакомил меня со своими друзьями и их семьями, он сказал, что все вы здесь родня. Не по крови, но по прошлому, по настоящему и будущему. Все вы связаны единой нерушимой цепью. И, выходя за него замуж, я становлюсь звеном этой цепи. Я приняла вас, оборвав все прочие связи. А вы приняли меня. С чего же теперь ты мне не позволяешь помочь? Или ты не считаешь меня частью вашего круга? Потому ли, что верю я в других богов или сведуща в иной медицине? Не считаешь ли ты, что я могу как-то навредить твоей дочери, потому что наши взгляды на мир различаются?

Сайн не ответил, а лишь опустил глаза. Он не мог отрицать, не хотел соглашаться, должен был сохранить лицо и потому не стал ничего говорить, но Илия восприняла это как поражение. Весна же посчитала сей жест за согласие, и приблизилась к повозке, в которой лежала Зана. Опустила руку и потрогала лоб девочки.

- Она в огне, - сказала Весна. – Буквально горит изнутри.

- Жар ничем не получается сбить, - проговори Сайн с неохотой.

- Я привезла с собой некоторые травы, возможно, они помогут.

- Сомневаюсь.

- Даже не попробуем? – нахмурила брови Весна.

- У меня нет времени на эти эксперименты. Если ты насмотрелась на мою больную дочь, то позволь нам отбыть.

С этими словами Сайн обошёл повозку и уже собирался забраться на козлы, когда Весна сказала, всё с той же жёсткостью:

- Ты везёшь её на юг, но время твоей дочери истечёт гораздо раньше, чем на пути встретиться хоть один мудрый врач.

- Ты этого не знаешь.

- Ты знаешь. Сам знаешь, что везёшь её на смерть.

- Да как ты смеешь так говорить?!

- Я говорю лишь то, что вижу. Она на грани, Сайн. Её время на исходе.

- А твои сказочные травы, стало быть, её излечат?

- Я этого не говорила. Лишь, что постараюсь сбить жар и дать чуть больше времени. Я только готовилась стать ведуньей, помнишь? А ей нужна помощь истинной ведуньи.

- Я не повезу свою дочь на север, как ты хочешь, чтобы она сгинула на чужой земле, не знающей бога!

Воцарилась тишина. Только ветер шумел, теребя ткань накрывающую повозку, да раздавались крики хищной птицы, кружащей где-то над лесом.

- Так дело в боге? – наконец проговорила Весна. – А мне казалось, что в жизни твоей дочери. Но если спасти её для тебя кажется менее важным, чем не отдавать в руки инаковерцам, то, как ты смеешь называть себя отцом?

На удивление Илии, эти слова Весны, столь жестокие и несправедливые по её мнению, не вызвали новой вспышки гнева Сайна.

- Мне безразлично, что ты думаешь, - сказал он. - Возвращайся к своим детям, Весна, и воспитывай их так, как считаешь нужным. Оставь мою семью, и больше никогда сюда не являйся. Ты поняла?

- Предельно ясно, - ответила та.

Сайн забрался на козлы, взял в руки поводья, и тут, издав нечеловеческий крик, Шанта кинулась к мужу, схватила его за рукав и стала тянуть вниз.

- Прошу тебя, Сайн! Умоляю! Это же Зана! Наша дочь! Наша Зана! – она повторяла эти слова снова и снова, молотя руками по ноге мужа, пока Илия не поняла, что должна что-то сделать, и побежала к матери. Обняла её и та прекратила причитать, но не выпустила рукав Сайна.

Затем Илия взглянула на отца. Их взгляды снова встретились, только теперь в глазах Сайна читалось отчаяние.

«Он знает!» - поняла Илия. – «Знает, что Зана не выживет. Знает, что на юге не найти лекарства!».

- Прошу тебя, папенька, позволь ей помочь. Ты должен!

- С чего вы вдруг решили, что эта северная колдунья… или как её там… поможет Зане?! – воскликнул он. - Кто уверил вас в этом, а?! Скажите, когда вы уверовали, покажите мне, что вас на то подвигло, и, может быть, я тоже сумею понять, с чего мне стоит везти свою дочь на север, к народу, с которым мы не имеем ничего общего?

- Так дай же мне на то шанс, Сайн, и я всё тебе объясню, - сказала Весна подходя к ним. – Дай шанс показать, на что способны наши травы. Я не собираюсь склонять тебя в иную веру. Я лишь пытаюсь спасти жизнь ребёнка. Скажи, что может двигать мной, какие помыслы, кроме желания помочь? И если назовешь хоть бы один, я соглашусь, что не имею права просить тебя мне верить.

Три женщины воззрились на мужчину, вверяя в его руки судьбу маленькой девочки. Как скажет он, так и будет, ничто не изменилось. Он всё ещё мог вырвать руку из хватки жены, натянуть поводья, и уехать на юг, и никак этим женщинам не удалось бы его остановить. Но Сайн не сделал этого.

Во сне Ронар блуждал по какому-то сказочному, жуткому лесу. Громадные стволы деревьев уходили в небо, сколько хватало взгляда. Между ними сновали тени, то-ли людей, то-ли зверей каких-то, но сколько бы он не пытался угнаться за ними, ни одну не поймал. А ещё в том лесу было жарко, словно сами деревья излучили тепло. Ронар пытался найти выход, звал на помощь, но всё было тщетно.

А затем он проснулся. Лес исчез, исчезли тени, но невыносимая жара осталась. Только теперь она была не снаружи, а сжигала его тело изнутри. Ронар поднял голову, и тут же льющийся со лба пот защипал глаза. Голова кружилась. Рана на плече дёргала и ныла.

«Мне нужно к Сайну» - решил Ронар. - «Нужны лекарства».

Он не знал, сколько просидел здесь, в тени дерева, прячась от солнца, на которое больно было взглянуть. Пришёл сюда утром. Помнил, как Синта позвала его на завтрак. Но сколько времени прошло с тех пор, сказать не мог. Однако скоро это уже перестало волновать парня, его мысли занял запах. Некий чарующий, манящий аромат, какого он никогда не слышал прежде, окружал его. Властитель, как же ему хотелось есть! Живот свело от боли. Рот наполнился вязкой слюной, густой комок которой он сплюнул в землю. Голод мучил Ронара со вчерашнего дня, но чтобы он ни съедал, оно тут же настойчиво просилось обратно. Однако ни что из этого не пахло так чарующее, так аппетитно.

«Что это? Мать решила состряпать что-то особенное на обед?»

Так или иначе, но этот аромат заставил его подняться на ноги. Весь мир вокруг закружился, ноги и руки оказались лишены сил, словно были сделаны из тоненьких прутиков, которые вот-вот сломаются. Только благодаря стволу дерева, о который Ронар опёрся, он не упал.

Отдышавшись и уняв дрожь в конечностях, он поднял голову и осмотрелся. Дом располагался ярдах в двухстах отсюда, и его крыша едва виднелась из-за верхушек вишен и яблонь. С другой стороны - поле, и где-то далеко за ним река. Мир вокруг был невыносимо ярким. Солнечный свет словно отражался от земли и деревьев, тысячами игл впиваясь ему в глаза. Они слезились. Утирая эти слёзы, Ронар всё же смог убедиться, что рядом с ним никого нет. Мать и Доран могли находится в доме, в поле или в хлеву, в зависимости от времен суток. В любом случае, в его видимости их не было, как и Синты, но с ней всё обстояло сложнее. Ронар не хотел встречать ни брата, ни мать, но более всего именно сестру. После возвращения из леса, она смотрела на него обеспокоенно, как на безнадёжно-больного, а сама небось думала, какой он жалкий. Не ровня её драгоценному Драйгану. Тот-то остался с Ханрисом, выслеживать чудищ, а Ронара отправили назад. Наверное Синта считала, что лучше бы справилась с этой задачей, что монета сделала неверный выбор. Да, Ронар читал это на её лице. За маской сожаление крылось презрение. И это презрение выводило его из себя. Он хотел схватить сестру за горло, сдавить её тонкую шейку так, чтобы Синта не смогла дышать, чтобы почувствовала его мужскую силу и наконец поняла, что это он, Ронар, истинный наследник Зана Готхолла, а она лишь дочь, которой не суждено взять в руки отцовский меч. Но кого он в этом пытался убедить? Её или самого себя? Возможно сестра действительно оказалась бы смелее него, там в темноте. Возможно она и правда более достойна этого меча, а он, Ронар, лишь жалкий трус, и не место ему в битвах да походах, а дома, как бабе. От этих мыслей всё в нём переворачивалось, страх и неуверенность в себе превращалось в злость на сестру, а такие чувства ни к чему хорошему привести не могли. Даже в своём нынешнем состоянии Ронар это понимал, потому искренне не хотел встречаться с ней сейчас.

Синты нигде не было видно, но девушка могла быть где угодно: например забиться в какой-нибудь угол имения и читать один из своих невыносимо приторных, идиотских романов. Вроде бы она купила пару новых книг у торговца, в прошлом гексале. Оставалось лишь надеяться, что она будет слишком увлечена чтением, чтобы обращать внимание на что-то иное.

Ронар снова сконцентрировался на аромате. Закрыв глаза, он полностью отдался на волю своего обоняния. Аромат окружал его, укрывал словно вуаль. Вообще-то он различал десятки запахов, многие из которых Ронар обонял впервые. Но один был особенным. И ему не составило труда выделить его из остальных и ухватиться за него, как за нить.

Приоткрыв глаза и опустив голову так, чтобы подбородок касался груди, он пошёл по этой нити. Она вела его в сторону от дома. Ронар не мог поднять глаза, и смотрел того себе под ноги, чтобы ни обо что не споткнуться, а направление позволил определять своему носу. Запах становился всё сильней, а значит он шёл в верную сторону. И вдруг Ронар упёрся в преграду. То оказалась ограда загона для свиней. Запах здесь стал так силён, что его источник должен был оказаться в прямой видимости.

«Что же это может быть?»

Превозмогая боль в глазах, Ронар глянул вперёд и увидел он перед собой только десяток розовых, толстых свинушек, с закрученными хвостиками, хрюкающих, шевелящих пяточками и возящихся по пояс в грязи. Запах, совершенно точно, исходил именно от них. Странно, но прежде Ронар ничего подобного не замечал. Ему казалось, что эти животные пахнут весьма прескверно: звериным потом и говном, если говорить прямо. Но сейчас он понял, что так только снаружи. Внутри же у них крылось нечто иное, нечто прекрасное. Нечто тёплое. Нечто, что может утолить его голод.

Слюна потянулась из его рта длинной прозрачной нитью. А ноги вдруг налились силой. Да, он ощутил, что готов пробежать целую лигу, но только если по направлению к этому чудесному запаху. Благо, что ситуация того не требовала. Вот же его источник, всего в каких-то десяти футах от него.

Полностью отдавшись на волю своего инстинкта, вероятно, что иного выбора у него и не было, Ронар перестал мыслить здраво. Все мысли о том, что правильно и неправильно, что можно и чего нельзя, растворились во мраке, в котором утонул его разум, обнажив ту первобытную природу, что присутствует в каждом человеке, и что не знает слова «нет», а лишь слово «хочу».

Ронар перемахнул через ограду и кинулся вперёд. Свиньи испуганно завизжали. Он набросился на первое же перепуганное животное. Повалил на землю и испытал неописуемый восторг, почувствовав тёплое, трепыхающееся тело под своими руками. Свинья попыталась вырваться, но это лишь предало Ронару сил, и он прижал её к земле. Пальцами ощутил пульсацию - то билось живое сердце, разгоняя по венам горячую кровь.

«Хочу!»

Ронар впился ногтями в плоть. Свинья завизжала так истошно, как только может вопить живое существо, которое рвут живьем на части. Она отчаянно семенила ногами и одним копытом угодила Ронару в левое колено. Резкая боль заставила его отпрянуть, но прежде чем свинья сумела подняться, Ронар, обуреваемый голодом и злобой, кинулся на неё снова. Обхватил обеими руками за толстую шею и повалил, сам перемазавшись в грязи и помёте, но ему в тот миг было это столь же безразлично, сколь и свиньям. Сцепив руки в замок, он сдавил шею свиньи, что было сил. Теперь, сколько бы животное не вырывалось, оно не могло высвободиться из его крепких объятий. Он продолжал душить животное всё сильнее, пока не послышался хруст. Шея была сломана, и тело хрюшки забилось в предсмертной агонии.

Ронар встал на колени и снова впился руками в бок своей жертвы. На этот раз ему удалось порвать пальцами плоть. Как только руки обагрились кровью, её аромат окончательно свёл с ума Ронара. Он прильнул к телу свиньи и вырвал зубами кусок мяса. Начал пережевывать, и когда в горло полилась тёплая кровь, боль стала уходить, а прежде сжигающий его жар, обратился в силу, что наполнила его мышцы.

Синта вся похолодела, услышав истошные визги свиньей, среди которых особенно выделялся один. Животное словно заживо рвали на части.

Девушка сидела на чердаке, возле небольшого окошка, с распахнутыми ставнями, выходящего на задний двор, и читала, периодически откусывая кусок от спелого яблока, когда раздался этот визг. Отбросив книгу, она высунулась в окно по пояс, но с этого ракурса загон для свиней было видно плохо. Частично его скрывал хлев, и Синта поняла лишь, что там что-то происходит. Свиньи носились по загону, значит к ним кто-то забрался. В голове тут же вспыли воспоминания о том монстре, что наведался в имение Сайна, а затем был убит Ханрисом.

«Они пришли! Нагрянули средь бела дня, чтобы отомстить за убитого собрата!» - решила девушка, затем возразила самой себе: - «Нет, не может такого быть! Они ведь боятся дневного света, так решил Ханрис»

В любом случае, отсюда она ни к какому выводу прийти не могла и Синта сбежала вниз по узкой лестнице, едва не навернувшись на её ступенях. Мать и Доран были внизу, у окна.

- Не выходите! - крикнула им Синта, прежде чем мать успела ей что-то сказать. Шрийя лишь кивнула, и прижала к себе Дорана, в глазах которого читалось непонимание. Прежде ему доводилось слышать, как забивают свинью, этим занимался отец, а после его смерти Ронар и Синта, и сейчас мальчик не мог взять в толк, почему его мать и сестра вдруг так всполошились.

Синта кинулась к сундуку отца и достала оттуда отцовский меч.

- Где Ронар?! - срывающимся голосом крикнула Шрийя.

- Был на улице, - ответила Синта, пробегая мимо.

Когда она вышла на крыльцо, самый громкий визг уже прервался, а остальные замолкали, переходя на нервное хрюканье. Синта ощутила, как тяжелеет меч в её руках, как растёт ком страха в груди. Она не могла представить, как страшно должно было быть тем девочкам: Илии и Зане, которым пришлось идти к хлеву, из которого раздавались такие же жуткие крики. А ведь тогда была ночь. Сейчас на дворе день, но страх это ничуть не умаляло.

- Ронар! - позвала девушка брата. Последний раз она видела его возле с могилы отца. Он выглядел больным, но его присутствие рядом, даже в таком состоянии, предало бы Синте сейчас смелости.

Однако брат не отозвался. Синта выждала несколько секунд и позвала снова, теперь громче, но ничего не изменилось. Возможно Ронар ушёл - с их последней встречи прошло почти два часа. Куда ушёл - вопрос другой, и он волновал Синту сейчас менее всего. Брата рядом не было, иначе бы он услышал эти истошные визги, не мог не услышать. Значит ей придётся идти к свиньям одной.

«А может не стоит туда идти?» - подумала девушка. - «Может лучше закрыться в доме? Подождать пока всё стихнет? Если там чудище, разве я смогу справиться с ним в одиночку?»

Синта обругала себя за эти мысли. Илия и Зана были значительно младше неё, но не испугались. Она же всегда позиционировала себя, как юную воительницу, дочь Зана Готхола, отважного солдата. Она училась у него владению мечом, доказывала отцу раз за разом, что достойна держать его в руках ничуть не меньше брата. Отступив сейчас, она бы разом перечеркнула всё это.

Синта взялась за рукоять меча обеими руками, словно так могла почувствовать себя увереннее, крепко сжала её и сошла с крыльца. Как ни странно, но чем ближе она приближалась к загону, тем смелее становилась. Да, свиньи обеспокоенно хрюкали и периодически взвизгивали, но разве же виной тому должно быть обязательно страшное чудище? Ронар сказал, что оно пряталось от света, значит не могло прийти сюда днём. А кто мог? Лисица например или волк. Встреча с волком показалась Синте совсем не страшной, в сравнении с альтернативой, и девушка, почти убедив себя в том, что нет там никакого чудовища, обошла хлев, и увидела Ронара. Он склонился над телом одной из свиней, а другие прижались к дальнему концу загона. На сердце Синты тут же стало спокойно. Брат уже здесь, бросился на помощь животному, и похоже ничего им не угрожает. В загоне не было никого, кроме Ронара и свиней, значит наглый лесной зверь либо сбежал, завидев человека, либо хрюшка пострадала от чего-то другого. Она могла, например, оступиться, сломать ногу, или ещё что.

Опустив меч, Синта подошла ко входу в загон, и тут поняла, что что-то не так. Совсем не так. В грязи под свиньёй багровели кровавые лужицы. Ронар же двигался как-то неестественно, скрючившись над телом животного, он словно рвал руками ткань.

«Что он делает?»

Когда Синта поняла, что видит, она застыла, не веря собственным глазам. Ронар не помогал свинье. Нет, он её ел. Отрывал руками куски мяса от огромной раны на боку животного, за которыми тянулись белые сухожилия, и запихивал себе в рот. В этот момент он не был похож на человека. Разве что на некую отвратительную, гротескную пародию на человеческое существо. Изогнул спину подобно кошке над куском вкусной рыбки, и набивал рот с жадностью присущей лишь диким зверям, чавкал и хрипел.

- Р-рон? - позвала его Синта слабым голосом, словно сама не была уверена в том, что хочет, чтобы брат её услышал. Но он услышал.

Ронар обернулся на неё резко, как животное, завидевшее угрозу. В его слезящихся, красных глазах не было разума, лишь звериная злоба. Губы, нос и щеки были перепачканы кровью. Красная слюна тянулась с подбородка вниз. Ком тошноты подступил к горлу девушки, рот наполнился горечью и голова закружилась. Синта почувствовала, что её вот-вот вырвет от представшего глазам зрелища. Еле сдерживая этот спазм, она сделала два шага назад и машинально подняла меч, готовая обороняться от того существа, что несколько часов назад ещё было её братом, а кем являлось теперь она не могла и представить.

Немая сцена затянулась. Свинья хрюкали, ветер трепал платье и косу Синты, и волосы Ронара, который взирал на сестру, продолжая медленно пережёвывать кусок мяса.

- Ронар, - наконец заговорила Синта, набравшись смелости. - Что ты делаешь?

Глупый вопрос, потому что это было и так понятно. Но спросить, почему он творит этот ужас, Синта не додумалась. Мысли путались, словно эти самые свиньи, гоняемые по загону косматым хищником - страхом.

Ронар медленно поднялся, и его взгляд стал меняться. Проясняться. В глазах появилась осознанность, исчез гнев. Затем в них отразилось непонимание а следом и страх, с которыми взирала на брата Синта. Ронар сплюнул изо рта остатки не пережёванного мяса. Затем глянул на свои руки. Потом на тело свиньи возле ног.

- Что тут произошло? - спросила Синта, поняв, что перед ней снова стоит брат, но всё ещё не зная, как скоро может вернуться то чудовище, что смотрело его глазами минуту назад.

Грудь Ронара стала часто вздыматься, словно он начал задыхаться от осознания того, что делал. Взгляд забегал от разорванного тела свиньи к сестре, своим рукам и обратно. А затем, издав не то стон, не то вопль, Ронар сорвался с места. Перескочил через ограду и кинулся прочь.

- Стой! Рон! - крикнула ему в спину Синта, но не бросилась следом. Нет, теперь она точно не хотела оставаться с братом наедине, и испытала даже некое облегчение, видя как его фигура удаляется прочь.

В голове возник один единственный вопрос:

«Что же мне теперь делать?»

Когда Сайн вошёл в хлев, Весна стояла в полумраке, и внимательно разглядывала голову чудовища, убитого её мужем.

- Мерзкая тварь, - сказал он, подходя. - Я бы предложил зажечь лампу, но, поверь мне, зрелище станет лишь отвратительнее.

- Я увидела достаточно, - сказала Весна, поворачиваясь к Сейну. Он прочёл в глазах волхаринки тревогу.

-Не волнуйся за Ханриса. Если там, в лесу, есть ещё такие твари, то это им стоит бояться.

Весна одарила его короткой, натянутой улыбкой, говорящей о том, что её тревогу так просто не унять.

- Как Зана? - спросила она.

- Спит, - кивнул Сайн, и добавила, опустив глаза: - Жар спал. Твои чудодейственные травы работают.

- Они не лекарство, Сайн. Скоро жар вернётся.

- Говоришь так, словно знаешь, что это за недуг?

- Вовсе нет. Просто я знаю, как работают мои травы. Они снимают жар, но если внутри девочки поселилась болезнь, то она проявит себя вновь. Тут нужно что-то более сильное.

- Скажи мне что, и я достану.

- Ты знаешь, что я скажу.

Он нехотя кивнул. Прокашлялся в кулак. Прошёл к стене, разминая спину. Затем к голове твари, и уставился в её мертвые глаза, скривив губы от отвращения и досады.

- Я понимаю, Сайн, - заговорила Весна мягко. - Непросто переступать через свои убеждения.

- Неужели? - в его голосе звучало недоверие.

- Я женилась на Ханрисе, - напомнила Весна. - А ведь мне была уготована иная судьба. Я должна была стать ведуньей, заменить бабу Дарину, когда придёт её срок. Мне было столько же лет, сколько Зане сейчас, когда это было решено. Ведунья выбрала меня. Это огромная честь. Годами я гордилась своим предназначением, готовилась к нему. А потом появился Ханрис. И все мои убеждения, вся уверенность в завтрашнем дне, полетели волку в пасть.

- Ханрис говорил, что стать его женой тебе не позволяли обычаи вашего народа. Я тогда не вдавался в подробности. А теперь удивляюсь, как ты на это решилась.

- Долго решалась. Не проходило ни минуты, чтобы я об этом не думала. Ночами не спала. Моё сердце разрывалось между долгом и любовью, между тем, что я должна делать и чего хочу. До тех пор, пока я не поняла, что если поступлю иначе, всю оставшуюся жизнь буду о том жалеть. Оставить мой дом, мой народ, моё предназначение, оказалось проще, чем оставить одного единственного человека.

Конечно, это была далеко не вся правда. Но Весна не собиралась говорить Сайну, как противились все её близкие такому решению, какими ужасными словами бранила её баба Дарина. И сколько времени её пришлось потрать, чтобы найти себе замену - тринадцатилетнюю Томилу, из деревни почти у самого побережья. И только приведя её к Дарине, Весна смогла вымолить себе согласие на иную жизнь. Без такового нечего было даже думать о замужестве, ведь баба Дарина нашла бы способ вернуть к себе нерадивую девицу, не исключено, что самым страшным и печальным способом. Но даже Ханрису Весна не рассказывала всего - южанам этого было попросту не понять.

- Что творит любовь! - многозначительно заключил Сайн и короткой хохотнул, но как-то совсем не весело.

- И сейчас я прошу тебя обратиться именно к ней. Пусть тобой руководит любовь к дочери. Вот только времени на раздумья у тебя очень мало.

- И я не собираюсь его тратить попусту, - решительно сказал Сайн. - Говори, куда мне ехать, и я поеду сегодня же.

Такое резкое согласие немного удивило, но в большей степени обрадовало Весну, ведь она не знала, на что ещё может давить в этом случае, кроме как на силу отцовской любовь. И всё же она не ответила сразу. Волхаринка задумалась, склонив голову.

- В чём дело? - нахмурился Сайн. - Ты не знаешь где искать это вашу... - он запнулся, чуть снова не ляпнув «колдунья» - бабушку?

- Знаю конечно, но не уверена, что тебе стоит ехать к ней.

- Ты же говорила...

- Я поеду! - прервала возмущение Сайна Весна. - А ты присмотришь за моими детьми, пока Ханрис не вернётся.

«Если он вернётся» - хотелось добавить ей, но женщина сдержалась, оставив тревоги и страхи за мужа при себе.

- Ну нет, - запротестовал Сайн, тоном не терпящим возражений, и выставил ладони вперёд, как бы выстраивая преграду между словами Весны и собой. - Я отправлюсь с дочерью. Это даже не обсуждается.

- Ханрис не ошибся, этот монстр там не один, - пришлось сказать Весне, кивнув на трофей.

Сайн не поверил своим ушам.

- Откуда тебе это известно? Он вернулся?

- Не вернулся, - давясь горечью ответила волхаринка, чувствуя как сжимается сердце от боли.

- Ты знаешь что это за звери? - напирал Сайн.

- Надеюсь, что нет.

- Тогда объясни же мне свои слова.

- Есть сказки о чудищах, подобных этому. Страшные сказки.

- Сказки?! - воскликну Сайн, и повторил в потолок, словно чтобы его бог лучше расслышал эту ересь: - Сказки! Те же, что рассказывают про людей-волков и мудрых оленей?

- У нас много сказок, Сейн, - резко ответила ему Весна. - И все они учат мудрости, но в некоторых сокрыты и знания, ныне утерянные.

- Не проси меня в это поверить.

- Не буду. Но задумайся вот о чём: правдивы сказки или нет, кто защитит твою супругу, которая вот-вот родит, и дочерей, если монстры вернуться? Оставишь их одних?

Сайн не нашёлся, что ответить. Весна была права - ему следовало бы остаться, хоть и протестовало против этого решения всё его естество. Ему даже стало совестно, что не подумал об этом ранее, чуть не уехав на юг с Заной, оставляя семью без защиты. Как он мог быть так глуп и недальновиден? Любовь к дочери и страх потерять её, ослепили его, окончательно лишив возможности мыслить рационально. Сайн тяжело вздохнул, придавленный весом всех этих дум и сомнений, и сел на маленькой табурет у стены.

- И что же говориться в твоих сказках? - спросил он сокрушённо.

- Разве сейчас это важно?

- Если поможет нам сражаться, то да.

Весна немного помолчала, вспоминая история о желтоглазых демонах, которые так пугали ей детстве.

- Им нельзя смотреть в глаза, - наконец сказала она.

- И почему же?

- В каких-то сказках говориться, что они могут обрести власть над человеком, посмотрев ему в глаза, в других, что высасывают душу, в третьих... да катись оно всё к лешему, Сайн. Просто нельзя и всё!

- Замечательный совет, - буркнул он.

- Других нет. Они из плоти и крови, как видишь. Ханрису удалось убить его мечом, значит удастся и другим.

- Не думал, что снова возьмусь за меч когда-нибудь.

- Будем верить в то, что и не придётся. И всё же, лучше тебе остаться здесь и быть к этому готовым.

- Но кто же защитит вас в пути?

У Весны был готов на это ответ:

- Если выйду рано утром, не на повозке, а на резвом коне, то доберусь до ближайшей деревни затемно. Днём нам ничего не угрожает. Ну а там найдутся мужчины, что сопроводят нас до дома бабы Дарины.

- Ох, Властитель... - выдохнул Сайн и закрыл ладонями лицом. - Как могу я вверить судьбу дочери в руки чужих людей.

Весна подошла к нему и положила руку на плечо:

- Мы семья, Сайн. Мы одна семья, мы не чужие. Я буду заботиться о Зане и бороться за её жизнь так, словно она моя родная дочь. И того же отношения я жду от тебя к моим детям.

Сайн поднял глаза на эту женщину, родом из другого народа, послушницу иных богов, и понял, что всё это не имеет более для него значения. Она - жена его боевого товарища, брата. Она - его сестра, и не важно какая кровь течёт в их венах. В её словах он не имеет права усомниться.

- Пусть будет так, - почти шёпотом вымолвил Сайн. - Спаси её.

- Я сделаю всё, что смогу, клянусь тебе в этом.

В эти слова волхаринки Сайн поверил.

Перевалило за полдень, а Драйган так и не вернулся. У Маллида было столько планов на сегодняшний день: подлатать покосившееся крыльцо, вычистить кроличьи клетки - чем обычно занимался сын, сходить на рыбалку в конце-концов. Хоть рыбак из него был и не ахти какой, всё же посидеть с бочонком пива на берегу реки он считал особым удовольствием. Порой такие посиделки могли продлиться до позднего вечера, и возвращался с них старый вояка с ведром, на дне которого плескалась пара малюсеньких рыбок, зато в прекрасном расположении духа. Раньше Зан составлял ему компанию, или, правильнее будет сказать, что это Маллид составлял компанию боевому товарищу. Вот уж кто умел рыбачить и всегда подходил к этому делу с таким азартом, словно собирался сорвать куш в игральном доме Меркаты. Маллиду же скорее нравилось общество друга. Но даже после того как Зана не стало, он продолжал ходить с удочкой к реке, находя в этом неспешном занятии удивительное спокойствие и душевное умиротворение. Пытался пристрастить к рыбалке Ханриса и Сайна, но первый находил то же самое в охоте и многодневных блужданиях по лесу, а второй в семье. Так что Маллид быстро оставил эти попытки и ходил один, раз в десять дней, не реже. И сегодня как раз должен был быть день рыбалки, но что-то не лежала у него душа к медитации и пьянству у вод бурной северной реки. Как и ко всему остальному, собственно. Потому крыльцо оставалось кривым, а кролики возились в собственном дерьме.

Маллид же не находил себе места. Слишком долго Драйган с Ханрисом не возвращались. Да, в другой ситуации не о чем было-бы волноваться, Ханрис бывало проводил в лесу много дней, и уж кому как не ему, можно было без сомнений доверить жизнь сына. Только в этот раз всё было иначе. Они отправились искать неведомых чудищ, а не охотится на дичь и наслаждаться красотами гор. И если до сих пор не вернулись, значит, либо продолжают искать, либо нашли. Подумав о втором варианте, Маллид снова бросил взгляд на меч, который вчера наточил но так и не повесил на стену. Клинок лежал на обеденному столе, как напоминание его последнего разговора с Драйганом.

«Твою-то мать! Нужно было позволить сопляку взять с собой чёртов меч!»

Маллид наконец донёс до рта ложку с супом и скривился - его обед успел остыть, пока он сидел тут и пялился то в окно, то на меч. Он без сожаления вернул ложку в тарелку, рядом с которой лежал надкусанный ломоть хлеба, и отодвинул от себя. Аппетита всё равно не было.

Маллид протянул руку к кружке с пивом и сделал глоток. Но даже это не принесло удовольствия. Напиваться не хотелось. Что за напасть? Хоть сейчас седлай коня и скачи в лес, искать на камнях следы сына. Бред конечно-же, он ведь не Ханрис, и хрен чего разглядит. Разве что сам заблудится к чёрту. Но просто сидеть и ждать было для Маллида невыносимо. Более всего в жизни он, пожалуй, ненавидел именно ожидание.

«Тебе что, ёж в задницу забрался?» - вспомнились ему слова Ханриса, сказанные много лет назад. Губы Маллида расплылись в улыбке. Тогда ему эти слова показались обидными, а сейчас смешными. Но когда же Ханрис сказал их? Маллид напряг память, силясь вспомнить.

«Ну да! Конечно! Чёртова засада на восточном тракте» - вспомнил он.

Та засада длилась три дня. Их направили в глубь вражеский земель, чтобы перехватить гонца, везущего герцогу донесения с фронта, а так же, если повезёт, планы расстановки войск неприятеля. Все три дня лил дождь. Они сидели в небольшом леске, промокшие до нитки. Из еды только жёсткое вяленое мясо да ягоды, от которых стало крутить живот на второй день. Сидели и буквально ничего не делали. Ждали того, кто мог и не появиться - разведка часто ошибалась. Днём, переговариваясь в пол-голоса играли в кости, ночью жались друг к другу чтобы не замёрзнуть на смерть - костёр-то разводить нельзя. Ханрис вёл себя спокойно, а вот Маллид, уже к концу первого дня пришёл в неистовство. Кажется, он тогда сумел переругаться с каждым человеком в отряде, и даже пообещал кое-кому башку раскроить, как только вернутся в расположение. Зато, когда неприятель появился, и оказалось, что это не какой-то занюханый гонец, а целый боевой отряд, немногим уступающий им в численности, зато облачённый в более тяжёлую броню, Маллид вволю отвёл душу.

Ему вспомнилась та ярость, с которой он бросился на врага, когда, наконец, прозвучала команда атаковать. После того как отстрелялись лучники, он с криком ринулся в бой, ломая ветки на своём пути и сжимая в ладонях рукоятку этого самого меча. Один бедолага, в длинной кольчуге и шлеме с опущенным забралом, едва успевший выбраться из под туши упавшей лошади и обнажить меч, первым попался ему на глаза. Маллид подлетел к нему как вихрь и нанёс столь стремительный удар, что враг не сумел его отразить, лишь сделать шаг назад, что и спасло его от мгновенной гибели. Меч скользнул по шлему, не пробив его, но оглушив противника. Уйдя влево от неуклюжего ответного выпада, Маллид чуть присел и загнал клинок под мышку врага. Тот заверещал как баба, когда по лезвию заструилась кровь, смешивающаяся с дождём. Маллид вырвал меч и следующим ударом почти срубил врагу голову. Орать тот сразу перестал, а лишь забулькал и, заливая кровью герб своего герцогства, - хищную птицу с копьём в когтях, вышитую красной нитью на белой ткани накинутой поверх кольчуги, - рухнул в грязь.

Тут же Маллид отбил выпад справа. Сталь звякнула о сталь. Новый противник оказался опытнее, был вооружён треугольным щитом и орудовал мечом мастерски. Судя по алому плащу за спиной - офицер. Он принялся наносить атакующие удары один за другим. Маллид отбивал их все, чувствуя, как промёрзшие за эти дни сидения под дождём мышцы вновь наливаются силой, как струится по спине пот.

Вокруг них шла битва: хрипели раненые лошади, кричали люди, звенела сталь и свистели стрелы. Рядом кто-то упал. Свой или чужой, Маллид не стал разбираться. Его взгляд был устремлён на противника. А вот тот допустил ошибку - отвлёкся на упавшее тело. Этого мгновения Маллид и ждал. И его было достаточно, чтобы он перехватил инициативу боя, сам став наступающим и начав наносить яростные удары. Один, второй, третий, затем обманка. Враг не повёлся. Маллид чуть не лишился преимущества, когда противник, разгадав его хитрость, не стал защищаться щитом, а провёл мощную контратаку. На пару секунд они замерли, скрестив мечи. Затем враг оттолкнул его мощным ударом щита, и атаковал колющим выпадом. Но Маллид вовремя ушёл вправо и тут же вновь стал наступать. Он плясал вокруг офицера, пытаясь вывести того из равновесия, вымотать, заставить совершить очередную ошибку. Выпад справа, выпад слева, и снова, снова, снова. Маллид не давал врагу ни мига на передышку, нанося всё новые и новые удары. Противник отбивал их все, одни щитом, другие мечом, но не мог нанести собственный, пока, вдруг, положение дел резко не изменилось. Маллид заметил второго противника за мгновение до его атаки. Ублюдок, с коротким мечом в руке, попытался напасть слева. Маллид отбил этот удар, но открылся первому. Офицер не стал терять времени даром и атаковал. Маллиду оставалось лишь отскочить назад, что спасло его от разящего меча, но споткнувшись о тело убитой лошади, он уже через мгновение рухнул на спину. Офицер тут же ринулся к нему. Он был хорош: быстро соображал, а действовал ещё быстрее. Собирался ткнуть Маллида острием в горло, и может ткнул бы, если бы не стрела, что вонзилась ему в руку, чуть выше локтя. Она пробила кольчугу и похоже даже поддоспешник, но застряв под углом, едва ли нанесла серьёзный урон телу, однако дала Маллиду время. Тот использовал его с умом. Быстро перекатился вправо, оказавшись вне досягаемости от второго гада и, с полу-присяда нанёс удар мечом под колено офицеру. Тот попытался сбить его щитом, но не успел. Меч полоснул по плоти, офицер вскрикнул и опал на правую ногу, оказавшись в весьма комичной, неуклюжей позе, с поднятым кверху мечом. Тут же ещё одна стрела вонзилась ему в правое плечо. Теперь уже воткнулась основательно.

Увидев, что враг выронил меч, Маллид сосредоточился на втором, который как раз вышел на удобную дистанцию для боя. Позволив ему совершить атаку, Маллид без труда свёл её в сторону мечом и, с сидячего положения кинулся вперёд, ударив гада гардой в грудь. Тот рухнул на спину и Маллид тут же, с размаху, вонзил клинок ему в живот, навалившись на него всем телом. Противник скрючился как червь, пришпиленный к земле булавкой, и глухо застонал. Маллид рванул клинок влево и, глядя как из образовавшейся алой раны в грязь вываливаются потроха, достал из тела меч. Враг был ещё жив, но Маллид не стал его добивать - много чести, сам сдохнет в муках, - и, вместо этого резко развернулся с ударом, точно зная, на каком уровне находится голова раненого офицера. Не ошибся. Голова упала в грязь, на неё рухнуло тело, а Маллид уже нёсся к следующему врагу.

То был славный бой. До его исхода Маллиду удалось отправить на тот свет ещё двоих, хотя никто из них не сравнился с мастерстве боя с офицером. Они победили, понеся минимальные потери, захватили донесения гонца и уже к исходу дня покинули границы вражеского герцогства, оставшись незамеченными.

Как позже выяснил Маллид, тем лучником, что спас его, был Ханрис. Хотя, пожалуй, что он только изображал удивление, услышав это, ведь кто же мог то быть ещё? Друг ни на миг не выпускал его из поля зрения, заняв позицию на дереве. Мог прийти на помощь и раньше, но дал Маллиду выпустить пар на поле боя, и подсобил лишь когда того потребовали обстоятельства.

Раздался громкий стук в дверь. Маллид вздрогнул. Погрузившись в свои воспоминания и думы, он полностью потерял связующую с нить с реальностью и временем. Последние годы с ним это стало происходить всё чаще. Старость, наверное.

Маллид нахмурился и быстро поднялся. То был не Драйган. Сын не стал бы стучаться и вошёл. Сердце старого вояки неприятно закололо. Вдруг это кто-то с плохими новостями. С очень плохими новостями. С новостями о его сыне.

Не желая ждать, что бы там ни было, Маллид быстро прошёл к двери и резко распахнул её.

«Ну точно - новости дерьмовые!» - решил Маллид, увидев на своём пороге Синту. Девушка была бледна как мел. В обратившийся на него глазах застыли волнение и страх.

Прежде чем Маллид успел хоть что-либо сказать, Синта обратилась к нему сдавленным голосом:

- Прошу прощения, что беспокою, но... боюсь, что только ты мне можешь помочь.

- Что стряслось? - кажется дело касалось не Драйгана, тогда бы Синта сказала иное. Это вернуло Маллиду твёрдость духа.

Он недолюбливал Синту, это выскочку, что вечно пыталась показать, будто ни в чём не уступает своему братцу. Тот тоже был не то чтоб бравым молодцем, по сути сопляк, такой же как Драйган, но мужик, как ни крути, и может быть ещё расправит плечи. А Синта что? Тощая какая-то, невесть в чём жизнь держится: ни меч держать, ни детей рожать не сгодиться. И что только Драйган в ней нашёл? Вон сколько в городе девиц красивых, а он всё на соседку пялится. Однако же они семья, пусть и не родственники. Хотя какое там не родственники? Разве же эти герцоги, что развели себе кузин да братьев по всей Селении, прошли такое, что они впятером? После всего, что было на войне, дети Сайна, Зана, Ханриса, даже Ломара, если бы у того они были, для Маллида родные. И он готов был помочь Синте, если дело окажется серьёзное. А, судя по её виду, таковым и будет.

- Ронар. С ним... - Синта никак не могла подобрать нужные слова. - С ним что-то случилось. Он... стал...

- Так, ну ка брось мне тут мямлить! - рявкнут Маллид. - И объясняй давай по-человечески, что у вас стряслось!

Широкий тракт вел на юг, извиваясь как змея через поля сухой травы. В ямах дороги скопилась дождевая вода, и в этих лужах, словно в жидких зеркалах, отражалось чистое голубое небо. Когда Маллид остановил свою пегую кобылу, она тут же опустила голову и стала жадно пить из такой лужи. Синта тоже придержала свою белую молодую лошадку за поводья, и плотнее закуталась в накинутую на плечи шерстяную шаль. Не смотря на ясную погоду, то и дело налетающие с реки порывы ледяного ветра пронизывали до костей и девушка уже вся продрогла. Ещё ей хотелось есть и пить, а сильнее всего она испытывала нужду помочиться, но Синта не собиралась демонстрировать Маллиду ни одну из этих своих потребностей, боясь, что тот посчитает их девичьими капризами.

Они уже третий час кружили по округе. Сперва побывали в имении Ханриса, где Весна сообщила им, что скоро собирается в путь на север с раненой дочерью Сайна. Она была очень обеспокоена услышанным от Синты рассказом, но в поисках Ронара помочь не могла. Затем побывали у Сайна, который выглядел столь измученным и осунувшийся, что Синте показалось, будто он за прошедшие два дня заметно потерял в весе. Его, случившаяся с Ронаром история удивила, но, казалось, волновала мало, и Синта не могла его за то винить. Потом Маллид нехотя направился к имению Ломара, и пока Синта ждала у дороги, перекинулся с тем парой слов. Вернувшись, он сказал лишь, что Ронара тут не было. Его не было так же и у реки, в месте где любил рыбачить их отец, и где лежала на берегу его лодка, которой теперь пользовался Маллид. Куда дальше ехать и где искать брата, Синта не имела ни малейшего представления, и потому они с Маллидом просто направились по тракту на юг, куда скакали уже почти час.

Периодически девушка вставала в стременах и звала брата по имени. Но её голос лишь раскатывался по долине и затихал где-то вдали, не находя ответа. Маллид ехал молча, никак не комментируя и не обсуждая случившееся с Ронаром, как и его поиски, а Синта, даже если бы и хотела, не знала, о чем можно говорить с этим старым воякой. И даже теперь, остановившись, он не спешил объяснять свои действия. Девушка, в свою очередь, не спешила спрашивать причину остановки, воспользовавшись ей для того, чтобы поерзать в седле, стараясь отыскать такое положение, в котором наполненный мочевой пузырь будет менее всего беспокоить Синту. Ноги затекли, ягодицы и бедра болели, она и не помнила, когда последний раз так много времени проводила в седле.

Маллид хмуро оглядывал окрестности. Правда смотреть тут было особо не на что. Ветер гулял по полю, раскачивая одинокую сосну, стоящую у дороги, на верхушке которой громко и возмущённо каркала ворона. Каркала, но не улетала.

«Глупая птица» - подумала Синта. – «Лети в гнездо, если у тебя таковое конечно есть. Чего забыла в этом поле?»

На душе у девушки было крайне паршиво. Не имея возможности объяснить поведение брата, она старалась сосредоточиться на его поисках, но вновь и вновь мысленно возвращалась к представшему ей окровавленному лицу Ронара, с отсутствующим взглядом жующему кусок сырого мяса. Отвратительно и страшно – вот как можно было описать этот образ. И Синта, желая отыскать брата, одновременно с тем боялась момента встречи с ним, боялась, что не сможет забыть это лицо и этот взгляд, боялась, что не найдёт, что ему сказать. Возможно для того она и позвала с собой Маллида. Хоть никогда и не ладила с ним, сейчас этот хмурый воин придавал ей смелости.

- Будем возвращаться, - наконец сказал Маллид, сплюнув в грязь. – Едва ли братец твой так далеко ушёл на юг.

- Но где же мне тогда его искать?

- Может и не нужно искать? Может он сам домой уже вернулся. Пришёл в себя да и отправился обратно.

- Сомневаюсь, - буркнула Синта, от чего-то точно уверенная в том, что дома Ронара нет.

- Если котелок у него ещё варит, так и поступит. Ночь скоро, и как солнце сядет,сильно похолодает. Стоячая вода льдом покроется, зима то совсем уже не за горами. В такую ночь, если в поле остаться, можно и насмерть околеть, я думаю братцу твоему это известно, чай не первый год здесь обретается.

Синта вспомнила как умер отец, и к горлу подступил ком горечи. Не могла она так же потерять и брата.

- А если нет его дома? Что тогда мне делать? – спросила она, стараясь сохранить твёрдость в голосе.

- Ждать, а что ещё остаётся? Мы тут можем по тракту хоть до утра взад-вперёд кататься, только жопы отморозим, но если он в поля дёрнул, или в лес вон, - Маллид кивнул головой в сторону стены леса, словно Синта не знала где тот находится, - то не отыскать нам его. Может, будь тут Ханрис, он бы и нашел парня по следам. Но я так не умею. Будем возвращаться, - заключил Маллид тоном не терпящим возражений и, развернув кобылу, повел её рысью в обратную сторону.

Синте ничего не оставалось, как отправиться за ним. И хоть с одной стороны девушку радовало скорое возвращение домой, на душе у неё становилось всё поганее с каждым десятком шагов, проделанных лошадью в обратнои направлении. Что же она скажет матери? Как взглянет ей в глаза? Как объяснит, что бросила поиски Ронара потому что замёрзла и хотела в сортир? Мать не поймёт, Синта точно это знала. Если Ронара дома нет, ей предстояла та ещё взбучка, затем слёзы матери и долгая ночь без сна. Хотя у Ронара, если он и вправду решил по какой-то причине прятаться где-то в полях или в лесу, ночь будет куда тяжелее. Сможет ли она простить себя за то, что бросила поиски, если брат не переживёт эту ночь? И сколько бы Синта ни пыталась убедить себя в том, что её вины в случившимся с Ронаром нет, да ведь она даже и не знает, что за напасть его постигла, всё же ответственность за судьбу брата, беспокойство за него и страх перед его недугом, ложились на плечи девушки тяжким грузом.

«Ронар! Братец!» - взмолилась она. – «Вернись, прошу тебя! Молю тебя! Вернись домой! Вернись, дурак ты этакий!»

- Смотри-ка, - вдруг окликнул Маллид Синту, вырывая девушку из тяжких дум. – Не братец твой там вон топает? Разглядеть не могу.

Маллид указал в сторону леса и Синта, глянув туда, сразу заметила тёмную фигуру, пошатываясь бредущую от опушки через поле. Присмотревшись к этому силуэту, Синта ударила сапогами в бока лошади, пуская её в галоп через поле. Она помчалась напрямик к фигуре, не обращая внимание на резкую боль в ногах и усилившаяся от скачки тяжесть внизу живота. Она мчалась навстречу бредущему человеку, хоть и точно знала, что это был не Ронар.

Драйган старался возвращаться по лесу тем же путём, каким его вёл вчера Ханрис, но быстро потерялся. Так и не нашёл той речушки, вдоль которой охотник отправил Ронара домой. Благо, что направление было отыскать не сложно – в конце-концов ведь чтобы спуститься с горы, нужно идти всё время вниз. Так он и поступил, начав спускатьсяточно вниз по склону, к подножию, порой едва ни кубарем скатываясь по камням. Его гнали вперёд, заставляя быстрее перебирать ногами мысли о грядущей ночи. Если до темноты он не выберется из леса, может статься так, что останется здесь навсегда. Монстры вернуться за ним, и в одиночку, да ещё и раненый, Драйган не сможет им противостоять.

Но, к своему счастью, пусть и не имея понятия, где именно оказался, Драйган вышел из лесу до темна. На сердце тут же стало легче, когда он оказался в поле, и словно только сейчас юношасмог наконец вдохнуть полной грудью. Однако, вместе с тем и силы, до того видимо питающиеся страхом монстров из лесной чащобы, стали теперь оставлять его. И Драйган понял, что если остановится, если позволит себя сесть отдохнуть, хоть на одну минуту, потом уже едва ли поднимется на ноги.

- Нужно идти, – сказал себе юноша, и поплелся через поле, в поисках дороги, которая приведёт его домой.

Он брёл, опустив голову, все силы прикладывая только к тому, чтобы переставлять ноги и не спотыкаться о кочки. И потому даже не заметил приближения всадника, пока конь не остановился прямо перед ним. Только тогда Драйган поднял глаза и отшатнулся в испуге.

- Драйган! – взвизгнула Синиа, спрыгивая с коня. – Ты ранен?

Она подлетела к нему в одно мгновение, схватила под руку, удержала от падения.

- Черт возьми, парень, - услышал он голос отца, подскакавшего следом. – Что с тобой стряслось?

Если в голосе Маллида и присутствовала обеспокоенность, Драйган её не различил. По правде говоря, сейчас ему было на то плевать. Радость от того, что он встретил всадников, и что ему больше не придётся идти пешком – вот единственное чувство, что владело им в то мгновение.

- Ты в порядке? – спросила Синта с искренним волнением в голосе.

- Где Ханрис? – следом спросил Маллид с искренним раздражением в голосе, только не ясно на кого он злился, на сына или на друга.

- Жить буду, - ответил Драйган Синте, затем поднял глаза на отца и сказал твёрже и громче, кажется прикладывая к тому все оставшиеся у него силы: - Ханриса забрали. Нас окружили ночью. Их там много, отец.

Драйган хотел добавить что-то ещё, но его голос дрогнул на последнем слове, словно оборвалась струна, и он лишь устало опустил голову.

- Тебе нужно к Сайну, срочно, - заявила Синта. – Давай, садись ко мне на лошадь. Я помогу.

Кое-как, их общими с Синтой усилиями, Драйган забрался на её кобылу. Девушка села спереди.

- Держись за меня, - скомандовала она, но когда Драйган послушно обнял её за талию, вдруг поморщилась.

- Я сделал тебе больно? – спросил Драйган быстро убирая руки, и, не смотря на своё состояние, испытывая неловкость и смущение.

- Нет, всё хорошо. - Синта быстро схватила его за запястья и настойчивовернула руки себе на талию. - Держись крепче.

Она ударила в бока коня, хлестнула поводьями и они помчались на север. Ледяной ветер обдувал всадников, но держась за Синту, прижавшись к её спине и чувствуя исходящее от тела девушки тепло, Драйган вдруг обрёл невероятное спокойствие и свободу от всех своих тревог.

- Ронар, - раздался свистящий, хриплый шёпот прямо у него над ухом. – Ты один из нас, Ронар.

Он резко перевернулся на спину, готовый отбиваться от твари, что нависла над ним, но увидел только сине-черное небо высоко над головой, в котором уже начали зажигаться первые яркие точечки звёзд, собираясь в созвездия. Несколько секунд Ронар тупо смотрел в это небо, слушая тихое журчание воды где-то поблизости, более далёкое шуршание ветра в траве и стрёкот сверчков. Иных звуков не было, зато запахи окружали его со всех сторон, поражая своим многообразием. Здесь пахло тиной и речными водорослями, пахло сухой травой и мокрой землёй. Порывы ветра приносили ароматы хвои и яблок, сырого мяса и собачьей шерсти, конского пота и навоза. А так же в воздухе присутствовали десятки других запахов, которые были ему не знакомы. Ронар никогда прежде не слышал такого количества ароматов единовременно, но какофонии в них не было. Каждый запах различался отдельно от остальных, он мог выделить любой и без труда сосредоточиться на нём. Это казалось так же просто как, рассматривая пейзаж вдалеке, сфокусировать свой взгляд на отдельной его детали.

Заигрывая с невероятно обострившиеся нюхом, Ронар не сразу понял, что не знает где находится и как сюда попал. Но задавшись наконец этими вопросами, парень поднялся на локтях и огляделся. Он лежал в мокрой черной грязи, всего в полушаге от небольшой заводи реки, заросшей высокими камышами. Мощное течение на стремнине Бледной, в этом месте почти сходило на нет, и казалось, что вода тут не движется вовсе. Над её гладью уже формировалась дымка тумана.

Ронар повернулся в другую сторону и обнаружил почти отвесный склон берега, высотой примерно с его рост. Он лежал в естественной нише, скрытый со всех сторон от посторонних глаз. Но это ни о чём парню не говорило, таких мест на берегу реки было множество, и как далеко от дома он оказался, Ронар понять не мог.

Он попытался вспомнить, что же привело его сюда. Мысли возвращались к тем событиям нехотя, словно его сознание не желало этого, пытаясь тем самым оградить и защитить его от собственных поступков. Он вспомнил, как сидел возле могилы отца. Тогда ещё был день, и он чувствовал себя отвратительно. Сейчас всё изменилось. Жар спал, и Ронар ощущал приятную прохладу. Пропала и слабость, теперь юноша чувствовал себя на удивление бодрым и полным сил, как если бы хорошо выспался и сытно позавтракал. Да, он вспомнил и страшный голод, от которого крутило живот. Он так хотел есть. И он ел. Но что?

И тут Ронар вспомнил, как манящий аромат живой плоти свёл его с ума. Как он накинулся на свинью, как стал рвать её руками.

«Это было взаправду?» - спросил он себя холодея от ужаса.

Нет, сейчас казалось, что он не мог так поступить. Это должно было быть сном, и ничем иным. Лишь кошмарным сном. Но воспоминания всплывали всё ярче и чётче, лишая надежды на то, что он видел сон. Тот кошмар происходил наяву.

- Синта, - вымолвил Ронар одними губами.

Он вспомнил, что там была сестра. Вспомнил и взгляд девушки, от которого тут же ему захотелось зажмуриться и закрыться руками, как от удара отцовского ремня, сулящего не только жгучую боль, но и куда более жгучий стыд за провинность, приведшую к столь позорному наказанию. Синта смотрела на него, как на чужака. Как на отвратительно и жуткого незнакомца. Смотрела и не верила, что перед ней стоит брат.

Именно этот взгляд вернул его в чувство и именно он заставил Ронара ринуться прочь, бежать от содеянного и от сестры. И он бежал. Как долго? Как далеко? Ронар не знал. Жажда привела его к реке, но чисто инстинктивно, как зверя а не человека. Он захотел пить, а ещё хотел спрятаться, и вот он оказался здесь.

«Властитель милосердный, что же я натворил?!»

Ронар поднял перед собой руку. Она была в грязи, но под черным слоем виднелось нечто ещё.

Кровь...

Засохшая кровь покрывала его пальцы, забилась под ногти. Её бурые потёки спускались по предплечью до локтя.

В приступе отвращения Ронар кинулся на четвереньках к реке и стал смывать с рук свиную кровь. Костяшки тут же заломило в ледяной воде, но Ронар продолжал тереть, с усердием близким к безумию. Тёр и тёр, вырывая волосы, царапая кожу ногтями. Тёр и тёр, словно мог стереть и собственные воспоминания. Затем вдруг остановился, поняв, что кровь покрывала не только его руки. Он чувствовал её на губах и лице, на груди, плечах и шее, от неё слиплись волосы на голове. В крови был он весь.

Тогда Ронар вскочил и кинулся в реку, не заботясь об одежде и обуви. Ему хотелось погрузиться в ледяную воду полностью, как можно скорее. Мышцы свело от холода, но он продолжал двигаться вперёд, пока не зашёл в воду по пояс. И тогда Ронар нырнул.

Через секунду вынырнул, фыркая и отплёвываясь. Стал растирать себя руками, смывая с кожи и волос кровь. Снова нырнул. Затем ещё раз и ещё. И лишь когда нахождение в ледяной воде стало совсем уж невыносимо, он выбрался на берег и снова рухнул в грязь, обхватив руками плечи и подогнув колени к груди. Его трясло, то ли от холода, то ли от отвращения к себе. Ронар застонал, стуча зубами.

Его тело согревались на удивление быстро. Словно он сидел у костра. Прошло не больше пяти минут, а холода он уже не чувствовал, хотя одежда оставалась ещё мокрой. Его физическое состояние было абсолютной противоположностью душевному. Ронар ощущал себя хорошо, даже прекрасно. Он чувствовал переполняющую мышцы энергию, звуки и запахи окружающие его различал явственно и чётко, а температура была приятной и комфортной. Ничего не болело, не зудело и не вызывало беспокойства. Он был здоров и полон сил. Но в душе юноша был раздавлен, уничтожен и унижен. Он ненавидел и боялся себя так сильно, что готов был утопиться в этой самой реке. Мысль о том, что он способен потерять над собой контроль, превратиться в отвратительное, алчущее крови и сырой плоти животное, казалась настолько жуткой, что Ронар едва сдерживался чтобы не завыть от отчаяния. И этот страх был гораздо сильнее того, что он испытывал в тёмном логове неведомой твари. От той твари можно было убежать и с ней можно было сражаться. Но от себя не убежишь, и как сражаться с самим собой?

"Что со мной? Властитель всемогущий! Что со мной твориться?!"

- Ронар, - раздался снова этот шипящий голос, и парень, вскрикнув, вскочил на ноги, озираясь по сторонам.

Рядом никого не было. Всё та же гладь реки, с торчащими из неё и едва покачивающимися на ветру камышами и быстро темнеющее небо над головой. Туман поднимался выше и сумерки сгущались на глазах, но в них не угадывалось никаких чудовищных очертаний. И всё же Ронар больше не намерен был здесь оставаться.

Он быстро взобрался по склону берега, и оказался в поле. Впереди, чёрной зловещей тенью высились горы, укрытые лесом. По высокой траве, от каждого дуновения ветра, пробегала волна.

Здесь уже Ронару не составило труда сориентироваться. Просмотревшись к окружению, и к очертаниями противоположного берега, который пока ещё удавалось разглядеть, он понял, что убежал от своего имения на юг, почти на целую лигу. Ближайшим, если идти вдоль берега, будет имения Маллида, а если взять западнее, к горам, то Ломара. Дальше уже их земля, граничащая на востоке с имением Ханриса, а с севера примыкающая к владениям Сайна.

И тут Ронар задумался:

"Стоит ли мне возвращаться домой?"

Вначале ему очень этого хотелось. Вернуться в родной дом, смыть с себя остатки грязи и крови, выкинуть эту одежду и лечь в собственную мягкую постель, укрывшись теплым одеялом. Нет, спать ему совсем не хотелось, а вот закрыться от всего мира, закутаться в одеяло и отвернувшись к стенке отрешиться и спрятаться от всего, что с ним твориться - хотелось очень. Но тут же Ронар вспомнил осуждающий, преисполненный ужаса и отвращение взгляд сестры, и возвращение домой уже не показалось столь желанным. Там ему не избежать вопросов, на которые нет ответа, и взглядов, от которых нет спасения.

"Она ведь всё расскажет матери!" - подумал Ронар. - "Обязательно расскажет. Мать уже знает, что я..."

Ему стало вдруг дурно. Ком тошноты подступил к горлу. При мысли, что мать может подумать, как она отреагирует навесть о том, что её родной сынок накинулся на свинью, разорвал её голыми рукам и съел, его охватила мелкая дрожь. Ронар согнулся пополам в спазме, но не выблевал из себя ни капли. Лишь только рот наполнился отвратительной горечью желудочного сока. Ронар сплюнул вязкий ком слюны и распрямившись, глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться и вернуть себе самообладание. Тело трясло, губы пересохли и кружилась голова, а горячие слезы обжигали щёки.

- Ронар! - вновь раздался этот зов, совсем близко, кажется прямо у него за спиной. - Ты теперь наш, Ронар!

Парень снова завертел головой, хотя уже знал, что никого не увидит, потому что никого рядом нет. Только он один. И этот голос звучит у него в голове.

- Иди к нам, Ронар!

- Прекрати! - заорал он, до боли стиснув ладонями уши. - Прекрати! Уйди, уйди, уйди!

- Ты теперь наш, Ронар! - голос звучал всё так же чётко. - Ты теперь один из нас, Ронар!

Ронар стал лихорадочно размышлять, что же ему делать дальше, стараясь заглушить этот зов, игнорировать его, в надежде, что тот исчезнет. Если домой ему идти нельзя, если он не сможет смотреть в глаза сестре и матери, а тем более, если подобное с ним может повториться, то куда же тогда ему идти?

- К Сайну, - сказал Ронар вслух. - Он врач, он поможет.

Но тут же засомневался. Если даже Сайн и врач, то явно не по этой части. Он болен не телом, с телом как раз всё в порядке. Ронар только сейчас вспомнил о своей ране, и оглядев её, ужаснулся. Той раны, что ещё днём страшно болела, кровоточила и гноилась, больше не было. Вместо неё на коже остался лишь едва заметный шрам.

- Да что же это со мной такое?! - возопил Ронар, обращаясь к тёмным небесам, бескрайнему полю и высоким горам, с которых, будто насмешкой, вернулось раскатистое эхо его голоса:

"Ае... ае... ае..."

- Ты теперь один из нас, Ронар! - зашипел в ответ мерзкий голос.

Парень сорвался с места и быстрым шагом пошёл через поле, не выбирая какого-то конкретного направления, а идя куда глаза глядят, лишь бы не стоять на месте.

"Если раны нет, если я здоров, значит Сайн мне помочь не сможет" - продолжал размышлять он на ходу. - "Если я болен не физически, но со мной что-то явно не в порядке..."

- Пастор Тарон, - вновь озвучил неожиданно появившуюся у него мысль Ронар.

И эта мысль показалась юноше самой здравой из всех прочих. Пастор Тарон много вещал в своих проповедях про зло, что вторгается в людские души, про демонов, некогда изгнанных Властителем за пределы мира, свергнутых в Бездну, но иногда находящих дорогу обратно. Этих демонов нельзя увидеть и нельзя одолеть ни мечом ни кулаками, они бесплотны, но опасны. Они могут овладевать людьми, заставляя их творить зло.

- Вот значит, что со мной! Вот чей голос я слышу! - убеждал сам себя Ронар. - Я одержим! Одержим демоном!

Юноше стало вдруг гораздо спокойнее от этой мысли. Во-первых, теперь он всё понял, поставил диагноз, определил угрозу и значит бороться с этим недугом станет гораздо проще. А во-вторых, выходило, что он вовсе не виноват во всём случившемся, это демон заставил его сотворить такое, демон спутал его мысли.

"Пастор Тарон поможет мне" - решил Ронар, и, перейдя на бег, помчался через поле на юг, в противоположную сторону от дома, туда, где ему помогут, где избавят его душу от мерзкого демона, позволив вернуться к сестре и матери с чистой совестью.

Илия не помнила, когда прежде в её доме собиралось столько народа. После того как Маллид и Синта привезла раненого Драйгана, и тот рассказал её отцу о случившемся с ними в лесу, - Илия слышала почти весь разговор, лишь под конец мать обратила на девочку внимание и незамедлительно попросила ту проведать сёстр, - Сайн потребовал, чтобы все привезли свои семьи под его крышу. Синта съездила за матерью имладшим братом, а Маллид за Весной и её детьми. К ночи в доме собралось четырнадцать человек. Зану перенесли в комнату к родителям, а оставшимся трём сёстрам пришлось потесниться в своей. Илия по собственному согласию уступила кровать Никаму иДорану, а на постель Заны положили Лилейн. Сама Илия должна была спать с Тарой, но решила, что лучше расположиться на полу. Девочку,честно сказать, сильнораздражала эта галдящая детская свора. Ребятня быстро примирилась с нынешним положением дел, словно то была очередная, весьма забавная игра,а лежащая в соседней комнате раненая Зана, и выжидающие в лесах кровожадные чудища, схватившиеХанриса, их ничуть не волновали. Илия же, чье сердце было преисполнено тревогой за Зану и страхом перед наступающим ночным мраком и теми, кто в нём может скрываться, чувствовала себя обиженной за то, что её оставили нянчится с малышней, в то время как за стеной обсуждаются насущные вопросы и принимаются важные решения. Ведь разве не она первой повстречала монстра? Почему же теперь её так бесцеремонно отстранили от происходящего?

Когда мать и Шрийя принесли в комнату ужин: тушёные овощи с мясом, Илиясообщила, что хочет есть со взрослыми. Как и следовало ожидать, Шанта ей этого не позволила.

- Рано тебе ещё, - сказала она мягко. - Не торопи время, милая. Побудь ребёнком, пока можешь.

Девочка была столь рассержена этим ответом, что едва не напомнила матери, кто из них двоих проявил настоящую твёрдость характера и принял взрослое решение, привезя Весну в имение, наперекор Сайну. Но в последний момент решила не упоминать об этом в присутствии Шрийи. Эта женщина, подобно курице-наседке неустанно кудахтала над своим дорогим сынишкой, то проверяя не жёсткая ли у него перина, то, в десятый раз справляясь не хочет ли он пи-пи и точно ли знает, где находится туалет. Уходя, она наказала Илии, таким тоном, словно та была какой-то прислужкой:

- Проследи, чтобы он всё съел. И чтоб не играл с едой и не заляпал новый кафтан.

После этих слов она захлопнула перед давящейся возмущением девочкой дверь.

"Ну уж нет!" - решила Илия, через силу жуя еду и размышляя над своей несправедливой участью. - "Я им тут не нянечка!"

Быстрее всех доев свой ужин, она буквально заставила детей опустошить тарелки, пригрозив в противном случаелишить их игр и отправить по постелям. Будучи старшей из четырёх сестёр, Илия отлично умела находить подход к малышне. Более всех капризничалДоран, который, как показалась Илии, раскидал еды вокругсебя куда больше, чем донёс до рта. Парнишка совершенно не умел пользоваться ложкой, и заляпал не только свой серенький кафтанчик, но и брючки и пастель, на которой сидел. Однако и его в итоге Илия сумела убедить всё доесть, пускай и пришлось ей в конце кормить мальчугана с ложечки.

Когда дети управились с ужином, она собрала посуду и понесла в кухню. Ведь разве не так должна поступать воспитанная девочка, которой поручено следить за младшими? А то что кухня располагалась по соседству с гостиной, что же, тутничего не поделаешь.

В гостиной было душно, пахло едой и людьским потом. Сайн уступил свое кресло Шанте, а сам стоял у двери, опершись на дверной косяк и сложив руки на груди. Синта, Шрийя, Весна и Драйган с перебинтованнлй головой и рукой, сидели за столом, а Маллид примостился на сундуке, в углу. Увлечённые разговором, поначалу они и не заметили вошедшую Илию. Девочка, в свою очередь, стараясь как можно меньше обращать на себя внимания, юркнула по стеночке в кухню.

- Ну сколько их там может быть? - задал риторический вопрос Маллид, пережёвывая кусок мяса, который пальцами выудил из тарелки, что держал перед собой. - Десяток? Едва ли больше.

- Откуда такая уверенность? - поинтересовалась Шанта.

Маллид облизал пальцы жирными губами и ответил:

- Ну потому что иначе бы мы о них уже знали, верно? Будь там, в горах поселение каких-то дикарей, оно бы не осталось незамеченным для нас. Ханрис десяток лет по этим горам ходит, каждую пещерку знает, и никогда никого подобного не встречал. Значит пришлые. С севера-ли, с юга - какая разница? Главное, что пришлые. И будь у них большой отряд, незамеченными по лесам они бы не прошли. Сайн знает о чём я говорю. Мы бывали в больших походах. Когда кочует целая орава людей, им нужно что-то есть, где-то останавливаться. Такую толпу не спрячешь в чаще. А вот небольшой отряд, десять, ну пятнадцать человек, вполне могу пройти незамеченными на вражескую территорию.

- Прекрати мыслить военными стереотипами, - перебила его Весна.

- А в чём разница, дорогуша моя? Ты вдумайся, ведь они так и мыслят. Вперёд отправили разведчика, с ним-то девочки и повстречались, когда тварь покусилась на твою, Сайн, скотинку. Остальные ждут в лесу. Лазутчик до своих не добрался, в пещере схоронился, где вы его и застигли. Но Ханрис пошёл по его следам, вот и нарвался на остальных. Сцапали они его, чтобы выведать побольше про нас. Говорю вам, их немного. Человек десять.

- Вот только они совсем не люди, - напомнил Сайн.

- Да какая разница? - отмахнулся Маллид, крякнув в кулак, а глазами снова выискивая в своей тарелке кусочек мяса пожирнее. - Если мечом рубануть, кровь идёт, верно? Значит остаётся только наточить поострее меч и быть готовыми к битве.

Подобрав наконец кусочек мяса себе по вкусу и снова зацепив его большим и указательным пальцами, Маллид отправил его в рот и стёр рукавом побежавшую по подбородку каплю жирного сока.

- Как у тебя всё просто, - скривила губы в ухмылке Весна. - Меч наточить да идти вражину бить.

- А разве не так? - Маллид глянул на Сайна, словно отвечал другу, а не Весне, и искал у него поддержки своих слов. - Враг он и есть враг. Мы немало их на своём веку повидали, верно Сайн? И культистов ситских, по кустам шныряющих, и рыцарей благородных, и сброд всякий, что толпой напирает. И эти зверюги - просто очередной враг. Опасный? Ну да, не спорю. Но и мы не лыком шиты. Есть у нас, чем встретить тварей, и чем удивить.

- Если ты говоришь о том, о чём я думаю, то забудь, Мал, - сказал Сайн твёрдо. - Мы оба хорошо знаем, чем это оборачивается.

Маллид и Сайн несколько секунд смотрели друг-другу в глаза, а все в комнате словно замерли, ожидая разъяснений этого странного диалога. Но их не последовало. Лишь трещал огонь в камине, да доносились из-за стены детские голоса.

- Да как скажешь, - согласился наконец Маллид, словно тема была ему вовсе не важна, и вновь опустил глаза в тарелку. - У нас и без того не дюжий боевой опыт. С дикарями как-то справимся. Мечей у них нет, луков тоже, и доспехов они не носят. Значит не так уж и опасны, как, скажем, взвод обученной пехоты короля нашего, Марека.

- Достаточно опасны, даже без мечей и доспехов, - сказал Драйган в стол, не глядя на отца.

- Это просто Ханрис расслабился больно. Я такой ошибки не совершу.

- Самоуверенность, первый шаг к поражению, - заявила Весна.

- Больно много ты знаешь в военных делах, женщина. А я вот точно знаю о чём говорю. Можно было бы конечно для верности собрать в деревнях мужиков посильнее, вооружить чем-нить, да хоть топорами да вилами, чтобы спину прикрыли, вот только времени у нас нет, верно? Неизвестно, сколько проживёт Ханрис. Если он, конечно, всё ещё жив, - Маллид скосился на Весну и добавил твёрдо: - Но если не спасём, так отомстим за него, даю слово!

- А как ты собираешься их выследить, Маллид? - уточнила Сайн.

- Ханрис не единственный, кто умеет читать следы. В Бруке есть толковые охотники, поеду к ним прямо сейчас. Найду, объясню ситуацию. Уверен, нам не откажут. Завтра же утром выйдем по следу.

- Вот так и выйдем? Мы с тобой? Как в старые добрые, вдвоём против толпы чудовищ? - Сайн даже не пытался скрывать едкий сарказм в своём голосе.

- Именно так! - тут-же завёлся Маллид. - А ты что предлагаешь? Ханрис у них в лапах, а это наш товарищ. Брат. Я его не брошу. Не пойдёшь, отправлюсь один, но отправлюсь!

Сайн покачал головой и опустил глаза, но ничего не ответил, хотя взгляды всех присутствующих в комнате были обращены на него. Илия боялась даже вздохнуть, слушая этот разговор и молясь, чтобы на неё никто не обратил внимания.

- У тебя семья, я всё понимаю, - сказал Маллид примирительно. - Оставайся и защищай их, это твой долг. Мой парнишка, в силу своих возможностей, тебе тут поможет. А я отправлюсь за Ханрисом. Чай не впервой по лесам бегать, да врагов бить.

- Да угомонись же ты! - вдруг рявкнула Весна и добавила сквозь стиснутые зубы: - Слушать тошно.

- А что я такого сказал-то? - искренне удивился Маллид, застав с глупым выражением лица и куском мяса за щекой.

- Вы не понимаете, с кем имеете дело. Это вам не очередная военная заварушка, о которой ты так давно мечтал, Маллид. Не культисты, латники, или кто-то там ещё, с кем вы так славно бились много лет назад.

- Так кто же они такие? - обратился к ней Сайн. - Просвети нас, коль уже только тебе одной известно, что это за чудища такие.

Весна всплеснула руками и откинулась на спинку стула.

- Не так много мне известно, - сказала она. - А источники моих знаний, как ты помнишь, не летописи, а сказки, что передаются из уст в уста в нашем народе. И пусть хранится в них много истин, всё же отделить их от вымысла под час очень сложно. Так что всё, что я могу вам рассказать, может быть правдой ровно на столько же, сколь и ложью. Вы должны это принять.

Весна выдержала небольшую паузу. Никто ей не возразил, и это молчание женщина расценила как согласие слушать дальше.

- Ну что же, можем начать с того, что уже видели, и что согласуется с нашими сказками. Они не люди, и не звери. Они сильнее и быстрее любого человека, а их когти и клыки способны разрывать самую прочную сталь.

- Так уж и сталь, - усмехнулся Маллид, припав к кружке с пивом. - Пусть попробуют на зуб мой доспех.

- Умолкни! - гаркнул на него Сайн.

- Так или нет, но их клыков и когтей нам стоит опасаться. А ещё глаз. Так как взгляд их способен лишить человека воли. И даже самые могучие богатыри наших преданий, опускали своё оружие, лишь встретившись глазами с этими чудищами.

Илия похолодела от ужаса, вспомнив ту ночь и монстра в хлеву. Ведь тогда, увидев его глаза, она действительно лишилась воли. Перестала что-либо ощущать, не могла ни драться ни убегать, а лишь смотреть в эти жёлтые глаза. И спасло её только то, что Зана всадила стрелу монстру в глаз.

"Выходит, что лишившись даже одного глаза, зверь теряет свою мистическую власть!" - Илия чуть не озвучила осенившую её догадку всем присутствующим, но вовремя осадила себя, вспомнив, что находится тут без разрешения.

Весна продолжала:

- Потому войны, идущие с ними на битву, учились драться на слух, и перед битвой одевали глухие шлема.

- Ты всё говоришь: "они, да они", - перебил волхаринку Маллид. - Но кто же они? И на кой ляд к нам явились?

- В наших сказках у них много имён. Лесной народ. Желтоглазые демоны. В преданиях моего народа этим монстрам отводится роль главного зла. Они жили в здешних лесах и правили ими. Они были ненасытны и неустанно охотились, убивая всё живое и пожирая. Лес стонал и гнил под их правлением, а все живые существа пребывали в страхе. Затем с Рунона спустился Серебряный Волк и вступил с ними в бой, дабы избавить этот край от прожорливых бестий и населить существами благородными.

- Это она про людей? - хохотнул Маллид. - Вот уж стоило стараться.

- Вообще-то про людей речи не шло, - холодно улыбнулась ему Весна. - Он населил лес витьерогами, мамонтами, волколаками и прочими существами, что стали охранять и уважать эту землю. Люди появились много позже. И именно в людях демоны увидели себе подобных, ведь нами движет та же жажда разрушений и ненасытный голод. - При этих словах Весна задержала взгляд на Маллиде, отправляющем в рот очередной кусочек мяса и вздохнув, продолжила: - Они стали являться в поселения людей, уводить с собой детей и взрослых, превращать в себе-подобных. Появились целые культы, что поклонялись этим демонам. Но когда Волхария объединилась, первые князья пошли на них войной и ценой большой крови всё же покончили с культистами. А демоны, согласно сказкам, лишившись сторонников среди людей, навсегда уснули во льдах...

Шрийия громко хлопнула по столу ладонью, так что Илия, заворожённая этой историей, вздрогнула и едва не вскрикнула. Испугалась она не одна, все присутствующие обратили удивленные взгляды на женщину, в глазах которой стояли слёзы а губы её дрожали.

- Долго ещё мы будем слушать эту глупость?! Разве подобает людям праведным и богобоязненным, внимать подобной отвратительной ереси?

- Прошу прощения, - заговорила Весна спокойно. - Я не хотела задеть ваши религиозные чувства, а лишь...

- Напугать нас?! - не унималась Шрийя. - Устрашить этими вашими языческими сказками про демонов с жёлтыми глазами? Но моё сердце и без того преисполнено страхами, дорогая соседка. И в первую очередь я боюсь за своего мальчика. Вы неустанно спорите, как спасать Ханриса, а ведь это он потащил моего Ронара в гору. Он дал чудищу ранить моего сына.

- Уверяю, Шрийя, если бы Ханрис мог...

- Молчи, северянка! - закричала Шрийя срывая голос. - Ты не смеешь говорить со мной! Провались в бездну и ты и муж твой.

Весна опустила взгляд, и Илия увидела, как волхаринка сжала под столом кулаки на своих коленях.

- Мама, что ты говоришь? - возмутилась Синта.

- То, что и тебе сказать стоило бы! Вы сидите здесь и обсуждаете, как спасать вашего дражайшего охотничка. Но никто не говорит о моём Ронаре. О моём сыне! Сыне вашего товарища. Почему никто его не ищет?! Он попал в беду! Ему плохо! И он где-то там, в ночи, один, едва живой.

- Успокойся женщина, - сказал Маллид не слишком твёрдо. - Сын твой, небось, уже домой возвратился и видит десятый сон.

- Если бы ты был так же умел в деле, сколь в своём пустословии, Маллид, нам нечего было бы бояться.

Маллид открыл рот от изумления и не нашёлся, что ответить.

- Прекрати сейчас-же, мама! - вскочив со стула, закричала на мать Синта. - Маллид помогал мне искать Ронара много часов...

- Не затыкай мне рот, дочь! Будь ты сестрой, какую Ронар достоин иметь, искала бы его и теперь, а не сидела бы тут, в тепле, слушая болтовню эти спившихся вояк.

- Я готов съездить в ваше имение и проверить, не появился ли Ронар, - сказал Драйган, тоже поднимаясь со стула. Было видно, как он слаб, бледен, едва стоит на ногах и очевидно не способен даже самостоятельно забраться на лошадь, но в глазах юноши горела решительность, которая, как показалось восхищённой Илии, с лихвой компенсировала физическое состояние.

Шрийя глянула на него и, видимо, узрела то же. По щекам женщины побежали слёзы. Вспышка её гнева стала угасать, на смену приходило горе.

- Смелый мальчик, - сказала она, и оглядела остальных усталым взором. - Такой же, как мой Ронар. Эти дети смелее вас, вояки застольные. Только бы жрать вам, да языками чесать.

Воцарилось молчание. Шанта, не дав ему затянуться, тяжело поднялась из кресла, подошла к Шрийе, опустилась к ней и обняла. Что-то тихо прошептала на ухо. И женщина закивала ей в ответ, обнимая за плечо. В этом был главный дар Шанты, по мнению Илии. Её доброта и мягкость могли растопить любое сердце, и унимали боль порой лучше отцовских снадобий. И пусть Шанта была безвольной перед мужем, пусть не готова была бороться и стоять на своём, сейчас Илия невероятно гордилась матерью. Той всегда удавалось подобрать нужные слова, чтобы утешить разбитого горем или терзаемого тревогами человека. Сколько раз она так утешала её и сестёр. Слов матери, мягко и тихо произнесённых на ухо, словно в неком доступном только двоим таинстве, всегда хватало, чтобы успокоить и ребёнка и взрослого.

"Похоже миру нужны не только смелость и сила" - пришла к взрослому выводу юная девушка. - "И там где они не способны что-то изменить, на помощь приходит доброта и нежность!"

Неожиданно Шанта подняла глаза на Илию и сказала:

- Доченька, проводи пожалуйста Шрийю в комнату к детям, пусть проведает Дорана и приляжет. А потом иди, проведай Зану.

Илия была столь ошарашена этим, что не сразу смогла сбросить с себя оковы оцепенения.

"Мама знала, что я тут, всёэто время? Почему тогда не выгоняла? Почему позволила мне остаться и слушать?"

Наконец Илия взяла себя в руки.

- Конечно, маменька, - пискнула она, и подошла к поднявшейся из-за стола Шрийе.

Под взгляды всех присутствующих она повела женщину в дом, зная, что вернуться уже не сможет, но совсем не раздосадованная сим фактом. Она была тут, со взрослыми, слушала, и даже зная, что она рядом, ни мать ни отец не выдворили её прочь. Некая гордость зашевелилась в груди Илии. Возможно Сайн и Шанта наконец признали, что их старшая дочь стала взрослой.

- Во баба, - хмыкнул Маллид, когда Шанта и Илия покинули комнату. - Всех говном облила.

Синта, испытывая жгучий стыд одновременно и за поведение матери и за то, что сидит здесь, то и дело поглядывая на Драйгана, вместо того чтобы искать брата, села на своё место, стараясь ни на кого не смотреть и чувствуя как пылают щёки. Но долго продержаться не смогла, и снова глянула на Драйгана исподлобья. Оказалось, что юноша тоже смотрел на неё, словно только и ждал этого момента. Когда их взгляды встретились, он ободряюще улыбнулся. Щеки Синты запылали ещё сильнее, и она ответила юноше тем же, а затем быстро отвела взгляд, не зная куда его деть.

- В чём-то Шрийя права, не находите? - сказала Шанта, вновь опускаясь в своё кресло. - Слишком многие из нас пострадали, и пора переходить от слов к делу.

- В этом, дорогая хозяюшка, никто с тобой спорить не станет. - Маллид поднялся и поставил на стол пустую тарелка. - Ужин был прекрасен. Благодарю за угощение, мне пора. Драйган, - он даже не повернулся на сына, а кинул ему через плечо, идя к двери: - Останешься тут. От тебя раненого всё равно толка нет. Может Сайну чем пригодишься. А завтра не забудь проведать кроликов и в доме прибери.

- А ты, стало быть идешь на поиски Ханриса? - спросил Сайн, перегородив другу дорогу.

- Ну да, как условились. Поеду в Брук, найду охотников, и...

- Ты не хуже меня знаешь, что никого толкового там не наберёшь. Как только услышат твою историю, из дома носа не высунут. Может кого удастся купить, ну так те сбегут при первой же опасности, спину тебе не прикроют. А один в гору пойдешь, Ханриса точно не вернёшь, только сам наверняка сгинешь.

- Не слышу иных предложений, - процедил сквозь зубы Маллид.

- Так помолчи, может тогда и услышишь.

Маллид нахмурился, но умолк.

- У нас есть три беды, - начал Сайн выдержав паузу и оглядев всех присутствующих. - Моя дочь ранена и нуждается в лечении, которое я не смогу здесь оказать. Ронар вёл себя странно и пропал. А так же неизвестна судьба Ханриса, но так как всем нам здесь хочется верить, что он жив, и нет доказательств обратного, будем считать его живым и исходить из этого. Итак, три проблемы, которые нужно решать одновременно. Но при том мыслить здраво. Ночь за окном, а в ночи могут скрываться чудища, с которыми никому из нас не стоит сталкиваться, тем более в одиночку. Так что до утра остаёмся здесь, под моей крышей. Ехать в имение Зана на поиски Ронара сейчас бессмысленно, если он дома, то сможет о себе позаботиться до утра. Твари ещё не атаковали наши жилища. Утром же я предлагаю тебе Драйган и тебе Синта, возобновить поиски Ронара.

Оба кивнули. Затем переглянулись. Синта ощутила некий прилив сил и одновременно с тем волнения от мысли, что проведёт наедине с Драйганом следующий день. Не о том ей стоило сейчас думать, девушка это знала, но ничего не могла с собой поделать.

"Мы обязательно найдём тебя, братик!" - пообещала она Ронару мысленно, как бы извиняясь за свои мысли. - "Я сделаю всё, чтобы тебя отыскать и помочь".

- Что касается Заны, - продолжал Сайн. - то её судьбу я вверяю тебе Весна, как мы и условились ранее. Твоих же детей мы с Шантой примем в нашем доме как своих.

- Благодарю, - ответила она.

- Но Зана в плохом состоянии, за ней нужен уход. Одна ты можешь не справиться. Посему... - Сайн вздохнул и глянул на Шанту, понимая, что следующие его слова могут сильно ранить супругу. - Посему я отправлю с вами Илию.

Сайн тут же выставил перед собой ладонь, пресекая любые возможные возражения.

- Она смышлёная девочка. Отлично держится в седле и не станет тебе обузой. К тому же она очень переживает за сестру и, останься здесь, не найдёт себе места. А с тобой она будет при деле, поможет с уходом за Заной.

Сайн смотрел то на Шанту, то на Весну, ожидая возражений. Их не последовало.

- Это верное решение, - сказала наконец Шанта. Было видно, сколь нелегко далось это согласие, и когда их с мужем взгляды встретились тот кивнул, одновременно благодаря её и ободряя. Шанта кивнула в ответ, давая немое обещание, что не станет его ни за что винить, чтобы ни случилось в будущем.

- Хорошо, - согласилась Весна. - Обещаю беречь обеих ваших дочерей пуще собственной жизни.

- Верю тебе, Весна, - Сайн повернулся к Маллиду. - Ну а мы с тобой займёмся последней проблемой. Но только не так, как ты собирался.

- Есть идеи?

- Есть. Ломар. Когда я ездил к нему, он упоминал об этих желтоглазых демонах, как будто знал что-то про них. Я говорил, помнишь?

- Помню, помню, - Маллид покачал головой. - А вот ты забыл, дружище, что Ломар давно уже не в себе.

- И всё же он что-то знает. Я уверен.

- Так поехали и спросим, - развёл руками Маллид.

- Так и сделаем. Но утром. Ночь их время, а наше день. И пусть мне, как и тебе, не терпится кинуться на спасение Ханриса, действовать мы должны с умом.

- Согласна, - сказала Весна.

- Ну что же, - Маллид улыбнулся. - Узнаю наконец своего друга. Не знал только, что ты такой лицедей и лжец. Как умело скрывался за маской обрюзглого семьянина. Но теперь я вижу, боевой дух в тебе живёт, а командный тон никуда не делся. Как лихо ты всем раздал боевые задачи. Пусть будет по твоему, Сайн.

Сайн ухмыльнулся и хлопнул друга по плечу, затем обратился ко всем присутствующим:

- Отдыхайте, набирайтесь сил. С рассветом берёмся за дело, и не остановимся, пока не доведём его до конца.

Боль, жажда и неутолимый голод, от которого сводило живот - вот что чувствовал Ханрис лёжа в кромешной темноте на сырых шершавых камнях. Он не знал, где оказался и как давно лежит здесь. Ему было жарко, пот градом катился по лицу и вся одежда пропиталась им, но при этом его тело трясло, как в самый лютый мороз. Левой ноги охотник не чувствовал, правда сей факт мало его заботил, так как даже мысли о попытке подняться или просто пошевелиться, казались невыносимыми. Вдобавок ко всему лёгкие снова болели при каждом вздохе, словно были наполнены раскалённым песком, и давясь рвущим горло кашлем Ханрис ощущал кровь на своих губах. Хуже, пожалуй, он не чувствовал себя никогда. И старому солдату резонно стало думаться, что это конец, что смерть вот-вот заберёт его.

С тех пор, как они с Весной посетили бабу Дарину, и охотнику в лицо сказали, что жить ему осталось недолго, Ханрис думал, что уже успел смириться с этой мыслью.

"Все мы когда-нибудь умрём" - говорил он самому себе, и верил в это.

Но сейчас, буквально чувствуя довлеющую над собой длань смерти, Ханрис дивился, что этот момент наступил ТАК скоро. Слишком скоро. А он столько ещё не успел сделать и сказать. Странно, ведь совсем недавно, сжимая в руках меч, он принимал собственную смерть с куда большей лёгкостью. Может потому что то был бой, не время для размышлений. Теперь же, лежа в темноте, без сил и возможности бороться, он только и думал, что о смерти, и чем больше думал, тем явственнее ощущал страх перед ней. Шанса отсрочить страшный миг не было, Ханрис уже оставил попытки понять куда и зачем его притащили, и лежа бесконечно долго в темноте, чувствуя как его тело разваливается на части, безвольно ожидал конца. И дабы ожидание это не свело его с ума, Ханрис вновь зашептал мысленно имена тех, кого любил более всех на свете:

"Весна! Никам! Лилейн!"

Он попытался представить их лица, вспомнить голоса. И эти воспоминания наконец отвлекли охотника от ужасной и невыносимый действительности, от боли и пожирающего душу страха, унося туда, где Ханрис хотел бы остаться навсегда.

Но уйти в свои воспоминания и раствориться в них ему не дали. Сквозь пелену боли, давящую на все органы чувств, охотник услышал шаги и какие-то гаркающие, рычащие звуки. Он не пошевелился. Кто-то подошёл прямо к нему, навис сверху. Ханрис ощутил звериное зловоние. Через мгновение его схватили за плечи и резко вздёрнули. Ханрис оказался на ногах, но тут же левая подкосилась и он чуть не рухнул снова. Однако мощные лапы удержали его, при этом острые когти впились в плечи, но эта боль стала столь малой каплей в океане его страданий, что растворилась там без следа. Ханрис заморгал, но темнота вокруг была кромешной. Лишь мелькали в ней какие-то жёлтые точки, сфокусироваться на которых охотник не мог, ведь весь мир вокруг кружился.

Кто-то подошёл к нему практически вплотную. Зловонное дыхание обожгло лицо.

- Ханрис! - услышал он вдруг хрипящий голос, звучащий так, как если бы к нему обратился зверь лесной: волк или медведь, но точно не человек. - Охотник Ханрис! Отец Ханрис! Воин Ханрис! Мертвец Ханрис!

Этот голос отрезвлял, возвращал ясность мысли. Последнее заявление показалось Ханрису самыми верным. Еле шевеля языком и губами он попытался выдавить из себя вопрос:

- Откуда... знаете... моё имя?

Едва договорив, он зашёлся кашлем, и снов кровь наполнила рот, побежала по подбородку.

- Ты один из нас, Ханрис! - ответила тварь из тьмы. - Один из нас, теперь, Ханрис!

Ханрис опустил голову, не в силах держать её на плечах, но тут же лапа с длинными когтистыми пальцами схватила его за подбородок и подняла. Две жёлтые точки горели прямо перед его лицом и охотник понял:

"Это глаза".

Они ничего не выражали, были недвижимы и холодны, не смотря на пылающий внутри них огонь, что пронзал кромешную тьму. Ханрис давился кашлем, его тело сотрясали судороги, а нечто из тьмы взирало на это, словно наслаждаясь его страданиями.

Когда приступ чуть отступил, спустился обратно в грудь и притаился там, готовый вновь накинуться на него в любое мгновение, охотник с хрипом вдохнул, собрал остаток сил и выплюнул скопившуюся во рту кровь, будто надеясь погасить ею огонь этих глаз. Но, то-ли не попал, то-ли их обладателю было наплевать.

- Мертвец Ханрис! - вновь раздался голос. - Хочешь жить, Ханрис!

Не вопрос, утверждение звучало в этом голосе. И Ханрис знал, что утверждение это было верным. Он принял смерть - да. В нынешней агонии он ждал её как освободителя - да. Но, бездна забери его, если Ханрис не хотел жить. Очень хотел.

- Будешь жить, Ханрис! Ты один из нас, Ханрис!

- Кто... кто... вы... - он хрипел и захлебывался собственной кровью, боль в груди едва позволяла дышать.

- Ты один из нас Ханрис! Ты голоден, Ханрис!

Да, он был голоден. Чертовски, невероятно голоден. Пустота в желудке ощущалась бездонной дырой.

- Ты будешь есть, Ханрис!

Снова зазвучали гаркающие, лающие звуки. Его отпустили и Ханрис свалился на камни мешком.

"Почему они не дают мне умереть? Зачем оставляют меня в живых?"

Но через мгновение это уже стало не важно. Он ощутил запах, от которого дыра в желудке начала расти, словно втягивая в себя все остальные органы, стремясь поглотить его целиком, оставив только чувство неодолимого голода. Боль заставила его изогнуться, застонать. Вместе с тем появились и новые звуки: не то хрип, не то стон или скулёж, и ещё какой-то скрежет, словно кто-то скрёб деревяшкой по камню. Но на фоне запаха они вовсе не заинтересовали Ханриса. Что же это был за чудный, манящий аромат. Так пахнет плоть, живая и трепещущая. Так пахнет кровь, теплая, струящаяся по венам.

- Ты хочешь жить, Ханрис! Ты голоден, Ханрис! Жизнь и еда - едины, Ханрис!Иди и бери жизнь, Ханрис! Ты один из нас, Ханрис!

Он точно чувствовал, откуда исходит этот аромат и, не имя возможности идти, пополз прямо на него. Где-то там, во тьме, была еда, и там же было спасение от длани смерти. Ханрис полз, а голос следовал за ним:

- Ешь, Ханрис! Живи, Ханрис! Бери жизнь, Ханрис! Утоляй свой голод, Ханрис! Живи вечно, Ханрис!

Его пальцы коснулись чего-то тёплого и трепыхающегося, покрытого мелкой шерстью. Тут же раздался громкий визг и Ханрис резко одёрнул руку.

"Олень" - понял он. - "Возможно совсем молодой"

Скрежещущий звук - это рога скреблись о каменный пол. А, судя по тому что животное не пытался встать и не било копытами, а лишь стонало и билось головой об пол, охотник сделал вывод, что ноги оленя либо связаны, либо перебиты. Запах, исходящий от зверя, хоть и слышал его Ханрис десятки раз прежде, когда охотился на оленей и свежевал их туши, теперь казался гораздо сильнее и буквально лишал его воли. Судороги сводили всё тело. Ему хотелось тот-час же броситься вперёд из последних сил, и вцепиться зубами в кусок плоти ещё живого зверя. Появилась чёткая уверенность, что так он избавиться от своей боли, вернёт силы и возможность бороться за жизнь. Но что-то останавливало его. Какой-то голос, не такой громкий и чёткий, как этот хрипящий рык над ухом и визг обезумевшего от страха животного, вдруг засиял подобно слабенькому огоньку свечи в густой и непроглядной тьме его сознания. Может то был глас рассудка и здравого смысла, а может он был зовом кого-то, кто желал ему лишь добра. Кто-то стоял далеко во тьме и кричал ему, отчаянно махая руками в надежде обратить на себя внимание. И Ханрис попытался это сделать, сосредоточившись на сим слабеньком огоньке, сияющем в бесконечном океане тьмы. У него получилось.

- Не убивай! - вот что кричал этот голос, хрупкий как хрусталь, но куда более походящий на человеческий, и Ханрис был почти уверен, что принадлежал он женщине. - Этот голод не утолить! Не ешь живой плоти! Не пей тёплой крови! Не убивай!

- Бери жизнь, Ханрис! - твердила обратное тварь рядом с ним. - Ты один из нас, Ханрис! Ты должен есть, Ханрис! Ты должен жить, Ханрис!

За этим призывом обратиться к своим первобытным инстинктам - утолять голод и бороться за жизнь, второй голос терялся и мерк. И Ханрис никак не мог понять, почему он не должен есть, когда столь сильно этого хочет. А затем засомневался: правда ли этот голос желал ему добра? Ведь разве тот, кто желает добра, будет отнимать у тебя возможность остаться в живых?

- Грызи и пей, Ханрис! - настаивал монстр. - Бери жизнь, Ханрис! Ты один из нас, Ханрис!

- Ты не один из них! - кричала женщина издалека. - Пока не убил, пока не начал есть, ты не один из них! Не становись одним из них!

"Это так" - понял вдруг охотник. - "Я не один из них! Они чудовища, а я человек!"

- Ты голоден, Ханрис! Ты должен есть, Ханрис!

- Не... буду... - сказал он борясь с самим собой, со своим голодом и страхом перед смертью, но чётко ощущая, что поступает правильно. Ведь, что значит быть человеком, как ни иметь возможность подняться над своими инстинктами, желаниями и страхами, побороть их, даже если это сулит верную смерть?

Но тварь во тьме не приняла отказа.

- Ты должен есть, Ханрис!

Мимо просвистел удар, едва не задев лица охотника, и зверь перед ним завизжал, когда острые когти вонзились в его плоть. А затем цепкие пальцы схватили Ханрис за затылок и, с силой подтащив к свежей кровоточащей ране на боку животного, сунули в неё лицом. Ханрис вновь ощутил кровь на своих губах. На этот раз чужую, и такую вкусную, тёплую, пьянящую почище любого алкоголя и наркотика, какие ему доводилось пробовать в своей жизни.

"Нет! Не стану! Нет!"

Он до боли в дёснах стиснул зубы, плотно сжал губы, уперся обеими руками в пол и попытался подняться, но тварь была гораздо сильнее. Она продолжала вдавливать лицо Ханриса в сочащуюся кровью, живую плоть, ожидая, когда тот сломается.

"Я не один из них!"

- Ты должен жить, Ханрис!

"Не должен, если не хочу!"

Тварь будто знала его мысли, видела его внутреннюю борьбу.

- Ты хочешь жить, Ханрис! Ты должен жить, Ханрис! Ты отец, Ханрис!

Отец. Это слово пронзило его разум иглой. Он отец. Перед глазами возник образ дочери, затем сына и Весны. Он отец. Он муж. Он кормилец и защитник. Как они будут жить без него?

- Ты должен жить, Ханрис! Ты должен есть, Ханрис! Пища и жизнь - едины, Ханрис! Бери жизнь, Ханрис!

"Нет" - продолжал сопротивляться он. - "Жизнь, это не бездумное поглощение пищи. Жизнь это..."

Что? Что такое жизнь? Сходя с ума от голода и от чарующего аромата крови и плоти, которую он желал вкусить, Ханрис не смог найти ответа на этот вопрос: что же такое жизнь? И слабый голос в темноте бессилен был ему помочь.

- Ты отец, Ханрис! Ты должен жить, Ханрис!

"Но ведь я и так уже почти мёртв. Умираю. Какая разница, сгину сейчас, или спустя ещё одну зиму?"

Тварь опять прочла его мысли.

- Пища и жизнь - едины, Ханрис! Будешь есть - будешь жить, Ханрис!

"Буду есть - буду жить!" - повторил он мысленно. Значило ли это, что его недуг отступит? Разве такое возможно?

- Этот голод не утолить! - кричала женщина. - Не убивай! Лучше погибни сам!

- Будешь есть - будешь жить, Ханрис! Бери жизнь, Ханрис! Грызи и пей, Ханрис! Живи долго, Ханрис! Живи вечно, Ханрис!

Можно ли было верить твари, что вещала из тьмы, суля спасение? Или стоило внимать тому голосу, что предостерегал от этого шага, тем самым предлагая смириться с неминуемой и скорой гибелью? Жизнь по чужим правилам или смерть по своим? Вот только смерть окончательна, а жизнь даёт шансы что-то изменить, бороться и побеждать обстоятельства.

"Если я выживу, значит смогу вернуться домой" - решил охотник. - "Увижу Весну. Увижу Никама и Лилейн. Что может быть важнее этого?"

Ничто на свете для Ханриса не могло быть важнее этого. Тварь права: он должен жить. Любой ценой. Не ради себя - ради них. Ради тех кого любит.

- Пути назад не будет! - голос во тьме казалось стал ещё дальше, звучал уже на грани слышимости. - Не убивай! Лучше погибни!

А вот рык твари оставался рядом:

- Грызи и пей, Ханрис! Бери жизнь, Ханрис! Ты будешь жить, Ханрис! Мертвец Ханрис!

"Я не мертвец!" - буквально закричал он не издав ни звука. - "Я не мертвец. Я живой. И я буду жить!"

Губы разомкнулись, раскрылась челюсть. В рот тут же хлынул поток кровь. Зубы вонзились в плоть, и этот слабый огонёк, пылающий во мраке, вдруг угас. Ханрис больше не слышал ничьего зова или предостережения, лишь голод и желание выжить любой ценой, захватили его разум. Всё заполонил вопль заживо пожираемого существа, чью жизнь Ханрис забирал себе с неистовством и жадность.

- Ты один из нас, Ханрис! - шептала тварь, пока он сгрызал сырое мясо с костей и пил кровь.

Поселение Брук нельзя было назвать деревней, и всё же здесь не имелось ни бургомистра, ни шерифа, для того, чтобы правомерно именовать его городом. Местные старосты формально подчинялись управе из города находящегося в десяти лигах южнее, а фактически жили точно так, как и до того, как эти земли перешли под управление короля Марека: охотники выслеживали дичь в подгорных лесах, рыбаки ловили рыбу в бурных водах Бледной, землепашцы, составлявшие большую часть населения Брука, с утра до заката пропадали в полях, а в бревенчатых срубах, стоящих вдоль двух, пересекающих друг-друга крестом улиц хлопотали женщины и резвились дети. Своего шерифа эти люди видели всего раз в год, когда тот приезжал по осени, чтобы напомнить о призыве на военную службу в гвардию Марека, и об изменении размера годовой подати, всегда только в большую сторону. Местные роптали, бурчали, что не подряжались кормить всё королевское войско, и всё же собирали гружёные телеги и отправляли на юг, вместе с парой мальчишек, что решали попытать удачи на воинской службе, а сами довольствовались тем, что оставалось от урожая и планировали, сколько нужно будет сеять в следующем году с учётом новых сборов. Так и жили.

И всё же кое-что в Бруке поменялось с тех пор, как Марек Готхол объявил эти земли частью своего растущего королевства. И это новшество выделялось, бросалось в глаза любому проезжающему через поселению купцу что с севера, что с юга. На окраине города красовалось совсем новое и отличное от всех прочих строение, с маленькой башенкой, вонзающейся в небеса своей острой крышей, на самой вершине которой виднелась кованая спираль, в солнечные дни отражающая лучи светила, и от того будто излучающая собственный свет. То был символ веры во Властителя Циклов изображающий цикличность всего сущего. Окна, ставни и коньки крыши церквушки были выкрашены в белый цвет, а двустворчатые входные двери являли собой образец мастерства местных мастеров-плотников, которые покрыли их живописными узорами. И глядя на всё это неброское великолепие любому приезжему становилось понятно, с какой любовью и уважением местные относятся к своей вере, поселившейся за этими стенами.

Ронар подошёл к церкви с запада, со стороны небольшого кладбища, на котором в последние годы хоронили жителей Брука, почивших в вере. Сумерки сменились непроницаемой ночной темнотой, поднялся густой туман, но вместе с тем на небо поднялся в ореоле звёзд почти полный диск Рунона, и в его мягком серебряном свете легко было увидеть тень человека, крадущегося по улице, если кому из жителей вдруг взбредёт в голову глянуть в окно. И сколь бы ни мала была сия вероятность, юноша хотел быть уверенным в том, что останется незамеченным, потому продвигаться меж невысоких, деревянных и каменных надгробий, установленных над бугорками могил, ему показалось безопаснее.

Из-за угла церкви виднелись очертания домов поселения - свет не горел ни в одном окне. Ронар решил, что уже перевалило за полночь. Воздух стал морозный, но парень не чувствовал холода, хоть из его рта при дыхании вырывалось облачко пара, а одежда всё ещё до конца не высохла. И всё же ему было даже жарко. Тело ещё не остыло после бега. Долгого бега. Парень и не знал, что способен пробежать такое расстояние одним броском. Он буквально не останавливался, пока не завидел впереди Брук. Но перейдя на шаг не ощутил никаких признаков усталости. Дыхание не сбилось, сердце билось в нормальном ритме, не болели ноги и не кололо в боку. Он даже не вспотел. Казалось, что он может пробежать ещё столько же, и только тянущее чувство в желудке беспокоило юношу. Голод снова стал нарастать, при том с большой скоростью. Подбираясь к церкви меж могил, Ронар уже едва ли мог его игнорировать, и рот вновь наполнился вязкой слюной.

Приблизившись к церквушке, парень обошёл её слева, и остановился у боковой двери. Вначале Ронар занёс руку чтобы постучать, но передумал, боясь, что обратит на себя внимание кого-то из местных. Хотя, очевидно, что поселение было погружено в сон, и лишь периодически брехала собака где-то на другом его конце, Ронар не хотел рисковать. Потому, прежде чем стучать, он потянул дверь на себя, и та оказалась незаперта.

Юноша сделал шаг во мрак, царящий внутри, затем осторожно закрыл дверь за собой, и обнаружил, что здесь не так уж и темно. Нет, в небольшом помещении не было ни одного зажжённого источника света и ставни единственного окна были плотно затворены, однако Ронар отчётливо различил всё убранство: у правой стены стояла вешалка, с неё свисала мантия священно-служителя, в которую пастор Тарон облачался на службе, и цепь с крупными звеньями, на которой висел символ веры. На небольшом столике рядом лежала книга в толстой кожаной обложке, с изображением спирали - священное писание. На стене висел небольшой гобелен, изображающий Властителя Циклов - мужчину в свободных одеждах, чьё лицо скрывалось за длинными волосам и густой бородой, который стоял на холме воздев руки, над собравшимся внизу людом. В самом низу гобелена была вышита надпись, отрывок из священных текстов: "Да взойдёт ко мне тот, чьи помысли чисты, и стремления чьи стоят выше желаний мирских и одномоментных!".

Ронар без труда прочёл эту надпись, как и с лёгкостью разглядел каждый элемент окружения. Всё вокруг лишь утратило краски, стало чёрно-белым, так например Ронар знал, что мантия пастора имеет фиолетовый оттенок, а книга золотое тиснение, но не видел этого. И только данная деталь отличала теперь тьму от света в его глазах.

"Должно быть тут пастор готовиться к проповеди" - решил Ронар.

В комнате было две двери, не считая ведущей на улицу. Та, что располагалась прям напротив входа, без сомнения вела в главный зал церкви. Там Ронару сейчас было делать нечего, и он открыл дверь справа, ведущую во внутренние помещения церкви, надеясь найти пастора Тарона в своей спальне.

Ронар ступил в узкий коридор, и половицы скрипнули у него под ногами. Здесь окон не было вовсе, но Ронар видел всё так же хорошо. А ещё ощущал ароматы, царящие в доме. От первой двери пахло воском и чернилами - должно быть кладовая. Ронар прошёл дальше. От второй несло испражнениями - уборная. Из-за последней двери, в которую упирался коридор, исходил невероятно притягательный аромат. Пахло овощами и жареной рыбой, - наверное тем, чем ужинал пастор накануне. Так же отчётливо различался аромат сливового вина. Но за ними проступал куда более сладостный для Ронара запах - чего-то тёплого, живого и аппетитного.

Живот юноши свело неожиданно и сильно. Так, что на миг потемнело в глазах и он опустился на колено. Голод стал невыносимым. Прямо как днём, когда он...

"Мне нужно бежать отсюда!" - решил Ронар, боясь самого себя.

Тело покрылось потом, мигом пропитавшим одежду. Он медленно поднялся и утёр рукавом слюну с подбородка. Проглотить эти вязкие комки не получалось, они наполняли рот.

Ронар уже собирался было кинуться прочь, как вдруг услышал:

- Эй, кто там? - мужской голос из-за двери.

Пастор Тарон не спал. А может быть его разбудило громкое дыхание Ронара или его шумные попытки сглотнуть вязкую слюну.

"Что делать? Что мне делать?!" - голод дурманил, словно густой дымкой заволакивая мысли, и разглядеть их, найти верное решение, становилось так же сложно, как дорогу в молочном тумане.

- Я вас слышу!

Раздался скрип, кажется пастор сел на постели.

"Если бежать, то сейчас" - решил Ронар, но тут же спросил себя: - "Но разве не этого я ждал? Встречи с пастором? Избавления от страшной одержимости? Что я будут делать, если сейчас сбегу?"

Ронар не шелохнулся, он просто не мог решить как поступить, а тело вдруг стало тяжёлым, и он был не в состоянии сделать даже шага в сторону. В любую сторону. Так и стоял на перепутье, ожидая как будут развиваться события.

Из комнаты послышался скрип половиц. Уверенный шаги приблизился к двери, затем та распахнулась.

- Пастор! - тут же выдохнул Ронар, осознав, что теперь у него есть лишь один путь - каяться и молить спасения у Властителя Циклов и его верного служителя.

Пастор Тарон - высокий молодой мужчина, с аккуратной чёрной бородкой и копной завитых мелкими кудрями волос, вдруг отпрянул. Да так, что налетел спиной на столик, за которым, похоже, недавно ужинал. С него с грохотом упал графин и резко пахнущее вино разлилось по полу темной лужей, прямо под ногами Тарона, но тот, казалось, и не заметил этого. Взгляд мужчины был прикован к лицу Ронара.

- Пастор Тар-рон, прошу прощен-ния..., - его мысли путались, речь звучала несвязно, а запах исходящий от проповедника буквально сводил с ума.

Слюна побежала по подбородку, Ронар в гневе сплюнул её, и попытался продолжить:

- Мне нужна... ваша пом-мощь...

Пастор продолжал взирать на гостя полными ужаса глазами.

- Кто ты такой? - вымолвил он дрогнувшим голосом.

Ронар ощутил его страх, который стал выделяться через поры кожи резким ароматом.

- Не бойтесь. Я всё... объясню. Мн-не нужна ваша...

- Уходи, кто-бы ты ни был! - вдруг выпалил Тарон, явно собрав для того все остатки своей смелости.

"Почему он так боится меня?" - недоумевал Ронар. - "Почему гонит? Он же пастор!"

- Вы... не узн-наёте меня? Я Р-ронар. Р-ронар. Сын... Зан-на. Я прихожу н-на ваши службы с семь... - он снова захлебнулся слюной и сплюнул.

Как же прекрасно пах этот человек, как хотелось ему вкусить столь ароматную плоть, и эти мысли заставляли Ронара содрогаться одновременно и от ужаса и от возбуждения.

- Я прошу тебя, уйди, - снова сказал Тарон.

- Н-но... как-же? Мне нужна... помощь.

Стараясь побороть свой голод, Ронар с силой прикусил нижнюю губу, и рот тут же наполнился солёной кровью.

Рука Тарона, всё это время видно шарящая по столу, наконец отыскала рукоять столового ножа и он тут же выставил его перед собой. Острие лезвия смотрела прямо в лицо Ронара.

- Уходи! Немедленно! Прочь из моего дома! - похоже оружие в руке вернуло Тарону некоторое самообладание и он перешёл в наступление.

- Почему? - рот Ронара был приоткрыт и теперь слюна стекала с кровоточащей губы постоянным вязким потоком. - Почему вы гоните меня? Эт-то... же... дом Властителя.

- И тебе нечего здесь делать, тварь!

- Он тебе не нужен, Ронар! - вдруг услышал Ронар снова этот певучий звериный зов в своих ушах. - Тебе нужно есть, Ронар! Всё что теперь тебе теперь нужно, это забирать жизнь, Ронар! Забери его жизнь, Ронар! Вкушай его плоть, Ронар!

- Замолчи! - завопил он, срывая горло. - Оставь меня!

Пастор Тарон воспринял это как сигнал к атаке и тут же взмахнул ножом. Лезвие просвистело в воздухе и полоснуло Ронара по лицу, рассекая ему левую бровь и щёку, и едва не коснувшись глаза. Ронар взвыл, прижав ладонь к кровоточащей ране, а Тарон взмахнул снова, и на этот раз полоснул по тыльной стороне левой ладони, которой юноша попытался закрыться от удара. Пастор собирался тут-же совершить и третий взмах, он, похоже, не планировал останавливаться, но Ронар ударил его первым, кулаком наотмашь, и попал в грудь. Тарон рухнул спиной на свой стол, а с него повалился на пол. Этот удар явно вышиб воздух из его лёгких и пастор стал делать хриплые жадные вдохи, барахтаясь с луже разлитого вина, словно выброшенная на берег рыба.

Убрав руку от лица Ронар увидел чёрную кровь на своей бледной ладони. Струйки крови стекали так же по запястью. Пастор бил со всей силы, не щадя. Но боли не было, она потонула в океане охватившей парня ярости.

- Почему?! - Ронар выпрямился и ринулся к барахтающемуся на полу человеку. - За что вы так со мной?!

Он схватил Тарона за плечи и поднял. Священник снова взмахнул ножом, который всё ещё сжимал в руке, но на этот раз по Ронару не попал и тот рывком отшвырнул его на постель, с такой лёгкостью, словно пастор почти ничего не весил. Тарон сильно приложился головой о стену, и нож, выскользнув из его пальцев, с глухим звоном упал на пол.

- Почему вы меня не слушаете?! - прокричал Ронар, нависнув над мужчиной, в чей дом ворвался.

Пастор сжался на своей постели и стал бубнить какие-то молитвы. И эта картина вдруг показалась юноше до тошноты жалкой, недостойной того образа, который был присущ пастору Тарону. Перед своей паствой он являл личность сильную и мудрую. Даже властную. Этакий учитель, всегда спокойный и рассудительный, получивший доступ к тайнам вселенной, недоступным простым смертным, и имеющий ответы на самые сокровенные вопросы, казалось всё познавший в жизни и ничего не страшащийся. Но это был явно не тот человек, который сейчас трясся на своей постели.

"Всё обман" - вдруг отчётливо услышал Ронар собственный голос в голове.

Всё вдруг встало с ног на голову, идея спасения утекала, как песок сквозь пальцы. Голод сдавливал грудь, требовал, пульсируя в висках, утолить его. Кажется, что силы для борьбы с этой потребностью были на исходе. Вот-вот этот голод, словно зверь вырвется на волю и, завладев его телом, бросится на бедного пастора. В ужасе осознав, какой кошмар может сотворить, Ронар попятился к двери.

Под ногами зазвенел стальной кувшин, отполированный до блеска. Невероятно аккуратная и искусная работа, явно не местных кузнецов. Может пастор купил его у заезжих купцов, или привёз с собой с юга, из более цивилизованных земель. Так или иначе, теперь этот красивый кувшин валялся на полу, у ног Ронара, и глянув на него, парень отчетливо различил две сверкнувшие на его боку, жёлтые точки. Он опустился на корточки и взял кувшин в руки, пытаясь понять, что именно увидел. И они мелькнули снова, но теперь не исчезли а замерли, тускло сияя на отполированном тонком металле.

Отражение - вот что это было. Его собственное, Ронара, отражение. Металл отражал темноту, и две горящие в нём жёлтые точки - глаза. Они сияли, как у той твари, в тёмной пещере. Сияли, словно внутри каждого его глаза поселился маленький демонический костёр.

"Вот что напугало Тарона. Мой облик!"

Ронар понял, что явился в дом пастора как чудовище. И именно это увидел Тарон, распахнув дверь - жуткую тварь, со светящимися глазами. Тварь, явившуюся из ночного мрака. Перед ним предстало опасное чудовище, которое, истекая слюной и сверкая хищными глазами, уверяло, что пришло за помощью. Но разве кто-нибудь бы в это поверил?

- Ты один из нас, Ронар! - снова позвала ночь. - Ты должен есть, Ронар!

- Что мне теперь делать?! - прокричал Ронар, а затем, издав полный отчаяния вой, с силой швырнул кувшин в стену.

Среагировав на это, пастор вдруг резко вскочил на ноги и бросился к окну, прибегая к последнему шансу на спасение. Он успел схватиться за ставень и распахнуть её, намереваясь выбраться наружу. Но больше ничего Ронар ему не позволил сделать. Действуя молниеносно, он кинулся к пастору, схватил того за шею и оттащил от окна к противоположной стене. Тарон забился в его руках как мышь в лапах кошки. Хрипел, колотил кулаками, но ничего не мог противопоставить этой смертоносной хватке.

Теперь, когда они оказались так близко, Ронар больше не мог сдерживаться. Да и не хотел. Зачем? Спасения от его недуга нет? Властитель цикла отвернулся от него. Все отвернулись. Лишь ночь наблюдала за ним сквозь полуоткрытое окно, наполняя комнату холодным сиянием Рунона, и продолжая твердить:

- Ты один из нас, Ронар! Ты должен есть, Ронар!

И Ронар с наслаждением и жадностью поддался своему голоду, впившись зубами в шею пастора. Тёплая кровь дурманила, плоть насыщала, и он рвал зубами и руками человеческое тело как тряпичную куколку его сестры, превращая кости, сухожилия, мышцы и внутренние органы в единое месиво. Поглощая мясо, забирая чужую жизнь и впитывая её в себя, Ронар чувствовал как она наполняет каждую частичку его организма невиданной прежде силой. И, о Бездна, как же это было приятно!

Рассвет лишь едва успел коснуться небес, окрашивая низко плывущие облака в оранжевый цвет, а солнце ещё даже не показалось из-за горизонта, но в имении Сайна уже кипела бурная деятельность. Никто из его жильцов и гостей не спал в сей ранний час. Некоторые, как например Сайн и Шанта, вовсе не сомкнули глаз этой ночью, и, ни свет ни заря, уже стали снаряжать в дорогу двух своих дочерей. Не спала и Илия. После того, как родители наказали ей отправиться с Заной и Весной в Волхарию, девочка просто не смогла уснуть. Она ворочалась на скрипучем полу, томясь в ожидании спасительного утра, которое избавит её от тревог и страхов, позволив наконец перейти к делу. И не то, чтобы Илия была не рада решению родителей, ставшему для неё совершенной неожиданностью. Вовсе нет, она с готовностью согласилась сопровождать сестру, зная, что лучшего применения себе в данное время найти не сможет и не хочет быть где-то в другом месте, а только рядом с Заной. Сперва Илию даже переполняла гордость от того, что матушка с папенькой выбрали её заботиться о сестре, она почувствовала себя взрослой, равной им, полноправной участницей всех этих, пусть и пугающих событий. Но стоило остаться одной, и Илия несмогла не признаться себе, что грядущее путешествие её страшит.

"А что, если всё это ошибка, и загадочная ведунья не сможет помочь Зане?"

"Что если Зана не доживёт до конца пути?"

"А вдруг волхарины окажутся не такими как Весна, и откажут нам в помощи?"

"Вдруг по дороге на нас нападёт волколак?"

"Вдруг погонится за нами одно из тех желтоглазых чудищ?"

"Вдруг я не выдержу дороги, окажусь слабой, подведу Зану и Весну, всех подведу?"

"Вдруг чудища явятся домой, когда мы уедем, и всех убьют, и я больше никогда не увижу матушку и отца?"

И ещё десятки других "вдруг" и "что если" кружились в голове Илии - одна вероятность страшней другой. Девочка знала, что на душе станет легче, как только она отправится в путь, не будет времени на обдумывание предстоящего, и коварное воображение перестанет рисовать перед ней пугающие образы. Но ночь, как назло, никак не желала заканчиваться, и неизвестность продолжала нашёптывать всё новые и новые поводы для волнений, которые Илии никак не удавалось от себя отогнать.

Потому, лишь раздался в доме первый шорох, и зазвучали за стеной перешёптывания родителей, Илия тут же встала и направилась прочь из ненавистной комнаты, ставшей на эту ночь её клеткой, готовая броситься в омут неизвестности сей же час, лишь бы больше не ждать и не представлять какой та может стать. Она хотела сразу отправиться в конюшню, но мать, не слушая возражений, усадила дочь за стол и наскоро приготовила завтрак, состоящий из пары куриных яиц, приличного ломтя хлеба с маслом и стакана молока. Иллюзии Илии о том, что она стала взрослой и равной родителям, в тот же миг рассеялись, но, к своему удивлению, это не разозлило девочку, а даже наоборот, порадовало. Вот только есть ей совсем не хотелось. Не желая расстраивать мать, она всё же давилась хлебом, а в это время, по одному, стали появляться остальные участники вчерашнего застолья.

Первой вышла Весна и, перекинувшись парой слов с Сайном о состоянии Заны, отправилась за своей лошадью. Затем показалась Шрийя, и взяла на себя обязанность состряпать завтрак остальным, позволив Шанте вернуться к сборам дочерей. Следом, по очереди, к Илии за столом присоединилось: Маллид, Драйган и Синта. Первый бурчал что-то про головную боль, как-то связанную с этим погоду и вроде-бы предстоящий днём дождь, а Синта и Драйган молча ковыряли еду в своих тарелках, похоже есть им хотелось не больше, чем Илии.

А вот у Заны оказался зверский аппетит. Об этом стало понятно по её хриплым крикам, которые вдруг донеслись со второго этажа.

- Пожалуйста! Умоляю, папенька! - кричала Зана срывая голос и однозначно перебудив всех в доме, кто ещё спал. - Папенька, дай мне еды! Мне так плохо! Больно!Принеси еды! Больно, папенька, очень больно! Я такая голодная! Еды, еды!

Она кричала долго, но повторяла одни те-же слова. Зана и раньше жаловалась на голод, но Илия ещё не слышала чтобы она требовала еды так истошно, словно потеряла рассудок. От этого хриплого вопля Илию начало мутить. Маллид тоже долго не выдержал и, не доев свой завтрак, хмурясь встал из-за стола и молча покинул дом. Синта и Драйган переглянувшись, скоро последовали за ним. Так хотела сделать и Илия, но глянув на сгорбившуюся над сундуком мать, которая ничего там не делала, а лишь стояла, сжимая в руках тёплый тулуп Заны, и слушала крики дочери, поняла, что должна остаться, как бы тяжело это ни было.

Скоро крик Заны вдруг перешёл в сплошной нечленораздельный вопль, после чего она наконец замолчала. Несколько минут спустился Сайн, бледный как мел.

- Она говорит, что голодна, - тихо сказал он Шанте, ставя почти пустую тарелку с бульоном на стол. - Говорит, что болит живот от голода, но теперь её тошнит даже бульоном. Она не проглотила ни ложки, но продолжала требовать у меня еды. Ты слышала? Затем укусила меня, вот смотри, - Сайн чуть задрал рубаху, показав супруге красный, кровоточащий след возле локтя правой руки. - Словно ума лишилась.

- Не говори так! - шикнула на него Шанта, и мельком глянув на Илию, быстро отвела взгляд.

- Прости, - выдохнул Сайн устало.

- Как ты её успокоил?

- Дал вдохнуть паров отвара Весны. У меня и самого от этой штуки голова дурная становиться, словно пьяный. Но так они хотя-бы работают. Пить отвар она тоже больше не может, тут же срыгивает обратно.

Сайн потёр красные глаза, наморщил лоб, мотнул головой. Затем направился к выходу, грузно ступая по деревянному полу.

- Пойду, подышу, - сообщил он и скрылся за дверью.

- Я пойду готовить Тайну, - сказала, встав из-за стола Илия, понимая, что теперь может уходить.

Мать лишь кивнула, убедившись, что тарелка дочери опустела, и тут же отвернулась, надеясь, что Илия не успеет разглядеть бегущие по её щекам слёзы. Сердце девочки в тот же миг стиснула ледяная рука. Несколько секунд она простояла в нерешительности, не зная, как лучше поступить. Хотела подойти к матери, утешить её, но знала, что не отыщет нужных слов и лишь сама разрыдается в объятиях матушки, чем сделает только хуже. Потому, с горьким комом в горле, Илия покинула дом и направилась в конюшню.

Седлать Тайну, в одиночестве, находясь в отдалении от кричащей Заны и плачущей матери, было для Илии самой лёгкой и приятной задачей, за что она обругала себя трусихой, но факта это не изменило. Кобыла, словно чувствуя настроение хозяйки, пихалась в неё мордой, а исходящее от животного тепло придавало Илии сил и давало надежду. Потому она позволила себе некоторое время просто постоять прижавшись к боку лошади, слушая биение её сердца. Это успокаивало, и все ночные страхи стали отступать. Получив заряд положительных эмоций, Илия наградила Тайну двумя сочными морковками.

Когда она вышла из конюшни, ведя лошадь под уздцы, Сайн и уже вернувшаяся Весна, что-то обсуждали в стороне от дома.

- Пойдём со мной, - сказал отец, завидев её и махнув рукой. - Поможешь провести Зану.

В комнате родителей, где лежала Зана, пахло прескверно. Кислый запах рвоты и резкий запах пота, смешанные с резкими ароматами трав, били в нос, и насильно впихнутый в себя завтрак Илии, вновь подступил к горлу. Вдобавок здесь было очень душно, как в бане. Зана сидела на краю родительской пастели, опустив голову, глядя в пол и едва покачиваясь, пока Шанта одевала на неё тёплый тулупчик. В углу стояла деревянная ванна, наполненная водой, от которой шёл пал. Пол рядом был мокрый и лежал кусок мыла - Илия поняла, что пока она готовила лошадь, мать обмыла Зану и одела её.

- Мы готовы, - сказала мать так, словно собиралась с ними в дорогу.

- Бери сестру за руку и спускайтесь, - наказал отец Илии. - Только осторожно, она очень слаба. Может споткнуться. Придерживай её, поняла?

Илия кивнула. Подойдя к Зане, она взяла ту под руку.

- Пойдём, сестрёнка.

Зана подняла на Илию мутный взгляд. Её лицо осунулось за эти дни. Кожа стала почти серой, от чего красные, потрескавшиеся губы, на которых блестела слюна, казались рваной, кровоточащей раной. Под глазами Заны темнели круги.

- Куда мы идём? - спросила Зана на удивление спокойно и ясно.

- Я же тебе говорила, милая, - сказала мать. - Ты, Весна и Илия, отправитесь в путешествие. На лошадях. Весна поможет тебе выздороветь.

- Что со мной, маменька? - спросила вдруг Зана, подняв глаза на Шанту.

- Ты просто простудилась, - быстро сказал Сайн. - Сильно простудилась. Но скоро поправишься.

Глянув на Илию, отец кивнул ей, призывая быть настойчивее и вести сестру вниз.

- Пойдём, - повторила Илия, не зная, что ещё сказать, и потянула на себя Зану.

Та послушно встала, слегка покачнулась, но устояла на ногах.

- Голова... кружится... - проговорила она.

- Ничего, я рядом. Видишь? - Илия приобняла сестру и крепче стиснула её за плечо. - Я помогу. Пойдём.

Медленно, но без осложнений, они спустились с лестницы, и под взгляды младших сестёр, а так же Никама, Лилейн и Дорана, выглядывающих из комнаты, прошли по коридору.

Оказавшись на свежем воздухе, Зана вдруг как-то даже ожила. Пошла увереннее, стала озираться по сторонам. Некоторое время внимательно смотрела на беснующихся за забором молодых псов, словно силясь вспомнить, куда делись прошлые, но спрашивать об этом, на счастье Илии не стала.

Однако, когда они подошли к лошадям, Зана вдруг обернулась к Илии и спросила:

- Где мой лук?

- Он в доме, - слегка опешив ответила Илия.

- Принеси его мне. - Просьба прозвучала уверенно и твёрдо.

- Он тебе не понадобится в пути.

- Но я хочу взять его с собой. Принеси.

Илия глянула на Весну, подошедшую, чтобы помочь посадить Зану на лошадь. Та согласно кивнула.

- Сейчас принесу, - сказала Илия, и, оставив Зану на попечении Весны, бросилась в дом.

- Это ещё зачем?! - воскликнула мать, столкнувшись с Илией, когда та выходила из дому, с луком Заны в одной руке и колчаном со стрелами в другой.

- Она попросила, - сказала девочка, сжимая крепче свою ношу и точно зная, что не отдаст её, даже если мать потребует. Но спорить не пришлось, вышедший следом отец кивнул, разрешая Илии принести Зане её драгоценное оружие.

- Пусть берёт, - сказал он, приобняв супругу и глядя в глаза старшей дочери: - Когда недуг отступит, лук поможет её руке снова окрепнуть.

И столько уверенности было в его словах, что Илия вдруг перестала сомневаться: Зана поправиться, обязательно, и снова будет лазать по крыше хлева и забираться на самые высокие сосны, снова станет неуёмной и бесстрашной, снова будет метко стрелять из своего лука.

Прощание было недолгим. Затягивать его не стоило, все это понимали. Однако Сайну показалось, что Весна попрощалась со своими детьми слишком поспешно, хоть он и знал, что сделала это волхаринка потому, что страдает от их предстоящей разлуки не меньше чем Шанта. Малышка Лилейн плакала, Никам держался молодцом, но видно было, что и у него глаза на мокром месте. Глядя на них, вышедших проводить мать, не понимающих куда она отправляется, ровно как не знавших куда делся их отец, который, скорее всего уже мёртв, Сайн буквально чувствовал их страх перед будущим. Два самых дорогих человека вдруг исчезли, и никто не может объяснить причин, почему так случилось, и вернуться ли они когда-нибудь домой. Станет жизнь такой, как была прежде, всего пару дней назад? Хотел бы он знать. Но, не смотря на возраст и куда большую осведомлённость, находился в объятиях той же противной неизвестности.

Пара слов дочерям, краткие объятия, и вот они уже скачут вдаль, а Сайн стоит, глядя как они удаляются, и не знает, правильно ли поступит и увидит ли ещё когда-нибудь Илию и Зану. Но сильный хлопок по плечу, вернул его в действительность. Рядом стоял Маллид.

- Не раскисай, друже, - заявил он со свойственной простотой и прямотой. - Твои дочери в надёжных руках. Эта баба посильнее будет, чем многие мужики, которых я видал на своём веку. Детей в обиду не даст, будь спокоен.

- Знаю, - кивнул Сайн.

- Так и отпусти их. А то выглядишь так, словно сейчас сорвёшься с места и следом побежишь. У тебя тут полно забот, помнишь?

Сайн глянул на Шанту, которая медленно брела к дому, кутаясь в свою шерстяную шаль, и на выглядывающих из-за дверей Ризу и Тару.

- Ты прав, дружище, - согласился он.

- Конечно-же я прав, а когда было иначе?

Сайн глянул на друга и впервые за этот день улыбнулся. Маллид в ответ раскатисто захохотал, и снова вдарил кулаком друга по плечу. И напряжение спало, Сайну стало чуть легче на душе.

- Пока вы тут прощались, я отправил оболтуса своего с девицей Зана, на поиски её братца, как и условились, - сказал Маллид сплюнув. - Гиблое это дело, как мне кажется, но пусть хоть делом займутся. А мы с тобой, помниться, хотели наведаться к Ломару.

Сайн кивнул.

- Так может хватить дрочить мудя лошадиные? Поехали! Не терпится повидать этого старого дурака.

Сайн глянув в последний раз на дорогу, и на ставшие уже маленькими в дали, силуэты двух лошадей и трёх наездников, вздохнул и направился к конюшне.

- Поехали!

Ронар не спал всю ночь. Энергия переполняла его: хотелось двигаться, мчаться наперегонки с ночным ветром, дышать полной грудью, кричать срывая горло, жить и наслаждаться жизнью. Каждый вдох этой ночью был для него в новинку, ощущался по другому, не так как раньше. Темнота была преисполнена десятками запахов и звуков, а так же событиями, незримыми для дневных обитателей этого мира. Ронар бродил под звёздами всю ночь, то по долгу вглядываясь в их холодное сияние - даже оно стало иным, более ярким, ласковым и приятным, - то обращая взор на происходящее вокруг, словно стал одиноким зрителем, попавшим на закрытое для простых смертных театральное представление.

Он наблюдал как охотится в полях огромная белая сова, парящая на своих громадных крыльях словно призрак, бесшумная и смертоносная, и как, в противоположность ей, носятся над головой, громко пища и хлопая крыльями, летучие мыши. Видел как выдра ищет чем бы поживиться в поле, настороженная и беспокойная, и как огненно-рыжий лис, выйдя на самую опушку, долго стоял там, нюхая ночной воздух и, то и дело поглядывая на стоящего в отдалении Ронара с опаской, а затем, всё же решив не рисковать, снова скрылся в лесу.

Лес!

Один раз за ночь Ронар подошёл к нему вплотную, и точно как этот молодой лис, стоял и вглядывался в чащу, нюхал, слушал и решался шагнуть туда. Его тянуло в чащу и одновременно Ронар боялся зайти под сень деревьев. Он отчётливо понимал две истины: то что там, в лесу, теперь его место, но так же и то, что шагнув в него, уже не сможет вернуться обратно, перестанет быть человеком, оставит мать, сестру и брата в прошлом, и станет... кем-то иным. Перемена пугала Ронара, к ней он был не готов. И потому, отступив от опушки, он вернулся бродить в поля.

Однако, к исходу ночи, стало ясно, что он не сможет оставаться в этом пограничье вечно. Первые, робкие лучи рассвета, дали Ронару понять, что он больше не способен взглянуть на солнце. Четкость, с которой он видел в темноте, начала пропадать, и чем больше мир наполнялся светом, тем более размывался окружающий мир. Ровно так, как раньше он не мог разглядеть что-то скрытое темнотой, теперь не мог он различить очертания всего, что было озарено светом. А ведь то был только рассвет. Ронар понял, что днём ему станет совсем худо. Ослепнет как крот, и вся та сила и энергия, что наполняли его тело, покинут его, сделав слабым и беспомощным. Он должен был где-то укрыться, как та сова, что улетела с добычей в чащу или выдра, скрывшаяся в своей норе. Теперь он - ночное существо.

Перед юношей встал вопрос: куда идти? Он мог отправиться в лес и скрыться в его тени, найти пещеру, как то чудище, за которым они охотились днём ранее. Но подобная ассоциация ещё более испугала Ронара.

"Вот значит в кого я превращаюсь!" - Данная перспектива легла тяжким грузом на грудь и сковала тело мелкой дрожью. - "Нет, я не хочу! Должен быть способ это изменить!"

И Ронар выбрал второй вариант - решил остаться человеком. А значит должен был отправиться домой. Он не знал что скажет матери и Синте, как посмотрит им в глаза, но куда ещё он мог пойти? Только там остались люди, которым на него не наплевать.

Бредя в сторону дома с опущенной головой, Ронар чувствовал как уходит та лёгкость, с которой он бродил в ночи. Он выбрал человечность и будто в наказание за это, бремя ответственности свалилось на его плечи, беспощадно придавливая к земле. Снова появился жгучий стыд и страх всего, что он совершил. Ночью он почти не думал о том, что убил пастора Тарона и вкусил его плоть. А когда касался этих событий в мыслях, не испытывал ничего, как, пожалуй, не испытывает никаких эмоций хищник, загнавший и убивший другого зверя. Он просто знает, что должен был так поступить, чтобы выжить. И Ронар знал это. Но данное знание осталось там, в ночи, растаяло вместе с тенями, скрывшимися в лесу. И стал он теперь в своих глазах не вольным хищником, а убийцей, противным самому себе.

В голове начали всплывать соответствующие вопросы:

"Что если деревенские узнают, что пастора убил я? Что если явятся за мной? Как поступит мать, узнав, что я натворил? Отречётся от меня? Что делать, когда голод проснётся вновь? Смогу ли я сопротивляться ему? Обречён ли я убивать? Что если причиню вред семье? Меня загонят и убьют, как бешеного зверя?!"

И от вопросов этих было невозможно избавиться, они рвали сознание юноши на части. На глаза наворачивались слезы, горький ком застрял в горле. А совсем невыносимо стало уживаться со своими мыслями, когда впереди показался дом. Момент встречи с матерью и сестрой близился, и Ронар едва сдерживался, чтобы не сбежать прочь. Но он понимал, что даже если сумеет переждать день в какой-нибудь норе, что потом? Это не решит проблему, лишь отодвинет её. Либо лес - либо возвращение домой. Иного не дано.

"Я всё им расскажу" - решил Ронар. - "Они ведь не сдадут меня деревенским. Нет! Мать не позволит так со мной поступить. Она меня любит. Пусть запрут меня в погребе. Я не стану сопротивляться. Пусть прикуют цепью к полу. Я буду бороться. Ради матушки. Ради отца. Я не превращусь в чудовище!"

С такими мыслями, он буквально ворвался в двери дома. Вот только дом оказался пуст...

Вначале Ронар опешил, столкнувшись с гробовой тишиной. Никогда ещё родной дом не казался ему таким... мёртвым. Стоя на пороге, он уже знал, что никого здесь нет. Остались только запахи. Теперь он мог различить как пахнет каждый член его семьи по отдельности. Но запахи эти были, словно остывшие угли костра или следы на песке, существовали сами по себе, лишь как напоминание о том, кого здесь больше нет.

И всё равно Ронар прошёлся по дому, заглянул в каждую комнату, но никого не обнаружил. Он даже сам не знал, радоваться тому или огорчаться. В принципе ни на то, ни на другое времени у него не оставалось. На улице почти расцвело и на юношу навалилась усталость. Мысли стали вязкими как смола, и пытаясь прикинуть, куда вдруг могли уйти его домочадцы, Ронар никак не мог отыскать внятного ответа. Всё сильнее хотелось спать.

Он плотно закрыл ставни в их с Синтой комнате. Но этого оказалось мало. Сквозь щели всё равно пробивался раздражающий дневной свет. Тогда Ронар сорвал ширму, разделявшую комнату на две равные половины, и, укрывшись ею с головой, лёг на кровать. Сон тут же обхватил его сознание и потащил в пучину беспамятства, в которую Ронар погружался с охотой и наслаждением, оставляя все свои страхи и тревоги позади.

Но полностью войти в этот приятный океан сновидений ему не дал голос Синты. Он прозвучал вдалеке, но так отчётливо, словно молния, что раскалывает ночные небеса в грозу. Ронар тут же вскочил и прислушался. И правда, Синта была рядом. Не в доме, но приближалась к нему. Голос и запах были её, Ронар больше не мог ошибиться в этом. Вот только она была не одна. Другой запах, что услышал Ронар, принадлежал чужаку, хоть и хорошо ему знакомому. Сложно было представить человека, которого Ронар хотел бы сейчас видеть меньше, чем Драйгана. Но именно сын Маллида сопровождал сестру.

"Он вернулся? Значит и Ханрис тоже?"

И тут Ронара осенила неприятная мысль, которая объясняла всё:

"Синта испугалась меня. Поэтому здесь никого нет. Она рассказала всё матери, и они сбежали, боясь, что я могу вернуться и напасть на них! Может быть укрылись у Ханриса, Маллида или Сайна. Затем вернулись охотники, и теперь меня ищут. Ищут что-бы... убить?!"

В груди заклокотала обида и злоба. Он представил, как его застигают в этой самой комнате, как они застигли врасплох зверя в той пещере, как Драйган всаживает в него стрелы, не слушая оправданий, а затем отрубает голову мечом. И за всем этим беспристрастно наблюдает сестра, для которой он больше не брат.

"Синта предала меня! Решила, что я стал чудовищем и теперь, вместе со своим ненаглядным Драйганом, сильным и смелым победителем чудищ, ищет меня. Потому что боится встретиться со мной наедине. Вот ведь паскудная гадина!"

Меж тем Синта и Драйган уже почти подъехали к дому. Будь сестра одна, Ронар бы вышел к ней. Со страхом и стыдом, но вышел бы. Но с Драйганом он совершенно точно не хотел встречаться. Только не сейчас.

Спрыгнув с кровати, Ронар, стараясь двигаться как можно тише, кинулся в глубь дома.

Подъехав к дому, Синта спешилась, но не сделала и шага к его порогу. Девушка застыла перед двухэтажным срубом из толстых тёмных брусьев, который обступили с двух сторон, почти симметрично, два больших дуба, словно немые стражи сей обители, и разглядывала его окна так, будто ждала, что ставни вот-вот распахнуться и из-за них покажется какое-то невиданное чудище.

Спешившись рядом и глянув на спутницу, Драйган не мог не заметить её смятения. В девушке шла некая внутренняя борьба, о причинах которой он мог лишь догадываться, но настороженность, граничащая со страхом, без труда читалась в её образе: в чуть сощуренных глазах и сжатых губах, в прямой спине и опущенных плечах, даже в том как Синта крепко сжимала правой рукой узду лошади и как левой теребила кончик своей длинной косы, спадающей с плеча. Казалось, родной дом вызывал у неё крайне противоречивые чувства. Драйган такого не ожидал, ведь когда они выезжали от Сайна, Синта, в разговоре с матерью выразила надежду на то, что Ронар окажется дома, и он полагал, что девушка сразу же бросится на его поиски, а не застынет у порога. Хотя, откуда ему было знать, что твориться на душе Синты. По пути они об этом не разговаривали.

Поначалу вообще ехали молча, что было довольно неловко и Драйган раздумывал, о чём бы завести разговор. Ему не хотелось касаться темы пропавшего Ронара, как и прочих насущных событий. В итоге он ляпнул что-то про новых псов Сайна. Один из них, самый лохматый и с опущенным правым ухом, что выглядело довольно комично, ему очень приглянулся, и Драйган сказал, что подумывает о том, чтобы вновь попробовать убедить отца завести собаку, а может быть сделает это и против воли родителя. Синта с охотой подхватила эту тему, тут же принялась вспоминать о псе своего отца - Нюхаче, и поведала Драйгану пару крайне забавных случаев, связанных с этим гигантом. Нюхач пережил Зана почти на два года, и после смерти отца о нём заботилась именно Синта. Матери, четвероногий друг супруга напоминал об его уходе, и потому Шрийя стала к псу холодна, а Ронар недолюбливал Нюхача с детства, когда тот, будучи ещё щенком, укусил брата Синты за руку. Девушка же души не чаяла в этом, как она сама выразилась: "слюнявом шерстяном мешке", и не редко брала его на долгие прогулки по округе. После смерти Нюхача она не могла позволить себе завести нового пса. "Это казалось предательством" - сказала Синта. Но призналась, что последний год подумывает о том, чтобы съездить к Ломару и выбрать щенка, чувствует, что время пришло. Драйган ответил на это, что пусть, если соберётся, возьмёт его с собой, и они вместе выберут себе по лохматому другу. Далее они болтали о том, какие псы им нравятся и чему они будут в первую очередь обучать свою собаку. За тем и провели остаток пути, и только когда на горизонте показалось имение Зана, Синта заметно утратила позитивный и общительных настрой. Теперь же, стоя у его порога, она и вовсе стала мрачнее смерти.

- Ты в порядке? - спросил Драйган, не зная, как ещё вырвать девушку из оцепенения. Ему хотелось подойти, взять спутницу за руку, а может даже обнять, дав понять, что он рядом и готов защищать её, но на такой шаг у юноши не хватало смелости.

- У меня очень нехорошее предчувствие, - сказала Синта, переводя взгляд на него, а потом на дверь своего дома. - Не могу объяснить. Как, когда видишь черную тучу на горизонте и понимаешь, что скоро будет буря.

- Ты просто очень волнуешься за брата. Это нормально.

- Да, наверное. Но почему тогда мне не хочется входить в дом и узнавать, там ли он?

- Я могу зайти один. Быстро всё проверю, и...

- Нет, - быстро отрезала Синта. - Это мой дом. Мой брат.

С этими словами она решительно пошла к порогу и Драйгану ничего не оставалось, как последовать за девушкой.

Синта поднялась на крыльцо и резко распахнула входную дверь, словно намеренно действуя решительно и быстро, дабы не давать себе времени на сомнения и стараясь заглушить тревогу.

В сенях никого не оказалось. Синта сделала несколько шагов по скрипучим доскам и остановилась, прислушиваясь. Драйган вошёл следом и огляделся, но не заметил ничего необычного. Справа: кухонная утварь и посуда, обеденный стол, по центру которого, из керамической вазочки торчала пожелтевшая еловая веточка, всё ещё источающих слабый аромат хвои. Слева: сундуки с вещами, у окна кресло, укрытое шерстяным одеялом, рядом корзинка с лоскутами ткани, нитями и спицами для пряжи, а так же круглый вязанный коврик, с простеньким красным узором, на котором лежали вырезанные из дерева зверюшки - игрушки Дорана. Уютно и чисто, как никогда не было дома у них с Маллидом, и лишь в прихожей царил небольшой беспорядок - следствие вчерашнего быстрого ухода семьи.

- Ронар! - Прокричала Синта в полумрак дома. - Ты здесь, братец? Отзовись, Ронар!

Тишина поглотила её голос. Дом не ответил.

- Ронар! - Снова крикнула Синта, и пошла по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж. - Мать с ума сходит от волнения! И я тоже. Мы ночевали у Сайна.

Следом за Синтой Драйган стал подниматься по узким ступеням. Травмированное колено, которое, к слову, довольно сильно опухло и, не смотря на снадобья Сайна, ощутимо болело при ходьбе, не позволяло ему двигаться так же быстро, как девушке. Синта уже оказалась наверху, тогда как Драйган находился только на середине лестницы, усердно стараясь не отставать и в то же время не подавать виду того, как тяжело ему даётся подъём. Впрочем спутница не обращала на него никакого внимания, поглощённая поисками брата.

Все ставни на втором этаже, по всей видимости были закрыты, и поднявшись, Драйган оказался в кромешной темноте. Шаги Синты удалились вправо от лестницы и стихли, но он не решался последовать за ней, боясь обо что-то споткнуться во мраке, потому остался стоять на месте. Глянул направо, затем налево, надеясь ухватиться взглядом хоть за что-то, и вдруг...

"Нет, не может быть!" - чуть не выкрикнул он, увидев две жёлтые точки, горящие во мраке. Точно такие, как глаза монстров, которые напали на них в лесу. Но здесь, в доме, средь бела дня, он никак не ожидал встретить этих чудищ, был не готов к такой встрече.

Во рту пересохло, страх сдавил грудь, ноги словно налились свинцом. Но прежде чем Драйган успел хоть что-то сделать, всё залил солнечный свет. Он хлынул в узкий коридор с противоположной стороны от той, куда смотрел Драйган, но всё равно ослепил его. Юноша сощурился, а когда снова пригляделся к полумраку, теперь уже не такому плотному, вжавшемуся в дальнюю часть коридора, не увидел там ничего кроме очертаний закрытой двери. И не скрывалось там никакое чудище, то была лишь игра его воображения. Сон наяву, как следствие пережитой схватки. Драйган выдохнул, придя к этой мысли, и подумал, что ещё не раз, столкнувшись с темнотой, узреет в ней глаза лесных чудовищ.

"Но пусть лучше так, чем снова встретиться с ними наяву" - решил парень.

Дневной свел вливался в коридор из дверного проёма, находящегося всего в паре шагов от лестницы. Драйган пошёл на него и оказался в комнате с двумя кроватями, стоящими у противоположных стен. Синта находилась у окна. Обернувшись на звук шагов, она уставилась на Драйгана глазами, полными пылающего беспокойства, словно обнаружила что-то важное но не знала, какие выводы из этого сделать.

- Ронар, ты здесь?! - крикнула она, и, выждав несколько секунд, пояснила свои действия Драйгану, сказав с уверенностью не поддающейся сомнению: - Брат был здесь.

- Почему ты так решила?

- Это наша комната. - Синта небрежно окинула помещение рукой, затем кивнула на постель слева от двери: - Я сплю там. - Указала на другую: - Ронар здесь.

На кровати Ронара царил жуткий беспорядок, какое-то плотное покрывало лежало вперемешку с одеялом, подушкой и простынёй, словно кто-то свил там гнездо. Приглядевшись, Драйган различил следы бурой грязи и нахмурился.

- Когда мы уходили, его кровать не была в таком виде, - сказала Синта. - Я сама застилала её, потому что Ронар плохо себя чувствовал и с раннего утра сидел... на улице.

После этих слов Синта, словно что-то вспомнив, снова повернулась к окну, высунулась в него и прокричала на всю округу:

- Ронар! Мы пришла за тобой! Ты слышишь, братец?! Мать и Доран у Сайна. Ждут тебя. Отзовись, Ронар!

- Значит он ночевал в доме, - заключил Драйган, когда Синта бросила свои попытки дозваться брата.

- Похоже на то, - Синта обернулась к нему и в её глазах стояли слёзы. - А нас не было. Никого не было. Он был здесь совсем один.

- Главное, что он здесь был, - попытался приободрить Синту Драйган. - Значит с ним всё хорошо. Должно быть переночевал и ушёл. Наверное, отправился вас искать.

- Но куда?!

- Ну, если бы отправился к Сайну, мы бы с ним разминулись, верно? Значит к нам в имение, или к Ханрису.

- И везде никого. Что он подумает?

- Достаточно ему дойти до Сайна, и он всех найдёт. Может и уже там.

- А может и нет, - всплеснула руками Синта.

- Ну тогда давай продолжать поиски. Где ещё он может быть, подумай. Ваша имение большое.

Синта задумалась, но совсем ненадолго.

- Сходим к могиле отца. Вчера он просидел там пол дня.

Драйган рад был покинуть дом. Он и сам стал испытывать в нём странную тревогу, особенно после того, как померещились ему в темноте желтые глаза. И ведь так реальны они были, прям как наяву. Даже воспоминания об этом видении нагоняло на Драйгана страх. На помощь приходил здравый смысл, опираясь на которой юноша понимал, что не может лесное чудище прятаться в доме, а если бы и пряталось, то, исходя из его опыта, напало бы при первом же удачном случае. И всё равно, вновь оказаться на улице, под светом солнца, Драйгану было приятно.

Синта повела его к могиле Зана, но там Ронара не оказалось. Тогда, не задерживаясь, они отправились в сторону загона для свиней, над которым кружило вороньё. Синта шла быстро и не говоря ни слова. Драйган тоже молчал - просто не знал, что сказать. Он слышал историю, предшествующую исчезновению Ронара только вкратце, от отца. Синту об этом спросить не решался, и надеялся, что Маллид что-то понял неверно. Лучше так, чем признать, что Ронар помешался. Пусть они никогда и не были друзьями, и брат Синты последнее время его, словно, за что-то недолюбливал, Драйган искренне надеялся, что с ним всё хорошо. Недавний поход в горы и битва с чудищем, казалось, должны были сплотить их, но может ошибкой стало решение Ханриса отправить Ронара домой одного? Может что-то случилось, пока он возвращался? Даже там, у пещеры, парень выглядел сломленным и напуганным. Может нужно было взять его с собой, рана была несерьёзная, на сколько Драйган мог судить. Тогда он решил, что Ханрис отправил Ронара домой, потому что тот мог не вынести нового боя, запаниковать, сделать глупость. Но вдруг всё оказалось наоборот, и его разум, из без того перенёсший сильное потрясение, не вынес одиночества и пошатнулся. Драйгану не хотелось в это верить, но такое могло случиться, и только это объясняло услышанную им от отца историю о том, как Ронар набросился на живую свинью и порвал ее в клочья.

- Тут я видела его в последний раз, - пробормотала Синта, остановившись у ограды загона.

Запах гниющей плоти не перебивала вонь свиней. Наоборот, дополняла, делая ещё тошнотворнее. Свиньи вальяжно бродили по загону, словно не замечая разодранного трупа их сородича, который облепило воронье.

- Пошли прочь! - рявкнул на ворон Драйган, просто желая выпустить пар, устав молчать и бездействовать, и, схватив с земли камень, запусти в птиц.

Вороны, с диким карканьем поднялись в воздух, закружились, хлопая крыльями и разлетелись, но не скрылись далеко. Несколько черных птиц сели на сарае, другие примостились на ветвях ближайших деревьев. Вертя головами и сверкая глазами на прервавшего их трапезу человека, они готовы были ждать и стеречь свою добычу.

Лежащий в грязи труп свиньи посерел и раздулся. Птицы выклевали ему глаза, но явно не они проделали громадную дыру в боку скотины, сквозь которую белели рёбра. Это сделал кто-то посильнее.

"Значит правда" - ужаснулся Драйган, глядя на останки убитого Ронаром животного. - "Он порвал её голыми руками и... ел?! Не может быть!"

Синта всхлипнула и, не в силах больше бороться со своими эмоциями, через мгновение разрыдалась, спрятав лицо в ладони. Тут же, действуя чисто интуитивно, желая только помочь и утешить, защитить от всех бед этого мира, Драйган обнял её. Девушка не сопротивлялась, наоборот, благодарно приняла его объятия, уткнулась лицом в его грудь, обвила руками спину, и плакала. Её плечи вздымались и опадали. Синта дрожала. Драйган неуклюже приобнял её раненой рукой, а другой аккуратно гладил по волосам.

Синта всегда казалась Драйгану очень волевой и сильной характером. Он считал дочь Зана куда крепче духом её брата, и уж точно крепче себя, не способного дать отпор тирану-отцу. И эта сила привлекала его, манила. Но теперь, впервые узнав Синту в момент слабости, ощутив какая она хрупкая, какая маленькая стала в его объятиях и как нуждается в его поддержке, он ещё сильнее... полюбил её? Да, именно полюбил. И это чувство захлестнуло Драйгана волной сострадания и нежности, породив в нём яростное желание свернуть горы или достать звезду с неба, лишь бы сделать так, чтобы Синта перестала плакать, чтобы её тревоги ушли. Но ни звезда, ни сокрушённые горы её горю не помогут. Синта будет безутешна, пока не отыщет брата, живого и здорового.

"Значит мы найдём его!" - решил Драйган. - "Не остановимся, пока не найдём!"

- Прости меня, - сказала вдруг девушка, словно опомнившись, и отстранилась.

Драйгану не хотелось отпускать её, но он не стал сопротивляться. Синта отступила на шаг назад, пряча от него лицо и быстро утирая рукавом слёзы. Зыбкий момент их единения ушёл, но вспыхнувшее в Драйгане чувство не угасло, как и желание во что бы то ни стало избавить её от горя. Но Синта была смущена своей неожиданной слабостью, и самое худшее, что он мог сейчас сделать, это продлевать сию неловкость. Он решил действовать наоборот, так, словно ничего не произошло.

- Свиней нужно покормить, и убрать труп, - сказал Драйган уверенно.

Синта подняла на него удивлённые глаза, видно не ожидая таких слов.

- Я сделаю, - пообещал он. - А ты, возвращайся в дом и собери, всё что попросила мать. Потом отправимся искать Ронара дальше.

Несколько мгновений Синта не двигалась с места, глядя ему в глаза. Но удивление и смущение быстро сменились благодарностью. Драйгану даже показалось, наверное потому что очень хотелось, чтобы это было так, что он увидел в глазах девушки искорку ответных чувств.

Синта кивнула и направилась к дому, а Драйган, глянув на труп свиньи, на котором снова примостилась пара, по-видимому самых смелых ворон, вздохнул и перемахнув через забор, решительным шагом направился делать дела, не переставая, конечно, вспоминать, как приятно было заключить Синту в своих объятиях.

- Что-то мне уже не кажется годной твоя идея, - пробормотал Маллид и сплюнул под ноги.

Они с Сайном стояли у дома Ломара. Из вольеров звонко лаяли собаки, нервируя и без того напряжённого Маллида.

"Заткнитесь, твари чёртовы!" - хотелось рявкнуть ему во весь голос. Вот только едва ли это возымело бы эффект, разве что могло негативно настроить Ломара к гостям. Хотя, куда уж больше?

Его вчерашний короткий разговор с Ломаром, когда они с Синтой искали Ронара по округе, был холоден как лёд, что сковывал Бледную в особо суровые зимы. Ломар дал понять, что совсем не рад видеть соседа, при том смотрел на него с такой усмешкой, словно знал нечто, что другим неведомо, и злорадно потешался над сим неведением. Подобная надменность злила Маллида, а искорки откровенной ненависти в глазах товарища, стыдно признаться, пугали старого вояку.

"Он не в себе" - решил тогда Маллид. - "Окончательно рехнулся".

Общаться о чём либо кроме дела с Ломаром ему не хотелось, да тот и не давал повода, и лишь узнав, что сынишка Зана здесь не появляться, Маллид поспешил убраться прочь. И вот, не прошло и суток, как вновь дорога привела его к этому треклятому порогу.

- Я уже сказал, если он хоть что-то знает, то должен рассказать нам. - По хмурому виду и раздражённому тону было понятно, что Сайн и сам не рад здесь оказаться.

Он сделал шаг на ступеньку крыльца и тут же Маллид остановил друга, схватив его за плечо:

- Мы не обсудили ещё кое-что, - сказал он полушёпотом.

- Ну что? - Сайн воззрился на него с раздражением.

- А, что мы будем делать, если Ломар не захочет ничего нам рассказывать, и попросит выйти вон?

- Мы объясним ему ситуацию. Он должен понять.

Маллид состроил скептическую мину.

- И всё-же?

- Какого ответа ты от меня ждешь?

- Честного. Ломар давно не дружит с головой и характер у него весьма скверный. Вот я и хочу понять, как далеко мы готовы зайти в своих требованиях от него ответов?

Сайн замялся, глядя в глаза Маллиду, затем отвёл взгляд и буркнул, стряхнув его руку:

- Не знаю.

- Понял, - кивнул Маллид, видя как эта тема тронула Сайна. - Будем действовать по обстоятельствам.

- Именно так.

Сайн поднялся по ступеням и постучал в дверь дома. И почти сразу изнутри раздался скрипучий неприветливый голос:

- Подите прочь!

Маллид невесело усмехнулся и развёл руками, словно говоря: "Этого следовало ожидать".

- Ломар, - позвал его через дверь Сайн. - Это Сайн и Маллид, мы пришли...

- Как пришли, так и уходите! Думаете, я не знаю, что вы топчитесь у меня на пороге и шепчетесь как две девицы?! Зоркий давно уже меня предупредил о вашем приходе.

- Так впусти же нас, дружище!

- Простите, плюшек не напёк и не прибрался. Гостей не ждал, так что пошли вон.

Злость заклокотала в груди Маллида. Быстро поднявшись на крыльцо к Сайну и отпихнув друга в сторону, он дёрнул на себя дверь. Та оказалась незаперта. Не дожидаясь приглашения, Маллид вошёл в сени, пропахшие сыростью, плесенью и гнилью. Сквозь щели в покосившихся ставнях проникало совсем немного света, в полосках которого клубилась пыль. Однако освящения хватало, чтобы разглядеть то кошмарное состояние, в котором пребывало жилище Ломара. Доски пола прогнили и местами обвалились, образовывая чёрные дыры. В углу, прямо из пола росли какие-то склизкие бледные грибы. Тут и там с потолка и стен свисали белые нити паутины.

Сайн вошёл следом за Маллидом и остановился, в ужасе озираясь по сторонам и прикрывая рукавом рот и нос.

Лишь одно светлое пятно было во всём этом гниющем унынии: Зоркий, который не спеша подошёл к незваным гостям и принялся их обнюхивать. Его хозяина они различили не сразу. Ломар сидел в кресле, подле окна, сквозь щели в ставнях которого видимо и наблюдал за пришедшими. Рядом, на столике, на белоснежном платке, резко контрастирующем с окружением, желтел череп. И Маллид и Сайн узнали предмет, который винили все эти годы в помешательстве друга.

- Вижу, вам моё жилище не по душе, - усмехнулся Ломар. - Так проваливайте.

- Как ты смеешь гнать нас, как каких-то бродячих собак?! - прорычал Маллид.

- Угомонись, - попытался урезонить его Сайн, подняв перед Маллидом руку с открытой ладонью. - Давайте поговорим спокойно.

- Я устал слушать эту дресню паршивую, - отмахнулся тот, скривившись. - Говорил, что он совсем из ума выжил. Посмотри, как он живёт!

- Именно так, Маллид, мой боевой товарищ, - вновь заговорил Ломар, гладя по голове севшего подле хозяина Зоркого. - Я совсем из ума выжил. Потому нечего вам тут делать и говорить нам с вами не о чем.

- Ломар, послушай, - попытался объясниться Сайн. - Нам очень нужно знать про тех желтоглазых демонов, о которых ты мне рассказывал накануне. Помнишь?

- Мне нечего тебе рассказать более уже сказанного, Сайн. Но, уверен, что скоро ты всё узнаешь сам.

- Ханрис наткнулся в лесу на других бестий, вроде той, что напала на мой дом. Они окружили его ночью, и, похоже, уволокли с собой неведом куда. Мы не знаем, жив он или мёртв.

Этими словами Сайн старался достучаться до прежнего Ломара, напомнив, что все они некогда были друзьями и прикрывали друг-другу спины на войне. И какого-то эффекта он достиг. Ломар ничего не ответил, но во взгляде его промелькнула вдруг страшная тоска. Всего на мгновение, потому что потом он опустил глаза в пол.

Сайн же, почувствовав, что ухватил верную нить, продолжил тянуть за неё:

- Если ты что-то знаешь, расскажи нам. Может быть Ханрис ещё жив и ему можно помочь.

- Нельзя, - проговорил Ломар. - Я пытался.

- Пытался? - нахмурился Маллид и шагнул вперёд. - Как ты мог пытаться помочь Ханрису, если даже до нужника не всегда доходишь вовремя?

Сайн воззрился на Маллида так, словно хотел испепелить того взглядом на месте. Маллид этого не заметил, а даже если и увидел бы, то не понял, за что друг на него обозлился. Подобная грубая прямолинейность всегда казалась ему нормой.

Ломар медленно поднял на них глаза. И хоть в них снова сверкала злоба, она плохо скрывала ту боль, что заблестела в уголках.

- Вам не понять.

- Снова заладил! - закатил глаза Маллид.

- Так объясни. Мы ведь тебе не чужие люди. Мы столько прошли вместе: Я, Ты, Зан, Маллид и Ханрис. Ты не можешь отказаться от нашего общего прошлого и выгнать вон. Мы заслуживаем объяснений. - Сайн всё ещё пытался воззвать к чувствам друга, которые уже проступили в его лице и голосе.

Ломар снова отвёл глаза, уставившись на череп рядом. Зависла напряжённая тишина.

- Ханрис не умер, - проговорил он наконец, и быстро стёр рукой побежавшую по щеке слезу. - Но сдался. И участь его теперь куда хуже смерти. Я не смог помочь ему, и не смогу помочь никому из вас. Потому уходите прочь. А лучше, берите свои семьи, и уезжайте из Серого Дола. Скоро здесь будет править одна только смерть.

- Да что ты такое несешь, старый дурень! - взорвался Маллид. - Ты говоришь о наших семьях! О жизни нашего друга! Что ты вообще знаешь об этом?! Как ты можешь хоть что-то об этом знать, день изо дня прозябая в своей гнилой лачуге, в компании собак и этой... - Маллид махнул рукой в сторону черепа. - Этой мерзости.

- Кажется это ты не ведаешь, о чём говоришь! - тут же вспыхнул гневом Ломар. - Твой мирок жалок и убог, Маллид, как и ты сам. Думаешь, что раз вы с Сайном заделали пару детишек, значит лучше меня знаете жизнь? А я, стало быть, сумасшедший, потому что не стал отказывать от самого дорогого, что у меня есть. Но вы даже не пытались меня понять, ведь куда легче было решить, что я спятил и продолжить жить своими нормальными, правильными жизнями. Да, Маллид, теперь я живу в компании псов. Но любой из них мне в сотню раз дороже тебя. Они моя семья. Они и Арсия. Они от меня не отрекутся.

- Это ты от нас отрекся, Ломар. Когда позволил этой штуке сварить себе мозги. Посмотри в кого ты превратился.

- Хочешь увидеть, каков я на самом деле? - прохрипел Ломар и положил руку на лежащий рядом череп. Письмена на том тут же ярко засияли. - Я с радостью покажу тебе.

Маллид ощутил как по коже побежали мурашки. Что-то происходило, что-то странное и страшное. Он ощущал такое прежде, очень давно, на войне, когда и сам касался подобной силы, что навсегда оставила след на его коже.

- Что ты творишь, Ломар? Остановись! - закричал Сайн.

Маллид же понял, что время для слов прошло и нужно действовать. Он кинулся к черепу, намереваясь выхватить его у Ломара, но в следующий же миг, какая-то невидимая и невероятно сильная рука, схватила его за плечо и откинула к противоположной стене, в которую он влетел спиной. Удар сотряс дом, а доски пола жалобно захрустели, когда Маллид повалился на них.

На несколько мгновений в его глазах потемнело, но он быстро пришёл в себя. Закашлялся, попытался подняться и позвоночник тут же пронзила боль, от которой закружилась голова. Всё поплыло перед глазами Маллида, и ему пришлось вновь опуститься на колени, чтобы, упершись руками в пол, собраться с духом и переждать пока утихнет боль.

- Одумайся! - прокричал Сайн. - Мы не желаем тебе зла!

Ломар не слушал.

- Хочешь увидеть в кого я превратился, Маллид? - спросил он, продолжая ухмыляться. - Так смотри же, дурак!

Маллид поднял голову и увидел, как с кресла поднялся Ломар. Но другой. Точнее тот, каким он был много лет назад, когда ещё не получил свою рану. Молодой, красивый и сильный. При том в самом кресле остался сидеть Ломар старик, опустив голову на грудь, словно заснув.

Отшатнувшись к стене, Сайн с ужасом глядел на это метаморфозу, стиснув в кулаке спираль на своей шее, словно надеясь оградиться верой от тех древних, неведомых сил, которые воцарились сейчас в этом доме.

- Вот что мне подарила Арсия, - проговорил Ломар, разведя руки в стороны. - Вечную молодость.

Маллид медленно поднялся, превозмогая боль в спине и стараясь нормализовать дыхание.

- Я тебе и молодому морду начищу, - сказал он, сплюнув на пол. - Мне без разницы.

Ломар только шире улыбнулся в ответ на его слова. Тогда Маллид шагнул на встречу старому другу, сжимая кулаки. И тут рядом с ним выросла ещё одна фигура. Изящная, словно сотканная из теней. Маллид не успел даже удивиться, как она, стремительным движением, схватила его за горло, и легко, будто котёнка, прижала к стене. Маллид обхватил обеими руками запястье невесть откуда взявшей женщины, с черной кожей и пылающими глазами. Оно было тонким, но рука оказалась твёрдой как сталь, и сколько сил бы он не прикладывал, как бы не извивался, вкладывая в попытки высвободиться весь свой вес, не смог сорвать с себя эту сверхъестественно мощную хватку, пригвоздившую его к стене как муху булавкой. А острые пальчики тем временем стали сжиматься на его трахее, и Маллид начал задыхаться, с ужасом понимая, что никак не способен этому противостоять.

- Ломар, остановись! - вновь закричал Сайн. - Мы твои браться, ты помнишь?! Наши семьи - твои тоже! И если ты выбрал Арсию, значит и мы её выбрали. Все мы!

Ломар с удивлением уставился на Сайна. Он не ожидал этих слов от ярого приверженца Церкви Властителя Циклов и противника древних сил, единственного среди них, кто не покусился на артефакты далёкого прошлого и не использовал их в бою.

- Я прошу у тебя прощения, - продолжал Сайн, не опуская глаз, дабы продемонстрировать искренность, с которой говорил. - Ты слышишь, Ломар? Я был не прав. И только сейчас я это понял. У тебя свой путь, своя любовь и боль. Я зря судил тебя. Я должен был быть рядом. Мы все должны были. Мы ошиблись, и это стоило нам дружбы. Цену страшнее сложно представить. Прости нас всех. Время вспять не повернуть, столько всего было потеряно, и это разрывает мне сердце, как и тебе, я вижу. Но ведь можно спасти то, что ещё осталось.

- А осталось ли хоть что-то? - спросил Ломар сдавленно.

- Взгляни на нас и сам ответь.

Лёжа в кромешной темноте, на полу чердака, Ронар наблюдал сквозь щели между досками, за тем как Синта собирала вещи из сундука матери. В основном то была какая-то одежда и предметы туалета. Он боялся, что закончив свои сборы, сестра заглянет на чердак, где так любила проводить время за чтением книг. Боялся и одновременно с тем хотел этого. Не знал что будет делать, когда Синта увидит его таким, прячущимся в тени чудовищем с горящими глазами. Но гадать об этом было ещё хуже. Пожалуй, что он давно бы уже показался ей, будь Синта одна. Но с ней пришёл Драйган. Там, в коридоре, Ронару показалось, что дружок сестры увидел его.

Зная, что Синта пойдёт в первую очередь в их комнату, Ронар спрятался в спальне матери, и оттуда, скрытый темнотой, наблюдал за тем как по лестнице поднялась Синта, а следом Драйган. Сын Маллида остановился на последней ступени, и уставился прямо на него. Тогда у Ронара всё похолодело внутри от страха быть обнаруженным, но вместе с тем, в сознании стала просыпаться животная ярость и жажда крови. И парень не знал, что бы стал делать, если бы Драйган окликнул его или пошёл в его сторону. Возможно, только возможно, но Ронар чувствовал, что такое развитие событий было самым вероятным, он бы напал. Вцепился бы Драйгану в шею, разорвал бы горло, как до того пастору Тарону. Но Ронару не пришлось это проверять. Сестра открыла ставни в их комнате, и он поспешил скрыться от яркого света в за дверью. Драйган за ним не пошёл.

"Значит показалось", - решил Ронар, - "Этот никчёмный идиот меня не видел, а лишь пялился в темноту".

Когда Синта и Драйган вышли из дома, Ронар решился приоткрыть ставню и понаблюдать за ними. Солнечные лучи, словно иглы впивались в глаза, по щекам потекли слёзы, но парень стоически терпел боль. Он видел как парочка дошла до могилы их отца, затем пошла к загону свиней. Ронара замутило, когда он вспомнил последний взгляд сестры, заставшей его над разорванным трупом свиньи. А потом он увидел, как Драйган обнял Синту и прижал к себе. Утешал. И Ронару захотелось в тот момент закричать или даже завыть, Захотелось крушить всё, что попадётся под руку и осыпать проклятиями их обоих. Он искренне пожалел, что не напал на Драйгана в темноте, когда была такая возможность. Ронар знал, что без труда справился бы с ним. И может тогда Синта поняла бы, как Драгйн никчёмен и жалок по сравнению с ним. Но сейчас всё выходило иначе. В глазах сестры он оказался жалким уродцем, возможно выжившим из ума бедолагой, которому нужна помощь. А Драйган героем, возвратившимся из леса с победой и теперь утешающем девушку. Ну не подло ли, что в то время когда он остался совсем один, изгнанный даже солнечным светом и терзаемый неведомым проклятием, этот мерзкий ублюдок тянет свои грязные руки к Синте.

- Ненавижу! Ненавижу тебя! Ненавижу! - повторял Ронар сквозь зубы, трясясь от злости и жалости к самому себе.

Слишком поздно он увидел, что Синта направляется к дому. Бежать было некуда и Ронар решил скрыться на чердаке. И теперь лежал в пыли, в окружении старой мебели и прочего хлама, наблюдая за сестрой, собирающей вещи для матери, и гадая, что заставило Шрийю, Дорана и Синту покинуть родной дом.

Догадка приходила в голову только одна:

"Они ушли из-за меня!"

Ронар решил, что вероятнее всего именно его действия стали причиной бегства семьи из дома. Шрийя испугалась за Дорана. Она всегда заботилась о младшем брате куда больше, чем о них. Испугавшись, что Ронар может навредить Дорану, она сбежала к Сайну. И что-бы там не говорила Синта про то, как они волнуются, Ронар теперь понял, что в действительности они его бояться. Она боялась родного брата с тех самых пор, когда увидела, что он сотворил со свиньёй.

"Что же она скажет, когда узнает, что я сотворил с пастором Тароном? Нет, они не примут меня таким. Больше никогда не примут".

Закончив сборы, Синта быстрым шагом покинула дом. На чердак она не заглянула, и это стало очередным болезненным разочарованием для Ронара. Сам он не готов был предстать перед сестрицей, но поднимись она по ступеням наверх, парню некуда было-бы сбежать. Увидев его, прячущегося здесь, Синта могла бы всё понять даже без слов. А если и нет, то он постарался бы ей всё объяснить, пока Драйгана нет рядом. Она должна была подняться наверх, должна была, но не поднялась.

"Может быть в действительности она и не хотела меня отыскать?" - спросил себя Ронар. - "Ей надо было лишь вернуться и с чистой совестью сказать матери, что брата дома нет. На самом же деле она добилась своего, осталась наедине со своим драгоценным Драйганом. Она всегда этого хотела, как и он. А я лишь мешал".

Давясь своей болью и злостью Ронар наблюдал за тем, как Драйган и Синта скачут на лошадях прочь, отчётливо понимая, что шанс всё объяснить сестре и, возможно, вернуться к прежней жизни, на сколько это было бы вообще возможно, теперь утерян.

- Я один, - пробормотал Ронар, сев спиной к стене и поджав к груди колени, обхватил ноги руками. - Все они меня бросили. Отреклись от меня.

Он опустил голову. Глаза Ронара больше не терзал солнечный свет, но слёзы продолжали бежать по щекам.

- Я один.

И тут же знакомый, хриплый голос прошептал ему на ухо:

- Ты не один, Ронар. Ты больше никогда не будешь одинок, Ронар.

Молчали долго. Маллид стоял в дверях, спиной ко всем присутствующим, и то и дело кашлял и хрипел, стараясь прочистить горло. На его шее уже начали наливаться лиловым цветом синяки. Сайн с недоверием взирал на Арсию, которая сидела на подлокотнике кресла Ломара, закинув ногу на ногу, вульгарно обнажив упругие бёдра, и в свою очередь испепеляла взглядом незваных гостей. Сайн видел прежде людей с таким цветом кожи, но очень давно, в Меркате, и всего двоих или троих. Вроде-бы они - жители далёкого юга, и говорили, что поклоняются они самой смерти. Но выглядели и одевались те, кого встречал Сайн, совсем не как Арсия. Эта женщина, словно была живым воплощением той самой богини смерти, в которую веровал её народ. В тёмных глазах плясали демонические искорки и Сайн старался не встречаться с ней взглядом.

Наконец Ломар зашевелился на кресле. Поднял взгляд. Закашлялся. Маллид обернулся на него, что-то хрипло пробормотал, скорее всего какое-то грязное ругательство, затем прикоснулся рукой к шее, поморщился и сплюнув под ноги, отвернулся.

- Возвращаться обратно всегда непросто, - проговорил Ломар, посмотрев на Арсию, затем переведя взгляд на Сайна. - Порой мне кажется, что возвращение в своё истинное, будь оно трижды неладно, тело, происходит всё дольше.

- А вдруг однажды ты и вовсе не сможешь вернуться? - спросил Сайн мрачно.

- Уповаю на это, - усмехнулся Ломар. - Ведь тогда я останусь молодым навсегда.

- Но кем станешь? Призраком? Бестелесным духом, как она? - Сайн кивнул на Арсию.

- Не вижу в этом ничего плохого. - Ломар нежно провёл рукой по спине своего призрака. - Духи не стареют и не умирают.

- Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Всегда есть какой-то подвох, Ломар. Эти штуки, - Сайн указал на череп, имея в виду все артефакты прошлого, - дают огромную силу, но берут куда больше. И если ты не знаешь цены, не значит, что её нет.

- Кто тебе сказал, Сайн, что я цены не знаю?

- И какова же она?

Ломар вновь усмехнулся и глянул на Арсию. Та встретилась глазами с любимым, затем повернулась к Сайну и произнесла своим певучим голосом:

- Наша цена - вечное заключение.

- В этой штуке? - поднял брови Сайн.

- Именно. Наши астральные оболочки будут привязаны к ней навсегда.

- Не понял и половины того, что ты сказала, чужестранка, - прохрипел Маллид, наконец повернувшись к остальным, - но звучит так себе. Заключение. Навечно. Неужели оно того стоит?

- Смотря с кем, - пожал плечами Ломар.

- Ох, ну брось, - махнул на него рукой Маллид. - Ты никогда не был романтиком. И не поверю, что любовь стоит того, чтобы добровольно заключить себя в тюрьму на веки-вечные.

- Мне плевать, что ты думаешь, Маллид. Это мой выбор.

- Ни черта подобного. Будь это так, ты давно бы уже на том вон дубу повесился. Зачем возвращаться в это стариковское тело, если можно вечно оставаться молодым в своей тюрьме, с возлюбленной. Но ты всё ещё здесь, не так ли? Значит, как и все мы, дорожишь своей жизнью. Не спешишь в заточение.

Снова молчание. Ломар и Маллид смотрели друг другу в глаза. Маллид с видом победителя, подловившего лжеца на его обмане, а Ломар с грустью.

Наконец он сказал:

- Ты прав. Вот только не я цепляюсь за жизнь. Давно бы уже повесился на том самом дубу, как ты и сказал. Она не даёт, - Ломар погладил Арсию по ладони, лежащей на его плече.

Маллид с недоумением уставился на призрака.

- Он, единственная моя связь с миром, - пояснила Арсия, не дожидаясь вопроса. - Там, внутри, довольно одиноко. Я соскучилась по небу, ветру, по солнцу и звёздам, по запахам и звукам этого мира. Пока он жив, я могу здесь находиться. Ломар - мой единственный путь в этот мир. А когда он умрёт, мы снова будем отрезаны, заточены там, где нет ничего кроме собственных грёз и воспоминаний.

- Это ужасно, - проговорил Сайн. - Неужели теперь ты не жалеешь, что решилась на такое?

- Я не решалась. Это было наказание.

- Вот как?

- Я была жрицей затмений, служительницей Мэй - богини смерти. Очень давно. Вы даже не можете себе вообразить насколько давно. И я не справилась, совершила ошибку, тем самым предав свою верность Мэй.

- Какую ошибку, если не секрет?

- Ту, что совершила бы вновь, - печально улыбнулась Арсия, и эта улыбка показалась Сайну очень привлекательной, хоть и чуждой. - Я должна была хранить девственность своего тела, но была покорена смертным, влюбилась в него и в одну ночь отдалась ему. Следующим же утром нас схватили. Его казнили на месте. Меня казнили тоже, но иначе. Из останков моего тела сотворили тюрьму, в которой заперли мой дух.

- Так значит это твоя черепушка? - спросил Маллид.

Арсия выдержала короткую, но многозначительную паузу, что дала однозначный ответ на этот бестактный вопрос.

Затем продолжила:

- Суровее не было наказания в нашем мире, ведь для нас смерть это не то чего стоит страшиться, а то, к чему всем мы стремимся от самого рождения. Смерть это возможность предстать перед Мэй и рассказать ей о своих деяниях. И если мы верно служили при жизни заветам её, мудрая и справедливая богиня могла благословить нас на новую жизнь и вернуть в этот мир в той форме, в которой нам предстоит исполнить своё предназначение. Таков порядок вещей и всего сущего. Рождение и смерть связаны вечной цепью. А я была исключена из этой цепи, вырвана и навсегда оставлена в таком состоянии. Но Мэй благосклонна. Думаю, теперь она простила меня.

- Как, если плен твой продолжается? - спросил Сайн.

- Она дала шанс вновь встретится с любимым, - Арсия посмотрела на Ломара.

- Так ведь порешили любовничка твоего, разве нет? - нахмурился Маллид. - Как же им может быть наш Ломар, рас от роду ему и пол века ещё нет, да и видок у него явно с твоими сородичами не схож.

- Всё это неважно, - Арсия изящно взмахнула рукой. - Время и расстояние, а так же форма, изменчивы. Но суть всегда одна. Ломар прошёл долгий путь, пережил сотни воплощений, с тех пор как был Ришем - моим возлюбленным. Но сколько бы не прошло лет и как бы не сменялась форма, Мэй всё же позволила нам с ним встретиться и воссоединиться. Я поняла это, как только его увидела. Стоило лишь посмотреть ему в глаза, и я узнала Риша.

- И этой дрянью она забила тебе голову? - сказал Маллид, выждав небольшую паузу и убедившись, что Арсия закончила свой рассказ. - Баснями о том, что ты, живший черт знает когда, какой-то там... Раш?

- Риш, - поправила Арсия, метнув на него испепеляющий взгляд.

- Да наплевать мне. Это же полная чушь.

Поняв, что обстановка снова может накалиться, Сайн шагнув вперёд, встав между ними и сказал:

- Я обещал, что приму выбор друга. И ты тоже должен его принять, Маллид.

Тот развел руками и скривив губы замотал головой, как бы говоря, что отказывается принимать подобное, но не сказал больше ни слова. Тогда Сайн повернулся к Ломару и Арсии.

- Мы здесь, потому что другой наш друг, Ханрис, пропал. И ты, Ломар, похоже знаешь его участи больше нашего.

- Знаю, - ответил он нехотя. - И участь эта незавидна.

- Расскажи.

Ломар снова посмотрел на Арсию, и та заговорила:

- Друг ваш попал под чары желтоглазых демонов.

- Кто они такие?

- У них много имён. Здешний жители звали их ночным народом.

- Значит сказки волхаринов, о которых говорила Весна, правдивы?

- Во многом.

- Откуда они взялись и что им надо от нас и от Ханриса? - с нетерпением спросил Маллид.

- Откуда они мне будет сложно вам объяснить. Они не из этих мест, и явились к вам не с юга, востока, севера или запада. Они всегда были рядом.

- Что ты несешь, женщина?! Говоря яснее!

- Взгляни на небо ночью, Маллид, и ты всё поймёшь! Видел сколько в нём светится точек ярких? Столько же миров окружают наш. Разных миров, похожих на этот, но в то же время иных. И населяют эти миры под час существа диковинные, так же похожие и не похожие на нас, как похожи и в то же время различные снежинки, что падают с небес. Эти желтоглазые бестии всего лишь одни из многих. Некогда, древние цивилизации, о которых вы и не слышали никогда, искали тропы в иные миры, распахивали в них двери, и приглашали тамошних обитателей сюда. Не всегда это было хорошей идеей. Ночной народ пришёл из мира не знающего света, мира где им вечно приходилось драться и выживать. И наш мир стал для них лишь обеденным столом. Ведь есть эти твари могут всё что угодно, а утолять голод - главная цель их существования, потому как вместе с пищей забирают они и жизненную силу, что позволяет им не стареть и не ведать смерти. Ночной народ научился обращать людей в своих рабов. Давая им звериную силу и мощь, они так же селили в них неутолимый голод. И стоило такому человеку вкусить плоть живого существа, как назад пути для него уже не было. Он превращался в послушника, адепта этих ненасытных существ и жил лишь для того, чтобы утолять голод собственный и своих хозяев.

Сайн сглотнул тяжёлый ком, подумал о своей дочери и участи, которая может её ожидать.

"Ты знала об этом, Весна? Говорилось ли об этом в твоих сказках? Если да, то почему не сказала мне?"

Арсия продолжала:

- Многие цивилизации прошлого пострадали в битве с этими тварями, но те наконец были побеждены, культы им поклоняющиеся уничтожены, а врата в их мир запечатаны, Оставшиеся в нашем мире твари бежали далеко на север, в страну вечной мерзлоты, где затаились, легли в спячку, в ожидании когда смогут снова возвратиться в этот мир. Затем, после очередного витка истории, когда цивилизации прошлого пали и уже новые народы стали расселяться по миру, на север пришли предки нынешних Волхарин. Они пробудили ночной народ, и многие пали его жертвой. Снова стали появляться культы. Целые деревни обращались в послушников. Затем Волхария объединилась в единое княжество и дала отпор врагу. Не без помощи ведуний, сохранивших память о том, как распахивать и закрывать двери в иные миры, волхарины одолели чудовищ, сумев разделить их, и заключить в гробницах - пространстве между мирами, где те могли прозябать целую вечность. Одна из таких гробниц располагалась в ваших горах. Она была запечатана сотни лет, но совсем недавно вновь открыта.

- Кем? - спросил, поражённый этой историей Сайн.

- Мне это неведомо. Кем-то сведущим в древних таинствах, возможно непонимающем, что творит, а может, и наверное это куда страшнее, знающим, что и зачем делает. Так или иначе, я ощутила, как спала завеса и в этот мир явились демоны. Сказала об этом Ломару, попросила его бежать прочь, но он отказался.

- Значит ты знал?! - тут же вспыхнул Маллид. - Знал и не сказал нам? Чёрт тебя возьми, выживший из ума дурак, как ты мог не предупредить нас?!

- И как ты себе это представляешь, Маллид? Как я должен был тебе об этом сказать?! Ты и так уже счёл меня сумасшедшим. Как и все вы! Что бы вы подумали, явись я на ваш порог с такой историей? Неужто собрались бы и поехали прочь? Или послали бы прочь меня, смеясь в спину?

- Наплевать! - заорал на него Маллид. - Это наши семьи, кретин! Ты обязан был сказать.

Сайн чувствовал то же, что и Маллид. Ведь его дочь пострадала, могла погибнуть, а рядом жил человек, способный предупредить его об этой напасти. Человек, которого он считал другом, звал своим братом. Но Сайн не стал поддавать гневу, понимая, что нет уже в том никакого смысла.

- Может и должен был сказать, - согласился Ломар, опустив голову. - Но я был так зол на вас.

- Настолько, что позволил им напасть на дочь Сайна и утащить Ханриса?! - не унимался Маллид. - Знаешь что? Я думаю, всему виной эта твоя ведьма. Это она...

- Не смей! - тут же завопил, брызжа слюной, Ломар. - Не смей вплетать её в это!

- Хватит! - рявкнул Сайн, но только для того чтобы привлечь к себе внимание. Гнев он уже проглотил, запихнул его поглубже и придушил здравым смыслом. - Сделанного не воротишь. Нам нужно понять, что мы теперь можем сделать.

- Ничего, - сокрушённо покачал головой Ломар. - Для Ханриса уже слишком поздно. Я попросил Арсию найти его, и она нашла. В самом логове этих тварей.

- Я пыталась отговорить его, - сказала Арсия с грустью. - Шаман предлагал Ханрису вкусить плоть, забрать жизнь и обрести силу. Сулил вечную молодость. Я старалась докричаться до него. Убедить, что лучше смерть, чем такая участь. Но он меня не слышал. Голод и страх его были слишком сильны. Он вкусил живой плоти прошлой ночью, и теперь полностью в их власти.

- Значит ты знаешь где он? - спросил Маллид. - Можешь указать, где эти твари держат Ханриса? Мы пойдем и...

- Ты что, оглох?! - рявкнул Ломар. - Ханрис больше не один из нас.

- Я отказываюсь в это верить! Я знаю Ханриса, он так просто не сломается.

- Каким бы сильным он ни был, - сказала Арсия, - Ханрис не сможет сопротивляться воле шамана ночного народа. Никто не сможет. Он слишком силён, как и голод, что будет сводить с ума. И чем чаще Ханрис станет его утолять, забирая жизни, тем меньше в нём будет оставаться от человека, которого вы знали.

- Но пока что осталось достаточно, я полагаю?

- Не для того, чтобы освободиться от власти шамана.

- А я уверен, чтобы вполне сойдёт и того что есть. Ханрис никогда и никому не подчинялся. И теперь не станет. Не изменится, забери у него хоть пол души, хоть три четверти.

- Мне жаль, но...

- Нет,!- перебил Маллид Арсию. - Может ты и многое знаешь, но я знаю Ханриса. И если говорю, что он не сломается, значит это так. Он один из нас, и всегда так будет, ясно тебе, ведьма? Ну скажи же ей, - Маллид глянул на Сайна. - Ты же тоже знаешь, что Ханриса так просто не сломить.

Сайн глянул в глаза Маллиду, не зная, что ему ответить. Его одолевали сомнения. Но лишь увидев полный надежды и веры в друга, а так же пылающий жаждой борьбы взгляд старого вояки, понял, что тоже должен верить в Ханриса и не смеет сомневаться.

- Это так, - кивнул Сайн, твёрдо для себя решив, что как и Маллид, будет бороться за брата до тех пор, пока дышит. - И мне плевать насколько сильны ваши эти демоны. Ханрис сильнее.

Арсия хотела сказать что-то, но Сайн жестом остановил её.

- Тебе не переубедить нас, женщина. Даже не пытайся. Пока Ханрис жив, он будет для меня братом, и я никогда не оставлю его врагу.

- Верно сказано, - воспрянул духом Маллид. - Так говори же где он, ведьма. Не будем медлить.

- И что вы сделаете? Немедленно отправитесь спасать его? Вдвоём?

- Это наше дело.

- В прежние времена на битву с этими бестиями шли целые армии. А вы думаете, что способны вдвоём отправиться в лес, добраться до их логова и вырвать из плена своего друга?

- Ты всё правильно поняла, - мысли о битве развеселили Маллида, он хищно улыбался, как и прежде, в ожидании кровопролития.

- Это безумие, - Арсия повернулась к Ломару. - И эти люди считали тебя сумасшедшим? Да похоже они сами давно лишились ума. А может никогда его не имели.

- Успокойся, любовь моя, - сказал Ломар, на удивлением рассудительным тоном. - Не нужно оскорблять моих друзей. Да, они не так мудры как ты. Зато отважны.

- Отвага приведёт их к погибели.

- Нет, если мы поможем. - Сказав это, он посмотрел на Арсию сверху вниз, но с таим достоинством во взгляде, словно сидел не в старом дряхлом кресле, а на троне, где решал людские судьбы.

- О чём ты думаешь, любимый? - Арсия опустилась на колено, чтобы их глаза оказались на одному уровне.

- О двух вещах. Во-первых о том, что в долгу перед этими людьми за свои глупые решения. А во-вторых, что наше с тобой время здесь подошло к концу.

Арсия ничего не ответила. Лишь долго вглядывалась в глаза возлюбленного, читая в них ответы на свои вопросы. Затем взяла его руку и поцеловала.

- Я понимаю, - сказала она. - Значит, пусть будет так.

Сайн смотрел на эту странную пару и понимал, что Маллид не прав. Арсия не зачаровывала Ломара. Она действительно любила его. Был ли он тем самым Ришем, которого казнили многие века назад, или нет, но она любила его искренне и нежно, и Ломар отвечал ей взаимностью. Такой вот парадокс: любовь между призраком и человеком. И пусть это противоречило всем верованиям Сайна, за последние несколько дней не в первый раз уже ему пришлось ими поступаться. Кажется, он стал осознавать и принимать, что в мире существуем много всего, ему неведомого, но не злого или враждебного, а просто... иного.

- Если Ханриса можно вернуть, - сказал Ломар, повернувшись к вновь обретённым друзьям, - то я это обещаю, что брошу все мои силы, чтобы сделать это.

- Как? - спросил Сайн.

- Я отправлюсь к Ханрису сам. Моё астральное тело способно куда быстрее преодолевать расстояния, на которые у вас уйдут дни. Да и сил у меня гораздо больше, как вы заметили.

Маллид кивнул, снова прикоснувшись к своей шее.

- Но ведь не просто так, - сказал Сайн, чувствуя подвох, и кажется уже понимая какой. - Мы уже говорили, что у всего есть цена. Чем жертвуешь ты?

- Об этом потом, - отмахнулся Ломар. - Если мне удастся спасти Ханриса, ему потребуется оружие. И не просто меч или лук. Ему потребует оружие, которое даст возможность сбежать из плена и вернуться домой.

- Если ты говоришь о...

- Именно о них, Сайн. - твёрдо заявил Ломар. - Я знаю, как ты к этому относишься, но сейчас это ваше преимущество, шанс, которым нельзя не воспользоваться.

Сайн поджал губы, выдохнул через нос, как недовольный бык, и проговорил сквозь зубы:

- Я понимаю.

- Значит отправляйтесь. Выкопайте их, и, как можно скорее принесите ко мне.

Маллид, не сказав ни слова, быстрым шагом покинул дом. Сайн задержался в дверях, оглянулся на Ломара. Тот по-стариковски скрючился в кресле и что-то тихо нашёптывал своей возлюбленной-призраку, заключив обе её ладони в свои, а рядом белел, вперившись в Сайна пустыми глазницами, череп.

"Ох, Властитель! Ответь, куда нас всё это заведёт?" - мысленно обратился Сайн к своему богу, и зная, что ответа не получит, пока не свершится всё что должно, вышел прочь.

Весна и Илия скакали рысью уже несколько часов к ряду, не сбавляя темпа. При всей своей любви к конное езде, так долго старшая дочь Сайна в седле ещё не проводила без отдыха, и уже начинала чувствовать боль в ногах и пояснице, но старалась игнорировать их. Ехали молча. Весна держалась чуть впереди, Зана с ней и, кажется, скоро после выезда девочка заснула. Чтобы отвлечься от монотонное поездки, которая переставала доставлять Илии удовольствие, она стала искать то место, которое могло бы быть границей между Волхарией и Селенией. Хоть что-то: дерево, речушку, камень. Что-то, после чего мир измениться, преобразиться, став землёй суровых северян, на которой обитают мамонты и волколаки. Но ничего такого не было. Справа поле, слева горы и лес, посередине тракт, что так и тянулся на всём их пути, и ничегошеньки не менялось. По сути и не должно было, ведь Серой Дол и был этой самой границей, где одно государство медленно перетекало в другое. Большой военный форт селениан стоял десятью лигами южнее их дома. Илия знала это, потому что однажды, пару лет назад, её и Зану возил туда отец. В массивном каменном укреплении несло службу много солдат. Зана смогла пострелять из лука на их стрельбище, удивляя вояк своей меткостью, а Илия побывала в конюшнях, где познакомилась с красивыми и сильными боевыми конями. Отличный был денёк. Именно в том форту базировались пограничные отряды, что изредка, всего три-четыре раза в год, забредали в их имения, где воинов принимали с радушием, кормили, а иногда, в ненастную погоду, давали ночлег. Солдат же с северной стороны она никогда не встречала и понятия не имела, где располагаются волхаринские пограничники.

Весна вдруг перешла с рыси на шаг, и Илия тоже придержала коня, поравнявшись с волхаринкой. Они обе остановились и тогда девочка заметила, что Зана мотает головой и что-то бормочет во сне.

- Просыпается? - спросила она. - Дадим ей воды и настои?

- Обязательно, - кивнула Весна и серьезно посмотрела на Илию. - Но сначала нужно сделать ещё кое-что.

- Что же?

- Ты мне доверяешь, Илия? - вместо ответа спросила Весна.

Илия опешила, не ожидая подобного вопроса.

- Да, конечно, - наконец ответила она.

- Тогда сделаем так, как я скажу, поняла?

- Хорошо.

- Слезай с лошади и помоги мне.

Илия послушно спрыгнула с кобылы и подошла к Весне, которая достала из сумки, висящей на боку коня, несколько мотков верёвки.

- Нам нужно связать Зану, - сказала она, и протянула Илии один моток.

- Но... Зачем? Боишься, что она упадёт с лошади?

- Объясню потом. Ты сказала, что доверяешь мне. Так делай, как я сказала. Свяжи ей руки.

Илия мешкала, переводя взгляд с верёвки в своих руках на сестру, которая что-то шептала, постанывала и морщилась, словно ей снился кошмар.

"Связать руки?" - Илия не понимала, зачем это делать и не хотела поступать с Заной так жестоко.

Заметив замешательство девочки, Весна сказала:

- Поверь, это для её же безопасности. Но нужно действовать быстро.

Весна сложила кисти Заны вместе, а затем стала обвязывать верёвкой её торс, прижимая руки к бокам, тем самым обездвиживая.

Илия подошла и накинула верёвку на запястья Заны, всё ещё сомневаясь в том, что должна это делать.

- Вяжи покрепче. Твой отец учил тебя вязать военные узлы?

- Да, но ей же будет больно.

- Вяжи такой узел, - строго наказала Весна.

Илия подчинилась, и начала медленно связывать запястья Заны, боясь навредить ей или оставить синяки. Несколько витков, затем перекинула верёвку продольно, и стала протягивать через петлю. Посмотрела на искажённое неким неизвестным ей страданием лицо сестры и спросила себя:

"Что Зана подумает, когда проснётся, и увидит как я её связываю? Ох, Властитель, зачем же я это делаю?"

- Действие трав заканчивается, - сказала Весна, затягивая верёвку на спине Заны. - Она может проснуться в любой момент.

- Разве это плохо?

- Она может быть опасной.

- Опасной? - поразилась Илия.

- Именно. Следовало связать её перед поездкой, но я не стала делать этого при твоём отце и матери. Они и так приняли нелёгкое решение, незачем было омрачать их мысли. Но ты должна знать, раз уж меня сопровождаешь. Недуг Заны набирает силу, и мои травы не лечат его, они лишь дурманят ей разум и заглушают голос.

- Какой голос?

- Тот, что нашёптывает ей разные, очень плохие вещи. В таком состоянии даже маленькая девочка может оказаться очень сильной. Возможно, она захочет сбежать от нас или причинить нам вред. Но хуже всего будет, если Зана сделает так, как хотят голоса. В таком случае она уже никогда не сможет исцелиться.

Илия с ужасом уставилась на Весну.

- Ты ведь этого не позволишь?

- Нет, конечно. И для того нам нужно принять меры, пока не...

И тут Зана проснулась. Она открыла глаза и закричала, так истошно и дико, словно испытывала сильнейшую боль. От этого крика Илия застыла на месте.

Зана замотала головой, зарычала, словно зверь, стала извиваться, норовя свалиться с седла, а когда Весна обхватила её за плечи, чтобы удержать, она с силой мотнула головой назад, и разбила волхаринке нос. Удар оказался столь сильным, что Весна, отклонившись назад в седле, и расцепила хватку, чтобы в нём удержаться. Тогда, встретившись взглядом с Илией, Зана завопила:

- Хочу есть! Есть!

Её пальцы с невероятной силой вцепились в запястье сестры. Притянув ту к себе, Зана подалась вперёд всем телом, и вонзила зубы в правую щеку Илии. Девочка закричала, чувствуя как от неё отрывают кусок плоти. Тут же Весна навалилась на Зану сзади, обхватила рукой её шею и придушила. Взбесившая девочка разжала зубы и зарычала, продолжая извиваться и ловить ртом воздух. Илия схватилась за лицо и отступила назад, едва не упав. Сквозь пальцы полилась горячая, густая кровь.

Зана наконец затихла, не в силах более сопротивляться, прижатая к шее лошади. Из её приоткрытых губ тянулась кровавая слюна. Она хрипела.

- Не делай ей больно! - увидев это, закричала Илия.

- Найди что-то, из чего выйдет кляп, - скомандовала Весна.

Илия огляделась по сторонам, не отрывая руки от лица. Кровь уже текла по подбородку и шее, заливаясь за ворот тулупа. Сообразив, что можно использовать, она кинулась к сумке, висящей на Тайне, и достала оттуда свой шерстяной чулок.

- Завяжи ей рот.

Илия отняла наконец руку от лица и, пачкая кровью чулок, перекинула его через голову Заны так, чтобы тот попал ей в рот.

"Совсем как лошадиная уздечка" - отрешённо подумала Илия.

Затягивая узел на затылке Заны, она чувствовала вкус крови на своих губах и во рту. Илие казалось, что в крови была она вся: лицо, одежда, руки. Щека горела огнём. Но хуже всего был взгляд, безумный и жаждущий, с каким Зана смотрела на неё. Нет, не на неё. Она смотрела не в глаза Илии, а на рваную рану, из которой хлестала кровь. Смотрела неотрывно, и часто дышала, хрипела. Илия еле сдерживалась, чтобы не броситься прочь от этого жуткого взгляда. Сейчас перед ней была не сестра, а какое-то дикое, хищное животное, голодное и жаждущее вонзить клыки в её плоть. Лишь закончив с кляпом, Илия поспешила отступить.

- Ты молодец, - сказала Весна, выпрямляясь в седле.

Зана осталась лежать, смирившись со своей судьбой, но не спуская с Илии голодных глаз.

- Почему она напала? - проговорила девочка дрожащими губами, чувствуя, что сейчас разрыдается от страха и боли. - Почему так смотрит на меня?

По ощущению, щека стала круглой, подобно яблоку, мешая ворочать языком и произносить слова внятно.

- Она тебя не узнаёт, - Весна утёрла текущую из носа кровь. - Об этом я и говорила. Из-за этого голоса, она стала опасна для нас. Прости меня, Илия. Я должна была связать Зану гораздо раньше. Не думала, что она проснётся так быстро.

Весна спешилась и стянула Зану с коня, придерживая, чтобы та не свалилась наземь. Сестра была безвольной, как мешок, лишь продолжала тяжело дышать, громко хрипеть и наблюдать за Илией, ни на мгновение не упуская ту из виду. Кляп быстро пропитался слюной и кровью. Весна оттащила её с дороги, уложила в траву и сев сверху, обернулась.

- Возьми с моего коня верёвку и свяжи ей ноги.

Илия подчинилась, и больше ни мгновения не сомневаясь, быстро связала вместе щиколотки Заны. Теперь её сестра могла лишь извиваться и мычать. И в любом другом случае ей было бы жаль Зану, оказавшуюся в таком жалком положении. Но не сейчас, когда та взирала на неё этими жуткими, звериными глазами.

- Мы поможем ей, обязательно, - сказал Весная поднимаясь. - Но, пока что, можем лишь усыпить травами.

Илия кивнула, проглотив ком вязкой слюны вместе с кровью. Щека онемела, а всё тело начало трясти.

Взглянул на девочку, Весна сказала мягко:

- Ты очень храбрая.

Илия в ответ лишь шмыгнула носом, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать и совершенно не ощущая себя храброй, а скорее маленькой и слабой, и больше всего на свете сейчас мечтая оказаться дома, в теплых объятиях маменьки.

- Иди сюда, я осмотрю твою рану.

Дующий с реки холодный ветер раскачивал ветвистую иву, одиноко склонившуюся над мелким бурным ручейком, бегущим с гор и через пару сотен шагов впадающим в Бледную реку. Ветер свистел, дерево трещало, ручей журчал. К этим звукам добавлялся лязг двух вонзающихся в землю лопат, а затем шорох откидываемой в сторону земли. Сайн и Маллид копали молча. Но не потому, что были увлечены делом. Просто каждый был погружён в свои мысли.

Сайн вспоминал тот день, когда они обнаружили то, что впоследствии сами же и зарыли у корней этой ивы. О подобных вещицах ходило много слухов и легенд в рядах армии короля Марека. Наследие исчезнувших народов, артефакты прошлого, в котором люди достигли могущества богов и познали их силы. И нашедшему такую вещицу человеку она, якобы, даровала невероятные возможности. Рассказывали самое разное: про ковёр, что носил своего обладателя по небу и про кольцо, что позволяло надевшему его на палец мгновенно исчезнуть, про флейту, призывающую полчища крыс и про молот, вызывающей молнию, про пояс, дарующие невиданную силу и про колоду карт со странными картинками, по которым можно предсказать будущее. В болтовне этой доходили даже до того, что, якобы, и у самого короля Марека при себе имеется парочка подобных предметов, вот только спорили каких именно: кто-то говорил, что он обладает мечом, благодаря которому не может проиграть в поединке, другие, что перстнем, который даёт королю бессмертие и мгновенно лечит от любых болезней, а кто-то утверждал, что и тем и другим, и ещё мантией, позволяющей менять внешность, а так же доспехами, которые невозможно пробить ни одним оружием, и много чем ещё. Сайн всегда считал, что свойства этих мистических вещиц зависят лишь от фантазии рассказчика. Выдумать можно было всё что угодно, а в действительности же, спросишь, и оказывается что никто ничего не видел сам, и уж тем более не касался руками. Однако слышал правдивую историю от кузена, брата, свата, друга из соседнего полка, которому довелось стать свидетелем подобных чудес. Сайн потешался над такими историями. До того дня...

Осада крепости клана Лорсат была недолгой, но кровопролитной. Герцог Карн отказался признавать короля Марека и созвал под свои знамёна несколько крупных и закалённых в боях наёмничьих отрядов Селении. Тем самым совершил главную ошибку - доверился наёмникам. После тринадцати дней изнурительных сражений под стенами родового гнезда Лорсат, наёмники поняли, что им не выстоять, и устроили между собой резню. Два выживших командира каким-то образом сумели договориться и вышли на переговоры с военачальником Готхолов. Пообещали, что сдадут крепость, если им позволят уйти, прихватив с собой немного награбленного добра Лорсат. На том и порешили, после чего ворота крепости открыли, и войска Готхолов хлынули внутрь, вырезая всех на своём пути. Эти наёмники не слышали о том, что король Селении более всего презирает наёмников, и не ведёт с ними переговоров. В тот день из замка не ушёл ни один солдат противника.

Сам же герцог заперся в своих покоях, на вершине башни, с семьёй, капитаном гвардии и несколькими выжившими гвардейцами, и отказывался сдаваться без боя. Вроде бы выковырять их оттуда - задача предстояла не сложная. Но как бы не так! На вершине узкой винтовой лестницы, совершенно не предназначенной для боя, отряд, в рядах которого находились Сайн, Маллид, Зан, Ханрис и Ломар, встретил неожиданное сопротивление.

Каменная лестница кончалась небольшой площадкой и дубовой дверью. Тонкий, но полный достоинства голос из-за неё произнёс:

- Приведите своего командира, я готов обсудить сдачу в плен на моих условиях! Знайте, если будете штурмовать - все погибнете, так что советую прислушаться и сделать так, как я говорю.

Но никто не собирался прислушиваться к герцогу, ровно как и брать его в плен. Капитан Шорн приказал высадить дверь, и первые два солдата справились с этой задачей без труда, после чего тут же, обезглавленные рухнули на пол. Одна из голов в шлеме с грохотом скатились по ступеням, другая застряла между ног своего обладателя. Никто не понял как это случилось и кто их убил, но разбираться времени не было. Путь в покои был открыт и воины хлынули туда. Завязался бой.

Сайн с товарищами замыкал группу, которая столпилась на узкой лестнице.

- Сколько же их там набилось?! - кричал недовольный Маллид, сжимая в руках окровавленный меч. - Какого чёрта мы не продвигаемся, Сайн?! Что ты видишь?

Рост позволял Сайну смотреть через головы атакующих, но он видел лишь как по комнате мечутся тени. Внутри шло ожесточённое сражение. Сколько бы врагов ни было внутри, они бились так яростно, что Готхолы просто не могли протиснуться и погибали в проходе или в шаге от оного, а их трупы становились помехой остальным. Темная кровь побежала по лестнице, делая ступени скользкими.

- Прожимайте их внутрь! - проорал капитан Шорн и сам ринулся в бой, ткнув в кого-то мечом из-за спины впереди стоящего солдата.

Наконец прорвались. Бой всё же переместился в покои герцога. Сайн стоял на последних ступенях, сжимая свой меч и готовясь ринуться на врага, как только увидит оного. Но тут раздался рёв, словно внутри комнаты ожил мифический дракон, и в проём хлынул поток алого пламени.

Сайн отпрянул, утянув за собой Маллида. Оба поскользнулись и повалились назад, сталкивая Зана, Ломара и замыкающего шествие Ханриса вниз. Это их и спасло. Пламя не коснулось ни одного из товарищей, лишь обдало сильным жаром, зато буквально запекло всех впереди стоящих солдат в их собственных доспехах.

- Что это за кошмар?! - выкрикнул Зан, поднимаясь на ноги и с ужасом глядя на трупы перед собой.

- Если там, снаружи, есть ещё кто живой, - вновь заговорил герцог, - внемлите моим словам. Спускайтесь, и приведите своего командира.

- Катись ты в бездну, недоносок! - вдруг проорал Маллид, и прежде чем Сайн успел остановить его, ринулся в комнату, прямо по дымящимся телам.

За ним кинулся Ломар, и Сайну ничего не оставалось, как последовать за друзьями, на ходу судорожно соображая, что же за чертовщина сейчас приключилась.

Влетев внутрь, Маллид тут же схватился с кем-то, напавшим слева, и Ломар присоединился к этому бою. Ворвавшись в дверной проём третьим, буквально стоя на закованных в доспехи трупах своих павших товарищей, Сайн обнаружил, сквозь завесу едкого, тошнотворного дыма, комнату, заваленную телами. Маллид и Ломар теснили кого-то к стене, но противник с невероятной быстротой парировал их удары, и даже умудрялся атаковать в ответ. Прежде чем Сайн успел кинуться на помощь товарищами, из дымовой завесы справа вдруг выпрыгнула тень. Сайн среагировал молниеносно, выставив перед собой круглый щит. Звякнула сталь. Натиск оказался совсем не сильным, и без труда отразив нападение, Сайну тут же удалось перейти в наступление. Оттолкнув щитом соперника, которого толком не успел рассмотреть, он стал наносить ему удары мечом, и уже третий достиг цели. Лезвие вонзилось в плоть справа, под углом. Раздался крик. Сайн тут же выдернул оружие, и сразу нанёс колющий удар в шею невысокого силуэта перед собой. Булькающие звуки ознаменовали его победу, а затем снова крик. И только тогда Сайн понял, что кричал не его противник. Он быстро обернулся на голос, и увидел мужчину, что неистово вопил, указывая на него, и указующий перст светился алым светом, с каждым мигом всё ярче. Но вдруг тень Зана (Сайн узнал бы его силуэт при любом раскладе) выросла рядом, длинный меч рассёк клубы дыма и снёс указывающую на Сайна руку. Свечение тут-же исчезло, а следующий стремительный взмах полоснул по шее фигуре, и та, сделав шаг назад, повалилась спиной на раскошенную, громадную пастель.

Сайн быстро обернулся и убедился, что его противнику тоже мёртв. Тело дёргалось в конвульсиях на полу. Щурясь от едкого дыма, он перевернул носком сапога умирающего, и с удивлением обнаружил, что то был парнишка, лет четырнадцати, черноволосый и голубоглазый, в синей рубахе, поверх которой была надета кираса с алой птицей на груди - гербом клана Лорсат. На руке, которую он прижима к ране на шее, Сайн наметил перстень с тем же гербом.

"Сын герцога", - понял он, не испытывая угрызений совести за это убийство, ведь то всё же был бой, но чувствуя жалость к мальчику, которому пришлось умереть так рано. - "Да заберёт тебя Властитель".

Бой слева продолжался уже с участием Ханриса. Втроём они прижали к углу фехтовальщика, который один за другими, искусно отражал их удары, орудуя то мечом в правой руке, то кинжалом в левой. Но, наконец, пропустил удар Ханриса, полоснувший бедро, потерял равновесие и через мгновенье был пронзён насквозь мечом Маллида, вошедшим ему в брюхо. Оставляя на стене кровавый след, воин Лорсат медленно сполз на пол.

Почти в ту же секунду, в другом конце покоев раздались быстрые шаги, все обернулись на них, держа мечи на изготовку, готовясь вступить в бой с очередным противником. Но то была женщина, без оружия и доспехов, в синем платье с пышною юбкой. Бросившись к окну, она распахнула его и в комнату ворвался порыв ветра, развеивая дым. На руках женщина держала младенца, прижимая его к груди. По её щекам бежали слезы, губы дрожали, но достоинства она не теряла. Голубые глаза, точно такие, как и у убитого Сайном паренька, зло оглядели пятерых воинов, вышедших из-за завесы дыма. Женщина шагнула на карниз.

- Не нужно, - тихо сказал Сайн, понимая, что та хочет сделать.

В ответ герцогиня лишь плюнула в его сторону.

- Будьте вы прокляты! - сказала она, скривив губы, а затем, закрыв свои прекрасные голубые глаза и крепче прижав к себе малыша, шагнула в окно и исчезла.

- Туда тебе и дорога, шлюха, - буркнул Маллид, вытирая меч шелковым балдахином, свисающем над кроватью, на которой, залив белоснежные простыни одеялом, лежал труп молодого мужчины, с отрубленной рукой и перерезанным горлом.

- Вот и герцог Карн, - констатировал Ханрис, подойдя к телу и убрав пальцами волосы упавшие на его гладко-выбритое лицо.

- А здесь его сын, - сказал Сайн, указывая мечом на труп у своих ног.

- Жена и дочка вышли в окошко, - заключил Маллид. - Стало быть всё?

- Да, но вы взгляните, - Ханрис обвёл глазами комнату, разглядывая лежащие на полу трупы. - Не считая герцога и сына, тут их было всего четверо.

- Не может быть! - Маллид тоже начал вертеть головой и считать трупы. - Четверо бы не положили столько наших.

- А ты сам посчитай.

Сайн тоже оглядел тела и нехотя признал, что среди трупов своих сослуживцев, а всего их отправилось на захват герцога двадцать человек не считая капитана, он разобрал лишь четверых в доспехах гвардии Лорсат.

- Жаль парней, - с горечью проговорил Ломар и утёр рукавом нос.

Все молча согласились, стоя над убитыми товарищами. Были среди них друзья и просто собутыльники, и заносчивый капитан Шорн, которого все недолюбливали, но каждый заслуживал уважения и принял смерть достойно, за каждого, как и за многих других погибших в эту осаду, они выпьют сегодня вечером.

- Что за оружие они применили, кто-нибудь понял? - спросил Маллид, прервав зависшее скорбное молчание. - Я ничего подобного раньше не встречал.

- Пламя выпустил герцог, - сказал Зан, и опустившись на корточки, поднял с пола отрубленную руку. - Видите перстень? Он светился. И, зуб даю, герцог сжёг бы Сайна, подоспей я чуть позже.

- Но как такое возможно? - спросил Маллид подходя и разглядывая перстень на пальце ещё недавно принадлежащей герцогу руки.

Он был абсолютно чёрный и на вид гладкий. Перстень украшал столь же чёрный камень, внутри которого светились две алые точки, едва дрожащие, словно маленькие костерки или глаза, которыми неведомая сила, заключённая внутри, взирает на собравшихся вокруг него солдат.

- Возможно, - сказал Ханрис. - Если это вещь из прошлого.

- Да брось, - скривил губы Маллид. - Ты же не веришь в эти сказки.

- А как ты ещё можешь объяснить случившееся? Пламя, и то как долго им удавалось удерживать комнату. Я слышал, что многие герцоги собирают у себя такие вещи. И, взгляни, если не веришь, вон на тот кинжал убитого нами капитана гвардии. Думаю, что именно из-за него нам удалось справиться с этим гадом только втроём.

Труп пожилого, усатого капитана, убитого Маллидом, сидел в углу. Справа валялся меч, а левая рука ещё сжимала короткий кинжал. И правда, выглядело это оружие необычно. По лезвию, выкованному на вид из того же металла, что и перстень герцога, ползала паутинка едва светящихся алых прожилок, словно вен.

- Проклятье, - пробурчал Ломар. - Я уж было начал уважать гавнюка. А выходит, что такой ловкий он был благодаря этой... штуковине?

- Думаю, что все они были вооружены чем-то подобным, - кивнул Ханрис. - А потом, когда всё же мы начали их теснить, герцог применил своё главное оружие.

- Ну-ка дай сюда, - Маллид быстро выхватил руку герцога у Зана и схватившись за перстень, сорвал его с мёртвого пальца.

- Стой, что ты творишь, дурак?! - завопил Сайн, и кинулся к Маллиду, но тот оттолкнул друга и отступил к окну.

- Если эта штука и вправду из прошлого и способна изрыгать огонь, я должен знать как!

- Ты представляешь, как он опасен?

- Герцог смог использовать его. Значит и я смогу.

С этими словами Маллид надел перстень на указательный палец. Сжал кулак. Разжал. Затем сжал снова. Все молча наблюдали за его действиями, не зная чего ожидать.

- Я ни хрена не чувствую, - пожал плечами Маллид, подняв руку перед собой, и все, кто находился в комнате, тут же разбежались в стороны, чтобы не оказаться на пути перстня.

- Ты совсем ума лишился?! - закричал Сайн.

- С этой штукой следует обращаться осторожно, - согласился с ним Ханрис. - Мы все видели, что она творит. Может не стоит махать ею тут?

- Почему, если она так опасна, я не стал властителем пламени, или не обратился, к хренам, в пепел?

- Прежде чем я отрубил ему руку, герцог указывал перстнем на Сайна, - сказал Зан.

- Ага, - задумчиво протянул Маллид. - Ну тогда попробуем так.

Он указал пальцем в сторону распахнутого окна, и тут же струя пламени вырвалась из перстня, с рёвом устремившись наружу, шага на три-четыре вперёд.

- Забери меня бездна! - вскрикнул Зан, оказавшийся ближе всех к пламени, и отскочил в сторону, грязно ругаясь и стуча ладонями по своим щекам.

Струя пропала и Маллид расхохотался, как ребёнок, получивший новую игрушку.

- Ты мне бороду спалил! - крикнул Зан.

- Новая отрастёт! - не прекращая смеяться, заявил Маллид.

- А мог живьем спалить, - сказал Сайн строго. - Снимай его, сейчас же.

- Вот уж нет! Он мой, парни, извиняйте. Оглядитесь, может и себе что-то найдёте. Но я с этой штучкой не расстанусь.

Сайн хотел возмутиться, но тут увидел, как Ханрис уже поднимает с пола кинжал капитана гвардии.

- Глядите, что я нашёл, - подал из угла комнату голос Ломар.

Сайн обернулся, и увидел, как он несёт в руках череп.

Лопата наткнулась на что-то твёрдое, и этот звук вернул Сайна в реальность, на пятнадцать лет вперёд с того момента, как они нашли эти опасные вещи. Сколько он тогда спорил с друзьями о том, что не стоит их брать. Как истинно верующий во Властителя Циклов, Сайн знал и разделял мнение церкви о том, что всё наследие прошлого порочно. Церковь учила, что люди, возомнившие себя богами, сами же и погубили свою цивилизацию, а потом Властитель стёр даже память о них, их языки и культуру, дабы очистить грядущие поколения от греха и наставить на верный путь. Но наставить на этот путь друзей Сайн так и не сумел. Они были молоды и жаждали силы. Тогда, в комнате герцога, они нашли и другие вещи, каждую со своими возможностями. Всего девять. Но решено было, что каждый возьмёт себе по одной, а остальные они преподнесут в качестве трофеев своему королю, как и положено было поступить. Только Сайн тогда отказался брать себе такую вещь. Он знал, что трагедия неминуема, и ничего хорошего эти предметы не сулят. Так и вышло.

По-началу друзья условились, что будут прибегать к возможностям своих артефактов только в самых крайних случаях, чтобы не привлекать к себе внимания и не поддаваться их силе. Но Маллид стал делать это всё чаще, и перстень становился всё сильнее. Их связь росла на глазах, и вот уже, почти в каждом бою меч Маллида, не спроста названный Пламенем Небес, пылал, а из руки вырывались потоки огня, сжигающего врагов. И однажды, в очередном бою, рука Маллида вдруг вспыхнула, но пламя, как взбесившийся пёс, накинулось на своего хозяина. Оно стремительно поползло вверх по руке, стремясь полностью поглотить человека. И совсем чуть-чуть не добравшись до головы - потухло, а затем и сам Маллид без чувств рухнул наземь. Позже, в госпитале, он сказал друзьям, что потерял контроль всего на мгновение, но не сумей он, невероятным усилием воли, сквозь обуявшую его боль и страх, приказать огню отступить, и без сомнения погиб бы в пламени, так же, как сам сжигал врагов. На руке, шее, и спине Маллида с того дня навсегда осталась отметина в виде уродливого шрама, напоминающая о его безрассудстве. Тогда-то Ханрис, Маллид и Зан решили, что сразу как служба кончится и они обратятся к мирной жизни, закапают свои предметы, и больше никогда их не коснуться. И на это в итоге пошли все, кроме Ломара. По честному, никто тогда и не понимал, что именно делает череп, с которым так носился Ломар. Он говорил про женщину невиданной красоты, которая общается с ним, и в которую он беззаветно влюбился. Особенно яростно он стал оберегать череп после того как получил ранение и больше не смог участвовать в боях. Тогда Ломар часами сидел на постели и разговаривал сам с собой, уверяя что говорит с призраком древней жрицы затмений. Но Арсию из них никто не видел, и одержимость друга древней черепушкой легко списали на помешательство. Сейчас Сайн, кажется, понял, почему так случилось. Наверное призраку требовались силы, чтобы проявляться в этом мире. Как и артефакт Маллида, становящийся всё сильнее от регулярного использования, Арсия тоже набиралась сил, просто процесс этот оказался не столь быстрым. Но итог один - обладатель артефакта оказался на пороге смерти. И, даже понимая какова цена такой силы, что они делали сейчас? Снова выкапывали эти чёртовы штуковины.

"Властитель, прости нас!" - сказал Сайн мысленно, помогая Маллиду достать сундук из ямы.

Тот находился в мрачном нетерпении, словно все эти двенадцать лет, только и ждал момента, чтобы снова коснуться своего перстня, не смотря на то, что тот его чуть не сгубил. Маллид провёл своей обожжённой рукой по крышке кованного чёрного сундука, затем быстро щёлкнул замками.

- Стой, дружище, - сказал вдруг Сайн, явственно чувствуя тяжесть нависшей над ним беды. - Может нам всё же не стоит этого делать?

- Ты слышал, что сказал Ломар? - проговорил Маллид не оборачиваясь. - Нам нужны эти вещи, чтобы сражаться.

- Нужны ли? Не окажутся ли они опаснее для нас, чем эти твари из леса? Посмотри, что один такой предмет сделал с Ломаром. И что сотворил с тобой. Мы поклялись, что больше их не коснёмся.

- Поклялись, - кивнул Маллид. - Но только когда покинем поля боя, помнишь? Когда наша война закончится. А теперь, ты разве не видишь, война явилась прямо к нашему порогу. Так или иначе, скоро нам вновь предстоит вступить в бой. А в любом бою, исход решает оружие, которым ты владеешь.

С этими словами, Маллид откинул тяжёлую крышку.

Ханрис не помнил, в какой конкретно момент тьма начала рассеиваться перед ним. Это случилось так плавно и естественно, словно само собой разумелось. И он ничуть тому не удивился, пока вдруг не задумался о том, что в месте где он оказался, нет никаких источников света, и не видны отсюда были: ни солнце, ни звёзды, ни Рунон. Однако кромешная тьма, царящая здесь, перестала быть ему преградой. Слух и обоняние тоже заметно обострились, но наравне с тем, что он теперь видел в темноте, всё остальное отходило на второй план.

После того, как он вкусил плоти оленя, Ханрис забылся глубоким сном. Сколько пробыл в нём - не знал, но когда проснулся, чувствовал себя просто великолепно. Ни одна рана больше не болела, все они остались лишь шрамами на теле, словно давно зажившими. Даже страшный укус, который должен был оставить Ханриса калекой на всю оставшуюся жизнь, зажил и более не беспокоил и не мешал подняться на ноги. Более того, Ханрис вдруг понял, что может вдохнуть полной грудью. Ему этого не удавалось уже давно, и любая попытка заканчивалась приступом кашля. Пропали и хрипы, которые сопровождали его дыхание. Смертельный недуг отступил. Исчез без следа, хотя сулил ему кончину уже в самом ближайшем будущем. Тело же налилось такой силой, какую Ханрис не ощущалась со времён своей молодости.

После того как схлынула эйфория от новых ощущений своего здоровья и крепости, в голову охотнику стали приходить разные вопросы, главным и самым болезненным среди которых был:

"Чем же я заплатил за такое чудесно исцеление?"

Все ответы, которые он смог придумать, заставляли сердце замирать от ужаса. Тогда-то Ханрис наконец и обратил внимание на то, что стал зрячим. Мрак рассеялся, и хоть мир не наполнился красками, а остался словно-бы чёрно-белым, будто погружённым в вечные сизые сумерки, всё же окружение он видел довольно чётко. А находился Ханрис в какой-то узкой пещере, где едва смог бы подняться в полный рост. Выход отсюда был лишь один, и из него тянуло множеством разных запахов, но в первую очередь охотника привлёк аромат воды. Прислушавшись, он различил и её звук: приятное тихое журчание. Тут же жажда дала о себе знать, и Ханрис, не желая больше задаваться сложными вопросами, отправился искать на них ответы.

Пещерка резко заворачивала через пять шагов. За поворотом потолок стал ещё ниже, и с каждым шагом всё более опускался на голову Ханриса, заставляя его вначале присесть, затем лечь и ползти, но совсем недолго. Скоро лаз вывел его в пещеру куда больших размеров. С её сводов, находящихся на высоте тринадцати-пятнадцати хвостов, свисали острые сталактиты, а их близнецы торчали из пола, превращая эту вытянутую пещеру в зубастую пасть гигантского каменного создания. И здесь он оказался не один. Сразу же заметив это, Ханрис застыл, высунув из своего лаза одну только голову и правую руку.

Семь омерзительного вида существ, с грубой серой кожей и клоками густых белых волос по всем телу, сидели тут и там, возле зубов-сталагмитов. Четверо спали, сгрудившись группками по две твари, и прижавшись друг к дружке как старые любовники. Ещё двое хрипели, рычали и дёргались на полу, молотя друг друга лапами, и вначале Ханрису показалось, что они дерутся, а затем он заметил, какие движения те производят телами и понял, что эти мерзкие твари совершают половой акт. От данного осознания Ханриса чуть не вывернуло наизнанку и он поспешил отвернуться. Последняя тварь в одиночестве сидела в углу и самозабвенно ковыряла когтями что-то белое. Присмотревшись, Ханрис понял, что это длинная кость, не человеческая, скорее оленья. И тварь ковыряла её острыми когтями, как ножом, пытаясь вырезать какую-то форму. Ему тут же вспомнилось ожерелье снятое с убитого в пещере монстра. У этого на шее и на запястьях весели похожие украшения, и ещё у нескольких тварей в пещере он заметил такие-же.

"Властитель всемогущий! Я прямо у них в логове!"

Ни одно из существо пока не обратило на него внимания, и Ханрис внимательно огляделся.

Из пещеры вело множество ходов, испещрявших каменные стены как пчелиные соты. Некоторые были таки-же узкие, как и лаз из которого он вылез, а иные даже ещё уже. Но были и большие коридоры, уводящие в неизвестность.

Пахло здесь гнилым мясом, запёкшейся кровью и звериным потом, но Ханрис отметил это с безразличием. Просто запахи - они больше не были ему отвратительные, лишь несли в себе некую информацию, из которой Ханрис без труда вычленил самую важную для себя - воду, а остальное сделал фоном.

Оказалось, что вода находилась прямо здесь, он стекала по дальней стене пещеры, собираясь в малюсенькое озерцо. К нему и стоило направиться в первую очередь, но как он мог пройти мимо всех этих тварей незамеченным?

Ханрис раздумывал над этим некоторое время, всё так же не шевелясь, а затем пришёл к неутешительному выводу:

"Они меня не тронут. Я теперь, в некоторой степени, один из них" - от этой мысли стало противно, и Ханрис тут же поправился: - "Они считают меня одним из своих".

Иного объяснения не находилось, и Ханрису пришлось принять, что его неожиданное исцеление связано с тем, что эти чудовища с ним сделали. Но что бы они там не сотворили, одной из таких тварей охотник становиться не собирался. Он выздоровел, раны затянулись, тело обрело силу а глаза теперь видели в кромешном мраке? Отлично, он использует всё это, чтобы выбраться отсюда. Сразу, как только напьется воды.

Ханрис, всё же действуя осторожно, не желая привлекать к себе ненужного внимания местных жителей, стал выбираться из своего лаза. Когда вылез полностью, заметил, что на него посмотрел тот, который занимался поделкой, но во взгляде жутких жёлтых глаз не появилось никакого интереса, а через пару секунд тварь вновь вернулась к своему занятию.

"Значит я прав, они считают меня своим".

Ханрис не знал, радоваться этой мысли или пугаться её. И решил просто принять как данность и использовать себе во благо.

Занятные половым актом монстры двигались всё быстрее, их порыкивания и отвратительные гортанные хрюканья становились всё громче - кажется дело шло к своей кульминации. Благо, что путь Ханриса лежал в другую сторону, он искренне не хотел проходить рядом в такой интимный момент. И всё же дорога к воде неизбежно вела через двух других спящих тварей. Ханрис стал осторожно обходить их, ступая мягко и аккуратно, но один из них таки открыл веки и вперил в него свои жёлтые глаза. На какое-то мгновение они замерли, глядя друг на друга, а затем тварь рыкнула, и резко подавшись вперёд махнула когтистой лапой, от которой Ханрис едва успел увернуться, отступив на шаг назад и с некой хладнокровностью отметив, что и рефлексы у него теперь стали куда лучше, чем были когда-либо в жизни. Он приготовился отражать новую атаку, но тварь лишь оскалилась на него, а затем вновь опустила голову на пол и закрыла глаза.

"Решил, что я пристаю к твоей женушке, уродец?" - подумал Ханрис, не различив никаких выраженных половых признаков (не то чтобы он их искал), но подумав, что эта парочка, прежде чем уснуть в объятиях друг друга, занималась тем же самым, что и те, чьи рыки гулких эхом сейчас разлетались по пещере.

Добравшись наконец до маленького озерца, Ханрис упал на колени, и долго, жадно пил ледяную воду, чувствуя как приятный холод растекается по его телу. Напившись он умыл лицо, шею и руки, постаравшись, правда без особого усердия, смыть с них запёкшуюся оленью кровь. Отражения своего в глади озера он не увидел, было слишком темно, лишь слабо светились две жёлтые точки, глядящие на него из воды.

"Видать нельзя научиться видеть в темноте, не обретя глаза демона" - с горечью подумал он, боясь осматривать себя в поисках иных изменений, которые могли произойти с его телом. Он не хотел знать, насколько сильно теперь похож на этих монстров. Пока не хотел.

Утолив жажду, Ханрис вновь стал прислушиваться к запахам, царящим в пещере, и наконец вычленил тот, который искал, едва уловимый, и всё же это был запах хвои и полога осеннего леса, запах свежего горного ветра, запах свободы. Из этой пещеры был выход, не могло не быть, и Ханрис теперь знал в каком направлении тот находится. Не желая более ни минуты оставаться в логове этих мерзких чудовищ, он поднялся и направился в один из больших ходов, ведущих прочь.

Тоннель спускался, затем поднимался, дважды разветвлялся.

"Какая-то огромная сеть пещер" - подумал Ханрис, и вновь, ориентируясь на свой тонкий нюх, выбрал направление.

Запах леса опьянял, становясь всё сильнее. Он двигался прямо к выходу, оставалось пройти совсем немного и, понимая, что вот-вот вынырнет из удушливых подгорных ходов, Ханрис уже готов был перейти на бег, как вдруг, за очередным поворотом, ему путь преградили сразу две твари. Они вынырнули из узких боковых ходов, словно только того и ждали. Первая свирепо зарычала, и как только Ханрис повернулся, готовясь сцепиться с ней и убить, пусть хоть голыми руками, лишь бы выбраться отсюда, вторая, вынырнув сбоку, сбила его с ног мощным толчком в плечо. Ханрис покатился по полу, но быстро встал на ноги. Однако твари больше не нападали. Они встали в проходе, полностью перегородив его.

- Выпустите меня! - истошно завопил Ханрис и ринулся вперёд, не в силах устоять перед желанием как можно скорее оказаться на поверхности.

Одна тварь кинулась ему навстречу. Он увернулся от удара когтистых лап, поднырнув ей под руку. Проскользнул мимо, но тут же получил удар от второй, полоснувший ему по груди. Ханрис отскочил в сторону, но не достаточно быстро, и его спину обжёг новый удар, располосовавший кожу между лопатками четырьмя длинными и глубокими ранами.

Ханрис завопил от боли и кинулся к стене, спасаясь от нового удара, а затем, вжавшись в камень спиной, сделал несколько шагов в обратную сторону. Стражи не сдвинулись с места.

"Они меня не выпустят" - с досадой понял он.

Свобода была так близко. Оставалось сделать двадцать, ну может тридцать шагов, и где-то там, за поворотом должен был быть выход. Ханрис точно это знал. Там могло светить солнце или звёзды - Ханрис не ведал день сейчас или ночь, он даже не мог понять, сколько времени уже провёл тут. Но не желал оставаться более ни минуты. Вот только как пройти мимо этих свирепых стражей?

- Вот был-бы у меня меч! - выкрикнул он, не в силах сдерживать негодование. - Тогда бы сразились на равных, ублюдки!

Одна из тварей зарычала на него в ответ, демонстрируя огромные жёлтые клыки. Едва ли поняла, что он сказал, скорее просто предупреждала, что приближаться не стоит.

"Что же делать? Что делать?!"

- Зачем я вам? Отвечайте!

Вновь в ответ лишь рык. Монстр сделал шаг в его сторону, Ханрис два шага назад. Раны горели огнём, он чувствовал как по груди и спине течёт кровь, и не хотел больше получать ни одной.

"Они ведь ни черта не понимают, не могут говорить. Но знают, что меня нельзя выпускать, значит кто-то дал им такой наказ" - Ханрис стал судорожно размышлять.

Был ведь кто-то во тьме, кто говорил с ним, заставил вкусить плоти оленя.

"Он меня понимал. Знал язык. И я нужен ему с какой-то целью. Значит необходимо выяснить с какой. Добиться, чтобы этот монстр выпустил меня".

И тут же рык раздался в его голове:

"Тебе не уйти, Ханрис! Ты теперь один из нас, Ханрис!"

- Кто ты?! - завопил он, озираясь по сторонам, и узрел чудовище, стоящее прямо у него за спиной.

Этот был выше остальных, а его голову венчали громадные рога.

"Ты будешь жить здесь, Ханрис! Будешь охотиться с нами, Ханрис! Будешь есть с нами, Ханрис! Будешь поглощать чужие жизни, Ханрис! И будешь служить мне, Ханрис!"

- Служить? А не пошёл бы ты в Бездну?!

"Будешь служить мне, Ханрис!" - прорычал рогатый монстр и живот Ханриса тут-же свернулся от невыносимой боли. Ноги подкосились, и он упал на колени, обхватив себя руками. Эта жуткая боль шевелилась в его кишках подобно живому существо, рвалась из желудка, пытаясь разорвать плоть и проломить грудную клетку как птенец, вылупляющийся из яйца.

Скоро она стала спадать, и Ханрис ощутил слабость во всё своём теле а так же приходящий на смену боли невероятный голод, который пульсировал спазмами.

"Я твой хозяин, Ханрис! Ты мой охотник, Ханрис! Ты мой воин, Ханрис! Будешь служить - будешь есть, Ханрис! Будешь есть - будешь жить вечно, Ханрис!"

Его трясло, вязкая слюна наполняла рот, лилась ручейками с онемевших, едва двигающихся губ.

- Что... Что ты со мной сотворил? - спросил он, с невероятным трудом подняв отяжелевшую голову и взглянув на своего нового хозяина, в чьей безраздельной власти теперь находился.

"Сделал тебя одним из нас, Ханрис! Сделал тебя бессмертным, Ханрис! Будешь служить - будешь есть, Ханрис! Будешь есть - будешь жить вечно, Ханрис!"

- Мне не нужна вечная жизнь! Я хочу вернуться домой. Отпусти меня, зачем я тебе?

"Чтобы служить, Ханрис! Чтобы охотиться, Ханрис! Чтобы приводить новых охотников, Ханрис!"

- У тебя достаточно охотников, разве нет?

"Никогда не достаточно, Ханрис! Нас должно быть больше, Ханрис! Нам нужно есть, Ханрис! Мы живём вечно, Ханрис! Мы ненасытны, Ханрис!"

- Но как же моя семья? Ты обещал... я помню, ты обещал, что я снова увижу их. Ты обещал!

"Ты увидишь их, Ханрис! Отец Ханрис! Охотник Ханрис! Воин Ханрис! Ты увидишь их здесь, Ханрис!"

- Что? Здесь? Нет!

Мысль о том, что его возлюбленная Весна, его малютка Лилейн, его сынишка Никам, окажутся здесь, во власти этих тварей, привела Ханриса в ужас.

"Они будут одними из нас, Ханрис!" - продолжала тварь.

- Нет, нет! Только не они! Не смей их трогать! - в порыве гнева Ханрис постарался подняться, но желудок снова опалила боль, словно в него упали раскалённые угли, и охотник рухнул на каменный пол пещеры.

"Вы будете охотиться вместе, Ханрис!"

- Нет, пожалуйста, не надо!

"Вы будете вместе служить мне, Ханрис!"

- Нет! Оставь их! Оставь. Я молю тебя!

Но тварь уже пропала, то-ли бесшумно отступила во мрак, то-ли развеялась как мираж. А те двое стражей, преграждавших путь Ханрису, убрались обратно в свои норы. Но он больше не предпринимал попыток добраться до выхода. У него просто не было сил. Рогатый желтоглазый демон лишил его воли, лишил надежды на спасение и оставив лишь невероятный голод. И когда Ханрис пришёл в себя, понял, что не может думать ни о чём другом, мысли о детях и жене, о друзьях, живущих в Сером Доле, о постигшей его кошмарной участи, страшно путались, и лишь одна мысль, одно единственное желание, было чётким и ясным - он хотел утолить свой голод. Все его органы чувств теперь работали только на поиск пищи. И она была где-то там, во тьме, в глубине пещеры.

Едва найдя в себе силы подняться на ноги, Ханрис зашагал назад во тьму, уже не думая больше о столь манящей его совсем недавно свободе. Он рыскал по тёмным коридорам древних пещер в поисках жизни, которую сможет отнять. Спотыкался, падал, поднимался и снова искал. Он не считал шаги и повороты, не составлял в голове карты, ему даже не приходило такое в голову. Он искал пищу, и, в итоге обнаружил её в узкой тупиковой пещере, прямо у себя над головой. Стая летучих мышей висела на потолке. Они попискивали и шевелили крыльями, а весь пол был устлан их помётом, что совершенно не волновало Ханриса. Его больше ничего не волновало, кроме этих маленьких тварей, в чьих тельцах текла тёплая вкусная кровь.

Присев, подобно дикому зверю, он несколько секунд наблюдал за ними, размышляя как лучше достать себе такую мышку. Затем, разбежавшись, оттолкнувшись от стены, и сумел подпрыгнуть почти до самого потолка пещеры. Пальцы сомкнулись на одно из тварей. Та истошно запищала в его руках, и ещё раньше чем Ханрис приземлился, все остальные с перепугу сорвались со своих мест, и принялись кружить над ним, громко пища и хлопая крыльями. Резким выпадом Ханрис схватил ещё одну. Затем откусил голову первой, наслаждаясь наполнившей рот тёплой, солёной кровью. Маленький черепок мыши хрустнул во рту. Второе трепещущее создание Ханрис с силой сдавил в руках, пока не почувствовал как ломаются её косточки, и как по его пальцам текут струйки крови. Тогда он бросил свою добычу на пол, и принялся хватать других, при том продолжая тщательно работать челюстями, пережёвывая голову летучей мыши. Он поймал ещё трёх, прежде чем последние из стаи наконец покинули пещеру. Не слишком сытный обед, но и этого хватит, чтобы хоть немного утолить голод. Ханрису главное было не их мясо и кровь, а та жизнь, которой была наполненная их трепещущая плоть. И пока эта жизнь не угасла он должен был поглотить её, чтобы жить самому, чтобы его раны затянулись а тело вновь налилось силой. И это было так прекрасно, выпивать их маленькие жизни досуха, ощущая как они разливаются по мышцам, становятся частью его естества. И никаких более мыслей о свободе, о доме, о жене и детях. Лишь о жизни. Вечной жизни охотника и убийцы!

Илия не знала, как должна выглядеть волхаринская деревня. Ей представлялось поселение сокрытое в чаще дремучего тёмного леса, преимущественно состоящего из громадных елей. Дома в этой деревне должны были стоять прямо меж деревьев. Их крыши покрывал бы мох, а стены оплетали лозы дикого винограда, и повсюду, по соседству с людьми должны были бродить дикие звери. Такой образ сложился в её голове из обрывков историй, рассказываемых проезжими по тракту купцами, а так же из сказок, в которых эта земля звалась Священным Лесом, и именно лесу и диким его обитателям отдавалось особое значение в мировоззрении волхарин. Но, как оказалось, этот образ не имел ничего общего с реальностью.

В первую очередь стояла деревня Весны совсем не в глухой чаще. Лес виднелся по левую руку и прямо, но довольно далеко, а вокруг поселения стелились поля, в которых, тут и там, двигались маленькие фигурки работающих людей. Большую часть урожая уже собрали, и теперь над чёрной землей возвышались только нелепые и немного пугающие соломенные пугала на жердях, чью рваную одежду нещадно трепал ветер. Сама деревня была обнесена высоким частоколом, из-за которого, с тракта выглядывали только остроконечные крыши. Когда же Илия с Весной въехали в распахнутые настежь ворота, девочке открылись большие и малые одноэтажные срубы, что стояли не ровной линией, как в Медовом Холме, а образовывали замкнутые круги, каждый следующий меньше предыдущего. Расстояние между срубами было достаточным, чтобы свободно ходить и даже проезжать на телеге. И, конечно-же, по деревне не бродили никакие дикие звери. Разве что куры, да несколько собак, небольших и вислоухих, со смешными крючковатыми хвостами, но явно не одичалых. Две из них бросились к Весне и Илии с истошным лаем и принялись носиться вокруг их лошадей, но близко не подходили и не скалились, из чего девочка сделала вывод, что это скорее глашатаи, оповещающие хозяев о прибытии чужаков, нежели охранники, и бояться их не стоит. А ещё, на самом верху косой крыши одного из домов Илия заметила черного кота с белым воротничком, который лениво умывался, а когда они проезжали мимо, бросил на гостей надменный взгляд, после чего вернулся к своему занятию. Все другие животные оставались в своих деревянных загонах: овцы, козы, свиньи, да прочий домашний скот. Никаких вам мудрых оленей с громадными рогами и волков размером с лошадь по деревне не бродило. Если таковые и водились в Волхарии, то уж точно не здесь. Однако Илию сей факт не разочаровал, а скорее даже обрадовал. Глядя на эти дома, мало чем отличные от их собственного, и на встречных русоволосых людей, - женщины носили длинные косы и были одеты в светлые сарафаны, а сплошь бородатые мужчины носили свободные рубахи и штаны, - занимающихся всё теми же, привычными ей людскими делами, Илия ощутила спокойствие. Она и прежде встречала волхарин, много раз, а Весну и вовсе знала с детства, и никогда не находила их какими-то отличными или чуждыми ей самой. Но всё же, почему-то думала, что там, в самой Волхарии, этот народ живёт диковинной и необычной жизнью, которую она никак не сумеет постичь. Эта чуждость волновала Илию всю дорогу, но теперь её тревоги в раз развеялись и девочка ощутила как стало легче у неё на душе.

Местные мало обращали на них внимания, деревня стояла вблизи тракта и приезжие не были тут редкостью, и лишь некоторые, узнав Весну, махали ей рукой и добродушно улыбались, а один седой старичок, сидя возле колодца с ведром воды и черпаком, даже окликнул её по имени и справился как поживают муж и дети. Весна ответила ему, что всё прекрасно, а другим улыбалась и кивала. Илия же чувствовала себя крайне смущённой в эти моменты, потому что не знала, как поступать правильно: отвечать на приветствие, адресованное не ей, или молчать и смотреть в сторону, тем самым, возможно проявляя неуважение к местным. Она всё же выбрала второй вариант, и так как Весна на сей счёт ей ничего не сказала, решила, что поступает правильно.

Они проехали через всю деревню к широкой поляне в центре, и остановились у длинного дома, с открытым крыльцом, одного из самых больших в поселении. И не успели спешится, как изнутри им навстречу вышли двое мужчин. Тот, который шёл впереди, сперва показался Илии ровесником её отца, и только когда приблизился, девочка разглядела паутину глубоких морщин вокруг глаз и покрывшуюся стариковскими пятнами кожу рук, что выдавали в нём человека великовозрастного. Шедший следом мужчина явно был молод, но густая борода сильно сбивала с толку в попытках определить его возраст. Оба они были высокими, тот что старше, казался шире в плечах но больше в животе, а младший обладал более густой и длинной шевелюрой светло-русых волос, собранных белой повязкой, опоясывающей голову. Так же, явное родство выдавали зелёные глаза, широкие носы и округлые лица.

"Братья?" - предположила Илия. - "Нет. Скорее отец и сын".

- Весна, душа моя, мы уж думали ты позабыла к нам дорогу, - басистым, но при том очень приятным, раскатистым голосом, напоминающим рокот грозы в отдалении, поприветствовал старший и распростёр перед женщиной свои объятия.

- Дядя Горын, - Весна тепло обнялась с первым мужчиной, затем, более сдержанно и коротко, со вторым. - Как же это, скажи на милость, я могла бы вас позабыть?

- Так ведь с позапрошлой весны не объявлялась, если память мне не изменяет. Для людей близких и родных срок не малый, знаешь ли.

- Не малый, - виновато согласилась Весна. - Нет мне оправданий, дядюшка. Совсем забегалась, закрутилась, и не заметила как время прошло.

- Жизнь, она такая, - закивал старик. - Как резвый конь, что ли. Если дашь волю, мигом унесёт прочь. Её нужно придерживать, и время с умом тратить.

- Стараюсь, как могу. Без твоих советов, вестимо, это становится всё труднее с каждым годом.

- Ой, да брось, девчонка, лить мне на уши свой сладкий мёд, - забранил Весну Горын, но по-доброму, как-бы в шутку. - Когда же это ты к моим советам-то прислушивалась? Лишь брыкалась да шипела, что змеюка, мол отстань Горын дядюшка, сама всё знаю.

- Ну не сердись, дядюшка. Пониманием приходит с возрастом. Кто жизни не видел, да горя не хлебнул, тот и от других об том слушать не хочет.

- Правда твоя, - снова закивал старик.

Не знающая куда себя деть Илия переминалась с ноги на ногу и тёрла повязку, под которой покоилась её изуродованная щека. Почему-то рана, которая явно на всю жизнь оставит шрам на лице девочки, совсем не волновала её. Правда онемение, вызванное приложенными к щеке, размоченными травами Весны, уже начинало спадать, и Илия ощущала всё нарастающий зуд, за которым скрывалась медленно пробуждающаяся боль.

Решив, что как-то не хорошо стоять столбом за спиной у Весны, радушно болтающей с людьми которых давно не видела, Илия подошла к лошади волхаринки, чтобы проведать сестру. Зана, казалось, спала, опустив голову на грудь. В таком состоянии она провела почти всю поездку, изредка пробуждаясь и что-то мыча, пару раз даже пыталась вырываться, но Весна быстро успокаивала девочку.

Илия протянула руку и коснулась кисти сестры, осторожно и нежно, намереваясь лишь аккуратно разбудить её и сообщить, что они приехали. Но даже от такого малейшего прикосновения Зана пробудилась резко, как от кошмара. Она вздрогнула, одернула руку, словно ту ужалила пчела, и уставилась сверху вниз на сестру непонимающим, но уже налитым каким-то диким, безумным голодом, взором. Илия едва подавила в себе желание отшатнуться.

- Сестрёнка, - сказала она тихо. - Мы приехали в волхаринскую деревню. Здесь тебе помогут.

Зана даже не огляделась. Она не спускала этого жуткого взора с сестры, а по её подбородку, из под промокшего кляпа, побежала тоненькая струйка слюны.

- Тут всё совсем не так, как мы думали, - продолжила говорить Илия, услышав предательскую дрожь в своём голосе. Она уже пожалела, что подошла к сестре, и теперь не знала, как уйти из под этого взгляда или что говорить, когда на тебя смотрят вот так, подобно волку, изучающему пойманного зайца.

К счастью, на помощь ей пришла Весна. Волхаринка произнесла её имя, и девочка обернулась.

- ... а ту что на коне, зовут Заной, - продолжала Весна представлять своих спутниц мужчинам.

Оба пристально уставились на них.

- Добрый вечер, - проговорила она смущённо.

- Илия, это мой дядя Горын, - представила Весна старика. - Он староста деревни. А это его второй сын, Буян.

- Добрый вечер, - снова произнесла Илия, чувствуя себя очень глупо, но не зная, что ещё может сказать.

- Вижу, вы проделали большой и трудный путь, - обратился Горын к Илии, но перед тем на несколько секунд остановил глаза на Зане, густые брови его опустились и взгляд стал хмурым. - Должно быть, страшно устали?

- Это правда, - ответила за Илию Весна. - Чтобы добраться досюда затемно, мы почти не сходили с лошадей.

Одной усталостью, от которой Илия и правда едва держалась на ногах, дело не ограничивалось. Мышцы ног девочки ныли при каждом движении, равно как и спина, а на внутренней стороне бёдер и на ладонях, огнём горели мозоли.

- К чему же такая спешка? - удивился Горын.

- Эти девочки в большой беде, как и их родители, - пояснила Весна, вновь обернувшись к нему и Буяну. - Потому мы и здесь. Я должна сегодня же встретиться с бабой Дариной.

Взгляд Горына стал ещё мрачнее, а его сын вовсе опустил глаза. Весна тут же заметила это и обеспокоено спросила:

- В чём дело?

Горын пожевал губами, прежде чем ответить, и у Илии сердце ушло в пятки.

"Что-то случилось с этой бабой Дариной!" - поняла она. - "Умерла? Но если так, кто же поможет Зане?!".

От этих мыслей она чуть не расплакалась, хотя никто ещё ничего не сказал. Сказывалась страшная усталость и тревога за будущее её семьи.

- Пойдёмте-ка в дом. Что на улице стоим, как чужие? - наконец сказал Горын. - Думаю часок у вас найдётся, солнце ещё не село. Фима угостит вас рыбным супом, да свежеиспечённым хлебушком, потом девочки отдохнут, а мы с тобой потолкуем.

Весна не стала возражать, но когда волхаринка оглянулась на Илию, та заметила в её глазах беспокойство.

- Разве нам не нужно скорее отправляться к этой ведунье? - спросила девочка, едва сдерживая рвущийся из горла ком паники и подступившие к глазам слёзы.

Она страшно устала и даже думать не хотела о том, что снова придётся лезть в седло. Но уклончивый ответ Горына в купе с жутким, нечеловеческим взглядом Заны, пугали Илию. Надежда ускользала, снова неопределённость ширилась в её сознании, и девочка готова была проехать этот путь ещё раз, да хоть десять раз, пока не упадёт с коня замертво, лишь бы избавиться от страха и неведения.

Весна глянула на Зану, затем снова на Илию, вздохнула и сказала:

- Горын прав, нам нужно передохнуть, хотя бы один час. До дома бабы Дарины отсюда меньше лиги пути, а дорогу к нему я найду даже в сумерках, не волнуйся.

Илия лишь кивнула. Что ей ещё оставалось?

- Мне всё это не нравится, - сообщил тихо Маллид Сайну, пока они наблюдали за тем, как Ломар прощается со своими собаками.

Выглядело это именно так и иначе назвать было нельзя. Ломар опустился на колено в центре загона, и трепал за ухом то одного, то другого пса, позволял им лизать себя в лицо и ластиться. Один из молодых кобелей встал на задние лапы и чуть не уронил Ломара, но тот лишь рассмеялся. Только Зоркий сидел у входа в загон и тихо наблюдал за происходящим.

- Да уж, точно, - сказал Сайн, покосившись на друга. Тот стоял, скрестив руки на груди и на его пальце блестело кольцо.

- Он действительно собрался помирать? - пробурчал Маллид хмурясь.

- Понятия не имею.

Все необходимые приготовления, которые потребовал сделать Ломар, они закончили. В центре небольшого круга, освещённого четырьмя факелами, покоился череп Арсии, рядом лежал меч Ломара, а так же кинжал, неровное, ребристое лезвие которого бело сделано из вулканическое стекла, а внутри, словно вены, едва мерцала паутина изумрудных прожилок. Кривая рукоятка его была вырезана из белой кости. Вещь некогда принадлежала Ханрису, и должна была сегодня к нему вернуться, дабы помочь сбежать из логова демонов, но Сайн не мог взять в толк, каким образом Ломар собирается это провернуть. Пришлось принять тот факт, что во всём происходящем были замешаны силы, о которых он не имел ни малейшего представление и каковых предпочитал бы никогда не касаться. Где пролегают границы возможностей этих сил - Сайн не мог даже вообразить, но искренне надеялся, что таковые имеются и их можно обозначить, а иначе... как вообще возможно будет спокойно жить дальше в этом мире, зная, сколь близко сверхъестественное может подступить к порогу его дома?

"За всё приходится платить" - вот единственное, что он знал. И цена Ломара стала ему уже понятна, а вот каковую цену придётся заплатить им, ещё предстояло выяснить.

Ломар наконец вышел из загона, и, в компании Зоркого, направился к ним.

- Пообещайте мне две вещи, - обратился он на ходу к своим друзьям.

- Мы все внимание, - с иронией откликнулся Маллид.

- Во-первых, позаботьтесь о моих псах. Этих можете раздать, - он махнул рукой в сторону загона. - Деревенские или волхарины их возьмут, может каких и себе оставите. Главное, не бросайте подыхать там, - Ломар уставился на них и дождавшись когда Сайн кивнул, продолжил: - Зоркого заберите себе. Он очень смышлёный. Твои дочери смогут позаботиться о нём, Сайн. Не отдавайте никому чужому, прошу.

- Обещаю, - сказал Сайн.

Ломар остановился у круга и оглянулся на свой дом. Смотрел на него не отрываясь с минуту.

- И ещё одно, - он подёрнул плечами, и словно постарался распрямить сгорбленную спину. В его глазах блеснула искорка злости, даже ненависти. - Когда всё кончится и вы заберёте собак, сожгите здесь всё дотла.

Он посмотрел в глаза Сайну и тому ничего иного не оставалось, как снова кивнуть.

- Темнеет, - сообщил Маллид, намекая Ломару, что пора начинать.

- Это хорошо, - сказал Ломар, проходя в круг. - Хорошо для Ханриса. Теперь он один из них, и едва ли смог бы сбежать при свете дня. В сумерках же у него будет больше шансов.

Маллид промолчал, но Сайн слышал, как он скрипнул зубами и шумно выпустил носом воздух.

Ломар снял с себя рубаху, откинул в сторону, и, оставшись голым по пояс, медленно и тяжело опустился в центре круга на колени. На спине его отчётливо виднелся уродливый кривой шрам, что шёл от правой лопатки, вдоль позвоночника вниз, и, над самым копчиком, резко изгибался в обратном направлении, оставляя отметину, более всего схожую с рыболовным крючком. Именно эта страшная рана, полученная в самом конце его службы, превратила Ломара в калеку, и глядя сейчас на неё, Сайн подумал о том, насколько же людская жизнь подвержена случаю, как одно решение, одна ошибка или успех противника, могут навсегда её изменить. Как бы он хотел, чтобы того дня не было, как и дня, когда они отыскали эти артефакты. Но, случись так, и может статься, что сегодня они оказались бы беззащитны против желтоглазых тварей. Что же из этого следует?

"Нам не дано осознать волю Властителя, пока не дойдём до конца пути" - сделал вывод он. - "Лишь дочитав книгу до последней строчки, можно понять все хитросплетения сюжета, которые задумал её автор. С нашей жизнью точно так же".

Зоркий сел рядом с хозяином, и Ломар потрепал его по загривку.

- Ну вот и всё, дружище, - сказал он, и пёс лизнул хозяина в шею. - Мы оба знали, что это день настанет. Честно скажу, я думал, что придёт он гораздо раньше. Время отведённое нам и без того дар, за который мы оба должны быть благодарны. Теперь наши пути расходятся, но продолжатся. Мы с тобой прекрасно знаем, что ничего в этом мире не кончается, лишь меняет свою форму.

Ломар поднял глаза к затянутому тучами небу и глубоко вдохнул в лёгкие осенний воздух. И в тот момент, словно пропустил через себя всю вселенную, позволил ей наполнить своё сознание незримой и вечной сутью бытия.

- История никогда не завершится, - заключил он и, наклонивший в сторону пса, чуть опустил голову.

Зоркий сделал то-же. Они соприкоснулись лбами и так, в молчании застыли. Ветер трепал одежду и волосы Ломара, шерсть Зоркого, и заставлял плясать пламя факелов.

- Чего он там застыл? - буркнул Маллид.

- Давай просто дадим ему время, - сказал Сайн, чувствуя невероятную тяжесть на сердце и зная, что Маллид испытывает то-же, просто выражает иначе.

- Надеюсь он не заснул, - продолжал бурчать тот, но за этой раздражительностью и злой насмешкой, скрывалась боль. Оба, и Маллид и Сайн, хоть и не могли постичь природу того, что будет здесь происходит, осознавали, что Ломар приготовился к смерти. Принять это было нелегко.

Наконец Ломар отстранился от Зоркого и положил руку на череп Арсии. Через несколько секунд надписи на нём засветились и ветер рядом с ним, закрутившись в лёгкий вихрь, вдруг стал обретать форму. Это происходило столь плавно, при том так быстро, что выглядело в глазах Сайна абсолютно естественно, и лишь умом он понимал, что такового быть не может.

Призрак чернокожей, прекрасной Арсии возникший из воздуха, был сотворён из нитей сумерек, обтёсанных ветром до изящной человеческой формы, которая ожила и пришла в движение.

Арсия опустилась рядом с Ломаром. Погладила зоркого, затем спросила возлюбленного:

- Ты готов?

- Я был готов к этому с самого первого дня нашей встречи.

- Но ведь ты даже не представляешь, что будет дальше.

- Ты много мне об этом рассказывала.

- И всё же не достаточно, чтобы понять.

- Значит тебе ещё есть что мне показать, - Ломар взял её руку, прижал к своим губам, поцеловал. - Я готовь отправиться за тобой в вечный сумрак.

Отпустив руку возлюбленной, Ломар поднял с земли свой меч. Некоторое время взирал на него, словно видя в отражении лезвия все те сражения, которые прошёл, всех врагов, которых одолел, и всех друзей, которых потерял.

- Битв было так много, - сказал он, поднимая глаза на Арсию. - И я готов к ещё одной.

- Да исполнится воля твоя, возлюбленный мой.

Арсия взялась за рукоять меча и резко поднявшись, выдернула его, словно доставая из ножен. Левая рука Ломара не отпустила лезвие, и Сайн увидел, как острый, наточенный сегодня же, пока они выкапывали артефакты, клинок, оставил глубокую рану на ладони Лормара. Но тот не одёрнул руку и даже не подал виду, что испытал боль. Раскрыв свою ладонь, по которой заструилась кровь, он с безразличием взглянул на рану, а затем опустил руку на череп, и тёмные ручейки крови стали сбегать по нему.

Арсия, без малейшего усилия воздела меч над головой так, чтобы острие его было направлено в небо. По стали побежали струйки крови Ломара.

- Великая Мэй! - выкрикнула она. - Ты смерть и жизнь! Ты ночь и день! Ты затмение и свет!

- Что она, Бездна их раздери, собирается делать? - напрягся Маллид.

Ломар, не убирая руку с черепа, поднял голову и воззрился на Арсию за благоговением, с каким, должно быть, в те далёкие, ушедшие времена, взирали на жрицу затмений простые смертные, чувствуя страх и восхищение пред той, которая способно коснуться мира непознанного и ведает волю богини.

- Прими в объятия свои, о Мэй, властительница смерти, ещё одну жизнь, чей угасает свет, но пылало пламя её очень ярко!

Сайну показалось, что ветер стал сильнее, и что приносит он с собой теперь совсем не привычные ему ароматы хвойного леса, полевых трав и реки. Нет, теперь ветер этот стал тёплым, и нёс с собой запахи совсем незнакомые Сайну, но, на каком-то первобытном уровне, выстраивающие в его сознании образы остывающих после жаркого дневного солнца песчаных дюн, покоящихся под куполом испещренного звёздами неба.

Арсия ловко перехватила меч так, чтобы его острие указывало прямо на Ломара. Тот не шелохнулся. Ждал этого удара, не закрывая глаз, а на лице старого война отразилось нетерпение и улыбка. Наверное поэтому Сайн не тронулся с места. Даже видя, что его другу грозит смертельная опасность, глядя на лица влюблённых он понимал, что всё сейчас идёт именно так, как было задумано.

Маллид этого не понял. Кто бы сомневался.

- Эта бестия собирается его прикончить! - выкрикнул Маллид и кинулся в круг, намереваясь прервать ритуал.

- Стой! - Сайн не успел схватить друга за руку и тогда кинулся за ним.

Арсия резко глянула в их сторону, опаляя обоих огнём власти и злобы, силы, постижимой лишь жрице затмений и смерти.

Тут же мощный порыв горячего ветра откинул Маллида и Сайна, вышвырнув их за пределы круга.

- Не смейте мешать воле Мэй и прерывать ритуал её благословения! - произнесла призрак.

Голос Арсии был подхвачен ветром и многогранно усилен, словно в унисон говорили десятки, если не сотни жриц. Вновь обернувшись на Ломара она улыбнулась, и тот улыбнулся в ответ. Искренне и открыто. А затем острый меч опустился и с лёгкостью пронзил его грудь насквозь.

Мощный порыв ветра разом погасил все факелы, и тут же стих, оставив Сайна и Маллида в темноте. Арсии в круге больше не было, как не было там и кинжала.

В загоне неистово лаяли псы, бросаясь на ограждение.

Подняв голову к небу, горько завыл Зоркий.

Как она могла не почувствовать этого?

"Должно быть дар оставил меня" - с горечью подумала Весна.

Ничем иным она не могла объяснить, почему смерть бабы Дарины, её наставницы, никак не отразилась на ней. Весна не ощутила даже намёка на уход старухи из мира живых. Обычный человек, конечно, не мог бы на расстоянии узнать о гибели кого-то из своих близких, а некоторые, чуть более чувствительные, но совсем не обученные мистическим знаниям, могли бы ощущать тревогу, беспокойство или невесть откуда взявшуюся печаль, но едва ли сумели бы найти объяснение этим настроениям. Однако Весна с рождения обладала куда большей связью с миром невидимым, с владениями духов и призраков, чем все кто её окружал. В шесть лет она проснулась с криком в своей кроватке, и со слезами на глазах сообщила матери, что отец умер, провалился под лёд на рыбалке. Это оказалось правдой. Через год её младший братик стал тяжело дышать, хрипеть во сне, кашлять. Весна сказала матери, что это не болезнь, а упырь - похититель детского дыхания. Она видела эту мерзкую скрюченную тварь, что приползала ночью, просачиваясь как дым сквозь стены, и садясь на горло брату, душила его, поглощая жизнь малыша. Сама она не могла прогнать тварь, та была бестелесной и не обращала на Весну никакого внимания, словно её и не было вовсе. Но она, единственная, видела упыря и когда рассказала матери, женщина тут же обратилась к бабе Дарине. Ведунья изгнала мерзкого призрака, а затем выслушала рассказа матери Весны о невероятных способностях её дочери, и сказала, что обязана взять девочку в свои ученицы, что это её судьба. Дар был с ней всегда, с самых малых лет. В ходе обучения у Дарины он многократно возрос, но даже после того, как Весна ушла с этого пути, она продолжала видеть и чувствовать вещи, которые были сокрыты от большинства живущих. Однако известие о смерти Дарины стало для неё сюрпризом.

- Померла в конце зимы прошлой, - сообщил ей Горын, когда они остались вдвоём, в просторных сенях, где пахло луком, тестом и древесиной.

"Как же так?" - недоумевала Весна, пытаясь осмыслить эту весть. - "Почему она не пришла ко мне?".

Дарина могла передать весточку, прежде чем окончательно покинуть этот мир, Весна точно это знала. Почему же не сказала бывшей ученице о своей смерти, ведь после того как Весна нашла себе замену, их отношения со старухой остались весьма тёплыми. Что-то тут было не так.

- А Тамила? - спросила она у Горына.

- Томила, - повторил тот, и Весна заметила как скривились его губы под густой бородой. - Вот уж бестия. Чем старше, тем, кажется, больше в ней яду становилось. А уж после смерти Дарины, так совсем озлобилась на нас. С чего, понять не могу. Но разве же эту чертовку спросишь, чем это мы ей так не угодили? Может сделали чего не то? Или кто другой ей обиду нанёс смертельную? Не знаю. Но совсем с нами общаться перестала. Лишь иногда на рынок явится, травами своим торговать, совсем что туча грозовая. Никому слова не молвит, а как зыркнет, сердце в пятки уходит. Мужики, на вроде меня, и те пред ней трясутся, а детишки так подавно по домам прячутся. Дарина тоже была тёткой страшной и злопамятной, с ней поссориться - беда на всю семью. Но всегда деревенским помогала, если те к ней на поклон приходили, советом мудрым, настоями, да отварами разными, ну сама знаешь, чего распинаюсь-то. Так вот Тамила не такая вовсе. Никого к себе не принимает.

Вот и ещё новость, что удивила и насторожила Весну. Конечно Тамила всегда была озлобленной будто зверёныш, и на контакт с людьми шла неохотно. Весна думала, что это пройдёт, но сколько не приезжала к Дарине и видела как Тамила взрослеет, как крепчает её дар и множатся знания, замечала, что взгляд рыси, дикой и жестокой, оставался прежним. Общались они мало, во-первых сама Дарина не позволяла ученице болтаться праздно и лясы точить с гостями, а во-вторых их и не связывало ничего, о чём говорить то? Весна была уверена, что пройдёт время, Тамила наберётся мудрости и, если не поборет, то хоть научится хорошо скрывать свою неприязнь к людям. Ведунья конечно не обязана никому помогать, в её задачи входит ограждение людей от опасностей незримых, как тот упырь, что брата мучил и прочие твари из царства призраков. Но зачастую, если местные относятся к ведунам и ведуньям хорошо и уважают их, те отвечают тем-же, лечат, помогают мудрым словом. Весна знала, что здесь люди очень чтили бабу Дарину, так отчего же ученица её так озлобилась?

"Разве что к смерти Дарины кто-то приложил руку?" - подумалось ей.

Так или иначе, Весне придётся это выяснить сегодня же. Время Заны на исходе, как и их всех. Ночной народ вернётся совсем скоро. И если не Дарина, значит Тамила пусть поможет: сначала они спасут девочку, затем найдут способ победить и желтоглазых тварей, может и Ханриса воротят. Тамилиа, конечно ещё молода, у неё может не достать сил, опыта или знаний для такой задачи, но вдвоём они обязаны справиться с этой напастью. Ну а если новоявленная ведунья прочь её отошлёт... Что же, Весна этого не позволит. Ради мужа и детей, ради соседей, ставших ей родными за эти годы, хоть и не все они её приняли, ради одной маленькой храброй девочки, чья жизнь весит на волоске и её не менее храброй сестрёнки, которая верит Весне и следует за ней, она не отступит, пока Тамила не согласится помочь.

- Мне нужно к ней, - сказала Весна, поднимаясь из-за стола.

- Ты уверена? - с надеждой на перемену её решения, спросил Горын. - Тамила совсем не такая какой была Дарина.

- Мне всё равно. Только там есть нужные знания и необходимые снадобья, чтобы спасти эту девочку. У неё почти не осталось времени.

- Я видел. - Горынопустил голову и цокнул языком. - Бедняжка. Голод мучает её, совсем разума лишает. Вот уж не ведал, что на моём веку такой недуг увижу. Твари окаянные, думал, все сгинули давно.

- И я так думала. Но объявились вот, и не где-нибудь на севере, не подле вечной мерзлоты, а здесь, на самой границе.

- Думаешь неспроста это?

- Не знаю.

- Может это южане, своим войнами бесконечными, да кровью пролитой их сон нарушили? - Он ударил ладонью о стол, словно стараясь прихлопнуть своё негодование как назойливую муху.

- Едва ли они могли, - покачала головой Весна. - Бои ведутся далеко, а в Сером Доле все эти годы царил мир и покой.

- Так кто же тогда их пробудил? Не сами же из спячки своей вековой вышли?

- Не знаю. Но обязательно выясню.

Рыбный суп был отвратительным, но Илия опустошила тарелку за несколько минут. Их оставили в одной из комнат дома Горына, очень маленькой и тесной. По словам хозяина, это комната принадлежала одному из младших его сыновей, который сейчас работал в поле и вернутся должен был только после наступления темноты. У стены здесь стояла застеленная кровать, на которую посадили Зану, а напротив столик накрытый зелёной скатертью, с единственной стоящей на нём свечой, да табурет, и больше ничего. Горын предложил обеим девочкам лечь на кровать и подремать, но Илия не стала садиться рядом с Заной а опустилась на жёсткий табурет. И как только она это сделала, усталость навалилась на неё, буквально придавив к полу так, что создавалось ощущение будто она уже никогда не сможет подняться с этого места. Ноги налились свинцом, голова стала тяжёлой и сама собой откидывалась то вперёд, то назад.

Когда Фима, супруга Горына, - пожилая женщина, с очень добрым лицом и грустными голубыми глазами, принесла две тарелки супа и лепёшку свежеиспечённого хлеба, Илия уже спала и пробудившись, не могла сразу сообразить, сколько времени прошло, от чего сперва запаниковала, решив что они слишком много времени потеряли, или что Весна уехала без неё. Но в окно, сквозь кружевные занавеси всё ещё лился оранжевый свет закатного солнца - значит прошлого всего минут пять или десять.

- Прости, пожалуйста, я не хотела потревожить, - сказала Фима, ставя тарелки на стол. - Но Горыня сказал, что вам нужно поесть.

- Спасибо, - вымолвила Илия, потирая глаза и мотая головой в тщетных попытках сбросить с себя оковы сна.

Фима глянула на Зану, которая сидела на кровати, поджав под себя ноги, и Илия, заметив этот обеспокоенный взгляд, поспешила сказать:

- Я покормлю её.

Фима лишь кивнула, сдержанно улыбнулась и вышла.

Стараясь даже не смотреть на Зану, Илия съела свою порцию, очистив тарелку досуха и даже облизав деревянную ложку. Кажется, теперь каждая часть её тела источала удушливый запах лука, но Илии было всё равно. Закончив с обедом, утерев лицо принесённым Фимой полотенцем, и дожевав свою половину мягкой и ароматной лепёшки, девочка так и не обернулась на Зану. Знала, что должна попытаться покормить сестру, но не могла найти в себе сил сделать это. Откладывала ещё на минуту, потом ещё.

Она смотрела в окно, за которым детвора играла с одной из тех смешных собак. Пёс лаял, подпрыгивая в попытках поймать палочку, а дети звонко гоготали. Эта картина умиротворяла, позволяла Илии забыть ненадолго, в каком кошмар сейчас переживает вся её семья, и вернуться в то недавнее, но кажущееся очень далёким время, когда они и сами так играли со своими псами, теми, что отдали за них с Заной свои жизни.

Сонливость накатывала на Илию волнами. Сытость лишила девочку сил бороться. Веки стали тяжёлыми а мысли вязкими. Она моргнула, затем ещё раз, и вдруг очнулась от того, что тело, словно разом лишившись сил, став мягким как мешок, потянулось к полу. Схватившись за стол, Илия едва удержалась от того, чтобы не ухнуться с табурета. Она тут же выпрямилась и тряхнула головой. Это придало девочке бодрости, но всего на несколько мгновений. Затем снова волна усталости накрыла её, призывая откинуть голову назад, сомкнуть веки и погрузиться в сытый сон.

"Нет" - сказала себе Илия, и поднялась на ноги. - "Я не должна спать. Не сейчас!"

Рука снова коснулась щеки и она тут же ощутила приводящую в чувству боль. Ещё когда она ела, хоть и старалась открывать рот не слишком широко и жевать на другой стороне, всё же ощущала как зуд переходит в ноющую боль. Теперь же эта боль буквально обжигала щёку.

Илия почесала повязку, лишь распаляя пылающей под ней огонь, но сделала это намерено. Возможно так ей удастся оставаться в сознании и не засыпать. Затем оглянулась на Зану.

Та сидела всё в той же позе и глядела на сестру снизу вверх.

"Властитель милостивый! Сколько же она на меня так смотрит? Всё время?" - подумала Илия с ужасом. - "Она наверное ужасно голодна. Может удастся покормить её?"

Илия знала, что из этого ничего не выйдет. Ну и пусть. Просто сидеть в молчании и смотреть в глаза Заны, или не смотреть в них, но понимать, что он смотрит на неё, для Илии становилось просто невыносимо.

Сев на кровать, рядом с сестрой, она спросила:

- Ты хочешь есть?

Зана вдруг кивнула.

"Понимает меня" - возликовала Илия. - "Она вернулась!"

Конечно, это было не так. Взгляд Заны оставался всё таким же жутким и безумным. Но она, впервые за поездку, отреагировала на её слова, спокойно и чётко дав ответ.

- Я сниму с тебя повязку, но руки не развяжу, поняла? Сама тебя покормлю, хорошо?

Снова кивок.

- Но если ты опять попытаешься меня укусить, я тут же верну кляп на место. Ясно тебе? Не смей кусаться.

Пауза. Затем кивок. При этом глаза Заны продолжали буравить сестру.

- Ладно... - проговорила Илия неуверенно, и потянулась к кляпу.

Руки предательски дрожали, она была готова в любое мгновение одёрнуть их, уже представляя как Зана вцепляется ей в пальцы и с хрустом их откусывает. Но этого не случилось. Илия сняла кляп, после чего Зана лишь почмокала потрескавшимися, бледными губами и сглотнула. Кажется её рот был полон слюны.

Стараясь не спускать с сестры взгляда, Илия потянулась к тарелке на столе и осторожно взяла её. Наполнила ложку луковым супом и дрожащей рукой поднесла к губам Заны. Те не разомкнулись.

- Ну же, давай. Ешь.

- Не хочу... - проговорила она, едва шевеля языком.

- Я же спросила, и ты ответила, что хочешь есть.

- Не это...

- А что же, тогда? - Илия вернула ложку в тарелку. - Может хочешь лепёшку?

- Тебя... - прошипела Зана.

Илия ощутила как дрогнула её рука, держащая тарелку, на юбку вылилась значительная часть супа. Она тут же вскочила, но не от того, что облилась, а просто чтобы оказаться подальше от Заны.

Она вернула тарелку на стол, сама отошла к стене и вытерла облитую супом руку о свою юбку, спереди которой уже расплылось тёмное, жирное пятно.

- Что ты такое говоришь? - спросила она у сестры, вжимаясь в стену и жалея, что комната такая маленькая. Каких бы размеров она ни была, Илия готова была использовать всё пространство, чтобы оказаться как можно дальше от сестры, но здесь их разделял всего один шаг.

Илия даже глянула в сторону двери, со стыдом осознавая, что всерьёз рассматривает идею бегства от Заны.

- Я... хочу... есть... тебя... - повторила Зана, кривя губы и делая большую паузу между словами.

- Так нельзя, - дрожа всем телом пробормотала Илия. - Зачем же?

- Он... так сказал...

- Кто?

- Он...

- Кто тебе это сказал?! - взвизгнула Илия.

- Он...

Повисло молчание. в пространстве между сёстрами гасли лучи закатного солнца, наполняя комнату тенями. Девочки не спускали друг с друга глаз.

- Он... - вдруг вновь заговорила Зана. - Постоянно... говорит... со мной...

- Что он говорит?

- Я... должна... есть... Теперь я... одна... из них...

- Это не так! - закричала Илия. - Ты одна из нас. Ты моя сестра. Ты дочь Зана и Шанты. У тебя есть семья. Помнишь нас?! Тару? Ризу?

- Не... важно... Всё это... не важно... Ночь... зовёт меня... Я... должна уйти... Должна... есть... Хочу... есть... тебя... Всех... вас...

По щекам Илия вновь побежали слёзы.

"Ей не помочь" - поняла вдруг девочка, глядя в эти голодные, полные безумной злобы глаза, слыша сдавленный, хриплый голос сестры, словно кто-то другой говорил её устами, но совсем чужим голосом. - "Её уже не помочь. Слишком поздно. Всё кончено".

Илия сползла по стене на пол, прижала колени к груди, обхватила их руками. Тело стали содрать рыдания. Она больше не могла выносить всё это. В ней просто не осталось сил. Были ли они когда-то, или она лишь возомнила себя сильной, вообразила, что сумеет вынести всё это, а на самом деле должна была остаться дома, с родителями и сёстрами? Она не такая как Весна. Даже не такая как Зана, какой сестра была до постигшего её недуга. Зана бы смогла выдержать такой путь и весь это кошмар, она воин, как отец. А Илия чувствовала себя в тот миг лишь глупой девочкой. И что с того, что старшая? Сейчас это уже не важно. Сестру ей не спасти. Никого не спасти, даже саму себя...

Такой её и нашла Весна, войдя в комнату. Сидящей у стены и рыдающей. Одновременно жалеющей и ненавидящей саму себя. Волхаринка опустилась рядом, мягко погладила по голове, затем обняла. Позволила ещё какое-то время поплакать, затем чуть отстранилась и сказала:

- Ну всё. Всё, моя милая. Ты должна успокоиться. Нам нужно отправляться в путь, пока солнце окончательно не село.

- Прости меня, - проговорила Илия утирая слёзы, и не зная, у кого просит прощения, у Весны или у Заны.

- Ничего. Я всё понимаю, - женщина добро улыбнулась. - Ты устала. Слишком много тревог для одной девочки. Слишком долгий и тяжёлый путь. В твоих слезах нет ничего предосудительного и тебе не за что извиняться, Илия. Но сейчас тебе нужно собраться, взять себя в руки. Сумеешь?

Илия глянула на Весну, всхлипнула, но уверенно кивнула.

- Я в тебе не сомневалась, - сказала та.

Обе поднялись с пола.

- Как щека? Болит?

- Немного, - соврала Илия. Рана под повязкой полыхала.

- Давай перевяжем тебя.

- У нас нет времени, - запротестовала она, но Весна положила руку Илии на плечо и мягко но настойчиво усадила её на табурет.

- На это есть. Я всё сделаю быстро. Затем в путь.

Они неслись сквозь пространство на крыльях могучего ветра. Мчались разрывая мрак. Арсия держала за руку Ломара, а он прижимал к груди обсидиановый клинок, стиснув в кулаке его рукоятку. Не было больше боли, и осознание, что она больше никогда её не почувствует, было сродни наркотическому дурману. Не вернутся больше и краски, весь мир вокруг стал пепельно серым - но это он переживёт. Вкус не вернётся тоже, и он немного пожалел, что не съел напоследок яблока, не отведал крепкой браги или вина. Он будет скучать по этим вкусам, хотя, уже сейчас ему казалось, что он начал их забывать. Пропал холод и тепло исчезло тоже, теперь и их старому войну никогда больше не испытать. А тело наполнила такая лёгкость, словно сама земля более не желала тянуть его к себе, цепь порвалась и он, как сорваный с ветви листочек, понёсся прочь, увлекаемый ветром смерти - самой могущественной стихией всех существующих миров. И там, куда он направляется, ни вкус, ни цвет, ни температура, и уже тем более боль, ему были не нужны. Они лишь якори, что держали его дух прикованным к земле. Теперь он освободился, став мыслью, вспышкой света во тьме, свободной и мимолётной. И плевать было Ломару на все те чувства, которых он лишился, ведь у него осталось самое важно - любовь.

Его любовь неслась впереди, держа Ломара за руку. И пусть прикосновение её не было осязаемо, оно было ощутимо, заставляло всё его естество трепетать в некой эйфорическом порыве. Она громко хохотала, летя сквозь пространство иной, не материальной вселенной, и этот раскатистый счастливый смех, ярко горящей стрелой радости передавался ему, как раньше передавался звук, тепло и холод, свет и прикосновение. Теперь он не мог видеть, не мог обонять, слышать и чувствовать, однако мир перед ним всё же имел свой образ, хоть и размытый, серый. Он начинал постигать его по новому, голыми эмоциями. Словно всю жизнь прожил в коконе из чувств, которые мешали ему понять саму суть вещей. Теперь же кокон этот сгнил и рассыпался, и вот он оказался в том мире, что куда древнее покинутого, куда больше и разнообразнее, ведь на место шести ограниченных органов чувств пришло бессчётное количество ментальных ощущений, какие он прежде никогда не испытывал.

Но вот, через бессчётное количество времени, или может через одно единственное мгновение, их полёт стал замедляться, ветер стихать, а мир обретать чёткость. И вот воин и жрица остановились, одновременно резко и плавно, словно вообще никуда не летели. И хоть Ломар не чувствовал поверхности под своими ногами, всё же легко понимал где верх и низ, без труда ориентировался в пространстве.

- Мы на месте, - сказал Арсия.

Ломар огляделся по сторонам. Окружение осталось всё таким же чёрно-белым, словно бы кем-то нарисованным, неестественным, слегка подрагивающим, как отражение в поверхности воды. Будто стоило лишь подуть ветру, и по миру пойдёт рябь, а уж если кто-то кинет в него камень, так и вовсе окружение рассыпется брызгами. Но пока оно удерживало свою целостность, и Ломар обнаружил себя на крутом склоне горы. Внизу лежал хвойный лес.

- Твой друг там, - Арсия указала на чёрный зев пещеры, в скале за его спиной.

Ломар кивнул и, не теряя времени направился в ту сторону.

- Прежде чем мы туда войдём, прошу, ответь мне, - попросила Арсия, и Ломар обернулся на жрицу.

- Ты правда веришь, что сумеешь его спасти?

- Как ни во что другое, - ответил Ломар честно.

- Хорошо, - кивнула Арсия. - Ведь только твоя вера в друга сможет ему помочь.

- Тогда, Ханрис, считай, что уже спасён, - Ломар улыбнулся и Арсия ответила тем же, показывая, что готова следовать за ним.

Возлюбленные шагнули во мрак пещеры.

- Он знает, - сказала Арсия, когда они с Ломаром стали спускаться по наклонному коридору вглубь горы.

- Кто? Ханрис?

- Нет. Шаман. Он почувствовал нас. Нужно спешить.

Ханрису снился лес. Огромный, бесконечный. Стволы деревьев уходили в чёрные небеса. Меж этих могучих стволов блуждали тени разных, незнакомых ему зверей. Но они, как и сам лес, мало занимали Ханриса. Бросаясь от одной тени к другой, он искал здесь кого-то очень важного для себя, но кого именно - не помнил. Весна, Никам, Лилейн. Три имени, которые он выкрикивал в густой туман, окутывающих этот громадный лес, не понимая, что они значат, но едва не плача, впадая в панику от того, что не получал ответа. И он кричал снова, и снова, и снова. Срывая голос до хрипоты. Разрывая горло, он звал тех, кого не помнил, но в ком отчаянно нуждался.

А затем он проснулся, резко, словно его окатили ледяной водой.

- Никам! Лилейн! - выкрикнул он, вскакивая, и эхо этого крика угасло где-то в глубине пещеры.

Он кричал наяву, не во сне, но не это послужило причиной его пробуждения. Было что-то ещё. Некое постороннее вмешательство. Он точно знал это, буквально ощущая рядом чье-то присутствие. Ханрис стал оглядываться по сторонам, припав к земле, подобно зверю, готовый отразить внезапную атаку. Но никого не увидел. Обоняние и слух так же не улавливали никого, кто собирался бы атаковать его. Он находился здесь один, окружённый только разорванными трупиками летучих мышей, чья кровь уже высохла на его руках и губах, превратившись в корку.

Но стоило только ему успокоиться, как вдруг:

- Ханрис, - донёсся до него тихий шёпот, словно занесённый в пещеру лёгким дуновением ветра, столь призрачный и неуловимый, зыбкий, словно и не существовал вовсе. Однако раздался снова, почти сразу: - Ханрис. Друг мой.

Этот голос будил в Ханрисе некие воспоминания. Нет, не воспоминания даже, а скорее чувства, пережитые когда-то давно, в иной жизни. Тёплые чувства абсолютного доверия к обладателю этого голоса.

- Ханрис, иди ко мне.

Не теряя бдительности, присущей зверю столкнувшемуся с чем-то ему незнакомым, а следовательно потенциально опасным, Ханрис всё же пошёл на этот голос. Не мог не пойти, ведь в груди у него бушевал ураган чувств, пережитых когда-то, и теперь распирающих его изнутри, подступающих комом к горлу, готовых вырываться из него ни то криком, ни то плачем, ни то именем обладателя этого голоса. Но шёл он медленно, осторожно, готовый отпрыгнуть от внезапной атаки или самому атаковать противника, если тот окажется нерасторопным.

За поворотом пещеры однако, он не обнаружил ни врага ни друга, а только лежащую на камнях, до боли знакомую ему вещь - старинный обсидиановый кинжал. Лишь мельком взглянув на него Ханрис вспомнил войну, вспомнил лязг металла о металл, вспомнил крики солдат. Этот кинжал был при нём во множестве битв и не раз спасал ему жизнь. Как же давно он не брался за его рукоять. И ведь думал, что никогда уже не возьмётся. Ханрис вспомнил, отчётливо и ярко, как сам положил этот кинжал в тяжёлый сундук, к ещё трём вещам далёкой древности. Вспомнил, как кто-то, может и он сам, опустил этот сундук на дно ямы, и как кто-то другой, а может и он сам, стал засыпать его землёй. Ханрис вспомнил, о чём думал в тот момент. Он не жалел о потерянной силе, не жалел о невероятно дорогостоящей вещи, а лишь о приятном ощущение теплой костяной рукояти в своей руке. Как хорошо кинжал лежал в ладони, словно был создан специально под него. И как уверенно он сам себя чувствовал, когда держал его в руке. Вот о чём тосковал Ханрис не только в день, когда эта вещь была похоронена, но и все последующие годы, когда память, по той или иной причине, возвращала его к этому оружию. Иногда ему даже снилось, что он вновь держит кинжал в руке. Оставленный клинком отпечаток на его душе не зажил, словно от неё оторвали часть и заперли в том ящике. Но он так-же помнил, как пообещал кому-то, что больше не коснётся этой вещи, и все эти годы Ханрис держал слово. Держал бы и до самой своей смерти, но теперь уже его кинжал не покоился в земле. Вот он, лежал прямо перед ним. Стоит ли теперь сдерживать себя узами той клятвы?

Не думая о том, как оружие здесь оказалось, Ханрис потянулся к нему потакая звериному желанию обладать.

"Хочу вновь взять его в руку!" - сказал он себе, не испытывая никаких угрызений совести. - "Хочу снова ощутить его силу!"

Пальцы Ханриса коснулись рукояти и на коже вновь появилось знакомое покалывание. Кинжал просыпался, приветствовал его.

- Ну здравствуй, старый друг, - проговорил он, стискивая в ладони костяную ручку.

Покалывание распространилось вниз по кисти и предплечью, к локтю.

- Помнишь меня, да? - Ханрис улыбнулся, разглядывая обсидиановую рукоять, внутри которой прожилки начинали проступать чётче и светиться всё ярче.

- Ханрис, - услышал он голос перед собой и резко отпрянул, перехватив кинжал поудобнее и приняв боевую стойку.

Перед ним, в пещере стояли двое. Мужчина и женщина странной, экзотичной наружности. Её Ханрис не знал, а вот мужчина был ему хорошо знаком, стоило лишь бросить взгляд на его лицо.

- Ломар, - вымолвил Ханрис, наконец понимая, кому принадлежал звавший его голос.

Ломар - его боевой товарищ. С ним битв Ханрис прошёл много больше, чем с этим кинжалом. И кажется, сейчас, в одно мгновение он вспомнил их все. И не только битвы, но и долгие походы, и военные лагеря, и солдатские гулянки. Столько всего было связано с этим человеком.

Ханрис улыбнулся ему теплее чем кинжалу.

- Вижу, ты узнал меня, дружище. - Ломар тоже улыбнулся в ответ, но в его улыбке сквозила грусть, даже жалость.

- Узнал, - закивал Ханрис и, обнаружил вдруг, что стоит на полусогнутых, готовый то-ли кинуться вперёд как кот, то-ли бежать, с согнутой спиной и вытянув перед собой клинок.

- Я не причиню тебе вреда, дружище, - сказал Ломар, заметив замешательство на лице друга.

Ханрис выпрямил спину и встал в полный рост, так же, как стоял пред ним Ломар.

"Так стоят люди, они не припадают к земле как звери".

И стоило только данной мысли появиться в его голове, как вдруг он вспомнил всё, что с ним произошло за последние дни. Он вспомнил кем является. Вспомнил, с резко опалившей грудь болью, что значат для него имена: Весна, Никам, Лилейн. Наваждение спало.

- Ломар? - он вновь удивлённо взглянул на друга.

Теперь он понимал, что его старый боевой товарищ выглядит сейчас совсем иначе. Пред ним стоял другой Ломар, не искалеченный войной, молодой и сильный. Но разве такое преображение было возможно? Ведь время не может идти вспять.

- Я рад твоему возвращению, друг мой.

- У нас мало времени, - прошептала на ухо Ломару женщина.

- Как такое возможно? Ты же... - Ханрис не нашёл нужный слов.

- Это долгая история, дружище. И сейчас совсем не время её рассказывать. Тебе нужно как можно скорее бежать отсюда.

Ханрис огляделся по сторонам, словно впервые увидел эту пещеру. Ох если бы оно было так. Но он помнил всё что здесь произошло. С невероятным стыдом он вспомнил, как сломался, как пытался бежать и не сумел, и с каким звериный, недостойным человека упоением утолял свой противоестественный голод. Эти воспоминания разом лишили его радости, при виде друга и наслаждения от вновь обретённой вещи. Он вспомнил, кем является теперь, и это придавило его волю тяжким грузом.

- Они меня не отпустят, - сказал Ханрис сокрушённо.

- Мы тебе поможем, но нужно спешить. Пойдём же скорее к выходу.

Ханрис не двинулся с места. Ему вспомнилась та боль и тот необузданный голод, которые вызвал в нём рогатое чудовище. Он больше не хотел испытать их. Да, что уж там, он откровенно боялся испытать их вновь.

- Я теперь в его власти, - произнёс Ханрис. - Слуга демона.

- Мы служили только Королю Мареку. Помнишь это?

- Конечно помню.

- А помнишь ли ты, что наша служба была окончена? Десять лет, и мы свободны. Немногие прошли весь этот путь до конца, но мы смогли. Теперь мы полноправные Готхолы, свободные люди и первые поселенцы в Сером Доле. Помнишь?

- Да, но...

Ломар перебил его, продолжая вою пылкую речь:

- Когда нам дали свободу, ты первый сказал, что больше никогда не будешь служить никому, кроме себя самого. Помнишь?

- Помню! - рявкнул на него Ханрис, взбешённый не словами друга, а стыдом и отвращением к тому жалкому, безвольному существу, каким теперь стал.

- Так вот ты солгал в тот день.

Охотник воззрился на Ломара с удивлением. Лицо того оставалось невозмутимым.

- Да, да. Ты вновь попал на службу.

- Не на службу я попал, а в рабство, ты что не понимаешь?!

- Не думал, что семейная жизнь твоя столь тяжела, - сказал Ломар, и после этих слов в пещере повисло густое молчание.

- Что? - наконец переспросил Ханрис, так и не сумев понять, к чем клонит друг.

- Твоя семейная жизнь, друг мой, настолько тяжела, что ты зовёшь её рабством?

Снова пауза. На лице Ломара появилась улыбка. Уже не такая скорбная и печальная, скорее озорная. В глазах заплясали весёлые огоньки.

- При чём тут моя семья?

- Как же причём, Ханрис? Разве не ей ты служишь все последние годы? Разве не жене и детям ты отдаёшь всё свое время и заботу, разве не об их сохранности печёшься? Ну чем не служба? А ты наверное решил, что я говорю про это чудище пещерное? Нет, друг мой, уверен, оно не имеет столь сильной власти над тобой. Долг перед своей семьёй и любовь к ней, вот единственная власть, которую ты можешь признавать. Разве не так, ответь?

"Так. Так! Конечно так!" - понимал Ханрис. Его друг был абсолютно прав. Не демону, а семье он обязан, и теперь...

Всё тело Ханриса резко сковала боль. Живот скрутило. Он упал на колени, едва дыша и утробно хрипя.

"Ты мой, Ханрис!" - вновь зашипела тварь у него над ухом. - "Ты наш, Ханрис! Ты один из нас, Ханрис!"

- Катись в Бездну! - рявкнул он, так громко, сколько достало сил, давясь при этом горькой, желчной слюной.

"Тебе не уйти от нас, Ханрис!"

- Катись в Бездну! - повторил он, и оглянулся.

Рогатый монстр стоял прямо над ним, сверкали во тьме его жёлтые глаза. Ханрис хотел было вонзить в него свой кинжал, прямо в сердце, или лучше в голову, так вернее. Прямо в один из этих жёлтых глаз, чтобы тот погас навсегда. Но он не мог пошевелиться, не мог оторвать руку от пола, спазмы боли едва не гасили его сознание. Он держался из последних сил.

"Весна! Никам! Лилейн!" - снова стал произносить мысленно эти имена Ханрис, клянясь себе, что больше никогда не забудет, какое значение они для него имеют.

"Ты один из нас, Ханрис! Тебе не уйти, Ханрис!"

- Отпусти его! - сказала женщина, выступая вперёд.

"Уйди прочь, Ведьма!" - зарычал на чужестранку демон. - "У тебя нет запаха, Ведьма! У тебя нет плоти, Ведьма! Силы у тебя тоже нет, Ведьма! Ты лишь туман, Ведьма!"

- Я служу Мэй, богине смерти, Шаман! - проговорила женщина и властный, громкий голос её прокатился по пещере.

"У смерти нет власти над нами, Ведьма! Мы живём вечно, Ведьма!"

- Никто не живёт вечно. Поплатись же за свою ошибку!

И прислужница смерти резко ринулась вперёд, сорвалась с места, не сделав и шага, будто бы взлетела, или была подхвачена мощным порывом горячего ветра, пронёсшегося по пещере. Она снесла шамана, и утащила его вихрем прочь, во мрак, исчезнув там сама.

Ханрис вдруг ощутил, что оковы боли спали. Голова закружилась от резкого освобождения. Конечности вновь слушались, но дрожали, как после долгого бега. Он принялся сплёвывать вязкую слюну, и тут кто-то схватил его за запястье и потянул вверх. То был Ломар. Он резко поставил Ханриса на ноги.

- Тебе нужно бежать отсюда как можно скорее! - крикнул он. - Чем дальше ты от этого чудовища, тем меньше у него над тобой власти. Бежим же, пока Арсия сдерживает его!

И они ринулись по тёмным тоннелям, Ломар впереди, Ханрис чуть позади. Поворот, ещё один, и Ханрис вновь стал всё отчётливее различать запах свободы. Но и стражи были на месте. Однако теперь в его руках имелось оружие, да ещё какое.

Тварь выскочила справа, но прежде чем она появилась, Ханрис отчётливо ощутил как задрожал в его руке кинжал, указывая на опасность, и безошибочно понял, откуда и как именно нападёт зверь. Он отступил на шаг и пригнулся за миг до атаки врага. Когтистая лапа разорвала воздух у него над головой, а Ханрис тут же вонзил кинжал в подмышку твари. На руку хлынула кровь, и он резко выдернул лезвие. Снова дрожь рукояти, и он без труда ушёл от атаки второй твари, которая, вместо Ханриса, отскочившего назад, ударила лапой первого монстра, располосовав тому морду.

Тут в бой вступил Ломар, который ворвался ровно между двумя монстрами, и оттолкнул обоих с такой силой, что и первая и вторая тварь отлетели к противоположным стенами.

- Тебе нужно убегать! - завопил он, оборачиваясь на ошеломлённого Ханриса. - Сейчас же!

Первая тварь пришла в движение, и Ломар кинулся к ней, навалился, голыми руками прижав к стене. Монстр завопил. Ханрис услышал как ломаются его кости. Монстр задёргался в мощной хватке человека.

Вторая тварь тоже зашевелилась, и тут же опомнившись, Ханрис ринулся к ней. Монстр наотмашь попытался ударить его лапой. Охотник ловко извернулся, теперь он не уступал чудовищам в скорости и реакции, и вонзил кинжал монстру прямо в шею. Всё же не успел увернуться снова и когти располосовали его спину.

Выдернув кинжал, Ханрис перекатился в сторону выхода, и вновь встал на ноги. Один монстр умирал, держась за горло и барахтаясь в собственной крови, второй был прижат к стене и страшно выл, но, видимо, Ломару не удавалось добить его. Тогда Ханрис подскочил к чудовищу и полоснул кинжалом ему по горлу.

Ломар отпустил трясущуюся тушу и та упала на пол. Из зева пещеры раздались новые вопли. Твари очнулись ото сна и все, сколько бы их там ни оставалось, мчались прямо сюда.

- Беги же! - закричал на Ханрису Ломар. - Чего ждёшь, дурак?! Мои силы на исходе. Я задержу их, но совсем ненадолго!

- Как же так? Я не уйду без тебя!

- Ты что, ничего не понял, Ханрис? Я давно уже мёртв. Разве мог бы иначе появиться здесь в таком виде?

Охотник промолчал, лишь вновь с ног до головы оглядев Ломара и отчётливо понимая, что всё же есть законы мироздания, которые никакими древними артефактами не изменить. Время не повернуть вспять.

- Дошло теперь?! Я пришёл помочь тебе. Но силы кончаются, энергия принесённой жертвы на исходе. Скоро я растаю как дым и уже ничего не смогу сделать этим тварям.

- Я не понимаю... О какой жертве ты говоришь?

- Спроси Маллида и Сайна, когда встретишь их. А сейчас беги прочь, если ещё хочешь увидеть свою семью!

Ханрис хотел. Желал больше всего на свете. Но всё же он позволил себе промедлить ещё мгновение. Ещё одно мгновение он смотрел на Ломара, стараясь запомнить друга таким. Ханрис уже понял, что больше никогда его не увидит, и от того защемило сердце.

Затем он всё же развернулся и ринулся прочь из пещеры. Свобода была за поворотом. Ещё десяток шагов, и вот он выкатился из чрева горы, под свет звёзд в иссиня-чёрном ночном небе. Мир снаружи встретил его десятками знакомых и совершенно новых ароматов, встретил разносящим их ледяным ветром и снегом, лежащим среди камней. Ханрис понял, что оказался где-то очень высоко. Возможно, он никогда не забирался так далеко в горы. Но лишь глянув на небо, а затем на лес, лежащий внизу, он понял, в какую сторону должен двигаться чтобы попасть домой. И он кинулся прочь от пещеры.

"Ты один из нас, Ханрис!" - завопил в голове голос рогатого демона.

Вновь свело живот, вновь появился голод, но они уже не имели той силы, и не могли остановить Ханрис.

- Весна! Никам! Лилейн! - выкрикивал он вслух имена, заглушая своим голосом рёв беснующегося демона. - Весна! Никам! Лилейн!

Дорога до дома ведуньи вела через лес. Проводить до туда Весну с дочерьми Сайна вызвался Буян. Поехали на повозке, чему Илия была несказанно рада, а своих усталых лошадей остывали у Горына. Зану уложили на сено, вновь заткнув рот кляпом и привязав верёвкой к одному из бортов. Весна села спереди, рядом с мужчиной, а Илия забралась в повозку к сестре, но отодвинулась от той как можно дальше. И так двинулись в путь. А Горын, вышедших попрощаться, долго смотрел им вслед, молча, не шевелясь и не отводя глаз. Смотрел так, словно отправлял их на смертный бой, или будто надеялся, что они передумают и вернуться. Илия взирала на его удаляющуюся фигуру, пока та не скрылась за деревенскими домами и думала, увидит ли она когда-нибудь ещё этого человека?

Пока ехали через поле, солнце дарило им свои прощальные лучи, постепенно скрываясь за горами, словно прячась, сбегая, не желая видеть того, что будет происходить дальше. И так совпало, что как раз когда они добрались до леса, последние лучи светила померкли, оставив мир тонуть в вечерних сумерках. В небе уже бледнел почти полный диск Рунона, а с другой от него стороны зажглись несколько звёзд. Заметно похолодало, и Илия, пересилив страх, укрыла Зану шерстяным одеялом, которое дала им Фима, по самое горло. Сестра, кажется уснула, тяжело, с хрипением дыша.

Чем дальше они углублялись в лес, тем тревожнее становилось у Илии на душе и тем темнее становилось вокруг. Она не раз бывала в лесу с отцом, пару раз и ночевала с ним у костра, и никогда не боялась чащи, но здесь, в Волхарии, хоть и совсем не далеко от их дома, всё же лес был иной. Гуще, словно-бы древнее, в нём ощущалась некая мрачная и пугающая тайна. Священный Лес. Именно теперь Илия начала понимать, почему волхарины именно так именуют свой край.

Буян зажёг фонарь на своей повозке, что покачивался и скрипел, подвешенный на небольшой жерди. Но его дрожащего, жёлтого света едва хватало чтобы осветить узкую лесную дорогу, петляющую меж могучих дубов и сосен. В лесу же было не видно ничего дальше двух-трёх шагов за стволами у тропы. Могучие древа склонили свои ветви на дорогой так низко, что едва не касались голов сидящий спереди волхарин, а иногда тем всё же приходилось пригибаться.

Где-то во мраке заухала сова, затем какой-то зверь протяжно и визгливо залаял вдали. Это лес был полон неведомой жизни, сокрытой в тенях.

- Илия, погляди-ка, - обратилась к ней Весна через плечо, и девочка, вздрогнув, стала озираться по сторонам.

- Вон там, смотри, - женщина указала рукой куда-то вправо от дороги, и присмотревшись, Илия поняла, что одно из деревьев, одиноко стоящее на небольшой поляне, и не дерево вовсе. У него не было ветвей и ствол слишком ровный. Но что это именно такое, девочка понять не могла.

Однако не успела она спросить у Весны, что видит перед собой, как так потянулась к фонарю и повернула его свет в сторону этого странного ствола. И тогда Илия поняла, что перед ней тотем. Высотой в четыре человеческих роста, не меньше, он стоял в самом центре поляны. На гладком стволе была вырезана голова волка, с большими ушами и обрамляющим её шерстяным воротником.

- Это наше священное место, - сказала Весна, отпуская фонарь и оставляя его качаться на жерди. - Мы не ходим в церкви, как вы, не строим храмов в черте поселений. Только в лесу можно обратиться к Серебряному Волку. И только при свете Рунона.

- Почему? - спросила Илия, продолжая глядеть на тёмный силуэт тотема, ощущая одновременно благоговение и страх перед чем-то древним и диким.

- Потому что Серебряный Волк живёт там, наверху. Купается в лучах Рунона, и только в его свете может видеть, что происходит у нас, внизу.

- Значит ему нельзя молиться дома?

- Нет. Строго говоря, мы и не молимся ему. Я имею в виду, что у нас нет заученных молитв и песнопений, как у Церкви Властителя. Но если мы хотим обратиться к своему покровителю, нам следует прийти ясной ночью в одно из таких мест, и поговорить с ним. Рассказать, не кривя душой, что нас тревожит, поведать о наших мечтах, надеждах и страхах, может быть робко попросить помощи.

- А кто вас слушает?

- Серебряный Волк, конечно.

- Нет, я не то имела в виду, - Илия задумалась, стараясь подобрать нужные слова. - Ну, когда мы с отцом приходим в церковь, пастор Тарон слушает наши исповеди, наставляет, даёт советы.

- Ты спрашиваешь, есть ли у нас пастыри и клирики?

- Угу.

- Нет. Нам они не нужны. Старики передают молодым истории и сказки о Серебряном Волке и деяниях его. И если нам нужен совет, мы отправляемся к ним, тем кто прожил долгую жизнь и многое повидал, или к ведунам и ведуньям, знакомым с сокрытыми от простых смертных силами. Но нет никого, кто стоял бы между волхарином и Серебряным Волком, никого, кто нарекал бы себя гласом его. Так же, как нет и писаний, нет молитв, которые нужно заучивать, нет и пастырей, что ведут нас. Есть лишь лес и его покровитель. И мы, заблудшие дети его. И если волхарину нужно исповедаться, он приходит в священное место и говорит со своим богом наедине.

Илия чуть не сказала, что это очень странно, но сдержалась. С малых лет отец учил её молитвенным песнопениям, возил в церковь на паствы, объяснял десятки правил, которым нужно следовать, чтобы Властитель Циклов был тобой доволен, чтобы слышал тебя и хранил. Но волхарины, кажется, в таковом не нуждались.

- Как же вы узнаете, что делаете всё правильно? - наконец спросила Илия.

- А мы не можем сделать неправильно, - ответила Весна. - Если душа человека черна, если он совершил много плохих деяний, сколько бы не просил, Серебряный Волк останется глух к его мольбам. Если же вёл честную жизнь, уважал соседей, помогал им, чтил лес и чужую жизнь, даже самую малую, то покровитель обратит на него своё внимание. И здесь не нужен никто, кто бы это разъяснил. Всё ясно и так, разве нет?

- Наверное, да, - протянула Илия. - Но иногда... всё намного сложнее.

Весна обернулась и посмотрела на девочку, словно дивясь тому, что Илия в своём возрасте выразила такую глубокую мысль. Затем мягко улыбнулась уголками губ и кивнула.

- Это правда. Иногда очень сложно понять, где белое, а где чёрное. Может и нет их вовсе. Но это всё людское, понимаешь? Серебряный Волк не должен помогать нам разбираться в этом. Он зверь, хоть и бесконечно мудрый. С людскими же смятениями нам приходится разбираться самим. В том и есть наше бремя, наказание за ошибку.

- Какую ошибку?

- За то, что стали людьми.

- Как это? - удивилась Илия, привыкшая считать, что люди всегда таковыми и были.

- Мы верим, что наши предки были волколаками, - просто ответила Весна, окончательно сбив тем Илию с толку.

- Но... Не понимаю, разве так может быть?

- Может конечно. Но чтобы ты поняла это, я должна буду рассказать тебе историю Серебряного Волка и Священного Леса.

- Расскажи, - тут же попросила Илия, не только потому, что действительно хотела её узнать, но и потому, что ей просто нравилось говорить с Весной, тем самым отвлекаясь от обступившего их со всех сторон тёмного леса и лежащей рядом Заны.

- Ну хорошо. Я постараюсь изложить всё кратко.

Илия устроилась поудобнее, подтянув под себя ноги, и приготовилась слушать. Колёса телеги скрепили, лошадь фыркала впереди, над головой раскачивался фонарь, а лес вокруг словно дышал, когда сквозь листву пролетали порывы ночного ветра, и говорил сам с собой, используя для того шорохи ветвей, стоны могучих стволов, а так же голоса ночных зверей и птиц.

- Серебряный Волк создал этот лес, - начала Весна, после небольшой паузы. - Он был сыном Рунона, частью его серебряного света, бесплотной и вечной, как все звёзды на небе. Как и отец, он жил в обоих мирах сразу, в нашем мире, и в том, где обитают духи и призраки, в незримом мире. Задачей Рунона было своим сеянием строить преграду меж этими мирами, не позволяя им соприкасаться. Но Серебряного Волка всё больше тянул к себе наш мир. Так он был прекрасен, так интересна здесь казалась ему жизнь, со своими страстями и страхами, коих не было в мире духов, ведь не было там ни смерти, ни любви, лишь вечность. И пожелал сын Рунона большего, чем давал обоим мирам его отец, равнодушный и спокойный, молчаливый страж. Его сын возжелал дарить не только холодный бледный свет, да следить с небес за течением кратких как миг жизней внизу. И, приняв обличаемые гигантского волка, чья шерсть соткана из тонких серебряных нитей света, дабы мочь существовать здесь, он спустился. Но тогда наш мир был во власти ночного народа, желтоглазых демонов.

- Тех, что на нас напали?! - воскликнула Илия, перебив Весну.

- Да, их. Эти твари были ненасытны. Весь мир жил в страхе перед ними. И, конечно же, они не желали его отдавать новому покровителю. Тогда Серебряный Волк вступил с ними в ожесточённый бой. Долга шла та битва, многие, многие годы. В итоге, чтобы одержать победу, Серебряному Волку пришлось нарушить законы мироздания, которые хранил его отец, и тогда впервые наступил день. Свет солнца прогнал всех демонов прочь, в Вечную Мерзлоту, где тьма никогда не рассеивается, и где нет никакой жизни вовсе, лишь смерть и холод. Такой ценой далась ему победа.

- Но это же хорошо, разве нет? - спросила Илия. - Солнце взошло и демоны сбежали.

- Так может показаться на первый взгляд, да. Днём светло, и нет кошмаров, что подстерегают во мраке. Но и Рунон не может светить, верно? Значит днём граница между двумя мирами истончается. И призраки из мира духов могут проникнуть в наш мир и навредить смертным. Так вот, уничтожение одной напасти, привело к появлению новой. Это учит нас неоднозначности бытия, понимаешь? Не всегда то что кажется на первый взгляд плохим, или хорошим, является таковым. В каждом выборе есть две стороны.

- Понимаю, - кивнула Илия.

- Я рада, что смогла донести тебе эту мысль. Ну, так или иначе, в лучах солнца и с уходом ночного народа, лес расцвёл пуще прежнего и наполнился новой жизнью. Но Серебряный Волк не мог существовать в этом мире, солнце губило его, лишая связи с отцом. Так что он должен был вновь вернуться к Рунону, иначе погиб бы. И перед уходом он оставил в Священном Лесу своих потомков, волколаков, дабы те не позволяли возвратиться ночному народу и оберегали Священный Лес. И долгое время так оно и было, пока один из волколаков, мудрый и сильный вожак, Черноокий, не обратился к своему отцу с такой речью: «О, великий и мудрый правитель. Мы служим тебе верой и правдой бессчётное число лет и зим, и готовы прослужить ещё столько же, а затем снова, ведь служба это нам в радость. Но, господин мой, мы жаждем коснуться твоей мудрости, хоть на шаг приблизиться к пониманию мира, в коем живём и защищаем. Позволишь ли ты нам?»

И отец ответил ему: «Я могу дать вам сие знание, коль вы так страстно его желаете. Но помни, сын мой, что не принесёт вам оно счастья, а лишь одно разочарование, ибо то тяжкое бремя, которое мне приходится нести, отныне будете нести и вы, и все потомки ваши».

И в следующий миг стали все дети и соплеменники Черноокого людьми, и узрели мир по-новому, по-иному. Но лес стал им чужд отныне, а другие волколаки больше не принимали за своих, не понимали их речи и гнали прочь. Они лишились теплых шкур, лишились клыков и когтей острых, и потребовалась им теперь одежда и кров, потребовалось оружие и умение приготовить пищу. Немало лишений преодолел народ Черноокого, прежде чем сумел ужиться в своём новом облике. И образовали они первую деревню, что прозвали селением Черноокого. Так и появились первые волхарины.

Илия не знала, что сказать. Эта легенда шла в разрез со всем её мировоззрением. Волхрианские сказки прежде для неё были просто увлекательными и пугающими историями, поучительными притчами о громадных свирепых волколаках и мудрых оленях. Но, оказывается, за ними скрывалось нечто глубокое. Целая история, миф, в который волхарины верили как в быль.

- Это очень грустно, - сказала Илия, не зная как ещё выразить свои чувства.

- Согласна, - ответила Весна. - Но и здесь не всё так однозначно. У нашей истории может быть счастливый финал. Ведь каждый волхарин верит, что тот кто живёт по заветам Серебрянного Волка, чтит Священный Лес и не творит зла другому, после смерти своей вновь воплотиться в могучего волколака, тем самым возвращая всё на круги своя.

- И ты бы этого хотела? - спросила изумлённая Илия, а сразу после отругала себя мысленно за столь бестактный вопрос.

Но кажется Весна ничуть ему не удивилась и не смутилась.

- Да, конечно. Все этого хотят. Вместо того, чтобы бесследно сгинуть в мире духов - бесплотном, лишённом любых чувств, пепельно сером краю, можно получить возможность жить в иной форме, со своей семьёй, целую вечность. Лишённой бремени человечности, но в благодати Серебряного Волка, стоять на страже этого прекрасного и удивительного мира, это то, к чему мне искренне хочется стремиться.

Илия не стала больше ничего спрашивать, хотя ответ Весны остался ей не ясен. Пожалуй, нужно расти и воспитываться с такими убеждениями, чтобы понять, как это, хотеть лишиться своей человечности, считая её бременем. Ведь Властитель Циклов сотворил людей по образу своему, то есть они высшая форма естества, приближенные к творцу, стоят выше остальных тварей мира сего. Но у волхарин всё совсем иначе. Они считают себя виноватыми за то, что некогда обратились в людей, чтят мир вокруг, растения и животных его населяющих, на ровне с собой. И рады вернуться в звериный облик. Странно. Очень странно. Но было в этом нечто тоскливое и манящее, пусть и очень Илии чуждое. Может она и не поняла волхарин, с их странными взглядами на своё естество, но точно осознала, что в отличаемые от отца, прозвавшего всё это ересью и не желающего даже касаться, может принять и начать уважать такую точку зрения.

Маллид не находил себе места и дивился тому, как Сайн мог быть так спокоен, когда их друг был убит у них на глазах какой-то треклятой ведьмой, жившей бездна знает сколько столетий тому назад. Всё произошедшее с трудом укладывалось у него в голове, но с непониманием он мог смириться, Маллид не был из тех людей, которые ищут всему объяснение. А вот с собственной беспомощность смириться было куда сложнее.

- Надо ждать, - сказал Сайн холодно, после того как они перенесли тело Ломара в дом и укрыли покрывалом.

- Ждать чего?! - спросил тогда Маллид. - По-моему всё уже свершилось!

Сайн лишь пожал плечами.

- Увидим, - сказал он, устало опускаясь на стул.

Маллид не мог просто сидеть на месте и потому слонялся по дому, затем по всему имению Ломара. Несколько раз в сердцах прикрикнул на лающих на него из загона псов, но легче не стало. Конечно, ведь злился он не на этих бедных животин, которые знали о происходящем ещё меньше чем он сам, а на Ломара, чей труп остывал в доме, на Сайна, внезапно преисполнившегося мрачным спокойствием, даже на Зоркого, столь же невозмутимо сидящего в кругу, но в главной степени на себя самого, за то, что позволил всему этому случиться, не остановил. Периодически накатывал гнев и Маллиду хотелось подлететь к этому черепу и растоптать в крошево, но он побаивался приближаться к загадочной вещице, от чего злился на себя ещё больше.

И вот Маллид нарезал круги по окрестностям, пока вокруг медленно густели сумерки. Зажёг снова факелы и лампу в доме. Поискал спиртного, но у Ломара ничего не оказалось. А как же ему хотелось выпить! Едва ли не сильнее чем есть. Но и съестного тоже он ничего не нашёл, кроме краюхи чёрствого хлеба, да огромного чана с мясным бульоном, приготовленного скорее всего для собак и пахнущего прескверно. И даже не смотря на то, что у Маллида с утра во рту не было ни крошки и живот утробно урчал, требуя пищи, пробовать это варево он не стал.

Когда Зоркий несколько раз гавкнул, Маллид в сотый раз обходил окрестности, вглядываясь в тёмную полосу леса и очертания гор. Услышав лай, он резко обернулся и чуть-ли не бегом ринулся назад. Сайн тоже вышел из дома, и оба они увидели, как череп в середине круга факелов снова ожил, письмена на нём пылали оранжевым светом.

- В чём дело? - спросил Маллид, останавливаясь у края круга.

- Не знаю, - пожал плечами Сайн. - Но, кажется, это именно то, чего мы ждали.

- Хотелось бы верить. Осточертело тут слоняться!

- Ты всегда был нетерпелив, Маллид, - раздался голос Ломара справа, и резко обернувшись, Маллид увидел призрак друга. Рядом с ним стояла Арсия.

Ломар улыбался, сощурившись, и обнимал жрицу за талию.

- Будь проклята вся эта ваша загробная дрянь! - Маллид в сердца выругался.

- Ты нашёл Ханриса? - спросил Сайн, подходя.

- Да, - кивнул Ломар, затем перевёл глаза на Маллида. - Ты был прав, он намного сильнее, его воля не сломлена.

- Вам удалось спасти его? - Малид возликовал, разом забыв про злость, страх и голод.

- Нам удалось дать ему возможность спасти себя самому, - ответил Ломар уклончиво. - Ханрис сбежал от шамана, но удержать преследователей долго у нас не хватило сил. За ним гонятся, отрыв не такой большой, и теперь жизнь Ханриса только в его руках. Мы сделали всё, что могли.

- Он справится, - уверенно закивал Маллид, глянув на Сайна в поисках поддержки.

- Но шаман в бешенстве, - сказала Арсия. - Он так просто Ханриса не отпустит. Если тому удастся добраться до дома, будьте уверены, они явятся следом. При том не один или два демона, а все.

- Сколько их? - спросил Маллид.

- Не могу сказать точно. Не меньше дюжины.

- Сколько бы ни было, мы их встретим во всеоружии, - опередив Маллида, сказал Сайн.

Маллид воззрился на друга со смесью восхищения и уважения.

- Иного ответа и не ждал, - сказал Ломар, и улыбка его потускнела. - Но вас ждёт очень суровая битва. Жаль, что я уже никак не смогу в ней поучаствовать. Очень бы хотелось вновь взять в руки меч и ещё один раз сразиться рядом с вами, плечом к плечу, как в былые годы. Но, увы, мои бои окончены.

- Ты спас нашего брата, - сказал Сайн. - Это ли не самый главный бой?

- Пожалуй. Что же, пусть именно такая память и останется обо мне. Не смотря на все прошедшие годы, ближе вас у меня никого не было. Простите меня за всё.

- А ты нас, - сказал Сайн.

- Мы запомним тебя воином, - добавил Маллид.

- Похороните это со мной, - Ломар указал на череп. - И, прошу вас, не нужно оставлять на могиле символов Властителя или надгробий. Не нужно приходить к тому месту и скорбеть, ухаживать за могилой и очищать кусок земли от сорняков. Пусть весной трава укроет её и никто уже больше не найдёт. В земле будут лежать только гниющие кости, а меня вы всегда сможете найти в своих воспоминаниях.

Маллид и Сайн молча кивнули. Маллид ощутил неприятное першение в горле и ком застрявший в груди. Он никогда не был сентиментален, но, чёрт возьми, здесь и сейчас он прощался с братом, которого только успел снова обрести. А прощания никогда ему не давались, тем более прощания навсегда. Одна мысль об этом скручивала что-то у него в груди до острой боли. И ведь за последние годы он почти и не общался с Ломаром, считал его потерянным, выжившим из ума человеком. И всё же друг был здесь, в Сером Доле, совсем рядом, живой. Он всегда мог приехать и увидеться с ним. А теперь... он уже больше никогда с ним не выпьет, не посмеётся, не глянет в глаза.

"О Властитель, как же это больно!"

Он совершенно разучился терять друзей.

Ломар наклонился, в последний раз погладил по голове Зоркого, затем посмотрел на Арсию, улыбнулся ей и вновь обернувший к друзьям, сказал:

- Прощайте, братья. Знайте, что наше с вами прошлое я не променял бы ни на какое другое. Удачи.

И сумерки поглотили их. Вот, ещё мгновение назад стояли рядом - чернокожая жрица и статный юноша, а теперь исчезли, словно и не было их здесь никогда.

Маллид быстро смахнул побежавшую по щеке слезу.

Письмена на черепе потухли.

Драйган нашёл Синту за сараем имения Сайна. Она сидела на брёвнах и смотрела в сторону Бледной. Саму реку отсюда видно, конечно, не было, но она текла где-то там, за полем, куда был устремлён взгляд Синты, хотя, как понял Драйган, в действительности взгляд девушки был устремлён вглубь себя. И ему очень хорошо был знаком этот взгляд и, пожалуй, те чувства, которые сейчас испытывала Синта. Может не в полной мере, но всё же.

Когда они вернулись, так и не отыскав Ронара, мать накинулась на Синту, чуть ли не обвинив дочь в том, что случилось с Ронаром и сделав причиной его бегства. Драйган слышал их ссору. Не хотел, но стены дома слишком хорошо пропускали звук. Когда начались оскорбления, Драйган и вовсе вышел на улицу, вызвавшись помочь Шанте по хозяйству и покормить собак. Он и так слишком засиделся в сенях дома Сайна, а хозяин с его отцом не возвращались. Вроде заезжали около полудня, пока Драйган ещё искал Ронара, да и тогда, со слов Шанты, заглянули лишь для того, чтобы сказать, что останутся у Ломара допоздна, и наказали им с Синтой, когда вернуться, охранять имение.

Уже возвращаясь от вольера, он увидел, как Синта выскочила из дома и бросилась прочь. Хотел было ринуться за ней, но передумал, решил, что девушке нужно остыть. Сколько раз он сам вот так выбегал из отчего дома, а в спину летели оскорбления и проклятия Маллида, сколько раз бродил в сумерках по полям, не желая возвращаться, кипя внутри и придумывая всё новые оскорбления и доводы в уже состоявшемся споре с родителем. И ему бы совсем не хотелось, чтобы кто-то видел его в тот момент. Драйган решил, что не захочется и Синте. Потому он вернулся в дом, где Шанта уже готовила ужин. Помог женщине принести воды, чтобы дети приняли ванну, а затем, когда еда была готова, сказал хозяйке, что отнесёт порцию Синты ей сам. Та лишь одобрительно кивнула, она тоже слышала их ссору с Шрийей.

Уже достаточно стемнело, и Драйган пришёл с фонарём, висящем на поясе, неся в руках две тарелки с мясным рагу и кувшин наполовину заполненный вином, из запасов Сайна. Шанта вручила его Драйгану без слов, лишь улыбнулась. Всё поняла. Драйгану в тот момент подумалось, что если он как-то и хотел бы представить свою мать, то вот такой. Не внешне, внутри. Мудрой женщиной, которая просто знает как поступать правильно, но никому не станет это навязывать, а лишь подскажет, в какую сторону идти.

- Я принёс ужин, - сказал Драйган опустившись рядом и протянув тарелку Синте.

- Не голодна, - буркнула та, не глядя на юношу.

Ужаленный её неожиданный гневом, он, стараясь не подавать вида, что рассчитывал на иное, лишь пожал плечами и поставил их тарелки на бревно рядом, а кувшин на землю. Достал из кармана два деревянный стакана и протянул один ей, со словами:

- Может хочешь вина?

Синта обернулась на него с удивлением.

- Холодает, а ты давно тут сидишь. Не помешает согреться. Шанта дала.

Через мгновение взгляд Синты смягчился.

- Прости меня, - сказала она забирая стакан. - Просто я... так зла.

- Зуб даю, что и на сотню лиг вокруг, ты не найдешь человека, который понимает тебя лучше, чем я.

Синта снова взглянула на него, и кивнула.

- Тем более не должна была на тебя срываться.

- Да что уж там. Забудь. Давай налью вина.

Выпили. Помолчали немного.

- Как ты это терпишь? - спросила Синта.

- Что именно?

- Отца, - сказала она тихо и не глядя в глаза Драйгону. - Прости, если это не моё дело, можешь не отвечать, просто я... ну... видела, как он с тобой... - Синта не договорила.

- Наверное, я просто не знаю другого, - ответил Драйган без тени смущения, и, откинувшись назад, облокотился о стену сарая. - Он был таким всегда, я рос с ним. Привык. Хотя, конечно, иногда хочется ответить ему что-то очень грубое, а может и врезать.

- Но ты молчишь.

"Потому что я трус" - ответил Драйган мысленно и почувствовал себя жалким. А хуже было то, что ему показалось, будто и Синта увидела, какая он тряпка, безвольный папенькин сынок, не способный дать отпор обидчику. Разве же она захочет иметь дело с таким слабаком? Сильная, стойкая Синта, смелая и гордая. Нет, ей нужен мужчина под стать. И от этой мысли у Драйгана заболело внутри. Стало страшно обидно за себя.

- Ты хороший сын, - сказала Синта.

- Мой батя так не считает.

- Потому что он плохой отец.

- Это не так, - неожиданно для себя сказал вдруг Драйган, чувствуя, что должен защитить честь родителя.

- Прости, если обидела. Я не хотела.

- Не обидела, - поспешил сказать Драйган. - Просто, ты его не знаешь. Он старается. Но не всем это, видимо, дано.

- Что?

- Быть родителями. Посмотришь на Сайна и Шанту, на Ханриса и Весну, и сразу видишь каким должны быть настоящие родители. Но, не всем это даётся. Отец хороший воин, его место в бою, а не возле детской кроватки. И всё же, он меня воспитал. Сумел как-то, значит не так уж плох.

- Ты очень добрый, - Синта глянула на Драйгана тепло и нежно.

Юноша не нашёлся что ответить. Почувствовал как щёки наливаются краской, поспешно опустил взгляд в свой стакан и сделал внушительный глоток вина.

- А я вот постоянно думаю, что мать требует от меня больше, чем от братьев. Так всегда было. Но особенно после смерти отца. Ронар и Доран, словно напоминают ей папу, а на мне можно сорвать злость. И то, что я сама хочу быть больше похожей на отца, а не на неё, то что умею держать меч, но ужасно стряпаю, хорошо держусь в седле, но не могу отстирать пятно с юбки, бесит её ещё больше. Пожалуй, пропади я, а не Ронар, она бы себя иначе вела.

- Это не так, - поспешил сказать Драйган. - Уверен, твоя мать тебя любит.

- Любит, я знаю, - согласилась Синта. - И всё же хочет видеть меня другой. Меня, а не братьев.

- Мне кажется, что ты ошибаешься.

- Ах если бы. - Синта сделала глоток вина. - Она сама мне это как-то сказала. Что меня, такую вот, никто замуж не возьмёт. А незамужняя, к двадцати годам я никому нужна не буду.

- Но это ведь откровенная чушь, - высказался Драйган, слегка разгорячённым полностью выпитым стаканом вина.

- От чего же? Мужьям нужна та, что дома будет сидеть, детей няньчить, да стряпать, а не по полям скакать и мечом махать. А я вот, кажется, как раз из тех, о которых ты говорил, что не дано им быть родителями.

- Ерунда, - вновь запротестовал Драйган. - Вон, на Весну взгляни. Не знаю, владеет лип она мечом, но явно не тихая хозяюшка, правда? И при этом, кто назовёт её плохой матерью.

- И тебе такие женщины нравятся, да? - спросила вдруг Синта, чем совершенно ошарашила Драйгана. - Как Весна?

- Эм... нет. Ну... то-есть да. Не Весна, в смысле. Но похожие, да. Сильные. Это только в представлениях твоей матушки мужчинам нужны покладистые да тихие.

Синта взглянула на него, ожидая продолжения мысли.

- Может кому-то и нужны, - сказал Драйган вставая, его переполняло волнение. - Но не всем, уж будь уверена.

Они посмотрели друг другу в глаза.

"Какая же ты красивая" - чуть не сорвалось с губ, Драйгана, но он промолчал.

Промолчал. А Синте так хотелось, чтобы он сказал, что ему нужна такая, как она. Такая вот непутёвая жена. Пусть только сказал бы это, и внутри неё всё расцвело бы, появились бы силы. Или пусть ничего не говорил бы, но подошёл и обнял. Да, лучше так. Пусть бы подошёл и обнял как там, у дома. В его объятиях она бы могла ощутить себя слабой, потому что он был сильным за них обоих, в его объятиях она могла бы ощутить себя женственной. Желала этого.

Но Драйган ничего не сказал, и не обнял, лишь отвёл глаза, дав ей снова повод сомневаться в том, что она ему интересна.

"Может я всё это лишь надумала? Может он только по дружески, по соседски, без иных чувств? Обнял меня там, у дома, просто чтобы поддержать, и не было в том никакого подтекста".

Синте не хотелось так думать, но девушка недоумевала: если Драйган питает к ней, хотя бы от части, те же чувства, что и она к нему, почему молчит? Почему не действует? Что она должна сказать, чтобы он подошёл и обнял? Попросить этого напрямую? Но разве так можно? А если он скажет - нет? Синта не переживёт такого унижения.

Девушка отвернулась, чувствуя как горят её щёки, и сказала, стараясь сломать образовавшуюся между ними стену недопонимания:

- Еда остывает. Давай поужинаем.

"Время идти, Ронар! Время идти к нам, Ронар! Твоя пора - ночь, Ронар! Твоя семья - мы, Ронар! Ты теперь охотник, Ронар! Ты один из нас, Ронар! Иди к нам, Ронар!"

- Иду, - тихо вымолвил Ронар, спускаясь с чердака.

Глаза больше не болели. Сумерки вернули ему уверенность в себе, избавили от страхов дня. Треклятое солнце! Только когда оно скрылось, ему стало легче. Дышать ночным воздухом, смотреть на мир не щурясь, ощущать силу льющуюся по венам - было истинным наслаждением, которого он больше не желал лишаться.

Ронар постоял возле комнаты матери, глядя на её пустую постель и на кроватку Дорана. Ему бы очень хотелось вновь их увидеть, хоть на минутку, обнять матушку, услышать лепетание братишки. Как мало он уделял им времени, когда ничего тому не препятствовало. Теперь уже поздно, и остаётся только жалеть об упущенных возможностях.

Затем Ронар прошёл в их с Синтой комнату и постоял там. Всю жизнь они жили здесь, скрываясь друг от друга за ширмой, которая, словно, год от года становилась всё плотнее. Когда-то никакая ширма им была не нужна. Близнецы, они всё делили на двоих. Игрушки и вкусности, что привозил отец из города, комнату, родительскую заботу, весь мир они познавать вместе. Ещё до того как научились говорить, болтали на каком-то своём языке, непонятном больше никому на свете. Затем стали старше, появилась конкуренция, вначале за любовь отца и матери, потом за главенство в доме. Появились и отличительные черты, присущие половому созреванию. Синта стала привлекательной молодой девушкой, которая заинтересовалась соседским парнишкой, Ронар - юношей, мечтающем о как раз таких девушках, не о сестре, конечно, но о ком-то на неё похожем. Ширма потребовалось, чтобы скрывать нюансы их повзрослевших тел, а затем и умов, а вместе с тем и все те секреты которых с каждым годом друг от друга у них становилось всё больше. И хоть оставались они близнецами, хоть порой понимали друг-друга без слов, уже не было того единения. А теперь и вовсе их раскидало в разные стороны. Синта выбрала Драйгана, выбрала солнечный свет, он же принял, что теперь навсегда останется жить в тени. Он ночь - она день. Ширма между ними стала непроницаемой завесой, разделившей навсегда сестру и брата, некогда бывших одной монетой.

Затем Ронар прошёлся по остальной части дома, вспоминая как рос здесь, как играл с сестрой, как подтрунивал Дорана, порой слишком жестоко, как получал нагоняй от матери и слушал, долгими зимними вечерами, истории отца. Целая жизнь, которую теперь ему предстояло оставить позади. Именно сейчас он стал остро ощущать ту самую необратимость бытия. Отец умер - его не вернуть, умер Нюхач - любимый пёс сестры. Теперь вот и ему предстоит, фактически умереть для семьи, покинуть дом. Все уходят, рано или поздно.

Он вышел во двор. Добрёл до могилы отца. Постоял возле неё.

- Едва ли ты бы мной гордился, Пап, - сказал он, вздыхая. - А я так хотел стать тобой. Всегда мечтал побывать в твоих историях, в твоих сражениях. Думал, что вырасту воином, как ты, и не видел иного пути. Но, погляди, кем я стал? Едва ли ты мог себе такое представить. Кто бы вообще мог такое представить? Этого не было в твоих историях и мудрых жизненных советах. Ты не научил меня, как сопротивляться такому. - Ронар помолчал, размышляя над последней фразой, затем вдруг выкрикнул: - А знаешь, я и не хочу этому сопротивляться! Не хочу, ясно тебе?! Я, не ты! Пусть Синта будет такой как ты! Она этого очень хочет и у неё отлично получается! Пусть она несёт это бремя ответственности за твоё наследие! Мне оно не нужно. Я не воин. Я струсил, там, в пещере. Струсил, потому что я не такой как ты. Твои наставления не предавали мне сил. Они лишь обременяли, требовали. А вот теперь я свободен. Теперь я сильнее тебя. И я ни за что не собираюсь извиняться. Устал чувствовать себя виноватым за то, кто я есть и хотеть стать лучше. Я никому ничего не должен. У матери есть Доран, у Синты - Драйган. Ты же давно сгнил в земле. Я больше никому ничего не должен. Я свободен!

Ронар развернулся и быстро пошёл прочь, в сторону леса. Вдыхая полной грудью ночной воздух, шёл сквозь туман, наслаждаясь неожиданной свободой, и сам не заметил, как оказался у стены тёмного леса. Но на этот раз, даже не сбавляя шага и не позволяя себе оглянуться назад, шагнул в него.

"Иди к нам, Ронар! Ты один из нас, Ронар!"

Ночь звала его, и Ронар шёл на этот зов.

Чем ближе они подъезжали к дому ведуньи, тем тревожнее становилось у Весны на душе. Что-то было не так. Это чувствовалось во всём окружении. Знакомый ей с малых лет лес, казался теперь намного темней и опаснее, а в тенях его будто скрывались не только звери ночные, но и некое зло, притаившись ждало своего часа. Нет, не сверкали во тьме жёлтые глаза, угроза которую ощущала Весна была не столь явной, не той, что поджидает момента чтобы напасть и разорвать в клочья. То было нечто иное, но от того не менее, а может и куда более скверное. Чем больше она раздумывала над неожиданной кончиной бабы Дарины, озлобленной Тамилой, и очнувшимся от спячки ночным народом, тем явственнее понимала, что события эти связаны, иначе просто не могло быть. Вот только что их связывало? Приходящие Весне в голову ответы были один хуже и страшней другого. Но так или иначе, когда замаячил меж чёрных стволов деревьев, впереди тусклый свет, она уже знала, что предстоящая встреча может очень плохо для них обернуться.

- Высади нас у стражей, - сказала Весна Буяну.

Тот коротко кивнул, не отводя глаз от дороги. Даже в свете качающейся на жерди лампы было видно, как побледнело его лицо. Густые брови сдвинулись, взгляд стал серьёзным и хмурым, совсем как у его отца, Горына, когда тот негодовал или сердился. На щеках вздувались желваки, пальцы нервно теребили поводья, а сам Буян ссутулился, словно кот, который выгибает спину перед врагом. Он боялся. И немудрено. Жилище ведуньи всегда пугало людей, в первую очередь в виду непонимания природы тех сил, что нашли здесь свой приют.

Буян осадил лошадь в паре шагов от стражей: двух белых черепов, насаженных на высокие, в человеческий рост, колья, по обеим сторонам от дороги. В глазах каждого плясал жёлтый, зловещий свет свечи.

- Ты уверена, что моя помощь не потребуется... там? - обратился к ней Буян.

Он был напуган, и наверняка мечтал поскорее убраться отсюда прочь, но всё же оставался мужчиной, сыном Горына, а значит не должен был показывать свой страх.

- Уверена, - мягко улыбнулась ему Весна и положила руку на плечо. - Мы справимся. Спасибо, что проводил.

Она спрыгнула с козел и только сейчас глянула на Илию. Хотела сказать девочке, чтобы та помогла снять с телеги сестру, но увидела, как дочь Сайна с ужасом смотрит на черепа у дороги. Её губы были поджаты, подбородок дрожал, она часто дышала.

"Испугалась, бедняжка. Конечно, ведь думала, что едет к какой-то старухе целительнице, отшельнице, но всё же доброй. А тут... это! Я должна была предупредить её!"

- Не бойся, - сказала Весна, поступая к Илии и беря её за руку. - Это просто стражи.

- Стражи? - переспросила девочка тоненьким голоском и шумно сглотнула. - И что они стерегут?

- Дом ведуньи. Они не злые, наоборот, призваны защищать от зла.

- Но что-то они мне добрыми совсем не кажутся.

- Они и не добрые. Просто стражи. Но нам не опасны и бояться их не стоит.

- Они что, могут ожить?

- Что? Ох, нет конечно. Они лишь якорь для духов, некогда к ним привязанных. Эти духи бесплотны, ты их не увидишь и они тебя никак не сумеют коснуться.

- Так как же они тогда могут защищать?

- Они защищают не от людей, и не от зверей. Сила ведуньи связывает её с иным миром, и чем она опытнее, тем чаще в том мире бывает. Это привлекает разных недобрых сущностей, которые могут прийти за ней. На этот случай ведунья должна быть защищена, и...

Весна осеклась, видя, что её рассказ про обитающей вокруг незримых и злых существ, ещё больше напугал девочку.

"Какая же я дура!" - обругала себя волхаринка. - "Что пытаюсь ей объяснить? Неужели и без того мало на её долю выпало страхов и напастей?"

- Тебе нечего бояться, - сказала она, сжимая вспотевшую, не смотря на холод, ладонь Илии в своей. - Я рядом. И я не дам в обиду ни тебя, ни Зану. Мы приехали сюда за помощью, и мы её получим. Давай-ка, помоги мне поставить твою сестру на ноги. Мы проделали такой долгий путь, и вот, наконец прибыли.

Илия взяла себя в руки, в очередной раз заставив Весну гордиться этой девочкой. Они отвязали Зану, освободили ей ноги, и спустили с телеги. Затем она быстр попрощалась с Буяном, и тот стал разворачивать повозку, а Весна и девочки пошли мимо стражей, к дому ведуньи, видневшемуся впереди, на поляне.

Илия заметно дрожала и, то и дело озиралась по сторонам, Зана же смотрела прямо перед собой, и переставляя ноги так, словно едва могла сгибать колени, шла вперёд, сильно сгорбившись и не обращая ни на что вокруг внимания. Весна крепко сжимала ей руку, боясь, что девочка предпримет очередную попытку к бегству. Но она шла покорно, как смирившийся со своей участью смертник, который топал на плаху с неохотой, но будто бы уже отрешившись от всего мирского.

Дом ведуньи, в котором Весна прожила много лет, представлял из себя покосившийся на правый бок сруб, с низкой треугольной крышей, из которой торчала труба, выплёвывая в небо струйку белёсого дыма. В одном единственном полукруглом окне, расположенном справа от входной двери, слабо трепетал алый свет. Не лучина и не свеча - камин. Весна помнила его: огромный, черный от копоти, служащий одновременно и для тепла, и для приготовления пищи, а так для варки различных травяных снадобий. Следовательно угли этого камина почти никогда не остывали.

Стоило им преодолеть пол пути от стражей к дому, а это около десятка шагов, как свет в окне вдруг исчез, словно кто-то загородил его. Весне показалось, что она видит тень, вставшую у окна. Затем она исчезла, а через пару мгновений настежь распахнулась дверь, всё так же мерзко и душераздирающе скрепя петлями, как это было в бытность её юности.

- Я не жду гостей, - проговорил строгий женский голос. В нём не было агрессии или угрозы, лишь холодная сталь, которой трудно было возражать.

- Я знаю, и прошу прощения у тебя, Тамила, что потревожила в столь поздний час.

- Весна, - она не спрашивала, утверждала.

- Это я.

Держа за руку Зану, которую с другой стороны под локоть вела Илия, Весна ближе подходя к дому, стала различать всё больше деталей в тёмном силуэте Тамилы. Высокая, но хрупкая, с узкими плечами, тонкими руками и длинными пальцами, которыми она поглаживала своё угольно-чёрную косу, новоявленная ведунья сперва показалась ей всё той же девочкой, какую она знала когда-то, её фигура ничуть не изменилась с годами. Но сумев разглядеть лицо, Весна поняла, что взросление дало о себе знать. Черты лица Тамилы стали заметно острее, вытянулся нос, линия губ стала, кажется ещё тоньше, а пухлые некогда щёчки впали. Из под тёмных бровей сверкали зелёные рысьи глаза.

- Кто с тобой? - спросила она, всё тем же холодным тоном.

- Две девочки. Одна из них тяжело больна.

- Что за хворь? - в голосе не промелькнуло ни одной эмоции.

Весна остановилась в двух шагах от крыльца и стоявшей на нём Тамилы, от того кажущейся высокой, хотя на деле она была ниже Весны почти на голову.

- Древняя хворь, - ответила Весна, чувствуя как тревога, растущая у неё в душе в эту самую минуту достигла своего пика. - Я надеялся, что баба Дарина поможет нам.

- Она умерла весной.

- Я знаю. Деревенские сказали мне. Теперь ведь ты за неё? Ты ведунья в здешних краях?

- А разве у меня могла быть иная судьба?

- Значит помощи просить я буду у тебя.

Глаза Тамилы смерили её, затем быстро оглядели девочек. В них блеснули алые огоньки, как всполохи затухающих углей, всё ещё способных обжечь.

- К чему мне помогать этим южанам, Весна?

- А разве, от того что они южане, они не достойны помощи?

Тамила не ответила, ей молчание сказало всё за неё.

- Я знаю, что и деревенским ты не помогаешь больше, - сказала тогда Весна. - Тому есть причины?

- У меня теперь дела поважнее чем лечить больную скотину, до помогать мужьям справляться в постели со своими жёнами.

- Какие же это дела, позволь спросить?

- Не позволю. - Не смотря на напряжённость диалога, голос Тамилы был всё так же спокоен. - Тебя это больше не касается, так ведь? Ты отдала эту судьбу мне, променяв её на семейные хлопоты.

- И не жалею. Но я помню, чему учила меня баба Дарина, знаю, чем заняты ведуньи. И она всегда находила время на помощь деревенским, если они приходили к ней с настоящей бедой.

- А я не она.

Внутри Весны вспыхнула ярость, во-первых вызванная обидой за наследие Дарины, а во вторых за то, как надменно эта девчонка с ней говорит. Хотелось осадить её грубо и жёстко. Пускай она давно не ведунья, но многие помнит, и уж точно не может быть приравнена к глупой деревенской девице. Но Весны постаралась не давать волю чувствам и оставаться спокойной.

- Но я ведь не южанка. Забыла, кто я? Неужто мне ты тоже откажешь в помощи?

Тамила снова обвела глазами своих гостей. Помолчала с минуту, затем отступила на шаг, позволяя им войти в дом.

- Помогу или нет - это мы ещё выясним. Но гостеприимной хозяйкой с тобой буду. По старой памяти, Весна.

- И за это я тебе благодарна.

Стиснув крепче руку Заны, Весна повела девочек в дом, буквально кожей чувствуя нависшую над ними опасность. Ещё не поздно было повернуть назад, можно выбежать на дорогу и окликнуть Буяна, он не мог уехать далеко, в ночном лесу услышал бы и воротился за ними. Но что потом? Сама она Зане не поможет. Искать других ведуний на просторах Волхарии нет времени. Она обещала Сайну и Шанте, своим добрым соседям, что поможет их дочери, значит так тому и быть. Чего бы ей это ни стоило.

Заходя за Весной в дом, Зана оглянулась на тёмный лес. Он был там, желтоглазый зверь из её снов, чья голова была увенчана громадными рогами. Стоял на самом краю поляны, не боясь, что кто-то кроме неё его увидит. Впрочем Зана уже поняла, что кроме неё его никто и не видел. С тех пор как стала сгущаться тьма и они въехали в лес, он всё время был где-то рядом, и пока её сестра вела праздные беседы с Весной, нашёптывал Зана разное, успокаивал её, просил потерпеть.

Весна потянула Зану за собой но она не двинулась с месте.

"Иди, Зана!" - сказал желтоглазый. - "Конец близится, Зана! Скоро ты вкусишь плоть, Зана! Скоро ты утолишь свой голод, Зана! Скоро ты станешь свободной, Зана! Станешь одной из нас, Зана! Иди в дом, Зана!"

- В чём дело, милая? - спросила Весна, и Зана быстро отвела глаза от леса и покорно пошла внутрь дома, улыбаясь одними лишь уголками губ и жадно предвкушая ту свободу и сладостное утоление мучающего её голода, которое сулила ей сама ночь.

В спину девочки продолжали звучать слова шамана:

"Скоро всё закончится, Зана! Скоро ты будешь одной из нас, Зана! Ночь ждёт тебя, Зана!"

Дверь со скрипом затворилась у неё за спиной, но Зана всё ещё слышала зов ночи.

"Мы ждём тебя, Зана!"

Ночь была холодной, в её воздухе уже чувствовалось дыхание наступающей зимы. Но, не смотря на это, Сайн вспотел. Только теперь, когда они закончили работать лопатами, вонзая их в мёрзлую землю и откидывая её в сторону, роя могилу для своего погибшего товарища, он наконец почувствовал этот холод, блуждающий вокруг них, словно голодный и злой призрак, пытающийся коснуться, заключить в объятия и заморозить насмерть, но не имеющий власти над этими двумя, без устали копающими землю воинами.

"Сколько мы уже не рыли могилы?" - подумал Сайн. - "С тех пор как похоронили Зана, пожалуй".

Но куда больше пугал его другой вопрос:

"Сколько ещё могил придётся им вырыть прежде чем эта история завершиться?"

А затем ещё один:

"Когда эта история завершиться, будет ли кому их рыть?"

И эти мысли пробирали похлеще холода ночи.

Откинув лопату, Маллид, лицо и шея которого блестели от пота, спрыгнул в неё и потянулся к телу Ломара, завёрнутому в грязные простыни, которые они нашли в доме.

- Давай его сюда, - сказал Маллид, и Сайна передёрнуло от этих слов. Прозвучало так, словно их друг был ещё жив, и всё же они собирались закопать его.

- Ну, Сайн, чего застыл-то? Помоги мне.

- Да, да, сейчас.

Сайн опустился на одно колено и чуть приподнял труп за голову. Маллид потянул ноги, и вместе они спустили его в могилу.

- Может, всё же стоило заказать в городе гроб? - с сомнением сказал Сайн, глядя как легло тело в могилу, став вдруг похожим на личинку какого-то насекомого, копошащуюся в земле ожидая своего перерождения в более высокую форму.

- В Бездну гроб! - Маллид сплюнул, так же как и Сайн не спуская глаз с тела Ломара. - Помнишь как мы хоронили своих на войне? Не было времени на гробы, на оформление могил, ни на что. Только яма, одна на всех, братская.

- Зана мы похоронили иначе.

- У Зана была семья. Им нужен был памятник. А что сказал нам Ломар, помнишь?

- Конечно.

- Он погиб как воин, и как воина мы его хороним. Теперь мы с тобой знаем, что это лишь плоть, а друг наш... Бездна, понятия не имею, где он теперь.

Оба посмотрели на череп Арсии.

- Даже не хочу об этом думать, - признался после некоторое промедления Сайн.

- У нас и других забот хватает, более насущных, - поддержал его Маллид. - Дай-ка мне руку, помоги выбраться.

Вытянув Маллила из могилы Ломара, Сайн, впервые за свою жизнь, и, искренне надеясь, что в последний раз, взял в руки артефакт. Вещь, проклятую церковью, порочную, несущую в себе силы иных миров и знания давно угасших цивилизаций. Взял, только чтобы понять, узнать раз и навсегда, какого это - держать в руках такую мощь. Но не почувствовал ничего. Он держал в руках человеческих череп, и только. Не было в нём ни силы, ни желания обладать, познать, использовать. Просто кусок кости давно умершей женщины, покрытый письменами.

"Властитель! Ты ли защищаешь меня он притягательной силы этой вещи?"

Затем Сайну пришла в голову иная мысль:

"Что если в нём и нет больше никакой силы? Жрица и её возлюбленный наконец воссоединились. Тюрьма разрушена. Мэй простила их, спустя столько лет. Простила и, за совершённую ими жертву, призвала духов к себе".

И сколь бы не была богохульна сия идея, она вдруг согрела старому вояке сердце, дала надежду на то, что всё может закончится хорошо, даже тогда, когда кажется, что вокруг царит одна лишь смерть. Определённо, да простит его Властитель, Сайну очень хотелось в это верить. Ради Ломара. Ради себя. Ради них всех.

Он выпустил из пальцев утративший свою силу предмет, и тот беззвучно упал на грудь трупа, а затем скатился ему за правое плечо, и лёг так, как могла бы опуститься голова девушки, на плечо своему возлюбленному, настолько близко, чтобы он мог ощущать её горячее дыхание на своей шее, а она смотреть ему прямо в глаза.

Постояли молча, взирая на эту картину. Затем Маллид, нарушив тишину сказал:

- Значит нас ждёт бой.

Сайн поднял взгляд и увидел как на горизонте, где-то там далеко, за Бледной, едва-едва начало светлеть небо, забрезжил рассвет. Рассвет последнего дня. К ночи этого дня, возможно, им придётся вступить в самую тяжёлую битву из всех, через которые он проходил. Но Сайн не обнаружил в себе ни капли страха. Только уверенность в том, что будет драться до последнего вздоха.

- Нужно хорошо подготовиться, - продолжил Маллид. - Встретим врага во всеоружии, так сказать. Где дадим им бой, как считаешь?

- У меня, - уверенно сказал Сайн. - Туда они нагрянули в первый раз. Там и встретим их снова.

- А женщин куда денем?

- Отправим в Медовый Холм, сегодня же. В городе они будут в безопасности. Хоть какое-то время.

- Сам не хочешь с ними уехать? Ты нужен своим девочкам.

- Нужен, но я лучше останусь. Не смогу так просто отсидеться где-то вдали, пока вы с Ханрисом будете сражаться. Уверен, и девочки и Шанта меня поймут. К тому же, сегодня у нас каждый меч будет на счету.

- Согласен, - Маллид кивнул. - Иного от тебя и не ждал, но должен был спросить.

Никто из них даже не заикнулся, да что там, даже и не подумал, что Ханрис может не дойти, что чудовища настигнут и убью его где-то в лесу. Нет, такого расклада ни Сайн, ни Маллид не предполагали. Оба были уверены, что если им и суждено умереть от лап желтоглазых, то всем вместе, плечом к плечу.

Ещё какое-то время постояли молча, глядя на заражающийся на их глазах день. Затем Маллид опустился и взял в руки лопату.

- День будет долгим, дружище. Пора бы нам покончить с этим и перейти к более насущным делам.

Не дожидаясь ответа Сайна, Маллид зачерпнул лопатой земли и кинул её в могилу, на тело Ломара. Сайн молча присоединился к товарищу.

С первыми, робкими лучами рассвета, силы начали оставлять Ханриса. Он-то планировал бежать не останавливаясь, пока не спустится с горы, но даже с его новоприобретёнными силами, это оказалось совсем не простой задачей. Тем более что обострившиеся чувства, которые должны бы были помогать Ханрису, по-началу сильно отвлекали его. Лес, такой привычными бывалому охотнику, теперь стал чуждым, иным, наполненным десятками новых запахов и звуков, которые сбивали с толку, привлекали к себе внимание, манили, словно призывая отбросить всё человеческое, и вновь, с упоением отдаться охоте, загнать какого-нибудь зверя и растерзать его голыми руками, пить кровь и вкушать тёплую плоть, забирать из неё угасающие угольки жизни, чтобы «жить вечно» - как призывал рогатый демон во тьме пещер. Он, кстати, скоро нагнал Ханриса, и стал звать его обратно, нашёптывая ужасные вещи, являя свой жуткий образ то с одной, то с другой стороны. Воин, как мог, старался не слушать тварь, игнорировать её призывные речи и отворачиваться, лишь завидев рогатый силуэт. Его воля окрепла благодаря жертве Ломара и воспоминаниям о семье, которые он теперь поддерживал в себе, подобно костру, не давая угаснуть. И этот костёр вроде бы разгонял тьму, не давая ей наброситься и поглотить сознание Ханриса снова. Но из окружающего мрака всё равно звучал хрипящий голос предводителя желтоглазых чудовищ, и его было не заглушить. Ведь, в конечном счёте, что такое огонь костерка, в сравнение с могуществом ночи?

Ханрис не слышал своих преследователей, но был уверен, что они гонятся за ним. Что остановись он, позволь себе передохнуть, и потеряет подаренное Ломаром преимущество. И он бежал, радуясь тому, что силы его не оставляют. Казалось, что он может бежать вечно, но стоило лишь небу начать окрашиваться в серые цвета, а мраку рассеиваться, как Ханрис стал испытывать усталость и... страх. Да, именно страх перед наполняющим мир светом. Он не приносил уверенности или надежды, а наоборот, отбирал их. Пребывать во тьме было так комфортно, и очень легко ориентироваться, но теперь мир стал терять чёткость, усталость давала о себе знать, и чувства эти нарастали. Охотник старался бежать дальше, игнорируя растущее недомогание, благо, что с первыми лучами солнца исчез и образ рогатого демона, но вскоре движение вперёд стало просто невозможным, в виду того, что ноги гудели и словно налились свинцом, живот крутило, а главное, глаза слезились и болели так, что Ханрис буквально начал слепнуть. На иные чувства тоже полагаться уже было нельзя. Вместе с восходом из мира ушла чёткость, всё стало размытым.

«Я должен найти укрытие» - решил Ханрис. - «Должен переждать день. Затем отправлюсь дальше, сразу, как только сядет солнце».

Его утешала мысль о том, что и преследователи никак не смогут двигаться за ним в дневном свете. Им всем придётся искать где скрыться от безжалостного дня и ждать наступления новой ночи.

Утирая рукавом бегущие по щекам слёзы, Ханрис пытался сориентироваться. Он уже должен был спуститься достаточно низко, чтобы этот лес стал ему знаком. Так и было, и когда Ханрис вышел к бурной горной речушке, сразу же понял, где оказался. Он сумел спуститься даже ниже лагеря, в котором они с Драйганом отбивали атаку чудовищ.

«Пещера!» - вспомнил Ханрис. - «Та, где прятался первый зверь. Она должны быть недалеко. Ниже по течению».

И он принялся искать то место, вначале глазами, но раньше сумел почувствовать запах гниения, что и привёл его к норе под деревом, в которой они сражались парой дней, и целой вечностью ранее. Но, оказавшись рядом, Ханрис насторожился. Было здесь и что-то ещё. Не только вонь гниющего трупа обезглавленной твари, но и запах свежей крови, совсем недавней смерти. А ещё запах пота, и... Ханрис не смог найти определение новому запаху, но точно знал, что так пахнет живое существо. Кто-то уже скрывался в этой пещере, видимо не ему одному пришла в голову мысль там схорониться.

Остановившись возле тёмного зева, Ханрис различил на земле полосу запёкшейся крови, а рядом следы босых ног, похожих на человеческие ступни, но с чуть более вытянутыми пальцами, кончающимися небольшими когтями. Тушу какого-то животного, довольно крупного, может оленя или кабана, всего пару часов назад протащил здесь и уволок в пещеру некто, кто не мог быть человеком, и хоть следы были не такими большими, как те, по которым он выслеживал напавшего на девочек Сайна зверя, всё же, кому ещё они могли принадлежать, если не очередной желтоглазой бестии?

«Они здесь!» - пришёл к выводу охотник. - «Обошли меня, окружили и подстерегают там, во мраке. Бездна вас возьми, проклятые вы твари!»

Он погасил разгорающуюся в груди, звериную ярость. Прежде это было просто, Ханрис считал себя весьма сдержанным и рассудительным человеком, но теперь, волна злости и негодования едва не накрыла его, лишив рассудка. Новое, звериное естество не хотело, чтобы он думал и принимал взвешенные решения, а желало, чтобы действовал импульсивно, ведомый инстинктами. Но Ханрис всё ещё оставался собой, хоть едва и не утратил своё «Я» там, на вершине, но благодаря старому другу сумел вернуть его и не собирался больше так просто уступать пробудившемуся внутри животному.

«Что делать?»

Выбор был невелик. Пещер рядом Ханрис не знал, искать убежище под валежником или поваленным деревом было поздно, день наступал неумолимо и казалось, что с каждой секундой мир становиться невыносимо ярче, а ведь солнце лишь едва-едва показалось из-за горизонта, что же с ним станется, когда оно взойдёт полностью? Выхода не было, Ханрису придётся войти во тьму и встретиться с тем, что там скрылось.

Он обнажил кинжал.

«Теперь вам не застать меня врасплох!»

Охотник начал медленно заходить в темноту, и по мере его погружения туда чувства вновь стали обостряться. Глаза прозрели и мрак пред ним рассеялся. Пещера, по которой он прежде шёл с факелом, страшась того, что может таиться в непроницаемом мраке, всего на пару шагов впереди, теперь стала местом надёжным и безопасным. А ещё, довольно маленьким. Короткий проход привёл Ханриса в тесное овальное пощение. Тогда, сражаясь с первой тварью, они не могли оценить размеры этой норы, она представлялась довольно большой в темноте. Теперь же Ханрис видел всё и оказалось, что от одной стены до другой меньше десятка шагов. Корни свисали с потолка и торчали из стен, в углу росли бледные грибы. Гниющий труп убитого чудища лежал почти в центре пещеры, а в дальнем углу покоилась свежая туша громадного кабана с разорванным боком и белеющими из под влажной, окровавленной плоти, рёбрами. И возле неё стоял, оскалившись, желтоглазый демон. Нет... Ханрис, готовый тут же броситься в атаку, вдруг застыл, не веря тому, что видит. Перед ним стоял не демон. Этот был похож и одновременно отличен от тех, с которыми он встречался прежде. Его глаза пылали жёлтым огнём — да, но кожа не была серой, хоть и очень бледной, челюсть не выдавалась вперёд, хотя под раскрытыми губами виднелись острые клики, конечности были пропорциональны телу, а не вытянуты, как у других, ну а когти, которыми оканчивались пальцы, совсем немного превышали длину обычного человеческого ногтя, хотя были заметно твёрже и острее. Стоящий перед ним демон казался некой переходной стадией между человеком и чудовищем с гор. Он был облачён в одежду, пропитанную запёкшейся кровью. Ей же было перемазаны и волосы, и лицо существа, в котором Ханрис признал молодого юношу, а через мгновение, с ужасом узрел знакомые черты.

Он опустил кинжал и вымолвил ошеломлённо:

- Ронар?

Прошедшей ночью Ронар был счастлив и свободен. Горечь, боль, печаль — всё ушло, и он, идя на зов желтоглазого хищника, увенчанного короной, учился охотиться, различать среди сотен запахов и звуков именно те, что были ему нужны, учился ориентироваться в лесу. Ронар оказался отличным учеником. Следуя за своими инстинктами и голодом, он выследил и загнал могучего кабана, который, отчаянно защищая своё семейство, вступил с Ронаром в бой. Фырча, рыча, бешено мотая головой и разивая пасть, чтобы противник лучше разглядел его громадные бивни, кабан бросался на своего врага, но Ронар оказался проворнее и без труда ушёл от атаки. Тогда кабан развернулся и атаковал снова. А потом снова и снова, но каждый раз бивни лишь вспахивали землю, а враг оставался невредим.

Ронар не чувствовал страха перед этим громадным зверем, для него происходящее было игрой. В четвёртый заход кабана, он, уходя от атаки, сумел ударить животное в бок раскрытой ладонью, оставив на его шкуре три глубокие раны, из которых тут же начала сочится кровь. Когда именно на его пальцах стали расти такие когти Ронар не знал, но и не задавался этим вопросом. Теперь они были, как и полагается хищнику, и он умело пользовался своим преимуществом.

То же он проделал ещё раз, и ещё. После каждого удара зверь истошно визжал от боли, а Ронар хохотал, опьянённый запахом свежей крови. Бока кабана были изодраны, кровь лилась на землю по ногам и капала с живота. Во рту пенилась белая слюна. Он тяжело, хрипло дышал. Уставал. Умирал. Понимал он или нет, что не выйдет из этого боя живым, но продолжал атаковать своего противника. Однако, с каждым новым заходом бежал всё медленнее, силы оставляли могучего зверя. Чего нельзя было сказать о Ронаре. Он вспотел, но даже не запыхался, и не чувствовал усталости в своих мышцах, хотя те были всё время напряжены. Новоявленный хищник ощущал свою силу, своё превосходство, и доказывал его себе здесь и сейчас. Нет в этом лесу зверя, способного с ним тягаться, и любой бой будет для него лишь игрой.

Пресытившись же этим могуществом, Ронар наконец решил отдаться утолению своего голода. И когда кабан пошёл на очередной заход, может десятый или даже двадцатый по счёту, он с лёгкостью перепрыгнул зверя, позволив тому пробежать дальше, и когда кабан начал разворачиваться, чтобы совершить очередное бессмысленное и отчаянное нападение, бросился на него, ударил в бок и повалил. Тут Ронар оказался неосмотрителен и, когда истошно визжащий кабан начала лягаться ногами, мощным ударом заднего копыта он угодил Ронару в грудь и разодрал кожу. Парня отбросило назад, на миг у него перехватило дыхание. Но боль угасла столь же быстро, как и вспыхнула, и он тут же вскочил на ноги. Его охватил гнев: как посмел этот кусок мяса пустить ему кровь и причинить боль?!

Кабан тоже попытался подняться, но Ронар кинулся на него с гневным воплем. Запрыгнул на спину и повалил снова, но теперь оказался сзади, где копыта кабана уже не могли причинить ему вреда. Ронар попытался прижать зверь к земле обеими руками надавив на его тушу, но тот, не смотря на усталость и раны, в преддверии смерти видимо обрёл второе дыхание, и стал брыкаться ещё сильнее, бешено мотая головой. Ронар едва успел увернуться от бивня за секунду до того, как тот мог вонзиться ему в щёку или глаз. Тогда, заревев ещё яростнее, он подгадал момент и схватив кабана за этот самый бивень, мощным рывком выломал его. Теперь уже зверь не ревел, он визжал от боли. А Ронар, перехватив бивень в руке, нанёс им мощный удар кабану в шею. Затем второй и третий и четвёртый, пока тот не перестал брыкаться и вместо визга начал издавать лишь булькающие хрипы. Тогда Ронар отбросил своё оружие, впился зубами в рану на шее кабана, и выпил его жизнь, вобрал её в себя.

Когда зверь наконец умер и его кровь стала остывать, Ронар потащил труп кабана к укрытию, которое указал ему рогатый наставник, чтобы там переждать день.

"Спи здесь, Ронар!" - сказал шаман, указывая на нору. - "Жди ночи, Ронар! С наступлением тьмы мы придём за тобой, Ронар! С наступлением тьмы, мы пойдём есть, Ронар! Мы пойдём забирать жизни, Ронар! Теперь ты один из нас, Ронар!"

Что это была та самая пещера, в которой он побывал двумя днями ранее, Ронар понял, только когда увидел гниющий труп на полу. Но не испытал по этому поводу никаких эмоций. Этот зверь был слаб, он проиграл свой бой, чего с ним, - Ронар в этом был абсолютно уверен, - больше никогда не случится. Здесь он испытал страх, здесь он испытал боль, но всё это произошло где-то в другой жизни. В своей нынешней же ипостаси, Ронар был охотником, а кусок плоти на полу, лишь падаль и больше ничего.

Наевшись досыта, Ронар уснул рядом с остывающей тушей убитого кабана, счастливый, как никогда в жизни. А потом его разбудил запах другого хищника и шаги. Не зная, сколько проспал и сколько ещё времени осталось до заката, Ронар точно понимал, то снаружи светит солнце. Он ощущал это всем телом. Упадок сил, сонливость, страх, который он не испытывал ночью, теперь заставили его дрожать. И если кто-то приближался к нему из того мира, значит это не мог быть друг. Ронар тут же поднялся, не смотря на дрожь и слабость в теле, приготовившись кинуться на врага.

Но в пещеру вошёл Ханрис. Ронар сразу его узнал, хотя у охотника горели жёлтым глаза, и был он перемазан в грязи и крови, но всё же оставался тем самым Ханрисом, которого Ронар знал всю свою жизнь.

"Глаза! Он теперь такой же как я!» - понял Ронар, и от этой мысли стало как-то странно на душе. В первое мгновение его обрадовало, что рядом оказался кто-то знакомый, что ни он один теперь будет жить в ночи, в окружении зверей. С другой: он помнил, как Ханрис поступил с ним, здесь, в этой самой пещере. Это Ханрис был виноват во всём, что с ним произошло, и это Ханрис выбрал Драйгана для дальнейшей охоты, а его отослал домой.

"Наверное охота прошла неудачно, и его тоже сделали таким как я. А почему Драйган не такой? Должно быть он сбежал, когда напали на Ханриса! Жалкий, трусливый недоносок, просто оставил Ханриса на съедение, а сам вернулся домой и что-то наплёл сестре и остальным. Посмотрим, что она скажет, когда узнает правду!"

Ханрис не сразу признал Ронара. А когда всё же понял, кто стоит перед ним, был крайне удивлён.

- Что ты здесь делаешь? - спросил он, продолжая осматривать сына Зана с ног до головы, словно не веря в то, что видит.

- Прячусь от солнца, как и ты, - сказал Ронар с холодным вызовом в голосе, опускаясь на пол. - Здесь хватит места для двоих. Только еда уже остыла, я не ждал гостей.

Ханрис вновь оглядел пещеру, тушу кабана и Ронара, после чего опустился у противоположной стены.

- Значит ты... тоже... - сказал он сдавленным голосом, эти слова давались ему явно очень нелегко. - Как? Это из-за... - Ханрис кивнул в сторону разлагающегося трупа и сглотнул. - Из-за его укуса?

- Откуда мне знать? - огрызнулся Ронар. Присутствие Ханриса начинало его раздражать. Радость от того, что он больше не один в этой пещере, угасала. Лучше бы он был один. Намного лучше.

- Прости, мой мальчик. Я просто... не ожидал тебя тут встретить. Надеялся, что этот кошмар коснулся только меня одного.

Посидели молча какое-то время.

"Убирайся отсюда!" - хотелось закричать Ронару. - "Это моя пещера! Ищи себе другую!".

- Значит домой ты так и не вернулся, тогда?

- Тебе-то что?

- Прости, - снова начал извиняться Ханрис. - Ты наверное винишь во всём случившемся меня. И ты прав. Я не должен был оставлять тебя одного. Но там, в горах, их больше. Они живут там. Я должен был быть умнее и не ходить по его следам. Нас окружили. Драйган... Ох Бездна, он должно быть мёртв.

- Драйган жив! - рявкнул Ронар. - Он там, дома. Милуется с моей сестрой!

- Правда? - в голосе Ханрис прозвучало совсем не то, что ожидал услышать Ронар. Не обида и разочарование, а радость.

- Почему он вернулся, а ты нет? - спросил он, желая услышать как Драйган струсил.

- Я не знаю. Нас разделили. Меня окружили. Последнее, что я видел, что он дрался с монстром у обрыва. Затем меня схватили. Я думал, что он мёртв.

- Выходит, что он сбежал?! Бросил тебя, и ушёл?

- Не думаю, что он мог за мной пойти. Да и хорошо, что не пошёл, погиб бы там или... - Ханрис запнулся.

- Или стал бы таким как мы, да?

Охотник лишь кивнул и тяжело вздохнул.

- Ну что же, можешь радоваться, его это доля миновала. Теперь он дома, на радость Синте!

- Так значит ты всё же был дома? - оживился Ханрис.

Ронар отвернулся, шумно выдохнул, стараясь не выдавать Ханрису, какие чувства в нём бушуют при воспоминании о пустом доме, оставленном семьёй, которую он когда-то считал своей.

- Я хочу спать, - буркнул он.

- Почему ты здесь, Ронар? - не унимался Ханрис. - Почему не остался в долине?

- Почему?! - вспышка гнева заставила Ронара подняться. - Взгляни на меня! Ты что не видишь, кто я теперь! Здесь моё место!

- Не правда, - тихо сказал Ханрис, выставив перед собой руки. - Я уверен, что...

- Ты ничего не знаешь, ясно?! - волна жалости к себе захлестнула вдруг Ронара. На глаза навернулись слёзы. Чёртов день делал его слабым, возвращал человечность, от которой он почти избавился прошлой ночью.

- Я знаю, как это тяжело, - сказал Ханрис. - Понимаю, как сложно бороться. Но, вопреки всему, ты не должен быть один. В одиночку мы не победим это.

- Но ты же здесь, разве не по той же причине?

- Нет, Ронар. Я возвращаюсь домой. Мне помогли выбраться из их логова и теперь...

- Помогли? Кто?

- Это... сложно объяснить. Старый друг. А так же хорошие воспоминания. Воспоминания о семье помогли мне найти в себе силы противостоять зверю внутри.

- У меня нет ни таких хороших друзей, ни таких светлых воспоминаний.

- Это не так, мальчик мой.

- Моя семья меня бросила! Они испугались того, кем я стал. Все ушли из дома.

На некоторое время в пещере зависла тишина. Ронара и Ханрис глядели друг на друга.

Наконец Ханрис заговорил снова:

- Не знаю, что там у вас случилось, но уверен, Ронар, что семья тебя никогда не оставит. Вот вернёмся мы домой, и ты...

- Я не вернусь! - рявкнул Ронар. Ханрис было открыл рот, чтобы возразить что-то, но тут он добавил: - Я убил пастора!

Вновь тишина. Ханрис смотрел на Ронара и в его глазах мелькнул страх.

"Да, вот так! Теперь ты видишь, кто я! Я зверь!"

Когда он наконец признался кому-то в содеянном, на душе Ронара вдруг стало легче. Он признал свою вину. Да, он сделал это, и пусть знают, что теперь он об этом не жалеет. Не жалеет, хоть ком в груди и тупая боль уверяли его в обратном, не жалеет, потому что хищники не испытывают ни жалости, ни сожаления, они просто делают, что должны.

- Пастор Тарон мёртв, - заговорил Ронар тихим, дрогнувшим голосом, смахнув бегущую по щеке слезу. - Я убил его. Не собирался. Думал он поможет... Но он оказался таким же, как и вы все. Трусливым лжецом! Зато отменным на вкус.

- Ронар, - выдохнул Ханрис. - Властитель всемогущий... Неужели это правда?

- А ты как думаешь? Всё ещё хочешь, чтобы я вернулся с тобой домой, Ханрис? - последние слова, а особенно имя охотника, Ронар буквально сплюнул с языка, словно отвратительную горечь.

Затем он быстро лёг, демонстрируя, что не собирается продолжать этот разговор, и отвернулся от Ханриса, не столько потому, что не хотел видеть охотника, сколько потому, что не хотел, чтобы тот видел его слёзы. Предательские слёзы. Проклятый день делал его слабым. Человечным.

- Мне очень жаль, Ронар, - тихо проговорил Ханрис. - Я понимаю, как тяжело противостоять этому голоду. Как он сводит с ума. Лишает воли.

- Только если ты ему сопротивляешься. Но если утолишь его, то станешь сильным.

- Но перестанешь быть собой. Превратишься в чудовище.

- Значит я чудовище. Пусть будет так.

- Нет, Ронар. Ты просто заблудившийся мальчик. У нас с тобой ещё есть шанс всё вернуть. Даже теперь. После... всего.

- Я не вернусь домой, - прошептал Ронар прижав руки к груди, раздираемой изнутри болью и зажмурился, моля, чтобы сон как можно скорее вернулся и забрал его с собой туда, где нет этой боли и тревог. А потом, когда он проснётся, снова наступит ночь, и он вновь станет сильным и бесстрашным хищником. Таким быть проще, чем жалким, слабым человеком.

"Я не вернусь домой", - повторял себе Ронар. - "Я теперь один из них! Я не вернусь."

Рассвет окрасил мир за окном дома волхаринской ведуньи в серые цвета. Только теперь, когда ночной мрак отступил, Весна почувствовала, как на самом деле утомилась. Ночь пролетала незаметно и была полна хлопот. Вместе с Тамилой, они готовили снадобье для Заны, куда более сильное, чем то, что могла приготовить она у себя в Сером Доле. В доме ведуньи хранились такие корешки, травы, цветы и выжимки из древесных соков, которые отыскать было совсем непросто. Некоторые необходимые растения могли цвести только два-три дня в году, за другими приходилось отправиться глубоко в чащу волхаринских лесов. Но даже отвары из них оказались бессильны, против недуга ночного народа. Они лишь принесли Зане временное успокоение, лишили терзающего голода и позволили поесть нормальной пищи, а потом забыться крепким сном.

Илия всё время была рядом с сестрой и старалась следить за тем, чем занимаются женщины, но и её в итоге сморил сон. Тогда Весна уложила девочку на маленькую, покосившуюся кровать, подле камина, где когда-то, будучи юной ученицей ведуньи, спала и сама. Ей вспомнилось, как она засыпала, слушая потрескивание пламени и шум ночного леса за стеной, вдыхая ароматы свисающих с потолках сушёных грибов и трав. Было в том времени нечто чарующие, и пусть баба Дарина никогда не была с ней мила или заботлива, всё же Весна любила старуху и усердно трудилась, чтобы угодить той и стать достойной ученицей. Хотя порой ей казалось, что ведунья требует от неё слишком многого, через чур несправедлива и жестока с ученицей, и после очередного изнурительного дня, засыпая на этой самой кривой кровати, на которой не удавалось даже вытянуть до конца ноги, Весна тихо плакала, отвернувшись к стене, жалела себя и проклинала судьбу. Но сейчас, спустя годы, тем более и после смерти самой Дарины, все тягости и обиды позабылись, стали незначительными, и осталось только горько-сладкое послевкусие воспоминаний о совсем другой жизни и иной судьбе, которую она передала другой, и по сей день, в глубине души, чувствует себя за то виноватой.

Зану они уложили на столе, в центре дома, подложив под голову подушку и укрыв одеялом. Весна подошла к ней, мирно спящей. Грудь девочки медленно вздымалась, дыхание было спокойным и ровным, а тело расслабленным. Кажется впервые за эти последние дни, Зана выглядела спокойно и умиротворённой. Не маленьким голодным зверёнышем, а просто тяжело-больной девочкой. Бледной и измождённой, но нашедшей наконец покой.

"Жаль только, что этот покой не продлится долго," - с горечью подумала Весна, касаясь щеки Заны. Кожа её была холодной и сухой. Жар спал. Ночью, после отвара, её температура сильно поднялась, Зану начало лихорадить. Снадобье боролось с болезнью в её венах и Весна всерьёз испугалась, что организм девочки не выдержит этого сражения и она умрёт. Но обошлось. В этот раз, но что им делать дальше?

Весна посмотрела на Тамилу, которая, сидя у окна, спокойно вязала, словно происходящее с девочкой её совсем не волновало, как и присутствие чужаков в доме. Но, Весна могла отдать должное Тамиле, та помогала ей подбирать травы и готовить сложные отвары всю ночь, ни разу не пожаловавшись на это. Однако, занятые работой, они не перекинулись друг с другом и словом о делах личных. Теперь же, видимо, время пришло.

- Спасибо тебе за помощь, - проговорила Весна, подходя и садясь рядом за маленький столик.

- Разве же это помощь? - бесстрастно ответила Тамила, не поднимая глаз от пряжи. - По мне так пытка.

- Лечение будет не лёгким, да. Но...

- Это не лечение, Весна. Лишь продление её страданий. Эту девочку вылечить нельзя, - категоричность в её будничном, спокойном тоне пугала.

- Можно, - запротестовала Весна, и тут же почувствовала себя ребёнком, топающим ножкой, отрицая наставления старших. Тут же она поспешила подкрепить свои слова доводами: - Ты что забыла сказки? Пока укушенный сам не вкусил живой плоти, он может освободиться от чар ночного народа.

- Прошло слишком много времени, - покачала головой Тамила. - Болезнь засела в ней очень глубоко и теперь уже не отпустит. Наши отвары могут отсрочить неизбежное, но мы обе знаем, Весна, что ждёт это дитя. Она умрёт по истечению двух, может трёх ночей. И ничего ты с этим поделать не сможешь.

- И что ты предлагаешь? - Весна снова начала закипать, чувствуя гнев и негодование по отношению к Тамиле. К её поучительному, надменному тону, к её холодной безучастности. - Я, по твоем, должна просто опустить руки и спокойно ждать её гибели?

- Либо так, либо... - Тамила не стала продолжать, лишь пожала плечами.

- Либо что? - настояла Весна.

Тамила вздохнула, прекратила прясть и подняла глаза на Весну.

- Либо отпусти её в лес. Там теперь её место.

- В лес? Ты что же, из ума выжила?! Она не зверь, чтобы бродить по лесу.

- Теперь зверь. Там она быстро найдёт себе пищу и тем самым спасётся.

- И в кого она обратится? В чудовище? Чтобы потом подстерегать путников и охотников и нападать на них? Такое будущее ты ей пророчишь, ведунья?!

Весна не могла поверить, что Тамила может предлагать такое.

- Не вини меня в этой напасти. Я лишь говорю, что раз любовь твоя к ней столь сильна, что ты не можешь принять смерть этой девочки, то можешь позволить ей жить, но и за то вам обеим придётся заплатить свою цену. У всего есть цена, Весна.

- Не смей поучать меня! - взвилась Весна. - Особенно когда с уст твоих срываются такие вот отвратительные и неразумные предложения. Оставь их при себе, вместе со своими гнилыми премудростями!

Тамилу ничуть не тронул гнев Весны. Она лишь пожала плечами и вновь с безразличием вернулась к пряже.

- Ты и сама всё знаешь, верно Весна? Тогда к чему тебе мои советы?

- Я пришла говорить не с тобой, - сказала Весна, но уже спокойнее, испытав лёгкий стыд за то, что так распалилась. Что бы не говорила Тамила, она всё же ей помогла. А то что не испытывает к Зане каких-то тёплых чувств и не была озабочена её судьбой - так то вполне понятно. Баба Дарина тоже никогда не проявляла милосердия, и когда говорила Ханрису о его смертельном недуге, не старалась облегчить ситуацию или проявить сочувствие.

- Я знаю, ты пришла к Дарине, - проговорила Тамила. - Но, увы, теперь здесь только я. Не нужны мои советы, так дверь не заперта, можешь возвращаться на юг, к своим соседям и семье.

- Я не хотела тебя обидеть, или усомниться в твоей мудрости. Просто уверена, что Дарина сумела бы найти лекарство.

- А не думаешь ли ты, что просто тешишь себя надеждами на это?

- Может и так. И всё же я не опущу руки.

- Но если Дарина и знала что-то сверх наших с тобой познаний о ночном народе, то унесла эти знания с собой в могилу.

- Как она умерла? - задала Весна наконец давно мучающий её вопрос.

- Состарилась, - просто ответила Тамила.

- И всё? Так просто?

- Такова жизнь. Ты живёшь, пока твоё тело тебе позволяет. Оно не вечно, а мы с тобой и не знаем, сколько Дарине было на самом деле лет. Я вот, к примеру, всегда помнила её древней старухой.

"Я тоже", - согласилась Весна мысленно. Даже когда она была маленькой девочкой, Дарина уже была очень стара.

- Но, почему я не узнала о случившемся? Почему она... - Весна осеклась.

- Почему она не явилась к тебе? - продолжила за Весну Тамила, вновь подняв глаза, в которых читалась язвительная усмешка.

Та сокрушённо кивнула.

- Может потому, что не хотела отрывать тебя от твоей новой жизни?

- Чушь. Даже после моего ухода, я часто возвращалась.

- Не так уж часто, и только когда тебе что-то вдруг становилось нужно.

- Это не всегда было так.

- Почти всегда, - Тамила недобро ухмыльнулась. - Вот когда захворал твой муж, южанин, ты сразу же примчалась. И теперь, когда вновь понадобилась помощь с этой девчонкой.

Весна ничего не ответила, отвернулась и закусила губу. Тамила была права, что тут скажешь?

- Ты ушла в иную жизнь. Покинула Священный Лес. Так к чему ей было навещать тебя после смерти, Весна? Или ты возомнила, что после стольких лет у неё к тебе появились некие материнские чувства? Любовь? Она готовила тебя себе заменой, передавала знания, как это положено, вот и всё что вас связывало. Но ты вывернулась, ушла от такой судьбы. Покинула этот дом. К чему ей было вспоминать о тебе после этого?

"Может так оно и есть" - с горечью думала Весна. - "Я должна была стать ведуньей, а она была моей учительницей, не больше и не меньше. Но я сбежала, и нашла другую на это место. Так почему же моя дальнейшая судьба должна была заботить Дарину? Она мне не мать".

Горько стало на душе Весны от этих мыслей. Кажется, перед ней рушился тот иллюзорный мир в котором она всё ещё оставалась с Дариной в тёплый отношениях. В действительности же, она стала ей никем, просто очередной волхаринкой и не было между ними никакой дружбы или любви. Она лишь напридумывала себе это, от части чтобы сгладить вину за своё бегство, а от части из тех детских воспоминаний о жизни в доме ведуньи.

- А с ней можно связаться? - спросила Весна тихо.

- Нет, конечно. Дарина не столь глупа, чтобы остаться здесь. Она так устала от людской жизни, я видела как сие существование тяготило её в последние годы и она ждала смерти, которая стала её спасением. Я сама проводила её дух в чащу. Думаю, Серебряный Волк нашёл её и теперь она обрела заслуженную свободу. Так что нет, Весна, духа её ты не отыщешь.

Повисла тишина. Весна встала и закружила по дому, глядя то на Зану, то на Илию, то в окно, за которым уже стали проявляться очертания леса.

- Пусть так! - решительно сказала она, останавливаясь рядом с Тамилой. - Но там есть и другие, верно? Если ответа не найти здесь, то я поищу его по ту сторону. Должен же быть кто-то, кто знает, почему проснулся ночной народ, и как с ними бороться.

Тамила подняла глаза на Весну.

- Тебе придётся погрузиться очень глубоко, ты понимаешь?

- Да.

- Там будет опасно.

- Знаю.

- Ты ведь давно не практиковала такие путешествия, верно? Уверена, что сможешь уйти так далеко и возвратиться?

- Нет. Потому я снова должна просить у тебя помощи. Нужен отвар из белены.

Тамила криво улыбнулась, глядя на Весну снизу вверх. И было в той улыбке нечто тревожное, зловещее, опасное.

- Хорошо, Весна, - сказала она, откладывая пряжу. - Если ты так желаешь, я помогу.

Маллид задумчиво вертел перстень на своём пальце. Тот сидел как влитой, будто был создан специально для него и только для него одного. С этим куском металла на руке, который снова стал тёплым, Маллид ощущал себя так спокойно и уверенно, словно и не прошло этих двенадцати лет, что он жирел и маялся от скуки в Сером Доле, а перстень покоился в земле. Воин чувствовал, что пламя внутри древнего предмета пробудилось, и оно готово вырваться на свободу и наброситься на врагов по одному лишь его приказу. Сколько ночей со времён войны Маллиду являлись сны о том, что перстень снова оказывается на его пальце, поджигает лезвие меча, алым потоком набрасывается на противников. И теперь эти сны наконец сбылись. Вот только внутренне ликование от долгожданного воссоединения омрачали терзающие Маллида сомнения: сможет ли он снова подчинить себе пламя, как когда-то давно на войне? Ему вспомнилось, как послушный некогда огонь, вдруг накинулся на него, подобно дикому зверю. И Маллид едва сумел тогда, через боль и страх, приказать огню отступить. Артефакт подчинился, но навсегда оставил на его теле отметку своей непокорности, напоминание о том, что стихию невозможно усмирить, а уверенность в контроле над чем-либо только иллюзия. С тех самых пор он больше никогда не вызывал пламя. Боялся, что артефакт, столько лет верно служивший ему, запомнил какого это, восстать против хозяина, знает, что тот боится, и в следующий раз уже не отступит, пока не выжжет его плоть и кости, пока не оставит от слишком много возомнившего о себе человека только горсть пепла.

Маллид размышлял об этом, пока все остальные временные обитатели имения Сайна и его хозяева, за исключением детей, собирались за столом, за которым полтора дня назад они уже обсуждали насущные проблемы. На лицах каждого отпечаталась тревога и усталость. Похоже, что никому не удалось выспаться этой ночью.

"Поспишь в могиле, щенок!" - вспомнил Маллид слова своего сотника, в его первом боевом походе, и ухмыльнулся. Тогда он мысленно проклинал этого одноглазого старика, и, изнемогая от усталости и голода, думал, что война это не его, что зря он записался в армию короля Марека. Теперь же только в верности того своего решения Маллид и не сомневался.

Когда все собрались, Сайн заговорил первым. Пока остальные завтракали хлебом и овощами, он, в очень общих чертах рассказал о том, что случилось у Ломара и что нового они узнали о своём противнике.

- Какая отвратительная мерзость! - проговорила сквозь зубы Шрийя, когда Сайн поведал им про Арсию. - Все кто касаются этого, отворачиваясь от лика Властителя, сами навлекают на себя проклятье.

Маллид тихо усмехнулся при этих словах, продолжая вертеть на пальце свой перстень.

"Пожалуй ты права, женщина", - подумал он. - "Пожалуй, что я проклят. Все мы прокляты".

Когда Сайн закончил, Шанта спросила:

- Так значит Ханрису удалось сбежать?

- Если верить словам Ломара, - кивнул Сайн.

- Чего делать определённо не стоит, - вставила Шрийя.

- Стоит или нет, увидим сегодня ночью. Едва ли его путь займёт больше времени. Думаю, если он не придёт к ночи, значит можно считать, что Ханрис погиб.

На этих словах Маллид наконец оторвал взгляд от перстня и посмотрел на Сайна. Их взгляды встретились и, не говоря ни слова, за пару секунд они достигли определённого согласия. Как бы Маллид ни верил в друга, всё же существует вероятность, что он не придёт. За ним гонятся демоны, а если принять в расчёт слова Арсии, Ханрис и сам уже почти один из этих демонов. Может он и не захочет возвращаться, а может его догонят и убьют, ведь неизвестно сколько времени для него выиграли Арсия и Ломар. Так что да, Маллиду пришлось согласится с Сайном, Ханрис вернётся этой ночью или его можно будет счесть павшим.

- Выходит, нам остаётся просто ждать? - спросила Синта.

- Всё совсем не просто, - Сайн вздохнул. - Ломар сказал, что Ханриса преследуют. Их шаман так легко не отступит, и если Ханрис доберётся до нас, то приведёт за собой и этих чудовищ.

- Властитель Всемогущий! - воскликнула Шрийя. - Вы в своём уме?! У нас тут дети! Как же можно...

- Это всё равно бы случилось, ты что не понимаешь? - перебила её Шанта.

Шрийя воззрилась на хозяйку дома с яростью и негодованием, но ту вовсе не опалило пламя этого взгляда. Она его выдержала и спокойно продолжила:

- Эти чудовища уже один раз явились к нам, забыла? Прямо сюда, в наше имение. И мои дети пострадали.

- Это ведь не повод губить всех остальных! - сорвавшим на хриплый крик голосом воскликнула Шрийя.

- Прекрати мама! - прикрикнула на неё вдруг Синта. - Почему ты никого не слушаешь?

- Да как ты смеешь? - буквально зашипела Шрийя.

- Как я смею? Это как ты смеешь упрекать людей давших тебе кров и защиту в том, что они собираются сгубить нас?

- Сейчас же прекрати говорить со мной в таком тоне, девчонка!

- Буду говорить, пока из твоего рта продолжат сыпаться лишь причитания, да оскорбления. Раз не можешь ничего предложить, так лучше молчи и слушай, что скажут другие.

Шрийя не нашлась, что ответить. Слова словно застряли у неё в горле, женщина подавилось собственным негодованием, и теперь просто взирала на дочь, не веря в то, что та бунтует. Её губы дрожали, щёки налились краской, а глаза наполнились слезами. Но Синта не смягчилась.

- У нас есть план, Шрийя, - примирительно сказал Сайн. - Поверь, о женщинах и детях мы подумали в первую очередь.

- А о моём сыне? - тут же перекинулась Шрйия на Сайна, тот час же забыв про Синту и найдя новую жертву. - О Ронаре тоже? Или вы уже забыли о моём мальчике? Бросили его на произвол судьбы?

- Мы искали Ронара два дня, мама, - сказала Синта.

- И будете искать дальше! Ясно тебе, дрянь?!

- Но не сегодня, - подал наконец голос Маллид, устав выслушивать эти семейные дрязги. - Сегодня нам предстоит подготовиться к грядущему бою.

- Бою? - Шрийя всплеснула руками. - Вы что, все из ума выжили?

- Отнюдь, женщина. Мы ведь солдаты, сослуживцы твоего почившего мужа. Война наше ремесло. И даже после стольких лет спокойной жизни, поверь, навыков мы не растеряли.

- Ну а как же мы? И наши дети? Мы же не солдаты, Бездна вас забери!

- И именно по этой причине мы хотим отправить вас в Медовый Холм как можно скорее, - сказал Сайн.

- Но... - Шрийя осеклась, запал её негодования, похоже, подходил к концу и на место ему приходила усталость и страх. Голос стал тонким и дрожащим. - Здесь ведь наш дом.

- И вы вернётесь сюда, когда всё кончится. Но сейчас вам с детьми безопаснее будет отправиться в город и переночевать там.

Шрийя промолчала. Опустив голову, она закрыла лицо руками и стала тихо всхлипывать.

Подавшись вперёд, поставив локти на стол и сцепив пальцы, Маллид заговорил:

- Это единственное верное решение, и с ним не стоит тянуть. Нам ещё многое предстоит сделать до ночи, так что собирайте вещи. Берите только самое необходимое, и отправляйтесь в путь. А мы втроём останемся здесь, будем готовиться к бою.

- Другого выхода точно нет? - тихо спросила Шанта. - Вы не можете отправиться с нами?

- Нет, - покачал головой Сайн. - Даже малейший шанс на возвращение Ханриса мы должны принимать во внимание. Если он вернётся, а здесь никого нет, он точно не выстоит против преследователей.

Шанта только кивнула и медленно поднялась из-за стола.

- Значит пойду собирать детей.

- Почему вы сказали, что остаётесь втроём? - нахмурившись уточнила Синта, когда хозяйка вышла.

- Я, Сайн и Драйган, - Маллид махнул рукой на сына. - В другой ситуации отправил бы его вместе с вами, но сегодня ночью нам пригодится любая помощь. Надеюсь не сдрейфит.

- А как же я? Я тоже хочу остаться и драться.

- Нет, Синта! - тут же взвизгнула Шрийя. - Ты не останешься. Поедешь с нами.

Она потянула руки к дочери, но та вскочила, отшатнувшись от неё, как от открытого огня.

- И не подумаю. Я остаюсь здесь и буду сражаться.

- Твоя мать права, - сказал Сайн. - Ты должна отправиться с ней и детьми.

- Это неправильно. Я тоже умею держать меч и стрелять из лука. Отец хорошо обучил меня.

- Даже и не думай об этом! - завизжала Шрийя. - Дочь, я запрещаю тебе!

- А мне наплевать, Матушка.

- Неблагодарная ты дрянь!

- Синта, мы верим в твои умения, - пытался переубедить девушку Сайн. - Но и в Медовом Холме нашим семьям можем понадобиться защита. И тогда ты...

- Вы меня этой ерундой не купите, - перебила его Синта. - Я должна остаться. Должна ради Ронара. И потому что вам сегодня ночью понадобится каждый клинок. Разве не так? Отправите меня в город с детьми вопреки здравому смыслу? Только потому что женщина не должна уметь держать меч?

- Вообще-то, я знавал не мало женщин, управляющихся с мечом получше многих мужчин, - неожиданно сказал Маллид, и Синта уставилась на него, ожидая некого "но", которое раз и навсегда решит её судьбу в данном предприятии. Однако Маллид лишь улыбнулся ей, затем глянул на Сайна и сказал то, чего Синта никак не ожидала услышать: - Ты только глянь на неё, дружище. Глянь в эти глаза. Никак старина Зан вернулся с того света, чтобы сегодня драться рядом с нами. Ну разве можем мы ему в том отказать?

Маллид и Сайн договорились, что последний сопроводит женщин с детьми до Медового Холма, и к закату вернётся. Если повезёт, то может убедит и кого-то из местных поехать с ним, чтобы сражаться. Синта и Драйган же, под предводительством Маллида, в это время будут готовить территорию и дом к тому, чтобы сдерживать атаку неприятеля.

Наблюдая за тем, как телега увозит её брата и мать прочь, Синта с горечью думала о сухом и скомканном прощание с ними.

Брат выглядел растерянным и напуганным. С раскрасневшимися от слёз глазами, закутанные в тёплый тулупчик и шарф, он напомнил Синте одинокого, потерянного воробья, прячущегося от непогоды под козырьком крыши. Шрийя старалась уберечь сына от всего на свете, но другие дети не щадили его чувств, и рассказали Дорану всё, что знают сами про страшных чудовищ из леса и про постигшую Ронара напасть, щедро приукрасив немногие известные им крупицы истины страшилками и своими детскими домыслами, от чего тот почти не спал этой ночью, дважды закатывая истерику на весь дом.

- Слушайся маму, - сказала Синта единственное, что пришло ей тогда в голову.

- Поехали с нами. Поехали с нами, пожалуйста, - залепетал Доран, схватив сестру за подол юбки, и Синте подумалось, что это мать попросила брата сказать эти слова, чтобы надавить на её чувства, пробить эмоциональную стену, которую та выстроила между ними, приняв решение остаться.

- Я не могу. Должна быть здесь.

- Но почему?

Вместо ответа, - Синта просто не знала, что ему на это ответить, чтобы барт понял её, - она присела перед Дораном и крепко обняла его, испытывая искренний прилив нежности к этому избалованному, капризному, но очень доброму и любознательному мальчику.

- Пройдёт всего день, и завтра мы снова увидимся, - прошептала она на ухо братишке. - Я приеду за тобой и матушкой, обещаю.

- Приедешь с Ронаром? - спросил Доран, и сердце Синты защемило.

Она выпустила брата из своих объятий, ласково потрепала по щеке и улыбнулась, хотя самой вдруг захотелось плакать.

- Ну конечно, глупый. Мы оба завтра к вам приедем. А теперь давай, залезай к остальным детям.

Синта помогла Дорану забраться в повозку, и только тогда, наконец, взглянула на стоящую рядом мать.

- Я поняла чего ты так страстно желаешь, дочь, - сказала та холодно. - Доказать всему миру, что ты похожа на отца куда больше, чем на меня. Но неужели ради этого ты готова пойти на смерть?

- Всё, чего я желаю, матушка, это чтобы ты приняла мой выбор, - усталым тоном сказала Синта.

- Не смогу, - честно ответила та. - Ни принять, ни понять такой выбор я просто не сумею. Он разбивает мне сердце.

- Мне очень жаль, - ответила Синта, сама не зная, о чём именно жалеет: что причинила матери боль, или что та даже не станет пытаться её понять.

Шрийя разочарованно покачала головой в очередной раз всплеснула руками.

- Уповаю лишь на то, что Ронар появиться вовремя и сумеет тебя образумить.

- Поменяйся мы местами, ты бы позволила Ронару остаться?

- Поменяйся вы местами, Синта, ничего бы ровным счётом для меня не изменилось. Я люблю вас обоих, и боюсь потерять. А вы только и норовите надерзить мне, думаете как бы поскорее отделаться... чтобы, в конце-концов, навсегда покинуть.

- Это вовсе не так...

Шрийя выставила ладонь перед собой, требуя дочь прекратить свой протест. Затем всхлипнула и шумно втянула ртом воздух, стараясь сдержать подступившие к глазам слёзы.

- Вы мои дети, и я всегда буду заботиться о вас, - продолжила она слегка дрожащим голосом. - Даже если сами вы считаете это ненужным, назойливым, глупым. Да, вот такая я, глупая ваша матушка. Не чета столь обожаемому отцу. Но только я у вас осталась, а вы у меня. И, чтобы ни случилось, я никогда не перестану думать о вас, не перестану вас любить.

- Спасибо за это, маменька, - проговорила Синта, пристыжено опуская взгляд на носки своих сапог.

Та лишь быстро обняла дочь за плечи, поцеловав в лоб и проговорила:

- Береги себя.

Затем Шрийя залезла в повозку, и вот теперь, всего каких-то десять минут спустя, Синта наблюдала как та превращается в серую точку на горизонте.

"Может стоило сказать больше? Намного больше?" - спрашивала себя Синта. - "Наверное стоило сказать: я очень люблю тебя, Матушка, я очень люблю тебя Доран. Определённо стоило, ведь я могу их больше никогда не увидеть".

Но что-то подсказывало Синте, что не смотря ни на что, её мать и брат знали всё то, что она не сказала.

- Эй, девчина! - раздался голос Маллида.

Синта резко обернулась, и увидела, что тот, стоя у дверей дома Сайна, машет ей рукой, подзывая к себе.

- Подойди-ка! Есть разговор.

"Пора приниматься за дело!" - решила Синта, разом попытавшись отрешиться от всех посторонних мыслей, чего ей сделать, конечно-же, совсем не удалось. Но она искренне пыталась. И всё равно, идя к Маллиду, глазами искала Драйгана. Не потому, что не хотела общаться с этим старым воякой наедине, а потому, что давно уже себе призналась: именно Драйган главная причина, по которой она осталась. Может осталась бы и без него. Ради Ронара, ведь тот ещё мог вернуться, на что Синта искренне надеялась. Ну и ради себя, конечно, чтобы доказать окружающим, что она вовсе не добрая хозяюшка, а дочь Зана Готхола, и ничуть не уступает брату в праве быть наследницей отца. Но побудили бы её остаться эти факторы, Синта точно не знала. Может да, а может она сумела бы убедить себя в том, что отправившись с матушкой и братом, будет так же полезна, ведь и в Медовом Холме им может грозить опасность. Но присутствие Драйгана всё решило однозначно. Она хочет остаться ради него, чтобы биться с ним бок о бок против десятков, да хоть бы и сотен и даже тысяч врагов, лишь бы рядом с ним.

Когда девушка подошла, Маллид протянул ей что-то, зажатое в кулаке, со словами:

- Вот, держи.

Синта раскрыла ладонь, и Маллид уронил на неё абсолютно чёрный и совершенно гладкий камень, совсем небольшой и почти невесомый.

- Что это? - нахмурилась Синта разглядывая предмет.

Камень не просто был чёрного цвета, он словно был дырой в пространстве. День стоял ясный, на востоке уже вовсю светило восходящее солнце, но его лучи не отражались от камня, не заставляли его поверхность блестеть, он словно поглощал их, ничего не отражая обратно. Да и не камень это был вовсе, если уж на то пошло. Более всего предмет походил на жемчужину. Синта видела жемчуг лишь однажды, у проезжающего в Волхарию купца. Стоило ожерелье из белых бусин баснословных денег, но купец, из уважения к принявшему его дому, позволил тринадцатилетней тогда Синте полюбоваться им и даже примерить на себе. Невероятный красоты то было украшение. И Синта хотела узнать о нём всё. К сожалению купец и сам мало знал об этих бусинах, сказал лишь, что они с далёкого юга, с морского побережья, что они, словно бы сами вырастают под водой, прячась в ракушках, и что существуют ловцы жемчуга, которые ныряют за ним на глубину, в полную опасностей морскую почину - вот почему он стоит так дорого. Синта ещё много дней потом была заворожена этими историями и силилась представить, какого это: быть ловцом жемчуга, и, погружаясь в темноту, сражаться с обитающими там чудовищами лишь для того, чтобы вынести на поверхность такую неописуемую красоту.

- Это... ну..., - Маллид поскрёб свою бороду. - Эта вещь принадлежала твоему отцу. И так как твой брат пропал, а нам предстоит бой, я думаю, что могу отдать это тебе с чистой совестью. Зан был бы не против, учитывая ситуацию, я полагаю.

- Это какое-то оружие? - Синта не сводила глаз с красивой чёрной жемчужины, вертя её в пальцах. Что-то в ней было манящее, притягательное. Чем сильнее она сжимала жемчужину в пальцах, тем отчетливее чувствовала лёгкое покалывание в подушечках.

- Да, нечто вроде, - закивал Маллид. - Мы нашли эти вещи в войну. Условились, что каждый возьмёт по одной. Только Сайн отказался. А я взял перстень, - Маллид продемонстрировал его на своём пальце. - Ханрис кинжал, а твой отец... это. Очень в его стиле, хочу сказать, взять что-то такое странное, неопределённого вида, словно простая безделушка, чем, само-собой не является. Он любил напустить пыль в глаза, прикинуться простаком, а потом, когда враг не ожидает, показать всё, на что способен. И, как и сам Зан, эта хреновина может удивить своими возможностями.

"Предметы силы!" - поняла Синта. Так они назывались в её книгах, а еще: артефакты, наследие прошлого или проклятые вещи. Синта и подумать не могла, что сможет подержать в руках такой предмет. По правде говоря, она и не верила до конца, что они существуют, и это не выдумки селенианских бардов и сказителей. Отец много рассказывал ей о войне, но сейчас, перебирая в своей голове его истории, Синта не могла вспомнить ни одной, в которой он, хотя бы вскользь упоминал об этой жемчужине.

- Я никогда об этом не слышала.

- Мы старались особо не говорить о них, дабы лишний раз не вводить себя во искушение, - пояснил Маллид, хотя Синта не поняла, о каком искушении речь. - После войны мы их спрятали. Зарыли. Потому что они опасны и в мирной жизни едва ли могли пригодиться. Но так как на пороге новый бой, решили откопать.

- И как этим пользоваться? - Синта наконец подняла на него глаза, нехотя отведя их от жемчужины, но продолжая катать её в пальцах, наслаждаясь гладкой формой, приятным теплом и покалыванием.

Маллид усмехнулся, затем сплюнул и сказал:

- Не знаю. Никто тебя этому не научит. Ты поймёшь сама, когда придёт время. Просто поймёшь, что именно нужно делать и как. Не могу объяснить иначе. Но я могу сказать, что именно она делает. Много раз видел как Зан использовал это.

- И как же?

- Он бросал этот шарик в какую-нибудь сторону, а затем, когда хотел, вдруг исчезал, и тут-же появлялся рядом с ним. А мог оставить где-нибудь, скажем в лагере, и потом, даже уйдя от того места на пару дней, он мог туда вернуться по щелчку пальца. Хоп, - Маллид громко щёлкнул пальцами, - и вот он стоит рядом с этой штукой. Так-то. В бою он мог таким образом уйти из под атаки, или оказаться у врага за спиной, а однажды, я видел, как он подбросил этот шарик высоко над головой, и тут же переместился к нему, и обрушился на врагов сверху, ломая тем кости и дробя черепушки, можешь себе это представить?

- С трудом, - честно призналась Синта.

- Ну да, тут видеть нужно, - согласился Маллид.

- И что, он ни разу его не терял?

- Удивительно, но нет. Я тоже как-то спросил об этом у Зана. Говорю: шарик же такой маленький, что если бросишь однажды, и не найдёшь в траве. А он лишь расхохотался. Потом сказал, что это невозможно. Что он, вроде как чувствует его на расстоянии. И как бы далеко от него не находился, достаточно лишь подумать о нём и тут же уже точно знает где тот находится. Вот так вот. Странная штуковина, очень. Но, в умелых руках, крайне полезная.

- Спасибо большое, - поблагодарила Синта Маллида, чувствуя гордость и благоговение от того, что стала ещё на шаг ближе к отцу, к его прошлому, его историям и его жизни.

- Да не за что. В предстоящем бою нам понадобятся все возможные силы. А теперь, давайте приниматься за дело. Солнце уже высоко, а у нас работы невпроворот.

Маллид поднял голову и, сощурившись, посмотрел на голубое небо, по которому бежали рваные хлопья белых облаков, словно гонимый ветром пух.

- Ночью будут заморозки, - заключил вояка по одному ему известным признакам и добавил: - Думаю, выпадет снег.

Маллид командовал подготовкой большую часть дня, не давая Драйгану и Синте ни минуты передышки. Под его руководством они собрали вокруг дома Сайна шесть больших стопок древесины для костра, которые должны будут поджечь, когда стемнеет и поддерживать всю ночь, тем самым не дав никому подкрасться из мрака. Чтобы собрать столько хвороста, Драйгану пришлось совершить две ходки в лес с телегой.

Затем Маллид наказал заколотить все окна в доме изнутри, так, чтобы остались только небольшие щели - бойницы. Таким образом красивый дом Сайна за несколько часов превратился в небольшую крепость.

Сам Маллид без дела не сидел тоже. Успел съездить в имение и привезти свой меч, а так же охотничьи ножи, два лука, стрелы, некоторые инструменты и четыре бочонка пива. А потом сидел и тщательно проверял весь арсенал. За тем занятием его и сморило.

Заколотив последнее окно на втором этаже, Драйган спустился вниз и обнаружил отца мирно спящим в кресле Сайна, уронив голову на грудь, с ножом в одной руке и точильным камнем в другой, а у ног его стоял полупустой бочонок пива. Выглядел старый солдат таким умиротворённым в тот момент, что Драйган решил его не будить. Тем более что Маллид не спал всю ночь, и с утра глаз не сомкнул, а впереди им вероятно предстоял опасный бой и всем бы следовало отдохнуть и набраться сил.

Драйган, стараясь двигаться как можно тише, подошёл к креслу, и забрал из рук отца сначала камень, затем нож. Тот лишь всхрапнул, но не разомкнул глаз. Как бы не похвалялся Маллид тем, что его рефлексы и военные навыки ничуть не растерялись, всё же годы своё брали, и сон старого солдата стал намного крепче. Прежде, как утверждал сам Маллид, и Драйган тому охотно верил, никто бы не сумел подобраться к нему спящему, теперь же, выпив чуть пива и утомившись, он заснул крепким сном.

Отложив нож и камень в сторону, Драйган укрыл отца шерстяным пледом, найденным в доме. Тот лишь дважды чмокнул губами и, чуть склонив голову на бок, захрапел так, что пожалуй окажись рядом пещерный медведь, тот испугался бы чудовищного рыка и убрался восвояси, не желая связываться с поселившимся в доме чудищем.

Драйган ухмыльнулся. Затем, так же ступая как можно тише, вышел из дома. Солнце уже начинало клониться к закату, но до наступления сумерек оставалось не меньше двух часов.

Пройдя к бочке, стоящей на углу дома, он умыл в ледяной воде лицо и шею. Заодно взбодрился и скинул с себя сонливость. Затем задумался:

"А где Синта?".

Последний раз он видел девушку на первом этаже, где девушка заколачивала окна в детской комнате, когда он поднимался наверх. Повертев головой, Драйган не обнаружил дочери Зана, зато увидел сидящего в отдалении белоснежного пса, который с интересом наблюдал за ними.

- Зоркий, - тихо произнёс он имя зверя.

Он встречался с этим псом всего пару раз, очень давно, когда навещал вместе с отцом имение Ломара, но узнать диковинное животное было несложно. Теперь он лишился хозяина.

"Бедолага", - пожалел пса Драйган. - "Ты, наверное голоден".

Он быстро вернулся в дом, набрал вяленого мяса и суповых косточек, - искать, чем кормили собак в семье Сайна, не было времени, - и вынес всё это на тарелке во двор. Зоркий сидел там же, и направившись в его сторону, Драйган демонстративно вытянул вперёд руку с тарелкой. Однако пёс не шелохнулся. Лишь завилял хвостом.

- Вот же наглая морда. Я тебя покормить хочу, а ты просто сидишь и ждёшь, когда еда сама к тебе придёт? - спросил Драйган подходя.

Зоркий только открыл пасть и сощурился, глядя на него, от чего создалось впечатление, что пёс хитро ухмыляется. Драйган вытянул руку, давая тому обнюхать свою ладонь, но Зоркий не проявил к этому жесту особого интереса. Зато с нетерпением глядел на тарелку в другой руке Драйгана.

- Ну наглец, вы гляньте! Здороваться не хочет, только жрать ему подавай.

Пёс в ответ облизнулся, не сводя с тарелки глаз.

- Ну ладно, на уж, держи. - Драйган поставил тарелку на землю и опустился рядом на корточки.

Зоркий жадно набросился на еду.

- Проголодался, да? Ну ешь, дружище. Я тебе потом ещё могу вынести.

Быстро уничтожив вяленое мясо, пёс лёг на живот, и с упоением принялся грызть суповую косточку, зажав её между передними лапами.

- Мне жаль твоего хозяина, дружище, - сказал Драйган.

Зоркий лишь скосился на него, затем повернул голову и принялся с новой силой грызть кость другой стороной челюсти.

- С кем это ты там разговариваешь? - раздался голос Синты, и Драйган подскочил от неожиданности. Зоркий же вообще никак не отреагировал на появление девушки, словно знал, что она рядом.

Драйган стал озираться по сторонам, и увидел Синту, идущую к нему от хлева. Она улыбалась во весь рот.

- Испугала тебя, да?

- Не дождёшься, - отмахнулся Драйган, приняв наигранно-грозный вид. - Такого бывалого война как я не испугать, и врасплох не застать. Ничто не укрывается от моего взора, я всегда на чеку.

- Ну да, ну да, - рассмеялась Синта. - То-то я видела, как ты подпрыгнул чуть не выше головы.

- Это просто я увидел как что-то промелькнуло там, за домом, - махнул рукой Драйган в неопределённую сторону.

- Ах вон оно что. - Синта подошла к нему и Зоркому. - Неужто нам что-то угрожает, о грозный воитель? Может беглая курица выслеживает свою жертву, или, упаси Властитель, дикий кот явился по наши души?

- Нет, не волнуйтесь миледи, никакой угрозы нет.

И оба расхохотались.

Затем Синта глянула на пса у ног Драйгана.

- Какой красавец. Кто твой друг?

- Знакомься, это Зоркий. Он был псом Ломара. Теперь, видимо, пришёл за отцом и Сайном в поисках еды.

- Бедняга.

- Угу. Надеюсь эта косточка немного скрасит его тоску.

- Может только на время, - Синта вздохнула. - Но ему понадобится новый дом, не может же такой красивый пёс жить на улице.

- Ты права. Я думаю, что когда это всё закончится, я возьму его к себе, - сказал Драйган, только что решив это.

- Правда? - Синта воззрилась на него.

- Ну, если он захочет, конечно. Но, по-моему, мы неплохо поладили.

- Ещё бы, вон какую косточку ты ему принёс. Любого такой купишь.

Драйган улыбнулся в ответ, глядя на пса у своих ног, полностью поглощённого своим занятием. Кость громко хрустела под натиском его зубов.

- Но, знаешь, такой косточкой и я заманить могу, - лукаво проговорила девушка. - И, может у меня ему понравиться больше?

- С чего это?

- Ну не знаю. Ты же совершенно не умеешь обращаться с собаками. А я уже заботилась о псе, знаю где их чесать, чтобы было приятно, знаю какие вкусности давать.

- Да ну, это всё легко. Чесать за ухом и пузо, если позволяет, а что на счёт вкусностей: так разве есть нечто более стоящее, чем такая вот кость?

- Да я ему таких с десяток могу принести, - похвалилась Синта, уперев руки в бока.

- А я целую сотню. А ещё у меня кролики, - парировал Драйган.

- Ну да. А ещё Маллид, который не очень-то хочет заводить собаку.

- С этим я разберусь.

- Да ну?

Последние слова Синты укололи Драйгана, напомнили, что он слишком зависит от мнения отца-тирана, и не способен противостоять ему. Но хуже всего, что Синта это знала.

"Все это знают. Все видят" - с горечью подумал Драйган.

Заметив смущение на лице Драйгана, Синта видимо поняла, что сказала что-то не то, и добавила:

- А вообще, решать Зоркому, верно?

Драйган согласно кивнул.

- И, к тому же, почему о нём должен заботиться только кто-то один из нас? Можем делать это вместе.

- Значит вдвое больше костей и почёсываний?

- Ему на радость.

Оба снова опустила глаза на Зоркого, который их вовсе не слушал.

- А где ты была? - спросил Драйган, не желая, чтобы молчание затягивалось.

- Я... да так. - Синта махнула рукой в сторону хлева. - Хотела немного потренироваться.

- Потренироваться? С мечом?

- Нет. А следовало бы наверное с мечом, ведь, если верить твоему отцу и Сайну, нас ждёт бой.

- Ждёт, - кивнул Драйган и помрачнел, вспомнив как они с Ханрисом отбивались от чудовищ в лесу. Сколько бы он отдал, чтобы не оказаться больше никогда в такой ситуации, но похоже этой ночью им предстояло нечто похуже, и от того страх ледяным обручем стискивал его грудь.

- А с чем практиковалась, если не с мечом?

- Да вот с этим, - Синта разжала кулак и показала Драйгану лежащую на её ладони крупную чёрную жемчужину. - Его дал мне Маллид. Вроде как эта вещь принадлежала моему отцу.

- Что это?

- Оружие... Или нет... Не знаю точно. Если верить Маллиду, в ней скрыта древняя сила. Отец пользовался ей во время службы в армии. Вроде, где бы она ни была, мог почувствовать и мгновенно оказаться в том месте.

- Неужели? - вскинул брови Драйган. - Разве такое возможно?

- Маллид так сказал. А я читала про подобные предметы. Их находят в древних городах, и они способны дарить своим обладателям разные силы. Но только вот этот... Бездна его забери, он совсем не хочет работать.

- А как ты пробовала заставить его работать?

- Клала перед собой, пыталась почувствовать не касаясь. Закрывала глаза, отворачивалась, отходила. Но ничего так и не почувствовала. Не знаю, как вообще это делается.

- А отец ничего тебе не посоветовал?

- Он сказал что и сам не знает, как это происходит. А потом добавил что-то типа: ты сама поймёшь. Но я ничего не пониманию, - Синта раздражённо топнула ножкой. - Видимо отец знал что-то, чего не дано знать мне.

- Не отчаивайся. Может на это нужно больше времени?

- Может быть. Вот только битва уже сегодня. Ох Драйган! - Синта, вдруг, к его удивлению, прильнула к груди Драйгана, обняла его, спрятала лицо. - Мне страшно. Я вся дрожу, ты чувствуешь?

Он чувствовал. Но не только дрожь. Он ощущал тепло её тела. Снова и так близко. И от того сердце застучало быстрее, изнутри стал подниматься жар, который он не способен был унять.

- Хороша воительница, да? Дрожу как лист на ветру. Сама напросилась остаться, а теперь до смерти боюсь наступления ночи.

- Не бойся, - проговорил Драйган, и провёл рукой по её волосам. - Я буду рядом. Не упущу тебя из виду ни на мгновение.

"Нашёлся герой, то же мне!" - отругал себя Драйган. - "Ни разу меч в ход не пускал, а в лесу чуть не погиб. Чем похваляюсь, сам ведь от страха места себе не нахожу".

Но Синта, похоже, совсем иначе восприняла его слова. Она подняла на Драйгана свои прекрасные зелёные глаза.

- Обещаешь? - спросила она так чувственно и доверительно, так... женственно.

- Обещаю, - ответил он на выдохе.

Несколько секунд Синта не спускала с него глаз и Драйган тоже не мог отвести от неё взгляда. Затем девушка отступила на шаг и спросила:

- Твой отец спит, да?

- Да. В доме.

- Нам бы тоже не мешало отдохнуть, как считаешь?

- Согласен.

Щёки Синты заметно зарумянились. Он прикусила нижнюю губу, будто принимая некое сложное решение в данный момент. Затем в глазах её вспыхнуло нечто такое, чего Драйган прежде никогда не замечал, и от чего почувствовал как по всему его телу стал подниматься жар.

- Пойдём, - сказала Синта после недолгого промедления, и, не ожидая от Драйгана возражений, взяла юношу за руку и повела в сторону хлева.

Он шёл следом покорно, лишившись всех мыслей разом, и лишь наслаждаясь теплом её руки, покачиванием бёдер, изящной шеей. Он и раньше видел и отмечал красоту Синты, но сейчас, именно в этот момент, она стала особенно прекрасной и желанной.

Зайдя в хлев, Синта отпустила его руку и стала быстро взбираться по лестнице вверх, под крышу, туда, где хранилось сено. Драйган полез следом, стараясь не обращать внимание на боль в колене. На последних ступенях девушка вдруг ускорилась и, оказавшись наверху, кинулась вперёд, пропав из виду. Поднявшись, Драйган увидел, как она, отбрасывает в сторону свою тёплую курточку и, рассмеявшись и раскинув руки в стороны, падает спиной назад, в сено. Он задержался на последней ступени, любуясь её красотой. Заметив это, Синта приподнялась на локтях.

- Такая постель тебя устроит? Спал когда-ни будь на сене?

- Никогда, - признался Драйган.

- Иди сюда, ляг рядом.

Драйган без промедления шагнул ей на встречу и упав рядом, повернулся на правый бок, лицом к Синте. Девушка тоже повернулась к нему, подперев рукой голову и катая в зубах сухую травинку.

- Очень удобно! - солгал Драйган, хотя только на половину, потому что лежать рядом с Синтой он был готов хоть на острых камнях, хоть на люду, все неудобство становились такими незначительными, когда она была рядом.

- Да брось, - отмахнулась девушка. - Я знаю, что не пуховая перина. Но я любила, после того как отец привозил из Медового Холма стога сена на зиму, завалиться на них с книгой. Могла так целый день провести, читать и дремать, вдыхая этот запах. И Нюхач всегда был рядом, то мог свернуться калачиком у моих ног, а то и развалиться на спине, лапами кверху. И это такие приятные воспоминания, что от них становится очень тепло и уютно на сердце. Сразу представляется летнее солнце, теплый ветерок с реки, и беззаботная жизнь в окружении тех, кого любишь. Тогда казалось, что это никогда не изменится. А теперь... - Синта вздохнула. - Нет ни отца, ни Нюхача, ни Ронара, Мать с Дораном тоже где-то далеко. Солнце не греет, надвигается ночь, и мне так страшно.

- Но я рядом, - поспешил сказать Драйган, а затем обругал себя за то, что влез с этим идиотским заявлением. Кто он ей? Уж точно не сможет заменить ни отца, ни брата, ни даже собаку. Просто сосед и друг. Но будь Драйган чуть более опытен в общении с женщинами, сумел бы прочесть в глазах Синты на сей счёт нечто гораздо большее.

- Да, и я безмерно благодарна тебе за это, - улыбнулась ему Синта.

- Возможно, когда всё кончится, ты и этот момент станешь вспоминать с теплотой, - предположил он.

Синта подалась вперёд, и их лица оказались так близко, что Драйган почувствовал её тёплое дыхание.

- А может быть даже это станет любимым моим воспоминаем, - проговорила она и, вдруг, поцеловала его.

Прикосновений горячих влажных губ, прокатилось волной по всему телу Драйгана. Он ответил на поцелуй. Затем, когда она чуть отстранилась, подался вперёд уже сам, чтобы поцеловать её снова. И ещё раз, и ещё. Руки Синты обвили его шею, а сама девушка легла на спину, увлекая его за собой.

Драйган ощутил, как поднимается внутри него мужское начало. Робость и нерешительность стали уступать место страсти и желанию. Поцелуи становились всё более ненасытными. Левая рука легла на бедро девушки, спрятанное под юбкой. Синта закрыла глаза, полностью отдав инициативу Драйгану, который принялся осыпать поцелуями её лицо, а затем спускаться вниз, к шее.

- Помоги мне снять платье, пожалуйста, - прошептала Синта ему на ухо.

Драйган нехотя прервался и подался назад. Синта, ловко вывернувшись из под него, села спиной к Драйгану, демонстрируя шнуровку на спине платья. Дрожащими от волнения и возбуждения руками он принялся с нетерпением развязывать её, желая как можно скорее вернуться к поцелуям.

Платье поддалось не сразу, и всё же Драйгану удалось развязать шнуровку и расслабить её. Тогда Синта обнажила своё левое плечико. Драйган сгорал от желание коснуться его, но терпеливо ждал, пока девушка достанет руку из рукава и затем освободит вторую, и только потом, неистово набросился на неё сзади. Вновь принялся целовать в шею, а руки спустили платье ниже, оголяя маленькие, упругие груди и розовые соски. Он прикоснулся к ним, стал ласкать и гладить, и Синта томно застонала. Затем ушла из под его поцелуев, и снова обернувшись лицом к Драйгану, легла на спину.

- Иди ко мне, - попросила она. - Я так долго этого ждала.

Она взялась за юбку и стала скатывать её в пальцах, задирая всё выше и выше. Вот показались голые икры, затем коленки и бёдра.

Волна жара и неведанного им прежде возбуждения захлестнула Драйгана.

Синта чуть развела ноги, приглашая его к себе, и он вновь набросился на неё как зверь, принявшись покусывать её соски и целовать груди.

Синта сгорала от желания, и ей казалось, что сейчас они с Драйганом просто вспыхнут жарким пламенем, в котором исчезнут оба. Но, видит Властитель, именно этого ей и хотелось. Наконец он был здесь, с ней, живой и осязаемый. Целовал и ласкал её тело не в фантазиях, а наяву. Он был настоящим, они были настоящими. Весь остальной мир нет, только они вдвоём сейчас действительно существовали. Она ощущала это каждой частичкой своего тела, каждая клеточка её кожи чувствовала и трепетала, пылала и желала его. И пусть всё было не так, как она себе представляла. Они весь день трудились, и теперь от них пахло потом, на пальцах горели мозоли, ссадины и занозы, а под ногтями чернела грязь. И находились они в хлеву, пропахшем навозом и скотом, на колючем и неудобном сене. Но разве всё это имело хоть какое-то значение? Они были вместе здесь и сейчас. Они любили друг друга как никто и никогда не любил, они сгорали в этом пламени вместе. Их время было на исходе, приближалась ночь, но если такое пламя не способное было отогнать тьму, то что вообще способно?

Пока Драйган целовал и ласкал её груди, Синта расстегнула пояс на его штанах, быстро дёрнула их вниз и наконец взяла в руку его мужское достоинство. Горячий, твёрдый и пульсирующий орган. Обхватив ногами его бёдра, Синта настойчиво потянула его к себе, указывая путь. Драйган не сопротивлялся. И через мгновение его твёрдая плоть соприкоснулась с её влажной плотью там, под юбкой, и от этого у Синты потемнело в глазах. Затем, резким движением он проник в неё. Синта ощутила вспышку боли и вскрикнула. Но то было только одно мгновение, и затем Синта продолжала стонать и вскрикивать уже от немыслимого наслаждения, когда Драйган принялся двигаться вперёд-назад.

Синте показалось, что они стали единым целым и уже никогда не смогут разъединиться. Она этого и не хотела. Пусть всё остаётся так как есть в это мгновение. Пусть остаётся так всегда.

"Пожалуйста! Пожалуйста, пусть всё остаётся так вечно!"

Пережидая день в тёмной норе, пропахшей трупом и кровью, Ханрис несколько раз погружался в беспокойный сон. Ему снились пещеры, по которым он блуждал в поисках выхода, но раз за разом вновь набредал на огромный грот, в котором его поджидали желтоглазые чудища. В этом сне не было спасителя Ломара и его странной чернокожей спутницы, и некому было помочь Ханрису отыскать выход. И охотник метался во тьме. Просыпаясь, Ханрис чувствовал невероятную слабость, с трудом мог разомкнуть веки. Долго не мог понять где находится и определить границу между сном и явью. Затем, всё же вспоминал, что уже выбрался из пещер и направляется домой. Но стоило лишь сомкнуть глаза, как его кошмар повторялся.

В какой-то момент Ханрис с ужасом понял вдруг, как это обычно и происходит во снах, когда без всякой причины приходит осознание чего-либо, что его семья здесь, её держит у себя рогатый демон. Никам, Лилей и Весна у него, но Ханрис не мог найти путь к ним. Он слышал сквозь стены их крики ужаса и боли, слышал как они звали его, но тщетно блуждал в темноте. Затем мольбы о помощи сменялись обвинениями в том, что Ханрис бросил их, что не защитил, что он плохой муж и отец, что он чудовище, предатель и виноват во всём случившемся. Потом и эти голоса замолчали, утонули в крике боли и отчаяние трёх слившихся в унисон голосов, что едва не свели Ханриса с ума. И вдруг, за очередным поворотом он нашёл свою семью. Три тела лежали посреди грота, а вокруг столпились демоны, сверкая глазами и исходя слюной. Ханрис кинулся к ним, схватил за руку жену, обнял дочь, стал трясти за плечи сына, но в их телах не было жизни. У них забрал жизнь шаман, а после бросил тела на съедение своей стае.

Демоны подступали всё ближе, и пока Ханрис кричал и рыдал, отказываясь верить, что всё происходящее правда, твари приблизились к нему, обступили со всех сторон, и стали бросаться в попытках вырвать у него тела любимых, чтобы разорвать их на куски и сожрать. Ханрис стал отбиваться, но противников было слишком много. Вначале утащили тело Лилейн. Когда Ханрис бросился за ней, то другая тварь схватила за ногу Никама, и утянула во мрак. И вот, держа на руках одну только Весну, он кричал, чтобы чудовища не подходили, умолял их отступить, угрожал самой страшной расправой. Но твари, коих было кругом бесчленное множество, всё равно подступали ближе и ближе и, наконец, кинулись на него все разом.

Проснувшись в холодном поту, со слезами на глазах, Ханрис замахал руками, отбиваясь от невидимых призраков своего кошмара. Но тела жены на руках уже не было, как и тех, кто желал отнять его. Осознав это, сев и оглядевшись, Ханрис с облегчением вспомнил, что пещеры остались позади, что Весна и дети дома, под защитой. И после этого твёрдо решил, что больше не позволит себе уснуть. Да и не было в том необходимости, ведь он чувствовал, что день начал клониться к закату. Именно чувствовал, неким новым, прежде незнакомым ему чутьём, буквально знал это, и для того совсем не требовалось проверять положение солнца на небе. Страх и слабость начали отпускать его, тело вновь наливалось силой, значит сила светила стала ослабевать. Уже скоро оно закатится за горы, и он сможет выбраться из своего дневного укрытия, чтобы продолжить путь.

Но кроме возвращение своих сверхъестественных сил, Ханрис ощутил, что возвращается и сверхъестественный голод. Тот самый, неодолимый, от которого начинало сводить желудок. Такая она, бытность ночной твари: страшиться дня и быть властелином ночи, испытывать сводящий с ума голод и обладать невероятной силой. И в том прослеживалась пугающая взаимосвязь. За невероятную силу и зрение, за чудесное исцеление от болезней и ран, за бессмертие, которое сулил ему рогатый, приходится платить, и плата эта заключалась в том, чтобы забрать чужие жизни. Именно этого требовал его голод. Туша кабана, лежащая рядом, совсем не привлекала. И не потому, что мясо начало тухнуть, оно была ещё вполне съедобным, вот только кровь застыла, плоть остыла, жизнь ушла, её забрал Ронар, и для Ханриса теперь этот труп был не аппетитнее камня.

По мере того как голод рос, Ханрис всё больше нервничал. Старался отвлечься, но не мог ни на чём сконцентрироваться. День таял, он ощущал это, и голод набирал силу.

"Стоит ли ждать, пока окончательно стемнеет?" - подумал Ханрис.

Чтобы найти ответ на этот вопрос, ему пришлось чуть высунуться из пещеры. Лес погружался в сумерки, но верхушки сосен всё ещё пылали алым, ловя на себе лучи умирающего заката. Свет слепил, глаза болели, но это было вполне терпимо.

"Если выйду сейчас, смогу разорвать дистанцию с преследователями ещё на час, может даже два" - размышлял Ханрис. - "Я выдержу. Смогу найти путь отсюда с закрытыми глазами. Пойду по реке и, как стемнеет, уже окажусь в долине".

Но он не ринулся прочь сразу же, а развернулся и возвратился во тьму. Ханрис не мог оставить здесь Ронара.

- Ты спишь? - спросил она парня, подходя к нему и опускаясь рядом на колено.

Кажется, что за всё то время, что они здесь провели, Ронар не шелохнулся ни разу, лежал лицом к стене и тихо сопел.

- Не сплю, - ответил он, не оборачиваясь. - Думал, ты решил уйти.

- Решил.

- День ещё не кончился.

- Уже начинает темнеть. Свет снаружи вполне можно стерпеть. Пойдём.

Ронар медленно повернул на него голову. Затем сел и чуть отодвинулся от Ханриса к стене. Глянул охотнику в глаза, но быстро отвёл взгляд, словно стыдился, и тяжело вздохнул.

- Я же сказал, что не пойду с тобой, - сказал он сухо.

- Брось ты это, Ронар. Ты должен быть с семьёй.

- Да посмотри ты на меня. И на себя. Кто мы по-твоему? Люди? Мне кажется, что уже нет.

- Мы остаёмся людьми пока мыслим, пока не отдались на волю инстинктам, пока думаем о других и хотим жить в обществе, а не бегать по лесу в поисках пищи.

- Ты чувствуешь это? - спросил он с жутким холодом в голосе. - Чувствуешь голод?

- Да, - ответил Ханрис нерешительно.

- Это ещё ерунда. К ночи он станет таким сильным, что ты не сможешь ему сопротивляться. Всё, о чём ты будешь думать, это как утолить его. А чтобы его утолить...

- Нужно убить, я знаю! - раздражённо прервал его Ханрис. - Я уже боролся с этим.

- И как? Успешно? Я вижу кровь на твоём лице, и смею предположить, что ты поддался.

- В тот раз да, но...

- А что изменилось? Ничего. Ты поддался голоду раз, но с чего-то решил что в следующий сможешь бороться? Глупость.

- Значит дам ему волю. Но на своих условиях. Мы оба знаем, что для этого подойдёт любое животное, - Ханрис кивнул в сторону туши кабана. - Ты отлично с этим справился. Так и будем действовать впредь.

- А вдруг потом этого станет мало? Я убил кабана, потому что людей рядом не было. Но вдруг, окажись рядом моя сестра, мать или брат, я бы набросился на них, мм? Вдруг предпочёл бы их, тупой скотине? Человечина намного вкуснее, поверь, я это знаю.

- Может и так, - старался сохранить спокойный тон Ханрис, хотя внутри у него клокотал гнев. - И что с того? Мы люди, мы контролируем свои потребности, свои желания. Хотеть отнять у человека жизнь, и отнять её, не одно и то же.

- Уверен, что хочешь рискнуть и проверить это рядом со своей семьёй?

- Я уверен, что никогда не причиню им вреда! - огрызнулся Ханрис на Ронара, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик, а то и не ударить парня, только за то, что он посмел помыслить подобное. - Если надо, убью себя, но не их, понятно?!

- Но я не так в себе уверен, Ханрис. Ведь я уже перешёл эту черту.

- Брось ныть, сопляк! - выкрикнул вдруг Ханрис, не в силах сдержать переполняющие его эмоции, и Ронар уставился на него, широко раскрытыми глазами. - Я устал препираться с тобой! Я тоже убивал, я знаю что это такое. Мне приходилось убивать в бою, чтобы выжить самому. И не одного или двух. На моём счету десятки трупов. Думаешь, я не убивал невинных? Думаешь, что от моей руки не погибал парнишка, который был младше тебя? Думаешь, мне не приходилось стрелять в спину убегающей женщине, только потому, что иначе она бы раскрыла наше местоположение? Может считаешь, что ни разу, выпущенная мной в пылу битвы стрела, не оказывалась в шее у своего, по глупой ошибке? И если ты считаешь, что все эти моменты не преследовали меня во снах и наяву, не заставляли терзаться угрызениями совести, то ошибаешься. Но я принял себя такого. Я был на войне. Как и мы с тобой сейчас. Да, это война, не сомневайся. Ты и я теперь её участники. И впереди ждёт бой, так что хватит лить слёзы и жалеть себя, парень. Ты сын Зана Готхола. Вставай и пойдём со мной.

Ханрис видел на лице парня смятение, видел удивление и даже в какой-то миг покорность. Но как только он упомянул имя его отца, всё это сменил гнев, исказивший его черты.

- Я больше не сын Зана Готхола, Ханрис! Сын Зана умер в этой пещере. Ты не сумел защитить его!

Ханрис раскрыл от удивления рот, не зная, что на это ответить.

- Да, домой вернулся кто-то другой. Голодный и злой, но сильный. Ронар сын Зана никогда не был таким сильным.

- Эта мнимая сила. За неё тебе придётся платить.

- Я уже заплатил. И готов заплатить снова. Много-много раз. Потому что она мне нравится. А быть сыном Зана мне не нравилось. Быть человеком мне не нравилось, понимаешь ты это? И если мы на войне, то, выходит, что по разные стороны, Ханрис. Так что уходи отсюда без меня. Я всё решил.

Ханрис смотрел на лицо юноши и не мог поверить в то, что тот ему говорит. Но видел в его глазах уверенность, видел, что Ронар действительно сделал свой выбор, каким бы ужасающим и омерзительным тот ни был. Видел, но отказывался принять, и потому не отступился.

- Это чушь! - Ханрис поднялся, навис на Ронаром и, схватив его за руку, потянул: - Пойдём со мной, сопляк изнеженный, я сказал...

Но Ханрис не успел договорить. Ронар резко, как злющий пёс, вцепился Ханрису в запястье и прокусил кожу до кости. Тот взвыл и одёрнул руку, и тут же Ронар кинулся на него. Сбил с ног и навалился сверху, придавив коленом грудь. Ханрис ударил его кулаком в висок. Ронар гневно зарычал, схватил Ханриса за шею, и тут же получил второй мощный удар в скулу. Что-то хрустнуло. Парень взвизгнул и откатился в сторону прежде, чем его настиг третий удар. Кулак Ханриса впустую рассёк воздух.

Ханрис попытался подняться, но прежде чем сумел это сделать, Ронар ловко обежал его со спины и накинулся сзади. Снова повалил. Впился зубами в левое плечо. Ханрис сумел схватить его правой рукой за волосы, но Ронара это не остановило. Вырвав кусок плоти Ханриса, он рывком высвободился, оставив в пальцах охотника прядь длинных светлых волос, и отскочил к дальней стене пещеры.

- Что ты творишь, во имя Бездны! - заревел Ханрис, поднимаясь и не спуская с него больше глаз.

- Хочешь помериться силой, старик? - спросил Ронар хрипло, пережёвывая кусок мяса, вырванный из плеча охотника.

- Ты обезумел!

- Может быть. А может наконец обрёл себя. И я больше не сопляк, я хищник. Уверен, что сумеешь со мной справиться, старый охотник? Если так то давай, нападай же.

Ханрис не шелохнулся. Из его плеча лилась кровь, пропитывая изодранную рубаху на спине. Запястье тоже кровоточило, и тёмные струйки лились по ладони и капали с пальцев на пол. Раны горели, злость клокотала в груди. Но то была звериная злость, желание отомстить противнику за нанесённую только что обиду. Осознав это, Ханрис легко справился с ней, ведь был человеком а не зверем. И когда пелена гнева спала, увидел перед собой не противника, а мальчишку. Сделавшего неверный выбор, изуродованного злостью и чудовищным недугом юношу. Но это всё же был Ронар, его сосед, сын его друга Зана. Ханрис не собирался с ним драться. Но, кажется, и время слов прошло. Снаружи неумолимо наступала ночь, он не мог больше терять время. Да и кто знает, чем может окончиться эта битва. Поддавшись своим инстинктам, они попросту могут поубивать друг друга.

- Пойдём со мной, прошу тебя, - взмолился он в последний раз. - Ради своей семьи.

- Я остаюсь. - Ответ был твёрд.

- Прости меня, Ронар, - сказал тогда Ханрис сокрушённо, понимая, что это битву он проиграл. - Прости меня, мой мальчик.

"Прости меня Зан!" - добавил Ханрис мысленно. - "Прости за то, что у меня нет нужных слов, нет сил чтобы переменить его решение. Прости, что бегу к своей семье, бросая твою на погибель. Прости меня, брат! Но я не могу поступить иначе".

- Уходи отсюда Ханрис, - вымолвил Ронар, сидя на четвереньках и глядя на охотника жёлтыми глазами. - Уходи, пока ещё можешь.

В последний раз Ханрис взглянул на Ронара, затем развернулся и бросился прочь.

В окно лился оранжевый свет затухающего заката, а Весна всё не просыпалась. Зана тоже спала. Но она, в отличие от волхаринки, открывала глаза несколько раз за день, просила воды, а потом быстро засыпала снова. Илия пыталась поговорить с ней, но речь у сестры была бессвязной и обрывистой, похоже та мало понимала, где находится и что происходит вокруг.

"Хотя бы не бросается на меня и не кричит, что хочет есть". - думала девочка.

Перемены в сестре её успокаивали. Похоже Весна всё же нашла лекарство, которое обещала, и Зана медленно пошла на поправку.

С самой Весной Илии поговорить не удалось. Она проснулась на жёсткой кровати, когда солнце уже во всю светило в окно дома ведуньи. Проспала она видимо, не меньше десяти часов, так как, когда засыпала, за окном была ещё глубокая ночь. Тамила и Весна что-то тихо обсуждали и готовили отвар для Заны. Илия как могла старалась держаться, чтобы помочь им или оказаться как-то полезной, если вдруг потребуется, но усталость всё же сморила ей и девочка крепко заснула.

Когда Илия проснулась, на ногах было только Тамила. Сказала, что как раз приготовила обед, и предложила Илии кашу. И хоть та оказалась премерзкой на вкус, девочка съела всю свою порцию, потому что была страшно голодна.

Затем Тамила, которая вызывала у Илии непонятное но устойчивое чувство тревоги и нежелания находится с ней рядом, сказала, что должна отправиться в лес, проверить силки и собрать травы. Так же сообщила, что Всену будить не стоит, так как та очень утомилась за ночь и выпила отвара для крепкого сна, после чего, одарив Илию столь ледяным взглядом, что от него мороз пробежал по коже, удалилась. И девочка осталась одна, в пропахшем травами доме.

Она провела в одиночестве много часов. В доме не было ничего, что помогло бы ей хоть как-то скоротать время и приходилось тупо бродить из угла в угол, пялится в окно на лес и сидеть у кровати спящей сестры и Весны. С наступлением вечера, сон Заны становился всё более неспокойным. Она часто ворочалась, что-то бормотала, стонала. Кажется у неё вновь начала подниматься температура и на лбу выступила испарина.

Тамила никак не возвращалась, и она не оставила Илии никаких указаний на счёт отваров или снадобий, если вдруг Зана вернётся в своё прежнее состояния. Бродя по дому, заламывая руки и то и дело выглядывая в окно, Илия чувствовала как растут её тревога и страх. Зане явно становилось всё хуже и хуже по мере того как гасли за окном солнечные лучи, и с этим нужно было что-то срочно делать. Но что она могла сделать? Ведунья и Весна лучше знают.

"Нужно будить Весну" - решила Илия, в очередной раз подойдя к постели волхаринки. За весь день она ни разу даже не повернулась, лежала на спине, укрытая одеялом, сложив на груди руки, и дыхание её было спокойным и ровным, а лицо умиротворённым. Даже слишком, неестественно спокойным.

Зана же уже не переставая что-то бормотала, её веки подёргивались, то и дело обнажая белки закатившихся вверх глаз. Её кожа стала мокрой от пота, на губах пенилась слюна. Похоже, что у Илии не было иного выхода, как нарушить сон Весны. Вот только это оказалось совсем непросто.

Вначале Илия лишь дотронулась до плеча Весны и позвала её. Но никакой реакции не последовало. Тогда Илия потрясла её за плечо и уже во весь голос назвала её по имени, но и тогда лицо волхаринки не изменилось. Она продолжала спать, и ни единый мускул не дёрнулся на лице. Вот тогда Илия перепугалась не на шутку. Стала трясти Весну за плечо и кричать:

- Весна! Весна, проснись! Ты меня слышишь? Пожалуйста, молю тебя проснись. Весна, Зане плохо. Проснись же!

Но ничего не помогало. Лежа на пастели, всё в той же спокойной умиротворённой позе мертвеца, Весна и походила на труп, от которого её отличало только едва заметно вздымающая грудь. Она была жива, но в себя не приходила, чтобы Илия не делала.

Девочка даже решилась влепить Весне пощёчину, затем вторую. От ударов на щеке женщины остались красные следы, которые стали медленно рассасываться на коже, возвращая ей бледность, но Весна никак на это не отреагировала.

"Что же это? Что с ней?! Почему не просыпается? Властитель, помоги, пожалуйста! Пусть она проснётся! Пусть проснётся сейчас! Что за напасть?!"

Как раз в этот момент дверь распахнулась, и в дом вошла Тамила, держа в левой руке корзину, наполненную собранными травами, а в правой руке мешок, в котором что-то едва заметно шевелилось. Илия обратила к ней свой заплаканное лицо.

- Она не просыпается! - закричала девочка. - Помоги, пожалуйста! Её надо разбудить!

- Не стоит, - спокойно ответила Тимила, закрывая за собой дверь. - Я же сказала, она под действием трав. Сон Весны очень крепок, и ты не сможешь разбудить её.

- Но... Но... - Илия заикалась, чувствуя солёный вкус слёз на губах. Хладное спокойствие Тамилы её не успокаивало, а только пугало ещё больше.

Ведунья прошла к небольшому столу возле окна и поставила на него корзину.

- С ней ведь всё будет хорошо, да?

Тамила лишь одарила девочку очередным ледяным взглядом, полным, как оказалось Илии, некой злобы и даже отвращения, и, ничего не ответив, посмотрела на Зану, которая ворочалась на столе, удерживаемая от того, чтобы упасть с него, лишь верёвками, которыми женщины привязали её к столешнице через грудь и ноги.

- Ей плохо! - сказала Илия. - Нужно лекарство!

- Я дам ей лекарство, - кивнула Тамила и, сунув руку в мешок, вытянула оттуда за уши живого серого зайца.

Зверёк безвольно повис в руках Тамилы, и Илия заметила, что его лапы сломаны. Зверь не мог брыкаться и похоже онемел от страха и боли, только часто дышал и вращал тёмными глазами.

Вынув из-за пояса длинный острый нож, Тамила подошла к Зане.

- Что ты собираешься делать? - с ужасом спросила Илия.

- Дать ей то, чего девочка так желает.

Тамила подняла зайца на головой Заны и резанула по его боку ножом. Зверёк запищал, затрясся, тщетно попытался вывернуться, но рука Тамилы не дрогнула. Из глубокого порезала по его шёрстке побежали струйки крови и, срываясь с заячих лап, стали капать на лицо Зане. Та ту же открыла глаза и вперила свой взор в несчастное животное. Затем стала облизывать и щёлкать зубами, в попытке дотянуться до зайца.

- Ты хочешь этого, верно? - проговорила Тамила, криво ухмыляясь. - Ты так голодна, проклятая девочка.

- Что ты делаешь?! - завопила Илия, от страха не в силах сдвинуться с места. - Весна говорила, что...

- Весна дура! - рявкнула Тамила, вновь бросив полный ненависти взгляд на Илию, от которого та съёжилась и захотела тут же спрятаться. - Она предала свой народ! И думала, что после этого смеет приходить сюда и просить помощи для вас, мерзких захватчиков и убийц?! Я знаю твой род, девочка с юга. Знаю его слишком хорошо. Вы зараза, что расползается во все стороны. Вы наш истинный враг! И вы поглотите весь мир, если вас не остановить. А проклятье ночного народа не болезнь. Нет. Вы болезнь, а это проклятье станет лекарством, которое спасёт наши леса от вас. И всё начнётся здесь, в Сером Доле. Всё начнётся с этой девочки, и с тебя, и со всех кто посмел поселиться так близко к Священному Лесу.

Наконец, сумевшая совладать с собой Илия, кинулась к Весне, стала трясти её и хлестать по щекам сильнее прежнего.

- Весна, пожалуйста, проснись! Проснись! Проснись же ты!

- Ничего у тебя не выйдет, девочка с юга. Весна продала свою душу вашему народу, и теперь её дух в плену. Там и останется, пока я не решу освободить её и подарить смерть. Но прежде она увидит всё, что случится с вами.

Тамила опустила руку с ножом, и быстрыми рывками перерезала ремни, сдерживающие Зану. Та тут же вскочила со стола и схватив зайца из рук быстро отступившей назад Тамилы, впилась в него зубами.

- Нет, Зана! Сестрёнка, не делай этого! - закричала в отчаянии Илия, видя как Зана жадно вгрызается в плоть своей добычи.

Конечно же было поздно. Зана пила его кровь и ела мясо. Забирала его жизнь.

- Я советую тебе бежать прочь отсюда, девочка с юга, - сказала Тамила, отходя к стене. - Эта маленькая жизнь даст ей сил, но не утолит голод. На кого, как думаешь, она обратит свой взор, когда кровь её добычи начнёт остывать?

Илия перевела взгляд с Тамилы на Зану и поняла, что шансов вернуть сестре трезвость ума уже нет. Её глаза пылали желтым пламенем, совсем как у того чудовища, которое забралось к ним в амбар ночью. Лицо сестры было перемазано в крови, она рычала и хрипела, раздирая живую плоть зубами.

- Беги, девочка с юга! - крикнула Тамила и расхохоталась.

Илия бросилась к двери, распахнула её и выскочила из дома. Тут же споткнулась о доски крыльца и упала на траву. Больно ушиблась коленом и кажется расцарапала правую ладонь. Но страх подгонял Илию, не давая сконцентрироваться на боли, позволяя игнорировать её.

"Нужно бежать! В волхаринскую деревню! К Горыну! Рассказать ему всё. Он знает что делать. Спасёт Весну! Мне нужно бежать!"

И Илия, вскочив на ноги, кинулась к тропе, ведущей прочь от дома ведуньи в лес, который стремительно накрывала ночная темнота.

- Драйган! - закричал Маллид, выйдя из дома Сайна. - Синта! Куда вы запропастились, Бездна вас забери!

На небе уже догорали алые краски заката. Начинали сгущаться сумерки. А он проснулся один, в доме тишина, рядом никого, и Сайн почему-то до сих пор не вернулся. А ещё голова разболелась от выпитого пива. Всё это раздражало Маллида, но в первую очередь конечно, мандраж от предвкушения битвы, вперемешку с прескверным, назойливым как утренняя муха ощущением, что они совершенно к ней не готовы. Его сын и дочка Зана войны так себе, Сайн тоже давно меча в руках не держал. Одна надежда: что скоро появится Ханрис. Но справятся ли они вдвоём? О враге известно крайне мало, территорию к бою нормально подготовить, расставить ловушки и продумать пути отступления, времени нет. Остаётся надеяться на слепую удачу. А Маллид этого не любил, приучив себя полагаться лишь на собственные силы и тактику боя.

Повертев головой, Маллид заметил Зоркого, выглядывающего из небольшой щели в дверях хлева. Пёс коротко гавкнул и скрылся в темноте.

- Что бы тебя, псина, - забурчал Маллид, направившись в ту сторону.

- Драйган! Синта! Вы здесь?! - прокричал он, подходя. - Пора разжигать костры, дармоеды!

Он услышал из хлева приглушённые голоса, и тут же, распахнув одну створку, зашёл, и стал озираться.

- Драйган! Синта! Вы тут?

- Я сейчас спущусь, отец! - ответил Драйган сверху.

Маллид вскинул голову, и увидел сына в расстёгнутой рубахе и штанах, стоящим подле лестницы.

- Бездна, что ты там... - он осёкся, разглядев позади сына силуэт Синты, стоящей к нему спиной. Девушка спешно просовывала руки в рукава своего платья. И Маллид всё понял. Конечно понял, ведь и сам был молодым, и отлично знал, чем могут заниматься юноша и девушка на сене. Но вместо гнева испытал странное, тёплое чувство, от которого захотелось улыбнуться, нет, даже расхохотаться от всей души, по доброму, по отцовски.

- Мы сейчас спустимся, - повторил Драйган настойчиво. В его голосе звучало твёрдое, мужское требование к отцу выйти вон и дать им время. Но и это совсем не разозлило Маллида.

- Не торопитесь, - махнул рукой он. - Время ещё есть. Немного. Посидите тут пока, если хотите. Недолго только. Костры я сам разожгу.

И после этих слов Маллид спешно покинул хлев. Вышел на улице, остановился, уставился на закат. Вдохнул полной грудью. Криво улыбнулся.

"Наш сын стал мужчиной сегодня", - мысленно обратился он к своей, давно почившей возлюбленной. - "Жаль, что ты не видишь, каким он вырос. Так похож на тебя".

Глаза защипало. Маллид махнул головой, отгоняя набежавшую на него вдруг печаль. Не время для неё, ведь предстоит бой.

Быстрой походкой подойдя к одной из стопок хвороста, он решительно направил на неё сжатый кулак. Перстень блеснул алым в свете угасающего на глазах заката.

"Пора!"

Знакомое тепло появилось в руке, заструилось под кожей, стало стремительно разгораться. Маллид вновь ощутил силу пламени, словно сжал в кулаке хвост мифического дракона, тем самым обездвижив зверя, но не лишив его воли. Могучий огненный монстр хотел вырваться, но Маллид держал его. Он был главным. Он решал, когда дракон должен исторгнуть из себя пламя.

Жар в руке стал невыносим, ещё немного, и он прожжёт плоть, на которой начнут появляться волдыри и ожоги. Тогда Маллид, присытившись своим могуществом, позволил мысленно огню действовать, но только в том направлении, которое выбрал сам.

Поток багрового пламени вырвался из перстня, закрутился вихрем, взревел и бросился на сухие ветки, облитые маслом. Костёр тут же вспыхнул, а Маллид немедленно приказал дракону уснуть. Тот подчинился беспрекословно. Жар в руке угас, вновь съежился до размеров перстня, и обвил его палец.

Костёр пылал, отражаясь в глазах Маллида. Старый воин смотрел в огонь без страха. Он снова стал его повелителем и больше не собирался позволять пламени причинить себе вред. Вместе с этим ощущением ушла и головная боль, и волнение. Казалось, что он в одно мгновение стал на двенадцать лет моложе. Вновь впереди ждала битва, и Маллид предвкушал её, с кем бы ни пришлось драться. Слишком долго он прозябал тут без дела, но война в итоге всё равно нашла его. Видимо такова его судьба.

Глянув в сторону леса, Маллид хищно улыбнулся:

- Ну что, твари ночные, приходите. Давайте, все разом! Я вас жду!

"Иди к нам, Ронар! Пришла ночь, Ронар! Ночь, наше время, Ронар! Время убивать, Ронар! Время есть плоть и пить кровь, Ронар! Ты один из нас, Ронар! Мы пришли за тобой, Ронар!"

Ронар вышел на этот зов из тёмной пещеры, в которой скрывался от дня, в которой испытал когда-то страх, а сегодня там-же переродился и принял судьбоносное решение. Снаружи его ждал лес. Черные стволы вздымались к небу, с которого, медленно кружась в воздухе, опускались первые снежинки, вестники грядущего снегопада. Ветра не было, и только журчала речушка, прокладывая себе дорогу меж камней, спускаясь с гор в долину.

В первые секунды Ронару показалось, что он здесь один, но это было совсем не так. Из-за стволов могучих сосен, и на них, стали появляться тёмные силуэты, с вытянутыми конечностями и горящими жёлтым глазами. Один справа... нет двое. Ещё трое слева. И несколько впереди, на другой стороне реки. И на деревьях тоже. Они обступили Ронара со всех сторон. Они пришли за ним.

"Ты один из нас, Ронар!" - сказал шаман, и сын Зана увидел его силуэт, стоящий на другой стороне реки. Он указывал длинным кривым когтем вниз по течению: - "Отправляйтесь, Ронар! Нападайте, Ронар! Вкусите их плоти, Ронар! Заберите их жизни, Ронар!"

- Моя сестра... - сказал Ронар, чувствуя, как всё его тело трясёт, то-ли от страха перед сделанным выбором и тем, что ему предстоит, то ли от предвкушения. И всё же, нечто из прошлой жизни ещё терзало его душу: - Моя мама и брат. Я не хочу убивать их.

"Они могут быть с нами, Ронар! Вкуси их плоть, Ронар! Пусть они станут нами, Ронар! Приведи их ко мне, Ронар! Ты будешь жить вечно, Ронар! Они будут жить вечно, Ронар!"

- Я сделаю это, обещаю, - сказал он, чувствуя невероятное облегчение от мысли, что и других может наставить на этот путь. Не всех, конечно. Не Ханриса, и уж точно не Драйгана, эти обречены. Но остальных, и в первую очередь мать, сестру и брата, он обратит в свою веру. Пусть по-началу они станут сопротивляться, но он теперь сильный, он убедит их. Заставит, если потребуется. Хотя Ронар был уверен, что лишь узрев его новую сущность, они примут эту судьбу. Только дурак от такого откажется.

"Пора пировать, Ронар! Пора убивать, Ронар! Пора утолять голод, Ронар!"

- Пора, - согласился он, ощущая невероятный прилив сил, и, не желая больше сдерживаться, завопил, издав хриплый вой. И был не одинок. Больше не одинок. Ночной народ, все как один, взвыли в ответ, наводя дикий ужас на лесных обитателей.

Этот леденящий душу боевой клич покатился вниз с горы, вместе с ночной темнотой и стужей, спускаясь в Серый Дол.

Шанте стало плохо ещё на полпути в Медовый Холм, в телеге. Вначале она только жаловалась на боли в животе, говорила, что ребёнок сильно толкается. Но эти боли становились всё сильнее. А потом у Шанты отошли воды, и тогда всем стало очевидно, что не смотря на то, что беременность, по подсчётам Сайна, должна была продлиться ещё дней двадцать, его жена вот-вот родит. Возможно сказался стресс последних дней, совершенно противопоказанный для женщины в её положении.

Сперва Сайн сильно испугался за ребёнка: "Как на нём скажутся столь ранние роды? Ведь может родиться мёртвым, или недоношенным, с врождёнными пороками и уродствами, которые сильно осложнят его жизнь, если та вообще будет возможной".

Но, глядя на поведение Шанты, уже скоро он куда больше стал страшиться за жизнь супруги. Что-то явно было совсем не так, как должно. Женщина буквально теряла сознание от приступов боли, а приходя в себя даже не кричала, а лишь хрипло стонала, словно задыхаясь. Её юбка пропиталась кровью.

Сайн гнал лошадь во весь опор. Телегу нещадно трясло на изрытом ямами тракте, что явно не шло на пользу беременной женщине, но зная, что на дороге он ничего предпринять не сможет, Сайн выбрал этот вариант альтернативе не довезти жену до повитухи и лекаря живой. Дети в телеге рыдали навзрыд, перепуганные состоянием матери и тем, что никто им не мог ничего объяснить, а Шрийя только и делала, что прижимая к себе Дорана, шептала молитвы, да периодически смачивая водой тряпку, клала на лоб Шанте. Сайн молился и сам, мысленно. Вначале повторяя вновь и вновь все известные ему, распевные молитвы восхваления Властителя, он уже скоро перешёл на сплошные мольбы обращённые к богу. Мольбы спасти Шанту, не дать ей погибнуть. Мольбы успеть довезти её до поселения. И он успел. Но, как оказалось, неприятности на том не закончились.

На руках Сайн внёс кричащую и едва ли что-то понимающую от боли супругу в дом повитухи, не заботясь о том, что сухая, сгорбленная женщина принимала у себя в тот момент какую-то молоденькую девицу. Та собственно не стала возражать, и видя состояние Шанты, быстро выпроводила девушку восвояси, потребовав, чтобы она немедленно разыскала лекаря и прислала его сюда. Но ещё до того, как старый пьянчуга явился, она уже вынесла Сайну вердикт, отведя его в дальний угол дома, чтобы разговор слышали только они двое.

- Видела я такое, родной, - сказала старуха, теребя кончики своего цветастого платка, повязанного на голове дабы скрыть редеющие волосы, и глядя на Сайна своими выцветшими, голубыми глазами. - Ребёночек у неё в утробе застрял.

- Застрял? - переспросил Сайн, с трудом соображающий от страха. - И что же делать?

Старуха развела руками:

- Ничего тут я не могу сделать. Кровь идёт сильно. Больно ей очень. А ребёночек не выходит.

- Но ты же уже видела такое прежде, говоришь? Так делай, что делала тогда. Повитуха ты, или кто?

Старуха замялась.

- Честно скажу, родной, прежде такого никто не переживал. Ни мама, ни ребёночек. И ничего тут я поделать не могу, ты уж прости меня. Теперь они оба в руках Властителя.

"В руках Властителя?!" - Сайн отказывался принимать такое. И сколь бы сильно он не веровал, сколь бы страстно не отстаивал постулаты церкви и догматы её, сейчас не готов был передать в руки Властителя судьбу своих жены и не рождённого ещё ребёнка. - "Нет уж! Должен быть какой-то выход! Должен!"

- Ребёнок не выходит, говоришь?

- Ну да. Повернулся бочком, и ничего с тем не поделать.

- А если... - от пришедшей в голову мысли, по спине Сайн прошёл холодок, и всё же он взял себя в руки и договорил: - Если, живот ей вскрыть, и так достать ребёнка?

Старуха воззрилась на Сайна с ужасом.

- Я такое не сумею.

- Я сумею. Я же мясник, военный врач, забыла старая?

- Да вот только это не военная рана, от меча или топора, сынок. А жена твоя не чета молодому бойцу.

- Ты мне скажи, может такое сработать или нет?

Старуха задумалась. Сайн облизнул пересохшим языком свои обветренные губы Кажется у него во рту совсем не осталось слюны.

- Ну! - поторопил он повитуху.

- Может, - закивала женщина. - Если в правильном месте надрез сделать, то может спасти малыша и получится, коль живой ещё он конечно.

- Только малыша? А мать что же?

- Слаба она очень, говорю, родной. Измучил её ребёночек совсем, а может и повредил что внутри. Так что может и не пережить подобного.

- Но, если ничего не делать, то они оба умрут, так?

- Всё так, родной. Дела их плохи. И хуже ты им уже не сделаешь.

- Тогда пусть лекарь ваш, мне нож отыщет поострее.

Долгих раздумий ему не потребовалось. Ведь Сайн должен был использовать любой, даже самый малый шанс спасти любимую супругу и мать своих детей, дорогую сердцу Шанту, без которой просто не видел своей жизни.

Детей, в сопровождении Шрийи, Сайн отправил в дом пасечника, с семьёй которого находился в дружеских отношениях, а едва стоящего на ногах врачевателя выставил за дверь, и остались в доме только хозяйка, согласившаяся помогать, чем сумеет, бывший военный врач, его беременная жена, и их не родившийся ещё ребёнок.

Пока Сайн обжигал принесённые ему инструменты, кстати не такие плохие, как могли оказаться, - на войне он обходился и меньшим, - старуха опоила Шанту отварами, от которых боль той отступила, но разум женщины стал стремительно затягивать в себя омут сна.

Опустившись на колени, в изголовье кровати Шанты, Сайн поцеловал её влажный от пота лоб.

- Никогда не видела тебя таким бледным, - проговорила женщина, прикасаясь холодной рукой к его небритой щеке.

- Это тебе так только кажется. Света тут мало, вот и выгляжу как мертвец, - Сайн едва сумел выдавить из себя улыбку. - Но на самом деле я румян и полон сил.

- Так держать, мой солдат, - голос Шанты был слабым, и Сайн видел какое неимоверное усилия она прикладывает, чтобы держать веки открытыми, те то и дело норовили опуститься.

- Отдохни, любимая. Поспи. А когда проснёшься, всё уже будет позади.

- Не хочу засыпать. Не хочу... уходить.

- Это совсем ненадолго. Я обещаю.

- Не нужно... Я понимаю.

- Ничего ты не понимаешь. Здесь врач я, а не ты.

- Так и есть. Просто знай, Сайн, что я всё понимаю, и если встанет выбор между мной и ребёночком... ты не раздумывай ни мгновения.

- И слушать не хочу, - замотал головой Сайн.

- Это сын, Сайн. Твой сын. Ты так давно ждал сына... И... просто поверь мне, я знаю, это мальчик. Спаси его, прошу тебя.

- Я спасу вас обоих, - уверенно сказал Сайн, положив руку поверх ладони жены.

- Конечно спасешь, - веки Шанты опустились и разомкнуть их вновь она уже не сумела, но в уголках бледных губ появилась тень улыбки. - Спасешь, Сайн. Я... тебе верю... И не боюсь. Вот и ты... ничего... не бойся.

- Пора, родной - проговорила старуха, кладя руку ему на плечо. - Коль уж решил резать, то делать нужно сейчас. Время наш злейший враг.

Он кивнул и поднялся. Взял в руки острый нож, наточенное лезвие которого блеснуло в свете свечей, и сел на табурет, жалобно скрипнувший под его весом. Старуха поставила рядом миску с тёплой водой и положила чистое полотенце. Сайн взглянул на лицо уснувшей супруги: мокрые волосы прилипли к её лбу и щеке, а часы страшной боли отразились темными синяками вокруг её сомкнутых глаз. Но сейчас она выглядела спокойной и умиротворённой.

"Я тебе верю" - в голове Сайна эхом звучали эти последние слова супруги. - "И потому не боюсь. Вот и ты ничего не бойся".

Он вздохнул и посмотрел на свои руки. Они не дрожали. Никогда не дрожали прежде, не подвели и сейчас, сохранив былую твёрдость. Его звали мясником, звали костоправом, звали спасителем, звали и убийцей. Но важным теперь было только одно: кем он сам себя наречёт, когда всё это кончится.

Сайн вздохнул и, наклонившись вперёд, коснулся лезвием тела Шанты.

С наступлением темноты, как и предрекал Маллид, пошёл снег. Мелкие мушки, кружась, медленно опускались на землю с чёрных небес, где почти сразу таяли. Старый вояка наблюдал сквозь щели в досках, которыми заколотили окно в гостиной Сайна, за их краткой жизнью, проведённой в незатейливом танце. Он сидел один, в относительной тишине старого дома, наполненного скрипами и шорохами. Драйган находился в комнате девочек, а Синта в хозяйской спальне на втором этаже, и так они могли следить за окрестностями дома почти со всех сторон. При условии, что никого не сморил сон, конечно, в чём Маллид сильно сомневался. Но люди были не единственными и даже не первыми, кто должен был заметить противника. Маллид посадил на цепь двух псов Сайна по разным углам дома, зная, что те почуют непрошеных гостей ещё до того, как они себя покажут, и предупредят об этом истошным лаем.

- Но они ведь погибнут! - вспомнил Маллид слова Драйгана, когда озвучил сыну свой план касаемо собак.

- Лучше они чем мы, - сухо ответил вояка, тоном не требующим возражений.

Тогда Драйган одарил родителя взглядом полным возмущения и укора, но ничего не сказал. Возможно потому, что принял правоту отца, но скорее потому, что знал: спорить с Маллидом бессмысленно, а любые попытки разубедить его лишь перерастут в никому не нужную ссору.

Только Зоркий удостоился места в доме, - даже Маллиду в голову не могло прийти оставить этого пса снаружи или, тем более, посадить на привязь, - и теперь он бродил от одного наблюдательного поста к другому, словно бы намеренно напоминая людям о своём присутствии.

Ещё одной системой оповещения, как надеялся Маллид, должна была стать скотина и лошади, которых они закрыли в хлеву и наглухо заколотили двери. Конечно, Маллид понимал, что чудовища, при желании, без труда проникнут туда, через крышу например, как в первое своё посещение. Но что было делать? Не загонять же в дом овец и кур. Отпускать тоже глупо. Оставалось надеяться, что люди станут первоочередной целью для пришедших из леса созданий, о появлении которых и предупредит своими воплями перепуганная скотина.

"Если, конечно, кто-то придёт сегодня", - думал Маллид, вглядываясь в ночь, кажущуюся спокойной и безмятежной, как многие прежние ночи в Сером Доле, до появления желтоглазых тварей. Его всё больше одолевали сомнения на счёт данного предприятия. Стоило ли верить словам Ломара? Придёт ли Ханрис? Последуют ли за ним чудовища? Ни одного из них Маллид так и не видел, если не считать отрубленной головы, и до сих пор не мог сказать наверняка, что они представляют из себя в действительности, а ведь привык полагаться в жизни целиком и полностью на собственный опыт, который был сейчас слеп и беспомощен как новорожденный котёнок. Полученная же от Илии, Драйгана и Ломара информация оказалась раздражающей скудной, и мало что могла сказать о реальной силе их противника.

Маллид скрипнул зубами, чувствуя как закипает внутри гнев, вызванный всей этой неизвестностью, а так же необходимостью просто сидеть и ждать того, что с великой долей вероятности может и не произойти.

Костры горели ярко, отбрасывая пляшущие тени на стены конюшни и хлева.

"Сколько они будут гореть?" - прикинул Маллид, только для того, чтобы отринуть мрачные мысли, и поразмышлять хоть о чём-то существенном, простом и понятном.

Эти костры были сложены по-военной науке: внизу крупные брёвна, уложенные в ряд, и друг на друга решёткой, так, чтобы оставалось пространство, а сверху более мелкий хворост. Щедро политые маслом из китового жира, почти всем, какое имелось в доме Сайна, они должны были гореть гораздо дольше обычных, и всё же до конца ночи их определённо не хватит. В какой-то момент темнота возьмёт верх.

"Тогда придётся поджечь конюшню" - решил Маллид, не собираясь давать потенциальному противнику, столь же потенциальное преимущество.

Где-то спустя час после заката, в гостиную вбежал, цокая коготками по дощатому полу Зоркий, но не направился к Маллиду, как до того, чтобы посидеть несколько минут рядом, а подбежал к двери, и остановился, едва не коснувшись её носом.

- Ты чего, парень? - обратился к нему Маллид с ухмылкой. - По нужде надо, да?

Пёс только искоса глянул на него, а затем вновь уставился на дверь, словно ждал гостей. Это немного насторожило Маллида.

- Придётся тебе потерпеть, дружище. Едва ли у тебя получится сходить в ведро, но если что, сделай на пол. Не такая уж беда, если поду...

И тут залаяли псы снаружи.

Маллид тут же вскочил.

- Эй, там! - крикнул он, обращаясь к Драйгану и Синте. - Не спать! Что-то видите?!

- Ничего! - отозвался Драйган.

- Я тоже! - крикнула Синта.

Маллид выругался.

"На кой ляд я привязывал этих тупых тварей по разным сторонам от дома, если, один хрен, залаяли оба?!".

Он схватил со стола лук, вложил в него стрелу, и сев на одно колено перед окном, вновь уставился в ночь.

Собаки лаяли, тянулись долгие, тягучие как кисель секунды. Зоркоий стоял не шевелясь и смотрел на дверь.

- Ты что-то чуешь, хренов пёс, так ведь?!

В очередной раз скосив на Зоркого глаза, Маллид отметил, что тот не рычит, и не скалится, а едва заметно виляет хвостом. Он не слишком хорошо разбирался в собаках, не особо любил этих тварей, а уж в повадках такой странной зверюги как Зоркий, ничего не понимал вовсе. И всё же, даже его скудных познаний, в купе с простой логикой, хватало, чтобы понять: так врагов не встречают. Скорее друзей.

"Может Сайн наконец вернулся? Или..."

Тут, в свете костра, подле конюшни появилась высокая фигура. Маллид тут же чуть отпрянул, натянул тетиву и прицелился. Он мало что мог разглядеть с такого расстояния, годы заметно подсадили зрение, но две детали всё же отметил. Первая: пришедший был во что-то одет, а твари, на сколько он понял, бегали по лесу в чём мать родила, разве что с занимательными бусами на шее. И второе: у пришедшего светились глаза. То был не отблеск пламени, нет. Глаза горели жёлтым, как искры костра - две яркие точки на фоне чёрного силуэта.

Маллид тихо выругался, спешно размышляя, что ему с этим делать. Человек перед ним, или чудище?

Меж тем фигура сделала несколько шагов к дому и Маллид выпустил стрелу, которая, просвистев, вонзилась в стену конюшни, всего в паре шагов от гостя. Тот тут же замер, и медленно развёл руки в стороны.

- Эй там! Не шагу дальше, иначе следующая стрела окажется у тебя в глазу!

- Ты никогда не был хорошим стрелком Маллид, - откликнулся пришедший голосом Ханриса. - Зуб даю - промажешь.

- Хочешь проверить? - конечно же, услышав этот голос, Маллид не собирался больше стрелять, но и бежать навстречу не спешил. У его друга прежде не было таких жутких глаз.

"Бездна! Ломар предупреждал, что Ханрис теперь один из них. Но насколько далеко зашло его превращение?".

- А ты действительно хочешь пристрелить меня?!

- Всё зависит от того, кем ты явился к этому порогу!

- Другом и добрым соседом, кем же ещё?!

- Мне страстно хочется в это верить! Но вот твои глаза, дружище! Я не вижу в них добрых намерений!

- Я уже не тот, что прежде, это правда! Но только снаружи, клянусь!

- Скоро узнаем!

Маллид поднялся.

- Синта, ты его видишь?! Стоит возле конюшни!

- Вижу! - отозвалась девушка.

- Возьми на прицел, и, если я прикажу, сразу стреляй, поняла?!

- Да! - без промедления отозвался Синта.

- Но это ведь Ханрис, разве нет?! - изумился Драйган из другой комнаты.

- Посмотрим что в нём от Ханриса осталось! Иди-ка сюда, сын, ты мне нужен!

Драйган появился незамедлительно, держа в руке лук и подготовленную стрелу.

- Я сейчас открою дверь и выйду пообщаться. Если что... будь готов убить его, понял?

Маллиду не легко дались эти слова, но, видя жёлтые глаза, сияющие в темноте ночи, невольно он начал верить в речи Ломара о том, что Ханрис больше не человек. Вроде бы он победил свою звериную натуру, но так ли это на самом деле? И надолго ли его хватит? Нет, Маллид не мог рисковать жизнью сына и, вероятно, своей будущей невестки.

Драйган кивнул, хоть в глазах и читалось сомнение.

- Помоги- ка, - Малид указал на тяжёлый сундук, припирающей дверь.

Драйган в одиночку оттащил его, и тогда Маллид, сняв засов, распахнул дверь. Тут же Зоркий выбежал наружу, и засеменил к Ханрису.

"Наверное это хороший знак" - старался обнадёжить себя Маллид, наблюдая за тем, как Ханрис гладит пса по голове, а тот виляет ему хвостом.

- Подходи медленно! - сказал он, сделав два шага с порога в ночь и слыша, как сзади Драйган натянул тетиву. - Мой сын стреляет лучше меня, поверь!

- Вера ни к чему! Я видел как стреляет твой сын! Он точно не промажет!

Ханрис пошёл вперёд, держа руки на виду, а Зоркий направился следом. Скоро Маллид начал различать все изменения, которые произошли с его другом. Не только глаза, но и челюсти и цвет кожи - изменились тоже. Теперь его боевой товарищ стал настоящим хищником, способным растерзать свою жертву росшими на пальцах когтями и выпирающими из под губ клыками. Но всё же это был Ханрис. Не чудище, ведомое одним лишь голодом, а человек, которого Маллид знал всю жизнь. Он всегда верил в Ханриса, не позволил угаснуть этой вере в Сайне и в Ломаре, и теперь устыдился тому, что сам на мгновение мог подумать дурное о старом друге. Нет, всем этим преображениям было не обмануть Маллида, ведь лишь взглянув в лицо друга, усталое, но родное, он понял: "Ханрис не один из них. Он один из нас!".

- Ну и рожа у тебя, - сказал он, когда Ханрис остановился, в двух шагах от Маллида, молчаливо ожидая вердикта. - А я то думал, что страшней она стать уже не может.

- Ну, до твоего рыла мне всё равно далеко! - губы Ханриса скривились в ухмылке.

- Твоя правда.

Маллид шагнул вперёд и заключил Ханриса в крепкие дружеские объятья.

- Мы ждали тебя, брат. Надеялись, что придёшь.

- Боюсь, что я пришёл не один, - ответил Ханрис угрюмо, когда Маллид отступил. - Они идут за мной, и много. Я принёс страшную напасть, друг мой.

- Мы к этому готовились. Сколько у нас времени?

- Час, может меньше. Где Весна и мои дети?

- Они в безопасности, не волнуйся. Пойдём в дом, я тебе всё расскажу.

Двое мужчин зашли в дом, а Зоркий задержался в паре шагов от крыльца, глядя куда-то во тьму, в сторону гор и леса.

- Эй, псина! - окликнул его Маллид. - Ты заходишь или нет?!

Но Зоркий ещё несколько секунд не двигался с места, глядя в ночь, его хвост опустился, а уши наоборот, навострились.

"Чуешь их, да?" - догадался Маллид. - "Значит правда, битвы нам не миновать".

Зоркий наконец развернулся, и забежал в дом. Маллид закрыл дверь.

Синта спустилась вниз, когда собаки снаружи умолкли. Ханрис сидел в дальнем от камину углу, и слушал, как Маллид рассказывал про всё, что у них стряслось с тех пор, как тот ушёл в лес. Вместе с появлением охотника в доме воцарился запах сырой земли и крови, и даже полумрак не мог скрыть чудовищных трансформаций, исказивших его лицо, а в особенности жёлтых глаз. Встретившись с Ханрисом взглядом, Синта застыла, как вкопанная в дверях. Затем перевела глаза на Драйгана, стоящего у окна возле входной двери, и тот без труда прочёл в них всё, о чём она думала. Сам думал о том же.

- Эй, девчонка, почему оставила свой пост?! - воскликнул Маллид.

- Мы не твои солдаты, отец! - тут же заступился за девушку Драйган.

- Поговори мне ещё, сопляк!

- Собаки оповестят о приходе врага, мы это уже поняли, так что успокойся, - попытался сгладить ситуацию Драйган, прибегнув к гласу здравого смысла.

- Он прав, Маллид, - сказал Ханрис тихо. - А ещё раньше собак, об их приближении буду знать я, так что ослабь хватку, нам и так предстоит скоро нелёгкий бой.

Маллид нехотя кивнул.

- Не бойся, Синта, я не укушу тебя, - сказал Ханрис девушке, невесело улыбнувшись.

- Нет, дело не в этом... - проговорила она, бледная как мел. - Я не боюсь... Точнее не тебя. Я боюсь, что Ронара постигла та же участь.

Тут взгляд Ханриса переминился, наполнился тоской и глубокой болью, а ещё виной и состраданием. И Драйган тут-же понял, что охотник что-то знает про Ронара, но знание это не принесёт Синте успокоения, а совсем наоборот. Его сердце сжалось, захотелось кинуться к ней и заслонить от всего, что может поведать Ханрис, от всего, что может причинить ей боль и страдания, но разве он мог?

- Боюсь, что, твоего брата постигла участь куда страшнее, - медленно, тщательно подбирая слова, заговорил Ханрис.

- Ты видел паренька?! - изумился Маллид. - Где? Когда?

- Прошедшим днём, - ответил Ханрис. - Мы скрывались от солнца в пещере, где убили первого.

- Ты говорил с ним?! - выкрикнула Синта дрогнувшим от переизбытка чувств голосом. - Он сказал, почему не вернулся домой?!

- Он не захотел идти со мной домой. Он остался там... С ними.

- Но... - на глаза Синты навернулись слёзы. - Как? Почему он...?

- Мне трудно было понять его мотивы. Я пытался... Честно, девочка, я пытался вернуть его домой. Но он теперь совсем другой. Он сказал, что...

Ханрис запнулся и, не договорив, отвёл взгляд.

- Что он сказал? - голос Синты стал тонким и слабым, и всё же в её вопросе оставалось достаточно твёрдости, чтобы дать понять Харинсу, что она должна это знать.

- Не думаю, что его слова имели смысл, - сказал охотник и тяжело вздохнул. - Мне очень жаль, но твой брат теперь во власти голода. Я знаю как тяжело с этим бороться. Я и сам поддался ему и утратил самого себя. Стал зверем. Если бы не Ломар, я не смог бы возвратить себе разум и противостоять этой силе. Но твоему брату некому было помочь.

- Некому... - повторила Синта, и по её щеке покатилась слеза, оставляя на коже мокрую дорожку.

Драйган кинулся было, чтобы обнять девушку, но та, в последний момент оттолкнула его руку и бросилась вглубь дома.

Трое мужчин застыли в полумраке, слыша из-за стены тяжёлые рыдания Синты.

- Чего ты застыл как дурак?! - рявкнул вдруг Маллид на сына и тот вздрогнул, словно пчелой ужаленый. - Иди к ней, сейчас же. Успокой девицу.

Драйган замешкался на пару секунд. Похоже, что Синта не очень хотела в данный момент чьего-либо утешения, а может быть и конкретно его общества, не смотря на всё, что между ними произошло накануне. И это можно было понять. Но самым страшным было то, что Драйган не знал, что скажет Синте, когда окажется рядом, как сможет облегчить её боль. И всё же, собравшись с духом, он сделал шаг в сторону выхода, но тут же остановился и обернулся на Ханриса, вспомнив о том, что должен был сделать как только охотник вернулся. Быстро развязав пояс, юноша снял ножны с мечом.

- Я забрал его из леса. Он твой, - Драйган положил меч на стол.

Ханрис уставился на оружие, будто видел его впервые. Потянулся к рукояти, но, не притронувшись, оставил взгляд на своих пальцах, оканчивающихся острыми когтями.

- Спасибо, что сохранил его, Драйган, - сказал Ханрис, убирая руку. - Но, пусть он побудет у тебя ещё, хорошо? Возможно сегодня он будет тебе нужнее.

Драйган нахмурился, но сообразив, что Ханрис вполне серьёзен, а отец никак не собирается этому препятствовать, кивнул и забрал оружие обратно.

- А теперь иди к ней, - сказал Ханрис. - Не оставляй одну. Поговори.

"Возможно другого момента больше не представится", - понял Драйган то, что не сказал, но имел ввиду Ханрис, и пошёл за Синтой.

"Не захотел возвращаться! Некому было помочь!", - эти слова звучали в ушах Синты, повторяясь снова и снова. Она не смогла помочь брату. Оставила его одного. И он ушёл. Стал чудовищем по её вине. Что она скажет матери? Как посмотрит ей в глаза?

До этого момента в девушке ещё жила надежда, что Ронар вернётся, что вся эта история может закончиться хорошо. Но теперь, глядя на страшные изменения постигшие Ханриса, слыша то, что он сказал, Синта ощутила, как внутри неё что-то разорвалось, и боль стала расти и шириться, становясь всё больше с каждым мигом этого страшного осознания истины. Её брат не вернётся. Ронар стал чудовищем, и выбрал иную жизнь. Не захотел возвращаться.

Когда в комнату вошёл Драйган, Синта не знала, чего ей захотелось больше: накричать на него, потребовать, чтобы оставил её одну, или бросится к нему в объятия и рыдать. Не определилась, потому осталась сидеть между кроватями дочерей Сайна, прислонившись к одной спиной, а в другую уперев ноги.

Драйган подошёл и опустился на пол, не слишком близко, чтобы не быть навязчивым, но достаточно, чтобы Синта ощущала его присутствие, знала, что он рядом. Ничего не сказал. Синта осталась за то благодарна. Не нужно было слов. Однако его присутствие неожиданно успокаивало. Рыдания утихли. Синта вытерла слёзы тыльной стороной ладони и, ощутив наконец, чтобы может вдохнуть полной грудью, подсела чуть ближе к Драйгану и положила голову ему на грудь. Юноша обнял её за плечо и прижал к себе.

Нет, слова были не нужны. Что тут скажешь? Случившегося не изменить, а будущее неясно и пугающе. Ни о том ни о другом им сказать было нечего, а настоящее... что-же, в настоящем не было места словам, только чувствам.

Так они и сидели, в темноте опустевшей комнаты, среди пустых кроватей, хозяйки которых находились очень далеко отсюда. Сидели и молчали. Просто потому что знали всё, что могли бы сказать.

А потом залаяли псы...

По небу стремительно неслись рваные облака, то обнажая, то скрывая, частично, а иногда и полностью, серебряный диск Рунона. Его свет пробивался сквозь колышущиеся кроны деревьев, наполняя ночной лес пляшущими тенями. Могучие древа стонали под мощными порывами ветра, что шумел и завывал, оказавшись в плену высоких стволов, переплетённый друг с другом ветвями.

Илия неслась по тёмному, колышущемуся тоннелю, - тропе от дома ведуньи до волхаринской деревни, - который то озарялся бледным светом, то тонул в темноте, и тогда казался совсем узкой звериной тропой, а вовсе не той дорогой, по которой они сюда прибыли на телеге днём ранее. И Илия не знала, как было лучше: когда всё вокруг накрывал непроглядный ночной мрак, или когда свет Рунона заставлял лес оживать, а тени вытягиваться, будто норовя схватить девочку.

Лёгкие Илии пылали огнём, в боку кололо, а мышцы ног ныли, требуя передышки, но страх гнал вперёд, не позволяя оглядываться назад или останавливаться, чтобы перевести дух.

"Волхарины помогут! Я должна добраться до Горына! Должна добежать в Закрай!"

И она бежала так быстро как могла, едва ли понимая сколько времени уже это длиться. Всё происходящее стало походить на кошмарный сон, а может им и было, одним из тех сновидений, в котором ты бесконечно долго убегаешь от чудовища, но будто бы не двигаешься с места, погоня всё длится и длится, и ничего вокруг не меняется, а ощущение преследования лишь нарастает. И единственным спасением из этого сна может быть только пробуждение. Илия молила о нём, просила Властителя, чтобы всё это оказалось лишь сном, и представляла как вдруг проснётся в своей постели, возможно с криком, и вдруг обнаружит, что ничего этого не было. Никаких желтоглазых демонов не существует, а разбуженная её воплем, живая и здоровая Зана, лишь обругает сестру, может обзовёт трусихой и посмеётся над ней. Но это не важно. Лишь бы Зана оставалась всё той же бойкой девочкой, а не жаждущим плоти чудовищем, а всё остальное не имело значения. Лишь бы всё это было сном. Но вот только он никак не хотел заканчиваться.

Нога вдруг запнулась обо что-то, может торчащий из земли корень или кочку, в темноте было не разобрать, и Илия, не успев даже вскрикнуть, полетела лицом вперёд. Успела выставить руки, и тем спаслась от встречи с землёй лбом, и всё же сильно ушибла левую ладонь, и правое колено. Падение отрезвило её, вернуло в суровую реальность. Если бы это был сон, она бы точно проснулась, за миг до того как столкнётся с землёй. Но боль развеяла её надежды на пробуждение. Нет, такова суровая реальность: она одна, в чужом и жутком лесу. Чем больше девочка об этом задумывалась, тем сильнее паника стискивала ей разум, лишая воли. Хотелось свернуться клубком прямо здесь, где упала, и закричать, зарыдать от ужаса, молить по помощи. Вот только кто же её здесь услышит? Похоже, что и сам Властитель не сможет разглядеть маленькую девочку, сквозь густые кроны этого древнего леса. И понимая, что спасения ждать некуда, Илия постаралась взять себя в руки.

Позволив себе отдышаться, раз уж всё равно представился такой момент, девочка вдруг начала дрожать всем телом, подобно тем листьям, что осенний ветер срывал с ветвей деревьев и уносил прочь. Но дрожала она не от холода. Не смотря на промозглую ночь, лоб Илии блестел от пота, а волосы прилипли к щекам. Нет, она дрожала от страха и напряжения.

"Я должна бежать дальше! К Горыну и Баюну!" - сказала Илия себе.

Превозмогая эту сильную дрожь, она поднялась на ноги. Но тут же оказалось, что собственное тело не слушается, и когда Илия потребовало от него вновь перейти на бег, не отозвалось.

"Я должна бежать! Должна! Ради Заны и Весны!".

Однако Илия, сколько бы не твердила это и не уговаривала себя, не могла заставить свои ноги хоть бы идти, не то что бежать. Ветер шумел над головой, лес стонал вокруг, а собственное тело остывало, и от того становилось только всё более непослушным, будто чужим. И неизвестно, сколько бы Илия ещё так простояла, как будто сама став деревом, умом желая сдвинуться с места, но физически не имея такой возможности. Однако очередной порыв ветра принёс с собой голос:

- Илия!

Словно разряд молнии поразил Илию. Дыхание перехватило от ужаса. Действительно ли она услышала это? Или только ветер и шум леса сложились в такой причудливый звук. Но нет...

- Илия! - вновь услышала она хриплый, и всё же узнаваемый голос Заны, которая звала её напевно и жутко. - И-ли-я... Илия!

Старшая дочь Сайна, едва не теряя сознание от страха, всё же сумела заставить себя обернуться. Возможно лишь для того, чтобы узнать, что никого позади неё нет, и всё эти только причуды разыгравшегося воображения. Однако Зана была там. Стояла всего в каких-то десяти шагах позади Илии, прямо посреди дороги. Жёлтые глаза пылали в темноте. Свет Рунона в очередной раз прокатился по лесу, и Илия сумела лучше разглядеть сестру, чему была не рада. Зана стояла в странной позе: сгорбленная спина, по звериному склонённая чуть на бок голова, отвисшая вниз челюсть, безвольно повисшие вдоль торса руки, и наоборот, напряжённые, полусогнутые и широко расставленный ноги, словно она в любой момент собиралась сорваться с места и побежать или прыгнуть.

- Зана, - вымолвила Илия сдавленно и едва слышно.

- Илия, - прохрипела сестра.

- Да, это я, твоя сестра- подхватила Илия трясущимися губами. - Мы сёстры, Зана. Ты помнишь? Мы с тобой сёстры.

- Сёстры, - сказала Зана, но это прозвучало не как подтверждение слов Илии, а скорее как повторение незнакомого слова, значение которого ей непонятно.

- Ты помнишь папеньку? Маменьку? Тару и Ризу помнишь? - пыталась достучаться до сестры Илия. - Они тоже наши сёстры.

- Сёстры, - вновь так же бессмысленно повторила Зана.

- Да, сёстры, - кивнула Илия. - И мы все тебя очень любим Зана. Ты заболела и...

- Он говорит, что ты врёшь, Илия! - рявкнула вдруг Зана, от чего Илия вздрогнула и непроизвольно сделала два шага назад. - Он говорит, что я принадлежу ночи. Говорит, что они теперь мои братья и сёстры. Говорит, что я должна есть.

- Кто говорит, Зана? Кто нашёптывает тебя эти ужасы?!

- Я хочу есть!

- Не слушай его, милая. Я прошу, молю тебя, не слушай!

- Я очень голодна, а ты... Илия... Ты так вкусно пахнешь.

- Умоляю, Зана, слушай меня, а не его, кто бы там ни был. Я твоя сестра!

- Я должна есть! - взревела Зана голосом, в котором уже никто не различил бы маленькую девочку, а скорее дикого зверя: лисицу или волка, вдруг сумевшего издать звуки похожие на людскую речь.

Зана кинулась вперёд с места. Илия взвизгнула и бросилась бежать, но успела сделать всего пару шагов прежде чем обезумевшая сестра настигла её и ударила сзади в спину. Илия упала, а Зана набросилась сверху. Они начали бороться и покатились с дороги в лес. Илия брыкалась, старалась откинуть Зану, а та рвала ей волосы и одежду, в яростном желании добраться до плоти.

В итоге Зана села сестре на живот, одной рукой прижимая голову той к земле, а другой отмахиваясь от попыток Илии бороться, бить и царапать, делая всё возможное, чтобы выбраться. Но Зана стала уже гораздо сильнее, чем любая девочка её возраста. Жёлтые глаза жадно взирали на оголившийся шею сестры. Из полуоткрытого рта потекла слюна.

Поняв, что отбиться не выходит, Илия упёрла обе руки в землю, в надежде, что сумеет подняться и скинуть с себя Зану. Хоть та и стала гораздо сильнее, по весу осталась всё той же одиннадцатилетней девчонкой, тем более сильно исхудавшей после нескольких дней болезни, обезвоживания и отсутствия нормального питания. Зана этого не ожидала, и план Илии удался: упершись ногами и рукам в землю, она выгнулась, и сестра, потеряв опору, свалилась на бок.

Тут же Илия столкнула её с себя и попыталась вскочить на ноги, но Зана схватила сестру за лодыжку и та снова упала. Рыча как одичавший пёс, дерущийся за миску еды, Зана потянула Илию за ногу к себе и разинув рот, чтобы укусить сестру. Принявшись брыкаться с таким неистовством, с каким никогда не дралась прежде, Илия сумела вырваться за миг до того, как Зана сомкнула бы на её икре свои челюсти. Та гневно зарычала, а Илия, не теряя времени, извернулась и ударила сестру в лицо каблуком сапога. Угодила прямо в нос, раздался хруст и Зана истошно завизжала, прижимая обе руки к своему лицу. Илия же стала отползать спиной вперёд, не спуская с сестры глаз, но довольно быстро упёрлась в гладкий ствол какого-то дерева. Хотела было подняться, но Зана сделала это первой, вскочив на ноги, словно вихрь. Её боль вмиг сменилась ещё большим гневном, что разрывал глотку девочки диким, истошным воплем взбешённого животного. Опешившая от такой первобытной ярости, буквально придавленная её мощью и парализованная ужасом, Илия осталась сидеть на земле. В девочке уже не оставалось сил бороться, да и веры в то, что она сможет противостоять тому дикому зверю, в которого превратилась сестра, у неё не осталось.

Зана шагнула вперёд, нависнув на Илиией. Из её сломанного носа лилась кровь, обрамляя губы и стекая по подбородку, где, смешиваясь с вязкой слюной, капала вниз. Лицо было искажено гримасой гнева, верхняя губа приподнята в оскале, изо рта, вместе с паром вырывалось тяжёлое, хриплое дыхание. Жёлтые глаза пылали ненавистью и жаждой.

"Это конец", - с неожиданной простотой вдруг поняла Илия. - "Я умру здесь. Сейчас она убьёт меня. И я не увижу больше папеньку и маменьку, не увижу сестёр. Я умру в этом лесу. Сейчас она нападёт, и всё будет кончено!"

Но Зана не двигалась. Лишь хрипела и смотрел на Илию своими жуткими глазами ночного народа. И тогда Илия решила предпринять последнюю попытку достучаться до сестры.

- Зана! Милая. Сестрёнка моя. Разве ты не помнишь кто я такая? Неужели ты забыла наших папеньку и маменьку?

Зана молчала. То-ли слушала, то-ли вглядывалась в свою добычу, выбирая место для удара. А может нечто другое её останавливало, но девочка совсем не шевелилась.

- Разве ты не помнишь какой была? Ты забыла, как любила стрелять из лука? Как по вечерам мы слушали сказки отца? Как он брал нас с сёстрами в город, на ярмарку мёда? Неужели ты ничего этого не помнишь?

- Я должна есть! - заревела вдруг Зана.

Илия зажмурилась и закрылась руками, ожидая удара, который должен был за этим криком последовать.

"Властитель, помоги! Не дай этому случится, умоляю!" - взмолилась она в тот миг.

И... ничего не произошло. Никто не напал, не начал рвать её плоть в клочья и пожирать живьём. Тянулись мгновения, а Илия ждала конца, который не наступал. Слышала она лишь своё собственное прерывистое дыхание и шум стенающего под натиском ветра леса: кроны шумели над головой, стволы трещали. Наконец, девочка позволила себя опустить руки и открыть глаза.

Заны не было. Илия завертела головой, но нигде не увидела сестры: ни сгорбленного силуэта, ни искажённого злобой лица, ни жёлтых глаз, наблюдающих за ней из темноты. Зана ушла, словно растворилась во мраке ночи.

И только поняв наконец, что осталась одна, Илия вдруг разрыдалась. Эмоции захлестнули её, и, прижавшись к стволу дерева, обняв его так крепко, как могла бы обнять родную мать, она рыдала, изливая лесу весь пережитой ужас. И древний лес слушал, продолжая шуметь кронами.

Лишь спустя какое-то время, когда истерика начала отступать и сердце успокаиваться, а холод ночи стал понемногу обволакивать её тело, Илия обнаружила, что дерево, к котором она прижалась, было очень странное на ощупь. Она не чувствовала щекой и руками шершавой коры, ствол был совсем гладкий.

Тогда, утерев свои слёзы, Илия поднялась на ноги и посмотрела вверх. И оказалось, что прижималась она всё это время вовсе не к дереву, а к тому самому тотему Серебряного Волка, который ей показывала на пути к ведунье Весна. Бегущие по небу облака вновь приоткрыли Рунон, чей серебристый свет позволил девочке отчётливо, куда лучше, чем в прошлый раз, разглядеть вырезанную в древесине морду величественного зверя: длинные уши, вытянутая узкая морда, обрамлённая пышной гривой, и глаза, слишком выразительные и мудрые для древесного изваяния, пристально взирающие на маленькую девочку. Однако Илия не испытывала страха стоя под этим взглядом. Весь страх ушёл, скрылся в ночной тьме, вместе с Заной.

Сначала Илия вспомнила, как Весна говорила, что обращаться к Серебряному Волку можно только ночью, при свете Рунона. Вот прямо как сейчас. А затем: как молила Властителя помочь, в момент, когда, казалось, что спасения от гнева Заны уже нет. Но может ли быть так, что её зов услышал некто другой, кто властвует на этой земле и хранит леса от зла? Или, может у Властителя на самом деле много имён и обличий? А может всё это лишь странное совпадение и Зану отвело нечто иное? Илия не знала, и едва ли когда-то сможет узнать ответ на этот вопрос, однако в последнее ей верилось с трудом.

- Спасибо тебе, - проговорила девочка вырезанной в дереве волчьей голове.

Затем она утёрла рукавом последние слёзы, что сбегали по её щекам, и, выйдя вновь на дорогу, уже не кажущуюся Илии такой страшной, как и сам лес, бросилась бегом в сторону волхаринской деревни.

-Меняем план! - заявил Маллид, когда Синта и Драйган прибежали по его зову. - Мы с Ханрисом пойдём и встретим этих тварей.

Драйган не поверил своим ушам. Снаружи надрывались собаки и было слышно как гремят цепи, которые псы вновь и вновь проверяли на прочность, норовя кинуться на приближающегося врага. Вместе с ними истошно блеяли овцы в хлеву, объятые явно иным желанием: бежать как можно дальше от этого врага. Чей порыв окажется вернее - станет ясно уже совсем скоро.

- Это же самоубийство, Отец! - воскликнул Драйган.

- А ну-ка рот закрой и слушай, что старшие говорят! - огрызнулся на него Маллид, затягивая на своём поясе ножны с мечом.

- Почему нам не остаться дома? - пропустив слова отца мимо ушей, продолжил Драйган. - Займём позиции, как планировали.

- Мы планировали это, пока с нами не было Ханриса. Теперь положение дел изменилось.

- Так будет лучше, - куда более спокойным тоном пояснил юноше Ханрис. - Они пришли за мной в первую очередь. Дом слишком большой и сражаясь по одиночке, мы их не остановим. Если же я выйду, стяну ублюдков на себя.

- А я не пущу этого дурака развлекаться в одиночестве, - заявил, не под стать ситуации весёлый Маллид. - Вы же останетесь здесь, и будете прикрывать нас.

- Эти твари не особо сильны в тактике, и сейчас лишены главного своего преимущества - темноты. - Ханрис подошёл, и положил руку на плечо Драйгану. - Они будут надеяться на свою силу и скорость, и станут нападать в лоб, но и я, и твой отец, сумеем сдержать натиск, а вы, старайтесь не мазать.

Маллид тем временем отпихнул ногой тяжёлый сундук и, отодвинув засов, ударом ноги распахнул дверь, вместе с тем обнажив свой меч. Драйган хотел было броситься и остановить отца. Ладно Ханрис, он теперь уже не простой человек, и знает что делает, но Маллид... Однако, увидев, каким взглядом одарил отец своего боевого товарища, понял, что сможет утянуть его обратно в дом, только если врежет по голове чем-то тяжёлым. В его глазах пылала жажда битвы. Все эти годы, что Драйган рос, он видел отца угрюмым и хмурым, видел сердитым, видел пьяным и жалким, изредка, видел весёлым, в основном когда тот вспоминал о своих лихих деньках в армии короля Марека. Но только теперь увидел воинственным и жаждущим крови. Таким, о каком прежде мог только слышать. И теперь все россказни о его военных свершениях и подвигах, из простых военных баек, приукрашенных, а то и вовсе придуманных более чем на половину, вдруг обернулись былью. Вот таким был Маллид до его рождения, и таким всегда хотел стать снова. Грядущая битва, пусть даже неравная и сулящая верную смерть, пробудила внутри его отца жажду жить, пропал брюзжащий, вечно недовольный всем, хмурый стареющий солдат, чьи лучшие годы давно прошли, и на свет явился воин, готовый разить врагов до победного конца. Вставать между ним и битвой было бы полнейшим безумием. Потому Драйган лишь глянул на Синту, и, встретив её недоумевающий и испуганный взгляд, только кивнул, как бы говоря: "Пусть будет так!".

Тем временем Маллид вышел наружу первым, за ним быстро шагнул Ханрис, сжимая в левой руке странный кинжал, и быстрым движением захлопнул за собой дверь. Ничего не говоря, Драйган и Синта бросились к окнам, - девушка заняла позицию справа от двери, а юноша слева, - и взяли луки на изготовку.

Ночной народ уже был здесь. Драйган увидел блеск их жёлтых глаз в темноте, за чертой костров. Быстро сосчитал: "Шестеро".

Маллид и Ханрис, отойдя от дома на десять шагов, встали спина к спине. Их освещали пляшущие отсветы пламени, а плечи и головы бесшумно укрывал снег.

"Безумие!" - вновь подумал Драйган с отчаянием, глядя на фигуры двух воинов. - "Я должен был убедить его остаться! Их ведь только двое!".

Но уже через мгновение сомневаться стало поздно. Одна из тварей сделала несколько быстрых шагов вперёд, то ли набирая скорость для разбега, то-ли чтобы проверить нервы людей на прочность, и Драйган, не собираясь в том разбираться, спустил тетиву. Стрела угодила в шею чудовищу и то, хрипло завизжав, кинулось обратно во мрак.

- Пошла потеха! - завопил Маллид и издал боевой клич. А затем его меч вдруг вспыхнул ярко-алым пламенем, которое взметнулось на три длинны клинка к чёрному небу, но быстро сникло и осталось гореть вдоль лезвия.

Сразу трое желтоглазых, с разных сторон, кинулись в атаку. Синта выпустила стрелу в самого правого. Угодила в плечо, но не остановила тварь. Драйган выстрелил в левого и промазал. Оперение едва коснулось головы монстра.

- Бездна! - выругался он хватая следующую стрелу и вкладывая её в тетиву.

Тем временем Маллид кинулся на встречу двум нападавшим с огненным мечом, и махнул прям перед ними, описав лезвием полукруг. Пламя на миг разгорелось ярче и опалило обеих тварей. Те истошно завизжали. Одна упала и покатилась по грязи, пытаясь скинуть жгучий огонь, охвативший её волосы, а вторая, которой досталось меньше, отпрыгнула в сторону, пригнулась, и снова ринулась на Маллида. Но тут стрела Драйгана вонзилась ей в грудь, замедлив всего на секунду, которой Маллиду, впрочем, хватило, чтобы перехватить меч и развернувшись на одной ноге, в изящном пируэте, вонзить его глубоко в живот бестии. Взревев, тварь махнула лапой, разорвав правое плечо Маллида острыми когтями, но тот, будто бы и не заметив этого, выдернул меч, распарывая брюхо чудовищу. Его кишки вывалились в грязь.

Синта увидела как монстр добежал до Ханриса, но тот не двинулся с места, не ушёл от атаки, не взмахнул кинжалом, а потому был сбит с ног мощным ударом плеча, и безвольно рухнул спиной в грязь.

"Почему он не дерётся?!" - изумилась Синта.

Чудище склонилось над охотником, словно задавая тот же вопрос, и девушка выпустила новую стрелу. На этот раз попала в щёку. Тварь упала, схватилась за стрелу и резко обломила древко, что причинило, судя по её леденящему душу воплю, немалую боль. Наконечник остался в скуле, однако это не помешало чудищу вскочить и обратить преисполненный ненависти взгляд своих жёлтых глаза прямо на Синту. Противник точно понял, откуда исходит угроза, и оставив Ханриса лежать на земле, звериными прыжками кинулся к дому.

Давя в себе зачатки клокочущего ужаса и едва уняв порыв кинуться прочь, Синта снова выстрелила в бегущую на неё бестию. Рука дрогнула, и всё же стрела угодила в цель, вонзившись в левую ногу, возле паха чудища, вот только это не возымело никакого эффекта - тварь даже не замедлила бег. Понимая, что выпустить третью стрелу уже не успеет, Синта вскочила на ноги и отпрыгнула от окна, а через секунду в него, разбивая в щепки доски, влетел всей свое тушей, мерзкий желтоглазый демон. Попытался достать Синту когтистой лапой, но та кинулась назад, споткнулась о табурет и перекатилась через обеденный стол.

Тварь шагнула в комнату и тут же стрела вонзилась в её правый висок - это Драйган пришёл на помощь. Чудище зашаталось и затрясло головой, но не упало. Тогда Синта кинулась к мечу своего отца, лежащему на лавке рядом со столом, быстро выхватила его из ножен и замахнулась. Тварь, как раз в этот момент снова повернулась на неё, огромная, с бледно-серой кожей и неестественно длинными конечностями, с уродливой полузвериной мордой, громадными клыками, с которых текла слюна и жёлтыми глазами. И встретившись с этими глазами Синта ощутила, как всё вокруг начинает покрывать густая темнота, наползающая на неё подобно туману. Но клинок девушки уже был занесён и собрав всю волю в кулак, закричав от страха и гнева, она опустила меч. Тварь попыталась защититься от удара рукой, и лезвие вонзилось в кость её предплечья.

И тут-же лезвие меча Драйгана пронзило тварь насквозь, показавшись на целую ладонь из грудной клетки демона. А затем ушло обратно, когда Драйган резко выдернул меч. Синта тоже выдернула меч из руки твари, которая захрипев, постаралась достать своего обидчика, напавшего сзади, но движения её стали уже не такими быстрыми, и Драйган без труда ушёл от удара когтей. А Синта тем временем запрыгнула на стол, и косым ударом сверху вниз раскроила голову твари напополам как спелую тыкву.

Чудище пошатнулось и завалилось назад, прямо на сундук, которым Маллид припирал дверь. Синте пришлось выпустить из рук меч, чтобы не упасть самой. Но она тут же спрыгнула со стола и схватившись за рукоятку, не без труда выдернула оружие из головы поверженной твари, под которой начала быстро разрастаться тёмная лужа. Потухшие жёлтые глаза уставились на своего убийцу. В них уже не было той магической силы, что лишала человека воли, и всё же Синту приковал этот взгляд. Даже поверженный и умирающий, демон из леса источал такую лютую ненависть, что под её весом хотелось съежиться и молить о пощаде.

- Ты как?! - окликнул девушку Драйган, и только тогда Синта сумела отвести глаза от убитого чудовища, но, не в силах вымолвить ни слова пересохшими губами, только кивнула.

Приняв это за утвердительный ответ, юноша быстро вернулся к своему окну и вложил в лук новую стрелу. Некогда было ликовать и праздновать победу, даже переводить дух. Они убили всего одну тварь, в то время как снаружи Маллид в одиночку бился с многими. Быстро вспомнил об этом, Синта тоже кинулась к своему луку. Её руки дрожали от напряжения, сердце колотилось как сумасшедшее, но, прицелившись в очередного демона, кинувшегося к размахивающему пылающим мечом воину, и спустив тетиву, девушка вдруг обнаружила, что страх покидает её. Эти демоны не бессмертны, они из плоти и крови, и как бы ни были страшны и опасны, всё же им с Драйганом удалось победить одного. Значит есть шанс победить и прочих. Они сражаются вместе, плечом к плечу, как некогда бились их отцы, и не важно сколь превосходящие силы у противника. Она дочь Зана, великого воителя, готова биться и побеждать.

"Ты один из нас, Ханрис! Ты не можешь быть нам врагом, Ханрис! Я не позволю, Ханрис! Ты мой навсегда, Ханрис!".

- Нет, нет! Сгинь бестия! - сдавленно стонал Ханрис, корчась в мокрой грязи, не в силах подняться. Его живот крутило от боли, голод вновь овладевал его сознанием, лишая сил. - Я победил тебя! Ты не... властен... надо мной!

"Ты не можешь победить меня, Ханрис! Твоя прошлая жизнь - ничто, Ханрис! Ты один из нас, Ханрис! Ты должен есть, Ханрис! Ты должен служить мне, Ханрис!".

- Катись в Бездну! - кричал Ханрис, но только на то и был способен.

Он не мог подняться, не мог броситься на помощь Маллиду и биться рядом с братом. Шаман отпустил его лишь для того, чтобы, ощутив вкус свободы и поверив в себя, Ханрис вновь был её лишён, раздавлен и унижен. И теперь рогатый изверг, склонившись над охотником, ликовал.

"Ты увидишь, как все они умрут, Ханрис! Ты не сможешь им помочь, Ханрис! Ты один из нас, Ханрис! Ты останешься таким навсегда, Ханрис!".

Предводитель ночного народа упивался своей силой, а Ханрис мог лишь рычать и корчиться, всё отчётливее осознавая, что подписал смертный приговор Маллиду, Синте и Драйгану. Он не должен был сюда являться, он больше не принадлежит к роду людскому и вечно будет нести на себе это бремя, никогда не заглушит глас демона в голове и не избавится от голода. Ему следовало бежать прочь из Серого Дола, держаться как можно дальше от своих друзей и семьи, вообще от всех людей, а может и вовсе лучше было бы кинуться со скалы в бурные воды Бледной. Как он этого не понял?!

"Что я наделал?! Властитель, милостивый! Что я натворил!".

"Ты один из нас, Ханрис! Я научу тебя служить, Ханрис! Я покажу тебе нашу силу, Ханрис! Ты будешь есть, Ханрис! Ты будешь жить вечно, Ханрис!".

Маллид не сразу заметил, что в этом бою он остался один. Лишь отразив удар очередной твари, и, взмахом руки призвав на помощь пламя, что отбросило лесное чудище назад, он сумел обернуться, и увидел, что его старый друг лежит на земле, скорчившись, словно младенец.

"Ранен!"

- Ханрис! Я иду, дружище! - крикнул Маллид, кинувшись на помощь другу.

Но тут же очередная тварь выскочила из мрака на свет, размахивая когтистыми лапами, и Маллид вынужден был встать в защитную стойку, выставив перед собой меч. Демон стал медленно наступать, а Маллид пятиться, следя за каждым движением противника и выжидая удобного момента, чтобы перейти из обороны в атаку.

Тут он услышал крик сына:

- Отец, сзади!

Тварь перед ним старалась лишь отвлечь внимание воина на себя, пока другая нападёт со спины.

- Ах вы суки драные! - вскричал Маллид и резко обернулся с ударом, готовый поразить чудовище.

Но демон успел отскочить, и тогда Маллид, понимая что открыл свою спину первому противнику, прыгнул в сторону стены конюшни, перекатился через голову и быстро встал на ноги, оказавшись в таком положении, из которого сможет контролировать обоих противников, а со спины к нему зайти никто не сможет.

Утратив преимущество внезапной атаки с тыла, чудища, однако, ни секунды не медля, кинулись на врага вместе, но тут-же тварь слева остановили сразу две стрелы, вонзившиеся практически одновременно, - первая в плечо, а вторая под рёбра.

- Молодцы! - рявкнул Маллид, взмахом меча отгоняя второго демона, который оказался достаточно проворен, чтобы сменить направление бега до того, как лезвие его коснётся.

Тогда Маллид резко кинулся на сближение с левым чудищем, и поднырнув под его лапу, полоснул наискось по торсу, оставив глубокую рану от груди до паха. Сам он пробежал дальше, рассчитывая, что вторая тварь бросится за ним, чтобы ударить в спину. И не прогадал. Промахнувшись по резко ушедшему вниз противнику, демон врезал лапой по морде своего согнувшегося от боли собрата, разорвав тому щёку и с хрустом выбив челюсть. Маллид же, быстро развернувшись, пнул в спину тварь, которую только что ранил, и та, истошно вопя и держась за свой живот, полетела башкой в первую. Затем он быстрым прямым ударом пронзил обеих насквозь, насадив на клинок, как насаживал кусочки мяса на прут, перед тем как жарить. Демон, что оказался к Маллиду лицом, выкинул вперёд обе лапы и попытался схватить своего противника за голову. Чтобы уйти от этой атаки, которая вполне могла стать смертельной, Маллиду пришлось отпрянуть назад. Когти достали его лишь самую малость, оставив на обеих скулах почти симметричные порезы, из которых тут же заструилась кровь. Но выпустив из рук меч, Маллид не сумел сохранить равновесие, и упал на задницу, что могло бы быть комично в иных обстоятельствах, но не когда он едва избежал смерти.

Сцепленные мечом твари тоже повалились на бок. Одна, кажется, была уже при смерти, но вот вторая, меся лапами грязь, не то пыталась подняться, не то старалась дотянуться до сапога Маллида. Тот предусмотрительно подтянул ногу и хотел было встать, когда слева, из-за дальнего угла конюшни появилась ещё одна бестия. Но не успела она выскочить на свет, как в правую лапу чудищу, чуть выше локтя вонзилась стрела, а через мгновение вторая угодила между рёбер, в районе сердца, что заметно сбило его боевой настрой.

- Браво, сынок! Браво Синта! Отличная работа!

Маллид направил руку с кольцом на нового противника и, когда пронзённое стрелами чудище, разинув слюнявую пасть, снова кинулось на него, угостил струей багрового пламени.

Дико вопя, демон продолжил бег в слепую, но Маллид успел быстро откатиться в сторону, и горящая тварь налетела на двух первых. Втроём, словно играя в жуткую "куча мала", они кубарем покатились по земле. Спустя где-то два переката, тот демон, в котором торчал меч, отвалился от остальных и остался лежать. Маллид на четвереньках, словно сам стал зверем, быстро подполз к своему оружию. Схватившись за рукоять, он поднялся, наступил на плечо пронзённого врага, и выдернул лезвие из мягкой плоти. Вдруг тварь, словно придя от того в чувство, схватила Маллида за ногу, острые когти прорвали сапог и вонзились в стопу. Вместе с тем демон повернул голову и завопил, вперив в человека свои пылающие глаза. Зная из рассказа Ханриса, что играть в гляделки с ними не стоит, Маллид одним мощным ударом снёс твари голову ещё до того, как магия ночного народа начала на него действовать.

Раны горели, мышцы были напряжены как узлы, сапог наполняла кровь и эту ногу уже нельзя будет использовать как опорную, но ни о чём этом отец Драйгана сейчас не думал, а лишь о том, в кого следующего вонзит свой меч или направит струю пламени. Сейчас Маллид походил на некого древнего бога войны: перепачканный в грязи и крови, с пылающим мечом в руках и блеском безумного, кровожадного веселья в глазах, он стоял над обезглавленным трупом врага, и с нетерпением ждал новой схватки.

Перед домом кипела битва. Твари кидались из темноты в круг света и Маллид бился с ними, подчиняя себе само пламя. Ронар не собирался соваться туда. Он видел, что из дома, Маллиду оказывают поддержку как минимум двое лучников.

"Один из них, трусишка Драйган", - решил Ронар. - "Этому слабаку всё так же не доверяют меч, и он отсиживается в тылу, с луком. А помогает ему Синта, кто же ещё?!"

С ними-то Ронар и хотел повстречаться в первую очередь.

Сокрытый ночной темнотой, он обошёл дом Сайна сзади. На углу, здоровенный пёс, привязанный цепью, надрывно лаял. Убедившись, что за задним двором никто не следит, Ронар вышел к собаке, остановившись ровно в полушаге от места, куда та могла дотянуться. Зверь пришёл в неистовое бешенство. Брызжа слюной, он вновь и вновь кидался на Ронара, а цепь, натягиваясь, отбрасывала его назад. Однако зверь не прекращал своих попыток.

"Какие тупые создания, собаки!", - подумал Ронар с усмешкой.

Он никогда их не любил, а особенно то лохматое, слюнявое недоразумение, с которым миловались его отец и сестра.

- Тупая, жалкая тварь. - Ронар презрительно скривил губы. - Думаешь, сможешь меня одолеть?

Он шагнул навстречу собаке. Та в очередной раз кинулась на врага, но Ронар без труда ушёл от этого прыжка. Челюсти собаки громко клацнули, сомкнувшись на пустоте. А Ронар тут же обхватил её голову обеими руками и прижал к земле.

- Теперь понимаешь, на кого напала?

Собака быстро забила лапами, меся грязь, и заскулила, когда Ронар начал сдавливать её череп.

- Жалкое существо! Все другие звери лесные давно бы бросились прочь, понимая какой опасный пред ними хищник. Но не ты. Что это? Отвага? Глупость? Желание служить? Похоже, ты не слишком отличаешься от моего отца и его друзей. Вам всем не хватает ума понять, что в этой битве не победить, - Ронар всё сильнее сдавливал голову псу. - И если бы ты заскулил, опустив тупую морду, я бы принял это и оставил тебя в покое. Но тем, кто хочет драться до конца, финал уготован один.

Череп собаки хрустнул, глаза вылезли из орбит, изо рта вывалился язык. Ронар отбросил пса в грязь и поднялся. Он не собирался забирать жизнь этого создания себе, позволяя ей вытекать в грязь вместе с кровью. Он не успел проголодаться, и убил не из желания выжить или потому что того требовали инстинкты. А лишь потому, что Ронару нравилась эта сила, она опьяняла. Ему нравилось убивать, тем самым доказывая своё превосходство. Наконец он не просто жалкая тень своего отца, он сильный и опасный хищник, и готов продемонстрировать это всем, кто посмеет встать у него на пути. Он больше не видел никакой ценности в жизни тех, кто был слабее него.

Ронар направился к дому. Все ставни были закрыты и заколочены изнутри. Но разве это проблема? Он без труда разломал доски своими когтями и влез в дом.

- Сестрица! - позвал Ронар, выходя из комнаты дочерей Сайна, в коридор.

- Сестрица, ты где?! - Синта вздрогнула, услышав голос Ронара.

Обернувшись, девушка увидела, как из тёмного проёма коридора, ведущего вглубь дома, выходит желтоглазый демон. Она тут же направила на него лук, готовая выстрелить прямо в голову, но замерла, различив в лице чудовища, искажённом звериными трансформациями, знакомые ей черты.

- Ронар, - выдохнула Синта, опуская лук.

Брат её был бледен. Челюсть заметно выступала вперёд и под тонкими, бесцветными губами белели клыки.

- Позабыла меня, сестрица? - ухмыльнулся он.

Одежда Ронара была испачкана в крови и грязи, местами порвана.

- Нет, брат, что ты?! Как я могла! - Синта поднялась. - Мы искали тебя.

Она хотел было броситься к брату, не смотря на его жуткую внешность, и заключить в свои объятия, ведь так давно об этом мечтала. Но девушку остановил оклик Драйгана:

- Стой, Синта! Ты уверена, что это всё ещё твой брат?!

Синта замерла на месте. Губы Ронара расползались в неприятной, хищной усмешке. Он повернулся к Драйгану, который целился из лука прямо ему в голову.

- А хватит ли у тебя смелости спустить тетиву, сын Маллида?

- Только дай мне повод! - проговорил Драйган твёрдо.

- Что ты творишь?! - взвизгнула Синта. - Это же Ронар!

- Или уже нет.

Улыбка Ронара стала ещё шире и ещё пугающей.

- Твой отец там, снаружи, бьётся один, против преобладающих сил противника. А ты тут целишься в меня. Оставил его без прикрытия. Считаешь это верным решением, Драйган?

- Предлагаешь пристрелить тебя, и вернутся к более важным делам?

- Драйган! - крикнула Синта, и юноша наконец обратил на неё свой взгляд. - Я разберусь с ним. Пожалуйста, опусти лук. Помоги Маллиду.

Драйган размышлял всего пару секунд, затем кивнул, и вновь быстро обернулся к окну.

- Какой он у тебя послушный, - Ронар хихикнул. - Кажется парень сменил власть отца, на покровительство девки. Видно, такова его судьба - подчиняться.

- Прекрати, Ронар! - крикнула Синта тоном, в котором могла бы, слыша его со стороны, узнать тон отца, когда тот был действительно не на шутку рассержен нашкодившими детьми и собирался задать им трёпку.

Это даже возымело некоторый эффект, Ронар на мгновение опешил.

- Ты должен быть на нашей стороне, - сказала тогда Синта уже спокойнее, скорее как мать, читающая нравоучение. - Помоги нам в бою.

- Вам не выиграть этот бой.

- Значит ты пришёл с ними? Пришёл, чтобы убить свою семью?

- Нет, конечно! Я пришёл, чтобы забрать семью с собой.

- Куда?

- В иную жизнь. Мы станем частью чего-то прекрасного. Поверь мне, сестрица, это настоящее чудо.

- Чудо? Посмотри на себя! Посмотри, в кого ты превратился!

- В того, кто сильнее любого человека. Сильнее нашего отца. Мне не суждено умереть в кровати, как ему. Я буду жить вечно!

- Что ты говоришь, Ронар?! Не верю, что эти слова принадлежат тебе!

- Где мать? Где Доран?

- Они далеко отсюда. Что бы они сказали, Ронар, услышав твои слова?

- Они бы поняли меня.

- Едва ли.

- Закрой рот, сестрица! Ты не понимаешь, какой силой теперь я обладаю. Не советую вставать у меня на пути. Оставь своего Драйгана, и иди со мной. Будем свободны вместе, там, в лесу. Ты и я, и мать, и Доран. Будем семьёй навсегда.

Синта отказывалась верить в то, что эти слова звучат из уст её брата. Через него говорил кто-то иной. Синта знала Ронара как никто другой. Да, они часто ссорились. Иногда ей казалось, что она ненавидит брата, но это ведь было не всерьез. Как не всерьёз была и вся его заносчивость, упёртость, желание командовать. Всё это напускное. Каждый из них пытался доказать, что больше достоин считаться главой семьи и наследником Зана, но, по факту, наследниками были они оба. Они с ранних лет понимали друг друга лучше чем кто либо. Разве может теперь жизнь настолько развести их? Синта в это не верила. Брат и сестра. Близнецы. Две стороны одного целого - вот что пытался сказать им отец много лет назад.

"Монета!", - вспомнила Синта о подарке Зана. - "Наша монета. Она у меня".

Девушка достала из кармана монету, некогда подаренную отцом им обоим, и протянул её на вытянутой ладони брату.

- Ты забыл, кто ты такой, Ронар?

Улыбка сползла с его лица. Ронар замер, глядя на монету.

- Разве не твоя очередь хранить её?

- Мне это ненужно, - проговорил Ронар, но в голосе его звучала неуверенность. - Ненужно, ясно? Это прошлое. Отца давно нет.

- Это не так, брат. Отец живёт в нас.

- Не во мне.

- В тебе более, чем в ком бы то ни было.

- Мне не нужно это бремя.

- Когда это наследие отца стало для тебя бременем, Ронар? Столько лет я пыталась противиться тому, что всем и так было понятно: ты истинный наследник Зана Готхола.

В какой-то миг Синте показалось, что она достучалась до него. В желтых глазах появилось сомнение, Ронар нахмурился, даже сделал робкий шажок назад. Затем вдруг странно подёрнул плечами и взгляд его переменился, словно он уставился в пустоту. Брат странно склонил голову, будто слушая кого-то, кого мог слышать только он один.

- Ронар, братец. - Видя, что нём сейчас идёт борьба, Синта обошла стол, подойдя к Ронару на расстояние вытянутой руки и вновь протянула монету. - Возьми её Ронар. Вспомни, кто твоя семья, и помоги нам.

- Мне это ненужно! - взревел Ронар, и резким взмахом, который Синта даже не успела увидеть, выбрил из её руки монету. Та отлетела в дальний угол комнаты и, отскочив от стены, покатилась по полу.

Синта отступила на два шага, держась за кисть, - на внутренней стороне ладони остались глубокие раны от когтей Ронара, из которых заструилась кровь.

- Я не хочу быть им! - ревел Ронар, утрачивая всё человеческое, что в нём разглядела сестра. - Я лучше него!

Понимая, что словами его уже не убедить, Синта кинулась к мечу, прислонённому к стене. Схватив оружие, она направила острие клинка на Ронара.

- Вон оно как, сестрица. Отказываешься принять нового меня?

Ронар глухо зарычал, выгнув спину и разведя руки с растопыренным пальцами - своё новое, смертоносное оружие.

- Я отказываюсь принять чудовище, которым ты стал, - вымолвила Синта, сжимая меч обеими руками, чувствуя как струящаяся из ран на руке кровь сбегает по её предплечью под рукав. Боль от этих ран не шла ни в какое сравнение, с той ужасной болью в груди, которую испытывала девушка при виде создания, в которое превратился её брат.

- Чудовище? - Ронар снова обнажил клыки в безумной улыбке, и по его подбородку побежала струйка слюны. - Я избранник Бога, сестрица, а не чудовище! И я говорю не о том лживом идоле, о котором талдычил нам пастор Тарон в своих гнилых проповедях. Я видел чего стоит его божество. Жалкое зрелище. Но там, в лесу, в горе, живёт Бог истинный. Ночной владыка. И он одарил меня своей силой. Одарит и тебя, если пойдёшь со мной. А если нет... - Ронар провёл провёл языком по зубам и неприятно цокнул.

- Пожалуйста братик, прошу тебя, вернись к нам. - Синта едва сдерживала слёзы. - Не оставляй свою семью.

- Думаешь это я оставил семью? Дура! Это семья оставила меня! Предала! Мать уехала прочь, страшась меня, даже не пытаясь понять. А ты променяла на соседского сынка.

- Это не так, Ронар!

- Ты давно мечтала, чтобы Драйган поимел тебя, разве я не прав, лживая сука?!

- Брат, умоляю...

- Заткнись, Синта! Не хочешь идти со мной по хорошему, значит я тебя заставлю.

И Ронар бросился на сестру. Синта не успела даже вскинуть меч, как брат без труда отвёл лезвие одной рукой, а второй сильно толкнул ей в грудь, сбивая с ног. И девушка, хватая ртом воздух, повалилась спиной назад. Она так сильно ударилась затылком об пол, что перед глазами заплясали мерцающие круги, затмевая собой всё.

Ронар сел сверху, выхватил у сестры из рук меч и схватил когтистой лапой за горло.

- Ты красавица, Синта! - захрипел он. - Знаешь, наверное когда ты станешь такой как я, нас уже не будут связывать все эти людские предрассудки. И тогда я смогу овладеть тобой.

Комната кружилась перед Синтой, она всё ещё не могла восстановить дыхание, и едва понимала, о каких мерзостях говорит Ронар. Но ведь они были не одни. Две жёлтые точки - глаза брата, - вдруг исчезли, за мгновение, если не меньше, до того, как клинок прорезал над девушкой воздух. Ей тут же стало легче дышать, потому что брат отпрыгнул в сторону и поднялся, сжимая в руках меч отца.

Только тогда Синта поняла, что ей на помощь пришёл Драйган.

- Отлично! Ты прав! - рычал Ронар, брызжа слюной. - Сперва следует избавиться от тебя, недоносок! Как давно я об этом мечтал!

- Ну так давай! - Драйган встал в фехтовальную позицию, широко расставив ноги и опустив меч в удобном положение как для атаки, так и для защиты. - Вот он я. Нападай!

Ронар кинулся на Драйгана. Сталь ударилась о сталь.

С грохотом распахнув дверь, Сайн почти что выбежал из дома повитухи в холодный ночной воздух, разгорячённый, покрытый потом, бисеринки которого блестели на его лбу, щеках и подбородке. Им же была пропитана рубаха, на которой, спереди, виднелись алые пятна крови. В крови были и руки Сайна. Быстрым шагом он прошёл по трескучему инею к к углу дома и опустил руки в наполненную до краёв бочку. Едва образовавшийся на поверхности воды, тонкий, почти невидимый слой льда, разбился вдребезги. Сайн быстро принялся стирать кровь со своих ладоней. Затем зачерпнул ледяной воды, выплеснул себе в лицо и омыл шею. После склонился, уперев руки в края бочки, и замер над кажущейся чёрной гладью воды, едва различая в ней своё отражение, благодаря тусклому свету Рунона, бледный диск которого показывался в разрывах ползущих по небу туч. Температура на улице приводила его в чувство, словно вырывая из сна, которым теперь казалось всё произошедшее в доме. Но стоило лишь вспомнить об этом, как Сайна замутило и закружилась голова, - следствия сильнейшего стресса и невероятного напряжения, в котором он пребывал последние несколько часов. И теперь, когда всё кончилось, пережитое навалилось на его плечи тяжёлым грузом, лишая сил. Захотелось опуститься на землю, прямо здесь, рядом с бочкой, прислониться к ней и забыться долгим, глубоким сном. Бороться с этим чувством стоило немалых усилий. Спина вдруг словно одеревенела и отказалась разгибаться, а ноги наоборот, ослабели, и казалось, что вот вот подкосятся.

Дверь позади открылась, и на улицу высунулась голова повитухи. Вместе с ней, и тусклым светом горящих в доме свечей, в ночь вырвался детский плач. Крики новорождённого, только явившегося в этот мир существа, слегка вернули Сайну самообладание.

- Эй, родной, - позвала старуха. - На улице то гляди, зима уж почти наступила. Иди-ка ты в дом, пока не промёрз весь до косточек. После всего, тобой сделанного, едва ли это будет разумно, согласен?

- После всего мною сделанного, - повторил Сайн одними губами.

Тяжело вздохнув, он оттолкнувшись от бочки, от чего та закачалась и повернулся к старухе. Но не успел сказать и слова, когда услышал оклик. Двое мужчин приближались к ним со стороны города, один нёс в руках фонарь, а другой держал в руках рогатину.

"Это что ещё за новости?" - удивился Сайн.

Медовый Холм был мирным городом, и ночной разбой могли здесь учинить, разве что проезжие по тракту, остановившиеся переночевать в местном трактире, где и хлебнули лишнего. Но тех быстро успокаивали местные. А эти явно были не их проезжих, похожи на крестьян, плечистые, бородатые, закутанные в тулупы.

- У вас тут что-то случилось? - спросил тот, который нёс лампу, когда они приблизились.

- Всё хорошо, родненькие, - закивала повитуха. - Ребёночек вот у милсдаря родился.

- С чем и поздравляем, - кивнул крестьянин.

Кажется Сайн узнал его лицо, лично знаком не был, но пару раз видел на ярмарке, где тот вроде торговал яблоками.

- И всё же настоятельно просим вернуться в дом.

- А в чём, собственно дело? - нахмурился Сайн.

- Да как же это ты спрашиваешь, в чём дело? - искренне удивился второй. - Головой ударился? Пастора убили!

- Да ведь не местный же он, - замахала на них руками старуха. - Вот и не знает. А сказать пока времени не выдалось.

- Пастора Тарона убили?! - выпучил глаза Сайн. - Как? Когда?!

- Так ведь уж две ночи тому назад, - объяснил более сдержанный крестьянин. - Словно зверь какой его подрал, в его же келье.

- Вот только не зверь это был, - запричитала старуха.

- С чего взяли, что не зверь? - спросили Сайн, уже зная ответ.

- С того, что звери дверей отворять не умеют, - с презрением и злостью проговорил крестьянин с лампой.

- Да и следы там нашли, человеческие, - кивнул второй. - В поля вели.

- В поля? В сторону Серого Дола?

- Ну да, туда.

"Ронар", - сразу догадался Сайн. - "Это не мог быть никто иной".

Следы желтоглазых с людскими бы даже слепой не спутал, а Ханрис находился в то время в горах, как сказал Ломар. Значит Ронар только и мог здесь быть, ведь сбежал он из дома как раз накануне убийства.

"Его же, как и Ханриса, зверь цапнул. Что же мы сразу на то внимание не обратили, дураки? Ронар, похоже, теперь один из них!".

У Сайна всё похолодело внутри. Он вспомнил, как говорила Арсия про проклятье демонов, про то, что поддавшись ему уже нет пути назад, и главным пунктом в том было вкусить чужую плоть, забрать жизнь. И Ронар исполнил этот ритуал. А они-то сосредоточились на Ханрисе и его вызволении из плена, и про сына Зана совсем забыли.

"Правильно нас Шрийя кляла! Правильно ругала!".

- Мы этого выродка мерзкого из под земли достанем, и за пастора нашего заставим ответить! - не унимался крестьянин. - Охотники по его следу пошли, и не возвращались пока. Видать в горы сбежал, паскуда, а они его загоняют.

"Властитель всемогущий!", - у Сайна перехватило дыхание. - "Да мертвы уже должны быть охотники ваши, если в горы сунулись, вот и не возвращаются. А может и того хуже. Сцапали их, и в себе подобных обратили. Треклятая Бездна!".

- Ну а пока они там рыщут, нам бургомистр наказал ночной патруль учредить, - продолжал крестьянин. - На случай, если убийца вернётся. Так что вы давайте, в дом скорее возвращайтесь, и без надобности на улицу ночью не выходите, а мы тут уж ваш покой посторожим.

- Конечно, родные, - закивала старуха. - А вы заходите, коль совсем продрогнете, я вам чая с медком горяченького заварю.

Патрульные поблагодарили и ушли, а Сайн вернулся в дом. Подошёл к пастели, на которой, рядом с копошащимся в одеяле, плачущим ребёнком, лежала Шанта. Живая. Он смог спасти и супругу, и своего ребёнка. Хотя, конечно, судить ещё было рано, какие осложнения могут проявится у них обоих. И, по-хорошему, Сайну следовало оставаться рядом с ними как минимум до утра. Но он не мог себе этого позволить, ведь должен был вернуться к Маллиду, Драйгану и Синте как можно скорее. Он и так слишком много времени упустил, закат догорел более трёх часов назад. И возможно там, в Сером Доле, всё уже было кончено, или же прямо сейчас, в эту минуту, бой был в самом разгаре. Конечно, у них не было никакой уверенности, что Ханрис придёт, а за ним последуют чудища, но разве это что-то меняло?

"Я должен отправляться немедленно!".

Сайн склонился над супругой, и поцеловал её в щёку. Затем коснулся губами лба плачущего малыша. Своего сына. Шанта была права, наконец-то у них родился мальчик. И это мог быть счастливейший день для Сайна. Но не время сейчас было для счастья и радости. Возможно оно наступит завтра, в это очень хотелось бы верить. И всё же Сайн задержался ненадолго, разглядывая сына.

- Поспать тебе надобно, родной, - сказала старуха. - Давай-ка, выпей со мной травяного отварчику, и ложись вон там, в уголке. Прикорни.

- Нет, - Сайн выпрямился. - Я должен ехать.

- Куда же это ты собрался в ночи? - спохватилась старуха.

- Туда, где меня ждут.

- Да где же ты нужен сейчас боле чем тут? Рядом с женой и сыночком.

- Ты за ними присмотри, хорошо? А я вернусь как смогу. Завтра вернусь. Если Шанта проснётся, скажи, что я уехал в имение. Она поймёт.

- Да как же так, родной? Сумасшествие какое-то...

- Хватит, старая! - рявкнул Сайн, у которого самого сердце разрывалось на две части. - Говорю ехать должен, значит так оно и есть!

"Надеюсь, ещё не поздно", - думал Сайн, выходя из дома, и направляясь к конюшням. - "Что если все они уже... убиты?! Они приняли бой и погибли, а я должен был быть рядом, и не успел! Подвёл их!".

Эти мысли сдавливали Сайну грудь невероятным чувством вины, хотя он знал, что не мог поступить иначе, и узнай о его делах Маллид, согласился бы бесспорно. И всё же Сайн знал, что если не успеет к битве, а дела там обернутся плохо, он никогда себе этого не простит.

Драйган оказался искусным мечником, и хотя это был первый его настоящий бой, а меч Ханриса сильно отличался от двуручного клинка Маллида и весом и размерами, показывал умения бывалого фехтовальщика. Да и разве могло быть иначе, если отец с ранних лет учил его искусству обращения с мечом. А учитель из Маллида был суровый и бескомпромиссный. Драйган постигал мастерство владения оружием через боль и слёзы, получая на тренировках не только синяки да ссадины, но и переломы, и глубокие порезы, навсегда оставившие на его теле шрамы. Но даже когда количество пропущенных ударов заметно поубавилось и в схватке с отцом он мог выстоять достаточно долго, а может даже и победить, случалось и такое, Маллид всё равно заявлял что Драйган никчёмный боец, медлительный как старая шлюха, предсказуемый и недальновидный, что он видал старух и малолеток, которые дрались в разы лучше, и что такого воина он бы пинками погнал из своего отряда. Закалял ли тем самым Маллид боевой дух сына, или действительно так считал, для Драйгана оставалось загадкой, однако он упорно продолжал жестокие тренировки, страстно мечтая однажды услышать похвалу от родителя, но и по сей день добился от него в лучшем случае скудного: "На сегодня хватит", вместо обычной порции оскорблений, чему бывал безмерно счастлив.

В схватке с Ронаром он, не смотря на до конца не зажившую руку и хромату, показал всё, на что был способен, и, без труда отбив атаку брата Синты, быстро перехватил инициативу и перешёл в нападение, осыпая противника градом ударов. Опешивший от того Ронар, стал отступать назад. А Драйган не ослаблял напора, намереваясь закончить этот бой быстро.

"Многие называют бой танцем," - сказал как-то сыну Маллид с кривой презрительной усмешкой. - "Но так считают только те слащавые женоподобные педики, что сами никогда в настоящем бою не участвовали, а лишь перед лордами да герцогами на турнирах выпендриваются. Настоящий бой должен быть стремительным и смертоносным. Не вздумай танцевать, ведь на кону твоя жизнь. Одна ошибка, и ты летишь в бездну со скоростью клинка, срубившего твою тупую башку. Не красуйся. Бей наверняка. Забудь о всяких там траханых правилах честного поединка, такого не существует. Используй всё, что может дать тебе преимущество. Не упускай случая подловить противника на ошибке и тот час же выпотрошить как свинью. Вот где будет настоящая красота!".

Так Драйган и действовал. Конечно, он не собирался убивать Ронара. Но должен был лишить его возможности продолжать бой, ранить в руку или, лучше в ногу, обезоружить. И он теснил врага к стене, не давая тому опомниться. Но Ронар был быстрее. Ему явно недоставало мастерства: неправильные позиции, слабые защиты. Однако реакция и сила заметно компенсировали это, и от ударов, которые Ронар не мог отразить мечом, он уворачивался, за миг до того, как клинок Дрйгана должен был коснуться его тела.

И всё же, Драйган добился своего, и Ронар упёрся в угол. В ограниченном пространстве уходить от атак стало сложнее. Тогда он попытался воспользоваться дарованной ему ночным народом силой, и когда их клинки скрестились, тут же оттолкнул Драйгана. Это могло бы сработать, но сын Маллида предполагал такое развитие событий, и, быстро перенеся вес на правую ногу, вместо того чтобы отойти назад, свёл меч Ронара в сторону. С лязгом лезвие меча Ронара сползло по клинку Драйгана, высекая искры. Его увлекала вперёд сила своего же натиска, обернувшаяся против Ронара, и когда острие вонзилось в дощатый пол, сын Зана открылся для атаки. Драйган воспользовался этим. Перехватив рукоять, он нанёс удар снизу вверх, полоснув Ронара по левому плечу. Тот хрипло взвыл от боли и, отшатнувшись, вжался в стену. Но боль, кажется, только сильнее разъярила юношу и тот кинулся на Драйгана сам. Это было ошибкой. Быстрый и сильный, Ронар всё же уступал Драйгану в умении, а теперь, когда его разум охватила злость, и подавно. Он атаковал яростно и глупо, нанося удары сверху вниз, словно собирался срубить дерево а не голову человека. Драйган отразил один, второй, третий, отступив на два шага, что иметь пространство для манёвра. И когда Ронар нанёс четвёртый, столь же предсказуемый удар, свёл его в сторону и искусно вывернул своё оружие таким образом, чтобы меч противника вылетел у него из рук и грохнулся на пол в шаге от дерущихся. Не давая своему оппоненту опомниться, Драйган нанёс Ронару удар гардой меча в висок, а когда тот отступил на шаг, ударил ногой в живот. Ронар отлетел обратно в угол, а Драйган сделал шаг вперёд, и мог нанести колющий удар в район сердца обезоруженного, открытого любой атаке противника, но остановился, вспомнив, что сражается с братом Синты.

Ронар взглянул на него своими жёлтыми глазами, преисполненными злобы.

- Я могу убить тебя прямо сейчас! - рявкнул Драйган, держал меч наготове. - Остановись, или...

Но что-то вдруг стало не так. Взгляд глаз Ронара приковывал к себе. Рука с мечом оказалась такой тяжёлой и Драйган понял, что не сможет нанести этот удар. Он вообще не может пошевелиться.

Ронар не знал, что произошло. В какой-то момент он думал, что проиграл и Драйган сейчас покончит с ним одним мощным ударом, прямо на глазах сестры. Но тот вдруг замер, его взгляд стал пустым, мутным. И тогда Ронар перешёл в нападение. Он кинулся вперёд и ударил Драйгана кулаком в скулу. Тот отлетел назад и рухнул на стол, выпустив рукоять меча из своей руки. Ронар хотел было схватить клинок, но быстро передумал. Без оружия он справляется лучше. Он не воин, он хищник, и всё нужное оружие уже при нём.

Одним прыжком Ронар запрыгнул на стол и оказался над Драйганом, взгляд которого помутился от сильного удара. Он всё же попытался отбиваться от противника, но движения его были вялыми, и Ронар без труда перехватил сначала одну руку, затем вторую, стиснув их за запястья, и опустился, поставив Драйгану колено на грудь. Затем оскалился, глядя в это лицо врага, которое так любила его сестра и так ненавидел он сам, за то что признавал: Драйган был красивее его.

- Это я могу убить тебя прямо сейчас, Драйган! - зарычал он. - И я это сделаю!

Он быстро наклонился, намереваясь впиться в лицо Драйгана клыками и оторвать нос или щёку, а может глаз, не только чтобы заставить страдать перед смертью, но и изуродовать, чтобы Синта запомнила своего возлюбленного лишь безликой массой кровоточащей плоти. Но Драйган успел отвернуться и челюсти Ронара сомкнулись на его ухе. Тёплая кровь опьяняла. Она была гораздо вкуснее, чем кровь кабана или любого другого зверя. Ронар дёрнул головой и, оторвав Драйгану левое ухо, стал с наслаждением пережёвывать его, пока противник, четно пытающийся высвободиться из его хватки, орал и корчился на столе.

Синта не знала как воспринимать происходящее. Её разум застилал страх и паника. Пока её брат и возлюбленный дрались, она могла лишь наблюдать, зная, что чем бы их схватка не закончилась, едва ли она сможет такой исход принять. И потому позволила ситуации разворачиваться самой, без её участия.

В какой-то момент казалось, что Драйган одолел Ронара, обезоружил его. Сердце Синты замерло, когда она поняла, что тот собирается нанести решающий удар. Она хотела крикнуть, чтобы Драйган не делал этого, но не смогла вымолвить ни слова, словно пересохший язык забыл как шевелиться, а в лёгких не осталось воздуха.

Затем, вдруг, положение дел изменилось, и уже Ронар одерживал верх. И услышав истошный крик Драйгана, увидев, как вместе с клоком волос, её брат оторвал от сына Маллида кровавый кусок, она наконец смогла заставить себя подняться. Вот только оружия при девушке не было: лук далеко, а мечи валяются где-то в темноте на полу. Однако видя, что Ронар может в любой момент убить Драйгана, Синта кинулась спасать любимого с голыми руками. Запрыгнула на стол и, схватив брата, потащила за собой. Вместе они рухнули на пол, разломав на части один из табуретов. Но Ронар быстро скинул с себя с Синту, швырнув её в стену. Боль пронзила её позвоночник.

Ронар поднялся и навис над сестрой.

- Защищаешь этого слабака?! Я победил, сама видела! Ты должна пойти со мной!

- Я тебе ничего не должна, - хрипло и сдавленно проговорила Синта, пытаясь восстановить дыхание. - Проваливай в свой лес, если там тебе теперь милее. Оставь нас!

- Упрямая дура!

Ронар наклонился чтобы поднять Синту с пола. Та стала отбиваться, и когда он прижал девушку к стене, врезала коленом ему в пах. Так вышло не специально, однако только это и возымело успех. Ронар захрипел от боли. Отступил назад, согнувшись. Синта судорожно оглядевшись, обнаружила, что совсем рядом лежит меч её отца, и кинулась к нему. Но тут же пришёл в движение и Ронар. Он подскочила, когда девушка уже наклонялась за мечом, и ударил сестру в бок, от чего та со стоном повалилась на пол, скорчившись от боли. Но когда Ронар попытался схватить Синту за руку, она дёрнулась назад. Послышался треск разрываемой ткани, и кусок рукава от пальто Синты остался в руке Ронара, а девушка быстро перекатилась на спину и снова стала отбиваться от него ногами, стараясь при том нашарить рукой меч. Взбешённый этом брат зарычал, резким движением перехватил её правую ногу, сомкнув пальцы одной руки на икре, а второй на стопе.

- Я заставлю тебя пойти со мной, сука! - взревел он и дёрнул стопу Синты в сторону с такой силой, что она хрустнула.

Такой боли Синта кажется ещё не испытывала. Она словно пронзила всё тело. Комната закачалась и стала расплываться от накативших на глаза слёз. И тут, вдруг, Ронар рухнул рядом.

Ронар не сразу понял, что произошло. Он заметил движение справа, и, выпустив ногу сестры, повернулся, готовый к бою. Он был силён и быстр, он ведь хищник, а вокруг только беспомощные жертвы - добыча. Но в тот же миг как он обернулся, нечто холодное и чужеродное оказалось у него в горле. Странное было чувство, не боль, а скорее некий дискомфорт. Страшно захотелось сглотнуть, но горло словно онемело, и Ронар не смог этого сделать.

Перед ним стоял Драйган, держа в руках меч, острие которого заканчивалось как раз у Ронара в горле, словно соединяя двух юношей полосой заточенной стали. Ронар почувствовал вкус крови во рту, но на этот раз не чужой а своей собственной, и понял это потому, что данная кровь не несла в себе жизненных сил, а наоборот, их забирала.

Сын Зана инстинктивно схватился обеими руками за лезвие воткнутого в него меча, и тут-же Драйган с силой выдернул оружие, оставив на кистях Ронара порезы до самой кости и срезав по две верхние фаланги с указательного и безымянного пальцев правой руки, которые врассыпную покатились по полу.

Комната покачнулась. Затем снова. Ронар старался сфокусироваться на Драйгане, но сделать это становилось всё сложнее. Он хотел было изрыгнуть какое-то проклятье, оскорбление или угрозу своему врагу. Сам не решил, что именно, но то было и не важно, потому что лишь попытавшись издать звук, он закашлялся. Комната зашаталась сильнее, и вдруг Ронар оказался на полу, хотя даже не заметил, как упал.

Он попытался зажать горло обеими руками, но это не помогло остановить из него поток крови, хлещущий из его горла. Кровь это жизнь - так говорил ему шаман. И сейчас Ронар чувствовал, как эта жизнь стремительно утекает из него.

"Помоги мне!" - взмолился Ронар, обращаясь к своему покровителю из леса. - "Спаси меня. Пожалуйста. Умоляю! Я хочу жить".

Но никто ему не ответил. Темнота осталась глуха к его мольбам. И только тогда Ронар понял, как же сильно он ошибся.

Драйган склонился над Синтой, и что-то говорил ей. Но та и не пыталась понять его слова. Даже боль в сломанной ноге вдруг стала какой-то далёкой и несущественной деталью. Всё, что занимало её внимание теперь, это лицо брата, который лежал рядом. Из горла Ронара хлестала кровь, чёрным потоком она так же лилась из его рта, когда тот вновь и вновь безуспешно пытался вздохнуть. В жёлтых глазах брата застыл ужас. Синта потянула к нему руку.

Драйган оставил девушку и куда-то делся, а Синта даже не заметила этого. Всё иное было не важно, кроме умирающего на её глазах Ронара. Синта продолжала тянуться к нему, пока не коснулась плеча. Брат был ещё жив. Смотрел на сестру не моргая, словно ждал от неё некого спасения. Но и слепой бы понял, что ничто на свете уже не в силах спасти его от такой раны.

Синта приподнялась на руках и подползла к Ронару, подтаскивая свою сломанную ногу, и сумела сесть. Девушку не смутило, что она оказалось в луже крови, вытекающей из раны на горле брата. Взяв голову Ронара, Синта положила её себе на колени. Кровь полилась на её платье, пропитывая ткань. Пока тело Ронара содрогалось, Синта гладила его по волосам и тихо шептала, склонившись к его уху:

- Я рядом, братик. Я здесь. Я с тобой.

Синта сомкнула веки и в наступившей темноте осталась только она, умирающий брат, и шестнадцать лет их общих воспоминаний. Вот они с братом играют в догонялки, с громким смехом бегая по ещё недостроенному дому, в первое своё лето в Сером Доле. Вот стоят на берегу Бледной, вода ледяная, но отец зашёл туда, словно вовсе того не чувствуя. Синта, собравшись с духом, шагнула следом, и тут Ронар кинулся с криком в реку, опережая её, просто потому что всегда и во всём должен был быть лучше сестры, и исчез под водой, осыпая всё вокруг брызгами, от чего Синта завизжала. Вот они лежат, каждый в своей кровати, в общей комнате, ещё не разделённой ширмой. Снаружи завывает зимний ветер, и мать, при дрожащем свете свечи, сидя на краю кровати Ронара, поёт им одну колыбельную на двоих, общую, как и всё остальное.

Синта отчётливо вспомнила слова той песни, и стала тихо напевать её брату, не открывая глаз. Тело Ронара содрогалась всё реже, повторяя затихающие удары его сердца. А потом оно замерло навсегда.

Бой с ночным народом выматывал Маллида всё сильнее. Удар, парирование, призыв и направление пламени - он повторял эти действие снова и снова, но с каждый разом движения становились медлительнее и тяжелее. Вокруг валялись тела чудовищ, как цельные и в разной степени прожаренные, кое-где совсем до угольков, так и фрагментированные: тут рука, там голова. Скольких он убил? Маллид не знал и не было времени считать. Из тьмы выходили всё новые и казалось, этому бою не будет конца. Вот только Маллид, сколько бы сильным воином ни был, и сколь бы могучее пламя ни подчинил своей воле, всё же уставал. Ханрис лежал неподвижно: не понятно жив или мёртв. Хуже того, в какой-то момент и поддержка лучников из дома прекратилась. Маллид мог только гадать, что же там случилось.

"Наверняка бестии забрались в дом!" - решил он, увидев, что одно из окон разбито, а за ним только мрак и никаких признаков жизни. - "Убили моего сына и дочь Зана, сукины дети!".

Он пытался было отойти к дому, но твари отсекали ему путь, нападая снова и снова. Отражать их атаки становилось сложнее с каждым разом, а ран на его теле лишь прибавлялось. Одна тварь оставила глубокий порез на предплечье правой руки, видимо пытаясь выбить из неё меч. Глупая мразь поплатилась за то жизнью, вот только и рука начала предательски неметь, и Маллид чувствовал как кровь пропитывает рукав. Ещё одной твари удалось достать его, и вонзить когти в левый бок, прямо под рёбра. Скверная осталась рана. Силы покидали тело воина, вытекая из него вместе с кровью, и, словно чувствуя это, древний артефакт на его пальце, без которого Маллид не сумел бы столько продержаться, стал восставать против своего хозяина, как это уже бывало в прошлом. В последнюю свою атаку, алое пламя, опалив врага, отказалось гаснуть. Маллиду удалось совладать с ним всего за пару мгновений, но теперь он уже не мог доверять своему перстню, полагаться на него в бою. Артефакт начал испытывать человека, и добром это не кончится. Да что там, весь этот бой едва ли будет иметь хороший исход. Маллид пришёл к такому выводу вполне спокойно. Пожалуй, выходя из дома навстречу лесным тварям, он уже это знал и был к тому готов. Вот только надеялся, что сумеет сберечь сына.

Воспользовавшись очередным мгновением покоя, между атаками тварей, Маллид, тяжело и хрипло дыша, стоя на дрожащих от напряжения ногах и прижимая руку к кровоточащей ране в боку, вновь взглянул на дом. Кажется, там что-то происходило. Внутри он вроде видел какое-то движение. Но Маллид знал, что стоит ему только шагнуть в ту сторону, как вновь появятся враги. Эти мрази не позволят ему прийти на помощь Драйгану.

- Держись сынок, - вымолвил он. - Прошу тебя, держись. Борись! Не дай им достать себя.

Новая атака: тварь выскочила слева. Маллид попытался уйти вправо, но раненая нога подкосилась, и он упал на одно колено. Тут же рана в боку взорвалась вспышкой боли, от которой закружилась голова. И всё же рефлексы воина не подвели, и Маллид успел сделать неуклюжий выпад мечом, надеясь, если не поймать на него тварь, то хоть бы отогнать. Но та, словно этого и ждала, увернувшись, мощным ударом лапы по лезвию, выбила оружие из немеющей руки.

Теперь он остался без оружия, и тварь замахнулась, видно наметившись снести ему голову одним мощным ударом. Но как бы не так! Маллид взмахнул кулаком сверху вниз, словно собирался нанести противнику удар в челюсть, но вместо этого огненный шар влетел тому в голову, в одно мгновение снимая кожу с его мерзкой морды и выжигая глаза. Вместе с тем и сам вояка ощутил жгучую боль в руке. Когда тварь, визжа покатилась по земле, он глянул на свой кулак, и увидел чёрную, обожжённую плоть на пальцах и тыльной стороне ладони. Перстень восстал против него.

Мир вдруг закружился и Маллид, покачнувшись, упёр обожжённую руку кулаком в землю, чтобы не упасть. Холодная грязь приятно обволакивала его раненую руку, успокаивала жжение. Словно сама земля Серого Дола пыталась ему помочь в этом бою.

"Земля против пламени - очень поэтичное противостояние", - отметил Маллид с усмешкой. - "Жаль вот только, что я не поэт".

Он попытался подняться на ноги и понял, что не может этого сделать. Силы оставили его, раны измотали. Слишком много врагов для одного человека, слишком много пролитой крови для одного бойца. Не многие бы дожили даже до этого мига.

- Вот значит как оно будет, - прошептал Маллид, едва шевеля губами.

Он поднял глаза к чёрным небесам, с которых мерно, медленно и издевательски безмятежно опускались белые снежинки. Падали ему на лицо.

- Ну что же, это отличное место для того, чтобы умереть. И отличное время. Лучше не придумаешь.

Опустив и вторую ногу в грязь, он сел на колени и чуть откинулся назад, в позе, слишком расслабленной и непринуждённой для данной ситуации. А затем расхохотался, искренне и громко, кто-то даже мог сказать бы, что безумно, но этот кто-то явно не знал Маллида. Нет, он не был сумасшедшим раньше, и не лишился рассудка сейчас. Просто Маллид Готхол любил хорошую драку, и сегодня ночью, после стольких лет тошнотворной ему, тихой и спокойной жизни, он получил то чего желал сполна. Это ли не повод для веселья?

Твари выходили из тьмы. Наученные опытом, они не спешили атаковать этого повелителя пламени, даже когда он казался поверженным и обессиленным, сидя в грязи, без оружия. Слишком много их собратьев лежало вокруг. Нет, пока Маллид смеялся, желтоглазые подбирались к нему всё ближе, обступая, беря в кольцо, чтобы затем атаковать все разом. Не сможет же он отразить нападения сразу с четырёх сторон - даже одичавшие лесные чудища это понимали. А Маллид продолжал хохотать, чувствуя, как его кулак наливается жаром.

"Выпусти меня", - словно просило у него пламя. - "Освободи. Позволь гореть ярче солнца! Позволь сжигать всё! Хватит с нас контроля!".

- Отец! - услышал Маллид крик Драйгана, сквозь собственный смех.

"Драйган жив!", - возликовал он душой.

Его родной сын, всё, что осталось от самой прекрасной женщины на свете, единственной которую он любил всем сердцем и по сей день, был жив. Он вырос бойцом, воином, как отец. Он не сдавался и продолжал свой бой.

"Так держать, сынок!".

Маллид повернул голову на крик, желая в последний раз увидеть того, кем гордился с самого первого дня их встречи, и до сегодняшнего, когда им суждено было расстаться.

Твари ринулись в атаку.

- Гори! - вымолвил Маллид, отпуская пламя на волю с улыбкой.

Драйган не смог бы одним выстрелом остановить их всех. Слишком поздно он оказался у окна, бой с Ронаром отнял у него непростительно много времени. Увидев отца сидящим на коленях, безоружным, с безвольно опущенными руками, в окружении четырёх тварей, он успел лишь окликнуть его, словно хотел тем самым заставить подняться и продолжать этот бой. Маллид обернулся на его зов и одарил сына ясным, преисполненным удивительного умиротворения взором. Твари кинулись на усталого солдата, и в горле Драйгана застрял крик ужаса, ведь юноша ожидал, что отца разорвут на части прямо на его глазах, а он не в силах этому помешать. Но стоило бестиям лишь коснуться тела Маллида, как тот вспыхнул пламенем, ярким, словно само солнце. Эта вспышка обожгла глаза Драйгана. Он зажмурился, инстинктивно закрыв лицо руками. А когда наконец проморгался, и яркие круги перед глазами рассеялись, Драйган обнаружил на том месте, где ещё несколько мгновений назад сидел его родитель, лишь выжженную в радиусе трёх-четырёх шагов землю, и дымящуюся кучку пепла в её центре.

Маллид исчез, забрав с собой врагов.

Бесшумно падал снег...

Весна не сразу поняла, что угодила в ловушку Тамилы. Она слишком давно не покидала своего тела и не отправлялась в тот неприветливый мир, что лежит за гранью жизни. Её бдительность заглушили эмоции и чувства, которые Весна испытывала будто-бы впервые. Всё начиналось как сон. Она оказалась в серой мгле, сквозь которую едва проступали очертания предметов и стен дома ведуньи.. Весне потребовалось немало времени, хотя время там где она оказалась имело весьма относительный характер, чтобы вспомнить, как развеивать эту мглу, как концентрироваться на каком-то конкретном предмете, делая его осязаемым и чётким, как взаимодействовать с окружением и перемещаться не чувствуя себя угодившей в вязкую трясину.

Несколько раз пройдясь по дому, Весна наконец освоилась и даже сумела обнаружить отголоски того мира, из которого явилась: бледные, едва различимые духовные проекций дочерей Сайна. Тёмный силуэт Илии подрагивал, словно тонкая тряпица на ветру и то и дело терял свою форму, что свидетельствовало о её тяжёлом эмоциональном состоянии. Весна подошла и погладила девочку по голове.

- Скоро всё кончится, обещаю, - прошептала она, хоть и знала, что Илия этого не услышит.

Тень Заны наоборот, была недвижима и наполнена густой непрозрачной тьмой, словно сгусток чернил. Приблизившись к ней, лежащей там же, где и её реальное тело, Весна пригляделась, напрягая для того конечно-же не глаза, и не какие-то иные из доступных человеческому телу органов чувств. Это действие лишь более всего было похоже на то как человек приглядывается, стараясь обнаружить что-то, чего не заметил прежде. Весна знала, что в этом мире всё переменчиво, окружение не такое, каким кажется, и умея контролировать свои духовные силы, можно открывать всё новые и новые слои.

"Как чистишь луковицу, поняла?!" - вспомнила она наставления Дарины.

Они не прошли даром, и даже теперь, столько лет спустя, Весна сумела, счищая слой за слоем, наконец отыскать скрытое, а именно тончайшую нить, будто-бы светящуюся, хотя каким именно цветом Весна понять не могла, пока сама не решила, что это будет красный. Она росла из груди Заны подобно живой лозе растения, и плавно покачиваясь в пространстве, уходила куда-то прочь, за пределы дома.

Весна было потянулась к этой нити, но остановила руку, ощутив исходящую от неё эмоциональную силу. Красная лоза словно звучала, как струна музыкального инструмента, но вместо звука издавала эмоции, желания и настроения. Прислушавшись к ним, Весна различила чётче всего ярость и голод. Ночной народ говорил с Илией, с помощью этой призрачной связи управляя чувствами девочки, превращая в одну из них. Весна убрала руку, подавив соблазн схватиться за эту нить и порвать её. Такой фокус не пройдёт, сколько сил не прикладывай. В астральном мире сила не важна, здесь действуют совсем иные законы. И прикоснувшись к этой связи, Весна могла лишь обнаружить себя для того существа, которое взяло контроль над Заной.

"Лучше пройти по ней," - решила волхаринка. - "Возможно так я узнаю, от кого исходит главная угроза, и стану на шаг ближе к поиску призвавшего это зло в мир".

Пройдя к стене, сквозь которую просачивалась нить, Весна, замерев лишь на мгновение, шагнула прямо в неё и оказалась снаружи дома ведуньи. Да, она всё ещё помнила как управлять этим миром и снимать нужные слои с луковицы. Это придавало сил и уверенности в себе. Весна воспаряла было духом, вновь ощутив себя хозяйкой положения. Впрочем это чувство быстро пропало, когда она достигла края поляны, на которой стоял дом и осознала, что не может сделать и шага в лес. Ни что видимое не останавливало её, не преграждало пути и не отбрасывало назад, она просто не могла заставить себя шагнуть дальше.

Весна недоуменно обернулась. От неё тоже тянулась в дом едва поблёскивающая серебром нить, связывающая волхаринку со своим спящем физическим телом. Порвись эта связь, и Весна уже никогда не сможет возвратиться в мир живых. Но оборвать её способны лишь поистине сильные и опасные астральные твари. А тянуться она может сколько угодно, предела нет. И не она мешала Весне сейчас шагнуть в лес. Но тогда что же?

Весна вновь стала приглядываться к окружению, снимая один слой окружающей густой и переменчивой действительности за другим, ища причину, пока перед ней не возникла тень. Существо напоминало человека, но колыхалось, словно было сделано из дыма. Чётко различить можно было лишь голову - а точнее белый череп, в глазницах которого плясали тусклые огни. Тварь, что напугала бы любого человека до смерти, вызвала у Весны лишь раздражение.

- Страж! - рявкнула она, и существо заколыхалось сильнее, то теряя, то вновь обретая свою форму, и только голова оставалось неподвижной, не спуская с Весны своего потустороннего взгляда. - Это ты не пускаешь меня?

- Таков уговор, - прошептало существо.

- Ты что-то напутал безликий. Твоя задача состоит в том, чтобы не пускать никого сюда, а не выпускать отсюда.

Страж не ответил.

Весна вновь попробовала пройти, и снова не смогла сдвинуться с места, её ноги словно приросли к земле.

- Я приказываю тебя пропустить меня, страж!

- Не таков уговор!

- А каков твой уговор, безликий?!

Тварь молчала.

Весна стала понимать, что проблема кроется глубже. Её охватило беспокойство.

- Каков твой уговор, отвечай! - рявкнула она, направив на стража волну своего гнева, от чего тело того почти полностью развеялось, но скоро вновь стало собираться.

Уговор - то что держит духов на месте. Много лет назад Баба Дарина привязала две души, принадлежащие весьма скверным людям, жившим совсем не по заветам Серебряного Волка, к своему дому, дабы те охраняли его. Она лишила их имён и лиц, а так же любых воспоминаний о своей прошлой жизни. Сделала вечными рабами колдовского договора, связывающего два мира. Весна знала этих стражей с детства, и никогда прежде они не преграждали ей пути.

"Могла ли Тамила изменить их уговор?".

- Кто твой хозяин, безликий?! Отвечай немедленно!

Сила гнева Весны бала велика, она могла бы подчинить мелкий духов с помощью неё, лишая их воли и полностью отдавая во власть ведуньи. Но узы связывающие стража оказались прочнее. Волхаринка повторила своё требование ещё несколько раз, применяя различные эмоции, комбинируя их, играя со слоями, но ничего не вышло. Так оно и было задумано, посторонний не должен получить власть над стражем никаким образом, иначе в нём теряется смысл. Уговор Дарины, или Тамилы, Весне было не разбить.

Она предприняла ещё несколько четных попыток пройти за пределы охранного круга в других местах, но безликий оказывался там раньше неё, и молча стоял на пути, не давая сделать шаг.

Вне себя от ярости на Тамилу, за то, что та не сказала Весне о своих треклятых стражах, Весна вернулась в дом, намереваясь возвратиться в своё тело и... не смогла этого сделать. Тут-то и пришло страшное осознание произошедшего. Тамила, которая так покорно помогала Весне приготовить отвар из белины и погрузиться в сон, на самом деле заманила Весну в ловушку. Заперла в астральном мире, не выпуская за ворота, но и не пуская обратно в тело.

- Какая же я дура! - воскликнула Весна, поняв, что все её попытки пробудиться в теле не приносят никакого результата. - Как могла довериться этой змее?!

Весне оставалось лишь с ужасом наблюдать, как вернувшаяся в дом Тамила пробудила Зану и скормила той маленькую, трепещущую жизнь. После того как бледная тень зверька была полностью поглощена тенью Заны, связующая нить девочки с ночным народом заметно окрепла, засияла такими мощными эмоциями, что Весне пришлось отпрянуть в другой конец дома, дабы не быть опалённой ими. Она кричала на Тамилу, призывая ту немедленно выпустить её, угрожала, затем умоляла не отпускать Зану. Но ведунья уже освободила девочку, ставшую теперь полноценным представителем ночного народа. Илия бросилась бежать, Зана кинулась следом. Весна, едва отдающая отчёт в своих действиях от захлестнувшего её отчаяния и страха, кинулась за сёстрами, но вновь упёрлась в стену и безмолвного, безликого стража. И сколько бы не кричала и не бросалась в него своим гневом и яростью, не смогла покинуть поляну.

Вернув себе самообладание, Весна ринулась обратно, готовая накинуться на Тамилу. Но та была уже готова к встрече. Лишь ворвавшись в дом, сквозь дверь, которая разлетелась на куски от натиска искренней и мощной ярости волхаринки, а затем тут же собралась обратно у неё за спиной, Весна кинулась было к Тамиле, которая стояла посреди дома и смеялась. Но едва попытавшись сомкнуть руки на шее ведуньи, Весна была отброшена громогласным приказом Тамилы.

- Прочь! - взревела девушка раскинув руки в стороны, и тут же поднявшийся из пола страж, как чёрный вихрь подхватил Весну и швырнул к стене. Глаза Тамилы пылали ярко зелёным огнём. - Смеешь нападать на ведунью в её жилище?! Дура! Это моя вотчина, запомни и умерь свой пыл Весна, пока я не обратила твой дух в гнусную жабу и не оставила в таком виде на целую вечность.

Весна подняла глаза на Тамилу. Гнев всё ещё клокотал в ней, но новый попыток напасть она предпринимать не стала. Не было в том никакого смысла. Тамила права, в своём доме ведунья практически неуязвима для любых астральных атак.

- Зачем, Тамила?! - вскричала Весна. - Что ты натворила?!

- То, что должна была, Весна! Неужели тебе не хватило ума понять?

- Что понять? Твою беспричинную ненависть к двум бедным девочкам, одну из которых ты только что обрекла на смерть а вторую на вечное прозябание во мраке? Нет, я не могу понять такой жестокости. Такому не учила тебя Дарина.

- Не учила, ты права, - Тамила опустила руки и заговорила спокойнее, но глаза её продолжали сиять. - Этот урок я усвоила сама.

- Урок ненависти?

- Урок выживания.

- Выживания? О чём ты говоришь?! Эти девочки ничем тебе не угрожали.

- Не смотри так мелко, Весна. И эти девочки, и их родители, и их дети, все южане угрожают нам. Не мне одной, и не тебе, а всем нашему народу, и Священному Лесу. Неужели ты этого не видишь?

- Твои слова безумны и лишены смысла. Я живу среди них и знаю, что это такие же люди как и мы. Просто солдаты, уставшие от войны, они хотят спокойно жить здесь, растить детей, строить дома. Они никак не угрожают нашему народу.

- Я и не ожидала иных слов от тебя, Весна, ведь ты ослеплена чувствами. Ты уже скорее одна из них, чем одна из нас.

- Да как ты смеешь?! Я волхаринка по крови и рождению, я связана с этой землей не менее тебя, и то, что я выбрала своим супругом южанина никак не изменит этого.

- Изменит. Ты и сама не заметила, как потеряла себя, стала частью их общества и утратила связь со своим народом. Теперь ты с ними а не с нами.

- Мы и они, - Весна сокрушённо покачала головой. - Зачем делить мир таким образом? Разве он столь мал? Почему бы не жить под этим небом нам всем вместе?

- Какой до тошноты идеальный мирок ты мне рисуешь. - Губы Тамилы презрительно скривились. - Вот только это не я явилась на чужую землю, как чума, заражая всё вокруг.

- Да о чём ты говоришь, безумная?! Никто не посягает ни на твой дом, ни на Священный Лес.

- Ты называешь меня безумной, Весна? Но по мне так это вы все безумные. Все, кто впустил на нашу землю врага, притворившегося другом, и уверен, что им ничего не угрожает. Да, к нам они пришли не с мечом или огнём, но их торговцы продолжают пребывать в наши земли, подкупая своими диковинками, своими, якобы, чудесными достижениями. Давно ли ты бывала в Волчеграде, глупая моя Весна? Когда я побывала там в последний раз, вместе с Дариной, ужаснулась от засилья чужеземцев. Даже царь благоволит им, купившись на сладкие речи этих жадных до власти лжецов. И уже сейчас посреди города возвышается храм их веры, ты можешь себе такое представить? Они принесли в наш дом, в самое его сердце, своего бога. И он заражает умы и сердца волхарин. А что дальше? Когда их обычаи и святыни станут для нас дороже наших собственных? Когда доверчивые потомки Серебряного Волка утратят связь со своим праотцом и начнут вырубать Священный Лес, чтобы строить города для чужестранцев?

- Такого не случится никогда. Ты видишь то, чего нет.

- А ты не видишь ничего вовсе! Это уже происходит, и, стоя в Волчеграде, перед церковью их бога, глядя как зазывает священник под её своды горожан, я поняла, что если это не остановит сейчас, то зараза разрастётся, и уже ничто не будет способно ей воспрепятствовать поглотить мой дом. И мы погибнем, станем частью их общества. Утратим себя и свои корни, забудем кем были. Исчезнет Священный Лес, и Волхария станет лишь провинцией для их королевства. Вот что задумал их алчный король Марек. А ты говоришь про единство под общим небом. Не будет единства, только захват и порабощение. Я видела эта столь ясно, что от страха и омерзения едва не спалила обитель их бога своими руками. Но скоро поняла, что так ничего не изменить. Нужно бороться иным способом. Потребовалось время, чтобы его отыскать, но теперь я знаю, что стою на верном пути.

В груди у Весны защемило от осознания смысла слов Тамилы. Прочитав эта в глазах своей пленницы, Тамила заулыбалась.

- Неужели ты поняла это только сейчас, Весна? Дарина явно переоценивала твои способности.

- Я просто не могу в это поверить. - Голос Весны дрожал. - Отказываюсь верить!

- Как угодно.

- Какой же страх должен был привести тебя к подобному решению? Ты действительно обезумела, если решила разбудить ночной народ. Как тебе удалось такое?

- Дарина. - Тамила развела руками. - Она хранила эту тайну. Знала, что в Бледных горах заключён один из могильников ночного народа. И унесла бы с собой в могилу, если бы я, в поисках орудия против южан, такого, к которому они бы не были готовы, не стала обшаривать самые дальние уголки мира духов. Тогда и почувствовала их. Едва ощутимый гул, ритмичный, то нарастающий, то спадающий. То было дыхание их шамана, погружённого в долгий сон. Дарина конечно не знала о моих поисках, но когда я отыскала могильник ночного народа, ей пришлось раскрыть мне правду о нём. Конечно, она считала, что таким образом предостерегает меня от приближения к этой древней силе, но всё вышло как раз наоборот.

- Дарина правда умерла своей смертью? - холодно спросила Весна, уже, кажется, зная ответ.

Тамилы ухмыльнулась, но отвела глаза, словно всё же испытывала некий стыд за содеянное. Однако голос её ничуть не переменился.

- Нет, конечно. Когда пришло время, и я стала достаточно сильна, Дарина превратилась в серьёзную помеху. Устранить старуху было не сложно, она и без того уже значительно растеряла своих сил и не ожидала от меня угрозы. Нужно было лишь набраться терпения. Как ты должно быть уже заметила, я отняла её стражей. Перехватила власть над ними, и выждав подходящий момент, нанесла решающий удар. Так что можешь не искать здесь нашу наставницу, Весна. Я лично отправила её истощённый и беспомощный дух к Серебряному Волку.

- Ты омерзительна, - прохрипела Весна. - Будь ты проклята!

- Ах если бы твои слова имели здесь хоть какую-то силу, Весна. Вот только сила в моих руках. Вся сила ведуньи и вся власть над этим миром.

- Власть? Самодовольная дрянь! Что ты о себе возомнила?! Думаешь у тебя есть власть над ночным народом? Никто не в силах им приказывать и управлять ими.

- А мне и не нужно. С ними можно договориться. Я пробудила сперва только дух шамана и заключила с ним небольшой и довольно простой договор. Я прекращаю их сон, а взамен взор ночного народа будет устремлён на юг. Так что я не буду управлять ими, лишь направлять. А дальше всё пойдёт само. Южане будут заражаться, становиться рабами голода и воли шамана, его армия будет расти. А когда они поймут в чём дело, станет уже слишком поздно.

- Сколько же смертей ты готова взять на свою совесть?

- Не тешь себя этой брехнёй про муки совести. Никаких терзаний не будет. Ведь это не атака, это защита. Я делаю то, что необходимо и знаю, на чьей стороне правда. История докажет мою правоту.

Весна подавила ком горечи и боли, что рвался из её груди, и произнесла тихо и скорбно:

- Если всё случится как ты говоришь, то история запомнит тебя как самое страшное чудовище. Никто не станет тебя восхвалять, а те твари, с которыми ты заключила свой договор, рано или поздно обернут свой взор на север. Думаешь их остановит какой-то глупый договор? Они тебе не духи и призраки. Их голод не знает предела, и эти твари не остановятся на южанах. Они не остановятся пока не поглотят все народы на свете и жителей Священного Леса в том числе. Ты не спасла свой народ, Тамила. Ты обрекла всех нас на гибель.

- Ты утомила меня, Весна, - проговорила ведунья холодно, но за маской безразличия Весна заметила, что последние её слова всё же задели Тамилу. - Твоя глупость больше не забавляет меня. Оставайся тут, пока я решу, что с тобой делать. Но, будь уверена, участь твоя окажется куда хуже, чем у Дарины. Возможно я отдам тебя шаману, чтобы ты стала одной из них, как и все дорогие твоему сердцу южане. А может оставлю своей зверушкой. Но пока я хочу чтобы ты в полной мере насладилась своей беспомощностью.

- Не смей! - взревела Весна, но Тамила уже разорвала связь, и растворилась в воздухе, прежде чем Весна успела хоть что-то сделать. Теперь она там, где борются за свою жизнь и погибают её друзья и их семьи. А Весна ничего с этим не может поделать.

- Будь ты проклята! Будь проклята, слышишь?! - возопила Весна, оседая на одно колено и стискивая руками грудь. - Не смей оставлять меня здесь! Выпусти! Дай уйти, умоляю! Дай мне быть с ними! Я хочу быть со своим детьми! Я хочу быть рядом с Ханрисом!

Драйган вышел из оцепенения, только когда залаял Зоркий. Пёс, прежде не дававший о себе знать, возможно потому, что боялся находиться рядом с пламенем Маллида, а может и по каким-то иным, ведомым одному только ему причинам, теперь вдруг объявился на поле боя и стал носиться по кругу, лая на лежащее на земле тело. Приглядевшись, Драйган понял, что Зокрий лает на Ханриса. Охотник лежал в скрюченной позе, спиной к дому и не подавал никаких признаков жизни. Юноша не видел, почему Ханрис вдруг вышел из боя и как оказался на земле, у него просто не было времени обратить на то внимание. А теперь, в свете гаснущих костров Драйгану никак не удалось разглядеть, дышит ли Ханрис, но точно он понимал одно: Зоркий просто так не стал бы лаять.

"Может он предупреждает о том, что Ханрис уже окончательно обратился в одну из этих тварей?".

Подумав об этом, Драйган потянулся к колчану, и обнаружил, что осталось у него всего две стрелы. Где-то в темноте дома ещё должен был валяться колчан Синты, но видно его не было.

"Бездна! И что же мне делать?"

Пёс залаял ещё неистовее и Драйган заметил, что Ханрис зашевелился. Он тут же вложил стрелу в тетиву и прицелился, готовый выстрелить ему в голову. Но действительно ли он был к тому готов?

Собачий лай вернул Ханриса в реальность. Не сразу, но медленно он всё же всплыл на поверхность из тёмных пучин своей боли и тяжёлой, придавливающей к земле воли шамана. Он с трудом поднял голову и увидел перед собой Зоркого, верного пса Ломара, который, неистово лая, рыча и скалясь, то кидался на него, то отпрыгивал обратно, словно бы норовя укусить, но в последний миг передумывая. Этот лай оглушительным гонгом отдавался в голове охотника, а пёс, заметив, что его действия возымели эффект, стал действовать ещё яростнее. В один момент он подскочил так близко, что Ханрис отпрянул назад, закрывая лицо руками. Но укуса не последовало, и Зоркий снова продолжил танцевать вокруг.

- Прочь! Поди прочь! - крикнул Ханрис, приподнявший на левой руке и попытался отмахнуться от зверя правой, когда тот снова кинулся на него.

Но Зоркий извернулся и цапнул Ханриса за предплечье. Не сильно, а как-то играючи. Вцепился и потянул, словно чтобы заставить подняться, но быстро отпустил и снова отпрыгнул на безопасное расстояние.

- Убей его, Ханрис! - взревел вдруг в голове Шаман. - Отними его жизнь, Ханрис! Пожри его жизнь, Ханрис!

Различить истерическую злобу в голосе демона не представляло труда. Шаман боялся представшей перед ними, казалось бы обыкновенной собаки, она ему мешала.

- Катись в Бездну! - рявкнул Ханрис почти тем же лаем, что и пёс, но слова эти обращены были не Зоркому, а к той твари, что нашёптывала ему на ухо свою волю. - Я тебе не служу, слышишь?! Я сбежал от тебя!

- Ты один из нас, Ханрис! Ты должен есть, Хавнрис! Ты будешь забирать жизни, Ханрис! Пожри эту жизнь, Ханрис!

Боль в животе усилилась, усилился голод. Ханрис едва сдерживался, чтобы не броситься на Зоркого и не порвать его в клочья. Так хотелось впиться зубами в его сочную, источающую столь сладостный аромат жизни плоть, и наконец избавиться от этой боли. Силы оставляли его, потому что свои силы охотник мог черпать теперь только в поглощение другой жизни, так делает ночной народ.

- Я не стану подчиняться тебе! - завопил он. - Я лучше умру!

Пёс продолжал лаять, призывая Ханриса подняться.

- Я не могу, друг. Я не могу, ясно тебе?! - закричал на него Ханрис и замахал на зверя рукой. - Беги отсюда! Про-о-очь, Бездна тебя забери!!!

Но пёс никак не хотел отступать. Сквозь накатившие на глаза слёзы боли, Ханрис увидел, как за Зорким возникает тень. Желтые глаза пылают злобой и голодом, тем же самым, который испытывал сейчас Ханрис. Шаман не смог заставить охотника убить собаку, которая ему мешала, и послал за тем более послушную тварь.

- Зоркий! Сзади! - собрав всю волю в кулак, Ханрис вскочил на ноги, готовый защищать собаку, даже ценой своей жизни, однако явно проигрывал желтоглазому в скорости.

Но тут стрела промчалась рядом с его головой, едва не задев уха, и вонзилась твари в глаз. Истошно завопив, Ханрис тут же кинулся на демона, заключил его в объятия и вместе они повалились наземь. Ханрис, оказавшись сверху, не раздумывая ни минуты вонзил свои клыки твари в глотку, и в рот полилась тёплая кровь. Бестия зашлась диким воплем, с ужасом осознавая своим скудным, поражённым недугом голода и ярости умом, что сама стала добычей, которую вот-вот сожрут. Тварь принялась бороться с Ханрисом, раздирая его спину острыми когтями. Но с каждой секундой, что живительный сок проникал в его горло, охотник становился всё сильнее и яростнее, его голод был утолён, силы восстановлены. Теперь даже шаман оказался нам ним не властен.

Дерущиеся покатились по земле. Ханрис вырывал всё новые и новые куски зловонной плоти чудовища, вгрызаясь в его плоть всё глубже, пока тот не перестал бороться и стал лишь конвульсивно дёргаться в его объятиях. Жизнь одного ночного монстра быстро поглощалась другим.

Оторвавшись наконец от своей умирающей добычи, перемазанный в её крови и грязи, Ханрис взревел, обращаясь к шаману в своей голове:

- Этого ты хотел?! Чтобы я забрал жизнь?! Так вот же, ликуй! Я забрал её! Но я всё ещё голоден! Хочешь, чтобы я ел?! Давай, присылай своих выродков! Я пожру их всех!!!

Встав на ноги, Ханрис ощутил прилив сил, который не чувствовал прежде, когда ел летучих мышей или оленя. То была совсем другая сила, куда более могучая.

"Вот почему им предпочтительнее человек!" - понял он. - "Но, выходит, что вполне сойдут и другие ночные выродки? Ну что же, да будет так!"

Его призыв сработал. Оглядев окрестности, Ханрис заметил прячущихся за конюшней и за хлевом тварей. Не стал их пересчитывать, а вместо этого бросился к своему кинжалу, и, подняв его с земли, оглянулся на дом. Из окна на него взирало испуганное и бледное лицо Драйган. Парень целился в Ханриса из лука и в глазах блестела решительность.

"Спасибо, что ещё не спустил тетиву, парень", - с горечью подумал Ханрис. - "Видок у меня, должно быть, тот ещё!".

Кинжал в руке Ханриса завибрировал, оповещая о готовящейся атаке. Охотник перевёл взгляд на Зоркого, который, взирал на охотника сверху внизу, раскрыв рот и высунув язык, словно улыбался.

- Ты умница, приятель. Ты спас меня. А теперь беги в дом, - он махнул на зверя рукой. - Давай, беги отсюда, скорее! Беги в дом!

Пёс в последний раз громко гавкнул и кинулся прочь.

- Умница, - повторил Ханрис и обернулся, готовый к схватке.

Зоркий нёсся к дому, а за ним, спрыгнув с крыши хлева, кинулась ночная тварь. Драйган не раздумывая выпустил последнюю стрелу в преследователя, но попал лишь в грудь. Это замедлило бестию совсем ненадолго, и когда Зоркий одним прыжком залетел в окно, Драйган быстро скрылся в глубине дома, вновь беря в руки меч.

"Не смотр ему в глаза!" - успел напомнить себе Драйган, твёрдо решив сконцентрироваться на главном оружие ночных бестий - когтистых лапах.

Тварь не заставил себя ждать. С рёвом она запрыгнул в окно, и пёс начал истошно лаять, а Драйган, понадеявшись на преимущество внезапности, решил атаковать желтоглазого первым. Он взмахнул мечом сверху вниз, надеясь распороть твари брюхо, но та успела отпрянуть, и лезвие лишь едва задело её плоть. Демон тут же перешёл в атаку и бросившись на Драйгана, саданул лапой наотмашь, намереваясь снести человеку половину черепа одним ударом. Драйган успел поймать его лапу на свой клинок, и два длинных пальца покинули уродливую кисть и покатились по полу. Взревев от ярости, демон тут же нанёс удар второй лапой, и теперь уже Драйган сумел лишь чуть отступить назад, прежде чем острые когти оставили на его плече три глубокий раны. Сын Маллида вскрикнул от боли и осел на колено, едва не выронив из рук меч. Тварь зарычала на него, выпрямившись в полный рост, и тут в бой вступил Зоркий. Он вцепился демону в ноги и принялся с рычанием рвань мясо. Ночной махнул ногой, и пёс с визгом отлетел к стене.

"Отличная идея, Зоркий!" - быстро сообразил Драйган и, не вставая на ноги, а лишь выпрямив спину, с размаху всадил меч твари под колено. Лезвие застряло в кости, но вошло достаточно глубоко, чтобы та с рёвом рухнула на пол, а Драйган, вынужденный оставить оружие, откатился по полу в другую сторону.

Желтоглазый попытался подняться, но снова упал.

"Так тебе и надо, выродок!"

Отыскав глазами другой меч, Драйган ринулся к нему.

Демон попытался перехватить юношу, выкинув вперёд лапу, но Драйган прыгнул вперёд, и когти твари лишь снесли ножку стола, от чего тот рухнул на бок.

Схватив меч Зана, Драйган снова готов был к бою. Не пытаясь больше подняться, тварь ринулась к нему на четвереньках, от того ставшая ещё больше походить на зверя. Драйган быстро стал отступать, делая выпады мечом, которые оставляли на теле желтоглазого раны, но не останавливали, а, казалось, только больше злили. Силы оставляли юношу, и без того раненого и уставшего, и в итоге, он, уходя от очередной атаки, споткнулся от валяющийся на полу табурет и упал на спину. Противник тут же схватил его за ногу и потащил к себе. Клыки глубоко вонзились в левое бедро парня, а через мгновение Драйган, превозмогая боль, всадил острие меча твари в шею. А затем, схватившись за рукоять обеими руками, надавил, и лезвие ушло в туловище желтоглазого без малого на пол своей длины. Теперь его хватка ослабла, и Драйган тут же скинул с себя противника.

Синта пришла в себя когда рядом залаял Зоркий. Продравшись наконец сквозь накрывшую её сознание пелену скорби и боли, как душевной так и физической, она вспомнила, что бой ещё не окончен. Драйган бился с тварью, а она ничем не могла помочь. Нога сломана, лук далеко, а где стрелы в общем хаосе и вовсе неясно. Оставалось только наблюдать. Драйган всё же одержал верх, но когда бой стих, Синта услышала рычание с другой стороны, из глубины дома. Оттуда прежде явился Ронар, а теперь, оттуда же, из темноты, зайдя им в тыл, подбиралась ещё одна тварь. А может и не одна. Оглянувшись, Синта увидела в тёмном проёме жёлтые глаза и тут же отвернулась, помня, какое жуткое влияние они оказывают на людское сознание.

- Драйган, они в доме! - крикнул Синта, махнув рукой в сторону тёмного проёма, а сама поползла от него прочь, оставив на полу бездыханное тело брата.

Драйган попытался было выдернуть меч из тела поверженной твари, но та была ещё жива и пыталась отмахиваться лапами. Оставив эту затею, он тоже отполз подальше, к Синте, которая добралась до дальней стены и села, облокотившись на неё, рядом с Зорким. Пёс не шевелился и лишь тихо поскуливал.

Драйган сел рядом, и они прижались друг к другу, тяжело дыша.

- Что нам делать? - полушёпотом спросила Синта.

- У меня нет никакого оружия, - сказал Драйган с досадой и обречённостью в голосе. - Даже столового ножа нет.

- У меня тоже. Только... это... - Синта нашарила в кармане и вынула чёрную жемчужину. - Но я не знаю, как ею пользоваться.

Тварь появилась из прохода, и жёлтые глаза уставились на вжавшихся в стену людей. Следом вышла вторая. Они не спешили, наученный опытом погибших сородичей, поняли, что эти люди совсем не простая добыча, и ожидать от них можно чего угодно.

- Кидай в окно, - сказал Драйган. - Может сейчас у тебя получится переместиться, и ты окажешься снаружи. Там сможешь где-нибудь укрыться.

Они оба не смотрели надвигающимся тварям в глаза. Упершись лбами, они искоса, исподлобья, следили за приближением их силуэтов.

- А как же ты?

- Я не смогу бежать. Очень много ран. Но дам бой.

- Я с тобой.

- Нет, пожалуйста. Ты должна попытаться сбежать. Это твой последний шанс.

- Но у меня не получалось...

- Я знаю, но ты должно попробовать сейчас.

Синта сжала в кулаке жемчужину.

"Может мне удастся унести отсюда не только себя, но и нас всех? Только на такое я согласна. Все, или никто, слышишь ты, камень проклятый?! У меня должно получится. У отца ведь получилось, значит и у меня должно. Я смогу. Смогу! Папочка, помоги мне!"

Синта размахнулась и кинула жемчужину. Но та не вылетела в окно. Она ударилась о раму и отскочила обратно. С тихим стуком упала на пол и, покатившись, провалилась сквозь доски. Издав отчаянных стон, Синта закрыла глаза и крепче прижалась к Драйгану.

- Прости меня, - прошептала она.

- Я люблю тебя, - тихо ответил он.

- Я тоже тебя люблю.

Твари были уже рядом, Синта чувствовала их зловонное дыхание над собой, слышала утробное рычание.

- Ничего не бойся, - сказал ей Драйган. - Я с тобой. Я всегда буду с тобой.

- Я не боюсь.

В этой тьме, в тёплых объятиях Драйгана, Синта действительно перестала бояться. И вдруг что-то блеснуло на границе её чувств, что-то странное, незнакомое но манящее, и Синта потянулась к этому, за миг до смертельной атаки.

Два черепа, - стражи, как назвала их Весна, - взирали на ночной лес своими жуткими пустыми глазницами, в которых подрагивало оранжевое пламя. Лишь завидев их впереди на дороге, Илия вновь лишилась того самообладания и уверенности в собственных силах, которые предало ей возвращение в волхаринскую деревню. И даже присутствие рядом троих крепких мужчин не помогало избавиться от липкого и холодного страха, забравшегося девочке в живот и извивающегося там подобно мерзкому червю. Тело вновь охватила дрожь. Должно быть заметив это, Горын мягко опустил свою мозолистую ладонь Илии на плечо.

- Давай-ка, малышка, дальше мы без тебя пойдём. А ты к лошадям возвращайся, и там нас жди.

"Я не малышка!" - захотелось крикнуть Илии в гневе, который помог бы хоть на мгновение заглушить её страх, но, обратив колкий взгляд на Горына, девочка осеклась. Понимая, что дрожит как лист на ветру и едва сдерживается, чтобы не разрыдаться, кем же ещё она могла себя величать? Великой воительницей? Уж точно нет. Самая настоящая малышка - вот кто она, особенно в сравнении с теми силами, что властвуют в этих лесах. И нет ей смысла злиться на добродушного старика, для которого она лишь маленькая девочка, коей по сути и является. Всё же, когда Илия ворвалась с криком к нему в дом посреди ночи, и принялась бессвязно рассказывать о произошедшем у Тамилы, Горын не воспринял её слова как истерику ребёнка, а прислушался. Пусть и не всё понял из сбивчивого рассказа Илии, но уяснил главное - Весна в беде. Тогда он тут же разбудил двух своих сыновей: Баюна и Темнозора, и велел им вооружаться и немедленно седлать лошадей. Старик даже не стал противиться, когда Илия твёрдо сказала, что поедет с ними. Так что она ничего не ответила на слова Горына, оставив все силы на борьбу со своим страхом, но и к повозке не повернула, а лишь снова посмотрела в глаза жутким черепам. Горын хмыкнул, то-ли дивясь храбростью девочки, то-ли потешаясь над её глупостью, но настаивать не стал.

- Как думаешь, отче, змеюка знает, что мы здесь? - спросил Темнозор, - немногим старше Илии паренёк, крепкий как его отец и брат, но ещё не успевший обзавестись их пышной бородой.

Всю поездку сюда, сидя за спиной старшего брата, он посматривал на дочь Сайна, которая скакала с Горыном, но быстро отводил глаза, когда встречался с той взглядом. Илия могла бы счесть это забавным, а самого Темнозора даже симпатичным, но только не в данных обстоятельствах, когда по лесу бродят желтоглазые людоеды, её собственная сестра пыталась убить её, а злобная колдунья задумала невесть какое зло. Нет, сейчас не время для любовных интересов, и девочке уже не верилось, что оно когда-либо наступит. Ужас и тьма застлали собой будущее, делая его ещё более непроглядным, чем окружающая дом ведуньи чащоба волхаринского леса, кроны которого зловеще шумели над их головами.

- Её не просто так зовут ведуньей, а малец, - хохотнул Горын. Но совсем не весело, нет, а весьма даже мрачно. - На нашу беду она многое ведает из того что нам с вами неведомо.

- Значит врасплох застать не удастся? - сказал уже старший сын, Баюн.

- Сильно сомневаюсь.

- Так и что же нам тогда делать то? Раз знает про нас, стало быть готова.

- Стало быть так, - Горын в задумчивости поскрёб бороду, не сводя глаз с черепов стерегущих дорогу.

- Может больше народу надобно созвать, и вернуться не втроём, а, ну там скажем, дюжиной мужиков?

- Да я бы на эту бестию злорадную и двумя дюжинами не пошёл бы, будь на то моя воля. Позвал бы лучше в помощь кого-то знающего их колдовское дело. Да хоть бы и ведуна из Златорощицы.

- Так до туда же два дня пути, - нахмурился Баюн.

- Вот то-то и оно, сынки, что время нас под зад пинает. Нет его у нас стало быть. Весна в беде, в помощи нашей нуждается, значит пойдём втроём, вооружившись силой простого люда, да верой в Серебряного Волка. Будем надеяться, что нам он покровительствует, а ней змеюке этой, иначе угодим в передрягу из которой выкарабкаться будет ой как не просто.

Он глянул на своих сыновей, в чьих глаза горела решительность, за которой, Илия в том не сомневалась, скрывался тот же страх перед неведомыми силами ведуньи, что и в ней самой. Но ни один волхарин не дрогнул, не выказал ужаса, за что она была им крайне благодарна. Девочке ужа начало казаться, что только на их мужестве и держится она сама, так как собственных сил бороться с натиском окружающего кошмара уже не осталось.

"Значить так тому и быть", - решила Илия. - "Буду с ними до самого последнего мгновения. Если погибнут они - я тоже сгину. Лучше так, чем вернуться с позором к маменьке и папеньке, и сказать им, что не уберегла сестрёнку, а Ханрису и детям его сообщить, что Весну тоже спасти не сумела. Нет, лучше уж идти до конца и сгинуть раз и навсегда".

Эта обречённость, не по годам настигшая Илию, принесла с собой странное успокоение. Если путь только один и с него не свернуть, а дочь Сайна, урождённая в отца, обладала достаточной волей чтобы не позволить себе сделать этого, значит и страшится его не имеет смысла. То было слабое утешение, очень шаткое, но так как и времени раздумывать о нём уже не было, оно казалось вполне приемлемым.

- Я пойду первым, - говорил Горын сыновьям свой план. - Баюн рядом. Ты Темнозор держись поодаль, и лук готовь. А ты девочка, коль с нами решила остаться, иди за Темнозором в след, но не мешайся ему, и под ноги не лезь.

- Чем мне драться? - спросила Илия.

- Ты что это, меня не слышишь что ли? Драться мы будем, а ты позади держись, да не лезь в дом, покуда мы там будем.

- А если придётся драться? - настаивала Илия.

- Если придётся... - Баюн вынул из кожаных ножен на поясе большой охотничий нож, с резной ручкой, на которой был изображена голова волка. - Вот, держи, девочка.

Горын неодобрительно посмотрел на то, как Илия принимает у Баюна оружие, кажущуюся громадным в её руке, - почти что меч, - но ничего не сказал.

- Благодарю, - пробормотала Илия, взвешивая в руке тяжёлый нож, лезвие которого, едва блеснув в свете Рунона, не оставляла в девочке ни капли сомнений в своей остроте.

- Будь с ним осторожна, - сказал Баюн. - И всё же в драку не лезь, а только если защищаться придётся, тогда используй.

Илия кивнула.

- Итак, - Горын обвёл сыновей тяжёлым взглядом. - Все всё поняли?

- Да отец. - Баюн повёл плечами и обнажил свой короткий прямой меч, с рукояткой в хват одной руки. - Я иду рядом с тобой.

Темнозор достал стрелу из колчана за спиной и вложил в лук, который нёс в руках.

- Я следом за вами, чуть на расстоянии, с луком на изготовку.

Горын глянул на Илию.

- Я за Темнозором, - покорно проговорила девочка, крепко сжимая рукоять своего оружия. - Не лезу вам под руку и не суюсь в драку.

- Именно так, - кивнул Горын снимая с пояса свой боевой топор, лезвие которого украшала вязь. Слева висел ещё один, но его волхарин пока трогать не стал. - Вход один, обходить дом и разделяться не вижу смысла. Так что идём прямиком в хату. И знайте, сынки, что ведунья мастерица всяческих уловок, не слушайте её речей, и не попадитесь на обман. Если дрогнем, засомневаемся, тут-то нам и конец придёт.

И они двинулись дальше по дороге, как и условились: впереди Горын, слева от него, и чуть позади Баюн. Шагах в четырёх за ними Темнозор, и за ним Илия. Так и вошли на территорию ведуньи. Проходя мимо черепов, Илия старалась не смотреть на них, но то было выше её сил, и когда всё же глянула, вновь ощутила этот ужас, ползающий по её животу.

"Может разбить их?!" - подумала девочка уставшая бояться, охваченная вдруг приступом злости и стыда за свою трусость.

Теперь в руках у неё было оружие, и она могла бы пустить его в ход: бить череп пока тот не расколется, а затем приняться за второй и не останавливаться пока от них не останется только труха. Прогнало бы это её страх? Принесло бы удовлетворение? Быть может. Но всё же Илия понимала, что с теми силами, которые заключили внутри этих жутких черепов, ни одному оружию не справиться.

Дом ведуньи выглядел ровно таким же спокойным и не предвещающем беды, как и в час, когда Илия впервые его увидела. В окне подрагивал тёплый, жёлтый свет. И всё же, поглядывая на лес, Илия не могла отделаться от появившегося при входе на поляну отвратительного ощущения, что что-то оттуда смотрит на неё. Деревья тонули в темноте, которая, казалось, стала ещё более густой, облепив собой ветви, лишив их чётких очертаний, а ещё, хотя дочь Сайна твердила себе, что это только проделки разыгравшегося воображения, ей казалось, что эта странная тьма время от времени двигается, то на одной ветви, то на другой. Судя по тому, как вертел головой Темнозор, словно стараясь что-то различить на верхушках деревьев, Илия поняла, что он тоже что-то там заметил. Однако спрашивать не стала, боясь нарушить тишину и выдать своё присутствие ведунье. Ведь пока что, если Тамила и знала об их приближении, то никак на то не реагировала, и Илия искренне надеялась, что она всё же не так всеведуща, как говорил Горын.

"А может её и вовсе в доме нет?" - с надеждой подумала Илия. - "Тогда мы просто заберём Весну отсюда в деревню. Пожалуйста, Властитель, пусть всё будет так!".

Четыре человеческих силуэта, едва различимые в пробивающемся сквозь тучи свете Рунона, стараясь ступать как можно тише, наконец преодолели бесконечно долгий путь через поляну. Под давящим на них взором тьмы они приблизились к жилищу ведуньи. И вот когда Горын оказался у самой двери и потянулся к ней левой рукой, лес вдруг взорвался карканьем и хлопаньем десятков крыльев. Обступившая их тьма словно ожила, пришла в движение, вмиг сорвалась с деревьев и заслонила собой небо, скрыв поляну от света звёзд и Рунона.

"Если Серебряный Волк и существует, то его взор больше не может приникнуть сюда!" - такая вот странная мысль сверкнула и погасла где-то на краю сознания Илии, стремительно заполняемого паника паникой.

- К земле! - взревел Горын. - Все к земле, живо!

Илия тут же припала к земле, словно только и ждала этого момента. Ноги сами подкосились, и вот она уже лежит животом на траве. Рядом опустился Темнозор, а чуть впереди Баюн. Но Горын, вопреки своему совету, не стал ложиться, а вновь потянулся к двери, и распахнул её, выпуская на погрузившуюся во мрак поляну свет камина горящего внутри.

Часть кружащейся над ними тьмы ту же отделилась и ринулась на старого волхарина. Тот едва успел шагнуть одной ногой в дом, когда с десяток чёрных птиц набросились на него и принялись разрывать своими острыми когтями и клювами его рубаху на спине, оставляя на коже глубокие порезы. Закрыв левой рукой затылок, он наотмашь взмахнул топором и отбил одного ворона, который упал на траву, всего в шаге от лица Илии. Его шея была перерублена, но птица продолжала истошно колотить крыльями по земле.

Горын наконец заскочил внутрь дома и пропал из виду Илии.

- Темнозор! Девочка! Живо ползите к дому! - закричал им Баюн. - Здесь оставаться нельзя!

Сам он тут же вскочил на ноги и, пригибаясь почти в половину своего роста и закрывая голову руками, с воинственным рёвом кинулся в двери.

- Ползи за мной! - крикнул Илии Темнозор, стараясь перекричать карканье взбесившихся воронов над их головами.

И они поползли, прикрывая головы руками. Птицы то и дело пикировали на людей, и Илия вскрикивала когда их когти вцеплялись ей в волосы или руку. Один ворон даже осмелился сесть ей прямо на спину, и, глубоко вонзив свои когти в кожу на правой лопатке девочки, всадил острый клюв в мясо возле большого пальца правой руку. Илия завизжала и тут же перекатилась на спину. Но чёрная птица успела взлететь. Тогда дочь Сайна вновь перевернулась на живот и поползла дальше, сжимая в руке нож.

В доме что-то происходило. В дверном проёме метались тени, что-то грохало и стучало. Наконец добравшись до крыльца Темнозор, обернулся к Илии. По его левой щеке струилась кровь, а лоб был рассечён длинной царапиной.

- Хватайся! - крикнул он, одним прыжком вскочив на ноги и протянув Илии руку.

Она вцепилась в его ладонь, и Темнозор, оказавшись не по годам сильным, потянул её за собой в дом. Через мгновение оба они ввалились на дощатый пол.

Илия завертела головой, пытаясь понять что происходит. Горын лежал у стены слева, его рубаха пропиталась кровью, став алого цвета. Лицо с левой стороны превратилось в одну сплошную рваную рану, из которой хлестала кровь. Его топор лежал посреди дома. Баюн же, рубаха которого на плече так же была разорвана ударом когтей и постепенно напитывалась кровью, взмахами меча отбивался от громадной кошки с серой шерстью и пылающими изумрудным цветом глазами, которая, медленно наступала на него, хищно шипя, прижимая к голове свои уши с кисточками, и то и дело совершая выпады лапой, а затем отскакивая от ударов Баюна. Позади всего этого безумия, у камина, стояла Тамила. Её глаза были закрыты, пальцы напряжены и согнуты, словно ей охватил паралич, и ведунья делала руками выпады вперёд, словно била когтями. От Илии не ускользнуло, что движения эти она совершала одновременно с атаками рыси.

Темнозор тут же встал на одно колено и, натянув тетиву, выстрелил из лука в кошку. Стрела вонзилась ей в спину чуть левее позвоночника. Зверюга зашипела, на миг обернулась и обожгла молодого волхарина взглядом, до ужаса похожим на взгляд Тамилы. Тут же Баюн занёс меч над головой, намереваясь воспользоваться замешательством рыси, но та ловко ушла из под атаки в самый последний момент, и, когда острие клинка вонзилось в пол, прыгнула на Баюна. Клыки впились волхарину в горло и он, выронив меч и сцепившись с рысью в смертельных объятиях, покатился по полу.

- Брат! - взревел Темнозор.

Он уже вновь натянул тетиву, но выстрелить не мог, слишком велика была вероятность, что он поразит рысь вместе с Баюном.

- Не туда! - крикнула Илия. - В Тамилу! Стреляй в неё! Убей Тамилу!

Темнозор быстро перевёл лук на ведунью, но тут же в дом через открытую дверь ворвались несколько воронов. Птицы набросились на младшего сына Горына, и выпущенная им стрела прошла далеко от Тамилы, вонзившись в стену. Птицы принялись клевать его в плечи и голову, и Темнозор, взвыв, выпустил из рук лук и стал отбиваться от них руками, катаясь по полу.

Тогда Илия вскочила на ноги и, уклонившись от промчавшейся над головой птицы, когти которой все же успели цепануть ей кожу у самой макушки, кинулась на ведунью.

Тамила всегда тяготела к лесному зверью, но Весна и представить не могла, насколько могучей стала молодая ведунья в искусстве подчинять себе духи зверей. Дарина учила тому и Весну: как посмотреть глазами ястреба, как успокоить взбесившуюся кобылу, или как отвести от своего дома медведя шатуна. Но чтобы превратить громадную стаю воронов в свою армию, а самой вселиться в громадную рысь - на такое Весна способна не была, и сомневалась что самой Дарине было то под силу.

Она с ужасом наблюдала за разворачивающийся в доме бойней. Всё происходило не так быстро, как в реальности, отсюда она видела каждое движение людей и зверья как будто те пытались драться в густом киселе, а звуки долетали до неё издалека, словно она оказалась под водой. Сердце волхаринки сжалось и она отчаянно закричала, когда на ворвавшегося в двери Горына набросилась притаившаяся в доме рысь. Затем с ней в бой вступил Баюн, а Весне оставалось лишь наблюдать, как они сражаются. Стражи были совсем рядом, весели над крышей дома, и, попытайся она хоть что-то предпринять против Тамилы, ту же кинулись бы и принялись рвать её душу в клочья. От бессилия Весна взвыла.

- Ну зачем! Зачем вы явились сюда?! - кричала она.

Надежда появилась, лишь когда Илия поняла, что Тамила управляет рысью и указала на это Темнозору. Вот только юноша тут же был атакован воронами. Илия осталась одна, но сдаваться она не собиралась. Когда Весна увидела, что дочь Сайна намеревается атаковать, решила, что настал и её шанс вступить в бой. В распоряжении у неё был всего один миг, перед тем как среагируют стражи. После этого они набросятся и убьют её, но Весна не страшилась этого. Если так нужно для победы над чудовищем вроде Тамилы, она готова была принести эту жертву. Оставался лишь вопрос: что именно ей сделать, как помочь Илии? Этот шанс нельзя было упустить. Ответ пришёл на ум очень быстро, и Весна, кинувшись через дом, вцепилась в толстую изумрудную нить, тянущуюся из груди Тамилы к рыси. Весна решила так: Тамила видит Илию, и попытается остановить её, либо с помощью рыси, либо воронов, либо сама. Значит девочке нужно дать время добраться до ведуньи, пусть всего пару мгновений, этого хватит. И вцепившись в связующую нить Тамилы, прежде, чем стражи ринулись к ней сквозь крышу, Весна послала поток самой сильной и жгучей ненависти, какую только могла испытывать, собрала всё своё горе и злобу, весь свой страх и скорбь в единый пучок эмоций и направила его на Тамилу через её же астральную связь. Удар этих эмоций должен был быть сопоставим с оглушительным воплем, от которого рвутся барабанные перепонки, или с выжигающей глаза яркой вспышки света. Однако эффекта, если он и был, Весна уже не увидела. Жгучая боль вмиг объяла её подобно пламени, сразу всю целиком, когда костлявые руки стражей схватили волхаринку и понесли прочь из дома. Связь Весны с телом стала истончаться и рваться.

Илия старалась добраться до Тамилы, но вороны атаковали снова и снова, норовя выцарапать девочке глаза. Они врезались в неё, били крыльями, молотили когтями. После одной из таких атак Илия упала на колени. До ведуньи оставалось всего пара шагов, но девочка никак не могла подняться. Взбесившиеся вороны не позволяли ей, и сколько бы Илия не пыталась отмахиваться от них своим кинжалом, продолжали с громким карканьем свои атаки.

И вдруг Тамила громко завизжала, как если бы на неё высыпали сноп раскалённых углей. Все птицы разом рухнули на пол и принялись биться, молотя крыльями по доскам. Илия взглянула на ведунью. Прекратив вопить, Тамила обхватив себя руками и вжавшись подбородком в грудь зажмурилась, став похожей на спасающегося от какой-то страшной напасти маленького ребёнка. Спереди, на её юбке быстро расплылось тёмное мокрое пятно, и поползло вниз вдоль ног.

"Сейчас или никогда!" - решила Илия и ринулась вперёд что было сил.

Девочка и сама не заметила, как выставленный перед собой нож достиг цели. Лезвие без труда вошло в мягкие ткани. Сквозь пальцы Илии, до боли в костяшках сжимающие рукоятку ножка, заструилась что-то горячее - кровь, но на этот раз не её собственная, а чужая.

Тамила удивлённо раскрыла глаза, и их с Илией взгляды встретились. И тогда дочь Сайна, ощутив как страх внутри неё превращается в жгучую ненависть, выдернула нож из живота ведуньи, но лишь для того чтобы вонзить его туда снова.

Тамила ударила её в лицо рукой, всё ещё сжатой на манер кошачьей лапы, и оставила на лбу и виске девочки с левой стороны глубокие царапины.

Илия ударила снова.

Тамила вцепила обеими руками ей в волосы и дёрнула голову назад, вырывая клоки.

Но Илия ударила снова.

И снова.

И снова.

Она била и била, пока хватка Тамилы не ослабла, а её собственная рука не онемела от напряжения, и нож Баюна не выпал из пальцев.

Тогда волхаринка, в чьём взгляде читалось непонимание и растерянность, отступила на шаг, глянула на свой живот, и как-то вяло попыталась удержать кровавые куски внутренностей, которые стали вываливаться из него. Так и рухнула на колени, с собственными кишками в руках, и осталась безмолвно сидеть в луже собственной крови и мочи.

Илию повело, голова вдруг закружилась, и она рухнула рядом, уже слабо понимая, что происходит вокруг.

Уже принявшая свою смерть Весна, вдруг осознала, что боли больше нет. Та исчезла быстро и бесследно, и к женщине вернулась ясность мысли. И пусть волхаринка испытывала сильное истощение, - последствия истязаний духа, - всё же стражи не порвали её астральное тело на части, как должны были. Поняв это, Весна огляделась и обнаружила себя весящей над крышей дома ведуньи. Безликие парили рядом, став просто безвольными сгустками теней.

- Удалось! - возликовала она.

Тамила была серьёзно ранена или убита, только это могло объяснить, почему стражи застыли - их хозяин ослаб. Но не время было расслабляться. Для того, кто умеет ходить в мире духов, смерть не конец, а лишь переход в иное бытие. Увечье физического тела должно быть сильно шокировала Тамилу, но в любой миг она может осознать себя в астральном мире, и тогда волхария получит не коварную колдунью, но озлобленного духа, который станет мстить всей округе. Нет, такого исхода Весна должна избежать.

- Безликие! - закричала она, обратившись к стражам. - Внемлите мне! Я разрушаю ваш уговор и сотворяю новый! Отныне и впредь вы служите только моей воле!

- Нет! - отозвались безликие хором.

- Безликие! - Весна собрала всю свою силу воли и направила её на теней. - Я разрушаю ваш уговор и сотворяю новый! Я требую вас служить моей воле!

- Нет!

Весна чувствовала барьер, который мешал её коснуться безликих, и продолжала давить на него, вновь и вновь произнося слова:

- Безликие! Я разрушаю ваш уговор и сотворяю новый! Теперь вы служите только моей воле! Внемлите мне! Служите мне! Я требую служить!

Когда Весна вернулась в дом, плавно спустившись сквозь крышу, то обнаружила Тамилу сидящей на коленях, разглядывая свои окровавленные руки. Слабая тень Илии лежала рядом и мерцала остатками сильных эмоций, которые пережила девочка.

- Молодчина! - проговорила Весна.

Дух Темнозора мерцал беспокойством и страхом, он хлопотал возле отца. Дух Горына был слаб, но кажется не собирался пока покидать тело, значит ему ещё можно было помочь. Чего нельзя было сказать о Баюне. Его призрак сидел на полу, непонимающе озираясь по сторонам, а тело лежало рядом, с перекушенной шеей, и тонкая связывающая их нить таяла на глазах. Тут уже сделать ничего было нельзя.

- Весна? - проговорила Тамила, и та вернула взгляд к ведунье.

Тамила быстро поднялась на ноги. Выглядела она жалко, измазанная в собственной крови и с дырой в животе. Но глаза пылали ненавистью.

- Это всё ты!

- Нет. Это всё та девочка, южанка, которую ты хотела погубить. Запомни, её зовут Илия, и это она тебя убила.

- Плевала я на её имя! - взревела Тамила. - Надо было удушить вас обеих.

- Может и надо было. Но твоё тщеславие не позволило.

- Думаешь, вы справились со мной?

- Думаю, что так.

- Всё только начинается!

- Сомневаюсь.

- Вы лишь освободили меня, и теперь... - слова застыли у Тамилы в горле, когда она увидела, как два стража спускаются сквозь потолок в дом.

- Что теперь? - спросила Весна. - Ты не договорила, а мне страшно хочется знать, что же теперь будет? Уверена, что у нас об том совсем разное представление.

- Мои стражи! Ты украла их! Как ты посмела?!

- Так же как и ты, когда украла их у Дарины. Разве не тем ты хвасталась мне совсем недавно?

- Вы мои! - закричала Тамила на стражей. - Слышите?! У нас уговор! Вы обязаны служить мне!

- Нет, - ответили стражи холодно и безэмоционально.

Тамила перевела взгляд полный немой бессильной злобы на Весну.

- Это ничего не изменит! Так и знай Весна! Ночной народ пробуждён, и он будет пожирать вас, одного за другим! Моё дело сделано. Ты не победила здесь, любовница убийцы. Как и не победят твои дрожайшие южане в бою с тем, чего не понимают. А я... что же, я готова предстать перед Серебряным Волком. Уверена, он вознаградит меня за труды, за моё верное служение Священному Лесу. Я обращусь в красивую волчицу Весна, и явлюсь за тобой.

- Боюсь, что Серебряному Волку, если он решит явиться за твоей душой, в чём я сильно сомневаюсь, придётся довольствоваться тем, что от неё останется.

И Весна направила импульс холодной, полностью контролируемой и осмысленной, но обжигающей ярости в Тамилу. Стражи среагировали на это моментально, как голодные псы на брошенный им кусок сочного мяса, и ринулись в атаку. Тамила не успела даже ничего понять, когда её подхватили две тени, и принявшись рвать на куски, вынесли прочь за пределы дома. И оттуда раздался истошный вопль боли души, которую рвут на куски.

Весна подавила в себе желание выйти и посмотреть, как от Тамилы остаётся лишь сгусток жалких эмоций, едва ли осознающий своё печальное существование. Вместо этого обернулась и подошла к Баюну. Опустившись рядом с ним, она легко тронула волхарина за плечо.

- Весна? - сын Горына уставился на неё непонимающим взором.

Нахмурив лоб, он словно пытался тщетно вспомнить что-то. Огляделся по сторонам, но в глазах не появилось ясности. Так и происходит с обычными людьми, теми кто никогда не выходил за пределы плоти. Оказавшись в астральном мире, особенно когда смерть наступает насильственно и быстро, они не могут осознать, что с ними произошло. Некоторые, кто особенно был привязан к жизнь, бывает по долгу бродят по известным им местам, и иногда даже могут случайно контактировать с живыми, чем под час пугают тех до смерти. На то и нужны ведуны и ведуньи, чтобы находить таких и указывать верный путь. Весна когда-то училась этому, и решила, что сейчас самое время вспомнить каково оно было.

- Пойдём со мной, - она вязала Баюна за руку и, поднявшись, потянула за собой.

Юноша не сопротивлялся.

- Что случилось? - спросил он. - Где отец и Темнозор? И та храбрая девочка, южанка? Мы вроде шли в дом к...

- Это не важно, - улыбнулась ему Весна, посылая волны спокойствия. - С ними всё хорошо. Вы победили. Ты молодец, Баюн. Ты настоящий герой. Отец гордится тобой. Мы все гордимся. Пойдём со мной, родной.

- Куда?

- Домой. Я покажу дорогу...

Драйган не сразу понял, что произошло. Вот над ним стояла голодная тварь, готовая нанести смертельный удар, затем яркая вспышка, ощущение, что всё вокруг исчезло, продлившееся лишь миг, и вот он уже лежит в кромешной темноте. Сперва Драйган решил, что такова и есть смерть. Тварь убила его а душа за этот краткий миг прошла суд Властителя и не получив шанса на перерождение, отправилась в Бездну, куда угождают все грешные души, не жившие по заветам бога. Однако Драйган быстро отбросил эту мысль. Нет, он точно был жив. Едва ли в Бездне он бы продолжал чувствовать боль и холод, усталость и страх, едва ли его душе потребовалось бы дышать. Все эти умозаключение пронеслись в его голове со скоростью молнии, и вместе с тем юноша осознал себя в пространстве. Теперь он лежал, а не сидел, и явно не в гостиной Сайна на дощатом полу, а на сырой, холодной земле. Синта тоже была рядом, и Зоркий. Девушка обмякла в его объятиях, похоже лишилась чувств, но дышала спокойно и ровно. А ещё в их тёмную обитель долетали негодующие рычание и хрипы - твари были где-то совсем рядом.

"Мы под полом", - понял Драйган, наконец сумев различить во тьме тонкие щели между досками, оказавшие теперь над ним, так близко, что попытайся он хотя бы сесть, врезался бы в них головой.

"Синта сумела. Её артефакт сработал! Она перенесал нас прямо к нему, под пол дома".

Драйган прикоснулся к щеке девушки, но та никак не отреагировала. Хотел позвать, но передумал. Твари рыскали по дому, и Драйгану не стоило привлекать их внимания. Им чудом удалось избежать верной смерти, но опасность ещё не отступила, и чудовища могли обнаружить людей в любой момент.

Затаив дыхание и стараясь не шевелиться, не смотря на жгучую боль в ноге и откушенном ухе, Драйган слушал, как тварь шаря по дому, громя мебель в поисках беглецов.

"Они нас чуют", - решил сын Маллида. - "Наш запах никуда не делся. Они знают, что мы рядом".

Оружия под рукой никакого не было, и Драйгану ничего иного не оставалось, как лежать и беспомощно следить за развитием событий.

Доски скрипели под ногами желтоглазых. Юноша слышал, как они подходят всё ближе. В нос било их отвратительное звериное зловоние. Вот стук шагов, сопровождающийся скрежетом, с которым когти на их пальцах царапали пол, приблизился. Желтоглазый остановился прямо над ними. Драйган не видел его, слишком малы были щели да и темнота всё равно не позволила бы что-то разглядеть. Но зловоние стало удушающим, а тяжёлое, хрипящее дыхание звучало прямо над его головой. Желтоглазая тварь нашла их. Она принюхивалась, пытаясь сообразить откуда исходит аромат крови и сочащейся страхом плоти. Пойми она это, и разломать доски пола не составить чудищу труда.

Драйган закрыл глаза и крепче прижал к себе безвольное тело Синты. Мгновения тянулись бесконечно долго. Тварь стояла там целую вечность, изнемогая от голода и страшного желания вонзить свои клыки в плоть. Зловонная слюна стала капать изо рта желтоглазого на пол и, просочившись сквозь щели в досках, несколько капель упали на лицо Драйгана. Зажмурившись, он давился отвращением, затмившим даже страх перед смертью, сдерживая внутри ком тошноты, рвущийся наружу. Но не шевелился. Продолжал набирать воздух носом, короткими вдохами.

Наконец, где-то снаружи дома взвыла другая тварь, и желтоглазый заревел в ответ, а затем ринулся прочь. Вторая тварь пронеслась где-то рядом, и обе один покинули дом Сайна. Опасность миновала.

Но Драйган полежал неподвижно ещё несколько мгновений, и лишь убедившись, что рядом больше никого нет, стёр с лица зловонную слюну, а затем быстро отвернулся, не в силах больше сдерживаться, и его вырвало горьким, обжигающим горло сгустком.

Утерев губы и отдышавшись, он обратился к Синте. Всё ещё стараясь не шуметь, Драйган попытался разбудить девушку. Потряс за плечи, несколько раз шёпотом позвал по имени, но Синта не откликнулась. Ему оставалось лишь надеяться, что с неё всё хорошо и беспамятство, вызванное сильнейшим стрессом, болью от ран, а так же первым использованием артефакта, лишь временно.

Снаружи шла битва. Твари рычали и выли, Ханрис что-то выкрикивал.

"Я должен помочь ему, а не прятаться как крыса под полом!" - со стыдом думал Драйган.

Но сын Маллида вынужден был признать, что вариантов у него нет. Рана в бедре жутко болела и кровоточила, едва ли он даже сумеет самостоятельно подняться. Это нее считая всех остальных полученных за эту ночь ран, и той невероятной усталость, которая делал мышцы деревянными а тело непослушным. И как бы это ни было прискорбно, стыдно и обидно, но его бой на сегодня был окончен. Оставалось лишь лежать и слушать. И даже это давалось с трудом. Кровопотеря сказывалась на сознании, голова кружилась, хотелось опустить её на плечо Синты и закрыть глаза, и лишь раз стоило Драйгану повестись на это, как он тут же ощутил, что падает в густой тёмный омут.

"Нет, нельзя!" - сказал он себе, и вновь поднял голову. - "Я не должен засыпать. Они могут вернуться. Я должен защищать Синту!".

И пусть, даже сквозь шум и туман в голове Драйган отдавал себе отчёт в том, что он не сумеет уже защитить ни себя, ни Синту, он твёрдо стоял на своём, не позволяя векам сомкнуться.

И всё же разум плыл, и борьба с надвигающейся тьмой отнимала слишком много сил и концентрации. Так что Драйган пропустил момент, когда шум боя стих. Он осознал это не сразу, а когда прислушался и понял, что больше уже ни единого звука не долетает до его слуха, не смог даже примерно сказать себе, как давно всё кончилось.

"Ханрис! Где Ханрис?"

Драйган едва не окликнул охотника, но вовремя сдержался. Если демоны убили его, то могли вернуться к поиску остальных выживших. Однако ни одна тварь не шарила по дому.

"Может они поджидают меня там, снаружи? Ждут, когда мы решим, что они ушли, и выберемся?"

Однако в голове блуждала и другая мысль:

"Что если Ханрис убил их всех, или прогнал? Но вдруг он и сам серьёзно ранен? Тогда ему наверняка нужна моя помощь".

Драйган понимал, что не может оставаться в этом укрытии вечно. Если он не начнёт двигаться к какой-то цели прямо сейчас, то через пару минут забвение всё же накроет его.

Аккуратно и бережно уложив голову Синты на землю и вытянув из под неё свою онемевшиую руку, Драйган заметил движение. То был Зоркий. Пёс пришёл в себя и, лёжа на боку, глядел на юношу.

- Оставайся с ней, приятель, - прошептал ему Драйган, протянув руку и погладив Зоркого по холке. - Охраняй Синту, хорошо? А я должен узнать, чем всё кончилось.

И сын Маллида, повернувшись на живот и превозмогая боль в ноге, пополз к краю дома. Он без труда определил нужное направление, заметив с одной стороны слабый свет. Похоже один из костров ещё догорал.

Оказавшись рядом с крыльцом, Драйган пригляделся, стараясь обнаружить движение на поле боя. Но только снег продолжал безмолвно падать. Из костров только два слабо тлели, и уже невидимое пламя продолжало бесшумно пожирать обугленные поленья.

Убедившись, что на поляне перед домом нет никого, Драйган выбрался из укрытия, и сначала сел на крыльцо. Переждал пока боль в ноге утихнет, и тогда, медленно, опираясь о стену дома, поднялся. Кажется, что всё его тело стонало, умоляя вернуться в лежачее положение и больше никогда не шевелиться. Напоминали о себе не только раны полученный этой ночью, но и те, что ему достались в лесу. Драйгану казалось, будто на нём не осталось ни одного живого места, и вся его кожа сплошь покрыта коркой запёкшейся крови из бесчисленных ран, между которыми плоть почернела от синяков.

Оглядев поле боя ещё раз и вспомнив, где он последний раз видел Ханриса, Драйган разглядел в той стороне наибольшее скопление мёртвых тел, лежащих так близко друг к другу, что понять сколько их там всего, тем более в такой темени, не представлялось возможным. Лежит ли там Ханрис, юноша тоже определить не смог. Оставалось только одно - идти.

Расстояние, которое обычно он прошёл бы за двадцать шагов, в нынешнем своём состоянии Драйган преодолевал не меньше десяти минут. Зато ни разу не упал. Волоча за собой раненую ногу, кривясь от боли и тяжело дыша, юноша наконец добрался до скопления те - места, где Ханрис дал тварям последний бой. В глубине души Драйган надеялся, что охотника тут не будет, что он кинулся преследовать бестий, обращённых в бегство его свирепостью. Но различил его припорошенное снегом тело без труда. Ханрис лежал на спине, кисть его правой руки была превращена в месиво из костей и рваной плоти, в котором уже невозможно было различить все ли пальцы на ней сохранились, а может ни одного. В левой руке охотник сжимал странный клинок с чёрным лезвием. Его одежда была порвана, а грудь и живот покрывал ровный слой запёкшейся крови, сквозь который невозможно было понять, есть ли на теле раны. Лицо тоже было в крови, но Драйган отчётливо различил белеющую кость скулы с левой стороны. Кожа там была порвана от глаза до нижней челюсти, выставляя напоказ жёлтые острые зубы хищника.

- О, Властитель, - выдохнул Драйган.

Юноша хотел опуститься рядом с охотником, но ноги не послушались и он рухнул в размоченную тающим снегом и кровью грязь с отвратительным чавканьем.

Тут же Ханрис издал хриплый крик и взмахнул клинком, рассекая перед собой воздух. Лезвие едва не коснулось лица Драйгана. Правый глаз, единственный сохранившийся у охотника, открылся и стал бешено шарить по сторонам.

- Ханрис! Ханрис, это я, Драйган! - позвал его сын Маллида.

Ханрис чуть повернул голову и жёлтый, налитый кровью глаз уставился на Драйгана. Плоть и мышцы изувеченного лица пришли в движение, рваные губы зашевелились.

- Драйган, - прохрипел Ханрис.

- Тихо, тихо, - юноша придвинулся к нему. - Не говори ничего. Береги силы.

- Не осталось... сил.

Драйгану было невыносимо смотреть на это истерзанное лицо столь знакомого и близкого ему человека. И всё же он не отводил глаз.

- Лежи, не шевелись. Желтоглазые ушли. Ты прогнал их, Ханрис. Спас нас. Теперь лежи, а я придумаю, как затащить тебя в дом. Там мы...

- Где Маллид? - перебил его Ханрис.

Драйган смог ответить не сразу. Слова не хотели срываться с губ. Он глянул туда, где исчез в пламени его отец и наконец выговорил всего одно слово:

- Сгорел.

Ханрис тяжело вздохнул, но ничего не сказал. Закрыл на пару мгновений глаз, из под века выкатилась кровавая слеза и открыл снова.

- Где Сайн?

- Я не знаю. Он не возвращался. - Предупреждая следующие вопросы, Драйган продолжил: - Синта ранена, но с ней всё в порядке, она в безопасности. С ней Зоркий. А Ронар... - Драйган осёкся, но быстро собрался с духом и продолжил: - Ронар мёртв. Я его убил.

Ханрис лишь коротко кивнул, но в этом жесте бывалого солдата отразилось понимание и сочувствие. "Иногда мы вынуждены совершать ужасные поступки" - вот что сказал Драйгану этот жест, а может так он его только воспринял, выдавая желаемое за действительное.

Ханрис несколько секунд помолчал, словно собираясь с силами, пару раз смыкал и размыкал губы, а взгляд его становился всё более туманным. Наконец охотник заговорил снова:

- Шаман... он там, на горе. Их предводитель. Ты... должен убить его. Должен, понимаешь? Иначе ничего не кончится. Я убил сегодня многих. Очень многих. Но он обратит новых. И... вернётся. Этого нельзя допустить.

- Мы не допустим. Залечим раны и сделаем это вместе.

- Боюсь, сынок, что тебе придётся идти одному, - голос Ханриса становился всё слабее, в нём стали слышны горловые хрипы, а в правом уголке губ вздулся и тут же лопнул маленьких кровавый пузырёк.

- Ты должен держаться, Ханрис. Я не смогу закончить это без тебя.

- Сможешь. Я в этом уверен. Возьми наше оружие. Мой... кинжал. И... и перстень твоего отца. Используй их.

- Ну уж нет! - со злостью, за которым скрывалась невыносимая боль, выкрикнул Драйган. - Я не прикоснусь к этим проклятым штуковинам! Так что тебе придётся выжить, чтобы самому всё это закончить. А я обещаю, что буду рядом, буду драться с тобой плечом к плечу.

Губы Ханриса дрогнули, их тронула слабая улыбка, вместе с тем они заблестели от крови.

- Ты уж прости, сынок... Но мой бой окончен.

- Ни хрена подобного! Отец рассказывал как вы выбирались из передряг и похуже этой!

- Наше время ушло. Я и так... был обречён, помнишь? И благодарен судьбе за этот шанс... не умереть в постели. Отдать... свою жизнь в бою. И... я принимаю эти правила. Жизнь за жизнь.

- Но я не принимаю их, ясно? Не принимаю, слышишь меня Ханрис?! Вы с отцом решили уйти в бою?! Так значит?! А нам что делать?! Оплакивать вас и слагать баллады о вашем величие?! Эгоисты вы трахнутые! Я отказываюсь принимать ваши сраные правила!

Улыбка Ханриса стала шире. Жёлтый свет в его глазу потускнел, и стал почти нормальным, каким был у охотника до его обращения. Вот только смотрел теперь он не на Драйгана, а будто сквозь него, в ту тьму, которая неотвратимо надвигалась на умирающего солдата.

- Ты сын своего отца, Драйган. И он... он гордился тобой. Гордился каждый день, все эти годы. Уж поверь мне, это так. И я... тоже горжусь. И хочу... чтобы ты научил моего сына владеть мечом и... и... луком. Хочу чтобы ты наставлял его... как старший брат.

- Умоляю тебя, Ханрис, не сдавайся! Ты же лучший воин на свете.

- А хотел бы... быть лучшим на свете отцом. Жаль... что времени у нас было так мало...

И Ханрис умер. Вдруг просто замер, глядя в пустоту остекленевшим взором, и Драйган понял, что охотник ушёл. И нет больше смысла звать его, кричать на него или умолять вернуться. Его дух покинул тело и отправился туда, откуда не возвращаются, сколько не зови.

Жизнь за жизнь.

Когда это чувство настигло её, Весна заканчивала промывать раны Темнозора. Она уже помогла Илии, а до того Горыну, который сильно пострадал от когтей рыси, потерял много крови, но Весна была уверена, что он выживет. Темнозор сделал немало для спасения отца, в первую очередь сумел остановить кровотечение, пока Весна пыталась пробудиться от долгого сна, в который её загнала Тамила, и вернуть контроль над своим телом. Всё это время дрожащая Илия сидела на полу и неотрывно смотрела на труп Тамилы. Когда волхаринка наконец сумела встать, пусть в конечностях ещё чувствовалось онемение а в голове шумело, она тут же принялась за приготовление сонного отвара для Горына и строго, без каких-либо лишних разговоров потребовала у девочки помочь ей в этом. Весна понимала, что возможно поступает с ней жестоко, но должна была вырвать Илию из её оцепенения, уверенная, что так будет лучше для неё. Дочь Сайна вначале непонимающе посмотрела на Весну, но когда та повторила свою просьбу снова, а затем ещё раз, принялась выполнять данное ей поручение.

Горын очнулся и застонал, когда отвар был практически готов. Несколько раз он звал Баюна и даже пытался встать, но Темнозор по настоянию Весны, не смотря на протесты и брань отца, не позволял ему сделать этого. Когда же он наконец погрузился в долгий сон, Весна принялась за детей. И вот тогда, сидя в промоченной в кипятке тряпкой в руках, и осторожно обрабатывая глубокую рану от когтей ворона у Илии под волосами, она вдруг ощутила страшный удар. Не физический, но куда более мощный, чем может нанести ей любой человек. Удар в самое сердце, боль от которого сжалась в одной точке прямо у неё в груди, и оказалась столь сильной, что женщина ахнув, выронила из рук тряпку и осела на пол.

- Весна! - воскликнула Илия подхватывая её под руку. - Что с тобой?

Немыслимая боль не позволяла волхаринке не то что говорить, на даже вздохнуть. Она продолжала крутиться в её груди, а в голове звучало страшное понимание источника этой боли.

"Нет! Только не это! Нет! Пожалуйста, нет!"

- Весна, ты слышишь меня? Весна?! - кричала Илия прямо у неё над ухом, но голос девочки всё отдалялся, по мере расширения этой боли до масштабов всего мира.

Будто чёрная бездна разверзлась у Весны под ногами и она стала проваливаться туда. Падать и падать в темноту беспросветного отчаяния. А затем, вдруг, всё оборвалось, как рвётся струна и звук ей издаваемый вдруг прекращается. Из острого кинжала, вонзившегося в сердце, боль превратилась в тяжёлый груз, который лёг ей на плечи.

- Весна! Весна, что с тобой?!

Не поднимая на Илию глаз, она смогла выговорить лишь одно слово, в котором концентрировалось всё:

- Ханрис...

Затем её глаза защипало, Весна сомкнула веки, и горячие слёзы побежали по щекам и закапали на доски пола.

Всё это время она не теряла связи с супругом. Он страдал, он боролся, он слабел и обретал новые силы, проходил через страшные испытания, и Весна чувствовала всё это. А теперь, вдруг, нить связывающая их резко натянулась, а затем порвалась. И всё пропало: его боль, его борьба, его страдания - всё кончилось в миг, и наступила страшная, давящая на разум тишина. А затем, откуда-то издалека, сквозь эту тишину до Весны стали долетать отголоски другой боли, очень похожей на её собственную. Ведь в этот самый момент, случившееся почувствовала и Риза. Весна потянулась к ней невидимой рукой и отчётливо увидела перед глазами свою дочь, которая, проснувшись с рыданиями, где-то в незнакомом месте, в чужой постели, закричала: "Попочка!". Её крики разбудили весь дом, к девочке сбежались люди, среди которых был и брат, но никто не мог ни понять, ни успокоить впавшую в истерику Ризу.

"Я ничего не могу с этим поделать, малышка," - прошептала ей Весна сквозь время и пространство. - "В этот раз не могу, прости меня! Случившегося не изменишь. Я чувствую ту же страшную боль, но никак не могу её унять. Прости моя мила, моя маленькая доченька. Прости, но нам обеим придётся пройти через это."

Руки Илии обвили шею Весны. Дочь Сайна не стала больше звать её, а лишь, увидев что волхаринка горько плачет, крепко обняла. Весна тут же заключила девочку в свои объятия, как хотела бы заключить собственную дочь, или Ханриса, или всех те, кому отчаянно стремилась помочь, но не смогла, всех кого подвела. И, уткнувшись Илии в плечо, она дала наконец волю чувствам. Завыла от горя, зарыдала. Теперь можно, ведь того что произошло там, в Сером Доле, уже не изменит никакая сила на свете.

Когда Сайн подъехал к своему имению, на горизонте уже слабо брезжил рассвет. Снег прекратился, и чёрная туча, из которой тот сыпался на землю, улетела куда-то на юг, расчистив небо в котором слабо мерцали догорающие угольки звёзд. Остановившись у прогоревших костров, теперь лишь едва различимых по чёрным кругам на земле, Сайн ужасом оглядел поле битвы. Перед его домом, в мокрой грязи, смешанной с кровью, припорошенные тающим снегом, лежали тела уродливых чудовищ, счесть которые он не стал даже пытаться. Сам дом смотрел на него глазницам пустых чёрных окон. И нигде ни единого признака жизни.

- Властитель всемогущий, - вымолвил Сайн одними губами, не решаясь ступить в эту грязь. - Я опоздал. Всё кончено. Неужели они все...

Сайна замутило. Он до боли в ладонях сжал поводья. Стиснул зубы. Сдавленно застонал.

"Властитель! Как ты позволил этому случится?! Как же так!"

В чувство его привёл хриплый лай. Сайн поднял голову и увидел, что из под дома выбрался Зоркий. Пёс был весь в грязи и, похоже, в крови. Переднюю правую лапу он поджимал. Смотрел Зокрий прямо на Сайна, и когда их взгляды встретились, снова коротко гавкнул.

- Неужели ты единственный кто выбрался из всего случившегося тут кошмара? - спросил Сайн тихо, но зверь, словно бы не только услышал, но и понял его.

Прихрамывая, пёс направился куда-то в сторону, к груде тел. Добравшись он сел там, и вновь глянув на Сайна, дважды гавкнул.

Сайн тут же, с удивительной для его комплекции прытью, спрыгнул с лошади и кинулся к тому месту, утопая сапогами в чавкающей грязи и стараясь не наступать на трупы. И когда он приблизился, ахнул: Зоркий сидел у двух человеческих тел, в одном из которых, лежащем на спине, Сайн узнал Ханриса, а во втором, скрючившемся рядом, уронив голову охотнику на грудь - Драйгана.

Сперва Сайн решил, что оба они мертвы, но стоило ему лишь опуститься на колено рядом, как Драйган открыл глаза и посмотрел на него.

- О Властитель! Мальчик мой, ты жив! - воскликнул Сайн.

Выглядел Драйган кошмарно, правую сторону его лица покрывала кровавая корка, волосы слиплись в красный колтун возле уха. В добавок он был страшно бледен. Но стоило Сайну внимательнее взглянуть на Ханриса, в надежде что и тот окажется жив, как увечья старого друга заставили сердце сжаться от боли. Нет, от таких ран никто не мог бы выжить, даже тот, в чьих жилах текла кровь ночного народа. И всё же Сайн протянул ладонь к его рту, надеясь ощутить тёплое дыхание. Будь Ханрис жив, какие бы он не получил ранения, Сайн не позволил бы ему погибнуть приложив к тому все свои умения врача. Но охотник умер и когда Сайн прикоснулся к щеке старого друга, с прискорбием отметил, что кожа его уже стала ледяной.

- Мёртв, - пробормотал Драйган хрипло, не поднимая головы. - Он спас нас. Бился до последнего.

- Как сильно ты ранен, мальчик мой?

- Не сильно. Нога, и, по-моему... - Драйган поморщился, - Он откусил мне ухо. Но это ничего. Живой. Просто устал.

- Давай я тебе помогу. Нужно отвести тебя домой, обработать раны, чтобы не было заражения.

- Заражения не будет. Я теперь... один из них, - Драйган сказал это спокойно и даже как-то буднично, видно у него не осталось сил ни на какие эмоции. - Меня укусили. Как Ронара.

Сайн шумно сглотнул. С сопением втянул носом воздух, затем громко выдохнул, но так и не нашёлся, что на это сказать.

- Лучше, помоги Синте. Она ранена. - Драйган неопределённо взмахнул рукой в сторону дома. - Она там. Под полом. Зоркий покажет.

- Сначала отведу в дом тебя, потом и Синту найду, обещаю. Ну же, давай, поднимайся.

Сайн подхватил Драйгана за грудь и потянул вверх. Юноша всё же нашёл в себе силы и встал.

- Вот так, молодец. А теперь обопрись на меня. Вот так, за шею, верно. Давай же, потихоньку. Идём.

И Сайн медленно повёл хромающего Драйгана прочь от тела мёртвого Ханриса, через усеянное трупами поле битвы к дому, крышу которого уже осветили первые лучи восходящего солнца.

Драйган покинул дом Сайна, пока все остальные спали. Хозяин имения, в котором ночью произошла страшная бойня, не позволил себе взять ни мгновения на передышку, пока в доме не осталось тех, кому он мог помочь. Он разломал доски пола в указанном Драйганом месте и сам достал оттуда Синту. Быстро осмотрев ногу девушки, Сайн сообщил полуживому Драйгану, что ей нужно вправить кость, чтобы срослась правильно. От парня требовалось только держать Синту, если вдруг та очнётся и начнёт брыкаться. И хотя дочь Зана так и не пришла в себя, всё же напряглась и вскрикнула, когда Сайн резко вывернул её стопу. Даже открыла на миг глаза и уставилась в потолок, а затем зрачки обрамлённые изумрудной радужкой закатились под верхнее века и она опять обмякла в руках Драйгана. И тогда Сайн принялся накладывать шину.

После, промывая раны Драйгана, он рассказал ему, почему вынужден был задержаться в Медовом Холме. Сын Маллида решил, что причины более значимой и быть не может, и всё же видел в глазах Сайна, как и отчётливо слышал в его голосе, непомерный груз вины и горечи за то что не успел на бой. Словно это он лично был виноват в смерти Ханриса и Маллида. Драйган решил, что обязательно должен разубедить Сайна в этом, но прежде чем тот закончил свою работу - уснул, а когда проснулся, в окна дома лился золотистый свет солнца. В его лучах лениво кружились пылинки. Вокруг царила абсолютная тишина.

Пошевелившись, Драйган отметил, что боль в ранах притупилась, однако его трясло, как в лихорадке. Жар охватил всё тело Драйгана, усталые мышцы стонали, а в животе засел и стремительно набирал силу голод, похожий на всё расширяющуюся дыру в бездну. Юноша отлично знал, что это значит.

"Превращение началось", - эта мысль не встретила на своём пути никакого страха.

Драйган слишком устал бояться. Он принял свою судьбу с покорностью и даже некоторым интересом:

"Вот, значит, что испытывали Ронар и Ханрис. Теперь оба они мертвы, и наступила моя очередь".

Тогда он и решил, что нужно уходить из дома, бежать от тех, кому он может причинить вред, пока ещё не поздно.

Синта тихо сопела на соседней кровати - они лежали в комнате дочерей Сайна. Стараясь не шуметь, Драйган поднялся со своей постели, и хотел было подойти к девушке и поцеловать её на прощание, но передумал. Побоялся разбудить. Лишь не отказал себе в удовольствии пару минут посидеть в тишине рядом с её постелью, стараясь запомнить лицо своей возлюбленной. И пусть на лике Синты отпечаталась невероятная усталость и даже болезненность: чёрные круги под глазами, волосы спутанные от крови, бледная кожа и бесцветные губы. Всё же она была прекрасна. Как много дней он мечтал о ней, лежал бессонными ночами и представляя как признается Синте в своих чувствах. Временами, довольно часто надо признать, он воображал себе в красках то, чего потом стыдился при свете дня. И как несправедливо, что теперь, узнав наконец о взаимных чувствах девушки, он должен покинуть её навсегда. Но Драйган не позволил себе думать об этом, не время было жалеть себя и предаваться унынию.

Хромая он вышел из комнаты, забрав с собой отданный Ханрисом кинжал, и покачиваясь прошёл к двери. Сайн громко храпел, сидя в своём кресле, возле разломанных досок пола и разбитых ставень окна. Вокруг, в сенях, тех самых, которые ещё день назад были наполнены семейным уютом и теплом, теперь царил кошмарный хаос: повсюду валялась поломанная мебель, брызги крови покрывали своими узорами пол и, местами стены, а в довершении всего, тела Ханриса и Ронара, завёрнутые в простыни, словно гигантские куколки каких-то огромных насекомых, лежали у двери. Но на лице Сайна отпечаталось совершенное спокойствие погружённого в глубокий сон человека. Его руки свободно свисали с подлокотников кресла, голова была откинута назад, и солнечные лучи ласкали лицо. Вглядевшись в его черты, Драйган отметил, что то заметно постарело, но не смог сказать себе, были ли эти морщины на щеках и в уголках глаз Сайна уже давно, или появились за последние дни.

Мысленно поблагодарив его за всё, Драйган покинул дом. На улице солнце встретило его слепящим светом, от которого тут же защипало глаза. Но Драйган быстро понял, что оно уже пересекло свой зенит, а значит до заката осталось всего два-три часа. За это время он должен уйти как можно дальше от жилого дома. И Драйган точно знал куда пойдёт. Куда обязан отправиться. В гору, как и наказал ему Ханрис. Только он теперь может добраться до шамана и покончить со всем этим кошмаром. Ради всех тех, кто погиб, и в первую очередь ради живых. Ради Синты. Теперь никого дороже неё у Драйгана не осталось. Подумав об этом, парень вспомнил момент гибели отца, его исчезновение в алом пламени.

Покрутив головой по сторонам сын Маллида без труда отыскал то самое место, где его родитель дал свой последний бой. Подошёл, шлёпая сапогами по мокрой грязи, в которую превратился растопленный снег, и опустился на одно колено. На мёрзлой, уже совсем не согреваемой солнечными лучами земле, не осталось даже пепла. Но чёрный опаленный след был хорошо различим. Тут же лежал и меч Маллида, который тот строго запретил сыну трогать. Но сейчас, повзрослевший Драйган без колебания поднял оружие с земли.

- Думаю, что теперь ты не будешь возражать, отец, если я позаимствую твой меч, - проговорил он едва слышно. - Я не посрамлю его славную историю, обещаю.

Посидев ещё немного, ощущая в руке вес отцовского меча, Драйган добавил:

- Мне так жаль, что я не успел сказать тебе, как сильно тобой горжусь. Всегда гордился. Восхищался твоей силой и стойкостью, твоей храбростью, твоей прямотой. И всегда хотел стать таким как ты. Конечно же я злился на тебя, сам знаешь. Таил обиду за твои упрёки и грубость. Но, в конечном счёте, всё это не важно. Теперь я точно могу сказать, что ты был лучшим отцом на свете. И я горд быть твоим сыном. Надеюсь там, по ту сторону, ты встретил маму. Если так, то дождитесь меня, хорошо? Я не думаю, что задержусь здесь надолго. Хочу встретиться с вами обоими. Хочу увидеть тебя наконец счастливым и свободным. Отправимся в новую жизнь вместе. И может в следующий раз нам повезёт больше. Я люблю тебя, папа.

Порыв холодного ветра, прилетевшего с гор, сорвал со щеки Драйгана единственную, катящуюся по ней слезинку, и унёс прочь. Юноша склонил голову, уперев в землю острие меча, и увидел как что-то блеснуло в центре чёрного круга. Потянувшись, он поднял с земли перстень. Тот самый, что даровал его отцу власть над пламенем, и тот, что его в итоге уничтожил. В один миг Драйгану захотелось размахнуться и швырнуть эту проклятую вещь куда подальше, но он быстро передумал.

"Проклятые вещи отлично подходят для проклятых людей", - решил молодой воин.

Чего теперь терять? Он уже заражён, кровь ночного народа жаром растекается по телу. Ему больше не быть человеком. Так чего бояться этой вещи и подобных ей? Нет смысла. Тем более, что ему предстоит бой, в котором любые средства хороши.

И Драйган медленно надел перстень на средний палец своей левой руки. Сталь из которой он был сделан оказалась тёплой, не смотря на то, что перстень пролежал всю ночь на холодной земле. В глубине рубина едва заметно замерцала алая точка. Сперва Драйган подумал, что это просто блик от солнца, но быстро понял, что нет, это нечто иное. Словно крохотный огонёк, маленькая искорка, как те, что поднимаются в ночное небо от костра, плясала внутри этого камня. Так перстень приветствовал своего нового владельца.

"Но этой силы мне будет недостаточно", - рассудил Драйган. - "Если я пойду к шаману в таком состоянии, то не смогу даже меч занести для удара".

Вспомнив всё, что говорил Ханрис, когда пришёл к ним из леса, Драйган решил, что единственный способ биться, это использовать силу ночного народа. Нет смысла сопротивляться, всё равно не выйдет. А значит, перед тем как отправляться в путь, Драйгану следовало утолить голод. Но он должен был не просто есть, нет. Он должен был забрать чужую жизнь, ведь так питаются желтоглазые демоны. Так должен питаться теперь и он.

Поднявшись, сын Маллида нетвёрдым шагом, хромая, трясясь от озноба и щурясь от солнца, отправился в сторону хлева, с трудом волоча за собой отцовский меч.

Спустя пол часа, выйдя оттуда, перемазанный в крови животных и наевшийся досыта, он уже стоял на ногах твёрдо. Раны больше не напоминали о себе, мышцы налились силой, в голове прояснилось. И только коварное солнце стало слепить ещё больше. Но скоро оно зайдёт за горы и мир погрузиться в желанную тьму.

Бросив последний взгляд в сторону дома, Драйган обнаружил, что всё таки не от всех его обитателей он смог уйти незамеченным. Зоркий стоял шагах в десяти и внимательно смотрел на него.

- Спасибо тебе за помощь, малыш, - сказал Драйган. - Позаботься о Синте, хорошо? Тебе понравится быть её псом, вот увидишь.

Зоркий не шелохнулся. Драйган развернулся и пошёл быстрым шагом по направлению к горам. Когда оглянулся снова, спустя какое-то время, с удивлением обнаружил, что пёс Ломара семенит следом за ним через поле.

- Стой, дружище, - замахал на него руками Драйган.

Зоркий остановился, и щурясь поглядел на юношу. При этом пасть его была приоткрыта и пёс будто бы улыбался ему. Улыбался не смотря ни на что, искреннее и по доброму.

- Тебе нужно возвращаться, - Драйган махнул рукой в сторону имения Сайна, которое теперь казалось крохотным, почти игрушечным.

Зоркий только зевнул в ответ и отвернулся, выражая полнейшее безразличие к его словам.

- Ну хорошо, можешь проводить меня до леса, - смягчился Драйган и опустился на колени, протягивая к собаке руку.

Всё же присутствие Зоркого было ему несказанно приятно. Он как мог, гнал от себя тоску и щемящую боль внутри. Но чем ближе подходил к лесу, тем сильнее ощущал всю безысходность и ужас своего положения, и мысли о том, что он уже никогда не сможет вернуться к людям, даже если выживет там, в горах, что тоже весьма сомнительно, буквально давили к земле, обвивая ноги тяжёлыми цепями. Воля трещала подобно тонкой наледи, под которой мчался бурный чёрный поток отчаяния. Драйган не мог позволить себе провалиться в него, и всё же чувствовал что не способен устоять. Должно быть Зоркий тоже почувствовал это. Понял, что нужен ему, и Драйган был за то был псу несказанно благодарен.

Когда Зоркий подошёл к нему, Драйган потрепал собаку за уши, и ощутил прилив сил и даже некой смелости.

- До леса идём вместе, а потом ты повернёшь назад, договорились? Потому что тебе нельзя туда, куда пойду я. Никому нельзя. Кроме меня.

И они пошли через поле вместе. До леса. Но там Зоркий не повернул назад, а стоящий у порога тёмной чащи Драйган не смог его прогнать. И вместе они пошли дальше, в лес, и в гору.

Они пошли вместе до самого конца...

Илии показалось, что она уехала из дома очень и очень давно. Прошло будто не несколько дней, а целые годы. Так многое ей довелось пережить за своё путешествие, что сейчас, глядя на родной дом сквозь пелену моросящего дождя, в который превратился начавшийся утром снегопад, девочка особенно явственно ощущала, как сильное изменилась за этот недолгий период своего отсутствия.

Дом встретил их закрытой дверью и ставнями, а так же истошным лаем целой своры собак, запертых в хлеву. Но на встречу никто не вышел. Спешившись, девочка в замешательстве огляделась по сторонам, затем посмотрела на Весну. Женщина всматривалась куда-то в поля, и проследив за её взглядом, Илия поняла, что заинтересовало волхаринку. Там, вдалеке, возле запряжённой телеги стоял человек.

- Отец! - воскликнула Илия с облегчением, без труда узнав тучную фигуру Сайна, и замахала ему.

Мужчина, видно, тоже их заметил, и замахал в ответ, а затем продолжил волочить какой-то длинный черный свёрток по земле, до груды таких-же.

- Что он там делает? - девочка сощурилась, стараясь приглядеться, но так и не смогла понять. - Выгружает что-то из телеги?

- Похоже на то. Давай-ка пока заведём лошадей в конюшню, - предложила Весна. - Они устали ещё сильнее чем мы.

- Угу, - кивнула Илия, чувствуя при виде отца прилив сил и даже некой радости, пробившейся сквозь молчаливое уныние, в котором она пребывала всю поездку от Закрая до дома.

Как раз когда они распрягли и поставили в стойло коней в дверях конюшни появился Сайн. Спрыгнув с лошади, которую специально выпряг из телеги чтобы поскорее сюда добраться, он скинул на ходу капюшон и едва ли не бегом подлетев к Илии, заключил дочь в крепкие объятия. Затем кивнул Весне, и стал спешно оглядываться. Женщина, поняв, кого он ищет, лишь опустила глаза и сказала:

- Прости, Сайн.

- Зана мертва? - спросил он сухо, и голос его едва заметно дрогнул.

Илия хотела было ответить, но быстро поняла, что вопрос адресован ней ей. И ощутила даже некое облегчение от того, что ей не придётся говорить отцу, глядя в его усталые глаза, что случилось с сестрой. Правда сам факт того, что сейчас узнает Сайн, отдавался в сердце его старшей дочери невероятной болью.

- Нет, - ответила Весна. - Но и вылечить мне её не удалось. Прости, я переоценила себя. Думала что смогу противостоять этому...

- Не оправдывайся, - проговорил Сайн и в его голосе не было ни злости, ни упрёка, только печаль. - Уверен, что ты сделала всё, что смогла.

Илии хотелось подтвердить это. Рассказать отцу обо всём том кошмаре, через который им довелось пройти. Но слова застряли в горле. Она просто не смогла вымолвить ни звука. Вспомнилась тёмная ночь в лесу, голодный взгляд Заны, липкий страх, карканье воронов и злорадный смех обезумевшей ведуньи, а ещё горячая кровь на руках. Это она нанесла смертельный удар, она убила человека. И пусть Тамила натворила много зла, всё равно воспоминания об этом терзали Илию, бросая от тошнотворного омерзения к содеянному до приступа панического страха. Вновь ощутив, как он зашевелился внутри, девочка сильнее вжалась в отца.

- Пойдёмте в дом, - сказал Сайн. - Такая погода скверная, а вы проделали большой путь. Должно быть страшно устали и замёрзли. Я заварю горячего чаю.

Когда вошли в дом, Илия ужаснулась царящему в прихожей хаосу.

- Вы оборонялись? - спросила Весна, заходя последней.

- Да, но... меня тут не было. Я находился в Медовом Холме, вместе с Шантой, Шрией и всеми детьми. Когда вернулся, бой уже был кончен. Здесь держали оборону: Маллид, Драйган, Синта и твой муж. - Резко и глубоко вдохнув, как перед прыжком в ледяную воду, Сайн обернулся к волхаринке и быстро заговорил: - Весна, я должен тебе сказать, что Ханрис...

- Я знаю, - оборвала его Весна резко.

Сайн умолк, но не отвёл от неё удивлённого взгляда, словно пытаясь уложить эту мысль в голове. Но прежде чем успел задать сам-собой напрашивающийся вопрос, Весна его опередила:

- Остальные погибли тоже?

- Нет. Только Маллид и Ронар. Он сражался на стороне врага и погиб пытаясь увести с собой сестру. Синта там, в доме. Она серьёзно ранена: сломана стопа. Я сумел вправить и наложить шину, так что ходить она со временем сможет, а вот бегать или танцевать едва ли. Её мучила сильная боль, так что я сварил настой, и где-то час назад она уснула.

- Бедняжка. А Драйган?

- Его укусили. И он ушёл. Вчера, пока мы спали. Я не знаю куда. Нашёл две убитых овец и пяток кур в хлеву. Видимо, он успел перекусить, прежде чем сбежать. Хорошо, что не нами.

- Думаю, он ушёл, как раз чтобы этого не случилось. Защитил вас от себя.

- Пожалуй, что так, - Сайн снова тяжело вздохнул. - Ох, Властитель! Что же это за кошмар нас постиг!

Илии ожидала, что сейчас отец выйдет из себя. Но нет, вспыхнувший вдруг в нём огонь ярости, так же быстро угас. Возможно и для злости у Сайна больше не осталось сил.

Усадив дочь за стол, он внимательно осмотрел её рану на щеке, превратившись в тот момент из отца в доктора. И Илия отметила, что в таком образе он сейчас нравится ей больше. Не потому, что не любила отца, а потому, что Сайн-врач обретал уверенность и решимость во взгляде, он занимался привычным делом, в котором был мастером. Сайн-отец же казался разбитым и уставшим, преисполненным печали, буквально раздавленным всем событиями последних дней, в его облике и голосе больше не звучало той силы, с которой Илия привыкла ассоциировать образ родителя - самого храброго, самого смелого и самого умного человека во всём мире, который никогда не даст свою семью в обиду.

- Я сейчас заварю чаю и найду вам что-нибудь перекусить, - сказал Сайн дочери, убедившись, что её рана не требует срочной обработки.

Девочка только кивнула. Илия поняла, что совсем не хочет разговаривать.

- Почему вы не уехали в Медовый Холм? - спросила Весна, продолжая оглядывать место недавней битвы.

- Синта сейчас очень слаба, она не сможет сесть на лошадь. Прошлую ночь мы привели на втором этаже, забаррикадировались там. Но никто не явился. Думаю, что от наших им крепко досталось. Я свёз в поле больше дюжины дохлых тварей. Собирался сжечь, когда вы появились.

- Сомневаюсь, что это были все, - проговорила Весна, садясь за стол.

- Согласен. Потому я сегодня утром съездил к дому Ломару и пригнал телегу с собаками, - Сайн говорил, по ходу набирая в котелок воды и ставя на огонь. - Часть ночью оставим в доме, а часть на улице, чтобы сообщили если кто появится. Я ещё собрал побольше масла, китового жира и ламп, расставим по всему дому, пусть горят до утра. Эти твари не любят света, так что не сунутся. Да и костёр такой запалим из их трупов, что с вершины горы смогут увидать. Всю ночь гореть будет. Пусть любуются, сукины дети!

- Так ты что же, хочешь остаться? После всего, что здесь произошло?

Сайн замер с ножом в руке, прекратив нарезать копчёное мясо и подняв глаза на Весну.

- А какие у нас варианты?

- Уехать в Медовый Холм. К семье.

- Медовый Холм нам не дом, Весна, - Сайн вернулся к своему занятию, но Илия видела, какими напряжёнными стали его движения. - Там мы никому не нужны. Я смог оставить наших у друзей, но злоупотреблять их гостеприимством не стоит. Тем более что и туда добрались желтоглазые. Пастора Тарона убили. Подозреваю, что это был Ронар, но сути оно не меняет. Если Ронар смог добраться до Медового Холма, то и другие смогут.

- Но там мы будем не одни, придумаем что-нибудь. А здесь...

- Наш дом! - рявкнул Сайн ударив кулаком по столу.

- Не стоит злится на меня, - спокойно сказала Весна. - Я напугана, так же как и ты. И так же, как и ты, я хочу найти лучший вариант из возможных.

- Лучшего нет, вот в чём дело. Я уже тысячу их перебрал в голове! Думал отправить письмо королю, - Сайн махнул рукой, сжимающей столовый нож, куда-то в сторону окна. - Но Марек сейчас в походе на юг, говорят дела там идут неладно. И даже если моё письмо до него доберётся, едва ли государя заинтересуют происходящие здесь события. Но если вдруг, каким-то чудом он внемлет нашим мольбам и решит послать небольшой отряд на помощь, то когда он к нам прибудет? Следующим летом? - Сайн обречённо покачал головой. - Затем подумал, что можно самим уехать на юг. Но куда? Там начинаются земли кланов, и у нас не хватит денег, чтобы построить на них хоть бы даже землянку. Станем попрошайками или бродячими циркачами? Так себе участь, согласна? - продолжая размахивать в воздухе ножом, словно дирижируя своим мыслям, Сайн продолжал излагать безрадостные истины, не ожидая от Весны ответов на свои риторические вопросы: - Про Медовым Холм тоже думал, но чем мы станем заниматься? У кого жить? - Наконец он бросил нож на стол и подвёл итог: - Так я и пришёл к выводу, что только остаться здесь мы и можем. Остаться и бороться. Здесь наш дом, наше хозяйство, наша память в конце-концов: о Маллиде и Ханрисе, о Ронаре и Зане. Эти земли я и твой муж, все мы впятером, заслужили десятью годами верного служения короне. Это наша земля. Её нам лично пожаловал король в награду. Мы заслужили её! Иного у нас нет и не будет. Так что я остаюсь, Весна. Да, жизнь теперь будет другая, сложная. Возможно всем нам придётся перебраться под одну крышу. Я уже подумал как можно расширить дом. Всем места хватит. Мы одна семья, я уже говорил тебе об этом. Ханрис был мне братом, значит ты сестра мне. Как и Шрийя. Я вас не оставлю. Будем сражаться за свой дом.

- Ты видел, к чему приводят попытки сражать с ночным народом.

- Я всё сказал, Весна, - совершенно буднично ответил Сайн, снимая с огня котелок с кипящей водой. - Я принял решение. Но ты вольна делать по своему. Одно попрошу, когда поедешь в Медовый Холм, завези Илию к матери, и передай Шанте, что я жив-здоров, что приеду через пару дней, когда всё тут обустрою для их возвращения.

Весна ничего на это не ответила, погрузившись в свои глубокие раздумья, и в доме воцарилась тишина. Илия смотрела в стол перед собой. Ей не хотелось поднимать глаз и видеть всю ту разруху, в которую превратился её родной дом. А так, можно было представить, что всё осталось как было. У очага хлопочет мать, готовя ужин, в кресле дремлет отец после изнурительной дневной работы. Рядом с ним вышивает Тара и играет со своими деревянными куколками Риза, а где-то там, снаружи, тренируется в стрельбе Зана. Илия представила это себе столь живо, что буквально услышала стук, с которым стрелы выпущенные из лука сестры, врезаются в деревянную мишень. И вот сейчас, с минуты на минуту, мать подойдёт к окну и крикнет строго: "Зана! А ну иди сюда, кому сказала! Ну что за нерадивая девчонка. Ужинать пора, а она всё со своими дурацким луком возится!".

Но вместо материнского голоса, она услышала отца:

- Я должен тебе кое-то сказать, милая.

Сайн поставил на стол две кружки наполненные горячим напитком, пахнущим ромашкой и шалфеем, а сам опустился рядом с дочерью на табурет, кажется последний из уцелевших в доме. Илия подняла глаза на отца и с удивлением обнаружила на его лице улыбку. Совсем тусклую, вымученную, и всё же дающую надежду на его исцеление от печали, как даёт надежду на то что скоро дождь кончится, робкий луч солнца, пробившийся сквозь густую пелену облаков.

- У тебя теперь есть братик, - сказал Сайн, кладя свою мозолистую руку на плечо Илии.

- Братик? - переспросила девочка, не сразу поняв смысл сказанного отцом.

А потом, лицо Илии, впервые за эти дни, тоже озарилось улыбкой. Ведь оказалось, что даже в том беспросветном кошмаре, в который угодили все жители Серого Дола, всё же может случится нечто прекрасное и удивительное.

Отец и дочь крепко обнялись.

- Я с тобой согласна, - сказала Весна, глядя на них с теплотой. В её глазах отражалось пламя камина. - И я помогу тебе, Сайн. Напиши, что нужно в Медовом Холме, я проведаю детей и вернусь следующим же днём, чтобы помочь в обустройстве дома.

Сайн взглянул на волхаринку и благодарно кивнул в ответ.

- Я тоже, папенька, - подала голос Илия, прижимаясь к груди отца. - Проведаю маменьку, погляжу на братика, и ворочусь к тебе на помощь, обещаю.

- Спасибо, родная.

В самый тёмный час второй ночи своего подъема в гору, Драйган наконец достиг цели. Он стоял по колено в рыхлом снегу, под холодным светом звёзд, у входа в огромную пещеру, из которой ранее сбежал Ханрис. Оттуда, из глубины, из мрака, пахнущего звериным потом, застарелой кровью и гниющим мясом, его звал шаман. Тварь взывала к нему ещё прошлой ночью, призывая утолять голод и поглощать жизни. Драйган не собирался сопротивляться. Когда явился рогатый демон, юноша был к этому готов. Он спрятал где-то в глубине себя воспоминания о доме и семье, о погибшем в бою отце и любимой Синте, скрыл он и свои намерения убить шамана дабы покончить с ночным народом раз и навсегда, даже ценой своей жизни. Тварь умела внушать и принуждать, но не могла читать его мыслей. И Драйган не собирался ей сопротивляться, пока не доберётся до логова демона. К чему показывать врагу свои намерения? Шаман звал и он шёл, покорный и сломленный. Так должно было казаться.

"Главное, не утратить себя!" - твердил себе Драйган, разрывая на части тушу загнанного им оленя, и отрывая от неё зубами, которые ужа начали трансформироваться в клыки, куски плоти. - "Я должен помнить кто я! Нельзя забывать!".

И он помнил. Не смотря на то, что утолять свои инстинкты и превращаться в зверя, сбрасывая маску человечности было приятно. Это затягивало как омут. Глубокий тёмный омут, в котором должно было раствориться всё, что делало его Драйганом, сыном Маллида, возлюбленным Синты. Всё, что делало его человеком. Но молодой воин не позволял себе погрузиться в этот омут с головой, отдаваясь своим желаниям и низменным потребностям полностью. Когда он чувствовал, что теряется себя, тут же начинал возвращаться к воспоминания о тех, кого оставил там, внизу. И это было сродни хлёстким пощёчинам, возвращающим трезвость мысли.

А ещё, рядом был Зоркий. Как только в сознание Драйгана вторгался шаман, пёс начинал истошно лаять. По-видимому он чувствовал присутствие врага, и старался прогнуть его. И этот лай, странным образом помогал Драйгану бороться, служил неким якорем, не позволяющем его сознанию уплыть в неизвестность. Шаману же было противно присутствие пса, и требуя от Драйгана утолять свой голод и отнимать жизнь, он указывал именно на собаку. Но это лишь вселяло в сына Маллида уверенность, что он не зря взял Зоркого с собой. Если демону так ненавистен этот пёс, значит он боится, знает, что может пострадать. А следовательно, у всего этого предприятия есть шанс на успех. И сколько бы не требовал Шаман подчинения, он не мог заставить Драйгана убить Зоркого, потому что юноша не давал себе голодать, и лишь ощутив, что в его желудке снова нарастает пустота, искал способы наполнить его. Он убивал и поглощал, и с каждым новым отоваренным от туши куском горячей плоти, глотком крови и впитанной его духом жизни, становился сильнее.

Уже к исходу первой ночи мышцы Драйгана забыли, что такое усталость и боль, а раны затянулись, оставшись лишь розовыми шрамами на его теле. Ко второй ночи ногти на его пальцах огрубели, почернели и заострились. Челюсти расширилась и удлинились. Все чувства обострились: слух, обоняние и, в первую очередь, зрение. Теперь взгляд Драйгана мог без труда пронзать ночную темноту. Не сопротивляясь шаману и утоляя свой голод, юноша довольно быстро прошёл путь от человека к хищнику, коим и предстал перед чёрным зевом пещеры. Теперь ему предстояло войти туда и восполнить потери ночного народа, стать новым воином, который будет охотиться на этой горе и притаскивать вожаку тех, кто так же вольётся в эту армию кровожадных чудовищ. Пока они вновь не спустятся с гор в долину, и не уничтожат наконец её нерадивых жителей. Но и это будет только началом. Дальше они пойдут на юг. Преодолевая за ночь колоссальные расстояния, желтоглазые станут расползаться по миру как болезнь. Деревня за деревней, город за городом. Убивая и пожирая одних они будут порабощать других, кто будет затем охотиться на своих друзей и родственников. И так будет, пока их ряды не станут неисчислимы. А тогда уже никто не сможет их остановить. Так говорил ему шаман. Всё начнётся здесь, в Сером Доле, но потом, спустя годы, уже едва ли кто-то вспомнит об этом. Едва-ли будет кому об этом вспомнить.

Но Драйган не собирался вставать у истоков этого геноцида всего рода людского. Пока ещё был шанс остановить нашествие прожорливых ночных бестий на людей, он готов был биться за это до последнего вдоха. Да и какая иная участь ему теперь осталась, самому уже ставшему чудищем внешне и отчасти внутри? Мысли об этом вселяли ужас, но Драйган обращал их в гнев, в лютую жгучую злобу на существо, лишившее его всего. От этой злобы сводило скулы и острые зубы начинали скрипеть друг об друга. В его жизни больше нет и никогда не будет любви, но ненависти хоть отбавляй, и парень намеревался использовать её силу, выплеснуть на противника испепеляя его. Его хищной натуре это нравилось, как и пламени, живущему в отцовском перстне, который стал горячим в предвкушении битвы.

-Хорошо! Значит мы поняли друг друга! - осклабился Драйган, глядя на мерцающий в камне огонёк, и на полоску своей красной, обожжённой плоти под разогретой сталью древнего украшения. - Я дам тебе то, чего ты хочешь, а ты будешь служить мне!

Взяв в левую руку кинжал Ханриса, а в правой стиснув меч, сын Маллида шагнул во тьму пещеры. За ним семенил Зоркий, пригнув голову к земле и глухо рыча. Под ногами захрустели обглоданные кости различных животных. Пещера оказалась поистине огромна и скоро разветвлялась. Затем снова и снова, она дробилась на более мелкие тоннели. Драйган выбирал направление руководствуясь лишь интуицией. Он слышал сиплое дыхание других желтоглазых, и точно знал, что тут не один, что за ним наблюдают. Однако никто не выходил ему на встречу.

- Ну где же ты, выродок?! - выкрикнул он во тьму. - Я пришёл, как ты и хотел! Ты звал, и вот я здесь! Выходи на бой, мразь!

Залаял Зоркий и Драйган стал озираться по сторонам. Он стоял в просторном коридоре, ведущем под уклоном вглубь горы. Рядом никого не было.

"Ты один из нас, Драйган!" - заговорил шаман в голове юноши, но не явился к нему лично.

- Это так!

"Ты пожираешь жизни, Драйган!".

- Ты прав!

"Убей и пожри эту мелкую жизнь, Драйган!".

- Ты не сумеешь меня заставить!

"Ты мой, Драйган! Ты один из нас, Драйган! Убей существо, Драйган! Пожри его жизнь, Драйган! Живи вечно, Драйган!".

- Почему бы тебе самому этого не сделать?!

Кинжал в руке Драйгана в тот же миг ожил. Ладонь пронзили тысячи мелких иголок, а в голове ясно появилась мысль о нападении врага. Драйган точно знал откуда будут атаковать. Он быстро оттолкнул ногой Зоркого, который жалобно при этом взвизгнул, и сам шагнул назад за миг до того, как на этом место, приземлилась тварь, свалившись из небольшого отверстия на потолке,. Чудище явно собиралось атаковать собаку, убив её на месте. И даже когда Драйган нарушил его планы, желтоглазый не глянул на него, а замахнулся лапой на Зоркого. Но сын Маллида взмахнул мечом, и разом срубил с кисти четыре длинных пальца, которые посыпались на пол. Тварь взвыла и обернулась на Драйгана, а тот ударил чудище ногой в бок, от чего оно привалилось к стене и, выставив вперёд руку с перстнем, закричал:

- Гори!

Поток пламени тут-же устремился на желтоглазого, и зверь, визжа и махая руками, покатился по полу пещеры, но скоро затих.

Драйган глянул на свою руку. Плоть на костяшках пальцев почернела и обуглилась, но он не испытывал боли. Ей юноша тоже обратил в злость.

"Ты один из нас, Драйган!".

Зоркий снова залаял, а Драйган ощутил как вновь завибрировал кинжал в руке. На этот раз уже два желтоглазых приближались к ним на встречу снизу. Но новый поток багрового пламени, вырвавшегося из перстня, их остановил, и чудовища принялись пятится назад, когда Драйган начала наступать на них.

- Ваш хозяин там, внизу?! - прорычал он. - Тогда я иду за ним! Расступитесь или горите!

"Ты один из нас, Драйган! Ты должен служить мне, Драйган!".

- Как бы ни так, мразь!

Желтоглазые отступали, рыча и скалясь. Драйган не отдавал себе отчёта в том, что рычит и скалится сам в ответ, и по его подбородку струится вязкая слюна. В данный момент он был почти таким же, как и эти чудища. Та же кровь бурлила в жилах, тот же жёлтый свет горел в глазах, тот же голод нарастал внутри. Вот только он был сильнее их. В его руках было оружие, он мог подчинять себе пламя и предсказывать атаки. И главное, он не подчинялся шаману. Другие желтоглазые будто-бы поняли это и больше не собирались нападать. Всё как в звериной стае - власть у сильнейшего. Он бросил вызов шаману и в глазах стаи оказался достоин этого поединка. Всё справедливо: чтобы бороться с чудовищем, нужно стать чудовищем!

Наконец тоннель кончился. Желтоглазые расступились и Драйган с Зорким вышли в громадный грот. Босые стопы полностью погрузились в ледяную воду. Юноша зашагал вперёд. Пещера оказалась столь огромна, что даже обладая ночным зрением, он не мог различить её сводов и дальней стены. Как будто гора была на самом деле полой, и именно здесь, в этой холодной тьме, столетиями спал шаман и его слуги. Возможно их тела сковывал лёд, и в своих хрустальных саркофагах, неподвластные времени, они ждали часа пробуждения. А затем лёд треснул и стал таять. Остатки этой тюрьмы теперь плещутся озером на дней это древней как мир пещеры, а её узники ожили и вернулись к жизни. Почему это случилось Драйган не знал, но и не за тем он сюда явился, чтобы искать причины. Он здесь, чтобы устранить последствия кошмарного пробуждения.

Шаман больше не скрывался. Он стоял в ледяной воде, впереди. Драйган без труда различил его рогатый силуэт и направился к нему, намереваясь нанести смертельный удар.

- Твои слуги больше тебе не подвластны!

"Ты мой слуга, Драйган!".

- Нет! И никогда им не был!

"Другие говорили так же, Драйган!".

- Ханрис оказался сильнее тебя! Ты не сумел подчинить его дух! Не сумеешь подчинить и мой!

Он шагал вперёд уверенно, видя как со стороны за ним наблюдают не менее десятка жёлтых пар глаз. Но Драйгана интересовал только шаман. Он был больше остальных, а конечности чудовища казались ещё длиннее. Густые белые волосы росли на его голове и спине. На шее висели массивные жуткие бусы из костей. Шаман стоял неподвижно, одну руку протянув к Драйгану, словно зовя его, а вторую держа за спиной. За громадной фигурой шамана что-то скрывалось, но юноша никак не мог разглядеть, что именно. Он был уверен, что тварь прячет там некое оружие, но был готов к любым неожиданностям.

"Ты будешь служить мне, Драйган!".

- Кажется, даже твои подданные больше так не думают! Почему они не защищают тебя?!

"В том нет нужды, Драйган! Ты тоже мой слуга, Драйган! Не нужно сопротивляться, Драйган! Я дарую тебе вечную жизнь, Драйган! Я дарую тебе вечную свободу и вечное наслаждение охотой, Драйган! Прими это, Драйган! Прими, как приняли другие, Драйган!".

- Ты не властен надо мной, тварь! - Драйган ускорил шаг.

Между ним и шаманом оставалось всего с десяток шагов и он, предвкушая возмездие, хотел одним ударом покончить с мерзкой тварью.

"Взгляни, Драйган!" - проговорил шаман не шелохнувшись и не выказывая никаких признаков страха.

Он повёл левым плечом, и Драйган наконец увидел, что демон скрывал у себя за спиной. Увидел и в миг обомлел. Потерял всю свою решимость. Остановился и замер.

Из-за спины чудовища вышла Зана. Она уже мало походила на ту бойкую, одиннадцатилетнюю девочку, дочь Сайна, которую Драйган помнил. Теперь она тоже была одной из ночного народа. Жёлтые глаза сияли на бледном лица, из под тонкой линии посиневших губ торчали выдавшиеся вперёд клики. Лицо было измазано в засохшей крови.

"Значит, им не удалось спасти девочку!" - с горечью подумал Драйган. - "Весна не смогла! Была ли хоть какая-то на то надежда? Или с самого начала Зана была обречена? А может и мы все обречены?!".

- Мы теперь твоя семья, Драйган! - впервые проговорил шаман не в его голове а в действительности, и его глубокий хриплый голос разнёсся эхом по пещере. - Ты с ней одна семья, Драйган! Вы оба наши, Драйган! Прими нас, Драйган! Прими её, Драйган!

Шаман подтолкнул девочку в спину и Зана пошла к Драйгану.

- Зана, - вымолвил юноша, опуская свой меч. - Как же так...

- Я скучала, Драйган! - проговорила девочка. - Я так скучаю по семье, Драйган!

- И мы по тебе очень скучали, родная. Твой отец ждёт тебя дома.

Зану и Драйгана разделяли уже меньше пяти шагов. Другие желтоглазые тоже стали приближаться, постепенно смыкая кольцо вокруг них. Зоркий прижал к голове уши и глухо зарычал.

- Ты отведёшь меня домой, Драйган! - сказала девочка, делая ещё шаг вперёд и протягивая к Драйгану руки.

И тут Зоркий кинулся на Зану, сбивая её с ног. А Драйган тут же поднял перед собой руку с перстнем и поток пламени устремился в шамана. Тот завопил от боли. Кинувшись в сторону, он покатившись по полу, разбрызгивая воду, в попытке потушить охвативший его огонь.

- Отличная попытка, тварь! - заревел Драйган, подняв над головой меч. - А теперь ты сдохнешь!

Однако прежде чем броситься на шамана и нанести удар мечом пока тот корчится, Драйган услышал как громко взвыл от боли Зоркий. Пёс отчаянно пытался скинуть с себя Зану, которая навалилась на него и вцепилась зубами в бок. Убить врага или спасти друга?! Зверь внутри него требовал крови и возмездия, ненависть вновь пылала как пламя в отцовском перстне, призывая подчиниться своим желаниям и довершить задуманное. Но Драйган всё же оставался человеком. И раздумывая лишь миг, он кинулся к борющемся Зане и Зоркому. Схватив девочку за плечо, сын Маллилда одним мощным рывком откинул её в сторону.

Кинжал в руке вдруг завибрировал, и Драйган едва успел оттолкнуть Зоркого и увернуться сам, как рядом промчался шаман. Его когти метили в шею Драйгана, тварь собиралась оторвать ему голову одним ударом, но зацепила только волосы, вырвав клок.

Теперь шаман потерял всяческое сходство с человеком. Встав на все четыре конечности, он превратился в проворную тварь, которая стала кружить вокруг Драйгана, шипя и скалясь. Он резко менял направление своего движение и, то и дело бросался вперёд, пытаясь зацепить противника когтями, а затем отпрыгивал обратно. Кинжал предупреждал Драйгана о каждом новом нападении, и тому удавалось избегать смертоносных ударов, но и самому ему не удавалось настигнуть тварь ни мечом, ни пламенем. Так они и кружили в россыпи брызг, под пристальными взглядами желтоглазых, которые, включая Зану, обступили дерущихся, но сами соваться в бой не решались. Зоркий лежал в центре, раненый и измождённый. Псу досталось и в прошлом бою, а теперь, после того как Зана вырвала клок мяса у него из бока, Зоркий не мог больше продолжать этот бой. Драйган и шаман остались один на один.

"Я не могу его достать, он слишком быстр!" - думал юноша, не сводя глаз с кружащей вокруг него бестии. - "Значит должен подпустить к себе. Это единственный шанс!".

План был рискованный. Шаман наносил стремительные и невероятно сильные удары, и пропускать хоть один из них было смертельно опасно. Но вечно этот бой продолжатся не мог. Шаман не уставал и не совершал ошибок. Он словно тоже мог предсказывать действия Драйгана. Сам же сын Маллида рисковал в итоге допустить ошибку и попрощаться с жизнью. Не говоря уже о том, что и прочие желтоглазые могли в любую секунду броситься на помощь своему вожаку, вновь увидев в нём сильнейшего. Нужно было радикальное решение.

"Я всё равно не собирался выбираться отсюда живым!" - напомнил себе Драйган. - "Значит, нужно лишь, чтоб я прожил чуть дольше этого выродка!".

То что они могут убить друг друга, показалось Драйгану весьма приемлемым исходом этого сражения. Ему больше не ради чего жить, в будущем нет никаких перспектив. А вот умереть есть за что!

И Драйган стал выбирать ту из атак врага, которая не стала бы для него смертельной мгновенно. А затем, в очередной раз когда кинжал Ханриса призвал его уклониться, Драйган не сделал этого. Тварь сбила юношу с ног, вонзив острые когти ему в живот и распоров до рёбер. Когда тебе выпускают кишки - это смертельно. Драйган это знал. Но так же он знал, что смерть наступит не сразу, а ведь того ему и требовалось.

Упав спиной назад, в воду, и позволив шаману навалиться на него сверху, ещё глубже вонзая пальцы в тело, разрывая на куски внутренние органы, Драйган выпустил меч и кинжал. Схватившись обеими руками за предплечье шамана, торчащее из его живота, он выпустил пламя на свободу. Оно мгновенно объяло обоих багровым вихрем. Шаман взвыл и попытался вырвать руку, но Драйган не позволил, и они вместе покатились по воде.

В последнем приступе злобы и жгучей, неистовой ненависти, - не звериной, потому что звери не умеют так ненавидеть как люди, - Драйган с воплем подался вперёд, и вцепился шаману в горло. Горячая, невероятно вкусная, наполненная всей силой ночного народ кровь, полилась ему в горло.

"Ешь, Драйган!".

"Утоляй голод, Драйган!".

"Убивай, Драйган!".

"Забирай жизнь, Драйган!".

"Живи вечно, Драйган!".

Тьма поглотила её сознание. И в этой тьме был только голод и ярость, а ещё был желтоглазый рогатый демон, который указывал путь. Больше ничего в той тьме не существовало, или попросту не имело значения. Зана забыла как выглядят папенька, маменька и сестрёнки, забыла, что когда-то любила их. Она забыла и себя, потерялась в бесконечном ледяном мраке, и больше уже не хотела собирать чучело на заднем дворе своего дома, чтобы тренироваться в стрельбе из лука, не хотела слушать истории про волколаков и витьерогов, не хотела знать, чем кончится отцовская байка. Она хотела только охотится, только убивать, только утолять голод.

Но потом, вдруг, рогатый исчез. Вот он был, придавливая её своей волей, словно тяжким грузом, на позволяющим подняться. А через мгновение эта тяжесть развеялась. Демон сгинул, и Зана отчетливо ощутила свою свободу. Правда она тоже не сулила ничего хорошего, ведь иного кроме гнёта рогатого она теперь не ведала, и без него осталась совсем одна в окружающем мраке, лишённая цели и руководства. Правда и в таком состоянии девочка пробыла не долго.

Во тьме появилась новая воля. Тоже сильная, но совсем иная, нежели тирания рогатого. Она уже не давила, а лишь аккуратно касалась её разума. И вместе с этим прикосновением, всё забытое Заной стало возвращаться. Кто-то нырнул за ней в эту тьму, на самое дно. Кто-то отыскал её там, взял за руку, и потянула за собой. Это был кто-то родной и близкий, кому она доверилась целиком и полностью. Он вернул ей всё утраченное, а чуждое изгнал из головы. Исчез голод и ярость, исчезло желание охотиться и убивать, забирать чужие жизни. Но вместе с тем исчезли и воспоминания о том времени, когда она находилась под властью чудовища. Остались только ощущения блуждания по тёмному-тёмному леса.

Первым же из новых воспоминаний Заны стали предрассветные сумерки над отчим домом. В бледно-розовых небесах догорали последние яркие звёздочки, а из трубы на крыше едва-едва чадила слабенькая струйка дыма. Она стояла босиком на промёрзшей земле, всего в паре шагов от крыльца. И вроде с ней был кто-то ещё, кто аккуратно подталкивал в спину. Но стоило девочке обернуться, как оказалось, что она стоит одна. Лишь очертания конюшни и хлева вырисовывались в полумраке, а за ними тьма, которая медленно изгонялась прочь восходящим солнцем. Не пройдёт и часа, как этот мрак окончательно будет загнан в лес, чтобы сгустится там тенями в ожидании следующей ночи. И если с ней кто-то и был, то он ушёл туда же. Но Зана туда совсем не хотелось. Оно продрогла до костей, пальцы ног немели от холода, к телу налипла грязь, а порванная в лоскуты одежда ужасно воняла. Вдобавок Зана сильно устала, как после очень долгого пути, и всё, чего ей сейчас хотелось, это оказаться дома, в своей тёплой постели, и залпом осушить стакан разогретого парного молока с мёдом. И чтобы маменька наклонилась к ней, подоткнула одеяло, поцеловала в лоб и ласково проговорила:

"Спи, моя крошка! Завтра будет новый день. Спи, набирайся сил".

Всё приключившееся с ней оказалось лишь страшным сном. От той ночи, когда они с сестрой вступил в схватку с неким чудищем, забравшимся к ним в хлев, и до сего дня - всё то был очень долгий кошмар. Но вот, она наконец очнулась ото сна. Вернулась домой.

Девочка обхватила себя руками и бросилась к двери. Та оказалась заперта, а холод уже буквально обжигал оголённые участки её кожи. И тогда Зана завопила, колотя в дверь кулачками:

- Маменька! Папенька! Откройте! - голос её был сиплым, но в нём уже чувствовалась сила, как бывает, когда начинаешь выздоравливать после затяжной простуды. - Маменька! Папенька! Сестрёнки! Я здесь!

Зана кричала всё громче, звала родных. Скоро в доме раздался грохот, затем топот ног. Потом входная дверь распахнулась, и Зана увидела в полумраке лицо отца. Осунувшееся, усталое лицо человека измождённого некой тревогой, а может и болезнью. Но это был он, родной папенька. Сайн воззрился на дочь с изумлением.

- Папенька! - прокричала Зана и кинулась в его объятия.

Изумлённый Сайн, едва сумел устоять на ногах.

- Зана? - вымолвил он еле слышно, словно всё ещё не веря в то что перед ним родная дочь.

Но затем девочка ощутила, как отец стиснул её в своих могучих руках и тут же ей стало невероятно тепло и спокойно.

- Доченька! - уже прокричал Сайн, подхватывая Зану на руки и внося в дом.

Крепко прижимая к себе дочь, он опустился в кресло и усадил её себе на колени. А потом, бережно опустил руку к её подбородку и потянул вверх. Девочка поддалась, и они взглянули друг на друга. Во взгляде Сайна Зана заметила некую тревогу, он словно искал что-то на её лице, но не нашёл. Она поняла это по тому, как напряжение в его лице сменилась вначале облегчением, а затем и теплотой. Потом глаза отца наполнились слезами. Зана ещё никогда не видела, чтобы он плакал, но сейчас Сайн не сдерживал чувств.

- Зана? - услышала девочка знакомый голос.

Она тут же обернулась, и увидел стоящую в паре шагов Илию, а за ней Весну, держащую в руке свечу. Обе были поражены не меньше Сайна, но старшая сестра смотрела на неё ещё и с неким недоверием, холодом, может даже... страхом? И Зане вдруг вспомнился ночной лес, по которому плыли тени, погоня и жажда крови. То были забытые воспоминания из ускользающего сна. Вот они явились, а через миг снова пропали, и Илия уже не могла вернуть их.

- Что с твоей щекой, сестрёнка? - спросила Зана.

Илия подняла руку и осторожно коснулась едва покрывшейся тёмной коркой раны на своём лице.

- Просто поранилась, - сказала она и улыбнулась. Затем шагнула вперёд и обняла Зану. - Я так рада, что ты вернулась!

Сестра прижалась к ней и спрятала глаза, но Зана видела, что не смотря на ласковые слова и тёплые объятия, не смотря на улыбку, во взгляде Илии остался тот же холод и страх. Что-то изменилось в их отношениях с сестрой, может временно, а может и навсегда.

- Как ты тут оказалась, милая? - спросила Весна подходя и проводя рукой по спутанным, грязным волосам девочки.

- Я не знаю, - Зана нахмурилась, пытаясь вспомнить, но эти воспоминания тоже были безвозвратно утрачены. - Я просто... ммм... пришла.

- Одна?

Зана взглянула на женщину, затем на распахнутую дверь, через которую в дом украдкой вползали сумерки.

- Я не знаю, - повторила она.

- Ну ничего, - лицо Весны смягчилось. - Мы так рады что ты вернулась.

Волхаринка отошла от Сайна, Заны и Илии, позволив семье насладиться этим ярким мигом воссоединения. Оно прошла к двери, куда посмотрела девочка, и вгляделась в тени наступающего утра. Никого там не было, только ветер гулял по двору и задувая в дом, приносил с собой ледяную свежесть, как обещание скорой зимы. Постояв на пороге ещё немного, Весна наконец взялась за ручку и потянула, закрывая дверь. Пусть ветер и сумрак остаются снаружи, а в доме должны царить тепло и уют. И не важно, что вокруг всё разворочено недавней битвой. Любой дом можно восстановить, отстроить заново, сделать даже лучше прежнего. Главное, чтобы было кому это делать. Дело ведь не в досках да брёвнах, дело, пожалуй, в любви.

Ощущения были странными. Правда не менее странными, чем окружение, в котором оказался Ханрис: голая чёрная земля под ногами и со всех сторон густой туман. Но то был совсем не обычный туман. Он не клубился, поднимаясь от земли, а просто существовал вокруг, в радиусе четырёх-пяти шагов. И в какую бы сторону Ханрис не двигался, этот туман оставался не движим, там, где он есть, не позволяя охотнику ни войти в него, ни развеять. Этот туман застилал даже небо, и создавалось ощущение, что на Ханриса сверху опустился незримый купол. Очень необычно. И чем больше он думал об этом, тем больше замечал странностей. В его куполе из тумана было ни светло и ни темно, ни жарко и ни холодно. Он просто не мог понять, что чувствует, когда концентрировался на этом. Он не был голоден, не устал, у него ничего не болело, он не ощущал ни единого запаха, на языке не осталось никакого послевкусия, и он ничего не слышал, а когда сам кричал, голос просто растворялся в тумане, не возвращаясь эхом.

- Властитель Всемогущий, где же я? - спросил Ханрис пустоту вокруг.

Пустота не ответила.

Он попытался вспомнить, как давно уже бродит здесь, но не смог. Он не помнил даже как сюда попал. Он просто... был здесь и всё. Не просыпался на земле, не пришёл сюда откуда нибудь извне, а просто присутствовал в этом неестественном и жутком тумане, будто бы всегда.

Не в состоянии себе этого объяснить, Ханрис шёл в произвольном направлении, потом бежал, затем останавливался и бросался в другую сторону, словно стараясь обмануть туман, но тот оставался всё таким же густым, непроглядным и недосягаемым. Временами Ханрису казалось, что он может различить в нём какие-то тени, то силуэты деревьев, то зданий, а иногда и людей. И тогда он был уверен, что мгла должна вот-вот развеяться, стоит только идти на появившийся впереди неясный силуэт, пока он не станет чётче, и не окажется чем-то. Пусть он окажется чем угодно, лишь бы не туманом. Но, вопреки всем законам здравого смысла, эта тень таяла, так, словно Ханрис шёл не на неё, а убегал прочь.

Пытаясь вспомнить что-то из своего бытия до тумана, Ханрис вспоминал битву с желтоглазыми, а потом, кажется, Драйгана. Да, парень сидел рядом с ним, и охотник едва мог различить его лицо, то-ли из-за темноты, то ли потому что почти ослеп. Ханрис вспомнил, как давал юноше последние напутствия, перед тем как...

-Перед чем? - спросил себя Ханрис.

Что случилось дальше он не знал, и не мог сказать как оказаться здесь, в этой пустоте.

- Нет, нет, должно быть что-то ещё! - выкрикнул он. - Как-то ведь я сюда попал?! Значит и выйти как-то должен!

Но иных, более поздних воспоминаний не всплывало в голове, и тогда Ханрис решил упрямо идти вперёд, в туман, уверенный, что однажды, рано или поздно, мгла перед ним развеется. Не может же она простираться бесконечно.

И вот, в один момент, спустя много часов, либо дней или лет, а может и всего пару секунд его пути через мглу, Ханрис различил перед собой новый силуэт. Человеческую фигуру. Но на этот раз она не развеялась, а наоборот, стала приближаться. Ханрис же сам не заметил как остановился, вглядываясь в туман, не спуская глаз с идущего, словно боясь, что если хотя бы моргнёт, силуэт исчезнет и он снова останется один. И наконец он узнал того, кто шёл ему на встречу. Из пелены густого тумана к нему вышла Весна. Родная, бесконечно любимая Весна. Волхаринка посмотрела на супруга с великой грустью, но и с теплотой, а затем, мягко улыбнувшись, протянула к нему руки, со словами:

- Я нашла тебя, любимый.

И Ханрис кинулся в её объятия.

Он всё ещё не верил, что их неожиданная встреча не очередной мираж этого странного места. Но Весна оказалась настоящей, живой и тёплой. Он обнял ей, крепко сжал, опустил голову к её шее и с наслаждением вдохнул аромат волос супруги. А затем, наконец поняв, что обнимает свою любимую и ошибки здесь быть не может, стал осыпать её шею и щёки поцелуями. Супруга отвечала на его ласки, целовала в губы, шептала тёплые слова, гладила по голове. Как же долго он мечтал об этой встрече. Они не виделись словно целую вечность, и вот, наконец, встретились здесь, в этой серой пустоте. Но Ханрису в тот миг было плевать как и почему они оба оказались в этом тумане, главное для него сейчас была Весна. Чувства пожаром пылали в груди, он буквально захлёбывался ими и никак не мог унять своего ликования.

- Я так скучал, любимая. Так скучал, - шептал он на ухо супруге.

- Знаю, - отвечала она, и Ханрис чувствовал солёный вкус слёз на её щеках. - Я тоже скучала. Я так тебя люблю.

- И я тебя. Не плачь, родная. Мы наконец вместе. Не плачь, пожалуйста.

- Не буду.

На этих словах Весна чуть отстранилась и вытерла рукой мокрые дорожки от слёз. Затем внимательно посмотрела на Ханриса. В её глазах всё ещё стояла грусть. Теплота и любовь никуда не делись, но эта холодная, всеобъемлющая, как затянутое тучами осеннее небо, грусть преобладала над всем.

- Что случилось? - спросил он. - Почему ты так печальна, родная?

- Я... - Весна попыталась что-то сказать, но запнулась, словно не подобрав нужных слов. Затем снова по щеке побежала слеза и Весна, смахнув её быстрым движением, отвела взгляд.

И тогда Ханрис начала понимать, в чём тут может быть дело. Да, его догадка могла бы объяснить эту печаль в глазах супруги, вот только... разве такое возможно? Разве могут мёртвые осознавать себя, бродить во мгле и говорить с живыми?

- Я погиб, да? - озвучил он свои мысли. - Погиб в бою с желтоглазыми?

Весна не смогла вымолвить ни слова, только кивнула в ответ и, прижавшись к его груди, спрятала от Ханриса лицо.

Мысль о собственной смерти казалась чужой, неестественной, и потому не вызывала в Ханрисе никаких эмоций. Он навидался мертвецов, те лежат недвижимо, окоченевшие, глядя в никуда пустыми глазами. А он вроде ходит и говорит, так разве может он в таком случае быть трупом?

- Где мы? - спросил Ханрис.

- В мире духов, - ответила Весна, не поднимая головы.

- Значит... я теперь дух? Так что ли? - эта мысль отчего-то показалась Ханрису забавной. Может потому что было донельзя абсурдной. Однако не похоже было, что Весна шутила.

- Но, тогда, что ты тут делаешь? Неужели ты тоже...

Ханрис охватил страх при мысли, которую он не смог даже озвучить. Идея собственной смерти не вызвали в его душе отклика, а вот предположение, что Весна может умереть, отозвалось целой бурей эмоций.

Он чуть отпрянул от супруги, и посмотрел ей в глаза, ища ответа.

- Нет, родной. Я жива. А здесь я смогла с тобой встретиться потому, что с детства умею общаться с этим миром. Я многое тебе не рассказывала о своём прошлом в доме Бабы Дарины. Ведунья, это не просто деревенская знахарка. Ведунья - в первую очередь стоит на страже мира духов, не пуская различных его обитателей в мир живых.

Ханрис нахмурился.

- Так значит ты... вроде как ведьма?

Весна лишь пожала плечами и грустно улыбнулась:

- Можешь считать так. Но у меня просто есть дар. Такой же был у Дарины. И она обучила меня им пользоваться. Потом, ради тебя, я отреклась от него, нашла себе замену, не зная, какие страшные напасти тем самым навлеку на этот край. - Весна тяжело вздохнула. - Но мой дар не исчез, его нельзя так просто потерять. И, чтобы спасти бедняжку Зану, мне пришлось вновь им воспользоваться.

- Ты помогла ей?

- Нет, родной, - Весна сокрушённо покачала головой. - Я никому не сумела помочь. Но девочку спас Драйган.

- Как ему это удалось?

- Ценой большой жертвы. Зана помнит немногое, из того что происходило на горе, наверное к её же счастью. Но и того что она рассказала мне было достаточно чтобы понять - Драйган убил шамана и занял его место. Только так он смог освободить Зану он проклятия.

- А сам он сможет освободится?

- Не думаю. Такова цена. У ночного народа должен был вожак. В любом случае, мы его больше не видели, и я не знаю, какую судьбу он изберёт.

- Уверен, он поступит правильно. Драйган сильный, весь в отца. Он сможет контролировать этот недуг, не даст ему взять власть над собой.

- Мне очень хочется в это верить. Но не уверена, что кто-то из нас когда-нибудь сможет смотреть в ночную тьму без тревоги, или решит подняться на гору.

- Кто-то ещё пострадал? - И вдруг вытекающая из этого вопроса новая страшная мысль пронзила Ханриса ледяной иглой: - Как наши дети?!

- Они живы и здоровы, - спешно заверила мужа Весна. - Сайн привёз их из Медового Холма после того как Зана вернулась. Я... - Весна осеклась, но в этот раз нашла в себе силы договорить: - Пока не сказала им про тебя.

- Я помню, что Маллид погиб, - проговорил быстро Ханрис, сбегая от столь болезненной темы. - Значит он тоже где-то здесь, да?

- Я искала его дух, но похоже он сам отправился дальше.

- Дальше? Куда?

- Мне не ведомо. Туда, куда должны отправляться все мёртвые. Его духа нет в этом мире. Но, зная Маллида, я не удивлена. Здесь блуждают только те, кто не смирился со своей смертью, кому нужна помощь и проводник. Маллид же всегда знал, как должен погибнут, и встретив смерть в бою, обрёл покой.

- Это на него похоже, - согласился Ханрис.

- С Ронаром дело обстояло иначе.

Ханрис вспомнил, как видел сына Зана в последний раз, в пещере. Ронар выбрал иной путь, сторону зверей, и сам уже мало походил на человека.

- Бедный мальчик, - продолжила Весна печально. - От его духа почти ничего не осталось. Ночной народ уничтожил его ещё при жизни.

- Ты смогла ему помочь?

- Да, это было не трудно. Я развеяла его дух. Надеюсь он обретёт прощение в следующей жизни.

Весна наконец подняла глаза и снова посмотрела на Ханриса с бесконечной тоской. Охотник понял, что пришло время поговорить и о его судьбе. К этому всё шло с самого начала и прелюдия, кажется, уже затянулась.

- Остался только я, верно? Я последний из павших в ту ночь. Почему я не ушёл, как Маллид?

- На этот вопрос ты должен ответить сам. Каждого привязывает к этой жизни что-то своё: страх, ненависть, желание справедливости...

- Любовь, - перебил её Ханрис. - Меня может держать только любовь к вам. Именно она вела меня всё это время.

Весна кивнула.

- Ты ведь уже это знала, да?

- Я просто знаю тебя, любимый. И поняла, что иных причин быть не могло. Но, пусть это прозвучит эгоистично, я рада тому, что ты задержался здесь. Ведь это позволило нам увидеться ещё раз. - сделав короткую паузу Весна добавила тихо, почти шёпотом: - Попрощаться.

И только после этих слов Ханрис начал наконец в полной мере осознавать своё положение. Он действительно мёртв. Пал в бою. Теперь он бестелесный дух, и назад, к прежней жизни, вернуться уже не сможет. То было болезненное осознание. Страшное.

- Значит сейчас мы должны проститься, а что же дальше? Я должен буду уйти в никуда? Может вовсе перестать существовать?

- Нет, так быть не может, - отрицательно замотала головой Весна.

- Почему же? Ты ведь сама сказала, что не знаешь, что там дальше и куда уходят мёртвые?

- Но не в пустоту. Там должно что-то быть. А иначе, какой во всём этом смысл?

Ханрис невесело ухмыльнулся.

- Возможно и нет никакого смысла, - сказал он тихо, борясь с приступом панического страха перед вплотную подступившей неизвестностью. - Кто сказал, что он должен быть?

- Я! - выкрикнула Весна и в её глазах вспыхнуло то самое пламя, - олицетворение могучей силы, спящей внутри его доброй и милой супруги, которая всегда восхищала Ханриса. - Потому что я в это верю! И если ты нет, то я готова поделиться с тобой своей верой.

Вот только слова любимой в этот раз не предали Ханрису ни капли уверенности, но возражать он не стал. Просто не мог.

- Так что же, выходит я заблудший призрак? И ты должна помочь мне уйти? А если я не захочу уходить? Если решу остаться здесь, что тогда?

- Это противоестественно.

- И всё же, такой вариант у меня есть, правда? Я могу не уходить?

Весна поджала губы и на секунду сморщилась, словно от приступа сильной боли. Затем проговорила, медленно чеканя каждое слово, будто стараясь донести его смысл до ребёнка:

- Можешь. И я могу сделать так, чтобы ты остался. У меня есть силы и возможности, чтобы навсегда привязать тебя к себе.

По её мрачному тону Ханрис понял, что перспектива эта не завидная.

- И кем же я тогда стану?

Весна ответила не сразу. Какое-то время они смотрели друг-другу в глаза, а затем она проговорила, словно через силу:

- Лишь тенью себя прежнего. Тенью моего возлюбленного. Ты потеряешь себя, и это неизбежно. Потому что духи не умеют помнить. А главное, их существование больше нельзя назвать жизнью. Ты навсегда застынешь в своём нынешнем образе. Не состаришься, не обретешь новых воспоминаний. Ты будешь блуждать в таком вот месте, где нет никого и ничего, - Весна развела руками. - Да, я смогу взывать к тебе когда захочу, и общаться с тобой, и в эти часы ты будешь почти как живой, как прежний. Но между этими моментами ты будешь прозябать в пустоте, постепенно растворяясь в ней, не зная кто ты и что ты. И каждый раз, вновь призывая тебя в мир живых, я буду видеть как от тебя остаётся всё меньше и меньше прежнего Ханриса. Ты будешь таять, исчезать, пока не лишишься всего, что делало тебя моим возлюбленным. - Она положила ладони ему на грудь. - Прости, родной мой, но я не могу так поступить с тобой, как бы сильно мне не хотелось тебя удержать рядом.

- И я бы не хотел, чтобы ты так поступала, - честно ответил он.

Смерть страшна, но, пожалуй, и Ханрис это точно знал, пусть и недолго побыв частью ночного народа, что есть вещи намного хуже смерти. И раз такой перед ним стоит выбор, то он готов принять забвение.

- Как это будет?

После недолгих колебаний Весна ответила:

- Я поведу тебя в Священный Лес. Хочу, чтобы ты предстал перед Серебряным Волком.

- Но ведь я не волхарин.

- Мне всё равно. Если он действительно так мудр и всеведущ, как говорят, он верно распорядиться твоей следующей жизнью.

Ханрис взял Весну за руку. Нежно сжал её ладонь.

- Веди.

Когда они пошли сквозь туман, Ханрис вдруг стал придаваться приятным воспоминаниям. И Весна быстро втянулась в эту ностальгическую беседу, начатую словами: "А помнишь, как...". Словно то была просто прогулка двух любящих людей. Они неспешно шагали вперёд, рука об руку, беззаботно болтая и смеясь, и не думали о смерти или о забвении, только о любви. Шли так целую вечность. Но даже такой долгий путь должен был завершиться. Весна вспомнила, где они находятся и куда идут, когда туман впереди вдруг рассеялся, и они оказались на опушке тёмного леса, деревья которого были столь велики, что их кроны терялись где-то в серой мгле наверху.

- Вот и всё, - сказал Ханрис. - Это и есть твой Священный Лес, верно?

- Да, - кивнула Весна. - Его иная сторона. Дом Серебряного Волка. И туда, дальше, я пойти с тобой уже не смогу. Живым туда хода нет.

Они стояли, держась за руки, друг напротив друга и не знали как попрощаться.

- Что ты будешь делать дальше? - спросил вдруг Ханрис. - После того как я уйду?

Всё это время они только вспоминали о прошлом, и вдруг, впервые, он спросил о будущем. О том будущем, в котором его самого не будет. Весна совсем забыла, находясь здесь, рядом с любимым, что где-то там, за спиной, её ждут дети и жизнь. Жизнь без него. Горький ком встал в груди. И всё же она смогла ему ответить.

- Я поеду в Закрай. Местные помогут мне восстановить дом Дарины, и мы поселимся там.

- Значит, ты всё же хочешь стать ведуньей?

- За последние дни я поняла, что слишком легкомысленно отнеслась к своему дару. И что этот дар может оказаться у человека злого и мстительного, и тогда не избежать беды. На мне лежит ответственность, и я готова её принять. Закраю нужна ведунья, а людям проводник и помощник, иногда и защитник.

- А наши дети?

- Лилейн тоже передался мой дар. Я старалась игнорировать это, думала, что когда она повзрослеет, талант угаснет. Но теперь знаю, что это не так. И я научу её им владеть.

- А Никам?

- Он дитя двух народов. Пусть подрастёт и сам решит, где и с кем ему жить. Я приму любой его выбор.

- Мне бы так хотелось увидеть, какими они вырастут. Какой путь изберут.

- И мне, родной. Хотелось бы этого более всего на свете.

- Чтобы ни было там, дальше, ты знай, и детям скажи, что я буду любить вас всегда. И даже если сам исчезну, растворюсь в пустоте, моя любовь к вам останется в этом мире. Она не может умереть, и ничто не способно её уничтожить. Ни время, ни смерть. Моя любовь к вам вечна!

- Мы знаем, милый. Мы никогда тебя не забудем.

И вдруг он улыбнулся. Так искренне и чисто, как улыбался ей раньше, когда они ещё не знали друг друга, когда встретились впервые, но лишь обменявшись робкими взглядами поняли, что влюблены.

А затем его руки мягко выскользнули из её ладоней. В последний момент Весне захотелось стиснуть пальцы, задержать его рядом ещё на мгновение. Но она опоздала. В сжатых кулаках осталась только пустота. Ханрис отступил на шаг, не прекращая улыбаться, затем развернулся и быстро пошёл прочь. Пошёл так, словно уходил не навсегда, а лишь отправился на охоту. Через пару дней он нагрянет рано утром напевая весёлую солдатскую песенку. И на встречу ему выбежит Лилейн, с криком: "Папенька вернулся".

Глядя как он уходит прочь, Весна знала, что всегда будет ждать его возвращения, никогда не сможет окончательно отпустить Ханриса.

Вот он уже подошёл к самому лесу, шагнул туда, затем остановился, словно хотел было обернуться и взглянуть на любимую в последний раз, и вдруг исчез. Весна не сразу поняла, что произошло. Может она моргнула, или какая-то дымка застлала ей взор всего на мгновение, но Ханриса не стало там, где он стоял ещё миг назад. А с того места на Весну взирал теперь большой чёрный лис. Красивый, горделивый зверь, смотрел на женщину такими знакомыми ей голубыми глазами. Потом отвернулся, обращая взор в чащу, будто кто-то позвал его из глубины леса, и быстро исчез среди деревьев.

А Весна осталась стоять одна на опушке громадного леса, в который однажды шагнёт сама. Стояла и улыбалась сквозь слёзы. Улыбалась потому, что в тот момент всё поняла. Осознала, как сильно они все ошибались, а особенно Тамила. У каждого народа свой путь, но все эти дороги идут рядом и ведут в одну и ту же сторону. А Священный Лес, возможно, простирается куда дальше, чем они могут себе вообразить.

Синта проснулась от дуновения прохладного ветра. Девушке потребовалось несколько секунд, чтобы, открыв глаза, понять, где именно она находится. Вначале она подумала, что всё ещё ночует в доме Сайна. Но затем вспомнила, что после того как Зана вернулась, Весна и Сайн пришли к выводу, что опасность спала. И вот уже вторую ночь Синта живёт у себя. Мать сперва настаивала, чтобы все они ночевали в одной комнате, но девушка отказалась, твёрдо решив ночевать в своей, несмотря на то, что там буквально всё напоминало о Ронаре. Днём ранее его похоронили рядом с отцом, под большим дубом. Перед тем как заколотили гроб, Синта вложила в ледяные руки брата монету, ту самую, которую им подарил отец. Ведь больше не было смысла её делить. Судьба и так поделила между ними всё очень несправедливо: ей осталась жизнь, тепло солнца, прохлада свежего ветра, а ему только мрак и холод могильной земли.

"Так пусть же хоть эта монета навсегда останется с тобой, братик!" - рассудила Синта.

Теперь ширма, разделяющая комнату близнецов на две части была сброшена, а кровать напротив пустовала, напоминая девушке о том, что она так и не смогла спасти брата. И эта потеря не просто стала для Синты ударом, девушка словно и сама умерла наполовину. Они с Ронаром всё делили пополам, а теперь есть только она и пустота на том месте где был брат. С той пустотой, что осталась от Ронара снаружи она смирится со временем, сумеет её чем-то заполнить. А вот от той, которая внутри, Синта знала, что никогда не избавится. Никто в этом мире не заменит ей брата. Да, мать тоже его потеряла, и потому не переставая рыдала. И маленький Доран лишился старшего братишки, хотя, кажется, ещё не до конца это осознал. Но для всех них Роанр был лишь родственником, а для неё же самым близким в мире человеком. Они пришли в этот мир вместе, в один день и час, и Синта была рядом, когда брат уходил. Её боли никто не сможет понять. Никто и никогда не прочувствует ту всеобъемлющую чёрную дыру оставшуюся у неё в груди.

И всё равно Синта решила ночевать в этой комнате, во-первых потому что хотела оставаться одна как можно дольше. За последние несколько дней она почти ни с кем не говорила, и не хотела никого видеть. Никого кроме тех, кого рядом быть не могло: отца, Ронара, Драйгана. С любым из них Синта готова была бы сейчас говорит часами, высказать всё, что чувствовала, а потом долго плакать в его объятиях. От остальных же Синта предпочитала дистанцироваться. Знала, что они хотят помочь, но просто не готова была принять эту помощь, открыть им свою боль. По крайне мере пока.

Была и вторая причина её желания остаться в этой комнате. Она не хотела убегать от случившегося. Синте казалось, что тогда она предаст все вспоминания о Ронаре и Драйгане. А она хотела помнить всегда о том, через что им всем пришлось пройти.

Что же её пробудило? В поисках источника, Синта обратилась к окну. Одна из ставень была чуть приоткрыта, и едва покачивалась от лёгкого дуновения холодного ночного ветерка. Свезь щель в комнату украдкой пробирался серебристый свет Рунона. Синта было задалась вопросом: была ли закрыта ставень, когда она засыпала? Но ответ пришёл незамедлительно. Да, конечно. Ведь хлопочущая мать, по сотне раз на дню прибегала в её комнату, чтобы позаботится о том, что у раненой дочурки всё в порядке, напомнить о лекарственном отваре Сайна, подоткнуть ей одеяло и проверить закрыты ли ставни, чтобы не уходило тепло. Она точно делала это перед тем как уйти спать, а потом ещё долго сидела на кровати Ронара и причитала сквозь рыдания. Теперь же ставень была открыта. Что это могло означать? Кажется, что в виду недавно пережитых кошмаров, Синта должна была бы испугаться, что кто-то из ночной тьмы пришёл за ней. Но на деле всё было совсем наоборот. Она давно грезила о визите ночного гостя.

Синта откинула одеяло и, не щадя сломанную ногу, от чего та тут же отозвалась тупой болью, села. Её лодыжка была зафиксирована двумя деревяшками по бокам и плотно перебинтована. Вчера Сайн сказал, что она идёт на поправку, отёк спадает а воспаления нет, но до полного выздоровления должны пройти ещё долгие дни. Синта кивала и сухо благодарила, сама понимая, что полностью нога не заживёт никогда, и её уже не быть такой прыткой как раньше. Но почему-то Синту это не сильно волновало, раздражало только, что приходится много лежать, что лечебные и обезболивающие отвары таки мерзкие на вкус и от них кружится голова, а так же, что чтобы помочится, нужно пройти довольно унизительное испытание.

Взявшись за сооружённую для неё Сайном из орешника трость-костыль, девушка быстро поднялась, не обращая внимания на пульсирующую боль в ноге, и проковыляла к окну. Упершись левой рукой в подоконник, правой Синта толкнула ставни, и те распахнулись настежь. Девушку тут же обдало ночной свежестью. Холодный воздух, растрепав её волосы, ворвался в комнату вместе с серебристым светом круглого, полного диска Рунона, висящего в небе. На миг Синте показалось, что кто-то был там, в темноте. Высокий тёмный силуэт и две светящие жёлтые точки глаз мелькнули впереди, шага в десяти от окна. Но прежде чем она сумела на них сфокусироваться, исчезли.

"Может только показалось?".

Но она в это не верила. Не хотела в это верить.

- Драйган, - позвала Синта тихо. - Ты здесь?

Ответа не последовало. Ночной ветер качал флюгер на крыше, и тот тихо скрипел над головой. Где-то там, далеко, в полях ухала сова. Иных звуков не было.

- Я ведь знаю, что ты здесь. Если ты пришёл ко мне, то почему не показываешься?

Ночной мрак продолжал молчать.

"Может и вправду показалось?" - подумала Синта. - "Может, мать просто плохо закрыла ставень, и та распахнулась от ветра?".

И эта мысль ледяной хваткой обхватила горло девушка. Она одна, никто не приходил. Драйгана больше нет, или он оставил её, променял на иную жизнь. Мир за окном сузился до одно, чёрно-белой точки, когда на глаза Синты навернулись слёзы.

- Ты нужен мне, - прошептала она, чувствуя солёный привкус на губах. - Ты так мне нужен. У меня ведь никого не осталось. Прошу, пожалуйста... - её голос стал тонким им хрупким как ледяной наст. - Пожалуйста, приди ко мне. Не оставляй меня одну.

Боль в ноге становилась всё сильнее и невыносимее. Синта прислонилась плечом к стене, чтобы снять с неё опору, но это не помогло. Тогда она неуклюже съехала по стене вниз и села на пол. Стиснула зубы от отчаяния и боли, затем с чувством ударила кулаком в пол. Но внезапная вспышка ярости не принесла успокоения.

Перед ней лежал белый прямоугольник упавшего на пол света Рунона. И вдруг в нём появился тёмный силуэт. Человеческий, или очень на человека похожий. Но прежде чем Синта сумела понять, что именно видит, он почувствовала лёгкие прикосновение на своей щеке. Чья-то рука, холодная как тот самый ветер, что гулял по полям этой ночью, коснулась её кожи, нежно и осторожно, как может только самый любящий человек, смахнув слезу.

Синта тут же повернулась к окну, готовая увидеть своего возлюбленного, которого так ждала и который сумеет разделить с ней все её страхи и печали, развеять одиночество... Но увидела только тёмное ночное небо, в котором светились бледные звёзды, и больше ничего. Однако щека всё ещё чувствовала холод от касания холодных пальцев, значит это ей не показалось, и кто-то действительно приходил.

- Ты был здесь, - прошептала Синта. - Ты пришёл, любимый. Так покажись, молю тебя.

Вновь, превозмогая боль ставшую уже столь сильной, что от колена до стопы нога казалась объятой пламенем, дочь Зана поднялась.

- Драйган, покажись мне! Не бойся! Я тебя не отвергну, клянусь! Я приму тебя любым! Только вернись ко мне. Прошу тебя!

И снова лишь тишина ночи была ей ответом.

"Он не придёт," - поняла Синта. - "Он так решил. Мне не удастся его уговорить".

Но теперь она знала, что Драйган рядом. Он стоял рядом, касался её. Значит возлюбленный не обратился в чудище, и человеческого в нём осталось куда больше.

Холод пронизывал до костей, от чего вся кожа девушки уже покрылась мурашками а губы дрожали. Нога невыносимо болела. Но Синта всё никак не хотела отходить от окна. Стояла и смотрела в ночь, надеясь что Драйган там и тоже не сводит с неё глаз.

Затем, когда силы Синты уже были на исходе, от боли начала кружиться голова и казалось, что она вот-вот упадёт, девушка прошла, держась одну рукой за стену а другой опираясь на костыль, к своей постели, но не легла. Дочь Зана открыла стоящую на прикроватном столике резную шкатулку, купленную много лет назад ей отцом на городской ярмарке в Медовом Холме. Внутри лежали немногочисленные украшения: пара блестящих серёжек, кулон, да несколько сплетённых ей самой браслетов. Среди них покоилась и чёрная жемчужина отца. Двумя пальцами Синта осторожно извлекла вещицу обладающую древней силой и спасшую им с Драйганом жизнь. Вгляделась в неё, чувствуя лёгкое покалывание на коже, а затем обернулась к окну и, размахнувшись, кинула жемчужину в ночь.

- Если ты и правда там, пришёл ко мне потому что любишь, значит на утро я не отыщу её под своим окном. И тогда я буду знать, что есть ещё надежда. Я так и не научилась пользоваться этой силой, но теперь чувствую её присутствие. Так исполни же мою просьбу, и возьми эту вещь себе. И каждый раз, когда ты будешь держать её в своей руке, знай, что я почувствую это, как если бы ты взял меня за руку. Я хочу чтобы ты никогда не оставлял её, и никогда не забывал о нашей связи. Помни, пожалуйста, и то, что я скажу тебе сейчас: я люблю тебя, и это навсегда.

Ночь ответила ей лишь холодным дуновением ветра.

Молодой шаман стоял на пустой просёлочной дороге, залитой светом Рунона, пробивающимся сквозь рваные облака, быстро бегущие по небу. Стоял и смотрел в темноту, но его острый взгляд пронзал мрак и Драйган видел вдалеке крышу своего родного дома, где он рос наедине с отцом. Отличное было время. О нём у шамана останутся самые тёплые воспоминания. И неважно хорошим ли воспитанником был Маллид, не важно сколько слёз маленький Драйган пролил в этом доме, и сколько раз мечтал убраться из него прочь навсегда. Всё плохое исчезнет, раствориться в темноте ночи. А вот всё хорошее и светлое останется, и будет сиять в этой темноте подобно огню костра, манящему ночного путника. Сейчас шаман бы всё отдал, лишь бы снова стать ребёнком, босоногим мальчуганом, бегающим по двору дома со звонким хохотом. И пусть отец пожурит его в очередной раз, ввернув одно из своих хлёстких и обидных словечек, пусть накажет - главное пусть будет рядом. Ему захотелось ещё хоть бы раз, пускай всего на миг ощутить тело исходящее от трескучего камина в том доме и кисловатый запах сваренного Маллидом пива. Он готов был бы вечно слушать истории военных приятелей отца о деньках их былой славы. Украдкой поглядывая на красавицу Синту, сидящую по ту сторону стола, мечтать и одновременно с тем бояться встретится с ней взглядом, потому что в нём может отразиться как взаимная симпатия, так и болезненное отвержение. Теперь-то шаман знал, что на самом деле Синта чувствовала нечто очень близкое, сидя напротив него. Но осознание это лишь сильнее ранило. Сколько времени он потерял, боясь признаться ей в своих чувствах. Теперь этого не возвратить, как не вернуть и отца, и его лихих друзей. Всё кануло во мрак, и дом опустел. Он не может туда вернуться, должен уйти навсегда, хотя сейчас ему этого совсем уже не хочется.

"Интересно, что станется с нашим домом?" - подумал шаман. - "Может в него вселится нова семья?".

Эта мысль неожиданно согрела душу. Так было бы лучше, чем если бы этот дом так и стоял пустым долгие годы, разрушаясь и загнивая. Нет, пусть в нём вновь зазвучит детский смех, и может у тех, кто поселится здесь после, всё сложится намного лучше.

"Властитель, пусть они будут счастливы в этом доме. Кто бы они ни были, прошу тебя, подари им счастье!".

Шаман опустил голову и тяжело вздохнул, глядя на маленькую чёрную жемчужину Синты, лежащую на его ладони. Он не хотел показываться девушке, но просто обязан был на прощание увидеть её. Хотел запомнить каждый изгиб её прекрасного лица, и хранить эти воспоминания в памяти до самой своей смерти. Он не мог остаться с Синтой, не в таком виде, а иным ему уже не стать. Победив прежнего шамана, вкусив его плоть, глотнув его крови, Драйган сам обрёл его силы. И очнувшись там, на горе, он уже ощущал себя совсем иначе. Он чувствовал как струится по венам могущество ночного народа. Ощущал связь с каждым из остальных желтоглазых, которые столпились вокруг него в темноте пещеры. Они готовы были служить новому вожаку. Шаман заглянул в мысли всех, но обнаружил там только самые низменные желания, превалировал в которых голод. Среди прочих была и Зана. Молодой вожак коснулся её разума с осторожностью, боясь, что девочка стала такой же как и остальные. Но оказалось, что для дочери Сайна не всё ещё было потеряно. Да, она обратилась, но где-то в глубине, под тенью животных инстинктов, всё ещё тлел разум маленькой девочки, любящей страшные истории про волколаков и стрельбу из лука. Шаман нашёл эти угли и сумел раздуть их, а всё чужое и навязанное прогнал. Он был властен освободить Зану от проклятия ночного народа, лишить звериных сил и возвратить человеческих облик, и он сделал это. А остальным же, уже полностью обращённым зверям, шаман приказал убивать друг-друга, раздирать на части и пожирать. И они принялись творить этот кошмар с удовольствием. Звери бросались на своих сородичей с яростью, пускали в ход клыки и когти, и рвали тех, с кем ещё мгновение назад стояли бок о бок. Не было у них никакого чувства общности, только голод и злоба. Уже через час их десяти остался один, последний. С оторванной рукой и без глаза, он с чавканьем пожирал последнего убитого сородича, когда шаман подошёл к этому жалкому чудищу и заглянул в его жёлтые глаза. Увидев в них лишь наслаждение и страх пред властью вожака, он скривился от отвращение и одним мощным ударом свернул ему голову.

Затем шаман спустился с горы, неся на руках Зану, и вернул её домой. А потом долго бродил по лесу размышляя о своей новой сущности и о том, что должен делать дальше. Наверное, самым правильным было бы убить себя, но к такому Драйган готов не был. Его превращение продолжилось. Кожа стала белой как мел, когти на пальцах вытянулись и заострились, а на лбу, разорвав кожу, показались рога. Наверное пройдёт ещё не один год, прежде чем они станут столь же ветвистыми, как были у прежнего шамана, но процесс начался и остановить его, откатить, как он сделал это с Заной, шаман не мог. У ночного народа должен быть вожак, вкусивший его плоть занимает место предыдущего - таков закон их противоестественной природы. Такова его жертва ради спасения Заны, Илии, Сайна, Синты, и всех остальных кто остался, и кто ещё будет когда-то жить в Сером Доле.

В итоге шаман решил, что уйдёт. Не важно куда, главное подальше от родных и близких людей. Он не мог себе позволить жить рядом с ними. Вдруг однажды он позабудет кем был прежде, окончательно обратиться в монстра и всё начнётся сначала. Конечно, Драйган поклялся ночи, лесу, небу, Рунону, Властителю Циклов и всем, кто готов был эту клятву услышать, что не позволит себе забыть своё прошлое и, не смотря на чудовищную внешность, будет до последнего бороться со своей звериной натурой оставаясь человеком внутри. И всё же он боялся, что однажды не справится с этим. А если такое произойдёт, то пусть он в этот момент будет как можно дальше от Синты.

И всё же шаман не мог не попрощаться с ней. А когда девушка проснулся и позвала его, едва сдержался чтобы не показаться любимой.

"Вдруг она не испугается?!" - подумал Драйган. - "Вдруг захочет пойти со мной? Мы могли бы уйти вместе?!".

Ох, как же ему хотелось верить в эту сказку. И ведь Синта правда была достаточно смелой, чтобы не испугаться его нового облика, и достаточно решительной, чтобы действительно отправиться с ним. В ней шаман ни секунды не сомневался. Вот только что это будет за жизнь? Какое будущее он теперь сможет ей дать? Красавица и чудовище, вечно в дороге, вечно во тьме? Нет, он не мог обречь на подобное существование возлюбленную. Судьба чудовища - одиночество. Он должен это принять.

И всё же эта маленькая жемчужина дарила сыну Маллида призрачную, несбыточную надежду. Надежду на то, что он сумеет исцелиться, что Синта найдёт его, что они ещё смогут быть вместе, как-то... где-то... однажды. В конце концов всем нужна надежда, а ему особенно. Может именно она в какой-то день и час, когда Драйган будет готов окончательно сдаться, напомнит ему о прошлом, и о своей клятве оставаться человеком.

Сжав жемчужину в кулаке, шаман поднял глаза на дорогу и увидел рядом с собой Зоркого. Живучий оказался пёс. Парень думал, что тот погибнет после схватки с Заной, но рана на боку довольно скоро затянулась, и теперь от неё остался только покрытый розовой коркой шрам, вокруг которого не росла шерсть. Зоркий всё ещё прихрамывал на одну лапу, но в общем выглядел весьма бодро. И он не отставал от Драйгана ни на шаг, оставаясь рядом все эти дни, пока тот бродил по лесу в раздумьях. Шаман не гнал Зоркого тогда, не стал прогонять и сейчас. Только сказал, совершенно уверенный в том, что пёс его отлично понимает:

- Может всё же останешься? Мне предстоит долгий путь, дружище. Я не знаю куда эта дорога нас заведёт. Не уверен, что там, где я окажусь, тебе понравится. Ещё не поздно повернуть назад.

Но встретившись с Зорким взглядом, шаман точно понял, что тот не собирается никуда уходить. И от этого стало чуть теплее где-то внутри.

- Спасибо, - проговорил тогда сын Маллида, гладя пса по голове, от чего тот довольно сощурился. - Спасибо тебе за всё. Не знаю откуда ты взялся, кто тебя послал мне, но я рад, что ты рядом. Рад, что я не один.

Затем Драйган выпрямился, повернулся спиной к родному дому и быстро зашагал прочь. Вот так, сжимая в кулаке надежду, бок о бок с верным другом, шаман покинул Серый Дол.