© Саша Урбан, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

– Говорю тебе, княжич, проклятье это, – бормотала женщина, высунувшись из окна по пояс.

Из другого окна показалась косматая голова ее мужа:

– Замолчи, глупая баба! Замолкни, пока пуще беды не сделалось.

– Да куда уж пуще, дурень! Сперва засуха, теперь потоп. И дураку будет ясно, что боги гневаются, – покачала она замотанной в платок головой.

– А ты не гневи их еще больше жалобами своими, – шикнул муж и протянул огромные руки, подхватывая из лодки мешок с провизией: хлебом, сушеным мясом и крупой. Еды было немного, но даже эти крохи люди принимали с благодарностью. Еще бы, сам княжич Святослав спускался из терема на холме, чтобы раздать голодающим то немногое, что оставалось в их собственных погребах.

– Не беспокойтесь, скоро уж распогодится, – приговаривал юноша, отбрасывая со лба светлые кудри. Испарина смешивалась с мелкими каплями моросившего дождя. – Помните, как было-то несколько дней назад, когда дождь стеной шел? Сейчас-то полегче.

– Полегче-то полегче, – принялась было причитать женщина, но под грозным взглядом мужа тут же стушевалась. Святослав кивнул хозяину дома и оттолкнулся веслом, чтобы приблизиться к следующей избе.

Всего месяц назад город был окутан облаком пыли и дыма. Засуха тянулась с самой весны, и, как снег сошел, небо не расщедрилось ни одной каплей дождя. Горел лес, иссыхали реки, а дороги раскалялись так, что прожигали подошвы до самой кости. Когда на землю упали первые капли, народ обрадовался, решил, что темная полоса закончена, даже не догадываясь, что принесенное ливнем облегчение скоро станет новой напастью. Дождь лил, не переставая, почти месяц. Иногда к нему присоединялся порывистый ветер. В первые же дни дороги превратились в длинные полосы грязи, поля и долины – в гниющие топи. Город по окна погрузился под воду, а в низинах до земли было не дотянуться и веслом. Реки вскипели и вышли из берегов. Даже княжеский терем не был защищен от лютующей стихии: под градом и дождем протекала крыша, а в горницах пахло плесенью и сыростью. Большинство запасов в кладовых и погребах отсырели или стали пищей крыс, но Святослав делал то единственное, что оставалось в его силах, – брал понемногу из запасов, садился в лодку и на весь день отправлялся в город, раздавать людям еду и, по возможности, надежду.

В вылазках его сопровождал Влас – конюх лет двадцати, низкорослый, с ногами колесом, так и не сумевший отрастить бороду. Зато язык у него был что помело: он подхватывал любой разговор и мог заболтать кого угодно байками и историями, которые «где-то слышал». Вот и в этот раз, когда они поменялись местами и настала очередь Власа стучаться в окна и перебрасывать мешки, он без умолку трещал о том, что скоро дождь утихнет, земля высохнет, а лето задержится до самой зимы. Да так щедро припечет, что они и урожай собрать успеют, и коровы отелятся, и зима пройдет легко и беззаботно. А Святослав кивал и стискивал зубы, чтобы ненароком не вырвалась правда.

Они ведь и сами понимали, что дни становятся короче, а ночи длиннее. Что в сумерках сырость смешивается с прохладой подступающей осени. Что не будет никаких телят и жеребят, ведь скотину пришлось забить, чтоб не помереть с голоду. И все равно помирали… И роптали, мол, прокляли княжество. Мертвую воду наслали.

А Свят и не знал, что сказать. Засуха и ливни пришли ни с того ни с сего, и ни в одной летописи не удавалось найти упоминания о похожем буйстве стихии в их краях. Дол всегда славился мягкими зимами и щедрым, плодородным летом. С чего вдруг богам насылать на людей столько горя? Поиском ответов на эти вопросы занималась княгиня, но и в ее словах было мало внятного, только советы от ведунов: забить самого доброго коня, сжечь на костре самую жирную корову, а голову кинуть в устье реки. Но ничего не менялось.

Святослав тряхнул головой, отбрасывая налипшие на лоб кудри. Ливень хоть и сменился мелкой моросью, а легче от этого не стало. Вода в лодке скапливалась, губя продукты, одежда вымокла насквозь и стала тяжелой, как будто кто-то нагрузил карманы камнями. Но Свят не жаловался. Раздав последние мешки, они подплыли к пустой избе, ушедшей под воду по самую трухлявую крышу. Привязав лодку к коньку, юноши вылезли передохнуть на мокрых досках. Хоть они и устали, а возвращаться в терем не хотелось. Не было ни малейшего желания сталкиваться с его хозяйкой и ее свитой ведунов и юродивых.

– Хорошо бы сейчас на охотку, – потянулся, блаженно прикрывая глаза, Влас. Святослав хмыкнул.

– Какая сейчас охота… вся животина из лесу побежала.

– Так-то оно так. Мужики болтали, мол, лес нынче волками кишит. Дурная примета, говорят. К покойникам.

Свят показал рукой на затопленные дома:

– И как это они догадались?

– Вот ты вроде книжки свои заморские читаешь-читаешь, а чем дольше ты над ними сидишь, тем скучнее становишься, – хохотнул Влас. – А что матушка твоя? Не придумала еще какого обряда, чтоб нас от напасти избавить?

В его голосе прозвучала издевка, и Святослав согласно ухмыльнулся. Иногда ему казалось – он был почти уверен, – что княгиню не смущала обрушившаяся на них беда. Наоборот, она чувствовала себя весьма вольготно. Но и ее уже начинала выводить из себя протекающая кровля и испорченная еда. Свят хотел было перевести разговор, как вдруг под крышей раздался стук. Слабый, но отчетливый. Княжич прислушался. Звук повторился, совсем рядом с ним. А затем раздались скрип и шуршание, как будто кто-то царапал с той стороны гниющие доски.

– Может, кошка, – пожал плечами Влас, но Святослав уже поднялся на ноги и принялся искать, где крыша обветшала достаточно, чтобы можно было ее проломить.

– Да какая разница? Там есть кто-то. Эй! – он дважды ударил ногой в серую, изъеденную гнилью доску, и та почти сразу треснула. В лицо пахнуло тухлой, застоявшейся водой. Свят и Влас в четыре руки принялись расширять дыру.

– Да кто там может быть? Дом вон сколько дней как затопило, – возразил Влас, но не отставал. Наконец дыра стала такой, что в нее можно было просунуть голову.

Конюх лег на грудь и всмотрелся. В мутной воде, словно рыбы, скошенные хворью, плавали фляги, бурдюки и пустые корзины. Белела труба печи, а на самой печи, прямо под проделанной дырой, копошилось что-то бесформенное.

– Эй, есть тут кто? – позвал конюх. Бесформенное нечто дернулось, и на Власа зыркнула пара светящихся, как угольки, глаз. Юноша вскрикнул и отстранился.

– Кто там? – спросил Свят, глядя, как бледнеет Влас.

– Там… т-там бабка на печи сидит! Носатая, – юноша сжал кулаки, пытаясь взять себя в руки. – Пойдем отсюда, а? Там воды по горло, мы мимо этого дома сколько раз проходили!

– Ну так что, сыночки, поможете старой женщине? – раздался голос из дыры в крыше. Свят бросил недовольный взгляд на Власа и принялся расширять отверстие дальше, пока в него не получилось пролезть целиком. В пролившемся в избу свете появилась всклокоченная старуха, укутанная в выцветшие шали. Она сама казалась огромным комком застаревшей плесени.

– Как ты тут очутилась, бабушка? – спросил Свят.

– Как-как? Была я тут. Прилегла поспать на часок, смотрю, а дом-то и залило, – всплеснула руками женщина.

Юноши переглянулись. Даже у Власа не нашлось подходящей шутки. Свят неуверенно пожал плечами и выдавил усмешку.

– Это же сколько ты спала, бабушка?

– Сколько старость требует. Радоваться надо в мои лета-то: сна может ни в одном глазу не быть месяцами, зато потом спишь как младенчик, так что и сам не поймешь, помер или нет.

Свят спустился на печь и протянул руку старухе. Та неуклюже привстала и выпростала из-под платков и шалей узловатую ладонь, покрытую темными пятнами.

– Давай, бабушка, я тебя подсажу, а друг поднимет.

– Ай, славно. Смотри только, чтоб бабушка потом смогла свои старые косточки собрать, – прогнусавила та и зашлась сиплым визгливым смехом. Рука у нее оказалась неожиданно теплой, даже горячей, будто старуха все это время спала на растопленной печи.

С проворством молодой девчонки она оперлась на Святослава и взвилась вверх, выскочила на крышу, почти не касаясь Власа и… тут же снова сгорбилась, принялась вздыхать и кряхтеть. Свят выбрался следом и кивнул, наткнувшись на тяжелый, недовольный взгляд друга.

– Бабушка, есть у тебя где остановиться? Друзья или родные?

– Все бабушкины родные за лес да за реку ушли, – пожала плечами старуха, уверенно шаркая к лодке. – Хотя есть один домишко, в котором я желанная гостья. Во-о-он там подруга моя давняя живет.

Она указала длинным пальцем на терем, угрюмо возвышавшийся на холме. Свят и Влас переглянулись, уже жалея, что достали сумасшедшую бабку из избы. Та, словно почуяв их перемигивания, обернулась и расхохоталась.

– Не бойся, княжич, мы с княгиней уж много лет дружбу водим.

– Не помню, чтобы матушка…

– А-а, – пригрозила пальцем старуха. – Не мать она тебе. А останешься с ней наедине, напомни, что раз уж она решила стать тебе матерью, то женою уже не сумеет.

– Ты сбрендила, карга! – вздыбился Влас, но княжич выставил руку, осаживая его. В голубых глазах юноши застыли страх и непонимание.

– Откуда ты?..

– Бабушка все знает, что птички на своих хвостиках и крылышках носят. Все видит, все слышит. Даже то, чего другие знать не хотят. Ну, давай, вези меня к подруженьке. Да пошевеливайся, пока холод не вгрызся в твои косточки, хворать тебе еще рано, княжич.

Перемахнув через борт лодки, она уселась поудобнее, нашла завалявшуюся корку хлеба и принялась грызть ее, мурлыча что-то себе под нос. Юноши переглянулись, не решаясь произнести хоть слово при странной женщине. Оживление на ее морщинистом лице ясно говорило о том, что старуха изголодалась по хорошей болтовне. Хоть юноши и старались не смотреть в ее сторону, она все равно пыталась разговорить их:

– А что такие невеселые, мальчишки? Как будто и не рады, что жизнь спасли.

– Как тебя зовут-то, бабушка? – подал голос Святослав, усаживаясь на весла напротив старухи.

– А как назовешь, так и будут звать, – она рассмеялась, когда княжич нахмурил брови, и добавила: – Ладно-ладно, пусть буду Олеся. Хорошо? Ну, вот и ладненько.

Княжеский терем безразлично глядел на Дол пустыми окнами. До самой темноты в стенах не зажигали света, а когда становилось совсем уж мрачно, разрешалось затеплить одну или две сальные свечки на комнату: много огня княгиня Дана не терпела.

Она вообще много чего не терпела. Она не любила кошек и собак, птиц, пересоленную еду и незваных гостей. Одиночества княгиня тоже не переносила.

Ей нравилось иметь рядом кого-то, кто не перечил, не спорил и не перебивал, когда княгиня Дана начинала говорить. Речи ее лились бурной рекой. Она рассказывала истории из своей юности, по десять раз на дню могла так и эдак пересказать день, когда князь Всеслав слезно просил ее стать его женой, потому что увидал в ней – простой крестьянской девушке – благодетели настоящей княгини и красоту покойной жены. Святослав едва ли помнил родную маму и просто верил Дане, видя безграничную нежность, появлявшуюся в глазах отца при взгляде на молодую жену. Теперь и образ князя потихоньку выветривался из памяти. Святослав старался его сохранить, задержать, подолгу сидел с закрытыми глазами, восстанавливая в памяти строгие черты, но стоило приподнять веки, и все развеивалось. А ведь болезнь забрала отца всего три месяца назад. И только минули сорок дней, как на Дол обрушились беды. Сперва засуха, теперь потоп. В этом видели дурное предзнаменование, но разобраться, что именно разозлило высшие силы, не получалось, поэтому они просто обращались к каждому, кто мог их услышать. Отправляли скотину в лес, жгли сухие травы в печах, кормили хлебом покойных родственников. Но лучше не становилось.

Тогда-то и появились кумушки – две женщины, которых княгиня расположила в тереме как почетных гостий и в чьей компании проводила все дни. Святославу они не нравились. Холодные, отстраненные, они никогда не обращались к нему напрямую. Даже если кумушки были с ним в одной комнате, они говорили как бы через Дану, не оглядываясь на Святослава и постоянно называя княжича «он» или «этот». Одно хорошо: говорили они мало. То ли таились, то ли боялись. «Уж не Даны ли?» – думал Святослав. С их появлением княгиня, жизнерадостная молодая женщина, утратила всю веселость. Она стала нервной, мрачной, глядела исподлобья и непременно обижалась, как только что-то было сделано поперек ее слова. Дана и раньше была непростой, и за все пять лет, что она жила с ними в тереме, Святослав говорил с ней не чаще, чем того требовали приличия. Она не настаивала.

На отцовом смертном одре Дана поклялась быть матерью Святославу, но, стоило князю спокойно испустить последний вздох, все вернулось на круги своя. Княгиня держалась особняком, почти не заходила на мужскую половину, а Святослав и сам старался с ней не встречаться. Правда, только прошла пора горевания, княгиня стала искать встречи с пасынком. Может, смерть отца лишь теперь пустила корни в ее разуме и перестала виться утренней дымкой. Так или иначе, сочувствия ее утрате Свят не испытывал, как не ощущал сопереживания своей потере. Не искал он и утешения в объятиях девушек, которые первое время еще стремились развеять его тоску, но потом и сами стали сторониться будто одичавшего княжича. Теперь он только и думал о том, как с первой осенней листвой станет совершеннолетним и отправит мачеху на самый дальний хутор, лишь бы не видеть больше ее кошачьих зеленых глаз и кумушек.

Иногда через слуг Дана передавала Святославу гневные послания, в которых корила за вылазки в город и раздачу еды, но на этом все заканчивалось. Пока недавно княгиня сама не явилась к нему.

Святослав налегал на весла и вспоминал вчерашний вечер. Он допоздна засиделся за оставшимися от отца книгами, с трепетом переворачивая страницы, как вдруг в дверь постучали. Воровато оглянувшись, княгиня протиснулась в светлицу, словно боясь, что кто-то из слуг или кумушек увидит ее.

Темные брови удивленно взметнулись вверх, будто она надеялась, что ее пасынок спит. Святослав замер, как мышонок, застигнутый врасплох змеей. С толку сбивал ее вид: после похорон отца княгиня облачилась в траурные одежды и не снимала их, беспрестанно причитая о своей вдовьей доле, но теперь она стояла в праздничном сарафане, расшитом блестящим узором, румяная, с разноцветными лентами в длинных черных волосах. Ей было около тридцати лет, а она так и не смогла подарить покойному мужу ребенка, за что все слуги с жалостью смотрели на нее и ее тонкую талию, которую та подчеркивала плетеными поясами.

– Ну, здравствуй, Святослав, – произнесла она.

– И тебе доброго вечера, Дана.

Она чуть дернула ртом, давя недовольное хмыканье. Святослав так и не стал величать ее матерью, а она быстро оставила попытки стать для него кем-то большим, чем мачеха.

– Я хотела с тобой поговорить. Позволишь?

Святослав кивнул, указывая на лавку. Княгиня села так, что подол коснулся его ноги. Юноша хотел отодвинуться, но княгиня мягко, словно умоляя, удержала его за руку. Свят замер, но по позвоночнику разлилось напряжение, как происходило всякий раз, стоило княгине дотронуться до него.

– В чем дело? – он уткнулся взором в буквы на странице, но не мог разобрать ни слова, кожей чувствуя взгляд мачехи.

– Ты уже совсем взрослый и так на отца стал похож, – проворковала она, перебирая пальцами по его запястью. – Скоро его место займешь.

– Скоро, да.

– Вот только, чтобы стать во главе княжества, нужно быть достойным человеком, отцом всем своим людям. А достойному мужу нужна жена, – говорила Дана, и голос ее становился все тише и тише, а слова тянулись, как смола. Она словно давала пасынку время осознать, предугадать, к чему ведет.

– Не для свадеб сейчас пора, – дернул щекой Святослав. – Еще тело отцово не остыло и слезы по нему народ не выплакал.

– В ином случае я бы с тобой согласилась, – тонкие пальцы начали аккуратно поглаживать кожу над зарукавьем. Княгиня подалась вперед, силясь заглянуть юноше в глаза. – Но сейчас слишком много поводов для слез. Ты видишь, что происходит. Сначала эта ужасная засуха, потом небесная вода. Боги недовольны, что Дол остался без князя.

На слове «боги» она понизила голос и воровато оглянулась, точно боялась, что ее услышит Игнат – священник, что приплыл к ним на хлипком плоту, очередной посланец, намеренный принести в Дол истинную веру. Но сколько княжество ни крестили, народ все равно верил по-своему, по-старому. И только Игнат, в отличие от всех своих предшественников, не сдавался и все ходил к княгине, прося то церковь восстановить, то молебен отслужить. Дана оставалась непреклонна, так что обветшалую церковь мужчина восстанавливал самостоятельно, но не оставлял попыток проповедовать.

Святослав рискнул пошевелиться и высвободить руки из хватки мачехи, мягкой, но крепкой, как силок.

– Что ж, отправлюсь на поиски невесты. Сей же час.

– Ну куда же? – вздохнула Дана, и на ее полных губах появилась снисходительная улыбка, будто Свят сказал наивную глупость. – В княжестве непросватанных благородных девок не осталось. А из соседей ни один отец не отправит сюда свою дочь.

Княжич кивнул. Больше всего ему хотелось, чтоб разговор закончился, но Дана упрямо тянула время, точно играла с ним.

– К тому же, – продолжала она, – тебе нужна не простая невеста, а та, что будет достойна зваться княгиней. Умная. И опытная.

Краем глаза Свят увидел, как белые пальцы вновь подкрадываются к его руке. Он резко отодвинулся и тряхнул головой, натянув на губы улыбку.

– Спрошу у Власа, не видал ли он такой.

– Но… – пробормотала княгиня, поправляя нитку бус на тонкой белой шее. – Зачем же искать?..

– Ежели такой не найдется в теремах, буду искать по избам. Ты же к нам оттуда и явилась.

Щеки Даны вспыхнули гневным румянцем, губы поджались. Свят с трудом сдержал едкую усмешку, а княгиня поднялась и вышла, хлопнув дверью. Стоило ей скрыться, как сердце княжича сжала едкая тоска. Нет, Святославу не было жалко эту странную и временами жестокую женщину. Ему было стыдно за злость, за резкие слова и за удовлетворение, которое они приносили, стоило направить их на мачеху.

Но с женитьбой она была, к сожалению, права. Люди и вправду считали, будто от неженатого князя свершались все беды. Отец часто рассказывал, что стоило одному их предку взойти на престол холостым, как начались падеж скота и лесные пожары. Юношу женили насильно, и все сразу прекратилось. Правда, на свадебке народ стоял с вилами наперевес, чтоб жених не передумал.

Свят с силой потер виски и опустил лоб на сложенные на столе руки. Так княжич и просидел до утра, пытаясь уместить в голове мысль о скорой женитьбе. Но стоило ему попытаться представить это, как образ тут же развеивался, будто пыль на ветру. Не до мыслей о супружестве ему было. Сперва надо отгоревать по старому князю, помочь отстроиться пострадавшему от наводнений княжеству, добыть еды, чтоб если не все, то большинство пережили зиму и дотянули до весны. Эти мысли роились в голове Святослава день и ночь, и он уже не помнил, когда думал о чем-то ином. Казалось, тот легкомысленный юноша, что любил охотиться с Власом, ездить верхом и слушать истории старух и кухарок, был вовсе другим человеком.

Из-за этого ночного происшествия весь следующий день Свят был сам не свой. Бессонная ночь и бурлящая тревога давали о себе знать, княжич засыпал с открытыми глазами. Или ему казалось, что засыпал…

Голос Олеси в очередной раз вернул его из блуждания среди собственных мыслей.

– Отчего ты так волком смотришь, а, княжич? Неужто родные стены не греют?

– Хорошо все, бабушка, – пробормотал он.

Вечерний туман уже начал собираться над водой и тянуть белесые лапы к холму.

– Ложь, княжич, страшное дело. На ней, конечно, можно и выстоять, но как начнешь ее из себя выплевывать, не заметишь, что она тянет тебя, словно топь. И некому будет тебе руки подать.

– Да он задумался, – подал голос Влас. Юноша старался лишний раз не смотреть на старуху, и все-таки, даже спрятав лицо, он не мог скрыть раздражения, которое вызывала в нем незваная попутчица. – Он всегда, как задумается, будто не здесь бродит и хмурый как туча.

– Оно и понятно, – хмыкнула Олеся. – Думать за себя самого – дело трудное, неприятное и даже неблагодарное. Но лучше так, чем когда думают за тебя.

– А откуда ты княгиню знаешь? – спросил Святослав, возвращая разговор в более понятную колею.

Старуха повела плечом.

– Знакомицы мы давние. В одной избе ткали и хлеб пекли, в одной бане бабам рожать помогали.

– Вы родственницы?

– Слава курьим ножкам, что нет, – рассмеялась Олеся.

– Из одной деревни?

– Эх… – махнула рукой старуха. – Сказать не могу, поклялась. Но ты не волнуйся, сам все скоро узнаешь.

– Странная ты, бабушка, – заметил Влас.

Старуха приосанилась и пригладила седые космы, будто получила похвалу.

– Отчего ж странная? Я клятву дала – я ее держу. Не то что те, кто пытаются угодить всем и каждому, а в конце концов теряют и голос свой, и сердце.

Влас только поджал губы и кинул красноречивый взгляд на Святослава. Тот кивнул, а потом дернул подбородком, чтобы Влас покрепче схватился за вторую пару весел. Дело пошло быстрее и ровнее. Туман еще не успел добраться до берега, когда они уже привязали лодку и втроем направились к терему.

Кумушек звали Анюта и Дарья. Сколько на них ни смотри, невозможно было понять, сколько им лет и кем они приходятся друг другу. Обе светловолосые, так что не разобрать, седые они или молодые. С утра они были быстры и проворны, как девицы, а к вечеру еле двигались, как застигнутые ночным холодом ящерицы, и горбились, как вековые старухи. В глаза Святославу они не смотрели, а если замечали его взгляд, то отворачивались, делая вид, что юноши и вовсе нет. Но он чувствовал, как их блестящие глаза глядят за ним, следят за каждым его шагом, стоит лишь пошевелиться. И Дана чуть что являлась, чтоб в очередной раз пожурить его за отданную крестьянам еду. Вот и теперь за едва освещенными окнами мелькнули два силуэта, замерли, глядя на княжича и его спутников, как совы, и тут же принялись мельтешить, разыскивать княгиню.

– Встречают, – хмыкнула Олеся.

– Я на конюшню пойду, – сказал Влас. Святослав кивнул, отпуская друга подальше от разъяренных женщин.

– Хорош друг, – проговорила старуха, когда конюх скрылся в темноте, пропитанной запахом прелого сена.

– Он мне как брат, – коротко ответил юноша и направился в сени.

Там их уже поджидала Дана, а из-за ее спины то и дело выглядывали кумушки. Княгиня была в ярости. Белая, как раскаленное железо, она сжимала кулаки, и пылающий взгляд ее глаз метался от пасынка к незваной гостье. Она словно не могла выбрать, на кого направить свой гнев.

Олеся заговорила первой:

– Ну, здравствуй, сестрица названая, – хмыкнула она. – Смотрю, все такая же красавица.

– Зачем явилась?

– А что, навестить уже нельзя старую знакомицу? – невинно захлопала ресницами старушка. – Я, может, соскучилась, вот и решила справиться, как ты живешь. Тяжела, наверное, вдовья доля?

– Убирайся.

– Ну, не гони меня. Избу мою водой затопило, ночь на дворе. Приюти хоть до утра, а там я уже в путь отправлюсь.

Княгиня поджала губы и выглянула в окно. Затянутое тяжелыми облаками небо темнело. Казалось, будь это в ее силах, Дана бы вытащила солнце обратно на небосвод, лишь бы гостья убралась прочь.

– Нельзя путнику отказывать, Дана, – прошелестела одна из кумушек.

– Просьба-то простая, – поддакнула вторая.

Дана скрестила руки на груди и закатила глаза.

– Оставайся, хорошо. Но ночевать будешь на конюшне. Хлеба и соли я тебе не предложу, первого почти не осталось, а второй и в помине не было.

– И за крышу над головой благодарю, – расплылась в улыбке Олеся и обернулась к Святославу. – Отведешь меня, княжич?

Юноша кивнул и собрался было проводить гостью, как раздалось шушуканье, а следом – требовательный голос княгини:

– Святослав, не задерживайся. Мне нужно с тобой поговорить.

Свят снова кивнул, и, резко развернувшись, княгиня порывисто вышла вон. Вскоре ее шаги растаяли в коридоре.

– Как мы ее, а? – радовалась Олеся. Они вышли на улицу. После душных сеней, в которых воздух вскипел от невысказанного недовольства, в вечерней прохладе стало легко дышать, как будто с груди сняли огромный камень.

Старуха остановилась, глядя на зыбко мерцающую поверхность воды и пляшущие на ней отблески из окон. Она цокнула языком и покачала головой.

– Надо разбираться с этой напастью. А то дальше хуже будет. Вода застоится и протухнет, поналетит болотное комарье, принесет хворь, а там глядишь – и полкняжества как не бывало.

– Надо увести воду, – сказал Святослав.

Олеся посмотрела на него с улыбкой.

– Эта вода человеческим рукам неподвластна. Чтоб ее увести, нужно добраться до тех, кто ее послал.

– А кто это сделал?

– Не кто, а из-за кого, – вздохнула старуха. – Из-за рода твоего, семьи твоей.

– О чем ты?

Старуха раздраженно замотала головой и, стиснув челюсти, злобно зыркнула на юношу.

– Не могу сказать, говорила же! Какой ты… – она махнула рукой и взглянула на приблизившуюся конюшню. – Ладно, выполним наказ хозяйки. Я останусь тут, а ты возвращайся к ней. Только дам я тебе один совет: ничего из ее рук не ешь и не пей. Понял?

Бесчисленные вопросы сплелись в голове Святослава в один большой клубок. Все казалось очень странным, но в последнее время все и так шло вкривь и вкось, поэтому юноша просто кивнул.

– Я принесу поесть чуть позже, когда все уйдут спать.

– Хорошо, – кивнула Олеся. – Прихвати побольше хлеба да мяса. Но ничего соленого не бери. Чтоб ни крупинки. Понял? Заверни в платочек и спрячь за пазуху.

Юноша кивнул. Он прошел с Олесей еще немного, заглянул в конюшню, поискал глазами Власа, но его там не оказалось. Постелив гостье оставшийся с еще незапамятных времен отцовский зипун на самой сухой куче соломы и попрощавшись, княжич вернулся в терем.

На выходе из сеней его уже поджидала Анюта. Про себя Святослав называл ее «младшенькой» – самая бойкая и смешливая из двух кумушек, своей кожей и белыми одеждами она напоминала снежный вихрь. Смеялась женщина не крикливо, а мелодично, как заливающаяся птичка, и иногда позволяла себе обернуться и не глядя бросить что-то Святославу. Вот как сейчас. Она остановилась и, уткнувшись взглядом в резной узор на лавке, тихо заговорила:

– А ты знаешь, что все вынутое из воды нужно огнем лечить?

– О чем это ты?

– Вода смерть несет. Болезни. Разве сам не видишь? – она чуть улыбнулась. – Но Олеси это не касается. Она хорошая.

– Ты ее знаешь?

– У нас ее все знают. Она за речкой, в лесочке живет.

– А кто она такая?

– Сама тебе скажет, как время будет, – улыбнулась еще шире Анюта и сорвалась с места. – Ты, главное, слушай ее внимательно и запоминай. И никому не говори, чему она тебя учит.

– Да она мне не…

Но Анюта уже прибавила шагу и вскоре оказалась в другом конце коридора, приоткрывая дверь в светлицу, где ужинали княгиня и Дарья. Вторая кумушка была угрюма и неразговорчива, в ее тонких поджатых губах читалось недовольство и постоянное невысказанное осуждение. Она подняла злобно сверкнувшие глаза на севшую рядом с ней Анюту. Святослав устроился на краю стола, напротив мачехи.

– Скажи мне, разве я не просила тебя перестать сбегать в город? – холодно проговорила княгиня, посмотрев на пасынка, а жестами, как радушная хозяйка, указала на стол. Там оказались и каша, и мясо, и хлеб.

– Просила, – кивнул Святослав, чувствуя, как от голода сворачивается желудок. За весь день сам он так и не поел.

– А он все равно не слушает, – покачала головой Дарья. – Никого и ничего.

– Тихо! – шикнула княгиня. Кумушки переглянулись и уткнулись в тарелки. Дана потянулась было к горшку с кашей, но Святослав опередил ее и принялся накладывать себе сам. – Тогда почему ты продолжаешь разворовывать наши запасы и бегать к этим людям?

– Потому что у них нет запасов, – вскинул подбородок Свят. Аппетит тут же испарился. – И это немногое, чем я могу им помочь как будущий князь.

– Как будущий князь ты должен жениться и обзавестись наследниками, чтобы эти люди воспринимали тебя всерьез, – с нажимом проговорила Дана. Кумушки тут же поддакнули.

– Женится – будет ему счастье. Не женится – горя выпьет целое море.

– Да хватит уже! – обернулся к ним юноша. Те тут же спрятали глаза. – Или говорите со мной, или не говорите вовсе.

Ему даже показалось, что кумушки прижались друг к другу, словно он не прикрикнул на них, а замахнулся. Дана ласково улыбнулась.

– Можете идти к себе. Дальше мы сами.

Те закивали и покинули светлицу, оставляя Дану со Святославом наедине. Стоило им выйти, как на лице княгини снова появилась умиротворенная нежность.

– Как ты их, а? – вскинула она бровь.

– Кто они такие?

– Кто?

– Анюта и Дарья. И откуда они знают Олесю? Откуда ты знаешь старуху?

– Ах, ты об этом, – повела плечом мачеха. – Да так. Ты же знаешь, я выросла вдали от княжеского двора. Так и получается: когда растешь в деревеньке и работаешь в поле, со всеми знакомишься. Ешь же.

Она с удовольствием принялась за ужин, а Святослав смотрел на полные до краев блюда и думал о старухе, которой мачеха даже сухаря не предложила. И о людях, которым ей было жалко хлеба. Под кожей медленно закипала ярость.

– Злишься? – взгляд зеленых глаз словно пробрался под кожу, пустив по ней волну мурашек. Святослав не стал отвечать, глядя мимо мачехи. Княгиня улыбнулась, принимая вызов: – О чем думаешь?

– О том, что ты права. И надо бы мне завтра же, с утра, отправиться на поиски невесты.

– Вот как, – губы Даны дрогнули в азартной улыбке. – И далеко ли ты отправишься?

– Начну близко. А потом, ежели что, поеду дальше.

Она согласно кивнула и поднялась из-за стола.

– Тогда как хорошая хозяйка я должна угостить тебя перед дорогой. Я как раз припасла кое-что особенное.

И, не дожидаясь ответа, княгиня подошла к полке в углу. Пока она не видела, Святослав достал из-за пазухи платок и принялся сметать со стола отрезанный хлеб, сушеное мясо, сыр. Завязав свой нехитрый улов в узел, он спрятал его под рубаху. И как раз вовремя – тут же послышался мелодичный звон. Мачеха вернулась с маленьким кувшинчиком.

– Ты пробовал зеленое вино?

– Ясное дело, – кивнул Святослав. Не сказать, чтобы ему оно нравилось, очень уж хмеленое, а от полыни и душистых трав кружилась голова.

– Такого ты еще не пробовал, – улыбнулась княгиня и, перегнувшись через стол, принялась наполнять кружку пасынка.

От запаха трав кожа покрылась мурашками. Пахло мятой, душицей, полынью и чем-то еще, незнакомым, но удивительно манким. А цвет зелья – чистый изумруд. В мыслях сразу стало легко, так захотелось распробовать эту изумрудную горечь. Святослав уже мог представить, как она на выдохе сменяется пьянящей сладостью. Он дождался, когда княгиня отклонит кувшин, когда осядет зеленая пенка на поверхности, и взял кружку обеими руками, как держал бы сокровище.

– Ну, за добрую дорогу и хорошую невесту, – улыбнулась княгиня, наполнив свою кружку, но Святослав ее уже не слышал. В мыслях был только горько-сладкий дурман, обещавший все удовольствия, стоит лишь ощутить его на языке.

– Будем, – пробормотал он и поднес напиток к губам, как вдруг в коридоре раздался грохот и звон.

Вино выплеснулось на стол, когда Святослав вскочил, напряженно оглядываясь.

– Да что там происходит? – процедила княгиня и, подобрав юбки, направилась к двери.

Та распахнулась ей навстречу, впуская Власа, взмыленного и растрепанного. Он ввалился в светлицу и уперся о стол, переводя дыхание.

– Что случилось? – хором спросили Дана и Свят.

– Там это… – он тяжело дышал. – Старуха. Плохо ей стало. Завалилась, скулит. Ох, дайте что-нибудь…

И, не дожидаясь разрешения, конюх схватил Святову кружку, осушив ее одним махом, закашлялся.

– Крепкое какое, – хмыкнул он и покачнулся. Взгляд его остекленел. По лицу растекся румянец, как от лихорадки.

– Влас, – шагнул к нему Святослав. Конюх дернулся, приходя в себя.

– Все хорошо. Нужно это… что-нибудь, позвать кого-нибудь, чтоб проверить, не помирает ли, – заговорил он, тяжело переводя дыхание между каждым словом. Он стиснул кулак на рубахе и шумно сглотнул. – Не в то горло, видать, пошло. Можно мне водицы?

– Во дворе попьешь, – процедила княгиня. Влас обернулся к ней, уставился во все глаза, будто раньше и не видал. Губы его зашевелились, но ни звука не сорвалось. Речистый и говорливый, Влас впервые на памяти Святослава с трудом подбирал слова.

– Пойдем скорее. Позовем кого-нибудь, – бросил Свят, утягивая друга вперед, а тот все оборачивался на застывшую словно статуя княгиню и не мог наглядеться.

– Говорил я тебе: не надо было ее сюда везти, – причитал Влас, пока они вчетвером добирались до конюшни, пытаясь не поскользнуться на размокшей глинистой земле. Несколько дней назад княгиня распорядилась положить мостки, но и те успели погрузиться в грязь.

– Ничего ты не говорил, – возразил княжич.

– Ну, напрямую, может, и не говорил, но я ж тебе намигивал… Говорил, что беда будет, да и княгиня не обрадуется. Никак духа злого привели или водяницу.

– Не водяницу, – послышался сзади голос одной из кумушек. Гостьи княгини молча следовали за ними, и только шумное дыхание выдавало их нетерпение.

– С каких пор тебя волнует, обрадуется княгиня или нет? – нахмурился Святослав.

Влас не ответил, лишь обиженно поджал губы и ускорил шаг, пока не оказался в дверях конюшни, да так и застыл, упершись в косяк. Остальные замерли за ним, пытаясь глянуть поверх его плеча.

– Тебя только за смертью посылать, Влас Микулич, – проворчала Олеся. Живая и здоровая, она сидела на лавке и пыталась заплести космы цвета дорожной пыли в косу. Получалось не очень, то тут, то там выбивались пряди.

– Как же так? Как же немочь твоя? Пена? – пробормотал Влас, ссутулившись. Олеся только сверкнула глазами.

– Нужно же мне было как-то тебя от Данки сманить, а? А вы и не одни пришли, славно, – улыбнулась она, глядя на лица, показавшиеся в просвете между юношами. В глазах Олеси мелькнуло узнавание, и хитрая улыбка сменилась нежной и ласковой, как весенние солнечные лучи. – Вот вы где были, девочки мои!

– Бабушка! Бабушка! – Анюта и Дарья бросились к старухе, вытянув напряженные руки. Та распахнула объятия и приняла их под покров своих бесчисленных накидок и платков. Узловатые пальцы легли на светлые затылки, Олеся прикоснулась губами сначала к одной макушке, потом к другой.

– Ну-ну, девочки мои. Бабушка же все слышит. Бабушка все всегда узнает и придет. Скоро домой отправимся.

Но две хрупкие фигурки затряслись, из-под слоев ткани послышались скулящие рыдания, как будто плакали маленькие дети. Святослав протер глаза: и правда, они же едва ли не младше него. И как он мог принять их за старух? Все дело в волосах и странной поступи, наверное. И в этой их чудно́й манере отворачиваться, не говорить.

– Бабушка, она веретенца наши украла и спрятала, – всхлипнула одна из кумушек.

– А с веретенцами и имена забрала. А без них мы и возвратиться-то не можем, – подхватила вторая. – С княжичем говорить запретила, нам его ни защитить, ни предупредить не дает. Обещала все вернуть, как мы ее волю исполним, а мы…

И снова раздались рыдания. Влас тихонько подошел к Святу и шепнул:

– Ты понимаешь хоть слово? Какие веретенца?

– Не знаю, – пожал плечами Святослав.

– Веретенца волшебные, – невозмутимо сказала Олеся, утешающе поглаживая девушек по волосам. – Без них и имен они – не они. Не могу я забрать девочек домой, пока ведьма проклятая их держит.

И стоило тишине повиснуть в спертом воздухе, пропитанном запахом прелой соломы, Влас дернулся и вскинул руку.

– Не смей называть ее этим словом! – вскричал он и пошел на старуху.

Кумушки взвизгнули и бросились в стороны, и каждая принялась тащить бабушку на себя. Все трое упали на земляной пол, а Влас застыл, словно не зная, на кого обрушить свой гнев. Его грудь тяжело вздымалась, взгляд бегал с одного лица на другое, занесенный кулак дрожал. Святослав, недолго думая, бросился вперед, схватил конюха поперек живота и повалил на пол.

От этого Влас опомнился и принялся вырываться, ерзать и рычать по-звериному. Его глаза горели одержимостью фанатика, готового до последней капли крови защищать свою святыню. Ярость застлала ему взор, и юноша будто не узнавал друга. Свят придавил его за плечи к земле и давил, давил в надежде, что друг перебесится и успокоится. Но чем дольше он держал, тем сильнее разгорался во Власе гнев. Несколько бесконечно долгих секунд, и на шее юноши вздулись вены, а в белках глаз показались подтеки крови, на губах выступила пена. Свят пытался позвать его, но тот не слышал.

Краем глаза княжич заметил движение. Олеся поднялась с пола и с прытью, несвойственной старому телу, подбежала к загону, схватила веревку и, ловко завязав на ней узел, набросила петлю на Власа. Юноша задергался еще сильнее, и веревка зашевелилась на нем, как змея на солнцепеке. В глазах зажегся животный первобытный страх. Свят впился в его плечи, удерживая, чтобы друг не покалечил самого себя. Веревка вдруг обвилась вокруг Власова горла, и юноша тут же присмирел. На его лице застыл испуг. Свят убрал руки, и в то же мгновение Влас весь сжался, скрутился калачиком на полу и… тявкнул.

Свят удивленно сморгнул, глядя на щенка с веревочкой на шее. Зверь изумленно озирался и шумно втягивал в себя воздух, а потом со скулежом бросился на колени к княжичу, да так и застыл. Святослав неосознанно запустил пальцы в жесткую черную шерсть на загривке и непонимающе уставился на Олесю. Старуха потирала руки и выглядела совершенно довольной собой. Встретив взгляд юноши, она указала пальцем на щенка.

– Он выпил что-то из ее рук?

– Зеленое вино, – растерянно проговорил княжич. – Что ты с ним сделала?

– Одела в шкурку, в которой он никому не навредит. Гляди, как ему хорошо: маленький, резвенький, а зубки-то еще не выросли, не покусает.

– Верни как было! – Свят вскочил на ноги, прижимая к себе щенка.

Олеся помотала головой, скрестив руки на груди.

– Могу, конечно. Но не стану. Верну ему человечье обличье, и он побежит своей хозяйке служить, как преданный пес. Будет ли он тогда твоим другом?

Свят потупил взор. Выходило нескладно. Он посмотрел на забившихся в угол сестер. Те по-прежнему прятались от его взгляда. На душе нехорошо заскребло.

– Кто вы все такие? Откуда все знаете? – воскликнул княжич.

Скопившаяся усталость не давала как следует удивиться. Он столько раз слышал от матери рассказы о духах, что, кажется, всегда был готов к встрече с кем-то из-за реки и леса. Но чтоб эти существа, древние и сильные, оказались под одной с ним крышей… От мысли об этом у Святослава затряслись поджилки. И как он раньше не догадался?

– Ответить на твой вопрос не так просто, как кажется, – старуха метнула взгляд в сторону кумушек. – Покуда у них похищены вещи и имена, они – не они.

– А ты?

– А меня ты должен сам узнать и назвать по имени, – ухмыльнулась бабушка, а затем ткнула узловатым пальцем в щенка. – Хочешь понять, что к чему, и друга выручить? А заодно и княжество свое спасти?

Святослав закивал, дыхание перехватило от удивления. Олеся довольно ухмыльнулась и протянула ему руку.

– Мы с тобой от одной беды мучаемся, княжич. Я помогу тебе, а ты поможешь освободить моих девочек. Вернем реку в берега и всякую живую тварь на свое место.

Святослав знал: отказываться нельзя. Кем бы ни была старуха, в ней чувствовалась сила, не доступная ни одному из мудрецов. И редко когда такая сила просит помощи или предлагает прийти на выручку сама, по своей воле. Юноша протянул руку, крепче прижимая к себе разволновавшегося щенка.

– Вот только медлить нельзя, – причмокнула тонкими губами старуха. – Ты принес то, о чем я тебя просила?

Свят кивнул, ощупывая узел с едой у себя под рубашкой, и проговорил:

– А как быть с Даной? Она заметит, что мы пропали.

– Скажи ему, что мы поможем, – раздался голос Анюты.

– Глаза отведем, – поддакнула Дарья.

Олеся кивнула и отошла к стогу сена. Пошарив среди сухих стеблей, она достала кувшин. Старуха откупорила его и поднесла ко рту княжича. Святослав отшатнулся: в лицо пахнуло припрятанным Власом кислым пивом.

– Не брезгуй, набери полную грудь воздуха и выдохни туда как следует, – приказала старуха.

Юноша повиновался. Как только терпеть сделалось невмоготу и в горле и носу стало жечь, Олеся заткнула кувшин пробкой и отдала кумушкам.

– Вот вам немного голоса княжича. Выпускайте его потихоньку, чтоб на все дни хватило, да так, чтобы Данка побегала как следует, – осклабилась она.

Девушки вцепились в кувшин и, поклонившись старухе, выскочили в беспросветную ночь. Олеся же повернулась к юноше.

– Лодочка-то твоя на месте осталась?

– Да, бабушка.

– Вот и славно. Слушай меня, и все у тебя хорошо будет, вернешься целехонький, сестрицы с Данкой и обернуться не успеют.

– А куда мы?

– К внучке моей, Милораде, в Алую Топь.

Алая Топь была жутким местом. О ней знал всякий ребенок в Доле, и каждого с малых лет предупреждали, что в березовой роще, корнями ушедшей в буровато-алую землю, играть нельзя. Живых людей там не бывало, а тот, кто ненароком забредал туда, встречал мертвых родственников и нежить. Говорили, будто когда-то двенадцать молодых женщин утопли в болоте, и зыбкая земля окрасилась алым. И выросла посреди трясины дюжина белоснежных, словно покрытых инеем, берез.

Любое дитя знало, что, коли занесло в Алую Топь, следовало переодеть одежду шиворот-навыворот, чтоб нечисть не учуяла человеческого духа, поменять местами правый и левый лапоть, достать из карманов все, что было съестного, и громко попросить батюшку Лешего вывести из проклятого места. И теперь Святослав отправлялся прямо туда, откуда остальные бежали, уповая на помощь духов.

Юноша храбрился и налегал на весла, словно пытался шумом и плеском отогнать невеселые мысли. Но тяжкие думы роились вокруг него, как болотная мошкара. Щенок, в которого Власа обратила старуха, свернулся на дне лодки и тихо сопел. Когда плеск весел становился слишком громким, зверь приоткрывал блестящие глаза, всматривался в Святослава и снова с силой зажмуривался. А княжич вспоминал лицо товарища, перекошенное первозданной злобой. И тут же в памяти всплывало еще одно лицо, родное и знакомое до боли. Отцово.

Свят пытался удержать в памяти спокойный образ отца, но он неумолимо ускользал. Зато миг, исполненный ярости, намертво въелся в память Святослава, и юноша никак не мог изгнать его из своей головы. Шли купальские гуляния, и княгиня, простоволосая, в одной лишь рубахе, плясала на потеху толпе, и ее черные пряди взметались в воздух в такт каждому повороту. Князь пил пряное зеленое вино и никак не мог налюбоваться на молодую жену, не замечая, что остальные глядят на Дану как завороженные. Казалось, даже пламень костров приутих, чтоб не отвлекать внимания, которым безраздельно владела Дана. На рассвете они с отцом брели через высокую траву, и воздух пропитался утренней сыростью и горьким запахом истлевших поленьев. Тогда-то князь гордо спросил Святослава, какова ему мачеха. А тот возьми да и ответь, что она всех будто околдовала, словно ведьма.

В первый и последний раз в жизни князь ударил сына по лицу. Размашисто, гневно, а затем схватил за ворот рубахи и прошипел:

– Никогда не называй ее этим словом!

На следующий день князь Всеслав говорил с сыном как ни в чем не бывало. Святослав перебрал в голове все возможные оправдания, пока его обида на отца не улеглась. Они зажили по-прежнему, но то страшное мгновение вновь и вновь взвивалось в его мыслях непослушным вихрем.

Спутники миновали затопленные дома, и впереди показалась немая ершистая громада леса, в которой пропадал всякий свет.

– А фонаря-то мы и не взяли, – пробормотал Святослав, покрепче перехватывая весла. Олеся оторвала взгляд от леса и усмехнулась.

– А зачем тебе фонарь-то? Водице он не надобен, она сама все пути знает и нас выведет.

Святослав кивнул. Он слишком устал, чтоб думать о том, как это странно. Или что ему нужно благоговеть перед древними силами, что влекли его к себе. Все его мысли сошлись на том немногом, что он, казалось, мог понять.

– Получается, ты близко знаешь Дану?

– Знавала когда-то, – хмыкнула Олеся. – Помогла я ей. Я вообще страшно добрая. Помогаю всякому, кто меня по имени кликнет. Отказать не смею. Припугнуть могу. Напросилась тогда Данка мне в ученицы, в помощницы. Так и познакомились.

– А что произошло потом?

Олеся поджала губы. Тень от лесной стены начала наползать на ее черты, но даже в обступившем их мраке Святослав мог различить досаду, показавшуюся на лице старухи.

– Знаешь, что может сдержать даже самую мощную и разрушительную силу, а, княжич? – Святослав мотнул головой. Слова Олеси звучали зловеще. – Обещание. Самые сильные, самые древние из нас не смеют нарушить обещания. Вот и я поклялась сохранить Данкину тайну. Ты можешь спросить ее сам, но я рассказать не могу.

На тонких губах Олеси показалась мягкая виноватая улыбка. Святослав тряхнул кудрями, принимая ее ответ.

– Но ты спрашивай, – ободрила его старуха. – Не стесняйся. Коли тайны нет, я все расскажу. А там, глядишь, придумаешь, как до тайны добраться.

– Она и правда ведьма? – выпалил юноша. Щенок в ногах гневно зарычал. Святослав принялся осторожно почесывать Власа за ухом.

– Правда-правда. Не всегда она такой была, но что с ней случилось – полностью ее рук дело.

– Зачем она пыталась опоить меня?

– А то ты не догадываешься? Ведь и сам знаешь, по глазам вижу. Сам видал, как она такое уже делала, – ехидничала бабушка. Свят опять кивнул. – Ну так и не трать время на пустопорожнее. Спрашивай то, что хочешь знать, а не то, что уже знаешь.

– Если она такая сильная, то как мне от нее княжество защитить?

Старуха довольно хмыкнула.

– Дело нехитрое, но и непростое. Данка-то в первую очередь княгиня. Вот и забрать у нее нужно власть княжескую. Но это ты и сам догадаться мог. Просто так, солью или наговором, ее не возьмешь, и не убить ее, как человека.

– А можно не убивать? – спросил юноша.

– Не так просто это. Ни мечом, ни ядом ее не взять, – пожала плечами Олеся.

– А как мне это сделать?

– Тут уж ты сам решай. Но против колдовства ее тебе Милорада поможет. Там, где я бессильна, она выстоит, – проговорила старуха, и в ее голосе звучала неподдельная гордость.

Святослав кивнул. Разум впился в скудные слова старухи, как нищий – в кусок хлеба. Юноша опустил натруженные руки на весла, но ладони не нащупали гладкого дерева. Святослав принялся озираться. Весел нигде не было, а лодка, словно большая рыба, медленно плыла сквозь затопленную рощу, поворачивая то там то тут, будто ее тянули на веревке.

– Смотри во все глаза, княжич, запоминай дорожку, а то не выйдешь, – велела Олеся.

Святослав послушался. Он изо всех сил напрягал зрение, пытаясь запомнить каждый ствол, каждую кривую ветку, что попадалась им на пути. Глаза щипало, а сон то и дело норовил его сморить, но стоило юноше хоть немного прикрыть веки, как щенок принимался скулить. И как ни вскидывался княжич, Олеся сидела на носу лодки, повернув голову к лесу, как огромная сова.

Солнце выкатилось на небосклон быстро, как брошенное на блюдце яблоко. Хоть Святославу было уже достаточно лет, еще ни разу он не встречал такого скорого рассвета. Юноша огляделся. Всюду раскинулся лес, только не такой, каким княжич привык его видеть. Стволы деревьев словно прижала к земле и перекрутила гигантская невидимая рука. То тут то там из реки торчали трухлявые пеньки. На ветвях переговаривались кукушки. Их бесцветная песня отскакивала от воды и разлеталась на много верст вокруг так, что казалось, от звонкого кукования дрожит воздух.

– Встречают, – хмыкнула Олеся. – Давай-ка оставим им гостинчик, чтобы они потом и обратно проводили.

Святослав сонно кивнул и вытащил узел, запрятанный под рубахой. Старуха придирчиво осмотрела его припасы и, отломив кусок хлеба, протянула юноше.

– Подбрось над головой, пусть хватают. И скажи: «Хозяюшки, приглядите за гостем да потом в целости домой отпустите».

– А это обязательно?

– Ежели домой вернуться собираешься и княжество спасти хочешь, – пожала плечами старуха.

Святослав тяжело вздохнул и, покрошив начавшую подсыхать горбушку, вскинул руку над головой. Крошки разлетелись по воздуху. Сквозь сведенные от напряжения челюсти он повторил старухины слова. Олеся только довольно кивнула.

Кукушки тут же закружили над ними рябым облаком, подхватывая кусочки хлеба прежде, чем они упадут в воду. Одна птица даже уселась на борт лодки, но Олеся на нее гневно шикнула.

– Давай-давай, занимайся своими делами, а нам не мешай.

Птица – Свят готов был поклясться – почтенно склонила голову и упорхнула. Только юноша хотел спросить, как такое возможно, как краем глаза уловил движение. Большое косматое пятно, напоминавшее медведя, сорвалось с ветки сосны, но не плюхнулось в воду, а словно отскочило от поверхности и повисло на соседнем дереве. Юноша обернулся, чтобы получше рассмотреть, но стоило ему это сделать, как лес снова замер.

– Что это там? – пробормотал юноша, оборачиваясь к старухе.

– Где? – удивленно вскинула брови Олеся.

– Да вон там.

– Да где? – она приподнялась со скамейки, упорно глядя не в ту сторону. Святослав развернулся, указывая туда, где снова показалось шевеление.

– Да вот же, ну!

Пятно мелькнуло совсем близко, в воду упала сломанная еловая лапа. «Никак рысь», – подумал Святослав. Щенок под ногами принялся скулить и жаться к доскам. Захрустело прямо над головой, в лодку посыпались сухие ветки. Что-то заскрипело, завыло в кронах, и Свята пробрал такой животный ужас, что все тело напряглось в готовности бежать, отбиваться, всеми способами спасать жизнь.

– Ах, это, – расхохоталась Олеся и захлопала в ладоши, крича куда-то вверх. – Батюшка, хватит молодца пугать. К Милораде он путь держит, друга выручать.

Движение в ветвях стихло. Святослав замер, скованный скопившимся в теле напряжением. Все, что было в животе, свернулось в клубок и било под горло рвотными позывами. Во рту пересохло, он не мог вымолвить ни слова, и тут из переплетения ветвей над его головой показалась рука. Волосатая, наполовину скрытая вытертой рубахой, испачканная землей и засохшей грязью. Страх, что Свят давил в себе, пересилил юношу, и он вскрикнул, глядя на раскрытую ладонь.

– Ну что ты верещишь, княжич? – пожурила его старуха. – Знаешь ведь, что нужно сделать. Ну чему только в теремах учат?

– П-позволь, батюшка, пройти. Пригляди за гостем, а потом в целости домой отпусти, – пробормотал Свят, отрывая новый кусок хлеба и вкладывая его в страшную ладонь. Пальцы тут же сжали мякиш, и рука исчезла. Послышалось чавканье, а затем показались две ноги в лаптях, причем правый был на левой ноге, а левый – на правой.

Следом появился сухонький миловидный старичок с густой бородой, достававшей ему до колен и такой пышной, что человек мог целиком скрыться под ней, обернувшись, как в тулуп. Глаза у него были зеленые, улыбчивые.

– А коль вы к Милорадушке, то чего ж напрямую не пошли? – спросил он.

Старуха скрестила руки на груди.

– Можешь напрямую провести – веди. Я парня подготовить пытаюсь, а то они ныне нежные, впечатлительные, – махнула рукой Олеся. – Даже по имени меня назвать не может.

– Ну, дела! А меня назовешь? – хохотнул старик, хлопая себя по колену.

Несмотря на то что дед сел рядом с Олесей на самый край, лодка даже не думала терять равновесия, словно на борту были только Святослав да Влас в собачьем обличии.

Юноша зажмурился и потер глаза в наивной надежде, что стоит ему поднять веки, и странный старик исчезнет. Но не тут-то было. Он все еще сидел с ними, а лапти были надеты все так же неправильно.

– Батюшка Леший? – неуверенно проговорил юноша, чувствуя, как к горлу снова подступает тошнота. Всякий, кто видал Лешего или хотя бы рядом оказывался, разума лишался.

– Ну, вот же! – всплеснул руками старик. – Знают они все! Чего ты наговариваешь? Ну, будем знакомы, малец. Как тебя звать?

– На перепутье свое имя говорить – пути назад не найти, – отмахнулась старуха, и открытый было рот княжича захлопнулся.

– Все помогаешь? – умиленно проговорил Леший. – Ну ладно. Отведу вас к Милораде.

Он чуть согнул колени, оттолкнулся от дна и взмыл в воздух пружинисто, как блоха. Снова послышался хруст в ветвях, и лодка прибавила ходу, будто кто-то потянул ее на невидимой веревке. Святослав смотрел перед собой, дыша сквозь стиснутые зубы в попытках унять бешено бившееся сердце.

– Не бойся, княжич, – откровенно потешалась над ним старуха. – Самое страшное впереди: тебя ждет знакомство с Милорадой.

– А она такая же, как вы? – спросил Святослав, сам не очень понимая, что имеет в виду.

– Нет, она, скорее, как ты. Человек живой, из плоти и крови, просто среди нашего брата выросла, прямо посреди Алой Топи. Оттого она у нас такая… с причудой. Ты же знаешь историю этого места?

– Там дюжина девушек умерла, чтоб нашествие вражеское не прошло к городу.

– Правда. А когда девушки не своей смертью умирают, они русалками становятся. Вот одна под сердцем дитя носила и попросила нас спасти маленькую от жизни утопицы. Мы ее и призрели. Растили как могли, но характер… – она покачала головой и махнула рукой. – Одно запомни: Милораде только правду говори, а какую бы цену она за свою помощь ни назначила – соглашайся. Понял?

– Понял.

– Не пытайся ей польстить или подкупить. Понял?

– Понял.

– И самое главное, запомни. Не говори ей про то, что за рекой есть. А то ж она рваться к вам станет, а нехорошо это. Нельзя ей.

– А почему нельзя? – спросил Святослав, но, стоило ему моргнуть, старуха исчезла. На носу лодки не было никого, а впереди забелела березовая роща, терявшаяся корнями в алой земле.

Лодка ткнулась носом в берег, и почва отозвалась болотным чавканьем. Влас забился по дну, истошно скуля. Святослав неуклюже балансировал на носу, пытаясь подцепить мшистую корягу, торчавшую из-под воды. Трухлявое дерево выскальзывало из рук и трещало, грозясь вот-вот надломиться, и юноша старался одновременно пристать к берегу, не соскользнуть вниз и не перевернуть лодку. На секунду княжичу показалось, что он почти у цели, как вдруг его перевесило, и корма начала разворачиваться поперек течения. Святослав вцепился в корягу, и та натужно хрустнула, рассыпавшись в руках.

– Да ради всего святого, – простонал юноша, видя, как алый берег снова начинает отдаляться. Щенок испуганно повизгивал, мечась от одного борта к другому. Княжичу не пришло на ум ничего, кроме как позвать на помощь: – Милорада! Госпожа Милорада! Помоги мне!

Ничего. Только плеск воды и стрекот птиц, скрывшихся в кронах. И треск, тяжелый стонущий скрип дерева. Святослав обернулся и увидел, как береза, что росла на берегу чуть впереди, клонится вниз, спуская свои длинные ветви. За эту ночь княжич повидал столько, что сомневаться уже не было мочи. Он схватил щенка, сунул его под рубаху и, когда лодка сравнялась с деревом, поднял руки и повис на ветвях. Поток понес их суденышко дальше, а Свят так и остался болтаться над водой. Телом он чувствовал, как дрожит под рубашкой щенок. Княжич подтянулся и, перехватившись, начал подбираться ближе к стволу. Ладони от натуги вспотели и грозили вот-вот соскользнуть с гладкой, словно выкрашенной белилами коры. Наконец под ногами мелькнула алая земля. Святослав разжал руки и спрыгнул вниз, на болотистую мшистую почву. Когда он поднял голову, дерево уже распрямилось.

– Ну, дела, – почесал княжич затылок.

– А спасибо сказать? – раздался в ответ тонкий голосок. Святослав оглянулся. Ему показалось, что краем глаза он увидел шевеление, но никого не было. Юноша обернулся к дереву и поклонился в пояс.

– Спасибо, матушка-береза, – княжич подумал про себя, что после всех встреч на этой странной реке ему уже не кажется таким чудны́м говорить с деревьями и птицами. Тут же снова послышался голос:

– Кто таков? Зачем пожаловал?

– Госпожа Милорада, это ты? – спросил юноша и сделал шаг в сторону рощи. Стоило ему лишь пошевелиться, как земля под его ногами с чавканьем начала оседать. Свят сделал еще шаг, но только сильнее увяз.

– Я-то я, а вот ты кто? – не унимался смешливый голосок.

Юноша склонил голову.

– Меня зовут Святослав, я княжич из Дола. С моим другом случилась беда, его заколдовали, и твоя бабушка сказала, что лишь ты способна мне помочь.

Земля тут же вытолкнула княжича обратно и сделалась твердой. Свят вытер испарину и продолжил озираться по сторонам, ожидая наконец увидеть хозяйку Алой Топи.

– Чего ты башкой-то вертишь, княжич? – раздалось совсем рядом, за его плечом. Свят обернулся и аж подпрыгнул: девица стояла почти вплотную, так, что он мог рассмотреть каждую веснушку на ее бледном лице. – До чего пугливый!

Девушка хлопнула в ладоши и задорно рассмеялась. Она была невысокая и совсем худая, так что белая рубаха, подвязанная красным поясом и перехваченная поневой, болталась на костлявых плечах. Голубые глаза на круглом, мягком лице смотрели остро и хитро. Рыжие как огонь волосы пылали в лучах вышедшего из-за туч солнца так, что Святославу пришлось опустить глаза.

– Госпожа Милорада, – пробормотал он и поспешно поклонился. Влас с тявканьем выкатился из-под рубахи и припал к земле, злобно рыча на хозяйку Топи.

– Да что ты все заладил, «госпожа» да «госпожа»? – наморщила вздернутый носик девушка и тронула его за плечо, позволяя выпрямиться. – Из нас двоих ты кровей княжеских. Почтил меня, в гости пожаловал, а я так, живу тут. Зови меня просто Милорадой.

Девушка ткнула пальцем в щенка.

– Это твой друг?

Не успел княжич ответить, как Милорада упала на колени и принялась гладить щенка, воркуя над ним, словно над младенцем. Черные глаза Власа наполнились нежностью, он приподнялся и аккуратно ткнулся носом в белые ладони, а потом и вовсе повалился на спину, подставляя розовое пузо.

– Ласковый такой, – улыбнулась девушка. – Точно думаешь, что человеком ему будет лучше?

– Да, пожалуйста.

– Ну, раз так просишь, то пойдем.

– Куда?

Она поднялась с земли и посмотрела на него как на круглого дурака. Губы разошлись в усмешке.

– Домой ко мне, княжич, куда же еще? Ты думаешь, что чары снять – это пальцами щелкнуть? Мне травы нужны, отвары. Да и тебе лишним не будет чаю попить и в баньке попариться.

– Спасибо, – Святослав попытался еще раз поклониться, но девушка скривилась и недовольно замахала руками.

– Оставь это, – сказала она совсем серьезно. – Лучше делай что тебе говорят. Иди за мной, след в след.

И, приподняв юбки, Милорада начала прокладывать путь. Земля под ее ногами напоминала красный мох и проминалась почти на полвершка в глубину, а в получившихся ямках скапливалась алая, точно густая кровь, вода. Святослав понимал, что то была игра света и цвета почвы, и все-таки от этого сходства становилось жутко. Милорада шла впереди, пес послушно семенил за ней, а Святослав замыкал их скромную процессию.

Его одновременно снедало любопытство и желание оглядеться, получше узнать проклятую Алую Топь. С другой стороны, он уже столько странного повидал, что боялся, как бы рассудком не повредиться. Поэтому княжич упер взгляд в огненную косу на спине Милорады.

Любопытно, сколько этой девушке лет? Выглядела она совсем молодо, но ведь в этих местах все не то, чем кажется. А ну как она обернется и покажет старушечье обличие? А если не старуха? Как молодая девушка, по виду только в поневу прыгнувшая, стала обитательницей такого места?

– От несказанного голова разболеться может, – ухмыльнулась через плечо Милорада. Они уже отошли достаточно далеко от реки, земля почти не проваливалась, а горбилась скользкими склонами. Впереди Святослав увидел кое-как вделанные в берег дощатые ступени.

И только Милорада промолвила эти слова, как в висках княжича застучали молоточки. Стоило ему зажмуриться, боль тут же пропала. Девушка заулыбалась, мол, то-то же.

– А давно ты здесь живешь, го… Милорада?

– Сколько себя помню, – пожала плечами девица и взяла щенка на руки. Святослав поспешил к ней, чтоб подстраховать, когда она начнет взбираться по скользкой лесенке, но ветки рябины, росшей за березовой рощей, сами потянулись к Милораде, позволяя уцепиться за себя.

– Ты тут родилась? – княжичу очень не хотелось отвлекать ее, но вопросы против воли рвались наружу.

– Кажется. Бабушка говорит, что родилась я тут, но сама не отсюда. Она у меня любит загадки.

– Да, Олеся умеет заморочить голову.

– Олеся? – Милорада уже добралась до самого верха и обернулась, сверкая голубыми глазами. Святослав готов был поклясться, она потешалась над ним, как над деревенским дурачком. – Это так ты ее назвал? Не признал, что ли? А дедушку моего ты как назвал? Алексеем? Или Бориславом?

Она уселась на землю и, скрестив ноги, уперла локти в колени и положила подбородок на руки. Святослав осмотрелся и потянулся за веткой рябины, чтоб уцепиться и подняться наверх, но деревья отклонились от него. Милорада рассмеялась.

– Ты про Лешего? – вскинул голову юноша. Хозяйка Топи закатила глаза.

– Ну, хоть его ты угадал. Без подсказок обошлось, я надеюсь?

– Ну да.

– А с бабушкой не сдюжил?

– Может, ты мне подскажешь? – пожал плечами княжич.

– Ишь ты, хитрый какой, а все равно не очень умный. Вот и не подскажу, – надула губы девушка. – И за что она тебя мне подослала? Ты ей вон какую обиду нанес, а она все равно помогать вызвалась.

– Она дала моей мачехе какую-то клятву, так что теперь не может супротив ее колдовства ничего поделать. Вот только пострадали от этого не один мой друг и княжество, но еще и ваше царство за рекой. Она держит у себя двух сестер. И украла у них веретенца.

– Веретенца? – девушка наклонила голову. Насмешка в ее глазах сменилась тревогой. – Это плохо.

– Ты знаешь, кто они? – Святослав все махал руками и подпрыгивал, пытаясь схватиться за ветви, а те то наклонялись, то опять подымались, стоило ему подскочить.

– С веретенцами – да. А без них они – не они.

«Тут хоть кто-нибудь умеет говорить по-людски?» – раздосадованно подумал юноша, но вместо этого выпалил:

– Помоги мне подняться!

– Не меня проси, княжич, – широко улыбнулась Милорада.

Юноша выдохнул и, склонив голову, повторил просьбу в сторону деревьев. Ветви неохотно, недоверчиво спустились.

– Соображаешь, – снова улыбнулась девушка. – Тут все живое, у всего свое мнение. Я же просто за порядком слежу. А все, кто тут есть, меня оберегают и домик мой.

Несколько раз чуть не поскользнувшись на неверной земле, княжич все-таки вскарабкался к Милораде и опустился на одно колено, пытаясь отдышаться. Он уже было поднялся, чтоб следовать дальше за своей странной провожатой, но ледяной взгляд девушки его остановил. Юноша обернулся и еще раз поклонился деревьям.

– Хорошо, – довольно кивнула Милорада. – Пойдем, тут недалеко осталось.

В этих местах деревья росли совсем редко, и солнца было много. Оно золотилось, путаясь в нитях паутины, сверкало в каплях росы. Мокрая земля сменилась ковром из листьев и сухих веток. Впереди показалась избушка, сложенная из выкрашенных в белый цвет бревен. Она была крошечной, почти игрушечной. Даже миниатюрной хозяйке там было бы не развернуться. Та снова будто прочитала его мысли.

– Это она только снаружи маленькая, а внутри и твой терем перещеголяет, – улыбнулась Милорада и тут же поникла. – Хотя я в теремах ни разу не бывала.

– А я не бывал в избах, которые внутри больше, чем снаружи, – ответил Святослав, памятуя о словах Олеси.

Вблизи избушка оказалась еще меньше, чем издали. Конек крыши был едва выше плеча княжича, а дверь заканчивалась на уровне его пояса. Милорада распахнула дверцу и, пригнувшись, шмыгнула внутрь.

– Заходи в гости, не бойся.

– А я и не боюсь, – сказал княжич и тут же по щиколотку провалился в землю. Из избы раздался заливистый смех, рассыпавшийся гулким эхом. – Ладно, немного.

Земля вытолкнула его обратно. Святослав понадеялся, что в избушке Милорады полы надежнее, и, зачем-то набрав полную грудь воздуха, протиснулся внутрь.

Ему приходилось бывать в крестьянских избах и землянках, его не пугали голые полы и вымазанные глиной стены, из которых по весне могла пробиться трава. Он ожидал увидать что-то похожее и немало удивился, когда под ногами ощутил добротный деревянный настил. Выпрямился, да так и застыл. Он оказался в настоящем тереме с расписными стенами и резными дверями. Проходные комнаты тянулись вперед насколько хватало взора. Свят не сразу понял, что стоит широко распахнув рот. Его отрезвил только очередной смешок Милорады.

– Что, княжич, никогда такого не видывал?

– Нет, госпожа Милорада, – пробормотал он и тут же сам стукнул себя по губам.

Девушка рассмеялась.

– Ладно уж, на этот раз прощу. Давай за мной.

Куда могла его повести хозяйка Топи? Свят предполагал, что они сейчас окажутся в какой-нибудь светелке, где висят пучки засушенных трав, как у деревенской знахарки, но Милорада вела и вела его через комнаты. В одной ткались полотна. Княжич старался не сбавлять шагу и не протирать глаза, когда увидел скачущий сам по себе челнок. В другой комнате на полотнах появлялась вышивка. Золотистая игла, точно выхваченный у солнца луч, порхала над тканью и всякий раз выныривала с нитью нового цвета. В третьей комнате спицы сами вязали шаль. Тут Милорада задержалась и подошла к рукоделию, чтоб потрогать мягкую коричневую шерсть.

– Гляди, – она протянула вязание гостю.

– Красиво, – княжич аккуратно коснулся мягкой материи.

– Это я бабушке вяжу. Хотя она мне и не кровная, но вырастила как родную, – сказала девушка и погрустнела. Вязание выскочило из ее рук и снова повисло в воздухе, спицы застрекотали, вывязывая ряд за рядом.

– Где же твоя семья? – спросил Святослав.

Милорада вздохнула.

– Отца нет в живых, его убили во время осады. А матушка там, у берега живет с подружками.

Святослав не стал расспрашивать. Все, что обитало в этих местах, с живыми имело мало общего. Он бросил еще один пристальный взор на Милораду. А была ли живой она сама? Под его взглядом девушка приосанилась и махнула рукой.

– Пойдем-ка, а то у нас еще дел – не переделать, а мы тут болтаем.

Наконец она привела его в комнату, где стоял огромный стол, накрытый вышитой скатертью. А на столе было все, о чем только можно подумать: каши, супы, рыба, птица, дичь, мясо, похлебка, пиво, вино и что-то еще, пряное, сладкое, чего княжич никогда не видел.

– Я о таком только в сказках слышал, – прошептал юноша, замерев перед открывшимся ему великолепием. Он не ел со вчерашнего дня, и теперь от вида кушаний его замутило. Влас вскочил на лавку, и перед ним тут же появилось блюдо с запеченным мясом. Милорада всплеснула руками.

– Только это все настоящее. Скатерка может принести мне еду со всего света, какую я только ни пожелаю попробовать. Хочешь – будет тебе обед как в княжеском тереме, хочешь – как в султанском дворце, а хочешь – как в королевском замке.

В подтверждение своим словам она хлопнула в ладоши. Знакомые блюда сменились горами какой-то пряной каши, мясом, сочащимся специями и маслом, и воздушными кусочками теста, пропитанными медом и орехами. Девушка подцепила один и поднесла гостю.

– Попробуй, это мое любимое.

Святослав подставил руки, но Милорада, словно не заметив этого, ткнула едой ему в губы. Юноша опешил и открыл рот – и тут же зажмурился: ослепительная сладость растеклась по языку. Он даже невольно облизнул губы, собирая последние крошки орехов и теста. Милорада восторженно захлопала в ладоши.

– Вкусно, правда?

– Очень, – кивнул юноша, а живот стянулся узлом, требуя еще. Хозяйка дома тут же опомнилась и подтолкнула гостя к столу.

– Садись, ешь. Ты устал с дороги, а нам еще твоего друга выручать.

Она дождалась, пока княжич сядет на лавку, а сама устроилась напротив него и принялась ловко орудовать ложками, накладывая еду гостю и себе. Святослав не видел ни одного знакомого блюда и не знал, как к ним подступиться. Кое-где он мог различить в запахе специй курицу или рыбу, но на вкус все было… другое.

– Это кушанье сейчас едят в Константинополе, – пояснила Милорада, смешивая еду в тарелке и поливая ее сверху чем-то пряным. – А вот этот напиток пьют в южной пустыне. Даже в Константинополе о нем еще не слыхивали.

Она подняла высокий металлический кувшин с тонким носиком и плеснула в чашки черную горячую жидкость. Комната наполнилась горьким запахом. Святослав осторожно пригубил напиток. Ни на что знакомое это не походило, но удивительно снимало остроту пряностей.

– Что это? – закашлялся юноша.

Милорада расплылась в улыбке.

– Кахва. Или банчум. А что едят в княжеском тереме Дола?

Святослав старался говорить уклончиво. Не врать, но и не давать точного ответа. А Милорада сыпала вопросами, и как бы княжич ни пытался увиливать, ее любопытство только разгоралось. Она то и дело порывалась схватить его за руку, чтобы буквально вытрясти ответы о том, как на Купалу горят костры, как зимой хрустит снег, как танцуют и веселятся люди на праздниках.

От знакомого одиночества у Святослава разрывалось сердце. У него тоже были вопросы о чужих землях и их обычаях, и в поисках ответов он жадно вгрызался во все книги, какие только можно было раздобыть в княжестве, разговаривал с послами и путешественниками. А Милораде не было доступно даже такой малости.

Святослав виновато опустил глаза. Девушка тоже поникла.

– Ты прости, что я навязываюсь. Я так хочу оказаться по ту сторону речки, но бабушка меня не пускает, – вздохнула она. – Вот и живу всю жизнь здесь. Колдовства много знаю.

– И совсем одна?

Она пожала плечами, теребя косу.

– Иногда ко мне гости захаживают. Но нечасто. И почти все из наших краев. Хотя иногда и ваши бывают.

Милорада испустила еще один тяжкий вздох, а через мгновение встряхнулась и бесцеремонно сунула нос в тарелку гостя.

– Ты, коль закончил, иди за мной. Помогать будешь друга своего спасать, – улыбнулась она и указала на Власа. Тот объелся и спал на лавке кверху пузом.

– А чем я тебе помогу? Я колдовать не умею, – пожал плечами княжич, но послушно встал из-за стола.

– Никогда не знаешь, где сгодишься, – улыбнулась девушка.

Комнатку, где они оказались, попетляв по коридорам, Милорада назвала мастерской. Однако внешне она напоминала обычную избу, окруженную роскошно убранными комнатами. Святослав заметил, что тут, в отличие от остального терема, имелись окна, в которые лился белесый свет, рассеянный нависшими облаками. Снаружи виднелся сад, куда из мастерской вела отдельная дверь. А окна были такими прозрачными… Они совсем не напоминали слюдяные окошки в их тереме и уж точно не походили на крестьянские, затянутые бычьим пузырем. Эти окна были словно из чистейшего льда. Святослав отважился тронуть пальцем незнакомый материал. В отличие от льда, он оказался теплым.

– Это стекло, – благодушно пояснила Милорада.

– А-а-а, – только и протянул юноша. Про стекло он читал в книгах, но вживую видел впервые.

Стены в комнатке были простые, бревенчатые, имелась даже небольшая, точно игрушечная, печка, на многочисленных полках стояли горшки и кувшины, с потолка свисали пучки сушеных трав, а посредине стоял большой стол. На него-то хозяйка и усадила разомлевшего от еды щенка.

– Ну-ка, Влас, посмотрим, что за беда с тобой приключилась.

По дороге Свят успел пересказать Милораде события злополучного ужина, опуская детали, связанные с поведением Даны. Он решил, что молодой девушке не стоит знать о таком. Милорада не стала допытываться. Спрашивала только, какие травы распознал по запаху Святослав, но тот, сколько голову ни ломал, смог вспомнить только полынь и мяту.

Девушка подошла к щенку, тут же принявшемуся тыкаться ей в руки, и когда мокрый нос в очередной раз коснулся ее белых ладоней, схватила его за морду и разжала челюсти. Влас тут же заверещал, уперся лапами в стол, но Милорада, худая и тонкокостная, держала крепко. Свят встрепенулся и, подскочив с другой стороны, схватил щенка за загривок, отчего тот заскулил еще жалобнее. Милорада нахмурила брови.

– Что там?

– Вижу следы волчьей ягоды и черной рябины, – поморщилась она. – Нехорошо, но нестрашно. И заговорила твоя мачеха вино, чтоб всякий, кто его хлебнет, вставал на ее защиту и почитал как хозяйку.

Она отпустила щенка, и Влас, положив морду на лапы, уставился на Милораду со Святославом, как бы спрашивая: «Ну за что же так?» Милорада ласково потрепала его по ушам и улыбнулась.

– Все хорошо будет, песик. Утро уже в своей шкуре встретишь.

– Ты сможешь его расколдовать? – оживился княжич. Кажется, впервые с ночи он смог вдохнуть полной грудью, словно с шеи срезали камень утопленника.

– Конечно. Дело нехитрое, – девушка сняла с полки несколько горшков, достала сушеную траву и ягоды и, положив их в ступку, принялась толочь. Пес внимательно наблюдал за каждым движением ее рук. То же делал и Святослав. Он видел, как похоже изготавливали снадобья знахарки, но в этот раз все выглядело иначе. По-настоящему.

– А как ты поняла, что с ним? – спросил юноша. По блеснувшим щенячьим глазам он догадался, что Власа волновал тот же вопрос.

Милорада оторвалась от своего занятия и подняла на них взгляд. Девушка смотрела пристально, будто взором кожу снимала, и Свят уже подумал, что она сейчас скажет колкость или выпроводит его, но та лишь благодушно улыбнулась и заправила за ухо выбившийся огненный локон.

– Просто все. Когда человека или любое другое существо проклинают, у него на внутренней стороне щек появляются узоры, извилистые такие, черные. Ну а ягоды ему язык покрасили, – улыбнулась Милорада.

Свят тут же ощутил зудящее желание самостоятельно убедиться, что на щеках пса изнутри появился рисунок, но Влас соскочил со стола и спрятался под складками белой скатерти. Милорада рассмеялась.

– Смешные какие! Так бы и оставила вас тут насовсем, чтоб не так скучно мне жилось.

– Как тут заскучаешь? – непонимающе пожал плечами княжич.

Милорада еще раз взглянула на него, в глазах ее плескалась нежность. Так смотрят очень старые женщины на детей, которые мелят глупости.

– А что тут интересного? Покидать Топь мне не разрешают, а если кто в гости и наведается, то лишь русалка или болотница, ну или какая птица поважнее. А с ними разговоров немного: хороша ли погода, довольно ли в речке рыбы, густы ли туманы, толста ли паутинка. И так из раза в раз. А мне другое любопытно.

– Что же?

Казалось бы, княжич задал простой, как лапоть, вопрос, но Милорада просияла. Она искоса взглянула на Святослава, словно желая убедиться в его искренности, но юноша смотрел на нее не отводя глаз. Ему и правда хотелось знать, что может интересовать девушку, живущую посреди проклятой топи и болтающую с русалками.

– Ну… – непослушный локон никак не хотел оставаться на месте и все падал ей на глаза. – Мне многое интересно, но если просто, то хочется увидеть, как люди живут. Как взрослеют, заводят семьи, детей, как стареют и умирают, как пекут хлеб и ткут полотно, как доят коров и вспахивают земли. Это все так… увлекательно!

– Чего ж тут увлекательного?

– Ну как – чего? Жизнь меняется каждый день. Сегодня ты просыпаешься здоровым и полным сил, а завтра после трудной работы не можешь подняться, потому что спина болит и колени скрипят.

«Что ж в этом любопытного?» – чуть не выпалил Святослав, но сдержался. Ему решительно было не понять, как Милорада может находить интересным обыденность, но он промолчал, чтобы не обидеть девушку. Его самого так же увлекали люди из других земель, и Влас смотрел на Свята как на сумасшедшего, когда тот рассказывал, что провел очередную ночь над книгами из заморского царства. Иногда Святослав жалел, что у него не было старшего брата, которому отец доверил бы княжение, чтобы сам Свят мог отправиться странствовать.

Юноша мотнул головой, отгоняя тяжелые мысли. Если бы да кабы… Эти размышления приводили лишь к разочарованию и обиде.

Милорада заметила его движение. Кивнула, будто забралась прямиком Святославу в голову.

– Знаешь, я не очень хорошая хозяйка, прости меня, пожалуйста. Твоя помощь мне сейчас не нужна, так что сходи-ка ты в баньку. Попаришься, заодно смоешь свою усталость да обиду.

– Спасибо, – кивнул юноша и направился к двери в сад, но Милорада его окликнула.

– Куда ты, княжич? Баня-то в тереме, – улыбнулась девушка. Пару мгновений она с удовольствием наблюдала, как вытягивается лицо юноши, а потом прибавила: – Иди во все открытые двери, и окажешься в бане.

– Хорошо. Спасибо, – еще раз пробормотал Святослав и попытался выудить щенка из-под стола, но Милорада сказала, что Влас ей нужен тут.

Когда княжич вышел, девушка уперла руки в боки и присвистнула.

– Давай-ка, песик, расскажи мне про своего друга, пока я буду тебя от дурного колдовства лечить, – из-под стола тут же появилась заинтересованная мордашка. Ничего на свете Влас не любил так, как добрые свежие сплетни, которые можно подать с пылу с жару. Милорада сощурилась. – Скажи-ка, женат ли наш княжич?

Святослав никогда не видал такой бани, как в Милорадином тереме. Юноша уже устал удивляться, но всякий раз, стоило ему зайти в новую комнату, брови ползли вверх. Казалось, наутро лоб будет болеть, как натруженные на веслах руки.

Но парная и правда выглядела чудно. Княжич о таких, как и о заморском стекле, только в иностранных книгах читал. Тут не было дерева и веников, лишь каменная скамья, облицованная мелкой гладкой мозаикой. Купальня оказалась просторной, Свят чувствовал это, но оценить размаха не успел. Стоило ему снять одежду и зайти в теплый, дышащий влагой полумрак, как что-то в стенах зашипело, и в комнатку поползли белесые облака пара, густые как молоко. Юноша опустился на каменную скамью и приятно удивился, что та была нагретой.

В воздухе запахло травами, пар каплями оседал на коже, волосах и бороде, отчего лицо начало чесаться. Свят несколько раз провел ногтями по заросшему подбородку, думая про себя, что стоило бы поправить торчавшие во все стороны клоки. Он не брился с тех самых пор, как на них обрушились беды. Руки не доходили, да и не заботило это княжича. Чем больше хотела его женить на себе Дана, тем больше он пытался стать ей противным. Но тут можно было не бояться.

От тепла позвоночник Свята словно расплавился и стал мягким, как кисель. Юноша и сам не заметил, как стек на лавку, вытянул ноги на нагретом камне и расслабленно прикрыл глаза. В бане не было удушающе жарко, и княжич даже думал о том, что тут не страшно и уснуть. Святослава и правда начало клонить в сон. Набитый диковинной едой желудок его не мучил, вместо этого окутав разум сладкой негой. Прошли и злоба, и раздражение. Впервые за долгое время Святославу было хорошо и спокойно. Так хорошо, что в памяти сами собой всплывали слова хозяйки дома: «Так бы и оставила вас тут насовсем».

А что? Может, это было бы и неплохо. Вдали от Даны, от свалившейся на плечи Святослава ответственности за княжество, от напастей, которые обрушились на Дол. Да еще и с такой девицей под боком. Святослав поежился, пытаясь отогнать мысли о хозяйке терема, о ее белых руках, тонких пальцах, которые подносили к его губам заморские лакомства. В своей наивности Милорада даже не заметила, насколько личным было ее движение. Зато заметил Святослав, и воспоминание о нем странно волновало его. Он невольно улыбнулся, вспоминая ощущение чужого тепла рядом со своей кожей, смешавшееся с медовой пряной сладостью. Внизу живота напряженно свернулось знакомое нетерпение. А что? Хороша ведь хозяйка. С такой можно и в глуши жить, забыв про Дол. Конечно, Свят с самого детства знал, что рано или поздно займет княжеский престол и заботы княжества станут его заботами, а родная земля сделается важнее жены и матери. Но сколько бы ему этого ни твердили, даже в свои двадцать он оказался не готов. В груди неприятно сдавило, в горле появился ком. Свят сел и провел ладонью по мокрому лицу. Ни следа от сладкой неги, только горечь осталась.

Стоило княжичу сесть, как туман начал рассеиваться. Из-за молочной поволоки в середине белоснежной комнаты показалась купель. Святослав встал со скамьи и осторожно опустился в холодную воду. Она быстро привела его в чувство и развеяла спутавшиеся мысли. Юноша несколько раз нырнул, а когда оказался на поверхности в третий раз, увидел сложенные на бортике полотенца и бритву с мылом. Памятуя о местных правилах, он снова громко поблагодарил хозяйку за заботу и пошел приводить себя в порядок. В предбаннике Святослав обнаружил зеркало, такое чистое и большое, что юноша смог рассмотреть себя в полный рост. Ежедневные вылазки на лодке высушили тело княжича, и теперь оно выглядело словно свитым из веревок.

«То ли еще будет, когда настанет голодная зима», – подумал юноша и принялся ровнять бороду. Жесткие клочки волос падали к ногам, но вдруг рука дернулась и отрезала слишком много. Святослав раздосадованно цокнул языком, и в следующую секунду бритва вылетела из его пальцев и повисла у лица. Юноша нахмурился.

– Я сам! – он попытался ухватить непослушное лезвие, но то взмыло вверх и описало круг рядом с головой княжича, явно не интересуясь его мнением. Святослав опустил руки.

– Только полностью не сбривай! – пробормотал он.

Юноша запрокинул голову и прикрыл глаза, избавляя себя от соблазна лишний раз взглянуть в отражение и увидеть, как острая бритва парит в опасной близости от его шеи. Он попытался отвлечься, и мысли сами собой вернулись к чудной хозяйке терема.

В Милораде было немало странного, но почему-то Святославу она казалась знакомой и понятной. Ему вспоминалось, как горели глаза девушки, когда та рассказывала о яствах из стран, в которых она ни разу не бывала, и как потухал ее взор, стоило ей осознать, что она в них никогда не окажется.

«Любопытно, чем она занята сейчас», – подумал юноша и тут же услышал звонкий голос Милорады:

Княжич распахнул глаза и увидел девушку прямо перед собой, за тонкой границей зеркала. Она стояла, склонившись над сундуком, одетая в одну лишь нательную рубашку. Рыжие волосы ниспадали по спине, и девушка то и дело заправляла их за уши, когда наклонялась, чтоб достать очередное одеяние. Она прикладывала к себе то тяжелый парчовый сарафан, то тесное расшитое жемчугом платье, то наряд, напоминающий длинный кафтан из тонкой, струившейся как вода ткани. Святослав понимал, что стоило бы отвести взгляд, но не мог заставить себя это сделать. Глаза словно прикипели к острым ключицам и белоснежной коже, видневшимся из-под расшитого ворота.

Алые солнечные лучи вдруг прошли сквозь невесомую ткань рубашки, высвечивая тонкокостное тело – каждую его черту и изгиб. Святослав уже и думать забыл о бритве, подался вперед и замер. Милорада перестала напевать и улыбнулась: так, словно видела его, оторопевшего, с вытаращенными глазами. Подняла руки и принялась неторопливо распускать завязки на вороте, пока рубашка не скользнула на пол. Какое-то смутное понимание приличий требовало, чтобы Святослав закрыл глаза или отвернулся, но тело просто замерло, не тратя ни капли сил даже на простецкое движение век. Свят так и застыл с глазами навыкате и отвисшей челюстью, то ли от дивного колдовства зеркала, то ли оттого, как белоснежная рука Милорады провела по аккуратной груди, потом выше, к шее и алым губам. Рыжие волосы пламенем горели на ее плечах и спине, а россыпь веснушек мерцала на коже искрами. От каждого янтарного пятнышка, от каждого огненного всполоха по телу Святослава прокатывалась волна нетерпеливого жара. Кончики пальцев покалывало, будто это его рука ведет по нежным изгибам, даря неторопливую ласку, настолько нежную, что становится невыносимо. И это его пальцы, губы заставляют Милораду запрокидывать голову, выгибаться ему навстречу, прижиматься к разгоряченной коже. Он готов был поклясться, что почувствовал прикосновение к паху, но не смел отвести глаз от Милорады. А она вытянула руку и коснулась невидимой преграды. Зеркало пошло мелкой рябью, и через мгновение образ пропал, оставив только отражение Святослава, всклокоченного, раскрасневшегося и смущенного, словно он был наивным подростком, а не будущим князем. Бритва сверкнула возле лица. Только сейчас юноша увидел, что его окладистая борода превратилась в ровную аккуратную бородку.

Княжич благодарно кивнул и пошел одеваться, на всякий случай стараясь держаться подальше от зеркала. Если в тот момент, когда он смотрел на Милораду, она тоже могла видеть его… Что ж…

Святослав одернул себя. В жизни есть куда более страшные вещи, чем показаться нагим перед молодой девушкой.

«Правда, не каждый день встречаешь девушку, что живет в проклятой чаще и владеет колдовством», – напомнил себе княжич, наспех оделся и вышел вон.

Он все пытался запомнить расположение комнат в тереме, но тот будто играл с ним. Свят бродил по покоям, но то и дело оказывался в одних и тех же, словно все огромное пространство сжалось до бани, трапезной и комнаты с гобеленами, на которых едва заметно шевелились вытканные цветы и птицы. Святослав чуть не взвыл, когда, в очередной раз пройдя сквозь все двери, снова оказался в комнатке с гобеленами. Подумав, княжич выдохнул, решив, что Милорада вытащит его, когда захочет. Но для себя он отметил, что молодую хозяйку лучше не злить: если ей заблагорассудится, она и правда может оставить его тут навсегда.

Святослав принялся рассматривать живые гобелены. На первом полотне был выткан черный объятый вьюгой лес. Голые деревья сутулились под порывами ветра, а между стволами то и дело вспыхивали искры волчьих глаз. Святослав перешел к следующему и увидел безграничное синее небо, которое расчертила огненным хвостом падающая звезда. Если присмотреться, можно было разглядеть, что в середине пламенного клубка есть кто-то похожий то ли на человека, то ли на демона. Существо то взмахивало руками, то виляло змеиным хвостом. Княжич моргнул, перешел к третьему полотну и замер. В светлице у большого окна сидели две фигуры: то ли молодые девушки, то ли совсем старые женщины, толком и не понять, светлы ли их волосы или пряди выбелила седина. Одна была одета в яркий алый сарафан, другая – в старые черные одежды. Каждая держала веретено. Веретенца то вскакивали на лавки, то плясали по полу, сплетаясь нитями. Внизу Святослав увидел вышитые буквы, и воспоминания о маминых рассказах вспыхнули в памяти: Доля и Недоля. Две сестры-пряхи, которые сучили нить судьбы каждого из живых.

Святослав оторопел. В голове закопошился ворох новых вопросов. Неужели самые настоящие Доля и Недоля – пленницы в его тереме? А если так, то зачем они княгине? И зачем ей прятать их веретена, если в них и заключена сила сестер?

Оглушенный догадками, юноша не услышал, как распахнулись двери за его спиной.

– Ну что, княжич, готов? – прозвенел голос Милорады.

Святослав резко обернулся и чуть не оступился: хозяйка терема опять оказалась вплотную к нему, так, что он почувствовал сладковатый запах трав, исходивший от ее кожи. Юноша сделал шаг назад, восстанавливая приличествующее расстояние между ними.

– Готов к чему? – княжичу вдруг стало жарко, как в бане. На лбу выступила испарина.

– Вот и я не знаю, к чему ты можешь быть готов, – задумчиво протянула Милорада, беззастенчиво рассматривая его лицо. – На первый взгляд – красавец, хоть с порога жениться езжай. А как присмотришься, видок у тебя… будто ожившего мертвеца встретил. Тебе нехорошо?

Насмешка в ее взгляде сменилась участливым волнением. Святослав тряхнул головой и указал на гобелен.

– На этом полотне – Доля и Недоля, которых моя мачеха держит в тереме?

Милорада нахмурилась и подошла к гобелену, сжала губы в тонкую нить.

– Когда при них веретенца – да.

– А что происходит без веретен?

– Беспорядок, – всплеснула руками Милорада. – Нити судьбы переплетаются в запутанный клубок, и произойти может все что угодно. Вот так.

– Но какой от этого прок Дане?

– Не знаю, – пожала плечами девушка и перевела взгляд на княжича. – Давай-ка лучше займемся твоим другом. Мне нужна помощь. Сходи со мной к ручью, набрать лунной воды.

– Лунной? Сейчас? – Святослав готов был поклясться, что солнце взошло пару часов назад.

Милорада кивнула, опять прожигая его взглядом. На губах появилась насмешка.

– А чего ты хотел? Время тут идет немного иначе, чем у вас. Будешь торопиться – день с ночью сменят друг друга быстрее, чем ты глазом моргнешь. Так что не суетись, твое от тебя не убежит.

И, не терпя дальнейших вопросов, Милорада оплела его руку своей и повела через терем. В этот раз чудесный дом и не думал путать им дорогу.

– А что с Власом?

– Он спит, – ответила Милорада. – Я дала ему отвары, чтоб вывести вино, но для обращения нужна рябина и лунная вода.

Святослав кивнул, будто всю жизнь знал, что такое лунная вода. Милорада же принялась расспрашивать, как Святославу ее терем, хорошая ли была банька, понравились ли полотна. Юноша со всем усердием хвалил чудесное прибежище. На языке, правда, вертелся вопрос о зеркалах, но Святослав так и не решался его задать.

Возле двери Милорада подхватила с лавки плетеную корзинку, а Святославу протянула длинную увесистую палку.

– Если темно станет и гость непрошенный заявится, засветим огни.

– Так для огня светоч нужен, – удивился княжич.

– У меня есть кое-что получше, – сказала девушка и достала из корзины черный от копоти череп. Человеческий.

Святослав едва не поперхнулся, запирая в горле возглас. Милорада только улыбнулась.

– Не бойся, то был душегуб. Он мучил людей и обижал детей. Так хоть пользу принесет. Правда, черепушка? – проворковала она и провела ногтями по костяной макушке. Череп тут же согласно щелкнул зубами. Святослав вздрогнул всем телом и наклонил палку, позволяя Милораде насадить череп на верхний конец. Стоило ей это сделать, глаза у черепа зажглись, как два уголька, а рот раскрылся.

– А он не говорит?

– Пришлось лишить его этой радости, – улыбнулась девушка и, распахнув дверь, выскочила в ночь.

Света от черепушки едва хватало, но Милорада уверенно шла вперед. В темноте алая земля казалась черной, ночь съела все краски, и даже бледное лицо луны, повисшее над деревьями, не могло развеять мрак. Святослав то и дело аккуратно наклонял палку с черепом то в одну, то в другую сторону, освещая обочины тропинки. Ему все казалось, что кто-то или что-то преследует их, он видел шевелящиеся вокруг деревьев силуэты, да и сами деревья двигались, хотя ночь была абсолютно безветренной. Княжича все подмывало спросить, кто еще может жить в этой топи, но он решил, что лучше узнает о чудных соседях при встрече. Слишком ему надоело бояться и удивляться. Зачем надумывать беду, если она сама рано или поздно тебя найдет? Поэтому, уперев взгляд в спину своей провожатой, юноша топал за ней по хлюпающей земле.

В отсветах огоньков-глаз блеснули золото и драгоценные камни. Только сейчас Святослав заметил, что девушка нарядилась в дорогое платье на иностранный манер, слишком уж красивое для ночной прогулки по лесу. Милорада, точно почувствовав его взгляд, обернулась и украдкой улыбнулась.

– Что, нравится тебе мой наряд?

– Да, очень красиво, – кивнул юноша, напоминая себе, что его голова может стать еще одним светильником. Милорада довольно повела плечами.

– А сама я какова? Красивая?

– Ну… да.

– Что значит «ну»? – она резко обернулась и остановилась, так что Святослав чуть не влетел в нее. Ледяной взгляд прошивал насквозь. – Или ты видал девушек красивее и в нарядах побогаче?

– Нет, Милорада, – замотал головой Святослав. Нужно было собрать волю в кулак, показать, кто тут сын княжеский, вниманием боярынь в прошлом не обделенный, но черепушка на палке явно намекала, что рисковать не стоит. – Просто я не ожидал услыхать такой вопрос посреди ночи в темном лесу.

Милорада сменила гнев на милость, приправленную горсткой обиды и благородного снисхождения.

– Ладно уж. Вас, мужчин, пока не спросишь, вообще слова доброго не дождешься.

И она продолжила путь. Святослав почувствовал себя ужасно неуклюжим. Куда подевались вся его прыть и ловкость в общении с девицами? Он прекрасно знал, что нужно сделать, чтоб заставить девушку смеяться или краснеть, украдкой пряча улыбку, но тут у него будто язык отсох. Слишком хорошо княжич понимал, что неудачная шутка или вольность может стать последней. А если он ей понравится? Вдруг Милорада действительно оставит его в тереме? Как ни посмотри, ни один из исходов ему не был по душе. Разве что чуть-чуть.

– А что, княжич, много ли девушек хотят выйти за тебя замуж, чтоб жить в тереме и горя не знать?

Вместо ответа Свят решил напомнить, зачем он здесь:

– Нынче Долу голод грозит, от которого никакие стены терема не спасут.

– Да, голод – дело страшное. Многих унесет, а те, кто выживет, так захворают и истощают, что не смогут по весне поля засеять, – кивнула девушка, насупившись. Не очень ей понравилось, куда зашел разговор. – Вот была бы у тебя скатерка, как у меня, ты бы враз накормил своих людей хлебом и мясом, помог бы им прожить до весны.

– Пожалуй, – кивнул Святослав. – Может, ты еще какие премудрости знаешь, чтоб я сумел людям помочь? Как, например, злую воду прогнать?

– Это дело нехитрое. За водой стоит Водяной. Если он прямо к твоему дому пришел, значит, что-то ему от тебя нужно. Или что-то ему задолжали. Говоришь, после смерти отца все началось?

Святослав снова кивнул. Милорада нахмурилась.

– Занятное дело.

– Может, мне и с ним поговорить? – предложил юноша. Девушка рассмеялась. – А что?

И правда, а что? Лешего он уже видел, не так уж все и плохо оказалось. Сейчас, по прошествии нескольких часов, Святославу и вовсе чудилось, что он держался молодцом.

– Ой, насмешил. Но попробовать можешь, вдруг он чем поможет. Да вот только один ты не справишься, – улыбнулась девушка.

– Ну так научи меня, – осмелел Святослав. Милорада бросила на него еще один быстрый взгляд через плечо.

– Все «ну» да «ну». Это дело не из простых, а мы еще не обсуждали, чем ты мне за спасение друга заплатишь.

– Так скажи, чего ты хочешь?

Милорада улыбнулась, но не ответила. Шустро обернулась и пошла вперед. Шаги зашуршали по рыхлой земле, и вскоре девушка превратилась в силуэт на освещенной луной тропинке, что вилась все вверх и вверх по холму. Тут редко росли рябины, а воздух был пронизан мерцающими лучами, словно луна – огромная, нависавшая низко над самой вершиной, – решила обласкать своим вниманием один лишь этот холмик.

Наверху оказалось маленькое озерцо, идеально круглое, точно зеркальце для ночного светила. Милорада поставила корзину на берег и, достав из нее несколько медных кувшинчиков, принялась наполнять их водой. Поверхность сияла, словно жидкое серебро, а срывавшиеся с рук девушки капли напоминали хрусталь. Стоило Милораде коснуться воды, как ее и саму окружило лунное сияние.

Девушка обернулась и поманила Святослава.

– Если в этой воде в лунную ночь искупаться, то вмиг станешь живее всех живых. В воде не утонешь, в огне не сгоришь, яд тебя не возьмет, стрела не достанет. Сейчас как раз такая ночь.

Святослав потоптался на месте и спросил:

– Ты предлагаешь мне искупаться?

– А что, лишним будет? – съехидничала девушка.

– Нет, но это очень щедро. Такой дар… – пожал плечами юноша.

Милорада благодушно улыбнулась.

– Просто понравился ты мне. Может, и посмелее станешь, если искупаешься. А то страх смерти людей слабыми делает. Сам разденешься или тебе помочь?

– Спасибо, я сам, – кивнул Святослав и принялся стягивать рубаху. Он повернулся к девушке спиной, но в отражении на поверхности озера видел, что Милорада внимательно следит за каждым его движением.

Ее белая рука потянулась к шнуровке платья на груди, и тонкие пальцы принялись распускать узелки. Святослав вылез из сапог и теперь медлил со штанами. Милорада же сбросила свои красные сапожки, повесила на дерево платье и осталась в одной невесомой нательной рубашке. В какой-то момент оба обернулись и посмотрели друг на друга. Милорада игриво теребила тесьму на вороте рубашки, Святослав вцепился в пояс штанов, словно от него зависели вся жизнь и честь юноши.

– Ты тоже решила искупаться? – разбавил повисшую тишину княжич. Более очевидного вопроса в его голове не нашлось.

Милорада улыбнулась и осторожно подошла к нему, крадучись, как кошка.

– А что, боишься, воды на двоих не хватит?

И прежде, чем княжич успел что-то ответить, девушка положила руки ему на плечи и толкнула. Раздался плеск, ледяная вода иглами впилась в кожу, прогоняя страх, в ушах зашумело. Свят принялся барахтаться, всплывая на поверхность. На берегу хохотала Милорада. Дождавшись, когда голова Святослава покажется над водой, она нарочито медленно стянула с себя рубашку и прыгнула следом, ни секунды не стесняясь своей наготы. Вынырнув рядом со Святом, девушка отбросила назад налипшие на лоб мокрые пряди и улыбнулась.

– Не бойся, княжич. Теперь тебе ничто не страшно – ни меч, ни колдовство. Ни проклятье тебя не возьмет, ни приворот. Даже мой.

Не давая ему сказать ни слова, Милорада подалась вперед.

Руки Свята сами обвились вокруг тонкой талии, губы встретились с губами, кожа коснулась кожи, и все мысли и страхи мигом исчезли.

Разбавленная лунным светом темнота все еще царствовала в покоях, которые Милорада отвела Святославу. Княжич лежал на широкой постели, напоминавшей облако. Перина была настолько мягкой, что стоило опуститься на нее – и она тут же обволакивала тело, погружая прямиком в сон, а одеяло оказалось невесомым, и под ним было не жарко и не холодно.

Глаза быстро привыкли к мраку, и юноша разглядывал расписной потолок. Прежде он не замечал, что вся комната украшена узором, изображавшим сцены из сказок. Там были и Птица-Сирин, и Арысь-поле, и русалки, выглядывающие из-за переплетения ветвей ив и тонких берез. Они манили, переговаривались, и Святославу начало мерещиться, будто картины движутся. Юноша усмехнулся. Он уже уяснил, что в этом тереме все, что кажется, есть на самом деле. Поэтому, когда Свят открыл глаза и почувствовал на плече тяжесть рыжей головы и тепло прижавшегося к его боку тела, он понял, что бесполезно даже думать о том, что это был сон. Нет, память тут же услужливо нарисовала все события прошедшей ночи: жаркие вздохи, крепкие объятия, нежная кожа, влажная от воды и пота, и льдистые глаза Милорады, в которых в минуты страсти показывалась колдовская зеленца.

Единственное, чего княжич не мог вспомнить, – это как они вернулись в терем. В одну секунду он закрыл глаза, а в следующую уже лежал на белоснежных простынях. Ткань напиталась влагой и прилипла к коже, на мгновение возвращая в действительность. Но тут же последовал жаркий требовательный поцелуй Милорады, заставивший Свята позабыть, кажется, даже собственное имя. Девушка водила руками по его груди и плечам, притягивая ближе. Она легко и ловко оседлала юношу, направляя в себя его член, и опустилась с протяжным стоном, пока бедра не коснулись бедер с влажным шлепком. Потом приподнялась и снова опустилась. И еще. Всполохи рыжих волос перед глазами выжигали весь мир Святослава, оставляя только ее.

«Милорада», – отрывисто выдыхал он, подстраиваясь под заданный ею темп. Заслышав свое имя, девушка довольно улыбнулась и задвигалась по-новому, вперед-назад, выбивая весь воздух из легких Свята. Юноша покрепче ухватил ее талию и принялся направлять, вскидывая бедра с каждым разом все сильнее и выше. Она вскрикнула и вцепилась в простыни по обе стороны от головы княжича, припала к нему в поцелуе, но новый толчок заставил ее беспомощно застонать в его губы. А Свят пил ее сладкие стоны, пока она не обхватила его ногами и вся не сжалась. А потом обмякла, укладываясь на него всем телом и позволяя кончить следом…

Милорада заерзала на его плече и подняла голову. Комнату тут же залил дневной свет, будто солнце зажигалось по воле хозяйки терема. Святослав уже не удивлялся, только хмыкнул. Милорада расплылась в улыбке и потянулась всем телом, как кошка. Она приподнялась на локте, чтобы оставить на губах юноши требовательный поцелуй.

– Я выбрала плату за спасение твоего друга, – проворковала она, прикусывая Святослава за мочку уха.

По коже пробежала волна мурашек, и Свят невольно дернулся.

– Чего же ты желаешь?

– Забери меня с собой и сделай своей женой.

Утренняя нега тут же схлынула. Святослав резко сел и уставился на девушку, словно она заговорила на чужом языке. Милорада лежала на подушках, совершенно не стесняясь своей наготы, и улыбалась, явно довольная его изумлением. Свят прекрасно знал, что услышал, но на всякий случай решил уточнить:

– Ты не шутишь?

– А что такого? – пожала плечами Милорада и подалась к нему, оставляя еще один поцелуй на скуле княжича. – Ты мне приятен, с тобой можно поговорить, да и силой мужской ты не обделен. А я хороша собой, умна, да и тебе вроде все понравилось. Понравилось ведь?

Она склонила голову набок, и в ее глазах заиграли колдовские искорки. Святослав торопливо кивнул, чувствуя, что еще немного – и он зардеется, как девица. Он не забыл голову, которую Милорада использовала вместо светильника. А в следующее мгновение юноша вспомнил купание в озере, воду, сверкающую лунным серебром, и заключенное в ней колдовство. Княжич расправил плечи, лицо его ожесточилось, напитавшись уверенностью.

– Мне приятно твое предложение, Милорада, но я не могу на тебе жениться.

– Отчего это? – фыркнула девушка, всем своим видом показывая, что ответ ее не обескуражил. Она тряхнула головой, перебрасывая рыжие локоны на спину. – Что же, у тебя много хороших невест на примете?

– Нет.

– Так в чем же дело?

– Может, я лучше отдам тебе свои книги? – попытался повернуть разговор в другую сторону княжич. – Их немного, но все привезены иностранными послами.

– Зачем они мне? – хихикнула Милорада. – Когда я стану твоей женой, я и так смогу их читать. А ты сможешь пользоваться моим приданым.

– Милорада, – вымученно простонал княжич и спустил ноги на пол. Он уперся локтями в колени, тяжело посмотрел на девушку и тут же отвел взгляд. – Не нужно тебе этого. Скоро я буду править княжеством, где царят только голод и смерть. Люди утратят человеческий облик, а все, что было нажито непосильным трудом, исчезнет.

Святослав обернулся и, положив ладонь на белое колено девушки, заглянул Милораде в глаза.

– Ты прекрасна и умна, и ты мне нравишься. Именно поэтому я не желаю для тебя такой доли.

На секунду в глазах девушки блеснули слезы понимания и тоски. Милорада подняла руку и сперва коснулась груди там, где билось горячее девичье сердце, а потом провела ладонью по лицу Святослава. Юноша обмяк под ее прикосновениями, но губы девушки разошлись в ехидной улыбке.

– Столько умных книг читаешь, княжич, а все равно глупости морозишь, – рассмеялась она. – Про приданое мое ты забыл или не подумал? Скатерка-то волшебная может целое княжество от голода спасти.

Она подмигнула ему и тут же отстранилась, вскочила с постели и принялась одеваться, словно Святослава рядом и не было. Милорада мурлыкала под нос какую-то песенку, а веревочки, шнурки и тесемки под ее пальцами завязывались сами собой. Не успел княжич моргнуть, как девушка оказалась полностью одетой, даже волосы заплелись в строгую косу. Милорада оглянулась на Святослава, на котором из одежды был лишь край простыни, смерила его оценивающим взглядом и довольно цокнула языком.

– Ладно, княжич, дам тебе время подумать. Но помни: когда ты отправлялся сюда, готов был заплатить любую цену. А знаешь, что бывает, когда слово не держат? Остальные слова обращаются прахом.

Девушка вздернула подбородок и гордо покинула комнату. Как только она вышла, живот юноши скрутило резкой болью. Святослав согнулся, упал на колени, раскрывая рот настолько широко, насколько позволяли суставы. Но несмотря на боль и рвотные позывы, изо рта ничего не вылилось. Святослав выпрямился, отер выступившую на лбу испарину и закашлялся. Воздух вокруг него заволокло серой пылью, на языке осел вкус угля. Где-то в недрах дома засмеялась Милорада.

Приступ прошел так же неожиданно, как накатил. Мгновение – и слабость исчезла, о дурноте напоминали только бисеринки пота. Свят встряхнулся и принялся одеваться. Он пообещал себе не удивляться, но вот опять ходил как огретый дубиной. В очередной раз княжич ловил себя на странном ощущении: с одной стороны, он прекрасно понимал, что все вокруг него происходит взаправду, а какая-то часть его все равно питала надежду, что он сейчас проснется – и все будет обычно. Хотя какое оно, это «обычно»? Жизнь в тереме, где заправляет княгиня-ведьма, едва ли могла называться обычной.

Чем дольше Святослав думал, тем труднее ему было решить для самого себя: предложение Милорады – это спасение или еще одна возможная ошибка? Чем она лучше княгини Даны? Но чтобы ответить на этот вопрос, нужно было разобраться, кем была Дана.

При мысли о мачехе Святослав дернулся. Век бы не вспоминать о ней. Раздумья о княгине камнем повисли на шее.

Свят подошел к тазу с водой и плеснул себе в лицо, смывая усталость и паутину тяжелых мыслей. Подняв голову, он взглянул на отражение в зеркале. Из-за тонкой глади стекла на него смотрел молодой мужчина, в котором Святослав с трудом узнавал себя. Угрюмый, промеж бровей залегла глубокая складка. И какой князь из него выйдет?

Стоило княжичу подумать об этом, как поверхность зеркала покрылась рябью, отражение расплылось, цвета и очертания перемешались, а через мгновение сплелись в новый узор. Святослав увидел главный зал в отцовском тереме и себя в княжеских одеждах. Его руки крепко держались за подлокотники, на плечи давил тяжелый меховой ворот, а на лице было написано гордое спокойствие и уверенность, которые он прежде видел только у отца. Из-за зеркала донеслись приглушенные ропот и гомон. Сколько Свят ни вслушивался, он не мог разобрать ни слова. Жаловались ли ему? Просили о чем-то? Давали советы? Вдруг отражение зашевелилось. Поверх княжеской руки в зеркале легла тонкая белая ручка. Святослав прилип к стеклу, но в одно мгновение отражение дрогнуло, вспыхнуло и исчезло. Все звуки в заколдованном тереме померкли, и остался только один – оглушительный визг Милорады.

Княжич ворвался в светлицу, где хозяйка занималась колдовством. Сердце колотилось где-то в глотке, по спине бежали мурашки, а разум перебирал все возможные причины, доведшие Милораду до такого ужаса. Но все, что он придумал, растаяло, когда он увидел зажатую в угол хозяйку терема и огромного черного волка, нависшего над ней. Милорада осела на пол и заслонила лицо руками.

Княжич бросился на зверя и, обхватив его за шею, изо всей силы потянул на себя.

– Убегай! – велел он девушке, пытаясь удержать волка. Тот мотнул головой, и ноги Святослава оторвались от пола, словно юноша ничего не весил. Мир перед глазами закрутился, спину пронзила тупая боль, выбившая воздух из груди. Зверь позабыл о Милораде и теперь встал над Святославом. Большие черные глаза всматривались в него. С губ капала слюна, тяжелое дыхание обдавало лицо. Княжич, как ни хотел зажмуриться, заставил себя распахнуть глаза и смотреть на исполинское животное.

Волк облизнулся, раскрыл пасть пошире и подался вперед.

– Свят! – мягкий горячий язык прошелся по лицу княжича, оставляя после себя длинный мокрый след. Святослав дернулся.

– Влас?!

– Это я! – отчаянно проскулил волк. – Не знаю, что эта девка со мной сделала. Она меня чем-то опоила и превратила…

– Никого я не превращала, – Милорада выпрямилась и отряхнула руки. – Ты чарами был покрыт, как коконом. Я просто сняла их.

Святослав немного неуклюже выбрался из-под зверя и поднялся на ноги.

– То есть как – сняла? Почему, если ты сняла их, он не стал человеком?

– Потому что человеком он никогда и не был, – раздраженно повела плечами девушка, словно ей приходилось объяснять им самые простые вещи.

Свят и Влас переглянулись. Из пасти Власа раздался скулеж, напоминающий скрип плохо смазанных петель. Свят провел рукой по лицу, пытаясь привести мысли в порядок. Еще чего не хватало! Влас, сын старого конюха, которого он знал с детства, оказался не человеком. Что еще ему предстояло узнать?

– Тогда кто я? – пискнул Влас, обращаясь к девушке. Черная шерсть на его холке встала дыбом.

Милорада отряхнула руки и подошла к волку, провела ладонями по высокому лбу, вывернула ему уши, потом разжала челюсти и заглянула в пасть. На каждое движение волк отзывался чем-то отдаленно напоминавшим «ай!» и «ой!». Ну точь-в-точь щенок, а не грозный хищник.

– Похоже, двоедушник, – пожала плечами Милорада. – Не видала их еще так близко.

– То есть он может превратиться обратно в человека? – оживился Святослав.

Милорада кивнула.

– Нужно как следует о землю удариться. Попробуй двумя лапами, вот сюда, – она топнула ножкой перед собой.

Волк жалобно взглянул сперва на нее, потом на друга и неуверенно обошел место, на которое указала хозяйка терема. Он поскреб пол лапой, примерился и неуклюже подскочил. Стоило когтям клацнуть о доски, длинные ноги подкосились, волк неловко шмякнулся об пол и распростерся на нем уже человеком, изрядно потрепанным, словно его пропустили через мельничные жернова. Грудь под черной рубахой тяжело вздымалась, глаза ошалело шарили по комнате.

Влас сел и, оглядев себя, радостно закричал. Вскочив на ноги, он принялся с воплями обнимать Святослава. Конюх даже потянулся было к Милораде, но та отшатнулась и наморщила носик.

– От тебя псиной несет. После баньки, может, и обнимемся.

– А когда я псом был, тебя это не останавливало.

– Так я и сказала, что тебе собакой лучше, – хмыкнула девушка и смерила юношей насмешливым взглядом. – Ну, поговорите тут, а я пока своими делами займусь.

И, бросив обрывки ткани и засушенных трав в корзинку, Милорада вышла на задний двор.

Святослав надеялся, что, как только Влас вернет прежний вид, все наладится само собой. Они смогут по-человечески поговорить, придумают, как справиться с Даной. Но теперь друзья сидели в бане как чужаки. Свят смотрел на коренастого болтливого парня, которого всю жизнь считал человеком, а Влас и вовсе пялился в пустоту перед собой. Только иногда он пошевеливал губами, но слова так и не шли. Хотелось обсудить все причуды Алой Топи, но было не до них.

– А я ведь во снах видал, как волком хожу, – наконец подал голос Влас. Черные короткие волосы налипли на лоб, мелкие капли воды то и дело срывались и звонко разбивались об пол.

– Разве твой отец ничего об этом не знал?

– Говорил, что пройдет, – пожал плечами Влас. – Что воображаю я все…

– Мы вернемся и расспросим его, – быстро пообещал Свят, но Влас только смерил друга хмурым взглядом.

– Куда там? У тебя своя напасть есть, – хмыкнул конюх и еще раз оглядел свои руки. – А теперь и я нечисть. Как я отцу таким покажусь?

– Вот же нюни распустил, – зазвучал где-то поблизости голос Милорады. Юноши подскочили и заозирались, пытаясь различить ее силуэт в плотной пелене пара.

Послышалось шлепанье маленьких лапок, и на скамью между ними взобралась ящерка с переливающейся серебряной спинкой. Ящерка раскрыла рот, и из беззубой пасти полился женский голосок.

– И жалуется, и жалуется, мол, нечисть. Что ты жалуешься? Ты, как захочешь, сможешь бегать в волчьей шкуре и легко перекидываться в человека, а мне, чтоб обратиться, приходится в звериную шкуру втискиваться. И то лишь в того зверя, который сам мне свою шкуру уступит или подарит.

Влас, может, и хотел что-то ответить, но мог только удивленно хлопать глазами, глядя на говорящую ящерку.

– Ну вот что тебе не так? Ты знаешь, сколько всего волки вроде тебя умели? Они при Кощее служили, были его верными воинами, целыми поколениями защищали его крепость и ловили беглые души. Ты не какая-то нечисть, – продолжала она свою отповедь так яростно, что казалось, вот-вот бросится и разорвет крепкого конюха на клочки. Святославу так и хотелось влезть между ними и защитить друга. – Ты настоящий воин. А ведешь себя как трус.

– Я и есть трус! – выпалил Влас. Милорада довольно хмыкнула и повернулась к Святославу, блеснув глазами.

– И это с ним-то ты хотел княжество от мачехи спасать? Прекрасная мысль, ничего не скажешь. Себя не жалеешь, его хоть пожалей. Вам без меня не справиться.

– Чего? – опешил Влас, бешено вращая глазами. – С ума сошел? Я против княгини не пойду!

– Еще лучше, – фыркнула Милорада и, взмахнув хвостиком, скрылась в пару, оставляя друзей наедине.

Сколько Свят ни пытался объяснить Власу, что княжество в беде и нужно его спасать, что предстояло наведаться к Водяному, а еще освободить Долю с Недолей, тот лишь мотал головой и топал ногами.

– Ты сам-то себя слышишь? К Водяному он наведаться решил! Ты хоть знаешь, что он с людьми делает? Мне дядька рассказывал, как мельник вовремя Водяному не принес в жертву черного петуха, так тот в отместку утащил мельникова сына под воду. Парень, правда, ухватился за колесо и принялся звать на помощь, отбили его, вот только Водяной ему обе ступни отгрыз.

– Влас, люди погибнут! Они просто не переживут зиму!

– А так погибну я. А у меня отец старый, на хуторе один лошадей разводит. Не могу я его без подмоги оставить. Я ему обещал денег заработать и с женой вернуться, помощников нарожать, лошадей купить, как в княжеских конюшнях.

Чем больше Влас говорил, тем больше горечи звучало в его словах.

Святослав понимающе кивнул.

– Прости, – только и сказал княжич.

Подпоясавшись полотенцем, он вышел из парной и тут же налетел на Милораду. Девушка слегка коснулась ладонями его груди, а как только убрала руки, Святослав оказался одет в богато расшитый кафтан.

Милорада довольно оглядела его и, не говоря ни слова, поманила за собой. Святослав отправился за ней. Он уже не обращал внимания на движущиеся картины и гобелены, на цветы со всего света и висящие в воздухе свечи. Его взгляд был прикован к причудливо уложенной косе Милорады, унизанной жемчужинами. Девушка нынче была одета в алое платье, расшитое лебедями.

Миновав колдовскую светлицу, они вышли во внутренний дворик. Тут росла мягкая трава, а в прогретом солнцем воздухе пахло цветами шиповника. Девушка остановилась и повернулась к Святославу.

– Я все решила, – заявила она. – Ты мне нужен. И я тебе нужна, если хочешь княжество спасти.

Святослав кивнул, опуская плечи. Милорада ободряюще улыбнулась.

– Не кручинься, княжич. Если тебе будет легче от этого, я за тебя замуж хочу не только по сердечному велению и не ради хором. Просто сама я уйти отсюда не могу, а вот женой или невестой за тобой последовать обязана. А мне страсть как хочется мир посмотреть.

К собственному удивлению, Свят почувствовал облегчение. Милорада продолжила:

– Я и постоять за себя сумею, правда. Возьмешь меня замуж, и я тебе с княгиней справиться помогу. Клянусь, – сказала она, и тут же налетел порыв ветра, подхватывая ее слова и унося под небо.

«Клятва», – пронеслось в голове юноши. Милорада довольно улыбалась.

– Ну, что скажешь, княжич? Сделаешь меня своей верной женой и союзницей? – она протянула руку, и Святослав впился взглядом в белоснежные пальцы.

– Я постараюсь сделать все, чтобы ты не пожалела об этом, – кивнул он, согревая ее ладонь своей. Милорада заливисто засмеялась.

– Теперь нужно получить разрешение у бабушки. Попроси ее сам. Ее имя…

Она подошла к нему вплотную, поднесла губы к уху и прошептала имя. Затем отступила на шаг назад и, набрав в легкие воздуха, что есть мочи закричала:

– Бабушка-а-а!

В тот же миг воздух прорезал оглушительный свист. Налетел ветер, склонивший гибкие стволы берез. Святослав пригнулся и стал озираться, ища, за что бы ухватиться. Он чувствовал, как от мощных порывов земля уходит у него из-под ног. И только Милорада стояла и хохотала. Широкие рукава платья хлопали на ветру, как крылья дикой птицы, а волосы развевались, словно языки пламени. Святослав протянул ей руку, чтобы укрыть, удержать: девушка казалась такой хрупкой в сравнении с бушующей стихией, что юноша не удивился бы, оторвись она от земли, как подхваченный ветром осенний лист. Но Милорада точно и не заметила вихря. Она стояла словно изваяние и глядела куда-то поверх колыхавшихся крон. Свят неуклюже развернулся, все еще держась за высокую траву, и постарался проследить ее взгляд.

По небу прямо на них надвигалась огромная туча. Она выглядела как-то нелепо посреди чистого голубого свода без единого облака. Прямо над крышей терема она замерла и разразилась треском и грохотом, от которых закачалась и затряслась земля. Из терема раздался вопль Власа, а Милорада лишь расхохоталась.

Наконец, тряска улеглась, тучи разошлись, а на лужайке показалась та, что назвалась Олесей. В этот раз она не выглядела старухой, скорее, напоминала здоровую бабу, ту, что была еще крепка и телом, и нравом, несмотря на серебряные нити, вплетшиеся в косу. Крючковатый нос, глубоко посаженные глаза, множество платков и шалей – это точно была она, но теперь женщина держалась прямо, горделиво. Она уперла руки в боки и хмуро посмотрела на Милораду.

– Ну, чего кричишь? Никак, с молодцем совладать не смогла?

– Смогла, бабушка, – закивала Милорада. Она подошла к Святославу и, ухватив за плечо, потянула на себя, заставляя подняться. – Но дело у нас, в котором только ты поможешь.

– Что же это за дело?

В ее глазах не было и намека на озорные искорки, одна стальная холодность. Она словно заведомо знала, что скажет внучка. Милорада выдержала паузу, а затем подвела княжича к бабушке.

– Хочу, чтобы женился он на мне. Святослав мил мне, пригож собой, статен и умен, слушать умеет и не болтает почем зря. Знаю, сердцем чувствую, что будет и заботливым мужем, и верным другом.

«Хорошо хоть, про мужскую силу не сказала», – с благодарностью подумал Свят, но вот бабушка его радости не разделила.

– Ишь чего удумала, девка, – процедила она. – Человек к тебе за помощью пришел, а ты его под венец тащить собралась?

– Так он и не противится, – махнула в сторону Святослава девушка. Бабушка посмотрела на юношу и тяжело вздохнула.

– Прости меня, княжич. Это ж я тебя надоумила, чтоб Милорада просила о чем захочет. И я виновата, что у тебя ветер в голове, – она хлестко взмахнула рукой в сторону внучки, но Милорада не дернулась и не отвела глаз. Наоборот, только увереннее расправила плечи.

– Коль мою просьбу исполнять ты не желаешь, сделай это для него, – хитренькая улыбка вновь показалась на красивом лице. А вот черты бабушки ожесточились. Она медленно перевела взгляд на Святослава. Юноша почувствовал, как на шее петлей начинает стягиваться ужас. Рассудок подсказывал, что если он хотел остаться в добром здравии, ему не стоило встревать между двумя разъяренными женщинами.

Свят прочистил горло и низко поклонился той, что он привык называть Олесей.

– Ой, какие новости, – осклабилась та. – Ну, чем еще удивишь?

– Прости, что не признал тебя сразу, хозяйка лесов, мать зверей и птиц, – проговорил княжич, не поднимая взгляда от примятой травы. – Бабушка Яга, прошу у тебя дозволения сделать Милораду своей женой.

– Ну, дурак дураком, – покачала головой Яга.

Милорада тут же подскочила к Святославу и повисла у него на руке. Девушка даже пританцовывала на месте от нетерпения. Святослав бросал испуганные взгляды с одной женщины на другую. Глаза Яги горели ледяным гневом, желваки двигались, и казалось, вот-вот раздастся скрип зубов. Милорада же излучала радость и удовольствие, словно ребенок, которому после долгих попыток удалось вывести из себя взрослого.

Яга по-мужицки сплюнула и махнула рукой.

– Что ж, княжич, забирай, коль сдюжишь. Мне ли не знать, как с этой егозой тяжко, всю жизнь ее воспитывала. Но если уж она тебе полюбилась… Все равно, лучше б девицу тут оставить.

– Спасибо, бабушка Яга, – смиренно произнес Святослав и еще раз поклонился. Яга лишь закатила глаза.

Милорада же взвизгнула и кинулась на шею бабушке. Та, сколько ни было в ней злости, крепко обняла воспитанницу и поцеловала в макушку.

– Ну, беги, приданое собирай, – приказала она. – И с матерью не забудь попрощаться.

Милорада закивала и опрометью бросилась в терем, поглощенная своей радостью настолько, что даже позабыла о женихе.

Княжич проводил ее взглядом.

Это оказалось так… несложно, что сердце теперь настойчиво искало подвох.

– Правильно думаешь, в кои-то веки, – оплетенная венами рука Яги тяжело легла на его плечо. Святослав встрепенулся.

– О чем ты?

Яга только хитро стрельнула глазами и повела плечами.

– С Милорадой все непросто, княжич. Ежели она решила с тобой увязаться, то пристанет как банный лист и не отлепишь. А коль решит, что ты не люб ей больше, – поминай как звали. Но если ты хочешь, чтоб счастье семейное чужая воля не нарушила, то спрячь ее в тереме в самую длинную ночь. Понял?

– Догадываюсь, что причину ты мне не скажешь? – осмелел княжич.

Яга ухмыльнулась.

– Если сделаешь как я говорю, тебе причину узнать и не придется. Вот еще напутствие: помоги своему другу вырасти в волка душой. А то щенячье сердце маловато для такой туши.

– Спасибо, – поясные поклоны уже вошли в привычку княжича. Яга довольно кивнула.

– Береги ее, княжич.

– Клянусь, – сказал он, и на лице Яги появилась горькая улыбка.

– Тебе б еще поучиться словами не разбрасываться. Ну ничего, жизнь научит.

В тереме все ходило ходуном. Милорада размахивала руками, пытаясь уместить всю свою жизнь в аккуратный резной ларчик. Дна в нем не было видно, но Милорада знала, что места будет в обрез. Ворох нарядов и украшений нырнул в черную бездну, за ними последовали зеркальце, скатерть, рукоделие и пара гобеленов. Чем не приданое?

Теперь девушка озиралась по сторонам, прикидывая, что она могла забыть. Будь ее воля, Милорада взяла бы с собой весь терем и поставила его на новом месте. Она не сомневалась: Святослав бы не возразил. Ему и самому нравились перины на лебяжьем пуху и тонкие стеклянные окна.

Точно! Мастерская!

Девушка зачаровала вещи так, что они продолжили укладываться сами собой, и спустилась в комнатку, где недавно Влас превратился в волка. Кое-какие травки по ту сторону реки не росли, и их нужно было взять с собой. Терем бы, конечно, позаботился о себе, но Милорада все равно переживала. Она никогда не уходила из дома дольше, чем на день, а нынче ей предстояло покинуть его на всю жизнь. А какой она будет, эта жизнь?

Милорада раз за разом задавалась этим вопросом, и воображение рисовало ей яркие картины вроде тех, что она успела подглядеть через волшебное зеркало. Она представляла, как летом будет веселиться на гуляньях и танцевать в высокой траве, как зимой станет помогать детям лепить снеговика, как привыкнет провожать зиму и встречать осень, как научится принимать в тереме послов и художников. И конечно, как будет подолгу лежать в княжеской постели с мужем, тесно прижимаясь к горячему крепкому телу. А большие руки будут гладить ее по бокам, по животу, который обязательно станет круглым. Сколько детей она бы хотела? Двоих? Может, троих? Чем больше – тем лучше!

Милорада так увлеклась, что даже не заметила, как уселась на стол и погрузилась в свои фантазии, болтая ногами, словно ребенок. Казалось, у нее вот-вот вырастут крылья, и она оторвется от земли и взлетит, так ей было легко. Волнительно, немного страшно, но легко.

– Госпожа Милорада! – голос Власа заставил ее вернуться в явь. Девушка обернулась. Конюх стоял в дверях, бледный как полотно, потерянный и одичавший.

– Что такое, Влас? – улыбнулась девушка и спрыгнула со стола. Юноша почесал затылок, будто пытаясь выскрести нужные слова если не через рот, так с другой стороны.

– Да мне все невдомек, как я мог столько лет прожить волком в человечьей шкуре и не знать этого. Что ж я теперь, для людей опасен?

– Может, и опасен, – пожала плечами Милорада. – То ведь от тебя зависит. Решай сам.

– Но мне же на роду написано…

Он не успел договорить. Милорада закатила глаза, всем своим видом показывая, что ей это неинтересно.

– Что написано, то и перепишется, и допишется, и другими прочитано будет, – всплеснула руками она. – Думай, каким ты сам быть хочешь.

Девушка мотнула головой, показывая, что разговор окончен. Влас ей не нравился. Мало того, что глуповатый, так еще и трусливый. Щенячьи глаза блестят, полные губы что-то там шлепают. И как такая трясущаяся душонка только удерживалась в крепко сбитом теле? Юноша нахмурился, надулся и принялся буравить ее взглядом, но Милораду это не беспокоило. Она пригладила волосы и вышла на улицу.

В отдалении слышны были голоса Яги и дядюшки Лешего. Названое семейство вовсю готовилось к отъезду воспитанницы, и судя по всему, они решили оплакать ее как следует. Яга то выла, то свистела, и на каждый звук Алая Топь отзывалась стоном и скрипом гнувшихся деревьев. Порывы ветра налетали на девушку, грозясь сбить с ног, но Милорада и не думала останавливаться.

Ей и самой не хотелось идти туда, но, раз бабушка велела, девушка не могла ослушаться. В конце концов, прощание с матерью было ничтожной малостью в сравнении со всем добром, что Яга дала Милораде. Только легче от этого не становилось.

Девушка сошла с тропинки и побрела по хлюпающей земле. Вокруг ее ног пузырилась вода, собранная алым мхом, как губкой. Милорада приподняла подол платья, пытаясь уберечь его от грязных брызг. Хотя какая разница? Отчистить наряд было нетрудно, но перед встречей с матерью девушка всякий раз становилась сама не своя и начинала переживать из-за мелочей.

Березы росли все плотнее, спутываясь корнями и ветвями, как подруги, что сплетают свои косы в одну и начинают зваться сестрами. С высоты птичьего полета эта роща, расположившаяся у дальнего берега Топи, напоминала кольцо, свитое из гибких ветвей и поддерживаемое белоснежными стволами. Алую почву рощицы прорезала мелкая, но достаточно полноводная, чтобы местные обитательницы чувствовали себя вольготно, речка. Воздух был дурманяще сладок, он звенел и искрил, словно здесь только-только окончилось безудержное гулянье. Так оно и было на самом деле.

Милорада сунула пальцы в рот и засвистела, как ее учила Яга. Хотя порыв ветра вышел гораздо слабее, чем у бабушки, он всколыхнул кудрявые березки, и деревья дернулись, сбрасывая оковы сна. Раздался хлопок, будто что-то надломилось, лопнуло, и один из стволов распороло длинной, в человеческий рост, трещиной. Милорада вымученно улыбнулась и подошла к дереву. Там, в колыбели из коры, лежала огненноволосая девушка. Она была похожа на Милораду так, словно они приходились друг другу сестрами. Хозяйка терема ласково провела ладонью по холодной белой щеке спящей. Русалка открыла глаза и сладко потянулась.

– Ах, зачем ты меня разбудила? – спросила она, изогнув тонкие бровки домиком. Милорада виновато поклонилась и протянула руку, помогая русалке, наряженной в одну лишь нательную рубашку, выбраться на землю. – И где все?

– Прости, что нарушила твой сон, Предслава, но я пришла попрощаться, – сказала Милорада, удерживая ледяную руку в своих пальцах. Предслава посмотрела на девушку полными удивления глазами.

– Ох, дорогая… Ма… Ми…

– Милорада, – напомнила та.

– Точно, как дочка моя! – в глазах Предславы мелькнуло узнавание, которое тут же сменилось тревогой. – А где она? Я так давно ее не видала. Ты не знаешь? Она крошечная такая, я бабушку Ягу попросила за ней присмотреть.

Милорада поймала вторую руку матери и провела пальцами по коже, согревая предплечья. Растревоженная русалка тут же успокоилась, словно ее убаюкали, как малое дитя.

– С ней все хорошо. Бабушка Яга ее защитила и вырастила. Скоро твоя дочка выйдет замуж и все у нее будет еще лучше.

– Замуж? – синие глаза Предславы засияли. Она перехватила руки девушки. – Замуж – это хорошо. Скажи ей только, чтоб мужа своего на войну не пускала. Пусть лучше его в тереме запрет, бороду ему обреет да в бабье платье оденет, чем мою долю повторит.

– С ней этого не случится, – пообещала Милорада и порывисто обняла Предславу, пряча в объятии подступившие к глазам слезы. Та немного удивленно положила руки на плечи девушки, всеми силами стараясь скрыть, насколько ей неуютно. Наконец Милорада отстранилась.

– Ну, я пойду дальше спать, – лучисто улыбнулась Предслава и полезла в свою берестяную постель. – Приходи как-нибудь потанцевать со мной и с моими сестрицами.

– Обязательно, – выдавила девушка и, дождавшись, когда Предслава исчезнет в дереве, а трещина за ней затянется, подошла к белому стволу и провела пальцами по коре. – Прощай, мама.

Предслава узнавала дочь, когда Милорада была совсем малышкой, но стоило ей перешагнуть девичий возраст, и мама словно замерла в одном воспоминании. Иногда она и вовсе забывала, что у нее была дочь. Милорада стала для нее просто чудаковатой соседкой-колдуньей. Собеседницей, с которой можно посплетничать, когда надоест компания других русалок. Милорада хотела избавить Предславу от своего общества, но душа все равно ныла, словно в ней была дыра, которую не смогла заполнить вся забота Яги. В заколдованном зеркальце девушка видела, как матери защищают и обнимают своих дочерей, как рассказывают им истории, как плачут о них, когда те выходят замуж. Милорада понимала, что никогда не получит родительской заботы, никогда не увидит той же нежности в глазах женщины, которая была ее кровной матерью.

Девушка встрепенулась и, отерев слезы, не успевшие сорваться с ресниц, побежала обратно в сторону терема. Там уже слышались переругивания, означавшие конец приготовлений.

– Сюда!

– Не туда!

– Ну же, ну!

– Покомандуй мне тут!

– Резче давай!

– Да не лезет оно!

– Все влезет, и место еще останется!

Милорада обогнула избушку и спустилась по глинистому склону к мосткам, едва не проламывавшимся под весом ее приданого. Сундуки, ларчики, узлы выстроились в очередь и терпеливо ждали, когда Святослав и Влас возьмут их на руки, как детей, и уложат в ладью, запряженную двенадцатью лебедицами. Милорада чуть не взвизгнула от такой красоты. Ладья и правда была небольшой, но и приданое свое девушка сложила так ловко, что много места оно не занимало. Яга и Леший стояли на берегу и распоряжались погрузкой. Правда, они больше ругались, чем приносили пользу.

– Зачем же вы молодцев мучаете?

– Да забавы ради, Милорадушка, – улыбнулся Леший, и в его зеленых, как лес, глазах разлилась безграничная нежность. – Сейчас вот проверим, работящий ли у тебя жених, терпеливый ли.

– Самый лучший, – заверила девушка и посмотрела на Святослава. Юноша умело балансировал на борту лодки, перегибался, рывком поднимал сундучок или ларец и прилаживал его на новое место. Лоб княжича покрылся испариной, светлые пряди прилипли к вискам. «Еще и красивый», – добавила про себя Милорада.

Словно услыхав ее мысли, княжич распрямился и взглянул на нее. Сердце кольнуло: красивый-то красивый, а вот в глазах опаска. Будто рад и не рад одновременно.

«Больше времени надо было его у себя подержать», – подумала девушка, но тут же улыбнулась. Ничего, времени у них будет достаточно.

– Ну, дорогая, в добрый путь, – проскрипел Леший и принялся шарить по карманам тулупа, пока не достал еловую шишку. – Это тебе на память, чтоб дядьку не забывала.

Милорада благодарно поклонилась и обняла дядюшку. Яга только покачала головой, мол, слишком уж человечьи нежности.

– Держи и от меня подарок, Лягушонок, – Яга вытянула ладонь, на которой поблескивало крошечное, на мизинчик, колечко с пойманной в янтарь лягушкой. Животинка была настолько маленькой, что Милорада чуть не назвала ее мухой, но вовремя рассмотрела перепончатые лапки. – Не жемчуга из княжеских сокровищниц, но зато с памятью о родных краях.

– Спасибо, бабушка! – Милорада тепло расцеловала Ягу в обе щеки, и та невольно расплылась в улыбке. Скинув руки девушки с себя, бабушка пронзительно свистнула. Мостки задребезжали, сундуки и ларцы принялись сами заскакивать на борт и укладываться в ровные ряды.

Святославу и Власу оставалось только как следует держаться за перекладины. Яга и Леший провели невесту по опустевшим мосткам, передали Святославу и внимательно проследили, чтоб тот правильно усадил ее в самое сухое место.

– Мы не прощаемся, – заулыбался Леший, вытирая скупую слезу. – С нами всегда можно свидеться.

– Главное, не торопитесь, – напутствовала Яга.

– Я люблю вас! – замахала руками Милорада. И словно вторя ей, лебедицы захлопали крыльями и потянули лодку прочь от Алой Топи.

«Не так уж все и плохо», – обнадеживал себя Святослав, то и дело косясь на невесту. По крайней мере, она хороша собой, добровольно согласилась стать его женой, а скатерка-то и правда поможет народ от голода спасти. Наверное, со временем он и полюбить ее сумеет.

Всякий раз, как эта мысль посещала его, Святослав чувствовал едкий укол совести. Словно он обманул Милораду. А он не обманывал, просто… Не до того было. Чем дальше оставалась Алая Топь, тем сильнее становилось смятение в его груди, вытесняя все остальные чувства и мысли.

Милорада положила руку поверх ладони княжича и переплела их пальцы. Святослав оторвал взгляд от белоснежных лебедиц, тянувших ладью, и вопросительно посмотрел на Милораду.

– Что?

– Все будет хорошо, – со знанием дела пообещала девушка. – Смотри-ка, крыши!

– Дом! – обреченно выдохнул Влас и приподнялся на месте. То же самое сделал и Свят.

Лодка опасно накренилась, и Милорада, вскочившая следом за ними, чуть не кувыркнулась в воду, но Святослав вовремя ее удержал. Девушка повисла на его руках, глядя на торчащие крыши затопленных изб. Обступившая их вода была ярко-красной.

Мутная красная вода плескалась, билась о стены домов. С тенью облегчения Святослав заметил, что она чуть спа́ла, но эта краснота смывала все надежды на лучшее. Что еще могло случиться в его отсутствие? И сколько времени прошло?

Первой его мыслью было обвинить во всем Дану. С нее станется на виду у толпы заколоть черную кобылицу и спустить умирать в реку, чтоб плодородный ил накормил поля. Но сколько крови нужно было пролить, чтоб вода побагровела настолько? Не один княжич задавался таким вопросом: оглядевшись, он увидел, что затопленные подступы к терему заполонили лодки и плоты. Те, у кого лодок не было, залезли на крыши, чтобы не пропустить предстоящего зрелища.

Воздух звенел от напряжения. Лодки заняли все пространство вокруг терема. Люди требовали показать им княгиню и княжича.

– Отпирай, ведьма!

– Небось, и княжича сгубила, как князя нашего!

– Это все ее вина. Все напасти начались из-за нее, – лепетала какая-то старуха.

Стоило им приблизиться, гомон толпы поубавился, все обернулись на запряженную лебедями ладью, появившуюся со стороны леса. Святослав, недолго думая, подошел к носу и принялся отвязывать чудесную упряжь.

– Ты что делаешь? – громким шепотом возмутилась Милорада.

– А ты не видишь? – Свят кивнул на закипающую от ярости толпу. – Там княгине грозят расправой за колдовство. Не очень хочется составлять ей компанию.

Девушка надула губы, но перечить не стала и кивнула, позволяя юношам высвободить лебедиц. Хлопнув в ладоши, она отправила птиц в полет.

Влас нервно оттянул ворот рубахи.

– Что будет, если они про меня узнают?

– А ты не попадайся, – посоветовала Милорада.

Свят окинул ее предостерегающим взглядом. Не очень ему нравился тон, в котором девушка говорила с Власом, но, признаться честно, он и сам бы мудрее совета сейчас не дал. Разве что меньше желчи было бы в его словах.

– Оставайся тут, – предложил Святослав.

Влас живо закивал, опасливо поглядывая на бурлящую толпу. Всего пару дней назад он бы с радостью влился в людской водоворот, сейчас же конюх чувствовал себя куда защищеннее в стороне, когда за его спиной был лес.

«Надо будет с этим разобраться», – мысленно отметил Святослав и, подхватив Милораду под руку, сказал:

– Держись рядом. И никакого колдовства.

– Ладно, – закатила глаза девушка.

А ведь все можно было решить шепотком. Пара аккуратно брошенных слов – и толпа бы присмирела, как стадо телят. Но, надо признать, Милораде и самой было интересно впервые взглянуть на такое скопление людей. Они напоминали русалок и прочую нечисть, живущую стаями. Тот же галдеж и гримасничанье, достаточно одному завопить – остальные сразу же подхватят.

Святослав ступил на брошенный кем-то плот, хлипкий и шаткий, сделанный из пары дверей, скрепленных досками. Подплыв к толпе, княжич принялся расчищать путь. Обхватив Милораду за талию одной рукой, второй он раздвигал людей, освобождая себе дорогу.

Первые несколько мгновений были невыносимы. Милораде даже показалось, что стало нечем дышать. Воздух кипел и душил жарким дыханием десятков ртов. Чьи-то ноги то и дело наступали на ее наряд, а глаза… Чужие взоры впивались в девушку иглами так, что ей хотелось спрятаться, укутаться с ног до головы, только бы ее не видели. Но взоры задерживались на Милораде лишь на долю секунды, быстро перемещаясь на Святослава, и в глазах людей появлялось узнавание. Удивление. Радость. Надежда.

Имя княжича разносилось вперед, как рябь по растревоженной водной глади.

Только что толпа окружала их плотным кольцом, а через секунду хлынула в стороны, освобождая путь. Послышались радостные возгласы, люди приветствовали и подбадривали княжича. Милорада гордо улыбалась, словно его возвращение в Дол являлось ее заслугой. Отчасти так оно и было.

Девушка расправила плечи и засеменила следом за женихом, стараясь не отставать. Теперь, когда первая волна радости схлынула, она чувствовала, как с интересом смотрят на нее жители Дола. Милорада улыбалась и махала им руками, а люди улыбались ей в ответ. Девушка заливалась румянцем, едва сдерживая восторженный смех. Но во многих взглядах при виде ее улыбки появлялось недовольство, словно радость Милорады казалась жителям неуместной.

Святослав уверенно тащил невесту вперед, ничего ей не объясняя. Милорада поглядела на жениха, который был мрачнее тучи, и тоже попыталась нахмуриться. Но сделать такое же суровое лицо у нее не получилось.

Показался терем.

«А мой все равно больше и лучше», – хмыкнула про себя девушка.

Уже на самых подступах к терему толпа сама понесла их вперед. Мужчины протягивали руки, помогая Святу забираться на борта лодок, перешагивать с плота на плот. Когда до глинистого берега оставался лишь один шаг, спутники оказались на просторной ладье. Перед ними вдруг выросла высокая плечистая фигура, и Милораде пришлось задрать голову, чтоб рассмотреть лицо незнакомца, наполовину скрытое кустистой бородой.

Свят остановился как вкопанный. Сухой и жилистый, княжич казался совсем бессильным перед этим молодцем.

– Что тут происходит, Молчан?

Великан промедлил с ответом, зато выразительные глаза цвета стали медленно оглядели Милораду. Первым порывом девушки было спрятаться, закрыться от пристального взора. Но вспомнив, что она может обернуть этого великана в пень одним щелчком пальцев, Милорада расправила плечи и вскинула подбородок. Молчан шумно и резко выдохнул – то ли фыркнул, то ли усмехнулся – и снова посмотрел на Святослава.

– Несколько дней от тебя ни слуху ни духу, княжич. Народ с голодухи дуреет, решили уж, что княгиня тебя заперла или голодом заморила.

– И вы собрались захватить терем?

– Кто-то – терем. Кто-то – склады. Конюшни. Псарня тоже подойдет на худой конец, – неторопливо басил Молчан, и с каждым его словом Святослав становился все бледнее.

Юноша до скрежета стиснул зубы и оглянулся на людей, сгрудившихся за его спиной. В их глазах горел голод, впалые щеки разгорелись лихорадочным румянцем. Еще немного, и толпа превратится в стаю зверей.

Молчан расплылся в улыбке и уронил тяжелую руку на плечо юноши.

– Не бойся, я их держу. Поорут и разойдутся. Но надо им что-то дать. Хоть хлеба.

– Будет, – пообещал княжич.

Молчан согласно кивнул и, отойдя в сторону, снова скосил глаза на Милораду.

– Невеста, что ли?

– Невеста, – подтвердил княжич.

– Это хорошо. Значит, скоро князем станешь, – произнес великан, но в его голосе не было радости.

Свят дернул губами в подобии улыбки и, крепче прижав к себе Милораду, повел ее дальше, оставляя толпу в напряженном ожидании.

Ноги девушки скользили по земле. Милорада изо всех сил старалась сохранять равновесие, но Святослав слишком быстро тащил ее за собой, и она едва удерживалась от падения.

– Я могу идти сама, – шикнула Милорада, выпутываясь из хватки жениха.

Святослав бросил на девушку прожигающий взгляд, но не стал ее удерживать. Лишь сейчас она заметила, как побледнела от напряжения его рука.

– Не отставай, – только и сказал княжич, пробираясь по покосившимся доскам, которыми вымостили дорогу к терему. Милорада на ходу подхватила подол. На лбу выступила испарина.

– Этот Молчан – важный человек?

– Воевода моего отца, – кивнул Свят.

Говорить не хотелось. Все мысли занимали маячивший перед глазами родной дом и запершаяся там Дана. Искушение спустить с цепи злую толпу было велико, но Святослав знал, что тогда может произойти. Только бойни, свирепой и кровавой, их княжеству не хватало.

– А твой отец?..

– Умер, – отрезал юноша и обернулся. Милорада стыдливо потупила взгляд.

«Потом», – подумал Свят. Они толком не говорили о таких вещах. Они почти ни о чем не говорили, и теперь княжич чувствовал премерзкое злорадство. Хотела покинуть свою сказочную Топь – получи. Тут тебе не сказки.

Милорада поравнялась с княжичем и, чеканя шаг, подхватила его под руку.

– Мой отец тоже умер, но я всегда представляла его похожим на Молчана, – весело, будто шутку, проговорила она. Поймав недовольный взгляд жениха, Милорада стушевалась. – Ладно, не отвлекаю. Но скатерть у меня тут припрятана, – она показала на кошель, болтавшийся на поясе. – Мы накормим людей, и они разойдутся. Все будет хорошо.

– Хорошо, – эхом отозвался Свят.

Стоило им подойти, как ворота слегка приоткрылись. Святославу и Милораде пришлось протискиваться в узкую щель, обдирая локти. По ту сторону тына их уже ждали мачехины стрельцы, тощие и бледные, словно призраки.

«Прошло всего несколько дней», – повторил про себя слова Молчана княжич. Стражники и раньше выглядели неважно, но после времени, проведенного в Алой Топи, Святослав слишком ясно видел, насколько плохи были дела.

Тяжело сглотнув, Свят кивнул стрельцам.

– Где княгиня?

– В тереме, – последовал быстрый, обрубленный ответ. Трясущиеся пальцы стража сжимали древко лука, но едва ли он нашел бы в себе силы прицелиться: до того он и его товарищи были бледны. Ждали, что княжич свистнет толпе? В воспаленных глазах стрельцов плескался страх.

Свят снова взял Милораду под локоть и повел невесту к терему. На языке вертелось извинение. Хотелось попросить прощения за то, что знакомство с Долом оказалось вовсе не мирным и не торжественным. Но разве был повод ожидать иного? Хозяйка Топи знала, как обстояли дела в княжестве. Княжич ничего от нее не скрывал.

Загнав поглубже раскаляющееся с каждым шагом раздражение, Святослав двинулся вперед, к дверям отчего дома.

Внутри все оказалось как прежде. От этого постоянства даже стало немного легче дышать и отступила тревога. В лампадах плясали огоньки, пахло травами. Прямо как в заколдованном тереме в Алой Топи.

«А ведь тут почти никогда не пахло хлебом», – подумал княжич. И как он раньше этого не замечал?

Начал он замечать и другие мелочи: странные символы, которыми были покрыты оконные рамы, лавки и дверные проемы. Переплетение линий, складывавшееся в причудливую вязь. Где-то узор был нанесен краской, где-то – вырезан ножом по дереву. Милорада сморщила нос и, приблизившись к Святославу, шепнула ему на ухо:

– Тут столько оберегов, что этот терем – как капкан.

– Но мы с Власом смогли уйти, – возразил княжич.

– Не для тебя капкан, – улыбнулась ему девушка, как неразумному ребенку. – Что-то тут происходит. Что-то нехорошее. Она кого-то ловит.

Свят только пожал плечами и, набрав в грудь воздуха, нахмурился, готовясь позвать мачеху.

Вдруг совсем рядом раздался его собственный голос:

– Я здесь, матушка. А где та книга, о которой ты говорила?

– Я просила не называть меня матушкой! – прозвенел голос княгини, одновременно гневный и… воодушевленный. Так звучит голос доброй тетушки, которая, играя в прятки с ребенком, приговаривает: «Вот сейчас найду тебя и съем». Пожалуй, Свят никогда не слышал, чтоб мачеха звучала такой довольной.

Зашелестели шаги, и в коридор, цепляясь друг за друга, выскочили Дарья и…

«Доля и Недоля», – поправил себя княжич.

Пряхи, лишенные веретенец, тут же опустили глаза, отвернулись кто куда. Тут их взгляды нашли Милораду, и на лицах появилось изумление, как при встрече с Ягой. Они кинулись обнимать девушку, цеплялись пальцами за ее волосы и украшения, как нищенки, получившие немного тепла и монет. Милорада обнимала их в ответ.

Свят оторопел, понимая, что теперь может рассмотреть лица обеих беловолосых девушек. Хоть одеты сестры были и одинаково, Свят мог легко различить их. Та, у которой волосы были обвиты цветными лентами, щеки горели румянцем, а в уголках губ залегли озорные ямочки, звалась Долей. Недоля же была худа и напряжена, точно готовая к очередному удару судьбы. Ее тонкие губы были скорбно поджаты, а глаза казались уставшими и тоскующими. Именно эти глаза и уставились на Святослава. Недоля с улыбкой окликнула сестру:

– Смотри-ка, не действует больше на княжича Данкин отвод глаз. Прозрел.

– Прозрел, – заулыбалась Доля и вернулась к Милораде. – Милая наша, зачем же бабушка тебя послала?

– А я сама пришла! – Милорада аж нетерпеливо затопала ножкой, так ей хотелось поскорее сообщить новость.

– Как же ты выбралась?

– Сидела в Топи девицей, а ушла – невестой. Когда путь в мужнин дом ведет, свой держать не смеет.

И девушка рассмеялась заливисто, как серебряный колокольчик.

Сестры раскрыли рты, не веря своим ушам и переводя взгляд с Милорады на Святослава. Радость и надежда в их глазах стремительно угасали. Свят успел это почувствовать и хотел было спросить, что не так на сей раз, но по коридору пронеслось грозное:

– Что здесь происходит?!

И в самом пышном своем сарафане перед ними предстала княгиня Дана.

– Я хотел спросить то же самое, – прорезал голос Святослава тишину, повисшую в коридоре.

Княгиня явно не ожидала этого вопроса. Плавная поступь сбилась, и Дана замерла, выжидающе глядя на пасынка. Ее взор почти без интереса скользнул по Милораде, которую юноша завел себе за спину.

– Вот как? – княгиня чуть улыбнулась, скрестив руки на груди, и, покачивая бедрами, снова двинулась к ним.

Свят сделал шаг ей навстречу.

«Мерзкая», – подумал он. Сейчас Дана напоминала ящерицу, юркую и хитрую. Вот только прежнее желание избегать ее исчезло. Наоборот, хотелось отпугнуть, чтоб она забилась куда-нибудь под камни и осталась там навсегда.

– Да. Ты разве не видишь, что творится за воротами?

– Забор высок, а ворота крепки, – пожала плечами мачеха.

– Народ в ярости.

– Такое бывает, если прикармливать псов, а потом враз оставить их без еды, – хмыкнула Дана. – Думать надо было, прежде чем еду разбазаривать. А это что? – она ткнула пальцем в сторону Милорады.

Девушка вскинула голову и вышла из-за спины жениха. Она не сводила глаз с княгини, и Святослав не успел предупредить ее ни словом, ни жестом.

– Меня зовут Милорада, и я не «что». Я его невеста, – она гордо оплела руку Святослава своей, – и вместе мы справимся с беспорядком, который ты тут устроила.

– Невеста, значит, – ухмыльнулась Дана, словно услышала хорошую шутку. – Это мы еще посмотрим, как и с чем вы справитесь.

Княгиня перевела взгляд на Святослава, и глаза ее были холодны, словно изумруды.

– Привел невесту, не посоветовавшись со мной? А как же наши обычаи?

– Ты мне не мать.

– Я твоя княгиня! – рявкнула мачеха.

– По праву вдовы, – возразил юноша.

Рука Милорады крепче сжалась на его предплечье, и это движение не ускользнуло от Даны. Княгиня внезапно сменила гнев на милость:

– Негоже с дороги ссориться. Вам нужно отдохнуть. За ужином поговорим.

– А что собираешься делать с толпой? – спросил Свят.

Дана пожала плечами.

– Если закрытые ворота их не убедят, убедят стрельцы.

Она щелкнула пальцами, и Доля и Недоля жестами попросили Милораду следовать за ними.

По дороге они объяснили сестрице, что, пока княжич не сделал ее своей женой, жить они будут в разных комнатах и даже в разных половинах терема. Милорада кивала, а сама пыталась придумать, как бы обойти это правило.

Думалось с трудом, княжеские хоромы казались ей… жалкими. Унылыми. В ее теремке в Алой Топи ткани не изнашивались, а дерево не старилось, если Милораде самой того не хотелось. Тут же время вовсю успело попировать: где-то облезла краска, а где-то выцвело полотно. А еще всюду чувствовалось колдовство. Да столько, что делалось не по себе. То, что используется для отвода глаз. Иные прятали под ним морщины или прорехи в платье, а княгиня скрыла упадок целого дома. А этот ее надменный вид! От одного воспоминания вскипала кровь, и Милораде хотелось вернуться и добавить будущей свекрови пару ласковых. Но девушка думала о напряженном лице Святослава и заставляла себя следовать за сестрицами. Ничего, она еще покажет себя.

Милораду привели в светлицу с крошечным окном, обставленную лишь кроватью да сундуком. Кто-то назвал бы комнату просторной, но Милораде она показалась пустой. Зато от стены до стены было шагов десять: ходить можно, хоть пока ноги не сотрешь.

В груди снова предательски заныло. Захотелось домой. Ощущение, что она совершила ошибку, застучало в висках. Оставив без внимания кровать – девушка с первого взгляда поняла, что та покажется ей слишком жесткой, а шкуры, брошенные сверху, будут истязать ее нос вонью, – она прошла к окну. Забравшись на скамейку, Милорада выглянула наружу. Ее взору предстал серый грязный двор и слонявшиеся возле ворот тощие стрельцы-тени. Дана оказалась права: забор высок, и из терема не видно толпы, собравшейся под стенами.

Девушка вздохнула и посмотрела на сестриц. Те топтались на пороге.

Дана провела Святослава в трапезную. Что бы ни говорили о голоде, княжеский стол ломился от еды. При мысли о людях у ворот всякий аппетит пропал. В душе разлилась тоска по времени в Топи, когда княжич мог позволить себе спокойно есть и пить.

– Угощайся, – бросила Дана.

– Не буду.

– На пустой живот дела не делаются.

– Какие дела?

– Княжеские, – она придвинула к нему тарелку блинов.

Святослав поморщился и, стиснув челюсти, перевел взгляд на мачеху. Та сверлила его упрямым взором.

Несколько мгновений они просто глядели друг на друга, и молчание загустевало, как воздух перед грозой. Пронеслась первая вспышка: Дана улыбнулась, мол, ладно, зайдем с иной стороны.

Она повела плечами, словно сбрасывая с себя личину строгой княгини, и натянула на лицо улыбку советницы, почти матери, женщины, объединенной с ним одной потерей. Дана села не напротив пасынка, а сбоку, так что их разделял лишь угол стола, и понимающе вздохнула.

– Вот как ты решил: сбежать, найти первую встречную, назвать ее своей невестой? – проговорила мачеха тоном, в котором ясно читалось, что она не обиделась, а вот юноша заботы о ее чувствах не проявил. – И ради чего? Так ты благодаришь меня за все, что я сделала для княжества?

– Спроси об этом разъяренную толпу, – мотнул головой Свят. То ли дело было в лунной воде, то ли в том, что теперь он видел изуродованный колдовством дом, но едкие речи Даны не достигали его сердца и не бередили грудь чувством вины.

– Все ты о своих крестьянах, – скривила губы княгиня.

– Там не только крестьяне! – вскочил с места Святослав. – Бояре, торговцы, дружинники. Для тебя все на одно лицо.

– Никто из них не может справиться с несчастьем, что нас постигло. Вода не уйдет просто так. И даже твое необдуманное решение жениться на бедной девочке нам не поможет. Тут нужно знание…

– Знание, с помощью которого ты превратила княжеский терем в пещеру с нечистью? – невесело усмехнулся Святослав.

Дана дернулась, удивленно вскинув брови. Алые губы тронула хитрая полуулыбка.

– Не понимаю, о чем ты, свет мой.

Свят скрежетнул зубами, перемалывая рвавшиеся наружу слова. Он никогда не был жесток: отец в его годы славился куда более безжалостным нравом. Но в нем взыграла кровь. Княжич представил, как хватает Дану за черную тугую косу и что есть силы прикладывает ухмыляющееся лицо об угол стола.

– Поешь, отдохни с дороги, а потом поговорим. Кажется, ты слишком устал в пути.

Святослав стиснул кулаки.

«Как бы не так, ведьма», – хотел сказать он, но внимание его отвлекла возня за окном. Позабыв о Дане, Свят вгляделся в улицу через тонкую слюду.

Во дворе размахивала руками Милорада.

– Да что же за княжеский терем, где ничего нет? Где сани? – покрикивала она.

Свят услышал, как зашелестели юбки Даны. Княгиня встала рядом с ним и опять спросила:

– Что тут происходит?

Мутная слюда вмиг стала прозрачной, как стекло. Насмотревшийся чудес Святослав даже не удивился и лишь пристальнее вгляделся в происходящее на дворе. Стрельцы, потерянные и осунувшиеся, перебирали ногами, шатаясь по двору. В руках у каждого был калач, и они сонно жевали хлеб, пытаясь кое-как выполнять приказы Милорады. Та стояла посередине двора с Долей и Недолей. Сестры держали огромное блюдо, на котором высилась гора хлеба. Даже издалека Святослав видел, как от свежевыпеченных караваев в воздух поднимаются клубы пара.

– Не прикажете же вы нам самим все нести? – сокрушалась Милорада.

Наконец один из стрельцов, не в силах оторваться от хлеба, засунул в рот большой кусок и, продолжая жевать, принялся размахивать руками и отдавать указания, то и дело поминая чью-то мать.

Остальные стрельцы засуетились, сделавшись в своих кафтанах похожими на муравьев. Сперва они бросились врассыпную, а потом собрались строем. Кто-то притащил детские саночки, выцветшие от времени, но все еще способные выполнять свою работу. Один из стрельцов стянул с себя кафтан и бросил его в сани, накрывая пыльное дно. Милорада благодарно поклонилась ему и махнула Доле с Недолей. Те, в свою очередь, водрузили блюдо с караваями на красную подстилку и подтолкнули сани в сторону ворот.

Часть стрельцов бросилась к воротам, другая пыталась придержать сани, чтоб те не врезались или не перевернулись.

– Оставьте в покое, – велела Милорада. – Видите же, без вас едут. Лучше спуститесь и скажите людям, что сейчас будет им хлеб.

Стрельцы послушно засеменили вперед. Они то и дело оборачивались на Милораду, и на лицах их читалось удивление. Кем была эта странная девушка? И почему они по своей воле слушались ее беспрекословно, даже с удовольствием?

Отправив сани, Милорада посмотрела на окно, за которым стояли две фигуры. Святослав почувствовал ее взгляд сквозь слюду, и девушка озорно вскинула брови, точно спрашивая: «Ну, ты идешь?»

– Резвая какая, – хмыкнула Дана с хищным азартом. Она кивнула Святославу: – Ну, не стой. Иди к своей невесте.

В ее голосе не было ни капли доброжелательности, и Святослав пообещал себе, что разберется с этим позже.

Они спустились с холма к мосткам, где их уже ожидал присмиревший народ. Святослав нашел глазами Молчана, и воевода с одного взгляда все понял. Он принялся распоряжаться, чтобы народ расступился и выстроился в очередь, а Милорада и Святослав под благодарные возгласы стали раздавать хлеб. Руки сменялись руками, а караваи все не заканчивались. Но люди, ослепленные голодом, не обращали на это чудо внимания и лишь кланялись со слезами на глазах.

Очередь начала подходить к концу, лишь когда небо раскрасили сумерки. Молчан, изрядно охрипший, грозно следил, чтоб никто не вздумал нарушить устоявшийся порядок. У Милорады ныли руки и плечи, но на душе было хорошо. От вида благодарных лиц губы сами складывались в улыбку. Она все хотела поглядеть на Святослава, увидеть, рад ли он ее затее, но тот был слишком занят, наделяя людей хлебом. В голове девушки уже появилось множество идей на завтрашний день, например раздавать вместе с хлебом крупу или даже мясо. Ей не терпелось поделиться своими мыслями с женихом, но тут заговорил Молчан.

– Ты хочешь собрать совет, чтоб тебя признали князем? – с надеждой спросил он.

Святослав пожал плечами.

– Признание меня князем воду не уберет, – тяжело отдуваясь, проговорил он. Его лоб и виски блестели от пота.

Плоты и лодки постепенно освободили запруду, и теперь по спокойной воде скользила только лодка Милорады. На носу сидел нахохлившийся как сыч Влас. Святослав помахал ему, но тот лишь кивнул в ответ.

– А я-то думал: где его носит? – хмыкнул Молчан и, повернувшись к Святу, положил руку ему на плечо. – Смотри, только ты свадебку сыграешь, мы враз за тобой встанем. Ты истинный князь, а эта…

Он кивнул в сторону терема и емко выругался. Милорада усмехнулась.

– Прости, госпожа, – рассмеялся Молчан.

– Ничего такого, господин Молчан, чего бы я не слышала от своих дядюшки и бабушки.

Тот выдавил сиплый смешок и опять взглянул на княжича, чтобы убедиться, что он понял его слова. Свят кивнул и тронул воеводу за плечо.

– Спасибо тебе, Молчан. Я рад, что могу на тебя положиться.

– Как и всегда, – Молчан поглядел поверх плеча княжича на Милораду и улыбнулся ей, да так, что вся суровость вмиг испарилась из его черт и грубое, словно вытесанное из камня, лицо смягчилось. – И ты тоже можешь рассчитывать на меня, госпожа.

– Да какая я госпожа… – зарделась Милорада.

Молчан заулыбался.

– Дадут боги, хорошая.

– Что еще у вас произошло, пока меня не было? – вклинился Святослав. Лицо Молчана тут же ожесточилось.

– Из воды вылезла какая-то тварь. Теперь на ночь все запирают двери. Мужики решили ее изловить.

Оказалось, что тварь – существо в три ладони ростом, с лягушачьей кожей и кривыми лапами – повадилась лазать в дома через трубы и хозяйничать на кухнях. Какая-то баба проснулась от шума, и тварь набросилась на нее, откусила кусок мяса от плеча да и сбежала.

Случай взбудоражил весь город, и теперь каждую ночь несколько добровольцев на лодках прочесывали запруженные улицы в надежде если не изловить нечисть, так хоть успокоить разволновавшихся жен, утративших веру в безопасность собственных домов.

– Никак, кто-то из твоих соседушек, – едко проговорил Влас, когда, распрощавшись с Молчаном, они втроем шли к терему. Позади бодро шагали сытые и довольные стрельцы. Им доверили нести приданое.

– Похоже на игошу, – фыркнула Милорада.

Свят придержал невесту за локоть.

– Не тут, – шикнул он и обдал Власа испепеляющим взглядом. Не хватало ему теперь еще и с этим разбираться. Он знал, что будет непросто, и не стоило сразу говорить людям, что его лучший друг и не человек вовсе, а будущая жена – хозяйка проклятой Алой Топи.

Девушку его замечание не обрадовало. Она осуждающе посмотрела на жениха, но Свят невозмутимо выдержал ее взор. Оскорбившись, Милорада зашагала вперед, глядя себе под ноги.

Дана встретила их на выходе из сеней. Стрельцы сгрузили поклажу и вышли прочь, оставляя троицу на растерзание княгине.

«Змея», – подумала Милорада. Дане и правда не доставало лишь раздвоенного языка, который она бы то и дело высовывала, чтобы ощутить на вкус их тревогу и страх.

Хотя Милорада и не испугалась, она не знала, как подступиться к этой женщине. Еще никогда в своей жизни девушка не встречала человека, который глядел бы на нее с подобной неприязнью. Так и подмывало спросить, чем вызвана ее нелюбовь. Хотя догадаться было нетрудно.

Из всех троих плохо сдерживал нервную дрожь только Влас. Он уткнул взор себе под ноги и стоял, ожидая, когда госпожа его отпустит. А та конюха будто и не замечала.

– Славно сработали, – наконец расщедрилась на слова Дана. Взгляд ее зеленых глаз впился во Власа. – Свободен.

Тот торопливо поклонился и направился в конюшню. Милорада невольно поежилась и придвинулась ближе к Святославу. Княжич спокойно заговорил:

– Познакомься с Милорадой, моей невестой. Прошу твоего благословения…

Дана раздраженно махнула рукой.

– Какая мать и княгиня благословит брак с той, кого не знает? – ее губы капризно скривились. – За мной.

Снова трапезная. Еда, оставшаяся с обеда, так и стояла на столе, но не потеряла ни запаха, ни свежести. Святославу в горло словно насыпали песка.

«Опять колдовство», – подумал он.

Дана опустилась во главе стола и качнула головой, приглашая сесть пасынка с невестой. В мрачной тишине звякнули серьги и подвески. Милорада, словно принимая вызов, уселась напротив княгини, и от ее решительного вида Святославу становилось только тяжелее на душе.

– Ну, Святослав, расскажи мне о своей невесте. Из какого она рода? Княжества? Что даст ваш союз Долу?

– Милорада из… из-за реки. Она хозяйка земель, богатых чудесами, – проговорил княжич, осторожно подбирая слова.

Девушка едко фыркнула.

– Мать моя родилась в этих местах, а сама я выросла в Алой Топи, – выпалила она.

Дана резанула по Милораде взглядом.

– До тебя черед дойдет. Я его спросила.

Милорада оскорбленно сверкнула глазами и выжидающе уставилась на Святослава. Тот уперся локтями в стол и посмотрел на княгиню из-под насупленных бровей. От налитой в стакан воды голова стала легкой, как от браги. Или дело было в том, что опаска перед мачехой таяла в его душе?

– Как и ты, Дана, Милорада не отличается благородным происхождением. Зато за ней имеются другие добродетели.

Лицо княгини на секунду скривилось.

– Вот как? Какие же добродетели можно обрести, живя посреди леса? Умение собирать грибы да ягоды?

В отличие от своих собеседников, Дана с удовольствием угощалась выставленными на столе кушаньями, а ее чарка всегда была полна вина. На щеках княгини вспыхнул румянец, а на губах расцвела едкая улыбка.

– Милорада добра и рассудительна, – сказал Святослав. – Не расточительна, умеет ценить порядок. И людей.

Мачеха удивленно вскинула брови, покивала и обратилась к девушке:

– Правду говорит?

– Правду, – пожала плечами Милорада.

– Не верится что-то, но да ладно. Тебя я спрашивать не буду, и так ясно: живя в глуши, как не мечтать о княжеских палатах?

– Да мой дом в разы краше этих хором! – вскипела Милорада. Дана улыбнулась. – Я люблю Святослава, ясно тебе?

Улыбка княгини превратилась в оскал. Блеснули белоснежные зубы, а из горла вырвался громкий раскатистый смех. Дана хохотала так сильно, что все ее тело сотрясалось и растекалось по стулу, будто каждый смешок дробил княгине кости. Вот безвольно повисли руки. Вот перестала держаться спина. Глаза прикрылись, лицо раскраснелось, а Дана все не могла остановиться.

Милорада вскинула было руку, но Святослав перехватил ее запястье. Раздраженные взгляды схлестнулись, как мечи, но и в этот раз девушка позволила себе уступить. Она скрестила руки на груди. Гогот Даны утих и сменился хихиканьем. Наконец она смогла глотнуть воздуха и выпрямиться.

– Любишь? Дитя, – произнесла Дана с нежностью и, покачав головой, посмотрела на Свята. – Дети… Что вы знаете о любви?

За спиной княгини звякнуло и рассыпалось на осколки окно. Влетевший ветер одним сильным порывом сорвал со стен гобелены, раскидал по полу еду, перевернул стаканы. Милорада сидела неподвижно, стискивая пальцы на подоле платья. Дана, тоже недвижимая словно статуя, замерла напротив. Несколько мгновений они глядели друг на друга, а затем Милорада вскочила и бросилась прочь. Святослав поднялся следом, но мачеха окликнула его.

– Не торопись. Дай ей остынуть, а то под горячую руку попадешь.

Княжич смерил ее испепеляющим взглядом и направился вслед за невестой.

Как ни обидно было это признавать, но Дана оказалась права. Стоило ему пересечь порог выделенной Милораде светлицы, девушка тут же набросилась на него. Вцепившись побелевшими от напряжения руками в его рубаху, Милорада долго и на все лады спрашивала, что она сделала не так.

О, Святослав мог перечислить сколько угодно вещей. Он имел неосторожность припомнить выходку с раздачей хлеба, которую Милорада учинила, ни с кем не посоветовавшись.

Гнев невесты вспыхнул с новой силой.

– А что не так?! Да разве ж плохо? Ты разве не из-за скатерти моей решил сделать меня своей женой? – ее губы задрожали, Милорада с размаху села на кровать и застонала сквозь плотно сжатые зубы. Постель была не мягче поленницы.

Святослав остался у двери, сгорая от злости после произнесенных Милорадой слов. Выходило, будто он обманул ее и ложью заставил стать его невестой. Перед глазами вспыхнули образы минувшей ночи, далекие, будто все случилось годы назад.

– А ты разве за меня пойти согласилась не ради того, чтоб из Топи сбежать?

Милорада дернулась, как от пощечины. В глазах девушки блеснули слезы. Она вскочила с места и в мгновение ока очутилась перед Святославом.

– Согласилась я, потому что полюбила тебя! – яростно бросила Милорада ему в лицо и ринулась прочь из светлицы.

Оставалась бы она у себя, все было бы куда проще. Обернула бы его горшком или кувшином да разбила на дюжину черепков. Или превратила бы в подушку и выпотрошила, как гуся. Или заставила бы терем водить его кругами, пока плакать не начнет.

Но нет, теперь она невеста в жениховом доме!

Милорада запоздало подумала, что поторопилась в своем решении выходить замуж.

«Надо было его в Топи оставить. Там он казался милее», – промелькнуло в мыслях.

Миновав коридор, она выскочила на улицу. Опять начал накрапывать дождь, под ногами чавкала земля. На дворе не осталось никого, только из конюшни лился слабый свет. Ворота были приоткрыты, и Милорада по старой привычке отправилась к воде.

Вода всегда готова выслушать и с благодарностью принять слезы.

Багровая днем, в ночи она стала черной, как первородная река, из которой вышли жизнь и смерть. Вдали от давящих стен Милорада наконец смогла спокойно вздохнуть. Нос защекотало от повисшего в воздухе колдовства – древнего и сложного.

Девушка подошла почти вплотную к воде и села на берег, не волнуясь о чистоте платья. Ей стало все равно. Милорада смотрела на черную воду и думала: поверни река вспять, отказалась бы она от своего решения?

Под полуприкрытыми веками тут же вспыхнули отблески луны, растекшиеся по поверхности озера. Руки, нежные и уверенные, глаза, лучащиеся восхищением, и улыбка… мягкая. Светлая, будто солнце.

«Как же его перевернуло возвращение к людям», – вздохнула девушка, а в следующее мгновение испугалась. Что, если с ней случится то же самое?

Но поразмыслить над ответом она не успела. Из зарослей раздался заливистый детский плач. Милорада поднялась и, вытерев так и не пролившиеся слезы, направилась к рябине, откуда слышались всхлипы и завывания.

– Маленький, – позвала она, раздвигая ветви. – Эй, где ты? Ты потерялся?

– Те-те-тетушка-а-а!

Милорада повернулась на звук и оторопела. В ветвях сидело существо с илистой кожей, скрюченными ручками и ножками и огромными, как блюдца, глазами.

– Тише, маленький, – еще нежнее проговорила девушка и ласково добавила: – Тише, игоша.

– Я-а-а! – существо расцепило руки и сползло на землю, хватаясь за подол ее платья. – Тетушка, помоги мне батюшку разбудить!

– Батюшку? Водяного, что ли?

– Да-а-а, – игоша потянул руки, прося, чтоб его подняли. Он еле стоял на своих кривых ножках. Милорада наклонилась, и в то же мгновение в ствол рябины с треском вонзилась стрела.

– Милорада! – раздался возглас Святослава. Юноша несся к ней, кладя еще одну стрелу на тетиву.

Игоша завопил и нырнул в воду.

К тому мигу, как Святослав поравнялся с невестой, существа и след простыл. Княжич схватил Милораду за плечи и крепко прижал к себе.

– Ты что же творишь?

– Да это ведь игоша, – попробовала объяснить девушка.

– А если бы с тобой что-нибудь случилось? – вспыхнул Свят, заглядывая ей в глаза. И в следующую секунду с его губ сорвалось: – Прости меня.

Он и сам толком не сознавал, за что просил прощения, но по глазам невесты понял, что впервые за день сказал что-то правильно.

Несколько дней Милорада провела в тревожном ожидании. Она нетерпеливо ждала встреч со Святославом, но тот с утра до ночи пропадал в городе. На рассвете он заходил к невесте, целовал ее и просил об одном и том же – наполнить скатерть-самобранку едой для людей.

Однажды Милораде даже удалось уговорить его позавтракать с ней. Святослав извинился за то, что они почти не видятся, живя под одной крышей.

«Клянусь тебе, как только все закончится, мы это исправим», – твердил он. Что именно должно было закончиться, Милорада не очень понимала. Но что-то точно происходило. Днем в тереме не было ни души. Иногда она слышала, как в коридорах возятся слуги, но стоило Милораде покинуть комнату, те сразу скрывались за дверьми и углами.

Милорада недолго задавалась вопросом, в чем дело. Вскоре ей довелось зайти в трапезную в момент, когда Дана отвесила девушке-подавальщице такую звонкую пощечину, что аж окна задрожали. Голова бедной служанки дернулась, как у куклы, и княгиня выгнала ее со словами: «Я же сказала никому из вас не попадаться мне на глаза!»

Милорада тоже поспешила скрыться.

Долю с Недолей было почти не встретить. Дана словно привязала их к себе, и сестрицы по первому приказу неслись к хозяйке терема. С прибытием Святослава и Милорады княгиня старалась держать их при себе постоянно, даже по ночам.

А Милорада по ночам ждала. Она выставляла за окно тарелку с молоком, надеясь приманить игошу. Но утопленный младенец все никак не появлялся, и наутро молоко оставалось нетронутым. В глубине души Милорада злилась на Святослава за то, что тот спугнул малыша. Если с Водяным что-то случилось, утопленный младенец привел бы их к нему самым коротким путем. Девушка даже попыталась рассказать Святославу об игоше как-то вечером, когда юноша решил уделить внимание невесте. Правда, дослушать у него не получилось: Святослав уснул, разморенный горячей едой и чаем.

«Вот угораздило же влюбиться», – бормотала себе под нос Милорада, в очередной раз меряя шагами светлицу. На рассвете Святослав снова зашел навестить ее. Девушка потянулась, чтоб обвить его шею руками и поцеловать так, чтоб мир вокруг исчез, но юноша высвободился из ее объятий.

– Скоро сыграем свадьбу, а там уж намилуемся, – улыбнулся он через силу и вновь покинул ее.

– А когда оно будет, это «там уж»? – спрашивала Милорада про себя.

Вот и теперь она задавалась этим вопросом, сидя за вышиванием. Впрочем, игла порхала над пяльцами без ее участия, а Милорада только следила, чтоб нигде не завязалось лишнего узелка и получавшийся узор выглядел так, как она задумала.

Красная нить переплеталась с бурой, воссоздавая мшистую землю Алой Топи. Раньше Милорада не считала место, которое называла домом, сколько-нибудь примечательным, но теперь она до дрожи боялась, что память о Топи померкнет. Девушка нетерпеливо вдела в другую иглу черную нить и пустила ее вышивать березы.

– Если волнуешься, то работать стоит руками. Колдовство только сильнее тебя растревожит, – послышался насмешливый голос.

Милорада вскинула голову. На пороге ее светлицы, привалившись к косяку, стояла Дана. Скрестив руки на груди, она внимательно смотрела на пляшущие в воздухе иглы и парящие пяльца. Милорада попыталась схватить их, но в следующее мгновение опустила руки под пристальным взглядом Даны.

– Только не говори, что Святослав велел тебе скрываться, – хмыкнула княгиня.

– Он сказал, что людям не стоит это видеть.

– Отчасти он прав, – покачала головой Дана, взвешивая каждое слово. – Но здесь все иначе. Ты ведь и сама понимаешь.

Губы княгини растянулись в улыбке. Она взмахнула рукой, и шторы сами задернулись, наполняя комнату полумраком. Заплясали огоньки свечей. Милорада присмотрелась и разглядела, что сальные свечи не плавились.

– Это не настоящий огонь, – отметила она.

– Стала бы я пользоваться настоящим, – хохотнула княгиня. – А ты что, умеешь?

Милорада сдержанно кивнула. В глазах Даны появился интерес. Она осторожно шагнула к будущей невестке.

– Почему ты тут сидишь, как девица в беде? Ждешь, что наш княжич спасет тебя от одиночества?

– У меня тут свои дела, – пожала плечами девушка, кивая на рукоделие.

Дана усмехнулась и закатила глаза.

– Ну конечно же. Пока он скачет по городу и кормит бедноту сотворенными тобой хлебами, ты сидишь тут, – с издевкой проговорила она. – Так ты себе вашу жизнь представляла, когда покидала с женихом свою глушь?

– Какая вообще разница? – дернула плечом Милорада.

Она могла одним взмахом руки выгнать княгиню из светлицы, но рука отчего-то не поднималась. Было в речах Даны что-то такое, что заставляло девушку слушать. Как будто женщина знала, о чем говорила. Никогда прежде у Милорады не возникало такого ощущения: стоило ей спросить Ягу про людей, та отнекивалась или бросалась поговорками. В изумрудных же глазах Даны горело знание.

Княгиня тем временем подобралась ближе, села бочком на другой конец лавки и посмотрела на будущую невестку с пониманием и нежностью.

– Милое дитя, такова их природа. Мужчин, – на всякий случай уточнила она. – Сперва они клянутся в любви, говорят, что не могут без нас, что мы их вдохновляем и придаем сил. А потом – забывают. Привыкают к тому, что мы всегда рядом. Чувствуют себя хозяевами, но почему-то мы должны заботиться о них. Ты ведь уже поняла, что это такое? Когда предлагаешь ему заботу в обмен на хотя бы один нежный взгляд?

Дана столь тонко описывала чувства Милорады, что девушка ощутила обиду, пронзившую душу насквозь. Как она могла так хорошо знать, что ее тревожит? И почему при всех способностях, красоте и колдовстве Милорады это случилось именно с ней?

– Ах, как ты побагровела, – заметила Дана. – Ну, не дуйся, лучше злись. Ты ведь делаешь все правильно: заботишься, слушаешь, ждешь. Этому женщин учат из поколения в поколение и еще долго будут учить.

– Но я так не хочу! – выпалила Милорада. Рукоделие упало на пол.

Дана довольно хмыкнула.

– А вот это уже правильный подход. Раз не хочешь – не будешь. Ты ведь не из тех девиц, которых держали в светлицах, день и ночь учили вязать и прясть?

– Нет.

– То-то же. Ты можешь гораздо больше. Так ведь?

– Я могу заставить деревья цвести, – пожала плечами девушка.

– А хочешь, я покажу тебе кое-что полезное? – заговорщически подмигнула ей Дана и улыбнулась. Тепло, участливо, как в представлении Милорады могла улыбаться только мать.

И девушка не удержалась от кивка. Дана просияла, взяла Милораду за руку и повела было за собой, но кое-что привлекло ее внимание.

– Что это у тебя здесь? – она провела большим пальцем по россыпи родинок у основания ладони девушки. Стоило повернуть руку, и получался совершенный, как луна, круг.

– Пятнышки, – пожала плечами Милорада. – Сколько себя помню оно у меня.

– Пятнышки, – довольно кивнула Дана и повела девушку прочь из светлицы.

Воздух был по-зимнему морозен. Вдохнешь – и горло покроется шипами льда. Небо прогнулось под тяжестью неподвижных снеговых облаков. Они напоролись брюхами на шпили башен, распластали бока по покатым крышам, но так и не просыпались снегом. Не было ни ветра, ни движения, ни света – все сковал мороз. И только в башне, где стены и полы были выложены обсидианом, а окна закрыты мерцающим черным бархатом, грудь, стиснутая тяжелым серебряным панцирем, поднялась. Густые брови сошлись над переносицей. Длинные черные ресницы задрожали. Тонкие губы разомкнулись, и с них на выдохе сорвалось: «Милорада».

И тут же скованный морозом край сбросил с себя оцепенение. Повалил снег.

Влас сидел в углу трапезной в доме Молчана. Жилище воеводы больше напоминало берлогу: оно выглядело сбитым на скорую руку и никак не соответствующим важному, близкому к князю человеку. Жена Молчана явно не одобряла царивший в доме полумрак, грубую и громоздкую мебель, поверх которой были навалены князевы дары: шубы, ткани, украшения, книги. Казалось, Молчан вообще мало интересовался вещами и его не волновало ничего, кроме порядка и правильности.

– Надо сделать все по правде. Женись на невесте своей, а Дану – вон из терема пинком под зад, – твердил он уже в который раз. – Старый князь власти ей не завещал, она ее, считай, украла.

– Да как же можно?! – верещал Блажко, тощий и нервный человек с впалыми щеками и лысеющей макушкой, напоминающей птичье гнездо. Неизменный казначей Дола, которого Дана не боялась держать при себе. А вот он княгини явно опасался. И страх побеждал в нем даже желание вернуть власть законному наследнику.

– А отчего ж не можно? – ухмыльнулся Молчан, и спор занялся по новой.

Молчан говорил о том, чтоб выдавить княгиню из терема да и позабыть о ней, как о грозе в летний день. Блажко же бледнел и трясся от одной мысли об этом и на пространных примерах пытался объяснить, что в сравнении с гневом княгини даже самая лютая гроза покажется детским смехом. Молчан сравнений не понимал, поводов бояться хрупкой женщины тоже не видел и все хлопал Святослава по плечу, то и дело обращаясь к нему:

– Ну, княже? Что думаешь, княже?

«Княже» был мрачнее тучи и с каждой их встречей становился все нелюдимее и злее. Вот уже несколько дней, закончив раздавать хлеб, они с боярами старого князя собирались в доме Молчана, и за все это время так и не смогли договориться. Молчан требовал действий, остальные – боялись и тряслись перед Даной. Стоило лишь упомянуть ее имя, и у всех перекашивало лица, будто княгиня являлась им в страшных снах. А Святослав словно и сам не мог определиться, что делать.

Влас же и вовсе не понимал, что забыл на этих собраниях. Под ругань прихлебывавших медовуху мужчин конюх только злился. У него были свои напасти, и вместо того, чтобы просиживать в душной трапезной, он предпочел бы заняться избавлением от них. Но Святослав таскал его за собой, как собачонку.

От этого сравнения, промелькнувшего в голове, Власа аж передернуло, а в груди огненным столпом взвилась ярость. Да, как собачонку. А он-то больше собачонки вдесятеро! Правда, обернуться обратно юноше с прибытия из Алой Топи ни разу не удавалось. Он уж начинал думать, что произошедшее оказалось сном или ведьмовством, когда этим утром проснулся голым посреди рощи. Ночью ему снилось, как в волчьем теле он гонит по лесу зайца. Продрав глаза, Влас наткнулся на луну, насмешливо смотрящую на него из-за полутени.

Влас вернулся в терем на рассвете, невыспавшийся и злой, и надеялся найти Милораду, чтоб вызнать, что за бесовщина с ним творится. Но стоило юноше одеться, как его подхватил Святослав.

– А что, если Дану хитростью взять? – не выдержал Влас и вскочил со скамьи.

Спорившие до этого мужчины удивленно уставились на него, а потом переглянулись. Молчан ухмыльнулся в густую бороду, а Блажко и вовсе зашелся нервным визгливым смехом. Смахнув выступившие на усталых глазах слезы, он спросил:

– Это какую ж хитрость ты хочешь против этой змеи задумать?

– Ну так ведь и змею можно хитростью изловить, – поддержал друга Святослав. – И руки не поранить, и глаза от яда уберечь.

Остальные переглянулись и как один скрестили руки на груди и уставились на юношей с насмешливым ожиданием.

Святослав видел, что их рвение было напускным, как морок. Никто не хотел идти против Даны, и даже Молчанова жажда справедливости разбивалась о страх, который воевода не желал показывать. Он готов был собрать дружинников и повести их на терем, только если все согласятся. Никто не хотел быть тем последним, кто скажет решающее слово.

– И что же за хитрость у вас на уме? – торопливо спросил Блажко.

– А то не твое дело. На то она и хитрость, – вскинул подбородок Влас. Святослав согласно кивнул.

– С княгиней мы сами разберемся, а вы поможете княжество в порядок привести, – спокойно проговорил княжич, словно уже давно принял решение.

Молчан воодушевился.

– А ежели что-то не по задуманному пойдет, мы враз людей поднимем.

– Да! – закивали остальные.

– Верно.

– Отлично.

И заговорщики принялись пить уже за славный замысел. Они скрепляли договоренность рукопожатиями и напоминали друг другу, что откуда у кого вырвут, если кто-то нарушит слово и проболтается. Княжич и Влас, попрощавшись с боярами, вышли под благодарности и пожелания удачи. Уже за порогом, отойдя от дома на приличное расстояние, они переглянулись.

– А что за хитрость будет? – спросил Влас.

– А какую ты имел в виду? – прищурился Святослав.

– Ну, не знаю… – пожал плечами юноша. – А ты сам про что говорил, когда рассказывал, что можно змею изловить, руки не поранив?

– Да это из книги, – махнул рукой княжич, чувствуя себя полным дураком. Влас смерил его долгим взглядом и… расхохотался.

Лицо его раскраснелось, на глаза навернулись слезы, как недавно у Блажко. Даже Святослав позволил себе несколько нервных смешков, но, опомнившись, нахмурился. Оба ясно представили, как будущий князь и волк придумывают хитрость против колдуньи.

– Кажется, пора обратиться за советом к твоей невесте, – признал Влас, умолчав, что у него и самого есть к ней вопросы.

– И то верно.

Солнце выглянуло через дыру в истончившейся пелене облаков, обдало Дол вспышкой малинового света и двинулось дальше, за горизонт.

Казалось, что та Дана, о которой в Топи рассказывал Свят, та, что встретила их в тереме, и та, кто провела с Милорадой целый день, были разными людьми. Сегодняшняя Дана нарумянила будущей невестке щеки, накрасила углем брови и глаза и собрала волосы в роскошную прическу. Руки княгини были нежными и аккуратными, почти невесомыми. Она расхваливала красоту Милорады, будто накануне не называла ее простушкой из глуши.

– Ну, милая, – пожала плечами женщина, – Святослав уверен, будто я ему зла желаю. Никак поймет, что то лишь строгость материнская да забота. Но стоило мне увидать тебя, я сразу поняла, что ты особенная.

– Правда? – просияла Милорада.

Дана закивала.

– Не может быть, чтобы тебе такого никогда раньше не сказывали.

– Бабушка всегда говорила, что я ужас какая егоза, а характером хуже проказы.

– А я бы все отдала, чтобы у меня была такая дочка, – улыбнулась Дана, заплетая тонкую прядь в косу. Рыжие волосы сопротивлялись, вились, как им вздумается, но пальцы княгини были умелы, и вскоре свободные локоны стали косами.

– Почему же ее у тебя нет? – с любопытством спросила Милорада.

К этому времени девушка уже совсем осмелела. Дана показала ей, как делать веселящее вино и как наговором усилить свойства любого питья и еды. Она рассказывала, как помогала покойному мужу таким образом избавляться от тревог и от боли, когда болезнь особенно мучила его.

– Боги сыграли со мной жестокую шутку и лишили такого счастья, – горько улыбнулась княгиня, и ее глаза наполнились ноющей тоской. Милорада ощутила неистовое желание обнять Дану, но та отвернулась и выглянула в окно.

– Скоро Святослав вернется. Беги встречать его.

Она помогла будущей невестке подняться и, еще раз сжав ее руку, отпустила. Милорада кивнула в знак благодарности и выскочила из светлицы княгини. В коридоре послышались шаги и тихий голос Святослава.

Они с Власом еще обсуждали произошедшее у Молчана, но разговор становился все глуше. Чувствовалось присутствие Даны. Святу было любопытно, видит ли Влас вырезанные на оконных рамах символы и увядающее убранство княжеского терема. Сердце невольно защемило от осознания, что оставлять тут Милораду было не лучшей затеей. А с другой стороны, куда ее деть?

Он замер перед дверью в светлицу невесты и постучал.

– Заходи, любимый мой, – раздался певучий голос девушки. Святослав кивнул Власу и распахнул дверь, да так и застыл на пороге.

Милорада, совершенно голая, сидела на столе в окружении зажженных свечей. Выпущенные пряди рыжих волос прикрывали только грудь, а стол, накрытый волшебной скатертью, ломился от еды.

– Чего ты желаешь, мой милый, – медленно, растягивая слова, говорила она, не глядя в сторону двери, – еды заморской, вина или меня?

Она подняла взгляд и наконец заметила застывшего на пороге Власа. Конюх выпучил глаза и по-собачьи вывалил язык. Девушка лихорадочно прикрылась руками и зашипела, как кошка.

Влас принялся ржать. Святослав схватил друга за шиворот и сначала думал вытолкнуть в коридор, но, услыхав возню, затащил его в светлицу и захлопнул дверь.

Милорада встряхнулась и вмиг оказалась одета. Она слезла со стола и принялась тереть лицо, смывая краску.

– Могла бы и оставить, – хохотнул Влас.

– Сейчас пойдешь к Лешему, – предупредила Милорада.

– Прости его, – сдерживая улыбку, Святослав привлек невесту к себе и обнял, зарывшись носом в макушку. Девушка неохотно ответила на объятие. – Мы к тебе по делу.

– Да я уж поняла, – надула губы Милорада. – По другому поводу тебя тут и не увидишь.

Святослав глубоко вдохнул, подавляя нарастающую волну раздражения.

– Нам нужно кое-что придумать, – продолжил он.

– Хитрость, чтобы княгиню обойти и Святослава князем сделать, – нетерпеливо дополнил Влас.

Милорада всплеснула руками.

– А зачем хитрить? Можно же поговорить! Она не такая уж плохая.

Повисло напряженное молчание. Святослав смотрел на невесту так, словно впервые видел ее. В голове торопливо складывались кусочки мозаики. Еда и вино, краска на лице, нагота – сразу понятно, кто приложил к этому руку.

Княжич нахмурился.

– Ты говорила с ней?

– А с кем мне еще говорить?! – взвилась девушка, чувствуя в его голосе гневные ноты. – Ты оставил меня тут одну, делать ничего не дают, говорить не с кем! Что мне тут, со скуки помереть в четырех стенах?

– Но я ведь тебя предупреждал! – подступил к ней Свят.

Милорада отшатнулась к окну и вдруг услышала странный шорох.

– Замолчи, – шикнула она на жениха.

– Что? – даже Влас опешил от такой наглости.

– Да замолчите вы оба, – приказала она. В повисшей тишине раздалось хныканье.

– Тетушка! Тетушка! Я выпил молочко. Помоги мне батюшку разбудить.

Милорада подошла к окну и коснулась ставней. Те тут же распахнулись, и девушка схватилась было за раму, чтоб вылезти наружу, но Святослав удержал ее за руку.

– Ты что делаешь? Это же нечисть!

– Если ты хочешь узнать, что тут творится, милый мой, то лучше Водяного тебе никто не ответит. Вода все знает и все помнит.

С этими словами она легко выпорхнула в черноту ночи.

Длинные аккуратные ногти стучали по столешнице. Дана глядела на танцующие огоньки свечей. Три золотистых лепестка приплясывали в такт ее дыханию, а еще три извивались мелкой дрожью на поверхности зеленого вина в чарке. Питье и еда были нетронуты. Доля и Недоля сидели прижавшись друг к другу, перед ними стояли прялки. Перед Даной лежали два веретена – серебряное и золотое. Сестры глядели на них полными слез глазами, будто из обеих вытащили сердца и выложили на стол, заставляя смотреть, изнывая от боли.

– Ну, – кивнула им Дана. – Это ведь несложно. Сделайте что я прошу, и можете убираться. Будете свободны.

– Мы не можем, – твердо повторила Недоля. – Твоей нити нет.

– Так спрядите ее, – нетерпеливо бросила княгиня. Видят боги, этот разговор повторялся изо дня в день, и одни и те же слова уже успели набить ей оскомину.

– Не может человек нам указывать, – жалостливо проговорила Доля и опустила глаза. – А мы не можем прясть что нам вздумается. Лишь то, что богами предначертано.

– Вот как, – ухмыльнулась Дана и, достав из рукава мешочек, высыпала его содержимое в чарку. Даже издалека сестры увидели мелкие крупицы соли и пепла. Дана взяла в одну руку чарку, в другую – веретена и крепко их сжала. Сестры схватились за шеи. Княгиня медленно, растягивая мгновение, приблизилась к ним и протянула чарку. – Пейте.

Сестры скривились, но хватка на веретенах стала жестче. Недоля через боль взяла чашу из рук ведьмы и принялась пить большими глотками, сдерживаясь, чтобы не выплюнуть мерзкое пойло.

– Не так быстро, второй оставь, – приказала Дана.

Недоля отдала младшей почти пустой сосуд. Доля посмотрела на сестру блестящими от слез глазами и допила последние глотки. Горло обожгло и расцарапало, во рту вздулись волдыри. К утру они пройдут, но сестры знали, что первые несколько часов они проведут, моля о смерти. Если бы только смерть была доступна хоть одной из них…

Дана довольно ухмыльнулась и положила на стол гребень. Между зубьев горели медью длинные рыжие волоски.

– Эта девушка вам дорога, не так ли? – улыбнулась княгиня, глядя на сестриц. Те замерли в ужасе, а Дана, аккуратно сняв с зубьев один волосок, растянула его между пальцами, с наслаждением наблюдая, как на нем пляшет отблеск свечи.

Каким бы неуклюжим ни казался игоша с его кривыми ножками и ручками, Милорада едва поспевала за ним. Стоило им покинуть пределы княжеского терема, утопленный младенец опустился на четвереньки и понесся вниз с холма, но не в сторону города, а прочь: туда, где в долине стояла одинокая мельница. Малышу не составляло труда пробираться по вязкой земле, а спустившись с холма, он и вовсе пошлепал по воде, словно по суше. Троица застыла на берегу, глядя вслед нечисти.

– Ну и как дальше? Вплавь? – раздраженно бросил Влас. Святослав схватил невесту за локоть.

– Давай вернемся, это опасно. Вдруг там ловушка?

– Ничего с нами не случится, – мотнула головой девушка.

– Откуда ты знаешь?

Милорада обиженно взглянула на юношу и вздернула подбородок.

– Напомнить тебе, что меня вырастила, как вы выражаетесь, «нечисть»? – поджала она губы и обернулась к Власу. – Волки могут бегать среди живых и мертвых, по земле и по воде. Превращайся.

– Еще чего! – возмутился конюх.

– Мы теряем время.

– Да не могу я! – рыкнул Влас.

Милорада закатила глаза и подошла к нему вплотную. Прежде чем юноша успел отступить или отмахнуться, она коснулась его лба кончиками пальцев. Влас пошатнулся, точно его дубиной огрели, подался вперед, выставил руки и приземлился уже на четыре лапы.

– Полезай на спину, – кивнула Милорада Святу, почесывая загривок волка. И, не дожидаясь жениха, задрала юбку и перекинула ногу через широкую волчью спину. Раздалось недовольное ворчание. – Ну тихо, тихо. Волки вроде тебя по сотне душ переносили, а нас всего двое.

Святослав с опаской приблизился к другу и заглянул ему в глаза, точно спрашивая разрешения. Влас недовольно заворчал и, с трудом разжимая челюсти, выдавил:

– Ну давай, раз уж начали.

– Мы потом с этим разберемся, – пообещал Святослав.

– Все у тебя потом, – хмыкнула Милорада.

Святослав не успел ответить. Стоило ему влезть на спину волка позади невесты, та пришпорила зверя.

Влас сделал осторожный шаг, другой. Коснулся воды лапой – и почувствовал дрожащую твердь, будто наступил на полный бурдюк с водой, который не рвался, но проминался под весом зверя. В нос ударил запах тины и ила – след игоши. Волк втянул его всей грудью и бросился вперед. Бежать с седоками было непривычно, но уже через несколько шагов Влас позабыл и о том, чтобы управлять каждой из четырех лап, и о весе на спине. В ушах свистел ветер, из-под лап вырывались брызги, слышался хохот Милорады.

Казалось, волк сделал всего несколько прыжков, и вот перед ними уже выросла одинокая мельница, посеребренная лунным светом. На ступеньках их поджидал игоша.

– Хитро вы придумали, как ножки не замочить, – отметил он и протянул руку спешившейся Милораде. Девушка сделала шаг в сторону утопленника, но Святослав встал между ними и, обернувшись к игоше, строго спросил:

– Зачем мы здесь?

– Что такое? Игоша! – неожиданно раздался женский голос.

Все обернулись, а игоша тут же спрятался за широкой юбкой Милорады. Из воды вышла грузная баба в одной рубашке. Мокрые волосы, похожие на тину, облепили тяжелую грудь. Не русалка, утопленница.

– Мамушка, я привел тетушку-ведьму батюшку разбудить, не ругайся! – заверещал ребенок.

Но грозная утопленница сделала шаг вперед, заставляя всех расступиться. Она протянула раздутую руку и подтащила игошу к себе.

– Я тебе сейчас! Хватит с нас тетушек-ведьм! – сказала она, нещадно трепля игошу за ухо. Тот пищал, но терпел наказание.

Баба перевела взгляд на чужаков. Больше всего ее заинтересовал Влас, который все еще был в теле волка.

– Вот-те на! Неужто нам таки открыли путь в Царство Кощеево?

– Чего? – не понял тот.

– Добрая хозяюшка, – заговорила Милорада, выступая вперед. – Не сердись. Мы не хотим причинить зла. Игоша попросил о помощи, а моя бабушка Яга учила меня никому в помощи не отказывать, кто попросит.

– Так ты Ягина внучка? – в глазах утопленницы промелькнуло уважение. Она ткнула толстым пальцем в сторону Святослава. – А этот кто?

– Жених мой. Княжич Дола.

– Все княжество залила мертвая вода. Мы хотим узнать у Водяного, чем его разгневали, – продолжил Святослав.

Утопленница всплеснула руками и расхохоталась.

– Мы бы тоже многое хотели узнать у Водяного, да только спит он беспробудным сном. Вот уж несколько лун сменилось, а он все спит.

– И не просыпа-а-ается, – жалобно протянул игоша.

– Цыц! – замахнулась на него утопленница. Ее цепкий взгляд вернулся к троице. – Приходила тут одна, вроде тебя, девица. После нее-то все беды и начались.

– Позволь, мы посмотрим и узнаем, можем ли помочь, – снова попросила Милорада.

Утопленница тяжело вздохнула.

– Ну, попытка не пытка. Если не боитесь.

– А чего бояться? – улыбнулась Милорада.

Святослав же побледнел как полотно и осторожно спросил:

– А как нам попасть к Водяному?

Утопленница улыбнулась, поднялась по ступенькам к мельничному колесу и, вцепившись в него, крутанула изо всей силы. Затрещало раздувшееся от воды дерево, послышался звон капель.

– Так же, как и всем, милый мой. Так же, как и всем.

И захохотала низко и хрипло, будто каркающая ворона.

– Нет-нет-нет, я вас тут подожду, – замотал головой Влас.

– Слугам Кощеевым у моего мужа и так не рады. А вот тебе… – она поманила пальцем Святослава.

Тот сделал было шаг назад, но игоша разбежался и всем телом ударился о его ноги. Святослав поскользнулся, замахал руками, вскрикнул и с плеском упал прямиком под мельничное колесо. Он попытался закричать, но в горле лишь забулькала вода. В следующую секунду его потянуло вниз, в непроглядную черноту.

– Да что ж вы делаете, нелюди! – заметался Влас, рыча и брызжа пеной. Он попытался нырнуть следом, но вода снова стала для него твердью. Он принялся рыть ее, как собака копает землю, чтоб спрятать кость, но лишь поднимал столпы брызг под заливистый хохот утопленницы и игоши.

– А волк-то совсем щенок, ничего еще не знает, – хмыкнула она и, прочистив горло, крикнула: – Жив твой друг. И здоров. Но если мы не поторопимся, то сестрицы мои невесть что подумают.

– Милорада! – рыкнул волк. – Если с ним что-то случится…

– Если будете столбами стоять, непременно случится, – усмехнулась утопленница.

Колесо крутанулось еще раз. Баба толстой рукой подхватила девушку и вместе с ней прыгнула в воду. Вода сомкнулась над их головами, и всякий свет исчез.

«Вода опасна, а погибшие в ней никогда не находят покоя. У них нет могилы и места, где их родные могли бы почтить их память. Вода ненасытна и нетерпелива, поэтому Водяному все мало. Чтобы он не утаскивал к себе новых людей, по весне и большим праздникам надо задабривать его. Кидать под колесо мельницы черного петуха, свинью или бычка. Чем сытее Водяной, тем меньше горя людям», – рассказывала матушка, забирая из рук сына черного цыпленка, которого Святослав нашел во дворе. На миг под закрытыми веками мелькнуло ее лицо – круглое, нежное, с ласковыми зелеными глазами. А в следующую секунду Святослав закашлялся и сел.

– Глядите, сестрицы, проснулся, – раздалось рядом с ним.

Юноша открыл глаза и осмотрелся. В полумраке грота его окружила дюжина женщин, и все как одна в рубахах, простоволосые, мокрые.

– Живой! – воскликнула та, что стояла ближе всех. Женщина лет сорока, с натруженными грубыми руками, которые не смягчила даже смерть в воде. Она коснулась ледяной ладонью его щеки. – И теплый.

– То-то ужин будет горячий. И нам достанется, и деткам, – облизнулась другая.

Святослав вскочил на ноги и, выхватив из сапога нож, выставил его перед собой. Утопленницы разразились гогочущим смехом.

– Ну-ну, против одной-двух это еще помогло бы, – сказала та, что трогала княжича.

– Не жрать его, это гости! – раздался грозный голос утопленницы, которая бросила Свята под колесо.

Святослав обернулся. Баба выходила из воды, держа на одной руке игошу, а второй ведя Милораду. Девушка была бледна, но при виде женщин заулыбалась и помахала им. Утопленницы сбились в кучу и принялись во все глаза рассматривать живую девку.

– Это что еще такое? Это как? – заверещали они.

– Вот так, – отрезала баба и спустила игошу на каменный пол. – Не у одних нас беда. А теперь давайте как следует поприветствуем гостей.

Она подозвала Святослава к себе и раскинула руки, показывая на обитательниц речного дна.

– Смотри, княжич, это утопленницы Дола. Убитые мужьями, сыновьями, снохами. Но не все. Кто-то сам в воду бросился. Кто-то по скудоумию на дно пошел. Но большинство, конечно, чужими руками сюда попали. Все мы – жены Водяного.

– А игоши – ваши дети? – спросил юноша.

Утопленницы расхохотались.

– Это просто дети, попавшие сюда, как и мы, – отерев выступившие от смеха слезы, сказала их проводница. – Пойдемте, на мужа нашего глянете.

Жены Водяного расступились, открывая путь к дыре в каменной стене подтопленного грота. Глаза Святослава уже достаточно привыкли к темноте, царившей на задворках владений Водяного, и он смог разглядеть странное пространство, не имевшее точных очертаний. Хотя больше приходилось полагаться на ощущения: Святослав знал, что стоит по колено в воде, а под ногами у него каменистое дно, гладкое, как чаша. Позади слышался шум, будто от водопада, но сколько юноша ни оборачивался, он видел лишь темноту. Свод грота тоже терялся во мраке, и только проход вглубь этого странного царства словно нарочно бросался в глаза.

Святослав взял Милораду под руку, и девушка благодарно сжала его ладонь. Утопленница поторопила их.

– Хватит ноги мочить, простынете, – шикнула она и ступила в проход. Свят провел Милораду мимо водяниц и нырнул следом.

Темнота оказалась почти осязаемой. Княжич почувствовал ее касание на коже, будто прошел через паутину, натянутую промеж деревьев. Шаг, другой, и в глаза ударил яркий свет. Юноша выставил руку, защищая лицо. Рядом охнула Милорада.

– Ты посмотри, как тут красиво! – она выпустила его ладонь и бросилась вперед, припрыгивая от нетерпения.

Мрачный грот сменился роскошными палатами. Высокие колонны уходили вверх, со сводчатого потолка свисали гроздья жемчужин, из которых лился ослепительный свет. Он скакал по переливающимся всеми оттенками перламутровым стенам и полу. Посреди палат стоял огромный стол, где, как на корабле, могла бы расположиться вся дружина Дола. Стол был заставлен блюдами, а вдоль него бежали скамьи, заваленные подушками. В палатах повсюду сидели, лежали и прохаживались жены Водяного. Святослав сперва попытался их сосчитать, но после двадцати сбился и бросил. Взгляды утопленниц устремились к вошедшим.

– Сестрица, – позвала водяница, сидевшая прямо на столе. Она была моложавая и коренастая, с широкими бедрами и мягкими волнами волос, ниспадавшими на полную грудь. Водяница была красива и совершенно не похожа на ту бабу, что привела их.

Спутница Святослава и Милорады поморщилась, явно недовольная таким обращением:

– Чего тебе?

– Кого это ты привела? Никак, живую девушку? А парень-то, надеюсь, нам? – она коварно улыбнулась, соскользнула на пол и, поправив рубаху, подошла к ним вплотную. Незнакомка еле заметно повела носом.

«Принюхалась?» – поморщился Святослав. Интересно, что могло смутить обитательницу палат, где все пропахло тиной и рыбой?

– Да, живые, – их провожатая уперла руки в боки, вставая перед Святом и Милорадой, как преграда. – Они хотят помочь нам разбудить Водяного.

Красавица нахмурилась.

– А ты им и поверила? Думаешь, сдюжат? – хмыкнула она.

– Если не нравится считать их помощниками, то называй гостями.

– Ну раз так, то почему бы гостям не пообедать с нами? – улыбнулась водяница. – Я – Ива.

– Красивое имя, – поклонилась Милорада. Ива тут же смягчилась.

– Водяной дает своим женам только красивые имена. Правда же, Частуха? – осклабилась она.

Провожатая стиснула зубы, чувствуя, как остальные утопленницы скрывают улыбки. Ива воспользовалась этим, чтобы просочиться мимо Частухи и подхватить Милораду под руку. Она потянула девушку к столу.

– Чего ты хочешь? Карасика или пирог из головастиков? Или, может, варенье из кувшинок? А ты, красавец? Чего ты желаешь?

Святослав вопросительно вскинул брови, и Ива рассмеялась:

– Посмотрите на него, сестрицы! Ну красавец же! Не такой, как наш муж, конечно, но все-таки. Может, не будем Водяного будить и оставим этого себе?

По палате прокатилась волна смеха. Милорада попробовала его подхватить, но Святослав заметил, как на ее щеках расцвел гневный румянец.

– Еще чего, подруженька. Это мой жених, – проговорила девушка, стараясь сохранить веселость. Ива, нисколько не оскорбившись, подошла к Милораде и обхватила ее руками, обняв как давно потерянную и вновь обретенную подругу.

– Милая моя, так ты еще не жена его?

– Нет.

– Так и не становись! Ни за что женою не становись, – затараторила Ива, обнимая девушку с каждым словом все крепче. – Все горести женские от мужей. Сперва он тебя плетью охаживать будет, чтоб предков чтить и заветы блюсти, потом понесешь от него и места живого в тебе не останется, как маленький вылезет. А когда твоя красота увянет, он возьмется сердце твое топтать.

Со всех сторон раздались всхлипы. Водяницы тяжело вздыхали, прикладывая руки к местам, которые трепетали воспоминаниями о боли. В глазах их разгорался гнев, и ярость направилась на Святослава. Ива вскинула круглое личико, глядя на княжича как на самого жестокого врага. Жены Водяного окружили его плотным кольцом, пристально следя за каждым движением.

– Что ты говоришь такое? – замахала руками Милорада, пытаясь высвободиться из хватки Ивы. – Я люблю его. Он меня не обидит.

По залу прокатилась волна хлесткого судорожного смеха.

– Все мы так говорили. И все оказались на дне, – провозгласила Ива. Она чуть ослабила хватку, но лишь затем, чтобы развернуть Милораду лицом к толпе, разъяренной от застарелой боли и обид. – И ты думаешь, что после смерти будет свободнее дышать? Ни разу. Если ты достаточно хороша, то станешь женой мерзкого ворчливого старика, который сотни лет напролет шутит одни и те же шутки. И будешь развлекать его изо дня в день! Пока не надоешь! А потом…

Она взвизгнула и резко отпустила руки. Пользуясь моментом, Милорада отскочила прочь, и толпа утопленниц бросилась к Иве, позабыв о гостях. Все собрались вокруг красавицы: та вопила и размахивала руками. На шее у нее сидел игоша и нещадно драл темные влажные волосы, приговаривая: «Не смей ругать батюшку!»

Святослав обнял невесту и принялся взглядом искать, как бы им выбраться, когда перед ними вдруг появилась Частуха. Она махнула рукой в сторону двери, усеянной блестящими ракушками.

– Убегают! – завопила Ива.

Свят и Милорада ринулись со всех ног и юркнули в приоткрытую дверь. Частуха протиснулась следом и с грохотом опустила заслон.

– Сука топленная! – крикнули с той стороны.

Частуха перевела дыхание и, тяжело переставляя колоннообразные ноги, направилась прочь от сотрясавшейся под ударами двери.

– Вот ведь маленькая дрянь. Сто лет знакомы, а она все не уймется, – вздохнула утопленница и, поправив разметавшиеся в стороны груди, кивнула на протянувшийся перед ними коридор. – Нам туда. Там Водяной почивает.

– Спасибо, – поклонился Святослав.

– Полно тебе, – махнула рукой Частуха.

Босые ноги зашлепали по полу. Милорада поспешила поравняться с утопленницей и тоже принялась ее горячо благодарить.

– Полно тебе, девка. Я не ради благодарности это делаю.

– А зачем? – спросила Милорада. – Мне показалось, что Ива и остальные даже рады, что Водяного… нет.

– Тебе не показалось, – хмыкнула Частуха. – Они без него совсем от рук отбились. Ни за детьми не смотрят, ни за собой. Рыба в реке перемрет вся, а они и не заметят, так себя жалеть будут.

– А тебе разве ни их, ни себя не жалко? – спросил Святослав.

Частуха посмотрела на него разочарованно, будто он обронил какую-то глупость с умным видом.

– Я люблю Водяного. И в отличие от них помню, что он больше чем муж для сотни обиженных утопленниц. И если Ива как-то помогла ему уснуть, клянусь всеми богами… – она стиснула кулаки до побелевших костяшек и прибавила шагу.

В конце коридора их ждала еще одна дверь, тяжелая, кованая, исписанная хищными рыбами с торчащими из пастей зубами. Милорада поежилась.

– Не хотела б я такую встретить.

– Бойся рыбы, которая зубы прячет, – посоветовала Частуха и потянула дверь на себя. Та не поддалась. Тогда утопленница навалилась на нее всем телом, но и это не помогло. Издевательски звякнул серебряный амбарный звонок. – Замуровали…

Казалось, она не верит своим глазам.

– Позволь, хозяйка, – вежливо попросил Святослав и, встав на колено перед дверью, достал из голенища сапога нож с тонким и узким лезвием.

– А когда такому в княжьих теремах учить начали? – хохотнула Частуха.

– А как, думаешь, я хлеб и муку людям доставал? – усмехнулся юноша.

Замок щелкнул, поддаваясь, и рухнул на пол. Дверь приоткрылась. За ней оказалась черная комната. Из единственного окна лился дрожащий серебристый свет. Если присмотреться, можно было увидеть, как колеблется поверхность воды, распростершаяся над их головами рябившим куполом.

В середине комнаты стояла большая купель. Пахло паром и травами. В купели лежал мужик: коренастый, пузатый, лохматый. И абсолютно голый. Только кожа рук и голеней была покрыта причудливой росписью.

– Вот тебе и Водяной, – пробормотала Милорада. – Молчан и тот грознее будет.

– Никогда не слышала, как говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо»? – ухмыльнулась Частуха и, войдя с ними в покои, прикрыла дверь. – Ну, делайте что нужно.

Вместо того чтобы подойти к Водяному, Милорада покрепче прикрыла дверь и, прижавшись к ней лбом, принялась что-то бормотать. Резные створки постепенно тонули в камне, пока полностью не исчезли, оставив лишь гладкую стену.

– Так жены не достанут нас еще какое-то время, – объяснила она.

– Ишь ты, толковая, – улыбнулась Частуха. – А как нам теперь выбраться отсюда?

– Выйдем, – уверенно мотнула головой Милорада и, закатав рукава, приблизилась к купели.

Развалившийся в ней Водяной выглядел… как обычный спящий мужик, утомившийся после тяжелого дня в поле или кузне. Он даже немного похрапывал и недовольно причмокивал губами, хмуря кустистые черные брови. Милорада приподняла подол и влезла в купель, по колено оказавшись в воде. Она приблизилась к лежавшему на водной глади хозяину дворца.

Святослав невольно нахмурился, глядя, насколько Милораду не смущает вид другого голого мужчины.

«Нашел, о чем думать», – одернул он себя, вспоминая о голове, которую в Алой Топи невеста использовала в качестве светильника.

– Свят, помоги, – окликнула его девушка. – Мне одной не справиться.

– Ладно, – кивнул юноша.

Не снимая сапог, он шагнул в купель и… чуть с воплем не выскочил обратно. Вода оказалась обжигающе горячей. Его она пробирала до костей, а Милорада стояла в ней как ни в чем не бывало. Святослав стиснул зубы, заставляя себя дышать через нос.

– Что такое? – нахмурилась Милорада.

Свят выпучил глаза.

– А ты не чувствуешь?

– Нет.

– Ты в кипятке стоишь!

Дрожь разлилась по позвоночнику. Если несколько мгновений назад Святослав еще думал, что сможет перетерпеть, то теперь жар стал невыносимым. Юноша готов был поклясться, что чувствует, как кожа до самого колена начинает покрываться волдырями. Позабыв обо всяком мужестве, он развернулся и рухнул на край купели, с трудом вытащил себя и растянулся на полу, прижимаясь щекой к холодному камню. На лбу остывал пот, руки еще тряслись, но нестерпимая, удушливая духота стала отступать. Юноша жадно хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

– Мужчины такие нежные, – покачала головой Частуха и, закатав рукав, опустила руку в купель по самый локоть. Когда она вынула ее, кожа даже не изменила цвета. – Водичка-то чуть тепленькая!

– Возможно, она такая для нас, – заключила Милорада. – Но не для них. Скорее, нужно его вытащить.

Девушка обошла Водяного, схватила его за плечи и потянула в сторону. С огромным трудом ей удалось сдвинуться на полшага, но как только она остановилась, чтоб перевести дыхание, Водяной вернулся в середину, словно его притягивало обратно невидимое течение. Милорада убрала с лица мокрые пряди и попробовала еще раз.

– Частуха, помоги мне!

– Иду, – утопленница с плеском опустилась в воду. На ее рыхлом лице появилась улыбка. – Помню, как мы с мужем тут впервые миловались.

– Помоги мне, и у тебя будет возможность это повторить, – тяжело отдуваясь, ответила Милорада.

– Куда там! Не бывало еще такого, чтоб Водяной вернулся к жене, которую уже отлюбил. Вот они и не уймутся с обиды на него, – хмыкнула Частуха и, ухватив мужа за ноги, принялась толкать.

Но чем больше усилий они прикладывали, тем сильнее сопротивлялось течение. Водяной хмурился, ворочался, заходился трескучим храпом, но не сдвигался с места.

Святослав тем временем перевел дыхание и поднялся с пола. Осмотревшись, он заметил у стены высокую кровать под тяжелым пологом. Все еще с трудом держа равновесие, юноша подошел к ложу и, вцепившись в полог, изо всех сил потянул. Ткань оказалась не закреплена, и княжич неуклюже завалился назад, укрытый слоями тяжелого полотна.

– Ишь ты! Поспать удумал, пока женщины работают! – недовольно прокряхтела Частуха. – Хоть бы помог.

– Я и помогаю, – в руках княжича блеснул нож, и острое лезвие легко распороло ткань. Свят скрутил полотно в жгут и бросил конец в купель. – Обвяжите его. Пропустите под плечами и спиной и верните мне конец.

Милорада тут же принялась выполнять указания, а Частуха просто стояла, тяжело переводя дыхание и с нежностью глядя на спящего мужа. Ее полные губы расползались в нервной улыбке, за которой обычно живые скрывают непрошенные слезы.

– Такой он хороший, даже когда спит, – вздохнула она, убирая длинные пряди с лица Водяного.

– Помоги мне, – позвала Милорада, вылезая из купели. Частуха последовала за ней.

Святослав тем временем вытянул самодельную веревку и обвил концы вокруг одной из колонн черного мрамора. Длины едва хватало, но юноша надеялся, этого будет достаточно для воплощения его замысла. Святослав протянул женщинам один из концов.

– Когда я скажу, тянем все вместе. Нужно делать это одновременно, иначе петля соскочит, и придется начинать заново.

– А он у тебя с мозгами, – хмыкнула Частуха, одобрительно глядя на Милораду. – Но приказывает многовато.

– Раз, – стиснул зубы Святослав. – Два! Три!

Что было силы он потянул ткань на себя и едва не потерял равновесие, когда Частуха дернула свой конец так, что сбила с ног Милораду. Утопленница громко захохотала, но не столько от веселости, сколько от взвившегося в крови азарта: Водяной сдвинулся с места.

Частуха выпростала руку и схватила конец самодельной веревки, за который все еще цеплялся Святослав.

– Отойди, княжич. Дай-ка мне.

И, напрягая жилы, она принялась со всей мочи тянуть мужа, и с каждым рывком спящий становился ближе к ним. Святослав и Милорада поспешили к краю, готовые тут же подхватить и выволочь Водяного на пол. Вдруг стены задрожали.

Пол заходил ходуном, а там, где когда-то была дверь, расползлась тонкая, почти незаметная паутинка трещин.

– Не отвлекайтесь, – окликнул их Святослав. Он встал на колени и, упершись в край купели, потянулся и ухватил Водяного за космы.

– Ишь ты, верховод нашелся, – скрежетнула зубами Частуха. Последние движения выпили из нее оставшиеся силы. Теперь она едва удерживала мужа на месте.

Свят стиснул челюсти, чувствуя, как исходящий от воды жар заставляет кожу краснеть. Начала кружиться голова. Милорада потянулась, пытаясь ухватить Водяного за плечо, но ее ладонь соскользнула. Раздался плеск воды и сдавленный вой Частухи: течение снова понесло Водяного обратно…

– Стой! – приказала Милорада. Она ухватилась за мокрые пряди, упершись ногами в купель и всем туловищем отклоняясь назад. Водяной послушно замер. В шесть рук, за веревку и волосы, они опять подтянули его к краю и уложили голову на камень.

Из-за стены раздалось царапанье сотни когтей. Визг и стоны, гулкое рычание наполнили пространство, сделав воздух вязким и звенящим.

– Оставьте его! Без него всем лучше! – визжала Ива.

– Он снова будет требовать крови!

– Он снова будет заманивать в топи девушек и детишек!

Милорада обернулась и вскинула руку, но Святослав окликнул ее:

– Нет! Отвлечешься, и придется начинать заново. Давай!

Еще один рывок, и огромная спина оказалась на краю. Они наконец смогли подцепить его под руки и начать вытягивать. Из-под воды показался необъятный живот и покрытые жесткими волосами ноги. Ниже колен по коже тянулся узор в виде чешуи.

Вопли жен становились все громче, они бороздили мозг плугом, заставляя глаза слезиться. Через несколько мгновений Святослав уже не мог выносить эти звуки и отпустил руки, зажимая уши. Водяной с влажным шлепком повалился на пол, и в тот же миг раздался треск, после которого все стихло. Огромные, во всю стену, окна покоев покрылись трещинами. По ту сторону Свят увидел нескольких водяниц. Их рты искривились в хищных улыбках, а длинные ногти впились в стекло и давили, давили, пока на пол не брызнули тонкие, пахнущие тиной струи.

– Будите его быстрее! – завопила Частуха и, бросившись к мужу, принялась тормошить его и хлестать по щекам. – Просыпайся же, ну!

Голова Водяного болталась из стороны в сторону, но глаза так и оставались закрытыми.

– Просыпайся, любовь моя! – взвыла Частуха. Послышись треск и звон, струя воды брызнула на пол, затем еще одна, и вот уже пенящийся поток заливал комнату.

Святослав бросился к Милораде. Та вцепилась в его рубаху и быстро затараторила:

– Нужно что-то делать. Они нас убьют!

– Тихо, тихо, – Свят положил ладони поверх пальцев девушки и мягко, насколько это было возможно, провел по ее рукам. В глазах княжича сверкнул проблеск идеи. – Нужно расколдовать обратно дверь. Распахнуть ее широко, чтобы вода полилась дальше. Сможешь?

Милорада поджала губы, сдерживая рвавшиеся наружу испуганные всхлипы, и закивала.

– Дай мне свой нож.

Святослав молча вложил лезвие в ее руку. Милорада встала лицом к стене и, еле слышно шепча наговор, взмахнула ножом. Потом еще раз. И еще. На каждое движение стена отзывалась треском и мелкими облачками пыли. Стекло скрежетало, из последних сил сопротивляясь натиску. Святослав понял, что дышит через раз, и даже Частуха перестала выть. Хотя ей-то что? Она уже утонула.

Милорада в последний раз подняла руку с ножом и, закусив губу, полоснула лезвием по ладони. Тонкая струйка крови закапала в воду. Девушка сжала кулак, и в то же мгновение стена с грохотом обрушилась, раскололось стекло. Святослав бросился вперед, ухватил край обвитой вокруг колонны веревки одной рукой, а другой – Милораду за талию. Вода с ревом и шипением хлынула в покои, а потом дальше, в коридор. Два вдоха – и они оба стояли уже по пояс в воде. Свят изо всех сил упирался в пол и цеплялся за веревку, не позволяя стихии снести их. Милорада обхватила его шею руками и держалась, но чувствовала, что немеющие от холодной воды пальцы вот-вот ослабнут.

У разлома появились водяницы во главе с Ивой. Та отбросила волосы назад и гордо шествовала, будто не замечая бурлящего потока. Она нашла Милораду взглядом и хищно улыбнулась.

– А тебя не учили, что совать свой нос в чужую семью – плохо? А? – подойдя к ним, она вцепилась в волосы Милорады и рванула на себя.

Милорада взвизгнула. Святослав попытался удержать ее, но водяница оказалась сильнее. Одним движением она выдернула невесту из его рук и притопила. Продержав ее под водой несколько мгновений, Ива достала девушку. Бледную. Фыркающую.

– Знаешь, что наш муж делал с такими вот гостями? Не отпускал обратно. Заставлял воду переливать. Песок просеивать. Хочешь рыбе хвосты от тины чистить до скончания веков?

Ива снова макнула Милораду в воду.

– Стой!

– Я не слышу, – расхохоталась Ива, и остальные подхватили ее смех.

Свят покрепче сжал мокрый потяжелевший конец веревки, раскрутил его и что было силы хлестнул утопленницу по лицу. Ива отшатнулась и выпустила свою жертву. На рассеченной брови начала скапливаться мутная жидкость, похожая на застоявшуюся воду.

И в тот же миг бурливший в комнате поток остановился. Расступился. Вода поползла в стороны, вверх по стенам, заделывая дыры и сколы. Водяницы сбились в кучу и заозирались. Святослав подскочил к осевшей на пол Милораде, жадно хватавшей ртом воздух. О них тут же забыли, ведь посреди покоев стоял Водяной. Все еще голый и злой, как разбушевавшийся прибой.

– Видимо, мало я наказывал своих жен, раз они против меня пошли. Придется это исправить.

Он развел руки в стороны и хлопнул в ладоши с такой силой, что от треска заложило уши. Жены, все как одна, издали вопль ужаса, но звук тут же увяз в шлепках. Пол оказался усеян щуками. Только Частуха стояла подле мужа, и на ее лице было написано самодовольство.

– А ну вон отсюда, щученьки! Ищите дураков, что поверят вашим гнилым языкам.

Взмах рукой – и все рыбины вылетели в дыру в окне, которая тут же заросла. Водяной обернулся к Частухе и сжал ее руки.

– Ну, жена моя, расскажи, что здесь случилось и кто наши гости.

Влас ждал на ступенях затопленной мельницы. Стоячая вода воняла тиной, и молодой волк извелся в поисках места, где чуткий нос сможет уловить хоть один порыв свежего воздуха. Он даже подумывал о том, чтобы превратиться в человека, ведь Милорада показывала ему, как это делать, но юноша побоялся, что не сможет вернуться в волчье обличье.

Заря вот-вот должна была заняться, и Влас слонялся, цокая черными когтями по деревянному настилу, пока не заметил в рощице, от которой сейчас оставались только верхушки деревьев, что-то странное.

Сперва он решил, что это огонь, но присмотревшись, разобрал свечение. Серебристое, словно лунный свет, и трепещущее, как дым на ветру. Влас огляделся по сторонам и, осторожно ступив на воду, пошел к рощице.

Он знал эти места как свои пять пальцев. Все лето в детстве они проводили тут, в тени деревьев, где можно было наесться от пуза черники и еще домой принести. Поэтому, когда Влас увидел среди стройных стволов маленький домик размером со скворечник, качающийся на поверхности воды, ему сделалось не по себе. Даже шерсть на загривке встала дыбом. А уж когда раздался металлический лязг, Влас и вовсе готов был припустить обратно в сторону мельницы, но оклик заставил его остановиться.

– Волче!

Стоило этим словам прозвучать, мощные лапы будто прилипли к месту. Влас всмотрелся в мерцающее видение и разглядел человека. Он отделился от домика-скворечника и двинулся к волку, увеличиваясь с каждым шагом, пока не стал обычного человеческого роста. Это был высокий мужчина с окладистой бородой, суровым лицом и пронзительными синими глазами. О, Влас знал этот взгляд. Не раз он сверлил его за какую-нибудь шалость, которую они учиняли с подачи Святослава. Князь Всеслав стоял перед ним как живой.

У Власа затряслись лапы. После всей увиденной нечисти казалось, его уже ничего не проймет, но одно дело видеть какую-то бабу, лет сто как уж сгинувшую, а совсем другое – стоять лицом к лицу с человеком, на похоронах которого ты два месяца назад слезами давился.

– Княже? – прошептал Влас.

– Надо же, я уж думал, что это сказки – про Кощеевых волков. А ты вон, и правда есть. Будь другом, милый мой, перевези меня через границу.

– Границу? – склонил голову Влас.

Князь удивленно заморгал, словно что-то вспомнил, и принялся шарить по карманам кафтана.

– Сейчас, сейчас. Подношение. Жена моя должна была сальце мне оставить для тебя. Сейчас, сейчас, – затараторил он, то и дело посматривая на огрызок луны, выглядывающий из-за деревьев. Ночное светило и само стало походить на призрака, размытое подступающей зарей. – Где же оно?

В голосе, никогда не знавшем нервной дрожи и сомнения, зазвучало отчаяние. Мощные руки затряслись. Налетел порыв ветра и сдернул пелену облаков с неба, обнажая первый алый всполох рассвета. Князь вскрикнул и исчез, оставляя Власа одного среди затопленной рощи.

– Как вы, гости дорогие, получше? – спросил Водяной, подавая Милораде еще одну чашу отвара.

Девушка успела перевести дыхание и теперь, сидя за хозяйским столом, болтала ногами и вертелась, словно ничего не произошло. Видимо, короткая память была свойственна всем, кто обитал по ту сторону реки – ни Водяной, ни Частуха не вспоминали о предательстве жен. Его будто и не бывало. Супруги оказались заняты только собой и, не стесняясь гостей, целовались, булькая и хлюпая так, словно пытались проглотить друг друга.

Святослава это злило. Как можно забыть такое? Как вообще можно развлекаться, пить вино и тискать жену, когда тебя на несколько недель погрузили в колдовской сон?

Но хозяина подводных хором эти мелочи не волновали, сперва он решил насытить разыгравшийся аппетит и жажду. Едва только Частуха помогла ему напялить алую рубашку, он тут же накинулся на остатки пиршества, что устроили бывшие жены. Лишь набив рот, он обернулся радушным хозяином и принялся потчевать своих гостей и спасителей, нахваливать дар Милорады и сообразительность Святослава.

– Я бы вас и вовсе тут оставил на веки вечные, да вижу, вы пришли ко мне с делом срочным. Знаю, что вода из берегов вышла, живая с мертвой схлестнулись.

– Нам бы вернуть все как было, – кивнул Святослав, с трудом пережевывая зажаренных до корочки мальков.

– Как было не будет, княжич. Ты и сам знаешь, дважды в одну реку не зайти. Но вот в берега вернуть водицу – дело нехитрое, – хохотнул Водяной и, отерев усы от пива, трижды хлопнул в ладоши. Улыбнувшись, он вернулся к еде.

– И все? – вскинул брови Святослав.

Милорада непонимающе взглянула на жениха и положила руку поверх его ладони, но юноша не заметил этого. В груди княжича клокотала ярость. Почему это прославленное, воспетое в песнях и былинах существо, которое одним взмахом руки может вернуть реку в берега, оказалось пленником своей же стихии? И почему Милораде пришлось проливать кровь, а ему самому – рисковать жизнью? Неужели Водяной не мог освободиться сам? Вопросов было так много, что у Свята заломило виски. Он сощурился, пытаясь перетерпеть боль.

– Такой молодой княжич, а думаешь совсем как древний старик. Того и гляди, кровь в мозги хлынет и потушит все твои мысли заумные.

– Я не хотел показаться грубым, – взял себя в руки Святослав. – Но если тебе так легко остановить беду, что уже унесла сотни жизней…

– Как я чуть заживо не сварился в кипятке? – хохотнул Водяной. Его зеленые, словно озерная тина, глаза блеснули желтыми крапинками. – Так оно бывает, княжич. У каждого из нас, даже самого могущественного и древнего, есть слабость. Я вот безоговорочно верю своим женам, потому что люблю их. Сколько бы раз они меня ни предавали, все равно буду верить.

– То есть это не впервые? – спросила Милорада. Частуха зашлась визгливым смехом.

– Конечно, – проговорил Водяной, с нежностью глядя на хохочущую жену. – В супружестве так бывает, просыпаешься, смотришь на человека и думаешь: «Ай, как бы славно тебе было голову-то твою дурную да оттяпать». Я иногда даже так делаю.

– Да?

– Конечно, – еще раз кивнул Водяной. – У меня жен три сотни, и каждый год их все больше, нужно ведь куда-то девать. Вот, обращаю их всякими тварями подводными. Но не просто так, а за дело.

– А как насчет Лилии? – укоризненно напомнила водяница.

– Ну, там признаю, погорячился. Но ей даже лучше угрем плавать.

Частуха закатила глаза, но нежности в ее взгляде не убавилось. Водяной же заулыбался еще шире.

– А ты, княжич, мотай на свой жидкий ус. У вас, людей, век короток, негоже его на обиды тратить. У тебя невеста красивая, умная, славная – о ней лучше думай. Обязанности княжеские всегда при тебе будут, а вот человек, который тебя любит… – он покачал головой, и взгляд его зацепился за россыпь родинок на руке Милорады. – А что это у тебя такое, милая?

– Пятнышки, – пожала плечами девушка.

Свят стиснул зубы и кивнул, изо всех сил изображая благодарность.

– Спасибо за твои мудрые слова, хозяин.

– Но вы же сюда не за словами явились, – ухмыльнулся Водяной. – За мое спасение я окажу вам услугу, какую попросите.

– А у нас как раз такая и найдется, – кивнула Милорада.

Водяной как знал, уже поднялся из-за стола и поманил их следом.

Они прошли несколько богато убранных комнат, пока не оказались в зимнем саду, раскинувшемся под хрустальной крышей, как под куполом. Во влажной духоте пышно цвели цветы, дорожки между клумбами были выложены искрящимся мрамором. А в середине, на небольшой площадке, били пять источников. Хрустальные брызги взмывали вверх и разлетались полупрозрачной дымкой.

– Фонтаны! – восторженно воскликнул Святослав.

– Это Источники, – гордо объявил Водяной. – Водица, она все помнит, все знает, ничего не забывает. Ведаю, о ком вы хотите узнать, и лучше воды вам никто не расскажет.

С этими словами он достал из-за ворота рубахи стеклянную склянку на кожаном шнурке и, тяжело опустившись у одного из фонтанов, наполнил ее водой. Закупорив сосуд, Водяной отдал его Милораде.

– Налейте этой воды на блюдо и шепните ей имя. Вода все покажет. А теперь – в добрый путь, гости дорогие. Заря уже занимается.

С этими словами он опять размашисто ударил в ладоши, и Святослава с Милорадой окружил плотный пузырь. Он начал подниматься все выше и выше, преодолел хрустальный купол, как будто того и не было вовсе, и полетел дальше наверх, пока подводный дворец Водяного не скрылся из виду.

Когда они оказались на ступенях одинокой мельницы, вовсю разгоралась утренняя заря. Птицы перекликались в кронах деревьев, а солнце заливало красным светом всю долину.

– Солнце, – Святослав сперва даже не поверил своим глазам. Милорада взяла его за руку и понимающе улыбнулась.

– Я и сама, кажется, забыла, как оно выглядит. Смотри, Водяной и правда помог, – Милорада указала на долину.

Из запруды она превратилась в болото. Вода отступила, оставляя за собой чавкающую, покрытую илом землю. И все-таки это была земля. Она просохнет и начнет снова плодоносить, и тогда, если повезет, Дол сможет пережить зиму.

Святослав вздохнул, ощущая, как груз ответственности сваливается с его напряженных плеч. В груди разлилось давно забытое чувство легкости, от которого хотелось смеяться, скакать и даже приплясывать. Юноша не стал отказывать себе в этом желании и, подхватив Милораду на руки, с хохотом закружил, а потом и вовсе поцеловал ее, вызвав радостный возглас невесты.

– Спасибо тебе, – проговорил он, зарываясь лицом в растрепавшиеся рыжие волосы. Милорада крепче прижалась к нему, блаженно прикрывая глаза.

– Это тебя нужно благодарить. Ты спас меня там. Неужто забыл?

И, не дожидаясь ответа, сама потянулась к нему за еще одним поцелуем. Свят отозвался нежно, не торопясь, и в душе Милорады все запело от этого невесомого касания. Вот только что-то было не так. Она отстранилась и заозиралась по сторонам.

– А где Влас?

– Здесь я.

Влас вернул себе человеческий вид и растянулся на ступеньке, прогретой первыми лучами солнца.

– Дрыхнешь? – беззлобно поинтересовалась девушка.

– Вас жду, – буркнул юноша, поднимаясь. Вид у него был помятый, да и Милорада со Святославом выглядели не лучше. – Я вам кое-что покажу.

По чавкающей грязи Влас направился в сторону рощицы. Свят двинулся за ним, девушка поспешила следом, на ходу говоря:

– Тебе даже не интересно, как выглядит царство Водяного?

– Дай угадаю, мокро? – хмыкнул юноша и едко ухмыльнулся. Милорада насупилась.

– Мы там чуть не погибли.

– Об этом можно было догадаться, когда утопленница кинула Свята под мельничное колесо.

– Ты что, обиделся? – склонила голову набок девушка. Влас фыркнул.

– Ни в коем разе. Не люблю холодную воду, лучше в баньке попариться. Почти пришли, – он махнул рукой в сторону рощицы, но от ночного видения там не осталось и следа. Ни намека на призрачный терем и его обитателя.

– И что там? – спросил Святослав, всматриваясь в деревья.

Влас раздраженно пересказал свою встречу с умершим князем. Он то и дело поглядывал на рощу в надежде, что вот-вот появится подтверждение его словам, но безмолвные деревья чуть слышно шелестели листьями, а тени под стволами оставались неподвижными. От этого злость только усиливалась. Не привиделось же ему, в самом деле!

Дослушав его рассказ, Святослав скрестил руки на груди и сказал худшее, что только мог от него услышать друг:

– Не может такого быть.

– То есть царство Водяного тебя не удивило, а вот призрак князя, который пытался дать мне сала, – да? – вспыхнул Влас, махнул рукой и направился прочь, с трудом сохраняя равновесие на размытой земле.

– Я не то хотел сказать! – окликнул друга княжич, но тот даже не обернулся. Свят посмотрел на Милораду, но та лишь пожала плечами. – Его похоронили по всем правилам. На костре лежали дары, чтобы он отправился в путь. Он не может быть здесь.

– Ты действительно сомневаешься, что Дана могла и к этому руку приложить? – спросила девушка. Пальцы девушки непроизвольно стиснули подарок Водяного. – Нужно разобраться, что она сделала.

Святослав кивнул и, придерживая невесту за руку, принялся нагонять Власа.

Оборотень шел бодро, пока не заныли натруженные ночными пробежками ноги. Тело ломило от усталости, так что мысли занимало лишь одно – как бы добраться до конюшни, хлебнуть браги из припасенного бурдюка и проспать весь день до самого утра. А потом… Что потом?

Свят наверняка опять потащится к Молчану решать свои княжеские дела. Или Милорада снова впутает их в какую-нибудь историю с нечистью, а Власа обратит в ездовое животное. Они быстро свыклись с тем, что он не совсем человек, и стали пользоваться этим, но никому даже в голову не пришло, что юноша хотел разобраться, почему он таков. Родился ли он с волчьей сущностью? Или прокляли его? А как теперь жену искать? А кур у отца на хуторе разводить получится – или волчья натура заставит его в ночи сожрать весь выводок, не оставив и пера? От мысли о еде в животе заурчало, и Влас только сильнее разозлился.

Его нагнал Святослав. Еще бы, с ногами как ходули даже грязь по колено не помеха. Жилистая рука легла на плечо Власа.

– Не сердись, я тебе верю. Мы обязательно со всем разберемся. Но сперва…

– Что сперва? – развернулся юноша, одним рывком сбрасывая ладонь друга. – У тебя всегда что-то идет «сперва». Что-то кроме важного.

– Я должен защитить княжество от Даны. Она делает что-то…

– Она уже много лет что-то делает, и ты никогда не возражал ей. И когда отец твой умер, ты не стал мешать ей править. Почему же сейчас ты вдруг вспомнил, что должен княжить? – бросил ему в лицо Влас. – Что такого важного случилось, что ты не можешь потратить день на помощь другу?

Свят отступил на шаг назад, пригвождая Власа к месту ледяным взглядом.

– У меня есть долг перед живыми. Разберемся с ним, а потом займемся мертвыми.

– Видно, чтоб добиться твоего внимания, нужно быть при смерти, – горько усмехнулся юноша и бросил едкий взгляд на Милораду. – Учти это, если хочешь его видеть на семейном ложе.

И, не дожидаясь ответа, Влас снова припустил вперед. Шаг, другой. Клокочущая ярость придавала ему сил бежать. Влас и сам не заметил, как на место рук и ног пришли лапы, как перестал манить город и пропахшая прелым сеном конюшня. Он свернул в сторону леса и побежал так быстро, что вскоре свист в ушах поглотил все остальные звуки, даже оклики Святослава и Милорады.

– Он остынет, – то ли с надеждой, то ли с вопросом проговорила девушка.

– Сейчас нет на это времени, – хмыкнул Святослав и, крепче сжав ладонь Милорады, повел невесту дальше.

Несмотря на ранний час, Дол уже проснулся и бурлил жизнью, как в ярмарочный день. Словно забыв о грязи и слякоти, люди повалили из домов и, обнимаясь прямо на улицах, кричали и радовались. Дети принялись играть в лужах, невзирая на вопли матушек, женщины собирались пестрыми стайками и вполголоса обсуждали, у кого какие запасы остались, а мужчины с деловым видом прикидывали, удастся ли получить урожай до осени. Чуть поодаль, у перекрестка, который вел к расшатанной церкви, стоял в своем неизменном черном одеянии Игнат. Вокруг него собрался небольшой кружок заинтересованно слушающих мужчин и женщин. Милораде тоже стало любопытно, она подошла ближе, на время выпустив руку княжича.

– Видите, братья и сестры, Отец Небесный услышал наши молитвы. Он не требовал ни жертв кровавых, ни умерщвления плоти, только веры и готовности исполнять Его волю. Расскажите об этом близким своим…

– А что он сделал? – перебила священника Милорада.

Игнат осекся, недовольно взглянул на девушку, но тут же нагнал на лицо мягкую улыбку.

– Отец наш отвел воду, услышав наши мольбы, – терпеливо объяснил он, сцепив руки в замок. Но Милораду впечатлило не это. Она окинула пристальным взглядом собравшихся и удивленно произнесла:

– У вас всех один отец?

Тут как раз подоспел Святослав и взял невесту под локоть.

– Прости ее, Игнат, она не из наших мест, – и, не дожидаясь ответа, княжич увел девушку прочь. Священник же продолжил свою речь.

Когда они отошли достаточно далеко, Милорада принялась хихикать. Пару шагов она еще пыталась зажимать рот, но вскоре смех стал слишком сильным, и Святу пришлось поддерживать невесту, чтобы та не упала.

– Ты чего творишь?

– Он и правда думает, что какой-то небесный отец смог отвести воду?

– Это его вера. В Византии бы так подумали.

Княжич принялся объяснять ей особенности привезенной из чужих краев веры, которая, как бы посланники ни старались, все никак не приживалась. Милорада внимательно слушала, а улыбка на ее губах становилась все шире, как будто жених рассказывал небылицы, но так серьезно, словно хотел, чтобы она в них поверила.

– А как этот Бог все успевает, если он один?

– Ну, Он повсюду, – пожал плечами Святослав. – По крайней мере, так пишут.

– И ты в это веришь?

– Если это спасает людей в темные времена, я готов этому не мешать, – ответил княжич. Милорада продолжала усмехаться.

– Ты уж меня извини, но я встречала Бабу Ягу, Лешего, Водяного, даже Кощея видала. И они все настоящие. И выходят к живым, когда нужно. А этот… просто присваивает себе чужие заслуги.

– Главное, при Игнате такого не говори. И если до нас когда-нибудь доедет кто-то с Киевского двора, тоже. Хорошо? – попросил Свят. Милорада кивнула.

Он сам немало часов провел, пытаясь понять, что же такого есть в византийской вере. Со смертью отца он даже начал ею проникаться, говорил с Игнатом, и речи того лечили раненное потерей сердце. Помогали отпустить. Именно это и было нужно Святославу в тот момент. Не напоминание, что в большие праздники он сможет пообедать за одним столом с духами умерших родителей, а, наоборот, признание, что они ушли и не вернутся. Ему нужна была уверенность. Такая, что не заставит искать призраков в лесу. И на время у княжича получилось укрепиться в этой мысли. Но этим утром выяснилось, что призрак в лесу все-таки есть. И почему-то неупокоенный. Теперь еще и с этим нужно разбираться.

На самом подходе к терему им повстречался Молчан. Воевода широко улыбнулся и крепко пожал Святу руку.

– Боги на нашей стороне. А значит, все делается правильно.

– Отлично, – кивнул Свят.

– Вам удалось сделать то, что…

– Тише, Молчан, – попросил Святослав. – Ты сам все скоро узнаешь.

И, не дожидаясь расспросов, княжич пошел дальше. Его уже начала раздражать эта история. Только они выпутались из царства Водяного, как от него тут же требуют решать другие задачи. Хотелось бы знать, будет ли этому конец и край.

– А что вы задумали? – спросила Милорада.

Свят ответил ставшее уже привычным:

– Потом.

На его счастье, в тереме им никто не встретился. Воровато оглядываясь и прислушиваясь, не бродит ли поблизости княгиня, он торопливо повел Милораду в мужскую половину. Девушка восторженно затаила дыхание, впиваясь взглядом в напряженный профиль возлюбленного. Хотелось пальцами разгладить залегшую между бровей складку, а лучше – вывести жениха обратно на дневной свет, чтоб стены дома перестали давить на него. Она и сама теперь чувствовала тяжесть пребывания в этом месте.

«Ничего, скоро это закончится», – повторяла девушка про себя слова Святослава. А память тешила ее нежным поцелуем, который еще теплился на коже. Когда она только научилась радоваться такой мелочи?

Свят завел ее в свои покои и, оглядев коридор еще раз, запер дверь на засов.

– Ты знаешь, что нужно делать?

Милорада кивнула и спросила:

– У тебя есть серебряное блюдо?

Такое нашлось среди даров иностранных послов. Свят насилу оттер покрытое пылью блюдо рукавом рубахи и, сдвинув в сторону книги, уложил его на стол. Милорада достала подаренную Водяным склянку, вылила содержимое в середину и склонилась над блюдом.

– Чистая водица, что веками будет литься, смой всю ложь, оставь лишь правду, покажи княгиню Дану.

Поверхность воды покрылась рябью, мелкие волны стали обретать форму, и Святослав гневно стиснул зубы, увидев знакомые черты. Полные губы, острые скулы, зеленые глаза. Дана смотрела прямо перед собой. Такая же, как сейчас, только облаченная в старинную одежду.

Черные волосы были собраны под металлическим обручем, наряд больше походил на мужской, а на бедре висел длинный нож. Подле княгини стоял мужчина – высокий, светловолосый, по пояс обнаженный и залитый кровью. Только белозубая улыбка сияла, а в голубых глазах горел пьяный азарт. Видение стало проясняться, и Свят увидел, что двое стоят посреди остатков лесного пира, а поляна вокруг них усеяна изуродованными телами.

«Кто еще скажет, что рабыня не жена мне?» – вскинул голову мужчина.

– Это твой отец? – спросила Милорада.

– Нет, – проговорил юноша и осторожно указал на одеяние. – Так ходили очень давно.

Милорада понимающе кивнула и впилась взглядом в видение.

Вода снова пошла рябью. На сей раз в отражении показался холм, тот самый, на котором теперь стоял княжеский терем. Он был обнесен простым частоколом, а на склонах теснилось множество землянок и палаток. Внутри, как в муравейнике, копошились люди. Святослав не сразу узнал Дану – укутанную в меха и круглую, двумя руками поддерживающую большой живот. Несмотря на смягчившиеся черты, она была в ярости.

– Ты должен слушать меня! Я – жена твоя!

– Именно поэтому ты будешь ждать нас здесь. Не место тебе на поле боя. Оставайся с людьми и встречай меня с победой, как и подобает жене. Заботься о ребенке, а мужское доверь мужчинам!

Серое небо над их головами прорвалось и рассыпалось тысячей белых снежинок. Налетел ветер и точно сдул половину поселения. Свят присмотрелся: там почти не осталось мужчин, а женщины стенали и причитали. Дана, уже с младенцем на руках, стояла у стен и смотрела вдаль. Прибыл гонец, княгиня выслушала тяжелые вести, но ни одна черта ее лица не изменилась. Покрепче прижав к себе начавшее надрываться криком дитя, она вернулась в поселение.

«Дружина князя разбита, враги идут сюда», – сдержанно проговорила она, и тут же со всех сторон раздались вопли и завывания. Дана подняла руку.

«Если мужчины не смогли нас спасти, это сделают боги. Но у них есть своя цена», – проговорила она.

Видение снова подернулось дымкой и изменилось. Показалась заснеженная пустошь у берега реки. Свят, как ни старался, не мог вспомнить это место. На льду стояли тринадцать женщин с Даной во главе, а на них двигалась разъяренная, жаждущая крови, дребезжащая оружием толпа. Женщины держались за руки и тихо плакали, и только Дана была спокойна, прижимая к себе спящее дитя. Она вскинула руку и прокричала что-то – ветер унес ее слова прочь, в сторону надвигавшихся врагов. Еще один возглас – и женщины крепче прижались друг к другу. Толпа становилась все ближе, уже можно было разглядеть их разукрашенные лица. И вдруг раздался треск.

Лед под женщинами проломился. Тяжелые меха напитались водой и потянули вниз. Бледные пальцы цеплялись за лед, за намокшие шкуры. Женщины кричали, пытались высвободиться, спастись, но лишь тонули сами и топили подруг. И только Дана осталась у разлома, а на губах ее сияла довольная улыбка. Толпа замерла на берегу, глядя на напоенный воплями кошмар. А Дана улыбнулась еще шире и со всей силы топнула ногой. Но в этот раз лед не проломился, нет. Земля задрожала, и из самых ее недр, как пики, выросли деревья. В одно мгновение берег ощерился вековой рощей. Каждая игла была словно из железа, она резала и рвала плоть чужаков. Корни погребали мужчин под собой, душили, ломали ребра. Началась суматоха. Воины вопили как маленькие дети, и только Дана хохотала. Она так увлеклась, что не заметила дикаря с разукрашенным лицом, который подобрался к ней с ножом наперевес. С яростным воплем он занес оружие, но женщина в последний момент успела увернуться. Он напал на нее снова, и Дана побежала в лес.

Удивительно, сколько силы скрывалось в ее молодом теле. Может, дело было в ребенке, которого она старалась спасти? По крайней мере, Святослав подумал именно так.

В лесу их настигла метель. Было ли это колдовство или просто причуда природы, отрезавшая беглянку от преследователя? Сложно сказать. Дана продолжала убегать, пока не рухнула в корнях векового дуба, тяжело переводя дыхание. Ребенок в ее руках громко плакал, и мать как могла старалась его успокоить.

– Вот как появилась Алая Топь, – не веря своим глазам, произнес Свят. Хотя после событий минувших недель ему стоило бы поменьше удивляться.

– Я знаю, – холодно проговорила Милорада. Свят перевел взгляд на невесту и увидел, что она до побелевших пальцев сжимает кулаки. В ее глазах горела ненависть. – Это из-за нее…

– Смотри.

Ветер донес до женщины волчий вой. Она вскинула голову. Из-за снежной пелены к ней подбиралась голодная стая. Дана крепче прижала к себе ребенка, оценивая опасность, а потом… опустила вопящий сверток на снег. Поднялась на ноги и побежала прочь.

– Проклятая ведьма! – выпалила Милорада.

Дана в видении неслась сквозь лес, не оборачиваясь, пока не запнулась о припорошенный снегом корень дерева. Она растянулась на снегу и замерла, трясясь от страха. И подняла голову, только когда над ней нависла тень.

Высокий незнакомец, худой, с впалыми щеками, густыми черными бровями и длинными волосами, заплетенными в тугую косу, склонился над ней, держа на руках оставленное дитя. Дана встала на колени и протянула к нему руки.

– Господин…

– Знаешь, кто я? – спросил он.

– Кощей, – ответила одновременно с ней Милорада. Тот ухмыльнулся, крепче прижимая к себе ребенка.

– Решила спасти свою жизнь ценой невинной? После того как уже стольких погубила колдовством?

– Господин, я… прошу прощения, я не знала. Я хотела как лучше.

Кощей взмахнул жилистой рукой, и пронзающий ветер стих.

– Отныне ни одно твое доброе дело не принесет блага. Еда не даст тебе насыщения, а никакое питье не избавит от жажды. И никакая рана не принесет тебе смерти. А погубить тебя сможет лишь твое собственное дитя, за которое ты добровольно отдашь жизнь, – отчеканил он.

Дана закричала, будто слова Кощея прожгли ее, как раскаленное железо. А тот укутал ребенка полой своей черной шубы и двинулся прочь. Налетевшая метель скрыла его следы.

Видение подернулось дымкой.

– Похоже, все, – сказал Святослав.

– Там была моя мать, – прошептала Милорада. – На том озере. Она принесла их в жертву…

Плечи девушки затряслись, она шумно задышала, пытаясь сдержать рыдания. Свят приобнял ее и прижал к себе.

На блюде проступил новый образ. Дана, вся израненная, простоволосая, в лохмотьях, брела через дремучий лес, пока не рухнула оземь подле избы, сплошь поросшей мхом. Избушка заскрипела и повернулась к ней сначала одним окном, потом другим, как птица, рассматривающая букашку, а затем распахнулась тяжелая дверь, и на пороге показалась Яга.

– Ну-ка, кого в этот раз нам принесло? Кто такова? Зачем пожаловала?

– Помоги мне, бабушка Яга, – подняла бледное лицо Дана. – Научи с колдовством управляться да как проклятье снять. Не желала я зла. Незаслуженно Кощей меня…

– Опять эта погремушка костяная над девками измывается, – всплеснула руками Яга. – А много ли ты умеешь, чтобы в ученицы мне набиваться?

– Больше, чем могу сказать, – опустила голову Дана, и на ее губах появилась такая знакомая змеиная ухмылка.

Так и зажила Дана у Яги в избе. Воду носила, паутины плела, отвары готовила, молодцам баньку топила, а стоило Яге за порог выйти, бралась за колдовство свое собственное. То мертвого птенца принесет и в лунной воде вымочить попытается, то живого в ведре утопит и к остальным братьям подсадит. Поймала ее на этом лесная хозяйка и такой крик подняла, что ученицу как ветром сдуло. Но бежала Дана сквозь чащу без сожалений.

Неслась, пока не оказалась у иного терема. Одна половина его – золотая, другая – серебряная. А в трапезной встретили ее две хозяйки, сестры-пряхи. Тут-то залилась Дана горькими слезами, упала в ноги. Приняли ее девушки, помогли подняться, на ночь устроили.

– Что ты, гостья? Если уж Кощей тебя проклял, то нет больше твоей нити судьбы.

– И не соткать тебе новую.

– Раз так, быть мне челноком, что полотно из нитей людских ткет, – пробормотала Дана вполголоса. Рассмеялись сестрицы. И не заметили, как чернобровая красавица с головы каждой по волосу срезала.

Воспоминание поблекло и растворилось в воде.

– Видимо, Дана стала ученицей Бабы Яги. А потом ушла, дав клятву, и вернулась в Дол, – размышлял он. – Теперь нужно понять, чего она хочет.

– Не нужно, – одним движением Милорада сбросила его руки со своих плеч. – Нужно просто запереть ее под колдовской печатью, и дело с концом.

– Ты расстроена, – попытался привести невесту в чувство Святослав. – Но надо сперва все обдумать.

– Я уже все обдумала, – бросила Милорада и направилась прочь из покоев. Щелчок пальцами, и тяжелый засов на двери отодвинулся сам, а потом закрылся, запирая Святослава. Милорада уходила все дальше, не обращая внимания на крики жениха.

В ее груди горела ярость.

Вся ее жизнь, проведенная в Алой Топи, была такой из-за одной женщины. Той, что не считалась с жертвами, лишь бы сохранить собственную поганую шкуру. Милорада думала обо всех способах заставить ее страдать. Высечь чертополохом, связать и жечь железом? Сколько всего можно попробовать, зная, что проклятая ведьма все равно не умрет.

Милорада зашла в свою светлицу и вытряхнула на постель содержимое одного из зачарованных ларцов. Перехватив ларчик поудобнее, она направилась в покои княгини.

Войдя без стука, девушка замерла. На лавке жались друг к другу Доля и Недоля с обожженными лицами и красными от слез глазами.

– А вот и ты, – улыбнулась Дана. Она сидела за рукоделием, а на коленях у нее лежала рыжая кошка.

– Ты! – процедила Милорада.

Дана улыбнулась и махнула рукой. Дверь за девушкой захлопнулась. Княгиня аккуратно переложила кошку на лавку и поднялась. В ее пальцах блеснуло что-то похожее на тонкую медную нитку.

– Тебе стоило бы все обдумать как следует, невестушка, – улыбнулась Дана и взмахнула рукой.

Отцов хутор лежал в полудне пути. По размытым дорогам получалось и того дольше, но волчьим лапам грязь была не помеха. Влас даже порадовался, что в зверином обличье может с легкостью преодолевать большие расстояния, но тут же одернул себя. Нечему радоваться, когда всякий может нечистью кликнуть. Вряд ли отец обрадуется, узнав последние новости о сыне. Влас тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли, но вопросы возвращались сами собой, точно сорняки. Как отец поведет себя, когда узнает? На памяти Власа он никогда не ругался и не кричал, всякие вести встречал спокойно, садился на завалинку и говорил: «Давай-ка подумаем, что можно с этим сделать». И не важно, в чем была неурядица: в сломавшемся колесе телеги или съеденном козами урожае, – Микула всегда находил решение. Может, и сейчас найдет?

Когда из-за деревьев показалась знакомая крыша с коньком, Влас перекинулся обратно в человеческое обличье, пригладил волосы и продолжил путь пешком. Чем ближе становился дом, тем сильнее наливались свинцом ноги. Влас нервно сжимал челюсти, прикидывая, с чего бы начать. Вскоре до него донесся знакомый голос:

– А я тебе говорю, нельзя кусаться. Сначала ты ее куснешь, потом она тебя, а дальше что? Кусать друг друга будете, пока живого места не оставите?

Возле плетня стоял Микула, прямой и осанистый: возраст не отнял у отца ни вершка роста или ширины в плечах. Даже не верилось, что этому человеку уже давно перевалило за пятьдесят. Он держал под уздцы двух тощих жеребят, оба стояли потупив глаза и, шевеля ушами, внимали нравоучениям. Влас невольно усмехнулся. Приятно было видеть, что жуткие месяцы потопа никак не изменили положение дел дома.

– Опять молодежь воспитываешь? – подал голос юноша, выходя к отцу.

Микула поднял взгляд и просиял, заметив сына. Он выпустил недоуздки из рук.

– Ладно уж, бегите, но больше чтоб я такого не видал.

Жеребята с радостным ржанием унеслись в сторону ближайшей лужи. Микула же двинулся к Власу и крепко обнял сына.

– Рад видеть тебя, – Влас похлопал отца по плечу.

– А куда ж я денусь? – хохотнул Микула. – Как твоя служба при княжьем дворе?

Влас не успел ответить, а отец уже заметил, как опустились его плечи, а грудь сдавил тяжелый вздох.

– Давай-ка дома все расскажешь. С дороги устал, наверное, – он окинул сына пристальным взглядом. – А где твои вещи и лошадь?

– Я налегке, – буркнул Влас и отправился в дом.

В избе скарба было немного – не больше, чем необходимо. Стол, лавка, полка с горшками, кадка, в которой каждую неделю Глаша, помогавшая по хозяйству, месила тесто. Микула указал сыну на бочку с дождевой водой возле крыльца.

– На-ка, умойся. А утром я баньку натоплю. Тебя же надолго отпустил княжич?

– Да, – пожал плечами Влас. – Ему сейчас своих дел хватает.

Ох, дурная все-таки затея, думал Влас. Отец никогда от него тайн не держал. Может, он и сам не знал про волчью суть сына? Ведь знал бы – наверняка сказал. Сказал бы ведь?

Влас усердно тер ладонями лицо, смывая дорожную грязь. Найдя сухую тряпицу, он принялся растирать руки, лоб, поросшие бородой щеки и шею.

– Хватит время тянуть, дуй в дом, – донесся до него насмешливый голос отца.

Влас тяжело вздохнул и поплелся в избу. На столе его уже ждал горшочек каши и ломоть хлеба.

– Глаша все приходит? – спросил Влас. Микула усмехнулся в усы.

– Какой там. Она ж на сносях, дальше печи сейчас не уйдет, – хмыкнул он. – Это я сам напек. Знаю, что не мужское дело, да вроде недурно получилось.

– Хозяйку тебе надо, – со знанием дела сказал Влас.

– Вот приведешь жену, будет в доме хозяйка. А мне-то куда? Старый уже, нечем жену радовать.

– Не говори так.

– Поживешь с мое – и не так заговоришь, – улыбался Микула. – Ну, ты же не о хозяйстве толковать пришел. Что стряслось?

Сколько по пути ни думал Влас о том, чтобы зайти издалека, красиво завернуть не получилось. Вывалил все как на духу, начиная с найденной в затопленной избе старухи. Рассказал и о превращении, и об Алой Топи, и о колдовстве, давшем ему волчье обличье. Иногда Влас запинался, поглядывая на лицо отца и стараясь понять, как тот принимает новости, но Микула только поторапливал сына, чтоб он бойчее рассказывал, что к чему. И лишь то и дело прицокивал языком и посматривал куда-то. Разок Влас и сам скосил глаза, чтоб понять, на что глядит отец, – оказалось, на дверной проем, изрезанный странными символами. Влас, сколько ни напрягал память, не мог припомнить, чтобы они были там раньше.

– Что это?

– От дурных сил, – проговорил отец, тяжело двигая челюстью. – Еще мать твоя вырезала. Пока она жива была, мертвецы к нам часто хаживали. Помнишь, как под окнами скреблись? Ты так их боялся.

На губах Микулы расцвела умиленная улыбка. Влас нахмурился.

– Не помню.

– Конечно, Гордана же надеялась, что тебя ее доля минует. Травами поила.

– То есть она была…

– Волчицей, – кивнул Микула.

Повисла тишина. О матери они почти не говорили с тех пор, как она ушла в лес по ягоды и сгинула. Микула тогда до самой осени в чаще пропадал, искал ее, а потом просто вернулся домой и продолжил жить как раньше.

– Почему ты не говорил?! – воскликнул Влас. В горле комом встали вопросы: «Так ты знал?» и «Будешь ли и дальше называть своим сыном?»

– Не хотел и тебя потерять, – спокойно ответил отец. – Ну, видно, правду говорят, сколько волка ни корми…

– А что дальше мне делать? – беспомощно спросил юноша.

– То уж тебе решать, – хмыкнул Микула. – Про Кощеевых волков я впервые услыхал, Гордана о таком мне не говорила.

Брови его сошлись на переносице, Микула смотрел в чарку с водой, явно желая, чтобы там плескалось что-то покрепче.

– А тебя не смущало, что она оборачивалась волчицей и убегала в лес?!

– Не-е-ет, – махнул рукой тот и улыбнулся. – У каждой женщины за душой скрывается тварь. Уж лучше такая, чем змея какая-нибудь.

И Микула продолжил разговор как ни в чем не бывало. Рассказывал, как держал жеребят в избе, как спасал хлев от потопа, как под крышей прошлогоднее зерно в просаленных мешках прятал. Так и проговорили до самой ночи. Влас все пытался вернуть отца к разговору о волках, но Микула вел себя так, будто ничего и не произошло. Только когда наступило время ложиться спать, сказал:

– Ты, главное, держись от всяких мест вроде Алой Топи подальше. Опасно там. И тебе, и простому человеку. Не верь их дарам, за все платить придется. Понял меня?

– Понял.

– Милорада! Влас!

Святослав уже осип орать, а плечо ныло от бесчисленных ударов в дверь. Будь он телосложением как Молчан, может, у него и получилось бы выбить ее, но деревянные створки стали тяжелыми, словно чугун. А засов, сделавшийся гладким от времени, все никак не поддавался. Свят еще раз навалился на засов, и наконец тот сдвинулся. Дверь распахнулась, и на пороге оказалась Милорада.

Девушка невозмутимо улыбнулась.

– Ты куда сбежала? – выпалил Святослав.

Милорада заулыбалась еще шире и протянула ему ларчик, который держала в руках.

– Вот твоя княгиня. Только не открывай! Ты не представляешь, каких трудов мне стоило ее туда запечатать, – предупредила она. – Давай спрячем ее где-нибудь.

– Ты запечатала ее? – не поверил своим ушам княжич.

– Ну конечно, – улыбнулась девушка. – Мы же не можем ее убить, как бы ни хотелось.

– Но как ты?..

Милорада только отмахнулась и, забрав ларчик из рук жениха, поставила его на полку с книгами. Вернувшись, она приникла поцелуем к Святу, так и застывшему в дверях.

– Поверь мне, милый, ты не хочешь этого знать, – сверкнула глазами девушка. – Теперь надо освободить Долю и Недолю. Княгиня спрятала их веретенца где-то в покоях старого князя.

И, ухватив Святослава за руку, она повела жениха за собой.

Юноша перебирал ногами, пытаясь поспевать за бойкой невестой, а в голове вился ворох мыслей, то и дело возвращавшийся к ларчику, который остался в его покоях. То есть все? Княгиня, сильная колдунья, прожившая больше сотни лет, теперь заперта в деревянной коробочке? Это было так просто, что беспокойство Святослава взлетало до небес. Слишком уж хорошо и легко. Но стоило юноше попытаться озвучить свои мысли Милораде, как его язык тут же прилипал к небу. Девушке достаточно было глянуть на него поверх плеча, и все слова растворялись. В глазах Милорады застыло что-то незнакомое, темное, жестокое. И единственным, что Святослав смог выдавить из себя уже возле отцовых покоев, стало:

– Ты как?

– Все хорошо, свет мой, – отмахнулась Милорада. – А станет только лучше. Сейчас освободим девиц и сразу свадебку готовить будем, да?

Если еще несколько дней назад Свята разозлил бы такой разговор, то нынче, глядя на Милораду, ставшую вдруг совершенно чужой, княжич вздохнул с облегчением. Что бы ни случилось, Милорада оставалась собой.

– Да, – кивнул он. – Конечно.

Перед тяжелой резной дверью отцовских покоев Свят запнулся. С самой смерти князя он не входил туда, старался даже не приближаться. Словно не хотел спугнуть воспоминания, продолжавшие жить в его голове. В этот раз появилась новая мысль: уже к вечеру это будут его покои. Его кабинет, его резной стол, привезенный византийским послом. Его книги. Становилось не по себе. Что-то изменилось в один миг – резко и бесповоротно, слишком быстро, так что Свят даже не успел осознать перемены, не то что смириться с ними. Как княжич их ни ждал, теперь он с ужасом чувствовал, как на плечи наваливается новый груз ответственности.

– Ну же, – поторопила его Милорада. – Так и будешь тут стоять?

– А где Доля и Недоля? – спросил княжич.

Милорада раздраженно повела плечами.

– Спят в покоях княгини. Она их опаивала чем-то. Но скоро они проснутся.

– Ты уверена? Может, им нужна помощь?

– С каких пор ты в ведовстве разбираешься? – сверкнула глазами девушка и, не желая больше терять времени, сама толкнула дверь.

В застоявшийся воздух тут же взвились облака пыли. Ее было так много, что на минуту Свят закашлялся. Ему словно в горло насыпали мелкого песка или муки, а то, что не влезло туда, бросили в глаза.

– Принимай наследство, – гордо произнесла Милорада, заходя в комнату как полноправная хозяйка. Она раскинула руки, точно примеряясь к пространству. А вот Святу было не по себе. Он осторожно, лишь бы не потревожить пыль, осматривался, пытаясь найти веретенца, о которых говорили Доля и Недоля.

– Не вижу их.

– Кто же спрячет что-то ценное на видном месте? – ухмыльнулась Милорада.

– Может, она заколдовала их?

– Веретено само из колдовства соткано, его нельзя еще сильнее заколдовать, – покачала головой Милорада. – Думай, княжич. Ты теперь хозяин, тебе их и освобождать.

– Почему мне? – нахмурился юноша.

– Ну как же? – всплеснула руками невеста. – Ты ведь можешь у них тогда попросить все, что тебе угодно будет. Десять урожайных лет для княжества, например. Или чтоб болезни тебя не касались. Но для этого ты сам должен разыскать веретена.

Свят вздохнул и зашел глубже в комнату. Последовал мучительный час поисков. Они переставили все книги и шкатулки, двигали стол, простукивали половицы, но ничего не нашли. Милорада не отчаивалась и изо всех сил подбадривала жениха. То и дело она, будто опомнившись, заговаривала о свадьбе. Рассказывала, как хочет гулянья у костров устроить и народ повеселить.

– …Надо будет только кухарок нагнать, чтоб еды на всех хватило.

– Зачем? – устало запрокинул голову Святослав. – А как же твоя скатерть-самобранка?

– Это само собой. Но ты же не хочешь, чтоб народ только на колдовство полагался? Крестьяне ведь тогда совсем обленятся, – надула губки девушка.

Свят нахмурился.

– У этих людей сейчас почти ничего нет. Несколько месяцев потопа уничтожили урожаи и запасы. А ты хочешь заставить их последнее на праздничный стол нести?

– Ну что ты! Они ведь и сами могут захотеть тебе угодить. Гляди-ка, что это! Тут мы еще не искали.

Она указала на резной узор, вившийся вдоль столешницы. Свят подошел поближе и внимательно всмотрелся. Мелкая резьба складывалась в рисунок – волчья стая, бежавшая через заснеженный лес. Один из волков был до блеска вытерт многочисленными прикосновениями. Свят провел по нему кончиками пальцев, точно проверяя свою догадку, а затем с силой надавил. Застывший в прыжке волк ушел вглубь стола. Раздался щелчок, и столешница приподнялась. Святослав с замирающим сердцем подхватил деревянный край и, почти не прилагая усилий, поднял столешницу, оказавшуюся крышкой тайника.

Внутри пряталось небольшое углубление, в котором мирно лежали два веретена. Святослав достал их под радостные возгласы Милорады, а сам принялся шарить по тайнику в надежде найти что-нибудь еще. Письмо, книгу, что-то, что отец мог оставить только для него. Хотя, если Дана уже успела и туда свои руки запустить, наверняка она уже все нашла и убрала, коль ей что-то не понравилось. И все-таки княжич не сдавался и переворачивал выцветшие потрепанные страницы и всякий хлам, который отец хранил в тайнике, пока был жив.

Обрывки лент, золотистый, как пшеница, локон волос, расписанный камень, ножичек с рукоятью, инкрустированной речным жемчугом и хрусталем. И ничего для Святослава.

– Что ты ищешь, свет мой?

Милорада осторожно подошла к жениху сзади, обняла его за талию и положила щеку промеж лопаток. Нервное возбуждение, разлившееся по крови юноши, словно угодило в силок этих объятий и затаилось. Притихло. Свят опустил ладонь поверх сцепленных в замок рук Милорады и мягко провел кончиками пальцев по бледной коже. А на душе стало горько. Гадко. Последняя надежда, которая еще пылилась в этих стенах вместе с хламом, обернулась прахом. Свят до этой самой секунды надеялся, что отец, даже будучи на пороге смерти, оставил ему что-нибудь, какую-нибудь подсказку. Но нет, князь Всеслав был просто мужчиной, ослепленным любовью к красивой молодой жене. Он воспитал своего преемника, обеспечил сына знаниями и отошел в мир иной с чувством выполненного долга. Вот только легче Святу от этого не становилось, сколько бы он ни повторял эту мысль. Ноги подкосились под грузом ответственности и одиночества. Святослав осел на пол, чуть не повалив Милораду.

– Ну, ну, – заворковала девушка, оглаживая его плечи. – Что же ты, княжич? Что расселся? Править пора.

– Оставь меня в покое! – рыкнул юноша.

Милорада отшатнулась, будто в нее плеснули кипятком. Губы скривились в полной презрения гримасе. Девушка круто развернулась на каблуках и, чеканя шаг, вышла из комнаты.

– Ежели ты хочешь что-то копать, так давай я тебе тяпку выдам? – сложил руки на груди Микула, исподлобья наблюдая за сыном.

Влас почти не спал ночью, а если и проваливался в сон, то сновидения были тяжелыми, беспокойными. Юноше снились то охота, то мертвецы, тянувшие к нему скрюченные предсмертной судорогой руки. Мертвецов Влас за свою жизнь повидать успел, но эти… одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что они умерли страшной смертью, мучительной, не своей. Вглядишься – и увидишь, как это произошло, и Влас старался не всматриваться, жмурился, отгонял видения, а они все тянулись к нему, преследовали. Поэтому утром он проснулся еще более разбитый и уставший, чем накануне. Встряхнулся, как шелудивый пес, и тут-то его посетила мысль: а что, если матушка знала, что он пойдет по ее волчьим следам? Хоть она и исчезла, когда он был совсем мал, но Влас помнил, что у Горданы всегда все имелось про запас. От мешочка крупы, спрятанного в горшках, до куска мыла для бани. Мать всегда предугадывала, что может понадобиться их небольшому семейству, и в минуты лишений у нее находилось все самое нужное. А еще Влас знал, что отец слишком любил ее, чтоб избавиться от ее вещей. Поэтому юноша вскочил с лавки, где ночевал, нашел материн сундук и принялся перерывать его в надежде найти хоть что-нибудь. Любую подсказку, которая намекнет ему, как жить дальше с волчьей долей.

За этим занятием его и застал отец.

– Неужто она ничего для меня не оставила? – беспомощно спросил юноша.

Микула тяжело вздохнул, словно ждал вопроса, изо всех сил надеясь, что сын его не задаст. Почесал окладистую бороду.

Влас нервно дернул ртом.

– Так оставила?

– Нет, – тут же осадил его отец. – Обещала, что сама научит, когда время придет.

– И что теперь?! – вспылил Влас. – Мне-то теперь что делать?!

– Снимать штаны и бегать, – емко ответил Микула. Лицо его ожесточилось. – Радуйся, что в этом доме тебя примут любым! А не нравится…

Он не успел закончить. Влас порывисто поднялся от сундука и направился к дверям.

– Куда ты?

– Искать того, кто знает, – едко бросил юноша и, переступив порог, обернулся волком и побежал.

Если в отцовы покои Свят заходил с благоговением, боясь потревожить еще теплившийся там дух князя, то на женскую половину, где властвовала Дана, он ступал с опаской. Отцова призрака княжич, может, и рад был бы увидеть, а тут побаивался. На каждом шагу он напоминал себе, что Дана жива, просто запечатана в заколдованном ларце, но от этого спокойнее не становилось. Интересно, когда-нибудь опаска перед ней отпустит его?

Мысли о княгине сразу развеялись, стоило ему увидать сестер, спавших вповалку прямо на полу, на расстеленном одеяле. Грудь стиснуло чувством вины. Как он мог не замечать, не знать их страданий? Хоть и понимал, что дело в мо́роке, но все же? Если не смог защитить двух духов, порожденных самими богами, то как помочь слабым людям?

Он опустился к Доле и Недоле и принялся трясти их, пока те не открыли глаза, бездонные, как само время. Очнувшись ото сна, обе встрепенулись и прижались теснее друг к другу. Свят отстранился и положил перед ними веретенца.

– Забирайте, – разрешил он. – И возвращайтесь восвояси.

– Они… – Доля всхлипнула и, схватив золотое веретено, прижала к груди трясущимися руками.

– Спасибо, – выдавила Недоля и улыбнулась растрескавшимися губами.

Сестры крепко стиснули веретена в ладонях и прижали к себе, как развопившихся детей. Они принялись покачиваться из стороны в сторону, проливая скупые слезы.

– Может, вам воды? – спросил Святослав. Недоля подняла на него глаза.

– Не нужно, – она улыбнулась чуть шире, но улыбка вышла недоброй, злорадной. – Ежели хочешь от себя беду отвести, сыграй свадебку в ближайшие дни.

– Но не вмешивайся, когда что-то пойдет не так, – добавила Доля.

Святослав перевел глаза на нее и увидел, что золотое веретено оплетено нитью, тонкой как паутина. Такой же, но серебряной, оказалось опутано веретено Недоли.

– Как это? Разве время?

– Никогда не будет подходящего времени, – сказала Недоля. – Особенно для того, кто живет в завтрашнем дне.

Она сжала руку сестры, и, опираясь друг на друга, пряхи поднялись и поклонились Святославу в пояс.

– Береги себя, княжич. Попусту не рискуй, хоть живая вода тебя и защищает, – сказала Недоля.

– А наш народ тебе всегда благодарен будет, – добавила младшая.

Свят хотел задать еще столько вопросов, но в следующий миг сестры исчезли, будто и не бывали никогда в княжеских хоромах. Осталась только гнетущая тяжелая пустота.

Свят и упомнить не мог, как и когда уснул. Скопившаяся усталость навалилась на него тяжелым одеялом, погребла под собой и потянула вниз, в пучину тревожных снов. Был там и подводный терем, и неверные жены, превращенные в щук и теперь шепчущие всяким дуракам пустые обещания. Водяной в красной рубахе смачно лобызался с Частухой, а в глазах последней (пока еще) жены горела алчная радость. А что, если это она сама надоумила товарок мужа околдовать, чтоб затем спасти? Что, если?.. Но как?..

Святослав хмурился, пытался выплыть из водоворота образов и тут же угождал в новый. Вот снова перед глазами мелькают огненные волосы Милорады и серебро освещенного луной озера. Мерцают льдистые глаза, но в одно мгновение веселость в них сменяется страхом. В огненных волосах оказывается сизоватая рука утопленницы, и, наматывая на пальцы медные пряди, она давит на голову, погружая Милораду под воду. Свят вопит, кричит, пытается помешать, остановить, но руки и ноги словно свинцом налиты – не пошевелиться.

Иногда княжич выныривал из тяжелого сна, делал несколько судорожных вдохов и проваливался обратно. Видения перетекали из одного в другое, пока не смешались окончательно в вихрь слов и образов, как пролитые краски. А потом наконец под веками разлилась блаженная темнота, и не было в ней ни звуков, ни отблесков света. Только покой.

Лишь краем глаза Святослав улавливал какое-то мельтешение во тьме. Слышалось ему, будто кто-то зовет его. Окликает долгим, плачущим голосом. Святослав повернул голову на звук и проснулся. На лицо упали золотистые пятна солнечного света, мягкие, словно поцелуи. Княжич поморщился, чувствуя, как согреваются лоб и щеки, как полыхает красным под веками. На мгновение ему показалось, что вот теперь-то он точно проснется, и все безумные события последних дней окажутся лишь сном. В носу нестерпимо засвербело, Святослав рывком сел на кровати и чихнул до красных пятен перед глазами. Осмотревшись по сторонам, он с тоской в сердце вздохнул: нет, все еще не сон.

Его окружали полупустые полки и раскрытые сундуки: слуги уже принялись переносить вещи в княжескую опочивальню. В коридорах гудели голоса, что-то постоянно скрежетало и грохало. Казалось, кто-то беззастенчиво грабил княжеский терем средь бела дня.

«Лучше б оно так и было», – обреченно вздохнул юноша, когда, выйдя в коридор, увидал взмыленных слуг, тащивших дубовые скамьи. Заметив княжича, они тут же принялись размашисто кланяться, поздравляя и справляясь о его самочувствии. Оно и правда было не из лучших, голова трещала, а от непонимания становилось только хуже. Казалось, он проспал не одну неделю, так сильно изменился терем. Исчезла опутывавшая его паутина, вырезанные на дереве символы и ставы накрыли расшитыми салфетками и платками, занавесили шторами. Служки, как муравьи, носились туда-сюда, перетаскивая княжеское добро, а из самого сердца терема звенел голос Милорады, точно отлитый из серебра колокол.

«Быстрее, шевелитесь же! К приходу княжича все должно быть готово! Ну же, бодрее!» – голос ее от нетерпения срывался на рык, и слуги принимались суетиться. Пользы это не приносило – все только валилось из рук, но Милорада выглядела довольной и… как никогда чужой.

Она не сразу заметила Святослава. Завидев его на пороге, девушка махнула рукой и снова принялась отдавать приказы: то подбери, это унеси, этому помоги.

– К чему спешка? – спросил Свят.

Милорада подслеповато сощурилась и, рассмотрев жениха, зашлась громким смехом.

– Прости меня, свет мой, я вся в хлопотах, не узнала тебя.

– О чем хлопочешь? – поинтересовался юноша, скрещивая руки на груди.

Краем глаза он заметил, что очи невесты подернулись бледной пеленой. Стоило ей моргнуть, и все стало как всегда, только огромные зрачки почти скрыли озерную синеву. Он подумал было, что ему показалось, но если чему и научили его события последних дней, так это тому, что в окружении колдуний ничего не кажется. Значит, опять нужно держать ухо востро.

– Как о чем? О свадьбе нашей, конечно же! Народ уже вовсю к гуляньям готовится, а Молчан и Блажко ждут не дождутся, чтоб тебя перед всеми князем назвать. Вот ведь радость простому люду будет! – восторженно захлопала в ладоши Милорада.

Свят окинул ее пристальным взглядом. Невеста уже и нарядиться успела: навесила в уши, волосы и на шею драгоценности, собрала рыжие косы серебряными лентами, надела расшитый речным жемчугом наряд.

– Так в день своей свадьбы моя матушка наряжена была, – холодно произнес Святослав.

– Правда? Я этот наряд в одном из сундуков нашла, думала, мой, – опять раздался игривый смех, до того пронзительный, натужный, что почти не было сил его выносить. Он вонзался в уши иглами, звенел под черепом.

Свят прикрыл глаза и потер виски, пытаясь хоть как-то унять раздражение. Милорада тут же подскочила к нему с чашей в руках. В нос ударил запах пряного травяного вина.

– Держи, свет мой. Это от волнения, – проворковала она.

Слуги, тащившие мимо них еще одну скамью, тут же опустили свою ношу под быстрым взглядом будущей княгини. Милорада слегка толкнула Святослава в грудь, вынуждая сесть. От запаха трав кружилась голова, а мысли вились и завязывались узлами.

Ладно, Милорада знала Молчана, но когда она успела познакомиться с Блажко? А эта перестановка? Откуда ей было знать, что Свят должен переехать в княжеские покои? Придворные порядки томили Милораду, и она дождаться не могла, чтоб перебраться из своей светлицы поближе к Святославу. А теперь вдруг девушка неожиданно начала разбираться во всех тонкостях княжеской жизни.

Свят долго смотрел на плещущееся в чаше вино, а потом поднял глаза на невесту и улыбнулся:

– Давай лучше чаю выпьем. Со сладостью твоей любимой.

Милорада взвилась и захлопала в ладоши.

– Эй, там! Принесите нам чаю и пряников с яблоками!

Брови юноши чуть взметнулись вверх, но усилием воли он заставил себя сохранить спокойствие. Воспоминание о воздушной медовой сладости из Константинополя сменилось горечью. Отставив чашу, он поднялся.

– Куда ты? – невеста тут же оказалась подле него. Свят мягко приобнял ее и отодвинул на полшага.

– За свадебным подарком, ненаглядная моя, – улыбнулся он. – Вернусь, не успеют пряники принести.

Стоило ему покинуть зал, он перешел на бег, вихрем понесся в свои старые покои, молясь, чтоб из них еще не вынесли зачарованный ларец. Слуги недоуменно оборачивались ему вослед, но Свят не обращал на это внимания: мало ли, какая блажь ударила в голову молодому князю. Он перескакивал через оставленные посреди коридоров сундуки и скамьи, придерживался руками, влетая в повороты, пока не добрался до своей комнаты. Та почти опустела, только ларец остался на подоконнике.

Мальчик-служка задумчиво чесал голову.

– В чем дело? – спросил Свят.

Паренек поспешно поклонился и принялся лепетать:

– Ты не подумай, княже, я не бездельничаю. Просто тяжел ларец. Я не шучу. Но кому ни скажу, все хохочут, – служка снова принялся отвешивать бессчетные торопливые поклоны.

– Он-то мне и нужен, – махнул рукой Свят. – Иди, таскай что-нибудь другое.

– Но как же? Госпожа Милорада ведь приказала…

– Называть себя госпожой тоже она приказала? – нахмурился Свят.

Служка снова закивал, и княжич понимающе поджал губы.

– Иди. И постарайся не показываться ей на глаза, – посоветовал он.

Как только дверь за пареньком закрылась, Свят подошел к ларцу и поднял крышку. Вместо деревянного донышка его встретила кромешная чернота. Он тихо, вполголоса, позвал:

– Милорада!

Ответом ему была тишина. Только в черноте зажглись два огонька. А в следующее мгновение рыжая стрела вылетела из тьмы, и по лицу Святослава мазнула мягкая шерсть. Комнату наполнило истошное мяуканье. С пола кошка вспрыгнула на подоконник, оттуда – бросилась в стену, отскочила от нее и кинулась к следующей, не задерживаясь ни на мгновение. Свят только успевал вертеть головой и смотреть, как маленькое худое животное наводит беспорядок, круша нехитрые остатки его жилища. Наконец зверюга успокоилась, завалилась на бок посреди комнаты, задрала лапу и принялась вылизываться, явно довольная учиненным погромом. Свят осторожно подошел к кошке и присел рядом. Животное повернуло на него всклокоченную голову.

– Милорада? – несмело окликнул юноша. Кошка протяжно и хрипло мяукнула, заурчала и ткнулась носом ему в ладонь. Затем поднялась, уперлась лапами в колено княжича и принялась тереться. Свят аккуратно, как ребенка, взял ее на руки и погладил между ушами. – Прости меня. Не надо было тебя одну отпускать.

Кошка снова ласково ткнулась ему в руку, и тут же перед Святославом пронеслись события ушедшего дня. Он перехватил кошку под лапы и вытянул руки, так, чтобы хвостатая невеста оказалась с ним нос к носу.

– А хотя какое «прости»! Это ты меня заперла! Ты захотела с ней поквитаться. Ну что, довольна? Теперь там Дана с твоим лицом расхаживает и дальше свои порядки наводит! Довольна, а?!

Он легонько встряхнул ее, и кошка, отозвавшись возмущенным мяуканьем, отвернула голову в сторону.

– Что, нечего тебе сказать?

Из горла кошки послышался предупреждающий рокот. Святослав нахмурился.

– Натворила глупостей, да? Теперь уж и как расхлебать не знаю. И не рычи мне тут! – с этими словами Свят опустил ее на пол. Кошка заурчала и принялась тереться об его ногу. Юноша тяжело вздохнул: – Да, это точно ты.

Он привалился спиной к стене и сполз на пол. Запустив пятерню в волосы, княжич смотрел на кошку.

– Что же нам теперь делать?

– Для начала, – отозвалась кошка, – нужно кожу мою с лица Даны снять.

Свят раскрыл рот. На сей раз его впечатлил уже не говорящий зверь, а сами слова.

– То есть как… кожу? В каком это смысле – кожу?

Одно дело, когда дружинников калечат на поле боя, а совсем другое – когда в княжеских палатах с человека заживо шкуру спускают.

– В самом прямом. В кошачьей шкуре очень тесно. И жарко. И постоянно хочется спать, – вздохнула Милорада и, запрыгнув Святославу на колени, ткнулась носом в его щеку. – Но видимо, и правда ты меня любишь, раз нашел и не поверил в обман колдуньи.

– Нужно ее перехитрить, – со знанием дела решил Святослав.

– Один раз вы уже попробовали… – заговорила было Милорада, но тут же остановилась. Она дернула ушами и нырнула княжичу под рубаху.

В то же мгновенье дверь распахнулась, и на пороге оказались лженевеста и Молчан.

– Пора начинать! – торжественно объявила самозванка.

Свят с опаской озирался по сторонам. Кошка ворочалась под рубахой, царапая ребра тонкими коготками. Княжич пытался незаметно придержать ее, чтоб она не выскользнула на пол. Делать это приходилось очень осторожно, ведь лже-Милорада и Молчан шли по обе стороны, как стража.

– Что такое, князь мой? – взмахнула ресницами невеста, внимательно глядя на Святослава. – Никак, дурно тебе?

– Все в порядке, – заверил тот.

– И правильно, – удовлетворенно кивнул Молчан. – Нечего плохеть, так долго все ждали этого дня. Столько приготовлений было.

– Да уж, столько приготовлений, – довольно поцокала языком девушка и тут же переменила разговор: – Народ уже разошелся, мед и пиво полились из закромов. Надо и князя подготовить как следует. Я попросила Марфу принести тебе одеяние.

– Обо всем-то ты позаботилась, – проговорил юноша и тут же стиснул зубы, когда когти царапнули по животу.

Самозванка приосанилась:

– Конечно. Хорошая княгиня ведь все в своих руках держит. Ступай же, мы будем тебя ждать.

Она указала ему в сторону княжеских покоев.

Из распахнутого окна доносились музыка и песни. Задрав голову, Свят увидел за забором длинные столы, растянувшиеся по главной улице. Угощений на них было немного, но народ, вырядившийся в лучшее, с лихвой возмещал скудость кушаний весельем и танцами. День для праздника действительно был самый удачный. Солнце словно отдавало дань тепла, проливая свет на позабывший о золотистых лучах Дол. Земля просохла и больше не чавкала под ногами, но в воздух еще не взвивались столпы пыли. Напасти отступили, и в голове сами собой рождались мысли о том, что теперь-то все будет хорошо. Но до чего же это все было не вовремя!

Свят распахнул ворот рубахи, и кошка соскочила на кровать. Пройдясь по ней, она развалилась прямиком на княжеском одеянии, расшитом золотом и самоцветами.

– Просторно тут, – протянула она, перекатываясь с боку на бок.

Свят сел рядом и провел рукой по мягкой шерстке.

– Осталось только придумать, что дальше делать, – вздохнул он.

– Как что? Станешь князем да прикажешь своим людям с Даны мою кожу снять. Сыграем свадьбу и будем жить-поживать.

– Звучит просто.

– А в колдовстве труда немного, только дело это зачастую грязное, – невозмутимо отвечала кошка.

– Мы что-то упускаем, – тряхнул головой юноша. – Зачем это Дане? Почему она так сильно старалась жизнь со смертью поженить, а сейчас – отступилась?

Кошка поднялась на мягкие лапки, влезла к Святославу на колени и заглянула в глаза.

– Отчего ты все подвох ищешь? Не лучше ли сейчас поступить по справедливости, а потом уже разбираться, почему она так сделала?

– Ну, как-то неправильно это.

– Не думаешь же ты, что ее дела благими окажутся? Что кому-то она добра желала, насылая мертвую воду или снимая с меня кожу? Или не ее вина в том, что дюжина жен, дочерей и невест ушла под лед?

– Нет, конечно нет, – встрепенулся Свят. – Но как бы мы не позволили ей еще больше зла сотворить.

Повисло тяжелое молчание. Как никогда Святу было нужно, чтоб кто-то оказался рядом, помог советом. Да хоть Влас! Но, вспомнив о друге, Святослав тут же отринул эту мысль. Нет, Власу лучше быть сейчас подальше, ему и своих забот хватает. Тогда кто же? Кто-то мудрый, как отец.

«Молчан!» – юноша вскочил и направился к дверям.

– Куда ты? – Милорада спрыгнула с кровати за ним.

– Нужно поговорить с Молчаном. Он точно поможет. Ведьма наверняка и его обдурила. Но Молчан всегда любил Дол, был верен ему и отцу.

– Молча-а-ан… – задумчиво протянула кошка. – Можно попробовать. Что же, давай я пойду первая, дорогу разведаю. Если что, Дану отвлеку.

И, стоило двери немного приоткрыться, кошка тут же выскочила за порог и побежала вперед, только подушечки засверкали. Свят старался за ней поспевать. Слуги уже побросали свои дела, и коридоры с расставленными кое-как сундуками и скамьями выглядели совсем уж заброшенно. Кошка легко перепрыгивала через все преграды, немного неуклюже приземлялась, видимо еще не привыкшая к новому телу. Когда она повернула за угол, оттуда донесся голос самозванки, вмиг сорвавшийся на визг:

– Это что еще такое! Ловите ее! Кто-нибудь! Ловите!

– Так это же кошка, госпожа Милорада! – расхохотался Молчан.

– Чтоб духу ее тут не было!

Свят прижался к стене, подгадывая момент, когда бы появиться. Что-то со звоном разбилось, послышалось вопящее мяуканье и крик.

– Да лови же ее! Не шапку кидай, а излови! Да чтоб тебя!

В то же мгновение кошка пронеслась мимо Святослава, а за ней под хохот Молчана медным вихрем пролетела невеста. Свят перевел дыхание, поправил рубаху и вылез навстречу воеводе.

– Молчан, – окликнул он.

– Княже, а что ж ты не готов?

– Беда, Молчан, – торопливо зашептал княжич. – Не Милорада это, а Дана.

– Как Дана? Вы ж ее со свету сжить должны были или что там нахитрить еще?

– Не вышло, – махнул рукой юноша. – Эта ведьма нас обманула и Милораду кошкой обратила. Нужно…

– Ведьма? – в одно мгновение глаза Молчана налились кровью, а огромные руки потянулись к Святославу.

Один раз юноша успел уклониться и не дал себя схватить, но Молчан, какой бы грузной фигурой ни был наделен, обладал еще и проворством. Он дернулся в сторону раз, другой, а на третий метнулся в противоположную. Свят попытался уйти от его крепких рук, но споткнулся и повалился на пол. Тут-то воевода его и схватил за ворот, оторвал от земли так, что рубаха впилась в шею, не давая вздохнуть. Свят затрепыхался как рыбешка, попробовал пнуть великана, но тот лишь продолжал поднимать княжича все выше и выше, не обращая внимания ни на пинки, ни на царапающие его предплечья ногти. Свят, забыв всякую гордость, дрался как девчонка и беспомощно клацал зубами. Молчан же, переполненный яростью, все тянул его вверх, а когда потолок, казалось, вот-вот коснется затылка будущего князя, резко отпустил. Святослав рухнул на пол, точно мешок потрохов, и весь сжался, когда сапоги воеводы оказались возле его лица. Он был уверен, что удар неизбежен, но высокий холодный голос предотвратил расправу:

– Жениха не тронь.

Свят поднял голову. И как он сразу не догадался? Перед ним стояла Дана: ни молодость лица, ни цвет волос не могли скрыть ее злобной и жестокой сути. За шкирку она держала трепыхающуюся рыжую кошку.

– Отпусти, – потребовал Святослав. Дана улыбнулась, в ее руке блеснуло лезвие ножичка, тонкого, чуть кривого, точно кошачий коготь. Она поднесла сталь к кошке, прямо к мягкому животу. – Не смей!

– Как же ты готов защищать девицу из глуши! Уж не сильнее ли, чем родное княжество?

– Чего ты хочешь? Править желаешь – правь. – Пошатываясь, юноша поднялся на ноги. – Отдай ее, мы уедем, и ты никогда о нас не услышишь. Но не мучь ни ее, ни людей.

– Глядите-ка, что за речи, – хохотнула Дана, но кошку не выпустила. – Ничего ты не понимаешь, щенок!

– Я знаю, кто ты, – уверенно заговорил юноша. – Бессмертная княгиня, тебе уж больше сотни лет. Эта земля всегда была при тебе. Я не стану пытаться занять твое место.

– Поживи с мое – и поймешь, что никакого проку ни в земле, ни во власти нет. Не для того я пыталась жизнь со смертью переплести, – презрительно поджала губы Дана и снова скосила глаза на кошку. – Так хочешь оставить себе свою шерстяную невесту? Готов и престолом откупиться?

– Да, – кивнул Святослав, невзирая на пронзительный вой кошки. Княгиня улыбнулась.

– Что же… Будь по-твоему. Но сперва выполни мое условие.

Солнце вышло в зенит, воздух напитался пьянящим удушливым жаром. Ароматы воспрянувшей после ливней травы и цветов смешались с запахами пота и пролитого пива. Веселье выходило из берегов, как река в половодье, люди гуляли словно в попытках забыть время безмолвного ужаса, когда грядущий день не сулил ничего хорошего. Но теперь под ногами у них была твердая земля, ласковое солнце обещало дать еды и спасти от голодной зимы, а молодой князь уж позаботится о том, чтобы Дол выстоял.

Едва юноша в расшитом кафтане показался под руку с будущей княгиней, сверкающей самоцветами в волосах, ушах и на пальцах, толпу накрыла новая волна радости. И хоть молодой князь был сдержан и молчалив, это приписали к его достоинствам.

– Смотрите-ка, не ест, не пьет, все думы думает.

– Ну так само ж собой, князь ведь наш ученый. Книжки всякие читает.

– Еще не князь.

– Да с минуты на минуту князем назовут. А как он о нас заботился, пока вода стоячая землю отравляла! Он уже тогда князем стал.

– Вот как женой девку назовет, тогда станет.

Языки развязывались, и гости любовались красавицей-невестой. Гадали, не иностранка ли. Даже Игнат вылез из храма и присоединился к общему гулянью, но считал своим святым долгом держать кислую мину и напоминать, что без благословения божественного брак силы иметь не будет.

– Что нашей глуши благословение, отец! – улыбалась ему краснощекая девица по другую сторону стола. – Иные боги у нас попрятались, схоронились от ваших церквей с колоколами. Им дома из камня и дерева ни к чему, свои хоромы у них есть. А в домах пусть люди живут.

– Молчи, неразумная, – шикнула на нее Глафира, сидевшая возле Игната и яростно теребившая кривенький крестик.

Игнат поднял руку и пригладил бороду.

– Не лютуй, дочь моя. Каждому воздастся по вере его.

И, выдержав полную достоинства паузу, принялся за куриную ножку.

Свят сидел глядя перед собой, но не всматриваясь в веселящихся. Казалось, стоит ему различить улыбку на знакомом лице, и его скрутит от омерзения. Скольких еще сумела отравить своим колдовством Дана? Да и стоило ли удивляться, когда под руку с тобой сидит бессмертная княгиня-душегубка, натянувшая на себя кожу молодой девушки?

Пользуясь близостью подменной невесты, княжич решил рассмотреть ее внимательнее. Он и сам не раз свежевал убитых на охоте зверей, видал чучела заморских животных и мог сказать, что работу Дана провела искусную, если не приглядываться. Но стоило посмотреть чуть внимательней – и можно было увидеть, как неестественно опадают щеки и как прорезаются под ними острые скулы. Интересно, а там, под лицом Милорады, будет бледная Дана? Или алая плоть, пронизанная белыми жилами?

Святу стало не по себе, к горлу подкатил ком тошноты.

– Что это ты дрожишь, милый мой князь? Никак не можешь супружеского ложа дождаться? – ехидно поинтересовалась невеста.

– Долго еще? – вымученно спросил Свят.

– Гляди ты, какой нетерпеливый, – улыбнулась Дана. – Скоро, милый мой, скоро все решится.

– Что – все?

– А о том нужно было раньше беспокоиться. Глядишь, и понравилась бы тебе моя задумка. Ты ведь у нас человек ученый, – с издевкой протянула княгиня. – Да и к нежити шастать не гнушаешься.

– Если бы ты мертвую воду не пустила…

– Тише ты, – тонкие пальцы крепко сжали его руку под столом. – Или не видать тебе больше кошачьей твоей невесты. Не сведаешь в моих делах – так и не берись корчить из себя умника!

– Сейчас-то тебе что скрывать?

– Ничего. Сам все увидишь, – Дана сделала еще глоток из чарки. – Но с Водяным вы хорошо сладили. Он и сам должен был проснуться, но так даже лучше. Женушек его, правда, жалко. Славно они у меня выучились, но ничего. Хоть порезвились напоследок вдали от мужниных глаз.

– И это твоих рук дело?

Вместо ответа Дана только разулыбалась, сверкая белоснежными зубами.

– Ничего страшного. От Водяного не убудет, уж поверь мне. Он и сам рад был от них отделаться.

– Зачем же?..

– Горько! – заорали все вокруг.

Лже-Милорада подскочила и дернула Святослава на себя. Юноша поднялся через силу. Бледные холодные руки впились в его пальцы, на подкрашенных алым губах расцвела самодовольная улыбка, больно похожая на оскал. Невеста положила ладони на плечи жениха, удерживая его на месте, и потянулась к нему под возбужденные вопли ликующих гостей.

Свят как мог отпирался, старался отвернуть голову, и тут на него налетел ветер, отвесил хлесткую пощечину, отбросил невесту в сторону. Толпа осела, заохала, люди прижались друг к другу. Это был не жаркий летний ветер, то был буран из самого сердца зимы, звенящий маленькими серебряными снежинками, похожими на тысячи острых игл.

Ясное небо затянули тучи, ветер все усиливался, и в его завываниях родился новый звук – надрывное карканье. К нему прибавилось хлопанье крыльев. Толпа обернулась на шум, и тут же из-за леса черной тучей вылетела стая воронов. Она взвилась над кронами, коснулась облаков и принялась кружить прямо над гуляньем.

– Недобрый знак, – зазвучало со всех сторон, и даже презиравший местные верования Игнат начал креститься, а следом и его паства принялась бормотать молитвы.

Бабы похватали детей и прижали к себе, полезли под столы, а мужики мигом протрезвели, когда их окатило новой волной пронзительного холода. Лишь в одних глазах не было страха, в тех, что сияли колдовской зеленцой, как два изумруда.

Только эти глаза увидали, как появился среди празднующих незваный гость – высокий, сухой, будто древнее дерево, уже забывшее журчание подземной воды под корнями. С ног до головы укутанный в черные меха и парчу, он шел вперед, и глаза его, непроглядно черные, застыли на Милораде. Невеста поднялась, отряхнула подол. Поклонилась, вмиг обернувшись самой кротостью.

– Помнишь меня, Милорада? – незнакомец провел бледными узловатыми пальцами рядом с ее лицом. Та, что скрывалась в облике девушки, нежно улыбнулась.

– Как же своего жениха-то не узнать истинного, – ответила Дана и показала ему ладонь с россыпью родинок, похожих на кольцо.

Тонкие губы чужеземца разошлись в довольной улыбке.

– Значит, предупредила тебя Яга.

– Я сама догадалась. Пойдем же, пока другой меня своей женой не сделал, – промолвила княгиня и вложила руку в костистую ладонь, напоминающую унизанный драгоценными кольцами капкан.

Народ вокруг причитал и молился, кто-то упал на колени, неверующие кое-как крестились, пока Игнат завывал молитвы.

– Пойдем, ненаглядный мой Кощей, так долго я тебя ждала, – проворковала лже-Милорада. Улыбка Кощея стала шире.

– Не трогай ее! – голос Святослава прорезал людской гомон.

Все притихли. Кажется, даже трава приникла к земле, лишь бы не оказаться между юнцом и древней силой, которой только дурак решится противостоять. Святослав выхватил из ножен отцовский кинжал, и всякая веселость исчезла с лица Кощея.

– Это еще кто? – хмыкнул он.

– Я князь этих земель. А это… – Свят указал на Дану в обличии Милорады, но Кощей махнул рукой.

– Князь, значит? Ну так и правь себе, князь! Вот мой подарок тебе на мою свадьбу, вечное правление!

И стукнул что было мощи черным резным посохом по земле. Под травой прокатилась дрожь. Люди повскакивали на ноги, побежали кто куда, но земля уходила у них из-под ног, и все валились вповалку, да так и замирали. С лиц их пропадал румянец, а затем и всякий цвет сменился каменной серостью. Вот и последний крик замер, и остался один только Святослав. Оцепеневший от обрушившегося на него холода, он глядел на воронов, паривших среди окаменевших людей. Птицы ураганом слетались к Кощею, который обнимал украденную невесту, но его черный взгляд был прикован к юноше. Губы нетерпеливо поджимались: «Ну же!»

Но ничего не происходило. В черных глазах мелькнуло удивление, и оно придало Святославу сил. Юноша поднялся на ноги и бросился к Кощею. Шаг, другой, но вороновы крылья оказались быстрее. Они окружили своего хозяина, завертелись вокруг черной бурей, а в следующий миг никого из них не осталось.

– Святослав! – от терема к нему бежала рыжая кошка.

Юноша повернулся в ее сторону и рухнул на колени. Тело била дрожь. Он и не почувствовал, как кошка вспрыгнула ему на плечи и принялась тереться мордочкой о лицо. Не заметил он, и как к нему приблизилась еще одна тень.

– Что у вас тут происходит? – недоуменно спросил Влас, оглядываясь. – Я что, свадьбу пропустил?

– Что значит – ты Кощеева невеста? Я тебя сейчас за хвост как раскручу, кошка драная! – рычал Влас, вот-вот готовый кинуться на Милораду. Та вскочила на плечи Святослава и грозно зашипела, но жених ухватил ее за шкирку и поднял, оставляя болтать лапами и хвостом в воздухе.

– Это единственное, что вас беспокоит? А то, что с меня кожу сняли? – пискнула девушка, когда Свят скинул ее на стол, где еще оставались уго– щения.

– Может, и не зря сняли, – буркнул Влас, обводя взглядом окаменевших жителей Дола. – Может, сразу надо было с тебя все твои шкуры спустить.

– Я сейчас с тебя спущу!

– Замолчите! – приказал Святослав и, сев на лавку, устало потер переносицу. – И без вас тошно.

– А лучше, чтобы и нас в камень заковало? – вскинулась Милорада.

– Может, и лучше бы, да мы не люди, – хмыкнул Влас и тут же побледнел. – Отец!

Он кинулся было в сторону леса, но встал как вкопанный, разрываясь между сладким неведеньем и жгучим страхом обнаружить Микулу окаменевшим.

– Правильно думаешь, – съехидничала Милорада, но без особого веселья. Над таким не потешаются, даже она это знала.

Влас обернулся и злобно зыркнул на нее потемневшими глазами.

– Это все из-за тебя, кошка драная. Не увязалась бы с нами…

– Так и тонули бы в мертвой воде, – ощерилась она в ответ. – Пока Кощей самолично не явился бы к Дане на поклон. Кто же знать-то мог, что она его из насиженного двора выманивала?

Они продолжали переругиваться, а Святослав все сидел, всматриваясь в перекошенные ужасом, застывшие лица людей. Он чувствовал, как под палящим солнцем плавятся позвоночник и кожа. Глаза заволокло пеленой, и хотелось, чтобы они вытекли, лишь бы не видеть этого кошмара. Стоило избежать одной напасти, как тут же нагрянула другая.

«Не для того я пыталась жизнь со смертью переплести», – всплыли в голове слова Даны.

Свят встрепенулся, будто обжегся. Он выпрямился и уставился на Милораду. Та выгнула рыжую спину и, вскочив на окаменевшего Молчана, грозно рычала на Власа.

– Она знала, кто ты, – проговорил Свят, привлекая внимание спорщиков. Княжич откашлялся. – Дана знала, что ты его невеста.

– Женись ты на мне скорее, ничего бы не случилось! – вздыбилась Милорада.

– И об этом она тоже знала, – догадался Святослав. – Но зачем?..

– Да важно ли это, – мотнула ушастой головой несостоявшаяся невеста. – Думать нужно, как проклятье снять да кожу мою вернуть.

– Все-то у тебя просто, – ехидно заметил Влас.

– Ну так и оставайся на проклятой земле. А я пойду! – махнула хвостом кошка.

– Куда еще?

– К бабушке! Она-то знает, что делать.

– А извиниться не хочешь? – выпятил грудь Влас.

– За что еще?

– За это, – оборотень обвел рукой закаменевший Дол, а потом показал на Святослава. – Перед ним извинись. Он по твоей вине княжества лишился.

Милорада уселась и принялась умываться, недовольно урча, точно пытаясь смирить свою гордость. Наконец она неохотно пробормотала:

– Мне жаль, но тут все до последней крошки дело рук Даны. Это она, змеюка коварная…

– Почему ты не сказала? – перебил ее Святослав, заглядывая в раскосые глаза со зрачком-щелкой.

Кошка подобрала лапы.

– Думала, обойдется.

Если бы Милорада могла, то еще б и плечом повела, как всякая обиженная девица, которую пытаются усовестить.

Влас в сердцах плюнул себе под ноги.

– Мог бы и поблагодарить, – оскорбилась Милорада. – Коли бы не моя помощь, и тебя бы камнем обратили. А от тебя вон, отскочило, как от стенки. Теперь можешь отправиться своих спасать. Давай, волчок, отвези нас к бабушке.

– С чего это ты взяла, что я куда-то повезу твою блохастую шкуру?

– Еще одно слово, и твоя шкура станет плешивой!

– Надо же, зубы показала. Свят, а давай ее тут оставим? Поглядим, как она будет тухлых мышей жрать и рыбьими потрохами лакомиться. От нее все равно беды одни.

На долю секунды Свят готов был согласиться. Еще вчера в нем, как в напоенном дождем саду, расцветали чувства, но теперь их сдуло пронзительным Кощеевым ветром. Осталась только звенящая, такая привычная после смерти батюшки пустота. Княжич даже с жалостью посматривал на Власа и Милораду, из которых ярость хлестала, как ключевая вода. Жалел их и немного завидовал.

Образовавшуюся в душе пустоту стали заполнять мысли. Словно бусины, выскользнувшие из дрогнувших рук мастерицы, они раскатились во все стороны, забились в углы, и никак не получалось собрать их в изначальный узор. Зачем Дана, проклятая Кощеем, сама призывала его на их земли? Зачем зазывала мертвую воду? Зачем вырядилась в кожу его невесты? Зачем? В конце концов, почему она желала его, Святослава, женой сделаться? Княжич чувствовал, что достаточно ответить хотя бы на один вопрос, и следом вытянутся, как ниточки из клубка, ответы на все прочие. Но ему все не удавалось ухватиться за правильную мысль. Одно было ясно: оставлять все как есть нельзя.

Свят поднялся, встряхнулся и, заложив руки за спину, зашагал из стороны в сторону, точь-в-точь покойный батюшка. Две пары глаз внимательно следили за ним.

– Ну что? – спросил Влас, переминаясь с ноги на ногу. Гнев его отступил, и теперь юноша недовольно ждал, когда будет принято решение.

– Нужно пойти. Не знаю, кто кроме Яги сумеет помочь, – сказал наконец княжич.

– Права была моя матушка, раз с нечистью спутаешься – навсегда тебя к себе привяжет, – мрачно проговорил оборотень.

– Это оттого, – едко заметила Милорада, – что раз познав силу колдовства, люди уже не могут ничего своими хилыми ручками делать.

– И давно ты такая языкастая стала? – недовольно нахмурился Влас.

– А я что? Мне колдовства для людей не жалко. Вот только теперь у меня лапки, – склонила она голову набок и задорно сверкнула глазами.

– Значит, так, – вмешался Святослав. – Наберем припасов, гостинцев для хозяюшки и отправимся.

– Не лучше ли с утра? – поежился Влас.

– Закат дорожку срезать поможет, – со знанием дела заявила Милорада и затрусила в сторону терема.

Обернутая кошкой девица действительно смогла указать им короткую дорогу. Там, где на лодке с Ягой они плыли всю ночь, по тайным тропинкам прошли за пару часов. У Милорады было одно лишь условие – идти за ней след в след и по сторонам головами не вертеть. Не очень-то и хотелось. Это в первый раз Святослав шарахался от каждого шороха и стука, а теперь привык и, зная, на что способна обжившая лес древняя сила, лишний раз желания лезть на рожон не испытывал.

Они с Власом, груженные мешками, молча шли по узкой тропе, неторопливо, будто выбрались на прогулку. Лес легко сомкнулся за их спинами, и так и подмывало оглянуться, бросить последний взор на знакомые крыши, но Свят держался. Цеплялся взглядом за опавшую порыжевшую хвою, посматривал на вилявший туда-сюда пушистый рыжий хвост, точь-в-точь как у белки.

Княжич все пытался разобраться, был ли он действительно виноват в случившемся. Может, и правда стоило сдержать обещание и раньше жениться на Милораде? Но ведь и он не жил в собственное удовольствие, наслаждаясь оставшимися минутами холостяцкой доли. Святослав подумать о том не мог, другие заботы были.

Кто же тогда виноват?

Солнце в последний раз оглядело лес красным воспаленным оком и закатилось за горизонт, таща за собой перину тумана.

– Далеко еще? – поежился Влас.

– Далеко, если будешь спрашивать, – хмыкнула Милорада, но шаг не ускорила. Лишь добавила: – Придем вовремя, не раньше и не позже. В час, когда заплутавших путников не гонят и тех, кто с просьбой пришел, на пороге не оставляют. У лесного народа правила строгие.

Тени вытянулись, слились со сгущающимися сумерками, и из их переплетения вдруг вылетели искры. Они вспыхнули, как открывшиеся в темноте кошачьи глаза, и замелькали повсюду. Сперва их можно было принять за светляков, да только жуки эти летают возле болот и топких берегов, но никак не посреди глухого леса.

– Далеко еще? – не сдержался Влас.

– Что, волчок, хвост поджался? – съехидничала Милорада.

– Просто ответь ему, – вступился за друга Святослав, сбив с кошки всю спесь.

– Пришли. Вон и избушка того гляди покажется.

И правда, вскоре среди деревьев мелькнул конек крыши. Огоньков вокруг стало больше, они висели в воздухе через каждые несколько шагов, и только подойдя ближе путники смогли рассмотреть: то оказались не просто огни, а черепа. Человеческие, собачьи, волчьи, даже пара беличьих. Они были насажены на ветки деревьев, а пустые глазницы светились и переливались отблесками белого, красного и оранжевого, как будто в каждой черепушке был разведен костерок. Проверять, так ли обстояло дело, никто, понятно, не стал.

Узкая, петляющая между черепами тропа вывела их на поляну, где стояла одинокая изба. Она никак не напоминала белое и чистое жилище Милорады в Алой Топи. Обиталище Яги словно выскочило из земли по собственной воле – стены покрывал толстый слой мха, на крыше росли грибы и мелкие деревца.

Стоило им ступить на поляну, как дверь с хлопком распахнулась и на пороге появилась хозяйка. Косматая, одетая в простую рубаху с юбкой и кое-как подпоясанная, Яга выглядела так, что было трудно понять, спала ли она или, наоборот, работала в поте лица.

Все трое остановились как вкопанные под ее тяжелым взглядом. Святослав тут же, по новой привычке, низко поклонился и дернул Власа, чтоб тот сделал то же самое.

– Явились, значит, – скрестила руки на груди Яга.

– Бабушка!

Кошка тут же затрусила к ней и готова была уже вскочить на плечи, но Яга оказалась проворнее, схватила заколдованную внучку за шкирку и крепко встряхнула.

– Что, лярва малолетняя, решила, что умнее всех? Довольна, умница-красавица?

– Бабушка, не надо! – заверещала Милорада, и Свят, хоть и не видел в потемках лица Власа, знал, что тот без смущения улыбается во весь рот.

– Чего тебе не надо? Мало я тебя за космы-то таскала, сиротинушка несчастная, – ворчала Яга, но уже не так зло. – А теперь что делать прикажешь? Наворотила дел, весь лес теперь знает и сплетни разносит!

– Я же как лучше хотела!

– Решила, что самая умная, вот и получай по уму.

Яга еще раз тряхнула нерадивую внучку и опустила ее на землю. Та тут же принялась изворачиваться, пытаясь языком пригладить взъерошенную шерсть.

Только юношам показалось, что гнев лесной хозяйки утих, как они попробовали шагнуть в ее сторону.

Зоркие глаза тут же нашли Святослава.

– А ты, горе-жених? Доволен? Предупреждали же тебя, говорили.

– Про Кощея разговора не было.

– Так ты и не спрашивал! – всплеснула руками Яга.

Святослав нахмурился.

– Бабушка Яга…

– Какая я тебе бабушка?!

– Ты всем бабушка. Не сердись, что я неверно понял твои подсказки. Ты ведь и сама хотела спасти внучку от участи Кощеевой жены. Правда? Потому и отпустила, – заговорил он спокойно.

Лицо Яги ожесточилось, но ярость уже испарилась. Остались только боль и обида.

– Хотела. Понадеялась на вас – дураков. А теперь что?

– Ну, Милорада здесь, с тобой. Правда, в кошачьей шкуре, но главное, что спасти ее удалось.

– Удалось, – кивнула Яга, скрестив руки на груди. – Но ежели б ты хотел все как есть оставить, не явился бы.

– Все верно, бабушка, – княжич отвесил еще один поклон и сделал очередной шаг в сторону лесной хозяйки. – Мне нужна твоя помощь. Научи, как заклятье Кощея снять, а Милораде ее облик вернуть.

Яга покачала головой и подняла глаза на Власа.

– А тебе, волчонок, что нужно?

– Да я бы домой отправился, но без отца мне нет проку возвращаться. Так что я хочу князю своему помочь.

– Ну, дело серьезное, – почесала подбородок Яга. – О таком на пороге не разговаривают. Бегом в дом. Только воды сначала наносите, а то старой женщине не с руки ведра таскать, чтоб еще три рта прокормить.

И с прямой, редко свойственной пожилым людям спиной Яга вошла в избу.

Милорада привела друзей к колодцу. Ведра оказались совсем небольшими, но стоило им наполниться водой, как почудилось, будто их под завязку набили камнями. Свят и Влас пыжились, раздували щеки и с трудом передвигали ноги. Милорада вилась между ними, то и дело поднимая голову, но заговорить не решалась. Один раз она все же попыталась их приободрить, за что без особой ласки была послана к Лешему. Теперь девушка дулась и шепоток для облегчения ноши держала при себе. А юноши кое-как дотащили ведра Яге.

Изба лесной хозяйки и изнутри нисколько не напомнила теремок Милорады. За поросшими мхом стенами скрывалась одна лишь комнатка с большим столом, занимавшим почти все место, и печью. От пола до потолка все было заставлено горшками и котелками, завешано связками сушеных трав. Яга легко перемещалась среди беспорядка, не тревожа свои богатства.

Влас огляделся и присвистнул:

– Тесновато у тебя, хозяйка.

– Чем меньше дом – тем меньше гостей в нем, – ухмыльнулась Яга. – А вы все равно валом валите. Уже не знаю, может, в другую чащу от вас спрятаться, а то ходят всякие дураки, помощи просят.

– Мы принесли воду, – Святослав опустил ведро возле печи. С лица молодого князя градом катился пот.

Милорада тут же вскочила на лавку и, подобрав лапы под себя, скрутилась в шарик и принялась внимательно наблюдать за происходящим. Яга бросила на нее быстрый взгляд и ухмыльнулась.

– А тебе и так хорошо, внученька. Может, кошкой останешься?

– Не надо, бабушка.

– Понятное дело, как с женихом тогда миловаться, – проскрипела старуха и зашлась кашляющим смехом.

Кошка уткнула недовольный взгляд себе в лапы, а Яга тем временем принялась за приготовление нехитрого ужина. Закинула в котелок репу, присыпала крупой, залила водой, добавила сушеных трав и поставила в печь. Стоило ей закрыть заслонку, внутри тут же затрещало пламя.

– Я смотрю, колдовством вас уже не пронять, – пробубнила себе под нос хозяйка. Свят и Влас одновременно кивнули. – Это хорошо. Не выдадите себя.

– Где не выдадим? – спросил Святослав. Кошка навострила уши.

– Понятное дело где! В царстве Кощеевом! – всплеснула руками Яга и пару мгновений наслаждалась перекосившимися от удивления лицами молодых людей. – А как вы хотели? Кощеево проклятье может снять только Кощей. Да и кожу Милорадке-то вернуть надо, а то она с кошачьей шкурой срастется.

– Срастусь? – насторожилась кошка. – Как это?

– Вот так, милочка. Если из кожи кошачьей не выберешься, позабудешь, как говорить, и не будет тебе большей радости, чем вылизаться, а потом рыжими клоками харкать. Нравится?

– Нет, не хочу, – замотала головой Милорада и вскочила на стол. – Бабушка, миленькая, а что же делать?

– Пока месяц не сменится, волноваться не о чем, – успокоила Яга. – Путь до Кощеева царства неблизкий, но на волчьей спине доберетесь меньше чем за день.

– Так ведь я дороги не знаю, – возмутился Влас.

– А в чем труд найти того, кто знает? Всякий мертвец дорогу к Кощею чует, да без помощи волка путь не преодолеет. Есть такой на примете? – сверкнула глазами Яга.

– Есть, – едва пошевелил губами Святослав. – А дальше что нам делать? Если мы доберемся до Кощея?

– Ну, слушайте.

– Не хочу! Что это вообще такое? Да это разве подарки! Хлам! Мусор!

Золотые кубки со свистом рассекали воздух и летели в облицованную черным мрамором стену. Глаза Кощея вылезали из глубоких глазниц и, если бы не нависшие брови, так бы и оказались на полу среди разбросанных самородков и алмазов.

Невеста, наряженная в расшитую золотом парчу, бесновалась уже который час. Не радовали ее драгоценные блюда, нагруженные всеми Кощеевыми богатствами, не впечатляли яства иноземные, а целый сундук дорогих нарядов она и вовсе в окно выбросила, даже панталоны, какие носят в странах заморских. Кощей смотрел на это буйство и поражался, откуда у его невесты, выросшей в глухомани, такие притязания. Чтобы Кощей не лиходействовал в ее лесах, Яга обещалась воспитать ему достойную жену. Да, немало воды с тех пор утекло, но ничего. В любом договоре можно найти лазейку.

– Милорадушка, невестушка моя… – он сплел костлявые пальцы и осторожно шагнул к девушке. – Что так тебя огорчило? Как же так, не нравятся тебе мои дары?

– Да разве это дары! – надула губы девица. – С такими дарами даже простолюдинка замуж не пойдет. Эх, хорош жених!

– Но тут же и золото, и серебро… – стучал зубами вмиг ссутулившийся жених.

– Золото и серебро! – передразнила невеста. – А что мне с того! Зачем оно мне нужно? Тут и так одни камни кругом, какая разница, блестят они или нет?

– Что же ты хочешь, любимая моя? Чем мне порадовать твое милое сердечко?

Милорада подняла заинтересованный взгляд на Кощея. В глазах мелькнули зеленоватые искорки.

– Сад хочу. С цветами алыми, словно рассвет. И с яблочками наливными.

– Какой сад? – Кощей аж воздухом поперхнулся. – Здесь отродясь садов не было, душа моя. Здесь и солнца-то не бывает, а земля – сплошь снег да камень.

– Ты что же, не хочешь, чтоб я тебе женой становилась? Так и знала, решил воспользоваться наивностью девичьей! – и девушка зашлась громкими рыданиями.

Кощей всполошился.

– Будет тебе сад, Милорада. Будет все, что ты попросишь, невестушка моя прекрасная.

Слезы тут же высохли. Милорада улыбнулась.

– Хочу его увидать не позже чем через три дня.

Кощей поник и вышел из покоев молодой невесты. Собравшиеся за дверью слуги тут же кинулись врассыпную. При виде их горящих любопытством глаз хозяин черного дворца приосанился, расправил впалую грудь, набрал побольше воздуха и что было мочи гаркнул:

– Чего расселись, бездельники? А ну быстро полоть, копать, чтоб был у госпожи Милорады сад через три дня! И найдите эти… саженцы!

Слуги склонили головы и бросились исполнять приказание. Все, кроме одной девицы, одетой в черный мужской кафтан. Ее черные как смоль волосы свободно ниспадали на плечи, а зеленые глаза горели осуждением.

– Веревки она из тебя вьет, батюшка. Зачем тебе такая невеста?

– Не учи меня, Ольга, – хмыкнул Кощей. – Ничего ты в любви не понимаешь. Иди вон лучше в колдовстве поупражняйся. Или поищи, как живые цветы тут вырастить.

Девица поджала губы и, сдержанно кивнув, зашагала прочь, а Кощей раздраженно сжал кулаки и направился в свою башенку.

– Одного я понять не могу, – задумчиво проговорил Святослав. Милорада и Влас, разморенные сытным ужином, уже дремали на лавке, и только они с Ягой все сидели без сна.

– Лишь одного, княжич? – хитро блеснула глазами лесная хозяйка.

– Дана ведь знала о доле Кощеевой невесты. Зачем же она?..

– А ты подумай. Он ее на вечную жизнь обрек, наказал за то, в чем она считала себя правой. Дана долгие годы до него добраться пыталась.

– Затем и жизнь со смертью женила?

– Верно соображаешь, Святослав, именно затем. А тут выяснилось, что у нее под боком та, за кем Кощей и сам непременно бы явился, – Яга сдавленно усмехнулась. – Сдается мне, что теперь и сам Кощей в большой опасности.

– Что же она, убьет его?

– Ну, не сразу. Сперва помучает.

– И что будет, если это случится? – насторожился юноша.

– О, – закатила глаза Яга. – Кощей – сама смерть. Не станет его – начнется неразбериха. Что есть жизнь без смерти?

– Не знаю.

– Конечно, не знаешь. На человеческую долю немало смертей выпадает, вы смертями свою жизнь и меряете. Вот матушка умерла, вот – отец, вот – жена в родах. А там и собственная смерть не за горами. Главное – между этими смертями всласть нажиться.

– Но это же значит, что без Кощея никто не умрет. Это же хорошо.

– А жить тогда как? – спросила Яга. – Жизнь смертью кормится, и наоборот. Зола с погребальных костров землю питает. А если нечего ей есть будет, что тогда? Ни жизни, ни смерти, ничего не останется.

Свят с мольбой посмотрел на старуху.

– Помоги нам. Отправляйся с нами к Кощею, ты ведь знаешь, как с ним сладить.

Яга покачала головой.

– Не могу. Каждый из нас своим делом занят и мешать другому не смеет, – ехидно улыбнулась она. – А пока спи, князь. Твое дело маленькое – уму-разуму понабраться, да как можно скорее.

– Так я…

– Много я разумников видела, да редко они великими становятся. Чаще всего – круглые дураки. Нехорошо будет, если тебя запомнят как Святослава Дурака.

– А как дела у Доли и Недоли? – спросил Святослав, отрываясь от пряной каши, которой потчевала их Яга поутру.

Хозяйка отвлеклась от рассматривания рисунка жилок на рябиновых листьях, выложенных перед ней на столе. Она подняла на Свята вопросительный взгляд, и на миг юноша стушевался, как будто весь его голос в пятки ушел.

– Мы же… освободили их. Верно? Веретенца вернули.

– Вернули, – сухо кивнула Яга. – Девицы возвратились в свой терем. Пряжи там набилось выше крыши, они ее распутывают. Дана как знала, держала их, пока нити судьбы в колтун не собьются.

– Чтоб даже самое невозможное стало возможным, – закончила за нее Милорада. Пользуясь своим кошачьим обличьем или же идя на поводу у него, девушка всюду совала свой любопытный нос, а стоило ей оказаться замеченной – с отсутствующим видом обнимала себя хвостом.

– Верно. Хитра Дана, долгая жизнь научила ее думать наперед, – с укором проговорила Яга. – Надеюсь, освободив сестриц, ты попросил у них что-то толковое.

– Ничего не попросил, – признался юноша.

– Силы лесные, за что мне все это? – устало потерла глаза Яга.

– А что?

– А то, – передразнила лесная хозяйка. – Народ наш не любит в долгу оставаться. И коли их от этого долга не освободить, они из кожи вон вылезут, лишь бы тебя принудить попросить об услуге.

– Да мне же не надо ничего, – принялся отпираться Свят, но Яга только глядела на него с укоризной.

Вступилась Милорада. Она выгнула дугой спинку, а затем, осторожно переставляя лапки, потерлась о бабушку шершавым носом. На секунду Яга нахмурилась, но тут же ее лицо подобрело.

– А ты его не выгораживай, – беззлобно сказала она.

– Бабушка, ну не сердись. Ты же сама говорила, что всякое решение, даже злое, все равно приведет к добру. Кто знает, может, Святославу в Кощеевом царстве и пригодится присмотр от сестриц?

– Ой, лучше б не пригождался, – помотала головой Яга и сгребла листики в кучу. – Слушай меня внимательно, княжич. И ты, волчонок. Научу вас, как к Кощею короткой дорожкой пройти. Но сперва вам придется восвояси вернуться. Из Дола путь будет ближе всего.

Прощаться с ними Яга отказалась. Махнула рукой, мол, еще вернетесь, и захлопнула дверь, стоило лишь гостям на шаг отойти от ее порога. В дорогу дала только небольшой отрез ткани, серебряную иглу и нитку бус. Кивнула на Милораду, сказала, что та разберется, а если сама не сдюжит, найдет того, кто узнает.

– И запомните: не ешьте и не пейте ничего в Кощеевом царстве, иначе обратную дорогу забудете, – такими были ее последние слова.

Все трое остались стоять в тяжелом молчании. Каждый получил наставление от Яги, шепотом, на ухо, и каждый знал, что делиться с остальными им нельзя. Даже если хотелось, слова сами собой застревали в горле и не смели сорваться с языка. Особенно это мучило Милораду, которая надеялась услышать хоть одно доброе слово от своей наставницы, а в итоге удостоилась лишь скупого: «До последнего из кошачьей шкуры не вылезай, может, чему полезному научишься». А ей вовсе не хотелось отправляться за тридевять земель под боком у любимого в маленьком, покрытом шерстью теле. Она скучала по своему отражению, по тонким запястьям с зеленоватыми венами, проступающими под нежной кожей, отзывавшейся на каждое прикосновение заботливых рук. Сейчас же Святослав чесал ее за ухом, как обычную дворовую кошку, а она только и могла, что мурлыкать да держать в себе копившуюся в груди тоску. А всего-то и нужно было – прижаться кожа к коже, уснуть, вдыхая запах родного тела. К тоске примешивалось и новое чувство, впервые всколыхнувшееся в душе, когда они глядели в подаренную Водяным водицу. Ярость. Ненависть. Почти так же сильно, как она желала Святослава, Милорада хотела собственными когтями снять с Даны свою кожу. Отомстить и за матушку, что в Алой Топи сгинула, и за себя, сиротой оставшуюся. О, сколько способов расправы промелькнули в голове Милорады, пока она неслась по коридорам княжеского терема! И все они рассыпались прахом, стоило Дане завязать узелок на тонком медном волоске, что она держала в своих бледных пальцах.

– Нахохлилась как филин, – вырвал Милораду из размышлений насмешливый голос Власа. Девушка и сама не заметила, как распушилась рыжая шубка.

– А ты чего веселишься как щенок?

– Ну, не меня ведь пустоголовой балбесиной назвали, – осклабился тот и подался вперед, будто собирался кувырнуться, и тут же легко приземлился на четыре лапы. Милорада даже немного удивилась тому, как просто Власу теперь давалось обращение.

«Само собой, родная шкура не жмет и не натирает», – хмыкнула она про себя.

– Нужно забрать скатерть, – заговорил Святослав. – И прихватить из дома кое-каких вещей на подарки.

– Только главное – до заката успеть, – хмыкнул волк, подставляя спину. – Держи крепче свою хвостатую невесту.

Милорада хотела было шикнуть, но Свят уже закинул ее себе под рубаху и аккуратно прижал к животу. Началась тряска. Волк плавно переходил с рыси на ровный ход, словно приноравливался к тому, чтобы не бежать, как охотничья собака, а нестись пущенной стрелой, как настоящий Кощеев посланник. Милорада слышала, как Яга в ночи, когда все спали, делилась с юнцом историями о волках. О том, как они души мертвецов через реку и лес перевозили туда, где в ледяных чертогах те находили успокоение и очищение.

– Помни, мальчик: то, что в крови твоей, сильнее всяких слов. Слушай себя. Верь себе. И думай уже башкой, а не трясущимися поджилками! – наставляла она. И как Влас после такого мог ходить веселым?

А Влас и не думал веселиться. Просто позволял ветру и лесу греметь в ушах. Он прислушивался к чувству, которое поднималось в узкой волчьей груди. Больше всего оно напоминало ощущение правильности, какое бывает, когда делаешь что-то, что знаешь настолько хорошо, что и задумываться не надо.

Солнце едва успело пройти середину неба, а они уже оказались в Доле, прямо посреди окаменевшей свадьбы. Некоторые изваяния изрядно обгадили птицы, но куда больше пернатых привлек праздничный стол. Вороны и синицы, кукушки и дрозды, ни капли не чураясь соседства друг с другом, расхаживали среди угощений, подъедая из разных блюд.

Свят спустился на землю с волчьей спины и, стараясь не глядеть в окаменевшие безжизненные глаза, принялся разгонять птиц. Милорада выскочила из ворота его рубахи. Стоило кошачьим глазам увидать пернатых гостей, под шкурой взыграли незнакомые прежде ощущения. Девушку охватила жажда такой силы, будто вся ее жизнь зависела от того, чтобы впиться как можно скорее в покрытый перьями бок, располосовать мягкую грудку, пока когти не достанут до трепещущего сердца. Не успев ничего подумать, кошка вскочила на стол и, низко припадая, на полусогнутых лапах, бросилась на птиц. Те сразу завидели хищницу и кинулись кто куда, оглушительно хлопая крыльями и оголтело вопя.

Святослав несколько раз попытался окликнуть невесту, но его голос пролетал мимо прижатых к голове ушей. Юноша быстро сдался и побрел к столу, ища среди завалов кусок сала, о котором говорил при– зрак.

– Что-то ты совсем невесел, – склонил голову набок Влас, не торопившийся оборачиваться обратно человеком.

– А чего мне веселиться? – нахмурился Святослав, с трудом сдерживая отвращение. Под палящим солнцем еда успела изрядно попортиться, и стоило птицам отвлечься, пищу тут же облепили мухи. Вот уж славный пир вышел, ничего не скажешь!

– Яга же надоумила, как нам княжество выручить. Все сделаем и вернемся. Ты княжить будешь, на Милораде женишься, – Свят готов был поклясться, будь Влас сейчас в человечьем обличье, он бы как ни в чем не бывало пожал плечами.

– Ясное дело, – буркнул юноша и стиснул челюсти. Негоже ему, как девке, ныть и сетовать, что каждая его попытка поправить дела в княжестве и сделать хоть что-то хорошее оборачивается новыми несчастьями. А что станет, когда они с Кощеем разберутся? Какая новая напасть будет их ждать?

Свят столько времени посвятил книгам, чтоб узнать, как мудрые мужи заморские справлялись с голодом и усмиряли смуты, как боролись с хворями, пожиравшими целые города, будто саранча. Но ни в одной книге ни слова не было сказано про нечисть, что заявляется на порог и чинит собственные порядки.

– Ты слишком много о дурном думаешь, вот оно к тебе и липнет, – со знанием дела заметил Влас.

Свят злобно зыркнул на него, но ничего не сказал. Рука наконец нашарила в куче объедков подтаявший, но вполне целый кусок сала. Свят облегченно вздохнул и, завернув еду в отданную Ягой тряпицу, бросил ее в котомку за спиной.

Оставалось только забрать вещи из терема.

Совсем опустевший, родной дом выглядел незнакомым, чужим. Так некстати затеянная Даной перестановка и вовсе стерла привычные черты. Святослав озирался по сторонам, точно вор-неумеха, влезший в чужие хоромы, пока хозяева отлучились по делам.

Милорада, уставшая к тому времени гонять птиц, поравнялась с женихом на пороге и с важным видом проговорила:

– Надо отыскать все, что поможет нам не пропасть в Кощеевом царстве.

– Например? – обреченно вздохнул Святослав. Как бы ни был бодр и весел Влас, его собственное сердце ныло от дурного предчувствия и обвившегося вокруг груди отчаяния. Но не идти было нельзя.

– Шубы. Или тулуп хотя бы. Там так холодно, что даже мертвецы мерзнут, – объяснила Милорада.

Свят кивнул и направился вглубь комнат. Милорада потрусила за ним. Хотелось как-то утешить жениха, отвлечь. Хотя бы подставить мягкий живот, чтобы, наглаживая его, Святослав понемногу отрешился от тревог. И вновь стянула душу Милорады тоска по своему нежному человеческому телу.

– Вот увижу Дану, сама с нее шкуру спущу, этими когтями, – гордо пообещала она.

Свят скосил на нее глаза, во взгляде молодого князя читалась усталость и что-то еще. Что-то, что больно ранило девушку в глазах Яги этой же ночью. Разочарование.

– Хватит тебе на рожон лезть, – только и сказал Свят.

– То есть как это? Она мою кожу себе на лицо натянула! А знаешь, как она ее с меня снимала? – мяукнула невеста. Свят вскинул брови изо всех сил изображая сочувствие, но Милораду ему провести не удалось. – Да что с тобой такое? Как мы Топь покинули, ты совсем стал чужой. Никак, остуду на тебя напустили?

– Все со мной в порядке.

– Как бы не так, любимый мой, – возразила Милорада. Жаль, что кошачьи глаза плакать не умеют: так бы и покатились по пушистым щекам хрустальные градины. – Глядишь будто сквозь меня, а как увидишь, так в глазах стоит такое… словно лучше б меня и вовсе не было.

– Милорада… – начал Святослав, но и сам не знал, о чем была его просьба.

– Ничего, любимый мой, – тут же потерлась о его ногу кошка и заглянула в глаза. – Знаю я, что тебе непросто. И все снесу, любовь ведь побеждает. И моя любовь кручину твою победит. Вернемся, и потом заживем.

– Хорошо, – кивнул Святослав. Очень ему нравилось это «потом», и никому бы юноша не признался в слабой надежде, что это самое «потом» никогда не наступит.

Пошатавшись по опустевшим хоромам, они нашли все необходимое и сложили вещи в котомку. Единственное, медвежья шуба никак не хотела влезать в мешок, и Святославу пришлось тащить ее на плечах. От разлившегося в воздухе зноя по лицу катился пот, и шуба, от которой веяло звериным жаром, казалась и вовсе неподъемной. Святослав все пытался представить, каково Милораде и Власу, заточенным в звериных телах, но от одной только мысли ему становилось невыносимо душно, хоть в обморок падай.

Солнце снова описало круг к горизонту и, напоровшись на верхушки сосен, разлилось по небу кровавым закатом, таким ярким, что рябило в глазах. От реки потянуло долгожданной прохладой. Ветер своим дыханием собрал бисеринки пота с последнего живого лица в округе. А Влас тут же поднял голову и шумно втянул носом воздух.

– Чуешь что? – спросила Милорада.

– Что ты тухлятиной полакомилась, – съехидничал Влас и сипло рассмеялся на кошачье шипение. – Мертвец наш.

Произнести имя вслух он так и не решился. Много чего случилось за эти дни, но видеть ожившим старого князя все еще казалось из ряда вон выходящим. Святослав же безразлично, словно сердце его окаменело, кивнул и перевесил котомку.

– Далеко?

– Могу подвезти, – предложил Влас, но Свят помотал головой.

– До Кощеева царства и так путь неблизкий. Побереги силы.

И юный князь пошел вперед, будто знал дорогу. Будто один хотел ее пройти. Влас недоумевающе смотрел другу вслед. Его так и подмывало сказать, что волчьим бегом будет быстрее, но в мысли вмешалась Милорада.

– Кажется, он пытается отсрочить встречу, – шепнула она. – Гляди, у него аж ноги не идут.

– Что, не смогла кручину его прогнать? – хмыкнул в напускной веселости волк.

– А тебе так и нужно все разнюхать?

– Просто вопишь, будто тебе хвост отдавили. Чуть что – крик и писк.

– А сам-то как скулил, когда я тебя в шкуру волчью вернула, – вскинула мордочку Милорада. – Попробуй посидеть в кошачьей шкуре.

– А в шкуре ящерицы ты не ныла, – напомнил Влас. – Кстати, а чтоб в нее обернуться, тебе тоже приходилось кожу… ну… этого…

– Что?! Нет! – были бы руки, девушка бы замахала ими, чтоб отогнать вставший перед глазами образ. – И как ты подумать такое мог?

– Ну, это ж самое простое. Свою кожу сняла, в сундук убрала, скатеркой прикрыла…

– Замолчи, – затрясла головой Милорада.

– А если запылится, можно в озере, как простыню, прополоскать.

– Перестань, – вздыбила хвост Милорада, но не могла соврать: от слов Власа стало веселее. Волк и сам зашелся порыкивающим смехом.

– Ладно, не дуйся, а то вон уже, точно свежий хлеб набуханилась. Расскажи, как это твое колдовство делается.

– Тебе правда интересно? – просияли кошачьи глаза. Будь при ней человеческое тело, так и залилась бы Милорада пунцовым румянцем.

Волк клацнул пастью, взглянул на маячившую впереди спину князя и кивнул.

Когда показалась рощица, закат уже догорал, и вечерняя сырость обернулась туманом, плотным, как молоко. Влас вышел вперед и, полагаясь на звериное чутье, повел их сам. Звуки шагов утопали в кваканье лягушек и стрекоте кузнечиков. Влас уже было подумал, что они заплутали, как вдруг по белому мареву разнесся звон. Он повторялся, как пение плохо отлитого колокола, и Влас пошел на него, чуя звериным сердцем, что так будет правильно. Звук вывел их на поляну, где стояла изба. А у ближайшего дерева что было силы махал боевым топором князь, пытаясь срубить тоненькую рябину. Но топор отскакивал от ствола, будто тот был из железа отлит. Бледное лицо исказилось гримасой боли, на могучих руках вздулись вены, но князь, тяжело дыша, продолжал махать топором.

– Что ж это такое! Давай, родимая, дай хоть щепочку согреться, – умолял он.

Святослав замер на границе поляны, не веря глазам своим. Никогда не видел он отца в таком отчаянии.

Влас шагнул вперед.

– Здравствуй, князь.

Тот обернулся, и на лице его расцвело облегчение.

– Волчок, – выдохнул он. – А я вот, костер развести пытаюсь, а то холодно тут.

Точно в подтверждение его слов, изо рта вырвались клубы пара.

– Знаю, князь, – Влас хотел сказать что-то еще, но Святослав вышел вперед и, не сводя с отца взгляда, снял с плеча шубу и протянул мертвецу.

– На-ка, попробуй согреться, – проговорил он, едва шевеля побелевшими от напряжения губами.

– Свят, – улыбнулся князь и распахнул было руки, но юноша настойчивее протянул ему одеяние. – Спасибо, сынок. Как возмужал ты. Сколько лет прошло?

– И лета не сменилось, – с горечью произнес Святослав. – А княжество уже погубили.

– Быть такого не может. Что же жена моя?

– Она и погубила, – бросил Свят с плохо сдерживаемой яростью. Хотя бы сейчас отец должен был раскрыть глаза, понять, что за ведьму пустил в дом. Но Всеслав только нахмурился.

– Быть не может, – повторил он еще строже. – А ты что же? Не мог дело в собственные руки взять? Книги свои заумные читал на что? Молчана бы спросил…

– Княже, – вклинилась Милорада. Мужчина удивленно заозирался. – То уж удел живых, эти дела решать. А тебе пора отправляться в царство Кощеево.

От этих слов лицо князя тут же расслабилось, появилась мечтательная улыбка, как у человека, грезящего о мягкой постели после долгого дня в трудах.

– И то верно, колдовская кошка. Да только нет у меня сальца, чтоб волчка за услугу отблагодарить.

– Есть, – неохотно проговорил Свят и полез в котомку. Развернул ткань и подивился: кусок сала, поклеванный птицами, выглядел как новенький. Юноша аккуратно сложил тряпицу и убрал ее на дно сумки. А угощение осторожно протянул отцу, стараясь даже случайно не соприкоснуться с мертвецом.

– Вот спасибо! – просиял князь, принимая подношение дрожащими от волнения руками. Он обернулся к Власу. – Ну, волчок, в путь.

– А мы проводим, – заявила Милорада и первой вскочила на волчью холку. Она выжидающе поглядела на Святослава. Юноша кивнул, стараясь не смотреть на отца.

– Что вам в Кощеевом царстве понадобилось? – вскинул брови князь.

– Жену твою найти, – буркнул Свят и все-таки взобрался на волчью спину.

Князь пожал плечами почти безразлично, вложил в пасть волка кусок сала и полез следом за сыном, которого и узнать-то толком не мог. Так, мельком, когда тот сам на него глядел. А стоило отвести взгляд, как голова становилась пустой, исчезали все мысли, тревоги, воспоминания, вгрызающийся в кости холод. Тело наполнял блаженный покой. И как только волк снялся с места и бросился по одному ему ведомому пути, все чувства покинули мертвеца. И не видел он, как сидящий перед ним юноша обронил скупую, но жгучую слезу.

Ветер завывал между скалящимися пиками, сгоняя в низину волны сухого колкого снега. Мелкие льдинки врезались в кожу, как острые иглы, заставляли ладони гореть, посылали искры боли до самого позвоночника, но Ольга продолжала стоять на балконе. Она куталась в шубу в надежде хоть так спрятаться от вездесущего ветра, но тот – невыносимый проказник – находил новый способ забраться под одежду. Девушка уже пожалела о том, что променяла мужской костюм на расшитое камнями платье, от которого все тело чесалось, но слишком уж ей хотелось порадовать батюшку-Кощея. Правитель этих безжизненных земель и так бродил по палатам сам не свой из-за капризов молодой невесты, и Ольга надеялась порадовать его тем, что хотя бы она ценит его подарки.

Но Кощей наряда, врученного на зимнее солнцестояние, так и не заметил, лишь попросил свою воспитанницу проверить, как там сад, обещанный госпоже Милораде. Теперь Ольга маялась под вызывающей зуд парчой и громоздкими каменьями, но неудобство отвлекало девушку от тяжелых мыслей: сад, сколько бы служащие Кощею души ни стесывали свои кривые руки до мяса, ни в какую не хотел расти. Стоило расчистить снег, как ветер тут же набрасывал новые сугробы. Ольга предложила разбить сад в одном из теплых залов дворца, но и там не получалось согреть стылую землю и посадить семена. Теперь слуги горстями сгребали снег в надежде достаточно напоить мерзлый грунт. Ольга глядела на них своими изумрудными глазами и понимала, что и на этот раз ничего не выйдет. Не дано мертвецам создать живой сад.

Расстраивать батюшку Ольге не хотелось, и она стояла столбом, не сводя глаз с копошившихся теней, когда-то бывших душами, в надежде, что вот-вот случится чудо, от которого мертвая земля начнет плодоносить. Стиснутое смятением сердце тревожно билось, предвкушая что-то важное, что-то неожиданное. Ольга вся обратилась в слух, зрение обострилось, а тело пело: «Вот. Сейчас». И с каждым новым вдохом надежда ее становилась все крепче, но…

– Прохлаждаешься? – звонкий и резкий голос новой батюшкиной невесты заставил девушку вздрогнуть. Ольга призвала все силы, чтоб сохранить дружелюбное выражение лица, и обернулась к Милораде. Та куталась в шубу из белоснежного песца. Медные волосы разметались по плечам, а бледные щеки покрылись пунцовыми пятнами морозного румянца. В бирюзовых глазах светилась недобрая насмешка.

– Наблюдаю за подготовкой сада, – ответила девушка и стиснула зубы, удерживая рвавшуюся наружу неприязнь.

Госпожа Милорада лениво улыбнулась и, облокотившись на перила, заглянула в глаза обитательнице Кощеевых хором.

– А нас ведь друг другу не представили, – протянула она как бы между прочим.

– Весь двор ждал тебя.

– О, это-то понятно. Жених мой об этом два дня напролет распинался. Но вот про тебя ни слова не сказал, – обронила Кощеева невеста и чуть улыбнулась, заметив, как дернулась челюсть девицы. – Так ты ему… служанка? Наложница?

На секунду Ольга подавилась воздухом от такой наглости. Ни одна душа не смела даже подумать, не то что вслух величать названую дочь Кощея прислугой или наложницей. Но эта девица была далека от их нравов.

– Я его воспитанница. Так же, как ты – воспитанница Яги, – проговорила девушка, чеканя каждое слово.

Брови Милорады взметнулись вверх, а губы растянулись в улыбке.

– А-а-а, вот оно что. Сколько же жизни в мертвом царстве, – хмыкнула она со знанием дела. – А тебя-то кому в жены назначили? Никак, Лешему?

– Я никому не невеста, – скрестила руки на груди Ольга. – Батюшка не затем меня воспитывал.

– А зачем же?

Ольга готова была поклясться: в каждом жесте и слове этой девицы звучала издевка.

– Затем, чтоб ему с царством помогать, – ответила девушка и, поправив на плечах тяжелый черный мех, кивнула той, кого никогда не назовет мачехой. – А теперь я пойду, не все же мне подарков Кощеевых ждать, как засватанной.

И, не дожидаясь ответной любезности, Ольга покинула балкон. Пока долгожданный поворот не скрыл ее, девушка спиной чувствовала жгучий взгляд Милорады. И удалось же батюшке назначить себе в жены такую змею! Одно радовало, век Кощеевой невесты недолог: то явится какой-нибудь Иван, то сама невеста наскучит и будет возвращена восвояси с сундуками каменьев и мехов. Немало их повидала за свою жизнь Ольга и каждый раз поражалась, откуда в иссушенном веками теле Кощея берется желание жениться на всякой распрекрасной девице, какая только ему на глаза попадется.

«Поймешь, милая, вот вырастешь – и поймешь. А пока голову свою не забивай, учись лучше», – говорил батюшка.

Когда настанет этот момент понимания, Ольга не знала. Красных молодцев, кроме явившихся за украденными невестами и супружницами Иванов, в их краях не водилось, да и у тех сердца так пламенели любовью к похищенным, что и черные косы Ольги их не привлекали, и глаза-изумруды не заставляли позабыть родные края.

Вздохнула красавица, повернула было в сторону своих покоев – и чуть не налетела на батюшку. Тот стоял у стрельчатого окна и поглядывал на балкон, где гордо вышагивала его распрекрасная невеста. Заметив воспитанницу, Кощей вцепился ей в плечо узловатыми пальцами.

– Что она тебе сказала? Все ли ей нравится?

– Все хорошо, – поджала губы Ольга. – Выясняет, как у нас тут все устроено. Не наложница ли я твоя, часом.

Кощей зашелся каркающим смехом.

– Ревнует. Это хороший знак.

– Чего уж тут хорошего?

– Ой, Оленька, вырастешь – все поймешь. Не мне учить девичье сердце любовным премудростям.

Ольга нахмурилась, но ничего не сказала. Не было у нее привычки батюшку о любви расспрашивать.

– Раз уж вы с ней подружились, может, ты у нее отсрочку с садом попросишь? – как бы невзначай обронил хозяин.

Ольга ухмыльнулась.

– А что же ты сам не попросишь? Припугни ее, на ревность надави.

– Что ты! Ни в коем случае нельзя ревность женскую испытывать. Лучше ты, дорогая моя. Денечков-то осталось всего ничего, а ведь даже ты со своим колдовским искусством управиться не можешь.

И так упрашивал ее Кощей, так голос свой смягчал, что Ольге совсем тошно стало. Всякий раз, когда батюшке было что-то нужно от нее, он становился ласковым, как солнечный луч в морозный день. Предлагал подарки дорогие, книги новые, прогулки и игры в снегу, будто она была дитятей малым, но стоило ему получить желаемое, как благодарность Кощея заканчивалась, и вскоре он снова предоставлял воспитанницу самой себе.

У Ольги защемило сердце. Какая-то часть души шептала, что в этот раз ласка Кощеева мимо нее не пройдет, но большая часть девичьего сердца, уже успевшая покрыться коркой векового льда, молчала. Ольга стиснула руки в кулаки.

– Позже, батюшка. У меня есть дела.

Вся нежность тут же испарилась с бледного лица, между кустистыми тяжелыми бровями гармошкой собралась морщина.

– Это еще какие?

Вместо ответа морозный воздух разорвало воронье карканье. По низине прокатился крик, сотряс покрытые инеем окна. Ольга встрепенулась. С плеч камнем упала необходимость врать.

– Проверить, чего это стражи твои раскричались. Никак, гости на свадьбу заявились, – уперла руки в боки Ольга. – Надо будет комнаты подготовить, камины растопить, на кухню слуг добавить. Не невесте же этим заниматься.

И, не дожидаясь ответа, девушка направилась в свои покои. Наконец можно было освободиться от оков женственного наряда, сесть на коня, да и ускакать через сугробы и морозные долины туда, где воронье почувствовало дух человеческий.

На недолгую жизнь Святослава выпало немало лютых зим, но ни с чем нельзя было сравнить мертвецкий холод Кощеева царства. Ледяной воздух мигом заморозил грудь, и на несколько долгих мгновений молодому князю казалось, что вот-вот он задохнется. Огромных усилий стоило заставить себя выдохнуть и вдохнуть снова – висевшие в воздухе мелкие льдинки царапали нос и горло, осколками оседали внутри клетки ребер. А снежная пустыня, раскинувшаяся насколько хватало взора, слепила белизной, так что на глаза наворачивались слезы. Даже покойный князь закашлялся от внезапной смены летней ночной влаги на дерущий изнутри мороз. Влас от неожиданности остановился и подслеповато заморгал.

– А дальше-то куда? – непонимающе заозирался он.

– А можно обратно? – жалобно мяукнула Милорада. Рыжая шерсть вздыбилась, и кошка стала напоминать пушистый колобок.

– Не можно, – буркнул Святослав и попробовал было спешиться, но тут же его ноги по колени увязли в снегу. Милорада испуганно замяукала, Влас закричал, а князь протянул руку, удерживая сына за шиворот кафтана.

– Куда ты! Не ходить живым по снегам Кощеева царства, – покачал головой он. – Рано еще.

Почти не прилагая усилий, князь втянул сына обратно на волчью спину. Сделав несколько глубоких вдохов, Всеслав взъерошил Власу шерсть на загривке мощной рукой.

– Спасибо тебе, волчок. Будет старику наконец покой.

И князь перекинул ногу, не слыша предостерегающих возгласов. Он ступил на снег, как на каменную твердь, а в следующее мгновение рассыпался тысячью снежинок. Налетел ветер, подхватил белое облако и развеял его по пустыне вместе с изумленным криком Милорады и Святослава.

– Стой! – так и остался висеть в воздухе вопль.

Святослав замер, словно и сам готов был рассыпаться прахом. Одно волновало его разбереженное ранами сердце: когда, через сколько потерь и прощаний, перестанет оно так невыносимо, до стиснутых зубов, болеть?

В ушах нестерпимо звенело. Глаза жгло. Молчание давило на грудь гранитной плитой. Молодой князь и не заметил, что от горизонта отделилась черная точка и стремительно начала приближаться к ним. Свят понял, что что-то не так, когда Влас ощерился и Милорада, вскочившая на волчью холку, выгнула спину дугой.

Юноша выпрямился, запер бесновавшиеся в груди чувства, сглотнул скопившуюся на языке и зубах горечь, сощурился и вгляделся в приближавшееся пятно.

– Никак, Кощей нас встречает.

– А на кой ему конь, раз у него вороны есть? – мотнул головой Влас.

– Не Кощей то, а девица, – подала голос Милорада.

И правда, вскоре от силуэта отделилась хлеставшая воздух смоляная коса. Всадница неслась к ним, по самые глаза замотанная в черное, и приближалась она так быстро, что Свят, сначала подумавший о том, чтобы броситься прочь, вспомнил наказ Яги.

«Пугать тебя будет, не слушай. Подкупать будет, не поддавайся», – учила его хозяйка леса. И Свят что было сил мужался и цеплялся за волчью холку. До них уже доносились хрипы черного коня и звонкое гиканье всадницы. Наконец, вороной остановился в десяти шагах от них. Лоснящиеся бока вздувались от тяжелого дыхания. Незнакомка же приосанилась, перебросила косу через плечо и взглянула на троицу изумрудными глазами с хитрым прищуром.

– Интересные дела, – поцокала языком она. – Нечасто к нам гости захаживают, да еще и такие. Кто вы и что вам нужно в землях Кощея?

– А ты сама кто такая, чтоб расспрашивать? – спросила Милорада. – Видно, что не мертвячка.

– А ты не кошка, – снисходительно склонила голову всадница. – Да только меня тут каждый камень знает, и если вы явились к Кощею, то без меня до дворца его не доберетесь.

– Я Святослав, князь Дола, – юноша провел рукой по рыжей кошачьей спинке. – И явился я за своей невестой, Кощеем похищенной.

– Вот как, – взметнулись вверх черные брови. – А волка где встретил? И как с собой пойти уговорил?

– Не твое дело, – огрызнулся Влас.

– Какие несговорчивые, даром что говорящие, – хохотнула всадница, но в глазах ее разгорался интерес. – Ваше счастье, что госпожа Милорада мне поперек горла, как кость, стоит. Проведу вас к Кощею. Вот только волку лучше ему на глаза не попадаться, вражда у него с вашим народом давняя. Следуйте за мной.

И, потянув за уздцы, незнакомка развернула коня. Свят, недолго думая, слегка тронул пятками бока Власа.

– Ты совсем ошалел? – оглянулся на него волк. – Я тебе что, кобыла?

– Прости, – стушевался Святослав. Поравнявшись с всадницей, он спросил: – А тебя как зовут?

Провожатая смерила юношу оценивающим взглядом из-под длинных ресниц, ненадолго задумалась, но все же ответила:

– Ольга я.

– Рад знакомству, Ольга. Это Влас, – он потрепал волка по холке. – А это…

– Невеста его, – мяукнула Милорада.

Ольга заинтересованно скосила глаза на кошку, балансировавшую на волчьей спине. Перегнувшись, девушка достала из седельной сумки черное покрывало и кинула его Святославу.

– Держи, а то ветра тут лютые, шалить любят, сколько бы я с ними ни договаривалась.

– Спасибо, – кивнул юноша и тут же принялся кутаться в тонкую, как паутина, но теплую, как натопленная печь, ткань. Ольга смотрела на это с насмешкой.

– И кто только отправляется в наши края налегке?

– Да уж, наверное, не мы одни, – пожал плечами Святослав.

Повисло молчание, лишь снег скрипел под ногами коня и волчьими лапами. Изо ртов вырывались плотные клубы пара. Милорада прижалась рыжим боком к Святославу, и тот укутал ее краем покрывала. Всадница то и дело поправляла повязку, защищавшую лицо от морозных пощечин. Ветер налетал мощными волнами, и вскоре Святослав и сам замотался по уши, оставляя на виду только глаза, обрамленные заиндевелыми ресницами. Ему хотелось побольше вызнать у их провожатой, но он опасался сболтнуть лишнего и пустить волку под хвост все предостережения Бабы Яги. Но каждые несколько шагов он ловил на себе пристальный взгляд Ольги. Казалось, всадница вот-вот что-то спросит или скажет, но девушка упорно молчала, и только стянутая черной перчаткой рука сильнее стискивала поводья.

– А чем тебе госпожа Милорада не угодила? – спросил наконец Свят.

Ольга скосила на него глаза и фыркнула:

– Не хочу гадости говорить про твою невесту. А то вдруг возвращать ее в отчий дом не захочешь.

– Сделай милость, – попросил Свят.

– То, что Милорада не подарочек, мы и сами знаем, – поддержал друга Влас и только хихикнул, когда почувствовал кошачьи когти, вонзившиеся в его шкуру.

– Капризничает, – ответила Ольга. – Золото ей не нравится, самоцветы скуку навевают. Вот, живых цветов потребовала. Сад собственный.

– Для сада тут снега многовато, – отметил Святослав.

– Какой ты умный, сразу видно – князь. Такому прям на роду написано править, – проговорила девушка. – Может, еще какой мудростью поделишься?

Свят только нахмурился и сильнее закутался. Вместо него голос подала Милорада:

– Не дано мертвецам живые цветы вырастить. Не в этих краях.

– Умная кошечка, – хмыкнула Ольга. – Себе бы такую смышленую оставила.

Вместо ответа Милорада зашипела и спряталась глубже в черные мягкие складки. Ольга на это только усмехнулась.

Пейзаж вокруг них словно и не менялся вовсе. Куда ни глянь, всюду снежная пустошь, ни горы, ни деревца. Свят смотрел на протянувшиеся до самого горизонта сугробы и прикидывал, был ли каждый пласт снега когда-то живым человеком. От этих мыслей тело опутали нити холода. Из оцепенения его выдернул голос Ольги.

– А ты отчего в такую даль добрался, раз Милорада не подарочек? – насмешливо поинтересовалась она.

– Невеста она моя, – пожал плечами Святослав.

– Если б каждый только по этой причине за невестой своей возвращался, то к Кощееву дворцу уже тропа была бы протоптана.

– Милорада умна, красива, в колдовстве сведуща…

– И так ловко захомутала, что у него выбора не было, кроме как на ней жениться, – хохотнул Влас.

Свят животом почувствовал, как кошка сворачивается в шар ярости. Но, вопреки ожиданиям, когти она оставила при себе. Не было и привычной для Милорады колкости. Только недовольное ворчание, едва различимое в треске и хрусте снега.

Ольга хмыкнула что-то вроде «понимаю» и больше с расспросами не приставала. Хотя девушку так и подмывало спросить, отчего нельзя было оставить девицу Кощею. И неужели так просто стать невестой? Может, ей в следующий раз тоже захомутать какого-нибудь Ивана или Степана, явившегося не за украденной возлюбленной, а за богатствами Кощея?

– Почти приехали. Засветло доберемся.

Госпожа Милорада ходила по роскошным палатам Кощеева дворца и морщила свой прекрасный вздернутый носик. Кощей наблюдал за ней с престола, подперев щеку кулаком, и все силы направлял на то, чтоб его окостеневшее тело не расплылось от умиления при виде румянца на бледных щеках и игры свечей на медных волосах.

– До чего ж прекрасна ты, душа моя, – выдохнул Кощей, но слова не передавали и десятой доли того обожания, что распирало его впалую грудь.

Распрекрасная невеста остановилась, взглянула на Кощея так, будто лишь сейчас его увидала. Полные губы дернулись в гримасе, словно ей поутру вместо травяного чая заварили навоз пополам с дегтем.

– Ах, прекрасна, суженый мой? – ехидно улыбнулась она.

– Конечно. Бела, хрупка, нежна. Снежинка, – проворковал Кощей. Лицо госпожи Милорады сделалось еще недовольнее.

– Снежинок у тебя много, суженый мой. И все красивые, как я погляжу.

– Но нет никого тебя прекраснее, – улыбнулся Кощей.

– А как же эта… падчерица твоя?

– Ольга?! – вскинул брови хозяин дворца. – А что с ней?

– Слышала я, как она слугам про меня шепчет дрянь всякую, – скрестила руки на груди распрекрасная. – Знал бы ты, как она за глаза меня величает!

– Это она по скудоумию. Молодая, кровь горячая, – отмахнулся Кощей.

– Вот-вот, скудоумие! Любимое ваше словцо! Она про меня так и болтала. Мол, скудоумная я, раз цветов живых пожелала. А я разве такая? Разве я не заслуживаю немного красоты, коль суждено мне остаться с тобой на веки вечные?

Госпожа Милорада всхлипнула, и на ясные глаза набежали огромные, размером с градину, слезы. Она нетвердо шагнула в сторону Кощея.

Хозяин морозного края поднялся с престола и подошел к своей прекрасной невесте, одинокой и расстроенной. Он раскрыл руки, позволяя ей упасть в костлявые объятия, казалось готовые рассыпаться от одного прикосновения. Но госпожа Милорада вцепилась в жениха, словно он был ее единственной опорой и надеждой.

– Она это нарочно, – всхлипнула красавица. – Она свадьбу нашу расстроить желает!

– Не сердись, моя дорогая. Будет тебе сад, – пообещал Кощей, пропуская между пальцев шелковистые огненные локоны, и по телу его прокатилась дрожь удовольствия.

– Волка лучше в конюшне оставить, – предупредила Ольга, когда они въехали во двор.

– Ага, – пробормотал Святослав, толком и не расслышав ее слов. Все их с Власом внимание было приковано к хоромам Кощея. Много чудесных домов успел повидать молодой князь за последнее время, но такой громады его глазам еще не представало.

Черный дворец, возведенный из мрамора и увенчанный парой деревянных башенок, напоминал гору. Острыми шпилями он подпирал небо, а на подоконниках восседали жуткие твари, вытесанные из камня. К парадным воротам вела лестница до того широкая, что на ней могли бы разъехаться три телеги. А окон-то, окон было не счесть!

– И зачем ему такие хоромы? – присвистнул Влас. – Видать, другое что-то с иголку.

– И у стен есть уши, – напомнила Ольга, спешиваясь и беря коня под уздцы.

Свят аккуратно спустил одну ногу, убедился, что земля из-под нее не уходит, и только после этого слез с волчьей спины. Влас сладко, почти как кошка, потянулся.

– Тощий будто жердь, а тяжелый, – проскулил он.

– А ты попробуй тридевять земель с живым и мертвецом проскакать без передышки, тебе бы и ребенок спину переломил, – цокнула языком Ольга и кивнула в сторону конюшни. Троица направилась за ней. – Я скажу слугам, чтоб сюда не ходили без моего ведома. Но ты лучше человеком обернись, до поры до времени я тебя припрячу.

– А я что, ко двору не пойду? – вскинул косматые брови Влас.

– Точно не раньше, чем в баню сходишь. От тебя псиной воняет.

– Тут не поспоришь, – подала голос Милорада из кокона покрывала. Свят осторожно, как ребенка, нес ее на руках, и от ощущения его близости хотелось мурчать, но на груди змеей свернулась обида.

– Тебе тоже придется на время остаться тут, – обратился к ней жених.

– Как это?

– Не надо, чтоб она видела тебя раньше времени. Изловит еще, – сказал князь.

Милораде это предложение пришлось не по нраву. Ни в коем случае! Всю дорогу она представляла, как снимет с Даны собственную кожу, пока та с ней не сроднилась.

– Верно, – согласилась Ольга. – Кощей не любит, когда на него давят, если это только не очередная красавица.

Она щелкнула пальцами, и в просторной, как изба торговца, конюшне зажглись факелы. Влас опять присвистнул и, перешагнув порог, обернулся человеком. Пригладил волосы, раскинул руки, примериваясь к временному пристанищу.

– А тут и жить можно. Тепло, не продувает. И пол каменный, – в подтверждение своим словам он пару раз гулко топнул.

Ольга махнула рукой и подвела их к дальнему стойлу, где лежал сноп свежего сена. Влас сразу рухнул на него, и тело благодарно запело, будто он опустился на мягчайшую перину.

– Откуда здесь сено? – высунулась из своего кокона Милорада.

– Оно тут лет сто хранится. Когда между Кощеевым царством и лесом был мир, они обменивались то одним, то другим.

– А потом что случилось?

– Рассорились, – пожала плечами Ольга. Она расседлала коня, погладила его по шелковой шее и кивнула Святославу. – Пойдем. За спутников своих не волнуйся, о них я позабочусь.

– Спасибо тебе, – юноша прижал руку к сердцу и размашисто поклонился.

Ольга быстро заморгала и отмахнулась.

– Ты это оставь. Не нужны мне твои расшаркивания. Давай живее, ежели повезет и батюшка в хорошем настроении будет, то к утру домой поедешь.

Она сама слабо в это верила, но собиралась сделать все, что было в ее силах, чтобы несносная невеста отправилась восвояси.

Святослав опустил сверток с кошкой на сено рядом с Власом, почесал рыжую зверину промеж ушей, шепнул что-то на прощание и последовал за провожатой торопливым шагом. Ольга плотно прикрыла двери конюшни и повела гостя в хоромы.

Забавный был этот молодой князь. Они, в общем-то, все забавные, но этот – по-другому. Обычно всякие Иваны и Елисеи приходят сюда напуганные, но страх свой пытаются скрыть за кипящей бравадой, грозятся Кощея насмерть убить, на поединки зовут. А этот, видно, бывалый. Спокоен как ледышка, только глаза лихорадочно блестят, но и то, должно быть, от холода. Или нет?.. Или это страх, так глубоко корни пустивший, что и не чувствуется уже?

– Ты сказал, что приехал сюда за невестой, – вспомнила Ольга, подводя его к черным резным дверям.

– Да.

– Кошка тоже назвалась твоею невестой. Как так? Которая же из них – твоя?

– Это сложно объяснить. За последние дни с нами немало колдовства приключилось.

– Прости, пожалуйста, забылась. Из головы вылетело, что с ученым мужем говорю. Где уж мне колдовскую науку понять, всего лишь сколько живу, столько ее и постигаю.

– Это ты меня извини, – замахал рукой Святослав, да так и застыл, стоило им войти в просторный зал. Прямо как в церкви заморской, где потолка не видно.

Но не это впечатлило Святослава и не тепло, разморившее после лютого холода.

Переступив порог, Ольга стянула с белых рук перчатки и ловкими пальцами подцепила булавки, удерживавшие ткань, которой была обмотана ее голова. Черный платок упал на худые плечи, открывая знакомое до дрожи лицо: острое, с впалыми щеками, алыми губами и горящими, как изумруды, глазами в обрамлении черных ресниц. И Дана, и не Дана одновременно глядела на него.

Святослав вспомнил ребенка, виденного в серебряном блюде. Вот кем Дана хотела от смерти откупиться!

Свят и не понял сразу, что стоит с отвисшей челюстью. Ольга нахмурилась.

– Что? Неужто ты думал, у меня нос крючком и губа заячья?

– Нет, – замотал головой князь. – Просто ты мне напомнила кое-кого.

Ольга удивленно вскинула брови, на ходу пытаясь придумать какую-нибудь остроту, чтоб вдоволь поглумиться над нерадивым женишком, да только все слова оставили ее в следующее же мгновение. Юноша крепко схватил девушку за плечи и поволок в ближайший темный коридор. Ольга даже не сразу нашлась, что сказать, а как сообразила, принялась руками молотить.

– Ты что, сдурел?! – крикнула было она, но ладонь – все еще ледяная – легла на ее губы. Такой наглости Ольга даже от госпожи Милорады не видала.

Святослав зажал девушку в углу между колоннами и наклонился к ней низко-низко, так что она щекой почувствовала его дыхание.

– Извини меня, – прошептал он. – Но я должен тебя кое о чем спросить. Обещаешь не кричать?

Ольга быстро закивала. Свят благодарно прикрыл глаза и убрал ладонь с ее рта. Стоило ему сделать это, как алые губы тут же обнажили зубы и по всему дворцу прокатилось громогласное:

– БАТЮШКА-А-А!

Ольга оттолкнула Святослава и, подобрав длинные полы черного кафтана, бросилась прочь, вверх по лестнице. Юноша опомнился и ринулся следом.

– Стой! – закричал он ей вслед. Ольга обернулась только раз, но лишь затем, чтобы припустить еще быстрее. Она все громче звала батюшку.

На ее крик распахивались двери, появлялись слуги, больше похожие на полупрозрачные тени. Эхо неслось вперед, а Свят все надеялся поймать беглянку, остановить, предупредить. Но вот отворились тяжелые кованые двери в конце коридора, впуская Ольгу в богато украшенные палаты, где на троне сидел Кощей.

Лишь оказавшись перед ним, Ольга остановилась, уперлась руками в колени, судорожно глотнула воздуха и указала себе за спину:

– Батюшка, тут…

– Молчать! – Кощей резко стукнул кулаком по подлокотнику, и всякое движение прекратилось. Даже Святослав застыл на пороге от неожиданности. Ольга выпрямилась и поджала губы, ее лицо горело, как от пощечины.

– Батюшка, – с нажимом повторила она.

– Я кому сказал! – рыкнул Кощей, подаваясь вперед. – Как ты смеешь мне дерзить?

– Я не…

– Почему госпожа Милорада жалуется, что ты ее за глаза грязью поливаешь? Разве так я тебя воспитывал? Не думал я, когда от волков тебя спасал, что змеюку неблагодарную выращу.

Ольга дернула плечами, возвращая себе идеально ровную осанку, и задрала подбородок.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Я к тебе пришла совершенно по другому делу.

– У тебя было одно дело – сделать так, чтобы у госпожи Милорады появился сад, который она хочет. Ну, где сад, искусница?

– Не могут руки, жизни не знавшие, цветы живые вырастить, – отрезала Ольга. – И тебе это ведомо.

Кощей угрожающе клацнул зубами. Тут его взгляд скользнул поверх плеча воспитанницы к порогу. Косматые брови взлетели до затылка.

– Ты? Так и не окаменел?

– Здравствуй, Кощей, – поклонился Святослав, делая осторожный шаг в палаты. – Не подействовало твое проклятье. Явился я за своей невестой.

– Исключено, – замахал руками Кощей. – Будь она какой-нибудь Василисой или Марьей, отдал бы сразу после небольшого торга. Полы, там, помыть, пыль протереть. А эта была мне обещана. Дело дипломатическое, сам понимаешь.

– Я тоже клятвой связан, – возразил Святослав. – От темного колдовства спасла мое княжество Милорада, и я обещал за то сделать ее своей женой. Требуй все, чего пожелаешь, но верни мне мою невесту.

– Каждый раз одно и то же, – закатил глаза Кощей. – Мальчишка, что ты можешь предложить мне? У меня богатств три башни, мои земли тянутся за три горизонта, моих подданных видимо-невидимо, как снега. А у тебя что есть? Душа дрожащая да слова громкие.

– Пусть сад посадит! – выпалила Ольга. В глазах ее горела ярость, но девушка понимала, что по-другому от Милорады ей не избавиться.

Кощей снова вскинул брови и задумчиво почесал бороду.

– А что?.. Сможешь сад посадить, княжий сын?

– Все смогу, – ответил Святослав.

– Земли мерзлой наколоть? Воды натопить? Почву мертвую жизнью напоить?

– Все смогу. Возьми меня на службу – и увидишь.

Пошамкал Кощей тонкими губами.

– А может, ты другую невесту себе найдешь? Сам понимаешь, дипломатические браки…

– Нет уж, хозяин, эту хочу. Она меня выбрала, а я ее. Дай мне службу, а если я с ней справлюсь, там и рассудим. Не отдашь невесту, так хоть княжество мне мое воротишь, – не сдавался юноша.

Кощей потер руки.

– Не люблю я вас, смертных дураков, но то, что ты не стал с порога палицей махать да на поединок звать, честь тебе делает. Бери Ольгу и бегом сад госпоже Милораде сажать!

– Батюшка! – вспыхнула воспитанница. – Я с ним никуда не пойду, он меня…

– И слышать не желаю, – прикрикнул Кощей. – Иди и садом занимайся. И только посмей еще раз расстроить госпожу Милораду! Она тебе матушкой станет, ты уважать ее должна.

И, не дожидаясь, когда Ольга скажет еще хоть слово поперек, Кощей поднялся с трона и направился к дверям. На ходу он обронил:

– Дай новому слуге место в конюшне. И в баню отправь, а то людским духом от него разит. И псиной.

Ни слова не сказала Ольга, только раскраснелось ее острое личико. Проводила взглядом батюшку и бросила испепеляющий взор на Святослава, да тут же отвернулась.

– И близко ко мне не подходи, жених.

– Прости меня, – выдавил Свят. – Не хотел пугать.

– А чего ж хотел, позволь узнать? – хмыкнула девица.

– Спросить хотел, чья ты дочь.

– А что, думаешь, коль одну невесту домой не привезешь, так другая сойдет?

– За что госпожа Милорада на тебя взъелась? Разглядывала ли тебя?

– Ты мне зубы не заговаривай, жених.

Свят устало сжал пальцами переносицу. В голове роились мысли, свившиеся в беспорядочный клубок, и он сам не знал, за какую нитку потянуть, лишь бы не запутать все еще больше.

– Пойдем, нечего языком чесать. Сад от этого быстрее не вырастет.

– Ты перестанешь ворочаться? – шикнул Влас на кошку. Милорада уже с час не могла улечься на сене. То свивала гнездо, то разрывала его и начинала заново, то останавливалась и принималась лапами наминать мягкие стебли.

– Тебе-то что? Храпи себе в обе дырки, – мяукнула она.

– А вдруг ты мне горло решишь вспороть, пока я сплю, – хмыкнул он. – Что ты бесишься?

– Не бешусь я.

– Конечно, а то ж я не вижу. Вы все одинаковые, что кошки, что девки.

Милорада подобрала под себя лапки, распушилась и взглянула на Власа со всем презрением, на которое только была способна кошачья морда.

– Ты зачем сказал, что я Святослава захомутала? Он сам согласился меня женой своей сделать.

– Так ты ему выбор давала? – хохотнул Влас. – Не припомню такого.

– Он сам говорил, что ему жена нужна, чтоб от мачехи спастись, – махнула ушком Милорада. – Да и к тому же мы…

– На ложе твоем колдовском миловались. А я-то надеялся, что мне те вопли приснились.

– У тебя в теле явно дырок маловато, да боюсь, если новые наделаю, последние мозги вытекут, – припугнула Власа Милорада, обнажая коготки.

– Грозись, пушистая, – великодушно разрешил юноша. – Если захочешь когти в ход пустить, то возьми на себя труд почесать мне спину вон там.

И он указал чуть ниже поясницы. Кошка прижала уши, зашипела и свернулась калачиком так, чтоб ее глаза не видели самодовольного лица Власа. Тот сладко вытянулся на сене, хрустнул спиной и, бросив еще один взгляд на кошку, сказал:

– Ну, ему же не все равно, раз он сюда примчался.

– Ему-то не все равно, а я его люблю, – пробурчала Милорада, и сердце стянуло тоской. – Чуешь разницу, песья голова?

– Не-а, если честно. Ты когда-нибудь еще кого-то любила?

Милорада задумалась.

– Ну, бабушку.

– А Святослава, откуда ты знаешь, что любишь его?

– Ой, а ты-то сам знаешь, каково это?

– Ну… – пожал плечами Влас.

Перед глазами пронеслись румяные лица всех девиц, что заставляли его сердце заходиться, а мысли – путаться. Ради одной он из княжеского сада яблоки воровал, ради другой – уводил ночью из конюшни лучшую кобылу, чтоб раскрасавицу по полю покатать. Весело было видеть их довольные лица, чувствовать на губах их благодарные поцелуи, стискивать их прелести. Да только через неделю-другую расходились лучшими друзьями да и забывали обо всем.

– Ну и? – передразнила Милорада.

– Да не знаю я, – отмахнулся Влас. – Вот ведь пристала, кошка драная. Меня-то ежели кто и любил, все оставляли.

Милорада подняла голову, внимательно взглянула на зажмурившегося Власа, всем видом показывавшего, как он старается уснуть. Кошка встала на мягкие лапки, подошла и легла рядом с оборотнем. Прижавшись к нему боком, она тихо пробормотала:

– Меня тоже.

В одном Влас оказался прав – комнат в Кощеевом дворце было явно больше, чем нужно. Потому Ольга рассудила, что батюшка не осерчает, если один из пустых залов превратится в зимний сад. Пласты холодной земли, вытащенной из-под снега, были сложены вдоль стен, как кирпичи. В углу горой лежали мешки с семенами и огромные, в половину человеческого роста, кувшины снега, который, несмотря на тепло во дворце, не желал таять.

– Ну что, – цокнула языком Ольга. – Взялся за гуж – не говори, что не дюж.

– А ты?

– Я буду распоряжаться, – сложила руки на груди девица и кивнула в сторону земляных пластов.

Святослав засучил рукава и подошел к породе, черной и крепкой, как камень. Попробовал отломить кусок, но только ладони стесал. Ольга прочистила горло и указала на кирку, прислоненную к стене. Свят кивнул и взялся за рукоять, размахнулся, ударил раз, да чуть не оглох от звона. Дрожь пошла по рукам такая, что юношу отбросило назад на три шага, а земле – хоть бы что.

– Да, жених, так ты невесту не вернешь, – покачала головой Ольга.

– Почему нельзя сад колдовством создать? – почесал затылок Святослав. Он перехватил кирку поудобнее, но рукам все равно было непривычно. Не учили княжьего сына землю возделывать, камни дробить да деревья сажать. С нечистью, правда, тоже общаться не учили, но тут он как-то справлялся.

– Нельзя возделать жизнь там, где царит смерть, даже колдовством, – вздохнула Ольга. – Было б все так просто… все равно б я сад этот сгубила.

– Так не нравится тебе невеста Кощеева? – усмехнулся Святослав.

– Она над батюшкой издевается.

– Почему ты его батюшкой зовешь? – Святослав обрушил еще один удар, и волна дрожи прокатилась по рукам. На пол посыпалась черная земляная крошка.

– Так вырастил он меня. Нет у меня другой семьи, – неохотно произнесла Ольга, скрестив руки на груди. Никто прежде ее о таком не спрашивал. – Твое-то какое дело?

– Ну, не ветром же тебя ему принесло.

– Может, и ветром.

– А если я скажу, как все было?

– Ты что у нас, всезнающий? – нахмурилась девица. – Ты мне зубы не заговаривай, сад к утру уже должен цвести.

Святослав распрямился, уткнул кирку в пол, оперся на нее и всмотрелся в лицо Ольги так пристально, что по бледным щекам девицы поползли пятна румянца.

– Ты чего это? Опять в уголок поволочь собрался? Так я закричу! Прокляну. Горбатым и кривым до смерти ходить будешь.

Но Свят не отвечал, все всматривался в изумруды глаз, в черные дуги бровей, в жесткие линии губ. Нет, ошибки быть не могло.

– Он нашел тебя в зимнем лесу, – проговорил Святослав. – Твоя родная мать бросила тебя на съедение волкам, надеясь, что так сможет спасти свою жизнь.

Ольга быстро-быстро заморгала. Губы удивленно приоткрылись.

– Как ты?..

– И мать твою Кощей проклял, обрек на одиночество.

– И вечные муки, – Ольга тут же нагнала на себя скучающий вид, но тонкие руки так и остались скрещенными. – Батюшка всякий раз напоминал мне эту историю, когда я его не слушалась. Не понимаю, откуда тебе это известно…

– Не знаю, насколько сильными были мучения Даны, но это из-за нее мы все здесь.

И он рассказал ей про бессмертную княгиню, про Алую Топь, про Милораду, кошкой обращенную, и про затопленный Дол. Ольга и позабыла про сад, села на пласты земли, подперла подбородок руками и слушала, не сводя со Святослава глаз. Недоверие в ее взгляде таяло, как лед под лучами весеннего солнца, но лицо становилось все недовольнее. Между бровями пролегла бороздка, черные ресницы трепетали. К тому моменту, как Святослав окончил рассказ, Кощеева воспитанница была мрачнее тучи.

– Не понимаю, – призналась она.

– Я тоже, – кивнул Святослав и сел рядом с ней.

Оттого что он смог кому-то полностью поведать приключившуюся с ним историю, дышать стало как будто бы легче. Но это не отменяло смятения. Он что-то упускал. Чего-то не хватало в развернувшейся перед ним головоломке.

– То есть Дана, которую проклял Кощей, увидела на Милораде его метку, сняла с нее кожу, натянула на себя… – девушка поморщилась. – Но раз ты говоришь, что я на нее похожа, как она могла не узнать меня? Хотя…

Ольга хлопнула в ладоши и резко вскочила на ноги.

– Пойдем за мной!

– Куда ты?

– Пойдем! – крикнула Кощеева воспитанница уже из коридора. Она летела мимо богато обставленных комнат, и черная коса хлестала ее по спине. Свят поравнялся с девушкой и, понизив голос, спросил:

– Так ты поможешь нам?

– Это мы еще посмотрим, – мотнула головой Ольга. – Если на то пойдет, я сама шкуру спущу сначала с этой госпожи, а потом с Кощея.

И прибавила шагу так, что Святослав даже спросить не успел, что значили ее слова. Ольга быстро миновала переплетение коридоров, не кутаясь выскочила во двор и прошла в конюшню. Хлопнула дверьми и поспешила прямиком к похрапывавшему Власу. Не церемонясь, девушка стала трясти оборотня так, что чуть дух не выбила.

– Что случилось? Где пожар?! – замахал руками Влас, спросонья щуря глаза, словно щенок.

– Как я выгляжу? – гаркнула ему в лицо Ольга.

– Хорошо! – тут же выпалил Влас и лишь после этого осторожно приоткрыл левый глаз. Попытался разглядеть девичье лицо, но увидел только изумруды очей да пушистые ресницы. Попробовал всмотреться, а взгляд сам собой отскакивал то на потолок, то на стену.

– Теперь ты, невестушка, – велела Ольга, обращаясь к кошке.

Та с деловитым видом вылизывалась и только смерила девушку косым взглядом. Но стоило ей рассмотреть острые черты, как в глазах Милорады появился интерес.

– До чего ж на Дану похожа, прям чуть в лицо тебе не бросилась, – протянула она и, переведя взгляд на Святослава, укоризненно спросила: – Ты все ей рассказал?

Святослав кивнул. Ольга нервно рассмеялась.

– То есть вы оба видите меня, а ваш волк – нет.

– Лунная водица, – мурлыкнула Милорада. – Любое проклятье и любой морок от нас отлетают.

– Морок, – Ольга сжала в горсти кафтан на груди и стиснула зубы.

Так вот почему все Иваны да Елисеи мимо нее смотрели, как она ни рядилась. Вот почему та, что Милорадой назвалась, не разглядела в ней свое отражение. Скрыл Кощей-батюшка падчерицу свою ото всех, а она-то думала, что больше никому и не нужна, жила всю жизнь в мороке, как в коконе.

Ольга поджала губы и осела на подстилку из сена. Потерла глаза, подперла подбородок руками.

– А теперь все по порядку и еще раз, – попросила она и обернулась к кошке: – Так ты и есть Милорада?

– А ты – дочь Даны, которая мою матушку сгубила и землю кровью напоила.

– Интересная будет ночка, – прокряхтел Влас, устраиваясь поудобнее.

Госпожа Милорада сидела в отведенных ей покоях и страдала от тоски. Жених щедро окружил ее всевозможными безделушками, лишь бы невеста не чувствовала себя обделенной. На столиках и полочках переливались украшения, в массивных рамах стояли картины: на стенах для них не хватало места. Шкафы и сундуки ломились от распрекрасных платьев. Даже княгиня не видала столько нарядов, а что уж говорить о девице, однообразная жизнь которой прошла в лесу, разбавляемая только редкими визитами головорезов и всякой нечисти. Дана изо всех сил напоминала себе о той роли, что взялась играть.

Как удачно все сложилось. Она столько лет напаивала плодородные земли Дола смертью, чтобы, как в силок, приманить Кощея, а самое простое решение оказалось под боком. И не надо было переплетать ниточку судьбы, не надо было искать встречи. Почему она сразу не додумалась, что Кощей – великий и могучий, напугавший ее до первых седых волос и проклявший на всю оставшуюся бесконечную жизнь – всего лишь мужчина? Мерзкий похотливый старик, боящийся признать собственную дряхлость. Ну ничего, с такими Дана всегда умела найти общий язык.

Она примерила одно за другим все подаренные Кощеем платья. Подушечки пальцев начали саднить от драгоценностей и выпуклой вышивки. И отчего при Кощеевом дворе так любили черный цвет? Дана ничего не имела против: с ее истинным лицом изумруды и ониксы смотрелись бы прекрасно, но вот бледная кожа и рыжие волосы лесной девки в них терялись. А если начать присматриваться, то в отражении можно было разглядеть, как обвисает и покрывается язвами молоденькое лицо, никак не желающее приживаться на чужом теле. Злилась бывшая княгиня, пудрилась, румянилась, да понимала, что скоро уж невооруженным взглядом станет заметно расползающееся по маске невесты уродство. Нужно было торопиться, и «госпожа Милорада» делала все что могла. Отваживала от Кощея его сподвижников ближайших, отвлекала, разлучала. А тут еще этот простофиля-Святослав явился с невестой своей кошачьей. Когда Кощей с улыбкой рассказывал ей о юнце, Дана чуть не вспыхнула от гнева, но решила, что и это ей на руку. Раз уж дело начато, нужно довести его до конца.

– Как поживает моя невестушка? – проворковал Кощей, протискиваясь в узкую дверь. До чего уморительно было смотреть, как эта вековая развалина в ее присутствии превращается в пылкого юнца, обжигающегося об собственную горящую шишку.

Он осторожно притворил дверь и встал на почтительном расстоянии.

– Все хорошо, свет мой.

– Не зябко ли тебе?

– Холодно, свет мой, но то после жаркого лета.

– Понимаю, душа моя, но тут уж я бессилен.

– Неужели Кощеевой власти и премудрости не хватит, чтоб растопить снег? – вскинула брови невеста.

Кощей прошел к окну и жестом поманил девицу.

– Гляди внимательно, госпожа Милорада. Каждая снежинка – память, спящая душа того, кто уже отходил свой земной путь. И они тут навсегда.

– Навсегда ли?

– Ну, не совсем. Когда в людских землях начнется зима, мы с Ольгой набьем облака этим снегом и отправим обратно. Просыпятся облака сугробами, по весне все растает и напитает землю водой, и прорастет новая трава, будут из нее птицы гнезда вить, коровы – есть, телят молоком кормить. И пойдет жизнь по вечному кругу.

– А если снежинка тут останется, получится из нее обратно живое вернуть? – как бы невзначай Лжемилорада положила руку поверх ладони Кощея. Хозяин дворца довольно покряхтел.

– Нельзя этого делать. Против природы это.

– Нельзя или невозможно? – настаивала она. – Если на что-то Кощеевой силы не хватает, ты так и скажи, свет мой, я пойму.

– На все хватает, милая моя. И на тебя хватит. Вот увидишь, когда сад распустится, а мы в нем свадебку-то сыграем, – заулыбался он, ну точь-в-точь деревенский паренек, на полынье крестьянку обхаживающий.

Зарделась невеста, потупила глаза, как невинная девица, когда опустилась костлявая рука на ее талию.

– Не торопись, жених мой. Сперва обещание исполни, – напомнила она, выпутываясь из его хватки. – А что до воспитанницы твоей…

– А что с Оленькой? Опять она тебя расстроила? – нахмурился Кощей.

– Нет, что ты, дорогой мой. Думаю вот: может, ее тоже замуж отдать? Девка-то взрослая уже. Не пора ли ей счастье свое при супруге обрести? Не вечно же на твоей шее сидеть.

– Да как же это? Она всю жизнь при мне, – заморгал Кощей. – Кто будет дворцом заведовать? Воронов кормить? Тебя развлекать, в конце концов, когда меня дома не будет?

Рассмеялась госпожа Милорада, да так звонко, что в переливах ее нежного голоса растворились невесомые шаги. Ланью бежала от покоев невесты Ольга, а лицо ее горело, как от пощечин. Стеснило грудь яростью и тоской, а на языке застыла горечь невымолвленных слов. Хотела она Кощею как есть все высказать, изобличить самозванку да свое происхождение раскрыть, но услыхала их перешептывания с заигрываниями, и тут же в груди все чувства в камень обернулись. Воронов кормить! Очередную невесту развлекать! Вот зачем батюшка ее растил и колдовству обучал. Чтоб при себе держать и тоску разгонять в ожидании новой девицы.

Возле дверей зимнего сада Ольга сбавила шаг, перевела дыхание и, перекинув косу через плечо, вошла. Там вовсю кипела работа. Святослав, красный как вареный рак, колол едва поддававшуюся землю киркой, а Влас разбрасывал ее по полу, рыхлил и разравнивал, поливал водой из кувшинов. Кошка-Милорада же с деловитым видом прохаживалась рядом, точно сама лично этот сад заказала и принимала теперь работу.

– Батюшка бы мой в один миг тут все переполол и посадил. У него такие яблони! Даже воронье, прежде чем клевать, сидит на ветках и любуется! – рассказывал Влас, глядя, как друг мучается над очередным пластом.

– Что ж он не научил тебя как следует? – ехидничала Милорада.

– А не дано мне, – легко тряхнул головой Влас. – Животина всякая меня больше любит, чем цветочки да деревца.

– Неудивительно, храпишь-то ты как хряк.

Святослав обернулся и опустил кирку, готовый уже разнимать очередную перепалку, но Влас колкостью отвечать не стал. Наоборот, рассмеялся, и Милорада хвостом радостно замахала, глядя на оборотня во все свои огромные глаза.

Взгляд Святослава уловил стоявшую в дверях Ольгу. Девушка сцепила руки в замок и перекатывалась с пятки на носок, внимательно рассматривая их работу.

– Принесла? – окликнул ее Влас, отирая со лба испарину.

Ольга встрепенулась.

– Что?

– Ну, удобрение. Ты же за ним уходила.

– Да, точно, – закивала Ольга и достала из кармана мешочек. – Тут немного золы и молотой травы. Но не знаю, хватит ли.

– Землю мертвую хочешь еще больше мертвечиной накормить? – поинтересовалась Милорада, поднимая глаза на воспитанницу Кощея.

– Чем богаты, – пожала плечами Ольга. Настроения говорить не было. Работы оставался непочатый край, но сейчас ей совсем не хотелось ею заниматься. И уж тем более – радовать батюшку.

Влас вдруг с размаху хлопнул себя по лбу.

– Точно! И как я забыть мог? Где у вас тут какая-нибудь выгребная яма?

Ольга недоуменно вскинула брови.

– Навоз нужен, – объяснил оборотень. – Или, на худой конец, объедки. Ну, этого богатства в любом доме навалом, даже где еды – две корки хлеба. Урожаи попрут как на дрожжах, – запальчиво заговорил он, посмеиваясь от собственной находчивости. – А если Милорада еще поколдует…

– У меня лапки, – напомнила та.

– Ну так Ольге объясни. Вы ж с ней обе ведьмовству обучены.

– Разберемся, – кивнула Ольга и направилась к пластам мерзлой почвы, до которых еще не успел добраться Святослав с киркой.

Голова гудела, а тело накрыла усталость, какой Ольга за всю свою жизнь еще ни разу не чувствовала.

Молодой князь окинул девушку быстрым взглядом, перехватил поудобнее кирку и принялся снова колоть мерзлый дерн. То и дело он поднимал глаза на Ольгу, но тут же спешил отвести взор. Это раздражало, особенно притом, что Святослав, пожалуй, был первым, кто вообще умудрился ее разглядеть.

– Что, хороша? – скривилась девушка. Святослав неопределенно пожал плечами. – Что, нет?!

– Не скажу, – ответил юноша, еще раз ударяя киркой. Когда он выпрямился, на тонких губах играла улыбка. – Опасно мне говорить такое при невесте.

– Ой, что же это я? – закатила глаза Ольга. – Опять едва чужой любви не помешала. Вот и батюшкина невеста меня уже спровадить хочет.

– Зачем?

– Видимо, чтоб Кощей один остался и никто не мешал ей его сгубить, – пожала плечами девушка и уперла локти в колени. Всякие едкость и шутливость разом испарились с ее лица. – Понять бы мне, зачем она делает это. Так ли отомстить сильно хочет…

– Или ей нужно что-то еще? – хмыкнул Святослав. Ольга вопросительно взглянула на него. Юноша пожал плечами. – Я и сам об этом задумываюсь. Хотя Влас и Милорада говорят, что нужно сразу с Даной разобраться, и дело с концом, я пытаюсь понять, зачем она все это устроила.

– Почему нельзя было просто жить в глуши, как Баба Яга? – согласилась Ольга.

– Или путешествовать? Мир повидать?

– Я бы так и сделала, – усмехнулась Ольга. Святослав улыбнулся вслед за ней, но тут же опомнился и, схватив кирку покрепче, вернулся к работе.

Стоило ему замахнуться, как на дерн рыжей стрелой вскочила Милорада, обвила лапки хвостом и требовательно посмотрела на Ольгу.

– О чем шепчетесь? – голос девушки звучал почти беззлобно, но Ольга все-таки согнала улыбку с лица.

– Про Дану говорим. Пытаемся понять, зачем она Кощею в невесты набилась. Почему ничем другим не занялась.

– А-а-а, вот оно что, – закивала кошка. – А ты не знаешь ли, как с Даны мою кожу снять и мне вернуть?

– Ну… колдовство немудреное, но кропотливое. Нужно серебряным ножом поддеть, серебряной иглой зашить, а швы живой водой окропить. Небыстрое это дело. Да и не боишься ты, что Кощей, узнав правду, на тебе самой женится?

– Я боюсь, что через седмицу уже никогда из этой шубы не вылезу, – печально произнесла Милорада. – Знаешь, как страшно думать о том, что никогда больше поцелуев милого на себе не почувствуешь?

– Не знаю, – отрезала Ольга, а в сознании тут же вспыхнуло лицо Святослава, близко-близко, в полумраке тени колонн. Память услужливо вычистила страх, который охватил Ольгу, когда юноша коснулся ее. Она теперь и не уверена была, что действительно тогда испугалась. Может, перепутала с чем-то это чувство?

Девушка встрепенулась всем телом, отгоняя эти мысли.

– В общем, будет лучше, если Святослав выиграет спор у Кощея и заберет Дану отсюда. Вы отвезете ее к Бабе Яге, а там из твоей кожи и выпотрошите.

– Долго, – вздохнула Милорада, переводя тоскливый взгляд на жениха. Святослав скинул кафтан и закатал рукава рубахи. Это не помогало справиться с жаром, его руки блестели от пота, и рубаха липла к спине, повторяя очертания мышц.

Ольга зажмурилась, будто пытаясь выдавить этот образ из своих глаз, и вскочила на ноги.

– Я пойду, прикажу слугам для вас баньку натопить. И навоза принести. После него вам точно надо будет как следует помыться.

– Тоже мне, княгиня нашлась, – хмыкнул Влас ей вслед и вернулся к делу.

В их положении радоваться особенно не приходилось, но Влас на удивление был в приподнятом настроении. Оно настигло его еще на границе мертвого царства и с каждой секундой, проведенной среди колких снегов, все крепло. Широкую грудь заполонило странное чувство, певучая радость, какая появляется, когда после долгого отсутствия возвращаешься домой. Все ему тут казалось знакомым и родным и до того правильным, что хотелось смеяться, прикасаться к каждой вещи, отмечая свою принадлежность. Этот мороз, этот снег, это безмолвие – Влас словно тянулся к ним всю жизнь. А теперь даже подумывал о том, чтоб перекинуться волком и носиться по снежной пустоши, подобно щенку. Ох и веселье-то будет!

Правда, стоило Власу перевести взгляд на Святослава и недовольную кошку-Милораду, и становилось ясно, что весело тут ему одному. А что делать? Ходить с лицом, как будто запеченного навоза навернул, как остальные?

Не успел он об этом подумать, как на пороге появился слуга с кадкой той самой субстанции. Зажав нос двумя пальцами, прислужник неохотно поклонился и спросил:

– Базвольде уздать, згольга ищо вам нуждо?

– Да сколько есть, братец, – заулыбался Влас. – Больше – это ж не меньше. Правда, князь?

И чуть со смеху не лопнул, когда увидал округлившиеся глаза друга.

– А это обязательно? – спросила Милорада. От запаха у нее вся шерсть встала дыбом.

– А вы как думаете? Все эти ваши плодородные земли солнышком питаются? Нет, дорогие мои, все стоит на поту, навозе и палках, – со знанием дела произнес Влас, забрал у слуги кадку с навозом, в другую руку взял саженец и потряс им перед друзьями. – Так и запишите.

– Может, еще портрет твой нарисовать? – фыркнула Милорада и, найдя уголок почище, принялась нарочито вылизываться.

Юноши взялись за работу. Обвязав лица тканью, они рыхлили, удобряли и перекапывали. Иногда друзья делали перерывы, но вскоре вонь навоза смешалась с запахом пота, и игнорировать эту композицию стало просто невозможно. Из глаз текли слезы, натруженные руки и спины болели, а солнце даже не думало заходить, хотя Святославу казалось, будто они работали уже несколько дней кряду.

В очередной раз зашел слуга. Теперь он догадался нацепить себе на нос прищепку, чтоб нести ведра в обеих руках.

– Госпожа Милорада и хозяин спрашивают, почто такая вонь стоит. Будьте добры избавиться от этого запаха, – попросил он, на сей раз подавая им ведра с водой.

Влас удивленно вскинул брови.

– А как ж я тебе это сделаю, братец? Ты и сам видел, что нам приносил.

– Но я отвечаю перед хозяином.

– Ну вот и скажи, что делаешь все, что в твоих силах. А мы делаем то, что в наших.

И тут в глазах слуги, до того застланных слезами от едкого смрада, вдруг блеснуло осознание.

– А кто, собственно, ты такой? Ольга! – слуга развернулся и бросился было к дверям, но удар тупой стороны мотыги по затылку остановил его. Прислужник пошатнулся и рухнул на пол.

– Ты что, совсем сдурел?! – в один голос крикнули Святослав и Милорада.

– Да ничего ему не будет, – махнул рукой Влас. – Поспит денек да отойдет. Что?! Он бы шум поднял!

– Ой, дурак грешный, – простонала Милорада. – А еще волк. Какой кошмар. Мы умрем тут все.

– Надо спрятать его, – нашелся первым Святослав.

Он быстро огляделся, увидел пустую перевернутую бочку и подозвал Власа. В четыре руки они подтащили бедолагу к ней и спрятали, набросав сверху одежды.

– Что мы ему скажем, как проснется? – спросил Влас.

Свят только многозначительно выпучил на друга глаза.

– Что ты дурак грешный, – ответила вместо него Милорада.

Влас схватил кошку поперек живота и принялся ерошить ей шерсть, не обращая внимания на гневные вопли и шипение.

– Вот, займись теперь своими кошачьими делами.

– Умник какой! – стрельнула глазами Милорада. – А вместо сада все равно болото дерьма развел.

– Раз смышленая такая в садоводстве, то помогла бы, – огрызнулся Влас.

Милорада выпрямила спинку и взглянула на парня так, словно раз в десять превосходила его ростом.

– А может, и помогла бы. Если б вы меня вежливо попросили, а не держали при себе, как животину бесполезную, да Ольге глазки не строили.

Тут уж Святослав чуть воздухом не поперхнулся. Горящие кошачьи глаза уставились на него со всем осуждением мира.

– Так никто и не говорит, что ты бесполезная, – безобидно протянул Влас. – Сама сказала, что у тебя лапки. Но ежели они способны на что, то ты б показала.

– Может, и способны, – махнула хвостом Милорада и выжидающе уставилась на Святослава.

Юноша уже заученным движением склонил голову:

– Прости. И помоги нам, пожалуйста, чем сможешь.

На секунду ему показалось, что на кошачьей морде мелькнула улыбка.

«Вот ведьма», – подумал Свят без тени веселости.

– Начинайте сеять и сажать, – сказала Милорада, а сама вспрыгнула на кочку посуше и, стараясь особо не принюхиваться, принялась наминать землю лапками, оглушительно мурча.

Урчание наполнило зал, эхом разлилось под сводчатым потолком. Святослав взял первый саженец яблони и заметил, как молодое деревце начинает разрастаться корнями. Он поставил его в ямку в земле, и в ту же секунду оно укрепилось, выпило всю влагу и зазеленело листьями.

Наконец работа пошла споро. Свят и Влас только успевали саженцы подносить, а те тут же прорастали и начинали одеваться в зеленые наряды, как теплым летним днем. На ветвях набухали почки и сразу раскрывались белые и розоватые цветки. Воздух напоился сладким ароматом, растворявшим даже навозный смрад.

Когда последнее деревце было посажено, двери с грохотом распахнулись, и на пороге показался Кощей. Будто караулил, право слово. Милорада вскочила с места и спряталась среди зеленой листвы. Но Кощей ее и не заметил, глядя лишь на Власа.

– Это кто еще такой? – нахмурился он, шумно втягивая воздух.

Святослав шагнул вперед.

– Слуга мой.

– А, значит, ты руками прислуги сад моей невесте высаживал. Ну, так-то и я могу. Не считается! – махнул Кощей рукой.

Свят побагровел.

– Как это не считается? Мы оба старались! Оба сеяли и сажали.

– И на госпоже Милораде вдвоем женитесь? – ехидно передразнил Кощей. – Нет уж, не позволю раскрасавицу такому позору подвергнуть. Не считается!

Влас подошел вплотную к Святославу и прошептал на ухо:

– Может, и его лопатой огреем?

– Да иди ты! – шикнул Святослав.

– Что? – нахохлился Кощей.

– Ничего. Раз не считается, то давай другое задание, – потребовал юноша.

– Нет больше для тебя работы, парень. Невеста моя только сад просила, – потер руки хозяин мертвого царства.

– Быть того не может, – снова подал голос Влас. – Ты ли, Кощей, женской натуры не знаешь? Они ж сегодня одного хотят, а завтра – другого. Ты спроси, вдруг госпожа Милорада еще чего пожелает.

– Позволь самим спросить ее, – подхватил Святослав.

Кощей долго сверлил их взглядом, но все-таки хлопнул в ладоши, ухмыльнулся, будто в радость ему было наблюдать за стараниями очередного женишка.

– А пусть так. Только сперва помойтесь, а то смердит от вас, как от навозной кучи.

Поклонились юноши, выдавливая из себя последние капли признательности, а когда ушел Кощей, так и не удостоив сад взглядом, посмотрели друг на друга. Усталость, которую оба гнали от себя, навалилась на них гранитной плитой. Не успели они ничего сказать, как из бочки раздалось кряхтение.

– Батюшки! – Влас подскочил к бочке и принялся откапывать бедолагу-слугу из-под вонючих тряпок. – Дружище, ты не серчай, с перепугу я.

Из бочки показался скрюченный человечек с огромной блестящей лысиной, на которой высилась шишка размером с мышиное гнездо. Полные губы растянулись в улыбке:

– Ничего, садовничек, мне и крепче доставалось. А можешь ты меня еще разок огреть? А то мочи нет этой госпоже прислуживать. Ежели какая помощь нужна будет, ты намекни. Старик вам чем-нибудь да подсобит.

После бани к Святу и Власу вернулись силы. От работы в свадебном саду руки и спины нещадно болели, и юноши бы охотно согласились поспать, но стоило друзьям выйти и облачиться в оставленные для них на лавках черные одежды, Кощей тут же послал за ними.

– А все-таки хорошо эта нечисть живет, – рассуждал на ходу Влас. – У них и баня прямо в доме. Как думаешь, наши когда-нибудь так жить будут?

– Это колдовство, – отрезал Святослав, туже затягивая пояс.

Ручной труд вытеснил почти все мысли, а жар парной расплавил оставшиеся, но стоило холоду запустить ледяные пальцы в его влажные волосы, как молодой князь весь встрепенулся.

– А Милорада?

– Ничего с ней не сделается, – успокоил его друг. – Она ж у тебя смышленая, все с ней будет хорошо.

Похожий на тень слуга провел их в зал, где Святослав впервые говорил с Кощеем. Там их уже поджидали хозяин дворца, Ольга и госпожа Милорада. А на коленях у нее лежала стиснутая невесомыми ручками рыжая кошка. Святослав замер на пороге. Нахмурился.

Кощей же только ухмыльнулся.

– Ну вот, жених, хотел увидеть мою ненаглядную – пожалуйста.

– Я хотел бы поговорить с ней наедине, – процедил Свят.

– Не-е-ет, дорогой мой. Муж и жена, как знаешь… Никакого шушуканья! – пригрозил он. Заложив руки за спину, Кощей склонился к распрекрасной невесте, аж светившейся от белил. – Что скажешь, душа моя? Понравился тебе сад? Отпустим этого жениха восвояси?

– Не знаю, – томно вздохнула распрекрасная. – Хорош сад, да все сердце мое тоскует. Того и гляди до свадьбы надорвется, Кощеюшка.

– Чего ж ты еще желаешь, ненаглядная?

– Конька хочу, – недолго думая, сказала Лжемилорада. – Такого, чтоб скакал быстрее солнечного лучика да говорить умел. Чтоб я между домашними делами успевала росинки весенние собирать да тебя ими умывать.

Дана расплылась в медовой улыбке. Кощей аж крякнул от удовольствия и перевел многозначительный взгляд на Святослава, чуть кивнув ему, мол, полюбуйся. Хозяин дворца хлопнул в ладоши.

– Желание твое для меня закон, бесценная моя невеста. Слыхал, женишок? Раздобудь конька. Раздобудешь – так и быть, отпущу Милораду и княжество тебе верну.

– Позволь с невестой переговорить наедине, – продолжал настаивать Святослав.

Кощей встряхнулся от такой наглости.

– У всего есть цена, юноша. Даже у времени моей драгоценной невесты.

– Дай мне хоть словом с ней обменяться. Может, уже остыло ее сердце, а я зря стараюсь.

– Вот ведь, молодежь, – махнул рукой Кощей. – Ладно. Но не вздумай позволить себе всякого.

И, погрозив ему пальцем, выгнал всех вон и сам вышел следом. Святослав проводил его взором и стиснул челюсти, глядя, как медленно закрываются тяжелые двери.

Вдруг за спиной раздался визг. Госпожа Милорада вскочила с резного трончика. Одной рукой она держала за шкирку рыжую кошку, а второй трясла перед нею. На белоснежной коже появились две алые точки от острых кошачьих клыков.

– Скотина драная! Вот как выброшу тебя в окно, будешь знать! – рыкнула лженевеста.

Святослав дернулся было спасать кошку, но Дана выставила руку в предупреждающем жесте.

– Не-е-ет, женишок, не так быстро, – ухмыльнулась она. – Ничего я ей не сделаю, ты же меня знаешь. По крайней мере, пока никто из вас глупостей не творит. Не будешь же больше кусаться, кошечка?

– Кожу мою верни, ведьма проклятая! – рявкнула Милорада.

– С радостью бы, да не могу, моя хорошая. Или тебе не терпится в объятиях Кощея побывать? То еще удовольствие, должна сказать. Руки молодого князя гораздо теплее и нежнее. Правда ведь?

– Зачем ты это делаешь? – устало спросил Святослав. – Зачем это все?

– Не твоего ума дело, свет мой. Сделанного не воротишь, – отмахнулась Дана и усадила кошку на трон. – Но раз уж ты взялся исполнять мои скромные женские прихоти, я сделаю так, что ты сможешь вернуться в Дол и получишь все, что тебе дорого. Я ведь не злая, милый мой. И память у меня хорошая, я всегда плачу добром за добро.

За годы жизни с мачехой Святослав уяснил, что если Дана не хочет говорить, то ответа от нее не дождешься, как ни старайся. Станет юлить, увиливать и путать так, что сам же будешь волосы на голове рвать. Единственное, что оставалось юноше, – это сверлить колдунью испепеляющим взглядом.

– Как думаешь, что сделает Кощей, когда я расскажу ему о вашей с ним прошлой встрече?

– Милый ты мой, – рассмеялась Дана. – Хоть кожу с меня при нем сними, он тебе не поверит и слушать не станет.

– С чего ты взяла?

– Не был ты влюблен, Святослав, за то мне тебя жаль. Вот если б хоть раз влюбился по-настоящему, знал бы это слепое чувство, когда весь мир готов перевернуть и нет для тебя ничего истиннее и правдивее, чем любимый человек. Правду говорю, кисонька? – хмыкнула Дана и, опережая кравшегося к трону Святослава, схватила кошку. – Нет, милый мой, невеста твоя со мной останется. Чтоб ты точно глупостей не натворил.

– Отпусти ее, – процедил Свят.

– Отпущу, – улыбнулась она. – Как только дела свои сделаю, так сразу и отпущу. А теперь пошел вон! Кощеюшка!

Тут же двери распахнулись, и Кощей с премерзкой ухмылкой проплыл мимо Святослава и напоказ заключил распрекрасную невесту в костяные объятия. На секунду на красивом девичьем лице мелькнуло такое отвращение, что Свят даже невольно заулыбался. Поделом ведьме будет.

– Ну давай, иди отсюда, – шикнул Кощей.

– Позволь кошечку еще погладить.

– Может, еще каждую крысу в моих хоромах поцелуешь? Пшел вон!

– И где нам этого конька искать? – сокрушался Влас. Оттого что никто толком не оценил его садоводные старания, юноша надулся как мышь на крупу и все продолжал бормотать себе под нос, на чем свет стоит ругая Кощея и Лжемилораду. – Вот право слово, ну налопались бы они этих яблок – и горя б не знали. Нет, теперь ей конька подавай. А завтра она что попросит? Водопад ей в бане вытесать?

– Хватит уже вздыхать, – взмолился Святослав.

Княжий сын вытянулся на сене и ворочался в попытках найти положение, в котором у него будет болеть какая-нибудь одна часть тела, а не все сразу.

– Я не вздыхаю, – возмутился Влас. – Ты-то сам чего такой спокойный? Спор не выиграл, невесту у тебя умыкнули, не пойми куда послали. А ты валяешься себе.

– А что толку причитать? Ты хоть весь мир обругай, ничего не изменится.

– Пускай ничего и не изменится, но полегче станет, а это уже немало, – развел руками Влас. – Или, может, ты рад, что Милорады поблизости не будет?

– Вот это точно не твое собачье дело, – беззлобно проговорил Свят и, изогнувшись, пихнул друга в плечо. Влас захихикал.

– А все-таки, где этого конька взять?

– В Волчьих горах, – прозвучал голос Ольги.

Юноши сели. Движение далось Святу тяжело, и ноющая боль с новой силой разлилась по телу. Ольга притворила двери конюшни и подошла к друзьям. Она достала из-за пазухи платок и, расстелив его, щелкнула пальцами. Тут же перед ними возникли горшки с горячим супом, кувшин меда и свежий, исходящий паром хлеб.

– У вас всех, что ли, такие скатерти есть?

– У всех? – Ольга вскинула на Власа удивленный взгляд. – Это Кощеево колдовство.

– У Милорады была такая, – кивнул Свят, отламывая от каравая румяный бок.

– Это был подарок, видимо, – вздохнула Ольга и, сев прямо на пол, взглянула в глаза Святославу. – Мне жаль, что так вышло с твоей невестой. Не знаю, как мы ее проморгали. А сад, кстати, очень красивый получился.

– Спасибо, – хором ответили юноши. Влас тут же накинулся на еду, не утруждаясь даже ложку найти.

– Пообедаешь с нами? – предложил Святослав. – Заодно о горах этих расскажешь.

– А что рассказывать-то? – Ольга приняла из рук Святослава кусок хлеба. – Завтра все покажу.

– Ты что, с нами отправишься? – поперхнулся Влас.

– А что, волчонок? Неплохое посольство из нас выходит: князь, волк и Кощеева воспитанница.

– А там волки, они…

– Такие же, как ты, да.

Пока ели, Ольга рассказала о вражде, растянувшейся на долгие годы. Волки раньше помогали Кощею, приводили к нему мертвецов, чтобы упокоить. Да вот падкость хозяина черного замка на красивых смертных девиц никогда им не нравилась. А тут похитил Кощей очередную Василису и оставил в палатах самоцветных. Девка выла, плакала, и явился за ней очередной Иван. Да не один, а на спине у Серого Волка, вожака тогдашнего. И до того Кощей разобиделся на стаю, что гнал их воронами кровожадными до самых утесов, до самого замерзшего океана. И с тех пор зажили волки своей жизнью, а в Кощеевы земли не возвращались. Кощею же гордость не позволяла признать, что не так уж и распрекрасна была Василиса, что спор выеденного яйца не стоил. Нет, дулся, задирал нос, ногами топал. Серого Волка не стало, и совсем позабыл Кощей о том, чтоб помириться с волчьим племенем.

– А кто же тогда стаей правит? – спросил Влас с таким жаром, будто знал о волках все, кроме этого.

– Вот завтра и узнаем. Отправляйтесь-ка спать, выйдем на рассвете.

Влас и не думал спорить и, расправившись с едой, тут же растянулся на своей нехитрой постели. А вот Святослав вскочил на ноги и направился вслед за Ольгой.

– Чего тебе? – спросила девушка.

– Спасибо за помощь, – заговорил он, но колдунья махнула рукой.

– Оставь. Я и сама буду рада избавиться от этой занозы.

– Я хотел попросить тебя еще об одном, – опустил взгляд Святослав. – Могу я перед отъездом с глазу на глаз переговорить с Милорадой? Ну, с настоящей Милорадой.

Ольга нахмурилась, напряженно обдумывая просьбу. Князь глядел на нее без особой надежды, руки спокойно висели вдоль тела, будто он уже был готов к отказу. Ольге стало на мгновение стыдно, и она сказала:

– Я постараюсь что-нибудь придумать. Отдыхай, жених.

И, одарив его быстрой улыбкой, девушка покинула конюшню.

– «Отдыхай, жених», – передразнил Влас. – Везет тебе на ведьм. Все как одна замуж за тебя бегут, аж лапти роняют. Хоть бы поделился, а!

– Надо оно тебе?

– А ты думаешь, какая-нибудь девка выйдет замуж за двоедушника? Хотел б я на такую взглянуть, – хмыкнул Влас и тут же помрачнел, вспомнив об этом новом обстоятельстве своей жизни. Среди снегов и всякой нечисти тревожные мысли его почти не беспокоили, но вот Влас снова ясно понял, что скоро (если все будет хорошо) он вернется в Дол, в отчий дом. А что дальше?

– Может, найдешь дочь псаря? Такую запахом псины не напугаешь.

Вместо ответа Святослав получил тычок под ребра и сдавленный хохот. Юноша лениво отмахнулся, позволяя сну накрыть его тяжелым одеялом. Казалось, он не спал целую вечность, и теперь образы и воспоминания скомкались в один пестрый клубок и понеслись перед глазами.

– Невестушка моя распрекрасная, на что тебе это животное? Скоро ведь конька приведут, – причитал Кощей, зажимая изо всех сил нос.

Сколько бы ни старался хозяин замка, сдержать зуд и чихание он не мог. Глаза его раскраснелись, как у девицы с разбитым сердцем. Нос тоже опух, но, несмотря на боль, продолжал надрываться чих за чихом.

Госпожа Милорада же была слепа и глуха к мучениям жениха. За ужином она посадила кошку между ними, велела поставить ей золотую тарелочку и самолично положила еды. Кошка от угощения, правда, отказалась.

– Ну как же, дорогой мой! – всплеснула руками госпожа. – Тебе ли не знать, что кошки – главные помощницы по хозяйству. Глаза и уши хорошей жены.

– А может, тебе обыкновенных помощниц дать? Оленька тебе подсобит.

– А где же она, твоя помощница? – поинтересовалась госпожа.

– Да так, – махнул рукой Кощей. – Молодо-зелено, за гостями хлопочет, глазки строит.

– Надо тебе ее замуж выдать, – со знанием дела сказала Лжемилорада. – Может, за Святослава? А что? Хорош собой, при княжестве, силой мужской не обделен. Правда, кошечка? Хотел с невестой домой вернуться, вот и вернется.

Та громко зашипела, но невеста от этого заулыбалась еще шире.

– Нехорошо это, без ее согласия, – покачал головой Кощей. – Да и как я без нее-то?

– У тебя я буду. А насчет согласия – не мешай молодой крови, она сама все сделает, – мягко улыбнулась невестушка.

Кощей просиял. Значит, не пытается Милорада уклониться от свадьбы. Не думает о том, как бы сбежать от него по хрусткому снегу. А Ольга… Надо с нею поговорить будет.

Только подумал он об этом, двери трапезной открылись, и на пороге возникла его воспитанница. Окинув присутствующих быстрым взглядом, она с ходу заявила:

– Я завтра отправлюсь с князем в Волчьи горы.

– Хорошо! Хо-ро-шо! – хлопнул в ладоши Кощей.

Кошка недовольно мяукнула, соскочила с креслица и бросилась было к черноволосой девице, но не удалось ей сделать и пары шагов, как серебряный поводочек, прицепленный к ошейнику, натянулся и дернул ее назад.

– Тише, кошечка.

– Это кошка Святослава, – напомнила Ольга.

– А на что ей по сугробам мотаться? – захлопала ресницами невеста. – Пусть тут останется, сыта и обогрета будет. Правда же, кошечка?

Животное только недовольно мяукнуло и попыталась подцепить когтями ошейник, но крепко сидело серебро, не поддавалось.

Ольга нахмурилась.

– Может князь хотя бы с любимицей своей попрощаться?

– Ну что за человек, – устало вздохнул Кощей. – Ему лишь бы языком чесать с кем ни попадя.

– Пожалуйста, батюшка, – попросила Ольга и так взглянула, что не мог суровый наставник воле названой дочери противиться.

– Хорошо, – махнул рукой он. – А со мной попрощаться перед дальней дорогой ты не желаешь?

– Так мы мигом, ты и не заметишь, что меня нет, – безразлично пожала плечами Ольга.

От Кощея, немало повидавшего молодых девиц, не укрылся упрек в ее голосе. Царапнула затаенная обида хрупкое хрустальное самолюбие. Встал хозяин из-за стола, схватил кошку за ошейник, чихнул несколько раз так, что кости загремели, да подошел к воспитаннице.

– Пойдем-ка, потолкуем, – сказал он и обернулся к невесте. – Ненаглядная моя, я мигом вернусь.

– И кошечку не забудь, милый мой, – напомнила госпожа Милорада, делая глоток вина.

Кощей кивнул. Переступив порог, Ольга с облегчением выдохнула, принимая кошку из рук названого отца.

– В кои-то веки поговорим без твоей зазнобы, батюшка.

– Рот бы тебе с мылом прополоскать, Оленька, да сам понимаю, что в твоем характере никто, кроме меня, не виноват, – вздохнул Кощей, пропуская ее вперед, в гостиную, заполненную огромными мягкими подушками. – Но не о том поговорить я хотел.

– А о чем?

– Замуж тебе надо.

Это не было неожиданностью, но Ольга все равно нахмурилась. Она посадила кошку на подушки и скрестила руки на груди.

– Это тебе госпожа Милорада посоветовала?

– Это мое решение, – возразил Кощей. – Ты девица молодая, красивая, все знаешь, все понимаешь.

– Раз уж я молодая и красивая, отчего ни один из молодцев, что сюда хаживал, внимания на меня не обращал? – вспыхнула Ольга.

О нет, она не хотела заводить разговор в эту сторону, но въевшаяся в сердце обида разгорелась против воли. Взращенный кропотливым трудом ум бесновался, требовал тут же изобличить госпожу Милораду, пока проклятая ведьма не уничтожила все, что было дорого Ольге. Но чувства, закипевшие от усталости и злости, полностью затмили разум.

Кощей еще раз звучно чихнул и уселся на подушки подальше от кошки.

– Ну, как тебе сказать… Как и всякий отец, пусть и не родной, я старался сделать все, чтоб тебя непонятно кто не умыкнул. А то знаешь же этих Иванов да Елисеев? Они за своими Марьями и Василисами за тридевять земель несутся, как приставший банный лист. А чуть что не по ним – все, камень на шею, и жены как не бывало. Ты же помнишь истории дядюшки Водяного.

– Поэтому ты меня мороком укрыл? – спросила Ольга.

Тонкие губы Кощея завернулись вниз.

– Это для твоей же безопасности. С девицами всякое случиться может.

– Конечно. Например, меня прямо со свадьбы может украсть… Кощей, – всплеснула руками девушка.

– Я никогда бы так с тобой не поступил. Я всегда заботился о тебе.

– Поэтому пытаешься избавиться от меня, как только я стала не нужна!

– А что тебе тут делать? – рыкнул батюшка, поднимаясь на ноги. – Ты получила все: книги, наряды, лошадей. Птичий язык знаешь, можешь ветры нашептывать. Я научил тебя всему, что знал. Пора мне и для себя пожить.

Он поправил полы своей тяжелой медвежьей шубы и указал на кошку.

– Если она вдруг потеряется… не торопитесь искать.

И, еще раз оглушительно чихнув, вышел вон, оставляя Ольгу наедине с ее гневом. Девушка взглянула в раскосые кошачьи глаза, поджала губы и выпалила:

– Вот честное слово, если б я не обещалась Святославу помочь, с радостью оставила бы все как есть. И пусть сгноит она его, что угодно пусть делает!

– Мяу, – ответила кошка и позвенела когтями об ошейник.

– Прости меня, – спохватилась Ольга и принялась ощупывать украшение. Черненое серебро и драгоценные камни переливались в огнях свечей так, что было не разобрать плетения колдовства. Но Ольга-то знала это Кощеево средство от слишком говорливых девиц.

Она осторожно поддела замочек ногтем и шепнула нужные слова. Ошейник со звоном упал на пол. Девушка отряхнулась и уже приготовилась получать благодарности, как вдруг кошка зашипела на нее:

– Только попробуй руки к жениху моему тянуть, мавка драная! Глаза выцарапаю, а потом… потом… – но вместо слов из пасти опять раздалось шипение.

– Ты слишком долго в кошачьей шкуре.

– И без тебя знаю! – шумно всхлипнула Милорада. – Дана сказала, что, если я попытаюсь Кощею ее выдать, она Святославу сердце остановит. А как мне жить без него потом?

Ольга вздохнула, про себя только и думая, до чего же ей это надоело. А все батюшка с его любовью рубить с плеча. Вроде серьезными вещами занимается, жизнь и смерть по течению пускает, а на деле-то…

– Мы разберемся с коньком и вернемся. Пойдем, я тебя к Святославу отведу, – протянула руки Ольга.

– А отчего он сам не пришел? Почему тебя послал? – всхлипнула кошка.

– Ты хочешь его увидеть или нет? Поверь, терпением я не отличаюсь, – красивое лицо ожесточилось.

Милорада мурлыкнула и вскочила девушке на плечо. Закрепилась острыми коготками и позволила нести себя через переплетенье коридоров. А Ольга шла вперед и изо всех сил старалась посмеяться над грозными кошачьими речами.

«Только попробуй… к жениху моему!» – ха-ха!

Правда, не весело было Ольге, а отчего-то обидно.

– А я знаю! Я ревновать его заставлю! – вдруг воскликнула Милорада. – Пусть не думает там себе… Я же тоже не пальцем деланная.

– Тоже как кто? – вежливо поинтересовалась Ольга.

И рассказала ей Милорада всю свою кручину, как оставлял ее Святослав в тереме, как пропадал целыми днями, обещая все потом да потом.

– А когда оно, это «потом»?

Студеный ветер хлестал по лицу, но Святослав не обращал внимания на отрезвляющие пощечины мороза. С самой ночи он не проронил ни слова, а Влас не решался даже попытаться его развеселить. Просто перекинулся волком. Залезай, мол, поехали. Быстрее приедем – быстрее уедем.

– Только сильно не ерзайте, – предупредил оборотень, когда князь пропустил вперед Ольгу, облаченную в мужское платье.

– А ты не сбрасывай, хорошо? – попросила девушка. Она одна старалась сохранять присутствие духа, но вина грызла ее изнутри. А все Милорада!

Когда обращенная кошкой невеста заявила, что изволит сыграть на нервах своего ненаглядного, как на гуслях, Ольга ничего не сказала. Отчасти она понимала ее желание. После недавних шуток, которые выкидывал Кощей, Ольга и сама была бы рада сделать что-то назло батюшке, лишь бы заполучить его внимание. Но когда принесенная в конюшню Милорада гордо прошагала мимо Святослава, запрыгнула на грудь Власу и принялась тереться мордочкой об отросшую на его лице щетину, даже Ольга опешила. Святослав лишь стиснул зубы, стойко переживая унижение. Хуже всего было Власу: он застыл, будто ему на грудь положили наковальню. Только глаза выпучил и всеми силами пытался показать другу, что он тут ни при чем.

– Береги себя, Влас. И за Святославом присмотри, – просила Милорада.

Ольга смущенно опустила глаза, пытаясь собраться с мыслями. Хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть, не чувствовать, как горят щеки от осознания, что она зачем-то стала соучастницей разгневанной невесты и никак ее не останавливала.

Святослав делал вид, будто ничего не происходило. Лицо юноши оставалось безразличным, хотя Ольга заметила, как легонько подрагивает его рука.

Влас неуклюже почесал кошачью голову кончиками пальцев:

– Ну… ты это… тоже не скучай. Береги себя, там, глупостей не делай.

– Об этом вас просить надо, – протянула кошка.

Свят потер переносицу, пряча за жестом закатившиеся до затылка глаза. Ольге захотелось рассыпаться в извинениях, но молодой князь опередил ее. Он подошел к распластавшемуся на сене другу и протянул Милораде руку. Та неохотно повернулась и почесалась головой о его пальцы.

– Все будет хорошо, – выдавил он из себя. – Мы скоро вернемся.

– Уж постарайся. Спокойной ночи.

Ольга унесла ее, оставляя юношей в неловком молчании. Как только двери за ней закрылись, Влас принялся оправдываться, душой своей клясться, что ничего у него и в мыслях не было, пару раз лишь с княжьей невестой любезно переговорил.

От его гомона у Святослава разболелась голова, а тело налилось свинцом. Он вжался в солому, надеясь провалиться обратно в сон, но так и бултыхался где-то на поверхности дремы. В груди горела злость. Он так старался поступать правильно. Из кожи вон вылезал, чтоб вернуть все на круги своя, чтобы стать достойным князем, женихом, мужем. Но какая-то… кошка драная вмиг развеяла все его старания в пыль. Жизнь будто насмехалась над ним. Так и хотелось, чтоб в один миг пропало все пропадом. Может, зря он пытался отсрочить неизбежное? Может, боги давно уготовили Долу погибель? Он бы помолился, да уже и не знал кому. Что, если и боги, которым они с матерью и отцом тайком молились, на деле окажутся не лучше Кощея или Водяного?

А Влас все тараторил:

– …Я-то, может, и не против, Свят, ты ж меня знаешь. Девица видная, да и шерсти не испугается, только ведь она выбрала тебя, а ты – ее, так что я и думать не думал. Ты, главное, не серчай, она наверняка позлить тебя решила. Что с этих девок взять. Вон, у нас на соседнем хуторе жила…

– Достал ты со своими историями, – только и сказал Святослав, и это полоснуло по самолюбию Власа больше, чем обвинения, которые он ожидал услышать.

Нахохлившись, друзья уснули.

Утром они обменялись только кивками. Святослав был не в духе, Влас все еще дулся. Но раз обещание дано, надо ехать к Волчьим горам.

Ольге в их компании было не по себе. Так распиналась Милорада о своей любви к Святославу, а сама-то! Нет, определенно, люди, с любовью столкнувшиеся, враз мозги теряли. Иначе не объяснить было ни Кощеевы причуды, ни Милорадину жестокость. А ведь поют песни хвалебные любви этой, всякому ее желают. Это ли не жутко? На секунду Ольга даже почувствовала благодарность батюшке Кощею за морок, защитивший ее от такой доли.

Но только на секунду, потому что, стоило ей усесться на волчью спину и почувствовать за собой крепкую грудь Святослава, по телу прокатилась дрожь.

Еще чего не хватало.

Князь поерзал, ища, куда бы деть руки. Влас недовольно заворчал и принялся переминаться с ноги на ногу.

– Я ж просил!

– Может, лучше верхом? – предложил Святослав.

– Коня разорвут, а своего не тронут, – объяснила Ольга. Выдохнув, она стиснула челюсти, словно ее пронзила острая боль, и предложила: – Просто придерживай меня. Не упадем.

Когда крепкие руки взялись за ее талию, девушка зарылась пальцами в черный волчий мех. Угроза Милорады звенела в ушах, и Ольга попыталась отшутиться от себя самой. Вот еще, будет она кошачьего шипения бояться. Да и не любезничает Ольга с чужим женихом вовсе, а просто с волчьей спины на бегу свалиться не хочет. Вот только по щекам разлился предательский румянец, и девушке казалось, что пунцовые сполохи видно даже через платок, которым она укуталась по самые глаза.

– Уже ездила так? – прозвучал голос Святослава над ее ухом.

– Должно быть не сложнее, чем верхом, – повела плечом Ольга.

Волк сорвался с места, и девушка чуть не свалилась от резкого толчка, но Святослав так крепко прижал ее к себе, что аж дух захватило. От скорости, конечно. Миг потребовался девушке, чтоб вспомнить, как дышать. Она наклонилась чуть вперед и прижала колени к волчьим бокам.

Мелкая снежная крошка летела в лицо, солнце вышло из-за облаков и плясало на хрустящем насте. От волчьих лап по ледяной корке разбегалась паутинка трещин. Морозный воздух толчками забивался в грудь, вырывая смешанный со смехом кашель. На мгновение Ольга и позабыла, что под ней двоедушник, а позади – молодой князь с глазами цвета талого льда. Было только ясное небо и ослепительный снег, ветер и смех, разливавшийся по равнине. Ольга прикрыла глаза, и чудилось ей, будто выросли за спиной крылья. Будто раскинет она их сейчас и унесется прочь. Руки, вцепившиеся в волчий загривок, расслабились, спина стала мягкой, как лебяжий пух. Ольга расправила плечи, вдохнула полной грудью, раскинула было руки, но опомнилась: княжьи объятия крепко удерживали ее на месте.

– Давай, – прошелестело у нее над ухом.

Ольга стиснула зубы и снова напрягла руки, но Святослав наклонился вперед, взял ее за запястье и мягко отвел его в сторону, позволяя стянутым черной перчаткой пальцам ловить ветер. Ольга засмеялась. Бархатистый смех Святослава вторил ей.

– Вы там совсем ошалели? – беззлобно буркнул Влас.

Ему и самому нравились эти мгновения, когда мир проносится перед глазами одним смазанным пятном, но в то же время волчий взор может различить каждую снежинку. И что-то первобытное разливается в груди: звериная жажда, желание бежать, нестись, гнать, а потом оказаться там, где сердце чувствует себя дома. Где спокойно и хорошо. И чем дальше они летели через снежную равнину, тем жарче становилось в груди, а тревога и обида тонули в колючем снегу.

Если бы Ольга обернулась, она бы увидала, как разгорелись глаза Святослава. Искрами вспыхивали в них радость и восхищение этим ледяным безмолвием. Длинная черная коса хлестала его по плечам, только успевай уворачиваться, но и это сейчас казалось ему веселым. И тепло девичьего тела, которое он кожей ощущал даже через перчатки, заставляло чувствовать себя живым, пьянило лучше пенной браги. Если б можно было на всю оставшуюся жизнь растянуть этот полет через равнину, в котором не существовало ни долга, ни клятвы, только ветер и снег, он бы отдал все, что имел.

От этой мысли на сердце у Святослава потяжелело. Нет, так нельзя. Рука, придерживавшая запястье Ольги, обмякла. Свят стиснул зубы, напряг спину. Девушка, почувствовав случившуюся с ним перемену, вся сжалась и попыталась отодвинуться вперед. На секунду ей показалось, что какое-то незнакомое тепло разлилось вокруг сердца.

«Ну уж нет!» – напомнила себе она. Не сейчас. Возможно, потом, когда все закончится, воспользуется она предложением Кощея, покинет черный терем и отправится к людям в купальскую ночь через костры скакать, а потом с первым, кто приглянется, в укромном теньке миловаться. Может, и мужа себе раздобудет какого-нибудь. Правда, не прям уж какого-нибудь, а…

Она тряхнула головой, еще раз обещая себе подумать об этом потом.

Из-за горизонта наконец показались острые зубья Волчьих гор.

Заснеженные макушки серых пиков царапали небо. С каждым вдохом горная громада вытягивалась выше и выше, пока не заполонила собой все пространство, доступное глазу. Казалось, исполинские горы давят на Кощеевых посланцев своей вековой тяжестью. Какими бы маленькими себя ни чувствовали путешественники, захотелось сжаться, стать еще меньше, чтоб Волчьи горы не заметили их – назойливых блох, дерзнувших скакать по морозным утесам.

У самого подножья царила почти ночная темнота. Ветер несся из ущелий и растекался по долине, переплетался теченьями и пронзительно свистел. Влас сбавил шаг, прислушался к завываниям среди камней. Один протяжный звук, непохожий на многоголосье ветров, заставил его навострить уши.

– Туда? – спросил он, указывая в расщелину. Узкая, пройти в ней можно было разве что боком, стараясь делать не больше полувдоха. Она манила его. Влас перекинулся обратно в человека, чтобы получилось протиснуться.

– Здесь ты – наши глаза и уши, – предупредила Ольга, но все же спешилась. Прикрыла веки. Для нее, жительницы Кощеева двора, горы гудели угрозой.

Она опустилась на колени, сняла перчатки, открыла лицо и принялась шарить в снегу, пока пальцы не наткнулись на гладкий камешек. Ольга вытащила его на свет и, поднеся к губам, зашептала. Камешек согрелся от дыхания, и даже волнение гор поубавилось. Ольга осторожно, как младенца, положила заговоренный камень в снег, а с ним оставила свои перчатки. Поднялась, поклонилась горам и только после этого обернулась к спутникам.

– Теперь можно идти.

Юноши переглянулись. В глазах у обоих читалось усталое: «Не спрашивай, так надо». Они кивнули друг другу, Влас прибавил шагу, обогнал их и первым зашел в расщелину. Ольга развернулась боком и последовала за ним. Она осторожно приподнимала руки, пытаясь уберечься от острых камней. Ступавший за ней Святослав снял свои перчатки из мягкой кожи и протянул их Ольге. Девушка попробовала было отказаться, но юный князь и слушать не стал. Просто вжал перчатки в раскрытую ладонь, замершую в останавливающем жесте.

– Если упадут, оба с голыми руками пойдем, – предупредил он.

Кусачий холод, царивший в ущелье, не дал стеснению победить. Ольга благодарно кивнула и натянула перчатки. Они были велики, но зато еще хранили тепло Святославовых рук.

Эхо дыхания разносилось по расщелине, и, словно в ответ, до них долетал треск и звон – это откалывались и падали вниз куски наста, клацала об утесы каменная крошка, сдвинутая слишком сильным порывом ветра. Спутники старались двигаться как можно тише, но даже молчание полнилось звуками до того оглушительно громкими, что казалось, вот-вот горы обрушатся на них в наказание за потревоженный покой. Под кожей морозом разливался ужас, стоило только представить, как они пытаются сбежать от стихии по узкой расщелине, где даже шагать скоро не получалось. Влас уже тысячу раз пожалел о том, что они не пошли поверху, но чутье вело его дальше, вперед, и он как мог сглатывал накатывавший волнами страх.

Вдруг где-то сверху раздался хруст. Мелькнула тень. Все трое остановились, задрали головы, задержали дыхание. Ничего. Только несколько комьев снега упали с гулким эхом.

– Далеко еще? – спросил Святослав.

– Я-то откуда знаю?! – шикнул Влас.

– Это уже не важно, – отметила Ольга, указывая наверх, где вереницей мелькали тени. – Нас будут ждать у выхода.

Интересно, сколько страху нужно натерпеться, чтоб перестать его испытывать? Чтоб нервное покалывание, разливающееся по коже, ощущалось не больше чем зуд, который пройдет, если немного потерпеть? Каждый по-своему задавался этим вопросом, и каждый отказывался искать ответ. Завязавшийся в животе тугой комок нервов не давал рассуждать. Мыслей хватало только на то, чтобы передвигать ноги, пробираясь вперед, и находить правильные вежливые слова.

Вскоре показался выход из расщелины. Солнце било лучами прямо в него, и чудилось, что за узким коридором в каменной породе нет ничего, кроме белого света. Но стоило троим спутникам выйти наружу и набрать полные легкие воздуха, зрение у них прояснилось. Они оказались в горной долине, и прямо у входа их взяли в полукруг три огромных волка.

Матерый, покрытый шрамами одноглазый волк шагнул вперед и, обнажив зубы, зарычал. Спутники подобрались и встали плечом к плечу. Святослав, недолго думая, положил ладонь на рукоять отцова кинжала, но волк только предупреждающе рыкнул. Свят убрал руку.

– Братцы, – попробовал ступить к ним Влас, но Ольга и Свят почти одновременно схватили его за шиворот и потянули назад. Им не понять было разлившегося у него в груди пьянящего тепла, ощущения, что он наконец-то там, где должен быть.

– Вы совсем ошалели? – зарычал Матерый. – Кто такие?

– Я Святослав, князь Дола, – выступил вперед Святослав. – Кощей похитил мою невесту, и, чтоб вернуть ее, должен я привести ему конька, какие только в ваших горах водятся.

– А эти?

– Это Влас, он из ваших. И Ольга…

– Я от Кощеева двора, мириться пришла за батюшку моего, – вклинилась девушка.

Матерый зашелся лающим кашлем.

– Всякого мои глаза навидаться успели, но такого… Чтоб из-за той стороны реки к нам пришел один из наших? Чтоб кто-то решил для Кощея доброе дело сделать? Ха-ха-ха! А ты… ах-ха-ха-ха! – он задержал взгляд на Святославе, но даже и слова выговорить не смог.

Князь нахмурился.

– Позвольте нам пройти дальше.

– Позволю-позволю, – закивал волк. – Поведем вас прямиком в шатер к нашей княгине. Она со смерти своего отца не смеялась, а тут уж обхохочется.

Остальные волки похихикали, поддерживая предводителя. Тот вернулся взглядом к Власу.

– Ну а ты, коль наш, мог бы и перекинуться. Кто ж тебе на слово поверит, кутенок?

– Да как скажешь, господин, – согласился юноша и тут же обернулся волком.

Глумление исчезло с морды Матерого.

– Ну и дела. Давайте за мной.

Величава была волчья княгиня. Высока, широка в плечах, чернява, в такие же черные меха облачена. С мечом наперевес вилась она вокруг деревянного чурбана, оттачивая удары так сноровисто, что только щепки в стороны летели. Правда, найти ее было непросто. В шатре, спрятанном в долине между скал, где вовсю царствовала весна, ее не оказалось. Не дали чужакам расположиться как гостям, повели дальше, в поселение. Часть жителей-двоедушников ходила в волчьем обличии, часть в людей перекинулась. Было тут все глазам Святослава и Власа знакомо. Народ таскал ведрами воду, бабы стирали, мужики дрова для костров кололи да шкуры звериные выделывали, чтоб старые шатры залатать. У окраины раздавался железный звон, туда-то их и повел Матерый. Там они и увидали женщину – ни дать ни взять гора в человеческом обличье. Даже не рассмотрев ее лица, захотелось склонить перед ней голову Ольге и Святославу. А Влас, лишь заприметив черные с серебром волосы, встал как вкопанный да язык вывалил. В нос ударил знакомый до боли запах, смесь молока и трав, в голове зажужжали мысли, словно назойливые шмели, что кормились на клевере у их дома.

– Княгиня Гордана, к тебе гости с Кощеева двора, – окликнул ее Матерый.

Обернулась Гордана, обожгла пришедших глазами цвета меда, но застыл ее взор на молодом волке. Испарилась суровость с загорелого лица, взметнулись вверх густые брови, и тонкие губы прошептали лишь одно:

– Влас?

Хотел ответить ей тот, но вырвался из груди только щенячий скулеж. И, позабыв даже человеком обернуться, бросился он к ней. Зарычали волки, замерло все поселение, Ольга метнулась вперед, но Святослав удержал ее, сам не ведая почему. Просто вытянул руку и схватил, не давая девушке затеряться среди волчьих спин и прижатых ушей. Вскинула ладонь Гордана, и одного этого жеста оказалось достаточно, чтоб все остановились, а женщина упала на колени, обхватила черную волчью шею и принялась целовать покрытый шерстью лоб, пока Влас потявкивал и хвостом вилял.

Застыл волчий народ, глядя на Гордану, продолжавшую чесать и целовать волка, словно никого вокруг них не было.

– Вот уж не думала, что ты в меня пойдешь, – всхлипнула Гордана, смаргивая слезы. Встала она, выпрямилась во весь рост и прокричала: – Мой сын нашел дорогу в родные края!

И зашлись волки радостным воем. Возликовали и те, кто был в людском обличье. И даже Святослав подхватил этот восторженный клич. Только Матерый подошел к нему да мотнул седой мордой.

– Вы ж это? Чего сразу-то не сказали?

– Да мы и не знали, – пожал плечами Святослав.

О матери Власовой он и правда знал мало. Друг говорил, что матери не стало, когда он совсем малым был, так что и не помнил ее даже. Тогда-то отец забрал его к княжьему двору и стал ремеслу обучать, а потом вместо себя конюхом оставил. После кончины княгини они со Святославом и сдружились, знакомое чувство потери позволяло не омрачать молчание в компании друг друга жалостью. Это-то юный князь и пересказал вкратце Ольге, пока их в сопровождении свиты Горданы вели в отдельный шатер. Влас все-таки обернулся человеком, но вел себя – щенок-щенком. Скакал вокруг княгини, чуть не приплясывал, все сравнивая величавую женщину с расплывчатыми пятнами своих воспоминаний. Общего у них было немного, разве что глаза да волосы, но Гордана все равно умилялась этому бородатому малому, как младенцу. Приговаривала: «Мелковат, конечно, но силой в батюшку своего».

Свят попытался было нагнать княгиню, но верная свита остановила его предупреждающим рычанием и клацаньем зубов. Завели их с Ольгой в шатер, принесли горячей еды и питья и строго наказали княгиню не беспокоить до праздника по случаю возвращения сына.

– Это что же, выходит, он – как ты? – улыбнулась Ольга, когда все ушли, оставив их со Святославом у потрескивающего очага. Святослав удивленно вскинул брови. – Ну, тоже князь.

– Получается, так, – кивнул юноша. – Кто б мог подумать?

– Выходит, без слуги домой вернешься, – покачала головой девушка. – Зато с невестой.

– Если получится. Не хотелось бы задерживаться здесь. А если Влас тут останется, то обратно добираться будем долго, – вздохнул князь, глядя на свою спутницу через танец огней в очаге.

Шатер был небольшой, огонь, разведенный в яме прямо в земляном полу, плясал на поленьях, а дым выходил сквозь дыру в крыше. Быстро стало жарко, и Свят сбросил теплый кафтан на лежанку, которую ему наспех соорудили из подушек. За спиной у Ольги была устроена такая же. Девушка разложила на ней теплое облачение, а сама осталась в штанах и рубахе, сидевших до того ладно, что глазом нельзя было не зацепиться.

– Думаешь, Влас бросит тебя и останется здесь? – спросила Ольга, вырывая его из раздумий.

Свят вдруг понял, что несколько мгновений рассматривал свою спутницу и даже успел решить, что не так уж и похожа она на Дану. Мягче черты у дочери, добрее. Оттого и смотреть приятно.

– Не знаю, – честно ответил он. – Но, если решит остаться здесь, я пойму. Не буду зла держать.

– Многие тебя оставили? – горько улыбнулась Ольга. Свят неуютно поежился. Об этом его еще никто не спрашивал. Ольга быстро исправилась: – Это не мое дело. У меня вот, сколько себя помню, батюшка Кощей всегда был рядом, но так… пока очередная Василиса не появится. А сейчас он меня сосватать хочет из-за этой… невесты.

Свят поджал губы и попытался выдавить улыбку.

– Может, он еще передумает, когда мы вернемся.

– Ясное дело! – отмахнулась Ольга с напускной легкостью. – Это ж батюшка. Он как что решит в сердцах, так на следующий день и передумает.

– А сама ты чего хочешь? – спросил Свят, невольно чувствуя укол совести. Ему такого вопроса никто не задавал. Но княжьему сыну и хотеть-то много не положено. Вместо мечтаний есть долг, обязанности. Все желания передавай кухарке да жене, которых для тебя выберут, если сам нерасторопен будешь.

Ольга всерьез задумалась над его вопросом. А чего она сама хотела? Было желание, что мучило ее большую часть жизни, почти каждую минуту. Хотелось ей быть нужной. Не зачем-то, а просто. Не книги приносить или воронов в башне кормить, когда старые кости ноют от перемены ветра, а просто нужной. Не как вещь. Ольга не знала, как это описать. Хотелось, чтобы кому-то – конечно, в первую очередь батюшке – было интересно: как она, весело ли ей и чего она хочет. Но такие вопросы батюшка задавал, только когда ему самому что-то от Ольги требовалось.

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Мир посмотреть.

Святослав кивнул, будто поверил.

– Может, сосватают меня за ветер какой-нибудь, который через тридевять земель летает, – продолжила она.

– Или за волка, которому никакие расстояния не страшны, – подхватил Святослав.

Ольга шутливо покачала головой.

– Не люблю браки дипломатические, от них отказаться труднее. Я б по любви выйти замуж хотела.

– Кто б не хотел… – вздохнул Святослав.

Ольга удивленно вытянула шею, глядя на него поверх пляшущих лепестков огня.

– А как же ты с госпожой… то есть с Милорадой? Разве не любишь ее? Она хороша собой, умна… что еще ты там про нее говорил? Колдовством своим твое княжество спасла.

– Ладно, это уж мое дело, – попытался закончить разговор Святослав.

Ольга уткнула руки в боки.

– Нет уж, ответь, князь. Чего вам, мужчинам, надо? Неужели тебе чего-то не хватает? Я ж изведусь! Какой должна быть девица, чтоб ее можно было по любви женой назвать? Красивой? Умной? Мудрой? Мастерицей у очага? Рукодельницей? Богатыршей?

От каждого ее слова губы Святослава только крепче поджимались. Каждый вопрос отзывался сполохом румянца на щеках, будто Ольга не спрашивала, а пощечины ему отвешивала. Врезались слова прямо в и без того раздутую совесть, обращали последние крупицы самообладания бессилием. Минута, и лопнуло что-то внутри, опустил Святослав голову под весом данной когда-то клятвы. Клятвы, которую он уж и не знал, исполнит ли.

Ольга зажала рот рукой, подскочила к нему, тронула за плечо.

– Князь, ты чего? Я не хотела обидеть. Я просто… я не хотела! Ты извини меня, если что.

– Все в порядке, – кивнул Святослав, через силу расправляя плечи. Он положил ладонь поверх тонких девичьих пальцев и сжал их. Заглянул в изумрудные колдовские глаза, чуть улыбнулся. – Я не знаю, как тебе ответить. Пожалуй, и не узнаю никогда. Мне одного будет хотеться, твоему мужу – другого, а каждому не угодишь. Обязательно что-то будет не так.

– Получается, можно просто… быть собой? – улыбнулась Ольга, не торопясь убрать пальцы из-под его руки.

– Видимо, так.

– Осталось понять, что это такое.

И засмеялись оба, пытаясь смешками скрыть повисшую неловкость.

Полог шатра сдвинулся, и внутрь влетел Влас, разряженный в черное одеяние, шнурами расшитое, с богатой шубой на плечах.

– Ага, отдохнули с дороги! – расхохотался он и встал, давая спутникам вдоволь собой налюбоваться. Он взмахнул руками и принялся тараторить: – Я с матушкой поговорил, она конька вам отдаст самого лучшего и мир с Кощеем заключит. Лишь просит княгиня вас на праздник остаться и повеселиться как следует, а наутро уж отправимся в путь.

– И ты с нами? – радостно всплеснула руками Ольга, к своей неловкости вспоминая, что именно с этого и завязался их со Святославом разговор.

– Конечно, – улыбнулся Влас. – Надо ж начатое до конца довести. Только у меня одна просьба будет. Свят!

– А?

– Научи меня этому княжичьему делу. Я ведь вернусь, как мы с Даной разберемся.

И Влас расхохотался, зарываясь пальцами в густые черные вихры. Долго юноша не мог смириться с тем, что он – двоедушник, а теперь еще и княжичем оказался.

Когда на ясное небо начали набегать тени, в поселении волчьего народа зажгли огни. В согревшемся воздухе полились первые напевы, зазвенели и забренчали диковинные инструменты, и гомон голосов расплавился, смешиваясь со странной музыкой обитателей гор. Для празднования установили навес, под которым разбросали подушки и расставили вплотную друг к другу низкие столы. Все желающие могли поздравить счастливую Гордану с вновь обретенным наследником. Волчья княгиня сидела во главе стола, настолько огромная и высокая, что казалось, даже под самим небом ей тесно. По правую руку от нее сидел сын, по левую – Матерый. Обернувшись человеком, симпатичнее он не стал, сделалось только заметнее, как потрепала его жизнь. Сквозь редкие седые волосы просматривались розовые полосы шрамов, один глаз был подслеповат и постоянно щурился, а нос был сломан столько раз, что какая-нибудь ласточка, наевшаяся перебродивших ягод, могла принять его за свое гнездо.

Святослава и Ольгу усадили по правую руку от Власа. Не успели они устроиться и взглянуть на выставленные перед ними блюда, Гордана принялась потчевать их брагой и расспрашивать о жизни в Доле и при дворе Кощея. Немало расстроилась волчья княгиня, узнав, что старый князь скончался. И хмуро сдвинулись ее соболиные брови, когда рассказал Святослав о злодеяниях Даны, о нашествии мертвой воды и о жестокости, с какой та мучила бедную Милораду.

– Много мы слыхали об этой княгине-колдунье, – процедила Гордана. – Создала она Алую Топь колдовством, не на добро направленным. Хотя какое колдовство может быть добрым, если невинные кровь проливают? Но это было и остается одним из самых страшных ее злодеяний.

– Произошло что-то кроме появления Алой Топи? – догадался Святослав.

– Верно, – кивнула Гордана. – В тот день много нитей судьбы оборвалось. Много дыр появилось там, где жизнь со смертью соприкасаются, но не переплетаются. Не переплетались.

– Дана много говорила о том, чтобы жизнь со смертью поженить, но мы не знаем…

Свят замолчал под пронзительным взглядом янтарных глаз Горданы. Женщина предостерегающе улыбнулась. Мол, не сейчас, потом. Щедрой рукой плеснула еще браги князю и сидевшей рядом с ним Ольге. Рассмеялась, спрашивая:

– Ну, Ольга Разумная, Кощеева гордость! Долго будет тебя названый батюшка подле себя держать?

– Кажется, недолго, – улыбнулась та. – А ты хорошо его знаешь, княгиня?

– Знаю-знаю. И тебя видала краем глаза, пока ты еще ходить училась. Совсем кроха была, а он уж так от умиления и гордости трясся, что чуть кости не растерял. Мир мы тогда не заключили. Жаль, конечно. Но до чего ж ты славная была.

– Сосватать меня хочет, – вздохнула Ольга. – Но если мы свадьбу расстроим да правду расскажем, может, и передумает батюшка.

– Сосватать тебя ему будет трудно, – ухмыльнулась княгиня. – Столько он дел наворотил за жизнь свою бессмертную, стольких девиц до слез довел, но тебе такого не пожелает. А значит, будет к каждому жениху во сто крат строже, чем к себе.

Слушал Влас речи матери, а вместо вымоченного мяса собственные губы жевал. Может, дело было в браге, лившейся в горло, как в бездонную бочку. А может, просто тоска по родному теплу выродилась в жадность. А может, и все сразу, но почувствовал Влас, как назревает в его груди злость, обида. Он давил ее в себе, напоминая, как радовалась Гордана его прибытию, как целовала в щеки, как ерошила волосы, находя сходство то с собой, то с Микулой, как за руку таскала по волчьему поселению, знакомя со всеми. И так счастлива она была, что не успевал Влас и слова вставить в ее речи. Но тут что-то лопнуло у него внутри, тонкая струна самообладания надорвалась, наполняя голову оглушающим звоном. Влас вытянул шею, чтобы поймать ее взгляд, и спросил со всей серьезностью:

– Почему ты ушла тогда? Почему ни разу не навестила батюшку?

Всякая веселость исчезла с лица Горданы, как утренняя дымка. Засияла в янтаре застарелая боль.

– Умер мой батюшка, Серый Волк, я отправилась с ним проститься. Но, кроме меня, некому стало заботиться о стае. У нас были трудные времена.

– Почему ты ни разу не наведалась к нам? Даже весточки не прислала? Почему с собой не забрала?

– Я думала, так будет лучше. Что ты в отца уродишься, хутором заниматься станешь. Не хотела я для тебя волчьей доли.

– Он же любит тебя! – гаркнул Влас так, что все вокруг обернулись. Лицо его горело пунцовым, зубы скрежетали. – Как ты могла? И сидишь теперь, улыбаешься, словно так и должно быть.

– Влас, – попыталась окликнуть его Гордана, но Матерый нашел более действенный способ. Схватил со стола чарку воды да выплеснул на новоявленного княжича.

– Остынь, щенок, и впредь голоса на княгиню не повышай! – проскрипел он и вернулся к еде.

Гордана опустила глаза.

– Алая Топь, – прошелестел ее голос.

– Что?

– Как появилась Алая Топь, так все пошло вкривь да вкось. Все странным сделалось. А со временем только хуже. Чем дальше переплетались жизнь со смертью, тем труднее волкам стало выходить к людям и мертвецов забирать. Мы застряли тут, – она подняла глаза на Святослава. – Живые люди еще могут выйти, но вот двоедушники дальше середины пути не пройдут.

– А куда же деваются мертвецы тогда? Нечистью становятся? – заговорила Ольга, усмиряя сбившееся дыхание. Догадка вертелась на языке.

– Нечистью, – кивнула Гордана. – А всякий неупокоенный мертвец отправляется в царство Водяного. И будет там служить веки вечные.

– Но в мире же нет столько воды!

– О, он разольет моря, если только захочет, если только достаточно права у него на то станет, чтоб всем своим подданным кров дать.

Свят тряхнул Власа за плечо.

– Ты понимаешь? Это же Водяной нам про Дану рассказал. Что, если там не все было? Что, если?..

– Да можешь ты угомониться? – рыкнул Влас. – Все с Долом своим носишься, а на остальных плевать тебе! Задрал уже, хоть на час заткнись наконец!

И, не дожидаясь ответа, оборотень вскочил на ноги и бросился прочь. Его проводили полные осуждения взгляды, а Гордана потупила взор, скрывая плескавшиеся в янтарных глазах стыд и боль.

– С ним это часто бывает, – успокоил ее Святослав. – Скоро остынет и вернется.

Гордана закивала и подлила всем браги. Прикусив губу, она пробормотала как бы между прочим:

– А про Водяного-то действительно ничего не слышно последние лет пятьдесят.

– Батюшку Кощея предупредить надо будет, – подхватила Ольга.

Горько усмехнулась Гордана.

– Как ты печешься за него. Но тут ты права.

– Не так уж он и плох, – улыбнулась девушка, пытаясь скрыть сомнение в собственных словах.

– Может и так, любовь всякое прощает. Вот только, дорогая моя, прибереги свое сердце для любви бескорыстной…

– Настоящей, – усмехнулась Ольга.

– Она всякий раз настоящая. Просто у каждого своя.

Закатное солнце коснулось горизонта, залило его огненным заревом и поползло обратно наверх, будто продлевая и без того долгий день, лишь бы взглянуть, чем дело кончится. Глядел Святослав на это диво и поражался. Вот почему в Кощеевом дворце шторы такие тяжелые. Раз ночь в этих краях не наступает, приходится ее самим делать.

Задернула шторы Дана, улеглась на постель, потянула за цепочку, заводя кошку на лежанку, у изголовья поставленную. Охрипшая от мяуканья Милорада молча поплелась на место, и стоило ей улечься, блаженно выдохнула невеста. Тело молодое, в безвременье выросшее, чувствовало близость души вынутой, заживало с ней рядом, крепло. Уходила боль, затягивались язвы. И как Дана раньше не догадалась? Близко был день, когда солнце с луной в объятиях сольются, предчувствие ее не обманывало. Вот-вот можно будет перестать время тянуть. И оттого по коже разливалось нетерпеливое возбуждение.

– Хочешь, голосок тебе верну, а, кошечка? – проворковала она и, не дожидаясь ответа, раскрыла замок на ошейнике. – Давай, я сегодня добрая.

– Кого ты обмануть хочешь, ведьма? – зашипела Милорада и вскочила на кровать. Выпустила коготки было, но замешкалась. Не хотелось свое собственное распрекрасное лицо полосовать, а Дана улыбалась, точно знала это.

– Злишься ты, Милорада. Понимаю. Знаю, каково это, когда самое дорогое у тебя забирают, когда лишают жизни, которую ты больше всего желала.

– Да откуда знать тебе? – нахохлилась кошка. – Ты сама свою дочь волкам на съедение бросила. Сама князя сгубила.

– И не одного, – с гордостью объявила та, обнимая колени. На ее губах расцвела мечтательная улыбка.

– Нет любви в твоем сердце.

– Была, да вся вышла. За что судишь меня, Милорада? Жила ты сотню лет в Алой Топи в безвременье да жизни не знала. А я вот больше сотни зим провела повсюду. И всякое со мной бывало. И любовь великая, настоящая.

Кошка навострила уши, и Дана продолжила:

– Родилась я далеко от Дола, там, где зимы мягкие, беззубые, дождями напоенные. Были у меня и мать, и отец, и братья. И муж любимый. Думали мы, ждали, когда детки появятся, но раньше показались лодки резные. Всех погубили люди с железными топорами. Каждого мужчину зарезали. Над каждым братом пролила я горькие слезы, своим и чужим. Мужа моего на куски изрубили да гнить на топком берегу бросили. А женщин, всех, какие помоложе были, забрали и к чужим берегам повезли, как дорогие дары. Там-то меня князь и заприметил. Выла я ночами, рыдала, пыталась в собственных слезах утопиться, а как пустили на реку, так попыталась и там воды нахлебаться, да не принял меня Водяной. Сжалился. Сказал, что поможет горе унять да любимого вернуть.

Кошка сложила перед собой лапки, продолжая внимательно слушать. Маленькое сердце болезненно сжалось, пытаясь вместить в себе и лютую ненависть, и горькую печаль.

– Разве ж стоило оно того, чтоб сто лет себя и других мучить?

– Любовь всего стоит. Тебе ли со мной спорить? Юна ты еще, полюбила первого встречного, кто тебя к людям увез. Но, может, поживешь и узнаешь, какая это любовь настоящая, ради которой ты на все пойдешь.

– Нет, – замотала Милорада. – У меня любовь другая. Она терпеливая. Добрая.

Дана не стала сдерживаться и расхохоталась.

– Не бывает такой, девочка. Никогда не бывает. И уж точно не у тебя. Не ты ли пыталась Святослава до белого каления довести, любезничая с его другом? Не ты ли из кожи вон лезла – да вылезла, – лишь бы доказать что-то?

– Это другое. Святослава я люблю, а он – меня. Просто трудно все стало, как ты кожу мою умыкнула.

– Ну, это-то временное, – возразила Дана. – Думаешь, будет он любить тебя после всего, как ты снова раскрасавицей станешь?

– Конечно, – фыркнула Милорада, но коготки нервно вонзились в тяжелое покрывало. – Он же жениться на мне обещался.

– Да уж, взяла ты обещание, его не спросив. Хороша любовь. Нередка, надо сказать.

– Поиздеваться вздумала? – зашипела Милорада.

– Злишься, тоскует твое сердце. А хочешь, я покажу тебе жениха? Повеселеешь?

Не понравилась эта затея Милораде, но при звуке любимого имени зашлось сердечко тревожным боем, затрепетало. И согласилась невеста.

Долго еще они сидели и разговаривали. Святослав с Ольгой как могли старались Гордану развлечь и тяжелые ее мысли развеять. Рассказывал Свят, как помогал Влас высаживать сад во дворце Кощея, как плавал верхом на бревне народу на потеху, когда захлестнула Дол мертвая вода. Смеялась Гордана, головой качала, прижимала ладонь к исстрадавшемуся материнскому сердцу.

Святослав снова вернул взор к ползущему по горизонту солнцу. Экая все-таки диковина! И как годы тогда считать, когда ни луны, ни звезд не видать? Хотел спросить он об этом Ольгу, но, обернувшись, увидел, что дремлет девушка, опершись локтями о стол. Юноша улыбнулся и легонько потормошил ее. Ольга промычала что-то невнятное и чуть пошевелилась, но лишь затем, чтоб устроить голову на плече Святослава.

– Тебе бы тоже поспать. Конька вам приведут, – пообещала Гордана, поднимаясь. Ее верные волки, посчитав это знаком, тоже повскакивали с мест и принялись убирать праздничный стол.

– Молодец, – сверкнул зубами спавший вполглаза Матерый. – Не всякий может с княгиней пировать.

– Тяжко это, когда ни утра, ни ночи нет, – признался Святослав.

– Повезло тебе, что сейчас не бесконечная ночь. Тогда и вовсе не остановиться ей.

Святослав кивнул, принимая к сведению, и попробовал разбудить Ольгу, но все без толку: девушка крепко спала да что-то бормотала. Тогда Святослав извернулся, подсунул руку под девичьи колени и поднял колдунью над землей. Чуть пошатнулся князь на затекших ногах, но все же устоял и отправился со своей ношей по протоптанной тропинке к их шатру.

Очаг, оставленный без присмотра, совсем потух, и теперь в их нехитром пристанище было почти так же холодно, как и на улице. Святослав уложил Ольгу на постель и попытался развести костер, но ничего не получалось. От чирканья кремня приоткрыла глаза молодая колдунья. Поежилась, подобрала ноги под себя. Заозиралась по сторонам, пытаясь вспомнить, как тут оказалась.

– Спи, сейчас огонь разведу, станет теплее, – обернулся к ней Святослав и принялся снова чиркать кремнем.

Ольга кивнула и вытянула руку к сложенным в очаге поленьям. Шевельнула губами, шепнула чуть слышно, и взлетела вверх охапка искр, заплясали на деревяшках язычки огня.

– Воздух еще нескоро прогреется, – сказала девушка, пряча руки в рукава теплого одеяния.

Святослав, недолго думая, сбросил с плеч теплый кафтан и укрыл им Ольгу. Девушка удивленно вытянула шею.

– А как же ты?

– Все хорошо, – махнул рукой Святослав. – Мне не холодно.

– Нет уж, мне глядеть на тебя морозно, – покачала головой девушка и, выпростав руку из-под теплой ткани, протянула ее молодому князю. То ли от холода, то ли от выпитой браги, но не тронула ее щеки и капля стыдливого румянца.

– А ты глаза закрой и спи, – предложил ей юноша.

Ольга только нахмурилась.

– Не противься, князь. Невеста твоя не обрадуется, если ты в сосульку превратишься, а мне потом ответ перед ней держать.

И правда, мороз уже начал кусать кожу острыми зубками. Стараясь не глядеть на девушку, влез Святослав под теплый кафтан. Вытащил руку, подтянул поближе одеяло, укутал их обоих. Так и застыли, прижавшись друг к другу боком. Глядели, как разгорается костер.

– Хороший пир вышел, – чуть улыбнулась Ольга.

– Да уж, давно я так не веселился, – кивнул князь.

– Ну, свадьба твоя и того веселее выйдет, – ободрила его девица.

Свят помрачнел.

– Если все получится.

– Конечно получится, – возмутилась Ольга. – Ты глупостей-то не говори. Ни разу еще ни одна невеста у Кощея надолго не задерживалась. И твоя не задержится.

– Мне все кажется, что зря мы это затеяли, – признался он. – Может, и не надо было тогда в Алую Топь соваться.

– Ты что говоришь такое?! – вспыхнула колдунья, поворачиваясь к нему.

Свят обернулся, не в силах выдерживать пронзительный взгляд зеленых глаз, который словно прожигал ему кожу. И оторопел молодой князь, глядя на красивое лицо колдуньи. Плясали отсветы огня на тонких чертах, отблескивали жидким золотом на черных волосах, а глаза горели своим собственным огнем, как блуждающие болотные сполохи.

На мгновение у обоих перехватило дыхание, и они подались друг к другу, словно один украл полагавшийся иному глоток воздуха и теперь пытался вернуть.

Руки сплелись, дыхание смешалось. На секунду отстранились юноша и девушка, замерли на губах улыбки, но стоило встретиться двум горящим взглядам, потухло пламя. Оба тут же отвернулись, прижали пальцы к губам, где только что горел поцелуй, то ли чтобы стереть его, то ли чтоб впечатать в кожу воспоминание.

Ольга развернулась и улеглась на бок, лицом к огню.

– Надо поспать, – выдавила она.

– Да, надо, – кивнул Святослав и улегся спиной к ее спине. – Это…

– Забудь, – попросила Ольга и, закусив нижнюю губу, еще долго лежала с открытыми глазами и злилась на себя.

Но этого Милорада уже не увидела в колдовском зеркальце.

– Змея подколодная! Ведьма проклятая, искусительница! – заверещала она и принялась носиться по всей комнате, без жалости сшибая все, что попадалось на пути. Вазы, шкатулки, милые безделушки – все летело на пол и разлеталось на мелкие кусочки. – А женишок-то хорош! Только за порог – и сразу в любые добрые руки отдаться горазд! Ненавижу!

– В этом вся их порода, – ухмыльнулась Дана, глядя на страдания Милорады с сытым удовлетворением.

Кошка выгнула спину и боком поскакала на Дану.

– Это все ты! Не забрала бы у меня лицо прекрасное, не похитила бы руки белые, не взглянул бы он даже на нее!

– Так ты думаешь? – скрестила руки на груди Дана, а в глазах ее плескалось искреннее умиление. – Хорошая моя, верность мужская – что ветер. Сегодня тут как тут, завтра – поминай как звали. Можешь ты удержать в белых руках ветер? Красотой его приковать?

– Врешь ты все!

– Конечно, а то я за сотню лет мужчин не перевидала. Все как один.

– Неправда!

– Ну, думай как хочешь. Надоест думать, так спроси меня, что сделать можно, – мотнула головой довольная собой невеста и разлеглась на подушках, чтоб еще понежиться в объятиях сна.

– А что можно?

– Ну, всякое, – улыбнулась Дана, подзуживая заколдованную девицу. – Но падчерица Кощеева хороша, ловко в паренька вцепилась, прямо почти тебе ровня.

Вспыхнула Милорада, выпустила когти и прошипела:

– Это она вся в мать свою.

– А кто ж ее мать? Никак, Василиса Премудрая какая-нибудь.

– Ты!

Застыла Дана, словно льдом скованная. Только глаза сверкали лихорадочным блеском, а на губах показалась кровожадная улыбка.

Влас долго шел прочь от долины, где расположилось волчье поселение. Он забрел достаточно далеко, чтобы власть ранней весны с зеленой травой и холодным ветром осталась позади, а под ногами снова захрустел снег. Молодой двоедушник оказался среди сугробов и торчавших из-под белых завалов черных камней-зубов. Ноги сами несли его вперед: через перевал, выше и выше, в горы. Когда идти в человечьем обличье становилось невмоготу, он перекидывался в волчье тело и легко взлетал вверх по камням, цепляясь за малейшие неровности. Морозный ветер пьянил не хуже браги, и Влас все рвался вперед и вверх, ощущая себя птицей.

Эта упоительная свобода вскоре вытеснила все остальные мысли и чувства. Влас добрался до уступа на черном пике, достаточно широком, чтоб на нем можно было усесться и, свесив ноги, оглядеться. Облака висели совсем низко над головой, протяни руку – и ухватишь мягкий бок. Влас так и сделал, и грудь наполнилась щенячьим восторгом. Облако пробежало мимо, оставив на коже невесомое влажное касание, будто проводишь пальцами сквозь ледяной туман. А юноша устремил взгляд дальше – на распростершуюся снежную равнину. Ту самую, через которую он скакал со Святославом и Ольгой на спине. Если присмотреться, то вдали виднелась черная точка Кощеева дворца. Влас прикрыл глаза, а сердце уже восторженно забилось. За несколько бесконечно долгих дней бег стал для него чем-то таким же необходимым, как дыхание. По-настоящему живым он чувствовал себя, когда когтистые лапы взрывали снег, а в ушах свистел ветер, и все вокруг отзывалось теплом в его груди. Все, куда ни падал взгляд, казалось знакомым и понятным, и Влас чувствовал себя деревом, которому дали пустить корни, и теперь он жадно пил, принимая из земли своих предков все, что она могла ему дать.

«А как же отец?» – напомнил внутренний голос. Он тут же оборвал размышления и поджал губы. Совсем вылетели из головы мысли о том, как бы унаследовать хутор, привести в дом хорошенькую девушку, которая родит ему детей. Слишком хорошо, славно и вольно было тут, среди снегов и равнин, среди ему подобных волков.

Взвилась в душе небывалая ярость. Он не хотел выбирать. Не хотел оставлять какую-то часть жизни позади. И почему вообще он должен был принимать решение о том, где ему быть?!

– Ты сопишь так, что тебя отовсюду слышно, – раздался голос Горданы.

Волчья княгиня обернулась человеком и гордо шагала вперед. Несмотря на внушительный рост, поступь ее была легкой, невесомой, ни одним своим движением не потревожила Гордана даже снежинку.

– Зачем ты пришла? – Влас вперил взгляд в горизонт. Мать, не дожидаясь приглашения, уселась рядом.

– Не сердись, щеночек мой, – проворковала она, кутая его в свою шубу и прижимая к боку. – Я очень скучала. Но не один год понадобится, чтоб возвратить то, что потеряно. Ты думаешь, я не пыталась? Не выискивала лазейки, сквозь которые можно вернуться? Не посылала весточек отцу?

– Не знаю, – насупился Влас. – Он тебя помнил и безо всяких весточек.

– Я его тоже помню, – улыбнулась Гордана, мечтательно глядя вдаль. – Он рассказывал тебе, как мы познакомились?

– Не помню, – соврал юноша.

– Не так уж и давно это было, кажется. Тогда стояла очень суровая зима, и в лесах Дола повадились волки голодные шастать. Поставил народ капканы, ловушки. А Микула ходил и спасал зверей. Кого-то даже забирал к себе в сарай и выхаживал. Рассказал мне об этом один друг, что случайно в капкан угодил, и отправилась я Микулу поблагодарить, даров предложить. А как увидала – так уж покинуть не смогла. Когда батюшка мой Серый Волк умер, пришлось мне вернуться в Волчьи горы. Думала я, на седмицу уезжаю, а пропала навсегда: к тому времени все лазейки, чтобы к вам вернуться, закрылись. Но вас с батюшкой я никогда не забывала. Знаешь такое, когда увидал человека один раз – и выбросить из головы не можешь?

Влас и сам не заметил, как разморил его голос матери, погрузил в дрему. Вопрос этот задавал ему раньше и отец, и в устах обоих родителей слова зазвучали колдовским напевом.

«Знаю», – хотел было сказать Влас, но веки отяжелели и закрылись, а под ними вспыхнули небесно-голубые глаза и волосы цвета горящей меди.

Крепче прижала его к себе Гордана, согревая своим теплом.

– Спи, щеночек. Я посторожу твой сон.

Словно в знак согласия засопел Влас, кутаясь в длинный ворс меховой шубы. Потеплело на сердце у Горданы, зацвели в голове мысли о том, как бы вернуться на их хутор, да обнять ненаглядного, да забрать его сюда сразу и с хуторком, и со скотиной.

Недолго продлилось спокойствие. Зоркие глаза княгини увидали на горизонте черное пятно, которое все разрасталось, ширилось во все стороны. Нахмурилась она, умоляя себя не думать о худшем, и тут же тишину разорвало в клочья оглушительным карканьем:

– Ур-р-ра! Ур-р-ра! Жена! Жена!

От этого клича Влас проснулся, встрепенулся.

– Что такое?

– Беда, – только и ответила Гордана.

Не сговариваясь, они обернулись волками и бросились вниз с горы.

В поселении уже царила суматоха. Те, что погорячее нравом, перекинулись в волков и гневно рычали на заполонивших небо воронов. Из шатра вылезли Святослав с Ольгой. Как и остальные, они глядели в небо. Девушка вцепилась в плечо молодого князя. Обернувшись, Святослав увидел, что красивое острое лицо искажено гримасой ужаса.

– В чем дело?

– Все очень плохо. Ни одна невеста Кощея не становилась его женой. Это, – она кивнула на небо и кружившее среди облаков воронье, – приглашение на свадьбу.

– Значит, отправимся на свадьбу, – рыкнула подоспевшая Гордана. – Нельзя, чтоб эта змея женой Кощеевой стала.

– Почему нет? – спросил Влас.

– Потому что все его станет ее, – хором ответили Ольга и Гордана.

– В путь, – приказала княгиня. – Скорее! Я проведу вас короткой дорогой.

Во дворце Кощея уже вовсю кипели приготовления к свадьбе. Сам жених ходил по коридорам пританцовывая. Никогда он не чувствовал себя таким бодрым, молодым, живым. Поистине чудо сотворила с ним прекрасная невеста, когда за завтраком объявила, что не люб ей больше князь Святослав и желает она женой Кощея стать сей же час. Пустился в пляс Кощей от радости, приказал служкам скорее приготовить все для празднества в новом саду. Замялся лишь на мгновение:

– А как же Ольга? Она не может пропустить наше торжество.

– А ты ей приглашение пришли с воронами, – разумно рассудила невеста.

Прошло всего несколько часов, а кошка Милорада чувствовала себя уже смертельно уставшей. Ее постоянно клонило в сон, а происходящее вокруг интереса не вызывало. То ли дело, когда в руках распрекрасной невесты мелькала лента, или какая-нибудь побрякушка пускала по полу россыпь солнечных зайчиков. Тут-то тело наливалось прытью. Заметила это Милорада и не на шутку испугалась, но успокоила себя. Вот сыграют Дана с Кощеем свадебку, так тут же вернется Милораде тело ее нежное, лицо распрекрасное, волосы пышные. А Дана знай себе пудрилась, напевала под нос песенку.

– А когда Святослав приедет, ты сразу меня обратно вернешь? – промурлыкала кошка.

– Конечно, – кивнула Дана, всем видом показывая, как надоели ей эти вопросы. – Но сперва ты должна поделиться со мной силой своей. Иначе ничего не выйдет.

– Неужто тебе силы не достает?

– Достает, чтоб мужиков дурить да от глаз всякое прятать. Ум, кошечка, – вот что позволяет не один десяток лет провести среди людей. А сила настоящая есть у тех, кто в безвременье прожил, кто колдовством вместо материнского молока питался. Ну так что?

– Хорошо-хорошо, – мурлыкнула кошка, обвивая черный сапожок хвостом. – Только поскорее, а то сживаться я со звериной шкурой начала. А значит – и ты с моей.

– Скоро уже, – пообещала невеста.

Она и сама чувствовала, как стягивается на ней силком чужая кожа. Как приживаются огненные волосы. Нет, больше тянуть нельзя. Благо, луна со своим безразличным ликом, сама как несчастная невеста, двигалась по небу навстречу жениху-солнцу, чтоб заключить его жар в холодные объятия.

Встала со стульчика Дана, подошла к окну и ухмыльнулась. Через снежную равнину к замку неслась волчья стая.

– Иди ко мне на ручки, кошечка, – улыбнулась невеста. – Давай попробуем заранее подготовиться. Поделись со мной силой.

Вспрыгнула на бледные руки Милорада, прикрыла глаза, заурчала. Потекла по жилам Даны обжигающая сила, мощная, как река в половодье. Сомкнула веки невеста и рассмеялась.

Ольгу Гордана усадила себе на спину, Святослав же поехал верхом на Власе. Волки легко пробежали через горные хребты, будто те были всего лишь обветшалым забором. Но не чувствовалось в этом беге легкости и свободы, только ярость, с которой лапы разрывали рыхлый снег. Гнетуще орали над головами вороны. Все вокруг слилось для человеческих глаз в белое марево. Не успевший замотать лицо Святослав пригнулся, прижался к волчьей холке. Все силы уходили на то, чтобы держаться да дышать ровно, лишь бы не задохнуться от врывавшегося в легкие морозного воздуха. Впереди замелькал черный дворец. Не успел Святослав обрадоваться, что они так скоро добрались, раздался треск. Что-то под землей ухнуло и загремело.

Волки, двигавшиеся стройной цепочкой, бросились врассыпную после оклика княгини – и вовремя. Снег за ними разверзся, начал уходить из-под пружинистых лап, образовывая воронку.

Свят обернулся лишь на мгновение и еще сильнее вцепился во Власову шкуру. Бежали волки кто куда, подальше от напасти, а дыра все ширилась, так что даже быстрые лапы не спасали. Вот один волк, подхваченный потоком уходившего из-под лап снега, пополз вниз. Вот присоединился к нему товарищ. Завыли остальные, бросились было выручать, но рыкнула Гордана, приказывая двигаться вперед.

Вокруг загудели:

– Ловушка!

– Кощей проклятый в засаду нас загнал!

– Не Кощеева сила это, – процедила Ольга.

– Все погибнем!

Но Гордана рычала и хрипела на них, заставляя двигаться вперед. А справа и слева раскрывались новые и новые снежные воронки.

Волчья стая расползалась по равнине. И следа не осталось от ровного строя, от размеренного дыхания, только скулеж тех, кто угодил в снежную ловушку, да хрипы тех, кто старался как можно скорее унести ноги и спасти свою шкуру.

Из огромной стаи в сто голов до подступов к дворцу добралась половина.

Свят потрепал Власа по холке, мол, потом оплачем их всех, дружище.

Громада Кощеевых хором уже показалась перед ними, как вдруг вороны, что кружили в воздухе, застыли. А потом ринулись вниз, сверкая серебряными клювами. Волки склонили головы и побежали.

– Ненаглядная моя, – пробормотал Кощей, сцепляя длинные узловатые пальцы. – Уверена ли ты? Может, Оленьку подождем?

– Как же так, жених мой? – вскинула брови госпожа Милорада, облаченная в полыхающий алым подвенечный наряд, расшитый золотом и самоцветами.

Кощей и не думал спорить, глядя на такое великолепие. На самом деле больше всего его беспокоил невыносимый зуд в носу. Он кивнул в сторону кошки, лежавшей на плечах невесты огненным воротником.

– Может, тогда хоть ее уберешь?

– Как?! – еще больше изумилась невеста. – Кошка, она ж к девичьему счастью. К защите от глаза дурного.

– Да кто ж нас тут сглазит? – захихикал Кощей. Всех слуг оставили за дверями. – И гостей-то нет. А я бы хотел, чтоб Гордана увидала, что проспорила она: может мне кто-то по-настоящему полюбиться.

– Увидит, – проворковала госпожа Милорада, прижимая бледную руку к холодной щеке. – Как увидит, дар речи потеряет и вовек заговорить не сможет. Давай же, любимый мой.

Встали они под молодыми деревьями. Взялись за руки.

– Беру тебя, Милорада, в жены свои на веки вечные. Отныне все, что есть мое, – твое.

– Все, что есть твое, – мое, муж мой, – улыбнулась девица и крепко сжала его костлявые руки, заглянула в глаза, вонзила острые ногти в тонкую плоть.

Взвизгнул Кощей, но поздно было. Лилась его сила в нежные ладони, загорелись зеленым колдовским огнем глаза, растянулись губы в зверином оскале.

Захохотала госпожа Милорада, переходя на визг, и от звука этого затряслись стены, не одну бурю выстоявшие. Испугался Кощей, но не мог пошевелиться. Пила силу из него молодая жена, выжимала до самой последней капли. А над плечом у нее горели кошачьи глаза.

– Давай, кошечка, – прошипела госпожа Милорада.

Спрыгнула кошка вниз и принялась лапками наминать землю у корней.

Загрохотали нетревоженные долгие годы камни, затрещали полы, поползли под ногами разломы. Схватилась госпожа Милорада крепче за тонкие Кощеевы руки, сжала до побеления, заглянула в его закатывающиеся глаза. Улыбнулась с нежностью.

– Вот так, муж мой, бывает. Каждому по его деяниям, – проговорила она и топнула ножкой.

Закачался пол да провалился вниз, утягивая всех, кто стоял на нем. Засвистело у Кощея в ушах, потемнело в глазах. Лишь на мгновение показалось ему, что увидал он в дверях свою дочь названую, но тут же все вокруг померкло.

Когда со свистом и карканьем вороны бросились на гостей, припустили волки во всю прыть, с воем оставляя позади тех, кто пал под ударами кованых клювов. Влетели в ворота дворца, а там уж двери распахнули бестелесные служки-тени. Только шептали невидимые губы: «Быстрее! Быстрее! Беда! Беда!»

Оказавшись в знакомых стенах, соскочила Ольга со спины Горданы, побежала через залы и коридоры прямиком в новенький сад, откуда тянуло тревогой и кровью. Сердце забилось чаще, предчувствуя худшее. Влетела Ольга в зал, да только увидала, как уходит из-под ног батюшки пол, как проваливается единственный ее близкий человек под землю в объятиях рыжей ведьмы. А вслед за ними ныряет в расщелину кошка.

Недолго думая, разбежалась Ольга, оттолкнулась и прыгнула было следом, но ухватил ее за талию Святослав, оттащил от разлома.

– Нет! – завизжала девушка, лупя по воздуху руками и ногами. – Спасти его надо! Как ты не понимаешь?

– Права она, – сказала подоспевшая Гордана. – С Кощеевой силой еще больше бед наворотит твоя мачеха.

– Но мы даже не знаем, куда разлом ведет! – вспыхнул Святослав.

– Немудрена задачка, – хмыкнула Гордана. – Туда, где нет ни жизни, ни смерти. В Алую Топь.

Под ногами мягко захлюпала, зачавкала покрытая алым мхом земля. В нос ударил запах сырости. Дана с трудом устояла на ногах, удерживая шатавшегося из стороны в сторону Кощея. Голова его болталась от плеча к плечу, глаза закрылись, в лице не было ни кровинки. Даже смех брал – и это он довел в свое время Дану до благоговейного исступления, до первобытного ужаса. Теперь Кощей сам трясся как осиновый лист.

Бросила его Дана на водянистую почву. Тряхнула волосами.

– Я выполнила свою часть уговора! Где ты? – разнесся ее звонкий голос среди берез. Те повернули кудрявые головы, с интересом наблюдая за новоявленными гостями.

– Тут я, чего орешь?

Зачавкала трясина под узорчатыми босыми ногами. Водяной сложил руки на груди. С насмешкой глядел он на обессилевшего брата, лежавшего на земле точно ветошь.

Водяной с презрением поддел костлявое тело ногой. Не получив никакого ответа, даже гневного шипения, раздосадованно сплюнул и рассмеялся.

– А я говорил тебе, братец, однолюбство до добра не доведет! Вот любишь ты по одной за раз, а только силы тратишь, – он поднял глаза на Дану. – Тебя это тоже касается, вечная княгиня. Кстати, знакомая мордашка.

– Ты! – мелькнул в подлеске рыжий хвост. Выскочила перед Водяным кошка, зашипела, но рыбный запах, исходивший от подводного владыки, притупил ее гнев. – Мы же спасли тебя! А ты…

– Вон как интересно все выходит, а? – сверкнул глазами Водяной.

Дана дернула плечами.

– Хватит языками чесать. Делай что обещал! Где Дамир мой?

– Тут он, – поднял руки Водяной в успокаивающем жесте. – Ты скажи сначала вот что: как думаешь, стоит мне здесь себе резиденцию сделать? Климат прекрасный, а безвременье для кожи полезно.

– Не испытывай мое терпение, пока у меня в руках сила Кощея.

– Ой, как всегда, ты невыносима, колдунья с южных берегов, – улыбнулся Водяной и провел косматой рукой по белой щеке. – Я же обещал, что найду твоего Дамира, когда вода его получит. Водичка разлилась и нашла его косточки. А там уж женушки мои за дело взялись – ткали и пряли ему новое тело, глаза его ясные из жемчужин да рыбьих чешуек собирали.

– Издеваешься? – вспыхнула Дана и махнула рукой.

Тонкая березка за спиной Водяного переломилась, как лучинка, и в треске ствола отчетливо послышался девичий визг. Милорада закричала:

– Что ты творишь! Там же русалки!

– Мне все равно, – бросила Дана, впиваясь в Водяного взглядом. – Где Дамир?!

Устало закатил глаза Водяной, но хлопнул дважды в ладоши. Позади них раздался плеск. Дана обернулась и увидела, как скользит по спокойной воде одинокая лодочка, тонкая, как ореховая скорлупа. За оба борта придерживали лодку жены Водяного – самые красивые молодые утопленницы, судя по виду только недавно присоединившиеся к многочисленной подводной семье. За корму лодку подталкивала Частуха. На ее широкой спине сидели и болтали кривыми ножками несколько игош.

Дана только фыркнула от такого пышного сопровождения. Приподняв подол, она побежала по мшистому берегу, вытягивая шею, чтоб поскорее увидеть лежавшего в лодке мужчину. Утопленницы прижали суденышко к суше, и охнула, задрожала Дана всем телом.

На дне лодки лежал красивейший из мужчин, что когда-либо жил. Высок, плечист, каждая черта лица без изъяна, каштановый волос прям и мягок, губы алы и улыбчивы. Дай ему в руки меч – и получился бы воин из сказаний, не поверишь, что перед глазами простой пахарь. Склонилась Дана над возлюбленным, поднесла руку к его лицу – кожа на ощупь была мягкая, но холодная, аж пальцы закололо.

– Ну, хороша работа? – хмыкнул Водяной. – Будешь теперь с ненаглядным своим жить-поживать да добра наживать. Если уж не позабыла, что это такое – добро.

– Разбуди его, – приказала Дана.

Хозяин подводного царства только руками развел, расправив перепонки между пальцев.

– Ну нет, рыбка моя золотая. Твой супруг – тебе и будить. Разве ж трудно это, когда в руках сила Кощеева?

Фыркнула Дана, всем видом показывая, что не собирается правоту его признавать. Но положила руки на грудь Дамира, вздохнула глубоко, пытаясь найти сердце, которое только и ждет, чтоб снова забиться для нее. От одного лишь предвкушения на глаза навернулись слезы счастья. И оттого вспыхнула еще сильнее злость, когда на грудь Дамира вскочила рыжая кошка.

– Погоди! Сначала уговор выполни. Кожу мне мою верни, лицо белое.

– Сейчас-сейчас, – хмыкнула Дана, достала серебряный ножичек. Но стоило ей руку от груди Дамира отнять, начал он истлевать.

– Ой-ой, колдунья, работу-то мою по ветру не пускай! – прикрикнул Водяной.

– Погоди, – позвала Милорада, но Дана схватила кошку за шкирку и отбросила в ближайшие кусты.

Снова положила руки на грудь любимого, вонзила ногти в мягкую плоть, прикрыла глаза и сосредоточилась на ощущениях. Она чувствовала, как капля за каплей в Дамира перетекает жизнь, как начинает потихоньку биться сердце, как слабо поднимается и опадает грудь. Дана зажмурилась еще крепче и сильнее надавила. Колдовская сила вперемешку с жизнью полилась в любимое тело, зажужжала под кожей. Распахнул глаза Дамир, задышал прерывисто, закашлял, будто только что из-под воды вынырнул. Заплакала Дана, потянула к нему руки.

– Дамир, любимый!

– Кто ты, красавица? – немного смущенно улыбнулся мужчина. От улыбки этой сердце Даны чуть не разорвалось на части. – Не видала ли ты жену мою? Она… ее…

Он замер, лицо исказила гримаса боли. Перед остекленевшими глазами замелькали обрывки воспоминаний столетней давности.

– Все хорошо, Дамир, – заворковала Дана, еле успевая отирать слезы.

Попыталась она обнять Дамира, да только напряглось крепкое тело. Мягко отвел мужчина свою спасительницу в сторону, вылез из лодки. Огляделся.

– Кровью пахнет. Где я? Где жена моя?! Кто ты?!

С каждым вопросом голос его становился все меньше похожим на человеческий. Хрипел и повизгивал Дамир, урчало у него в горле, будто вода там застряла. Дана отчаянно заглядывала ему в лицо, и ужас сковывал ее. По венам вместо алой крови бежала черная жижа. От этого сеть сосудов вздувалась, пухла. Движения быстро утрачивали плавность, кожа начала расслаиваться, как плохо сшитое одеяло.

Дана обернулась к Водяному.

– Что ты наделал?! Верни его!

– Я вернул. Точнее, ты вернула, – хохотнул Водяной. За время трогательного воссоединения он успел забраться на холмик и там вовсю наслаждался вниманием своего многочисленного семейства. В качестве сиденья он использовал бездыханное тело Кощея. – Ну а что ты хотела, он сотню лет в иле гнил! Даже со всей Кощеевой силой прошлого не воротишь. Хотя…

Он указал куда-то за спину Даны. Ходивший по берегу как болванчик Дамир спотыкался и размахивал руками, икал и корчился, точно пытаясь отрыгнуть застрявшие в горле слова. Но не это привлекло внимание Даны. Вода у берега запузырилась, забурлила, и над поверхностью показались головы. Лица. Синюшные. Зеленые. С отпавшими челюстями, с белесыми глазами. Утопленники ползли, вонзали тонкие пальцы в мшистую землю и подтягивались, вылезая на берег. Когда первые показались по пояс, Дана увидала, что каждый мертвец был за веревку привязан к лодке, в которой доставили Дамира.

– Ах ты сволочь глубоководная! – завопила Дана. – Ты чего натворил?

– Не я, а ты, – улыбнулся Водяной. – Забирай мужа и иди на все четыре стороны.

Дана поджала губы, обернулась к Дамиру. Тот перестал бродить, застыл неподвижно, глядя куда-то промеж деревьев. Дана прищурилась, попыталась всмотреться, и на секунду глаза ее уловили женский силуэт. А Дамир вытянул руки и как мог быстро побежал вперед, истошно вопя:

– Любимая!

Не успела Ольга твердо встать на ноги и осмотреться, как сжали ее могучие руки в объятиях, словно в тисках. В нос ударил запах тины и разложения. Что-то мокрое принялось елозить по лицу. Девушка упиралась, пыталась отвернуться, но схвативший ее мертвец был сильнее. Все крепче стискивал он объятия, выдавливая из девицы последние глотки воздуха. Голова закружилась, потемнело в глазах, но вдруг сверкнуло что-то, и мертвец с воплем отшатнулся. Перед Ольгой оказался Святослав. В руке он сжимал нож, украшенный камнями. С лезвия капала черная жижа, запах гниения стал нестерпимым.

– Дами-и-ир! – завопила остановившаяся поодаль Дана, все еще в обличье Милорады.

– Отдай, – пошатываясь, произнес Дамир, сверля Святослава мутным взглядом. – Это моя любимая. Отдай.

И завизжал истошно, так что в ушах зазвенело. Копошившиеся в прибрежной грязи мертвецы засуетились, поднялись на ноги и повалили в березовую рощу. А из воды выползали новые и новые утопленники, словно со всех рек и озер прибывали они в Алую Топь.

Святослав завел Ольгу за себя.

– Где волки? Неужто застряли?

– Не знаю, – нервно сглотнула девушка. – Милорада!

Зеленые глаза впились в пушистый рыжий хвост, мелькнувший на березе. Кошка жалобно мяукала и скребла кору, а вокруг дерева копошились несколько утопленников.

– Мяутушка, тетушки! Спасите! Защитите! Совершила я ошибку! Предала любимого! Век буду искупать. Помогите выручить, – вопила Милорада, и если бы умели плакать кошачьи глаза, то залилась бы она горькими слезами.

Но молчали березы, тихо скорбели по потерянной сестрице, что лежала теперь горстью щепок на берегу. Жалобно мяукала Милорада. Уходили дальше в рощу пробудившиеся мертвецы.

Святослав покрепче перехватил нож, другой рукой тесня Ольгу назад. Утопленники, несмотря на непослушность дерганных конечностей, двигались быстро. Юный князь и не заметил, как один подкрался к ним сбоку. Наугад махнул юноша рукой, рассекло железо вздувшуюся шею, хлынула во все стороны черная гниль. Мертвец завопил и упал наземь – и тут же окрасился алый мох черным. Остальные замерли на секунду, завизжали и с пущей яростью бросились на живых.

– Бежим, – крикнул Святослав, хватая Ольгу за плечо.

– А как же Кощей?!

– О себе подумай, – бросил князь, утягивая девушку за собой в глубь топи по чавкающей трясине.

Но далеко убежать им не удалось. Вскоре из-за деревьев показался другой берег, тоже заполненный сонными мертвецами. Завидев обидчиков, они бросились на юношу с девушкой.

Крепче сжал в руке нож Святослав, пытаясь унять дрожь. Сколько мертвецов уже вылезло на берег? Сотня? Больше? А сколько еще осталось скрытых под толщей воды?

– Убегай, я их задержу, – велел юноша, отталкивая Ольгу от себя. – Разыщи Милораду. Найдите безопасное место. Вот!

Он бросил ей заплечный мешок с вещами, который дала Яга.

– Глядишь, что поможет.

Ольга запустила руку в мешок и вытащила на свет нитку красных бус. Улыбнувшись, она кинула ее на землю и зашептала наговор.

Раскатились бусины во все стороны, потерялись во мхе и тут же начали расти, шириться, тянуться вверх. Показались головы, а потом и руки с каменными мечами. Десять каменных богатырей встали со Святославом плечом к плечу и принялись ломать и кромсать бежавших на них мертвецов, защищая Ольгу надежнее крепостной стены.

Воздух наполнился вонью, от которой голова шла кругом, а в животе все переворачивалось, отчаянно просясь наружу. Святослав кашлял, закрывал лицо. Каменные богатыри повторяли все его движения. Свят застыл, пытаясь взять себя в руки, – и колдовская дружина тоже.

Вдруг содрогнулась топь от оглушительного воя. Задрожала земля от ударов лап. Влетела стрелой волчья стая в поток мертвецов. Мелькали зубы, и когти рвали неупокоенных на мелкие ошметки. Над головами полетели руки, ноги, челюсти.

Перед Святославом возникли два черных волка – Влас и Гордана.

– Нужно Кощея спасать! – рявкнула волчья княгиня.

– Там Водяной, – перепрыгивая с ветки на ветку, кричала Милорада.

– Этот моим будет, – осклабилась Гордана. – А вы остановите мертвецов. Нужно убить того, с кого все началось.

– Дамир, – подсказала Милорада и снова принялась царапать деревья. – Матушка, любименькая! Защити и спаси! Вспомни дочь свою Милораду!

Раздался треск, лопнул ствол березки, выскочила из него рыжеволосая русалка, заозиралась.

– Милорада! Где моя дочь?

И не увидав ребенка, зато заметив толпу визжащих мертвецов, сунула пальцы в рот и оглушительно засвистела. Тут же пробудились ее сестрицы и потянули мертвецов обратно под воду.

Волки Горданы рвали их на берегу, русалки бились в воде, не давая новым утопленникам выйти на сушу. Каменные богатыри помогали Святославу и Ольге прорваться вперед, обратно к месту, где сидел на бездыханном Кощее Водяной и хихикал. Жены расположились у его ног и не смели пошевелиться. Дана же все пыталась утянуть Дамира прочь, но стоило тому завидеть Ольгу, и он снова оттолкнул влюбленную в него красавицу.

Гордана отделилась от остальных и в обход двинулась к Водяному. Ольга шагнула к Дамиру и попыталась улыбнуться сквозь страх. За спиной ее блестел зажатый в руке княжеский нож. Вопли и погоня изуродовали левую часть лица Дамира, а правая все еще хранила память о живой его красоте. Раскинул он руки, приглашая девушку в объятия. Святослав и Влас с каменными богатырями продолжали биться с заполонившими рощу мертвецами, но краем глаза поглядывали на колдунью.

Дамир двигался медленно, будто не разверзлась вокруг них бойня. Будто не чуял запаха крови, смешавшегося с гнилостной вонью. Будто не выли волки, не визжали и не свистели русалки, будто не вопила у него за спиной огненноволосая девица.

Принял он Ольгу в свои объятия, и все его существо обуяла жажда, что томилась в каждом клочке души Дамира сотню лет. Сжал он руки, да так сильно, что девушка не могла пошевелиться. Принялся покрывать ее лицо поцелуями. Вдыхал запах нежной кожи, но недостаточно этого было, чтоб унять его голод. Когда в щеку вонзились крепкие зубы, Ольга завизжала, выронила из разжавшихся пальцев нож. А оставшаяся за ними Дана вторила ей таким же безумным воплем.

– Стой, Дамир! Это я! Я – твоя любимая, – кричала она, но Дамир не видел и не слышал ее.

Рухнула Дана на колени, попыталась выпутаться из кожи Милорады, как из паутины, но крепко облепило ее чужое обличье, прикипело намертво. Несчастная завопила, вонзила ногти себе в лицо и принялась рвать нежную белую кожу, сдирать ее пластами, выдирать пряди волос. Хлынула кровь, тонкие ногти превратились обломки, но показалось из-под алых разводов точеное лицо с зелеными глазами.

– ДАМИ-И-ИР! – завопила Дана во весь голос.

Обернулся мертвец на знакомый зов. Звенел этот крик в его ушах сто лет после смерти. Увидал половину любимого лица – острого, точеного, охваченного ужасом и мукой. Сжалось мертвое тело, ослабли руки, захлестнули застарелая боль и нежность.

Трясясь, Дамир проковылял к всхлипывавшей ведьме, все отдиравшей от себя лоскуты кожи. Он рухнул на колени рядом с ней и прижал к широкой груди.

– Дана, любимая, – пробормотал он.

Разразилась всхлипывающим смехом Дана и принялась целовать потеплевшие ради нее губы. Крепко прижимал ее к себе Дамир, не чувствуя собственной силы. Трещали под его руками ребра, дробились кости, но Дана все не могла напиться его поцелуев. Ядовитая черная гниль лилась с уст Дамира, обжигала кожу, заволакивала глаза пеленой, но сколько могла – глядела Дана на лицо любимого. Наконец отпустили ее душу боль и обида, что рвали когтями сердце сто лет, осталось только счастье. Вдохнула Дана полной грудью, закрыла глаза, улыбнулась впервые искренне и испустила дух. А Дамир все терзал ее и не заметил, что не дышит больше его любимая. Не услышал шелестящих шагов за спиной, свиста, с которым лезвие меча рассекло воздух. Только покатилась по почерневшему мху голова с половиной красивого лица, залитой алой кровью. Завалилось туловище набок, так и сжимая в руках изуродованное девичье тело. И вмиг все стихло.

Мертвецы один за другим испускали дух и проваливались под воду да под землю. Когда последний утопец пал, раскрошились каменные богатыри в пыль, оставив после себя только примятый мох. Заликовали русалки, полезли было в свои березки, но донеслись до них звуки боя на холмике.

Там княгиня Гордана рычала, отбиваясь от многочисленных жен Водяного и игош. Сам Водяной, взвалив на спину Кощея, ковылял к воде, но никак не мог спуститься. Разъезжались коренастые ноги, а очень уж не хотелось владыке утопленников самому выглядеть как его подданные, комками ила по берегу размазанные. Корячился он и приседал, и вдруг скакнула на него кошка, принялась мяукать и полосовать когтями спину, плечи, лицо. Водяной заверещал, выронил ношу и скатился кубарем прямо в воду. Бултыхнулся, закричал не своим голосом, проклиная всех на свете, да и был таков. За ним нырнули его жены, оставляя огромную волчицу, словно они просто славно порезвились.

Милорада жалобно замяукала, затрясла хвостом, напряглась всем телом, пытаясь выдавить из себя хоть одно слово. Ольга поднялась с земли, прижала ладонь к кровоточащему укусу на щеке и свободной рукой подхватила кошку.

– Святослав! Она сейчас совсем превратится, – закричала Ольга, глядя на юношу, который застыл с ножом над изуродованными телами.

Гордана отряхнулась по-собачьи и подошла к распластавшемуся на земле Кощею. Перевернув его лицом вверх, она объявила:

– Жив, но слаб.

– Батюшка! – Ольга рухнула на колени, придерживая кошку, и принялась трясти своего наставника. – Батюшка, проснись. Помощь твоя нужна, проснись, пожалуйста! Проснись, господин!

– Кто это в моих владеньях Кощея господином величает? – раздался скрипучий смех.

Святослав и Влас дернулись и обернулись на знакомый голос. Яга быстро ковыляла к ним из чащи, опираясь на огромную палку, едва ли не вдвое больше ее собственного роста.

Волки почтенно склонили головы, кошка завертелась в руках Ольги. Яга подковыляла к лежащему на земле Кощею и ткнула палкой безо всякого уважения к его высокому положению.

– Жить будет, – хмыкнула Яга и, не церемонясь, схватила Милораду за шкирку. Дернула Ольгу за косу. – Давай, Кощеишна, помоги бабушке.

Ольга удивленно раскрыла рот, но тут же кивнула и, поднявшись на ноги, поторопилась за Ягой. Как бы ни хромала лесная хозяйка, Ольга чудом поспевала за ней. А Яга как ни в чем не бывало теснила Святослава от жутких тел.

– Давай, князь, шагай отсюда. Не хочешь же ты буквально свою невесту вдоль и поперек знать, а? Где моя иголка?

Святослав подал ей сумку, откуда Яга достала иглу и лоскут ткани, который протянула Ольге.

– Гляди, каждую капельку собери, чтоб ни шрама не осталось.

– Что же вы, кошку свежевать будете?

– Нет, поздно уже. С Данки шкуру снимем и так зашьем.

– А это можно?

– Пока жива жизнь – все можно. Все получится, построится, перестроится, лишь бы дальше жить. Ну, – пожала старуха плечами, – может, проснется у внучки страсть к рыбе, так и хорошо. А то все детство меня изводила, мол, тиной пахнет.

Яга посмеивалась, но напряженные пальцы выдавали волнение.

– Не гляди, ежели не нравится, – предупредила она и, достав из-за пояса маленький ножичек, принялась резать.

Святослав на ватных ногах дошел до Горданы и Власа и ухнул вниз прямо в грязь, смешанную с кровью, позволив волне дрожи пройти сквозь тело.

– Все? – спросил он, не веря своим глазам.

– Почти, – хмыкнула Гордана. – Но раз Водяной дорогу сюда знает и мертвецами воду тут отравил, надо бы это место…

– Уничтожить? – закончил за нее Святослав. – Зачем же тогда оставляли Алую Топь столько лет?

– Не мешала она никому, вот и оставляли. Яга ее использовала, чтоб внучку названую подольше при себе держать, чтоб всегда она девицей была.

– Все-то ты знаешь, матушка, – хмыкнул Влас.

– А то ж. Лапы-то волчьи землю крутят, щеночек мой, – ухмыльнулась Гордана.

Их разговор заставил Святослава невольно улыбнуться. Наконец-то на душе сделалось легко и спокойно.

Краем глаза он заметил движущееся белое пятно. Это русалки, мелькая ногами, подбежали к Яге и Ольге, окружили их плотным кольцом, но не решались проронить ни слова, чтоб не сбить руки, тонко шившие по нежной коже. Яга и вовсе не обращала на них внимания.

– Успела хоть с матерью-то поговорить? – спросила Яга Ольгу, кивая на изломанное тело, которое они достали из кожи, как из мешка. Черные волосы свалялись, лицо было изъедено, так что Ольга даже не пыталась найти в чужих чертах сходство со своими.

– Не особо.

– Ну и повезло. Нечего себе сердце мучить. Кощей тоже не лучший из батюшек, но он хотя бы не пытался тебя волкам скормить.

– Он меня отослать хотел. Замуж выдать.

– А ты что же, всю жизнь собиралась при нем в девках проходить? – вскинула брови Яга.

Ольга пожала плечами и отвернулась, чтоб найти глазами Святослава. На мгновение их взгляды встретились, но тут принялась ругаться Яга:

– Ну что за напасть, нитка кончилась! А тут еще шить и шить!

Ольга испуганно посмотрела на их работу. Они только-только добрались до живота. Теперь начинался самый тонкий и кропотливый труд. Девушка принялась шарить по карманам в надежде найти хоть что-нибудь. Тут над головами у них раздались голоса.

– Держи, бабушка.

– Вот тебе нить, самая лучшая, для Милорады нашей.

Ольга подняла голову. Перед ней стояли две девы с волосами настолько белыми, что не скажешь сразу, юны они или стары.

– Вот спасибо, дорогие. Ну-ка, придержите.

Работа пошла совсем споро. Стягивали стежки лоскуты плоти, розовела нежная кожа.

– Ах, – вздохнула одна из русалок. – Это же та, что тут жила!

– Точно! Точно!

– А Предслава-то говорила, что больше мы ее не увидим.

– Так и не увидели бы, если бы не бабушка Яга!

– А ну хватит галдеть! – пригрозила им Яга. – Лучше найдите, во что девочке одеться.

Разбежались русалки кто куда. Одна начала бересту обдирать и ткать из нее белое полотно, другие сняли с ветвей алые листья и сплели из них накидку. Святослав хотел помочь, но Гордане довольно было одного взгляда, чтоб остановить его.

– Не мешай, то дело женское.

– А нам что делать?

– А тебе силенок-то хватит на что-то, кроме сидения? – ухмыльнулась волчица.

Святослав невольно согласился. И правда, наконец его нагнала та правильная усталость, когда ощущаешь бессилие, но знаешь, что теперь все будет хорошо.

Тем временем Яга сделала последний стежок и отступила назад, оглядывая свою работу. На круглом лице Милорады не осталось ни ссадинки, ни царапинки. Грудь медленно поднималась и опадала. Яга потормошила девицу за плечо.

– Давай, девчонка, хватит дрыхнуть. Всю жизнь проспишь!

– А нельзя понежнее? – спросила Ольга.

– Будет ей понежнее, – и Яга еще раз как следует встряхнула Милораду.

– Да встаю я, встаю, – простонала та и открыла глаза. Девушка удивленно уставилась на бабушку и русалок, будто все случившееся с ней было сном. И вдруг подскочила, повисла у Яги на шее, заливаясь слезами.

– Ну-ну, будет тебе. Натерпелась.

– Бабушка, я… – заговорила Милорада, но осеклась. Небесные глаза нашли Ольгу. Та прижимала тряпицу к прокушенной щеке, и рана потихоньку затягивалась.

Милорада осторожно отстранилась и поискала взглядом Святослава. Увидав ее огненные волосы, юноша поднялся с земли и молча подошел к невесте, протягивая руку. Но Милорада отступила на шаг. Потупила глаза.

– Прости меня. Простите все, – вздохнула она. – Это я. Если б я не разозлилась, не помогла Дане, ничего бы этого не случилось.

– Милорада… – проговорил Святослав. В душе на секунду поднялась, но тут же опустилась волна злости. – Сделанного не воротишь.

– Не могу я после своего злодейства стать твоей женой. Прости меня, – склонила голову девушка. – Да и не должна была. Ты ведь… меня не любишь, правда?

В ее голосе было столько надежды, что Святослав даже не нашелся, что ответить, и лишь спросил:

– А что ж ты делать будешь?

– За это не переживай, – вылезла перед внучкой Яга. – Такая умница и мастерица везде дело найдет. Больше держать взаперти я ее не буду, а то опять с каким-нибудь Иваном бежать изволит.

Милорада шмыгнула носом и рассмеялась. Яга сложила руки на груди и кивнула в сторону Кощея.

– Ну, займемся теперь нашим несчастным влюбленным. Данка-то его досуха выпила.

– Что это значит? – спросил Святослав.

– Значит, скоро совсем обессилеет. Нет в нем колдовства. Не помрет, но долго будет прежнюю мощь обретать.

Милорада неотрывно смотрела на Ольгу, так что девушке стало неуютно. Она потупила глаза и попыталась отойти, но та ухватила ее за руку.

– А что, если Ольга с ним поделится? – спросила она с прежним запалом, но тут же осеклась. – То есть… Ольга, может, ты хочешь батюшку спасти и с ним силой поделиться? Ее у тебя много, да и сила эта, как говорила Дана, настоящая. Не ведьмовская, не дарованная и не украденная, а самая что ни на есть… природная.

– Я… да… – пожала плечами девушка.

Милорада гордо выпятила грудь.

– Вот видишь, скоро научусь за других решения не принимать.

– Давай я почешу тебя за это по пузу, – хихикнул Влас и тут же вжал голову в плечи, ожидая нагоняя, но Милорада только заулыбалась и обняла двоедушника.

– Скучала я по тебе. Даром что псиной воняешь.

Ольга тем временем села на землю возле Кощея, положила ладони ему на грудь, прикрыла глаза и выдохнула в него силу, сколько не жалко, сколько могло принять ослабленное тело.

Зашелся кашлем Кощей. Еле-еле сел. Тряхнул головой, да так, что густой черный парик слетел с совершенно лысой макушки.

– Ну уж нет, женитьба – это не для меня. Спасибо, увольте. Гулять, ужинать, за ручки держаться – да, – запричитал он, кое-как вставая на ноги. – Клянусь небом и землей, никаких больше невест в моем доме! Оленька, пойдем.

– Куда собрался, старый пень? – рявкнула Яга, наступая на полу его одеяния.

Кощей зашатался и брякнулся обратно.

– А-а, дорогая моя, вот и свиделись. Что за змеюку ты мне подсунула?

– Да лучше б кто тебе глаза новые подсунул, – хмыкнула Яга. – Тогда б, может, разглядел бы, что не моя то Милорада была. Да, дети? – обернулась она ко всем присутствующим.

Кощей удивленно вскинул брови.

– Гордана? Никак, мириться пришла?

– Я с тобой и не ссорилась, – хмыкнула волчица. – Но вот ты мне теперь должен.

И принялись все наперебой рассказывать о Дане, о Водяном, о вышедших на сушу мертвецах. Кощей так и сидел, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладони, да только изредка лысину почесывал.

– Это что же… братец мой постарался?

– Если б ты делом занимался, а не за девками бегал, этого бы не случилось, – веско заявила Яга. – Теперь послушай мудрую женщину. Собери-ка всех мертвецов да уведи с собой, упокой неупокоенных.

– Мы поможем, – тявкнул Влас. Гордана согласно кивнула.

– А мне княжество верни, – попросил Святослав.

– Ладно-ладно, – замахал руками Кощей. – Все по очереди. Ты тоже чего-нибудь хочешь? – Он с вызовом уставился на Ольгу.

Девушка поджала губы.

– Морок чтоб ты снял. И из дома пустил. И конька скороходного хочу, чтоб за солнышком угнаться мог.

– Дались вам эти коньки… А куда это ты ездить собралась?

– Да к людям. Наверное, – пожала плечами Ольга и, бросив на Святослава еще один взгляд, поймала его улыбку.

Снежинки танцевали в воздухе. На лету они сплетались в объятиях и тяжелыми хлопьями падали вниз. Мягко потрескивал фитилек свечи, сало капало на стол. Одна неосторожная капля скатилась прямо на грамоту, и Святослав подскочил, пытаясь согнать пятно с важной бумаги. Толку от этого было примерно столько же, сколько от работы в кромешной темноте. Одинокая свеча давала больше уюта, чем света. Спина от часов, проведенных в скрюченном положении, болела, как после пахоты. В глаза словно насыпали песка. Еще и в локте что-то хрустнуло.

Молодой князь положил грамоту на стол и потянулся. Оглядев окутанную полумраком комнату, он разрешил себе закончить на сегодня с делами. И правда, в такой день негоже было тратить и лишнюю минуту. К тому же его ждал неблизкий путь.

Выйдя в коридор, князь услышал перешептывания служанок:

– Был бы женат, столько б не трудился.

– Так он и не женат оттого, что трудится.

Усмехнулся Святослав в усы и на цыпочках двинулся прочь, только не в трапезную, где ждал его горячий ужин, а под самую крышу терема.

Там, конечно, никто не убирал. Не хватало еще, чтоб прислуга прознала, что есть между потолочными балками хитро припрятанный лаз. Святослав потянул за кольцо, и из-под крышки бесшумно выскользнула лестница. Увидал бы кто из тех, что его за умные книги ругали, – языки б от зависти пооткусывали. Но не смел князь ни с кем делиться своим сокровищем.

Он влез наверх, бесшумно закрыл лаз изнутри и выпрямился. Одна из досок крыши была сдвинута, и серебристый лунный свет выхватывал тонкий девичий силуэт. Рядом вилось что-то несуразное, коренастое, прыгучее. А в воздухе пахло специями, чем-то удушающе сладким, но очень аппетитным.

– Где ты была сегодня? – улыбнулся Святослав.

– Там, где Запад и Восток встречаются, где море горы обнимает.

Ему не нужно было видеть ее лица, чтоб знать, что она улыбается.

– В Константинополе?

Она кивнула и подошла к нему ближе, протянула руки, обнимая молодого князя за плечи. Тот подался вперед, прижимая ее к себе, зарываясь носом в шелк волос. Он переплел их пальцы, и так бы и продолжил сминать губы Ольги жадным поцелуем, если бы конек не принялся нетерпеливо фыркать.

– Мы так опоздаем к ужину, – улыбнулась Ольга и щелкнула языком. Конек тут же встал перед ней. – Забирайся, князь.

– Это когда-нибудь перестанет ощущаться так унизительно? – вздохнул он, но Ольга только расхохоталась.

Действительно, долговязый князь, сидевший верхом на коренастой лошадке, выглядел уморительно. А эти его попытки сохранить серьезное выражение лица и последние крохи достоинства! Ольга махнула рукой и уселась перед князем.

– Держись за меня, тогда не свалишься.

– Как скажешь, Ольга Кощеевна.

Девушка только закатила глаза и пришпорила лошадку. Они делали это не впервые, но сколько бы чудесный конек ни прыгал с крыши терема, всякий раз первый прыжок заставлял Святослава зажмуриваться. Ну, хоть верещать перестал. Это зрелище в первый раз было до того уморительным, что Влас доверил Ольге во веки вечные возить Святослава на их встречи.

– Как дела в княжестве? Храм, я гляжу, достроили, – ухмыльнулась Ольга, свешиваясь вниз.

Конек скакал прямо по воздуху над крышами дремлющего Дола.

– Да, Игнат всех убедил, что прогнал нечисть словом Божьим. Оказалось, что в Бога и его помощников проще верить, когда ты ни разу вживую их не видел.

– Понятное дело. Никто так и не вспомнил про Милораду?

– Кощей на славу постарался, – кивнул Святослав. – А ты что?

– Да ничего, езжу туда-сюда, с людьми знакомлюсь, мир смотрю, – усмехнулась она, подаваясь чуть назад, укладываясь спиной на грудь Святослава. – Выбрал, куда поедем в следующий раз?

«Куда угодно», – хотел ответить Святослав. Ночные поездки стали их маленькой тайной. Раз в несколько недель Ольга появлялась на его крыше и везла князя в страны и города, о которых и в книгах не прочитаешь. А наутро она возвращала его в родные палаты, усталого, но счастливого.

Но эта почти весенняя ночь была особенной. Дважды в год, когда ночь равнялась дню, они собирались в гостях у Кощея. Хозяин морозного царства, приняв свою холостяцкую долю, теперь занимался поисками увлечения. В прошлый раз он рисовал, как он считал, обнаженных женщин, но получались все круги да треугольники. В позапрошлый пытался садоводствовать, да чуть не сгубил весь сад.

– Гляди-ка, – Ольга указала вниз. Святослав осторожно скосил глаза. Между деревьями мелькнул огненный отблеск рыжих волос.

– Милорада! – окликнул он.

Девушка услышала и рассмеялась.

– Ну, гони быстрее, псина сутулая. И как ты княжить собираешься, если и зайца не обгонишь!

– Это конек, – крикнула Ольга, и разлился по стремительно стынущему воздуху девичий смех.

В гостиной Кощея было душно. Вообще весь дворец превратился в парилку. Даже Гордана, не привыкшая жаловаться, раздувала щеки. Микула, перебравшийся разводить коньков в Волчьи горы, все хлопотал вокруг новообретенной жены.

– Может, водички тебе, любовь моя? Может, пива холодненького, прямо из ледника?

– Никакого пива! – прогремел из соседней комнаты Кощей. – Едут! Едут!

– Вот ведь наседка, – закатила глаза Яга, но поднялась вместе с остальными встречать гостей. – Да, как всегда, не торопятся.

На пороге Святослав и Влас спорили, кто первым оказался у дверей черного дворца.

– Предлагаю ничью, – улыбнулась Милорада.

– Предлагаю считать до трех, – возразила Ольга. – В прошлый раз выиграл Влас. В этот – мы. А вот третья поездка и решит, кто победитель.

– Как это – третья? – Кощей упер руки в боки. – Это что, после третьего раза вас не ждать?! А ну-ка, все внутрь!

Смеющаяся компания потекла по коридору. Руки сплетались, поцелуи звенели об щеки.

– Как тебе на новом месте, Милорада? – сжала руку девушки Гордана.

– Хорошо. Возле Калинова моста много хороших людей. Да и нелюдей тоже. Меня Ольга часто навещает.

– Скоро и мои дела перенять сможет, – гордо выпрямилась Яга. – Когда перестанет от кошачьей мяты голову терять.

Снова раздался взрыв смеха.

Кощей вырвался вперед и распахнул двери в трапезную.

– Смотрите и ужасайтесь!

И правда, гости пооткрывали рты. На дюжине столов стояли целые крепости, башни, и все из воздушных коржей и взбитых сливок.

– И это без скатерки-самобранки, – улыбнулся Кощей. – Ну, пробуйте, не стесняйтесь!

От всего сердца благодарю каждого, кто читал эту историю онлайн, когда она еще называлась «Песнью русалки». Каждого, кто оставлял отзывы, добавлял в библиотеку и не давал забросить под гнетом работы и дедлайнов.

Нежно прижимаю к сердечку команду Freedom, а особенно Лолу, которая верила в каждую мою рукопись. И конечно, Ксюшу и Андрея. Они старательно сеяли запятые там, где я их забывала, а еще помогали блюсти сеттинг и сохранять логику повествования.

Обнимаю Женьку, свою сестру, за каждый репост и огонечек, который помогал рассказывать об этой и других историях.

Мысленно глажу по пушистой шерстке Масю, с которой мы провели пять лет вместе и которая стала прототипом для Милорады в кошачьем и человеческом теле. Хоть ты и на радуге и особо меня не любила, в моем сердце ты останешься навсегда, наглая и неаккуратная рыжая кошка. Юра, спасибо за то, что не давал опустить руки, когда хотелось полить все бензином и сжечь. А потом радовался за меня, когда все получилось.

И конечно, отдельная благодарность Валеске, которая прошла со мной весь путь от Фикбука до печатной книги.