Лютый, пронизывающий холод расползался по всему телу. Ловко завладевая пальцами рук. Жадно облизывая кости...

«Надо согреться», – подумал я, стуча зубами. Изо рта выходили облачка пара. Дыхание давалось тяжело, воздух был сырым и зловонным. Пахло плесенью и старым тряпьём, будто в чулане. Я открыл глаза, но это ничего не дало: кругом стоял сплошной мрак. Это не я ослеп, просто в мире наступила вечная ночь. Не имело значения, утро сейчас или вечер – за окном картина была неизменная. Как и в комнате.

В таких условиях моё обоняние давно заменило глаза. Я почувствовал запах собственного пота и какой-то едкой мази прямо под носом. Попытался встать, но едва не закричал от боли: рёбра были сломаны, по животу словно прошлись калёным железом, а в пупок залили олово.

Стиснув зубы, я перекатился на скрипящей койке, пока ноги не начали свисать. Приготовившись умереть, оттолкнулся локтями и подался телом вперёд, приняв сидячее положение. Не выдержав, пропустил сдавленное: «Ах!»

Ощупав тело, понял, что на рёбра наложен плотный корсет из бинтов, пропитанный холодящей мазью, что лишь усиливала дрожь. Из одежды на мне были только штаны и ботинки. Вновь принюхался: из угла донёсся запах спирта и чего-то мускусного. «Лазарет?» – задумался я.

Вдалеке гулко падали капли, из коридора несло подгнившей древесиной и мокрой пылью. Слегка повернулся назад, вытянул руку и коснулся холодного стекла. «Вот откуда так тянет».

Мертвенно-бледный лунный свет пытался пробиться сквозь стены чёрных туч, прячущих звёздное небо. Редкие лучи обнимали опустевшие дома сгнившего города, я отчётливо слышал какую-то возню на улице, но голова слишком сильно гудела. Сложно было сказать, что именно происходит.

Со стороны прохода раздался скрип половиц, кто-то вошёл в комнату. От него пахло лекарствами и кровью. «Значит, и правда лазарет». Простонала металлическая ручка масляной лампы, некто чиркнул спичкой, на мгновение я увидел его силуэт, после чего, лампа слабо загорелась.

В проёме возник припадающий на левую ногу старик в чёрном балахоне. Поверх его рясы свисали подсумки для инструментов и снадобий. Загрубевшие, узловатые пальцы левой руки чуть стянули капюшон на затылок, и я увидел лицо: сильно уставшее, неживое, с паутиной морщин, разветвляющихся на лбу, и потрескавшимися губами.

– Надеялся, что ты не очнёшься, – прохрипев, произнёс он.

– Спасибо, – поблагодарил я за перевязку.

– Поверь, ты ещё успеешь пожалеть, что проснулся, – махнул рукой лекарь.

– Если всё так плохо, почему не бросил? – спросил я.

– Я давал клятву, – прокряхтел он. – Это кажется мне забавным и даже циничным, – добавил старик.

– Не понимаю, о чём ты, – моя голова раскалывалась и мне было не до сложных умозаключений.

– Что толку зашивать раны пойманного преступника, когда его всё равно повесят следующим утром? – хмыкнул старик. – Иди за мной, я отдам тебе вещи, – и небольшой купол света исчез во мраке коридора.

«Может он и прав?» – подумал я. Ведь мир рухнул, наши старые роли более не имели значения. И тем не менее, старик выполнил свои обязательства, как лекарь, пусть это, в чём-то, действительно было жестоко.

«Такие как он, как я – заложники чести, что больше не ценится. Но может, это именно то, что не даёт нам упасть окончательно?» И всё же, вопрос: «Ради кого или чего?», – не покидал мою больную голову.

– Я спрятал всё в сундук, чтобы порох не промок. Он тебе ещё пригодится, мракоборец, – сообщил старик, когда я вошёл в зал. Полы здесь трещали, кажись, от одного нашего дыхания. Я открыл указанный сундук и достал свою рубаху с заплаткой на животе, кряхтя и извиваясь, затянул ремни и накинул плащ, что также был подшит лекарем от безделья в дни моего беспамятства.

Развесив револьверы на поясе и за пазухой, зачесав растрёпанные седые волосы рукой, я аккуратно опустил высокую шляпу на макушку, дабы лишний раз не спровоцировать приступы мигрени.

– Где ты меня нашёл? – наконец, поинтересовался я.

– В нескольких кварталах от церкви. Ты был еле живой, странно, как тебя не нашли еретики, – тяжело вздохнув, старик уселся на кресло с протёртым сиденьем и поставил лампу на комод.

– Сколько я проспал?

– Дня четыре… наверно, маятник перестал работать после того, как больницу затопило ливнем неделю назад. Этот же самый ливень, к слову, спас её от пожара, уничтожившего крышу, – потирая руки, дабы согреться, ответил лекарь.

«Значит, всё давно закончилось… Мои товарищи, моя вера… мой мир…» – я по привычке достал револьвер и решил пересчитать пули в барабане.

– Когда всё кончилось, они потеряли интерес к пепелищу и обгорелым трупам священников. Но на улицу лучше всё равно не выходить. Пока в столице есть бумага, факельные шествия не прекратятся… и убийства тоже, – предупредил старик.

Вот он – апокалипсис. Стоило О отвернуться от нас, не прошло и полугода, как все его заповеди бессовестно попрали. А спустя четверть века, последний храм Великого Светила стал могилой для несущих Слово Божие и всего ордена мракоборцев…

– Мне и впрямь не повезло выжить, – в бессильной злобе произнёс я. – Впрочем, тебе же это не помешало выполнять свой долг.

– Ты мой последний пациент, – старик зашёлся в приступе кровавого кашля. Неудивительно, что он простудился в таких условиях. Или… нет, это не простуда. Даже не красная смерть. Кровь на руке лекаря была чернее той тьмы, что окутывала больницу за пределами спасительного круга света лампы.

– Мне больше некого лечить, в этом городе не осталось адекватных людей, – и вновь кровавый, чёрный кашель. – Но даже если бы и было…

– Ты сам станешь причиной их смерти, – голова моя опустилась. Рука потянулась к револьверу.

– Мракоборцу не страшна серая гниль, поэтому я тебя подобрал, однако… – старик как будто ждал этого самого момента, чтобы умереть. С каждой секундой приступы кашля становились всё сильнее и болезненнее. – Однако, больше у меня нет сил держаться… Я… хочу умереть самим собой…

– Позволь хотя бы знать, как зовут моего спасителя, – спросил я, оттянув курок.

– Филимон… А тебя?

– Эдгар. Спасибо тебе, Филимон. И да помилует твою душу свет О, если он всё ещё присматривает за нами.

– Надеюсь… хотя бы из… далека…

Ни один выстрел не давался в моей жизни так тяжко, хоть их было и не мало за последнее время. Обычно, я убивал заражённых, что потеряли рассудок и признаки человечности. И всё ради защиты таких честных и верных своему ремеслу людей, как Филимон. Теперь же… мир перевернулся. Его уже не спасти. Но в нём, наверняка, осталась пара человек, не потерявших разум.

И какова будет их участь? Заражены почти сто процентов населения материка. Они, как и я, будут медленно разлагаться, наблюдая за гибелью мира. И самое милосердное, что я могу для них сделать – пустить пулю в лоб, если, конечно, попросят.

«Прости, что не смогу оказать тебе почести, Филимон», – я оттащил тело старика в единственное помещение с дверью и, уложив на кровать, накрыл простынёй. Вернувшись в залу, я уселся в кресло и потушил масляную лампу: она пригодится мне потом. Сейчас нужно поспать, рёбра жутко болели при малейшем вздохе, беспорядки на улице не утихали, а прикрыть мне спину было некому.

«Интересно, я погибну раньше, чем сойду с ума в полном одиночестве? Искать кого-то вменяемого бессмысленно. Кто спрятался плохо – тех нашли до меня. Но тогда какой смысл вообще что-то делать?»

Меня накрыла волна отчаяния и, если бы не подавленные эмоции, то, наверно, я бы бился головой о стену, ревел, а в конце застрелился. Чем дольше я думал о будущем, тем сильнее моя рука тянулась к револьверу.

Завтрашний день больше не настанет, болезнь, рано или поздно, добьёт всех носителей, кроме меня, на всём материке не останется ни одной живой души, вымрут даже одичавшие крестьяне. Никто больше не сеет рожь и не выращивает скотину, еды в мире хватит на пару месяцев, после чего, она в любом случае пропадёт. Но самое страшное, что может произойти с мракоборцем…

«Мрак победил. Огни души окончательно погасли в сердцах и умах людей. Война окончена».

Я чувствовал, что обязан Филимону прожить хотя бы немного дольше, но как же, Господи, мне этого не хотелось… Срочно нужен был отдых. Мои нервы сейчас ни на что не годились из-за боли и моральной усталости. Я собирался спать столько, сколько понадобится, пока мне не станет плевать на происходящее. Трезвый ум позволял снисходительно относиться даже к смерти, не говоря уже о таком «пустяке», как конец света… буквально.

В этой же комнате стояла небольшая печка и пара головёшек валялись рядом с ней. Я разжёг небольшой костерок, и, пока пламя медленно прогревало затхлый комнатный воздух, перетащил шкаф к двери. Хорошо, что та открывалась вовнутрь, баррикаду не заметят.

Я не был безоружен, но… так хотелось спокойно поспать! Перетаскивание мебели неплохо меня разогрело. Посильнее закутавшись в плащ, решил немного поприседать, подёргать плечами, пока, наконец, лоб не покрылся испариной. Устроившись в кресле, ждать сон не пришлось слишком долго.

Сон. Теперь это слово означало лишь короткий миг между засыпанием и пробуждением. Люди больше не видели снов, это был первый симптом заражения серой гнилью, который проявлялся ещё до того, как тело начинало преображаться.

В этом был некий символизм: болезнь не убивала организм сразу, для начала, человек постепенно терял разум и душу. Мечты, надежды, вера и любовь покидали его. А что есть сны, как не компиляция всего перечисленного? То, что впечатляло нас, заставляло идти вперёд, гнаться за эфемерным идеалом – навсегда пропало, а вместе с тем, и царство сна, где, порой, мы находили ответы на незаданные вопросы или даже могли предсказать будущее.

Мракоборцев считали великомучениками, ведь они добровольно впускали заразу в своё тело, отрезая для себя сны, притупляя чувства и блокируя мечты. В наших сердцах, что ещё сохраняли крупицы жизни, было место только для долга – уничтожать заразу и облегчать муки прокажённым серой гнилью.

Что я могу сказать по этому поводу? Ну, по правде говоря, никто из наших не испытывал сомнений в собственном выборе. На то была одна причина: мы и до процедуры становления мракоборцами лишились своих мечт и целей жизни. Подумаешь? какие-то сны!

Может, оно было и к лучшему: вернувшись через сон в воспоминания о старом мире, ты мог получить удар под дых от мрачной реальности не наступившего рассвета.

Воспоминания… Они остались, но к ним редко хотелось возвращаться, всё потому же, почему и не хотелось мне видеть более сны. Что-то знакомое, что было дорогу моему сердцу в той, – лучшей жизни, – могло сыграть злую шутку и привести к смерти.

А умирать я и правда, пока, не собирался. До тех пор… Пока, не придумаю повод, ради которого я не умру ещё некоторое время.

Во мраке беспамятства, я услышал стук. Он был то ритмичным, то резким, иногда вообще едва слышимым. Мне даже показалось, что это нахлынул позабытый годы назад сон, но нет – кто-то расхаживал по коридору между палатами, постукивая чем-то деревянным по левой стенке за моей спиной.

«Дубина или рукоять топора, должно быть», – определить источник звука было несложно. Половицы даже не скрипели под весом незнакомца, видимо, настолько он был худощав.

«Оголодавший еретик или прокажённый на средней стадии болезни, когда ещё можешь держать оружие в руках».

Пройдя дальше по коридору, ночной гость покрутил ручку, но шкаф не позволил открыть дверь. Раздался треск. «Значит, топор», – и я щёлкнул курком револьвера.

Через щель раздалось невнятное, похожее на горячку, бормотание. Скрипела щепа, пока прокажённый пытался выдрать топор. Затем, ещё удар, но в другое место.

Я аккуратно, стараясь не скрипеть, встал с кресла, открыл дверцы шкафа и направил револьвер на дверь через его заднюю стенку. «Ну же, проваливай! Проживёшь ещё пару месяцев, пока тебя полностью не разъест зараза!»

Топор ударил туда же, куда и в первый раз, его кончик показался из стенки шкафа, и я уже подумал выстрелить, но тут, он пробормотал что-то вроде: «К чёрту! Поищу в другом месте!» Топор был извлечён из прорези и тихие шаги прокажённого совсем стихли, исчезнув в другом его конце.

Выдохнул. Если он здесь был не один, то выстрел бы только привлёк внимание остальных. Но даже если и один – у меня патроны не бесконечные. Где их брать дальше – понятия не имею, но склады опустели ещё не все, что-то, да найдётся, наверняка.

Вернувшись в кресло, я уже не мог толком уснуть и просто отдыхал, позволяя организму восстанавливаться от полученных ран. Впрочем, вырисовалась другая проблема: голод усилился. Организму не из чего было брать энергию для самолечения.

Я понимал, что идти сейчас куда-то точно не стоит. Нужно хотя бы часиков десять ещё отдохнуть, тело слишком перенапряжено событиями почти недельной давности. Решил поискать чего съестного в комнате, но из органики, кроме завядшего цветка, ничего больше не обнаружил. Придётся всё-таки поголодать.

Насколько я понял, эта комната была, в своё время, ординаторской, где лекари в свободное время могли пропустить по чашечке чая или выспаться после целой смены на ногах. По сути, небольшая квартирка.

В одной из таких я когда-то родился и вырос…

Воспоминания накрыли меня волной, сродни сну, но куда более могучей.

Мне привиделась наша старая квартирка в Норвилле, что на севере Бритонского королевства. Тогда она выглядела не лучше ординаторской в её нынешнем состоянии. Одна комната с обшарпанными обоями и кухня с покрывшейся паутиной утварью, которую негде было использовать – еды-то было немного. Ровно столько, чтобы не подохнуть с голоду.

Отец мой, Иоганн Радский, мигрировал в Норвилл из Паладры в 1622 году ещё юнцом, пробравшись на корабль. Когда Бритонское королевство вступило войну с Республикой Галасс, отец записался в добровольцы и провёл на фронте с 1637-го по 1639-й год, вернувшись хромым и постаревшим лет на двадцать. Будучи ненужным, начал пить.

Между попойками, хвалился некоей медалью за битву на реке Ширми, которую проиграл в карты где-то в кабаке. Насколько это правда, я так никогда и не узнал, но отец получал пособие от Бритонского престола – десять клети в месяц до конца жизни. Этих денег нам хватало на оплату жилья и паёк.

Накоплений у нас не оставалось, все свободные деньги отец нёс в кабаки и либо пропивал, либо проигрывал. Всю одежду для меня покупала матушка…

Мама… От этого слова моё сердце болело всегда, даже после того, как я стал мракоборцем. Светлый человек, что так никогда и не смог пожить ради себя…

Отец познакомился с ней в 1645 году, кажись, просто на улице. Она была тридцатилетней старой девой, никогда не бывавшей замужем и не имевшей крыши над головой. Матильда Блауз работала учителем готики на дому и мечтала устроиться при дворе какого-нибудь зажиточного горожанина, чтобы не перебиваться от одной квартиры к другой, и есть похлёбку чаще одного раза в день.

Их встреча не сулила ничего хорошего или романтичного. Отцу просто нужна была хозяйка в доме, а Матильде, собственно, дом. На том и сошлись.

Плод такой мертворожденной любви появился на свет 16-го мая 1647 года. Как не трудно догадаться, это был я. Отец назвал меня в честь деда, «который был редкостным неудачником и шутом».

«Спасибо тебе большое, папенька…»

В нашем доме стояла похожая печка, дрова к ней колола мать, поскольку отцу не позволяли его больные ноги и спина поднимать что-то тяжелее кружки эля. Ах, да! Ещё у нас всё время воняло хмелем в доме. Матушке, периодически, становилось плохо от него, но отца это мало беспокоило.

В своём пьянстве он не знал границ. Если не пытался растлить матушку при мне, то колотил её. И меня, когда подрос.

Лет с трёх-четырёх, однако, я старался скрывать побои, ибо понимал: если матушка их заметит, то обязательно побежит бранить отца, но, как и всегда, получит клюкой по голове. «Пусть хотя бы на одного избитого будет меньше», – думал я, глотая слёзы и сопли, когда моя синяя от ударов задница касалась холодной поверхности стула.

Матушка была единственным светочем в непроглядном мраке моего маленького мира, помещавшегося в одну комнату сырого жилища. До четырёх лет я не выходил на улицу. Что именно говорили родители по этому поводу, я не помню. Но в самом же деле, Норвилл страдал от эпидемии красной смерти, которая выкашивала целые районы города и, в особенности, – стариков и детей.

В эти годы матушка научила меня читать на готике по слогам и десятичному счёту, а также привила любовь к рисованию. Отец вечно был недоволен, что она тратит клети на бумагу и мелки вместо того, чтобы дать ему лишний грош на пьянство. Помню, как в отместку за покупку нового набора мелков, отец, оставшись со мной наедине, скомкал и сжёг в печи рисунок, который я готовил ко дню рождения мамы несколько дней.

В тот день я не мог оторваться от подушки, пропитав её насквозь слезами, мама так и не смогла выпытать у меня причину. Просто потому, что, если бы отец побил её в собственный день рождения, я бы, наверно, не смог больше перестать плакать никогда от обиды за матушку.

Я всегда спрашивал себя: «Кто был виноват в моём суровом детстве?»

Ответ, кажется, лежит на поверхности: мой отец. Но так ли это в самом деле? Ничто не оправдывает таких его поступков, я знал и других ветеранов, что относились достойно к своим семьям, но… Всё же, был бы он таким, если бы Бритонский престол не откупился от него за потерянное здоровье жалкими десятью монетами? Если бы королевство озаботилось его судьбой, дало бы работу, которую можно выполнять и хромому, стал бы он пить от безделья?

А моя матушка? Неужто она не нашла бы себе лучшей жизни, будь учителя и школы для властей Норвилла важнее, чем дешёвая рабочая сила, завозимая кораблями из далёкой Джуганди?

Или мне стоит смотреть куда глубже, на того, кто допустил все эти бесчинства? Чей свет отражался от мясницкого ножа Потрошителя, замахивающегося над жертвой.

«Да я и сам еретик, с такими думами!» – удивился я сам себе.

Но, правда… Я почувствовал себя обманутым, когда свет в мире погас и голос в голове произнёс: «Живите в тени грехи своя!»

Почему О не забрал с собой праведников? Чего он хотел добиться?!

Кажись, я знаю, ответ на какой вопрос хочу найти прежде, чем умереть.

Проснувшись через несколько часов, я обнаружил, что головная боль, наконец, иссякла. Рёбра ныли, но больше всего протестовал желудок. «Нужно срочно найти еду и воду».

Поднявшись с кресла, зажёг лампу, чутка поморщившись от непривычного света. Отодвинул шкаф и, толкая дверь рукой с заряженным револьвером, выглянул в коридор. «Никого… вроде бы». Во всяком случае, ни звуков, ни запахов, свойственных живым существам я не слышал… «Живым», ха!

Под ногами постанывали гнилые половицы, я двигался аккуратно, чтобы не провалиться в какую-нибудь дыру. Вдоль стен было разбросано стекло из выбитых рамок портретов известных докторов наук. Сами холсты, наверняка, пошли на растопку в котельную вместе со всеми книгами, записями и даже талончиками. Любую мелочь, что могла сгодиться для разведения огня, еретики отправляли в топку. Царапины на полу свидетельствовали о том, что те, кто был здесь до меня, отправили в печь деревянные скамьи. Многие двери в кабинеты также поснимали с петель. «Рано или поздно, они разберут и эту клинику. Но, пока, им есть, что жечь».

В опустевших приёмных остались лишь обвалившаяся штукатурка и мотлох неясного происхождения. Через выбитые окна вместе с лютым холодом проникал леденящий душу свет Луны. «Никогда её не любил».

Искать среди разграбленных кабинетов было нечего. Я решил не терять время, и попытать удачу за пределами клиники, поэтому направился на первый этаж.

Каменная лестница в два пролёта встретила меня отравляющим, не только тело, но и душу, запахом мокрой шерсти, смешанной с помоями.

– Пи-пи-пи! – исчез за стеной мрака крысиный хвост, что на миг показался в свете лампы. Я сделал несколько шагов вперёд и узрел… Ох, меня чуть инфаркт не схватил! К горлу подступил ком.

Судя по всему, это был вчерашний проходимец. «Не самым удачным решением было уснуть вдоль стены, в двух шагах от мертвецкой…» Нижнюю половину тела прокажённого закрывал миниатюрный холмик из крыс. Как же они воняли… Ведь помимо того, что грызуны, – сами по себе, – твари не из чистоплотных, их шерсть покрылась кровью и внутренностями сожранного ими заражённого.

Рядом с утонувшим в крысах еретиком, валялись истлевшая головёшка и топор. «Хороший топор», – прикусив губу, заметил я, и аккуратно шагнул вперёд. Крысы, уставившись на меня рядами десятков маленьких, чёрных глаз-бусинок, недовольно облизывались из-за прерванной трапезы, и даже не думали разбегаться.

Теперь они – хозяева нового мира, в котором нет места человеку. Это я должен был бежать и прятаться при виде их стай. Будь их тут сотня-другая, они бы бросились на меня и заживо съели, но, пока что… Пока что, у меня был револьвер и тяжёлый ботинок. Воспользовавшись последним, я топнул, раздавив нескольких грызунов, осмелившихся подползти. Этого было достаточно, чтобы обратить мелких зловонных тварей в бегство. Теперь, передо мной находилось только обглоданное по пояс тело прокажённого еретика и его небольшой заточенный топорик. «Уж не знаю, где он его свистнул, но в моих руках такое рубило проживёт подольше. Да и предыдущим хозяевам он уже не пригодится».

Спустившись по лестнице, я оказался в коридоре первого этажа. Букет из омерзительных ароматов крысиной шерсти, мочи и кала, что были приправлены тяжестью сырого воздуха, вновь ударил по моему самочувствию.

Мракоборцы не были неуязвимыми. Всё, что отличало нас от прочих людей – иммунитет к серой гнили и притупленные чувства, чтобы было легче выполнять свою работу, связанную со смертями и, порой, очень, очень жестокими.

Должно быть, я просто слишком постарел. Когда свет погас, мне было чуть за двадцать пять, сейчас же, наверно, перевалило за полвека. И я, человек, что два десятилетия провёл в сражениях с еретиками, и неоднократно бывал в их логовах, просто не смог сдержать рвотного позыва.

Но всё оказалось ещё хуже – мне было нечем блевать. Мышцы горла сжимались и разжимались, причиняя колющую боль, словно мой кадык вот-вот должен был провалится в глотку. В желудке не нашлось места даже лишней капли воды.

«Надо идти дальше!» – дал себе мысленную пощёчину.

Ориентироваться в этом месте на нюх было не только невозможно, но и опасно для здоровья. Натянув воротник рубашки на нос, я прошёлся по коридору до дверей приёмного отделения. Они были заставлены шкафом, убрав который, я обнаружил вытекающую из щели лужу… чего-то. Некая жидкость, тошнотворный смрад от которой, едва не отправил меня в обморок.

Толкнув дверь, и сделав пару вдохов, я едва не свалился с ног, а в глазах резко помутнело. «Вот он, воздух нового мира, другого мы не заслужили».

Во время восстаний, сюда свозили пострадавших городских жителей, солдат, мракоборцев, членов эклизеархии, – да, в общем-то, всех нуждающихся. И это отделение, если память не изменяла, было предназначено для самых тяжёлых случаев. Сюда поступали люди, которых едва ли не полностью разорвали толпы еретиков.

Окровавленные, испражняющиеся под себя, стонущие и молящие о милосердной смерти, они покрыли нечистотами даже потолки. Когда мы отступили из этого района к церкви, ворвавшиеся дикари жестоко расправились с раненными прямо в постели.

Будто в морге, вдоль стен, в два ряда расположились мертвецы, лежащие, однако, не в гробах, а на пропитанных трупной чёрной жижей простынях. Свет от лампы затерялся в рое мух, под ногами хрустела засохшая кровь и лопались личинки опарышей. Вонь с новой силой ударила по носу, «воздух нового мира» комом встал мне поперёк горла и единственное, что ему сопротивлялось – подступающая с другой стороны рвота.

Ещё один вдох – и я бы потерял сознание, уснув на холодном полу в вязком болоте запёкшейся крови. Боль в рёбрах перестала для меня существовать, задержав дыхание, я быстрым шагом добрался до двери в конце отделения и вылетел в коридор.

Отголоски смрада тут присутствовали, но, по крайней мере, можно было спокойно дышать, хоть и не всей грудью. Преодолев несколько десятков шагов, я почувствовал лёгкий холодок, а до ушей донеслось завывание ветра и тоскующий плач скрипящих петель.

Вскоре под ногами, вместо скрипа дряхлых половиц, захрустела раздробленная плитка главного холла. Входные ворота были снесены, и на заржавелых петлях, в такт сквозняку, покачивались небольшие дощечки. «Здесь, как будто армия прошлась».

Помещение выглядело обгоревшим, осколки плитки покрывала застывшая в два слоя кровь, вперемешку с камнями хрустели обугленные косточки. Однако следы огня останавливались где-то вдоль левой стены, правая пострадала только от времени. «Значит, ливень остановил пожар… но не еретиков».

Преодолев холл, я, наконец-то, перешагнул порог больницы и оказался на ступеньках перед внутренним двором, где когда-то гуляли пациенты в перерывах между процедурами.

После того, как свет О погас, растительность в городах практически исчезла. Деревья и цветы из лесу научились получать энергию из лунного света. Хищники и травоядные теперь шастали в одно время, но куда тише, чтобы не выдать своё присутствие друг другу. Однако городские флора и фауна не имели ни малейшего шанса на выживание. Высокие дома и смог загораживали даже слабый лунный свет, а кошки и собаки были сожраны в числе первых.

Сад при больнице опустел. На месте живописных лабиринтов зелени, что благотворно сказывалась на здоровье больных, раскинулись безжизненные пустыри. Остроконечный забор порос плющом, что не нуждался в большом количестве энергии.

Ноздри обожгло холодным воздухом. «Это не осень и не зима. Просто мир без О. Ничего не поменялось за двадцать с лишним лет».

«Возможно, я последний разумный человек во всей столице… Куда мне идти? Какую дорогу не выбрать, везде поджидают только холод, мрак и трупы…» – эта мысль навила мне ещё одно воспоминание.

Когда до моего пятого дня рождения оставалось не так много, матушка позволила мне выйти с ней на улицу, но строго-настрого запретила отпускать её руку, и ни в коем случае не трогать туго затянутый на лице, мешающий говорить шарф.

Момент истины, которого я ждал всю свою недолгую жизнь, наконец, свершился. Мама открыла дверь и мне впервые довелось увидеть лестничную площадку. Напротив нашей квартиры стояла дверь, и ещё одна находилась справа, напротив спуска. Ступеньки были мокрыми и скользкими из-за растаявшего снега, вдобавок к этому, на лестнице не нашлось даже малейшего источника света.

Одной рукой держась за мамину руку, а другой – с трудом доставая до перил, я оказался в подъезде. Около стены стояла метла с ведром и ржавая рама от велосипеда, перед порогом лежала грязная тряпка, о которую вытирали ноги, и которую было бы неплохо сменить.

Холодная металлическая дверь с трудом поддалась маминому хрупкому плечу, и мы вышли на улицу. На ресницы тут же упали первые в моей жизни снежинки. Январские морозы не дотягивали до февральских (по словам родителей), но пробирали до костей ничуть не хуже, в чём я убедился в последующие годы.

Но это был мой первый выход на улицу, поэтому я с восторгом глазел на заснеженные улицы Норвилла: проходящие мимо люди выпускали облачка пара при каждом вздохе, хмурые дворники лопатами сгребали снег в двухметровые кучи. По вымощенной дороге проносились кареты чиновников и повозки купцов; весело гоготала ребятня, катавшаяся на санках по тротуару, мешая всем прочим.

Одно объединяло этих людей: почти все прятали лица за воротником или маской. Та самая красная смерть, что почти не оставляла шанса на выживание, заставляла их (и нас с мамой) это делать. Впрочем, зимой её угроза уходила на второй план, уступая место воспалению лёгких и обморожению.

Были и такие, кто беспечно щеголял с открытым лицом, держа в зубах сигарету. Потом-то я узнал, что в Норвилле табак был предметом роскоши, но вовсе не из-за наличия вредной привычки у большинства горожан. Всё дело в том, что сигаретный дым убивал заразу в горле, и не позволял осесть ей на коже лица. Жертвуя здоровьем в перспективе, курильщики защищались от преждевременной кончины из-за красной смерти.

Спустившись с крыльца нашего пятиэтажного домика, мы с мамой направились, с её слов, на рыночную площадь. В то утро погода особо не бушевала, да и снег перестал идти уже через несколько минут, давая мне возможность глазеть на окружающий мир.

Проходя мимо очередного дома, я заметил человека…

Он сидел по пояс в сугробе, облокотившись на стенку крыльца. Голова его была опрокинута, глаза забиты снегом, а бледно-синяя кожа напоминала мокрое полотенце, оставленное на морозе: скукожившееся, но притом гладкое.

Тогда я ещё не понимал, что впервые увидел труп. Матушка о них не рассказывала и, вспоминая о тех временах, могу сказать, что я даже не подозревал о существовании смерти. Поэтому задал вполне логичный, и единственный верный вопрос:

– Мамочка, а почему дядя сидит в снегу? Ему что, не холодно?

– Нет, Эдгар, ему уже не холодно. Пойдём, не смотри на дядю. Он засмущается, – отдёрнула меня матушка, и мы продолжили идти до нужного поворота.

Но нечто подсознательное, наверно, память предыдущих поколений, подсказывало, что с дяденькой не всё в порядке. «Человек не может вот так запросто сидеть, по пояс занесённый снегом!» – подумал я.

И вплоть до самого поворота я всё время оборачивался, ожидая, что дядька встанет, отряхнётся, и пойдёт по своим делам. Но вместо этого, к дядьке подошла парочка полицмейстеров, что-то пробурчала. Один из них свистнул, и напротив тела остановилась повозка, накрытая заснеженным полотном.

Раскопав труп, полицмейстеры ещё несколько минут спорили о том, как разогнуть замёрзшее тело, пока, наконец, не приняли решение сломать его пополам в спине. Взяв дядьку с двух концов, они бросили его в повозку, под полотном которой… лежала целая горка таких же замёрзших дяденек.

Что было дальше, в тот день, я особо не помню. Кажись, мы с матушкой пришли на рынок, купили каких-то обрезков свинины, пару картошин и морковку для супа.

Отца застали за бутылкой, впрочем, как и всегда. Обычный день выдался. Уже через неделю после него, я перестал обращать внимание на замёрзшие трупы бездомных.

Что-то искать в госпитале уже не имело ни малейшего смысла. Всё вымели под чистую. Поэтому, я аккуратно шёл по опустевшему саду в поисках выхода. Луна прекрасно показывала дорогу, можно было поберечь масло в лампе.

Она тоже изменилась с тех пор, как свет погас… Раньше её бледный лик был прекрасно виден даже сквозь самые тёмные тучи, теперь же… Как будто что-то выело сердцевину, оставив светящееся кольцо. Всё ещё лучше, чем полная тьма, но как же дразнит! Куцые лучи вызывают ощущения схожие с теми, когда перед оголодавшим крестьянином машут связкой колбасок.

«Мгм. Еда… мне нужна еда!»

Средь хруста пыли под ногами и завывания ветра, что заставлял перешёптываться окутавшие изгородь лозы, я услышал потрескивание костра. И запах дыма. Кажись, откуда-то с востока.

«Вряд ли кто-то будет разводить костёр просто так. Наверняка они готовят еду».

Я оттянул курки револьверов, и медленно направился в сторону небольшой молельни при больнице, где раньше, близкие хворых могли попросить помощи О.

Стены из белого мрамора почернели от копоти. Купол каким-то образом провалился внутрь миниатюрного храма, и проглядывал через сгоревшие ворота. Всё самое ценное, включая тексты священных писаний, вынесли, чтобы подольше поддерживать пламя пожара.

Обойдя молельню сбоку, я почуял запах жаренного мяса. Слюна скопилась в горле, желудок свернулся в бараний рог от вожделения.

Будучи мракоборцем, мне был присущ холодный расчёт. Потому-то, нам и притупляли чувства. Но сейчас… Вряд ли кто-то в этом мире был сейчас так голоден, как я.

По разговору я понял, что их двое. Недолго думая, выскочил из-за угла, и первым же выстрелом разнёс голову одному из прокажённых еретиков. Второй, пытаясь уловить своими пожелтевшими глазами мои движения, не успел даже встать. Решив, что два патрона – слишком дорого для этих ребят, я, освободившейся рукой, выхватил подобранный ранее топорик, и метнул аккурат промеж бровей прокажённого.

Мельком посмотрев по сторонам, я оказался прикован к небольшой крысиной тушке, насаженной на штырь, что первый убиенный тщательно вращал над пламенем.

Держа в одной руке револьвер, подскочил к вертелю и, невзирая на то, что крыса ещё не прожарилась, жадно обглодал каждую косточку. Стоило признать: несмотря на отвратительное послевкусие (словно засунул язык в переполненный ночной горшок), крыса оказалась довольно сытной. Шутка ли, она была длиной с мой локоть! Должно быть, сама немало кого сожрала за жизнь. Впрочем, если мне ещё хоть раз будет предоставлен выбор в пище, я с удовольствием откажусь от крысы в пользу гнилого яблока или сырого кролика.

Покончив с трапезой, дозарядил револьвер одним патроном и вытащил из головы прокажённого топорик. На всякий случай, подержал лезвие на огне, чтобы избавиться от крови. Чёрная жидкость из тела еретика могла притупить кромку и вызвать ржавчину, а в наше-то время заниматься починкой оружия больше негде.

Пока выдалась спокойная минутка, решил проверить мешочек с патронами: насчитал около трёх сотен. Неплохо. Но впредь, стоит быть экономней.

Желательно было бы найти ещё столько же, но… наверняка еретики всё разобрали. Что не мешает, впрочем, отобрать боеприпасы у них. Единственная причина, по которой я так бездумно потратил пулю – мои рёбра. «И, боюсь, потрачу ещё не мало, до тех пор, пока грудная клетка не заживёт. Я может и немолод, но одного топорика было бы достаточно даже для десятка озверевших горожан, будь я чуть более целым».

Рассудив о дальнейшей тактике, я выбрался с территории госпиталя через брешь в заборе, и скрылся среди мрачных переулков Бригга. «Если я и найду ответ на свой вопрос, то точно не в этом безлюдном месте».

Последний храм Бритонского королевства пал на моих глазах, но это ещё не значит, что в других странах не осталось сопротивления заразе. Вопрос только в том, как до них добраться…

Изредка выбираясь из закоулков Бригга, я лишний раз убеждался, какой город мы потеряли…

«Нет, даже не город. Мы потеряли самих себя, а Бригг лишь подстроился под новых “людей”. Теперь он выглядит так, как предстало быть столице прокажённых».

Вышедшие из «берегов» водоканалы затопили несколько кварталов, из-за чего древесные балки разбухли и часть домов обрушилась. Среди вязкого болота пыли, кирпичей и древесины, иногда прослеживались останки человеческих тел. Их охотно выискивали крысы.

Бригг оказался непригоден даже для завладевших им еретиков. Когда убивать и жечь больше было некого, они набросились друг на друга, если не ради забавы или в следствие поражения мозга серой гнилью, то ради продовольствия.

Как оказалось, человечину они тоже любили…

Проходя мимо очередного дома, я увидел свет на втором этаже и чей-то приглушённый, отчаянный рёв. Тело сопротивлялось, не хотело идти. Тем более, после плотного перекуса крысой, и нескольких часов странствия, организму требовался сон, чтобы ещё немного восстановиться.

Однако сердце и мозг взывали: «Там могут быть люди!»

Я выбил дверь подъезда и, как мог, по разрушенной лестнице взобрался на второй этаж. В коридоре открытой нараспашку квартиры, меня встретил первый прокажённый. Пожалел пулю, обошёлся топориком. Всё также – промеж глаз.

Выхватив револьверы, двинулся в сторону зала, где горел свет. Из комнаты тут же вылетел с лопатой наперевес, судя по виду, бывший фермер. И выглядел он здоровее прочих прокажённых. «Должно быть, всего пару недель, как подцепил заразу».

Ржавое лезвие с размаху ударилось о стену, я вовремя успел отпрыгнуть, чтобы не остаться без носа. Нажал на спусковые крючки. Первая пуля оставила дыру в плече, вторая застряла между рёбрами. С рёвом, прокажённый оторвал лопату от стены и занёс над головой.

Я, пытаясь отступить, споткнулся о тело первого, и упал на всю спину. Боль в рёбрах спровоцировала меня на рёв. Лопата вонзилась в плоть убитого еретика, в считанных миллиметрах от моего мужского достоинства. Раздалась ещё пара выстрелов, оба – по коленям. Здоровяк рухнул, опираясь на руки, я – добил, разворотив ему черепушку.

В правом револьвере осталось три патрона, в левом – четыре. «Более чем достаточно, чтобы перебить ещё семерых, если они не окажутся такими же, как эта детина».

Вскочив на ноги, вошёл в зал. Перед глазами стояла довольно кровавая картина: последний из еретиков копошился ножом в кишках привязанной к столу девушки, лет восемнадцати, с кляпом во рту. Она всё ещё была жива, но больше не издавала звуков и не пыталась вырываться. На полу сидел связанный юноша, её ровесник, и истошно выл, глядя, по-видимому, на свою невесту.

Прокажённый, видимо, настолько увлёкся, что не обратил внимание ни на выстрелы, ни на мои шаги, уж тем более. Приблизившись на носочках, тронул его за плечо. Он резко обернулся, и, потратив мгновение на размышления, бросился на меня с ножом. Собственно, этого я и ждал. Перехватив его локоть, рукоятью револьвера я выбил сустав и опустил сжатый в пальцах нож на грудь самого еретика. Прокажённый захрипел, чёрная кровь потекла по подбородку, он что-то пытался прошептать одними губами.

Мне было плевать на его страдания, он давно растратил всё человеческое. Взявшись за рукоять ножа, провернул несколько раз, причинив потрошителю ни с чем не сравнимую боль. Затем, толкнул его в сторону окна без стекла, и ударом в кадык отправил в полёт до земли. Хруст костей стал последним звуком, что издал ублюдок.

Повернулся к парню и помог снять путы. Он тут же бросился к девушке и вынул кляп изо рта.

– Она не выживет, – сказал ему, как есть.

Но он не слушал, лишь прижимал к себе хрипящую возлюбленную, шепча её имя: «Мари». Девушка некоторое время смотрела на него, а потом, одними губами попросила о милосердной смерти. Тот, кто её разделывал, всё-таки знал своё дело. Внутренности лежали на животе, но они не были повреждены. Кровопотеря ей не грозила, только медленная и мучительная смерть от заразы, проникшей в рану.

– Вот, помоги ей, – протянул юноше пистолет. Он обернулся весь в слезах, но, сглотнув ком, принял оружие.

Раздался выстрел. Девушка, улыбнувшись, заснула навсегда на руках у любимого. Я ненадолго обрадовался: «Наконец-то, хоть кто-то адекватный! Быть может, с этим пареньком у нас получится найти и других людей…»

Раздался второй выстрел. Поскольку он был повёрнут ко мне спиной, я не заметил, как юнец, прошептав: «Господи, прости!» – упёр ствол револьвера в подбородок и нажал на спуск.

– Как же я тебя понимаю… – только и оставалось мне, что произнести в слух. – Ради кого тебе теперь бороздить просторы застывшей во мраке Земли?

Подняв револьвер, чтобы его не залило кровью, я медленно сполз по стене. От таких манёвров, боль в рёбрах разгорелась пуще прежнего. Сил идти дальше просто не осталось, но заснуть в таком месте я попросту не мог. Не столько из-за холода и четырёх трупов по соседству – поверьте, привык уже, – сколько из-за внимания прочих посторонних, что могут сбежаться на звуки стрельбы.

Тело требовало покоя. Схватка взбодрила разум, спать не хотелось. «Просто отдохну», – перезарядив револьверы, устроился поудобней в углу, чтобы видеть вход в зал. «Как же тут воняет... Просто невыносимо!»

Подумал: чем бы таким себя занять? «Чёрт, поступок парнишки не даёт покоя!»

«Грешно, да, но, с другой стороны, если свет О отверг нас, то уже и нет разницы: хорошо ли ты поступил или нет. Если, даже тысячи молитв праведников не разубедили Господа в Его анафеме человечеству, то грехи и подавно безразличны».

«Возможно, это была последняя пара людей на Земле. Теперь они – просто пара трупов… Очередных на моём пути… в никуда».

Почему-то мне вспомнился её смех. Чистый, как горный ручеёк, и мягкий, как пушинка. «Если бы я только чаще заставлял её смеяться… Этот звенящий колокольчик сумел бы разогнать тень над миром».

Две «ножки» ступили на моё плечо и, не торопясь, шагнули в сторону шеи. Я проснулся, но глаза не открыл, так и оставшись лежать лицом на парте, закрывшись локтями. Пальцы достигли шеи, и тут же обрушились в жестокой щекотке. Я не сумел сдержать смеха и вскочил. Вторая рука моей мучительницы тут же скользнула с другой стороны, за воротник.

– Ну хватит, Рута! – с болью в животе, произнёс я сквозь слёзы.

– А нечего спать на уроках! – смеясь, ответила девушка с волосами цвета пшеничного колоса. В её глазах – было два бездонных океана лазури, в её руках – была нежность, которой я не помнил с тех пор, как умерла матушка.

– Ну всё-всё, прости! – я готов был умолять, лишь бы она остановилась. Столь ловко орудовала своими тонкими пальчиками Рута.

– Хух! – выдохнула девушка и убрала со лба испарину. – Сколько раз тебе говорила: береги себя, хватит работать по ночам! Кем ты был на этот раз? – Рута присела на мою парту и укоризненно заглянула в глаза.

– Кочегаром… – с нежеланием, я вспомнил прошлую смену. – Не-пей-Пит платит на четверть клети больше, чем в доках, но… – мои слова резко смешались с приступом сильного кашля. В каплях слюны, попавшей на парту, виднелись частички копоти.

– Эдгар, – посерьёзнела Рута. – Нам осталось доучиться два года. Не гробь себя сейчас.

– Знаю… Но Ольгерд быстро растёт, ему нужна одежда, игрушки… А в следующем году он и сам пойдёт в школу. Я почти накопил нужную сумму.

– И что потом? – сложила руки на поясе Рута. – За школу тоже придётся платить каждый месяц.

– Себя-то я как-то обеспечиваю? – возразил я ей. – Теперь буду Ольгерда содержать. Найду работу по профессии. Врачеватели сейчас очень нужны, особенно в госпитале, куда свозят раненных с войны.

– Тоже, знаешь ли, работа не из лёгких. По десять, по двадцать часов на ногах… Старость тебе не грозит, – озвучила Рута то, что я и так прекрасно понимал.

Я никогда не задумывался, для чего продолжаю барахтаться по жизни. После смерти матушки не осталось у меня близких людей, кроме брата и Руты. Но она пойдёт по своим стопам, а Ольгерд… Тоже, когда-нибудь. И я вновь останусь один. «Зато меньше денег будет уходить», – невольно проскочило в голове.

«Старость»… Слово с оттенком благородства и мудрости. Однако, как показала жизнь, доживают до неё самые подлые и те, кто палец-о-палец не ударил ради других, даже самых близких людей. Я видел десятки бездомных, и многие из них были старше в полтора-два раза моей матери.

Она не протянула всего два месяца до сорокалетия.

– Старость... А кому из нас она грозит, Рута? – только и сумел выдавить я.

– Вам уж точно не грозит, мистер Радски! – хлопнув дверью, вошёл в кабинет учитель биологии.

Этот голос… «Ненавижу!»

Моя рука дёрнулась, палец нажал на курок. Выстрел развеял пелену воспоминания, и я увидел, как падает тело что-то бормотавшего прокажённого с деревяшкой, пронизанной ржавыми гвоздями.

– Чуть не домедитировался… – разгладив морщины на лбу, немного подёргал корпусом. Боль вновь стала ноющей, а не такой острой, как после схватки. «Идти, вроде бы, можно».

Взглянув на тела влюблённых, подумал: «Оставлять их на поругание нельзя!»

Взяв масляную лампу еретиков, что освещала зал, разбил её на полу, рядом со столом. Волна пламени окутала штаны юнца и начала взбираться выше по телу, перекидываясь на его невесту. Через пару часов от этого дома не должно было остаться камня на камне.

«Пламя выше, жарче лей! Я твой искушённый наблюдатель! Пусть старый мир сгорит в огне! Я поджигатель, поджигатель!» – почему-то, мне вспомнилась одна из мелодий бунтовщиков. Нет, не тех, что уничтожали церкви и орден мракоборцев.

Ещё задолго до начала эпидемии, горожане устраивали бунты по всему Бритонскому королевству, требуя освободить политических заключённых: профессоров и рабочих с завода, коим за уши притянули обвинения в покушении на короля Родерика. Ребята выбрали самый «надёжный» способ добиться своего: жечь муниципалитет.

И они добились… гильотины. А зачинщиков – какая ирония! – сожгли на костре.

Покинув подъезд, я прошмыгнул между незатопленных переулков. «Пожар должен привлечь многих еретиков». Отчасти, это даже было мне на руку: прочие районы Бригга опустеют, и мне не придётся тратить патроны.

«Чёрт, кажись, я так и оставил свой топорик в голове у того парня! Вот старый растяпа!» – поругал сам себя за потерю столь ценного инструмента, но, подумав ещё...

«Да и пропади он пропадом!» Оружия всякого на улицах валяется немало. Что-то можно и отобрать. Но желательно, всё-таки, найти ружьишко и горсть патронов к нему и к револьверам.

Уж не знаю, сколько времени прошло, но в один момент я оказался в центре города на главной пощади. Стоило ли говорить, что былое величие утонуло в крови и истлевших останках горожан? Резиденция короля выгорела изнутри, только старая часовня ещё держалась, каким-то чудом. Её замерший циферблат показывал полдень, который так и не наступил.

Время окончательно остановилось для нас: календари пошли на розжиг костров, а часы вышли из строя много лет назад. О том, что законы времени всё ещё действуют на обитателей мёртвого мира, я мог узнать только по новым морщинам на своём лице и количестве седых волос. К этому моменту, моя голова полностью побелела от постоянного напряжения и необходимости сражаться. Не сказать, чтобы я был красавцем в молодости. Наверно, шрамы и седина, заработанные в бесчисленных сражениях с еретиками, шли мне куда лучше тёмных кругов под глазами и прыщей.

Утешать я себя не собирался. Моя рука была ещё достаточно крепка, на тросточку опираться не приходилось, но то, что я был слишком стар для всего этого дерьма – очевидно. Точно сказать не мог, сколько мне было сейчас, но всяко больше, чем отцу на момент его смерти. Наверняка больше пятидесяти.

«Полвека… И половину от этого срока я не видел света О… Почему ты оставил нас, Господь? Я не просил спасения для себя, но сколь многих достойных людей унесла кара твоя раньше их срока…»

Бродить по открытому пространству было не лучшей идеей, да и вряд ли я что-то нашёл бы на месте величайшей резни Бригга. Король со своей свитой давно покинули столицу, и укрылись где-то в замке, в горах. Вероятно, надеясь, что зараза их не достанет.

«Быть может, так оно и есть? Серая гниль распространилась на всё Бритонское королевство и окрестные государства, но значит ли это, что от неё совсем не нашлось спасения? В горах, там, где холод, не всякая хворь сумеет выжить. Мысль, конечно, интересная. Но даже, если, где-то среди пепельной кучи, я найду карту с точным маршрутом до укрытия господ, мне вряд ли откроют двери, а то и вовсе сочтут прокажённым, что, отчасти, правда».

В отличии от тех, кого они уничтожали, мракоборцы сохраняли разум и не являлись разносчиками заразы.

«До поры, до времени», – поправил я себя.

Мы не боялись контакта с прокажёнными, не были вынуждены прятаться от других людей. Наш орден яростно пытался остановить эпидемию серой гнили и для этого мы даже отринули многие из чувств… Но именно это, кажись, и дало болезни шанс пробить брешь в нашей обороне.

Многие из моих товарищей не успели сложить головы при защите последней святыни. Серая гниль медленно одолела их разум. Тем, кому не повезло выжить, приходилось стрелять в тех, с кем они вчера делили хлеб и вино. А затем их тела сжигались в общей куче с еретиками, потому, как иного способа обезопасить ещё живых – не было.

«Если бы только не мы одни пытались спасти человечество…»

С началом эпидемии серой гнили, как я уже и сказал, правители бросили нас на растерзание болезни, дескать, «спасайся, кто может, дальше – каждый сам за себя».

И не только они. Папа наложил на себя руки, приняв кару Божью; епископы поснимали с себя саны и бросились наутёк, на прощание сказав что-то вроде: «На всё воля Господа!»

Младшие священнослужители и добровольцы, обращённые в мракоборцев – вот, кто больше двадцати лет сдерживали серую гниль, не давая ей проникнуть в крупнейшие города.

И как бы мне не хотелось верить в обратное, но нельзя сказать, что мы дорого продали свои жизни. Продали ли? Одно дело, будь то армия из живых врагов, что пришла на нашу землю. Другое, когда ты бьёшься с заразой, проникающей через вековые стены цитаделей, минующей глубокие рвы замков и игнорирующей любые доспехи. Серая гниль не признавала капитуляции. Только полное уничтожение всего живого.

Сколько бы мы не убивали прокажённых, еретиков и прокажённых еретиков, мы наносили вред лишь самим себе, ведь всё это были люди. Наши люди.

«Чёрт побери, я просто обязан найти ответ, за что ты так с нами поступил, Господь!» – словно мантру, зачитал я себе под нос и пошёл дальше, оставляя пустеющую площадь за спиной.

Сколько мне осталось? Если не погибну в неравном бою, то через сколько сам свихнусь? На удивление, у меня ещё ни разу, за почти тридцать лет, не появлялись симптомы того, что серая гниль овладевает телом. Я чувствовал, хоть и меньше, чем когда-то, в молодости. Проблема была в том, что проверить то, насколько я эмпатичен представлялось нечасто.

Терзая самого себя, я воспроизвёл в голове тех двух возлюбленных. «Мне грустно... мне обидно за них... мне жалко их...» – описывал я ощущения. Они были, и довольно яркие, как для мракоборца.

«Что же, по крайней мере насчёт болезни не придётся заморачиваться. Даже, если первые симптомы проявятся сию секунду, у меня будет от нескольких месяцев, до нескольких лет времени.

Интересно даже стало. После того, как серая гниль разъест последнего прокажённого, а единственный выживший человек пустит себе пулю в лоб – что ты будешь делать с опустевшей Землёй, О?»

Блуждая по улицам Бригга, я думал над тем, в какую сторону идти? Покинуть столицу можно пешком либо на воде. В первом случае – не факт, что я дойду. Во втором… А как плыть-то? Чёрт с ними с маяками, но когда ты даже сушу не видишь, можно либо навсегда потеряться в океане и напороться на рифы, либо врезаться в скалу высотой с твой корабль…

«Хм, корабль?» Я ведь не смогу им управлять в одиночку, даже если бы умел. Лодка, разве что. Но проблему видимости это не решит. Да и куда плыть? Вдоль побережья, если идти на восток, можно попасть в Империю Зухре, прославленную своими изощрёнными пытками. На западе – вражеская Паладра. И война там, по сообщениям, не утихала даже после того, как свет погас и серая гниль обрушилась на людей.

«А ведь, так подумать, то большинство стран и впрямь заслужили такую учесть… Но я всё ещё не приму тот факт, что праведники страдали, глядя на то, как рушится мир, за который они лили слёзы и стирали колени в молитве».

Быть может, кто-то из моряков вернулся в порт? Когда еретики осадили Бригг, многие торговцы спрятались на кораблях и отплыли от материка, чтобы переждать бойню. Вдруг кто-то из них уже вернулся?

«Хотя, уверен, если кто и подошёл к пристани, то, увидев состояние столицы, наверняка поспешил обратно. С другой стороны, от центра до порта недалеко. Можно заглянуть».

Не стоило исключать и тех, кто приплыл в Бригг изначально, не подозревая о произошедшем, и до сих пор ждут хоть одного живого человека. Мало вероятно, но всё же… Что у меня есть ещё, кроме вероятности, что где-то будет лучше, чем здесь?

Я понимаю, что мир мёртв, понимаю, что, рано или поздно, останусь один, но, если думать об этом всё время – закончу, как тот несчастный жених. У меня есть цель: найти ответ на вопрос.

– За что?! – задираю подбородок к небу.

Тишина. Только крысиный писк и скрип флюгеров на крышах, пока что, целых зданий. Без людей этот город скоро уйдёт под воду. «Да и чёрт с ним, не жалко уже!»

Решил всё-таки наведаться в порт. Теоретически, на брошенных судах могли остаться припасы, и даже что-то съестное. Не помешало бы масло для лампы, верёвка – на все случаи жизни, да и, в крайнем случае, можно добыть лодку, и на ней отправиться по городскому каналу до Метисовых гор.

Путь не занял много времени, преодолев несколько кварталов бывшего рынка, провонявшего гнилыми морепродуктами, я оказался на пристани. На секунду мне показалось, что в километре от берега на воде выросли кресты… Мотнув головой, я понял, что это были мачты затонувших кораблей. Отлив обнажил их тощие, облепленные тиной тела.

Пристань мы потеряли одной из первых, поэтому многие корабли были сожжены еретиками, пробравшимися на борт. Впрочем, обнаружить врезавшийся в причал галеон Акаимской Республики было неожиданно для меня.

«Когда же он сюда успел прибыть?» – подумал я, ведь корабль был относительно цел, не считая раскуроченного, в результате столкновения, носа.

– Стой! Подними руки! – щёлкает курок чего-то внушительного. По направлению голоса, я повернулся к правому борту. Меж канатными дорожками виднелась фигура в высокой широкополой шляпе. В руках незнакомец держал мушкет.

– Ты не прокажённый и не еретик, – отвечаю, убрав руки от револьверов.

– А вот насчёт тебя я не уверен, – с неприкрытым акаимским акцентом произносит мужчина.

– Скажу, как мракоборец: ни один из них бы тебя не послушал.

– Мракоборец? – дрогнул голос незнакомца. Теперь дуло его мушкета смотрело в пол, а не на меня. – Я думал, вас истребили. По крайней мере, в моей стране.

– Особо не надейся. Я, скорее всего, последний из местных, – спешу огорчить гостя из-за океана.

– За последний месяц ты первый, кто не пытался на меня напасть, – с прискорбием сообщает акаимец.

– Не часто гости заходят? – обращаю внимание на десяток полуразложившихся трупов прокажённых, около вошедшей в причал кормы.

– Эти? Их я застрелил в первый день, когда они сбежались на шум от столкновения. Потом все были заняты разграблением Бригга, – ответил он.

– Может пригласишь уже на борт, капитан? – спрашиваю.

– Милости просим, – он пнул ногой развернувшуюся лестницу. – Ха, капитан! А я и не думал об этом!

Взобравшись на борт, я прошёл за ним на нижнюю палубу. На столе, покрытом слоем воска, дотлевала пара свечей. Проходя мимо бронзовых пушек, я провёл по одной из них пальцем. «Зелёный налёт. Успели заржаветь».

По деревянной лестнице спустились на самое дно корабля. Вдоль каждого пролёта расположилась пара огоньков, чтобы не спотыкаться во мраке.

Моряк обустроился на корабельном складе. Посреди стоял широкий стол, украшенный грязной посудой и объедками. Немного попахивало гнильцой.

– Не часто ты здесь прибираешься, – произнёс я вслух.

– Редко вылезаю наружу. Должно быть, это ты устроил стрельбу? – ответил акаимец.

– А что, слышно было? – приподнял бровь.

– А то! – хмыкнул он. – Хорошо, что пушки уже вряд ли пригодны для стрельбы, а то ты бы и из них захотел шмальнуть, мракоборец.

– Можно просто Эдгар, – вот и повод представиться.

– Кемель, – кивнул в ответ мореплаватель. – Есть хочешь, Эдгар?

– Не откажусь, – ответил я, присаживаясь на стул. Наконец-то, можно выпустить револьверы из рук, хотя… «Всегда лучше держать один под боком. Доверять нельзя никому». Снимаю шляпу, убираю с плеч расхлябанные седые волосы.

Кемель, бесцеремонно спихнув на пол грязные кастрюли, тарелки и ложки, поставил передо мной чистую жестяную миску с остывшей перловой кашей. Сверху сыпанул немного соли и вставил чистую ложку.

– Мы не так много продуктов везли, в основном, порох и боеприпасы. Эти запасы крупы были едва ли не последними в Империи, – сказал Кемель и уселся на ящик напротив, подперев голову прикладом мушкета.

– Спасибо и на том, – без особого удовольствия, я принялся за трапезу. «Нет, это всё же лучше, чем жаренная канализационная крыса». Пересоленная, недоваренная перловка, тем не менее, хорошо набила желудок, я даже попросил добавки. «Мяса бы… нормального».

– Как так вышло, что ты остался один на этом корабле? Я видел засохшую кровь на стенах, – спросил я, запустив руку в карман с револьвером.

– Акаимская Империя пала, – эта новость меня никак не шокировала. – Должно быть, месяца три назад это произошло. Все, кто мог – бежали по воде, потому что материк оказался в подчинении серой гнили.

– Как видишь, у нас тут ситуация не лучше, – пожимаю плечами.

– Заметил… – махнул рукой Кемель. – Изначально, мы хотели отправиться в Свазу, через тёмные воды. В конце концов, необузданный человеком континент мог и не пострадать от серой гнили, но… Можешь мне не верить, но мы видели тех, кого наши предки, стало быть, называли «русалками».

– Чего? – вытаращился я.

Серая гниль меняла облик людей, но они всё ещё оставались отдалённо похожими на самих себя. Только сильно изуродованными. Да и плавать прокажённые не умели из-за постепенно истощающихся мышц.

– Мы шли группой из трёх кораблей. Они сначала нас окружили и стали протяжно ни то урчать, ни то шипеть. Предупреждали, походу… – Кемеля передёрнуло. – Командир и не думал отступать. Мы открыли по ним огонь из мушкетов, и жестоко поплатились. «Морской конёк» и «Белая акула» затонули. А наш «Рыжий окунь» чудом вернулся в территориальные воды, потеряв половину команды.

– Что они делали? Как выглядели? – спрашиваю его, а сам думаю: «Неужто этот материк нельзя покинуть?»

– Я… – запомню Кемель. – Я не помню. В этой суматохе я лишь заметил, что у них очень гладкая, склизкая кожа и нет ног, в привычном понимании. Зато есть щупальца и… глаза… Чёрт побери, их глаза сводили других парней с ума, заставляя прыгать за борт, прямиком в лапы чудовищ! Наверно, потому я и не помню их глаз, иначе бы здесь не сидел с тобой.

– Что было потом?

«Мифические чудовища, допустим. Но откуда взялась кровь в коридорах?»

– «Рыжий окунь» получил серьёзные повреждения. Одно из чудовищ пробралось на капитанский мостик и всех там выпотрошило, убив штурмана и капитана. Никто другой управлять кораблём не умел, но даже так, после всей заварушки мы сбились с толку и просто дрейфовали с месяц в открытом море, – рассказывал Кемель. – Припасы подходили к концу… Я, и несколько других парней, забаррикадировались здесь, на складе. Остальные принялись жрать друг друга. В конце концов, кто-то подхватил серую гниль. Когда бойня снаружи стихла, мы выбрались со склада и выбросили трупы за борт, чтобы не гнили, и продолжили дрейфовать.

– Что случилось с твоими товарищами? – подозреваю, что здесь что-то неладное.

– Они… Погибли. Подцепили серую гниль, когда перетаскивали тела.

– Врёшь.

«А морячок-то не чистый оказался!» – хмыкнул я с презрением.

– Чт… С чего ты взял?! – напрягся Кемель.

– Серая гниль, как это ни странно, не передаётся от мёртвых к живым. Поверь, я знаю лучше тебя, – встав со стула, демонстративно поправляю кобуру на поясе. – Мир пал из-за таких, как ты.

– Выбора не было! Нам бы не хватило припасов! Если бы я не убил их, они бы убили меня, а то и съели! – стукнул мушкетом Кемель. Мне не составило труда развести его на признание.

– Выбор есть всегда. Ты мог умереть человеком, – надеваю шляпу и, перед уходом, предупреждаю акаимца: – Я не убью тебя, пусть твой поступок терзает тебя до конца жизни, Кемель. Но мне не даёт покоя мысль о том, что ты можешь также избавиться от меня. В конце концов, я съел целых две миски остывшего хрючева. Достаточная цена за человеческую жизнь, не находишь? – в голосе проскакивают нотки жестокой иронии. – Так, к чему я это… Сейчас я пойду и прилягу где-нибудь в каютах. И если ты войдёшь в мою комнату без стука, знай: я буду в курсе, и тут же тебя застрелю. Как проснусь – отправлюсь дальше. Хочешь, присоединяйся, но будешь идти спереди.

Скрипнув петлями, я покинул склад, оставив Кемеля наедине с растормошенной совестью. «Безусловно, правители виноваты в том, что развязывали войны. Но разве собственными руками они убивали миллионы людей за деньги?»

Найдя каюту с уцелевшей дверью, присел на протянутый от стены к стене гамак. «Давненько я на таких не спал». Следы человеческого грехопадения тут скрывались во тьме. Ковырнув ногтем по доскам, обнаружил под ними засохшую кровь. «Спасибо, что хоть без скелетов в шкафу». В остальном, обстановка была вполне цивильная. Через небольшое окошко на дверь смотрели седые лучи Луны. «Как удобно, не придётся тратить масло».

В планах, после пробуждения, было найти подходящие патроны под моих «мальцов» и разжиться маслом для лампы, да прочими расходными предметами первой необходимости.

Я прекрасно знал, что Кемель не осмелится войти. Судя по нашей первой встрече и тому, как он расправился с товарищами по несчастью, бить он мог только безоружных, да и то, в спину.

Но на всякий случай, я повернулся к двери и отвёл курок назад, держа револьвер в руке, уставившимся на дверь. У меня хороший слух. Стоит ему скрипнуть половицами, как я проснусь, и тогда будет достаточно просто нажать на спусковой крючок.

Засыпая, я вновь предался ностальгии о светлых деньках… Хах, светлых! Вот уж действительно игра слов!

Кто из мальчишек не мечтал стать мореплавателем? Особенно, когда каждый день ты работаешь в гавани и слушаешь в перерывах рассказы закалённых матросов.

Чтобы содержать Ольгерда и оплачивать учёбу, я постоянно искал работу. Как правило, чем грязней – тем больше платили. А в порту, так и вовсе, в середине дня кормили супом из рыбьих хвостов. Помои ещё те, но… бесплатно! Поэтому я смело мог пропустить завтрак и ужин.

Годам к тринадцати моё тело полностью высохло. Жировая прослойка практически исчезла, но и для мышц не хватало строительных материалов. В общем, я был, скорее, похож на поджарого старика, чем на крепкого юношу. Рута, однако, иногда звала меня в гости и подкармливала. Её родители, хоть и были врачевателями, не особо жаловали молодого, опьяневшего от усталости парня, который приходил к их дочери в то время, когда они не могли за ней следить.

Признаюсь, я ни о чём подобном тогда и знать не знал. Нет, слышал кое-что, но мельком и невнятно. Да и не интересовало меня это, сил после работы едва хватало, чтобы просто ходить и дышать.

– Эдгар, чтоб мне устрицы в сапог нассали! Тащи сюда свой зад! – раздался ласковый голос прораба.

Старший матрос по фамилии Ростмах потерял ногу во время налёта пиратов. С тех пор, щеголял с деревянным костылём, натянутым на культю в районе колена. В следующем плаванье протез едва не стал причиной его гибели, поэтому начальство Ростамаха вежливо потребовало его подписать бумаги о выходе на пенсию. Выдало наградную кошель с парой сотен клети и орден за заслуги перед флотом Бритонского королевства, после чего, старшего матроса отпустили на все четыре стороны.

Само собой, страсть седоусого мореплавателя к кораблям не могла угаснуть на пресной суше, и он устроился в доки, чтобы хоть иногда иметь возможность взойти на борт очередного галеона, на мгновенья окунаясь в те времена, когда он кошмарил пиратов во всех семи морях. Не сложно было заметить, как тщательно он сдерживает слёзы.

Но если говорить о Ростмахе, как о начальнике, то он был самым настоящим деспотом. Или это мне так казалось? Всё же, люди эгоисты… Мы все ждём, что те, кто предоставляет нам услуги, будь то лекарь, трубочист или ямщик, будут на совесть выполнять поставленные задачи. Но когда с нас самих требуют отдаться важному делу, мы, почему-то, пытаемся отлынивать.

Если бы я понял это раньше, то сэкономил бы кучу клети в своё время. Зная, что на месте вчерашнего меня, сидит такой же уставший парень, пытающий выкрасть хотя бы секунду отдыха, и не особо задумывающийся о том, насколько сильно результаты его смены повлияют на жизни прочих.

Ростмах и правда требовал много. Намного меньше, чем давал. И давал ли? Он был таким же работягой, который натягивал канаты, помогал разгружать и латать корабли. Разве что, на обед ему давали полноценную мясную похлёбку и половину времени он руководил нами – молодью, работавшей за обёртки от конфет.

– Да, сэр, – с трудом встав с мешков, на которых решил прикорнуть, я поднялся на палубу прибывшего корвета. Ростмах не терпел панибратства и всяких там «начальник, мистер, господин». Только суровое армейское «сэр».

– У пирса тридцать семь пришвартовался военный линкор. Собирай всех, кто попадётся под руку и дуйте драить палубы. Это нужно сделать как можно скорее перед ремонтом. Ясно?!

Задача была дана. Отвертеться – без шансов. «Так точно, сэр!» – ответил я, и рванул за остальными парнями. Вместе с вёдрами и швабрами мы двинулись почти на другой конец доков.

Военные корабли нередко заходили в порт Норвилла пополнить припасы и набрать людей. Наше захолустье находилось на достаточном удалении от вражеских вод и на суше нам никакая осада не грозила. Однако через Норвилл на фронт шли корабли из Бригга и сюда же они возвращались, либо перед повторной отправкой, либо для ремонта.

Я уже и не помнил, с кем в этот раз воевал Бритонский престол. Счёт войн на моей памяти остановился где-то на втором десятке. И это, не считая новостей о восстании в колониях, которые отправлялись подавлять целые корпуса конквестов.

Но кем бы ни был противник этого линкора, он явно прибег к чему-то новому в искусстве войны…

На первый взгляд, корабль выглядел не таким уж и побитым: разорванные паруса, с десяток дыр на правом борту, и статуя русалки на носу рассталась с головой. Видали и похуже, когда суда возвращались без мачты или их корма напоминала сыр.

Первое, что мне показалось странным – количество санитаров, сбежавшихся на пирс. По сходням спускались немногочисленные моряки, выносившие зашитые в парусину тела и ещё живых, корчащихся товарищей.

Да, раненных я тоже видел. И безногих, и безруких, и ослепших от осколков. Всяких, в общем. Хоть и не в таком количестве.

– Извините, а…

– Отвали! Не видишь, заняты все?! – рявкнул проносящийся мимо моряк, которого я осмелился окликнуть.

– Ладно. Подождём, пока всех вынесут и взойдём на борт, – кивнул я остальным.

Ругань между санитарами и моряками длилась ещё часа два, помимо раненных, стремительно спускали в сетках всю уцелевшую провизию и боеприпасы. Мне и впрямь стало интересно: что такого произошло на корабле, что большая часть команды отправилась в Царствие О ещё на борту?

«Может быть кровавый абордаж? Но я слышал, что их давно не практикуют. Пушки позволяют утопить вражескую посудину с меньшими потерями, при грамотном использовании», – подумал я тогда.

Ответ нашёлся, когда мы взошли на борт корабля: при детальном рассмотрении, он оказался весь усеян мелкими отверстиями. Словно тщательно и долго его пожирали термиты.

Палуба оказалась залита запёкшейся на солнце кровью, кусочками плоти и хрустящими под ногами железными осколками.

– Это картечь. Я слышал, что акаимцы засыпают в стволы чугунные мелкие шарики, которые разрывают команду на куски, – произнёс кто-то из парней позади меня. – Тебе не придётся топить вражеский корабль вместе со всем добром, если на нём не останется людей.

«И почему с каждым годом способов убивать людей становится больше, чем возможностей их спасать?» – уже тогда я подумал об этом.

Недолго думая, мы принялись драить палубу швабрами. Никто не сказал, что делать с ошмётками команды корабля, поэтому мы побросали их за борт. Куски лиц, мозги, пальцы, раздавленные глазные яблоки… Эта уборка запомнилась мне надолго. Особенно по запаху от моих рук после неё. Еле отмылся, натирая кожу песком докрасна около пруда.

И наверно, она же и оттолкнула меня от мысли стать мореплавателем. Не обязательно даже военным – от морского боя простые торговцы также не застрахованы. Погибнуть на воде, чтобы твоё тело растащили акулы… Нет, я и Норвилл-то до конца не посмотрел. Куда мне до покорения чужих земель?

В доках я проработал ещё месяца два. Хвала всему сущему, чистить военные линкоры больше не приходилось. Не потому, что их стало меньше – наоборот, – просто мне везло не попадаться на глаза Ростмаху в такие дни.

Отсутствие перспектив и проблемы со здоровьем сделали своё, но увольнением послужил совершенно иной случай.

В свой последний день на работе, я задержался до поздней ночи, отгружая бахрому, пряности и ковры, коими были заполнены все три палубы корабля из Азизского каганата. Уже собравшись уходить, я попался на глаза Ростмаху в компании мичмана одного из остановившихся в доках эсминцев.

– Эдгар, чтоб мне акула жопу отгрызла! Айды сюды! – махнул начальник.

«Отвертеться пока я он пьян – невозможно», – попричитав про себя, я медленно зашагал в сторону коморки прораба. Честно, я ещё долго жалел потом, что просто не дал дёру, когда меня позвали. И плевать, что не заплатили бы за эту смену.

– У нас тут – ик! – лишний кувшин вина! Вдвоём мы его – ик! – ну никак… того…

– Не осилим! – поддакнул мичман, раскладывая картишки.

– Помогёшь, а? – запустил руку в сальные вонючие волосы Ростмах.

– Мне нужно домой, выспаться перед учёбой, сэр. К тому же, мне мало лет, – отвечаю спокойно и внятно, чтобы не провоцировать лишней агрессии.

– Знаешь, как алкоголь помогает отдохнуть, хе-х-е?! После пары стаканов хорошего – ик! – вина, спиться так, что из пушки не разбудишь!

– Сэр, сожалею, но…

– Да садись ты уже, не беси, пёсий сын! – рявкнул Ростмах и сжал мою руку, буквально швырнув моё хрупкое тельце на деревянную скамью между ним и мичманом. – Наливай, Дикенс!

Мужик с рыжими бакенбардами и кривым шрамом на левой щеке плеснул в пустую кружку вина и подвинул ко мне.

– Ну, если только кружку…

Я всегда с презрением относился к пьянству и к алкоголю. Всё благодаря отцу. И мысль о том, что я сейчас буду пить из источника многих бед в моей жизни – вызывал тошноту, но где-то на уровне души.

Я немного скривился от кислого вкуса и крепости забродившего напитка. По описаниям других людей, вино не должно быть таким мерзким. Видимо, мичман принёс испорченный товар с корабля, который всё равно слили бы в канализацию.

– Партейку? – обратился ко мне Ростмах, когда я, с горем пополам, допил кружку.

– Я не умею, сэр.

– Научим! – хохотнул прораб и кивнул мичману, чтобы тот раздал и на меня. – Я тебе сейчас на пальцах объясню, остальное догонишь по ходу. Только учти, на воздух играть – примета плохая. Надо на что-то.

– У меня ничего нет, сэр.

– Точно… – мотнул головой Ростмах и достал из кармана жилета два четвертака – мой оклад за этот день. – Не переживай, новичкам везёт. Даже если проиграешь, мы тебе их отдадим.

«Ладно, Ростмах вроде порядочный мужик. Хоть и деспот, но кажется справедливым», – смахнул дурные мысли прочь и решил, что если ещё полчаса посижу с этими пьяницами, утолив их голод до человеческого общества, ничего страшного не произойдёт…

Пришёл в себя я где-то на пирсе, лёжа в луже собственной рвоты. В ушах – колокола, словно чем-то огрели. Правый глаз заплыл. «Чудом, что в воду не свалился. Плавать я не умел тогда», – пожалуй, это всё, что я могу сказать о том случае.

Да, я в первый раз в жизни надрался, как безродная пьянь. Своих собутыльников я нашёл на том же месте, где в последний раз был в сознании. Они удивились, что я жив. Впрочем, на этом хорошие новости закончились.

Ростмах рассвирепел, когда я спросил его про деньги, что, по-видимому, проиграл в карты. «Пшёл вон отсюда! Это я тебе ещё счёт за выпивку не выставил, щенок!»

Вот так я в очередной раз убедился, что алкоголь – удел мусора. Стало стыдно перед матушкой, которая наблюдала за мной в это время, наверняка. Но самое главное – мне не хотелось возвращаться домой. Оставить Ольгерда наедине с отцом или прийти и лишь доказать своим видом, что тот был прав, насчёт моей судьбы: быть таким же неудачником, как и он, и закончить свою жизнь за бутылкой.

«Нет, лучше переночую на улице, а утром заскочу домой за одеждой. В доки ни за что не вернусь!»

Окольными путями я оказался в центре Норвилла. Земля под ногами раскачивалась, окружающие предметы плыли. Пару раз я врезался в фонарный столб и разбил лоб в кровь. «Ну что за день!»

– Эдгар?! – окликнули меня свыше.

Я приподнял голову и тут же со стыдом опустил. «Рута…»

Видать, услышав грохот с улицы, она выглянула в окно. Как раз в этом районе располагалась её квартира, где она жила с бабушкой, отдельно от родителей.

– Господи, что с тобой стряслось?! – воскликнула девушка, заметив в каком я состоянии.

– Доброй ночи, Рута… – я отвернулся и потопал в сторону съезда на соседний бульвар. Но далеко мне пройти не удалось, поскольку споткнулся о камень через пару шагов и разодрал локти в кровь посреди дороги.

– Да ты пьян! – не успел я опомниться, как Рута выбежала на улицу в ночнушке и распахнутой кофте. – Вставай. Пойдём ко мне, – она взяла меня под плечо и помогла встать.

– Рута, я…

– Цыц! – приставила палец к губам подруга. – Как тебя только не ограбили и не убили по дороге в таком состоянии?!

Кое-как, упав всего пару-тройку раз, я поднялся с ней на пятый этаж.

– Бабуля в последние дни совсем оглохла, но ты всё равно постарайся не греметь, – предупредила Рута и затолкала меня в ванную комнату. – Вот тебе полотенце. Одежда твоя совсем износилась, я дам тебе что-то из папиного старья в чулане. Он всё равно уже носить не будет, только свозит хлам в нашу квартиру.

– Спа-спасибо... – промямлил я, осторожно переступая через бортик в пожелтевшей ванной.

«Стало быть, когда старуха Готфрид помрёт, квартира достанется Руте полностью… Не каждый десятый житель Норвилла может похвастаться отдельным жильём, повезло ей».

Смыв кровь и грязь под отрезвляющей холодной водой, я взял оставленную под дверью стопку одежды. Рута ждала меня на кухне. В свете зажжённой лампы она нарезала колбасу тонкими и толстыми ломтиками. Сделав два бутерброда, она подвинула мне тот, что потолще. Над печкой в этот момент закипел чайник.

Уставившись на меня пронзительным взглядом своих небесно-голубых добрых глаз, Рута выудила у меня информацию о произошедшем и осудительно покачала головой, грустно вздохнув.

– Совсем ты себя не бережёшь… И связываешься с кем попало.

– Я больше не пойду в доки… – спешу утешить подругу.

– Ну слава О, хоть на это тебе ума хватило! – всплеснула руками Рута и тут же положила их мне на ладонь. – Я понимаю, что тебе нужны деньги, но… подумай немного о себе, о своём здоровье. От того, что ты угробишь его сейчас, даже через десять лет лучше жить не начнёшь. Данной тебе О силой нужно распоряжаться вовремя. Побереги её для грандиозных свершений в будущем.

– Грандиозных свершений? Ты, верно, считаешь меня героем романа «Повелитель моря»! – смеюсь, запивая чаем хлеб с колбасой. – Дай О, чтобы я просто не потерял то, что у меня есть сейчас… О большем я и не мечтаю.

– Просто дай мне, чёрт возьми, обещание, что не станешь изнурять себя на грязных работах! – рассердилась Рута.

– Я постараюсь, не могу обещать… – покачал головой. – Ладно, пойду что ли. Спасибо за всё, как-нибудь обязательно отблагодарю тебя.

– Не пущу в такую темень! – перегородила мне путь Рута. – Оставайся здесь, утром вместе пойдём в школу.

– Э-э… у меня дома принадлежности для учёбы…

– Я поставлю будильник на пораньше и мы за ними заскочим перед уроками, – ответила Рута.

– Ну, тогда… У тебя есть какая-нибудь простынь или лишний матрас? Может кресло?

– Ложись со мной. У меня большая кровать, – предложила девушка, чем ввергла меня в шок.

– Так нельзя…

– Да брось ты! Мы просто будем спать рядом, не как муж и жена, – отмахнулась Рута и поманила пальчиком в спальню. – Дам тебе второй плед, а то не могу ручаться, что ночью не перетяну одеяло на себя.

– Спасибо ещё раз, – я лёг рядом с ней и закутался в колючее покрывало. «День открытий какой-то! Первый раз напился, первый раз сплю с девчонкой в одной кровати…»

– Чего тебе? – заметил я, что Рута повернулась ко мне.

– Ничего, мне просто на этом боку удобней спать. Спокойной ночи, Эдгар.

– Спокойной ночи, Рута.

На следующее утро я обнаружил её руку у себя на груди, но не придал значения. Будить второго пришлось именно мне, после чего, мы зашли ко мне домой, я проверил Ольгерда, переоделся, и направился вместе с Рутой в школу.

Проснулся от стука в дверь. «Всё-таки он меня боится», – хмыкнул я, вставая с гамака.

– Войди, – дал разрешение и Кемель осторожно, с приподнятыми руками, вошёл в каюту. – Чего надо?

– П-помнишь ты говорил, что собираешься куда-то там идти? Я посмотрел по запасам и там на неделю ещё, максимум. Сидеть тут уже нет смысла, – ответил акаимец.

– Ну допустим? Что, за мной собрался идти? То есть впереди меня.

– Послушай, Эдгар! Да, я поступил плохо! Но мне не хотелось умирать с голода! Я выбрал жить с этим грехом, чем стать очередной жертвой этого мира! Но разве так не поступило бы большинство?! – воскликнул моряк.

– Именно. Ты попал в точку. И только потому, что большинство поступало также, как и ты – этот мир сейчас такой, какой он есть, – покачав головой, ответил я ему.

– Но у меня нет причин пытаться тебя опрокинуть! Мы сейчас практически в одинаковых условиях: еды почти нет, боеприпасы на исходе, куда идти – не знаем, – произнёс Кемель.

– Пожалуй, вынужден согласиться. Хотя, я надеялся пополнить боеприпасы на корабле… – почесал за ухом.

– Большую часть расстреляли по морским тварям, ещё часть – в ходе резни, мы с друзьями… – тут он запнулся. «Неужто и впрямь раскаивается?» – я и ещё двое выживших взяли только самую малость для самозащиты. Когда корабль врезался в причал, то даже те крохи, что остались, были затоплены.

– Что, прям вообще голяк по патронам? Ты пока прятался все, что ли, успел израсходовать? – спросил я.

– Ну… нет. У меня остался мешочек с патронами для мушкета. И там ещё какие-то пульки мелкие. Может, тебе и подойдут.

– Показывай.

Кемель привёл меня обратно на склад и вытащил несколько пустых кастрюль, где и спрятал боеприпасы. Я достал оба револьвера и принялся подбирать калибр. В общей сложности, из одиннадцати видов пуль, мне подошло три: по одному стандартному для каждого ствола и горстка разрывных пуль для правого револьвера.

– Итого, у меня где-то четыре сотни пуль для обеих пушек, – цокнул я губами. – Больше, чем было, но для длительного путешествия вряд ли хватит. А у тебя сколько?

– Штук двести, наверно, – подёргал плечом Кемель.

– Постарайся просто так по воронам не стрелять, – посоветовал ему и вышел со склада.

Не в такой компании я, конечно, рассчитывал искать ответы на вопросы, но выбирать не приходилось. Всё же, лишний ствол в команде не помешает.

Осталось лишь решить: куда идти? Где можно найти ещё нетронутых заразой людей? Логично было бы поискать где-нибудь в глубине материка. В лесах, в горах, куда заразе и еретикам было бы трудней добраться. Возможно, даже получится наткнуться на замки господ и задать им парочку неудобных вопросов…

– Можно спустить шлюпку в городской водоканал и выбраться из Бригга на ней, – пришла идея, спустя несколько часов наблюдений за пристанью с мачты.

– А не лучше ли по дороге? – спросил Кемель.

– Пешком не вариант, целую повозку день со днём не сыщешь, а шлюпка – вот она, перед глазами, – кивнул я в сторону борта с которого свисала парочка спасательных лодок. – И будет это быстрее. Прокажённые, к тому же, в воду не лезут – слишком слабы, чтобы плавать.

– А далеко тащить? – осведомился морячок.

– Ну, когда я шёл отсюда… – попытался я вспомнить. – Должно быть, метров шестьсот до водоканала.

– Ещё и тащить шлюпку придётся… – вздохнул Кемель. – А потом грести…

– Ну, а кому сейчас легко? – хмыкнув, спускаюсь на палубу.

Проделав тоже самое и с лодкой, только уже с борта галеона, мы с Кемелем перевернули её дном вверх и приподняли с двух концов, двинувшись в сторону ближайшего спуска в водоканал.

Рёбра всё ещё давали о себе знать, да и руки мои были уже не те, что двадцать-тридцать лет назад. «Мне бы внуков сейчас нянчить, а не вот это вот всё…» Да только человечество обречено вымереть, и потому. даже детей у меня не будет впредь никогда. Впрочем, у меня уже и возраст не тот, чтобы их делать…

Мы несколько раз останавливались передохнуть из-за меня. С трудом приходилось подавлять позывы жуткого кашля, чтобы не разбудить всю округу. «Разбудить? А сейчас какая пора: когда прокажённые спят или бодрствуют?»

– Разреши спросить… – открыл рот Кемель.

– Разрешаю.

– А ты давно мракоборцем стал? Выглядишь старым, – спросил акаимец.

– Лет двадцать пять мне было, когда это произошло. Мир успел к тому времени рухнуть, – поделился я с ним.

– Я смутно помню, что там было до того, как погас свет. Вроде как, всё было хорошо, еды хватало и люди были добрей, – ударился в ностальгию морячок.

– Ты просто был ребёнком, когда это произошло и многого не знал, – ответил я на его откровенную чушь. – То, что произошло с миром – закономерный итог грехопадения всего человечества на протяжении сотен лет. Если бы люди не убивали друг друга за тарелку каши, мы бы не жили, как крысы, прячась в тёмных углах от малейшего шороха. Пойдём, я передохнул.

Мы продолжили путь, и таки добрели до водоканала за несколькими поворотами. В том месте пролегал небольшой каменный мостик, на котором…

– Господи… Что тут творилось… – накрыл рот рукой Кемель.

– Подумаешь, – пожав плечами, ответил я.

На каменных перилах с внешней стороны свисала прибитая гвоздями обнажённая дева с отрезанными персями и выпотрошенным нутром. На шее свисала деревянная табличка, подсветив её, я узрел надпись: «Церковная шавка!»

– Монашка… Бедная-бедная монашка… – покачав головой, сел в лодку и взялся за весло.

Кемель положил на дно свой мушкет и толкнул шлюпку с «берега», запрыгнув в неё на ходу, после чего, мы молча начали грести, чтобы не привлекать внимания.

– Пс-с, Эдгар, а если они с моста на нас спрыгнут? – спросил акаимец.

– Что за вопрос? Перестреляем их к чёртовой матери, и всё.

– Ну, а если лодка перевернётся? – предположил он.

– Поможем вернуться ей в прежнее положение и продолжим грести. Правда патроны отсыреют, поэтому следи за мостовыми в оба, – всё ещё не понимаю суть его вопросов.

– А как же твари? – произнёс Кемель.

– Какие твари? – я покрепче сжал весло. «О чём он меня не предупредил?»

– Те, которые напали на мой корабль… Если они будут здесь, в воде? – дрожащим голосом произнёс моряк.

– Но ты ведь сказал мне, что они атаковали вас при попытке переплыть океан? И куда-то там не пускали. С чего бы им быть здесь, за столько миль от побережья?

– Да, но… Я помню, что они шептали что-то про грехи и грешников… Ничто ведь не мешало им мигрировать в Бригг?

– Я не помню никаких тварей в водоканале Бригга, при том, что пробыл здесь от самого начала осады города еретиками, – успокоил распереживавшегося акаимца.

Мы продолжили грести, но семена тревоги, посеянные Кемелем, теперь проросли и в моём сознании. До конца оставалось непонятным: что там за чудовища такие были, и почему они не пропустили моряков за океан. Но последние сведения от моряка заставили задуматься.

«Грешники, да? Мы все тут были грешниками, но оставались и люди достойные спасения! А теперь здесь нет никого… Только ходячие трупы, некогда бывшие людьми. Быть может, эти твари всё это время сюда плыли, просто не поспели в самый разгар “праздника”? Но я никого не видел, пока шёл вдоль канала…»

– Кажись, мы вошли в быстрый поток, – улыбнулся Кемель, когда за очередным поворотом лодка ускорилась. Его фраза вырвала меня из размышлений и вселила в сердце страх.

– У Лаймы всего один поток!

Радость тут же исчезла с лица Кемеля и он попытался вглядеться в воду, отражавшую хладные лучи луны. Что-то сопровождало нас, и именно оно придало шлюпке ускорения!

– Это они, Эдгар! Эти твари пришли за мной! Господи, нет! – закричал Кемель.

– Успокойся! – рявкнул я на него. – Продолжай грести! Попробуем оторваться от них!

Но акаимец уже не слушал.

– Убирайтесь обратно в ад, ублюдки! – схватив ружьё, он открыл огонь по воде, в пустую растрачивая боеприпасы. При этом, Кемель пытался встать на ноги, что сулило ему вывалиться за борт.

– Сядь на место! Слышишь меня?! Кемель, мать твою! – тщетные попытки докричаться не увенчались успехом. Кажись, парень окончательно обезумел от страха. «Не будь я мракоборцем с подавленными чувствами, насколько сильно я бы обезумел на его месте?» Да, я тоже боялся за жизнь, но всё ещё сохранял рассудок.

От бессмысленной пальбы и паники толку никакого. Смерть любит тех, кто больше всего показывает страх перед ней. А вот молчунов она старается брать не сразу – силой, а поиздеваться. Вымотать, но оставить в живых, до поры до времени.

В канале резко стало светлей. Из-под тёмной толщи воды прорезались парные огоньки белого света. «Глаза, о которых говорил Кемель!»

Слева вода начала бурлить и пениться. Я тут же выхватил весло и вдарил по возникшей лысой макушке, оглушив тварь. Справа в этот миг уже показалась рука. Она отдалённо напоминала человеческую, но на месте указательного, среднего и безымянного пальцев находилось плоское щупальце.

Выхватив из кармана револьвер, я отстрелил мерзкую конечность чудовищу. А лодка всё набирала скорость, едва вписываясь в повороты.

– Кемель, сзади! – кричу, заметив, как одно из существ начало взбираться на нос лодки. Акаимец чуть сместился вправо и в этот миг я выстрелил, не успев разглядеть «русалку». Угодив в голову, пуля отправила тварь вдаль по течению.

– Эдгар, это конец! Они пришли за мной! – неустанно повторял попутчик.

– Заткнись! Бери весло и отбивайся!

И в качестве примера, я тут же приложил по голове одного из начавших всплывать монстров. Сзади мне на спину попали брызги. Я сел в пол-оборота и треснул веслом по наглой морде, не успела взобравшаяся тварь поднять головы.

– Сдохните! А-а-а! – Кемель, перезарядившись, вновь попытался встать на ноги, когда я был занят избиением очередного монстра. В этот момент, лодка качнулась на повороте и акаимец перевалился за борт.

– Держись, идиот! – кое-как, в последний момент, я успел поймать его за руку.

– Не отпускай меня, Эдгар! Только не отпускай! – взревел моряк, мёртвой хваткой вцепившись мне в локоть.

– Аргх!

Плечо предательски хрустнуло. Ну вот, заработал растяжение! Нужно срочно вытаскивать Кемеля, пока…

– Нет-нет-нет! – завизжал акаимец, дрыгая ногами в воде, пока лодка продолжала куда-то нестись, более не подчиняясь воле человека.

– Хватайся за весло! – второй рукой, пытаюсь протянуть ему приспособление для гребли. – Быстрее! Или мы оба выпадем за борт!

– Эдгар! Эдга-а-ар!

В этот миг, на спину Кемеля легла пара получеловеческих рук. Левое плечо завопило от боли, когда на нём повисло второе тело, и я уже, откровенно говоря, не думал о спасении моряка.

– Сними эту тварь с меня! – за спиной Кемеля поднялась лысая голова, больше похожая на череп с прозрачной кожей, лишённая носа, губ и ушей... И два ярких светила заместо глаз, холодным светом пронзающие душу.

«Ангелы… ангелы смерти! Они пришли, чтобы зачистить эту землю от нас!» – предания об Апокалипсисе, что я читал давным-давно, всплывали, как фигурально, так и физически, на поверхность.

«Война, тьма, мор, а теперь – финальная стадия – забвение!»

– А-а-а! – существо, бросив на меня кратковременный взгляд, впилось в шею Кемелю, провоцируя того на истошный вопль. Тут же из-под воды показалось ещё одно, и сомкнуло зубы на запястье акаимца, заставляя того разжать хватку.

Лодка подпрыгнула на взявшейся из ниоткуда волне и Кемель отпустил мою руку. Набросившиеся морские чудовища тут же уволокли его на дно, а я вжался в дно шлюпки, которая неслась теперь, на совсем уж невообразимой скорости.

Левое плечо было вывихнуто, и я мог лишь самую малость шевелить пальцами. Прижав его к телу, выхватываю револьвер, готовясь встречать тварей.

Вокруг шлюпки вода будто бы взорвалась, а когда я открыл зажмуренные от брызг глаза, на носу сидело сразу трое чудовищ. Палец моментально потянулся к спусковому крючку… «Чёрт, нельзя было смотреть!»

Тело замерло, я так и не смог выстрелить. Дыхание спёрло, язык едва не провалился в глотку. И даже собственным глазам я был больше не хозяин, когда лысое чудовище с телом от осьминога, приковала мой взгляд к себе.

Время, кажись, застыло. И в мире для меня не осталось ничего, кроме меня и трёх пар блеклых, светящихся потусторонних зрачков. Существа, кажись, не торопились меня атаковать. Одно из них подползло чуть ближе и заглянуло в самую душу, будто выворачивая тело наизнанку. Я ощущал его взгляд на себе, как если бы мои внутренности касались руки хирурга, и я был при этом в сознании.

«Ещё нужен. Подождём», – прошептал голос в голове и оцепенение спало. Я тут же выронил револьвер и тяжело задышал, восстанавливая дыхание, словно после длительного погружения под воду. Существа молча свалились за борт, и лодка разогналась до того, что я уже не мог сидеть ровно. Меня резко отбросило назад, приложив затылком о бортик, в результате чего, я потерял сознание.

Мне было лет пять, и это была одна из немногих семейных вылазок за пределы Норвилла. Мы вышли в лес набрать грибов и ягод, которые росли буквально пару месяцев в году в этих землях. От бесплатной провизии на зиму никто не отказывался, и наша семья отнюдь не единственная бродила по лесу. Поэтому отец открыто носил свой армейский кинжал на поясе.

Спустя часов шесть, мы с матерью набрали пару корзинок лисичек, маслят и нашли белый гриб размером с мою голову. Вот уж улов был! Отец лишь прикрывал нас видом своего кинжала: его хромота сильно сказывалась на передвижении по ухабистым лесным дорожкам.

В конце дня мы, наконец, вышли из лесу, и решили пообедать на обочине близ реки. Матушка достала из котомки хлеб, намазала маслом, открыла банку с холодным чаем. «Самое то в жаркий летний день…»

Мне, в силу своего детского любопытства, захотелось побултыхаться в речке. От неё так и веяло прохладой, способной одолеть тот летний зной, незнакомый мне прежде. Да и в том, чтобы посмотреть на мальков и головастиков ничего зазорного для ребёнка не было.

Склон от дороги до реки, однако, был под крайне острым углом. Пока матушка отвлеклась на приготовление очередной пары бутербродов, я прошмыгнул мимо отца, накрывшего глаза панамкой, и спустился к воде.

– Эдгар, не подходи близко к реке! – раздался позади мамин голос.

Но всё моё внимание уже было приковано к нескольким маленьким рыбкам угольного цвета. Я протянул ручонку, но её длины не хватало, чтобы поймать малька. Пришлось наклониться вперёд, чтобы пальцы коснулись поверхности водной глади, но этого всё ещё было недостаточно, чтобы достать рыбку. «Чуть-чуть, ещё совсем немного…» – подумал я, из последних сил балансируя на краю берега.

«Шварк!» – зашуршал под ногами песок, и уже через секунду я коснулся воды своей макушкой. Да так и застыл с мокрой чёлкой, мельтеша руками в попытках за что-то зацепиться.

– И-ди-от! – прорычал отец, удерживая меня изогнутым концом клюки за шиворот рубашки. Подскочившая матушка, тут же взяла под мышки и подняла обратно на обочину.

– Болван, ты хоть видел, какое там течение?! Думаешь, кто-то стал бы тебя догонять?! – произнёс он, глядя на меня. И, наверно, впервые в жизни я увидел в его глазах обеспокоенность.

– Ну всё, всё! Будет тебе, старый! Обошлось и слава О! – ответила матушка, прижимая меня к себе.

– Запомни, сынок, – отмахнулся от неё Иоганн. – Большинство людей в этом мире гибнут из-за своей тупости. Если кто-то тебе говорит: «Не лезть – убьёт!» – то ты берёшь, и бросаешься свою затею. И даже так, не всегда это помогает, поэтому не забывай думать о последствиях самостоятельно. Просто вспоминай каждый раз ногу своего осторожного папашки, хе-хе! – сказал он, постучав клюкой по лодыжке хромой стопы.

«Ненавижу реки…» – с этой мыслью, я открыл глаза, лёжа на дне лодки. Попытка опереться на локти, тут же привела к всплеску боли в левом плече. «Вывих, точно». Нащупал торчащую кость в районе трицепса.

Приняв сидящее положение, становлюсь на колени, кладу ладонь повреждённой руки ровный участок дна, прижимаю сверху здоровой и резко дёргаю левым плечом вверх и направо.

С хрустом, сустав встал на место. Боль пропала, теперь, можно и осмотреться. Потом уже, как-нибудь, наложу бандаж.

Лодка плыла посреди леса, что спереди, что сзади – непроглядная тьма, поэтому понять, насколько далеко я отплыл от Бригга, невозможно было даже с лампой. Луну вновь закрыли тёмные тучи.

О том, что я нахожусь в лесу, мне дали понять характерные звуки природы: шелест листвы, шаркающее передвижение животины, пение сверчков и уханье сов.

Природа, в отличии от людей, никак не пострадала, наоборот, только поимела с нашего исчезновения. Всякие зайцы, лоси и медведи, могут и ночью себя неплохо чувствовать, а растения, пусть и не в таком объёме, но получают энергию от света Луны.

Нащупав во тьме лампу и удивившись тому, что она не разбилась, я зажёг свет и осмотрел свои пожитки. Ружьё Кемеля осталось внутри лодки, патроны к нему тоже. Запас еды на неделю, который предназначался для двоих, теперь полностью мой, неплохо. «И как всё это не вынесло за борт и не залило водой?»

Начинаю вспоминать последнее, что со мной приключилось перед отключкой. «Эти тв… Нет, называть их тварями будет некорректно, в конце концов, они пощадили меня. Но что они имели в виду? Для чего я нужен?»

В такой обстановке я, наконец, позволил себе выдохнуть. Посреди реки мне ничего не угрожало, в отличие от захваченного прокажёнными еретиками города. «Нужно постараться обходить города стороной. Всё равно они превратились в огромные могильники».

Однако моему пожеланию не дано было сбыться. Ниже по течению находился малый рыбацкий городок Скильсвилль. Бригг продержался в осаде два года, и за это время, там, в Скильсвилле, должно быть, никого не осталось. Все его жители прибежали в столицу, в виде беженцев или в виде захватчиков.

Решив отложить планы на потом, я достал из мешка пару консерв. Нужно было плотно поесть, чтобы плечо быстрее зажило. Да и рёбра всё никак не зарастут. Хоть острой режущей боли я и не чувствовал, это вовсе не гарантировало, что следующий крепкий удар под дышло не раскрошит их обратно в порошок.

Перекусив паштетом из гусиной печени и парой тушёной свининой, сроки изготовления которых датировались временами моей бурной молодости, я подложил под голову мешки и лёг на дно лодки. Спать не хотелось, поэтому я просто смотрел на звёзды и, иногда, по сторонам. Весло было под боком, если что, вырулю в нужную сторону.

«Ещё нужен. Подождёт», – произнесло то существо. И слова эти не оставляли меня в покое.

В том, что монстры были посланниками О на Земле, я больше не сомневался. Иначе, на кой чёрт им было жрать Кемеля, а меня – нет? Могу, конечно, предположить, что, как у мракоборца, моё мясо обладает тонким привкусом серой гнили. По этой причине, нас не трогали дикие звери, но вряд ли это как-то связано.

«Я для чего-то ещё нужен… Я – последний из мракоборцев! Лишившийся цели, лишившийся всего, за что я когда-либо сражался – всё ещё для чего-то нужен?! Господи… Спасибо!» – на глазах проступили слёзы счастья.

Вот только для чего? Этого мне существа – или, точнее, ангелы – не объяснили. И куда идти, и что делать – тоже. Значит, если на то есть Замысел Божий, буду идти вперёд, не оглядываясь.

С этой светлой мыслью я и провёл несколько часов, мерно плывя по реке, пока вдали, в свете лампы, не узрел силуэт дома. Достав весло, я направил лодку поближе к берегу и, через десяток метров, остановился вблизи застывшего колеса водяной мельницы. Рядом с ней же стоял и двухэтажный сарай с небольшим причалом. Из-под воды торчали сгнившие брюха перевёрнутых лодок.

Подплыв поближе, достал из мешка верёвку и привязал шлюпку. После чего, аккуратно ступил на причал, предварительно, перезарядив револьверы. Доски под ногами предательски скрипели, а одна, так и вовсе – треснула, и я едва не провалился.

Неожиданно дверь сарая застонала и приоткрылась. Из-за неё показалось лицо женщины, что каким-то чудом дожила до моих лет. Должно быть, ей было пятьдесят или шестьдесят. Лицо круглое, складчатое, нос плоский, увенчанный бородавкой и широкими порами.

Но цвет бледный. Не серый. «Не прокажена!»

– Ты чьих будешь, милок? – прохрипела старуха.

– Мракоборец.

– О-о, видать. не всех вас перебили, – усмехнулась женщина.

– Гостеприимно… – хмыкнул я.

– Ты не подумай. Просто люд всякий ходит, невменяемый, чаще всего, – всплеснула руками старуха.

– Понимаю. Впустишь? – спросил я.

– Конечно, проходи. Только у меня тут темно совсем.

– Я лампу припас.

– Побереги её, не трать, я привыкла, хи-хи!

Я медленно проследовал за ней, не показывая оружия. «Мало ли». Внутри было довольно сыро. Подошва странно прилипала к половицам, списал на грязь.

– А как так вышло, что вы не заразились? – спрашиваю.

– Дом этот построен моим дедом был ещё. Раньше много рыбы водилось в реке, а сейчас и ловить некому, и нечем… и не на что. Присаживайся, – она взяла меня за плечо и повернула в сторону стола. Я нащупал простой табурет и опустился на него.

– Есть хочешь? Скоро внучата придут, – произнесла старуха.

– Внучата? – удивился я.

– Конечно, мальчики мои. Если бы не они, померла бы я тут с голоду, хи-хи! – ответила женщина. – Так вот, на воде оно, как знаешь, безопасней, прокажённым искать нечего. Позади нас только лес, в нём они никак нас не найдут. Только если по реке спуститься на лодке.

Дверь отворилась. В сарай зашло трое мужчин лет тридцати. Вряд ли младше, ибо после того, как свет во всём мире погас, люди почти перестали размножаться. Один был крупный, с квадратной головой; других два – тощие, с вытянутыми подбородками. «Неужто мамка их налево от папки ходила», – не знаю от чего, но эта мысль меня развеселила.

– О, вернулися! – всплеснула руками старушка. – Поймали кого-нибудь?

– Нет, – ответил здоровяк, искоса посматривая в мою сторону. Мне его взгляд не понравился.

– А я вот, господина мракоборца поймала, хи-хи! Присаживайтесь ко столу, – ответила хозяйка. – Эндрю, милок, сходи за дровишками, я разогрею пищу.

– Милости просим, господин мракоборец, ху-ху! – не сводя с меня взгляда, здоровяк вышел из сарая.

– Значит, охотитесь? – спросил я у хозяйки. Один из тощих присел на табуретку напротив меня, тогда, как другой принялся рыться в шкафу у стены позади.

– А как же, иначе и не прожить нам столько! – женщина разложила на столе ножи и вилки.

– Что-то не заметил я у вас ружей или луков. Силки на зайцев ставите?

– Нет, – ответил долговязый тип на против. – Мы используем ножи и верёвки.

– Странный способ охоты, – я сунул руку в карман с револьвером. – На кого же охотитесь так?

– Я же говорила, милок, – произнесла старуха с конца комнаты. – Во время осады многие незаражённые бежали из столицы по реке.

«Так и знал…» Выхватываю револьвер из кармана и уже собираюсь вышибить мозги долговязому напротив меня, как на шею набрасывают удавку, затягивая её над головой. «Второй ублюдок!»

Тип напротив меня делает рывок вперёд. и выбивает промахнувшийся револьвер из рук, после чего, обхватывает мои ноги, которыми я пытаюсь расквасить его каннибальскую морду.

Удавка сжимает горло до посинения, перед глазами мельтешат какие-то круги. Я врезаюсь ногтями в руки душителя, но маньяк знает своё дело. Через него прошло больше шей, чем через иного столичного палача, когда в их услугах ещё нуждались.

«Нож…» – на грани угасания, я замечаю поблёскивающий в лунном свете столовый прибор.

– А-а-аргх! – взвизгнул душитель, когда лезвие пробило ему лучевую кость. Я тут же грохнулся на пол спиной и вырвал ноги из хватки второго долговяза, первым же ударом сломав людоеду нос.

– Олухи! Убейте же его быстрее!

Перевернувшись набок, я выхватил второй револьвер и наобум выстрелил в сторону душителя, угодив пулей в живот. Людоед истошно завопил и рухнул на пол, корчась от боли.

Оклемавшись от удара пяткой в нос, второй тут же набросился на меня с разделочным ножом, висевшим, как оказывается. у него поясе. Его удар прошёл мимо моей головы и лезвие застряло в полу. Не растерявшись, людоед принялся бить меня по лицу кулаками.

Закрывшись локтями, я подгадал момент и обхватил его сзади за шею, прижав головой к полу. Приставив револьвер к виску, нажал на курок. От выстрела с близкого расстояния заложило уши. Я потерял ощущение пространства и попытался встать, ударившись макушкой о стол.

– Ублюдок! Мои мальчики! – сквозь пелену ушного звона пробивались визги старухи, что хваталась за голову, глядя на два трупа, один из которых ещё даже шевелился.

– Старая карга… – прошипел я, и приготовился стрелять, как слева в меня влетела груда мышц. «Вот уж, кто хорошо кушал в их семье!» – подумал я, вскакивая на ноги после того, как меня протаранил Эндрю.

«Плечо, аргх!» – вывих дал о себе знать. Пусть кость и оставалась на месте, измученные связки, которым только-только довелось немного отдохнуть, вновь заявили о себе.

«Пах! Пах!» – стреляю в рванувшего в мою сторону здоровяка, но он закрывается могучими лапищами и хватает меня за поясницу, ударяя о стену. Посыпались полки с посудой, мне о голову разбилось пожелтевшее блюдце. Револьвер выскочил из рук, а громадный людоед швырнул меня спиной на стол и локтем ударил в солнечное сплетение, выбивая весь воздух из лёгких.

– Сейчас-сейчас, милок! Держи, я вспорю ему брюхо! – бросилась в мою сторону старуха. На сей раз, в руках врага был серп, чему я не был удивлён. Впрочем, дряхлое тело не позволяло ловко орудовать им. Пока она сделала замах, я успел прийти в себя и ногой выбить остатки зубов старухи, отправив тварь в угол комнаты.

– Ой-ой-йо… Как ты мог, мерзавец?! – проревела людоедка. – Эндрю, покончи с ним, я в подвал за бинтами, – с этими словами, она попыталась отползти в дальнюю комнату.

– Урод! – прорычал верзила над головой и замахнулся кулаком, но я вовремя увернулся, упав со стола на пол. Здоровяк пробил опустевшую деревянную поверхность, с удивлением рассматривая торчащие из пальцев щепки.

Обернувшись, я и с облегчением вздохнул, увидав поблёскивающий второй револьвер. «Так вот, отчего пол липкий!» – заметил налипшую кровь на барабане с той стороны, на которой лежал ствол.

Не раздумывая, я прострелил Эндрю колено и пару раз пальнул в грудь, хоть это и не имело смысла – слишком много мышц, даже для такого калибра.

– Мелкий засранец… – прохрипел я, облизывая окровавленные губы. – Тебя не учили, что нельзя поднимать руки на старших?! – проигнорировав поднятые руки лежащего здоровяка, пуля просверлила ему отверстие во лбу.

Вдалеке скрипнула крышка погреба. Я рванул вперёд, на ходу подобрав второй револьвер и шляпу, после чего, склонился над лестницей вниз, по которой медленно пыталась спуститься полноватая старуха.

– Милок, будь человеком… – произнесла она, подняв на меня глаза.

– Прибереги этот совет для себя, – её черепушка кровавым взрывом разлетелась по всему подвалу, а обмякшая туша с грохотом свалилась с лестницы.

Как только сердце перестало вырабатывать адреналин, боль в потревоженных рёбрах дала о себе знать, заставив меня сползти по стене на пол и скрючиться, сдерживая стоны. К тому же, плечо теперь отзывалось пожаром страданий на любое подёргивание. Да и лицо горело от ушибов и гематом, нос еле дышал, забившись кровью.

«Я слишком стар для всего этого дерьма…» – с этой мыслью, положив с прибором на любую потенциальную угрозу, я провалился в сон.

Проснувшись через несколько часов, огляделся: трупы лежат там же, где и были. Крови-то натекло… Не помешало бы простирнуть одежду. Другой у меня нет.

Оставаться посреди этой бойни не было никакого желания. Плевать мне на то, что здесь может быть что-то полезное, сейчас стошнит от запаха крови.

– М-м-м! – вместе со звоном цепей донеслось со стороны подвала. Я тут же вскинул револьвер и дозарядил барабан.

«Неужто старая людоедка выжила? Невозможно, ей же башку разнесло…»

С трудом поднявшись, прихрамывая на правую ногу, я медленно подошёл ко спуску в погреб, целясь в отверстие из двух стволов. Глянул вниз: старая тварь всё также лежит внизу, цепи гремят чуть дальше.

– Есть там кто? – спрашиваю. В ответ, лишь слабое мычание.

Аккуратно спускаюсь по наполовину сломанной лестнице. Принюхиваюсь. Из дальнего угла подвала прямо таки разит потом, кровью и нечистотами. Прислушиваюсь. Дыхание… два источника. Один учащённый, другой мерный. И снова звон.

Спрятав один револьвер в карман, протягиваю свободную руку вперёд. Делаю шаг, за ним ещё и… трогаю скомканные волосы на макушке. Провожу рукой вдоль головы. Впалые щёки, суженый подбородок, тонкая шея.

– Девушка… – нащупав верёвку на затылке, дёргаю вниз и вынимаю кляп изо рта. Раздаётся сдавленный кашель и хриплый голосок внемлет мне:

– По-мо-ги-те-е-е…

– Сейчас, я схожу за лампой, а то не видно, – успокаиваю её. – Здесь ещё кто-то?

– М-мой брат…

– Ясно. Одну минуту,

Наплевав на боль, я рванул наверх, добрался до лодки, взял повязки и лампу. Вновь спустился в подвал и зажёг свет.

Передо мной, на стёршихся коленях, стояла даже не девушка, а девочка. Лет четырнадцати. «Настолько молодая? Я думал, что никого моложе тех двух несчастных не увижу!» – вспоминаю случай из Бригга.

Её бледное лицо не видело даже лунного света уже несколько дней. Круги под глазами будто нарисованы чернилами для ручек. Белые волосы свалялись и покрылись кровью и грязью. Губы разбитые и потрескавшиеся, на щеках красный след от тряпки, послужившей кляпом. Руки закинуты назад и привязаны за крюк на стене.

Выхватив нож, я тут же перерезал путы и бросился к мальчику, что лежал лицом на полу рядом с ней. Он ещё младше! Лет десять, не больше! И тоже светловолосый, покрытый кровью и собственными нечистотами. Освободив и его, вернулся обратно к девочке.

Дети совсем обессилили. Но они не заражены. Это главное.

– Спа-с-сиб-бо… – дрожащими губами произнесла она, пытаясь встать. – Мы…

– Потом всё объяснишь, – ответил я. – Закрой глаза, я позабочусь о вас.

Но девочке не потребовалось дожидаться моего совета. Она упала в обморок, едва сумела отползти от стены. Взяв её на руки, поднял наверх. Тоже самое проделал с мальчишкой и уже двоих отнёс в лодку. Положил рядом и накрыл парусиной, под которой спрятал мешки с припасами. Отвязав лодку, решил поскорее уплыть подальше от этого адского места.

Когда дом скрылся вдали, я отложил весло в сторону и, наконец, решил позаботиться немного о себе. Зачерпнув воды из реки, я прочистил нос, прополоскал рот и отмыл кровь от лица. «Уже немного легче».

Глянул на детей: грязные, болезненные. Нужно будет их покормить, как только проснутся, и остановить лодку, чтобы отмылись хорошенько.

«А где взять одежду? Чёрт! Это ведь дети… У меня никогда не было детей, я не знаю, что им ещё нужно…» – хотя, по правде говоря, я всегда хотел их. Вот уж вовремя желание сбылось!

Нет, надо думать серьёзно. Очень хорошо, что я встретил не прокажённых детей, но теперь на мои плечи легла обязанность о них заботиться. До какого момента? Пока не умру? Или пока свет вновь не зажжётся во всём мире? Чёрт! И еды теперь не напасёшься…

Но одно я знаю точно: мне ещё рановато на пенсию. Для мракоборца лучшей перспективы сейчас и быть не может.

Глядя на них, я задержался, особенно, на мальчике.

«Когда-то у меня тоже был брат…»

Когда матушка забеременела вторым, отцовские нравы немного охладились. Он даже не трогал меня эти девять месяцев, чтобы та не нервничала.

День рождения брата был вторым светлым воспоминанием не только из детства, но и за всю жизнь. Только представить: у меня теперь есть брат! Лучший друг, который всегда будет рядом. Сначала я буду о нём заботиться и защищать, а потом уже вместе зашагаем по жизни!

Мы станем полицмейстерами! Нет! Я буду бургомистром, а он – моим коронером! Да, всё именно так…

– Недоношенный, – неутешительно произнёс доктор, снимая перчатки. – Поздно вы решили завести второго. Болеть будет много. Лучше сразу отдайте в приют и обеспечьте старшего.

«Отдать в приют? Моего брата?!» – слова доктора меня возмутили до невозможного.

– Дяденька, ступайте с миром со своими советами! Без вас справимся! – сжав кулачки, ответил я ему и показательно обнял матушку с лялькой на руках.

– Пф, я же как лучше советовал! – фыркнул доктор и, забрав с комода пару монет с четвертью, хлопнул дверью.

– Эдгар! – громом произнёс отец, что впервые за долгое время был трезв.

«Зря я это сказал…» – подумал я тогда, но старик Иоганн поразил меня своим ответом:

– Это слова не мальчика, но мужа. Надеюсь, не в последний раз их слышу от тебя, – шмыгнув носом, отец опёрся на костыль и скрылся во мраке кухни.

Признаться, в тот момент я даже подумал, что больше никогда не встречусь с побоями от него, но… Мне просто показалось. Отец был неисправимым пьяницей до самого гроба. И не он один.

Сколько их видел, лишь пару разу в год они проявляли трезвость ума, словно забытая совесть и честь возвращались на мгновение. Однако не стоило обманываться, я всегда так считал и буду считать: кто раз плотно взялся за стакан – уже не отпустит. Поэтому, ещё с детства я обходил все трактиры десятой дорогой, а от одного только запаха перегара мне хотелось блевать, но не желудком, а скорее, душой. Это, конечно, не помешало мне спустя несколько лет напиться с Ростмахом, за что и по сей день стыжусь.

– Мамочка, а как его зовут? – спросил я, когда понял, что отец пошёл на кухню не затем, чтобы принести матушке воды. До ушей донеслось звяканье горла бутылки о стакан.

«Даже в такой момент жить без спирта не может!»

– Хм… – устало протянула она, измученная родами. – Пусть будет Ольгерд. Так звали моего отца, он был бедным плотником, но честным человеком. Знал бы ты, как не хватает таких сейчас… – и уснула вместе с малышом на руках.

На следующее утро я шёл в школу один, поскольку теперь все силы матушки уходили на заботу об Ольгерде. Отец тоже где-то помогал, но я понимал, что продлится это не долго. Наверно, год или два, пока малыш не научится ходить.

Мы проплыли несколько часов прежде, чем дети зашевелились и начали пробуждаться. Первым открыл глаза мальчишка и тут испугался, увидев незнакомого дядьку, который вёз их куда-то на лодке. Малец что-то прохрипел и попытался выскочить за борт, но его тут же обняла, с трудом повернувшаяся в сторону сестра.

– Спокойней… спокойней… он н-нам пом-мог… – с трудом произнесла она.

– Не бойтесь, вы в безопасности, – я подтвердил её слова. – Наверно, следует остановиться. Вы очень плохо выглядите.

Достав весло, я увёл шлюпку в сторону берега, пока дно не затормозило о песок. Девочка тут же перевалилась грудью через бортик и выблевала какую-то кроваво-гнойную смесь. И уже потянулась зачерпнуть воды из реки, как я схватил её за запястье.

– Вода отравлена серой гнилью, – взамен, я предложил ей то, что осталось во фляге Кемеля. – Я бы в ней даже умываться не советовал.

– Н-но разве в-вы не пили…

– Я мракоборец, мне зараза не страшна.

Услышав это, в измученных детских глазах вспыхнул огонёк надежды. Девочка слегка смочила губы, а остальное вылила в рот брату. Утолив жажду, дети понемногу начали приходить в себя.

– Я вскипячу немного воды в котелке, чтобы промыть ваши раны.

Мы не только прихватили еду и патроны с акаимцем, но и кое-какую посуду с корабля, предметы первой необходимости и прочий инвентарь для выживания в дикой среде.

Дети сами вылезли из лодки и взошли вверх по склону берега, усевшись на траву, закутанные в парусину. Я отошёл буквально на десять метров, чтобы не выпускать их из виду и нарубил сухих веток. Затем, методом трения, разжёг небольшой костерок и поставил на него вместительный – даже не котёл, – а целый казан воды. Разрезав запасной кусок парусины на десяток-другой лоскутов, бросил их в воду кипятится. Детям нужно перевязать раны. Жаль только мази никакой нет…

– Вот, поешьте, – подержав близ огня несколько минут банку телятины, я поставил её открытой перед детьми и дал ложки, что мы с Кемелем также прихватили с собой.

– Вы так… добры… Почему? – трогательно всхлипнула девочка.

– От старых привычек нелегко отделаться. Кушай, – улыбнувшись, я продолжил следить за кипячением повязок. Нужно будет наполнить все фляги водой после этого, уйдёт пара часов. Пусть дети поспят в это время в спокойствии.

– А, как вас зовут? – я вспомнил вдруг, что так и не спросил их имена.

– Этна, а его – Марко, – ответила девочка.

– Эдгар. Без всяких «господин», «мистер» или «сэр», – приподняв шляпу, представился.

– Хорошо, Эдгар, – натянуто улыбнувшись потрескавшимися до крови губами, ответила Этна и, наконец, припала к тушёнке.

Где-то через час вода закипела. Дети закончили с трапезой, и я попросил их снять обрывки одежды.

– Эдгар, а это… обязательно? – вздрогнула Этна.

– Что такое? – я не совсем понял, что она имела в виду.

– Ну… раздеваться… Эти тощие заставляли меня снимать одежду и трогали…

– Нет-нет-нет! – помотал я головой. – Я не такой как эти ублюдки. Мне просто нужно обработать ваши раны. Можешь повернуться ко мне спиной, если тебе так будет удобно.

– Х-хорошо… – ответил бедный, запуганный ребёнок.

Дождавшись, когда вода станет приемлемой температуры, я намочил тряпку и нежно провёл по исцарапанной спине Этны. Девочка вздрогнула.

– Щиплет… – всхлипнула она.

– Потерпи, потом станет лучше.

– Холодно, дядь! – стуча зубами произнёс Марко.

«Чёрт, нужно достать им где-то одежду! Эти загаженные обноски совсем не годятся, а на улице почти дубак. Но я не слышал, чтобы хоть где-то за годы после пропажи света шили детскую одежду».

– Закутайся в парусину и приляг у костра, пока я занят Этной.

Пришлось поторопиться. Не хватало только застудить их. Обмыв девочку кипячёной водой от крови и испражнений, я наложил прокипячённые повязки на места порезов и натёртой верёвками кожи. Закутал в парусину и также уложил у костра.

Марко, несмотря на возраст, более стойко вынес процедуры обеззараживания, ни разу даже не всхлипнув. Видать, приучили, что мальчики не должны плакать.

– Я хочу, чтобы вы посидели часик-другой в лодке сами. Хорошо?

– Куда ты, Эдгар? – спросила Этна.

– Я слышал неподалёку оленя. Вряд ли сможем унести его всего, но хотя бы немного мяса получится срезать, – ответил я.

– А как же хищники?! – взволновалась девочка.

– Мракоборцы не вкусные, – подмигнув ей, я зажёг лампу и поставил на пол лодки. – Чтобы не боялись темноты. Поспите. Вряд ли тут кто-то ошивается из людей, кроме нас.

– Пообещай, что не убежишь от нас! – воскликнула Этна.

– С чего бы мне убегать? – улыбнулся я.

– Потому что ты взрослый и тебе не нужна обуза! Так все говорят… – поддакнул сестре Марко.

– Обещаю. Я обязательно к вам вернусь с едой.

– Ловлю тебя на слове! – буркнул, нахмурившись, мальчишка.

«Забавный», – хмыкнул я и тихими шагами направился на опушку леса.

Вновь это всё что-то мне напомнило…

После рождения Ольгерда мне пришлось самому начать ходить в школу. Матушка была занята уходом за братиком и не могла брать заказы по учёбе. Кроме того, у неё начались серьёзные проблемы со здоровьем из-за осложнений. То, что она родила меня – уже было чудом, но Ольгерд высосал все соки из её организма. Матушка не могла кормить его молоком, ей катастрофически не хватало энергии даже на поддержание собственной жизни.

Нужна была еда, много еды, которой у нас не было и даже денег на неё не хватало. Отец и думать не хотел идти самому работать. «Спасибо хоть, что пить меньше начал, больше денег в семью приносил с пособия!»

Занятость матушки и отсутствие доходов с её стороны ударило по семье троекратно: я не мог оплачивать школу, нам не на что было жить, а младенец лишь добавил хлопот отдельную строчку в графе расходов.

Нужно было что-то срочно предпринимать… Хотя бы добыть еду для матери.

В один из дней, я зашёл на кухню к отцу, скучающе поглядывавшему на пустой стакан. Последние деньги я успел припрятать на крайний случай, чтобы купить лекарств матери, ежели ей поплохеет.

– Собирайся, – сказал я, не намереваясь отступать. Мне было уже лет девять, физически я всё ещё был слабее отца, но в виду своего возраста и больных ног, он не мог за мной угнаться, поэтому ссадин и синяков моя спина не видела уже пару месяцев.

– Чё надо? – приподнял голову Иоганн.

– Собирайся, пойдём рыбачить. Научишь меня, больше не потревожу. Матушка не ела со вчера. Больше еды у нас нет, – ответил я.

– Пойди укради что-нибудь на базаре, – фыркнул отец.

– Меня могут поймать, – возразил я.

– Да начхать! – усмехнулся он.

Несмотря на то, что матушка и Ольгерд сейчас спали, я не удержался и хлопнул по столу, шипя на отца:

– Если в тебе осталась хоть капля человечного, вечно пьяный утырок, то возьми свою клюку и пошли за мной на речку!

Отец одарил меня гневным взглядом. Может, будь мне лет пять-шесть, он бы тут же на меня набросился, но сейчас, скорее всего, причинил бы себе лишние увечья в тщетных попытках меня догнать. Впрочем, лет в пять-шесть я и слов-то таких не знал, только благодаря Иоганну их и выучил… да и причина ударить меня нашлась бы другая…

«Не думай об этом!» – сказал я себе тогда. Сколь не был омерзителем этот человек, он был мне нужен в тот момент.

С минуту промолчав, отец встал со стула и поковылял к гардеробу, накинул на плечи старую парадную шинель со времён службы в армии, и молча вышел из квартиры. Недолго думая, я достал из-за шкафа удочку и снасти, обул протёртые сапоги, которые было не жалко, и последовал за ним.

Часа через два мы прошли через городские ворота и оказались на берегу реки, где ещё до рождения Ольгерда устраивали перекусы. Жаль, что время было не грибное, так бы нарвали близ дороги пару карманов маслят.

Спустившись пониже, я разложил принадлежности и под отборные ругательства отца, начал сооружать удочку. Закончив с инструментом, отдал её Иоганну и тот сам запульнул её в воду, комментируя каждый взмах.

Спустя час, наконец, что-то начало клевать. Я тут же дёрнулся удочку, стремясь выбросить добычу на берег, но лишь разорвал бедной рыбе губу, потратил в пустую червяка и получил подзатыльник от отца. На сей раз, даже обижаться не стал, реально за дело.

Когда через минут двадцать вновь начало клевать, Иоганн тихо произнёс:

– Ты не руку из-под ножа в последний миг убираешь. Наматывай аккуратно. Видишь, уходит в другую сторону? Подсекай! И наматывай, наматывай!

Сделав всё по инструкции, я бросил в ведро ещё барахтающегося окуня.

– Н-да… Не густо, – прикусил губу отец, глядя на скудный размер добычи. – Ну, до вечера можно ещё попытать удачи. Потом уже, смысла нет, – произнёс он и хлопнул меня по плечу.

Непривычно было увидеть такой жест от отца… Должно быть, первый раз в жизни.

Мы просидели на берегу ещё часа три и за это время успели выловить троих карпов, да парочку карасиков. Что же, на пару дней хватит. Большую часть скормим матушке, ей нужнее.

– А неплохо вышло, знаешь! – произнёс Иоганн на обратном пути. – Помнится, как со своим отцом на рыбалку ходил.

– Что мешало позвать меня раньше? Бутылка? – фыркнул я в ответ.

– Ты не знаешь, через что я прошёл, малой, – вздохнул отец. – Даст Бог, и не узнаешь…

– Даже, если бы прошёл… Я бы никогда так не стал себя вести со своими родными.

– Посмотрим. Легко говорить, не зная. Вырастешь лучше, чем я – флаг тебе в руки, сынок! Я к тому моменту уже сдохну, хе-хе!

«Да и подыхай! Думаешь, я по тебе горевать начну?!» – не стал произносить я вслух.

Когда до города оставалось пару километров, мы услышали позади пару гнедых, тащащих на себе карету. По нашим-то дорогам, это было то ещё живодёрство в отношении бедных коняшек.

– Отойди, – дёрнул меня за рукав отец в сторону обочины. – Шапку сними и наклонись. Может нам милостыни подадут.

Так унижаться я не собирался, но и спорить с человеком, с которым мне спать под одной крышей, не хотелось. Поэтому, покраснев, как бык, я выбрал меньшее из зол и встал в позу бедняка, пред которым проезжала чуть ли не божественная колесница.

На деле, это была простая кибитка с приличным багажом на крыше. Гражданин внутри был пусть и не богатый, но зажиточный. Наверняка, приглашённый из-за бугра специалист.

И мои мысли подтвердились, когда карета вдруг остановилась. Дверь открыл в меру упитанный, но отнюдь не толстый мужчина, быть может, лет тридцати пяти. На правом глазу он носил пенсне, одет был в норковую шубу, пусть и не новую. Внутри, кроме него, находился лишь его саквояж и книжка, которую он положил на бедро, пока разглядывал нас.

– Сударь, – обратился он к отцу, – я верно понимаю, впереди город Норвилл? – мужчина говорил с неприкрытым акцентом.

– Что вы, господин! Я простой ремесленник! – ответил Иоганн. – Да, в двух километрах отсюда стоит Норвилл!

«Надо же! Ремесленник… Ну-ну…» – хмыкнул я про себя.

– Это ваш сын, друг мой? – спросил он, кивнув.

– Да, господин. Его зовут Эдгар, ему девять лет, – он толкнул меня в спину, чтобы я посильнее наклонился.

– Здравствуйте… – выдавил я из себя, сопротивляясь непокорному нутру, жаждущему плюнуть в незнакомца за всю эту ситуацию.

– Очень занимательно, – хмыкнул мужчина и едва заметно облизал губы.

– Милостивый сударь, не подадите ли вы простым городским… – завёл, наконец, шарманку Иоганн, ради которой я и унижался эти двадцать секунд.

– О, конечно! Вы же мне так помогли, – незнакомец пошире открыл дверь. – Присаживайтесь, поедем вместе до города.

Я вопросительно посмотрел на отца, но тот, видимо, и сам не ожидал такого предложения. Непонятно, что только было делать с рыбой для матушки…

– Ведро и удочку можете отдать кучеру, он присмотрит за ними.

Погрузившись внутрь тесной кибитки, мы с Иоганном уставились на незнакомца.

– Меня зовут Йозеф Лист, я приехал в ваш город работать учителем. Мой армейский товарищ, времён кампании в землях туземцев Анумаки, нынче заправляет этим местечком, – первы произнёс незнакомец.

– Так вы знакомы с бурмистром? – удивился отец.

– Ну-с… Если быть до конца откровенным, то с заместителем заместителя бурмистра, ха-ха! Мы с ним долгие годы после войны переписывались, и он предложил мне место в одной из школ Норвилла. В моей стране с работой сейчас не очень дела обстоят…

– Платят мало? – спросил Иоганн.

– Не платят нисколько. Строггхельм сейчас воюет с Республикой Галасс, всех мужчин отправили на фронт, даже самых старых. Мне хватило того, что я в юности чуть не лишился руки из-за отравленного наконечника воина-анумака, поэтому продал за сколько давали дом отца и на вырученные деньги решил перебраться сюда.

– Вам тут понравится, господин, – усмехнулся отец. – Живём небогато, зато никаких войн. Я сам сражался с галасскими гренадёрами в молодости за Бритонский престол! И делал это хорошо, сэр, пока очередная рана не лишила меня возможности нормально ходить! Но, если бы мне сейчас дали в руки винтовку…

«Раньше он только трезвым эти сказки рассказывал», – подметил я.

– А ваш сын? Он учится в школе, или уже работает? – спросил вдруг Йозеф.

– Да, господин. Я, как могу, оплачиваю его обучение в школе с пенсии!

«Вот же лживый ублюдок!» – скрипнул я зубами.

– Ясно… – прикусил губу Лист, продолжая пялиться на меня.

К этому моменту, мы уже прибыли в город. Кибитка остановилась в центре, среди квартала, так называемой, «интеллигенции», где жила моя единственная школьная подруга Рута.

– Вы, кажется, просили помочь вам с деньгами, друг мой, – произнёс Йозеф, запустив руку в карман. – Мне обещали неплохое жалование, вот, возьмите. Взамен, я бы хотел ненадолго одолжить у вас вашего мальчика, помочь мне с багажом.

Отец взглянул на меня, затем на мешок. Схватив кошель, он насчитал где-то под сорок клети и, присвистнув, радостно закивал:

– Конечно! Эдгар, помоги господину Листу!

– Не забудь про рыбу! – крикнул я ему в след, когда он на всех порах выскочил из повозки.

– Ага…

– Я серьёзно! – рявкнул я, спрыгнув на землю, и всучил ему ведро с удочкой. – Я знаю, что ты пропьёшь эти деньги, но постарайся донести хотя бы пищу для матери, – прошипел ему на ухо. – От этого зависит жизнь её и Ольгердца.

– Донесу-донесу! – отмахнулся Иоганн и взяв ведро, пошёл домой.

Помолившись О, чтобы отец-таки сдержал слово, я помог Йозефу перетаскать чемоданы на пятый этаж, где ему выделил и квартиру.

– Хух! – вытер пот со лба Лист и снял шубу. – Не хочешь перекусить, Эдгар? У меня тут с собой немного снеди осталось, отвечаю, такого ты ещё никогда не пробовал в Норвилле! – предложил иностранец.

– Н-ну… давайте, – почему бы и нет. Чем меньше съем дома, тем больше достанется матушке.

Лист расстегнул тот саквояж, что был при нём в карете. Среди рабочих принадлежностей педагога, обнаружилась банка какой-то бурой гадости и полбуханки хлеба, которую он, видимо, ел в путешествии.

– Это кабачковая икра. В Бритонском королевстве этот овощ не прижился в своё время. Так, что ты обязан её попробовать, Эдгар! – ухмыльнулся Йозеф.

– Ну, давайте, – ответил я, с подозрением глядя на дерьмовидную намазку.

Положив передо мной кусок хлеба с кабачковой икрой, Йозеф с удовольствием начал поглощать такой же, поглядывая на меня. Сглотнув, я откусил немного и чудом не сблевал: мне не доводилось есть человеческие отходы, но скорее всего, они были на вкус, как кабачковая икра, не иначе.

С трудом употребив один бутерброд, я отказался от другого и ждал, пока Лист утолит голод. Не вежливо было бы прерывать трапезу хозяина.

– Я пойду, мистер Лист… – произнёс я, когда Йозеф вдоволь наелся. – Вам же ни с чем больше не нужно помочь?

– Хм, – почесал бородку иностранец. – После того, как поели, можно и развлечься.

Встав из-за стола, он обошёл меня сзади и положил руки мне на плечи. Мурашки пробежались по спине. «Что он им в виду под “развлечься”?» – напрягся я в тот момент.

– Снимай одежду, – прошептал Йозеф.

– За-зачем?

– Я дал твоему отцу сорок клети. Слишком большая сумма, как для подачки нищему бурлаку, не думаешь? – ответил иностранец.

Я дёрнулся вперёд, но его пальцы до синяков сжали плечи. Сердце взорвалось волной адреналина. Тогда я плохо понимал, что именно он собрался со мной сделать, но интуиция подсказывала, что явно ничего хорошего.

– Пустите! – взвизгнул я.

– Не дёргайся, тебе понравится, ху-ху! – он отпустил моё правое плечо взял меня за подбородок, медленно поглаживая.

И я сделал первое, что пришло в голову. Лист взревел, когда мои зубы до треска сжались на его пальцах. Мне на голову обрушился мощнейший подзатыльник и вместе со стулом, я упал вперёд. Йозеф, ругаясь, схватился за сломанные и кровоточащие пальцы.

– Мелкий ублюдок!

– Я наверно пойду!

– Стой, поганец! Тебе конец, дрянь малолетняя! – он полез в карман за чем-то, и я, не рискнув испытывать судьбу, вылетел из квартиры.

Не помню уже как, но я за считанные минуты добрался до дома и, остановившись отдышаться, вошёл в нашу сырую комнатушку.

Матушка уже успела вновь уснуть, но, судя по румянцу на щеках, не голодная. Войдя на кухню, я увидел, неожиданно для себя, отца, который жарил рыбу. На столе лежали хлеб, масло и вяленое масло.

– У тебя рот в крови, упал где-то? – спросил он.

– Д-да… – ответил я, и тут же вытер рукавом губы. – А это, что?

– Купил, – вздохнул Иоганн.

– Да ну? – глаза мои стали шире.

– Что? Я не настолько конченный алкаш, хе-хе! Вот теперь, когда ты дома, можно и пропустить по стаканчику… – и достал из-под стола бутылку дорогого рома, который, наверно, стоил больше, чем остальные продукты на столе.

– Да, чтоб тебя! – сплюнул я и вышел в зал.

На следующий день я, как обычно, пошёл в школу, думая о том, что надо бы срочно найти подработку. «Вот только куда возьмут девятилетнего ребёнка?» Я был готов драить полы и выносить ночные горшки за стариками, лишь бы платили. Хотя бы покрыть обучение в школе, обходившееся в двадцать клети в месяц, не говоря уже о матери и брате. В конце концов, отучившись, я смогу найти достойную работу и полностью покрывать содержание семьи.

– Слышали? У нас новый предмет появится, биология! – обсуждали одноклассники, когда я вошёл.

Поприветствовав друзей и Руту, в частности, я лёг головой на парту, чтобы поспать лишних пять минут до начала урока.

– Добрый день, – вошёл в класс новый преподаватель. Я поднял взгляд на него и мысленно выругался. – Меня зовут Йозеф Лист, я буду вашим учителем биологии, – произнёс пухлый мужчина в очках с перебинтованной правой рукой. – Спешу сообщить, что биология будет вашим основным предметом вплоть до конца обучения, – заметив меня, он едва сумел скрыть хищную, мстительную улыбку.

Срезав, сколько смог, мяса с туши убитого из винтовки оленя, я нарвал в мешок целебных трав для припарок, воспользовавшись лампой. Всё же, уроки биологии, включавшие в себя и ботанику, сгодились на что-то…

Вернувшись к лодке, я обнаружил, что Этна и Марко спят. Стараясь не шуметь, сложил добычу в лодку, после чего, оттолкнувшись одной ногой от берега, залез внутрь и взялся за весло.

– Не наврал… – приоткрыв глаза, произнёс Марко и вновь провалился в сон. Весёлый парень…

Итак, на пути у нас стоит Скильсвилль. Миновать его никак не выйдет, но мне теперь и не хочется. Погода – ни то тёплая зима, ни то холодная осень. В таких условиях, выздоровление им не светит, если и вовсе не простудятся сильнее.

Детям нужен покой. «Тебе тоже, Эдгар», – подметил я. Людоеды меня хорошенько помяли. Кроме того, я всё это время, начиная с пробуждения в клинике Бригга, страдал банально от нехватки крови в организме.

Убив оленя и поборов рвотный рефлекс, я выпил из него столько сколько смог, но это лишь решило проблему недостатка железа. Сама кровь вырабатывается куда дольше, хоть и быстрее, чем у не-мракоборцев. Где-то с месяц, при полноценном питании. С этим тоже огромные проблемы.

Приоритетной целью было найти домик, и не сырой, что будет нелегко, учитывая, что Скильсвилль построен на воде. Прописать детям постельный режим и ежечасно топить печку, при всё при этом, искать еду. В первую очередь, для себя. Консервы полностью отдам Марко и Этне. Я не кулинар, не умею нормально жарить мясо, не исключено, что какие-нибудь ленточные черви поселятся во мне уже после первого опыта готовки. Но я-то справлюсь. А вот дети…

Проплыв несколько часов по Лайме, мы попали в туман. Мне это не понравилось сразу. Достав револьверы, я приказал детям залечь на дно лодки.

Запахло тухлятиной и мокрой древесиной. Мы проплывали по улицам Скильсвилля, которые тут вместо гравиевых дорожек заменяли водоканалы. Сам городок делился на рыбацкий район и охотничий. Дома близ реки – более шаткие, часть обрушилась. Те, что около леса – должны быть сухими и отапливаться дровами. Большим количеством дров, таким, чтобы хватило и себе и соседям на продажу.

Пожалуй, после конца света, только добыча дров и сохранилась, как постоянное ремесло. Разогнать тьму и согреться – были общечеловеческими желаниями во всех концах страны. Поэтому наводная часть Скильсвилля, построенная на озере Ямо, была заброшена задолго до того, как в городишко ворвались нечестивые еретики. Рыбалка больше не имела смысла, ведь вода была отравлена серой гнилью. Водным тварям она никак не вредила, только людям.

– Давайте выбираться, – произнёс я шёпотом. – Я первым залезу на пирс, осмотрюсь. Закутайтесь поплотнее в парусину.

Ступив на прогнивший пирс, я чуть-чуть надавил ногой на доски. Те запросто прогнулись, хоть и не треснули пополам. «Мда, не попрыгаешь».

Аккуратно пройдясь вперёд и выйдя уже на улицу близ домиков с обвалившейся крышей, я всмотрелся вдаль. Лампа позволяла видеть что-либо только в пределах десяти метров. Ни звуков, ни запахов других живых существ я не учуял. Даже, если прокажённые тут и оставались, то давно уже передохли с голоду.

– Можете выходить, – сказал я Этне и Марко и помог им встать на доски. Дотянувшись до мешка с консервами и олениной, забросил его на спину. Затем, повесил на плечо винтовку и взял в одну руку мешочки с патронами. Лампу дал Этне, сам остался с револьвером во второй руке.

Точной дороги я не знал, в Скильсвилле бывал раз в жизни на пути в Бригг и то, уже после конца света. Он тогда активно готовился к обороне. Хотя… сложно назвать обороной пару пушек и бывших селян с вилами против таких же селян, только прокажённых и безумных.

Скильсвилль продержался меньше дня, дав Бриггу возможность чуть лучше самому подготовиться к осаде. Однако следы бойни, что развернулась на пути в столицу, сохранились.

В рыбацком районе, через который выжившие защитники бежали по воде в Бригг, был завален скелетами. Обугленные кости хрустели под ногами вместо снега. Отовсюду торчали вогнанные в стены вилы, топоры, серпы и арбалетные болты. Среди огромной массы давно истлевших костей было сложно отделить одну сторону от другой. Разве что, там, где больше было детских скелетов, понятно, что находились защитники.

Миновав это безумие, мы приблизились к охотничьей половине города. Здесь бои тоже не стихали, но наступление еретиков и защита селян шли куда, как менее отчаянно, чем после того, как последние упёрлись спиной в озеро и прочие пути отступления были заблокированы прокажёнными. Поэтому и трупов было на порядок меньше, а дома – целей.

Проверив несколько хижин, я остановился на той, что была заперта изнутри. Снаружи двери торчало несколько ножей, крыша была чуть опалена, но в отличии от остальных домов, в этой, по крайней мере, не развернулась резня. Расстреляв дверной засов, я первым вошёл внутрь. Попросил Этну дать мне лампу и, как следует осмотрелся.

Внутри всё было на местах: поеденная молью одежда висела на крючке справа от двери, перевёрнутые дном к верху тарелки на столе, не заправленная кровать в углу. «А вот и хозяева».

Напротив входа сидели в обнимку два скелета. Один в рубашке и штанах, другой в платье. Правая рука мужчины лежала на плече женщины, в левой застыл навсегда покрывшийся ржавчиной револьвер. Оба черепа имели сквозные отверстия в районе висков. При том, след от пули в стене был один. «Они ушли из жизни одновременно, одним выстрелом», – кивнул я своим мыслям.

Подойдя к кровати, я пощупал её поверхность рукой. «Пыльная, но чистая». Положив на пол мешки, как следует встряхнул простыню и одеяло.

– Этна, Марко, заходите! – крикнул я детям. – Вот, ложитесь в постель, грейтесь.

Без слов, они меня послушали и, прижавшись друг к дружке, вновь уснули. Я взял грязный кусок парусины, которым они накрывались сразу после подвала и завернул в него тела хозяев, после чего, вынес наружу. Было бы у меня меньше хлопот, я бы даже предал их земле, но увы.

Обойдя хижины сбоку, набрал дров и вернулся внутрь, принявшись топить печку. Довольно скоро тепло распространилось по помещению. Обгоревшая снаружи крыша никак не сказалась на интерьере единственной комнаты в доме. Потолки были целыми и не пропускали холод. А вот засов было нужно починить.

Не сомневаюсь, что прокажённых в округе нет, зато дикие волки с радостью заглянут на огонёк.

Пули, выбили одну из скоб, что удерживала засов. Порывшись на чердаке, я обнаружил ящик с инструментами и мешок гвоздей. Вновь оказавшись на улице, я поставил скобу на пень для колки дров и подровнял вмятину от пули молотком. Вернувшись, тихонько прибил её на место и закрыл дверь.

«Вот теперь в безопасности», – выдохнул я, усаживаясь на кресло.

После сна, можно будет подумать об одежде для Этны и Марко. Заодно, попробую приготовить в печи оленину. Будучи бедняком с самого рождения, я хорошо умел жарить рыбу. А вот мясо, вообще любое, доводилось есть редко. В основном вяленое, с рынка.

Так, чтобы купить свиную шею и самому её пожарить со специями… О таком и мечтать не доводилось. Поэтому и соответствующих навыков я не получил в молодости.

Если так подумать, то что сложного? Ясно, что оленина готовиться дольше, чем рыба. Зато потрошить не надо. Впрочем, от возможных паразитов это не избавляет, поэтому следует жарить очень, очень тщательно!

Сойдясь на этом, я позволил усталости взять надо мной верх. Под конец «дня», раны совсем разболелись. Посильнее закутавшись в плащ и накрыв глаза шляпой, я провалился в сон. Но перед этим опять кое-что вспомнил…

В свой шестой день рождения, я проснулся от запаха вкусной жареной рыбки. Мама встал пораньше, чтобы накрыть стол, чем О послал. Отец предвкушал «законный» повод в очередной раз напиться.

Встав с кровати, я пошёл в ванную, умылся, причесался, почистил уши и прополоскал зубы. Надел парадную рубашку, штаны и гольфы, да деревянные башмаки.

Вошедшая в зал матушка потрепала меня по голове и расцеловала всего, желая самого лучшего, чего только может пожелать мать своему ребёнку. Затем, мы сели за стол.

Помимо рыбы, мы ели салат из картошки, лука и зелени, а в конце, матушка так и вовсе меня ошеломила, принеся с кухни яблочный пирог! «И где она только раздобыла муку на него?!» – воскликнул бы, но мой рот был открыт так широко, что я не мог говорить.

Наевшись до отвала, пришёл черед подарка. Тут, матушка была максимально серьёзной:

– Эдгар, любимый мой сыночек! В этом году я хочу подарить тебе нечто большее, чем карандаши или игрушки.

– Что же это, мамочка? – спросил я.

Улыбнувшись, она протянула мне стопку тетрадей, ручки и карандаши, но только не цветные. А ещё тоненькую книжечку в кожаном переплёте.

– Я скопила денег на то, чтобы полностью оплатить тебе первый семестр в школе. По мере, буду также оплачивать каждый следующий месяц, вплоть до конца учёбы, – ответила матушка.

– Школа? Но это же дорого! Сколько же я должен в ней проучиться?! – воскликнул я.

– Всего девять лет, Эдгар.

– Ого! Да это же целая гора клети!

– Вот-вот, – кивнул отец. – Даже ребёнок понимает, что это бесполезная трата…

– Помолчи, Иоганн, – сверкнула глазами матушка, при том, совершенно не приподнимая голоса. Пожалуй, в этот момент, если бы отец не умолк, то уже матушка начала его колотить, а не наоборот.

– Эдгар, школа – это такое место, которое даст тебе возможность самому зарабатывать клети и жить, пусть и не богато, но с возможностью каждый день есть так, как мы едим только по праздникам. Эта школа не обычная, в ней обучают на врачевателей, а такие люди никогда не остаются без работы.

– Но ведь ты тоже училась в школе! Почему же ты так мало получаешь?

– Видишь ли Эдгар… – вздохнула матушка. – В последнее время, людям куда интересней грабить чужие страны, чем изучать язык собственной. Если бы мы жили в Бригге, нашлось бы не мало мест, куда можно устроиться учителем готики… Но так уж вышло, что мы живём здесь.

– Хорошо, мамочка! Обещаю, я буду учиться лучше всех! – ответил я, и вскочив из-за стола, обнял её.

На следующее утро матушка разбудила меня пораньше. Мы быстро перекусили тем, что осталось со вчера и отправились в мой «новый второй дом», как я его тогда называл.

Школа находилась близко к центру Бригга на перекрестье основных дорог. У входа собралось несколько семей с одним-двумя детьми. Когда городские часы пробили восемь, нас пропустили внутрь, оставив родителей на улице.

Матушка пожелала мне удачи и, помахав рукой, отправила воздушный поцелуй. Я поспешил ответить тем же, но охранник запер дверь перед носом и сказал, чтобы мы не задерживались в проходе, а то ему не охота мёрзнуть.

Оказавшись в холле, мы прождали несколько минут прежде, чем к нам подошёл наш преподаватель по готике – основному предмету первого класса. Я ещё задумался: «Почему матушка не могла бы оказаться на его месте?» – но потом до меня дошло, что, вероятно, этот мужчина работал тут задолго до неё. Лет ему было под шестьдесят, что делало его самым старым человеком на моей памяти на тот момент.

– Значит так, малышня, – прочистив горло, произнёс он, – идёмте за мной. Показываю один раз, завтра сами будете искать аудиторию. Так что, запоминаем.

Выглядел он словно тесто на дрожжах: распухший, обрюзгший, с лужёным брюхом, едва не вываливавшимся из-под шинели, покрытой заплатками, как лицо бездомного – бородавками. Под тремя подбородками нельзя было разглядеть даже ворот рубашки, не то, что шею. Вокруг лысой макушки нелепо произрастали редкие, кучерявые волосы пепельного цвета.

Очки в круглой оправе впились, и будто бы успели врасти в лицо учителя, делая его вид слегка нелепым.

Поднявшись на второй этаж и повернув налево, в самом конце мы нашли дверь нужного кабинета. Призвав нас рассесться, как нам будет удобно, учитель готики плюхнулся на стул, протерев платком взмокший лоб.

– Итак, предлагаю начать со знакомства. А потом я поспрашиваю вас, чтобы понять примерный уровень знаний, – произнёс он.

Общался он с нами, как со взрослыми, невзирая на то, что ребячество ещё было живо в наших детских сердцах.

Моей соседкой по парте оказалась девочка, представившаяся Рутой Яковец. Учитель попросил называть его мистером Гамильтоном. После знакомства, он принялся подзывать нас по одному и просил написать на доске какие-нибудь буквы. Если задача была выполнена без затруднений, как в случае со мной, мистер Гамильтон просил написать любое известное слово на эту букву.

Мне выпала «О», и я без раздумий дописал «твага».

– «Отвага», юный Эдгар… – одобрительно кивнул мистер Гамильтон. – А напиши что-нибудь на «Л».

И я написал «любовь».

– Кто-то уже учил тебя готике? – спросил преподаватель.

– Моя матушка занималась со мной алфавитом, когда у неё хватало на это времени… – робко ответил я.

– Неплохо-неплохо. Пока что, ты показал себя лучше всех, Эдгар. Я даже не побрезгую поставить тебе в первый день двойку.

Получить высший бал, едва переступив порог школы было для меня важнейшим событием того дня! «Как мама-то обрадуется!» – подумал я.

Мистер Гамильтон показался мне хорошим человеком. Наверно, именно это заложило во мне мысль, что уродливыми бывают не только плохие люди.

После урока готики последовала и математика, которую у нас также вёл мистер Гамильтон. Он дал нам десять минут отдыха после часа «обучения», и тогда, ко мне подошла Рута.

– Привет! – поздоровалась она. – Учитель сказал, что ты умный! Давай дружить?

– Ну давай… – ответил я и пожал протянутую руку.

– А тебя правда мама учила? – спросила девочка.

– Ага!

– Круть! А мне папа репетитора нанимал. Но мы с ним не очень ладим, а мама вечно занята, чтобы меня учить…

– Моя мама много работает и тоже нечасто может уделять мне время. Уверен, твоя бы очень хотела проводить больше времени с тобой, если бы могла, – утешил я Руту.

– А где ты живёшь? – перескочила на другую тему Рута.

– Я… – тут пришлось задуматься, адресов-то я не знал на тот момент. – Ну, где-то на окраине Норвилла, ближе к пристани.

– Понятно! – улыбнулась Рута. – А хочешь я покажу тебе свои рисунки?

– Ты взяла их с собой?! – воскликнул я.

– Да не-е-е! Я в тетрадке во время урока нарисовала!

– Нельзя же так! Тетрадки они же стоят, как… как…

– Да ладно тебе! Мне папа ещё купит! – усмехнулась Рута. – А хочешь, вместе что-нибудь нарисуем в моей тетради?

– Я не могу тратить чернила просто так… – посетовал я.

– Да я тебе свою ручку дам, хи-хи! – взяв за руку, она усадила меня обратно за парту и подсунула чистую страницу тетради. Я посмотрел, что было на соседнем, но ничего осознанного там не распознал. «Какие-то чёртики…»

– Что нарисуем? – спросила она.

– Ну, есть одна идея… Раз уж мы подружились, то…

И я набросал на тетрадном листе, как мы с Рутой сидим на ветке большого дерева. Никакого потаенного смысла – просто первое, что пришло в голову.

– Ух ты! Ты так красиво рисуешь! – восхитилась подруга. – А научишь меня также?

– Почему бы и нет? – улыбнулся я в ответ.

«Да, школа мне определённо нравится!»

Проснулся я от какого-то шороха. Поразившись собственной неосторожности, тут же выхватил из кобуры револьвер и направил его в угол комнаты, щёлкнув курком.

– Ах! Не стреляйте! – взвизгнула Этна.

– О… Прости, – выдохнул я и убрал ствол.

– Это вы меня простите. Мне захотелось есть, а вы так сладко спали, что я решила покопаться в мешке сама…

– Называй меня Эдгар, – поправил её. – Не нужно никаких «вы», Этна. Хорошо?

– Хорошо, Эдгар… – шмыгнула носом девчонка.

Я встал с кресла, проверил, как чувствует себя рука, – плечо ныло, но без острой боли, – и подошёл ко столу с припасами. Достал банку тушёнки, открыл её и поставил подогреваться возле печки. Затем, глянул на полку, нашёл несколько тарелок, покрытых паутиной и пылью. «Нет, лучше с банки», – покачала головой и сел за стол.

– Вам с Марко нужна одежда, – сказал я Этне, одетой в кусок парусины

– На детей вряд ли что-то осталось, но если подрезать и подшить взрослые штаны и рубашки, то уже будет что-то. Станки швейные, вряд ли здесь были и до конца света, но надеюсь иголки мы найдём.

– Куда ты направляешься Эдгар? – спросила вдруг Этна.

– Я? – что же, вопрос был довольно сложный. – Не знаю. Может быть, я ищу место, где ещё что-то осталось… Ты ведь никогда не видела света О?

– Нет, но батюшка говорил, что было всё тоже самое, только люди видели дальше своего носа без помощи факела, – ответила девчонка.

– Где ваши родители? – спросил я, догадываясь, что ответ будет неутешительным.

– Их убили… – сглотнув ком в горле, рассказала Этна. – Мы бежали из Бригга по реке и оказались в том доме, где…

– Я понял, можешь не рассказывать, – прервал я. – Что эти отморозки сделали с вами? Они не…

– Насиловали? Нет, – мотнула головой девчонка. – Сказали «больно худощавая, откормить надо». Марко хотели съесть, но тоже сказали, что не сразу, а как подрастёт… Хотели сделать из него забойного поросёнка…

– Неужто эти мрази кормили вас человечиной?! – моя ладонь превратилась в кулак.

– Мы отказывались есть… Но они пропихивали эту еду нам внутрь… – Этна начала плакать. – Как только они уходили, мы всё выплёвывали, хоть часть и успевала усвоиться. От этого, мы начали терять в весе, и тогда эти людоеды начали вставлять нам кляпы. Я боялась захлебнуться рвотой и пришлось всё это проглатывать… Эдгар, ты не представляешь, как мне мерзко на душе от этого…

– Я всё понимаю, – встав со стула, я подошёл к ней и крепко обнял.

– Клянусь, со мной вы больше никогда, ни с чем таким не столкнётесь…

– Я думала покончить с собой… – призналась девчонка. – Но родители завещали мне жить. Потому что только мы с Марко можем передать оставшимся людям учения О…

– Что? – я отодвинулся и посмотрел в её заплаканные глаза.

– С самого рождения отец готовил нас к тому, что в этом мире мы столкнёмся с жестокими тварями, но он также говорил и о том, что ещё есть люди, достойные спасения, – ответила Этна.

– Твой отец был настоящим оптимистом, – хмыкнул я.

– Возможно… – шмыгнула носом девчонка. – Мы с братом зазубрили всю Солару. Букву в букву, слово в слово, даже расположение знаков препинания. Всё для того, чтобы донести священное писание для заблудших душ…

«Солара… Священный талмуд во многих странах этого континента… В ней тысячи страниц, я и сам её ни разу не прочёл до конца, а уж, чтобы выучить дословно…»

– Спешу тебя огорчить, но… – я задумался над тем, как бы помягче подобрать слова, но потом решил, что Этна уже достаточно взрослая. – Боюсь, спасать некого. Большинство заразилось серой гнилью, те кто выжили… Ну, ты сама видела. Остаться человеком проблематично в таких условиях.

– Но ты ведь не такой, как они? – Этна коснулась моей щетинистой щеки.

– Разве это уже не повод попытаться? Ведь рано или поздно все заражённые умрут, и тогда можно будет собрать всех оставшихся людей и…

– Вряд ли что-то путное из этого получится. Да, люди довольно живучие существа и смогут адаптироваться к вечной тьме, но уже через год, а то и меньше, бойня продолжится. Как там говорилось? – «посади двух людей в одну комнату и через три дня получишь войну».

– Нам всё равно некуда идти, верно? – спросила она.

– В целом, да, – качнул головой я.

– Но у меня есть одна идея, – воодушевила меня Этна. – Батюшка, в наших странствиях, рассказывал об отце Севастьяне. Ещё до конца света он предвидел многие изменения в мире и заранее начал строить большую церковь на восточном побережье материка. Батюшка очень уважал отца Севастьяна несмотря на то, что в синоде к нему относились с подозрением. За несколько лет до конца света, он получил от него письмо, в котором Севастьян звал его к себе в поселение. По словам отца Севастьяна, спрятаться от неверных можно будет только в месте, отгороженном скалами. Именно поэтому он и принял решение строиться в долине, куда до конца света ни один человек не пытался бы попасть даже на воздушном шаре.

– Почему тогда твой отец не отправился туда? Где он жил всё это время? – спросил я.

– Батюшка сказывал, что очаги заразы зародились в сердце континента и страны оказались отрезаны не только вечной тьмой, но и армиями прокажённых еретиков, жгущих на своём пути верных и неверных, без разбору. Годы до моего рождения он провёл на передовой, отпевая павших мракоборцев, но с каждым днём еретики отбивали всё новые и новые города и деревни. В конце концов, батюшка перебрался в тыл и встретил маму, после чего, остался работать в отделе религиозной пропаганды, а когда Бригг пал…

– Случилось то, что случилось, – закончил я.

– Мы бежали из столицы немного раньше, когда еретики ещё не сумели преодолеть стены города. Скажи, Эдгар, там совсем никого не осталось? – спросила Этна.

– Нет, – покачал я головой. – Последние церковнослужители и мракоборцы, которые их защищали, погибли при штурме кафедрального собора в центре Бригга. Мне чудом удалось уцелеть, после чего, меня нашёл один человек и выходил… К сожалению, мне пришлось его убить, он подхватил серую гниль.

– Выходит, нам нужно попытаться найти отца Севастьяна, – произнесла девчонка.

– Ты сейчас серьёзно? С твоих же слов, твой отец последний раз связывался с ним за несколько лет до конца света. А это лет тридцать назад было, может чуть меньше. Неизвестно, жив ли этот Севастьян. Не знаю, сколько лет ему было, но три десятилетия хватило бы большинству людей на то, чтобы скончаться и не насильственной смертью, и даже не из-за серой гнили.

– Я всё понимаю, Эдгар, – кивнула Этна. – Но разве у тебя есть идея лучше? – спросила она.

– К сожалению, нет, – согласился я.

«Насколько это безумно – пытаться пересечь полконтинента ради неизвестной цели? – задумался. – С другой стороны, я дал себе клятву идти вперёд, во чтобы то не стало. В этом мире больше нет безопасных мест, но если не сам Севастьян, то хотя бы его поселение живо – у нас есть шанс… У нас… Нет, у Этны и Марко. Мой мир рухнул давно».

– Так ты согласен идти туда? – спросила Этна, спустя несколько минут молчаливых размышлений с моей стороны.

– Идей куда двигаться у меня нет, но в такое путешествие нам без карты никуда. Хотя… Чёрт побери, в отсутствие света О, определить, где восток, а где запад нельзя. Нужен компас.

– Я и не знала, что всё так сложно, – поникла Этна. – Где же взять этот компас? Впервые о нём слышу вообще…

– Не удивительно. Ты ребёнок, а компасы в погасшем мире стали на вес золота. Они и до конца света ценились, но, по крайней мере, их производили. Еретики обрушили большую часть фабрик и складов, где могли лежать компасы. Откуда его взять теперь, я не представляю… – тут я задумался. – Хм. Есть, правда, один трюк, но для него понадобится игла, которую мы, пока что, не нашли.

Тут я услышал, как набухла крышка банки. За разговором, я совсем позабыл про оставленную греться тушёнку. Взяв консерву тряпкой, поставил её на стол и вскрыл ножом. По дому разнёсся запах говядины, плавающей в собственном соку. При виде пищи, живот Этны забурчал так громко, что Марко зашевелился на кровати. Я протянул девочке ложку из походного набора, прихваченного с корабля, и сел напротив, наблюдая за тем, как она утаптывает консервированное мясо, старше себя раза в два.

– Почему ты не ешь? – спросила она.

– Консервы для вас с Марко. Я себе зажарю оленину. Не хочу, чтобы вы подхватили паразитов из-за моих никакущих навыков готовки, – ответил я.

– Тю! Так меня матушка учила готовить, – ответила Этна. – Или как мы, по-твоему, всё это время выживали? Если хочешь, могу прям сейчас начать жарить, только бы посуду подходящую найти…

– Ешь пока, – улыбнулся ей в ответ. – У меня там есть ещё вяленое мясо, перебьюсь им.

Пока Этна уплетала за обе щеки тушёнку, я достал из мешка несколько шматков солонины и присоединился к трапезе. Невзирая на отвратительный вкус, мой рот наполнился слюной, до того редко выпадало мне поесть. В последние дни этому мешал даже не дефицит еды, а количество дел.

– Гипотетически, мы могли бы найти карту, – произнёс я, вспомнив кое о чём. – Хотя сомневаюсь, что в том месте остался хоть клок уцелевшей бумаги.

– Почему? – спросила Этна.

– Огонь. Им нужен был огонь, чтобы разогнать тьму внешнюю, позабыв про то, что внутри у них давно пропасть. Всё, что хорошо горело – сжигали. Не только книги, но и мебель, а то и целые города с деревянными зданиями. Пока что не видно, но через пару дней Бригг тоже начнёт гореть. Причина, по которой за несколько лет Скильсвилль не был спален дотла мне неясна, но скорее всего, им просто не было до него дела из-за отсутствия сухопутного коридора в столицу.

– Что это за место? – внимательно посмотрела на меня девчонка.

– Институт геологии в горах Парамо, совмещённый с обсерваторией. Там располагалась обширная библиотека карт. От простого путеводителя, до маршрутов миграции снегирей. Любая из них бы подошла. Но я не был там ни до, ни после конца света, и не слышал о его судьбе.

– И мы туда отправимся? – спросила Этна.

– Если хотим найти отца Севастьяна, то придётся. Путь не близкий, но нужно определить направление. Я знаю, что от Бригга этот институт располагался примерно в полутора сотнях миль на восток. Поэтому и нужен компас.

– И для него нужна иголка? – поморщилась девчонка.

– Да, а ещё небольшой тазик с водой и кусочек марли. Если продеть намагниченную иголку через бумагу и положить на воду, то кончик укажет север, а ушко на юг. Соответственно, слева – запад, справа – восток.

– Ух ты! – прошептала Этна. – Где ты такому научился?

– В рядах мракоборцев, – улыбнулся ей в ответ.

За нашим разговором, мы не заметили, как Марко принялся ворочаться. Продрав глаза, он встал с кровати, будто ни в чём небывало, и только спустя пару секунд осознал, что на нём нет одежды. Взвизгнув, парнишка тут же закутался в кусок парусины. Этна невольно рассмеялась.

– Знаете, а давайте-ка займёмся поиском одежды для вас, – встал я из-за стола, понимая, что дальше так дело не пойдёт. – Марко, садись, поужинай с сестрой.

– Что сделать? – спросил мальчик.

– Поужинай… Ах да, вы же не знаете, что такое «ужин»… – буркнул я себе под нос. – В общем, это значит – поешь.

– Я как раз проголодался, – довольно облизнулся Марко и сел за стол. Я вручил ему ещё одну ложку из запаса. «Как поедят, нужно будет сделать им припарки».

Повторно осмотрев дом, нашёл за печью лестницу. Взяв подмышку, вышел на улицу и приставил к фронтальной стороне хижины. Отворив небольшую заслонку, пробрался на чердак.

Среди метров паутины и толстых слоёв пыли нашёлся небольшой ящик с инструментами и пару мотков верёвки. «Верёвки много не бывает».

Вернувшись в дом, принялся разбирать. Первым делом, сунул за пояс, покрытый ржавчиной, но оттого не менее крепкий молоток. «Пригодится, как в хозяйстве, так и в драке».

Пила совсем вышла из строя, гвозди вряд ли пригодятся где-то тем более, что они совсем уж заржавели. Впрочем, мешочек с ними я положил к остальным нашим вещам.

– Вот оно! То, что надо, – воскликнул я, достав со дна ящика небольшую шкатулку. Внутри находилась подушечка с иголками и несколько катушек чёрной нити.

Порыскав в сундуке, я нашёл несколько рубашек, пару брюк, безрукавный тулуп из овчинки и мужскую шинель. Платья и юбки даже трогать не стал: для путешествия лучше всего Этне одеть не стесняющую движения мужскую одежду.

Лишнее, что могло пригодиться, сложил в мешок. Рубашка, что была на мне с самого пробуждения, давно износилась, потеряла три пуговицы и дурно пахла кровью, потом и мазями для компресса.

Наложив на повреждённый сустав сухой бондаж, я нацепил новенькую серую рубаху. «Чуть великовата, правда, но пойдёт».

– А, ну ка, примерьте, – произнёс я, когда дети покончили с тушёнкой.

Марко я вручил тулуп. Он был ему как раз по размеру. Этне досталась куртка. Верхняя одежда, включая рубашки, была длинновата в рукавах, но я решил оставить как есть. Всё-таки, они ещё вырастут, да и подвернуть рукава можно. Чего не скажешь о штанах. Они были слишком длинные для Марко. Этна же наступала пятками на штанины. Не критично, но в мире кромешной темноты можно легко споткнуться даже из-за такой мелочи. Придётся подшить. Но так, чтобы, если другой одежды не найдётся, всегда можно было бы распороть нитки и вернуть брюкам прежнюю длину.

Помассировав виски, я взялся за работу. И неожиданно столкнулся с трудностью, о которой и не догадывался.

– Чёрт… – вздохнул я, потирая глаза.

Нить не желала проходить сквозь ушко. Точнее, мне каждый раз казалось, будто бы она это сделала, но в следующую секунду убеждался в обратном. Как не пытался – то приближая, то отдаляя – всё выглядело слишком расплывчато.

«Мои глаза давно не отдыхали, и к свету надо привыкнуть…» – сказал я сам себе.

Мотнул головой.

«Кому ты врёшь, Эдгар? Ты просто состарился. Скоро начнёшь жаловаться на боли в коленях и спине, слух начнёт ухудшаться… Пара лет, и мне, так и так конец, постоять за себя не хватит сил. Хочется, конечно, узнать точный возраст, тогда можно было бы прикинуть, сколько мне осталось».

– Эдгар, тебе помочь? – спросила Этна, подойдя ближе.

– Да, просунь нить в ушко, а то я что-то плохо вижу, – несколько стыдливо прозвучало из моих уст.

– Да давай я сама всё подошью, мама меня научила, – произнесла девчонка. – Мы вовсе не так беспомощны, какими выглядим! – улыбнулась она.

– Ну, если так, то… – потёр я уставшие глаза.

– Ложись спать, – настояла Этна. – Ты уже достаточно позаботился о нас, теперь мы позаботимся о тебе. Нам всё равно тут ничего не грозит.

– Как знать, – ответил я. – Хорошо, посплю, но одним глазом. Кто-то должен среагировать в случае опасности.

– Дядь, а дай-ка мне ружьишко! – воскликнул Марко.

– Тебе? Хах, стрелять-то хоть умеешь? – малец меня удивил своей отважностью.

– Отец рассказывал, да и ничего сложного в том, чтобы нажать на курок – нет, – ответил мальчишка.

– Тебя отдачей унесёт.

Учитывая, что все мы жили впроголодь, для своих десяти лет, Марко был слишком мелким, метра полтора ростом, может. Даже мне, старику, брать питательные вещества для поддержания тонуса было неоткуда. А уж растущему организму…

Точно также, как Филимон обрёк меня на мучительное существование, спасши жизнь, родители Этны и Марко, в некоторой степени, обошлись с ними жестоко. «Они даже света О не видели в своей жизни, и не увидят… Их кожа бледна с рождения. Боюсь, они ослепнут, если рассвет вдруг снова воцарится над Землёй».

– Ну и пусть унесёт, зато ты проснёшься от выстрела! – ответил Марко. – А до этого – можешь спокойно поспать.

– Хм, ну… Уговорили.

Отдав швейный набор Этне, я развали в кресле, держа руку на кобуре. Прикрыв лицо шляпой, сам не заметил, как начал проваливаться в сон.

Мне было шестнадцать, когда Ольгерду стукнуло восемь. Мне оставалось учиться всего ничего, тогда, как брат только перешёл во второй класс. Я пахал на двух работах, чтобы нам обоим хватало на покрытие школы. А ведь ещё нужно было жить на что-то.

В последние года два, отец завязал пить. Вынужден был завязать, ибо желание никуда не делось. Мне не составило труда определить причину, ведь я учился на доктора.

В суставах Иоганна скопилось слишком много солей от постоянных попоек и питания теми объедками, что мне удавалось раздобыть на ужин. В конце концов, он потерял возможность ходить, и судя по всему, рано или поздно перестал бы шевелить руками.

Костяшки его пальцев округлились, он не мог даже до конца сжать их в кулак. Пришлось подкладывать под отца пелёнки, чтобы не разводить срач, пока меня не было дома.

Честно говоря, я хоть и ненавидел отца за своё детство, но какая-то привязанность, глубоко в душе, осталась. Он выглядел жалко и стал натуральной обузой. Я знал, что если не приготовлю с утра хоть что-нибудь, то Иоганн и Ольгерд помрут с голоду.

Брат… Его недоношенность сказалась на его здоровье. Мы заметили это уже после того, как матушки не стало. Он встал на ноги только к четырём годам. Но передвигаться без помощи костылей, так и не научился.

Ольгерд страдал от нарушения нервной системы, которая сказывалась на моторике. Да, он мог ходить и даже подтирать себе задницу, но взять нож в руки и начистить картошки, было для него непосильным трудом.

«Господь, за что всё это свалилось на меня…» – ложась спать, каждый раз думал я.

К своим шестнадцати годам, я был вынужден кормить двоих инвалидов, один из которых только начал постигать жизнь. Иной раз, греховные мысли посещали мою голову: «Спокойней, Эдгар, отцу недолго осталось, скоро, тебе не придётся его кормить».

И в один день его не стало… Проклятый день.

Потому что к нам пришёл пристав и сообщил, что квартира, выделенная Иоганну, принадлежала государству. А поскольку ни я, ни Ольгерд, не были ветеранами войны 1639-го года, то и проживать в ней нам не положено.

Я понимал, конечно, что со смертью отца, мы лишимся его пособия в нелишних десять клети, но оказаться на улице с братом-инвалидом…

Да простит меня О, но я раздумывал о петле. Ольгерда бы отправили по приютам, и хотя о пренебрежительном отношении к пациентам в них известно, трёхразовое питание и крыша над головой ему были гарантированы.

У нас не осталось родственников в Норвилле. Матушка сама была из приюта, а братья отца остались где-то в Паладре и не знали о его судьбе, как и о том, что у них есть племянники. Скорее всего, их в живых-то и не было уже.

– Ты сейчас серьёзно? – спросила Рута, когда я пришёл в школу на следующий день, как нас выселили. – Ублюдки, чтоб им эта квартира поперёк горла стала!

– Не ругайся, это делу не поможет… – потерев уставшие глаза с чёрными кругами, ответил я.

– «Не ругайся»?! Да я в шоке, Эд! Ты понимаешь, что с приходом заморозков вы окоченеете досмерти?! И где ты вообще сейчас планируешь жить? – опёрлась на парту Рута.

– Я разбил палатку в квартале бездомных, сейчас мы живём там. Стираем вещи в реке, спим на кучке драных мешков… Зато там много еды в виде крыс. Нужно их хорошенько жарить, чтобы не подцепить столбняк, но в остальном…

– Эд, ты считаешь это нормальным?! – воскликнула Рута. – Говоришь так, словно всю жизнь так жил!

– Рута, пожалуйста, – я посмотрел на неё умоляющими глазами, – не напоминай… Я пытаюсь… пытаюсь…

– Эдгар, ты плачешь? – выпучила свои прекрасные, нежно-голубые глаза девушка.

– А? – я коснулся щеки. Действительно, вся намокла. «Как я не заметил…»

– Господи… – Рута села за парту и обняла меня, прижав к груди и закрыв так, чтобы остальные не могли видеть моих слёз. – Ну же… поплачь, станет легче.

Не знаю почему, но в этот момент меня прорвало. Столько лет я старался держать в себе накопившееся дерьмо, что просто не мог остановиться, когда плотина дала трещину.

Мне было больно и обидно. За себя, за Ольгерда, за матушку. Да даже за отца, чёрт побери! Никто из нас не знал хорошей жизни. Родителям, в некоторой степени, повезло. Они своё отмучались в этом мире…

– Приходите ко мне, – произнесла Рута, когда я чуть успокоился. – После смерти бабушки я живу одна уже несколько лет. Родители навещают только по праздникам, деньги на учёбу они отсылают напрямую директору.

– Мне как-то неудобно…

– А спать на земле, укрытой мешками, удобно?! – упрекнула Рута. – Эд, ты мой единственный друг, я не могу смотреть на тебя в таком состоянии!

– Но… я…

– Никаких «но»! – мотнула головой девушка. – И не переживай: тебе больше не придётся раскошеливаться на еду и жильё. Родители дают мне с лихвой, я столько не ем, сколько денег они отправляют на харчи. Только не надо сейчас ломаться! Я вижу, как тебе плохо, и внутри, и снаружи. Насчёт первого не обещаю, но второе – можно решить уже сегодня.

– Х-хорошо… – ответил я.

Я успел привести себя в порядок до того, как одноклассники ввалились в кабинет. Только покрасневшие глаза намекали на произошедшее, но всем остальным, кроме Руты, было более, чем плевать на мой внешний вид.

Вру. Был ещё один человек… Глубоко ненавидимый всем сердцем и душой. Тот, ради кого я нарушил главную заповедь: не просить О ниспослать кару другому. Читая затёртую и немного поеденную крысами книжку перед сном в качестве утешения, я слал проклятия, вспоминая имя Йозефа Листа.

За прошедшие восемь лет он изменился, как мне казалось, даже в лучшую сторону. Стал стройнее, складки жира на подбородке сменились возрастными морщинами под глазами, волосы потускнели, придавая с виду, обычному мужчине, оттенок мудрости.

«Тварь, мразь, ублюдок! Чтоб ты сдох в муках!»

– Вы плакали, мистер Радский? – спросил учитель биологии – ключевого предмета для нашей специальности.

– С чего вы взяли, мистер Лист? И с чего вы взяли, что об этом должен знать остальной класс? – ответил я осевшим голосом.

– Быть может, кто-то Вас обидел. Я ведь должен знать, что происходит в моём классе? – облизнулся Йозеф.

Тут стоит упомянуть, что, когда мы учились в шестом классе, мистер Гамильтон заболел красной смертью и скоропостижно скончался через несколько дней, выкашляв лёгкие. После чего, Лист выступил с инициативой взять наш класс под своё руководство.

«Как назло, урод!»

– Вам не о чем беспокоиться, мистер Лист, – ответил я.

– Ну тогда начнём опрос. Расскажите-ка мне о процессе кровопускания…

Почти пол-урока он гонял меня по всем темам. Задавал сложные вопросы вперемешку с элементарными, пока не поймал на оговорке.

– Что же вы так, мистер Радский… Ноль! – цокнул, покачав головой, Лист и поставил мне низшую оценку. – Если захотите исправить, вы знаете во сколько у меня консультации, ху-ху!

– Знаю, сэр… – мне хотелось плюнуть в эту рожу, а затем размолотить в кровавую кашу кулаками.

После урока с Листом, шли химия, курсы оказания первой медицинской помощи и очередной поход в ближайший морг, где патологоанатомы разделывали бездомного, умершего от переохлаждения. Насчёт последнего, я всегда думал: «К чему нам показывать мёртвой человеческое тело изнутри, если это даже не наша работа? В конце концов, мы учимся на тех, кто должен не допустить, чтобы человек оказался на разделочном столе…»

В конце дня, ближе к четырём часам вечера, нас отпустили по домам. Я думал как-нибудь улизнуть от Руты, но девушка выцепила меня за локоть из толпы практикантов. И мы направились обратно в школу, чтобы забрать Ольгерда.

Когда впереди показалась входная калитка, я заметил толпу второклассников, которые кого-то окружили. А затем, до ушей донёсся и знакомый голос, обуянный нотами паники и обиды.

«Ольгерд!» – подумал я, и бросив портфель на землю, под недоумевающие возгласы Руты, рванул к мелкотне.

Будто хирургический расширитель, вцепившись в плечи, я разжал брешь в стене из хулиганов и увидел брата на земле. Один из ублюдков, видимо, глава шайки, держал в руках костыли Ольгерда.

– Ты кто такой?! – возмутились малолетние засранцы.

– Это вы кто такие?! – рявкнул я. – Что вы себе позволяете, сволочи?!

– За бездомного решил впрячься?! – фыркнул рыжий мальчишка, удерживавший костыли Ольгерда.

– Эдгар… – всхлипнул брат, потупив взгляд и сдерживая слёзы. На подбородке его была ссадина, рукава куртки, в районе локтей, порваны, а колени сбиты.

В моём поступке не было ни капли правильного, даже, если рассматривать всё с позиции того, что я защищал единственного родного человека, который у меня остался. Но мне было глубоко наплевать в тот момент.

«Они. Обидели. Братика».

Последний подарок покойной матушки… Лишь когда я взял того хулиганы за торчащие красные уши, и вонзился коленом под дышло, я до конца смог осознать, что пусть Ольгерд и является обузой, хоть и не по собственному желанию, но он – единственное, за что мне ещё есть смысл держаться в этом мире.

«Никто. Ни один человек на всём белом свете, не имеет права обижать моего брата!»

Я отпустил того рыжего мальчугана, лишь когда он зарыдал во всю глотку. Не до конца понимая произошедшее, я поднял костыли и всучил их ошарашенной Руте, а сам взял на руки Ольгерда.

Да. Прямо посреди улицы взрослый парень отпинал второклассника до полусмерти. Не думал, что когда-нибудь скажу это, но… «Спасибо тебе Господи, что в Норвилле полиция не интересовалась делами бедняков!»

Отнеся брата на квартиру подруги, я отправился в квартал бездомных за нашими вещами. Взял чемодан с одеждой и игрушками Ольгерда. Посуду и столовые принадлежности бросил, у Руты хватит ложек и тарелок.

Спустившись к реке, приподнял камень и раскопал руками в песчаной земле небольшой мешочек со сбережениями. Хранить клети в палатке, и даже у себя в карманах, было небезопасно – свистнут в два счёта.

У меня было всего двадцать серебряных монет до конца месяца, тогда, как на оплату учёбы, было необходимо минимум шестьдесят – по тридцать за меня и Ольгерда. И это не считая еды, которой мы не видели, толком.

Вернувшись на квартиру к Руте, я застал брата спящим. Девушка накормила его, и помогла принять горячую ванну. Молча взглянув на меня, она поставила воду на чай и сделала парочку бутербродов.

– Я не осуждаю тебя, Эд, – произнесла, наконец, она. – Но, что скажут в школе?

– Догадываюсь… – ответил я, заметив то, как безразлично прозвучали слова.

Эх, если бы я доучился до конца, то стал бы высокооплачиваемым лекарем при больнице… Клиенты из числа обеспеченных граждан Норвилла строились бы в очередь к моему кабинету.

Но увы! Надежды матушки рассыпались в прах, когда на следующий день я явился к Йозефу. Учитель не пустил меня на урок, но позвал к себе на перемене.

Выгнав оставшихся в классе, он запер дверь и, по традиции, ехидно улыбнувшись, вернулся за стол.

– До меня уже дошла весть о том, что Вы вчера натворили, мистер Радский.

– Меня исключат? – спросил я.

– Официально, конечно же, никто никого никогда не исключал. Школе не выгодно терять учеников, которые платят по тридцать клети с души. Но учитывая, что Вам осталось учиться меньше месяца… Директор очень дорожит репутацией этого места. Драки бывали и раньше, но никогда – между старшеклассником и учеником начальной школы. Поэтому, решением педсовета было заключено, что Ваше дальнейшее пребывание здесь – нежелательно.

– Вот как… Тогда приятно было с Вами поработать, мистер Лист, – слукавил я.

– Постой! – остановил меня преподаватель. – Как я уже и сказал, решение педсовета никакими законами не подкреплено. Но они сделают всё для того, чтобы Вы, мистер Радский, не сдали контрольные тесты перед выпуском. Это значит, что скорее всего, Вам без объяснения причины поставят десять нулей по всем предметам, однако… Я бы мог убедить совет и директора этого не делать, – ухмыльнулся Йозеф. – В конце концов, Вы исправно платили все девять лет, да и оценки у вас хорошие несмотря на то, что Вы частенько оставались на дополнительные занятия по моим предметам, ху-ху! Будет жаль оборвать всё на корню почти у самого финала, – покачал он головой.

– На что же Вы намекаете? – спросил я, обнажая зубы и отвернув голову.

– Эдгар, давай будем на «ты», – мягко произнёс Лист. – Я столько лет этого ждал… – он подошёл ко мне, но я отвернулся. И тогда, мужеложец коснулся моих плеч, легонько массируя. – Несмотря на всё твоё упрямство, я никогда не переходил через черту.

«Ну да! Если не считать таких вот моментов!» – прошипел я про себя, вспоминая годы домогательств и рукоприкладства, когда Лист бил меня указкой по ягодицам за неправильные ответы на дополнительных занятиях.

– Прошу, милый Эдгар, всего одна ночь… – произнёс горе-искуситель. – Твоя дальнейшая жизнь зависит от того, помогу я тебе или нет. Хорошенько подумай об этом! – продолжил он, усиливая нажатие на плечи.

– Нет, – ответил я. – Моя жизнь ни от кого не зависит. Так, что убери от меня свои поганые лапы, ублюдок, или я тебе их вырву!

Лист отшатнулся на зад, глядя в мои покрасневшие глаза. Впервые он услышал в свою сторону угрозу. Впервые был отвергнут своей любимой жертвой.

– Ха… – нервно усмехнулся Йозеф. – Ха-ха! – смех усилился. – Ну и пожалуйста! Завтра ты сюда уже не попадёшь! Все эти годы пойдут коту под хвост, Эдгар! Ты останешься никем! – выкрикнул учитель. – А твой брат… Ху-ху! Надеюсь, он окажется сговорчивей…

Мой кулак в один миг впился в солнечное сплетение Листа. Ублюдок замер с раскрытым ртом, пытаясь поймать хоть глоток воздуха.

– Забудь о нас! – прошипел я, глядя в его испуганные глаза, метающиеся по кабинету. Чёртов педофил закрыл дверь кабинета на ключ, но так уж вышло, что он оказался спиной к выходу! И ничто не могло спасти его от расправы, если бы я захотел её учинить, разве что, прыжок в окно с третьего этажа. – Или я заставлю тебя это сделать!

Отняв руку от груди Йозефа, я толкнул его на стул и взял со стола ключи. Открыв дверь, бросил связку ему в лицо. Как раз прозвучал колокольчик, оповестивший о начале урока. Навстречу мне шли уже бывшие одноклассники, а с ними и Рута. Девушка немо спросила: «Ну что?»

И я взглядом дал понять: «Всё кончено».

Впервые за долгое время, я проснулся от того, что достаточно хорошо поспал. Никто не будил меня выстрелами, звуками трескающейся древесины или ударами в дверь.

Было очень тепло, даже немного жарковато. Решив приподнять шляпу, я понял, что накрыт чем-то. Оказалось, что своим плащом. Взглянув на неё, заметил аккуратные заплатки из кожи. Не чета тем, что ставил Филимон или я сам.

Острым нюхом учуял запах жарящегося мяса. Убрав с лица козырёк шляпы, я увидел Руту, которая жарила на сковороде оленину.

То есть Этну…

– Я всё же решила немного подрезать рукава куртки, а из остатков подлатала твой плащ, – ответила на незаданный вопрос девчушка.

– Сковорода, – куда больше волновало меня другое. – На посуде могла остаться серая гниль. И я не помню, чтобы в этом доме была сковорода.

– Ты прав. Я нашла её в соседнем, отмыла от сажи в реке и полила спиртом из сундука. Родители всегда так дезинфицировали полезные находки.

– В воду хоть руками не лезла?

– Нет, держалась за ручку.

– Хух… Погоди! А с чего ты вообще решила идти на улицу?! Там же опасно! – взволновался я.

– Да кто тут на нас может напасть? – пожала плечами Этна.

– Те же волки! Вы с Марко не заражены, и не являетесь мракоборцами, вас с удовольствием съедят лесные хищники!

– Я передвигалась тихо, – ответила девчонка.

– В общем… – я встал со стула. – Впредь, пожалуйста, предупреждай о подобном! А лучше, если я буду рядом во время таких «прогулок».

– Ты просто так хорошо спал… – виновато произнесла Этна. – Мне не хотелось тебя будить.

– Понимаю, но всё же. Не стоит так рисковать ради меня. Можно было сходить за сковородой и после моего пробуждения.

– Но тогда ты делал бы это голодным, – ответила она.

«Она заботится обо мне… Это приятно, но куда сильнее, я переживаю о том, что может произойти непоправимое…»

– Ладно, забыли, – сказал я, и уселся за стол. Этна подала оленину ко столу и посыпала солью из мешочка, что я прихватил с корабля.

Втроём, мы молча уплетали мясо. Я догадывался, что Этна захочет отдать большую часть мне, ведь они с Марко и так наелись консерв перед этим. Поэтому, я ел медленно, тщательно прожёвывая каждый кусок, чтобы ненасытный детский аппетит сделал своё дело. Им сейчас очень нужны питательные вещества, причём разные.

«Овощей бы раздобыть, для клетчатки… Но их никто не выращивал после конца света. Поэтому проблемы с пищеварением стали третьей по популярности причиной смерти после убийства и заражения серой гнилью, переплюнув даже красную смерть на пике бушевания. Нельзя было объедаться мясом, это грозило гниением изнутри. Но Этна и Марко слишком истощены, их молодые организмы быстро переварят всё в энергию», – размышлял я, прожёвывая всего лишь второй кусок.

Закончив с трапезой, дети вновь легли в постель, на сей раз, одетые в подшитую Этной одежду. Я же, занялся приготовлением мазей и припарок. Поставил кипятиться воду, порезал остатки парусины, растолок коренья и листья в ступке.

Сделав всё, как подобает, вновь попросил детей раздеться. Осмотрел раны: покраснения вокруг порезов и царапин исчезли, кожа приняла «здоровый» бледный оттенок, присущий всем людям на Земле, кто ещё был жив. Гнойные нарывы почти пропали, ссадины и царапины покрылись коричневой коркой, а синяки уменьшились.

Наложив повязки, я уложил Этну и Марко спать. По старинке, они прижались друг к дружке, согревая себя таким образом.

Усевшись в кресло, стал думать: «Действительно ли мы отправимся в такую даль? Выбор и правда невелик. Точнее сказать, его и нет. Можно попытаться найти этого отца Севастьяна или просто сидеть на месте. Что же, по крайней мере, пока дети полностью не выздоровят, я никуда не собираюсь уходить».

Вспомнил про то, что нужно определить направление. Я был полностью бодр и решил заняться изготовлением самодельного компаса. Набрав воды в деревянную маску, я взял ржавую иглу и принялся натирать её между двух, таких же ржавых, ножей. Много времени ушло, ибо я точно не знал, намагничена она уже или нет: магнита, чтобы проверить, под рукой не было.

Взяв кусочек марли из короба с материалами, я вырезал кружочек и продел в него иглу. Положил в воду. Стрелка-кончил показала, что север находится позади меня.

«Значит, идём на восток от Бригга, к институту геологии».

Прошла неделя. Мы почти не покидали пределов хижины. Мяса оленя хватило дня на четыре, потом я вышел на рыбалку, вырезав копьё из рукояти метлы. Хорошо, что я был правшой и рабочий сустав никак не пострадал за эти дни. «Удивительно, даже…»

Дети исправно питались мясом, один раз, я сходил в перелесок за травами, чтобы хватило на неделю чаепитий. Кое-какие съедобные ягоды заменили им витамины и клетчатку. Припарки, мази и компрессы моего авторского приготовления помогли рассосаться синякам и гематомам, глубокие и поверхностные раны затянулись, где-то, конечно, оставив шрамы на всю жизнь.

Под конец нашей остановки в Скильсвилле, Этна и Марко порядком поднабрали в весе и, хотя сказать, что они стали похожи на хомяков, вряд ли получится – впадины на щеках полностью исчезли.

Моё растормошённое плечо почти восстановилось, но резкие движения всё ещё вызывали боль. Рёбра больше не беспокоили, но проверять насколько хорошо себя чувствует грудная клетка не хотелось.

В общем и целом, ситуация была, как никогда спокойной: еретики и войны за спасение остатков святынь остались позади. Серая гниль уничтожит себя сама, а вслед за ней – и возможные остатки человечества. Но, если кто-то и выживет, так это – Этна и Марко. Уж я об этом позабочусь.

А дальше… Эх, хотелось бы знать, что дальше! Но люди были лишены этого дара с самого своего зарождения на Земле.

Можно было только предполагать, как круто может обернуться твоя жизнь в следующий миг. И почему-то, с появлением этих детей в моей жизни, мне начало казаться, что не всё кончено. Ведь, когда я проснулся в лазарете Бригга и обнаружил вокруг лишь кучи трупов и агонизирующее общество, сошедшее с ума, то и представить не мог, что через пару суток встречу кого-то, кто будет нуждаться в моей защите, как и прежде.

Решив найти для Этны и Марко безопасное убежище на долгие годы вперёд, я составил план путешествия. Найти карту в окрестных домах не вышло, всю бумагу пожгли, а уцелевшем доме, где мы остановились, её не было.

Мне было известно направление, но в рамках географии нашего мира, восток – это всё, что по правую руку от севера. Ещё я знал примерное расстояние, но тут тоже было – постольку-поскольку. Если, идя по дороге, мы упрёмся в горы, то за несколько недель исследования подножий, рано или поздно, найдём проход к институту. «Ключевое слово “если”. Мы можем запросто пройти мимо них или упереться в другое препятствие по пути. Я может и учил в школе географию, но сам никогда не путешествовал по миру, а это совсем иной уровень знаний».

В конце концов, выход нашёлся. Если пройтись от Скильсвилля на север, а затем повернуть на восток, то можно будет выйти на столичный тракт, идущий чуть ли не через всё Бритонское королевство до самой границы.

Мы принялись собираться, как только я сообщил о плане Этне и Марко. В этом плане, им оставалось только надеяться на мои туманные воспоминания о старом мире. Эта мысль меня беспокоила…

«Я должен их защищать, но делать это, как можно меньшей ценой для собственного здоровья. Иначе, все трое – трупы».

Перед тем, как выдвигаться, я сходил в лес и подстрелил оленя, а также нескольких зайцев. Меня не так сильно интересовало их мясо, как шкуры. Очистив их от мяса и жира и высушив возле огня, Этна сшила себе и Марко шапки и варежки, а также сделала брату новенькую куртку, которую он одел поверх тулупа.

Климат на планете нельзя было назвать иначе, как «мистическим». Снега не было, но на некоторых металлических поверхностях присутствовал иней. Было холодно, как зимой, в декабре, и так всё время.

Учитывая, что свет О погас, а от Луны осталось лишь полое кольцо света, рано или поздно, Земля должна была превратиться в ледяную пустошь. Но по прошествии двадцати с лишним лет, остатки человечества всё ещё ютились меж развалин цивилизаций и даже умудрялись делать детей.

Я не был силён в астрономии, но даже мне было интересно: как может исчезнуть О? Что стало причиной? И можно ли обернуть этот катаклизм вспять? Ладно, на счёт последнего сомнений не было – Господь наказал всех нас, и поделом, хотя…

«Не всех… Нельзя было всех…»

Впрочем, как я, грешный червь, могу судить Господа? Его ангелы пощадили мою душу, и не низвергли, как Кемеля, в геенну огненную. Значит, план был и на меня. И на Этну с Марко… Да, эта мысль меня успокаивала, когда я погружался в пучину сомнений.

«Чёртов пессимист, гони дурные мысли прочь! Ты всё ещё жив, старик!»

– Вы готовы? – спросил я детей перед тем, как закрыть дверь нашего домика. Может, он ещё сослужит кому-то службу, кто наткнётся на это место. Пусть и маловероятно… Я оставил внутри немного дров, чтобы неизвестный путник мог растопить печь.

Взвалив на себя мешки с вяленым мясом, консервами и патронами, а также ружьё, я поручил Марко нести нашу немногочисленную утварь, вроде вилок, ложек, трёх мисок, котелка и сковороды. Этна взяла на себя котомку с одеждой и материалами для заплаток.

На десятый день, мы, наконец, двинулись в путь, по намеченному мною маршруту. Шли вдоль широкой тропы, через лес. Запах серой гнили, источаемый мною, отпугивал диких зверей не хуже ружья на плече.

– Батюшка рассказывал, что в прошлом, люди любили гулять по лесу. А сейчас, это делать опасно… – произнесла Этна.

– Раньше тоже было опасно. Только бояться приходилось не зверей, а грабителей и разбойников, – ответил я.

– Зачем они этим занимались? Еды ведь было больше, – поинтересовалась девчонка.

– Было. Но в руках богатых людей. Разбойники сами были бедняками и отнимали у других бедняков деньги, чтобы купить еды.

– Деньги? – удивилась Этна. – Что это?

– Ну, это такие круглые металлические блестяшки из металла. Люди меняли их на еду и вещи. Это называлось «экономикой».

– Вспомнил! – воскликнул Марко. – Как-то раз, мы с папой вышли на разведку, пока Этни сидела с мамой, и нашли в одном из покосившихся зданий целую гору блестяшек жёлтого цвета.

– Наверно, это был банк, – кивнул я.

– Выходит, если бы я нашёл этот самый «банк» до того, как свет в мире погас, я был бы богат? И можно было бы купить много-много-премного еды?!

– Да, – улыбнулся я, – ты бы купил много-много-премного всего, но… – тут я поправил шляпу. – Вряд ли ты бы стал богаче.

Марко, кажись, не понял смысла моей фразы, и просто замолчал. Тем для разговоров у нас было не так много. Все просто хотели выжить и добраться до следующего перевала. Ночевать средь леса было невозможно.

И дело вовсе не в волках…

Пройдя налегке с десяток километров, до моих старых, поросших внутри пухом ушей, стали доноситься громкие голоса озверевших еретиков. Они шли, совершенно не опасаясь диких зверей, серая гниль делала своё дело. Хруст веток под ногами и ругательства, от которых даже ангелы бы заплакали кровью, выдал их за несколько километров от того места, где мы должны были встретиться.

Мракоборцы называли такие скопления «походом». В отличие от тех прокажённых, что штурмовали Бригг и города перед ним, походы собирались из людей (или уже нелюдей), растерявших не только свои сны, желания и мечты, но и осколки личности.

Они бродили по территориям, давно оставленным, как Богом, так и адекватной частью населения Земли. Если еретики верили, что во всех их бедах виновата церковь и её служители, и убивали их, как на войне, то прокажённые, собравшиеся в «поход», полностью отдавались самым низменным человеческим желаниям. Убийства ради убийств. Похоть во имя похоти.

Тот ублюдок, что разделывал девушку посреди квартиры в Бригге, как раз был на последних стадиях разложения. Успокаивало только одно: период «походов» длился не так долго. Серая гниль имела странный порядок умерщвления человека.

Сначала, она забирала всё сокровенное, что в нём было. Затем, начинались внешние метаморфозы, человек слаб, и половина погибала на этом этапе, но те, кто его переживали, наоборот, будто открывали в себе второе дыхание. Расцветали, начинали бегать, прыгать и, с позволения сказать, «веселиться».

Вот только в этом беснующемся теле не было личности. А спустя пару лет, в худшем случае, человек всё равно погибал.

– Дети, аккуратно движемся за мной. Смотрите под ноги, ничем не хрустите, – шёпотом сказал я, когда голоса приблизились к нам на расстояние в полкилометра.

Отойдя подальше от дороги, я спрятал Этну и Марко в низине холма, а сам затаился за деревом.

Первые члены «похода» показались минут через пять: двое обнажённых, перемазанных калом мужчин, выбежали сразиться, используя собственные кулаки и тяжёлые палки на манер дубин.

Один разбил палицу о голову другого, сорвав с макушки кусочек скальпа с волосами. Опешивший на мгновение прокажённый, бросился в контратаку, сомкнув челюсти на носу противника. Брызнул фонтан крови из обрубленного хряща. Познавший вкус плоти повалил соперника на землю, нанося ему множественные удары по голове. Лежачий стиснул пальцы на предплечьях врага, отделяя от его правого предплечья кусок плоти с мышцами.

Но на счастье верхнего, рядом оказался камень, размером с кулак. Им-то он и проломил голову лежачего, успокоив того на веки вечные.

Заражённый ознаменовал свою победу истеричным смехом и, поднявшись на ноги, помочился на убитого. Спустя несколько секунд, подтянулись и остальные участники «похода». Посмеявшись над трупом, они развели костёр посередь дороги, используя для розжига листы бумаги и засохший кал, после чего, принялись жарить распотрошённого мужчину.

Увиденное не заставило меня пошевелить ни единым мускулом. «Видал и не такое», – хмыкнул себе под нос, не выпуская стаю заражённых из виду. Всего их насчитал двенадцать человек, но учитывая стадию разложения, каждый из них мог стоить мне жизни в открытом бою.

«Да и не зачем вас убивать. Сами справитесь прекрасно».

Они должны были закончить свою трапезу через несколько часов и, возможно, перейти к оргии, после которой легли бы спать. Да, так обычно и происходило… Но в этот раз, кто-то из детей случайно сломал ветку.

И хвала О, если он ещё присутствовал в этом мире, что из всей оравы чавкающих человечиной ублюдков, только один обернулся на шум.

– Олень… – произнёс он, утерев окровавленную бороду. – Насиловать!

– Этна! – шикнул я. – Отползайте! – а сам встал спиной к дереву.

Прокажённый старик, лет сорока на вид, поднял лежавший рядом с ним ржавый серп, и направился в сторону нашей посадки. Моя рука легла на рукоять молотка, найденного в Скильсвилле.

Ублюдок прошёл мимо моего дерева и двинул вниз, в сторону канавы, где секундой ранее прятались дети. Этна успела скрыться во впадине между корнями старого дуба, а вот нога Марко, по-видимому, попала в поле зрения прокажённого. Старик открыл рот, чтобы оповестить остальной поход, да так и замер.

Удар молотка пришёлся чётко в основание черепа. Я мигом подхватил его тело и аккуратно уложил на землю, чтобы не создавать много шума. Раскрытые глаза еретика ещё подёргивались, губы пытались что-то произнести, но выходило лишь жалкое плямканье.

Я повторно занёс молоток для удара узкой стороной. Раздался мокрый, приглушённый звук ломающегося черепа и хлюпающих под обломками мозгов. Прокажённый перестал дышать.

– Дядя Эдгар, прости… – высунулся из укрытия Марко.

– Ш-ш-ш! – я резко повернулся, приткнув палец к носу.

Прислушался: никого. Остальные еретики продолжали поедать своего товарища. Учитывая их норов, они даже не заметят пропажи одного из них. Им абсолютно плевать даже на собственные жизни, не говоря о чужих.

Так и произошло. Обглодав всё до последней косточки, выродки устроили оргию, а когда звуки стихли, и я высунул голову из укрытия, весь поход дрых.

Рукой подозвав Этну и Марко, я повёл их в обход. Было, конечно, желание расстрелять спящих прокажённых и сделать мир чище, но это было бы нецелесообразно: пальба привлечёт ненужное внимание других групп (хотя я искренне надеялся, что это была одна на всю округу), да и тратить патроны попусту не хотелось. «А ещё потому, что ты больше не доверяешь своим глазам, и не уверен, что попадёшь одиннадцать раз из двенадцати, Эдгар».

Спустя ещё чёрт знает сколько времени, дети попросились отдохнуть. Я согласился, мои ноги уже гудели. Найдя укромное местечко в чащобе, я прижал Этну и Марко к себе, чтобы уж точно никакой волк не захотел напасть, и положил себе на колени ружьё. Есть никто не захотел, только сделали по паре глотков воды.

Прикрыв один глаз, я позволил себе немного расслабиться, погрузившись в состояние полудрёма.

В тот день я проснулся лёжа с Ольгердом на кровати. Меня разбудили шаги Руты, которая всеми силами пыталась нас не разбудить. Девушка ещё не свыклась с тем, что живёт не одна.

– Прости… – шепнула она, и наклонилась над кроватью.

– Всё в порядке, теперь я могу не вставать так рано, – улыбнулся я и коснулся её руки. – Ты в школу?

– Ну, конечно, – подёргала плечами Рута. – Я собираюсь зайти на рынок потом, вам что-нибудь купить? – спросила она.

– Нет, у нас всё есть, – ответил я, и посмотрел на мирно спавшего Ольгерда. Он напоминал маленького, беззащитного котёнка, который прилёг на грудь хозяина. – Постой… Я сейчас выйду.

Аккуратно переложив голову брата на подушку, я вышел из спальни и присел за стол на кухне.

– Рута, если ты думаешь, что я собираюсь сидеть у тебя на шее, то…

– Эд, у меня и в мыслях не было! – возмутилась девушка. – Мы с тобой друзья, помнишь? Я делаю это не из жалости или потому, что хочу унизить твоё достоинство. Мной движет лишь желание помочь нечужому человеку.

– Да… понимаю. Извини… – потёр я лоб. – В общем, я лишь хотел сказать, что собираюсь выйти на работу.

– Нет, Эдшар! Уж лучше ты будешь «сидеть на моей шее», как ты считаешь, чем я позволю тебе вернуться в порт или котельную.

– Я стану врачом по вызову, – сообщил я.

– Но ты ведь…

– Моя матушка, будучи квалифицированных преподавателем готики, так и не стала учителем в школе. Платили, да и платят, судя по расценкам, там немало. Вот только берут на места не абы кого, а «своих» людей. И тем не менее, у матушки всегда была работа, потому людей, которые могут позволить своим детям учиться грамоте, намного больше тех, кто в силах оплатить учёбу целиком. И здесь тоже самое: большинство, заболев, умрут посреди улицы от красной смерти. Единицы – получат помощь от выпускников нашей школы, но лишь тех, кого родители или другие родственники пристроили в больницу. Остальные наши одноклассники будут работать по вызову, и получать столько, сколько дадут, но, тем не менее – будут. Люди часто болеют, знаешь ли, – рассказал я.

– Звучит, на самом деле, неплохо, – кивнула Рута. – Но тебе понадобятся инструменты…

– Да, поэтому придётся первое время таки поработать в котельной…

– Исключено, – опротестовала девушка. – Доверься в этом плане мне.

Вечером, вернувшись с котомкой кое-каких овощей для похлёбки, Рута дала мне…

– Увеличительное стекло? Где ты его взяла? – поинтересовался я.

– На столе хирурга, – хмыкнула она.

– Что?! Т-ты в-выходит украла?!

– Ну да, – пожала плечами Рута.

– Это ненормально! – воскликнул я.

– Ненормально исключать людей за несколько недель до выпуска, когда они девять лет исправно платили по двадцать клети в месяц! – парировала девушка. – Теперь пусть возвращают!

– А если тебя поймают? – спросил я.

– Даже, если меня в чём-то заподозрят, неужто ты думаешь, что я позволю им себя обыскать? Я порядочная девушка, между прочим! – кокетливо усмехнулась Рута.

На следующий день она принесла мне скальпель, затем ножницы, а после – спицы, для накладывания швов. Спустя несколько недель, у меня был полноценный докторский саквояж со стетоскопом в комплекте!

Нарисовав листовки на бумаге, я расклеил их по нашему району Норвилла. Уже на следующий день, в обед, в квартиру постучали. Мужчина лет тридцати рассказал, что у его жены не проходящий кашель в последние несколько дней, а на поход в городскую лечебницу денег у него нет. Моё объявление подвернулось ему, как раз вовремя.

Придя к нему домой, я обнаружил бледную женщину, с чёрными кругами под глазами. Она была закутана в несколько одеял, но всё равно тряслась.

Померяв температуру, я послушал её грудную клетку. Мокрота и хрип указывали на бронхит.

– Поите её горячим чаем, давайте есть что-то нетвёрдое, похлёбку, например. Можете нагреть банки и поставить на спину, и пусть соблюдает постельный режим. Усвоили?

– Спасибо, доктор! – ответил мужчина и не глядя вручил мне клети с четвертью.

«Хм, – подумал я, – да это же, как три смены в порту! Всего лишь за то, что я делаю то, в чём разбираюсь!» – возликовал я, спускаясь на лестничную площадку.

Дела мои пошли в гору. В день приходило по три-четыре человека. Я мог зарабатывать до десяти клети в день, если выпадали чьи-нибудь роды.

И пока мои вчерашние одноклассники, из числа обеспеченных людей, проходили стажировку в клинике, я вовсю зарабатывал. Нет, я не радовался людскому горю. Немало было таких случаев, когда медицина оказывалась бессильна. Я даже отказывался брать деньги, но порой, мне всё равно запихивали бумажки в карман, и просили просто помолиться за упокой души пациента.

И я честно выполнял данное обещание. Ибо только с помощью Господа вчерашний бездомный мог стать обеспеченным человеком. «Наконец-то, мои мытарства обернулись наградой!» – думал я.

В какой-то момент, кормильцем в семье стал я. Рута закончила со стажировкой, мы оба начали зарабатывать деньги. И я даже смог нанять Ольгерду сиделку, которая читала ему сказки и играла, пока нас не было дома.

Жизнь, жестокая и беспощадная, дала нам второй шанс. Но лишь затем, чтобы полгода спустя началась…

– Война!Люди, началась война! – проревел на площади глашатай.

По моим ощущениям, прошло несколько дней прежде, чем мы пересекли лес и вышли на главный тракт Бритонского королевства. Пройдя сколько-то километров, было принято решение остановиться внутри покосившейся и разорённой хижины.

Время давно стёрло следы бойни. Иссохшие останки хозяев я бросил в комнату, где обвалились потолочные балки. Подняв выбитую дверь, прибил её парой досок к проёму. «Надо не забыть повыдирать гвозди, разбрасываться ими нельзя», – напомнил себе.

Этна собрала костёр из легко воспламеняемого барахла на полу? и поставила тушиться кролика, подстреленного мною на выходе из лесу.

– Эдгар, а у тебя была семья? – спросила девчонка, подсев поближе.

– Была. А почему ты интересуешься? – ответил я.

– Да просто… Батюшка рассказывал, что до конца света все люди жили семьями, и такие, как мы, не были исключением. Детей было очень много на улицах городов… Города были живыми…

– Кто-то, конечно, жил один, но остальные – да, с семьями. Родители, дети, бабушки и дедушки. Потом дети взрослели и делали своих детей, – пожал я плечами.

– А откуда они брались? – спросила Этна.

– Кто?

– Ну… дети.

– Батюшка тебе не рассказывал? – удивился я.

– Он сказал, что для меня эти знания бессмысленные. Всё равно я никогда не встречу мужчину своего возраста в этом мире, а Марко мой брат, – пояснила она.

– Ну, как тебе сказать… – я даже не знал, что ответить. – Если бы те людоеды таки добились своего, ты бы, скорее всего, забеременела.

– По-подожди! Ты хочешь сказать, что вся эта мерзость..?

– Если бы ты, когда-нибудь, встретила парня своего возраста и полюбила его всем сердцем, тебе бы это очень даже понравилось. Любовь способна переменить всё на корню. К сожалению, ни нам, ни поколению наших предков, так и не хватило мудрости осознать это вовремя. Иначе, мир был бы другим…

– А у тебя… м… были дети? – спросила Этна.

– Нет. И хвала Господу, иначе, они бы тоже погибли. Как и вся моя семья, друзья… – вздохнув, я почесал бородку, которую пару дней назад укоротил кухонным ножом.

– Моя матушка всё время твердила, что всё у меня будет хорошо… Что, если я пришла в этот мир, у О есть на меня свои планы… Она хотела, чтобы у меня когда-то были дети, а отец не верил, что это произойдёт. Ему было важно, чтобы я зазубрила Солару… – по щекам Этны скатились слёзы.

«Да, её родители, определённо эгоисты. Я не могу назвать их плохими людьми, ведь в условиях апокалипсиса, они дали своим детям то, чего многие не могли позволить до него: любовь, заботу и знания. Но это никак не отменяет того факта, что лучшим решением было бы не заводить детей в принципе…» – Ну чего ты? Ну, всё ведь сейчас хорошо! – улыбнулся я, обняв девочку за плечи. – Уверен, твоя мама смотрит на тебя и по-прежнему надеется и верит, что всё у тебя будет хорошо. Давай мы постараемся её не разочаровать, хорошо?

– У-угу! – хныкнула Этна.

– Эх… Я помню день, когда не стало моей мамы, – не знаю, почему именно такая мысль возникла в моей голове, но я решил показать Этне свою боль, чтобы девчонка поняла, что не одна такая. – Это произошло через полтора года после того, как родился мой брат. Самое удивительное, что смерть настигла её в тот период, когда матушке, казалось, ничего не грозило. Роды дались тяжело, восстановление организма заняло много времени, и это с учётом голодания. Но она выкарабкалась. Правда иммунитет… он стал никудышным. Ей нельзя было покидать пределов нашей квартиры, но она хотела вернуться к работе репетитора, чтобы помочь мне оплачивать школу. Как итог, спустя несколько дней, она подцепила красную смерть и меньше, чем за сутки выгорела...

– Красная смерть? – спросила с шокированными глазами Этна.

– Болезнь, которая кошмарила весь материк задолго до серой гнили. Излечиться шансов практически не было. Человек начинал кашлять кровью, температура возрастала. Он пребывал в горячке, пока его лёгкие окончательно не распадались, – ответил я.

– Ты, должно быть…

– Мне не хотелось жить, – кивнул я. – Мой самый любимый и самый дорогой на свете человек умер настолько быстро, что я не успел осознать произошедшее. Будто это произошло на страницах книги, которую ты быстро пролистываешь. Раз – и всё…

Кажись, это не очень помогло. Девочка потускнела только больше. И в этот миг, я вспомнил одну простую фразу, которую слышал от одного из родственников усопших, брошенную спустя пару мгновений после смерти их близкого. Но эта простая фраза могла всё изменить.

«Не плачьте о том, что его больше нет. Радуйтесь, что он был».

– Знаешь, моя мама готовила отменный рыбный пирог…

Минуты сменились часами. Вскоре, к нам присоединился и Марко. Робкие, немного грустные улыбки детей переросли в весёлый, жизнерадостный смех.

Мы поведали друг другу о своих светлых деньках (пусть в случае с детьми это и звучало образно). Пели друг другу колыбельные наших матерей, вспоминали уроки мужества наших отцов (как ни странно, мне тоже нашлось, что рассказать). И на мгновение, я будто снова стал моложе на сорок… нет, на пятьдесят лет.

Словно и не было этих тридцати лет без света О, словно я никогда и не работал лекарем по вызову, обеспечивая брата. Не было войны, не было доков, угольных шахт, голода, красной смерти, серой гнили, пылающих городов и матерей, хоронящих детей штабелями.

Я был рыжим мальчишкой с зелёными глазами, которого успокаивала уже немолодая, но вечно красивая мама, дуя губами на разбитую коленку.

Да, жизнь была хороша.

Поев и отоспавшись, мы выдвинулись дальше в путь. Всё-таки, место было не самое безопасное для сна.

Шли вдоль дороги, скрываясь в тени деревьев и развалин деревень. Иногда, в свете Луны проскакивали силуэты бродячих прокажённых, но их зрение и слух до того сели, что встань я перед ними во весь рост, они бы и не дёрнулись.

В теории, чем дальше мы отходили от Бригга, тем меньше прокажённых должно было оставаться. Но это лишь в теории…

– Чем это так… кхем-кхем… Господи, ну и вонь! – Марко накрыл нос рукавом.

Резкий запах нечистот настиг и нас с Этной. Разило на всю округу, отчего на глазах наворачивались слёзы. Воняло едва ли меньше, чем в госпитале Бригга. Стало даже интересно: насколько убийственным стал бы аромат внутри запертого помещения?

Этна не выдержала и исторгла из себя не переварившегося кролика. Я постучал по груди, блокируя рвотные позывы.

– Вот… кхем… возьмите! – сбросив рюкзак, я нарезал парусину и смочил её водой, соорудив наспех какие-никакие повязки. Мокрая ткань пропускала не так много смрада, удерживая большую часть снаружи. По крайней мере, можно было делать не глубокие вдохи и не валиться с ног.

– Что это? – повторил свой изначальный вопрос Марко.

Я капнул водой на палец и поднял вверх, определив, что ветер дует со стороны дороги. Пройдя между деревьев, и рассмотрев в свете фонаря небольшой участок брусчатки, я охнул: посреди дороги кто-то навалил просто гору дерьма.

«Поход… Да, вот почему помимо нечистот воняет ещё и гнилым мясом. Ублюдки наелись человечины, но, поскольку ни один прокажённый не следит за здоровьем, расползающаяся по их рядам диарея и прочие заболевания желудка, принуждают их регулярно испражняться. Честное слово, я могу разглядеть отпечатки пальцев на чьих-то откушенных фалангах, торчащих из кучи!»

– Дай посмотреть… – подошёл Марко, но резко пожалел об этом. Нагнувшись, мальчишка, вслед за сестрой, опустошил желудок прямо под ноги себе.

Увиденное не заставило меня содрогнуться. Интересовало меня в тот момент совершенно другое, и я решил донести это до детей.

– Мы не видели подобного раньше. Значит, поход двигался в ту же сторону, что и мы сейчас.

Моим словам нашлось довольно весомое подтверждение. Не рискнув подходить ближе к куче, я прошёлся дальше вдоль дороги и наткнулся на следы разных пар ног: маленькие и большие, босые и в ботинках – на каблуках иль без, с целыми пальцами или определённым их количеством. В общей сложности, около десяти человек, шедших вдоль дороги.

– И что… умг… делать? – спросила Этна, пытаясь сдержать накатывающую рвоту, чтобы даром не растерять весь свой ужин… или завтрак. Часы-то не работали.

– Следовать нашему пути. Отойдём от дороги слишком далеко и рискуем потеряться в лесу. Но впредь, идти будем в три раза тише. Минимум разговоров, и даже дышать следует меньше обычного. Понятно? – спросил я.

Дети молча кивнули. «Умницы», – улыбнулся я и решил отойти на то расстояние от дороги, на котором шли изначально. Пару сотен метров спустя смрад исчез, и мы вздохнули полной грудью.

Проходя мимо очередного дерева, Этна резко вскрикнула и рухнула на землю, теребя ногами. Обернувшись, я увидел тонкую, почти лишённую мышц руку, костлявыми пальцами сжавшую лодыжку девушки.

Истощённый, больше мёртвый, чем живой прокажённый сидел, прислонившись спиной к сосне. Его кожа свисала лохмотьями вместе с одеждой, во тьме казалось, будто он врос в ствол дерева. Ноги полностью скрывались под опавшими иголками. Судя по всему, Этна наступила на него, отчего слепая и глухая тварь, следуя искажённым инстинктам, дёрнулась в последний раз, безуспешно попытавшись причинить вред.

Ударом сапога, я сломал руку прокажённого пополам, будто, то и не рука была, а ветвь мёртвого дерева. Безвольно опустив на землю уничтоженную конечность, прокажённый продолжил… дышать.

– Этна, ты в порядке?! – спросил я, оторвав взгляд от… тела.

– Д-да! П-просто ис-спугалась н-немножечко… – заикаясь, ответила девчонка.

Я присел на корточки и задрал её штанину: мало ли, поцарапать успел? Но на деле, хватка полуразложившегося еретика даже следы пальцев не оставила. Настолько была слаба.

Это заставило меня вновь обернуться и заглянуть в опустевшие глазницы прокажённого.

«Что же ты такого натворил в прежней жизни, что до сих пор жив? Пусть твой язык отсох, уши завяли, а глазах копошатся черви, ты всё ещё дышишь!»

Грудь его практически незаметно вздымалась, ветер не давал расслышать тихое сопение из набившихся мокротой лёгких.

– Ну и урод… – прошептал Марко.

– Когда-то и он был человеком, – вздохнул я. – Хорошим или плохим… кто знает?

Я снял с пояса молоток и, замахнувшись так, чтобы закончить всё одним ударом, опустил боёк на макушку прокажённого. Вместе с мокрым хрустом, ветер унёс и последний вздох этого несчастного.

– Идёмте, не будем задерживаться, – произнёс я напоследок и шагнул вперёд.

Следующие несколько километров обошлись без происшествий. Следы «похода» то обрывались, то появлялись вновь. Это натолкнуло меня на мысль о том, что еретики могли иногда заходить в лес, с понятной лишь им целью, а после вновь возвращаться к патрулированию широкой дороги, в поисках тех, кого можно убить, изнасиловать и сожрать.

Моё предположение косвенно подтверждали следы в лесу: перерытая ногами листва, обломанные ветки, содранная кора. Конечно, я не исключал, что их оставляли лесные звери, но после тридцати лет выживания в кромешной тьме – привыкаешь искать врага в каждой капле дождя…

«Гадство, дождь!» – мысленно выругался я.

Запахло сыростью, одиночные капелюшки падали на открытые руки и лицо. Возможно, в любой другой ситуации, я бы даже обрадовался: дождь – источник очищенной воды для детей. Вся беда заключалась в том, что у нас отсутствовала подходящая одежда. Во время ливня, даже мой плащ из дублёной кожи промокал за считанные минуты.

Простуда в нынешних условиях была смертельно опасной. И если с поиском нужных трав всё обстояло не так уж и плохо, то найти место, где можно отлежаться на время болезни – задача не из простых. Ведь мы, с каждым шагом, приближались к местам, где зараза появилась на свет. Где все города давно сожгли, а стены порушили. И, если этого не сделали прокажённые, то постаралось время.

Но риск простудиться был не единственной проблемой. Из двух, я даже не знал – что хуже.

«Дождь уничтожит следы “похода”! Когда он кончится, мы можем надеяться лишь на милость Господню, дабы О уберёг нас от встречи с еретиками!» – думая об этом, я сказал детям ускорить шаг.

Срочно требовалось найти убежище. Чтобы не заплутать в поднявшемся тумане, я рискнул – и вышел на открытую дорогу.

Как я и предполагал – спустя пару мгновений начался ужасный ливень. Хлестало, как из пожарного шланга. Мы перешли на бег. Благо, удары капель перекрывали полностью любые звуки, никто нас не должен был услышать.

– Что это там?! – воскликнул Марко и принялся тыкать пальцем в сторону поросшего сорняками поля, справа от дороги.

Мне понадобилось несколько секунд на то, чтобы разглядеть квадратный силуэт с торчащим из него колесом. «Что это? Ещё одна водяная мельница? Нет, она же посреди поля стоит…»

Спустившись с дороги вниз, и пройдя десять шагов, я, сперва, не поверил увиденному:

– Откуда тут взялся панцирь?! – с этими словами, я махнул Этне и Марко, чтобы шли за мной.

Подобравшись поближе к бронемашине, я подсадил паренька, чтобы тот повернул крышку люка. Благо, панцирь оказался не заперт, что, в принципе, логично: покидая подбитую громадину, ты вряд ли будешь заботиться о том, что её кто-то угонит. Да и со сломанными ногами это сделать было уже невозможно.

Перевалившись через отверстие в крыше, я протянул руку Этне, и помог девчонке забраться по скользкой металлической поверхности. Дёрнув за скрипящий рычаг, и заперев люк, позволил себе несколько секунд насладиться далёким эхом капель, что больше не падали на голову.

– Зажгите лампу, места не так много, но нам нужно как-то просушить одежду, – произнёс я, снимая промокший плащ.

– Дядь, а что это за махина такая? Папа не рассказывал про такие! –спросил мальчишка.

– Это… – отогнав дурные мысли, ответил я. – Эта громадина была создана моим поколением для убийства людей.

19 октября 1663 года, где-то ближе к шести утра, меня разбудила Рута. Взгляд её тревожных глаз не предвещал ничего хорошего.

– Все идут на главную площадь, говорят что-то про войну… – с содроганием произнесла девушка.

«Война? Хм, которая это уже на моём веку…»

По первой, я не придал этому событию значимости. Войны Бритонский престол вёл постоянно: столкновения с другими империями на воде и на суше, на территории открытых континентов, подавление восстаний в колониях и ещё множество других конфликтов, коим не было числа.

Ни один из них практически не касался Норвилла. Мы не видели на горизонте вражеских стягов и знамён, нас не обстреливали со стороны моря. До города доходили лишь отголоски битв, в виде потрёпанных линкоров, искалеченных солдат, отправленных в тыл на лечение, и похоронок с выплатой семьям конквестов.

– Не переживай так сильно. Давай не будем торопиться и позавтракаем, а потом уже пойдём, хорошо? – предложил я Руте.

Девушка нервно кивнула. «Интересно, она действительно боится, что война придёт в Норвилл? Вот же глупенькая!»

Перекусив яичницей с луком и чаем, мы втроём оделись и пошли на главную площадь. Куда даже полчаса спустя стекались толпы народу.

– Война! Люди, началась война! – вопил глашатай так, словно его резали живьём, стоя на небольшой сцене, иногда использовавшейся в качестве эшафота.

«Война? Опять? И с кем же?» – шептались люди.

– Подумаешь… Что, особенная война какая-то? Мой дед прожил шестьдесят два года! И ни одно ядро над его головой не пролетело за это время! – возмущался мужчина, стоявший слева от нас.

– Вот именно, – вторила ему супруга, лет сорока на вид. – Его Величество ещё никогда не давал Норвилл в обиду захватчикам!

– Эдгар, – дёрнул за рука Ольгерд, – что происходит?

– Не знаю, Олли, не знаю. Даст Господь – ничего серьёзного, – улыбнулся я брату, покрепче сжав его рукавичку.

– Попрошу внимания! – наконец, спустя ещё полчаса ожиданий, когда в центр города стянулась, кажись, половина населения, а другая половина смотрела и слушала из окон, на сцену вышел бурмистр Норвилла.

Толпа замолчала, хотя некоторые и продолжали шептаться.

– Может быть кто-то не знал, но позавчера Республика Родиния заключила военно-политический союз с Хиралом и Левитанией. Сегодня утром, их тройственный союз напал на материковую часть Бритонского королевства, с целью поработить наш народ и забрать наши ресурсы! Скажу сразу – мы не одни, Паладра уже переправляет войска на подмогу, как и многие дружественные нам страны. Однако эта война будет нелёгкой. Мы ещё никогда не сталкивались с таким количеством врагов! Наш город официально признан зоной боевых действий, поскольку имеет морскую границу с Акаимской Империей, а её дальнейший статус в конфликте ещё не определён. Мужчины от шестнадцати лет и старше, обязаны явиться в городской комиссариат для приёма на военную службу.

В этот момент, среди горожан начали раздаваться гневные возгласы в сторону бурмистра.

– Не переживайте так! Никто не отправит вас на передовую! Вам просто необходимо пройти процедуру постановки на учёт, дабы вам могли доверить оружие, случись такая необходимость!

Но волну осуждений уже нельзя было остановить. Бурмистра освистали, несколько десятков человек запустили в него старые шапки и ботинки. Их тут же скрутили полицмейстеры и затолкали в «буйновозку».

Я решил, что выслушивать оправдания градоначальника перед толпой не имеет никакого смысла, и отправился с семьёй домой, чтобы ещё пару часов отдохнуть перед работой.

Однако нуждающихся так и не оказалось на пороге квартиры. Видимо, многие были поглощены мыслями о начале войны. Поэтому, до возвращения Руты я занимался обучением Ольгерда грамоте.

В последнее время мы жили сыто, носили, пусть не дорогую, но хорошую одежду, а не покрытые заплатками, протёртые кафтаны. Ольгерд значительно поднабрал в весе, впервые за многие годы на щеках брата воссиял румянец.

И это положительно сказалось на его здоровье. Руки Олли окрепли. Пусть он всё ещё хромал, и едва мог сделать больше пяти шагов без костылей, но мы с Рутой могли, иногда, оставить его одного, зная, что мой брат не помрёт с голоду и сможет сам сходить в уборную.

Одним днём, ещё до объявления войны, я накопил достаточно клети, чтобы впервые в жизни сходить всей семьёй в цирк. Ох, что это было за представление!

Фокусник распилил надвое девушку, а после – заставил её стать единым целым. Он запросто угадывал загаданные людьми карты и ловко заставлял кошек пробегать сквозь огненные кольца!

А как завораживающе танцевала длинноносая красавица восточных кровей! Но когда на сцену вышли атлеты, в глазах Ольгерда будто бы вспыхнули два солнца.

– Хочу быть, как они… – мечтательно произнёс братик.

Может он и плохо ходил, но руки, потихоньку, крепли. Это сложно было не заметить. Ведь Ольгерд, на тринадцатом году жизни, научился самостоятельно завязывать шнурки. Это была самая настоящая победа!

Для него, как для человека, поборовшего слабость тела, и для меня – его старшего, заботливого брата.

Поэтому, в тот день, после собрания на площади, я старался не думать о плохом, а продолжать уверенно идти к своей цели: поставить брата на ноги и купить отдельную квартиру.

– К нам на практику приходили люди из министерства, – произнесла Рута, вернувшись после тяжёлого рабочего дня. – Сказали всех, кто получил профессию лекаря отправят работать в лазарет для раненных солдат.

– У нас что, где-то рядом битва была? Откуда раненные в тылу? Да ещё и в первый день войны! – поинтересовался я.

– Я тоже не поверила, по началу… – вздохнула устало Рута. – Вот, посмотри, что пишут.

Я взял со стола купленную за четверть клети ежедневную газету.

– «Самое кровопролитное сражение в истории Королевства: более пяти тысяч убитых в первый день»… – было написано в заголовке. – Господи, как это…

– Бурмистр не врал, – понуро ответила девушка. – Эта война не похожа ни на одну другую в истории. Среди людей на улице уже поползли слухи, дескать, раненных было так много, что самых тяжёлых приказали добить на месте. Завтра утром прибудет первый паровоз, он привезёт восемьсот человек, городскому госпиталю требуются все, кто хоть сколечко разбирается в медицине.

– Гадство, – вздохнул я. – А в лазарете хоть что-нибудь платят?

– Платят, но так, чтобы хватало на еду, не более. И работа с утра до ночи идёт, без перерывов и выходных, – сообщила Рута.

– Знаешь, мне плевать, – я развёл руками. – Хотят войны – пусть воюют. Я против этого дерьма и против того, чтобы люди незаинтересованные бросали обжитые кормушки ради государства, которое выдворило их на улицу и отобрало все пособия!

«Идти работать на них… Сейчас же, разбежался! Где было Его Величество, когда приставы выселяли нас с Ольгердом, не дав времени даже на то, чтобы собрать все вещи или найти новое жильё?!» – я был крайне возмущён таким порядком делом.

Поэтому, уже на следующий день, когда, казалось, ажиотаж среди людей упал, отправился принимать роды у очередной бедной семьи. Так прошла неделя.

Рута стала приходить намного позже, обессиленная и пахнущая кровью. Пока я готовил еду и делал ей массаж плеч, подруга рассказывала об ужасах происходящего:

– На вооружении Родинии теперь стоят ходячие крепости, именуемые «панцирями». Наша армия к ним была не готова. Если раньше солдаты шли шеренгами друг на друга и поочерёдно стреляли из мушкетов, теперь они вынуждены рыть рвы и чаще использовать артиллерию. Панцири обладают ужасающей огневой мощью. После них, на поле боя остаётся много раненных с оторванными конечностями или изрешечённых осколками.

Дни сменяли недели. Фронт разрастался, хороших новостей становилось меньше, а стран, вступивших в войну с одной из сторон – больше.

Мужчин начали активно призывать в армию народного ополчения, потери среди конквестов были невосполнимыми. Этих бравых мужей слишком долго учили в военных академиях, чтобы затем, их разорвало выстрелом из панциря в первом же боестолкновении.

В один «прекрасный» день пришли и за мной…

– Эдгар Радский, значит… – произнёс мужчина лет тридцати с синяками под глазами и осевшим голосом. – Разве не было сказано всем мужчинам старше шестнадцати явиться к зданию комиссариата в первый же день?

– Да, я понимаю, но у меня работа и семья…

– По-вашему, у других мужчин вашего возраста и старше – нет семьи, детей? – въелся комиссар. – Это несправедливо по отношению к ним.

– Мистер, мне очень жаль, что так вышло, но мой брат страдает от нарушения моторики! У нас нет собственного жилья, а ему ещё и нужны дорогие лекарства!

– И мне жаль, мистер Радский, но приказ есть приказ… – перебил меня комиссар и замахнулся для того, чтобы поставить печать на бумаге, по которой я должен был явиться на следующий день в распределительный пункт для отправки на фронт.

– Я умею лечить людей! Отправьте меня, хотя бы, в лазарет, но только не на передовую! Я обязан заботиться о брате, сэр! – я встал на колени перед столом начальника, засунув поглубже собственную гордость.

– Лекарь? – спросил начальник, остановившись в сантиметре от документа. – В нашей картотеке нигде не сказано, что вы лекарь, мистер Радский! За вашу ложь, следовало бы отправить вас в штрафной батальон! Благодарите Господа за то, что я не лишён сострадания к молодым!

– Я не вру, господин! У меня незаконченное медицинское образование! Всё это время, до войны, я зарабатывал на жизнь частными услугами! Отправьте меня в лазарет, умоляю! Только не на передовую!

Комиссар посмотрел на меня покрасневшими от усталости глазами. Поджал губы и шумно втянул носом воздух. Затем убрал печать в сторону.

– Моя дочь, ей восемь лет, больна… – произнёс мужчина. – У меня есть деньги на лечение, но проблема в том, что в угоду раненным солдатам, поснимали из городского госпитали практически всех толковых врачей. Я никак не могу попасть на приём, даже просто для того, чтобы узнать, чем она больна! С каждым днём моей Белле становится всё хуже, а я, тридцати двухлетний полковник, ничего не могу с этим поделать, и от этого мне хочется разрыдаться, даже будучи мужчиной!

– Сэр я…

– Я не сомневаюсь, мистер Радский. Не сомневаюсь, что вы искренне, подчёркиваю, искренне желаете ей помочь совершенно бесплатно, ведь вы, мистер Радский, по зову сердца работаете лекарем. И я дам вам возможность ей помочь. Я человек строгий, но справедливый. Вы поможете мне, а я помогу вам не попасть в армию, в принципе. Скажу заранее, если, тьфу-тьфу, не дай О, её болезнь неизлечима… Не пытайтесь скрыть. Скажите, как есть. Я всё равно выполню свою часть сделки. Но учтите, если вы соврали, и у вас нет никакого опыта лечения людей, из-за чего мой ангелочек отдаст Господу душу раньше, чем положено – вам от меня не сбежать, мистер Радский! Вы будете точно также стоять передо мной на коленях, и молить о том, чтобы я просто отправил вас в штрафбат! Вы согласны на такое?

– Согласен, господин! – встав на ноги и отряхнувшись, ответил я.

– В таком случае, жду вас ближе к семи часам по этому адресу, – комиссар протянул мне бумажку и отпустил.

Огонёк масляной лампы подрагивал в углу панциря. Снаружи даже не думал утихать дождь. В тоже время, здесь, за несколькими слоями металла, обстановка была довольно уютной. Поскольку машина всё время была закупоренной, сюда не проникли вода и грязь. В воздухе витала пыль, но терпимо.

Самое главное – здесь было тепло. Одежду я повесил сушиться на внутреннюю часть пушки панциря. Рядом с ней лежало несколько ядер, но орудие вряд ли осталось на ходу, как и сам панцирь. Судя по тому, что я успел разглядеть снаружи – ноги и колесо машины отказали из-за отсутствия смазки.

– Республика Родиния создала панцири на замену артиллерии, – продолжал я рассказывать детям истории из прошлого. – Обычные пушки располагались в глубоком тылу войска, а люди, обслуживающие их – ценились на вес золота. Пушки были страшным орудием, но предсказуемым. В зависимости от расстояния, ты мог даже увидеть, в какую сторону летит снаряд и отбежать. Да и потери они наносили не основные. Большая часть солдат гибли в штыковой. И вот, когда появились панцири – эти передвижные орудия, экипаж которых невозможно было достать ни пулей, ни штыком, – бритонская армия начала нести страшные потери. Даже среди санитарных – большинство стали безвозвратными. В мой город постоянно прибывали молодые мужчины без рук и ног, ослепшие, с обожжёнными лицами.

– Неужто эти панцири были непобедимыми?! – воскликнул Марко, посильнее закутавшись в парусину.

– Как оказалось, управу можно найти и на них. И эта управа – огонь. Заднее колесо панциря было сделано из дерева более, чем наполовину. Кроме того, если облить горючей жидкостью машину сверху, то пламя, проникнув в смотровые щели, могло спровоцировать пожар или взрыв пороховых бочек. Экипаж, если у него не получалось победить огонь, бросал машину на произвол судьбы. Спустя несколько лет войны, Бритонский престол, на основе тех экземпляров, что были добыты на поле боя, создал собственные панцири. Один-в-один те, что использовались врагами. Хотя основной прорыв был впереди, – с этими словами, я достал из кобуры револьвер. – Заряжающий механизм панцирей лёг в основу создания барабана револьвера.

– Вау! – раскрыл рот паренёк.

– Мне непонятно, чем ты так восхищаешься, Марко, – буркнула Этна. – Всё это создавалось, чтобы убивать других людей. Ещё до того, как появились прокажённые…

– И всё равно – это выглядит круто! – насупился брат. – Такая здоровая штука этот панцирь… Не представляю, как их могли собирать наши предки!

– Я бы рассказал, да только и сам не знаю, как их делали, – улыбнулся я.

– Ради чего вообще люди воевали, а? – спросила девчонка. – Если прокажённых не было, и было светло… У меня в голове не укладывается: ради чего можно было отнимать жизни других людей?!

– Если бы я знал, Этна… Если бы я знал, – почесал я бородку. – Чтобы убить человека, не так много и надо. Я убеждался в этом сам. А вот объяснить – зачем? – нужно много времени. И скорее всего, ответ так и не будет найден.

– Выходит, люди убивали друг друга без причины?! – шокировано произнесла Этна.

– Причины были, но у правящей верхушки. Проблема в том, что они не спешили умирать сами за свои интересы. Вместо этого, они посылали на убой незнакомых людей, которые стреляли друг в друга из-за денег, которые в жизни никогда не видели, – ответил я.

– Видимо, всё же, не зря О обрёк человечество на гибель во тьме… – сказала девчонка.

– Не все этого заслужили, поверь мне.

– Ну да… Ты явно не заслужил, – вставил своё словечко Марко.

– Тебе кажется. Но я знал одну девушку… Её сердце было наполнено любовью ко всему живому. Господь, в силу каких-то причин, оставил и её в этом непроглядном мраке. Может, это тоже было испытание, не мне судить. Я бы хотел верить, что её душа ныне в лучшем месте нежь это…

– Она была красивой? – спросила Этна.

– Самой красивой. У неё были золотистые волосы и голубые глаза, в которых всегда пылал азартный огонёк. Но так было до конца света, потом… Я больше ни у кого не видел таких глаз.

«Пойдём ловить кузнечиков, Эд!»

Предо мной, на миг, возник образ Руты. Её звонкий голос лизнул покрывшиеся седым пухом уши. Голос девушки, которая умела жить.

«Подожди ещё немного», – ответил я на молчаливый взгляд нефритовых глаз.

Нефрит… Я даже золота в чистом виде никогда в руках не держал. Но глядя на Руту, можно было получить представление о том, насколько это красивый и драгоценный камень.

– Голубые глаза… – произнёс Марко, забравшись рукой в отросшие до затылка волосы. – И золотистые волосы… Прям как у сестрёнки! – воскликнул мальчишка. – Эдгар, а возьми ты её в жёны!

– Чт..?! – покраснела Этна. – Ты совсем одурел?! – и набросилась на брата с лёгкими тумаками.

– Вы мне во внуки годитесь, – улыбнулся я в ответ. «Ничего такого, просто детская шалость».

Через некоторое время, Этна начала щекотать братца, и тот умолял прекратить пытку. Я же, лишний раз проверив надёжность люка, задремал у стенки.

Вечером того же дня, я отправился на квартиру комиссара. Его дом находился неподалёку от нашего. Странно, что мы никогда не пересекались посреди улицы.

«Вот это хоромы!» – чуть не выкрикнул я, когда вошёл в прихожую. В сравнении с этой квартирой, жильё Руты выглядело той халупой, где я родился.

В просторном коридоре стояла полка для обуви. Полка! Для обуви! У меня были только ботинки на зиму и деревянные башмаки на все остальные времена года. У Руты имелось несколько пар парадных туфлей, но не более. Всё это прекрасно умещалось на коврике под дверью, а тут – целая полка!

На крючках висело несколько шинелей и шляп. Но самое интересное, что даже в прихожей имелись на стенах обои! Да какие! – из бархата!

Во всём нашем с Рутой и Олли гардеробе не было столько бархата (точнее, его вообще не было), сколько потратил комиссар на обивку комнаты, где люди просто разуваются.

Из прихожей мы попали в зал. Я чуть в обморок не упал, увидев кожаные кресла и диван. И торшер…

– С вами всё в порядке, Радский? Не хотелось бы вызывать ещё и лекаря для лекаря, – на мгновение, угрюмое лицо комиссара осенила гордая ухмылка.

– Нет-нет, всё хорошо, – ответил я.

– Тогда нам сюда, – тихо произнёс мужчина и приоткрыл дверь одной из спален.

«У его дочери есть собственная комната, и наверно, куча игрушек, платьев, и на десерт у неё кремовые пудинги каждый день, вместо придорожных ягод. Вот только она может умереть из-за людей, на которых работает её отец-военный… Какая ирония!»

Обойдя резной стол из красного дерева, со стоящим на нём графином, я прошёлся на цыпочках за комиссаром. Мне не сразу довелось понять, что половицы в квартире не издают ни звука.

На одноместной кровати лежала на куче подушек кудрявая малышка лет восьми. Лоб прикрывала намоченная тряпка, под мышкой дитя держало любимого плюшевого зайку. Стоя на коленях, перед кроваткой сидела женщина в белом платье. Она задремала лёжа головой на кровати, в руках осталась книжка со сказками.

– Люси, – шепнул комиссар. – Я нашёл доктора.

Мадам медленно подняла голову и убрала с лица прилипшие вороные волосы. Даже в темноте были видны чёрные круги под глазами несчастной матери.

– Хорошо, сейчас я её разбужу. Подождите снаружи, – ответила Люси.

Мы с комиссаром вышли в зал. Усевшись в кресло, он подозрительно посмотрел на меня:

– Чего стоите? Присаживайтесь.

– М-можно? – спросил я. Комиссар тяжело вздохнул, закатив глаза. – Хорошо.

Спустя минуту молчания, я решил задать вопрос по существу.

– Расскажите мне о симптомах. Как давно это началось? Как менялось самочувствие Беллы за время болезни? Какие боли или проблемы у неё начались?

– Ну… это было с полмесяца назад. Она не послушала жену и вышла в лёгком платье на улицу. Пробегала весь вечер, а на следующий день проснулась с простудой. Появился сухой кашель, Белла стала менее активной, больше спала днём. Потом у неё начались боли в груди, особенно при кашле. Кашель стал мокрым и ещё… – комиссар щёлкнул пальцами, подбирая слова.

– Мокрота была цвета ржавчины. Спустя дней пять, Белла совсем перестала вылезать из кровати, начались головные боли и… В общем, ничего особо не поменялось с той поры. Жена ночами на пролёт от неё не отходит, сбивает температуру.

– Сколько градусов температура? – уточнил я.

– Когда получше – около тридцати семи с половиной. Но иногда её бросает в судороги и появляется жар, на котором можно было бы яичницу готовить, – попытался пошутить комиссар, но как-то не задалось.

Не то, чтобы я переживал за этого ребёнка, хотя, безусловно, мне всегда было жаль больных малышей. Но от неё зависело – попаду ли я на фронт или нет. Полагаться на честность комиссара не хотелось. Мне с трудом верилось, что в случае смерти дочери, даже от не зависящих от меня причин, он позволит мне уйти от службы.

– Что можете сказать, доктор? – впервые он обратился ко мне по профессии. Видимо, усталый вид жены и дочери смягчили офицера.

– Она кашляла кровью? – последний, наводящий вопрос прозвучал из моих уст.

– Нет, – мотнул головой комиссар.

– Хорошо. Значит, можно ещё побороться.

Щёлкнул дверной замок, в зал, прищурившись, вышла хозяйка. Она обессилено рухнула на диван, судя по виду, впервые за день приняв горизонтальное положение.

Кивнув друг другу, мы с комиссаром проследовали в комнату.

На столе горела масляная лампа. Маленький человек, посильнее прижав к себе зайку, уставился на меня, с трудом удерживая веки от того, чтобы те вновь сомкнулись. Круги под её глазами были не меньше материнских.

– Ты хорошо выспалась? – ласково спросил комиссар, опустившись на колени перед кроваткой. Видимо, из-за боли и жара, сон для ребёнка стал редкостью.

– Угу… – едва слышно ответила Белла, и даже этого хватило, чтобы вызвать приступ кашля. На мокрое от пота одеяло попали бурые капли слюны.

– Я привёл дядю, он тебе поможет. Только пообещай его слушать, хорошо? И тогда станет легче, – комиссар взял дочь за руку. На этот раз, девочка ответила коротким кивком.

Я надел на лицо повязку, чтобы мокрота не угодила в мои дыхательные пути. Учитывая следующие несколько минут, такая предосторожность себя полностью оправдала. Вытащив из саквояжа стетоскоп, я послушал лёгкие Беллы.

Они вздымались одновременно. Уже хорошо – ритм дыхания не сбился. Количество жидкости, однако, поражало. Болезнь была запущена, но спасти ребёнка ещё было можно.

Глубокие вдохи привели к волне болезненного кашля, от которого девочка разрыдалась... или попыталась это сделать. Её голос охрип настолько, что вместо плача вырывались звуки засорившейся трубы.

Затем, я попросил Беллу открыть рот и осмотрел гланды. Они были до ужаса распухшими и красными. Комиссар добавил, что в последние дни ей тяжело есть что-то, кроме куриного бульона. Любая твёрдая пища вызывала невыносимую боль.

Достав градусник, я померял температуру: шкала ртути остановилась на отметке в 38,2 градуса.

– Что я могу сказать… – произнёс я, завершив осмотр. – Сейчас я поставлю ей горчичники. Скажите жене, пусть вскипятит воду в чайнике, у меня есть травка, которую нужно будет выпить. Она снизит жар.

– А дальше? – с надеждой посмотрел на меня комиссар.

– Не все лекарства у меня есть. Я дам список того, что нужно будет купить. И молитесь… молитесь О, чтобы всё было хорошо. Тогда, есть шанс, что до конца месяца она сможет встать с кровати. А там уже организм справиться сам.

Произведя все описанные процедуры, я собрал саквояж и, утешив напоследок мадам Люси, вышел за порог квартиры.

– Постойте! – выскочил на площадку комиссар. – Я… хотел бы извиниться… Ну… за то, что вам пришлось на колени встать, доктор Радский… И за угрозы… В общем, спасибо, что помогли, – с этими словами, он протянул мне несколько купюр номиналом в десять клети.

– Не стоит, вы же и так обещали помочь! – ответил я, но комиссар настойчиво запихнул их мне в карман.

– Вы сами сказали, что у вас брат болеет. Можете считать это солидарностью, можете – попыткой извиниться. В общем, моя семья не обеднеет. Завтра я целый день в здании комиссариата, так что дома будет только моя жена. Если вдруг всплывёт что-то серьёзное, доктор Радский, вы лучше мне потом наедине скажите. Я беспокоюсь за здоровье Люси.

– Хорошо, полковник, – с пониманием кивнул я.

Вернувшись домой, я сполз по двери прямо в коридоре. Держась за стену, меня вышел встретить Ольгерд.

– Всё хорошо, брат? – спросил он.

– Да… Пока что. Будем молиться, чтобы так и продолжалось, – ответил я ему и спросил: – Как прошёл ваш с Рутой день?

– Сестрёнка изготовила оладушки и купила мне новые карандаши! – похвастался брат.

– Как-как ты её назвал? – удивился я.

– «Сестрёнкой», а что? Она хорошая, добрая, заботится обо мне. Прям как матушка, только моложе, поэтому и сестрёнка! Старшая сестрёнка, хи-хи! – сказал Олли.

– Да нет, ничего. Я рад, что вы так сблизились, – я потрепал рыжую макушку брата и прошёл на кухню.

– Эдгар, – окликнул меня Ольгерд.

– Да? – обернулся я.

– Ты любишь Руту? В смысле, как мальчик девочку.

Услышав первую часть вопроса, я уже открыл, было, рот, но вторая заставила меня подавиться воздухом. «И откуда вообще Олли знает о таком, если он безвылазно дома сидит?» – подумал я.

– Наверно… не знаю, – честно ответил брату. – Мы с ней друзья. О таком друге мечтать можно, который всегда поддержит и поможет. Но я не представляю, каково бы нам было вместе, как мужу и жене… Ты ведь помнишь родителей? Они не были счастливы вместе.

– Но ты не такой, как отец! – заявил Олли. – Ты не пьёшь и работаешь. Если не ты, то другой мальчик будет с Рутой! И тогда мы с тобой вновь окажемся на улице!

– Так вот из-за чего ты эту тему поднял?! Мелкий нахлебник! – воскликнул я. «Заставил меня краснеть, засранец!»

– Проехали… Есть будешь что-то или я себе только наложу? – спросил я.

– Не, я не голодный, спасибо. Пойду ещё порисую, – ответил Ольгерд.

– Хорошо, как поем, сядем за математику.

– Эдгар…

– Что опять?

– Когда мы уже выйдем погулять? – грустно спросил брат.

– На улице прохладно, ты можешь…

– Пожалуйста, братик! Мне надоело сидеть здесь, как в темнице! Хочу посмотреть на море и… и… и на парк! Сходим? Ну, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

– На выходных, если погода будет ясная. Договорились? – не устояв перед этими милыми глазками, ответил я.

– Эдгар… – дёрнули меня за руку.

– Да, Ольгерд… – ответил я, с закрытыми глазами.

– Какой… Это я, Марко!

Я резко встрепенулся, ударившись макушкой о стальной потолок. В панцире было темно.

– Что произошло, где свет? – спросил я у Этны.

– Мы услышали снаружи крики прокажённых и решили затаиться, – ответила девчонка.

– Как давно?

– Только что. Я потушила лампу, а Марко принялся будить тебя, – сказала Этна.

– Странно, что ты не сразу очухался. Обычно чутко спишь, – почесал затылок паренёк.

– Ясно… – вздохнул я, и повернулся к смотровой щели сбоку. Глаза мои видели не столь хорошо, как и прежде, а тут ещё и туман поднялся такой густой!

Благо, хоть ливень утих, можно было что-то расслышать. До ушей донеслась невнятная речь, из которой я только бранные слова, с трудом, распознавал. Иногда, кто-то протяжно выл и вскрикивал. В общем, в том, что это были прокажённые, как изначально предположили дети, сомнений не осталось.

– Сидим тихо, авось они вообще мимо нас пройдут, – сообщил я. – И ты молодец, Этна, что догадалась лампу потушить, – похвалил я девчонку.

– А я? Я их так-то первый услышал! – «приревновал» Марко.

– И ты молодец, Марко, – ответил я, потрепав паренька за волосы.

Затаив дыхание, мы принялись выжидать, что произойдёт снаружи. Прокажённые не пытались как-то скрываться, даже, если знали, что жертва неподалёку. Их развалистые, топающие со всей силы по лужам шаги, доносились с той стороны, где сидел я.

«Приближаются…» – сказал сам себе.

– Хо-хо! Что это за великое ублюдище?! – хриплым голосом произнёс один из членов «похода».

– Где у него дырки?! Трахать! – подхватил другой.

– А в меня он влезет?! – раздался омерзительный голос какой-то старухи.

– Давайте трахаться прямо на нём!

– И вокруг него, о-хо-хо!

Так было всегда. По поводу и без, прокажённые устраивали оргии. Самое неприятное было то, что я не мог не наблюдать за ними. Как минимум, требовалось сосчитать точное количество противников, потому, как к концу «торжества» их, иногда, становилось меньше.

Покрыв панцирь трёхэтажным слоем брани, еретики – чего и следовало ожидать – методом «тыка» выбрали одного из своих, и забили его до смерти. После чего, принялись отрывать мясо от костей зубами.

– Подождём, пока они не закончат. Прокажённые не любят подолгу оставаться на одном месте, – прошептал я детям и оторвался от смотровой щели.

Этна и Марко прижались друг к дружке и посильнее закутались в парусину, дабы не слышать отголосков тех зверств, что творились снаружи.

Я достал револьверы, и наощупь принялся их чистить от влаги и остатков пороха. Случись чего, они мне, как никогда, пригодятся. «Хотя, если так подумать, каким образом эти ублюдки могут вскрыть панцирь?»

Прокажённые трахались и жрали друг друга. Судя по довольным предсмертным вскрикам и охам, один из них задушил старуху прямо во время сношения.

Они делали это прямо в грязи, омерзительно извиваясь на размытой земле. Сдавалось, будто мы с детьми заперты в консервной банке посреди океана червей.

Через несколько часов, а может и через полдня (в любом случае, маятника поблизости не было), оргия закончилась. «Поход» в унисон захрапел. Выглянув наружу, я подсчитал количество прокажённых. Когда они сюда пришли, их было одиннадцать. В конце осталось только восемь.

Не то, чтобы великое число для меня, но не следовало забывать, что именно на этой стадии – их сила в разы превосходила мою.

– Хочу пи-пи, – прошептал Марко. – Сильно.

– Потерпи, – ответила Этна.

– Постараюсь… – сказал паренёк, и скрестил ноги.

«Только этого не хватало…» – подумал я, и начал молиться о том, чтобы прокажённые ушли, как можно скорее.

Моё желание исполнилось, но не сразу. Бедный Марко уже весь извёлся, покачиваясь в разные стороны, лишь бы удержаться. Еретики приходили в себя один за другим. Те, что заснули в обнимку, продолжали половые акты, другие копошились в грязи, выискивая остатки мяса.

– Нет… нет… Аргх! Не могу… – простонал, закрыв рот рукой Марко.

В воздухе остро запахло мочой. Быть может, во времена, когда свет О ещё покрывал всю Землю, никто бы и не услышал её вонь. Но спустя тридцать с лишним лет бытия в кромешной тьме, каждый из обитателей мёртвого мира научился распознавать малейшие изменения в воздухе.

– Нюх-нюх! Кто обоссался?! Сейчас папочка отгрызёт членишко малолетнему обоссанчику!

– Гадство! – прошипел я. – Собирайте вещи, нужно готовиться бежать.

– Но куда? – спросила Этна, пока Марко стыдливо сидел в углу.

– У панцирей есть запасной люк в полу, на случай, если верхний заклинило. Попробуем выползти из-под машины, а там затеряемся в тумане.

– Внутри ублюдища кто-то засел! – рявкнул один из еретиков.

– Выходи, обоссанишко! Я познакомлю тебя с мистером Большим, хи-хи-хи!

Кто-то принялся бить по панцирю снаружи. Вдруг, один из прокажённых заглянул прямо в щель. Его безумные серые глаза с лопнувшими капиллярами встретились взглядом с моими. Я буквально услышал, как натягиваются его губы в довольной ухмылке.

Ни на секунду не сомневаясь в своём решении, я ткнул ему средним и указательным пальцами в глаза, почувствовав загрубевшими кончиками, как те лопаются.

Прокажённый отпустил бортик панциря, шлёпнувшись в грязь, одновременно крича от боли и смеясь от удовольствия.

– А-ха-ха! Старичок! Старичок внутри! Трахать!

– Эдгар, мне страшно! – всхлипнул Марко. – Я не хотел, я…

– Соберись, ты мужчина! – резко ответил я. – И ты Этна, тоже, хоть и не мужчина! Не смейте распускать сопли! Мы выберемся отсюда!

– Вылазь давай, урод! Я тебе яйца отрежу и в зад затолкаю! – с этими словами, один из еретиков просунул в щель ржавую рапиру. Её кончик едва не зацепил мою щёку. В ответ, я пальнул сразу из обоих револьверов. Ублюдок замолчал навсегда.

– А давайте подождём, пока они сами не вылезут! – предложил один из оставшихся.

– Да-а-а! Проголодаются, сами к нам полезут! – поддержал другой.

– Хы-хы! А давайте нассым им в ответ?! Пусть наслаждаются!

– Давай, хы-хы!

– Твою мать… – я тут же отпрянул от смотровой щели. Еретики принялись взбираться на панцирь, целясь струёй мочи прямиком в отверстия на корпусе. – Вы можете заразиться, если эта дрянь попадёт на вас, быстро, собирайте все вещи, я поищу люк!

Подпалив лампу, я принялся ощупывать пол бронемашины. Довольно быстро обнаружились шурупы, удерживающие металлическую пластину, что отделяла нас от внешнего мира.

– Прежде, чем вылезать, нужно кое-что сделать, – предупредил я детей. – Марко, – и протянул пареньку револьвер, – рассчитываю на тебя. Отдача не должна быть сильной. В нём шесть пуль, не трать попусту.

– Что ты собрался делать?! – обеспокоенно спросила Этна.

– Разом от них избавиться, – хмыкнул я в ответ, откручивая шурупы отвёрткой.

Пластина отвалилась и упала в грязь. Я сунул голову вниз, осматривая панцирь с правой стороны. «Слава Богу, никого!»

– По моей команде, прыгайте вниз и бегите как можно дальше от панциря. Понятно?

– Да!

Я подполз к бочке с порохом. Зачерпнув немного, потёр в руках. «Не отсыревший, вроде…» Перевернув ёмкость, провёл небольшую дорожку до нижнего люка.

– Ну, побежали! – крикнул я детям.

Подхватив мешки с одеждой и провиантом, Этна и Марко спрыгнули на пластину, и проползли между ног панциря, устремившись вдаль. Я же, прочитав небольшую молитву, открыл верхний люк.

На меня тут же уставилось лицо еретика, не обременённое интеллектом. Я выстрелил наотмашь, угодив ему в плечо. Прокажённый покатился с брони в грязь, а я высунулся наружу примерно на половину.

Ещё один стоял на крыше панциря, испражняясь в щель. В этот миг, он и заприметил удирающий детей.

– Эй! Там… – я не дал ему оповестить тех, что находились внизу. Схватив еретика за ноги, дёрнул его на себя. Ублюдок приложил зубами о бортик, отчего нижняя челюсть полностью обвисла.

Пятеро оставшихся начали взбираться. Этого я и ждал, поэтому спрятался в панцире, закрыв люк. По нему тут же принялись наносить удары дубинами и заржавевшим оружием конквестов.

Перед тем, как самому спрыгнуть вниз, я выстрелил в дорожку из пороха. Благо, тот моментально загорелся. Не думая больше ни о чём, я рванул вслед за детьми, подальше от панциря.

Стоявшие на крыше ублюдки это заметили, принявшись спускаться. Но было поздно. Как только пламя достигло основных запасов пороха в машине, на всю округу прогремел чудовищный взрыв. Меня сбило с ног, окунув в грязь. Осколки, спасибо О, не угодили в спину.

Поднявшись на ноги, я бросился навстречу Этне и Марко, что успели отбежать метров на сто. С неба падали ошмётки человеческих тел. Взрывная волна разогнала туман. Стало видно лесок и тракт, по которому мы шли до этого многие километры.

– Ты цел?! – спросили дети.

– Да, и даже немного взбодрился, – улыбнулся им в ответ. – Теперь нужно найти место, где можно отмыться от грязи, и продолжим путь.

Дорога до ближайшего укрытия отняла почти все силы. Обувь застыла от грязи, мы замёрзли и оголодали, ибо даже приготовить что-то было невозможно. Все дрова в округе отсырели. И, учитывая отсутствие О над головой, то сохнуть они должны были не меньше недели.

В поле стояла одинокая ферма. Дом её хозяина был порушен, даже не сказать чем. Зато уцелел амбар, где мы и разбили костерок. Собравшись с последними силами, я спустился к протекающей неподалёку речке и набрал воду в котелки. Поставив их на огонь и вскипятив, выстирал в них одежду и повесил сушиться на балки.

Накрывшись парусиной, мы легли спать на мешки с давно заплесневевшим зерном. По пробуждении, одежда полностью высохла, но мы не рискнули вновь идти по такой грязи. Стали ждать, когда замёрзнет.

Запасов мяса, благо, хватало. Консервы было решено хранить на «чёрный день».

Переждав, наверно, двое-трое суток (а может прошёл всего день… или неделя), мы двинулись в путь по замёрзшей грязи. Дорога выдалась спокойной. Мы почти не встречали прокажённых. Поля сменялись лесами, а леса полями. Периодически, я пополнял запасы полезных трав и корений, также добывал мясо и чистую воду.

Ориентируясь по самодельному компасу, мы шли на восток от Бригга, пока, спустя недели, а то и месяцы пути, не увидели в слабых лунных лучах горы.

В кромешной тьме, их острые пики были заметны лишь тем, что закрывали звёзды. Главный тракт Бритонского королевства проходил в стороне от хребта, но наш путь лежал сквозь него. Там, где, предположительно, остались целые карты материка.

Вдохнув леденящий горный воздух, я слегка раскашлялся. Некий мандраж пробирал до костей, предвещая новые испытания. «Ходить по горам в полной темноте я ещё не пробовал».

Поскольку все знания об институте геологии ограничивались лишь фактом о его существовании, я не мог с уверенностью ступить на ту или иную тропу. Достаточно тёплой одежды у нас не имелось: подниматься нужно было с расчётом на то, что дойдём до конца.

И я принял решение изучить подножья горы. Некогда, здесь стояли деревеньки, у которых учёные покупали молочные продукты, овощи и мясо. Леса полнились дичью и до конца света, бояться голодной смерти не приходилось.

Потратив несколько дней на обход горы, мы наткнулись на вкопанный столб, некогда представлявший из себя указатель. Под слоем грязи лежала стреловидная обожжённая дощечка «Серпин, 6 миль». Во всей округе нашлась лишь одна тропинка, ведущая вглубь леса, туда мы и направились.

Природа в этом месте была настолько очищена от людей, что зайцы и олени не разбегались при виде нашей троицы. Я не слышал и не видел прокажённых, да и следов человека в принципе, словно его нога здесь и не ступала никогда.

Это… пугало. «Неужто мы зря сюда пришли?»

Медведи и волки здесь по-прежнему охотились на травоядных. Один раз, косолапый исполин показался прямо передо мной, но учуяв запах серой гнили – бежал, не успел я даже вытащить револьверы.

«Что же, по крайней мере, про заразу они знают. Видимо, на уровне инстинктов».

Дети сильнее сжали полы моего плаща. С моей стороны же, был, скорее, не страх, а полное непонимание происходящего. И как показывала практика – неизвестность всегда была худшим из вариантов. В окружении еретиков было находиться легче, чем в этом лесу.

Впервые за долгие годы я вновь услышал пение птиц, понимая, что оно больше не предназначено для людей, хотя… Ничто не было предназначено для нас. Это мы считали себя венцом творения природы.

Но та прекрасно обходилась и без нас. С каждым шагом я слышал, как между трением облысевших дубов и клёнов она шепчет нам: «Чужаки…»

Когда до деревни оставалось не так далеко, по моим прикидкам (надо сказать, в отсутствии компаса, карты и ориентира в виде О, я научился точно отмерять расстояние в шагах и, главное, не забывать о том, сколько прошёл), то что-то во внешней обстановке изменилось.

Ни то сказывались усталость и желание поскорее уснуть, ни то постаралось воображение и прорисовывающийся старческий маразм, но я начал видеть силуэты крылатых людей между деревьев. Стоило потрясти головой, и на месте фигуры вырастал очередной скрючившийся тополь.

«Тебе просто мерещится, Эдгар…»

– Мне кажется, я кого-то видела, – произнесла Этна.

– Я тоже, сначала думал, что олень, но потом… – добавил Марко.

«Или не кажется. Ведь ты видел тех морских чудовищ… то есть, ангелов. Почему бы не быть и их наземному аналогу?»

Воспоминания о нелёгком пути по городскому водоканалу Бригга слегка меня приободрили. Нельзя было терять концентрации. Если странные, непохожие на книжных, сирены пощадили меня – это не означало, что любое другое существо из тех, что мы могли вообразить себе лишь в сказках, не нападёт.

Пока эти странные наблюдатели игнорировали нас также, как это делали и окрестные звери, я старался не делать резких движений. Хорошо, что мы пополнили запасы мяса перед тем, как ступить на дорогу к Серпину. Мне не хотелось стрелять по оленям на глазах у крылатых ангелов или кем бы они там не являлись.

– Вы точно их видите? – переспросил я у детей, надеясь убедиться в том, что это, всё же, совпадение в нашем воображении. В конце концов, если ветка дерева похожа на руку или ногу – её посчитают за таковую большинство людей.

– Не знаю… но иногда лучи света отражаются от их глаз, – затряслась от страха Этна.

– В любом случае, как мне удалось выяснить до нашей встречи, они вполне смертны, – решил хоть как-то успокоить девчонку.

– Правда? – подняла испуганные глазки Этна.

– По крайней мере, удары веслом на них действовали хорошо.

Невольно, но наше нынешнее положение, когда я, помимо нескольких тюков с вещами, тащил на себе прилипших к рукавам детей, напомнило мне о другом эпизоде из прошлого.

Посетив квартиру комиссара во второй раз, я обследовал маленькую Беллу ещё раз. Девочка хорошо спала после моих горчичников и даже смогла ответить на вопрос о самочувствии. Послушав её дыхание, пришёл к выводу, что хуже ей точно не стало, а это уже был прогресс.

Супруга комиссара пообещала, что после работы тот обязательно купит необходимые лекарства и травы, и в следующий раз я смогу преступить к полному искоренению болезни. Мы договорились, что я буду приходить к ним вечером каждые два дня. Уже покидая квартиру, я получил от мадам пять клети. Многим меньше, чем в первый раз, но я был более, чем доволен: поначалу, мне казалось, что, оказывая услугу комиссару, придётся работать даром, если не вовсе – позабыть про остальные приёмы.

Пришествие войны открыло у меня второе дыхание. Нет, я не наживался на людском горе, как многие могли бы подумать. Раньше, в связи с дороговизной услуг больничных лекарей, люди обращались ко мне, ведь я работал без диплома и получал гораздо меньше.

Однако теперь, когда все государственные врачеватели были отправлены в лазарет для перевязки солдат – ко мне начали обращаться все, причём, за любую цену, какую только укажу.

Конечно, я старался брать меньше с бедняков. Иногда и вовсе ограничивался «большим человеческим спасибо», вправляя суставы ребятне и мажа разбитые коленки зелёнкой. На вырученные деньги смог купить всей семье качественную зимнюю одежду и поставить небольшую печку в спальню. Это позволило ходить дома в одной рубахе и холщевых штанах, да ещё и на босу ногу.

В то же время, за окном мир становился всё мрачнее. Не прошло и полугода с момента, как Республика Родиния напала на Бритонское королевство, а на карте мира не осталось ни одной страны, которая не участвовала бы в войне. Историки пророчили конфликту название «Великая Война» или даже «Всемирная Война».

Довольно скоро, в Норвилле настали тёмные времена. Импорт прекратился, прилавки на рынке практически опустели. Нишу заняли местные рыболовы и охотники, и никто не мог перечить их ценам.

Всё лучшее уходило в топку войны, людям банально нечего было жрать. В какой-то момент, с улиц Норвилла пропали бездомные кошки и собаки, а вскоре и крысы. Зима выдалась особенно холодной, но не взирая на большое количество замёрзших насмерть, причиной смерти номер один – стало вооружённое ограбление.

Я вылечил Беллу, за что комиссар был бесконечно мне благодарен и отдал сотню (только вдумайтесь, сотню!) клети из личного тайника. Такие богатства вынудили меня начать принимать заказы на дому. На помощь пришло военное изобретение под названием «телеграф». Всё же, война и вправду двигала прогресс.

Их гражданские варианты расставили по всему Норвиллу для общего пользования, а я, добавив ещё сотню к той, что выручил от комиссара, смог установить один такой у себя в квартире. В итоге, люди прямо с улицы (заплатив четверть клети за звонок) могли записаться на приём. От всяких недоброжелателей пришлось приобрести кинжал. На покупку ружья или пистоли мне сбережений не хватило, хотя их и немало продавали в переулках скрывавшиеся дезертиры и калеки, прибравшие к рукам выданный престолом инвентарь.

Несмотря на напряжённую обстановку в мире, я верил, что в нашем доме всё будет хорошо. В один день, пришла благая весть: Рута отличилась во время работы в пригородном госпитале, выполнив сложнейшую операцию по извлечению осколков из спины командующего военным округом, за что ей выдали две сотни клети премией и отгул на месяц.

Честно говоря, я по ней скучал. Хоть и ночевали мы под одной крышей, но я заставал Руту не выспавшейся рано утром, когда она уходила на работу, и вечером, обессиленную и голодную, по возвращении домой.

В один из дней, оставив девушку отсыпаться до полудня, я взял с собой прожужжавшего мне все уши Ольгерда на улицу. Часть денег, что давал комиссар, я потратил на целебные мази для его суставов. Пальцы рук теперь полностью слушались Олли, даже почерк стал более ровным и каллиграфическим. Пару костылей сменила простая тросточка, но я всё равно держал брата за локоть, дабы он не поскользнулся.

– Эд, купи! – остановился он перед прилавком с редкими игрушками. Их, в связи со всеобщим обнищанием населения Норвилла, было невозможно достать не только покупателям, но и поставщикам. Тем не менее, откуда не возьмись, возник рыжий торговец в заграничных одеждах, продающий деревянных уточек на колёсиках.

– Они стоят недёшево, – ответил я.

– Ты мне не дарил ничего с моего дня рождения! – начал кукситься Олли.

– Дети в других семьях не получают ничего даже в день Возвышения О, – но такой ответ явно не устраивал Ольгерда. С его логикой трудно было поспорить: «Если раньше у нас не было денег, а сейчас они есть, то почему у меня не должно быть игрушек, как тогда, когда у нас не было денег?»

Я не стал долго отпираться. Мне приятно было увидеть брата улыбающимся, особенно на фоне других детей, чьи отцы, возможно, уже вернулись с войны… в ящике.

– О, вы точно не пожалеете! – хохоча, произнёс торговец, укладывая лакированную уточку в коробку. От меня не укрылось подлое сияние его полузакрытых глаз. Я решил поскорее расплатиться и больше никогда не видеть этого жиртреста.

Еды хватало, поэтому, побродив ещё немного по рынку и взяв Ольгерду леденец в форме петушка, мы решили идти домой. Всё же, братец не мог долго ходить, да и распаковать уточку ему не терпелось.

Когда же нам оставалось идти менее квартала, из темноты подворотни показалась фигура крупного мужчины. Он поправил широкополую шляпу, и я смог увидеть его глаза.

Сердце пропустило удар, а рука сжалась в кулак. Все самые грязные слова, что я только знал, но никогда не употреблял, возникли в голове. «Откуда здесь эта мразь?!»

– Утречко, Эдгар! Отличный денёк, чтобы встретиться со старым другом! – усмехнулся Йозеф Лист.

– Здрасьте, дядя! О, я вас помню, вы учили братика всякому-разному! – воскликнул Ольгерд.

– Хо-хо! А кто это у нас тут такой маленький, смышлёненький? – умилился Йозеф и, подойдя поближе, наклонился, чтобы потрогать Олли за щёку.

– Да, неплохой денёк… был, – ответил я, стеною закрыв брата от руки извращенца. Во мне едва хватало сил не наброситься на Листа только за то, что тот посмел стоять со мной на одной стороне дороги, столь велика была ненависть. И всё же, я не мог позволить себе сделать этого на глазах у Олли.

«Просто проваливай туда, откуда пришёл, пожалуйста!» – взмолился я, продолжая сверлить чело Йозефа презрительным взглядом.

– Надо поговорить, – прошипел змей, посмотрев исподлобья. На его пухлых устах всё ещё сияла фальшивая улыбка.

– Хорошо. Дай только Ольгерда домой отведу. Договорились? – стараясь не испортить эмаль скрежетом зубов, сказал я.

– Договорились, – на этот раз, Лист улыбнулся вполне искренне. Вот только это уже не выглядело, как что-то хотя бы приблизительно дружелюбное.

Всучив Олли в заботливые руки Руты, под предлогом того, что стоило бы подмести снег в подъезде, я спустился к Йозефу.

Мы молча направились к тому же переулку, где встретились. Йозеф предложил пройти в углубление между домами, где слой из смеси снега и мусора достигал щиколоток.

– Как поживаешь? – спросил, остановившись, Лист.

– Чего тебе надо? – сил слушать этого урода не было ни малейших.

– Вижу, что неплохо, – кивнул извращенец. – Хорошо одет, выглядишь сытым. Я тоже не жалуюсь, как профессора биологии, меня назначили главой отделения первой помощи.

– Поздравляю, мне насрать. Хотел похвастаться? Тогда я пойду, – фыркнул я в ответ.

– Что ты, что ты… – ухмыльнулся Йозеф. – Я беспокоился о тебе, Эдгар! Места себе не находил, думал: «Как поживает мой любимый ученик?! Он там, на передовой, должно быть, самоотверженно защищает Родину!» Но оказалось, что он незаконно отсиживается в тылу, собирает последние деньги с людей, хотя обязан был стать под ружьё, как и многие другие граждане Норвилла, ведь он так и не получил образование лекаря! Ай-ай-ай!

– Ты..! – в висках забили колокола.

– Пока нет. Но если ты не исполнишь моё желание, я отправлю жалобу губернатору и тогда и ты, и тот, кто тебя прикрывает от призыва, будете повешены за дезертирство, – сообщил Йозеф. – Подумай о том, кто будет заботиться о твоём брате и о… Руте, ху-ху!

– Что ты хочешь? – абсолютно безжизненным голосом спросил я.

– На колени, – ответил Лист. – Ползи ко мне и покажи, как сильно ты хочешь меня отблагодарить за годы того добра, что я тебе безвозмездно сделал! – добавил он, расстёгивая ремень штанов и вываливая наружу мужское «естество».

Надо сказать, не особо-то и большое. В голову закралась мысль: «Может, потому он женщинами и не интересуется? Таким хозяйством только первоклассника напугать можно…»

Я молча повиновался его приказу. Но лишь затем, чтобы самым жестоким образом разбить все мечты ублюдка!

Во мне что-то треснуло. Судя по всему, граница той грани, за которую я никогда не хотел заходить. Теперь же, я собирался её перепрыгнуть с разбегу, ибо ненависть и гнев в сердце угрожали убить меня самого.

Если это было испытание, посланное мне Великим О, то я его провалил. Но с каким удовольствием…

– Ну же… приступай… – блаженно закрыл глаза Йозеф, приготовившись раствориться в экстазе, когда я подполз к его ширинке и взялся за основание члена рукой.

«Прости меня Господь, но этот монстр сам посеял во мне семена зла…»

– А-а-а! – взвизгнул Йозеф.

«Так пусть нажрётся их урожаем сполна!» – мысленно произнёс я.

Кинжал, купленный на случай нападения грабителей, отсёк половой орган Листа вместе с мошонкой. Кровоточащий кусок плоти беззвучно провалился в снег. Подскочив на ноги, я мгновенно зажал педофилу рот и толкнул к стенке.

Глядя в мои глаза, Йозеф обезумел от ужаса. Он явно не рассчитывал закончить свой жизненный путь так: стоя со спущенными штанами, будучи оскоплённым его любовным интересом. Тем, кого он считал жертвенным агнцем на алтаре своей безудержной и безбожной похоти.

Но у меня было иное мнение на этот счёт. В природе всё должно быть сбалансировано. И, если волки беспорядочно жрут всех зайцев в округе, у тех, рано или поздно, отрастают клыки.

Задний проход Йозефа издал омерзительный звук. Ублюдок испражнился от страха, кал смешался с кровь из обрубка члена. Меня чуть не стошнило от одного его жалкого вида. При этом, только спустя пару мгновений я осознал, насколько сильно сжал челюсти урода. Тот не мог издать ни звука, ровно, как и убрать руку от лица.

Нервные подёргивания закончились водопадом слёз. Он пытался помотать головой, дескать: «Не убивай!»

– Ты явно хотел не этого, – произнёс я ледяным тоном. – Но это то, чего ты заслуживаешь.

Глаза Йозефа раскрылись в ужасе, и он издал гортанью протяжный стон о помощи, когда я нанёс первый удар в шею. А затем ещё и ещё… Волна ярости и адреналина ударили друг о друга, превращая рассудок в ужасающий коктейль.

Я потерял счёт времени и, кажись, себя самого в эти минуты. Словно наблюдал со стороны за действиями абсолютно чужого человека. Рука сама наносила удар за ударом, а разум повторял: «Умри-умри-умри!»

Скажу честно, на вкус грех оказался гораздо слаще, чем о нём говорили в церкви, хоть я отдалённо и понимал, что поступил ужасно. «В любом случае, мир станет только лучше без этой мрази», – тут же пришло успокоение.

В один момент, я всё же смог взять тело под контроль и остановиться. Голова Листа, к тому времени, практически отделилась от шеи. Его пальто и свитер потемнели от крови. Отпустив его лицо, застывшее в первобытном ужасе, с отвисшей, вывихнутой челюстью, я понял, что… и вправду ни о чём не жалею.

Лист рухнул лицом в подтаявший от температуры крови снег. Я отшатнулся назад и спустился спиной по стене. «Вот и всё, ничего сложного…»

Убивать мне не понравилось. Но я испытывал чувство на грани эйфории, верша месть за годы унижений.

Подождав, пока уймётся сердце, осмотрелся: на единственный визг Листа никто не прибежал. Перчатки замарались кровью, и я засунул их внутрь слива, позади дома: если Йозефа и найдут в ближайшее время коронеры, то обыскивать каждую щель точно не станут.

Куртка и штаны кровью ублюдка задеты не были. Пара капель попала на ботинки, но их я оттёр куском снега. В нём же, я очистил и кинжал. Бросив прощальный взгляд на изуродованное тело Йозефа, я не сдержался, и сплюнул на его редеющую макушку, после чего, навсегда покинул тот переулок.

Вернувшись домой, взял метлу и почистил лестницу подъезда от снега, как было обещано.

– Долго ты, – произнесла Рута, открыв дверь.

– Помог одному человеку найти дорогу до дома, всё в порядке, – ответил я, стараясь не смотреть ей в глаза.

– Ясно… – ответила девушка.

Пройдя в гостиную, я погладил игравшегося с уточкой Ольгерда по голове. Братик ещё раз поблагодарил меня за подарок. После случившегося, у меня пропало желание принимать сегодня пациентов, и я просто улёгся спать раньше обычного.

На следующий день, Рута предложила сходить с ней за продуктами. Ей взбрело в голову испечь пирогов с вишней. Я был непротив: вкусной выпечки мы не ели с тех пор, как девушку отправили работать в госпиталь.

Для этого, я вызвал сиделку для Ольгерда: услугами этой милой женщины, в последнее время, мы пользовались всё реже. Судя по тому, как Рута вырядилась, она явно не планировала ограничиваться одними продуктами.

Выйдя из дома, она взяла меня за плечо и положила голову на плечо. «А ведь нам уже по семнадцать лет», – задумался я, и припомнил разговор с Ольгердом месячной давности.

Она была необычайно красивой. Не знаю, почему я заметил это только тогда. Наверно, просто повзрослел. Но Рута в тот день приковала к себе мой взгляд намертво. Да и не только взгляд.

Мне нравился её запах, и я старался меньше говорить, чтобы чаще слышать голос девушки. Отчего та начала волноваться: «Горло не болит? Больно ты молчаливый сегодня!»

Я ответил что-то вроде: «Нет, просто нечего рассказывать». Тогда Рута предложила зайти в кабак. «Там-то точно язык развяжется!» – засмеялась она.

Конечно же, я отказался. Моё отношение к алкоголю никогда не менялось. Вместо кабака, я повёл её в ресторан, где мы выпили чаю с кремовыми булочками.

– Даже не заметила, как сильно поменялся наш город, – грустно вздохнула Рута. – Месяцами я ходила по маршруту «работа-дом», не замечая, насколько всё плохо стало…

– Я думаю иначе, – ответил ей. – Я родился почти, что в трущобах, для меня Норвилл никогда не казался светлым и жизнерадостным местом, но… Матушка и брат делали его лучше. И сейчас… пожалуй, я счастлив с тобой и с Ольгердом.

– М-м, – улыбнулась Рута, приподняв бровки. – Что ж, куда дальше пойдём?

До заката было ещё далеко, и мы посетили сразу несколько мест: школу, где больше никогда не сможет совращать детей Йозеф Лист; улицу, на которой я жил раньше, такую же грязную и холодную, и кладбище, где были похоронены мои родители и бабушка Руты.

Последней точкой на карте стал небольшой парк в западной части Норвилла. Облысевшие деревья тут сторожили занесённые снегом лавочки и фонтан. Поскольку дворники и садовники были призваны на фронт, некому было расчистить сию снежную долину.

Освободив себе немного места на скамье, я присел, чтобы перевести дух. Всё же, прошагали мы немало сегодня. «И, кажись, позабыли про ингредиенты для пирога…»

Нежданно-негаданно, мне в лицо прилетел снежок, неприятно оцарапав сетчатку. Проморгавшись, я недоумевающе посмотрел на смеющуюся Руту, что уже лепила новый снаряд.

– Видел бы ты своё лицо сейчас!

– Ах ты! – улыбнулся я и, вскочив, метнул в ответ.

Улюлюкая, девушка скрылась за деревом и бросила следующий снежок. Увернувшись, я сошёл с парковой тропинки на занесённый телами белых мух луг, и тут же поскользнулся, упав лицом колючие снежинки. Следом, мне на макушку приземлился очередной снаряд от Руты.

– А-ха-ха! – колокольчиками доносился её смех среди замёрзших стволов.

Так мы веселились долго, совсем потеряв счёт времени. В какой-то момент, мне удалось обойти девушку, застав её врасплох. Недолго думая, я бросился ей в ноги и, обхватив за талию, повалил в снег.

Рута игриво пыталась отпираться, но, в конечном счёте, я полностью накрыл её своим телом.

– Фух! Всё, не убежишь! – произнёс я, смеясь.

Подруга перестала шевелиться и просто раскинулась на снежной полянке, учащённо дыша. Слезши с неё, я развалился рядом и повернул голову. Спустя минуту понял, что вновь любуюсь её лицом: румяными щеками, чуть вздёрнутым носиком и тоненькой линией губ. Вдруг, мои глаза встретились в двумя её нефритами.

– Ты как-то странно на меня смотришь, хи-хи! – усмехнулась Рута.

– Да я так… Задумался просто… – и отвернул голову.

– Давно я мечтала о таком отдыхе, – мечтательно произнесла девушка. – Спасибо тебе за этот вечер, Эд! – и окинув прощальным взглядом уходящего О, добавила: – Ну, что, пойдём домой, а то темнеет?

Со стороны, наверно, мы и правда были похожи на молодожёнов. Увы, отец и мать не могли рассказать мне о нормальных отношениях между мужчиной и женщиной. Потому, я и не решался сделать первый шаг.

Решив зайти на рынок за продуктами уже завтра, мы покинули парк.

Возвращаясь домой тем же путём, что и годы до этого, я заметил на пути двух, будто в землю вкопанных, незнакомцев. В их руках что-то поблёскивало, и мне это не нравилось. «Это точно не коронеры…» – развеялась мысль о том, что кто-то мог видеть меня на месте убийства.

Рута посильнее сжала локоть и посмотрела испуганными глазами. Я же, не предавая вида, решил просто обойти подозрительных типов, как один из них направил на меня нож. На лице у обоих были повязки, закрывавшие носы и рты.

– Куда торопишься, уважаемый? – произнёс тот, что угрожал мне.

– Пройдёмте? – ухмыльнулся через бандану второй, пытаясь обойти Руту с боку и также светя ножом.

– Помо… – открыла рот Рута, но грабитель резко взмахнул перед её лицом.

– Прикуси язык, куколка, – прошипел он.

– Пожалуйста, господа, давайте обойдёмся без кровопролития. Я отдам вам все свои деньги, – ответил я, стараясь удерживать уверенный тон.

– Конечно, отдадите, – произнёс первый и упёр нож мне в живот, принуждая сделать шаг назад.

Парочка грабителей оттеснили нас вглубь тёмного переулка. Стало ясно, что живыми мы не выберемся, и я медленно сунул руку в карман, как бы за кошельком. На деле же, в нём лежал кинжал.

– Значит так, ты идёшь сюда! – второй резко схватил Руту за запястье. – Выгребай всё из сумок! – и толкнул её в сторону подельника, чтобы следом заняться мною.

Как только мы сблизились, я выхватил кинжал, но, в последний миг услышал хруст снега позади. Резко отскочив вправо, я едва избежал удара дубиной по макушке. Из тени переулка показался третий грабитель.

Промахнувшись, лысый мужик повалился вперёд, чем я и воспользовался, взяв кинжал обратным хватом. Сверкнувший во тьме клинок вошёл в горло грабителя. Кончик лезвия показался из затылка лысого.

Не прошло и секунды, как его обмякшее тело устремилось к земле, унося за собой и моё единственное оружие. Дабы этого не допустить, я схватился свободной рукой за голову и дёрнул рукоять кинжала вниз, практически полностью отделяя лысый череп от тела.

Всё это произошло за полторы-две секунды. Оторопевший грабитель-номер два тут же бросился на меня, делая выпад ножом в сторону живота. Перехватив его за правое запястье, я увёл лезвие в сторону от себя и, одним чётким ударом в сонную артерию, убил.

Моё внимание приковала к себе Рута, пытавшаяся сумкой отбиться от третьего грабителя. Ублюдки, видимо, не спешили с ней кончать, и мечтали развлечься после того, как вспороли бы мне брюхо. Но девушка была не робкого десятка, и умудрилась выбесить нападавшего, да так, что тот занёс над ней свой короткий нож.

В голову мне ударил импульс. Я не отличался скоростью или ловкостью, но волна адреналина позволила мне за мгновение преодолеть расстояние в пару метров, оттолкнувшись от земли и, схватив Руту за плечи, закрыть своей спиной от ножа.

Левую лопатку пронзила ужасная боль, кожей я ощутил, что лезвие вошло по самую рукоять, однако лёгкое не было задето, ведь тогда бы я не сделал то, что сделал: воспользовавшись тем, что оружие грабителя полностью увязло в моей плоти, я резко крутанулся, вынудив того отпустить нож и, ухватив кинжал двумя руками, пронзил его грудь с правой стороны.

Под воздействием боли, прилива адреналина и злости, я вложил в этот удар столько сил, что кончиком лезвия почувствовал стену дома, к которой и прибил ублюдка.

Мужик захрипел и ухватил меня за руку, но сделать что-либо ему мешала кровь, заполонившая лёгкое.

– Кто вас подослал? – спросил я тихо, дабы не привлечь внимание коронеров. – Отвечай.

– У-Уилхоф… торг-говец иг-грушками… – простонал грабитель, стоило мне посильнее надавить на рукоять.

– Зачем? – прошипел я.

– Ес-сли т-ты купил иг-грушку… зн-начит у т-тебя мног-го лишн-них де-денег… В сам-мый первый д-день… за тоб-бой ус-становили сл-лежку!

– Понятно, – сплюнув, я резко вынул кинжал из тела. Грабитель убрал бандану от лица и вытер пузырящуюся кровь на губах.

– Прости… просто дай мне уй… – открыл он, было, рот.

Моя рука рассекла воздух, а кинжал – горло ублюдка. В последний раз взглянув на вечерние звёзды, он упал рядом с телами сообщников.

– Эдгар… ты… – дрожащим голосом, произнесла Рута.

Я молча повернулся к ней. Весь покрытый кровью, с торчащим из спины ножом, во мне сложно было узнать частного, робкого доктора, коим меня, наверно, считали люди. Скорее, я был похож на жестокого маньяка, и любой, кто сейчас бы оказался в переулке, подумал бы, что моей следующей жертвой станет заплаканная девушка с нефритовыми глазами.

– Прости, что тебе пришлось увидеть меня в таком свете… – произнёс, было я, кривясь от боли в спине.

Но Рута не думала ужасаться. Выронив сумку, она крепко меня обняла, вызвав короткий стон. Моё сердце забилось с небывалой скоростью, и причиной тому была не произошедшая схватка насмерть.

Боль исчезла, как и осознание того, что за неполных два дня я оборвал четыре, пусть и никчёмных, но жизни.

– Ты мой герой, Эдгар! – всхлипнула Рута.

Я положил руку ей на затылок и чутка потянул за волосы, дабы она посмотрела на меня. Стоило ей приоткрыть рот, чтобы спросить, как я наклонился и поцеловал её «по-взрослому».

Впереди показался обвалившийся мост через небольшую горную реку. Опустив руку в воду, я определил, что течение небыстрое, но на всякий случай решил привязать друг друга за пояс. Придерживаясь останков опор моста, я шагнул вперёд.

Ледяная вода тут же пронзила кожу тысячами игл. Глубина доходила мне до груди, отчего дышать становилось трудно. Высок был риск судороги и, следующего за ней, утопления. Тем не менее, попробовав пару капель на вкус, я пришёл к выводу, что горный источник абсолютно очищен от серой гнили.

– Хватайтесь за мои плечи! – сказал я детям, коим река приходилась по самое горло. – Этна, держи мешок с патронами над водой. Марко, за тобой револьверы и ружьё. Гребите ногами и держитесь за мои плечи.

Наши нескромные пожитки частично сыграли нам на руку: я крепко стоял на ногах, прижатый ко дну их с детьми совместным весом.

– Эдгар, а ты не простудишься? – взволновано спросила Этна перед тем, как я ступил на глубину.

– Надеюсь, что нет, – ответил я, громко выдыхая ртом, чтобы как можно скорее разогнать стариковскую кровь по телу.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Десятиметровая речка показалась мне тем путём, что мы уже прошли от Бригга. Зубы стучали так сильно, что вот-вот должны были превратиться в пыль, ноги занемели, пальцы рук едва сгибались.

Наконец, я почувствовал, что дно подо мной поднимается вверх. Спустя несколько метров, дети почувствовали почву под ногами и отпустили меня, уверено неся вверенные им припасы.

Оставив реку позади, мы взошли на холм. Свет от зажжённой лампы облизал почерневшие силуэты опустевших домов на улицах Серпина. Что удивительно, здания были целыми.

Оглядевшись, я заметил, что сразу за мостом и вдоль всего подъёма от реки расставлен покосившийся от времени частокол, который не составило труда миновать. За ним стояли баррикады из телег и мешков с песком. Повторно осмотрев мост, я нашёл занимательным то, что изначально не предал значения следам рубки на опорах.

Переправа обрушилась не под давлением времени, местные сами обвалили её, чтобы защититься от армий еретиков. Незаражённая вода у них была, да и лесные звери не перевелись, как и рыба, чьё мясо не было поражено серой гнилью.

Впрочем, то, что деревня мёртвая, ни капли меня не удивило. Зная, что никто из местных жильцов не набросится на меня с вилами, я смело шагнул вперёд. Куда большую опасность для нас представляло обморожение, в данный момент.

– Дядь, гляди! – окликнул меня Марко.

Дрожа от холода, я не испытывал большого желания отвлекаться на что-либо, кроме поисков рабочей печки и тёплой одежды. И всё же, я подошёл поближе к мальцу.

– Вот! Следы от когтей, а рядом скелет! – воскликнул мальчишка.

Я внимательно осмотрел стену дома. На ней не было признаков горения или стрельбы. Дверь, однако ж, была сорвана с петель, а на крыльце лежал давно истлевший труп хозяина с заржавевшей косой.

Стену украшало пять глубоких борозд, словно рука принадлежала человеку, но значительно большего роста. Я обратил внимание на то, что несмотря на годы, прошедшие с момента смерти этого мужчины, его кости имели следы серьёзных повреждений. Рёберная клетка словно провалилась внутрь, вместе с клочками одежды.

Проведя рукой по борозде на стене, я просунул внутрь пальцы и нащупал какой-то осколок. Судя по всему, кусочек позвонка, что означало невероятную силу удара, пробившую тело насквозь.

– Но кто мог сделать подобное? – озадачила меня данная находка. – Медведь? Нет, медведь бы съел жертву, хотя бы немного, но надкусил.

– Мне здесь не нравится… – задрожала Этна.

– Пойдёмте дальше, – кивнул я, вспоминая таинственных наблюдателей в лесу.

Заросшая тропа между домами привела нас на главную площадь. Увиденное там, заставило нас обомлеть: в центре располагался столб с восьмиконечной звездой – символом веры в О. На него, неведомо каким образом, был насажен скелет в изорванной рясе.

«Покойся с миром, брат…» – осенил себя священным знамением я.

Вокруг столба находилось множество других останков. Некоторые были повёрнуты спиной и лежали на животе в отдалении от места расправы. Внимательно изучая скелеты, я пришёл к выводу, что все они были безоружны либо просто не успели ощетиниться в момент смерти.

Кости рук и ног лежали отдельно от тел, многие черепа украшали трещины от ударов.

– Господь милостивый… что здесь произошло… – просипела Этна.

– Они расправились над священнослужителем, а потом сами были убиты. Вот только кем? – я и представить не мог, что за сила разорвала этих людей. Неужто те наблюдатели в лесу были ангелами смерти, навроде водных существ? Это могло объяснить обрушившуюся на горожан кару за убийство священника.

Меня лишь волновал вопрос: если все грешники на этой горе покараны, почему ангелы до сих пор слоняются по Земле? «Или, всё же, они ждали меня? Но не падали ведь…»

Несколько домиков оказались разворошены изнутри. Видимо, нечто гонялось за жильцами. Но поскольку большая часть населения Серпина в момент смерти находилась на улице, нам не составило труда найти нетронутое жильё.

Мы остановились в двухэтажной хижине. Одежда, посуда и мебель застыли во времени на несколько десятилетий в том виде, в котором их оставили хозяева. Судя по количеству разных пар обуви, тут проживало шесть человек. Впрочем, среди скелетов на площади я не нашёл детей. Видимо, на момент расправы прошло немало лет с начала апокалипсиса.

Не стоило забывать, что Этна и Марко – исключения, и люди практически перестали плодиться с исчезновением О.

В шкафу нашлось пышное мужское пальто, несколько меховых курток и штанов, а также тёплая обувь для детей. Я разжёг печь и разложил около неё промокшую одежду, а сам, переодевшись, сел в кресло, закутавшись в плед. «Не хватало только заболеть…»

– Эдгар, мне кажется, нужно было подыскать другой путь. Я боюсь, что ты заболеешь, – произнесла Этна.

– Всё в порядке, сейчас главное не допустить, чтобы пониженный иммунитет пропустил заразу… – пробухтел я в ответ.

– Я сделаю тебе чай, – ответила девчонка.

– Вот ещё плед, дядь, – спустившийся со второго этажа Марко накрыл меня шкурой медведя. Довольно роскошная вещь, но для деревни охотников – обыденность.

– Спасибо, Олли… – улыбнулся я и, утопая в блаженном тепле, закрыл глаза.

Пока я стоял за домом, Рута выпроводила сиделку. Женщина сказала, что Ольгерд спит и поинтересовалась о моём местонахождении, но Рута невнятно ответила что-то вроде: «Скоро Эдгар придёт».

Когда няня исчезла во мраке улиц, Рута позвала меня, и я поковылял до квартиры. Нож по-прежнему торчал из моей лопатки, затыкая рану. Я чувствовал себя заведённым, всю усталость ветром сдуло. С учётом того, что я до сих пор не был бледным, как снег и голова не кружилась – внутреннего кровотечения не образовалось.

Войдя в квартиру, Рута ножницами распорола куртку и рубашку, ибо рукоять ножа мешала их снять, да и без неё одежда восстановлению не подлежала.

Взяв с кухни табуретку, я уселся рядом с ванной. Рута принесла аптечку с работы, бинты и хирургическую нить.

– Ты готов? – спросила она.

– А что, есть другой выход? – попытался отшутиться я и вложил в зубы валик из бинтов. – Фафай.

Рута медленно потянула за рукоять, извлекая лезвие из моей плоти. Я зарычал в затычку и тут же зажал нос и рот предплечьем, дабы не разбудить Олли.

Из глаз потекли раскалённые слёзы. Никакие, даже самые жестокие побои не сравняться с тем, как из тебя достают нож. Наконец, орудие убийства звякнуло о стенки ванной, по спине заструилась кровь. Рута тут же залила рану спиртом, но учитывая, насколько малая это была боль в сравнении с предыдущим испытанием, я лишь немного прошипел и расслабился.

– Слушай… а почему… ты не вколола морфий? – спросил я, вспомнив, что в аптечке у полевого доктора должно быть обезболивающее.

– Недавно выяснилось, что солдаты, которым кололи морфины в госпитале, становятся от них зависимыми. Так, что лучше потерпеть сейчас, нежели всю жизнь потом мучаться от ломки.

– Ясно… – ответил я.

Обработав место ранения, Рута взялась за иглу. Кожу вновь пронзила боль, и я почувствовал, как края разреза стягивают. Вновь пришлось взять валик в зубы. Ощущения напоминали укус пчелы, вот только жало было размером со стержень карандаша.

Спустя полчаса страданий, Рута закончила зашивать рану и, ещё раз обработав всё спиртом, накрыла её кусочком ваты, прибинтовав его так, что повязка шла от правого плеча до левой подмышки и через всю грудь.

– Жить будешь, – выдохнула девушка, убирая принадлежности. – Нормально себя чувствуешь?

– Лучше, чем когда из меня торчал нож, – ответил я.

По правде говоря, вся моя спина горела, несмотря на ранение одной только лопатки, стянутая нитями кожа чесалась и, в целом, было желание вернуть всё, как было. Оставалось только терпеть и ждать, когда организм починит себя.

Взяв старую сумку Руты, я запихал в неё окровавленную вату и тряпьё, свою одежду и нож, после чего, вынес на улицу и бросил на свалку в одном из переулков.

К этому моменту, сердце унялось и усталость монолитом обрушилась на моё тело. Ввалившись в квартиру, я упал в объятия подскочившей Руты.

– Помоги добраться до кровати…

– Может… лучше в мою спальню? – робко спросила девушка.

– Я… я не против.

Подруга помогла снять рубашку и штаны. Она не смущалась моего тела в одном белье. В конце концов, мы оба были лекарями и много раз видели и даже щупали обнажённых людей за самые постыдные места. Но то была работа, а сейчас…

– Ты понимаешь, к чему всё идёт, – произнёс я.

Рута замешкалась, держась за плечи. Её пальцы подрагивали в сторону бретелек на платье, но не могли решиться.

– Мне неловко… – ответила она. – Ты не мог бы поцеловать меня ещё раз?

Я медленно протянул к ней руки и обнял за талию. Затем, переместил правую ладонь на шею и приблизился к её лицу. Рута посмотрела мне в глаза, дрожа ни то от страха, ни то от желания… Я и сам запутался в ощущениях. Только что мне хотелось просто упасть без сил и заснуть, а теперь…

Девушка коснулась моей щеки, и я подался вперёд, впившись в её губы. Наши языки переплелись, а в это время, я медленно развязал на ней платье. Бирюзовая ткань оказалась на полу, Рута осталась в одних панталонах. Мне впервые довелось видеть её средних размеров грудь.

Она обняла меня, прикасаясь своими сосками к моей холодной коже. Тут-то я и ощутил, как набухает моё мужское естество. Я развернул её к кровати и повалил, оказавшись сверху.

Провёл рукой, убирая светлые волосы с лица и коротко поцеловал в губы, снимая с себя и с неё бельё. Рута неуверенно раздвинула ноги, и я узрел короткую дорожку русых волос на лобке.

– Эдгар ты… любишь меня?

– Наверно… то есть, да! – ответил я.

– Я тоже… наверно… – засмущавшись, ответила девушка. – Давай сделаем это… чтобы понять…

И мы сделали. Это было неловко. Больше всего, я боялся упасть лицом в грязь, хоть и понимал, что Руте не с чем сравнить. Но в целом, всё прошло хорошо. От экстаза, я совсем позабыл про боль и заснул в обнимку со своей, теперь уже точно, девушкой.

Встав рано утром, я накрыл Руту простынёй. Надел штаны и рубашку. Подумал ещё: «Нужно будет раздобыть чехлы от беременности, кажется, так они называются… Хорошо, что додумался вытащить вовремя. Не лучшее время для пополнения в семье».

Выйдя в гостиную, увидел, что маятник пробил полдень. Ольгерд сам завтракал на кухне хлебом с маслом. От меня не скрылась его кокетливая улыбка.

– Что? – спросил я.

– Брат решил заделать мне племянника? – хихикнул Олли.

– Ты подглядывал?! – мою лицо залилось краской.

– Всё было слышно через стенку. Я аж проснулся, хи-хи!

– Балда! – дал ему лёгкий подзатыльник. – И вообще, я не помню, чтобы рассказывал тебе откуда берутся дети…

– А мне ребят во дворе поведали, хи-хи! – похвастался братишка. – Я рад за тебя, Эдгар. Вы ведь поженитесь теперь?

– Чт… Нет, конечно! Война идёт, не до свадеб. И племянников мы тебе, пока, делать не собираемся, – ответил я.

– Почтальон принёс газеты. Я почитал… Всё и впрямь так плохо? – спросил Олли.

– Дай-ка глянуть, – протянул руку, куда брат вложил свёрнутую в трубочку газету.

«Республика Родиния применила новый вид артиллерии: стальные монстры наступают на королевские войска по всей линии фронта!» – говорилось в заголовке.

– Мда… Это всё лет на десять, не меньше, – вздохнув, отложил бумагу в сторону.

– И что делать? – поинтересовался Ольгерд.

– Главное, чтобы до нашего города война не добралась. Как-нибудь продержимся, если свои не сожрут…

Мне вспомнился толстый торговец игрушками с рынками «Ублюдок, подославший тех грабителей!»

Не говоря ни слова, я подошёл к шкафу. Благо, у меня было несколько запасных дублёнок на зиму. Тайком от Ольгерда осмотрев свой кинжал, подумал, что лучше бы расправиться с ним, как можно быстрее.

– Скажи Руте, что меня до вечера не будет.

Я не мог позволить ему жить. Не только из-за угрозы своей семье, но и ради тех людей, что были загублены его шайкой.

Швы на лопатке доставляли дискомфорт, но не мешали орудовать кинжалом. Добравшись до рынка, я зарылся носом в воротник и натянул шляпу на глаза. Так и проходил между прилавками несколько часов, под видом обычного покупателя.

Торгаш стоял на том же самом месте, с теми же самыми уточками. И был он не весел. Неохотно принимал покупателей и постоянно оглядывался, будто искал кого-то. «Лучше бы помолился напоследок, выродок!»

Очевидно, его беспокоило то, что верные грабители так и не вернулись. Наверно, подумал, что решили его бросить. «Правда поразит тебя до глубины твоей чёрной души, мразь!»

Примерно в шесть часов, когда начало темнеть, рынок стал закрываться. Различные торговцы сворачивали лавки и накрывали товары. Между рядами показались сторожи с ружьями, в сопровождении овчарок.

Обрюзгший жиртрест двинулся к воротам в числе последних, и я медленно последовал за ним. Переваливаясь с ноги на ногу, он заставил меня пройти с ним почти четыре квартала, пока, наконец, не свернул в подъезд. Остановившись перед дверью отдышаться, он принялся перебирать во тьме ключи. Тут-то я и нагнал его, прямо на крыльце.

– Эй, урод! – произнёс я, замахиваясь для удара.

– Кто в…

Кинжал вошёл в его грудь. Ладонью, я накрыл его рот, превращая крик в жалкий скулёж. Провернув лезвие внутри раны, отчего торгаш ещё сильнее взвыл, я вынул его из тела и перерезал ублюдку сонную артерию.

Вдруг, раздался щелчок с обратной стороны двери. Я резко спрыгнул со ступенек и, не оборачиваясь, рванул домой, оставив тело на крыльце.

Сердце бешено забилось: «Вдруг меня опознают?!»

Само убийство, что называется, прошло, как по маслу. Я не медлил и не трясся, да и сожалений по этому поводу не испытывал. «Теперь, главное, чтобы не нашли!»

На всякий случай, я не пошёл напрямую к дому Руты, сделал огромный крюк, чуть ли не через полгорода. Даже пришёл, в итоге, с другой стороны, дабы вечно курящий на балконе сосед это заметил.

Когда я постучался, было уже восемь часов вечера.

– Где ты пропадал?! – взволновано спросила Рута.

– Клиент капризный выдался. Всё в порядке, – холодно ответил я.

Девушка помогла мне снять пальто и, обняв, поцеловала в губы.

– Я пожарила оладьи из того, что было. Присоединяйся, – улыбнулась Рута.

Прежде, чем последовать на кухню, я внимательно изучил свою дублёнку, перчатки и обувь. Следов крови нигде не было… «Кинжал!» – вспомнил я, и сердце пропустило удар.

Я судорожно залез в карман. «Не мог же я…»

Ножа там не было. Как не было его и под штаниной. «Гадство, кажется, я выпустил его из рук! Вот же идиот!»

– Эд, ты идёшь? – позвала Рута, накладывая яства.

«Твою мать-твою-мать-твою мать! Как-как-ну-как?!» – продолжал я корить себя, а с уст сорвалось: «Сейчас!»

Идти на место преступления не имело смысла. Я зарезал ублюдка прямо на пороге дома, прямо перед тем, как кто-то решил вылить на улицу содержимое горшка. «Там уже везде снуют коронеры! И, если бы это был простой бездомный, то на труп могли бы закрыть глаза, но…»

С другой, стороны, думал я, что мне могут предъявить? И вообще, с чего я взял, что за мной придут? Ну кинжал и кинжал. Лица моего не видели, дублёнку выкину на помойку, она не стоит моей свободы. И вообще, у меня на спине рана от ножа, могу заявить, в случае чего, что на меня самого напали!

«Господь Всемогущий, прости мне все прегрешения, и избави от лиха! Великий О, не отворачивай лик свой и свет от раба твоего, Эдгара!» – читал я на ходу молитвы, моя руки перед трапезой.

– Благодарим О за наш ужин, амено! – произнёс я за столом и с трудом проглотил кусок оладьи. В животе было так холодно от страха, что меня чуть не вырвало, но я продолжал делать вид, что просто устал на работе.

Ольгерд, поблагодарив за всё, отправился в кровать, а мы с Рутой остались мыть посуду.

– Ты ведь не на работе был? – шёпотом спросила девушка.

– С чего ты взяла? – взволновано ответил я.

– Что-то произошло, так? Я же вижу. Я просто смотрела твоё расписание, у тебя сегодня выходной. Что ты скрываешь, Эд? – закончив протирать блюдце, повернулась Рута.

– Я сегодня убил человека, – вздохнув, рассказал ей.

Она посмотрела на меня расширенными зрачками и едва не рухнула на пол, опёршись на кухонный стол.

– К-кого? За-за что?

– Того ублюдка, что отправил за нами грабителей. Мы ведь выяснили, что это был торговец игрушками с рынка… Я проследил за ним сегодня, и зарезал прямо на пороге дома. И меня, кажись, заметили…

– Ты..! Господи, Эд! – воскликнула и села рядом. – Зачем ты это сделал? Кто тебя просил?

– Я не мог оставить всё как есть. Он мог нанять новых и продолжить грабить людей, а то и вовсе натравить целую толпу головорезов на нашу семью.

– Ох! – Рута накрыла лицо руками и тихо заплакала. – Что же это будет, если тебя раскроют… На тебе уже четыре трупа. Они не станут разбираться и просто повесят тебя, ты понимаешь? Что за день сегодня такой!

– Ну, ну, успокойся! – я обнял её за плечи. – Просто верь, что всё будет хорошо. И что не так с этим днём?

– Приходил мой отец… – ответила Рута. – Хотел узнать, как дела. Ему открыл Ольгерд.

– И?

– Стал выяснять. Я хотела, поначалу, сказать, что приютила сироту, но он увидел твою обувь и верхнюю одежду и всё понял. Его это взбесило, – продолжила она.

– Что теперь? – спросил я.

– Да ничего. Мы с ним поссорились, я крикнула что-то вроде: «Это моя жизнь и мне решать!», – и он ушёл. Странно, что до этого он не навещал меня. Я даже не успела спросить, как там мама.

– Прости… Отчасти, в этом моя вина, что я столько лет у тебя живу…

– Даже думать не смей! – Рута взяла меня за руку. – Теперь мы семья. Ведь так?

– Получается… Ты ведь любишь меня?

– Ну, конечно, глупенький!

Я поднял Руту на руки и отнёс в спальню, где волна страсти уняла моё бьющееся от страха сердце.

– Эдгар! – в уши ворвался голос Оль… Марко.

Я тут же приподнял голову и скинул плед. Мотнув головой, посмотрел на перепуганного мальчишку. Рука легла кобуру револьвера.

– Что стряслось? – сонным голосом ответил я.

– Окно! – лаконично ответил паренёк и ткнул пальцем мне за спину.

Протерев глаза, я обернулся назад вместе с креслом и тут же вскочил, узрев пару пустых серых глаз. Выхватив револьвер и взведя курок, я замер в ожидании.

Из окна на нас смотрела морда жуткого существа. Оно напоминало человека… в общих чертах. Лунный свет позволял узреть это во всей красе. Длинный нос, торчащие уши и свалявшиеся, грязные волосы. Кожа лица была бледной и потрескавшейся, будто физиономия облезшей куклы. Относительно целые участки покрывали гнойные нарывы и угри.

И улыбка… точнее лютый оскал, смешанный с безумством. Губы настолько сильно были натянуты, что виднелись воспалённые дёсны. Зубы явно были больше, чем у любого нормального человека, и длинней. Их покрывал жуткий налёт, которого я не видел у самый последних бездомных Норвилла и Бригга. Словно существо это, никогда и не принимало пищу, и грязь просто налипла на раскрытые зубы с годами.

А может, так оно и было…

Но, что меня поражало и шокировало одновременно – неподвижность этого. Оно казалось монолитным. Не дышало, не моргало и не делало, что-либо, в принципе. Ни один человек, даже, если бы очень сильно старался замереть, не смог бы стать похожим на натуральную статую.

Статую… да! Оно напоминало чучело, но… живое! Я определённо чувствовал на себе взгляд ночного гостя. Большего, через пыльное окно мне было увидеть не дано.

– Что это? – произнёс я вслух.

– Хотел бы у тебя узнать, Эдгар! – ответил Марко. – Это ведь мракоборцы сражались с проклятьями.

– Впервые вижу, – сказал я мальчишке. – Неужто, это он… или они за нами следили? Где Этна, кстати?!

– Она спит на втором этаже, – шепнул Марко. – Мы заснули вместе. Но мне что-то не спалось, я решил спуститься и попить воды из бурдюка, и тут увидел у тебя за спиной, в окне.

– Иди буди её, я прослежу за ним, – приказал я.

Даже отбросив страх, мне не давала покоя неподвижность чудовища… или ангела? Когда мы с боевыми братьями вели походы против еретиков, то, при близком контакте, по взгляду, подёргиваниям и прочим мелким движениям, можно было определить собирается ли противник тебя атаковать и в какую сторону, если да. Тут же – полное неведение.

– Ты враг нам?! – решился я спросить.

В конце концов, если это существо такое же, как и те, со светящимися глазами, то оно знает человеческую речь.

Ответом стала тишина и завывания ветра, где-то на улице.

«Господь, какую же миссию ты преследуешь на этой вымершей земле?» – задав этот вопрос, я опустил револьвер и сделал шаг назад. Затем, чутка обернулся вправо и шагнул ещё пару раз, пока не оказался в коридоре. За этим ничего не последовало. Ночной гость не ворвался в дом и не выпотрошил меня.

Однако уверенность в том, что именно он устроил бойню на деревенской площади, достигла пика.

– Что случилось, Эдгар?! – на лестнице показалась Ру… Этна. – Марко нёс какую-то чушь про мон…

– Это не чушь, Этна, – мотнул я головой. – Нам нужно уходить. И лучше не выходи в гостиную.

Ослушавшись меня, девчонка заглянула в комнату и тут же спряталась за стену в коридоре.

– Великий О, спаси и сохрани! – приложив четыре пальца ко лбу, она поочерёдно осенила левое и правое плечи, а затем низ живота.

– Я принёс вещи, – сообщил спустившийся следом брат девчонки.

– Дай-ка ружьё сюда, – кивнул я.

Мокрую одежду решено было оставить здесь. От моего старого наряда мракоборца осталась только длинная шляпа. Но в условиях ни то слишком холодной осени, ни то слишком тёплой зимы, эти обноски давно пора было выкинуть.

– Сейчас, выходим, – осенив себя святым знамением, я толкнул ногой дверь дома наружу, направляя ружьё в проход.

Как только в глаза ударили лучи полой луны, и мне открылась творящаяся на крыльце картина, палец сам нажал на курок. Посреди призрачного Серпина раздался грохот. Мне аж самому заложило уши, ибо я был непривыкший к стрельбе из ружья.

Пуля угодила в грудь существа, стоящего на первой ступеньке и… была расплющена, мёртвой мухой упав под грязные ноги с длинными, ороговевшими ногтями.

Оно не дрогнуло. Не напало на меня, всё также безучастно глядя сквозь время и пространство куда-то вдаль. А вдоль крыльца, стройными рядами выстроилось ещё двенадцать таких же чудовищ.

Теперь, я точно мог сказать, что это их мы могли видеть среди деревьев. Они были похожи на ангелов, но только в самом их извращённом варианте. Действительно, если они и были чьими-то посланниками, то только Смерти.

Их вытянутые, худые тела, перевитые канатами мышц, блестели от грязи и пота. Кожа на ногах и предплечьях напоминала ощипанную куриную. Хоть и выглядели они, как мужчины, но между ног была абсолютная пустота. Я видел кастратов, в том числе и тех, кто лишился гениталий на войне, но даже у них было что-то.

А здесь… просто гладкая кожа на месте паха.

Ногти на руках ничем отличались от тех, что на ногах – такие же длинные, чёрные и, вероятно, очень твёрдые. Способные проделать дыру в теле взрослого человека…

Но больше всего привлекали их крылья. Они росли прямо из спины, и напоминали часть дешёвого костюма бродячей театральной трупы. Я никогда не думал, что у ангелов могут быть настолько уродливые крылья. Словно конструкция из проволоки, обтянутая кожей и с прилепленными наспех перьями от разных птиц, не подходящие, ни по цвету, ни по форме друг к другу.

– Жуть… – прошептала Этна. – Они нас убью?

– Пока не убили, – ответил Марко. – Хотя дядя по одному из них уже пальнуть успел…

– Держитесь рядом, мы просто пройдём мимо, – собравшись с мыслями, я опустил ружьё и шагнул вперёд.

Ангелы, чудовища, твари, существа… кто бы они ни были, оставались неподвижны. Они не провожали нас даже взглядом, но я чувствовал их надзор. Словно работники дома скорби, мимо которых проходят пациенты, излеченные лоботомией.

Преодолев невысокую лестницу и поросшую травой топу к дому, по обе стороны которой стояли они, я подошёл впритык к тому, в которого выстрелил. Существо было выше меня на голову, мы не могли встретиться взглядами на уровне земли, и я уже подумал просто обойти его, но тут, в мою голову поступил импульс.

«Ты не хочешь туда идти! Остановись!» – говорил мне голос, ни то мужской, ни то женский, ни то ребёнка, ни то седого старика.

Я задрал голову, чтобы посмотреть на лицо чудовищного ангела. «Разве оно умеет говорить?!» Но очень скоро убедился, что на лице существа не дрогнул ни единый мускул.

– Вы ничего не слышали? – спросил я детей.

– Дядя, ты бы отошёл от него… А то ещё нападёт! – трясся от страха Марко.

– Не нападёт… – вздохнул я. – Идёмте.

Идти также, через реку, не имело смысла. Путь на гору вёл нас от Серпина вглубь леса. Рано или поздно, там должна была встретиться тропа, по которой можно подняться.

В конце концов, спустя, наверно, недели блужданий на пайке из полусырого мяса и ночлега под открытым тёмным небом, нам попалась извилистая дорога.

А спустя ещё много времени и ржавый указатель «Институт геологии».

«Вот-вот мы достигнем цели…»

По извилистой тропинке, пару раз чуть не попав под камнепад, устроенный горными козлами, мы добрались до распахнутых настежь врат института.

Покосившаяся калитка держалась на стеблях плюща, обвившего железную арку. Внутренний двор заполонил сплошной ковёр из снега, который некому было убрать.

– Ступайте не торопясь. Под снегом может лежать всё, что угодно, – предупредил я детей.

– Ух ты, так это снег?! – воскликнул Марко. – А его можно есть? – бедный ребёнок мог слушать о нём только из рассказов предков.

– Нежелательно, простынешь. Его можно растопить, чтобы получить пресную воду. Только запомни: никогда не трогай жёлтый снег!

– Он что, отравленный? – вопросительно посмотрел Марко.

– Можно и так сказать, – поправив шляпу, ответил я.

Изучая внутренний двор, мы обнаружили множественные баррикады. И судя по всему, не очень они и помогли защитникам. Покопавшись в снегу, я вытащил из небольшого сугроба человеческий череп с трещиной на затылке. Несчастного со всей дури приложили головой оземь. И сила эта явно была выше человеческой, ведь кусок кости буквально провалился внутрь и теперь звенел при тряске, словно серебряник в копилке.

Я поднял голову ввысь и сглотнул: на карнизах, вместо скульптур, сидели уже знакомые «наблюдатели». Их глаза всё также были пусты. «Неужто преследовать взялись?! Нет, они были здесь и раньше! Следы бойни об этом говорят», – подумал я, вновь посмотрев на череп.

Выходит, эти ангелы смерти серьёзно взялись за местных тогда, несколько десятилетий назад. Но почему? Неужели О не хватило наслать на нас серую гниль? Неужели Господь намерено решил добить остатки человечества?!

«Боже, если это всё лишь твоё испытание, дабы я усомнился в Вере твоей, то дай мне хотя бы намёк! Иначе… я боюсь не устоять…»

– Чего это они опять за нами увязались? – нахмурился Марко.

– Может, они нас оберегают? – спросила Этна. – Ведь мы с тобой, вероятно, последние, кто помнит Солару наизусть.

– Скорее всего, ничего из этого, – качнул головой я. – Они просто замерзли в ожидании новой жертвы. Какого-нибудь грешника, не знаю… В любом случае, работы у них сейчас нет, вот и сидят неподвижно, вероятно, годы напролёт.

Уяснив, что снаружи института делать нам нечего, мы решили изучить его внутренности, и столкнулись с препятствием.

– Окна заколочены, а дверь завалена изнутри. Открыть наружу её не выйдет, – констатировал я.

– Не знаю. Учитывая, что их не берут пули, странно, что они просто не вынесли парадные двери также, как и баррикады на улице. Но, если внутри и правда кто-то сидит, то это объясняет присутствие «наблюдателей», – ответил я.

– Может не стоит тогда ломиться? Если мы дадим этим существам проход, они причинят вред тому, кто там внутри! – обеспокоенно произнесла Этна.

– Называй вещи своими именами: они его растерзают, – хмыкнул я. – Но нам нужно внутрь, там есть необходимые нам карты. К тому же, кто сказал, что человек внутри будет дружелюбен, если он, конечно, там есть?

– Давай всё же поищем другой вход, умоляю! – сложила руки Этна.

– Ладно, но только недолго. Даже, если вы собрались тут замерзать, я вам этого не позволю, – настоял я.

Мы обошли главный корпус несколько раз, пришлось, всё же, зажечь масляную лампу. Тогда-то нам и попалась на глаза небольшая пристройка, принадлежавшая, видимо, садовнику. Она не была ни заколочена, ни забаррикадирована, но наблюдатели её не трогали.

Весь инвентарь давно примёрз друг к другу, а на окнах навсегда застыли причудливые узоры. Во всю дальнюю стену расположился шкаф, где стояли вёдра с песком, на случай пожара, грабли и пара резиновых ботинок.

Я уже хотел, было, сказать детям: «Тут ничего нет. Придётся ломиться через окна», – но сам себя одёрнул, краем глаза заметив щель в углу. Задняя стенка шкафа отслаивалась, и туда даже можно было просунуть два пальца, что я и сделал, обнаружив… пустоту. Позади шкафа не было препятствия, в которое, как я ожидал, должны упереться мои пальцы.

– А ну-ка, отойдите… – произнёс я и с хрустом оторвал одну лопату от другой.

Сделав два шага назад, я с разгона протаранил стенку шкафа лезвием лопаты. Ржавые гвозди сорвались, и заслонка полностью отвалилась, скатываясь по каменным ступенькам.

– Марко, запри дверь, быстро!

Парнишка закрыл её на засов и небольшой крючок. «Не думаю, что наблюдателям стоит знать об этом проходе».

– Это оно? – спросила Этна.

– Должно быть, – я почесал едва отросшую бородку. – Сомневаюсь, что этот проход ведёт куда-то, кроме как внутрь института.

Подсвечивая масляной лампой дорогу, я аккуратно спустился на несколько ступенек вниз, пока не увидел пол. Место давно было заброшено, но ни крыс, ни паутины не виднелось. Вредители не видели смысла обосновываться здесь, в замёрзшем переходе, среди покрытых инеем булыжников.

– Всё тихо, можете спускаться, – сказал я наверх.

Преодолев с десяток метров по дугообразному коридору, мы пришли к точно такой же каменной лестнице, но уже ведущей наверх. Верхняя ступенька заканчивалась деревянной заслонкой. Вырвав гвозди молотком, я, дабы не привлекать внимания жителей института, кои могли оказаться вовсе не рады гостям, аккуратно положил ложную стенку на пол. Вытянув руку, я дотронулся до следующего слоя. Тот, с небольшим сопротивлением, поддался. Проведя пальцами вверх-вниз, я понял, что это какой-то холст. Выдохнув, надавил сильнее и разорвал его до самого пола.

Высунул наружу лампу и подсветил помещение. Всполохи света коснулись перевёрнутых парт и стульев. Я едва не закашлял от количества пыли, витавшего в воздухе. Её было даже больше, чем в переходе.

– Никого… вроде, – сообщил я детям, и переступил через остатки, по-видимому, карты. Но не достигнув двух сантиметров до пола, замер. На лбу выступил пот и сердцебиение моё участилось. «После стольких передряг, я мог запороть всё на этом самом месте!»

Мой ботинок едва не наступил в медвежий капкан. «Откуда ему тут, мать-перемать, взяться?!»

– Так-с… – выдохнул я, возвращая ногу на прежнее место. – Не торопимся…

Достав револьвер, выглянул из бреши в полотне и подсветил пол. Оказалось, рядом с капканом было расставлено ещё два таких, почти впритык. Чуть дальше от них, висели банки-погремушки. «Кто-то основательно подготовился к обороне. Вот только сомневаюсь, что тех существ можно остановить».

– Этна, дай мне свёрток с животным жиром, – попросил я.

С высоты примерно метра, я уронил его на капкан. Скрипнув, он схлопнулся. Взяв его за «пасть», убрал в сторону и сделал шаг на свободный кусок пола. Затем, аккуратно взял ещё один за пружины по бокам и переставил подальше от открывшегося прохода. Поднял нетронутый свёрток, отдал его Этне. Подошёл к погремушкам и перерезал проволоку, медленно опустив части ловушки на пол. Подсветив остальные части кабинета, убедился, что сюрпризов больше нет, после чего, позвал детей.

– Идём прямо до двери, и ни шага в сторону. Поняли?

Потянув за ручку, я как-то сразу и не подумал, что к ней может быть привязана другая ловушка. Осознание пришло, лишь когда на всю рекреацию зазвенела дюжина консервных банок снаружи кабинета.

– Гадство! – выругалась Этна.

– Так, стойте здесь, я выйду и познакомлюсь с местными жителями, – предостерёг я детей.

Больше не видя смысла оставаться тихим, я на распашку открыл дверь и вышел в занесённый пылью коридор. В свете ламп, отразилось ещё с десяток кабинетов по обе стороны рекреации.

Со стороны лестницы на второй этаж что-то шаркнуло. Обернувшись, я увидел силуэт мужчины в тёмном балахоне. В руках он держал ружьё.

– Меня зовут Эдгар, я просто пытаюсь выжи…

Левое бедро взорвалось жгучей болью. Рука выхватила револьвер раньше, чем из горла раздался сдавленный стон. Краем уха, я услышал, как взвизгнула Этна. И лишь где-то там, на периферии, остался грохот рыжья, который волновал меня меньше всего.

Крутанув барабан, я успел выстрелить дважды прежде, чем оказался на полу. Первый выстрел ушёл в молоко. Второй, кажись, угодил в плечо. Жилец вскрикнул и покатился со ступенек.

– Эдгар! – воскликнул Марко.

Мужик меня здорово продырявил, чтоб его… Из бедра толчками уходила кровь. Времени выяснять: кто или что, и зачем? – не было.

– Верёвку, быстро!

– А… я… ты… – Этна впала в ступор.

– Держи! – спохватился Марко.

«Эх, а ведь такие хорошие штаны были!» – скривился я от злости, разрезая ткань. Обвив ногу несколько раз выше пулевого отверстия, я до посинения затянул своеобразный жгут.

– Аргх! Помогите встать, – прошипел я.

Этна и Марко кое-как меня подняли. Стараясь не опираться на раненную ногу, я, не сводя прицела со стонущего жильца, доковылял до лестницы.

– Придурок, я же сказал тебе, что я обычный человек! – сорвалось с моих уст. – Где у тебя здесь лекарства?! Быстрее отвечай, или прикончу!

– Ох… простите… простите меня! – взвыл патлатый седой мужчина, ворочаясь от боли в плечо. – Эти твари могут подделывать облик! Я не хотел… не хотел…

– Слезами делу не помочь! Где тут можно оказать первую помощь?! И хватит валяться! Это не тебе ногу прострелили! – рыкнул я. Всё тело покрылось липким потом, глаза и уши горели. Бедро как будто до костей прижгли калёным железом, и эта боль вымораживала. «Господи, хоть один день без приключений выпадет на мою судьбу?!»

– Марко, забери у этого идиота ружьё и поднимите его!

Мужчина, судя по всему, мой ровесник, попытался брыкаться, но укол горячим дулом револьвера в щёку привёл его в чувство. Держась за рану, он, стеная и извиняясь, повёл нас туда, откуда пришёл.

– Дядь, тебе помочь? – спросил Марко.

– Нет, держи лучше этого на мушке! Пальни ему в задницу, если попытается ещё что-то вычудить!

Верёвка ослабла, и кровотечение возобновилось. Я осознал, что начинаю слабеть. «Ещё чуть-чуть и помру!».

– Этна, завяжи ещё одну верёвку, – попросил я, облокачиваясь на стену. Когда дело было сделано, я добавил: – А теперь, ты берись за один конец, а я за другой. Тяни настолько сильно, насколько сможешь…

– Ты не навредишь себе таким жгутом? – обеспокоено спросила она, закончив с перевязкой.

– Это нужно только, чтобы дотянуть до нужной комнаты… – ответил я, и позволил девчонке взять меня под плечо.

Поднявшись по ступенькам, мы догнали Марко, державшего на прицеле старика, будто приговорённого к смертной казни, идущего на виселицу.

Тот привёл нас в небольшую лабораторию, по-видимому, служившую жильцу пристанищем. За всей этой ситуацией, я и не заметил, как нашёлся ответ на мой второй вопрос: «Если кто-то здесь есть, то сколько их?»

Судя по одинокой кровати с засаленной простынёй, груде мусора в одной части комнаты и расставленных консервах в другой, перед нами стоял последний учёный Земли. Доведённый до безумия осознанием вечного наблюдения со стороны ангелов смерти снаружи.

– Простите… простите, люди добрые… я…

– Заткнись, – сплюнул я. – Где… ох… где у тебя лекарства? – с трудом присев на кровать, спросил у него.

– Кажется… кажется вон там… простите… я давно… не говорил ни с кем… – дрожащим голосом, просипел старик-ровесник.

– Этна, подай саквояж. Марко, ты держи его на мушке.

– Есть! – ответит паренёк, нахмурившись. – Только дай повод, старикашка! Я тебе мигом отомщу за дядьку!

– Успокойся, – шикнула сестра. – Мне кажется, вся эта ситуация – крайне неприятное недоразумение!

– Очень неприятное, – через боль, ухмыльнулся я, разбирая содержимое аптечки. – Отлично, настойка семицветника!

– Что она даёт? – поинтересовалась девчонка.

– Ускоряет свёртываемость крови. То, что нам сейчас нужно, – ответил я, выливая часть флакона себе на рану, а часть – в горло. – Вот, дай этому психу остатки, – чуть успокоившись, ответил я.

– Ты уверен? – насторожилась Этна.

– Предлагаешь бросить его умирать? Сама ведь сказала, что это, возможно, просто недоразумение, – улыбнулся ей. – Эй, придурок! Ты ведь не хочешь стать первым на счету у этого паренька? Тогда не дёргайся, мы и тебя подлатаем!

– С-спасибо… – принял он из рук Этны лечебную настойку.

– У тебя пули с дробью были? А то рана выглядит, как от обычных. Но мало ли…

– Дробь есть… но я не… использую… – шмыгнул носом жилец.

– Значит, шансы на гангрену заметно снизились, – выдохнул я. – Этна, поищи что-нибудь вроде щипцов и ложки. И какой-нибудь жгут. Знаешь, как он выглядит хоть?

– Знаю-знаю! – ответила она. – Вот, нашла.

– Прекрасно… обработай их в спирте, – сказал я. – Где у тебя спирт тут, стрелок? – и посмотрел на патлатого учёного.

– Т-там… – тот ткнул пальцем в груду консерв.

Порывшись немного, Этна достала несколько пузырьков с чистым медицинским спиртом. Учитывая, что лежал он рядом с хрючевом, становилось понятно, для каких целей использовал его жилец. Стиснув зубы, я промыл рану, удалив с краёв остатки пороха. Следом, были продезинфицированы инструменты. Впереди осталось самое сложное…

Затянув жгут на ноге, и взяв в зубы небольшой валик, я раздвинул края раны и просунул туда ложку. Этна накрыла рот ладонями, слыша моё сдавленное рычание.

Из глаз брызнули слёзы. Ковыряться в собственной ноге было не так больно, как давать это сделать кому-то другому. И в этом была проблема. Я слишком себя щадил.

– Агх… агх… нет! Херня получается… Этна, давай ты…

– Что?! – воскликнула девочка.

– Я буду держать раны раскрытой, а ты просунь пинцет, нащупай пулю и вырви её из меня. Тело не даёт мне причинять себе такую боль… – вытерев пот, сказал я.

– Давай, Этна, иначе дядя помрёт с пулей в ноге! – высказался Марко.

– Л-ладно… У меня просто нет опыта, я боюсь причинить тебе боль… – растеряно ответила Этна.

– Её нужно причинить. Без этого никак, – вздохнул я. – Иначе точно, как сказал Марко, умру от гангрены.

Простояв с минуту и собравшись с мыслями, девочка дрожащими руками взяла пинцет и присела рядом с моей ногой.

– Подожди, пока трясти перестанет, – сказал я. – Помню, когда мне впервые доверили вскрывать человека, я тоже нервничал. При том, что он был уже мёртв, хех…

– Это такая попытка подбодрить?! – нервно усмехнулась Этна.

– Нет, просто история из жизни… – вздохнул. – Просто представь, что пытаешь достать колечко из вязкого болота. Не думай о том, что мне больно. Я постараюсь не кричать. Вбей себе в голову, что ты просто должна его достать, во чтобы то ни стало, так будет легче.

– Ты много людей так прооперировал? – спросила девчонка.

– С десяток, может, пока не привык, – ответил я.

– Хорошо, – произнесла Этна, успокаивая тремор.

Я взял в зубы своё левое предплечье, а правой рукой держал рану раздвинутой. Этна засунула внутрь ложку, оттягивая израненное мясо. Мои клыки впились в рубашку, прокусывая её до кожи. В это время, Этна просунула внутрь пинцет и, кажись, нащупала пулю, доставшую до кости. Я кое-как проглотил не вырвавшийся крик, когда искорёженный свинцовый шарик царапал мясо изнутри.

Через пару секунд, пуля звякнула о пол и боль стала слабее. Я смог выдохнуть и вытереть слёзы и липкий пот с лица.

Отлежавшись несколько секунд, промыл рану спиртом, промокнул кусочком бинта и наложил давящую повязку, убрав жгут. Благо, это оказалось всего лишь сосудистое кровотечение, а не артериальное.

По расспрашивав у чокнутого, Марко достал мне новые штаны. Я также переодел рубаху, поскольку у моей все рукава были в крови.

– Подойти сюда, придурок, – обратился я к учёному. – Давай, иди, не боись, – я даже не стал направлять на него револьвер.

С трудом, я принял сидячее положение и поставил ноги на пол.

– Встань на колени и повернись плечом, – добавил я.

Разорвав рукав накидки, я прощупал рану, вызвав стоны у подстреленного учёного.

– Вот ты ублюдок, конечно. Пуля прошла на вылет, тогда, как я тут час корячился…

Спасибо О, что мне не пришлось его раздевать, но уже по одной только руке без накидки стало ясно, что жилец не доедает. Моя пуля прошла вдоль кости, оставив в ней трещину, и, отрикошетив, разорвала то не многое, что осталось от мышц трицепса. Вероятно, он упал от неожиданности и боли. Имей он ту же подготовку, что и я, скорее всего, довёл бы дело до конца и разнёс мне голову, пусть и с одной рукой.

Промыв рану, забинтовал его плечо и сделал косынку через шею, дабы не тревожить треснутую кость. По сути, проблема у нас с ним была одинаковая, только я ещё и крови потерял где-то литр. «Вот так знакомство…» – фыркнул про себя, закончив бинтовать жильца.

– С-спасибо… добрый… че-человек… – трясущимися устами промолвил учёный.

– Что же ты, гад, пальнул по мне, не подумав? – устало протянул я, наконец, получив возможность распластаться на кровати.

– Я думал… ты лишь одна из этих тварей… Иногда… они зовут меня… голосами тех, кого давно нет в живых… – ответил жилец. – Простите… я давно… не говорил… даже с самим… собой.

– Давно ты один? – спросил я.

– Наверно давно… потому что я… не помню света О… Мои товарищи… все погибли на улице… спустя, может, несколько лет. – рассказал учёный.

– Значит, конец света застал вас здесь? Вы не пытались спуститься?

– Те, кто спускался… никто не вернулся… Один всё же вернулся… Потом набросился и растерзал двоих… ночью. Он перестал… быть человеком… И мы осознали… что у подножья нечего ловить.

– Как вы выживали? В какой момент появились эти, как ты их называешь, «твари»? – мне стало интересно.

– У нас было немного… семян… Мы изучали растения… Пришлось начать их выращивать… Ещё были стратегические запасы… Лет на двадцать… Но нас становилось меньше… поэтому переживать не пришлось, – сказал жилец.

«Моя теория о том, что в горах серая гниль не смогла достать до людей оказалась правдой. Но, если план О состоял в том, чтобы покарать всех грешников… Появление ангелов стало вопросом времени.

– Однажды, мы отправили группу в лес… добыть грибов и оленины… Вернулся только Джек… он сказал, что остальных растерзали уродливые люди с крыльями и кривыми зубами… Сказал, что они требовали от нас принять судьбу… Смерть, то бишь… Сказали, мол, если согласимся и покаемся, то умрём во сне… Если нет, то нас постигнет судьба группы Джека.

«Господь, разве в этом был твой замысел?» – в очередной раз спросил я.

– Мы начали строить укрепления… но они не помогли… их всех убили.

– Как ты умудрился выжить? – спросил я. – Я видел баррикады снаружи. Эти существа могли выбить окна, и добраться до тебя. Их даже пули не берут, уверен, их тела достаточно прочны для этого.

– Всё так… – вздохнул жилец. – После того, как они убили всех снаружи… ворвались внутрь… Взялись за остальных… Моего лучшего друга разорвали прямо передо мной… Я оказался последним… И тогда они остановились… Они сказали, что сюда придёт человек… Через много лет… И он подарит мне долгожданную смерть…

– Этот человек – я? – это меня насторожило.

– Видимо… – пожал здоровым плечом жилец. – Тогда, я отнёсся к этому в штыки… Но время шло, одиночество меня добивало… Я не мог выйти на улицу… Они не давали… Говорили, что снимут с меня кожу живьём, если выйду… Я решил подстраховаться, и заколотился изнутри, на случай… если они решат меня убить… Я прекрасно понимал, что это не поможет… но не хотел сдаваться без боя. Иногда, они воспроизводили голоса моих друзей… Иногда, воспроизводили их предсмертную агонию… Много-много лет… Пока я и правда не захотел умереть…

– Ты не верил в их пророчество?

– Отчасти. Но, видимо, я неправильно его понял… Ты не убил меня… Значит, смерть ещё впереди. Всё чего я хотел, чтобы мне не было больно… Даже сейчас, меня не так волнует моя рука… сколько то, что мне есть с кем поговорить… – ответил жилец.

– Понятно… – задумался я.

«Я больше не могу винить его… Этот мир больше не для людей. Мы лишь не упокоенные души, слоняющиеся по руинам былой цивилизации»

– Как зовут тебя, старина? – спросил я его.

– Эйнар, – приподнял голову учёный. – Я был картографом до конца света...

«Отлично!» – возликовал я.

– Эйнар, мы держим путь на север материка, туда, где могут быть другие люди. У тебя есть точные карты королевства?

– Что?.. Люди?.. Откуда?.. – приподнял брови жилец.

– Это лишь слухи тридцатилетней давности, но…

– Что-что?! – слабо простонал Эйнар. – Прошло тридцать лет?! Но я думал… я… Мне казалось, что прошло только десять… может пятнадцать…

– Свет погас тридцать лет назад, плюс-минус два года. Когда ты в последний раз смотрелся в зеркало?

– Зеркало… Здесь нет зеркал, ох! – здоровой рукой, он потрогал собственное лицо. – Неужели… неужели я такой старый?!

– Да, Эйнар. Ты выглядишь в точности, как я, – кивнул в ответ.

– Ох! Немыслимо… Прости, мне нужно это переварить… потом договорим… – встал он с пола и поковылял в другую комнату.

– Эй, ты куда это собрался, старикан?! – воскликнул Марко.

– Оставь его, – приструнил я паренька. – Лучше поставьте кипятиться воду. Тут полно мебели, можно развести костерок. Мне нужно сварить целебные настои. Иначе, с такой ногой ещё не скоро продолжиться наше путешествие.

Из-за кровопотери, сил у меня стало многим меньше. Пока Марко занимался ломанием старых парт и стульев, я перевернулся на бок и решил прикорнуть. Перед тем, как оторваться от реальности, я почувствовал, как Этна укрывает меня шкурой, найденной в одном из домов Серпина…

Почти всё утро мы с Рутой нежились в постели, пока Ольгерд из-за двери не попросил его покормить. Поцеловав меня в губы, Рута оделась и пошла на кухню. Полежав ещё не много, а принялся читать молитвы. Обычно, у меня не было на них времени, но сейчас – это было единственное моё утешение и надежда.

«Я поступил неправильно, Господь. Но у меня семья, без меня они не протянут. Пожалуйста, избави меня от напасти. Я больше не хочу убивать… Никогда не хотел! Но выбора не оставалось».

Пообщавшись с О, я накинул рубашку и вышел из спальни, чтобы свериться с рабочей книжкой. Лучше всего отвлечься от проблем помогала работа. Несколько человек забронировали мой визит на обед и вечер.

Нежданно-негаданно, в дверь позвонили. «Отец Руты? – подумал я. – Я вроде никого из клиентов к себе не приглашал».

Но лучше бы это был отец Руты… Потому что на пороге квартиры стоял коронер. Мне захотелось провалиться под землю. Организм отреагировал на стресс моментально: в глазах стало темно, живот скрутило. В нём словно образовалась сквозная дыра. Ладони вспотели, кожа на голове загорелась, волосы намокли.

«Динь-дон!» – раздалось повторно.

– Кто там? – показалась из кухни Рута.

– Коронер, – сглотнув, ответил я, и девушка выронила тарелку, которую натирала мокрой тряпкой. Фарфоровый диск звонко разлетелся по коридору.

– За тобой? – прошептала она.

– Не знаю… Но он один. Может, ему что-то надо, – ответил я. – Помолись за меня.

«Динь-дон!» – раздалось в третий раз, и я открыл дверь.

– Доброе утро. Господин Радский, верно? – произнёс полицмейстер.

– Да, – стараясь не дрожать, мой голос значительно просел, так, что его было почти не слышно. К горлу подступил ком. – Вам что-то нужно, господин коронер? – спросил я его.

– Ночью была сильная метель, а какой-то идиот не повесил на место трубку телеграфа в вашем районе. Она вся забита снегом, и я не могу им воспользоваться, но люди из соседнего дома сообщили мне, дескать, у вас дома установлен рабочий телеграф, – ответил усатый полицмейстер, снимая вытянутую каску.

– А… – с моих плеч будто гора упала. – Конечно, можете позвонить с него!

– Благодарю, мистер Радский, – кивнул коронер и прошёл внутрь.

– Могу я предложить вам чаю, господин полицмейстер? – нервно хихикнув, спросила Рута.

– Боюсь, у меня нет времени, – мотнул головой блюститель порядка, набирая нужные цифры.

Ответы коронера были краткими. Понять что-то из его речи было сложно, пока он, в конце концов, не заикнулся о телах, найденных неподалёку от третьего дома по улице Уэстспрингс. «Там, где на нас с Рутой напали грабители!» – меня вновь бросило в пот.

В конце разговора, коронер попросил карету подъехать к местонахождению тел и поблагодарил нас.

– Выглядите неважно, мистер Радский, – подметил он, надевая шлем и собираясь уже уходить. – Что-то прячете?

– Я?! Да нет… просто болею, и вообще…

– Ха-ха! Не переживайте, я пошутил. Хотя… – задумался полицмейстер. – А сколько вам лет?

– Восемнадцать, сэр, – сглотнул я.

– Вы были в комиссариате? – спросил он, поправляя ремень на подбородке.

– Да, но тогда я болел пневмонией. Комиссар сказал, чтобы я лечился, иначе вся рота сляжет с горячкой, – придумал первое, что пришло в голову.

– Полагаю, лечение ещё идёт, – хмыкнул коронер, и покинул квартиру.

– Пронесло… – вздохнул я.

– Нам нужно переехать, – произнесла Рута. – Желательно, без огласки.

– Почему? – спросил вдруг, Ольгерд. – Ты что-то натворил, братик?

Я стиснул веки, желая провалиться под землю.

– Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз, Олли, – на большее мне просто не хватило смекалки.

Остаток дня я провёл, как на иголках. «По крайней мере, он ни в чём меня не подозревает. Максимум, в отклонении от воинской службы».

Приняв в обед женщину с больными персями и хромого старика вечером, я как-то успокоился и старался не предавать значения собственной панике.

Очень зря. Ведь на следующий день, к нам снова пришёл коронер. Не один, с двумя коллегами и мужчиной, которого я уже видел на рынке. Это был торговец ножами.

– Мистер Радский, вам предъявляются обвинения в четырёх убийствах, – с порога заявил коронер, предъявляя ордер на арест.

Сердце ушло в пятки, позади вновь треснула посуда, выроненная Рутой. Мелкий Олли раскрыл рот в изумлении.

– На каком основании, сэр, – произнёс я, сквозь ком в горле. Виски забили молотками по наковальне черепа. Лицо моё побагровело. Не нужно было быть психолог, чтобы понять, что я виновен.

– Позавчера ночью был убит на пороге многоквартирного дома торговец игрушками, по имени Виглаф Сефни. На месте обнаружен кинжал, которые, как утверждает свидетель, мистер Бурш, он продал вам несколько недель тому назад. Вчера, когда я был у вас дома, мы обнаружили ещё три тела в переходе, укрытые снегом. Эксперты подтвердили, что они были убиты тем же кинжалом за несколько дней, до смерти Виглафа Сефни.

– Ваше высокоблагородие, подтверждаю! Этому самому юноше я продал свой лучший кинжал! – ещё раз подтвердил торгаш.

– Эдгар, это правда?! – воскликнул Олли, падая на пол. – Ты убийца?!

– Послушайте, господин коронер, много, кто покупает кинжалы для самозащиты в наше время, – я выставил вперёд руку. – Мистер Бурш, такой клинок, как тот, что вы продали мне, был не один, я это точно видел!

Полицмейстеры перевели взгляды на торговца клинками.

– Так и есть, ваше высокоблагородие, – поспешил закивать тот. – Кинжал, купленный этим человеком, существует не в едином экземпляре, но я бы запомнил, если бы кто-то ещё его купил! Но за всё то время, что они пролежали на прилавке, только он один приобрёл подобный клинок!

– Если вы можете опровергнуть слова Бурша, мистер Радский, то предъявите тот самый кинжал. В противном случае, у меня есть все основания полагать, что найденный на месте преступления кинжал принадлежал вам, – произнёс коронер.

– Я… потерял его, – понуро ответил я, понимая, что улизнуть не выйдет.

– Что и требовалось доказать, – покачал головой полицмейстер. – Пройдёмте с нами, если не хотите, чтобы вам причинили увечий.

– Это неправда! Мой брат не убийца! – воскликнул Ольгерд.

– Возможно, малыш, – успокоил его коронер. – Нам просто нужно разобраться во всём.

– Эдгар… – Рута коснулась моего плеча.

– Будь здесь, присматривай за Олли. Я позвоню, если меня отпустят, – ответил я, хотя мы оба знали, что моя жизнь на этом закончена.

За четверых убитых мне самому отрубят голову. Спускаясь по лестнице подъезда, я представлял где-то впереди собственную могилу…

«Я должен рассказать им всё. Про то, что защищался! Да, меня никто по головке не погладит за то, что я учинил самосуд над торгашом, но, по крайней мере, за одного убитого смертную казнь мне не назначат! Отправят или на рудники, или в штрафной батальон… И там, и там шансов выжить немного, но они не кратны нулю».

Размышляя об этом, я даже чувствовал некоторую надежду. «Хоть бы они не нашли Листа… Иначе – точно вышка за убийство с особой жестокостью!» – подумал я.

– Вы вроде интеллигентный человек, мистер Радский, – произнёс коронер, закуривая трубку. – По вам и не скажешь, что вы маньяк.

– Маньяк? – удивился я.

– Вы не взяли ни гроша с тел убитых. Они вообще не тронуты, если не считать колотых ран, приведших к смерти. В таком случае, я, полагаю, человек убивает ради самого акта смертоубийства. Разве нет?

– Я убил нехороших людей, – только и мог, что ответить я.

– Все маньяки так говорят, вот так поворот, – хмыкнул полицмейстер. – Ладно те трое, при них мы обнаружили ножи и дубинки. Но чем заслужил столь жестокую смерть торговец игрушками? Он и так мало получал в нынешние времена.

– Если вам интересно, то именно этот ублюдок послал тех троих. Они нападали на покупателей, руководствуясь той логикой, что только по-настоящему богатый человек может позволить ребёнку игрушку в военное время, – рассказал я ему.

– Интересно… – задумался коронер. – Значит, вот как всё обстояло. Только, с чего вы решили, что торговец игрушками и те грабители как-то связаны?

– Один из них рассказал мне перед смертью, – ответил я. – Я выпытал это у него…

– Всё же, вы маньяк, мистер Радский, – покачал головой мужчина, затягиваясь трубкой. – Под пытками он мог сказать всё, что угодно. Даже следствие не внимает показаниям, данным под воздействием физической силы. Мы были на квартире умершего, изучили все его записи и дневники. В них не было и слова про сотрудничество с преступниками и наживе на ограблении клиентов.

– Но… нет-нет, погодите… – слова коронера сбили меня с толку. – Он подозрительно смотрел на меня, хитро улыбался, когда мы встречались взглядами в последующие дни…

– И этого оказалось достаточно, чтобы вы приговорили его к смерти? – возмутился коронер. – Не все люди выглядят приветливо. Знали бы вы, мистер Радский, как гогочет мой зять. Кажется, будто медведь вот-вот набросится из темноты. Но я не достаю револьвер и не стреляю в него. Вы убили ни в чём не повинного человека, который просто пытался распродать купленные им за полгода до войны импортные игрушки. И вы предстанете пред судом за это, мистер Радский.

Мир для меня рухнул. Голова закружилась при том, что я сидел, откинувшись на спинку. В глаза всё поплыло. «Это правда… я убил невиновного… Господь… Господь, значит, ты решил наказать меня за дело…»

Рута… Ольгерд… Мне больше не светило с ними увидеться. Если вообще светило умереть своей смертью, а не на гильотине. «Отец был прав, из меня вырос тот ещё кусок дерьма…»

В карете ехало трое полицмейстеров, вероятно, чтобы препятствовать моему побегу. Но после слов коронера я узрел, как они облегчённо расправили плечи: они видели, что мне не хватит сил сбежать. Я был полностью разбит.

«Матушка, прости меня… Я не оправдал твоих надежд…»

Всё, о чем я мечтал в ту секунду – это, чтобы всё прошло быстро. Чтобы я не успел свыкнуться с мыслью, что вот-вот меня казнят. Не хотелось смотреть в глаза родственникам убиенного. Подробно рассказывать о том, как, кого и чем я убивал. Выслушивать приговор на площади, дабы меня осрамили всем городом, а потом, под улюлюканье толпы, отрубили голову гильотиной.

Я даже подумал: «А не наброситься ли мне на коронера, чтобы остальные меня пристрелили? Тогда я смогу избежать мук тела и совести…»

И пока я думал об этом, то даже не заметил, как издалека начали доноситься взрывы. Полицмейстеры приподняли головы. Кучер остановил карету, и коронер крикнул ему в окно: «Что там происходит?!»

Но так и не получил ответа, ибо в следующую секунду, рядом с моим левым ухом раздался невиданный доселе рёв, сопровождаемый ударной волной, вырывающей куски вымощенной из гальки дороги, и перевернувшей повозку на правый бок.

Когда я очнулся, то услышал другим ухом агонизирующее ржание лошадей, стоны людей и потрескивание пламени, окутывающего карету. Полицмейстеру напротив меня вышибло мозги осколком. Свидетель, придавленный его телом, держался за кровоточащий живот, а на губах у него выступила розовая пена, что говорило об обширном внутреннем кровотечении. Рядом с ним, лежал бездыханный второй офицер. В момент взрыва, он, видимо, неудачно кувыркнулся вперёд и сломал себе шею.

Ощупав себя, пришёл к выводу, что я счастливчик… по большей части. Тело не зацепило, зато из левого уха вдоволь натекло крови, и я понял, что барабанная перепонка там разрушена без возможности восстановления. Было больно, но не так сильно, как могло бы быть на месте окружавших меня людей.

Правый локоть кто-то одёрнул. Это был коронер. Он не пострадал от слова совсем, но также, как и я, был контужен взрывом.

– Пойдём со мной… Сейчас, только револьвер свой найду… Тебя нужно доставить в тюрьму… – прохрипел он, обшаривая сиденье по близости в поисках оружия.

Мой взгляд пал на поблёскивающий из кобуры ствол убитого полицмейстера.

– Да где же этот ублюдок… Только, что рядом лежал… – продолжал кряхтеть коронер.

И я понял, что каким бы отвратительным не было моё дальнейшее действие, но оно сулило мне шанс. Шанс избежать смерти или пожизненного заточения. Шанс, всё-таки, прожить жизнь с Рутой и Олли. «А обстрел города из пушек – ещё и отличный повод уехать вглубь королевства», – подумал я.

– Мне искренне жаль, сэр, – произнёс я, достав заряженный револьвер из кобуры мёртвого полицмейстера.

– Ах ты…

Мне понадобилась где-то секунда, чтобы понять, как необходимо взвести курок, но, за это время, коронер всё равно не успел ничего сделать. Приподнявшись, я приставил револьвер к его виску и нажал на спуск. Мужчина замер с растопыренными глазами и открытым ртом.

Повернувшись, весь перемазанный в крови, я посмотрел на затухающего свидетеля. «Шансов у него нет, но всё же…» – и разнёс его голову вторым выстрелом.

Бросив ствол, дабы не вызвать подозрений у людей на улице, я вылез через вырванную левую дверь, находившуюся над головой. К тому моменту, карету почти полностью поглотил чёрный дым.

Оказавшись снаружи, я осмотрелся: рядом с нами действительно разорвался пушечный снаряд, и взрывы не прекращались. Спустя несколько секунд, ядро угодило во второй этаж дома напротив.

Люди что-то кричали про флот акаимцев, но меня интересовало лишь то, где здесь можно было воспользоваться телеграфом.

Пробежав несколько улиц в направлении нашего с Рутой дома, я нашёл свободную кабинку. «Гадство, у меня же ни гроша с собой!»

Недолго думая, я взял снаружи осколок гальки и разбил им ячейку, где хранились клети. «Накормив» телеграф двумя монетами, стал ожидать ответа Руты. Спустя несколько томительных минут, когда вера в самое худшее почти укоренилась в моём сознании, она ответила.

– Это я, Рута!

– Эдгар?! – обрадовалась девушка. – Тебя отпустили?!

– Можно и так сказать! Собирай вещи, мы уедем из Норвилла!

– Я уже начала! Ждём тебя! – воскликнула Рута.

– Уже лечу! – ответил я, даже не повесив трубку.

Этна сказала, что я проспал дольше, чем обычно, и пропустил два приёма пищи, поэтому мне досталась остывшая банка консерв. Впрочем, я бы и медведя съел. Организм требовал жрать особенно много, чтобы восстановить ногу.

Осмотрев рану, я обнаружил появившуюся корку и небольшое загноение, которое промыл спиртом. Сменив бинты и поев, я спросил об Эйнаре. Марко ответил, что тот не появлялся с тех пор, как ушёл.

– Как ты? – поинтересовалась Этна.

– Уже получше. Но было бы идеально не попадать в такую ситуацию вовсе. Думаю, придётся пожить тут какое-то время, – ответил я. – Найдите мне какую-нибудь длинную палку, пойду поищу нашего безумца.

– Я с тобой! – вызвался Марко.

– Позаботься о сестре, воин, – улыбнулся я. – Ружьё отныне принадлежит тебе.

– Есть! – отдал честь паренёк с гордо поднятой головой.

Среди кучи сломанной утвари, Этна откопала для меня швабру. Отломав кончик, я опёрся на неё и потопал на выход из обиталища Эйнара.

По следам ног на пыльном полу поднялся на чердак института. «Хорошо, что прихватил плащ», – подумал я, застёгиваясь. Эта часть строения давно обветшала, половицы отсырели и покрылись коркой льда. Ненароком, можно было что-то сломать себе, в довесок к пылевому ранению бедра.

Дыры в крыше были неумело заколочены, и через них проходили редкие лунные лучи. Эйнар сидел в самом конце и глядел в разбитое окно – единственное отверстие, что никак не было заграждено. Он закутался в несколько штопанных одеял, не боясь замёрзнуть.

Подойдя поближе, я проследил за направлением его взгляда. Он упирался в редкие звёзды, что не были сокрыты тучами. В центре небосвода светила полая луна, кольцо белого света, которого едва хватало в открытом поле, не то, что в городе или глухом лесу.

– Тридцать лет… – шептал себе Эйнар. – Тридцать…

– Дольше, чем я помню, когда свет ещё не погас, – я прервал его одинокий трепет.

– Мы думали, что это затмение, – ответил Эйнар. – Очень долгое затмение. До тех пор, пока на календаре не закончился последний лист… Ещё несколько лет единицы из нас пытались считать дни, но и они сбились и забыли.

– Почему ты не заколотил это окно, как другие? – спросил я.

– Не смогу ответить. Просто так решил… – пожал плечом Эйнар. – В последнее время, годы, а может и десятилетие, я часто сюда поднимаюсь. Делать большую часть времени мне нечего… Это… Прости, ещё раз…

– Я уже не обижаюсь. Ты главное, не напоминай лишний раз, а то в ноге свербит, – хмыкнул я. – У тебя тут нет подушки?

– Вот… – он встал и протянул мне свою.

– Нам нужна карта, – напомнил я.

– Их тут полно. Я сохранил несколько на случай, если твари исчезнут, – обнадёжил Эйнар. – Куда вы направляетесь?

– На север. Этна рассказала, что есть надежда на поселение выживших за горами.

– Надежда… – произнёс учёный. – Уже что-то…

– Не знаю. Мне слабо верится в подобное, но… А куда ещё идти? – подумал я.

– Это не твои дети? – поинтересовался Эйнар.

– Нет. Хотя… наверно, уже мои. По крайней мере, я чувствую… нет, знаю, что в них – мой смысл жизни. Пока живы Этна и Марко, моё путешествие имеет хоть какое-то значение. Это всё о чём я мечтаю – оставить что-то в этом мире после себя…

– Это… – шмыгнул носом учёный. – Это прекрасно… – и он заплакал.

Я положил ему руку на плечо и слегка притянул к себе. «Человек, – подумал я. – Живой человек. Он так давно ни с кем не общался… Удивительно, что он всё ещё сохранил свой рассудок достаточно ясным, чтобы понимать меня».

– Если хотите добраться до севера и преодолеть горы без существенных препятствий, я могу дать подсказку… – успокоившись, сказал учёный. – Учитывай, что эта информация может оказаться просроченной на три десятилетия. Если спуститься с гор и пройти на восток, то где-то там раньше находилось местечко Эйррейс. Оно славилось своими воздушными шарами. Если сможете найти хотя бы один уцелевший и взлететь на нём, то сократите время пути с нескольких месяцев, до пары недель.

– Сможешь показать точный путь на карте? – спросил я.

– Постараюсь… – утирая слёзы, ответил Эйнар.

Он помог мне встать, и мы вместе отправились обратно. По дороге, Эйнар сказал:

– Думаю, тебе стоит подождать, пока нога заживёт. Еды тут хватит, а я столько уже не проживу, чтобы всё съесть.

– У меня не так много времени, и это не из-за твоего выстрела. Подожду, пока боль перестанет причинять дискомфорт и двину дальше.

Оказавшись перед пристанищем, Эйнар сказал, что сам сходит за картами. Я вошёл внутрь, Этна как раз разогрела мне парочку консерв из запасов института.

– Ну как? – спросил Марко.

– Он даст нам карты, – обрадовал я.

Дети тут же обняли друг друга от радости.

– Я думаю, нужно подождать, пока ты поправишься, – сказала Этна.

– Эйнар тоже так считает, но моё решение уже принято: мы выдвинемся через несколько дней.

– Дядь, при всём уважении, я тебя не смогу понести, – подметил Марко.

– Я не настолько стар! – отшутился я. – Поймите… не так много времени осталось до момента, когда я не смогу вас защищать.

– Что?! – воскликнула Этна.

– Вы знаете, о чём я говорю… Моё тело ещё держится, несмотря на все испытания. Это чудо, для моего-то возраста, – сообщил я, ненароком задумываясь: «А сколько мне точно лет? Должно быть пятьдесят четыре… или пятьдесят шесть…»

– Не гони, дядь! Я запрещаю тебе умирать! – стукнул по столу Марко.

Этна тут же положила ему руку на плечо.

– Эдгар, я прошу тебя… Побереги себя. Если мы доберёмся до отца Севастьяна, то сможем, наконец, отдохнуть. Разве нам сейчас что-то угрожает? Почему ты так себя не ценишь?

– Почему-почему… – вздохнул я. – Я просто хочу поскорее убедиться, что вам ничего не угрожает. Своя жизнь меня не интересует.

– Но это неправильно! Ты ведь тоже человек! Разве тебе не хочется прожить подольше? – вскинула руки девчонка.

– Ради чего, Этна? Только ради вас с Марко. Время не знает пощады. Вам не будет и двадцати, когда меня не станет. Моя могила давно вырыта рядом с теми, кого я не смог защитить тогда…

– А ты не думал, что мы тоже хотим тебя защитить? – спросил вдруг Марко. – Я может тоже хочу побыть немного героем!

«Глупый мальчишка… Что взять с ребёнка?» – улыбнулся я.

– Раньше нас было четверо, осталось двое! Но потом в нашей жизни появился ты и… – его голос скрипнул. – Ты дал надежду, что не все взрослые в этом мире – ублюдки! Ты стал нашей семьёй, ты заботился о нас, хотя и не должен был! Не лишай нас права отплатить тем же!

– Эдгар… Просто постарайся выжить, ладно? – сдерживая слёзы произнесла Этна.

В груди защемило. «Странное чувство… Грусть ностальгии и счастье от осознания того, что ты кому-то ещё нужен». Я встал с кровати и позволил двум мальцам обнять себя.

– Ну всё-всё! Не ревите. Ради вас, я подожду, пока нога не заживёт, – утешил их.

«Плана это не изменит. Дети не должны защищать старика. Мои внутренние часы говорят мне, что у меня меньше трёх лет. Этого хватит с лихвой, даже, если мы пойдём на север пешком».

Я не замечал ни боли, ни усталости, пока бежал до квартиры. Меня миновали пролетающие над головой ядра, за что я не забывал мимолётно благодарить Господа.

Люди прятались по домам, поскольку осколки на тротуаре доставали их куда чаще, чем сами ядра зданиях. Я видел разорванных на куски женщин и детей, мчащуюся лошадь с подожжённым хвостом, за которой волочилось тело полицмейстера. Я не был уверен, что это сделала акаимская пушка, а не какой-нибудь отброс, воспользовавшийся шансом отомстить блюстителям закона.

«Ха, отброс! Да ты сам только что застрелил коронера!!» – пронеслось в голове.

– Помогите…

Пробегая мимо очередного переулка, я заметил воронку от снаряда. В нескольких метрах от неё разлилась лужа крови, следы от которой тянулись в пространство между домами. Сжимая ногу, ко мне обратился мужчина лет пятидесяти во фраке. Его лицо слегка порешило осколками, очки треснули, также, как и сломанная пополам трость, лежавшая рядом.

«Крови натекло много, перебита артерия. У меня нет с собой ничего, чем можно было бы остановить кровотечение… Можно, в теории, поискать рядом какую-нибудь верёвку, но…»

Время. Пока я стоял, Норвилл продолжали обстреливать. «Моя задержка может стоить жизней Руте и Олли!»

– Умоляю… помогите… – по щекам мужчины потекли слёзы боли. Не разбираясь в строении человеческого тела, он даже зажать артерию правильно не мог.

– Чёрт с тобой! Смотри внимательно! – я подошёл к нему и взял его руки в свои. Разорвав дырявую штанину до паха, я надавил его пальцами на нужное место, окончательно остановив кровотечение. – Дальше, каждый сам за себя! Простите!

– Постой… мне, что, так и сидеть… Ох!

Дальше я уже не слышал, что он там кричал. Спустя минут десять, наконец, смог добраться до нашего подъезда. «Спасибо О, что дом уцелел!»

Влетев в квартиру, я не на шутку испугал Руту. Девушка вскрикнула, увидев кровь на левой половине лица.

– Ничего страшного, просто перепонка лопнула! – махнул я, проходя в зал. – Олли…

Рута успела собрать кое-какие вещи и переодеть Олли. Но увидев меня, братик вдруг насупился и сложил руки на груди.

– Что случилось? – спросил я, вытирая кровь с лица.

– Тот дядька сказал… что ты убил много людей… Это правда? – он заглянул мне в душу своими слезящимися глазами. И я понял: у меня не выйдет соврать, но… я соврал.

– Мало ли, кто, что говорит? Помнишь тех хулиганов? Они ведь тоже всякое о тебе говорили! – присев перед братом, я попытался его обнять.

– Это не хулиган! Это сказал дядя полицмейстер! Он врать не будет! – воскликнул Олли.

– Послушай… Работа полицмейстера состоит в том, чтобы ловить преступников. Для этого, он проходится по подозреваемым. Но не всякий подозреваемый – виновен! Скажи, разве я похож на убийцу? – мне пришлось надавить на него.

– Нет… – понурил голову Олли.

– Вот видишь! Он ошибся, я не вру тебе, Ольгерд! И даже, если мне придётся ещё не раз тебя в этом убеждать, то давай я сделаю это где-то вне Норвилла, хорошо? Нужно уходить, срочно!

Достав из-под кровати свой саквояж, я быстро набил его всеми лекарствами и препаратами, которые были в доме. Что не влезло – растасовал по карманам. Взяв свою самую тёплую дублёнку, штаны и носки, отправился в ванную. Засунув голову под душ, смысл кровь, после чего, засунул в раненное ухо вату и закрепил её парой мотков бинта вокруг черепа.

Шансов, что левое ухо когда-нибудь снова услышит не было. В самом лучшем случае, я бы до конца жизни слышал звон, но из-за близости столь мощного взрыва, перепонка была полностью уничтожена.

«Не сказать, чтобы я до этого не следил за здоровьем ушей, но теперь к этому вопросу придётся подойти с ещё большим трепетом. Даже отит может сделать меня полностью глухим, чего нельзя допустить», – подумал я, надевая шляпу, чтобы прикрыть повязку.

Переодевшись в чистое, я вышел в прихожую, где меня уже ждала семья.

– Ну, Господь нам в помощь! – произнёс я, открывая дверь.

Я запер квартиру, хоть и понимал, что скорее всего, мы никогда сюда уже не вернёмся. Даже после окончания войны.

Когда мы вышли из подъезда, нам донесли, что обстрел прекратился: близ Норвилла появилась новая флотилия Бритонского королевства, что отогнала захватчиков. Я же понимал, что это ненадолго. Оставаться здесь больше было небезопасно.

Я не часто пользовался услугами извозчика, но пару проверенных знал. Войдя во двор одного такого, я отдал почти все деньги, что были у нас, дабы без очереди попасть в Бригг.

– Хочешь отправиться в столицу? – спросила Рута, косо глядя на то, как я в одночасье расстался с целым мешочком клети.

– Боюсь, это самый надёжный вариант. Если война продолжится не в нашу пользу, то скоро все туда побредут. У нас будет небольшая фора, чтобы обустроиться, – ответил я, складывая саквояж в повозку.

Извозчику понадобилось где-то полчаса, чтобы запрячь лошадей и напоить их перед длительной дорогой. Я помог Ольгерду забраться внутрь и сел в обнимку с ним и Рутой. Наконец, мужчина рассёк воздух кнутом и с криком: «Но!» – мы выехали со двора.

Некоторое время спустя, после нашего разговора с детьми, я чистил разобранное ружьё. Рана на ноге покрылась внушительных размеров коркой и перестала гноиться. Дело шло к выздоровлению, я даже обходился без костыля, но большую часть времени, по назиданию Руты, проводил в кровати.

Девочка кормила меня супчиками из той требухи, что была у нас с собой и запасами консервированных бобов из подвала института.

– Знаешь… ты был первым, в кого я стрелял за жизнь, – произнёс Эйнар, когда мы остались наедине.

Марко, как я узнал, практиковался стрельбе из ружья по тарелкам. Патронов было всяко больше, чем мы могли бы израсходовать, поэтому я закрывал глаза на такой досуг. В конце концов, пришлось смириться с мыслью, что детям, рано или поздно, придётся защищать себя самим.

– Вот так честь, – хмыкнул я, протирая ствол тряпочкой.

– А ты? Много убил наверно… – спросил учёный.

– Я не считал.

– Эвона-как! – удивился Эйнар.

– Ты что-то хотел? – спросил я.

– Вы ведь скоро уйдёте? Выходит, я снова останусь один. Твари меня не отпустят. – сообщил он. – Я понимаю, что не могу заставить вас остаться, да и смысла в этом нет, поэтому… Ничего страшного ведь не произойдёт, если ты меня застрелишь?

Мне сразу вспомнился Филимон… «Благодаря тебе, старик, я всё ещё жив».

– Всё-таки, ты решил последовать за пророчеством, – сказал я. – Почему сам себе пулю в голову не пустишь?

– Грешное дело, – пожал плечами Эйнар. – Да и… мне духу не хватит… Я совершил достаточно плохих вещей в своей жизни.

– Хочешь исповедоваться? – я свесил ноги с кровати.

– Можно и так сказать… – ответил старик-ровесник.

– Ну, – отложил в сторону ружьё, – я тебя слушаю.

Эйнар вдруг замолчал на несколько минут. Его пальцы постоянно натирали грязную рясу, остекленевшие глаза смотрели в пол, не моргая. Он кусал свою нижнюю губу до того, что по краям рта пошли алые змейки.

Когда я уже хотел, было, его потормошить, он произнёс:

– До того, как серая гниль распространилась на всё Бритонское королевство, у меня были жена и девятилетний сынишка... Большую часть года я проводил здесь, в институте, занимаясь любимым делом и редко уделял им внимание. Сейчас, я ненавижу себя за это, но… Это не самое ужасное, – дряхлой рукой, Эйнар вытер проступившие на глазах слёзы. – Когда эпидемия началась, многие из моих друзей отправились домой, вывозить свои семьи, а я… Я струсил! – скрипнул зубами Эйнар. – Несколько человек вернулись обратно, сказав, что подножие заполонили безумцы, жгущие всё на своём пути. Другим удалось пробраться к себе домой. Не знаю, вышло ли у них спасти свои семьи, но сам факт того, что я даже не попытался… Даже не попробовал… Мари… Кайл… – учёный накрыл лицо руками и тихо заскулил.

Мерзко. Я даже мысленно спроецировать не мог такую ситуацию, в которой я бы бросил Руту и Олли или Этну и Марко. Эйнар, на поверку, оказался таким же жалким, как и его внешний вид.

Его трусость стала его проклятием. Теперь я понимал, за что ангелы заперли его здесь, оставив жизнь. Чтобы каждый день он вспоминал о тех, кого бросил снаружи на смерть... Мне даже стало интересно: Господь специально таких людей мне на пути подкидывает? Один перестрелял свою команду, другой бросил жену и сына...

Почему весь цвет рода людского погиб от серой гнили, а такие, как он остались жить? Хотя... всё-таки, смысл в этом есть. Ведь смерть была бы предпочтительней такой «жизни».

– Мне нет прощения, Эдгар! Я так боялся за свою шкуру... так... так...

«По крайней мере, он признаёт это. Должно быть, тридцати лет оказалось более, чем достаточно для этого».

– Я прощаю тебя, Эйнар, как последний из мракоборцев. Надеюсь, Господь услышит твоё покаяние, и вы встретитесь на светлой стороне жизни, – вымученно ответил я.

«Не думаю, что его поступок достоин прощения. Но у меня нет ни малейшего желания корить его или устраивать скандал. Его наказание продолжится после нашего ухода».

– П-правда?! – резко поднял голову учёный, не на шутку меня напугав.

В его глазах одновременно вспыхнул огонёк надежды и безумия. И я не знал, что из этого может быть более опасным.

– Воспользуйся оставшимся тебе временем для молитв и внутреннего умиротворения, – я похлопал его по плечу и поспешил удалиться из комнаты, прихватив с собой ружьё и револьверы.

Пройдя до конца рекреации, я услышал доносящиеся с первого этажа института выстрела. «Марко опять практикуется». Подойдя к заколоченному окну, я медленно выковырял торчащий ржавый гвоздь и опустил вниз доску, позволяя ледяному лунному свету лизнуть мой морщинистый лоб.

– Господь, как я устал…

– Я же просила тебя не вставать! – послышался сзади голос Руты.

– Эйнару требуется побыть одному, а мне уже надоело лежать, – ответил я, обернувшись. – Кровь в жилах стынет, а её у меня не сказать, чтобы много.

«Этна… Её зовут Этна…»

– Так прогнал бы его. Тебе покой нужнее, – насупилась светловолосая девчонка.

– Да ладно, я уже почти исцелился, – ответил я, поправляя ворот рубашки. – Что мы будем есть, кстати?

– Коренья с вяленым мясом. Пресная вода у нас закончилась. Наверно, пошлю Марко набрать снега, – ответила Этна и подошла ко мне впритык.

– Что такое? – спросил я.

Девчонка вытянула руку и принялась дёргать мою пуговицу.

– Я стала задумываться… Вдруг, мы никого не встретим там, на севере? Или их поселения давно сгноила зараза, или прокажённые добрались всё-таки…

– Отставить панику! Ты ведь сама толкнула нас на эту идею? – я погладил её по голове.

– Да, но… Разве у кого-то ещё были идеи? – произнесла Этна.

– Нет, – согласился я.

– А теперь я и сама не уверена… Вдруг, там остался один какой-нибудь… Как Эйнар, короче… Значит ли это, что человечеству настал конец? – спросила она.

«Да он давно уже настал, просто ты не знаешь…» – вздохнул я, а вслух ответил.

– Наверно, где-то ещё остались люди. Мы точно не узнаем никогда. Если нам будет, где остановиться, то… – я пытался подобрать слова. – Для меня это будет последнее путешествие. В лучшем случае, я умру от старости. Просто держи в голове мысль… – всё это сложно было объяснить ребёнку. Вряд ли Этна сталкивалась с таким уровнем безнадёжности, какой я испытывал каждый день на протяжении последних тридцати лет. – Мысль, что самым лучшим исходом для вас будет просто жить вместе в ожидании естественной смерти. Вы будете с Марко охотиться, добывать себе чистую воду и коренья. Это лучше, чем пасть под ножами прокажённых, хотя… Думаю, скоро их не останется.

– И что же это выходит?! – воскликнула Этна. – Земля опустеет?! А что потом?!

– Ничего, – грустно покачав головой, ответил я. – Не будет людей, не будет света. Даже тьма потеряет свой смысл.

– Но… – Этна всхлипнула. – Я не хочу, чтобы так произошло… Я бы хотела жить так, как жило ваше поколение… Когда людей было много, когда существовали города и страны…

– Быть может, О смилуется и создаст новых, совершенных людей, лишённых искушения. Абсолютно безгрешных. Тогда, всё будет как когда-то тогда, и даже лучше, но… Мы не узнаем.

– Выходит, я зря учила с братом Солару наизусть? – заплакала Этна.

– Если мы встретим людей, знания в твоей голове помогут возродить нам цивилизацию. Подумай об этом, как о надёжном плане и на душе станет легче, – улыбнулся я.

– И правда… – спустя несколько секунд ответила девочка. – Стало легче, когда подумала о том, что всё получится…

– Вот и отлично, – сказал я, приобняв Этну.

После того разговора, я почти не пересекался с Эйнаром. Он заперся где-то в другом конце института, и мы даже не знали, ест ли он хоть что-то. Когда моё бедро окончательно зажило, было решено готовиться к решающему походу.

Я основательно проверил ружья (без слов, мы решили, что учёному его ствол не пригодится) и револьверы. Раз уж нам предстояло путешествовать на воздушном шаре, то и много груза с собой брать не имело смысла. Этна сшила из меха и шкур, что мы таскали с собой перчатки и шапки для себя и Марко. Копаясь в пожитках давно почивших геологов, я отыскал новые утеплённые штаны и шарфы.

Было решено взять только самое необходимое: еду, верёвку и несколько инструментов. Запасы парусины, что так и не были израсходованы полностью, решили оставить. «Может, сгодиться Эйнару…»

Наконец, я достал из тубуса карту. Решил взять несколько, чтобы не страшно было терять. Город, где, как говорил Эйнар, находилась станция воздушных шаров находился на юго-востоке от гор, всего в пятнадцати-двадцати километрах.

Опыта управления таким у меня не было. Инициатива казалась довольно смутной, но пешее путешествие я мог банально не пережить из-за свойственных моему возрасту болезней.

Правое ухо значительно хуже стало слышать, особенно, после купания в ледяной реке, хоть я его и не мочил. Руки частенько тряслись без причины, спина ныла, а зрение, спустя, может, восемь-десять часов без сна, начинало садиться так, что практически ничего и видно не было.

Только обонянию я мог доверять, как и прежде. Миновало О знает сколько недель с тех пор, как я последний раз стрелял из своих револьверов. Я не исключал такого варианта, что промахнусь с пары метров, когда ситуация потребует ощетиниться.

– Вы готовы? – спросил я детей.

– А ты? – спросил Марко.

– Как никогда, – ответил ему, ткнув пальцем в плечо.

Мы покинули институт также, как когда-то пришли, через подземный переход. Эйнар даже не вышел с нами проститься. «Неужто и правда решил до скончания дней своих молиться? Впрочем, мне всё равно».

Обойдя институт со стороны фасада, мы бросили последний взгляд на его покосившуюся крышу, приютившую нас, пусть, и не столь дружелюбно, как хотелось бы.

Крылатые наблюдатели всё также неподвижно сидели на месте статуй.

– И всё-таки, жалко этого Эйнара, по-человечески, – вздохнула Рута.

– Не знаю, я так и не простил его. Тебе следовало вынести ему мозги, Эдгар! – заявил Олли.

Я мотнул головой.

– Что же, пойдёмте, нам предстоит нелёгкий спуск, – сказал я Этне и Марко и уже развернулся к воротам, как вдруг, услышал звук отпирающихся дверей института.

Скрипнули обветшалые петли. Изнутри раздался смех безумца.

«О нет! Что за кретин?!» – обернулся я.

На пороге между безопасным укрытием и занесённым сугробами крыльцом показался Эйнар. В глазах учёного не осталось ни капли здравого рассудка. Набрав холодного воздуха в грудь, он выкрикнул:

– Свободен! – и шагнул вперёд.

– Остановись! – воскликнула Рута.

Я же, посмотрел на ангелов смерти, что резко повернули головы в сторону безумца.

«Сбылось всё-таки. Моё прощение подарило ему смерть», – хмыкнул я.

Впервые мне довелось увидеть, как натягиваются губы наблюдателей, ещё сильнее обнажая пожелтевшие клыки. Их крылья медленно начали взмахивать.

– Свободен! Свободен! Свободен! – скандировал в небо Эйнар.

«Да, они сделают тебя свободным. Только на свой манер», – кивнул я.

– Беги обратно, дурень! – спохватился Марко, делая шаг вперёд.

– Не смотрите, – сказал я, накрыв их глаза ладонями. – Зажмите уши.

– Свободен!

Один за другим, ангелы смерти срывались с карниза, бросаясь на обезумевшего геолога. Самый первый из них, оказавшись перед Эйнаром, повалил его на землю, разрывая живот когтями. Другой подлетел сзади и буквально отломал старику правую кисть.

Но несмотря на, должно быть, невыносимую боль, тот всё ещё кричал об «освобождении», пока горло не заполонила кровь. Наблюдатели рвали тело Эйнара на части, пока от того не осталась огромная багряная лужа на снегу.

После чего, они просто улетели в неизвестном направлении. Над горой воцарилась тишина.

– Отвернитесь и идите вперёд, – приказал я детям.

«Быть может, твоя смерть дарует тебе настоящее прощение, и ты увидишься с семьёй. Пусть так и будет», – подумал я, и больше не оборачивался к институту.

Городок, о котором говорил Эйнар, найти было не сложно при наличии карты. Спустя несколько дней, должно быть, мы спустились вниз и увидели окраинные домики.

Следы указывали на произошедшую десятилетия назад бойню. На месте сгоревших хижин произрастали дубы и орехи. Тела людей давно смешались с зеленью, покрывшей проспекты и аллеи.

– Что-то мне подсказывает, что мы припозднились, – почесал лоб Марко.

– Мне тоже, – согласился с ним. – Нам тут нечего искать.

– Эйнар разве не рассказывал про какие-то летающие шары? – спросила Этна.

– Да, где-то должна быть станция, но… Её, скорее всего, сожгли еретики, а уцелевшие аппараты использовали для побега местные жители, – ответил я.

– Нам ничего не стоит поискать её, – сказала девчонка.

– Учитывая, что альтернатива – это идти пешком на другой конец материка, пожалуй, что так, – пожав плечами, я взялся за поиск.

Судя по звукам, в городе не было никого, кроме диких зверей. Я поймал себя на мысли, что: «Вот оно! То, как будет выглядеть Земля через пару десятилетий! Не останется даже прокажённых. Природа окончательно переработает всё, что когда-то свидетельствовало о существовании людей».

Решив передохнуть, мы забрались в уцелевшее ателье и даже не стали забираться – всё равно бояться некого, кроме медведей и волков.

– Интересно, как много людей здесь жило? – задумалась Этна, разделывая подстреленного мною кролика.

– Больше, чем ты когда-либо могла видеть в своей жизни, – ответил я. – И этот город был далеко не самым огромным.

– Знаю, мама рассказывала, – вздохнула она. – Как твоя нога там?

– В порядке, только шрам остался.

– Я тут намедни подумала… – Этна вонзила мясницкий нож в стол. – Что, если люди ещё смогут расплодиться? Ведь мы с Марко всю жизнь прожили без света О, в мире, где каждый водоём заражён серой гнилью. И, если бы не прокажённые, мы бы могли нормально жить и дальше. Охотиться, выращивать те немногие растения, которым хватает лунного света. Понемногу, но начать восстанавливать население.

– Если этот Себастьян, знакомый твоего отца, и правда основал поселение, то там, должно быть, найдутся юноши твоего возраста. Тогда ты подрастёшь, и станешь мамой. На самом деле, я читал, что люди довольно живучие существа, и способны адаптироваться к любым условиям, кроме совсем уж суровых, – ответил я.

– Юноши… стану мамой… – погрузилась в мысли девчонка. – А если нет? Если и правда никого не осталось?

– Как я уже и сказал, будете жить с Марко, пока не умрёте. Я уж позабочусь, чтобы отвести вас в безопасное место. Если остаткам человечества суждено сгинуть, то пусть это произойдёт в спокойной обстановке…

– Хах… – грустно усмехнулась Этна. – Знаешь, если бы мы были ровесниками, Эдгар… Я бы вышла за тебя замуж без раздумья.

– Вот оно, как… – слова девчонки ввели меня в лёгкий ступор. – Ну… Когда я был молод, я любил другую девушку.

– Расскажешь о ней? – отложила нож в сторону Этна.

– Тебе интересно слушать истории старика? – спросил я.

– Родители не объясняли мне про отношения мужчин и женщин, я ведь говорила. И о любви я знаю только близкородственной. Что вообще это за чувство?

– Хм, – я присел на протёртый стул рядом. – Наверно, я бы охарактеризовал это чувство так: ты смотришь на человека, и не представляешь без него свою жизнь, нет, весь мир. С ним тебе хорошо, без него – отвратительно. А когда он умирает… Умираешь и ты, в некоторой степени. Это нельзя сравнить с кончиной родителей. Природой заложено так, что при самом позитивном исходе, ты умрёшь позже матери и отца. Внутри, каждый из нас к этому готов, на уровне инстинктов. Но, когда ты любишь другого человека, а потом он умирает, то волей-неволей замечаешь, как с каждым днём задумываешься о том, что собственная смерть уже не столь ужасна. По крайней мере, есть надежда встретиться после.

– И часто ты об этом думаешь? – насторожилась Этна.

– Очень… Поэтому, я бы хотел как можно раньше доставить вас с Марко в безопасное место. Я просто надеюсь, что время возьмёт своё. Жизнь – это великий дар. Вы с Марко должны оберегать его, но… Бывает так, что она становится невыносима, – ответил я.

– Ты стал нам так дорог за всё это время, что… Мне бы действительно хотелось, чтобы ты побыл с нами подольше, – сжав полы найденного фартука, всхлипнула Рута. – Как… как, если бы мы были твоими детьми!

– Ну, успокойся, Этна! – я улыбнулся, приобняв её за плечи. – Я не собираюсь умирать так скоро! Уверен, мы ещё успеем насладиться совместной компанией в более спокойной обстановке.

– Опять ты тут ноешь без меня! – войдя на кухню, произнёс Марко.

– Ой, да ну тебя! – смахнув слезинку, ответила Этна.

– Эдгар, я побродил по улицам, и нашёл какое-то поле с большими-пребольшими зданиями. По описанию, очень похоже на то, что мы ищем.

– Что же, если это так, то надежда на быстрый путь остаётся, – кивнул я. – Отправимся туда, как только поедим.

Подкрепившись и немного отдохнув, мы выдвинулись в путь, по разведанному Марко маршруту.

Поле для запуска аэростатов давно поросло высокой травой, но ангары, где хранились воздушные шары были относительно целы. Выстрелом сбив цепь с единственного запертого помещения, я отворил врата и тут же закашлялся от количества пыли в воздухе.

«Странно, что этот ангар уцелел, но, если честно, мне уже глубоко плевать, в силу каких обстоятельств. Надеюсь, содержимое не пострадало».

Поиски, спасибо О, окончились успехом. Прямо посреди ангара стояло несколько корзин со спущенными шарами. Дело оставалось за малым – вытащить их наружу, чтобы понять: нужен ли им ремонт. После чего, разобраться в механизме управления.

В небольшой комнатке смотрителя склада, я обнаружил руководство по эксплуатации аэростата. «Как удобно…»

Дальше, начался долгий процесс изучения и запоминания всех алгоритмов действий. Полотно самого шара пришлось зашивать, его успели погрызть крысы, но не критично.

Кроме того, с учётом расстояния, пришлось сбросить ещё часть провизии, дабы до отвала набить корзину баллонами с газом. Оставив на земле всё, кроме еды и патронов, спустя, наверно, неделю пребывания в городе, мы взлетели.

Дети визжали от восторга, ощущая на лице порывы ветра на высоте нескольких километров. Поверхность казалась океаном тьмы, в котором огонь газопламенной свечи оставался единственным источником света.

Пришлось немного сбросить высоту, как только мы облетели горный хребет. Единственное, что помогало ориентироваться – это звёзды.

«Любой другой пилот аэростата освистал бы меня за сие безумное путешествие… Без толковой навигации, не имея возможности точно определить высоту, почти без опыта управления! Я всё больше думаю о том, что сам Господь ведёт мою руку, дабы защитить этих детей!»

– Эдгар, а ты ведь так и не рассказал про ту девушку, – произнесла Рута, нарушив тишину, длившуюся несколько, должно быть, часов.

– Что же, раз уж мне всё равно нельзя спать, то я расскажу тебе всё о ней…

И я действительно рассказал всё. От знакомства в школе, до первой совместной ночи и начала мировой войны. В конце концов, история дошла и до событий, следовавших за тем, как мы с Рутой и Ольгердом покинули Норвилл.

Прокуренный голос извозчика разбудил меня на утро второго дня. Телега остановилась перед мостом в столицу. Оказалось, не один я был такой умный, что заранее двинулся в защищённый королевским флотом Бригг.

– М-м… – раздалось на моём плече. – Уже приехали? – проснувшись, спросила Рута.

– Почти, – улыбнулся я.

– Ты придумал, где мы будем жить? – произнесла девушка.

– Почти все сбережения ушли на дорогу. Поищем места для беженцев. Как найдём место для ночлега на первые пару дней, я поищу нам недорогую квартиру и работу, чтобы её оплачивать, соответственно.

– Будем вместе искать, – сказала Рута.

– Присматривай за Олли, я тебя прошу, – ответил я. – Не факт, что сегодня мы не будем спать на улице… И это было бы не так уж и плохо, случись это весной или летом. К тому же… – я посмотрел в сторону тысяч людей, шедших, как пешком, так и верхом на лошадях в Бригг. – От большого числа переселенцев, уровень преступности точно возрастёт. В столице не останется безопасных мест.

Простояв полдня на въезде в город, и заплатив пошлину, мы, наконец, оказались в стенах Бригга.

Извозчик согласился высадить нас на вокзале, поскольку, собираясь в путь, у меня не было возможности заранее обеспечить семью жильём. «Были бы у нас родственники в соседних городах, можно было бы перекочевать к ним на первое время, но увы…»

На вокзале я впервые увидел бронепоезд. В Норвилл солдат доставляли на обычных паровозах, а тут… Окна были с решётками, листы металла буквально свисали по бокам, аки жировые складки у толстяков. В конструкции были предусмотрены бойницы для стрельбы из ружей.

На перроне, перед прибывшим составом, выстроилась очередная сотня солдат. Судя по форме – элитные подразделения конквестов: посеребрённые сабельные ножны, мундиры из синего шёлка, новенькие винтовки со сверкающими на солнце штыками. Именные шевроны, блестящие пуговицы и запонки, украшенные перьями шлема и гладкие, ухоженные бороды.

Спустя некоторое время, когда конквестов посадили в бронепоезд, подъехал точно такой же паровоз, какой мы могли видеть дома. К нему стекались те, кого отправляли на фронт без спросу: простые мужики, кто в чём, иногда и без винтовок вовсе.

Рядом с ними ошивались плачущие жёны и матеря. Дети прыгали на шеи отцам, где-то внутри понимая, что больше они не свидятся на этом свете.

«Чёрт, а ведь меня могут загрести в армию из местного комиссариата!» – вдруг всплыло в голове.

– Они крутые! – восхитился Ольгерд, глядя на проходящих мимо конквестов. – Когда я вырасту, стану, как они!

– Глупости! – резко ответил я. – Не сегодня, так завтра – все они станут покойниками. Если думаешь иначе, спроси у Руты. Она-то знает, в каком виде возвращаются эти парни… если возвращаются вовсе.

Олли что-то недовольно пробухтел, и мы двинулись в сторону выхода с вокзала. Многочисленные зазывалы предлагали беженцам самые бессмысленные услуги: от покупки защитных амулетов от всякого лиха, до гадания по ладоням.

Меня не удивило, что к такого рода сомнительным персонажам выстраивались очереди отчаянных людей. «Ещё вчера вы молились О, а теперь идёте за советами к колдунам и переговорщикам с мёртвыми…»

Во всём этом балагане, я искал того, кто может предоставить нам ночлег по приемлемой цене. Надежда была слаба, от наших сбережений почти ничего не осталось.

Так ничего путного не найдя, мы остановились в общежитии при церкви, куда могли обратиться за крышей над головой нищие и пьяницы. Всё-таки, не зря я молился О трижды в день. «Быть может, я смогу заслужить прощение Господа за все убийства…»

Здание было длинным, всего в три этажа. Каждая дверь вела в барак на десяток-другой кроватей. Душ, туалет – всё общее. Больше всего я переживал за вещи: мало ли, кто захочет украсть мешок с одеждой или едой? Беженцев тут хватало, но большинство людей в комнате являлись постояльцами: озлобленными, вечно пьяными и жестокими людьми. Я был уверен, что наплыв иногородних станет поводом для множества конфликтов, и мог лишь молить О, дабы не стать участником одного из них…

– Ты-ы! Ик! Я тебя здесь не видел! Ик!

Запрятав вещи под кровать, я оставил присматривать за ними Руту и Ольгерда, а сам вышел в коридор. Нужно было всё обдумать: как дальше жить, где искать работу, как бегать от комиссариата…

В этот момент, ко мне подошла парочка пьянчуг.

– Вы не могли меня видеть, я сюда только заселился, – ответил я, не желая подливать масла в огонь.

– Дыа?! А ты знал, что – ик! – новенькие должны платить по две клети в общак смотрящего?! – заявил патлатый пьяница. Его полноватый приятель лишь ехидно ухмыльнулся, лакая оставшееся в бутылке пойло.

– О чём вы? Это место содержит церковь Господа нашего, О. Каждый страждущий может здесь остановиться…

– Ты мне эту церковную муру – ик! – в ухи-то не заливай! Сказал, сука, тебе, гони деньгу! – вспылил собеседник, хватая меня за грудки грязными пальцами.

– Слушай, мужик, иди с Богом, пока я не рассвирепел! – я надавил ему на запястья.

– Ты меня, сука, будешь посылать?! Да твой Бог плевать на меня хотел! Быстро гони всё, что у тебя есть! – и с этими словами достал ржавое лезвие из кармана засаленного пиджака.

Моё тело среагировало моментально. Перехватив руку с ножом, я пнул пьяницу в пах и, развернувшись, приложил зубами о подоконник.

– Ты вынудил меня так поступить! А теперь – проваливай, пока оставшиеся зубы не выбил! – крикнул я, нависнув над ним.

– Да пошёл ты! – сплюнув кровь из разорванных дёсен, он резко обернулся, пытаясь задеть мой живот ржавым ножом.

Я отпрыгнул назад примерно на два шага. Когда же пьянчужка поднялся, мой кулак, не оставляя ему и шанса на повторную атаку, огрел его правую щёку.

Силы было приложено достаточно для того, чтобы вырубить человека. На этом всё и должно закончиться, подумал я в тот момент, но ошибся. И ошибка эта стоила мне всего.

Прежде, чем потерять сознание, пьяница накренился назад и, перевалившись через подоконник, продавил окно спиной. Я только и успел, что вытянуть руку, в попытках спасти идиота.

Но его ноги, обутые в дырявые башмаки, уже скрылись во мраке ночи. Спустя две секунды, я услышал глухой удар о землю и испуганные крики прохожих.

Из бараков на шум и треск стекла тут же выбежали многочисленные постояльцы. Глубоко вздохнув, я сжал кулаки и обернулся.

Мне было плевать на всех этих людей. Но Олли… Мой маленький брат стоял прямо за моей спиной, выглядывая из-за двери. Казалось, будто его глаза вот-вот вылезут на лоб из орбит. «Он всё видел…»

– А, что было потом? – спросила, было, Этна, но её прервал треск снизу.

– Батюшки, на земле что-то происходит! – воскликнул Марко, выглядывая за борт.

Достав лампу, я посмотрел на макушки деревьев. Один за другим, под нами обрушивались вековые стволы, проваливаясь, казалось, в пустоту.

«Землетрясение?» – первое, что пришло мне на ум.

– Нужно прибавить высоты, – произнёс я, добавляя газа.

– Там… – обмолвилась Этна. – Мне кажется, будто там что-то есть…

Я ещё раз посмотрел вниз, и заметил странное явление: деревья падали только там, где пролетали мы. Пришлось напрячь зрение настолько, насколько хватало сил. Свет лампы касался лишь самого верха деревьев, однако за тридцать лет жизни во мраке, я научился вглядываться во тьму приблизительно на тридцать метров вдаль.

Сконцентрировав слух на происходящем на земле, я распознал среди треска сосен и тополей… ползание. И гул. Словно что-то било по земле, с периодичностью в секунду. Бум! Бум!

Вдруг, под нами показалась небольшая полянка среди леса, освещённая кольцом скудного света бывшей Луны…

– Господи, что это за тварь?! – испугалась Этна.

На покрытый высокой травой луг выползла верхняя половина человека… Очень большого человека. Просто невероятных размеров!

Тело чудовища было покрыто чем-то чёрным и вязким… А, может быть, оно из него было сделано. Лица не было видно, ниже поясницы скрывалась абсолютная пустота. Чудовище оставляло после себя след из тёмной жижи, передвигаясь при помощи рук.

«Это не ангел смерти… И не охотник за грешниками, пытавшимися сбежать по воде… Странное чувство подсказывает мне, что оно – чистит Землю от того, что осталось после людей. Как лейкоцит».

– Нужно сбросить часть груза. Иначе не оторвёмся, и эта штуковина догонит нас при посадке… Хотя, что-то я сомневаюсь, что она одна, – произнёс я, выбрасывая за борт ящик с инструментами. Жаль их было, конечно, вряд ли ещё получится найти. «С другой стороны, если поселение отца Севастьяна на самом деле существует, мы найдём всё необходимое там».

Следом отправился в полёт мешок с вяленой олениной. Приготовить новую не составило бы труда, в отличии от найденных в подвалах консерв тридцатилетней выдержки.

Аэростат прибавил в скорости, оставляя громадное чудовище далеко позади. Вслед нам донёсся устрашающий рёв, который, однако, ничего поделать не мог.

– Эдгар, мне теперь страшно спускаться на землю! – дрожащим голосом, произнесла Этна. – В Соларе ничего не говорилось о них! Последние времена были описаны совсем по-другому! О должен спуститься на Землю и провести суд над людьми!

– Я задаюсь этими вопросами уже тридцать лет, – кивнул я в ответ. – Сейчас, меня волнует другое: они такие же бессмертные, как и те ангелы или их можно убить? Мне бы крайне не хотелось встретить такого на земле. Уверен, он далеко не один.

Мои слова нашли подтверждение спустя какое-то время. Леса, то и дело, обваливались. Иногда, мы видели, как половинки человеческих тел взбирались на горы и махали нам руками… а, может, пытались поймать.

Сбрасывать больше было нечего, но шар набрал большую скорость, поэтому чудовища даже не пытались нас догонять.

Припасы подходили к концу. Но больше всего я переживал о запасах газа. Звёзды не говорили о расстоянии. Найденный в институте компас позволял лишь сверяться с направлением.

Аэростат плыл по небу чётко на север. Я старался считать горы. «Вот миновали центр материка… вот достигли хребтов Гаара…»

Воздух стал холодней, хоть мы и не взлетали выше. Внизу стало меньше растительности, старые деревья почти исчезли. В лунном свете мелькали куцые лишайники и терн. Безжизненная земля покрылась трещинами, и не было видно ни животных, ни жутких тварей. Не было ничего…

– Это точно то место, куда мы стремились? – начала паниковать Этна.

– Не может быть… – прошептал Марко. – Куда мы забрели?

Сердцебиение участилось. Я не давал себя подумать о том, что наше путешествие закончится голодной смертью посреди безжизненной пустыни, однако… Именно так всё и выглядело.

– Будем лететь до конца. Облетим те горы, что описывал ваш отец. Если ничего не найдём, то полетим в обратную сторону, – ответил я.

– Обратно?! У нас почти нет газа! Нужно разворачиваться! – воскликнул Марко.

– Это не выход, брат! – одёрнула его Этна. – Мы уже не вернёмся обратно… Только застрянем посреди мёртвых земель.

– Она права, – вздохнул я. – Или вперёд, или точно умрём.

«На самом деле, я никогда не верил в эту идею. Просто шёл вперёд, лишь бы было куда. Всё должно было быть именно так. Из этого мира нет спасения. Он мёртв».

Крупица надежды утонула в океане отчаяния. Марко и Этна долго плакали, на, что я лишь посоветовал им беречь жидкость. Воды у нас тоже осталось немного.

«Ты не сможешь их спасти… Как не смог и тогда…» – подумал я, пока аэростат уносил нас на крайний север.

Мне вспомнились слова ангела смерти, перед нашим походом в институт геологии: «Ты не хочешь туда идти!». К чему бы это? И хочу ли я действительно туда, куда мы летим? Даже, если там, вдруг, найдутся...

– Люди! – заорал Марко, указывая пальцем за борт.

Я тут же вскочил на ноги. «Да ладно?!» – мелькнуло в мыслях.

Шар обогнул скалы, позади которых начинался океан. Запах солёной воды отчётливо слышался в атмосфере. И прямо за скалами, отрезавшими небольшую гавань от остального материка, раскинулась небольшая деревушка, в чьих окнах горел свет!

– Нужно спускаться, но будьте настороже, – предупредил я.

Уменьшая подачу газа, я медленно вёл шар вниз, однако порывы ветра дёргали его в разные стороны. Врезаться в гору или упасть в воду не очень-то и хотелось, но опыта управления мне не хватало для быстрого маневрирования.

А Марко всё кричал: «Люди-и-и! Эге-ге-гей!»

Я посмотрел вниз и обнаружил, как на улицу повалил народ. Десятки людей смотрели на шатающийся на ветру аэростат. Кажется, кто-то из них нам махал, но точно сказать не позволяла скорость движения шара.

По прошествии нескольких минут, аэростат окончательно устремился в воду. Я схватил оставшиеся консервы и швырнул их за борт. Туда же полетела и парочка баллонов сжатого газа. Потянув направляющие тросы, я изо всех сил старался направить шар в сторону суши.

Корзина плюхнулась в воду, постепенно утопая. Схватив мешок с патронами и ружьё. Обняв детей, я посмотрел в сторону берега. К счастью, в нашу сторону уже плыло две лодки с масляными лампами на носу.

– Неужели… это конец? – вслух произнёс я, увидев тянущего ко мне руку мужчину лет двадцати пяти, явно родившегося после конца света.

– С вами всё в порядке? не замёрзли? – спросил мужчина с веслом, когда мы уселись в лодку. Вторая шлюпка шла в качестве сопровождения. В ней сидела троица парней с винтовками.

– Ничего, терпимо, – ответил я. – Предложите плед детям.

Мужчина, что первым подал мне руку, накрыл плечи Этны и Марко одеялом из овечьей шерсти.

– Откуда вы прибыли? И где раздобыли аэростат? Мы думали, что за горами никого не осталось! – поинтересовался он.

– Из Бригга. Дети рассказали мне об этом месте. Остальное, думаю, лучше обсудить на берегу, я очень устал, – по правде говоря, управление аэростатом отняло у меня последние силы. Я почти не спал в эти дни, всё время поправляя шар в нужном направлении.

– Выходит, они не ваши внуки? Ох… Я восхищён! В таком-то возрасте вы умудрились пройти через весь континент! – воскликнул парень.

– Иов, не приставай к пожилому человеку! – сделал замечание мужчина с веслом.

«Пожилой… Да, всё верно. Я ведь совсем старик, даже для гребущего. Сколько ему? Лет сорок пять, на вид. Он был безусым юнцом, когда случился конец света, а я… Я уже сражался против прокажённых».

Стоило отметить, что жители деревни, по крайней мере – эти двое, разговаривали на чистейшей готике. Совсем не испоганенной десятилетиями хаоса и увядания человеческого рода. «Должно быть, у них тут и школа есть. И скот пасётся, одеяло выглядит ново».

Когда же мы причалили к берегу, то у меня перехватило дух. Давно я не видел столько не заражённых людей в одном месте. Перед нами стояли, как старики, видавшие начало апокалипсиса, так и пары уже взрослых, но рождённых после конца света мужчин и женщин. Близ родителей, заинтересованными глазами смотрели на нас дети. Среди них не было ровесников Этны и Марко, только малыши от трёх до шести лет. «Впрочем, когда они подрастут, Этне и Марко будет, с кем создать семьи».

Больше всего, как раз, обрадовались именно мои спутники. Они оба улыбались от счастья, и плакали одновременно.

– Мы прибыли к вам с надеждой, что человечество ещё не потеряно, – произнёс я, кланяясь в пояс жителям деревни.

– В таком случае, вы попали туда, куда надо! – раздался голос позади толпы.

Все тут же замолчали, расступаясь перед мужчиной в обветшалой, но ухоженной рясе священника. На его груди, отражая свет факелов, блестела двенадцатиконечная звезда – символ Великого О.

«Отец Севастьян!» – я был слегка удивлён тем, что этот человек жив.

«Хотя… Ты выживал и в менее благоприятных условиях, Эдгар».

Его пышные волосы перекрасились в белый за прошедшие десятилетия. Слегка отпущенная борода была ухожена и подстрижена. Несмотря на морщины, выражение его лица оставалось целеустремлённым и ясным. Я бы не назвал его стариком несмотря на то, что он явно был старше меня лет на пять-семь. В его глазах я видел жажду знаний, силы и жизни. Отец Севастьян не собирался умирать, поддавшись изменённому миру, чему я мог только позавидовать.

– Вы ведь отец Севастьян, я так полагаю? – решил уточнить, на всякий случай.

– Верно, – улыбнулся священнослужитель. – Твои глаза… ты мракоборец? Могу я знать твоё имя?

– Эдгар, ваше преосвященство. Я последний из Ордена, – ответил я.

– Ты проделал долгий путь Эдгар, – кивнул Севастьян. – И не один, как я вижу. Дети мои, как вы узнали об этом месте?

– М-мой отец переписывался с вами незадолго до конца света! – подняла руку Этна. – Он не рискнул отправляться так далеко. П-потом родились мы с Марко… это мой брат, кстати, да! – девчонка явно волновалась. В конце концов, больше всего этой встречи ждали именно они с Марко. – К сожалению, мы попали в лапы чудовищ, но… Когда господин Эдгар спас нас из лап людоедов, я поведала ему то, что рассказывал мне отец об этом месте! Так мы и решили сюда добраться!

– Очень хорошо, что вы-таки сумели это сделать! – вскинул руки отец Севастьян. – Жаль, конечно, что ваши родители не дожили до нашей встречи. Кажется, я помню твоего отца, хоть и было то очень давно. Ему действительно стоило приехать ещё тогда, но… А, ладно. Не будем тревожить прошлое. Главное, что вы здесь и, что вам рады все без исключения жители Эдема!

– Эдема? – спросил я.

– Да, так называется это место. Относительно остального мира, это действительно лучшее место на Земле, – ответил Севастьян. – Предлагаю вам всем как следует подкрепиться, переодеться и отдохнуть. Рабочий день, как раз, закончился два часа назад. Мне нужно подремать перед вечерней молитвой, поэтому, буду вынужден оставить вас, дорогие гости. Впрочем, уже завтра я смогу посвятить вам своё свободное время. Каталина, проводи гостей до места обеда, в баню и подбери им одежду.

– Будет сделано, отец Севастьян! – поклонилась вышедшая вперёд женщина лет тридцати пяти.

– Постойте, отец, Вы сказали вечер? У вас, что…

– Перед концом света я запасся маятниками, поэтому мы ведём летосчисление, – улыбнулся священник.

– О! Выходит… Вы знаете, какой сейчас год?

– Семнадцатое сентября тысяча семьсот второго года от Вознесения О на небосвод, – сообщил Севастьян.

«Пятьдесят шесть лет. Именно столько мне сейчас. Мне казалось, я моложе… Отец умер в сорок восемь. Но я не сомневался, что старше этого возраста. Но пятьдесят шесть… Чудо Господне, не иначе!»

Каталина оказалась приятной женщиной, работавшей поварихой в общей столовой, и матерью двоих детей.

– Вам очень повезло добраться до нас! – неустанно повторяла она, разливая чуть остывший суп по тарелкам.

– Вы выращиваете что-то? – спросил я, глядя на плавающую картофелину в тарелке.

– Немного, но на жизнь хватает. Растения, за столько лет, адаптировались к лунному свету. Отец Севастьян предвидел конец света и заблаговременно запасся едой на первое время. Мы с родителями года три-четыре питались из погреба, и только потом смогли заново взращивать колосья пшеницы и клубни картофеля, – рассказала Каталина.

– А с мясом как? охотитесь? – взяв в рот кусок сочного, варёного мяса, я едва не растворился в блаженстве вкуса.

– Мы держим овец, коров, свиней и даже курятник. Небольшой правда, пшена не хватает. Куриц не едим, только яйца ихние, – достав вторую кастрюлю, где по запаху я определил рагу с подливой, Каталина принялась угощать и её содержимым. В конце, она налила каждому по стакану горячего чая из смородины.

– Я так вкусно не ела, даже, когда мама жива была, – облизывая ложку дочиста, произнесла Этна.

– Ага! – Марко, стараясь не отвлекаться от яств, лишь поддакнул и вновь зачерпнул горячую похлёбку.

– Вы точно не их дедушка? – спросила Каталина, с загляденьем смотря на голодных детей.

– Я же говорил, что нет. У меня не было детей, – коротко ответил я, медленно пережёвывая кусок мяса из похлёбки. Плотная пища давалась тяжело, в последнее время. Очередное напоминание о том, что я уже давно не так крепок и здоров… «Что ж, теперь, ты имеешь полное право уйти на покой, старина. Будешь сидеть в кресле качалке, читать уцелевшие книги – наверняка, тут есть такие. Иногда, Этна и Марко будут навещать тебя. Вскоре, время станет идти быстрее, ты не заметишь, как они обручатся и, возможно, станут родителями, а потом… Да, ты, наконец, умрёшь, Эдгар».

Разделавшись с первым и вторым, Каталина выдала нам с Макро по полотенцу и куску домашнего мыла, сваренного из свиного жира. Этну она отвела в женскую баню, где помогла ей отмыться от налипшей грязи и неприятного запаха. В конце концов, на воздушном шаре ходить в туалет было некуда, особенно, учитывая физиологию девушек.

Сбросив поношенную, грязную одежду, я взял с собой в баню лишь верные револьверы. И замотавшись полотенцем, разлёгся скамейке, пока Марко разбирался с тем, как увеличить жар.

– Здесь нет девушек моего возраста, – произнёс паренёк.

– Ты и сам ещё мал. Подожди лет пять, – ответил я, с закрытыми глазами.

– А ты не думал за кем-нибудь поухаживать? Я видел нескольких старух…

– Марко! – усмехнулся я. – То, что я стар, не говорит о том, что мне нравятся женщины моего возраста. Да и, если честно, меня уже никакие женщины не интересуют. Сил стало меньше даже на простое ведение хозяйства… – признался ему.

– Мда… Ну, теперь-то ты можешь выдохнуть! Присматривать за нами не надо, вон, сколько ребят с ружьями! – воскликнул Марко.

– Оно, конечно, хорошо… Но от своей пары я не откажусь, – улыбнувшись, я приподнял правый револьвер.

– Ого! Сколько у тебя шрамов! – наконец, увеличив температуру в комнате, Марко присел рядом на лавку, впервые увидев моё тело под одеждой. – Откуда они?

– Я был на рудниках, я воевал с прокажёнными… В общем, хватало мест, где их зарабатывали все, – ответил я.

– Расскажешь? – заинтересованно посмотрел Марко.

– Ну… если только вкратце, а то меня в сон клонит после тёплой бани…

На место убийства быстро съехалась полиция. Меня затолкали в повозку, не дав даже надеть тёплое пальто. Рута плакала… Это ранило моё сердце. Но взгляд Олли… Он не ранил, он сжигал.

«Кто теперь позаботится о них?! О, Господи, ты всё-таки наказал меня! Поделом мне, Господи, я знаю! Но Рута… Олли… они же…»

Я заплакал. Впервые за долгие годы. Это не произвело никакого впечатления на конвоиров. Уверен, я держался вполне неплохо, относительно тех, кто пытались убить себя или выпрыгнуть из повозки на ходу.

Всё это время, моя права рука была пристёгнута к левому запястью полицмейстера. Приехав в дом полиции, он даже накрыл меня каким-то дырявым пледом, лежавшим на сиденье.

Практически сразу, меня посадили за решётку, сообщив, что разбираться будут уже завтра. Ночью я не сомкнул глаз. Было холодно, но больше внутри, чем снаружи. И страшно, очень страшно. Страшнее некуда.

Таким разбитым я себя не чувствовал даже, когда меня везли в первый раз за убийство четверых. Одно утешало: вряд ли власти Бригга были в курсе моих преступлений в Норвилле. Мне грозит наказание всего за одного убитого. И я даже предполагал два наиболее вероятных варианта…

– Вам повезло, мистер Радский, что собутыльник убитого, будучи единственным свидетелем произошедшего, не наговорил личного. За убийство по неосторожности вас отправят на железный рудник.

– Не в армию? – уточнил я, сидя в кабинете коронера в кандалах. – Сэр, я опытный медик, меня можно…

– У вас в военном билете отмечено, что вы склонны к панике и трусости. Это достаточное основание, чтобы запретить вам даже приближаться к линии фронта, не то, что к раненным солдатам королевства.

– Но… но… – я взялся за голову. – На руднике меня ожидает смерть! Вы это прекрасно осознаёте, господин коронер! Мне нельзя…

Стоявший у двери офицер подошёл ко мне спереди, и пока коронер вглядывался в документы, ударил меня в солнечное сплетение. Глотая ртом воздух, я упал со стула, содрогаясь на полу.

– Мне без разницы, что с вами будет, мистер Радский. Вы убили человека, пусть и не специально. Возможно, будь сейчас мирное время, к Вам отнеслись бы благосклонней, – ответил коронер, не отрывая глаз от бумаг.

– С-сволочь… – прохрипел я.

– Можете злиться сколько угодно. Война всё спишет. Уведи его, – бросил он полицмейстеру и тот, подняв меня за шкирку, выволок из кабинета.

Спустя три дня, так и не позволив мне увидится с Рутой и Олли, приказом коронера я был отправлен на рудники, примерно в двух неделях езды от Бригга.

В них я и провёл следующие шесть лет…

Жил в грязном бараке. Из одежды была только пара валенок на зиму и какое-то тряпьё. Работали кирками, прорывая километровые туннели в поисках железа. Всё это время, я только и думал, что о Руте, да Олли. «Как они? Им есть, где жить? Они могут позволить себе горячий обед?»

Потому, как я этого себе позволить не мог. Кормили нас, дай Господь, два раза в сутки. Утром – перловая каша без масла и стакан молока, вечером – пара сухарей и кружка чая. Слава Богу, хотя бы воду можно было пить неограниченно из колодца, но только в перерывы.

Пайка не хватало на то, чтобы просто поддерживать жизнедеятельность организма. Те, кто, как и я, понимали это – искали другие источники пропитания. Например, ловили змей и грызунов, живущих в шахтах. Кроме того, из различного рода насекомых можно было слепить и поджарить нечто вроде белковых котлеток. Многие новоприбывшие, падая духом, только и делали, что работали, да жрали паёк. В итоге, рано истощались и погибали от усталости.

Вторым секретом успеха – была лень. Чем меньше ты делал взмахов, чем чаще отдыхал, тем больше сил у тебя оставалось и больше жировых запасов откладывалось в теле. Каждая капля пота – стоила жизненно необходимой энергии. Главным было – не попасться на глаза надзирателям в моменты бездействия. Те могли отпинать так, что потом и не встанешь. У организма попросту не наберётся столько ресурсов, чтобы восстановиться.

Поскольку я был врачом, и разбирался в травах, то периодически находил съедобные грибы, растущие на стенках пещер. Я старался не срывать их полностью, оставляя мицелий в почве, дабы через пару недель, на том же самом месте, собрать новый урожай.

«Что тобой движет, Эд?» – спрашивали меня из раза в раз прибывавшие на рудник воры, убийцы и дезертиры. И я отвечал: «Семья. Я должен вернуться к ним!»

Многие горько смеялись, услышав мой ответ: «Отсюда мы уже некуда не денемся. Тут нас и похоронят», – говорили они.

Иногда, я даже думал, что они правы. Но никогда не опускал руки. «Я должен жить! Ради призрачной надежды, но должен!»

Моё тело покрылось шрамами от ударов хлыстом, иногда, я резался об острые камни в узких проходах. Я сильно исхудал, под глазами и на лбу появились глубокие морщины, губы потрескались и стали синевато-серого оттенка. На левом мизинце не хватало верхней фаланги – её отдавило обвалившимся камнем.

Частенько мне доставалось от надзирателей за то, что я не слышал их приказы, которые они выкрикивали с дальнего конца рудника. Ведь я был глух на левое ухо. Впрочем, для них – это не было оправданием.

Новости из внешнего мира до нас доходили крайне смутные и мы не могли знать точно: очередные ли это байки или сухие факты.

Вроде как, потери в Мировой войне, как её все уже называли, превысили пять миллионов человек. Обычно, столько же умирало своей смертью ежегодно, но рождалось в разы больше. Но теперь…

Согласно другим слухам, Бритонское королевство кидало на фронт всех подряд, даже тех, кто считался негоден к воинской службе в начале конфликта. Панцири стали неотъемлемой частью каждого сражения. Республика Родиния, в ответ на изобретение аналогов наземных бронемашин, начала использовал аэростаты, загруженные бомбами, которые сбрасывались экипажем на головы пехоте.

Мир определённо катился в пропасть. На пятом году моего заключения, прошли слухи о том, что по всей линии соприкосновения начала бесноваться неведомая зараза. Самые горячие точки стали холодными, ибо солдаты бежали от таинственной проказы, сводившей людей с ума, превращавшей их в чудовищ.

Многие, и надзиратели в их числе, со скепсисом отнеслись к данной новости. Да и я, по правде говоря, куда больше боялся воспаления лёгких, чем бешенства.

Однако, довольно скоро мы убедились, что слухи лишь преуменьшали масштабы эпидемии. И проказа, буйствовавшая по всему континенту на протяжении четырнадцатого века, оказалась простудой в сравнении с заразой, получившей имя «серая гниль».

Я ложился спать поближе к двери, чтобы слышать то, о чём говорят солдаты, стерегущие казармы от побега. С каждым днём, панические настроения и страх перед серой гнилью нарастали.

«Поговаривают, что серая гниль эта распространяется быстрее ветра. Мол, ещё вчера ты был на безопасном расстоянии от неё, а уже к утру следующего дня – в эпицентре заражения!»

«Да ну быть такого не может!»

«Может, ещё как может! Говорят ещё, что водоёмы теперь тоже заражены, воду кипятить надо перед питьём».

«Где её тут кипятить? У нас, что, лес тут рядом есть?»

«Да не знаю я! Но страшно это всё…»

От таких новостей, моё сердце начинало биться чаще: «А вдруг Рута или Олли заразятся?!»

Война полностью исчезла из словесного обихода солдат. Через неделю после этого, комендант лагеря приказал завалить колодец камнями. Несколько рабочих, в ярости, попытались наброситься на него за такое, но были застрелены из винтовок.

Воду приходилось ждать из ближайшего к нам города Блитспит, и количества её были строго ограниченные. Вопрос истощения вновь пришлось решать. И, честно говоря, я уже даже не знал, каким образом. Как бы старательно ты не ленился, но под палящим светом О вода испарялась из тела просто от того, что ты дышал.

С утра нам всем давали по два стакана воды, в обед, когда жара становилась не такой сильной – один. Большую часть дня горло раздирало, словно стекла наелся. К вечеру, в карьере хоть и становилось прохладно, но в глазах темнело от жажды.

Я стал задумываться о побеге, ибо до конца моего заключения оставалось ещё два года, которые я бы точно не пережил. К тому моменту, я перестал даже отдалённо походить на холёного юношу.

Тело стало сухим, мышцы проглядывались через кожу в своём естественном виде, ибо у меня практически не осталось жира. Щёки впали, вокруг глаз образовались чёрные круги. Волосы отросли до плеч, но под постоянным светом О просто выцвели. Их цвет напоминал мне зубной налёт.

К слову, о здоровье полости рта – я самостоятельно вырвал себе зубы мудрости. Пусть я и не был стоматологом, но кое-чего умел. За плату в виде чужой пайки, я вырывал зубы, разрезая воспалённые дёсны гвоздём. И это устраивало «клиентов», ибо боли были невыносимыми, в чём я сам убедился.

Подготовка к побегу шла несколько недель. Не буду вдаваться в подробности – у меня ничего не вышло. Серая гниль вмешалась раньше.

Однажды, посреди ночи, нас разбудили выстрелы и крики солдат. Вдруг, один из них вбежал в барак и принялся убивать топориком всех, кто попадался ему на глаза.

В кромешной тьме, я свалился со второго этажа кровати и набросился на служивого, удерживая руку с топором. Тогда, я впервые увидел лицо прокажённого: серое, перекошенное безумной улыбкой, от которой трещали мышцы лица; по краям рта пенилась слюна, глаза были выпучены, и, казалось, вот-вот вывалятся из орбит. Солдат кричал вещи настолько непристойные, что остроте его языка позавидовали бы даже бывалые матросы, вроде Ростмаха.

Я понял, что передо мной уже не человек в тот момент, когда прокажённый схватил меня за горло и швырнул метра на три. В следующую секунду, он метнул топор мне в голову, но лишь чудом тот вонзился в сантиметре от правой щеки.

Солдат не обратил внимания на выбегающих из барака рабочих. Его заинтересовал я.

Вырвав топорик из опоры двухэтажной кровати, я взмахнул им перед собой в тот момент, когда солдат попытался разорвать моё горло ногтями. Пальцы прокажённого отправились в полёт. Воспользовавшись его заминкой, я нанёс удар в лицо. Лезвие вошло в левую щёку солдата и раздробило кость, отчего нижняя челюсть обвисла на одну сторону.

Но мой противник не закричал от боли, не заплакал. Это лишь ещё сильнее его раззадорило. И покрывая самыми грязными словами меня и мою покойную матушку, он попытался схватить беспалой рукой моё лицо.

Я среагировал раньше. Вырвав топор вместе с куском лица прокажённого, я раскрошил его череп обухом.

Солдат перестал дышать, и мне довелось осмотреться. Тогда я понял, что остался в бараке один, а на улице по-прежнему доносились выстрелы. Криков стало больше. Схватив чью-то тёмную от пота простынь, я вытер ей руки и грудь, на которые попала чёрная кровь.

«Надо бежать, да поскорее! Найти повозку или коня, добраться до Бригга!»

Выбежав на улицу, я стал свидетелем наступившего хаоса. Одни солдаты, под аккомпанемент безумного хохота, стреляли в ещё не заразившихся сослуживцев и удирающих рабочих. Другие, бросались в рукопашную и кусали своих жертв.

Буквально через тридцать-сорок секунд, те присоединялись к бойне на стороне прокажённых.

Я рванул в сторону конюшен, по дороге, огрев двоих ударами топора, правда, не насмерть. Когда я нёсся между зданиями арсенала и столовой для военнослужащих, мне выстрелили несколько раз под ноги. Спасибо О, что мимо.

Метнув топор в грудь прокажённому солдату, я набросился на него и, вырвав винтовку, вышиб мозги.

Добравшись до конюшен, я увидел, как последнюю кобылу уводит один из солдат.

– Стой! Не оборачивайся или пристрелю! – рявкнул я осевшим от жажды голосом.

Парень лет двадцати замер.

– Брось винтовку подальше.

Как только он послушался, я быстро закрыл за собой ворота конюшни и взял солдата на прицел. И только повесив его оружие на спину, опустил ствол.

– Слушай, я не хочу тебя убивать. Но я никогда не катался верхом. Довези меня до Блитспита и разойдёмся мирно. Договорились?

– Хорошо, – вздохнув с облегчением, ответил парень. – Я всё равно сюда попал не по своей воле. И срать я хотел на этот рудник…

– Убивал людей, когда-нибудь? – спросил я его.

– Нет… Только сегодня застрелил одного из этих… короче, не сказать, чтобы они на людей уже были похожи, – сплюнул солдат. – Я конюхом был и до призыва.

– Значит, если я верну тебе винтовку, ты не наделаешь глупостей, верно? – холодно произнёс я.

– И в мыслях не было, – резко замотал головой парень.

– Смотри мне… Потому, что я уже убил достаточно, – мой голос звучал, наверно, очень жутко. Я и сам удивился тому, как легко произнёс эту фразу. Наверно, чувствовал, что мир переступил через точку невозврата.

«Теперь нужно добраться до Бригга! Надеюсь, Рута и Олли никуда не переезжали!» – подумал я, взбираясь на коня.

Выскочив наружу, мы с Брэндоном (так звали парня), обнаружили, что большинство зданий объяты пламенем. Военные или разбежались, или были убиты. Выстрелы ушли в сторону леса, по-видимому, заражённые догоняли разбежавшихся узников.

Брэндон дёрнул поводья направо и вырулил в сторону подъёма. Наконец, карьер оказался внизу. Впереди виднелась неосвещённая дорога на Блитспит.

Моё сердце забилось пуще прежнего: «Вот она свобода!» – подумал я. И в тоже время, испытал жуткий страх: «Как я в таком виде покажусь близким?! Господи, а если их нет в живых?!» – в который раз за ночь, промелькнула эта мысль.

Меня вырубило посреди рассказа. Тёплая баня одержала победу над пятидесяти шестилетним стариком, не спавшим несколько дней. После недели, проведённой над землёй, в тесной корзине, под несмолкающий рёв ветра, оказаться в тёплом помещении в одном банном полотенце – было высшей степенью блаженства, казавшейся невозможной в этом мире.

Я бы мог сравнить это только с тем, что мы делали в постели с Рутой. «Рута…»

Если бы я всё ещё мог видеть сны – я бы хотел, чтобы она мне приснилась. Хотя бы раз. Ещё раз увидеть её.

«Увидишь, – подумал я. – Тебе недолго осталось, Эдгар. Просто поживи ещё какое-то время, убедись, что с детьми точно всё в порядке…»

Проснулся я в тёплой постели в чьём-то доме. Из-под двери виднелись колыхания языков пламени в камине. Проверив ощущения, я понял, что хочу поспать ещё немного. Так и сделал.

Второе пробуждение было вызвано голосами из-за двери. Хрустнув шейными суставами, я приподнялся на кровати и посмотрел по сторонам.

Рядом на столе стояла потухшая масляная лампа. После того, как свет загорелся, я смог увидеть чистую одежду на углу кровати: серые штаны, рубашка, пара кожаных сапог собственного производства, плащ, в котором я прилетел, и неизменная, слегка потрёпанная, но такая родная шляпа.

В доме было достаточно тепло и уютно, чтобы я оставил верхнюю одежду лежать на кровати и вышел в зал. Глазам предстала очаровательная картина обеда семьи крестьян: муж с женой лет тридцати и двое деток лет шести-семи.

– Гость проснулся, дети, поприветствуйте! – произнёс отце семейства.

– Здравствуйте, мистер Эдгар! – обернулись мальчик с девочкой.

– Доброе утро… или день? Который час?

– Полдень, Эдгар! – ответила жизнерадостная хозяйка и кивнула в сторону маятника.

– Ох, давно я таких не видел! – вид работающих часов поразил меня, хоть я уже и был в курсе об их наличии. – Лет пятнадцать точно…

– Не желаете с нами отобедать? – предложил мужчина.

– А разве вы не едите все в общей столовой? – спросил я.

– Общая столовая для тех, кто не работает в поле. На фермерах висит самая большая ответственность в Эдеме! Ну, окромя отца Севастьяна, конечно! Он больше всех трудится!

– Чем он занимается, позвольте спросить?

– Он разговаривает с О, и каждый день вымаливает прощение всем жителям Эдмеа! А ещё, отец Севастьян рассказал нам, по секрету, что через несколько лет свершится чудо и Земля, очищенная от всякого греха, снова будет озарена светом О!

– Хм, интересно... – сказанное слегка выбило меня из колеи.

«Если это правда… Впрочем, то, что Эдем сохранился спустя тридцать лет – действительно можно назвать Божьим промыслом. Нужно будет поговорить с Севастьяном».

– Сейчас я не голоден, пойду прогуляюсь, если вы не против, – сказал я главе семьи.

– Что вы, мы не собирались вас тут запирать, ха-ха! – улыбнулся мужчина. – Вы можете вернуться сюда в любой момент. Отец Севастьян наказал нам дать Вам кров до тех пор, пока не будет возведён новый дом.

– Новый дом? – удивился я.

– Ну да! Для вас и для двоих ребят! – кивнул он.

– Неожиданно… приятно, – хмыкнул я. – Ладно… Приятного вам всем аппетита.

Накинув плащ и шляпу, я вышел из дома.

На улице почти никого не было, кроме стариков, почивающих на крыльце. Все или обедали, или уже вернулись к работе. Мне стало интересно, где находятся Этна и Марко, поэтому первым делом я отправился в церковь, где обосновался отец Севастьян.

Храм был построен, по всей видимости, незадолго до конца света. Белый мрамор за годы стал серым, покрылся плесенью и лозами, но в целом, строение держалось крепко. Трещин или отваливающихся кирпичей я снаружи не заметил.

Дубовые двери также были сделаны на славу и не прогнили. На шпиле церкви красовался тот же символ, что и на груди священника – двенадцатиконечная звезда, только из золота.

Постучавшись, я толкнул массивную дверь и вошёл внутрь. Пахло ладаном и маслом. Слева и справа выстроились несколько рядов скамеек. На небольшом помосте стоял алтарь, а рядом – столы со свечами.

Внутри было убрано, хотя и сложно было оценить при слабом свете нескольких масляных ламп. Единственная икона, «Восхождение О», висела позади алтаря.

– Кто тут? – раздался голос из-за двери, находившейся за алтарём.

– Отец Севастьян, нужно поговорить, – ответил я.

– Вы, Эдгар? Конечно, заходите! – произнёс священник.

Помещение оказалось личными покоями отца Севастьяна. В углу стояла одноместная кровать, над ней висели полки с уцелевшими книгами по земледелию, грамматике, медицине и алхимии.

Глава поселения сидел за простецким столом на поеденной термитами табуретке и заполнял простым карандашом какой-то блокнот, сшитый из листов переработанной бумаги.

– Я сейчас занимался учётом ресурсов, но раз уж ты пришёл, то почему бы и не передохнуть, – улыбнулся отец Севастьян. – Чай, кофе?

– У вас есть кофе?! – воскликнул я.

– Один мешок случайно попал в обоз, когда я занимался обустройством деревни. Семена оказались сырыми, поставщик обманул, но оно и к лучшему – мы начали их выращивать.

– Не откажусь от чашечки чего-то крепкого, – ответил я.

– Пару минут и будет готово, – вновь улыбнулся отец Севастьян. И было в его улыбке что-то недосягаемое… будто он был моим родным отцом, хотя, по сути, нас отделяло не так много лет. Словно сам Господь снизошёл до своего жалкого раба и одарил сиянием.

Когда чайничек закипел, отец разлил кипяток по железным кружкам и достал из стола немного сахара.

– А это у меня осталось ещё со времён до Падения. Саженцев тростника, к сожалению, я не смог достать, – рассказал он, насыпая по ложке каждому.

– Падения? Это Вы про день, когда свет исчез? – уточнил я.

– Конечно. Ведь человечество пало. И я сейчас не про цивилизацию говорю, – кивнул Севастьян. – Так, о чём ты хотел поговорить, сын мой?

– Где сейчас Этна и Марко? – спросил я.

– Мальчик упражняется в стрельбе, по его же собственной инициативе. Девочка, вместе с Каталиной, шьёт. Вы сможете встретиться на вечерней службе. Каждый в деревне обязан делать что-то полезное. Даже старики, по возможности, помогают мыть посуду или следят за огнём в доме, – ответил священник.

– Как у вас тут всё схвачено, – хмыкнув, я отпил немного.

«Господи, как давно я не пробовал кофе… Даже не могу сказать – плохой это или хороший сорт… Главное, что это – кофе!»

– А ты, чем можешь послужить Эдему? – спросил Севастьян.

– Я умею лечить людей… и убивать тоже. Если на Эдем нападут – в стороне не останусь, – честно ответил я.

– Да, я это заметил. Твои револьверы в очень хорошем состоянии. Кстати говоря, я должен их тебе вернуть, – Севастьян открыл тумбу справа и достал из ящика мой пояс с оружием. – Патроны для ружья, уж извини, я отдал в общий арсенал. А вот с револьверами только я умею обращаться, но мне и моего запаса хватит, так, что, вот, – следом, он протянул мне мешочек с пулями.

– Умеете? – я приподнял брови.

– Когда мир пошёл к праху, пришлось, – вздохнул священник.

– Кстати, о безопасности… Пока мы летели, то видели множество существ… Одни были похожи на ангелов, другие на русалок из мифов, а третьи… боюсь, у меня не выйдет их описать. Все они гораздо страшнее прокажённых. Что вы будете делать, если они прорвутся?

– Не прорвутся, – довольно улыбнулся глава поселения. – Мои молитвы и эти горы защищают нас от всякого лиха. Я даже не помню, когда в последний раз кто-то стрелял, кроме учений. Впрочем, боеприпасов тут хватило бы на целую армию. Большая часть, конечно, была рассчитана на первые годы апокалипсиса, когда множество грешников ломанулись в сторону Эдема. Кто-то проскальзывал, приходилось отбиваться.

– Ясно… – вздохнул я, с облегчением. – Выходит, я могу не бояться, что, когда меня не станет, детям что-то будет угрожать.

– Ты так о них заботишься, – восхищённо произнёс Севастьян.

– Я последний мракоборец. И я давал клятву защищать всех людей, но Этна и Марко… ближе, у меня никого не осталось в этом погасшем мире…

– Понимаю, – кивнул священник. – Эдем – это одна большая семья. Даже, когда нас с тобой не станет, эти люди позаботятся о детях, и об их детях, и детях их детей. Ведь кто-то же должен построить новый мир на руинах прошлого?

– Кстати, – я поставил полупустую кружку на стол, – та семья, у которой я остановился, обмолвилась о некоем пророчестве.

– Так, – улыбнулся Севастьян, также лучезарно, как и в прошлые разы.

– Дескать, через несколько лет О вновь появится на небосводе, – произнёс я. – Откуда оно? Признаюсь, я никогда не читал Солару полностью, даже, когда служил мракоборцев при церкви, но… Я слышал, что последние времена вовсе не должны были быть похожи на то, что мы видим сейчас.

– Нам ещё далеко до последних времён, Эдгар, – снисходительно улыбнувшись, ответил священник. – Это просто очищение. Пока старый лес не сгорит, новый не вырастет. Этот процесс повторяется не впервые.

– Что?! – слова отца Севастьяна повергли меня в шок. – Но откуда… такие знания?!

– Сам Господь явился ко мне во сне, и рассказал, – сообщил он.

– Тогда… мои предположения были верны… Странные существа пожирали одного человека за другим, не трогая нас с детьми… Выходит, нам было предначертано здесь появиться?

– Умница, Эдгар! – по-отечески рассмеялся Севастьян. – Этна рассказала мне, что вместе с Марко они знают всю Солару наизусть. Мальчик сможет заменить меня на посту отца-настоятеля Эдема, когда подрастёт. Господь говорил мне об этом во сне: «Два ангельских дитя спустятся с неба, дабы разжечь огонь жизни на могиле народов и эпох!» – сказал он и добавил: – Ты герой, Эдгар! Твою руку вёл сам Господь и ты справился с ним! Даже, если бы я был правителем целой Империи – у меня не нашлось бы награды твоему подвигу! – воскликнул священник.

«Это правда? Я справился? Я… Господи… я свободен…» – мне понадобилось много сил, чтобы не расплакаться от счастья.

Последний из мракоборцев, что сумел дожить до выполнения своей цели. О большем невозможно было и мечтать…

– Разве что, я могу исполнить то, ради чего ты и сам сюда шёл, – чуть более холодно произнёс отец Севастьян.

– О чём вы? – спросил я.

– Исповедь. Я могу снять камень с твоих плеч, покуда ещё не поздно. Это то, чего ты хотел больше, чем исполнить волю Господа и спасти детей, – ответил он.

– Камень с плеч… – я вновь отставил кофе в сторону. – Нет, это слишком личное, отец. Пусть об этом знает лишь Господь, да я.

– Но ты не познаешь Царствия Небесного, покуда не исповедуешься, – улыбка исчезла с лица Севастьяна. Брови чутка нахмурились. «С чего бы вдруг?» – подумал я.

– Моё Царствие здесь, на Земле, с детьми. Я слишком отдалился от Господа, хоть и следовал по его указанию. И мне не нужно ничьё прощение, – ответил я. – Спасибо за кофе, пойду ещё прогуляюсь.

Решив просто обойти поселение, я медленным шагом направился между домов. Во мне проснулся лёгкий голод. «Ничего, нагуляю аппетит и пойду обратно, к той семейке».

Вдыхая холодный солёный воздух, я шёл между молчаливых хижин, по тропинке, выложенной из мертвенно-бледных лучей полой Луны. Вскоре, дома закончились, и в долине у подножия гор раскинулись поля, где, адаптировавшиеся к отсутствию О, зерновые культуры обрабатывались руками сотен крестьян. Мимо проехала повозка запряжённая пони.

«Логично использовать их: урожай небольшой, много возить не приходится, а на содержание полноценных лошадей уходило бы слишком много овса. Отец Севастьян и вправду мудро распоряжается имеющимися ресурсами», – подумал я.

Поскольку температура воздуха здесь была довольно низкой, люди работали в тёплых куртках. «Интересно, как вообще прижилась пшеница и греча в новых земных условиях? Почему Луна стала полой? Почему погодные условия не менялись от региона к региону? Что же такого стало с нашей Землёй?» – вновь задумался я над тем, чего понять мне было никогда не дано, и вообще, не следовало.

«Это уже должен знать отец Севастьян. Он ведь с О на “ты”?» – мысленно махнув рукой, я продолжил идти.

За небольшими плантациями, оказался пустырь, на котором дети селян играли в салки. Почему-то, мой взгляд остановился на двух братьях – лет десяти и шести на вид. Меня очаровало то, как они помогают друг другу встать, упав. Как старший, толкая младшего вперёд, уводил за собой догонялу…

– Эдгар! Ты что тут делаешь? – раздался знакомый голос позади.

Я обернулся, со стороны небольшого сарая, откуда несколько секунд назад раздавались выстрелы, ко мне шёл Марко. На груди у него висела винтовка. Голову украшала широкополая шляпа. Паренёк был одет в неновую, но хорошо сохранившуюся походную форму конквестов, некогда использовавшуюся для подавления бунтов в колониях...

Сердце кольнуло. Я вспомнил то, что не хотел рассказывать отцу Севастьяну...

Кобыла высекала грязь копытами. Гремел гром, молнии били в вековые стволы, рассекая их пополам. Нам навстречу дул сильный ветер, капли дождя ударяли по глазам.

Я держался за Брэндона своими тощими руками, пытаясь не провалиться в сон. Волна адреналина отпустила, и я столкнулся с серьёзным недомоганием. По крайней мере, открыв рот, можно было в два счёта утолить жажду.

«Ну где же этот Блитспит?! Когда он уже появится?!»

– С дороги! – когда усталость практически взяла надо мной верх, голос Брэндона мгновенно привёл в чувства.

Из леса выбежал окровавленный лесник. Его левое плечо было разорвано, кусок правой щеки, вместе с ухом, будто вырвали зубами. Увидеть большее я не сумел из-за плохой погоды.

Мужчина протянул руку и невольно шагнул под ноги лошади. Брэндон дёрнул поводья на себя, и кобыла встала на дыбы. Не удержавшись, я упал в грязь вместе с винтовкой.

– Что ты… – произнёс, было, солдат, как из лесу выскочила вторая фигура.

То был юноша лет пятнадцати. Нагой, перемазанный кровью и грязью, он держал в руках лопату. Подбежав к леснику, он оглушил его ударом по затылку и тут же замахнулся лезвием над шеей.

Хрустнули шейные позвонки, голова лесника отделилась от тела и исчезла в глубокой луже. Моё сердце вновь забилось чаще, руки, не хотя, подняли винтовку, передёрнули затвор. Прицелившись, я выстрелил прокажённому в голову.

Пуля вошла в левый глаз и вышла через затылок. Сделав два шага вперёд, он упал замертво рядом со своей жертвой.

Лошадь заржала, из уст Брэндона раздалось: «Но!». И спустя каких-то пару секунд, всадник скрылся в тумане. Я хотел выстрелить ему вслед, но понял, что лишь зря потрачу драгоценную пулю.

«Ублюдок!» – произнеся про себя, я навсегда забыл о солдате. Думать нужно было о другом.

В первую очередь, о том, как дойти до Блитспита и не замёрзнуть по такому дождю. На выручку пришёл мёртвый лесник. Конечно, как и всё остальное в этом месте, он насквозь промок, зато позже, просушив одежду, можно будет не беспокоиться о холодных ночах.

Стянув с него ботинки, штаны и куртку, я надел их на себя. Пошарив по карманам, не обнаружил ничего полезного.

Упав с лошади, я сильно ударился копчиком и затылком. В глазах всё немного плыло. «А может, это всё ещё из-за дождя», С подумал я.

Не имея других альтернатив, я пошёл вперёд, хлюпая по лужам промокшими ботинками, которые и сами наполнились водой. «Когда в последний раз вообще было нечто подобное?»

Мне даже показалось, в какой-то момент, что удары капель сведут меня с ума. Я продолжал идти по тракту, покуда грязь не начала сменяться щебёнкой. «Город, наконец-то…»

Несколько часов спустя, когда начало светать, дождь стих. Впереди показались стены Блитспита. И судя по всему, никто ещё не был в курсе произошедшего на руднике, ибо ворота никак не охранялись, и войти мог любой прохожий. «Мне же лучше, впрочем», – вздохнул я.

Впрочем, с винтовкой я бы довольно быстро привлёк внимание, поэтому её пришлось выбросить.

Прохожие косо смотрели на промокшего бродягу, бесцельно бродившего по улицам. Несмотря на долгожданную свободу, я банально не знал, как мне добраться до Бригга. Нет, это ещё была не основная проблема.

Основная заключалась в том, что я не ел ничего почти сутки, а запасов питательный веществ в истощённом организме оставалось совсем чуть-чуть. Хотелось спать. И есть. Но больше, всё-таки, спать.

И, не думая ни о чём, я зашёл за угол многоквартирного дома. Положив Повесив курту на слив, в надежде, что дождя больше не будет, дабы она хоть немного просохла, я примостился у стены и заснул.

Очнувшись в обед, я понял, что съем собственную левую руку, если не найду хотя бы краюшку хлеба. Первой мыслью было попросить милостыни, одна был велик риск нарваться на полицмейстеров, а там – недалеко и заново оказаться на очередном руднике.

В конце концов, я набрёл на церковь Великого О. Стыдно было появляться в таком виде перед святыней, но, заткнув за пояс собственную гордость, я попросил помощи у отца-настоятеля, объяснив ему, что «я потерянный человек, но я хочу исправиться». Что мне не нужен ни алкоголь, лишь тарелка супа, и плевать даже, если он будет остывшим.

С подозрением, но священник отвёл меня в келью и накормил горбушкой хлеба, куриной грудкой, луковицей и налил чашку чая. Затем, он, сомневаясь, дал мне несколько клети, чтобы я мог сходить в общественную баню. Я решил, дабы не подрывать веру отца-настоятеля в человечества, обязательно вернуться к нему на обратном пути и поблагодарить.

Оказавшись в бане, я отмылся, постирал и высушил одежду и, на оставшийся серебряник, оплатил ночлег в самом дешёвом дворе.

Вернувшись в церковь на следующее утро, я, как и обещал сам себе, поблагодарил священника. Тот явно не ожидал увидеть меня трезвым и умытым. Я рассказал, что планирую вернуться в Бригг, к своей семье. Тогда, он дал мне ещё несколько клети на поезд до столицы.

«Благодарю, – ответил я, и добавил: – Отец, я не могу отблагодарить вас материальными благами, но могу помочь советом: убирайтесь из города. Скоро, здесь будет бойня».

В его глазах я видел неверие. Мужчина махнул рукой и, благословив меня на долгий путь, вернулся в келью. Убеждать его у меня не было времени, как бы много он для меня не сделал в такой момент моей жизни. Нужно было искать Руту и Ольгерда.

Одно я знал точно: человечество никогда ещё не сталкивалось с чем-то настолько ужасным. Даже война не шла ни в какое сравнение. Ведь даже на войне имела место быть какая-никакая человечность, но эта болезнь… Она искореняла из людей всё то, что делало их людьми.

От церкви, я сразу же направился в сторону вокзала. Взял самый дешёвый билет, и даже осталось ещё немного денег на еду. Купил на них кусок мясного пирога и пинту пива. «Что с того, что я поклялся больше не брать ни капли в рот? Алкоголь, тем более, жалкая пинта, не сделает со мной того, что уже сделали люди…»

Пойло приятно охладило горло и утолило жажду. Я почувствовал лёгкую усталость. «Ничего, высплюсь в дороге…»

Сидя на скамье, я подобрал оставленную кем-то ежедневную газету «Престол». Нехотя, стал читать о происходящем в мире.

«Война ещё идёт… Забастовки женщин по всему королевству… Случаи дезертирства участились на фронте… Таинственная болезнь может стать причиной заморозки конфликта… Число погибших за шесть лет оценивается в двенадцать миллионов по всей Земле…»

Свернув газету в трубочку, я спрятал её за пазухой. Мне пригодилась бы любая вещь, даже кусок бумаги, коим можно подтереть задницу.

Новости никак не отобразились на моём настроении. Наверно потому, что я слишком разочаровался в мире, и уже не рассчитывал на лучшие времена. Только для себя самого. Вместе с Рутой и Олли… Как прежде… Надежда заставляла меня искать выход из положения. И плевать, что там будет с человечеством дальше. Я отправляюсь домой.

Паровоз прибыл ближе к обеду. Я зашёл в вагон для самых бедных и примостился на скамейку, откинув голову назад и быстро заснув.

Не помню, что мне снилось, но явно что-то хорошее. Громкий кашель на соседнем месте, от которого меня отделял проход, стал причиной пробуждения, чему я очень огорчился тогда.

Старик в сером, покрытом множеством заплаток пиджаке, кашлял так, словно хотел выплюнуть свои лёгкие. «Как бы не подцепить пневмонию…» – подумал я, натягивая воротник на нос.

Но, понаблюдав несколько минут, я заметил, что на ладони старика, с каждым приступом, оставалась кровь. Чёрного цвета. «Как у тех прокажённых!» – перед глазами пронеслась бойня на руднике.

«Значит ли это, что он скоро набросится на других людей?! Нет, скорее, он заразит нас до того, как превратится в одного их этих!»

Но что я мог сделать в той ситуации? Из вагона для нищих не было даже дверей в остальную часть состава, только на улицу. И открывалась она лишь при остановке. «Придётся от него избавиться. Уверен, многие сейчас и не подозревают, что серая гниль – вовсе не проказа или чума, появившаяся на фронте из-за антисанитарии и гор трупов. И что эта зараза уже проникает в наши города и деревни…»

Ночью, когда весь вагон заснул, я аккуратно подошёл к старику, что крепко спал, приподнял его за подбородок и, когда он открыл глаза, ребром ладони перебил трахею.

Работа на руднике, хоть и истощила меня, но руки мои стали твёрже. Что самое удивительное и, наверно, жестокое – смерть старика никто не заметил.

Все думали, что он продолжает спать, вплоть до обеда, пока паровоз не прибыл в Бригг. От резкой остановки, его труп качнулся вперёд и упал со скамьи.

Женщины закричали, мужчины подняли старика и попытались привести в чувства, не осознавая, что он мёртв уже полдня. Я же, оглядываясь, вышел на перрон.

На вокзале мало, что изменилось. Разве, что людей стало меньше. Точнее, мужчин. «Неужели Королевству так сильно не хватает бойцов?»

Моим глазам, как раз предстала картина отправки на фронт очередной партии конквестов. Только в этот раз, на бой шли не взрослые мужики, у которых уже были семьи и дети, а безусые юнцы, лет шестнадцати. Среди них не было взрослых, кроме командира, что расхаживал с тростью в руке.

«Интересно, как скоро они погонят на войну младенцев?» – хмыкнул я про себя, и постарался не попадаться на глаза военным, дабы не загребли в комиссариат.

Однако голос командира… и его хромающая походка… Почему-то, оба этих фактора вызвали во мне дикое желание притаиться за колонной и послушать.

– Вы – последняя надежда нашей Родины! На ваши плечи ложиться ответственность за победу Бритонского Королевства в этой подлой войне, развязанной Республикой Родинией и её сателлитами! – командир выхаживал, как положено несмотря на то, что припадал на левую ногу.

Его синий мундир, начищенные сапоги выше колена и чёрный шлем с хохолком выдавали в нём высокопоставленного офицера. Я не разбирался в знаках отличия конквестов, но этот был майором, не меньше.

Дойдя до конца шеренги, он посмотрел в лицо одному из новобранцев и продолжил пламенную речь. А я обомлел…

Когда офицер, которому, как оказалось, не больше двадцати, направлялся в мою сторону, я, выйдя из-за колонны, невольно произнёс:

– Олли?

– Да вот, захотелось прогуляться, – ответил я Марко.

– У них тут столько ружей и винтовок сохранилось, ты не представляешь! – воскликнул паренёк, демонстрируя оружие. – А ещё форма, прямо, как у солдат тех лет! Круто, скажи?

– Нет, Олли… это не… – сердце ещё сильнее начало болеть, и последние слова я произнёс на выдохе, ибо…

«Это конец?» – последнее, о чём я успел подумать перед тем, как распластался на холодной земле.

В ушах стучала кровь. Взор застилала пелена. Саван смерти уже начал окутывать моё тело… а, может, это были руки Марко. Да… вроде бы, он что-то произносил, но я не мог этого расслышать.

И вот, я падаю во мрак… Последнее, что я вижу перед тем, как моё сознание окончательно перестанет существовать – существо, что есть сам свет, тянущее ко мне руки.

– Пусть этот кошмар закончится здесь, – произносит оно.

Но вопреки его желанию, неведомая сила тянет меня обратно наверх.

Заметив меня, Олли и сам остолбенел на несколько секунд, а затем, махнув паре солдат, приказал меня скрутить. Я не успел даже сообразить о том, что произошло, как лежал на перроне с заведёнными за спину руками.

Затем, меня подняли. И младший брат подошёл, чтобы поближе меня рассмотреть.

– Ты изменился… – улыбнулся я. По подбородку стекала кровь из разбитой губы, боль в плечах была невыносимой, но я не подавал виду.

Глядя на Ольгерда, я думал о том, кто из нас двоих сильнее изменился. Я исхудал, постарел внешне и внутренне, лишился фаланги пальца и покрылся шрамами. Но Олли…

Не считая военной формы и холодного взгляда левого глаза… единственного глаза, правый был закрыт повязкой, он заметно возмужал. Отрастил усы, обзавёлся шрамом на правой щеке. И я больше не видел в нём того беззащитного мальчишку, коим помнил всю жизнь.

«Господи… что они сделали с ним…»

– В повозку его, и ко мне в кабинет. Через час подъеду, – коротко произнёс Ольгерд и развернулся обратно к строю, чтобы продолжить пламенную речь.

Меня затолкали в повозку и заковали в кандалы. Спустя полчаса езды по Бриггу, который я не успел толком разглядеть, мы прибыли в здание генерального штаба. Дабы сильно не мозолить глаза другим, повели меня через задний двор.

Дотащили до кабинета, усадили там на стул и заперли. Судя по разговорам за дверью, ко мне приставили двух караульных. Я сразу же взглянул на окно, но снаружи находилась решётка. Впрочем, сбегать я не собирался. Особенно, когда Ольгерд сам меня нашёл.

Внутреннее убранство впечатляло: множество грамот на стенах, шинель с медалями и орденами на вешалке, видимо, для парадов. Уютное кожаное кресло, дубовый стол с книгами о военном ремесле. На стене висела трофейная родинийская сабля и мушкет.

«Сбылась твоя мечта, брат…»

Спустя час, как меня заковали в кандалы, дверь вновь начали открывать. В кабинет, по-прежнему, опираясь на трость, вошёл Ольгерд и отпустил караульных, мол, сам разберётся.

Олли подошёл к шкафу, приставил трость к стене и достал оттуда бутылку дорогого пойла. Плеснул немного в стакан и осушил залпом, после чего, опираясь руками на стол, уселся в кресло и снял шлем, положив его рядом.

Взялся за голову и помассировал виски. А затем произнёс:

– Зачем ты вернулся?

Его слова ударили меня под дых сильнее колена надзирателя на руднике.

– Олли… что ты…

– Я не Олли, – резко произнёс он. – Я майор Ольгерд Радский, командующий двадцать четвёртым кавалерийским полком. Холост, детей нет. Родители умерли в детстве. И у меня не было никакого брата.

– Почему ты так… странно говоришь? – мне стало так обидно, как не было никогда. – Ты ведь не мог меня забыть, не так ли?! Я воспитывал тебя…

– Потому, что я пекусь за своё положение. Случаи дезертирства участились. Подозревают всех и каждого, даже офицеров. Если они узнают, что у меня был брат, который сидел на руднике и… должен там сидеть до сих пор. Нет… я сдам тебя им. Скажу, что поймал преступника… – Олли сглотнул, ещё сильнее потирая виски.

– О чём ты говоришь, Ольгерд?! – вскочил я со стула. – Как ты… Разве этому я тебя учил?! Я пахал, как лошадь, чтобы мой брат отрекался от меня?!

– Не ты ли отрёкся от нас с Рутой, когда убил того человека? И тех, что были в Норвилле? Представляешь, каково это было узнать, что твой брат – хладнокровный убийца?

– Я не убийца, ты знаешь это! Это всё… это были случайности. Я не хотел их убивать. А иной раз – я защищал Руту, понимаешь?!

– Даже, если и так… – вздохнул Ольгерд. – Из-за твоего поступка, мы остались без крова над головой… Почти несколько лет на улице… Ты не представляешь, что нам приходилось делать с Рутой, чтобы раздобыть хотя бы немного еды… – голос брата тяжелел, а лицо наливалось кровью.

– Рута… Что с ней?! Где она?! – я ударил по столу. Звякнули кандалы.

– Замужем! Вышла за того, кто, в отличии от тебя, не убивал людей и помог мне и ей встать на ноги!

– Как… нет! Невозможно! – я не собирался верить подобной чуши!

– Ещё как возможно! Думаешь, выход был иной?! Иначе, мы бы точно померли с голоду, пока ты там на содержании у государства камни ворочал!

– На содержании?! – разгневанно выкрикнул я прямо в лицо брата. – Ты не видел, что мне приходилось делать для выживания!

– Бедняга! – саркастично усмехнулся Ольгерд. – А ты посмотри на моё лицо! Не замечаешь, что чего-то не хватает?!

– Зачем ты ушёл на войну?! – мой гнев достиг пика. – Говоришь, я убийца?! Может и так, пусть я и не желал убивать этих людей. Но ты… ты ушёл убивать намеренно! И наверняка делал это хорошо, судя по количеству орденов!

– Уж прости, что я не в силах остановить всеобщую мобилизацию! – развёл руки Ольгерд. – К тому же… На войне неплохо платят. Я смог, наконец-то, слезть с чьей-то шеи. Я стал мужчиной. И за это, я должен, пожалуй, сказать спасибо тебе, Эдгар. Твой пример был полезен. Даже твои убийства… Я думал, что не способен на такое. Но ты, как мне казалось, самый бескорыстный человек на свете, пошёл на это. А значит, смог и я!

– Олли, я… – и тут меня осенило: «Я ужасный брат!» – Прости… прости меня! – ноги затряслись, я упал на колени перед столом и стукнулся лбом о его поверхность. Брат никак не отреагировал. Лишь достал трубку и закурил.

– Наверно, тебе интересно, почему меня вообще взяли, с моей болезнью? Ну, руки-то у меня нормально работают. А кавалерия отлично показала себя против панзеров, уступающих ей в манёвренности. Меня научили ездить верхом и стрелять на ходу, бросать бутылки с зажигательной смесью и разить пехоту саблями сверху. Конечно, очень многое на войне значит удача. Мне везло, даже чересчур много, и я поверил в свою избранность… Пока рядом не упало ядро со шрапнелью. Тогда, лёжа в лазарете, в ожидании, когда же мне, наконец-то, удалят осколки из лица, а за одно и расплющенный глаз, я понял, что, наверно, в этом мире нет особенных. И уже тогда, я простил тебя. Ведь ты тоже был человеком, у которого может сорвать крышу. Мне её сорвало на почве постоянной удачи, а тебе – вечных поражений. Понимаешь, Эд? Ты просто всегда проигрывал. Только что-то начинало налаживаться – происходила очередная беда.

И Олли был прав. Сначала была радость, что у меня родится брат, но он оказался инвалидом. Только всё стало получше – умерла мама. И, даже тогда, я не отчаивался, пока со смертью отца у нас не забрали крышу над головой.

Думал, что закончу школу, но вмешался этот подонок Лист, земля ему дерьмом! А потом, из-за него же, я вступил на скользкую дорожку… И, как последний гвоздь в крышку гроба – война.

– Я виноват… виноват перед вами обоими… Но я никогда не сдавался! – выкрикнул я, глотая слёзы и сопли. – Даже в лагере я… я думал только о тебе и о Руте. Брат, я люблю вас, и всегда буду любить, но я всего лишь человек, и мне не подвластно мироздание! Я не могу изменить прошлое, я не знаю, что будет завтра!

– Знаю, – грустно улыбнулся Олли. – Я долго обижался на тебя, но сейчас, когда ты стоишь передо мной, я… чувствую, что всё ещё люблю тебя, Эд. Мне жаль, что нет ни единой возможности отблагодарить тебя…

– О чём ты? – вытер я нос.

– Ты останешься под моим надзором. Я обеспечу тебя жильём и едой, всё, что в моих силах, я тебе дам.

– Позволь мне увидеть Руту! – просипел я сорванным голосом. – Хотя бы просто попрощаться… Если она захочет, я заберу её и увезу в страну, где нет войны…

– Война идёт везде. Может, за исключением островов с аборигенами, но они никому и не нужны, – резко ответил Ольгерд. – И подумай сам: нужен ли ты Руте? Нет, скорее всего, она по-прежнему тебя любит, но ради её же счастья, я должен сказать ей, что тебя нет в живых. Если ты искренне любишь Руту, ты поймёшь моё решение. Я лишь хочу помочь ей также, как она помогала мне все эти годы, хоть мы и не родные друг другу люди.

– Ты не посмеешь… ты не поступишь так со мной, брат! Очнись! – впервые у меня в голове возникла мысль наброситься на Ольгерда и дать ему в челюсть. – Послушай… сейчас, со стороны фронта сюда движется смертельная зараза! Я видел, что она делает с людьми, потому и сбежал с рудника, ибо он был сожжён прокажёнными! Жителям Бригга нужно спасаться, пока есть время.

– С чего бы мне тебе верить? – усмехнулся Ольгерд. – Я не подпущу тебя к Руте, ни при каких условиях, Эд. К ней тебе путь заказан.

И тут, как выразился Олли, мне реально сорвало крышу. Я перепрыгнул через стол и начал избивать его.

В кабинет, на крики брата, тут же слетелось несколько человек. Оттащив меня, один из конквестов приставил к моей голове револьвер, но Ольгерд остановил его.

– Бросьте этого ублюдка в подвал и кормите два раза в сутки! Потом с ним разберусь! – шмыгая разбитым носом, приказал брат.

Ещё не открыв веки, я почувствовал, какой тяжёлой стала голова. Горло пересохло, сердце ныло и покалывало. Перед глазами всё плыло.

Я почувствовал в своей руке нежную, тёплую ладонь. Провёл по ней большим пальцем. Так приятно…

С трудом, повернул голову вправо. Рядом, на стуле, сидела Этна. Она уснула прямо так, держа меня за руку. Я начал вспоминать о том, что произошло и пришёл только к одному выводу: «Инфаркт…»

– Эдгар? – Этна, почувствовав шевеление моих пальцев, резко открыла глаза.

– Рад тебя видеть, – ответил я. – Где Марко?

– Он помог тебя откачать тогда… Перепугался очень. Каталина сейчас отпаивает его чаем. Самое главное, ты как?

– Всё плохо… Но я ещё жив.

– Я чуть с ума не сошла, пока выслушивала рассказ остальных! – хныкнула девчонка. – Мы ведь только нашли место, где можно спокойно жить…

– В том-то и дело, милая, – улыбнулся я. – Когда твой организм десятки лет работает на пределе, он уже не в состоянии перестроиться под спокойный темп жизни… Удивительно, что я выкарабкался.

– Отец Севастьян узнал об этом и передал кое-какие лекарства. Выпей, станет легче, – Этна поднесла к моим губам пиалу с отваром.

– Спасибо… – прокряхтел я, глотая горькую дрянь.

– Знаешь, это забавно… – произнесла вдруг она. – Какое-то время назад, ты выхаживал нас с Марко. Изломанных, нищих духом и голодных. А теперь, когда мы подросли, уже нам приходится заботиться о тебе…

– Это называется «сменой поколений», – хмыкнул я.

– Да… мама рассказывала, как ухаживала за своими бабушкой и дедушкой, когда они состарились… – кивнула девчонка. – Ладно, я пойду. Отец Севастьян назначил меня своей помощницей при храме. Мне предстоит читать молитвы на вечерней службе. Ты спи, Эдгар. Набирайся сил, – встав со стула, Этна убрала с моего лица волосы и поцеловала в лоб.

Как только дверь захлопнулась, я невольно сжал простыню и посмотрел на тёмный потолок.

«Сколько уже я видел смертей? Сколько сам убил? И вот, опять… мы с ней разминулись…»

Несколько дней меня держали в подвале комиссариата, кормили похлёбкой с мясом и дали чистую одежду.

Когда Ольгерд, наконец, пришёл, я попросил у него прощения. Чтобы он мне не наговорил, я не имел права поднимать руку на брата. Матушка бы не обрадовалась.

Он предложил мне вина… я согласился. Хоть и обещал, после случая с Ростмахом, что ни капли в рот не возьму больше, но во всей этой ситуации я чувствовал себя ничтожней некуда. Даже у моего отца, под конец его жизни, что-то оставалось: память о славных деньках на войне, где он был героем, его холодная квартирка и жалование в десять клети, а ещё двое сыновей, которые не могли от него отвернуться, как бы ни был он им противен, особенно, в дни, когда напьётся.

«Олли прав, я всю жизнь проигрывал. Что хорошего я могу вспомнить? Изнурительный труд с ранних лет? Побои от отца? Домогательства Листа? Убийства? Рудник?»

Светлых моментов было не так много. И все они были завязаны на уютной семейной жизни с красавицей-Рутой и младшим братом, которому требовалось моё крепкое плечо. Но теперь, не осталось ничего.

И я пил, но, к сожалению, так и не смог напиться, настолько сильным было моё горе. Мне нечего было терять. И нечего было беречь. Жизнь утратила смысл. Брат вырос убийцей, а Рута стала женой другого мужчины.

«Я лишь могу молить О, чтобы он хорошо к ней относился!»

Ольгерд, предложил мне, всё-таки, переехать к нему на квартиру. Я уже не сопротивлялся. И правда, зачем я Руте? Ну увижу. Станет только хуже, и ей, и мне. Лучше сожалеть о том, что у нас не было ни шанса начать всё с нуля, чем надеяться на невозможное.

– Если всё утихнет, я позволю тебе уйти. Можешь искать Руту. Можешь пойти и умереть на войне. Мне самому не по себе от… этой ситуации, – при виде меня, Олли сдерживал слёзы.

Он убил многих на войне. Но жизнь не готовила его к тому, что придётся держать в заключении старшего брата. Я чувствовал, как ему, на самом деле, больно. Как хотелось бы ему сейчас пасть в мои объятия и разрыдаться.

Ведь я всё ещё его старший брат. Для него – я не изменился внутренне. Но изменился для себя самого Ольгерд. Он – суровый военачальник, солдат, винтик в машине войны Бритонского королевства. Ему это просто не положено.

– Прошу, не вынуждай приковывать тебя к кровати. Я буду навещать тебя, только, пожалуйста…

– Я не сбегу, брат, – вымученно улыбнулся я. Олли сдержано поблагодарил меня кивком и вышел из квартиры.

На протяжении следующих недель, я набирался сил после долгого заточения на руднике. Читал книги и газеты. Ел жирное мясо, прямиком с офицерского стола.

Олли появлялся редко, ночуя на другой квартире и проводя большую часть дня в штабе. Мы с ним мало говорили. Но в нашем молчании крылось куда больше смысла, чем могли передать слова. Мне было достаточно чувствовать присутствие кого-то родного рядом, чтобы настроение хоть немного становилось лучше.

– Ты был прав, – горько произнёс Ольгерд, придя в очередной раз. – Всё больше поступает донесений о нападении прокажённых солдат на здоровых. С некоторыми прифронтовыми городами потеряна связь. К нам доставили несколько человек на изучение и… это ужас, Эдгар… Я знаю, о чём говорю. Я видел достаточно на войне, но эта серая гниль… Она пугает меня больше смерти.

– Что с Рутой, Олли?! – взволновано спросил я. – Она сейчас в безопасном месте?! Ей может угрожать эта дрянь?! Пожалуйста… нет, я умоляю тебя! Скажи, что с ней всё в порядке!

– За неё не беспокойся, она далеко, – сухо ответил брат.

– Позволь мне отправить ей письмо! Ты обещал, что скоро освободишь меня! Я не сделаю ничего, что могло бы навредить твоей карьере!

– Да не в карьере уже дело! – воскликнул Олли, стукнув тростью. – Король исчез вместе с высшим командованием и чиновниками! Патриарх, главный казначей, мой генерал – все исчезли! Люди на местах, вроде меня, ни черта не знают о том, что будет завтра! Быть может, никакого Бритонского королевства уже, на хрен, нет! Мы уже не воюем с Родинией, мы пытаемся не пустить эту заразу дальше пограничья!

– Тогда у вас это плохо получилось, – ответил я. – Мой рудник подвергся нападению прокажённых. Кто-то из надзирателей заразил остальных, и они учинили резню. Возможно, что со стороны Блитспита сюда уже движется куча прокажённых отморозков и, если бы ты ещё тогда прислушался к моим словам, такой ситуации бы не возникло!

– Я ничего не решаю, Эд… – вздохнул Ольгерд и присел на кресло в зале. – Я солдат, человек подневольный.

– Разве этому тебя учили мы с Рутой? – присевши рядом, спросил я его. – Нам тяжко жилось, мне приходилось юлить перед людьми, чтобы прокормить семью, но я никогда не терял собственного достоинства. Я видел нищих, которые каждое утро умывались возле канала, чтобы не быть похожими на свиней, и я видел людей, у которых имелось всё, но они валялись пьяными, в луже собственных помоев. Мне жаль, что я покинул вас. Да, по собственной неосторожности, и если ты меня смог простить, то я себя – нет. Но мне казалось, Олли, что я вложил в тебя достаточно мудрости, что успел нажить сам, чтобы ты не пропал, когда меня не будет рядом.

– А я и не пропал, – скрипнув зубами, произнёс Ольгерд. – Или ты сам снял это жильё?! Сам покупаешь себе еду и книги?! – он кивнул на стол возле дивана. – Это я, слуга престола, помогаю тебе, беглому убийце! Как помогал Руте, несмотря на все упрёки, что приходилось выслушивать! Я добился того, о чём не мечтали ни наш отец, ни десять поколений предков до него! Если тебе не повезло, это не значит, что все обязаны умирать в нищете или на рудниках, чтобы считаться порядочными людьми!

– Ты прав, – я прикрыл глаза и тяжело вздохнул. – Мне не везло, но… Потеря денег и времени – не самое страшное. Я не спас мать от красной смерти, отца от алкоголизма, а тебя – от той дури, что тебе вбили в мозг в армии.

– Знаешь, что?! Проваливай! Не нравится, что я стал солдатом?! Так не пользуйся моим жильём, иди на улицу, пусть тебя поймают и посадят, или ограбят! А, точно! У тебя нечего красть, ты никто, нищий! Значит, скорее всего, убьют! Просто так, в пьяной потасовке! Или ты опять убьёшь кого-нибудь и тогда точно пойдёшь на виселицу!

– Говорю же, Олли, – я спокойно встал с дивана и вышел в коридор в одних штанах и рубашке. – Мне многое приходилось терпеть ради того, чтобы накормить тебя. Но унижаться я не намерен. И этот раз не станет исключением.

С этими словами, я переступил порог квартиры брата и вышел на улицу. Не отходя от двери, я услышал тихий скулёж Ольгерда и слова: «Не так всё должно было кончиться!»

Мысленно пожелав ему удачи, я вышел на улицу из подъезда. Было холодно, стояла осень, но меня не страшили ни дождь, ни ранний град. Я, наконец, оказался на свободе, вольный сам решать свою судьбу.

Меня вновь разбудила Этна. Девчонка принесла мне воды и тарелку горохового супа. Стало чуть легче, я даже сумел приподняться на кровати, но сил даже на то, чтобы взять в руки ложку у меня не осталось.

– Давай я покормлю тебя, – предложила она.

– Сейчас умру от стыда… – я закатил глаза.

– От голода ты умрёшь раньше, если не поешь, – Этна нашла в себе силы улыбнуться.

– Делай это почаще, а я постараюсь быстрее поправляться, – с трудом приподняв руку, я провёл по её щеке.

– Хорошо, – ответила Этна.

После трапезы, я в очередной раз заснул. Так прошло несколько дней, пока я не встал с кровати самостоятельно. Этна настаивала на продолжении постельного режима, но я лишь ответил: «Будь, что будет».

Валяться до последнего в кровати, чтобы ненадолго отсрочить неминуемое, я не намеревался. Испытывая лёгкое недомогание, решил, что будет неплохо просто прогуляться до церкви, посмотреть на службу, обменяться парой слов с местными.

Я попал в храм, как раз к началу церемонии. Места было немного, часть людей стояли на улице. Заметив меня, несколько человек осведомились о моём здравии, хоть мы и не знали друг друга. Один юноша уступил мне место на лавке.

На алтаре стоял отец Севастьян, зачитывая молитвы из Солары, которую перелистывала за него Этна. Девушка выглядела счастливой, в полголоса подпевая главе Эдема. На ней была белая накидка с капюшоном.

– Зияй Великий О! – произносил Севастьян, каждый раз, как заканчивал читать стих.

– Веки зияй! – отвечали хором селяне.

– Благослови светом своим рабы твоя, О! И воцарится царствие твое на Земле пусть! – добавил Севастьян в завершение службы. – Благодарю, братья и сестры, что присутствовали на богослужении! – обратился он к пастве. – Можно и работать теперь.

– Благослови тебя О, отец Севастьян! – ответил кто-то из людей.

Спустя пару минут, храм практически опустел. Большинство отправились работать в поле, лишь старики и парочка беременных женщин задержались внутри, чтобы переговорить со священником.

– Уже на ногах? – удивлённо произнёс Севастьян, заметив меня на скамье. Я хотел лишь повидаться с Этной и не рассчитывал на внимание с его стороны.

– Умирать в постели слишком скучно, – ответил я.

– Брось, ты хорошо держишься для своего возраста, учитывая, сколько всего происходило на вашем пути.

– Откуда Вы знаете?

– Этна поведала, откуда ещё? Хотелось бы мне посмотреть на тебя молодого. Уверен, ты бы сгодился нашей общине в первые дни Великого Падения, – сказал Севастьян. – А вот и Этна.

– Эдгар, доброе утро! – весело произнесла девчонка.

– Доброе! Но мне казалось, что на маятнике перевалило за полдень…

– Но ведь я тебе не успела пожелать доброго утра, – улыбнулась она. – Добрый день, Эдгар!

– Хех, добрый!

– Как там мой обед? – спросил отец Севастьян.

– Ждёт на столе, отец, – ответила Этна.

– Тогда, разрешите я вас оставлю. Закончу с трапезой, и примусь за подсчёт ресурсов на следующую неделю, – сообщил священник и направился в свои покои.

– Ты теперь его кухарка? – спросил я.

– Отец Севастьян придерживается особой диеты, которая позволяет ему оставаться таким бодрым и здоровым в преклонном возрасте. На общей кухне готовят сытную пищу, чтобы у людей было больше сил, но отец Севастьян не работает руками, ему незачем есть так много мяса и каши, им, он предпочитает салаты из фруктов и овощей, а также грибной суп. Ему тяжело готовить всё это самому, и я вызвалась ему помочь, – рассказала девчонка.

– Ты довольна своей работой?

– Я мечтать о лучшем не могла! Столько людей каждый день приходят за советами и помощью! Конечно, они приходят к отцу Севастьяну, но я тоже немного участвую! Это то, чему меня учили родители и то, чего я хотела всю жизнь. Кроме того, отец Севастьян та-а-ак много знает! Могу часами его слушать! О Боге, о мире, о прошлом!

– Рад, что тебе это нравится, – я положил свою дряблую, холодную руку на ладонь Этны.

– Ой, мамочки! Тебе принести чего-нибудь горячего? – воскликнула Рута… то есть, Этна, и добавила шёпотом: – У отца Севастьяна ведь есть кофе!

– Зелёный чай. Боюсь, та чашка была последней в моей жизни, больше моё сердце не выдержит, – ответил я.

Этна принесла мне напиток через минут десять. Поблагодарив её, я вышел из храма, опираясь на тросточку. Решил пройтись тем же маршрутом вдоль полей.

Моё сердце на ладан дышало, но и в таком состоянии, оно меня о чём-то предупреждало. Быть может, то подкрадывался старческий маразм, который, благо, не успеет разрушить мою личность раньше, чем душа покинет тело. Но после приступа что-то во мне пробудилось. Какое-то чувство тревоги.

«Я должен пожить ещё немного, ради них… И ради вас», – произнёс я, глядя на звёзды.

Пока я отлёживался после приступа, Этна приносила мне многочисленные целебные отвары, действенные медикаменты в поселении, очевидно, закончились в первые годы после конца света. Вся надежда оставалась на природные дары. Наверняка, отец Севастьян немало книг по ботанике приберёг, но, как опытный лекарь, я обладал знаниями куда шире.

Поселения выращивало немало цветов для чая, специй, полезных масел и мазей. Нарвав целый букет, я аккуратно сунул его за пазуху. Оставалось найти небольшую кастрюльку и шприцы, куда можно будет разлить полученный концентрат.

– Можно? – постучался Марко.

– Конечно, – ответил я. – Спрашиваешь ещё?

– Этна говорила, ты, в последние дни, очень занят. Подумал, негоже отвлекать, – сказал паренёк.

– Я уже закончил.

Смахнув испарину со лба, я отошёл от стола. Отец Севастьян любезно выделил мне небольшую комнату, где можно было заняться готовкой лекарств. Я всё ещё чувствовал слабину, поэтому всех больных и поранившихся отправляли к Йохану, носившему единственный уцелевший в Эдеме докторский халат.

– Что это? – спросил Марко, поглядев на остро пахнущее травами варево.

– Я называю это «уколом второго шанса». Если ввести в кровь, в течение двух-трёх минут, можно запустить уже остановившееся сердце, – рассказал я ему.

– Ты для себя сделал?

– Верно. И хочу, чтобы ты, в случае чего, уколол меня им.

– Передумал умирать? – хмыкнул юноша.

– Пока что. Странное чувство не даёт мне покоя. Будто, самое худшее впереди, – ответил я.

– Может, это возрастное? Ты столько пережил… Как тут не стать параноиком?

– И это я тоже беру во внимание, но всё же… Мне нужно ещё немного времени. Так, ты просто повидаться пришёл? – спросил я.

– Нет, на самом деле, я хотел извиниться… – понуро опустив голову, ответил Марко.

– За что? – удивился я.

– Когда ты схватился за сердце, я увидел твой взгляд и… Ты так смотрел, будто, очень сильно боялся чего-то, глядя на меня.

– Ты про это… – вздохнул я. – Просто вспомнил кое-кого, кому тоже нравилась форма конквестов.

– Понимаю, можешь не продолжать, – остановил меня Марко. – Отец Севастьян уже говорил, что ты не особо щедр на исповеди.

– Я не знаю отца Севастьяна. Может, опять таки, из-за моей паранойи, но я не спешу открываться первым встречным, даже священникам.

– Почему? – спросил Марко.

– В последние годы перед концом света, церковь всё больше становилась институтом влияния на сознание людей, а не местом, где человек мог найти утешение. Единицы порядочных служителей погибли на моих глазах. Все остальные бросили свою паству. Неудивительно, ведь и до этого бывали случаи, когда отцы предавали таинство исповеди и прочих ритуалов.

– Я не могу судить о тех временах, но разве отец Севастьян не основал Эдем ради того, чтобы человечество не вымерло с концами?

– Может, так оно и есть. Хотелось бы верить, по крайней мере. Но, есть у меня подозрения… В общем, не думаешь ты, что отец Севастьян основал Эдем ради себя самого?

– То есть как?! – воскликнул Марко.

– Ну, да, он собрал всех этих людей, прихватив необходимые знания и ресурсы. Всё для того, чтобы потом, выжившие боготворили его самого. Просто предположение. Ты ведь видел, как смотрят люди на Севастьяна?

– Я понимаю их восхищение, – кивнул паренёк. – Отец Севастьян, он…

– Что? Он лишь духовный наставник. Это важно для общества, но не так важно, как землепашцы и козодои. Церковь не прокормит себя сама. Севастьян много говорит о Господе, но тот учил быть куда скромнее того, что есть у него.

– Знаешь, на его месте трудно не воспользоваться привилегиями. Папа всегда мне говорил, что люди остаются людьми. Даже священники, проходя мимо монашки, сдерживаются, чтобы не заглянуть ей под подол платья.

– Этот человек выступает здесь правителем. И я хочу убедиться, что он безопасен для вас с Этной, – ответил я.

– Тогда… удачи тебе, – ответил Марко. – Слушай, а мне ты расскажешь про этого человека?

– Если только сбегаешь за чаем, – улыбнулся я.

Приют возле церкви, где шесть лет назад мы остановились с Рутой и Олли, оказался переполнен. Ночевать приходилось на чердаках многоквартирных домов.

Бригг, некогда столица великого королевства, утопал в нищете. Новости о том, что король и патриарх исчезли, постепенно, дошла и до людей. Появлялось всё больше банд анархистов, выносящих всё добро из магазинчиков и бутиков.

Полиция не справлялась с преступностью. Количество трупов на улицах росло в геометрической прогрессии, и их некому было убирать. Ещё до того, как эпидемия серой гнили настигла бы столицу, все бы мы померли от новой вспышки чумы.

Я искал пути из столицы, но кроме пеших маршрутов, которые не являлись безопасными, всё остальное мне было не по карману. Просить милостыни не имело смысла, люди и так голодали.

Пришлось вернуться к истокам: котельная, порт, шахта. Больше всего мне платили на угольной шахте, опыт в карьере позволял добывать ископаемые быстрее остальных рудокопов.

Так или иначе, на тарелку супа каждый день мне хватал. Я много думал о Руте. Да, поначалу, я смирился, что не могу с ней больше быть, но… Очень скоро, я понял, как сильно тоскую.

В разы сильнее, чем в заключении. Казалось бы – я на свободе! Могу делать, что захочу! Но нет, я ничего не мог поделать с упрямым братом. А он был единственным, кто знал, где Рута.

«Если бы я мог в последний раз с ней поговорить», – с этой мыслью я засыпал каждый день.

На других женщин я не смотрел. Даже, если бы не был так измотан, что едва мог переставлять ноги, они всё равно не вызывали у меня тех же чувств, что могла она.

– Верните наших сыновей! Война проиграна!

Проходя мимо здания комиссариата по пути на работу, я заметил толпу, скандирующую протестные лозунги. Количество людей было нешуточным. Человек двести, а то и триста. И это только тех, кто, непосредственно, стояли под стенами. Ещё больше людей наблюдали за разборкой из окон и через дорогу.

– Граждане, немедленно разойдитесь или мы примем меры! – произнёс один из офицеров, сидя верхом на коне.

Я остановился позади толпы, чтобы поискать глазами Олли, но его не было среди тех, кто находился у стен комиссариата.

Тем временем, обстановка продолжала накаляться. Слово за слово, офицер приказал схватить особо буйных и взять их под стражу. Но толпа тут же дала отпор. Несколько солдат едва не были разорваны голыми руками.

Раздался выстрел, положивший начало концу. На заснеженный тротуар пала замертво случайная женщина. Тогда-то, люди и сорвались с цепей, набрасываясь на конквестов.

Началась бойня. Уже через минуту, потеряв несколько десятков человек, бунтующие ворвались во внутренний двор комиссариата. Те из солдат, что успели сориентироваться, открыли огонь из окон.

«Олли могут убить!» – придя к такой мысли, я побежал вслед за толпой.

Из казарм выбежали конквесты в одних лишь рубахах и штанах. Их забивали камнями и ногами, наваливаясь по десять человек. Некоторые из бойцов успели прихватить с собой сабли и секли бунтующих.

В воздух взмыли отсечённые руки и головы, искалеченные граждане разбегались в стороны, истошно вопя и скуля от боли, чем ещё сильнее раззадоривали остальных крушить всё подряд.

Из нескольких казарм выбежали мобилизованные, ожидавшие распределения. Они также присоединились к бунтующим, вдобавок, помогая оружием.

Не прошло и нескольких минут, как толпа сумела прорваться внутрь здания. Коридоры штаба заполонил пороховой дым и крики людей. Солдаты держали оборону на лестницах.

Пробегая мимо одной из таких, я заметил целую гору из тел бунтовщиков. Всё это время, я держался спины какого-то седого, но очень крепкого мужичка с топориком.

Мы забежали с ним за угол коридора, встретившись с двумя конквестами. Рассвирепев, мужчина ударил одного из них в висок. Безусый юноша мгновенно погиб. Второй сориентировался и выстрелил бунтовщику в живот.

Старец захрипел, согнувшись напополам, но остался на ногах.

– Эй, я не один из них! Мне нужно… – попытался я заговорить с солдатом, но тот, не раздумывая, направил на меня винтовку.

Схватив бунтовщика под плечи, я закрылся им, ещё живым, от пули, и толкнул тело в конквеста. Парня придавило, а я, не раздумывая, побежал вперёд. Толпа людей позади меня тут же его растерзала.

Я поднялся на третий этаж, куда ещё не успели проникнуть бунтующие и распахнул двери кабинета Олли. Шестое чувство подсказало мне, что необходимо убрать голову влево. Если бы я этого не сделал, то, уже в следующую секунду, мне бы вышибла мозги пуля из револьвера брата.

– Ольгерд, это я! – крикнул, падая на пол.

– Конечно, ты! Лично пришёл меня убить?! – рявкнул брат.

– Ты всё ещё мой брат, я не дам им тебя растерзать! – воскликнул я, вставая с поднятыми руками. – Я безоружен, как видишь! Прошу, давай скорее отсюда уйдём.

– Куда? – обречённо произнёс Олли. – Меня тут каждая собака в лицо знает. Я лично отправлял сотни людей на фронт, откуда они возвращались в деревянных ящиках.

Из коридора доносился топот ног.

– Тогда дай мне оружие! Я помогу тебе выбраться отсюда живым! – я стал осматривать кабинет в поисках ещё одного ствола, но нашёл лишь церемониальную саблю на стене.

– Эдгар… – вздохнул Олли. – Я рад, что ты пришёл. Потому, что я хотел сказать тебе… В общем, прости меня. На самом деле, причина по которой я был так зол, заключалась в том, что… Мне не хватало дней, проведённых с тобой.

– Нет, Олли… Пойдём скорее! – я подбежал к брату и начал поднимать его из кресла.

– Брось, – покачал он головой, не хотя вставая. – Моя могила уже вырыта, и мне из неё не выкарабкаться.

В этот миг, когда он стоял спиной к двери, в кабинет забежал мужчина с ножом и пеной у рта. Я попытался предупредить Ольгерда, но его кулак опередил мои слова.

От удара я перевалился через стол и завалился лопатками на кресло. Кое-как поднявшись на ноги, я услышал сдавленный стон, а следом раздалось несколько выстрелов, слившихся воедино с пальбой на нижних этажах.

Ольгерд стоял над телом бунтовщика и тяжело дышал. Из отверстий на теле мужчины поднимались полупрозрачные столбцы дыма.

– О, нет… Нет-нет-нет! – выкрикнул я, глядя на живот Олли, из которого торчал нож. По уголкам рта брата уже стекали алые струи.

– Эдгар… – прохрипел брат и пошатнулся. Я тут же его поймал и уложил на пол.

– Замолчи! Не вынимай нож! Нужно срочно остановить кровь! – пролепетал я.

Судя по тому, что кровь текла изо рта Ольгерда, лезвие вошло слишком глубоко. Требовалось срочное хирургическое вмешательство. В эти секунды, я мог лишь надеяться, что солдаты выдавят бунтовщиков и помогут брату.

Но надежда эта быстро угасла, когда в кабинет ворвалось ещё трое. Выхватив из рук Олли револьвер, я вышиб им мозги и закрыл дверь на замок, чтобы хоть как-то задержать разъярённых людей.

– Эдгар, прости меня… – повторил Ольгерд. На уцелевшем глазу проступили слёзы. – Всё не должно было так закончиться…

– Ещё ничего не кончено! Сейчас, надо только придумать, как бы тебя донести до госпиталя…

– Эдгар… прости…

– Я не обижаюсь на тебя, Олли! Пожалуйста, не умирай! – я начал плакать вместе с ним.

– … что солгал…

– О чём ты?! – дрожащим голосом спросил я.

– Рута… мы с ней поссорились, когда я… стал солдатом… Она ушла… в женский монастырь… Она не замужем… Она… ждала тебя… Прости, я… я был таким дураком, что… хотел вам отомстить… Вы были лучшими… людьми в моей жизни… – из последних сил произнёс он и замер.

– Олли?! Олли, услышь меня! Я прощаю тебя! Не умирай, брат! Нет…

Внутри меня, в который раз, что-то сломалось. «Я пережил своего младшего братика… Я худший старший брат на свете… Мама… мамочка, моя… Прости, что не смог спасти Ольгерда!»

Ещё никогда я не чувствовал себя таким пустым, как сейчас. Бунтовщики уже начали выламывать дверь, а я продолжал смотреть на Ольгерда.

Какой красивый у меня был брат. И рука крепка. И лицо аккуратное, мужественное. «Я так хотел, чтобы у тебя были свои, здоровые дети. Мои племянники. Я бы полюбил твою избранницу также, как и тебя. Мы бы могли ходить на рыбалку с нашими детьми. Это ты должен был держать меня за руку, когда я буду на смертном одре, а не наоборот…»

Лезвие топора показалось с внутренней стороны двери. Ещё чуть-чуть, и она должна была пасть.

– Обещаю, я найду Руту, – проведя рукой по глазам Ольгерда, я поцеловал его в лоб и аккуратно положил голову на пол.

Не хотелось оставлять тело брата на поругание толпе, но иного выхода у меня не было. Напоследок, я снял с его пояса второй револьвер и достал из кармана ключи от квартиры.

«Возьму деньги, куплю коня и доберусь до этого монастыря, пока не стало слишком поздно!»

Выбив окно, я спустился по карнизам на первый этаж и сбежал через задний двор комиссариата в город.

Услышав мой рассказ, Марко не на шутку задумался.

– И ты… испугался моей формы? – спросил он, спустя несколько минут молчания.

– Ты напомнил мне брата. Я представил на секунду, что нечто подобное может произойти с тобой и… От этой мысли мне стало так плохо, что сердце дало сбой.

– Прости, – стиснув зубы и сжав кулаки, произнёс Марко. – Я больше никогда её не надену. Завтра же попрошу дать мне нормальную одежду!

– Плюнь, – махнул я рукой. – Не это, так что-то другое бы вызвало приступ. Я слишком стар и болен. Даже не знаю, больше физически болен или же умственно. Иногда… я вижу тех, кого давным-давно нет в живых.

– Что ты чувствуешь в такие моменты? – спросил парень.

– Тоску… И разочарование, что это всё лишь миражи моей памяти, – честно ответил я.

– Я очень скучаю по родителям, – ответил Марко. – И мысль о том, что сколько бы я не прожил, я никогда больше их не встречу, заставляет меня плакать. Как ты говорил Этне? «Это больше не жизнь».

– Постарайся думать о том, что у тебя есть, а не о том, что ты потерял. Это отвлечёт тебя от плохих мыслей.

– Правда? Поможет?

– Ну, я так тридцать лет уже справляюсь, – хмыкнул я в ответ.

– Кажется, уже обед, – Марко посмотрел на часы. – Пойдёшь со мной?

– Не откажусь от лёгкого бульона, – согласил я.

Закрыв кабинет, мы с Марко направились в общую столовую, но остановились на главной площади Эдема, увидев скопление людей. Из-за их спин, выстроившихся в несколько рядом, до моих ушей доносились чьи-то крики и звук хлыста, рассекающий воздух.

– Что там? – напрягся я.

– Кажется, отец Севастьян наказывает провинившегося, – ответил Марко.

– Наказывает? – переспросил я.

– Мы с Этной тоже были в шоке, но поступки Севастьяна оправданы. Наказаниям подвергаются те, кто не уследил за урожаем или ещё по какой-то бытовой причине. Эдем очень сильно зависит от каждого мешка с зерном, и, чтобы приучить людей ответственно выполнять работу, отец Севастьян прибегает к порке.

– Впредь, – с одышкой произнёс священник, – будь внимателен, Фарид. Проверяй, чтобы место, куда ты кладёшь мешки с зерном, было сухим.

На коленях перед Севастьяном, державшим окровавленный хлыст, стоял мужчина. Несмотря на ужасающие раны на спине и груди, на глазах провинившегося не было слёз. Он, аки сглупившее дитя, смотрел на отца, моля о прощении.

– Именем Господа нашего, я отпускаю тебе твоё прегрешение, – произнёс Севастьян.

– Спасибо, отец! – и тут, мужчина, наконец, разрыдался. И я сомневался, что от боли. Схватив ладонь священника, он принялся покрывать её поцелуями.

По толпе разошлись одобрительные шепотки.

– Отец Севастьян милостив к каждому из нас!

– Легко отделался…

– Фарид крепкий муж, его спина нам ещё понадобится. Отец Севастьян учёл это, при выборе наказания!

– Марко, скажи мне, – я дёрнул парня за плечо. – Ты считаешь это нормальным?

– Не знаю, но… У нас есть другой вариант? Те людоеды обращались с нами гораздо хуже, – ответил он.

– Что есть, то есть…

– Эдгар, – освободившись, Севастьян подошёл ко мне, когда люди разошлись, – как самочувствие?

– Неплохо, но, боюсь, теперь мне будут сниться кошмары несмотря на то, что я не могу видеть сны, – ответил я.

– Увы, менее трудозатратного и эффективного способа, в условиях дефицита ресурсов, я не придумал.

– Если Этна провинится, – произнёс Марко, – вы тоже её так накажете?

– Она способная девушка. Но закон един для всех. Впрочем, её труд – поддержание здорового духа в Эдеме, и она с ней справляется на отлично. Не вижу намёков на то, что мне придётся её наказывать.

– Я не хочу подрывать твой авторитет, Севастьян. Но впредь я буду чаще навещать Этну. И я потребую объяснений в случае, если она будет наказана: почему, за что и насколько справедливой была степень наказания. Не подумайте, это не угроза, – предупредил я.

– Понимаю, Эдгар. Ты беспокоишься о ней. Жители Эдема доверяют мне обучение своих детей с детства, у тебя не было такой возможности. Я и так отношусь со снисхождением к вам, как к новоприбывшим, – ответил Севастьян.

– Рад, что мы друг друга поняли.

– Но учти, Эдгар, – произнёс он напоследок. – Одному против всех не выстоять. Тебе следует скорее адаптироваться к нашим устоям. К слову, исповедоваться не надумал?

– Нет, хорошего дня, Севастьян, – ответил я, и направился к храму, проведать Этну.

Войдя в храм, я почувствовал убаюкивающий запах ладана. Лёгкий сквозняк колыхал огоньки свеч. В зале было натоптано после утренней службы.

Я застал Этну с метлой у алтаря.

– Добрый день, Эдгар! – улыбнулась девчонка. – Прости, тут так грязно, утром шёл дождь, паства столько грязи нанесла. Можешь пойти и сам себе сделать чай, там ещё осталось немного каши, которую я готовила отцу Севастьяну.

– Спасибо, я не голоден, – ответил я, сняв шляпу.

– Что-то случилось? – обеспокоено спросила Этна. – Опять сердце?!

– Нет, за него, пока, не переживай. Я просто хотел тебя навестить и… – я подошёл поближе и убрал с лица девушки капюшон.

– Мне нельзя, – засмущалась она.

– Насколько мне известно, с покрытой головой обязаны ходить только замужние, – я провёл рукой по её щеке. – Мне не нравится Севастьян.

– Но почему? – отстранилась Ру… Этна. «Как достала эта память!»

– На моих глазах он до крови высек одного из селян, – ответил я.

– Он провинился, таковы здешние правила, – опустив голову, сказала Этна.

– Ты считаешь это нормальным? – спросил я.

– Нет, но отец Севастьян мудрее, он…

– Этна, – я приподнял её за подбородок и посмотрел в глубокие синие глаза. – Я протащил вас вместе Ол… Марко, на спине, через целый континент. Сколько раз мы попадали в передряги? Сколько раз я был ранен, защищая вас? Хотя бы раз, при этом, я поднимал на вас руку?

– Нет, – вынуждена была согласиться Этна.

– У меня даже мысли не было об этом. Я взял ответственность за вас. Вы были моей немногочисленной паствой. Я вёл вас к спасению, как это обязался делать Севастьян, став священнослужителем. Ваши ошибки – мои недочёты.

– Быть может, ты хочешь занять мой пост, раз я недостаточно некомпетентен? – раздалось позади.

– Я не сомневаюсь в твоей компетентности, – обернувшись, ответил я Севастьяну. – В конце концов, поселение живёт и процветает. Но твои методы спорны, не стану скрывать.

– Во времена первых людей, запрета на близкородственные связи не существовало, – произнёс Севастьян, подойдя поближе. – Господь велел плодиться и размножаться. Когда людей стало больше, был наложен запрет. Нынешние времена требуют определённых мер. Даже более радикальных, чем те, что принимаю я.

– Этот человек не сможет работать ближайшие дни. И если ты хочешь, чтобы он восстановился быстрее, ему придётся есть за двоих. Да, из-за него вы потеряли несколько мешков. А теперь, уже из-за тебя, нескольким людям придётся есть меньше ради одного раненого, – рассказал я ему свою точку зрения.

– Зато в следующий раз он будет внимательней относиться к порученной работе, и мы сохраним намного больше, чем несколько лишних порций. Понимаешь?

– Понимаю, но принимать отказываюсь.

– Придётся, – хмыкнул Севастьян, и закрыл дверь в келью.

– Лучше бы тебе найти общий язык с ним, – произнесла Этна.

– Боюсь, у нас остаётся всё меньше почвы для переговоров. Я не собираюсь вставлять ему палки в колёса. Просто за вас с Марко переживаю.

– Как только закончу с уборкой, зайду к тебе. Хочешь, приготовлю тебе жаркое? – спросила девушка.

– Было бы неплохо, – улыбнулся я в ответ. – Пойду тогда, поработаю над лекарствами.

Скрипели старые колёса у телеги. Кобыла шлёпала копытом по грязи. Уставший ямщик курил и думал о ночлеге.

– Быстрее! – молвил он кобыле. – Так мы до монастыря к утру точно не поспеем!

– Пощади скотину, – сказал я ему. – В таком тумане сам чёрт ногу сломит.

– Да только не тумана нам боятся надо, – произнёс ямщик, выдыхая дым из трубки. – Два дня тому назад вёз человечка в Отару, так какой-то умалишённый из лесу с ножом выскочил! Пришлось пристрелить.

При упоминании прокажённых серой гнилью, я положил руку на кобуру. Убедившись, что оба револьвера на месте, я посильнее закутался в плащ.

В квартире Олли я выгреб все деньги из тайников, тепло оделся и нанял повозку до монастыря.

«Совсем скоро мы с ней встретимся… И, что я ей скажу? Об этом я не думал. Мне ведь ещё предстоит сообщить ей о смерти Олли… Но лучше сказать это позже. А сначала… Господи, что же я ей скажу?»

Ворох вопросов без ответов переполнял мою голову.

– Тпру! – резко вскрикнул старик. – Кто такие?

– Таможня! Предъявите документы!

Я приподнялся из повозки, чтобы разглядеть: перед повозкой возникло несколько человек с ружьями. С виду, они были прилично одеты, но заросшие лица и кривые зубы выдавали в них вчерашних селян.

– С каких пор посреди леса у нас стоит таможня?! – возмутился ямщик.

– Документики, уважаемый, предъяви! А лучше покажи, чего везёшь, – ехидно произнёс один из них.

«Никакие это не солдаты», – понял я, и медленно вытащил револьвер.

– Ничего я тебе, жулику, показывать не намерен! У вас нет права меня останавливать!

– По-хорошему, значит, не…

«Достали!» – с этой мыслью, я поднялся во весь рост и выстрелил в голову говорившему. Второй револьвер снёс кусок макушки его товарищу. Ямщик, не растерявшись, выхватил ружьё и метким выстрелом в сердце умертвил оставшегося грабителя.

– Падаль, – сплюнул старик. – Не то, чтобы мне нравились эти конквесты, но при них хотя бы порядок на дорогах был!

Мы молча выдвинулись дальше. Всю ночь повозка шла, не останавливаясь. На открытой местности кобыла перешла на бег галопом, поэтому, с опозданием в несколько часов, мы добрались до подножия холма, на котором стояла, видавшая годы, белая церквушка.

– Я буду на обратном пути здесь, на третьи сутки. Это так, на всякий, – помахав друг другу, мы с ямщиком договорились встретиться вновь.

Я медленно поднимался на холм, и, с каждым шагом, сердце моё билось всё быстрее и быстрее. По коже разошёлся жар. «Что она подумает, когда увидит меня? Узнает ли она меня?»

Оказавшись перед воротами монастыря, я сделал глубокий вдох и постучал.

– Нам самим еды не хватает, ради Бога, уходите! – ответила мне женщина среднего возраста.

– Постойте, я не милостыню пришёл просить! – я поспешил успокоить монашку.

– А? Кто таков, признавайся?! – с ещё большим подозрением произнесла женщина.

– Я ищу девушку по имени Рута! Мы… любили друг друга. У меня есть информация, что она живёт здесь.

– Как тебя зовут? – спросила женщина.

– Эдгар.

На секунду повисла тишина. Видимо, монашка что-то вспоминала.

– Подожди немного, Эдгар.

Я затаил дыхание и стал ждать. Минуты показались мне часами. Наконец, из-за двери послышались быстрые шаги. Шаркнул деревянный засов, застонали ржавые петли и могучие дубовые ворота разошлись в стороны, пропуская вперёд её.

Наверно, она не поверила увиденному. Глаза её слегка щурились, не сразу привыкнув к свету О. Но стоило Руте, вглядевшись в моё потрёпанное жизнью лицо, узреть знакомые черты, как она невольно раскрыла рот, и тут же спрятала его за ладонью.

Вопрос о том, что же ей сказать, тут же отпал. Ведь я не мог говорить. Да и не хотел. Рядом с Рутой мне хотелось молчать… о многом. Во всей готике не нашлось бы столько слов, сколько мы могли сказать друг другу взглядом.

Мне стало даже неловко, но самое большее, что я мог сделать — это, прикусив губу и приподняв голову, кивать. Наконец, я сообразил снять шляпу и поправить воротник рубашки, не отрывая, при этом, взгляда от её небесно-голубых глаз.

Рута немо ойкнула и принялась вытирать руки о фартук.

– Вижу, ты здесь освоилась, – самое дурацкое, что можно было произнести девушке, с которой не виделся шесть лет, было сказано.

– Здесь хорошо, – робко улыбнулась Рута, пытаясь сдержать слёзы, – только зимой холодновато, дров наколоть некому.

– Ты… – я задрал голову. Мы будто негласно договорились сыграть в игру «кто позже расплачется». И я, если честно, готов был сдаться. – Ты так изменилась.

– Говоришь так, словно время пощадило тебя, – горько улыбнулась Рута.

Сопротивляться невидимому магниту больше не было сил. Я шагнул навстречу ей, и заключил в самые крепкие объятия. Словно кто-то намеревался отобрать у меня Руту.

– Прости меня, – произнёс я, скрипя зубами от злости на самого себя.

– Ты ни в чём не виноват, – ответила она, поглаживая меня по спине.

Сердце рвалось наружу. Плечо промокло от слёз Руты, тогда, как собственные слёзы горящей магмой обжигали кожу.

Радость и обида смешались в неведомый бульон чувств. С одной стороны – эйфория от возможности прижимать её к себе, чувствовать тепло тела любимой и биение её сердца. «С ней всё в порядке! Господи, спасибо тебе!»

С другой – скорбь об упущенной жизни. Кто мы теперь? Беглец и монашка на середине третьего десятка.

«И всё же, мы снова вместе!» – утешало меня.

Рута попросила меня подождать буквально минуту. Отдав фартук настоятельнице и сказав ей пару слов, на, что получила кивок и лёгкую, доброжелательную улыбку, она взяла меня за руку и повела вниз по склону.

Там протекала река. Такая же, как и та, что текла вблизи Норвилла. Перед глазами мелькнули картины прошлого: семейные походы по грибы и ягоды с мамой и отцом, а также рыбалка.

«Счастливое было времечко…» – подумал я, невзирая на все тогдашние невзгоды.

На берегу нашлось два плоских камня, на которые мы и присели. Рута держала мою ладонь, поглаживая её рукой. Это больше не были руки молодой, беззаботной девушки, но умудрённой горьким жизненным опытом женщины.

Шершавые от стирки в реке, покрытые шрамами от порезов и мозолями.

Рута также не стеснялась изучать меня взглядом. Заостряла внимание на каждом шраме и невольно качала головой.

– До сих пор не верится, что ты здесь. Как будто трогаю приведение, – улыбнулась она.

– Я и вовсе вижу перед собой ангела.

Мои губы протянулись к её губам. Любимая коснулась щеки и ответила на поцелуй.

– Кажется, я совсем позабыла, какого это… – произнесла Рута.

– Ты… ждала меня?

– Конечно, мне ведь не нужен другой мужчина. Потому и ушла в монастырь.

– Выходит, мы оба были верны друг другу столько лет, – неловко ответил я. – Быть может, хоть и с запозданием, но сделаем это?

– Что сделаем? – спросила Рута.

– Поженимся.

Она явно этого не ожидала. Краска выступила на бледноватых щеках, будто возвращая Руту во времена нашей наивной юности.

– Конечно, Эдгар, – едва не плача, любимая обняла меня за шею, а затем оторвалась и вновь поцеловала в губы.

Выйдя из церкви, я вновь решил прогуляться по Эдему. Нужно было собрать ещё кое-какие травы, чтобы доработать настойку. Да и укрепить организм после пережитого инфаркта не мешало.

На сей раз, меня занесло совсем в какие-то дебри. Небольшой лесок у подножья горы, который редко вырубали из-за отсутствия необходимости строить новые дома. Люди уже два-три поколения жили в одних и тех же срубах, и лишь десять лет назад, по словам местных, понадобилось возвести с десяток зданий под склады провизии.

Некоторые ингредиенты относились к дикорастущим видам, которые простым фермерам и в голову не пришло бы выращивать. Я лишь надеялся на то, что здешний климат не выкосил волчьи ягоды, ласточкину усладу, паучий мёд и прочие, с виду, абсолютно непригодные к употреблению человеком травы.

Оставляя ножом засечки на деревьях, я два часа проблуждал по чаще, набив целый мешок необходимыми цветками. Уже намереваясь уходить, я заметил вход в заброшенную шахту, ведущую внутрь горы.

Находка меня заинтересовала. В конце концов, я не видел, чтобы местные добывали уголь или металл. Многие инструменты были сделаны из дерева, либо очень сильно заржавели.

Проход был заколочен, причём давно. Доски вышло отодрать голыми руками. Я ещё не знал, что ждёт меня внутри, поэтому решил вернуть их на место, когда буду уходить.

«Вряд ли здесь сокрыто что-то страшное. Чудищ бы подобное не сдержало», – подумал я, перелезая через преграду.

Как же я ошибался…

Под ногами что-то хрустнуло. Посветив лампой, я увидел истлевшую бедренную кость.

– Да тут целая братская могила… – невольно сорвалось с уст.

Я насчитал останки шестерых мужчин. «Но я видел кладбище на юге поселения. Кто же здесь лежит тогда?»

Мертвецы лежали головой в направлении выхода из шахты, протягивая руки. Их одежда пропиталась трупным ядом и потемнела, но в ней угадывались одеяния чужеземцев. По крайней мере, за свою жизнь, повидав людей из соседних с Бритонским королевством стран, я не видел ни у кого подобных нарядов.

Плетённая обувь, широкие штаны со странными «висюльками», если их так можно назвать, по бокам, и что-то вроде свитера с вышитыми символами и теми же самыми висюльками, но подлиннее.

«Я смутно припоминаю что-то из учебников по истории… Одичалые народы, жившие на островах возле континента…»

Вдруг, я вспомнил ещё кое-что: заходя в столовую, можно увидеть в дальнем её конце небольшой бар. Местные гнали брагу и вино из ягод, наливая их по выходным и праздникам. Отвечала за него, также, как и за всё остальное в столовой, Каталина.

Я особо не обращал внимания на интерьер помещения, но одна деталь мне сразу бросилась в глаза, хоть я и не придавал ей значения.

Хоть сам я и не пил, но отца частенько приходилось уносить на руках домой из кабаков и пабов. Волей-неволей, я подмечал, что их стены украшали оленьи рога, холостые ружья или сабли, продырявленные в битвах мундиры и прочие трофеи, как с охоты, так и с полей сражений.

И в этом, бар Каталины ничем не отличался от виденных мною заведения. Разве, что своим размером.

«Откуда у неё взялось деревянное копьё на стене?» – резко задумался я.

С чего бы в последнем поселении людей на материке обнаружиться такому странному украшению? Кто его мог привезти с собой? И разве не перечит это учению Солары?

Ничто, кроме этого деревянного копья с каменным наконечником, прикреплённым конопляной верёвкой к древку, не выделялось в этом поселении.

«Кому принадлежат эти скелеты?» – стало мне вдруг интересно.

Пройдя дальше, вглубь шахты, я обнаружил завал, разобрать который без пороха было невозможно. Видимо, обрушили намеренно, чтобы тварь не пролезли.

Выбравшись наружу, я аккуратно сложил доски на место и рукоятью револьвера забил ржавые гвозди в расшатанные отверстия. «Надеюсь, никто не заметит».

С этой мыслью, я потопал обратно в поселение.

Все люди были в поле, и прекрасно знали, что я иногда захожу в лес за травами. Поэтому, если за мной не следили напрямую, то и подозрений вызвать я не должен был.

Добравшись до хижины лекаря, я поставил мешок с растениями в угол. Выпил воды из графина, и направился в столовую.

– Проголодался, Эдгар? – улыбнулась мне Каталина.

– Что на ужин? – спросил я вполне обычным тоном.

– Как обычно, жаркое из цыплёнка и толчённый картофель. Через пару месяцев подрастут телята, будет и говядина ко столу, – ответила женщина. – Эй, Джек! Наложи мистеру Эдгару порцию, и компоту налей!

Поблагодарив юного помощника за принесённую трапезу, я уселся прямо напротив барной стойки, пристально изучая копьё. «На муляж не похоже, следы на рукояти указывают на то, что его действительно использовали продолжительное время».

Местные не охотились. В Эдеме вообще не было диких животных, только одомашненный скот и пару десятков кошек, да собак.

Каталина заметила мой взгляд и резко спросила:

– Хочешь выпить? Прости, но сегодня рабочий день.

– Я не пью, да мне и нельзя. Сердце ведь, – я продолжил есть, не отрывая взгляда от копья.

Каталина вновь спросила:

– Ты чегой-та, на меня засматриваешься? У меня муж вообще-то есть… живой.

– Не на тебя. Извини, не хотел смутить.

«Наверно, лучше не смотреть в сторону бара», – подумал я.

Женщина вдруг обернулась и приподняла брови.

– А, так вот, что тебя привлекло! Ха, так это мой батюшка с собой привёз, когда только в Эдем прибыл.

«А может стоит расспросить?»

– Не расскажешь? – поинтересовался я.

– Да нечего рассказывать, – вздохнула Каталина. – Говорит, в молодости раздобыл, а когда столовую построили, решил украсить её таким образом. Больше я и не спрашивала. Батюшка мой умер пять лет назад от тубуркулёза, так, что его уже не расспросишь.

– Интересно, – пожав плечами, я закинул в рот последнюю ложку картофеля и, поблагодарив хозяйку ещё раз, вышел на улицу.

«Уж не знаю, где её отец мог раздобыть копьё туземца, разве, что самостоятельно его сделать, но зачем? Я точно знаю лишь то, что ни с какими дикарями мы войн не вели до того, как погас свет», – с этой мыслью, я решил начать небольшое расследование.

Следующие несколько дней я занимался готовкой отваров и доработкой настойки, а также распределением её по шприцам. Ко мне начали обращаться первые пациенты, которых направлял главный лекарь поселения.

Большинство жаловались на поясницу или отваливающиеся руки. Я давал им мази и настойки для бодрости. В конечном счёте, пора было и отдавать долги за тёплый приём.

Марко захаживал ко мне, рассказывал, что его назначили пасти овец. В отсутствие волков, можно сказать, работа мечты.

– Представляешь, сегодня отец Севастьян позволил мне коснуться О! – похвасталась Этна, когда я зашёл к ней после службы.

Я недоумённо приподнял бровь:

– То есть, как?

– О вложил свою ладонь в ладонь отца Севастьяна, после чего тот взял меня за руку!

– И, что ты почувствовала?

– Ничего, но это пока, что. Отец Севастьян говорит: чтобы войти в это состояние единения и научиться слышать О, необходимо ещё усердней молиться!

– А ты уверена, что он не пошутил? – скептично произнёс я.

– Он никогда не шутит, Эдгар, – нахмурилась Этна. – Конечно, я тоже не сразу поверила, но… Глядя на Эдем, я с каждым днём убеждаюсь, что то, что делает отец Севастьян – есть чудо Господне. Я верю, что руку его ведёт сам О.

– То есть мне ты больше не веришь? – спросил я.

– Глупости! Эдгар, ты для меня самый близкий мужчина, после брата. Я ведь говорила, что эта церковь – это возможность закончить ту миссию, что возложил на меня отец.

– Почему бы тебе не попробовать просто жить для себя?

– Это звучит эгоистично, отец Севастьян учит меня делать всё для людей.

– Либо для него. Я не видел, чтобы ты готовила еду или стирала вещи кому-то ещё, кроме него, – возразил я. – Да и нет ничего плохого в том, чтобы молодые жили для себя. Те, кто были стариками во времена моей молодости – уничтожили этот мир. Я понимаю, что ничего уже не изменить, но я проделал этот путь не для того, чтобы ты двадцать часов в сутки пропадала в церкви. Ты вообще выходишь хоть иногда на улицу? Не пробовала познакомиться с каким-нибудь парнем?

– Ты так печёшься обо мне, будто ты мой отец, – закатив глаза, ответила Этна.

На меня будто ушат холодной воды вылили. Сознание отрезвилось. «Старый дурак, о чём ты думал? Она не твоя настоящая дочь. Не тебе решать, как ей жить».

– Поступай, как знаешь, Этна. Просто знай, что я о тебе беспокоюсь.

У входа в церковь я, как назло, опять встретил Севастьяна. «Интересно, он опять подслушивал?»

– Всё ходишь вокруг, да около, а исповедоваться мне так и не решился? – сверкнул глазами священник.

– Планирую рассказать всё Господу, когда встретимся, – ответил я.

– Думаешь, Господь примет такого, как ты?

В этот момент, мне захотелось убить этого человека, какими бы греховными не были сии мысли. «Запудрил мозги девчонке, так ещё и кусаться ко мне лезешь?»

– Не сочти за грубость, Севастьян, но обычно, самые великие грешники – это священники, с их же слов. Если тебе довелось общаться при жизни с О напрямую, то у меня есть все шансы, хотя бы после смерти.

Священник прищурился, не размыкая губ, он провёл языком вдоль верхнего ряда зубов и резко вошёл в церковь.

Я решил продолжить расследование. И удобней это было делать за работой. Дождавшись очередного пациента, мужчину, жалующегося на тянущую боль в спине, я взялся его расспрашивать, нанося ровным слоем согревающую мазь.

– Скажи, милый человек, неужто мы трое были единственными за всё время людьми в поселении? – спросил я.

– На моей памяти, Эдгар, только вы и были. Отец Севастьян рассказывал о некоем пророчестве, ниспосланном ему Всевышним, о девушке, что продолжит вести выживших за собой, после его кончины. Но мы думали, что девушка та будет рождена средь нас, а не свалится с неба, хых!

– Неужели совсем никого не осталось?

– Отец Севастьян говорит, что спаслись только те, кто оказался в Эдеме. Остальных поразила серая гниль или они обречены пасть жертвами прокажённых, – ответил мужчина.

– А со стороны океана? К вам не приплывали корабли? Зачем тогда лодки?

– Мы рыбачим недалеко от берега. Если заплыть чуть дальше, то попадёшь в лапы чудовищ с щупальцами, но отец Севастьян говорит, что там ничего и нет, только бесконечная водная гладь. Так, что невелика потеря, хых!

«Он не врёт, поскольку существа те и правда существуют. Но, что, если это лишь часть истины? Как могли оказаться в шахте скелеты туземцев? Форма черепа говорит о том, что это не могли быть жители материка. Да и степень разложения примерно пятнадцать-двадцать лет. Не могли они здесь оказаться раньше, чем Севастьян основал Эдем и перекрыл проход тварям извне, обвалив шахту».

Закончив растирать спину работяге, я отпустил его отлёживаться домой, а сам продолжил заниматься отварами, параллельно складывая осколки старой и запутанной истории.

«Мне кажется бессмысленно допытывать местных. Спрашивать надо напрямую Севастьяна. Только чего я этим добьюсь? Если его замыслы нечисты, то деваться нам всё равно некуда. Это единственное пригодное для жизни место. Хотя бы ради Этны и Марко стоит закрыть глаза на тёмные стороны Эдема».

И всё же, чувство тревоги в груди не отпускало.

«Нет, никакого компромисса со злом! Если я отступлюсь, кто знает, что Севастьян сделает с Этной? Ох, как мне не нравится их совместное времяпрепровождение!»

Я рассказал о своей находке Марко, что не на шутку испугало парня.

– Ты точно всё правильно понял? Может, не знаю, это были прокажённые или больные люди? – задумался он.

– И из-за этого их замуровали при жизни? Не очень-то богоугодно, – парировал я. – Да и одежды их не местные, говорю же. И копьё на стене в столовой, откуда оно могло взяться?

– Не знаю. Мне это место уже не так нравится, как в начале, – признался Марко.

– Мог бы ты, не ради меня, но ради вас с Этной, расспросить местных о людях извне? Может, кто-нибудь что-нибудь ещё слышал?

Марко молча согласился, и мы с ним расстались на два дня. И вот, в одно прекрасное утро, ко мне, ни с того ни с сего, заявилась Этна.

– Эдгар, я хотела бы извиниться за свои слова, – произнесла она, обнимая меня.

– Ничего, я слишком стар, чтобы принимать всё так близко к сердцу, – наврал я. На самом деле, я был тронут её появлением.

– Ты был прав, отец Севастьян совсем не тот, за кого себя выдаёт, – шёпотом произнесла она, войдя в комнату.

– О чём ты? – насторожено спросил я.

– Мы с ним общались, как обычно. Он много говорил о Господе нашем, и как-то затронул тему судьбы нашего мира.

– Так?

Этна присела на стул, я налил ей воды из чайника.

– Он сказал, что, то пророчество, ну, про девушку, которую пошлёт Эдему О, оно не полное. Вернее, это он умолчал о второй половине.

– Говори, что там! – я присел на корточки и тряхнул её за плечи.

– Дело в том, что я должна подарить миру мессию, который вернёт Земле свет О. Но мне это кажется неправильным! Он сказал, что: «Кто, как не последний священник на Земле достоин стать человеческим отцом сына Божьего?»

– Вот мразь, – скрипнул я зубами.

Мне больше ничего не следовало знать. Новый мессия, сын Божий! Более мерзкого оправдания для любителя маленьких девочек я в жизни не слышал!

Этот мир погиб, его ничто не спасёт! И Севастьян лишь очередное тому доказательство, ведь даже на последнем пятачке цивилизации – человек остаётся человеком! А уж, если этот человек – поехавший проповедник, то ни о каком спасении человечества речи и быть не может!

Я надел пояс с револьверами, накинул плащ и шляпу, и молча направился к церкви. Догадавшись о том, что я планирую сделать, Этна бросилась мне в ноги.

– Нет, Эдгар, пожалуйста! Это безумие – идти убивать отца Севастьяна!

– Поверь мне, это единственный разумный поступок в данной ситуации, – вырвав локоть из хватки Этны, я ускоренно зашагал. Девчонка шла следом, устно пытаясь меня остановить.

«Плевать, что со мной сделают после. В этот раз, я всех спасу!»

Я с ноги распахнул ворота церкви, но Севастьян, видимо, заранее знал о моём приходе.

– Судя по настроению, ты в очередной раз пришёл потоптаться в доме Божьем, Эдгар? – надменно произнёс проповедник.

Со скамей резко встали десять мужчин, я выхватил револьверы, целясь них, но это ничуть не остановило поступь фанатиков.

– Каждая стена, каждый камешек, каждая травинка в Эдеме доносят мне всё, что вы говорите, – ухмыльнулся священник… или мне теперь стоит называть его тираном?

«Значит ли это…»

– Что с Марко?! – воскликнул я.

– Он уже пойман. Этот мальчуган не додумался ни до чего лучше, чем расспросить меня о том, о чём ты расспрашивал моих людей уже неделю!

– Безумец! Решил удовлетворить свои порочные желания, даже после всего того, что произошло с Землёй?! – крикнул я и выстрелил под ноги одному из мужчин. Разошедшееся по своду храма эхо заставило их отшатнуться.

– Я лишь его послушный слуга, – положив руку на золотую звезду, висевшую на груди, ответил Севастьян. – Ты ошибаешься, если думаешь, что я намерен возлежать с Этной. У меня нет ни желания, ни сил этого сделать. Всё произойдёт хирургически. Этне ничего не грозит, её задача просто выносить этого ребёнка. Я не намерен никого приносить в жертву, Эдгар, даже тебя, как сильно бы ты не противился воле Господа.

– Одна из причин, почему Господь уничтожил мир – такие «священники», как ты! – резко ответил я.

– Эдгар, ты наотрез отказываешься воспринять тот факт, что именно благодаря мне от человечества что-то осталось! Эти дома, этот храм, эти поля и пастбища были построены моими руками, пока патриарх и его кодла наблюдали за уничтожением народов серой гнилью!

– Это лишь отмазка! Нет ничего подлее, чем прикрываться благой целью, воплощая в жизнь собственные прихоти! Этна рассказывала, что, со слов её отца, тебя недолюбливали среди верховных санов церкви. Ты был таким же, как патриарх, тебе хотелось иметь власть над людьми и государством. Апокалипсис подарил тебе такую возможность, ты остался вне конкуренции, ведь ты последний проповедник, что не делает тебя праведником на самом деле!

Севастьян покачал головой.

– Бессмысленно что-то тебе объяснять. Схватить этого еретика!

Первый же мужчина, бросившийся в мою сторону, получил пулю промеж глаз, второму я проделал отверстие в печени. Ещё двое навсегда распрощались с возможностью ходить, когда я уничтожил их колени.

Резко развернувшись, я схватил Этну за руку и побежал прочь из храма, но стоило перешагнуть его порог, как что-то тяжёлое огрело меня по затылку. В глазах резко потемнело, ноги подкосились, револьверы выпали из рук.

Приподняв голову, я увидел стоящего справа селянина с оглоблей. Тут же кто-то прижал мои ноги к земле, а локти завели за спину и принялись накидывать верёвку.

Когда же меня приподняли, то вокруг уже собралась толпа селян. Этна сидела на коленях и плакала.

Фанатики расступились и из церкви вышел Севастьян. Он приказал поднять девчонку.

– Я ведь говорил, что тебе придётся смириться с моими порядками, – произнёс проповедник, присев на корточки.

Я плюнул ему в лицо, и тут же мне в челюсть прилетел ботинок. Нижняя губа опухла от гематомы, а следом разбили и нос, но Севастьян «милосердно» остановил линчевание.

– Думаю, как и любого еретика, его необходимо сжечь на костре, – произнёс он, вытерев платком мои слюни с лица.

– Отец Севастьян! – разрыдалась Этна. – Умоляю, не трогайте Эдгара! Я готова выносить хоть десятерых мессий! Пожалуйста, сохраните жизнь ему и моему брату!

– Ладно, – вздохнул проповедник. – Ты не сможешь выносить дитя, если твой дух будет отравлен горечью утраты. Даю слово, что их никто не тронет. Вы все это слышали? – он обратился к толпе.

– Отец, но он убил двоих наших и покалечил столько же, – неуверенно произнесла какая-то женщина.

– И он понесёт за это наказание, но потом. А сейчас, уведите его с глаз моих!

Меня подняли и потащили через весь Эдем в какой-то амбар. Там, меня привязали к стулу и приставили вооружённую винтовками охрану. Кто-то из стрелков снял с моего пояса револьверы и присвоил себе. Второй ублюдок забрал мою шляпу. Лишь плащ, гады, оставили, чтобы не замёрз!

Голова до сих пор гудела от удара оглобли, дышать приходилось ртом, поскольку нос опух и забился кровью. В добавок, верёвки сдавливали грудь так сильно, что я готов был выплюнуть лёгкие.

Спустя какое-то время вновь пришёл Севастьян.

– Сейчас идёт подготовка к ритуалу зачатия. Сразу после него, я позволю Этне тебя увидеть, – произнёс он.

– Лучше уж выколи мне глаза. Я не хочу смотреть на то, что ты собираешь сделать с бедной девочкой, – ответил я, не поднимая головы.

– Согласен, она слишком молода для материнства. Но такова воля О, мы поможем ей воспитать нашего нового мессию, и он проведёт нас в новую эру. Возможно, тебе даже повезёт дожить до его прихода, Эдгар.

– Ты не даёшь ей выбора! Это идёт вразрез с учением Солары! – выкрикнул я.

– Что я тебе говорил про меры? Трудные времена требуют от нас трудных решений.

– А, что насчёт тех скелетов в шахте?! Откуда они взялись?! Видимо, люди есть не только в Эдеме, но тебе не выгодно, чтобы большинство об этом знало!

– Может и так, – пожал плечами Севастьян. – Те краснокожие приплыли двадцать два года назад. Они говорили на ломаной готике, видимо, наследие колонизации двухвековой давности. Рассказывали про то, что поначалу у них тоже не было света, но потом… Он появился вновь. Только на их островах. Они отказались от войн, жертвоприношений, стали уважать своих и чужих детей и стариков. Как я должен был отреагировать на это, по-твоему? Конечно, мы подлили им в еду снотворного и замуровали в шахте.

– Ублюдок! Так тебе таки нужна власть! – горько ухмыльнулся я.

– Не власть, а вера! Вера в то, что всё то, что я делаю – не напрасно! Именно тогда я начал слышать голос О! Тогда-то я понял, что под обличием туземцев, на самом деле, скрывались демоны, пришедшие соблазнить мою паству благами! Но мы с тобой оба знаем, что нет никаких благ больше для людей. Чтобы искупить вину за весь наш род, остаткам человечества необходимо было пройти через великие испытания! И вот, наконец, Господь ниспослал нам возможность оставить прошлое, полное тьмы и безнадёги позади, ради светлого во всех смыслах будущего!

– А, что, если ничего не изменится? Что, если будущее не будет светлым до тех пор, пока ты жив?

– Если на то будет воля О, я пожертвую всеми вами. Ты не знаешь моих людей, они готовы на это!

– Рассадник безумных фанатиков! Вы ничем не отличаетесь от прокажённых! Тьфу!

– Желаю тебе, Эдгар, поскорее принять новую действительность. За сим, вынужден тебя покинуть, – сказал напоследок Севастьян и вышел из амбара, оставляя меня наедине с окружающим мраком.

«И снова я не смог никого спасти. Наверно, это и есть моя кара за все грехи, что совершил».

Я попытался подёргать плечами, но узы плотно прижимали к спинке стула. Руки уже затекли от верёвок, у меня не было ни шанса отвязаться.

«Конец. Просто конец, Эдгар. Жить тебе и Марко осталось до тех пор, пока Этна не родит. Но имеет ли это уже значение? Я спас её от каннибалов-насильников, чтобы затем привести в лапы полоумных фанатиков».

За всё, что мы пережили, Господь наградил меня возможностью наблюдать, как в очередной раз дорогих мне людей губит этот мир…

Настоятельница монастыря скептически отнеслась к тому, чтобы я пожил у них немного, но я честно согласился помочь им подготовиться к земле. Правда, в комнату Руты мне всё же не позволили заселиться, но это не мешало мне, по ночам, приходить к ней.

Она приняла решение оставить монастырь, ведь теперь мы могли быть вместе. Правда, я совершенно не понимал, куда идти дальше. В Бригге шли массовые беспорядки, а в это время, с востока, к нам подбиралась зараза, выкашивающая целые города.

Когда мимо монастыря вновь проезжал знакомый ямщик, то он рассказал, что в газетах и листовках уже во всю говорят об угрозе прокажённых. Людей призывали не покидать дома и избегать тех, у кого проявляются симптомы серой гнили.

Так, что Бригг, однозначно, был лучшим вариантом.

Вернувшись в город, мы на последние деньги сняли небольшое жильё. Оказалось, что армия-таки смогла восстановить порядок. Зачинщики бунта были повешены, однако мобилизованных всё же никуда не послали. И причиной тому стало…

– Война окончена для вас, жители Бригга! Король Уильям исчез вместе с высшим военным руководством. Но это не повод для паники, ведь управление на себя берут солдаты сто четвёртого гвардейского корпуса! – заявил руководитель одного из формирований армии конквестов, стоя на площади. – Мы не позволим и дальше процветать анархии и преступности. Жители города, возвращайтесь на свои рабочие места, вам нужно чем-то кормить своих детей! Бригг необходимо готовить к зиме!

– Если я захочу покинуть Бригг, что со мной будет? – спросил кто-то из жителей.

– Мы не станем вас удерживать здесь, но поймите, что пригород столицы надёжно охраняют солдаты нашего корпуса. Судьба прочих городов зависит от командования подразделений на местах. Мы стараемся поддерживать связь, но гарантировать защиту можем только в пределах Бригга.

Люди были недовольны приходом к власти военной хунты, но, в конечном итоге, именно они навели порядок. Солдаты действовали жёстко, грабителей и мародёров развешивали на столбах, в назидание остальным.

Младшие церковные саны успокаивали людей, проводя вечера песнопений на площадях и раздавая бесплатную похлёбку. Жизнь, как будто, вернулась в прежнее русло, но все понимали, что город сидит на пороховой бочке.

Из-за океана приходило всё меньше кораблей, да и те хороших вестей не приносили. Серая гниль распространилась, кажется, на всю планету, и бежать на другой континент было бессмысленно.

Я рискнул, и направился в городскую ратушу, чтобы найти себе какую-нибудь работу. Поскольку документально никак не подтверждалось моё медицинское образование, то и в госпиталь меня не направили. Услуги частного доктора оказывать было некому, люди считали каждую клети и обращались только в государственные больницы.

Единственной свободной и востребованной профессией были патрульные. Они бродили по улицам ночью и следили за соблюдением комендантского часа. Конечно, всегда существовал риск получить нож под ребро, но сама работа была благородной и полезной не только обществу, но и мне.

Ведь каждому патрульному под роспись выдавали ружьё. Ко всему прочему, никуда не делись и револьверы Ольгерда.

К слову, о его смерти я рассказал Руте на следующий день, после прибытия в монастырь. Она очень много плакала, винила себя, что не уберегла, пока я отсутствовал, но мне удалось убедить её в том, что такова наша жизнь, и Олли прожил её достойно, а память о нём никогда не угаснет в наших сердцах.

Дни сменяли друг друга. Атмосфера в Бригге сохранялась стабильно гнетущей. Иногда приходилось использовать оружие, благо, что никого не убил, только пару раз попал в ногу. «С меня хватит смертей».

Ещё будучи юношей, я отрицал любую перспективу службы в армии и презирал войны. Сложно было представить, что я смогу убить даже бешеную собаку, бросившуюся на меня. В итоге, к двадцати шести годам на моей совести была дюжина или около того жизней, если считать с прокажёнными.

Серая гниль всё бушевала. Король со свитой так и не объявились, связь практически с половиной страны отсутствовала. Крупные города Бритонии наладили безопасные торговые маршруты. Образовалась новая власть с военными во главе.

Помимо патрулей, следящих за порядком, стали появляться команды медиков, занимающихся поиском заражённых. Над ними, по слухам, ставили жуткие опыты, но всё ради того, чтобы найти противодействие мору. И судя по отсутствию положительных вестей, поиски были безрезультативными.

– Не пора ли нам завести ребёнка, Эдгар? – спросила в один день Рута.

– Сама видишь, какие времена сейчас, – ответил я, лёжа в постели после ночного обхода.

– Мне скоро исполнится двадцать семь. Ещё чуть-чуть, и я буду слишком стара для материнства, – грустно произнесла она.

– Моя мать родила меня в тридцать лет, а Ольгерда в тридцать восемь. Но даже в те времена было не так плохо, как сейчас, – сказал я. – Посмотри на условия, в которых мы живём. Я боюсь, что ты можешь не пережить родов на дому, а в больнице ты что-нибудь подцепишь, это гарантировано.

– Я не думаю, что всё наладится… – вздохнула Рута. – Но я всегда мечтала о мальчике и девочке…

– Я тоже, – обняв её сзади, я сцепил пальцы в замок под грудью любимой и поцеловал в шею. – Разве ты бы хотела, чтобы они жили в таком мире? Это было бы эгоистично с нашей стороны. Я не смог уберечь брата. Боюсь, отец из меня будет ещё более никудышный.

– Ты был бы отличным отцом, – возразила Рута, поцеловав меня в губы. – По крайней мере, ты бы научил их тому, что действительно важно в этой жизни.

– Я убивал людей, Рута. Порой, совершенно не причастных.

– Тебе съедает совесть за это, и потому тебе лучше знать, что есть истинное зло.

– Возможно, ты права.

Но этот вопрос мы так и оставили не закрытым. Всё-таки, жили почти впроголодь. Я очень не хотел, чтобы Рута шла работать в госпиталь, ибо то был верный путь в могилу.

В итоге, мы так и остались в сырой съёмной квартире. Любимая занималась готовкой и стиркой. Утром я отсыпался, а в обед мы проводили время с пользой: ходили на рынок, гуляли в парке и на причале, занимались любовью.

Намного легче было смотреть вдвоём на то, как мир загибается. Чувствовать тепло родного человека. Я готов был жить в таких условиях до конца дней своих, лишь бы только с ней рядом.

Людей на улицах становилось меньше. Серая гниль передавалась от приезжих. Карантинные меры и фильтрация при въезде не помогали. Прокажённые подавали первые симптомы, когда лечить было уже поздно.

Хотя, я до сих пор не слышал, чтобы хоть один больной серой гнилью выздоровел и не тронулся умом.

Хуже всего, когда заболевали бездомные, ведь они не обращались в госпитали и, в какой-то момент, начинали бросаться на здоровых. А потому, новая власть пошла на крайние меры и попросту убрала их с улиц.

Гражданам, конечно, рассказали, что их отправили в рабочие дома, помогать на рудниках и в уборке урожая, но, по слухам, бездомных просто перестреляли, как собак.

Кстати, о последних: на рынке всё чаще стали появляться тушки пойманных четвероногих и грызунов. Те, кто не смогли найти хорошо оплачиваемую работу при власти военных, в основном, только их мясо и ели.

Даже мы с Рутой были вынуждены отведать собачатину пару раз, когда зарплату задерживали.

И вот, в один прекрасный день, оставшиеся в городе учёные выступили с заявлением: был найден способ борьбы с серой гнилью!

Правда, вместо вакцины или какого-нибудь средства защиты от попадания заразы внутрь, нам представили какого-то мужика.

Он был одет в кожаный плащ и широкополую шляпу. Его глаза были неестественно серыми, а взгляд и вовсе звериный, хищный.

– Перед вами стоит первый из мракоборцев! Отважный капитан Генрих Руффор согласился на экспериментальную операцию и теперь обладает абсолютным иммунитетом к серой гнили несмотря на то, что является её носителем! Ему не страшны укусы, кровь, слюна и прочие жидкости заражённых! А это значит, что он может войти в толпу разносчиков мора, сразить их и выйти без вреда для себя! Любой желающий помочь в борьбе с распространением серой гнили может присоединиться к отряду капитана Генриха! За это, власти и лично институт вирусологии будут выплачивать сотню клети ежемесячно!

«Сотня клети!» – разошлось по толпе. Действительно, таких жалований удостаивались лишь офицеры армии и флота. Для простого гражданина это была отличная возможность уже с первой получки поставить на ноги целую семью.

– Риск слишком велик, – произнесла Рута. – Даже не думай, Эдгар.

– Я и не собирался. Сомневаюсь, что мракоборец может иметь детей после такой операции. Да и риск тебя заразить остаётся.

Покинув площадь. Мы вновь отправились по делам.

Прошло ещё несколько месяцев. Мракоборцев набрался целый орден из пары сотен мужчин, любовь и уважение к которым начала прививать людям церковь Великого Светила. Прокажённые резко переименовались в еретиков, что, учитывая их поведение на финальной стадии, казалось уместно.

«Главное, чтобы это не вылилось в очередную охоту на ведьм!» – думал я, глядя на происходящее.

В мракоборцы активно вступали кадровые офицеры и рядовые. В конце концов, их орден вытеснил армию конквестов и, в союзе с церковью, начал править тем кусочком Бритонии, что ещё удавалось спасать от набегов еретиков.

Мракоборцы регулярно совершали атаки на хаотично расположенные логова прокажённых, сокращая их поголовье, а также убивая всех, кого спасти было уже невозможно. Как бы то ни было жестоко, но они призывали каждого, кто встретит человека с симптомами болезни – убить его. Даже, если то была его собственная мать или ребёнок.

Общество получило заряд воодушевления. Казалось, если мракоборцы уничтожат всех прокажённых, то болезнь перестанет буйствовать и жизнь вернётся в прежнее русло. Люди заново начнут убивать людей из других стран, а не соседей.

Но, как оказалось, даже мракоборцы бывали уязвимы. Конечно, вылазки не обходились без потерь. Обычно, это была парочка новобранцев, в худшем случае – десяток.

Никто даже не подозревал, что каждый из них – бомба с очень длинным фитилём. В конце концов, болезнь в телах мракоборцев спала, но, в некоторых случаях, могла и проснуться. И тогда ничего уже нельзя было поделать.

К сожалению, люди узнали об этом слишком поздно.

В один из дней, мы, как обычно, прогуливались по рынку. Возле одного из прилавков с домашним мёдом стояла парочка мракоборцев. Мне изначально показалось странным, что один из них как-то странно подёргивается и насвистывает что-то себе на уме. Иногда он резко смеялся, обращая на себя внимание сослуживца.

Пока Рута набирала в корзину овощи, я стоял и присматривал за ним. Вдруг, мракоборец отошёл от прилавка, застыл на мгновение, а потом резко задрал голову вверх и начал ржать, что есть силы.

Прошла всего секунда прежде, чем он выхватил револьвер и выстрелил в голову проходящему мимо мужчине.

– Хэрри, что ты творишь?! – воскликнул второй.

Я тут же взял Руту за плечи и отбежал с ней в сторону, спрятавшись за корзиной со свежей рыбой.

Поехавший мракоборец разрядил весь барабан по убегающим людям, после чего схватил с прилавка мясника нож и вонзил его в голову несчастной старушке, споткнувшейся прямо перед ним.

– О, нет! – выкрикнула Рута, увидев одинокого плачущего ребёнка, к которому медленно направлялся Хэрри.

Ни сказав мне ни слова, она выбежала из-за укрытия и, толкнув спятившего мужчину, обняла дитя.

«Милая моя Рута, ты так любила детей и так хотела иметь своих, что просто не могла оставить всё, как есть. Ты поступила, как должна была. Жаль, что я не среагировал вовремя…»

Мракоборец замахнулся тесаком, но тут раздался выстрел. Мужчина застыл с безумной ухмылкой на лице, а затем рухнул, убитый товарищем в спину.

Я тут же подбежал к Руте, переживая, что пуля, прошедшая тело мракоборца, задела и её. Но всё обошлось, как я думал в тот момент.

На лице любимой была лишь кровь убитого. Вытерев её рукавом, она спросила у ребёнка, где его родители. Оказалось, что застреленный мужчина приходился мальчику отцом.

Отдав его в руки второго мракоборца, мы поспешили домой, чтобы поскорее забыть о произошедшем.

Вечером я ушёл в патруль, а вернувшись обнаружил, что Рута не смыкала глаз со вчера. Я состряпал успокаивающий отвар и это, казалось, помогло.

Однако очень скоро Рута начала худеть. Температура поднялась, и я был вынужден оставаться дома по ночам, в ущерб зарплате. Казалось, это просто простуда. В худшем случае, воспаление лёгких. Дочь комиссара Норвилла находилась и в более ужасном состоянии, но её я выходил.

– И тебя выхожу, – сказал я Руте, целуя её в лоб.

– Останься сегодня… – она взяла меня за руку.

– Прости, милая, я не был на дежурстве неделю. Меня уволят, если пропущу ещё хотя бы день. Завтра куплю тебе что-нибудь сладкое для настроения.

– Ладно, иди, – вынуждена была согласиться Рута.

Но очень скоро отвары перестали помогать, а лекарства и вовсе не работали на прогресс лечения. Её то бросало в жар, то в холод. Кожа стала неестественно бледной, и это нельзя было объяснить недостатком солнечного света, ведь прошло чуть больше недели с момента, как Рута выходила на улицу. Да и окна были всё время открыты. Я также регулярно проветривал комнату, надеясь на то, что свежий воздух поможет любимой.

В одну из ночей я патрулировал улицу в паре с другим мужчиной. Слово за слово, мы стали обсуждать новости, и один из его рассказов поверг меня в хтонический ужас.

– Помнишь, как на рынке один из мракоборцев бойню устроил? А, ну да, ты же тогда был там. Так вот, недавно слух проскочил, весьма настораживающий. Оказывается, защитники наши не такие уж и не уязвимые к проказе лютой. Если с башкой не всё в порядке, то она может развиться, и крайне быстро. Пара дней всего, и мракоборец ничем не отличается от тех, кого только, что убивал.

Я попросил его закончить обход в одиночку, и тут же рванул домой.

Когда я вошёл в квартиру, то застал Руту лежащей на полу. По лицу её была размазана чёрная кровь.

– Нет-нет-нет! Господи, я ничего тебе не должен, чтобы ты забирал её у меня!

Рута едва понимала, что происходит. Слова захлебнулись в кашле, чёрная густая кровь летела во все стороны. Недолго думая, я сделал себе повязку из платка на лицо и отвёл её в ванну.

– Похоже… это конец… любовь моя, – с горькой улыбкой произнесла она.

– Не говорит таких глупостей! Сейчас-сейчас-сейчас… А-а-а! Что-нибудь надо придумать! – я хватался за голову, пока Рута стояла, склонившись над рукомойником и сплёвывала подступающую кровь.

– Я уже думала об этом, – произнесла любимая. – Если тот мракоборец… – и вновь раскашлялась. – Если он стал вести себя, как обычный прокажённый, то, может быть, и кровь его заразна… Мне ведь прямо в лицо попало.

– Тогда я тоже? О, Господи…

Всё это время мы делили одну постель. У Руты не было сил на близость, и мы не целовались в губы, но при таком контакте я уже должен был заразиться.

– Не похоже, что серая гниль коснулась тебя, Эдгар, – покачала головой она. – Обратись в госпиталь. Пусть заберут меня, пока ещё кто-нибудь не заболел.

– Ни за, что! Ты не вернёшься оттуда! Я попробую тебя вылечить. Ведь люди как-то становятся мракоборцами? Они как-то купируют болезнь! Я должен узнать их секрет!

– Среди мракоборцев не бывает женщин, ибо их организм слишком слаб, – возразила Рута. – Просто уходи, я не хочу, чтобы ты умер.

– Я не оставлю тебя, – я подошёл к ней и попытался обнять.

– Нет! Не подходи, умоляю!

Пришлось послушать её. Рута самостоятельно доковыляла до постели и укуталась с головой. Пока ни одна толковая мысль ещё не пришла ко мне в голову, я решил вытереть кровь. «Никто не должен знать, что она болеет! Её тут же заберут!»

Я не знал ни одного способа борьбы с серой гнилью, кроме уничтожения носителей. Как, впрочем, и все люди.

«Господи, пожалуйста, забери у меня руки и ноги, зрение, язык и слух, только сохрани ей жизнь!» – взывал я, стоя перед алтарём в нашей церкви.

Я начал распродавать то немногое, что у нас было из имущества, чтобы покупать для Руты новые лекарства и травы, пробуя создавать из них универсальные рецепты.

Но всё было безуспешно.

Руту рвало чёрной кровью, она теряла очень много жидкости и сильно похудела. Сколько бы я её не кормил, вес улетучивался не по дням, а по часам, тогда, как синяки под глазами любимой увеличивались. Она практически не спала, а вскоре и вовсе перестала есть.

– Эдгар, я больше не могу, – произнесла она хриплым голосом, держа меня за руку. – Мне уже ничего не поможет.

– Но как же? – произнёс я трясущимися губами и поцеловал её руку через повязку. – Как я буду без тебя, цветочек мой?

Она не ответила, ведь понимала, сколь сильна моя любовь. Руте и самой, вероятно, было не так страшно умирать, как оставлять меня одного. И на её месте я бы испытывал тоже самое. Вернее, уже испытал, когда находился в карьере, вдали от семьи.

С работы патрульного меня уволили, деньги кончились. Но я уже ни в чём и не нуждался. Я не мог спасти единственного дорогого мне человека, что ещё присутствовал в этом мире, и это было главное.

«Мы ведь так и не нашли время, чтобы обвенчаться!» – проклинал я себя, идя по улицам. Рута попросила купить ей цветов.

Она не могла пить и есть, и всё чего желала – просто насладиться запахом роз. Да только где их было взять в теперешней обстановке?

Несколько кустов по-прежнему росли у ратуши. И я срезал три цветка рано утром, пока никто не видел. Одни назвали бы меня вором, другие – героем. Но мне было плевать. Я просто хотел отсрочить неминуемое и сделать Руту хотя бы немного счастливой напоследок.

Похоронив всю свою семью, я не перестал чувствовать боль, просто привык жить с ней. Мои глаза разучились плакать, мой голос осел настолько, что я едва себя слышал, ибо в горле постоянно находился ком, который я сдерживал ради Руты.

Поднявшись на свой этаж с букетом цветов, я вошёл в квартиру, рассчитывая увидеть хотя бы самую слабую улыбку на лице любимой. Но её не было на кровати.

Тронув дверь ванной, я понял, что она заперта.

– Не заходи сюда… – хрипло произнесла Рута.

– Что случилось? Открой, пожалуйста! – я начал стучать.

Вдруг, до меня донёсся запах пороха из-за двери.

– Эдгар, я больше так не могу! – заплакала Рута. – Сегодня я почувствовала, как болезнь берёт надо мной верх!

– Милая, открой, прошу тебя! – я начал усиленно дёргать за ручку.

– Я боялась, что могу причинить кому-нибудь вред, и потому взяла твой второй револьвер и… – скрипнул её голос.

Я плечом выбил дверь. Заскрипело отсыревшее дерево. Круглая ручка укатилась под кровать.

– Господи, Рута! – увиденное повергло меня в шок и отчаяние.

Любимая сидела в ванной, рядом лежал револьвер и пустая гильза. Её нежные волосы цвета колосьев пшеницы слиплись из-за чёрной крови, стекавшей из отверстия в правом виске.

Рута посмотрела на меня почти серыми глазами, лишёнными былой искры жизни.

– Я не знаю, почему я ещё жива, но… Я не могу нажать на курок второй раз, Эдгар. Помоги мне, – вяло произнесла Рута. – Я не хочу умирать, но боюсь, что это тело совсем скоро перестанет принадлежать мне. Позволь мне умереть человеком, а не монстром.

Мне захотелось с разбегу врезаться головой в стену, чтобы проснуться от этого кошмара. Но увы, всё было более, чем явью.

– Розы, как ты просила, – я протянул ей букет, присаживаясь рядом с ванной. Рута приблизилась лицом к алым лепесткам и вдохнула. От этого, на её измученном лице появилась улыбка.

– Похожи на нас, не так ли? – произнесла она. – На самом деле, я никогда их не любила, но они такие несчастные. Всем только и нужно, что сорвать их, и никто не думает о том, что вдали от родного куста они быстро вянут.

– На какой-то момент, они и правда делают людей счастливей, – я пожал плечами и провёл рукой по щеке Руты.

– Выходит, я была твоей розой, Эдгар? – улыбка Руты стала шире, а на глазах выступила влага.

– Нет, – ответил я, приблизившись к её губам своими. – Ты была моей жизнью.

– Всё, что обозримо – то не вечно, – ответила Рута. – Наши тела станут прахом, но свою любовь я пронесу к тебе в вечность.

Мы слились в поцелуе. И в этот момент, я выстрелил ей в сердце, не дав и секунды на осознание. Чтобы она не почувствовала ни страха, ни боли.

Встав с пола, я вложил букет из трёх цветков ей в руки. Казалось, она и не умерла, а просто спит.

Последняя крупица жизни умерла во мне. Но мысль о том, чтобы поднести пистолет к виску и застрелиться следом я отверг. «В память об отце, матери, Олли и тебе, любовь моя, я проживу жизнь достойно и с великой скорбью в сердце, но не сдамся!»

Я простоял над телом Руты несколько часов, как заворожённый. Не мог поверить, что прощаюсь с ней.

Слёз не было. Только сухая боль без привкуса надежды на то, что она прекратится.

«Не прекратится», – сказал я себе, и встал с окровавленного пола ванной.

Взяв простыню, я завернул в неё Руту и подумал о том, чтобы вызвать могильщиков. Для этого, нужно было выйти на улицу, к ближайшему телеграфу.

– Ну, конечно, – лишь дойдя до него, я вспомнил, что у меня в кармане ни гроша.

Пришлось идти пешком через весь город. Я не сразу заметил, но хотя я и пришёл домой ранним утром, когда Великое Светило ещё не взошло, на улице было по-прежнему темно.

А к тому моменту, как я добрался до конторы могильщика, на улице и вовсе стало ничего не видно без лампы или факела. Люди стали выходить из домов в поисках света О.

– Затмение? Не похоже!

– Что с луной? Два затмения одновременно?!

Я остановился посреди улицы и вздохнул, глядя на ночное небо с кольцом света в виде полой луны.

«Этому миру конец».

Не помню, что было дальше. Естественно, из-за потрясения в обществе никакого могильщика я не нашёл. Пришлось относить Руту на кладбище и хоронить самому.

Притащив небольшой камень, килограмм тридцать, я нацарапал на нём другим камнем имя и годы жизни. Оттуда, весь в грязи, я и отправился в институт, где выказал желание присоединиться к ордену мракоборцев.

«Мракоборцы. Мда, вот теперь название отражает всю суть», – подумал я после того, как две недели пробыл в палате и, наконец, посмотрел в зеркало.

Мои глаза из зелёных стали серыми, рыжие волосы практически побелели.

Никто так до сих пор и не знал, почему свет исчез, но то, что он никогда не вернётся – понимали многие. Вновь началась паника среди людей, ребром встал вопрос мародёрства и грабежей. Показательные казни стали менее эффективными.

В момент, когда я стал полноправным членом ордена, мы были вынуждены воевать на два фронта: защищать людей от еретиков и от них самих.

Впрочем, меня интересовало только уничтожение серой гнили, и я бросался в бой первым. Меня научили верховой езде и стрельбе на скаку.

Что интересно, я был самым молодым среди боевых братьев. Большинство примкнули к ордену ради денег, когда они ещё имели хоть какую-то ценность.

Предводитель наш, Генрих Руффор, был здоровским дядькой, и за спинами подчинённых не прятался. Я имел честь воевать с ним плечом к плечу.

Прошло сначала пять, затем десять лет. Людей становилось меньше, они вымирали. Поля всё ещё давали свои всходы, но их некому было обрабатывать и урожай был не велик. Церковь едва справлялась с ролью опиума для народа. Бунты вспыхивали то тут, то там.

Но для меня мало, что изменилось, кроме длины волос.

Я продолжал участвовать в набегах на еретиков и перебил сотни, если не тысячи этих бездумных тварей. Иной раз, мои боевые товарищи сами теряли рассудок, и я немедля оказывал им последнюю услугу, вынося мозги из верных револьверов Ольгерда.

Наши ряды становились меньше. Во всех городах, где ещё сохранилась цивилизация, от силы, было пятьсот-шестьсот мракоборцев, на момент моего вступления в орден.

Через пятнадцать лет нас осталось ровно триста пятьдесят. Желающих вступать в наши ряды было не столь много, ведь дополнительной пайки или каких-либо привилегий мы больше не получали. Все, кто остался в рядах боевых братьев, на тот момент, были идеалистами, верившими в то, что заразу можно побороть.

В то время, как еретиков становилось всё больше. Орды прокажённых стекались к островкам цивилизации из соседних стран. Мы практически перестали совершать вылазки и ушли в оборону.

Жители городов и деревень, не желавшие пополнять наши ряды или хотя бы помогать провиантом, были вынуждены вставать под ружьё, только уже без иммунитета к серой гнили.

Конечно, многие молодые люди таки опомнились. На двадцать первый год, с момента, как погас свет, наши ряды пополнились почти полутора тысячами новобранцев, но больше половины пригодных территорий были утеряны, а их жители обратились в чудовищ.

Нам едва удавалось наскрести пороха для патронов. Но проблема была ещё и в другом: мракоборцы были иммунными к серой гнили, но это не делало их бессмертными.

Я и сам не заметил, как мне исполнилось сорок семь лет. Большинство наших ветеранов находились на шестом десятке, а досточтимому Генриху Руффору и вовсе исполнился семьдесят один год.

Стариков, к числу которых я теперь тоже относился, попросту не хватало для науськивания молодого поколения. Оттого потери среди новичков достигали не одной десятой-двадцатой, как в годы образования ордена, а практически половины.

Думаете, это всё? Нет, ведь оборудование и инструменты учёных, позволявших производить новых мракоборцев устарели или вовсе вышли из строя.

На двадцать пятый год прокажённые осадили пригород Бригга, а пополнения в орден полностью прекратились. Заменять мракоборцев уже было некем, и смерть каждого являлась большой утратой для остатков бритонцев.

Двадцать девятый год с исчезновения О. Еретики вплотную подошли к стенам Бригга. Город был отрезан от снабжения, хотя его уже и не могло существовать, ведь все, кроме нас, были поражены серой гнилью. Спасенья ждать было не от кого.

Глубокое ранение, в большинстве случаев, теперь означало смерть, ведь медикаментов практически не осталось. Среди граждан появились трупоеды. И ладно бы только они. Ведь были и те, кто намерено убивали людей ради того, чтобы съесть.

Все понимали, что город обречён, и сопротивлялись просто из принципа.

Через девять месяцев осады, защитники так истощились, что уже не могли стоять на ногах. Еретики прорвались через главные и восточные ворота, громя всё и всех подряд.

Отдельные районы держались от нескольких часов, до нескольких дней.

Главный собор, вокруг которого построили баррикады оставшиеся мракоборцы, стоял почти двое суток. Еретики не прерывались на сон или трапезу и атаковали без устали.

Улицы вокруг собора Великого Светила были устланы телами прокажённых в два этажа. Каждый из моих товарищей дорого продал свою жизнь, оставшись лежать на небольшом холме из тел убитых врагов.

Я и сам сбился со счёта после первой сотни еретиков. Но патроны подходили к концу, и силы тоже. Мы не еле и не спали. И это при том, что к началу штурма собора в живых остались только самые матёрые и, в тоже время, самые старые мракоборцы.

Когда первый из еретиков переступил порог святыни, то остановить орду было уже невозможно. В одночасье головы священников были посажены на пики, а над их телами надругались самыми жуткими образами.

Я помню, как бежал по лестнице с разряженными револьверами. Остановиться хотя бы на секунду, чтобы вставить хоть одну пули возможности не было, прокажённые наступали мне на пятки.

Живот пронзала боль от пули, дыхание сбилось.

Оказавшись на последнем этаже, под самым высоким куполом, я обнаружил Генриха. Он тут же запер дверь и повесил на неё засов.

– А неплохая вышла драчка, Эд, – ухмыльнувшись, произнёс он.

У Руффора отсутствовал левый глаз и правая ладонь. Предплечье было наспех перетянуто куском рукава плаща. Из его спины торчал нож, а из живота наконечник самодельного копья.

– Вы простите меня, если чем обидел за время совместной службы. Для меня было честью биться под вашим командованием, – произнёс я, понимая, что бежать некуда.

– Зажжём напоследок? – он кивнул на пороховые бочки.

– Только дайте парочку собственноручно пристрелить, – улыбнулся я, заряжая револьвер.

Я подошёл к двухметровой мозаике и разбил её локтем. «В последний раз я вижу этот город. Этот мир», – подумал я.

Обернувшись на звук выломанной двери, я выстрелил в толпу еретиков несколько раз. Генрих разрядил практически весь барабан, а последнюю пулю пустил в бочку с порохом.

В лицо ударила волна обжигающего воздуха. Единственное слышащее ухо заложило. Казалось, мир застыл. Я в мельчайших подробностях видел, как огонь поглощает смеющегося Генриха и толпу еретиков.

Вот-вот, и языки пламени окутают меня в свой пёстрый саван.

Но, видимо, что-то пошло не так.

До того, как взрыв меня настиг, ударная волна выбросила меня из окна, и я упал на пристройку, сломав себе рёбра. Скатившись по крыши, я свалился в кучу тел мёртвых еретиков и потерял сознание.

Какое-то время спустя, я очнулся, но будучи контуженным, мог лишь брести в непонятную сторону. Пока, видимо, меня и не нашёл Филимон.

С этого момента, круг моих воспоминаний и замкнулся.

Наполнившись решимостью, я резко дёрнул ногами, привязанными к нижней перекладине стула. Трухлявая мебель треснула и развалилась.

Оказавшись на сырой земле, я острым обломком разрезал путы на руках и отвязался от спинки.

Я подошёл к двери и пнул её, но засов снаружи не позволил открыться.

– Ты что творишь, еретик?! – раздался голос охранника.

Я поджидал его справа. Едва парень лет двадцати высунулся, как я ударил его по коленной чашечке, выбив её. «Ух, кажись потянул лодыжку!»

Тот инстинктивно нажал на курок, но пуля угодила в доски. Я принялся топтать его голову, не давая подняться, пока фанатик не захрипел. На всякий случай, я снял с его пояса нож и перерезал горло.

«Отлично, винтовка у меня есть!»

В проходе показался ещё один малец, стороживший амбар с другой стороны. Вильнув вправо, я пропустил пулю мимо себя и вонзил клинок ему в кадык, после чего, навалившись обеими руками, разрезал его практически до паха. Воздух тут же наполнила тошнотворная вонь содержимого кишечника.

До слуха донеслись возгласы:

– На помощь! Еретик сбежал!

Подняв и перезарядив винтовку, я выстрелил в затылок трусливому охраннику, но тот, на мою беду, успел оповестить остальных.

Обшарив карманы убитых, я собрал боеприпасы, примерно сорок патронов. Напоследок, я надел свою шляпу, незаконным путём присвоенную охранником у ворот амбара.

«Нужно узнать, где держат Этну и Марко!» – с этой мыслью, я начал спускаться вниз по холму, через какие-то заросли.

На мои поиски собрались, кажется, все вооружённые огнестрелом мужчины Эдема. Но у меня было преимущество: почти тридцать лет я, то и дело, учился видеть во тьме и определять присутствие людей по запаху. Они же, выдавали своё присутствие светом масляных ламп.

Одного за другим, я принялся их уничтожать. Подкрадывался сзади, зажимал рот рукой и вонзал нож в горло. В одном из случаев меня заметили и открыли огонь.

Я прыгнул в кусты, снял с плеча винтовку и снёс полголовы рыщущему в зарослях стрелку.

У меня не было задачи убить их всех, да и время поджимало. Выстрелы сильно напугали этих безусых юнцов, никогда не имевших опыта в маневренной войне.

Наконец, я добрался до первых домов. Картина складывалась не самая весёлая: весь Эдем вышел на улицы, чтобы остановить меня. По улицам расхаживали сотни мужчин и женщин с подсвечниками и лампами, вооружённые чем придётся: серпы, молотки, вилы и лопаты.

«Надеюсь, они не трогали мои вещи в домике лекаря. Мне не обойтись без всех этих настоек», – подумал я, тихо пробираясь.

Фанатики ходили группами. Я решил, что будет выгоднее, если они так и не узнают, что я в городе. Да и не намеревался я убивать просто так. Моей целью был только Севастьян.

Но один таки заставил меня отклониться от плана.

Дождавшись, когда он окажется в помещении, я забежал за ним и закрыл дверь.

– Верни мои револьверы, сопляк! – я приставил нож к его горлу. – Медленно отвяжи их от пояса и вложи в мои карманы.

Парень был совсем молодой, лет шестнадцати. Не хотелось убивать такого. Но, видимо, слепая вера тирану в его голове перевесила инстинкт самосохранения.

Он поднёс руку к поясу, но вместо того, чтобы отвязать кобуру револьвера, выхватил нож и пырнул меня им в живот. Я тут же полоснул его по горлу и стиснул зубы, чтобы не закричать.

«Вот же, гадство! На ровном месте, практически!»

Нет, этих ребят не было смысла оставлять в живых. Они все собираются помешать мне спасти Этну, и я убью всех до единого, без какой-либо жалости.

Старый кухонный нож, который точили столько раз, что лезвие уменьшилось в половину, хвала О, не достал до жизненно-важных органов.

Сняв свои верные револьверы, я проверил их барабаны. «Пусто».

Патроны к ним лежали в тайнике, в домике лекаря.

Сдерживая стоны, я выбрался в окно и поковылял к намеченному зданию.

– Труп! Он в городе, народ! – раздался крик, стоило мне отойти метров на двести.

Фанатики бросились к дому, в котором лежал зарезанный парень. «А вот теперь они в курсе про меня… И про то, что я ранен, наверно, догадаются по следам крови на ноже!»

Двор вокруг дома лекаря опустел. «Как удобно», – подумал я, открывая дверь.

– Ха, так и знал, что ты придёшь сюда!

Из темноты коридора на меня набросился со скальпелем коллега-врач, в единственном во всём Эдеме докторском халате. Лезвие застыло над моим лицом, лишь чудом я успел поймать противника за запястье.

Но тот, отпустив одну руку, принялся ею же вколачиваться ладонь со скальпелем. Я смог убрать голову в сторону, но ножичек вонзился в моё плечо. Тут-то я и не сдержал рык.

Ударив врача лбом в нос, я отодвинул от себя его руку и пнул мужчину в пах. Тот споткнулся о стул и грудью завалился на стол.

Выдернув скальпель из своего плеча, я вонзил его в артерию на шее доктора, и тот истёк кровью за считанные секунды. «Нет времени обращать внимание на боль, Эдгар!» – буркнул я сам себе под нос и принялся разбирать тайник.

Повесив на плечо сумку с уже готовыми микстурами и настойками, я, следом, достал и мешочек с пулями для револьвера. Стоило мне зарядить первый из них, как на мой вскрик сбежалась толпа фанатиков.

Троих я застрелил, но четвёртый, вооружённый топором, успел сблизиться и замахнуться. Я кувыркнулся, грязно ругаясь из-за рези в животе.

Мужчина бешено размахивал топором, совершенно не целясь. Поймав момент, я перехватил его руку, выбил ударом предплечья локтевой сустав противника, поймав выпавший топор, вогнал тот в живот противника.

Хлопнули ставни. Один из фанатиков додумался ворваться в дом через окно, оказавшись у меня за спиной.

Серп рассёк воздух, краем лезвия распоров мой плащ на спине. Я начал отбиваться топором, и через несколько секунд мужчина пал на колени с проломленным черепом.

Выпрыгнув через тоже окно, что и убитый, я побежал к ближайшему дому, замечая, как с разных улиц стекаются фанатики на звуки боя.

Возле стены сруба с соломенной крышей удобно расположились бочки. Запрыгнув на них, я, крича от боли, смог подтянуться и залезть наверх.

Я прилёг на крыше, чтобы хоть ненадолго перевести дыхание и перезарядить револьверы. Но свободных секунд было не больше пяти. По тем же бочкам начали взбираться фанатики.

Выстрел, и первый из них полетел вниз. Ещё несколько из них попытали удачу, но отправились следом. Поняв, что забраться я им не дам, они принялись закидывать меня факелами.

Один из них приземлился мне на плечо. Обожгло, но не сильно, я успел сбить огонь с рукава.

Однако крыша уже вовсю начала разгораться. Подобравшись к её левому краю, я посмотрел вниз и увидел, что в пространстве между двумя срубами стоит телега со свежим сеном. В неё я и прыгнул, зарывшись по глубже.

Поняв, что пожар грозит им самим, жители Эдема бросились его тушить. «Теперь я знаю, чем их занять!» – ухмыльнулся я.

Один из мужчин так удобно откатил телегу подальше от дома, чтобы та не стала горючим материалом для ещё большего бедствия. Высунув голову и убедившись, что все заняты набиранием воды в вёдра, я спрыгнул на землю и добежал до сарая.

Вот уж, где сена было достаточно! Причём целые тюки, которые очень удобно катить.

Но для начала, стоило оказать себе помощь. Крови с меня натекло немало. Первым делом я остановил кровотеченье, помазав раны мазью собственного производства. Затем выпил микстуру, снимающую усталость и вторую, чтобы увеличить болевой порог. «Теперь можно и в бой!»

– Есть ещё вёдра?! – крикнули на улице.

– Посмотри в сарае! – ответили вопрошающему.

Ворота открылись и внутрь забежал паренёк с подсвечником. Поставив его на землю, он принялся искать в куче инструментария заветные ёмкости.

Я освободил его от работы, перерезав трахею. Затем взял подсвечник и подошёл к тюкам с сеном.

Фанатики, кажись, заканчивали тушить тот дом, с крыши которого так рьяно пытались меня прогнать. И вот, когда они уже выдохнули, подумав: «Всё! Можно и дальше идти искать Эдгара!» – в сторону их жилищ покатились горячие снаряды в форме цилиндра.

Стоило тюку врезаться в стену дома, как в воздух поднимались волны искр с человеческий рост, и тут же начинали гореть соломенные крыши.

Некоторые из фанатиков попадали «под ноги» снаряду, получая ужасающие ожоги.

Едва они оклемались от увиденного, как из горящего сарая выбежал я, паля по ним из обеих револьверов и перезаряжаясь на ходу.

Подняв с тела очередного селянина масляную лампу, я швырнул её в очередной дом, мгновенно распространяя пламя.

В ужасе, многие из фанатиков бросились тушить свои дома или спасать оттуда детей. Другие оказывали помощь обожжённым.

Да, я был для них чудовищем в тот момент. И это меня устраивало. Лишь самые безумные пытались встать на моём пути, но их быстро усмиряли пули.

Бывало и так, что патроны заканчивались, а враги по близости – нет.

Оказавшись в окружении толпы, я выхватил вилы, стоящие у стены, и разрубил лицо одного из мужчин. Следующий был насажен на них и прибит к бортику повозки.

Достав нож, я согнулся в коленях, пропуская над головой взмах лопаты, и вонзил клинок в бедро фанатика. Мгновение спустя, мужчина истошно завопил, когда я разрезал его ногу до колена.

Мигом поднявшись, я перехватил его лопату и ударил ей в землю перед собой, на которой стоял другой безумец. Потеряв пальцы на правой стопе, а вместе с ними и равновесие, мужик упал на спину. Не раздумывая, я отделил его голову от шеи, рубанув лопатой по горлу.

Пока в округе не объявились новые враги, я бросился в ближайший дом, чтобы вновь передохнуть и сделать глоток настойки бодрости.

На пороге раздались шаги. В дверь ворвался юнец с винтовкой. «Уже вернулись?»

Я схватил оружие за ствол и поднял вверх, отправив пулю в молоко. Сбив парня с ног, я приставил револьвер к голове и спросил:

– Где держат Марко?!

– О-он в-в рат-туше! – испугано произнёс сопляк.

– Спасибо, – поблагодарив, я вынес ему мозги.

Ставни окна с права распахнулись, и внутрь заглянула вражеская винтовка. Увидев, как мелькнула моя тень, враг выстрелил, но меня на том месте уже не было.

Я спрятался за стеной между окнами и принялся заряжать револьверы. В хижину вбежал ещё один стрелок, но был сражён мною. Тогда боец снаружи выбил прикладом ставни другого окна, но меня увидеть не смог.

Моя рука накрыла поверхность ствола и потянула вперёд. Парень не желал выпускать оружие, и высунулся из окна с головой. Приставив револьвер к виску, я оборвал его жизнь. «Какая глупая смерть ждём всех этих несчастных, малолетних ублюдков», – зло произнёс я.

Вновь оказавшись на улице, и оглянувшись по сторонам, я заметил, что пожар охватил едва ли не треть домов в Эдеме и простые. Селяне практически не мешались под ногами, а иногда и вовсе пробегали мимо, не отличая меня от своих солдат. В конце концов, на моё плече также висела винтовка, а во тьме распознать лицо было практически невозможно.

Тем не менее, я продолжал убивать фанатиков по одиночке, чтобы забрать у них лампы и поджечь ещё больше домов. «От этого богопротивного места не должно остаться ничего, кроме пепла!»

Если все эти люди были согласны пожертвовать счастьем юной девчушки, почему у меня нет права принести в жертву их всех? Отец Севастьян своим примером показал мне, что можно! «Скорее бы прикончить этого ублюдка!»

Ворвавшись с ноги в здание ратуши, я меньше, чем за полминуты перестрелял всех бойцов в холле. Многие из них даже не были вооружены винтовками.

Оказавшись на пороге второго этажа, я был сбит с ног дерзким броском молодого человека. Мы кубарем покатились вниз по лестнице, ударяясь всеми частями тела.

«Кажись, я сломал ключицу!»

Оказавшись внизу, я сумел перевернуться и застрелить засранца. Посмотрев вверх, я увидел, как на меня летит здоровая тумба. Сделай я это на секунду позже, и был бы размазан по стенке.

Мебель разлетелась в щепки. Когда я вновь оказался на втором этаже, то первым же делом расстрелял двоих умником, додумавшихся придавить меня таким образом.

– Где ты, Марко?! – крикнул я на весь этаж.

– Здесь, дядя! – послышалось из-за какой-то двери.

Я пошёл на голос, но из-за поворота на меня напал парень с вешалкой. Железная труба больно ударила сначала по голени, а затем и по груди, усугубляя боль от ножевого ранения и сломанной ключицы. «Кажется, к ней добавилась и пара сломанных рёбер!»

Очередной взмах выбил из моих рук револьвер. Моё запястье опухло от синяка.

– Севастьян не учил, что бить стариков неправильно?! – рыкнув, я выстрелил ему в колено вторым револьвером. Боец закричал, а я, подняв вешалку, вогнал её прямо в его раскрытый рот.

«Гадство, последний глоток!» – подумал я, увидев, что настойка от боли почти кончилась.

Всё тело ужасно сковывали ноющие кости и суставы. Кожа под одеждой была покрыта множественными гематомами. «Чем меня только не били сегодня», – хмыкнул я.

Прострелив замок на двери, я увидел привязанного к кровати Марко.

– Я верил в тебя, дядя Эдгар!

– Ты знаешь, где сейчас Этна? – спросил я, разрезая путы.

– Я подслушал за солдатами, что ритуал будут проводить в здании у причала.

– Трёхэтажная лаборатория… Что же, это было достаточно очевидно, – вздохнул я.

– С тобой всё в порядке, дядь? Выглядишь печально, – заметил Марко.

– Ничего, это ненадолго, – хмыкнул я в ответ и протянул ему винтовку.

– Помнишь, что я тебе говорил? Убийство – это всегда плохо. Но, порой, это последний довод, когда речь идёт о безопасности твоих близких. Надеюсь, ты будешь помнить об этом и после того, как меня не станет.

– Ха! Дядь, пока за спиной у тебя стоит Марко, можешь и не рассчитывать на смерть в бою!

Кажется, моя решимость передалась и ему. Впрочем, для меня этот бой был последним в жизни. Вопрос только в том, смогу ли я выйти из него победителем.

Огонь добрался до зданий причала раньше нас. Эдем пылал полностью.

Тихо подобравшись к окну на первом этаже лаборатории, я ударил кулаком по ставням. Те распахнулись, и я тут же высунул револьвер, убив стрелка.

Не дав очухаться остальным, я забрался внутрь и открыл огонь по остальным. Однако, противник уже успел сориентироваться и выставил баррикады из шкафов и тумб. Когда патроны в револьвере закончились, я бросился на них с ножом.

Первый боец упал с распоротым животом. Следующим моим противником стал амбал. Нож застрял у него в предплечье и тот, взревев, огрел меня ударом в челюсть.

Я отлетел к стенке и краем глаза заметил, что Марко добивает ударами приклада одного из бойцов. Бугай привлёк к себе внимание, вонзив свой здоровый кулак мне в грудь. В этот момент, я ощутил, как сердце пропустило несколько удар, а воздух покинул лёгкие.

И вот, когда амбал намеревался размозжить мою черепушку, грянул выстрел. Фанатик пошатнулся и упал. За ним, показался Марко, из дула винтовки которого шёл дымок.

– Эдгар, шаг в сторону!

Ещё не успев перевести дыхание, я посмотрел вниз и увидел, как ко мне подползает фанатик с выпущенными кишками. Он приподнялся, и из последних сил вонзил мне нож в бедро.

– Аргх! Умри уже! – рявкнул я, когда воздух вновь наполнил лёгкие, и сломал ему кадык, ударом здоровой ноги.

Марко подбежал ко мне и, оторвав рукав рубашки, принялся затягивать жгут на ране. Я же, облокотившись на стену, медленно сполз по ней и взялся за грудь.

«Нет… Только… не… сейчас»

Но организм уже не справлялся с нагрузками, и я потерял сознание.

Где я?

«Долго же ты бегал от меня, Эдгар».

Кто здесь? Ничего не видно…

«Сейчас, ты всё поймёшь».

Внезапно, кто-то включил свет в моей голове, и я увидел перед собой…

– О.

– Верно, Эдгар.

– Я умер? – взволновано спросил я. – Господи, пожалуйста, спаси Этну!

В данный момент, мне было всё равно на то, что передо мной стоит Создатель всего живого на Земле. Факт собственной смерти меня также не пугал, я давно был к ней готов. Но Этна… Невинная девочка. Я обязан был её спасти!

– Зачем? – спросил меня Бог. – Ведь в моих планах, чтобы она дала жизнь Дитю Света.

– Пусть даст эту жизнь в браке с достойным мужем! Господи, разве ты не видишь, что Севастьян попрал твои заповеди?!

– Это были необходимые меры, разве он тебе не объяснял?

– Что…

«Нет, поверить не могу! Это просто предсмертная галлюцинация!»

– Я слышу всё, о чём ты думаешь. Нет, перед тобой настоящий я. Тот, кто вёл тебя всё время в Эдем, с одной единственной целью: привести туда эту девочку.

– Но как же… Нет, я отказываюсь это принимать.

– Что? – удивлённо произнёс О. – Ты осмеливаешься перечить моей воле?! – раздавшийся голос заполонил всё пространство.

– Это неправильно…

– В этом мире я решаю, что есть правильно, а что нет! – голос стал громче и, казалось, пронзал каждую клеточку моей души. – Отступись, Эдгар! Отступись и позволь случиться тому, что должно случиться! Ты не сможешь спасти их вновь!

– О чём ты?!

– Думаешь, это первый раз, когда мы с тобой говорим?! Нет никакого мира! Ты погиб в битве за собор! Это – твой персональный Ад! Этот диалог происходит из раза в раз! Единственное, что тебе нужно сделать, чтобы освободиться от него – отпустить Руту и Ольгерда!

– Я… я не верю тебе! – воскликнул я, в ответ.

– Мне и не нужно! Ты не сможешь их спасти ни тогда, ни сейчас. Я буду продолжать этот кошмар до тех пор, пока ты не отступишься! Вспомни: те влюблённые! Разве не похожи они на вас с Рутой?! А Эйнар?! Он ведь живое олицетворение твоей вины! И все эти монстры не существует, они лишь плод твоего воображения, основанного на воспоминаниях из преданий, что читала тебе мать!

Слова Бога заставили меня задуматься. «А в самом ли деле передо мной О?»

– Если бы это было правдой, тебе бы не пришлось меня убеждать! Но, если всё так, как ты говоришь, то я собираюсь продолжать до тех пор, пока ты не замучаешься меня пытать! – ответил я.

– Ха, глупый смертный! Гордость превыше здравого смысла! Ладно, хочешь знать правду? Мир на самом деле существует, но спасти его может только я!

– Ты?

Я улыбнулся. Ну, конечно! Ведь не мог этот бред оказаться правдой!

– Настоящий О никогда бы не заговорил с таким грешником, как я. Хотя бы в этом, но Севастьян действительно не солгал. Ты не Бог. И с Севастьяном разговаривал не Он. Я не знаю, что ты такое, но я отвергаю твой план!

– Идиот! Подумай, где будут жить Этна и Марко, даже, если ты и спасёшь их?! Мир опустел. О всё равно на вас! Он отринул ваш род приматов!

– Нет, – ответил я, покачав головой. – Это мы отвергли его свет, позволив тьме из наших сердец завладеть нами! Теперь, я вижу картину целиком: серую гниль создали войны и раздор! Серая гниль не меняла людей, а лишь открывала их истинную сущность!

– Такова ваша природа, люди, – надменно произнёс голос. – Я лишь предлагаю принять её, и жить в новом мире без О и всей той чуши, что он вам внушил. Что изменится от того, что пострадает ещё один ребёнок? Сколько душ ты загубил своими руками Эдгар? Нынешняя жертва хотя бы будет иметь смысл.

– Ты предлагаешь мир в обмен на горе, пусть даже одного ребёнка? Если ради выживания человечества потребуется пойти на такое…

– Вот, наконец-то ты понял! – возликовал голос.

– Я не договорил, – огрызнулся я. – Мир, построенный на детских слезах, не заслуживает права на существование!

– Глупый смертный! – взревел голос, и я почувствовал, как в мою руку что-то легло.

– До встречи в аду, тварь! – произнёс я и выстрелил в невидимый силуэт.

Я резко открыл глаза и схватил Марко за грудки.

– Дядя! – паренёк обнял меня за шею. – Я уж думал, что ты всё! – по щекам мальчугана стекали слёзы.

– Что произошло? – спросил я.

– Ты ведь показывал мне тот шприц, что я должен был вколоть, если твоё сердце остановится! – воскликнул паренёк.

«Сердце. Шприц. Точно… Я ведь шёл спасать Этну. Господи, как же болит всё! И что это я видел? Ох, кажется, уже и не помню, хотя прошло всего мгновение».

Марко помог мне встать. Затем, он поднял с пола мою шляпу и надел на голову.

– Кажется, без неё ты не так удачлив, – попытался он пошутить, но глядя на моё состояние, так и не смог выдавить улыбку.

– Идём, осталось совсем немного, – произнёс я и, хромая, попёр на второй этаж.

Взяв со стола рядом книгу, я бросил её в дверь. Раздался стук. И из комнаты тут же открыли огонь.

– Вперёд, я прикрою!

Марко с ноги ворвался на второй этаж и застрелил самого дальнего. Я, опаздывая, из двух револьверов прикончил двоих у входа.

В следующей комнате никого не оказалось. Проходя мимо окна, я глянул наружу и увидел, как показалось мне сначала, рассвет. Но на деле, это был свет великого пожарища. «Они получили по заслугам. И ты скоро получишь, Эдгар».

Третий этаж находился под крышей, и напротив лестницы находилась всего одна дверь. Я перезарядился и, опираясь на плечо Марко, подошёл к ней.

Из комнаты раздался щелчок. Резко толкнув мальчишку в сторону, я спас его от пули, которая угодила мне в плечо. Правый револьвер прошил дверь тремя пулями.

Та распахнулась и на пороге комнаты распластался мужчина с винтовкой. Переступив через него, я увидел отца Севастьяна.

Тот потянулся за пистолетом, но я опередил ублюдка. «Прощай, последний тиран Земли!»

Пуля угодила ему в грудь и тот рухнул на пол без слов.

– Отойди от неё! Быстро! – крикнул я Каталине, что поднесла к промежности Этны шприц с белой жидкостью.

Женщина забегала глазами, но не остановилась. И я вышиб ей мозги.

– Сестра! – ввалившийся в лабораторию Марко подбежал к девчонке.

Она лежала, привязанная ремнями к койке, вокруг которой стояли зажжённые свечи, а на стенах мелом были начертаны строки из Солары.

Я мельком осмотрел Этну. «Слава О, мы успели!» – с облегчением произнёс я и взял девочку на руки.

– Пошли. Пора забыть об этом проклятом месте, – сказал я Марко.

Мы спустились на причал. Громадная смотровая вышла была окутана пламенем, подобно тому, как мы украшали новогодние ёлки баночками со свечами. Из Эдема практически не доносилось криков или голосов людей. Только мерное потрескивание брёвен.

Что будет с выжившими, вопрос был однозначный, но я не чувствовал ни капли вины. У меня попросту не осталось на неё сил.

Возле пирса была пришвартована лодка. Я положил в неё Этну.

– Куда дальше? – спросил Марко.

– В сторону океана, на острова. Там…

Грянул выстрел. Всё моё тело свело от жуткой боли с левой стороны поясницы. Я раскрыл рот, надрывая связки в истошном вопле. И когда казалось, что хуже быть не может, раздался второй выстрел.

Пуля угодила под правую лопатку, разрывая лёгкое. Крик сменился мокрым хрипом. Я пал на колени, а затем перевалился на правый бок, чтобы мгновенно не захлебнуться от внутреннего кровотечения.

Боль сковала тело, и свернулся полукалачиком.

– Эдгар! – воскликнул Марко и, судя по звукам, вскинул винтовку. Но грянул третий выстрел, и паренёк, вскрикнув, рухнул в воду.

– Думал избежать правосудия, Эдгар?! – раздался голос Севастьяна.

– Козёл… – одними устами прошептал я и взвёл револьвер.

– Чего ты добился этим?! Погубил сотни людей и нашу надежду на светлое будущее!

– Заткнись! – крикнул я, и перевернулся на спину. В глаза всё помутнело. Я нажал на спусковой крючок, но промахнулся. Ещё от двух выстрелов Севастьян спрятался за балкой. Четвёртый и пятый также ушли в молоко.

«Последняя!» – скрипнув зубами, я пытался поймать проповедника в прицел. И пока я это делал, то открыл огонь в ответ.

Выстрел Севастьяна лишил меня двух пальцев: большого и указательного. Мой револьвер отлетел на несколько метров и у меня не было возможно взять его вновь.

Конец?

– Этот медальон, – произнёс Севастьян, подойдя ко мне ближе, чем на пять метров. – Это доказательство того, что правда за мной!

«Как же так я умудрился попасть именно в эту побрякушку!»

Но времени корить себя не было. И ответить я ничего ублюдку не мог.

«Господи, настоящий Господи, просто дай мне один шанс, и я спасу этих невинных детей!»

Если сравнивать мою жизнь со скачками, то в данный момент я находился на финишной прямой. Оставался всего один шаг, который решит исход гонки. «Как мало нужно для победы… жаль, что и того у меня нет…»

Но несмотря на то, что я умирал в ногах у спятившего проповедника, несмотря на то, что не было ни единого шанса на выживание, несмотря на старуху с косой, дышащую мне в затылок, именно в эти секунды я был готов драться до конца, как не дрался никогда и ни с кем в этой жизни.

«Всего один шанс, Господи…»

– Тебе никогда не видать покоя, Эдгар. Ты будешь гореть в аду, как самый страшный предатель рода людского, – произнёс Севастьян, щёлкая на курок.

– Мы отправимся туда вместе, подонок… – прохрипел я.

– Твоя глупость, даже на смертном одре, просто вымораживает меня! Как смеешь ты, мерзкий убийца, исторгать подобное из своих уст?! Кто ты такой, Эдгар, чтобы так говорить?! – по лицу проповедника разошлись желваки. Его палец начал медленно давить на спусковой крючок.

Вдруг раздался треск. И горящая вышла обрушилась на причал. Прямо на голову Севастьяна.

Пирс, на котором я лежал и истекал кровью, резко наклонился. Револьвер, зашуршав, скатился вниз и оказался прямо под боком. Я тут же взялся за него левой рукой.

– Господь мне свидетель, Эдгар! – надменно воскликнул успевший отскочить Севастьян. – Ты, всего лишь…

– Судья, – сказал я, и выстрелил.

Проповедник на мгновение застыл с открытым ртом. Глаза его закатились, будто он пытался увидеть отверстие у себя во лбу. Не прошло и секунды, как он упал в разверзшуюся на пирсе пропасть, образованную падением вышки.

«На этот раз наверняка…» – ухмыльнулся я про себя.

– Эдгар! – голос Марко сбросил с моих плеч тяжёлый камень.

– Ты цел? – спросил я, чувствуя, как силы подходят к концу.

Финишная прямая была пройдена. Я победил, в первый и последний раз в этой жизни.

Казалось, весь мой путь был пройден ради этого меткого выстрела. Я вновь поблагодарил О за то, что он помог мне.

– Просто испугался и прыгнул в воду! А ты?! О, нет… Этна, очнись, нужно остановить кровь! – паренёк начал толкать сестру, пока та не проснулась.

– Эдгар! – вылезши из лодки, девочка накрыла рот ладонью. – Сейчас, я сделаю повязку из лоскутов! – и принялась рвать на кусочки робу монашки.

– Марко… Этна, – я поочерёдно коснулся их щёк, оставляя кровавый отпечаток пальцами. – Плывите на острова. Там есть люди… Настоящие люди… Будьте счастливы… ради меня…

– А как же ты?! Мы не бросим тебя! – в унисон проревели дети, их солёные слёзы упали на мою окровавленную грудь.

– Нет такой лодки, которая отнесла бы меня в новую эру… – я улыбнулся. – Но частичка меня таки сможет туда попасть, – и плавно провёл ладонью от щеки, вдоль шеи и остановился на груди Этны.

Тогда, они молча, утерев слёзы, нагнулись, чтобы обнять меня.

– Идите… дети мои…

– Прощай… – шмыгнула носом девочка. – Папа…

Я закрыл глаза. От сердца будто что-то отлегло.

«Блаженство».

«Здравствуй, папа Эдгар. Спешу сообщить тебе, что мы с Этной в добром здравии. Путь до островов обошёлся без приключений. Местные жители были очень насторожены, но согласились принять нас. Представляешь, у них красная кожа, пап? А какие у них одежды… неудобные до ужаса! Но ничего не поделать.

Знаешь… когда мы с Этной увидели настоящий свет О, то даже не поверили. И нам стало так грустно, что ты не смог пойти с нами. Прошло уже три года с тех пор, как тебя нет с нами. Этна скоро станет мамой. Мы договорились, что если будет мальчик, то его назовут Эдгар. Боюсь, это самое меньшее, что мы можем сделать для тебя, пап.

Мы действительно попали на небеса. Вода в реках здесь не заражена, а урожай в разы больше того, что мы видели в Эдеме. Но я всё же надеюсь, что место куда отправилась твоя душа – в разы более комфортное.

Жизнь здесь вовсе не беззаботная, но… Впервые за то время, что я хожу по Земле, я верю в то, что мир может измениться. Уже изменился. И всё благодаря тебе, папа Эдгар.

Недавно я узнал про один из обычаев местных жителей. Они пишут чернилами послание умершим родственникам на листьях и запускают их по воде, чтобы на закате те смогли попасть к ним.

Надеюсь, ты это прочитаешь. С любовью и тоской по тебе, Этна и Марко».

Я аккуратно свернул письмо и вложил его в карман рубашки.

– Ты закончил? Пошли, а то Олли вновь будет жаловаться, что опаздываем, – произнесла Рута.

Бросив прощальный взгляд на реку, я поднялся вверх по холму и взял любимую за руку.

– Как они там? – спросила она.

– Никогда не знаешь, что будет завтра наверняка, но я верю в то, что после нас будут жить лучшие, чем мы, – убрав выбившийся локон нежных волос Руты, я поцеловал её в губы и мы отправились домой.