Раненая ласточка
В повести «Раненая ласточка» читатель познакомится с честным, отзывчивым, но не всегда умеющим найти верный путь при решении нелегких вопросов, касающихся правды и совести, дагестанским школьником Сайбуном и с его старшим «приятелем» Даштемиром, который на первых порах кажется хорошим и храбрым покровителем своего юного друга.
Ну, а каким он окажется на самом деле и что произойдет с Сайбуном в школе и дома, читатель сможет узнать, прочитав эту книгу.
Расул Магомет
ОН РОДОМ ИЗ КУБДЧИ
Есть в горном Дагестане аул Кубани, который славится своими замечательными мастерами — ювелирами, чеканщиками, граверами, прозванными в народе златокузнецами. И рос в одной из семей златокузнецов мальчонка по имени Магомед‑ Расул, наделенный богатой фантазией. Он и сам, этот мальчуган‑фантазер, не выпускал из рук резец гравера, за который взялся, когда ему было еще семь лет.
Но вот однажды, когда маленькому златокузнецу шел двенадцатый год, попала ему в руки потрепанная книжка на даргинском языке. В книжке не было ни начала, ни конца. Однако мальчишка принялся с жаром читать ее вслух — так, чтобы не только он сам, но и мать, слушавшая его в этот долгий зимний вечер, узнала бы, про что говорится в книге. А говорилось в ней о легендарных, смелых горцах — о Хаджи‑Мурате и Шамиле. И до чего же было обидно и матери, и сыну‑грамотею, что чтение волей‑неволей пришлось закончить на той странице, где рассказывалось о смерти одного из действующих лиц — Петрухи Авдеева, которого мать уже успела назвать по‑даргински Бедйрханом. А что было дальше, осталось неизвестным, так как накануне половиной книги мать растопила печку…
Прошел не один год до того дня, когда Магомед‑Расул узнал, чем кончается эта книжка, и рассказал матери, что называется книга «Хаджи‑Мурат» и написал ее русский человек по имени Лев Толстой, а на даргинский язык ее уже перевели потом. Мать даже не поверила сразу и обиделась: «Быть того не может! Клянусь святым Кораном, такую книгу мог написать только горец! И притом горец, который не раз делил хлеб‑соль с Шамилем и Хаджи‑Муратом, не раз ходил с ними в походы, не раз бывал ранен…»
Мать Магомеда‑Расула до сих пор отказывается верить, что книгу о Хаджи‑Мурате написал не горец, а русский писатель. Но сынишка ее с той поры поверил в могущество человеческого слова и писательского таланта, которые проникают в тайное тайных человеческой жизни и объединяют разных людей в одном большом и захватывающем всех чувстве. Он стал читать книгу за книгой, да и сам тайком попробовал писать. И хотя ничего еще у него тогда не получалось, но, как он потом сам признавался, «с книгой и карандашом стал дружить больше, чем с резцом». И постепенно начал понимать, что дело у него получится лишь тогда, когда он сумеет управляться с карандашом или пером так же искусно, как владеют его земляки‑златокузнецы своими резцами. И уразумел паренек из Кубани, что слово требует и точного знания жизни, и такого же бережного, настойчивого труда и вдохновения, в каких нуждается благородный металл, чудесно преображавшийся в искусных руках кубачинских мастеров.
Магомед‑Расул из аула Кубани пошел учиться, окончил литературный факультет Дагестанского педагогического института, а потом, вернувшись в родной аул, работал несколько лет учителем в школе. Но его неотвратимо тянуло к перу и бумаге. Он хотел писать, обтачивать слово, находить ему точное место в строке, которая радует, волнует, захватывает человеческое сердце. Он работал секретарем районной газеты, потом трудился в Дагестанском книжном издательстве. А в 1962 году выпустил на родном даргинском языке свою первую книгу рассказов и повестей «Чанкур». Через два года вышла его новая книга — повесть «После свадьбы». Вскоре она зазвучала и по‑русски: ее перевели и издали в Москве.
Так юноша из аула златокузнецов стал писателем. Неустанно стремясь овладеть всеми секретами писательского мастерства, он приехал в Москву и поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А. М. Горького Союза писателей СССР. Там я и познакомился, будучи руководителем творческого семинара, с молодым писателем Магомедом‑Расулом, человеком очень внимательным, крайне застенчивым, высказывающим свои суждения не громко, но весьма вдумчиво и убедительно.
Я с интересом прочел его изданную в Москве повесть «Хартум и Мадина», рассказывающую о чудесном искусстве златокузнецов. А потом у меня в руках оказалась новая повесть Магомеда‑Расула «Раненая ласточка». Ее вы и прочитаете сейчас. В ней вы познакомитесь с честным, отзывчивым, но не всегда умеющим найти верный путь при решении нелегких вопросов, касающихся правды и совести, дагестанским школьником Сайбуном и с его старшим «приятелем» Даштемиром, который на первых порах покажется вам таким хорошим и храбрым покровителем своего юного дружка. Ну, а каким он окажется на самом деле и что произойдет с Сайбуном в школе и дома, заранее вам говорить не стоит.
Прочтите повесть Магомеда‑Расула и не обижайтесь на автора за то, что он расстанется с вами в один из самых горьких для Сайбуна дней в его жизни, как бы оборвав на полуслове свое повествование. Постарайтесь сами представить себе, что произошло в доме Сайбуна, и понять, в чем виноват Сайбун и почему автор назвал свою повесть «Раненая ласточка».
Мне кажется, что вас многое по‑настоящему взволнует в этой книге, которую перевел для русского читателя опытный литератор И. А. Рахтанов.
ВСТРЕЧА С ДАШТЕМИРОМ
Несколько дней подряд шли дожди, но в воскресенье после полудня небо посветлело. Сайбун выглянул в окно: как хорошо, можно хоть пару часиков погулять! Секунда ушла на то, чтобы надеть старые кеды. Затем Сайбун бросился к двери, крикнув на ходу матери, занятой на кухне:
— Мама, я на улицу!
Каспий был в двух шагах. Обычно светло‑серый, он стал сейчас, после недавних дождей, почти черным. Вдалеке, упираясь концами в черные воды, вставал многоцветным полукружьем мост радуги.
Сайбун остановился и несколько минут смотрел на радугу. Красиво!
Городской парк, куда спешил Сайбун, уже ожил. Запели первые птицы. На влажных стволах тополей заполыхало солнце. К терпкому запаху птичьего помета, который особенно остро чувствовался после дождя, примешивался едкий, сильный запах морских водорослей.
В парке Сайбун встретил знакомых ребят — Хамида, который учился на класс старше, не то в 8 «Б», не то в 8 «В», и одноклассника Магомеда, знаменитого только тем, что всю левую его щеку занимало родимое пятно.
— Привет! — поздоровался Сайбун.
Хамид пренебрежительно кивнул ему. Магомед подал руку. Это немного утешило Сайбуна. Он присел под грибок, где устроились ребята, и тихо спросил у Магомеда:
— Чего делать будете?
— Не знаю, — так же тихо ответил тот. — Хрипун меня позвал, я и пошел. — Он кивнул на хмурого Хамида.
«Злой он какой‑то», — отметил про себя Сайбун, не сводя глаз с Хамида.
По правде сказать, он недолюбливал Хамида. Тот был известным задирой и драчуном. Года два назад он болел ангиной и целый месяц после этого разговаривал странным хриплым баском. Ангина прошла, от нее и следа не осталось, а Хамид по привычке продолжал хрипеть. Хриплый голос, как он считал, делал его солиднее. Тогда‑то и прозвали Хамида Хрипуном.
Сайбуну стало скучно сидеть без дела. Он было уже собрался уйти, как Магомед вдруг заметил поблизости ласточку.
— Ласточка! Ласточка, смотрите, ребята! — закричал он.
Ласточка устроилась на телеграфном проводе. Она чистила перышки, смешно вертя головой и покалывая себя острым клювом.
— Эй, Сайбун, ты что раньше заметил — хвост, голову или грудку? — спросил Хамид.
Сайбун пожал плечами. С чего это Хрипун такие вопросы задает?
— Не помню… Кажется, грудку…
— Ну тогда, значит, купят тебе новый костюм! — важно заявил Хамид.
— Почему ты так думаешь? — удивился Сайбун.
— Примета такая. А я хвост раньше увидел: теперь жди неприятностей…
— Все это глупости, — усмехнулся Сайбун. — Я в эти приметы ни капельки не верю! А вот то, что ласточки весну на крыльях приносят, — правда! Мама мне так сказала…
— Мама ему сказала! — вспыхнул Хамид. — Чурбан ты, вот кто! Значит, если б не прилетела ласточка, не было бы и весны? Ха‑ха!
— Сам ты чурбан! — разозлился Сайбун. — Хрипун несчастный!
— Но‑но! Держи язык на привязи, а то получишь! — Хамид стал перед Сайбуном, выпятив грудь и сузив щелочками желтоватые глаза.
Была бы драка, если б не вмешался Магомед.
— Да ладно тебе, Хамид, — сказал он. — Чего ты на своего налетаешь?
— Пусть не задирается, — хмуро бросил Хамид.
Все еще поглядывая на Сайбуна, он вытащил из кармана рогатку и кусочек свинца. Накрутил резину на палец и, почти не целясь, выстрелил в ласточку. Птица сорвалась с провода, неловко взмахнула крыльями и тут же беспомощным комочком упала на землю.
— Ты зверь! — крикнул Сайбун Хамиду. — Зверь! — Он был вне себя. Ему хотелось броситься на Хамида и молотить его кулаками до тех пор, пока он не запросит пощады.
Упав, ласточка попыталась снова взлететь. Только ничего не вышло — видно, Хамид сильно ранил ее.
Сайбун подбежал к ласточке, поднял ее, дунул на грудку, потом на бочок, стараясь понять, куда угодил свинец Хамида. Ранки не было видно.
Сам того не осознавая, Сайбун утешал ласточку:
— Не бойся, я тебя в обиду не дам… Что он с тобой сделал, этот чертов Хрипун? Не дрожи, бедняжка…
Пальцы Сайбуна почувствовали влагу под левым крылышком. Так и есть: кровь! Сайбун достал носовой платок, разорвал его зубами и приложил лоскут к ранке.
Хамид насмешливо смотрел на него.
— С первого выстрела попал!
— Совести у тебя нет, стрелок! — зло крикнул Сайбун.
— Опять лезешь? Ну теперь‑то заработаешь!
Сайбун исподлобья бросил взгляд на Хамида, резко повернулся и пошел к грибку. Сел на лавочку. Раненая птица еле слышно пискнула.
— Что с тобой? — Сайбун погладил ласточку. — Потерпи, потерпи… Я тебя вылечу, честное слово, вылечу!
— Ты что это там бормочешь? — насмешливо спросил Хамид. Видно, злость в нем не убывала, и он решил до конца досадить Сайбуну. — С ласточкой беседу завел? Хм, говори, говори, может, дождешься, что ласточка тебе ответит! — Он засмеялся, толкнул в бок Магомеда, приглашая его присоединиться к нему.
Но Магомед даже не улыбнулся.
— Ну, ответить‑то не ответит, а понимать — все понимает, — серьезно сказал Сайбун.
— Что же она понимает? — не унимался Хамид.
— А то, что, когда по саду бродит глупый осел с рогаткой, жди беды! — ответил Сайбун.
— Ладно. — Хамид знакомо прищурил глаза. — А сейчас глупый осел отберет у тебя ласточку… Ну‑ка давай сюда мою добычу!
— Не отдам! Отойди!..
Хамид быстро схватил Сайбуна за руку. Тот вырвался. Он намеревался проскочить мимо Хамида, но не успел: Хамид подставил ногу и Сайбун грохнулся на землю. Ласточку он не удержал. Она лежала на боку, закрыв глаза, и казалась мертвой. Хамид бросился к ней. Но Сайбун оттолкнул его и прикрыл ласточку ладонями.
— Ты меня толкнул?! — взвизгнул Хамид. Он был в ярости. Он размахнулся, чтобы ударить Сайбуна.
Сайбун видел искаженное лицо Хамида, понимал, что ему надо защищаться. Но в руках у него была раненая ласточка, и он не двинулся с места.
Только Хамиду не удалось ударить Сайбуна. Ребята в пылу спора и не заметили, как к ним подошел высокий смуглый парень. Он успел схватить Хамида за плечо и остановить его. Рука у парня была крепкой, как сталь, и Хамид, почувствовав силу незнакомца, вскрикнул от боли.
— Эй, гяур, чего лапы распустил? — спокойно сказал парень, по‑прежнему стискивая плечо Хамида.
— А тебе что надо? — петушился Хамид. — Двое дерутся, третий пусть не влезает!
И хотя Хамид отвечал довольно смело, вид у него был испуганный.
— А вот я влез! — Парень усмехнулся, обнажая крупные белые зубы. — И тебя не спросил, мухомор! — Он снова встряхнул Хамида.
— Сам ты мухомор! — чуть не плача, выкрикнул Хамид.
— Ах, вот как? — сказал парень.
И тут случилось неожиданное. Незнакомец сделал едва заметное движение ногой, и Хамид словно подкошенный брякнулся на спину.
Парень засмеялся.
— Раз — прием! — сказал он так, словно прием провел не он, а кто‑то другой.
Только сейчас Сайбун опомнился. Прижимая ласточку к груди, он с восхищением глядел на незнакомца. Откуда он? Какой он смелый и ловкий! А приемчики‑то знает, ого! Может, это дружинник и его обучали самбо? Наверное…
Хамид между тем поднялся. Он был упрям и не хотел признать себя побежденным.
— Сам ты мухомор! — тихо сказал он парню. — Сам…
— Два — прием! — перебил парень и, ловко дав подножку Хамиду, снова свалил его на землю, — Ну как, согрелся? — Теперь он стоял над Хамидом, усмехаясь и блестя глазами. Руки он держал за спиной, и это еще больше подчеркивало его спокойствие.
Хамид окончательно струсил. Поднявшись, он исподтишка показал кулак Сайбуну и поплелся к выходу из сада.
Магомед с родимым пятном на щеке растерянно сказал:
— Пока, — и тоже удалился.
— Что не поделили? — спросил незнакомец у Сайбуна. — Говори, пацан.
— Меня Сайбуном зовут. — Сайбун был благодарен своему спасителю, но вместе с тем он не хотел, чтобы его звали пацаном. Во‑первых, Сайбун не мальчик, ему уже четырнадцать лет, а во‑вторых, у него есть имя, и неплохое имя. Вот пусть по имени и зовут.
— Ах, вот оно что! — засмеялся парень. — Ваше имя Сайбун! Очень приятно познакомиться, уважаемый сэр, мистер, фон‑барон!
Сайбуну пришлось проглотить и «сэра», и «мистера», и «фон‑барона». Сколько можно спорить по пустякам! Если этому смелому смуглому парню нравится шутить, пусть шутит.
— А вас как зовут? — спросил он.
— Можешь со мной на «ты», — разрешил парень. — Это сближает. Но зачем тебе мое имя? Ты хочешь выбить его золотыми буквами вот здесь? — Он кивнул на грибок. — Такого‑то числа, такого‑то месяца и года такой‑то протянул руку дружбы сэру Сайбуну, о чем и свидетельствует эта памятная надпись…
— Вы все шутите…
— Шучу, друг, шучу. — Парень хлопнул себя по крепкой, мускулистой груди. — Если б мне платили за каждую шутку рубль, я был бы богачом.
— Богачом… А зачем вам это богатство? Вон вы какой…
Сайбун был искренен. Ему действительно казалось, что счастливее этого человека нет никого на свете. Он смелый, как барс. Он сильный и ловкий, как сказочный герой, о котором не раз рассказывала мать. Он чувствует себя в этом мире хозяином, чего же ему еще надо?
— Почему я хочу быть богачом? — переспросил парень. Он на секунду задумался. — Есть такая горская пословица: «Деньги делают из раба хана». Представь себе, я хочу ходить в ханах! — Он улыбнулся. — Ладно, хватит шутить. Так что же вы не поделили с тем гяуром?
— Он хотел ласточку убить, — принялся объяснять Сайбун, сделав ладони дощечкой и поднося к лицу парня ласточку. — Он вообще злой… Если б не вы…
— «Вы, вы»! — передразнил его парень. — Ты, наверное, воспитывался при дворе английской королевы, без «вы» жить не можешь. Говори мне «ты», понял?
— Понял. — Сайбун кивнул. — Спасибо.
— За что это спасибо?
— Ну… — Сайбун потупился. — За то, что помог…
— Ладно, чего там! — Парень пренебрежительно махнул рукой.
— Я хочу… я хочу дружить с тобой, — немного помявшись, сказал вдруг Сайбун.
— Дружить? — Незнакомец едва заметно усмехнулся.
— Хочешь, я тебе часы подарю?
— Какие часы?
— Будильник! Дома возьму и подарю! У нас он без дела стоит. Потому что…
— Что ж, давай будильник, — согласился парень. — Я его к делу приспособлю: будет время — починю.
— А ты умеешь? — с восхищением спросил Сайбун.
— Я, дружок, все умею, — белозубо усмехнулся парень.
— Ты где живешь? — задал новый вопрос Сайбун.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — сказал парень. — Надеюсь, мы встретимся, сэр… Или тебе не нравится, что я зову тебя так? Хорошо, до сэра ты еще не дотянул. Ты — защитник ласточек! — Парень оглянулся. — А зовут меня, между прочим, Даштемир. Захочешь меня увидеть, приходи в парк. Я тут часто бываю — люблю свежий воздух. Итак, оревуар!..
«Даштемир», — повторил про себя Сайбун, глядя вслед своему новому другу.
Странный он все‑таки, этот Даштемир! Пожалуй, за всю свою жизнь Сайбун не встречал такого странного человека. Говорит он так, что и не разберешь, где правда, а где ложь. И словечки у него незнакомые, иностранные: сэр, мистер, фон‑барон, оревуар. Шутки шутит…
В одном Сайбун был уверен: Даштемир добрый. Если б это было не так, не стал бы он на его сторону.
Но почему он не сказал, где живет? Он объяснил, что встретить его можно в парке. Легко сказать «встретить»: парк большой, людей здесь много, особенно по субботам и воскресеньям, попробуй разыщи среди них Даштемира!
«Пи‑пи‑ик», — ожила ласточка. Она вдруг открыла глаза и, как показалось Сайбуну, посмотрела на него.
— Я тебя вылечу! — пообещал ей Сайбун.
Он поспешил домой.
Мысли его все еще были с Даштемиром. Он вспоминал лицо своего спасителя в тот момент, когда ему был обещан будильник. Будто и не рад был Даштемир подарку. Почему это? Обида уколола Сайбуна. Если б Даштемир знал, на какую жертву идет Сайбун!
ДВЕ ЛЖИ
Месяца два назад отец Сайбуна опоздал на работу. А случилось так потому, что будильник вовремя не позвонил.
— Испортились часы, — заключил отец. — Хадижа‑Ханум! — окликнул он жену. — Отнеси наш будильник в мастерскую.
Но в мастерской не оказалось какой‑то нужной детальки, и часовщик попросил Хадижу‑Ханум заглянуть попозже.
Так и стояли часы дома без дела.
Сайбуна давно подмывало разобрать будильник. Кто знает: вдруг ему повезет, и он сумеет сделать то, чего не сделал часовщик! Здорово будет, если будильник оживет! Отец обрадуется, похвалит…
И вот дней за десять до встречи с Даштемиром Сайбун решился. Мать ушла в гости к родственникам, и это было на руку Сайбуну. Он взял будильник, легко снял заднюю крышку, а затем, отыскав в ящике у отца отвертку, принялся отвинчивать одну детальку за другой. Скоро все колесики лежали перед Сайбуном на газете. Винтики он сложил горкой.
— Промыть надо детали, — решил Сайбун. — Только чем? Не водой же! — Он задумался и тут же нашел выход: — Возьму у мамы немного одеколона! Каждую детальку он протер одеколоном, а после этого насухо тряпочкой.
Теперь нужно было собрать будильник. Сайбун был уверен, что сделает это без особых трудностей. Он примерно помнил, как стояли колесики.
Однако уже с самого начала пошли неприятности. Первое колесико не цеплялось со вторым, а третье вообще не садилось на место.
Сайбун пробовал так и эдак, злился, потел, но дело из‑за волнения шло еще хуже. А тут вдобавок самый нужный винтик выпал из рук и закатился под стол, и сколько Сайбун ни искал его, найти не мог.
Он вконец расстроился. Во‑первых, с минуты на минуту должна была явиться мама; если она увидит, что сделал Сайбун с будильником, — не миновать скандала. Во‑вторых, собрать будильник не удавалось, и, значит, рано или поздно обнаружится, что все колесики и винтики разъединены, — понесет же мама когда‑нибудь часы в мастерскую. Что делать? И так плохо, и эдак плохо…
Ладно, как‑нибудь все образуется!
Не раз и не два Сайбун попадал в сложные переплеты. Прошлой весной, например, отец взял его с собой в магазин, чтобы купить ботинки. Ботинки были куплены, и как раз такие, о каких мечтал Сайбун, — коричневые, с широким рантом, на микропористой подошве. Отцу понадобилось заглянуть на работу, и он сказал, чтобы Сайбун отнес коробку с ботинками домой. По дороге Сайбун встретил Магомеда с родимым пятном на щеке, у того оказался лишний билет в кино. Сайбун не мог отказаться от кино. Картина была о разведчиках, и Сайбун так увлекся, что забыл ботинки в кинотеатре. Вспомнил он о коробке только дома. В общем, пропали его новые ботинки. Страшно было подумать, что скажет отец, когда вернется с работы. Сердце у Сайбуна, что называется, в пятках сидело. Он даже подумал, что было бы хорошо умереть. Но вышло так, что отец даже не наказал Сайбуна. Лишь глянул на него с обидой и проворчал: «Растяпа!»
С тех пор, натворив что‑нибудь и попав впросак, Сайбун уже не переживал, как раньше. Где‑то сидела в нем успокоительная мысль, что все образуется и он любыми путями выберется из трудностей.
Так подумал он и сейчас. В конце концов, можно будет сказать, что механизм будильника разобрали в мастерской. Или свалить все на кошку: она‑де сбросила будильник на пол.
Сайбун успокоился. Он уже примирился с мыслью, что собрать будильник ему не удастся. Не мешкая, он собрал в горсть все колесики и винтики и втиснул их в футляр. Затем, закрепив заднюю крышку, поставил будильник на прежнее место.
Стоит себе, как и прежде!
И все‑таки душа у Сайбуна была неспокойна. Он глядел на будильник, и ему казалось, что даже в облике часов есть изменения. Какие? Трудно сказать, но есть.
Вдруг мама что‑то заметит? Сайбун походил по комнате, потом взял старый мамин платок и накинул его на будильник.
В прихожей раздались знакомые шаги. «Мама пришла!» — понял Сайбун. В мгновение ока он вытащил учебник, сел за стол и сделал вид, что читает.
Мама сразу не вошла. Она остановилась в прихожей и не окликала Сайбуна. Было слышно, как тяжело и прерывисто она дышит. Отдышавшись, она ступила на порог. Сайбун мельком взглянул на нее и сразу же заметил, что лицо у мамы бледное‑бледное, словно в мелу.
— Мам, у тебя опять сердце? — вырвалось у Сайбуна. Он привстал, готовый кинуться за лекарством.
— Ничего, ничего, пройдет, — тихо сказала мама. Она постояла с минуту у притолоки двери, лицо ее порозовело, и в глазах уже не было боли. — А ты поел, сынок?
— Нет.
— Так я и знала! — заволновалась Хадижа‑Ханум. — Вот и оставь тебя одного! Я с сестрой и поговорить‑то не успела как следует. Посидела часик и сказала: «Сайбуну скоро в школу идти. Пойду накормлю его. Сам‑то и не поест…» И ведь права была! Сейчас подогрею тебе суп и баранину с картошкой, поешь перед школой, сынок…
— Я сам подогрею. — Сайбун захлопнул учебник и сунул его в портфель. — У меня еще есть время.
Хадижа‑Ханум сняла пальто, привычным взглядом скользнула по комнате.
«Сейчас спросит про будильник! — испуганно подумал Сайбун. — Ведь его не видно под платком. Не надо было мне закрывать часы!»
Чтобы отвлечь мать, Сайбун спросил:
— А у тебя теперь сердце не болит?
— Полегчало… — Хадижа‑Ханум с нежностью посмотрела на сына. — Как ты обо мне заботишься, солнышко мое! Спасибо тебе! — Она шагнула к Сайбуну и ласково обняла его. — Счастливая я мать — такого сына ни в одном даргинском ауле не сыщешь!
— Так мы же не в ауле живем, — сказал Сайбун.
Он чувствовал себя неловко от этой материнской ласки, от похвалы, которой, верно, не заслуживал.
Надо сказать, что с недавних пор он вообще стеснялся, когда мать ласкала его или называла «солнышко». Вырос он, стал мужчиной, а мать вроде бы и не замечает этого, по‑прежнему считает его малышом.
Не желая обидеть мать, он не отстранялся от нее. А она глядела на сына преданно и нежно, и глаза ее выдавали ту великую любовь, которая наполняла ее целиком, не оставляя места ни для кого другого.
— Надо идти, а то опоздаю в школу, — заторопился Сайбун.
Он не глядел на мать. Не мог глядеть. Не ласкай она его, не хвали, он бы отмахнулся от этой истории с будильником. А сейчас исчезнувшие было угрызения совести нахлынули вновь. Да хватит ли у него смелости и твердости свалить всю вину за испорченные часы на кошку?
Был момент — мать стояла еще в прихожей, — когда Сайбун решил во всем признаться. Ведь всего‑то пять слов и надо сказать: «Мама, я хотел починить часы, но у меня ничего не получилось». И мама бы простила. Но эта мысль сверкнула, словно молния, и тут же погасла, ушла. А сейчас признание казалось уже ненужным, поздним. Сейчас остался лишь один выход: свалить все на кого‑нибудь другого — на мастеров, к которым обращалась мать, на кошку. Пусть уличают, пусть ругают как хотят, он будет стоять на своем.
Мать отпустила Сайбуна. Она отправилась на кухню, и скоро в комнату проник приятный запах жареного мяса.
Прислушиваясь к шагам матери на кухне, Сайбун тревожно посматривал на будильник, прикрытый платком. Он встал, освободил часы от платка. Не нужен этот платок, он только внимание к будильнику привлекает. И вообще зря Сайбун тревожится: как раньше часы не ходили, так и теперь не ходят. Ничего ведь не изменилось! И у матери нет повода сию минуту касаться этого дела!
Сайбун наскоро пообедал, собрал книги и тетради и, сказав Хадиже‑Ханум «до свидания», побежал в школу.
Первые два урока прошли спокойно. Сайбуна не вызвали. И это было счастьем, потому что, занявшись будильником, он так и не сделал ни одного домашнего задания.
«Все обойдется», — решил Сайбун, и это успокоило его.
Третьим уроком была геометрия. Учитель математики, Махмуд Мирзоевич, как всегда, неторопливо полистал классный журнал, сделал в нем несколько пометок. Потом поднял голову и обвел внимательным взглядом учеников.
— Ну, кто посмелее, прошу к доске…
Сайбун тотчас же поднял руку. Так обычно поступали те, кто отлично знал урок или совсем не знал его. В этом была своя хитрость. Если слабые ученики поднимают руку, значит, на сей раз они готовы к ответу. А Махмуду Мирзоевичу, мол, нужно поймать тех, кто не готов…
У Сайбуна уже были две отметки по геометрии — тройка и четверка. Но несмотря на это, он решил обезопасить себя. Руку он поднял механически, будто заведенный. Поднял и тут же захотел опустить ее. В конце концов, хватит хитрить! Надоело! И с будильником схитрил, и теперь хитрит…
Однако менять решение было уже поздно.
Махмуд Мирзоевич как раз остановил свой взгляд на Сайбуне, и тот, не выдержав этого взгляда, опустил глаза.
«Все! — пронеслось в голове. — Сейчас вызовет!»
— Что с тобой, Сайбун? — спросил учитель. — Все лицо у тебя горит. Не заболел ли?
— Голова у меня какая‑то тяжелая и жар, — выдавил Сайбун.
— Тогда отправляйся домой, — сказал Махмуд Мирзоевич. — Иди, иди…
В коридоре Сайбун притронулся к голове: действительно горячая. И потная. Может, он и вправду заболел?
От этой глупой истории с будильником голова не только заболит, но и расколется…
Домой идти было рано. Сайбун заглянул в парк. Походил по дорожкам. Где‑то в нем жила надежда, что он увидит Даштемира. Но Даштемира не было. Тогда он направился к порту. В самый порт пройти было невозможно: его окружал высокий забор, а у проходной стояли охранники. Лет пять‑шесть назад, когда Сайбун был еще маленьким, ему не раз удавалось прошмыгнуть мимо них, и он вволю глазел на корабли, на огромные подъемные краны, на сутолоку, на кипы незнакомых товаров. Теперь пришлось глядеть на порт издали. Но и сейчас Сайбун немало видел. Вон у пирса стоит большой пароход с высокой кормой. Над бортом качаются три люльки: маляры, сидя в люльках, красят обшивку. За пароходом чуть виднеется узкий, плоский, будто доска, танкер. Вынырнув из‑за танкера, идет, вздымая за собой пенные буруны, быстроходный глиссер…
До самого вечера Сайбун гулял по городу.
Явился он домой позже обычного. Дверь открыл ему отец.
— Ты из школы?
Сайбун кивнул.
— Меня Махмуд Мирзоевич задержал, — объяснил он.
— Это почему же? Что случилось?
— Ничего, — ответил Сайбун. — Так просто…
Отец внимательно посмотрел на Сайбуна и хмыкнул. Видно, его не удовлетворили слова сына, но допытываться правды не стал. Через минуту он уже стучал молотком на кухне — чинил табурет — и словно бы забыл о существовании Сайбуна.
А Сайбун, оставшись в комнате один, устало и безнадежно вздохнул. Что за странная жизнь у него пошла! Взялся чинить будильник — и не справился. Домашние задания не выполняет и сегодня вполне мог заработать двойку. Обманул Махмуда Мирзоевича, а теперь отца… Тяжело. И противно. Если дальше так пойдет, он совсем запутается во лжи.
— Вай, Сайбун! — окликнул его отец из кухни. — Ты не трогал будильник?
— Не трогал, — быстро ответил Сайбун. — А что?
— Я его случайно зацепил, так он загремел, будто ящик с металлоломом…
«Надо пойти к папе и все ему рассказать!» — подсказал себе Сайбун, но не двинулся с места: не мог двинуться.
Он постоял молча, чувствуя, как с минуты на минуту все сильнее погружается в пучину страха. Нет, видно, если начал врать, нужно уж врать до конца!
— Может, его кошка сбросила на пол? — дрожащим голосом сказал он.
— Да, наверное, кошка! — живо подхватила мать. — Носится как шайтан… Шарип, — обратилась она к мужу, — и что это ты всегда придираешься к Сайбуну? То тебе не так, и это не так. А мальчик, слава аллаху, учится хорошо, не хулиганит, не грубит родителям, как некоторые другие…
— А что я особенного сказал? — не выдержал отец. — В конце концов, каждый может уронить или зацепить будильник. Вот ведь я же зацепил…
— Ты зацепил, ты с себя и спрашивай! — затараторила Хадижа‑Ханум. — А будильник этот давно выбросить пора… В мастерской его чинить отказались. Возьму и выброшу и новый куплю!
— Покупай, — миролюбиво согласился отец и снова застучал молотком.
«Вот все и образовалось! — обрадованно подумал Сайбун. — Я ведь счастливый!»
Но, как ни странно, покоя в сердце не было. И вечером, когда Сайбун уже улегся в постель, весь этот трудный и неправильный день снова прошел перед его глазами. Он так нехорошо прожил его! Дважды соврал — Махмуду Мирзоевичу и отцу. И теперь эта ложь, словно охранник в порту, стоит и не пускает его в завтрашний день. Нет, не мог забыть Сайбун того, что произошло!
«ТЫ ЗАЧЕМ ПРИШЛА, НИНА?..»
Любит Сайбун воскресенье. В воскресенье чувствуешь себя свободным как ветер. И еще в этот день можно попросить у мамы и папы деньги на кино или на мороженое — и тебе никогда не откажут.
Но это воскресенье началось плохо, наверное, потому, что оно шло сразу же за той трудной и неправильной субботой, которая запутала Сайбуна во лжи.
Не успел он проснуться, как зазвенел звонок.
— Ах, это ты, дочка! — услышал Сайбун мамин голос. — Входи, входи, сейчас я разбужу Сайбуна…
Сайбун в одну секунду был на ногах. Кого это принесло? Неужели Нина пришла? Он быстро оделся и вышел в коридор. Ну точно, Нинка явилась!
Одноклассница Сайбуна, Нина, была высокой черноглазой девочкой. Она носила тонкие косички, в которые каждый день вплетала разноцветные банты. Ребята вечно хватали ее за косички, теребили банты, но Нина и не думала менять прическу.
Сейчас Нина стояла около Хадижи‑Ханум, держа в одной руке толстенную книгу, а в другой тоненький дневник.
Сайбун растерянно глядел на нее. И чего ей понадобилось здесь? Странно!
Он нехотя подошел.
— Ты зачем пришла, Нина? — сухо спросил он.
— Вай, сынок, разве так можно встречать гостя? — воскликнула мама. Она обняла Нину. — Нехорошо, нехорошо.
Но Нину, по‑видимому, ничуть не задел вопрос Сайбуна. Она вроде бы и не слышала его.
— Так ты не заболел? — весело спросила она. — А я думала, заболел по‑настоящему…
Хадижа‑Ханум удивленно посмотрела на нее:
— Откуда ты взяла, что Сайбун заболел?
— Я думала…
— Да ладно, — поспешил вмешаться Сайбун. — «Заболел, заболел»! Мало ли что было раньше, сейчас я здоров.
— И слава аллаху! — сказала Хадижа‑Ханум.
— Ну пошли в комнату, — пригласил Сайбун Нину. Он боялся, что она скажет лишнее, и тогда мать или отец поймут, что из школы он вчера ушел раньше срока.
— А я тебе задачки принесла, — не понимая, что выдает Сайбуна, заявила Нина. — Махмуд Мирзоевич на дом задал: номер триста пятнадцатую и номер триста двадцать первую… И еще по физике…
— Что‑то я не пойму, — заговорил Шарип, появляясь на пороге. — Разве ты, Сайбун, не записал, что задано на дом? А на уроках ты был?
Нина молчала, искоса поглядывая на Сайбуна. Она рассчитывала, что он ответит Шарипу. Но Сайбун сделал ловкий ход. Он вдруг зло посмотрел на Нину и спросил:
— Что ж ты молчишь? Ведь получается, что я не был в школе? Скажи, был или не был?
— Был, но…
— Что «но»? — допрашивал Сайбун. — Был я в школе! — Он перевел взгляд на отца. — Но ушел с последнего урока. Отпустили меня… У меня голова заболела…
— Голова заболела? — Хадижа‑Ханум в одно мгновение очутилась около сына. — А ты мне и не сказал! Может, у тебя простуда? Может, температура?
Сайбун махнул рукой:
— Нет у меня никакой простуды. И температуры нет. Голова поболела‑поболела и прошла…
— Быстро что‑то выздоровел, — иронически усмехнулся отец.
— Ну вот!.. — Хадижа‑Ханум укоризненно покачала головой. — Теперь ему не нравится, что сын выздоровел! Говорила я тебе: придираешься ты к сыну. А за что?
Шарип, ни слова не говоря, вышел из комнаты.
— Хоть ты и говоришь, что температуры у тебя нет, — сказала Хадижа‑Ханум Сайбуну, — а я все‑таки хочу проверить. Ну поставь себе градусник, сыночек, поставь.
— Не нужен мне градусник! — разозлился Сайбун. Он повернулся к Нине: — Видишь, пришла, наговорила, а теперь расхлебывай эту кашу. Ладно, давай задачки…
Нина протянула ему свой дневник. Сайбун записал номера задач. Возвращая дневник Нине, он вдруг заметил в косах ее ярко‑красные бантики.
— Бантики‑фантики, — сказал он насмешливо и невольно дернул за один бант.
Нина вздрогнула, как‑то съежилась. Она стояла вполоборота к Сайбуну, но он с удивлением заметил, как по ее щеке скатилась слеза.
— Ты что, плачешь? — спросил Сайбун, пытаясь заглянуть Нине в лицо.
— Нет, — глухо ответила она и в ту же секунду юркнула в дверь.
А Сайбун, оставшись один, долго еще размышлял над тем, что Нина плакала. Почему? Обиделась, что он дернул ее за бант? Но разве в школе ребята ее не дергают и за косички, и за бантики? Дергают, и еще как! В чем же все‑таки дело?
В ГОСТЯХ У ДАШТЕМИРА
Папа, наверно, уже забыл о будильнике. Во всяком случае, он не спрашивает Сайбуна о том, почему все части гремят в нем металлоломом. Забыл и забыл — это только на руку Сайбуну.
Он обещал подарить будильник Даштемиру, с которым познакомился в парке и который так ему понравился.
Прошло дней пять после знакомства с Даштемиром, и вот однажды Сайбун сказал Хадиже‑Ханум:
— Мама, что если я наш старый будильник подарю одному человеку?
— Как это «подарю»? — удивилась мать. — И кто этот человек?
— Даштемир. Ты его не знаешь. Это мой друг…
— Что‑то я не слышала о таком друге.
— А он новый, — принялся объяснять Сайбун. — Видела, я недавно ласточку раненую принес? Так вот, Хрипун хотел отнять эту ласточку, а Даштемир за меня вступился. Ка‑ак даст ему!..
— Кому?
— Да Хрипуну же!
— А кто такой Хрипун?
— Он и не Хрипун вовсе, а Хамид.
— Ничего не понимаю! — развела руками Хадижа‑Ханум.
— Ну, в общем, чего зря говорить. Даштемир за меня заступился, и теперь он мне друг. Вот ему я и хочу подарить будильник!
— Как же ты мог обещать кому‑то часы, если не спросил разрешения ни у меня, ни у отца?
— Да ведь ты сама говорила, что будильник старый и его пора выбросить! — воскликнул Сайбун.
— Ну так что же? — Хадижа‑Ханум стояла на своем. — Все равно нужно прежде спросить, а потом обещать. А ты сначала пообещал этому Даш… Даштемиру часы, а только сейчас спрашиваешь, можно ли их взять. Нехорошо, сынок.
— Пусть так. Но раз я обещал…
— Мало ли что пообещает ребенок!
Тут Сайбун обиделся:
— Какой же я ребенок? Не ребенок я вовсе. Мне четырнадцать лет. А тебе все кажется, я ребенок. И не зови меня, пожалуйста, солнышком. Стыдно…
Хадижа‑Ханум вздохнула.
— Все равно не станет хороший человек брать у мальчика часы в подарок…
— Мам, а мам, ну разреши. Ты же добрая, разреши. — Сайбун взял Хадижу‑Ханум за руку. — Мам…
— А что отец скажет? — беспокойно спросила мать.
— Я ему все сам расскажу, честное слово!
Мать снова вздохнула.
— Ой, сынок, делай как знаешь. Только не понравится это отцу. Задаст он тебе, помяни мое слово…
«Ничего, ничего, все образуется, — подумал Сайбун. — Отец — добрый, он простит меня, поймет».
Слово мужчины — камень. Это знает каждый горец. И коли Сайбун обещал Даштемиру часы, он должен, несмотря ни на что, выполнить свое обещание.
Жаль, что мама не поняла этого. Интересно, поймет ли отец? Едва ли, хотя Сайбун всегда чувствовал, что отец готов с ним дружить, ну конечно, дружить, как старший с младшим. «Нет, не поймет! — окончательно решил Сайбун. — Чтобы он понял, ему надо все рассказать. А рассказывать не хочется».
Но как бы то ни было, сейчас Сайбун должен сдержать слово, данное Даштемиру. Ведь он защитил его, поддержал своей сильной, дружеской рукой!
«Эх, как было бы здорово, если б мама и папа забыли про этот будильник! — мечтал Сайбун. — Забыли бы и не вспоминали никогда! Тогда все будет хорошо. Тогда все будут довольны: и я и Даштемир, получивший в подарок часы».
Мысли эти утешили Сайбуна, и, когда он окончательно решил, что завтра же возьмет сломанные часы и отдаст их Даштемиру, угрызения совести не беспокоили его.
Два дня подряд он заглядывал в парк, но встретил Даштемира только на третий.
— А я тебя искал! — радостно сказал он Даштемиру.
— Вот как?
Наверное, Даштемир понял, как ждал Сайбун этой встречи. Он улыбнулся в ответ на его улыбку.
— Хочешь, сходим ко мне? — спросил Даштемир.
Сайбун кивнул: еще бы, конечно!
Он шел по улице рядом с Даштемиром и был счастлив. Пусть все видят, какой у него сильный и мужественный друг! Он Сайбуна в обиду не даст!
Жил Даштемир в одноэтажном саманном доме. Напротив дома стоял длинный ветхий сарай с покатой толевой крышей. Сайбун обратил на него внимание только потому, что на двери сарая была намалевана смешная рожица с подписью: «Даштемир».
В комнате их встретила старушка в темном платке, надвинутом на самые глаза. При появлении Даштемира она почтительно встала. Даштемир кивнул ей. Старушка подвинула стул Сайбуну, тихо сказала: «Для гостя» — и бесшумно удалилась.
Сайбун огляделся. Слева стоял большой деревянный сундук, справа — кровати. Стола не было. Его заменяли широкие подоконники двух окон; эти подоконники были соединены между собой досками и образовывали очень удобный верстак.
Чего только не было на этом верстаке! И пузатый приемник какой‑то незнакомой, должно быть, иностранной марки. И тисочки — совсем новенькие, будто только сейчас приобретенные в магазине. И фотоувеличитель. И моточки медной и стальной проволоки. И связки ключей. И несколько настольных часов в футлярах…
— Вот, я обещал тебе часы, — вспомнил Сайбун, вытаскивая из кармана будильник и протягивая его Даштемиру.
— Разбирал? — спросил тот, ловко действуя отверткой. — Интересно…
Он снял заднюю крышку, высыпал на ладонь колесики и винтики, всунутые в футляр Сайбуном, и принялся внимательно рассматривать металлическую сердцевину, в которой кое‑где еще виднелись детальки.
— А части все тут? — спросил он у Сайбуна.
— Все. — Сайбун вздохнул. — Хотел его собрать, да не сумел.
Даштемир усмехнулся.
— В каждом деле выучка нужна, — сказал он. — Смотри! — Он стал называть части будильника, притрагиваясь к ним маленькой отверткой. — Балансир. А вот это — упорное колесико, оно связано со звонком…
Разговаривая с Сайбуном, он присел к верстаку, минут десять или чуть больше поковырялся в механизме, нанизывая колесико на колесико и крепя их винтами. Затем удовлетворенно хмыкнул, засмеялся.
— Пошли, пошли! Как миленькие!
Он поглядел на свои наручные часы, перевел стрелки будильника, ровняя время, и протянул будильник Сайбуну.
— Бери. Теперь будут работать, как… — рассмеялся он снова, обнажая ровные зубы. — Как часы!
Но Сайбун не рассмеялся вместе с Даштемиром. Он был растерян. Как это — бери? Значит, Даштемир не принял его подарка?
— Я их тебе насовсем принес… — попробовал он объясниться.
— А я их тебе насовсем возвращаю! — Даштемир продолжал скалить зубы. — Бери! Отнеси домой и поставь на видное место. Мама спасибо скажет. Только не говори дома, что был у меня… Понял?
Сайбун и сам не заметил, как сунул будильник обратно в карман, как очутился на улице. Он постоял во дворе, глянул на дверь сарая, увидел смешную рожицу с надписью: «Даштемир» — и, еще не осознав всего, что произошло, направился домой.
Кажется, все устроилось! И часы будут дома, и дружба с Даштемиром не нарушилась. И все‑таки Сайбуну было обидно, грыз его какой‑то маленький червячок. Ну почему Даштемир отказался от его подарка, почему не взял часы?
РАССКАЗ ПАПЫ
Вечером Сайбун осмотрел ласточку. Ранка на боку совсем зажила, только царапинка осталась.
Жила ласточка в ящике. Чтобы ей было светло, Сайбун выпилил в нем несколько узких окошек. Ласточке тут нравилось. Во всяком случае, уже второй день она прохаживалась по дну ящика, словно настоящая хозяйка, и пила воду из блюдечка. Изредка она даже пела: «Чир‑чир‑чиррук!»
«Скоро совсем выздоровеет, — решил Сайбун, — тогда и выпущу на волю».
Но, откровенно говоря, расставаться с ласточкой ему не хотелось: привык он к ней.
Настроение у Сайбуна — лучше не надо. Во‑первых, он сказал маме, что не отдал часы Даштемиру, а сам починил их. Во‑вторых, он нашел книгу, которую еще неделю назад дала ему классная руководительница Ольга Васильевна.
Книга эта раньше куда‑то запропастилась, и Сайбун не очень‑то жалел об этом. Неинтересная. Правда, Сайбун сделал такой вывод потому, что принялся за нее с предисловия.
Теперь предисловие он пропустил, и книга вдруг оказалась интересной. Говорилось в ней о том, как во время гражданской войны красные партизаны Дагестана сражались с деникинцами и бандами имама Гоцинского.
Маме опять нездоровилось, болело сердце, и она пораньше улеглась спать. А Сайбун все читал и читал.
Никто не мешал ему восхищаться смелыми, лихими партизанами. Как здорово они дрались с врагами! Как смело шли в бой за власть Советов! Да, если б Сайбуну повезло, и он родился в то прекрасное, грозное время, он бы тоже дрался с белыми и был настоящим героем!
Увлеченный чтением, он не заметил, как пришел отец. Сегодня отец работал в вечернюю смену.
— Ты что не спишь? — спросил он, заглянув к Сайбуну.
— Читаю. — Сайбун остановился, словно наткнулся на стену. — Папа, знаешь, а часы ходят! — Он не решился сказать, что починил их не он.
— Неужели? — Отец взял в руки будильник. — И правда, ходят! Видно, руки у тебя мастеровитые. Как у меня… — Отец вздохнул. — Обидно мне порой, что упустил я свое время, не учился. А то бы большим человеком стал…
Он посмотрел на Сайбуна, словно хотел найти на его лице ответ на какой‑то вопрос.
— Ну почитал, и хватит. Уже второй час ночи, тебе завтра рано вставать.
— Мне эту книгу вернуть надо, — объяснил Сайбун. — Ольга Васильевна дала на три дня, а я неделю держу.
— А что за книга? — заинтересовался отец.
— «Борцы за власть Советов в Дагестане». Тут и про наших даргинцев есть. Ты читал, папа?
— Нет, — тихо ответил отец. — Признаюсь тебе, я вообще мало читал. А надо бы много! Нельзя без этого!
— Ты Кара Караева знаешь? — спросил Сайбун.
— Конечно! — сказал отец. — Я его часто вижу. Настоящий джигит, орел! Хоть и не молод, а держится по‑молодому. Его весь Дагестан знает!
— А вот он! — воскликнул Сайбун, показывая отцу страницу книги с портретом Кара Караева. — Ох и боялись его враги! Послушай, папа, я тебе один случай расскажу. Про него в книге написано. Однажды на партизан шел целый отряд деникинцев. Партизан мало, а деникинцев много. Что делать? Спрятались партизаны за скалой, ждут, чтобы белые ближе подошли и их можно было встретить выстрелами в упор. А когда подошли деникинцы, некоторые партизаны пали духом: слишком уж много врагов, вдруг их не осилишь? Но Кара Караев не струсил. Когда деникинцы были в двадцати шагах, он вскочил на гребень скалы и крикнул друзьям: «За мной! Вперед! На врага!» — и в развевающейся бурке, с саблей в руке устремился на белых. Сразу сто человек скосил!
— Ну? — Еле заметная улыбка тронула губы отца.
— Ладно, не сто, так десять, — поправился Сайбун. — Много, в общем… Но главное ведь не в том, сколько он убил, а что враги от него побежали! Правда, папа?
Отец кивнул. Устроившись за столом, он с каким‑то новым и неожиданным интересом смотрел на сына. Вырос Сайбун! Видишь, что его волнует: подвиги Кара Караева, Гамйда Долгата, знаменитого Махача Дахадаева! А понимает ли он, в чем была сила этих чудесных людей? Наверное, понимает.
Шарип признался себе не без горечи, что, пожалуй, впервые вот так, по‑товарищески, разговаривает с сыном. И ему интересен этот разговор. Почему он уделял так мало внимания Сайбуну? Хадижа‑Ханум говорит, что он придирается к сыну. Не придирается. Беда в другом. Он замечает его от случая к случаю. Вот что худо!
— Папа, — начал вдруг Сайбун, — ты ведь тоже воевал?
Сайбун знал, что отец четыре года был на фронте. И дрался с фашистами, наверное, храбро. Если б это было не так, не дали бы ему орден и четыре медали — такие награды даром не даются.
Но как‑то так случилось, что до сих пор Сайбун не спрашивал отца о войне, о тех годах, когда он был солдатом и сражался с фашистами. Откровенно говоря, Сайбун не мог представить себе отца воином. Уж больно мирный, домашний вид у папы. Неужели он ходил в атаку? Неужели стрелял?
Шарип помедлил, прежде чем ответить на вопрос сына.
— Воевал…
— Страшно было на фронте? — допытывался Сайбун.
— Бывало страшновато. — Шарип внимательно, пытливо взглянул на сына. — Только ведь мужчина на то и мужчина, чтобы уметь преодолеть страх. И еще: если чувствуешь себя правым, страх отступает…
Сайбун отложил книгу. Не отрывая взгляда, он смотрел на отца.
— Расскажи, папа, когда тебе было страшно и как ты преодолел страх.
Не мастер был Шарип рассказывать о себе. Вот о боевых друзьях — другое дело. А о себе — вроде бы хвалишься.
Но в глазах сына было столько неподдельного любопытства и внимания; эти глаза жаждали правды. И Шарип не мог отказать в ней Сайбуну.
— Давно это было, — начал он, чувствуя непонятное волнение, — очень давно. Тебя еще на свете не было. И я был чуть старше тебя…
— А сколько лет было тебе? — прервал отца Сайбун.
— Восемнадцать. Ну слушай. Дрались мы под Киевом…
— Это главный город Украины, — снова вставил Сайбун.
— Верно… Так вот, в одном из боев не повезло нам, взяли нас фашисты в клещи, окружили. Тогда такое окружение «котлом» называли. Мы пытались выбраться, но неудачно: кругом минометы, пулеметы, патронов фашисты не жалели, почти вся наша рота в этом «котле» полегла. Осталось пять человек. И среди них — я. — Отец покачал головой. — Пять человек, и на каждом по пять ран. У кого плечо перебито, у кого рука висит плетью, у кого нога не действует. Такими полуживыми и попали мы в плен к немцам… Допрашивали нас каждого отдельно. Издевались, били смертным боем. Был с нами один веселый, неунывающий человек. Толстый, как бочка. Мы над ним все шутили, и он над этими шутками первый смеялся. И вот увели его однажды на допрос, а обратно не привели. Поняли мы: убили друга. После этого фашисты ко мне стали приставать. Показалось им, должно быть, что я слаб и все им выложу, — я и правда был слабым, много крови потерял… Тянут на допрос и тянут. Спрашивают: «Говори, из какой части? Говори, сколько людей у вас было? Говори, кто командир?» Я молчу. Они опять: «Говори, а то всех четверых вслед за толстяком отправим!..»
Шарип вздохнул, провел ладонью по волосам, и тогда Сайбуну заметнее стали искорки седины в отцовской шевелюре.
— Ты ведь ничего им не сказал? — спросил Сайбун, хотя заранее знал ответ отца.
— Ничего! — Шарип встал из‑за стола, прошелся по комнате. — Немцы, быть может, и сами знали, из какой я части и кто был у нас командиром. Но им было важно вырвать из меня хоть что‑то, чтобы потом вырвать все. Я это понял. И решил: рта не раскрою! Честно скажу, я считал свой плен позором и не мог, не хотел усугублять позора даже малым признанием. Ну, вывели нас всех четверых. Поставили к стенке сарая. Раздался выстрел — упал первый товарищ. Потом еще один выстрел — упал второй. За ним — третий. Тут подходит ко мне немец и говорит по‑русски: «Ты ведь горец? Зачем русским служишь? Служи нам. Мы тебя наградим. А когда придем в Дагестан, большим начальником станешь». Не выдержал я, повернулся к врагу и крикнул: «Я не русским служу, а Родине! И мне моя Родина дала то, чего ты, свинья и гад, никогда дать не сможешь! Свободу дала, волю, честь, счастливую жизнь без приставов, князей и мулл! А ты холуй, холуем и останешься! И вот тебе моя награда!» Тут я плюнул ему в лицо…
— А дальше? — не выдержал Сайбун.
— Что дальше — ясно, выстрелил в меня немец. Дважды выстрелил… — Шарип, словно нечаянно, дрогнул правым плечом, потрогал рассеченное шрамом ухо. Даже сейчас, через двадцать с лишним лет спустя, ожоги фашистских пуль саднили кожу. — Я упал… Фашист почему‑то не стал добивать меня. А может, решил, что я убит. Очнулся я ночью. Пополз куда глаза глядят. Полз, истекая кровью, несколько километров, пока не добрался до жилья. Повезло мне: нашли меня наши, советские, мужественные люди, отходили, поставили на ноги. Старушка одна, украинка, звали ее… — Шарип задумался, — Фрося… Бабушка Фрося, так я ее звал… Вот и все.
— Что — все? — не понял Сайбун.
— Вся история.
— Так когда же тебе было страшно? — не унимался Сайбун.
— Когда я в плену оказался. Я тогда подумал: «Эх, Шарип, Шарип, слабый ты человек, если не мог умереть в бою!» Да, сынок, умереть в бою — большая честь, джигиты умирают, идя на врага, с верой в победу!.. Но потом я поборол страх и снова стал сильным. Стоя рядом с товарищами у стены сарая под дулами автоматов, я не боялся смерти. Я сказал этому фашистскому псу всю правду. И она была сильнее пули, сильнее смерти! Вот так: если правда на твоей стороне, если ты пошел в битву за счастье и честь всего народа, иди вперед, на горе, на смерть — ничего не бойся! — Шарип взял книгу из рук сына, положил ее на стол. — Спать пора…
«А все‑таки отец у меня смелый! — радостно подумал Сайбун. — И как хорошо он рассказывает!»
Вспомнился Сайбуну Даштемир, и Сайбун невольно сравнил его с отцом. Правда, Даштемир на фронте не был, не воевал, но, если бы понадобилось, он бы тоже не струсил перед фашистами. Уж это точно!
Сайбун заснул сразу, будто нырнул в море.
ТЕЛЕФОННАЯ ТРУБКА
Кончился последний урок. Сайбун собрал учебники и тетради, запихнул их в портфель. Домой ему было по дороге с Ниной. И случалось, раньше они шли из школы вместе. Но с некоторых пор Сайбуну не хотелось ходить с Ниной. А она, будто не понимая, всякий раз оглядывалась на Сайбуна, приглашая его с собой.
Сайбун отворачивался. Он нарочно заводил разговор с кем‑нибудь из ребят, не торопился выйти, и Нине приходилось идти одной.
Ребята уже разошлись, когда Сайбун вышел из школы.
Как раз напротив школы был магазин канцелярских товаров. И Сайбун не успел сделать десятка шагов, как из магазина выглянул Даштемир. Он позвал Сайбуна согнутым пальцем.
— Здравствуй! — воскликнул Сайбун, встретившись глазами с Даштемиром.
— Ну, герой, как дела? — спросил тот.
Сайбун пожал жесткую широкую руку Даштемира. Он сразу заметил в нем перемену: одет в комбинезон и большие рабочие ботинки, из кармана торчат кусачки, на щеке след машинного масла. «С работы, наверно», — решил Сайбун.
— Дела идут нормально, — ответил он своему старшему другу. — Помнишь, я подобрал ласточку в парке? Вылечил я ее и отпустил на волю…
— A‑а, помню, помню, — безразличным тоном заговорил Даштемир. — Слушай, я ведь к тебе с делом. Поможешь мне?
— А как? — загорелся Сайбун.
— Как — это я тебе потом скажу, — продолжал Даштемир. — Главное, чтобы у тебя охота была. Поможешь?
— Конечно! — воскликнул Сайбун. — А ты с работы?
Он задал этот вопрос не случайно. Ему давно хотелось спросить, где работает Даштемйр. Если на заводе — это хорошо. Ведь отец у Сайбуна тоже на заводе работает.
— Да, брат, с работы. Давал план, — ответил Даштемир. — Работаем, стараемся, крепим своим трудом социалистическое отечество… Я, сэр, не последний человек на производстве — отличают меня. Каждый месяц премии получаю!
— Ты комсомолец?
— Да еще какой! Я всем комсомольцам комсомолец!
Сайбун невольно отвернулся. Все‑таки странно разговаривает Даштемир. Вроде бы серьезно, а вроде бы нет.
— А ты вступил в комсомол? — спросил Даштемир.
— Нет еще. Я пока в пионерах…
— А почему галстук не носишь? — Даштемир усмехнулся, ощерил белые зубы и произнес: — «Красный галстук на груди! Ты с такими не шути!..» Вот какие я стихи знаю!
— Я тоже много стихов знаю, — сказал Сайбун.
Но Даштемир, казалось, и не слышал его. Он нахмурил лоб и, серьезно глядя на Сайбуна, сказал:
— Так о чем же мы? Да, о пионерах… Так вот, пионер во всем должен быть первым — в учебе, в труде. Во всем! Понял?
— Я давно это понял, — недовольно ответил Сайбун.
Непонятно, зачем Даштемиру повторять слова, которые Сайбун сто раз слышал? Их все говорят: учителя, вожатый Расул. И признаться по чести, они давно уже не трогают Сайбуна.
— Понял? — переспросил Даштемир. — А мне кажется, если и понял, то не все. Ну вот, например, этот самый… который у тебя ласточку хотел отнять… как его зовут? Хрипун?
Сайбун кивнул.
— У него настоящее имя есть — Хамид…
— Хрипун или Хамид — все равно, — продолжал Даштемир, по‑прежнему серьезно глядя на Сайбуна. — Он тебя в страхе держит, издевается над тобой. А ты терпишь… Разве это по‑пионерски?
Ах, вот к чему вел свой разговор Даштемир! Что правда, то правда: Сайбун побаивается Хамида. И нет в этом ничего удивительного. Хамид старше Сайбуна на полтора, а может, и на два года. Вон какая дылда. И Сайбун гораздо ниже Хамида. И руки у него не такие большие, и мускулов меньше. Притом еще по‑честному разговаривать с Хамидом нельзя: чуть скажешь ему правдивое слово, он в драку лезет…
— Ну отвечай: по‑пионерски это? — повторил свой вопрос Даштемир. — Я думаю, нет, — сам же ответил он.
«Верно он говорит, — пронеслось в голове у Сайбуна. — Если б я был настоящим пионером, я бы ни за что не отступил перед Хамидом. Ведь правда на моей стороне! Вот я и должен за нее бороться!»
— Хочешь стать сильным и ловким? — спросил Даштемир. — Чтобы никого и ничего не бояться? Хочешь, а?
— Хочу, — неуверенно сказал Сайбун.
Он больше всего на свете хотел стать сильным и ловким. Как Даштемир, например. Но разве это легко? Чудес на свете не бывает!
Он пристально посмотрел на Даштемира. Шутит он или на этот раз говорит правду? Может, есть у него какой‑то секрет и с помощью этого секрета Сайбун станет сильным и ловким? Вот было бы здорово!
— Я тебе помогу, так и быть, — сказал Даштемир. — Но если уж я возьмусь тебе помогать, ты меня должен слушаться во всем. Как отца. Как бога… — Он рассмеялся. — Как пионервожатого. Договорились?
— Договорились! — воскликнул Сайбун. — А когда ты начнешь меня учить?
— Ишь какой нетерпеливый! Всему свое время. Потерпи, браток. Сначала будет тебе испытание. — Даштемир поднял вверх палец, измазанный машинным маслом. — Знаешь, как берут людей на работу? С испытательным сроком! Вот и у тебя будет испытательный срок. Не бойся, маленький, всего‑то несколько дней…
— Ладно, — согласился Сайбун. Он был готов на все, лишь бы Даштемир действительно помог ему стать смелым, ловким, сильным. — Я любые испытания выдержу! Могу даже с сегодняшнего дня начать.
— А больше тебе ничего не надо? — спросил Даштемир, и губы его скривила знакомая неприятная усмешка.
«Он смеется надо мной! — с обидой подумал Сайбун. — Эх, нелегко с ним!»
Только Даштемир уже не смеялся. Взгляд его был серьезен. И это успокоило Сайбуна.
— Надо, — сказал он. — Я хочу… велосипед!
— Велосипед? — Даштемир хохотнул. — Что ж тебе отец не купит?
— А знаешь, сколько стоит велосипед?
— Ну сколько?
— Рублей сорок!
Даштемир усмехнулся. Он усмехнулся так, словно мог каждый день тратить сорок рублей и покупать велосипеды.
— Папа сказал, — продолжал Сайбун, — если буду учиться на пятерки — купит.
— Так. А ты учишься на пятерки?
— Трудно учиться на пятерки, — признался Сайбун. — Не получается у меня…
— Значит, не видать тебе велосипеда как собственных ушей! — засмеялся Даштемир. — Ха‑ха‑ха!
— Ничего, — сказал Сайбун, злясь на Даштемира за его смех, — ничего, вырасту и сам куплю. Полугоночный. А захочу — и гоночный.
— Не горюй, браток, — серьезно заговорил Даштемир. — Слушай меня внимательно: будет у тебя велосипед. Хоть полугоночный, хоть гоночный. Найдем с тобой и сорок рублей, и сто сорок — только захоти! Ты, я вижу, парень с головой, а трусость твою мы собьем. Постой‑ка, — Даштемир остановился около телефона‑автомата, — позвонить надо. — Он опустил монетку, набрал номер. — Галя? Это ты? Даштемир, собственной персоной… Ах, вот как? Ладно. Ну мы же договорились. Хорошо. В семь? Хорошо. Оревуар, дорогая. — Он повесил трубку. Потом снова бросил монетку и снова набрал номер. — Тома? Привет! Даштемир… Конечно. Увидела бы ты меня сейчас — со смеху умерла! Подожди…
Даштемир прикрыл дверь телефонной будки, и теперь слова его еле доносились до Сайбуна.
— Видик еще тот! — продолжал Даштемир. — Настоящий работяга!.. Ну, крошка, гуд бай, жди меня, и я вернусь!
Когда Даштемир вышел из будки, Сайбун спросил у него:
— Ты что, английский знаешь?
Даштемир быстро повернулся к нему. Глаза его будто хотели пробуравить Сайбуна.
— Ах ты червяк, подслушивал?
— Я не подслушивал! — возмутился Сайбун. — Ты громко говорил, вот я и различил два английских слова…
— Ладно. — Даштемир уже улыбался. — Что тебя еще интересует? Был ли я на Гавайских островах? Знаком ли я с Фенимором Купером? Отвечаю: не был, не знаком, не привлекался…
— Что это — не привлекался? — переспросил Сайбун.
— Так, к слову пришлось. — Даштемир положил тяжелую руку на плечо Сайбуна. — Ну хватит баланду травить! Начинается твой испытательный срок. Выдержишь его — научу тебя всему, станешь сильным и ловким, велосипед получишь! — Он вытащил из кармана кусачки, кивнул на телефонную будку, видневшуюся неподалеку. — Бери инструмент и сними телефонную трубку…
— Телефонную трубку? — задохнулся от неожиданности Сайбун.
— Да‑да, это испытание на смелость! — твердо сказал Даштемир. — А ты струсил, цыпленок?
— Я не струсил… Но зачем тебе телефонная трубка?
— Может, и ни к чему, но я хочу проверить, так ли ты труслив, как мне показалось. Ну?
Сайбун испуганно и беспомощно озирался вокруг. Что делать? Отказаться от предложения Даштемира? Уйти?
«Если я уйду, Даштемир не станет дружить со мной, и я никогда не научусь тому, что знает и умеет он!» — подумал Сайбун.
Если б на улице появился хотя бы один прохожий, у Сайбуна был бы повод увильнуть, не согласиться с требованием Даштемира. Но улица была пустынна.
— Не тяни резину, — сказал Даштемир. — Иди, пока никого нет. Я покараулю…
С этими словами Даштемир сунул тяжелые кусачки в руки Сайбуну. Ошеломленный Сайбун тут же выронил их. Кусачки плюхнулись на землю, по пути задев колено.
— Вай! — вскрикнул Сайбун.
— Эх ты, неженка! — брезгливо сказал Даштемир. — Подними инструмент! Быстро! И давай в кабину, а то…
«Будь, что будет!» — пронеслось молнией в голове у Сайбуна.
Он решился. Подняв кусачки, он будто коршун бросился в кабинку телефона‑автомата и, почти не глядя, схватил трубку. Весь потный, волнуясь и поминутно оглядываясь на стоявшего неподалеку Даштемира, он долго не мог захватить кусачками пружинистый телефонный провод. Наконец захватил. И даже удивился, когда, едва нажав на кусачки, перекусил его. Телефонная трубка отделилась от аппарата.
Теперь на Сайбуна напало странное оцепенение. Он не отрываясь смотрел на трубку, как смотрел бы на какую‑то невиданную раньше вещь.
Подошел Даштемир. Он довольно грубо вытолкнул Сайбуна из будки и сказал:
— Верни кусачки, джигит! — Последнее слово он произнес иронически, с ухмылкой. — Эх, браток… — Он сунул трубку с остатком провода в глубокий карман комбинезона. — Может, когда‑нибудь из тебя и выйдет человек. Ладно, первое испытание ты выдержал, хотя и не на пятерку… Выше голову, сэр, ничего страшного не произошло! Мы взяли на память у государства одну телефонную трубку. Одну! А у государства их тысячи и тысячи. Знаешь пословицу: «Когда от многого берут немножко, это не кража, а только дележка»? Вот так‑то.
— А снова эту трубку нельзя приделать? — выдавил из себя Сайбун.
— Можно, только зачем? Без нас приделают. — Даштемир подмигнул Сайбуну. — Ну я, конечно, буду молчать, что ты отрезал трубку. И ты не проговорись… Бывай, в ближайшее время увидимся! — Он кивнул Сайбуну и исчез.
Сайбун долго стоял на том месте, где оставил его Даштемир. Теперь, когда волнение ушло и можно было разобраться во всем происшедшем, он клеймил себя самыми страшными словами. Что он наделал! Ведь за такие вещи с телефонной трубкой могут и в тюрьму посадить!
Кто же он такой, Даштемир? И для чего ему понадобилась телефонная трубка?
Вот на это Сайбун ответить не мог.
«А может, вся история с телефонной трубкой действительно испытание? — подумал он. — Может, Даштемир решил проверить, выйдет из меня ловкий и смелый человек или не выйдет?»
Это было только предположение. Но через минуту Сайбун уже верил, что угадал правду. Понятно, Даштемир проверял его, и он, несмотря на некоторую нерешительность, все‑таки доказал, что способен быть ловким и смелым.
«А трубка? — спросил Сайбун себя. — Зачем понадобилась Даштемиру телефонная трубка?»
В этой трубке и была заковыка. Если Даштемир действительно хотел испытать ловкость и смелость Сайбуна, он бы бросил трубку или даже прикрепил ее снова. Но он не бросил и в ответ на предложение Сайбуна прикрепить трубку сказал: «Без нас приделают».
Сайбуну так хотелось верить Даштемиру, что даже сейчас, когда он не находил ответа на многие и многие вопросы, когда образ нового друга неожиданно замутился, он старательно выпячивал его лучшие черты — силу, мужественность, выдержку — и хотел забыть о плохих.
Сайбун свернул в сторону парка. Но в парк не вошел. Идя вдоль железной решетки, служащей оградой, он направился к морю. Инстинктивно он избегал людей. Ему казалось, что они каким‑то образом узнают по его виду, что только сейчас, несколько минут назад он совершил нехорошее дело…
«Трубка!..» — вертелось у него в голове. И каждое такое воспоминание о недавнем случае в телефонной будке обжигало душу Сайбуна.
Потный, растерянный, ошеломленный, он остановился на берегу. Море лениво накатывало на прибрежную гальку один вал за другим. Пена, шипя, растворялась среди камней. Странной формы камень вдруг привлек внимание Сайбуна. Он сделал к нему несколько шагов и остановился: камень был похож на телефонную трубку, маленькую, гораздо меньше той, что срезал он в будке.
— Ой, что же будет? — не выдержав, сказал Сайбун вслух.
Волна неожиданно накатилась на странный камень, поволокла его в море, скрыла. Будто и не было его.
Сайбун пожал плечами. Что это на него нашло? В конце концов, Даштемир сказал правильно: ничего страшного нет! Завтра или послезавтра в будку заглянет монтер, поставит новую трубку — и все будет шито‑крыто. Никто так и не узнает, что Сайбун испортил телефон‑автомат. Никто. Чего же ему бояться?..
— Никто! Никто! Никто! — пропел он и с легким сердцем побежал домой.
Но домой он сразу не попал. Еще издали Сайбун увидел Нину. Она стояла, опустив голову и ковыряя носком туфли какую‑то выбоинку на асфальте.
«Опять приплелась! — с раздражением подумал Сайбун. — Ну чего ей надо? Сейчас что‑нибудь придумает, скажет, что принесла мне еще одну задачку».
Он решил не окликать Нину. Но она, наверное, услышала его шаги и узнала их. Подняв голову, она сказала дрогнувшим голосом:
— Сайбун… Подожди…
— Ну жду, — процедил он, не глядя на Нину.
— Слушай, Сайбун, я ведь заметила, что последнее время тебе как‑то не по себе… — Чувствуя, что Сайбуну неприятен этот разговор, Нина заторопилась: — Не по себе, точно, не обманывай меня… Что у тебя случилось? Скажи? Ты можешь не считать меня своим другом, но я… я для тебя все готова сделать!
Слушая Нину, Сайбун стоял ни жив ни мертв. Неужели она видела его и Даштемира около телефона‑автомата? Нет, не могла видеть! Тогда как она заметила, что ему действительно не по себе?
— Любишь ты придумывать, — сказал Сайбун и демонстративно плюнул сквозь зубы. — Ничего у меня не случилось. А дружить с тобой… Как можно с тобой дружить, если у тебя вот тут, — он стукнул пальцами по голове, — не хватает? В прошлый раз пришла ко мне домой, наболтала невесть что? Не нужна мне такая дружба! Вот когда научишься держать язык за зубами, тогда и поговорим. А сейчас — оревуар!
Он направился к дому, но успел расслышать, как Нина сказала ему в спину:
— Грубый ты, Сайбун… И плохой, очень плохой!
МАМА ЗАБОЛЕЛА
На следующий день Сайбун проснулся раньше обычного. Ему показалось, что кто‑то стонет. Он прислушался.
— Ой, Шарип, очень больно! Ой! — раздался тихий мамин голос.
Сайбун бросился в комнату родителей. Мама лежала на спине. Лицо у нее было белым, бескровным. Левая рука бессильно, будто неживая, свесилась с кровати. Отец стоял над Хадижой‑Ханум, держа на ладони стеклянную трубочку с какими‑то белыми таблетками.
Сердце Сайбуна сжалось от страха.
— Мама, что у тебя болит? — спросил он.
— Ой, сыночек, умираю! — запричитала Хадижа‑Ханум.
— Сердечный приступ, — сказал Шарип сыну. — Побудь около мамы, если ей станет совсем невмоготу, дай одну таблетку. А я побегу к телефону‑автомату, вызову врача…
Шарип исчез. Сайбун присел к матери на кровать. Он смотрел на нее с жалостью, прислушивался к прерывистому дыханию, сотрясавшему слабую материнскую грудь, и с ужасом думал, что это дыхание каждую секунду может остановиться, и тогда…
— Мама! — не выдержал он. — Хочешь, я дам тебе лекарство?
Хадижа‑Ханум еле заметно кивнула. Сайбун достал стеклянную трубочку с наклейкой «Нитроглицерин» и, распаковав ее, дал матери маленькою таблетку.
— Ну что, лучше тебе? — тут же спросил он.
Мать ответила:
— Лучше. Но все равно больно. Почему не идет Шарип? Ведь он обещал скоро вернуться…
Но отца все не было. Сайбун посматривал на будильник: пятнадцать минут прошло, двадцать, двадцать пять… И правда, где же он?
В прихожей хлопнула дверь, раздались торопливые шаги отца.
— Потерпи, потерпи, женушка, — сказал он Хадиже‑Ханум, — сейчас приедет «неотложка»… — Он перевел дыхание и, скрипнув зубами, проговорил: — Мерзавцы, хулиганы!..
Сайбун хотел спросить у отца, кого это он ругает, но тут зазвенел звонок, и в комнату вошли два человека в белых халатах — мужчина и девушка. Мужчина, наверное, был врачом, а девушка — медицинской сестрой.
Пришлось выйти.
Сайбун стоял в коридоре, прислушиваясь к тому, что говорил доктор. Говорил он неразборчиво, но Сайбун все‑таки уловил несколько слов: «Хорошо, что вы меня вызвали… Конечно, нужен покой. Пусть полежит недельку…»
Потом врач и медицинская сестра ушли.
Отец, проводив их, сказал Сайбуну:
— Маме нужен покой. Я сейчас работаю в вечернюю смену, так что ты вечерами следи за мамой. Ты уже мужчина и должен помогать ей и мне…
— Папа, а кого ты ругал, когда пришел? — спросил Сайбун.
— Тех мерзавцев, которые срезают телефонные трубки в автоматах! — взволнованно заговорил отец. — В двух автоматах не было трубок! Я из‑за этого двадцать минут потерял. А ведь у мамы такая болезнь, что тут каждая минутка дорога… Эх, поймал бы я того негодяя, что трубки срезает, я б ему не то что уши оторвал — голову набок свернул!
Сайбун заглянул к маме: она заснула после укола. На цыпочках он вышел и, забившись к себе в комнату, всхлипнул и закрыл лицо руками. Надо же случиться такому страшному совпадению! Отец был в той будке, где совсем недавно побывали они с Даштемиром! Отец хотел вызвать врача, ему была дорога каждая минутка, но в телефонной будке висел лишь обрывок шнура…
«Это я мерзавец и хулиган! — казнил себя Сайбун. — Правильно папа сказал…»
Он думал теперь о Даштемире без прежней почтительности. Зачем он выдумал это испытание для него, Сайбуна? Обязательно нужно было трубку срезать? Мог бы что‑нибудь другое придумать…
Представилось Сайбуну на миг, что отец так и не нашел исправного телефона‑автомата. И пока он вызывал врача, маме становилось все хуже и хуже, сердце у нее болело все сильнее и сильнее и вот уже, не выдержав боли, остановилось…
— Ох!.. — застонал Сайбун.
Нет, не выйдет у них дружбы с Даштемиром! Этот случай с телефонной трубкой испортил все…
Но теперь дело было не в том, нравится ли Сайбуну Даштемир или не нравится. Допустим, Сайбун скажет Даштемиру, что не хочет дружить с ним и отказывается встречаться. Согласится ли с этим Даштемир? Что‑то подсказывало Сайбуну, что от Даштемира ему не уйти. История с телефонной трубкой странно связала их, и разрушить эту связь будет не просто.
Вспомнились Сайбуну слова Даштемира: «Ну я, конечно, буду молчать, что ты отрезал трубку…»
Будет молчать!.. Но в любую минуту он может выдать. Выдаст, а сам останется в стороне…
Сайбун вздрогнул от ужаса, оттого, что представил себе: что случится, если Даштемир расскажет всем — отцу, матери, классной руководительнице Ольге Васильевне — о его преступлении?
«Придется подчиняться Даштемиру, — обреченно подумал Сайбун. — Буду делать вид, что слушаю его. А сам буду жить по‑своему — честно».
Он не заметил, как улегся на кровать в одежде, не заметил, как вошел отец и, наклонившись над ним, заглянул в лицо.
— Ты не заболел?
— Нет, — очнувшись, ответил Сайбун.
— Тебе скоро в школу, — сказал отец. — Поешь и собирайся.
«А что, если сейчас рассказать все отцу?» — подумал Сайбун. Он уже открыл рот, но тут же закрыл его. Желание очистить свою душу правдивым рассказом, вспыхнув, тотчас же угасло. Нет, сейчас говорить с отцом нельзя. Он разволнуется, чего доброго, еще и поколотит. Конечно, мама тоже вмешается. А ей‑то волноваться как раз и нельзя…
«Подожду со своим рассказом», — решил Сайбун.
Он пошел на кухню, кое‑как позавтракал и отправился в школу.
Во дворе школы он увидел Нину, но даже не поздоровался с ней, сделал вид, что не заметил.
Уроки еще не начались. Несколько одноклассников играли в чехарду. Магомед, с родимым пятном на щеке, сидел на ступеньках школьного здания и читал газету «Советский спорт». Сайбун не стал играть в чехарду и не присоединился к Магомеду. Он направился в глубь двора, где росли высокие, густые кусты акации, — ему хотелось побыть одному.
Он был уже около ограды, когда ближние кусты заволновались и оттуда на свет выступил. Хамид.
— Салам благодетелю ласточек! — хрипло сказал он, приближаясь к Сайбуну.
Сайбун заранее знал, что сейчас произойдет. Хрипун полезет в драку — это точно. «Ладно, — решил он, — я не отступлю, ни за что не отступлю!» Надо вспомнить, как действовал Даштемир, укрощая Хрипуна. Кажется, сначала он сделал подсечку правой ногой справа налево, а потом толкнул Хрипуна левой рукой направо…
Хрипун улыбался. Его узкие губы кривились в презрительной ухмылке, словно он заранее знал, что испугает Сайбуна, наведет на него страх.
Это‑то и взбесило Сайбуна. Он забыл все на свете. Что Хамид сильнее его. Что только выдержка и спокойствие могли бы помочь ему устоять перед более сильным Хрипуном.
— Чего ухмыляешься? — с вызовом спросил Сайбун.
— Хочу и ухмыляюсь, — ответил Хамид.
Теперь они стояли грудь к груди.
— А ласточку я все‑таки у тебя отниму, — сказал Хамид.
— Не видать тебе ласточки как собственного затылка! — Сайбун сжал кулаки. — Вылечил я ее и отпустил на волю…
— Ничего, я тебе за все отплачу, — с угрозой произнес Хамид. — Трус несчастный…
— Я — трус?
— Конечно, — сказал Хамид. — Был бы смелым, не искал бы себе помощников в драке.
— Я и не искал… Я этого Даштемира сам в первый раз увидел…
Хрипун вытянул шею. Теперь его лицо почти касалось лица Сайбуна. От Хрипуна противно, тяжело пахло табаком.
— Ха‑ха, животики надорвешь… Ты его никогда не видел, а имя запомнил?
Он размахнулся. Сайбун подумал, что нужно уклониться, что нужно, в свою очередь, провести прием с подсечкой, которым так хорошо владел Даштемир. Но сделать ни первого, ни второго не успел. Кулак Хамида обрушился на него, и Сайбун очутился на земле.
— Раз — прием! — торжествующе сказал Хамид.
— Гад! Хрипун несчастный! — Сайбун вскочил на ноги и кинулся на врага. Он успел ударить Хамида. Но, наверное, не сильно, потому что в следующую секунду Хамид нанес ему новый удар, еще сильнее прежнего. И Сайбун снова упал.
— Два — прием! — крикнул Хамид. — Ну что, наелся? Или еще хочешь? Я не жадный…
Ухмыляясь и оглядываясь на Сайбуна, он пошел к школе. Сайбун поднялся, отряхнул брюки, вывалянные в пыли, и вдруг, не выдержав, всхлипнул. Ох, как ненавидел он сейчас Хрипуна! Дорого бы он дал, чтобы обрести силу и отомстить обидчику!
Он смотрел вслед Хамиду, впитывал взглядом каждое его движение — расхлябанную походку, нарочитое покачивание плеч — и твердил про себя: «Я тебе это припомню! Обязательно припомню!»
Зазвенел звонок, и Сайбун, разыскав портфель, валявшийся в высокой траве, поспешил в школу.
Мысли его были далеки от школы, от класса, от уроков. Обида тяжелым камнем легла на сердце. Сайбун не рассчитывал победить Хамида, но не думал все‑таки, что тот так легко справится с ним. Два раза свалил на землю… «Раз — прием! Два — прием!» — вспомнил он торжествующие возгласы Хрипуна. И это словно острым ножом полоснуло его душу.
Ладно, пусть Хрипун торжествует до поры до времени! Сайбун когда‑нибудь отомстит ему!
«Расскажу про все Даштемиру, — подумал Сайбун, но тут же устыдился этой мысли. Получится, что он жалуется, просит защиты. — Нет, не стану ничего рассказывать! — перерешил он. — Буду слушаться Даштемира. Пусть учит меня. Пусть приказывает что хочет — все выполню. Лишь бы действительно стать сильным и ловким, лишь бы дождаться дня, когда можно будет опрокинуть Хамида на землю и, стоя над ним, торжествующе прокричать: «Раз — прием!» Ради этого я на все пойти готов…»
— Сайбун! — послышался голос Ольги Васильевны. — Ты о чем задумался?
Сайбун пришел в себя. Шел урок литературы. На доске красивым почерком Ольги Васильевны было написано: «Михаил Юрьевич Лермонтов. 1814–1841 гг.» Сама Ольга Васильевна стояла в проходе между партами, в двух шагах от Сайбуна, держа в руках толстую книгу в красном переплете.
— Где ты сейчас был? — продолжала спрашивать учительница. — Уж, верно, не на уроке…
Сайбун встал, но рта не раскрыл.
— Ну ладно. — Ольга Васильевна вздохнула. — Подойди ко мне на перемене. А теперь слушай… — Она обвела взглядом учеников. — Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова «Парус»…
И она начала читать стихи, произнося каждую фразу кругло, певуче, словно рисовала картину:
«А хорошо бы сейчас уплыть в море, — подумал Сайбун. — На лодке. С парусом. Далеко‑далеко уплыть. Чтоб берег не был виден. Чтобы только небо и море. И чтобы забыть все беды: телефонную трубку, разговор отца о негодяях, которые портят телефоны‑автоматы, болезнь матери, чувство страха и неловкости перед Даштемиром, обиду на Хамида…»
А Ольга Васильевна продолжала читать стихи:
«Это верно, — подумал Сайбун. — Когда на душе хорошо, без людей не обойтись. А если плохо, хочется остаться одному. Раньше, например, мне нравилось разговаривать с Ниной, ходить с ней. Теперь другое дело. Теперь мне никто не нужен. Это потому, что счастье ушло от меня…»
Ольга Васильевна читала:
«И я тоже не смогу жить один, жить в обиде на Хрипуна, сознавая, что не смогу отомстить ему, — думал Сайбун. — И у меня впереди бури! Здорово написал Лермонтов эти стихи! Ну как будто бы про меня!»
Урок кончился. Сайбун подождал, пока ребята выйдут из класса, а затем направился к столу, за которым, углубившись в свои записи, сидела Ольга Васильевна.
— Ольга Васильевна, вы сказали, что я вам нужен.
Ольга Васильевна подняла голову; смотрела она на Сайбуна внимательно, пытливо.
— Что‑то с тобой неладное происходит, — медленно и тихо заговорила она. — Что, Сайбун? Дичишься, сторонишься товарищей… Я тебя другим знала. Может, дома плохо?
Сайбун кивнул.
— У меня мама больна. — Он уцепился за это как утопающий за соломинку. — Сердечный приступ был. Я ей таблетки давал — нитроглицерин… «Неотложка» приезжала…
— А сейчас маме лучше?
— Лучше.
Ольга Васильевна задумалась.
— Знаешь, Сайбун, я к вам на этих днях загляну…
САМБО
Отец ушел работать в вечернюю смену, наказав Сайбуну смотреть за матерью. Сайбун предложил маме чай, но она отказалась. И есть ей не хотелось.
— Не беспокойся, делай уроки, — сказала она.
Сайбун устроился за столом в той же комнате и, раскрыв учебник по алгебре, начал решать трудную задачку. Он потел, мучался, но решение ускользало, наверное, потому, что рядом с иксами и игреками все время присутствовали чужие мысли. Перед мысленным взором Сайбуна то и дело появлялись лица Даштемира, Хамида, отца. Увидел он и ту будку, в которой орудовал кусачками…
Каждое лицо, каждое воспоминание останавливало перо Сайбуна, мешало ему думать об алгебре. Не шла сегодня учеба, хоть ты плачь!
Мать заснула. Сайбун снова приник к тетрадке…
Тук, тук… — раздалось за окном. Сайбун поднял голову и не столько разглядел, сколько почувствовал присутствие Даштемира. Сердце у него упало. Ноги стали словно ватные. Он еле добрел до двери. На площадке стоял Даштемир.
— Шел мимо, решил проведать тебя, — дружелюбно сказал он. — Родители дома?
— Отец на работе, а мать больна.
— Что делаешь? — спросил Даштемир.
— Задачку решаю. Трудная попалась. — Сайбун тоже вышел на площадку, прикрыл за собой дверь, боясь, что мать проснется и услышит его беседу с Даштемиром.
— Может, прогуляемся? Погодка хороша…
«Опять заставит телефонные трубки срезать!» — испуганно подумал Сайбун.
— Сходим на берег, к морю, — продолжал Даштемир. — Покажу я тебе парочку приемов самбо… Знаешь, что такое самбо?
— Самозащита без оружия, — сказал Сайбун.
— Правильно. Ну давай собирайся, сходим на часок.
Сайбун заглянул в комнату: мать по‑прежнему спала, дыхание у нее было ровным, глубоким. И Сайбун с легким сердцем решил оставить ее одну. В конце концов, надо же ему тоже воздухом подышать!
Море в этот вечер разбушевалось. Темные валы, гремя, обрушивались на берег. Сайбун и Даштемир шли по берегу, отступая каждый раз, когда очередной вал, словно зверь в прыжке, падал у их ног.
Они оставили позади скалы, несколько домиков рыбаков. В вечернем сумраке растаял городской парк, а затем и сам город.
Даштемир молчал. И это пугало Сайбуна. Не выдержав, он заговорил:
— Может, тут и останемся? А то далеко зашли…
Даштемир смерил его презрительным взглядом.
— Ну и товарищ мне попался, — сказал он. — Труслив как заяц. Нет, заяц и то смелее! — Он оглянулся, нашел взглядом большой камень и присел на него. — Я ведь тебя насквозь вижу. Ты меня боишься. Ты спрашиваешь в душе: «Зачем Даштемир заставил меня срезать телефонную трубку?» Ты думаешь: «Что за человек Даштемир?» Угадал я твои мысли?
— Угадал, — с облегчением признался Сайбун.
— Так вот, чтобы ты не мучался догадками, я тебе сам все расскажу. — Даштемир приподнялся, потянул к себе Сайбуна, усадил его рядом. — Начну не с начала, а с конца. Что я за человек? Я хочу жить красиво, вольно, как горный орел. Я никому не желаю зла и прошу только об одном: не мешайте мне жить по‑своему!..
— Я давно хотел тебя спросить, — прервал его Сайбун, — ты на заводе работаешь?
— На заводе, — подтвердил Даштемир. — И, как уже было сказано, работаю отлично, каждый месяц премии получаю. Но есть у меня и своя личная жизнь, свои интересы. Люблю технику, люблю ковыряться в приемниках, в часах… Кстати, телефонная трубка, которую ты на днях срезал, очень мне пригодилась. Там есть одна деталька — мембрана, — ее в магазинах днем с огнем не найдешь. А мне без мембраны — зарез, я транзистор делаю. Понял? Кстати, друг, — Даштемир ласково потрепал Сайбуна по плечу, — не в одной мембране дело… Хотелось мне тебя испытать. Думаю: если срежет трубку — а дело это, понятно, не очень законное, — закалит душу, тогда ему сам шайтан не брат! — Даштемир потянулся. — Ну, кажется, всю свою анкету тебе расписал. Держись меня, дружок, и я тебя не выдам! Все у тебя будет: красивая жизнь, смелым станешь, велосипед купишь! А теперь… — Даштемир помедлил. — Поучу тебя уму‑разуму. Нет на свете человека, который бы ничего не боялся…
— И ты тоже иногда боишься? — спросил Сайбун.
— Бывает. Зря врать не буду. — Даштемир прищурил глаза. — Но я свой страх не выдаю. И тебе советую: ломай страх, дави его, загоняй в угол. Ты думай: страх — это враг. А как надо с врагом поступать? Это ясно… Не показывай своей слабости, дружок! Встречаешься ты, например, с сильным противником — сразу покажи ему, что ты его не боишься. Наоборот, сделай так, чтобы он тебя боялся. Смотри ему в глаза. Сверли его глазами. И не жди, пока он начнет драку, начинай ее сам, первый…
— А если противник старше и сильнее? — задал новый вопрос Сайбун.
— И чему тебя только в школе учат? — Даштемир засмеялся. — Пусть старше. Пусть сильнее… Главное, чтобы ты ударил первый и ударил, как надо! Сбил противника с ног — считай, что половина дела сделана…
— Половина… А другая половина?
— Другая половина зависит от того, как ты дерешься, — ответил Даштемир. — Драться надо уметь. — Он поднялся. — Давай, дружок, покажу тебе несколько приемов самбо. Только терпи: больно будет… Однако без этого не обойтись. Слышал русскую пословицу: «За одного битого двух небитых дают»?
Они стояли друг против друга.
— Ты готов? — спросил Даштемир.
— Готов, — ответил Сайбун, напружинивая тело и напряженно следя за каждым движением Даштемира.
Даштемир быстро пригнулся и, нырнув, сбил Сайбуна с ног.
— Понял, в чем дело? — спросил Даштемир. — А теперь нападай! Вскакивай и нападай!
В рот к Сайбуну попал песок. Он выплюнул его и пошел на Даштемира, норовя схватить его за руки. Даштемир сделал вид, что хочет нанести удар ногой. Тогда Сайбун отступил. Но Даштемир как‑то боком прыгнул, обхватил голову Сайбуна и перебросил его через себя. Сам он налег на Сайбуна, мешая ему подняться.
— Сдаешься?
— Нет! — хрипло и зло сказал Сайбун.
— Нет?
— Не‑е…
Перед глазами Сайбуна плыли огненные круги, в легких кололо от недостатка воздуха. Но он все качал головой в знак того, что сдаваться не собирается.
— Хватит, — неожиданно сказал Даштемир, отпуская Сайбуна и становясь на ноги. — Будет толк! Ну, кое‑что понял?
Отдышавшись, Сайбун сказал:
— Понял… — и восхищенно посмотрел на Даштемира. — А вообще здорово ты дерешься!
— Пошли, — позвал его Даштемир. — Поздно. — Не оглядываясь, он зашагал к городу.
Сайбун едва поспевал за ним. Но как ни быстро он шел, а мысли его бежали еще быстрее. Нет, что ни говори, а Даштемир — парень замечательный! Другого такого не сыщешь! Смелый, сильный, справедливый! И честный! Да‑да, теперь Сайбун уверился в этом. Ведь Даштемир сам ответил на все вопросы, которые так волновали Сайбуна. Сказал, что работает на заводе. И сказал об этом всерьез. Премии получает каждый месяц, а премии дают только тем, кто перевыполняет план, об этом и отец говорил. И в истории с телефонной трубкой правда на стороне Даштемира. Ведь она ему для дела нужна — он собирает транзистор! Конечно, будь в продаже эта мембрана, что сидит в трубке, Даштемир бы купил детальку в магазине. Но в магазине мембран днем с огнем не найдешь, и, значит, выхода у Даштемира не было. Кроме того, он хотел испытать Сайбуна на трудном и опасном деле…
Сегодня Даштемир особенно понравился Сайбуну. Держался он серьезно, говорил без насмешек и показывал всем своим видом, что для Сайбуна он не старший, а товарищ.
У городского парка они попрощались. И тут Сайбун вспомнил, что не спросил Даштемира, как тот разыскал его: ведь адреса Сайбуна у Даштемира не было.
— Слушай, — торопливо заговорил он, — откуда ты узнал, где я живу?
И тут Даштемир не выдержал, отделался шуткой:
— А у меня есть свое адресное бюро!
ХАДИЖА‑ХАНУМ И ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА
Хадижа‑Ханум оставалась в постели всего три дня. Больше она не выдержала. Деятельная, быстрая в движениях, она не могла лежать и ничего не делать, как того требовал врач.
На четвертый день она встала.
Сайбун был рад, что мать выздоровела. Она действительно чувствовала себя гораздо лучше: порозовела, не жаловалась на сердце.
Но, честно говоря, с того самого вечера, когда он вместе с Даштемиром гулял у моря, его отношение к матери изменилось. Не то чтобы он стал меньше любить ее и жалеть — нет; но ее заботы и ее болезнь занимали в его душе гораздо меньше места, чем раньше.
Зато Даштемир беспрерывно был в его мыслях. Он не только думал о нем, но и старался во многом подражать ему: ходил чуточку разлаписто, то и дело ухмылялся, разговаривая с ребятами, сверлил их глазами.
Странно, но матери эта перемена в Сайбуне нравилась. Она заметила, что он частенько переходит в разговорах на басок, что держится более независимо, и Сайбун как‑то слышал, как она хвалила его перед соседкой: сын‑то совсем мужчиной стал.
За последнюю неделю Даштемйр еще дважды давал о себе знать стуком в окно Сайбуна. Как и в первый раз, они уходили на берег моря. Разговаривали мало. Но разговаривать, в сущности, было некогда: Даштемир показывал Сайбуну приемы самбо — захваты, подсечки, болевые «ключи», потом они боролись, и теперь случалось, Даштемир сам падал на землю после удачного приема Сайбуна.
Интересно было дружить с Даштемиром!
Но чем интереснее было Сайбуну с Даштемиром, тем сильнее ощущал он скуку, когда встречался и разговаривал с другими людьми. С матерью он вообще почти перестал говорить. Отцу отвечал односложно, старался избегать его. Изменил он свое отношение и к классной руководительнице, Ольге Васильевне, и это произошло только вчера.
Он шел по школьному двору, когда на него налетел низенький краснощекий мальчуган. То ли он играл с другими первоклашками в салочки, то ли просто решил побегать. Толчок был так силен, что Сайбун отлетел в сторону. Однако через секунду он схватил малыша за шиворот и, пригнув его голову, стал отвешивать ему одну затрещину за другой. Мальчишка заревел. И тут словно из‑под земли около них выросла Ольга Васильевна.
— Сайбун! — громко и взволнованно заговорила она. — Отпусти мальчика! Как тебе не стыдно, ты большой, почти мужчина, а бьешь малыша!
— Пусть не толкается.
— Разве он нарочно тебя толкнул?
— Если б нарочно, я бы из него шашлык сделал!
— Ты ли это говоришь, Сайбун? — воскликнула Ольга Васильевна. Она изумленно смотрела на него. Затем, когда мальчишка, отпущенный Сайбуном, убежал, строго сказала: — Иди за мной в учительскую!
Только теперь Сайбун испугался. Чего доброго, Ольга Васильевна расскажет обо всем завучу или директору школы, тогда жди беды! Вдруг его исключат? Сайбун боялся представить себе это. Впрочем, не меньшей бедой был бы и вызов отца в школу…
Но Ольга Васильевна не повела Сайбуна ни к завучу, ни к директору. Она сама отчитала его. Да еще как! Слушая классную руководительницу, Сайбун молчал. Больше того, он даже выдавил на лицо грустную мину: вот, мол, видите, я переживаю. Но душа его протестовала против прямых и правдивых слов Ольги Васильевны. И чего она, в конце концов, хочет от него? Учится он не хуже других. Не прогуливает. А что накостылял первоклашке, так за дело! Пусть не толкается, пусть смотрит, куда скачет!
Сайбун ушел из учительской с ощущением, что он прав, а Ольга Васильевна не права, ушел обиженный до предела.
Вечером он ждал Даштемира. Но тот не пришел. Зато раньше времени явился с работы отец. Он был расстроен тем, что смежный цех не подал в срок деталей, и всей вечерней смене нечего было делать.
— Завтра выхожу в утреннюю, — сказал он. — Ну, если и на этот раз смежники нас подведут, я в партком пойду, к директору завода пойду, а правду отыщу!
— Пап, а пап, — заговорил Сайбун, — чего ж тут плохого, если тебя раньше с работы отпустили?
Он не видел ничего странного в этом вопросе. Бывали в школе случаи, когда класс отпускали раньше времени, — то ли учитель болел, то ли был занят. Так Сайбун только радовался этому! А отец не радуется, наоборот, злится…
— А что хорошего в этом? — в свою очередь, спросил отец. — Что хорошего в том, что наша страна не получит двадцать или тридцать электродвигателей? Что хорошего в том, что я получу деньги за простой, а попросту сказать, за безделье? Эх, Сайбун, Сайбун, мальчик мой, многого ты еще не понимаешь… Если я буду думать только о себе, о своем благополучии, если другие будут думать только о себе, пропадет наша страна…
«Не понимаю, — с обидой подумал Сайбун. — Почему отец считает так?»
Он сказал: «Спокойной ночи!» — и ушел в свою комнату.
Нет, дружбы с отцом не получалось! Может быть, только один‑единственный раз и был у них добрый, товарищеский разговор, когда отец вспоминал о войне, о том, как попал в плен к фашистам. Но с тех пор прошло немало времени, и внезапно возникшее чувство близости к отцу исчезло. Отец мало говорил с Сайбуном, а если и говорил, то все больше по делу. Попросит последить за больной матерью. Скажет, чтобы Сайбун сбегал в булочную за хлебом. Спросит изредка, как идут дела в школе. И все… Но Сайбуну было мало этого. Он мечтал о старшем товарище, умном и сильном, способном научить Сайбуна быть смелым и ловким, способном объяснить ему самые сложные вещи в мире. Отец не мог быть таким товарищем, а Даштемир мог.
Так думал Сайбун, лежа в кровати и засыпая.
Рано утром, как только отец ушел на завод, раздался неожиданный звонок. Сайбун испугался: «Неужели это Даштемир? Если мама увидит его, начнет расспрашивать, кто он и почему явился. А что ей отвечать?»
Но это был не Даштемир. Пришла классная руководительница, Ольга Васильевна. Сайбун даже губу прикусил, когда ее увидел.
Поздоровавшись, Ольга Васильевна присела на диван рядом с Хадижой‑Ханум.
— Мне очень приятно, что вы выздоровели, — сказала она ей.
— Спасибо. — Мать улыбнулась. — И спасибо, что проведали меня…
— А я ведь не только вас проведать пришла, — призналась Ольга Васильевна. — Мне хотелось и о Сайбуне поговорить…
— А что случилось? — встревожилась Хадижа‑Ханум.
Ольга Васильевна посмотрела на Сайбуна. Взгляд ее говорил: не мешай, дай нам побеседовать с матерью. Сайбун неловко встал и отправился в свою комнату. Но дверь он оставил полуоткрытой, и каждое слово Ольги Васильевны и матери он прекрасно слышал.
— Много занимается Сайбун? — спросила учительница.
— Много, много, — торопливо ответила мать. — Понимает, что надо хорошо учиться, не маленький уже…
— Да, отметки у него неплохие, — согласилась Ольга Васильевна. — Но раньше он лучше учился. Вы не замечали, с кем он сейчас дружит?
«Вот хитрая! — подумал Сайбун. — Что‑то заметила…»
— Да он со всеми дружит, — ответила мать. — У нас во дворе полно ребят…
В комнате воцарилось молчание. Затем раздался недовольный голос Хадижи‑Ханум:
— Что это вы, Ольга Васильевна, все вокруг да около? Много ли Сайбун занимается и с кем дружит, а до главного никак не доберетесь.
— А главного‑то я и сама не знаю! — воскликнула Ольга Васильевна. — Сайбун хороший мальчик. И до недавнего времени я не меняла этого мнения. Но с некоторых пор, вы меня извините, Хадижа‑Ханум, Сайбун очень изменился — не уважает старших, пререкается с ними; сейчас он способен поднять руку на слабого… Мне кажется, на него кто‑то плохо влияет…
— Вы хотите сказать, что мы с мужем плохо его воспитываем?
— Нет! Нет! — запротестовала Ольга Васильевна. — Я говорю не о вас. Тут — я это чувствую — есть третий…
В комнате опять замолчали.
— Не знаю, что и сказать, — вздохнула Хадижа‑Ханум.
— А что, если он попал в дурную среду? — неожиданно спросила Ольга Васильевна. — Что, если действительно есть человек, плохо влияющий на него? Что, если Сайбун скрывает это от вас?
— Я своего сына знаю! — В голосе Хадижи‑Ха‑ нум чувствовалось раздражение. — И не жалуюсь на него. А ваши слова насчет дурной среды и какого‑то человека, который плохо на Сайбуна влияет, я и слушать не хочу!
— Дорогая Хадижа‑Ханум, я понимаю, вы любите Сайбуна, и ваше стремление видеть в нем только хорошее понятно. — Ольга Васильевна говорила тихо и мягко. — Но Сайбун у меня в классе не один. Их тридцать пять таких, как Сайбун. И значит, я имею больше возможностей для сравнения, для оценки того, кто из ребят растет и развивается правильно, а кто неправильно. У Сайбуна переходный возраст. Характер у него только складывается. И сейчас особенно важно, чтобы он не свернул правильного пути, не оступился…
— Вот и не давайте ему оступаться, — тем же раздраженным голосом вставила мать.
— Я вас предупредила, — продолжала Ольга Васильевна. — Со своей стороны я сделаю все, чтобы Сайбун исправился! Скажу вам честно, дорогая Хадижа‑Ханум, мне Сайбун так же дорог, как и вам! До свидания…
Мать проводила Ольгу Васильевну. Потом направилась в комнату к сыну. Сайбун в мгновение ока присел к столу и раскрыл первый попавшийся учебник.
— Я давно хотела тебя спросить, сынок, — начала она, — продолжаешь ли ты встречаться с тем человеком, который хотел взять наш будильник? Помню, ты называл его имя…
Сайбун махнул рукой.
— Я о нем и думать не думаю, — сказал он. — Не дружим мы больше.
— Ну и слава богу, — облегченно вздохнула мать.
КРАЖА
Странный сон приснился Сайбуну. Сначала он увидел большую рыжую собаку. Она бросалась на Сайбуна, хватала его зубами за рубаху, тащила куда‑то. «Отстань от меня! — кричал на нее Сайбун. — Иди вон!» Но собака не отставала. Сайбун помнил, что у него есть какое‑то важное дело. Но, во‑первых, он не мог вспомнить, какое именно, а во‑вторых, собака так пристала к нему, что он не рассчитывал быстро отвязаться от нее. Хорошо, что в руках у Сайбуна оказались спички. Он зажег одну, и собака, испугавшись, убежала. Теперь можно было подумать, какое же дело у него назначено на сегодня. Думал‑думал, но так и не придумал. Только знал сердцем, всем существом своим, что дело страшное, трудное…
Он и проснулся с ощущением страха. Проснулся и сразу же вспомнил: сегодня воскресенье и сегодня он должен встретиться с Даштемиром. Тот еще раньше сказал, что, если он не заглянет в пятницу, пусть Сайбун ждет его в воскресенье от двенадцати до часа в городском парке. «Дело есть», — объяснил Даштемир.
Вставать не хотелось. Сайбун долго валялся в постели, раздумывая над тем, что будут они делать сегодня с Даштемиром.
Со двора слышался голос отца: он играл с соседями в домино. Игроки изо всех сил били костяшками по деревянному столу. Мать была на кухне.
«Им до меня и дела нет», — с обидой подумал Сайбун о родителях.
Он вспомнил недавний разговор с Даштемиром. По словам Даштемира, отец его доверился какому‑то человеку, дал ему деньги из кассы взаимопомощи, а тот не отдал. Отца Даштемира судили, и, хотя он доказывал, что не взял из кассы для себя ни копейки, ему не поверили и «вкатили срок». Мать Даштемира вышла замуж за другого. С Даштемиром осталась лишь бабушка. Она плохо видит, плохо слышит, и ей почти девяносто лет. Даштемир крепко любит бабушку, ни в чем ей не отказывает. Вот месяца два назад она заболела воспалением легких. Так Даштемир весь город обегал, чтобы найти нужное лекарство. Пригласил за отдельную плату знаменитого профессора. Потом еще одного. А что ела бабушка? Она такие вещи ела, каких никто не ел: и черную икру, и красную икру, и ананасы, и грейпфруты!
Бабушка не хотела, чтобы Даштемир тратил так много денег на нее. Но Даштемир сказал: «Плевать мне на деньги! Если б я был директором банка, я бы на тебя миллион истратил и не пожалел бы!»
Вот он какой, Даштемир!
Сайбун гордился новым другом. Гордился и, откровенно говоря, побаивался…
И сегодня, в преддверии встречи с Даштемиром, он испытывает страх. Что на сей раз придумал Даштемир?
— Мама! — позвал Сайбун. — Что там на завтрак?
Мать не услышала его, не откликнулась. Сайбун нехотя встал. Правильно все‑таки говорил Даштемир насчет родителей. У них свои дела. Но тогда у него, у Сайбуна, должны быть свои дела, и родителей к ним подпускать нельзя. Сайбун не маленький, у него своя голова на плечах, и сколько ни хитри Ольга Васильевна, ей не удастся узнать, с кем он дружит и что думает.
Он позавтракал, сказал матери, что идет на консультацию в школу, и вышел во двор. Отец заметил Сайбуна, но не окликнул его. А Сайбун рассчитывал на это где‑то в глубине души. Если б отец задержал его, не пустил на улицу, у Сайбуна был бы повод не идти на встречу с Даштемиром…
Вчера вечером Сайбуну удалось подслушать разговор матери с отцом. Мать сказала, что приходила классная руководительница сына, Ольга Васильевна, и что ей кажется, будто Сайбун сильно изменился за последнее время, стал несдержан, непочтителен со старшими.
— Ну и что ты ей ответила? — спросил отец.
— Сказала, чтобы они получше воспитывали парня в школе, а дома родители о нем сами позаботятся!
— Зря…
— Что — зря? — не поняла мать.
— Плохо ответила, — сказал отец. — Я Ольгу Васильевну хорошо знаю. Душевный, умный человек и Сайбуна любит. А ты с ней, как с чужой…
— Зато ты с этой учительницей, как родной! — выкрикнула мать. — У тебя все душевные, умные, красивые, только я и сын дурные, некрасивые! Что, я не права?
— Не права, — спокойно ответил отец. — Я ведь тоже заметил, что с Сайбуном что‑то неладное творится. Куда‑то уходит вечерами. Помалкивает. Поесть просит, так обращается к тебе как к домработнице…
— Я своим сыном довольна! — прервала Шарила мать и тут же заплакала.
Отец не стал продолжать этот разговор. Он всегда замолкал, видя слезы матери.
«Это хорошо, что мама на моей стороне, — думал Сайбун, спеша к городскому саду. — Она меня в обиду не даст. Здорово она ответила Ольге Васильевне! И отцу ответит, коли понадобится!»
Не успел он войти в парк, как наткнулся на Даштемира. Тот кивнул ему:
— Здорово!
— Привет! — ответил Сайбун.
Через минуту они уже садились на автобус, шедший в район, называемый почему‑то «старым городом». Ехали минут двадцать. На одной из остановок Даштемир шепнул Сайбуну, что надо сходить. Вышли. Сайбун огляделся. Они были на большой травянистой площади. Впереди виднелся длинный однообразный ряд саманных домов. За ними — заброшенная нефтяная вышка.
— Так, хорошо, — сказал Даштемир, и Сайбуну, внимательно следившему за ним, вдруг показалось, что Даштемир волнуется, боится. И правда, он тут же закурил.
— Что делать будем? — тихо спросил у него Сайбун.
— Иди за мной, — бросил Даштемир, отшвырнув папиросу и устремляясь к саманным домикам.
В автобусе, где было много людей и где люди говорили о понятных, будничных вещах, Сайбун был спокоен. Но сейчас волнение захватило его целиком: громко билось сердце, на лбу то и дело выступала испарина, неприятно потели ладони.
«Что он все‑таки задумал? — спрашивал себя Сайбун, поглядывая на торопливо шагавшего впереди Даштемира. — Что?»
Он предчувствовал, что на этот раз дело будет посерьезнее, чем тогда, когда они изуродовали телефон‑автомат.
Около первого саманного домика Даштемир остановился. Вынул новую папироску, зажег ее, сильно затянулся.
— Ты что родителям сказал, когда ко мне шел? — спросил он у Сайбуна.
— Сказал, что иду в школу на консультацию.
— А если мать или отец проверят?
— Не проверят. Отец без матери ничего не сделает, а мать на моей стороне.
— Олл райт!
— Чего‑чего? — переспросил Сайбун.
— Хорошо, говорю. Так, теперь слушай меня внимательно. — Даштемир смял папиросу и, обжегшись, чертыхнулся. — Сейчас пойдешь рядом со мной. Говори что‑нибудь. Все равно что. Улыбайся. Вроде бы два веселых друга сошлись и вспоминают что‑то приятное. Кому какое дело?.. Слева будет магазин. Ты на него не гляди, только дверь заметь… Вот тебе ключ. — Он сунул в потную ладонь Сайбуна небольшой ключик. — Как пройдем магазин и я тебя толкну локтем, поворачивай… спокойненько к двери… Остановись, прочти, что на табличке написано. Там написано: «Обеденный перерыв с 14 до 15 часов». Читай, а сам быстро открой дверь ключом. Возьмешь в кассе деньги — и за пазуху их. А это бутылочка… — Даштемир передал Сайбуну флакончик. — Там керосин. Польешь на кассу, в кассе, на полу. Это чтобы собака след не взяла…
У Сайбуна помутилось в глазах. Ключик… Магазин… Деньги… Бутылка с керосином… Собака!.. Что же это делает с ним Даштемир?! Выходит, теперь он должен пойти на воровство?..
— Нет! — вырвалось у Сайбуна. — Нет! Не могу!
— Не можешь? — тихо спросил Даштемир, сжимая локоть Сайбуна. — Почему?
Сайбун сказал первое, что пришло в голову:
— Отец узнает — убьет!
— Отец не убьет, — зловеще проговорил Даштемир, — а я — убью. На месте. — Он вытащил из кармана нож. — Видел? Одна секунда — и нет тебя!
— Не могу‑у‑у, — всхлипнул Сайбун.
— Тряпка! — выругался Даштемир. — Слушай меня. Зайду в магазин я. Ты постой на стрёме, покарауль. Появится человек — свистни. Усек?
Сайбун механически кивнул.
Даштемир взял из его рук ключ и флакончик с керосином, быстро подошел к двери магазина — он был совсем рядом, через два дома, — привычно, уверенно повернув ключ в замочной скважине, открыл дверь и скрылся в магазине.
Сайбун, дрожа от страха, озирался вокруг. Сердце у него упало камнем, когда мимо проехала грузовая машина и шофер невольно остановил на нем свой взгляд. Какая‑то женщина с ведром показалась в конце улицы, и Сайбун облился холодным потом, решив, что женщина идет к нему. Где же Даштемир? Почему он не выходит?
Вот и он!
— Ох, наконец‑то! — У Сайбуна ноги были словно ватные. Он не мог тронуться с места.
— Спокойней! — выдохнул Даштемир. — Не суетись! Иди за мной. Улыбайся. Говори мне что‑нибудь…
Сайбун через силу улыбнулся.
— Здравствуйте… — Язык у него заплетался, и нес он бог знает какую чушь. — Давно с вами не виделись… Давно… Ой!
— Что «ой»? — спросил Даштемир.
— Я так просто… — И завел все сначала: — Здравствуйте… Давно с вами не виделись…
Даштемир улыбнулся Сайбуну в ответ. Он улыбался и говорил:
— Ты идиот! Тряпка! Аллах должен был сделать из тебя мочалку, а не человека!
— Сам ты… — перекосившись в улыбке, ответил Сайбун. — Сам ты… вор!
— Я — вор, и ты — вор! — парировал Даштемир. — Только я вор смелый, а ты вор трусливый.
— Я не вор!
— А кто же ты? — На губах у Даштемира была знакомая ухмылка. — Кто же? Ты — сэр, мистер, фон‑барон? Не‑ет, миленький, ты воришка. Трубку в телефоне‑автомате срезал? Срезал! Сейчас помогал мне магазин обворовать? Помогал! И вообще хватит попусту языком трепать… Хочешь плов есть, а руки боишься запачкать? Не выйдет! Прежде думай, что говоришь. Мне терять нечего, я на свете один, бабушку мою государство возьмет на обеспечение. А тебе… У тебя отец, мать, школа… Солоно тебе придется, если узнают про твои воровские делишки. Так что — ни гу‑гу, молчи! А вот тебе твоя доля. Заработал. — Даштемир вынул из кармана десять рублей и сунул деньги Сайбуну в руки. — Ну, оревуар, скоро встретимся. Ко мне сейчас не ходи, я сам тебя найду. Погуляй по улице, успокойся…
Они подошли к остановке. Даштемир посадил Сайбуна в автобус и, махнув ему на прощание рукой, исчез.
В автобусе было тесно и душно. Сайбуна толкали. Но он ничего не замечал. В голове у него, словно острый гвоздь, торчала одна мысль: «Я вор! Я обокрал магазин!»
Он сошел у парка. Остановился. И вдруг вздрогнул от неожиданного милицейского свистка.
«Меня ловят!» — решил он.
Но милиционер и не смотрел в его сторону. Усталый, измученный волнениями, Сайбун медленно поплелся домой.
ШОКОЛАД «ЛЮКС»
Сайбун решил при встрече отдать десять рублей Даштемиру. А пока он закопал деньги во дворе. Было у него одно тайное местечко возле забора, за горой старых и ржавых труб.
От прежней любви к Даштемиру не осталось и следа. Сказать честно, он ненавидел его. Но еще больше боялся. От Даштемира всего можно было ожидать. Он способен ударить ножом, способен убить. И если он намекает, что в нужный для него момент выдаст Сайбуна, значит, так и сделает…
Как избавиться от Даштемира? Сколько Сайбун ни думал, ничего придумать не мог. Он мечтал, что судьба поможет ему, и Даштемир каким‑то чудес ним образом исчезнет, — исчезнет, чтобы уже никогда не появляться на его пути. Допустим, он заболеет воспалением легких и умрет. Или, допустим, поплывет в море и утонет. А еще лучше, если его потянет в дальние края — в Сибирь, например, — и он сядет на поезд, и поезд повезет его далеко‑далеко, и обратно Даштемиру вернуться не захочется…
Но все это были пустые мечты. Они мало чем помогали Сайбуну. И вот так, то мечтая, исполняясь надеждой на новую, честную жизнь без Даштемира, то дрожа от безысходности, обуреваемый самыми мрачными мыслями, он продолжал жить…
После ограбления магазина Даштемир не появлялся целую неделю. За это время в жизни Сайбуна произошли некоторые события. Во‑первых, он столкнулся с Хамидом. Сайбуну хотелось отомстить Хамиду, и он был готов начать драку, но Хамид не был расположен драться, и стычки не получилось. Во‑вторых, Сайбун помирился с Ниной.
С недавних пор в школе организовали драматический самодеятельный коллектив. Ребята решили поставить пьесу про героя гражданской войны Кара Караева. В пьесе были не только красные, но и белые. Была там, например, роль деникинского генерала. Вот эту‑то роль и дали Хамиду, которого чуть ли не насильно записали в драматический коллектив.
Хамиду вся эта затея не нравилась. Он даже пропустил два занятия. Но как‑то завуч школы, участник Отечественной войны Григорий Иванович Опанасенко, увидел Хамида на сцене и сказал, что Хамид — это большой талант.
С этого момента Хамид не пропускал в драматическом коллективе ни одного занятия. Он теперь стал в этой самодеятельности самым главным. Писал объявления, когда будут репетиции. Разрисовывал декорации. Бегал по городу, выпрашивая у знакомых старые черкески и бешметы для спектакля.
Даже внешне Хамид изменился. Говорил своим голосом. Не затевал драк. Кто‑то из ребят сообщил Сайбуну, что Хамид даже курить бросил, потому что от курения голос «садится», а актер с плохим голосом — не актер.
И самое любопытное, что в школе уже никто не звал Хамида Хрипуном. Чего ж его так звать, если он совсем не хрипит?
Дней пять назад Сайбун шел мимо школы и встретил Хамида. Вид у него был озабоченный. В руках он нес большой сверток.
— А за тобой должок, — сказал Сайбун, останавливая Хамида.
— Какой должок? — не понял Хамид.
— Помнишь, ты меня в кустах избил? — Сайбун сверлил своего противника глазами, как учил его Даштемир. — Вспомнил? Я не забыл. Теперь давай расплатимся…
Сайбун занес руку для удара. Но Хамид отскочил. Сверток упал на землю, и к ногам Сайбуна легли какие‑то черкески, папаха, чувяки — в общем, целый гардероб.
— Я тебя не боялся и не боюсь, — сказал Хамид. — Но драться сейчас не буду. — Он нагнулся, стал собирать упавшие на землю вещи. — Вот отыграем спектакль, тогда встретимся.
И Сайбун не решился ударить Хамида.
— Трус, Хрипун несчастный! — сказал он и зашагал дальше.
Так и не удалось ему отомстить Хамиду.
На следующий день было два урока геометрии, и Махмуд Мирзоевич задал на дом две трудные задачки. Сайбун целый час над ними бился. Но так и не решил. Отец был на работе, мать ушла к соседям. И Сайбун, сидевший за столом, вдруг почувствовал себя совсем одиноким.
«Хоть бы Нина пришла!» — мелькнуло у него в голове.
Еще не осознавая, что делает, он нарисовал на тетради круглую рожицу с веселыми глазами. Вот удивительно: перо, словно подслушав его мысли, сделало рожицу похожей на Нину!
А в сущности, разве она плохая девочка? Сайбун от нее зла не видел. Зато доброго сколько угодно! Кто помогал Сайбуну по математике? Нина! Кто объяснял трудные задачи по химии? Нина! И было время, когда он ей все свои тайны рассказывал, и она его не выдавала!
Он вскочил, схватил задачник по геометрии, сунув его зачем‑то в портфель, и побежал к Нине.
Если сказать правду, он захватил с собой задачник только для виду. Сделает он домашнее задание по геометрии или не сделает — это не главное сейчас. Главное другое: увидеть Нину и поговорить с ней.
Заметив Нину, стоявшую около своего дома с какой‑то девочкой, Сайбун издали помахал ей портфелем.
Нина что‑то торопливо сказала девочке и заспешила навстречу Сайбуну.
— Что случилось? — тревожно спросила она.
— Я уезжаю на Гавайские острова! — сказал Сайбун, радуясь встрече. — Я познакомился с Фенимором Купером… Знаешь такого?
— Знаю, — сказала Нина. — Он давно умер. Странный ты, Сайбун: то ходишь нахмуренный, как грозовая туча, то все серьезное на шутки переводишь…
— Вот уж и пошутить нельзя. — Сайбун недовольно подернул плечами. — Ладно, я по делу пришел. Ты задачки сделала, что Махмуд Мирзоевич задавал?
— Сделала. А ты?
— Нет, — ответил Сайбун. — Какие‑то глупые они, не решаются.
— Совсем и не глупые, — возразила Нина. — Смотри. — Она подобрала с земли случайный кусочек мела и принялась писать на асфальте условия задачек. — Даны два треугольника…
Она объясняла Сайбуну, как решать задачи, а он слушал ее и укорял себя за то, что еще недавно пренебрегал ею.
Геометрию Нина знала хорошо, и решала она задачки легко, непринужденно, подражая Махмуду Мирзоевичу, несколько раз повторяла одно и то же, переспрашивала у Сайбуна: «Все понял?»
Кусочек мела в ее тонкой руке становился все меньше и меньше и наконец рассыпался белой пылью…
— Вот и все. Теперь решишь?
— Конечно, — сказал Сайбун. — Спасибо тебе. Ты не злись на меня, я давно к тебе не заходил, не разговаривал… Не будешь злиться?
Нина покачала головой. Потом вдруг радостно рассмеялась.
— Ты ничего не заметил? — спросила она, не отрывая взгляда от Сайбуна.
— Заметил. У тебя в косичках бантики новые…
— А еще?
Сайбун пожал плечами. Ему казалось, что в остальном Нина ничуточки не изменилась.
— А у меня серьги! — Нина повернула голову, и Сайбун увидел на мочке маленького уха красивые серебряные серьги, затканные металлическими узорами.
— Здорово! — воскликнул Сайбун. — Кто же тебе их подарил?
— Папин товарищ приехал из аула Кубани и привез серьги…
Сайбун задумался. Ему было обидно, что кто‑то — будь это даже самый близкий товарищ Нининого папы — подарил Нине серьги, а он вот за все время дружбы не купил ей и дешевенькое мороженое. Он тоже сделает подарок Нине!
— Знаешь… — Сайбун остановился. — Я б тебе тоже серьги подарил, но у меня никаких украшений нет. Я куплю тебе шоколад! Самый лучший, самый дорогой! «Люкс»!
— А я шоколад больше всего люблю! — воскликнула Нина.
— Завтра куплю и в школу принесу, — пообещал Сайбун.
Вернувшись домой, он быстро решил обе задачи, переписал их набело в тетрадь.
Он был доволен собой. Хорошо, что Нина не обиделась и так запросто, дружески с ним обошлась. Он вспомнил, как она обрадовалась, когда он обещал ей купить шоколад «Люкс». И купит! Десять рублей‑то у него есть! Правда, раньше он думал возвратить эти деньги Даштемиру. Ничего, не умрет Даштемир, если он не отдаст их ему. А Сайбуну деньги будут кстати…
Поздно вечером, когда во дворе никого не было, Сайбун пробрался к своему тайнику. Что это такое? Он не поверил своим глазам: кто‑то навалил на старые трубы новые, и теперь добраться до тайника было невозможно.
Он так расстроился, что присел на трубы и несколько минут провел в полной неподвижности; ему хотелось, чтобы время остановилось, и он мог сидеть все в том же положении, сидеть и ни о чем не думать…
Наконец он поднялся. Решил сказать Нине, что купит ей шоколад через несколько дней. Хочешь не хочешь, а нужно соврать. Надоело это — врать, врать, врать…
Но, в конце концов, не один он говорит неправду. Даже у отца это случается. Прошлой осенью взял его отец с собой на пляж. Там они съели по три порции мороженого. Отец сказал: «Не говори маме, что мы по три порции съели, а то будет ругаться». И Сайбун сказал Хадиже‑Ханум, что они купили себе по эскимо.
А мама? Разве она никогда не лжет? Недавно заглянула к ней соседка, попросила одолжить сахару. Мать ответила, что сахару в доме нет. А на самом деле его дома сколько угодно. Папа тогда спросил у мамы: «Почему ты отказала соседке?» Мать объяснила, что та уже раз брала у нее сахар, но не отдала, стало быть, больше ей взаймы давать ничего нельзя.
В общем, наверное, все люди понемножку врут. А Сайбун что же, не имеет права?
Сайбун все рассчитал: он явился в школу, когда прозвенел звонок. Кажется, сейчас геометрия. Стремглав пронесся по коридору, открыл дверь в класс — Махмуда Мирзоевича не было. И только он устроился на своем месте, как вошел учитель.
Нина сидела двумя партами дальше, сзади, но Сайбун чувствовал, что она сейчас смотрит на него. И это ощущение мешало ему, не давало сосредоточиться. Он даже разозлился: пусть не волнуется, получит свой шоколад!
Многие ребята не решили задачки, названные Махмудом Мирзоевичем.
— А как ты, Сайбун? — спросил учитель. — Тоже не решил?
— Решил, — хмуро ответил Сайбун.
— Тогда иди к доске, а тетрадь дай мне.
Заглянув в тетрадь, Махмуд Мирзоевич довольно улыбнулся.
— Реши на доске семьсот первую.
Сайбун прочитал вслух условие задачи. Потом принялся за чертеж.
— Даны два треугольника, — начал он, глядя на доску и не смея повернуться лицом к классу. — В первом треугольнике…
Он говорил тусклым, тихим голосом и когда кончил, Махмуд Мирзоевич покачал головой.
— Что ж, ладно, задачу ты решил прекрасно. Пять. — Он наклонился над классным журналом, чтобы поставить Сайбуну оценку. — Но, по‑видимому, ты потратил на ее решение столько сил, что уже ни на что не способен…
Он рассмеялся своей шутке. Кое‑кто из ребят тоже рассмеялся. Но лицо Сайбуна оставалось каменным.
На перемене он сделал усилие и подошел к Нине.
— Я хотел тебе сказать…
Нина перебила его:
— А я всем девчонкам сказала, что ты мне шоколад «Люкс» подарил!
— Зря поспешила, — недовольно буркнул Сайбун. — Придется подождать недельку.
— Конечно, подожду, — выпятила губу Нина. Но глаза выдали ее: она была расстроена.
В ШКАТУЛКЕ БЫЛО ТРИ РУБЛЯ…
«Что это Даштемир не появляется? — размышлял Сайбун. — Может, действительно уехал, как мне мечталось? Надо сходить к нему».
И вот сразу после уроков Сайбун отправился к Даштемиру. Дверь открыла ему бабушка.
— Вы меня помните? — спросил Сайбун, входя в комнату.
— Помню, помню, — ответила старушка. — Садись, сынок.
Сайбун огляделся. Все в этой комнате было по‑прежнему. И на верстаке Даштемира царил такой же беспорядок, как и раньше. Видно, давно не садился Даштемир к верстаку…
— А где Даштемир? — спросил Сайбун.
— Где ему быть — на работе.
— Скоро придет?
— Кто его знает. Может, придет, а может, не придет…
Старушка встала. Встал и Сайбун.
— Ладно, я позже загляну, — сказал он.
Выйдя во двор, Сайбун направился к знакомому сараю, на двери которого была нарисована смешная рожица с подписью: «Даштемир». Вошел в сарай. Тут когда‑то была конюшня: по углам еще стояли денники, в стороне валялся остаток желоба, служившего поилкой для лошадей.
Больше ничего интересного в сарае у Даштемира не было. Сайбун еще с полчаса ходил по улице мимо дома Даштемира. Правда, при этом он делал вид, что никого, собственно, не дожидается, а просто гуляет. Он даже насвистывал какую‑то знакомую мелодию.
Даштемир так и не появился. Сайбун решил идти домой.
Он злился. Что же это получается: если Даштемиру нужен Сайбун, он всегда под рукой, а если Сайбуну нужен Даштемир, того днем с огнем не сыщешь? Неправильно это.
Вернулся Сайбун домой поздно. Не успел он войти, как мать напустилась на него.
— Ты все гуляешь? Какой же добрый человек гуляет до полуночи? Где был?
— В волейбол играл в парке, — соврал Сайбун.
— Вай, сынок, обманываешь ты меня! — всхлипнула мать.
— Не обманываю, — уперся Сайбун. — Не хочешь верить — не надо!
Он быстро разделся и юркнул в постель.
Назавтра он снова сбегал к Даштемиру.
— Не приходил мой внучек, не приходил, — сказала старушка.
— Дома не ночевал? — удивился Сайбун.
— Нет.
— А если что‑нибудь случилось? — сверля глазами старушку, спросил Сайбун.
— Что аллах судил, то и случится, — спокойно ответила старушка. — А Даштемир не маленький, не пропадет.
«Ничем ее не проймешь!» — недовольно подумал Сайбун.
Так и вернулся он домой ни с чем.
Он не представлял себе, где возьмет деньги, чтобы купить шоколад для Нины. Попросить у мамы? Но мама сама недавно говорила, что хочет купить швейную машинку и потому бережет каждую копейку. Обратиться к отцу? Он может дать деньги, но при этом обязательно заведет какой‑нибудь неприятный разговор…
Есть еще один выход: не ходить два или три дня в школу и, значит, не встречаться с Ниной.
Нет, и это плохо! Ольга Васильевна не вытерпит и придет к Сайбуну, чтобы узнать, почему он отсутствует.
«Ладно, — решил он, — подожду Даштемира».
Еще недавно он клял его, придумывал способы, как от него отделаться. А сейчас с надеждой ждал вечера — ведь Даштемир обычно появляется именно вечером…
На дворе медленно темнело. Вот стволы двух тополей, стоящих прямо против окна Сайбуна, слились с темно‑синим небом. Сайбун взглянул на будильник: восемь часов.
Он раскрыл учебник географии, развернул карту и принялся внимательно рассматривать ее. Вошла мать.
— У нас булочная до восьми открыта? — спросила она.
— До девяти, — ответил Сайбун.
— Тогда сбегай за хлебом, — попросила мать. — Я бы сама сходила, но у меня опять сердце побаливает.
Она шагнула к буфету, достала шкатулку, в которой всегда хранила деньги. В шкатулке было три рубля и рубль. Рубль Хадижа‑Ханум дала Сайбуну.
— Два батона и черного. — Она задумалась. — И купи еще пачку чая.
«А в шкатулке‑то еще есть три рубля!» — промелькнуло в голове у Сайбуна.
Он вернулся с хлебом и чаем через пять минут. Отец только что пришел с завода и ужинал на кухне.
— Давай мне свеженького, — протянул он руку к хлебу. — Как дела в школе, Сайбун?
— Пятерку получил по геометрии. Вот и все…
— Молодец! — похвалил сына Шарип.
Поужинав, он взялся чинить еще один стул. Однако, постучав молотком с полчасика, отложил работу, вымылся и лег спать.
Сайбун снова раскрыл карту. Он читал названия близких и далеких городов и мысленно представлял эти города. Фергана… Что это за город? Красивый он или некрасивый?.. Мурманск… Он стоит на берегу моря, и там, наверное, такой же порт, как в Махачкале…
Мать то и дело ходила мимо Сайбуна, мешала сосредоточиться. «Ну чего она суетится? — с раздражением подумал Сайбун. — Плюнула бы на все и легла спать».
— Ты бы, мама, посидела спокойно или бы полежала, что ли… Говоришь, сердце болит, а сама бегаешь…
Сайбун сказал это, не отрываясь от карты.
— Что ж мне, умереть, что ли? — Мать остановилась, широко раскрыв глаза. — За меня мои дела никто не сделает. Вот ты, разве много мне помогаешь?
— У меня времени нет, — ответил Сайбун. — Знаешь, мама, не говори со мной, а то я уроки не сделаю…
Мать всплеснула руками:
— Сам же начал, а теперь не разговаривай! Горе мне с вами — с тобой и с твоим отцом!
Она ушла на кухню, вконец расстроенная. Сайбун опрометью бросился к буфету, вытащил из шкатулки три рубля и спрятал их между страницами учебника. Тут никакая ищейка не найдет! А если мать спросит, куда девались деньги из шкатулки, он ответит, что ничего не знает…
Сайбун лег спать, рассчитывая завтра перед уроками купить Нине обещанный шоколад «Люкс».
Вторая смена начинала занятия в час тридцать. Но Сайбун вышел из дому на следующий день еще до одиннадцати. Заглянул в первый же продуктовый магазин — нету «Люкса». Зашел в гастроном — «Люкса» не было и здесь. Рядом с гастрономом был магазин «Парфюмерия». От нечего делать Сайбун обследовал и его. Мыло… Зубные щетки… Крем против потливости… Да, тут для Нины подарка не найдется! Впрочем, почему бы не купить ей духи?
Какой‑то парень в фуражке покупал духи «Красная Москва». Он заплатил за флакон три рубля сорок копеек.
— А у вас такого же нет, только подешевле? — спросил Сайбун у продавщицы, кивнув на флакон с «Красной Москвой».
— Есть. Пробные. — Она подала Сайбуну маленькую бутылочку. — Рубль десять в кассу…
— Возьму, — сказал Сайбун. — Если можно, заверните…
Маленький пакетик так ловко лег в карман, что его и заметить было нельзя. Довольный, Сайбун отправился в школу. У входа он заметил большую афишу, на которой было написано: «В субботу, в помещении актового зала, состоится показ работы самодеятельного драматического коллектива школы. Пьеса «Красные орлы Дагестана». Роль красного партизана исполняет ученик 7 «А» Мирза Ибрагимов, роль деникинского генерала — ученик 8 «Б» Хамид Меджидов. Начало спектакля в 18 часов. Ребята, приходите на спектакль!!!»
Сайбун хмыкнул. Хамид настоящим артистом стал, ничего не скажешь, здорово! Он даже чуточку позавидовал Хамиду. В конце концов, чем он хуже его? Он тоже мог бы играть на сцене — если не роль красного партизана или деникинского генерала, то какую‑нибудь роль поменьше наверняка!
На первом уроке он обернулся к Нине и подмигнул ей. Она тут же кинула ему записку. Развернув ее, Сайбун прочел: «Подмигивание твое ни к чему. Лучше объясни, почему ты ко мне не подходишь? За старое принялся?»
Он снова посмотрел на Нину и похлопал себя по карману. Нина пожала плечами: она ничего не могла понять.
Когда прозвенел звонок, возвещающий о перемене, Сайбун присел к Нине.
— Ну как дела? — спросил он.
— Замечательно! — ответила Нина, засовывая руку в портфель.
Сайбун хотел было уже вынуть свой подарок, как Нина вдруг вытащила из портфеля плитку шоколада «Люкс».
— Девочки! — крикнула она подругам. — Девочки, идите сюда, угощайтесь шоколадом! — Она посмотрела на Сайбуна. — Я вам говорила, что Сайбун обещал мне шоколад. Вот, принес…
Шоколад быстро поделили. Кто‑то из девочек поблагодарил Сайбуна:
— Спасибо! А вкусный какой!
Сайбун рывком поднялся на ноги и, не оборачиваясь, зашагал из класса. Он ушел с последнего урока: не мог больше сидеть в помещении, где была Нина. Эх, как она его унизила! Ладно, Сайбун немало вытерпел, вытерпит и это.
Во дворе он вытащил флакончик с духами и, размахнувшись, бросил его на асфальт… Так! Правильно! Не заслуживает эта противная задавака Нинка никакого подарка!
В ДОМЕ ССОРА
Наконец‑то Сайбун застал Даштемира дома.
— Зачем пришел? — спросил Даштемир, едва Сайбун появился в комнате.
— Понимаешь… деньги мне позарез нужны, — признался Сайбун.
— А‑а… — Даштемир усмехнулся. — Плова захотел? А руки пусть пачкает другой? Так?
— Я ж не отказываюсь тебе помогать… — выдавил Сайбун.
— Вот как? Помогать? И только?
— А что еще? — спросил Сайбун.
— Я хочу, чтобы ты сам взял дело в свои руки. Я же, — Даштемир сделал вид, что кланяется Сайбуну, — я буду тебе помогать… Ну как?
— Ладно. Только дай мне сейчас деньги.
— Много тебе надо? — На этот раз Даштемир спрашивал деловито. — Сколько?
— Три рубля.
— Получай. — Даштемир дал Сайбуну три бумажки по рублю. — Может, еще дать?
— Нет.
— Как знаешь.
Они помолчали. Потом Сайбун сказал:
— А ты где был? Я два раза к тебе заходил. Бабушка объяснила, что ты не ночевал дома. И я…
— Знаешь, дружок, — прервал его Даштемир, — бабушка объяснила, я объяснил, ты объяснил… Забудь об этом! Не суйся куда не надо! Понял?
Сайбун опустил голову.
— Получил свое — и отчаливай, — продолжал Даштемир. — Будет нужда, сам тебя найду.
«Да он меня и за человека не считает!» — подумал Сайбун, и эта мысль обожгла его. Ему хотелось бросить в лицо Даштемира те три рубля, которые он только что получил. Бросить деньги и уйти, чтобы уже никогда сюда не возвращаться. Но без трех рублей он не мог прийти домой: ведь он заранее решил положить их в мамину шкатулку.
Он вышел. По дороге заглянул в промтоварный магазин и попросил поменять три бумажки на одну трехрублевку.
У ворот своего дома Сайбун встретил Нину. Она стояла, понурив голову, теребя в руках сетку.
Сайбун хотел пройти мимо, но, словно подчиняясь неведомой силе, вдруг остановился.
— Прости меня, — сказала Нина. — Я не знала, что ты обидишься. Но ведь мне тоже было обидно. Я всем девочкам сказала, что ты подарил мне «Люкс», а ты не подарил…
— Я тебе от чистого сердца обещал, а ты? Эх!.. — Сайбун махнул рукой. — Не могла подождать три денька? — Он повернулся, чтобы уйти.
— Не уходи, Сайбун, — попросила Нина. — Мне будет плохо, если ты уйдешь вот так… и мы не помиримся…
— Не буду я обижаться, — вздохнув, сказал Сайбун, — только смотри, чтобы такого больше не повторялось.
Они случайно заглянули друг другу в глаза и, смутившись, отвернулись.
— А что это ты в классе по карману хлопал? — спросила Нина.
— Так просто.
— Нет, не так! — сказала Нина. — У тебя там подарок был для меня! Я из окна видела, как ты во двор вышел и что‑то бросил…
— Ничего я не бросал, — буркнул Сайбун.
— Как же не бросал, если бросал? — Лицо у Нины покраснело. — Я потом нашла… — Она подняла ладонь. Там, в самой лунке, на скрещении маленьких морщинок, лежал осколок флакончика с остатком наклейки «Красная Москва». — Это ты мне купил?
Сайбун вздохнул.
— Тебе.
— Спасибо, — сказала Нина. Слезы брызнули из ее глаз. Она быстро повернулась и побежала по улице.
Сначала Сайбуну показалось, что дома никого нет. На его звонок дверь не открылась. Он позвонил еще раз. Толкнул дверь, и она легко подалась. Странно, почему это дверь открыта?
Тихо прошел в коридор. Услышал рассерженный голос матери и односложные ответы отца и все понял: родители ссорятся.
— Как мне не волноваться, если ты меня нарочно волнуешь? — говорила мать.
— Нарочно? Ну и придумала!
— Да‑да, нарочно! — стояла на своем мать. — И на меня нападаешь, и на сына…
— Вот уж кого я не трогаю, так это сына! — сказал Шарип. — А стоило бы в нем покопаться… Я давно хочу поговорить с ним серьезно, да ты не даешь. Чуть что — не трогай Сайбуна, он хороший! Разве не так?
— Сайбун не мог этого сделать! — выкрикнула мать.
«Вот оно что! — понял Сайбун. — Они заметили, что в шкатулке нет денег…»
— Значит, это сделал святой дух! — В голосе отца слышалась насмешка.
Сайбун сунул руку в карман. Вот они, три рубля! На месте. И как только выдастся случай, он положит их обратно в шкатулку.
Сайбун постучал ногами об пол, демонстрируя свое присутствие.
— Это ты, Сайбун? — спросила Хадижа‑Ханум.
— Я.
— Ты вовремя явился, — сказал отец, хмуро поглядывая на сына.
Три рубля обжигали ладонь Сайбуна. В конце концов, почему нельзя положить их сейчас на стол и признаться во всем отцу и матери? Как облегчило бы его это признание!
«Положи, положи! — призывал себя Сайбун. — Вот в эту секунду положи! Расскажи обо всем — о телефонной трубке и магазине, о том, как обидел Ольгу Васильевну и взял в шкатулке три рубля! Расскажи, и ты снова заживешь счастливо!»
Только об одном Сайбун не мог бы рассказать: что взял три рубля, чтобы купить подарок Нине. Ни мать, ни отец — Сайбун был уверен в этом — не поняли бы его, осудили.
Как же тогда объяснить, зачем он взял эти проклятые три рубля? Не объяснишь…
— А может, ты сам взял эти три рубля и теперь забыл? — спросила мать у Шарила.
Глаза у отца вспыхнули обидой. Но он сдержал себя.
— Я уже говорил тебе: денег я не брал и в шкатулку не лазил!
— А пришел выпивший! — сказала мать.
— Правда, — спокойно заговорил отец. — У сменщика моего сын родился. Зашли мы с ним в кафе, выпили по стаканчику вина. — Отец встал, прошелся по комнате. — A‑а, ей‑богу, напрасный разговор завели! Велика важность — три рубля! Потерялись и потерялись. Я тебе на расходы другие дам…
— Напрасный разговор! — всплеснула руками мать. — О том, что мира в семье нет. О том, что отец сыну проходу не дает. О том, что деньги в семье пропадать стали… И это напрасный разговор!..
— Успокойся, — сказал отец.
— Не успокоюсь! — крикнула мать.
— Успокойся, — повторил отец. — Ссориться нам ни к чему. Тем более при сыне…
— Наоборот, пусть сын послушает, что его отец говорит! — воскликнула мать. — У тебя всегда я виновата! Солнце скрылось за облака — я виновата! Дождь идет — снова я! Я, я!.. Сайбун, иди ко мне! Сайбун! — Мать прижала Сайбуна к груди и, плача, сказала: — Пошли, дорогой мой, пошли…
Сайбун не понял, куда зовет его мать. Но он был так расстроен, в душе его было столько смятения, что он позволил увести себя. Через минуту они покинули дом.
Мать повезла Сайбуна за город, где жила ее дальняя родственница.
Сайбуну было грустно, тяжело. Не хватало ему своих бед, так теперь еще и мать с отцом из‑за него поссорились! Виноват он, ничего не скажешь! А положи он на стол эту трешку, взятую из шкатулки, открой он душу — и наступил бы мир…
Легко сказать: положи деньги на стол, открой душу… Легко сказать…
Был бы у Сайбуна человек, с которым можно было бы посоветоваться! Даштемир? Это волк, а не человек, с ним по душам не поговоришь. Нина? Что она понимает в тех сложных вопросах, которыми занят сейчас Сайбун!.. Ольга Васильевна? Страшно говорить с Ольгой Васильевной…
«А может, попробовать? — Сайбун представил себе Ольгу Васильевну с ее теплой улыбкой, с морщинкой на лбу, говорящей о раздумье; темные, глубокие глаза Ольги Васильевны были полны участия. — И правда, надо попробовать! Ольга Васильевна поймет меня и простит…»
Сайбуну казалось, что, если бы сейчас рядом с ним оказалась Ольга Васильевна, он бы ничего от нее не скрыл, все бы выложил, как есть…
Задумавшись, Сайбун отстал от матери. Та обернулась и неожиданно строго проговорила:
— Ни шагу от меня! Погулял, и хватит!
Родственница, тетя Фариза, встретила их приветливо:
— Заходите, заходите… Как я рада! Спасибо, что не забываете. Ведь из всей нашей фамилии я здесь, за городом, одна. Случись что‑нибудь, кому сказать? Кто придет? А мы с вами домами далеко, а сердцами близко…
Сайбун думал, что мать начнет плакать, будет жаловаться на отца, расскажет о ссоре в семье. Но мать словно бы и забыла о недавней ссоре. Она была весела. Блестя глазами, разговаривала с родственницей, выражала радость, что застала ее здоровой. Правда, при этом она не спускала глаз с Сайбуна.
— А почему Шарип не с вами? — спросила родственница.
— Две смены вчера отработал, — объяснила мать. — Устал. Пусть отдыхает…
— Да продлит аллах его жизнь! — воскликнула тетя Фариза. — Таких мужей редко встретишь теперь. Непьющий, трудолюбивый, спокойный… А то, что он по две смены работает, плохо это. Здоровье дороже всего!
— И я ему об этом твержу! — подхватила мать. Затем она перевела разговор на другие темы. Спросила, не отелилась ли корова. Вспомнила, что прошлой осенью у родственницы болели овцы, так не болеют ли сейчас.
— Нет, овцы не болеют, — отвечала тетя Фариза. — А корова не сегодня‑завтра отелится. Вот поэтому и дома сижу — жду. Если все будет хорошо, приглашу вас на курзё. С кувшином приходи: молозиво домой возьмешь.
— Баркалла. Дай бог, чтобы корова двойняшек принесла, — сказала мать.
— Тогда один теленок для Сайбуна.
— Зачем он мне? — отмахнулся Сайбун. — По городу с теленком ходить?
— И то правда, сынок, — согласилась тетя Фариза.
В честь дорогих гостей родственница приготовила чуду с крапивой. Это блюдо было похоже на чебуреки, только внутрь закладывалось не мясо, а выдержанная в духовке крапива. Вкусная штука! Сайбун любил чуду.
Незаметно наступил вечер. Надо было возвращаться домой. Но мать не спешила. У нее и у тети Фаризы накопилось столько новостей, что поведать их друг другу было трудно и за сутки. Они перебирали близких, знакомых, вспоминали умерших…
Сайбун обратил внимание на то, что мать нет‑нет да прислушивается к уличным звукам. Заскрипит калитка — она приподнимется и как бы невзначай глянет через окно. Залает собака — беспокойно заерзает на месте, не спуская взгляда с двери.
«Кого она ждет?» — удивлялся Сайбун.
— Ассаламу алейкум! — раздался четкий голос отца, и он, широко улыбаясь, вошел в комнату.
Тетя Фариза засуетилась, обрадовалась.
— Аллах свидетель, не знала я, что вы придете, — говорила она. — Вина бы купила…
— Вино‑мино мне без надобности, а от чуду не откажусь! — сказал отец, довольно потирая руки. — Я еще только с автобуса сошел — слышу вкусный запах. Ну, думаю, у Фаризы чуду готовятся!
Тетя Фариза удовлетворенно улыбнулась. Ей была приятна похвала Шарипа.
— Ах, с крапивой! — сказал отец, садясь к столу. — Сто лет не ел! Вкуснотища!
Шел уже первый час ночи. Пригородные автобусы кончили работу. Тетя Фариза предложила Шарипу и Хадиже‑Ханум с Сайбуном остаться у нее. Но отец поблагодарил, встал, вышел, сказав, чтобы его ждали, и через минут двадцать, появившись у дверей, позвал жену и сына:
— Такси ждет. Садитесь.
И втроем они вернулись домой.
Вроде бы кончилась ссора. Но для Сайбуна вся история этого дня — разговор матери и отца, взаимные упреки, поездка к тете Фаризе, странная веселость матери вначале и беспокойство в конце, появление отца — бесследно не прошла. Мысли, родившиеся сегодня, крепко засели в голове. Казалось, кому какое дело, что он встречается с Даштемиром? Казалось, что родителям, если у него появились свои интересы? Но, оказывается, все на свете связано друг с другом. И какой‑нибудь дурной, мелкий поступок обязательно отзывается — то ли в другом месте, то ли у других людей — большой бедой…
Хорошо, что отец преодолел свою обиду и приехал к тете Фаризе. А если бы не приехал? Если б ссора не кончилась? Сайбун слышал не раз, что у такого‑то отец ушел, семья распалась. Но это же самое могло случиться и у Хадижи‑Ханум и Шарипа! И значит, Сайбун остался бы без отца? И кого тут надо было бы винить? Виноват был бы он сам — Сайбун!
«Что‑то надо делать, — говорил себе Сайбун, — и с Даштемиром, и со всеми этими воровскими делами, и с тремя рублями, вытащенными из шкатулки. Но что? Даштемир так просто не отпустит…»
Спал Сайбун беспокойно, и во сне ему снова привиделась странная собака. Она держала его, не давала сойти с места.
Утром завтракали все вместе — мать, отец и Сайбун. Было воскресенье, и воскресный завтрак был по установившейся в семье традиции обилен и долог.
Отец с Сайбуном не разговаривал. Только иногда искоса поглядывал в его сторону. А Сайбун тревожился. Ему казалось, что отец все‑таки спросит его насчет денег. И, встречаясь взглядом с отцом, он отворачивался.
День шел и шел. Дома было спокойно. Кажется, мать уже не дулась на отца, и оба они вроде бы забыли о деньгах. Что ж, хорошо! Но это внешнее спокойствие родителей выглядело таким непрочным и обманчивым!
Сайбун места себе не находил. Из дому уйти он не мог. А сидеть все время дома, видеть мать и отца, ждать, что каждую минуту кто‑нибудь из них задаст ему страшный вопрос, на это у Сайбуна не хватало выдержки.
После завтрака отец остался на кухне, вынул ящик с инструментами, начал что‑то мастерить. Сайбун слышал, как он стучал молотком: тук‑тук‑тук.
Сайбун смотрел в окно, на небо — чистое и прозрачное, как стекло, на двор, где играла ребятня. Скучно! Тяжело! А как хорошо ему жилось раньше, когда он не знал Даштемира, не участвовал в его воровских делах!
Ему захотелось пить. Он вошел на кухню, открыл холодильник, в котором всегда стояли две‑три чашки с холодной водой. Он стоял спиной к отцу, но вдруг понял, почувствовал: вот сейчас, сию секунду отец заговорит с ним о деньгах из шкатулки. Ну, пусть уже скажет свои слова, пусть не тянет!
— Что, папа? — повернулся к отцу Сайбун. — Ты что‑то сказал?
— Я ничего не сказал, но сейчас скажу. — Шарип положил молоток, вздохнул. — Говорю с тобой как мужчина с мужчиной. Мне стыдно за тебя. Я же все вижу и все понимаю… Хватит дурака валять! Если тебе понадобятся деньги, скажи мне. Но чтобы такого больше не было!
Сайбун опустил голову. Он не проронил ни слова е ответ.
— Иди, — сказал Шарип.
Выйдя в коридор, Сайбун заплакал. Он плакал тихо‑тихо, так, что никто этого не слышал. Он промолчал, и это было самое страшное. Молчание было, в сущности, признанием того, что отец прав, когда обвинил его в пропаже денег…
Но даже такое признание, молчаливое, облегчило душу Сайбуна. И в слезах он выплакивал обиду не на отца, а на себя. Замечательный у него отец — умный, добрый, справедливый! Он мог бы устроить скандал. Он мог бы побить Сайбуна. Но он не сделал ни того, ни другого. Те несколько суровых слов, что он произнес, не столько ранили, сколько лечили.
Жизнь снова улыбалась Сайбуну! Эх, теперь бы освободиться от Даштемира, и все было бы хорошо!
«Но как быть с деньгами?» — размышлял Сайбун. Слова отца, сказанные на кухне, — это их общая тайна. Маме об этом говорить не стоит. «Положу три рубля в шкатулку, — решил он и двинулся уже было к буфету. Однако остановился в раздумье. — А что скажет мать, когда увидит деньги в шкатулке? Вдруг снова начнет ссору с отцом: вот‑де почувствовал свою вину и положил деньги обратно?..»
Что за жизнь такая — одна трудность за другой, одна сложность родит другую!
Сайбун устало вздохнул. Он пришел к выводу, что надо выждать, не возвращать сейчас деньги. А там видно будет…
ХАМИД ИГРАЕТ ГЕНЕРАЛА
Хадижа‑Ханум решила помыть в квартире полы, и Сайбуну пришлось выйти на улицу. И только он вышел, как увидел Хамида и Нину. Они шли рядом и о чем‑то живо и весело разговаривали. Вот Хамид похлопал Нину по плечу, и оба они захохотали.
Сайбун в один миг очутился около Хамида.
— Ты что к ней пристаешь? — со злостью сказал он.
— Что с тобой, Сайбун? — Нина встала между ним и Хамидом. — Никто ко мне не пристает… Я вчера на спектакле была… Знаешь, как здорово Хамид играл деникинского генерала!..
Сайбун оттолкнул ее.
— Врешь! — сказал он, с ненавистью глядя на Хамида. — Я видел, как он тебя ударил!
— Меня? — удивилась Нина.
— Отойди, Нина, — сказал Хамид. — У нас с ним разговор есть…
Нина невольно отступила.
— Ну что, — продолжал он, упираясь рукой в бок, — испытать свои силы захотелось? Смотри, Сайбун, как бы не пришлось щупать носом землю…
Хамид не успел кончить фразу, как Сайбун ударил его в лицо.
— Получай! За все!
— Ах ты слюнтяй! — разъярился Хамид.
Он бросился на Сайбуна. Но тот успел пригнуться. Потом, словно рыбка, бросился в ноги противника, дернул за них, и Хамид как подкошенный упал на асфальт.
— Сайбун! — крикнула Нина. — Сайбун, что ты делаешь? Тебе не стыдно?
— Это тебе должно быть стыдно. Шляешься с кем попало!
Хамид снова вскочил на ноги. Губа у него сочилась кровью, один глаз затек.
— Хамид, прошу тебя, не надо! — Нина загородила путь Хамиду, который медленно, но уверенно приближался к Сайбуну. — Остановись!
— Я бы не упал, — заговорил Хамид. — Он неожиданно… Я его одной рукой…
Нина повернулась к Сайбуну:
— Иди домой!
— Сама иди! — упорствовал Сайбун.
— Пусть остается, — сказал Хамид. — Я ему сейчас задам взбучку!
— Перестаньте, ребята!.. — Нина по‑прежнему стояла между ними. — Перестаньте! Лю‑уди! Милиция!..
Хамид замахнулся, но Сайбун успел отскочить. Он сам, в свою очередь, готовился к нападению. Но Нина, повиснув на нем, связывала его движения. Сайбун с трудом оторвал ее от себя.
— Ладно, получил, и хватит, — сказал он Хамиду и, не оглядываясь, быстро зашагал к своему дому.
Теперь Нина держала уже Хамида.
— Ты у меня тоже свое получишь! — крикнул он вдогонку Сайбуну.
Оставшись один, Хамид и Нина некоторое время молчали. Хамид облизывал раненую губу. Нина, опустив голову, тихо всхлипывала.
Потом Хамид неожиданно улыбнулся.
— Что ни говори, а драться этот Сайбун научился, — сказал он.
— Научился, — повторила Нина и заплакала, теперь уже громко.
— Не плачь, — попросил Хамид. — Это мне надо плакать: как я теперь деникинского генерала буду на следующем спектакле играть?
Нина посмотрела на Хамида и вдруг улыбнулась.
— Сыграешь… Ты ведь артист!..
У САЙБУНА ВЕЛОСИПЕД
Волнение, вызванное недавней стычкой с Хамидом, улеглось, и теперь Сайбун мог спокойно поразмышлять. Хорошо он надавал этому противному Хрипуну! Надолго запомнит! А ведь было время, когда он боялся его… Даштемир помог! Это он научил его драться, не отступать даже перед более сильным противником. И Сайбун не отступает! А Нина‑то, Нина, тоже штучка! Видишь, уже успела с Хамидом подружиться, на спектакле его побывала!
Конечно, Сайбун понимал, что начал драку без серьезного повода. Разве Хамид бил Нину? Нет. Он шутил, и они смеялись оба — Хамид и Нина. Но повод и не важен. Поводом было то, что Хамид раньше не давал Сайбуну проходу, пытался отнять у него ласточку, — за все это теперь и отомстил Сайбун…
А в глубине души — и в этом Сайбун боялся себе признаться до конца — он завидовал Хамиду. Сейчас Хамид живет лучше его. Он свободен как ветер. Хочет — играет деникинского генерала. Хочет — гуляет с Ниной. А Сайбун не свободен. На уроках, дома — везде его преследует тень Даштемира, везде с ним черные, страшные мысли…
Впрочем, дело было не только в том, кто свободен, а кто не свободен. У Хамида, видимо, был другой характер, чем у Сайбуна. Он, например, не умел врать. Он во всяком деле шел напролом, пренебрегая обходными тропинками. Захотелось ему получить ласточку — он готов отнять ее у товарища. Перечит ему Сайбун — он наскакивает с кулаками на Сайбуна. И как это ни странно, многим людям нравится такое поведение Хамида.
В начале весны ребята играли на школьном дворе в футбол. Хамид сильно ударил по мячу, и тот угодил прямо в окно. Стекло разлетелось на мелкие кусочки.
Ребята не обратили на это внимания. Они продолжали играть. Школьный сторож, обычно находящийся или в раздевалке, или в вестибюле, на этот раз отсутствовал, и потому никто из школьного персонала не знал, кто разбил стекло.
На следующий день директор вызвал сторожа и засыпал его вопросами. Знает ли он, кто разбил стекло? Как это произошло? Где был сторож?
Сторож, беззубый и хромой старик, только развел руками.
— Не знаю, кто разбил…
— А вы узнайте, — строго сказал директор. — Найдите виновника, а если не найдете — придется вставлять стекло за ваш счет.
Вышел сторож на улицу, уселся на лавочке. Он был так расстроен и взволнован, что вдруг начал жаловаться на свою судьбу ребятам из старших классов.
— Что я скажу своей старушке? Изведет она меня! — Старик горестно покачал головой. — Разругает на все корки: вот, мол, всю жизнь прожил, а ничему не научился, за себя постоять не можешь! Кто‑то нашкодил — тебе отвечать!
Среди ребят находился и Хамид.
— Вы говорите о разбитом стекле? — спросил он.
— Да, сынок…
— Это я виноват. Пойду скажу директору.
— Мужчина! — восхищенно сказал сторож. — Подожди, не ходи…
— Почему же? — удивился Хамид.
Старик задумался, почесал затылок.
— Хорошо ли будет, если и тебя возьмут в обработку? Поругали меня, ну и хватит того. А ты достань стекло и принеси. Я его вставлю — и все будет шито‑крыто.
— Не хочу я так! — заупрямился Хамид.
И что же? Пошел к директору школы и сказал всю правду. Директор, как слышал Сайбун, похвалил Хамида…
Сайбун признавался себе, что не стал бы говорить правду. Зачем? Ну ладно, сторожу можно было сказать все. И стекло следовало принести, чтобы сторож его вставил. Но уж ходить к директору совсем не стоило!
А может, стоило? А может, правда на стороне Хамида?
Сайбун пожал плечами. Лучше вообще не задавать себе таких вопросов. Лучше жить, как живется.
Деньги в шкатулку Сайбун так и не положил. Ему вдруг пришла в голову мысль, что их следует возвратить Даштемиру. Как бы то ни было, но этим самым он даст знать Даштемиру, что не очень‑то нуждается в его помощи.
Приняв такое решение, Сайбун поспешил к Даштемиру. Дома его не было. Бабушка сказала, что он совсем недавно уехал куда‑то на велосипеде.
— На велосипеде? — переспросил Сайбун. — Но ведь у него не было велосипеда!
— Не знаю я, был, не был… — Бабушка потянула дверь к себе. — Теперь есть.
Неужели Даштемир выполнил свое обещание? Вот было бы здорово!
Сайбун возвращался домой пешком — не хотелось ехать в душном, переполненном автобусе. Он провожал глазами каждого велосипедиста: вдруг это Даштемир?
На углу Молодежной улицы его окликнули. Перед ним был Даштемир. Он сидел на новеньком велосипеде, держа одну ногу на педали, а другой касаясь тротуара.
— Салют! — приветствовал его Даштемир. — Тебя ищу, дружок!..
— Меня? — Сайбун задохнулся от радости. — Это ты мне купил? — Он смотрел на велосипед.
— Я слов на ветер не бросаю. Обещал — сделал. Бери…
Он соскочил с велосипеда.
— Но куда я его поставлю? — задумчиво спросил Сайбун. — Папа увидит или мама, спросят откуда…
Он исчез так же внезапно, как и появился.
Сайбун долго не садился на велосипед. Желая продлить удовольствие, он шел и шел по улице, ведя машину за руль.
— Дай прокатиться! — крикнул ему какой‑то мальчишка.
— Вот еще, чего захотел! — усмехнулся Сайбун. Только теперь он устроился в седле и двинулся по улице.
Эх, как здорово катить и катить на велосипеде! Нет ничего на свете лучше этого!
А деньги Даштемиру он так и не отдал. Забыл. Впрочем, и ни к чему было это теперь…
УЧИТЬСЯ ДУМАТЬ И РАЗУЧИТЬСЯ ВРАТЬ
Штаны у Сайбуна совсем разорвались. Мать принялась за штопку. Проверяя карманы, она вдруг нашла в одном из них три рубля.
Откуда у сына деньги? Неожиданная мысль кольнула ее: «Это те три рубля, которые он взял в шкатулке!»
Она уже не могла заниматься штопкой — игла падала из рук. Выходит, зря она сваливала вину на Шарипа! Выходит, сын ее оказался вором?!
Когда Шарип вернулся с работы, Хадижа‑Ханум сказала ему о своей находке.
— Ты думаешь, где он взял эти деньги? — задала она вопрос мужу.
— Не знаю. Лучше всего спросить у Сайбуна.
— А я и спрашивать не стану! — дрожа от волнения, заговорила Хадижа‑Ханум. — И так все понятно: украл он три рубля из шкатулки! Вор у нас в доме, вор!..
Шарип промолчал.
— Где Сайбун? — спросила Хадижа‑Ханум.
— Где ж ему быть? В школе, — ответил Шарип. — Слушай меня, жена, я долгое время глядел на поведение Сайбуна сквозь пальцы. Но терпению моему пришел конец. Развяжи мне руки, дай поговорить с сыном серьезно. Я не хочу, чтобы в это дело вмешивалась ты. Ты можешь все испортить… Не начинай с ним разговора об этих деньгах. Я сам все сделаю… Ты согласна?
Хадижа‑Ханум устало, безнадежно вздохнула. Она провела ладонью по лицу, словно хотела снять что‑то мешающее ей видеть.
— В глазах туман, — сказала она. — Шарип, я согласна. Я буду молчать. Настал час, когда должен вмешаться мужчина…
Сайбун пришел домой вскоре после этого разговора. Он бросил портфель на свой стол и спросил:
— Мама, обед есть?
— Подожди с обедом, — остановил его отец. — Дай‑ка твой дневник…
Шарип попал в самую точку. Сегодня Сайбун получил двойку по истории: он катался на велосипеде до самого вечера и не заглянул даже в учебник. Однако двойку Сайбун тут же стер. А вместо нее поставил широкую, разлапистую пятерку. Сделано это было довольно ловко, во всяком случае, Сайбуну казалось, что никто подчистки не заметит.
Он со спокойным видом подал дневник отцу.
— Кто поставил пятерку? — спросил отец, старательно разглядев страничку дневника.
— Учитель.
— И двойку стер учитель? — невозмутимо спросил отец.
— Да…
Сайбун остановился. Ах, как он промахнулся! И как это у него вырвалось «да»? Теперь поздно что‑то менять…
Он стоял перед отцом ни жив ни мертв.
— Значит, по‑настоящему тебе поставили двойку? — продолжал допрашивать отец.
— Да.
— А пятерку ты сам поставил?
— Да. — Сайбун поднял голову. — Папа, прости меня, я больше не буду…
Шарип взял Сайбуна за плечо и так сильно сжал пальцы, что Сайбун вскрикнул.
— Негодяй! — Шарип побледнел, руки у него тряслись. — До каких пор ты будешь лгать и изворачиваться? Кто научил тебя лгать, скажи, кто? Чего тебе не хватает в этой жизни? Хлеба? Чистой постели? Чернил? Ручки? Тетрадей? У тебя есть все!
— Прости меня, папа! — повторял испуганный Сайбун.
Но отец, казалось, не слышал его.
— Или у тебя на плечах не голова, а тыква? Будь я на твоем месте, я бы учился лучше всех. Клянусь, лучше всех! Чтобы потом мне не кололи глаза: вот‑де малограмотный, недоучка! Мы тебя кормим, одеваем. Ты живешь так, как раньше не жили ханы. Но ты не ценишь этого! Ты знаешь, как я жил, будучи мальчишкой? Началась война, и начался голод… Я голодал. Я пошел работать на завод. Я работал по двенадцать, по четырнадцать часов, никто тогда не щадил себя. Потом я ушел на фронт. Когда мне было учиться? И вот сегодня на заводе было собрание. Надо было послать на Выставку достижений народного хозяйства трех передовых рабочих. Среди этих трех назвали и меня. Я сидел на своем месте и был счастлив. Но в последний момент кто‑то крикнул из зала: «Шарипа? Зачем? У него же образования нет!» И хотя меня оставили в списке, я сам потом пошел к заместителю директора завода и отказался от поездки. Пусть в Москву поедут те, кто достойней меня. А к таким я причисляю учащихся. У нас рабочие не только у станков стоят и план выполняют, они много читают, учатся, растут. Я не старался узнать, кто вспомнил о моей малограмотности. Зачем? Разве не прав он? Прав! На сто процентов прав! Вчера еще можно было иметь золотые руки и не учиться. Сегодня руки не всё. Голова хорошая нужна, умная, ученая голова! Так вот, учись хорошо, если не хочешь потом краснеть, если хочешь быть настоящим человеком! А будешь двоечником, будешь лгать родителям, вот тебе дверь, и отправляйся на все четыре стороны. Нам с матерью не нужен сын‑неуч, сын‑лгун!..
Шарип встал и быстро вышел из дому. Видно, не мог он больше видеть Сайбуна, не мог больше разговаривать с ним…
В комнату заглянула мать.
— Сынок, обедать будешь? У нас сегодня чуду. Помнишь, мы ели чуду у тети Фаризы?
— Не хочу я есть, — ответил Сайбун. — Совсем не хочу, честное слово, мама. Буду заниматься…
Он взял учебник по истории и тупо уставился в книгу. Прочел две страницы, но так ничего и не запомнил. Не тем была занята его голова.
ЧУЖОЙ ВСЕМ
Теперь, придя из школы, Сайбун сразу же садился за уроки. О велосипеде он и думать забыл. Некогда. Кончалась последняя четверть, и Сайбун дал себе слово, что кончит ее без единой тройки. Он уже исправил плохую отметку по истории. Получил две пятерки — по географии и по алгебре. Дело шло на лад.
Отец, конечно, заметил усердие сына. Однако по‑прежнему держался с ним отчужденно, холодно. Сначала Сайбун как‑то оправдывал такое отношение. Но чем дальше, тем больше холодность отца угнетала его. И не только угнетала — раздражала. Ну что еще отцу надо? Учится он теперь неплохо — двоек не приносит. По вечерам сидит дома. Не обманывает родителей. Куда уж лучше!
Прошла неделя. Сайбун был усерден, как никогда. Но, откровенно говоря, такая жизнь — школа, домашние задания, изредка книги — уже наскучила ему. Другое дело, если б у него было много товарищей! Только нет у Сайбуна друзей. С Ниной он не разговаривает. Даштемир? Это не друг…
«Хорошо бы уехать в далекие края!» — часто теперь мечтал Сайбун.
Только напрасные это мечты. Не так крепко стоит Сайбун на ногах, чтобы один он мог отправиться в путь‑дорогу. И денег у него нет. И хорошей профессией он не владеет. Кому действительно нужен такой неуч?
И, помечтав, а потом пораздумав, Сайбун снова садился за учебники. Что делать, надо учиться!
Дома было тихо. Мать и отец больше не ссорились. Правда, в разговорах они его часто упоминали.
Дня три назад отец ни с того ни с сего сказал, что, если Сайбун плохо кончит седьмой класс, он определит его на завод.
— Хоть специальность дельную получит, — заключил отец.
Мать стала возражать. Тогда отец раздраженно заговорил, что Сайбун ведет себя как уличный пацан, что в нем нет гордости и честности, которые являются основой характера горца, что, наконец, рабочая среда подействует на Сайбуна, повлияет на него сильнее, чем школа.
— Злой ты, Шарип, — сказала мать.
— Я был добрым, пока Сайбун мне на голову не сел…
Разговор утих. Но Сайбун знал, что не пройдет и часа, как отец или мать снова заведут речь о нем, о его учебе, о его будущем.
«Между собой говорят, а со мной нет», — злился Сайбун.
Порой ему казалось, что отец с матерью беспокоятся не о нем, а о каком‑то постороннем человеке, хотя и называют его Сайбуном. Допустим, он действительно плохо ведет себя. Допустим, в его душе и вправду нет гордости и честности, какие должны быть у горца. Наконец, очень вероятно, что школа не сможет исправить его, а рабочая среда сможет. Но разве отец и мать знают причины, из‑ за которых он неправильно ведет себя, плохо учится, обманывает людей? Не знают! И вроде бы не хотят узнать! А если б хотели, заговорили бы с ним, с Сайбуном, попросили открыть свою душу, приласкали…
«Один я на свете, — думал Сайбун. — И никому я по‑настоящему не нужен. Ни Нине. Ни родителям. Ни Даштемиру. Чужой всем…»
Когда он так думал, на глазах у него навертывались слезы и в горле неприятно першило.
Не раз и не два представлял Сайбун свое будущее. Все казалось ему светлым и красивым, пока в мечты не вмешивался Даштемир. Спасибо ему за деньги. Спасибо за велосипед, все‑таки он его купил Сайбуну, а не отец. Но лучше бы не было ни денег, ни велосипеда. Лучше было бы, если б Сайбун никогда не встречал Даштемира.
Мысль, что от Даштемира надо избавиться, любыми путями избавиться, все чаще и чаще посещала Сайбуна. Даштемир вор, и когда‑нибудь на его след нападет милиция. Но когда? Может быть, не ждать этого дня и самому отправиться в милицию?
Сайбун подумал об этом, и сердце его наполнилось страхом. Возьмут Даштемира, но возьмут и его. Это точно! А попасть в милицию Сайбун боялся, пожалуй, больше, чем мести Даштемира.
«Все образуется. Само собой образуется», — утешал себя Сайбун.
Он все‑таки надеялся на чудо. Не может так дальше идти! Что‑то должно произойти — хорошее, настоящее, что избавит его от мрачных мыслей и страшной, неправильной жизни!
«МНЕ НЕЧЕГО ДАРИТЬ…»
С одной стороны, Сайбун понимал, почему его близкие и друзья — тот же отец, та же Нина — относятся к нему плохо. С другой стороны, это злило его.
«Неужели они не понимают, что мне нужна их поддержка?» — думал он.
Никто, кроме Даштемира, не знал о другой стороне его жизни — о случае, с телефоном‑автоматом и истории с магазином. Все судили его лишь по немногим дурным поступкам. Нина, например, дулась на Сайбуна за драку с Хамидом. Отец ставил ему в вину то, что он залез в шкатулку и взял оттуда без спросу три рубля; то, что он исправил случайную двойку на пятерку. Но, во‑первых, не так все это страшно, как считают Нина и отец, а во‑вторых, разве можно по таким случаям делать окончательное заключение о человеке? Сам Сайбун не считал, что он хороший. Но и не плохой. В конце концов, даже Ольга Васильевна на уроках говорила, что совсем плохих людей нет, что в каждом человеке больше хорошего, чем дурного. И, думая о себе, Сайбун видел в своем характере немало хорошего…
Он‑то видел, но другие почему‑то не видели.
Однажды Сайбун бросил в коридоре какую‑то ненужную ему бумажку. Только бросил — глядь, к нему уже спешит девчонка не то из пятого, не то из шестого класса. На рукаве у нее красная повязка санитарного поста.
— Подними бумажку, Сайбун!
— Отстань ты! — пробовал отделаться от санитарного поста Сайбун.
Не тут‑то было. Явился еще какой‑то парнишка— тоже член санитарного поста. Кто‑то позвал дежурного учителя.
В общем, дошло все до завуча.
Сайбун уже был сам не рад, что ввязался в эту историю. Конечно, надо было поднять бумажку — и дело с концом! А теперь расхлебывай всю эту историю, за день не расхлебаешь…
Завуч Григорий Иванович не очень‑то церемонился с Сайбуном. Он строго сказал, что никому не позволено нарушать порядок и дисциплину в школе. А Сайбун нарушает, и это плохо кончится для него. Сайбун вообще плохо себя ведет — часто дерется, грубит, не участвует в общественной жизни школы.
— Чем это объяснить? — спросил завуч у Сайбуна.
Тот пожал плечами.
— Вот именно, — сказал Григорий Иванович, — объяснений нет. Обидно. Странно. Большой парень — пора в комсомол вступать, а ведешь себя… — Григорий Иванович махнул рукой. — Эх!..
— Кому я в комсомоле нужен! — усмехнулся Сайбун.
— Конечно, кому нужен драчун и неряха? А вот исправишься, очень даже будешь нужен…
— Все равно не примут, — сказал Сайбун.
— Почему же? — полюбопытствовал завуч.
— Потому что я плохой! — Сайбун разволновался. — Все говорят, что я плохой, — папа, мама, Ольга Васильевна, товарищи…
Завуч принялся объяснять ему, что это преувеличение, что окружающие относятся к Сайбуну лучше, чем он думает, что, наконец, у Сайбуна есть все возможности стать действительно хорошим учеником. И что ему мешает стать таким?
«Не маленький я, чтобы ему верить, — размышлял Сайбун, глядя исподлобья на Григория Ивановича. — Это Нина‑то ко мне хорошо относится? Чепуха! Это отец в меня верит? Тоже чепуха! Если б верил, не думал бы меня на завод переводить…»
Завуч наконец отпустил его.
Возвращаясь домой, он встретил Нину, но сделал вид, что не заметил ее. Но Нина демонстративно свернула, приблизилась к Сайбуну.
— Послушай, Сайбун, — начала она, — в воскресенье у меня день рождения…
— Поздравляю.
— Вот чудак! — Нина разговаривала с ним так, будто они и не ссорились. — Успеешь поздравить в воскресенье. Родители устраивают вечер. Они своих гостей пригласили, а я своих. Первым приглашаю тебя…
— Не пойду я к тебе, — ответил Сайбун.
— Почему?
— А что мне там делать?
— Посидим за праздничным столом, — принялась объяснять Нина. — Мама сделает дагестанские курзе. И еще торт будет — папа его в ресторане заказал… Поговорим…
Сайбун задумался. Ему хотелось быть у Нины на празднике. Но обида на нее еще не прошла, не улеглась.
— Папа и мама подарки мне готовят, — тараторила Нина. — Папа отдельно, и мама отдельно. Это секрет, что они готовят… Папа маме не говорит, а мама — папе. И мне не говорят. Правда, интересно?
Сайбун пожал плечами. Пусть интересно, но ему все равно.
— Я просила маму, чтобы она купила мне часы. Маленькие, позолоченные. Она сказала: рано. Вот когда буду в восьмом классе, тогда и купит. Ладно, это не главное — подарки…
— Я не приду, — твердо сказал Сайбун. — Мне нечего тебе подарить.
— Ну и не надо! — воскликнула Нина. — Кому они нужны, подарки? Мне не нужны. Я о них только для интереса заговорила. Приходи без подарка. Знаешь, если сможешь, принеси цветы… А лучше всего — один цветок. Красный! Я тебя жду в воскресенье!
Нина махнула Сайбуну рукой и, круто повернувшись, побежала по улице.
«День рождения, — усмехнулся про себя Сайбун. — Выдумали тоже… Каждый год этот день отмечают. Вот она, Нинка‑то, считается хорошей, а знает она, сколько денег надо ухлопать на это курзе, на торт, на подарки?.. Родители, может, сто рублей израсходуют, но ей они как сто бумажек. Сама‑то она деньги не зарабатывала — ни честным трудом, ни воровством. А мой день рождения никогда не отмечали. Мама сказала, что у даргинцев это не принято. А если б и захотели отметить, все равно бы не смогли, потому что, когда я родился, папа был в командировке, а мама сначала обратилась не в загс, а к какому‑то бывшему мулле, и этот мулла определил месяц моего рождения, но дня не определил… Нет, не пойду я на день рождения к Нине. Возьму в воскресенье велосипед в сарае у Даштемира и буду кататься…»
Случилось, что на следующий день одноклассница Зухра попросила у Сайбуна перо.
— Нету, — отрезал он.
— Жадина! — Зухра обожгла его черными глазами. — Теперь весь класс знает, что ты жадина. Двадцать копеек пожалел…
— Какие двадцать копеек? — удивился Сайбун.
— Глядите‑ка на него! Ты что, на луне живешь? — Зухра усмехнулась. — У Нины в воскресенье день рождения. Все дали деньги на подарок — но двадцать копеек, только ты один не дал…
— Ах, вот как!.. — Сайбун сузил глаза. Оказывается, весь класс собирал деньги на подарок, а ему об этом ни слова? Ладно. Правильно он сделал, что отказался пойти к Нине на день рождения. — Ах, вот как! — повторил он. — И не дам я на этот подарок ни копейки! Не дам, поняла?
Сайбун в эту минуту ненавидел всех — и Нину, и Зухру, и ребят, которые почему‑то скрыли от него, что готовят подарок Нине.
ПОЗОЛОЧЕННЫЕ ЧАСЫ
В среду, через два дня после разговора с Ниной, Даштемир явился к Сайбуну. Как обычно, он тихонько постучал в его окно. Сайбун сразу же вышел на улицу.
— Что это ты кислый?
— Так просто.
— А я вижу, что нос книзу и глаза печальные… Может, деньги нужны? Я дам… Сколько нужно? Говори, не стесняйся!
«А почему бы действительно не взять у него рублей десять? — подумал Сайбун. — Все равно ведь надо будет когда‑нибудь отдавать. Я уже брал десятку, потом три рубля. И сейчас возьму десять. Двадцать три рубля всего — не так уж много. Пожалуй, попрошу…»
И он рассказал Даштемиру о том, что одноклассница пригласила его на день рождения, что все готовят ей подарок, а он не готовит, потому что нет денег.
— Так ты хочешь идти на этот день рождения? — спросил Даштемир.
— Хочу.
— А не знаешь, что имениннице хочется?
— Знаю, — ответил Сайбун. — Она о часах мечтает. О позолоченных…
— Вах! — притворно изумился Даштемир. — Дама хочет иметь позолоченные часы — дама будет иметь позолоченные часы! Маленький фокус‑покус — и все готово!
— Как это — готово? — спросил Сайбун.
— А вот так… — Даштемир приблизил губы к уху Сайбуна. — Пойдем со мной.
Они прошли два квартала по Молодежной улице. Тут Даштемир остановился и кивнул на небольшой павильон.
— Видишь? Это часовая мастерская!
— Вон та? — Сайбун вытянул руку, но тут же отдернул ее под ударом Даштемира. — Ой!..
— Зачем грабли тянешь? — разозлился Даштемир. — Слушай меня. Сегодня я наблюдал за мастерской, интересовался посетителями, видел, сколько часов в починку принесли. Штук тридцать, не меньше… Есть и золотые, есть и позолоченные — на любой вкус. В пятницу, часиков этак в девять, сюда подойдет грузовая машина и станет так, что заслонит дверь в мастерскую. В это время ты откроешь дверь — я буду поблизости, на стрёме, — и выгребешь из ящиков все часы. Понял, дружок?
— Д‑да…
— Ну вот и все. — Даштемир улыбнулся. — Только не трусь. Ты парень битый, дело видел. Только не опаздывай: в девять. Подведешь — изобью. А часики для твоей крали будут. Как говорится, на месте получишь. Оревуар!..
«Значит, в пятницу, — подумал Сайбун, глядя в спину удаляющегося Даштемира. — В пятницу я обворую часовую мастерскую. — Он чуть не закричал, когда осознал то, что предстояло ему сделать. — Если я влезу в павильон, если собственной рукой возьмусь за часы — не будет мне прощения! Никто меня не простит! А уж в глазах Даштемира я стану самым обыкновенным ворюгой, менее опытным, чем он, но таким же запачканным, гнусным… Что делать?»
Он остановился. Потом протащился еще полквартала и снова остановился. А если сейчас пойти в милицию и все, все открыть там? Сесть перед начальником, закрыть глаза и, словно перед тобой никого нет, говорить, говорить, говорить?..
Отделение милиции было неподалеку, и Сайбуну надо было сделать всего пятнадцать — двадцать шагов, чтобы добраться до широкой стеклянной двери.
«Ну же!» — подстегивал себя Сайбун. Он сделал несколько шагов. Дверь неожиданно открылась, и на улицу вышли два человека в милицейской форме. У одного из них, как показалось Сайбуну, было злое, тяжелое лицо…
«Нет, подожду, — решил Сайбун. — В конце концов, не поздно будет прийти сюда и в четверг…»
Он отступил.
В четверг, на одной из перемен, он заметил в конце коридора Нину и Хамида. Как и в тот раз, когда он видел их на улице, они оживленно разговаривали и смеялись.
Но теперь Сайбун не полез в драку. Он даже с места не тронулся. Отвернулся. Однако картина дружески разговаривающих Нины и Хамида по‑прежнему была у него перед глазами. И от этого щемило сердце и подкатывал к горлу клубок обиды. Да, Нина ему не друг! Если б она считала себя настоящим другом, она бы не беседовала с врагом Сайбуна!
«Что же делать? Что же делать?» — спрашивал он себя и мучительно искал ответ, который бы определил не только его личную судьбу и взаимоотношения с Даштемиром, но и взаимоотношения с Ниной. Не должна Нина дружить с Хамидом! Она должна дружить лишь с одним Сайбуном!
Нина уже шла по коридору, возвращаясь в класс. Сайбун повернулся к ней и тихонько позвал:
— Нина!
— Что, Сайбун? — Она смотрела на Сайбуна внимательно, пристально, будто надеялась прочесть на его лице что‑то очень важное. — Ты хотел поговорить со мной?
Сайбун кивнул.
— Я приду к тебе на день рождения…
— Ой, как здорово! — обрадовалась Нина.
— И подарок тебе принесу, — оживляясь, сказал Сайбун.
— Ой, как здорово! — повторила Нина. — А какой?
— Секрет, — сказал Сайбун. — Но вообще‑то… — Он замялся. — Подарок, о котором ты больше всего мечтала…
— Часы? — почти шепотом спросила Нина.
Сайбун кивнул.
— Если хочешь, пойдем с тобой после уроков, я тебе их покажу.
— Конечно, хочу! — Нина была счастлива. — Красивые?
— Ага.
— Позолоченные?
— Точно.
Нина вздохнула. Ей было трудно переварить эту новость. Лицо ее пылало от волнения, и Сайбун с гордостью и каким‑то незнакомым до этого тщеславием думал, что никто и никогда еще не радовал Нину так, как обрадовал он.
После уроков они зашагали по Молодежной улице. Миновали первый квартал, потом второй.
— Ты меня в магазин ведешь? Где же тут магазин? — не переставала спрашивать Нина.
— Сейчас увидишь, — успокаивал ее Сайбун. — Не торопись…
Он уже заметил на перекрестке знакомый павильон, в котором помещалась часовая мастерская.
— Теперь гляди, — тихо сказал он, подводя Нину к витрине мастерской; на витрине, подвешенные к гвоздикам, висели штук двадцать самых разных часов — и золотых, и позолоченных, и просто никелированных. — Выбирай, какие тебе хочется…
— Как это — выбирай? — не поняла Нина. — Тут же часы не продают…
Сайбун смешался.
— А я и не собираюсь тут покупать, — сказал он. — Но тут удобно выбрать. Ну что тебе все не так! Выбирай…
Из‑за стекла на Сайбуна и Нину посмотрел работник мастерской. Он был в очках, в тюбетейке, которая странно сидела на самой макушке. Заметив ребят, он что‑то сказал другому мастеру. Сайбун опустил голову. Эх, все‑таки глупость он сморозил, что привел к мастерской Нину! Дал бы ей часы в день рождения — и дело с концом! А теперь отвечай на ее вопросы, стой под взглядом часовщика…
— Вот эти мне нравятся, — сказала Нина, показав на маленькие овальные позолоченные часики.
— Хорошо. Я учту. — Сайбун подхватил Нину и чуть ли не силой заставил ее оторваться от витрины.
Проводив Нину, Сайбун с ожесточением хлопнул себя по лбу. Опять запутался! Опять попал впросак! Ведь еще вчера дал себе слово: покончить с Даштемиром и, если понадобится, рассказать обо всем милиции! Так на тебе! Сейчас он готов забыть обещанное!
ДАШТЕМИР УХОДИТ
Как вышло, что Сайбун оказался у Даштемира? Он бы и сам не мог ответить на этот вопрос. Наступила пятница, тот день, на который было назначено ограбление часовой мастерской. Сайбун проснулся засветло, проснулся с тяжестью в голове, с сердцем, которое, кажется, стало каменным от обиды, от страха, от сомнений.
От завтрака он отказался. Присел к столу, раскрыл учебник, и тут же закрыл его. Нет, читать, думать об учебе сегодня он не мог!
Вышел на улицу. Бесцельно прошел квартал, еще один, и вдруг совершенно неожиданно для себя оказался около дома Даштемира.
— Зачем явился? — настороженно спросил его Даштемир. — Что‑нибудь случилось?
— Ничего.
— Боишься? — Даштемир усмехнулся, хлопнул Сайбуна по плечу. — Не бойся, обделаем дело так, что комар носа не подточит! Подаришь часики своей крале. Денег тебе дам… Слушай, у меня в сарае есть бутылочка ликера. Ты ликер пил?
— Нет. Я только один раз в жизни пива попробовал…
Даштемир поднялся.
— Тогда выпьем. За успех нашего общего дела. — Он засмеялся, ощеривая большие белые зубы. — Надо, надо тебе попробовать ликера. А то ведь стыдно — мужчина, а настоящего пойла не видел! Правда, некоторые считают, что ликер дамское питье. Но я против! Я за ликер двумя руками голосую…
Они перебрались в сарай. Сайбун сразу же заглянул в уголок, где, прикрытый досками, стоял его велосипед.
— На месте, ждет тебя, — весело сказал Даштемир, кивая на велосипед. Он вытащил откуда‑то бутылку с темно‑зеленым, густым, как масло, ликером и подал ее Сайбуну.
— Прямо из бутылки? — растерялся Сайбун.
— У тебя в запасе есть другой способ? — Даштемир снова засмеялся. Видно, у него было хорошее настроение. — Пей!
— Не хочется, — признался Сайбун.
— А ты через «не хочется»…
Сайбун отхлебнул глоток из бутылки и закашлялся. Ему показалось, что он проглотил пламя.
— Эх ты, овца! — Даштемир опрокинул бутылку себе в рот и не оторвался от нее, пока не опорожнил наполовину. — Хорошо! — сказал он, вытирая губы. — Ну что, послезавтра идешь на день рождения? — спросил он у Сайбуна.
— Ага. Я видел Нину и сказал ей… — Он утаил, что они с Ниной были у часовой мастерской.
— Что сказал? — насторожился Даштемир.
— Сказал, что куплю ей часы…
— Лопух! Триста раз лопух! — рассвирепел Даштемир. — На какие деньги купишь? Она ведь знает, что ты не работаешь, что у тебя за душой и гроша медного нет! А если эта Нина проговорится матери?
— Не проговорится.
— Много ты знаешь! — Даштемир снова отпил из бутылки. — Ну и товарища я выбрал себе в напарники — темнота!
— Я ведь не говорил Нине, что украду часы, я сказал — куплю, — оправдывался Сайбун.
— Не хватало, чтобы ты ей всю правду выложил! Болван ты!
— Да хватит тебе ругаться! — вскипел Сайбун. — Ругаешься и ругаешься…
— Тебя бить надо, а не ругать, — заговорил Даштемир. — Это у меня характер мягкий. Будь я построже, я бы из тебя всю душу вытряс!
— Не вытрясешь! — крикнул Сайбун.
— Не вытрясу? — Даштемир вскочил на ноги. — Щенок, забыл с кем разговариваешь? — Он сжал кулаки, отбросил пустую бутылку и пошел на Сайбуна. — Я тебе покажу, как языком трепать! — Он схватил Сайбуна за воротник рубашки. — Может, и другим часы обещал? Может, ты продался милиции?
— Никому я не продавался, — прохрипел Сайбун, силясь оторвать от себя Даштемира. Но оторвать не мог, тот держал его, будто клещами.
— На кого ты хвост поднимаешь? — продолжал наседать Даштемир. — Я тебя выучил, человеком сделал! Ты у меня красивую жизнь увидел! Деньги брал, велосипед получил… Мало тебе этого? Так вот тебе подарок! — Даштемир размахнулся и ударил Сайбуна ребром ладони.
Словно небо упало на Сайбуна. В глазах потемнело, сарай с велосипедом и пустой бутылкой перевернулся, и Сайбун рухнул на пол. Через минуту он очнулся, Даштемир стоял над ним, покачиваясь и щуря узкие, злые глаза.
— Ну что, тухлая рыба? — сказал он. Потом икнул.
«Пьяный он», — понял Сайбун.
— Спорить со мной! — продолжал Даштемир. — Не рекомендую! Сэр… фон‑барон… дрянь ты паршивая!.. Я из тебя человека…
И тут в душе Сайбуна будто пружина сорвалась. Путы, связывавшие его руки, лопнули. Он вдруг ощутил в себе силу, которая была сильнее всех сил на свете. Ради чего он шел за Даштемиром? Ради свободы? Но у него нет свободы! Ради денег? Но деньги ему не нужны! Ради красивой жизни? То, что Даштемир называет красивой жизнью, — позорная, страшная жизнь!
— Я человек! — крикнул Сайбун. — А ты из меня хотел сделать дрянь, тухлую рыбу, вора! — Он вскочил на ноги. — Не боюсь я тебя! Не боюсь!
Даштемир прыгнул на него. Сайбун упал, подмятый его тяжелым телом. Даштемир уперся коленом ему в грудь и, жарко дыша спиртным, сказал:
— Задушу, дрянь! Честным захотел стать? Чистеньким? Нет, будешь вором!
— Не‑е‑е… — Сайбун задыхался.
Даштемир так сжал ему шею, что расширенные глаза Сайбуна, казалось, сейчас выскочат из орбит.
— Ну? Передумал? — Даштемир разжал пальцы. — Хочешь жить — молчи, будь покладистым… И заруби себе на носу: не будет меня — будут мои друзья, у меня их много… они тебе рецептик пропишут…
Даштемир встал. Сайбун исподлобья смотрел на него. Нет, драться с Даштемиром в открытую ему не по силам! Надо исхитриться и выбраться из сарая. Надо бежать в милицию — это решено!
Во дворе послышались шаги. Кто‑то заговорил. Сайбун заметил, как переменился вдруг Даштемир. Он вздрогнул, торопливо полез в карман за папиросами. Но спичку зажигать не стал, так и застыл с папиросами в руках.
«Боится, — подумал Сайбун, — а я теперь ничего и никого не боюсь!»
— Что, вор, испугался? — закричал он, все больше смелея от своего крика. — Испугался? Я молчать не буду! Всем расскажу про тебя!
— Заткнись! — прошипел Даштемир.
— Не буду молчать! Люди! Люди! — звал и звал Сайбун.
И в один миг двор наполнился голосами и топотом бегущих людей. Дверь сарая распахнулась. Сайбун увидел двух милиционеров. Потом мать, Хамида, Нину, Ольгу Васильевну…
Даштемир заметался по сараю, словно раненый зверь.
— За тобой должок! — крикнул он Сайбуну. — Я тебе этого не прощу!
Он отбросил какую‑то фанеру, стоявшую у стены, и юркнул в открывшийся лаз.
Сайбун бросился за ним.
— Не надо, сынок, — сказал один из милиционеров, тот, что был постарше. — Никуда он не уйдет! У него все пути отрезаны…
А Сайбуна уже окружили близкие и друзья. Все наперебой говорили. Все о чем‑то спрашивали его. Но он только улыбался, шевеля разбитыми, кровоточащими губами.
— Ты ранен? — услышал он голос Нины.
— Нет. Чепуха…
— А знаешь, как мы тебя нашли? — спросил Хамид. — Очень просто: Нина рассказала о часах своей маме, мама — Ольге Васильевне, а Ольга Васильевна пошла в милицию…
— Я бы и сам пошел, — горько вздохнул Сайбун. — Но мне Даштемир помешал…
Хадижа‑Ханум стояла в стороне. Сайбун шагнул к ней, но она отшатнулась от него:
— Не подходи! Не подходи! В нашем роду такого не было, чтобы мальчик стал вором! Ты опозорил нас… меня, отца!.. Ой, сердце мое! — Она схватилась за грудь и рухнула как подкошенная.
«Это я виноват! — мелькнуло в голове Сайбуна. — Я! Я! Я! И нет мне прощения!..»
