В этот раз всё вновь случилось ровно так, как и происходит в подавляющем большинстве подобных случаев: насколько заранее не начни собираться, всё равно выходить станешь уже спеша. Конечно, тут важно, куда именно ты направляешься, а я уже даже начинал торопиться в место статусное донельзя, однако лично для меня довольно обыденное, посещаемое порой раз семь на неделе. При этом и в те времена, когда я там работал, то так часто туда не ездил — понедельник-то выходной. Сейчас же формально я никак в этом учреждении культуры не трудоустроен, но связан множеством нитей, да и тянет на Театральную площадь, дом один, непреодолимо.

А по сути, для меня это — Храм искусства, место, которому я коленопреклоняюсь в молитвах, возносимых во славу Его! Это образно, само собой, хотя я даже и не раз проделывал нечто подобное в буквальном смысле слова — практически вставал на колени перед его восьмью колоннами, пребывая в глубочайшем культурном экстазе от того, что только что происходило внутри сего могущественного здания. Правда, такое случалось исключительно в тех случаях, если я вдобавок ко всему увиденному балетному боголепию на сцене оказывался и крайне несдержан в буфете Государственного академического Большого театра России. Где мне не раз случалось прилично накидаться коньячку, и тогда я мог пустить слюну аж до такой степени.

Так что понятно, куда я собирался, а в пятницу вечером ближе к шести по Москве передвигаться быстрее всего на метро. И я-то про это и так прекрасно знал, но, так, на всякий случай, залез в навигатор в смартфоне — нет, чуда не случилось, дорожная обстановка соответствует времени суток и дню недели: ключевые артерии мегаполиса горели алым, в бордовый цвет окрашен весь центр, а в среднем по столице — восемь баллов, и это только начало… А мне надо как раз в самый пробочный центр, так что вызывать такси не имело никакого резона — маршрут, построенный на гаджете, предвещал пробыть в пути час двенадцать, а начало в семь, да и приехать стоит заранее.

Пешочком от дома до метро и по прямой до Театральной занимало максимум полчаса, и это если ещё присесть на лавочке во дворе, покурить с кем-нибудь из соседей. Так что выбор вида транспорта был более чем очевиден, и я не рисковал опоздать, но опасался не попасть — гарантированного варианта прохода у меня не имелось, предстояло на месте решать, как бы внутрь проникнуть…

И ничего пока не предвещало, что решить вопрос удастся с наскока — сегодня шёл закрытый «целевой» спектакль для одного из главных спонсоров театра. Корейская корпорация удачно для себя совмещала корпоратив с высоким искусством, но для меня это значило только одно: знакомые артисты сделать приглашение не смогут, так как на такие спектакли они не выписываются. В большинстве случаев я проходил в театр по такой «проходке», а вот покупать билеты в моём кругу считается моветоном. Сегодня же получалось, что для решения этого вопроса придётся общаться с околобалетной тусовкой, что не очень-то и приятно. Эти клакеры наших дней в массе своей люди с невысокими моральными качествами, многие откровенно неприятны, а от некоторых меня прямо тошнит. Но через этих «товарищей» точно можно решить вопрос с проходом внутрь, так как на них есть квота у администратора, а там уже будет проще.

Ведь в театр главное — попасть, пройти через контроль. А то, что хоть где-то да сядешь, не вызывает никаких сомнений, тем более на самый крайний случай всегда можно постоять на ярусах. Приободрив себя этой мыслью, подходя к зданию со знаменитой квадригой, я нацепил радостную улыбочку и пошёл пожимать руки и имитировать поцелуи. Под главным портиком страны переминалось с дюжину профессиональных любителей балета обоих полов, преимущественно пенсионного возраста, от которых тянуло амбре серпентария. Все ждали «главных», которые должны принести проходки и дать вводные: кому кричим, кому не кричим. Прекрасно зная особенности акустики зрительного зала, эта горстка псевдозрителей вполне могла своими натренированными «Браво!» создать эффект бушующего зала, да и просто «зажечь» остальную, малоискушённую его часть. Естественно, как уже упомянуто выше, их овации выдавались лишь тем артистам, которые с ними «дружили», в широком понимании этого слова. Я, и будучи артистом, не играл в эти игры, но и не реагировал на всякие их другие выходки, отчего имел с этим сообществом вполне нормальные отношения. Однако ни в коем разе не стал бы этих людей называть балетоманами — слишком высокое для них звание.

Присоединившись к этой разномастной группе, я закурил и, особо не слушая желчные обсуждения артистов, педагогов и хореографов, принялся рассматривать прибывающую публику. Я вообще люблю это делать — изучать зрителей, пытаясь понять, зачем же они на балет пришли, а сегодня же она была не такая, как обычно: менеджеры, менеджеры и ещё ТОП-менеджеры. По которым сразу видно, кто кого выше стоит по служебной лестнице, а перед корейцами лебезили все. Выглядело это подобострастие так себе, а уровень неискренности улыбок офисных сотрудников зашкаливал, как у плохих артистов миманса. Все они делано лучились, гипертрофированно радовались встрече, всячески старались произвести друг на друга хорошее впечатление.

Смотреть на такое долго — тошно, а тут и загалдела за спиной клака Большого: от касс возле метро через парковку быстрым шагом мрачно шёл их предводитель. Помоложе многих из его свиты, но давно уже не мальчик. Не сильно утруждая себя сменой наряда, выглядел он всегда плюс-минус одинаково — как будто небедный представитель одной славящейся зажиточностью национальности выбежал чуть ли не в тапочках в соседний магазин нарзанчику прикупить для поправки здоровья. Позади же него, разговаривая по телефону и активно жестикулируя, вышагивала на каблучищах, мало подходящих её возрасту и внушительной комплекции, его первая заместительница, выше босса на голову, пергидрольную. И даже беглого взгляда на них мне вполне хватило, чтобы понять — надо действовать! Ибо мест выделили, судя по предельно озабоченному лицу главного клакера, мало, и сейчас начнётся за них драка…

Но всё же на несколько секунд я вернулся к разглядыванию публики — на заднем плане случился некий скандальчик, контрастом глядевшийся на общем искусственно-розовом фоне корпоративной идиллии: один из этих одинаковых менеджеров что-то очень эмоционально рассказывал кому-то, кого я не видел за колонной. Беседа велась нервно и на повышенных тонах, в конце же менеджер в сердцах махнул на собеседника рукой, развернулся и пошёл неторопливо к входу в театр, имея весьма замысловатое выражение лица и даже позабыв надеть дежурную улыбку.

Я же больше медлить не мог и поспешил примкнуть к толпе жаждущих получить проходку. И уже лишь периферическим зрением запечатлел вышедшего из-за колонны оппонента расстроенного менеджера — кореец, как и все они, в сером костюме с синим галстуком на белой сорочке. Ну и тут я уже полностью утратил интерес к разборкам в их корпорации, так как начались свои: стало ясно как божий день, что мест всем не хватит, и завязалась жестокая грызня. Предводитель посылал подальше всех, любители высшего из искусств горячо и нецензурно хаяли друг друга, и я решил поступить мудрее: не вступая в эту ядрёную дискуссию, пошёл навстречу клакерше-заму, как раз завершившей разговор по телефону. И это сработало: Ева, помимо всего прочего, женщина, я же — видный мужчина с холёной внешностью богемного интеллектуала, а ростом ей вполне соответствующий. Так что, сладко полюбезничав и грубо польстив с три короба, я нужное мне выпросил, правда, лишь в формате «дашь на дашь» — у неё тут же нашлась одна ко мне просьба, хорошо хоть, несложная для меня: просто словечко замолвить за артиста одного кому надо. Ну а так как артист мне этот симпатичен в принципе, то почему бы и нет? Так что искомое я Еве пообещал, после чего рассыпался в благодарностях, поцеловал картинно ручку и поспешил в театр — теперь решать вопрос с улучшением места, ибо проходку мне дали практически на самый верх, да почти у края.

Прошёл контроль я уже под второй звонок, но успел забежать в буфет бельэтажа за полтинником «Камю». Первый этап пройден, и это стоило отметить! Да и взбодриться перед следующим, не менее важным — завоёвыванием места в партере. Ибо все те, кому посчастливилось получить заветные проходки, сейчас озабочены ровно тем же. И тут работает закон джунглей — кто первый, того и место! По неписаным правилам театра, после третьего звонка разрешается занять пустующие места в партере. Естественно, это разрешается делать только тем, кому позволят так сделать капельдинеры.

Эти строгие женщины в униформе театра вершат на этом этапе судьбы таких, как я, безбилетников. И с ними у меня — замечательные отношения! Но, увы, не только у меня…

Закусив лимончиком, я поспешил вниз, к центральному входу в партер, где мне совсем не обрадовались ожидаемо пасущиеся там клакеры. Меня это и не удивило, и не расстроило, игнорируя напрочь их ядовитые взгляды, я раскланялся с парой вершительниц там же стоявших, купил у одной программку — мне 50 рублей не жалко, а ей кассу надо делать, а тут и третий звонок дали. Корпораты — народ дисциплинированный, и к этому моменту уже чинно заняли положенные по статусу места. И виднелось некоторое количество свободных, причём явно не на всех, скопившихся на входе в зал. Я стоял не в первом ряду кучки из человек пятнадцати, и теперь всё зависело от старшей капельдинерши — она должна занять нами пустующие места, а делает она это, руководствуясь своими личными соображениями, соотнося их, понятное дело, с указаниями руководства.

Свет постепенно приглушили до полутьмы, входные двери закрыли и занавесили бархатными бордовыми шторами с золотыми кистями, и это верный знак, что пора действовать, — ещё пару минут оркестр понастраивает инструменты, а потом выйдет дирижёр, откланяется, и уже начнётся. Виолетта Павловна, а именно она руководила этой сменой, орлиным взором обвела вверенный ей партер исторической сцены Большого театра, просчитывая количество свободных мест. Потом взгляд её обратился на нашу кучку страждущих, им она нас и пересчитала, сочувственно покачала головой, не сведя в ноль эти количества, и принялась рассаживать.

На обычные спектакли мы сами ищем себе место, с молчаливого её попустительства, на целевых же — всё гораздо строже. Назвав первых двух счастливчиков по именам, так же ожидаемо — штатные критики театра, имеющие приличный вес и пишущие как надо, она указала на два места в первых рядах и отправила с ними свою коллегу. Потом, с другой партерной капельдинершей, ещё пара из пишущей братии, но рангом пониже, из жёлтоватой прессы, была ею отправлена жестом в другом направлении — наверх, в бок третьего ряда амфитеатра. Следом она посадила поодиночке нескольких артистов театра, пришедших на своих коллег-товарищей посмотреть. А потом же, первым из оставшейся тусовки, очередь дошла и до меня — о-о-о-очень неплохое место в девятом ряду, второе от центрального прохода! Жизнь налаживалась!

Хотя не все мне обрадовались и тут — сидевший с края и вынужденный встать, меня пропуская, корпорат начал было выказывать недовольство тем, что я уселся на место рядом с ним. Капельдинерша сообщила ему, что я — пресса и что «так положено в театре, молодой человек!». Но менеджер, судя по всему, пребывал не в настроении и решил ещё немного права покачать: «Так у меня и билет есть на это место, вот он, посмотрите!» И это оказалось его фатальной ошибкой: показывать билет, тем более отдавать ей… Внимательно изучив посадочный документ, служительница театра привела убийственный в своей нелепости аргумент: «И это значит, что место точно не будет занято, так как сделать это некому — билет-то у вас, да и даже контроль не оторван. То есть билет не был зарегистрирован на входе и аннулируется с началом спектакля».

Я, честно говоря, совершенно не уловил логики в её умозаключениях, но менеджера она убедила. Он даже повернулся улыбнуться мне, префалыпивейше, и тут я его узнал — около-колонный скандалист! Мы обменялись движениями губ, и я счёл необходимым не менее глубокомысленно выразиться по этому поводу: «В театре, знаете ли, есть масса традиций, а некоторые могут показаться простому зрителю даже странными… Но, поверьте, я нисколько не стесню вас! Напротив, возможно, даже смогу как-то помочь, объяснить, если что-то будет непонятно. Я — уж извините за нескромность — хорошо разбираюсь в балете».

И это сущая правда, а «Лебединое озеро», на которое я с боями прорвался, видел уже раз сто, а может, и больше. Но был я столь настойчив в своём стремлении попасть на этот спектакль ввиду того, что на таких, «спонсорских», пробуется много молодёжи на титульные партии. Сегодня первое выступление случалось сразу у двух моих протеже, и я не мог такое пропустить! И я это сделал — молодец!

А с менеджером мы даже пожали руки, которые оказались у него холодные и потные. Да и улыбка наклеенная показалась самой неестественной из всех. Но в целом выглядел он как продвинутый руководитель звена выше среднего: лет тридцать пять — сорок, в модном костюмчике в обтягон, с бабочкой, бородкой, загорелый, немного плешивый и в очках. Весьма высокий ранг его подтверждали золотые часы премиальной марки и два билета на одни из лучших мест в партере, впрочем, инцидент был исчерпан в мою пользу и как раз к появлению дирижёра. И с этого момента и до антракта я в его сторону и не смотрел ни разу, приковавшись взглядом к сцене. Пока же я аплодировал, не обоими моими полностью довольный, он уже покинул место, ничего у меня так и не спросив…

В антракте я успел и покурить на улицу сходить, и в буфет забежать ещё коньяку под лимончик жахнуть, и пообщаться с парой-тройкой вменяемых критиков, а это отдельная каста. Они поддержали мои точки зрения относительно выступающих артистов, и сразу после третьего звонка я зашёл в зал, а соседу опять пришлось вставать и улыбаться, хоть как-то приличий держась. Я же ответил улыбкой отчасти искренней и пошёл в культурных манерах даже дальше — принёс слова извинений за причинённые повторно неудобства, на которые он ответил, выдавив ещё более неживую улыбку, односложно, но и для этого ему пришлось приоткрывать рот да выдыхать произнося. И я, пролезая лицом к лицу, смекнул с ходу, что лимончиком он не закусывал, в отличие от меня! Да и вообще ничем не закусывал, а стоило! Прилично от него несло и предельно характерно, глазки блестели, румянец аж на смуглых щеках проступил — хорошо, видать, жахнул водочки менеджер в перерыве! И мне стало его немного даже жаль: пришёл он на балет на взводе после сцены у колонны, и, очевидно, не от большой любви к искусству тут рядом расположился — по долгу службы. Вынужден сидеть, смотреть на всё это, ему явно совсем не близкое. Вот и пришлось хорошенько за воротник заложить, чтобы до конца высидеть, отмучаться. Зато потом с умным видом получится кому-нибудь пыль в глаза пустить — ходил, мол, в Большой, на «Лебединое озеро», неплохо танцевали… Ну и плюс — много можно наделать фоток с люстрой, есть и другие помпезные фоны в театре, так что будет крутой контент, чтобы в соцсетях выложить и лайков хапнуть гору!

Впрочем, мысли о соседе занимали мой мозг не более пары мгновений, так как начался второй акт. А меня очень интересовало исполнение именно партии Одиллии, и смотрел я, даже подавшись вперёд, сидя на краешке кресла. И есть там одна, мною особо любимая сцена, где чёрный лебедь накручивает свои фуэте. И я сижу их считаю, млею от того, как моя ставленница чисто и легко крутит, с оси почти не сходя, нахожусь в состоянии полного умиротворения, и тут подвыпивший этот менеджер хватает меня сзади за плечо и тянет к себе. Грубо и настойчиво. Да за такое можно и в морду с разворота заехать!

Пока я отворачивался от сцены и поворачивался к этому наглецу поддатому, я передумал его сразу убивать, а решил лишь шикнуть страшно. Но сразу усёк, что этим делу уже не поможешь — выглядел парень пугающе плохо: глаза навыкате и безумные, язык вываливается, лицо перекошенное да красное, всем телом потрясывается. Силился он что-то сказать, но не мог издать ни одного звука, даже не шипел или хрипел, а скорее задыхался. Смотреть на такого — уже страшно, а этот человек тянул меня к себе одной рукой, вцепившись, как клещ, второй судорожно пытаясь что-то выудить из кармана своего пиджака. Это ему, как ни странно, удалось, и в дрожащей руке оказалась флешка. И её он протягивал мне…

Я мгновенно вспотел всем телом, даже пятками, по-моему, — до меня дошло, что происходит: корпорат при смерти, причём при какой-то странной. Мало того, похоже, он избрал меня своим душеприказчиком и собирается кое-какое своё имущество в виде флешки мне в наследство оставить. А судя по обстоятельствам, вряд ли там, к примеру, его неизданные лирические стихи о природе. Попахивало серьёзной авантюрой, здравый смысл категорически не рекомендовал брать этот девайс, но победило, естественно, любопытство — я взял его!

А сосед по креслу как будто только и крепился до этого момента, отдав же USB-накопитель мне, стал мучительно умирать. Конвульсия выбросила его из кресла в проход, где он забился в диких судорогах, обильно орошая пол чёрно-бордовой кровью, хлестнувшей из горла, как из ведра. Истошно заголосили от этого зрелища несколько сидящих сбоку дам, им завторили мужские голоса: «Врача, врача!!!» Оркестр поперхнулся фаготом и замолк, артисты, по инерции, ещё какое-то время танцевали, а в зале стали прибавлять свет. Но агония длилась недолго, и секунд через десять всё кончилось, а парень затих уже трупом…

Затих и весь зал, но тоже ненадолго. Не прошло и минуты, как прибежали двое полицейских из числа дежуривших на входе, один из которых, так и не нащупав пульс, диагностировал смерть. Сначала тихо, а потом всё громче и громче пошёл нарастать гул голосов. Люди начали вставать, кресла хлопать, закрылся занавес, дирижёр в недоумении смотрел из ямы. Многие снимали происходящее на телефоны, да и я сделал несколько снимков — так, на всякий случай. А делая их, понял, что руки-то у меня трясутся уж очень сильно, да и жгла бедро раскалённой головнёй флешка в кармане брюк. На моих глазах, да по факту на моих руках, сейчас умер человек, и у меня его «тайна» — довольно стрессовая ситуация, и я это прочувствовал в полной мере. Надо срочно валить отсюда и что-то выпить, а там уже и думать, что дальше делать. Но сначала — снять стресс!

И сделал я это качественно, причём настолько, что проснулся на следующий день ненамного раньше, чем накануне уже сидел возле будущего трупа. Проснулся не один, со свирепой сухостью во рту и в целом — далеко не огурец. А началось-то всё ведь довольно мирно: сразу из театра я трусцой устремился в заведение на Большой Дмитровке, где обычно тусуются и артисты, и балетоманы. У барной стойки я взял сразу сто граммов вискаря, залпом ополовинил стакан, попросил налить ещё столько же и пошёл за стол срочно заказывать еды — такими темпами, если не поесть, я быстро в хлам наберусь. Вскоре подтянулись любители балета и продолжили горячо обсуждать случившееся и вскользь — выступления артистов. Выдвигались разнообразные версии произошедшего, даже весьма экзотические, хотя большинство держалось того, что это естественная смерть, вызванная чересчур сильным припадком эпилепсии. Я в беседы эти не вступал сознательно, а допив и доев, со всеми распрощался и быстрым шагом направился к метро — я страстно жаждал знать, что же на флешке, а для этого требовалось добраться до дома, включить ноутбук и воткнуть её в него.

Но, увы, ждало меня одно разочарование — флеш-карта оказалась запоролена… Я — совсем не айтишник, а скорее прямо наоборот — малопродвинутый юзер, и даже мыслей, как можно её взломать, у меня не имелось ровным счётом никаких. Хотя я и предположил, что если взламывают сервера разных американских партий и вскрывают пароли на айфонах, то на флешке-то уж наверняка тоже можно. Но искать таких специалистов в пятницу, уже в одиннадцатом часу, я справедливо посчитал совершенно бессмысленным занятием. «С горя» приложился я к виски и дома, и меня понесло — поехал в один клуб, где культурно отдыхала знакомая компания. Там было всё, по полной и до рассвета…

Теперь же, с утра, наступившего практически вечером, больше всего на свете хотелось пива, но сначала стоило потактичнее избавиться от девицы, помыться и заставить себя поесть. Подруга на ночь правильно ответила на предложение вызвать и оплатить такси: согласилась сразу, оделась быстро и выглядела, даже после бурной ночи, довольно привлекательно — взял на всякий случай номер телефона. Принять душ — было самое приятное, а после окатывания холодной водой я взбодрился почти до нормы. С едой же дело обстояло сложнее всего, но я угадал, что хотел бы съесть, и позвонил в доставку грузинского ресторана через дорогу, куда частенько заглядываю и где меня хорошо знают. Они же привезли и разливного чешского пива. Я начал-таки вновь ощущать радость бытия!

Но вместе с этим приятным ощущением возврата к жизни после загула появилось два вопроса, когда я решил наконец-то изучить список пропущенных за субботу звонков. Их имелось порядочно, но все вполне объяснимые, кроме двух: пару раз звонила одна моя экс-подруга, и это более чем странно, так как расстались мы весьма скандально, да с полгода как. И, что самое удивительно, имелось пять (!) звонков от абонента, записанного у меня как «Абрам». От него же пришло и одно из сообщений, с настоятельной просьбой перезвонить. И это — тот самый главный в клаке, и у него другое имя, но национальность точно эта.

Тут стоит пояснить, что, несмотря на то что у нас есть номера друг друга, — когда-то, давным-давно, обменялись, — мы ни разу не разговаривали по телефону. И эти пять звонков были неожиданны, но вполне логически объяснимы — меня через него ищут. Скорее всего — органы МВД. Ну а кто ещё? И это наверняка связано со вчерашней смертью. Что, кстати, тоже вполне объяснимо — я сидел рядом и, получается, являлся последним, кто общался с трупом, ну, с живым ещё.

Чтобы уже окончательно в этом убедиться, я нажал на его пропущенные вызовы и полностью подтвердил свои логические выводы: «Глеб, привет! Ну наконец-то! Я уже волноваться начал — что с тобой, не отвечаешь, всё ли хорошо… Это же ты вчера сидел на девятом справа, на втором от прохода?» Я поздоровался, односложно подтвердил, и главный клакер продолжил с обычным для себя убедительным нахрапом: «Да я помню, я всё-всё помню… Так, формальности ради спросил. Но я не про это — тут полиция тобой интересуется, по вчерашнему убийству. Ну, или не убийству, я их не понимаю, что они говорят… А ты-то сам как думаешь, что это такое было?»

А вот это было очевидное подзуживание, с целью выведать новости для слухов. Но я не стал ловиться на столь примитивную удочку, а высказался отвлечённо: «Я ничего стараюсь не думать на эту тему, да и хотел бы совсем навек забыть про такое „Лебединое“. А чтобы поскорее забыть, вчера даже ушёл в жёсткий загул и вот проснулся только недавно. Но ладно, оставим эту патетику, а то от неё начинает голова болеть сразу, — что ты там про полицию начал говорить?»

Абонент «Абрам» смекнул, что не светят ему горячие новости, но тон общения не поменял, а оставил его жизнерадостно-дружелюбным: «Ну, я понял, понял, что ты не в форме и говорить мне ничего не хочешь. Но я всё равно, сам же знаешь, к тебе с большим уважением отношусь! Что ж до ментов, то у них к тебе есть пара процессуальных вопросов, как я понял. Там же спонсорская публика была, они следакам и рассказали, что сидел кто-то незнакомый рядом с умершим. Те — ко мне, а я-то всё помню! Но, Глеб, имей в виду, я им твой номер-то не дал, сказал, что у меня нет, но знаю, через кого смогу с тобой связаться. Я тебе сейчас пришлю телефон и как зовут старшего у них. Позвони ему, поговори и скажи, не забудь, что это я поспособствовал! Тебе же не сложно будет, хорошо?»

Ушлый жук решил отжать хоть здесь: а может, когда и понадобится в органы обратиться, а теперь есть и контакт, и а-ля повод — помог же разок следствию! Но я не стал его обнадёживать, да и делать так совсем не собирался, а лишь сухо поблагодарил за столь искреннюю заботу и положил трубку. Развёрнутое сообщение с многократным повтором этой просьбы пришло от Абрама секунд через пять после завершения разговора — явно было уже готово к отправке заранее…

Подтвердив свои предположения, я попытался серьёзно задуматься над сложившейся ситуацией, но пиво и трансляция ключевого матча очередного тура Английской премьер-лиги быстро убили возможность мыслить логически. Звонить же сегодня полисмену я и не собирался изначально, решив сделать это уже завтра, на этот же день отложив и шевеление мозгами на столь сложную тему. А перезвонил я своей звонившей бывшей, которая была очень этому рада и поведала, что скучает по мне часто, несмотря ни на что, а сегодня хочет: «Просто ночь вместе провести», так как: «Чего уж тут скрывать, надеюсь, ты не возгордишься чересчур, но ты — мой лучший партнёр за всю историю моей половой жизни». Готова она приехать сама, уже через час, и привезти с собой всё, что нужно ей самой, — бутылку «Периньона», фрукты на закуску и йогурты на завтрак. На редкость заманчивое предложение, особенно после таких откровений! И я на него, поломавшись полминутки для виду, согласился, чем подружку осчастливил.

Пока она ехала, я продолжил совмещать пиво с футболом, не особо, впрочем, налегая на пенный напиток, чтобы в полной мере подтвердить реноме альфа-самца. Попутно я поменял постельное бельё, положил в тумбочку рядом с кроватью новую пачку презервативов и побрился во время перерыва в матче. От этой процедуры я взбодрился окончательно, правда, рассматривая в зеркале качество бритья, заметил и один расстроивший меня момент: с боков, на талии, выползли наружу небольшие жировые бугорки, похоже, я растолстел… А весы расстроили меня ещё больше — на полкилограмма почти! Вот что значит неделю не ходить в зал и пить-жрать по ночам! Как говорят у нас в балете: сохранять фигуру надо уметь не только в шахматах…

А эта семидневка действительно выдалась загульной даже для меня, и прошлая ночь стала её апофеозом. И во вторник, и в среду имелось что отметить, не до такой, конечно, степени, чтобы восход солнца встречать, но веселились мы славно. Впрочем, я уже давно живу в свободном графике, с тех самых пор, как завершил свою карьеру на сцене Большого. А это случилось почти пятнадцать лет назад, и произошла тогда настоящая трагедия: я только начал регулярно получать приличные партии, уже репетировал Джеймса, обсуждался и Альберт, и Щелкунчик-принц в обозримом будущем, как я рванул ахилл. Недолечил, торопился выйти и порвал вновь, и всё: больше танцевать я не смогу, дай бог ходить не хромая получится — приговор врачей не оставлял никакой надежды. А мне тогда и двадцати пяти не стукнуло ещё, и планов имелось громадьё, и только горизонты открываться начали. Я чуть не спился…

Но балет меня и спас — у нас сложилась тогда на редкость дружная труппа, и ребята взяли надо мной «шефство». С утра пара человек заезжали ко мне домой и чуть ли не силой тащили на класс, где я, хоть и не работал у станка вместе со всеми, но находился в своей, привычной с детства, атмосфере и мог заниматься по мере сил. А когда последние много, много, много лет начинаешь день с экзерсиса — станок, середина, прыжки, то резко слезать с этой иглы опасно. Причём как с точки зрения распорядка дня, так и в плане физического состояния — тело, которое привыкло к нагрузкам, не поймёт.

Душевно отнеслось ко мне и тогдашнее руководство театра — выпускали и с пикой «у воды» постоять, давали всякие сидячие роли в мимансе. А это очень важно для артиста — выходить на сцену, ибо она — его рабочее место. И выход на неё является логическим финалом потных репетиций, без которого их надобность подвергается сомнению. Более того, это ещё более сильный наркотик — энергия рукоплещущего зала, льющаяся на сцену в конце спектакля. Это, уж поверьте, невозможно описать имеющимися в арсенале человечества словами, но это, безусловно, существует — нерегистрируемый никакими научными приборами космический эфир, но ощущаемый наяву артистами. Чем-то таким ты наполняешься, когда зал отдаёт стоящим на сцене свои восторги — силы, отданные тобой со сцены, восполняются моментально, и это балетное чудо. Кстати, именно вот подсадом на этот неосязаемый энергетик объясняется желание артистов танцевать уже в неподходящем для этого возрасте — добровольно лишить себя такой мощной подпитки крайне болезненно! Но как мудро высказался по этому поводу Григорович: «Танцевать в таком возрасте можно, смотреть на это уже нельзя…»

Так что процесс расставания со сценой коллеги и начальство помогли мне пройти максимально безболезненно, за что я до сих пор всем им премного благодарен. Не в меньшей мере процессу успешной реабилитации поспособствовали и мои родители, каждый по-своему. Папа помогал материально, мама же у меня — бывшая балерина. Тоже покинувшая сцену из-за травмы, но уже в самом конце вполне успешной карьеры — до ведущей солистки Большого дослужилась, а могла бы и примой стать. Она и придумала для меня несколько разных проектов, так или иначе с балетом связанных, отец их щедро профинансировал, я со рвением ими занялся, да и занимаюсь до сих пор. И хотя эти виды деятельности и приносят какие-то деньги изредка, но эти три копейки меня никогда особо не волновали — основной источник доходов у меня иной. Отец очень удачно во время смены политического курса страны переквалифицировался из партийного бонзы в крупного бизнесмена. Поучаствовал во многих приватизациях новейшей истории России и выжил в лихие девяностые. Теперь же все активы трансформированы в акции и вклады, предки в полное своё удовольствие живут и не тужат на проценты с них в Штатах, я же свою четвертину не трачу и наполовину.

А в своих проектах я сам себе начальник, нужды приходить в офис к девяти и работать до шести у меня нет никакой, тем более и офиса-то как такового нет. И если в какой-то день вдохновение меня покинуло, то я могу спокойно ждать его возвращения сколько понадобится. У меня есть самое главное — я «в игре». И хотя сейчас я по другую сторону рампы — в зале, но по окончании спектакля я иду на сцену, и там у меня много дел. Я вписан в жизнь главного театра мира, дышу вместе с ним, тружусь на благо самого благого — русского балета. Вот это для меня самое главное!

Впрочем, сегодня точно выходил день без балета, но после вчерашнего убийственного представления это и к лучшему. Надо продолжать забываться, чем я и занимался ближайшие пару часов с приехавшей вскоре подружкой. Судя же по страстному напору, воздерживалась моя экс-гёрлфренд долго, но всё же в конце концов она первая заснула, а не я… Высокое реноме, безусловно, было подтверждено!

Когда что-то очень не хочется делать, то появляется масса объективных причин этого не делать. Мне совершенно не хотелось звонить следователю, да и, как я «случайно вспомнил», дел-то навалом запланировано на сегодня! За пару минут я накидал такой список совершенно неотложных дел, что их и за неделю не переделаешь. Поймав же самого себя на поиске дешёвых отмазок, я решил самому же себе и признаться честно: я не знаю, что говорить про флешку!!! Наверняка этот вопрос всплывет в каком-то виде, и что мне тогда говорить?!!

Чистосердечно же признаваться не хотелось как минимум по двум причинам: из любопытства — безумно интересно, что же там на ней! А если расскажу, то на сто процентов придётся отдать, и тогда, скорее всего, никогда не узнаю. И из соображений безопасности: если полиции известно станет, что он мне её перед смертью отдал, то велика вероятность, что узнают про это и те, кого она может интересовать. А я чувствовал, что не стихи таки там… И если там нечто, про что знать смертельно опасно, то это станет столь же опасным теперь и для меня — один-то человек уже преставился… И на этом моменте моих умозаключений у меня вставал один концептуальнейший вопрос: он сам умер или это убийство? А узнать ответ я смогу, только если «сдамся» полиции. Получался замкнутый круг…

То есть надо всё же звонить! Да и если сам не позвоню — найдут, причём довольно легко им будет это сделать, и наверняка в ещё менее подходящий момент сами позвонят. Так что звоню, ну а про флешку… Про неё ничего пока говорить не стану. Пока, а там посмотрим…

Я открыл сообщение от Абрама с номером телефона, и мне показались знакомыми ФИО сотрудника, в нём указанные, — Сергей Павлович Догонин. Фамилия, кстати, очень подходила для полицейского и вызывала в памяти какие-то смутные воспоминания, но не более того. Потом я решил, что это подсознание опять пытается отвести меня от неприятного дела, и мужественно нажал «Вызвать».

«Да, слушаю! Говорите!» — Голос ответил волевой и решительный, но, когда я представился и сообщил, что это я в пятницу сидел на месте номер четырнадцать девятого ряда партера исторической сцены ГАБТа, как-то неожиданно сник: «Э-э-э… Да, знаете… Я думал, вы вчера позвоните… Э-э-э, подождите минуточку…» Мне включили весёленькую музычку, но дали наслаждаться ею недолго, гораздо меньше запрошенной минуточки, а голос говорившего вновь обрёл сталь: «Да, слушаю вас, гражданин Князев, что вы хотите сообщить следствию?»

Этот вопрос поставил меня в тупик, о чём я честно и сообщил: «Вообще-то я предполагал, что это вы хотите у меня что-то спросить. А сообщать следствию мне нечего, и если у вас нет ко мне вопросов, то извините за беспокойство в воскресный день. Всего вам доброго и успехов в раскрытии преступлений!» Я неожиданно развеселился от его реакции на мой звонок и решил слегка постебаться над Сергеем Догониным. Он, что порадовало, оказался не лишён чувства юмора: «Всегда хорошо, когда свидетель настроен на помощь, даже если только пожеланиями. Но теперь, после попытки столь скоропалительного прощания, мне обязательно надо с вами встретиться. Уговорили, задам я вам несколько вопросов, и хоть что-то вам придётся следствию сообщить».

А после этого последовала одна странность — он не вызвал меня, как я ожидал, к нему в кабинет на допрос с пристрастием, это когда с лампой в лицо, а предложил встретиться в сетевой кафешке в Камергерском, попить чаю. Я не смотрю отечественные сериалы про работников полиции, и может, теперь так у них принято, но меня это удивило, впрочем, не настолько, чтобы заподозрить неладное. Мы согласовали время, через час с небольшим, и описали друг другу, как будем выглядеть. Я повесил трубку, оставшись в некотором недоумении, и начал потихонечку собираться, ощущая некий флёр таинственности, который всё больше накрывал эту ситуацию…

По собственному описанию, Сергей Догонин представлялся самому себе весьма заурядным: среднего роста, серая куртка, синяя водолазка, шатен с усами. Но лицо оказалось характерное, и по нему я его и узнал, и вспомнил моментально, взор первый лишь бросив! Рубленные топором черты лица и подбородок, как каблук армейского сапога, — так Догоня выглядел и в юные годы, когда он имел это прозвище, и мы учились вместе в балетном училище! Его отчислили уже с предпоследнего курса, в самом начале учебного года, чему он сам был только рад, так как учиться балету его мама насильно привела — таких, кстати, очень даже немало, правда, по большей части среди девочек. Да и у меня, в принципе, похожая ситуация — изначально мама-балерина меня пристроила заниматься балетом, дабы не слонялся без дела. И первые несколько лет я скорее от безысходности этому искусству учился, вошёл я в его вкус совсем не сразу, но к моменту потери друга балетом уже заболел, не видя себе иного пути. И меня тогда его отчисление прилично расстроило — мы с Серёгой ходили в лучших приятелях, может, и не до степени «неразлейвода», но дружили крепко.

И мы даже пытались потом продолжать общаться, но круг друзей балетных артистов состоит почти на сто процентов из других балетных, или людей так или иначе к балету причастных: поклонники и поклонницы, например. Ближайшие родственники также обычно на балет подсажены, а если вдруг и попадаются у кого внебалетные персонажи в ближайшем кругу, то это лишь редкие исключения, подтверждающие, таким образом, общее правило: балетный мир — предельно закрытый клуб. Внутри которого темы разговоров все крутятся вокруг да около балета, однако общность интересов совсем никак не мешает балетным кровопролитно враждовать внутри своего узкого круга собратьев. Выпадая же из обоймы, человек быстро утрачивает интерес к тому, в чём сам не варится, а говорить исключительно про балет уже не видит смысла. И так всегда случается, и с шестнадцатилетним Догоней наше общение быстро сошло на нет. И вот теперь — на тебе, встреча на Эльбе!

Мой же школьный товарищ меня так сразу не признал, но, когда я ему напомнил про дела минувших дней, обрадовался встрече искренне и эмоционально. Под такое дело мы даже передумали сразу же пить чай, а перешли в заведение посерьёзнее и заказали пива. Выпивать я сегодня совершенно не собирался, третий день подряд — это для меня откровенный перебор, однако такую встречу, хоть немного, но обмыть-то стоило!

Отложив же на потом сам предмет нашей встречи, мы бегло рассказали друг другу про события последних двадцати с небольшим лет. У меня история жизни случилась насыщеннее и куда как разнообразнее, Сергей же довольствовался тем, что подвернулось: перевёлся он после отчисления в обычную школу, которую окончил без особого успеха, хотя и слыл парнем толковым.

И тут надо признать, что исторически во всех хореографических училищах, как бы они сейчас ни назывались, сложилась такая практика, что основной упор делается на «спецпредметы», связанные с будущей профессией: классический танец, дуэт, нархар, сценическая практика, а в придачу к ним актёрское мастерство, музицирование, грим и всё такое. Понятно это и объяснимо, и хотя общеобразовательные предметы формально даются в объёме общей школы, однако если репетиция попадает на время, когда должна идти алгебра, то у ученика не будет в тот день урока алгебры, и такое постоянно случается. И хотя работают педагогами по общеобразовательным предметам отличные учителя, они, даже если и подспудно, отдают себе отчёт во второстепенности несомых ими знаний для артиста балета. Обучение сконцентрировано на развитии физических данных, в придачу к которым нужны выразительность и артистичность, а вот закон Ома… он подождёт…

А второй курс училища, с которого он ушёл, — это десятый класс обычной школы, выпускной в те времена. И понятно, что по общеобразовательным предметам знаний у него глубоких не имелось, а с таким отставанием за год не наверстаешь, будь ты хоть семи пядей во лбу. Окончил он школу так себе, естественно, в вуз не поступил и загремел по осени в армию — я как раз примерно в эти же дни открыл свой первый сезон в Большом. Попал он во внутренние войска — зэков на Колыме стерёг два года, и с тех пор всегда дома овчарку держит. По службе на хорошем счету числился, дослужился до старшего сержанта и смог по льготе поступить в эмвэдэшный институт. Теперь — майор, а вскоре должны и подполковника дать, вроде всё неплохо по службе, но душевного комфорта от того, чем занимается, не испытывает совершенно.

А последние три года он служит в отделении на Большой Дмитровке, и на его территории оба главных балетных театра Москвы. Начальство прознало про его балетное прошлое и мудро решило, что ему попроще, чем остальным, с артистами работать, если что… Правда, прознало про это не только начальство, но и сослуживцы, отчего за ним закрепилось не очень-то и приятное прозвище Балерун (это, кстати, страшная издёвка для артиста балета мужского пола, если его так назвать). Но здесь ему нравится гораздо больше, чем в Бибирево, где он предыдущие лет десять оттрубил, да и есть перспективы карьерного роста.

В личной же жизни тоже всё довольно шаблонно: женат ещё с института, супруга также с погонами, двое детей — раздолбай постарше и мелкая раздолбайка, и домой возвращаться вечером он не торопится. Есть любовница, но это так, от скуки. В общем же и целом, как он сам себя резюмировал, приняв философский вид уже на третьей пинте «Гиннесса»: «Обычный я мент, служу и служу, состарюсь, выйду на пенсию, а потом умру. А зачем я такую жизнь прожил — да и непонятно…»

Меня самого мысли о смысле жизни тоже занимают, но на сегодня у нас имелись более лёгкие темы, и, посидев немного в задумчивом молчании после этой фразы, мы решили, что надо всё же пять минут и официальной части посвятить. Тем более завязывать с пивом, судя по настрою, пока не планировали, а действие оно уже начало оказывать…

А в этом вопросе, как мне показалось поначалу, нам и пары минут окажется много, так как дело-то уже… закрыто! И именно поэтому Сергей не стал разговаривать со мной из кабинета, где он не один сидит, и туда не пригласил. А закрыто оно за отсутствием состава преступления — естественная смерть, и имеется на этот счёт официальный документ. Но, изложив сию версию, Сергей покачал с сомнением головой, ухмыльнулся и стал говорить загадками: «А я, пока сюда шёл, всё удивлялся: зачем это я назначил эту встречу и на неё иду? И так всё выходило очень странно, а теперь и ещё страннее становится…»

Догоня меня заинтриговал, что, очевидно, отразилось на моём лице. Покерфейс — это не про меня, и старый приятель поспешил пояснить, что тут такого странного: «В отчёте о вскрытии, в первом его варианте, указано было, что у него в крови столько всякой химии вперемешку с алкоголем намешано, что ещё бы чуть-чуть керосина добавить — и можно на ракетное топливо пускать. Жена его пояснила, что он и постоянных лекарств много пил, да и чуть что заболит, не дай ты бог, начинал горстями и ещё в себя забрасывать. Ну да ладно, много таких придурков, которые на аптеку работают. Она же сказала, а сестра и подтвердила впоследствии, что у него с детства припадки эпилепсии случались, и от них он тоже что-то там регулярно принимал. Логично было бы предположить, с учётом того, что он в конвульсиях откинулся, что смерть именно от припадка и случилась. Но патологоанатом так и не смог однозначно определить причину смерти, более того, указал на ряд внутренних повреждений, которые совсем непонятно чем могли быть вызваны. Да и список там маркеров по ядам внушительный. Правда, я не вчитывался особо, собирался потом вместе с врачом обсудить, но и это фигня, чего я только в результатах вскрытия не читал! Так на следующий день, сегодня то есть, новое заключение появилось, и там уже без деталей, а причина самая банальная — острая сердечная недостаточность. Во как! Причём я про это практически случайно узнал…»

Серёга выложил мне эту информацию, допил пиво и поднятым в сторону официанта пустым бокалом заказал себе ещё. Я повторил оба пункта про пиво за ним и весь обратился в слух. «И предельно понятно, откуда ветер дует: вчера к начальнику приходили два эсбэшника — из Большого и корейский. Он меня вызвал и весьма категорично, при них причём, приказал жопу себе по этому делу не рвать и сдать ему все материалы, дескать, и так всё понятно — здоровье слабое было у человека. Я ему про результаты от медиков, а он прямо озверел — да они там спиртягу казённую бухают сутками, пишут бред всякий, и всё в том же духе. Я уж и не стал про кое-что другое говорить, тем более на меня и эти двое насели: тот, что из театра, всё выступал на тему того, что после случая с Филиным на хрен им не нужны никакие инциденты в театре. А генерал, отставной по нашему ведомству, который у корейцев служит, — что конкурентам только дай клубничку, начнут играть на понижение акций, а у них и так сейчас проблем по бизнесу хватает».

На этом моменте нам обоим настоятельно захотелось пойти покурить, и тут я вспомнил, что это именно с Серёгой я в первый раз затянулся сигареткой в сквере рядом с училищем. Но к делу это никак не относилось, мы посмеялись над этим фактом, и он продолжил странности перечислять: «А с ними я уже в театре в пятницу общался, и корейский шеф СБ меня тогда прилично удивил. Я где-то через полчаса, даже меньше, там уже был, он меня и встретил, и тут же выдал на покойника всю информацию, включая телефоны и ФИО ближайших родственников — жены и сестры, уточнив и про родителей, — оба уже умерли. Сказал, что он работал менеджером в маркетинге, в компании всего полгода, и за это время уже дважды на больничном сидел. Передал мне его смартфон, бумажник, очки, то есть явно облазил всего. И вроде всё он правильно сделал, тело уже накрыто было, никого близко не подпускали, даже показания он у кого-то снял. Но на мою просьбу поговорить с кем-то из отдела, где умерший работал, сказал, что все его „близкие“ коллеги уже ушли, но могу я поговорить с кадровичкой или с кем угодно из руководства. И что вообще не стоит с „простыми“ сотрудниками разговаривать, а то пойдут слухи и всё такое…»

Докурив, мы вернулись за столик, заказали пару порций креветок, пора уже начинать закусывать, и Сергей продолжил: «Ну, я с ними некоторыми поговорил, а они все с одного голоса поют — от припадка умер. А пока жив был и работал, ничем себя особо не проявил, обычный-преобычный менеджер. Решил я пойти покурить, вышел к колоннам, там корпораты тоже курят, не расходятся. Я рядышком пристроился, даже огонька попросил у одной компашки, сказал, что из театра, спросил, что думают-то они на эту тему. И выяснилось, во-первых, что он никакой не рядовой менеджер из маркетинга, а руководитель департамента внутреннего аудита, — совсем другое дело! А во-вторых, что у него с руководством компании случился какой-то конфликт. Но что там стряслось — никто не знает, ну, либо говорить не хочет. И получается, в-третьих, что они все мне врали про его должность. Откровенно и в лицо.

Следователю, дело ведущему по трупу. Это странно, особенно от генерала…»

Такой поворот представлял в совершенно ином свете спешное закрытие дела, а у Сергея оказалась припасена и ещё одна, материально приятная для него, и неприятно поразившая меня, странность: «Так генерал и ещё раз меня сильно удивил — вчера же. После начальника он, уже один, ко мне зашёл, позвал пошептаться на улицу. А там — фигак, и конвертик мне в карман кладёт! И говорит, что это мне за труды мои и молчание, и за то, что когда я… тебя найду, то контактик ему передам! А там, в конверте, его визитка и… косарь грина!!!»

Догоня оказался мастером выдерживания пауз, а первая меня ошеломила. Что я стою всего-то тысячу зелёных, я как-то легче пережил, но вот что мною настолько интересуются, что целого майора подкупают, — сильно насторожило… Взяткополучатель это заметил и поспешил меня успокоить: «Да ты не парься, думаю, что это он перед своим руководством активность изображает. Все же уже знают, что рядом кто-то не из их корпорации сидел. Он им, наверное, жути нагнал, рассказал, что надо тебя найти, дабы из компании никакая информация не вышла. Под это и денег, как я думаю, раза в два больше получил. Тем более если он мне штукарь отвалил, то сколько начальнику занёс — даже не представляю. Но генералу-то тоже хочется не на одну зарплату с пенсией жить, да и показать надо, что не зря свой хлеб ест! Так что „следствие“ он по полной проведёт, тебе мозг, наверное, вскроет, но это же точно не ты его замочил!»

И вот здесь мне сильно захотелось признаться ему чистосердечно, я практически решился, но помешали мне это сделать. Кто конкретно помешал, не знаю, но звонок Сергея сразу не обрадовал: нахмурился он, телефон достав и увидев, кто звонит. А когда вернулся, отлучившись поговорить, то был и совсем мрачнее тучи: «Твою мать! Вот только этого мне сейчас не хватало — ЧП у меня одно случилось, и мне бежать надо. Грёбаная служба! Глеб, ты уж извини, но я безумно рад тебя встретить, очень хочу посолиднее это отметить, да и надо будет эту тему дообсудить. Что-то здесь не так, я прямо нутром чувствую! Давай тогда ближе к четвергу я тебе наберу, а то, боюсь, раньше в Москву не вернусь. Мне сейчас, блин, придётся в такую жопу мира ехать, и хрен его знает, как там пойдёт. Всё, давай, понёсся я!»

И он действительно припустил на выход пререзвым аллюром, меня же мой случайно встреченный однокашник оставил в состоянии глубочайшего раздрая. Даже пиво, душевно ложащееся на старые дрожжи, не действовало успокаивающе. Честно говоря, я немного запаниковал, ибо обстоятельства складывались совсем не в мою пользу: аудитор, и в этом у меня уже нет никаких сомнений, убит, отравлен чем-то высокотехнологичным. Значит, он знал что-то такое, что потянуло на столь изощрённое убийство. И этот его убийственный «секрет» на флешке, хотя в этом я был пока уверен лишь на девяносто девять процентов, а чтобы убедиться на все сто, надо её срочно вскрывать! Или не надо?..

Ведь, судя по активности главы службы безопасности корейской корпорации, он знает, что парень перед смертью что-то мне передал, и вполне вероятно даже знает, что именно флешку. Это могли увидеть сидящие сзади или сидящие через проход, а потом ему рассказать. Хотя было как раз совсем темно в зале, и притянул умирающий меня к себе близко, и в районе его коленей она мою руку обожгла — вполне мог никто не видеть. С другой стороны, если убийство — его рук дело, на что очень становилось похоже, то наверняка эсбэшник пристально наблюдал за жертвой, которую потом обыскал, но флешку не нашёл. И тогда даже если сам не видел и не рассказали видевшие, то несложно и додуматься, где же она. И в таком раскладе я становлюсь следующей потенциальной…

Тогда, возможно, лучший вариант — её ему передать как-то, а внутрь не лезть? С заверениями, что содержимое мне неизвестно, ибо запорол ено, и что я уже думать забыл про этот досадный эпизод своей жизни, вычеркнул его из памяти навсегда. Но я понимал, что не смогу это сделать — воспоминания стереть, а что там — так и не узнать. К тому же хрен их, корейцев, знает, что они могут сделать, флешку обретя, а в моё неведение не поверив. Если они уже руки кровью окропили, то могут и по локоть их утопить! А она тогда, получается, на сейчас моя «страховка»!

Есть и другой вариант — всё же пойти на чистосердечное сотрудничество со следствием, но делать признание стоит только Сергею, да и опять же, стоит ли?.. Даже ежели он сам захочет стать принципиальным и честным сотрудником органов, то передастся ли этот запал его начальнику? Бросит ли тот в лицо отставному генералу его сребреники, поди, немалые, и закуёт ли в кандалы на основании моих мало чем подтверждённых догадок? Что-то я сомневался…

Да и майор Догонин тоже человек — как и генералу, кушать и ему хочется, причём хорошо бы кушать хорошо. А старый дружок, хотя и порадовал встречей, но деньги могут оказаться куда как весомее детских воспоминаний. И понимает он, что если ему только за контактик тыщонку баксов отвалили, то, если он «тёпленьким» меня им сдаст, тогда и совсем другой гонорар требовать можно. Я был бы рад ошибиться в заниженной оценке моральных принципов Сергея, но давно стал реалистом и вредных иллюзий относительно людей не питаю — для очень многих дружба дружбой, а табачок врозь. Большинство живёт по этому принципу, легко идя на сделку с совестью, — продавая её, желательно подороже.

И я сидел взгрустнувший такой, ковырял вилкой заказанную еду и совершенно не понимал, что же мне теперь делать — оба пришедших в голову варианта не без существенных изъянов. Можно, конечно, затаиться и ждать, но это — совсем не вариант, а тут события продолжили развиваться — мне вновь звонил Абрам: «Привет, Глеб, привет! Таки ты стал крайне популярным — теперь тебя главный по безопасности театра видеть хочет! А ты мне скажи: ты с Догониным этим встречался? Что там у них происходит-то? А про меня ему напомнил?»

Опа! Новый поворот и новый меня ищущий! А этому-то зачем я понадобился? Впрочем, понятно — всё на ту же тему, несомненно, не верю я в случайные совпадения… Но решил сначала удовлетворить любопытство клакера, а уже потом это выяснять: «Привет! Встречался, но дело уже закрыто — естественная смерть. Про тебя прямо не говорил, но и так понятно, кто свидетеля сдал. А что ты про меня в театре этому боссу охранников наговорил?»

Я решил его немного «взять на понт», Абрам купился и принялся отчаянно защищаться: «Да ничего я вообще ему не говорил!!! Он меня в служебке в кассах поймал, прижал да давай про тебя спрашивать. Заставил телефон твой дать, но я ни словом про то, что полицейский тебя искал. И расписал тебя с лучшей стороны, как очень порядочного!»

То есть Догонину, полисмену при исполнении, он смог мой номер не дать, а этот, прижав, «заставил» — смешно прямо! Но дело это никак не меняло, а тут поступил звонок по второй линии. Такого номера у меня в списке контактов не значилось, и что-то мне подсказывало, что это именно тот, о ком мы сейчас говорим. Я оказался прав, хотя это вряд ли говорит о развитом у меня даре провидения…

«Глеб, здравствуйте! Меня зовут Александр Карлович, и я руководитель отдела безопасности Большого театра. Мне бы хотелось встретиться с вами и задать несколько вопросов. По телефону их не стоит обсуждать, но это не займёт много времени, а встретиться нам надо как можно быстрее. Лучше всего — сегодня. Надеюсь, вы в Москве и сможете в театр подъехать?»

Я находился мало того что в столице, так и на расстоянии нескольких минут пешего хода до театра. Но это я ему сообщать не стал, а быстро вспомнив, что сегодня показывают, решил тогда уж сходить на «Гамлета», идущего на новой сцене, и который, на мой вкус, провальный. Идти на него я совершенно не планировал, но раз уж так, попробую хотя бы что-то в этой ситуации себе выгадать: «Здравствуйте, приятно познакомиться, хотя, как я понимаю, тема общения у нас будет не самая приятная — про пятничное событие. Мне, по правде говоря, и вспоминать про него не хочется, но приду, что уж тут поделать… Но раз уж вы приглашаете в театр, то тогда сделайте, пожалуйста, мне проходку на какое-нибудь хорошее место. Не надо на историческую, там сегодня опера, а на новую. Я за полчаса до начала подойду, и мы сможем с вами успеть всё обсудить. В буфете, разумеется».

Александр Карлович в ответ продемонстрировал крайнюю любезность: «Непременно сделаю, спросите тогда у администратора, будет на ваше имя оставлена. И — спасибо, что согласились! Уверен, я не испорчу вам настроение перед балетом, дело-то пустяковое, простая формальность. До встречи!»

Я ответил столь же любезно, и теперь у меня появилась совершенно объективная причина покончить с грустными размышлениями о тяжести и неоднозначности сложившейся помимо моей воли ситуации — стоило подождать делать выводы до встречи, скорее всего, появятся новые вводные. И сразу проснулся аппетит — съел всё, что заказал, и не отказал себе в чае с шоколадным чизкейком. А с пивом — завязал!

Место мне Карлович и впрямь добыл знатное — в директорской ложе! Там же он устроил небольшой буфет, куда меня прямо от входа любезно отвели двое крепких парней в чёрных костюмах. Я было немного напрягся — не случайно я назначил встречу в людном месте, но интуиция вкупе с логикой мне подсказывали, что и здесь со мной ничего не случится.

Он ждал меня там один, выглядел лучезарно, и в лицо я его, конечно же, знал. Но как-то никогда не доводилось общаться с этим импозантным мужчиной с небольшой серебряной сединой и в голове, и в эспаньолке, руководящим безопасностью главного театра страны, а то и мира. Начал же Александр Карлович совсем с неожиданных для меня дифирамбов: «Давно хотел, кстати, лично познакомиться, так как наслышан про то, как вы замечательно танцевали, в курсе, чем вы сейчас занимаетесь, вижу, что вы искренне балету служите. Таких людей мало, а для театра они очень важны и полезны. Весьма рад знакомству!»

Я даже опешил слегка от столь откровенного подхалимажа, но виду не показал, а, наоборот, сделал вид, что лестью своей он меня обольстил: «Да полноте, полноте! Я сейчас покраснею! Спасибо за столь лестные отзывы о моей скромной персоне, тем более приятно слышать их от вас, так как сразу видно, что вы в людях отлично разбираетесь! Да и я слышал про вас много хорошего, да и вижу, что при вас в театре с безопасностью всё на высоте!» За что кукушка хвалит петуха? За то, что хвалит он кукушку! Обменялись мы восхвалениями, и я понял, что надо продолжать косить под дурика — по дороге я так и не решил окончательно, как себя вести, теперь — понял наверняка.

А привычка артиста вживаться в разные образы на сцене волей-неволей перекочёвывает в повседневную жизнь, я же меняю образы под общение с разными людьми мало того что сознательно, так ещё и часто обдуманно. Не стану скрывать, что отчасти это попахивает двуличностью как минимум, но привычка эта въедлива, к тому же весьма эффективна — приличную помощь даёт в осуществлении задуманных планов. Если ты правильно выбрал манеру общения с конкретным человеком, то расположишь его к себе, и легче станет получить от него то, что тебе нужно, — цинично, конечно же, но ведь практично!

Тем более Александр Карлович, судя по всему, тоже пребывал «в образе» — не думаю, что в таком же ключе он со своими подчинёнными охранниками общение ведёт… И, как я считаю, мне удалось создать свой образ — дурика — предельно убедительно! Как мне показалось, он в него поверил, после же фанфарного вступления главный по безопасности перешёл к прозе жизни: «Не буду, впрочем, вас задерживать беседой не по теме, тем более первый уже дали, а перейду к делу. Вы правильно догадались, в чём причина нашей встречи — в печальном пятничном инциденте. Увы… Но хочу сразу сказать, что я выступаю на вашей стороне. Вы — часть театра, а мне поручено его оберегать. Я уже общался с Виолеттой Павловной и в курсе, что вы совершенно случайно оказались рядом с покойным. И в силу этого никоим образом не можете быть причастны к этому несчастному случаю, тем более по результатам вскрытия установлено, что смерть наступила естественным образом. Вы здесь совершенно ни при чём, и именно это я и пытался всеми способами донести до моего коллеги, который возглавляет секьюрити у спонсора. И очень я удивлён его упрямством в желании с вами встретиться, более того, не буду этого скрывать, „серьёзно“ поговорить, как он сам выражается. На мой взгляд, он чрезмерно кипятится, и я, честно говоря, за вас начинаю немного переживать…»

Вот оно как! Добрый какой дядечка, переживает он за меня! Ладно, я всё же хоть и бывший, но артист — переиграю его, можно не сомневаться! И я включил испуганного дурика: «Боже милостивый! Да вы меня запугали, а ведь обещали не портить настроение! И что же мне теперь делать — в полицию бежать? Ну, знаете, Александр Карлович, теперь я начинаю уже сомневаться, что всё хорошо с безопасностью в театре! Я под его сводами большую часть жизни уже провёл, а теперь мне смертельная опасность из него угрожает! Дайте мне воды, мне что-то плохо…»

Сыграл я достоверно: Карлович даже заметно струхнул, что я сейчас в обморок грохнусь, а воду наливал слегка трясущимися руками.

Но, молодец, быстро пришёл в себя, просчитал варианты и выбрал правильную тактику — стал успокаивать и ситуацию смягчать: «Глеб, да уж извините, и не думал вас расстраивать! Простите старого служивого дурака — вечно грубые казённые слова лезут. А вы — человек тонкой душевной организации, вам эта грубость неприятна. Да и слишком вы близко к сердцу слова мои приняли, возможно, и истолковали слегка преувеличенно. Не переживайте так, не грозит вам никакой смертельной опасности, тем более из театра! Я лично буду гарантировать вашу безопасность здесь!»

Я изобразил вымученную улыбку благодарности, Александр Карлович воспринял это как добрый знак и пошёл в аккуратную атаку: «А чтобы я мог гарантировать безопасность, и не только здесь, давайте сделаем так: вы мне сейчас расскажете, что вы видели или слышали, пока сидели рядом с умершим. А я встречусь с назойливым своим коллегой, всё ему перескажу и потребую, чтобы он отстал от вас раз и навсегда! Хорошо?»

Хорошо-то хорошо, в любом случае надо что-то рассказать — это как минимум даст паузу. Но сейчас мне предстояло красиво соврать, а я очень не люблю вот так врать в глаза. Сознательно и давно я изживаю из себя эту вредную привычку, правда, до победы над ней мне ещё далеко, однако это явно случай «лжи во благо». И я решил врать под этим смягчающим соусом, а историю придумал заранее: «Так ничего такого и не было! Он, когда меня посадили, повозмущался немного, потом успокоился, а на антракт, ещё пока аплодисменты не кончились, уже убежал. Когда я на второй акт пришёл, сразу после третьего, он уже сидел, а когда встал, пропуская, то таким сивушным перегаром на меня дыхнул, что меня чуть не стошнило. Во время действия я на него ни разу и не посмотрел, сидел вперёд подавшись. Потом вдруг он хвать меня за плечо и к себе потянул! Я чуть не описался от неожиданности, серьёзно! А когда на него взглянул, так и второй раз близок был… Выглядел он ужасно, фу, даже вспоминать противно!!!»

Я изобразил на лице крайнее отвращение и слегка трепещущей рукой протянул пустой стакан — ещё воды! Наливая, Александр Карлович стал задавать наводящие вопросы: «Да уж, представляю, натерпелись вы! Давайте уж тогда по-быстрому покончим с этим, и будете балет смотреть. Он не пытался вам что-то сказать, передать?.. Не было ли чего-то странного в его поведении?..»

«Да всё это было более чем странно видеть в Большом на „Лебедином“! А сказать, может, что и хотел, но даже звуков более-менее членораздельных никаких не издавал. И передавать ничего не передавал, хотя…» Было видно, как напрягся старый служака, я же, делано закатив глаза, усердно делал вид, что усиленно вспоминаю. Помучив же его секунд десять, что-то якобы смутно вспомнил: «Он одной рукой меня к себе тянул, а вторая у него в кармане пиджака была. И то ли он её вытащить не мог, то ли достать что-то оттуда силился… Потом же его бить в судорогах начало, руки, ноги в разные стороны разбрасывать, очки, телефон на пол полетели. Может, что и было в кармане, да тоже вылетело…»

Всё, я это сказал! Озвучил свою версию… Александр Карлович остался доволен, по крайней мере внешне, и сообщил мне, что теперь все силы он приложит для убеждения коллеги в моей полной невиновности. Засим пожелал мне хорошего просмотра и попросил, если ещё что вспомню — звонить в любое время суток. А на прощание, явно из вежливости, предложил, не стесняясь, обращаться, если нужно будет приглашение сделать. И я решил дурика до конца отработать: «Ой, спасибо! Здорово-то как, что вы помочь можете — у меня как раз есть одна просьба! В четверг блок „Легенды о любви“ начинается, хочу на все составы сходить, и вот на первый спектакль пока никак вопрос с хорошим местом решить не могу. А это — мой любимый балет Григоровича! Помогите, Александр Карлович, умоляю вас!!!»

В итоге я добился от него обещания сделать пригласительный не дальше пятого ряда, ещё раз напомнил про обещание беречь меня и обелить честное имя и распрощался уже на первых тактах. Мне кажется, я убедил его, что я полный лох…

«Гамлет» был ожидаемо хореографически плох, сценографически слаб, состав не лучший, да и танцевали, при полупустом-то партере, артисты без фанатичности. В какой-то момент у меня даже проскользнула крамольная мысль, что, может, на оперу лучше было пойти, которую я не сильно жалую. Нет, естественно, как театрал-интеллектуал я посещаю оперные премьеры как минимум в Большом, а иногда и в Стасике, и в «Геликоне». И я даже знаю людей, которым опера искренне нравится больше, чем балет, — что для меня загадка. И да, есть немало трогающих до глубины души арий, однако в целом опера для меня лишь конкурент балету за сцену и бюджет театра. Впрочем, на ещё более низкой ступени моего рейтинга зрелищ стоит драмтеатр, в котором меня прямо-таки бесит, как там артисты огромными репликами не могут передать и малой части тех эмоций, что балетный артист способен дать одним движением. Так что для меня завсегда лучше посмотреть плохой балет, нежели хорошую оперу, а на драматические спектакли я вообще не ходок.

Укрепившись в этой мысли и поборов мысль крамольную, я рассеянным взглядом продолжил следить за сценой из лучшего места в зале, пребывая в ложе в одиночестве. Ну а постольку-поскольку происходившее на сцене действо увлекало слабо, то я и вновь предался размышлениям относительно того, как же мне жить-то дальше? Кто виноват и что делать? — два извечных русских вопроса…

А после встречи с Карловичем я поверил ему пока только в одном: кореец жаждет моей крови. И похоже, что они заодно разыгрывают классическую комбинацию — добрый полицейский и злой полицейский. И тогда теперь стоило ждать появления второго…

Хотя в силу однозначно успешной встречи у меня, как я полагал, есть некоторый временной гандикап. Однако после того как они узнали мой телефонный номер, то знают наверняка про меня всё, а в частности, где я живу — там, где прописан. Можно, конечно, на время съехать — это совсем не проблема. Но они, скорее всего, в курсе и того, чем я занимаюсь, где и когда бываю — на девяносто процентов моя деятельность связана с театром и его артистами, и вычислить мой график совсем не сложно. Если же исчезать из дома, то надо тогда вообще всю активность сворачивать — ложиться на дно. А менять уклад жизни я совсем не хотел, да и тогда они получат косвенное доказательство моей «вины». И зачем мне это?

И я решил, что не нужно мне этого и залегать глубоко не стоит. А надо вот что: элементарно больше по сторонам глядеть, быть начеку и, пожалуй, вооружиться немного, на всякий случай… Приняв же это принципиально стратегическое решение, я перешёл в своих размышлениях под балет к двум другим вопросам: что делать с флешкой и как поступить с Догоней?

Ответ про накопитель я принял оперативно и однозначно — надо как можно быстрее узнать, что же там такое за паролем-то скрывается! Конечно, поговорка «меньше знаешь, крепче спишь» довольно справедлива, но сознательно не пытаться выяснить, из-за чего на тебя охотятся — весьма глупо. Сегодня же вечером надо начать расспрашивать знакомых про знакомых им хакеров, но делать это стоит весьма аккуратно и через людей, никак не связанных с балетом. А у меня, балетного, в силу специфики того, чем я занимаюсь, круг общения как раз далеко не только из балетного-околобалетного люда, так что в голову сразу пришло несколько потенциальных кандидатов для разработки этого направления, я их запомнил и перешёл от девайса к гораздо более сложному вопросу — к человеку.

И, пол-акта проразмышляв, я надумал поступить следующим нетривиальным образом: завербовать майора Догонина себе в помощники. Для этого я собирался изложить ему своё видение ситуации, признавая, что улик, мою версию подтверждающих, особо-то и нет пока. Посему я хочу провести собственное частное расследование, прекрасно понимая, что официально никто заново дела не откроет. Ему же стану оплачивать консультационные услуги в тех вопросах, где я плаваю, причём весьма щедро. Плюс, когда понадобится, отдельно платить за добычу нужной мне информации. В принципе — весьма интересное предложение, отличная халтурка для сотрудника полиции!

Я не сомневался, что Сергей согласится, тем более играл свою роль и фактор дружеского расположения. Так что, как он вернётся — надо встречаться и вербовать, а до этого времени — решить вопрос с флешкой. Всё, план готов, надо действовать! А тут как раз и спектакль закончился. Я вяло похлопал немного оркестру и покинул театр. Дел у меня теперь прибавилось…

На следующий же день я закинул в бардачок машины валявшуюся у меня уже много лет в шкафу травматику, а сбоку на пояс брюк прицепил средних размеров выкидной нож. Во вторник же, ближе к вечеру, меня представили хакеру, звали которого Анатолий, и представлял он собой собирательный образ матёрого айтишника: бледен, худ, всклокочен, одет небрежно, ногти погрызены, глаза всё время ищут монитор. Общался Толик соответствующе — короткими рублеными фразами, обильно снабженными непонятными мне терминами. Два часа мы просидели в кафе, пока он пытался со своего ноута взломать пароль на флешке, и всё это время Толя пил мой чай и разговаривал с компьютером. Но что-то пошло не так, и он сдался: «Да чтобы у них мама сдохла!» Потом выдал много непонятного мне текста, но резюме у хакера вышло внятное: «В итоге надо мне тогда пару программ скачать да взять у ребят депаролизатор сигмовский. А это деньги. Нужен аванс. Сто баксов».

Рассчитывал он это всё добыть за завтра и предлагал встретиться вечером в четверг. Но, начиная с этого дня и до конца недели все вечера у меня были заняты — всё получилось с проходками, и я собирался посмотреть «Легенду о любви» четыре раза за четыре дня. Мне удалось убедить его встретиться как можно раньше, а самое раннее, во сколько этот ночной житель мог встать с кровати, — два часа дня. И, дабы времени не терять, мы договорились, что я приеду в место, где он встанет — к нему домой.

Среду, целиком и без остатка, я посвятил всяким разным бизнес-делам: пришлось помотаться по Москве, и я внимательно наблюдал за машинами в зеркало заднего вида — вроде как на хвосте никто не висит… Вечер я провёл дома в компании одной из моих нескольких «подружек без обязательств», так что за мной точно никто не следил. Пока же я ехал к хакеру, теперь уже на метро, но всё так же начеку, мне пришло сообщение от Догони, который прилетал сегодня поздней ночью и хотел на выходных встретиться. Я ответил, что буду только рад. Толик же на свежую голову проковырялся ещё часа три с лишним, но так и не вышло у него ничего — пароль не ломался, и Анатолий даже рассвирепел по-своему, по-айтишному. Умолял он оставить ему флешку на ночь, клялся-божился, что добьёт он её, но я изначально решил, что вскрывать её будут только в моём присутствии. А мне уже пора — надо где-то перекусить перед спектаклем, так что отложили мы вскрытие на завтра, на то же время и там же. Не горит, тем более за суматохой последних дней да в отсутствие каких-то событий по этому направлению я стал понемногу и забывать про инцидент теперь уже почти недельной давности.

И я оставил Толю размышлять о своей профпригодности, а сам же устремился навстречу прекрасному — «Легенда о любви» действительно один из моих самых любимых балетов, и меня уже потрясывало в ожидании предстоящего праздника высокого искусства. И даже вернувшаяся в двадцатых числах мая ранняя весна нисколько не портила мне настроение. Правда, пришлось доставать из уже убранных тёплых вещей куртку на подкладке — на улице шквальный ветер гонял залпы холодного мелкого дождя.

Но я добрался, не успев промокнуть, приехав сильно заранее, — в начале седьмого уже перекуривал под портиком, прячась там от как раз вновь обильно пошедших осадков. Потом я сходил к администратору и убедился, что Александр Карлович не подвёл — сидеть я буду, хотя и прилично сбоку, но в третьем ряду! Всё складывалось просто замечательно, и настроение у меня стояло не по погоде радужное — два последних похода на балет получились, мягко скажем, не очень-то удачными, теперь же я предвкушал обрести глубочайшее эстетическое наслаждение! Коллеги-балетоманы в унисон тёрли ручки в ожидании этого хореографического чуда, а состав первого спектакля блока состоял сплошь из звёзд на всех партиях. Балетное чудо должно было произойти, оно и случилось! Ибо ровно так же, как артист на сцене получает энергетический заряд из зала, — находясь в зале, можно поймать идущий со сцены не меньшей силы заряд, уж поверьте! Мне, как мало кому, повезло испытывать оба, а в этот раз не заряд, а зарядище со сцены на зал накатывалась!

Отбив до красноты ладони и хрипя после десятков крикнутых «Браво!» — вызывали артистов несчётное количество раз, — я выплыл из Большого театра в состоянии сильнейшей эйфории. Готов я был и поклоны, стоя на коленях, бить, но пребывал в практически трезвом состоянии, да и погода не поменялась — Театральная площадь вся блестела лужами, а дождь продолжал её заливать.

Но до погоды мне не было никакого дела, и никак на моё состояние не повлиял неприятный случай с номерком, который я чуть не потерял: по окончании первого акта, как только окончательно отаплодировали и потянулись на перерыв, незнакомый мне мужчина похлопал меня сзади по плечу, всё, кстати, по тому же, по левому, и, протягивая номерок, осведомился: «Не у вас ли выпал? Вот, на полу валялся. Посмотрите, ваш-то на месте?»

И действительно, в боковом кармане пиджака, куда я всегда кладу номерки, его не оказалось… Мне бы насторожиться, но я находился прилично не в себе и даже не запомнил совершенно, как мужичок тот выглядел. Я его поблагодарил и положил — после такого-то — номерок во внутренний карман, туда же, где лежала и флешка. Сделал я эти телодвижения на автомате, не прекращая живой обмен мнениями сразу с тремя окружавшими меня балетоманами. Они поздравили с чудесным избавлением от пропажи, мы продолжили обсуждения, и я тут же про это событие забыл — то, что происходило на сцене, затмило собою всё, а впереди ведь предстоял полный драматизма второй акт!

Само собой разумеется, по окончании балета вся балетоманская рать пошла отмечать столь выдающийся спектакль в известный паб, вскоре присоединились и некоторые артисты, восторгам льющимся не счесть было числа. Как результат сего заслуженного, но затянувшегося чествования — такси подвезло меня к дому уже ближе к двум и в виде довольно пьяненьком.

Впрочем, такой финал сегодняшнего спектакля я ожидал…

Победив домофон не с первого раза: шесть цифр и одну букву невероятно сложно набирать, когда в глазах двоится, я поднялся на лифте на свой девятый этаж и столкнулся с ещё более сложной задачей — открыванием замков… Их во входной двери два, и в обоих ключи отказывались поворачиваться в нужную сторону. По часовой стрелке, в сторону открывания. Почти отчаявшись, я нажал на ручку, и тут выяснилось, что дверь-то не заперта…

Обдумывая, что это значит (первая мысль: видимо, забыл закрыть, уходя), я вошёл в квартиру и, даже не включая свет, понял, что же это значит, — в квартире побывали воры! Из стоявшей в коридоре стойки для обуви были вытащены все ящики, их содержимое валялось на полу вперемешку с вещами, висевшими ранее на вешалке. Поверх лежало содранное со стены зеркало и развороченные губки для обуви. Кошмарный бардак!

Пройдя же дальше, я убедился, что похожая картина и в обеих комнатах, и на кухне, и вообще везде, включая лоджию, куда я зашёл в конце пути… От увиденного я влёт протрезвел и моментально врубился — это стиль «злого» полицейского. И тут же мне стало ясно, что искали, и я побежал обратно на кухню, где мои предположения подтвердились сполна. Там у меня а-ля «кабинет», и не стояло больше на столе ноутбука, и не лежали на полке над ним несколько флешек и пара внешних дисков. Я инстинктивно хлопнул себя по пиджаку в районе сердца — слава богу, эта на месте! Уже спасибо Анатолию! В понедельник и среду злополучная флешка лежала вместе со всеми остальными в хрустальной пепельнице, и если бы не встреча с хакером, пока неудачником, то была бы радость у корейцев!

Вспомнив же про них, я страшно взбеленился и тут же решил, что это уже чересчур — переворачивать мне квартиру! И что красную черту они таки перешли: войну объявил не я, но я теперь обязан её выиграть! И если до этого момента я ещё где-то в глубине души отчасти сомневался, стоит ли мне во всё это ввязываться, то после такого сомнения улетучились — надо действовать! К тому же теперь других вариантов, кроме как позорно бежать, не оставалось: после квартиры очевидно, кто следующий на шмон, — я сам. Ну а поджимать хвост я не привык!

Так что надо мобилизоваться окончательно, чего я ещё не сделал, как стало мне понятно до очевидности, когда я вспомнил про номерок, связал его «потерю» с открытыми замками и осознал, что я действительно пентюх конченый. Номерок у меня явно из кармана вытащили, причём ещё до начала спектакля. Получили по нему мою куртку с ключами, привезли их сюда, открыли ими дверь, отвезли назад и в карман вернули. А в антракте куртку обратно в гардероб сдали и номерок мне незамысловатым таким вот способом подкинули. Я же — как тупой тёлок: и не заметил, как стащили, и за первый акт этого не просёк, и развёлся на «оброненный» номерок. Вот уж действительно — без лоха и жизнь плоха!

И я так сам на себя из-за самого себя расстроился от этого очевидного провала, что достал из холодильника бутылку виски и налил себе на два пальца — всё равно весь прежде употреблённый алкоголь улетучился, можно теперь как с чистого листа выпить! И это оказалось верным решением — сознание прояснилось до чистоты кристалла, и я стал размышлять: как же мне теперь поступить наилучшим образом?

Ведь можно, и с большой долей вероятности, предположить, что, не найдя искомое, они проследят за моей реакцией на взлом. Если я рядовой обыватель и мне совершенно невдомёк, что тут искали, то я обязан вызвать полицию, дабы расследовать квартирную кражу, совершенную неустановленным лицом или группой лиц. Если же я так не сделаю, то это будет очень подозрительно, и, значит, мне есть что скрывать. Наверняка за подъездом наблюдают, так что надо звонить 102 и лучше всего выбежать на улицу и метаться по двору, заламывая руки и ожидая приезда машины с синей мигалкой. Устрою-ка я им небольшой спектакль!

Так я и поступил, сообщив дежурному на линии про прискорбный факт незаконного проникновения в моё жилище, но позвонил, спускаясь пешочком вниз, ещё и в другую полицию — Сергею. Он как раз ожидал получения багажа в Домодедово и замысловато-витиевато выругался в ответ на моё известие об ограблении и просьбу немедленно приехать. Но, что мне понравилось, не стал искать поводов отказаться, лишь сказал, что не очень быстро это у него получится — поедет он на электричке, да и надо домой заскочить, а то у него пара здоровых чемоданов с собой. Я в ультимативной форме приказал ему брать такси сразу ко мне, которое я оплачу, и приезжать как можно быстрее, но входить в подъезд аккуратно — возможна слежка. Догоня ответил что-то типа «Есть!», как будто уже работал на меня, а я вышел из дома и стал максимально естественно изображать ошеломлённого ограбленного.

Полиция подъехала на редкость скоро — минут через пять от силы. А приехавшая пара лейтенантов оказались весьма учтивыми и вполне адекватными и сразу же направились к месту преступления. Но я всё же успел во дворе сильную сцену встречи сыграть, и если кто видел, то точно поверил бы, что я — потрясённый вторжением обыватель. В квартире же я вышел из образа и, уже продумав, что говорить, стал уверенно отвечать на все их вопросы. Которые в основном касались того, что пропало и у кого ещё могли иметься ключи от квартиры.

Полицейские, с точки зрения профессионалов, подтвердили мои догадки, что дверь не вскрывали, а просто открыли, причём без применения отмычек, судя по отсутствию царапин на замках. Значит, сделал это кто-то, у кого либо имелись ключи, либо тот, кто мог их копию изготовить. Я знал, кто это сделал, как и зачем. Но эту версию я им подкидывать не собирался, а постарался отделаться от них как можно быстрее — изобразил крайнее обессиление и попросил оставить меня одного, пообещав завтра-послезавтра подать им два списка с ответами на эти вопросы. Их это предложение вполне устроило, я везде, где надо, расписался и спровадил стражей правопорядка. Очень удачно я это сделал и успел до приезда следующего стража и душ принять — взбодриться, и даже на кухне немного разобраться.

Догоня присвистнул, войдя в квартиру, и высказался на тему того, что крутые профи поработали: «Обшарено по уму!» Выглядел он для вернувшегося из «жопы мира» подозрительно свежо и явно был рад меня видеть, несмотря на неприятный повод столь поздне-ранней встречи — пошёл уже четвёртый час. Заглянув в комнаты, он это своё мнение лишь подтвердил, но я отговорил его проводить следственные мероприятия, а повёл на кухню, где предложил для начала выпить чаю, а там — как пойдёт…

Я собирался вербовку провести на сухую, а уж потом вспрыснуть это дело. И рассчитывал сделать всё это быстро, особенно учитывая обстоятельства и время суток, поэтому не стал расспрашивать, как у него дела, рассказывать про балет и ещё как-то ходить вокруг да около, а сразу взял быка за рога: «Сергей, возможно, я тебя сейчас удивлю, но не подумай, что я страдаю манией преследования или допился до „белки“. Да ты и сам говорил, что в смерти аудитора этого что-то „не так“, и ты абсолютно прав: чутьё нутром у тебя отлично работает! Более того, я знаю, что у меня в квартире искали, и это… флешка, которую мне… он перед смертью передал…»

Я вернул Догоне те его две паузы, и он даже рот открыл — мои вышли куда как эффектнее! И, не дав ему времени опомниться, я в нескольких абзацах рассказал, и как дело обстояло на самом-то деле, и что ещё случилось. Сергей слушал, вид имея слегка огорошенный, и вопросов на задавал. Закончив же с повествовательно-описательной частью, я перешёл к сути моего делового предложения по сотрудничеству: «Как видишь, картинка складывается весьма понятная, но, сам же понимаешь, прямых доказательств нет, а я, выходит, важную улику от следствия скрыл. И я не собираюсь эту версию больше никому озвучивать, только тебе решил рассказать, и есть этому причина: я хочу сам это дело расследовать, а тебе предлагаю помогать мне в этом. В частном порядке и за неплохие деньги. Мы не случайно вот так встретились, и мне твоя помощь очень нужна. А я вполне себе обеспеченный человек и считаю, что работа должна оплачиваться — это НЕ обсуждается! Детали я уже продумал, и мы их обсудим, но я хочу здесь и сейчас услышать твоё принципиальное решение. Ты согласен?»

Сергею понадобилось некоторое время, чтобы и информацию переварить, и решение принять, но небольшое — я успел только по новой чашке чая налить. «Да уж… И само дело повернулось во как, плюс — верно ты говоришь, что не случайно мы через столько лет встретились. Как мушкетёры „Двадцать лет спустя “! Давно уже я не верю в „случайные“ совпадения, а это точно не случайно…» Он отпил чаю, я же молчал, на него смотрел и ждал — принципиального ответа пока не прозвучало. «Да ты можешь так и не смотреть! Я и за просто так согласился бы тебе помогать, но ты абсолютно прав: так будет правильнее. Это не вопрос суммы денег, а формата. Так удастся разделить дружбу и службу, и одно другому ни мешать не будет, ни страдать одно от другого. Ты, конечно, умник! Естественно, я согласен!»

Ожидаемый ответ получен, и я достал виски — если это не повод, то что же тогда может считаться поводом?! Мой новый сотрудник всецело поддержал эту идею, и мы чокнулись: «За успех нашего дела!» Но с места в карьер брать не стали — по глоточку, а быстро согласовали размер гонорара и решили провести по горячим следам первую совместную оперативную встречу. И я дал слово майору Догонину, предложив изложить своё видение ситуации, с учётом всех открывшихся ему новых обстоятельств.

«Согласен, всё очень похоже на то, что шантажировал свою корпорацию покойный. И на флешке — компромат. С ней потом разберёмся, сейчас надо в целом ситуацию уточнить. Примем это как факт. То есть мотив налицо. Но что-то слабо я верю, чтобы корпораты, тем более столь серьёзные, на мокрое дело пошли. Не миллиард же он просил, думаю, вполне адекватную сумму, и им откупиться — как нечего делать. И что меня ещё больше смущает — так это потенциальный исполнитель и способ убийства…»

Мы ещё раз чокнулись, теперь без тоста, и пошли на балкон перекурить, где Сергей продолжил строить умозаключения: «Когда я туда приехал, их эсбэшник меня полностью убедил, что сам он в шоке от этой смерти. Держался-то он хорошо, но я видел, что не играет — реально напрягся генерал отставной. А если бы сделал он это обдуманно, то, наоборот, уже бы не нервничал. И видел я, как он в сторонке со своими корейцами общался, и все они были явно поражены случившимся. Короче, не могу я пока поверить, что это он организовал, не вяжется!»

Я этого не видел и судить не мог, но чутью Догони начинал уже доверять. А он продолжил за корейцев адвокатствовать: «Ну и как? Отравлен, хотя теперь это мы никогда не узнаем — его уже, поди, кремировали и похоронили. И тогда получается, что в антракте это произошло, хотя есть сейчас и яды, не сразу действующие. Впрочем, судя по тому, как он умер, вряд ли долгодействующий. И этот способ более чем странен для устранения в нашем случае. И непонятно, как и где могли яд дать, да и зачем так заморачиваться — есть попроще способы на тот свет отправить!»

С этим выводом сложно спорить, но я попробовал всё же подискутировать: «Да, выбор странен, но, возможно, это для того сделано, чтобы естественную смерть симулировать?» Аргумент Сергей опроверг легко: «Если бы делу дали ход после первой экспертизы, то повторная точно нашла бы что-то — оборудование сейчас у них такое, что вошь на Марсе разглядят. Отравление от естественной однозначно отличат, да и так шантажистов не мочат, уж поверь мне…»

Я ему верил, но продолжил играть роль скептика: «А может, это у них последний шанс был — помнишь, я тебе говорил, что видел, как он с корейцем одним эмоционально общался у колонн. И там, в театре, присутствовал самый главный кореец в компании — сидел в царской ложе. И опять-таки, возможно, он собирался ему эту флешку передать, если ему так и не заплатили местные, российские корейцы. И от безысходности они его и замочили так своеобразно, а?»

Сергей поразмыслил немного и почти согласился, но потом разнёс и эту версию: «Да, так дело обернуться могло. И опять же, даже похоже на то, но есть одно большое НО — не было у них возможности травануть парня этого, я это точно знаю. Так как видел…»

Я не понял, что он видел, непонимание на лице моём отразилось наглядно, да я и словами это выразил: «Э-э-э… Что ты видел?.. Тебя же там не было…» И тут Догоня в первый раз доказал, что он сторицей стоит тех денег, что я ему платить собираюсь: «Видел я всё, что он в антракте делал. Ну, пока он непосредственно в театре находился, и никто там травануть бы его не смог — точно можешь быть в этом уверен!»

Оказалось, что первым делом следственная группа изучила записи камер наблюдения, в изобилии расставленных по театру, и Марат, а я уже знал, как покойника зовут, из зала сразу метнулся в буфет, где взял водки. В пару присестов стакан вылакал и побежал на выход, вроде как говоря по телефону. Под портиком он не задержался, а вот что происходило дальше, Сергей не знал. Здесь зона покрытия камер Большого заканчивалась, и три минуты двенадцать секунд будущий труп пребывал вне поля зрения. Затем он вернулся в здание театра, проследовал в другой уже буфет, жахнул и там, вернулся в первый и весь остаток антракта общался там с посетителями, продолжая выпивать, не закусывая. Дожрал свою водку и проследовал в зал, где через пятнадцать с небольшим минут мучительно умер.

Точностью до секунды Догоня меня окончательно добил — память у него оказалась феноменальная! Он же сам этим нисколько не кичился, и на моё искреннее изумление отреагировал совершенно спокойно: «Я же расписывал по времени его действия в антракте, вот и запомнил в общем и целом. На службе вообще надо много чего запоминать… Стоило бы ещё раз пересмотреть, но вернёмся к делу: получается, что отравили его за то время, пока он по Театральной площади где-то шастал. Как и кто — пока совсем непонятно, но других-то вариантов нет!»

Майор высказался убедительно: эмоционально и даже хлопнул для верности в конце по столу ладонью, да и факты на это указывали. Но возникала одна странность, на которую он сам и обратил внимание: «Но если его корейцы отравили, то почему вне театра, ведь они там все были, на корпоративе? Тогда, значит, наёмник, но под каким таким предлогом он его ядом накормил? Вряд ли Марат стал бы что-то принимать от незнакомого человека — выпивку или съестное. С чего бы это? Но как-то яд попал вовнутрь, и вряд ли инъекцию ему сделали незаметно и безболезненно. Так что первым делом надо понять, что он эти три с лишним минуты делал и с кем встречался. А чтобы это выяснить, надо искать свидетелей и камеры городские посмотреть. И вот тут у нас будут сложности…»

Мы опять пошли покурить и сделали молча несколько затяжек. Я ждал, Догоня думал. И придумал: «Мне, чтобы записи с камер, на площадь смотрящих, получить, нужен запрос в службу видеонаблюдения, начальником подписанный. Это — без мазы. Но я знаю там пару ребят, много раз уже обращался, думаю, тысяч за десять они мне всё покажут. Давай я прямо сегодня этим займусь, гони на всякий случай двадцатку под отчёт!»

Я тут же перевёл ему на карту тридцать тысяч на всякий случай, и мы быстро обсудили ещё и мои дальнейшие действия. А тут пока всё получалось предельно просто — продолжать вести обычный образ жизни и всем рассказать, что квартиру обокрали. Сегодня — встретиться с хакером, вечером идти на спектакль, поехать на машине, а после него — забрать Догоню из отделения. Скорее всего, добудет он уже записи, и надо будет их смотреть, после чего садиться и дальше обсуждать ход следствия. А сейчас — всем спать! Мы вызвали ему такси, ещё немного выпили на посошок и расстались уже под брезжущий рассвет.

Встречу с Толей я проспал — проснулся в третьем часу, слегка в раздрае, и ехать было уже поздно. Позвонив, я передоговорился на завтра, и хакер даже расстроился. Но заверил меня, что для него это теперь дело чести. Я выразил уверенность, что у него всё получится, а сам довольно быстро справился с одним из дверных замков: выкрутил, сбегал купил новый, подходящий, и установил. Сергей настоятельно рекомендовал мне хотя бы один заменить немедленно, и я внял его совету. Следующие же пару часов посвятил разбору завалов и преуспел в этом: я не страдаю накопительством и вещей у меня немного, ну, кроме нарядов. Попутно я прикидывал, не пропало ли ещё что, но золото-часы я не ношу, и их у меня и нет. Наличку не храню, подлинники старых фламандцев по стенам не висят, да и другого никакого антиквариата не имеется, аппаратуры минимум. Как я и думал, всё оказалось на месте, кроме ноута и всяких разных носителей информации. Воры и не думали скрывать, за чем именно они приходили, и чуть ли не визитку заказчика оставили. Предельно всё понятно, как и то, что это — знак, который мне подают…

Но, видимо, они посчитали, что я уж совсем тупой и могу не сообразить про знак, поэтому решили прямо в лоб мне подсказать, как же мне надо поступить. И я узнал мужичонку, номерок вернувшего, причём сразу, хотя до этого, как ни силился, не мог даже цвет волос припомнить. Их у него мало, и они русые, а сам он совершенно «обычно» выглядит. Натянуто мне улыбаясь, он вышел из-за колонны, когда я подходил к входу в театр, и парой предложений сформулировал требования: «Лучше отдай по-хорошему то, что мы вчера не нашли. Мы всё равно заберём, но тебе же хуже будет…»

Он даже не остановился, угрожая, а лишь замедлил шаг, пройдя же мимо меня, достал свой телефон и показал его мне. В тот же момент на мой пришла эсэмэска, я её открыл, там оказалось два слова: «Жду звонка», а отправлена с неизвестного мне номера. На который, судя по всему, надо набирать и каяться. И точно надо звонить, ибо было бы странно «ограбленному обывателю» так не поступить. Но, по легенде, каяться мне не в чем, а я решил твёрдо стоять версии, изложенной Александру Карловичу и в которую явно не поверили. Но звонить надо!

Я отошёл за угол, напустил на себя испуганный вид, думаю, за мной наблюдали, и набрал номер. Ответили сразу, и кто звонит, знали: «Глеб, ты не с теми шутить стал. Здесь серьёзные люди и большие деньги, мальчик. И ты нас уже сильно утомил своей упёртостью. Поэтому сегодня крайний срок, ты должен вернуть то, что случайно к тебе попало, и уехать с глаз долой да на подольше. А то можешь под горячую руку попасть — достал ты меня уже! Ты понял?»

Голос звучал сурово, и встретить его обладателя на ночной пустынной улице совсем не хотелось бы, но я продолжил гнуть свою линию: «Да вы кто такой! Да что вы себе позволяете! Я понятия не имею, о чём это вы говорите! А сейчас я звоню в полицию, передаю ваш номер и сообщаю, что с него мне звонят вчерашние взломщики и угрожают физической расправой!»

На этом я нажал на красную кнопку и тут же угрозу свою выполнил — позвонил представителю полиции, но не одному из лейтенантов, оставившему свой номер телефона, а старшему по званию. Майор меня успокоил: «Вот это точно — понты. Похоже, в панике товарищи, коли так грубо работают. Ты номерок мне перешли — пробью и набрать попробую от имени закона, но ты не дрейфь, будь на людях, да и вряд ли они что-то предпримут, особенно в театре. А вечером надо будет меры предосторожности принять повышенные. Действуем, как и планировали, и, судя по всему, с записями всё получается. Я как раз туда сейчас еду и в десятку вроде как укладываюсь, товарищ начальник!»

Последние два слова он с чувством, с толком, с расстановкой произнёс, чем повеселил, я же, чему сам удивился, и не сдрейфил нисколько, хотя поводы-то весомые имелись. Наоборот, испытывал будоражащий кровь драйв, при этом оставался предельно хладнокровным и обсудил ещё со своим напарником несколько технических моментов: «Отлично! Ты крут! А как ты думаешь, стоит ли парням, которые приезжали ко мне из отделения на кражу, позвонить и рассказать? Мне кажется, не стоит, хотя я и пригрозил так сделать, а эти, возможно, имеют на них выходы…»

Сергей заверил меня, что очень вряд ли ещё и это направление корейцы пробивают: «Ты уж, Глеб, извини, всё-таки не американский шпион, чтобы так тебя обкладывать по всем направлениям. И это тогда парням из отделения всё полностью надо рассказывать, начиная со смерти Марата, а они решат, поверь мне, только одно: что надо тебя на наркотики проверить, а то как-то гонишь сильно…»

Я так и думал, а вот на ещё один вопрос у меня правильного ответа не имелось: «Согласен, на мощный прогон похоже будет со стороны… Хорошо, пусть лейтенанты бытовую кражу расследуют, а я забыл, скорее не успел с тобой вот ещё на какую тему посоветоваться: а что ты про Александра Карловича думаешь? И ведь по-правильному мне надо ему эту историю в красках выдать и обвинить в преступной халатности. Особенно после этого последнего звонка, а?..»

Догоня высказался на тему, что это хороший вопрос, и согласился со мной: «Абсолютно верно — беги, ищи его, плачь в жилетку, продолжай под идиота косить. Хотя до конца я его роли в деле не понимаю, тоже надо будет обсуждать. Но не по телефону. Ладно, если что — звони, а так — до вечера!»

И я буквально побежал в театр, набирая Карловича и входя в знакомый только ему образ. Ответил он не сразу — гудков шесть-семь я прослушал, и, как мне показалось, удивился моему звонку: «Рад вас слышать, Глеб, однако пока не догадываюсь, по какому поводу такая радость?..» Придав голосу дрожи, я сообщил, что мне надо срочно с ним поговорить, и даже слегка истерить начал: «У меня чёрт знает что происходит, и всё это с тем кошмарным случаем связано, и я уже на грани нервного срыва, а вы меня заверяли, что всё будет хорошо!!!»

Александр Карлович аж поперхнулся, а ответил не сразу и с запинкой: «Г-г-глеб!!! Да что у вас происходит??? Я-я-я… Я не представляю, о чём вы и в чём я-то виноват???» Сказано было довольно убедительно, мне показалось, что он искренен в своём неведении, а мог же и вправду не знать, что происходит. Я немного сбавил уровень надрыва, сообщил, что нахожусь в театре, и тут выяснилось, что мы отделены друг от друга одной лишь стенкой — я стоял в фойе перед билетным контролем, откуда дверь вела в помещение охраны, где он и находился, исполняя свои служебные обязанности. Но повёл эсбэшник меня не туда, а в свой кабинет, попросив по дороге сохранять молчание. Но уж в кабинете я оторвался — в конце эмоциональной сцены, в ярких красках описывающей мои злоключения и мною убедительнейше сыгранной, даже зарыдал натурально! Александр Карлович был сражён…

Успокоившись же и напившись жадно воды, я его ещё и добил окончательно, уверенно заявив, что знаю больше, чем он предполагает: «И вы в свою очередь меня обманули, не рассказав про кое-какие тёмные делишки этого умершего, я даже знаю, кстати, как его зовут — Марат. И после такого как я вам доверять-то могу?!»

И ему ничего не оставалось, кроме как поведать мне некоторые опущенные им ранее подробности: «Да, я виноват перед вами, но и предположить не мог, что настолько серьёзно дело обернётся. Но раз уж так, полагаю, вам знать нужно, что умерший требовал с компании приличную сумму денег за неразглашение имеющейся у него информации. О чём она и как к нему попала, я, клянусь вам чем угодно, не знаю. Но знаю, что именно в тот вечер они ему эти деньги передали, и он должен был им отдать флешку с паролем доступа на сервер, где эта информация хранится. И откуда, если пароль за десять дней не активировать, она, информация эта компрометирующая, уйдёт на множество адресов, включая самых-самых больших корейских боссов. И ещё знаю, что имелся у него сообщник, который эти нальные деньги получил каким-то хитрожопым способом. После чего Марат этот должен был отдать им флешку, но вот так вот неожиданно умер. А флешки у него не оказалось, у трупа уже, и Леонид Борисович, это их по безопасности главный, считает, что она у вас. Почему он так уверен? Типа больше не у кого ей быть. И, как я понимаю, послезавтра срок у них истекает…»

Вот оно как! Тут многое тогда встаёт на свои места, а у корейцев появляется практически «алиби»: если они деньги уже отдали, то зачем убивать-то??? А Александр Карлович, вторя Догонину, стал меня пламенно убеждать в их невиновности: «И конечно, можете вы считать, что Леонид меня дурит. Но я ему верю, что не убивали они этого шантажиста. Тем более — в театре, при всём честном народе! Мы тут с ним на днях немного выпивали и, уж поверьте мне, только про это и говорили. И нет у меня никаких сомнений, что он здесь ни при чём, и прекрасно я понимаю причины его страхов и поступков, так скажем, вам неприятных — через два дня может появиться мотив для убийства, и какой! И он станет одним из главных подозреваемых…»

Да, под таким прессом можно пойти на что угодно, и теперь совсем всё ясно становилось. Кроме, впрочем, одного, самого интересного: кто же тогда и как Марата-то убил? А в том, что это именно оно, убийство, Карлович, также как и я, не сомневался. Тем более он, в отличие от Догонина, первое заключение читал внимательно, в чём дополнительно мне признался самопроизвольно, хотя и не особо разбирается в таких вещах. Но даже рабочих версий происшедшего у него не имелось, в завершение же рассказа он весьма красноречиво развёл руками…

А себя я дал ему «успокоить», слёзы, сопли вытер в ответ на обещание Александра Карловича ещё раз серьёзно с коллегой поговорить. Но балет в тот день вообще мимо меня прошёл, и я даже не вспомню, кто и как танцевал Ширин и Фархада, — уникальный случай. Сидел я весь спектакль и неистово ворочал мозгами, глядя на сцену невидящим взглядом. И что удивительно, занимало именно расследование всё моё воображение, вытеснив балет! Такое в первый раз со мной случилось, а под финальные оглушительные аплодисменты принципиальное решение и пришло — опять стратегическое.

Но это стоило сначала обсудить с напарником, так как решил я поступить весьма концептуально. Впрочем, сначала я собирался изучить, как Марат провёл эти три с небольшим минуты, поэтому, подобрав Сергея на Большой Дмитровке, по дороге ему особо ничего не рассказывал. Машин в это время суток уже мало, и доехали мы минут за пятнадцать, обсуждая меры предосторожности после поступивших угроз. Но всё оказалось «чисто»: Догонин вышел метров за пятьдесят до двора и лично проверил обстановку, лишь потом позвонив мне и разрешив подняться к себе домой. Хотя мне страсть как хотелось быстрее увидеть то, что он добыл!

Однако после битого часа изучения видеоматериалов, полученных за гешефт в десять таки тысяч, стало понятно только, как именно эти минуты Марат провёл, но появился не менее сложный вопрос: с кем это? Покинув театр, он пересёк площадь в сторону фонтана, где на скамейке его ожидали. Человек был в бейсболке и в одежде унисекс — кроссовки, джинсы, джинсовая куртка, бейсболка, так что мы даже не смогли определить пол, лишь рост приблизительно: пониже Марата, который рослый, примерно моего роста, слегка за метр девяносто.

Да и качеством видео оказалось хуже некуда, в силу приличного расстояния до ближайших камер. Фигурки на экране моего старого ноутбука, который я достал с антресолей взамен украденного, получались крошечные, и как мы ни всматривались, и как ни увеличивали, понять смогли только то, что они общались не без жестикуляции, вроде как на нервяке. И что-то запивал Марат из бутылки, либо просто из неё пил, запрокинув голову. А из театра он, как Догоня припоминал, вроде бы без своей тары выходил…

Расстались они без обнимашек, да и при встрече никак друг друга не приветствовали, аудитор отправился обратно под портик Большого, человек же этот, неопознанный, двинулся в сторону «Детского мира» и вскоре потерялся — зашёл он в «слепую зону», перейдя Петровку, и канул…

Майор пустился было в набрасывание версий, но он кое-чего ещё не знал, отчего я его сразу прервал: «Подожди, есть некоторые новые обстоятельства, а здесь теперь всё понятно — явно траванули на площади в антракте. Как именно, и почему он на это сам пошёл — на данный момент не суть важно, дальше разбираться надо. А важнее то, что отравитель, как я думаю, одновременно и его сообщник. Да, да! Тут, как мы и думали, шантаж, причём точно есть, и это как минимум ещё один соучастник!»

Догонина я опять удивил чуть ли не до открытого рта, когда быстренько изложил содержание своей беседы с Александром Карловичем: «Нет, ну тебе прямо звание „Оперативник года“ надо давать, так матёрого эсбэшника расколоть! И уже на сто процентов выходит, что не корейцы его кокнули! Ох, не завидую я этому Леониду Борисовичу — часики у него в голове, должно быть, страшно тикают…».

Я согласился, что жалко его, и даже несмотря на то, как он мне жизнь попортил, квартиру разворотив. А после этого, выдержав приличную паузу, сообщил Сергею, что собираюсь завершить генераловы мучения — отдать ему эту злосчастную флешку. А это и было моё концептуально-стратегическое решение — первая его часть…

Догоня, немного подумав, вполне его одобрил, хотя и расстроился: «Думаю, правильно ты поступаешь, теперь они от тебя точно отстанут. Надо прямо сейчас звонить и встречаться, от греха подальше. Но, увы, на этом, выходит, наше сотрудничество и закончится. А жаль…»

В искренности сожалений не стоило и сомневаться, и тут я выложил ему вторую часть того самого решения: «А вот здесь ты не прав! Так как я собираюсь дело это до конца довести — выяснить, кто убил. Да не смотри ты так!» Майор продемонстрировал отменную способность к моментальному переходу в мимике от печали к возбуждённому оживлению, округлив глаза наподобие совы. Но тут же вернул им нормальный вид, и я продолжил: «Во-первых, я уже сам пострадал, хоть и косвенно, из-за этого убийства — можно сказать, задета честь мундира. Впрочем, скажу честно, гораздо важнее, что, во-вторых, блин, мне так понравилось сыском заниматься! Я понимаю, как для тебя, оперативника со сколько-то там лет стажем, это звучит, но это столь, оказывается, захватывающе, плюс адреналин так прёт, что аж зашкаливает! Меня никогда до этого ничто, кроме балета, так не заводило, так более того: стыдно признаться, но круче, чем от балета, меня сейчас вставляет от нашего расследования! На порядок круче причём! И в разы мне больше хочется раскрыть это преступление, чем сходить, к примеру, на премьеру десятилетия в Большой! Представляешь, как я быстро и безнадёжно подсел?»

Сергей оценил степень желания новым потрясённым выражением лица, ещё раз продемонстрировав, что и ему уроки актёрского мастерства в училище пошли впрок, а польстил мне искренне: «Ура и браво! Нашего полку прибыло! Знаешь, уже за эти несколько наших встреч я понял, что ты в органах себе отличную карьеру сделал бы. Мне кажется, это твоё. Голова у тебя, конечно, в очень правильных направлениях варит! И с огромным удовольствием я под твоим началом поработаю — может, чему и сам научусь…»

Что скрывать, в силу своего артистического прошлого я люблю комплименты и поклонников, хотя с годами понял, что в большинстве случаев подхалимаж предельно неискренен, если не всегда… Но это совсем другой случай, а я лишь подтвердил своё внутреннее ощущение: похоже, это правда моё! Поймал же я себя на нём практически сразу, как только события начали происходить. Меня тянуло разобраться, разложить все факты по полочкам, найти недостающие звенья цепи этого преступления. А для меня это более чем необычно: я и детективы-то никогда не любил ни читать, ни смотреть, разве что сериал про Пуаро с Дэвидом Суше. Да и криминальная хроника, постоянно показываемая всеми каналами, кроме «Культуры», меня более чем не интересовала — всегда переключал. А тут — убийство, и я хочу его раскрыть! Причём так хочу, что аж балет на второй план ушёл! Удивительно это и необъяснимо!

Но со своими внутренними метаниями я могу и попозже разобраться, в медитативном одиночестве, нам же теперь следовало оперативно реализовать первую часть моего плана — вернуть флешку. Время стояло ещё детское — суббота только-только началась. Да и для жаждущего её заполучить время суток совсем сейчас не важно. Так что принял я решение ему звонить и гору с моих плеч снимать, да и с его тоже. И так как это нужно в гораздо большей степени Леониду Борисовичу, так что пусть он сам сюда приезжает, тем более адрес-то знает наверняка хорошо. А звонить ему стану не я — поручил такое дело майору…

Сергей отдал честь под несуществующий на его голове козырёк, нашёл у себя в сумке визитку и набрал бедному генералу: «Леонид Борисович, здравствуйте, это майор Догонин. Следователь по делу о смерти одного вашего сотрудника в партере Большого театра. Да, да, думаю, хорошо вы это событие помните… И у меня есть хорошие новости про вашу… флешку — нашлась она, представляете! Более того, можете её забрать. Только надо вам самому подъехать, побыстрее, и обязательно одному. А подъехать туда, где её уже искали, да не нашли — на квартиру одну, где шмон безрезультатный ваши люди провели. Ждём мы вас здесь вдвоём с Глебом, и уж точно в этот раз без глупостей никому не нужных, пожалуйста…»

Догонин имел ну уж о-о-очень серьёзный вид, когда по телефону говорил, а меня аж прямо распирало от предвкушения встречи с ошарашенным генералом. Когда же Сергей положил трубку, то случилась несколькосекундная безмолвная пауза, а потом, не сговариваясь, одновременно мы оба заржали в голос — ушло некоторое имевшееся напряжение, и стало просто весело! И был мною в этот самый момент преодолён какой-то внутренний барьер, что-то там внутри меня где-то щёлкнуло…

Перейдя же этот незримый Рубикон, я ощутил небывалый прилив сил — как заново родился и горы могу свернуть! И до одури захотелось вот прямо здесь и сейчас начать хоть что-то ещё делать в направлении продвижения расследования. Руки чесались, глаза же остановились на флешке, ставшей причиной многому, которая лежала на столе рядом с ноутом, и я логично их соединил. Привычно высветилось «Введите пароль» и тут я стал размышлять вслух: «Так, теперь-то мы знаем, что тут — пароль для доступа на сервер, ну и, скорее всего, ссылка на этот сервер. То есть у нас запороленный пароль, с этим ясно. Пойдём дальше: отдавать флешку Марат стал бы из рук в руки, ну а как ещё? Соответственно, вряд ли бы он с ней вместе бумажку с паролем передал бы: заранее писать — опасно, прямо на месте — ну как-то не особо удобно, как мне кажется. То есть он, пароль самой флешки, скорее всего, совсем примитивный и должен на слух однозначно восприниматься и легко запомниться.

Может, название компании или его имя? Давай-ка попробую…».

Это оказалось имя. Большими латинскими буквами — MARAT. С третьего раза я угадал!

Догоня выглядел потрясённым, выразившись лаконично: «Какого, мать твою, года! Оперативника века надо давать!» Я тоже сам собой впечатлился, но виду решил не подавать, ну а на флешке имелся только один вордовский файл, в котором находилась длиннющая ссылка и ниже абракадабристый пароль, — ожидаемо. Я их на самый-самый-самый всякий случай скопировал себе в файл того же формата, сохранил, а флешку закрыл и вытащил. Ларчик открылся просто, но то, что по ссылке и за паролем, — я знать не хотел. Зачем мне это?

А совсем скоро в домофон позвонил Леонид Борисович, и эта информация как раз для него. Открыл дверь Догоня, без слов провёл на кухню, где мне и довелось познакомиться лично — высокий, крупный и лысый, с армейской выправкой, но гражданским брюшком. Выглядел генерал напряжённым и в приличной непонятке, однако держался внушительно, что, впрочем, с его габаритами и зычным баском несложно. Попытался он было перехватить инициативу — начав задавать разные вопросы, но майор описал правила игры, не оставив вариантов их не принять: «Тут вопросы будем мы задавать, а вы отвечать, если хотите эту флешку получить». Сергей гипнотически покачал на цепочке злополучный девайс перед его лицом, которое моментально приняло гораздо более благожелательное выражение.

«Скажу вам более — мы и пароль для входа на неё знаем, так что спасены вы там все у вас в компании, а ведь уже как раз последний денёк пошёл… И если сегодня по ссылке не пойти, то завтра-то у вас у всех может совсем другая жизнь начаться — крайне малоприятная, особенно после нынешней сытой… С учётом же того, как вы уже накуролесили, я бы на вашем месте на Глеба молиться стал бы, что он решил её отдать! А ведь вы ещё не знаете, что это он пароль угадал — всего с трёх попыток причём! Так что давайте, выкладывайте начистоту всё, как есть, но юлить не вздумайте — мы же можем и передумать…» С полчаса мы у него выпытывали все подробности, прежде чем флешку отдать, ничего он от нас не утаивал, и теперь мы знали про покойного всё, что знал про него шеф безопасности его работодателя.

Начал же Леонид Борисович издалека: с год где-то назад у самых больших российских боссов-корейцев появились подозрения, что в одном из регионов, где у них крупнейший дистрибьюторский центр в России расположен, слишком рьяно стали подворовывать корпоративное добро самыми разными способами. И, какое неожиданное совпадение, главный внутренний аудитор компании, работавший до Марата на этой должности, родом как раз из региональной столицы! И результаты аудиторских проверок приходили радужные — всё в регионе в шоколаде, а немалые дополнительные расходы на «утряску-усушку» списывались. Боссы начали в обход него подкоп вести, он, судя по всему, смекнул каким-то образом и уволился скоропалительно по собственному желанию.

И тогда по солидным рекомендациям да на очень хорошие деньги они этого Марата из другой корпорации переманили. А он оказался именно таким, каким его отрекомендовали — ушлый и умный татарин. За пару-тройку месяцев вскрыл он преступные схемы, головы региональные полетели, боссы были очень довольны. Но на этом он не остановился и раскопал уже их собственные источники нетрудовых доходов. И решил денег на этом и сам заработать — продать своё молчание…

Сначала совсем астрономическую сумму Марат выставил, но сторговались, хотя всё равно в полмиллиона гринов он им обошёлся. Но делать нечего — грозился шантажист всё выложить самому главному корейскому боссу в мире, который как раз приехал в Россию. И он диктовал условия сделки и сначала должен был через сообщника деньги получить. А после того, как он Марату сообщит, что всё в порядке, — отдать компромат. Придумал он шпионскую схему передачи налички — в багажнике авто, припаркованного на стоянке одного из ТЦ в спальном районе. Накануне Марат передал им ключ от машины и кофр для денег, компания всё выполнила, деньги забрали, и тут такое, а флешки нет…

Дальше всё уже и так понятно, и, когда в своём рассказе Леонид Борисович дошёл до этого момента, я ему флешку торжественно и отдал. Как же он радовался! А когда я ещё рассказал, как мучился один профессионал с паролем, и то, что как раз с полчаса назад я его отгадал, то отставной генерал чуть слезу не пустил, меня благодаря. И я в его чистосердечную признательность почти верил!

Но ему стоило как можно быстрее ехать и устраивать праздник жизни корейским боссам, которые уже, поди, сушили сухари. Мы распрощались и условились, что компания компенсирует понесённые мною убытки от взлома и вернёт мой ноутбук вместе со всеми остальными стыренными носителями информации. Я сообщил, что карточка Сбера у меня привязана к номеру телефона, и, кстати, уже завтра туда капнула вполне приличная сумма. Мы же провели вместе с Сергеем ещё минут двадцать, пока он знакомил меня с материалами дела и давал к ним свои комментарии — оригиналы начальнику-то он сдал, но предусмотрительно сделал копии. И я планировал с утра начать плотно заниматься расследованием, хотя зудело приступить уже сейчас. Но утро вечера мудренее, тем более до него уже не так-то много времени и оставалось.

К полудню лето окончательно победило и пришло наконец-то в столицу ярким солнцем и температурой за двадцать. С аппетитом не рано позавтракав, я сидел на лоджии, пил кофе и курил первую за день сигарету — формальное начало трудового дня. Завершив же сие приятное дело, взял папку с делом, оставленную мне Догониным, и устроился на своём рабочем месте на кухне, оставив балконную дверь открытой, — оттуда приятно веяло теплом, к тому же расцвела сирень, как раз под моими окнами.

Но заняться расследованием мне удалось не сразу — в дверь позвонили… Я никого не ждал, но в глазок двери узрел теперь знакомое и запомнившееся таки лицо карманника, руки у которого были заняты — держал он ими мой комп. На лицо он пытался налепить явно несвойственную ему дружелюбную улыбочку, выходило так себе, но я его уже простил. Более того, сразу же смекнул, что человека со столь недюжинными способностями неплохо бы иметь в знакомцах, а то вдруг понадобятся подобного рода услуги… Посему распахнул дверь радостно, ни словом не напомнил про многочисленные его грешки передо мной, а наоборот, признал таланты и ими искренне восхитился. Чем заметно удивил, а цель достиг: оставил Пётр, так он представился, хотя и не сильно охотно, свой телефончик, пообещав помочь, «если чё».

Спровадив воришку и убрав назад на антресоль свой старый комп, вернулся я к делам насущным, но папка была совсем тоненькой, и у меня заняло немного времени ещё раз изучить все материалы этого дела. Из них ничего принципиально нового я не почерпнул, но вкупе с умозаключениями выходило, что мотив есть только у одного человека — его жены. А Марат-то умер мужем весьма зажиточным: две квартиры, загородный дом в ближайшем Подмосковье, пара авто бизнес-класса и наверняка не в одном банке счёт. Про финансовое благосостояние поведал нам Леонид Борисович, изучавший этот вопрос досконально ещё при принятии сотрудника на работу. Ну и плюс — пол-ляма наличных долларов явно достались убийце-сообщнику. За такой куш вполне можно рискнуть остаться вдовой!

Этот вывод мы сделали ещё немудрёным вечером, на свежую же голову я вполне его разделял — Маргарита Гарифуллина становилась подозреваемым номер один. На этом работу с документами я закончил и полез в социальные сети собирать дополнительную информацию.

ВКонтакте Марата не нашлось, Инстаграм[1] у него оказался в зачаточном состоянии, но вот с Фейсбуком он дружил активно, имея там за тысячу друзей. Последний же пост в ФБ сделала как раз его жена: сообщение в два абзаца с прискорбным известием, снабжённое красивой картинкой с католическим кладбищенским крестом в зарослях цветущей акации. И на него имелась гора соболезнований в комментариях — естественно, все как один превозносили покойника до небес. Так что если почитать, то можно решить, что ещё чуть-чуть — и нимб бы у него засветился над головой. Практически святой человек…

А вплоть до дня смерти владелец страницы являлся весьма активным пользователем — порой по три — пять публикаций в день делал. В основном фото самого Марата со всевозможных тусовок, включая пижама-пати, из ресторанов, но там в основном еда, плюс результаты разнообразных тестов на уровень IQ и тому подобное, да брюзжание на тему пробок, узких улиц, качества их покрытия и тому подобное. Активный горожанин, одним словом. И в ФБ Марат оказался долгожителем — зарегистрирован с года появления сети в России, и я заметил одну показательную тенденцию: вначале он размещал приличное количество фотографий с молодой женой — у них разница в возрасте почти семь лет. Затем частота её появления в его ленте стала заметно снижаться, а за последние полгода — буквально три — пять фото, где они вместе, да и то на них оба не лучатся счастьем. Женаты же они, как я знал из материалов дела, уже немало лет, и, очевидно, чувства подостыли.

Я сохранил в кеше его страницу, скорее всего, скоро её закроют, тем более Маргарита упомянула в некрологе, что будет обращаться на эту тему в службу поддержки. А возможно, там есть что-то значимое, что может понадобиться в дальнейшем. Изучил я её пока что бегло, просмотрев по диагонали, подробно же подвергать анализу надо не один час, но не сейчас. Живые меня на сегодня интересовали больше!

На страничке Маргариты, также предпочитавшей всем другим сетям ФБ, жизнь бурлила ещё активнее — публиковала она всякую ерунду с завидной регулярностью. Половина постов — про неё саму: фото с разных ракурсов, многие снабжённые словоблудием с претензией на «умность». Это когда селфи на припылённом зеркале лифта Карачаровского завода снабжается цитатой Пастернака на произвольную тему. Впрочем, надо признать, что выглядела она на них весьма аппетитно — девушка как минимум симпатичная.

Вторая половина публикаций — по бизнесу, и там сплошной гламур от люксовых брендов одежды. А трудилась она, на что имелось указание в разделе личной информации, в «индустрии моды»: байером для нескольких московских бутиков не первой линии. И попутно что-то своё на коленке шила и даже показы своему бренду модной одежды устраивала. Судя по фотоотчетам с которых — полный колхоз. Очередной «молодой российский дизайнер» с огромным самомнением и нулём своих идей в реальности.

А в день смерти мужа Маргоша, так она сама себя называла, приболела, о чём поведала всему миру около полудня при помощи селфи с градусником под мышкой и сделав грустную мордашку. В подписи к фото указывался результат контрольного замера температуры — 38,1 и сообщались симптомы: «Сопельки у девочки, кашляет она и вялая вся такая ®». Это оказалась единственная её публикация в тот день, на другой же, в 15.35, появился следующий пост — прискорбный. Он почти слово в слово повторял сделанный ею в ленте покойного уже мужа, и даже картинка креста использовалась одна и та же. Через пару дней Марго сделала скупую на слова публикацию с похорон, снабдив тремя фотографиями: фотография Марата в лакированном гробу в окружении множества цветов, её селфи на этом фоне, опускание закрытого гроба в могилу. Погребение прошло, как пояснялось в подписи, в древнем мавзолее семьи, расположенном в родовом селе под Казанью. И, как видно по фото, исходя из наличия гроба, погребли его без кремации.

Весьма внимательно изучив контент на страничке подозреваемой вдовы, я сделал определённые выводы относительно внешности, интеллектуального уровня и морально-этических качеств предполагаемой мужеубийцы. И они вполне соответствовали краткой оценке, данной Сергеем, который с ней встречался и снимал показания: «Дорогая тёлка, хорошо выглядит, ухоженная, не дура уж совсем, но на понтах дешёвых, а уж какой крутой себя считает — звезда!» Я представлял себе этот типаж, довольно часто встречается на модных вечеринках, и испытывал к таким девицам чувство, схожее с брезгливостью. Но предстоит его перебороть — собирался я с Марго «случайно» познакомиться и в доверие втереться настолько, чтобы оказаться в постели весёлой вдовы как можно быстрее. И я почему-то совершенно не сомневался, что сделать это окажется нетрудно…

В принципе, мне всегда это удавалось — обворожить понравившуюся барышню вплоть до интима за кратчайше возможное время. В идеале — в день знакомства. И я весьма охоч до барышень, хотя отношусь к женскому полу своеобразно, и это тоже издержки профессии. Мальчики в балетных училищах, в отличие от своих обычных сверстников, девочек «лапать» начинают в раннем возрасте. И к моменту окончания полового созревания бывают уже сверх меры утомлены женскими телами, причём в буквальном смысле. Когда тебе ежедневно приходится таскать потных балеринок, которые к тому же обычно злобны, особенно если ты их роняешь, то пиетет к женскому телу пропадает напрочь. Именно поэтому, как я полагаю, так высок процент геев среди артистов балета — гораздо выше, чем в среднем по стране, хотя никто такую статистику и не ведёт. Достают эти «бабы-дуры», и парни уходят в альтернативу. У меня самого случилась на этой волне пара полупопыток, однако сразу выяснилось, что это точно не моё и я завзятый и глубоко убеждённый гетеросексуал. А партнёрш по сексу я воспринимаю отчасти как партнёрш по сцене, где наша общая задача — хорошо выступить и самим получить удовольствие. А назавтра, и это нормально и сплошь да рядом случается, можем мы уже танцевать столь же откровенно оба с другими партнёрами. Да и не только танцевать…

А на сегодня как раз приходилось девять дней, и по этому информационному поводу Марго уже сделала пост, выложив с дюжину фото с поминок по «любимому мужу, горечь утраты которого я буду чувствовать до скончания своих дней». При этом её совершенно не смущало то, что среди мусульман это не главная поминальная дата, впрочем, Марат, судя по всему, религиозностью не отличался. Но надо признать, что смотрелась она на фотографиях крайне эффектно, только ради этого стоило выложить: в идеально сидящем облегающем чёрном платье слегка ниже колен, голова замотана чёрным газовым платком, большие темные очки в чёрной же оправе. Выглядела Гарифуллина как молодая красавица-вдова главы мафиозного итальянского семейства, погибшего от рук подлых карабинеров. И все фото прилично отфильтрованы.

В посте вдова сообщала всем своим друзьям, а их у неё имелось за полторы тысячи, что собирается в кругу только самых близких помянуть сегодня вечером так рано её покинувшего супруга. Однако узость поминального круга вызывала сомнение, ибо Маргарита явно сознательно не скрывала место, где планирует поминки устроить — в одном новом модном ресторане на «Китай-городе», даже отметила его в публикации. И это именно то место, где можно знакомство свести самым что ни на есть естественным способом! Лучше нарочно не придумаешь! Так что теперь я знал, куда после сегодняшнего спектакля пойду, и для такого случая решил даже съездить в один из этих «бутиков», где, судя по прикреплённому сверху посту, представлен весь ассортимент её бренда и даже «капсюльная коллекция мужских сорочек, эксклюзивной модели с оптимальной посадкой, материал для которых запечатан фабричным способом авторским дизайном». Пойду-ка я в ресторан в новой рубашке — отличный повод и познакомиться, и ей сразу польстить, и к себе дополнительно весомо расположить…

Приняв же этот решительный план действий, я переключился на другую имевшуюся у Марата родственницу — старшую сестру. Её я не нашёл ни на ФБ, ни ВКонтакте, но обнаружил в Одноклассниках, что многое о ней говорило. И да: судя по немногочисленным фото и крайне редким публикациям, она — серая мышка, которой самое место в этой старпёрской сети. Догонин общался с ней только по телефону и по разговору составил похожее мнение, а работала сестра врачом в какой-то градской больнице. От смерти брата она ровным счётом ничего не выигрывала, всё отходило жене, если только Марат не оставил завещания в её пользу. Но я сомневался, что он вообще его составлял, с чего бы это? Да и ничего не говорило о том, что они вообще общались: ни у него, ни у неё не увидел я никаких упоминаний друг о друге. Так что, изучив по-быстрому для очистки совести страничку Дианы Гарифуллиной, я поехал в магазин за обновкой.

Но вот выбор сорочки от «дизайнерского бренда» Margo оказался делом нелёгким — они все предлагались в стиле «первый парень на деревне, вся рубаха в петухах». Но мне удалось найти что-то наиболее скромное, заодно же я узнал от словоохотливой продавщицы и о дизайнере: «Просто есть деньги, вот она и шьёт у швей-надомниц отврат какой-то немодный. Фасоны сдирает у нормальных брендов, но ткани под принт берёт за три копейки, а раскрасок каких адских — мама дорогая!»

И ещё выяснилась интересная деталь: буквально вчера приезжала Марго в магазин — привозила вещи, и заливалась она тут соловьем, что собирается делать свою первую «полновкусную коллекцию», что «есть на неё деньги» и это будет «мега-ультра-модно». С улыбкой профана я поинтересовался, сколько такое удовольствие может стоить, и консультант бутика, прикинув в уме, сообщила: что если с показами на известных площадках, мощным PR, хорошим производством и дорогими тканями, то обойдётся в… «порядка половины миллиона долларов США». Забавное совпадение!

Хотя это и впрямь могло оказаться простым совпадением, тем более девушка сразу оговорилась: «Но это вряд ли, это прямо полный фарш. Тем более Марго всех знает, многим и без денег ей помогать придётся — она девка пробивная и настырная, как танк. Можно и в два-три миллиона рублей уложиться, тут зависит, сколько моделей в коллекции и расцветок какое количество». Более ничего ценного мне выудить из неё не удалось, я расплатился, чертыхнувшись про себя завышенной раза в три ценой, и покинул бутик довольный если не покупкой, то собой точно — расследование продвигается!

Теперь я знал побольше и про жену убитого, и про разброс цен в модном бизнесе, что гораздо ценнее купленной рубашки, которую я вряд ли второй раз надену. И я не пошёл в ней в театр, а взял с собой, попросив в магазине отпарить. Не хотелось в милых сердцу интерьерах Большого в зеркалах себя в ней видеть, портить настроение. Ведь внешний вид для меня крайне важен — и это опять из моего прошлого артиста балета, где от внешности зависит практически всё.

А на третий день блока «Легенды о любви» состав поставили спорный, и этот смелый эксперимент худрука, на мой взгляд, не удался совершенно. Несомненно, мне вошёл этот спектакль на порядок лучше вчерашнего, прошедшего совсем мимо. Но сравнение с первым составом он проигрывал основательно, хотя, возможно, впечатления от действия на сцене у меня смазались ожиданием его окончания. Да, случается на плохом балете с нетерпением ждать, когда же он закончится. Но «Легенда…» — это шедевр, и её никаким составом не испортишь настолько, что сбежать хочется, тем более это труппа Большого — лучшая в мире. Меня же из зала театра неудержимо тянуло в зал ресторана, и я сам себе поражался: какой же я, оказывается, авантюрист!

В итоге, бойко аплодируя, я дождался-таки самого финального занавеса, но даже не пошёл хлопать к яме, вызывать солистов на поклоны, а побежал сразу в туалет, где переодел рубашку, и на выход — такси уже ждало!

Конечно, я готовился к этой встрече, и у меня имелось припасёнными несколько возможных сценариев знакомства, а придуманными энное количество потенциальных образов. Но всё произошло настолько легко и просто, что мне даже ничего играть-то не пришлось! В принципе, это меня «сняли», в пользу чего говорит и тот факт, что поехали мы, уже через пару часов, не ко мне, а к ней…

Пиджак я держал в руках, когда вылезал из такси у входа в ресторан, «красуясь» в новой рубахе. А Марго, в другом уже чёрном платье, теперь длины мини и с верхом открытым довольно откровенно, как раз перекуривала с парочкой похожих на неё подружек у входа, будучи уже прилично подшофе. И моё появление произвело на неё нужное впечатление: «Какой красавчик, да в какой же рубашке! Вы только посмотрите! Это же прямо знак судьбы — я тут стою, жалуюсь девочкам, что мужики хорошие перевелись, и тут ты подкатываешь! Прости, что я сразу на „ты“, и, надеюсь, ты сюда не своей подруге предложение делать приехал. И почему-то я уверена, что нет, а тогда с удовольствием приглашаю к нам за столик. Меня Марго зовут, а тебя как?»

Напору ей, сразу видно, не занимать, и к цели вдова идёт напролом, продавщица верно описала ключевые качества моей предстоящей вскоре партнёрши, в чём я, кстати, сомневаться окончательно перестал тут же. И ломаться тоже не стал, а принял предложение с нескрываемым восторгом, и вскоре мы уже пили на французский брудершафт. Помянув, впрочем, вначале для приличия её мужа, не чокаясь. По приезде же к ней я изо всех сил постарался доставить девочке максимум удовольствия, даже в ущерб себе, и это было вознаграждено — Маргарита явно запала. И наутро, не раннее, понятное дело, мне прямо в кровать подали на подносе шикарный завтрак, добавив к нему в качестве десерта впечатляющие оральные ласки. В ответ же меня просили провести этот день с ней, и можно даже не вставать с постели. Я согласился и на это, тем более вечером, понятное дело, было не до разговоров… И, перемежая кормёжку, поливание французского белого, секс и перекуры прямо в кровати, я всё, что мне надо, выведал. Правда, поход на последний спектакль блока «Легенды о любви» пришлось отменить, однако жалел я недолго и несильно, ибо вдова оказалась на редкость хороша в постели! И хотя легендой для меня она не стала, но первый опыт с этой партнёршей выдался на редкость примечательным!

А супруги, как я и предполагал, супружеским долгом регулярно пренебрегали, и оба имели связи на стороне: про себя Марго честно рассказала — «но ничего такого серьёзного», да и Марат, с ее же слов, от неё особо загулы свои не скрывал. Жили же они совместно и по инерции, и оттого, что имелись у них разные общие проекты, да и устраивала такая жизнь обоих, позволяя достойно держать марку представителей продвинутого среднего класса, у которых всё и всегда — ОК! Нормальная такая, обычная семья…

При этом Маргарите уж совсем не имелось резона с ним расставаться и терять московскую прописку, а сама-то она не из столицы — самарская. Обе квартиры и загородный дом Марату перешли по наследству от родителей, разбившихся насмерть на машине, так что претендовать на них супруга при разводе права не имела — с голой жопой бы осталась… Но Марат, как она считает, и не помышлял разводиться, хотя вот дальше пошли довольно-таки пикантные подробности!

«И жили бы мы так, и нормально всё было бы, как у всех, так нет, понесло его — опидарасился на старости лет! И главное-то, что это я, дура, сама его на эту дорожку скользкую, получается, подтолкнула: у него мастер за границу уехал работать, некому стало его три волосины за сто баксов укладывать, а я и посоветуй ему своего. А Яшка-то — пидор из пидоров! Окрутил Марата, и тут он мне в прошлом месяце заявляет, что женщины больше его не интересуют, и жить он со мной теперь не хочет! А потом я прихожу в салон мелироваться, а этот гей болотный меня так ехидненько спрашивает: „Ну что, сказал тебе Маратик, что теперь я с ним жить буду? Уж извини, подруга, но теперь моя попка будет в вашем биде подмываться! “ Нормально, да?»

Да, это сильный удар, и мотив крепчал — в этот момент, получается, перед Марго замаячила удручающая перспектива остаться у разбитого корыта. Я согласился, что это ненормально, и повёл её рассказ дальше: «Так и что, муж твой стал какие-то действия предпринимать, на развод подавать, или как?»

Марго хмыкнула: «Да я тебя умоляю! Это он только хорохорился всегда, как он крут, а я-то знала на него управу! Я ему пригрозила, что он тогда больше ни на какие тусовки модные не попадёт, что перекрою я ему кислород по многим пунктам и такую грязь про него наплету, что с ним никто здороваться за километр не станет! И он-то знал, что я могу, да ещё как могу!»

Я тоже уже абсолютно не сомневался в некоторых её способностях, как, впрочем, и в том, что такая, если ей это покажется выгодно, пойдёт по трупам без тени сомнений. Поэтому и повел тему к мертвецам: «Так а как он умер? Отчего, он же довольно молодой был? Или его убили?»

Я сознательно упомянул убийство, внимательно наблюдая за реакцией. Но то ли нервы у Марго из стальных канатов, то ли даже и не думала она про такой вариант: «Убили! Не, ну ты скажешь! Это кому же понадобилось Марата убивать? Не, это очень вряд ли, тем более в мусарне мне дали свидетельство о смерти, и там про сердечную недостаточность. Хотя вот про это он мне ни разу не говорил, а ведь по здоровью Марат заморачивался сильно. Он с детства какой-то больной наполовину, да ещё и эпилепсия эта. И его родители даже заставили сестру его старшую в медицинский пойти учиться. Типа чтобы могла она брата, главного татарского наследника, на дому подлечивать».

Маргарита сама вывела к теме сестры, про которую я тоже собирался расспросить при удобном случае: «Нормально устроился — есть личный домашний доктор! Так, а она что, не очень-то от карьеры врача в восторге?»

«Похоже, да, хотя делает вид любящей и безропотной сестры. Но пару раз они страшно ссорились, и она ему высказывала, что из-за него она жизнь свою погубила, а он её в грош не ставит. А Марат-то действительно, хотя и нельзя так про покойников, гнобил её всячески и пользовался Дианкой, как ему угодно. Мог ночью позвонить спьяну и потребовать, чтобы она приехала, массаж ему сделала. И ведь приезжала!!!»

Марго выглядела искренне возмущённой, и я сделал предположение, что отношения у них «так себе», задал наводящий вопрос и получил подтверждений сполна: «А что у меня с ней может быть общего?!! Она и внешне выглядит никак, так же и одевается — как из секонд-хенда какого вещи! Позорная лохушка, к тому же ей лет-то за сорок прилично — старая дева уже! А вначале, после свадьбы, она, наивная, думала, что теперь я её обязанности выполнять буду. Да не вышло — не на ту нарвались! Я сразу сказала, что руки у меня слабые для массажа, а уколы делать панически боюсь, так же как и он сам. Да и Марату приятнее было двух баб иметь: я с ним трахалась и еду готовила, а она массажировала, колола, по врачам водила, предписания выполняла, таблетки покупала и ими вскармливала…»

После всплывшего упоминания про секс Марго решила прервать беседу и им же заняться. Мне было бы интереснее поговорить, но не стоило огорчать похотливую самочку, и я дело своё на высоком уровне сделал. Потом мы перекурили, выпили ещё по бокалу прохладного вина и продолжили трёп о том о сём: «Так ты теперь богатая вдова, получается! Может, мне альфонсом пристроиться?.. Муж-то тебе хорошее наследство оставил?»

Маргарита делано изобразила смущение и натянула на себя одеяло, как бы прикрывая наготу: «Ой, ой! Не приставайте к состоятельной девушке, молодой человек! Хотя, как мне кажется, ты, Глебушка, не из таких… А оставил нормально: про недвижимость я знаю — эта квартира, ещё одна, которую он сдавал, и дом двухэтажный в коттеджном посёлке. Правда, он там ремонт затеял и не доделал, получается. Ну а что у него есть на счетах, пока не знаю, но буду сейчас „вступать в наследство“, как это у юристов называется, узнаю. Ну и мой „лексус“, он тоже на него, да его мерс. Так что немало, но и не миллионы миллионов долларов, к сожалению…»

Скромная девочка, ничего не скажешь… Я признал, что я не из таких и деньги её меня не интересуют, — чистейшая правда! Подкрепил заверение порцией ласк, потом мы поужинали опять в кровати, и я остался ещё на одну ночь, а вечер прошёл умиротворённо: я удовлетворял Марго, а она удовлетворяла моё любопытство. Я узнал, в том числе, в каком салоне работает Яков, и мы заснули не поздно — назавтра предстоял понедельник, и у обоих имелась масса дел.

Со своим новым любимым развлечением — расследованием убийства — я совсем забросил все другие дела, а ведь мне предстояло в июне выпускать две премьеры, которые я продюсировал, в широком смысле этого слова. Во-первых, в моей студии предстояло поставить небольшой балетик для любительского выпускного концерта. Но это в конце месяца и не так-то сложно: берётся несколько хитовых массовых номеров из объёмного классического балетного наследия, к примеру «Сон Дон Кихота» из одноимённого балета, и хореографически они подгоняются под количество участвующих. Ну и снижается сложность исполняемых движений до уровня по силам любителям, точнее, любительницам.

А занималось у меня порядка двадцати пяти особ женского пола, разного возраста и комплекции, с которыми мы два раза в год устраивали такие концерты. И это тоже совершенно необходимо, ведь даже любителям, занимающимся для себя, хочется на сцену — она манит. Почувствовать себя балериной каждая рада до смерти, даже если по форме ей скорее в штангистки. Но я искренне любил всех наших «девочек», многие из которых занимались у меня уже годами, и каждый раз не вполноги старался организовать этот праздник — во всю силу. Арендовали мы для этих мероприятий Светлановский зал Дома музыки, и, кстати, это всегда финансово отбивалось, так как балерины наши наполняли зал родственниками и друзьями порой до аншлага.

Ставили мои два педагога, с ними же занимающиеся, зал студии вполне позволял репетировать такие массовые танцы, так что сложностей я не предполагал, но пора уже определиться с репертуаром — что именно в этот раз ставим, всегда я сам единолично решал. И у меня уже имелись в голове некоторые намётки, и я поставил себе задачу додумать окончательно в ближайшие пару-тройку дней. А это важно сделать побыстрее ещё и оттого, что предстоит добыть дамам партнёров, и надо понимать, скольких артистов мужского пола предстоит ангажировать. Большая часть которых бралась из корды Большого, бесплатно, исключительно «за расположение». Но всегда я приглашал на главные партии кого-нибудь из солистов, обычно за деньги, впрочем, небольшие. И с ними лучше максимально заранее участие обговаривать, пока их кто-то другой где-то у себя не занял, и тогда придётся довольствоваться теми, что есть.

Исходя из выбранного репертуара надо будет договариваться и про аренду костюмов, но это тоже для меня достаточно легко решаемый вопрос. И я не сомневался, что в любом случае девочки останутся довольны, да и влияет качество концерта на престиж студии, что, в свою очередь, — на её прибыль. Впрочем, скорее на снижение убытка, так как редко в какие месяцы доход превышал расходы, и это притом, что аренду мне не платить — помещение выкуплено. Студии приносят прибыль и зарабатывают, как это ни цинично, на детях, однако я принципиально не набирал детских групп — так спокойнее. И ради же спокойствия я сразу дал себе зарок, студию открыв: с занимающимися у меня девицами — ни-ни! Категорично без интима на работе!

Так что это, скорее, работа для души, а вот в первых числах месяца предстояла премьера балета современной хореографии на одном из региональных фестивалей — в Казани. Что теперь казалось симптоматичным, и я даже подумывал, может, съездить, находясь в Казани, в родовое село Гарифуллиных, цветы положить на могилу человека, чьё убийство я раскрыть стараюсь… Но сначала надо балет поставить, а он с приличным количеством артистов, именитым хореографом, и это совсем иной объём работы. Который был выполнен пока лишь наполовину, и мне уже стали намекать, что мы не в графике…

В принципе, это совершенно нормально и обыденно для постановки балетного спектакля — доделывать в страшном угаре накануне премьеры. Но я самый ярый противник такого подхода и стараюсь всё сделать заранее. Выходит далеко не всегда и, что самое обидное, всегда не по моей вине! Но в нынешней ситуации могло случиться что и по моей, чего я допускать не хотел, и в понедельник начал заниматься делами уже в десять утра. И не прекращал этого делать до семи вечера — практически подвиг! И я давно не бывал столь продуктивен — почти всё сделал, что наметил в программу-максимум! Теперь оставалось только добить всякие мелочи и обсудить с хореографом финальную сцену, так как, на мой взгляд, его с ней занесло не туда…

От того, сколько было сделано, стало полегче на душе — я человек чрезмерной ответственности, и если обещал, то просто обязан сделать. И меня сильно угнетала ситуация с этой постановкой, теперь же и эта гора с плеч свалилась. И получил я заряд позитива от артистов, которым, бесспорно, нравилось то, что они репетировали. А по артистам всегда чувствуется — по душе ли им то, что они танцуют, или нет. Обмануться невозможно, и для меня это главный критерий оценки балета на этом этапе. До того, как постановку зритель увидит и критики…

Так что был я сильно уставшим физически, да ещё и после двух бурных ночей, но изнутри пёр мощнейший энергетический поток — волшебная сила искусства такой эффект может вызвать, если хорошо пошло. И на этом пёре я решил опять заняться своим новым «хобби»: позвонил в салон красоты «Бомарше». Уточнил про мастеров, имя Яков прозвучало, и мне повезло — у него имелось время с восьми до девяти, и я успевал!

И Марго оказалась предельно верна в своей оценке — клеймо на этом Яшеньке ставить уже негде! В розовой футболочке с анимэшным принтом, беленьких укороченных брючках в обтягон и с напомаженным личиком пупса, он олицетворял собой хрестоматийный образ сладкого пассива. Говорил соответствующе и вёл себя манерно до чрезмерности. Выглядело это всё противно, но спать я с ним не собирался, а вот подружиться планировал. Посему, премило улыбаясь, поведал, что недавно в этот район переехал и ищу себе хорошего мастера, которому собираюсь платить щедро: «Но не в деньгах дело, а в отношениях, причёска — это очень личное! И тот, кто стрижёт, должен понимать того, кого он стрижёт. И наоборот. Мы с моим прежним мастером пребывали в приятельских отношениях и знали, кто чем живёт. Это очень помогает при укладке!»

Яшенька крючок такой заглотил бы и без наживки, болтливость работников ножниц и расчёски — притча во языцех, мои же речи расположили его ко мне донельзя: «Как же вы, Глеб, правильно говорите! А ведь многие не понимают этого, глупцы! Знаете ли, попадаются клиенты, особенно клиентки, такие противные, свысока смотрят, думают, если они мне денежку небольшую платят, то они и королевы! Курицы они мокрые, вот кто! А без меня так и будут, как курицы, выглядеть!»

Короче, я очаровал Якова, проворковали мы всё время стрижки, да и не хватило его. Я был у него предпоследним, но человек на время с девяти до десяти в десять минут десятого так и не явился, и мы пошли по рекомендации Яши, давно здесь работающего, в «очень приличное кафе рядом, где уважают твой выбор…». Это, конечно, не «Голубая устрица», но той же ориентации оказалось заведение.

Яша пил мартини, я из солидарности тоже, и обсуждали мы поначалу всякую ерунду: он «официально» признался в своей голубизне, я — в том, что сам нет, но отношусь с пониманием. После этого я много приятного ему наговорил про мастерство его и профессионализм, а он же перечислил множество конкурсов и проектов, в которых участвовал и где-то что-то даже выигрывал. А на третьей порции, перейдя к тому моменту уже на «ты», я беседу в нужное русло и вывел аккуратненько: «И вот ты, Яша, лишний раз доказываешь, что именно геи лучшие стилисты! И даже интересно, кто же у такого крутана дружок, а?.. Есть же наверняка друг сердешный?..»

И на этот вопрос Яков, насколько это для него возможно, посерьёзнел, залпом допил третий мартини, заказал четвёртый, закусил маслинкой, вздохнул и вскрылся: «А это главная трагедия моей жизни… Никому я ещё не рассказывал, думаю, тебе можно — приятно мне с тобой находиться. А вышло, Глеб, так, что осиротел я… Был у меня Марат, и нету больше Маратика моего… Убила его эта сука гадская, не захотела со мной делить. И я знаю, что я говорю — он ей всё рассказал и собрался разводиться, вот она его и убила. А потом пришла в салон и так, при всех, говорит: „Ну что, довёл Марата до сердечного приступа? Всё, нету больше дружка твоего, умер он. Ищи теперь, у кого другого отсасывать будешь!“ Нормально, а?»

У меня практически случилось дежавю — ровно с той же самой интонацией задал Яша в конце такой же риторический вопрос, с какой его задавала мне Марго после цитаты про биде. Я столь же похоже согласился, что ненормально, сказал про жену пару искренних гадостей, но интереснее мне была сейчас не она, а причина такой уверенности Якова в личности убийцы: «Так, подожди, он что, когда вы вместе были, умер? Почему ты-то его убил, как эта коза говорит?»

«Нет, нет, что ты! Я бы тогда сам рядом с ним умер, а это я от неё и узнал, что он мёртвый! И это был уже следующий день, как Марат сначала к телефону не подходил, а потом телефон вообще отключил. И он так и не работает! Более того, я только то, что он умер, да и то от неё знаю! Как, где? Понятия не имею. У нас нет больше ни одного общего знакомого, в ФБ он с тех пор не выходил, и это она на его страницу крест поставила. На нём крест поставила, понимаешь! Вот и выходит, что она его и убила! Всё сходится!»

Яшу нисколечко не смущало полное отсутствие логики умозаключений и хоть каких-то внятных доказательств этой спорной теории — выглядел он при этом красноречиво уверенным в своей правоте. И я не стал его разубеждать, а перевёл тему: «Да уж, подлая тварь! А ты его когда последний раз-то видел? Хотя бы приятные воспоминания остались?»

Гей мечтательно прищурился, вспоминая приятное, увёл взгляд на потолок, потом вспомнил, видно, про последний раз и сделал нарочито печальное лицо: «Да наоборот, к сожалению… Как раз в ту позапрошлую пятницу он заходил часов в пять, и я ему веки подкалывал. Только ты смотри не скажи в салоне про это — немного нелегальная процедура… Он же, только когда со мной познакомился, на человека стал похож — я ему и причёску поменял, и стиль, и форму лица мы подкорректировали, нос, брови… И он, конечно, похорошел!»

Яша опять вспомнил светлый образ милого друга, замечтался было вновь, но вернулся на землю довольно быстро: «И не только я это преображение заметил: появился ещё кто-то у него! Я точно это знал, всем, чем можно, ощущал, что другой кто-то между нами встал! И он в тот день, не сомневаюсь ни секунды, к нему ехал, а мне сказку рассказал, что идёт на балет в Большой театр — типа у них такой корпоратив! Ага, я уже поверил! А был он нервный, дерганый какой-то и на себя не похожий — явно врал про балет этот, я это прямо сердцем чувствовал!»

С Яшиной интуицией всё уже мне стало понятно, да и с балетом он ошибся. Но то, что его любовник нервничает, вполне мог почувствовать. А это не соответствовало тому, что мне рассказывала жена Марата, который, судя по времени, перед визитом в «Бомарше» хорошенько отобедал дома. Куда он приехал часа в три, когда закончилась официальная часть их корпоративного мероприятия, и Марго ничего необычного в поведении мужа не заметила. Хотя припомнила, что он потребовал добавки столь сильно понравившегося ему харчо — аппетит отменный! Пребывал же Марат в своём обычном расположении духа — бодр и энергичен, и даже проявил заботу о её здоровье — предложил позвонить сестре и попросить её приехать, как она сможет, осмотреть больную. Марго отказалась с негодованием…

Так что кто-то из них врал, либо нервничать Марат начал после приёма пищи… Я отметил этот фактик и пошёл раскручивать Яшу дальше: «Ну, а не могли у него, например, быть неприятности на работе или что ещё? Мало ли может иметься поводов для беспокойства! Он как деньги зарабатывал?»

Яша наморщил свой явно подколотый треугольник печали, вспоминая, потом разочарованно брови развёл: «Да ты знаешь, не особо я в курсе. В какой-то компании иностранной работал, что-то связанное с аудиенциями, по-моему… Хотя, говорил он пару раз, что скоро у него прилично денег должно появиться, и тогда он доделает дом свой загородный, и мы там станем с ним вдвоём все выходные откисать по полной… Эх…»

Яков опять улетел в свои голубые мечты, я заказал ему уже шестое мартини и вывел из астрала: «Так, может, за эти деньги и кокнули, а баба его здесь ни при чём?» Но такая постановка вопроса показалась ему интуитивно, разумеется, нереалистичной: «Да при чём тут деньги?! Из-за меня она его грохнула, помяни моё слово, из-за меня! Эх, Марат, Марат, не уберёг я тебя…»

На этом он опять залпом допил бокал и выдал уж совсем откровенное признание: «А хотя, Глебушка, знаешь, думаю я, что, может, и хорошо, что он умер. Если бы я его с другим мужиком застукал, то, поверь мне, убил бы, и себя бы убил рядом! Бросил бы он меня вскорости, чувствовал я это, ох как чувствовал!!!»

Всё, Яков был хорош. Оставалось только вызвать такси ему, а себе заказать услугу «трезвый водитель». Что я и сделал в два звонка, а расставались мы лучшими друзьями, и он даже, вполне натурально, всплакнул у меня на плече, пока я его выводил из заведения и в машину сажал. Условились мы созвониться в ближайшее время, и я отправил гея домой — в Капотню…

Следующий день опять случился совсем в балете: до пяти вечера я занимался одним, а с восьми — другим. Сначала — серьёзной постановкой с артистами, после — балетом для любителей, определившись с репертуаром досрочно. В промежутке же я вновь посетил богато-безвкусный салон, где вчера постригался у Яши. Но не к нему я пошёл, тем более знал наверняка, что он сегодня выходной. Маникюрши не менее трепливы, нежели парикмахеры, а ногти мне как раз пора было делать. Ей я выдал ту же самую легенду про переезд в этот район, очаровал по-скорому и быстро подвёл к обсуждению мастеров в салоне. На Яше — зацепился.

«О! Яков! Красивое и необычное имя! А что про него скажете?» Девица, пилящая мне ногти, взвела глаза, красноречиво вздохнула и всё сказала: «Нет, Яшка, не спорю, мастер неплохой, рука у него легкая и вкус есть. Но он настолько сладок, аж противен! Вот реально — гадкий гей! А лжец какой, и какой неискренний: клиента облизывает, рассказывает, как он его любит всем сердцем, а потом сидим мы, чай пьём, и он такое про него говорит…».

Ну, это я и сам уже отлично понял, меня же волновали его взаимоотношения с Маратом: «Геи хорошими мастерами часто бывают, я сам — не из них, но мне по барабану ориентация. А у него кто-то постоянный есть или он неразборчив в партнёрах? Это я с точки зрения всяких возможных заболеваний спрашиваю…».

Маникюрша, хотя и сидела в отдельном кабинетике, но знала всё, что в зале творится: «Да последние несколько месяцев — постоянный, из клиентов. Причём, что самое забавное, он девственником был! Сюда и его жена ходит — редкая сука, понимаю я этого Марата до какой-то степени… Который, кстати — вы себе представляете! — умер тут внезапно совсем недавно! И Марго, это жену так зовут, устроила здесь целый скандал — орала на Яшку, как кипятком ошпаренная!»

Яков мне рассказывал про этот инцидент, но, как и следовало ожидать, не совсем то, что случилось на самом деле: «Тут весь салон вместе с клиентами собрался на это шоу посмотреть, но никто так и не понял, что это она ему предъявляла. Дескать, ты, пидор вонючий, согласился делать то, в чём я Марату помогать отказалась. И теперь он мертвый. И вряд ли он сам умер, а из-за него, из-за этой, какой-то там „помощи“. И опять матерком трёхэтажным, да по полной!»

А вот это уже совсем интересно! И я, кажется, понимал, что Маргарита Яше «предъявляла» — сообщничество! Хотя, с другой стороны, Марат же к нему приходил в тот день, значит, Яков работал и как тогда он деньги забрал? Ну и Марго ни сном ни духом не давала поводов уличить её в осведомлённости относительно шантажа — я полагал, что она не в курсе. Тогда в чём она Яшу обвиняла?..

Чтобы вытянуть из этой словоохотливой работницы сферы услуг как можно больше полезной информации, я, по её настоятельной рекомендации, сделал и баню для рук, и ногти отполировал с каким-то средством новейшим, и массаж кистей с эфирными маслами получил — чек вышел внушительным! И за эти часа полтора я узнал ещё и про то, что любовники не ладили в последнее время, а в самый последний раз, когда Марат приходил, так и вообще сильно поцапались — Яша его к кому-то приревновал. Этого она не видела, в тот день не работала, но ей рассказали в лицах товарки. А лично слышала про то, что Яша вскоре уходит из салона — на прошлой неделе он сам громогласно заявил, что надоело ему работать на дядю, будет свой салон открывать, причём ВИП, да ещё с баром и чуть ли не на Тверской. Но она считала, что это просто трёп, да и непонятно, на какие шиши? Так как надо на такое дело, по мнению маникюрши, полмиллиона долларов, не меньше!

Что-то эта сумма поразительно часто стала встречаться, но в гораздо большей степени мне показалось важным уточнить другой момент: про Яшины нелегальные подкалывания. Уже под конец всех процедур я вспомнил, что он просил меня в салоне про это не говорить, и, естественно, спросил. Весьма, впрочем, корректно: «А что, можно ли каким хорошим препаратом в салоне подколоться? Надо бы мне и подразгладить, да и подтянуть кое-где. Кто такие услуги оказывает, кого порекомендуете?»

И, понятное дело, подпольный бизнес Яши оказался секретом Полишинеля: «Да, конечно, колят. Но, если по прейскуранту, только слабеньким всяким. Нет, это, конечно, работает, но не очень надолго, да и есть поэффективнее способы. И кстати, это опять к Яшке…»

Мы уже решили, что постричься мне стоит попробовать всё же у него, и я изобразил радость оттого, что может получиться «два в одном»: «Круто, два раза ходить не придётся! Так, а он чем колет?»

И тут маникюрша меня сразила наповал: «Это вообще уникальная история, если Яшка опять не врёт! У него папа — один из главных со времён совка ещё специалистов по ядам, сер-пен-то-лог, вот кто. Это те, которые змей ловят и яд из них получают». Девица явно попыталась блеснуть своим словарным запасом и решила, что произвела этим словом на меня впечатление, даже пояснила для непонятливых его значение. Я же непроизвольно сделал удивлённые глаза из-за другого слова — яд! Но быстро привёл их в нужный вид, признав, что якобы про серпентологов не знал, сделал комплимент её умственным способностям, и она, воодушевлённая, продолжила рекламную компанию: «И папа его делает ему сыворотки ручной работы. Делает по своим, „тайным“, рецептам, и они, конечно, творят чудеса. Стоят, что объяснимо, как крыло от „боинга“, но они того стоят! Очень рекомендую попробовать!»

Я согласился: «Надо брать!», но думал-то совсем о другом: будучи на ножах в тот день с Маратом, выступая, что теперь довольно вероятно, его сообщником, он вкалывал ему сыворотку из змеиного яда за несколько часов до смерти от отравления! Неожиданный поворот…

Более ничего содержательного маникюрша мне не сообщила, впрочем, и так уже имелось немало новостей, требующих глубокого осмысления. Но, к сожалению, от неё я никак не мог узнать одну, крайне теперь меня интересовавшую информацию: находился ли на своём рабочем месте Яша после того, как от него Марат ушёл на верную смерть? В тот день она не работала, как уже сказала, а я теперь очень хотел это узнать!

И накопилось у меня ещё несколько желаний знать, а по большей части это те вопросы, которые может прояснить мой компаньон. А он уже звонил и спрашивал, нет ли каких приказаний, ибо, как Догонин выразился: «Застоялся конь!»

Я не стал давать ему застаиваться и дальше, и на следующий день мы с ним откушали бизнес-ланч в кафе неподалёку от его отделения. За время поедания салата и супа я поведал ему про все случившиеся встречи, сухой остаток, без излишних деталей, но со своими выводами. Расправляясь же со вторым блюдом и десертом, я ставил задачи, которые Сергей по-пунктно записывал себе в блокнот почерком неразборчивее врачебного.

Про Марго мы сошлись во мнениях, что правильно о ней другие люди говорят. И что по большей части мне она лапшу на уши вешала на расспросы про мужа. Но вряд ли делала это, заподозрив меня в совершении разыскных мероприятий. Либо — есть чего скрывать, либо — просто врёт, по привычке, привыкнув создавать образ краше, чем сама жизнь. И это мы поймём со временем, а сейчас Маргарита однозначно числится у нас в списке подозреваемых, тем более мотив у неё стал серьёзнее — речь шла о разводе, и в то, что она мне про это рассказала, уже не верилось. Да и способ имелся подходящий — в душистое харчо, по авторитетному мнению матёрого полисмена, можно что угодно подмешать. И это — прямо-таки популярнейший способ устранения мужа женой!

Так что она шла номером один, и по этому направлению я поставил майору две задачи:

во-первых, выяснить, что Марго делала в день убийства, сидела ли весь день дома больная? И я рассчитывал, что это узнать можно, так как двор дома, где они с Маратом проживали, огороженный, с охраной на входе и под круглосуточным видеонаблюдением, о чём висела табличка на входе. Сергей тоже не сомневался, что решит он этот вопрос — там ЧОП, значит, за деньги получить видео не проблема. Я перевёл ему ещё двадцатку, и этот вопрос мы закрыли;

во-вторых, я попросил его зайти в ЗАГС по месту жительства, уточнить, не подана ли заявка на развод, ну и в районный суд, если в ЗАГСе нет. Это была, скорее, справочная информация, но важная для выводов, и всё равно ему на район ехать предстоит. Сергей сказал, что это вообще вопросы пяти минут, и с женой покойного мы покончили на этом.

Следующим пунктом шёл гей, который неожиданно и для меня, и для Догони тоже стал подозреваемым. «Ни хрена себе!!!» — так отреагировал он на ядовитого папу и согласился, что много и других косвенных улик уже набралось. Яшенька — ещё более скользкий тип, и вполне мог и за свою поруганную честь отомстить, да и деньги такие ему вряд ли когда перепасть бы могли. Этому я и на полслова не верил, и Сергею была поставлена по нему схожая задача — узнать, находился ли он на работе в тот день безотлучно. Салон располагался в том же районе, и Догонин собирался завтра с утра сразу трёх зайцев там убить. И я не сомневался в нём — напарник светился желанием действовать, а стрелок он меткий!

А у нас имелся и третий, пока самый слабовероятный, подозреваемый — сестра. Пока на неё мы совсем ничего не имели, но я уже перестал кому бы то ни было в этом деле верить, за исключением, пожалуй, моего помощника. Серая мышка Диана могла оказаться и серым кардиналом, но как к ней подобраться, никаких идей у меня не возникало. Разве что записаться на приём, но в правильности такого подхода уверенности не имелось, а второго шанса свести знакомство может и не случиться. Догонин предложил только одно — понаблюдать за Дианой, может, идеи и появятся… Но делать это мне, а для этого надо точно знать её график, так как тратить много часов, сидя возле её дома или работы, я себе позволить не могу. И это опять пункт к Сергею — заехать к ней на работу и его, график то есть, уточнить. Не возбуждая подозрений и наводя справки не только про неё. Но про доктора Гарифуллину постараться узнать всё возможное, в частности — работала ли она в день смерти брата.

Но я не остановился и на этих троих, а высказал предположение, что это таки не все возможные подозреваемые. Для чистоты эксперимента в список есть смысл включить и небезызвестного нам Леонида Борисовича, а возможно, даже вкупе с Александром Карловичем. Люди, которые столь откровенным образом идут на фальсификацию, меняя заключение о смерти, неспроста на такое идут! Да, у нас есть довольно стройное объяснение ситуации со слов Леонида Борисовича, но почему Марат не отдал им флешку, ведь деньги-то они передали? Чего он тянул да до смерти дотянул? Значит, что-то пошло не так?.. Нет, вычёркивать их рановато!

И имеется небольшая доля вероятности, что существует пока неизвестный нам мистер Икс. Исходя из имевшейся на сегодня информации, мы предполагали, что Марат предлагал стать соучастником и Марго, и Яше. Вполне такое возможно, что оба отказались, и он нашёл кого-то на стороне. Ведь сестра, если это «заманчивое» предложение делалось и ей, тоже могла не решиться, да даже совсем вряд ли врачиха-ботан в криминал бы полезла. А сообщник-то имелся, точно имелся, ведь кто-то деньги забрал, пока Марат балетом «наслаждался», и с кем-то же он в антракте встречался!

По направлению эсбэшников мы решили пока никаких шагов не предпринимать, но вот для поиска потенциальных друзей-соучастников я решил убить несколько часов, подвергнув аккаунт Марата в ФБ детальному анализу. Хотя Марго и говорила мне, что в силу склочного характера друзей, с которыми он уже много лет общается, у него нет, это стоило перепроверить.

И сегодняшний вечер я решил посвятить этому вопросу, а на Сергея возложил ещё одну задачу: выяснить, с кем разговаривал по телефону Марат, когда выходил в антракте из театра. Очень вероятно, что он звонил ожидавшему его у фонтана, и даже непонятно, почему я не додумался постараться узнать это в первую очередь?!! Догонин тоже сконфузился, признал, что это некоторый провал, и обещал достать детализацию, хотя это и не получится быстро: официально никто запрос не подтвердит, а надо, как он выразился, «номерок подсунуть» в какое-то другое дело, где проверка звонков санкционирована. Так что это может занять и несколько дней, но может и повезти, и пораньше подходящая оказия случится.

Сам же Маратов смартфон после завершения следственных мероприятий отдали жене, как Сергей пояснил. Припомнив, что он работал на отпечаток пальца, так что посмотреть его за тот один день, пока официально велось следствие, не удалось, а там и актуальность снялась. И я для себя в голове пометил, что надо попробовать выяснить у Марго, где он сейчас — может, удастся заполучить и предоставить возможность реабилитироваться Анатолию…

И Сергей сам взялся ещё и постараться узнать, что стало с первым вариантом заключения о смерти, и нет ли шансов его заполучить у патологоанатомов — хотя он и сомневался в такой возможности. И на этом пункте мы закончили наш поздний и затянувшийся деловой обед, дел после которого у каждого стало ещё больше, распрощались и отправились каждый по своим.

Забежав по дороге в Большой — несколько артистов кордебалета участвуют у меня в спектакле, и мне надо было кое-что с ними обсудить, — я пробыл там недолго, и домой вернулся рано — засветло, ещё и шести не стукнуло. И у меня имелась масса времени, которое я потратил не зря — провёл глубокий анализ странички Марата Гарифуллина, которую ещё не закрыли, хотя друзей у усопшего стало прилично меньше — у живого имелось под тысячу, а осталось немногим больше половины.

Но состав друзей я решил анализировать не в первую очередь, так как подсчитал, что максимум двоих можно более-менее качественно посмотреть за минуту, значит, сто двадцать за час, а на всех — более четырёх часов. Это — слишком, и я пошёл другим путём: стал изучать комментарии, выписывать самых активных комментаторов, анализировать, что именно они пишут, и на основе этого пытаться понять степень глубины их знакомства с Маратом. Часа за два я просмотрел все публикации за последний год, получился приличный список, а в нём имелась сильно оторвавшаяся ото всех пятёрка лидеров по количеству комментов на Маратовы посты.

После этого я изучил, кто с ним на фотографиях отмечен всё за те же последние двенадцать месяцев. Это пошло значительно быстрее, меньше часа заняло, а из пятёрки в единоличные лидеры выбился Ильяс Измайлов, его коллега по работе и наиболее частый собутыльник. Трое из самых часто пишущих ни разу на фото не засветились, одна девушка мелькала несколько раз, но выглядела неказисто и явно на любовницу не тянула.

Но, выяснив, кто у Марата в лучших друзьях в виртуальной жизни, увидел я, уже на странице Ильяса, что не мог он сообщником являться — в тот день Маратов друг присутствовал в театре, о чём свидетельствовали многочисленные фотографии. Более того, в ленте за тот же день имелся скорбный пост на смерть друга, сопровождаемый несколькими фото трупа, лежащего в проходе партера исторической сцены Большого театра. Зрелище малоприятное, но собравшее невиданное количество откликов. Самое же забавное в этих фото то, что на одной из них в кадр попал и я, с лицом человека, размышляющего о судьбах мира…

Их все я сохранил в папку, где уже лежали снятые мною дрожащими руками, и у этих качество на порядок выше. Но более ничего интересного в аккаунте Ильяса я не нашёл, в контенте — обычный менеджерский пафос. Впрочем, я всё равно поставил себе задачу на него «выйти», но это далеко не приоритетная цель, есть на кого надо «выходить» в первую очередь!

Утро следующего дня оказалось даже ещё более продуктивным, чем вечер — триплет майора дал обильную пищу для предположений… Ещё до полудня он, шифруясь, говоря кратко, но исчерпывающе, отчитался по телефону: «В ЗАГСе — пусто, никто не подавал, но вот в суде — есть от него заявление! Две недели назад подано… Она уехала на своём авто сразу, как он вышел, через четыре минуты, если конкретнее. Было это в шестнадцать двадцать шесть, а вернулась — в начале одиннадцатого. У мастера своего он был последним, и тот отменил всю запись на вторую половину дня и сразу после него уехал, сказавшись больным. У меня всё, подробности — при встрече».

И теперь получалось, что оба они могли являться сообщниками и забрать деньги! Если, конечно, у них нет на сто процентов подтверждённых алиби на это время. Но где они находились, я сам узнать не смогу — это уже с нашими возможностями никак не проследишь. А то, что оба мне соврут, не моргнув, если вдруг спрошу, сомнений не вызывало. Да и с чего мне им такие вопросы задавать: где ты был/была вечером в день, когда Марат умер? Дальше пока виднелся лишь тупик, но косвенные подтверждения обеих версий множились. Хотя обе же они не могут оказаться верными?!

Я почти взорвал себе мозги поиском реалистичных вариантов узнать, где же они оба провели это время, но ничего стоящего на ум не пришло. Спасла же голову от окончательного разрушения необходимость присутствовать на репетиции, а это процесс, в который голова очень активно вовлечена, но совершенно в других областях мозга — ответственных за искусство. Нам предстояло окончательно отшлифовать этот одноактник, уже собранный вчерне, правда, не без заметных шероховатостей. Но имелось главное: он всем нам в целом нравился, и мы точно смогли сделать его, как и собирались — в комедийном жанре.

А это, кстати, гораздо сложнее, нежели дать драму, с надрывом, с сильными чувствами, вынужденным расставанием влюблённых и всё такое прочее. Для нагнетания ситуации главного героя или героиню стоит даже умертвить каким-нибудь экзотическим способом — зритель станет сопереживать сильнее. И подавляющее большинство балетов так или иначе эту трагедийную тему мурыжат вдоль и поперёк, а вот действительно весёлых, даже не комичных, балетов совсем немного. В обширнейшем репертуаре Большого, к примеру, таких лишь парочка имеется: «Укрощение строптивой» и «Светлый ручей» — я на них всегда прямо в голос смеюсь! И это большие балеты, одноактников, пожалуй, я значительно больше видел с хорошим юморком, но всё равно если в балете есть сюжет, то обычно это драма.

У нас же вышло действительно смешно, веселились и мы, авторы, и артисты, и небольшое количество специально приглашённых зрителей из числа знакомых, которые болтать про увиденное не станут до момента премьеры. Так что работа пошла хорошо, балет занял собой все мои мысли, и эта передышка оказалась весьма кстати: серые клеточки вдоволь проветрились искусством и перезагрузились. И вскоре они ещё как понадобились!

Началось же ближе к пяти: мне позвонила Марго, которая, шипя от злости и изредка подрыдывая в трубку, умоляла приехать. А все эти пару дней мы обменивались пикантными сообщениями, обсуждая, как мы станем заниматься сексом в следующий раз, который пока точно назначен мною не был. И ничего не предвещало бурности в развитии событий на этом фронте, но моя последняя по счёту партнёрша стала вдруг крайне настойчивой: «Глеб!!! Это вопрос жизни и смерти! Мне нужна твоя помощь, и я готова всё сделать за это. У меня большие проблемы, и ты уже немного в курсе — это про наследство. Я в полном шоке, и мне надо с тобой посоветоваться! Пожалуйста, приезжай как можно быстрее!!!»

Так-так! Явно случился какой-то резкий сюжетный поворот, я не стал расспрашивать какой, а ответил лаконично: «Уже еду!» Находился я недалеко по московским меркам, был на машине и домчал мухой — меньше двадцати пяти минут, притом, что навигатор изначально предсказывал тридцать три. Отличный результат!

Марго встретила меня в домашнем — шортики, как у волейболисток, узкий облегающий топ, под которым ничего не имелось, копна неуложенных волос перетянута розовой резинкой в конский хвост, макияж в самом облегчённом варианте. И, несмотря на заплаканость и одновременно ярость, выглядела она возбуждающе, но этот безотказный метод утешения я отложил на попозже. Вначале надо использовать рот не для поцелуев — поговорить им. И Маргарита свой острый язычок обнажила практически с порога: «Если ты помнишь, я тебе рассказывала, что у Марата сестра есть — коза гнойная! Так вот, сегодня я с ней встречалась, мне кое-какие документы были нужны, которые у неё, а она только вчера из Казани вернулась. Это мне нотариус по наследству сказал принести, а она знаешь что мне заявила? Чтобы я не напрягалась понапрасну и деньги свои личные на ненужных мне нотариусов не тратила. А как ты думаешь, почему? Да потому, что это теперь всё её!!! Вообще всё, даже мой джип!!! Марат, придурок конченый, завещание оставил! И всё, абсолютно всё — ей!!!»

В паре десятков гипотетических вариантов «что случилось», набросанных мною в уме по дороге, такой тоже имелся. Хотя в своё время я уверенно Сергею заявлял, что не предполагаю наличие завещания. Дурак самоуверенный! Уже не первый раз я ошибался в своих предположениях, и меня это премного раздражало — отдавать самому себе отчёт в том, что лажаешь, крайне неприятно. Но самобичеванию нынче не время — потом можно заняться, а сейчас надо адаптироваться к новой ситуации, тем более это — отличный вариант выхода на сестру! И похоже, возможно, у нас сменится лидер списка подозреваемых!

Выдав свой эмоциональный монолог и обведя отрешённо руками уже не свою квартиру, Маргарита сидела пришибленная, но жалко мне её не было ни на йоту — за что боролись, на то и напоролись. В основе моего личного видения мироустройства лежит априори доказанный тезис, что мы всегда получаем то, что отдаём. Это про энергетическую направленность поступков и эмоций, нами во вселенский космос отправляемых. Откуда мы назад получаем импульс именно с тем знаком, который сами туда отправили, — всё, на мой взгляд, предельно просто в базовых постулатах мироздания…

Но ни под каким предлогом не собирался я объяснять их несчастной вдове, бисер перед свиньями метать — занятие порожняковое, однако проявил внешне участие и высказал намерение помочь тоном дружеским: «Марго, не раскисай! Пока ещё ничего не потеряно — надо действовать! Понимаю, что ты в ауте, но давай соберись, и будем думать, что можно сделать. И главное, ты сама завещание видела? Может, это вообще понты?»

Оказалось, что не они — предусмотрительная Диана даже принесла и торжественно ей вручила нотариально заверенную копию: «И ты бы видел, как эта уродина убогая улыбалась мне в лицо, его передавая. Чуть не обосралась от радости, видя, как я офигела от такой новости!»

Завещание оказалось короткое: действительно, всё движимое и недвижимое имущество сестре, а удивила меня дата — многолетней давности документ. Как я вспомнил, приблизительно тогда их родители погибли. И это в таком случае вполне логично, возможно, даже есть похожее завещание от неё на него. Но Марго эти незначительные детали не волновали, и я не стал на них акцентировать внимание, а сфотографировал документ и продолжил соучаствовать в её горе: «Да, не понты… Конечно, надо будет его оспаривать через суд, это затянет процесс наследования, и, может, что и успеешь отжать. Но вряд ли есть шанс такой процесс выиграть, надо что-то порадикальнее придумывать…»

И Марго оказалась предельно радикальной: «А что тут думать? Мочить надо тварь эту! Я не вижу никаких других возможностей!» И хотя этим предложением она меня не удивила, ждал от неё подобного, я изобразил крайнее изумление: «Марго! Да ты в своём уме?! Мало того, что это уже не радикально, а криминально, так ещё и полный идиотизм — все подозрения будут на тебя! Совсем ты сдурела с горя, что ли?» Марго признала, что погорячилась, разрыдалась семью ручьями и сквозь слёзы умоляюще смотрела на меня, демонстрируя полную покорность. И тут как раз наступил момент для отложенного способа утешения, а мы оба, очевидно, хотели разыграть эту ролевую игру — грубо, силой, до слёз… И я вошёл в образ жёсткого мачо и сделал с бедняжкой всё… Оргазм был фееричен, и под него я и придумал!

Придумал и как процесс наследования задержать, и как, что главное, мне самому на Диану выйти, хотя про это я Марго не упоминал: «Умничка, отлично всё сделала, хорошая девочка! Есть теперь у меня идея! Иди, бери ручку, бумагу, садись, будешь писать заявление в полицию. И в нём — обвинять Диану в убийстве брата! Аргументы я по ходу придумаю, там додумаем, но нам сейчас важно тормознуть процесс наследования. А если будет такое обвинение, то тормознётся! Появится время, и будем думать, что дальше делать. Ясно? Пиши, я тебе диктовать буду».

Марго сидела голышом, подгрызала на нерве ручку и катала донос под мою диктовку. Закончив же, подписалась, поставила завтрашнюю дату, и я его забрал: «Есть у меня хорошие друзья в органах, завтра дадим ему ход. Пока продумаем ещё доказательства для твоих обвинений, а ты давай-ка расскажи мне теперь всю правду про Марата, и что ты сама в этот день делала. Учти, я смогу тебе помочь, только если ты со мной будешь предельно откровенна и честна!»

И «честный» рассказ оказался весьма познавательным и довольно полезным для моего расследования, ибо в тот вечер Марго за Маратом… следила! «Он, хотя и не рассказывал ничего, но был на взводе, когда домой заехал. Я за семь лет-то очень хорошо его изучила и понимала: что-то предстоит, чего-то он ждёт и нервничает от этого. А мне нужен был на него компромат, чтобы припугнуть, если он опять про развод речь заведёт. Взяла я камеру, волосы убрала, бейсболку надела, очки тёмные и за ним вышла. И я знала, куда он сначала пойдёт — в салон, к педику своему, лоск навести, созванивался с ним из дома. Оттуда он такси вызвал, я за ним поехала и до Большого театра доехала. Он там тёрся со своими коллегами, я нафотографировала, но ничего такого не было. Потом посидела там, возле фонтана, подождала. Думала, может, он после него куда направится, не из-за балета же Марат так напрягался. А он в морг прямиком отправился…»

Мне стоило некоторого труда никак не выдать удивления очередным столь поразительным совпадением — теперь не суммой в полмиллиона, а местом: Марго присутствовала на Театральной площади в момент убийства, совершённого в здании на ней! И теперь я хотел знать, что она там видела: «И больше он сам, а не вперёд ногами, из Большого не выходил? Ты до которого часа сидела?»

Но Марго меня расстроила, отвечая на эти вопросы: «Я у них на сайте посмотрела, сколько балет идёт, да и отошла на часок с небольшим в ЦУМ, пошопиться немного, он же там рядом… Минут за десять — пятнадцать до окончания подошла опять, а там возле колонн его коллеги толпятся, я уж подумала, что просчиталась, всё закончилось, и он слился уже. Решила походить среди них, Марата повысматривать. А тут слышу — они про какого-то умершего в театре трут. И вдруг один, громко так, говорит: „А Гарифуллин-то этот, выходит, всего на год меня старше, и на тебе — скончался скоропостижно! “ Представляешь, что со мной стало, когда я это услышала, да вот так?»

Думаю, это да, сильный нежданчик — должно было Гарифуллину нахлобучить по полной от такого известия! Но это ни в коей мере её не оправдывало: если бы не пошла очередные тряпки себе выбирать и если бы увидела, когда продолжительность спектакля смотрела, что он с антрактом, да сообразила, что муж может и в перерыве ускользнуть, то знал бы я, с кем Марат встречался! Да и фото бы имелись, тем более камера у неё хорошая, а щёлкала она пулеметом — за минут десять, пока снимала, как он в районе колоннады с коллегами общался, за сто кадров сделала!

И это получался небольшой бонус от её страсти к фотографированию, так как теперь я с другого ракурса увидел сцену разборок, которую наблюдал лично, находясь под портиком. Марго снимала с противоположной стороны, с площади, и я теперь знал, с кем из корейцев Марат повздорил. Хотя для меня был он на всех них остальных похож… И на фотографиях заметил я одно знакомое мне лично лицо, это кроме клакеров, во множестве попавших в кадры: в момент «переговоров», проходивших на линии колонн, кореец стоял спиной, а за ближайшей колонной и в невидимой для Марата зоне стоял Леонид Борисович. Что, впрочем, вполне логично, если тема дискуссии — сделка шантажиста с шантажируемыми…

Больше ничего существенного для меня с Маргаритой в тот день не произошло: вскоре по возвращении домой ей позвонили из полиции, скорбным голосом озвучили свершившийся факт и попросили приехать назавтра в отделение, где сняли показания. Ну и опознание ещё было… Задав же в подходящий момент крутившийся у меня на языке вопрос про телефон, ответ я получил сомнительный: «Разбила на фиг да выбросила! Я и так и так пробовала пароль подобрать, достал он меня в конце концов, ну и об стену я его шмякнула, немного перебрав с винищем… Ну, он и разлетелся на несколько частей…» Верится с трудом, однако понятно одно: вряд ли теперь Толе шанс представится…

Я скачал все фото на имевшуюся при мне флешку, куда уж теперь без этого девайса, вновь, на прощание, разыграл насильственное принуждение ко всем видам секса, но покинул Марго довольно рано — ещё и десяти не прозвонило. И я торопился — меня в тот момент с нетерпением ждал суровый мужчина, майор полиции.

Догонин уже ожидал меня, сидя на скамейке во дворе, наедине с пиццей, которую я поручил ему купить навынос в одном заведении поблизости. Я страшно хотел есть и даже не разговаривал, пока не смёл от неё три четверти, остальное же досталось не голодному Сергею. Потом мы сделали перекур перед чаем со сладким, за время которого он быстренько изложил некоторые детали, не сказанные по телефону, а последними шли расходы на видео — за пятёрку сговорился, бюджетно вышло! В салоне майор, будучи в форме, просто посмотрел журнал записи на этот день, спросил про клиентов, дескать, ищем тут одного… В ЗАГСе и пяти минут не провёл, да и в суде резво отстрелялся — реестр входящих ему дали без единого вопроса и копию заявления качественную сделали. Ничего нового по утреннему отчёту он добавить не мог, но Догоня заезжал и в больницу, где Диана врачует, и оттуда кое-что имелось…

А главным было то, что на работе в день смерти брата она отсутствовала — поменялась с коллегой, так как работала эти сутки как раз её смена. У них такое вообще-то часто практикуется — поменяться, но доктор Гарифуллина, как выяснилось, крайне редко так поступала — реже, чем раз в год. Собрал Сергей на неё и всякую сопутствующую информацию, и краткую характеристику даже получил. Ничего особенного: хороший, профессиональный врач, а как человек — живёт своей жизнью, с коллегами только на работе и общается. Не пьёт, не курит, ездит на скутере. Не замужем, без детей, а в амурных делах не замечена. И одну лишь «странность» отметил заведующий отделением: хобби у Дианы диковинное — скалолазание.

Вновь выходил образ невзрачного, предельно обычного человечка, нашедшего в горах себе отдушину в серых буднях. Но когда я рассказал про завещание и манеру презентации этой сногсшибательной для Марго новости, Догоня закачал головой: «Ага! Вскрылась, получается, наша тихоня!» И ведь действительно всё так и выглядело, но мне, чтобы точно в это поверить, надо с этой богиней охоты самому пообщаться, посмотреть ей в глаза, почувствовать интонацию в её голосе, ощутить исходящую энергетику…

Короче, надо на неё выходить, да побыстрее, и я изложил Догонину свой план: «Сам понимаешь, я хочу с ней по душам на эту тему поговорить. И есть у меня причина, по которой ты её завтра к себе вызовешь, — имеется заявление от жены покойного, с обвинением Дианы в убийстве её мужа, а ею брата!»

Я протянул ему листок, сообщил, что написано с моих слов, выданных экспромтом, правда, умолчал, при каких обстоятельствах мне сия идея в голову пришла. Майор внимательно его прочитал и дал лестную оценку: «Толковая телега!», я поблагодарил и продолжил: «Так вот, завтра тебе надо ей позвонить и договориться, во сколько она сможет в отделение прийти — лучше всего днём. И вместе с тобой буду я, а ты меня представишь как коллегу, который вместо тебя этим делом займётся, — себе придумай какую-то причину отчалить. И я её в кафе рядом уведу под каким-нибудь благовидным предлогом и там уже „колоть“ стану. Сможешь организовать кабинет на полчасика, где только мы с тобой будем и куда она придёт? Тогда у неё не появится никаких сомнений, что я тоже полицейский, и я смогу допрашивать её официально, так сказать».

Сергей смотрел на меня столь восхищённым взглядом, что мне стало неловко: «Ну что ты смотришь, улыбаешься до ушей и молчишь?

Что-то не так?» Он пришёл в себя и восхищение теперь словами выразил: «Нет, ну ты смотри, как придумал! Видать, заставил девицу поклёп написать, уже зная, для чего это тебе! Не, ну голова!!!»

Приятно, конечно же, но больше меня волновал вопрос возможности реализации моего плана, и всё с ним оказалось хорошо: «Да и, конечно, я придумаю с кабинетом — ради такого договорюсь с кем надо! Тогда завтра часов в десять позвоню ей, а потом тебе сообщу, во сколько придёт и куда тебе приходить. Ох, мне уже так интересно, чем дело-то закончится! Вот совсем всё не похоже на то, как на работе происходит! Здорово, мать твою!»

А как же меня будоражило это расследование — даже описывать не берусь! Но я старался не давать волю эмоциям, считая, что сейчас это — лишнее, а расслабиться и насладиться лаврами можно будет, когда отмечать раскрытие преступления станем! Посему я предложил долго не засиживаться, а получше выспаться, дабы иметь голову назавтра максимально свежую. Мне предстоял допрос очередного предполагаемого убийцы, а это — крайне ответственное мероприятие!

Догонин встретил меня без четверти час на улице перед отделением и быстро ввёл в курс дела: «Я ей позвонил, сообщил, что появились некоторые новые обстоятельства смерти её брата, и они непосредственно её касаются. Удивилась, правда, довольно сухо и приехать пообещала, как я и попросил, в час. Что до кабинета, то всё сложилось — обеспечен, а её туда и направят с дежурки. Давай, перекуриваем и идём, будешь входить в образ офицера российской полиции. Поверь — несложный, особенно для такого профессионала…»

А ко вхождению я начал готовиться уже дома — нашёл самые затрапезные штаны и рубашку и обул кроссовки, в которых я в футбол хожу иногда играть. Поколдовал с причёской, обозначив её отсутствие, не побрился и вполне мог внешне сойти за сотрудника среднего разыскного звена. И в коридорах отделения, на пару с Сергеем, ничем не отличался от обладателей кабинетов, выходящих в эти коридоры. «Наш» находился на втором этаже и как раз на два стола. Майор позаботился и про реквизит — столы пустовали, лишь мониторы да подставки для ручек без ручек. И притащил здоровый пакет с папками, бумагами, канцелярией. Мы обжились на своих рабочих местах, я окончательно в образ вжился, и богиня Диана нам явилась — ровно в тринадцать ноль-ноль.

Для своих сорока трёх лет выглядела она внешне неплохо — умеренно смуглая, слегка раскосая, чистая и упругая кожа на лице, чёрные длинные убранные волосы, без единого седого волоска, поджарая и с прямой осанкой. Возраст выдавали руки — натруженные, и отсутствовало в ней напрочь женское очарование: черты лица, хоть и правильные, но лицо в целом не привлекательное. При этом и вовсе не красивой Диану не назовёшь, но чары женщины ей явно не достались при рождении. Усугубляла ситуацию и некоторая мужиковатость фигуры с накачанными плечами, хотя с грудью всё было в порядке. И понял я, что они все трое — Диана, Марго и Яша — приблизительно одного роста и комплекции…

Я представлял себе сестру Марата иначе, да и на фотографии свои в профиле она походила лишь отчасти. И серомышиной пришибленности я в ней совсем не увидел — вполне самодостаточно она смотрелась, хотя, возможно, Диана этот имидж скинула после кончины брата. Впрочем, то, что я видел, мне, в принципе, нравилось, но это не межполовое чувство — общечеловеческое.

Я пригласил Диану присаживаться за мой стол, но беседу начал настоящий полицейский: «Это я вам звонил, но по делам службы должен отбыть, и с вами мой коллега займётся, Глеб Кириллович, мы с ним вместе это дело ведём. Но формально я принял это заявление и хочу, пока у меня есть немного времени, сам вас с ним ознакомить».

Диана ничего не заподозрила, да и какая ей разница, кто из двух незнакомых человек, сидящих в кабинете отделения полиции, будет ею заниматься? И майор вкратце изложил суть, я же пристально наблюдал за реакцией обвиняемой: «Поступило заявление от вдовы вашего брата, Маргариты Гарифуллиной, в котором она выдвигает обвинения в его преднамеренном убийстве. И, согласно заявлению, она считает, что это вы его убили. Вот, ознакомьтесь». Он передал ей ксерокс «толковой телеги» и дал время на ознакомление.

Диана удивилась новости, как Сергей верно описал, — сухо: слегка вздернулись кончики губ и поднялись едва заметно чёрные никогда не щипанные брови. Прочитав же надиктованное мною заявление, лишь пожала плечами: «С точки зрения психиатра, а это моя вторая специализация, можно смело сказать, что она это написала в состоянии аффекта, так как Маргарита эта столь умело столько слов никогда не связала бы. Впрочем, возможно, это ей кто-то надиктовал — сама так складно она никогда не выражалась».

А я-то ведь, когда диктовал, старался попроще изъясняться, прекрасно понимая, что словарный запас Марго не слишком разнообразен. Диана же с первого подхода меня вычислила, но это лишь раздухарило — с сильным противником интереснее играть и приятнее у него выиграть! А сестра ещё раз перечитала заявление и вновь подтвердила свои предположения: «Даже практически без ошибок, запятые стоят, в шапке — кому, от кого. Нет, это не она сама написала, ну да ладно, а она вам рассказала, что вчера произошло?»

Вопрос адресовался Догонину, и он знал с моих пересказанных Маргаритиных слов, но ответил отрицательно: «Да нет, просто сказала, что „всё поняла, наконец“. А что случилось?» Правильный ход — надо выслушать версию Дианы, не отягощенную тем, что мы уже знаем вариант от обвинительницы. Я одобрительно кивнул профессионалу, и мы оба стали слушать её короткий, впрочем, рассказ: «Маргарита не сможет вступить в право наследования имущества Марата, так как всё завещано мне. Это имущество семьи, а она так и не стала её достойным и полноправным членом. Брат и сам давно всё про неё понял, а ещё когда родители у нас погибли и всё ему отошло, то написал завещание на меня. Я, кстати, на него отписала всё своё скромное имущество. А не разводился Марат с ней, так как ему так удобно и комфортно. Он же у нас с детства мальчик избалованный…»

Про привязку даты завещания к трагическому событию и про наличие второго я оказался прав, и решился, воодушевлённый этим, отчаянно блефануть: «Да, это завещание может являться весомой причиной попытаться вас оклеветать, но у вас действительно имеется убедительный мотив — немалое наследство… А Маргарита Гарифуллина утверждает, что видела вас возле театра, где он умер, и незадолго до смерти. Причём вы что-то давали ему выпить, а может, это был яд?»

Диана на слово «яд» проявила максимум эмоций за всё время пребывания в кабинете — поёрзала немного на стуле. Но отрицать факт встречи не стала, как я и рассчитывал: «Не знаю, как она это видела, но я там действительно была и с братом встречалась. Более того, да, я давала ему и лекарство, и воды его запить». Я про себя порадовался, ведь вновь угадал, предположив, что на видео с Театральной площади она и вода её, но вздохнул нерадостно: «К сожалению для вас, это вполне подтверждает её обвинения, более того, кроме мотива, выходит, имеется и способ — через полчаса после этой встречи, на которой вы что-то неустановленное ему дали, он умер отравленным…»

Самообладание сестрицы стало сдавать: она достала из своей сумки бутылку воды, открыв которую выронила крышку, да и облилась немного, отпивая. Явно Диана взяла паузу для обдумывания и, очевидно, ничего не придумала: «Это всё не имеет к делу никакого отношения, мы часто с братом встречались, я заботилась о его здоровье!»

Не очень-то убедительно, да и без деталей, а нервозность сестры убитого говорила только об одном: говорит она далеко не всё. Скрывает ли таким образом причастность к убийству или ещё что другое утаивает — пока непонятно, и я продолжил раскручивать Диану с предельным цинизмом: «Может, всё и так, но судом такие аргументы едва ли будут приняты. Вам есть за что убивать брата — наследство приличное перепадает. И вы с ним были не в лучших отношениях, а это его вдова с огромным удовольствием засвидетельствует. И наконец, вы — последняя, кто с ним, живым, мало того что общался, так и из ваших рук он получил что-то, что могло его на тот свет отправить. И любой судья сразу всё поймёт, а толковый обвинитель к пожизненному дело, не особо напрягаясь, подведёт. Мне хочется вам верить, но факты — вещь упрямая…»

Выдав этот обличительный монолог, я незаметно для Дианы взглядом показал Сергею на часы, и это был условный знак. Он засобирался: «Мне пора, оставлю вас, хотя сейчас здесь такое начнётся, и я не советую и вам тут оставаться…» В отделении шёл перманентный косметический ремонт, и мы заранее решили, что это отличный повод увести Диану отсюда. И я его развил: «Да, сейчас включат они свой перфоратор! Диана, давайте поступим так — пойдём отсюда, посидим в кафе рядом, чай попьём или кофе, поговорим. Тем более есть ещё одно важное обстоятельство, про которое я знаю, что вы знаете. Из-за которого мы и не арестовываем вас сразу по подозрению в убийстве. Хорошо?»

После такого НЕ согласиться уйти из помещения, где тебя могут упрятать за решётку, невозможно, и Диана теперь была «моя» — поняла она, что обернуть дело против неё легко можно. Подследственный уже сломлен, мне оставалось лишь дожать!

Но я не собирался танцевать джигу на её костях, напротив, сначала успокоил, как только мы сели в дальнем укромном уголке и заказали чайник зелёного с чабрецом: «Диана, хочу вас сразу заверить, что лично я не склонен верить в обвинения вдовы покойного. Но ситуация складывается для вас сложная, впрочем, не безнадёжная… Я могу вам помочь, но смогу я это сделать, только зная, что вы откровенны со мной. И сейчас я хочу провести проверку, тест на искренность, так сказать. Готовы, или вам это всё не нужно, и вы собираетесь стоять на своём?»

Диана с готовностью покачала головой, и я стал объяснять условия теста: «Мы оба знаем, что всё значительно сложнее, и есть ещё одна линия событий, приведших к столь прискорбным последствиям — к убийству вашего брата. А на сегодня мы в любом случае расследуем именно убийство — есть же заявление! Так что многое стоит на кону в этой проверке на честность… Условия же следующие: сейчас вы мне всё-всё расскажете, с самого-самого начала, и я пойму, правду ли вы мне говорите. Пара минут вам на подумать, с мыслями собраться, а я сейчас вернусь».

Мне и вправду уже хотелось посетить комнату с литерой «М», да и Диане поразмышлять лучше в одиночестве, решиться. А по возвращении я сразу всё понял по лицу — решилась-таки! Что словами она и подтвердила: «Да, я готова и расскажу вам всё, ничего не утаивая. И вы будете первым, кто так много про нашу семью узнает. А с неё и хочу начать, чтобы вы лучше понимали наши отношения. Это, правда, надолго всё получится, но вы же не против?»

Я заверил, что «более чем не против», и заделался слушателем: «По папиной линии в семье генетические сложности с мальчиками — родятся нечасто, а часто с проблемами врождёнными, и далеко не все до зрелого возраста доживают. Я первая родилась, да и у меня с детства есть одна патология. Потом долго у родителей ничего не получалось, и вдруг — о чудо! — родился Марат и вроде как здоровый ребёнок. Естественно, меня сразу задвинули, и вся отцовская да и большая часть материнской любви — на него ушли. И рос он хорошим мальчиком, и я его уже полюбила, а в пятом классе случился с ним первый раз припадок. А эпилептики в роду встречались и ранее — и это наследственность. Это пошла вторая волна родительской любви к нему, а я как раз школу оканчивала, и меня заставили пойти по его профилю в медицинский, хотя я мечтала про геологию — экспедиции, глухие дали, новые открытия…»

Романтика таёжных костров, судя по всему, не выветрилась из докторши — она мечтательно замолчала на несколько секунд. Но вернулась в реальную жизнь: «Марата же отправили учиться за границу, с эпилепсией научились справляться, потом папа ему на хорошую работу устроиться помог, и дела у него пошли. Тем более чего-чего, а мозгов ему было не занимать. Но это и понятно — родители сильно вкладывались в разностороннее развитие ребёнка. Одного из своих двух… Ну да ладно, это уже и так, думаю, понятно. И хорошо он зарабатывал, да и родители всё ему оставили, так нет, решил он нечестным путём солидный куш загрести!»

Диана, дойдя до этого печального места семейной истории, совсем потускнела лицом, вздохнула тяжко и немного помолчала. Видно было, как неприятны ей эти воспоминания, но она продолжила: «А первый раз я про это услышала недели три назад, когда Марат сказал, что нужна будет моя помощь в, как он выразился, „немного странном деле“ — деньги из одного места забрать. Полмиллиона долларов в чемодане из багажника машины на парковке торгового центра. Я заставила его рассказать, что это за деньги, пришла в ужас, пыталась отговорить, но он и слушать не хотел. А мне то, что Марат про эти деньги рассказал, вам рассказывать?»

Довольно наивный вопрос, но он говорил, пожалуй, о том, что Диана честно всё выкладывает, по крайней мере пока. Я решительно кивнул, и она пересказала: «Как будто случайно он обнаружил схему по уводу и обналичиванию крупных сумм своими боссами. Им это грозило огромными штрафами, разрушением карьеры, а некоторым и тюрьмой, и Марат решил продать им решение, как заткнуть эту дырку в отчётности, чтобы больше никто и никогда не наткнулся. Они согласились, а Марат поставил условие, что сначала его доверенное лицо деньги заберёт, пересчитает, проверит, а после этого он им инструкцию выдаст, и они смогут и дальше спокойно воровать денежки своей же компании. И он, честно-честно, именно так и собирался поступить!»

Ну, как-то так я и думал, теперь же меня интересовало, как дальше события развивались. Диана туда и повела: «Вариантов у меня не было — пришлось согласиться, а то брат пугал, что жену тогда попросит, и она точно согласится, но с ней придётся делиться. И в среду на той роковой неделе он мне передал брелок от автосигнализации и сказал, что сделка в пятницу состоится. А с утра объяснил, куда конкретно ехать, дал номер машины и сказал, на каком месте она стоит. Я поехала, забрала, домой приехала, открыла, а там две упаковки бумаги А4 и никаких сотен тысяч долларов… Кинули они его!»

А вот это — новость дня! Я, честно говоря, даже и не ставил почему-то под сомнение тот факт, что деньги переданы. Притом, что известно мне это лишь со слов Леонида Борисовича — видимо, опять облажался, поверив на слово! Но Диана, будучи поглощённой воспоминаниями, не заметила моего удивления и продолжила: «Я ему позвонила, он сначала на меня наорал — что я совсем кретинка, не могу деньги забрать. Но я всё ему описала, всё было, как надо, но денег нет… Время — около семи, и он сказал мне ехать к Большому театру, что хочет меня увидеть и чтобы я не по телефону всё рассказала. Я приехала, он вскоре вышел, и я сразу поняла, что Марат на грани припадка, а ещё и водкой от него за версту несло. Я дала ему нужное лекарство, у меня всегда с собой, потом подробнейшим образом ещё раз, как всё было, рассказала. И он назад в театр пошёл, и собирался что-то там им устроить. Всё, больше живым я его не видела».

Ну что, тест вроде бы пройден — явных несостыковок нет, многое возможно подтвердить уже имеющимися фактами, хотя безоговорочно кому-либо верить я зарёкся окончательно в который раз. Но объявил Диане про положительный результат, однако допрос продолжил, и теперь меня интересовало мнение домашнего доктора относительно причины смерти: «В своём заявлении вдова ставит под сомнение результаты вскрытия и причину смерти, утверждая, что как раз вот с сердцем у покойного всё хорошо было, это так? Что вы думаете по этому поводу, есть ли сомнения в естественной причине кончины брата?»

Вопрос вызвал у Дианы некоторое колебание, ответила же она, хорошо подумав: «Вы знаете, как ни странно, я даже не думала про это. Сейчас вот вы спросили, и я сама себе удивилась, что вообще на это не обратила внимания. Наверное, шок так сказался, всё из головы вылетело… Но нет, зная брата куда лучше, чем она, понимаю, что всё могло с ним случиться, особенно на таком стрессе, да если он водку пил. И я бы не сказала, что с сердцем у него проблем не имелось — имелись, как почти и со всем остальным. Нет, нету у меня сомнений — сам он умер, никто его не убивал!»

Прозвучало это убедительно, однако я продолжил расспросы на эту тему: «Вот вы верно упомянули про алкоголь, ведь, если я правильно всё понимаю, он совершенно противопоказан при приёме лекарств, а дали-то вы ему наверняка что-то сильное, как, кстати, оно называется?»

Что меня слегка удивило, Диана приличное время промялась, выдавая название, которое я себе в блокнот записал, специально взятый по такому поводу. По идее, у лечащего врача от зубов должны назначения отскакивать, но сестра-доктор довольно-таки неуверенно на мой вопрос ответила. Впрочем, я не стал придавать этому особого значения, тем более мои опасения она подтвердила сполна: «Да, честно говоря, я не знаю таких препаратов, которые рекомендовано с алкоголем принимать, а так-то вы правы: с некоторыми лекарствами это смертельно опасно… Но Марат пообещал, что прекратит употреблять, да и не дурак же он совсем, понимал, чем дело может кончиться. Но, видно, поздно уже было… А острую сердечную недостаточность в заключении проставили, как я думаю, оттого, что это всегда так пишут, если до конца понять, от чего умер пациент, невозможно — целый букет возможностей. По здоровью у Марата всё не очень хорошо было, вот патологоанатом и не стал заморачиваться и детально разбираться, и я его, как врач, прекрасно понимаю».

Ну, это зря она так на коллегу по медицинской стезе, однако про первое заключение рассказывать Диане я не собирался, так что этот белый халат так и остался заляпанным, я же повёл немного в другую сторону: «Наверное, так всё и было, но вот же что получается: те, кто кинул, причём на очень приличную сумму, могут же и убить! Марат не опасался такого поворота событий? Вы же сказали, что он им там собирался что-то „устроить“, а что именно, он не уточнил?»

Диана вновь взяла длительную паузу, подтвердив затем опять мои предположения: «Я какая-то совсем дурная — про такое тоже даже не подумала! А ведь вы правы: это же лучший способ заставить его замолчать! Нет человека — нет проблем! С деньгами они его кинули, а рот заткнули, убив, — неужели вот в этом Маргарита угадала, сама того не подозревая? Но я не представляю, как они могли это сделать, да и Марат их нисколько не боялся, а поливал так, что я попросила его не выражаться уж столь похабно. Но вот что именно он собирался делать — понятия не имею, он ничего путного не сказал. Это вам их надо допрашивать, но я не знаю, кого именно, — имён Марат не называл ни разу».

Этим Диана предвосхитила мой следующий вопрос, а больше по этому направлению я ничего и не планировал выспрашивать, переключившись на вдову. Впрочем, ничего нового Диана в её образ не добавила, и я попросил сестру пока с ней не вступать в общение ни под каким предлогом. Про Яшу она слыхом не слыхивала, как и про смену братом ориентации, и выглядела шокированной моим вопросом на эту тему — хорошо, что не в лоб задал. А напоследок спросил я как бы промежду прочим, почему это она не рассказала полиции сразу после смерти про доллары в чемоданчике, и получил резонный ответ: «Я бы стала тогда соучастницей преступления — зачем мне на себя саму наговаривать», и отпустил Диану с допроса. Сам пока ещё до конца не понимая, сняты ли с неё обвинения в совершении другого, гораздо более тяжкого преступления…

На нагретое местечко вскоре плюхнулся Догоня, которому не терпелось узнать результаты допроса. Я поведал ему все новости, а после и свои мысли: «Мне хочется ей верить, но пока преступник не изобличён, я решил не верить больше никому и подозревать всех. Абсолютно все могли желать его смерти и это убийство совершить, так что без иллюзий. И более того, Леонид Борисович, который у нас как бы „в сторонке стоял“, теперь в первом ряду подозреваемых гарцует! Если бабла, как Диана говорит, в этой их „закладке“ не было, то кто же его цапнул, как не он? И тогда ему самый резон от Марата избавиться, а что там боссов корейских головы полетят — ему-то что: с полумиллионом долларов и пенсия не нужна! Правда, про всех остальных мы знаем, как они могли отравить Марата, а вот как бы он мог это сделать — пока непонятно. Да и непонятно пока, как понять…»

И тут Сергей принял эту «вину» на себя: «Похоже, это из-за меня мы потратили много времени на разработку, возможно, ложных версий… Это же ты с моих слов знаешь, что делал Марат в антракте, и я тогда сказал, что не было ни у кого шансов в театре его травануть. А сказал я это на основании просмотра камер в Большом. Я записи изъял, но смотрел-то лишь один раз, в театре, в день убийства. И, по совести, немного времени на это потратил, а поручил одному нашему сотруднику внимательнее изучить. Да и не спрашивал я его потом, сделал ли он это вообще, а если сделал — то не приметил ли что подозрительное… Ты же мне поверил, а может быть, всё совсем просто-то на самом деле. Извини, подвёл я тебя, походу…»

И второй раз за последний час я понял, где ещё обидную промашку допустил! Но выяснять, кто прав, кто виноват, неинтересно совершенно, да и смысл? Надо исправлять досадные эти огрехи и делать на будущее правильные выводы — перепроверять ВСЁ! Я себе очередной пунктик в голове поставил на эту тему и стал намечать меры по исправлению: «Да, возможно, истина где-то совсем рядом, но сто вёрст бешеной кобыле не крюк, сам же знаешь! И теперь самое то время эту линию разработать, следовательно, надо с Карловичем встречаться! Звонишь опять ты, договаривайся про встречу, про меня пока ничего не говори, но пойдём вдвоём. Сейчас я точно не смогу — надо уже срочно бежать, генеральная репетиция через двадцать минут должна начаться. Свободен, самое раннее с семи, хотя лучше позже. А ты-то как, кстати? Извини, забыл спросить, может, ты занят?»

Догонин ухмыльнулся: «Даже если бы мне сегодня вечером погоны подполковника выдавали, я бы с тобой лучше пошёл. Но до этого далеко, а всё остальное — менее для меня важно. Звоню!» Он набрал номер, дождался ответа, поздоровался, представившись, и уточнил цель звонка: «Надо бы встретиться, Александр Карлович. Один моментик обсудить, сами понимаете, не по телефону… Сегодня вечером было бы оптимально…» Но сегодня шеф СБ Большого не мог, только завтра, и хоть с утра. Я слышал весь разговор, Сергей держал трубку не прижатой к уху, и пальцами показал одиннадцать. На это время и договорились.

Условившись встретиться назавтра за десять минут до срока у колонн, мы распрощались, я расплатился и двинулся на выход из заведения, где страшно запалился… Прямо в дверях столкнулся с парочкой околобалетных знакомых, считавших меня, и небезосновательно, эталоном стиля в одежде. И они были начисто сражены моим внешним видом, и я их ещё как понимаю — выглядел предельно затрапезно, а наряжаться люблю и умею. Подбор сочетающихся цветов в элементах наряда и выбор правильных к ним аксессуаров может занять у меня немало времени. Но я считаю, что в человеке должно быть прекрасно всё, а одежда не менее важна, чем остальное.

И я вывернулся, с улыбкой сообщив, что встречался с дальними родственниками, которые собирались попросить денег взаймы, вот и прикинулся нищим. А одежда из секонд-хенда, специально под такое дело купленная на тысячу рублей за весь образ с головы до пят, — ха-ха-ха. Репутацию я спас, но понял, что дальше разгуливать по центру Москвы в таком виде небезопасно для имиджа, тем более приходить так на репетицию. И оставил немало денег в ближайшем торговом центре, откуда вышел уже совсем другим человеком, правда, на генрепу немного опоздал…

Пока я спешно полностью менял стиль, оставив от прежней одежды лишь трусы с носками, я обдумывал, чем же мне занять освободившийся вечер. С одной стороны, хотелось немного абстрагироваться от захватившего меня расследования, и имелась, в принципе, масса вариантов провести вечерок по-разному приятно. Но, как я ни старался, ничто меня не прельстило настолько, что я смог отказаться от желания позвонить Якову. И я позвонил, решив якобы, что мне надо-таки подколоться: «Я тут вспомнил, что ты мне рассказывал про чудо-средство, которым ты можешь любые морщины убрать. Ну и ещё же там куча разных положительных эффектов, как ты говорил. И я решился! Я тебе полностью доверяю и хочу на процедуру прямо сегодня. Да и просто поболтать хочется — что-то я по тебе соскучился…»

Подпольный косметолог мне ни про какое средство не рассказывал столь подробно, но я не сомневался, что в своём пустобрёхстве он уже и не помнит, что и кому рассказывал. Яша и не помнил, хотя ответил хмуро: «Ну не говорил я прямо „чудо-средство“, но эффект вправду получается впечатляющий. И не помню, я тебе говорил, что процедуры немного подорожали — сейчас уже пятьсот долларов одна стоит, но — только для тебя! — сделаю за четыреста. И надо будет попозже приехать, когда хозяйка точно уйдёт, а то она мне типа запрещает это делать. Давай, к десяти подъезжай, о’кей?»

Идеальное время, и до него я успел посмотреть прогон всего спектакля и остался доволен — вышло красиво, весело и ни на что не похоже! А это меня радовало и потому, что постановка получалась «юбилейной» — десятой, которую я продюсировал и частично режиссировал. Но с этим хореографом я работал впервые, и у парня оказался отменный вкус и много идей — мы договорились продолжить сотрудничество в будущем, правда, пока без каких-либо определённостей.

Шедевров на все времена на моём счету ещё нет, но я не ремесленник, ставящий от необходимости что-то ставить, да и деньги этим зарабатывающий. Балет для меня — священное искусство, и если я решаюсь поставить да на суд публики вынести, то я должен сам в это верить. В то, что постановка обогатит боготворимое мною искусство, а не примажется к нему. Это — единственно важное.

А увиденный результат убедительно внушал такую уверенность всей постановочной команде, на позитиве расходились и танцующие в постановке артисты, и ехал я в «Бомарше» в прекрасном расположении духа. Яков же оказался настроен прескверно и причину обозначил сразу же, перейдя на «ты», без предупреждения: «Ты уж извини, но случился тут у меня мощный облом — отчего сильно я расстроенный. Козёл один, пожилой и вроде солидный — депутат чего-то там, наобещал с три короба, что салон мне откроет, что заживём мы припеваючи, а теперь, получив своё, слился. Пидорас конченый!»

Слышать от Яши столь грозное оскорбление очень смешно, но я сделал сочувственное лицо, а человек, олицетворяющий это ругательное словосочетание, продолжил речь: «В итоге — здесь я уже так насрал, рассчитывая свалить, что оставаться нельзя. А куда идти теперь — непонятно. Не в салон же красоты для проезжающих мимо дальнобойщиков! И придётся мне унижаться, просить дуру эту набитую, Кристину, меня оставить. Попал, в общем, я…»

Яков мне ещё раньше живописал владелицу заведения как «малолетнюю смазливую подстилку предельно близкого к импотенции чиновника». Я мельком её видел, когда делал маникюр, — похоже. Видимо, выделил папик на салон бюджет, дабы молодая жена дома не сидела, спину не грызла и мозг не пилила мужу в годах. Знакомая ситуация… В таких случаях часто несёт новоявленных бизнесвумен так, что окружающим страшно становится.

Но Кристина эта меня совершенно не интересовала, зато появилось объяснение тому, на какие шиши свой салон Яша собирался открывать — похоже, не на Маратовы, хотя я теперь ничему не верил, как и обещал. И я стал его на нужную мне тему выводить, после того как высказался сочувственно ещё раз и мы согласовали некоторые технические детали предстоящей процедуры: «Представь себе, я вчера, абсолютно случайно, оказался на балете в Большом театре и встретил там одного своего школьного товарища. Который по административной части в нём работает, неплохо, кстати, устроился возле балерин… Но, что самое забавное, он мне рассказал про твоего дружка — Марата! Оказывается, это у них теперь тема сезона, как минимум. Никогда такого ещё не было, чтобы зритель во время спектакля скончался столь бурно — у него кровь так хлестала из горла, что пришлось потом обивку полностью на нескольких креслах заменить и пять квадратных метров ковролина на полу!»

Про ковролин с обивкой я по ходу выдумал, но от таких подробностей Яков аж сел на ближайшее кресло, а ручки у него затряслись. На лице читался крайний испуг, и с минуту он даже выговорить ничего не мог. Я стал его утешать и успокаивать, параллельно размышляя, чем вызван этот шок: позднее раскаяние убийцы или вновь нахлынула горечь утраты близкого человека? Обе версии имели право на существование, осталось отбросить одну — неверную. И Яков помог мне в этом — в этот его рассказ я практически поверил, хотя получилась версия третья, комбинированная, из двух моих.

Обретя способность говорить, он первым делом категорически отказался делать мне инъекции, предложив смелую достойную альтернативу — пойти выпить. Причину кардинального изменения планов он не раскрывал, но обещал, что я его наверняка пойму, когда он мне кое-что расскажет. И это был на самом-то деле наилучший вариант, так как на подкалывание я согласился скрепя сердце — и так у меня всё хорошо с внешностью, и я не планировал в обозримой перспективе пользоваться услугами косметологов со шприцем. И мы пошли всё в то же толерантное заведение, но Яков сильно повысил градус и вместо мартини мы стали с подхода пить водку.

А она развязала его язык ещё быстрее, и уже на втором полтиннике подозреваемый стал давать признательные показания: «Я знал, что он мне уже изменяет, и понимал по изменившемуся ко мне отношению, что скоро я его совсем потеряю. А я, поверь мне, Глебушка, правда же, влюбился, прям как в первый раз! И я же был у него первым!!! И как же меня возбуждала эта девственная наивность, эта тугая попка…» Тут я опущу поведанные мне малоприятные детали интима этой пары геев, меня чуть самого не стошнило, а дошло до того, что Яша, перевозбудившись, отпросился в туалет.

Вернувшись же с блаженным лицом, продолжил: «Да, хороший был Маратик, воспоминания есть очень приятные… Но бегать я за ним, унижаться не собирался — что я, шавка, что ли, какая подзаборная! Хотя любил я его, но это он сам виноват — пошёл по рукам, не оценил моего чувства. Но я ему пару раз грандиозные истерики закатывал, обещал даже, что убью его, если он задумает меня бросить. И скажу тебе, Глебик, по секрету — даже думал, как бы я мог это сделать. И даже придумал — достаточно было лишь больше ему заколоть, и всё…»

Под такое заказали уже четвёртую порцию самого русского напитка, пригубив которую Яша продолжил колоться: «А в тот день я немного не в себе был — „ужалился“ одной синтетикой доброй, чтобы расслабиться. Как раз накануне мы полночи с ним орали друг на друга, а потом он к себе домой уехал. Сам понимаешь, это „почти расстались“ значит. И я знал, что он должен прийти, а он явился разряженный, в хорошем настроении, всем улыбается, шутит… А у меня прямо ком к горлу — меня бросил и едет к новому своему! Однозначно!»

От блаженных воспоминаний о любимом друге на лице Яши ничего уже не осталось, а эти воспоминания вызывали совсем другую мимику — злобную. Я же продолжал молчать с крайне заинтересованным лицом, и он стал рассказывать самое занимательное: «Но я виду не подал, хотя в голове стоял полный туман. Машинально я всё делал, и, как теперь мне с ужасом кажется, мог я его переколоть… Не умышленно, а не ведая, что творю… И именно так, как ты и описал, он должен был бы тогда умереть… Мне отец рассказывал, как такое случается…»

На этом моменте я счёл необходимым вступить в беседу и направить её в нужное мне русло: «Так, подожди, не наговаривай на себя! Ты это когда, сейчас только понял, что мог переколоть, или ещё тогда, сразу?» Оказалось, что сразу: «Как Марат ушёл, я тут же как будто протрезвел — прямо ледяной какой-то озноб пробил! И страшно стало, а от чего — непонятно… Но мне показалось, что я больше его никогда не увижу. И не потому, что он меня бросит, а не будет его больше на этом свете… И смотрю я на препарат, которым его колол, и не понимаю, это уже полупустой был пузырёк или это я ему всё, что там было, вкатил? А если всё — то это, как мне кажется, смертельная доза!!!»

Практически — чистосердечное признание! Но, выпив ещё для храбрости, Яша стал и аргументы против излагать: «Я всех отменил, и я слышал, куда он такси вызывал — Большой театр. На метро я туда быстрее его добрался и немного успокоился, когда он подъехал, — прошло уже полчаса, даже побольше немного, и должно было уже подействовать. А Марат выглядел живее всех живых, и я там, по кустам шхерясь, ещё минут десять за ним наблюдал, пока он внутрь не зашёл, — ничего такого не происходило. Потом я, конечно, опять сел на измену, когда узнал, что он умер. Затем Марго эта добавила перцу — ведь она на что-то же намекала, когда говорила, что это я его убил? А теперь ты мне про это рассказал, так я опять себя виноватым ощущаю! Но ты мне, Глебушка мой миленький, скажи, ведь я же не мог это сделать???»

Я уже совсем ни в чём уверен не был, но Яшу успокоил, впрочем, в большей степени успокоительным сработала водка — ещё минут пятнадцать он продержался, а потом опять я грузил его в такси. И с огромным облегчением избавился я от своего собутыльника — стилист этот всё больше и больше вызывал у меня чувство гадливости… Впрочем, про него я с полчаса ещё размышлял и так и сяк, стараясь не вспоминать, что он сейчас по пьяни попробовал ко мне подкатить и предлагал всё, что я хочу, сделать прямо здесь в туалете — фу, гадость какая!

Что же до содержательной части проведённого «допроса», то ситуация становилась ещё запутаннее — добавлялась версия убийства, совершённого спонтанно и в обдолбанном состоянии. В то время как все остальные предполагали заранее подготовленное и хорошо спланированное, а Яша, выходит, мог и так и так сделать! Потому как верить ему я ни в чём не собирался, а в то, что мог бы он, пока теоретически, сознательно передоз вкатить — вполне верилось… В этой версии слабым звеном являлся слишком большой промежуток времени между инъекцией и смертью, однако как действует используемый им яд, я знал лишь с его же слов, цена которым бросовая.

Впрочем, неким добавочным презентом я получил ответ на один возникший у меня по ходу беседы вопрос, уточнив про «добрую синтетику» — типа сам этим делом интересуюсь… Выяснилось, что балуется внутривенными препаратами Яшка уже не первый год, да и Марату предложил сразу же. Которого, как я и от Марго, и от сестры знал, кололи и без того прилично. При этом он так и не научился шприц безболезненно принимать и каждый раз боялся до смерти предстоящего укола. Так что крайне редко Марат соглашался ширнуться вдвоём, но оба этих раза, по воспоминаниям его партнёра, подарили им «время, полное любви!». Я же добавил ещё один негативный штришок в портрет покойного — начинающий наркоман, ко всему прочему.

Появление новой, но, как мне виделось, тупиковой линии в расследовании его не прояснило, а вот от утренней встречи я ждал большей ясности, да и собеседник нас ожидал куда как более приятный и гораздо менее подозреваемый. Однако я не сбрасывал со счетов и малую толику вероятности того, что Александр Карлович состоит в преступном сговоре с Леонидом Борисовичем. Более того, я даже скорее уверенным пребывал в том, что состоит! Но не в убийственном сговоре, а в скрывательном. Им обоим, хоть и совершенно по разным причинам, не нужна огласка этого убийства, а версия естественной смерти их более чем устраивает. Ведомые совершенно разными побуждениями, они вместе пришли к начальнику отделения «заминать» дело, и этот факт мне подтвердил Догонин, когда я попросил его рассказать, как они оба себя тогда вели в кабинете его босса: «Могу точно сказать, что каждый за себя держался. Понятно, что они одно дело делали, но у каждого свой интерес имелся. А генерал корейский на порядок активнее выступал».

Также Сергей уточнил, что, как ему показалось, Карлович на Борисыча слегка свысока посматривал, последний же заметнее нервничал. Больше ничего значимого моему напарнику не вспомнилось, пока мы перекуривали возле главного портика страны, так что принимать решение, как мы беседу поведём, предстояло на основании имеющихся фактов, догадок и предположений. То есть переходим к плану «Б» — действуем по обстоятельствам и умело импровизируем!

Охранник на входе был предупреждён, правда только про одного посетителя, но пропустил нас обоих. Мы поднялись в кабинет, где я первым делом открыл Александру Карловичу своё истинное лицо: «Понимаю, что вы уже удивлены, увидев нас вместе, сейчас удивлю и ещё. Во время наших прошлых встреч, признаюсь и покаюсь, ввёл я вас в некоторое заблуждение относительно своего уровня интеллекта и манер поведения. На тот момент так нужно было, но сейчас — маски сброшены!»

Главный по безопасности театра оказался в довольно щекотливой ситуации — его, получается, развели, как дитя малое. Явно, судя по сконфуженному виду, он это в полной мере осознавал, предпочёл пока отмалчиваться, и я решил тогда экспромтом продолжить его удивлять — первому поведать про мою новую детективную стезю. В любом случае дело, очевидно, движется к своему завершению, и вскорости все наши подозреваемые узнают, кто же это их подозревает. Я полагал, что такое откровение станет приличным шоком для каждого, так опробую-ка я открыться самому располагающему, порепетирую как бы: «Вы же сами наверняка знаете, что оказался я тогда на тринадцатом месте совершенно случайно — волею капельдинерши. Но, думаю, понимаете, что случайности не все случайны… Я оказался втянут в это преступление, и это многое изменило в моей жизни. И я понял, что я обязан, не знаю, правда, кому, раскрыть это убийство. И я уже весьма близок к этому, не без участия Сергея, который мне помогает в этом в свободное от службы время. Удивлены?»

Задавая этот, по сути дела, риторический вопрос, я больше ждал реакции на мой упор на убийство, ибо специально интонационно выделил и само это слово, и «преступление». Что возымело своё действие: «Да, поразили вы меня сейчас, да и не раз! И от того, как вы образ сменили, я в изумлении — теперь точно верю, что вы превосходный артист! А то, что вы расследование ведёте, — совершенно поразительно. И это подтверждение моих самых плохих предчувствий, что дело-то грязное да мокрое. Я же чувствовал, что что-то не так, но молчал. Мне крайне неудобно перед вами, извините…»

Я даже и не рассчитывал настолько сразить Александра Карловича, что он начнёт за недоношение своих предчувствий извиняться! Но, как оказалось, для предчувствий были весьма существенные поводы, а закрывали отчасти один из самых серьёзных пробелов в расследовании — полное отсутствие доказательств отравления: «И хотя я теперь и не понимаю, какой у вас вопрос ко мне, но хочу сразу от своего головняка избавиться. А молчать про это мне было тяжело, особенно телефон доставая… Потому как есть там одно фото, про которое забыть я никак не смог, — я успел сфотографировать результаты вскрытия, которые вскоре сожжены были, а пепел развеян над Большой Дмитровкой из окна кабинета начальника Сергея. И, даже особо не разбираясь в таких документах, да и качество фото не самое лучшее, понимаю, что было зачем его сжигать. И понимаю, что кому-то это надо, чтобы от доказательств насильственной смерти избавиться…»

Отличное начало сотрудничества Александра Карловича со следствием! Мы на неё посмотрели, и качество, действительно, оказалось, мягко скажем, не ахти. Но Сергей заверил, что есть у него один толковый парень, который убитые фотографии документов восстанавливает — за символическую денежку. Правда, эта уж совсем никакая — лично я лишь несколько букв смог разобрать на исписанном бланке, но попробовать стоит. Карлович отправил фото нам обоим, мы пожатием рук отметили это отличное начало, стало совсем комфортно, и я изложил-таки вопрос, приведший нас сюда, — нужны записи с абсолютно всех камер, начиная с шести вечера в тот злополучный день. И это был «не вопрос!» — мы все пошли в пультовую, и через минут сорок всё необходимое скачали мне на внешний диск, предусмотрительно прихваченный с собой. Флешки бы не хватило — камер в Большом не счесть.

Пока искали записи и скачивали, Александр Карлович подробно отчитался и о своём видении самого убийства, и про последующие встречи с Леонидом Борисовичем. Который, с его слов, факт убийства категорически не отрицал, но «наводил конспирацию», которую объяснял «происками конкурентов». Верилось в это с трудом, но Александр Карлович поверить пытался… А про день убийства ничего нового шеф СБ добавить не смог, но и так уже прилично помог в расследовании. И на диске имелись ещё гигабайты видео, и меж них, как вполне можно предполагать, — момент отравления…

Очень довольным приехал я с этим грузом домой ещё до двух, но провёл время почти до девяти вечера с кратким перерывом на обед, заказанный всё в том же грузинском ресторане, крайне скучно — сортируя записи и бегло отсматривая материал. Вновь проголодавшись, я поужинал тем, что бог послал в холодильник, зато вот потом началось поинтереснее занятие — у меня набралось всего с пару часов видео с тех камер, в которые Марат мог попасть в кадр. Зная как свои пять пальцев все помещения театра, я уже понимал маршрут его движения по следующим точкам: партер, буфет 1, выход, вход, буфет 2, партер. Идентифицировал я и камеры, расположенные по пути его следования, и, хотя имелись небольшие слепые зоны, я рассчитывал смонтировать эту короткометражку на двадцать минут антракта почти без пробелов. Я сделал посекундную таблицу и стал по кусочкам её заполнять, уже освоившись в программе редактора видео.

Отрывки получались разной длины, некоторые на пару секунд, но постепенно время антракта заполнилось практически без пустот. Оставалось в совокупности меньше двух минут пробелов, которые пока не находились, либо двигался Марат вне зоны покрытия камер. Но просмотреть фильмик уже можно, что я и сделал, выйдя с ноутбуком на балкон и первый раз за последние пару часов закурив.

До момента возвращения в театр после встречи с сестрой точно нигде и ничего ему ядовитого никуда подсыпать никто не смог бы. Резво выбежав из зала, Марат прямиком направился в ближайший буфет — внизу слева, где оказался вторым в очереди. Водку ему налил бармен, которого я знаю в лицо, и работает он в театре давно. Вряд ли его наняли киллером, тогда надо и всех остальных тоже — непонятно же, куда Марат пойдёт выпить взять. Да и видно было на видео, как человек за барной стойкой взял с подноса стакан, перевернул его, поставил на стойку, повернувшись, достал бутылку, открутил пробку и налил водки в мерную мензурку, перелил сотку в стакан и передал Марату. Рядом никого не крутилось, кто бы мог отвлечь и яд подсыпать, выпил Марат парой глотков, далеко не отходя, поставил стакан на стойку и заторопился на выход. Заняло это всё, до момента выхода из здания Большого, совсем немного времени и с парочкой коротких выпадов — секунд десять всего-то находился Марат не под колпаком, перемещаясь по театру. Но очень вряд ли, что за это время, да на ходу, могло произойти отравление — эту возможность стоит смело отбрасывать!

То, что происходило на площади, я уже раз сто смотрел, но вот дальше почти все эти две минуты пробелов и начались. Впрочем, составить общее представление получилось: говоря по телефону, Марат вошёл в театр, поднялся по лестнице и уверенно свернул направо. В коридоре он терялся, пробел секунд двадцать, потом появлялся в правом буфете, который симметричен тому, где он выпивал перед выходом на улицу. Притормозив у стойки, Марат в сомнениях постоял немного, но брать ничего не стал, а направился на лестницу, ведущую к буфету бельэтажа, — я сам только в него практически всегда хожу. На этой лестнице камеры не имелось, и она недлинная, но поднимался Марат по ней почти с полминуты. Впрочем, он легко мог задержаться поговорить с коллегами — они все там друг с другом активно общались, и с ним тоже не раз кто-то перекидывался парой слов, для чего приходилось останавливаться.

А в буфет он вошёл грознее тучи, одна камера прямо на вход работает, и я хорошо его в этот момент рассмотрел. Но вот прошёл Марат в дальний угол, который хотя и попадал в поле зрения другой камеры над входом, но уже в самый край кадра, так что картинка нечёткая шла. Впрочем, понять по ней, несомненно, получалось, что там его явно ждали, и завязалась тут же весьма оживлённая дискуссия за фуршетным столиком. Марат стоял ко мне правым боком, собеседников же его я практически не видел, только одного, да и то со спины, массивной, которой он всех остальных и загораживал. И этот человек стал что-то показывать Марату на экране смартфона из своих рук, но что — совсем никак не разобрать, без вариантов.

Ясно только стало, что показали ему два «ролика», а по жестам можно сделать вывод, что в разной степени они его интерес вызвали: первый не очень-то заинтересовал, и Марат не раз делал круговые движения кистью: «Мотай дальше, дальше…» Затем человек-спина потыкал пальцем в смартфон и запустил второй клип, который у Марата уже больший интерес вызвал — показывались характерные жесты: «Стоп!», «Назад немножечко!», «Увеличьте кадр!».

По окончании же просмотра у Марата, очевидно, появилось над чем задуматься — он отвернулся от экрана и смотрел секунд пять прямо в камеру, явно раскидывая мозгами. Потом отошёл на несколько шагов от столика и стал кому-то звонить — я сразу предположил, что сестре-сообщнику. Судя же по быстрым сбросам и новым наборам, она оказалась недоступна, даже после трёх попыток дозвона подряд.

Мучительности ещё прибавилось в лице будущего покойника, но тут на его телефон поступил звонок, вызвавший несколько скорых и резких смен эмоций: сначала проскочила как бы радость — наверное, решил, что это недоступный абонент перезванивает. Но счастье оказалось секундным, сменившись совершенно страдальческим выражением, когда Марат понял, кто звонит, — даже жалко его стало! Выражение лица становилось все более мученическим, отвечать он не стал, сбросил, дошёл в этом процессе до апогея и… как-то просветлел. Но не сказать, что лучезарить Марат начал, любя весь мир, — нет, фон лица не оставлял сомнений в присутствии запредельной тяжести, лежащей на душе. Однако, похоже, нашёл он какое-то решение!

Посетившее озарение побудило действовать: судя по манипуляциям со смартфоном, Марат начал записывать голосовое сообщение — что-то нажал на экране и характерно поднёс ко рту. Увы, одновременно с этим он быстрым шагом покинул буфет, выйдя на лестницу, где камер нет. Шестнадцать секунд Марат отсутствовал, вернулся же внешне другим человеком, решив-таки все свои проблемы. Что, очевидно, стоило отметить. Уверенным шагом проследовал он к стойке, а взял сразу сто пятьдесят, всё той же водки. Мужик!

Со стаканом в руке и уже изрядно пригубив, Марат вернулся за тот же столик, попросил ещё раз посмотреть, ему включили заново, и, судя по некоторым утвердительным движениям с обеих сторон, сомнений в достоверности демонстрируемого у него особых не возникало. На этой волне стоящий спиной стал что-то требовать у Марата, и даже понятно, что — флешку. Почти труп отрицательно покачал головой, что-то сказал, сделал успокаивающий жест и двинулся на выход. И тут я подтвердил свои предположения относительно личности спины. Он повернулся Марату вслед, что-то говоря, лицо попало в кадр, а усы у отставного генерала приметные!

Камера зафиксировала, что Марат спустился в другой буфет, у стойки залпом допил остаток и взял ещё сто пятьдесят. Я уже с копыт бы рухнул от такого темпа, да без закуски. Тут как раз дали второй звонок и свет приглушили — народ из буфета начал рассасываться. Видно было, что Марату далось нелегко по-быстрому водку прикончить, но он справился, хотя после одного из глотков его чуть не стошнило. Долакав же, проследовал в зал, где уже сидел на своём месте, к тому моменту, как прибыл я. И вскоре умер в жуткой агонии…

Досмотрев до конца, я понял, что пропуски незначительны, можно больше и не искать и есть над чем всерьёз задуматься. Я пока не получил ровно никаких доказательств факта отравления в театре, хотя имелась у меня одна гипотеза, которую надо проверить, пересмотрев внимательнее эпизод в буфете бельэтажа после повторного возвращения туда Марата. Но теперь меня, естественно, гораздо больше интересовали другие видео, которые Марату показывал Леонид Борисович. Хотя я почти не сомневался про сюжет и предполагал, что то, которое первым шло, повествует про закладку половины ляма североамериканских долларов. Второе же — как Диана его выемку осуществила. И как мне виделось, не осталось у Марата никаких сомнений, что она забрала именно деньги, а ему, как и мне, сказала, что там бумага. То есть сестра его сознательно кинула, да обвинила в кидке компанию! Да, представить страшно, что у предстоящего покойника в тот момент в голове творилось…

А у меня как раз всё там вполне нормально укладывалось — очередная смена главного подозреваемого уже даже и не удивила. Теперь, выходит, Диана вновь выбилась в лидеры, но я не стал плевать на разработку и версии с Леонидом Борисовичем в главной роли, а ещё убив с час времени, сделал два любопытных наблюдения:

во-первых, приметил одного своего теперь уже старого знакомого — Петра-ручечника. Я внимательно изучил запись с камеры напротив двери в буфет с самого начала антракта, и он туда прошёл одним из первых, сразу же направившись к тому самому столику. Леонид Борисович, кстати, подошёл немного позже;

во-вторых, я проследил за стаканом с водкой, ну, насколько это представлялось возможным. Марат со стаканом в правой руке вернулся за столик после записи сообщения, но он точно не всё время его в руке держал, только когда прихлёбывал: пока Марат смотрел видео, я его правую руку постоянно видел, и в ней стакана не было. Несколько раз мелькала и левая рука, в которой тоже питейной тары не имелось, да и голова всегда в кадре находилась, и за это время он несколько раз стакан к губам подносил. Значит, водка стояла на столе, вне поле зрения как камеры, так и самого Марата, смотрящего внимательно в смартфон. А рядом шарился типчик, который у меня из кармана номерок стырил. Очевидно, что с такими-то талантами ничего не стоит бросить гадость какую в стакан, бесхозно стоящий. Я этого не видел, но такое ведь вполне могло статься!

Не видел я и того, что видел Марат на экране смартфона Леонида Борисовича, и я сразу стал придумывать, как бы посмотреть. Но долго ворочать мозгами не смог, так как начало уже срубать — почти десять часов я непрерывно занимался с видео, и это утомило до крайности. Впрочем, я совершенно не сомневался в верности своих предположений относительного того, что там заснято. Но убедиться бы неплохо. На этой мысли я и заснул.

Всё наступившее не рано воскресенье, да и большую часть понедельника я посвятил балету в разных его проявлениях, но в основном, к сожалению, решая исключительно финансовые вопросы. И хотя рядом с великим искусством презренный металл выглядит блекло, без денег никуда, балет — искусство дорогое и не окупаемое. Во все времена и народы балетные театры содержались либо за счёт государства, либо частных пожертвований, ибо как бизнес балет заведомо убыточен. Чистую прибыль может приносить лишь так называемый чёс: это когда собирается частная небольшая труппа артистов средней руки, которая с минимальным реквизитом показывает по городам и весям нетленки классического репертуара под фанеру. Но неизбалованные высшим искусством жители небольших городов, желательно европейских, рады и такому балету, делая им кассу аншлагами. Так что колесят по миру, преимущественно в автобусах, такие антрепризы в изобилии, часто нося громкие названия типа «Настоящий русский балет», паразитируя на одном из самых известных отечественных брендов — про русский балет знают везде, где знают и про русскую водку.

Бюджет же нашей постановки окончательно сформировался на сумме двадцать пять тысяч долларов, что, конечно же, многовато, особенно с учётом того, что изначально мы планировали уложиться в десятку… Но, как известно, аппетит приходит во время еды, а остановиться невозможно, когда ты понимаешь, к примеру, что за пару лишних тысяч можно костюмы сделать совершенно умопомрачительные. И они — да, вышли именно такими, плюс добавили мы светового оборудования, ещё один задник понадобился, состав на пару артистов увеличили, вот и набежало… Зато ведь получилось круто!

Именно под этим соусом ездил я выбивать недостающую сумму у наших партнёров и спонсоров, вложив и сам, чтобы пример показать, пятёрку из недостающих пятнадцати. Вернуть её я и не рассчитывал, а рассматривал исключительно как вложение в имидж, веря, что этот спектакль однозначно стрельнет и вызовет приличный резонанс в нашем узком кругу. Причём уже очень скоро — во вторник артисты с хореографом и художником вылетали в Казань, где на пятницу назначена премьера. Мы открывали юбилейный, пятнадцатый, местный фестиваль — большая на самом-то деле честь, я же планировал лететь в столицу Татарстана утром в среду.

Всё это время я старательно избегал любых мыслей про расследование, проветривал мозги, уже всё решив со следующим шагом — его осуществлять запланировал на вечер понедельника, конкретнее — на пять тридцать пополудни. На это время я договорился встретиться с Догоней где-нибудь рядом с офисом корейцев. Но я не собирался встречаться с их эсбэшником, а хотел пообщаться с Ильясом Измайловым. Леониду Борисовичу, несмотря на то что он опять утратил пальму первенства, я пока открываться ради этих двух видео не собирался — и так прекрасно понимаю, что там. А вот с Маратовым приятелем по работе поговорить хотелось, и я придумал, как это можно сделать — вновь не без помощи Сергея.

Ещё из дома я позвонил на ресепшен корпорации и попросил соединить с одним из их сотрудников, и он оказался на своём рабочем месте. Ответил: «Ильяс слушает!» Звонок сорвался, но я убедился, что свидетель на службе, и теперь мы попробуем по окончании рабочего дня выловить его на выходе из их престижного бизнес-центра. Со страницы Ильяса в ФБ я распечатал несколько его фотографий в двух экземплярах и, встретившись с Догоней, один комплект отдал ему, оперативно введя в курс очередной аферы: «Когда опознаем, ты представляешься, „берёшь под козырёк“, показываешь удостоверение, говоришь, что хочешь про Марата кое-что спросить. Потом представляешь меня: вот Глеб, и он ведёт „частное расследование“ в чьих-то там интересах. И это, скорее, у меня к нему вопросы. Дальше — я сам по обстоятельствам, договорились?»

Догонин дословно взял под козырёк: «Есть, командир!», а пока мы шли до фойе нужного нам здания, я вкратце рассказал ему мои выводы про видео. Сергей озвучил то, что я и сам думал: «Твою мать, ну они уже по второму кругу все пошли на подозрение! Надо ставки начинать делать — лихо дело закручено! Но не могли же они все его одновременно убить!»

Я был с ним вполне согласен — лихая чехарда, но ставки делать не собирался, а хотел головоломку эту разрешить! Фактов имелось уже предостаточно, теперь нужна логика, базирующаяся на психологии — надо делать предположения. Одно у меня имелось, и как раз господин Измайлов должен мне помочь его проверить. И вскоре мы его идентифицировали — рабочий день офисных сотрудников закончился, толпой они потянулись на выход, и он шёл среди первых.

Переглянувшись, мы двинулись за ним, и, очень удачно, машина у Ильяса стояла в дальнем конце парковки, так что уже на пол пути он распрощался со всеми своими коллегами, оставшись один. Мы ускорили шаг, догнали ничего не подозревающего свидетеля, и Сергей внушительным баритоном остановил его: «Гражданин Измайлов! Полиция Центрального округа, майор Догонин! Вот моё удостоверение и у нас есть к вам вопросы!»

Ильяс, прямо сказать, опешил: замер с полуоткрытым ртом, глядя на поднесённую к глазам красную книжицу с очумелым видом. Потом сглотнул, облизал вмиг пересохшие губы и слегка пришёл в себя: «Да-а-а… Это я… В чём, собственно, дело?..» Уж не знаю, что его так испугало — наверное, есть какие-то грешки, но, когда Догоня сказал про Марата и про меня, Ильяса отпустило: «Про Гарифуллина?!! Вот уж не ожидал! Мне жена его сказала, что дело закрыто. Но если не так, то с удовольствием расскажу всё, что знаю. Хотя не понимаю, чем и для чего это помочь может — он же вроде как сам умер?!»

Я не стал его ни в чём убеждать или разубеждать, а пригласил пойти в кофейню, расположенную в их же здании, где мы всё и обсудим. Сделав заказ, я стал проверять своё предположение, но не слишком в лоб: «В деле есть несколько несостыковок, и моя задача найти им всем объяснения. При этом они могут и подтвердить официальную версию смерти, и опровергнуть её. Но сейчас мы не говорим про это — идёт этап сбора информации. Вы были близки с покойным, у которого, как выясняется, имелось немало разных „секретов“. И на сегодня есть целых четыре человека, которые могли желать его смерти и которые к тому же могли её устроить подходящим под обстоятельства смерти способом. При этом вероятность того, что он всё же умер сам, достаточно велика. Именно поэтому я хочу попросить вас вспомнить и рассказать нам про события, предположим, последних пары недель до его кончины. Случалось ли что-то необычное, возможно, Марат был взволнован, напуган, расстроен… Давайте вы подумаете, а мы на пару минуток отлучимся».

Ильяс кивнул, стал вспоминать, воздев глаза и прихлёбывая латте, я же, забрав с собой Догоню, вышел перекурить на улицу, где мы обменялись первыми впечатлениями: вроде приличный парень, хотя Сергей и сомневался, что он нам что-то даст. Я же почему-то рассчитывал на хоть какое-то что-то…

К моменту, когда мы вернулись, Ильяс всё уже вспомнил и даже достал ежедневник и там сделал себе пометки — толковый менеджер! И провёл нам небольшую презентацию по этим тезисам: «Смотрите, я всё проанализировал, и есть у меня информация про Марата, которая, возможно, вам будет кстати. Хотя только двух человек я смог припомнить, а не четырёх, как вы говорите, которые зуб на него имели. Тогда по пунктам: жена, Марго, — главная, наверное, подозреваемая, если он не сам умер. И, как он мне говорил, она его уже окончательно достала, сосёт деньги и не трахались они уже давно. На развод не соглашается, а устраивает истерики постоянно. И вроде как Марат решился, и собирался на развод сам подать, через суд. Но я не знаю, сделал ли он это. А Марго, без сомнения, ещё та змеюка, и может на убийство решиться!»

Это мы и так знали, да и про суд точно известно, а вот кто же второй, по его мнению, было любопытно. Но Ильяс сначала отбросил несколько других версий: «Других таких женщин у Марата не имелось — так, мелкие шашни, а больше он любил с проститутками отдыхать. Да и то как-то он сдал в последнее время — я даже прикалывался про прогрессирующую импотенцию. На работе уж точно прямо „врагов“ у него нет. Друзей других, кроме меня, тоже нет. В криминал он никогда не лез, хотя вот именно в одном „незаконном“ месте он себе проблем и нажил — прилично Марат проигрался в татарской одной компании…»

И это казалось началом подтверждения моей догадки: грехов за Маратом ещё больше, чем мы предполагаем! Укладывалось это идеально в его образ, дополняло и смотрелось логично — теперь хотелось поподробнее, но Ильяс замялся, и я понял почему: «Не переживайте, вы не даёте показания под присягой, и это не будет использовано вам во вред. Но мне нужно видеть всю картину, и вы можете помочь. И мне, и Марату, да и себе совесть очистить…»

Ильяс энергично закивал и стал всем разом помогать: «Сразу скажу — я там тоже бываю, и вас туда не приведу ни под каким предлогом — меня тогда под асфальт закатают в тот же день. И это я туда Марата привёл — по субботам там с пяти вечера в картишки поигрывают. Бывает, до воскресенья вечера засиживаются. И это не то чтобы прямо „казино подпольное“, нет. Такие „игральные квартиры“ ещё с советских времён существуют. Собираются там только соотечественники, играют в основном по маленькой, но случаются и крупные банки. Марат, как узнал, что я туда вхож, мозг мне проклевал! Он сильно страдал от закрытия казино, даже ездил куда-то играть. В эти наши игровые зоны. В итоге я спросил разрешения привести его, с неделю данные Марата они проверяли и разрешили».

Рассказчик допил кофе, жестом заказал ещё, сверился с записями в ежедневнике и повёл рассказ дальше: «Поначалу Марат на рожон не лез — публика там серьёзная. Но сорвался — поднял сильно ставки и проиграл. Сначала не то чтобы много — максимум пятёрку долларов, но потребовал отыгрыша, потом ещё, потом ещё… Три субботы он в минус уходил, и очень серьёзная сумма набежала: четыреста с лихвой косарей зелёных! И с него потребовали показать деньги, прежде чем должок на отыгрыш ставить — вполне объяснимое требование. После этого несколько недель он там вообще не появлялся, и меня уже даже спрашивать начали — где он, не в бега ли подался? Я на него наехал — так себя ведя, он меня же подставляет, ведь это я его туда привёл! Марат заверил, что вот-вот, что деньги он собирает. И как раз накануне очередной субботы, когда он отдать пообещал, такое с ним случилось!»

Да уж, очередной нюанс личности покойного вновь не облагородил его облик, но и это оказалось не всё — Ильяс получил новый кофе и прервался лишь на него. После чего перешёл к ещё более захватывающей части своего повествования: «Естественно, я всё это — про смерть его, первым делом рассказал человеку, которому он должен был. Уже на следующий день вечером, когда там на квартире как раз встретились. И тут выяснилось, что он уже про это знает, мало того, должок-то закрыт! И что буквально за пару часов до того, как я туда приехал, приходила его сестра и принесла наличку! А чтобы он её на квартире принял, из Казани ему „очень серьёзные люди“ позвонили… Но вот при чём здесь она — я совершенно без понятия!»

Приятель Марата его сестру видел, да и то случайно, один раз в жизни, а знал лишь по рассказам — и брат о ней весьма пренебрежительно отзывался. Но имелся и ещё один прямой родственник, перед которым, по словам Ильяса, Марат трепетал: «Что это за люди такие „серьёзные“ — честно, не представляю. Но знаю я, что их дедушка, которому чуть ли не сто лет и который очень почитаемый муфтий в Казани, расстроен сильно. Так как дошли до него слухи о проигрыше внука, а он-то, как мне кажется, единственный человек, которого Марат прямо-таки боялся. И вот по этому поводу Гарифуллин напрягался конкретно и не по-детски».

Та-та-та-та… Пять килограммов долларов, похоже, нашлись… И, как мне стало казаться, теперь понятно, кто же это в буфете Марату звонил, вызвав приступ мученичества, — новый персонаж в расследовании, дед-муфтий, кошмаривший внучка. Так что Догонину пришлось признаться, что недооценил он свидетеля, Ильясу же нам оставалось сказать большое спасибо, хотя он сам и не понимал, за что это мы ему так благодарны. Больше ничего стоящего он нам сообщить не мог, но и то, что он уже поведал, — дорогого стоит!

Отпустив Измайлова, строго-настрого наказав про нашу встречу никому ни слова, я принял признания майора, но не стал злоупотреблять своим положением, а продолжил в конструктивном ключе: «Забей, у тебя задачи не стояло круг общения шерстить, так что чутьё своё применить ты не мог априори. Давай дальше думать, что делать, ведь теперь ещё больше фактов на Диану указывают. Всё, мы решаем, что это она? Или как?»

И я очень хотел узнать мнение моего напарника на этот счёт, а во многом оттого, что у самого полной уверенности не имелось. При всех, безусловно, однозначных указаний на неё, как на убийцу собственного брата, ею самой во многом взлелеянного, я не мог себе представить, что Диана своими руками его травит, не дрогнув! Кинув на деньги, следом сама ему в уста отраву вкладывает! Я давно уже лишился идеализированного взгляда на людей, солидаризируясь в оценке человечества с Генрихом Гейне, высказавшимся ёмко: «Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки». Но всё же в такое поверить оказалось для меня сложно, посмотрим, что скажет майор полиции, повидавший грязи куда как побольше моего.

«Ну, ты спросил! Так-то, по логике, да — она, выходит как. Но знаешь, что я тебе скажу — уж я убийц повидал, а она совсем не как они выглядит! Не вяжется у меня это, хотя если от личности отвлечься, то выходит, что кинула родственничка на пол-лимона и замочила хладнокровно. Но получается, что кинула-то „условно“ — за него же деньги и внесла! Что для родственников проигравшегося игрока расхоже — в руки им никто денег не даст, а то опять просадят тут же, рассчитывая в этот раз уж точно банк взять! Ну и чтобы вот так человеку, ни слова не говоря, своими руками яд дать, да чтобы он при тебе его выпил — это же надо каким конченым подонком быть, с такой душонкой чернющей! А это — не про неё, тем более она докторша, клятву давала. Не, не верю я, хоть убей!»

Во-во — Догонин вновь сказал то, что я думал, а тогда выходило, что надо продолжать рыть землю, тем паче у нас появился этот их дедушка. А это, кстати, меня порадовало и в том ещё смысле, что приключение-то продолжается! И к тому же насколько удачно я как раз в Казань послезавтра лечу — прямо как подгадал специально! А про это Сергей не знал пока, так что я его опять удивил: «И со мной такая же штука — не вяжется! И предстоит нам продолжать уточнять обстоятельства, и тогда надо на деда их выходить — думаю, это его звонок Марат сбросил, последний который. И если в катран из Казани люди позвонили с просьбой Диану принять, то к бабке можно не ходить, а самим угадать — от него волна пошла. Следовательно, Диана в курсе, а дед процесс рулил. Вопрос в том, знал ли он, как бабки Марат достал? А узнать можно лишь на месте — полечу-ка я в Казань в среду, можешь не провожать».

Догоня шутку в последних словах не считал, сконцентрировавшись на факте отлёта: «О как! Ну ты шустрый — у нас бы побегать пришлось, подписывая командировку! Ну и правильно ты решил, а я тут, кстати, подсоблю тебе на него выйти…» Заинтриговал… Я сделал вопросительное лицо, пока совершенно не представляя, каким это таким образом Сергей помочь мне собирается, а помощь-то пришла с совершенно неожидаемого направления: «Я тут уже давно подумал, что тебе одна вещь небольшая очень может помочь — ксива. А у нас как раз сейчас меняют на новые, вот я под свой отдел одну лишнюю получил и тебя в капитаны произвёл — получай удостоверение!»

И он действительно протянул мне совершенно свежую красную корочку, раскрыв которую я увидел себя на фото, причём в мундире. А Догонин продолжил: «Это я такую вот фотожабу сделал — уж извини, если не твою любимую фотографию использовал, а самую подходящую взял у тебя из ленты. Но вроде неплохо получилось — поздравляю с присвоением внеочередного звания! А документ самый что ни на есть официальный, можешь даже самим ментам показывать. Так что ты теперь имеешь право к кому угодно подкатывать, тем более я с тобой в Казань никак не смогу поехать — у жены в четверг день рождения, а она меня сгнобит потом, если я сольюсь…»

Вообще-то я собирался предложить напарнику со мной слетать, теперь вот и предлагать не стоит, что же до внезапно обретённых служебных полномочий — да, полезно, хотя и крайне неожиданно… Впрочем, я сразу решил пользоваться этим новым положением лишь в самом крайней случае, но Сергея поблагодарил искренне — я ценю проявление инициативы. Однако к уважаемому муфтию пробиваться напролом, размахивая красной книжицей, не планировал, а посвятил его в свою задумку: «Да, так ставить под удар твои хрупкие семейные отношения того не стоит — справлюсь сам как-нибудь, а за четыре звезды благодарен — ты молодец, мыслишь широко и нешаблонно. Что до деда, то я рассчитываю через Диану заранее на него выйти, тем более не сомневаюсь, что он уже и про обвинения от Марго в курсе. А её я прижму тем, что ни хрена она мне всю правду не рассказала, как обещала, — а я же, типа, поверил ей… Можешь дать мне какие-нибудь наручники — побряцаю перед ней, жути наведу!»

Серёга пообещал и этот реквизит мне добыть уже назавтра, на том мы по этому направлению и порешили, а вернулись к предпоследней версии, обвинявшей Леонида Борисовича. У которого вроде бы пропадал один из мотивов — деньги-то нашлись, значит, он себе их не прижучил. С другой стороны, флешку ему Марат отдавать не стал, и как он тогда перед своими боссами без неё появится? И вряд ли он сомневался, что она при нём, а обшарить-то труп завсегда легче, нежели живого, который, что очевидно, активно сопротивляться такому насилию начнёт. Ситуация патовая — нет ни денег, ни флешки, при этом она вот тут, рядом, в одном из карманов лежит. И наверняка эсбэшник не испытывал нежных чувств к Марату, скорее даже совсем наоборот, а под рукой у него там имелся Пётр, как мне кажется, на многое способный… Короче, оставили мы пока Леонида Борисовича в числе главных подозреваемых, а напоследок Догонин и ещё раз свою полезность доказал — сообщил, что почти на сто процентов у него завтра будет детализация по номеру покойного. Отличная новость, и мне стало сильно любопытно, подтвердятся ли мои догадки о Маратовых последних исходящих и входящих звонках.

Остаток вечера я вынужденно провёл с Марго, которая все эти дни выпрашивала и ласк, и информации о ходе «её дела». Про это я был скуп — дело движется, но пока рано о чём-то говорить, зато отыгрался в первом пункте и, что самое главное, сделал то, зачем приехал: расспросил про игорные увлечения покойного супруга и про дедушку. И обе темы вызвали не самые приятные воспоминания у вдовы, которая оказалась не в курсе проигрыша, да и вообще всей этой квартирной истории, однако подтвердила, что азартен был покойный. При этом, по её прикидкам, Марат был и удачлив — чаще выигрывал, нежели спускал. А разок, в самом начале их семейной жизни, он при ней чуть ли не сто тысяч долларов в казино выиграл! Но она не поощряла эту страсть мужа, из-за чего не раз они грызлись прилично.

А с дедушкой и ещё всё сложнее обстояло — он никогда её женой Марата не признавал, так как рассчитывал, что внук из местных исламских невест себе кого подберёт. А на похоронах даже хотел запретить ей присутствовать, и пришлось Марго бучу поднимать, дабы мужа в последний путь проводить. И с ней там вообще никто из родственников не общался — явно дед настращал. Фото — кого ни просила снять на телефон — все отказались делать! Пришлось на поминках, уже в ресторане, официанта попросить, чтобы хоть что-то выложить в соцсетях в трауре, — это особо возмущало голышом валяющуюся в кровати вдову.

Она продолжила возмущаться, когда я объявил ей, что на ночь не останусь, и засобирался: всё, для себя нужное, я у неё выудил. И хотя это-то её возбухание меня совсем не задевало, но Маргарита мне опостылела уже в крайней степени, а добывать нужную информацию через постель сделалось пренеприятным способом. С час я потом дома отмокал в ванной, силясь смыть с себя следы её прикосновений, зарёкшись более с ней спать. Но вот одну мысль из головы так просто было не смыть ничем: ведь если я докажу, что это Диана убила Марата, а пока ведь к этому всё идёт, то её объявят недостойным наследником и имущество отойдёт этой безутешной вдове, как первой в праве наследования…

И эта мысль так и свербела мне в мозжечок, когда на следующий день я ехал на работу к Диане, которая находилась на суточном дежурстве. Пошли мы с ней в кафе напротив больницы, где я не стал продолжать играть в доброго полицейского, а пошёл закручивать гайки, демонстративно выложив на стол полученные без расписки оковы: «Диана, мне очень жаль, что вы утратили моё доверие — вы и солгали, и утаили. Причём солгали крупно — на пятьсот тысяч долларов, которые вы мало того что забрали, так и распорядились в той области, которую утаили. А мы знаем, что и Марат оказался крупно должен, проигравшись в карты, и что на следующий день вы этот долг отдали из этих денег. Более того, нам известно, кто организовал этот возврат и, следовательно, причастен в какой-то степени ко всему происходящему криминалу — ваш родной дед. Вроде как уважаемый человек, и тут такое… Как вы это объясните?»

Догоня, когда я по пути заехал к нему за наручниками, порадовал и с детализацией — всё получилось, и я оказался абсолютно прав! Более того, звонок с казанского номера поступал ещё и днём, и на него Марат ответил, проговорив, впрочем, совсем недолго — меньше минуты. Так что вновь блефовал я поувереннее, и Диана сникла вмиг, паузу перед ответом дав слишком длинную, даже для себя: «Ну, что тут говорить, соврала я вам, и поймали меня, да и недорассказала многого, понимаю, что веры мне нет. Но если готовы вновь меня выслушать, то, делать нечего, теперь всё, как есть, расскажу, а уж верить или не верить — вам решать».

За этим, собственно, я и ехал, но не только, так что услышать дополненную версию согласился, но лишь сухим движением головы. Диана же, вздохнув весьма тяжко, принялась правду-матку таки выкладывать: «Это я от дедушки узнала про его карточный долг, а когда он мне сумму сказал, то я страшно испугалась — за такое же убивают! И хотя дед меня заверил, что до этого точно не дойдёт, — он хорошо знает отца человека, которому брат должен, — я за Марата тряслась. Именно поэтому и согласилась деньги забрать — он мне клятвенно пообещал сразу отдать, а про игру навсегда забыть. Мамой с папой божился. Но не верила я ему ни на грош…»

Глотнув заказанного нами чая, сестра покойного собралась вновь с мыслями и вскоре продолжила: «Знала я прекрасно Марата и нисколько не сомневалась, что он, как только туда придёт и долг отдаст, снова играть сядет! Тем более там денег прилично оставалось — семьдесят пять тысяч долларов у меня дома лежат. И я с дедушкой своими опасениями поделилась, а он тоже так думал — не выдержит, слабый волей он у нас. Был. И мы с ним только один выход нашли — что это я отнесу деньги. Правда, непонятно было сначала, как на это Марата уговорить — он же у нас такой якобы гордый, сам свои проблемы решать должен, а не женщина. А вот когда он мне рассказал, откуда деньги, да попросил их забрать, то всё у меня сложилось — я их ему отдавать не стану, а скажу, что нету их».

Как-то не особо убедительно это прозвучало: к чему такие сложности, не проще ли просто не отдавать, объяснив почему — ради его же блага, да по согласованию со старейшим в роду. Я изложил эту аргументацию Диане, которая объяснилась следующим образом: «Каким бы слабовольным Марат ни был, а из меня он верёвки вил — не отступился бы, пока своё не получил. Дед далеко, а он-то рядом, куда мне от него деться, ведь я же за его здоровье перед родителями в ответе. Позвони он мне, соври даже, что ему плохо, примчалась бы тут же — и взял бы он меня в оборот».

Ну, это уже больше похоже на правду, теперь же хотелось прояснить степень вовлечённости в процесс самого старшего из Гарифуллиных, и я сформулировал вопрос по этой теме. Диана отвечать стала со стандартной задержкой, а начала с обеления: «Дедушка совершенно ничего не знал, откуда деньги и что я их таким преступным образом забираю — клянусь чем угодно! Марат ему сказал, что какую-то там сделку он провернул, и в ту пятницу ему его долю отдать должны, но сам пойти за деньгами не сможет — у них корпоратив, на котором он присутствовать обязан. Так что пойду я, заберу, ему вечером передам, а он на следующий день их отнесёт, отдаст. Мы с дедушкой для вида согласились, но сами-то уже знали, как поступим: я ему скажу, что нет денег, а следом дедушка позвонит и скажет, что решил он этот вопрос — не должен ничего Марат больше тому человеку. Но в катран ему проход теперь закрыт, навсегда закрыт. А уж чтобы совсем эту тему навсегда закрыть, мы вечером в субботу должны были в Казань улететь, и я билеты купила, и про это ему тоже дедушка должен был сказать — ослушаться бы Марат его не посмел. И я дедушке позвонила, когда с братом у Большого встретилась, а затем выключила телефон и не домой поехала, а в гостинице переночевала. И на следующий день я к трём поехала и деньги отдала, а потом телефон включила и тут же всё узнала — он мёртв… А деду на звонок Марат не ответил, а ответил бы, жил бы сейчас…»

На этом моменте Диана не сдержалась и пустила скупую слезу, которая, без сомнений, смягчила меня, однако я продолжил оставаться стоек, придерживаясь циничного метода ведения допроса: «Вы и в прошлый раз так же весьма похоже на правду рассказали, теперь вот новая версия, вновь весьма правдоподобная, но не без изъянов… Я всё же не понимаю, зачем врать относительно денег, что их нет, — вы и так могли скрыться от него, точно так же выключив телефон и не появляясь дома! К чему его дурить?»

Сестра утёрла слезу предложенной мною салфеткой, манеры никто не отменял, и пояснила: «Исключительно чтобы время выиграть. Явно первым делом он заподозрит, что это его компания кинула, а пока они там разберутся, я своё дело и сделаю. Если же Марат знал бы, что деньги у меня, то сразу сообразил, куда я их понесу, и мог меня там подкараулить. А отдать надо было именно на квартире, в присутствии тех, кто про долг в курсе, — так положено. Хотя теперь я понимаю, насколько идиотский это план, а если бы я ему деньги эти проклятые отдала, то жив бы был Марат наверняка! Что же мы наделали!»

И тут уже одной салфеткой отделаться не получилось — проплакала Диана пару минут, а вытекло из неё прямо-таки море слёз. Сочувствие моё её утрата вызвала, я смягчил тон общения, впрочем, немного недоумевая относительно уверенности в благоприятном исходе событий в противном случае. Скорее всего, считает сестра, что именно это известие убило брата, предполагая естественную всё-таки смерть. Или пытается меня таким образом в этом убедить?.. И я попробовал это прояснить, оставаясь достаточно жёстким: «А что вы такого „наделали“, чего я ещё не знаю? И хочу напомнить вам, Диана, что пока ровным счётом ничего не поменялось в той версии, которую я вам ранее озвучивал: вы — главная подозреваемая, и улик против вас предостаточно. А знаете, почему я вас до сих пор не арестовываю, хотя даже вот наручники взял? Только из личного пока ещё расположения и оттого, что есть и другие подозреваемые. Ясно? Тогда жду пояснений про те „наделали“, про которые я пока не знаю».

Но по заверениям зарёванной Дианы, всё уже она рассказала, а это так — от эмоций. Винит же она себя в том, как я и предположил, что стресса она Марату прилично подбавила, и, возможно, это его прикончило — стало той самой пресловутой «последней каплей». Обвинения же в целенаправленном убийстве посредством отравления ядом отметает решительно, однако предоставить какие-либо доказательства своей невиновности не имеет возможности. И тут опять: верить или не верить — мне решать. Но рыльце-то у свидетеля в пушку — и врала она мне уже прямо в лицо, к тому же соучаствовала в другом преступлении, на пару с покойным. Но верить ей мне хотелось…

Показывать же этого я не стал, а перешёл к следующему, короткому, пункту: «Диана, уверен, вы сами понимаете, что верить вам на слово мне теперь сложно. Проверить же ваши показания я могу лишь одним способом — поговорив с вашим дедушкой. Не по телефону, естественно, поэтому я лечу в Казань, и в четверг днём мне надо с ним встретиться. Не думаю, что стоит столь уважаемого и пожилого человека беспокоить вызовом в местное отделение полиции, поэтому я готов с ним поговорить там, где ему удобно. Займёт это максимум час. Созвонитесь с ним и договоритесь, где и во сколько, а потом мне сообщите. Хорошо? Кстати, пришлите-ка мне и те билеты, про которые вы говорили, — они же у вас в электронном виде?»

У Дианы сил хватило лишь кивнуть два раза, засим мы расстались, и я понёсся навстречу балетным хлопотам — предстояло проследить, что костюмы и декорации надёжно упакованы и готовы к отправке, отправить их транспортной компанией, решить немало других технических и бытовых вопросов, связанных с предстоящей поездкой, да и много чего ещё сделать. В поте лица я занимался всеми этими делами до позднего вечера, а подтверждение от Дианы пришло довольно скоро после нашего расставания — она договорилась, меня ждут. Билеты же она прислала практически сразу, а потом Догоня их пробил — не возвращали, а регистрацию на рейс по ним никто не проходил.

А Казань мне уже доводилось посещать несколько раз — у них очень приличный театр, один из лучших среди региональных, на сцене которого я даже выступал разок в ранге приглашённой столичной звезды. Весьма сильная в столице Татарстана труппа, сбалансированный репертуар и вменяемое руководство, выбивающее немало денег на искусство из республиканского бюджета и местных нуворишей. Театр процветает, чему служил подтверждением и предстоящий балетный фестиваль, собравший, кроме нас, немало именитых балетных персон. В атмосферу которого я и окунулся сразу по прибытии — специфичную, как на всех такого рода мероприятиях.

И тут надо понимать, что собой представляет фестивальное движение, а фестивалей у нас в стране проводится немало, больше дюжины с подхода могу припомнить, да и в других странах балетные фестивали довольно популярны. Длятся они в среднем с неделю, и это отличная возможность для представления работ коллективов, не принадлежащих какому-то театру. Естественно, на фестивалях выступают и труппы государственных театров, показывая зачастую а-ля экспериментальные работы, которые вряд ли поставят в афишу родного театра — зритель предпочитает нетленную классику, и очередная «Спящая красавица» заведомо сделает кассу театру, в отличие от концептуальной постановки какого-нибудь подающего надежды молодого хореографа. Посему все эти молодые и перспективные стремятся прорваться со своими работами на фестивали в расчёте произвести впечатление и продать свою работу какому-нибудь театру. Удаётся, кстати, и то и другое крайне редко…

Но жизнь на фестивалях бурлит и пенится, в отличие от довольно монотонного ритма репертуарных театров, и на них всегда много молодёжи, старающейся перещеголять друг друга в амбициозности и креативе. Лично мне близок этот дух, отчего я частый гость на фестивалях и хорошо знаю эту тусовку, в приличном объёме представленную на нынешнем. И непрерывно общался я со всеми с ними до позднего вечера дня прибытия, продолжил и на следующий день с довольно раннего утра, но в 13.30 сослался на неотложные дела и покинул театр, сев в поджидающее уже такси, направившееся в частный сектор Казани.

Глухой и высоченный забор, огораживающий участок под нужным мне номером, терялся вдали в плотных зарослях деревьев, строений с улицы было не видать, и, лишь войдя, я смог оценить масштаб домовладения — размером с небольшой колхоз, а главный дом — трёхэтажный. Человек пятнадцать разных возрастов и обоих полов занимались разнообразными делами по хозяйству, не без труда открывшая железную калитку приветливая маленькая девочка повела меня к стоящей в тени платанов увитой виноградом живописной беседке. Где сидел, как я сразу понял, ни на одном носителе даже его дотоле не видя, тот самый почитаемый дедушка-аксакал — внушительный, как хан. В белоснежном тюрбане, приятного блекло-голубого цвета халате, расшитом мелкими серебристыми звёздочками, с окладистой густой бородой цветом под стать тюрбану, он уже и так производил неизгладимое впечатление. Лицо же покоряло сразу — печать познания мудрости веков отменно гармонировала с волевыми чертами и орлиным профилем. И ярчайшие голубые глаза — как бездонные колодцы знаний!

А уж когда он заговорил на чистейшем литературном русском, медовым каким-то, обволакивающим голосом, то у меня случилось ощущение, что я в каком-то другом мире сейчас нахожусь — нереальном. Нечто подобное я несколько раз в жизни испытывал на балете, когда улетаешь в мир на сцене, забыв про реальный, но здесь даже посильнее унесло… Впрочем, мне довольно быстро удалось вернуться к исполнению служебных обязанностей полицейского, опрашивающего свидетеля, хотя вот в первый раз попользоваться корочкой получилось лишь скомканно — дедушка жестом дал понять, что не требуется её ему предъявлять. Ну ладно, работаем на доверии…

В беседке имелся, само собой, столик с чаем и всякими сладостями, за который меня и пригласили, а девчушка-провожатая с крайне важным видом налила мне ароматного напитка в красивую пиалу. Потрепав же, как он сообщил, праправнучку по головке, прапрадед её отпустил, я же за несколько минут изложил ему суть дела, без особых деталей про остальных подозреваемых, но ситуацию с внучкой Дианой описал весьма подробно, даже можно сказать, красочно. Тяжесть и сложность которой старейший родственник оценил, признав безрадостно, что, действительно, многое на Диану указывает. Однако ожидаемо заверил, что он в такое поверить никак не может — она не убийца, ну как такое можно подумать! Слегка подточил его уверенность мой рассказ про источник этой немалой суммы, и что Диана, получается, уже не в ладах с законом: соучастие в вымогательстве, а то, что она сделала, именно так трактуется уголовным кодексом, — это реальный срок! Правда, про шантаж никто пока не заявлял, но как знать, как знать…

Дедушка помрачнел, но я перешёл к более приятным моментам, заверив, что я тоже не верю, что это Диана хладнокровно убила своего брата. Но, чтобы позицию эту аргументированно доказывать, мне нужно полное понимание всего происходившего, а от него — развёрнутый рассказ и про саму ситуацию в целом, и про события того последнего дня. О чём он неспешно мне и поведал, подтвердив, по сути, Дианину версию, включая их планировавшийся прилёт в Казань, из нового добавив лишь содержание последнего случившегося разговора с Маратом — он звонил убедиться, что всё в силе и сестра сегодня деньги заберёт. С его слов, внук держался вполне достойно, насколько это возможно в такой ситуации, и заверил в который раз, что осознал глубину своего проступка и раскаивается. Но тень на семью он уже бросил, отчего дед с ним сурово общался, о чём сейчас даже сожалел, до некоторой степени: «Все мы под богом ходим, и не нам решать, какой длины наш путь земной — Аллаху виднее. Но когда я смотрю назад, то каждый раз задумываюсь: правильно ли я сам себя вёл, не сожалею ли о словах и поступках… Но нет ответа в этом мире — не дано нам такое знать. Но платить за свои грехи каждый будет, какой бы он веры ни держался…»

На этом содержательную часть нашей встречи мы закончили, однако с полчаса ещё о разном проговорили, пофилософствовали слегка, и я опять ушёл в какую-то нереальность — этот человек обладал некоей магией, позволявшей ему обращаться непосредственно к разуму собеседника. Судя по всему, он там с моим разумом быстро разобрался, отчего выдал в конце тревожный для меня звоночек: улыбаясь, усомнился, что я действительно мент — не похож, дескать, совершенно. Врать прямо так ему в лицо мне совершенно не хотелось, оставалось лишь многозначительно улыбаться, прощаясь…

Нельзя сказать, что я обрёл изрядную толику полезной информации для расследования, но встреча эта получилась совсем нерядовой, а к дедушке Марата с Дианой я стал испытывать благоговейное почтение. И как я уже знал, всё от того же Догонина, он состоял в Совете муфтиев Татарстана и слыл одним из лучших толкователей Корана в республике. При этом при всём беседу со мной старейшина вёл совершенно учтивую, никоим образом не давя статусом. Величественность мусульманина мирно соседствовала с уважением к собеседнику, даже не разделяющему его веру, но пришедшему к нему в дом. Это прилично прибавляло привлекательности его богу, хотя лично я весьма далёк от всех возможных религий, но и не являюсь воинствующим материалистом.

В ГИТИСе, искусствоведческий факультет которого я зачем-то окончил, а теперь много лет уже как а-ля пишу диссертацию, три семестра у нас шёл курс «Мировые религии». Из которого я вынес тот вывод, что базовые постулаты основных церквей плюс-минус одинаковы, а разница кроется в деталях, равно как и дьявол. Какая из них самая миролюбивая, а какая наиболее воинственная, понять, изучив святые книги, вряд ли получится. В современном же мире исламу имидж прилично подпортили всякие джихадистские группировки. Я же после встречи с муфтием стал с ощутимо большим уважением относиться ко всем мусульманам. Ну, кроме полных отморозков, которых в любой религии хватает…

Впрочем, очень скоро меня вышибли из этого умиротворённого состояния — факапов накануне премьеры всегда предостаточно, а если это ещё и в другом городе происходит, то их количество рискует зашкалить! Но нам удалось справиться со всеми, хотя и пришлось пожертвовать значительной частью ночи, зато первое выступление прошло практически без сучка без задоринки — все молодцы! Хапнули мы свою долю славы и от зала, рукоплескавшего неистово и весьма продолжительно, и от коллег по цеху, получив поздравления в устной форме. Критики, также пока устно, тоже одобрили постановку, однако наверняка найдётся хоть один, чем-то кем-то из команды когда-то обиженный, который не упустит возможности говнеца подлить — всегда есть недовольные. К примеру: после премьеры балета «Щелкунчик» в 1892 году штатный критик «Петербургской газеты» охарактеризовал постановку «скучнейшим и нелепым представлением», а под музыку такую, дескать, вообще нельзя танцевать. Теперь это — самый популярный во всём мире балет! Что двигало рецензентом в такой оценке?..

Слава богу, я сам предельно спокойно отношусь к критическим выступлениям в прессе, небезосновательно предполагая субъективность оценок, вкупе с предвзятостью. К тому же являюсь весомой фигурой в балетном мире, отчего мало кому из пишущей братии захочется портить со мной отношения. Мы же праздновали безоговорочную победу, закатив средних размеров банкет по сему приятному случаю — как бы тем самым подтверждая де-юре славную викторию, дабы никто не усомнился в ней. На банкет пригласили фотографов и прессу, а это тоже часть представления, самую же хорошую мину надо делать при самой плохой игре. Ну а гульнули мы славно, в свой полулюкс я вернулся не один, обратный же рейс продуманно взял на вечер, чтобы прилететь в столицу в хорошей форме. Предстояли серьёзные дела!

А к ним мы начали готовиться ещё до полудня воскресенья — майор Догонин прибыл ко мне домой за полчаса до экватора дня. Исключительно под чай просидели мы несколько часов, структурируя информацию и шлифуя свои версии убийства для каждого из наших многочисленных подозреваемых. Впрочем, отдавая себе отчёт, что все они в разной степени не без существенных шероховатостей. Наиболее убедительно мы могли обвинять Диану, однако оба продолжали верить в эту версию в минимальной степени. Самым же слабым пунктом шло у всех одно и то же — у нас не имелось сто процентов доказательств того, что Марата таки убили! Не дрогни рука у Александра Карловича в момент съёмки уничтоженных результатов анализов, мы бы это знали практически наверняка, ан нет — в этом сами сомневались. До сих пор бился знакомый Догони над улучшением качества фото до читабельного, однако надежд особых мы не питали — он не обнадёживал.

Зато не имелось сомнений в том, что дело пора закрывать, я к тому же уже понял, как именно я хочу финал этой драмы обставить — с изрядной долей присущей мне театральщины, в стиле помянутого разок ранее Эркюля Пуаро. Премьеру своего дебюта широкой публике в роли детектива я назначил на вторник, и в голове себе его уже срежиссировал, понимая по опыту постановок балетов, насколько важно сделать мощную по накалу концовку. Теперь оставалось самое «простое» — реализовать задумку, но я не сомневался в успехе, мало того, страстно предвкушал провести это «шоу»!

А продумал я его в деталях в самолёте на пути в Москву и уже решил, где состоится это разношёрстное собрание — всё в том же пабе, где балетная тусовка после спектаклей откисает. В этом заведении несколько залов, и есть один, как раз оптимально подходящий под мой формат на семь персон, включая меня. Там имелась и внушительных размеров ТВ-панель, к которой я собирался подключить свой комп для демонстрации улик. Туда я и направился, как мы закончили с Догоней, а хозяина заведения знал лично, так что мы очень быстро договорились по условиям. Определившись по мебели — семь кресел и несколько сервировочных столиков с одного края помещения, дальнего от экрана, я попросил сервировать их закусками и сладким, туда же поставить воды-соки и приличный выбор алкоголя. И с семи часов вечера вторника зал теперь мой, залог я внёс, хотя с меня его и не требовали, гостей же приглашал к восьми — чтобы иметь время сделать последние приготовления.

Не теряя ритма, я приступил к приглашениям, по-джентльменски начав с дам, а первой набрал Марго. Но пообщался с ней кратко, даже и не объяснял ничего, просто сообщил, что обязана присутствовать, а то профукает всё наследство. На мольбы о личной встрече до общей ответил категоричным отказом, сославшись на плотную занятость, в том числе и её вопросом. Вдова немного постенала в трубку, но вариантов у неё не имелось. Первая есть!

Несложно получилось и с Дианой — тоже по телефону я объяснил ей ситуацию следующим образом: «Мы завершили расследование по заявлению Маргариты Гарифуллиной, осталось провести очную ставку со всеми подозреваемыми, после которой мы и объявим о результатах расследования. А проведена она будет послезавтра, во вторник, в восемь вечера, на Большой Дмитровке, но я пока точно не знаю где, сообщу завтра — либо в отделении, либо где-то рядом. У нас же, помните, ремонт…»

Я решил не смущать сразу пабом: Диана, как я полагал, не ходок по злачным местам. Но она ничем и не смущалась: «Да, как скажете и где скажете. Я сама крайне заинтересована окончательно с ней разобраться. Тогда я жду вашего звонка с адресом, а ориентируюсь на восемь. До вторника!» Очередное проявление нордического хладнокровия у смуглянки…

Эти два звонка я сделал, попивая кофе на веранде этого же паба, оттуда позвонил и Александру Карловичу, лицезрея боковую часть исторического здания Большого прямо напротив. Он высказал радость от моего звонка и осведомился, чем может быть полезен. Я запросил немедленной встречи, и мы договорились через десять минут — ровно столько мне надо, чтобы получить счёт, расплатиться и дойти до служебного входа, где он меня сам и встретит. Но денег за кофе с меня не взяли, и я пошёл, обдумывая формат приглашения для шефа службы безопасности главного театра мира.

Александр Карлович вёл себя довольно сухо при подчинённых, когда же мы поднялись в кабинет, то даже дружески похлопал меня по плечу, радостно тряся руку. Я тоже приветствовал его радушно, так как он — самый приятный из всех подозреваемых. Да и не подозревал я его почти, так, лишь в силу данного себе обещания не расслабляться до момента вынесения окончательного вердикта. На что я его и пригласил: «Послезавтра в восемь настоятельно прошу вас почтить присутствием одно небольшое собрание. Это касается, естественно, смерти зрителя в партере вверенного вам под охрану театра, и это тогда, если хотите, ваша служебная обязанность! Так что отказов я не принимаю, тем более что пройдет оно в шаговой доступности от вас — лишь по Копьевскому переулку подниметесь, да дорогу перейдёте, и вы на месте! Я же могу на вас рассчитывать?»

Шеф безопасности оказался на редкость сговорчив: «Глеб! Да, конечно, я приду! И даже если бы дела имелись — отложил бы! А я к тому же как раз около восьми завтра и освобожусь. Явлюсь минута в минуту!» Александр Карлович всем своим видом показывал расположение и ко мне, и к моей просьбе, и даже отказ пояснить повестку встречи его не расстроил: «Понимаю, понимаю… Видимо, вы докопались до истины, и правильно делаете, что никому не рассказываете. Мне становится очень интересно, я заинтригован!»

И выполнил он и вторую мою, «техническую», просьбу: позвонил Леониду Борисовичу и договорился о встрече назавтра с «одним человеком»: «Он будет в одиннадцать, подойдёт тогда на охрану внизу у вас и скажет, что от меня к тебе — распорядись, чтобы, не мешкая, провели со всем почтением. Хорошо?» Аудиенцию согласовали, и, дав ему небольшие инструкции на завтра, я распрощался с Карловичем и пошёл прямиком к выходу в зрительское фойе — если уж я в театре, то как на балет-то не сходить! Тем более шёл «Спартак» с первым составом, и я качественно на нём зарядился столь нужной мне сейчас воинственностью!

Кабинет у генерала из корпорации оказался в разы беднее, чем у главы СБ Большого, раза в два меньше, а его владелец крайне удивился, узрев именно меня в понедельник утром. Я воспользовался этим некоторым замешательством и взял очередного быка за рога: «Сейчас долго рассказывать, с чего это теперь Александр Карлович вам про меня звонит и о чём это вообще. Но! Завтра, в восемь вечера, вы всё узнаете — я сам подробно расскажу, но не только вам одному. Прошу вас созвониться с вашим коллегой из Большого и вместе подойти — он знает адрес. Дело касается, сами догадываетесь чего, и если вас не будет, то возникнут серьёзные вопросы… Я вам разок, да даже пару раз — пароль-то я вскрыл — сильно помог. Рассчитываю, что и вы меня не подведёте. Мы договорились?»

И мы договорились, хотя Леонид Борисович так из «слегка шокового» состояния и не вышел до конца нашей непродолжительной, впрочем, беседы. Привести его в себя вменялось в обязанности Александру Карловичу, которому он сразу, как я предполагал, станет звонить. Именно на эту тему давал я накануне последний инструктаж в Большом, а последним там пунктом шло сразу перезвонить мне после разговора. Звонок поступил минут через десять, после того как я покинул кабинет генерала, и всё прошло, как и планировалось: он точно завтра придёт и сегодня скоро пришлёт. Александр Карлович передал Леониду Борисовичу мою просьбу прислать те два видео, что он Марату в антракте в буфете показывал. А на все его вопросы отвечал уклончиво: не обладаю, мол, полномочиями сообщать такую информацию. Борисович от просьбы поперхнулся и вначале лишь пообещал подумать, но Карлович его убедил, что надо не думать, а делать, причём не затягивая. Подтверждением его убедительности явилось письмо с двумя ссылками на файлооб-менник и тремя абзацами сопроводительного текста, полученное мною менее чем через час.

И оставался последний непозванный гость — Яков, а с ним у меня уже было назначено время — ему я ещё из дома звонил. Перекусив по дороге, я вновь оказался в «Бомарше» и радости от этого не испытал — тухлое всё-таки место, несмотря на лепнину золотом и хрустали горные всякие. А Яша прекрасно к нему подходил — тоже блестел, а внутри одна гниль. Но пока мне приходилось ему улыбаться, впрочем, оставалось потерпеть до завтра: «Рад тебя видеть, давай ты меня слегка подровняешь и обсудим один моментик. Ты сам-то как?»

И довольно продолжительное время я слушал последние сплетни салона, пропуская их мимо ушей, но Яше надо дать такую возможность — обосрать нескольких своих знакомых и парочку клиентов. Тогда он придёт в благостное расположение духа, и мне будет проще добиться своего. Поддакивая в нужных местах, я весь этот словесный понос снёс терпеливо, а в нужный момент зацепился — Яков рассказывал, что приходил к ним в салон полисмен, и смотрел книгу записи, а особо его день смерти Марата интересовал: «Да, Яша, и неспроста он приходил, на самом-то деле…»

Произнёс я эту фразу предельно многозначительно, и мой мастер прекратил подбривать виски, вопросительно глядя округлившимися глазами. «Да, ты не ослышался, и я знаю даже, кто это приходил… Помнишь, я тебе говорил, что мне про Марата приятель один из Большого рассказывал? Так вот, я решил справки навести — исключительно для того, чтобы тебе спалось спокойнее, видишь, как я о тебе забочусь! Хотел я убедиться сам и тебя убедить, что не ты это его отравил, и вдруг оказалось, что я знаю следователя — учился с ним вместе в школе! И выяснилось, что они и тебя подозревают…»

Зря я это столь минорно сказал — Яша чуть в обморок не грохнулся: ножки подкосились, и спасло только то, что рядом стояло пустое кресло, куда он и обмяк, глаза закатив. Я обрызгал его водой из пульверизатора, и Яков взбодрился, хотя выглядел жалко. Но это не входило в мои планы — прямо здесь его добивать, посему я перешёл в мажор: «Яша, да не переживай ты так! Есть и хорошие новости: во-первых, ты не единственный, и далеко не главный подозреваемый — что самое важное! А во-вторых, завтра это всё закончится, и ты должен будешь присутствовать. Я следователя уговорил разрешить мне самому тебя пригласить, а то он хотел повестку тебе прямо сюда присылать, с полицейским в форме, и вручать при всех под подпись — тебе это надо? А я пообещал, своё честное слово, между прочим, дал, что ты придёшь. Так что давай, соберись, ничего страшного не произошло, а скоро и совсем всё закончится. И завтра чтобы красавчиком явился!»

И Яшу я убедил, что всё к лучшему, привёл ещё немало аргументов в эту пользу и сообщил, куда и в котором часу ему надо явиться. Почему паб? Да это опять я настоял провести мероприятие в приятной обстановке, а не в застенках полиции. Яков своим куриным мозгом во всё безоговорочно поверил, меня считал теперь чуть ли не спасителем от грозившей ему гильотины, достриг качественно и щедрые чаевые взял, не колеблясь ни мгновения.

Распрощались мы до завтра, вся и всё было практически готово, оставались мелочи, а финальную точку в сборе материалов я поставил после того, как Догонин прислал типа максимально восстановленную копию первого заключения о вскрытии. Комментариев от него к документу имелось так же в три коротеньких абзаца, а суть же их такая: хрена два, конечно, разберёшь, но вроде как есть маркеры на как минимум три смертельных яда, которые потенциально могли убить. Плюс — ядовитое смешение медикаментов, многие из которых крайне противопоказаны друг другу. Ну и залито всё алкоголем в дозе близкой к смертельной. В таких случаях делается повторный расширенный анализ, чего мы сделать не можем. Ладно, что есть, то есть — обыграю как-то!

Письмо от него я получил уже по дороге домой и в пробке на бульварах прочитал внимательно. И воспитывал параллельно силу воли — принципиально не смотрел на телефоне файлы, присланные Леонидом Борисовичем, хотя очень хотелось. Принял я решение посмотреть их на большом экране, и даже комментарии пока не читал. Додержался до дома!

Но, увы, там тоже не имелось прямых ответов — личность получателя денег не определялась, а про сюжеты я угадал. Впрочем, для общего понимания ситуации, это — очень полезная информация, и я пересмотрел десять секунд второго ролика много раз. То место, где денежки забирают…

Из комментариев же следовало, что накануне Марат передал Леониду Борисовичу кофр для денег и ключ от машины. В день сделки он сообщил место, где эта машина стоит — парковка одного из крупных ТЦ, первый этаж, зона такая-то. Открыв ключом багажник, они должны положить туда деньги в кофре, оставить внутри ключ и захлопнуть крышку. Они так и сделали — про это был первый фильмик. В котором показано, как наличку в чемоданчик закладывали под счёт, как закрыли и опечатали. Потом — как кофр в багажник положили, и имелась на нём пломба нетронутая.

Машину они сразу пробили — дешёвый арендный «хёндай», но на кого взята, так и не выяснили, да и не важно это вскоре стало. Ибо забрали деньги совсем не так, как я сначала подумал — что уедет кто-то на ней…

Первый этаж этой парковки располагается на уровне земли, и есть в нём, кроме выездов со шлагбаумами, с каждой стороны несколько выходов для пешеходов. Одним из них, в метре от машины с деньгами, и воспользовался человек на скутере. Который, скорее всего, многократно отрабатывал свои действия заранее и у которого за сиденьем имелся бокс, идеально подошедший по размеру к кофру.

На раз-два сообщник, подкатив, поставил скутер на подножку и подошёл к машине. На три-четыре — снял с брелка сигнализацию, открыл багажник и рванул груз. На пять-шесть погрузил кофр на скутер, используя обе руки. И на семь-восемь уже тронулся, успев прикрыть крышку багажника и поставить машину на сигнализацию. Девять-десять — след простыл!

А кроме того, что репетировал скутерист выемку, он и приоделся маскировочно — мешкообразный серебристый комбинезон с яркими светоотражающими полосами и шлем с чёрным забралом. Средний рост, средняя, хотя в мешке непонятно, комплекция, пол — нечитаем. Кто забрал деньги, понятнее из этого ролика не стало, хотя мне и так уже всё понятно — Диана, тем более у неё и скутер есть!

Завершая техническую сторону подготовки к запланированному представлению, я положил в отдельную папку на рабочем столе всё мне необходимое, присвоив файлам порядковые номера, в соответствии с очередью в предстоящем показе. По ходу дела я набросал и несколько руководящих тезисов для Сергея — относительно его роли в предстоящем мероприятии. И в нём-то я не сомневался, да и сам ощущал свою полную готовность сделать «это» — раскрыть преступление, объявить имя убийцы. Но я не понимал: что дальше и как мне себя теперь-то позиционировать?

А последний раз о том, зачем мне вообще это всё понадобилось, я думал уже недели две назад, так и не сформулировав для себя ответ. Расследование же не просто захватило меня, оно стало частью повседневной жизни, одной из самых увлекательных частей, надо отметить. Мозг чрезвычайно будоражила возможность размышлять про хитросплетение фактов и предположений, и оказалось необычайно интересно распутывать этот клубок, хотелось самому выяснить все детали и в них покопаться, сделать выводы и подтвердить их. И это получалась борьба интеллектов: я — против всех. И я хотел выйти из неё самым умным, чего уж тут скрывать! И вывести всех на чистую воду!

И при этом я ловил себя на мысли, что в самой меньшей степени меня заботит дальнейшее наказание изобличённого мною преступника. В нашем заочном споре меня интересовал лишь факт чистой победы, а вот что с этим человеком случится дальше — меня уже не волновало совершенно. Более того, я даже ощущал некоторые симптомы а-ля «стокгольмский синдром», и мне никак не хотелось дальнейшего моего участия в этом деле. А ведь если завтрашняя встреча закончится арестом подозреваемого, то я же буду проходить свидетелем! А я не буду, и я это для себя однозначно решил! Как и то, каким образом смогу этого избежать…

С этим вопросом я разобрался, потом решил, как я себя отрекомендую, и был теперь готов уже по всем статьям. Завтра предстояло перевоплотиться в образ себя нового, и это мне, как артисту, придавало ещё большего драйва. Впрочем, заснул я быстро и спал спокойно. Выспался от души, проснулся полным сил и рвался в бой!

Последним с опозданием в четыре минуты явился Яков, но мучительной паузы безмолвного ожидания не висело — я пребывал в ударе и развлекал гостей вполне удачно. Ну, насколько это получалось, учитывая разношёрстность публики и определённую нервозность ситуации. С приходом же этого гостя я объявил, что «начинаем!», и приступил: «Дамы и господа, здравствуйте ещё раз! И спасибо всем, что приняли моё приглашение, хотя никто из вас так пока до конца и не понимает, на что же, собственно, он приглашён…»

Все присутствующие выразили согласие по этому пункту разными жестами, и я не стал их более держать в неведении: «И хотя всем понятно, что связана эта наша встреча со смертью Марата Гарифуллина, но вот только все по-разному думают, при чём здесь я. Поэтому сразу объяснюсь — „волею судеб“. Абсолютно случайно я оказался на соседнем с Маратом месте, когда он скоропостижно скончался. А перед этой, неожиданной практически для всех, смертью он передал мне пребанальнейший предмет — флешку, и я оказался втянут в эту пренеприятнейшую историю. Более того, вскоре выяснилось, что эта история — про убийство, а конкретно — про отравление! И я даже сам пострадал: моя квартира подверглась разбойному нападению, мне угрожали… А вот этого я не стерпел и решил действовать в ответ — принять, так сказать, вызов. В результате я познакомился со всеми вами, правда, мне пришлось по-разному представляться и обосновывать свой интерес к этому делу. Ну, а теперь, когда вы все знаете, «при чём здесь я», самое время объявить, что дело раскрыто и что убийца, отравитель, среди нас…»

Я специально сделал это заявление, стоя возле телевизора, напротив сидячих мест, видя всех подозреваемых наилучшим образом, — чтобы понаблюдать за реакцией. Никто себя не выдал, хотя каждый отреагировал по-своему: Яша и Марго — весьма эмоционально, Диана и Леонид Борисович — гораздо сдержаннее. Александр же Карлович, вместе с Догониным, стоящим часовым у двери, сделали удивлённые лица скорее от формата подачи информации, чем от её сути. Я же выдержал приличную паузу, нагнетающую эффекта, насладился им сполна и продолжил: «Я знаю, кто это. А к концу нашей встречи и вам всем станет ясно. Друг друга вы, кто не знает, узнаете в процессе, а сначала надо рассказать немного об усопшем. И „хорошо“, как почему-то положено про покойных, не получится, а придётся как есть… Марат, если бы я узнал его при жизни, вряд ли вызвал бы у меня желание продолжить знакомство. Подверженный многочисленным порокам современного общества, он был человеком низких моральных принципов, корыстен, лжив и эгоистичен. И, в принципе, это его и сгубило — шёл он „по кривой дорожке“, вот и дошёл…»

На эту мою предельно нелестную характеристику встрепенулась было что-то возразить лишь Диана, но я жестом призвал ее помолчать, остальные же кивали, соглашаясь. И я посчитал образ раскрытым достаточно, перейдя плавно к первому подозреваемому: «А роковой его ошибкой стало то, что ступил Марат на совсем уж криминальную стезю — начал шантажировать своих боссов, требовать денег в обмен на молчание. У него имелась информация, их сильно порочащая, вот он и решил её продать задорого».

Удивились, причём опять эмоционально, этому факту вновь лишь Марго с Яшей, а вдова решила даже уточнить: «А задорого — это, если не секрет, за сколько?» Я сообщил сумму — Марго аж присвистнула, а Яша, наоборот, закашлялся, и продолжил: «Сами понимаете, и за гораздо меньшие деньги убивают, тем более люди там оказались серьёзные, а руководил операцией присутствующий здесь Леонид Борисович — начальник службы безопасности шантажируемой корпорации».

Я красиво простер правую руку и указал на него, но отставной полицейский генерал оказался совсем не рад столь широкой и прилично скандальной известности, причём настолько, что решил быкануть: «Знаете ли, Глеб! Я сюда пришёл, сами знаете почему — не мог вам отказать после кое-чего. И, как мне кажется, я уже отдал должок и не собираюсь дальше в этом цирковом представлении участвовать! Вы неглупый человек, но вас заносит! Но, прощаю, и прощайте — не вздумайте меня больше беспокоить!»

Сергей у двери вышел немного ему навстречу и блокировал её теперь ещё надёжнее, но я остановил своего помощника: «Нет, не стоит, пусть идёт! У Леонида Борисовича есть даже не один мотив, а первый в том, что деньги Марат так и не получил, исчезли они — фьють, а он их последним в руках держал! Соответственно, не получив денег, Марат отказывался отдавать флешку, где находился ключ к решению всех их проблем. А была-то она совсем близка — явно в кармане стоящего рядом шантажиста! Но по-хорошему он, очевидно, отдавать не собирался, а устраивать силовой отъём в буфете Большого театра — крайне рискованно. А вот с трупа её забрать — милое дело, никаких проблем! И имелась у вас безусловная возможность его отравить, а это я сейчас всем оставшимся продемонстрирую на записях с камер наблюдения Большого театра. Кроме же этого, вы совершили подкуп начальника отделения полиции, „заминая“ это дело, и лично сожгли заключение, подтверждающее факт отравления. Хорошо, что рукописи не горят… И вы же дали команду перевернуть вверх дном мой дом и угрожали по телефону. Мне кажется, весьма очевидный вывод напрашивается… Леонид Борисович, полагаю, сложно будет сегодня заснуть, если до конца это „представление“, как вы выразились, не досмотреть. Знаете ли, ожидание смерти хуже самой смерти…»

И он прямо-таки на глазах сдулся: молча вернулся на своё место, налил себе стакан сока и залпом выпил. Я же про себя выдохнул и продолжил, понимая, что всем остальным теперь урок дан: «Вы приняли правильное решение, я ценю это. Продолжим, и, чтобы не быть голословным, продемонстрирую некоторые доказательства моих утверждений».

Я включил телевизор и вывел на экран сожженное заключение о вскрытии — Леонид Борисович поёжился и высказался: «И вправду — не горят. Хотя я и не представляю, как вы это сделали. Но хочу признать, что вы — более чем неглупы». Ответив учтивой полуулыбкой, я пояснил всем остальным смысл этого размытого документа, прилично выдавая желаемое за действительное: Марат отравлен, и есть несколько вариантов как. После чего представил подручного Леонида Борисовича — Петра, вора: «Вот этот человек на стоп-кадре исполняет разные грязные поручения, и он — большой ловкач! Незаметно подсыпать яд в стоящий без присмотра стакан Марата для него — сущий пустяк! И у меня имеется запись момента, когда он вполне мог это сделать. Повторяю — МОГ! Пока я не утверждаю, что он это сделал!»

Повторял я в основном для Леонида Борисовича, который решил сразу же начать защищаться и собирался гневно отвергнуть этот факт. Но «факта» я не привёл, а опровергать «возможность» незачем, на что я ему и указал: «Леонид Борисович! Я обещаю позже дать вам слово, если будете настаивать. Но пока, заметьте, я в смерти Марата вас лично не обвинил ни разу — только предположения о потенциальной возможности, в силу имеющегося бесспорного мотива. Так что давайте я продолжу, тем более далеко не вы один на подозрении…»

После столь сильной фразы, да сказанной соответствующим тоном, положено обводить пронзительным взглядом всех остальных подозреваемых, что я и сделал, — все молчали и отводили глаза. Но это всё дань театральной условности — я не выбирал спонтанно следующую «жертву», у меня имелся чёткий план: «На самом деле каждый из вас мог это сделать, да и все имели поводы хотеть Марату смерти. Имелись основания её желать, например, у тебя… Марго!»

Маргарита выпучила на меня глаза: почему я?!! Даже промямлила что-то на эту тему, но опомниться я ей не дал: «Отношения ваши остыли уже давно, и ты была для Марата устаревший актив, который дорого обходится в содержании, но толку от него всё меньше и меньше. Ты прекрасно понимаешь, откуда я всё это знаю, а остальным поясню: мало того, что я с Маргаритой, уже вдовой, спал не один раз, так и это под мою диктовку она написала заявление в полицию с обвинением сестры в убийстве Марата».

Теперь похожие глаза сделала Диана, ну, насколько это возможно в силу её узкого разреза глаз. Марго же даже смутилась, чуть ли не покраснела слегонца, как «порядочная девушка», но быстро пришла в себя и мне высказала в своём стиле: «Ах ты, козлище конченый! То есть ты меня трахал, чтобы нужное тебе выведать! Это я-то думала, что круто тебя на себя ишачить заставила, а ты, оказывается, мною просто пользовался! Да чтобы у тебя член отсох!!!»

Маргарита не удивила реакцией и даже не рыпнулась уйти — понимала, что сама крайне заинтересована в исходе своего липового дела, а я и ещё ей добавил: «Этого не дождёшься, но и тебя больше не хочется, даже „по работе“ если. И во многом от того, что многое на тебя указывает. А главное то, что экспертизой был обнаружен самый популярный на все времена и народы яд жён — стрихнин. Который подложить в приготовленное тобой харчо можно легко — ты же сама рассказывала, что он ел перед походом в театр. Идеальный супчик для этого!»

Стрихнин там и вправду присутствовал, опять же вроде как, но в дозе минимальной, и, как Догонин пояснил, скорее всего, содержался в каких-то принимаемых препаратах. Аргумент слабенький, но эффектный, и на Марго он произвёл впечатление. Впрочем, ненадолго она замолчала, а доказывать свою невиновность стала уже с истеричными нотками в голосе: «Что за бред!!! Какой, в жопу, стрихнин!!! Чуть ли не через раз я харчо готовила — любил он его просто! И жила я с ним и жила, и ещё сто лет прожила бы — обо всём мы уже договорились, так на какой хрен мне его убивать!!! Явно же первым делом подозрение на меня падёт, я что, дура, что ли, не понимаю этого!!!»

Вдова запаниковала, я же решил свой главный козырь пока припасти, а пройтись по косвенным доказательствам: «Ну, дура не дура, я тебе оставлю решать, а вот остальным расскажу, что Диану мочить ты мне на полном серьё-зе предлагала. Когда выяснилось, что тебе от наследства лишь кукиш без масла обламывается. То есть заведомо становиться главной подозреваемой — не дура ли? Ну да ладно, это ты наверняка скажешь, что в состоянии аффекта такое на тебя нашло, но вот зачем ты после того, как мужа подозрительным супом накормила, поехала за ним следить и его фотографировать многократно — это уже вопрос для умных. Логичен ответ — чтобы убедиться в действии подсыпанного яда. Наверняка так же и судья решит, да и у присяжных сомнений не будет, если дело дойдёт…»

На этом Маргарите поплохело — от судьи и присяжных. Спала она прилично с лица, но удар выдержала, хотя внятного ничего ответить не смогла, а опять стала апеллировать к былой стабильности их союза, базирующегося на каких-то там договорённостях. И тут пришло время особо весомого обстоятельства: «Я понимаю, о чём это ты — ничего не предвещало никаких изменений, чего это я вдруг решила свой кошелёк отравить? Так вот, есть, оказывается, „чего вдруг“ — на развод Марат за несколько дней до смерти подал. Вот заявление из суда…»

Я вывел на экран скан рукописного заявления её мужа и внимательно за Марго следил, пока она его глазами торопливо пробегала: либо хорошо играет, в чём я сомневался, либо правда — первый раз видит. Ну а прочтя, запечалилась вдова, остальные же подозреваемые своим видом, очевидно, не проявляли сочувствия. А Яков даже не смог сдержаться и оскалился — подал, значит, Маратик на развод, как и обещал! Зацепившись же взглядом за эту улыбочку, я оставил раздавленную вновь возникшими отягчающими обстоятельствами Маргариту и переключился на следующего подозреваемого.

«Яша, а вот ты-то зря так радуешься, и я хочу как раз тебя всем и представить, кто не знает: Яков Маркевич, первый сексуальный партнёр-мужчина нашего покойного! Единственный ли — непонятно… Он же его стилист, визажист, косметолог и… драгдилер!» Яшина гаденькая ухмылочка в начале представления публике в конце скукожилась до отвратительной гримасы, а взоры присутствующих обратились к нему, сквозя презрением разной степени. Яков попытался сползти под стол, и это я ещё не сказал главного! Но убили Марата не ЛГБТ-пристрастия и наркотики, о чём я всем собравшимся поведал, додержав паузу: «Впрочем, все эти ипостаси Якова к делу имеют лишь опосредованное отношение, так как не упомянул я ещё одну его „профессию“. Даже не знаю, как её назвать — доктор, что ли, но занимается Яша и нелегальной медицинской деятельностью — вкалывает своим клиентам несертифицированные препараты кустарного производства из незаконно добытого змеиного яда. И в тот день колол он их Марату…»

А вот сейчас по Марго было видно, что про эту услугу она осведомлена, у остальных же глаза на лбы повылезали от такого поворота событий. Яша же пребывал уже в совершеннейшей прострации, и я стал даже опасаться, что не дотянет он до конца моей обвинительной речи — лишится остатков сознания. Но продолжил нагнетать: «При этом он сам в момент делания инъекций находился в состоянии наркотического опьянения от чего-то синтетического, пущенного по вене. И пребывал мучимый страшной ревностью: считал он, что у Марата завёлся „другой“, а накануне они повздорили почти до разрыва отношений. Более того, как сам мне Яков признавался не так давно, по окончании процедуры появилось у него сильное опасение, что передоз он ему „ненароком“ вкатил. И настолько это опасение сильным оказалось, что он плюнул на всю свою дальнейшую очередь клиентов на этот день и поехал к Большому театру убедиться, что всё с Маратом хорошо. Это с его слов. И мы все знаем, что случилось с Маратом очень даже нехорошо. Причём по симптомам, как это всё произошло, очень похоже на именно этот тип отравления — змеиным ядом…»

Ну всё, Яша отключился и выпал из кресла, шумно скатившись на пол. Но среди нас находился настоящий врач, и Диана быстро его в чувство привела. Хотя не думаю, что она это сделала движимая хоть чем-то иным, нежели клятвой Гиппократа. Понадобилось ей на это пару минут, напряжение за это время слегка спало, все стали наливать и немного закусывать. Яше дали бокал красного вина, он его выпил, слегка порозовел, и я от него отстал: «Диана, спасибо, понадобились ваши профессиональные навыки… И, пользуясь случаем, хочу представить сестру Марата, человека, который „отвечал“ за здоровье покойного».

Аплодисментов не последовало, да я их и не ждал, да и вообще интереса Диана особого не вызвала, хотя Марго и сверлила её взглядом. Но я сразу повысил ставки: «И создаётся небеспочвенное впечатление, что вряд ли человек, ответственный за здоровье младшего брата, тем более самый близкий после кончины родителей родственник, может иметь хоть какое-то отношение к убийству. Однако именно Диана встречалась с Маратом в антракте спектакля за полчаса без малого до его смерти и что-то ему давала выпить. Вот как это происходило».

Я включил видео с Театральной площади, предупредив про качество, но и попутно упомянув, что сама Диана не отрицает, что это она. Она и сейчас не стала менять показания в ответ на мою просьбу подтвердить данные ранее: «Да, это я. И, как я уже говорила, давала я ему лекарство. И ничего в этом необычного нет, такое часто случалось».

Держалась Диана с неизменным для себя спокойствием, хотя я и рыдающей её разочек уже видел, однако дальше ей оказалось уже куда как труднее сохранять хладнокровие. «Да, я знаю про то, что вы состояли домашним доктором при брате, блюдя и приём лекарств. Как и то, что именно вы стали единственным выгодоприобретателем от смерти Марата, — он оставил завещание, по которому абсолютно всё отходит сестре», — это я уже для зала пояснил и лишний раз посыпал соль на рану Маргариты. Диана же попыталась что-то высказать на эту тему, но я бесцеремонно прервал её новой порцией порочащих фактов: «Впрочем, завещанию уже много лет, так что вряд ли напрямую оно мотивом является. Однако не только по нему Диане перепало — она ещё оказалась и сообщницей брата по афере с шантажом! Именно она забирала деньги, и вот здесь начинается другая загадочная история, и мне до поры до времени даже не вполне понятно было, кто же кого кинул?..»

Сестра усопшего слегка попунцевела, ну и всё на этом из реакций, а заёрзал же было успокоившийся к этому моменту первый подозреваемый — Леонид Борисович. Выходило, что точно один из них захапал эти полмиллиона, и это весомый повод волноваться! Ведь если со стороны посмотреть, то получается-то так: одна сторона утверждает, что деньги в условленное место положили, другая — что нет их там! И хотя я-то знал судьбу столь крупной суммы, для поддержания накала интриги не стал пока раскрывать все карты: «А наш покойный злоумышленник выдумал весьма оригинальный способ передачи денег, сейчас покажу, как дело провернули. Но вот своему брату Диана-то что сообщила? Что вместо денег — „кукла“, две упаковки бумаги А4! И кому тут верить? Тому, кто закладывал бабло, или кто забирал? А хорошо-то кушать все хотят…»

А Леонид Борисович, надо же такому случиться, как раз засовывал себе в рот тарталетку, когда внимание всех обратилось на него. Я взглядом показал, кого я имею в виду, и начальник службы безопасности аж поперхнулся тарталеткой. Но слова я ему не дал, а споро перешёл к показу первого видео с закладкой: «Сложно, конечно, понять, не фальшивые ли эти доллары, но выглядят точь-в-точь как настоящие, а точно не как бумага для принтера! И Леонид Борисович узнаваем, хотя и напряжён, и можно не сомневаться, что в чемодан положены пятьдесят пачек по сто стодолларовых купюр. Опломбирование — спорный довольно вариант гарантирования сохранности, но хоть что-то. И вот теперь видно, что пломба на месте и кофр с деньгами кладут в багажник машины, ключи от которой Марат передал. Однако есть продолжительный период времени, пока саквояжик ехал до нужного места, и вполне можно успеть было „сменку“ сделать… И я опять говорю „можно было“, Леонид Борисович!»

Указанный персонаж к тому моменту окончательно оправился от инцидента с тарталеткой и собрался вновь выступить в свою защиту, даже встав из кресла. Мне понадобилось всё моё умение убеждать взглядом, что удалось. Махнув обречённо рукой, он сел обратно. А я перешёл к следующему видео, сопровождая его комментариями: «Номер машины и её расположение на парковке Марат указал сам, он же передал и кофр для денег. А теперь обратите внимание, как он точно влезает в бокс на скутере, а ремни, которыми его крепят, — самой нужной длины. И посмотрите, насколько отработаны действия — всё четко, без единого лишнего движения. Следует из этого единственный и однозначный вывод — так и намечено было деньги забирать. И это точно Диана, у которой на самом деле есть скутер, и это именно он. И если там действительно деньги, а не бумага для принтера, то это ещё какой мотив, целый полумиллионный мотивище! А уж возможность-то какая отравить имелась в антракте — Марат из её рук всё что угодно бы выпил!»

А со скутером помогла Марго, и в этот раз ей можно верить: даже фото нашла, где сестра Марата на нём везёт — то же самое двухколёсное транспортное средство, что и на видео. Да Диана и не отрицала этого факта, — что она забирала, а подтвердила односложно, когда я ей напрямую вопрос задал. Голосом предельно спокойным, легкий налёт краски смущения уже сошел с её лица, сидела же она прямо, как жердь: мышцы напряжены, я это и сквозь одежду видел. И никакой реакции на мои прямые обвинения! В отличие от всех остальных Диана и не пыталась начать оправдываться, отрицать свою причастность, что меня на тот момент даже расстраивало — воспринимал как внутреннюю обречённость, подразумевающую признание вины за собой. Чего скрывать, мне очень хотелось ошибиться в своих предположениях относительно личности убийцы, однако пока Диана играла против себя…

И наверняка она ждала, что я продолжу вскрывать её грязную подноготную, но я не стал разоблачать ложь про «куклу» — время ещё не пришло… А подошло оно как раз для небольшого антракта — круг подозреваемых замкнулся, а я так и планировал подвести, снизив сознательно градус перед вторым отделением. Промежуточный финал мне удался, как я сам считал, так что я вырубил телевизор, демонстративно промочил горло шампанским, а заел виноградом.

Все гости верно считали смысл паузы, некоторые предались чревоугодию, и у меня появилось несколько минут, чтобы окончательно продумать финальный акт. Допив же фужер, я ступил на зыбкую почву догадок, прекрасно понимая, впрочем, к чему это я клоню: «Про любого из вас, базируясь на том, что я рассказал, можно смело сказать — убил он или она. И все вы четверо находились в тот день на Театральной площади в одно и то же время — удивительное совпадение! И я даже в какой-то момент подумал: а может, все одновременно это сделали? И тогда бедный Марат оказался бы просто нашпигован ядами! Но это не так. Ибо только у одного человека потенциальный мотив из озвученных мною стал реальным. И только он воспользовался имеющейся у него возможностью…»

Напряжение вновь вернулось в наш отдельный зал, а я продолжил создавать нужную атмосферу: «Пойду тем же чередом. Леонид Борисович первый. Которому смерть Марата интересна, да и то гипотетически, если только в кофре действительно лежала „кукла“. Если же передающая сторона сделала всё по-честному, то его запланированная заранее смерть, что очевидно, лишь усложняет ситуацию. В принципе, это могло бы оказаться спонтанным решением — травить Марата, когда последний стал обвинять их в кидалове. Но такое крайне маловероятно, а вот с деньгами выходит Леониду Борисовичу полная реабилитация — нашлись они, чуть позже уточню, где и как. И вы теперь вне подозрения по делу об убийстве! Хотя, конечно, неладов с законом за вами немало… И лично мне вы не особо симпатичны, но лично я вам всё прощаю. Закон же, как полагаю, тоже вряд ли вам что-то предъявит. Так что для вас это шоу со счастливым концом, поздравляю!»

Случились первые аплодисменты — Александр Карлович сделал несколько хлопков, правда, непонятно, мне или Борисовичу… А тот-то был как доволен и меня ещё раз простил, даже извинился: «Методы у вас, конечно, энкавэдешные! Но, признаю, эффективные! Я погорячился немного вначале, уж извините, и у меня — никаких обид, всё я понял, и спасибо за правду! С нетерпением теперь жду окончания „шоу“!»

А с плохо скрываемым напряжением ждала его продолжения Маргарита, ибо понимала, что идёт следующей. Правильно понимала: «Марго, теперь ты. Что до тебя, то ты на такое готова — убить ради денег. В чём я окончательно перестал сомневаться, когда ты меня уговаривала Диану кончать. И пойти бы ты могла на „мокрое дело“, если бы узнала про заявление на развод. Но Марат хорошо тебя знал, поэтому и не сообщил — думаю, побаивался… И ты про заявление это не знала, словам Якова про то, чья жопа теперь в биде будет подмываться, значения не придала, а искренне считала, что Марат никуда от тебя не денется. И действительно, не имелось у тебя резона его травить, тем более стрихнина совсем маловато обнаружили. Так что, несмотря на всё моё личное к тебе отношение, приходится признать, что не ты это сделала, радуйся. Хотя помни, что на тебе по-прежнему висят клевета в особо тяжких размерах и попытка организации убийства…»

Маргариту отпустило, на радостях она выпила до дна бокал вина, мне даже заулыбалась и высказалась на тему того, что я всё же не такой уж козёл, и, если что, она всегда и на всё готова, мне надо только позвонить! На этой волне я решил разрешить один не дававшийся мне вопрос: я так и не понимал, что она предъявляла Яше, когда устроила скандал в «Бомарше»? Выяснилось — ширялово! Ибо Марго пребывала в уверенности, что Яша вкалывал Марату наркотики, который сам себя ширнуть не мог. А про новое это увлечение мужа она уже знала и решила, что когда Марат перед театром к Яше заехал, то он ему передоз вмазал, отчего муж и преставился. Такую версию мы с Догониным и не рассматривали, но я с Маргаритой согласился — не хуже других выглядит! Грешков за парикмахером поприбавилось…

Яков же дрожал, причём всем телом, и поделать с собой ничего не мог. И этим себя вполне оправдывал: «Сейчас очень характерно видно, какая же жалкая и трусливая душонка у гражданина Маркевича. И предельно понятно, что сто раз бы он обгадился, если бы решил убить Марата. Трясётся он, как заяц, хотя и не делал этого… сознательно. А вот мог ли он ненароком это сделать?..»

На пару мгновений трясун у Якова прошёл, когда я сказал, что не делал он этого сознательно. После я сделал паузу, а на слове «ненароком» его опять забила дрожь. Мне даже стало любопытно, грохнется ли он ещё раз в обморок, решил я, что нет, и продолжил: «И хотя ты, Марго, скорее всего, не права — наркоты не выявлено, но, когда Марат в тот день от него ушёл, препаратом левым подколотый, Яшу смутило отсутствие остатка сыворотки в пузырьке. И он решил, что слишком большую дозу Марату вкатил. Дозу змеиного яда в голову. А умер он через два с лишним часа. Не сходится…»

По окончании моего единственного несостоявшегося сеанса подкалывания я поступил не очень-то и красиво, так в обычной жизни никогда не поступаю, — стырил у Яши один из пузырьков. Догонин организовал платную срочную экспертизу, и я точно знал, что много-много кубов надо этого средства вкатить, чтобы среднего размера мужика прикончить. Да и смерть наступила бы гораздо раньше, да и с другими симптомами. Яша невиновен, настал час объявить об этом: «А не сходится, потому как этого и не было. Яков, можешь успокоиться и перестать трястись. Ты — гадкий типчик, грязный и отвратительный, но ты не убивал своего дружка. Выпей водочки — полегчает…»

Яша налил себе целый стакан, жахнул половину, и ему отчётливо полегчало, равно как ранее и двум другим оправданным. Круг подозреваемых предельно сузился, а убийца-то здесь, как я вначале анонсировал… Так что интригу держать уже не на чем, методом исключения ответ очевиден, и я стал к нему подводить. Впрочем, в голове я продолжал прокручивать всю ситуацию, сам не веря предельно однозначно в виновность Дианы. Но по мне, этого было не сказать — манеру подачи я не поменял, а держался уверенно: «В тихом омуте черти водятся. Это про вас, Диана. Скромная тихоня докторша — это вы. Но, приняв решение, вы пойдёте до конца. Большую часть своей жизни вы жили для него, для брата, для Марата. Вас это, как я думаю, уже и не тяготило — привыкли, да и иначе вы и не жили, так что и сравнивать не с чем. Денег вам на жизнь хватало, тем более живёте без излишеств. Тогда зачем отправлять его на тот свет?..»

Все задумались про это, Диана же сидела, взор в пол вогнав, так ни разу головы и не подняв. Паузу я сделал небольшую, всё равно никто не отгадает, и стал давать правильный ответ издалека: «Но всё течёт, всё меняется… А Марат-то менялся далеко не в лучшую сторону… И сейчас я расскажу про ту Маратову страсть, которая его на самом-то деле и сгубила — страсть к азартным играм на деньги…»

И этот поворот не вывел сестру-убийцу из анабиозного состояния, разве что на мгновение она всколыхнулась, на пару сантиметров подбородок дёрнулся вверх, но не более того — сантиметры назад отыграла и опять замерла, буравя взглядом паркет. Ну что ж, это её выбор, мой же — довести дело до конца, продолжим: «И вы, и Маргарита очень обрадовались, когда у нас запретили казино, — Марат проводил там много времени, хотя деньги чаще выигрывал, нежели просаживал. Да, он ездил потом несколько раз в эти новые игровые зоны, но это было не то — очень важна атмосфера, близость дома, своя, московская тусовка. Казалось, счастье пришло в дом, избавился Марат-игрок от коварной зависимости! Так нет же, нашёл он себе похожее развлечение! Да ещё и похлеще — квартирный катран московской татарской диаспоры!»

Все, кто не знал про это, то есть все, кроме Догонина и Дианы, весьма изумились новым открывшимся обстоятельствам, а у сестры начали-таки сдавать нервы: взглянула на меня коротко, но взгляд резанул кинжалом дамасской стали! Если она таким же в пол смотрит — появятся дырки скоро и придётся заведению замену паркета оплачивать! Но ускоряться из-за этой опасности я не стал, а повёл далее обличительную речь, как и планировал, развёрнуто, да с деталями: «Ну а там отвернулась от него фортуна, и потерпел Марат сокрушительное финансовое фиаско — продул четыреста двадцать пять тысяч. Долларов. Мягко скажем, немаленькая сумма, дома в загашнике такие деньги не пылятся… И чтобы отдать такой долг, Марату пришлось бы тотальную распродажу движимого и недвижимого имущества проводить, ну а тут на редкость удачно и вовремя он компромат на боссов нарыл! Решил вопрос, да и ещё в плюсе на семьдесят пять тысяч оставался — можно будет на них поиграть, отыграться! А за должок с Марата уже начали спрашивать. Несколько недель он среди игроков не показывался. Хуже всего то, что дошли слухи до Казани, где живёт и здравствует старейший в роду — их дедушка, почтенный муфтий».

Ещё один режущий взгляд, пожалуй, на доли секунды длиннее предыдущего, и опять вниз его. Зато решила вставить свои пять копеек вдова: «Ни фига себе! Он столько до этого и за всю жизнь не спустил! И это он со своими этими татарскими дружками связался? Блин, говорила же я ему — туси ты с глупыми, за своего сойдёшь! А эти развели нашего лошка, но не думала я, что на столько разведут!!!»

А национальность здесь совершенно ни при чём, и Маргариту я осадил резко: «Вот он и женился на подходящей, чтобы умным выглядеть… И татары ни в чём не виноваты: во всех нациях есть и стоящие люди — малое количество, и подлецы, коих куда как больше. А Марат, муж-то твой бывший, во многом из-за тебя „сломался“, так что сиди, не вякай!»

Марго демонстративно заткнулась, я дополнительно взбодрился от этой пикировки и вернулся к основной теме: «А карточный долг — долг чести, как бы кто к игре ни относился. И если проиграл — обязан отдать. А тут Марат, получалось, честь позорил, да не только свою, всей семьи — паршивой овцой становился. Пришлось подключать к решению вопроса деда, единственного, кого Марат ослушаться опасался. Который и решил, что нельзя Марата опять в катран отпускать, даже деньги отдавать — оба понимали, что он снова играть сядет и опять в какой-то момент продуется в пух и прах. Решили они, что это Диана должок отдаст, а тут вновь крайне удачно Марат предложил ей соучастие в вымогательстве — деньги забирать! И вот они, наконец-то, вновь у нас всплывают — никакой „куклы“ там не было, а на следующий день большую их часть Диана отдала выигравшему. Так что за покойным долгов чести не осталось — позорное пятно с родового древа смыто! Но чем? Кровью?..»

Взгляды всех упирались в Диану, которая свой взгляд в этот раз от пола не оторвала. И вот это спокойствие натянутой тетивы стало на меня действовать уже угнетающе — мне пришло время озвучить то, к чему я тут так долго подвожу, а я всё меньше и меньше сам в это верю! Даже для нордической Дианы никак не вязалось такое спокойствие с тяжестью свершённого злодеяния! Или не свершённого? И я понимал, что колом встанут у меня в горле слова приговора, посему решил ещё немного походить вокруг да около, надеясь на хоть какую-то реакцию сестры, обвиняемой в хладнокровном убийстве брата: «Сурово как-то, но вот если вспомнить все грешки Марата, включая содомию, наркоту, криминал и так далее по длинному списку, то до овцы той самой паршивой он ещё ранее деградировал. Причём процесс гниения шёл на виду у сестры, а тут и до других родственников волна эта мутная докатилась. И в этой ситуации к бабке-гадалке не надо ходить, чтобы печальное будущее предсказать — катился брат в тартарары. Слушать он сестру — не слушал, относился как к обслуживающему персоналу, и что ей в этой ситуации делать? Безропотно ждать какого-нибудь кошмарного финала? Или решиться его приблизить, но сохранить остатки чести? Даже любопытно, вот каждый из вас как бы решил, а?»

И это пошёл смелый экспромт, а глазами я указал на первого отвечающего — по устоявшейся уже традиции им стал Леонид Борисович, который буквально почесал голову, готовясь к ответу: «Ну, знаете ли, вы уж вопросики подбрасываете! На убийство решиться — это вам не реку перейти! И хотя вот всё на сестру указывает, я бы свои деньги на кон не поставил за эту версию. Хотя за время работы в органах я такого насмотрелся, что во всё верю… Но сам бы я — нет, не решился бы, честно признаю».

Марго, и как лицо заинтересованное, да и как просто Марго по своей сути, без лишних слов призналась, что убила бы, когда я на неё взгляд перевёл. Яков же, тоже ожидаемо, открестился истово от такой возможности для себя, и я обратился взором к Диане, рассчитывая, что после такого приёма она заговорит наконец-то. Ошибся я в своих предположениях и после минутной гробовой тишины вынужден был продолжить вещать сам: «Ясно. На чистосердечное признание, видимо, не стоит рассчитывать, тогда скажу пока про себя: мне… сложно верить в виновность Дианы. Не хочется в это верить, да так и не верится до конца! Но в то же время я верю фактам, которые все выглядят вполне правдоподобными. И они кричат во весь голос — она, она! Однако есть и несколько тихих голосков в защиту, к которым хочется и стоит прислушаться: Диана вполне убедительно аргументировала их с дедушкой решение соврать Марату насчёт „куклы“, а он лично мне это подтвердил — я им в этом верю безоговорочно. Ну и ещё один, так, вроде бы незначительный фактик, но зачем, если собираешься человека убить, покупать и на него билет в Казань на следующий день? И всё это вводит меня в некий когнитивный диссонанс, а попутно прилично расстраивает и другое: если я прав, факты правы, так, скажем, Маргарите перепадёт счастье в жизни — обширное наследство Марата, которого она совершенно не заслуживает. А наша главная подозреваемая молчит, как в рот воды набрала! Может, всё же хоть что-нибудь скажете, а, Диана?»

Голова неспешно поднялась, фигура распрямилась, лицо же оказалось вполне себе живым, да более того: хорошо выглядела Диана, гораздо лучше, чем в те два раза, когда мы до этого встречались! Я-то ожидал увидеть маску смерти, как минимум печать скорбной печали, проступившую резко седину, ан нет — не улыбалась, конечно же, наша подозреваемая, но и не страдала вовсе, судя по выражению лица. И рот она наконец-то открыла: «Скажу, Глеб, скажу. Как ни тяжко мне это, но придётся… А вы — дотошный и, что приятно, непредвзятый. И уж поверьте, вы всё-всё раскопали, спору нет — отличная работа, хотя я так и не понимаю, зачем вам это надо. Но всё же вы ошиблись, хотя вы же и правы… А ошибаетесь в том, что я Марата убила — нет. Правы же в том, что в этом сомневаетесь, — видите, как всё сложно… Но сейчас и вам, и всем остальным всё станет понятно: вот последнее голосовое сообщение от Марата. Слушайте».

Я мгновенно смекнул, что на сто процентов именно его записывал Марат, выходя из буфета, а за несколько секунд, пока Диана открывала сообщение на своём смартфоне, пронеслась у меня в голове дюжина всевозможных версий, что он там такого наговорил, одна другой неправдоподобнее. Всколыхнула эта сенсационная новость и всех остальных — уже точно невиновных, а напряглась же больше всех Марго, до этого уже в мыслях распоряжающаяся наследством и перейдя с вина на мартини. Диана положила смартфон на стол, нажала Play, и мы услышали голос мертвеца…

«Знаешь, я вот прямо сейчас понял: зачем так жить, если даже ты меня предаёшь, хотя я тебя и не виню — понимаю, что выбора нет. И с дедушкой вы явно заодно, и я для вас лишь обуза, проблемы создающая. Да я и сам себе в тягость стал, дошёл до ручки, сам вижу. И это ты ещё не всё про меня знаешь, но про всё я и рассказывать не собираюсь — долго и противно. Самое же ужасное то, что у меня… СПИД, да, вот так, допрыгался. И уже в приличной стадии, плюс наверняка я кое-кого тоже заразил… К этому прибавь, что я подсел на наркотики, сплю с мужчинами, шантажирую боссов, должен карточных денег… Короче, ты же меня предупреждала, что тот препарат, который я сейчас выпил, убьёт моментально, если алкоголем его полить сверху. Так вот именно это сейчас я и сделаю. Прощай, и никому про это не рассказывай. И знай: я всё-таки тебя любил. Прости, если сможешь…»

Да уж… Сел я в лужу… И надо честно признать, что в той дюжине бредовых версий, такой именно не проскочило, а меняет эта запись абсолютно всё: изощрённое самоубийство, маскирующееся под убийство, у нас получается в итоге. Во как! Сомневаться же в подлинности авторства предсмертного спича не приходилось — голос Марата я раньше слышал на видео в ленте, он характерный, с лёгкой картавинкой, и схожий предельно с этим. Текст же снимал все подозрения с Дианы, однако она решила ещё кое-что прояснить: «И я вам опять соврала, когда говорила, какое лекарство Марату тогда на площади давала — другое, экспериментальное, оно сертификацию не проходило и с ним алкоголь — да, смертелен. Ну и теперь вы, наверное, понимаете, почему я так хотела направить вас по ложному следу и врала напропалую — самоубийцы в любой религии грешники. А уж по нашей вере, а дедушка у нас самых строгих правил, Марата даже нельзя на семейном кладбище хоронить. И теперь представьте, каково мне было в себе это носить, пока вы кругом копали?»

Здесь хочется вновь сказать: «да уж!», а я представил, «каково», возможно, именно так и сказал, но смог оправиться оперативно от этих ударов и принести свои предельно искренние извинения Диане. Которая приняла их с достоинством, однако задерживаться более не стала, а на прощание уже от двери высказалась кратко, но ёмко: «Пожалуйста, забудьте навсегда то, что вы сейчас услышали. Особенно ты, Маргарита, забудь. Прощайте». Дверь за ней закрылась не беззвучно…

Совсем не уверен, что до Марго дошла в полной мере суть сказанного, ибо на неё с Яшей печально было смотреть — выпали оба в полный осадок от известия про СПИД… Очнувшись одновременно от стука двери о косяк, они стали синхронно и судорожно искать на картах в гаджетах ближайшее медицинское учреждение, проводящее экспресс-анализы. Нашли с разницей в полсекунды, вскочили из кресел и, ни слова никому не говоря, устроили в двери давку. Маргарита с боем прорвалась первой, Яков отстал на полкорпуса, и только мы их и видели! Ушли по-английски…

Леонид Борисович откланялся чинно, хотел забрать с собой и Александра Карловича, но я попросил оставить его нам, а с генералом простился крепким рукопожатием. И вот когда мы остались без наших оправданных подозреваемых, я дал волю чувствам, до определённой степени, разумеется: «Ну что, поздравьте меня — я крупно облажался! Корчил тут из себя крутую ищейку, рассказал всем, что среди нас убийца, что я сейчас его изобличу — и что вышло? Полный пшик! Так что, Серёга, оперативник года мне не светит, разжалывают в рядовые за такое!»

Догоня пояснил Александру Карловичу, что это он мне оперативника присвоил, меня же «утешать» стал без излишних сантиментов: «Глеб, а вот ты не дури, следствие проведено — комар носа не подточит! А то, что так обернулось — так это вообще твоей ошибки нет никакой. Да я тебе и больше скажу: вот то, что у нас сейчас здесь происходило, можно очной ставкой назвать на четверых подозреваемых. То есть это шло очередное и запланированное следственное мероприятие, одно из многих тобой уже проведённых. И вот как раз в процессе этой очной ставки истинное положение дел-то и выявлено! А если бы был определён преступник, то мы бы перешли к следующему этапу — вынесение обвинения, как и положено, заключение под стражу, ну и так далее по протоколу. Но выяснилось, причём исключительно благодаря тебе выяснилось, что состав преступления отсутствует, — это самоубийство. Подозрительное, без сомнений, поэтому мы расследование-то и провели! И заметь, успешное расследование, результативное! Так что я не понимаю, что это ты на себя наговариваешь — оперативник года твой по праву! Ведь правильно я всё говорю, Александр Карлович, так же дело по существу обстоит?»

Ну и тут они стали в два голоса соловьями заливаться, светлый образ мой разукрашивая! Послушал я их немножко — приятно же! — поверил им: ну, видимо, действительно всё так и есть, однако имелась и одна серьёзная проблема, о которой я поведал, прервав потоки елея: «Спасибо, спасибо, убедили! Но и разбередили! Другую рану разбередили, боль в которой почти улеглась, когда я решил, что первое же своё дело провалил с треском… А другая рана… что как же теперь жить-то без расследования?! Я тебе, Серёж, говорил же, как меня захватила эта новая для меня сторона жизни, так вот и вам повторю, Александр Карлович, — интереснее балета для меня это стало! Представляете, для меня, который всю жизнь только им, балетом, интересовался! И что, вот так — счастье было недолгим?»

К моменту этого моего монолога мы уже некоторое время так удобно устроились за самым большим столиком, переставив на него выбранные каждым напитки и еду. Я продолжил пить шампанское, закусывая с фруктовой тарелки, мои собутыльники предпочли водку с подходящей под неё мясной нарезкой, а слово взял Александр Карлович, произнеся вначале поздравительный тост: «За очевидный успех в этом запутанном деле! Я впечатлён вами и вот что думаю: на такого ловца обязательно матёрый зверь побежит! Помяните мои слова! Ну а если же ждать не хотите, то смею вас заверить, у меня в шкафу хранится несколько весьма подозрительных скелетов… Сами же знаете, что театр — это махина, а сор из этой избы руководство ой как выметать на общее обозрение не любит! Вы же — другое дело, вы — свой, так что милости прошу, заходите, обсудим…»

Пообещал поддержать мой порыв и Догоня: «Ну, а у меня если что интересное появится по твоему профилю — дам знать сразу же! Тем более у меня же ещё и Стасик на территории! А к тому же я тоже, как и Александр Карлович, уверен, что найдёшь ты себе приключений, не сомневаюсь нисколько! Давайте и за это выпьем! И браво тебе!»

Ну и постепенно досоображались мы на троих до приличных нюней, очная ставка плавно переросла в дружескую попойку, последствия которой я воочию ощутил на следующее утро — шампанское не тот напиток, с которым стоит перебирать. Однако гораздо важнее было другое утреннее ощущение, не менее, кстати, стойкое: это закрытое дело — только начало, теперь я себе на всю оставшуюся жизнь нашел весьма специфическое хобби! В прибавку к балету, который навсегда останется делом моей жизни. Как ни крути, всё же он для меня главный!

Р. S. А анализы на эту страшную болезнь я побежал сдавать тут же, как только в себя хоть отчасти пришёл, хотя и предохранялся с Маргаритой по полной. Всё чисто. Уфф!

Р. Р. S. Одного я только не понял, и так это никогда и не узнаю: что же Маратом двигало, когда он перед лицом смерти решил мне флешку эту отдать?.. Какая такая последняя мысль пришла в голову умирающему?..