Мир, в котором мы живем сегодня, – его география, климат, живая природа и мы сами – все это формировалось и многократно изменялось на протяжении последних 2,6 млн лет (табл. 1). Это был мир мегафауны четвертичного периода (см. илл. 2.1–2.4), «самые огромные, самые свирепые и самые необыкновенные» представители которой в итоге таинственным образом исчезли, о чем и писал современник и собрат-ученый Чарльза Дарвина эволюционист Альфред Рассел Уоллес (его слова послужили эпиграфом к данной книге). Если сравнить исчезновение этой группы животных с другими крупными вымираниями, то можно обнаружить несколько странных особенностей.

Во-первых, необычное распределение во времени и пространстве. Вымирание происходило на большинстве континентов и на многих островах, но в каждом месте в свое время. Некоторые события были масштабнее других, но не было единовременной катастрофы по всей планете, как это случалось во время массовых вымираний в более далеком прошлом. В некоторых случаях исчезновение видов происходило очень быстро, всего за несколько десятилетий или столетий. В других случаях скорость вымирания была непостоянной или вымирание просто продолжалось слишком долго без очевидных причин. Важно отметить, что в любых случаях, где бы и когда бы ни происходило такое вымирание, его масштабы были намного выше фонового уровня. Фоновый уровень вымирания обусловлен очень медленным, абсолютно естественным процессом убывания отдельных видов, подобно тому как умирают отдельные особи, когда приходит их срок.

Во-вторых, пострадали исключительно наземные позвоночные – по крайней мере, мы так считаем. Морские позвоночные в значительной степени избегали вымирания вплоть до последних 500 лет – следовательно, фактор, приведший к уничтожению наземных животных, не распространялся на морских обитателей. Почти не известны жертвы среди беспозвоночных в этот период, однако еще неясно, так ли это или мы просто недостаточно внимательны к судьбе тех, кто не так обаятелен и лишен внутреннего скелета.

В-третьих, здесь опять любопытную роль играет размер. Одна из самых странных особенностей вымирания, происходившего в недавнем времени, заключается в том, что серьезнее всего пострадали виды, представители которых отличались наиболее крупными размерами (рис. 2.1). По этой причине часто используют термин «вымирание мегафауны», хотя пострадали не все крупные виды и там, где происходило это вымирание, в той или иной степени были затронуты и виды некрупных существ. У меня нет возражений против такого названия, так же как и против того, что пятое великое массовое вымирание (мел-палеогеновое) часто называют «вымиранием динозавров» несмотря на то, что нептичьи динозавры были лишь небольшой частью видов, исчезнувших 66 млн лет назад{5}. В недавнее время размер животного имел большое значение: по этому показателю можно было предсказать, кто из фауны планеты выживет, а кто нет. В действительности не размеры как таковые, а общие физиологические особенности крупных млекопитающих, такие как низкий темп размножения и долгое созревание, делают их при определенных обстоятельствах подверженными угрозе вымирания{6}. Но в любом случае «вымирание редко размножающихся» звучит не так эффектно, как «вымирание мегафауны», поэтому я и дальше будут придерживаться привычного названия.

РИС. 2.1. ИСЧЕЗНУВШИЕ (И ИСЧЕЗАЮЩИЕ) ГИГАНТЫ. В течение последних 50 000 лет крупные млекопитающие жили на планете практически повсеместно, в том числе на многих островах, однако большинство из них к настоящему времени уже вымерло. Наиболее типичные примеры крупных вымерших животных изображены на карте ареалов в виде белых силуэтов. За исключением ныне живущих носорогов и слонов (закрашенные силуэты), все действительно крупные или очень крупные млекопитающие (весом более 2000 кг) полностью исчезли.

Конечно, некоторые крупные наземные позвоночные живут и сейчас, вспомните, например, слонов, страусов и комодских варанов. Но по сравнению с тем, что было 50 000 лет назад (а именно с этого момента я веду отсчет «недавнего времени»), осталось не так много крупных животных. Например, сейчас в Северной Америке есть около 10 видов, которые можно отнести к мегафауне, до вымирания их было по меньшей мере еще 30{7}. Аналогичные крупномасштабные потери подобных видов произошли в Южной Америке и Австралии, но, что удивительно, не в Африке и не в Южной Азии, где потери были меньше, а кроме того, они были разделены значительными интервалами. Картина вымирания в Евразии представляет собой нечто среднее между этими двумя крайностями. Лишь на немногих океанических (удаленных от материка) островах обитали когда-то действительно крупные млекопитающие и птицы. Никто из этих гигантов не выжил, хотя несколько больших островных рептилий (в основном крокодилы и черепахи) сумели кое-где сохраниться.

ИЛЛ. 2.2. ОГРОМНЫЙ ВАРАН МЕГАЛАНИЯ (Varanus [Megalania] priscus) атакует валлаби (50 000 лет назад; территория современных Наракуртских пещер в Южной Австралии; см. также илл. 7.4). Мегалания – крупнейшая из известных ящериц четвертичного периода. Ее более мелкий родственник, хищный комодский варан (Varanus komodoensis), обитающий на острове Флорес и соседних островах, – самый крупный из ныне живущих ящериц. Окаменелостей мегалании найдено очень мало, фактически нет даже ее полного скелета. Это обычная ситуация для хищников, занимающих вершину пищевой пирамиды, по естественным причинам их не может быть много. Однако мы знаем достаточно, чтобы вполне обоснованно судить о ее размерах. Предположительно, мегалания в среднем была длиной 5–6 м и весила 300–500 кг. Для сравнения: взрослый комодский варан весит всего 70–90 кг.

Таковы основные закономерности вымирания недавнего времени, и они нуждаются в объяснении. Попытки найти такое объяснение были предприняты сторонниками двух совершенно разных научных направлений. Одни считают главной движущей силой вымирания изменение климата, другие – разрушительную деятельность человечества во всех ее проявлениях. Как мы увидим, в аргументах и тех и других есть множество нюансов, но имеются и принципиальные различия, на которые надо сразу обратить особое внимание. Сторонникам версии изменения климата свойственно отрицать важную роль человечества, они рассматривают вымирания недавнего времени (особенно на континентах) как печальные последствия сложившихся природных событий. Сторонники человеческого воздействия не учитывают изменений в окружающей среде, даже самых значительных, считая, что климат почти никак не повлиял на большинство потерь, которые были связаны с хищническим истреблением живых существ всеми доступными человеку средствами. Из этого следует, что, если бы не разрушительная деятельность человека, на планете могли бы сейчас сохраниться сотни видов, у которых мы отняли право на существование (см. ниже). Помимо этих основных точек зрения существует также множество промежуточных или смешанных представлений, а кроме того – совершенно новые подходы, которые, как мы увидим, опираются на другие факторы.

НАСКОЛЬКО БЫСТРО МОЖЕТ ИСЧЕЗНУТЬ ВИД?

Конечно, нет никакого правила, с какой скоростью может сокращаться численность популяции. Тем не менее печальный рекорд самого быстрого исчезновения среди тех видов позвоночных, численность популяций которых изначально была очень высокой, принадлежит странствующему голубю (Ectopistes migratorius). От буквально миллиардов особей в XIX в. его численность сократилась до нуля в XX в. И хотя существует множество гипотез, объясняющих стремительное вымирание этого вида, самая обоснованная из них – чрезмерная охота{8}.

ОСЕНЬ 1813 г.

1 115 136 000

Столько странствующих голубей в одной стае наблюдал в тот год Джон Джеймс Одюбон во время однодневного путешествия по реке Огайо{9}.

ОСЕНЬ 1913 г.

1

Количество живых особей, про которых было точно известно в том году. Последний странствующий голубь умер год спустя.

Марта – последний известный странствующий голубь. Она умерла в зоопарке Цинциннати 1 сентября 1914 г. Научный иллюстратор Патрисия Уинн в 2014 г. в честь столетия со смерти Марты сделала этот портрет. Сейчас останки птицы покоятся в коллекции Смитсоновского института.

Аргументы сторонников изменения климата сводятся к тому, что природа оборачивается против самой себя, равнодушно уничтожая живых существ, как неловкий ребенок ломает игрушки, и затем, не обращая на это внимания, движется дальше. Люди, оказавшись в месте, где происходила массовая гибель, были простыми свидетелями или даже жертвами, но никак не главной причиной. Природа и люди меняются ролями, а ситуация выворачивается наизнанку, если поместить человека на место действующей силы. Именно мы превращаемся в легкомысленного ребенка, убивающего всех подряд в вечном саду природы. И все же между этими двумя полюсами объяснений лежит очевидная пропасть, полная неопределенности. Почему вообще происходили вымирания видов в недавнее время? Почему так трудно установить причинно-следственные связи? Какие уроки можно (и можно ли) извлечь из вымираний недавнего времени, чтобы предотвратить будущие потери?

ИЛЛ. 2.3. БОЛЬШЕРОГИЙ ОЛЕНЬ (Megaloceros giganteus) был размером с лося и в основном известен своими огромными рогами. Хотя его часто называют ирландским лосем, в плейстоцене этот вид имел огромный ареал от Западной Европы до Китая. Какое-то время вид избегал полной гибели – по меньшей мере одна популяция на Урале в России сохранялась долго после конца плейстоцена (до 7700 лет назад). Окончательное исчезновение большерогого оленя связывают с изменением климата, которое привело к постепенному вымиранию этого вида, хотя доказательств, подтверждающих эту точку зрения, как обычно, недостаточно. Большерогий олень питался разнообразным растительным кормом, включая разнотравье и полукустарники, а также ощипывал молодые побеги с деревьев, если в местах его обитания были леса. Птица, выискивающая еду там, где олень повредил растительный покров, – это сохранившийся до наших дней обыкновенный фазан (Phasianus colchicus).

В 1970-е гг. я учился в магистратуре университета провинции Альберта и тогда познакомился со смелой гипотезой, о которой с тех пор много думал, хотя большую часть своей научной работы посвятил другим темам. Идея состояла в том, что вымирания недавнего времени, по своим причинам, возможно, являются уникальными в истории планеты. Когда эта идея изложена сухим и точным научным языком, она выглядит не очень революционной, но на самом деле это не так. Вымирание – процесс естественный, и, соответственно, предполагается, что у него есть абсолютно естественные причины. Конкретные факторы, такие как столкновение с небесным телом, кислородное истощение океана, интенсивная вулканическая деятельность, вызвавшие массовые вымирания в далеком прошлом, могут ужасать своим масштабом, но в конечном счете они проистекают из действия тех же самых процессов, которым Земля была подвержена с самого начала своего образования, – обычных процессов, но в своем крайнем проявлении.

У Пола Мартина было другое объяснение самых недавних вымираний, и именно оно не давало мне покоя.

Начиная с 1960-х гг. Мартин в своих авторитетных научных статьях и сборниках трудов утверждал, что вымирания в недавнем прошлом по своему механизму не имеют ничего общего с вымираниями в древности, потому что они бы не произошли именно так, как произошли, если бы мы сами, представители вида Homo sapiens, не запустили Армагеддон для мегафауны{10}. Он обратил внимание, что, когда группы людей, подобных нам, начали распространяться по самым дальним уголками планеты, они постоянно сталкивались с видами животных, которые никогда раньше не видели человека. Эти животные сначала не осознавали, что неуклюжие, медлительные, прежде не встречавшиеся им прямоходящие «двуногие существа без перьев», бросающие голодные взгляды в их сторону, представляют смертельную опасность.

Мартин смело связал «наивность» добычи, как это называется среди ученых, и открывающиеся в связи с этим возможности. Даже если новоприбывшие люди и не были охотниками на крупных животных, они в одночасье стали таковыми, как только почувствовали, что могут в огромных количествах активно добывать бестолковую мегафауну и, как обычно делают люди, извлекать из этого пользу, увеличивая свою численность. Мартин утверждал, что вследствие чрезмерной охоты (перепромысла) или чрезмерного истребления (в сущности, эти два понятия означают одно и то же, только первое указывает на процесс, а второе – на результат) потери были настолько велики, что у видов, попавших в поле зрения охотников, не было никаких шансов восстановиться после изначально нанесенного урона. И хотя ученый допускал, что у разных вымираний, произошедших в разное время, были свои отличительные особенности, он решительно настаивал на том, что во всех этих случаях действовали общие факторы, из-за которых первые же встречи этих животных с людьми приводили к столь печальному результату.

ИЛЛ. 2.4. ГИГАНТСКИЙ КОРОТКОМОРДЫЙ МЕДВЕДЬ (Pararctotherium pamparum), бродящий по пампасам на юге Южной Америки в конце плейстоцена. Крупные экземпляры могли весить до 1500–1700 кг, то есть почти в три раза больше, чем самые крупные белые медведи. Короткомордые медведи жили и в Северной, и в Южной Америке (см. илл. 11.4). Все они вымерли, кроме очкового медведя (Tremarctos ornatus) относительно небольшого размера (100 кг), который обитает в основном в горах Южной Америки. Гигантские медведи, как и их современные родичи, не были исключительно хищниками, они питались разнообразным кормом. В конце плейстоцена южноамериканские травяные степи были распространены гораздо шире, чем сейчас, и там было суше и холоднее (рис. 3.5). Глиптодон (вымерший родственник трехпоясных броненосцев) с заметно уплощенным панцирем – это Sclerocalyptus heusseri, а ламы – представители вымершего вида Hemiauchenia paradoxa; и те и другие, по-видимому, предпочитали полузасушливые условия.

По словам Мартина, еще одно подтверждение причастности людей к этим вымираниям заключается в том, что виды крупных животных пострадали значительно больше, чем мелких. Например, в конце плейстоцена в Северной и Южной Америке суммарно исчезло около сотни видов, к трем четвертям из них относились животные тяжелее 100 кг. То же случилось и с птицами, в том числе и хищными, а также с некоторыми рептилиями. Примерно в это же время к списку потерь добавился еще десяток видов действительно крупных животных в Северной Евразии, а немного ранее – в Австралии. То же самое происходило и на островах по всему миру, когда люди наконец добирались до них, хотя здесь потери могли быть еще более серьезными – вымирали виды животных любых размеров[2], вплоть до полного исчезновения всего животного мира острова.

Общие потери по всему миру точно не известны, многое зависит от личных представлений о том, что считать видом и как определять границы вида в природе. Однако я думаю, что наиболее правдоподобной оценкой будет 750–1000 видов позвоночных животных, если учитывать все потери за последние 50 000 лет{11}. Несомненно, есть еще множество недавно вымерших видов, которые пока официально не признаны или лежат неизученные в музейных хранилищах в ожидании соответствующего исследования. По мнению Мартина, многократное повторение исчезновения вида именно после появления первых людей, в независимости от его приспособленности, климата или других условий окружающей среды, делает концепцию чрезмерного истребления такой убедительной. При этом нет необходимости считать, что люди непосредственно уничтожили все вымершие виды. Например, на крупных хищников или птиц-падальщиков могло пагубно повлиять резкое сокращение количества их собственной добычи, такой как, например, крупные стадные копытные, которых массово уничтожали охотящиеся на них люди.

Рассуждения Мартина мне кажутся интересными, хотя их правдоподобность сложно оценить. Я не возвращался к теме вымирания недавнего времени, пока не стал организовывать собственные экспедиции на Мадагаскар и в Вест-Индию (Антильские острова) и, наконец, в Сибирь и на север Канады. Это было связано с проведением раскопок и сбором ископаемых остатков бывших обитателей этих мест. При этом я обнаружил свидетельства того, о чем говорил Мартин, – вымершие виды, которые внезапно исчезли в самое недавнее время. Ни тогда, ни сейчас я не мог понять, что же случилось на самом деле. Произошли ли эти невероятные потери вследствие чрезмерной охоты, как считал Мартин, или это была экологическая катастрофа, вызванная иными силами, как полагают другие, или же случилось что-то еще, что трудно даже представить? Может ли идея Мартина быть верной? Чтобы правильно ответить на подобные вопросы, в следующих главах мы кратко рассмотрим некоторые из наиболее существенных изменений, которые произошли с нашим миром в недавнее время.

ИЛЛ. 3.1. ГИГАНТСКИЙ ЛЕНИВЕЦ ЛЕСТОДОН (Lestodon armatus). Некоторые виды ленивцев, например лестодоны, масса которых достигала 2000 кг, появились достаточно поздно, возможно, потому, что только в конце кайнозоя открылся доступ к подходящим для них экологическим нишам. Как бы то ни было, в благоприятную эпоху плейстоцена разные виды гигантских ленивцев смогли освоить территорию от Юкона до Огненной Земли и от сухих травянистых равнин до Анд. Вряд ли ленивцы такого размера могли бы жить в плотном густом лесу. Лестодон был распространен на территории Южного конуса, но его окаменелые остатки находят и в Венесуэле, поэтому можно предположить, что ареал этого огромного животного иногда мог охватывать бόльшую часть континента. Лестодон, без сомнения, питался грубой растительной пищей, однако у него были приспособления, которые не встречались у других южноамериканских травоядных, – например, мощные когти и способность вставать на задние лапы, что позволяло доставать пищу в радиусе двух метров отовсюду, куда он мог дотянуться. Он мог есть как корни, клубни и траву, так и листья и плоды деревьев. Птица, выискивающая на нем эктопаразитов, – сохранившийся до наших дней гладкоклювый ани (Crotophaga ani).

Климат очень сильно влияет на естественный отбор и поэтому играет важнейшую роль в формировании биоразнообразия Земли. Но если климатические изменения рассматриваются в качестве причины вымираний, возникает следующий вопрос: так как климат постоянно находится в динамике, то насколько же колоссальными должны быть изменения, чтобы вызвать гибель видов, тем более многих одновременно? На самом деле на этот вопрос очень трудно ответить, потому что для этого необходимо учесть почти безграничное число переменных. Давайте рассмотрим некоторые, наиболее понятные.

Во-первых, надо учитывать, что четвертичный период, по сравнению с другими периодами кайнозоя (геологической эры, которая длится последние 66 млн лет), был относительно холодным. Плиоцен (5,3–2,6 млн лет назад) – эпоха, непосредственно предшествующая плейстоцену, – был заметно теплее{12}. Арктические и бореальные леса с преобладанием хвойных деревьев простирались до северной части Гренландии и Канадского Арктического архипелага, которые в то время не были покрыты льдом. Затем, около 3,3 млн лет назад, изменилось что-то, существенно влияющее на климат Земли, и появилась выраженная тенденция к похолоданию. Было выдвинуто множество предположений о причинах такой перестройки{13}: изменение основных течений термохалинной циркуляции в связи с полным закрытием Панамского перешейка, снижение выбросов парниковых газов, влияние длительных периодических изменений положения и ориентации Земли относительно Солнца (циклы Миланковича), а также возможные комбинации этих факторов или других, пока еще не изученных. В позднем плиоцене в Северном полушарии граница льда заходила глубоко в Северную Америку, Гренландию и Евразию. Через несколько сотен тысяч лет температурная тенденция сменилась, и Земля нагрелась за длительный межледниковый интервал, чтобы затем, спустя тысячелетия, снова погрузиться в очередной ледниковый период. Так все и продолжалось во время эпохи плейстоцена, когда периоды похолодания сменялись потеплением и наоборот, вплоть до теплой эпохи голоцена, в которую мы живем сейчас. Однако, хотя эти периоды и чередовались, они различались и по продолжительности, и по сложившимся условиям. В целом лучше всего представлять себе изменения климата во временном интервале, который мы рассматриваем (поздний четвертичный период, его последние 130 000 лет), как езду на гигантских американских горках со спусками и подъемами, где-то плавными, а где-то резкими и, безусловно, мучительными для тех, кто не был к этому готов (рис. 3.1, 3.2 и 3.6).

РИС. 3.1. ПОЗДНИЙ ПЛЕЙСТОЦЕН – 130 000 ЛЕТ СКАЧКООБРАЗНОГО ИЗМЕНЕНИЯ КЛИМАТА. Линия на графике показывает изменения среднегодовой температуры на протяжении позднего плейстоцена. Относительно холодные периоды показаны бирюзовым цветом, теплые – красным. Также указаны периоды наибольшего похолодания и потепления – максимум последнего оледенения (27 000–23 000 лет назад) и последнее межледниковье (130 000–123 000 лет назад). Эти изменения сильно повлияли на флору и фауну. Например, мастодонты (изображенные справа) обитали в средней полосе Северной Америки на протяжении позднего плейстоцена, пока полностью не вымерли примерно 11 700 лет назад (A–C). Однако на территории Юкона и Аляски они исчезли гораздо раньше (B), возможно, 70 000–60 000 лет назад началось похолодание и бореальные леса (растения темно-зеленого цвета на схеме), где обитали мастодонты, сменились тундрой (растения светло-зеленого цвета).

РИС. 3.2. ИЗМЕНЕНИЕ ТЕМПЕРАТУРЫ И ОБЪЕМА ЛЬДА. На протяжении четвертичного периода наблюдалась строгая цикличность нарастания и таяния льдов, которая в свою очередь зависела от температуры. За последние 800 000 лет период цикла «нарастание – таяние» составлял примерно 100 000 лет. Обратите внимание, что большую часть эпохи плейстоцена средняя температура была ниже, чем сейчас (современное значение отмечено пунктиром). И только 2 % времени было теплее или так же тепло, как сейчас.

Для сравнения тех времен с нынешними полезно получить общее представление о том, как выглядела Земля на самом пике последнего ледникового периода, когда климат был противоположен современному. (Здесь приведен лишь общий обзор условий с акцентом на северных континентах; детали, связанные с вымираниями в конкретных областях, будут даны в следующих главах.)

В самый холодный период последнего оледенения{14} (27 000–23 000 лет назад), который в науке называется максимумом последнего оледенения, большая часть Северного полушария была покрыта ледяным щитом и горными ледниками (рис. 3.3). Особенно это затронуло Северную Америку. Ее северная половина была полностью покрыта тремя соединенными ледниковыми щитами: Лаврентийский с центром в Гудзоновом заливе охватывал восточную и центральную часть Канады и прилегающие части США; Инуитский с центром на островах Арктического архипелага, который был неразрывно связан с Гренландским ледяным щитом; Кордильерский, покрывавший всю Британскую Колумбию и южную часть Аляски и доходивший на востоке до Скалистых гор включительно. Северо-запад Евразии, в том числе Скандинавия и часть севера России, также был подо льдом. Ледники меньшего размера покрывали горные ландшафты по всему миру: Альпы, Кавказ и даже гору Кения в Африке.

РИС. 3.3. РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ЛЕДЯНЫХ ЩИТОВ В СЕВЕРНОМ ПОЛУШАРИИ ВО ВРЕМЯ МАКСИМУМА ПОСЛЕДНЕГО ОЛЕДЕНЕНИЯ. Значительные части Евразии и Северной Америки в плейстоценовую эпоху неоднократно покрывались льдом. На этой карте показано распределение льдов во время наибольшего оледенения примерно 25 000 лет назад. Для удобства ориентации показаны современные очертания континентов. Проход между Кордильерским и Лаврентийским ледяными щитами в то время был еще закрыт. Он начал открываться только примерно 14 000 лет назад. (Влияние ледников на уровень моря показано на рис. 3.4.)

РИС. 3.4. ВЛИЯНИЕ МАКСИМУМА ПОСЛЕДНЕГО ОЛЕДЕНЕНИЯ НА УРОВЕНЬ МОРЯ И БЕРЕГОВУЮ ЛИНИЮ. По мере роста наземных ледников и последующей потери воды из океана обнажались обширные области мелководья около континентов и многих островов. Это явление наиболее заметно в Берингии и Юго-Восточной Азии, но в той или иной мере оно проявилось везде.

Несмотря на свои названия, эти ледяные «щиты» не были ровными и плоскими. Они могли заметно различаться по толщине и форме в зависимости от уровня осадков и рельефа местности, которую они покрывали. Кроме того, поскольку в ледниках было заключено много воды, уровень моря понизился и по всему миру обнажилась зона континентальных (и островных) шельфов (рис. 3.4). Хороший пример – это соединивший Аляску и самую восточную часть Азии Берингов перешеек, который сформировался, когда между двумя континентами обнажился большой участок морского дна. Сейчас известно, что эта биогеографическая область – Берингия – простиралась от полуострова Таймыр в Центральной Сибири до внутренней части Юкона. Там сформировалось специфическое сообщество травянистых растений и кустарничков, так называемая мамонтовая степь (тундростепь). Такая же растительность могла встречаться и в приледниковых областях вдоль южной границы ледяных щитов.

РИС. 3.5. ЗОНЫ РАСТИТЕЛЬНОСТИ 26 000 ЛЕТ НАЗАД. В целом в период максимума последнего оледенения климат на планете был холоднее и намного суше. Это заметно по выраженному расширению пустынных зон и зон с травянистой растительностью, в том числе степей и саванн. Площадь влажных тропических лесов сократилась, они остались на небольших разрозненных территориях в районе экватора. И все же позвоночные в то время вымирали редко.

Евразия, как самый крупный континент, отличалась наибольшим разнообразием климатических условий. При этом во многих местах в средних и высоких широтах ледника не было, что объясняется относительно скудными осадками, а не более теплым, по сравнению с Северной Америкой, климатом. И действительно, почти вся северная часть Евразии была занята либо полярными пустынями, либо безлесной степью. В нижних широтах значительно увеличились пустыни Ближнего Востока и Западной Азии. Площади тропических лесов сильно сократились, а Новая Гвинея и острова современной Индонезии выполняли важную роль рефугиумов (мест, где могли выжить разные виды растений и животных). В Австралии было чрезвычайно сухо, и большую часть континента покрывали пустыни и сухие степи.

РИС. 3.6. ПОЛЯРНЫЕ КОЛЕБАНИЯ. На графике показаны изменения среднегодовой температуры в Гренландии (красная линия) и в Антарктиде (синяя линия) в период от 20 000 до 10 000 лет назад. Данные получены методом определения изотопного состава кислорода в ледяных кернах. И хотя обе линии иллюстрируют тенденцию к потеплению, их характер различается. Когда около 15 000 лет назад в Северном полушарии наблюдалось заметное потепление, в Южном становилось холоднее. Ситуация сменилась на противоположную 12 900 лет назад, когда в Северном полушарии температура упала до уровня, который был во время максимума последнего оледенения, а в Южном началось потепление. Север начал быстро нагреваться 11 700 лет назад, а на юге в то время температура оставалась более или менее стабильной. Некоторые специалисты полагают, что такие резкие изменения температуры, вместе с появлением в Америке первых людей, способствовали вымиранию, которое несколько различалось по темпам в Северной и Южной Америке. Поздний дриас относят к событиям Хайнриха (H0), но длительное бёллинг-аллерёдское потепление обычно считается межстадиальным периодом, а не осцилляцией Дансгора – Эшгера.

Во время максимума последнего оледенения из-за того, что в Северной Америке огромная площадь оказалась покрыта льдом, вся северная часть континента, за исключением центральной части Аляски и Юкона, где ледника не было, оставалась фактически непригодной для жизни. Чуть южнее, где, по сравнению с нынешними временами, были более холодные зимы и прохладное лето, росли бореальные хвойные леса, то есть тайга (рис. 3.5). В центральной части располагались сухие степи, на западе и юго-западе переходящие в пустыню. И наконец, большую часть западного побережья занимало сухое редколесье с небольшими вкраплениями участков дождевого леса умеренной зоны на Тихоокеанском Северо-Западе.

Северную Мексику в то время вдоль обоих побережий покрывали кустарниковые леса, а в центре было очень сухо. В Южной Мексике, южной части Флориды и во всей Центральной Америке преобладали сухие тропические леса и степи, а влажные леса начинались только ближе к Панамскому перешейку. Схожие условия сложились и на Антильских островах Карибского моря.

18 000 лет назад началось потепление климата, и ареалы живых организмов перемещались на север вслед за отступающим ледником. По мере того как Лаврентийский ледниковый щит сдвигался на восток по направлению к Гудзонову заливу, по территории Канады распространялись луга и бореальные хвойные леса, ограниченные (как и сейчас) тундрой на севере и лиственными лесами умеренной зоны на юге.

Условия в Южной Америке во время ледникового периода отличались от тех, что были в Северной, из-за совершенно других географических особенностей этого континента и того, что его большая часть расположена в области экватора (рис. 3.5). Сейчас главная отличительная черта растительного мира там – это наличие тропических лесов, которые покрывают примерно треть территории Центральной и Южной Америки южнее Мексики. В Южной Америке нет обширной тундры, такой как в северной части Канады, хотя в некоторый областях Анд встречается высокогорная, или альпийская, тундра, которую называют парамо, а в южной Патагонии есть сухие степи. Умеренные лиственные и дождевые леса умеренного пояса, а также хвойные леса в основном располагаются лишь узкими полосами вдоль южной части континента ближе к Тихому океану.{15}

В настоящее время в Южной Америке большие участки сухих природных зон, таких как полупустыни, степи, саванны и кустарниковые заросли, встречаются преимущественно в двух областях: в бассейне Ориноко и связанных с ним районах в северо-западной части континента и на территории, широкой полосой тянущейся от юга Патагонии до северо-востока Бразилии. Эти две сухие зоны наискось разделены тропическими дождевыми лесами бассейна Амазонки.

ИЛЛ. 3.2. ПАНОРАМА ЮЖНОЙ КАЛИФОРНИИ4. Ранчо Ла-Брея в Лос-Анджелесе славится своими «смоляными ямами» – местами, где природный асфальт по естественным причинам просачивается на поверхность. Такие места служили ловушками для неосторожных животных на протяжении всего позднего плейстоцена. Виды, изображенные на рисунке, представлены в Ла-Брее многими экземплярами, в некоторых случаях сотнями. Ранчо Ла-Брея наиболее известно своими крупными хищниками, такими как саблезубые кошки, похожие на гепардов мирацинониксы, короткомордый медведь, ужасный волк и другие (рис. 1.3; илл. 6.1 и 11.4). Однако в плейстоцене в Южной Калифорнии обитало и множество разнообразных травоядных млекопитающих. Верблюды, лошади и вилороги – это представители коренных североамериканских семейств, формировавшихся здесь на протяжении миллионов лет, но все, кроме одного вида вилорогов, исчезли на этом континенте к концу плейстоцена. Ламам удалось выжить в Южной Америке, а другим видам верблюдов и лошадям – в Евразии. Недавние исследования свидетельствуют о том, что климат в районе Ла-Брея в конце плейстоцена, с жарким, сухим летом и редкими зимними дождями, не очень отличался от современного, и млекопитающие и птицы, скорее всего, были к этому хорошо приспособлены.

1. Гигантский наземный ленивец Шаста (Nothrotheriops shastensis).

2. Лошадь (Equus sp.).

3. Западный верблюд (Camelops hesternus).

4. Четырехрогий вилорог (Captomeryx furcifer).

5. Наземный ленивец Харлана (Paramylodon harlani).

6. Ходуленогая лама (Hemiauchenia macrocephala).

ИЛЛ. 3.3. ПАНОРАМА ЮЖНОЙ АФРИКИ. Климат в самой южной части Африки в конце плейстоцена был средиземноморским, с умеренно влажной зимой и долгим сухим летом, почти как сейчас. Там тоже встречались разнообразные представители мегафауны. Черная антилопа и белый носорог дожили до наших дней, но оба вида редко попадаются за пределами заповедников и заказников. Бурчеллова зебра тоже сохранилась, но ее подвид квагга с характерным окрасом больше не встречается (см. илл. 7.3). И хотя в недавнем прошлом на зебр активно охотились, так как считали конкурентами домашним лошадям и крупному рогатому скоту, все их виды выжили. Чего нельзя сказать про гигантских родственников конгони (коровьих антилоп) – мегалотрагусов, представленных на рисунке самкой с детенышем, и слонов, виднеющихся чуть выше на склоне. Это близкие родственники современных африканских слонов, но большего размера. Мегалотрагус жил еще 16 000 лет назад, а по мнению некоторых авторов, мог сохраниться и до начала голоцена. Он известен по пещерным раскопкам в Южной Африке, по-видимому, наши предки на него охотились. Когда полностью вымер вид слонов Loxodonta atlantica, точно неизвестно, возможно, он существовал до конца плейстоцена, хотя большинство находок относят к среднему плейстоцену.

1. Черная антилопа (Hippotragus niger)*.

2. Белый носорог (Ceratotherium simus)*.

3. Гигантская капская зебра (Equus capensis).

4. Мегалотрагус (Megalotragus priscus).

5. Вымерший саванный слон (Loxodonta atlantica).

6. Бурчеллова зебра (Equus quagga)*, подвид квагга.

[* = сохранившиеся виды]

Снижение температуры и интенсивности осадков в период максимума последнего оледенения привело к тому, что засушливые природные зоны заметно расширились (рис. 3.5). В Амазонии выпадало, возможно, на 25–35 % меньше осадков, чем сейчас, в результате чего тропические дождевые леса остались только в более влажных областях. Самая южная часть Южной Америки стала очень засушливой и холодной, но в средней полосе около Анд условия были лучше, о чем свидетельствует обилие находок ископаемых остатков позднего периода по обе стороны от этой горной системы.

Анды, как и Скалистые горы в Северной Америке, почти на всем своем протяжении находились подо льдом. Небольшой Патагонский ледяной щит покрывал южную часть Анд и распространялся на обнажившийся континентальный шельф (рис. 3.4). Максимальная площадь ледяного щита 26 000 лет назад, по-видимому, составляла 480 000 км², то есть менее 3 % от общей площади континента. Для сравнения: ледники Северной Америки покрывали более половины континента, достигая площади 10 млн км².

Хотя условия в позднем плейстоцене очень отличались от тех, к которым мы привыкли, эти довольно сухие места обитания с преобладанием луговой, степной и лесной растительности прекрасно подходили для большинства крупных травоядных представителей мегафауны Нового Света{16}. В Северной Америке эту нишу занимали бизоны, мамонты и мастодонты, а в Южной – верблюды, неполнозубые, южноамериканские копытные и гомфотериевые (см. илл. 8.3 и 9.5). Лошади и верблюды обитали и там, и там (см. илл. 3.2 и 9.1). По той же причине, что и мамонтовые степи в Евразии, эти области особенно богаты ископаемыми четвертичного периода. В Амазонии, напротив, гораздо меньше палеонтологических находок[3] – отчасти потому, что на территориях, покрытых густой растительностью, сложно вести раскопки, но кроме того, вряд ли в этом регионе обитали действительно крупные млекопитающие. Удивительно, но, несмотря на потерю высокоширотной части Южной Америки из-за ледяного покрова и опустынивание Патагонии, во время максимума последнего оледенения фактически увеличился диапазон возможных биотопов для видов, приспособленных к засушливым условиям.

В недавнее время в Африке не было массового вымирания мегафауны, и это делает ее еще более важной и интересной для нашего исследования. Если описывать упрощенно, то сейчас в районе экватора в Африке тропические леса имеются в бассейне Конго и на южном побережье Западной Африки. Эти области опоясаны травяными равнинами и редколесьем. Дальше от экватора находятся большие пустыни средних широт – Намиб на юге и значительно более крупная Сахара на севере. Они, в свою очередь, окружены умеренно увлажненными областями вдоль средиземноморского и южного побережья Африки. Все эти биомы заметно менялись и разрушались на протяжении конца четвертичного периода, но за исключением высочайших горных вершин, таких как гора Кения и массив Рувензори, Африка не была покрыта льдами.

В качестве примера рассмотрим изменение распространения африканских тропических дождевых лесов. Во время максимума последнего оледенения ранее сплошные дождевые леса сократились до разрозненных участков – рефугиумов гораздо меньшего размера. При этом значительно распространилась растительность другого типа – степи, саванны и редколесье (рис. 3.5). Климатологи считают, что Африка в период 22 000–16 000 лет назад, когда в Северном полушарии отступали ледники, оставалась относительно холодной и сухой. Если такой сценарий в целом верен, то крупные африканские травоядные, такие как слоны, лошади, носороги и особенно представители семейства полорогих, жили в это время на природных пастбищах в условиях, близких к оптимальным (см. илл. 3.3).

15 000 лет назад климат в Африке стал более теплым и влажным, что снова привело к распространению дождевых лесов. Затем 12 000 лет назад опять наступил засушливый период, когда сильно ослабли влажные муссоны, а в озерах Восточной Африки упал уровень воды. Это могло быть связано с наступлением периода резкого похолодания в Северном полушарии, известного как поздний дриас. Затем в начале голоцена влажный климат вновь установился в полной мере. Увеличение количества осадков привело к появлению плювиальных озер, которые наполняются преимущественно дождевой водой, а не подпитываются ручьями. Ландшафт преобразился, в нем стали преобладать травянистые сообщества и кустарниковые заросли, что сделало его весьма благоприятным для крупных травоядных, в то время как их собратья по экологическим нишам исчезали по всей континентальной части Нового Света.

В Северной и Центральной Сахаре есть несколько мест возрастом 8000–6000 лет, где обнаружена наскальная живопись (пиктограммы и петроглифы). Там явно изображены хорошо узнаваемые крупные млекопитающие и птицы, в том числе слоны, буйволы, носороги, конгони, львы и страусы{17}. Все эти животные существуют до сих пор, но уже не в этом районе. Люди часто изображены в замаскированном виде, с оружием и ловушками для животных в руках. Несомненно, в период перехода от плейстоцена к голоцену и позже в голоцене на хорошо увлажненных травяных равнинах Сахары процветали как крупные млекопитающие, так и местные представители Homo sapiens, которые на них охотились и чудесным образом запечатлели на своих рисунках. Однако в тот же самый временной период в Южной Америке исчезали гигантские ленивцы, глиптодоны, гомфотериевые и другие крупные млекопитающие, причем не только в засушливой Патагонии, но и в Амазонии, и в других областях (см. илл. 2.4, 9.3 и 11.1). В Африке почти ничего подобного не происходило. И это различие очень важно.

Хотя наше знакомство с климатом и растительностью ледникового периода было, по понятным причинам, весьма кратким, хочу упомянуть еще два климатических явления, которые пока недостаточно изучены, но могут быть важны для понимания причин некоторых вымираний. Это кратковременные, нерегулярно происходившие изменения климата, которые называются событиями Хайнриха (похолодания) и осцилляциями Дансгора – Эшгера (потепления). В это время в высоких широтах среднегодовая температура менялась на 7–8 ℃ за короткий период (несколько десятилетий или столетий). По поводу того, что именно вызывало такие подъемы и спады температуры, до сих пор ведутся споры, но есть доказательства, что и в верхнем плейстоцене, и в период перехода к голоцену происходили явления обоих типов. И хотя в теории такие перепады температуры выглядят очень жесткими, сложно оценить, какими на самом деле были их последствия. Прежде всего изменение температуры, резкое у полюсов, в умеренных и экваториальных областях могло смягчаться при перемешивании воздушных масс и, таким образом, оказывать меньшее биологическое воздействие. Кроме того, за последние 10 000 лет ничего подобного не происходило, и мы, люди голоцена, еще не сталкивались с долговременными последствиями коротких периодов сильного потепления или похолодания. Во время так называемого малого ледникового периода (1300–1850 гг.), который не был настоящим ледниковым периодом и, видимо, даже не охватывал одновременно весь земной шар, мы наблюдали понижение среднегодовой температуры всего на 1–2 ℃ в некоторых частях Северного полушария. Тем не менее этого было достаточно для того, чтобы низовье реки Гудзон покрылось льдом зимой 1780 г., позволив, как известно, любящим пешие прогулки ньюйоркцам ходить из Манхэттена на Статен-Айленд. Насколько мы можем судить, с малым ледниковым периодом не было связано ни одного вымирания позвоночных животных. Однако история учит, что изменения климата могут происходить невероятно быстро. В следующий раз нам может так уже не повезти…

РИС. 4.1. РАССЕЛЕНИЕ ЛЮДЕЙ И ИХ ПЕРВЫЙ КОНТАКТ С МЕСТНОЙ ФАУНОЙ. Нет единой закономерности, по которой происходили вымирания недавнего времени. На некоторых островах все заканчивалось быстро, на других – тянулось очень медленно. На Американских континентах вымирание произошло за короткий промежуток времени, в Евразии и Африке было иначе, и там потери мегафауны оказались значительно меньше.

Учитывая нынешнюю численность населения Земли (8,2 млрд человек, и это число непрерывно растет), трудно поверить, что было время, когда люди жили отнюдь не везде на планете. Наше повсеместное распространение началось очень рано и роковым образом повлияло на флору и фауну всего мира (рис. 4.1). Хотя основное внимание я собираюсь уделить распространению нашего вида, начать нам придется с путешествий, предпринятых некоторыми нашими ближайшими предками и родственниками – другими видами рода Homo (все они называются людьми).

Насколько мы сейчас можем судить, наш эволюционный путь начался в Африке примерно 2 млн лет назад, когда там появился предок гейдельбергского человека (Homo heidelbergensis), самого раннего, по мнению многих ученых, представителя нашей ветви семейного древа[4] (см. илл. 4.1). Когда этот вид впервые попал в Евразию – не вполне ясно, но, по приблизительной оценке, это не могло быть намного позже, чем 1,5 млн лет назад, поскольку есть доказательства присутствия людей, очень похожих на гейдельбергского человека, на далекой Яве примерно в то же время. Высказывалось предположение, что у этих людей с Явы были какие-то плавательные средства, но в таком случае они могли бы продолжить свой путь и попасть на территорию современной Австралии и Новой Гвинеи{18}. Однако на сегодняшний день не найдено никаких доказательств существования людей среднего плейстоцена на какой-либо территории бывшего Сахула, поэтому остается предположить, что они не смогли добраться так далеко. Гейдельбергский человек попал в Европу – именно там, недалеко от города Гейдельберг, впервые были найдены окаменелые остатки, принадлежащие этому виду, поэтому он носит такое не связанное с Африкой название. Согласно одной широко распространенной точке зрения, эта европейская популяция в раннем плейстоцене дала начало неандертальцам (Homo neanderthalensis) и, возможно, денисовцам – генетически и, предположительно, морфологически отличающейся от неандертальцев группе людей, которые пока не получили официального научного названия (см. илл. 4.2).

ИЛЛ. 4.1. ДРЕВНИЙ ЧЕЛОВЕК В ЮЖНОЙ АФРИКЕ, РАЗДЕЛЫВАЮЩИЙ УБИТОГО БОРОДАВОЧНИКА. Здесь изображен гейдельбергский человек (Homo heidelbergensis), снимающий шкуру с бородавочника, ныне вымершего вида Metridiochoerus modestus. Интересно, что ископаемые остатки разных видов семейства свиных часто встречаются на стоянках африканских людей самых разных времен, а это означает, что свиньи были важным источником белка. Доживший до наших дней единственный вид бородавочников (Phacochoerus africanus) соответствует определению мегафауны (весит 50–110 кг); в настоящее время все еще встречается по всей Африке к югу от Сахары как в лесах, так и в саваннах, хотя является объектом активной охоты.

ИЛЛ. 4.2. ОХОТНИК НЕАНДЕРТАЛЕЦ НЕСЕТ ДОМОЙ КОСУЛЮ (Capreolus capreolus). У неандертальцев и людей современного типа был общий предок и, как показывают исследования древней ДНК, в какой-то степени они были способны к гибридизации. Люди с неандертальскими чертами, такими как плотное телосложение, массивные надбровные дуги и довольно крупные черепа, появились в летописи окаменелостей 400 000 лет назад. Затем 40 000 лет назад они таинственным образом исчезли. Хотя по их набору орудий и местам обитания ясно, что неандертальцы охотились на крупных животных (см. илл. 9.4), нет никаких доказательств, что они стали непосредственной причиной вымирания каких-либо видов. Также нет доказательств, что Homo sapiens ответственны за вымирание неандертальцев, с которыми их ареалы пересекались на протяжении десятков тысяч лет.

ИЛЛ. 4.3. РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ «ХОББИТА» (Homo floresiensis) с другими видами людей вызывали жаркие дискуссии с момента обнаружения остатков «хоббита» в 2003 г. в пещере Лианг-Буа на острове Флорес в Уоллесии (рис. 3.4). Из-за их миниатюрного размера (рост 1,1 м) некоторые специалисты решили, что это были просто маленькие люди современного типа, имевшие из-за близкородственного скрещивания генетические заболевания или нарушения роста. Эта гипотеза была опровергнута, но продолжались споры относительно того, были ли H. floresiensis развитыми людьми, родственными нам, но уменьшенного размера из-за возможной адаптации к жизни на острове, или же они происходили от более примитивного предка, такого, например, как H. erectus, имевший меньший размер мозга. Каким бы ни было положение этих людей на эволюционном древе, археологи показали, что H. floresiensis пользовались огнем, изготавливали каменные орудия, охотились на местных животных, таких как крупные черепахи, карликовый слон стегодон (Stegodon florensis) и, как видно на рисунке, гигантская флоресская крыса Верховена (Papagomys theodorverhoeveni). Эти люди исчезли в начале недавнего времени, сразу после того как H. sapiens появился в палеонтологической летописи Индонезии.

В то время, когда в Европе появились неандертальцы, в Африке продолжалась эволюция оставшихся на родине гейдельбергских людей, что в итоге привело к формированию там нашего вида, Homo sapiens. Мы, то есть «современные с анатомической точки зрения люди», или «люди современного типа», отличаемся от наших более архаичных предшественников (тоже людей, но других) очень крупным мозгом, небольшими челюстями и грацильным скелетом{19}. Однако по этим различиям нельзя провести резкую границу. Люди современного типа уже жили на территории нынешнего Марокко в Джебель-Ирхуд примерно 350 000 лет назад (рис. 4.1), что по крайней мере на 100 000 лет раньше, чем считалось всего пару лет назад на основе известных на тот момент ископаемых остатков. И, конечно, это не окончательный ответ на вопрос, где и когда появились наши непосредственные предки.

Около 120 000 лет назад и позже на территории современной островной Юго-Восточной Азии все время присутствовали как минимум две разных ветви высокоразвитых людей: наш вид Homo sapiens и Homo floresiensis – вид людей маленького роста, шутливо называемых «хоббитами» (см. илл. 4.3){20}. Оттуда H. sapiens не позднее 45 000 лет назад, а возможно еще 65 000 лет назад, в итоге перебрался на Сахул, предположительно, через Сундаленд – шельф, сейчас частично затопленный, к которому относятся острова Центральной и Западной Индонезии (глава 8){21}. Как уже говорилось, это путешествие частично должно было осуществляться на лодках, поскольку даже во времена, когда уровень моря был низок, Сахул никогда не соединялся сушей с островами на западе Индонезии (рис. 3.4). Пока не совсем ясно, насколько давно эта часть мира была заселена людьми, в том числе потому, что ископаемые остатки этих наиболее древних переселенцев нам еще только предстоит найти (см. илл. 4.4).

В контексте основной темы этой книги важно отметить, что в Старом Свете не было четко определенных периодов значительных вымираний мегафауны во время распространения древнейших людей, не относящихся к Homo sapiens. Время от времени виды гибли, но эти события происходили без какой-либо очевидной связи друг с другом или с недавним прибытием древнейших людей в конкретную область (рис. 4.1).

ИЛЛ. 4.4. ГИГАНТСКАЯ ЗМЕЯ ВОНАМБИ (Wonambi naracoortensis) и человек с опаской смотрят друг на друга (южная часть Австралии, 65 000 лет назад). Родовое название этих вымерших змей происходит от слова на языке аборигенов, означающего огромную змею из «Времени сновидений» (незапамятных времен, когда жили древние сверхъестественные существа). Некоторые авторы предположили, что первые жители Австралии действительно видели вонамби и передавали рассказы о нем из поколения в поколение. Хотя вонамби не был питоном, он убивал свою добычу тем же способом. По достаточно целым экземплярам этой огромной змеи, найденным в Наракортских пещерах (см. илл. 7.4), можно судить, что ее длина составляла 5–6 м, а вес около 100 кг. Некоторые особи были, возможно, значительно крупнее.

Доказательства раннего присутствия людей в Новом Свете немногочисленны и спорны, и в настоящее время существует ряд противоречащих друг другу утверждений относительно времени первоначального появления человека в Северной Америке. В последние два десятилетия ранее признанная большинством археологов дата первого появления человека постепенно отодвигается. Когда Пол Мартин только начинал разрабатывать данную тему, считалось, что это произошло примерно 12 000 лет назад, сейчас называется дата 15 000 лет назад. Наперекор этим общепринятым представлениям упорно раздаются мятежные голоса, утверждающие, что люди в Новом Свете появились намного раньше. Мы сосредоточимся на недавнем исследовании и его значении для дискуссии о вымирании видов (рис. 4.2, расположение стоянок){22}.

До конца 1960-х гг. считалось, что люди могли попасть в среднюю континентальную часть Северной Америки, только выйдя из Берингии по восточному склону Скалистых гор. Там они имели возможность воспользоваться так называемым межледниковым коридором, то есть промежутком между внешними краями Кордильерского и Лаврентийского ледяных щитов (рис. 3.3). По этому коридору животные могли перемещаться в обоих направлениях, и, среди прочего, он, по крайней мере теоретически, позволял разным североамериканским популяциям одного вида обмениваться генами{23}. Однако, когда края ледников сомкнулись, о таких перемещениях больше не могло быть речи. Это произошло во время максимума последнего оледенения, когда ледяные щиты достигли наибольшего размера. В течение многих лет широко обсуждался вопрос о том, когда и как долго этот коридор оставался закрытым. В недавних исследованиях удалось установить, что последний такой период продолжался с 23 000 до 13 400 лет назад, следовательно, первое появление людей, если считать, что они пришли по коридору, должно было произойти либо до, либо после этого периода{24}. Вариант «после» сейчас можно отбросить благодаря археологическим находкам возрастом 13 400 и более лет. Среди них наибольшее значение для нас имеет стоянка Пэйдж-Ладсон с костями мастодонта, расположенная в северо-западной части Флориды (рис. 4.2), где были обнаружены артефакты, подлинность которых не вызывала сомнений, и радиоуглеродный метод показал их возраст – 14 500 лет{25}. Таким образом, если люди впервые попали в среднюю континентальную часть Северной Америки по коридору вдоль Скалистых гор, они должны были пройти там не позднее чем 23 000 лет назад. Есть ли этому подтверждение?

Имеется несколько мест археологических находок, возраст которых предположительно соответствует максимуму последнего оледенения, в настоящее время это наиболее достоверно установлено в отношении пещер Блуфиш на севере Юкона (рис. 4.2). Хотя каменных артефактов в слоях старше 13 000 лет не обнаружено, там найдены кости с явными следами обработки{26}. Недавно с помощью радиоуглеродного метода был определен возраст самой старой из этих костей – 24 000 лет. Если считать, что царапины на костях интерпретированы верно, находки в Блуфиш означают, что люди действительно жили в северной части Северной Америки как минимум в середине максимума последнего оледенения. Это, однако, не доказывает, что в то же самое время они обитали и с южной стороны ледника. Самые древние датировки находок в Блуфиш критично близки к тому времени, когда коридор уже был закрыт, поэтому можно предположить, что первые выходцы из Азии все же не смогли забраться так далеко, а оставались запертыми в восточной Берингии до гораздо более позднего времени.

РИС. 4.2. ВЫХОД ИЗ АФРИКИ И ИЗ АЗИИ: люди современного типа (Homo sapiens) появились в Африке более 350 000 лет назад и впоследствии, вероятно, несколько раз мигрировали в Евразию (красные стрелки). Как минимум 45 000 лет назад люди уже жили на самом севере Сибири и могли начать заселять Северную Америку, двигаясь через Берингов перешеек еще во время максимума последнего оледенения 27 000–23 000 лет назад. Однако убедительных доказательств их присутствия ранее 15 000 лет назад в глубине континента не найдено, хотя они могли бы пройти по межледниковому коридору прежде, чем тот закрылся, или по побережью Тихого океана. Возможно, они шли и тем и другим путем (оранжевая и синяя стрелки). Расселение австронезийцев (зеленая область) произошло гораздо позже, начавшись в середине голоцена. Покинув исходный ареал в Юго-Восточной Азии, австронезийцы в итоге распространились на огромные расстояния, вплоть до острова Пасхи в Тихом океане и Мадагаскара в Индийском. Их расселение достигло кульминации в XIII в., когда они прибыли в Новую Зеландию и на другие отдаленные острова западной части Тихого океана. (На этой карте также указаны обсуждаемые в тексте места важных палеонтологических находок.)

ИЛЛ. 4.5. МАСТОДОНТЫ – ВОЗМОЖНО, В ПЕРИОД ГОНА? Хотя американские мастодонты (Mammut americanum) имели характерный слоновий облик, у них сохранились черты древних хоботных, что особенно заметно по строению зубов. Их рацион, вероятно, менялся в зависимости от времени года и места обитания, но ископаемые остатки содержимого желудков свидетельствуют о том, что мастодонты питались в основном побегами древесных растений. Эти животные были широко распространены: в благоприятные времена мастодонты жили на большой территории от Центральной Америки до Юкона и Аляски. Картина, изображающая схватку двух самцов, основана на реальных данных, таких как сломанные ребра, признаки ранений и бивни, зажатые в смертельной хватке. В наше время самцы слонов тоже бывают очень агрессивны во время гона, когда подскакивает уровень тестостерона и животные борются за доминирование. Возможно, мастодонты вели себя таким же образом.

В то же время существует альтернативная гипотеза о первом приходе людей на Американский континент, которая вообще не связана с межледниковым коридором. Предполагается, что люди могли пройти вдоль западного побережья Северной Америки на лодках или путешествовать пешком по обнажившимся тогда участкам континентального шельфа вдоль тихоокеанского побережья в любое время на протяжении всего верхнего плейстоцена. При таком сценарии (рис. 4.2) вглубь Северной Америки можно было проникнуть, просто обойдя южные края ледяных щитов и зайдя во внутренние территории где-то между Вашингтоном и Калифорнией. Когда бы это ни происходило, если происходило вообще, возраст стоянки Пэйдж-Ладсон говорит о том, что люди должны были либо очень быстро передвигаться, чтобы с тихоокеанского побережья добраться до Флориды, либо уже довольно давно расселиться по Северной Америке.

Существуют и другие гипотезы, среди них – спорное предположение Брюса Брэдли из Эксетерского университета и Денниса Стэнфорда из Смитсоновского института, что, вероятно, место проникновения в Северную Америку находилось не на западе, а на востоке, где-то в районе Приморских провинций или Новой Англии{27}. Суть их гипотезы состоит в том, что первые переселенцы на самом деле прибыли из Западной Европы, путешествуя на лодках вдоль кромки морского льда.

Однако в качестве основного доказательства этой гипотезы исследователи используют сходство в способах изготовления орудий в солютрейской культуре и культуре кловис, существовавших по разные стороны Северной Атлантики. Это сходство, описанное Брэдли и Стэнфордом, заслуживает внимания, но действительно ли оно доказывает наличие культурных контактов или даже миграции? По мнению большинства археологов, общие черты объясняются просто технологической конвергенцией, то есть независимым изобретением схожих технологий, в данном случае – особых способов обработки камня. Более того, эта гипотеза натолкнулась на сильный контраргумент, который, по-видимому, не оставляет сомнений в происхождении первых людей Нового Света{28}.

Палеогенетик Бастьен Льямас и его коллеги недавно получили генетический материал от нескольких десятков человеческих скелетов доколумбовой эпохи из Южной Америки, чтобы определить степень их родства и наиболее вероятное время, когда их предки проникли в Новый Свет. По подсчетам ученых, предки этих людей прибыли сюда примерно 16 000 лет назад и явно вели свое происхождение от популяций, живущих в Восточной Сибири, а не в Западной Европе. Это открытие не исключает полностью того, что какая-то группа ранних европейцев могла попасть на восток Северной Америки независимо от остальных, но, в отсутствие каких-либо иных достоверных доказательств, солютрейскую гипотезу можно считать сомнительной.

Теперь мы рассмотрим более интересную гипотезу: что, если люди попали в Новый Свет гораздо раньше, но мы этого пока не обнаружили? Насколько такое предположение правдоподобно? Стив Холен и Том Демере из Музея естественной истории в Сан-Диего, а также их коллеги считают именно так, поскольку недавно они сделали поразительное заявление, что на скелете мастодонта, найденного в Черутти в Южной Калифорнии, возрастом примерно 130 000 лет имеются признаки разделки туши или по крайней мере того, что кости были раздроблены, чтобы легче было добраться до костного мозга{29}. В этом месте раскопок были обнаружены явные артефакты – каменные орудия, очевидно принесенные откуда-то, но не было найдено никаких иных физических признаков присутствия людей, которые могли бы разделывать эту тушу.

ИЛЛ. 4.6. МАЛЬТИЙСКИЙ ЛАНДШАФТ{30}. На многих средиземноморских островах обитали местные виды млекопитающих и птиц, которые сейчас полностью исчезли. Часто среди представителей такой фауны были слоны, олени и бегемоты, что свидетельствует о способности этих животных заселять острова. Как и в других подобных местах, крупные млекопитающие, как правило, подвергались жесткому отбору на уменьшение размера: изображенный здесь сицилийско-мальтийский карликовый слон был не крупнее маленького пони, крошечный бегемот был размером с большую свинью. И наоборот, островные птицы часто становились гораздо крупнее, чем их материковые предки, отчасти потому, что им больше не надо было сохранять небольшой размер для эффективного полета. Например, гигантский мальтийский лебедь Фальконера был примерно на 25 % крупнее северно-американского лебедя трубача (Cygnus buccinator) – самой крупной из ныне живущих водоплавающих птиц. Хотя карликовые слоны и бегемоты просуществовали до конца плейстоцена, считается, что лебедь вымер значительно раньше.

В Северной Америке, особенно на Северо-Востоке США и в районе Великих озер, часто встречаются хорошо сохранившиеся ископаемые остатки мастодонтов (см. илл. 4.5), а также обнаружены места, где мастодонты были явно убиты человеком. Но поскольку возраст мастодонта из Черутти почти в 10 раз древнее общепринятой даты первого появления людей в центральной части Северной Америки, это утверждение вызвало резкий протест у археологов. Высказывалось также предположение, что мастодонта в Черутти убили не люди современного типа, а неандертальцы или какие-то другие древние люди, но это не помогает прояснить суть вопроса. (Среди всех датированных человеческих остатков в Новом Свете самые древние были найдены в затопленной пещере на Юкатане, и их возраст составляет всего 12 000 лет.){31} Кажется, что с находками из Черутти что-то не так: либо датировка не верна (что маловероятно), либо интерпретация характера повреждений на костях ошибочна и это не результат человеческой деятельности.

1. Мальтийский карликовый бегемот (Hippopotamus melitensis).

2. Сицилийско-мальтийский карликовый слон (Palaeoloxodon falconeri).

3. Гигантский мальтийский лебедь Фальконера (Cygnus falconeri).

Другой интересный вопрос – продолжали ли некоторые из самых первых прибывших в Новый Свет людей продвигаться в сторону южной оконечности Южной Америки (рис. 4.2). Стоянка Монте-Верде на юге Чили, где найдены такие доказательства присутствия человека, как орудия труда, кострища и даже остатки предположительно убитого представителя гомфотериевых, очень древняя{32}. Первоначально считалось, что самые первые люди поселились здесь 14 500 лет назад, хотя в 1980-е гг., когда только появились сообщения, эта дата уже вызывала сомнения. Однако позднее, когда возраст стоянки оценили с помощью радиоуглеродного метода и оптически стимулируемого люминесцентного датирования (см. Приложение), дата заселения этих мест сместилась к отметке 18 500 лет назад{33}. Если последняя дата верна, вывод, который отсюда следует, поражает воображение: оказывается, люди могли жить в южной части Южной Америки еще до того, как попали во внутренние районы Северной Америки.

При реконструкции местных ландшафтов, окружавших Монте-Верде в то время, видно, что это место было расположено недалеко от ледников Южных Анд, которые 18 000 лет назад еще сохраняли почти максимальную протяженность. Следовательно, людям пришлось бы жить в условиях с резкими сезонными колебаниями погоды и долгой холодной зимой – это было неблагоприятное место для жизни, хотя, вероятно, не сильно отличающееся от Берингии{34}. Помимо разногласий специалистов относительно самого факта присутствия человека, признать верность датировки стоянки Монте-Верде, также как и Черутти в Калифорнии, мешает тот факт, что нигде на побережье Северной или Южной Америки нет других достоверных находок того же возраста{35}. До тех пор, пока не будут обнаружены иные убедительные доказательства раннего присутствия людей на территории Америки, значение находок в Монте-Верде остается неопределенным.

Точное время первого появления человека на большинстве островов не известно, поэтому если имеются признаки массовой гибели животных, их часто считают косвенными доказательствами присутствия людей. Это затрудняет исследование вымираний, поскольку то, что должно быть доказано, рассматривается как данность, и я лишь кратко коснусь таких свидетельств в этом разделе (см. также главу 8). Расположение островов, упомянутых в этой и других главах, представлено на рисунках 4.1 и 4.2.

Средиземноморские острова (см. илл. 4.6) – общее название для множества мелких и средних островов, усеивающих Средиземное море. Однако единое название не означает, что у них одни и те же геологические особенности и история вымираний их фаун. Сюда относятся как более крупные острова – Кипр, Крит, Сицилия, Корсика, Сардиния и Балеарские острова, так и множество небольших островков в Эгейском море, многие из которых были населены ныне вымершими видами. Хотя некоторые из крупных островов имели несколько больший размер во времена, когда уровень моря был ниже, ни один из них, за исключением Сицилии, не был соединен с соседними материками на протяжении всего плейстоцена. Таким образом, самые первые прибывшие сюда люди могли добраться до них только по воде, перемещаясь от острова к острову, возможно, в течение длительного времени.

Считается, что древние люди вроде гейдельбергского человека появились в Южной Европе примерно 750 000 лет назад, поскольку известны находки этого возраста на территории Испании и в других местах. Хотя ранее появлялись сообщения о присутствии на островах Крит и Сардиния других видов людей помимо Homo sapiens, доказательств этого недостаточно. На большинстве островов самые ранние хорошо изученные культурные слои относятся к неолиту, следовательно, острова Средиземноморья не были широко заселены до начала голоцена{36}.

Алан Симмонс из Невадского университета утверждает, что в конце плейстоцена на южном побережье Кипра первые поселенцы охотились на карликовых бегемотов, а возможно, и на другие виды{37}. Большинство доказательств получены им из Аэтокремнос – пещеры на утесе полуострова Акротири (о. Кипр), – в которой найдено большое количество костей карликового бегемота, иногда обгоревших, а также множество каменных отщепов и других артефактов. Трудно вообразить, каким образом (и почему) эти бегемоты могли скопиться в пещере без вмешательства человека, однако ни на одной кости не было следов надрезов. Такие же аргументы были выдвинуты в отношении других находок в пещерах на островах Средиземноморья, то есть, по сути, убедительных доказательств охоты человека на местных животных не существует.

Антильские острова (см. илл. 4.7) – все острова в Карибском море, кроме лежащих на континентальном шельфе, таких как Тринидад. В середине голоцена на Антильских островах произошел целый ряд вымираний, но точные сроки большинства из них не определены{38}. Тем не менее ясно, что эти острова сильно отличаются от континентальной части Нового Света по одному важному параметру: срокам первого появления здесь людей. Ограниченные археологические данные указывают, что первые поселенцы достигли Кубы, Гаити и Пуэрто-Рико примерно 6 000 лет назад или позднее, то есть, по крайней мере, на 8000–9000 лет позже общепринятых сроков первого заселения людьми Американских континентов. Остров Ямайка, археологических данных о котором недостаточно, возможно был заселен всего 1500 лет назад. Малые Антильские острова, по-видимому, также были заселены относительно поздно, несмотря на их близость к северной части Южной Америки.

Мадагаскар (см. илл. 4.8 и 4.9), четвертый по величине остров в мире, расположен всего в 450 км к востоку от побережья Африки, но, как и Антильские острова, был заселен людьми очень поздно{39}. До недавнего времени считалось, что первоначально люди австронезийского происхождения появились там всего 2000 лет назад. Так называемые субфоссильные остатки представителей мегафауны, таких как лемуры, гигантские птицы и другие уникальные позвоночные, говорят о том, что эти виды исчезли, по-видимому, примерно 1000 лет назад, однако некоторые (включая как минимум одну разновидность местных бегемотов) сохранялись почти до (или даже немного после) открытия Мадагаскара европейцами примерно в 1500 г.

В общепринятой хронологии заселения Мадагаскара людьми недавно усомнился Боб Дьюар из Кембриджского университета, вместе с коллегами он обнаружил доказательства появления людей в северной части острова почти 4000 лет назад, то есть значительно раньше, чем предполагалось. Доказательства не слишком впечатляющие: по словам ученых, они состоят только из «небольшого набора мелких предметов», в основном каменных отщепов, обнаруженных в Лакатон-и-Анжа и еще в одном месте. В результате предварительного изучения этих объектов не было выявлено какой-либо очевидной связи между ними и материальной культурой более поздних обитателей острова. Что произошло с этими первыми поселенцами? Появлялись ли они там лишь на какое-то время? Им так и не удалось заселить остров? История об этом умалчивает.

Нам известно, однако, что 2000 лет назад люди уже взаимодействовали с местной фауной, поскольку в Таоламбиби в юго-западной части острова найдены кости разделанного бегемота, датированные этим временем{40}. В последние годы были обнаружены и другие ископаемые остатки со следами обработки, хотя их количество все еще не велико. Все они моложе 4000 лет, в то время как места палеонтологических находок этого возраста (и старше) без следов присутствия человека обнаружены во многих частях острова. Хотя новая дата первого прибытия людей на Мадагаскар не опровергает полностью доводы Мартина о чрезвычайно быстром вымирании мегафауны, она их существенно ослабляет.

ИЛЛ. 4.7. В ЛЕСУ НА КУБЕ. Мегалокнус (Megalocnus rodens) – зверь размером с овцу, изображенный здесь напротив кубинского крокодила (Crocodylus rhombifer) на знаменитом месте палеонтологических раскопок в Сьего-Монтеро, был самым крупным из полудюжины видов ленивцев, населявших остров Куба в четвертичном периоде. Хотя мегалокнус, вероятно, вел в основном наземный образ жизни, он обладал полным набором больших когтей и мощными конечностями, которые могли служить как для копания, так и для ограниченного передвижения по деревьям. Его видовое название (rodens – «грызущий») связано со строением передних зубов – крупных и постоянно растущих, почти таких же, как у грызунов. Подобные зубы свидетельствуют о том, что вид был приспособлен к употреблению жесткой пищи, например клубней или плодов с кожурой, но почему возникла такая специализация – неясно. Кубинский крокодил сохранился до наших дней, но находится на грани исчезновения. Он предпочитает пресные водоемы и много времени проводит на суше. При палеонтологических раскопках иногда находят остатки вымерших млекопитающих и птиц с характерными круглыми следами проколов, предположительно от зубов крокодила. Мегалокнус существовал еще 4000 лет назад, но достоверных данных о связи между остатками этого ленивца и следами деятельности человека нет. У вымершего кубинского журавля (Grus cubensis), также изображенного здесь, крылья были редуцированы, и летать он не мог.

ИЛЛ. 4.8. ПЛОСКОГОРЬЕ НА ЗАПАДЕ МАДАГАСКАРА. Западные леса Мадагаскара довольно разреженные, баобабы возвышаются над другими деревьями, как одинокие гиганты. В прошлом подобные припойменные леса, растущие вдоль русла рек, обеспечивали места обитания и защиту для многих видов позвоночных животных. Мадагаскарские речной и карликовый бегемоты были мелкими по сравнению с ныне живущим в Африке обыкновенным бегемотом. Карликовый бегемот был, вероятно, вполне сухопутным животным, поэтому, в отличие от своего речного родственника, он изображен не блаженствующим в воде или на пляже, а пасущимся вдоль берега. Сохранившийся до наших дней нильский крокодил в те времена, по-видимому, был распространен повсеместно, он до сих пор встречается на севере Мадагаскара. Однако здесь изображен его местный родственник, мадагаскарский крокодил, который исчез вместе со многими другими видами менее тысячи лет назад. Семейная группа полуназемных археолемуров огибает берег реки, направляясь кормиться в лес. Над ними, уцепившись за ветку дерева, висит гигантский ленивцевый лемур археоиндри. Дальше за рекой мы видим гигантскую черепаху и группу больших слоновых птиц мюллерорнисов. Единственный из изображенных здесь видов животных, сохранившийся до наших дней, – индийская змеешейка, похожая на баклана птица, расправляет крылья, сидя на спине покладистого бегемота.

1. Мадагаскарский речной бегемот (Hippopotamus lemerlei).

2. Мадагаскарский карликовый бегемот (Hexaprotodon madagascariensis).

3. Мадагаскарский крокодил (Voay robustus).

4. Индийская змеешейка (Anhinga melanogaster vulsini)*.

5. Гигантская мадагаскарская черепаха (Geochelone grandidieri).

6. Большая слоновая птица мюллерорнис (Mullerornis grandis).

7. Археолемур (Archaeolemur edwardsi).

8. Гигантский ленивцевый лемур археоиндри (Archaeoindris fontoynonti).

[* = сохранившиеся виды]

Новая Зеландия (см. илл. 4.10) состоит из двух очень больших островов (Южного и Северного – соответственно двенадцатого и четырнадцатого по размеру в мире) и группы более мелких, расположенных рядом. Среди крупных обитаемых участков суши эти большие острова люди обнаружили и заселили в последнюю очередь. Согласно радиоуглеродным данным, это произошло примерно в 1280 г. Первые жители, маори, по происхождению были австронезийцами, так же как и первые жители Мадагаскара. Возможно, это была весьма небольшая группа, состоящая, по последним оценкам, не более чем из нескольких десятков человек{41}. В течение примерно столетия после заселения островов людьми здесь вымерло более 30 видов птиц, включая всех крупных нелетающих птиц, таких как моа. Ни один другой остров с многочисленной местной фауной не понес таких больших потерь за столь короткий промежуток времени. Новая Зеландия уникальна и по другой причине: ни на одном другом острове не было обнаружено столько свидетельств человеческой охоты в виде обработанных или подвергшихся другим воздействиям костей животных вымерших видов, мест массового забоя большого количества особей, а также мест проживания с пищевыми отходами животного происхождения{42}. Вырубка лесов в какой-то степени также, вероятно, создавала угрозу для мегафауны, пока она там еще оставалась, но это, скорее всего, относилось только к низменностям. Короче говоря, в Новой Зеландии наблюдается именно та картина, которую можно было бы ожидать всюду, где в доисторические времена предположительно велась чрезмерная охота, но которой на самом деле мы нигде больше не видим.

Другие обитаемые острова. Их в тропических и умеренных широтах слишком много, чтобы рассказать о них в этом кратком обзоре. Многие из островов, на которых обитали ныне вымершие эндемичные позвоночные, расположены в южной части Тихого океана и, подобно Новой Зеландии, были заселены людьми только в прошлом тысячелетии. Другие расположены в Индийском или Атлантическом океанах далеко от каких-либо материков, и люди не только не жили там, но и не знали о них до 1500 г. На многих таких островах до последнего сохранялись виды, которых больше нигде не было, и почти везде они начинали вымирать, как только там появлялись люди, что происходило рано или поздно.

Достаточно будет двух примеров. Фернанду-ди-Норонья (рис. 4.2), маленькая группа островов в Атлантическом океане вблизи северо-восточной части Бразилии, была необитаемой, когда в 1503 г. туда впервые прибыли люди, среди которых, возможно, был знаменитый картограф и исследователь Америго Веспуччи. На главном острове они заметили группу «больших крыс», которых больше никогда не встречали. Исследователи Майкл Карлтон и Сторрс Олсон из Национального музея естественной истории США, давшие этому виду название Noronhomys vespuccii на основе найденных на острове ископаемых остатков, пришли к выводу, что он, должно быть, вымер вскоре после появления европейцев. Вероятно, с этим видом конкурировали или его уничтожали черные крысы (которые не были близкими родственниками рода Noronhomys, хотя и тех и других называют «крысами»){43}.

ИЛЛ. 4.9. МАЛАГАСИЙСКИЙ ЗВЕРЬ (Plesiorycteropus madagascariensis) был, несомненно, одним из самых странных представителей фауны острова. Размером с небольшую собаку, плезиориктеропус, по-видимому, не имел зубов и, подобно трубкозубу или муравьеду, питался в основном общественными насекомыми. Как он выглядел – неизвестно, есть небольшая вероятность, что, как показано здесь, он был покрыт чешуями, подобно ныне живущим в Африке и Азии (и совершенно не родственным ему) панголинам. Хорошо узнаваемые ископаемые остатки плезиориктеропуса были обнаружены в разных частях острова, но их никогда не находили в местах поселения людей, и, вероятно, он не был объектом охоты. Также нет никаких данных о времени его исчезновения, хотя произошло это, вероятно, до 1500 г.

Остров Маврикий близ Мадагаскара (рис. 4.2) тоже был необитаем, а затем, примерно в 1513 г., туда впервые прибыли португальские суда. Маврикий известен тем, что это единственное место в мире, где жил дронт (Raphus cucullatus). Заселение острова людьми произошло примерно в 1600 г., а последняя достоверная встреча с дронтом состоялась в 1662 г. Однако его исчезновение, вероятно, не было связано с чрезмерной охотой. Как метко выразился один остряк, для людей жилистое мясо дронта было не вкуснее теннисной ракетки и, вероятно, жители Маврикия в основном не обращали внимания на эту птицу. Однако его яйцами живо интересовались завезенные крысы, кошки и свиньи, кишмя кишевшие на острове после поселения здесь людей. Так и происходят вымирания на островах: одна и та же история повторяется множество раз{44}. Отличаются только имена жертв и иногда личность преступника.

ИЛЛ. 4.10. КЕНТЕРБЕРИЙСКАЯ РАВНИНА{45}. Кентерберийская равнина с восточной стороны Южного острова – один из самых богатых окаменелостями районов Новой Зеландии. На этом рисунке на переднем плане два больших моа танцуют, исполняя брачный ритуал, причем более крупная особь – это самка. У некоторых видов моа был сильно выражен половой диморфизм, самки весили до 200 кг и были в 2,5 раза крупнее самцов. До тех пор, пока не были проведены анализы древней ДНК, систематики обычно относили самцов и самок к разным видам. Вероятно, в конце голоцена в Новой Зеландии обитало 9–12 видов моа, пока в XIII в. там не появились люди. Кости моа были найдены на обоих больших островах в разных местах: в горных районах и на прибрежных равнинах, во влажных лесах и на сухих лугах. Это убедительно показывает, что моа были приспособлены к очень разным экологическим условиям, но это их не спасло: все они исчезли, вероятно, в течение столетия после появления здесь человека. Ричард Оуэн, анатом XIX в., первым среди ученых обративший внимание на моа, отмечал, что «такие огромные и, вероятно, глупые птицы, не обладавшие ни инстинктом, ни адекватными средствами для бегства и защиты, быстро пали жертвой предков нынешних маори»{46}.

1. Гигантский моа Южного острова (Dinornis robustus).

2. Тяжелоногий моа (Pachyornis elephantopus).

3. Кустарниковый моа (Anomalopteryx didiformis).

РИС. 5.1. ГЕОЛОГИЧЕСКИЕ КАТАСТРОФЫ КЮВЬЕ. За долгие годы научной работы Жорж Кювье сделал подробное геологическое описание Парижского бассейна – крупной низменности на севере Франции, где содержатся осадочные породы разных возрастов. Сравнивая состав соседних слоев, которые иногда очень резко отличались друг от друга как по структуре, так и по ископаемым остаткам, Кювье пришел к выводу, что на Земле должны были периодически случаться крупные природные катастрофы, или, как он их называл, «перевороты». Эти катастрофы приводили к сильному изменению видового состава, когда старые виды вымирали, а новые откуда-то появлялись. Обратите внимание на скелет крупного морского позвоночного, расположенный в середине этого схематического разреза бассейна, а также на череп и длинные кости, видимо, хоботного животного, лежащие сверху прямо над обрывом. С точки зрения Кювье, такие сочетания доказывали, что суша и море сменяли здесь друг друга, а значит, природные катастрофы действительно происходили.

Обычно у идей есть своя история, а у хороших идей она довольно долгая. Хотя еще в древности люди находили и иногда собирали остатки вымерших животных, они долгое время не могли понять их значение. Даже относительно недавно, когда появилось современное представление о вымирании, в качестве объяснения, как правило, ссылались на неопределенные «естественные» причины. Однако в середине XVIII в. некоторые мыслители уже задумывались о том, что преследование со стороны человека могло быть альтернативной или дополнительной причиной вымирания. За прошедшие 250 лет соотношение между сторонниками и противниками обоих объяснений заметно изменилось. И эта тенденция сохраняется до сих пор. В последнее время доводы в пользу роли человека возобладали, но, чтобы понять, почему так произошло, надо обратиться к истории. Для тех, кто хочет разобраться в этом вопросе подробнее, я составил список полезных источников, который привожу в конце книги{47}.

До XVIII в. ученым, занимавшимся естественными науками (которые тогда назывались натурфилософией), приходилось иметь дело с двумя проблемами. Первая заключалось в осмыслении появляющихся палеонтологических находок, среди которых было множество форм живых организмов, не встречавшихся в современном мире. Другая проблема состояла в том, чтобы совместить все многообразие этих находок с принятыми доктринами, основанными на работах античных авторов и религиозных текстах. По мере того как во второй половине XVIII в. в умах мыслителей все сильнее укреплялись идеалы эпохи Просвещения, сверхъестественные или эзотерические объяснения начинали вытесняться проверяемыми предположениями и результатами наблюдений. Однако это был долгий и тяжелый путь.

Начнем с концепции катастрофизма Жоржа Кювье (1769–1832) – это была одна из самых влиятельных идей на раннем этапе развития современного естествознания. Кювье, как известно, утверждал, что в истории Земли были длительные периоды покоя, прерываемые катастрофами («переворотами»), которые, среди прочего, сопровождались огромными биологическими потерями (рис. 5.1).{48}

Изучая ископаемые находки, Кювье заметил, что многие группы организмов обитали на территориях, удаленных от тех, где сейчас обитают их родственники, и совершенно в других экологических условиях. А поскольку эти организмы больше не существуют ни в тех же местах, ни в каких-либо других, по мнению Кювье, должны были произойти поистине катастрофические события (рис. 5.2). Виды, которые встречались в палеонтологической летописи до, но не после таких катастроф, должно быть, либо исчезли полностью, либо перешли в иные места. Но, с другой стороны, виды, которые внезапно появлялись среди ископаемых, скорее всего, вследствие тех же событий пришли откуда-то еще, расширяя свой ареал, в то время как другие виды исчезали.

РИС. 5.2

РИС. 5.3. МАМОНТ АДАМСА, обнаруженный в районе дельты Лены на арктическом побережье Сибири, – это один из самых полных скелетов взрослого шерстистого мамонта, которые были когда-либо найдены. Собранный скелет с сохранившимися фрагментами мягких тканей на черепе и ногах можно увидеть в Зоологическом музее РАН в Санкт-Петербурге.

Кювье не пытался разрешить логические парадоксы, порожденные некоторыми его идеями. И хотя он был одним из первых ученых, принявших гипотезу о массовых вымираниях, он также считал (по крайней мере, не отрицал), что число видов на Земле не менялось с тех времен, когда, в соответствии с библейскими текстами, был сотворен мир. Однако если вымирания происходили, то фауна планеты должна была сильно сокращаться во время катастроф, которые он обнаружил в геологической летописи. Кювье тогда не мог опираться на теорию эволюции, которая объяснила бы появление новых видов, и ему приходилось только закрывать глаза на такие противоречия, отмечая, что о вымерших обитателях Земли известно настолько мало, что прошлое все еще остается тайной.

Однако этот французский естествоиспытатель предложил конкретную причину исчезновения одного вида, рассматриваемого в этой книге, – шерстистого мамонта. Кювье был знаком с сообщениями о находках большого количества ископаемых мамонтов в Сибири, в том числе хорошо сохранившихся в вечной мерзлоте образцов, таких как мамонт Адамса (рис. 5.3). Эти открытия навели Кювье на мысль, что мамонты, которых мы сейчас относим к виду Mammuthus primigenius, пали жертвой одной из крупных катастроф – возможно, внезапного резкого похолодания, которое также помогло сохранить их туши{50}. Он писал: «В тот самый миг, когда эти животные лишились жизни, местность, где они обитали, замерзла. Это событие было быстрым, внезапным, а не развивалось постепенно».

Хотя идея о моментальной заморозке мамонтов уже не представляется убедительной, Кювье весьма проницательно связал их вымирание с уникальными изменениями природных условий. Религиозно настроенные ученые, впечатлившись взглядами Кювье на историю Земли, пытались использовать катастрофизм в качестве подтверждения библейских историй о великих бедствиях, таких как Всемирный потоп{51}. Однако все чаще такой некритичный подход вступал в противоречие с потоками новой информации, поступающей изо всех частей света. Открытия новых территорий, новых народов и новых видов, которые выходили за пределы любых библейских представлений, однозначно показали, что неразумно обращаться к авторитетам древности, чтобы понять, как развивалась жизнь на Земле. С тех пор ни одна работа не считается научной, если не опирается на факты, которые можно критически оценить и построить на их основе предположения, проверяемые другими фактами. На этом же принципе основаны и современные биологические науки о прошлом, такие как палеонтология.

В качестве примера можно привести работу естествоиспытателя швейцарского происхождения Луи Агассиса (1807–1873) о биологических последствиях изменения климата, вызванного оледенением в Северном полушарии. Это исследование отражало взгляды катастрофистов, но имело и надежные геологические обоснования{52}. Агассис пришел к выводу, что обнаружение таких вымерших в Северной Европе видов, как гиены и носороги, которые сейчас обитают только в тропических областях, означает, что в то время в высоких широтах должен был быть более теплый климат, чем сейчас (рис. 5.4). Но затем, как писал Агассис, «внезапная суровая зима, которой суждено было продлиться целую вечность, обрушилась на наш земной шар ‹…› она пришла столь неожиданно, что сохранила их под массой льда и снега, не дав им времени на разложение, которое следует за смертью». Эта зима, которой «суждено было продлиться целую вечность», безусловно, была ледниковым периодом продолжительностью десятки тысячелетий, как одним из первых определил Агассис.

СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ! САМЫЕ ОГРОМНЫЕ, САМЫЕ СВИРЕПЫЕ, САМЫЕ НЕОБЫКНОВЕННЫЕ!

Когда впервые обнаружили остатки американского мастодонта, естествоиспытатели не могли понять, что это такое, поэтому вполне логично назвали его «американский incognitum»{53}. Знаменитый американский художник и естествоиспытатель Чарльз Уилсон Пил (1741–1827) увидел в этом неизвестном животном финансовые перспективы. Вместе со своим сыном Рембрандтом они выкупили большую часть скелета мастодонта, найденного в округе Ольстер (штат Нью-Йорк), и постарались собрать его заново. Полученный сомнительный результат они выставили в своем музее в Филадельфии в 1801 г. Утверждалось, что этот incognitum был «огромен, как скала, жесток, как кровожадная пантера, быстр, как камнем падающий с неба орел, и ужасен, как ангел ночи». Позже Рембрандт решил, что можно собрать больше денег, если представить гиганта не травоядным животным, а хищником, поэтому он повернул его бивни вниз, чтобы они выглядели как огромные клыки. Он объяснял, что зверь мог использовать их, чтобы «убивать мелких животных, извлекать раковины моллюсков со дна рек и даже карабкаться с их помощью на крутой берег». Действительно полезные приспособления, своего рода встроенные ледорубы, которые могут служить еще и для добычи устриц. И хотя Пилы явно были не биологами, а шоуменами, развлекающими публику, эта история показывает, что по ископаемым остаткам сложно сделать правильный вывод о поведении животного, особенно если у него не сохранилось ныне живущих близких родственников. Вот почему ученые, занимающиеся реконструкцией поведения вымерших видов, делают свои заключения, полагаясь не на буйное воображение, а используя целый ряд разных методов.

Скелет incognitum, собранный Пилом с целью произвести максимальный эффект, при том что сам он обладал минимальными научными знаниями. Только в начале XIX в. стало понятно, что мастодонты и мамонты – два разных вида хоботных. Отсюда и очевидная ошибка в подписи «мамонт» к этому рисунку.

РИС. 5.4. ГИЕНЫ, КОГДА-ТО ЖИВШИЕ В БРИТАНИИ. На этом рисунке, опубликованном богословом и одним из первых палеонтологов Уильямом Баклэндом (1784–1856), сравниваются челюсть современной пятнистой гиены (вверху) и плейстоценовые остатки, найденные в пещере Киркдейл в Йоркшире. Они отличаются по размеру, но похожи во всем остальном. Это наводит на мысль, что в Британии тогда было намного теплее, чем в настоящее время. Помимо гиен Баклэнд обнаружил остатки носорогов и бегемотов. Как преданный, но здравомыслящий сторонник идей Кювье, Баклэнд был убежден, что произошло глобальное наводнение, но сомневался, что потоки воды могли принести кости этих животных из тропиков в Британию. Более поздние исследования показали, что пятнистая гиена исчезла с территории Британии и остальной Европы в конце плейстоцена. Сейчас этот вид обитает только в Африке, южнее Сахары.

Тот факт, что Агассис признал влияние ледникового периода на биоты и ландшафты, ознаменовал торжество методов научного наблюдения и индуктивного рассуждения. Все говорило о том, что в прошлом произошла масштабная катастрофа, как и предполагал Кювье, но менее хаотичная{54}. Работа Агассиса сильно повлияла на формирование биологических и геологических представлений того времени. Однако позднее, в XIX в., влияние идей катастрофизма в науке начало резко снижаться. Причина была в существенном переосмыслении скорости природных процессов. Джеймс Геттон (1726–1797), а позднее и Чарльз Лайель (1797–1875) установили, что горные породы формировались не вследствие геологических катастроф, чередующихся с длительными периодами, когда почти не происходило изменений, как считали Кювье и другие сторонники теории катастрофизма, а под воздействием медленных неуклонных процессов, которые мы наблюдаем и сегодня. То есть это была работа таких факторов, как вода и ветер, а не внезапные сильнейшие заморозки и наводнения. Представления Лайеля, согласно которым современные процессы служат ключом к пониманию прошлого, получили название «униформизм» (актуализм) и заняли господствующее положение в геологии и биологии, в том числе в только что появившейся науке об эволюции.

В соответствии со своими геологическими взглядами Лайель считал, что вымирания животных происходили в значительной степени, если не полностью, за счет постепенного исчезновения видов, вызванного таким же постепенным изменением климата. Чарльз Дарвин (1809–1882), на которого сильно повлияли представления Лайеля, соглашался с тем, что вымирание – это постепенный процесс, но подчеркивал вклад таких биологических факторов, как естественный отбор и межвидовая борьба. Хотя ему было интереснее выяснить роль среды как движущей силы эволюционного процесса, чем ее возможное влияние на вымирание видов, он, безусловно, понимал, что эти два процесса неразрывно связаны и одинаково важны для истории жизни на Земле. С точки зрения Дарвина, вымирание могло привести либо к полному исчезновению группы, либо к ее преобразованию в другой новый вид. При этом он не поддерживал концепцию массовых вымираний, потому что идея одновременного исчезновения сразу многих видов отдавала катастрофизмом, с которым Дарвин был принципиально не согласен. Хотя ему пришлось объяснять масштабное исчезновение некоторых групп, таких как динозавры или трилобиты, он сделал это как истинный последователь Лайеля, предположив, что их вымирание происходило в течение очень большого периода времени. Кроме того, он утверждал, что хотя, судя по находкам в неоднородных геологических разрезах, может показаться, будто эти виды исчезли одновременно, они, вероятно, прежде чем исчезнуть полностью, могли сохраняться на протяжении того или иного временного периода в отдельных областях, которые еще не до конца исследованы. Возможно, происходил «некий обширный процесс, действующий в целом мире», который определял, кто выживет и кто умрет{55}.

Как уже отмечалось выше, убеждение, что люди каким-то образом причастны к недавним вымираниям, почти так же старо, как и идея о влиянии климатических факторов. Однако долгое время не предпринималось никаких попыток детально разобраться в роли людей в этом процессе. Отчасти эта задержка была связана с религиозными воззрениями, согласно которым человек и давно вымершая мегафауна не могли существовать одновременно (рис. 5.5). Однако отношение к этой проблеме начало меняться, когда появились доказательства связи ископаемых человеческих остатков и вымерших животных.

По иронии судьбы главный градуалист Лайель первым привел убедительные доводы в пользу причастности человека в вымирании видов во время ледникового периода. Хотя раньше он сомневался в одновременном существовании древних людей и мегафауны, к 1860-м гг. появились бесспорные доказательства их пересечений во времени. В своей работе «Геологические доказательства древности человека» (Geological Evidences for the Antiquity of Man) он признал это, написав:

И все же Лайель приводил доводы не только в пользу истребления животных человеком. С его точки зрения, люди были сопутствующим фактором, но не единственной причиной вымирания мегафауны. Он говорит, что это не было быстрым процессом, и продолжает:

Собрав в своих рассуждениях все возможные причины вымирания мегафауны, Лайель, должно быть, счел вопрос о том, что именно вызвало гибель того или иного вида, либо выходящим за пределы человеческого понимания, либо не имеющим однозначного ответа.

РИС. 5.5. В АРКТИКЕ ЖИЛИ И СЛОНЫ, И ЛЕНИВЦЫ. Первые должным образом описанные ископаемые остатки мегафауны в арктической части Северной Америки были собраны британской экспедицией, ненадолго высадившейся в районе залива Эшольца на западном побережье Аляски в 1826 г. Эти кости были доставлены для идентификации Уильяму Баклэнду, известному своим описанием пещерных гиен. Он правильно распознал кости и зубы всех обычных видов: мамонта, бизона, овцебыка, лошади и северного оленя, однако один экземпляр его озадачил. Это было позвоночное животное – возможно, гигантский ленивец (Megalonyx jeffersonii), про которого сейчас известно, что в межледниковый период он обитал далеко на севере. Баклэнд решил, что вымершие млекопитающие, вероятно, погибли от внезапного сильного похолодания: «Напрасно утверждают, что они могли быть покорены и истреблены человеком, какие бы ни были сделаны выводы в отношении Европы, крайне маловероятно, что такое влияние он мог оказывать на обширных пустошах Северной Азии, и вовсе невозможно, чтобы он мог сделать это в бескрайних лесах Северной Америки»{58}. Изделие на иллюстрации – «совок из слоновой кости, сделанный эскимосами из ископаемого бивня». Он изготовлен недавно и был приобретен у торговцев.

Как это ни удивительно, но Дарвин не занял никакой твердой позиции по вопросу, была ли человеческая деятельность главной причиной вымирания или нет. Как отметил археолог из Вашингтонского университета Дональд Грейсон, Дарвину, конечно же, было известно, что Лайель объяснял вымирание мегафауны в Европе и Северной Америке ее истреблением людьми. Но на самом деле Дарвин не знал, почему произошли некоторые вымирания. Он писал: «Нам нечего изумляться факту вымирания; если и есть чему изумляться – это нашей самонадеянности, позволяющей нам воображать, что мы понимаем всю ту совокупность сложных условий, от которых зависит существование каждого вида»{59}.

Вклад Альфреда Уоллеса (1823–1913) в эволюционную биологию часто недооценивают, потому что он оставался в тени своего гораздо более известного современника Чарльза Дарвина. Уоллес был разносторонним человеком, и эти его стороны иногда противоречили друг другу. Он был блестящим наблюдателем, но также верил и в существование ангелов. Ближе к концу жизни он развивал идею, что эволюция на самом деле направлялась не естественным отбором, как он думал раньше, а теми самыми божественными посланниками. Тем не менее он брался за сложные вопросы и в том, что касается вымирания мегафауны, оказался значительно более проницательным, чем его современники.

Мы не можем не признавать, что для таких значительных перемен должна быть физическая причина; и это должна быть причина, способная проявиться одновременно на большой части земной поверхности. Такую причину можно найти в недавних крупных физических изменениях, известных как «ледниковая эпоха» ‹…› [которая] могла повлиять разными способами, изменив уровень океана, а также вызвав сильные локальные наводнения, которые в сочетании с резким похолоданием уничтожили животных{60}.

Может показаться, что эта цитата Уоллеса о причинах вымираний не слишком отличается от взглядов Кювье и Агассиса, но на самом деле он считал, что наступление «ледниковой эпохи» объясняет только некоторые вымирания. Он мог представить, что оледенение повлияло на животных высоких широт как Cеверного полушария, так и южной части Южной Америки, носящей следы плейстоценового оледенения, где к тому времени был обнаружен целый ряд вымерших видов мегафауны. Но он не мог понять, как оледенение в высоких широтах могло столь сильно повлиять на расположенные ближе к тропикам регионы планеты, такие как Австралия, где недавно вымерли виды, которые авторитетный анатом и палеонтолог Ричард Оуэн (1804–1892) описал как «не уступающие по весу видам с больших континентов». Оуэн начал задумываться о роли человека в этих вымираниях (см. илл. 4.10). Уоллес не знал ответа, но он задал правильный вопрос. Должно было произойти что-то еще.

В начале XX в. палеонтология четвертичного периода выросла в крупную научную дисциплину. Во всех палеонтологических исследованиях стали уделять внимание такому важному фактору, как время, хотя точно его определять еще не умели. Однако к началу 1930-х гг. появились первые догадки, позволяющие соотнести друг с другом временной период, присутствие людей и вымирание мегафауны. Известный палеонтолог из Гарвардского университета Альфред Ромер (1894–1973) писал:

Основная масса данных свидетельствует о том, что лишь незначительное количество вымираний случилось [в Америке] в плейстоценовую эпоху и огромное количество потерь, обеднивших фауну до нынешнего состояния, произошло за сравнительно короткий период, начавшийся, предположительно, не позже 20 000 лет назад или около того. ‹…› Маловероятно, что [Homo sapiens] сыграл непосредственно главную роль в истреблении этих животных, поскольку в таком случае нам необходимо найти гораздо больше доказательств его связи с вымершими группами, чем у нас есть сейчас. Однако мы можем (очень осторожно) предположить, что появление на определенной территории новой формы жизни такого рода могло, вероятно, нарушить хрупкое равновесие в животном мире, что опосредованно могло привести к значительным изменениям{61}.

Один из первых президентов Американского музея естественной истории и ведущий специалист по палеонтологии млекопитающих Генри Фэрфилд Осборн (1857–1935) заметил, что «в Евразии человечество „выросло“ вместе с плейстоценовой фауной этого региона, поэтому оно всегда в той или иной степени поддерживало экологическое равновесие с окружающими млекопитающим». В Северную Америку же, напротив, люди пришли поздно и были для нее чужаками:

Возможно появление именно этого разрушительного животного, поначалу даже не очень важного, вызвало вымирание столь многих крупных млекопитающих. ‹…› Нельзя сказать, что человек был непосредственно ответственен за истребление многочисленных огромных стад мамонтов, лошадей и верблюдов, скорее его появление могло нарушить экологическое равновесие, вызвать эпидемии или повлиять иными способами, которые за давностью лет совершенно неясны{62}.

Все могло бы оставаться таким неопределенным и туманным, как говорили Ромер и Осборн, если бы не изобретение в 1946 г. радиоуглеродного метода датировки, который все изменил. К 1960-м гг., благодаря значительному усовершенствованию приборов и увеличению диапазона измерений (теперь он охватывал примерно все 50 000 лет недавнего времени), радиоуглеродный метод стало возможным использовать для определения возраста любых органических остатков с точностью и достоверностью, которые были недостижимы любыми другими методами.

С появлением радиоуглеродного метода все изменилось и для Пола Мартина (1928–2010) – молодого палеонтолога из Аризонского университета. К концу 1950-х гг., уже глубоко увлекшись миром плейстоцена, он понял, что этот метод позволяет однозначно показать, действительно ли предполагаемые причины вымирания предшествовали их возможным последствиям и насколько близкими были эти события. Что касается вымираний последних 50 000 лет, то теперь можно было проверить, как соотносятся во времени исчезновения видов в разных частях света. И конечно, с помощью радиоуглеродного метода можно было датировать недавние события, связанные с расселением человечества. Пришло время предложить новое объяснение причины вымираний, единое повсюду на Земле и хорошо проверяемое.

РИС. 6.1. ОХОТА НА МАМОНТА, как представлял ее Чарльз Фредерик Холдер, куратор Американского музея естественной истории в 1880-е гг. Задолго до появления гипотезы, объясняющей вымирание видов их чрезмерным истреблением, Холдер провидчески писал, что «единственная сила, которая могла вызвать уничтожение [мамонтов], это ‹…› человек. Нет сомнения, что первые американцы преследовали этих массивных животных и охотились на них то в одном месте, то в другом, пока те окончательно не исчезли»{63}. И хотя детали этой сцены не слишком реалистичны, она показывает очевидный факт, что охота на хоботных может быть опасной для охотников. Некорректное изображение мамонтов в виде гигантских африканских слонов с загнутыми вверх бивнями было обычным на рисунках того времени (сравните с изображением на илл. 7.1).

Хотя к началу XX в. все чаще возникали подозрения в причастности людей к вымираниям четвертичного периода, никто не мог точно установить, что же тогда произошло. Альфред Ромер мог только догадываться, что некоторые виды существовали «не позднее пары десятков тысяч лет назад», но при этом «какие-то виды могли продолжать существовать и несколько тысяч лет назад или даже позднее»{64}. Такая неопределенность временной шкалы, не позволяющая точно сказать, когда произошло то или иное событие, не давала возможность установить причину вымирания мегафауны, а также то, была ли эта причина единственной. Важная роль Пола Мартина состояла в том, что, поняв преимущества радиоуглеродного метода, он наконец навел некоторый порядок в определении времени вымираний{65}. Он впервые показал, что, по-видимому, существует удивительно тесная временная связь между появлением человека в Северной Америке и вымиранием местных животных. Тщательно изучая литературу, Мартин обнаружил, что те немногие радиоуглеродные данные, которые были известны для других мест, подтверждают или по крайней мере не противоречат гипотезе, что после появления где-либо человека там исчезают животные. На этом основании он утверждал, что тесная корреляция между приходом человека и исчезновением видов – общемировое повторяющееся явление. Этот процесс, по-видимому, занимает от нескольких десятилетий до нескольких столетий на островах и примерно тысячелетие на континентах. Похоже, что даже такие широко распространенные виды мегафауны, как гигантские ленивцы и мамонты, исчезали быстро, вымирая за короткий период, где бы они ни жили. Ученый задался вопросом, могут ли даже самые сильные изменения климата вызвать столь быстрые потери.

Мартин мог говорить лишь о корреляции, но необходимо было выявить причинно-следственные связи. Если люди действительно сыграли решающую роль в этих вымираниях, то следует определить возможные механизмы уничтожения видов. Например, некоторые авторы предполагали, что первые мигрировавшие на Мадагаскар люди вызвали катастрофические изменения среды обитания в результате массовых пожаров, приведших к гибели многие лесные виды{66}. Однако нет свидетельств подобных природных бедствий в высоких широтах ни в Северной Америке, ни в Евразии, хотя и там были многочисленные потери. Одного лишь присутствия на месте недостаточно, древние люди должны были делать что-то с помощью своих технологий, а также в силу своих поведенческих особенностей, что в конечном итоге приводило бы к массовым вымираниям. Мартин считал, что у человечества был лишь один род деятельности, отвечающий этим требованиям, – хищничество, или охота (промысел), как мы предпочитаем это называть, когда речь заходит о нас самих (рис. 6.1).

ИЛЛ. 6.1. МИРАЦИНОНИКС ГОНИТСЯ ЗА ВИЛОРОГОЙ АНТИЛОПОЙ. Пума (Puma concolor) и ягуар (Panthera onca) – единственные крупные кошки, сохранившиеся в Северной Америке до наших дней. Однако в конце плейстоцена тут было еще несколько других видов, в том числе похожий на гепарда мирациноникс (Miracinonyx trumani). Предположительно, его вес достигал 70–95 кг. Изначально его описали как гепарда, однако позже исследования древних образцов ДНК показали, что он ближе к пумам. Ареал этой кошки простирался от Пенсильвании и Флориды на востоке до Большого Каньона на западе. Пумы и ягуары охотятся из засады, и, скорее всего, так же вел себя и мирациноникс. Судя по фрагментам скелетов, у него были длинные ноги и широкие ноздри, приспособленные для интенсивного вдоха и выдоха. Эти черты характерны для быстро бегающих хищников. На иллюстрации мирациноникс преследует быстроногую вилорогую антилопу (Tetrameryx) – ныне также вымерший вид.

Большую часть времени существования нашего вида наши предки жили за счет охоты и собирательства, то есть получая еду и другие необходимые им вещи непосредственно из природы и не занимаясь постоянно земледелием и скотоводством. Таким образом, согласно Мартину, если доисторический человек и стал причиной вымираний сотен видов в недавнее время, в этом должна быть в той или иной форме замешана охота. Но может ли обычная охота, которая характерна для современных обществ охотников-собирателей, привести к такому результату? Нет никаких этнографических данных, что люди, ведущие сейчас подобный образ жизни, стали причиной вымирания какого-либо вида. Наиболее вероятная социальная единица древних доисторических людей, родовая община, была слишком мала и плохо организована, чтобы служить механизмом для масштабного истребления[5] (глава 9). Кроме того, по данным этнографов, большинство охотников-собирателей обычно употребляют пищу, за которой не надо бегать, такую как плоды деревьев, клубни и ягоды травянистых растений, моллюски, иногда насекомые, и лишь изредка активно охотятся на птиц и млекопитающих, как правило мелких. Мартин попытался решить возникшую проблему, рассматривая охоту людей в уникальных обстоятельствах, возникающих при самом первом их появлении на новой территории.

В охоте – древнейшей на Земле интерактивной игре – игроки, охотник и добыча, связаны типичными для млекопитающих отношениями «хищник – жертва», основанными на инстинктах, а также на поведении, приобретенном в результате научения. В каком-то смысле эти отношения столь же глубоки, как любовная связь. Рысь не просто узнает в зайце-беляке свою излюбленную добычу, она хорошо знает, какие маневры и уловки предпримет заяц, чтобы уйти от погони и избежать поимки. Точно так же лев знает повадки зебры, волк – северного оленя, сова – мышей и так далее (см. илл. 6.1). Однако это редко приводит (если вообще приводит) к невосполнимым потерям жертв из-за чрезмерного истребления их хищниками. И это вполне логично. Когда охота разыгрывается в реальном мире, атаки часто бывают неудачными, поскольку каждая сторона знает наиболее вероятные ходы другой, но не может контролировать все обстоятельства{68}. Кроме того, в долгосрочной перспективе хищнику невыгодно, даже если бы это было возможно, увеличить эффективность своей охоты до такой степени, чтобы его предпочитаемая жертва оказалась под угрозой вымирания. В этом случае какое-то время хищник будет обильно кормиться, но когда его обычная добыча исчезнет, то он окажется перед выбором: либо найти других, возможно менее подходящих жертв, либо умереть от голода. Таким образом, в нормальных отношениях «хищник – жертва» отбор поддерживает своего рода динамическое равновесие, и обоим видам выгодно, когда наименее приспособленные отсеиваются. Иногда колебания численности могут привести к катастрофе, например, на островах, где отношения «хищник – жертва» не всегда способны достичь равновесия{69}. Однако эти отклонения, как правило, ограничены местом и временем и не имеют долгосрочных последствий для видов, обитающих на обширных территориях, например большинства крупных травоядных и зависящих от них хищников. Как видим, гипотеза Мартина столкнулась с очевидной проблемой: каким образом хищническое поведение человека могло вызвать вымирания такого типа, как в Северной и Южной Америке, когда по всему континенту за чрезвычайно короткое время исчезли десятки видов?

Мартин утверждал, что есть одно обстоятельство, при котором типичные отношения «хищник – жертва» временно нарушаются и ни одна из сторон не ведет себя как обычно. Это может случиться, если новый, чрезвычайно эффективный хищник появляется на территории, где его раньше не было. У потенциальной добычи нет инстинктивного поведения, защищающего от чужака. Непрошеный гость, принципиально отличающийся от всех, с кем ранее сталкивалась жертва, останется незамеченным, не вызовет ни опасений, ни защитной реакции. Мартин считал, что в таких обстоятельствах жертвы вели себя слишком наивно, не распознавая новую угрозу, пока не становилось слишком поздно.

Хищник тем временем мог неограниченно охотиться, уничтожая всех, с кем сталкивался, пока период повышенной уязвимости жертвы не заканчивался в результате ее обучения на опыте или резкого снижения численности. Мартин имел в виду экстремальное развитие событий, когда появившийся новый хищник оказался не просто чужеродным, а невообразимо опасным человеком разумным (Homo sapiens), обладавшим культурой. Многим видам просто не хватило времени, чтобы отреагировать на это или обучиться. Лишь горстке крупных животных удалось ускользнуть или выжить после первого контакта, но эти исключения лишь подтверждают правило.

Теперь, как считал Мартин, он учел в своих рассуждениях все самое важное: никаких одновременных вымираний нескольких видов до тех пор, пока не появляются люди, а затем чрезмерная охота, которая приводит к неизбежному результату.

НАСКАЛЬНАЯ ЖИВОПИСЬ: ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖИВОТНЫХ НА СТЕНАХ ПЕЩЕР

Наиболее яркие свидетельства длительного взаимодействия человека и мегафауны можно найти не в местах забоя и не среди остатков древних трапез, а в искусстве, в нарисованных или вырезанных изображениях на стенах пещер{70}. Они сделаны людьми, чьи умственные способности сопоставимы с нашими, но жизненный опыт и видение мира, безусловно, были совершенно другими. Самые известные примеры наскальной живописи находятся во Франции и Испании, но древние рисунки разного возраста найдены во многих частях света. Считается, что европейские изображения были сделаны 30 000–40 000 лет назад, почти за 20 000 и более лет до вымирания, произошедшего в конце плейстоцена. В пещерной живописи часто встречаются удивительные детали внешнего облика – цвет шерсти и даже выражение чувств животных, особенности которых пытались запечатлеть древние художники. Согласно одной из теорий, люди считали, что такие рисунки обладают магическими свойствами, возможно, способствуют успешной охоте. По другим версиям, они просто рисовали на стенах, если хотите, занимались граффити. В конце концов, они были такими же людьми, как и мы, – может быть, нанесение на стену пещеры одного-двух рисунков во время долгой зимней ночи помогало справиться с палеолитической скукой.

Древние художники за работой в пещере Фон-де-Гом в Лез-Эзи-де-Тайак (Франция), как их представлял в 1920 г. Чарльз Найт, часто изображавший на своих картинах доисторическую жизнь.

Критики отмечали, что в гипотезе Мартина о чрезмерной охоте многое казалось либо абсолютно неверным, либо очень маловероятным. Термин «чрезмерная охота», или «перепромысел», был слишком мягок для обозначения того, что Мартин имел в виду, поэтому он сам заменил его на «блицкриг», намеренно используя этот яркий образ, который сразу наводит на мысль о безжалостной, почти фанатичной страсти к истреблению и применению подавляющей силы по отношению к беспомощным, не оказывающим никакого сопротивления жертвам (рис. 6.2).

РИС. 6.2

Однако реальность отличается от этого образа. Да, действительно, есть ряд современных примеров, когда преследование со стороны человека наносило серьезный урон отдельным видам, вызывая резкое сокращение их ареала, нарушение размножения и, как следствие, заметное сокращение численности популяции. Но возможно ли, что люди с примитивным оружием могли поддерживать настолько высокую интенсивность охоты не на один, а на многие виды одновременно, чтобы вызвать гибель большинства из них, а иногда и всех сразу?

Объяснение Мартина в принципе вполне правдоподобно. Это похоже на хорошо известное явление экологического высвобождения, когда внезапно появляется инвазивный вид, который вытесняет местные виды флоры и фауны или угрожает им иным образом. Теоретически этот процесс может привести к вымиранию местных видов, похоже, так и происходило, когда подобные межвидовые взаимодействия происходили на островах, однако обычно вторгшийся вид рано или поздно занимает свою нишу и уже не создает угрозы другим. В качестве примера среди беспозвоночных животных можно привести речную дрейссену (Dreissena polymorpha), моллюска, который с момента интродукции в 1980-е гг. распространяется по водоемам восточной части США и Канады и наносит как экономический, так и экологический ущерб, потому что активно заселяет все доступные поверхности в озерах и реках. Огромное количество особей этого вида, безусловно, представляет угрозу местным видам моллюсков и рыб, так как нарушает пищевые цепи в водоемах. Однако, несмотря на имевшиеся опасения, появление дрейссены не привело к полному исчезновению какого-либо вида, по крайней мере пока. Конечно, дрейссена – это один из наиболее опасных вредителей, но едва ли фактор, способствующий уничтожению видов. Фаунистический «блицкриг» же представляет собой неестественно усиленную версию такого чужеродного вторжения, которое причиняет по-настоящему серьезный вред, вызывая множество одновременных вымираний местных видов.

Мартин считал, что такая активная охота помогла обеспечить беспрецедентные запасы пищи, что позволило первым жителям обеих Америк успешно вырастить множество детей. С ростом населения увеличивались и потребности, в результате чего активная охота становилась очевидным способом получить максимум энергии, затратив минимум усилий. Наиболее желанной была самая крупная добыча, потому что она давала больше всего запасов жира и мяса{71}. Такая положительная обратная связь действовала, предположительно, до тех пор, пока бум не закончился и мегафауна не исчезла полностью или стала крайне редкой. В итоге человечество обосновалось на континентальной части Нового Света и, как и моллюск дрейссена, перешло к менее разрушительному образу жизни, такому как обычная охота и собирательство, а в некоторых районах – земледелие.

На самом деле предположение Мартина, что чрезмерная охота возникла вследствие врожденного стремления к максимальному размножению, кажется неубедительным, и это не единственная сложность, с которой столкнулась его гипотеза. Например, если для наступления экологических катастроф, связанных с чрезмерной охотой, потребовалось, как о том свидетельствуют данные датирования, всего несколько сотен лет, это означает, что охотники должны были истреблять одновременно несколько видов. Это очень необычно для технологически не оснащенных охотников, которые обычно концентрируются на небольшом числе видов животных, чьи повадки им хорошо известны, и можно выбрать оптимальное время года для охоты. Мартин рассуждал о таком поведении человека, которое никогда не было отмечено в этнографических исследованиях. Откуда же взялось такое безудержное, агрессивное истребление всего живого?

В 1975 г. Мартин ответил на эти и похожие возражения, предложив имитационную модель, разработанную в соавторстве со статистиком Джеймсом Моссиманом. В более поздних публикациях и в своей последней книге «Сумерки мамонтов» (Twilight of the Mammoths), опубликованной в 2005 г., Мартин добавил подробности и обсудил новые данные, но он никогда не отказывался от своей фундаментальной идеи «блицкрига», обрушившегося на фауну обеих Америк. В первоначальном варианте модели предполагалось, что первые люди прошли вглубь континента 12 000 лет назад по коридору, который только что освободился ото льда (глава 4; рис. 3.3). Способные быстро передвигаться древние охотники с молниеносной скоростью распространялись по новым территориям, заставая врасплох свою добычу и уничтожая ее раньше, чем у нее могли развиться защитные механизмы. После опустошения одной территории охотники обрушивались на соседнюю и там тоже истребляли все живое. Постоянное наличие большого количества пищи способствовало быстрому росту населения, что в свою очередь привело к миграции в еще не освоенные области. Охота сразу на многие виды превратилась, таким образом, из тягостной необходимости в потенциальный источник силы и могущества. Этого и нужно было ожидать в условиях «блицкрига».

Не ограниченные в передвижениях и росте численности, первые люди, согласно модели Мартина, смогли быстро распространиться по Северной и Центральной Америке, достигнув оконечности Южной Америки примерно через тысячу лет после первого появления в Берингии или в свободном ото льда коридоре. К началу голоцена от американской мегафауны остались лишь те звери – лоси, олени, северные олени, бизоны, снежные козы, толсторогие бараны, овцебыки, медведи, ламы, викуньи, тапиры и пекари, – которые либо смогли укрыться от древних охотников в труднодоступных местах и получили достаточно времени, чтобы приспособиться к угрозе, исходящей от человека, либо просто оказались очень везучими{72}. Подобно травяному пожару, несущемуся по прерии, человек пожирал все съедобное на своем пути. Когда все доступные виды вымерли или оказались на грани исчезновения, закончилась и эпоха чрезмерной охоты на крупную добычу.

ИЛЛ. 7.1. САМЕЦ МАМОНТА КОЛУМБА (Mammuthus columbi) на американском Юго-Западе. Мамонты отличались от современных слонов не только наличием шерсти, но и рядом признаков. Размер бивней мамонтов, по крайней мере у взрослых самцов, относительно размера тела был намного больше, чем у современных африканских и индийских слонов. У мамонтов бивни росли с небольшим изгибом по направлению друг к другу, поэтому со временем они все больше перекрещивались, как показано на рисунке. Отличались также и пропорции тела: у мамонтов была огромная голова, маленькие уши и покатая спина, чего не встретишь у живущих ныне слонов. (Кстати, хотя у слова «мамонт» в английском языке есть дополнительное значение «громадный», шерстистые мамонты были меньше современных слонов.) Мамонт Колумба жил в теплом климате в средней части Северной Америки, однако анализ древней ДНК показал, что он мог скрещиваться с шерстистым мамонтом. Сложно сказать, как часто это происходило, но такая естественная межвидовая гибридизация нередко встречается и среди ныне живущих млекопитающих, так, например, волк, койот и домашняя собака могут скрещиваться друг с другом.

По иронии судьбы именно гипотеза чрезмерной охоты в некоторой степени ответственна за возрождение интереса к идеям о влиянии климатических изменений на вымирания недавнего времени. Многие археологи и палеонтологи, изучающие четвертичный период, не могли принять версию о чрезмерном истреблении, потому что она основана на таких предположениях, как невероятная наивность добычи и немыслимая интенсивность забоя. Кроме того, в местах раскопок отсутствовали подтверждающие эту гипотезу находки. Как отметил однажды палеонтолог Джон Гилдей: «Выделять отдельного хищника или стечение определенных обстоятельств – занимательно, но бесполезно»{73}.

Часто звучало возражение, что если на протяжении длительного времени вымирания чаще всего происходили из-за климатических и других природных причин, то почему этого не могло быть и в конце плейстоцена? Сейчас мы знаем в поразительных подробностях, что мир, в котором мы живем, претерпевал в прошлом масштабные кратковременные изменения климата, которые осложняли жизнь или делали ее невозможной для видов, обитающих в неудачных местах в те трагические времена. Как мы увидим, признание изменений климата в качестве основной движущей силы требует ряда особых предположений, но оно исключает из уравнения необычный фактор – деятельность человека. Для многих это было существенным плюсом.

Хотя целый ряд авторов пытался разработать полноценную, основанную на климатических изменениях альтернативу гипотезе истребления, особенно для континентальной Америки и Австралии, в результате в их работах обнаружились общие недостатки. Версии, связанные с изменением климата, вряд ли представляют собой что-то большее, чем просто набор данных, на основе которых они были созданы, в то время как Пол Мартин предложил универсальное объяснение для вымираний, происходивших по всему миру. Были разработаны сложные модели вымираний на разных территориях в результате экологических перестроек, вызванных постепенным изменением климата, однако маловероятно, чтобы в таких условиях могли бы полностью исчезнуть виды с обширными ареалами, такие как крупные травоядные (см. илл. 7.1). Ведь, по крайней мере теоретически, они могли бы мигрировать в регионы с более благоприятными условиями. Очевидно, что должны были действовать и другие факторы.

РИС. 7.1

ИЛЛ. 7.2. СУХОЙ ЛЕС В ЮЖНОЙ АВСТРАЛИИ. Иллюстрация отражает богатое видовое разнообразие. Справа пара гигантских короткомордых кенгуру греются на солнышке под эвкалиптом. Таких кенгуру существовало несколько видов. Крупнейший весил примерно 240 кг, то есть был в три раза тяжелее, чем большой рыжий кенгуру (Osphranter rufus), самый крупный из ныне живущих. Короткомордые кенгуру, по-видимому, не прыгали, а бегали на двух ногах, опираясь на один похожий на копыто палец. Мы видим также самку дипротодона с детенышем. Среди сумчатых представителей мегафауны это был самый крупный вид с выраженным половым диморфизмом: самцы достигали 2750 кг, самки были в два раза мельче. Гениорнис – массивная нелетающая птица, дальний родственник уток и гусей. Его большой мощный клюв, вероятно, был приспособлен для разделки жесткой пищи. На заднем плане видна большая черепаха-ниндзя, а в пересохшем ручье прячется змея вонамби (см. илл. 4.4). На ветке сверху кукабара (этот вид сохранился до наших дней) терпеливо ожидает, пока небольшая ящерица или какая-нибудь другая добыча сделает неверное движение. На дереве сидит какаду инка, вид существует и сегодня и по-прежнему обитает в таких же больших лесах.

1. Гигантские короткомордые кенгуру (Procoptodon goliah).

2. Дипротодон (Diprotodon optatum).

3. Вонамби (Wonambi naracoortensis).

4. Гениорнис (Genyornis newtoni).

5. Кукабара (Dacelo novaeguineae)*.

6. Какаду инка (Cacatua leadbeateri)*.

7. Черепаха-ниндзя (Ninjemys oweni).

[* = сохранившиеся виды]

ИЛЛ. 7.3. ГИГАНТСКИЙ АФРИКАНСКИЙ БУЙВОЛ И ЗЕБРА КВАГГА В ЮЖНОЙ АФРИКЕ. Пелоровис (Pelorovis antiquus) – родственник современного африканского буйвола (Syncerus caffer). Предположительно его остатки найдены при раскопках в Джебель-Ирхуд в Марокко, где люди современного типа охотились на крупных млекопитающих еще 300 000 лет назад. В конце плейстоцена этот гигантский буйвол обитал на большей части Африки, но 12 000 лет назад исчез из южных и восточных районов континента. Удивительно, но в Северной Африке пелоровис существовал еще 4000 лет назад. Это массивное животное, вероятно, достигало веса 1200–2400 кг, что соответствует размерам черного носорога. Самой заметной его особенностью были огромные рога, расстояние между концами которых, по некоторым оценкам, могло достигать 2,5 м. Рядом бурчеллова зебра, но с необычным окрасом: на передней части тела, как и обычно, у нее полоски, но ближе к крупу шерсть становится однотонно коричневой. Эта разновидность, получившая название квагга, была достаточно распространена до середины XIX в., но затем таких животных становилось все меньше. В дикой природе квагга не встречается уже 150 лет. Это странно, потому что исследования древней ДНК показали, что квагга генетически почти не отличалась от других бурчелловых зебр. Путаницы еще добавилось, когда недавно решили, что будет корректнее дать бурчеловой зебре латинское название – Equus quagga!

В последние десятилетия появилось большое количество новых палеоэкологических данных, но для многих частей света до сих пор не выявлено никаких естественных факторов, которые были бы достаточно серьезными и достаточно общими, чтобы с их помощью объяснить вымирания во всех определенных местах в определенное время. Как и в случае гипотезы чрезмерного истребления, точное определение времени имеет большое значение. Если воздушные и океанические течения Южного полушария привели к таким серьезным природным изменениям, вызвавшим вымирание многих видов в Австралии 40 000 лет назад, то почему в то же самое время не пострадала южная часть Африки, которая находится в таких же широтах (см. илл. 7.2 и 7.3)? Если похолодание в позднем дриасе значительно сократило ареал видов мегафауны в Северной Америке и Европе 11 700–12 900 лет назад, что подготовило почву для их полного исчезновения, то почему эти виды не исчезли во время предыдущих столь же сильных похолоданий в эпоху плейстоцена? В Северном полушарии крупнейшие экологические события, по-видимому, не повлияли заметно на мегафауну, кроме, возможно, уменьшения численности некоторых популяций и размера их ареала, что привело к нескольким локальным вымираниям. Фактически почти все представители мегафауны Евразии и Северной Америки, возраст которых точно определен, пережили максимум последнего оледенения и погибли значительно позже.

По мнению Расселла Грэма из Университета штата Пенсильвания и Эрнеста Лунделиуса из Техасского университета в Остине, упущенными из виду факторами были не постепенные изменения, которые могли происходить по разным причинам и не обязательно приводить к соответствующим последствиям, а нарушение экологического равновесия в критические моменты. В своей статье, которая произвела большое впечатление, они заявили, что «не существует современных аналогов позднеплейстоценовому живому миру и условиям окружающей среды» Северной Америки, что подтверждается «дисгармоничной» по своей сути структурой флоры и фауны той эпохи{74} (рис. 7.1). В контексте их статьи это понятие означало, что видовой состав в то время отличался от сегодняшнего, который можно назвать «гармоничным». Они сознательно выбрали этот термин, поскольку слово «гармоничность» подразумевает, что какие бы объекты мы ни взяли – биологические виды, движущиеся по шоссе машины или инструменты оркестра, – все они должны действовать согласованно. «Дисгармоничность» же означает совершенно противоположное.

Грэм и Лунделиус рассматривали сообщество совместно эволюционирующих растений и животных как единое целое. Существует естественная тенденция к установлению экологического и эволюционного равновесия среди видов животных и растений, долго обитающих на одной территории. Благодаря действию отбора, травоядные не выедают все растения, а растения не вырабатывают настолько сильные средства защиты, чтобы животные не могли их есть. Если все условия остаются более или менее постоянными, то должны сохраняться и коэволюционные отношения. Однако изменение климата наносит большой вред, так как разрушает сложившиеся стабильные отношения. Грэм и Лунделиус считают, что в климате конца плейстоцена сезонность была слабо выражена. При переходе от плейстоцена к голоцену в период 13 000–11 000 лет назад эта ситуация изменилась. Из-за утраченного равновесия сообщества должны были перестроиться. В процессе восстановления равновесия вымерла самая специализированная часть мегафауны. Виды, занимающие широкие экологические ниши, выжили благодаря своей экологической пластичности.

ИЛЛ. 7.4. НАРАКОРТ В ЮЖНОЙ АВСТРАЛИИ. Наракортские пещеры на юго-востоке Австралии – это национальный парк, занесенный в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Там содержится огромное число ископаемых остатков позвоночных, самым древним из которых 500 000 лет. И хотя сейчас это полузасушливый район, в четвертичном периоде здесь кипела жизнь. На иллюстрации изображены три хищника: сумчатый волк, убивающий валлаби, сумчатый лев, сидящий в засаде на ветке эвкалипта, и тасманийский дьявол, который наблюдает за вомбатом, роющим землю около пещеры в поисках еды. Все эти виды в изобилии представлены среди ископаемых остатков. Следовательно, данная местность была прекрасным районом для охоты. Также здесь изображены короткомордые кенгуру и два вида дипротодонов (см. илл. 7.2). Хотя тасманийский дьявол все еще существует, в материковой части Австралии он вымер чуть менее 500 лет назад.

1. Сумчатый лев (Thylacoleo carnifex).

2. Сумчатый волк (Thylacinus cynocephalus).

3. Рыже-серый валлаби (Macropus rufogriseus)*.

4. Гениорнис (Genyornis newtoni).

5. Гигантский дипротодон (Diprotodon optatum).

6. Короткомордые кенгуру (Simosthenurus occidentalis).

7. Тасманийский дьявол (Sarcophilus harrisii laniarius)*.

8. Вомбат Уэйкфилда (Warendja wakefieldi).

9. Ехидна Рамсея (Megalibgwilia ramsayi).

10. Бегемотоподобный дипротодон зигоматурус (Zygomaturus trilobus).

[* = сохранившиеся виды]

ИЛЛ. 7.5. СТАДО ШЕРСТИСТЫХ МАМОНТОВ В СИБИРСКОЙ СТЕПИ. В основе социальной организации у мамонтов, как и у современных слонов, вероятно, была группа, возглавляемая самкой. По сути, это была семейная группа, состоящая из зрелой самки, ее взрослых дочерей и их детенышей. Предположительно, половозрелые самцы большую часть времени жили одни или собирались во временные группы, контактируя с самками только тогда, когда те демонстрировали готовность к размножению. (На данной иллюстрации самец приближается слева, возможно, для спаривания.) Когда молодые самцы достигали половой зрелости, их изгоняли из группы. Они, в отличие от человеческих подростков, начинали самостоятельную жизнь внезапно и должны были быстро научиться находить пищу, заботься о себе и избегать неверных решений.

В середине 1980-х гг. многие участники обсуждения причин вымирания недавнего времени предпочитали экологическую гипотезу, а не версию о бесчинствах древних охотников{75}. Тогда еще можно было считать, что в период между концом максимума последнего оледенения и началом перехода от плейстоцена к голоцену условия были достаточно тяжелыми, чтобы вызвать вымирание в таких удаленных друг от друга частях света, как Северная Америка и Австралия. Однако в то время данных радиоуглеродного анализа для австралийских вымираний было получено крайне мало, а немногие имеющиеся указывали, что в Австралии мегафауна исчезла значительно раньше, чем в Северной Америке. С тех пор были проведены исследования с целью определения возраста объектов при помощи оптически стимулированной люминесценции, которые однозначно показали, что многие, если не все, вымирания в конце плейстоцена в Австралии произошли около 45 000–40 000 лет назад (см. илл. 7.4). То есть на 30 000 лет раньше вымираний в Новом свете, а значит, сроки этих событий абсолютно не совпадали.

Другая проблема заключалась в самом понятии экологического равновесия. Что касается приспособлений, то отдельные виды всегда пытаются независимо друг от друга «догнать» изменения в окружающей среде. Если рассматривать этот процесс в большом временном масштабе, то не обнаруживается ничего похожего на состояние статического равновесия, поскольку виды, как и экосистемы, в которых они обитают, постоянно меняются. У мамонтов, обитавших на трех континентах, безусловно, была очень широкая экологическая ниша, даже если они предпочитали жить в степях и на других травянистых равнинах (см. илл. 7.5). Трудно представить, почему один биотоп, например высокоширотная тундростепь, не мог быть заменен на другой, более южный, даже если это было бы связано с сокращением ареала и численности вида. Что касается лошадей, непонятно, какие у нас есть основания утверждать, что современные мустанги Невады, Юты и других западных штатов менее приспособлены к точно таким же местам, в которых обитали их плейстоценовые предшественники? Их растущая численность говорит об обратном.

Мартин, которому всегда была интересна картина в целом, отвергал локальные объяснения вымираний недавнего времени, основанные на изменениях климата, не потому, что они казались ему заведомо неправдоподобными, а потому, что они не были достаточно универсальными, чтобы с их помощью выявить общие причины{76}. По его мнению, чтобы изменение климата можно было признать если не основной, то хотя бы второстепенной причиной вымирания в верхнем плейстоцене, должны выполняться три условия:

1. Необходимо наличие доказательства изменения климата в тех различных временных интервалах, когда происходили вымирания, и в местах, где они происходили.

2. Независимо от того, действовали ли такие изменения или одно изменение сами по себе или совместно с другими факторами, во время верхнего плейстоцена эти изменения должны быть однократными, чтобы объяснить, почему вымирания происходили только тогда, а не в другое время.

3. Должно быть логическое объяснение, как именно эти изменения повлияли на крупных наземных животных.

Для Мартина главным вопросом был масштаб явления: любые преобразования, достаточно значительные, чтобы вызвать крупные потери на одной территории, должны быть настолько сильными, чтобы их последствия можно было увидеть и в другом месте, если вообще не везде. Однако подобной закономерности не наблюдалось. Вымирание мегафауны в Южной Америке более или менее совпало с вымиранием в Северной, но на Антильских островах ничего подобного в конце плейстоцена не происходило. И, как обычно, возникал неизбежный вопрос о размере: почему под угрозой оказались именно крупные животные? Во всех предыдущих вымираниях кайнозойской эры большой размер ни разу не оказывался абсолютно невыгодным.

С точки зрения Мартина, неспособность сторонников климатической гипотезы ответить на эти вопросы означала ее провал, однако не все были так в этом уверены. Требование в первую очередь идентифицировать уникальные климатические события, потенциально вызвавшие вымирания, задавало очень высокую планку для исследований – возможно, даже слишком высокую. Данные, имевшиеся 50 лет назад, позволяли получить лишь очень примерное представление о климате, а не всю картину прошлого в деталях. Но сложности с описанием климата не означали, что такие климатические колебания не повлияли на мир живой природы. Как уже отмечалось в предыдущих главах, у всех крупных млекопитающих есть общие врожденные физиологические черты, например относительно низкая скорость размножения, которые могут в определенных обстоятельствах сделать этих животных уязвимыми. Критические замечания Мартина можно развернуть и против него самого. Тот факт, что охотничья деятельность человека в некоторых случаях привела к истреблению некоторых видов, еще не доказывает, что именно это произошло повсюду.

В целом Мартин искал такую причину доисторических вымираний, которая могла бы объяснить их все. Он считал, что нашел ее в идее «смертоносных синкоп» – серии повторяющихся разрушительных ударов по биоразнообразию, происходивших каждый раз вскоре после появления людей на ранее неизведанной ими территории, и так в одном месте за другим, буквально по всему свету{77}. Аргументы сторонников климатической гипотезы, напротив, не давали такого охвата, и поэтому, с точки зрения Мартина, были абсолютно несостоятельными. Например, даже если вымирание шерстистого мамонта в высоких широтах в Евразии было следствием возросшей сезонности климата и изменения типов флоры и растительности в конце плейстоцена, то это не объясняло исчезновения гигантских лемуров на Мадагаскаре 10 000 лет спустя (см. илл. 7.6), если не было установлено, что и это вымирание связано с усилением сезонности (или аналогичным экологическим процессом){78}. Мартин считал, что представления о связи изменений в окружающей среде с вымираниями достаточно правдоподобны в масштабе узкой географической области, но их нельзя обобщить в единый набор причинно-следственных связей, применимый для любой сопоставимой ситуации. Он предполагал, что климатическим гипотезам, в отличие от гипотезы чрезмерной охоты, не хватает объяснительной силы.

ИЛЛ. 7.6. КОАЛОВЫЙ И ЛЕНИВЦЕВЫЙ ЛЕМУРЫ В ЛЕСУ НА ПЛАТО АНКАРАНА НА СЕВЕРЕ МАДАГАСКАРА. Свое название коаловые лемуры получили из-за предположения, что эти животные передвигались тем же образом, что и ныне живущие в Австралии коалы. На рисунке изображен представитель и другой группы гигантских лемуров – ленивцевый лемур, чьи удлиненные передние конечности были поразительно похожи на конечности настоящих южноамериканских ленивцев. Этот вид, представители которого могли весить до 55 кг, возможно, просуществовал достаточно долго, чтобы его мог описать французский автор в XVII в. как лесного человека третретретре. У его родственника – длиннорукого ленивцевого лемура – не было специальных приспособлений, чтобы висеть, цепляясь за ветку дерева. Скорее всего, он осторожно «ходил» по деревьям, как мы уже описывали выше (см. илл. 2.1). В сухом тропическом лесу, который до сих пор покрывает известняковое плато Анкарана, обитало множество эндемичных видов, в том числе и мюллерорнис, родственник мадагаскарского эпиорниса (см. илл. 1.1), но меньшего размера. Их остатки в большом количестве находят во многих пещерах и расщелинах, которыми усеяна эта территория.

1. Коаловый лемур Грандидье (Megaladapis grandidieri).

2. Ленивцевый лемур третретретре (Palaeopropithecus maximus).

3. Длиннорукий ленивцевый лемур (Mesopropithecus dolichobrachion).

4. Мюллерорнис (Mullerornis sp.).

ИЛЛ. 8.1. КУБИНСКАЯ БЕГАЮЩАЯ СОВА (Ornimegalonyx oteroi) нападает на молодого кубинского щелезуба (Solenodon cubanus) – представителя местного вида насекомоядных, который сохранился до наших дней, хотя и находится под угрозой вымирания. Эта сова могла достигать в высоту 1 м, то есть была если не крупнейшей, то одной из самых крупных сов в недавней палеонтологической летописи. Слишком большая, чтобы летать, с заметно редуцированными крыльями, она догоняла добычу по земле на своих длинных ногах или обрушивалась на нее сверху, как это делают засадные хищные млекопитающие. Пещерные отложения на Антильских островах часто заполнены костями мелких млекопитающих и других позвоночных, сброшенных туда лучшими друзьями палеонтологов – совами четвертичного периода.

Гипотеза Пола Мартина о чрезмерном истреблении за прошедшие пять десятков лет вызвала дебаты в разнообразных научных областях, таких как археология, палеонтология, историческая экология, охрана природы и даже политическая экономия и философия идеологии{79}. Как мы уже видели, о возможной роли человека в массовом вымирании видов в четвертичном периоде давно догадывались, но до появления гипотезы «блицкрига» никто никогда не утверждал, что преследование человеком было единственной убедительной причиной вымираний, захлестнувших оба американских континента в конце плейстоцена. Предположение казалось невероятно смелым отклонением от общепринятых взглядов, и неудивительно, что оно породило множество, как правило, вполне благожелательных академических споров на страницах научных журналов и на конференциях между противниками Мартина и его сторонниками.

Однако эти споры не внесли ожидаемой ясности. Главные вопросы, ставящие под сомнение правдоподобность гипотезы чрезмерной охоты, оставались все теми же на протяжении полувека. Всегда ли люди появлялись непосредственно перед началом крупных вымираний в конце четвертичного периода? Если да, то какие именно действия приводили к гибели фауны и как быстро это происходило? Почему острова пострадали непропорционально сильнее (см. илл. 8.1)? Почему в одних случаях вымирания происходили очень быстро, а в других – нет? Если под угрозой уничтожения оказались крупные животные, то почему многие из них выжили, особенно в Африке и Юго-Восточной Азии, где человек современного типа живет на протяжении сотен тысяч лет? И наконец, как мы можем быть уверены, что этому, так или иначе, не способствовало изменение климата или другие факторы?

Интерес к вымиранию мегафауны постоянно сохранялся, и одним из полезных результатов дискуссий на эту тему было увеличение количества данных, позволяющих достоверно определить время исчезновения того или иного вида. Метод радиоуглеродного анализа также стал дешевле и точнее, чем когда Мартин только начинал исследовать вымирания недавнего времени. А благодаря усовершенствованию временны́х калибровочных шкал, а также использованию масс-спектрометрии появилась возможность анализировать ископаемые образцы меньшего размера, не теряя в точности и достоверности. Стало больше (в некоторых случаях – в несколько раз) точек пересечения с другими науками, которые потенциально могут иметь отношение к исследованию вымираний. С появлением методов анализа древней ДНК начали все чаще проясняться вопросы о видовой принадлежности ископаемых остатков, раньше считавшиеся нерешаемыми. Теперь можно непосредственно изучать генетическое разнообразие прошлого, что позволяет проверить, могли ли в некоторых вымираниях сыграть скрытую роль такие процессы, как резкое сокращение генетического разнообразия, дрейф генов, гибридизация, «невидимое истребление» (процесс, когда одну популяцию полностью заменяет другая того же вида) или другие генетические явления{80}. Как мы увидим в следующих разделах, возможные последствия чрезмерной охоты были частично или полностью пересмотрены, и некоторые авторы предлагают вовсе отказаться от понятия «блицкрига».

Если оставить в стороне рассуждения Мартина о причинно-следственной связи, то его утверждение, что вымирания в Северной Америке были сконцентрированы в узком временном интервале, как ни удивительно, выдержало проверку временем, хотя и столкнулось со множеством других сложностей. Археолог Стюарт Фидель активно отстаивал идею, что вымирание многих видов произошло всего за 400 лет, в течение которых большая часть североамериканской мегафауны исчезла полностью или сократилась до недопустимо малой численности{81}. В целом это та же драматичная картина быстрого вымирания, что была и у Мартина, только основанная на других временных данных. В иных географических областях есть свои проблемы с хронологией и интерпретацией, но для Северной Америки, этого классического примера вымираний недавнего времени, Мартин провидчески определил если не причины, то скорость вымирания (см. илл. 8.2).

В ряде работ в 1990–2000-е гг. изучали и второй аспект синкопного варианта развития событий, то есть предположения, что между появлением человека и исчезновением местных видов существует короткий промежуток времени. Среди самых авторитетных исследований того времени – тщательно разработанная модель динамики истребления видов в конце плейстоцена в Северной Америке, опубликованная в 2001 г. палеонтологом и программистом Джоном Алроем из австралийского Университета Маккуори{82}. С точки зрения Алроя, при проверке гипотезы чрезмерного истребления необходимо в первую очередь определить вероятность такого быстрого роста численности и связанной с этим интенсивной охоты первых американских поселенцев, который привел к исчезновению трех четвертей видов крупных травоядных животных континента за период с 13 500 по 12 500 лет назад. Чтобы попытаться смоделировать условия, сложившиеся в конце плейстоцена, он задал большое число переменных, отражающих такие факторы, как экологическая динамика, жизненный цикл, потребление пищи и плотность человеческой популяции. Было задано начальное число – 100 человек, именно столько иммигрантов по минимальным оценкам прибыло в центральные районы континента 14 000 лет назад, как раз перед первым появлением предметов культуры кловис в археологической летописи. В наиболее удачной версии ко времени 13 000 лет назад количество людей выросло до 1 млн, что соответствует годовому темпу прироста 1,66 % (Мартин использовал значение такого же порядка, но чуть ниже). Массовые вымирания начались, предположительно, чуть раньше, чем был достигнут максимальный размер популяции, примерно 13 250 лет назад. Средняя продолжительность каждого вымирания составила 1200 лет, а все вымирания произошли в течение 1600 лет после первого появления человека. По мере завершения вымираний 12 400 лет назад численность популяции людей стабилизировалась. Модель правильно предсказывала, что после периода крупных потерь некоторые виды мегафауны должны были сохраниться. Другие прогоны программы модели дали сходный результат.

ИЛЛ. 8.2. ПАНОРАМА АППАЛАЧСКОГО ПЛАТО. Аппалачское плато – возвышенность на востоке США, простирающаяся от южной части штата Нью-Йорк до Алабамы. Его северная оконечность в более высокогорных областях в конце последнего ледникового периода была покрыта бореальными хвойными лесами. Южнее господствовали леса умеренного климата со множеством ручьев и озер, подобно изображенному на иллюстрации. Это было благоприятное место обитания не только для гигантских бобров и лосей рода Cervalces, но и для целого ряда других крупных млекопитающих, таких как длинноносый пекари, веро-тапир, мегалоникс Джефферсона и овцебык Харлана. Все виды, показанные здесь, вымерли, кроме ягуара, который в наше время встречается в США только в изолированных областях вдоль границы с Мексикой. Эта смесь видов, ближайшие родственники которых живут сейчас от Арктики до тропиков, может выглядеть немного странно, но такое разнообразие наводит на мысль, что связи между разными животными и их пищевые предпочтения в плейстоцене отличались от тех, которые мы сейчас считаем «нормальными». В северной части Аппалачей из всех видов мегафауны сегодня хорошо себя чувствуют лишь черный медведь барибал и белохвостый олень. В начале XX в. там жили пумы, но, возможно, они еще туда вернутся.

1. Лось (Cervalces scotti).

2. Мегалоникс Джефферсона (Megalonyx jeffersonii).

3. Гигантский бобр (Castoroides ohioensis).

4. Ягуар (Panthera onca)*.

5. Длинноносый пекари (Mylohyus nasutus).

6. Овцебык Харлана (Bootherium bombifrons).

7. Веро-тапир (Tapirus veroensis).

[* = сохранившиеся виды]

ИЛЛ. 8.3. ПАРАМО В СЕВЕРНЫХ АНДАХ. Парамо – это высокогорные участки, покрытые кустарниками, встречающиеся в северной части Анд ниже постоянного снежного покрова, но выше лесной зоны, располагающиеся на высоте 3000–4000 м. Климат в парамо относительно прохладный, но влажный, там высокий уровень солнечного излучения, а дневная температура может достигать 30 ℃. Такие условия благоприятствовали развитию луговой и кустарниковой растительности, которая привлекала многие виды млекопитающих и птиц. Сегодня там обитают очковые медведи, гуанако, носухи, пумы, тапиры и несколько видов грызунов, а также кондоры, утки и разные хищные птицы, которые питаются мелкими млекопитающими. В плейстоцене фауна этого региона была более разнообразна. Кювьерониус из семейства гомфотериевых обитал во многих частях Южной Америки, но чаще встречался на равнинах. Его присутствие в парамо говорит о том, насколько экологически универсальными были эти крупные млекопитающие. То же можно сказать и про лошадей, и гигантских ленивцев – мегатериев, и сцелидотериев. Остатки этих крупных животных находят на высоте до 4700 м в Перуанских Андах, а также в областях, которые 18 000 лет назад были расположены очень близко к краю Патагонского ледяного плато.

1. Гуанако (Lama guanicoe).

2. Тонкоголовый сцелидотерий (Scelidotherium leptocephalum).

3. Кювьерониус (Cuvieronius hyodon).

4. Мегатерий (Megatherium tarijensis).

5. Лошадь (Equus sp.).

6. Глиптодон (Glyptodon sp.).

Для многих исследователей, в том числе и для Мартина, модель Алроя, казалось, разрешила спор сторонников климатических и антропогенных причин вымирания{83}. Однако если люди, как мы теперь знаем, были на территории Северной Америки уже 15 000 лет назад, то, согласно модели, численность человеческой популяции должна была достичь пика задолго до последних дат жизни большей части мегафауны. Кроме того, и это важно, некоторые прогоны программы модели Алроя говорят о том, что в результате даже небольших изменений в параметрах модели, отражающих снижение охотничьего давления и, следовательно, более медленные темпы роста населения, вымирание некоторых видов животных происходит по-другому или не происходит вовсе.

По мере уточнения данных радиоуглеродного датирования обнаружилось несколько хорошо сохранившихся экземпляров ныне вымерших континентальных животных, которые жили относительно недавно, следовательно, можно предположить, что процессы вымирания не всегда были быстрыми и одновременными. С теоретической точки зрения в этом есть смысл: если чрезмерная охота действительно была единственной движущей силой вымирания, то должны найтись места, где охота была слабо развита на протяжении длительного периода. Как это ни удивительно, одним из таких мест был, вероятно, самый центр Берингии: еще 10 500 лет назад лошади и мамонты жили во внутренних областях Аляски, сохранившись там на тысячу лет дольше, чем предполагалось. Другой пример – небесспорные доказательства присутствия некоторых гигантских ленивцев и глиптодонов в Южной Америке до раннего или даже среднего голоцена (см. илл. 8.3){84}.

Что касается ленивцев, то необычайно интересная ситуация сложилась с местными видами на островах, расположенных рядом с континентальной частью Америки, – Кубе, Гаити и Пуэрто-Рико (см. илл. 8.4){85}. Мы с Мартином участвовали в исследовании, где на основе множества новых данных радиоуглеродного датирования было установлено, что несколько видов ленивцев просуществовали по крайней мере еще тысячелетие после предполагаемого появления здесь первых людей 6000 лет назад. Мартин заинтересовался, могли ли относительно некрупные ленивцы Антильских островов избежать истребления, потому что редко встречались или, возможно, потому что люди предпочитали добывать еду в море, а не на суше. В других исследованиях было показано, что и остальная часть Антильских островов оказалась изолированной от фаунистической катастрофы, постигшей континенты Нового Света в конце плейстоцена. Какой природный катаклизм мог обречь на гибель животных на материке, но пощадить острова, находящиеся неподалеку? Мартин решил, что это могли быть только люди. Им просто требовалось больше времени, чтобы добраться до островов. Для Мартина это стало основным выводом из истории вымирания на Антильских островах и одним из ярчайших (хотя и косвенных) доказательств причастности человека к плейстоценовым вымираниям в Новом Свете{86}.

ИЛЛ. 8.4. ЛЕС НА ГАИТИ. На островах Куба, Гаити и Ямайка жили обезьяны, подобные тем, которые сейчас обитают в Южной Америке. Судя по найденным костям, изображенная здесь обезьяна (Antillothrix bernensis) была среднего размера, весила, предположительно, около 4 кг и не отличалась особой ловкостью. Видимо, то же самое можно сказать и о других местных обезьянах. Здешние виды ленивцев различались способами передвижения. Ленивцы небольшого размера (5–11 кг) жили на деревьях, а более крупный вид Parocnus serus (весом 70 кг), изображенный здесь, вероятно, большую часть времени проводил на земле. И обезьянам, и ленивцам удалось выжить при освоении острова первыми людьми 6000 лет назад, но, вероятно, они вымерли еще до начала европейской колонизации в XVI в.

ИЛЛ. 8.5. ЛЕВАНТ – НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МЕЖДУ АФРИКОЙ И АЗИЕЙ. Область Левант в Юго-Западной Азии на протяжении 15 млн лет соединяла континенты, что отразилось в смешении африканских и азиатских видов, как показано на этом рисунке. Конгони сейчас обитает только в Африке, но в верхнем плейстоцене его ареал охватывал и северную часть Синайского полуострова. Пятнистая гиена сейчас тоже исключительно африканский вид, однако в среднем плейстоцене она была распространена гораздо шире, от Британии до центральной Азии (рис. 5.4); в конце плейстоцена она исчезла из Евразии по неизвестным причинам (возможно, из-за изменений климата или конкуренции с волками). Изображенный здесь прямобивневый слон был в 2–3 раза крупнее современного африканского. Нет никаких свидетельств, что какой-нибудь из видов носорога Мерка пережил максимум последнего оледенения. Судьба европейского осла и вовсе загадочна, он или вымер в конце голоцена, или образовал гибриды с другими видами лошадиных.

1. Прямобивневый слон (Palaeoloxodon namadicus).

2. Пятнистая гиена (Crocuta crocuta)*.

3. Европейский осел (Equus hydruntinus).

4. Конгони (Alcelaphus buselaphus)*.

5. Носорог Мерка (Stephanorhinus hemitoechus).

[* = сохранившиеся виды]

ИЛЛ. 8.6 И 8.7. ИСЧЕЗНУВШИЕ НОСОРОГИ. Сегодня при слове «носорог» мы представляем мощного зверя с угрожающе острым рогом, бредущим по тропической Африке или Азии. Однако в недавнее время носороги были распространены более широко, особенно в Евразии, где их ареал простирался от Испании до Филиппин и от Арктики до экватора. Несмотря на их очевидно успешную адаптацию, виды, обитающие в средних и высоких широтах, в том числе изображенные здесь, исчезли до конца плейстоцена. Сибирский носорог эласмотерий и шерстистый носорог были очень крупными, весом около 2000–3000 кг. Это были холодоустойчивые животные, предпочитающие открытые пространства. Ближайший ныне живущий родственник изображенного в сибирской степи шерстистого носорога (Coelodonta antiquitatis) – находящийся под угрозой исчезновения суматранский носорог (Dicerorhinus sumatrensis) – весит в четыре раза меньше. В настоящее время суматранский носорог быстро исчезает из-за истребления человеком и сохранился только в тропических лесах Борнео и на полуостровной части Малайзии, хотя в верхнем плейстоцене его ареал простирался на большую часть материковой Юго-Восточной Азии, доходя до Индии. Рядом с сайгаком (Saiga tatarica), сохранившимся до наших дней в Центральной Азии, изображен сибирский носорог эласмотерий (Elasmotherium sibiricum), он отличался от других носорогов по ряду признаков, самым заметным из которых был единственный очень большой рог. Некоторые шутники в последнее время называют эласмотерия «единорогом», мне кажется, что это самый невероятный прообраз для изящного, похожего на лошадь, но при этом парнокопытного создания, изображенного на средневековых картинах и гобеленах.

Северная Евразия

Евразия всегда была проблемой для теории Мартина, и он понимал это. Как мы сейчас знаем, первые люди какого-то из видов Homo появились в Европе по меньшей мере 600 000 лет назад, а на юге, на Кавказе, и того раньше – 1,8 млн лет назад, и все они охотились на местных животных{87}. Находки в Северной Африке и Центральной Европе свидетельствуют о том, что люди современного типа отделились от ветви своих предков примерно 300 000 лет назад, таким образом получается, что люди, такие же как и мы, уже довольно давно стали неотъемлемой частью Старого Света. Соответствующие данные по позднему плейстоцену получены при раскопках в Центральной Сибири на мысе Сопочная Карга в устье Енисея, которые проводились под руководством сотрудников Российской академии наук Владимира Питулько и Алексея Тихонова. Там нашли мамонта, убитого людьми 45 000 лет назад, то есть за 35 000 до того, как последний представитель вида Mammuthus primigenius испустил дух в той же части Евразии. Означает ли это, что сибирские охотники просто медленнее истребляли животных или что эти хоботные продержались достаточно долго, потому что распознали в человеке хищника? А может, они в течение некоторого времени лучше своих североамериканских сородичей реагировали на изменение климата?

В доказательствах вымираний в Евразии не было недостатка, ведь многие виды исчезли в течение плейстоцена, однако Мартину мешало отсутствие определенного временного интервала, в котором бы сконцентрировались вымирания, как это было в Новом Свете. Немногие события, произошедшие в самом конце плейстоцена в то же самое время, что и в Северной и Южной Америке, позволили Мартину говорить про общую для всех континентов причину. Однако большинство евразийских вымираний произошли значительно раньше «блицкрига», случившегося в самом конце плейстоцена. Например, пещерный медведь (Ursus spelaeus) и один из видов носорога Мерка (Stephanorhinus, см. илл. 8.5), возможно, исчезли во время максимума последнего оледенения, задолго до конца плейстоцена. Этот медведь питался почти исключительно растительной пищей, что может показаться необычным для представителей семейства медвежьих, но ведь растения составляют основную часть рациона также и большинства видов современных медведей, которых по типу питания правильно было бы отнести к всеядным животным{88}. Носорог Мерка – один из евразийских носорогов, приспособленный к жизни в умеренных и полярных широтах (см. илл. 8.6 и 8.7). Все эти виды на протяжении значительного периода пересекались с плейстоценовыми людьми, обитавшими в то же время и в тех же местах, но прямых свидетельств о причинах вымирания этих животных, как обычно, практически нет. Может, они погибли из-за отсутствия корма в последний ледниковый период, то есть действительно оказались жертвами изменения климата?{89} Или популяции медведей и носорогов по каким-то другим причинам долгое время находились в состоянии упадка и их ареалы уменьшились до нескольких разобщенных частей? Или же мы можем допустить, что к этому были причастны люди, и таким образом закрыть тему? И это лишь некоторые примеры среди многих других, к которым подходит любая гипотеза о причинах вымирания, так как все они не могут быть с уверенностью опровергнуты.

СПОРОРМИЕЛА (SPORORMIELLA) – ГРИБ ВРЕМЕН ВЫМИРАНИЙ

Ученые любят подкреплять свои объяснения косвенными доказательствами, поскольку это повышает вероятность того, что они делают верные выводы. В последнее время популярность набирает необычный показатель, который хорошо коррелирует со значительными колебаниями численности популяций мегафауны{90}. Идея очень простая: спорормиела – гриб, который растет только на фекалиях млекопитающих. Следовательно, чем выше численность их популяции, тем больше будет фекалий и тем больше спор спорормиелы останется в донных и пещерных отложениях. В Северной Америке в образцах пород наблюдается резкое снижение количества спор спорормиелы в период около 13 000–12 000 лет назад почти до фонового уровня, а затем с начала голоцена их число возрастает снова. Сопоставимые результаты были получены также в западной и северо-восточной части Северной Америки, на Мадагаскаре и недавно в Австралии, и они хорошо коррелируют с гораздо более ранними вымираниями на этих территориях{91}. Одна из проблем использования этих косвенных данных заключается в том, что места, подходящие для отбора образцов, не обязательно совпадают с местами распространения животных, относящихся к мегафауне, или путями их миграций. Другая проблема состоит в том, что резкие колебания количества спор могут быть вызваны разными причинами: так, значительное уменьшение их количества на определенной территории не обязательно связано с появлением людей-охотников, оно может быть следствием изменения климата или других факторов.

Кроме анализа спор и пыльцы, извлеченных с помощью разных технологий, ученые также пытаются получить из осадочных пород животную и растительную ДНК. В стабильных холодных условиях, как, например, на севере Юкона, ДНК сохраняется не только в костях и зубах, но и в самой почве в виде коротких отдельных фрагментов. Из морозных пород берут небольшие образцы, которые потом анализируют в лаборатории в поисках характерных генетических «отпечатков пальцев», которые служат доказательством присутствия вида, даже если нет физических остатков, поддающихся идентификации.

ИЛЛ. 8.8. ЛЕС В ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АВСТРАЛИИ. В лесных областях, расположенных на юго-востоке Австралии, до сих пор сосредоточено основное биоразнообразие континента. Как и везде, животных и растения здесь привлекают непересыхающие ручьи. На рисунке сумчатый лев атакует странно выглядящих сумчатых «тапиров». Из-за веса в 200 кг и, предположительно, околоводного образа жизни «тапиров» палорхестов часто сравнивают с бегемотами (см. илл. 11.2). Сумчатый лев весил 100–130 кг, что соответствует размеру крупной пумы. Его челюсти, напоминающие болторез, были способны оказывать огромное, относительно собственного веса животного, давление. Сумчатый лев, возможно, был засадным хищником, что и показано на рисунке. Здесь также изображены вымерший древесный кенгуру бохра с маленьким детенышем и вдалеке пара больших, похожих на валлаби протемнодонов. Справа – крокодил квинкана, который принадлежит к вымершей группе тихоокеанских крокодилов (Mekosuchinae) (см. илл. 12.2). Это неполовозрелая особь, взрослые были полностью сухопутными животными и достигали в длину 6 м, что сравнимо с крупнейшим хищником Австралии эпохи плейстоцена – мегаланией (см. илл. 2.2).

1. Сумчатый лев (Thylacoleo carnifex).

2. Сумчатый «тапир» палорхест (Palorchestes azael).

3. Протемнодон (Protemnodon anak).

4. Крокодил квинкана (Quinkana fortirostrum).

5. Древесный кенгуру бохра (Bohra paulae).

6. Бегемотоподобный дипротодон зигоматурус (Zygomaturus trilobus).

Кроме вымираний, которые могли произойти раньше, чем предсказывал Мартин, были и те, которые происходили заметно позже предполагаемого промежутка времени, вопреки концепции смертоносных синкоп. И хотя мы сейчас знаем лишь немного таких видов мегафауны, которые, как большерогий олень (см. илл. 2.3), сохранились в начале голоцена, их более поздние сроки вымирания представляют особый интерес. Самый известный, но не единственный, пример – присутствие на острове Врангеля, расположенном в Восточно-Сибирском море, шерстистого мамонта 4000 лет назад{92}. Такие же мамонты 6000 лет назад еще жили на острове Святого Павла из небольшой группы островов Прибылова около Аляски в южной части Берингова моря (рис. 4.2). Мамонты на периферии Арктики в Северной Азии, по-видимому, прожили на тысячелетие дольше, чем в Северной Америке{93}, что не поддается никакому простому объяснению. Таким образом, в целом вымирание мамонтов в северной Евразии напоминает не единую катастрофу, а набор неупорядоченных событий, когда в разных ситуациях сокращение численности каждой популяции происходило со своей скоростью.

Сахул

Сахул – название древнего материка, объединявшего Австралию и Новую Гвинею в период, когда уровень моря был низким (рис. 3.4). Это еще одно место, вокруг вымираний на котором до сих пор бушуют яростные споры. По всем оценкам, здесь также произошло серьезное опустошение в конце плейстоцена (см. илл. 8.8–8.10). Исчезло 90 % видов всей мегафауны, не осталось никого крупнее большого рыжего кенгуру (Osphranter rufus), вес которого не превышает 90 кг. Вымирание шло интенсивнее, чем в Северной и Южной Америке, где погибло около 75 % видов млекопитающих мегафауны{94}. Что же там произошло?

Недавно при раскопках в пещере Мадьедбебе, находящейся на севере Австралии, группа исследователей обнаружила доказательства того, что человек поселился в этих местах уже 65 000 лет назад{95}. Мало того, что это время выходит за пределы возможностей радиоуглеродного метода, так еще и во всей Австралии не так много стоянок, возраст которых меньше хотя бы в два раза. Это может означать, что на протяжении многих тысячелетий люди были не очень распространенным элементом фауны на Сахуле. Следует отметить, что археологическая летопись практически отсутствует между периодом, соответствующим находкам в Мадьедбебе, и находкам гораздо более позднего времени. Таким образом, невозможно определить, как взаимодействовали люди и животные мегафауны, если вообще взаимодействовали. Практически не найдено ни обработанных костей, ни чего-либо подобного, что можно было бы квалифицировать как прямые доказательства влияния человека на фауну верхнего плейстоцена. Исключение составляют лишь вызывающие сомнения остатки в, вероятно, существенно нарушенном месте раскопок Кадди-Спрингс в Новом Южном Уэльсе{96}. Такой скудный набор данных не несет никакой практической пользы, но если там и есть еще антропогенные следы, то, чтобы их обнаружить, потребуется значительно больше усилий.

ИЛЛ. 8.9. НИНДЗЯ!{97} ГИГАНТСКАЯ ЧЕРЕПАХА СЕМЕЙСТВА МЕИОЛАНИИД (Ninjemys oweni) и короткомордый кенгуру (Procoptodon raphe) с удовольствием кормятся в эвкалиптовом лесу рядом с озером Эйр в центральной части Южной Австралии. В Австралии жили не только гигантские ящерицы и змеи, но и крупнейшие черепахи плейстоцена. Размер их не был точно определен, но вес, возможно, достигал 200 кг. Черепахи этого семейства обитали во многих местах южной части Тихого океана, в том числе в Новой Каледонии, на острове Лорд-Хау и в Вануату, и к настоящему времени все они вымерли. Черепахи Ninjemys исчезли в Сахуле, вероятно, 40 000 лет назад, но по крайней мере одному родственному виду удалось дожить на острове Вануату до прибытия туда людей 3000 лет назад. Об этом свидетельствуют расколотые кости, которые в больших количествах обнаруживаются в местах археологических раскопок. Любопытная деталь – палеонтолог из Американского музея естественной истории Юджин Гаффни решил, что будет забавно назвать этот род «ниндзя» в честь черепашек-ниндзя. И правда, это круто!

ИЛЛ. 8.10. СУМЧАТАЯ «ПАНДА» ИЗ НОВОЙ ГВИНЕИ. Палеонтологическая летопись новогвинейской части Сахула не такая полная, как австралийской части. Видимо, фауна здесь была менее разнообразна, особенно это касается крупных животных и тех видов, которые были приспособлены к довольно засушливым условиям. Изображенный здесь хулитерий (Hulitherium tomasetti) весил всего около 100 кг, то есть был заметно легче, чем его австралийский родственник дипротодон Zygomaturus, размером с бегемота (см. илл. 8.8). Хулитерий отдаленно напоминал панду коренастым телом и типом питания (он ел молодые побеги деревьев). На ветвях сидит райская птица астрапия (Astrapia mayeri) – вид, сохранившийся до наших дней.

Археолог Ричард Косгроув из Университета Ла Троба в Мельбурне, основываясь на результатах обширных раскопок в Тасмании, показал, что 40 000 лет назад люди охотились на вомбатов и валлаби, но не на более крупных представителей мегафауны{98}. Косгроув считает, что это было сознательное решение с учетом того, что у млекопитающих меньшего размера выше отношение жира к мясу. Тут нужно напомнить об идее Мартина, что мясо важнее, поэтому крупная добыча предпочтительнее. Косгроув добавляет, что животные мегафауны могли уже исчезнуть к тому времени или их численность могла сократиться до такой степени, что на нее почти не оказывалось давления со стороны охотников.

Если не охота, то что могло привести к исчезновению почти всей мегафауны Сахула? Начиная с конца плиоцена в течение почти 3 млн лет почвы Австралии все сильнее высыхали, но этот процесс не был равномерным. На самом деле главным фактором, влияющим на флору и фауну этого континента, всегда была сильная изменчивость климата. По всей планете во время плейстоцена влажные и сухие периоды чередовались в зависимости от атмосферной и термохалинной океанической циркуляции, на которую влияло оледенение в средних и высоких широтах. Однако в западной части Тихого океана эти изменения окружающей среды были значительно сильнее (это же явление в меньшей степени проявляется и сегодня, оно известно как Эль-Ниньо, или Южная осцилляция). В период 50 000–40 000 лет назад в Австралии и в меньшей степени в Новой Гвинее началась действительно сильная засуха. Время наступления этого события важно, потому что, как считается, оно совпадает с наиболее массовым вымиранием мегафауны. Внутренняя часть Австралии была сильно обезвожена, а редкие сухие открытые леса сменились скрэбом – зарослями малосъедобных кустарников-склерофитов с мелкими жесткими листьями, – покрывающим большую часть материка и сегодня. Благодаря преобладающим пассатам и сезонным муссонам, на восточном побережье Сахула, особенно на территории Северного Квинсленда и соседней Новой Гвинеи, засуха была не такой сильной. Возможно, какое-то время эти территории служили убежищем, но в конце концов это, по всей видимости, не помогло. Косвенное доказательство наличия мегафауны – вездесущий гриб спорормиела, который успешно произрастает исключительно на фекалиях млекопитающих. Его количество в осадочных породах резко падает примерно 41 000 лет назад, в то время как отложения угля начинают расти. И хотя засуха, скорее всего, неблагоприятно отразилась и на популяции людей, им, в отличие от большинства представителей мегафауны, удалось выжить. Пока нет никаких доказательств, что именно люди нанесли основной удар по крупным млекопитающим, птицам и рептилиям или хотя бы добили уже и так угасающие популяции (см. илл. 8.9).

По подобным причинам мало кто из австралийских археологов и палеонтологов сейчас поддерживает гипотезу чрезмерной охоты, большинство предпочитает рассматривать в качестве основного фактора вымирания изменение климата. Однако известный австралийский специалист по млекопитающим Тим Фланнери объясняет немногие имеющиеся факты в другом ключе{99}. Он считает, что люди не просто стали причиной вымирания видов, но изменили всю окружающую среду в Австралии. Согласно этой версии, главную роль в развитии упомянутого уже «блицкрига» сыграл огонь как фактор уничтожения. Фланнери соглашается, что чрезмерная охота тоже имела место, но, с его точки зрения, уничтожение видов лучше объясняется природными изменениями, произошедшими потому, что первые люди сжигали леса, полные сухого валежника, чтобы выгнать добычу или облегчить обработку земли под посевы. В период 45 000–40 000 лет назад доминировавший ранее во всей восточной части Австралии сухой широколиственный лес, уже пострадавший от опустынивания, очень часто подвергался пожарам. Может быть, его поджигали люди, или в связи с гибелью поедающих ветки представителей мегафауны произошло накопление валежника в большом количестве, а возможно, действовали оба фактора. Лесам не удавалось восстановиться после слишком частых пожаров, и они отступили в небольшие очаги на восточной окраине континента. А в центральной части Австралии распространились кустарники-склерофиты, защищенные от растительноядных видов химическими веществами, создав биомы, которые существуют до сих пор. Новая Гвинея была затронута в меньшей степени, но в итоге пострадала точно так же (см. илл. 8.10). Мегафауна, столкнувшаяся одновременно с разрушительными изменениями среды и преследованием со стороны человека, оказалась обречена на вымирание. И хотя это объяснение отличается от классического сценария «блицкрига», люди и тут стоят в самом начале причинно-следственной цепочки событий, которые привели к многочисленным потерям, что в соответствии с логикой дебатов о причинах вымирания в конечном счете возлагает вину за него на людей{100}.

Специалист по моделированию Фредерик Сальтре и его коллеги усомнились, что изменение климата могло быть причиной сахульских вымираний, и предложили другой сценарий этого явления. Их модель показала, что вымирания в Австралии на протяжении последних 120 000 лет не коррелировали с климатическими изменениями, поэтому, похоже, виноваты все-таки люди{101}. Однако у этих ученых получалось, что человечество и мегафауна должны были пересекаться на протяжении 13 500 лет, что слишком много для традиционной гипотезы чрезмерной охоты. Сейчас, когда появились доказательства, что человек присутствовал в северной части Австралии уже 65 000 лет назад, этот интервал должен быть увеличен до примерно 23 000 лет. И хотя авторы считают, что при определенных обстоятельствах обычная деятельность охотников-собирателей может в конечном счете привести к полному вымиранию ряда видов, представление об антропогенном факторе, действующем почти половину всего периода недавнего времени без какого-либо влияния климатических изменений и без возможности восстановления видов, очень сильно отличается от того, что предполагал Мартин.

При этом все стороны согласны, что главным препятствием для выяснения причин вымирания в Сахуле является постоянная нехватка точных датировок. Достоверная и полная датировка – важная часть доказательств, необходимых для понимания причин любого вымирания. В отношении Австралии и Новой Гвинеи решить эту проблему будет непросто. В Австралии есть пара сотен местонахождений эпохи плейстоцена, но с помощью радиоуглеродного метода определен возраст лишь менее двух десятков из них. Для этого есть веские причины. Вероятно, возраст многих мест обнаружения ископаемых остатков находится за пределами радиоуглеродного метода, то есть они старше 50 000 лет. Другая проблема заключается в разрушении образцов. Обычно для определения возраста костей и зубов используют белок (чаще коллаген – самый распространенный, хотя и не единственный белок, содержащийся в костной ткани), однако он плохо сохраняется в жарких условиях, например в неглубоких пещерах или донных озерных отложениях, в которых и обнаружена большая часть плейстоценовых окаменелостей Австралии. Некоторые пробелы можно заполнить датировкой объектов с помощью оптически стимулированной люминесценции. Благодаря этому методу получены убедительные доказательства, что вымирание значительной части австралийской мегафауны произошло чуть более 40 000 лет назад. Научного консенсуса по этому вопросу пока еще нет, но если большинство потерь действительно произошли через 10 000–20 000 лет после появления здесь человека, то это не согласуется с классической версией чрезмерного истребления.

Африка

По оценкам Мартина, в Африке вымерло около 15 % мегафауны верхнего плейстоцена, это огромная разница по сравнению с потерей 75 % в Северной Америке, и она требует объяснения (см. илл. 8.11). Он утверждал, что Африке удалось избежать фаунистической катастрофы, потому что, в отличие от Нового Света, к концу плейстоцена люди современного типа и мегафауна были знакомы друг с другом уже на протяжении десятков и сотен тысяч лет. В результате, пока человек осваивал новые способы и стратегии охоты, жертвы не отставали от него и улучшали свою защиту, формируя новое поведение и передавая его потомкам. В эволюционной биологии этот процесс называется поведенческой коэволюцией. Шел естественный отбор – животные, которые не могли быстро обучиться, умирали, а более восприимчивые передавали свои гены следующим поколениям. Кроме того, в Африке было много хищников, и на группы древних людей, вероятно, давила конкуренция с другими животными-охотниками. Это благоприятствовало поддержанию равновесия между добычей и многочисленными хищниками. Люди, конечно, занимались охотой, но на том уровне, который не приводил к массовым вымираниям.

Благодаря продолжающимся археологическим исследованиям, за последние 50 лет значительно выросло количество свидетельств охоты людей современного типа в Африке в самом конце плейстоцена и голоцене. Почти все виды животных, служащих им добычей, все еще существуют, и крайне мало доказательств того, что люди в недавнем времени излишне активно уничтожали виды, которые сейчас уже вымерли. Единовременных крупных потерь, которые предусмотрены гипотезой чрезмерной охоты, в Африке не происходило.

Конечно, возможны и другие объяснения отсутствия массовых вымираний, и исследователи задаются вопросом, что еще, кроме упомянутой Мартином поведенческой коэволюции, могло сформировать такую картину, которая наблюдается только на этом континенте и более нигде. Возможно, большинство травоядных животных пережили превратности недавнего времени в каких-то «зонах безопасности», представленных постоянно доступными обширными пастбищами? В относительно недавний период интенсивного опустынивания Африки 26 000–16 000 лет назад, который отчасти совпал с оледенением в Северном полушарии, пространства, занятые травянистой растительностью, распространились там, где раньше рос влажный тропический лес, что пошло на пользу тем же травоядным животным. По мере того как климат становился все более теплым и влажным в конце периода оледенения и в начале голоцена, дождевые леса начали возвращаться, но травяные биомы к тому времени распространились на территорию Сахары, потому что западноафриканские муссоны становились более интенсивными. По крайней мере для части мегафауны этот период 7000–4000 лет назад стал временем наибольшего распространения. Во второй половине голоцена африканские саванны ужались до своего нынешнего состояния, но большинство видов мегафауны выжили, несмотря на интенсивное преследование со стороны человека.

Если о причинах вымираний на континентах спорят до сих пор, то по поводу островных потерь, произошедших уже в наше время, сторонники гипотез как «блицкрига», так и климатических изменений соглашаются, что виной всему – деятельность человека{102}. Например, на Антильских островах волна вымираний прошла в период их открытия и заселения европейцами, затронув большинство видов сохранившихся до того времени млекопитающих и некоторых птиц{103}. Эти вымирания, по-видимому, были связаны с произошедшими за несколько столетий разрушениями окружающей среды, расчисткой земель и интродукцией новых видов (особенно крыс, мангустов и кошек). Недавние вымирания птиц по всему тихоокеанскому региону, бесспорно, вызваны похожими факторами{104}.

Однако не все островные вымирания произошли недавно, и новые исследования приносят некоторые сюрпризы. Появилось множество свежих данных о сроках вымирания многих позвоночных в той части обитаемого мира, о которой у Мартина было очень мало информации. Это группа островов к востоку от материковой Азии, от Индонезии до Филиппин и Японии. В последние годы важные открытия были сделаны на острове Флорес в восточной части Индонезии, известном по ранее найденному там вымершему виду человека – Homo floresiensis (глава 4). В пещере Лианг-Буа палеонтологи обнаружили также целый ряд представителей мегафауны, в том числе гигантского марабу и карликового стегодона (см. илл. 8.12){105}. Эти виды жили там примерно 50 000 лет назад, а затем резко прекратили свое существование. Это похоже на обычную историю вымирания на островах, кроме одной важной детали – среди вымерших видов был и представитель нашего рода. Homo floresiensis, который населял остров Флорес сотни тысяч лет, не вызывая никаких вымираний, но исчез сразу, как только там появился Homo sapiens…

ИЛЛ. 8.11. ВОСТОЧНО-АФРИКАНСКАЯ РИФТОВАЯ ДОЛИНА. На протяжении миллионов лет в Восточно-Африканской рифтовой долине с ее плодородными вулканическими почвами обитало множество видов травоядных млекопитающих. В осадочных породах этих мест прекрасно сохраняются ископаемые остатки, поэтому у нас есть обширная информация о жизни животных в этой части Африки. Большая часть находок относится к началу или середине плейстоцена (как и сцена, изображенная на рисунке). Бегемот горгопс, гигантский конгони и зебра похожи на своих ныне живущих родственников. Юмский жираф, обладатель длинных ног и шеи, похож на современных жирафов, но сиватерии, которых также относят к жирафовым, выглядят совсем иначе. Рядом с более крупными родственниками современных лесных слонов – прямобивневыми слонами Река – для масштаба нарисованы зебры. Египетская цапля, обитающая сейчас во многих частях мира, от тропиков до умеренных областей, предположительно родом из Африки или соседних частей Евразии. Этот вид не вымер, в отличие от большинства видов мегафауны, напротив – связь с людьми и их домашними животными способствовала его невероятному успеху.

1. Бегемот горгопс (Hippopotamus gorgops).

2. Бурчеллова зебра (Equus quagga)*.

3. Прямобивневый слон Река (Palaeoloxodon recki).

4. Египетская цапля (Bubulcus ibis)*.

5. Юмский жираф (Giraffa jumae).

6. Гигантский узкорогий конгони (Parmularius angusticornis).

7. Сиватерии (Sivatherium maurusium).

[* = сохранившиеся виды]

ИЛЛ. 8.12. ЯВАНСКИЙ КАРЛИКОВЫЙ СТЕГОДОН И БУЙВОЛЫ{106}. Когда уровень моря понижался, у территорий, относящихся сейчас к Западной и Центральной Индонезии, появлялась сухопутная связь с континентом. Тогда материковые виды могли легко мигрировать в эту область, называющуюся Сундаленд (рис. 3.4). Стегодоны родственны современным слонам, однако образуют отдельное семейство. Они составляли характерную часть плейстоценовой фауны на многих островах в Индонезии. Здесь, как и в случае со средиземноморскими слонами (см. илл. 10.3), миниатюризация была типичным следствием миграции на острова. Яванский вид (Stegodon hypsilophus) лучше всего известен по среднему плейстоцену, но в некоторых местах эта группа просуществовала и до позднего плейстоцена. Буйвол (Bubalus palaeokerabau) не сильно отличался от существующего сейчас «дикого» азиатского буйвола (Bubalus arnee) и, возможно, даже не был отдельным видом. В целом, хотя на этих островах иногда вымирали виды зверей или птиц, до появления там человека современного типа потери не были ни значительными, ни сконцентрированными во времени.

ИЛЛ. 9.1. ЛОШАДИ ПОПАЛИ НА ТЕРРИТОРИЮ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ 2–3 млн лет назад во время великого межамериканского обмена, когда множество видов мигрировали по только что образовавшемуся Панамскому перешейку в обоих направлениях. Североамериканские лошади процветали на территории травяных биомов, таких как льяносы и пампы, и их ископаемые остатки часто встречаются от севера Венесуэлы до юга Патагонии. Одним из первых мест, где обнаруженные остатки мегафауны были явно связаны с найденными там же артефактами, стала пещера Куэва-Фелл на юге Чили. Раскопки там вел куратор отдела археологии Американского музея естественной истории Джуниус Берд в 1930-е гг. Изначально он выражал беспокойство: «Если выяснится, что это кости животных, которых привезли европейцы, тогда все наши выводы, сделанные на основе предыдущей работы, окажутся ошибочными»{107}. К счастью, последующие исследования, выполненные в том числе и с помощью радиоуглеродного метода, «доказали, что мы имеем дело с первым свидетельством того, что аборигены Южной Америки охотились на древних лошадей и поедали их».

Когда Пол Мартин начинал свои исследования, имеющиеся данные радиоуглеродного датирования отчасти подтверждали связь между появлением человека и внезапным исчезновением фауны, но другие свидетельства в лучшем случае не подтверждали, а в худшем – опровергали эту гипотезу. Важным возражением было почти полное отсутствие находок мест массового забоя на территориях, где вымирания были особенно значительными, то есть в Австралии и обеих Америках. В таких местах должны были присутствовать не только остатки животных в больших количествах, но и признаки непосредственного воздействия на них, такие как расколотые кости, использованные орудия, места обработки и другие свидетельства человеческой деятельности. Если вымирания проходили почти молниеносно, по типу «блицкрига», то должно быть обнаружено множество таких мест. Но их нет.

Конечно, в Северной Америке найдены доказательства охоты на представителей мегафауны, но почти всегда только на одну или несколько особей одновременно. В основном это касается бизонов и двух видов хоботных, про которых я писал в первой главе (мамонта и мастодонта). В отношении других видов северо-американской мегафауны либо нет никаких свидетельств их роковых взаимодействий с человеком, либо же эти данные не очень убедительны. И совершенно отсутствуют доисторические аналоги скотобоен с ужасающими кучами остатков мегафауны, которыми, согласно предположениям Мартина, должно было сопровождаться распространение людей по континенту. Однако Мартин нашел объяснение этому кажущемуся парадоксу: «В модели взрывного роста учитывается редкость находок очевидных мест забоя с остатками животных вымерших видов и следами деятельности палеоиндейцев. Популяции охотников на крупную добычу достигали высокой численности только в те редкие годы, когда их жертвы водились в изобилии. При этом хитрые приспособления и ловушки были не нужны»{108}.

Вполне закономерно, что не утихают споры о том, что все это значит. Сторонники гипотезы чрезмерной охоты утверждают, что отсутствие мест массового забоя не имеет большого значения, потому что ископаемые остатки в принципе довольно редко встречаются, и кроме того, отсутствие доказательств – это не доказательство отсутствия. Противники этой гипотезы задают вопрос, как могла возникнуть такая ситуация, если животные были действительно истреблены в результате чрезмерной охоты. Убийство в столь огромных масштабах предполагает, что на этих территориях должны остаться следы человеческой деятельности, и по меньшей мере некоторые из них должны были быть обнаружены археологами. Я говорю сейчас не о случайно обнаруженном наконечнике, относящемся к культуре кловис, который застрял в позвонке, или о редких находках костей с царапинами{109}. Я имею в виду любые доказательства интенсивного истребления животных в период чрезмерной охоты. Но даже после многих десятилетий археологических исследований факт остается фактом – в Северной Америке не обнаружено мест массового забоя мегафауны времен верхнего плейстоцена. Единственное, что можно было бы за них принять, – это так называемые бизоньи трамплины, найденные на северных равнинах США и Канады. Туда загоняли стада бизонов, чтобы испуганные животные падали со скал. Хотя некоторые трамплины, возможно, использовались в конце плейстоцена, но большинство тех, возраст которых довольно точно установлен, значительно моложе 5000 лет. Однако, как бы ни влияла эта расточительная охота на популяцию доисторических бизонов, в долгосрочной перспективе ее последствия оказались незначительными – американские бизоны (Bison bison) выжили.

ИЛЛ. 9.2. БИЗОНЫ СНАЧАЛА ПОЯВИЛИСЬ В АЗИИ, а в Северную Америку проникли, перейдя по сухопутному перешейку, соединявшему два материка в районе нынешнего Берингова пролива примерно 180 000 лет назад. Животные почувствовали себя вольготно на новом месте и быстро распространились по всей Северной Америке. Изображенный здесь широколобый бизон (Bison latifrons) получил свое название по очевидной причине – из-за расположения его огромных рогов. Расстояние между концами костных стержней рогов (роговые чехлы, как правило, не сохраняются в ископаемых остатках) по некоторым оценкам составляло до 2,4 м. По всем другим признакам широколобый бизон был похож на современного, только огромного размера. Но мы не знаем, насколько эти виды различались генетически, так как до сих пор попытки получить ДНК широколобого бизона оканчивались неудачей. На рисунке передние конечности широколобого бизона не покрыты длинной шерстью, что тоже отличает его от американского бизона. Это соответствует закономерности, наблюдаемой у ныне живущих бизонов: чем больше рога, тем меньше «шерсти для демонстраций».

ИЛЛ. 9.3. ГЛИПТОДОН ДЕДИКУРУС С БУЛАВОЙ НА ХВОСТЕ (Doedicurus clavicudatus) был одним из последних гигантских броненосцев. Вес этого крупного животного достигал 2000–2400 кг. Для сравнения: современные броненосцы весят не более 25 кг. У всех плейстоценовых глиптодонтин хвост был покрыт панцирем, но у дедикурусов на конце хвоста образовалась внушительная булава с коническими шипами. Возможно, такой хвост использовался для защиты от хищников, но, скорее всего, его настоящая функция заключалась в использовании во время внутривидовых сражениях за доминирование или за доступ к самке. На рисунке изображены два самца в боевой стойке. Тот, что на переднем плане, только что ударил своей булавой по панцирю соперника, который очевидно пытается прийти в себя перед тем, как нанести ответный удар. Реальность таких стычек подтверждается находками панцирей с прижизненными глубокими вмятинами, полученными в результате сражений.

Подобная картина наблюдается и в Южной Америке. В точно установленных или предполагаемых местах забоя найдены остатки некоторых видов мегафауны, в том числе представителя семейства гомфотериевые нотиомастодона (Notiomastodon), дедикуруса (Doedicurus) из семейства глиптодонтид, гигантского ленивца мегатерия и лошади (см. илл. 9.1, 9.3 и 11.3){110}. Хотя диапазон видов мегафауны, служивших добычей, здесь немного шире, чем в Северной Америке, чаще всего в местах археологических раскопок, относящихся к тому времени, встречаются ламы и олени. Однако и те и другие дожили до наших дней.

Профессор археологии Гари Хэйнс из Университета штата Невада в Рино – убежденный сторонник гипотезы чрезмерного истребления. Он много размышлял о проблеме отсутствия остатков убитых животных, особенно в культуре кловис, которую Хэйнс считал главным, если не единственным виновником перепромысла в Северной Америке{111}. Возраст некоторых местонахождений культуры кловис точно определен и составляет 13 400–12 900 лет. Хэйнс согласен, что довольно редко можно однозначно установить связь находок культуры кловис и остатков животных мегафауны. Он объясняет это тем, что подобные находки редко встречаются и редко распознаются как таковые. Кроме того, Хэйнс приводит современные доказательства того, что такие, остающиеся в местах забоя отходы, как кости и зубы, быстро исчезают не только под воздействием физических или химических процессов, но и в результате деятельности различных падальщиков, беспозвоночных и микробов. Утверждение о низкой вероятности сохранения скелетных остатков в местах, как связанных с человеком, так и несвязанных, он делает на основе исследований костных остатков в недавних отложениях. Однако эти исследования не охватывают ни нужный временной период, ни условия, аналогичные тем, которые сложились в местах сохранения ископаемых остатков верхнего плейстоцена. Проблема исключительной редкости таких находок остается.

И все же сторонники гипотезы чрезмерной охоты в чем-то правы. Чтобы понять это, давайте рассмотрим, как сохранялись остатки живых организмов в форме ископаемых при мел-палеогеновом вымирании в конце мелового периода 66 млн лет назад. В то время, возможно, вымерло около 75 % живших тогда видов, в том числе все нептичьи динозавры. Стоит отметить, что западная часть Северной Америки – это один из немногих регионов, где сохранилось большое количество ископаемых остатков динозавров, точно датированных временем 66,02 млн лет назад, когда образовался ударный кратер Чикшулуб. Мы предполагаем, что нептичьи динозавры, которые жили в других местах, вымерли в тот же период, что и тираннозавры, гадрозавры и цератопсиды Северной Америки{112}. Однако это предположение главным образом подтверждается отсутствием доказательств – нет никаких признаков, что динозавры, за исключением птиц, смогли перешагнуть границу между мезозойской и кайнозойской эрами.

Что касается вымираний недавнего времени в Северной Америке, то даты последнего появления точно определены для таких видов мегафауны, как мамонты и лошади. В то время как количество надежных временны́х данных в отношении других видов заметно меньше, поэтому сложно сказать, было ли их вымирание быстрым или медленным{113}. Более того, сам факт, что вид исчез в период присутствия человека, не доказывает связь вымирания с охотой на этих животных. Например, на западе Северной Америки в верхнем плейстоцене жили ныне вымершие виды верблюдов, однако надежные доказательства охоты на них были найдены только в одном месте{114}. Это стоянка Уоллис-Бич возрастом 12 000 лет в южной части канадской провинции Альберта. Можно ли на таком слабом основании вообще говорить что-то о причастности человека к вымиранию верблюдов? Все зависит от вашего отношения к единичным находкам. Вы можете считать их типичными проявлениями, которые потом будут подтверждены репрезентативной выборкой аналогичных данных наблюдений; а можете считать неподтвержденными и поэтому неинформативными (или минимально информативными) до появления новых данных. И хотя можно привести аргументы в пользу каждой из позиций, на мой взгляд, к предположениям, основанным на отсутствии доказательств, всегда надо относиться с определенной осторожностью{115}.

Хэйнс сосредоточился на находках, точно относящихся к культуре кловис, поскольку считал, что в Северной Америке представители именно этой культуры стали не просто первыми, но единственными, кто занимался охотой на крупную добычу в период вымирания мегафауны. В Северной Америке известно 16 стоянок, где были найдены веские доказательства охоты на мамонтов и мастодонтов 14 500–12 000 лет назад. Получается в среднем по одному месту забоя на 150 лет. Маловато для вымирания по типу «блицкрига», даже если количество найденных мест меньше по сравнению с реально существовавшими тогда на пару порядков. Изделия, относящиеся к культуре кловис, отсутствуют в первые два тысячелетия этого интервала (или не признаются таковыми). Занимались ли охотой на крупную добычу другие люди по меньшей мере за тысячу лет до появления культуры кловис? Сейчас это кажется весьма вероятным. На стоянке Пэйдж-Ладсон возрастом 14 500 лет, где найдены остатки мастодонтов (глава 4), обнаружены предметы, которые, по мнению археологов, определенно не относятся к культуре кловис. Это еще не значит, что люди культуры кловис отсутствовали в то время, а не просто остались незамеченными. Но ключевое положение гипотезы Мартина о «смертоносных синкопах» вызывает все больше сомнений, если учесть, что 15 000 лет назад или даже раньше в Америку уже пришли разные группы людей, которые взаимодействовали с мегафауной.

У слов всегда есть дополнительное значение, оно может всплывать в сознании, когда вы слышите или читаете тот или иной термин, или крутиться в голове как некая бессознательная информация. Так же обстоит дело и с термином «чрезмерная охота», или «перепромысел». Что же подразумевается под этим непростым понятием? Если люди в конце плейстоцена на территории континентальной Америки вели себя так, как описывает гипотеза Мартина, то действительно ли к их поведению в отношении добычи лучше подходит слово «охота», а не «бессистемные убийства», «неутолимая жажда крови» или даже «чрезмерное истребление»? Другими словами, надо понять, была ли у охотников определенная цель, выполнение которой требовало бы соответствующего уровня тренировки и обдуманного планирования?{116} У нас все-таки нет оснований полагать, что эти люди охотились, намереваясь вызвать вымирания, как будто это и была их настоящая цель. Мартин считал, что самой вероятной задачей чрезмерной охоты было бесперебойное обеспечение соплеменников мясом для повышения рождаемости, независимо от того, сколь разрушительным оказался этот процесс на практике. Однако Мартин никогда на самом деле не исследовал последствия этого почти мальтузианского постулата, согласно которому обилие еды всегда приводит к увеличению числа детей. В своей более поздней работе он уже не придавал такого большого значения запасам мяса, но не отказался от этой идеи полностью{117}.

В современном мире аналогичной деятельностью, сравнимой с чрезмерной охотой в плейстоцене, можно было бы назвать охоту на лесную дичь для местного потребления, но на самом деле во многих аспектах они различаются. В Африке промысловая охота не организованная, а спонтанная, а также, что более важно для нас, ее жертвами становятся мелкие млекопитающие (летучие мыши, грызуны и обезьяны) и птицы, а не представители мегафауны{118}. По понятным причинам промысел крупных млекопитающих с тем простым снаряжением, которое есть у местных охотников, сопряжен со значительным и даже смертельным риском, несоизмеримым с получаемой выгодой, если только не налажена возможность полного использования добычи. Обычно у охотников из африканского буша нет возможности такой обработки, не говоря уже о продвижении товара на рынок.

ИЛЛ. 9.4. ОХОТА НА НОСОРОГА МЕРКА (Stephanorhinus kirchbergensis){119}. Хотя изображенная здесь сцена происходит в Южной Евразии и мы видим на ней неандертальцев, а не людей современного типа, вопрос все тот же: могла ли охота людей на крупных млекопитающих с помощью примитивных орудий достичь когда-либо такого уровня, чтобы привести к массовому снижению численности этих животных.

Более подходящий по масштабу и направленности аналог – это браконьерская охота на слонов и носорогов. Каким бы отвратительным ни было браконьерство, его нужно рассматривать как экономическую деятельность, имеющую определенный смысл. Несмотря на существующие законы против браконьерства и борьбу с ним, нелегальная охота на слонов и носорогов будет продолжаться и в будущем, особенно если в связи с редкостью этих животных цены на них возрастут. При этом разумно было бы предположить, что в определенный момент в силу каких-то причин браконьерство может значительно уменьшиться или даже прекратиться, по крайней мере как рыночная деятельность. Например, если изменятся нравы потребителей, или цены вырастут настолько, что рынок уже не сможет их выдержать, или животные станут крайне редкими и их будет невозможно найти. В случае последнего варианта возникает вопрос, смогут ли виды, на которые велась охота, восстановиться из оставшихся популяций{120}.

У модели доисторического перепромысла Мартина есть сходные черты: выбор добычи крупного размера, для охоты на которую требуется специальное оборудование (оружие, другие приспособления), и относительно небольшое количество участвующих людей, по крайней мере поначалу (см. илл. 9.4). Как и современные браконьеры, древние американские охотники на крупную добычу могли быть чрезвычайно расточительными, забирая только ту часть убитого животного, которая была им нужна больше всего, и бросая остальное, потому что вокруг всегда было много животных, которых можно убить{121}. Хотя археологические находки по всему миру свидетельствуют, что бивни и кости могли время от времени использоваться для разных целей, особенно для изготовления орудий и украшений, но, согласно концепции Мартина, сбор таких материалов никогда не был главной целью древнего промысла.

Однако здесь важно отметить, что, убив добычу, древний охотник еще не обеспечивал себе запас мяса для достижения желаемой социальной цели. Это могло произойти только в том случае, если бы он прятал мясо в одном или нескольких местах, где оно было бы распределено и съедено преимущественно родственниками охотника, что порождает проблему транспортировки и, возможно, хранения. Скорее всего, еще в древности было принято отрезать лучшие куски и бросать все остальное. У убитого 45 000 лет назад мамонта, найденного в Северной Сибири в районе мыса Сопочная Карга, был отрезан язык в месте его прикрепления к подъязычному аппарату (набор мелких костей под челюстью, к которым крепятся мышцы языка). При этом некоторые другие столь же доступные части туши не были отсечены. Очевидно, что если человек вынужден нести мясо, то язык, состоящий из мышц и легко отделяемый от туши, имеет преимущество над куском с костями, которому требуется существенно большая обработка. Некоторые находки в местах забоя, относящихся к позднечетвертичному времени, явно свидетельствуют об избирательном поведении охотников – что-то аккуратно разделывали, а что-то умышленно выбрасывали{122}.

Тем не менее аналогия между браконьерством и доисторической охотой далеко не полная. По сравнению с древними охотниками, у современных браконьеров есть множество технических новшеств. У них имеется быстрый транспорт в виде автомобилей, а в некоторых местах, возможно, даже вертолетов и легких самолетов. В отличие от североамериканских охотников верхнего плейстоцена, у современных есть почти бесконечное число снарядов (пуль), для запуска которых практически не надо прилагать усилий, кроме нажатия на спусковой крючок. Хорошо вооруженным браконьерам не нужно ни опыта, ни ловкости, чтобы убить добычу, в то время как охота на глиптодонов требовала от древних обитателей Южной Америки определенных тактических приемов, полностью отличающихся от тех, которые нужны были для охоты на гомфотериевых, гигантских ленивцев или южноамериканских копытных (см. илл. 9.5).

ИЛЛ. 9.5. СТАДО МАКРАУХЕНИЙ (Macrauchenia) на водопое. Чарльз Дарвин впервые нашел ископаемую кость необычного существа размером с лошадь в 1834 г. на юге Патагонии во время экспедиции на корабле «Бигль». Он совершенно не представлял, что это может быть. Недавно с помощью молекулярных исследований было установлено, что макраухения (Macrauchenia patachonica) на самом деле дальний родственник группы непарнокопытных, в которую сейчас объединяют лошадей, носорогов и тапиров. Судя по форме черепа макраухений, на его лицевой части был широкий мясистый хобот неизвестного размера, с непонятными функциями. Макраухений находили во многих местах Южной Америки, особенно на территориях, где в верхнем плейстоцене были сухие травянистые равнины. И хотя этот вид просуществовал только до начала голоцена, нет никаких доказательств, что на него охотились. Крупная нелетающая птица – Дарвинов нанду (Rhea pennata), наоборот, часто служила добычей для древних охотников. Несмотря на это, вид выжил и сейчас часто встречается в Патагонии.

Наконец, кажется маловероятным, что крупные животные континентальной части Нового Света в конце плейстоцена реагировали на охотившихся людей одинаково, независимо от предыдущего опыта знакомства с человеком. При определенных обстоятельствах одни виды должны были стать более легкой мишенью, на других охотиться было бы сложнее, а на третьих – попросту невозможно. Некоторые виды должны были сохраниться на территориях, куда люди не могли проникнуть или проникли не сразу. В предыдущих главах я описывал несколько примеров такого позднего выживания на континентах, где происходили крупные вымирания. Но все дело в том, что таких случаев мало. Данные радиоуглеродного анализа, насколько позволяет точность этого метода, говорят о том, что американские вымирания были стремительными, а не растянутыми во времени{123}. Очевидно, что к тому времени, когда вымирание закончилось, погибли все, кроме нескольких стойких видов, уцелевших в борьбе за выживание. Однако было ли это связано с чрезмерной охотой, как считал Мартин, когда человечество прошлось, как цунами, по континентальной части обеих Америк, сметая почти все на своем пути, или существовали другие факторы?

Родовые общины и излишки

Для того чтобы перепромысел мог вызвать вымирания, не оставив тому или иному виду шанса на восстановление, уничтожение должно достичь высочайшего уровня за довольно короткий период времени. Предположив, что чрезмерная охота в конце плейстоцена действительно велась на территории Северной и Южной Америки, мы должны признать, что древние охотники производили больше ресурсов в виде туш животных, чем могли использовать в определенный момент. То есть они, теоретически, создавали излишки, даже если никогда их не использовали. Это поднимает ряд интересных вопросов о перепромысле, часть из которых вступает в серьезное противоречие с предположениями об организационных возможностях доисторических обществ.

Археолог Джордж Фрисон считал, что самая малая социальная структура у людей, формально называемая родовой общиной, не имеет того уровня организации или сплоченности, который необходим для чрезмерной охоты и эффективного использования излишков{124}. Безусловно, в североамериканских археологических находках нет ничего, что свидетельствовало об иной первичной хозяйственной деятельности человека, кроме собирательства и групповой охоты. С точки зрения Фрисона, охота человека на мамонтов и других представителей мегафауны могла, конечно, оказать заметное влияние, но более вероятно, что были и другие факторы, определяющие, выживет вид или нет. Так, почти нет археологических доказательств того, что в Северной Америке охотились на верблюдов и лошадей, но они вымерли, в то же время бизоны, несмотря на интенсивное преследование, выжили.

Что касается хранения мяса, то нет никаких находок, доказывающих, что первые люди в Новом Свете делали большие запасы{125}. Однако палеонтолог Дэн Фишер из Мичиганского университета считает, что находчивость плейстоценовых охотников часто недооценивается. Чтобы продемонстрировать это, он провел несколько занимательных экспериментов в режиме реального времени по сохранению мяса средствами, доступными для древних людей, обитавших в умеренном климате. В одном опыте Фишер положил большой кусок мяса в неглубокое озеро, которое полностью промерзло зимой, а затем весной вместе со своей семьей извлек его и съел. Нет, вы не подумайте, никто даже не заболел! Кроме легко счищаемого пенистого налета из бактерий и других мелких организмов на контактировавшей с водой поверхности куска, мясо внутри сохранилось достаточно свежим, чтобы его можно было употребить без вреда для здоровья. Конечно, можно поспорить, мог ли такой метод иметь широкое распространение на территории Северной Америки в конце плейстоцена. Однако, поскольку человечество всегда было изобретательным, люди могли использовать (и, несомненно, использовали) и другие методы сохранения мяса, например копчение. Но зачем тогда продолжать охотиться, если базовый уровень продовольственных запасов может быть достигнут с меньшими усилиями?

В связи со всем этим возникает вопрос, могли ли первые мигранты в Северную Америку, представляющие собой, вероятно, небольшие мобильные родственные группы, вызвать вымирание десятков видов на всей территории в сотни тысяч квадратных километров, действуя как обычные охотники-собиратели. Чтобы достичь подобного уровня, эти первопоселенцы должны были организовать почти постоянные охотничьи отряды и действовать такими группами на протяжении довольно долгого периода. Это полностью противоречит этнографическим представлениям о том, что родовые общины собираются в группы большего размера для одной цели, ограниченной по времени, такой как, например, ежегодная охота, но затем распадаются, когда задача выполнена{126}. Как правило, сотрудничество между людьми ради конкретной цели заканчивается по ее достижению. Кроме того, поскольку для общинной формы социальной организации характерно неустойчивое, переходящее лидерство, возникает вопрос, каким образом постоянные охотничьи отряды смогли бы поддерживать необходимый уровень целеустремленности и дисциплины? Что делали (если делали) с грудами мяса и фрагментов туш в обществе, которое обычно не производило излишков? Если это подпитывало рост человеческого населения в конце плейстоцена, как предполагал Мартин, то почему это не привело к более высокому уровню экономической организации быстрее, чем можно судить по археологическим находкам? Или же добычу бросали, потому что тяга к безудержному истреблению заложена в генах у нас как хищников и не предполагает рационального экономического поведения? Этот вопрос наводит на размышления и даже вызывает тревогу, заставляя нас рассмотреть другую, более неприглядную разновидность избыточного потребления.

Излишнее истребление, или синдром «хорька в курятнике»

Истребление добычи сверх того, что необходимо для удовлетворения непосредственной потребности в пище, распространено среди хищников разных трофических уровней от зоопланктона и до крупных млекопитающих{127}. Концепция излишнего истребления, или синдром «хорька в курятнике», изначально была предложена в 1972 г. зоологом Хансом Крууком в его знаменитом исследовании пятнистых гиен и обыкновенных лисиц. Круук писал:

‹…› насыщение хищников не подавляет стремление к дальнейшей поимке и убийству жертв, но, возможно, тормозит поисковое и охотничье поведение [курсив Круука]. Таким образом, хищники остаются способны ловить «легкую добычу», но при этом насыщение обычно ограничивает количество убитых ими жертв ‹…› У многих, если не у всех хищников есть поведенческие механизмы, позволяющие использовать добычу позже или позволить ее съесть другим членам той же социальной группы или детенышам{128}.

После первой работы Круука было проведено много дополнительных исследований излишнего истребления, его идеи получили подтверждение и развитие. Например, в исследовании поведения собак динго и лисиц – хищников, которых завезли в Австралию, – отмечается, что «излишнее истребление, по-видимому, свидетельствует об отсутствии надежной защиты у жертвы при встрече с новым эффективным хищником, с которым они не сталкивались в процессе эволюции»{129}. Динго завезли на континент 5000–6000 лет назад, а лисиц только полтора столетия назад. Оба этих вида нанесли значительный урон дикой природе Австралии. В наблюдаемых случаях излишнего истребления динго обычно сосредоточивались на молодняке, возможно, потому, что детеныши по природе более доверчивые, из-за чего их легко схватить (глава 10). Лисицы оказались менее разборчивыми и убивали всех жертв подходящего размера.

Кроме того, Круук считал, что возможный эволюционный смысл такого поведения хищников – обеспечение пищей их родственников, то есть это социальное поведение, помогающее сохранению своих генов. Если мы допускаем, что древние люди действовали, как и другие хищники, убивая больше добычи, чем необходимо в данный момент, то разумное обоснование перепромысла может заключаться, по крайней мере теоретически, в сохранении излишков для себя и своих родственников на будущее. Но можно ли считать перепромысел усовершенствованной версией излишнего истребления? Сложность человеческого поведения не позволяет дать однозначный ответ. Мартин кратко рассмотрел излишнее истребление в работе, написанной вместе с Дэвидом Стедманом из Университета штата Флорида, однако их выводы были плохо применимы для объяснения вымираний четвертичного периода, кроме, возможно, событий на отдельных островах, которые мы сейчас и рассмотрим.

ИЛЛ. 10.1. БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ, МОА И КРАПИВНИКИ{130}. С птицами на этой иллюстрации случилось то же, что и со многими другими островными видами в конце четвертичного периода. Большинство видов вымерли, независимо от того, были ли они крупными или мелкими. Мелкие птицы – это эндемики, новозеландские крапивники (Pachyplichas yaldwyni), а наступающая на них гигантская нога принадлежит самке большого моа (Dinornis novaezelandiae) – самого крупного представителя данного рода. Крапивники весили всего несколько граммов и, несмотря на малые размеры, передвигались в основном по земле. Вес моа мог достигать 250 кг. Крапивники обитали на Северном и Южном островах, где и дожили до полинезийского периода. Они внезапно вымерли, став, по-видимому, жертвами экологических изменений, связанных с вырубанием лесов, или, возможно, их яйца съела прожорливая малая крыса, которую завезли первые переселенцы маори.

Критики гипотезы Пола Мартина отмечали, что его аргумент о наивности добычи противоречит здравому смыслу и не соответствует данным недавних исследований поведения животных. Во-первых, сам Мартин признавал, что очень маловероятно, чтобы представители американской мегафауны были наивны в каком бы то ни было смысле. Эти животные эволюционировали в среде, где было много крупных хищников, как млекопитающих, так и птиц, которые жили на той же территории и к присутствию которых жертвы были хорошо приспособлены. Как и у современных видов, у них, несомненно, должны были быть соответствующие адаптации, такие как врожденная способность определять хищника по внешнему виду или запаху и быстро на него реагировать или же реагировать на сигналы тревоги других животных своего или другого вида.

Во-вторых, если существует что-то вроде «универсального» ответа добычи на угрозу со стороны местных хищников, то почему не произошло автоматического адекватного переноса этой реакции на нового хищника (то есть человека) при его появлении? Способность реагировать на хищника, как и многие другие критично важные для выживания формы поведения, хотя и очень вариабельна, но имеет выраженный генетический компонент. Крайне маловероятно, чтобы стадные копытные с их хорошо развитой социальной структурой, обращающие внимание на каждый звук или движение, стали бы вести себя настолько наивно, что просто не реагировали бы на что-то незнакомое. Кроме того, узнавание хищника у млекопитающих не только определено на генетическом, или инстинктивном, уровне, но может и передаваться из поколения в поколение в процессе обучения или объединяться с другими, более универсальными реакциями на опасность.

Мартин описывал наивность добычи без подробностей, но при этом допускал, что неопытные животные, относящиеся к североамериканской мегафауне, если бы у них было достаточно времени, в конечном счете смогли бы понять намерения людей. Однако, судя по его концепции «блицкрига», у животных просто не было шанса чему-то научиться{131}. В своей ключевой работе, опубликованной в журнале Science в 1973 г., Мартин отмечал, что древние охотники двигались по Америке «ударной волной», или разрушающим «фронтом», не оставляя позади себя ничего, а впереди встречая исключительно неопытную добычу (рис. 10.1). На переднем крае этой волны были сосредоточены люди (все социальные группы, а не только охотники, в среднем 40 человек на 100 км²), занимавшиеся добычей и обработкой неопытных животных по мере встречи с ними. Этот фронт двигался вперед со скоростью 16 км в год. Через несколько лет, как пишет Мартин, «численность популяций уязвимых крупных животных на переднем крае резко снижалась или они полностью истреблялись. По мере исчезновения животных фронт продвигался вперед, а все оставшиеся на прежнем месте люди были вынуждены искать новые ресурсы»{132}.

РИС. 10.1. ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ. Мартин предполагал, что ударная волна древних охотников прокатилась по континентальной части обеих Америк от свободного ото льда коридора (около современного Эдмонтона) до южной части Патагонии, как настоящее цунами, примерно за 1000 лет. Даты, указанные на карте, взятой из знаменитой статьи Мартина 1973 г., определены не точно. Более точные даты приведены в разных разделах данной книги.

Эта группа (в среднем 4 человека на 100 км²), которую можно было бы назвать «оставшиеся позади», переходила к более рациональной охоте и, скорее всего, к собирательству. Более того, благодаря большому количеству пищи, численность и тех людей, которые были впереди волны, и тех, кто оставался позади, росла взрывообразно. По оценке Мартина, темп прироста составлял 1,4 % ежегодно. За 800 лет численность населения достигла предельно возможного значения для данной территории.

Непонятно, говорил ли Мартин метафорически или нет, но сравнение с ударной волной подверглось резкой критике, как слишком упрощенное и нереалистичное. Возможно, первые поселенцы могли распространяться с такой большой скоростью, передвигаясь по равнинам, но совершенно точно не по пересеченной местности, не по горам или болотам и не через густые тропические леса или другие места, которые приходилось либо избегать, либо преодолевать, чтобы распространиться по всей Америке. Даже если допустить, что древние охотники могли двигаться довольно быстро, преодолевая на своем пути большинство физических преград, сложно представить, что они при этом сумели сократить размер популяций каждого из встреченных видов мегафауны настолько, что в абсолютном большинстве случаев этим животным не удалось выжить или восстановить численность.

Я думаю, что с биологической точки зрения не высказанная явно идея Мартина, что все преследуемые виды не смогли восстановиться, потому что сократились до ничтожно малой численности, когда волна охотников прошла по Америке, является самым слабым местом в гипотезе чрезмерного истребления{133}. Мартин и его сторонники признавали, что есть отдельные примеры такого восстановления, среди которых особенно интересна история американского бизона (Bison bison), ставшего в голоцене доминирующим видом среди крупных травоядных животных Северной Америки. Вполне вероятно, что бизоны выиграли от исчезновения мамонтов и лошадей, так как при этом уменьшилась межвидовая конкуренция за степные пастбища, где все три вида предпочитали кормиться (см. илл. 10.2). Более того, почти полное отсутствие конкуренции позволило бизонам значительно увеличить свою численность, особенно в центральной и западной части Северной Америки, где в период перехода от плейстоцена к голоцену не было других стадных травоядных такого же размера. Но если бизоны сохранились, то тогда совершенно непонятно, почему того же самого не произошло с другими видами. Почему на западе Северной Америки не выжили лошади, пусть даже в небольших популяциях, при том что современные мустанги там благополучно обитают? Почему западный верблюд (Camelops hesternus), который в межледниковье был распространен как в лесах, так и в засушливых регионах, не дожил в тех же местах до начала голоцена?{134} Западный верблюд относится к огромному отряду парнокопытных, в который еще входят бизоны, овцебыки, вилороги, олени, лоси, то есть в целом все крупные травоядные, которые сейчас распространены в Северной Америке. И хотя в конце плейстоцена среди отдельных родов парнокопытных случались вымирания, верблюды были единственной крупной группой, полностью исчезнувшей в Северной Америке. Почему? Они были плохо приспособлены или им просто не повезло? На такие вопросы нет логичных ответов, и это показывает, как мало мы знаем о факторах, определяющих, суждено ли было конкретному виду мегафауны во время вымираний недавнего времени стать победителем или проигравшим.

ИЛЛ. 10.2. ТАРПАН, ИЛИ ДИКАЯ ЛОШАДЬ{135}. Предки современных лошадиных (лошадей, зебр и ослов) сформировались в Северной Америке в начале плейстоцена, около 5 млн лет назад. Их потомки затем по сухопутным перешейкам попали в Южную Америку и Азию. Все современные домашние лошади (Equus caballus) произошли от диких евроазиатских предков в результате процесса одомашнивания, начавшегося по меньшей мере 6000 лет назад. Лошадь Пржевальского (E. przewalski) – обитающий в Центральной Азии вид диких лошадей – может быть таким предком, хотя это и оспаривается. То же самое можно сказать и о животных, изображенных на наскальных рисунках, найденных в Европе. У них было коренастое телосложение, полосатые или пятнистые спины и, возможно, стоячая грива. В любом случае, судя по разделанным костям, которые археологи часто находят на палеолитических стоянках в Евразии, люди современного типа взаимодействовали с дикими лошадьми задолго до того, как началось одомашнивание последних. Иногда этих животных называют тарпанами, что на тюркском языке означает «дикая лошадь». Однако, в отличие от ситуации, сложившейся в Северной Америке, здесь не произошло ничего плохого – лошади выжили. В Восточной Европе тарпаны сохранялись до XIX в., хотя это могли быть просто одичавшие домашние лошади.

РИС. 10.2. ПОКОРНОСТЬ УБИВАЕТ. Белогорлый голубь широко распространен в восточной части Индонезии, Новой Гвинеи и на многих островах в южной части Тихого океана. На иллюстрации изображен подвид Columba vitiensis griseogularis, обитающий на Филиппинах. Это близкий родственник голубя с аналогичной окраской, который жил на острове Лорд-Хау (C. v. godmanae) и был уничтожен человеком в 1850-е гг.

У слова «прирученный» есть множество смыслов. Оно может относиться к характеристике домашних животных, которых человек разводил и отбирал тысячи лет для того, чтобы они спокойно воспринимали его, не проявляя агрессии или иного нежелательного поведения. Короче говоря, у животных на генетическом уровне закреплена покорность, и именно люди вели отбор по этому признаку.

В ином смысле это слово применяется к диким животным, поведение которых было изменено в результате интенсивной дрессировки, например морским котикам или львам, с которыми выступали в традиционном цирке. Там отдельных особей обучили выполнять требования своего дрессировщика – удерживать мяч на носу или прыгать через огненный обруч – за еду или иное подкрепление. В отличие от домашних собак, у которых на генетическом уровне закреплено умение предугадывать поведение человека и реагировать на него в самых разных ситуациях, здесь мы не наблюдаем тесных межвидовых взаимоотношений человека с дрессированными животными из дикой природы. В этом случае речь идет о каком-то определенном стимуле и конкретной реакции на него, постоянно повторяемой и закрепляемой. И дрессировщик, и животное учатся вести себя определенным образом для достижения конкретной цели – чтобы тренера не съели, а льва не застрелили или не наказали. Важную роль играют и другие факторы, например умение дрессировщика занять положение альфа-особи в подразумеваемой иерархии доминирования. Однако, в отличие от домашних животных, проявление покорности («прирученности») у диких видов связано с обучением, а не с сильной генетической предрасположенностью, возникшей в результате искусственного отбора.

Существует еще и третий вид похожего поведения, встречающийся у диких животных. В этом случае их опять же можно назвать ручными, но теперь покорность вызвана не искусственным отбором и не индивидуальным обучением. Напротив, это побочное следствие естественного отбора. В литературе такое явление называют экологической или поведенческой наивностью, и оно тесно связано с обитанием на островах. Дэвид Куаммен в своей книге «Песнь додо» (The Song of the Dodo) отмечает, что почти все известные случаи врожденной покорности наблюдались у эндемиков островов, реагирующих на людей с поразительной пассивностью в ситуациях, которые в обычных условиях воспринимались бы как опасные{136}. И хотя это происходило не в доисторическом недавнем времени, а в современную эпоху, такой пример наивности очень важен для понимания ситуаций, когда врожденное поведение может способствовать вымиранию, а не предотвращать его.

Особенно ужасный пример экологической наивности связан с островом Лорд-Хау (площадью 14 км²), расположенным недалеко от восточной части Австралии. За последние 500 лет на острове исчезло больше видов и подвидов птиц (не менее 15), чем в Африке, Азии и Европе вместе взятых. Широко распространенный на тихоокеанских островах белогорлый голубь (Columba vitiensis) на Лорд-Хау был представлен ныне вымершим подвидом (C. v. godmanae) (рис. 10.2). При встрече с людьми поведение этой птицы было необъяснимым, что в результате привело к печальному исходу. Орнитолог Жан-Кристоф Балуэ описывает это так:

Что касается млекопитающих, то похожая и лишь чуть менее жестокая история произошла с фолклендской лисицей, или варрахом, представителем семейства псовых, с которым европейцы встретились в конце XVII в. (рис. 10.3). Научное название варраха – Dusicyon australis, что можно перевести как «глупая южная собака», и это действительно весьма подходящее определение. Варрахи еще обитали на островах, когда туда в начале 1830-х гг. прибыл Дарвин на корабле «Бигль», хотя из-за ценности их меха численность этого вида была заметно снижена. Дарвин изумлялся, насколько поведение варраха наивно и доверчиво:

Так что же происходило с этими островными видами, которые редко или никогда не встречали людей? И хотя в большинстве первых сообщений, полученных уже в наше время, не хватает деталей для точного вывода, похоже, что островные млекопитающие и птицы не демонстрировали даже простейшего поведения избегания, например, они не пытались сойти с дороги или спрятаться, пережидая, когда пройдут люди. Такую отстраненную реакцию на неизвестный стимул, а тем более на объективную угрозу, уже невозможно описать понятием «ручное поведение». Произошло ли так потому, что у них не было никакого опыта взаимодействия с хищниками или агрессивной конкуренции за ресурсы или территорию? Или же вследствие неких общих адаптаций к жизни на острове их поведенческий репертуар был изменен, а способность реагировать на новую ситуацию или запоминать ее оказалась ограничена? К сожалению, мы, видимо, никогда этого не узнаем, хотя ученые пытаются понять, что могло произойти, используя косвенные методы и выискивая соответствия между определенными чертами у разных млекопитающих.

РИС. 10.3. ВАРРАХ (Dusicyon australis). Это животное еще называют фолклендской лисой или волком. На самом деле он не был ни тем ни другим. Его ближайший родственник – гривистый волк (Chrysocyon brachyurus), обитающий в Южной Америке, который, впрочем, тоже не волк. Чарльз Дарвин услышал про варрахов в 1834 г. во время посещения Фолклендских островов. Он предсказал, что скоро варраха постигнет участь додо, и оказался прав. Последнего живого представителя этого вида видели в 1876 г.

ИЛЛ. 10.3. КИПРСКИЙ КАРЛИКОВЫЙ СЛОН был ростом не выше лани{139}. По сравнению с современными слонами, у таких средиземноморских карликовых слонов, как кипрский (Palaeoloxodon cypriotes) и сицилийско-мальтийский (P. falconeri) (см. илл. 4.6), могла быть «ускоренная» жизнь. Современные африканские слоны становятся половозрелыми в возрасте 11–14 лет, а плейстоценовые карлики, по некоторым данным, созревали гораздо быстрее, сицилийско-мальтийский слон достигал зрелости к четырем годам. В среднем они жили всего 25 лет, то есть вдвое меньше, чем африканские слоны. Была ли такая «ускоренная» жизнь характерна для других островных видов – неизвестно. Другие исследования показали, что уменьшение размеров на островах могло происходить в процессе эволюции невероятно быстро, если давление отбора было очень сильным. Такой признак, как малый размер, крайне адаптивен там, где ресурсы ограничены или их количество непостоянно, что часто встречается на островах. На иллюстрации также изображена иранская лань (Dama dama mesopotamica), завезенная на Кипр, по-видимому, во время неолита, но не сумевшая там выжить.

Например, Марсело Санчес-Вильягра из Цюрихского университета вместе с коллегами недавно обратил внимание на «островной синдром» – комплекс отличительных морфологических и поведенческих характеристик, которые в разных сочетаниях встречаются у видов, обитающих на островах{140}. Это, например, укороченные конечности, слабовыраженный половой диморфизм, раннее созревание и «доверчивое», безбоязненное поведение. Группа ученых из Цюриха, оценив большое количество признаков, пришла к выводу, что такие сочетания связанных между собой особенностей могли возникнуть в результате закрепления мутаций, влияющих на раннее эмбриональное развитие. В первую очередь это связано с координацией миграции клеток нервного гребня из одной части эмбриона в другие, где эти клетки дифференцируются в разные типы, такие как пигментные и гладкомышечные клетки, а также клетки костей черепа. Мутации, влияющие на дифференцировку, в свою очередь могут повлиять на работу многих систем в развивающемся организме. Даже если такие особи выживут, они будут, в норме, хуже приспособлены, чем другие. Однако если популяция находится в процессе адаптации к жизни на острове, то обычные правила могут больше не действовать, потому что для приспособленности значение приобретают другие признаки. Палеонтологические данные показывают, что признаки, которые могли заметно снижать приспособленность на материке, например маленький размер тела, оказываются адаптивными в суровых условиях островов, бедных на ресурсы (см. илл. 10.3){141}.

Особую значимость этой идее придает тот факт, что одомашненные виды имеют сходный набор признаков, не связанных друг с другом очевидным образом, но которые могут быть вызваны ранними ошибками в развитии. Это и есть «синдром одомашнивания», отличающийся от островного синдрома тем, что такие признаки, как раннее созревание и сниженная агрессивность, были закреплены с помощью искусственного отбора. Именно это поразительное сходство между результатами естественного и искусственного отбора придает вес гипотезе островного синдрома, хотя вопрос о том, действительно ли у экологической наивности островных видов и прирученности домашних животных имеется общий механизм возникновения, требует дальнейшего изучения. Сейчас эта гипотеза позволяет объяснить, почему варрах, голубь с острова Лорд-Хау и десяток других островных видов так и не смогли «научиться» распознавать хищника прежде, чем это стало слишком поздно. Возможно, их подвели те же самые механизмы естественного отбора, которые прежде всего обеспечивали им успешную адаптацию к жизни на островах.

ИЛЛ. 11.1. ТОКСОДОН, одно «из самых диковинных из когда-либо открытых животных». Зверь размером с носорога, Токсодон (Toxodon platensis) был в числе последних представителей уникальной группы южноамериканских копытных, полностью вымершей в недавнее время. Дарвин, который собрал первые ископаемые образцы этого вида во время экспедиции на корабле «Бигль», описал токсодона одним «из самых диковинных из когда-либо открытых животных»{142}, потому что он сочетал признаки таких разных групп, как слоны, грызуны и ламантины. Дарвин не смог определить место токсодона в родословной млекопитающих, как и в случае с макраухенией, чьи остатки он тоже обнаружил. Особый набор признаков токсодона заставил Дарвина серьезно размышлять о теории эволюции путем естественного отбора, которую он разрабатывал. В своих записных книжках, посвященных «преобразованию» видов, он писал, что был «сильно поражен ‹…› особенностями южноамериканских окаменелостей и видов на Галапагосском архипелаге. Эти факты (особенно последний) – источник всех моих взглядов»[6]{143}. Нет никаких убедительных доказательств того, что токсодон был объектом охоты у первых южноамериканских индейцев.

На данный момент можно сделать вывод, что два классических соперничающих объяснения вымираний недавнего времени, то есть изменение климата и истребление людьми, завели нас в интеллектуальный тупик, если не сказать, устарели. У каждой версии есть несколько сильных аргументов в свою пользу, которые нейтрализуются множеством ее очевидных недостатков. Но все же вымирания произошли, и они ждут своего объяснения. Поэтому настало время сдвинуть обсуждение с мертвой точки и перестать рассматривать гипотезы изменения климата и чрезмерной охоты как единственные варианты объяснения причины всех вымираний недавнего времени. Чтобы показать, что над решением этой величайшей загадки вымирания ученые по-прежнему бьются с безграничным энтузиазмом, я кратко опишу три новые гипотезы, в которых довольно смело переосмысливается, что произошло и почему.

У большого размера есть свои преимущества, но за него приходится платить. Уровень основного метаболизма (то есть количество ежедневно потребляемой энергии на единицу массы тела) у крупных животных, как правило, ниже, тем не менее из-за своего размера для поддержания жизнедеятельности они должны получать в абсолютных значениях больше еды. Это может играть решающую роль, особенно если в их рацион входит пища, которой требуется интенсивная обработка (как, например, у копытных, питающихся травой). Возникает интересный вопрос: как связаны серьезные проблемы с доступностью обычной для вида пищи и вероятность его вымирания? Чтобы надлежащим образом его рассмотреть, сначала мы должны разобраться с понятием пищевых сетей.

ИЛЛ. 11.2. А МОЖЕТ БЫТЬ, САМЫЙ ДИКОВИННЫЙ ЗВЕРЬ – ЭТОТ? Или он кажется странным только потому, что мы слишком мало о нем знаем? Сумчатый «тапир» палорхест (Palorchestes azae) был последним представителем отдельного семейства животных, обитавших в Сахуле, родственником дипротодона и зигоматуруса (см. илл. 7.4). Судя по форме носовой полости, он обладал мясистым удлиненным выростом (но, скорее всего, не функциональным хоботом), подобным тому, который встречается у тапиров, поэтому его назвали сумчатым тапиром. Кроме того, у него, вероятно, был довольно длинный язык. Это уже достаточно странно, но у этих животных, размером с пони, были еще удлиненные предплечья и лапы, вооруженные большими узкими когтями. Некоторые палеонтологи считают, что такой своеобразный набор адаптаций нужен, чтобы мощными лапами выкапывать клубни или пригибать ветки деревьев и дотягиваться до листьев длинным языком. Недавно ученые нашли неповрежденный череп палорхеста, и стало ясно, что глазницы у него были расположены высоко на голове. Возникло альтернативное предположение, что он мог вести такой же образ жизни, как бегемот, и проводить большую часть времени в воде, что свойственно и тапирам (см. илл. 8.8).

Обычно трофические уровни (или положение в пищевой цепи) изображают в виде пирамиды, где на вершине располагаются хищники, питающиеся растительноядными животными, которые едят растения, получающие в свою очередь энергию от Солнца, которое, по сути, является источником энергией для всех. Однако это очень упрощенная версия того, что происходит на самом деле. Экологи предпочитают называть эти пищевые и энергетические связи более подходящим термином – «пищевая сеть», – означающим, что эти отношения похожи не на ряды параллельных улиц с односторонним движением, а на запутанный клубок ниток.

Структуру пищевой сети в вымерших экосистемах очень трудно определить по многим причинам. Для исследований четвертичного периода одним из таких затруднений является неизбежное ограничение «обедненного настоящего», связанное с потерей большой части биоразнообразия без равноценной замены. Вымирания приводят к снижению экологической сложности, и чем масштабнее потери, тем более обедненной становится сохранившаяся часть экосистемы. Таким образом, мы должны попытаться тщательно восстановить доисторическую пищевую сеть, а не просто предположить, что она была более или менее такой же, как и сейчас. Что касается вымерших видов, то мы можем не знать все их разнообразие, или то, какие роли они играли, или что они употребляли в пищу в разных условиях, а также какое поведение могло способствовать или препятствовать их выживанию, поскольку окружающая среда постоянно изменялась. Нам кажутся уникальными экосистемы верхнего плейстоцена, потому что там доминировали виды мегафауны, которых больше не существует (см. илл. 11.1 и 11.2){144}. Но по-настоящему уникальное – это наше обедненное настоящее.

Учитывая эти соображения, Анхель Сегура, Ричард Фаринья и Матиас Арим из Республиканского университета в Уругвае недавно предложили модель, описывающую, как размер тела животных мог способствовать распаду пищевой сети в Южной Америке верхнего плейстоцена. Размер тела – это одна из немногих физиологических характеристик, которые могут быть точно установлены для вымерших видов, что позволяет проводить обоснованное сравнение с современными экологическими аналогами{145}. Исследователи разделили вымершие виды в соответствии с тем, были ли они плотоядными или растительноядными, а затем сравнили размеры потенциальных хищников и жертв. Чтобы сделать модель более реалистичной, они также рассчитали уязвимость вида как функцию от числа хищников достаточно большого размера, чтобы эти хищники могли охотиться на данную добычу. Затем исследователи сравнили полученные результаты с распределением хищников и жертв в зависимости от их размера в современной Африке.

ИЛЛ. 11.3. КРУПНЕЙШИЙ ИЗ ГИГАНТСКИХ ЛЕНИВЦЕВ – МЕГАТЕРИЙ (Megatherium americanum). Его вес, вероятно, мог достигать 2–4 т, то есть он был примерно в 400–800 раз больше, чем его ныне живущие дальние родственники трехпалые ленивцы (Bradypus), весящие не более 5 кг. Сравнимые по размеру взрослые слоны должны потреблять ежедневно 100–300 кг растительной пищи, занимаясь этим большую часть времени бодрствования. Если только гигантские ленивцы не отличались от слонов, то значительные перебои с объемом пищи или ее качеством могли обернуться для них катастрофой. И все же, как бы сильно климатические изменения в плейстоцене ни повлияли на питание этих гигантов, они в целом, как и мамонты, сумели выжить до тех пор, пока не появились люди современного типа. На рисунке рядом с задней лапой ленивца осторожно замер болотный олень (Blastocerus dichotomus). В сравнении с мегатерием он выглядит крошечным, но это крупнейший из южноамериканских оленей, со средним весом 100 кг.

Наверное, неудивительно, что реконструированные пищевые сети Южной Америки в эпоху плейстоцена не очень отличались от современных африканских сетей, несмотря на более крупные размеры как плейстоценовых хищников, так и их жертв. Животные лишь нескольких южноамериканских видов переставали быть добычей во взрослом возрасте, так же как и в современной Африке, где хищники (не считая человека, конечно) охотятся на всех млекопитающих, за исключением лишь слонов и носорогов. Тем не менее, в соответствии с этой моделью, крупные хищники скорее охотились на крупных жертв, потому что хищничество требует больших затрат, которые должны окупаться.

Однако, как уже отмечалось выше, представителям различных видов мегафауны, будь то львы или саблезубые кошки, слоны или гигантские ленивцы, необходимо обильно питаться. Вся система хорошо работает, когда есть разные источники энергии, однако если по каким-либо причинам их разнообразие резко падает, это сказывается на благополучии вида. И для плотоядных, и для растительноядных животных обычное решение в данной ситуации – перейти на менее выгодный источник энергии, на менее питательный корм или добычу меньшего размера. Авторы модели утверждают, что такая смена ресурсов нормальна и не приводит к катастрофе, если животные могут справиться с общим стрессом из-за ухудшения условий. Однако все может закончиться хуже и быстрее, когда появляются дополнительные стрессовые факторы. В Южной Америке 13 000 лет назад виды животных крупных размеров уже страдали от непрерывно ухудшающегося питания вследствие усиливающейся засухи, фрагментации лесов и снижения продуктивности растений. А затем появились люди, что повлекло за собой неизбежные последствия. Ученые пришли к выводу, что «любое изменение в начальных условиях (то есть в доступности ресурсов) и появление нового хищника, способного охотиться на этих животных, могло привести их на дорогу в ад». Согласно этому предположению, разрушение пищевой сети было первичным фактором, а охота человека уже вторичным, но поскольку оба бедствия случились практически в одно и то же время, у животных просто не было никаких шансов. Появление людей-охотников стало последним ударом, подтолкнувшим их к гибели. Итог нам известен: лишь горстка представителей мегафауны Южной Америки смогла дожить до настоящего времени с его обедненным животным миром.

Разрушение пищевых сетей, вызванное изменением климата, – убедительная причина уязвимости южноамериканской мегафауны, приведшей к ее вымиранию. Однако неужели крупные животные были настолько не способны справиться с экологическими изменениями? Это еще один сложный, но интересный вопрос. Палеонтолог Ричард Фаринья обдумал это и пришел к смелому предположению, что гигантский ленивец мегатерий (см. илл. 11.3), столкнувшись с возрастающей непредсказуемостью окружающей среды, мог начать использовать дополнительные источники энергии, став в определенных ситуациях падальщиком, как, например, крайне всеядный бурый медведь (Ursus arctos) в Северной Америке. Этот вид достиг успеха, потому что мог питаться буквально всем, включая тела мертвых животных. Однако современные экологические исследования свидетельствуют о том, что у подавляющего большинства животных такая пластичность в использовании ресурсов в пищевой сети работает только некоторое время{146}. Когда тяжелые времена приходят надолго, им приходится либо уйти, либо умереть. В долгосрочной перспективе не важно, стал ли мегатерий всеядным или нет: как и другие крупные южноамериканские млекопитающие среднего и верхнего плейстоцена, он не пережил волну вымираний недавнего времени, чем бы она ни была вызвана – изменениями среды, охотой со стороны человека или обоими факторами вместе.

ИЛЛ. 11.4. КОРОТКОМОРДЫЙ МЕДВЕДЬ И САБЛЕЗУБАЯ КОШКА ОСПАРИВАЮТ ДРУГ У ДРУГА УБИТОГО БИЗОНА. Гигантский короткомордый медведь (Arctodus simus) был крупнейшим североамериканским хищником четвертичного периода. Предполагается, что он мог достигать 2,5 м в холке и весил до 800 кг, что сопоставимо с размерами взрослого бизона. По сравнению с другими медведями, у него была относительно короткая морда, и это нашло отражение в его названии. В Южной Америке вымершие представители этого же подсемейства медведей достигали еще больших размеров (см. илл. 2.4). Гипотезы об их типе питания менялись, варьируя от исключительного хищничества до всеядности. Изображенная здесь сцена противостояния медведя и саблезубой кошки может показаться маловероятной, но, по мнению некоторых палеонтологов, короткомордые медведи, падальщики по своей природе, были тем не менее достаточно сильными и крупными, чтобы убивать других хищников.

Еще одно не менее смелое предположение, которое надо рассмотреть, заключается в том, что гибель видов в одной части крупной пищевой сети может по «принципу домино» косвенно привести к вымиранию в другой части{147}. Эта идея дополняет гипотезу Элин Уитни-Смит о хищничестве второго порядка, согласно которой древние охотники в верхнем плейстоцене вызвали экологическую катастрофу, когда ради снижения конкуренции за желаемую добычу уничтожили местных хищников. Таким образом, они разрушили естественное равновесие между численностью популяций хищников и крупных травоядных, вызвав сначала резкий неконтролируемый рост количества добычи, приведший к истощению ресурсов среды и, как следствие, к масштабному вымиранию.

Хотя некоторые тщательно проведенные исследования свидетельствуют о том, что такие всплески численности могут приводить к локальным вымираниям, применение этой модели в масштабах целого континента, где взаимодействуют десятки и сотни видов, представляет сложную проблему и заставляет сомневаться в реалистичности такого подхода. Для древних охотников с доступными им на тот момент орудиями контролировать численность хищников за пределами небольшой территории было бы крайне сложной задачей. Кроме того, истощение ресурсов окружающей среды для быстро передвигающихся млекопитающих часто не имеет таких последствий, какие наблюдаются для микроорганизмов, которые обычно используются в экологических экспериментах. Миграции могут быть связаны с заметным уменьшением численности популяции и сокращением ареала, но это не то же самое, что безоговорочный смертный приговор тем, кто остался на месте.

Наконец, нет никаких доказательств, что сибирские или североамериканские охотники верхнего плейстоцена, приходя на новую территорию, начинали интенсивно истреблять крупных хищников (кошачьих, волков, медведей, гиен), которые могли конкурировать с ними за добычу (см. илл. 11.4). Хотя распад пищевых сетей в верхнем плейстоцене должен был произойти из-за гибели крупных травоядных, остается неясным, был ли к этому прямо или косвенно причастен человек. И если только не будет убедительных доказательств наличия интенсивных столкновений между хищниками в Северной Америке в конце плейстоцена до исчезновения травоядных видов мегафауны, гипотеза хищничества второго порядка вряд ли сможет объяснить вымирания недавнего времени.

Гипотеза заболевания, или, если использовать более выразительное название, которое мы с Престоном Марксом дали ей в 1997 г., – гиперэпидемии, заключается в том, что может возникнуть инфекционное заболевание, которое у некоторых видов при определенных обстоятельствах приведет к резкому возрастанию смертности в популяции и, таким образом, к вымиранию вида{148}. Особому риску будут подвержены те виды, у которых нет какой-либо врожденной или приобретенной устойчивости к этим патогенам, как часто бывает при первом контакте с ними.

РИС. 11.1

Согласно нашей версии, люди, впервые прибывающие на новую территорию, завозили с собой болезнетворные организмы (в том числе на беспозвоночных или позвоночных переносчиках). Нас интересовали любые патогены, которые гипотетически могли бы привести к быстрому невосполнимому краху популяции при развитии панзоотии (то есть заболевания, поражающего множество животных одного или разных видов на большой территории). Кроме массовой смертности важным последствием могло быть сильное нарушение репродуктивного цикла, прерывающее таким образом производство потомства. И хотя это явление может принимать разные формы, самое простое, что можно представить, – это быстрая и частая гибель не только очень старых и очень молодых животных с нарушенной или еще не сформированной иммунной системой, но в первую очередь половозрелых, способных к размножению особей.

Задача гипотезы гиперэпидемии состоит в том, чтобы объяснить непонятную внезапность вымирания многих видов в Северной и Южной Америке и на островах по всему миру. Для Пола Мартина и его сторонников это могло быть связано только с намеренным прямым вмешательством человека. Для меня и Престона Маркса это могло означать некоторую причастность человека, однако, учитывая ту скорость, с которой, по всей видимости, вымирали виды, представляется неправдоподобным, что основной причиной этого могла быть чрезмерная охота. Должны были действовать какие-то другие факторы, возможно, то, что уже, как известно, выигрывало бесчисленные войны на уничтожение в человеческой истории без всякого участия армии и оружия, наш самый главный союзник – Генерал Болезнь. Другими словами – гиперэпидемия привела к массовому истреблению без всякого умысла со стороны человека (рис. 11.1).

По сравнению с другими антропогенными концепциями, у этой гипотезы было два теоретических преимущества, но при этом один серьезный недостаток. Первое преимущество заключалось в том, что она давала альтернативное объяснение внезапным вымираниям после первого биологического контакта, когда люди и местные животные встретились впервые. И вымирания произошли не потому, что люди что-то делали, охотились или преследовали животных другим способом, как предполагает гипотеза чрезмерной охоты, а потому, что они непреднамеренно приносили возбудителей, которые вызывали быстро развивающиеся болезни, приводящие к гибели незнакомые с ними популяции.

Наш сценарий позволяет объяснить небольшое количество имеющихся археологических свидетельств охоты человека на крупных животных в плейстоцене. Те находки, которые имеются сейчас, – это вовсе не случайная малая выборка из остатков, сохранившихся после масштабной резни, остальные следы которой были стерты временем и стихиями. На самом деле это именно то, чем оно кажется, – свидетельства редких случайных попыток охоты на крупную добычу маленькими группами охотников-собирателей для удовлетворения своих текущих нужд. В рамках гипотезы гиперэпидемии нам не надо больше пытаться представить, как небольшие неорганизованные группы могли сами по себе почти мгновенно по геологическим меркам убить миллионы животных во всей континентальной части обеих Америк. Мы с Марксом считаем, что фактором, вызвавшим эти потери, было не истребление по типу «блицкрига», а распространяющееся заразное заболевание.

Наша гипотеза получила некоторое признание благодаря хорошо изученным случаям массовой гибели популяций от болезней уже в настоящее время, например, от ужасной по своей смертоносности вспышки чумы рогатого скота в 1890-х гг. в восточной части Африки, когда было заражено большинство местных парнокопытных. Некоторые виды очень серьезно пострадали, а один подвид антилоп бубалов вымер в начале XX в., возможно, в результате этой эпидемии. Более современный пример катастрофы из-за болезни – гибель более 80 % табунов диких сайгаков (Saiga tatarica; см. илл. 8.7) в 2015–2016 гг. в Центральной Азии от геморрагической септицемии, то есть заражения крови в результате бактериальной инфекции. Есть и другие примеры чрезвычайно высокой смертности среди диких животных за невероятно короткий период{149}. Все это лишь служит подтверждением того факта, что в естественной природе ничто не может так быстро уничтожить бо́льшую часть популяции, как появление нового инфекционного заболевания.

РИС. 11.2. УБИЙСТВЕННЫЕ ПАТОГЕНЫ. Два местных вида крыс на острове Рождества – изображенная здесь бульдоговая крыса (Rattus nativitatis) и тушканчиковая мышь Маклеара (Rattus macleari) – исчезли примерно в течение десяти лет после начала добычи фосфатов на этом ранее необитаемом острове. На быстрое вымирание грызунов обратил внимание местный врач. Он же предположил, что это могло быть связано с крысиным трипаносомозом, завезенным, возможно, из Евразии вместе с черными крысами (Rattus rattus). Предположение оказалось верным – в 2008 г. ученые, исследуя ДНК вымерших животных, нашли доказательства наличия этого патогена в нескольких музейных образцах крыс с острова Рождества. Очевидно, виды на этом острове никогда ранее не встречались с трипаносомой и поэтому не имели против нее врожденного иммунитета. Это привело к чрезмерно высокой смертности и, как следствие, к вымиранию.

Второе преимущество нашей гипотезы заключается в том, что она может объяснить почти случайные выживания некоторых видов мегафауны. Мы считаем, что в случае эпидемии заражаются многие животные многих видов, но не обязательно все. Если останется достаточное число выживших животных, то вид сможет восстановиться, пройдя через так называемое бутылочное горлышко – период низкой численности. Но после этого у представителей этого вида будет иммунитет к болезни, которая уничтожила предыдущие популяции. Это важно, потому что объясняет явные несоответствия в гипотезе «блицкрига». Во всех областях континентов, где происходили вымирания недавнего времени, после того как перестали проявляться последствия первого биологического контакта с людьми, исчезновение видов млекопитающих резко замедлилось. Например, в Северной и Южной Америке практически не было вымираний видов крупных и мелких наземных млекопитающих в период между самым началом голоцена и до 1500 г. н. э. Безусловно, отдельные популяции иногда исчезали, как, например, некоторые подвиды бизонов, но не целые виды. Даже в Австралии, где особенно сложно установить временные рамки вымираний, по сути, ситуация та же – там не было никаких вымираний после потерь верхнего плейстоцена и до начала современности, когда виды снова начали гибнуть. Очевидно, что произошло нечто, резко снизившее вероятность полного вымирания на континентах в голоцене. Связано ли это с изменением человеческого поведения или с исчезновением основной причины вымирания?

Главное слабое место гипотезы гиперэпидемии заключается в невозможности ответить на вопрос: могли ли один или несколько видов патогенов заразить одновременно много разных видов, нанося им серьезный урон?{150} Хотя мы знаем целый ряд инфекций – например, такие как грипп, туберкулез, проказа, чума и разные геморрагические лихорадки, которые поражают организмы разных видов, – трудно поверить, что какая-либо из них смогла вызвать массовое одновременное заболевание животных десятков видов, даже если это было совершенно новое для их иммунной системы заболевание. И мы не смогли обнаружить эмпирические доказательства существования в то время болезни, отвечающей этим требованиям.

Однако в одном случае мы сумели продемонстрировать, как в историческое время специфическое заболевание вызвало гибель двух эндемичных видов крыс на маленьком изолированном острове в Индийском океане – острове Рождества (рис. 11.2){151}. Возбудителем было паразитическое простейшее из рода Trypanosoma, другой вид которого вызывает сонную болезнь у человека, потенциально приводящую к смерти. Вероятно, трипаносомоз был завезен вместе с черными крысами из Евразии в конце 1890-х гг., у местных крыс не оказалось иммунитета к этой инфекции, и они вымерли примерно за десятилетие.

РИС. 11.3

Другие исследователи используют передовые методы для поиска генетических доказательств наличия тех или иных инфекций у древних людей. И я с нетерпением жду того дня, когда этот подход начнут применять к доисторическим популяциям животных. На данный момент можно сказать, что гиперэпидемии действительно вызвали некоторые вымирания недавнего времени или поспособствовали им, однако маловероятно, что все вымирания были вызваны одной этой причиной.

В середине 2000-х гг. физик-ядерщик Ричард Фэйрстоун и его коллеги высказали идею, которая откровенно противоречила всем остальным соображениям о вымираниях недавнего времени. Они утверждали, что около 12 900 лет назад в атмосферу земли врезалось небесное тело диаметром 10 км{152}. Авторы предположили, что этот космический объект распался над Северной Америкой, создав тепловую вспышку и сопутствующую ей ударную волну, которая привела к массовым пожарам и другим экологическим последствиям, не только уничтожившим мегафауну и культуру кловис, но и вызвавшего наступление позднего дриаса (рис. 11.3). Поскольку не найдено никакого метеоритного кратера, то версия о несущем разрушения пришельце из космоса подтверждается лишь косвенными доказательствами. Среди них – различные микросферулы, расплавы стекла, наноалмазы, повышенное, по сравнению с земным, содержание металлов платиновой группы в породах, характерные органические «черные маты» неясного происхождения, часто встречающиеся в местах, соответствующих по времени культуре кловис. Все эти и некоторые другие находки если не доказывают эту гипотезу, то по крайней мере не противоречат ей.

Эта жуткая история похожа на сценарий кинофильма. И хотя в более поздних работах сторонники гипотезы метеороида отказались от некоторых своих ранних утверждений, они также представили дополнительные доказательства произошедшего столкновения с небесным телом. Вряд ли надо пояснять, что идея метеороида, вызвавшего вымирания в конце плейстоцена, не понравилась большинству изучающих четвертичный период палеонтологов и археологов, предпочитающих земные причины.

Я скептически отношусь к некоторым аргументам сторонников гипотезы метеороида, но принимаю их косвенные доказательства существования такого космического гостя. Я считаю, что они представили убедительные доказательства встречи Земли с метеороидом, однако все то, что произошло после попадания его в земную атмосферу, остается неясным. Сторонник этой гипотезы Джеймс Кеннетт вместе с коллегами недавно опубликовали геологические и хронологические данные, полученные на 23 расположенных далеко друг от друга участках, относящихся к началу позднего дриаса{153}. Ученые утверждают, что между разными участками есть достаточное сходство, чтобы считать связанными два события: встречу с метеороидом и начало позднего дриаса, причем второе стало следствием первого. Учитывая, что начало позднего дриаса также коррелирует с вымиранием мегафауны в обеих Америках, можно сказать, что теперь у нас есть аргумент, представляющий серьезную альтернативу всем другим, которые я рассмотрел в этой книге. Или все-таки это не так?

Во-первых, важно понимать, что наиболее убедительные доказательства – микросферулы и другие крошечные кусочки космического вещества – обнаружены почти исключительно на территории Северной Америки и Западной Евразии. В Южной Америке есть только одно место, где их находят, – это гора Мукунуке на северо-западе Венесуэлы{154}. В Африке и Австралии таких находок нет, возможно, потому, что там слишком мало каких бы то ни было следов этого события, чтобы их можно было обнаружить, но точно это не известно. Неравномерность географического распределения признаков падения метеорита имеет большое значение. Место взятия проб в Венесуэле в Андах относится к «низкокачественным», потому что предполагаемый слой позднего дриаса не содержит органического материала, по которому можно было бы точно установить его возраст, хотя в соседних и нижележащих слоях такие вещества есть. Удивительно, но, несмотря на существование в южной части Южной Америки целого ряда мест, относящихся к концу плейстоцена, которые были хорошо изучены палеонтологами и археологами, ни одно из них не было включено авторами в их обзор. Таким образом, сложно оценить, были ли в Южной Америке, которая бесспорно пережила крупные вымирания в тот период, такие же катастрофические явления, что и в Северной Америке.

То же самое можно сказать и про отсутствие данных из Южной и Восточной Африки, где имеется множество заслуживающих внимание датированных мест палеонтологических раскопок подходящего возраста. Отсутствие данных по Австралии более понятно, так как там слишком мало стоянок, которые можно достоверно отнести к верхнему плейстоцену. При этом, чтобы гипотеза метеороида была убедительной, эти области надо исследовать так же интенсивно, как и обе Америки. Если это катастрофическое событие действительно было такого масштаба, то в отдаленных частях мира должны найтись соответствующие свидетельства, независимо от того, происходили ли там вызванные им вымирания или нет.

Во-вторых, в оригинальной статье, посвященной гипотезе метеороида, утверждалось, что мегафауна (и, возможно, люди культуры кловис) погибли в результате прямой бомбардировки, когда метеороид, войдя в атмосферу, разлетелся на множество эквивалентов кассетных бомб. Однако сторонники этой гипотезы быстро отказались от именно такого объяснения механизма уничтожения, предпочитая говорить о термическом эффекте, который, по их версии, и запустил крупнейшее во всем плейстоцене событие Хайнриха{155}. Встреча с метеороидом, спровоцировав катастрофическое таяние ледников, вызвала снижение температуры по всему миру и последующее за ним вымирание видов. Такая косвенная причина на первый взгляд выглядит более правдоподобно, но известная последовательность вымираний не согласуется с предполагаемым эффектом от встречи с небесным телом. В рамках наиболее интересующей нас темы – внезапного вымирания многих видов – основные события должны были происходить в Северной Америке и на севере Евразии. В Южном полушарии, за очевидным исключением Южной Америки, в самом конце плейстоцена ничего примечательного не происходило. Почему же этот континент так сильно пострадал, в то время как другие территории, такие как Южная Африка, Мадагаскар, Австралия и множество островов, разбросанных в Тихом океане, практически не были затронуты? Недавние исследования подтверждают предположение, что 12 900 лет назад огромный объем талой ледниковой воды внезапно попал в Атлантический и Северный Ледовитый океан (но не потому, что из-за воздействия метеороида испарилась часть североамериканского ледяного щита, а совершенно по другим причинам), возможно нарушив глубоководные течения{156}.

В-третьих, возникает вопрос, кто и как пострадал. Резкое похолодание в начале позднего дриаса было настолько сильным, что фактически отбросило планету назад к состоянию во время максимума последнего оледенения. Отложения пыльцы свидетельствуют о том, что это мощнейшее похолодание очень быстро катастрофически повлияло на высокоширотную растительность, снова превратив в суровую тундру территории, на которых уже восстанавливались другие ландшафты. В таких условиях в сложном положении оказались как растительноядные, так и хищные животные, поскольку их пищевые сети были значительно повреждены. Таким образом, с учетом экологических изменений подобного масштаба, можем ли мы считать начало позднего дриаса возможной причиной по крайней мере некоторых вымираний?

Действительно, похолодание позднего дриаса, несомненно, можно воспринимать как экологическое бедствие такого масштаба, чтобы вызвать подобные большие потери, именно поэтому у сторонников климатической гипотезы оно служило излюбленной причиной вымираний. Однако специалисты по изучению ДНК вымерших животных Алан Купер, Джессика Меткалф и их соавторы недавно отметили, что вымирания в Новом Свете скорее совпадают с началом цикла потепления. Генетические данные по нескольким видам мегафауны свидетельствуют о том, что численность популяций уменьшалась в теплые периоды и восстанавливалась во время последующих похолоданий. Почему все происходило, казалось бы, так нелогично, пока неясно. При этом не исключено и одновременное воздействие человека (как считает эта группа ученых): «отсутствие свидетельств масштабных изменений экологической системы в более ранние периоды [то есть за пределами возможностей радиоуглеродного метода], когда межстадиальные явления уже имели место, а людей современного типа еще не существовало, подтверждает роль деятельности человека, усугубляющей влияние климатических изменений на вымирания в конце верхнего плейстоцена»{157}. Делая такие обобщения, не следует забывать про Африку, которая, как всегда, является исключением. На протяжении всего верхнего плейстоцена там жили люди, но, видимо, они не оказывали «усугубляющего влияния» на вымирания, какие бы изменения климата там не происходили.

Я выбрал эти альтернативные объяснения вымираний недавнего времени потому, что каждое из них предлагает что-то, чего нет в обычных гипотезах. Они позволяют решить проблемы, с которыми гипотезы чрезмерной охоты (перепромысла) и климатических изменений либо не справились, либо просто не уделили им внимания. Что особенно примечательно, они связывают вместе факты, на которых основаны обе исходные версии, давая им новые толкования, и заставляют нас еще раз задуматься над тем, что нам известно на самом деле. То, что ни одна гипотеза не может справиться со всеми выдвигаемыми против нее возражениями, показывает лишь, как мало мы пока знаем или как много нам еще предстоит открыть, проверить и связать воедино.

Надеюсь, мне удалось показать, что споры о причинах вымираний недавнего времени ведутся не только и даже не столько о том, что могло или не могло произойти в древности с той или иной группой крупных животных. Речь, скорее, идет о том, что мы на самом деле можем узнать о событиях далекого прошлого, от которых осталось мало следов, а имеющихся свидетельств, как представляется, явно недостаточно для решения данной проблемы. О том, как собираются и анализируются необходимые данные, о роли предположений и предубеждений в формировании и проверке аргументов. А также о том, как представить влияние факторов, с которыми не сталкивался современный человек, и о важности научной интуиции. Это то, ради чего нам стоит продолжать наше движение в сторону познания, независимо от того, удастся ли нам достичь цели в ближайшем будущем.

ИЛЛ. 12.1. ОРЕЛ ХААСТА НАНОСИТ ОТВЕТНЫЙ УДАР. Этот орел (Harpagornis moorei), вероятно, был крупнейшей хищной птицей в мире, пока не исчез примерно в 1400 г. Он обитал на Южном острове в Новой Зеландии и был активным хищником, охотящимся на моа и других птиц. В этой нише у него не было конкурентов, потому что хищные млекопитающие на острове отсутствовали. Размах крыльев отдельных особей достигал 2,3 м, а масса тела – 10–15 кг. (Размеры самых крупных из ныне живущих хищных птиц примерно на треть меньше.) В отличие от многих островных видов птиц, у орла Хааста крылья не уменьшились, несмотря на большой размер тела. Есть предположение, что он использовал массивность своего тела, чтобы оглушать жертву, когда пикировал на нее сверху. И хотя у нас нет прямых свидетельств нападения этих орлов на человека, легенды маори рассказывают, что так делала гигантская птица, которую они называли поукай.

Вы, наверное, не удивитесь, если я скажу, что ученые придерживаются совершенно разных взглядов на основные причины вымираний недавнего времени. Я провел неформальный опрос коллег, которые захотели высказать свое мнение, и обнаружил, что большинство экологов и биологов, занимающихся охраной природы, не сомневаются, что Пол Мартин был прав хотя бы в том, что за всеми доисторическими вымираниями видел дьявольский след человечества. Это не значит, что они обязательно считают единственным механизмом уничтожения чрезмерную охоту. На самом деле из-за отсутствия убедительных доказательств лишь немногие соглашаются с этим, большинство же возлагает вину на сопутствующие процессы, такие как чрезмерное использование природных ресурсов, разрушение среды обитания и интродукция чужеродных видов. В общем, ученые говорят о том, что сами наблюдают. Если сейчас главная угроза для живых организмов – присутствие человека, то, наверняка, и 50 000 лет назад все было точно так же.

С другой стороны, я вижу, что многие палеонтологи и археологи неохотно упоминают человеческую деятельность, считая, что имелись другие факторы помимо чрезмерной охоты, которые, вероятно, и были основными причинами многих или даже большинства вымираний недавнего времени (в том числе до 1500 г.). У археологов, специализирующихся на доисторическом периоде Нового Света, разные мнения, но многие не согласны с тем, что древние люди могли охотиться на крупную дичь в таком масштабе, что это привело к вымиранию нескольких десятков видов. Поспособствовали их гибели – скорее всего, да, но были ли единственной причиной? Точно нет. Такая же ситуация сложилась в отношении Австралии, судя по недавним публикациям, исследователи не соглашаются с гипотезой чрезмерного истребления, предпочитая рассматривать климатические или экологические изменения в качестве главного виновника волны вымираний, прокатившейся по континенту 40 000 лет назад. Конечно, всегда можно сказать, что решающий удар по выжившим популяциям был нанесен в результате человеческой деятельности, но этот довод уже становится навязчивым клише, особенно когда нет никаких подтверждающих его фактов.

Однако важно и то, как мы воспринимаем эту проблему, – следует помнить, что сама дискуссия о вымирании мегафауны непосредственно связана с нашим отношением к нынешним вымираниям. По сути, вымирания недавнего времени стали прелюдией к главной экологической нравоучительной драме нашего времени, в которой человечеству предлагается искупить свои прошлые грехи против природы, в том случае, если ему удастся остановить шестое массовое вымирание. Несмотря на недостатки гипотезы чрезмерного истребления, представление, что только человек несет ответственность за все вымирания недавнего времени, по понятным причинам соответствует духу эпохи. По мере того как растет число доказательств роли антропогенных факторов, влияющих на нынешнюю волну вымираний, вызывая тревогу по поводу еще больших потерь в ближайшем будущем, в научно-популярных публикациях и средствах массовой информации часто высказывается предположение, что люди причастны и к вымираниям в доисторическую эпоху. Независимо от того, справедлива ли эта оценка или нет, ее надо проверять, что я и попытался сделать в этой книге.

В предисловии я обещал, что закончу эту книгу рассказом о том, в каком состоянии в настоящий момент находится обсуждение причин вымираний недавнего времени, конечно, с моей точки зрения. Сейчас настал момент сделать выводы о главных теориях, которые мы обсудили, а также предложить некоторые направления для будущих размышлений и исследований.

Возможно, часть загадки вымирания мегафауны, которую довольно просто решить, заключается в том, почему именно крупным млекопитающим особенно не повезло в сложившихся в недавнем времени обстоятельствах. Как мы видели, большие размеры коррелируют с низким в целом темпом размножения и относительно небольшим числом потомков, доживших до половой зрелости (однако см. ниже). Любое серьезное нарушение популяционной структуры, связанное с увеличением смертности детенышей, в большей степени влияет на виды крупных животных по сравнению с мелкими, у которых, как правило, больше потомков в одной генерации. Однако это всего лишь результат, который ничего не говорит нам ни о возможных причинах вымираний, ни о том, почему в период недавнего времени так сильно пострадали именно крупные животные.

Основная идея Мартина, что сконцентрированные во времени вымирания видов животных произошли только после прибытия человека, не была полностью опровергнута для тех территорий, на которых ее смогли проверить с высокой степенью достоверности. Однако, кроме нескольких островов (см. илл. 12.2), в большинстве мест она так и не получила убедительных доказательств. В отношении некоторых вымираний, например в Северной и Южной Америке, гипотеза чрезмерной охоты Мартина становится все менее убедительной, по мере того как обнаруживаются данные о более ранних датах появления людей на этих территориях. Более древнее поселение людей означает более длительное сосуществование охотника и добычи, что с точки зрения логики «блицкрига» делает вымирание видов не более, а, наоборот, менее вероятным.

Такие общие объяснения, как гипотеза чрезмерного истребления, привлекательны, потому что сводят все к одной причине и имеют предсказательную силу – при определенном наборе условий итог неизбежен. Эти условия могут быть неоднозначными или даже противоречивыми, но пока самые важные из них располагаются в нужном порядке, объяснение работает, или, по крайней мере, оно имеет больше смысла, чем конкурирующие гипотезы. Впрочем, не стоит торопиться. Мартин очень настойчиво продвигал гипотезу чрезмерного истребления в качестве общей причины вымираний недавнего времени, однако становится все более очевидно, что не все вымирания проходили по одному сценарию. Мартин считал, что материковая часть Америки в конце плейстоцена служит своего рода образцом развития событий, которые повторяются всегда, когда доисторические люди впервые появляются на новой территории. Но так ли это? На территории Евразии люди того или иного вида присутствовали сотни тысяч лет, не вызывая массовых биологических потерь. Более того, произошедшие там вымирания не обязательно были быстрыми. Отдельные изолированные популяции шерстистых мамонтов или большерогих оленей, хотя их ареалы и численность заметно сократились, просуществовали до середины голоцена и лишь потом вымерли окончательно. Другим видам мегафауны, в том числе ныне живущим овцебыкам, удалось почти до конца голоцена сохраниться в тех местах, где они потом перестали встречаться в природе, например в северной части Сибири{161}. В этом смысле позднечетвертичные вымирания Северной и Южной Евразии больше похожи на происходящее в Африке, где не случилось «блицкрига», а потери видов были либо разрозненными, либо растянутыми во времени, в зависимости от того, как на них посмотреть.

В Австралии события тоже развивались не по сценарию, создается впечатление, что люди должны были спокойно выждать 20 000 лет и даже больше после своего прибытия на Сахул, прежде чем запустить вымирание, если вообще они это сделали. Если же это не так, и, как утверждают Стив Роу с коллегами из Университета Новой Англии в Австралии, сильная засуха привела к гибели по меньшей мере 60 австралийских видов за 20 000 лет, то мы имеем дело с еще одним уникальным событием, которое нельзя ни с чем сравнивать.

На самом деле возникают сомнения в эффективности как чрезмерного истребления, так и изменения климата в качестве единственного фактора вымирания видов. Наибольшее недоверие вызывает масштаб потерь, якобы вызванных этими причинами в процессе вымираний недавнего времени. Можно представить, что за короткий период небольшие группы охотников пагубно повлияли на вид или несколько видов, заметно уменьшив численность их популяций{162}. К такому же результату могло привести и сильное изменение климата, особенно если в первую очередь пострадали самые молодые и самые старые особи – допустим, от уменьшения кормовой базы. Однако по мере того, как численность популяций становится меньше, эти факторы оказываются все менее действенными, поскольку животные или перестают быть такими беспечными, или отбор поддерживает гены, связанные с большей устойчивостью. Тем не менее мегафауна или по крайней мере ее большая часть вымерла. И это остается загадкой.

ИЛЛ. 12.2. ФИДЖИЙСКИЙ КРОКОДИЛ НАПАДАЕТ ИЗ ЗАСАДЫ НА МЕГАВИТИОРНИСА{163}. Хищным млекопитающим редко удавалось естественным образом поселиться на островах. Их отсутствие позволило занять эту свободную нишу другим животным, в первую очередь крокодилам и хищным птицам. На материковой части Австралии, а также на таких островах южной части Тихого океана, как Фиджи, Ванату и Новая Каледония, обитала ныне вымершая группа крокодилов мекозухин (Mekosuchinae) (см. илл. 8.8), занимающая положение сверххищника. Это мало изученная палеонтологами группа, хотя некоторые местные виды еще существовали на Фиджи, когда туда прибыли люди 3000–4000 лет назад, – но продолжалось это недолго. Изображенный здесь крокодил Volia athollandersoni обитал там наряду с гигантскими лягушками, черепахами, игуанами и несколькими видами местных птиц, в том числе мегавитиорнисом Megavitiornis altirostris, который изображен тут в попытке убежать от хищника. Все эти виды вымерли после прибытия человека, но как быстро это произошло – неизвестно.

РИС. 12.1. ПТИЧИЙ «АРМАГЕДДОН». За последние 800 лет на островах Тихого океана исчезло по меньшей мере 2000 разных видов и отдельных популяций птиц, а многие находятся под угрозой вымирания, как изображенные здесь птицы с острова Кауаи (сверху вниз: оу, акиалоа и о-о, последние два вида уже вымерли). Эти виды относятся к эндемичным группам гавайских птиц, которые сильно пострадали от преследования человеком, преобразования экосистем, появления чужеродных видов и новых заболеваний. За период недавнего времени ужасная судьба постигла разные виды животных по всей планете, но нигде это не было так явно выражено, как на островах. Наша Земля, по сути, тоже остров, и об этом не следует забывать, когда мы размышляем о том, что будет с теми видами, которые пока живы, и как нам следует о них позаботиться.

Для дальнейшего прогресса в понимании вымираний недавнего времени потребуется собрать и обработать огромное количество данных из многих источников, гораздо больше того объема, с которым привыкли работать археологи и палеонтологи. Но хотя поиск причинно-следственных связей с использованием большого объема данных является многообещающим направлением исследований, я хочу подчеркнуть, что не всегда для рождения хороших идей нужно много точек на графике или компьютерное моделирование разных вариантов развития событий. Главная цель науки сейчас, как и всегда, – разрабатывать и проверять гипотезы, чтобы однажды смутная догадка могла стать хорошо обоснованным объяснением. А нам остается лишь перечислить, что мы знаем и чего не знаем, но очень хотели бы узнать:

1. Чтобы понять сходства и различия вымираний видов на континентах и островах, нам надо гораздо лучше разобраться с вопросом о распространении там человека (например, см. илл. 12.2). Даты первого появления все еще плохо изучены, и для многих регионов, куда мигрировали люди современного типа, зачастую имеются лишь очень приблизительные оценки. Хотя результаты моделирования позволяют предположить, что некоторые доисторические вымирания были связаны с излишне интенсивной охотой небольших групп людей, явной закономерности здесь не выявлено{164}. Многие наши представления могут измениться при появлении новых более надежных данных. Когда Мартин разрабатывал свою гипотезу в 1960-х гг., Мадагаскар рассматривался как пример чрезвычайно быстрых вымираний в результате перепромысла. Однако мы уже не можем быть в этом уверены после того, как появились новые данные о том, что люди на этом острове живут вдвое дольше, чем считалось раньше.

2. Динамика численности подавляющего большинства видов, вымерших в недавнее время, остается неизвестной. К примеру, мы практически ничего не знаем о том, как они реагировали на климатические и экологические изменения, которые могли спровоцировать вымирание. По очень немногим видам у нас есть неоднозначные геномные данные, по которым трудно сделать выводы о том, находились ли их популяции в стабильном состоянии, увеличивалось или уменьшалось внутривидовое разнообразие до прибытия человека. Без достоверных демографических показателей любые предположения об уязвимости видов перед людьми или изменениями климата будут просто догадками. И все же, несмотря на все ограничения, палеогенетика остается единственной наукой, потенциально способной дать такую информацию и превратить тем самым догадки в проверяемые гипотезы.

3. Доводы, основанные на принципе «отсутствие доказательств есть доказательство отсутствия» могут выглядеть убедительно, но на самом деле часто они ничего не значат. Пол Мартин, по правде говоря, был бы очень рад обнаружить ископаемые остатки американской мегафауны в большом количестве на стоянках возрастом 12 000–13 000 лет. Тот факт, что места массового забоя почти не встречаются, он пытался превратить из недостатка гипотезы чрезмерной охоты в ее достоинство, утверждая, что почти полное отсутствие таких следов означает, что вымирание было стремительным. Мне нравится сам вывод, но не рассуждения, к нему приводящие. Это не просто отсутствие мест забоя, это отсутствие любых признаков взаимодействия человека и большинства вымерших видов вообще, и этот пробел требует объяснения в первую очередь. Указание на небольшое число североамериканских стоянок в тех местах, где в конце плейстоцена велась ограниченная охота на животных ныне вымерших видов, не меняет общую ситуацию. Отсутствие – это просто отсутствие, и не более того.

4. У изменения климата как причины вымираний есть свои особенности, с которыми надо разобраться. За последние 50 000 лет всего два-три крупных вымирания были тесно связаны со значительными и быстрыми изменениями климата, но и в этих случаях конкретные механизмы вымирания остаются неясными. Максимум последнего оледенения, несомненно, крупнейшее климатическое событие в верхнем плейстоцене, по-видимому, не привел к значительным потерям в Северном полушарии, где общие последствия похолодания должны были быть наиболее масштабными и разрушительными. В серии скачкообразных колебаний в конце плейстоцена менее чем за два тысячелетия климат несколько раз менялся: от постепенного бёллинг-аллерёдского потепления к резкому похолоданию позднего дриаса и затем снова к сильному потеплению в начале голоцена (рис. 3.6). И хотя у таких изменений, несомненно, были серьезные последствия, за пределами Западного полушария и Северной Евразии они почти не проявились, по крайней мере в форме крупномасштабных вымираний. Я вижу в этом общую проблему климатических гипотез: чтобы считаться правдоподобной причиной вымирания видов на обширном географическом пространстве, изменение климата должно быть крупномасштабным. Оно должно иметь множество последствий, вызывающих гибель биологических видов на удаленных друг от друга территориях. Во время только что упомянутых колебаний климата такого не происходило, то есть их масштаб был недостаточным. Однако следует отметить, что тут у традиционных палеонтологических методов есть ограничения. С их помощью можно обнаружить только само вымирание видов, а не ситуации, когда некий вид был близок к краху, но сумел выжить и просуществовать еще некоторое время, чтобы, возможно, погибнуть позже. Вероятно, когда-нибудь палеогенетика сможет рассказать, были ли в Африке или Юго-Восточной Азии 12 000–13 000 лет назад резкие сокращения численности, близкие к вымиранию. Это могло бы в корне изменить ситуацию, заставив нас пересмотреть наши представления о причинах вымираний недавнего времени и устойчивости видов.

Как бы то ни было, это все, чем мы располагаем. Прямо сейчас мы должны разыграть карты, которые у нас на руках, при этом ни у кого нет очевидно выигрышной комбинации. Итак, если никакая из классических гипотез не может претендовать на универсальное объяснение вымираний верхнего плейстоцена, как я и пытался показать на протяжении всей книги, может быть, они справятся с этой задачей вместе? Несомненно, можно предположить, что разнообразные сопутствующие факторы могли сыграть свою роль в большинстве вымираний недавнего времени точно так же, как это происходит при гибели видов и сегодня (рис. 12.1). Однако это не очень помогает, если нельзя эти совместно действующие факторы разделить и оценить их вклад по отдельности. Например, в тех случаях, когда, как считается, человек интенсивно охотился, сопутствующим фактором могли выступить экологические изменения, но только если они носили катастрофический характер и происходили за годы или десятилетия, а не развивались медленно веками и тысячелетиями. Непреднамеренно занесенные в ходе человеческой миграции новые инфекционные заболевания в определенных условиях могли поразить некоторые виды, но нам еще предстоит выяснить, что это за болезни. Что касается островов, то адаптации к жизни там могли сделать виды предрасположенными к вымиранию, их «ручное» поведение стало для них смертным приговором. Несомненно, есть и другие варианты, которые еще только предстоит обнаружить, поэтому исследование вымираний недавнего времени продолжает вызывать брожение умов в научных кругах.

Основные способы определения возраста объектов, относящихся к четвертичному периоду, – это радиоуглеродный метод и (в меньшей степени) оптически стимулированная люминесценция. Есть и много других методов, используемых для датировки, но поскольку они не сыграли важной роли (пока) для изучения вымираний недавнего времени, я не включил их в это приложение.

В этой книге большинство дат представлены как обычные календарные годы, и, если не указано иное, они получены с помощью радиоуглеродного анализа. Для простоты большинство из них округлены, а границы погрешности не приведены. Например, достоверные даты последнего присутствия североамериканских видов, исчезнувших в период вымираний при переходе от плейстоцена к голоцену, в основном находятся в диапазоне от 11 000 до 10 500 «радиоуглеродных лет» назад. С помощью определенных допущений этот интервал переводится в более широкий диапазон (13 000–12 000 календарных лет назад).

Углерод-14 – это радиоактивный изотоп углерода, который может с некоторыми ограничениями использоваться для определения возможного возраста объекта, содержащего его в измеримом количестве. Пока начиная с 1980-х гг. и в 1990-х гг. не были разработаны надежные методы калибровки, считалось (ошибочно), что между годами, определенными радиоуглеродным методом, и календарными существует точное соответствие. Это в целом верно для большей части голоцена, однако для верхнего плейстоцена и перехода к голоцену ситуация осложняется необъясненными аномалиями, которые могли как-то влиять или не влиять на содержание углерода-14 в верхних слоях атмосферы. По этой причине я предпочитаю приводить полученные радиоуглеродным методом даты в виде переведенных в обычные календарные годы. Это не решает проблему, но, когда во всем тексте используется одна временная шкала, возникает меньше путаницы.

Этот метод (сокращенно ОСЛ) может быть использован для определения времени, когда частицы таких минералов, как кварц и полевой шпат, последний раз были освещены солнцем, то есть когда они были захоронены в осадочных породах. Этот метод, не зависящий от распада радиоактивного изотопа, очень полезен для определения возраста породы, где были найдены ископаемые остатки. Кварц и полевой шпат – два самых распространенных минерала на поверхности Земли. Чтобы определить, сколько времени прошло, с помощью ОСЛ подсчитывается количество электронов, попавших в ловушки кристаллических решеток за то время, пока образец непрерывно был в темноте. Захват электронов происходит с постоянной скоростью, зависящей от местности, что позволяет использовать ОСЛ как хронометр. Когда образец нагревают, электроны высвобождаются в виде вспышки света. Результаты, полученные этим методом, не требуют дополнительной калибровки и приводятся сразу в календарных годах. При должной сохранности материала предел чувствительности метода ОСЛ составляет около миллиона лет, что примерно в 20 раз больше, чем у радиоуглеродного метода. ОСЛ только начинает играть реальную роль в палеонтологии четвертичного периода, и значение этого метода еще будет расти.