Праздничный приём «на высоком уровне» проходил в квартире у Зинаиды Петровны. И то, только потому, что у неё была самая большая квартира — четырёхкомнатная. Эх, если бы вы знали, какие баталии разыгрались за право принять у себя на праздничный ужин делегацию из самой Америки! Подковёрные интриги, козни и подсиживания охватили всю секту «Союз истинных христиан». Дело, поговаривают, доходило чуть ли не до прямого подкупа.

И опять на меня косились недобро — Всеволод поставил условие, чтобы главной в приёме делегации была я. В смысле ответственной. И только то, что у меня небольшая квартирка с давно не обновлённым ремонтом и я у себя принимать их не могу, слегка примирило сестёр общины с приказом старейшины. Но косились, ох и косились.

Я и так по возвращению из Нефтеюганска была чуть ли не парией среди женской «верхушки». А сейчас и подавно.

Но мне было фиолетово.

Я, кстати, тоже поставила Всеволоду встречное условие, раз моя поездка на село срывается — на приёме и на всех возможных мероприятиях в обязательном порядке будет присутствовать Анжелика. Потому что ей нужно практиковаться в английском. Да, она, кроме школьного курса, больше ничего не знает. И разговорный у неё даже не ноль, а минус. Но, во-первых, она молодая и «подай–сбегай–принеси» часто бывает очень надо. А, во-вторых, я хотела, чтобы она окунулась во всё это хоть немножечко, почувствовала вкус другой жизни, хоть с краешка. Пусть это будет для неё дополнительной мотивацией, чтобы потом всякие полубогемные Андрейки её с пути не сбивали.

Всеволод, кстати, особо и не сопротивлялся. Я подозреваю, что это всё потому, что он видел во мне и в моей семье будущих перспективных членов общины и «сестра» со знаем английского в секте очень была нужна.

Ну да ладно, я его разубеждать не буду. Но остальные «сёстры» косились ой как недобро. Отпрыски же были у всех, и все только и мечтали пристроить их поближе к американской делегации, с заделом на перспективу.

Американцев было всего шестеро. Мистер Смит — невысокий, сухонький, седой мужчина с цепкими холодными глазами. Он среди них, очевидно, был самым главным. Мистер Смит носил благообразное румяное лицо и черные брюки с черным пиджаком.

Миссис Миллер. Чопорная дама, примерно лет за пятьдесят. Одутловатая, страдающая одышкой толстая женщина с крашенными хной длинными немного неопрятными волосами. Миссис Миллер все эти дни одевалась в длинные платья-хламиды преимущественно тёмно-фиолетовых или тёмно-лиловых оттенков. А ещё Миссис Миллер любила бусы. Аляповатые и яркие. Меняла их по два раза на день.

Миссис Дэвис. Довольно-таки приятная женщина, примерно моя ровесница. Она была похожа на школьную учительницу начальных классов, только что без указкии мела. И носила один и тот же практичный коричневый костюм и черную водолазку.

Мисс Уилсон. Невзрачная девица, лет двадцати пяти — тридцати. И одевалась она как-то… никак. Невзрачно, в общем. В какой-то сероватый костюм.

Мистер Харрис. Парень лет двадцати пяти. Довольно высокий, кареглазый. Красивый. Смуглолицый. Мне кажется, что среди предков мистера Харриса были латиносы. Мистер Харрис был в самых простых тёмных джинсах, белой футболке с принтом на христианскую тематику и в темно-синем блайзере. У него была красивая белозубая улыбка до ушей и приятный голос.

И последняя, пятая — мисс Флорес. Она была негритянкой (в моем мире и времени нынче слово «негр» говорить нетолерантно, но в эти времена, куда я попала, даже сами негры называли себя неграми, так что я буду тоже. Из песни слов не выбросишь же). Так вот мисс Флорес (хотя по возрасту она давно должна была быть миссис, но называли её почему-то мисс, может быть, из-за того, что она была не замужем, я не знаю), была мало того, что негритянкой, так ещё и необычайно толстопопой, круглолицей, с широкими губами и приплюснутым носом. Любила она одеваться в ярко-розовые лосины и лимонно-желтые длинные туники, которые нисколько не маскировали её выдающуюся пятую точку. Но апогеем её образа безусловно была причёска — настолько масштабная копна курчавых длинных волос, что просто не было слов. Волосы были столь густыми, что стояли практически торчком.

Анжелика, когда впервые увидела мисс Флорес, буквально уронила челюсть и несколько минут тупо таращилась на эдакое диво. Ну да, для глубоко провинциального Калинова это была из всех экзотик экзотика.

Я тогда исподтишка дала ей подзатыльник, она чуть отвисла, но всё равно периодически с восторгом пялилась на мисс Флорес. А когда негритянка, жестикулируя, подняла руки, и Анжелика увидела почти розовые ладошки на черном фоне остального тела — она опять впала в эсхатологический ступор.

И вот их нам предстояло несколько раз кормить на квартире Зинаиды Петровны.

Следует ли упоминать, что как только Зинаида Петровна выиграла финальную битву за право принимать у себя американцев, она тотчас же засуетилась. От глобальной перепланировки квартиры и капитального ремонта спасло то, что времени было всего два дня. Но и за эти два дня она совершила практически невозможное. И сейчас её квартира сияла косметическим ремонтом, девственной чистотой и почти купеческим размахом — Зинаида Петровна собрала по всем знакомым самые лучшие ковры на стены и пол, и теперь её комнаты напоминали палехскую шкатулку, только с узорами изнутри.

Посуда была исключительно фарфоровая и хрустальная. Столовые приборы из старинного мельхиора с монограммами (и где она только взяла?). Скатерти из кипенно-белого льна, щедро вышитые гладью.

В общем, красота красотавишна.

И еда. Это была моя особая головная боль. Мне пришлось выдержать несколько кровопролитных битв на кулинарном фронте, и, когда я уже начала проигрывать, пришлось зайти с козырей — наябедничать Всеволоду. Поэтому стол был представлен двумя так сказать линиями или видами еды — исконно русской (блины с икрой, заливная рыба, холодец, оливье, салат «шуба», мясо с картошкой, запеченное в горшочках, сбитень и тому посконно подобное) и иное, так как мне сложно было определить этническую принадлежность этих блюд (жареная с луком и салом картошка, домашняя шаурма, пицца и всё прочее интернационально фастфудистое).

Именно последний перечень практически довёл несчастную Зинаиду Петровну до полуобморочного состояния. Она никак не могла понять, как можно давать гостям из самой Америки такую еду, как жареная картошка и пицца.

Наконец, безумная двухдневная гонка приготовлений была завершена. Зинаида Петровна в новом люрексовом платье, с высоко взбитой прической, при полном боевом макияже (перламутровые тени и перламутровая лиловая помада обязательно), в бусиках, клипсах, с затейливой брошью и кольцами на всех пальцах, была готова к встрече. Марина и Валентина Анатольевна, которые должны были подавать блюда и убирать грязную посуду, вырядились примерно также. С одной только разницей, что если у Зинаиды Петровны люрексовое платье было малиновое, то у Валентины Анатольевны — сиреневое. У Марины такого платья не было, поэтому она ограничилась выпрошенной у кого-то кофточкой. Конечно, тоже люрексовой.

На фоне люрексового блеска «сестёр» мы с Анжеликой выглядели, мягко говоря, простенько, как инопланетяне, чем вызывали снисходительно-насмешливые взгляды наших общинных дамочек. Мы оделись просто — Анжелика была в джинсах и обычной белой футболке с Мики-Маусом. А я надела светло-кофейного цвета самое простое платье (как и футболка с Микки-Маусом, оно было тоже из моей китайской сумки, захваченной из прошлой жизни).

За столом, кроме гостей, нас с Анжеликой и хозяйки, находились её муж и сын. Муж — лысенький добродушный толстячок и сын, нескладный парень, примерно лет четырнадцати. Оба были в тёмных костюмах, белых рубашках и при галстуках.

А ещё с нами была Леночка, девушка-переводчик, что сопровождала гостей.

Хитрая Зинаида Петровна и тут не смогла обойтись без ухищрений: она сама, её муж и сын сидели рядом, возле гостей. Нас же с Анжеликой хозяйка определила максимально подальше.

Ну и ладно, чай не бояре.

Торжественный ужин начался с того, что Зинаида Петровна многословно и длинно представилась сама, а потом также масштабно представила своего мужа и сына. Уловив мой насмешливый взгляд, торопливо и скомкано перечислила нас с Анжеликой.

Гости приступили к трапезе. Как я и думала, национальными разносолами заинтересовался только мистер Смит, да и то, как мне кажется, исключительно из вежливости. Кусок холодца, который гостеприимно положила ему Зинаида Петровна на тарелку, надолго ввел американского гостя в задумчивое и ошеломлённое состояние.

Зато все споро накинулись на пиццу и картошку. Только за ушами трещало. Блины с икрой сиротливо стояли на столе, вызывая обильное слюноотделение у мужа Зинаиды Петровны (перед праздничным ужином и приходом гостей нам всем был проведен обстоятельный инструктаж, что из блюд нам можно кушать, а что только для гостей).

Запечённое жаркое в горшочках тоже не вызвало у гостей энтузиазма. Не обратили они внимания ни на ковровую обстановку в квартире, ни на люрексовый блеск хозяйки. Зато вполне одобрительно покивали Анжелике на её футболку с Микки-Маусом. При этом с аппетитом уплетая пиццу.

Из спиртного было почти всё — и водка в хрустальном графине, и коньяк, и вина.

При таком обилии еды и спиртного гости раскраснелись. Вначале скованные люди теперь вполне расслабились. Завязался довольно милый и непринуждённый разговор.

— Расскажите, а как вы проводите выходные? — мило щебетала Зинаида Петровна, — а как вы празднуете свои праздники?

Мистер Смит, раздуваясь от собственной значительности, начинал рассказывать. Переводчица Леночка переводила.

Затем миссис Дэвис спрашивала о том, сколько школ есть в Калинове и какая там система образования. Отвечал муж Зинаиды Петровны. Леночка переводила. Потом вопрос задавала мисс Уилсон. Леночка опять переводила. Сперва вопрос. Потом ответ. Потом опять чей-то вопрос. Потом опять ответ.

Я заметила, что лежащая на её тарелке одинокая котлетка так и осталась не тронутой. Стало жаль бедняжку.

— Леночка, а вы же не поели даже, — сказала я и обратилась на английском к гостям, — вы не будете возражать, если мы дадим пару минут нашему переводчику, пусть тоже покушает?

Гости обрадованно закивали.

— А если есть вопросы, то я, или Анжелика вам поможем перевести.

— Что вы им сказали, Любовь Васильевна? — заволновалась Зинаида Петровна.

— Я предложила дать пару минут Леночке, пусть тоже что-нибудь съест, — объяснила я.

Зинаида Петровна сперва вскинулась. Но тоже зыркнула на целую котлетку на тарелке у переводчицы и милостиво кивнула.

— Спасибо! — благодарно прошелестела Леночка и торопливо принялась за еду.

— И блины с икрой обязательно попробуйте, — посоветовала я ей тихо.

— Так это же для гостей, — немного нервно возразила она.

— Ничего страшного. Это гости такое не едят. И все блины останутся мужу Зинаиды Петровны. Он же лопнет от такого количества. Так что ешьте. Спасите мужчину.

Леночка сдержанно улыбнулась и уже смелее принялась накладывать себе еду в тарелку.

Тем временем возникла небольшая пауза.

Я так-то не сильно хорошо могу по-английски, но в своё время, когда Пашка ещё был жив, мы поездили по всяким Египтам и Иорданиям, на море. Так что основные фразы я более-менее умела. А за столом у нас не диспут.

— Подайте соль, пожалуйста, — по-английски обратилась мисс Флорес.

Я перевела мужу Зинаиды Петровны, возле которого стояла соль. Он передал.

И так далее.

Но потом всё равно возникла пауза.

И я шепнула Анжелике:

— Расскажи им что-нибудь.

— Что? — перепугалась Анжелика.

— О себе можешь?

— Не знаю…

— Можешь, вы темы на уроках однозначно учили и сдавали. Было такое?

— Угу, — вздохнула она.

— Вот и расскажешь.

И обратилась к гостям (на английском):

— Уважаемые гости, это моя — приемная дочь. Её зовут Анжелика. И она пару дней назад закончила школу и мечтает стать учителем английского языка. Вы не возражаете, если она расскажет вам немного о себе, чтобы вы послушали и дали ей советы, как усовершенствовать английский и где у неё ошибки в произношении? Как раз и Леночка успеет доесть.

Гости обрадованно закивали. Ну и правда, такая малость, люди всегда любят оказывать услуги, которые им ничего не стоят. Зато тогда они в собственных глазах выглядят благородно. А тут такая возможность — посоветовать девочке-сироте, как лучше учить твой родной язык. Что может быть легче и приятнее⁈

Анжелика встала из-за стола, покраснела и начала рассказывать тему из школьного урока. (ну, все же помнят, как на английском мы сдавали обязательный текст типа: Меня зовут Вася Пупкин. Мне пятнадцать лет. Я живу в городе таком-то. У меня есть папа, мама и брат… и так далее. В таком же духе).

Вот Анжелика и оттарабанила наизусть, без единой ошибки.

Гости обрадованно загомонили и принялись давать саоветы.

Сидящая за столом Зинаида Петровна не выдержала и язвительно сказала Анжелике:

— Молодец. Садись. Пять.

Анжелика покраснела ещё больше и готова была сквозь землю провалиться. Но тут к ней обратилась чопорная миссис Миллер. Как раз Леночка доела и уже начала переводить. В общем, миссис Миллер расхвалила Анжелику и пригласила её в гости в Бруклин на каникулы. Пожить в её семье.

От удивления и радости у Анжелики глаза чуть на лоб не полезли.

Но на этом сюрпризы не закончились.

Мистер Смит торжественным тоном сказал:

— Нам очень приятно, что наш родной язык вам так нравится, что вы готовы посвятить его изучению и преподаванию всю свою жизнь. Это очень благородно. И очень правильно. Ведь английский язык — самый главный язык в мире. Как и американская нация…

В общем в таком примерно ключе он затянул речь на несколько минут. Леночка старательно переводила.

Я сидела и пыталась понять, к чему это всё.

Наконец, когда воодушевленная речь иссякла, мистер Смит зафиналил свой спич такими словами:

— А, чтобы вам было ещё приятнее изучать наш язык, мы от нашей делегации хотим подарить вам этот фотоаппарат. На память. И приезжайте поскорее к нам в Америку. Вы должны своими глазами увидеть и убедиться, что это самая великая в мире страна.

С этими словами он вытащил из своей сумки и протянул вконец офигевшей Анжелике фотоаппарат. Да не простой, а «Polaroid». Таких у нас в Калинове ещё ни у кого не было.

Глаза Анжелики стали как блюдца.

Я, конечно, по поводу «великой страны» и всего остального могла бы жестко поспорить, но не стала метать бисер, а вместо этого вежливо поблагодарила гостей и сказала:

— Спасибо вам за подарок. Анжелика — сирота и не избалована презентами. Сами понимаете. Я её только недавно взяла под опеку, ещё и полгода не прошло. Она очень рада подарку, а особенно тому, что вы её пригласили в Америку. Где-то там живёт её родная мама и самая главная мечта Анжелики — хоть на минуточку увидеть её.

Что тут началось!

Возбуждённые гости повскакивали с мест и принялись давать советы и приглашать в Америку хоть завтра. Бедная Леночка только успевала переводить.

В результате договорились до того, что в Америку поедем мы с Анжеликой вдвоем на осенние каникулы. И будем жить в семье миссис Миллер.

Я поблагодарила гостей, но не успела ещё закончить, как вдруг раздался звенящий голос Зинаиды Петровны, полный боли и возмущения:

— А у Максимчика сегодня День рождения! Максим, встань!

Сын Зинаиды Петровны резко подскочил, чуть не опрокинув стул.

— Вот! Посмотрите! Это мой сын! Это Максимчик! И у него День рождения!

Гости переглянулись и изобразили улыбки. Мисс Уилсон и мисс Флорес вежливо спели «Happy Birthday to you».Мистер Смит вытащил из своей сумки и подарил Максимчику обычный калькулятор, самый дешевый, пластмассовый.Тот взял и обиженно буркнул «спасибо».– А Фёдор Ильич у меня поёт в камерном хоре! — заявила Зинаида Петровна, расстроенным голосом и грозно рыкнула:– Федя, неси баян!Несчастный мужичок покорно ушел за баяном.Через минуту он уже играл и пел «На сопках Манчжурии», а гости сидели и слушали.За моей спиной раздался шепот. Я оглянулась, а там этот парень, латинос, ну, мистер Харрис который, показывал Анжелике, как фотографировать на «Polaroid», куда нажимать и так далее. Смотрел на неё и улыбался своей красивой улыбкой. А моя дурёха сидела и таяла. Я порадовалась — завтра этот американец улетит в свою Америку и на этом всё. Зато Анжелика после сегодняшнего вечера вряд ли теперь уже посмотрит на таких, как этот богемный Андрейка. Когда этот длинный, тяжелый, но наполненный приятными сюрпризами вечер, наконец, закончился. И мы с Анжеликой уже шли по ночным летним улицам домой спать, Анжелика радостно сказала:– Тёть Люба! А ведь мы с тобой скоро едем в Америку! Кто бы подумал⁈ Ты это представляешь⁈

— Любовь Васильевна! — воскликнула Зинаида Петровна таким тоном, словно только что прокляла меня до седьмого колена включительно.

Я вздёрнула бровь и вопросительно посмотрела на неё.

— Как вы себя вели⁈

— Как? — не поняла наезд я. — Вы о чём, Зинаида Петровна?

— О праздничном ужине, который я проводила для американских друзей! Мало того, что напросились непонятным образом ко мне в дом, так ещё и подарки выпрашивали!

— Не понимаю, о чём вы?

— Как о чём⁈ Как о чём⁈ — взвизгнула Зинаида Петровна и побагровела так, что я аж испугалась, что её сейчас инсульт хватит. — Кто фотоаппарат выпросил, а? Ещё и эту свою привели, чтобы поездку в Америку для неё выпросить!

— Кого я привела? — нахмурилась я.

— Девицу свою! — взвилась Зинаида Петровна, — я буду поднимать вопрос о вашем поведении на совете общины!

— Да ну? — насмешливо посмотрела на неё я, — и что же вы предъявите как доказательства? Все знают о вашем бессовестном и несправедливом ко мне отношении, так что можете особо не стараться — вас не поймут.

— У меня есть свидетели! — гордо заявила Зинаида Петровна, — и Марина, и Валентина Анатольевна! Они всё подтвердят!

— И у меня тоже есть свидетель. Только в отличие от ваших — он независимый. Это переводчица Лена, — ответила я. — Абсолютно непредвзятый и нейтральный человек. Которая не связана со мной родственными или дружескими отношениями. И ей поверят гораздо больше.

— Вы на что это намекаете⁈

— Я не намекаю, — пожала плечами я, — а говорю прямо. И Валентина Анатольевна, и Марина — ваши подружки. Это в общине знают все. А вот Лена — незаинтересованное лицо. Кроме того, вы тоже усадили за стол всех своих родственников — и сына, и мужа. Еще и выпрашивали для сына подарок на день рождения. Думаю, Лена на это тоже обратила внимание. И всем об этом расскажет.

— Да что вы…! — на Зинаиду Петровну было страшно смотреть, так она покраснела.

— А ничего! — отрезала я. Всё, она меня вконец достала и церемониться с нею я не собиралась, — Прежде, чем бросаться такими обвинениями, лучше бы мозги включили. И вообще — чего вы добиваетесь, Зинаида Петровна? Ваши бесконечные претензии и все эти подковёрные игры меня уже начинают утомлять. Так что имейте в виду — или вы оставляете меня в покое, или я вас смету. Уж поверьте, я могу!

Не глядя больше на «сестру» по общине, я круто развернулась и ушла.

Задолбали!

Я шла по улице и внутри меня всё аж клокотало!

Все эти дни, пока была американская делегация, Зинаида Петровна восемьдесят процентов своей энергии тратила на позиционные войны. Для неё очевидно жизненно важно было меня извести. И каждый раз мне приходилось отбиваться. Но, следует заметить, каждый раз я выходила победительницей. Что раздражало её ещё больше. Очевидно, недовольство копилось, копилось и вот вылилось.

Мысли перескочили на американскую делегацию. После того памятного застолья, Зинаида Петровна больше не навязывала им наши национальные блюда. Поняла, что права была я. После того, как на столе остались все эти блины и холодцы, зато все бутерброды, пицца и прочая дрянь были сметены до крошки, она стала хоть в этом вопросе ко мне прислушиваться.

Дело в том, что Зинаида Петровна, к сожалению, не знала, что большинство людей привыкли питаться так, как привыкли. И любые новые для них блюда — чаще всего не заходят. Да, есть определённый процент людей, у которых патологическое любопытство к жизни, к новым впечатлениям, распространяется и на еду. Я сколько раз в прошлой жизни бывала по всяким Египтам-Турциям-Тунисам и так далее, и всегда удивлялась: на завтраках в отелях, народ брал привычные блюда, и крайне редко — местные, экзотические. А это тем более американцы. У них все вкусы ещё более примитивны, вся культура на уровне комиксов (это я основные слои населения имею в виду). Так что мой расчёт полностью оправдался, и Зинаиде Петровне пришлось признать это.

Мы кормили делегацию ужинами все эти дни. Готовка и ужины происходили на квартире у Зинаиды Петровны. Завтракали они у себя в гостинице, там был довольно неплохой ресторан. Обедали они, когда как — то в ресторане, то в столовых тех предприятий, которые посещали. А вот ужины были возложены на нас.

Я усмехнулась, вспомнив, как после того памятного праздничного ужина, когда Зинаида Петровна поняла, что промахнулась, она, в окружении своих подруг, спросила:

— И что теперь? Чем мы их кормить будем?

— Привычной для них едой, — пожала плечами я.

— А что они едят? — осторожно уточнила Валентина Анатольевна, которая была всё-таки похитрее бескомпромиссной и склочной Зинаиды Петровны.

— Всякую ерунду, — поморщилась я. — на ужин можно сделать салат типа «Цезарь», пожарить отбивные или котлеты.

— А на гарнир? Кашу? Или пюрешку? Или лучше голубцы? — спросила Марина, на которой была ещё заготовка продуктов.

— Пюрешку они вряд ли будут, а вот картошку-фри — за милую душу съедят, — ответила я.

— А где мы возьмём картошку-фри⁈ — возмутилась Зинаида Петровна, — Вы бы ещё птичьим молоком их предложили накормить!

— Сами сделаем, — пожала плечами я, — там самое главное, соломкой порезать. И жарить потом во фритюре. Чугунок приспособим, нормально будет.

— Я как-то пробовала так жарить, — задумчиво пробормотала Марина, — так она у меня вся слиплась. Обычная жаренная картошка вышла. Только жирная очень. Никто её дома так и не ел.

— Так там есть парочка хитростей, — усмехнулась я.

Моя средний внучок, Елисеюшка, очень уж любил картошку-фри, но я не доверяла всем этим «Макдональдсам» быстрого приготовления, они поди масло во фритюрницах даже не меняют. Зачем ребёнка трансжирами и консервантами пихать? Нет, я уж лучше сама приготовлю. И ничуть не хуже. Правда повозиться приходилось, но зато Елисеюшка кушал с большим аппетитом.

— Там нужно картошку соломкой порезать, — продолжила объяснять я, — затем хорошо её промыть под проточной водой, чтобы крахмала не было.

— Делала я так! — рассердилась Марина, — говорю же, ерунда вышла.

— После того, как промыли, всю картошку нужно очень тщательно, насухо высушить, — усмехнулась я, — я это обычно простыми хлопчатобумажными или льняными полотенцами делаю. И жарить только сухую. Иначе слипнется. А чтобы жирной не была, то после жарки на бумагу её положить нужно, чтобы лишний жир впитало. Это если вручную делать, с помощью подручных средств.

Ну да, навороченных прибабахов из моего мира у нас же не было, так что придётся вот так вот, ручками.

Надо ли говорить, что бабоньки прониклись. А когда америкосы стрескали всю картоху фри (ели так, что аж за ушами трещало, а мистер Смит вынужден был признать, что в России картошка значительно лучше, чем у них).

Угу, конечно, лучше, раз она натуральная, без консервантов и прочей химии. Не зря вы всё это затеяли, чтобы на нашу картошечку припереться… — мелькнула, помню, тогда мысль.

Поэтому с тех пор мы на каждый ужин делали картошку-фри, а делеганты были очень довольны.

У меня были и другие идеи, так что с задачей мы справились на ура. Что потом отметил Всеволод.

Галка сидела у меня на кухне и рыдала. Плечи её мелко вздрагивали, а из горла вырывались только бессвязные звуки:

— И ыыыы! А я ыыыы! Ууууу! — захлёбывалась слезами она.

— Всё ясно, — сказала я, достала из буфета пузырёк с пустырником и накапала в стакан с водой. — Пей!

— Ых! — горестно сказала Галка и высморкалась в большой клетчатый платок, явно мужской.

— Пей! — уже более жёстко велела я.

— Мне это не поможет! Мне больше ничего уже не поможет! — опять заголосила Галка.

— Да выпей ты его уже, ипиегомать! — вызверилась я, — и объясни человеческими словами, что там у тебя стряслось!

От неожиданности Галка подавилась рыданиями, ошеломлённо икнула и торопливо выпила успокоительное.

Я подождала примерно полторы минуты и, когда её взгляд стал более осмысленный, велела:

— А теперь рассказывай! Только без подробностей! Кратко, чётко, ёмко!

— Угу, — кивнула Галка и выдала, — у меня деньги увели.

— В смысле? — не поняла я, — почему ты ко мне пришла? Почему заявление в поли… ой, в милицию не написала?

— Да что я могу! — опять приготовилась зарыдать Галка, — я же сама им деньги отнесла! А проценты они теперь не отдают!

— Куда отнесла? Кому отнесла? — я уже, в принципе, догадалась, о чем она, но надо было, чтобы она озвучила это.

— В «Хопёр-Инвест»! — всхлипнула Галка, — а денег они не отдают. А я мало того, что всю свою заначку потратила, так и у людей наодалживала. А им теперь отдавать надо. А у меня денег вообще нету. И я не знаю, что мне теперь делать.

Она зарыдала опять.

Пока процесс рыданий был в разгаре, я не мешала. Да, тут дело такое, что нужно выплакаться.

Я заварила крепкого черного чая, добавила побольше сахара и поставила чашку перед Галкой.

— Пей!

Галка схватилась за чашку, как за спасательный круг и надолго присосалась к ней.

— А ко мне почему не пришла? — спросила я, — мы же с тобой договорились, когда пойдем деньги забирать. Решили же, что вместе пойдём. А ты совсем пропала куда-то. Я к тебе домой пару раз заходила. Тебя не было. Вот я сама и пошла. Мне-то отдали.

— Пряталась я от тебя, — печально вздохнула Галка.

— Ну ничего себе! — я так удивилась, что аж зависла. — А чего пряталась-то?

— Ты оставила на меня Анжелику, — мучительно покраснела Галка, пряча глаза, — а я не уследила. А она с тем мужичком снюхалась и от меня сбежала. Я думала, ты меня прибьешь при встрече.

— Ещё чего! — покачала головой я, — ты ей не нянька. У неё свои мозги должны быть. Но там дело такое — гены. Причём с обеих сторон. Что мамочка, что папашка. Так что неудивительно. А к тебе какие претензии? Ты и так согласилась её у себя приютить. Забесплатно. А что вышло — дело другое. Так что я тебе всё равно благодарна.

— Правда? — робко переспросила Галка, неверующе глядя на меня.

— Абсолютная правда, — кивнула я, — так что зря ты пряталась. Сейчас была бы уже при деньгах.

— И что мне теперь делать? — заныла опять Галка.

— Что делать, что делать — надо идти в Хопёр этот ипиегомать Инвест и трясти их за шкирку.

— Я ходила, — всхлипнула Галка, — они не отдали, а меня выперли.

— Надо было со мной ходить, — сказала я, — тогда бы отдали.

— А пошли сейчас, — предложила Галка с надеждой глядя на меня.

— Сейчас? — задумалась я, — сейчас уже вряд ли получится.

— Я не представляю, где мне взять деньги, чтобы долги все отдать, — заплакала Галка, да так горько, что сердце моё не выдержало и я сказал:

— Ну пойдём. Но я сразу говорю — за результат не ручаюсь.

Пока мы дошли, я триста раз пожалела, что ввязалась во всё это. В прошлый раз, когда я ходила отжимать деньги для себя, я легко могла выудить заодно и Галкины. А вот теперь как — даже и не знаю.

Но ладно, что-нибудь, да и придумаю.

Как говорил незабвенный Карлсон: «есть три способа — курощение, низведение и дураковаляние. И я думаю, что придется применить все три сразу»!. По отношению к моей новосозданной и утверждённой Всеволодом группе из вышеперечисленных трёх способов годился разве что первый.

Я вошла в комнату, малый зал дома молитв (на самом деле небольшая комнатушка, которая скорее служила читальней и где проходили беседы с малым количеством людей, на пример, с молодёжью, или со вступающими в брак), и оглядела присутствующих.

Сейчас здесь собрались всей разношерстной компанией из моего списка: юрист Пётр Кузьмич Пивоваров, «светская львица» общины Зинаида Петровна Рыбина, слесарь Ефим Фомич Комиссаров, наборщик в типографии Ксения Сергеевна Зыкова, агроном Ольга Ивановна Сиюткина, учитель физики Фёдор Степанович Кущ и ещё одна «светская львица» Ирина Александровна Белоконь. Все такие разные и по образованию, и по профессии, и по возрасту. Зато вместе мы — сила. И то, что по моим расчётам должна сделать эта группа — изменит существующий миропорядок. Ну, и поможет мне вернуть СССР.

О том, что может быть и эпический провал, я старалась не думать.

И вот сейчас мне предстояло знакомство, мотивация и постановка первой задачи. А ещё нужно «спеться» командой. Нам придётся решать совершенно разные задачи и лучше, чтобы не было как в басне о лебеде, щуке и раке.

— Здравствуйте, товарищи, — улыбнулась я и пояснила, — вам должно быть интересно, зачем вас здесь собрали? Сейчас я отвечу на этот вопрос…

— Мне вот совершенно не интересно! — поджала губы Белоконь, — я не понимаю, почему своё личное время я должна тратить на что-то непонятное⁈

— Действительно! — поддержал её Пивоваров и демонстративно посмотрел на часы.

— Товарищи! Давайте выслушаем Любовь Васильевну! Нас ведь здесь собрали не зря! — попытался уладить ситуацию Кущ.

— Ирина Александровна! — наполненным ядом голосом буквально пропела Зинаида Петровна, — сегодняшнее совещание инициировано по просьбе Всеволода Спиридоновича. Значит, это важно. Для общины важно. Что вам непонятно? Но так-то вас здесь никто, как говорится, не держит!

И она метнула такой осуждающий взгляд на заклятую подругу, и я поняла, что всё будет не так просто, как я ожидала. Совсем не просто.

— Да дайте же ей хоть слово сказать! — возмутилась Сиюткина, — мы уже десять минут сотрясаем воздух, а ничего ещё не услышали!

— А мне через час нужно на работу, — сообщила Зыкова, — я сегодня с обеда работаю.

Я смотрела на них, стараясь не показывать обуревающих меня чувств. Без выражения на лице. Просто ждала, когда первые эмоции улягутся.

Но, похоже, народ только начал, и ещё даже во вкус не вошел. Прения грозили затянуться надолго, особенно это ощущалось по одухотворённым лицам Рыбиной и Белоконь.

Я прокашлялась.

Ноль внимания.

Я покашляла ещё.

— Милочка, у вас грипп, что ли? Вы нас тут всех не перезаражаете? — участливым голосом поинтересовалась Белоконь и послала мне понимающую улыбку.

— Ирина Александровна, вы никак решили сорвать мероприятие? — плеснула елея Рыбина.

— С чего вы взяли⁈ — взвилась Белоконь.

— Да вот смотрю, вы всё никак Любовь Васильевне даже слова вставить не даёте! — замироточила Рыбина, да столь сахарно, что у меня аж скулы свело.

— Почему это я не даю⁈

— Не даёте!

— Не наговаривайте на меня!

— Я не наговариваю!

— Наговариваете!

Диалог грозил перерасти в полноценную драку, поэтому я громко и резко похлопала в ладоши и, когда шум немного утих, миролюбиво сказала:

— Ну если все наобщались, я прошу уделить мне буквально три минуты. Я объясню зачем вы все здесь, и мы сразу разойдёмся по своим делам.

— Да уж! Хотелось бы услышать уже хоть что-то! — едко заметила Белоконь.

Пивоваров одобрительно хмыкнул. Рыбина, наоборот, хмыкнула неодобрительно.

Когда все вволю нахмыкались и продемонстрировали своё отношение, я продолжила:

— Объясняю. Вы же все помните, как у нас хотели незаконно отобрать здание? — я сделала паузу, и все согласно загомонили, мол, помним.

— И все вы ещё лучше помните, как мы провели благотворительное мероприятие, собрали денег для обездоленных детей и отбили это здание, правда?

Все опять покивали, мол, правда.

— Это говорит о том, что эффективность таких вот мероприятий, она просто гигантская, — пояснила я, — и мы, таким вот образом, помогаем людям города, помогаем нашей общине и выполняем волю божью.

Возражений ни у кого не было. Все молча слушали меня. Даже Рыбина и Белоконь притихли.

Я продолжила:

— Поэтому было принято решение, что таких полезных мероприятий у нас будет больше. И они будут разные. Под разные цели и задачи. Будут такие, для организации и выполнения которых не нужно привлекать прям всю общину. И поэтому было решено создать в общине группы, которые будут отвечать за те или иные мероприятия. И вы, точнее мы — первая, экспериментальная, можно сказать группа, за работой которой будут наблюдать старейшины общины. Фиксировать все промахи и победы. Все затруднения. А потом делать работу над ошибками. И уже по результатам будут созданы и другие группы.

— Мы что, лабораторные крысы, чтобы на нас всякие эксперименты проводить⁈ — взвилась Белоконь.

— А почему мы? Что, в общине других людей нету⁈ — завозмущался и Пивоваров.

— Пожалуйста, тихо! — опять хлопнула в ладоши я. Белоконь вздрогнула и заткнулась.

А я продолжила:

— Итак. Отвечу на ваши вопросы. В общине люди есть, — я повернулась к Пивоварову и адресовала ему улыбку, — но первая группа, она — главная. На неё будут смотреть. По её подобию будут созданы все остальные группы. И, соответственно сюда отобрали лучших. Лучших специалистов, лучших профессионалов и лучших личностей в общине.

Народ заулыбался. Им было приятно, что их посчитали лучшими личностями и профессионалами.

Только Пивоваров не мог примириться:

— А вот всё равно не понимаю! — растягивая слова, ехидно заявил он, — чем вот, к примеру Ефим Фомич лучший? Он простой слесарь, насколько мне известно.

— Я лучший слесарь! — взвился Комиссаров, — и я на городской доске почёта, между прочим, десять лет висел! Про меня и в газете даже писали! Не то, что некоторые!

— Что значит некоторые⁈ Вы на что это намекаете⁈ — закричал Пивоваров.

— Я не намекаю! Я прямо говорю! Не нужно сто образований иметь, если толку нету! А можно и простым слесарем быть и люди уважать будут!

— Это меня-то люди не уважают⁈ Меня, заслуженного юриста СССР⁈ Да вы знаете…

— Тихо! — опять похлопала в ладоши я, но тщетно, мужики завелись. Бабоньки походу тоже решили не отставать.

Минут десять в комнате стоял такой гвалт. Что не было слышно вообще ничего.

Распахнулась дверь и в комнату влетел Всеволод. Вопли моментально смолкли.

— Что тут у вас происходит? — озадаченно спросил он, — вы так кричите, что наш хор спеться не может. Потому что они не слышат друг друга.

— Здесь тоже «спевка» происходит, — пожала плечами я. — но извините, мы будем потише.

Всеволод метнул на меня укоризненный взгляд, мол, а я тебе говорил, сама виновата, и отбыл.

А я осталась наедине с разгневанными людьми.

Однако нужно было завершить начатое. И я завершила:

— Так вот, товарищи! Я побеседую с каждым из вас. Мы обсудим всё то, чем вы можете быть полезны для наших мероприятий. И скажу так, задания для нашей группы будут самыми сложными. Такими, что остальные члены общины просто не справятся с ними. А вот вы — справитесь.

Народ довольно заулыбался. Ну да, похвалу все любят.

— Но, прежде, чем обсуждать с вами первое задание, — сказала я, — давайте возьмём паузу на две минуты и пусть каждый из вас подумает. Честно взвесит все свои достоинства и недостатки. И потом скажет мне — может он быть членом команды первой группы или нет. Это ни в коей мере не будет говорить о вас плохо, просто мы не будем заставлять человека делать что-то, если он не хочет. Или не может.

Когда я закончила — повисла пауза. Все выжидательно смотрели на меня и друг на друга.

Наконец, Пивоваров сказал:

— Мне кажется, Ксения не сможет. Да и зачем она здесь? Простой наборщик в типографии. Если я не ошибаюсь, у неё разряд самый низкий. Считай разнорабочий.

— Почему это я не смогу! — зазвенел голос Зыковой, — ну и что, что я наборщик! Я, может, стихи пишу!

— Товарищи! — прервала очередной срач я, — давайте будем говорить каждый сам за себя. Не нужно стоить домыслы и принимать решения за других. А что касается Ксении, то, по нашей задумке, у неё одна из ключевых ролей. И мы с Всеволодом Спиридоновичем уверены, что она отлично справится. Если останется в группе, конечно же.

— Я останусь! — подскочила Зыкова и с еле сдерживаемым триумфом метнула взгляд на Пивоварова.

— Точно? — спросила я, — ты хорошо подумала?

— Точно! — выпалила Зыкина, — я подумала!

— Тогда можешь уходить на работу, — сказала я, — мы сейчас порешаем с остальными. На индивидуальную беседу я тебя приглашу. А первое задание, я думаю, мы послезавтра соберемся и обсудим. С теми, кто захочет остаться.

— А почему не сегодня⁈ — сразу же возмутилась Белоконь, — мы хотим узнать задание сегодня!

— Во-первых, мы еще не решили. Кто остается, а кто нет, — начала перечислять я, — может. Кроме Ксении, больше никто не останется и придется набирать новую группу. Зачем же обсуждать такие вещи с посторонними людьми. Тем более задание будет… мягко говоря… стратегическим.

— Ну я-то остаюсь! — категорическим тоном заявила Белоконь, — кто, если не я? Тем более. Если задания сложные.

— Замечательно, — похвалила её я.

— Я тоже остаюсь, — сразу же влез взволнованный Пивоваров. — Можно было мне такие вопросы и не задавать!

— Тогда пусть остальные уходят, а мы давайте задание обсуждать! — сказала Белоконь.

— Что значит «остальные уходят»? — возмутилась Рыбина, — я вот лично остаюсь.

— А что же вы молчите тогда? — поддела её «заклятая подруга».

— А зачем мне что-то говорить? И так всё ясно! — отбрила её Зинаида Петровна. — Мы с Любовь Васильевной уже не первое задание выполняем. Аж в Нефтеюганск вон вместе съездили. Правда же, Любовь Васильевна?

— Конечно, — подтвердила я, сдерживая усмешку, чтобы не дай бог бабы не заметили. — Вопрос о Зинаиде Петровне даже не стоит, товарищи. Она не боится никаких трудностей. Мы уже убедились.

Рыбина торжествующе посмотрела на Белоконь. Мол, выкуси-накуси.

И такое Белоконь стерпеть никак не могла:

— Да знаем мы как Зинаида Петровна ездила! Шила в мешке не утаишь. И вам с ребенком-инвалидом не помогла даже!

— Да кто вам такое наплёл⁈ — заверещала Зинаида Петровна. — Враньё!

— А вот и не враньё! — обидно захохотала Белоконь, — мне сама Нина Ивановна по секрету рассказывала!

— И вы её сейчас прекрасно сдали! — захохотал Пивоваров.

— Это называется — «торжество справедливости»! — ответила Белоконь.

— Я с ней разберусь, — угрожающе пообещала рыбина, — напридумывала и сплетни разносит. А я же ей денег на песцовый воротник одолжила! Вот так и верь людям!

Пока она возмущалась такой несправедливостью, я повернула отклонившийся от темы разговор в более конструктивное русло:

— Итак, в группе остаются — Ксения Зыкова, Пётр Кузьмич Пивоваров, Зинаида Петровна Рыбина и Ирина Александровна Белоконь. Правильно? Всем остальным спасибо, что потратили время. На этом расходимся, товарищи. Задание обсудим позже. Я всем сообщу, точное время и где собираемся.

— Подождите! — заволновался Комиссаров, — а как же я⁈ Я остаюсь. Я просто не лез, ведь я даже подумать не мог, что вы подумали, что я…

Он окончательно сбился и сконфуженно замолчал.

Я пришла на помощь:

— Спасибо, Ефим Фомич. Значит и вы тоже. Итого, нас вместе со мной — шесть человек. Вот и отлично. Можно работать.

— Так я тоже остаюсь! — немного обиженно сказал Кущ, — только мне нужно объяснить мои функции, чтобы я понимал, что справлюсь или нет. И восьмого числа я не смогу — у меня городская олимпиада по физике и я буду в жюри весь день. А девятого мы будем работы проверять. А ещё с пятнадцатого уеду в отпуск, к тёще в деревню. Сами понимаете, спрыгнуть не выйдет.

— Хорошо, — кивнула я, — принято!

— А вот я прямо не знаю даже, — растерянно промолвила Сиюткина. — Я не знаю, чем я могу быть полезна? И меня это беспокоит. Понимаете, я не привыкла, как говорится, брать кота в мешке. И я вот думаю. Я пенсионерка, медлительная. От всех этих новшеств страшно далёкая. А вы молодые, вам нужно все поскорее чтобы. Я только мешать вам буду.

Я зависла. Вот чёрт! У меня именно на Сиюткину была большая надежда. Но вслух сказала:

— Поступайте, как вам кажется правильным, Ольга Ивановна. Скажу честно, от вас нужна в первую очередь консультация. Да, консультация и контроль.

— В чём же? — удивилась Сиюткина.

— Ну, вы же агроном? — уточнила я.

— Да. Я тридцать пять лет проработала по специальности. Хотя пять лет я работала по защите растений. Но это смежные направления.

— Во-о-от! — многозначительно сказала я, — именно поэтому вас и выбрали.

— Всё равно не очень понимаю, — покачала головой женщина, — мне бы попроще объяснить.

— Сейчас попробую, — кивнула я. Мне не хотелось открывать сразу все карты. Тем более, вдруг она откажется. — Вы агроном. Много лет проработали по защите растений и по агрономии. То есть вы о растениях знаете всё.

— Ну, не всё.

— Значит, почти всё, — поправилась я. — А то, что не знаете, то можете посмотреть в нужных справочниках. Вы знаете, где что искать. Правильно?

— Конечно правильно, — удивлённо подтвердила женщина.

— А что такое биологическое загрязнение вы знаете? И как с ним бороться?

— Ну, не прямо все методы, но в основном да. А что?

— Я не могу рассказывать нюансы задания посторонним людям, — напустила туману я, — вы еще не сказали — остаетесь в группе или нет?

— Ну я, конечно, могу остаться, если вы считаете, что я буду полезна, — растерянно развела руками Сиюткина.

— Я считаю, что вы очень полезны, — твёрдо сказала я, — и Всеволод Спиридонович так считает.

— Правда? — зарделась Сиюткина.

— Правда! — успокоила её я и подвела итоги, — таким образом, все остаются. Итого нас, вместе со мной, восемь человек. Что ж, я нас поздравляю!

Я улыбнулась и добавила:

— Нужно будет запомнить эту дату. Это будет день рождения нашей группы. Будем потом годовщины в эту дату праздновать.

Все заулыбались.

А я сказала:

— Что касается первого задания. Я оглашу его чуть позже. Сейчас же хочу сказать главное. Миссия нашей группы. Мы будем организовывать и проводить мероприятия для блага людей города и нашей общины. Но это мелочи. Мелкие действия, глобальная цель которых — сплотить нашу группу, чтобы она превратилась в сработанную команду. Проверить нас, каждого из нас, на практике. И вот когда мы отработаем это. Когда будем настолько друг друга понимать, что и слов будет не нужно, тогда мы сможем сделать главное…

Я сделала паузу.

— Что главное? — не выдержала Рыбина и перебила меня.

— Не перебивайте! Почему вы всё время перебиваете, Зинаида Петровна! — возмутилась Белоконь, — Дайте человеку сказать!

— Я не перебиваю, Ирина Александровна! — рассердилась Рыбина, — я только спросила!

— Вы перебили!

— Я не перебивала! Это могут все здесь подтвердить! А вот вы, Ирина Александровна, постоянно стараетесь сорвать мероприятие! И как вы будете в группе, если для вас слово «дисциплина» и уважение к людям не существует!

— Давайте все успокоимся! — попробовал привести всех к порядку Кущ, — давайте дадим возможность Любови Васильевне закончить! Разве вам самим не интересно?

— Мне-то интересно, Фёдор Степанович, но вот сами же видите, как эта Зинаида Петровна постоянно провоцирует!

— Кто провоцирует? Это я провоцирую⁈ Да вы бы постеснялись говорить такое!

— Так! Все! А ну тихо! — гаркнул Пивоваров и народ смолк.

Он обвёл всех внимательным взглядом, убедился, что все умолкли и прониклись, и сказал мне:

— Любовь Васильевна! Они готовы слушать. Продолжайте!

Я кивнула, мол, спасибо за помощь, и тихо сказала:

— Вы в Америку съездить хотите?

Я торопливо шла по коридору родного уже ЖЭКа — немного опаздывала к началу приёмки. Меня недавно включили в комиссию по инвентаризации, мы её провели досрочно, и вот после этого стали пихать во все остальные. А я и не отбрыкивалась. Понимала, что в моём возрасте, да ещё в эти годы, работой с «живой» зарплатой вот так вот не разбрасываются. Это молодым можно носом крутить — у них-то вся жизнь впереди.

Поэтому я сейчас и торопилась. Со мной в комиссии была Неля Гурьяновна, очень сварливая и занудная женщина, которая взрывалась по любому поводу, поэтому лучше было её лишний раз не провоцировать.

Я шла, крепко задумавшись. Вспомнился вчерашний разговор. Когда я озвучила перед группой о вероятной поездке в Америку, что тут началось. Конечно такая возможность сильно всех мотивировала. В принципе, как я и рассчитывала. То есть со стороны все казалось замечательно: я ведь просчитала, что создам группу из узких специалистов с определёнными ролями. Дам им Великую Цель, чтобы они мотивировались, затем отработаю сначала на нескольких небольших мероприятиях, чтобы приучить их работать в команде, затем мероприятия постепенно усложню. Потом забабахаю им какое-то «экзаменационное» задание, довольно сложное, и, если они справятся — поедем партизанить в Америку.

В общем, идея была замечательная. И вчера, глядя в горевшие азартом глаза людей, я почти уверовала, что у меня всё получится.

Но!

Вот оно треклятое «но». Я не учла главный момент — человеческий фактор. Этот чёртов фактор, которая сгубил немало хороший начинаний, проявился в моей группе во всей красе.

А дело было так: я поставила перед группой первую, самую легонькую задачку — нужно было помочь городской библиотеке сохранить часть архива, подшивки газет и книги. Дело в том, что раз СССР распался, то по библиотекам начали избавляться от множества книг на советскую, в частности на коммунистическую тематику. Что неправильно. Те же подшивки газет-передовиц, с описанием соцсоревнований на предприятиях Калинова и окрестных колхозов — это надо было сохранить, ведь это — часть истории. Я уже молчу про «Малая Земля» и «Возрождение» Брежнева или атеистическая агит-библиотечка калиновского безбожника. И ладно, если такие книги просто поступали куда-то в букинистические магазины или раздавались желающим на руки, но чаще всего работники библиотек особо не заморачивались и просто выбрасывали кипы книг на помойку. Наша миссия была следующая — забрать в горбиблиотеке те книги, газеты и журналы, которые они приготовили на выброс. Параллельно нужно было найти помещение, где эти книги и журналы можно хранить. Хотя бы и временно, но на срок не меньше десяти лет. И последняя, техническая часть — перетаскать коробки с книгами из пункта «А» в пункт «Б». И уже там, на новом месте потихоньку каталогизировать.

На этом — всё.

Как говорится, легче лёгкого. Даже ребёнок справится.

Я разделила группу по ролям.

Коробки перетаскают Комиссаров и Кущ. С ними будет Зинаида Петровна Рыбина, на которую возлагается миссия по взаимодействию с сотрудниками библиотеки: проследить, чтобы все книги и журналы забрали, если получится — забрать библиотечные карточки и так далее, в общем, всякие мелкие поточные организационные дела.

Как раз в это время Ольга Ивановна Сиюткина и Ирина Александровна Белоконь подготовят помещение для хранения всего этого и будут расставлять книги и журналы по стеллажам. Каталогизацией займётся Пётр Кузьмич Пивоваров, так как он юрист, работать с картотеками привык и делает всё аккуратно. В помощь ему (как секретарь) будет Ксюша Зыкова.

Ну и, кроме того, при острой необходимости можно задействовать для выполнения своих задач других членов группы.

Помещение, кстати, предложила я — то злополучное здание, которое мы не позволили горадминистрации отжать. На втором этаже планировались квартиры для молодых членов общины. Но там было несколько комнат, не пригодных для проживания. На пример, две комнаты были вообще без окон. И вот одну из таких комнат, самую большую, я выпросила у Всеволода под хранилище для всей этой литературы.

Вроде всё просто и понятно.

Но!

Человеческий фактор, как я уже говорила.

Началось всё с того, что Белоконь жутко обиделась и взревновала, что Рыбина будет курировать взаимодействие с сотрудниками библиотеки и проконтролирует работу Куща и Комиссарова. А ей, такому, мол, опытному и сведущему специалисту, досталась, как она выразилась — «второсортная» работёнка: подготовить комнату и расставить все по местам, то есть куда скажет Пивоваров. Это её прямо взбесило. И первое, что она сделала, это пришла ко мне и наябедничала на Рыбину, что та не договорилась с работниками библиотеки и не забрала подшивки агитплакатов и полевых дневников агитборигадовцев Калинова. Но этого ей показалось мало: поэтому чтобы исправить недоразумение, Белоконь сама связалась с библиотекарями и злополучные плакаты и дневники изъяла, задействовав для погрузки Комиссарова, который в это время должен был таскать коробки с книгами. Более того, она увезла Комиссарова вместе с плакатами и ещё какой-то ерундой к зданию, где будет архив. Ну, чтобы он наверх перетаскал всё. В библиотеке остался один Кущ, который теперь вообще не успевал, тем более он уже был не так молод. Мы наняли грузовой фургон на час. Думали, что нормально как раз будет. Но Кущ за час не успел, тем более Рыбина постоянно лезла под руку с советами. Пришлось доплачивать ещё за час.

Когда начали подбивать первые итоги, Белоконь при всех высмеяла Рыбину за некомпетентность. Причём злобно так высмеяла, едко. Та в долгу не осталась и наорала на Белоконь, что та сорвала ей работу. И вообще вредит ей от зависти. С другой стороны, на Белоконь наорала ещё и агроном Сиюткина, ведь пока та проявляла инициативу с плакатами, Сиюткиной в одиночку пришлось готовить комнату и стеллажи. Белоконь огрызалась, огрызалась и доогрызалась до того, что Рыбина и Сиюткина объединились и вместе напали на неё. Тогда за Белоконь заступился Пивоваров, который похвалил Белоконь, но зато сделал обидное замечание Сиюткиной, что два стеллажа она подготовила плохо.

Неудивительно, что и Сиюткина, и Рыбина в отместку напали на Пивоварова.

Вдобавок сцепились Кущ и Комиссаров. А потом Пивоваров высмеял ещё и Ксюшу Зыкову, что она не может элементарного (она что-то там напутала с картотекой), та расплакалась, и вообще хотела уйти, но за неё горой встали Сиюткина, и Рыбина. Они обвинили Пивоварова, что это он во всём сам виноват…

И разборка понеслась по второму кругу.

Капец.

Результатом первого мероприятия стала такая склока, что клочки по закаулочкам летали ещё долго.

Кое-как удалось утихомирить народ и разогнать. Но потом все ещё долго ходили дулись друг на друга, а некоторые (Рыбина и Белоконь) так вообще ядом плевались и вербовали сторонников, как в группе, так и за её пределами, в общине.

Второе задание — организация двух мероприятий по озеленению площади Чкалова, встретили вообще без энтузиазма. И соответственно полностью его завалили.

Нужно было что-то делать. И то срочно.

И вот я теперь шла по коридору и не могла ничего креативного выдумать, выход из сложившейся ситуации не находился. Какой-то тупик прямо. И вот как их сплотить и заставить действовать, причём не просто, а сообща?

И тут резко открылась дверь в соседний кабинет, оттуда выскочила толстая блондинистая женщина и по инерции изо всей дури налетела на меня. Бумаги, которые она держала в руках, веером рассыпались по полу, а меня отбросило к стенке.

— Любовь Васильевна! — возмущённо вскричала толстуха, потирая лоб, которым она буцнулась в моё плечо.

— Таисия? — нахмурилась я, разглядывая бывшую ревнивую подругу Григория, — осторожнее, ты же чуть не сбила меня. Да и сама вон ударилась как.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, само собой нелицеприятное, как вдруг меня осенило:

— Слушай, Таисия, нам поговорить надо, — сказала я и плеснула чуток интриги, — только секретно.

— Но я сейчас спешу… — расстроилась Таисия, сплетни и новости она пропускать не любила и собирала их по всему ЖЭКу, словно пёлка цветочную пыльцу.

— Я тоже спешу, — кивнула я, — и уже опоздала, там небось Неля Гурьяновна рвёт и мечет.

— Давайте так, — деловым тоном сказала Таисия, — вы мне помогите сейчас собрать бумаги, а я схожу с вами на комиссию. Вы же туда идёте?

Я кивнула.

— И объясню Неле Гурьяновне, что это из-за меня вы опоздали. Она не посмеет бурчать, а то я ей помешаю отгулы взять, и она это прекрасно знает. Мы с вами спешить теперь не будем и по дороге вы мне расскажете секретный секрет.

— Отлично, — улыбнулась я и принялась помогать собирать бумаги.

Таисия работала в отделе кадров. Попросту говоря, была кадровичкой. И характер имела далеко не сахар. У нас с нею была довольно жёсткая стычка из-за Григория, который сперва встречался с Таисией, а потом решил приударить за мной, когда я только-только пришла работать в ЖЭК. Потом правда Григорий переключился на разбитную разведёнку в бригаде маляров-штукатуров, поэтому Таисии со мной делить уже было нечего, и наша вражда сама по себе как-то иссякла.

— Рассказывайте! — потребовала Таисия, когда все бумаги были собраны, а мы отошли подальше от кабинета, где кто-то мог услышать наш разговор.

— Расскажу, — усмехнулась я и рассказала, — слушайте, Таисия, а хотите иметь доступ к очень хорошей гуманитарке из Америки?

Таисия, очевидно, надеялась услышать, кто с кем спит, тем не менее с энтузиазмом выдохнула:

— Хочу!

— Но для этого нужно провернуть небольшую интригу… — закинула удочку я.

— Интригу? — растерянно переспросила Таисия.

— Нет, вам не послышалось, — сказала я и объяснила, — я привлеку вас в секту… ну в смысле в общину «Союз истинных христиан». Знаете же такуюю?

Таисия кивнула.

— Ну так вот, — продолжила рассказывать я. — Сходите туда раза два-три, чтобы вас видели. Гуманитарку туда привозят из Бруклина. Продукты так себе, хотя консервированные ананасы, соевый соус и сладкая кукуруза — хорошая вещь и у нас такого не купишь. А вот шмотки там всегда очень качественные. И красивые. Я для Анжелики такой пуховик отхватила — ярко-малиновый, с капюшоном и помпончиками. А для Ричарда — джинсовые шорты.

Глаза у Таисии алчно полыхнули.

— Только вы же понимаете, что доступ к гуманитарке есть не у всех. Там человек восемь из всей общины, кто пользуется этой привилегией.

— Что-то я сомневаюсь, что я вот только приду, и меня сразу же туда допустят, — скептически скривилась блондинка.

— Не допустят, но, если я смогу убедить старейшину — тогда допустят. Уж поверьте!

— А вам это зачем?

— Ну, мы с вами, Таисия, можно сказать, «сёстры по несчастью». Обе пострадали от Григория, — доверительно ответила я, — поэтому можете считать, что я просто проявляю человеколюбие.

— А что от меня нужно? — деловито спросила Таисия, которая явно в человеколюбие не особо верила.

— От вас мне нужно одно-единственное, — улыбнулась я и объяснила, — под моим руководством есть группа членов общины. Мы выполняем кой-какие мероприятия. Общественные, если вы понимаете, о чём я.

— Вам не хватает людей для выполнения мероприятий? — удивилась Таисия. — Я всегда думала, что там полгорода, в этой секте.

— Людей-то хватает, — пожала плечами я, — но мне нужен особый человек. Временно конечно же. Ненадолго. Недели на две, максимум на три, не больше.

— В каком смысле?

— Мне нужен человек, который будет против всех в группе, — ухмыльнулась я, — ему нужно будет найти слабые места каждого члена группы. И с каждым капитально рассориться. Вот прям поскандалить. Точнее вынудить их поскандалить.

— Зачем? — совсем удивилась Таисия, и аж остановилась, как вкопанная.

— Чтобы они объединились против общего врага и дружно дали ему отпор. Я хочу сплотить группу, и только общий враг может помочь. Причём враг должен быть сильным и безжалостным. А у вас и смекалка и артистические задатки — на высоте, — подольстила я.

— Но как-то скандалить… — замялась Таисия.

— Ну это же для общего блага, — развела руками я, — не взаправду. Им действительно нужен мощный стимул. Чтобы сдвинуть с мёртвой точки. Иначе толку не будет.

— Поняла! — на лице Таисии сверкнула предвкушающая улыбка. — Когда приступать?

— Любовь Скороход? — утвердительно сообщила вопрос незнакомая женщина.

Она могла бы быть даже красивой, особенно в этом шикарном платье из василькового шифона, если бы не тройной подбородок и полное отсутствие шеи.

— Да, — кивнула я.

— Нам надо поговорить, — уведомил незнакомый мужчина, суетливый лысоватый толстячок в дорогом костюме.

— Говорите, — согласилась я, — раз надо. Но было бы уместно сперва представиться.

У незнакомцев от такого моего ответа слегка вытянулись лица. Женщина демонстративно удручённо выдохнула и выразительно посмотрела на мужчину. Тот поморщился и сказал:

— Понимаете, Любовь, дело в том, что после смерти Воли по закону вы — ближайшая родственница.

— Какой Воли? — не поняла я, машинально вспоминая, кто среди родни Любаши в последнее время умер.

— Не какой, а какого, — поправил меня мужчина. — Воля, это сокращённо от имени Владимир.

Из Владимиров, которые приходятся родственниками Любаше я знала только зятя.

— А он что, умер? — растерянно спросила я, прикидывая, сколько суеты сейчас начнётся и чем это будет грозить Тамарке.

— Ещё нет, но понимаете…

— А раз ещё нет, то, что мы здесь обсуждаем? — удивилась я. — И кто вы такое, что вам есть дело до его жизни и смерти?

— Волька находится при смерти, — решительно влезла в разговор женщина, видя, что толку от мужичка нету, — он в коме и врачи не дают ему никаких утешительных прогнозов…

— Но он не умер, — развела руками я, — в коме он может находиться и двадцать лет. Так кто вы такие? Пришли на кладбище место продавать?

Я просто когда-то смотрела программу по телеку, как расследовали дело о махинациях с местами на кладбище. И вроде это как раз происходило в «лихие девяностые».

— Как вы могли такое подумать⁈ — вспылила женщина.

— Вы так и не представились, — в третий раз напомнила я.

— Ах, да, — кивнул мужчина и предупредительно коснулся руки женщины, которая сразу же сдулась. — Я — Виолетта Петровна. А это — Альберт Альбертович.

Она посмотрела на меня так, словно я при звуках этих имён должна была как минимум сплясать радостную лезгинку.

— И что? — прищурилась я, — мне это ничего не говорит, Виолетта Петровна вы или Клавдия Степановна.

— Я — сестра Воли, — торжественно сообщила женщина.

— Сестра? — я задумалась, вроде бы у Владимира было другое отчество. — Сводная что ли? Если вы сестра Владимира, то почему тогда вы считаете, что это я — ближайшая родственница? Я же просто сестра его жены.

— Троюродная, — чуть смутилась женщина.

— И что же вам от меня нужно, Виолетта Петровна? Наследство пришли делить? — не удержалась от ехидства я.

Но, судя по выступившему багровому румянцу на скулах троюродной сестры — я попала прямо в точку.

— Почему делить⁈ — влез в разговор Альберт Альбертович.

— Альберт, подожди! — одёрнула его Виолетта Петровна, но было уже поздно. Я всё поняла.

— Значит так, — тихо сказала я, — У Владимира есть жена. Живая жена. Это — раз…

— Она убийца! — возмущённо взвизгнула Виолетта Петровна.

— Следствие ещё не закончено, — развела руками я, — кроме того, Тамара находится на лечении в психоневрологическом диспансере. Она больная. И отбирать у неё квартиру я не позволю…

— Да нахрен нам ваша квартира! — взорвался Альберт Альбертович, но Виолетта Петровна тут же наступила ему на ногу, и он испуганно умолк, смущённо и бессмысленно моргая.

— Договаривайте, — велела я.

Виолетта Петровна и Альберт Альбертович переглянулись и ничего не ответили.

Я тоже молчала, ожидая ответа. Повисла неловкая пауза.

Виолетта Петровна поджала губы, Альберт Альбертович прокашлялся, а я всё также молчала, выжидательно глядя на странную парочку.

Наконец, когда пауза настолько уже затянулась, что это стало неприличным, Виолетта Петровна выдавила измученную улыбку:

— Ладно, извините, Любовь Васильевна, — мы потом зайдём.

Она развернулась и торопливо зацокала каблучками вниз, таща за собой на буксире слегка обалдевшего Альберта Альбертовича.

Хорошо, что я была в комнатных тапочках из войлока, мягко и бесшумно я сбежала вслед за ними, в надежде подслушать их разговор.

К сожалению, почти ничего я не услышала. Но прежде, чем дверь подъезда захлопнулась, удалось уловить одно слово — «завод».

Теперь мне стало ясно, куда нужны были деньги, вырученные за дом отца Любаши.

Осталось только узнать, что же это за завод и где он находится?

— Это — что? — удивлённо потыкала я пальцем в жуткого вида то ли ангар, то ли сарай.

— Предприятие, — заулыбался Игорь. — Наше предприятие.

— Но я тут, кроме жалобно требующего ремонта сарая больше ничего не вижу, — сказала я.

— Нужно же с чего-то начинать, — философски ввернул Олег.

Так, мальчики явно витают в облаках, — хмуро подумала я и настроение упало. — нужно срочно спустить их на землю.

— И деньги нужны, чтобы купить вот это? — я поморщилась, — Такие деньги?

— Ну да, — кивнул Игорь и с энтузиазмом добавил, — мы подремонтируем здание, поставим здесь столы и стулья, швейные машинки, закупим ткань, наймём людей и будем шить костюмы фирмы адидас.

— Твою ж мать! — потрясённо выругалась я. — ты решил забабахать посреди поля подпольный швейный цех по пошиву брендовых подделок?

— Ну почему так категорично? — Игорь понял, что я в бешенстве и не знал, как реагировать.

— Потому что это статья, — припечатала я. — И риск.

— Да все так делают, — засмеялся Олег, — и как юрист…

— А что, если через десять лет Игорь, или ты, решите баллотироваться в президенты? — задала провокационный вопрос я, — и внезапно вся эта мутная история с подпольным цехом всплывет? И поставит крест на карьере.

— Не всплывёт! — беспечно отмахнулся Игорь, — все так делают. Если посмотреть, то у всех депутатов свой бизнес есть. У кого казино, у кого подпольные цеха. Чем мы хуже?

— Нет, — покачала головой я.

— Почему нет? — видно было, что Игорь расстроен, — мы без вашей доли не вытянем. А видеосалон скоро накроется. Примерно месяца три ему осталось и всё.

— Я понимаю ваши затруднения, — сказала я, — и доверяю вам. Вы мне много в чем помогли. Причем совсем бескорыстно. Но вот влезать в мутное дело я не буду. И вам не советую.

— Но… — начал Олег.

— Олег! — я начала закипать, — я же не сказала «нет в принципе»! Я сказала «нет подпольному швейному цеху в ангаре посреди поля».

— Любовь Васильевна! — опять предпринял попытку Игорь, — давайте я вам расскажу всю схему, и вы сами увидите, что дело верное.

Но я лишь покачала головой. Я уже раз жила в лихие девяностые и прекрасно знала, чем такие вот попытки заканчиваются. Нет, безусловно, были и удачные проекты, были даже такие, когда люди с нуля вертикально вверх за какой-то месяц взлетали, но это были другие люди. А вот у хороших мальчиков это всё заканчивалось печально. Как правило печально. И это в лучшем случае. В худшем, если предприятие не разорялось в ближайшие месяцы, то приходили крепкие хмурые ребята и отжимали всё до копейки и бывшие хозяева таких цехов считали, что им крупно повезло, что их не залили бетоном где-нибудь на стройке или не прикопали в ближайшем лесочке.

Поэтому влезать в это я не собиралась и ребят решила не пускать.

— На сколько вы планируете арендовать помещение? — перешла я на деловой тон.

Парни переглянулись и чуть воспряли духом.

— На три года для начала, — сказал Игорь и поспешно добавил, — но мы потом продлим контракт, лет на двадцать. Просто у нас сейчас денег лишних нет, ещё же и ремонт делать надо.

— И знаете, чем это всё закончится? — вздохнула я и пояснила, — через три года, когда вы отремонтируете этот жуткий барак, хозяин вам так задерёт аренду, что хоть бы у вас на год денег хватило.

— Но мы же…

— Да, вы же! — припечатала я, — одно дело сдавать в аренду никому не нужный полуразваленный сарай, а другое — отремонтированный цех с автостоянкой, всеми коммуникациями и удобствами.

— Какими удобствами⁈ Какой стоянкой⁈ — поморщился Игорь.

— А как ты людей здесь держать будешь? — удивилась я, — им в туалет ходить не надо? А руки помыть? А обогревать помещение? Чай не в Африке живём же.

Меня понесло.

— А стоянка нужна, и для автомобилей, и для фур, которые будут отгружать готовую продукцию, и для автобуса, который будет отвозить и привозить людей. Ты же не думаешь, что они вповалочку будут на полу в цеху спать?

— Не думаю, — задумчиво нахмурился Игорь.

— А ещё столовая нужна будет, или хотя бы буфет. Людей же кормить нужно. Если, конечно, твои смены не по четыре часа будут.

Игорь тяжко вздохнул.

— Водопровода здесь нету. Канализации — нету, электричества — нету. Это всё от города тянуть придётся. А наши городские власти за это столько затребуют, сами знаете. Поэтому я и говорю, что ничего у вас не выйдет! А даже если вы каким-то волшебным образом преодолеете всё, что я здесь только что перечислила, то не факт, что землевладелец, где расположен ангар, не продаст этот кусок земли и вам придётся срочно этот ангар со всей начинкой сносить.

По лицам парней было видно, что они об этом вообще не подумали. Ну да, совковое воспитание, когда государство решало все проблемы своих граждан, плюс сейчас полная безнаказанность и свобода — вот и почувствовали себя акулами капитализма.

— Вы правы, — чуть помедлив, сказал Игорь.

Видно было, что настроение у парня совсем испортилось. У Олега, кстати, тоже.

— Это вам с видеосалоном в подвале было легко, — сказала я, — просто сняли одну комнату, поставили стулья и старый видик. Набрали видеокассет. Народ приходит и просто сидит смотрит. Им в туалет не надо. И без еды час-полтора пережить можно. Поэтому всё хорошо. Здесь же совсем другая история.

— А что, если в городе цех сделать? — с надеждой взглянул на меня Олег, но я поспешила разбить его мечты:

— И в этом случае ничего у вас не выйдет, — покачала головой я, — помещение нужно. А аренда в городе сам знаешь, сколько стоит.

— Так мы тот же подвал арендуем, просто полностью! — загорелся Игорь.

— И девяносто процентов времени ты будешь отбиваться от возмущенных жильцов, которым стрёкот швейных машинок будет мешать. А остальное время — от санстанции, от ЖЭКа, который за вывоз мусора с тебя три шкуры сдерёт, и так далее. Я уже молчу про рэкет.

— Да ну! Не верю я, что ничего не возможно! — возмутился Олег, — вас послушать, так везде одни ужасы!

— Почему невозможно? — удивилась я, — Всё возможно. Просто нужно заранее просчитать все плюсы и минусы проекта. Я вот лично считаю, что идея с этим ангаром заранее провальная. Но это совсем не значит, что другие идеи тоже не зайдут.

— Например? — с надеждой взглянул на меня Игорь.

— Например? — задумалась я, — да вот, пожалуйста, тебе пример. Можно открыть сеть дешевых столовых быстрого питания. Сперва у нас в городе, затем и в других населённых пунктах. Причём сделать это надо не просто так, а под «крышей» секты «Союз истинных христиан».

— Насколько я знаю, вы там состоите, — с подозрением взглянул на меня Олег.

— Ну, я бы не сказала, что я прямо состою, — развела руками я, — скорее я там реализую некоторые свои проекты. Просто в одиночку это делать нереально и глупо, а коллективно вполне можно. Да и под «крышей» такой мощной организации, которую в свою очередь «крышуют» из Бруклина, можно делать что угодно. Главное правильную идеологию подвести, чтобы не шло вразрез с уставом общины.

— И какая же идеология может быть в сети быстрого питания, чтобы было связано с сектой? Хоровые молебны перед едой? — ехидно хмыкнул Олег.

— Нет. Помощь бездомным, людям в трудной жизненной ситуации, многодетным семьям и так далее. Для них делать обеды со скидкой, по купонам. Причем не просто для них, а с условием, если они начнут посещать хотя бы основные мероприятия в Союзе истинных христиан. А для всех остальных — по обычной цене. Продумать такое меню, чтобы нравилось людям и по другим столовым такого не было. Да тут разгуляться есть где. Но это был лишь один пример. Так-то лично я бы с продуктами не стала связываться. Отравится кто-то один и начнётся. Лучше чем-то другим заняться. Но здесь нужно посидеть, хорошо подумать.

— Тогда что? Отказываемся от идеи с швейным цехом в ангаре и будем думать дальше? — подытожил Олег.

— Только времени у нас нету, — мрачно сказал Игорь.

— Давайте установим сроки, — пожала плечами я, — скажем — три дня на раздумья. Через три дня я еду в село. Вы же обещали к нам на шашлыки приехать. Вот и приедете, а заодно мы решим судьбу будущего совместного бизнеса.

Парни повеселели.

Вот так бы сразу.

Да где же оно⁈ — я уже битый час рылась в многочисленных ворохах бумаг, принадлежащих Владимиру, в тщетной попытке наткнуться на искомый «завод».

Получается два варианта: либо зять хранил документы где-то в другом месте, либо я пропустила. Поэтому, испустив тяжкий вздох, я печально оглядела два огромных шкафа с бумагами и выдвинутые ящики стола, скривилась и начала всё заново.

Да, следует признать, мой зять Владимир был «Плюшкиным». Он принадлежал к той странной категории людей, которые никогда ничего не выкидывают. Но и эти люди тоже бывают разными: есть среди них такие, которые ни за что не выбросят ветхую одежду и обувь, или банки с позапрошлогодней консервацией, есть хранители старых газет, рекламных листовок и квитанций, есть те, кто коллекционирует даже б/ушные полиэтиленовые пакетики, сперва тщательно их выстирывает, затем сушит, затем аккуратно складывает и в таком виде хранит много-много лет непонятно с какой целью.

Владимир относился к первой категории. Он бережно хранил любую малейшую бумажку или её клочок. Я нашла даже фантики от конфет в увесистой коробке. Правда, конфеты были все заграничные, но собирать фантики для взрослого мужика — ну такое себе. В моём понимании образа Владимира это невинное хобби почему-то находилось за гранью добра и зла.

Как обычно, по закону подлости, искомая папочка (они таки нашлась, ура!) нашлась на самом низу, в диване. Я вытащила документы и прочитала — это были акции (та-дам!) на Калиновский фаянсовый завод, где когда-то много лет трудилась Любаша Скороход, пока я её не уволила. И Владимиру каким-то непонятным образом там принадлежало аж тридцать семь процентов (та-дам!). К моему сожалению, согласно документам, ему нужно было внести деньги. И срок истекал через две недели.

Там были ещё какие-то бумажки с расчётами. Как я поняла, Владимир метил ввязаться в акционеры завода по производству оксида кобальта. Но я сразу решила в такое не лезть — конкурировать с «Норникелем» не самое умное решение. Поэтому — нафиг, нафиг.

Я отложила бумажки по кобальту и вернулась к документам по фаянсовому заводу. Ещё раз всё тщательно пересмотрела и изумлённо выдохнула. Так вот для чего Владимир заставил Тамарку продать дом отца! Сунув документы в сумочку, я аккуратно вернула все остальные бумаги на место и тихо вышла из квартиры, не забыв запереть её на ключ. Честно скажу, мелькнула мыслишка сложить Тамаркины вещи и отнести ей в психдиспансер, но не стала.

— Что там такое⁈ — мы с любашиным отцом синхронно подхватились и побежали на улицу. Из дома выглянула встревоженная Анжелика:

— Тётя Люба, что случилось⁈

— Не знаю ещё, иди в дом, если что — позову.

Анжелика скрылась обратно в доме, а мы выскочили за калитку.

Орала и плакала тётка Шура. Напротив неё стоял чёрный автомобиль с тонированными стёклами, из которого высунулся огромных размеров коротко стриженый мужик с золотой цепью с крестом на бычьей шее. Примечательно, что цепь была толщиной с палец, а столь увесистому кресту мог позавидовать любой настоятель церкви.

— Я вам русским языком повторяю! Я в этом доме живу всю жизнь! Я здесь родилась! Моя мамка здесь родилась! И моя бабка тоже! И ни про какую землю я не знаю! И знать не хочу! Это всегда был наш двор! И огород наш!

— Ещё раз повторяю, — монотонно-угрожающе выплюнул слова мужик, — мы выкупили всю землю по этой улице. Освободите её. Срок — четыре дня. Потом приедет бульдозер и всё снесёт.

— Ах, ты ж божечки мои! — охнул дед Василий и растерянно посмотрел на меня. — Как же так?

— А вы кто будете? — спросила я мужика.

— Тебе, мать, чего надо? — скользнул по мне неприветливым взглядом мужик.

— Я тебе не мать! Я здесь живу! — отрезала я, — что за землю ты выкупил и почему не посоветовался с жильцами?

— Буду я отчитываться перед всякими! — рявкнул мужик и сурово припечатал, — срок вам — четыре дня! Вся улица. От первого дома до двадцать шестого. Всё!

Он закрыл тонированное стекло и автомобиль, взревев, покатил прочь.

— Ой, что теперь буде-е-е-ет! — тоненько, на одной ноте, завыла тётка Шура.

— Люба, что теперь делать? — на деда Василия было больно смотреть.

— Так! Тихо! — велела я и скомандовала, — пошли в дом.

— Так у Шурки же тоже, — запричитал дед Василий. — И другие соседи. Пётр Фомич вон тоже, и Алевтина Степановна…

— Отец, — сказала я строгим голосом, — прекращай причитать. Ещё ничего не случилось. Ну, приехал какой-то мудак, поугрожал. К тому же не нам, а соседке. Документов он не показал. Поэтому давай заранее не паниковать. Пошли в дом, говорю.

Но дед Василий уже «поплыл», съежился, втянул голову в плечи и побрёл за мной во двор, еле-еле переставляя ноги. На улице осталась голосить тётка Шурка. На шум начали выглядывать другие соседи.

— Люба, как же так? Как так-то? — он сел как-то боком на деревянный чурбачок, обхватил голову руками и, раскачиваясь, тихо стонал на одной ноте.

Это меня разозлило окончательно.

— Хватит! — рявкнула я, и дед очнулся и посмотрел на меня испуганным, но уже более осмысленным взглядом. — Прекращай голосить, Василий Харитонович. Детей мне перепугаешь.

— Ну, так сама же видишь… — растерянно развёл руками он.

— Вижу! — спокойно сказала я, — во-первых, он угрожал не тебе. Во-вторых, у нас есть ещё аж целых четыре дня, в-третьих, если даже всё рухнет, то тебе есть, где жить. Хоть у меня, хоть в Тамаркиной квартире. Она, кстати, сейчас пустует. Так что на улице ты не окажешься. И не забывай, я ведь работаю в ЖЭКе. Так что кое-какие связи у меня есть. Завтра вернусь в город, пойду к своему начальнику и попрошу всё выяснить. И у нас есть Олег. Ну, помнишь, юрист, который помог тебе дом вернуть?

— Наверное, не надо было этот дом возвращать, — тяжко вздохнул старик, — это меня боженька наказал…

Я ещё минут десять уговаривала его не раскисать. Очевидно, Любашин отец относился к той категории людей, для которых любое потрясение сродни апокалипсису. И они раскисают от малейшего дуновения ветерка перемен.

Но ничего, выход есть всегда. Во всяком случае, должен быть.

К моему несказанному удивлению, на пороге квартиры стоял… Пивоваров.

— Пётр Кузьмич? — даже не смогла скрыть изумления я, — Что случилось?

— Добрый вечер, Любовь Васильевна, — чуть смущённо проговорил он, — извините, ради бога, что тревожу вас вечером. Нам нужно поговорить. Это не займёт много времени.

— Да… конечно, — растерянно кивнула я, — проходите.

Он вошел в квартиру, а я лихорадочно соображала, куда его пригласить. В детской комнате Анжелика готовилась на завтра к собеседованию. В моей же комнате места для приёма гостей вообще не было. Пришлось звать его на кухню.

— Извините, что на кухню, — сказала я, — живём в стеснённых условиях, отдельной комнаты для приёма гостей нету.

— Ничего, я по-простому привык, — снисходительно улыбнулся Пивоваров.

— Присаживайтесь, — сказала я, — сейчас рагу будет готово. Поужинайте с нами.

— Нет, Любовь Васильевна, спасибо, я не голоден, — ответил Пивоваров, но смягчил ответ, — а вот от чашки чаю я бы не отказался.

— Тогда минуточку, — я подошла к плите и поставила чайник на газ. Вытащила большой заварочный чайник с розочками. Обычно дома, для себя мы пользовались другим, попроще. А для гостей был этот. Я вытащила из ящика начатую пачку заварки, но не успела даже заварить чай, как за моей спиной раздался возглас:

— Что это⁈ — изумлённо воскликнул Пивоваров.

Я обернулась и обомлела — он смотрел на план, в моей тетради. Чёрт! Я же совсем забыла, что писала свой план и второпях бросила раскрытую тетрадь на столе. А теперь он читает. И вот что ему отвечать? Что я помогаю готовить Анжелике реферат? Ага, на тему диверсий в Америке!

— Вот уж не ожидал, — прищурился Пивоваров и вопросительно посмотрел на меня.

Я вспыхнула и отобрала у него тетрадь.

— Вы хотели поговорить, Пётр Кузьмич? — немного более резко, чем следовало, произнесла я, — ну так говорите. Я вас слушаю.

— Нет уж, — упёрся он, — мне любопытно, зачем вам такой план, Любовь Васильевна?

Я поджала губы:

— Не думаю, что вы именно за этим пришли, Пётр Кузьмич, — я сделала чай и поставила перед ним на стол чашку. — Так о чём вы хотели поговорить?

— Уже особо ни о чём, — он смотрел на меня каким-то непонятным взглядом, а потом всё же не выдержал и сказал, — так вот для чего вы всё это затеяли, Любовь Васильевна, да? А я-то, старый дурак, всё думаю, что происходит?

Я не ответила. Молча смотрела на него, раздумывая, как бы его выгнать из квартиры? И чтобы как-то без скандала. И чем для меня обернётся то, что он теперь всё знает?

— Любовь Васильевна, — весь подобрался Пивоваров, видя моё настроение, — вообще-то я пришел с вами поругаться. Но теперь вижу, что мы вполне могли бы быть и соратниками.

— Соратниками? — удивилась я, — вы тоже любите вязать салфетки крючком?

— Причём здесь крючок и салфетки? — теперь уже удивился он.

— При том, — ответила я, — что других увлечений у меня нету.

— Я вижу, — ехидно усмехнулся он и добавил, — всё по заветам великого Ленина? «Взять почту, телеграф, телефон, мосты и вокзалы»?

— Почему телеграф?

— Так он писал в своей статье о планировании вооруженного восстания, чтобы вся власть перешла к Советам. В октябре семнадцатого года.

— Я не планирую вооруженное восстание, — ответила я, но уши предательски вспыхнули.

Пивоваров заметил это и ещё более ехидно хмыкнул:

— Теперь мне стал понятен принцип, по которому вы отбирали кандидатуры. Ксюша должна будет работать в газете и несколько раз подменить тексты передовиц на нужные вам по смыслу? Сиюткина — устроить экологический теракт? Комиссаров взорвать коллектор?

— Не взорвать, просто испортить, чтобы дерьмом все улицы залило там, — вздохнула я, понимая, что меня только что полностью раскрыли.

— А Кущ?

— Он учитель физики. Он нужен для общего руководства этим всем… — поджала губы я.

— А эти две свиристелки? Рыбина и Белоконь? От них-то какой толк? Я не пойму.

— Они должны будут ходить по мероприятиям, и делать мелкие социальные диверсии — собирать и распускать слухи, подбрасывать листовки, — поникла я.

— А я?

— А вы — юрист. Хороший юрист, — подняла голову и вызывающе посмотрела на него я, — кто-нибудь из наших может в любой момент засыпаться. Нам нужен будет юрист.

— Ну, спасибо на добром слове, — чуть приосанился Пивоваров, — а то я уже решил, что мой удел — старушкам заборы ремонтировать.

Я промолчала.

— Получается, вы создали команду и сейчас натаскиваете её для последующих задач в Америке? — догадался Пивоваров.

Я не стала ни подтверждать, ни опровергать. Весь мой такой стройный и красивый план сейчас рушился прямо на глазах. И вот что делать? Убить его что ли? Так Анжелика дома. И куда я потом дену труп?

Пивоваров, видимо, поняв по моему взгляду, о чём я сейчас думаю, торопливо сказал:

— Раз так, Любовь Васильевна, то я целиком и полностью на вашей стороне. Можете рассчитывать на мою всестороннюю поддержку! Во всём!

Я промолчала. Потому что не знала, что говорить. Тем временем, Пивоваров, очевидно, поняв, что мне нужно время на подумать, сказал:

— А Таисия эта зачем? Только склоки провоцирует. Всех уже задолбала. Её же скоро дружно бить начнут…

— Вот за этим и нужна, — призналась я, раз деваться было всё равно некуда.

— Не пойму… — покачал головой Пивоваров.

— Есть такая наука, Пётр Кузьмич, — пояснила я, — называется «конфликтология». Если команда сразу не может сработаться, значит, им нужен общий враг, против которого все объединятся и начнут бороться.

— Умно! — оценил мою задумку Пивоваров. — И, кстати, уже начало работать. Ещё не на сто процентов, но скоро будет.

Я лишь пожала плечами, мол, к тому и стремимся.

— В общем, можете во всём на меня рассчитывать, — очень серьёзно сказал Пивоваров.

— Зачем это вам, Пётр Кузьмич? — устало спросила я.

— Понимаете, Любовь Васильевна, я старый коммунист. — Загорячился Пивоваров, — И жил я в Советском союзе, гордился этим и верил, что скоро наступит коммунизм, верил во всеобщее равенство и братство. Да, были у нас перекосы, было много… эммм… всякого, но я верил, что скоро это исчезнет. Нужно немного ещё подождать, поднажать, поработать. Подождали… на свою голову. И сейчас я смотрю, как все наши идеалы растоптаны, как такая великая страна рухнула. Как наши «старшие братья», снисходительно похлопывая нас на плечу, раздают жевательную резинку. Примерно то же самое они уже сделали с индейцами у себя на континенте. Теперь полезли к нам. Засирают нашим детям мозги… Не могу смотреть на всё это, Любовь Васильевна! Сердце кровью обливается! И что самое обидное — никому нет никакого дела! Все радостно жуют эту жвачку, смотрят тупые передачи по телевизору, и не обращают внимания, как нашу страну дерибанят. И свои, и «старшие братья». Эх!

Он обречённо махнул рукой и его плечи поникли.

Мы ещё долго сидели с ним на кухне и разговаривали о нашем прошлом, о будущем, о детях, и о том, что нужно сделать, чтобы вернуть Страну Советов.

И лишь, когда он ушел, я подумала — а интересно, зачем он приходил?

Я прошла в библиотеку, и Всеволод самолично прикрыл за мной дверь.

— Садись, — велел он, и было видно, что он на взводе, — время у меня чуток поджимает, так что слушай. Когда будешь передавать Ростиславу письмо, он с тобой начнет разговор вести за ответную услугу. Так вот. Ты попроси его взамен, чтобы он сделал тебе тоже услугу.

— Какую? — спросила я (аж самой интересно стало).

— Через две недели в соседней области будет большой Съезд христианских конфессий и ассоциаций. И Ростислав туда делегирован.

— Ого! — прокомментировала я.

— Я тоже так считаю, — раздражённо скривился Всеволод, — на наши вожаки решили, что молодым нужно давать дорогу. Вот и даём, раз нужно.

Он тяжко вздохнул и задумался, забарабанил пальцами по столу. Я сидела молча и не перебивала.

Наконец, Всеволод отмер и продолжил:

— И там будут выбирать нового делегата в Генеральную конференцию от нашего округа. Голосованием, само собой. Так вот, ты попроси его, чтобы он проголосовал за Кирилла Тихонова. Поняла?

— Поняла, — кивнула я. — А кто он такой и почему за него?

— Неважно, — отмахнулся Всеволод. — Просто сделай это. Иди. Потом поговорим. Мне сейчас некогда.

Я вышла из библиотеки, вся в сомнениях и подозрениях. Кто это такой я не знаю. Моя память из будущего ничего не подсказывает. Что это за человек и что он сделал для истории — непонятно. А, с другой стороны, мне-то какое дело? Будет Вася или Петя? Для моей миссии это ровным счётом ничего не решает. Кроме того, я уже не раз сталкивалась, что выбирают не тех, за кого проголосовали, а тех, кого надо.

Но попросить — попрошу.

И только-только я собралась ответить на ксюшин вопрос, как распахнулась дверь и заглянул Ростислав. Лицо его было при этом какое-то… растерянное, что ли.

— Любовь Васильевна! — сказал он, скривившись, дескать в комнате много народу, — вы сейчас мне нужны.

— Но у нас собрание, — ответила я, кивнув на собравшихся членов моей группы.

— Перенесите на другое время. Жду вас на выходе, — строго отрезал Ростислав и закрыл дверь.

Мои возбуждённо загомонили. Насколько я понимаю, в общине так было не принято.

— Всем спасибо, — сказала я, поднимаясь с места, — все всё слышали. Так что сейчас разбегаемся. Обдумайте свои стратегии изучения английского. Давайте соберемся… эммм… так, завтра я не смогу. Давайте послезавтра?

— Послезавтра я не смогу! — заявил Пивоваров, — у нас проверка и меня подключили.

— Так вы же на пенсии, — едко заметила Зинаида Петровна.

— Ну и что? Аркадий часто ко мне обращается. До сих пор, кстати, — приосанился Пётр Кузьмич, — это молодой юрист. Пришел на моё место.

— Так мы что, из-за вас не сможем собраться? — возмутилась Белоконь. — Давайте тогда без Пивоварова.

— Ну как это? — вскинулся в поддержку того Кущ, — нам же всем надо.

— Так, давайте, чтобы зря не спорить, — оборвала очередную зарождающуюся дискуссию я, — после общей проповеди и соберемся.

— Так это аж в субботу, — разочарованно протянула Ксюша, — я же умру от любопытства.

Я улыбнулась и не сказала ничего.

Народ, ворча и обсуждая, расходился, а я заторопилась к Ростиславу.

Он ждал меня на выходе.

После той, памятной, поездки в Нефтеюганск, когда он показал себя абсолютно безынициативным и не склонным к принятию ответственных решений, человеком, моё отношение к нему кардинально изменилось. Я — продукт двадцать первого века, с его раздутыми инновациями, «диким» капитализмом, и прочими боевыми корпоративными прелестями. Я давно уже даже не морщусь, когда отработавшего лет сорок на производстве человека увольняют по надуманной причине за два года до выхода на пенсию и полностью вычеркивают из всех процессов. Или когда молодой амбициозный сотрудник, используя родственные связи, показательно подсиживает своего более опытного и умного коллегу, отбирает все его проекты, присваивает его результаты и получает за это только похвалу вышестоящего руководства. Но даже меня как-то покоробило то, что этот, по сути, безынициативный червяк, вот так, готов не просто подсидеть Всеволода, но и, по сути, поставить всю общину на грань закрытия. Потому что я не думаю, что после обнародования настоящего письма с перепиской к Гитлеру, этой секте что-то бы светило. Приклеили бы соответствующий ярлык и запретили на территории всей страны. Это проще, чем отмывать потом репутацию, ведь можно и самим запачкаться.

— Любовь Васильевна! — нервно оглядываясь, прошипел Ростислав, — мы с вами о том письме говорили. И вы обещали! Сегодня же последний срок.

— Есть письмо, — обрадовала я его, — мне удалось.

— А где оно? — жадно протянул Ростислав, ноздри его аж раздувались.

— У меня, конечно, — пожала плечами я.

— Ну так давайте, — одними губами произнёс Ростислав. — В Америку вы поедите через два месяца.

— Э нет, — с усмешкой покачала головой я, — По поводу Америки — это я сама устроила. Без тебя. Так что условия теперь меняются.

— В смысле⁈ — чуть не подпрыгнул от возмущения Ростислав, — как это меняются⁈ Мы же договорились! Вы едите в Америку! А я получаю письмо.

— За просто так я ничего делать не буду, — покачала головой я, — в Америку меня берут и без твоей помощи. Значит, я поменяю его на что-нибудь другое. Ты же согласен, что отдавать тебе с таким трудом добытое письмо за просто так — глупо?

— А я бы отдал, если бы человеку нужно было, — сказал Ростислав и вильнул взглядом.

— А я вот — нет, — развела руками я, — поэтому только равноценный обмен.

— На что? — стараясь не показать, что он расстроен, спросил Ростислав.

— Первое. Когда ты поедешь на конгресс, нужно будет проголосовать за одну кандидатуру. — Я пересказала ему пожелание Всеволода, естественно не выдавая того.

— Но я не считаю… — начал было Ростислав, но был безжалостно перебит:

— Значит, останешься без письма. Я вообще думаю, что может, я и сама его, кому надо, передам.

Ростислав побагровел. Потом побледнел. Потом взял себя в руки и сказал сиплым голосом, цедя слова сквозь зубы:

— Хорошо. А второе?

— Землю под всей улицей в нашем селе какие-то бандюки собираются выкупить. Или уже выкупили. В четверг придут бульдозерами дома сносить. Узнай, кто эту сделку провернул, и как её перебить — и письмо будет у тебя в ту же минуту, — я протянула Ростиславу клочок бумажки с торопливо накорябанным адресом.

У Ростислава глаза на лоб полезли:

— Но как я…?

— Но ты же хочешь потом стать старейшиной? — понятливо ухмыльнулась я, — а для этого нужно уметь не только проповеди медовым голоском читать, чтобы прихожанки млели. Быть руководителем — это на девяносто процентов закулисная чёрная работа. Вот и покажи, как ты можешь.

— Но рыпаться к бандитам — это же самоубийство! — пролепетал Ростислав и попытался вернуть мне бумажку с адресом обратно.

— Ты думаешь, что достать письмо было легче? — тоном еврейской бабушки ответила я. Так надо было самому попробовать.

— Ладно, я постараюсь всё выяснить, — с кислой миной вздохнул Ростислав. — Но письмо мне нужно сегодня.

— У меня тоже времени нету, — вздохнула и я. — Так что сходи выясни, и я сразу отдам тебе письмо.

— Ладно, — кивнул Ростислав, по его лицу промелькнула такая ненависть, что мне на мгновение стало аж страшно. Но да ничего. Где наша не пропадала.

«Жё-о-оо-лты-ые тюльпаны-ы-ы… ты мне даришь, как ни стра-анно….» — старательно пыталась попасть в ноты тощая певичка с гигантским начёсом вместо чёлки, что заканчивалась залакированным локоном страсти. Ещё два таких же локона вились возле ушей певички. Она была бы похожа на крайне удивлённую пуделиху, если бы не накрашенные перламутрово-голубым цветом веки, аж до самых бровей, как у панды.

«Жё-о-оо-лты-ые тюльпаны-ы-ы… о-у-о!» — истерическим голосом сообщила пуделиха-панда. Потом-таки допела остальное и широким жестом дёрнула микрофон, очевидно подражая каким-то американским певичкам. Но так как техника в «Нивушке» была не очень, то звук с протяжным скрежетом «зажевало». Ростислав страдальчески поморщился, дождался, когда эхо от скрежета утихнет, и сказал:

— Письмо принесли?

Я кивнула.

— Отлично, — облегчённо выдохнул он и налил себе минералки в стакан, — Сергей согласен передать купчую на землю в нашу церковь. Не за просто так, конечно же. Но это уже наши с ним дела. Так что можете не беспокоиться, никто ваших стариков выгонять из домов не будет.

— А могу я сама выкупить землю под домом моего отца? — сразу же спросила я.

— Зачем? — удивился Ростислав, — я же сказал, вы теперь в безопасности.

— Это я сейчас в безопасности, Ростислав. А завтра вас куда-то на самый верх заберут, с вашими-то талантами, — плеснула я елею на честолюбие молодого афериста. — А на ваше место придёт другой человек. И он может совсем по-другому на эту ситуацию посмотреть.

— Стопудово! — подтвердил золотозубый бандюган, которого Ростислав назвал Сергей, и щедро плеснул себе коньяка. Хотел и мне, но я прикрыла рукой свою рюмку (снифтера у них не было, а фужеры были слишком большими, пришлось попросить обычную водочную рюмку).

— Ну я даже не знаю… — замялся Ростислав.

— Всего один участок, — продолжала давить я, — тем более, ну что «Союз истинных христиан» теряет?

— Землю теряет, — хохотнул Сергей.

— Ничего подобного! — покачала головой я, — я оставлю завещание на «Союз истинных христиан». В том числе и на этот участок.

— А потом ваши наследники оспорят! — нахмурился Ростислав. — У вас ведь трое детей.

— Не оспорят, — продолжала гнуть свою линию я, — они не родные, я их опекун, и значит у них своё наследство будет. От государства. Так что моя квартира и участок перейдут в общину.

— Но вы ведь даже не крещенная! — привёл последний аргумент Ростислав, — и даже не собираетесь.

— С чего вы взяли? — удивилась я.

— У нас уже два массовых крещения были, и вы ни в одном не крестились. Марина говорила, что Всеволод Спиридонович вам предлагал.

— Предлагал, — не стала отпираться я, — но я пока не могу.

— Вот видите! — обрадованно попытался поставить точку в дискуссии Ростислав.

— Я хочу принять крещение в Бруклине, — выдала «перл» я.

Глядя в ошарашенные глаза Ростислава, пояснила:

— Это будет мощное, красивое и правильное мероприятие, когда наша делегация приедет туда и братский народ проведёт обряд со мной. Об этом и в газетах писать будут, я уверена.

Нет, на самом деле я не собиралась креститься в этой секте. Но Ростиславу знать это было не обязательно. Тем более, я не так уж и врала. Да, якобы планирую. А спросят, почему не крестилась? Отвечу, мол, что-то сорвалось. Вот в следующий раз опять поеду в Америку и вот тогда уж точно крещусь…

— Зашибись стратегия, — восхищённо прокомментировал Сергей и, хекнув, залпом выпил ещё бокал коньяка.

— Пригласите меня потанцевать, Сергей, — дождавшись, когда он закусит, сказала я.

Удивились оба, и Ростислав, и Сергей.

— Ну ты шебутная, — изумился бандюк.

— Идём! — я встала и потянула его за руку.

От неожиданности Сергей пошел следом.

Мы дошли почти до самой сцены, где несчастная пуделиха-панда пыталась теперь исполнить «Хуторянку». Сергей хотел притормозить там, но я его утянула чуть вбок, здесь звуки музыки были не столь оглушительны.

— Только я танцевать не умею, — сразу честно предупредила я, — так что просто немножко потопчемся, но не сильно, а то я и упасть могу.

Бандюк удивился, а я продолжила:

— Я поговорить просто хочу. Без Ростислава.

— Вот ты шебутная бабец! — восхищённо покачал головой бандюк, — и не боишься же.

— Но ты же меня тоже не боишься, — в тон ответила я и положила руки ему на плечи, — рули, капитан!

Бандюк хохотнул и осторожно повёл.

«Мне бы хоть разок, всего лишь на чуто-о-ок… в мою весну на ху-то-ро-о-о-о-о-ок!» — не своим голосом вдруг взвизгнула певичка и мы синхронно чуть не подпрыгнули.

— Так чё там? — вернул меня в реальность бандюк.

— Вот скажи, Сергей, ты заработать хочешь? — спросила я.

— Ну, положим да, — посерьёзнел он, — а что?

— Тогда слушай план…

Шел третий день занятий английским языком для моей группы. Все собрались в комнате для проповедей в Доме молитв. Всеволод пустил нас туда заниматься. Занимались мы (да-да, и я тоже), три раза в неделю. Чаще, увы, не получалось. По вторникам и средам нас обучала Валентина Викторовна, мама Алексея Петровича, которая оказалась прекрасным переводчиком и знатоком английского, но при этом ужасным преподавателем.

С мамой Алексея Петровича я познакомилась на семейном ужине (пришлось-таки идти). Там не произошло ничего особо примечательного, если не считать его сводную сестру Зою, которая не пойми отчего постоянно на меня шипела и плевалась ядом. Но так как мне всё это было до лампочки, то её наезды я благополучно игнорировала. За что получила особую благодарность Алексея Петровича в виде небольшой премии к зарплате.

Валентину Викторовну долго уговаривать не пришлось. Во-первых, она маялась от безделья, во-вторых, когда я подключила Всеволода, то взамен «Союз истинных христиан» рассчитался с нею тем, что включал в делегацию в Америку, как профессионального переводчика. Ради возможности туда слетать, она согласилась обучать моих бесплатно. Более того, старалась теперь изо всех сил.

Кроме того, Валентина Викторовна подспудно лелеяла мечту, что её сынуля женится на мне. Я её не разубеждала. Мне было главное — обучить своих языку.

Правда, получалось пока не очень.

А по пятницам мы занимались с Анжеликой и Верой. Я решила привлечь обеих студенток к практической части. Анжелике нужна была практика, а лучше всего учиться, если сам обучаешь. А Веру я планировала сделать символом забугорного сопротивления, поэтому её нужно было исподволь втягивать в наши проекты. Чтобы не спугнуть, сперва необходимо заинтересовать.

— Поставьте предложение в отрицательную и вопросительную форму! — строгим голосом велела Валентина Викторовна и написала на доске крупными буквами:

This is a good tie. That is a long text. These rooms are clean .

— Кто пойдёт первым? — спросила она.

Все разом пригнули головы и постарались не встречаться с Валентиной Викторовной взглядом.

— Ну это же так просто! — растерянно пролепетала она, — мы же это вчера только проходили! Ну же!

Призыв остался без ответа. Народ безмолвствовал.

— Зинаида Петровна! — решила она дёрнуть Рыбину.

— Что? — вздохнула та с таким видом, словно её заставляли как минимум раскрыть государственную тайну или, не дай бог, выдать секретный рецепт фирменного пирога с черникой.

— Поставьте фразу «That is a long text» в отрицательную и вопросительную форму, — конкретизировала Валентина Викторовна.

— That is a long text? — неуверенно сказала Зинаида Петровна и растерянно оглянулась на Петра Кузьмича, но тот сделал вид, что ничего не заметил и вообще он страшно занят.

— Нет, неверно, — со вздохом покачала головой та, — вспоминайте, мы же вчера с вами выстраивали шаблоны вопросительных предложений. Что там сначала идет?

— Да нормально и так! — нахмурилась Зинаида Петровна, — не такие уж они тупые, эти американцы, должны понять, что я спрашиваю.

— Но построение вопросительных предложений в классическом английском языке… — чуть не плача, начала Валентина Викторовна.

— Так мы же едем не в Англию, а в Америку! — парировала ей та.

— Зинаида Петровна, — я поняла, что пора вмешаться, — вас просят выполнить задание. Вот и дайте ответ. Дискуссию о культурных отличиях Америки и Великобритании давайте перенесем на другое время.

— Любовь Васильевна! — аж подпрыгнула от возмущения Рыбина, — я не понимаю, почему я должна тратить своё личное время и учить этот английский язык! Поехать в Америку я могу и без него. У нас же будет переводчик.

— Зинаида Петровна, нас туда поедет большая делегация, десяток людей. Если не больше. Вы действительно считаете, что переводчик будет бегать за каждым и переводить? — парировал Пивоваров. — Мы должны не ударить в грязь лицом перед ними. Для этого и учим английский. И спасибо Валентине Викторовне, что она любезно согласилась нам в этом помочь. И теперь тратит своё время. Бесплатно, между прочим!

— Попросить передать соль за ужином я могу и без английского! — убеждённо заявила Рыбина, — а в остальном он мне не нужен. На официальных мероприятиях будет перевод.

Я подзависла. Посвящать Рыбину и остальных (кроме Пивоварова, хотя он сам догадался) в мои планы я не собиралась. Потому что бабы вредные, где-то обязательно напартачат. Кроме того, вдруг что-то сорвётся или не получится. Не хочется людей подставлять. А так они не знали, просто поехали и приняли участие в мероприятиях, на которые я указала. С них спросу нету.

Но тут получалась дилемма. Как тогда мне убедить ту же Зинаиду Петровну, да и остальных, что английский им нужен, но при этом не раскрывая всех карт?

И тут меня осенило:

— Зинаида Петровна, — вкрадчиво сказала я, — у вас же есть родственники, дети, друзья?

— Ну конечно, — кивнула та.

— А когда вы поедите в Америку, вы разве не собираетесь им оттуда гостинцы привезти?

— Собираюсь, — сказала Рыбина. — Мне дочь уже туфли заказала. Лакированные. Розовые.

— Ну вот. Представьте, вы будете идти по улице и увидите на витрине магазина эти туфли. Зайдёте купить. А ни вы их, ни они вас не понимают. И переводчика рядом нету. И что вы делать тогда будете?

— Жестами покажу, — снисходительно пожала плечами Рыбина. — Что-то поймут.

— А можно с собой русско-английский разговорник носить, — добавила Белоконь.

— Ладно. В магазине, предположим, поймут, — вздохнула я, — тогда другой пример. Увидели на рынке костюм красивый. И очень недорогой. Пока вы жестами пытаетесь объяснить, что нужен другой размер, или ищете слова в разговорнике, другой покупатель пришел и забрал этот костюм.

— Ну можно уцепиться и не отдавать, — беспечно отмахнулась Рыбина.

— А вы знаете, что в Америке есть такое понятие, как черная пятница? — спросила я.

— Что это? Детская страшилка? Как чёрная рука? — хохотнула Сиюткина.

— Нет, это огромные скидки в магазинах. Именно в этот день. И все ждут его. Потому что то пальто, которое стоило сто долларов, в чёрную пятницу будет стоить, к примеру, двадцать. А на следующий день — опять сто. И представьте толпу покупателей, которая стоит перед магазином и ждёт, когда откроются двери. Потом все несутся к прилавкам и гребут всё подряд. Пока вы будете в разговорнике искать как будет слово «пальто», вы останетесь без пальто. Так не лучше ли выучить английский, пока есть время?

Рыбина задумалась.

Я оглянулась. И Белоконь, и Сиюткина, и Кущ тоже сидели с крайне задумчивым видом. Ну слава Богу, вроде проняло.

Сказать, что я была в шоке — это ещё ничего не сказать. Человек, на которого я сделала самую высокую ставку, так меня подвёл.

Я медленно выдохнула:

— Понятно, Ксюша, — сдержанно ответила я и добавила, — ну что ж, удачи в твоих планах. Всего доброго!

— Любовь Васильевна! Вы что, даже не спросите меня, почему я не еду? — Ксюша чуть не плакала.

— Ты взрослый человек, Ксения, — пожала плечами я, — и я так думаю, что ты не стала бы срывать мероприятие и подводить всю команду, если бы у тебя не было на то веских причин. А вот лезть в твою жизнь я и вовсе не собираюсь. Да и не интересно теперь уже это мне.

Я развернулась, чтобы уйти.

— Любовь Васильевна! — ухватила меня за рукав Ксюша, — я же вижу, вы сердитесь! Поверьте, у меня были причины!

— Я понимаю, — кивнула я и сказала, — Ксения, дай пройти, пожалуйста, у меня ещё много дел. И я уже опаздываю.

— Вы теперь будете думать обо мне плохо… — расплакалась Ксюша.

— Ну что ты, Ксюша! — покачала головой я, — я теперь о тебе вообще думать не буду.

Она что-то там ещё говорила мне в спину, но я уже не слышала. Мысли были заняты другим вопросом. Нужно подвести итоги на данный момент. Итак, что я имею? В плюсах, более-менее сработанная команда (скорее менее), юрист Пивоваров, который на данный момент активно поддерживает мои идеи, старейшина Всеволод — тоже. Есть ещё Ростислав, он, конечно, не стремиться помогать или поддерживать, но при наличии нужных рычагов его вполне можно тоже задействовать. Далее, есть большая идея-план как отвернуть взгляды «полосатых братьев» от нашей страны.

Теперь минусы. Члены команды сработаны плохо, английского не знают, личные хотелки и амбиции превалируют над общественными интересами. Из-за чьего-то каприза может распасться вся моя тщательно выстраданная стратегия. То есть слабое звено — люди. Дальше. На финансирование наложили лапу сектанты из областного центра. И у них приоритет. И последний минус, Ксюша, на которую я сделала ставку, внезапно решила выйти из игры.

Что мы имеем в остатке? А в остатке мы имеем жопу.

Плохо, что весь мой план оказался шит белыми нитками, и когда потянулась одна ниточка, всё распалось на глазах. Как не обидно это признавать, но я не вижу смысла ехать в таком составе в Америку. Без Ксюши мы будем до морковкиного заговенья копошиться, и не факт, что результат хоть какой-то будет.

И что делать? Получается, мне нужно или же полностью отказаться от этой идеи и признать, что Пашка никогда обратно уже не вернётся. Или искать альтернативные варианты. Вкладываться в провальный проект, а идея с поездкой в Америку теперь полностью провальна, для меня бессмысленно. В общем, не стоит тратить время и силы.

Приняв для себя решение, я вздохнула свободно (даже сердце колоть перестало), и пошла домой. Надо придумать новый план. А лучше, если их будет два. Чтобы из-за капризов какой-нибудь условной Ксюши он не развалился.

И ещё. Раз моя основная цель, поездка в Америку, отвалилась, значит смысла ходить в эту секту для меня больше нету. Лучше я поеду на выходные в деревню, во-первых, нужно успокоить любашиного отца по поводу земли под домом. Во-вторых, на природе перезагружусь, может, новый план и придумается. Но главное — проведаю своих.

Как решила — так и сделала. На следующий день я в Дом молитв не пошла. Вместо этого прошлась по магазинам. Особо выбора не было (всё никак не привыкну), но удалось прикупить две пачки макарон и пачку гречки. Кроме того, зашла в «Универсам» и приобрела два мотка шерстяных ниток (свяжу любашиному отцу и детям по паре носков), и помаду «Дзинтерс». Честно скажу, не ахти какие покупки (особенно помада, но других вариантов не было), но отвлеклась от проблем и немного порадовала себя.

Всё же какое волшебное дело этот шопинг! Да, говорят, эффект временный, да неправильно это, зато прошвырнулась по магазинам, поглазела на полки с товарами и нервы в порядке!

Дома я принялась готовить ужин, периодически болтая с Анжеликой. Она читала роман про Тарзана и возмущалась глупостью Джейн, которая предпочла комфортную жизнь и привычное общество красавцу-дикарю. После каждой главы она прибегала ко мне на кухню выразить возмущение. Что поделать, юношеский максимализм.

Хотя я, кстати, тоже никогда не понимала, как они жить дальше будут — Золушка из чулана и принц из королевского дворца? Тарзан из джунглей и изнеженная утончённая Джейн? Василиса Премудрая и Иванушка-дурачок?

Я как раз перевернула оладушки, готовила к ужину, когда в дверь позвонили.

— Анжелика, открой! — крикнула я, снимая их с огня.

В прихожей хлопнула дверь и раздался голос Анжелики:

— Тётя Люба, это к тебе!

— Сейчас! — крикнула я, с сожалением отставила идеально разогретую сковородку (заново всё придётся) и, ворча под нос о неуместных гостях, что ходят так поздно, пошла смотреть, кто пришел.

И сильно удивилась.

В прихожей стоял Пивоваров и рядом с ним мялась смущённая Ксюша.

— Любовь Васильевна, здравствуйте! — улыбнулся он, — вы перестали посещать наши собрания, и мы подумали, не случилось…

— Здравствуйте. Перестала, — кивнула я, однако не предлагая пройти в дом.

— У вас случилось что? — продолжил фразу Пивоваров.

— У меня? — удивилась я, — да нет, ничего.

Повисло молчание.

— А почему же вы… — замялся Пивоваров.

— Почему перестала ходить? — поморщилась я, — не вижу больше смысла.

— Но мы же говорили…

— Обстоятельства изменились, Пётр Кузьмич, — вздохнула я.

— Это я во всём виновата, — пискнула Ксюша, — я сказала, что не еду в Америку, ну и вот…

— Не надо считать себя пупом земли, Ксения, — сказала я, — да, признаюсь, был у меня расчёт на твою помощь. Да думаю, ты и сама это чувствовала. Ведь раз тебя включили в эту группу, значит ты там очень нужна.

— Но…

— А ты не думала, Ксения, почему тебя включили? — удивилась я, — у тебя нету образования…

— У меня курсы есть, — ответила Ксюша.

— Курсы — это не образование, это дополнение к образованию, — отмахнулась я, — у тебя образования нету, английского ты не знаешь, опыта жизни и работы в капиталистических странах у тебя тоже нету, и так далее. Но тем не менее тебя включили в группу. Не других юристов или экономистов, которых у нас хватает, а именно тебя. Ты же думала, почему, правда? И тут ты вдруг решила не ехать.

— Но Любовь Васильевна! — разрыдалась Ксюша, — понимаете, я долго думала над этим и поняла, что не смогу выучить английский язык так, чтобы работать наборщиком у них в типографии. Это всё сложно. Я и по-русски ошибки всё время делаю, а уж на английском накосячу так, что потом всем стыдно будет. Я посоветовалась с Зинаидой Петровной, а она говорит, что с такими проблемами ехать в Америку никак нельзя. Что я всех подведу…

— Что? — у меня глаза на лоб полезли. — Я думала, ты или замуж выходишь, или на другое место жительства переезжаешь, или с родителями что-то стряслось. Такие причины я понять, конечно, могу. Но это — за пределами моего понимания, если честно.

— Но Любовь Васильевна, — вмешался Пивоваров, так-то согласитесь, Ксения права. Если она понимает, что может не справиться с работой, то лучше сразу честно сказать.

— Нет, я не понимаю, — покачала головой я. — Объясните мне, пожалуйста, а как Ксюша определила, что она не сможет справиться?

— Ну я… — замялась девушка и я повернулась к ней:

— Ты разве уже попробовала и получила отрицательный результат, да?

— Нет, — покраснела она.

— А откуда ты тогда знаешь, что не справишься?

— Ну, английский я же не знаю, — захлопала глазами Ксюша.

— Но и русский ты знаешь не на уровне филолога. Во всяком случае грамматику и орфографию уж точно, — развела руками я, — но тем не менее тексты набираешь же.

— Так там они отпечатанный приносят, я просто копирую! — воскликнула Ксюша. — Бездумно!

— А что мешает тебе сделать также с английским текстом? — удивилась я, и добавила. Если затык только в этом, то можно же попросить Валентину Викторовну и она будет давать тебе английские тексты, а ты будешь их копировать. В смысле переписывать. А она проверять, не пропустила ли ты какую букву.

— А это идея! — одобрил Пивоваров и просиял.

Но Ксюша всё ещё мялась.

— Что еще? — нетерпеливо спросила я, — Может, дело в том, что ты просто сама не хочешь туда ехать?

— Нет! Хочу! Очень хочу! — вспыхнула Ксюша и потупила взгляд, — понимаете, есть ещё одна проблема…

— Ну так озвучь ее, — подбодрила девушку я.

— Понимаете, моя бабушка сильно болеет, а мама на работе и не успевает сама справляться. И я ей помогаю…

— Тоже не вижу такую прямо проблему, — вздохнула я, — можно попросить Всеволода Спиридоновича, он даст женщину, которая будет приходить и помогать твоей маме ухаживать за бабушкой. На то время, пока ты будешь в Америке. И вот сама подумай — у тебя сейчас такие перспективы, о которых остальным даже мечтать не приходится. Ты поедешь в развитую капиталистическую страну, где мало того, что платят зарплату, причем высокую зарплату, так ещё и в долларах. Ты сможешь копить деньги и помочь потом родителям и бабушке. А, если у тебя получится там задержаться подольше, то сможешь оплатить лечение родственникам. Да здесь вариантов много. Плюс — профессиональный рост. Даже если ты не захочешь там остаться, то, приехав сюда, с таким послужным списком тебя всегда возьмут на любую работу.

Глаза Ксюши мечтательно затуманились. Решимость её была поколеблена, но она всё ещё стояла на своём:

— Ну, я не знаю…

— Ксюша, — глядя ей в глаза сказала я, — я понимаю, что это тяжело. Это важный шаг, и ты боишься. Но давай будем честными друг с другом. Твоя помощь очень нужна.

Ксения опустила голову и нервно теребила край рукава.

— Любовь Васильевна, я просто… не уверена, что справлюсь. Это слишком большая ответственность. А вдруг я подведу всех? Зинаида Петровна сказала, что обязательно подведу…

Я взяла её за руку и мягко сказала:

— Все мы когда-то сомневались в себе, Ксюша. И я, и Пётр Кузьмич, и твоя мама. Все. Знаешь, что отличает успешных людей от неуспешных? От тех, кто остаётся на месте? Они идут вперёд, несмотря на свои страхи. Ты нужна нам, Ксюша, и я уверена, что ты справишься. А мы все будем рядом и всегда поддержим тебя. Поверь, я тоже очень переживаю. Но все вместе мы добьемся успеха.

Ксюша согласно кивнула. Пивоваров незаметно показал большой палец, мол, молодец, а я просто сказала:

— Идёмте на кухню есть оладьи.

— Есть деньги! Есть! — визгливо закричала Тамарка и кивнула на меня, — вот у неё есть! Она отдаст!

Движения её стали рваными, суетливыми.

Неандертальцеподобный набычился ещё больше и тупо посмотрел на неё. Глаза его стали наливаться дурной кровью.

— Михасик! — заверещала перепуганная Тамарка, — она деньги забрала! Мамой клянусь!

Она перевела взгляд на меня и выпалила:

— Отдай деньги, дура! С Михасиком шутить нельзя! Он — мужчина серьёзный!

В подтверждение её слов серьёзный мужчина Михасик вытащил из кармана нож. Блестящая сталь ловко закрутилась в умелых пальцах.

— Давай не дури! — резко сказала я. — Если есть вопросы, по деньгам или по чему-то другому — обращайся к Черепу! Он в курсе!

Череп был одним из главных бандюганов Калинова. Да-да, именно тот бандит, с которым я танцевала в ресторане «Нивушка». Именно тогда я предложила ему «бизнес», как через секту оставлять себе здания так, чтобы городская администрация не могла забрать обратно. И Череп тогда заинтересовался.

— Ты с Черепом? — упавшим голосом спросил неандерталец. Выкидуха замерла у него в руках.

— Конечно, — уверенно кивнула я, — так что обсуди вопросы с ним. Как он скажет, так я и сделаю.

Конечно же, я блефовала. Даже если бы Череп мне велел отдать этому придурку всё, что у меня есть, думаю, я бы не стала выполнять это. Но придурку знать это не обязательно.

— Ты чё не сказала, что она с Черепом⁈ — переключил досаду на Тамарку.

Судя по тому, как взвизгнула та, он её ещё и поколачивает.

— Эй, — с угрозой в голосе сказала я ему, — сестру мою не трожь.

Ситуация была не ахти — в переулке, где мы сейчас находились, прохожих в это время не было. Лишь из окна дома напротив высунулась любопытная бабушка-одуванчик, охнула, увидев, что происходит, и дёрнулась обратно. Окно моментально закрылось плотными шторами.

— Да кому она надо! — зло сплюнул неандерталец, развернулся и ушел, покачиваясь и широко расставляя ноги.

— Михасик… — пролепетала Тамарка и губы её задрожали. Она растерянно переводила взгляд то на меня, то на уходящего вдаль Михасика.

— Ты как из диспансера ушла, Тамара? — нахмурилась я, — где ты этого Михасика взяла? Ты хоть понимаешь, что за побег тебе такой срок впаяют, что на всю жизнь хватит?

Тамарка с независимым видом фыркнула, и я поняла, что её и так тупые мозги, нынче заплывшие и деградировавшие от переизбытка алкоголя, сейчас ситуацию адекватно вообще не воспринимают.

— Ты мне всю жизнь испоганила! — зло всхлипнула Тамарка.

Кажется, она сейчас собралась впасть в истерику.

Только этого мне не хватало.

— Ты давно из диспансера ушла? — опять спросила я её, надеясь отвлечь от зарождающейся истерики.

— Вчера, — поджала губы та и сердито посмотрела на меня, — сама бы попробовала там посидеть! Они меня серыми таблетками накачивали! После них я была как овощ!

— А Михасик где взялся?

— Он… санитаром там… ну… в больнице… работает, — смутилась Тамарка.

— И ты ему наплела про деньги, а он организовал тебе побег, да? — догадалась я.

Тамарка вспыхнула и отвечать не стала.

— Что будем делать? — спросила я её. — Ты же понимаешь, что за побег тебя посадят. Лучше уж полечиться в больнице, зато потом вернуться на свободу и жить нормальной жизнью, чем отсидеть срок.

— Уж лучше срок, — буркнула Тамарка.

— Не думаю, — не согласилась я.

— Я туда не вернусь! — заявила Тамарка.

— И как ты жить будешь? — удивилась я, — всю жизнь прятаться? Так в Калинове все друг друга знают. Пару раз тебя увидят, и кто-нибудь обязательно сдаст.

— Не увидят! — бравируя, заявила Тамарка.

— А жить ты на какие шиши будешь? — задала резонный вопрос я.

Судя по тому, как вытянулось лицо Тамарки, эта сторона жизни прошла мимо её воспалённого сознания.

— А ведь ещё есть твой этот Михась, — напомнила я, — он сейчас всё обдумает и решит, что крайняя ты. Как ты думаешь, что он с тобой сделает?

Тамарка вздрогнула.

— Что делать, Любка? — севшим голосом пролепетала она.

— Что за шмотки на тебе? — спросила я, кивнув на её явно недешевый прикид.

— Михась у сестры взял.

— Ну вот, ещё одна причина, почему он тебя на лоскуты порежет, — покачала головой я.

— Ну так придумай что-нибудь!

— Давай так, — задумалась я, — мы тебя вернём обратно, а я подумаю, как сделать так, чтобы вытащить тебя оттуда?

— Я туда не вернусь! — зло заявила Тамарка, — что-то другое придумай! Мне там не нравится! Давай ты продашь дом отца и мою квартиру, а деньги поделим? Я тебе тридцать… нет, двадцать процентов отдам!

Я вытаращилась на неё. Нет, ну вы посмотрите на эту гадину! Дура дурой, а амбиции, как у министра.

— Чтобы продать дом и квартиру, нужно время, — начала перечислять я, — вот смотри, в доме отца прописан он и ещё…

— Кто ещё? — выхватила основную мысль Тамарка.

— Да он жену новую нашел, — соврала я, — хорошая женщина. Вот и прописал её.

— Как ты могла допустить это! — взвилась Тамарка.

— Ну вот так вышло, — пожала плечами я и продолжила нагнетать обстановку дальше, — а в квартире твоей прописаны ты и Владимир.

— Он что, живой? — нахмурилась Тамарка.

— А ты бы хотела, чтоб он умер? — удивилась я, — так тебя же после этого вообще из диспансера никогда не выпустят!

— Что делать? — схватилась за голову Тамарка.

— Давай поступим так, — продолжала забивать ей баки я, — вернём тебя обратно…

Тамарка вскинулась.

— Ненадолго! — примирительно выставила руки ладонями к ней я, — недели на полторы — две. За это время я попробую выписать эту женщину и отца из дома, продам его, и разберусь с твоей квартирой. Дадим взятку главврачу и он тебя выпустит с диагнозом, что ты вылечилась. Ты выйдешь и заберёшь деньги.

Глаза Тамарки вспыхнули алчным блеском. О том, что моя версия была абсолютно дурацкой, она даже не подумала.

— Точно на полторы недели? — недоверчиво спросила она у меня.

— Ну, это я в среднем сказала, — пожала плечами я, — ты же сама знаешь, как эти чиновники. Может, там очередь будет и придется еще пару дней ждать. Может, и месяц даже, трудно сказать. А, может, вообще без очереди получится и всё дня за четыре провернуть выйдет.

— За четыре — это хорошо, — одобрительно кивнула Тамарка и вдруг встрепенулась и взглянула на меня более осмысленным взглядом, — а как я в больницу вернусь? Там же охрана и не выпускают никого…

— А вот это самое лёгкое, — отмахнулась я, — я тебя туда сейчас отведу. Скажу, что ты домой пришла и что не помнишь ничего. Они сами постараются всё замять.

— Могёшь! — одобрительно хохотнула Тамарка.

— Ну, так пошли, — сказала я.

— А ты не обманешь? — заподозрила неладное Тамарка.

— Тридцать процентов от продажи дома и квартиры, — хмыкнула я, — на дороге не валяются!

— Ага! — ухмыльнулась она, — тогда пошли.

О том, зачем мне отдавать ей большую часть денег, она даже не задумалась — налицо полная деградация. И это было мне на руку. Спокойно жить, зная, что где-то рядом бегает сбрендившая любашина сестра — ну, такое себе.

— Ты есть хочешь? — спросила я её, когда мы проходили мимо кафетерия.

— Хочу! — призналась та.

— Тогда пошли, перекусим, — вздохнула я, вспомнив о разбитой бутылке молока (Анжеликины туфли я, кстати, забрала. Дома попробую почистить).

Кафешка не впечатляла. Это в моём том, мире из прошлой жизни, хозяин каждого кафе или кофейни старался завлечь побольше клиентов, для этого в ход шло всё — от уютных интерьеров, до всевозможных скидок. А здесь остался совковый подход. Я вздохнула и постаралась сесть так, чтобы не дотрагиваться до липкой столешницы. Хорошо хоть пирожки были горячими и нам их положили на бумажные тарелочки.

— Ешь, — сказала я и отхлебнула безвкусный чай из такого же бумажного стаканчика. Нужно было пить быстро. А то протечет же. Пить из недомытых стеклянных стаканов я побрезговала, велела налить мне чай в стаканчик для мороженного. Буфетчица, неопрятного вида бесформенная тётка, скривилась, но затевать скандал не стала — в это время посетителей вообще не было. Да и цены изрядно кусались.

Тамарка накинулась на безвкусные, отдающие пережаренным подсолнечным маслом пирожки, словно не ела много дней.

— Любка, ты доедать будешь? — спросила она, кивнув на мой пирожок, от которого я отломила кусочек, но десть не смогла — слишком остро и жирно.

— Нет, — покачала головой я.

— Тогда я доем, — заявила Тамарка и подтянула к себе мою тарелочку.

— Тамара, — сказала я, когда она наелась и сейчас сидела, прихлёбывая отдающий веником чай. — Я вот спросить тебя хочу…

— Чего? — с громким хлюпаньем втянула в себя чай та.

— Ты же помнишь, у меня был сын?

— Почему был? — Тамарка даже от чая оторвалась и удивлённо посмотрела на меня. — Он и сейчас есть.

— А где он? — спросила я и торопливо добавила, — ты же знаешь, как я страдала. Поэтому постаралась выбросить все мысли и воспоминания из головы. А сейчас решила узнать, как он там…

— Да что с ним станется, — отмахнулась Тамарка, — лоб здоровенный вымахал.

— А как его зовут? Где он живёт? — странно, этот ребёнок был Любашин, а вот сердце у меня почему-то забилось сильно-сильно.

— Дык ты же его Дуньке Матюшкиной сама лично отдала! — удивлённо уставилась на меня Тамарка, — у Дуньки своих не было, а потом она родила девочку, а та умерла через два дня. Вы в одной палате лежали в роддоме. И ты ей отдала. Ейный муж до сих пор не знает, что не ихний Пашка-то…

— Пашка? — почему-то охрипшим голосом спросила я.

— Ага, так ты его назвала, — кивнула Тамарка, — и условие поставила Дуньке, что Пашкой сына звать надо. Она ещё потом говорила, что её Серёга возмущался сильно. У них в роду же всех первых сыновей Сергеями называют. А тут Пашка. Но Дунька обещание выдержала.

— Павел Сергеевич Матюшкин, — задумчиво пробормотала я.

— Гавнюшкин! — фыркнула Тамарка, — ты, Любка, совсем дурная стала! Матюшкина — это Дунькина девичья фамилия. А когда она замуж за Серёгу вышла, то стало быть Орлова она теперь. И пацана твоего зовут Орлов Павел Сергеевич.

— Красиво, — кивнула я и ещё решила уточнить, — а ты не знаешь, кто настоящий отец Пашки?

— Да откуда? — удивлённо уставилась на меня Тамарка, — ты же как партизан молчала. Уж как мы у тебя не пытались выяснить — ты упёрлась и всё.

— Понятно, — вздохнула я, ну что же, эту тайну, похоже Любаша унесла с собой в могилу, а вслух спросила, — а где живут Орловы сейчас?

— А я откуда знаю? — удивилась Тамарка, — мы с Дунькой как десять лет назад разосрались, так я и не знаю. Они куда-то переехали.

— А Пашка… — заикнулась я.

— Да я его как-то видела, — зевнула Тамарка, — он на каникулы к бабке Матюшкиной приезжал. Чуть на велосипеде не сбил меня, носится, как оглашенный! Но то давно было, лет пять или шесть назад. А сейчас и не знаю, что там. Я же в село не люблю ездить, сама знаешь.

— Понятно, — сказала я и поняла, что на эти выходные мне срочно нужно ехать в село к Любашиному отцу.

А потом я отвела позёвывающую Тамарку в диспансер.

Они там пытались поначалу качать права, угрожать. Но я, в свою очередь, пригрозила, что пойду сейчас к участковому и напишу заявление, что от них особо опасные больные так легко среди бела дня сбегают и бегают по всему городу.

Подействовало.

Тамарку переодели в ночнушку и застиранный безразмерный халат с синей печатью на подоле и увели.

— Ты обещала! — напоследок напомнила мне она.

— Конечно, конечно, Тамарочка! — помахала ей я, — всё сделаю!

Когда непутёвую Любашину сестрицу увели, я облегчённо выдохнула.

— А можно с заведующим отделением поговорить? — спросила я.

— Зачем? — испугалась дежурная и тут же выпалила, — её сейчас нету. Она на приёме.

— Ничего, я подожду, — я с самым решительным видом уселась в приёмной и стала ждать, стараясь не сильно вдыхать больничные запахи. Из того коридора, куда увели непутёвую Тамарку, несло хлоркой, мочой, какой-то карболкой, что ли, пригорелой гороховой кашей и безнадёгой. Где-то, из глубины помещения, доносились сердитые отрывистые окрики.

Дежурная нервно ёрзала, понимая, что я не зря тут сижу и что потом им, скорее всего, будет нагоняй.

Прошло полчаса, час. На работу я уже опоздала категорически, но продолжала сидеть.

Наконец, дежурная не выдержала и спросила:

— Ну, вы зря здесь сидите, гражданочка. Зоя Степановна, может, после приёма сразу к главврачу уедет. А это и до вечера может быть.

— Ничего страшного, — приветливо улыбнулась я, — я подожду хоть и до вечера. А если она не вернётся, то я завтра приду. И послезавтра. Мне спешить некуда. Вопрос решить надо. Обязательно надо. Понимаете?

— А зачем вам Зоя Степановна? — осторожно поинтересовалась дежурная, — может, я вам смогу помочь?

— В принципе почему нет! — деланно обрадовалась я. — Но у меня два вопроса. Первый — нужна справочка, что я находилась в диспансере, сдавала сестру. Для работы мне надо. Чтобы прогул не записали.

— Так я могу черкануть! — обрадовалась дежурная, — что же вы сразу-то не сказали⁈

— Вот и отлично! — расплылась в улыбке я, — черканите, если вам не трудно.

Дежурной было не трудно. И она черканула.

— А второй? — протягивая вырезанную из тетрадки в линейку четвертушке листочка с треугольной печатью, спросила она, — может, и ждёте вы зря?

— Я хотела попросить, чтобы Тамару перевели в такую палату, чтобы она больше убежать не смогла, — с наивным видом произнесла я.

— За это не беспокойтесь! — аж замахала руками дежурная, — после этого её в спецпалату перевели, там двойные решетки на окнах и на двери. Не убежит ваша сестра. Не волнуйтесь!

— Вот и чудненько, — выдохнула я и, распрощавшись с отзывчивой дежурной, отправилась обратно.

И только на улице выдохнула.

Ну, что же, сейчас дежурная расскажет остальным, что я скандалистка, пыталась прорваться к заведующей. Поэтому Тамарку будут пасти с удвоенным рвением.

Что мне вполне на руку.

Ясное дело, что никаких домов и квартир я продавать и не собиралась. Как и забирать её к себе. Не хватало ещё! Пусть мозги лечит. А там дальше видно будет.

Может, когда её выпустят, меня уже в Калинове и не будет давно.

Если её выпустят.

— Хамить не надо! — только и успела выдать я.

Но Ростислав больно схватил меня за руку и утянул в боковой коридорчик.

— Что за письмо ты мне подсунула? — опять сквозь зубы процедил он.

— Полегче! — я вырвала руку из его цепкой хватки, — Что с письмом?

— То письмо, о котором мы договорились! Не делай вид, что забыла! — заскрежетал зубами Ростислав.

— Да нет же, письмо я помню. Это которое я у Всеволода в библиотеке нашла. Но что не так? Вроде аккуратно я старалась. Может, примялось? Так я же в карман впопыхах сунула.

— Не стой из себя дуру! — рявкнул он и тут же испуганно оглянулся на дверь, не услышал ли кто.

Но пока, к моему сожалению, было всё тихо.

Я посмотрела в злые глаза Ростислава, где плескались гнев и ярость, и поняла, что тут он меня сейчас и придушит.

Но вслух сказала:

— Так, Ростислав, расскажи, что случилось? А то я не понимаю и нервничаю. А в моём возрасте так нельзя. Ещё инсульт сейчас разобьёт.

Хватка Ростислава стала легче.

— Те люди, кому я отдал письмо, посмотрели и сказали, что это какое-то совсем не то письмо, — нехотя сказал он и опять стрельнул взглядом на дверь.

— В смысле не то? — изобразила испуганное недоумение я, — там оно одно там было! Других писем я не видела. А по описанию такое, как ты говорил. Что не так?

— Это не то письмо! Там содержание другое… — как попугай повторил Ростислав, но уже не так уверенно.

— Погоди, Ростислав, — поморщилась я, — это сейчас что за претензии ко мне? Неужели ты считаешь, что я взяла письмо, неким волшебным образом удалила старый текст, изменила содержание, причём на чужом мне языке, затем состарила буквы и отдала тебе такую вот фальшивку? Тебе не кажется, что это, мягко говоря, выходит за рамки здравого смысла?

— Да я им тоже сказал! — вспыхнул Ростислав, — а они…

— Дураки, значит, — развела руками я. — Да и сам посуди, даже если и допустить, что у меня есть волшебная палочка и я могу менять содержание писем даже не читая их, на неизвестном мне языке, то зачем мне всё это?

— Ну, может, ты не хотела, чтобы «Союз Истинных Хистиан»… — начал было Ростислав, но я его решительно перебила:

— Ростислав, да мне как-то пофигу на вас. На «Союз Истинных Хистиан» в смысле! Ты сам знаешь, что я даже посвящение не приняла. И не буду. Я сюда, к вам, с целью пообщаться хожу. После того, как меня муж бросил и ещё трёх нагулянных на стороне детей на меня оставил — я ищу моральной поддержки. И всё. Не будет её здесь, у вас — пойду к «Адвентистам седьмого дня», или к «Свидетелям Иеговы», или вообще к кришнаитам. Для меня не принципиально так-то…

— Ну да… растерянно протянул Ростислав и отпустил меня окончательно.

— Ну и вот, — ответила я, потирая руку, теперь там точно синяк будет.

— А как же это всё получилось так-то? — задумчиво спросил он, впрочем, явно не ожидая ответа.

Но я всё равно ответила:

— Очевидно, или эти люди не знали содержание письма, или же они для чего-то вам всё так преподнесли, возможно, чтобы не рассчитываться с вами…

— Точно! — чуть не подпрыгнул Ростислав, — Они сказали, что раз письмо — лажа, то никакой поддержки мне не будет!

— Ну, вот сами же видите, — деланно посочувствовала ему я, — они просто не хотят выполнять свои обещания, вот и выдумывают ерунду всякую. Сделка была такая, вы им отдаёте письмо, они вам — оказывают какую-то услугу. О том, что там, в письме, речь вообще не шла. Да и как вы можете повлиять на это? Или, уж тем более, я? Перенестись на пятьдесят лет назад и самому написать? Это даже не смешно.

Ростислав растерянно кивнул, а я сказала:

— Поэтому, если мы всё выяснили — я пойду. Ещё дел много. И очень вас прошу, Ростислав — не бросайтесь на меня так больше, ладно? А то я в ответ ведь и приложить могу.

С этими словами я вышла из коридорчика в большой зал Дома молитв.

Похоже, надо бы переговорить с Всеволодом. Но не сейчас. Не факт, что Ростислав, или кто-то из его подельников, за мной не наблюдает. Палиться не буду.

Поэтому я отправилась в соседнюю комнату, где в это время проходили дополнительные занятия английского языка. На них ходила Ксюша и неожиданно Зинаида Петровна Рыбина.

В комнате сейчас были только преподаватель Валентина Викторовна и Ксюша. Девушка переводила какой-то текст со словарём, а англичанка сидела за столом и читала какой-то роман.

— Здравствуйте, — улыбнулась я, входя в помещение, — не помешаю?

— Любовь Васильевна! — расцвела улыбкой Валентина Викторовна и, дождавшись, когда Ксюша поздоровается и вернётся обратно к переводу, сказала, понизив голос почти до шёпота:

— Что-то вас давно не видно.

— Почему не видно? — тоже шёпотом, чтобы не мешать Ксюше, ответила я, — я на последнем занятии была. А следующее — завтра. Я приду.

— Я не о занятиях, — покачала головой англичанка, — вы к нам с Алексеем давно не приходили.

Я поневоле вздрогнула.

И вот, что ей отвечать? Что мне этот Алексей, мягко говоря… но обидится же. Единственный сыночек. Кроме того. Если что-то эдакое отвечу — наживу врага и о занятиях английским придётся забыть. Но и ходить на все эти семейные ужины с посторонним человеком — такое себе.

И как быть?

Очень осторожно, я ответила:

— Ой, вы знаете, Валентина Викторовна, я сейчас просто в каком-то адском режиме. У меня же старшая поступила только в колледж, кроме того, появилась ещё третья девочка, она инвалид. Так что сейчас не могу. Но вот в другое время, обязательно.

— Но это же не ваши дети? — поджала губы Валентина Викторовна.

— Это мои дети, — широко улыбнулась я ей с таким подтекстом, что становилось понятно, что лучше в эту тему не углубляться.

— Насколько я знаю, у этих детей есть родные отец и мать! — упёрлась Валентина Викторовна и я поняла. Что нужно искать другого преподавателя английского языка.

Молча, не отвечая ничего, я вышла из кабинета.

Вот и всё.

Ещё один камушек в бесперспективность идеи с сектой этой.

Ну не получается! КПД слишком низкий. Я бьюсь, бьюсь, как рыба об лёд, а всё равно особых сдвигов нету. На один мой шаг вперёд, меня отбрасывает на два (а то и три) шага назад.

Я вздохнула и, наплевав на возможную слежку друзей Ростислава, пошла прямиком к Всеволоду. Если с финансированием ничего не решилось, то это будет мне знак — «Люба, ты идёшь не тем путём».

Я постучалась и вошла.

Старейшина сидел у себя в библиотеке и выписывал что-то из Библии в тетрадку.

— Аааа, Люба, — улыбнулся он, — заходи, давно не видно тебя было. Что-то случилось?

— Да так, по мелочи, — отмахнулась я и в лоб спросила, — так что там с финансированием? Вопрос как-то решается?

— Ой, Люба… — недовольно поморщился Всеволод, тема ему была явно неприятна, — давай о чём-то хорошем лучше поговорим.

— То есть — не решается никак, — упавшим голосом констатировала я, — а, между прочим, сейчас на меня напал Ростислав, начал выкручивать мне руки.

Я показала отчётливо отпечатавшийся синяк на кисти.

— Да ты что! — охнул Всеволод и нахмурился, — а чего это он вдруг?

— За письмо, — коротко ответила я.

— Разобрались уже, значит, — довольно рассмеялся Всеволод и быстро сказал, — слушай, Люба, у нас скоро будет большое мероприятие, приедут делегаты от общины из пяти городов. Нужно придумать такой сценарий, чтобы не как у всех. А то ты знаешь, все эти маленькие съезды по одной и той же схеме проходят. Ничего интересного. Я, конечно, вот доклад-проповедь готовлю, но надо бы что-то эдакое…

Он ещё что-то говорил, говорил…

А я сидела и смотрела на него с недоумением. Он что, реально не понимает, что я не буду выполнять эти его хотелки? Что мне фиолетово и съезд этот от пяти городов, и всё остальное? Нет, с какой-то стороны я его даже понимаю — найти перспективного члена общины среди упавших духом старушек и вдов, и фанатичных мужичков — очень даже не просто. Не на кого положиться. Да, многие из общины хорошо поют, есть тут даже юристы. Но если на фоне основной аморфной массы выделяются такие как Ростислав — дело в жутком кадровом голоде. А тут я такая нарисовалась. И успешно тяну всякие мероприятия. А Всеволод же не понимает причины. Решил, видимо, что я просто энтузиастка-бессребреница. И придумал припрячь по полной.

А вот на угрозы Ростислава мне, он даже не отреагировал. Мол, не его это дело, сама разбирайся.

Всеволод продолжал что-то говорить, но я перебила:

— А вы поднимали вопрос о том, почему финансирование ушло в областной центр?

— Ну это же и так понятно, — поморщился старейшина. Ему явно не понравилось, что я его не слушала, да ещё и перебила, опять подняв неудобную тему.

— Так поднимали или не поднимали? — упёрлась я.

— Ну, ты понимаешь, Люба… — опять заюлил Всеволод и отвёл взгляд.

— Значит, не поднимали, — нахмурилась я и подошла к двери, — всего доброго, Всеволод Спиридонович.

— Люба! Подожди, Люба! — встревоженный голос старейшины ударился об закрытую мной дверь.

А я вышла из его дома, прошла по внутреннему дворику, полюбовалась на цветущие разноцветными огоньками астры на клумбах, улыбнулась и кивнула сестре Инее и вышла из Дома молитв на улицу.

Там я полной грудью вдохнула наполненный увядающими травами и осенними цветами воздух и пошла домой.

Что ж, эта страница у меня перевёрнута.

К сожалению, не всё в жизни получается именно так, как ты задумал. Это только в романах о попаданцах и попаданках, которые я иногда почитывала в той жизни на досуге, человек попадает в другой мир и идёт по жизни ровным шагом, все его задумки моментально воплощаются. А в настоящей жизни всё совсем не так.

Я тяжко вздохнула.

Неужели столько труда коту под хвост?

Настроения не было.

Я зашла в то кафе, где мы сидели сегодня с Тамаркой, и купила стакан чаю (кофе брать побоялась, представляю, какую бурду они там намешивают). Попросила опять в бумажный стаканчик, стараясь не морщиться от запаха подгоревших беляшей.

Продавщица пожала плечами, вытерла руки об несвежий фартук и налила кипятку из большого термоса, бросив туда чайный пакетик.

— Сахар на столе, — нелюбезно рыкнула она, плюхнув стаканчик на липкий прилавок.

— Спасибо, — я взяла чай и вышла на улицу.

Прошла по улице и зашла в небольшой парк с двумя скамейками. В это время здесь никого не было, даже вездесущие мамашки с колясками исчезли. Поэтому я облюбовала ближайшую скамейку и уселась, поставив стаканчик рядом.

И вот что мне делать? Признать, что затея не удалась и бросить всё? Пашка бы меня простил. Но вот внуки… Им же настоящий отец нужен.

А, с другой стороны, что остаётся делать? Идти третировать Всеволода, чтобы он как-то сдвинул вопрос с финансированием? Но не факт, что он захочет. Да и не факт, что у него хоть что-то получится, раз поездку облюбовали нужные люди из областного центра.

Искать другой вариант? Но я на этот убила практически полвесны и всё лето, а как будет с другим вариантом — неизвестно. Вдруг тоже не получится ничего? Да и что искать? С сектой этой хоть всё понятно — там уже разветвлённая структура кадров, отработанные связи, вплоть до международных, мощная защита. А что я могу найти другое, но, чтобы было не хуже?

Я машинально отхлебнула из стаканчика, скривившись от мерзкого вкуса — чай был явно дешманский, явно из вторсырья какого-то. Но зато горячий.

Я отхлебнула опять и задумчиво посмотрела на верхушки деревьев — какая-то мысль проскользнула в голове, вот только ухватить её за хвост я не успела.

Что же там было? Что?

Но додумать это мне не дал строгий голос:

— Гражданочка, предъявите ваши документы!

Я чуть не подскочила от неожиданности, опустила взгляд и увидела перед собой милиционера в форме.

— А что такое? — удивилась я и оглянулась по сторонам.

— Распиваете спиртные напитки в общественном месте? — ещё более строго сказал молоденький паренёк в форме.

— Это чай, — растерянно протянула стаканчик менту я.

— Чай? — удивился он, принюхался к напитку и вернул его мне. — А почему тогда в парке?

— Да вот, захотелось побыть в одиночестве, — вздохнула я, — проблемы одолели, а дома шумно, дети.

— Проблемы — это да, — и себе тяжко вздохнул и милиционер, скользнул невнимательным взглядом на мой паспорт и вернул его со словами, — а всё же чай лучше пить дома. Это так, на будущее.

— Ага, спасибо, — кивнула я уже в спину милиционеру. Допивать чай не стала, зашвырнула стаканчик в урну и нехотя поплелась домой.

Но что же это за мысль такая была? Ну вот что?

На лицо мне упала липкая паутинка. Я вздрогнула, смахнула её и пошла домой. Сегодня всё, и люди, и природа — всё против того, чтобы я нашла верный путь, вернула СССР и спасла моего сыночка.

А у подъезда меня ожидал… Алексей Петрович. Сидел на лавочке и ждал. Однозначно меня.

— Любовь Васильевна! — он усмехнулся и демонстративно посмотрел на часы, — прогуливаем?

— Кто — я? — удивилась я и, стараясь не показать досаду, замотала головой, — никак нет.

— До конца рабочего дня ещё десять минут, — напомнил мне Алексей Петрович и деланно нахмурился, — вы где сейчас должны быть, а, Любовь Васильевна? Там Степан Фёдорович вас за полдня уже обыскался. Ругается. Еле-еле удалось перенаправить его гнев в другое русло…

— Я завтра всё объясню ему, у меня была очень важная причина. И справка есть, — вздохнула я. Вот только ещё разборок с недовольным шефом и не хватало. Но гораздо ближе была очередная разборка с Алексеем Петровичем.

Как же он меня задолбал!

И, кстати, это же никак не связано с тем, что и его мамашка сегодня пыталась меня затащить на семейный ужин? Сговорились?

— Любовь Васильевна! — неожиданно широко улыбнулся Алексей Петрович и резвым кабанчиком привстал со скамейки, — да я же пошутил! Ни перед кем не нужно оправдываться. Степану Фёдоровичу я сказал, что попросил вас сходить в архив. Так что не беспокойтесь!

— Алексей Петрович, — выдавила улыбку из себя я, — спасибо вам, конечно, за поддержку, но я же говорю — не надо было. У меня есть справка, которая удостоверяет. Что причина у меня была очень важная. Я даже обед пропустила.

— Тогда приглашаю вас к нам домой на ужин! — расцвёл радушием Алексей Петрович. — Мама сегодня специально пирог с рыбой сделала.

— Спасибо, Алексей Петрович, — покачала головой я, — но вынуждена отказаться. Мне нужно Анжелику к завтрашнему колледжу подготовить. Да и ужин еще надо сварить.

— Это из-за неё⁈ — нахмурился тот и опять перешел на «ты», — Люба! Но она же взрослая деваха, сама себя подготовит. А мы бы с тобой…

— Алексей Петрович, не подготовит, — я уже еле сдерживалась, чтобы не послать его нецензурно, — мне нужно ей платье подшить. Сама она испортит дорогую вещь. Так что, в другой раз. Извините.

С этими словами я развернулась и ушла, оставив во дворе растерянного и возмущенного вздыхателя.

Но я о нём уже и не думала. Всё пыталась вспомнить ту мысль. Ну что же это за идея такая была? Второй вариант? Всегда ведь должен быть второй вариант, запасной, так сказать.

Я думала.

Долго думала.

И когда мыла дома полы — думала. И когда жарила рыбу — думала, и когда ужинала с Анжеликой — думала. Сидела за столом, ела, совершенно не чувствуя вкуса, кивала взахлёб рассказывающей что-то там девочке, а сама всё — думала.

Анжелика с удивлением посматривала на меня, и, наконец, не выдержала:

— Тётя Люба! Что с тобой такое? Ты вроде здесь, а меня совсем не слышишь! Я уже второй раз тебя спрашиваю…

— Что спрашиваешь? — отстранённо спросила я, перебирая поток мыслей в попытке вычленить там рациональное зерно.

— Мне завтра зелёную юбку с белой блузкой лучше надеть или то серое платье с белым воротничком?

— Обязательно! — кивнула опять я, — ты абсолютно права.

— Тётя Люба! Но я же тебя про платье или юбку спрашиваю! — хихикнула Анжелика, — ау, тётя Люба! Ты здесь? Что с тобой такое?

— Я решила, Анжелика! Решила! Точно! — с блестящими от возбуждения глазами, наконец, выдохнула я и отложила вилку в сторону.

— Что решила?

— Завтра я иду вступать в партию!

— Тётя Люба! Какая партия? У нас уже никто в пионеров и коммунистов не играет! Это не модно!

— Нет, в другую, не в коммунистическую.

— А в какую тогда? — удивилась Анжелика.

— В ЛДПР…

— Что за ЛДПР? — удивилась Анжелика. — Зачем оно тебе?

— Да просто так… — отмахнулась я, — Будем считать, что теперь хобби у меня такое.

Ну не буду же я ей объяснять всю мою ситуацию. Пусть уж лучше считает, что тётя Люба на старости лет слегка сбрендила и не знает, чем заняться.

Я как раз мыла посуду, как раздался звонок в дверь, и Анжелика крикнула:

— Тётя Люба, к тебе Ивановна пришла!

Я удивилась. После того памятного разговора, когда мой непутёвая соседка вдруг заявила, что никакой помощи от секты ей не надо и квартиру она на них не перепишет, я с ней и не виделась. Даже не думала. Интересно, что ей понадобилось?

Наскоро сполоснув и вытерев руки, я пошла в коридор.

— Любка! — с упрёком воскликнула соседка, — а чой ты пропала совсем? И не показываешься даже?

Вступительную часть я проигнорировала, молча уставившись на старуху.

— Ты это… обижаешься на меня, что ли? — крякнула она недовольно.

Отвечать я не стала, вместо этого спросила:

— Ивановна, а вы чего пришли?

— Так это! — благосклонно посмотрела на меня соседка и заявила, — я передумала!

— Что передумала? — не поняла я.

— С сектой этой я передумала, — степенно молвила Ивановна, покачивая головой в такт своим словам, — можешь сказать им, пусть приходят завтра прямо с утра. В комнатах прибраться уже надо. И постельное постирать. И пусть той крупы иностранной возьмут. Я название забыла. Да они знают, какая. Наташка знает. У меня эта закончилась. Уж больно я кашу такую полюбила.

Она взглянула на меня… эдак любезно. И добавила:

— Только не с самого утра пусть приходят, а после десяти. Я повтор «Богатые тоже плачут» всегда смотрю. А вот после кина как раз нормально будет. А то там донья Елена с Марианной опять поссорились. Хочу досмотреть.

Я молча разглядывала её и думала — вот интересно, она такая дура или настолько наглая? А вслух сказала:

— Нет, Ивановна, ничего не выйдет.

— Что не выйдет? — не поняла соседка.

— Ничего не выйдет, — покачала головой я, — вы же сами отказались от помощи «Союза истинных христиан», так что на этом всё.

— Как это всё?

— Так это, что всё, точка, — усмехнулась я.

— Так ты скажи им… — начала кипятиться соседка, но я её перебила:

— Ивановна, они же не собачки, туда-сюда бегать. Они вам помогали. А в благодарность вы что сделали? Отказались от их помощи. Наталью кто обругал?

— Так она блюдечко разбила! — возмущённо выпалила Ивановна.

— И что? Ивановна, узнайте, сколько сейчас стоит нанять уборщицу для дома. А повариху? А прачку? А они вам всё бесплатно делали. А в результате что? Вы вдруг квартиру отказались после смерти на «Союз истинных христиан» переписывать, женщину обидели. А сейчас их обратно требуете? Как так можно? У вас совесть есть?

— Ты, Любка, если что не понимаешь — не лезь! — сурово припечатала Ивановна. — Молодая ты ещё! Ума нету. А я вот скажу тебе, что ты должна…

— Ничего я вам не должна! — рявкнула я, вконец выйдя из себя, — и хватит мне мозги компостировать! До свидания!

С этими словами я взяла старушку за плечи и аккуратно вывела за дверь.

Она что-то там ещё кричала, возмущалась, но дверь я уже захлопнула и не слушала её воплей.

Какой-то день сегодня заполошный.

— Вы ко мне? — спросила я участкового, проигнорировав Ивановну. — Что-то случилось?

— Скороход Любовь Васильевна? — повторил участковый. Это был новый, незнакомый мне сержантик. Раньше я его не видела.

— Да, это я, — сказала я и опять спросила, — Что-то случилось?

— Можно пройти? — утвердительно и безапелляционно спросил сержантик.

— А вы, собственно говоря, кто? — я и не подумала пропускать их в дом. — Представьтесь.

— Сержант Курочкин, — покраснел участковый и показал удостоверение.

— Хорошо, сержант Курочкин, проходите, — посторонилась я.

Участковый вошел в квартиру, за ним двинулись обе женщины и Ивановна.

— А вы, простите, кто? — нахмурилась я и стала так, чтобы не пускать их в дом.

— Это из отдела опеки и попечительства сотрудники, — пояснил мне участковый.

— Позвольте, я прекрасно знаю, кто работает в отделе опеки и попечительства, — хмуро проговорила я, — они буквально недавно приходили смотреть. Этих сотрудников я в гороно не видела.

— А это из облоно, — сказал участковый.

— В каком смысле? Вы что, через голову нашего отдела народного образования переступили? С какой целью? На каком основании?

— Да нет же, вы всё не так поняли… — начала женщина, которую можно было бы назвать миловидной, если бы не затянутые в слишком тесное платье телеса, из-за чего она напоминала сардельку.

— Тогда объясните, — пожала плечами я. — Но только так, чтобы я поняла.

— Нам поступил сигнал о том, что вы издеваетесь над приёмными детьми… — начала вторая женщина, в сером костюме со скромной причёской. Кожа на её щеках свидетельствовала о том, что барышня явно злоупотребляет сладким. — И мы приехали проверить.

— Издевается! — выпалила Ивановна и юрко спряталась за спину той, что в платье. — На органы их сдала! Потому и не пускает вас в дом!

Я проигнорировала старуху и посмотрела на участкового:

— Товарищ Курочкин, я не против осмотра моего жилья сотрудниками из областной опеки. Но я настаиваю, чтобы это происходило в присутствии работников из нашего городского роно. Закон есть такой даже. Давайте не будем нарушать.

— Да, да, вы правы, — покраснел сержантик и укоризненно взглянул на сарделькоподобную женщину в платье.

— Мы можем подождать у вас дома, пока сотрудники гороно прибудут, — поджала губы та.

Я не стала мелочиться и лезть в бутылку, и поэтому вежливо сказала:

— Да, конечно, проходите.

И повернулась к сержанту:

— А кто сообщит в гороно?

— Я передам по рации, наши привезут, — кивнул тот.

— Проходите, товарищи, — я посторонилась, пропуская женщин.

Те торопливо прошли, Ивановна вальяжно, с злорадным достоинством, двинулась за ними.

— А вас я видеть у себя дома не рада, — сказала я и перегородила ей дорогу.

— Любовь Васильевна, именно от этой гражданки поступил сигнал. Мы теперь должны во всём разобраться, — пояснил сержантик.

— Ну, так разбирайтесь, я разве вам мешаю? — удивлённо пожала плечами я, — только почему вы свои разборки решили устроить у меня в квартире? Я ещё понимаю, что служба опеки из области желает выполнить свои полномочия, конечно же, в присутствии работников из гороно, и при вас. Вы — участковый. Я не спорю. Вы — оставайтесь. Смотрите. Спрашивайте. Но зачем же мне какой-то посторонний человек в доме?

— Я — соседка! — взвизгнула Ивановна.

Я проигнорировала её вопль, даже не посмотрела на неё, словно она пустое место.

— Скороход права, — игнорируя меня, сказала женщина в костюме участковому. — По закону если. Видимо, есть, что скрывать.

И она посмотрела на меня с таким видом, что сразу стало понятно, что бой мне предстоит нелёгкий.

— А я всё-таки считаю, что соседку нужно пригласить, — не согласилась вторая, сарделькоподобная, — если она врать будет, то соседка сразу выявит ложь.

Я мысленно усмехнулась, они ещё ни слова от меня не слышали, зато уже всё решили. Поэтому мне терять, в принципе, было нечего.

— Проходите на кухню, — сказала я и захлопнула перед лицом Ивановны дверь. — А с соседкой потом сверите показания. Я опасаюсь её в дом приглашать.

— Показывайте, где спят дети! — сквозь зубы велела женщина в костюме и, не разуваясь, прошла в коридор.

— Обувь мы снимаем при входе, — сообщила я ей в спину, — ходить в уличной обуви по квартире негигиенично. Думаю, у себя дома вы разуваетесь.

Та фыркнула и вернулась к двери. Повозившись с ремешками, она разулась. Остальные разулись сразу, без напоминания.

— Сюда, пожалуйста, — я махнула рукой на кухню, — чай будете?

— Мы бы хотели осмотреть… — начала женщина в костюме, но я её перебила:

— Вы всё осмотрите. Но в присутствии сотрудников гороно.

— Я сейчас передам, — покраснел сержантик и забормотал что-то в потрескивающую рацию.

— Вот и отлично, — я проследила, чтобы обе дамочки зашли на кухню и расселись за столом.

— Где ваши опекаемые дети? — строго спросила та, что в платье.

А вторая вытащила какие-то отпечатанные акты, листы, подшивки, разложила в каком-то, только ей известном порядке на столе, и принялась что-то торопливо писать.

— Анжелика в колледже. У них сегодня организационный день: получает книги в библиотеке и знакомится с куратором, — ответила я, — Ричард и Изабелла в деревне у моего отца. До первого сентября ещё три дня.

— А вы где работаете? — буркнула та, что в костюме, торопливо записывая что-то мелким неразборчивым почерком.

— Я работаю в нашем городском ЖЭКе, заместителем начальника отдела эксплуатации ВКХ.

— Что такое ВКХ? — уточнила дамочка.

— Водопроводно-канализационное хозяйство, — любезно пояснила я.

Та хмыкнула, нелицеприятно. И я не выдержала:

— Товарищи, давайте начистоту, пока из гороно не приехали, — сказала я, — у меня складывается впечатление, что вы уже всё для себя решили! Иначе я не могу для себя объяснить такую враждебность.

— Нет никакой враждебности, — поджала губы та, что в платье и отвела взгляд.

— А как иначе трактовать ваше поведение? Или вы ко всем попечителям так относитесь? — нахмурилась я.

В принципе на этом надо было остановиться, но меня уже понесло. Не знаю, вероятно неудачи последних дней, и то, что обстоятельства меня практически загнали в угол, и вся эта безнадёга, всё разом навалилось, и выражения я подбирать не стала:

— А как понимать, что вы взяли участкового, без участия наших гороновцев, нагрянули ко мне с какими-то претензиями, словно я что-то не так делаю⁈ Я преступник?

Тётки промолчали, участковый покраснел и не ответил, беспомощно взглянув на дам.

— Давайте, я расскажу всю эту ситуацию. Она не ахти: муж нагулял трёх детей, будучи женатым на мне. Он вахтовиком работает в Нефтеюганске. И тут вдруг выяснилось, что у него трое взрослых детей. А я ни слухом, ни духом! Мы, естественно, сразу развелись. Общих детей у нас не было. Мне стало жаль его детей. Потому что мать их бросила, и они жили последнее время с нами. А когда и отец от них полностью отстранился — они плакали, боялись попасть в детдом. И я оставила их у себя. Опеку оформила, чтобы государственные льготы были. Дети — сироты при живых родителях. Да, они плохо учились в школе. Потому что родным родителям до них дела не было. Но когда я взяла над ними опеку, Анжелика, это старшая, поступила в колледж. На английский язык, между прочим. Она занимается с репетитором. Если будет хорошо учиться — пойдёт в институт. Если не будет, то техникум — тоже образование. Я считаю, что лучше иметь среднее специальное, но качественное, чем не осилить высшее и вообще остаться без всякого образования. Но она уже поняла важность учёбы и сейчас старается. На каникулах занималась регулярно. А Ричард, брат её младший, пока в деревне. Потому что у него была игромания, и мы с отцом порешали, что в деревне, где лес, рыбалка, ему будет легче уйти от этой зависимости. Педагогический приём такой — переключить внимание на другие вещи. И ведь получилось!

Я выдохнула. Все молчали, лишь женщина в костюме торопливо строчила в акты.

— А потом выяснилось, что мать, биологическая мать, я имею в виду, этих детей, тем временем родила ещё ребёнка, девочку. Но уже не от моего мужа, а непонятно от кого. Любвеобильная дама оказалась. И плодовитая. А ребёнок этот родился с увечьями. Инвалид. И жил всю свою невеликую жизнь по спецучереждениям. Вот я и поехала в Нефтеюганск и забрала Изабеллу к себе. Чтобы она росла с родными братиком и сестричкой. В семье.

— Такая душещипательная история, — ехидно поджала губы та, что в платье. Ей явно было чихать и на этих детей, и на меня.

— Я вам рассказываю не для того, чтобы слезу выдавить, — отрезала я и взглянула на покрасневшего сержантика, который готов был провалиться на месте, — а лишь для того, чтобы вы понимали, что я делаю для них всё, что могу. И положительные результаты уже есть. Да, они не масштабные, но они есть. Изабелла в деревне, на молоке от козы и на свежем воздухе ходить начала! Без костылей! Ей по возрасту в школу рановато, поэтому мы решили оставить её до холодов в деревне. Чтобы продолжала укреплять организм. А Ричард через два дня приедет сюда. И пойдёт в школу.

— Сам приедет? — удивлённо посмотрела на меня та, что в платье. — В таком возрасте?

Она сверилась с записями и фыркнула:

— Ему же всего двенадцать лет!

— Через две недели будет тринадцать, — пожала плечами я. — Дед посадит на пригородный автобус, там полюбому будут соседи ехать, присмотрят в дороге, а я встречу. Все дети так ездят. Там ехать-то около часа.

Дамочка ничего не ответила, зато усмехнулась и что-то отметила у себя в записях.

— У вас двухкомнатная квартира, — неприветливо глядя на меня, сверилась с какой-то записью та, что в костюме, — разве вы не знаете, что разнополые дети не должны жить в одной комнате?

— А они и не жили, — усмехнулась я. — Анжелика жила со мной в комнате. А Ричард — в другой. Сейчас Анжелика будет жить в общежитие. Изабелла — со мной. А Ричард отдельно.

— У всех детей должны быть свои личные комнаты, — с торжествующим видом заявила та, что в костюме.

— Не спорю, — кивнула я, — дайте мне четырёхкомнатную квартиру, я только «за». Но у меня есть только такая квартира.

— Это серьёзное нарушение и веское основание, чтобы изъять у вас детей! — усмехнулась та, что в костюме.

— Анжелику вы уже изъять не сможете, — пожала плечами я, — она поступила в колледж и ей выделили место в общежитии. А Ричарда и Изабеллу, если вам так прямо принципиально — ну что же, изымайте. Вот только что вы делать с ними потом будете? Насколько я знаю, мест у нас в области в детдомах нету.

— В Нефтеюганск отправим, — зыркнула на меня та, что в костюме.

— А на каком основании? — удивилась я, — прописка у них Калиновская. Я их к себе прописала.

— Они оттуда, родители их оттуда.

— Нет. Отец там на вахте. Но он тоже прописан в Калинове.

— А мать?

— А мать эмигрировала в Америку, — сказала я, — и где она там, никто не знает. Адреса нету.

— Какое-то безобразие, — сообщила та, что в костюме, не глядя на меня. — будем изымать.

Я перевела осуждающий взгляд на сержантика и тихо сказала:

— Что, товарищ Курочкин, возьмёте такой грех на душу?

И тут в дверь позвонили, не дав ему ответить.

Приехали сотрудники из гороно, как раз знакомые, которые уже приходили ко мне когда-то.

Первые полчаса между ними происходила разборка. Дамы сначала пытались выяснить, что и на каком основании, и почему эти нагрянули. А затем пошли взаимные наезды. Насколько я поняла, в области появилась идея убрать городские и районные отделы опеки и попечительства и оставить один, зато раздутый, в облоно. Вот дамочки и старались.

Они орали друг на друга так, что аж стёкла дрожали. Думаю, что все соседи это слышали. Обо мне и о моих детях все давно забыли. Им было уже не до этого — они самозабвенно делили кресла.

Но когда прозвучала фраза о том, чтобы изъять детей, потому что их нету, я не выдержала:

— Давайте поедем в село и посмотрим. Прямо сейчас.

— Но мы не планировали… — начала сарделькоподобная.

— А как я могу доказать наличие детей, если вы не желаете поехать и посмотреть на них? Анжелика через час должна прийти с колледжа — её вы увидите. А Ричард и Изабелла в селе.

В общем, поверили они мне на слово. Пока поверили, разумеется. Проверку наличия детей перекинули на сотрудниц гороно. А те потом отчитаются.

Но главное — детей оставили.

Не знаю, надолго ли, но оставили. Может, повезло, что свободных мест в детдомах области не было. Или ещё что-то. Но пока оставили.

Я знала, что это ненадолго. Что они скоро приедут снова. И поэтому, если я хочу, чтобы дети остались у меня, мне нужна хотя бы трёхкомнатная квартира.

Вот только где её взять?

Когда дамы, возбуждённо переругиваясь, в сопровождении сержантика, изволили уйти, Ивановна, которая, очевидно, провела всё это время. Прильнув в замочной скважине, выпалила:

— Так вы что, детей Любке оставили?

— Пока решение не принято, — ответила ей сарделькоподобная.

— Как это не принято⁈ Я же говорю, она их на органы сдала! А старшая — проститутка! Ходит в короткой юбке, людей стыдно!

И тут на площадку с лестницы поднялась Анжелика. Она сегодня была в строгом сером платье, плиссированный подол которого был по колено. Свежесть и румянец молодого лица аккуратно оттенял белый, вязанный крючком, воротничок. В руках она держала стопку учебников.

Увидев толпу ругающихся людей, она аж несколько книг выронила, от неожиданности:

— Тётя Люба, а что происходит?

Но я не успела ответить, как Ивановна закричала:

— Вот видите? Видите⁈ Это ейная Анжелка! Даже не здоровается, такая бескультурная! Никакого воспитания! А я вам говорю, остальные — ещё хуже!

— З-здравствуйте, — пролепетала перепуганная Анжелика и густо покраснела.

— «Война и мир»? — сержантик поднял книгу с пола и с улыбкой протянул Анжелике, — интересуетесь творчеством Толстого?

— Мне больше «Анна Каренина» нравится, — смутилась та, — а «Войну и мир» мне тяжеловато читать было. Но у нас сейчас по программе она, может, перечитывать легче будет.

— А это французский? — вторую книгу подняла женщина в костюме (имён их я так и не узнала) и посмотрела на меня, — Любовь Васильевна, вы же говорили, что девочка английский язык изучает? А она французский изучает. Вы даже этого не знаете?

— Да ничего она не знает! Мамашка-кукушка! — удовлетворённо хохотнула Ивановна.

— У нас для желающих факультативно второй язык будет, — немного растерянно пояснила Анжелика, вместе с тем отобрав учебник у дамы, — немецкий или французский. Я выбрала французский. Просто мне Мирей Матье нравится очень. Хочу понимать, что она поёт. И Гюго. А так-то я учусь на английском. Могу расписание показать, если не верите.

— Верим, деточка, верим, — стараясь скрыть брезгливость, просюсюкала сарделькоподобная и тут же задала вопрос, — а где твои братик и сестричка?

— Да в селе они, — бесхитростно пояснила Анжелика. — У деда Василия.

— Эксплуатируете детский труд сельскими работами? — спросила меня та, что в костюме.

Ответить я не успела, как вмешалась Анжелика:

— Почему сразу эксплуатируете? Сейчас там самая лучшая пора — яблоки пошли, красота. Я бы тоже в деревню хотела, но не могу, колледж у меня. А Изабелла там ходить начала. Она же сама раньше не ходила. А там вдруг начала. А Ричард сперва приехал сюда, на той неделе, тетя Люба ему костюм купила и новый дипломат в школу, а до школы же ещё куча времени есть же, вот он к дедушке обратно и рванул. У них там рыбалка. А тут ему делать что? Все его друзья тоже в деревнях сидят. Почему вы их родителям не говорите, что они эксплуатируют⁈ Это потому, что мы не родные, да⁈ Так я вам скажу, тётя Люба мне больше родная, чем родная мать! Я её даже не помню! И не смейте по тётю Любу так думать!

Выпалив эту тираду, она зарыдала, крупные слёзы катились по щекам, плечи вздрагивали.

— Тихо, Анжелика, успокойся, — сказала я и прижала девочку к себе, — никто вас забирать не будет. Я не позволю. А если будут ещё тебе такие вопросы задавать, я подам на них суд. За принесение несовершеннолетнему ребёнку тяжких моральных страданий.

— Это мы ещё посмотрим, — с угрозой в голосе сказала сарделькоподобная и первая начала спускаться по лестнице, не прощаясь.

Мы мчали в легковой машине по полупустынной в это время трассе, сквозь сероватую моросящую марь. Бензин в стране опять подорожал, так что народ особо не катался туда-сюда, а если кому и надо было в областной центр, то старались на автобусе или пристроиться попутчиком к знакомым, как я вот.

Я сидела на заднем сидении, вжавшись между лучезарной Мариной и ещё одной женщиной, она в секте за всякие хозяйственные дела отвечала. Думала, что уж она меня за дорогу достанет до печёнок, но Марина, видать, не выспалась, потому что всю дорогу дремала, периодически наваливаясь на меня. Или же не хотела при старейшине затевать скандал.

— Остановимся через пять минут, — сказал Всеволод, который сидел на переднем сидении возле водителя и всю дорогу хмуро перебирал какие-то бумаги, — там будет техническая остановка. Можно купить в киоске чай или кофе.

Все оживились. Всё-таки ехать в тесной машине по дороге в колдобинах — не самое легкое дело.

Остановились. Это была самая обычная остановка для дальнобойщиков и так, для водителей, что едут в областной центр. Два наспех сбитых из фанеры ларька, длинная ангароподобная забегаловка, на которой виднелась лаконичная надпись: «Кафе 'У кума».

Марина, которая скорей всего часто ездила этой дорогой и останавливалась именно в этом месте, сразу взяла женщину под руку и утащила. Водитель торопливо пошел в только ему известном направлении, прихватив с собой две большие белые канистры.

Я осталась на обочине. Немного постояла, потянулась, разминая затёкшие суставы и нерешительно двинулась в забегаловку.

— Кофе, пожалуйста, — я рассчиталась, приняв стаканчик новомодной нынче растворимой бурды из категории «три в одном», и вышла на улицу из прокуренного помещения.

Стояла, пила приторно-сладкий, отдающий химией, кофе, старалась не кривиться и размышляла, как его всё так спланировать, чтоб и рыбку съесть и всё остальное не упустить…

— Люба, ты это, слушай… — ко мне подошел Всеволод. В руках его тоже был стаканчик, но судя торчащей оттуда по ниточке — с чаем.

— Что?

— Вот смотри, мы сейчас приедем в город. Но в общину я пойду только после обеда, после двух. Раньше идти нету смысла. Мы так договорились, они согласились на встречу. Так что у тебя полно времени. Думай аргументы.

— Какие аргументы? — не поняла я.

— Ну ты же сама напросилась помогать мне финансирование выбивать, или как? — рассердился Всеволод. — Вот и думай, что им сказать.

— То есть, я тоже иду на встречу? — изумилась я.

— Ну, а зачем ты тогда со мной туда едешь? — нахмурился Всеволод и отхлебнул чай из стаканчика, поморщился и ехидно сказал, — просто покататься?

— Да, конечно, я приду.

— Запиши адрес, — старейшина быстро продиктовал мне номер дома и улицу. — И не опаздывай. Старейшина Максим не любит головотяпства.

Я заверила Всеволода, что буду обязательно и не опоздаю.

— А до обеда можешь заниматься своими делами, потому что я к дочери пойду, остальные — тоже все по своим делам.

Я заверила Всеволода, что найду, чем заняться, и вообще, у меня много своих планов, а сама обрадовалась — у меня теперь есть целых полдня для ЛДПР.

— Прежде, чем я начну свой доклад, — начала вступление я, — хочу отметить, что рада, что мы с вами состоим не только в одной религиозной общине, но и в одной политической партии.

Я мило кивнула Благообразному, и все взгляды моментально скрестились на нём. Благообразный прищурился и испытывающе посмотрел на меня нечитаемым взглядом. Но мне и не нужно было от него внятной реакции. Главное — перевести фокус внимания на него, а дальше я уж сама…

— Это свидетельствует о том, что мы — соратники с вами во всех смыслах и на всех уровнях, — чуть улыбнулась я и решительно продолжила дальше. — Теперь, что касается финансирования. Во-первых, идея с поездкой делегации в Бруклин была исключительно нашей. Это был наш замысел и наша стратегия. Под этот проект мы уже провели несколько эффективных благотворительных мероприятий на общегородском и межгородском уровнях. И которые дали колоссальный результат, как вы все знаете. Но подробнее результатах, если надо, лучше расскажет Всеволод Спиридонович.

Старейшина чинно кивнул, мол, да, если надо — расскажу.

А я опять продолжила:

— Теперь же, что же касается самой поездки. Не знаю, с какой целью планируют туда ехать наши братья из областного центра, а вот мы собираемся укреплять международные отношения…

— Мы тоже собираемся укреплять международные отношения! — коротко хохотнул какой-то вальяжный мужик в строгом костюме и при галстуке. — Тоже мне, нашли чем удивить…

Я замолчала и недоумённо-вопросительно уставилась на него.

Любопытно, что никто не сделал ему замечания.

Выждав паузу, я спросила:

— Мне можно продолжать? Или вы ещё что-то важное хотите добавить?

— Да говори уже! — фыркнул мужик, — иначе мы так никогда не закончим. Чего ерундой заниматься⁈ С финансированием уже всё давно решили! Вот что это теперь опять начинается? Нашли какую-то бабу, которая и двух слов связать не может, и цирк тут устроили! Давайте уже по существу решать!

Я поморщилась и посмотрела на Благообразного:

— Но если вы уже всё решили, так действительно, зачем вы нас сюда пригласили? Зачем мне пришлось вставать в пять утра и четыре часа трястись по колдобинам? И зачем я тут распинаюсь? У вас ведь так всё решается, кулуарно, да?

Тот побагровел и зло рявкнул:

— Роман Александрович! Ну что вы, на самом деле, как маленький, ей-богу? Дайте человеку сказать…

— Пусть говорит, кто ей не даёт, — махнул рукой тот и демонстративно углубился в чтение записей из своей записной книжки.

— Назовите мне вашу фамилию, Роман Александрович! — резко промолвила я.

— Зачем? — чуть напрягся мужик и даже изволил оторваться от записной книжки.

— Как зачем? Я сегодня же напишу в Бруклин мистеру Смиту и миссис Миллер, что все деньги на финансирование нашей поездки по их личному приглашению ушли непонятно куда. И что моя попытка достучаться до областного руководства провалилась — вместо поддержки получила порцию непонятного хамства. И ваше высказывание напишу тоже.

Я поднялась из-за стола:

— Всего доброго, братья. Спасибо за интересное общение.

В комнате моментально поднялся шум и галдёж.

— Люба, подожди! — вскочил Всеволод.

Я пожала плечами и сказала:

— Не вижу смысла всё это выслушивать. Я подожду вас на остановке, Всеволод Спиридонович.

И вышла из кабинета.

— Люба! — в коридор за мной выбежал старейшина, грудь его вздымалась от гнева, — ты что устроила⁈ Что ты себе позволяешь⁈ Да ты знаешь…

— Сева! Подожди, не кипятись. — в коридор вышел Благообразный и строго посмотрел на нас, — Сева, давай, вернись обратно. А мы с твоей Любой пока поговорим.

Старейшина помялся, ему явно не хотелось оставлять нас наедине, но скрепя сердце, подчинился главному руководству и вернулся в зал совещаний.

А мы с Благообразным остались в пустом коридоре.

— Люба, значит, — задумчиво кивнул своим мыслям он и смерил меня нечитаемым взглядом.

Если он думал меня как-то смутить, то я уже давно перестала млеть перед всякого рода начальниками и начальничками, возраст, знаете ли уже не тот. Да и терять мне в принципе нечего.

Я поморщилась и ответила:

— Да. Любовь Васильевна. А вы…? — в этом месте я сделала паузу.

— Арсений Борисович, — представился Благообразный, — я старейшина нашей общины в области.

— Приятно познакомиться, Арсений Борисович, — без всякой тени любезности, сказала я, и добавила, — так что у вас за вопросы ко мне?

— Вопросы?

— Ну да, вы же поговорить хотели, — пожала плечами я.

— Аааа… ну да, — кивнул тот и сказал, — зачем же вы так с Романом Александровичем? Он — уважаемый у нас в общине человек.

Я поморщилась:

— Арсений Борисович, я не терплю хамства, даже завуалированного. А этот ваш «уважаемый человек» сидел и через слово, прилюдно, втаптывал меня в грязь. С чего я молчать должна? Он у вас уважаемый? Ну так уважайте себе на здоровье. А для меня он — хам. И я не желаю выслушивать оскорбления. Вот и всё.

— Любовь Васильевна, поймите, Роман Александрович довольно известная личность в области. Да и в стране.

— Небось ещё и спонсор, да? — язвительно поджала губы я.

Судя по тому, как вильнул взгляд Арсения Борисовича, я попала в точку.

— Поэтому вы решили деньги, выделенные простым людям из провинции, дать уважаемому человеку, пусть покатается по Америке, да?

— Любовь Васильевна, вот не надо так ставить вопрос, — поморщился Благообразный.

Я вздохнула:

— Арсений Борисович, давайте, я уже пойду! Мы сейчас с вами наговорим друг другу ерунды, а потом будет неприятно. Всё равно проблему это не решит. Я этого человечка уважать всё равно не стану, не за что. А вам неприятно видеть моё к нему презрение и знать, что вы ничего не можете в этой ситуации сделать. А вот я могу! Да, пусть у меня нечестно увели честно выпрошенные именно мной деньги. Которые американцы выделили после общения именно с нами, со мной. Они хотели это общение продолжить. И им будет непонятно, почему вместо их русских друзей приедут какие-то хамовитые «уважаемые люди»! Но это меня не касается уже. А вот письмо я сегодня же напишу. Принципиально! Чтобы этот ваш Роман-как-там-его, не врал им, что мы сами отказались в его пользу. А в будущем наши заокеанские братья и сёстры сто раз подумают, приглашать наших простых членов общины или это бессмысленно, потому что вместо них всё равно приедут какие-то «уважаемые люди»⁈

Всё это я выпалила на одном дыхании.

Благообразный стоял и с каким-то весёлым недоумением смотрел на меня. Наконец, он сказал:

— Ладно, убедили, Любовь Васильевна. Поедете вы в Америку! Не злитесь! Мы для вас место выделим.

— Нет, Арсений Борисович, — покачала головой я, — от нас была заявлена делегация. И мы поедем все вместе. Или не поедем вообще. А одна я ехать не хочу. Мне и здесь нормально.

Я посмотрела на него и чуть насмешливо улыбнулась:

— Вот такая моя позиция, Арсений Борисович.

Он вдруг тоже улыбнулся, задорной мальчишеской улыбкой:

— А вам палец в рот не клади! Сколько у вас там людей?

— Десять, — сказала я.

Он поморщился, что-то задумчиво прикинул и выдал вердикт:

— В общем, девять мест мы вам выделим, Любовь Васильевна. Уж кого-то одного придётся оставить на следующий раз. Сами там порешайте. Мне и так сейчас целую войну выдержать придётся. Но девять человек поедут. Даю слово. Только не пишите никаких писем.

— Вот и прекрасно, — я тоже улыбнулась. — Спасибо, что приняли нашу позицию.

— Вы в ЛДПР? — вдруг спросил Благообразный, многозначительно взглянув на мой значок.

— Да. Сегодня вступила, — широко улыбнулась я.

— А зачем это вам? — удивился он.

— Хочу вернуть СССР, — улыбнулась я ещё шире, чтобы он не понял, шучу я или говорю серьёзно.

Отдел эксплуатации водопроводно-канализационного хозяйства, сокращённо ВКХ, бурлил, словно вулкан Жакуи перед извержением. Начальник отдела, Степан Фёдорович, ходил по кабинету перед собравшимися, словно дрессировщик перед голодными тиграми. Он был спокоен. Теоретически спокоен. И только мощным усилием воли сдерживался. Пока сдерживался.

Все сидели на своих местах, за столом для совещаний, и старались не встречаться со Степаном Фёдоровичем взглядами.

Я проскользнула на своё место, стараясь не отсвечивать.

Но поздно. Степан Фёдорович меня уже заметил и вулкан резко прорвало:

— Вот! Вы только посмотрите! Какие люди почтили нас своим личным присутствием! У нас проверка на носу, а Любовь Васильевна гулять изволят! В отгулах барыня! И где же это вы так прогуливались, а Любовь Васильевна? — он аж сочился ядом.

Я, конечно, понимала, что сейчас лучше его лишний раз не драконить в таком состоянии, но уж больно я воспряла духом после общения с Благообразным. Замаячившие на горизонте огни Лас-Вегаса развязали мои руки и язык. Поэтому я также едко ответила:

— Что, Степан Фёдорович, крайних ищете?

Алексей Петрович. Который тоже был среди присутствующих, напряженно просемафорил мне глазами, мол, беги, Люба, беги. Но меня уже понесло:

— Решили сорвать на мне свою злость, Степан Фёдорович? Думаете, что после этого у вас всё сразу наладится?

— Не, ну ты гля на неё! — рявкнул Степан Фёдорович, — совсем баба страх потеряла! Ещё одно слово и сядешь писать заявление на увольнение! Или я тебя по статье уволю!

— А что, если вы меня сейчас уволите, то у вас сразу проверка успешно пройдёт, да, Степан Фёдорович?

Степан Фёдорович аж икнул, багровея от бешенства, а я спокойно добавила, глядя в налитые кровью глаза:

— Так писать заявление на увольнение или приступим к работе? Проверка на носу, а ещё кот не валялся!

Степан Фёдорович бешено стукнул кулаком по столу, затем задумчиво почесал затылок, и мы приступили к работе.

Когда Парис делил своё яблоко раздора промеж трёх богинь, у него не было столь мучительного выбора, как сейчас у меня. Я нынче не могла найти себе места. И всё из-за этой чёртовой поездки в Америку! Картина получалась не ахти: две мои «светские львицы», переводчица с английского и два старейшины из общины. А места всего три!

Да, кто-то может сказать, что, мол, зачем две «светские львицы», какая от них польза? Вполне можно взять кого-то одного — или Рыбину, или Белоконь. Но дело в том, что я-то планировала запускать с их помощью слухи. Точнее информационные бомбы. То есть они должны были входить в помещение и общаться между собой, но так, чтобы кто надо — слышали. А если будет только одна из них, то даже не знаю. Как представлю картину — заходит в комнату, к примеру, Белоконь и начинает сама себе рассказывать сплетни. А приставать к малознакомым людям с такими разговорами — неучтиво и странно. Поэтому и Белоконь и Рыбину нужно сохранить. Обеих. Это важно.

Остаётся всего одно место. И я не думаю, что Всеволод или Ростислав откажутся от поездки. А англичанке мы обещали.

Я совсем пригорюнилась и уже не знала, что и делать.

Сперва пошла к Всеволоду. Вроде как обсудить график мероприятий на следующую неделю. А на самом деле я хотела уговорить его не ехать.

Во всяком случае попытаться надо было.

Старейшина был в Доме молитв, сидел в большом кабинете, который использовался верхушкой для всяких переговоров. Когда я вошла, он как раз перебирал бумаги, которые кипами были набросаны на столе.

— А-а-а! Любовь Васильевна! — кивнул он мне, откладывая увесистую пачку бумаг в сторону, — ну проходи. Чем порадуешь?

— Да я вот хотела обсудить график мероприятий, — исподволь, вкрадчиво, начала я, — на следующей неделе мы можем или посадкой деревьев заняться, или организацией акции по сбору мусора возле городской библиотеки. Нужно определиться. Чтобы я успела план мероприятия набросать.

— Да что там определяться, — хмыкнул старейшина, — деревья сажать вроде как ещё и рановато, чуть позже будете. А вот мусор как раз хорошо бы собирать. Сейчас ещё сухо и тепло.

— Поняла, — сказала я, торопливо записывая в блокнотик, — теперь ещё нужно порешать по такому поводу…

Но не успела я озвучить повод, как Всеволод нетерпеливо меня перебил:

— Люба! Хорош ерундой мне мозги выносить! — фыркнул он, — я же прекрасно знаю, что ты пришла выяснять что-то. Давай выкладывай!

— Да я же…

— Выкладывай, говорю! А то рассержусь! — он говорил вроде как в шутку, но не в шутку.

Ну и ладно, я всё равно хотела поговорить. Поэтому ринулась, как говорится, с места в карьер:

— Я по поводу финансирования нашей поездки…

— Вот лиса! — сердито проворчал Всеволод, хотя глаза у него смеялись, — я до сих пор не пойму, как ты смогла Арсения уговорить отдать деньги нам. Там Роман Александрович такой хай поднял, аж стены тряслись. Так орал.

Я злорадно похихикала и спросила:

— Но он точно эти деньги нам даст? Или опять какая-то важная шишка нарисуется?

— Арсений? Он человек слова, — покачал головой Всеволод, — раз сказал — значит даст.

— Тут ещё такое дело… — начала я исподволь, — Арсений Борисович дал всего девять мест…

— Не всего, а аж целых! — строго поправил меня старейшина.

— Всего девять мест… — упрямо повторила я, — а кандидатур на поездку — одиннадцать…

— Та-а-ак! — поморщился Всеволод, — озвучь!

— Я, Пивоваров, Сиюткина, Зыкова, Кущ, Комиссаров, Рыбина, Белоконь. Это из группы. Потом англичанка наша, как переводчик. Ну и вы, и Ростислав, — перечислила я. — Два человека лишних.

— И кто лишние, по-твоему? — Всеволод взглянул на меня так, что стало понятно, что он едет точно.

— Не знаю… — осторожно начала я, — пришла к вам советоваться. Может быть Ростислав…

— Не выдумывай! — сердито сказал Всеволод, — он молодой член нашей общины, подающий надежды. Будущий старейшина. Так во всяком случае его сейчас воспринимают наверху. Поэтому я никак не могу его не взять. Хотя, по правде говоря, он там и не нужен. Но если не возьму — вони будет, что ой.

Я расстроилась. Честно говоря, я сильно надеялась, что именно его Всеволод оставит дома.

Видимо, на моём лице отразилась вся гамма чувств, потому что Всеволод сказал:

— Ну вот чего ты надулась?

— Я думала, он ваш враг, — сухо ответила я.

— Да, враг, — кивнул Всеволод, — но ты же сама прекрасно знаешь, что врагов нужно держать при себе. Кроме того, я лелею маленькую надежду, что он сумеет там пристроиться и сюда больше не вернется.

Я вздохнула. Мда. Проблема не решена. Наоборот, только усугубилась.

— Да что ты вздыхаешь? — удивился Всеволод, — вон у тебя сколько баб, оставляй любую — не ошибешься. Сиюткина, Рыбина, Белоконь.

— Они мне там очень нужны, — возмутилась я.

— Да какой из них толк? — удивился Всеволод, — кудахчут только, как курицы. Ну тогда слесаря нашего оставляй дома, что ему в Америке делать?

Я аж воздухом подавилась от возмущения. Ну вот как я ему буду объяснять, что коллектор сам себя не грохнет.

— Или Ксюшу оставляй. — махнул рукой Всеволод, — молодая она ещё, всё впереди. Да и без образования она. Зачем её американцам показывать? Лучше бы ту же Инну взяла — и поёт как красиво, и цветы выращивает. А это? Ни рыба, ни мясо.

— Я бы хотела сохранить всех членов группы, — стараясь, чтобы слова мои звучали твёрдо, заявила я.

— Это исключено! — рыкнул Всеволод, — я еду однозначно! Без руководителя вас просто не выпустят. Да и с американскими братьями нужно ряд проектов проработать. Ростислав едет стопроцентно. И это не обсуждается. И переводчик нам тоже нужен. Как бы вы не учили английский, а ситуации в дороге могут быть разными. Надеюсь, ты это понимаешь?

— Понимаю, — вздохнула я.

— А раз понимаешь, то иди и перетряхни своих баб. Честно говоря, я бы их всех дома оставил. Из предложенных кандидатур там только Пивоварова и Куща можно брать, да и то Пивоваров старый, как он такой перелёт выдержит?

— Он юрист…

— Да зачем нам в паломнической образовательной поездке юрист? — вспылил Всеволод, — ты бы ещё массажиста взяла! Всё! Иди! А то я сейчас ругаться буду. Не доводи до греха, Люба!

Я торопливо ретировалась.

Домой пришла в расстроенных чувствах.

Но, увидев радостную мордашку Анжелики, немного оттаяла.

— Тётя Люба! — сказала она, когда мы ужинали, — а когда мы пойдём в ту квартиру убираться и переезжать?

— А что? — я вяло ковыряла вилкой вкуснейшую жаренную картошку с золотистой корочкой, после разговора с Всеволодом аппетита что-то совсем не было.

— Завтра приедет Ричард, — начала перечислять она, — я скоро перейду в общагу. Я бы и сейчас перешла, но мы в комнате с девочками ремонт делали, окно покрасили. Нужно, чтобы краска высохла. Там сейчас спать нельзя — воняет.

— Правильно, — невнимательно кивнула я, занятая своими мыслями.

— Тётя Люба! — продолжила тормошить меня Анжелика, — давай, пока я тут, с тобой, я помогу ту квартиру отмывать? А то ты после работы устаешь, тебе одной тяжело будет. А вместе мы быстро управимся!

Я понимала, что ей любопытно посмотреть на ту квартиру. Кроме того, она хочет выбрать себе спальное место, когда будет приходить на выходные и на каникулы. Но мной овладела какая-то апатия. Сколько усилий, сколько всего и сейчас я должна принять решение. Я не могла взять и лишить кого-то из моей команды возможности этой поездки. Ну вот как? Люди старались, верили, готовились. И тут опа — и кто-то не поедет. Это же несправедливо и обидно.

— Тётя Люба… — продолжала тормошить меня Анжелика, — если устала, то давай сейчас просто сходим, поглядим, что там. А то вдруг там веника нету или тазика. Или тряпок. Чтобы потом туда-сюда не бегать.

— Ты права, — вздохнула я, — поужинаем и пойдём смотреть. Только ненадолго. А квартиру я и сама отмою, не впервой.

— А что ты такая грустная, тётя Люба? — прицепилась ко мне Анжелика, — я же вижу, у тебя мысли какие-то в голове, нехорошие. Рассказывай, обидел кто?

— Да вот надо решить, кто не поедет в Америку, — тяжко вздохнула я, — как представлю эти глаза, когда я им скажу… и самое худшее, что я не знаю, кто из них не должен ехать…

— Тю! — фыркнула Анжелика, — тоже мне проблема!

— Ты не представляешь… — начала я, но Анжелика меня перебила, — у нас в школе, если такое дело, то наша классная делала так. Говорила, к примеру, мол, есть три места, а вас десять человек. Вася или Петя точно едет. Остается два места. Сами выберите, кто из вас едет. Вернусь через час. И уходила из класса.

— Обалдеть! — изумлённо улыбнулась я такому простому и остроумному решению, но потом спохватилась и спросила, — но ведь так и до драки могло дойти?

— Обязательно! — кивнула Анжелика, — зато, когда кандидатуры себя отстояли, то уже никто права и не качал. И главное на классную не крысились, что она любимчиков продвигает.

— Точно! — я аж подскочила из-за стола, — так и сделаю! Скажу, что Ксюша и Ольга Ивановна точно едут. И Комиссаров. А остальные пусть сами разбираются.

От такого элегантного решения настроение у меня значительно улучшилось, и я свирепо накинулась на картошечку. Вдвоём с Анжеликой мы умяли сковродку и вполне сытые и довольные отправились на квартиру Тамарки.

Я смотрела на тётку. Тётка смотрела на меня.

Повисла неловкая тягучая пауза. Именно такая пауза всегда возникает, когда две незнакомые тётки смотрят друг на друга с таким вот выражением.

И вот что ей отвечать?

Здесь бы хорошо что-нибудь по методу Анжелики забабахать, но увы, кроме нас двоих, больше у подъезда никого не было.

— Вы обещали принести деньги вашего дедушки, — смущённо выдавила невесёлую улыбку женщина и с надеждой посмотрела на меня.

— Обещала, — не стала отпираться я, — а вот дед не обещал. И послал меня с моими предложениями куда подальше. Он сказал, что будет хранить деньги только в банке.

— Но в банке — это же глупо! — округлила глаза хопёр-инвестовская женщина, — сейчас все эти банки как мыльные пузыри лопаются. Почему же вы ему не объяснили?

— Потому что банку он закопал где-то то ли в огороде, то ли в саду. А там почти сорок соток. Я что, всё это должна перекапывать?

Женщина явно расстроилась. Посмотрела на меня уже менее оптимистично и вздохнула:

— Начальница ругается. Говорит, что я перспективного клиента упустила.

— Да причём здесь вы? Кроме того, сегодня дед упёрся, а завтра передумает. Передайте свой начальнице, что такое дела с кондачка не делаются. И здесь ни от меня, ни тем более от вас, вообще ничего не зависит.

— Так вы принесёте? — обрадовалась тётка.

— Ну, конечно принесу! — не стала окончательно огорчать её я, — как только найду эту чёртову банку — так сразу к вам!

Тётка облегчённо упорхнула, многословно рассыпаясь в благодарностях, а я поняла, что нужно с этой квартиры сваливать, и побыстрее. А то мой адрес в «Хопёр-Инвест» знают, ещё немного подождут и начнётся паломничество, не отцепишься.

— Забираешь Ричарда, деду скажешь, что я не смогла. Белку обязательно от меня поцелуешь — и обратно на автобус. Если ты не успеешь, то придётся там ночевать. А у Ричарда школа, а у тебя колледж. И главное — пирожки не забудь выложить на столе, — расстроенно повторяла я, еле сдерживая слёзы.

— Ну тётя Люба! — возмущалась Анжелика, помогая мне упаковывать объемные сумки, — я всё поняла.

— Ты перепутаешь!

— Не перепутаю! — усмехнулась она, — и Белке чистую одежду оставлю, а тёплую заброшу в шкаф, и деду Васе новый спортивный костюм положу возле этажерки.

— Только ты ему не говори, что это новый костюм! — забеспокоилась я, — скажи, я давно ещё купила зятю, а он поносил, а теперь ему в больницу не надо. А то дед Вася носить же не будет. Старики, они всегда новое жалеют носить. Особенно в селе. И ещё я вот тапочки ему купила, мягонькие, так ты тоже сразу отдай…

— Ну тётя Люба… ты уже это два раза говорила! — возмутилась Анжелика, а я вздохнула:

— Да сердце у меня не на месте. Так не вовремя эта проверка нагрянула. Мы ждали недели через две, а они завтра приезжают.

— Не переживай! Я всё сделаю, — обняла меня Анжелика, — а иначе, тётя Люба, если ты всё на себе продолжишь тащить, то когда я повзрослею?

Я совсем расчувствовалась:

— Спасибо тебе…

— Да это тебе, тётя Люба, спасибо! — воскликнула Анжелика, — ты нас всех взяла к себе и одна тянешь. Разве ж я не понимаю?

— Тогда давай ещё раз сумки проверим, не забыли ли чего, и — спать, — решительно сказала я, — а то в четыре утра вставать на автобус.

Анжелика удручённо застонала, но покорно полезла в очередной раз перекладывать сумки.

— А я ведь говорила! Надо было сюда раньше переезжать! — довольным голосом воскликнула Анжелика. Устало сдув прилипшую прядь волос со лба, она яростно набросилась с мокрой тряпкой на грязный пол. В комнате резко запахло хлоркой и цветочным стиральным порошком.

Да, мы-таки переехали. Прямо сразу.

Хотя настоящим переездом это назвать было нельзя. Так, похватали лишь самое необходимое, взяли кое-какие продукты, домашнюю одежду, одежду на завтра, школьный рюкзак Ричарда, документы, постельные принадлежности, комнатные тапочки… список можно продолжить. В общем, нагрузились мы, словно караван верблюдов. Но зато самое необходимое барахло перетащили за раз. Я заставила даже наши подушки и одеяла взять. А то, кто его знает, кого Тамарка водила на квартиру — брезгливо же пользоваться чужим.

— Тётя Люба, а можно я дальнюю комнату займу? — на кухню, где я безуспешно мыла липкий стол, ворвался Ричард и еле успел затормозить, поскользнувшись на мокром линолиуме.

— Можно, — кивнула я и сыпанула ещё немного соды на заскорузлое пятно чего-то непонятного на столешнице.

— Ну, ты посмотри, тётя Люба, вдруг я не ту комнату занял? — надулся Ричард.

— Тебе она нравится?

— Нравится, — буркнул он, стараясь придать голосу полное равнодушие.

— Ну, вот и всё. Значит, будешь там жить, — отмахнулась я и принялась неистово отдраивать чёртову столешницу, которая всё никак не поддавалась.

— Что, прямо там…? — вытаращился Ричард. Очевидно, он ожидал, что торг будет жёстким.

— Ещё Белке комнату надо выбрать, — велела я, — выбери ей побольше.

— А как же ты? — удивлённо посмотрела на меня Анжелика и сунула таз под струю воды.

— А мне лишь бы там кровать поместилась, — усмехнулась я, — конечно, в идеале — чтобы там был ещё и шкаф. Ну, чтобы вас по утрам не дёргать. А вот нашей Белке много места нужно, чтобы двигаться.

— Тогда пусть она в дальней комнате живет, — вздохнул Ричард, хотя было видно, как ему жаль.

— Нет, — сказала я и выполоскала грязную тряпку под краном, — сам представь, Ричард, вдруг ей ночью приснится что-то. И она меня звать будет. Я же не услышу — комната далеко. Белка ведь маленькая. Так что в дальней будь лучше ты. А вот для Белки выбери ту, что побольше из двух.

Ричард просиял и отправился на инспекцию комнат.

— Тётя Люба! — на кухню опять заглянула Анжелика, — а что будет с нашей квартирой?

— Ничего, — пожала плечами я, — а что с ней должно быть?

— Так мы что, бросим её?

— Зачем же бросать? — хмыкнула я, — квартирантов я уже ищу. Тётя Галя обещала помочь. У неё какие-то знакомые вьетнамцы с рынка есть, жильё как раз ищут.

— А почему вьетнамцы?

— Они селёдку жарить любят. Можно ещё цыган пустить, но, боюсь, после них там от квартиры вообще ничего не останется. Да и не выгонишь потом.

Анжелика недоверчиво посмотрела, не шучу ли я, но ничего больше спрашивать не стала — подхватила таз со свежей водой и отправилась домывать дальше.

А я продолжила попытки привести квартиру в божеский вид. Ну что сказать, Тамаркино жильё было, конечно, комфортным, но совершенно не уютным. Даже если отбросить в сторону эпический срач, то женской руки в доме вообще не чувствовалось. Впрочем, как и мужской тоже.

Ну, ничего, красоту и уют мы здесь ещё наведём! — я печально посмотрела на газовую плиту, которую предстояло отмывать и отмывать, и тяжко вздохнула — покой нам только снится, и отдохнуть сегодня явно не выйдет.

Мысли перепрыгнули на Тамарку. Сейчас она в больнице и в ближайшее время выйти ей оттуда не грозит. Но это сейчас. Вот лет через несколько она всё равно выйдет. И что тогда? Да, дети к тому времени, я надеюсь, уже подрастут и, как минимум, Анжелика и Ричард уйдут в свободное плаванье. А с Белкой мы вполне можем вернуться обратно, на ту квартиру. Там как раз две комнаты. Да и Ивановна к тому времени должна поутихнуть, если не умрёт. Но вот Тамарка. Ей же опекун понадобится. И мне очень не хочется брать на себя такую обузу. Пусть я перед настоящей Любашей как бы в долгу, поэтому и её отца, и детей я тяну. Но здоровую кобылу, её сестрицу, я тетешкать не собираюсь.

Сейчас время ещё есть, но с этим вопросом нужно будет что-то думать.

Я тяжко вздохнула.

— Тёть Люба! — Анжелика вошла на кухню и устало поставила ведро на пол.

— Устала? — участливо спросила я её, — отдыхай, поздно уже. Я сейчас тебе постельное дам, стелись и ложись спать.

— Да я уже постелила, — улыбнулась Анжелика измученной улыбкой, — и тебе, и себе, и Ричарду.

— Какая же ты умница у меня! — обрадовалась я, — так, может, чаю давай попьём?

Анжелика кивнула.

— Тогда зови Ричарда. А я чайник пока поставлю.

— Так он уже давно спит, — хихикнула она, — я его весь мусор повыносить заставила и ещё мебель помогать двигать. Так он умаялся и свалился спать.

— Ребёнок же ещё, — улыбнулась я и налила в чайник воды из-под крана (в это время ещё можно было пить воду прямо из-под крана).

— Тёть Люба, — осторожно сказала Анжелика, устраиваясь за тщательно вымытым мною столом, — я вот спросить хочу…

— Спрашивай, — я поставила перед нею тарелку с пирожками и банку варенья. — Что случилось?

— Мы же скоро в Америку едем, правильно? — она пристально смотрела на меня практически немигающим взглядом.

— Ну, конечно, — кивнула я.

— А вот что мы будем делать, если вдруг встретимся с моей мамой? — выпалив это, она нервно выдохнула и забарабанила пальцами по столешнице.

Я аж зависла. От неожиданности.

Мда, дети умеют задавать вопросы.

А и правда, что?

Но вслух я сказала спокойным тоном:

— Во-первых, Анжелика, Америка — очень большая страна. Не настолько, конечно, большая, как наша, но тоже ого-го. Вот ты только представь, что ты находишься в Москве, а я, к примеру, — во Владивостоке. Как думаешь, есть ли у нас шанс случайно встретиться, без предварительной договорённости?

— Я понимаю это! — вспыхнула Анжелика, — но всё же!

— Если предположить, теоретически… Я подчёркиваю, теоретически, что мы вдруг встретимся и ты её узнаешь…

— А почему я её не должна узнать⁈ — возмутилась Анжелика.

— Сама подумай, сколько уже времени прошло? — терпеливо спросила я, — ты за это время выросла, она постарела. А ведь вполне могла прическу изменить, волосы перекрасить… да мало ли что!

— Ну, всё равно! — не унималась Анжелика, — вот предположим, мы столкнулись с нею и узнали друг друга. И что мы будем делать?

— А ты сама-то как думаешь? — спросила я.

Анжелика неуверенно пожала плечами и покраснела.

— Наверное, обниметесь, расплачетесь, — предположила я, — когда первая радость встречи и ошеломление пройдут, начнёте друг другу рассказывать о жизни, расспрашивать обо всём. Она тебя спросит про учёбу, про Ричарда, про Белку…

— Ещё чего! — зло хмыкнула Анжелика, — она нашей учёбой никогда и не интересовалась. А Белка ей вообще не нужна. Она отказалась от неё и даже не знает, где она!

— Ну тогда ты ей сама про Белку всё расскажешь…

— Я выдеру ей все волосы! — зло фыркнула Анжелика и стукнула по столу кулаком.

— Нельзя так, — вздохнула я, — она — твоя мама. Она тебя выносила и родила. Дала тебе жизнь. А как там дальше получилось — так и получилось. В любом случае ты не на улице. У тебя есть семья, твои родные брат и сестра рядом. Ты учишься в училище. Есть крыша над головой и еда. Что ещё надо?

— Это всё благодаря тебе… — отрывисто бросила Анжелика и резко отвернулась, уставившись на стенку.

— Не важно, — отмахнулась я, — у тебя всё есть. Поэтому не гневи Бога, Анжелика. А мать осуждать нельзя. Даже если она не права. Потому что это — мать.

Анжелика нахмурилась. По её лицу было видно, что со мной она абсолютно не согласна. Поэтому я добавила:

— Во всяком случае, сначала вам нужно будет сесть и спокойно всё обсудить. Выслушать друг друга. Понять. И только потом делать выводы и решать — осуждать человека или нет.

— Знаешь, тётя Люба, — пристально глядя куда-то вдаль, тихо молвила Анжелика, — я ведь сколько помню себя, всё время мечтала, чтобы стать богатой-богатой и знаменитой. Певицей, на пример. Или спортсменкой. Чтобы про меня все газеты писали и по телевизору показывали. А потом приехать в Америку, на собственном самолёте, в модном костюме. И чтобы мама увидела меня и поняла, что вот я, какая! И чтобы она сильно пожалела, что бросила меня!

Выпалив это, Анжелика вскочила и убежала в ванную. Через миг там послышался шум льющейся воды, которая, однако, не маскировала сдавленные рыдания.

Я покачала головой. Сейчас переубеждать её бессмысленно. Уж слишком много обид накопилось. Поэтому лучшее, что я могу — переключить её внимание на что-то другое.

Вот только на что?

Додумать мысль мне опять не дала Анжелика. Она вбежала на кухню и выпалила:

— А вообще, тётя Люба, я тебя никогда не брошу! Так что не думай! Я не такая, как мама!

Я аж опешила.

— Анжелика, — осторожно, стараясь окончательно не смутить девочку, сказала я, — ты пойми, твоя мама живёт в Америке. Там условия сейчас намного лучше, чем у нас. И поверь, ещё лет десять точно там будет жить лучше. Поэтому тебе бы поговорить с мамой, помириться и остаться там жить. Потихоньку ты перетянешь туда брата и сестру. Поможешь им устроиться…

— Я сказала — нет! — рыкнула Анжелика категорическим голосом, — ни я, ни Ричард, ни Белка — мы тебя не бросим!

С этими словами она вышла из кухни, а я покачала головой. Позиционная война по переубеждению предстояла нешуточной и затяжной.

Ну, да ладно, я и не такие бои выигрывала. Уж с малолетней девчонкой я справлюсь!

Самолёт, мелко дрожа, сердито загудел, затем попрыгал, разгоняясь на взлётной полосе. Чопорная стюардесса подошла к нашему ряду и окинула строгим взглядом — пристегнулись ли? Не обнаружив нарушений, она устремилась дальше, а я перевела взгляд в иллюминатор. Всё быстрее и быстрее мелькали за окном берёзки, столбы, столбы, другие самолёты, опять берёзки…

Самолёт задрожал и вдруг, свирепо рыкнув, оттолкнулся от земли и взмыл в воздух.

Фух! Теперь можно и выдохнуть.

Я откинулась, закрыла глаза и вспомнила последние моменты перед отлётом.

Пивоваров придумал просто замечательный план. Он съездил к Артемию в областной центр и убедил того, чтобы Ростислав не ехал. И Всеволода тоже, кстати, не взяли. А зачем, если от области едет сам Артемий? Который и будет возглавлять всю нашу делегацию.

Я усмехнулась и мысленно перебрала все свои дела. Вроде, всё сделала, всё успела. За Белкой и Ричардом посмотрит дед Василий. Любашин отец специально даже в город переехал.

Квартиру, где мы жили раньше, я сдала. С вьетнамцами не получилось договориться, но я взяла трёх студентов из ПТУ. Так что Ивановне громкая музыка по ночам и регулярный шум гарантированы.

С работы отпускать не хотели, но так как Валентина Викторовна тоже ехала, Алексею Петровичу пришлось похлопотать за меня.

А вот Всеволод крепко обиделся. Явно понял, что моих рук дело. Но кто ему виноват, не надо быть таким пассивным. Я выбила сколько могла мест, никто ему не мешал похлопотать и для себя.

О том, обиделся ли Ростислав на меня, я предпочитала не думать. Мне было фиолетово.

Я повернула голову и поправила плед, поплотнее укрыв задремавшую Анжелику — из кондиционера дуло, хоть бы не простыла. А сама потянулась и опять счастливо выдохнула.

Америка!

Держись, я уже иду, и тебе мало не покажется!

Я удовлетворённо усмехнулась и устроилась поудобнее в кресле — путешествие предстоит не из самых простых.

За окошком замелькали жгуты белоснежных облаков, я прищурилась от солнечного света и вытащила из сумочки сложенный вчетверо лист из школьной тетради. Это был черновик, само письмо я перед вылетом отправила, но черновик оставила, чтобы просмотреть ещё раз в спокойной обстановке — вдруг что-то забыла указать. Взгляд скользнул по ровненьким строчкам с наклоном влево (у местной Любаши оказался чёткий разборчивый почерк, не то, что у меня), и опять усмехнулась. Письмо начиналось так:

«Уважаемый Владимир Вольфович…».

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Баба Люба. Вернуть СССР-3