Событие, о котором вскоре по всему Цареву поползли тревожные слухи, полные самых невероятных домыслов и предположений, случилось в Пушкинском саду за драматическим театром. Уютный парк с тенистыми аллеями густо укрыл оконечность гигантского холма на заднем дворе великолепного старинного здания, стройными пушистыми елями выходя на спокойную улицу и монастырские ворота, а березами – на смотровую площадку, с которой открывалась восхитительная панорама набережной, старинного пивоваренного завода, синей полосы Волги и далекого Заволжья с притоками и озерами. Пушкинский сад, разбитый на самой высокой точке города, был и самым изысканным, почти игрушечным парком: фигурно подстриженная зелень, аккуратные выкошенные полянки, деревянные ретролавки с чугунными боковинами; среди зарослей стоят бронзовые скульптуры, а в центре парка на высокой стеле гордо возвышается бюст великого русского поэта, в день рождения которого современные сочинители вдохновенно читали как стихи классика, так и свои вирши.

Подходил к концу теплый благословенный август. По аллее задумчиво шагала кудрявая девочка лет восьми в клетчатом платье и высматривала на асфальте и в траве широкие листья канадского клена. Первого сентября отдохнувшие детки должны были предоставить свои гербарии, и девочка старательно подбирала нужные экземпляры. Она оторвалась от матери, которая задержалась в самом начале аллеи, поправляя в коляске одеяла и одежду грудничка. Девочка подхватила с асфальта один широкий лапчатый лист, затем, перешагнув бордюр и наступив в траву, второй, а третий взяла уже со скамейки. Только потом она обернулась на другую скамейку, стоявшую через аллею, и сразу замерла с тремя листьями в руке. Там, в тени деревьев, рядом с бронзовой скульптурой, неподвижно сидела женщина. В серебристом платье с воротником под горло, с забранными назад ото лба и висков светлыми волосами, спрятанными под серебристый берет, заломленный чуть набок, она была чрезвычайно элегантна и очень бледна. В руках незнакомка держала открытую книгу, но сейчас, кажется, забыла о ней, как и о многом другом. Взгляд ее был устремлен на девочку, но вряд ли дама видела любопытного ребенка. Так смотрят люди, перед взором которых проносятся ведомые только им картины прошлого или будущего, и ничто настоящее в эти мгновения их не трогает. Было в этой бледной, одинокой и безмолвной женщине то, чего девочка никогда прежде не распознавала в других. А ведь чуткому детскому сердцу самой природой открыто столь многое! Дама словно явилась из другого мира. Но было в незнакомке еще что-то особенное. Отчаянно тревожное. Неотступно терзающее ее. Безжалостно жалящее. Но что? Девочка поняла: женщина в серебристом платье бесконечно несчастна, оттого еще сильнее загадочна и отстранена от всего происходящего. Ей обязательно надо помочь. Отогреть ее сердце!

Девочка сложила листья ровно один к другому и, держа их за стебли, как букет подарочных роз, осторожно направилась к даме.

– Возьмите, пожалуйста, – тихо и очень вежливо сказала она.

Большие глаза, продолговатые и светло-синие, ожили, и взор устремился на ребенка, стоявшего перед ней. Маленькая девочка была очень мила, любая другая женщина, чем бы ни была она уязвлена, улыбнулась бы ей, потому что сердце не смогло бы устоять перед ангельской непосредственностью и душевным порывом ребенка, но эта оказалась другой.

– Благодарю, – ледяным тоном сказала она. – Но зачем они мне?

– Они – красивые.

– Но что мне с ними делать?

– Не знаю, – смутилась девочка и опустила глаза.

– Взгляни на меня, – повелительно сказала дама.

Девочка осторожно подняла глаза. Дама в серебристом платье и таком же берете взяла три кленовых листа.

– Ты – милая девочка, – сказала она. – Очень милая…

– Спасибо.

– Но… но…

– Что?

Девочка не могла понять, что происходит с этой женщиной. Реальность вновь стала рассыпаться перед глазами женщины, иной ветер, ледяной и колючий, уже подхватил ее и понес прочь.

– Как же я ненавижу его! – бессознательно вырвалось у нее.

– Кого? – почти испугалась девочка.

Этого вопроса дама не услышала. Ее лицо исказилось – негодованием, ненавистью, болью. Прошлое вернулось и нахлынуло вновь, как стремительное цунами настигает и топит в мгновение ока корабли, стирает с лица земли города. Ледяной ветер в ее душе и сердце стал реальным – он всколыхнул кудряшки милой девочки, и та зажмурилась, встревожил страницы открытой книги в руках женщины, а еще подхватил короткий листок, закладку, и унес его прочь. Девочка отступила и тут же услышала сухой треск. Он шел отовсюду. И тогда она увидела то, отчего взрослый человек мог бы если не лишиться рассудка, то потерять сознание.

Все вокруг сидевшей неподвижно женщины стало стремительным и страшным образом меняться. Зеленые кусты, у которых стояла лавка, и деревья за ней вспыхнули желтизной и багрянцем, и эти цвета стали расползаться все шире. Краски осени поглощали буйные краски лета, но за осенью тут же последовала зима – только что яркие листья стали жухнуть, бурые и сухие, они сворачивались в трубочки и опадали на уже потемневшую траву. А за темными мертвыми красками все, что было близко к женщине, внезапно засверкало – это был иней. Снегом покрылась скамья, оголенный кустарник за ней, ветви деревьев.

Девочка схватилась за щеки и отступила еще дальше. Она глаз не могла оторвать от призрака трех листьев, подаренных незнакомке, еще минуту назад – алых, с янтарными подпалинами, потом на глазах сгоревших, а теперь просто рассыпавшихся в руке женщины. Вокруг лавки была черная пустота. Зима почти мгновенно уничтожила осень. Только иней на мертвых ветках выдавал недавнюю картину. И тем ужаснее была эта картина, что такая перемена случилась только в радиусе десяти-двенадцати метров от лавки и сидевшей на ней женщины. Дальше, за погубленным уголком парка, по-прежнему цвело буйное зеленое лето.

Девочка подула на замерзшие руки и вновь приложила ладони к подмороженным щекам, как она делала зимой. И только потом обернулась – за ее спиной, чуть поодаль, стояла мать с коляской, замерев, как соляной столб. Она не верила своим глазам, не могла пошевелиться, казалось, вот-вот грохнется оземь. А потом, глядя на женщину, мать сделала то, чего не делала никогда, – быстро перекрестилась.

Дама в серебристом платье, кажется, тоже пришла в себя. Она увидела девочку, затем женщину с коляской, но явно не поняла, где она и почему. И тут, только потом, обернувшись на бронзовую статую, покрытую изморозью, закрыла книгу и встала со скамейки.

– Пожалуйста, не причиняйте нам вреда, – попросила мать девочки, отводя коляску с грудным ребенком назад. – Я прошу вас…

– Не беспокойтесь, – сказала женщина в серебристом платье. – Я прошу прощения за то, что вы увидели. – Она протянула руку и едва коснулась пальцами щеки маленькой девочки. – У вас очень милая дочка. Надеюсь, я не слишком напугала ее.

Она как ни в чем не бывало двинулась по аллее в сторону дальних ворот – откуда только что и подошли мать с дочкой. Дама покинула парк и пересекла дорогу – там ее дожидался огромный белый автомобиль. Быстро вышел водитель с белыми волосами, открыл перед ней дверцу, и дама исчезла в салоне. Водитель вернулся на свое место, автомобиль сорвался с места, свернул у монастырских ворот и, должно быть, помчался вниз, в сторону набережной и Волги.

Мать бросилась к дочери, присела рядом:

– С тобой все хорошо?

– Только щечки замерзли, – ответила та. – Особенно вот тут, где она коснулась…

– Маленькая моя, милая моя. – Женщина стала целовать дочку в щеки. – А так все хорошо? Ты не сильно напугалась?

– Нет, – замотала головой девочка. – Я ей подарила три листочка, а потом все вокруг стало меняться…

– Милая, милая, – приговаривала мать. – Я чуть с ума не сошла от страха… Этого же не может быть… Просто не может, и все…

– Как не может? – со всей непосредственностью удивилась девочка. – Вот же – и листочки завяли, и снег тает… это ведь она все сделала, да? Эта тетя? Как у нее это получилось?

– Даже знать не хочу как, – вдруг очень твердо сказала мать.

– Ой, мама…

– Что, милая? – встрепенулась та.

Девочка неотрывно смотрела в сторону бронзовой скульптуры у подмороженной лавки.

– Мама…

– Да что, Лисонька, что?

– А ведь это она, – сказала девочка.

– Кто она? – спросила мать.

Девочка указала пальцем на лицо бронзовой статуи – дамы в платье девятнадцатого века, в шляпке той эпохи, стоящей под раскрытом зонтом.

– Это ее лицо, – добавила девочка.

Мать присмотрелась и поняла, что дочь права. Живая кудесница и бронзовое изваяние – одна и та же дама. Женщина, превратившая лето в зиму, и таинственная безымянная дама с открытым зонтиком…

Ровно через сутки на той же самой аллее среди толпы ротозеев стояли и смотрели на черное пространство вокруг лавки двое мужчин – молодой спортсмен в джинсах и кожаной куртке и старичок в легком костюме цвета хаки старого колониального покроя, в мятой парусиновой панаме. Толпа гудела, шепталась, бросалась восклицаниями, снимала на телефоны место происшествия. Одни, наглядевшись вдоволь и закончив съемку, уходили, другие занимали их места. Самые смелые ощупывали скамейку, черные ветви кустов и деревьев, строили предположения, другие держались подальше от места происшествия, но тоже сыпали версиями того, как такое могло случиться.

– Да ладно! Молодежь костерок разожгла, вот и хрень такая вышла, – говорил кто-то убежденным густым баском. – Все ж почернело!

– А почему тогда листья кругом скрюченные лежат? – визгливо вопрошала старушка. – Осенние листочки-то! Не уголь!

– Да от жары они и скрючились, бабуля! – гудел басок. – Чего тут не ясно? Ты от старости, они – от жары!

– Что вы несете? – возмутился молодой женский голос. – Алла, моя соседка, сама видела, как вокруг той женщины все пожелтело, потом почернело и рассыпалось! И дочка ее, Алиса, тоже все видела. Она даже говорила с этой женщиной, колдуньей!

– Инопланетяне это шалят, – изрек известный в городе уфолог, у которого в последние десятилетия работы поубавилось – не летели инопланетяне на Землю, не оставляли следов в небе и зигзагов на некошеных полях. – Теперь такое начнется! Думаю, в этом месте кротовая нора, и ведет она в другую галактику. Так что вы поосторожнее, граждане, – провалитесь еще, даже МЧС не достанет.

– Ваша инопланетянка на большой белой иномарке приехала, – парировал кто-то. – И уехала на ней. Все-таки без счетчика Гейгера не обойтись – вдруг здесь высокий радиационный фон, а? Потом у всех будет опухоль головного мозга.

– Типун вам на язык! – взвизгнула бабушка.

Громкий бас ее сердечно поддержал:

– Сейчас я тебе сделаю опухоль головного мозга, добазаришься, умник!

Двое, бодрый старик и молодой мужчина, смотрели на все это свысока.

– Как на средневековой ярмарке, – сказал старик в колониальном парусиновом костюме и панаме. – Столетия проходят, а им хоть бы хны!

– Да, только карлицы с бородой не хватает, – вторил ему молодой мужчина-спортсмен. – И медведя на цепи в шутовском колпаке.

– Именно, Андрей Петрович, именно. Ну что, вы свою фотосъемку завершили?

– Да, Антон Антонович.

– И я тоже. А теперь нам надо поймать ту женщину, которая назвала свидетельницу соседкой Аллой. Вы ее приметили?

– А как же, профессор? Слежу за ней краем глаза.

Двумя наблюдателями были Антон Антонович Долгополов и Андрей Крымов. Слухи распространяются быстро. В их случае этот слух подхватила Кассандра Лопухина, мимо которой подобные известия просто не проходили. Ведь ей по поводу и без повода звонили все чудаки города Царева, в любом мало-мальски занятном событии предполагавшие участие потусторонних сил. Что касается происшествия в парке Пушкина, то оно было практически равно солнечному затмению. Кассандре позвонили сразу человек десять, и версии были одна страшнее другой.

Она перезвонила Крымову, тот – своему куратору. Все трое не могли упустить такого уникального случая – увидеть чудо. Долгополов немедленно забрался в своего «жука» и рванул в город, заехал за Крымовым, и вот они на месте происшествия. Кассандра должна была приехать сюда с работы, но пока что опаздывала.

– Кстати, а где ваша рыжая умница-помощница? Пора ей уже появиться.

– Сейчас наберу ее, – сказал Крымов, но тотчас осекся. – Не стоит. Вон она, – кивнул он. – Бежит!

К ним уже пробивалась рыжеволосая красотка с горящим от конопушек, сияющим лицом.

– Привет! – сказала она, потянулась и чмокнула Крымова в щеку, потом пожала руку Антону Антоновичу. – Что я пропустила, мужчины?

– Увлекательный спор, – сказала Андрей. – Хорошо выглядишь.

– Как всегда. – Она уверенно пожала плечами. – Но спасибо. Полосу свою вычитывала – поэтому опоздала.

– Ясно, – кивнул Крымов.

– С подругой свидетельницы Аллы будете говорить вы, – многозначительно сказал Долгополов молодому коллеге. – Ваша епархия, Андрей Петрович.

– Несомненно, – усмехнулся тот. – Касси, ты пока осмотрись, пофоткай «кротовую нору», а мне надо прикинуться спецом по паранормальным явлениям и вытянуть важную инфу из одной дамочки.

– Опять врать будешь? – хитро прищурила синие глаза Кассандра.

– Как всегда, – пожал плечами Андрей. – Раньше времени не подходите ко мне, а то спугнете клиента. Всему свое время, – добавил он и стал пробиваться в нужном направлении.

Молодая дама, заступница за Аллу, с кем-то отчаянно спорила в компании таких же ротозеев, доказывая им, что соседка и ее дочь видели все своими глазами, а не «напридумывали себе бог знает чего», на чем настаивала дама в летах.

– Простите, – очень доверительно сказал ей на ухо Крымов, – можно вас на пару слов? Это очень важно и серьезно.

Он прихватил женщину за руку, пользуясь силой мужского обаяния, выволок из компании спорщиков и показал открытые корки.

– Иван Иванович Логинов, старший специалист по паранормальным явлениям спецотдела Российской академии наук. Только что из аэропорта. Стрелой прилетел. Когда мы узнали, что такое случилось опять… – Он сделал многозначительную паузу.

И не ошибся в своих ожиданиях.

– Опять?! – горячо прошептала женщина.

– Кстати, как вас зовут?

– Наталья Сенчина.

– А по отчеству?

– Наталья Петровна. Так что значит «опять», Иван Иванович? Это уже было?

– Да, скажу вам откровенно, было, и не раз. Случай у вас в Цареве – пятый по стране.

– Какой ужас. А где еще?

– Секретная информация – не могу сказать.

– И все именно вот так?

– Где-то больше, где-то меньше. Ваш мы уже назвали «Царевский инцидент».

– Ясно. И что же это такое? Вы уже догадались? Ведь ужас какой-то. – Она поморщилась: – Тоже не можете сказать?

Крымов и впрямь морщился, но только потому, что еще не успел придумать, в чем же суть подобных инцидентов, и тем более «Царевского».

– Мы думаем, это слом пространственно-временного континуума. Своего рода «кротовая нора», как тут сказал один уфолог, но не в другую часть космоса, а в иное измерение. – Он вздохнул. – Где живут вовсе не люди…

– А кто?

– Догадайтесь сами.

За их спинами шумела возбужденная толпа. Раздраженные людской перепалкой птицы нервно летали над парком, а в деревьях их дожидались заботливо свитые гнезда с птенцами, которых пора было кормить вкусными червяками и жуками. Люди шумели так, будто собирались срубить или спилить все деревья подчистую, только дожидались, когда же им привезут и раздадут топоры и пилы.

– Вы про потусторонний мир? – шепотом спросила Наталья Сенчина. – Мир духов?

Подсказка была идеальной.

– Именно, Наталья Петровна, именно, – кивнул «старший специалист». Впрочем, он и сам склонялся к этой версии случившегося.

– Но если уже пять раз…

– Да-да-да, все так. Как говорим мы, специалисты по паранормальным явлениям РАН: один раз – случайность, два раза – совпадение, три – тенденция, четыре – закономерность, а пять…

– А пять?

– Система, – выдохнул Крымов. – Такие страшные слова. И роковое предположение. А еще мы заметили вот что: люди, вступавшие в контакт с существами, появлявшимися подобным образом, становились объектами их воздействия.

– И что это за воздействие?

– Не могу сказать, – покачал головой Крымов. – Но воздействия те еще! Нам необходимо вместе с вами посетить вашу соседку Аллу, поговорить с ней и ее дочерью Алисой.

Лицо молодой женщины стало несчастным:

– Но я не могу ее тревожить – она и так сама не своя…

– А мы будем аккуратны и предельно тактичны. И потом, лучше я, чем другие. Тем более вместе с вами. Просто скажете ей: это друг, он здесь, чтобы помочь. Мы сядем и поговорим. Да хоть на лавочке у вашего подъезда. У вас есть лавочка у подъезда?

– Есть, – кивнула Наталья. – А что потом?

– А вот мы и увидим, что потом, – многозначительно изрек Крымов. – Я не исключаю, что с вашей соседкой и ее дочерью тоже могли произойти какие-то перемены. И психического, и физического свойства.

– Но какие именно перемены? – с легким отчаянием в голосе вопросила Сенчина.

– Я пока не знаю. Старый шаман поговорил с одним испытуемым, открыл пару каналов, и что вы думаете? Бедняга заговорил сразу на шести тибетских диалектах. Теперь не знает, что с этим делать. Шаман, между прочим, тоже не знает, куда девать знания этого балбеса. Я могу выяснить, что с вашей подругой, только поговорив с ней. Ну так что, идем? Или вначале позвоним?

– Если позвоним – она откажет. Очень может быть, что она сейчас гуляет около дома. С малышкой и с Алисой.

– Тогда пошли.

Они быстро покинули парк и галдящую толпу, вышли через ворота, перешли зеленую улицу. Перед ними была многоэтажка.

– Нам во двор, – сказала Наталья. – Мы тут живем.

Крымов обернулся – за ними на расстоянии двигались двое: старичок-коротышка в хаки и рыжеволосая девушка в джинсовом костюме. Собранностью и сноровкой оба походили на заядлых карманников.

Крымов и его спутница обошли многоэтажку, затем садик. Сенчина вдруг остановилась как вкопанная и быстро остановила рукой «старшего специалиста»:

– Вон она, – прошептала новая знакомая.

На лавке у подъезда, рядом с коляской, к ним спиной сидела молодая женщина. Напротив, сидя на другой лавке, что-то сосредоточенно рисовала в альбоме кудрявая девочка лет восьми.

– А это Алиса? – догадался Крымов.

– Да, она. Бедняжка, такое пережить! Первый раз вижу ее с альбомом в руках.

Алиса заметила их первой, улыбнулась и рассеянно махнула ручкой соседке Наталье. Рядом с девочкой лежала коробка с цветными карандашами, Алиса вооружилась сразу несколькими и опять ушла в работу. На подходивших оглянулась ее мать. Спутник подруги, собранный спортсмен с проницательным взглядом, сразу озадачил женщину.

«Господи, сейчас опять придется врать, только еще вдохновеннее, – вздохнул про себя Крымов. – Ладно, на штурм…»

– Алла, – подходя, заговорила Сенчина, – хочу тебя познакомить с Иваном Ивановичем… – Она явно забыла фамилию. – Он из Москвы. Алла Нежина.

– Логинов, – очень доброжелательно кивнул Крымов. – Можно просто Иван, я из Академии наук, специалист по паранормальным явлениям. Прошу меня простить за беспокойство.

Лицо Нежиной стало несчастным:

– Наташа, ты издеваешься?

– Иван Иванович здесь, чтобы помочь, – со всей заботливостью заверила ее подруга.

– Помочь – как? Чем?

– Я пока не знаю, – стушевалась Сенчина.

– Скажите, Иван Иванович, как вы можете нам помочь? – вопросила Алла Нежина. – Мне и моей дочке? Изменить нашу жизнь? Повернуть время вспять, чтобы мы не вошли в тот парк вчера? Можете так сделать?

– Нет, но могу другое. Предупредить возможные изменения в ближайшем будущем.

– Предупредить? – усмехнулась она.

– Именно так.

– Вы опоздали, – твердо сказала Нежина.

– Как это понимать?

– А так. Аллисочка, подойди к нам.

Девочка нахмурилась.

– Я прошу тебя. Покажи свой альбом. Покажи дяде картинки. Прежде она почти не рисовала, а если рисовала, то каракули.

Кудрявая малышка спрыгнула с лавки и подошла к матери, соседке и незнакомцу. На последнего она смотрела особенно подозрительно.

– Человечка с ножками-палочками, домик с окошком, где рама крестиком. Елочку, – продолжала ее мать. – Дай, пожалуйста, свой альбом. – Алла Нежина взяла из рук девочки альбом, открыла его и протянула Крымову. – А теперь она рисует вот это. Со вчерашнего дня. Как вам?

И Андрей Крымов, и Наталья Сенчина смотрели с открытом ртом на рисунок, выполненный цветными карандашами. Это был уровень добротного иллюстратора книг, учившегося как минимум лет пять своему искусству. На лавке, спрятавшейся в кустах и деревьях, сидела женщина в серебристом платье с воротником под горло, в белоснежном берете и смотрела на зрителей так, точно решила замертво свалить их взглядом.

– Мамочки родные, – прошептала Сенчина. – Это точно она нарисовала?

– Нет, я вызвала художника, чтобы он по-быстрому разрисовал весь альбом! Она – и на моих глазах.

– И как это у нее вышло, Алка?

– Дальше пролистайте, – пропустив реплику соседки мимо ушей, предложила мать серьезному мужчине.

Крымов стал смотреть. На следующей странице уже был портрет этой женщины, но крупным планом: пронзительный взгляд продолговатых глаз, ослепленных ненавистью; их, как и сердца женщины, уже коснулись грозы всех возможных страстей. Этот взгляд был готов сразить наповал.

– С трудом верю своим глазам, – пробормотал Крымов. – Девочка, это точно ты нарисовала?

– Я, – ответила она так, словно сейчас же собиралась смертельно обидеться на незнакомца за его недоверие.

– А как у тебя так вышло?

– Не знаю.

– Ясно, – кивнул детектив.

На следующей странице вокруг той же дамы вся листва стала ослепительно рыжей, на другой – краски померкли. На очередном листе женщина в серебристом платье сидела буквально напротив черной дыры, а редкие черные ветки вокруг густо покрывал иней. И были еще три кленовых листа, которые, стоило перевернуть страницу, буквально превратились в пепел.

– Могу подтвердить, что все так и было, уважаемый господин из Москвы, – заверила Алла Нежина. – Лето, осень, зима – и зияющая черная дыра в конце. Смерть всему живому. Ну, теперь скажите, чем вы сможете нам помочь? – Она с той же насмешкой взглянула на Крымова. – В частности, моей дочери, которая в одночасье стала вундеркиндом? Ей всего восемь лет, и она, знаете ли, не успела окончить академию художеств. Даже детскую художественную школу. Интересно, годам к шестнадцати она будет рисовать как Леонардо да Винчи? Или, может быть, это всего лишь следствие внезапного тяжелого заболевания? – Она замотала головой: – Не дай-то бог! Я даже боюсь вести ее к врачу. Так что скажет об этом ваша паранормальная наука?

Внимание девочки уже привлекло нечто другое – она даже забыла о своих рисунках, которые так внимательно разглядывали взрослые люди. Алиса подняла ручку и указала в сторону кустов, откуда недавно вышли Крымов и Сенчина.

– Они смотрят на нас, – сказала она.

Все обернулись.

– А это еще кто? – подозрительно спросила Алла Нежина.

На них смотрели жадными глазами двое – старик в костюме цвета хаки и рыжеволосая девушка в джинсе. Антон Антонович Долгополов и Кассандра выглядели так, будто собирались совершить набег и, угрожая расправой, завладеть не чем-нибудь, а именно альбомом для рисования. Именно к нему было приковано их внимание.

– Мои коллеги, – честно признался Крымов.

– Тоже из Москвы?

– Оттуда.

– Так вы здесь не один? – удивилась Сенчина. – Вы мне не сказали.

– И тоже из Академии наук? – поинтересовалась Алла.

– Профессор Задавалов и наша аспирантка Веселая. Мы всегда путешествуем втроем, чтобы не скушно было.

– Задавалов и Веселая? – переспросила Нежина. – Они что, персонажи мультфильмов?

– Господин профессор! – окликнул преследователей Крымов, – аспирантка Веселая, вы себя уже выдали – можете выйти к нам. Не стесняйтесь.

Двое преследователей не просто вышли – выбежали, причем профессор достиг лавки первым, опередив молодую ассистентку. Первое, что он сделал, – вырвал из рук Крымова альбом для рисования и стал жадно перелистывать страницы.

– Так я и думал, – энергично кивал он, – так и думал!..

– И что же вы думали, профессор? – спросила Алла. – Расскажите.

– Класс! – едва увидев рисунки, горячо прошептала Кассандра. – Супер! Это же чудо, Антон Антонович…

– В том-то все и дело, – согласился он.

– О чем же вы «так и думали»? – спросила Нежина. – Расскажите нам.

– Не расскажут, – цинично предположила Наталья Сенчина. – Как пить дать – государственная тайна. Я угадала?

– Нет, это вселенская тайна, милочка, – отчасти фривольно отреагировал Долгополов. – Но на самом деле все очень просто: прикасаясь к простым смертным, боги часто невольно делятся с ними своей силой. Та, кого вы увидели, коснулась вашей дочери и в бессознательном порыве передала ей часть своей космической мощи.

Соседки переглянулись.

– Вы точно ученый? – спросила Алла Нежина.

– Паранормальный ученый, – шепнула ее подруга.

– Вот-вот, – подтвердил бодрый старик. – Одним словом, не такой, как все. Особенный!

– И какой же богиней была та женщина? – спросила мать крохи. – Что замораживает парк, превращает все живое в мертвое и при этом ездит в современном автомобиле?

– А вы сами подумайте, – подбросил дровишек в огонь любопытства Антон Антонович.

Теперь уже Крымов переглянулся с Кассандрой, и оба посмотрели на двух женщин.

– Вы издеваетесь над нами? – спросила Алла Нежина. – Наташа, они издеваются…

– Видите ли, дамы, – вздохнул Долгополов. – Люди проживают на планете лишь один миг, а боги живут с начала всех времен – сотни тысяч, а то и миллионы лет. И время от времени, соответственно эпохе, меняют свой облик. Совершенно нормальная практика.

– Они точно издеваются над нами, – кивнула Алла Нежина. – Вчера нас чуть не заморозили, сегодня попросту морочат.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос. – Старик погладил Алису по кудрявой голове. – Ах ты малышка, художница! Может, скажешь нам, кто это был? Ангелочек?

– Это была Снежная королева, – вдруг сказала девочка.

Наступило молчание.

– Устами младенца! – выдохнул Долгополов.

– Смелое предположение, – кивнул детектив.

– Очень смелое, – согласилась Кассандра.

– И что же она тут делала? – с вызовом усмехнулась мать девочки. – У нас, в Цареве? Что ей понадобилось? Персонажу из сказки? Если допустить вероятность, что Снежная королева существует.

– Ее прототип, – хитро подмигнул рыжеволосой ассистентке Долгополов. – Существует ее прототип! И был всегда. А та, кого описал великий сказочник, его догадка, плод интуиции художника, фантазия.

Алла Нежина притянула Алису, прижала ее к себе.

– Только что вспомнила. Дочь вчера там, на аллее, – она кивнула в сторону парка за домом, – сказала мне странную вещь. Об этой женщине, Снежной королеве…

– Какую именно? – спросил Антон Антонович.

– Бронзовая статуя «Незнакомки», рядом с лавкой, копия дамы в серебристом платье.

– То-то я смотрю, она мне кого-то напоминает, – оживленно кивнул Андрей, уже разглядывая на экране айфона бронзовую статую и сравнивая ее с рисунком Алисы. – Точно… А, Касси?

– Сходство определенно есть, – согласилась рыжая ассистентка.

– Еще как есть, – подключился Долгополов, разглядывая портрет крупным планом. – Эти продолговатые глаза, как у инопланетянки, ни с какими другими не перепутаешь. – Антон Антонович хищно всматривался в каждую черточку на лице дамы в серебристом платье. – Твердый подбородок и поджатую нижнюю губу. Какое исполнение! На художественной школе вы теперь точно сэкономите, – успокоил он растревоженную мать крохи. – А то и на колледже, если повезет, и на академии художеств. Вашу девочку сразу в Союз художников примут.

– Вот спасибо, – откликнулась Нежина. – Какой поворот в жизни моей семьи за одни сутки!

– Алла, вы позволите сфотографировать рисунки вашей дочери? – попросил Крымов. – Для нас это очень важно.

– Нет вопросов, – пожала плечами та и погладила дочку по голове. – Милая, дяде очень понравилось, как ты рисуешь, и он хочет сфотографировать твои картины. На память. Можно?

– Да, – с улыбкой ответила девочка.

Когда дело было сделано, детектив спросил:

– А скажи мне, Алиса, что еще было особенного в этой ледяной даме?

Девочка задумалась.

– У нее в руках была книга.

– Какая?

– Не знаю, – пожала та плечами. – Старенькая.

– Хорошо, – кивнул детектив и взглянул на остальных: – Вот бы узнать, что она читала.

– А я даже не заметила у нее в руках книги, – покачала головой ее мать. – Надо же.

– Дети видят мир иначе, – заметил Крымов.

– Вот что было в этой книге, – вдруг сказала Алиса, полезла в кармашек платья и вытянула оттуда тонкий листок.

– Ну ни фига себе, – только и пробормотал детектив. – Можно?

– Когда ты успела это взять? – удивилась мать. – И где его нашла?

– Подул ветер – и унес этот листочек. А я потом подняла, когда мы уходили из парка, – объяснила находчивая девочка. – Ты малышку укутывала, а я подняла.

– Какая ты хитрюга, Алиса, – заметила Сенчина.

– Какая ты молодец, – в пику ей констатировал детектив, аккуратно забирая листок. – Так-так. Это чек из магазина редких книг «Экслибрис».

– Он тут, в центре, – подсказала Кассандра.

– Ага. Сборник рассказов «Сказки старого города», автор Йозеф Кале, год издания 1887-й.

– Небось целое состояние стоит? – поинтересовалась Наталья Сенчина.

– Именно так, – кивнул детектив.

– И зачем ей понадобились эти сказки, вот бы узнать? – поморщилась рыжеволосая ассистентка. – Да, Антон Антонович?

Долгополов почти что выхватил из руки Крымова чек и, сунув альбом с рисунками под мышку, стал изучать его.

– Неспроста она заделалась читательницей, ой, неспроста, – прищуривая правый глаз, изрек он.

Крымов вернул себе чек и сфотографировал его. Глядя на листок, Кассандра уже что-то набивала в своем айфоне.

– Пусть дедушка отдаст мне альбом, – потупив глаза, сказала девочка.

Крымов протянул руку:

– Дедушка, отдайте альбом, будьте так любезны. – И подмигнул девочке: – Алиса – ты чудо! Что бы мы без тебя делали?

Они сидели в открытой кафешке в центре города. Все втроем тянули легкое светлое пиво. Кассандра не отлипала от экрана айфона. Было видно: девушка работает увлеченно и на совесть. Бокал с пивом она брала чисто автоматически, один раз едва не опрокинув его.

– А я кое-что нашла, – азартно сказала Кассандра и подняла руку с указующим вверх пальцем. – Итак, мужчины, вы готовы?

– Мы готовы, – ответил Крымов.

– Тогда слушайте. Теперь мы точно знаем, что читала Снежная королева на лавке в Пушкинском парке. – Она деловито посмотрела на своих спутников. – Я нашла в Инете сборник «Сказки старого города» Йозефа Кале, отсканированный и выложенный постранично, с ятями, год издания тот самый – 1887-й. Изучила содержание, а затем и рассказ – «Подарок Метелицы».

– Умница, – сказал детектив, сделал глоток пива и полез в карман за сигаретами.

– Читайте, милая, мы все внимание, – кивнул Долгополов.

Крымов уже прикурил свое неизменное «Мальборо».

– Читаю, – тоже кивнула она. – «В шведском городке Вестербург жил десятилетний мальчик по имени Аксель. Он прилежно учился, его любили родители, а еще он мечтал стать художником, поэтому всегда и везде ходил с альбомом для рисования. Однажды зимой он вышел на каток, но без коньков, зато у него в сумке лежали альбом и уголь, которым Аксель очень любил рисовать. То, что он увидел, поразило его. На катке смело и весело каталась на тонких серебряных коньках молодая дама в белом платье и белой шубке, с длинным белым шарфом на шее, в белой шапке и варежках. И так ловко она пролетала через весь каток, делала фигуры на одной ноге, крутилась волчком вокруг своей оси или катилась ласточкой, подняв одну ногу и разбросав руки, словно пыталась взлететь, – что Аксель, забыв о времени и затаив дыхание, смотрел и смотрел на нее. А потом быстро вытащил из сумки альбом, вооружился углем и сделал, хоть и рукой неопытного юнца, сразу несколько рисунков танцовщицы на льду. Он очнулся, только когда его окликнули: «Ах, милый мальчик, у тебя есть талант!» – сказала фигуристка в белой шубке. И как же быстро она оказалась рядом с ним! Точно с дуновением ветра подлетела к нему. «Спасибо», – покраснев, ответил он. «Как зовут тебя?» – спросила юная дама. Ее продолговатые синие глаза сверкали пронзительным льдом, улыбка на губах ослепляла. «Аксель», – ответил он. «Сейчас поднимется метель, и я улечу вместе с ней, – доверительно сказала она, – но однажды я найду тебя. Когда ты повзрослеешь и станешь мужчиной. Дай мне руку, хочу сделать тебе подарок на прощание, только сними перчатку…» Он протянул руку, она сняла пуховую белую варежку и сжала его пальцы. И тогда Аксель почувствовал, как тело его прожгло то ли колючим льдом, то ли божественным огнем. Он так и не понял, что с ним случилось. «Как тебя зовут?» – наконец-то спросил он. «Метелица», – ответила юная дама. Она взглянула на ясное звездное небо, словно призывая неведомые силы, и крикнула: «Ко мне, мои слуги!» Тотчас поднялась метель, целый ураган, смерч в центре катка, в котором можно было угадать белоснежную тройку и запряженные в нее хрустальные сани. Девушка, разбежавшись, нырнула в них, взвился кнут, а когда ураган рассыпался, то не стало и прекрасной незнакомки. Только эхо еще звучало над катком: «Жди меня, Аксель!» Тогда он прошептал: «Я буду ждать тебя, Метелица…» С того самого вечера Аксель Готфрид почувствовал в себе силы истинного художника, и когда он повзрослел, то поехал в Стокгольм поступать в художественную академию…»

– Как вам? – заговорщицки спросила Кассандра. – Хорошее начало?

– Отличное, – сбив пепел в оловянную пепельницу, ответил Крымов и взглянул на Профессора. – Что скажете, Антон Антонович?

– Скажу, что Кассандра права, Снежная королева читала именно этот рассказ. Дальше, милая, дальше!

– Читаю дальше, – кивнула их рыжеволосая спутница. – «Нечего и удивляться, что в академии художеств Аксель Готфрид скоро прослыл лучшим учеником. Профессора не могли нарадоваться на него и пророчили ему великую судьбу. Едва он брал карандаш или кисть, рукой его будто водила высшая сила, оживали портреты и природа, даже «мертвая натура» – натюрморты становились необъяснимо живыми. Одни ему завидовали, другие преклонялись. Аксель снимал просторное ателье в мансарде большого дома. Как и положено, у него появились друзья. Молодой художник Исольф Видар, почитавший своего друга выше всех учителей и сам учившийся у него, и их ровесник – Варди Сигурдсон, писавший стихи и сказки. Друзья Акселя очень удивлялись, наблюдая, что рисует их товарищ в свободное от учебы время. Это были портреты – одной и той же молодой женщины. То она каталась в белой шубке на катке, то стояла в серебристом платье на краю скалы и смотрела на заснеженную даль, то сидела на троне в ледяном дворце в роскошной горностаевой шубе, будто была повелительницей мира. Картины Акселя Готфрида разлетались нарасхват, только полотна и рисунки с прекрасной дамой всегда оставались в мастерской. Они словно ждали своего главного зрителя и почитателя. Однажды Исольф и Варди набрались смелости и спросили у своего друга: «Скажи, наконец, кто она?» Прежде он всегда обходил эту тему. Но в это раз Аксель ответил: «Моя королева – Метелица. Это она дала мне крылья и подарила новую жизнь». Одна была неприятность: Аксель Готфрид все чаще кашлял, и доктор, хорошенько прослушав его, посоветовал как можно скорее отправиться туда, где лечат легкие. Но Аксель все тянул с отъездом, будто ждал кого-то, с каждым месяцем и днем все нетерпеливее. И наконец дождался. Она вошла в его мастерскую с первыми днями очередной зимы – такая же юная, как и в первый раз, в длинном серебристом платье, с белоснежным мехом вокруг шеи. Первым делом она поцеловала его в губы. А он плакал от счастья и не мог произнести ни слова. Метелица обошла мастерскую – всюду были ее изображения. «Ты не был там, откуда пришла я, но видел все моими глазами. Я сразу поняла, еще тогда, на катке, что ты избранный, ты мой, Аксель…» Она поселилась у него, и те полгода, которые они провели вместе, были самыми счастливыми в его жизни. И, может быть, в ее тоже. Хотя кто посчитает счастливые дни, века и тысячелетия в жизни богов? Спустя этот короткий срок случилась беда. Однажды Аксель закашлялся, и тяжело, закрыв платком рот, а когда отнял его от губ, то увидел кровь. Он сознался, что болен, но не предполагал, что настолько. Горю его гостьи не было предела, но она сказала ему: «Мне придется еще раз покинуть тебя, мой верный Аксель, но я вернусь не с пустыми руками – привезу тебе лекарство. Он подарит мне его». – «Кто – он и что это за лекарство?» – спросил Аксель. «Он – повелитель Севера, мой отец – Один, а лекарство его, – она задумалась, – дорогого стоит, поверь мне…» – «Но когда ты вернешься?» – «А вот этого я сказать не могу, потому что сама не знаю, чем обернется моя просьба. Но будем надеяться на лучшее, мой милый». И она вновь, уже второй раз, ушла из его жизни. Улетела быстрой метелью!»

Кассандра вновь оторвалась от чтения и взглянула на мужчин:

– Один? Ее отец – Один? Тот самый? Верховный бог в скандинавской мифологии?

Крымов с легким сомнением взглянул на Долгополова:

– Это не слишком круто, Антон Антонович?

– Даже чересчур, коллеги, даже чересчур. И для меня, – он выбросил вперед руку с поднятым крючковатым указательным пальцем, – а я повидал немало.

– Но вы сами верите, что такое возможно?

Долгополов как ни в чем не бывало пожал плечами:

– Я думаю, этой снежной даме, Метелице, виднее, кто ее отец. Это – раз. А два – нам это не снится. И лучшее тому подтверждение – девочка Алиса, которая за одну ночь превратилась в художницу. Не так ли?

– Именно так, – кивнула рыжеволосая ассистентка. – Но я продолжаю.

– Прошу вас, – кивнул Долгополов, пригубил напиток и поморщился. – А пивко-то стало теплым. Закажем еще по бокальчику, Андрей Петрович?

Крымов попросил проходившую мимо официантку повторить.

– «Но время не стояло на месте, – продолжала читать Кассандра, как только им принесли еще по бокалу холодного пива и Долгополов сладострастно утопил в пене пол-лица. – Акселю становилось все хуже. И тогда ему посоветовали отправиться на лечение в Саксонию, в Гринсбах, где как раз открыли первую лечебницу для чахоточных больных. Деньги от продажи картин у него были, и два его друга, не слишком преуспевших финансово, устремились за ним, поддержать товарища. Но незадолго до этого случилось вот что. Как-то Варди вошел в мастерскую к Акселю и увидел, как перед одной из работ стоит Исольф и смотрит на полотно ослепшими глазами. Это была непростая слепота – ослепляющая и лишающая разума зависть! Как оказалось, Исольф Видар все это время бешено завидовал своему другу и если был с ним рядом, то лишь потому, что надеялся заполучить от него хоть частицу его дара. Варди вышел, так и не обнаружив себя. Он хотел сказать другу, что не стоит брать с собой Видара, найти любой предлог, но так и не решился. А после корил себя всю оставшуюся жизнь, потому что его слабость и трусость имели роковые последствия. Втроем они приехали в лечебницу в городок Гринсбах на озере Ливен. Несмотря на заботу врачей, Акселю становилось все хуже, но он и не ждал большой помощи от этой лечебницы. Он ждал другого! И наконец, как и в первый раз, дождался! Она приехала к нему – ворвалась смерчем, и в ее руке был саквояж, с каким ходят к своим пациентам доктора. «Я принесла то, что обещала!» – сказала она. «Но как тебе это удалось?» – спросил ослабевший, но счастливый Аксель. «Это было сложно, но того стоило. Ты выпьешь его, и к тебе вернутся не только силы и здоровье – ты обретешь долгую, очень долгую жизнь, увидишь смену многих поколений! А еще твой талант приумножится – в сотни раз! Но теперь я должна приготовить снадобье. Жди меня!» Она ушла на кухню, достала из саквояжа склянки с жидкостями, порошки и принялась ворожить над посудой. Затаив дыхание, Исольф и Видар смотрели на это священнодействие. «Мне пришлось совершить великое путешествие, – говорила она его друзьям, – и обмануть отца. А он страшен в гневе. Но я ни о чем не жалею». Скоро на кухонном столе стоял бокал с искрящимся, шипящим золотистым напитком. Но стоило Метелице выйти из кухни в ванную комнату, как вероломный Видар оглушил Варди кочергой, метнулся к столу и залпом выпил напиток богов; жадный, он даже вытряхнул последние капли на язык, а потом выбежал из квартиры. Больше его никто не видел. Никто и никогда. Больному Акселю досталась только одна капля со дна кубка, и он протянул еще несколько лет, а потом чахотка все-таки убила его. Метелица, с разбитым сердцем и раненной навеки душой, должна была вернуться в свой северный ледяной край, держать ответ перед отцом. А несчастный Варди не знал покоя до самых последних дней, виня себя в том, что не сумел помочь другу в самый важный для него момент. Он знал, что Метелица попросила врача извлечь сердце любимого из груди и похоронила его в доме, где жил Аксель и они обрели друг друга. Варди успел спросить, вернется ли она когда-нибудь в этот мир? Она ответила: «Если я и вернусь, то лишь для того, чтобы отомстить за моего любимого». Сказочник Варди Сигурдсон написал немало книг, дожил до глубокой старости и все эти годы ждал возвращения Метелицы – возлюбленной своего друга, – но она, кажется, забыла о мире людей раз и навсегда.

– Видать, не забыла, – допивая пиво, изрек Антон Антонович. – Что скажете, детектив?

– Грустная история, – вздохнул Крымов. И тоже допил пиво.

– Ага, – согласилась с ним Кассандра. – Очень грустная.

Седые брови Долгополова съехались к переносице.

– Нечего грустить, когда по вашему городу ходит дочь самого Одина и мечтает о мести. И, кстати, почему именно тут, а не в шведском Вестербурге? И почему бронзовая скульптура этой дамочки – копия Метелицы? Каким образом ее занесло сюда, в Царев?

– Я уже пыталась выяснить, каким образом, – сказала Кассандра. – Она считается произведением неизвестного автора середины все того же девятнадцатого века. Но об этом нам лучше всего расскажет Павел Иванович Кравцов. – Она взглянула на детектива: – Андрей, ты помнишь его?

– Разумеется, у меня даже есть его телефон. Если он на работе, напросимся в гости. Антон Антонович, вы готовы?

– Вы меня об этом спрашиваете? – возмутился старик и пружинисто встал со стула. – Звоните, и поехали. Немедленно! И за пиво заплатите, у меня мелочи нет.

Услышав о старинной бронзовой скульптуре «Неизвестной дамы» из Пушкинского парка, Кравцов очень оживился. Это была его тема, так он сказал. Искусствовед ждал их через полчаса. От летнего кафе до музея можно было добраться и пешком, но они доехали на раритетном черном блестящем «жуке», вызывая неподдельный интерес у автолюбителей и прохожих.

– А мне нравится ваша машина, Антон Антонович, – выходя, у дверей музея, сказала Кассандра. – Экзотика. Модерн. Стиль. Просто класс – честное слово. Правда, Андрей?

– Полностью согласен, – кивнул детектив. – Ничем не хуже египетской колесницы. Только без четверки жеребцов, конечно.

– Остряки, – миролюбиво огрызнулся Долгополов.

Летом в музее особая благодать – минимум посетителей и долгожданная прохлада. Аромат полотен чувствуется особенно остро. И, как всегда, в этом безлюдье шаги и голоса отзываются эхом.

По мраморной лестнице они поднялись на второй этаж.

Кравцов, пожилой дядечка благородной наружности, усадил их рядком на диван, по-домашнему присел на край стола и спросил напрямую:

– Откуда такой интерес к нашей бронзовой незнакомке? Между собой, кстати, мы ее называем «Дамой с зонтиком» или «Строгой дамой». Как я помню, вы – детективы, а не искусствоведы. В чем она замешана? Что незаконное совершила? Или, постойте, – сообразил он, – она вас интересует в связи с тем нелепым событием, что произошло в парке?

– Нас интересует, кто ее автор, вот и все, – просто объяснил Крымов. – Ну и, возможно, кто ее прототип. Есть хотя бы предположения?

– Предположения есть. В середине девятнадцатого века из Санкт-Петербурга в Царев приехал молодой художник-академист Венедикт Смолянский, обладатель большой золотой медали, восходящая звезда. И уже заходящая, увы.

– Почему заходящая? – спросила Кассандра.

– Туберкулез, – развел руками Кравцов и встал со стола. – Печальная история. Неизлечимый по тем временам недуг.

– Так-так, – поглядев на своих спутников, пропел Антон Антонович Долгополов. – Очень интересно.

– Да-с, – встав у окна, продолжал Кравцов. – Он приехал лечиться в нашу знаменитую кумысолечебницу купца Постникова – она многих вытащила с того света. По крайней мере, продлила жизнь. К тому же у него здесь были корни – бабка-промышленница имела свой дом. Приехал он с двумя товарищами: художником Семеном Зарубиным и начинающим писателем и журналистом Генрихом Лапшиным-Трюггви.

Крымов и Кассандра оживленно переглянулись.

– Очень интересно, очень! – даже подался вперед Долгополов. – Продолжайте.

Кравцов обернулся.

– А что в этом такого интересного? Для вас, если не секрет?

– Пока что тайна, – хитро ответил старичок в костюме хаки.

– А у вас какая специализация? – спросил у пожилого гостя настойчивый искусствовед. – Вы особый расследователь по искусству?

– Я больше по демонологии. Моя специализация – белая и черная магия, – как ни в чем не бывало пооткровенничал старичок. – Белая – для своих, черная – для чужих. – И предупредил: – Ко мне в неприятели лучше не записываться. Пара наговоров, щепотка порошка – через минуту враг чихает и кашляет, а через полчаса – брык, и набок. Как таракан после дихлофоса.

– Остроумно, – кивнул Кравцов.

– Да, я такой, остроумный, – тоже кивнул Долгополов.

Андрей и Кассандра едва справлялись с улыбками. Но тема трех залетевших в Царев из Санкт-Петербурга молодых людей творческих профессий уже завладела ими.

– А женщины в этой истории были? – спросил Крымов. – Как правило, без них никуда. Шерше ля фам. Хотя бы одна?

– Представьте себе – да, – вновь присел на край стола хозяин кабинета. – Она была музой Венедикта Смолянского. У нас в архиве есть кое-какие письма, журналиста Лапшина-Трюггви в первую очередь, свидетельства врачей Постниковской лечебницы, одного полицмейстера в том числе. Но вам неделю их разбирать, а я расскажу в двух словах. Они были влюблены друг в друга еще в Петербурге, потом она исчезла, и, как я понимаю, неспроста. Обещала вылечить своего возлюбленного и принеслась к нему сюда, в Царев, с каким-то снадобьем. Достала его через третьи или даже десятые руки. Прямо-таки амброзию, – усмехнулся Кравцов. – И тут случилось невероятное. Якобы случилось. Об этом как раз и писал Лапшин-Трюггви. Художник Семен Зарубин, их общий друг, как оказалось, всю жизнь завидовавший таланту своего товарища Смолянского, сбежал с этим снадобьем. Прихватил и был таков. Исчез с горизонта. Канул в Лету.

– Вот это да-а, – протянул Крымов. – Как вам такой поступок, коллеги?

– Отвратительно, – честно призналась Кассандра.

– Подонок, – вынес строгий вердикт Антон Антонович. – А почему Лапшин-Трюггви, кстати?

– Его мать была полунемкой, полушведкой.

– Ясно. И что с ним было дальше? С Венедиктом?

– Болезнь Смолянского прогрессировала, и через какое-то время он умер. Дело в том, что последние несколько лет он провел в своем доме в Цареве.

– В бабушкином доме? – уточнил Крымов.

– Именно. К тому времени та уже упокоилась с миром. По легенде, когда художнику становилось лучше, он лепил в небольшой мастерской скульптуру «Незнакомки». Эта женщина ухаживала за ним, она же похоронила его. И отдала, как говорили старые искусствоведы, глиняный слепок на отливку из бронзы. Но документально это нигде не подтверждено, как и реальность этой женщины. Была – не была? Но если была, то сделала еще кое-что перед его смертью. Она не хотела расставаться с его сердцем.

– Как это? – спросил детектив.

– Якобы она сожгла его, поместила в сосуд и замуровала эту урну где-то в доме, то ли в стене, то ли где-то еще. Постойте. – Кравцов вновь сполз со стола и подошел к одному из стеллажей. – Вот она, энциклопедия Царева в трех томах; второй том, сейчас, дамы и господа, – искусствовед наконец-то сел с книгой за свой большой стол и стал листать объемный том. – Смолянский… Так-так… Судя по письмам… Местная легенда гласит… Ага… «Сердце художника и ключ покоятся под шпилем-флюгером с ласточкой…» Поди пойми, что это. Вот и фотография самого дома, посмотрите…

Трое посетителей спрыгнули с дивана и подбежали к столу, причем бодрый старичок, демонолог и маг, опередил всех.

– Вот старое фото, еще с флюгером, а это дом в нынешнем состоянии, аварийном, уже с выбитыми окнами и без ласточки… Администрация города дожидается, когда его наконец признают аварийным, без надежды на восстановление фондом, с которого снимается ярлычок «исторический памятник».

– Это на пересечении Льва Толстого и Алексеевской? – спросил Крымов. – Если идти в сторону площади?

– Именно так.

– Я знаю его.

– Да все его знают – Дом Смолянской. Уверен, его запустили до такого позорного и плачевного состояния исключительно ради того, чтобы поскорее снести и «разумно обустроить территорию», как говорится, «использовать землю по назначению», «дать прибыльному делу ход». Две кариатиды, уникальный фриз, архитрав, карниз – все по барабану. Конечно, эти архитектурные излишества здорово поизносились, но если их восстановить, а? Да, и шедевральная изразцовая старинная печь! Ой, какая печь! Правда, почти все изразцы пооблупились, но по образцу можно отлить новые. Местные керамисты сказали: сделаем. Куда там!

– А что стало с Лапшиным-Трюггви? – спросил Крымов.

– Он уехал в Петербург, а потом на родину матери, в Швецию, там ему досталось наследство; взял псевдоним и стал, кажется, писателем. Россию он бросил навсегда. Исчез из поля зрения. О Семене Зарубине история просто забыла. Такова судьба подлецов!

В полночь они стояли у дома Смолянских, но теперь во тьме кромешной. К счастью для них, с работающими фонарями на этом участке улицы оказалось бедновато. За спиной Крымова уже висела походная сумка с инструментами взломщика. Кассандра успела переодеться в темный спортивный костюм и кроссовки – на случай, если придется быть женщиной-кошкой. Погода портилась. За ближними домами, где-то над Волгой, блистали молнии и гремел гром, раскатисто проходя по старому городу. Далекие вспышки над крышами походили на частые взрывы.

– Где свет? Куда смотрят хозяйственные службы города? – вопросил Долгополов. – Пойдет старичок – брякнется и переломает себе руки-ноги.

– В это время старичкам надобно лежать в койке с грелкой, – заверил его Крымов. – Вы – исключение, Антон Антонович. Вы на службе. Идемте во двор – я знаю, в какую дверь мы войдем. Двигайтесь строго за мной, по тропинке, не то и впрямь еще расшибетесь.

Они оставили позади фасад и направились вдоль грубой кирпичной стены. Это было обычным делом для купеческих особняков девятнадцатого века: вычурный фасад со всеми излишествами, как визитная карточка, мол, вот мы какие, глядите и завидуйте, и сам дом, похожий на убогую казарму. И чем дальше такой дом вытягивался в глубь квартала, тем быстрее уходила многоэтажность, – тут жила когда-то прислуга, и крыша была ниже. В самом дальнем аппендиксе, как правило, располагалась дворницкая. Крымов поднял руку у предпоследней двери – старой, деревянной, косой, еле державшейся на петлях.

– Замок проржавел, – орудуя отмычкой, сказал детектив. – Нет, здесь лучше всего отжимом.

– А скажите, Антон Антонович, – тихо спросила Кассандра, – как соотносится языческий Один и наш с вами Бог?

– Это проще простого, – пожал плечами бодрый старик. – Греческий Зевс, римский Юпитер, скандинавский Один, славянский Перун, Вицлипуцли у ацтеков и так далее – это все одно и то же лицо. Только у каждого народа было для него свое имя. Как и для других богов. Но две тысячи лет назад все изменилось – старые боги превратились для христианского мира в демонов. Они утратили полномочия и ушли в тень, но это не значит, что перестали существовать.

– Вы сейчас серьезно говорите? – спросила Кассандра.

– Антон Антонович о таких вещах не шутит, – бросил через плечо Крымов. – Табу.

– Да, милая моя, да. И последняя великая битва еще впереди.

– Значит, берем попкорн и ждем? – задорно спросила Кассандра.

– Нет, девушка, берем в руки оружие и помогаем силам света. Берите пример с Крымова. Вон как пашет! Всем нам придется поработать, и еще как.

– Ясно, – вздохнула Кассандра. – Значит, попкорн отменяется.

– Именно.

За новой вспышкой последовали раскаты грома, но уже куда ближе.

– К нам идет непогодка, – констатировал Долгополов. – Ну что вы так долго возитесь, Андрей Петрович?

Гвоздодер сделал свое дело, и старая дверь со скрипом пошла вперед, в темноту дома.

– Так, говоруны, – обернулся к спутникам Крымов. – Идете за мной. Вначале Кассандра, потом умный дедушка.

Кассандра не смогла удержаться – рассмеялась.

– Надо было все-таки попкорном запастись, – сказала она.

Они включили фонари. Жилище прислуги традиционно соединялось с господским жильем. Тут многое перестроили за последний век, но схема особняка была типовой для своей эпохи. Некоторые двери открывались легким пинком, где-то нужно было налечь плечом, а где-то и вновь поорудовать отмычкой. Взломщики обошли первый этаж, заглянули во все закутки, потом прошли и второй. На мебель смотреть было нечего – она за сто с лишним лет поменялась тут раз двадцать пять. Простучать все стены – это была великая забота. Но, в сущности, что они искали? Пепел, оставшийся от сердца художника, или что-то еще? Разумеется – загадочный ключ! Но от какой двери? И что она скрывает?

– Кравцов говорил о печи, помните, изразцовой? – напомнила Кассандра. – Какой-то уникальной?

– Точно, – кивнул детектив, – изразцовая печь. Отыщем ее?

– Непременно, – поддержал его Долгополов.

Печь оказалась на первом этаже, заваленная развороченной мебелью. Когда-то она представляла собой произведение искусства, но теперь это было только напоминание о былой роскоши. Даже осколки керамической плитки, еще не слетевшие с основания, казались ценными. Но в центре печи, несомненно, был особый рисунок, и его контуры что-то напомнили Крымову.

– А ведь мы стоим как раз под самой башенкой, – вдруг сказала Кассандра. – А значит, и под шпилем.

– Верно, – задрав голову, согласился Антон Антонович.

Стекло хрустело под их обувью. В этот раз молния сверкнула прямо над улицей Алексеевской, где стоял дом Смолянских, ослепила всех разом. А за ней мгновенно гром расколол ночное небо, оглушив трех авантюристов, и покатился во все стороны, сотрясая дома, заглушая остальные звуки.

– Мамочки! – только и успела выкрикнуть Кассандра, словно звала на помощь.

Крымов усмехнулся: он и забыл, как она боялась грома. Однажды точно так же вскрикнула в Девьих горах, за Волгой, когда их застала непогода. Но тогда, под открытым небом, было куда опаснее.

И сразу же, нарастая, начался обломный ливень.

– Вот так тысячи лет назад громыхнет над головой несчастного грека или скандинава, – заметил Крымов, – он сразу тебе и Зевса придумает, и Одина, и самого черта.

– Это камень в мой огород? – спросил Долгополов.

– А в чей же еще? – усмехнулся детектив. – Вы у нас любитель языческой мифологии.

Вдруг догадка озарила его сознание. Помогла еще одна молния – сверкнула уже над самым особняком, атаковав страстно и страшно. Крымов рывком привлек к себе перепуганную Кассандру и заложил ей уши ладонями. Но он глаз не сводил с печи, на которой яркий свет очертил теперь уже ясный контур.

– Сердце! – выкрикнул Крымов. – В центре печи – сердце! Было…

Подобно рукам слепца, изучающего чье-то лицо, ладони Долгополова впились в это место и стали шарить по окаменевшему раствору, на котором когда-то была плитка в форме человеческого сердца.

– Да, оно! – горячо проговорил Антон Антонович. – Оно самое! Тут и прах, и ключ! Молоток, Андрей Петрович, нам нужен молоток!

Но вытащить молоток из сумки Крымов не успел. Фары автомобиля ярко осветили темную улицу за разбитым окошком. Быстро приблизился и рык мотора. Затем фары погасли. Крымов, Долгополов и Кассандра немедленно бросились к зияющему дырой окну. Машина остановилась как раз напротив дома Смолянских.

– Кто еще пожаловал? – шепотом спросила Кассандра.

Это был большой белый автомобиль. Они сразу отступили, как только из машины вышли трое – двое спортивных белобрысых мужчин и женщина в серебристом костюме и заломленном набок берете. Один из них укрывал даму гигантским зонтом, другой держал в руке спортивную сумку.

– Это они, – прошептал Крымов. – Где нам спрятаться? В ту комнату! – бросил он, кивая на смежное помещение, в котором была одна разрушенная мебель.

Они нырнули туда и затаились.

– Что, не хочется связываться с мифологическими персонажами, а? – усмехнулся Долгополов, который и в такую минуту не потерял мрачного чувства юмора.

– Нисколечко, – ответил Крымов. – Тсс! Идут!

– Мамочки, – совсем уже жалостливо повторила Кассандра. – Только бы пронесло!

Вскоре они услышали шаги и голоса. В соседнюю комнату вошли трое, хрустя стеклом под башмаками.

– Посылка должна быть в центре печи – разбивайте, – приказала женщина. – Гром и молния нам в помощь.

Размеренные удары шли друг за другом. В проеме двери появился элегантный силуэт женщины – она оперлась руками о косяки и смотрела в темноту. А они таращились на нее из этой темноты с замирающим сердцем. В очередной вспышке молнии Крымов увидел ее лицо – бледное, очень правильное, будто написанное рукой Боттичелли или изваянное Роденом. Большие продолговатые глаза – нет, ей не было дела ни до кого! Даже сейчас! Она никого и ничего не видела, кроме своего прошлого. Туда смотрела она, там жило ее сердце.

Удары раздавались минут пять. Затем ее подручные стали выбрасывать кирпичи.

– Аккуратнее, Эрик, – потребовала женщина.

Она неторопливо повернулась и ушла к своим спутникам. Андрей смахнул каплю пота с глаз, затем со лба – он буквально взмок. Кассандра еле дышала. Едва слышно засопел Антон Антонович, до того, как видно, просто переставший дышать.

Еще минута, и работа была сделана. Дождь поливал город, но гроза ушла за дом Смолянских.

– Вот оно, мое сокровище, – проговорила Метелица, наверное, сейчас принимая в руки то, за чем сюда так легкомысленно наведались Крымов, Долгополов и Кассандра, самонадеянно претендуя на чужую собственность. – Полтора века назад я сама вложила эту посылку для будущей себя – и получила ее. Вот и фарфоровая урна, купленная для него, и ключ от его души. Все осталось неприкосновенно. – Говорила размеренно, без суеты, и как же иначе, ведь она беседовала с прошлым. – В соседней мастерской была его комната – там он ваял меня из глины. Говорил: «Этим зонтиком ты укроешься от всех бед и несчастий». Мой наивный художник! Печь только жалко – когда-то мы с моим возлюбленным грелись у нее, а эти изразцы сверкали и переливались. Потом пекли в золе картошку – он научил меня. Он многому меня научил. Тому, что умеют только люди. Мы пили вино, и он, уже слабеющий, обнимал меня, а я смеялась его шуткам и знала, что его скоро не будет. Я смеялась до слез и клялась отомстить… Ладно, хватит лирики! Мы вернемся пятнадцатого декабря. А теперь уходим.

Как проявились их шаги, с каждым из которых трескалось стекло под каблуками, так и пропали. Вскоре завелся мотор машины, вспыхнули фары, бросив свет в разбитое окошко, разметав блики по потолку, и автомобиль ночной гостьи исчез. Наступила долгожданная тишина. Остался только навязчивый, неугомонный дождь.

– Фу! – выдохнул Антон Антонович. – Думал – помру, когда она появилась в проеме. А потом вспомнил, что не мой это удел – помирать, и как-то полегчало.

– Вы – бессмертный? – лихорадочно весело от волнения и пережитого шока, неровным голосом спросила Кассандра. – Серьезно?

– Это болезненная тема для Профессора, – ответил за своего творческого и научного руководителя Андрей Крымов. – Лучше ее просто так не касаться. Ну что, выбираемся?

На улице, под мелким моросящим дождем, когда раскаты были уже едва слышны редкими отголосками с другого конца города, Крымов вдруг произнес:

– Как она сказала: ключ от его души? Так вот, я знаю, от чего этот ключ.

– От чего? – тотчас подхватила Кассандра.

– И ты не догадалась?

– Да не издевайся ты над бедной девушкой.

– От того места, где уже полтора века хранятся картины художника Венедикта Смолянского. Ее портреты! Метелицы. Те полотна канули еще тогда. Мы же проверили: их нет ни в частных коллекциях, ни в музеях. Теперь она получит их, но ей они и принадлежат.

– Очень может быть, что вы правы, – задумчиво кивнул Долгополов. – Но куда она их денет? В свои северные чертоги? Папе покажет? Думаю, он не слишком обрадуется.

– Понятия не имею, куда она их денет и кому покажет, – покачал головой Крымов. – Это только ее дело – Метелицы.

Кассандра не удержалась и спросила:

– Тогда, может, ответите еще на один вопрос? Раз такие умные?

– На какой? – обернулся к ней Крымов.

– Что будет пятнадцатого декабря? – Она смахнула с лица капли дождя. – Она только что говорила. Может, конец света? А, мужчины, что скажете?..

Где ты, благословенное лето? С ярким и теплым синим небом, белыми кучерявыми и текучими облаками? Где ты, роскошная осень с пронзительной синевой над головами влюбленных, назначающих свидания в городских парках? Все ушло. Заканчивался еще один год. Небо над городом стало низким и тяжелым. Белым, ватным, холодным. На широких плечах бронзового Пушкина в парке на холме, за драмтеатром, появился первый декабрьский снег. Он лежал высокой горкой и на голове великого русского поэта, гордо смотревшего вдаль. Классик был недоволен этим ночным колпаком, но поди пожалуйся на нерадивую администрацию и ленивых дворников! Снег лежал и на других бронзовых скульптурах – современных и старинных. В том числе на фигуре стройной и загадочной дамы, которую прозвали «Незнакомкой». Белая подушка, да что там – целый сугроб покоился на широком куполе ее зонта. Только бронза и выдержит такое! Везде был снег, только иногда тут и там печально проглядывали на аллеях и лужайках бурые мертвые листья канадского клена. Но после поздней осени с пустыми темными улицами этот яркий снежный покров, щедро осветивший землю, казался благословенным, сулящим новую и счастливую жизнь.

Напротив «Незнакомки», с укрытым снегом зонтом, стояли трое: бодрый старик в клетчатом пальто, спортивный молодой мужчина в пуховике и веснушчатая девушка в яркой красной куртке и шапочке с помпоном, из-под которой выбивались рыжие волосы. Они молча смотрели на черную дыру, которая зияла вокруг укрытой снегом лавки. Ветви кустарника и деревьев, однажды испытавшие на себе невиданную прежде силу, просто погибли и обвалились. Но и в черной дыре проглядывала перспектива заснеженного парка. Даже она не казалась такой страшной.

– Как я ждала этого снега, – счастливо вздохнула девушка. – Как манны небесной – и вот она выпала.

Старик в клетчатом пальто раздраженно вздохнул.

– Не могу я привыкнуть к этим русским зимам, – поморщился он. – Хоть и торчу здесь уже довольно долго. Мне больше нравится Средиземноморье в сентябре. Вот где роскошь!

– Когда вы там были последний раз? – спросил молодой мужчина-спортсмен в пуховике.

– Давно. Очень давно. К сожалению. Дела, все дела.

– Во времена итальянского Возрождения?

Старик обернулся к нему:

– Как вы догадались? И тогда был тоже.

Рыжеволосая девушка с искренним любопытством посмотрела на него.

– А! Старая песня! – воскликнул спортсмен. – Слышали сто раз. Еще скажите, что вам нравились бани в Байи во времена императора Траяна.

– Кстати, – кивнул старик, – там был банщик Проксион, грек, отлично скреб патрициям пятки. И цитировал наизусть Аристофана – главами. Три сестерция за главу. Я набрасывал два лишних обола.

– Маловато для чаевых. И хватит о глупостях. Вернемся к нашим баранам.

– Вернемся, и немедленно, – согласился бодрый старик.

– Вы же не хотите сегодня остановить Снежную королеву? – спросил мужчина. – Только честно?

– Да как вам сказать… – пробормотал старик.

– Да так и скажите. Вы же не пальнете в нее? Как вы любите? А то с вашими ковбойскими замашками…

– Из чего пальну, интересно? Ничего, кроме перочинного ножа, с собой не ношу. Я вам уже говорил: чтобы срезать кожуру с яблок. Карандаш заточить. Палить – ваше дело. Мое – отдавать команды.

– Не стоит ее трогать, Антон Антонович, – горячо вмешалась девушка в шапке с помпоном. – Уверена, в гневе она страшна. Зачем испытывать ее силу? Всех поубивает. Просто посмотрим – и уйдем. Поглядим, что будет. Может, она и не появится сегодня на этой выставке? С чего мы взяли?

Старик нетерпеливо засопел.

– А с того, милая моя, что объект ее ненависти, а именно – полотна самозванца будут сегодня в музее. Что скажете, Андрей Петрович?

За эти месяцы они провели целое расследование, узнав продолжение судеб известных им персонажей. И «15 декабря», упомянутое Метелицей, стало отличной подсказкой.

– Это да, – согласился мужчина. – Предатель и вор Семен Зарубин, укравший у своего товарища талант и целую жизнь, времени зря не терял. Он ждал и работал. Где-то, в тайных уголках мира, писал картины. А потом появился под изысканным псевдонимом «Морис Карно»! Так родился гений живописи девятнадцатого века. Великий постмодернист и экспрессионист! Подумать только. Когда я смотрел на репродукции его картин, и представить себе не мог, кто стоит за ними! А еще он любил путешествовать. И, по легенде, в бассейне Амазонии, после отчаянной схватки, его съел крокодил. Какие повороты судьбы, а? Теперь его выставка доехала до рокового для всей их тройки – двух молодых художников и одного будущего писателя – города.

– До четверки, – подсказала девушка. – Четвертой была она – Метелица. Богиня и муза. Без нее никуда. Бриллиант в их оправе. Несчастная бессмертная. Заложница своей судьбы.

– Да, верно сказано, – кивнул Долгополов.

– Ладно, прочь хандру, – сказал мужчина-спортсмен. – Мой «Форд» ждет. Едем, друзья мои, и мы судьбе навстречу. Картины великого художника, самозванца и ворюги ждут в музее своих благодарных зрителей. А значит, и нас с вами. – Он бодро похлопал в ладоши: – Едем!

Андрей Крымов приехал на пересечение улиц Алексеевской и Льва Толстого заранее. Рядом с ним сидела рыжеволосая Кассандра. Она была грустна, словно собиралась попрощаться с чем-то важным. Так оно и было.

Царила ранняя весна. Слепило яркое солнце. Тяжелый снег быстро сходил с крыш под щедрыми мартовскими лучами. А ведь скоро будет апрель – и город совсем зальет, целые реки побегут с великих холмов к Волге. Но пока что – неутомимая капель круглые сутки, ломкий лед и мягкие проталины под ногами. И хорошее настроение, потому что постылая зима ушла и мир становится новым.

– Почему мы не отбили этот дом? – спросила Кассандра. – У этих варваров? Это ведь исторический памятник?

– Варвары все решили между собой, – ответил Крымов. – Им нужен новый небоскреб на этом месте – и они построят его во что бы то ни стало. Снесут еще пяток ветхих домов вокруг, расселят жителей по окраинам, и дело в шляпе. Выйдем? Курить хочу.

Они вышли из его старого «Форда», хлопнув дверцами. Крымов закурил свое неизменное «Мальборо». Так они и стояли по обе стороны автомобиля, глядя на давно осиротевший особняк промышленницы Смолянской. С мертвыми окнами, наглухо забитыми дверями и дырявой крышей башни, над которой когда-то парила жестяная ласточка.

Подумать только, в этом доме не так давно они прятались от самой Снежной королевы!

Скоро к особняку подъехал страшного вида черный драглайн с шар-бабой, за ним – рыжий экскаватор и серый, цвета асфальта, бульдозер, злой и юркий, как пуля со смещенным центром. За ними появились два вальяжных грузовика, чтобы замести следы. Циничная криминальная компания.

– Да это звероящеры какие-то, – сказала Кассандра. – Жуть, правда?

– Хочешь, закрою тебе глаза и уши? – спросил Крымов. – Чтобы ты ничего не видела и не слышала? Как тогда, во время грозы?

– Нет, я буду смотреть, – честно ответила девушка.

Андрей совсем уж печально вздохнул.

– Что? – спросила она.

Он даже поморщился:

– Мне жалко изразцовую печь!

– А я тогда унесла ее кусочек, – вдруг призналась Кассандра. – Отковыряла. Блестящий кусочек изразца.

– Да ладно?

– А вот и не ладно, – сказала она. – От уголка сердца, когда Метелица уже ушла. А вам ничего не сказала.

Крымов усмехнулся.

– Признайся, надеялась, что этот кусочек магический? Принесет тебе особые способности? Честно скажи…

Улыбка так и рвалась с губ Кассандры.

– Да, надеялась.

– Ладно. И как?

– Все еще жду эффекта.

Андрей рассмеялся:

– Класс! Ты и так немного сумасшедшая, а теперь третий глаз тебе обеспечен.

– Я не против, – пожала плечами девушка.

Работа началась – улица загудела. Драглайн разбивал шар-бабой кирпичные стены дома, сложенные на века, юркий бульдозер разгребал эту свалку, а экскаватор забрасывал осколки прошлого в кузова грузовиков. Пространство для новой многоэтажной застройки освобождалось стремительно.

– Как ты думаешь, она еще вернется в наш мир? – морщясь от назойливого шума, спросила Кассандра. – Метелица? Когда-нибудь?

– Уверен в этом. У нас она нашла то, чего в ее мире не было. Любовь. Трудно быть богом, да?

– Не пробовала и не хочу, – улыбнулась его рыжеволосая спутница.

Крымов облокотился о капот автомобиля, интригующе прищурив глаз:

– Ну что, поедем ко мне домой? Утолять жажду?

– Ага, – плотоядно кивнула она. – Я уже проголодалась.

Его глаз все так же оставался прищурен.

– Солянка с копченостями и целая сковорода котлет с жареной картошкой нас примирят с действительностью. – Крымов щелчком пальцев отправил окурок далеко в тающий снег, и тон его сразу изменился: – Зря я пустил старика за плиту – он почувствовал себя хозяином в моем доме. – Детектив открыл дверцу автомобиля. – Его теперь не выгонишь. Говорит, Франсуа Ватель триста лет назад учил его готовить знаменитый «горшочек короля», а Огюст Эскафье – сервировать стол. Ты ему веришь?

– Да кто его знает? – тоже открывая дверцу, рассмеялась Кассандра. – А если правда? Нет, – она замотала головой, – я Антону Антоновичу верю. Ну сам подумай, зачем ему сочинять такие небылицы?..

Живая изгородь, разделяющая их участки ровно пополам, скрывала старуху. Она об этом знала, подслушивая. Но глупая старая черепаха не догадывалась, что изгородь не скрывает верх ее странной цветной панамы.

Панама была точь-в-точь из его невеселого детства, полного суетливого желания матери наладить личную жизнь, а заодно и жизнь своих детей. И пока она суетилась и подыскивала для них всех варианты, ее молодость уходила. Они – ее дети – были вынуждены жить со старой сварливой бабкой. Именно она заставляла их носить странные вещи. Цветные хлопковые панамы, гольфы до колена, широкие некрасивые длинные шорты из грубой ткани. И если сестра еще как-то мирилась с этими туалетами, он был категорически против. Гольфы снимал сразу, как выходил на улицу. Шорты подворачивал и исписывал фломастером. Панамы…

Панамы служили гнездом любым живущим во дворе птицам. Он регулярно устраивал пернатым жилища в этих хлопчатобумажных головных уборах ярких веселых расцветок.

Что следует заметить: птицам эти панамы тоже не нравились. Они редко в них приживались. А бабка свирепела, увидав на ветках свои творения – панамы она шила сама.

Сейчас, наблюдая передвижение острого верха почти точно такой же панамы за живой изгородью, он испытал странное чувство. Неуютное, прохладное, как сквозняк. Не умри бабка много лет назад, он бы подумал, что это она крадется за кустами, чтобы подсмотреть, подслушать, о чем он со своей новой девушкой разговаривает, чем занимается.

Бабки не было давно. Матери тоже. Сестра вполне удачно вышла замуж, нарожала детей – троих. Переехала из Москвы на малую родину мужа – куда-то под Тверь. И живет, по ее разумению, припеваючи.

Если честно, он таких песен в своей жизни не хотел. Чтобы пахать день за днем на дядю. Считать копейки до зарплаты. Слушать нытье подрастающих отпрысков. Удовлетворять потребности амбициозного супруга.

Ему хватило трех дней у них в гостях, чтобы понять: он так жить не станет.

– А как ты хочешь жить, Кирилл? – нежно улыбалась ему сестрица.

Она, к слову, его очень любила. И он ее тоже. Сам себе обещал: если ему суждено будет разбогатеть, то он завалит ее деньгами. Не оставит.

– Я хочу жить обеспеченно, – не раздумывая, отвечал он. – Для этого у меня есть все!

– И что же? – В ее нежную улыбку закрадывалось сомнение.

– Молодость, азарт, мозги, талант, желание, – начинал он перечислять.

– Считаешь, что этого достаточно? – Сомнение полностью вытесняло нежность из ее улыбки, да еще и разбавлялось тревогой.

– Считаю, что у всего этого есть шанс, дорогая Натали!

С того разговора прошло пять лет. Он не то чтобы баснословно разбогател, но кое-чего добился.

Запустил сразу несколько стартапов, очень удачно их продав. Поднял прилично денег. Сезон поиграл на бирже. Удвоил капитал. И только потом создал свою фирму, которая сейчас процветала и в будущем обещала сделать его весьма состоятельным бизнесменом.

Конечно, до того, чтобы взвалить на себя семейные проблемы сестры, было еще очень далеко. Но он честно пытался ей помочь. Зазывал вернуться в столицу. Квартира их бабки – довольно просторная и в хорошем районе – давно сдавалась. Натали могла бы, выселив квартирантов, сама занять ее. С ремонтом он бы ей помог.

– Да ты что, Кирюша?! – ужасалась она. – Какая столица? У меня здесь дом – настоящий сруб из дерева, цветочки, ягодки. Я не могу в бетоне жить.

Тогда он предложил вахтово работать у него ее мужу. Но тот не согласился оставить семью ради денег.

– Пацаны дурить начнут. Подростковый возраст самый-самый опасный. Глаз да глаз за ними. Вот окончат школу, поступят куда-нибудь, тогда уж…

Старший поступил в университет год назад. У себя, на родине. И Кирилл подозревал, что и двое других там же останутся.

– Ну, хоть в гости приезжайте, – ныл он без конца. – У меня дом в Подмосковье. Бассейн…

Они хохотали над ним, уверяя, что ни один бассейн не сравнится с озером, которое видно из окон их дома. И тоже активно зазывали его в гости.

Десять дней назад сестра позвонила и почти в ультимативной форме потребовала у него приехать.

– Рождество на носу, Кирюша! Мы так редко видимся. Это очень хороший повод…

– Прости, Натали, я улетаю, – признался он. – Рождество буду встречать возле океана, в плавках.

– Безбожник, – обругала она его беззлобно. – Что за Рождество в пальмах? Оно должно быть со скрипом снега, с пирогами, баней, службой в храме! Ну какой океан, Кирюша?

Но он не мог отыграть назад. Путевки были куплены. Девушка, с которой у него завязались весьма неплохие отношения, покупала купальники и кремы от яркого солнца. На фирме он объявил каникулы. И…

И улетел. Уже три дня сидит в шезлонге, таращится на океан, отвечает невпопад своей девушке, задающей слишком много ненужных, пустых вопросов, и с раздражающим самого себя азартом наблюдает за старой бабкой.

Почему она за ними подсматривает? От скуки? Или еще по какой причине?

Что он о ней знал? Вернее, к какому выводу пришел, наблюдая за ней в ответ?

Она одинокая – раз. Живет в коттедже по соседству не неделю и не две. Давно живет. Об этом свидетельствовал тот факт, что она уже неплохо говорит на местном языке, общаясь с приходящей к ней ежедневно женщиной.

Женщина помогала ей по хозяйству. Привозила продукты, убирала дом, развешивала постиранное бабкино белье на заднем дворе. Это он со своего балкона рассмотрел. После того, как все это сделает, женщина уезжала на маленькой машинке, больше напоминающей стул с крышей.

После ее отъезда бабка какое-то время находилась дома. А ближе к вечеру выбиралась на улицу. Посидев в шезлонге у бассейна, который был вдвое больше того, что у них, она снимала с себя яркие цветные балахоны и, осторожно ступая по ступенькам, спускалась в воду. Плавала медленно и долго. И все время что-то напевала. Или выла. Для Кирилла эти звуки были идентичными.

После купания уходила в дом, видимо, принимала душ и переодевалась. Потом выносила еду на улицу и долго ужинала. Пила лишь воду.

Ну, а после ужина принималась за ними следить, прячась за живой изгородью, разделяющей их участки пополам.

Он вдруг не выдержал, встал и направился прямо в сторону островерхой цветной панамы. Подошел неслышно и глянул сверху вниз.

Черт знает что творила эта бабка! Она их фотографировала. И теперь листала фотографии, уткнувшись взглядом в экран телефона.

– Что вы делаете?! – громко, даже чересчур, спросил Кирилл.

Она не вздрогнула, не опешила. Убрала телефон в карман широченных льняных штанов. Отступила на шаг от кустов. И только тогда подняла голову.

Ей было не больше восьмидесяти, тут же сделал он вывод.

Загорелое морщинистое лицо, скорее всего, от постоянного нахождения на ярком солнце. Крепко сжатые бесцветные губы, казавшиеся на темном лице почти белыми. И зеленые глаза. Цепкие, внимательные и страшно грустные. Волос и бровей не удалось рассмотреть из-за низко надвинутой цветной панамы.

– Вы зачем следите за нами, уважаемая?

Спросил и задался вопросом: а понимает ли она по-русски? Вдруг немка или американка? Что он слышал? Лишь ее ломаный местный говор, и все.

Она все понимала. Усмехнулась и проговорила:

– Очень надо мне следить за вами.

– Но у вас в телефоне наши фото. Я видел!

Почему-то ему стало немного спокойнее от того, что она говорит с ним на одном языке. Хорошо, без акцента.

– И что с того, парень? Я фотографировала вас, чтобы пробить по базе, – отреагировала она вполне себе спокойно на его гнев.

– По чем пробить?! По базе?! – Он поначалу поперхнулся от неожиданности, а потом вдруг расхохотался.

– Нечего ржать! – прикрикнула она на него строго. – Хозяин вашего коттеджа сдает дом постоянно. Иногда люди приличные заезжают, а иногда и сброд случается. Вот два года назад…

И любопытная старуха принялась рассказывать, как сильно подвыпившая компания из десяти человек вывалилась на лужайку в одну из ночей и принялась палить в воздух из пистолетов.

– Вызвали бы полицию, – пожал Кирилл плечами.

– Я и вызвала.

– И что с ними сделали?

– Арестовали, конечно. Всех! Вопросов много к ним было у полиции: откуда пистолеты? Как провезли? Если не провезли, у кого купили?

– Чем все закончилось?

– Не знаю, – равнодушно отозвалась она. – Но сюда они больше не вернулись. Хозяин их вещи собирал и вывозил куда-то.

– Но мы тихо ведем себя, – попенял он старой женщине. – Не стреляем. А вы все равно за нами следите.

– Может, еще и выстрелите! – недоверчиво скривила она бесцветные губы. – До той памятной даты еще три дня.

– А что за дата? – не понял он.

– Рождество! – выпалила она с негодованием. – Через три дня Рождество! Какому русскому, скажите на милость, придет в голову проводить этот светлый праздник здесь?! Да еще и стрелять в полночь?! Только дуракам!

Ее сутулая спина сгорбилась еще сильнее. Старуха повернулась, чтобы уйти. И он не выдержал, съязвил:

– Но вы же проводите здесь Рождество, а тоже русская. Вы не дура? – Это было очень грубо, и он смутился. – Извините.

Она не обиделась, что удивительно. Притормозила. Обернулась и произнесла:

– Я не дура. Я Мария Сергеевна – узник этого острова. Вынужденный узник, юноша.

– Компания из десяти человек? Гм-мм… Два года назад? Гм-мм… – без конца покашливал давний приятель Семен и по совместительству начальник службы безопасности его фирмы, только-только поднимающей паруса. – Они точно русские?

– Мария Сергеевна не уточняла, но, думаю, русские. Кому еще придет в голову палить из стволов в наше Рождество?

– Могу спросить? – Семен снова закашлял.

– Спрашивай, – позволил Кирилл и тут же обеспокоился, – ты заболел, что ли?

– Есть немного. С детьми на катке распотелся и под сквозняк попал. Но мой кашель уже остаточное. Было хуже. Так о чем я хотел спросить, Кирюша… – Семен покашлял, громко отхлебнул чего-то. – Тебе это зачем?

– Предупрежден – вооружен! – выпалил Кирилл. – Ты там что пьешь? Не водкой лечишься?

– Чай с медом, – хохотнул Семен. – Какая водка? Таблетки пью…

– Понял. Так вот… Мадам очень загадочная. Сказала пару часов назад, что она узник острова. Мне стало интересно. И по этим русским, которых она в полицию сдала, что-то меня насторожило. Можешь считать это моей противной чуйкой. Так, кажется, ты это называешь?

– Чуйка твоя противная, спорить не стану. Но ни разу не подвела. Как, говоришь, фамилия Марии Сергеевны?

Ее фамилия была Новикова. Кирилл сразу, как в соседнем доме свет погас, прокрался к ее почтовому ящику и, обнаружив на нем заурядный замочек, открывающийся ногтем, порылся. Нашел два рекламных проспекта и один счет за поставляемую электроэнергию. Счет был на английском языке, и Кирилл без проблем прочитал имя и фамилию.

– Фамилия достаточно распространенная. Да еще имя с отчеством не редкие. Чудес от меня не жди, – сразу заныл Семен. – Лет то хоть сколько ей?

– Примерно семьдесят пять – восемьдесят…

Марии Сергеевне Новиковой было семьдесят семь лет от роду. Он почти угадал. Долгие годы она жила в столице, работала учителем биологии, потом вышла на пенсию. Подрабатывала репетиторством.

– Вполне себе законопослушная мадам, – докладывал уже на следующий день Семен, разбудив его за полночь, – забыл о разнице во времени. – Но потом вдруг…

А потом вдруг в ее жизни случилось что-то странное. В какой-то момент она суетливо засобиралась на отдых за границу. Всем сообщила, что едет ненадолго, а квартиру вдруг сдала за день до отлета.

– На пять лет договор заключила.

– Всем соврала?

– Получается так. Квартиру сдала и визу оформила. Ровно на пять лет. К слову, через десять дней виза заканчивается, Кирюша. И мадам либо будет хлопотать о продлении, либо вернется на родину. Теперь что касается задержания полицией наших соотечественников два года назад.

Семен сделал затяжную паузу, что-то глотая. Может, опять чай с медом. Может, какао, которое он любил с детства до судорог.

– Чай? С медом? – не выдержал, уточнил Кирилл.

Он окончательно проснулся и, чтобы не будить свою девушку, вышел из спальни, а потом и из дома на улицу.

– Нет. Не чай. Теперь уже водка, но с медом. И лимоном. Классная вещь, скажу я тебе, при простуде.

Кирилл поискал взглядом любимый лежак. Он всегда оставлял его в одном месте – напротив живой изгороди, перед бассейном. С этого места он видел океан и верх цветной панамы, когда она пряталась за кустами.

Лежака на привычном месте не было. Его новая бестолковая девушка перетащила его, поставив рядом со своим. Считала, что это необходимая близость для их зарождающихся отношений. Если откровенно, то Кирилл продолжать с ней отношения, вернувшись в Москву, был не намерен. Недели под одной крышей оказалось достаточно, чтобы понять: она не его человек.

Он ни разу не видел в ее руках книги. Пилочку для ногтей, телефон, какие-то косметические штучки – это да. А книги не видел ни разу. Хотя у них в коттедже обнаружилась неплохая библиотека. Зато видел откровенное изумление на ее лице, когда сам падал на лежак с томиком.

Она была очень нудной, однообразной и скучной. Видимо, по этой причине он и приставал теперь к Семену, заинтересовавшись любопытной пожилой соседкой. Ну, хоть какое-то развлечение на отдыхе.

– Так что там с нашими ребятами? Что с ними стало? Их посадили? Здесь?

– Нет, депортировали. И было их не десять человек, а шестеро. Мадам преувеличила. Три девушки и три парня. Мне удалось переговорить сегодня с одним из них и…

– И что? – поторопил Кирилл своего приятеля.

Тот взялся опять пить водку с медом и лимоном, причмокивая.

– И загадочная история обросла новыми подробностями, дружище.

– Говори.

Кирилл вытянул шею. На первом этаже бунгало, которое занимала Мария Сергеевна, зажегся свет. За тонкой шторой угадывался ее силуэт в широких ночных одеяниях. Вот она отодвинула штору, приложила к стеклу ладони домиком и принялась осматривать свой двор.

Какая бдительная женщина! Наверное, услышала, что кто-то разговаривает на улице, и проснулась.

– Оказывается, одной из девушек, поселившихся на вилле, где ты теперь нежишь свое тело, была бывшая девушка ее сына.

– У старухи есть сын? – удивился Кирилл. – А почему ты сразу не сказал мне об этом?

– Он не есть. Он был. Умер в зоне строгого режима год назад.

– А Мария Сергеевна?..

– Не знает, как мне сообщили сегодня. Никто ей так до сих пор и не сообщил. Она живет на острове. И ждет его возвращения. Такой у них был уговор якобы.

– Черт! – выругался Кирилл и тут же шлепнул себя по губам.

Он ненавидел это слово.

– А за что он присел, Сема?

– О! А вот тут и начинается самая загадочная история, дружище. Готов пожертвовать своим сном и выслушать?

– Разумеется!

Мария Сергеевна, поняв, что на улице разговаривает ее новый сосед, погрозила ему кулаком, задернула тонкую штору, отошла от окна и вскоре погасила свет.

– Ну слушай, – произнес Семен чуть потеплевшим от хмельного лекарства голосом. – Случилось все это на раскопках…

Сын Марии Сергеевны Новиковой, по странному стечению обстоятельств его тезка – Кирилл, работал руководителем группы исследователей-археологов. Он часто и подолгу отсутствовал в столице.

– Постоянные экспедиции, – уточнил Семен, совершенно распоясавшись с водкой, у него даже язык начал заплетаться. – Приехал, отчитался, научную статью тиснул в журнале и снова на раскопки. Его специализация была… Не скажу точно, но что-то связанное с царствованием каких-то ханов в двенадцатом веке. Он был помешан на их сокровищах, искал и искал. Рыл курган за курганом. И команда у него была постоянная.

– Что за команда?

– Такие же фанатики, как он. И тут вдруг в их группу напросилась аспирантка Юлия.

– Та самая – бывшая девушка Кирилла Новикова? Которую Мария Сергеевна сдала в местную полицию?

– Так точно, босс, – хмельно рассмеялся Семен. – Юлия ходила по пятам за Новиковым. Он в силу своей рассеянности не замечал навязываемых ему чувств. Думаю, не сразу заметил, как Юлия и перебралась в его палатку, и влезла в его спальник. В общем, она стала носиться с ним из экспедиции в экспедицию.

– Они стали парой?

– Да. Они не были связаны никакими обязательствами. И быстро объявили о помолвке. Со свадьбой, правда, все мешкали.

– Почему?

– Как сообщил мой источник, Юлию категорически не приняла мать Кирилла. Считала ее карьеристкой. Провинциалкой, стремящейся завладеть квартирой Новиковых.

– Такие хоромы?

Кириллу показалось, что со второго этажа соседнего дома за ним наблюдают. Видимо, у Марии Сергеевны там была спальня. И, поднявшись по лестнице, она смотрит сквозь панорамное стекло в его сторону. Он не видел точно, конечно. Но догадывался. Силуэт неясно просматривался за тонкой невесомой шторой.

– Не знаю, как внутри, но квартира в блатном доме. Довольно большая. И с видом прекрасным. В общем, бабка встала на дыбы. Каждый раз, как Кирилл возвращался, нашептывала ей о Юлии всякие гадости. В общем, рвали ученого на части. И неизвестно, чем бы закончилось это перетягивание каната, если бы в один прекрасный момент не случилось то, что случилось.

Семен долго и нудно – потому что захмелел – начал рассказывать о страшной трагедии в одной из экспедиций. То ли Новиков приревновал Юлию к какому-то студенту, то ли Юлия приревновала Новикова к какой-то студентке, но случилась дикая сцена.

– И в результате обнаружился труп того самого студента.

– Новиков его убил?! – ахнул Кирилл.

– Суд так решил, отправив его в зону строгого режима на восемь лет. Отсидел он четыре и то ли умер от какой-то болячки, то ли погиб.

– А мать? Что она здесь делает?

– Ждет его возвращения, – с хмельной, оттого и неубедительной печалью в голосе констатировал Семен. – Будто у них была договоренность: он сидит. Она ждет его в милом теплом месте. Он будто боялся преследований от родственников парня. Боялся за свою мать. Ей якобы угрожали. Так мне сообщил мой источник, Кирюша. – Семен протяжно зевнул. – Пять лет назад она улетела, когда сына посадили. И теперь терпеливо ждет его возвращения. По ее подсчетам, сидеть ему еще три года. А его год уже как нет. Вот такая печальная история, дружище.

История действительно выходила печальной. Кирилл задрал глаза на большой оконный проем второго этажа. Мария Сергеевна все еще стояла там.

– А что с Юлией?

– Вот об этом мы поговорим завтра, дружище.

– Эй, ты! Слышишь! – возмутился Кирилл, повысив голос.

– У меня нет еще всей информации, – сжалился над ним Семен. – Завтра встречаюсь еще с одним пострадавшим два года назад на отдыхе. Думаю, полнота картины появится. А теперь спокойной ночи, дружище…

А у них здесь уже светало. Краешек солнца апельсиновой долькой выполз из океана, предвещая жаркий день. Как и вчера, и позавчера. А в Москве обещали снегопад в Рождественскую ночь и морозы минус двадцать.

Натали вчера десять минут надрывалась, рассказывая, какая у них там красота. Как замерзло озеро, и сугробы какие намело. В некоторых местах по грудь, уверяла она. А сегодня она станет стряпать пироги с разными начинками.

– И с твоей любимой тоже, – порадовала она.

Он уже и не помнил, какую любил начинку в пирогах, потому что не ел пирогов. Но ответил сестре:

– Здорово…

За спиной зашуршали шаги.

– Ты чего здесь? – озабоченным сонным голосом поинтересовалась его девушка. – Разговариваешь так громко. Разбудил меня. Я проснулась, а тебя нет…

И принялась спросонья укорять, как она перепугалась, а ей во сне такой стресс ни к чему, мог бы перенести свой разговор на утро.

Объяснять ей про разницу во времени он не стал. Утомительно. А у него глаза вдруг начали слипаться. И не у него одного, кажется. Мария Сергеевна тоже исчезла из оконного проема. Встав с шезлонга, Кирилл широко зевнул и проговорил:

– Не нуди, малыш. Идем спать.

И уже шагая за ней, зачем-то уточнил:

– Сегодня Рождество!

Семен отчаянно мерз даже в теплой машине. Видимо, сказывалась недавняя простуда, когда провалялся несколько дней с температурой и кашлем.

– Организм ослаблен, что ты хочешь? – философски заметила утром жена, сидя с ним за одним столом.

Обычно они не пересекались за завтраком. Он вставал очень рано. Жарил себе яичницу, варил кофе, делал три бутерброда. С сыром, колбасой, с творогом. Жена поднималась, когда он уже все доедал. Принималась варить себе что-то полезное, некрасивое и невкусное. Потом готовила детям, кормила их, собирала. Семена к тому времени уже не бывало дома. Уезжал на работу.

Сейчас объявленные боссом каникулы на фирме. Все вопросы Семен решал в телефонном режиме. И никуда не ездил. Да еще и заболел.

Совместный завтрак с женой неожиданно ему понравился. Они болтали, доливали себе кофе, смеялись.

– Почему мы в выходные никогда так не сидим, малыш? – удивлялся он.

– Да потому что и в выходные ты уматываешь на работу, – не с обидой, не с упреком просто сказала она. – И возвращаешься к обеду. А мы уже и позавтракали, и пообедали. Иногда ты обедаешь где-то по пути домой, голоден и готов съесть что угодно.

Он подумал и кивнул.

– Но сегодня Рождество, дорогой. И у меня на тебя планы, – неожиданно ошарашила жена. – Не пугайся ты так, не прямо сейчас. Знаю, ты куда-то собрался. С кем-то надо говорить. Но к обеду чтобы был. Это святое. Праздник!

– Станешь прямо серьезное что-то готовить? – усомнился он.

Жена не любила торчать на кухне.

– Ага! Прямо щщас! – рассмеялась она, потягиваясь. – Оформила заказ в нашем любимом ресторане и доставку к трем дня. Не опаздывай…

Он и не собирался. Но опаздывал человек, с кем у него была назначена встреча. Опаздывал уже на тридцать пять минут. И это раздражало. Сам пунктуальный до тошнотворной скрупулезности, он не прощал опозданий никому. Ни домашним, ни подчиненным.

Сейчас, конечно, ситуация скользкая. Человек, с кем у него была назначена встреча, не хотел приходить.

– В Рождество?! Вы шутите?! Это же такой праздник! – возмутился он вчера в телефонном разговоре. – Давайте восьмого.

– Не пойдет. Я оплачиваю нашу встречу. А кто платит…

– Понял. Приду, – не дал тот договорить. – Ожидайте…

Ожидание затянулось. И Семен нервничал. Лучше бы он на диване возле елки повалялся с ноутбуком в руках. Дети еще спят, жена на кухне хлопочет, собака у него в ногах. Милая картинка беспроигрышного уютного счастья.

А вместо этого он вынужден зябнуть в машине у станции метро и глазеть на редких пешеходов.

Странно, но народу на улицах рождественским утром оказалось мало, хотя погода была самой праздничной. Полное безветрие и мягкие хлопья снега, устилающие землю. Большая елка возле супермаркета поблескивала разноцветными шарами. Снег до них еще не добрался, оседая на колючих лапах. Семен, честно, залюбовался, хотя не считал себя романтиком, ну ни разу. А тут засмотрелся, даже пропустил момент, когда возле его машины остановился мужчина. И вздрогнул, когда тот стукнул костяшкой пальца по стеклу.

– С Рождеством, – проговорил он невнятно, опускаясь на пассажирское сиденье.

– С Рождеством, – ответил Семен, внимательно его разглядывая.

Лет тридцать семь, может, сорок. Крепкий, высокий, симпатичный. В теплом пуховике, без шапки. Спортивные штаны, зимние кроссовки.

– Игорь, – протянул тот руку.

– Семен. – Он пожал протянутую ладонь. – Я вам вчера обозначил свой интерес и…

– Сначала деньги, – перебил его Игорь. – Это принципиально. Вы выдернули меня из дома в такое сказочное утро. И для чего? Для того, чтобы я ответил вам на вопросы об этой ужасной женщине!

– Юлию имеете в виду?

– Деньги…

Семен вложил ему в руку пять тысяч. Такова была цена информации, затребованной Кириллом.

Семен прекрасно понимал, что боссу скучно на отдыхе. Вот он его и напряг. Девчонку какую-то взял с собой нелепую. Красивую, но неумную. Семен знал, что Кириллу она надоест еще в аэропорту на стойке регистрации, но промолчал. Кто он такой, чтобы его поучать!

А еще Семен знал, что сам предпочел бы всем на свете теплым морям в Рождество поездку к сестре. Он видел фотографии тех мест, где жила сейчас Наташа с семьей. Места были сказочными. И если там сейчас идет точно такой же снег, засыпая сосны и озеро, то их деревянный огромный сруб просто Берендеево царство.

Но Кирилл не поехал к сестре. Полетел на экватор. Маялся теперь от безделья и душевного дискомфорта. Потому и проявил интерес к пожилой мадам, проявляющей интерес к нему.

Но если уж быть до конца честным, то Семена эта история самого захватила.

– Итак, что вас интересует? – спросил симпатичный Игорь, убирая деньги во внутренний карман толстого пуховика.

– Начнем с Кирилла Новикова. За что он сел?

– За убийство. Так написано в приговоре.

– А как думаете вы, Игорь?

– А я думаю, что он сел за преступление, совершенное чужими руками. Кирилл не мог никого убить. Он был мягким и добропорядочным человеком, и некоторые непорядочные люди этим пользовались, – произнес со вздохом Игорь. – Эта стерва Юля в первую очередь. Провинциалка. Не очень умная, совершенно бесталанная. Она вцепилась в Кирилла, понимая, что это ее шанс. Таскалась за ним по экспедициям, готовила кашки и супчики на примусе. А в перерывах спала со всеми подряд.

– О как! И мать Кирилла узнала об этом? Поэтому была против их брака?

– Мария Сергеевна… – с ноткой мечтательности в голосе произнес Игорь. – Умнейший человек. Великой порядочности женщина. Радушная хозяйка. Отличная мать. Когда я увидел ее там – на острове, в соседнем коттедже, то просто не поверил своим глазам. Такое совпадение!

– То есть это было совпадением?

– Можете не верить, но да. Мы забронировали пустующий коттедж. Нас было три пары. Юлька с одним из бывших студентов Кирилла. С ним она тоже однажды крутила роман в экспедиции. Мария Сергеевна, когда ее увидела, дара речи лишилась. Сын в тюрьме гниет, а эта, отправив его туда, развлекается!

– Та-ак, а вот с этого места поподробнее, – развернулся всем корпусом к Игорю Семен. – Там ведь случилась какая-то сцена ревности, если я не ошибаюсь? Кирилл Новиков подрался с соперником. В результате драки погиб парень? Непредумышленное убийство и все такое. Нет?

– Все не так. Все не так было. – Игорь вдруг уставился на свою распахнутую ладонь и, качнув головой, произнес с сожалением: – Я до сих пор думаю, что случилась ошибка. Следствие ошиблось. Кирилл не убивал этого бедного парня. Он лишь вошел в палатку в тот момент, когда тот уже истекал кровью. Попытался ему помочь. И совершил непростительную ошибку – вытащил нож из раны. Мне потом следователь говорил, что так бывает часто. Люди подставляются из лучших побуждений. А изменить уже ничего потом нельзя. Кирилл вытащил нож, желая облегчить страдания. В этот момент и влетела толпа его ассистентов, которые потом стали ключевыми свидетелями.

– И вы тоже там были? В числе ключевых свидетелей?

– Был. И я просто… Просто рассказал то, что увидел. Парень на земле с раной в боку. А Новиков над ним окровавленный, с ножом в руке. Этого оказалось достаточно, чтобы предъявить Кириллу обвинение. И мне нет покоя с тех пор. А после того, как его не стало… – Игорь виновато глянул на Семена. – Я не прощу себя никогда.

– За что?

– За то, что свидетельствовал против Кирилла. И за то, что в числе прочих повел следствие по ложному пути. Все же не так было!

– А как?

– До того, как вошел в палатку Кирилл, там побывала Юля.

– Правильно, – качнул головой Семен. – У них случился секс. Кирилл застал их и…

– Нет. Не в той последовательности. – Игорь сжал ладонь, которую долго и пристально рассматривал, в крепкий кулак. – Сначала в палатку вошла Юля. Потом студент, кажется, его звали Женя. И начался скандал. Его все слышали. Но перепутали. Думали, что скандалят Кирилл и Женя. А ругались Юля и Женя.

– Не смогли распознать голоса? – недоверчиво заухмылялся Семен. – Бред же, ну!

– Скандалили тихо, почти шепотом. У Юли очень грубый голос. Когда она шепчет, хрен поймешь, кто это – мужчина или женщина.

– Допустим. А чего это им скандалить, если у них был тайный роман?

– Я даже не уверен, был ли роман, но совершенно точно знаю, что в той палатке хранились артефакты, найденные на раскопках. А потом они вдруг исчезли.

– В смысле исчезли?

Семен почувствовал, как лицо стягивает. Значит, он побледнел. Разволновался? Еще бы, такая история вырисовывается. А началось все с чего? С цветной панамы? Вот Кирилл подкинул рождественский подарочек.

– Я очень долго думал потом. Особенно два года назад, когда нас на отдыхе полиция арестовала. И что-то подсказывает мне: все было не так, как увидело это следствие.

Игорь замолчал. Трижды тяжело вздохнул. И продолжил:

– Думаю, что Юля пробралась в палатку, вытащила из сейфа артефакты. За этим ее и застал Женя. Он отвечал за их сохранность, вел опись всего и так далее. Он увидел момент кражи. Разразился скандал, Юля пырнула его ножом. И выбежала из палатки, оставшись незамеченной. Туда вошел Кирилл, и случилось то, что случилось.

– Что говорит в пользу вашей версии, Игорь?

– То, что артефактов так и не нашли. О них, правда, не сразу вспомнили. Лишь когда Кирилла арестовали. Долго искали. Весь лагерь перерыли. Бесполезно.

– И вы думаете, что их забрала Юля?

– Я практически в этом уверен, – покивал Игорь.

– А что за артефакты были?

– О! Новиков Кирилл нашел шкатулку старшей жены хана. А в ней украшения. Золото, сплошь золото, без камней или инкрустации, но… – Игорь повернул к нему порозовевшее от волнения лицо. – Но работа была выполнена так мастерски, так тонко! Это подтверждало мнение Новикова, что ювелиры того времени уже могли обрабатывать подобные металлы.

– А что за украшения? Конкретно можете описать?

– Ожерелье из пластин. Несколько пар серег: кольцами, подвесками. Два браслета – это были просто золотые обручи, гладкие и тяжелые. Золотое монисто на талию. И брошь! Брошь была шедевром этой коллекции.

– Которая тянула… Это же баснословно дорого, не так ли?

– Несомненно. И как историческая ценность, и как ювелирка. Правда, продать это затруднительно было бы. И вот с тех пор, – а прошло уже более пяти лет, – они нигде не всплыли. Думаю, Юлька похоронила их где-то. И просто ждет случая.

Они помолчали, наблюдая за набирающим силу снегопадом за окнами машины. И Игорь начал прощаться.

– А что все же произошло два года назад на отдыхе? – спохватился Семен, пожимая руку археологу.

– Ой, да ничего особенного. Мы вывалили толпой на улицу в рождественскую ночь, принялись пулять салютом. Мария Сергеевна спросонья не поняла, подумала – стреляют. Вызвала полицию. Те примчались, не разобравшись, нас повязали и продержали в участке почти сутки. Потом прямиком оттуда отправили в аэропорт.

– А вещи?

– Нам их собрал хозяин коттеджа. Привез в аэропорт. Я так был рад, что улетаю, даже чемодан проверять не стал. А вот Юлька… – Игорь приоткрыл дверь машины, впустив ледяной воздух. – Она проверила все. И ныла потом всю дорогу, что ее обокрали.

– Что украли?

– Не сказала. Рычала в ответ: какая разница? Факт остается фактом, типа того. Честно, мы так измучились, так издергались в полиции. Было не до ее слез.

– Она даже плакала?

– Да, всю дорогу ревела. В аэропорту сразу схватила свой багаж и даже не попрощалась. Ушла… И мне пора. Все же сегодня праздник.

Игорь выбрался из машины на заснеженную улицу. Семену пришлось тоже выйти, хотя страсть как не хотелось подставлять лицо ледяному ветру, сыпавшему снегом. Но он хотел еще кое-что спросить у Игоря.

– Как умер Кирилл Новиков? – спросил он, пожимая руку ему на прощание. – Я не нашел информации.

– Был пожар. Погибло несколько заключенных. И он в том числе.

– Жаль, – покачал головой Семен.

– Жаль, – так же качнул головой Игорь. – Ну, с Рождеством!

Семен вернулся домой даже раньше, чем планировал. Дети умчались на прогулку. Жена уехала по делам, оставив записку, что праздничный обед в силе и пусть он только попробует не прибыть.

– Тут я, тут, дорогая, – с улыбкой пробормотал Семен, хватаясь за телефон и набирая номер своего босса. – Алло, Кирюша! С Рождеством тебя! Новости? Есть, конечно. Да еще какие!

Попросив свою девушку накрыть праздничный стол на улице, Кирилл понял, что погорячился.

Во-первых, пришлось ей долго объяснять, какой сегодня праздник. Она понятия не имела, что такое Рождество! Считала, оно уже прошло. В ее любимой соцсети уже давно все фотки выложили из-за границы…

Ископаемое, честное слово!

Во-вторых, не понимала, зачем его отмечать, если они так далеко от родины. Да еще на улице стол накрывать. И противную старуху приглашать.

В-третьих, надула губы, когда он попросил ее напечь пирогов.

– Я понятия не имею, как это делается, Кирилл! – с легким повизгиванием возмутилась она. – Я не ем мучного. И тебе не советую.

– Обойдусь без твоих советов! – Он впервые повысил на нее голос.

Желание выпроводить ее тотчас же в аэропорт завозилось с острой силой. Видимо, до нее наконец дошло: она сделала что-то не так, он сердит и не желает ее больше видеть. И уже через час к коттеджу подъехало такси. Его девушка выкатила из дома чемодан и, наговорив ему претензий, укатила в аэропорт.

Кирилл остался один. В Рождество! Ни компании, ни пирогов, ни снега. И он впервые пожалел, что не принял приглашение сестры. Сейчас бы ходил по их двору, слушая хруст снега. Колол дрова для камина, а он у них знатный, настоящий, большущий, хоть барана поджаривай. После сытного обеда перед таким же ужином затопил бы баньку, которую построил муж Натали на заднем дворе по всем правилам. А за ужином пели бы старинные песни, смеялись, вспоминали что-нибудь доброе…

Сидя на шезлонге перед бассейном, он раздраженно почесал обгоревшие коленки, покосился на живую изгородь. Цветной панамы не было видно. Мария Сергеевна сегодня вообще не выходила, хотя он угадывал ее перемещения по дому по отодвигающимся занавескам и хлопанью окон.

Кирилл посмотрел на телефон. Пришло сообщение от его девушки. Она писала, что села в самолет до Москвы. Страшно жалеет, что уехала. Погорячилась. Не поняла его желаний. Просила прощения.

Он даже отвечать не стал. Улетает и улетает. Жаль, он не додумался до того же. К ночи был бы в Москве. Еще бы успел к Семену заскочить на стопку водочки с медом и лимоном. Тот так расхваливал сей эликсир, что…

Он не успел додумать. Дверь соседнего коттеджа с грохотом отворилась, и Мария Сергеевна закричала:

– Помоги!

Он перепугался до такой степени, что не понял, как перемахнул через высокую живую изгородь, не разодрав ни ног, ни шорт. Тут же подумал о внезапном сердечном приступе или инсульте, сразившем старуху. И мгновенно составил список дел: позвонить в «Скорую», устроить ее на лежак, подложить под голову…

Мария Сергеевна не умирала в приступе. Она просто стояла на пороге своего коттеджа с огромным блюдом румяных пирогов. И, кажется, вот-вот готова была это блюдо выронить.

– Что случилось?! – выпалил Кирилл, подбегая.

– Забери уже у меня эти пироги, сейчас уроню! – крикнула она еще громче. – Экий бестолковый малый.

Малый подхватил блюдо, отнес его на столик под ярким зонтом. Вернулся к женщине, обмахивающейся кухонным полотенцем на пороге.

– С вами все в порядке? – склонился он к ее морщинистому лицу.

– Не дождетесь! – фыркнула она.

Но помощь в виде его согнутого локтя приняла. Оперлась на его руку и прошла к креслу за столиком.

– Пирогов напекла, а чая не догадалась заварить, – с сожалением произнесла она. – Похлопочешь?

– Там? – Он обернулся на свой гостевой дом.

– Нет, бестолочь, у меня на кухне. Уже все готово. Я посижу. Ты иди, вскипяти воду, завари чай. Мне белый. Себе – какой хочешь. Там целая коллекция.

– Хорошо, – Кирилл кивнул. – Я быстро.

– Не спеши особо. Куда нам торопиться. Я одна. Ты теперь тоже один. Выпроводил свою цыпочку? – Она криво усмехнулась. – Я видела, как она садилась в такси. Правильно. Она несмышленыш. А ты уже мужчина. Вам не по пути.

Кириллу было приятно, что она не стала оскорблять его девушку, назвав ласково «несмышленышем». По сути, так и было. Молоденькая еще. Рассуждения несуразные.

– Сильно-то не расчувствуйся, – уловила она его настроение. – Не по пути вам…

Он вошел в ее дом, и его сразу окутало запахом благовоний. Чего только ни источали множественные ароматизированные свечи, расставленные на каждом шкафу! Цитрус, сандаловое дерево, ваниль, что-то еще неведомое. При этом в доме было прохладно. Кондиционеры работали на полную мощность.

Он без труда нашел кухню. Она была в безупречном состоянии. Все, что должно быть начищено, блестело, висело и стояло на своих местах. В чайнике воды до верха. Чаи в стеклянных подписанных баночках, в каждом отдельная ложечка. Он поискал взглядом белый, нашел, взял в руки стекляшку. Поискал свой любимый красный. И принялся лазить по шкафам. Нашел. Рядом со старинной шкатулкой. Он даже не сразу обратил на нее внимание. Стоит себе и стоит какая-то резная жестянка. Но, сдвинув ее в сторону, когда полез за пачкой чая, понял, что шкатулка не жестяная. Для этого она слишком тяжелая.

– Что за… – Кирилл еле подавил неприятное ругательство, взяв в руки шкатулку. – Это же…

Она точно была из золота, сильно потускневшего от времени, но из золота. Внутри было пусто, никаких артефактов, найденных в памятной экспедиции. Но шкатулка-то точно родом оттуда!

Чайник вскипел, выплюнув струю горячего пара в потолок. Кирилл вернул шкатулку на место. Заварил чай в высоких стеклянных бокалах с двойными стенками. И пошел на улицу.

Мария Сергеевна благодарно кивнула, когда он поставил на стол перед ней стакан с белым чаем. И внимательно посмотрела на его стакан.

– Нашел, значит, – пробормотала она.

– Вы про чай? – прикинулся он непонимающим.

– Я про шкатулку. Она стоит рядом с упаковкой твоего любимого красного чая. Не нашлось у меня для него стеклянной баночки. Все разошлись под другие сорта. – Она осторожно отхлебнула, потянулась за пирогом. – Ты угощайся, угощайся. Тут пять разных начинок: яблоки, варенье, мясо, капуста, манго. Что скажешь?

– Сейчас попробую, скажу. – Кирилл откусил от пирога.

– Я не о выпечке. Не пытайся казаться бестолковым. Я знаю, что твой человек в Москве искал встречи с ключевыми свидетелями по делу моего сына. Наверняка переговорил и уже доложил тебе обо всем. У тебя сложилось мнение. Какое? Мне интересно.

– Пока не понял всего.

– Ну да! – фыркнула женщина недоверчиво. И, стащив с головы цветную панаму, тряхнула густыми седыми волосами. – И тут еще шкатулка в шкафу. Та самая! Наверняка подумал, что это мой сын умыкнул в день убийства все артефакты. Студент застал его за этим и был убит. Так подумал? Только честно. Мы тут одни. Никто нас не слышит. Твоя девчонка улетела. Ну? Что подумал, обнаружив шкатулку на полке?

Он ел пирог, находил его восхитительным и невольно восхищался этой старой, умной, крепкой женщиной.

– Я подумал, что эту шкатулку вы выкрали у Юлии, когда она отдыхала в коттедже, который я сейчас занимаю. Сначала она украла ее, находясь в экспедиции. Потом ее украли у нее. Вы ведь намеренно вызвали полицию, Мария Сергеевна? Вы же не могли не отличить салют от пистолетных выстрелов? Не могли. Но вам необходимо было, чтобы в коттедже никого не осталось. Почему? Что вас на это сподвигло?

– Умный мальчик, – похвалила она вяло, неохотно пережевывая пирог. – Я с самого первого дня знала, что это она обокрала экспедицию. И именно она убила того бедного студента.

– Откуда узнали?

– Об этом рассказал мой сын на свидании. А он мне никогда не врал. Я ему верю. Жаль, что больше не нашлось никого, кто бы поверил ему. И мой сын сел на восемь лет. А эта стерва… Она продолжает преспокойно жить, словно не совершила тройного зла. Убила, украла, лжесвидетельствовала…

– Как вам пришло в голову, что она привезла сюда ценности?

– Ничего мне не приходило в мою седую голову. – Мария Сергеевна завела пряди за уши. – Я увидела ее на местном рынке. Эта стерва толкалась у лавки антиквара. Я здесь уже давно. Многих знаю. Неплохо говорю на их языке. Зашла в лавку после нее. Заговорила с хозяином. Мы приятельствуем. Он мне показал ту самую брошь… Она была украдена среди прочих ценностей. И мне пришла в голову мысль, что Юлька попытается продать здесь все, что украла. Созрел план. Может, и не такой совершенный, но все же. Я дождалась рождественской ночи. Знала, что они станут запускать салют. Подслушала. И в самый разгар их веселья вызвала копов. Их забрали всех. Не потому, что поверили про стрельбу. На тот момент был запрет на салюты. Шел какой-то траур. А это серьезное правонарушение у местных. Дом опустел после того, как полиция уехала, арестовав всех шестерых. Обыска не было. И у меня оказалось достаточно времени, чтобы в доме порыться. И в ее вещах я нашла все.

– Кроме броши?

– Брошь я выкупила у антиквара. Юлька сдала ее за бесценок… Она, наверное, догадалась, кто обнес ее чемоданы. Заявить только на меня не могла, потому что тогда бы вскрылись все ее преступления. Ей оставалось лишь кусать кулаки и гадить мне издалека.

– Что вы имеете в виду? – Кирилл пил чай и смотрел на нее поверх стакана.

– Эта идиотка мне сообщила год назад, что мой сын погиб в тюрьме при пожаре. Наслаждалась моментом, гадина. И того не знала, что мой Кирюша позвонил за час до нее и предупредил: если мне будут сообщать о его гибели, чтобы я не верила. Он жив. И я должна жить на этом острове до тех пор, пока он меня отсюда не заберет. Я и живу здесь и жду. Жду возвращения своего сына. Он скоро приедет и заберет меня. Мы уедем далеко-далеко. Где нас никто не найдет. Может быть, даже сегодня. Ведь Рождество. И вполне может случиться чудо. А вы верите в чудеса?

Не дождавшись его ответа, Мария Сергеевна с трудом поднялась и тяжелой походкой двинулась к дому. У двери она остановилась и попросила забрать пироги.

– Куда мне одному столько? – ужаснулся Кирилл.

– Раздайте кому-нибудь. Угостите. Хотя бы в аэропорту. Вы ведь улетите сегодня. Не останетесь. Я это вижу…

Она ушла в дом, заперла дверь. Света не зажгла. А он до самого утра просидел возле своего бассейна без сна. Все думал и думал о несчастной женщине, по воле судьбы и злого случая оказавшейся в полном одиночестве в далекой стране на одиноком острове. Она совершила акт возмездия, выкрав у воровки и убийцы артефакты, имеющие баснословную цену. Куда их подевала – неизвестно. Шкатулка пуста. Да это и неважно. Она, как могла, наказала Юлю, разрушившую сразу несколько жизней. И теперь живет здесь в ожидании чуда.

Кирилл знал, что чудес не бывает. Именно таких, чтобы ее погибший сын вдруг вернулся. От этого было особенно горько. Засыпал он в своей спальне с комком в горле, который все никак не желал исчезать. И, проснувшись, решил, что ни дня не останется на этом острове. А прилетев в Москву, сразу отправится в гости к Натали. Он вдруг почувствовал острую потребность побыть среди родных и любимых людей. Побродить по лесу вокруг их дома, сходить на озеро, наколоть дров, разжечь камин и приготовить ужин. Насмеяться вдоволь над пустяками. Налюбоваться подросшими племянниками.

Он без проблем поменял билет, даже нисколько не переплатив. Собрал свои вещи, позавтракал, выкатил чемодан из коттеджа и замер.

Соседний коттедж опустел. Мария Сергеевна куда-то подевалась. Там хлопотали уборщики, развешивая на веревках выстиранное постельное белье и шторы с окон.

– Эй! – громко позвал Кирилл, подойдя к живой изгороди. – А где дама, что здесь жила?

И тут же заныла душа. Вдруг с ней беда за ночь приключилась? Чуть не заплакал, честное слово.

Трое из пятерых озадаченно переглянулись. Не поняли его. Один из мужчин – светловолосый и повыше остальных – подошел к кустарнику и на вполне себе приличном русском произнес:

– Дама улетела.

– Когда? – все еще не верил Кирилл, подозрительно рассматривая суетливых уборщиков.

– В пять утра за ней прибыло такси. Она уехала в аэропорт. Уже, наверное, улетела.

– Как же так… И не сказала…

– Случай неожиданный, – вдруг подал голос второй мужчина, подойдя. – Этот случай неожиданный. За ней приехал ее сын…