Британо-советские отношения со времени нападения Германии на СССР как бы в одночасье изменились. Жесткое противостояние на международной арене в предвоенные годы, воспрепятствовавшее в канун Второй мировой войны созданию системы коллективной безопасности и предотвращению германской агрессии, сменилось принятием важных политических решений в целях объединения усилий двух стран в борьбе против общего врага. Довольно распространенная точка зрения, что после заключения советско-германских договоров и до нападения Германии на СССР англо-советские отношения оставались однозначно враждебными, требует уточнения. Для более объективной характеристики этих отношений и двусторонних переговоров, в ходе которых Англия стремилась «навести мосты», а СССР не сжигать их (в Лондоне переговоры в основном велись между И. Майским и парламентским заместителем министра иностранных дел Р. Батлером, в них также участвовали Э. Галифакс, позднее А. Иден, а в Москве — С. Криппс), приведем такие примеры.

6 октября 1939 г., вслед за заключением советско-германского договора о дружбе и границе, У. Черчилль пригласил И. Майского и в ответ на его вопрос: «Что вы думаете о мирных предложениях Гитлера?» — сказал: «Некоторые из моих консервативных друзей рекомендуют мир.

Они боятся, что в ходе войны Германия станет большевистской. Но я стою за войну до конца. Гитлер должен быть уничтожен. Нацизм должен быть сокрушен раз и навсегда. Пускай Германия становится большевистской. Это меня не пугает. Лучше коммунизм, чем нацизм». Далее он разъяснил позицию британского правительства в создавшейся новой обстановке: «1) основные интересы Англии и СССР нигде не сталкиваются; 2) СССР должен быть хозяином на восточном берегу Балтийского моря, и он очень рад, что балтийские страны включаются в нашу, а не в германскую государственную систему; 3) необходимо совместными усилиями закрыть немцам доступ в Черное море; 4) британское правительство желает, чтобы нейтралитет СССР был дружественным по отношению к Великобритании».

21 февраля 1940 г. В. Молотов направил указание И. Майскому следующим образом разъяснить Р. Батлеру политику СССР в отношении Германии: «1). Мы считаем смешным и оскорбительным для нас не только утверждение, но даже просто предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией; 2) хозяйственный договор с Германией есть всего лишь договор о товарообороте, по которому вывоз из СССР в Германию достигает всего 500 млн. марок, причем договор экономически выгоден СССР, так как СССР получает от Германии большое количество станков и оборудования, равно как изрядное количество вооружения, в продаже которого, как известно, отказывали нам как в Англии, так и во Франции; 3) как был СССР нейтральным, так он и останется нейтральным, если, конечно, Англия и Франция не нападут на СССР и не заставят взяться за оружие. Упорно распространяемые слухи о военном союзе СССР с Германией подогреваются не только некоторыми элементами в самой Германии, чтобы замирить Англию и Францию, но и некоторыми агентами самой Англии и Франции, желающими использовать воображаемый «переход СССР в лагерь Германии» для своих особых целей в области внутренней политики».

С поражением Франции заметно менялись в пользу СССР как потенциального союзника настроения британского общества.

И. Майский сообщал в Москву 19 июня 1940 г.:

«Вчера в конце дебатов по выступлению Черчилля в парламенте произошла следующая демонстрация: лейборист Джон Морган произнес небольшую речь, в которой он приветствовал назначение Криппса послом в Москву и призвал палату отметить прибытие Криппса «в эту великую страну и пожелать ему успеха в его работе». Со всех сторон (не только от лейбористской, но и с консервативной) раздались шумные одобрения, и все обернулись лицом к дипломатической галерее, в которой я сидел в числе других послов. Черчилль полуприподнялся с скамьи правительства и также обернулся в мою сторону, сделал дружественный жест по моему адресу рукой. Примеру Черчилля последовали ряд других министров, сидевших рядом».

24 февраля 1941 г. в ответ на инициативу А. Идена приехать в Москву для встречи с И. Сталиным в целях улучшения англо-советских отношений заместитель наркома иностранных дел А. Вышинский сообщил британскому послу в Москве С. Криппсу, что «сейчас еще не настало время для решения больших вопросов». Негативная тенденция в англо-советских отношениях (крайнего обострения они достигли в результате вступления СССР в войну против Финляндии) получила новый импульс в связи с прилетом в Англию 10 мая 1941 г. заместителя Гитлера по НСДАП Р. Гесса и советскими подозрениями об англо-германском сговоре. Однако, как свидетельствуют доступные исследователям британские документы, связанные с миссией Гесса (часть их еще остается закрытой), советские подозрения на этот раз не подтвердились. Правительства Великобритании и США все более склонялись к поддержке СССР в надвигавшейся войне против Германии. В день нападения нацистской Германии на СССР У. Черчилль первым из глав иностранных государств заявил о поддержке СССР в борьбе с гитлеровской агрессией. В речи по Би-би-си вечером 22 июня 1941 г., к которой он готовился весь день, Черчилль от имени правительства обещал оказать «России и русскому народу всю помощь, которую только сможем». Премьер-министр не оставил сомнений в том, что и впредь будет последовательным противником коммунизма и обосновал занятую теперь позицию тем, что «опасность, угрожающая России — это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам».

26 июня И. М. Майский сообщил в Москву: «Эффект акции Черчилля был огромен как в самой Англии, так и в США… Вы знаете из моих предыдущих сообщений, я считал британскую волю к войне достаточно устойчивой и не предвидел возможностей англо-германской сделки в непосредственном будущем. Я допускал поэтому, что в случае германской атаки на СССР Англия займет благоприятную для нас позицию. Однако быстрота и решительность, с которой такая позиция действительно была занята, явилась для меня приятным сюрпризом…»

Уже 27 июня британская военная и экономическая миссия во главе с британским послом в СССР С. Криппсом, генерал-лейтенантом М. Макфарланом и контр-адмиралом Г. Майлсом прибыла в Москву. Немногим более чем через неделю в Лондон и Вашингтон направилась для переговоров о военном сотрудничестве советская военная миссия во главе с заместителем начальника Генерального штаба начальником Главного разведывательного управления генерал-лейтенантом Ф. И. Голиковым. У. Черчилль писал 7 июля Сталину: «Мы приветствуем прибытие русской военной миссии с целью согласования будущих планов».

Крупным событием явилось подписание 12 июля 1941 г. в Москве советско-британского соглашения о совместных действиях в войне против Германии, положившее начало формированию антигитлеровской коалиции. Соглашение содержало обязательство оказывать друг другу помощь и поддержку в войне против гитлеровской Германии и не вступать в сепаратные переговоры.

Немалую роль в развитии советско-английского сотрудничества сыграло последовавшее 16 августа 1941 г. соглашение о товарообороте, кредите и клиринге. Оно предусматривало предоставление Советскому Союзу кредита в сумме 10 млн ф. ст. Важное значение в становлении союзнических отношений имел визит в Москву Г. Гопкинса — личного представителя президента США и переговоры Г. Гопкинса с И. Сталиным и В. Молотовым (30–31 июня 1941 г.) об американских поставках в СССР. Однако в первую очередь в Вашингтоне ожидали оценок военно-политического положения в СССР и перспектив борьбы на советско-германском фронте. 1 августа Гопкинс направил президенту Рузвельту и государственному секретарю Хэллу следующую телеграмму: «Я имел две продолжительные и удовлетворительные беседы со Сталиным, и я сообщу вам лично то, что он передает через меня. Однако уже теперь я хотел бы сказать вам, что я очень уверен в отношении этого фронта. Моральное состояние населения исключительно высокое. Здесь существует безграничная решимость победить». Одновременно Гопкинс и британский посол в Москве С. Криппс рекомендовали созвать в ближайшее время в Москве конференцию трех держав по вопросам распределения ресурсов. Рузвельт эту рекомендацию поддержал и направил Сталину соответствующее предложение, которое было принято.

Еще большее значение имели первые серьезные результаты военно-политического сотрудничества Великобритании и СССР. В конце августа 1941 г. по согласованию между двумя правительствами советские и британские войска были введены в Иран и в начале сентября вступили в Тегеран, предотвратив вовлечение страны в войну на стороне Германии. 8 сентября того же года в Тегеране было подписано соглашение, положившее начало англо-советско-иранскому сотрудничеству в годы войны. Иранское правительство обязалось не допускать каких-либо действий в ущерб борьбе СССР и Великобритании с гитлеровской Германией, содействовать транспортировке через иранскую территорию военных грузов союзников, что имело в последующем большое значение для поставок в СССР по программе ленд-лиза. СССР и Великобритания со своей стороны решили оказывать Ирану экономическую помощь. В октябре СССР и Великобритания совместно потребовали от правительства Афганистана прекратить прогерманскую деятельность различных группировок на своей территории. В ответ созванный 5 ноября королем Захир Шахом высший законодательный орган страны Большая джирга одобрил политику строгого нейтралитета. Аналогичный демарш, предпринятый ранее Великобританией и СССР по отношению к Турции, также дал возможность нейтрализовать или, по меньшей мере, ослабить германское влияние в этой стране дипломатическими средствами.

Между тем, военное положение Советского Союза было крайне тяжелым. С началом войны немецкие войска в короткие сроки продвинулись в северо-западном направлении на 400–450 км, в западном — на 450–600 км, в юго-западном — на 300–350 км, захватив территорию Латвии, Литвы, часть Эстонии, Украины, почти всю Белоруссию и Молдавию, вторглись на территорию Российской Федерации, вышли на подступы к Ленинграду, Смоленску и Киеву. Вскоре войска Юго-Западного и Южного фронтов оставили Киев, Одессу, Донбасс. Противник прорвался в Крым, подошел вплотную к Севастополю и в ноябре достиг Ростова-на-Дону. На главном, московском направлении советские войска еще в конце июля оставили Смоленск. Дивизии вермахта приближались к Москве. 20 октября Москва и прилегающие к городу районы были объявлены на осадном положении. Обстановка достигла критического рубежа, когда противник форсировал в ноябре канал Москва — Волга и на какое-то время достиг Химок (ныне в городской черте Москвы). Потери советских войск были огромны. С июня по декабрь 1941 г. Красная Армия и Военно-Морской Флот потеряли убитыми, умершими от ран, оказавшимися в плену и пропавшими без вести 3 млн. 138 тыс. человек, лишились более 6 млн. единиц стрелкового оружия, 20 тыс. танков и САУ, 100 тыс. орудий и минометов, 10 тыс. самолетов. Только под Киевом и Вязьмой около 1,2 млн. бойцов и командиров Красной Армии были окружены, погибли или оказались в плену.

Постепенно в развернувшейся до крайнего ожесточения борьбе все большее значение приобретали твердость духа и единство советского народа, его самоотверженность на фронте и в тылу. Стойкая оборона Бреста, Лиепаи, Таллина, Могилева, Ленинграда, Одессы, Севастополя и, наконец, Москвы способствовали срыву гитлеровского плана «молниеносной войны» — расчетов завершить ее в 1941 г. до наступления зимы. Советские войска учились искусству ведения войны, оказывали противнику все более решительное сопротивление. По немецким данным, с июня по ноябрь 1941 г. сухопутные силы вермахта без учета потерь союзников Германии потеряли убитыми, ранеными и пленными около 750 тыс. человек. Потери немецкой авиации за тот же период достигли 5,5 тыс. самолетов. 5–6 декабря войска Красной Армии перешли под Москвой в стратегическое контрнаступление, кардинально изменившее обстановку на фронте и оказавшее большое влияние на военно-политическое положение в мире.

Московская конференция трех держав — СССР, Великобритании и США — проходила в Москве 29 сентября — 1 октября 1941 г. (английскую делегацию на конференции возглавлял министр снабжения лорд Бивербрук, американскую — личный представитель президента посол А. Гарриман, с советской стороны переговоры вели И. Сталин и В. Молотов). В ходе конференции были приняты первые конкретные решения по вопросам оказания западными союзниками помощи СССР. За содержанием переговоров и их итогами внимательно следили в Лондоне и Вашингтоне. Публикуемые ниже документы характеризуют начальные позиции сторон и нервозную обстановку на конференции: немецкие войска приближались к Москве.

^{29 сентября 1941 г.}

Бивербрук. Я позволю себе внести на Ваше рассмотрение предложение выступить в четверг на конференции, чтобы сообщить о достигнутых результатах и отметить роль Соединенных Штатов Америки. Такое выступление создало бы атмосферу триумфа, укрепило бы общий фронт и произвело бы сильное впечатление на Англию, США и даже Францию. Я добиваюсь наилучших результатов совещания в интересах всех трех стран.

Сталин. Я не вижу в этом необходимости. К тому же я очень занят. Я не имею времени даже спать. Я думаю, что будет вполне достаточно выступления товарища Молотова.

(На предложение Бивербрука привести делегатов конференции в Кремль Сталин вновь указывает на свою занятость. Бивербрук заявляет, что он еще вернется к этому вопросу.)

Бивербрук. С помощью Америки мы сможем доставлять 500 танков, из них не больше 50 % легких танков, а остальные тяжелые.

Сталин. Каковы вес легких танков и калибр пушек?

Бивербрук. 7–8 и 13 т, а калибр — от 37 до 40 мм.

Сталин. Согласны, если малые танки будут не меньше 7 т и пушки не меньше 37 мм. Но нельзя ли увеличить количество?

Бивербрук. Сейчас речь идет о снабжении в течение ближайших восьми месяцев. После этого мы сможем давать и больше. Мы в своем предложении дошли до предела возможностей. Конечно, необходимо будет держать Архангельский порт открытым.

Гарриман. Куда вы хотели бы, чтобы американские танки были посланы — в Архангельск, Владивосток или через Иран? Этот вопрос, конечно, может быть решен в комиссии, если мы не можем принять решение сейчас же.

Сталин. В Архангельск, поближе к фронту.

Бивербрук. Там, по моим сведениям, очень мало кранов.

Сталин. Число кранов может быть увеличено.

Бивербрук. Перейдем теперь к авиации. Мы будем посылать из Великобритании по 200 истребителей в месяц в течение восьми месяцев и большее количество после этого. Если мы не согласимся внести какие-либо изменения в типы истребителей, мы намерены посылать «Харрикейны», «Спитфайеры» или другие типы. Придется посылать их морским путем в Архангельск (воздухом посылать их невозможно), конечно, в разобранном виде.

Сталин. Не может ли лорд Бивербрук сказать, каков вес «Харрикейнов» и «Спитфайеров».

Бивербрук. Сейчас сказать не могу.

Сталин. Какие моторы?

Бивербрук. Моторы «Мерлен», «Роллс-Ройс» в 800 лошадиных сил. Эти истребители спасли Великобританию.

Сталин. Насколько мне известно из литературы, мощность должна быть 1050 лошадиных сил.

Бивербрук. Весьма возможно. Завтра смогу сказать точнее.

Сталин. Будут ли они снабжены вооружением?

Бивербрук. Да, пушками и боекомплектами.

Сталин. Желательно иметь боекомплекты для каждого самолета на 20 вылетов. «Томагавки» имели боекомплекты лишь на четыре-пять вылетов, что наши летчики считают весьма недостаточным.

Бивербрук. Мы послали для «Томагавков» из Англии боекомплекты на 1100 тысяч выстрелов, из Америки отправлено 3150 тыс. 10 октября прибудет 500 тыс., из них 200 тыс. бронебойных и 100 тыс. трассирующих. Я думаю, что этого будет пока достаточно, а если нет, мы дошлем. Мы не заинтересованы в том, чтобы самолеты оставались в бездействии.

Сталин. Наши самолеты берут с собой по 600 патронов для мелкокалиберных пулеметов, по 300 для крупнокалиберных и по 150 для 20-мм пушек. Эти количества надо помножить на 20. Самолет живет у нас месяц и пять дней, что равносильно 20 вылетам. Если не иметь указанного количества амуниции, то самолет может некоторое время оставаться в бездействии.

Бивербрук. Этот расчет правилен, если при каждом вылете самолет каждый раз израсходует все взятые запасы. Мы, во всяком случае, заинтересованы в том, чтобы от самолета было максимум пользы, и мы позаботимся о достаточном снабжении истребителей амуницией.

Гарриман. Меня удивляют приведенные цифры.

Сталин. Наш пулемет делает 2400 выстрелов в минуту, крупнокалиберный — 1100–1200, 20-мм пушка — 800, а 23-мм — 580. Каждый самолет берет 500–600. Это на 15 секунд.

Бивербрук. Это правильно. Я ознакомлю Вас с результатами британского опыта в этом отношении.

Сталин. Мы не берем трассирующих пуль. Опыт показал их бесполезность. Нам нужны зажигательные пули.

Бивербрук. Зажигательные также можем посылать. А бронебойные нужны?

Сталин. Да, нужны. Нельзя ли получать самолеты одного типа: либо «Харрикейны», либо «Спитфайеры», дабы нашим летчикам легче было освоить.

Бивербрук. Я вчера понял Вас в том смысле, что Вы хотите иметь также «Спитфайеры», и я сегодня телеграфировал заказ, который я могу, конечно, отменить.

Сталин. Я говорил вчера о том, что мы предпочли бы иметь одни «Спитфайеры». Если же нельзя, то мы готовы взять одни «Харрикейны»… Говорят, что есть пулеметные танкетки трехтонные. Могли бы Вы нас снабжать ими?

Бивербрук. К этому вопросу мы еще вернемся… Я убедил Гарримана, чтобы из США были посланы 1800 самолетов в течение девяти месяцев, из них около 100 будут посланы в октябре, 150 в ноябре, 200 в декабре, 200 в январе, а остаток в течение дальнейших пяти месяцев, по соглашению между Великобританией и США. Половину каждой месячной отправки будут составлять бомбардировщики. Истребители будут в небольшом количестве типа «Томагавк», а остальные «Китигаук». Это улучшенный, типа «Томагавк», и летчикам, знакомым с этим типом, не придется вновь осваивать «Китигаук». Согласно Вашим желаниям, радиус будет от 600 до 700 км, а бомбы в одну тонну в среднем, некоторые будут больше, другие меньше.

Сталин. Двухмоторные?

Бивербрук. Все двухмоторные. Некоторые самолеты из этого количества будут посланы из Англии.

Сталин. Мы вчера выразили желание получить больше бомбардировщиков, чем истребителей, а именно в пропорции 75–25 %.

Бивербрук (разводя руками). Это абсолютно невозможно.

Сталин. У нас есть специальный тип бомбардировщика «Штурмовик». Он имеет броню в 5–7, а местами и в 13 мм. Он бьет по танковым колоннам и живой силе. Вооружен пушками и бомбами. Мотор не высотный, он летает на высоте 50—150 м. Туманная погода для него не имеет значения, если туманы не очень низки. Он дает большой эффект в бою. На нем пушки 23 мм. но скоро поставим в 37 мм. Скорость у земли 380–400 км. Мотор русский, М— 38. Одномоторный. Команда состоит из одного человека. Мощность 1250 лошадиных сил. Немцы очень не любят его. Ваши военные видели его.

Бивербрук. Интересно было бы посмотреть его… Мы можем давать и другие вещи: полевые пушки, тяжелые самолеты типа «Брен». Я хотел бы обсудить каждый предмет один за другим и прийти здесь к определенным решениям. Мы намерены вновь приехать через восемь-девять месяцев с предложением снабжения в большем масштабе. После того как мы придем здесь к определенным решениям, остальные предметы могут быть переданы Комитетам снабжения в Лондоне и Вашингтоне. Если этот план одобряется, то я приступлю к перечислению дальнейших видов снабжения… Нужны ли вам 25-фунтовые пушки?

Сталин. Мы можем обходиться без них. Нельзя ли получить зенитные орудия?

Бивербрук. Их нет у нас.

Гарриман. К сожалению, мы очень отстаем в производстве зениток. У нас есть 90-мм зенитки, которые мы только начинаем производить. Мы очень дорожим ими, но я уполномочен предложить из них 152 пушки в течение 9 месяцев, а 37-мм — 756 в течение шести месяцев. Это единственные два типа, которые мы производим около 150 в месяц.

Бивербрук. Зенитные орудия самолетов не сбивают. Мы предпочитаем поэтому истребители.

Сталин. При массовых налетах зенитки пугают, не дают бить по цели и заставляют разбрасывать бомбы в беспорядке.

Бивербрук. Из противотанковых орудий мы могли бы дать немного двухфунтовых с бронебойными снарядами. Мы теперь делаем только бронебойные орудия. В течение ближайших 9 месяцев мы сможем доставить 2750. Они пробивают броню в 50 мм. Они все на прицепах.

Мы можем дать пулеметы калибром свыше 6,72 мм, употребляемых в «Томагавках». Магазин содержит 97 и 37 патронов.

Можем предложить трехдюймовые мортиры, употребляемые в пехоте. Они стреляют на расстояние 1500 ярдов.

Сталин. Нет, не понадобятся. Мы заменяем их минометами.

Бивербрук. У нас есть противотанковые мины, которые мы можем вам давать по 60 тыс. в месяц.

Сталин. Да, нужны.

Бивербрук. Ручные гранаты?

Сталин. У нас есть.

Бивербрук. Мы можем Вам дать некоторое количество противотанковых ружей, а позднее сможем давать их больше. Калибр смогу сообщить вам завтра.

Сталин. Да, хорошо.

Бивербрук. Нужны ли вам танкетки на команду в два-три человека?

Сталин. Да, нужны.

Бивербрук. Есть автоматические ружья «Стен» типа «Томсон» восемь-девять патронов в магазине.

Сталин. Нет, не нужны. У нас есть с магазином в 10 патронов.

Бивербрук. Вы их заказывали, и нами уже посланы 20 тыс.

Сталин. Нет, нам не нужны.

Гарриман. У нас есть небольшие четырехколесные автомобили, построенные специально для армии, в особенности для связи, типа «джип». Их у нас 5 тыс.

Сталин. Хорошо, возьмем.

Гарриман. Я запрошу, сможем ли мы дать их в большем количестве.

Сталин. А как насчет колючей проволоки?

Гарриман. Можно.

Сталин. Сколько?

Гарриман. Я должен буду запросить.

(На этом беседа закончилась, и продолжение намечено на 6 час. вечера следующего дня.)

^{30 сентября 1941 г}.

(Гарриман вручает записку на английском языке, заключающую ответы британской и американской делегаций по отдельным пунктам нашего списка заявок, предварительно зачитав эту записку.)

Сталин. Мы могли бы взять 8—10 тыс. 3-тонных грузовиков в месяц. Если невозможно, то согласны были бы взять часть полутора- и двухтонными.

Гарриман. О количестве говорить сейчас не могу. Но мы сделаем усилия, чтобы максимально удовлетворить вас.

Сталин. 4 тыс. т колючей проволоки в месяц нам недостаточно. Мы хотели бы получить сразу 10–15 тыс. т. Нельзя ли получить теперь двухмесячную поставку в 8 тыс. т в один месяц?

Гарриман. Сейчас обещать не могу.

Бивербрук. В дополнение к толуолу мы отправим вам 10 тыс. т. ТНТ, но я не знаю, в каком месяце. Это взрывчатое вещество, содержащее толуол.

Гарриман вручает список товаров, которые желательно получать из СССР.

Бивербрук. Я предложил бы закончить конференцию, с тем чтобы мы могли вернуться в Великобританию и США и там обсудить вашу морскую заявку с нашими правительствами. Я хочу, чтобы Великобритания шла далеко, очень далеко, чтобы получилось ощущение настоящего сотрудничества.

Сталин. А сколько вы можете дать танкеток?

Бивербрук. 200 в месяц теперь, а потом и больше. Все, что мы производим и что не содержится в ваших заявках, мы вам дадим. Вам нужно только нам сказать, что вы хотите. Я делаю это предложение от имени моего правительства. Не нужно ли вам четвертьтонных бомб?

Сталин. Мы предпочитали бы полутонные бомбы.

Бивербрук. Можно вам предложить кислородные цилиндры на 75 и 750 л, а также разные ракеты, например для освещения воды, дымовые и т. п.

Сталин. Надо все это изучить.

Бивербрук. Можете мне телеграфировать об этом.

Гарриман. Если Вы не будете возражать, то я хотел бы здесь оставить постоянного представителя при посольстве, который занимался бы специально вопросами снабжения и помогал бы в этом нашему послу.

Сталин. Было бы очень хорошо…

Гарриман. Я хочу вернуться к поднятому мною вчера вопросу касательно сибирских аэродромов. К кому мог бы обратиться наш генерал Чанэй.

Сталин. К генералу Голикову… Как поживает Гесс?

Бивербрук. Я был у него 8 сентября.

Сталин. Разве он так гостеприимен?

Бивербрук. Он находится в доме, обнесенном проволокой, с решетками на окнах. Он мне вручил меморандум в 40–50 страниц, собственноручно им написанных, где развивается тезис против России. Он жаловался, что его, приехавшего спасти Англию, держат за решеткой и не разрешают даже переписываться с родными. Он особенно настаивает, чтобы ему разрешили снестись с Гитлером. По моему личному мнению, которого не разделяет Черчилль, Гесс приехал с чьего-то ведома в Англию, рассчитывал приземлиться, вызвать через своих сторонников движение против английского правительства и затем улететь обратно. Но его, очевидно, не встречали в условленном месте или не подавали нужных сигналов, горючее вышло, и Гессу пришлось спуститься на парашюте. Черчилль же думает, что Гесс ненормален…

Мы хотели бы что-нибудь сделать для турок. Они относятся к нам с сочувствием.

Сталин. Это было бы хорошо, дабы Турция не ушла к Германии. Но она все-таки не ведет себя как союзница Англии.

Бивербрук. Они ничего не сделали, чтобы причинить нам вред, никаких неприятностей. Они были задеты нашими действиями в Ираке и Иране. Помощь им сводится к доставке орудий, которые вам не нужны. Я вчера говорил о тысяче 87-мм полевых пушек, которые для турок означали бы очень многое.

Сталин. Чтобы помогать, надо иметь гарантии, что помощь не пропадет. Уверен ли в этом лорд Бивербрук? Союза между Турцией и Англией не существует, а есть нейтралитет.

Бивербрук. Мы хотели бы воскресить союз.

Сталин. Это должно было бы быть условием помощи.

Бивербрук. Мы не можем жаловаться на них. Мы сами не выполняли некоторых обязательств.

Сталин. Турция боится Болгарии и ее союза с Германией… Распространяется ли блокада на Финляндию?

Бивербрук. Я думаю, что мы готовы распространить ее, но я прошу не полагаться на этот ответ. Я мог бы дать более точный ответ на это из Англии.

Сталин. Финляндия ведет себя очень дерзко в отношении союзницы Англии — СССР. В начале войны она говорила, что стремится к установлению старых границ, а теперь она ведет себя как вассал Германии.

Бивербрук. Значит, вы хотите блокады Финляндии?

Сталин. Это было бы продолжением блокады Германии. Финляндия давно уже перешла свои границы.

Я как-то запрашивал президента Соединенных Штатов Америки, не может ли он пригрозить Финляндии разрывом отношений. Не знаете ли, господин Гарриман, что за этим последовало?

Гарриман. Не могу сказать, но лично полагаю, что это было бы политически трудно для президента.

Сталин. Я думаю, что наше соглашение с Англией о сотрудничестве против Германии и о незаключении сепаратного мира следовало бы превратить в союзный договор, который охватывал бы не только военный, но и послевоенный период. Наше правительство целиком стоит за это.

Бивербрук. Я лично поддержал бы такое предложение и хотел бы, чтобы этот вопрос был поднят. У нас имеется военный кабинет и комитет обороны, к компетенции которого поднятый вопрос и относится. Членами комитета обороны являются Черчилль, Эттли, Иден и Бивербрук. Они принимают определенные решения, не запрашивая остальных членов правительства.

Сталин. Нельзя ли закончить конференцию подписанием соглашения о сотрудничестве трех держав?

Бивербрук. Я думаю, что это было бы трудно для Америки.

Гарриман. Лорд Бивербрук говорит на основании личного опыта. Не следует нажимать на президента соглашениями.

Сталин. Я не нажимаю, а лишь спрашиваю.

Гарриман. Вы должны понимать, куда президент ведет свою страну.

Сталин. Но все-таки есть много неясного в позиции Америки: с одной стороны, она поддерживает воюющую Англию, а с другой стороны, поддерживает дипломатические отношения с Германией.

Бивербрук. Америка делает все, что может, для причинения вреда Германии. Страна очень дружественна в отношении Великобритании, но армия и флот не готовы расставаться со своим собственным снабжением. Рузвельт, Гопкинс и Гарриман, однако, все протаскивают. Я хотел бы, чтобы вы были таким же другом этих людей, как мы сами.

Гарриман. Для внесения ясности добавлю, что наш флот хочет войны с Германией и по всем определениям понятия войны он уже воюет, получив приказ стрелять по германским судам. Армия же наша слишком мала, но затруднения преодолеваются.

Бивербрук. С 1 июля 1942 года мы будем доставлять вам по 375 танков в месяц и по 500 танков в месяц — с 1 января 1943 года. Я не вижу оснований, почему США не могли бы вам доставлять такие же количества. Могу обещать от имени своего правительства поднять доставку аэропланов до 300 в месяц с 1 июля и до 400 — с 1 января 1943 года. Если Америка даст те же количества, то вы будете получать тогда по 800 в месяц. Повторяю еще раз, если мы производим что-либо в Великобритании, не содержащееся в вашем списке, то мы всегда готовы определенный процент продукции предоставлять вам.

Сталин. Мы очень хотели бы получать из Америки грузовики… Считаете ли нужным коммюнике для прессы?

Бивербрук и Гарриман. Да.

Гарриман. Мы посылаем военную миссию в Китай. Имели Вы что-нибудь сказать по этому поводу?

Сталин. Было бы неплохо, но Китай перестал воевать.

Гарриман. Продолжаете ли вы снабжать Китай?

Сталин. Нет, ввиду наших собственных нужд мы прекратили снабжение, но еще 4 месяца тому назад мы послали туда артиллерию и авиацию.

Бивербрук. Американцы недавно послали в Китай 67 бомбардировщиков, которые предназначались для Англии.

Гарриман. Можете ли Вы что-нибудь сказать относительно Японии?

Сталин. При подписании договора о нейтралитете совершенно не поднимался вопрос о помощи Китаю. Нет ли возможности оторвать Японию от Германии? Америка, кажется, работает над этим? Это было бы неплохо.

Гарриман. Все, что я могу сказать, это что Великобритания и Америка этим вопросом много занимались. Мы теперь представляем единый фронт, чтобы дать Японии понять ошибочность ее отношений с державами «оси». Эта политика, которую мы развиваем со встречи президента с Черчиллем, даст уже хорошие результаты.

Сталин. У меня такое впечатление, что Япония не Италия и не хочет идти в рабство к Германии. Поэтому есть основания для отрыва ее от Германии.

(Принимается решение о прекращении конференции с завтрашнего дня и подготовке тем временем коммюнике для прессы.)

8 декабря 1941 г. на борту крейсера «Кент» направился в Советский Союз министр иностранных дел Великобритании А. Иден для ведения переговоров, имевших целью укрепить сотрудничество двух стран в войне против нацистской Германии и ее союзников в Европе. А. Идена сопровождали постоянный заместитель министра иностранных дел А. Кадоган, личный советник О. Харви, представитель Форин оффис Ф. Робертс, заместитель начальника имперского генерального штаба генерал А. Ней и другие лица. С делегацией также выехал из Лондона в Москву посол СССР в Великобритании И. М. Майский. Поездка осуществлялась по инициативе У. Черчилля и на основе договоренности с И. Сталиным.

Крейсер «Кент» после длительного и опасного пути прибыл 12 декабря 1941 г. в Мурманск. Иден практически все это время провел в постели по причине сильной простуды. Далее было решено следовать поездом, поскольку разбушевалась метель и лететь самолетом оказалось невозможно. 13 декабря Идена на борту крейсера приветствовали официальные советские представители. Он записал в дневнике: «Итак, прощай, Англия. Через несколько минут мы были на берегу, где перед нами открылась впечатляющая картина. Все та же таинственная полутьма. Строй солдат в полушубках на фоне государственных флагов двух стран, крайне ярких, изготовленных из дешевой материи, сливающихся в общий всплеск цвета, а за ними скопище бараков, недостроенных лачуг, случайные зрители темными пятнами на снегу, бросившие вызов метели. Заиграл оркестр. Мы отдали салют, последовала обычная церемония. Солдаты выглядели очень молодо. В целом картина неожиданно произвела прекрасное впечатление. Мы сели в машины, до Мурманска было шестнадцать миль. По дороге в полутьме отдавали честь стоявшие с интервалами солдаты. Убедительное свидетельство советской людской мощи»».

В тот же день Иден с делегацией выехал поездом в Москву. Из Мурманска он направил телеграмму Черчиллю: «Согласен, что в сложившейся обстановке мы ничего не сможем предложить русским, за исключением уже обещанных поставок. Я сделаю все возможное, чтобы произвести на Сталина впечатление значимостью наших операций в Ливии и нашей решимостью их продолжать. Необходимость обеспечения пути через Средиземное море возросла вследствие превосходства японских сил на Тихом океане и потенциальной угрозы Индийскому океану. Аргументы в пользу ослабления нашего воздушного наступления во Франции теперь приобретают новую силу. Если Вы решите воздержаться (от предварительно согласованной посылки эскадрильи английских самолетов из Ливии на советско-германский фронт. — О. Р.) с тем, чтобы обеспечить поддержку в Ливии и на Дальнем Востоке, я уверен, что Сталин отнесется к этому с пониманием…»

В пути (а он нередко проходил вблизи линии фронта) Идена более всего поразила противовоздушная охрана поезда — через каждые два вагона следовала открытая платформа с зенитными установками, расчеты которых, правда сменяясь каждые два часа, несли службу на сильном морозе и ветре. В Вологде к английской делегации присоединился посол Великобритании в СССР С. Криппс (посольство было эвакуировано из Москвы в Куйбышев). В Москве около полуночи с 15 на 16 декабря Идена и сопровождающих его лиц встречали заместитель председателя Совета Народных Комиссаров и народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов, заместитель начальника Генерального штаба РККА генерал-лейтенант Л. М. Василевский, комендант Москвы генерал-майор K. P. Синилов и другие официальные лица. Согласно просьбе С. Криппса британскую делегацию, в том числе А. Идена, разместили в гостинице «Националь». Питание, обеспечение легковым транспортом и подготовка бомбоубежища для английской делегации были возложены на НКВД.

На следующий день, 16 декабря, состоялась первая беседа И. Сталина с А. Иденом. В особых папках архива И. Сталина имеется следующая препроводительная запись: «ЦК ВКП(б) — тов. Поскребышеву А. Н. Направляю Вам для товарища И. В. Сталина записи бесед тов. Сталина и тов. Молотова с Иденом 16–20 декабря 1941 г., составленные тов. Майским, с приложением копий соответствующих документов. Старший помощник наркома С. Козырев. 3.01.42.»

Далее следует запись первой беседы, продолжавшейся около полутора часов.

Присутствуют: с советской стороны тт. Сталин, Молотов и Майский, с английской стороны Иден и Криппс. После взаимных приветствий и выражения удовольствия со стороны Идена вновь оказаться в Москве (Впервые А. Иден посетил Москву в марте 1935 г. — О. Р.) и встретиться с т. Сталиным, тов. Сталин предложил Идену проекты двух договоров о военной взаимопомощи и о разрешении послевоенных проблем. Бегло ознакомившись с названными текстами, Иден заявил, что каких-либо принципиальных возражений против такого рода договоров у него нет, но что он хотел бы, конечно, несколько внимательнее изучить предложенные тексты и, может быть, внести в них те или иные небольшие поправки.

Тт. Сталин и Молотов не возражали против намерения Идена.

Затем тов. Сталин заявил, что, по его мнению, было бы желательно приложить ко второму договору секретный протокол, в котором была бы намечена общая схема реорганизации европейских границ после войны. Схема эта сводилась к следующему:

1. Польша. Западная граница Польши должна включать Восточную Пруссию, причем немецкое население этого района должно быть эвакуировано в Германию. Восточная граница Польши (граница с СССР) должна идти по реке Неман, причем Тильзит должен находиться в руках Литвы, составляющей часть СССР. Далее к югу эта граница в основном должна идти примерно по линии Керзона, которая может быть в известных пунктах частично модифицирована.

2. Чехословакия должна быть восстановлена в своих старых границах, включая Судеты. Этот последний район, ввиду его стратегической важности, ни в коем случае не может быть передан в руки Германии. Сверх того, территория Чехословакии должна быть увеличена на юге за счет Венгрии, которая должна понести надлежащее возмездие за свое поведение в ходе этой войны.

3. Югославия должна быть восстановлена в своих старых границах и несколько расширена за счет Италии (Триест, Фиуме, острова в Адриатическом море и т. д.).

4. Албания может быть восстановлена как независимое государство при гарантии ее независимости другими державами.

5. Турция в виде компенсации за соблюдение ею нейтралитета может получить Додеканес, населенный турками район Болгарии к югу от Бургаса и, может быть, какие-либо территории в Сирии. Полезно было бы также передать Турции некоторые острова Эгейского моря, закрывающие выходы из ее важнейших портов, вроде Смирны. По этому пункту Иден заметил, что на Додеканес давно уже претендуют греки, ибо население названных островов является греческим, однако признал необходимость обсуждения и того или иного урегулирования данного вопроса. Тов. Сталин, со своей стороны, прибавил, что отход от Болгарии Бургасского района явился бы наказанием за поведение Болгарии во время войны. Болгария должна была бы также несколько пострадать территориально и на своей югославской границе. По мнению тов. Сталина, для Болгарии совершенно достаточно иметь один морской порт в виде Варны.

6. Греция должна быть восстановлена в своих старых границах. То же должно быть сделано и в отношении всех остальных оккупированных Германией стран.

7. Франция. По вопросу о будущем Франции тов. Сталин задал Идену вопрос, что он думает на эту тему? Вполне очевидно, что Петэн и компания — люди совершенно безнадежные, люди, которые сделали ставку на победу Германии. Но каково все-таки возможное будущее Франции? Можно ли сейчас высказать по данному поводу известные предположения или же лучше игнорировать всю эту проблему? Иден ответил, что он вполне согласен с тов. Сталиным в оценке Петэна и компании. Что же касается будущего Франции, то ему кажется, что Франция пройдет через очень длинный период разложения и депрессии прежде, чем она снова сможет стать великой державой. Не исключено, что этого и вообще не случится и что Франция перейдет на положение второстепенной европейской державы, вроде Испании. Тов. Сталин высказал мнение, что если бы Франция осталась после этой войны в состоянии длительной прострации, то в интересах безопасности Великобритании было бы целесообразно, чтобы последняя имела свои военные и морские базы на французском берегу в таких пунктах, как, например, Булонь, Дюнкерк и т. д. Равным образом было бы целесообразно, чтобы Бельгия и Голландия находились в открытом военном союзе с Великобританией и чтобы последняя на их территории также имела право содержать свои военные, воздушные и морские базы. Это было бы важно не только с точки зрения интересов безопасности Великобритании, но также и как гарантия независимости Бельгии и Голландии. Советский Союз был бы готов поддерживать эти притязания Англии. Советский Союз также не возражал бы против того, чтобы Англия имела свои морские базы в Норвегии или Дании, при условии гарантии некоторыми державами входов и выходов из Балтийского моря. Иден выразил тов. Сталину благодарность за его обещание поддержки Великобритании в приобретении морских и других баз в только что названных странах.

8. Германия. В отношении Германии тов. Сталин сказал, что абсолютно необходимым является ослабление Германии, в первую очередь, путем отделения Рейнской области с ее промышленным районом от остальной Пруссии. Как должна быть оформлена дальнейшая судьба Рейнской области, — в виде ли независимого государства, протектората и т. д., — можно будет обсудить в дальнейшем. Важно самое отделение. Австрия должна быть восстановлена как независимое государство. Возможно, что то же следовало бы сделать с Баварией.

9. Советский Союз считает необходимым восстановление своих границ, как они были в 1941 году, накануне нападения Германии на СССР. Это включает советско-финскую границу, установленную по мирному договору между СССР и Финляндией 1940 года, Прибалтийские республики, Бессарабию и Северную Буковину. Что касается границы СССР с Польшей, то она, как уже выше было сказано, в общем и целом могла бы идти по линии Керзона и с включением Тильзита в состав Литовской республики. Кроме того, Советский Союз, сделавший в 1940 году подарок Финляндии в виде возвращения Петсамо, считал бы необходимым, ввиду позиции, занятой Финляндией в нынешней войне, вернуть себе этот подарок. Далее Советский Союз хотел бы, чтобы Румыния имела военный союз с СССР с правом для последнего иметь на румынской территории свои военные, воздушные и морские базы. Объем самой Румынии должен быть несколько увеличен на западе за счет Венгрии, в рамках которой в настоящее время проживает до 1,5 миллиона румын. Это также явилось бы дополнительным наказанием для Венгрии за ее роль в войне. На севере такого же рода отношения Советский Союз хотел бы иметь с Финляндией, т. е. Финляндия должна была бы состоять в военном союзе с СССР, с правом последнего иметь на финской территории свои военные, воздушные и морские базы.

Изложив все это, тов. Сталин заметил, что данная схема должна была бы лечь в основу того секретного протокола, который следовало бы приложить к договору о послевоенных проблемах. Далее тов. Сталин коснулся еще двух вопросов послевоенного порядка. Во-первых, он высказал мнение, что Германия должна будет возместить пострадавшим от нее странам (Великобритании, Советскому Союзу, Польше и др.) нанесенный ею вред. Во-вторых, в будущей реконструированной Европе в интересах поддержания мира и порядка желательно было бы создать военный союз демократических государств, во главе которого стоял бы какой-либо совет или другой центральный орган, имеющий в своем распоряжении международную военную силу. Советский Союз также не имел бы возражений против создания в Европе тех или иных государственных федераций. Тов. Сталин просил Идена высказать свое мнение по всем затронутым им вопросам.

Иден начал с текстов договоров, подлежащих оглашению, и в этой связи вручил т. Сталину выработанный им свой проект соглашения. Иден полагал, что текст будущих договоров мог бы в известной мере явиться объединением нашего текста с предложенным им английским текстом, тем более что в ряде пунктов они совпадают.

Что касается проблем послевоенной Европы, то высказал свою большую благодарность тов. Сталину за столь подробное и откровенное изложение того, что он думает по этому поводу. Лично Иден согласен с мнением, высказанным тов. Сталиным. Иден полагает, что в послевоенной Европе ответственность за ее реконструкцию и за поддержание мира и порядка ляжет главным образом на наши два государства совместно, конечно, с Соединенными Штатами, поскольку последние готовы будут вообще сотрудничать в этом деле. В отношении будущей Германии Иден может заверить тов. Сталина, что британский народ твердо решил сделать все, что в его власти, для предупреждения нового повторения германской агрессии. Как это должно быть сделано, требует внимательного рассмотрения и обсуждения. Идену представляется, что при всяких условиях необходим самый строгий военный контроль над Германией и что Англия, Советский Союз и Соединенные Штаты (если последние этого захотят) должны будут организовать подобный контроль.

По вопросу о раздроблении Германии британское правительство не принимало никаких решений, но в принципе оно против этого не возражает. Идену кажется, что раздробление Германии желательно было бы провести по возможности путем стимулирования сепаратистских движений в Германии. Однако британское правительство готово обсуждать и всякие другие способы проведения данной политики. Британское правительство при всяких условиях стоит за независимость Австрии. Оно готово рассматривать вопрос о независимости Баварии и независимости Рейнской области. Иден должен, однако, заметить, что британское правительство до сих пор всерьез не занималось проблемой будущего Германии, как и вообще проблемами послевоенной Европы. Здесь оно далеко отстало от Советского правительства. Поэтому, сейчас он может высказать лишь свое собственное мнение, как отдельный министр. Однако по возвращении домой он доложит весь вопрос кабинету, который его обсудит и после того дискуссия на данную тему может быть продолжена через Майского в Лондоне или через Криппса в Москве. В вопросе о репарациях британское правительство держится той точки зрения, что денежные репарации не имеют никакой цены. Опыт прошлой войны показал, что денежные репарации ведут только к целому ряду финансовых и экономических затруднений и больше вредят победителям, чем побежденным. Иное дело реституция тех материальных ценностей (товары, машины и т. п.), которые Германия уничтожила или захватила.

Тов. Сталин заметил, что Советский Союз также считает, что денежные репарации мало полезны и что Германия должна произвести реституцию в натуре. Самое лучшее было бы лишить Германию и Италию их наиболее совершенных станков в интересах оккупированных или пострадавших стран.

Иден полностью согласился с тов. Сталиным и заявил, что он не видит оснований, почему мы не должны были бы требовать, чтобы Германия восстановила, например, Советскому Союзу те станки, машины, фабрики и т. д., которые она разрушила.

Переходя далее к более общему вопросу о схеме послевоенной реконструкции, Иден добавил, что еще до того, как СССР был вовлечен в войну, Рузвельт прислал Черчиллю послание, в котором просил британское правительство не принимать на себя никаких секретных обязательств о послевоенной реконструкции Европы без предварительной консультации с ним. Это, конечно, не исключает возможности дискуссий между Англией и СССР по вопросу о базисе будущего мира. Однако в интересах более успешного и гладкого проведения реконструкции послевоенной Европы было бы очень важно держать все время тесный контакт с Соединенными Штатами.

Тов. Сталин возразил, что есть ряд вопросов, которые касаются интересов безопасности только наших двух стран. Такие вопросы, казалось бы, мы могли бы обсуждать вполне самостоятельно.

Иден с этим отчасти согласился, однако продолжал настаивать на том, что в вопросах мирового порядка участие Соединенных Штатов является обязательным.

Тов. Сталин согласился с этим последним заявлением.

Иден выразил благодарность тов. Сталину за его положительное отношение к вопросу о федерировании малых европейских государств. Иден полагает, что подготовляющаяся конфедерация Польши и Чехословакии должна рассматриваться, как положительный факт. Было бы желательно, чтобы и Балканские страны также нашли ту или иную форму федеративного объединения. Тем самым всем этим странам легче было бы сохранять и поддерживать свою экономическую и политическую независимость.

Далее Иден вновь вернулся к вопросу о договорах и стал спрашивать тов. Сталина, как было бы лучше поступить с имеющимися у нас тремя документами (два советских и один английский текст)? Не следовало ли бы как-нибудь их объединить?

Тов. Сталин ответил, что текст, предлагаемый Иденом, очень напоминает декларацию. Наоборот, советское правительство предлагает два договора. Декларация — это алгебра, договора это простая практическая арифметика. Мы хотим арифметики, а не алгебры. Так как Иден в этом месте несколько двусмысленно засмеялся, то тов. Сталин добавил, что из его слов не следует заключать, будто бы он относится неуважительно к алгебре. Алгебра — хорошая наука, к которой он относится с полным почтением, но сейчас, при данных конкретных обстоятельствах, мы предпочитаем арифметику. Гитлер на каждом шагу хвалится заключаемыми им договорами. Было бы поэтому более целесообразно, чтобы мы не ограничивались декларациями, а заключили настоящие договора. Затем тов. Сталин спросил, как быть с предложенным им секретным протоколом?

Иден ответил, что он не может подписать подобного документа без предварительной консультации со своими коллегами. К тому же британское правительство до сих пор еще не прорабатывало по-настоящему поднятых тов. Сталиным проблем.

Тов. Сталин тогда заявил, что он не настаивает на немедленном принятии тех его предложений, которые касаются изменения границ за пределами СССР, но он полагал бы, что вопрос о западной границе СССР мог бы быть разрешен немедленно.

Иден возразил, что он не может дать сейчас ответа на этот вопрос. Данный вопрос, как и все вообще вопросы об изменениях границ, происшедших на протяжении нынешней войны, британским правительством до сих пор откладывались до мирной конференции. Британское правительство не раз делало заявления, что оно не считает возможным признание новых границ немедленно, до конца войны. Такова была политика британского правительства в течение минувших двух лет. Далее британское правительство обещало американскому правительству консультировать с ним по всем вопросам подобного рода. Наконец, в соответствии с конституцией Британской Империи, британское правительство должно консультировать также с доминионами. Поэтому Иден считает, что ответ на вопрос о советской западной границе он сможет дать только в Лондоне через Майского после того, как он снесется со всеми вышеупомянутыми инстанциями.

Иден полагает, что такой метод более правилен не только с чисто юридической, но также и с политической точки зрения.

Тов. Сталин поинтересовался, не облегчило ли бы разрешение вопроса о признании западной советской границы, если бы данный вопрос в Лондоне был урегулирован не в порядке договора, а в порядке обмена нот?

Иден ответил, что технически это, может быть, несколько облегчило бы желательное разрешение вопроса, но по существу все-таки, прежде чем принимать соответственное решение, британскому правительству пришлось бы консультировать с Соединенными Штатами и доминионами.

Тов. Сталин заметил, что он не имеет никаких возражений против информирования Соединенных Штатов о наших переговорах по данному вопросу. Наоборот, он был бы очень доволен, если бы Соединенные Штаты приняли участие в признании советской западной границы 1941 года.

Иден возразил, что сомневается в готовности правительства Соединенных Штатов это сделать в настоящее время. По его мнению, лучше всего будет, если по возвращении в Англию он, прежде всего, проконсультирует премьер-министра и затем сообщит нам его точку зрения.

Тов. Сталин ответил, что он хотел бы подчеркнуть свое желание прийти к соглашению с Англией по данному вопросу, чтобы иметь тут с нею единый фронт.

Иден подтвердил, что он тоже очень хотел бы единого фронта с Советским Союзом как по этому, так и по многим другим вопросам, но, тем не менее, сейчас он находится в большом затруднении. Вопрос о границах вообще еще не изучался и не решался британским правительством. Иден иллюстрирует свою мысль примером. По вопросу о будущем Польши он, лично, вполне согласен с тем, чтобы Восточная Пруссия вошла в состав Польской Республики. Он не имеет оснований думать, что Черчилль будет против этого возражать. Тем не менее сейчас он не может высказать никакого мнения от имени премьера просто потому, что до сих пор никогда не говорил с ним на данную тему.

Тов. Сталин заметил, что вполне понимает позицию Идена, однако он должен с особой силой подчеркнуть, что

военные цели СССР и Англии должны быть идентичны, ибо только в этом случае наш союз может быть крепок. Если у нас будут различные военные цели, не будет никакого союза.

Иден выразил согласие с этим положением и прибавил, что его целью является примирение военных целей обеих сторон. Он допускает, что между СССР и Англией могут быть известные разногласия по тому или иному пункту, однако не сомневается, что в основном наши военные цели одинаковы и что единый фронт в этой области вполне возможен. Тем не менее, поскольку вопрос о границах еще не обсуждался и не решался кабинетом, Иден все-таки не считает возможным принимать на себя сейчас в Москве какие-либо связывающие обязательства. Иден спросил тов. Сталина, говорил ли он что-нибудь полякам по вопросу о границах будущей Польши?

Тов. Сталин ответил, что пока ничего не говорил, но скажет, если это окажется нужным. Во всяком случае тов. Сталин полагает, что Польше должны быть отданы все земли до Одера, а остальное пусть будет Пруссия или, вернее, не Пруссия, а Берлинское государство.

Иден высказал сомнение в целесообразности раздробления Германии на части, если для этого не будет предпосылки в виде сепаратистских движений среди германского народа. Иначе возникнет ирредентистское движение, которое в недалеком будущем вновь объединит всю страну.

Тов. Сталин возразил, что именно такого рода рассуждения привели нас к нынешней войне. Желает ли Иден нового нападения со стороны Германии?

Несколько смущенный Иден пытался защищаться, ссылаясь на то, что нельзя слишком упрощать подобные вопросы.

Далее Иден заявил, что по поручению премьера он хотел бы ознакомить тов. Сталина с военным положением Великобритании и сообщить ему некоторые данные о количестве и диспозиции ее вооруженных сил. Суть сообщения Идена сводилась к следующему.

В 1939 году, в начале войны, Англия по сравнению с Германией была сильна на море, хотя ей и не хватало судов для конвоирования торговых караванов. Первая линия британского воздушного флота состояла из 1300 самолетов. Количество сухопутных войск было невелико, причем не было ни одной механизированной дивизии. После Дюнкерка Англия осталась в ужасном положении. Во Фландрии было потеряно все вооружение десяти дивизий и очень большое количество авиации. Германия заняла северный французский берег, с которого ей легко было бомбить крупные промышленные центры Великобритании. Встала угроза вторжения. Задачи флота были в чрезвычайной степени отягчены. Воздушных сил не хватало. Во всей Англии имелась лишь одна полностью обученная и вооруженная дивизия. Не было ни укреплений, ни плана защиты. Не лучше обстояло дело в империи, в Египте и вообще на Ближнем Востоке. Британских сил было совершенно ничтожное количество. Достаточно сказать, что, например, в Судане после Дюнкерка находилась всего лишь одна бригада, в то время как итальянцы в Абиссинии имели свыше 150 тысяч войск.

Перед Англией во всей остроте встал вопрос о том, чтобы как-нибудь выжить. Положение осложнялось опасной ситуацией на море. В обычное время Англия возит ежегодно до 70 млн. тонн грузов. Теперь программа была сокращена до 40 миллионов тонн. Для реализации этой программы Англия располагала торговым флотом в 12,5 млн. тонн. В каждый данный день на море находилось 600 военных судов. Морская война с каждым днем усиливалась. Потопления судов росли. Высшей точки эти потопления достигли в мае-июле 1941 г., когда Англия в среднем теряла до 500 тысяч тонн в месяц. Таких потерь она долго переносить не могла бы. К счастью, однако, благодаря принятым мерам цифра потоплений была сильно сокращена и, например, в ноябре упала до 130 тысяч тонн в месяц.

Сейчас, спустя полтора года после Дюнкерка, положение Англии значительно крепче. Ее сухопутные силы (включая метрополию, Ближний Восток и т. д.) составляют 2,7 миллиона человек. Воздушный флот насчитывает 750 тыс. человек и скоро, вероятно, дойдет до 1 миллиона. В морском флоте имеется 500 тысяч, в торговом флоте — 125 тысяч. Большое количество людей занято в судостроении и на починке судов. В общей сложности это составляет 4 миллиона человек. Сверх того, Англия имеет до 1,5 млн. «отечественной гвардии» (ополчение). Большое количество женщин вовлечено в промышленность и в военное дело. На Ближнем Востоке Англия сейчас имеет 18 дивизий. К весне будущего года она рассчитывает иметь там 28 дивизий, в том числе 5 или 6 механизированных. В Индии создается армия в 1,5 млн. человек, из которых 800 тысяч уже имеются налицо. Гарнизон в Малайе состоит из 4 дивизий. Империя дала Англии в общей сложности 25 дивизий, из них Канада — 5, Австралия — 4, Южная Африка — 2, Новая Зеландия — 1,5 и Индия — 13.

В воздушном флоте Англия сильнее всего в истребителях. Выполнение авиационных программ было несколько замедлено во время прошлогодних воздушных налетов. Количество бомбардировщиков постепенно увеличивается. На Ближнем Востоке Англия имеет сейчас 60 эскадрилий. Главная масса их сосредоточена в Северной Африке, где Англия ведет наступательную кампанию в Ливии. Здесь силы противника исчисляются в 10 дивизий, из них около одной трети немцы. Авиация противника в Ливии достигает 600 самолетов. Немцы и итальянцы пытаются слать подкрепления в Ливию, но не в состоянии покрыть свои потери. Британское правительство ставит своей задачей в ближайшее время очистить Средиземное море, занять не только Ливию, но и Триполи с тем, чтобы сделать возможным использование Средиземного моря для транспортных целей, а также подготовить возможность наступательных операций в Европе. Однако события на Дальнем Востоке, начавшиеся уже после отъезда Идена из Лондона, вносят совсем новый элемент в общую ситуацию.

Выслушав сообщение Идена, тов. Сталин заявил, что, по мнению советского военного командования, весьма крупные германские воздушные силы (до 1500 самолетов) переброшены немцами в Японию и что как раз эти немецкие воздушные силы, а не японские нанесли в последнее время такие чувствительные удары британскому флоту на Дальнем Востоке. В подтверждение своей мысли тов. Сталин указал, что за последнее время на нашем фронте количество германской авиации сокращается, а в то же время германское производство самолетов достигает в среднем 2 тысяч в месяц. Куда же в таком случае деваются немецкие аэропланы? Кроме того, мы хорошо знаем из собственного опыта, что представляют из себя японские летчики. Мы наблюдали их также в Китае. Можно смело сказать, что последние события в Малайе — не японская работа.

Иден был чрезвычайно заинтересован сообщением тов. Сталина и стал спрашивать, каким образом немцы оказались в состоянии перебросить свои воздушные силы на Дальний Восток?

Тов. Сталин ответил, что это сделано, вероятнее всего, через Южную Америку, а возможно, также через Испанию и Португалию. (Цели, которые преследовал Сталин этим экстраординарным сообщением, и его источник остаются неизвестными. — О. Р.)

Иден выразил тов. Сталину большую благодарность за сообщенные им сведения и сказал, что со своей стороны постарается произвести надлежащую проверку их через английские каналы. Затем Иден заявил, что, уезжая из Англии, он имел у себя «в кармане» 10 эскадрилий самолетов, которые и хотел предложить нам для посылки на советский фронт, как только это позволят операции в Ливии. Однако сейчас он получил сообщение, что эти десять эскадрилий британское правительство вынуждено направить в Сингапур.

Тов. Сталин ответил, что вполне понимает положение британского правительства и не имеет возражений против переадресовки названных десяти эскадрилий.

Иден выразил сожаление по поводу такого оборота дел, но тов. Сталин еще раз подтвердил, что вполне понимает создавшуюся ситуацию, ибо мы, на нашем фронте, тоже не раз переживали трудные периоды. Тов. Сталин поинтересовался, не отразятся ли последние события на отправке танков в СССР?

Иден ответил, что не отразятся, поскольку, во всяком случае, речь идет об Англии. У Идена имеются, однако, опасения насчет Америки. Если американцы прекратят свои поставки, то, например, англичане на Ближнем Востоке окажутся в очень тяжелом положении, ибо там они оперируют американскими самолетами, а «Харрикейны», изготовляемые в Англии, идут в СССР.

Далее тов. Сталин спросил, что Иден хотел бы знать о нашей военной ситуации?

Иден ответил, что ему было бы интересно иметь представление о нашем общем плане операций в течение зимы и весны будущего года.

Тов. Сталин заметил, что военная политика СССР до сих пор сводилась к политике отступления с боями. Мы защищали каждый пункт, каждый район, стремясь постепенно утомить и измотать германские силы. Теперь наступил переломный момент. Немецкая армия утомлена. Ее командиры надеялись закончить войну до зимы и не сделали надлежащих приготовлений для зимней кампании. Германская армия сейчас плохо одета, плохо питается, морально падает все ниже. Она начинает испытывать надрыв. В то же время СССР подготовил крупные подкрепления и в последние недели пустил их в действие. Это создало перелом на фронте и привело к тем событиям, которые мы наблюдали в течение последних недель. Немцы пытались закопаться в землю, но они мало склонны к постройке сильных укреплений. Наши войска прорывают их укрепления. Наши контратаки постепенно развились в контрнаступления. Мы имеем в виду вести такую политику в течение всей зимы. Вероятно, немцы попытаются создать новые формирования и бросить их на Восточный фронт с тем, чтобы остановить наше наступление. Когда это будет, не известно, но, надо думать, не раньше, как месяца через два. Это время мы постараемся использовать возможно лучше. Трудно загадывать, как далеко мы продвинемся в ходе нашего наступления, но, во всяком случае, такова будет наша линия вплоть до весны. У нас имеется сейчас известное превосходство в воздухе, хотя и не очень большое. Немцы имеют еще крупное превосходство в танках, и танки нам очень нужны, особенно «Валентины», которые оказываются вполне пригодными для операций в зимнее время. Танки «Матильда», наоборот, пригодны для операций летом, но не зимой, ибо их моторы недостаточно сильны для зимнего времени. Мы наступаем и будем наступать на всех фронтах. Германская армия, в конце концов, вовсе не так сильна. Репутация ее сильно раздута.

Иден поблагодарил тов. Сталина за его сообщение, подчеркнув его большую важность и интерес для британского правительства. Затем Иден затронул вопрос о Турции и спросил, нельзя ли сделать что-либо для того, чтобы теснее связать Турцию с союзниками?

Тов. Сталин ответил, что лучшим средством для достижения такого результата было бы пообещать Турции Додеканес.

Иден опять вернулся к греческим притязаниям на Додеканес, но тов. Сталин ответил, что в Греции ведь тоже имеются турки и что, во всяком случае, возможно было бы предложить туркам и грекам известный обмен островами.

Иден признал мысль тов. Сталина вполне правильной, но заметил, что несколько времени тому назад, когда англичане рассчитывали захватить Додеканес, они начали было вести переговоры с греками и турками по вопросу о его дальнейшей судьбе. Разговоры эти не привели ни к какому положительному результату. Тем не менее Иден полагает, что можно было бы сделать попытку пойти по линии, указываемой тов. Сталиным. Далее Иден спросил, наблюдаются ли в последнее время в отношении турок к Германии какие-либо изменения?

Тов. Сталин ответил, что турки очень боятся немцев, хотя и не любят их.

Иден поинтересовался мнением тов. Сталина по вопросу: пропустят ли турки немецкие войска через свою территорию?

Тов. Сталин выразил в этом сомнение.

Иден ответил, что он согласен с тов. Сталиным…

Заседание закончилось около 20 час. 30 мин.

Иден излагает историю переговоров со Сталиным следующим образом: «На первой встрече Сталин вручил два проекта кратких договоров. Один — о военном союзе, другой — о совместных действиях в решении послевоенных проблем в Европе и предотвращении новой агрессии со стороны Германии. Оба договора должны были быть опубликованы, но второй имел секретный протокол, касающийся некоторых вопросов европейских границ.

Предложенный Сталиным протокол указывал, что наши надежды в Лондоне на то, что удастся ограничить обсуждение вопроса о границах общими положениями Атлантической хартии, не оправдались. Цель русских была уже твердо определена. Она лишь незначительно изменилась в последующие три года и заключалась в том, чтобы обеспечить максимальные границы будущей безопасности России.

Сталин предложил расширить территорию Польши на западе за счет Германии. Другим оккупированным странам должны быть возвращены их прежние границы, Австрия восстановлена, в то время как Рейнская область и, возможно, Бавария будут отторгнуты от Германии. Советский Союз восстановит свои границы 1941 года с Финляндией и Румынией и возвратит Прибалтийские государства. Его границы с Польшей будут проходить по линии Керзона. Сталин также хотел получить право иметь базы в Финляндии и Румынии с гарантией выхода из Балтики. Советское правительство не будет препятствовать, как он сказал, созданию британских баз в Дании и Норвегии…

Я затем объяснил Сталину, что не могу согласиться с секретным протоколом без консультаций с кабинетом министров и добавил: «Рузвельт еще до того, как Россия подверглась нападению, направил нам послание с просьбой не вступать без консультаций с ним в какие-либо секретные соглашения, касающиеся послевоенной реорганизации Европы. Это не исключает обсуждения между нашими двумя странами основ установления мира. Рузвельт был обеспокоен в связи с тем, что я предложил югославскому правительству некоторое расширение территории страны, и его это насторожило, поскольку он не хотел, чтобы Соединенные Штаты как одна из сторон будущего мирного договора обнаружили, что многие вопросы решены без их участия».

Утром 17 декабря Майский и Кадоган, как было условлено, подготовили согласованный вариант соглашения о союзе и взаимной помощи. Далее Иден пишет в воспоминаниях, что он задал Майскому вопрос: одобрены ли новые тексты? Последовал ответ: «За исключением одного или двух моментов незначительного характера». «Когда мы возобновили переговоры, — продолжал Иден, — выяснилось, что Майский был неправ. Характер беседы, до этого спокойный, неожиданно сменился, и Сталин показал свои когти. Он начал с того, что запросил немедленного признания советских границ 1941 года как границ, которые будут указаны в послевоенном мирном договоре».

Дискуссия 17 декабря действительно временами была весьма острой. Сталин настаивал, Иден сопротивлялся, и дело едва не дошло до разрыва.

Присутствуют: с советской стороны тт. Сталин, Молотов и Майский, с английской стороны Иден, Криппс и Кадоган.

После открытия заседания Иден начал с вопроса, видел ли тов. Сталин уже результаты утренней работы над текстами соглашений? Иден имел тут в виду подготовленные в течение утра тексты соглашений, подработанные т. Майским и Кадоганом.

Тов. Сталин ответил, что результаты, несомненно, интересные, но что гораздо больше его интересует вопрос о будущих границах СССР. Не получил ли Иден уже ответа по этому вопросу от британского правительства?

Иден ответил, что не получил и даже не пытался получить. Премьер-министр в настоящее время находится в пути, в океане (накануне Иден сообщил, что Черчилль отправился в США на свидание с Рузвельтом в связи с событиями на Тихом океане. — О. Р.), и он не имеет возможности снестись с ним по вопросу, поставленному т. Сталиным. В Лондоне же нет никого, кто мог бы с достаточным авторитетом от имени британского правительства сказать решающее слово по данному вопросу. Иден может повторить сейчас только то, что он сказал вчера, а именно, что по возвращении в Лондон он поставит вопрос о западных границах СССР перед правительством и будет консультировать по тому же вопросу с Соединенными Штатами. Дальнейшие сношения по данному предмету придется вести через обычные дипломатические каналы.

Тов. Сталин возразил, что вопрос о границах СССР (независимо от общего вопроса о границах в Центральной и Западной Европе) представляет для нас исключительную важность. Советское правительство особенно заинтересовано в нем, в частности, еще и потому, что как раз вопрос о прибалтийских странах и Финляндии явился камнем преткновения при переговорах о пакте взаимопомощи, происходивших в 1939 году при правительстве Чемберлена.

Иден ответил, что он не был в то время членом правительства Чемберлена и не знает всех деталей тогдашних переговоров. Он полностью, однако, сознает чрезвычайную важность для нас западной границы и сделает все возможное для урегулирования данного вопроса в благоприятном для СССР смысле. Однако он просит не требовать от него невозможного. Здесь, в Москве, он не В СОстоянии сейчас официально признать западную границу СССР, как она была в 1941 году.

Тов. Сталин тогда задал вопрос, необходимо ли для урегулирования вопроса о балтийских государствах специальное решение британского правительства? Данный вопрос является аксиоматическим. СССР ведет жестокую борьбу с гитлеровской Германией. Он несет тягчайшие жертвы, теряя сотни тысяч людей в общей борьбе с Великобританией, нашим союзником. На его плечах лежит главная тяжесть войны. В таких условиях нужно ли еще решение британского правительства для признания западной границы СССР? Разве этот вопрос не является аксиоматическим?

Иден заметил, что юридическая позиция такова: в настоящий момент для британского правительства три балтийских государства не существуют. Они не имели дипломатического статуса. Балтийские посланники, которые еще продолжают существовать в Лондоне, сохраняют свое положение лишь в порядке любезности. С ними британское правительство не ведет никаких переговоров, не обменивается нотами, документами и т. д. Однако исполнить желание тов. Сталина и официально признать границу СССР 1941 года Иден сейчас не может. Он вновь повторяет здесь ту мотивировку, которую приводил на предшествующем заседании.

Тогда тов. Сталин заявил, что в таком случае будет очень трудно прийти к заключению договоров, о которых идет речь.

Иден еще раз возвращается к своей мотивировке, напоминая, что британский премьер-министр уже давно публично заявил, что Англия не может признать никакого изменения границ в Европе, происшедшего на протяжении войны.

Тов. Сталин возразил, что вчера он поставил вопрос о признании британским правительством, по крайней мере, границ СССР, как они были в 1941 году. Наши войска могут в близком будущем вновь занять балтийские государства. Что же, Великобритания в этом случае откажет нам в признании этих границ?

Иден снова, с легкими вариациями, повторил уже изложенную выше мотивировку отказа.

Тов. Сталин тогда спросил, куда же может завести Англию подобная постановка вопроса? Завтра Англия, пожалуй, заявит, что она не признает Украины, как части СССР.

Иден ответил, что тут имеется явное недоразумение. Англия не признает лишь изменений границ, происшедших во время войны. Между тем Украина до войны составляла часть СССР. К ней поэтому никак не может относиться вышеупомянутое заявление премьера.

Тов. Сталин ответил, что позиция, занятая Иденом, в сущности ничем не отличается от позиции, которую в свое время занимало правительство Чемберлена в вопросе о балтийских государствах. Тов. Сталин чрезвычайно удивлен данным обстоятельством, но если это так, то, очевидно, будет очень трудно прийти к соглашению о заключении договоров.

Иден выразил сожаление по поводу последнего заявления тов. Сталина и вновь вернулся к своей аргументации, на этот раз особенно подчеркнув необходимость предварительной консультации с Америкой по вопросу о западной границе СССР. В заключение он указал на ту разницу, которая, по его мнению, существует между положением вещей в 1939 году и 1941 году. Тогда британское правительство признавало балтийские страны независимыми государствами. Сейчас оно не признает их независимого существования, и потому фактическая ситуация резко изменилась.

Тов. Сталин заметил, что положение создалось чрезвычайно смехотворное.

Иден согласился, что положение действительно может казаться смехотворным, однако заявил, что он не считает данный вопрос такой важной политической проблемой. Балтийские государства перестали существовать. Фактически они стали частью Советского Союза. Желает ли тов. Сталин, чтобы британское правительство признало балтийские государства частью СССР де-юре?

Тов. Сталин ответил: мы находимся сейчас в гуще величайшей войны в истории, а вы увлекаетесь тонкими формулами относительно де-юре и де-факто. Это сейчас несвоевременно. В соответствии с Конституцией СССР три балтийских государства составляют часть его. Это является результатом проведения в них плебисцита, во время которого огромное большинство населения высказалось в пользу вступления в Советский Союз. Если СССР сохранит три балтийские республики в своей Конституции, станет ли британское правительство против этого возражать?

Иден ответил, что британское правительство, конечно, не может иметь по этому поводу никаких возражений.

Тогда тов. Сталин сказал, что если это так, то должны быть найдены слова для выражения данного положения.

Иден вновь повторил свою прежнюю мотивировку и только добавил, что Атлантическая хартия не допускает изменения статуса государств без согласия на то их населения. Впрочем в данном конкретном случае, пожалуй, требование Атлантической хартии может считаться имеющимся налицо.

Тов. Сталин реагировал на это замечанием, что если Иден не изменит своей позиции, то придется отложить подписание договоров.

Иден ответил, что вопрос о том, подписывать или не подписывать договора, зависит от советского правительства. Он, однако, не думает, чтобы явилось достаточно оснований отказываться от подписания договоров, если даже вопрос о западной границе СССР сейчас не может быть разрешен вполне удовлетворительно. Договора могли бы как раз облегчить признание со стороны Великобритании и Соединенных Штатов советских границ 1941 г.

Тов. Сталин возразил, что вся война между СССР и Германией возникла в связи с западной границей СССР, включая, в особенности, балтийские государства. Он хотел бы знать, готова или не готова Англия, наш союзник, поддержать нас в восстановлении этих границ?

Иден вновь возвращается к своей мотивировке отказа признать границу и напоминает, что во время советско-польских переговоров, предшествовавших подписанию договора 30 июля, он также отказался признать границы Польши, на которых настаивал Сикорский.

Тов. Сталин подчеркнул, что мы связаны статьями нашей Конституции. Иден ответил, что он не связан статьями нашей Конституции, но зато связан заявлениями британского премьера по вопросу о границах, а также своим обещанием Рузвельту не принимать на себя каких-либо обязательств в данной сфере без предварительной консультации с Соединенными Штатами. К тому же весь вопрос о западной границе СССР встал перед ним сегодня в несколько неожиданном виде. Выезжая из Лондона, он не знал, что от него потребуется официальное признание западной границы СССР, как она была в 1941 году.

Тов. Сталин вновь вернулся к нелепости создавшегося положения. Завтра советские войска могут занять три прибалтийские республики, а Англия, пожалуй, на мирной конференции станет возражать против этого занятия? Самое лучшее в создавшейся обстановке — отложить подписание договоров.

Иден ответил, что если бы советские войска завтра заняли балтийские государства, это доставило бы ему величайшее удовлетворение.

Тов. Сталин возразил, что в таком случае он совершенно не понимает позицию британского правительства. Как будто бы союзник должен поддерживать союзника. Если бы кто-нибудь пришел к нему и сказал, что необходимо выделить Ирландское свободное государство из Британской Империи, он просто прогнал бы его. Если Великобритания пожелала бы иметь воздушные морские базы в Бельгии и Голландии, он, конечно, оказал бы ей в этом всякую поддержку. Так должен вести себя союзник в отношении союзника. Если Англия не считает для себя возможным занять подобную позицию, то лучше тогда отложить подписание договоров и остаться при том пакте взаимопомощи, который был заключен между обеими странами в июле месяце.

Иден заметил, что неподписание договоров вызвало бы большое разочарование в Англии и в доминионах. В этих договорах, ведь, нет ничего такого, что ослабляло бы позицию СССР в своем требовании на признание границы 1941 года.

Тов. Сталин возразил, что общественное мнение имеется не только в Англии, но также и в СССР. И если бы наше общественное мнение услышало ту дискуссию, которая происходит на сегодняшнем заседании, то оно пришло бы в ужас, и ему с Молотовым очень не поздоровилось бы, если бы они подписали договора без признания границ 1941 года.

Иден еще раз попытался защитить свою позицию моментом неожиданности. Он-де заранее не был предупрежден, что от него в Москве потребуют признания западной границы СССР.

Тов. Сталин, однако, возразил, что через тов. Майского он был предупрежден о желании советского правительства заключить два договора — о военной взаимопомощи и о послевоенной организации мира и безопасности, включая вопрос о границах европейских государств. Тов. Сталин не настаивал на признании всех европейских границ в том виде, как они были изложены им накануне, ибо сознает, что это сложный и новый для британского правительства вопрос. Однако советские границы совсем иное дело. Тов. Сталин еще раз выражает свое удивление по поводу отношения Англии, нашего союзника, к поднятому вопросу.

В ответ Иден апеллировал к своему прошлому, как сторонника англо-советского сближения. Никто в Великобритании не сделал так много, как он, для достижения этой цели. Однако мы должны понимать, что возможности каждого министра имеют свои границы. Если он сейчас, не имея на то полномочий, признал западную границу СССР, как она была в 1941 году, что сказали бы тогда доминионы, что сказала бы, например, Канада, которая посылает сотни тысяч солдат на помощь Великобритании? Министр, который сделал бы что-либо подобное, не просуществовал бы и 24 часа, как министр, после своего возвращения в Англию.

Тов. Сталин возразил, что он, конечно, не хочет требовать от Идена ничего невозможного. Он понимает ограниченность его полномочий, но он адресуется не к нему, а через него к британскому правительству. Невольно создается впечатление, что Атлантическая хартия направлена не против тех людей, которые стремятся установить мировое господство, а против СССР.

Иден стал решительно опровергать такое заключение, доказывая, что вопрос о советских границах отнюдь не находится в противоречии с Атлантической хартией. Иден по вышеуказанным мотивам только лишен возможности признать советскую западную границу немедленно. Для этого требуется лишь известное время, известная отсрочка.

Тов. Сталин заметил, что, когда Англия давала свои обещания Америке, мы еще не были союзниками. В то время британское и французское правительства собирались оказывать Финляндии помощь в войне против Советского Союза. Сейчас положение радикально изменилось. Доказательством является хотя бы тот факт, что Англия в настоящее время находится в войне с Финляндией.

Иден заметил, что Англия сделала это ради удовлетворения просьбы СССР.

Тов. Сталин возразил, что во всяком случае вся ситуация в настоящее время резко отличается от той, которая была раньше, а между тем создается положение, как будто бы СССР приходится просить Англию об одолжении.

Иден стал протестовать против последнего замечания тов. Сталина, подчеркивая, что договора, о которых идет речь, построены на базе полного равенства и взаимности.

Тов. Молотов выразил удивление по поводу упорства, с которым Иден отстаивает свою позицию. Мы толкуем об общих военных целях, об общей борьбе, но в одной из важнейших военных целей — нашей западной границе мы не можем получить поддержки Великобритании. Разве это нормально?

Иден возразил, что тов. Молотов, как Народный Комиссар Иностранных Дел, должен особенно хорошо понять его положение: Иден не может ангажировать свое правительство, не имея на то надлежащих инструкций. Иден уверен, что если бы здесь вместе с ним находился премьер-министр, то все равно оба они не могли бы официально признать западную границу СССР без консультации с доминионами и с Соединенными Штатами. Имеются и иные затруднения. Как мог бы Иден, например, согласиться на определенную фиксацию польско-советской границы, не сказав об этом ни слова полякам?

Тов. Сталин ответил, что он отнюдь не настаивает на немедленном разрешении вопроса о польской границе. Он надеется достигнуть соглашения по данному вопросу позднее, в переговорах с Польшей и Англией. Как Идену уже известно, в основу советско-польской границы он готов положить керзоновскую линию. Тов. Сталин гораздо более заинтересован сейчас в признании советских границ с Финляндией, балтийскими государствами и Румынией. Нам очень важно знать, придется ли нам вести с Англией борьбу на мирной конференции из-за наших западных границ.

Иден высказал надежду, что этого, конечно, не случится. Британское правительство вполне сознает необходимость прийти к соглашению о границах до мирной конференции, но для этого все-таки необходимо обсуждение данного вопроса в надлежащих инстанциях, с надлежащими лицами. Идену очень неприятно, что ему приходится упорствовать в своем нежелании дать немедленное официальное признание западной границы СССР, но тов. Сталин должен понять его положение.

Тов. Сталин подтвердил, что положение его понимает, но вместе с тем еще раз выразил удивление по поводу позиции британского правительства в данном вопросе.

Тов. Молотов высказал мнение, что поскольку вопрос о западной границе СССР является крупнейшим вопросом для нас, то в создавшейся обстановке лучше всего было бы отложить подписание договоров.

Иден вновь заявил, что это вопрос, который должно решить советское правительство. Он очень сожалел бы, если подписание не состоялось бы. Это имело бы плохой эффект на общественное мнение в союзных странах. Это было бы использовано немцами, которые, конечно, в конце концов узнали бы о том, что происходило в Москве.

Тов. Сталин предложил отложить обсуждение вопроса до следующего дня с тем, чтобы обеим сторонам дать время обдумать и, может быть, прийти к каким-либо выводам, дающим возможность договориться.

Предложение тов. Сталина было принято.

Затем тов. Сталин коснулся положения на Дальнем Востоке, высказав при этом мнение, что Япония, конечно, может иметь там некоторые первоначальные успехи, но что в конечном счете через несколько месяцев Япония должна потерпеть крах.

Иден ответил, что слова тов. Сталина сильно поднимают его дух, ибо он привык с большим уважением относиться к его суждениям.

Тов. Сталин тогда спросил Идена: если его ожидания в отношении Японии действительно оправдаются и если наши войска успешно будут оттеснять немцев на западе, не думает ли Иден, что создадутся условия для открытия второго фронта в Европе, например на Балканах?

Иден ответил, что он готов обсуждать данный вопрос. Он привел с собой генерала Нея, который ожидает в приемной и который с пользой мог бы принять участие в таком обсуждении. Один из мотивов, заставляющих британское правительство вести операции в Ливии, сводится как раз к тому, чтобы подготовить возможности для наступательных операций в Европе. Затем Иден спросил т. Сталина, действительно ли он думает, что Япония может потерпеть крах, скажем, в течение ближайших шести месяцев?

Тов. Сталин ответил, что он действительно так думает, ибо силы японцев очень истощены и они долго не могут держаться. Если вдобавок японцы вздумают нарушить нейтралитет и атаковать СССР, то конец Японии придет еще скорее.

Иден высказал сомнение в том, что японцы рискнут нас атаковать. Они были бы сумасшедшими, если бы это сделали.

Тов. Сталин, однако, вновь заявил, что такая возможность отнюдь не может считаться исключенной.

Заседание закончилось около 2-х часов ночи.

Иден заканчивает свою запись о переговорах 17 декабря следующими словами: «Мы долго спорили, и ни одна из сторон не уступала, но у меня есть некоторая надежда, что я все-таки убедил его (Сталина. — О. Р.) в неосуществимости его требований»».

Присутствуют: с советской стороны тт. Сталин, Молотов и Майский, с английской стороны Иден, Криппс и Кадоган.

Тов. Сталин предложил Идену новый проект договора о послевоенной организации мира и безопасности (текст прилагается), высказав при этом мнение, что, как ему кажется, в данном проекте для статьи 4-й найдена формула, могущая удовлетворить обе стороны.

Иден сообщил, что он также выработал некоторые компромиссные предложения, но предварительно хотел бы обсудить новый проект тов. Сталина.

Так как перевод на английский язык и переписка на машинке статьи 4-й из проекта тов. Сталина заняли известное время, то пока заседание перешло к обсуждению вопроса о военном договоре.

Тов. Сталин спросил Идена, почему мы не могли бы заключить сейчас договора по всей форме? Почему Иден предлагает вместо этого сейчас подписать лишь соглашение? Великобритания имеет, например, договор о взаимопомощи, заключенный по всей форме с Турцией. Неужели СССР хуже Турции? Если британское правительство видит какие-либо препятствия к заключению формального договора с СССР, то было бы лучше всего, если бы оно нам это откровенно сказало.

Иден возразил, что подозрения тов. Сталина в нежелании британского правительства заключить формальный договор с СССР не имеют под собой никакого основания. Иден предлагает заключить соглашение, а не договор по соображениям чисто юридического порядка. Формальный договор заключается от имени короля, который является королем не только Великобритании, но также доминионов и императором Индии. Для заключения такого договора требуется согласие не только британского правительства, но также правительств доминионов. Иден имеет полномочия от британского правительства, но не имеет от правительств доминионов. Поэтому он и предлагает заключить соглашение, юридическая сила которого в глазах англичан ничуть не менее, чем сила договора. Если, однако, тов. Сталин предпочитает договор, то Иден предлагает такой выход: подписать в Москве соглашение, а затем по приезде в Лондон и после соответственной консультации с доминионами превратить это соглашение в договор, каковой и ратифицировать. Такая процедура возможна.

Тов. Сталин согласился принять данное предложение Идена. Затем он перешел к другому вопросу и указал, что если мы не желаем превратить военное соглашение в простую бумажку, то необходимо, чтобы оно было подтверждено определенными практическими действиями. В прошлом мы ставили вопрос о втором фронте, создание которого британское правительство по разным соображениям отклоняло. Затем мы выдвинули другое предложение — о присылке британских войск на советский фронт. Если британское правительство считает в настоящий момент данное предложение мало осуществимым, то мы готовы не настаивать на нем и выдвигаем теперь новое, третье предложение: совместная англо-советская операция на севере, в районе Петсамо, и в Северной Норвегии. СССР смог бы дать для этой операции сухопутные силы, от Англии потребовалась бы помощь флотом и авиацией. В результате было бы оккупировано Петсамо и в Северной Норвегии был бы создан очаг сопротивления германской агрессии. В дальнейшем туда можно было бы направить и норвежских волонтеров. Германских войск в данном районе мало, при этом все это больше австрийцы. Тов. Сталин интересовался мнением Идена по вопросу о северной операции.

Иден ответил, что для посылки подкреплений на советский южный фронт Англия в настоящее время не располагает достаточными силами. Что же касается северной операции, то она представляется ему весьма желательной и осуществимой. Он готов начать переговоры о ней уже сейчас, во время своего пребывания в Москве, привлекши к обсуждению этого вопроса генерала Нея. Иден хотел знать, однако, когда, примерно, данная операция предполагается?

Тов. Сталин ответил, что северная операция могла бы быть начата через месяц или, может быть, через 6 недель.

Иден обещал срочно заняться данным вопросом.

Затем беседа коснулась вопроса о возможности отправки британских войск в СССР на более позднем этапе, причем Иден спросил тов. Сталина, на какой участок фронта он считал бы целесообразным направить английские войска.

Тов. Сталин ответил, что если бы английские войска были присланы северным путем, то он готов был бы направить их на Ленинградский фронт, где-нибудь по границе с Эстонией. Он мог бы, конечно, дать им место и на финском фронте, но полагает, что англичане, вероятно, захотели бы избежать вооруженных действий против Финляндии. Если же британские войска пришли бы с юга, то они могли бы принять участие в операциях на украинском фронте.

Иден ответил, что до окончания ливийской кампании, включая и поход на Триполи, Англия едва ли окажется в состоянии отправить в СССР какие-либо вооруженные силы. К тому же при решении вопроса об отправке надо учесть также и то обстоятельство, что отправка британских войск северным или южным путем должна неизбежно отразиться на возможности доставки в СССР необходимого военного снабжения. Идену кажется малоэкономным, с военной точки зрения, отправлять в СССР войска за счет подвоза снаряжения. К тому же у англичан нет войск, пригодных для операций в зимний период. Тем не менее, если тов. Сталин считает это необходимым, Иден готов поставить данный вопрос перед премьер-министром.

Тов. Сталин в ответ на это заметил, что он отнюдь не склонен настаивать на присылке английских войск в СССР, если британское правительство считает это невозможным.

Тут как раз был принесен английский текст новой формулировки статьи 4-й, данной тов. Сталиным, и заседание перешло к рассмотрению второго договора — о послевоенной организации мира и безопасности.

Иден предложил внести в статью 1-ю проекта тов. Сталина слова: «Обе договаривающиеся стороны обязуются совместно консультировать по условиям мирного договора, включая вопрос о границах».

Это предложение было принято тов. Сталиным с поправкой, что обе стороны будут не «совместно консультировать», а «действовать по взаимному согласию в выработке условий» местного договора и т. д. Иден согласился с предложенной модификацией.

Далее Иден предложил новый текст первой части статьи 4-й, который гласил следующее: «Обе договаривающиеся стороны обязуются работать совместно над реконструкцией Европы после войны с полным учетом интересов каждой из них». Упоминания о «приобретениях» и невмешательстве во внутренние дела других народов были выброшены.

Тов. Сталин возразил, что он не может согласиться на такую формулировку. Наоборот, он считает необходимым оставить как упоминание о «приобретениях», уточнив лишь их, как «территориальные приобретения», как и упоминание о невмешательстве во внутренние дела других народов. Это последнее в особенности необходимо потому, что за границей многие говорят о намерении СССР «большевизировать Европу».

Иден согласился с т. Сталиным. Однако формулировку статьи 4-й в проекте тов. Сталина он отказался принять, находя, что она является признанием границ СССР 1941 года, хотя и в слегка завуалированной форме. Иден далее предложил дать одновременно с подписанием договора письмо, в котором он обязуется по возвращении в Англию принять меры к устройству обсуждения вопроса о будущих границах между САСШ, Великобританией и СССР. Проект этого письма Иден вручил тов. Сталину.

Тов. Сталин согласился с текстом письма при условии, что из него будет выкинуто упоминание о границах СССР.

Иден не возражал против такого выбрасывания. Со статьей 4-й, однако, создался тупик. Иден отверг формулу тов. Сталина, а тов. Сталин заявил, что формула Идена для нас неприемлема. Иден пытался защищать свою позицию, заявляя, что его намерением при поездке в Москву было выработать и опубликовать «Московскую хартию», которая в известной мере явилась бы противовесом «Атлантической хартии». Теперь он видит, что это не удастся. Он просил бы поэтому тов. Сталина принять его формулировку статьи 4-й с дополнительным письмом, проект которого он только что ему вручил.

Тов. Сталин возразил, что этого недостаточно. Тов. Сталин выразил также удивление по поводу нежелания Идена признать необходимость восстановления наших старых границ, границ 1941 года, хотя на прошлом заседании он готов был признавать расширение территории Югославии, Польши, Греции и других союзных государств.

Между тем восстановление старых границ абсолютно необходимо. Лучшим примером тому является Ленинград. Если британское правительство с этим не соглашается, создается впечатление, что оно, пожалуй, не возражало бы и против расчленения СССР.

Иден стал решительно возражать против такого подозрения. Все дело в том, что британское правительство по причинам, о которых Иден уже говорил, отказывается вообще от признания каких-либо новых границ, возникших в течение войны, — будут ли это границы Югославии, Греции или даже самой Великобритании. Иден сказал, что он очень сожалеет о необходимости упорствовать в своей точке зрения, но у него нет иного выхода: без консультации с США и доминионами поднятый вопрос не может быть решен.

Тов. Молотов заметил, что сейчас, ввиду предстоящего свидания Черчилля с Рузвельтом, разрешение вопроса о границах могло бы быть облегчено.

Тов. Сталин подчеркнул громадные жертвы, приносимые Советским народом в борьбе против Германии. Эта борьба ведется не ради интересов прусского короля, а ради обеспечения наших собственных границ.

Иден в обоснование своей позиции привел следующий аргумент: как он мог бы объяснить признание нашей границы 1941 года, например, полякам?

Криппс в целях уточнения поставил вопрос: какие именно границы подразумеваются в формулировке статьи 4-й в проекте тов. Сталина? Границы 1941 года?

Тов. Сталин подтвердил, что формулировка эта имеет в виду границу 1941 года.

Иден заявил, что выполнение требования тов. Сталина означало бы признание польской границы, как она была в 1941 году.

Тов. Сталин возразил, что наше соглашение может не касаться польской границы. Он был бы готов дать по этому поводу специальное письмо Идену одновременно с подписанием договора.

Иден пытался защитить свою позицию указанием на то, что данное письмо носило бы секретный характер и, если бы Идену в парламенте или в другом месте стали задавать вопрос о польско-советской границе, он не мог бы на него ссылаться.

Тов. Сталин ответил, что копию своего письма к Идену он послал бы генералу Сикорскому и даже готов был бы его опубликовать.

Однако Иден продолжал сопротивляться принятию статьи 4-й в формулировке тов. Сталина.

Со своей стороны тов. Сталин заявил, что ввиду неясного отношения британского правительства к вопросу о советских границах, каковое было обнаружено во время вчерашней встречи, советское правительство вынуждено настаивать на введении пункта о признании советских границ в договоре о послевоенной организации мира и безопасности.

Тов. Молотое заметил, что мы предполагаем подписать с англичанами договор о союзе, но для этого надо знать, из-за чего мы воюем.

Иден ответил, что мы воюем для того, чтобы разбить Гитлера. От каких-либо уступок по формулировке статьи 4-й он отказался.

Тов. Сталин выразил по этому поводу сожаление и заявил, что в таком случае подписание договора не может состояться.

Иден ответил, что, как это ему не неприятно, он вынужден прийти к выводу, что подписание действительно не может состояться. Ему ясна теперь ситуация, он знает, о каких трудностях идет речь, и по возвращении в Лондон постарается принять меры к устранению этих трудностей. Но теперь он не видит иного выхода, как отложить вопрос о договоре.

Тов. Сталин заметил, что Идену следовало бы снестись по данному вопросу с премьер-министром. Во времена чемберленовского правительства Черчилль резко атаковал последнее в связи с провалом переговоров о пакте взаимопомощи из-за балтийских государств. Тов. Сталин не думает, чтобы премьер-министр стал возражать против подписания договора на базе предложенного им проекта.

Иден возразил, что, как он совершенно уверен, премьер-министр занял бы ту же позицию, какую занимает он, Иден. Требования тов. Сталина по существу означают немедленное признание части будущего мирного договора. Для этого еще не наступило время. К тому же с премьер-министром сейчас очень трудно снестись по соображениям технического порядка. Поэтому Иден может только предложить еще раз обдумать создавшуюся ситуацию и завтра сказать окончательное слово.

Заседание закончилось в 21 час 00 мин.

(Следует заметить, что британская запись беседы несколько отличается от советской записи. В английской записи отсутствуют предложение Сталина о консультациях с Черчиллем по вопросу о границах и ответ Идена на это предложение. В советской записи более четко зафиксирована позиция по польскому вопросу, в английской — аргументация неприемлемости советских условий признания границ 1941 года. Имеются и другие расхождения. — O. Р)

В воспоминаниях Идена о беседе 18 декабря говорится весьма скупо: «Наша вечерняя встреча со Сталиным была полностью неудачной, и меня весьма раздражало то, что я считал неблагоразумным в его взглядах. Молотов ничем не помог, и мы холодно расстались». Далее Иден вспоминает, что по дороге в гостиницу они с Криппсом и Кадоганом, чтобы как-то поправить положение, договорились устроить шумный протест и возмущение в связи с советской позицией на переговорах. Академик В. Г. Трухановский, работавший в годы войны в Наркомате иностранных дел, в книге об А. Идене так комментирует этот эпизод: «Расчет строился на том, что в гостинице есть устройства для подслушивания и возмущение англичан тут же дойдет по назначению. Как сообщает Кадоган, все охотно согласились участвовать в этом спектакле и очень старались». «Не знаю, — пишет Иден, — оказало ли все это какое-либо влияние, но через несколько часов Майский позвонил и сообщил ответ на мою просьбу о поездке на фронт». Просьба была удовлетворена. При этом Майский добавил, что, как он надеется, «перерыв в переговорах будет полезен для обеих сторон».

Поездка на фронт состоялась 19 декабря и произвела на Идена большое впечатление. «Мы покинули гостиницу в 8 утра, — пишет он в мемуарах, — Майский, я и Ней в одной машине. Наша военная миссия (ее возглавлял генерал М. Макфарлан. — О. Р.) выехала с нами. Примерно четыре часа езды с одной остановкой для прогулки, и мы в Клину. Следы боев по мере приближения к городу. Несколько разбитых танков, исковерканных деревьев и много разрушений. Политика выжженной земли, и это было очевидно, осуществлялась едва ли не повсеместно. Иногда встречалась уцелевшая деревня. Гораздо чаще две трети были уничтожены, и так снова и снова. Большинство домов деревянные, только печи из кирпича, и когда дома сожжены, то печи как бы упирались в небо. Картина более впечатляющая, чем даже полные разрушения».

Иден далее пишет о надругательстве гитлеровцев над музеем Чайковского в Клину, встрече и беседе с советским генералом, разговоре с немецкими пленными и заключает: «Я откровенно сказал Майскому во время поездки о позиции русских, касающейся соглашения, и что их неудача, как следствие этого, никого не обрадует кроме тех, кто не хотел бы дружеских отношений между нашими странами. Ней считал, что я достиг результата, но по возвращении Криппс сообщил о своих неудовлетворительных переговорах с Молотовым, продолжавшихся два с половиной часа».

Возвратившись из поездки на фронт, Иден получил из Лондона ответ на свою телеграмму о требованиях Сталина «немедленно признать русские границы 1941 года», в которой говорилось, что эти вопросы необходимо предварительно обсудить в Лондоне, а также с Соединенными Штатами и доминионами. Получил Иден поддержку своей позиции и лично от Черчилля. Он телеграфировал Идену: «Вы, конечно, не будете резки в беседе со Сталиным. Мы связаны по отношению к Соединенным Штатам обязательством не заключать какие-либо тайные и особые пакты. Обратиться к президенту Рузвельту с подобными предложениями значило бы встретить категорический отказ. Это могло бы повести к длительным недоразумениям между нами…» Черчилль, как свидетельствует М. Гилберт, допускал некоторые территориальные уступки СССР в интересах обеспечения его безопасности, в частности Ленинграда, но в целом занимал по этому вопросу негативную позицию. 21 декабря он телеграфировал К. Эттли: «Требования Сталина о Финляндии, Балтийских государствах и Румынии прямо противоречат первой, второй и третьей статьям Атлантической хартии, к которой Сталин присоединился»». Заключительная беседа А. Идена со Сталиным состоялась на следующий день.

Присутствуют: с советской стороны тт. Сталин, Молотов и Майский, с английской стороны Иден, Криппс и Кадоган.

Иден начал с сообщения о том, что в ответ на свою телеграмму в Лондон по поводу возникших затруднений он получил ответ военного кабинета, который и хотел бы довести до сведения тов. Сталина. Затем Иден прочитал текст этого ответа, который во всем существенном подтверждал линию, занятую Иденом. Затем Иден заявил, что он готов подписать первый договор — о военной взаимопомощи, а также второй договор — о послевоенной организации мира и безопасности в первоначальном варианте, предложенном т. Сталиным, и дополнительно дать то письмо, о котором он говорил накануне. В крайнем случае, он был бы готов подписать хотя бы только первый договор. Если бы тов. Сталин согласился с предлагаемым Иденом методом, то он, Иден, был бы готов по возвращении в Англию поставить вопрос о признании советской западной границы 1941 года перед британским правительством, доминионами и правительством Соединенных Штатов.

Тов. Сталин ответил, что оба договора тесно между собой связаны и было бы трудно отделить один от другого. Тов. Сталину также не нравится идея превращения соглашения в договор, о возможности чего Иден говорил вчера. Ведь соглашение должно было бы быть опубликовано и последующее превращение его в договор подало бы повод к разным нежелательным толкам и слухам. Лучше потому отложить подписание соглашений на те две-три недели, которые потребны Идену для консультирования со всеми заинтересованными инстанциями.

Иден заметил, что считает необходимым сделать одно разъяснение: британское правительство не делает никакого различия между соглашением и договором с точки зрения юридической. Оба они одинаково обязательны для него.

Тов. Сталин ответил, что в таком случае тем больше оснований подписать договора, а не соглашения.

Иден заявил, что, как он уже раньше говорил, у него нет никаких возражений против заключения договоров. Затем он пустился в длинные рассуждения о том, что было бы жаль бросить в корзину два договора, которые так легко могли бы быть подписаны с пользой для обеих сторон. Если из этих договоров ничего не выйдет, то эффект данного факта на англо-советские отношения будет отрицательный. Идену непонятно, почему Советское правительство отказывается заключить договора, которые ни в какой мере не ослабляют позиции Советского Союза в вопросе о границах, а, наоборот, являются важным шагом на пути к признанию советских границ 1941 года. Ввиду указанных соображений Иден обращается к тов. Сталину с просьбой все-таки подписать договора, о которых велись переговоры.

Тов. Сталин возразил, что, по его мнению, независимо от того, будут или не будут подписаны договоры, англо-советские отношения должны улучшаться, ибо война заставляет обе стороны все более и более сближаться. Война заставляет также различные страны отбрасывать в сторону различные предрассудки и предвзятые взгляды. В свете этих соображений не следует придавать слишком трагический характер факту неподписания договоров. Если эти договоры будут подписаны в Лондоне, на две или три недели позже, от этого ничего не изменится. Пока же наши отношения будут базироваться на июльском договоре о взаимопомощи. Продолжая, тов. Сталин говорит, что он, пожалуй, был бы готов подписать оба договора, быть может с небольшими редакционными изменениями, если бы у нас не было дискуссий по вопросу о границах. Эти дискуссии вскрыли ситуацию, которой он никак не ожидал. Он вспоминает, как в прошлом Англия имела союз с царской Россией, в состав которой входили Финляндия, Бессарабия и более половины Польши. Ни один государственный деятель Англии в то время не думал протестовать против союза на том основании, что названные территории входят в состав Российской империи. Ныне, однако, вопрос о финской границе и балтийских республиках является, видимо, камнем преткновения. Тов. Сталин указывает, что он предлагал приложить к договорам протоколы, но английская сторона возражала против этого, и он отказался от протоколов. Он отказался также от требования создания второго фронта. Неясно также, в каком положении находится вопрос о северной операции в районе Петсамо. Ввиду всех этих сделанных им уступок, тов. Сталин считает себя вправе требовать известной компенсации в виде признания нашей западной границы 1941 года.

Иден реагировал на слова тов. Сталина заявлением, что он очень рад перспективам улучшения англо-советских отношений, о которых говорил тов. Сталин. Он в особенности рад этому потому, что тов. Сталин в своем недавнем послании премьер-министру говорил об отсутствии хороших отношений и о необходимости для улучшения их заключить договоры о военной взаимопомощи и послевоенной организации мира и безопасности. Именно для того, чтобы улучшить отношения с помощью заключения названных договоров, Иден и приехал из Лондона в Москву. Если, однако, тов. Сталин полагает, что такое улучшение неизбежно должно идти автоматически, без договоров, то у Идена возникает вопрос, зачем ему нужно было предпринимать столь длинное и сложное путешествие.

Далее Иден вновь касается вопроса о границах и еще раз повторяет свою хорошо известную аргументацию о причинах, по которым для него не представляется возможным сейчас подписать договор, официально признающий западную советскую границу 1941 года. В связи с упоминанием тов. Сталиным о его отказе настаивать на втором фронте Иден процитировал ряд только что полученных им сообщений о военном положении в Гонконге и на Малайском полуострове. Это положение очень серьезно, и, конечно, для британского правительства сейчас было бы в высшей степени важно, чтобы СССР оказал давление на Японию в целях отвлечения ее сил с юга. Тем не менее британское правительство не обращается к советскому правительству с подобной просьбой, вполне понимая трудность ее исполнения для СССР в настоящий момент. Советское правительство должно также понимать трудность выполнения для Англии той просьбы о создании второго фронта в Европе, с которой СССР обращался к Великобритании в прошлые месяцы. Что касается Петсамо, то тут положение совершенно ясное: британская сторона готова принять участие в этой операции, и было бы хорошо, если бы генерал Ней мог всерьез поговорить об этом с кем-то из наших военных.

Тов. Сталин ответил, что в его послании премьер-министру, о котором только что упоминал Иден, говорилось лишь о том, что англо-советские отношения неясны и что причиной этой неясности является отсутствие договоров между обеими странами о военных целях и организации мира после войны. Тов. Сталин при этом прибавил, что ясность по только что названным пунктам способствовала бы улучшению отношений. Наоборот, сохранение неясности могло бы отрицательно отразиться на отношениях и создать препятствия к взаимному доверию. В этом послании тов. Сталин не поднимал вопроса о присылке кого-либо из Англии в Москву. Все, чего тов. Сталин хотел в своем послании, это уточнения и уяснения отношений, что могло быть проделано как в Лондоне, так и в Москве. Мистер Черчилль, однако, предложил послать Идена в Москву, и тов. Сталин, конечно, мог отнестись к такому предложению лишь с полным сочувствием. В свете только что указанного у Идена нет оснований упрекать советское правительство за то, что ему, Идену, пришлось сделать длинное путешествие впустую.

Иден откликнулся на слова тов. Сталина замечанием, что он никому не делает упреков, он просто выражает свое разочарование.

Тов. Сталин ответил, что он тоже разочарован невозможностью прийти к соглашению. Он, однако, несколько удивлен зависимостью английской политики от американского правительства. Ему казалось, что Англия располагает большей свободой движений в своих отношениях с другими странами. В этой недооценке роли Америки в британском правительстве, возможно, лежит причина трудностей прийти к соглашению. Тов. Сталин отнюдь не чувствует себя обиженным тем обстоятельством, что Англия не смогла создать второго фронта или отправить свои войска в СССР. Тов. Сталин отправил свое послание Черчиллю 8 ноября, когда положение Англии было значительно лучше, чем теперь, а положение на советском фронте значительно хуже, чем сегодня. С тех пор ситуация изменилась, и это изменение необходимо принимать во внимание. Тов. Сталин не склонен требовать чего-либо невозможного и поэтому не настаивает на присылке английских войск на советский фронт. Если британское правительство готово принять участие в операциях по Петсамо, он может это только приветствовать и готов устроить генералу Нею свидание с начальником советского генерального штаба маршалом Шапошниковым.

Тут же, по телефону, тов. Сталин договорился с маршалом по затронутому вопросу. Свидание Нея с Шапошниковым было фиксировано сегодня же в 23 часа 00 мин.

Иден заметил, что англо-советские отношения важнее договоров. Поэтому он не склонен больше настаивать на подписании договоров и по возвращении в Лондон постарается сделать все возможное для урегулирования возникших затруднений.

Тов. Сталин поблагодарил Идена за это его обещание и высказал убеждение, что дальнейшее улучшение англосоветских отношений не за горами. Тов. Сталин, со своей стороны, готов содействовать такому улучшению.

Далее Иден поднял вопрос о Дальнем Востоке. Ввиду серьезности создавшегося там положения он просил тов. Сталина сказать, может ли и когда Англия рассчитывать на известную помощь ей против Японии. Иден понимает, что такая помощь в настоящий момент для нас едва ли мыслима. Но как будет обстоять дело, например, весной?

Тов. Сталин ответил, что если СССР объявил бы войну Японии, то ему пришлось бы вести настоящую, серьезную войну на суше, на море и в воздухе. Это ведь не то, что декларация войны, которую Японии могла бы объявить Бельгия или Греция. Стало быть, советское правительство должно тщательно учитывать свои возможности и силы. В настоящий момент СССР еще не готов для войны с Японией. Значительное количество наших дальневосточных войск в последнее время было переброшено на Западный фронт. Сейчас на Дальнем Востоке формируются новые силы, но потребуется еще не меньше четырех месяцев, прежде чем СССР будет надлежащим образом подготовлен в этих районах. Тов. Сталин полагает, что было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР. Это создало бы более благоприятную политическую и психологическую атмосферу в нашей стране. Война оборонного характера была бы более популярна и создала бы монолитное единство в рядах советского народа. Лучшей иллюстрацией тому является война СССР против гитлеровской агрессии. Тов. Сталин полагает, что нападение Японии на СССР возможно и даже вероятно, если немцы начнут терпеть поражения на фронте. Тогда Гитлер пустит в ход все средства нажима для того, чтобы вовлечь Японию в войну с СССР.

Иден высказал опасения, что японцы в Восточной Азии смогут применить чисто гитлеровскую тактику — бить врагов поодиночке: сначала покончить с Англией, а потом напасть на Советский Союз.

Тов. Сталин возразил, что Англия не одна воюет против Японии. Вместе с нею воюют Китай, Голландская Индия и Соединенные Штаты.

Иден реагировал на это замечание, что пока главный удар выносит Англия на Малайском полуострове, где союзники не могут ей помочь.

Тов. Сталин поинтересовался вопросом, не может ли помочь Англии Китай?

Иден сообщил, что генерал Вевел сегодня должен прибыть в Чунцин. Китайское правительство обещало Англии свою помощь, но ему не хватает оружия для наступления, и Англия пока не может ему в этом помочь.

Тов. Сталин спросил, что думает Иден о позиции Китая? Собирается ли он действительно воевать?

Иден ответил, что китайское правительство заявляет о своей готовности воевать.

Тов. Сталин, однако, возразил, что китайское правительство сейчас фактически ничего не делает. Затем он прибавил, что был бы готов возобновить разговоры с Англией на тему о дальневосточной ситуации весной. Возможно, конечно, что японцы атакуют СССР раньше, тогда позиция сама собой прояснится.

Иден поблагодарил тов. Сталина за его готовность вернуться к дальневосточному вопросу через несколько месяцев, затем прибавил, что если бы СССР оказался в войне с Японией, то он мог бы оказать Англии большую помощь своими подводными лодками». У самой Англии таких лодок на Дальнем Востоке нет. Голландское правительство имеет их около 15. Кроме того, оно имеет известное количество легких крейсеров. Этого недостаточно. Впервые в своей истории Англии приходится переживать неприятное и необычное для нее положение: вести войну, не имея господства на море.

Тов. Сталин заметил, что подводные лодки можно быстро и легко делать. Если сейчас начать, то через 6 месяцев Англия и Америка могут добиться крупного превосходства над японцами в этом роде оружия.

Иден возразил, что все это так, но что ближайшие 6 месяцев необходимо как-то пережить. Пока же ситуация остается чрезвычайно опасной. Далее Иден сообщил, согласно полученной им сегодня телеграмме, британское правительство решило продолжать наступательную кампанию в Ливии, несмотря на события на Дальнем Востоке. Дальнему Востоку в ближайшие недели и месяцы придется, очевидно, обходиться собственными силами.

Тов. Сталин высказал мнение, что решение британского правительства является вполне разумным. Италия — это самое слабое звено в «оси». Если это звено лопнет, провалится вся «ось». Очень жаль, что Англия не атаковала Италию в 1939 году или даже еще раньше. Если бы она это сделала тогда, сейчас она была бы хозяином Средиземного моря.

Иден сказал: «Мы поддались шантажу».

Тов. Сталин задал вопрос: а может быть, тут сыграли значительную роль какие-то демократические иллюзии?

Иден ответил, что роль сыграли и иллюзии, и огромная переоценка могущества Италии. Тут же Иден сообщил, что вчера английские суда имели нерешительное столкновение (помешала темнота) с итальянским конвоем, везшим подкрепление из Италии в Ливию. Четыре торговых судна сопровождались линкорами, крейсерами и эсминцами. По-видимому, в Ливию перевозились немецкие войска.

Тов. Сталин заметил, что итальянцы на нашем фронте воюют очень плохо. Немцы обращаются с ними, как с неграми, и часто расстреливают их. Постепенно Италии опротивеет союз с Германией. Ливийская кампания должна быть закончена, и было бы хорошо, если бы англичане дошли до Бизерты. В этом не было бы ничего аморального или нарушающего демократические принципы. Временное занятие каких-либо стратегических пунктов или территорий во время войны вполне допустимо и разумно. Возможно, конечно, что Верной Бартлет был бы разочарован и стал бы возражать против подобных действий, но это не имеет никакого значения.

Иден заявил, что он вполне согласен с тов. Сталиным. Все, что помогает борьбе демократии, морально. Англичане расстреляли французский флот в Иране.

Тов. Сталин подтвердил, что это правильно. Война имеет свою логику, и во время войны можно не стесняться занимать нужные стратегические пункты.

Иден сказал, что англичане в течение последних двух дней заняли португальский остров Тимор.

Тов. Сталин реагировал на это восклицанием: «Очень хорошо! Если бы вы этого не сделали, японцы бы это сделали».

Иден сообщил, что ливийская кампания развивается успешно и что англичане уже имеют 10 тыс. пленных, в том числе 4 тысячи немцев.

Тов. Сталин заметил, что немцы нам в плен не сдаются, кроме отдельных единиц. В Клину мы предложили им капитуляцию с обещанием жизни, но наше предложение было отвергнуто. У нас не осталось иного выхода, как уничтожить немцев. То же самое произошло и в Калинине.

Иден выразил тов. Сталину благодарность за разрешение посетить Клин. Он видел там известное число немецких пленных, и на него произвели сильное впечатление их внешний вид и их одежда. Платья, которые были на пленных, совершенно не соответствовали условиям русской зимы.

Тов. Сталин с иронией заметил, что Гитлер в октябре хвастался своей подготовленностью к зимней кампании.

Иден заметил, что, по словам пленных, подобное платье носят все немецкие солдаты.

Тов. Сталин возразил, что из этого правила есть одно исключение: войска «СС», которые лучше одеты. Но теперь осталось уже немного данного рода войск.

Затем вопрос перешел к обсуждению коммюнике, проект которого был предложен как тов. Сталиным, так и Иденом. Единогласно был утвержден текст, предложенный тов. Сталиным.

Заседание закончилось в 20 час. 30 мин.

Наутро А. Иден направил У. Черчиллю телеграмму, в которой говорилось: «Наша работа завершилась на дружественной ноте. Заключительные дискуссии со Сталиным были наилучшими, и я уверен, что визит удался. Мы преодолели по меньшей мере некоторые из прежних подозрений. Сталин, я убежден, искренне стремится к военному соглашению, но не подпишет его до тех пор, пока мы не признаем его границ, и нам следует ожидать продолжения торгов по этому вопросу. Между тем наша позиция и Америки полностью защищены. Банкет длился сегодня до пяти утра. День рождения Сталина. Мы пили за Ваше здоровье и некоторых других тоже. Сталин говорил о Вас очень тепло».

В своем прогнозе об условиях подписания англо-советского договора Иден ошибался. И не только он. А. Кадоган записал в дневнике 20 декабря: «Совершенно ясно, что русские не подпишут договора, если мы не признаем их границ 1941 года».

Вопросы заключения англо-советского договора и открытия второго фронта приобрели ключевое значение. В конце апреля Сталин и Черчилль обменялись следующими телеграммами.

31 июля 1942 г. И. В. Сталин направил премьер-министру Великобритании У. Черчиллю следующую телеграмму:

Ранним утром 2 августа У. Черчилль и сопровождавшие его лица вылетели из Англии в Москву. Дорога предстояла дальняя и небезопасная, с промежуточными посадками в Гибралтаре, Каире, Тегеране и Куйбышеве. Маршрут, самолет и командир экипажа (американский бомбардировщик типа «Либерейтор» пилотировал капитан ВВС США Вандерклот) были избраны после длительного обсуждения. Вся операция получила кодовое название «Браслет».

В августе И. Майский направил в Москву обстоятельные соображения относительно целей поездки Черчилля и свои рекомендации в связи с предстоящими переговорами.

Во-первых, информировал посол, визит Черчилля преследует внутриполитические цели — «укрепить положение правительства, успокоить массы, напирающие с всевозрастающим требованием второго фронта в 1942 году, и выиграть время для маневрирования в стране и в парламенте в связи с этим требованием».

Во-вторых, Черчилль, понимая серьезность сложившейся военной ситуации, стремится к выработке «единой стратегии всех союзников» и сам «хочет быть в этой области связующим звеном между США и СССР».

В-третьих, Черчилль будет стараться «убедить тов. Сталина, что второй фронт в Европе в 1942 г. невозможен и нежелателен», главным образом потому, что он, Черчилль, «не верит в эффективность британской армии при столкновении с Германией». Англия, подчеркивал посол, — «несомненно заинтересована в одновременном ослаблении СССР и Германии, но она не заинтересована в победе Германии».

По оценке И. Майского, самым важным и самым трудным будет вопрос о втором фронте. «Я надеюсь, однако, — заключал посол, — что Вам удастся найти аргументы, которые смогут убедить Черчилля изменить свою позицию и принять меры к открытию такого фронта в 1942 году».

С 4 по 10 августа Черчилль находился в Северной Африке, изучал положение дел на фронте, действиями которого руководило командование британских войск на Среднем Востоке со штабом в Каире. 10 августа Черчилль с присоединившимся к нему личным представителем президента США А. Гарриманом вылетел из Каира в Тегеран. Утром 12 августа двумя самолетами делегация направилась из Тегерана в Москву (промежуточную посадку в Куйбышеве решили не делать). На одном из самолетов находились Черчилль, Гарриман, сопровождающие их лица и два советских военных штурмана. На другом — начальник имперского генерального штаба генерал А. Брук (с 1944 г. — фельдмаршал), постоянный заместитель министра иностранных дел А. Кадоган, главнокомандующий британскими войсками в Индии генерал А. Уэйвелл (с 1943 г. — фельдмаршал), командующий британскими ВВС на Среднем Востоке главный маршал авиации А. Теддер.

Полет самолета Черчилля происходил без осложнений. Британскому премьеру было время поразмыслить о своей первой миссии в Москву и ее целях. Вот как об этом он писал вскоре после войны:

«Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году». Это было все равно, что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее я был уверен, что я обязан лично сообщить им факты и поговорить обо всем этом лицом к лицу со Сталиным, а не полагаться на телеграммы и посредников. Это, по крайней мере, показывало, что об их судьбе заботятся и понимают, что означает их борьба для войны вообще».

Профессор М. Фолли в докладе «Привезли лед на Северный полюс» высказал на семинаре в Лондоне в 2002 г. иную точку зрения. По его мнению, главным аргументом для поездки Черчилля в Москву явилось письмо, которое он получил от Рузвельта в марте 1942 г., где говорилось, что он один может наладить отношения со Сталиным лучше, чем весь британский Форин-офис и госдепартамент. Потеря Великобританией лидерства в строительстве антигитлеровской коалиции могла впоследствии дорого обойтись английским интересам в Европе.

Положение на фронтах Второй мировой войны по-прежнему оставалось крайне сложным. На советско-германском фронте, где действовали основные силы Германии (217 дивизий и бригад, включая венгерские, румынские, итальянские, финские, словацкие, испанские, французские и хорватские войска), обстановка ухудшалась с каждым днем. Красная Армия терпела крупное поражение на южном крыле советско-германского фронта. 8 июля, форсировав р. Дон, части вермахта ворвались в Воронеж, а на юге 23 июля захватили Ростов. Немецкие дивизии устремились к Сталинграду и Кавказу. Упорные бои в излучине Дона сбили темпы продвижения врага, но отступление Красной Армии продолжалось, временами принимая беспорядочный характер. С 10 августа фактически начались бои на ближних подступах к Сталинграду. На кавказском направлении советские войска оставили 9 августа Майкоп и Пятигорск. Ведомые своими командирами и комиссарами, они оказывали все более жесткое сопротивление противнику, но вермахт находился в зените своей мощи и исход гигантской битвы оставался неясным. При ухудшении обстановки не исключалась вероятность вступления в войну против СССР Японии и Турции.

В Северной Африке германо-итальянские войска (4 немецкие и 8 итальянских дивизий) под командованием фельдмаршала Э. Роммеля развивали наступление. Сражение носило ожесточенный характер. К середине июля все передовые линии опорных пунктов в Западной пустыне от Эль-Газалы до Бир-Хакейма были захвачены противником. Особенно болезненной была потеря Тобрука — важной приморской крепости и символа британского сопротивления в Северной Африке, что произошло практически одновременно с падением Севастополя и воспринималось как взаимосвязанная цепь неудач и поражений союзников. Возникла реальная угроза прорыва армии Роммеля от границ Египта к дельте Нила и Суэцкому каналу. Потери английских войск в Тобруке только пленными составили около 35 тыс. человек. Последним препятствием для противника оставались оборонительные рубежи у Эль-Аламейна. В Европе британские ВВС постепенно усиливали воздушное наступление на Германию, но его результаты еще были ограниченны. В акватории Средиземного моря фактически господствовал противник. 10–13 августа 1942 г. силы британского флота потерпели серьезное поражение от итало-немецких сил при проводке конвоев. Снабжение войск в Северной Африке осуществлялось в основном по обводному маршруту вокруг Африки.

На путях конвоев в Атлантике продолжалась ожесточенная борьба с «волчьими стаями» подводного флота противника. Германские подводные лодки все активнее действовали в водах Американского побережья. За первые шесть с половиной месяцев 1942 г. немецкие подводные лодки потопили у берегов США 360 американских, британских и канадских судов общим тоннажем 2,25 млн. тонн, потеряв при этом 8 подводных лодок.

На Азиатско-Тихоокеанском ТВД стратегическая инициатива постепенно переходила к вооруженным силам США и их союзников. Президент США Ф. Рузвельт, выступая на заседании конгресса 7 января 1943 г., расценил сражение у атолла Мидуэй и бои за Гуадалканал «как часть стратегии сдерживания, которая характеризовала эту фазу войны». Безраздельному господству Японии на Тихом океане пришел конец.

На Азиатском материке после захвата Бирмы и тяжелых боев японцев с британскими и китайскими войсками стороны готовились к новым операциям.

Можно сказать, что положение на фронтах — важнейший показатель хода войны и ее перспектив — не давало исходного преимущества в переговорах ни одной из сторон, ни Сталину, ни Черчиллю. В Москве готовились к приему гостей. В распоряжение Черчилля предоставлялась дача № 7 («Ближняя»), сопровождающие лица размещались в гостинице «Националь». На НКВД возлагалось обеспечение безопасности делегации силами оперативного наряда (120 человек). Усиливалась охрана Кремля. Было подготовлено бомбоубежище на случай воздушной тревоги, организовано снабжение делегации и участников предстоящего приема в Кремле лабораторно проверенными продуктами. Для почетного караула на аэродроме выделялась рота Отдельной мотострелковой дивизии особого назначения (ОМСДОН).

Во второй половине дня 12 августа самолет с английской делегацией приземлился на Центральном аэродроме в Москве. У. Черчилля встречали заместитель председателя Совнаркома и нарком иностранных дел В. М. Молотов, начальник Генерального штаба РККА маршал Б. А. Шапошников, другие официальные лица, представители дипкорпуса, прессы и радио. Был выстроен почетный караул, исполнены гимны Великобритании, США и СССР.

В тот же день состоялась первая встреча и беседа У. Черчилля с И. В. Сталиным, которая продолжалась около четырех часов. На беседе присутствовали В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, британский посол в Москве А. К. Керр, посол США А. Гарриман, переводчики В. Н. Павлов и Денлоп.

Предваряя свой монолог о втором фронте, У. Черчилль выразил надежду, что он и Сталин будут разговаривать «как друзья» и что Сталин также «выскажется откровенно о том, что он считает полезным предпринять в настоящее время». Далее премьер напомнил, что его договоренности о втором фронте с Молотовым в мае 1942 г. были лимитированы словами о том, что он, Черчилль, не может дать Советскому Союзу «никакого обещания на этот год». Американцы и англичане, продолжал он, — «не в состоянии предпринять операции в сентябре месяце, который является последним месяцем с благоприятной погодой… Но, как известно Сталину, Англия и США готовятся к большим операциям в 1943 г.». Черчилль говорил о недостатке десантных средств, о пока малом количестве американских дивизий на Британских островах, о том, что было бы просто неразумным начать высадку в этом году без всякой гарантии на успех, прервав тем самым большие приготовления к операциям в 1943 г. Сталин задал Черчиллю вопрос, «правильно ли он понимает, что второго фронта в этом году не будет, что английское правительство также отказывается от операции по высадке 6–8 дивизий на Французском побережье в этом году». Черчилль переспросил Сталина, что советский лидер «понимает под вторым фронтом», и получил ожидаемый ответ — «вторжение большими силами в Европу в этом году». Специальный представитель президента США Гарриман добавил в этой связи, что он полностью присоединяется к высказыванию Черчилля.

Сталин заявил, что «тот, кто не хочет рисковать, никогда не выиграет войны», что «не надо только бояться немцев». Этот упрек вызвал раздражение Черчилля, который напомнил Сталину, что в 1940 г. Англия сражалась с Гитлером практически один на один и немцы не решились осуществить высадку на Британские острова.

Далее Черчилль заявил, что «второй фронт в Европе это не единственный второй фронт». «Американцы и англичане приняли решение о проведении другой операции», и он, Черчилль, имеет полномочия сообщить о ней Сталину под строжайшим секретом. Британский премьер вкратце пояснил, что речь идет об операции «Факел» — захвате Северного побережья Французской Африки. Для этой цели будет использовано 250 тыс. американских и английских войск. Президент США Рузвельт установил 30 октября самым поздним сроком для начала этой операции.

Сталин сказал, что «вполне понимает операцию по захвату побережья Северной Африки с военной точки зрения», и отметил ее основные достоинства, а именно — открытие коммуникаций в Средиземное море, получение баз для бомбардировки Италии, выход союзников в тыл Роммеля и закрытие странам «оси» пути на Дакар.

Беседа завершилась обсуждением вопроса о возможной помощи английской авиацией южному флангу советско-германского фронта и создании «ширмы» для высадки в Северной Африке, которой могли бы стать демонстрационные военные приготовления в районе Па-де-Кале и в Норвегии.

13 августа 1942 г. состоялась вторая беседа Сталина и Черчилля. Сталина сопровождали Молотов и Павлов, Черчилля — Гарриман, а также переводчик Денлоп и прибывшие с запозданием в Москву Брук, Кадоган, Уэйвелл, Теддер, полковник И. Джекоб.

В ходе этой беседы ключевые вопросы первой встречи получили дальнейшее развитие. Сталин отметил, что расхождения между западными союзниками и СССР состоят в том, что «англичане и американцы оценивают русский фронт как второстепенный, а он, Сталин, считает его первостепенным» и что западные союзники не выполняют своих обязательств по поставкам в СССР оружия и других материалов, «дают не то, что обещано», но в то же время выразил благодарность за эти поставки. Черчилль привел конкретные данные о количестве судов, готовых к отправке в СССР. В срыве поставок, по его мнению, виноват только Гитлер. «Мы, — заявил Сталин, — теряем ежедневно 10 тыс. человек. Мы имеем против себя 280 дивизий противника, из них 25 танковых…» Черчилль ответил, что океаны, моря и транспорт — это факторы, в которых нельзя обвинять западных союзников, и они докажут, что тоже «не лишены храбрости», что «в настоящее время на стороне Англии две могучие страны — США и Россия. И поэтому впереди верная победа».

Далее Сталин и Черчилль обсудили вопрос о возможной совместной операции в Северной Норвегии, обмене образцами новых видов вооружения и боевой техники. При этом Сталин предложил английским военным, если они изъявят желание, ознакомиться с советскими реактивными установками залпового огня (знаменитыми «катюшами»), что и было организовано на следующий день. Стороны также договорились, что детали политических и дипломатических вопросов, включая итоговое коммюнике, обсудят между собой Молотов и Кадоган, а вопросы вооруженной борьбы — военные представители. Сталин заявил, что тезисы коммюнике не должны содержать «невыполнимых обещаний». Черчилль, в свою очередь, подчеркнул, что нельзя противнику давать повод думать, «что между союзниками имеются разногласия». В заключение Черчилль попросил Сталина в общих чертах рассказать о советских планах защиты Кавказа, на что получил обстоятельный ответ. В целом вторая беседа внешне носила более примирительный характер, и Черчилль принял приглашение Сталина на обед 14 августа.

В тот же день состоялась беседа Черчилля с Молотовым.

Черчилль говорит, что он получил несколько телеграмм о сражении в Средиземном море. Черчилль говорит, что англичане понесли значительные потери, но надо полагать, что военно-воздушным силам противника также причинены значительнее потери. Черчилль говорит, что англичане предполагают, что потоплены 3 подводные лодки противника. Сами англичане имеют следующие потери: потоплен 1 авианосец, поврежден 1 авианосец, 3 крейсера и 1 эсминец. Из состава конвоя потоплено 5 транспортов. Сегодня конвой должен находиться под защитой авиации, действующей с острова Мальта. Сражение, вероятно, продолжалось еще сегодня утром. В течение сегодняшнего дня он, Черчилль, получит сообщение о том, какая часть конвоя благополучно достигнет острова Мальты. Черчилль говорит, что английское правительство было готово заплатить известную цену за доставку снабжения на остров Мальта. Далее Черчилль сообщает о том, что в ночь с 11 на 12 в операциях против Германии принимало участие 427 бомбардировщиков, 220 самолетов бомбардировали Майнц, а 154 — Гавр. Черчилль просит тов. Молотова передать тов. Сталину письменную информацию об этих действиях английской авиации и о результатах боев в Средиземном море, о которых он сообщал тов. Молотову.

Тов. Молотое спрашивает Черчилля, какое значение имеют события в районе Соломоновых островов.

Черчилль сообщает, что это представляет собой начало американского наступления в Тихом океане. Он добавляет, что американцы постараются занять один остров за другим.

Черчилль говорит, что он хотел бы переговорить с тов. Молотовым об операциях «Факел» в дипломатическом, т. е. политическом, аспекте.

Тов. Молотое отвечает, что лучше обсудить этот вопрос со Сталиным, который в первую очередь будет заниматься этой операцией как в политическом, так и военном отношениях. Если Черчилль имеет какие-либо предложения, то он, тов. Молотов, готов передать эти предложения тов. Сталину.

Черчилль отвечает, что дипломатической стороной этой операции руководят американцы. Англичане к этой операции имеют близкое, но не прямое отношение. Он, Черчилль, может достаточно хорошо судить о том, какова будет реакция среди французского населения и Виши, на основании мнения американцев. Американцы лучше знакомы с положением в Северной Африке, ибо они имеют сотни агентов там.

Тов. Молотое замечает, что, вероятно, и англичане имеют тоже своих агентов в Северной Африке.

Черчилль отвечает, что их не так много. Черчилль говорит далее, что все сведения, которыми располагают американцы, говорят о том, что если американцы высадятся большими силами в Северной Африке, то они встретят слабое сопротивление и даже, может быть, возможен переход французов на сторону американцев.

Тов. Молотое спрашивает, какой отклик найдет эта операция в самой Франции.

Черчилль отвечает, что французы в оккупированной Франции будут рады, так как будут считать, что эта операция представляет собой начало освобождения Франции. Что касается германской реакции в Виши, то она будет полезной для нас. Немцы предъявят требования к Виши. В результате этих требований Виши должно будет или сбежать, или потерпеть крах вообще.

Тов. Молотое отвечает, что ему тоже кажется, что если немцы будут грубо действовать из оккупированной части Франции в не оккупированную, то они могут вызвать поддержку со стороны французов англичанам и американцам. Но неизвестно, как будут действовать немцы.

Черчилль говорит, что никто не может этого сказать, никто не может дать гарантий. Он не был бы удивлен, если немцы потребовали бы от правительства Виши французский флот. Возможно, что в момент кризиса и в момент горячки многие французы присоединятся к англичанам и американцам в Северной Африке. Когда десант будет произведен, он, Черчилль, думает, что они поднимут французский флаг при каком-либо местном французском генерале или при другом французском генерале, который прибудет из Франции. Но надо будет посмотреть, все ли пойдет так, как они задумали. Черчилль добавляет, что нужно помнить о том, что отношения между де Голлем и властями в Виши подобны отношениям, существовавшим между красными и белыми в России.

Тов. Молотов замечает, что де Голль и Виши не могут сговориться.

Черчилль говорит, что сторонников де Голля во Франции приговаривают к смертной казни. Черчилль добавляет, что он хочет вызвать столкновение между Виши и Германией.

Тов. Молотов говорит, что это было бы полезно во всех отношениях, но надо, чтобы не случилось того, что правительство Виши в поисках спасения перекинется на сторону Германии.

Черчилль заявляет, что надо принять во внимание, что англичане воевали с Францией в течение 300 лет — во времена Людовика XIV, при Наполеоне и т. д.

Тов. Молотов говорит, что в XX веке Англия не воевала с Францией. Обе страны были союзниками.

Черчилль отвечает, что это правильно. Англия и Франция были союзниками также и в XIX веке, во время Крымской войны.

Тов. Молотов спрашивает: «Союзниками против России?»

Черчилль отвечает, что против России, но царской.

Тов. Молотов замечает, что другой России тогда не было. Тов. Молотов спрашивает Черчилля, правильно ли он понимает, что американцы все глубже и глубже хотят войти в европейские дела.

Черчилль отвечает, что американцы хотят участвовать в активных боях в Европе.

Далее Черчилль спрашивает, был ли тов. Молотов удовлетворен направлением вчерашней беседы.

Тов. Молотов отвечает, что в беседе были неясные моменты. Ему, тов. Молотову, не ясен вопрос об операции с 6-ю дивизиями, вопрос об открытии второго фронта. Не ясно, окончательно ли отказалось английское правительство от всех этих операций. Точно так же не ясно, окончательное ли решение принято по поводу операций в Северной Африке или могут возникнуть мотивы, которые заставят изменить это решение или вовсе отказаться от него. Тов. Молотов добавляет, что нас, конечно, особенно интересовало бы то, что могли бы сделать англичане и американцы, чтобы облегчить положение на нашем фронте, которое в настоящее время хуже, чем в мае или июне.

Черчилль отвечает, что вопрос об операции «Факел» решен бесповоротно. Назначен главнокомандующий. Ведутся усиленные приготовления с целью ускорить ее осуществление. Он надеется, что эту операцию можно будет осуществить через 60 дней. В заключение Черчилль говорит, что, по его мнению, конец вчерашней беседы был лучше, чем начало.

Тов. Молотов говорит, что должны приехать английские военные. Они должны сказать свое слово.

Черчилль говорит, что английские военные смогут только подтвердить то, что он изложил вчера, так как они полностью согласны с его точкой зрения.

Тов. Молотов говорит, что он в этом не сомневается.

Черчилль заявляет, что во время вчерашней беседы он, говоря о том, что советским и английским военным следует обсудить технические вопросы, например вопрос о количестве сил противника во Франции, не хотел сказать, что в Англии военным принадлежит решающее слово. В Англии решающее слово всегда остается за военным кабинетом.

Тов. Молотов говорит, что он это, конечно, понимает.

Затем Черчилль говорит, что он хотел бы сообщить тов. Молотову о нескольких секретных операциях. Он просил бы не делать никаких записей.

Тов. Молотов выражает свое согласие.

Черчилль говорит, что англичане разрабатывают пять операций, которые имеют специальные наименования:

«Факел» («Torch») — оккупация англо-американскими войсками побережья Северной Африки;

«Кузнечный молот» («Sledgehammer») — операция в районе Па-де-Кале;

«Окружение» («Roundup») — вторжение в Европу в 1943 году;

«Болеро» («Bolero») — транспортные вопросы (перевозки);

«Юпитер» («Jupiter») — операции в Норвегии, которые предполагается использовать в качестве ширмы для «Факела».

В заключение Черчилль говорит, что чрезвычайно важно не раскрывать того факта, что англичане не предпримут наступательных операций в этом году. Он не хотел бы этого делать не потому, что он боялся бы политических осложнений, которые могут возникнуть внутри Англии, а потому, что это важно сделать с военной точки зрения.

Тов. Молотов говорит, что, конечно, верно, но надо сделать так, чтобы причинить вред противнику. С точки зрения нашего фронта особое значение имели бы шаги со стороны американцев и англичан для помощи нашему фронту. Он, тов. Молотов, не скрывает того, что когда было опубликовано коммюнике о посещении им Лондона и Вашингтона, в СССР среди населения был прилив бодрости и симпатии к Англии и Америке. В такой трудный момент, как настоящее время, тов. Сталин и Советское правительство, конечно, интересуются вопросом, какие шаги будут предприняты американцами и англичанами для помощи нашему фронту.

Черчилль отвечает, что нам придется изобразить дело таким образом, что операции «Факел» представляют собой выполнение англо-американского обязательства о втором фронте, но главная цель состоит в том, чтобы не дать противнику успокоиться, что ему не придется защищать Французское побережье в этом году. Черчилль говорит, что он отнюдь не хотел бы поставить себя в положение защитника необходимости невыполнения обязательства об открытии второго фронта в 1942 году. Он, конечно, мог бы это сделать на секретном заседании парламента, и это было бы легко сделать, так как он пользуется поддержкой большинства парламента, но надо иметь в виду, что мы должны поддерживать объединенный фронт борьбы против Германии, несмотря на отдельные обиды, поэтому чрезвычайно важно не выдать Германии то, что в 1942 году не будет второго фронта в Европе.

Тов. Молотов говорит, что, конечно, это правильно, что не следует выдавать своих намерений противнику, но надо сделать так, чтобы причинить вред противнику и влить бодрость в союзников.

Черчилль соглашается с этим. Он говорит, что считает чрезвычайно важным установить дружественные, хорошие и искренние отношения с тов. Сталиным, какие у него установились с Рузвельтом, чтобы можно было говорить о вещах без обиды для друг друга. Он прибыл сюда и говорил еще с некоторыми неудобствами, он хотел бы воспользоваться своим пребыванием здесь, чтобы установить с тов. Сталиным дружественные отношения и позже обмениваться с ним мнениями, как с хорошим другом.

Тов. Молотов говорит, что он не сомневается в том, что между Черчиллем и Сталиным установятся взаимное понимание и хорошие отношения. Тов. Сталин очень умный человек, он понимает, кто такой Черчилль и его возможности, но он хотел бы добавить пожелание, чтобы приезд Черчилля в Москву ознаменовался бы приливом бодрости в СССР и в Красной Армии и чтобы немцы поскорее это почувствовали. Он, тов. Молотов, полагает, что это желание разделяет тов. Сталин и советское правительство.

Черчилль с этим соглашается и спрашивает тов. Молотова, считает ли он целесообразным, если он, Черчилль, еще раз встретится со Сталиным.

Тов. Молотов отвечает, что это целиком зависит от решения самого Черчилля.

Черчилль говорит, что он хотел бы встретиться с тов. Сталиным сегодня вечером в 10 часов. В это же время английские и советские военные могли бы обсудить технические вопросы тех операций, о которых он говорил. В этом случае он, Черчилль, смог бы вылететь обратно в субботу вечером или в воскресенье утром.

Тов. Молотов обещает передать пожелание Черчилля тов. Сталину, и он не сомневается в том, что тов. Сталин отнесется к этому очень внимательно.

Тов. Молотов спрашивает Черчилля, правильно ли мы делаем, что не пропускаем телеграммы иностранных корреспондентов о пребывании Черчилля в Москве.

Черчилль отвечает, что он хотел бы обсудить с тов. Молотовым вопрос о публичности его пребывания в Москве.

Тов. Молотов отвечает, что он примет активное участие в этом обсуждении, но подчинит свое решение желанию Черчилля.

Тов. Молотов говорит, что мы должны составить такое коммюнике, которое ободрило бы Красную Армию и союзников и было бы чувствительным для противника.

Черчилль соглашается с этим и заявляет, что в коммюнике можно было бы указать, что он прибыл в Москву, а опубликовать коммюнике, например, когда он будет в Каире.

Тов. Молотов говорит, что этот вопрос можно будет обсудить.

Тов. Молотов спрашивает, удобно ли чувствует себя Черчилль на даче и не требуется ли его, тов. Молотова, вмешательство в дела на даче № 7.

Черчилль говорит, что он весьма удовлетворен своим пребыванием на даче.

После обеда 14 августа, который сопровождался многочисленными тостами, Сталин предложил Черчиллю посмотреть кинокартину «Разгром немцев под Москвой». Черчилль ответил, что хотел бы видеть этот фильм, но сегодня уже поздно. Сталин сказал, что в этом случае можно передать Черчиллю копию фильма при отъезде. Черчилль поблагодарил и добавил, что посмотрит эту картину у себя в Чекерсе.

Следующая встреча двух лидеров состоялась 15 августа. За день до этого Черчилль направил Сталину специаль ное послание («Памятную записку») в ответ на меморандум советского лидера по поводу второго фронта. В меморандуме Сталин констатировал, что отказ Великобритании открыть второй фронт в Европе в 1942 г., наносит большой ущерб Красной Армии и общему делу союзников. Черчилль в своем послании вновь изложил достоинства операции «Факел» и заявил, что ни Англия, ни США «не нарушили никакого обещания» в отношении Советского Союза. Он понимает, какую боль и разочарование привез в Москву, имея в виду невозможность для Англии и США открыть второй фронт в 1942 г. Однако именно поэтому он полагал, что «лучше ему самому приехать в СССР» и «достигнуть личного взаимопонимания со Сталиным». Он надеялся на то, что и Сталин «чувствует, что в этом отношении был достигнут успех». Смысл ответа Сталина сводился к тому, что он и Черчилль узнали и поняли друг друга, «и если между ними имеются разногласия, то это в порядке вещей, ибо между союзниками бывают разногласия». Он был склонен смотреть на дело «оптимистически».

Черчилль сообщил Сталину секретные сведения о переброске на Британские острова американских войск. К 9 апрелю 1943 г., как планировалось союзным командованием, их число должно было достигнуть 1 043 400 человек. Британский премьер сказал также, что положение с транспортом вскоре должно улучшиться. Американцы организуют надежную систему конвоирования судов, а англичане обеспечат за собой превосходство в воздухе.

Сталин спросил Черчилля, надеется ли тот, что операция «Факел» удастся. Черчилль ответил утвердительно. Советский лидер заявил, что, хотя эта операция не связана прямо с Россией, «косвенно ее значение очень велико потому, что успех операции — это удар по странам «оси»».

Черчилль поддержал тему и сказал, что одновременно с осуществлением операций в Северной Африке будут предприняты бомбардировки Сицилии и Италии. Это, в свою очередь, заставит немцев оттянуть свои силы для защиты территорий на Западе. Более того, «чтобы держать Гитлера в состоянии напряжения в ожидании нападения на пролив (Ла-Манш. — Ред.), в августе будет проведен серьезный рейд на Французское побережье. Этот рейд будет представлять собой разведку боем, в которой примут участие 8 тыс. человек и 50 танков…

В заключительной части беседы Черчилль напомнил Сталину, что предупреждал Советское правительство о предстоящем нападении Германии весной 1941 г., когда сообщил о переброске немецких танковых дивизий с Балкан в Польшу. На это советский лидер ответил, что «мы никогда в этом не сомневались», но, что он, Сталин, «хотел получить еще шесть месяцев для подготовки к этому нападению».

Британский премьер также сообщил, что недавно «германский посол в Токио просил японцев выступить против СССР», однако «Япония отказалась это выполнить». Сталин поблагодарил Черчилля за эту информацию.

В эти дни Черчилль и Рузвельт обменялись телеграммами о ходе переговоров в Москве.

Ко времени Тегеранской конференции глав союзных держав (28 ноября — 1 декабря 1943 г.) военно-политическая обстановка в мире значительно отличалась от той, которая была в период визита Черчилля в Москву осенью 1942 г. и его первой встречи со Сталиным. Произошел коренной перелом в войне. Победы Красной Армии под Сталинградом и на Курской дуге явились основой этого перелома. Потери противника на советско-германском фронте, где действовали его главные силы, около 250 дивизий, возросли в два раза и составили 80 % общих потерь агрессоров во Второй мировой войне. Только потери сухопутных войск вермахта с ноября 1942 г. до конца 1943 г. составили около 7 тыс. танков, 14 тыс. самолетов, 450 тыс. солдат и офицеров пленными. Красная Армия, владея стратегической инициативой, с боями продвинулась на 500 км на Центральном и до 1300 км на Южном направлениях, освободила обширные районы Северного Кавказа, Центральной России, Восточной Белоруссии, левобережье Украины, в том числе Харьков и Донбасс. Усилилась борьба партизан и подпольщиков на оккупированной территории. Их численность превысила 1 млн. человек. По единому плану в тылу противника были осуществлены крупнейшие операции «Рельсовая война» и «Концерт», в результате которых было нарушено снабжение немецких войск на фронте, что способствовало успешному завершению Курской битвы и битвы за Днепр. В начале ноября был освобожден Киев. Незадолго до Тегеранской конференции Рузвельт заметил: «Ведь если дела в России пойдут и дальше так, то возможно будущей весной второй фронт и не понадобится». Победы Красной Армии достигались дорогой ценой. Ее среднесуточные потери возросли, а в битве за Днепр оказались самыми высокими за всю войну — 27 300 человек.

Значительных успехов в борьбе с противником добились Великобритания и США. Англо-американские силы завершили разгром 240-тысячной группировки итало-немецких войск в Северной Африке, освободили остров Сицилию и южную часть Апеннинского полуострова, что привело к падению фашистского режима Муссолини и выходу Италии из войны. Усилились англо-американские бомбардировки Германии. Важное значение имел успех англо-американских военно-морских сил в битве за Атлантику. Потери торговых судов союзников снизились с 37 в апреле 1943 г. до 7 в декабре и резко возросли потери немецкого подводного флота. За первые пять месяцев 1943 г. они составили около 100 подводных лодок, в том числе в мае — 47. Уменьшение подводной угрозы существенно облегчило доставку стратегических грузов и перевозку войск из США в Англию. «Волчьи стаи» германских подводных лодок были вынуждены отступить, но конвои в Мурманск и Архангельск с вооружением для СССР с мая по ноябрь 1943 г. не отправлялись.

На Тихом океане вооруженные силы США и их союзники постепенно вытесняли Японию с занятых ею позиций, не допустили захвата Новой Гвинеи и установили контроль над островами Гилберта. Особенно ожесточенные бои велись за остров Тарава. В Китае и Бирме существенных событий не произошло, стороны готовились к решающим операциям 1944 г.

Промышленное производство стран антигитлеровской коалиции вдвое превысило аналогичные показатели стран тройственного пакта; выпуск вооружения — втрое. К концу 1943 г. число участников коалиции возросло с 26 до 41, в то время как с капитуляцией Италии начался распад блока агрессоров. В конечной победе антигитлеровской коалиции уже не было сомнений, но противник располагал мощными людскими и экономическим ресурсами для продолжения войны. Ни одна из стран Европы и Азии, оккупированных захватчиками, еще не была освобождена.

Сложившаяся обстановка требовала принятия решений, направленных на стратегическое взаимодействие вооруженных сил ведущих держав антигитлеровской коалиции и обсуждение неотложных вопросов послевоенного устройства мира. Реальными возможностями осуществления стратегического взаимодействия в Европе являлось открытие второго фронта; в Азии — вступление СССР в войну против Японии, что создавало условия для максимального сокращения сроков войны и числа ее жертв.

Вопрос о втором фронте обсуждался с октября 1941 года и частично рассматривался в предыдущих главах. В летние месяцы 1943 г. после того как в Москве стало известно, что западные союзники нарушили свои заверения Советскому правительству об открытии второго фронта в 1943 г., отношения с ними обострились. Сталин ранее писал в своем послании Черчиллю: «Должен Вам заявить, что дело идет здесь не просто о разочаровании Советского правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв советских армий, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину».

Стремясь исправить создавшееся положение, Черчилль и Рузвельт обсудили вопрос о втором фронте на встрече в Квебеке совместно со своими начальниками штабов и пришли к выводу о возможности высадки морского десанта в Нормандии и на юге Франции в мае 1944 г. На Московской конференции министров иностранных дел 1 ноября 1943 г. был подписан особо секретный протокол. В нем указывалось, что Советское правительство принимает к сведению заявления министров иностранных дел Великобритании А. Идена и государственного секретаря США К. Хэлла, а также их военных представителей и «выражает надежду, что изложенный в этих заявлениях план вторжения англо-американских войск в Северную Францию весной 1944 г. будет осуществлен в срок». Окончательно вопрос предстояло решить на встрече Большой тройки, принципиальная договоренность о которой к этому времени была достигнута.

Идея трехсторонней встречи на высшем уровне впервые была высказана Рузвельтом в послании Сталину от 2 декабря 1942 г. Выразив принципиальное согласие на участие в такой встрече, глава Советского правительства предложил организовать ее позднее, мотивировав это невозможностью для себя отвлечься от обязанностей Верховного Главнокомандующего в разгар ожесточенных сражений на советско-германском фронте. В этот период Рузвельт и Черчилль действовали согласованно, ведя оживленную переписку. «… Мы должны продолжать все усилия для созыва африканской встречи и возложить ответственность за отказ на нашего друга», — телеграфировал Рузвельт британскому премьеру, получив ответное послание Сталина.

На конференции в Касабланке 14–24 января 1943 г., куда Сталин так и не приехал, Рузвельт выступил с заявлением о безоговорочной капитуляции стран фашистского блока как конечной цели союзников. Это важнейшее по своим последствиям заявление означало также, что США не согласятся на прекращение войны в Европе на условиях, не санкционированных Вашингтоном.

В мае 1943 г. Рузвельт направил в Москву бывшего посла США в Советском Союзе Дж. Дэвиса с личным посланием, поставив перед ним задачу договориться со Сталиным об организации советско-американской встречи. По замыслу американского президента, она должна была состояться летом и носить неофициальный характер «встречи умов», в которой не участвовали бы представители госдепартамента и военных штабов. Возможность встречи только Сталина и Рузвельта вызвала беспокойство Черчилля, заявившего, что необходима конференция представителей всех трех держав. В то же время он дипломатично сообщил Рузвельту, что «считает важным» установление такого контакта и не будет возражать. Рузвельт, тем не менее, в письме британскому премьеру счел нужным представить дело как инициативу Сталина». В начале ноября при различии исходных позиций (варианты места встречи предлагались от Шотландии до Северной Африки) удалось договориться о её проведении в Тегеране в конце ноября 1943 г., как на этом настаивал Сталин.

Необходимость встречи руководителей трех держав определялась общей задачей разгрома фашистско-милитаристского блока. Коренной перелом в войне, достигнутый в первую очередь усилиями Красной Армии, поставил перед западными союзниками вопрос о координации дальнейших планов и действий с Советским Союзом. «Завершение грандиозной русской победы в Сталинграде, — свидетельствует Р. Шервуд, — изменило всю картину войны и перспективы ближайшего будущего. В результате одной битвы, которая по времени и невероятному количеству потерь была фактически равна отдельной крупной войне, Россия стала в ряды великих мировых держав, на что она давно имела право по характеру и численности своего населения. Рузвельт понял, что должен взглянуть теперь в более далекое будущее, чем военная кампания 1943 года, и заняться рассмотрением вопросов послевоенного мира».

Взгляды из Лондона и Вашингтона на важнейший вопрос об открытии второго фронта были неоднозначны. В Соединенных Штатах Америки план высадки англо-американских войск на севере Франции разрабатывался с 1942 г. Этот план поддерживали высшие военные руководители, президент Рузвельт и его ближайшее окружение. Черчилль и его начальники штабов занимали двойственную позицию. Британский премьер был убежден, что наилучшим вариантом второго фронта является наступление англо-американских войск из Италии через Люблянский проход на Балканы, «мягкое подбрюшье Европы». Под давлением США согласившись на встрече в Квебеке и на Московской конференции с проведением десантных операций в Нормандии и на юге Франции, британская сторона рассчитывала добиться принятия в Тегеране балканского варианта своей стратегии и вовлечения в войну Турции. Для США и Рузвельта большое значение после разгрома Германии имело вступление СССР в войну с Японией, боевые действия против которой в основном велись силами Соединенных Штатов с участием Великобритании и Китая. Американская сторона рассчитывала на соответствующее заявление Сталина. На Московской конференции министров иностранных дел он доверительно проинформировал государственного секретаря К. Хэлла о советских планах вступления в войну на Дальнем Востоке.

И Черчилля, и Рузвельта тревожило быстрое продвижение советских армий на запад. На совещании с американскими начальниками штабов 19 ноября 1943 г. на борту линкора «Айова» по пути в Каир на англо-американо-китайскую конференцию, которая предшествовала встрече глав правительств СССР, США и Великобритании в Тегеране, президент Рузвельт обратил внимание присутствовавших на то, что советские войска находятся всего лишь в 60 милях от польской границы и в 40 милях от Бессарабии. Если они форсируют реку Буг, что могут сделать в ближайшие две недели, они окажутся на пороге Румынии.

Президент указывал на необходимость употребить все усилия, чтобы вместе с Англией оккупировать большую часть Европы. Под английскую оккупацию он «отдавал» Францию, Бельгию, Люксембург, а также южную часть Германии — Баден, Баварию и Вюртемберг. Соединенные Штаты, сказал Рузвельт, «должны занять Северо-Западную Германию. Мы можем ввести наши корабли в такие порты, как Бремен и Гамбург, а также в [порты] Норвегии и Дании, и мы должны дойти до Берлина. Тогда пусть Советы занимают территорию к востоку от него. Но Берлин должны взять Соединенные Штаты».

В свою очередь балканская стратегия Черчилля ставила целью упредить освобождение Красной Армией стран Центральной и Юго-Восточной Европы. Обсуждались и другие варианты развития событий. В Национальном архиве США хранится протокол заседания Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании 20 августа 1943 г. в Квебеке. Заседание проходило с участием начальника имперского штаба Великобритании А. Брука и начальника штаба армии США генерала Д. Маршалла. Параграф 9 протокола «Военные соображения в отношениях с Россией» указывает, что генералы обсуждали вопрос, «не помогут ли немцы» вступлению англо-американских войск на территорию Германии, «чтобы дать отпор русским»».

В Каире, куда был также приглашен Чан Кайши, в течение нескольких дней, с 22 по 26 ноября 1943 г., Черчилль и Рузвельт согласовывали свою позицию перед встречей со Сталиным. Черчилль и британские начальники штабов настаивали на отсрочке высадки в Нормандии до сентября или по крайней мере до середины июля. Черчилль «хочет вонзить нож в спину «Оверлорда», — констатировал в своем дневнике военный министр США Стимсон. 27 ноября главы делегаций прибыли самолетами в Тегеран: Рузвельт и Черчилль — из Каира, Сталин — из Баку.

Еще в августе в иранскую столицу направилась группа специалистов советских органов госбезопасности с целью выяснить условия, необходимые для проведения конференции и обеспечения безопасности ее участников. Координацию этой работы до и в ходе конференции осуществлял находившийся в Баку заместитель министра внутренних дел СССР С. Круглов.

Несмотря на присутствие в Иране советских, британских и американских войск, Тегеран оставался одним из центров германской диверсионной сети на Ближнем Востоке. Советская сторона располагала информацией о подготовке террористической операции против лидеров трех держав. Позднее стало известно, что эта операция под кодовым названием «Длинный прыжок» действительно готовилась под руководством штандартенфюрера СС О. Скорцени, который незадолго до этого выкрал у союзников из-под ареста итальянского диктатора Б. Муссолини. В результате совместных действий британской и советской разведок основные силы германской агентуры в Иране были выявлены и ликвидированы, что воспрепятствовало осуществлению террористической операции, задуманной в Берлине. Тем не менее до 80 установленных немецких агентов еще оставались на свободе. Охрана участников конференции являлась задачей первостепенной важности, особенно в связи с переездом 28 ноября из американского в советское посольство делегации США во главе с Ф. Рузвельтом, в распоряжение которого было предоставлено главное здание посольства. Только с советской стороны безопасность участников конференции обеспечивали около 200 сотрудников спецслужб и полк НКВД.

28 ноября 1943 г. Тегеранская конференция начала свою работу.

Повестка дня не была предварительно согласована, и участники конференции обсуждали те вопросы, которые считали наиболее важными.

За час до начала первого заседания, в отсутствие британского премьера, состоялась беседа Сталина и Рузвельта. При обсуждении послевоенного мироустройства Рузвельт заявил, что хотел бы поговорить с главой советского правительства «о послевоенном периоде». Сталин ответил, что «Россия будет представлять собою после войны большой рынок для Соединенных Штатов». Близкими оказались взгляды двух лидеров по многим вопросам, в том числе по колониальной проблеме и позиции Черчилля относительно будущего Индии — Рузвельт высказал мысль о том, что для Индии «не подходит парламентская система правления и что было бы лучше создать в Индии нечто вроде советской системы, начиная снизу, а не сверху».

На первом заседании Рузвельт, взяв слово и коснувшись вначале положения на Тихоокеанском театре, изложил затем согласованную в Каире англо-американскую позицию относительно высадки в Северной Франции. Составленный в Квебеке план, сказал президент, исходил из организации десантной операции около 1 мая 1944 г. Однако имеется много других мест, где могли бы быть использованы союзные войска в период до этой даты, и если «мы будем проводить крупные десантные операции в Средиземном море, то экспедицию через Канал, возможно, придется отложить на 2 или 3 месяца».

Британский премьер со своей стороны доказывал, что до начала операции «Оверлорд» остается шесть месяцев и поэтому нежелательно, чтобы англо-американские войска оставались в течение всего этого времени в бездействии. В качестве первоочередной задачи он предлагал занять Рим и блокировать Германию с юга, организовав операции на Балканах и в восточном Средиземноморье. Вначале Черчилль дал понять, что предложенные им действия, «возможно, вызвали бы некоторую отсрочку операции через Канал». Затем он высказался более категорично: «Я не могу пожертвовать операциями в Средиземном море только ради того, чтобы сохранить дату 1 мая».

Сталин возражал Черчиллю, подчеркивая, что Итальянский театр военных действий важен лишь для обеспечения свободы судоходства на Средиземном море, но не имеет существенного значения для дальнейших операций против Германии, так как наступление через Альпы предпринять крайне трудно. По поводу сроков высадки в Северной Франции он сказал, что лучше всего предпринять высадку в мае, а «если осуществить «Оверлорд» в августе… то из-за неблагоприятной погоды в этот период ничего из этой операции не выйдет». Когда на втором заседании выяснилось, что еще не принято решение, кто будет руководить операцией, Сталин заявил, что если не ясно, кто несет ответственность за ее подготовку и осуществление, то «Оверлорд» останется «лишь разговором».

Далее Сталин сделал заявление о готовности СССР принять участие в разгроме японских агрессоров. Отметив, что Советская Армия целиком занята военными действиями против Германии и поэтому на Дальнем Востоке сил для наступления недостаточно, Сталин сказал, что увеличение советских сил «может иметь место, когда мы заставим Германию капитулировать. Тогда — общим фронтом против Японии». Это столь важное для Рузвельта заявление оказало существенное влияние на ход дальнейших переговоров.

На втором заседании Черчилль, в очередной раз пытаясь обосновать необходимость использовать «многие возможности, которые имеются в Средиземном море», из-за чего придется отложить начало операции «Оверлорд», предложил продолжить рассмотрение этих вопросов на заседании военной комиссии, для которой британцы совместно с американской стороной должны были разработать директивы. Это означало не только затягивание переговоров, но и то, что важнейший вопрос конференции мог быть решен за спиной советской делегации. Сталин прервал английского премьера вопросом: «Сколько времени мы намерены оставаться в Тегеране?» Рузвельт счел нужным вмешаться и предложил дать директивы военной комиссии «втроем». Это также не устроило главу Советского правительства, который сказал, что вопросы относительно сроков операции «Оверлорд», назначения ее командующего и организации вспомогательной высадки в Южной Франции могут быть решены без всякой военной комиссии непосредственно в ходе совещания. «Русские хотят знать дату начала операции «Оверлорд», — сказал он, — чтобы подготовить свой удар по немцам». Рузвельт сделал важную уступку: «Я возражаю против отсрочки операции «Оверлорд»», — произнес он, предложив, тем не менее, передать вопрос на рассмотрение военной комиссии. «Совещание военных не ускорит нашей работы», — вновь возразил Сталин. Заседание закончилось обещанием Черчилля и Рузвельта подготовить к следующему дню согласованную точку зрения, с чем советская сторона согласилась.

После заседания состоялся обед, во время которого между Сталиным и Черчиллем продолжался обмен «любезностями». Когда Рузвельт, сославшись на усталость, удалился, диалог не утратил напряжения. Черчилль: «Я полагаю, что Бог на нашей стороне. Во всяком случае, я сделал все для того, чтобы он стал нашим верным союзником…»

Сталин: «Ну, а дьявол, разумеется, на моей стороне. Потому что, конечно же, каждый знает, что дьявол — коммунист. А Бог, несомненно, добропорядочный консерватор…»

Переводчик Рузвельта Чарльз Болен в мемуарах отмечает, что во время обеда Сталин не раз намекал на нежелание Черчилля серьезно воевать против Германии. Черчилль был крайне раздражен и в разговоре со своим врачом лордом Мораном сказал, что после войны с Германией «может разразиться еще более кровопролитная война», имея в виду СССР.

Вечером Черчилля посетил Г. Гопкинс, который выразил мнение, что британский премьер «ведет бой, выиграть который невозможно», и посоветовал ему «уступить красиво».

Утром 30 ноября состоялось заседание англо-американского Объединенного комитета начальников штабов, на котором было решено определить датой начала операции «Оверлорд» 1 июня 1944 г., пообещав в то же время советской делегации, что она начнется в мае. Примерно в это время Черчилль посетил Сталина. В беседе он стремился сгладить неблагоприятное впечатление, которое могло сложиться у главы советской делегации относительно позиции представителей Великобритании в результате первых двух дней конференции. Черчилль сообщил, что его колебания были вызваны давлением США, которые требовали непременно провести весной 1944 г. десантную операцию в Бенгальском заливе. Одновременное осуществление нескольких операций, объяснял премьер, требовало такого распыления сил, которое ставило под сомнение успех «Оверлорда».

Черчилль говорит, что он прежде всего хотел бы указать на то, что он является наполовину американцем — со стороны матери.

Сталин замечает, что он слышал об этом.

Черчилль продолжает, что он относится с большой любовью к американцам, и поэтому то, что он собирается сейчас сказать, не следует понимать так, что он хочет унизить американцев. Он, Черчилль, относится к американцам совершенно лояльно, но есть некоторые вещи, о которых лучше говорить один на один. Во-первых, он, Черчилль, хочет, чтобы маршал Сталин понял, что численность британских вооруженных сил в Средиземном море значительно превышает численность американских сил, находящихся там. Он, Черчилль, полагает, что в районе Средиземного моря английских войск в 3–4 раза больше, чем американских. Черчилль говорит, что он поэтому очень хочет, чтобы маршал Сталин понял, почему Черчилль так заинтересован в положении на Средиземном море и в том, чтобы эта огромная британская армия не оставалась в бездействии. Он, Черчилль, хочет, чтобы английские войска все время действовали на протяжении этой войны.

В Италии имеются 13 или 14 англо-американских дивизий и 9 или 10 немецких дивизий. В Италии имеются две армии: 5-я американская армия, наполовину состоящая из британских войск, и 8-я армия, полностью британская. Черчилль заявляет, что он говорит обо всем этом для того, чтобы маршал Сталин понял, почему он [Черчилль] придает такое большое значение Средиземноморскому театру. В настоящее время положение таково, что приходится делать выбор между датой операции «Оверлорд» и операциями в Средиземном море. Но это не все. Американцы хотят, чтобы англичане предприняли десантную операцию в Бенгальском заливе в марте будущего года. Он, Черчилль, относится не особенно положительно к этой операции. Конечно, было бы другое дело, если бы англичане имели в Средиземном море десантные средства, выделяемые для операций в Бенгальском заливе, тогда он, Черчилль, мог бы осуществить в Средиземном море то, что он хочет, и осуществить в срок операцию «Оверлорд». Поэтому речь идет о выборе не только между операциями в Средиземном море и операцией «Оверлорд», но и между операцией в Бенгальском заливе и датой операции «Оверлорд». Черчилль хотел обо всем этом сказать потому, что маршал Сталин не мог, конечно, понять всего этого из предыдущих бесед, проходивших в присутствии американцев.

Черчилль говорит, что он, однако, думает, что имеется возможность разрешить эту проблему и что средств будет достаточно для всех операций. Американцы настаивают на проведении операции «Оверлорд» в установленный срок, в связи с чем в течение последних двух месяцев операции на Средиземноморском театре довольно сильно пострадали. Английская армия особенно была разочарована отводом семи дивизий из района Средиземного моря. Англичане уже отправили свои три опытные дивизии для того, чтобы принять участие в операции «Оверлорд». Американцы также в ближайшее время отправят свои четыре дивизии. Этим именно и объясняется то, что англичане и американцы не смогли полностью использовать банкротство Италии.

Черчилль продолжает, что англичане в то же время проводят подготовку к операции «Оверлорд».

Далее Черчилль переходит к вопросу о командовании. Он говорит, что полностью согласен с тем, что назначение командующего представляет жизненную важность. До августа [1943 г. ] англичане считали, что операцией «Оверлорд» будет командовать английский офицер, но в Квебеке президент просил рассмотреть другое предложение, а именно, чтобы операцией «Оверлорд» командовал американский офицер, в то время как английский офицер командовал бы операциями в Средиземном море. Черчилль говорит, что он согласился с этим, так как даже в самом начале операции «Оверлорд» американцы будут иметь численное превосходство, которое с течением времени будет все возрастать. В то же время на средиземноморском театре британские войска более многочисленны и англичане больше заинтересованы в операциях в этом районе. Поэтому Черчилль принял предложение Рузвельта и сейчас остается только назначить командующего.

Сталин спрашивает, следует ли понимать, что английский командующий будет назначен вместо Эйзенхауэра.

Черчилль отвечает утвердительно и говорит, что, как только американцы назначат своего командующего, он также назначит британского командующего в районе Средиземного моря. Задержка в назначении американского командующего связана с внутренними соображениями и имеет отношение к некоторым высокопоставленным лицам в США. Черчилль выражает, однако, надежду, что командующий операцией «Оверлорд» сможет быть назначен еще перед тем, как разъедутся участники этой конференции. Черчилль говорит также, что, очевидно, удастся согласовать и дату этой операции до отъезда.

Далее Черчилль говорит, что он хочет перейти к вопросу о десантных судах. Это является узким местом. У англичан и американцев в районе Средиземного моря остается много войск даже после отправки семи дивизий. В мае [1944 г. ] в Соединенном Королевстве будет большая англо-американская армия. Вся борьба между англичанами и американцами заключается в вопросе о десантных средствах.

Когда маршал Сталин сделал свое историческое заявление о том, что после того, как Германия будет разбита, Россия присоединится к борьбе против Японии, он, Черчилль, сразу же предположил, что американцы найдут возможность достать десантные средства либо в районе Средиземного моря, либо в районе Тихого океана, для того чтобы обеспечить операцию «Оверлорд». Дело в том, что американцы очень чувствительны к положению в Тихом океане, но теперь в отношении борьбы с Японией имеются большие перспективы после разгрома Германии, и поэтому было бы выгодно обеспечить быстрый разгром Германии даже за счет сокращения десантных средств в Тихом океане.

Черчилль говорит, что он хотел разъяснить маршалу Сталину те вопросы, которые дебатируются между англичанами и американцами. Черчилль говорит, что маршал Сталин, возможно, думает, что он, Черчилль, уделяет недостаточное внимание операции «Оверлорд». Это не так. Дело в том, что он, Черчилль, считает, что он сможет получить необходимые средства для Средиземного моря, выдержав в то же время дату начала операции «Оверлорд». Этого он, Черчилль, надеялся добиться от американцев в Каире, но там, к сожалению, был генералиссимус Чан Кайши, и китайские дела заняли почти все время. Тем не менее Черчилль уверен, что можно найти достаточно десантных средств для всех операций.

Далее Черчилль говорит, что он хотел бы сказать несколько слов об операции «Оверлорд». Англичане будут готовы к той дате, которая будет установлена. К этому времени у англичан будет 16 дивизий, которые вместе с корпусными войсками, коммуникационными частями, частями ПВО и т. д. составят около 500 тысяч человек. Это лучшие британские войска, которые будут включать испытанные дивизии, переброшенные из района Средиземного моря. Кроме того, будет обеспечена необходимая поддержка со стороны британского флота. Наконец, будут готовы британские воздушные силы в составе 4000 самолетов первой линии. В дополнение к этому переброска американских войск сейчас уже начинается. До сих пор американцы перебрасывали главным образом воздушные силы и снабжение, но в следующие 4–5 месяцев каждый месяц будет перебрасываться до 150 тысяч человек, что составит в общей сложности от 600 до 800 тысяч человек к маю [1944 г.]. Ущерб, наносимый германским подводным лодкам, позволяет осуществить эти переброски.

Далее Черчилль говорит, что он очень положительно относится к десанту в Южной Франции в тот момент, когда наступит время для «Оверлорда», либо несколько раньше или позже. Он будет иметь достаточно войск в Италии для того, чтобы провести эту операцию, сдерживая в то же время немцев. Из 22–23 дивизий, которые находятся в районе Средиземного моря, достаточное количество будет выделено для Франции, а остальные дивизии будут держать фронт в Италии.

Далее Черчилль говорит, что он хотел бы еще сказать о предстоящих боях в Италии. На восточной части линии фронта, проходящей южнее Рима, находится 15-я армейская группа, состоящая из 5-й и 8-й армий под командованием генерала Александера. Сейчас в Италии имеется 500 тысяч человек войск союзников, то есть 13–14 англо-американских дивизий, против 9—10 германских дивизий, но в Италии стоит дождливая погода, реки разлились и снесено много мостов. Тем не менее в декабре месяце англичане предполагают начать наступление против немцев. Армия Монтгомери высадится на западном побережье Италии, севернее нынешней линии фронта, и совершит обходное движение.

Сталин спрашивает, будет ли это движение для обхода Рима.

Черчилль отвечает утвердительно. Он поясняет, что в то время как в юго-западной части линии фронта будет осуществлено давление на германские позиции, на западном побережье Италии, севернее нынешней линии фронта, будет произведен крупный десант примерно в районе устья Тибра. Эти операции должны закончиться окружением всех действующих в этом районе германских войск. Это будет Сталинград в миниатюре. Если эта операция удастся, то это будет не только поражение, но и уничтожение германских войск. Немцы находятся уже сейчас в тяжелом положении, так как они не могут доставлять своей армии достаточное снабжение в связи с тем, что англичане и американцы уничтожают линии коммуникаций. В этом состоит важность операции в Италии, а не в захвате Рима. Успешное завершение этой операции позволит англо-американским силам продвинуться к северу и подойти вплотную к Апеннинам.

Черчилль говорит, что он против того, чтобы идти в широкую часть Италии. Он хочет создать фронт в узкой части. Там можно будет сдерживать немцев, а освободившиеся силы перебросить для десанта в Южной Франции.

Черчилль спрашивает, имеются ли у маршала Сталина какие-либо вопросы по всему тому, что он сейчас сказал, а также, может быть, имеются какие-либо другие вопросы.

Сталин говорит, что он должен сказать Черчиллю, что Красная Армия рассчитывает на осуществление десанта в Северной Франции. Он боится, что если этой операции в мае месяце не будет, то ее не будет вообще, так как через несколько месяцев погода испортится и высадившиеся войска нельзя будет снабжать в должной мере. Если же эта операция не состоится, то он должен предупредить, что это вызовет большое разочарование и плохие настроения. Он опасается, что отсутствие этой операции может вызвать очень нехорошее чувство одиночества. Поэтому он хочет знать, состоится операция «Оверлорд» или нет. Если она состоится, то это хорошо, если же не состоится, тогда он хочет знать об этом заранее для того, чтобы воспрепятствовать настроениям, которые отсутствие этой операции может вызвать. Это является наиболее важным вопросом.

Черчилль отвечает, что эта операция, конечно, состоится, но при условии, что враг не сможет иметь большее число войск, чем к тому времени могут иметь англичане и американцы. Если, например, немцы смогут перебросить во Францию 30 или 40 дивизий, то он, Черчилль, не думает, что высадка могла бы быть успешной. Он, Черчилль, не боится самой высадки, но он боится того, что произойдет через 30–40 дней. Но если русские армии будут продолжать связывать немцев боями на своем фронте, а англичане и американцы смогут оттягивать их в Италию и, возможно, в Югославию и если, может быть, в войну вступит и Турция, то тогда Черчилль полагает, что можно быть уверенным в успехе. Немцы в таком случае не будут иметь достаточно войск, чтобы перебросить их на запад.

Сталин говорит, что как только будет осуществлен десант в Северной Франции, Красная Армия, в свою очередь, перейдет в наступление. Если бы было известно, что операция состоится в мае или в июне, то русские могли бы подготовить не один, а несколько ударов по врагу. Сталин говорит, что наиболее подходящим моментом является весна. В течение марта и апреля на фронте обычно бывает передышка, войска могли бы отдохнуть. Можно было бы подвезти боеприпасы, и к моменту начала высадки в Северной Франции можно было бы нанести немцам удары, которые не позволили бы им перебрасывать войска во Францию. Пока же положение таково, что немцы перебрасывают свои войска на Восточный фронт и они будут продолжать их перебрасывать. Немцы очень боятся нашего продвижения к германским границам, они понимают, что их не отделяет от нас ни Канал, ни море. С востока имеется возможность подойти к Германии. В то же время немцы знают, что на западе их защищает Канал, затем нужно пройти территорию Франции для того чтобы подойти к Германии. Немцы не решатся перебрасывать свои войска на запад, в особенности если Красная Армия будет наступать, а она будет наступать, если она получит помощь со стороны союзников в виде операции «Оверлорд».

Сталин говорит, что он все-таки хотел бы знать от Черчилля дату начала операции «Оверлорд».

Черчилль отвечает, что он этого сейчас сказать не может, так как именно об этом, как он предполагает, будет разговор во время завтрака с президентом. Черчилль говорит далее, что он хотел бы передать маршалу Сталину карту, освещающую положение в Югославии. Возможно, маршал Сталин захочет сверить эту карту со своими данными.

(Черчилль передает Сталину карту Югославии. Беседа продолжалась один час.)

Во время завтрака (ланча) 30 ноября Рузвельт известил Сталина, что британскими и американскими представителями решено провести «Оверлорд» в мае 1944 г., поддержав ее десантом в Южной Франции. «… Насколько сейчас можно судить, — сказал президент, — наиболее подходящим временем будет период с 15 по 20 мая». В ответ Сталиным было заявлено, что «русские обязуются организовать к маю большое наступление в нескольких местах, с тем чтобы приковать немецкие дивизии на Восточном фронте и не дать гитлеровцам возможности создать какие-либо затруднения для «Оверлорда».

Это историческое решение было закреплено в главном итоговом документе конференции, не подлежавшим публикации. В открытой Декларации трех держав говорилось: «Мы согласовали наши планы уничтожения германских вооруженных сил. Мы пришли к полному соглашению относительно масштабов и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга. Взаимопонимание, достигнутое нами здесь, гарантирует нам победу».

Принятие решения об осуществлении операции «Оверлорд» означало серьезное дипломатическое поражение Черчилля, в течение нескольких месяцев боровшегося за балканский вариант второго фронта. Президент США в конечном счете поддержал советскую точку зрения. Если в предшествующий период, в частности на конференциях в Касабланке, Вашингтоне или Квебеке, США шли по пути уступок британским инициативам, то Тегеранская конференция не оставляла сомнений в том, что они намерены играть главенствующую роль в англо-американской коалиции. Многое указывало также на изменение отношения американской стороны к Советскому Союзу. Прежде всего — содержание бесед Сталина с Рузвельтом, которые они вели в отсутствие Черчилля. Во время второй беседы Рузвельт изложил свои соображения относительно послевоенного устройства мира. То, что это было сделано не на очередном заседании, а как бы в неофициальном порядке, должно было послужить для Сталина свидетельством признания Советского Союза равноправным партнером в деле послевоенного мироустройства.

Предложения Рузвельта включали в себя идею создания после войны международной организации, состоящей из трех органов: ассамблеи, включавшей всех членов организации, с правом выносить рекомендации; исполнительного комитета, в который помимо США, Великобритании, СССР и Китая входили бы две европейские страны, одна южноамериканская, одна из стран Среднего Востока, одна азиатская и один из британских доминионов и который занимался бы экономическими проблемами, и Полицейского комитета (в составе США, Великобритании, СССР и Китая), который занимался бы проблемами международной безопасности²¹. Соображения Рузвельта не встретили возражений ни у Сталина, ни у Черчилля, однако подробного рассмотрения вопрос о создании международной организации в Тегеране не получил.

Существенное значение для укрепления союза трех великих держав, скорейшего завершения войны не только на Западе, но и на Востоке имело заявление главы советского правительства о вступлении СССР в войну против Японии после разгрома гитлеровской Германии. Отвечая 29 ноября 1943 г. Рузвельту, который начал свое выступление на конференции с краткого обзора положения на Тихом океане, Сталин сказал: «… Мы, русские, приветствуем успехи, которые одерживались и одерживаются англо-американскими войсками на Тихом океане. К сожалению, мы пока не можем присоединить своих усилий к усилиям наших англо-американских друзей потому, что наши силы заняты на западе и у нас не хватит сил для каких-либо операций против Японии. Наши силы на Дальнем Востоке более или менее достаточны лишь для того, чтобы вести оборону, но для наступательных операций надо эти силы увеличить по крайней мере в три раза. Это может иметь место, когда мы заставим Германию капитулировать. Тогда — общим фронтом против Японии».

Вместе с тем Сталин проявил осторожность относительно меморандумов Рузвельта о возможности использования вооруженными силами США советских военно-морских и авиационных баз на Дальнем Востоке, что могло дать повод для провокаций со стороны Японии. Этот вопрос остался нерешенным».

Еще один важнейший вопрос, обсуждавшийся на конференции, был связан с послевоенной судьбой Германии. На дневном заседании 1 декабря американский президент предложил расчленить Германию на пять независимых государств, а Рурскую и Саарскую области, Гамбург и район Кильского канала поставить под международный контроль. Черчилль поддержал идею о расчленении Германии, предложив включить Баварию и другие южные немецкие провинции в так называемую Дунайскую конфедерацию, которую он предлагал создать после войны. Пруссия также подлежала отделению и изоляции от Германии».

Официальный биограф Черчилля профессор М. Гилберт отмечает, что по возвращении из Тегерана Черчилль сообщил Идену: «В Тегеране, когда Сталин говорил о Восточной Пруссии и Кенигсберге, он ничего не сказал о прибалтийских государствах, которые останутся под русским контролем при любых обстоятельствах», — и добавил: «Запросы русских никак не выходят за пределы границ бывшей царской России, а в ряде случаев они заметно меньше».

Конференция обсудила также польский вопрос. Черчилль и Рузвельт пытались побудить Сталина к восстановлению отношений с эмигрантским правительством Польши, прерванных Советским Союзом в апреле 1943 г. в связи со скандалом вокруг «катынского дела». Это было вызвано пониманием того обстоятельства, что в условиях фактического разрыва дипломатических отношений с СССР возвращение эмигрантского правительства в Польшу и восстановление его власти оказывалось невозможным. Излагая позицию СССР, Сталин подчеркнул, что «Россия не меньше других, а больше других держав заинтересована в хороших отношениях с Польшей, так как Польша является соседом России. Мы — за восстановление, за усиление Польши. Но мы отделяем Польшу от эмигрантского польского правительства в Лондоне». Условием восстановления каких-либо связей с ним Сталин выдвинул прекращение польским эмигрантским правительством враждебной политики в отношении СССР, объединение с партизанами и активную борьбу с оккупантами.

Не вызвала возражений точка зрения советской стороны относительно того, что границы Советского Союза 1941 г. должны быть восстановлены, Польша же должна получить компенсацию за счет Германии. Сталин также поставил вопрос о передаче Советскому Союзу Кенигсберга и части территории Восточной Пруссии. «Русские не имеют незамерзающих портов на Балтийском море, — сказал он. — Тем более, что исторически — это исконно славянские земли».

В ходе переговоров советская делегация информировала своих союзников о тех условиях, на которых СССР был бы готов заключить мир с Финляндией.

Специальная декларация была принята об Иране, в которой отмечался вклад Ирана в общую борьбу и выражалась готовность трех стран оказать ему экономическую помощь. Было зафиксировано, что правительства великих держав намереваются «сохранить полную независимость, суверенитет и территориальную неприкосновенность Ирана».

Примечательным событием во время конференции стала торжественная церемония передачи советской делегации от имени короля Великобритании Георга VI специально изготовленного меча в дар героям Сталинграда. На церемонии, состоявшейся до пленарного заседания 29 ноября, Черчилль появился в мундире офицера британских ВВС (до этого он носил синий в полоску костюм), и в последующие дни оставался в нем. Присутствующие на конференции, свидетельствует В. М. Бережков, сочли это своеобразной реакцией на маршальскую форму Сталина». После того как были исполнены гимны СССР и Великобритании, Черчилль взял в руки меч и произнес: «Его величество король Георг VI повелел мне вручить вам для передачи городу Сталинграду этот почетный меч, сделанный по эскизу, выбранному и одобренному его величеством. Этот почетный меч изготовлен английскими мастерами, предки которых на протяжении многих поколений занимались изготовлением мечей. На лезвии меча выгравирована надпись: «Подарок короля Георга VI людям со стальными сердцами — гражданам Сталинграда в знак уважения к ним английского народа»». Приняв из рук Черчилля меч, Сталин в ответной речи сказал: «От имени граждан Сталинграда я хочу выразить свою глубокую признательность за подарок короля Георга VI. Граждане Сталинграда высоко оценят этот подарок, и я прошу вас, господин премьер-министр, передать их благодарность его величеству королю…»

Вне заседаний лидеры трех стран держались весьма свободно. Так, Черчилль на приеме в честь своего 69-летия поднял тост «За пролетарские массы». На что Сталин ответил тостом «За консервативную партию».

1 декабря 1943 г. конференция закончилась. Она стала выдающимся событием в истории взаимоотношений трех стран. Впервые за время существования антигитлеровской коалиции были согласованы планы ведения войны против Германии и Японии, обсуждены важнейшие проблемы послевоенного устройства мира.

Когда работа над рукописью книги уже была завершена, к автору обратились с просьбой выступить на встрече ветеранов внешней разведки, которых в связи с 60-летием Тегеранской конференции интересовали ранее неизвестные документы, взгляды историков на события того времени. Перед выступлением один из ее организаторов председатель Совета фронтовиков Анатолий Павлович Губанов задал мне вопрос: «Не буду ли я возражать, если выступит также участница Тегеранской конференции Зоя Васильевна Зарубина?» Наверное, только ветераны, за плечами которых большая жизнь, и историки знают подлинную цену таким счастливым совпадениям.

Зоя Васильевна — обыкновенный и необыкновенный человек. Жизнь и судьба принесли ей много радостей и много несчастий, сохранив ясный ум, завидную память и женское обаяние. Она работала переводчиком на Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференциях, процессе главных немецких военных преступников в Нюрнберге, читает лекции по искусству общения в Дипломатической академии. В литературе можно иногда прочесть, что З. В. Зарубина — «полковник КГБ в отставке». В действительности она завершила работу во внешней разведке в 1951 г. в звании капитана, посвятив себя педагогической и общественной деятельности. Я попросил потомственную разведчицу и заслуженного педагога поделиться своими воспоминаниями о лидерах Большой тройки, какими она их увидела на Тегеранской конференции.

«Все, что происходило в Тегеране, и сейчас перед моими глазами, начала свой рассказ Зоя Васильевна. — Это было событие крупного международного масштаба. Мне было тогда 23 года и вместе со своими товарищами по работе я очень гордилась, что каким-то скромным образом, в роли переводчика «второго эшелона» явилась свидетелем встречи руководителей ведущих держав антигитлеровской коалиции и тем, что эта встреча происходит в нашем, советском посольстве. Когда я впервые увидела Сталина, то он внешне оказался далеко не таким, каким был на портретах и плакатах. Да и в документальной кинохронике много не заметишь: его небольшой рост, нездоровый цвета лица со следами былого заболевания оспой. Говорил он несколько медленно, глуховатым голосом с грузинским акцентом, но четко, ясно и логично выражал мысль, что облегчало работу его переводчиков В. Павлова и В. Бережкова. Меня включили в группу, которая в Тегеране помогала работе делегации США и лично Ф. Рузвельта, а в Ялте — У. Черчилля.

До сих пор затрудняюсь ответить на вопрос, было ли поведение Сталина «запрограммированным» или естественным, но оно отличалось подчеркнутой скромностью, выдержкой и уважительным отношением не только к главным собеседникам, особенно к Рузвельту, но и всем окружающим. Был эпизод, вспоминая который, я и сегодня ощущаю холодок на спине, а в то время меня охватил настоящий страх. Перед началом одного из заседаний нужно было что-то срочно принести… Я побежала к двери, которая неожиданно открылась: в зал входил Сталин. Я еле увернулась, но все же задела его своим плечом и замерла, ожидая худшего. Но Сталин, казалось, не обратил на это внимания, а следовавший за ним Ворошилов успокоил: «Ничего, детка, ничего».

Сталин, Черчилль и Рузвельт, как руководители великих держав, были достойны друг друга, но они совершенно различные люди. Вероятно общим внешне было у них лишь то, что все трое курили. Сталин папиросы, Рузвельт — сигареты с мундштуком, Черчилль — непомерной величины сигары. Британский премьер выделялся своей тучностью, некоторой сутулостью, быстрой сменой настроений. В моей памяти он сохранился как блистательный оратор. Переводить его было сложнее. Он увлекался, говорил будто выступал в палате общин, нередко без пауз, необходимых для перевода…

30 ноября 1943 г. Черчиллю исполнилось 69 лет. Мне поручили сопровождать доставку в английское посольство праздничного подарка, который затем вручил британскому премьеру Сталин, — белую бурку, папаху и ящик армянского коньяка. Первое, что бросилось в глаза — это стол, блиставший серебром и хрусталем с множеством столовых приборов, в которых было непросто разобраться. Переводчик Черчилля майор Бирс рассказывал, что Сталину предложили на выбор несколько коктейлей. Один из них он попробовал и, судя по выражению лица, в первый и последний раз.

Из Большой тройки наибольшее впечатление произвел Рузвельт, с которым по роду службы я общалась по нескольку раз в день. Прежде всего — безупречной интеллигентностью, непринужденной манерой общения, авторитетом арбитра в дискуссиях и спорах «новой семьи», которой Рузвельт называл Большую тройку. Все это складывалось из многих личных особенностей президента США, начиная с открытости, доброжелательного расположения к собеседнику до умелой нейтрализации конфликтных ситуаций. По документам известно, что при подготовке конференции и непосредственно в Тегеране именно при поддержке Рузвельта удалось переломить обстановку вокруг второго фронта и принять решение. Но документы не могут, конечно, отразить всего того, что происходило на переговорах. Так в опубликованной записи о заседании 29 ноября «за сценой» остался конфликт, остроту которого вовремя парировал Рузвельт. Черчилль, упорно не считаясь с контраргументами, доказывал первостепенное значение военных действий на Средиземноморье в сравнении с операцией «Оверлорд» и довел атмосферу на переговорах до крайности. Сталин резко поднялся с места и, обращаясь к Молотову, сказал: «Идем, нам здесь делать нечего. У нас много дел на фронте». Рузвельт примирительным тоном со словами: «Мы уже голодны», — пригласил всех на обед, что помогло разрядить обстановку.

И, конечно, запомнился праздничный ужин после отъезда делегаций. Он был устроен для нас, немногочисленных сотрудников, которые помогали работе конференции. На столе было все или почти все, что предлагалось делегациям. Время было голодное, и это уже был подарок, особенно ценный своим вниманием. Передо мной поставили красное шампанское и черную икру. Я подумала, что это мне как единственной женщине в нашей «команде», но ошиблась. Офицер охраны, полушутя, полусерьезно, объяснил: «Это вам за то, что не сбили с ног главу советской делегации».

Если говорить о главном, что сохранилось в мыслях — это твердое убеждение: поживи Рузвельт еще несколько лет, и крайностей «холодной войны» удалось бы избежать»».

Осень 1944 г. была насыщена бурными событиями. Близился разгром Германии и ее союзников. Обстановка на фронтах вооруженной борьбы кардинальным образом изменилась по сравнению с той, что сопутствовала первому визиту Черчилля в Москву в 1942 г. Линия советско-германского фронта, где действовало около 7 дивизий вермахта, все дальше продвигалась к границам третьего рейха. С января 1944 г. Красная Армия перешла к наступательным действиям на широком фронте, которым вермахт противопоставил жесткую стратегическую оборону. Главным результатом этого противоборства явилось крушение оборонительной стратегии противника на советско-германском фронте. В январе — мае 1944 г. войска вермахта были разгромлены на трех важнейших направлениях — под Ленинградом и Новгородом, на Правобережной Украине и в Крыму. Советские войска вступили в Белоруссию, Молдавию и Эстонию, вышли к границе с Польшей и Чехословакией, перенесли боевые действия на территорию Румынии. Наступая на фронте до 450 км, Красная Армия разгромила более 170 дивизий противника. Его потери были настолько велики, что пришлось дополнительно перебросить на фронт свыше 40 дивизий из Германии и других стран Западной Европы. Советское командование прочно владело стратегической инициативой. Наступление советских армий вынуждало немецкое командование перебрасывать свои дивизии с Запада на Восток. Но на западе все более нарастала угроза высадки на континенте англо-американских войск. «Пожалуй, за всю войну еще не было большей опасности оголить в угоду обороны на Восточном фронте все прочие театры военных действий, чем та опасность, которая нависла в данный период», — отмечалось в военном дневнике штаба верховного командования вермахта весной 1944 г.

Среди событий первых месяцев 1944 г. на советско-германском фронте особое значение имела полная ликвидация в конце января 1944 г. блокады Ленинграда, в результате первой из крупных операций 1944 г., которые ранее называли «десятью сталинскими ударами». Уцелевшие дивизии немецкой группы армий «Север» были отброшены от Ленинграда на 70—100 км. Ценой упорной обороны города, которая унесла жизни около 800 тыс. мирных жителей и продолжалась 900 дней, путь к центру России германским войскам был с севера закрыт. Подвиг ленинградцев вдохновлял всю армию и страну и заслужил глубокую признательность государств антигитлеровской коалиции. У. Черчилль, выступая 26 марта 1944 г. с речью по радио, говорил, что «английский и американский народы полны искреннего восхищения по поводу военных триумфов русского народа. Я неоднократно воздавал должное его великолепным деяниям и сейчас должен сказать вам, что продвижение их армий представляет собой величайшую причину краха Гитлера».

Крупных успехов летом 1944 г. достигли англо-американские союзники. Наиболее значительным из них стало открытие второго фронта высадка 6 июня 1944 г. союзных войск на севере Франции в Нормандии (операция «Оверлорд») и их последующее наступление в Западной Европе. Решение о проведении операции «Оверлорд» после двухлетних дискуссий и настойчивых усилий Советского правительства было принято на Тегеранской конференции руководителей трех союзных держав антигитлеровской коалиции Ф. Д. Рузвельта, И. В. Сталина и У. Черчилля (28 ноября — 1 декабря 1943 г.) В документах конференции указывалось, что операция «будет предпринята в течение мая 1944 г. вместе с операцией против Южной Франции». Конференция приняла также к сведению заявление И. В. Сталина, что советские войска «предпримут наступление примерно в это же время с целью предотвратить переброску германских сил с Восточного на Западный фронт».

На рассвете 6 июня армада из 5 тыс. судов с десантом практически без потерь пересекла Ла-Манш. Преодолев ожесточенное сопротивление врага (особенно на участке Омаха), армии союзников под командованием американского генерала Д. Эйзенхауэра к 25 июля расширили и укрепили плацдарм высадки до 100 км по фронту и 50 км в глубину.

Три важнейших фактора способствовали такому развитию событий. Во-первых, многократное превосходство в силах западных союзников (по авиации в 60 раз) и сосредоточение большинства немецких дивизий на советско-германском фронте (235 из 300). Во-вторых, наличие сил и времени для всесторонней подготовки операции, удачный выбор района высадки главных сил десанта в Нормандии, а не в районе Па-де-Кале, наиболее узком участке пролива Ла-Манш, где находились ударные силы немецкой обороны побережья и некоторые укрепления недостроенного «Атлантического вала». Полной неожиданностью для противника явился воздушный десант союзников (3 дивизии), предшествовавший морскому десанту, что во многом обеспечило успешную его высадку. В-третьих, координация операции «Оверлорд» с наступлением Красной Армии на советско-германском фронте, согласованная на Тегеранской конференции. Немаловажное значение имела поддержка союзных войск вооруженными силами французского движения Сопротивления.

6 июня 1944 г. Черчилль и Сталин обменялись телеграммами. Черчилль писал Сталину: «Все началось хорошо. Мины, препятствия и береговые батареи в значительной степени преодолены. Воздушные десанты были весьма успешными и были предприняты в крупном масштабе. Высадка пехоты развертывается быстро, и большое количество танков и самоходных орудий уже на берегу. Виды на погоду сносные, с тенденцией к улучшению».

Сталин, который за день до этого поздравлял Черчилля «с большой победой союзных англо-американских войск — взятием Рима», направил ответ: «Ваше сообщение об успехах начала операции «Оверлорд» получил. Оно радует всех нас и обнадеживает относительно дальнейших успехов. Летнее наступление советских войск, организованное согласно уговору на Тегеранской конференции, начнется в середине июня на одном из важных участков фронта. Общее наступление советских войск будет развертываться этапами путем последовательного ввода армий в наступательной операции. В конце июня и в течение июля наступательные операции превратятся в общее наступление советских войск. Обязуюсь своевременно информировать Вас о ходе наступательных операций».

Через 30 лет в «Энциклопедии Американа» будет сказано, что «русские косвенно помогли Гитлеру тем, что никак не продемонстрировали своих намерений облегчить высадку союзников». Это, конечно, далеко не так и рассчитано на неосведомленного читателя. 10 июня 1944 г. через четыре дня после начала высадки союзников в Нормандии развернули наступление войска Ленинградского и Карельского фронтов (командующие генералы армии Л. А. Говоров и К. А. Мерецков). 23 июня началось советское наступление в Белоруссии — одно из крупнейших во Второй мировой войне (операция «Багратион»), в ходе которого была разгромлена немецкая группа армий «Центр» (координировали операцию Маршалы Советского Союза Г. К. Жуков и А. М. Василевский). Пройдя с боями до 600 км Красная Армия завершила освобождение Белоруссии, частично Прибалтики, вступила на территорию Польши, достигнув Вислы. По немецким данным, потери вермахта на западе в период с 1 июня по 31 августа 1944 г. составили 292 902 человека, в России — 916 860 человек.

Однако вернемся к действиям союзников на западном фронте. 11 мая 1944 г. 15-я группа армий (в основном американские и британские войска) начала наступление в Италии. 4 июня 5-я армия США и Французский корпус без боя вступили в Рим. Дальнейшие боевые действия на Апеннинском полуострове развивались также не в пользу противника. В августе «Готская линия» обороны немцев была прорвана, но, несмотря на значительную помощь вооруженных сил итальянского Сопротивления, решающих успехов достигнуть на этом фронте не удалось.

Большое значение имела скоординированная с операцией «Оверлорд» высадка 15 августа 1944 г. союзных войск на юге Франции и их дальнейшее наступление в глубь страны, на север для соединения с армией Эйзенхауэра и создание сплошного фронта союзных войск на западе Европейского континента, что и произошло 10 сентября в районе французского города Дижон. Союзные войска на этом направлении были объединены в 6-ю группу армий, основу которой составили 7-я армия США и 1-я французская армия. Общее командование 6-й группой армий осуществлял американский генерал Д. Девере. Таким образом наступление с запада на Германию развернули к концу лета 1944 г. три группы союзных армий: на севере 21-я группа (командующий фельдмаршал Б. Монтгомери), в центре 12-я группа (командующий генерал О. Брэдли) и на юге 6-я группа (командующий генерал Д. Девере).

Советские войска 15 сентября вступили в столицу Болгарии Софию и в эти же дни — на территорию Югославии. Наступление с Востока и Запада на Германию, несмотря на то, что ее силы еще далеко не были исчерпаны, тем не менее со всей очевидностью указывало на то, что судьба войны в Европе уже не вызывает сомнений и вопрос о послевоенном устройстве континента приобрел решающее значение. С этой целью и прилетел в октябре 1944 г. У. Черчилль в Москву (кодовое наименование, данное англичанами, — операция «Толстой»). Делегация, которую он возглавлял, была весьма представительной и состояла из двух групп. Как пояснило британское посольство в Москве, первая группа премьер-министра включала 9 человек (его личного врача лорда Морана, секретарей и охрану); вторая во главе с министром иностранных дел А. Иденом — начальника имперского генерального штаба фельдмаршала А. Брука, начальника личного штаба премьер-министра генерала X. Исмея, советника премьер-министра О. Харви, генерала Я. Джекоба и других — всего 25 человек. Черчилль выразил пожелание разместиться в прежней своей резиденции, т. е. на «Ближней даче» в Кунцево, а руководство второй группы — в английском посольстве на Софийской набережной.

Приготовления к приему британской делегации с советской стороны не отличались какими-то особенностями, если не считать, что охрана У. Черчилля была усилена (до 150 человек), в равной степени как и помещений, где предусмотрены были совещания и другие встречи (в особняке НКИД на Спиридоновке, 17, гостевой ложе Большого театра, Кремлевском дворце и на подъездных путях к ним). На случай воздушной тревоги было подготовлено бомбоубежище на станции метро «Кировская»».

9 октября Черчилль и сопровождающие его лица прибыли самолетом в Москву (группа обслуживания прилетела на сутки раньше). Не обошлось без приключений. Летели уже привычным маршрутом, но из-за грубой посадки повредили в Каире шасси самолета и в Москву вылетели на другом. При подлете к Москве летчик и штурман не сумели сориентироваться и произвели посадку на одном из подмосковных аэродромов, а только затем перелетели на Центральный аэродром, где их с почестями, включая почетный караул, встретили В. М. Молотов, А. Я. Вышинский, И. М. Майский, комендант Москвы генерал-майор Р. Синилов и другие официальные лица.

На аэродроме У. Черчилль сделал следующее заявление: «Господин Молотов, Ваши Превосходительства, дамы и джентльмены. Второй раз в течение этой ужасной и кровавой войны я прибываю на этот аэродром в Москве. Более двух лет прошло с тех пор, как я был здесь в последний раз. Но это — два года непрерывных побед. Все мы с разных концов света непоколебимо шли против нашего общего врага, который уничтожил сокровище и мир человечества, который запятнал каждый свой шаг жестокими деяниями и ужасными жертвами и над которым смыкается теперь месть Объединенных наций.

В течение замечательного периода побед, достигнутых с таким большим самопожертвованием и преданностью, русские армии, армии Советского Союза, нанесли мощные удары. Они были первыми из тех, кто разбил дух и военную машину германской армии.

Мы также со своей стороны, Соединенные Штаты и Британское Содружество Наций, напрягли свои силы до предела. И вам судить о том, нанесли ли мы тяжелые удары или нет.

Я прибыл сюда на волнах надежды, на волнах уверенности, что победа будет достигнута, и в надежде, что, когда она будет одержана, все мы постараемся сделать мир лучшим местом для жизни больших масс людей».

Вечером 9 октября состоялась первая в ходе визита встреча и беседа со Сталиным. Британский премьер прежде всего предложил обсудить польский вопрос как один из наиболее сложных и просил согласие на участие в его обсуждении премьер министра эмигрантского правительства Польши С. Миколайчика, польского посла в Москве Т. Ромера и председателя лондонской Рады Народовой профессора С. Грабского. Сталин, в свою очередь, предложил пригласить представителей Польского Комитета национального освобождения — временного исполнительного органа Крайовой Рады Народовой, созданной под эгидой советского правительства поляками, находившимися в то время на территории СССР.

Далее Черчилль положил на стол лист бумаги с личным знаком WSC и сказал, согласно первоначальной английской записи, что этот «грязный документ» содержит список балканских стран и пропорциональную заинтересованность в них великих держав и что американцы, если узнают, то будут поражены той грубостью, с которой он его изложил, но господин Сталин — реалист и поймет, о чем идет речь. Из содержания документа следовало, что Черчилль предложил раздел «сфер влияния» на Балканах в следующем процентном соотношении: Румыния — 90 % влияния России, 10 % — другие; Греция — 90%о влияния Англии (в сотрудничестве с США), 10 % — другие; Югославия и Венгрия — 50 на 50 %; Болгария — 75 % влияния России, 25 % — другим странам. Позднее Черчилль говорил Идену, что «забыл» про Албанию, которую следует также разделить 50 на 50 %.

«Процентное соглашение», предложенное Черчиллем, не было неожиданностью для Сталина, как и то, что ключевым при этом являлся вопрос о Греции. Затем, по свидетельству очевидцев, произошло следующее: Сталин поставил синим карандашом галочку на документе и вернул его Черчиллю. Наступила пауза. Листок лежал на столе. После некоторой паузы премьер произнес: «Не будет ли сочтено слишком циничным, что мы так запросто решили вопросы, затрагивающие миллионы людей. Давайте лучше сожжем эту бумагу». — «Нет, держите ее у себя», — сказал Сталин. Черчилль сложил листок пополам и спрятал его в карман.

Любопытно, что содержащиеся в первоначальной английской записи «проценты», их объяснение и оценка («грязный документ») при подготовке этого документа для ознакомления членов кабинета министров были изъяты. Впервые о листке с «процентами» было рассказано в мемуарах У. Черчилля. Эта «нестыковка» отмечена в исследованиях ряда крупных британских историков, в том числе Д. Дилкса, Дж. Робертса и новом труде Р. Дженкинса». Наиболее полной и объективной является советская запись беседы.

9 октября 1944 года в 22 часа.

Присутствовали: Иден, Керр и Бирс — с британской стороны, т.т. Молотов и Павлов — с советской стороны.

В начале беседы Черчилль подносит тов. Сталину свой портрет с надписью.

Тов. Сталин, принимая портрет, благодарит Черчилля.

Приступая к беседе, Черчилль заявляет, что нужно будет выяснить ряд вопросов, и, так как это легче сделать в личных беседах, чем путем переписки, он, Черчилль, приехал сюда в Москву. В личных беседах можно будет установить, что хочет та и другая стороны, и найти разрешение интересующих обе стороны вопросов. Личные беседы избавят обе стороны от телеграфной переписки. Наиболее трудной проблемой является проблема Польши. Обе стороны должны попытаться прийти к соглашению об общей политике по отношению к Польше. Нехорошо, что у обеих сторон имеются «боевые петухи».

Тов. Сталин замечает, что без петухов было бы трудно обойтись. Например, петухи подают сигнал — «пора вставать».

Черчилль соглашается с этим замечанием. Он заявляет, что вопрос о советско-польской границе уже решен. Можно было бы еще раз взглянуть на карту.

Тов. Сталин отвечает, что если вопрос о границе на основе линии Керзона решен, то это облегчает задачу.

Черчилль отвечает, что именно таковы взгляды британского правительства.

Тов. Сталин замечает, что, однако, поляки это не так понимают.

Черчилль отвечает, что, когда все союзники встретятся за столом конференции по перемирию, ибо американцам легче решать вопросы на конференции по перемирию, так как в этом случае Президент может самостоятельно принимать решения, в то время как если бы речь шла о мирной конференции, президент должен был бы запрашивать сенат, он, Черчилль, поддержит претензии русских на ту линию границы, которая ему, Черчиллю, была показана в Тегеране. Это его, Черчилля, намерение было утверждено Кабинетом. Он, Черчилль, заявит, что эта граница является справедливой и необходимой для обеспечения безопасности и будущего России. Он, Черчилль, уверен, что американцы его поддержат. Причем если генерал Соснковский будет возражать, то это не будет иметь большого значения, если Великобритания и Соединенные Штаты будут считать решение правильным. Англичане старались в течение нескольких месяцев выгнать генерала Соснковского. Что касается генерала Бура, то теперь о нем позаботятся немцы.

Тов. Сталин говорит, что теперь поляки остались без командующего.

Черчилль отвечает, что у них имеется один бесцветный человек. Он, Черчилль, хотел задать Маршалу Сталину один вопрос. Считал ли бы он, Маршал Сталин, целесообразным, чтобы англичане доставили в Москву Миколайчика, Ромера и Грабского. Они находятся в связанном виде в самолете в Каире. Через 36 часов они могут быть доставлены в Москву. Можно ли это сделать. Англичане хотят урегулировать вопрос.

Тов. Сталин спрашивает, имеют ли поляки власть, чтобы решить вопрос с Польским Комитетом Национального Освобождения.

Черчилль отвечает, что он уверен, что поляки из Лондона хотят сойтись с Польским Комитетом. Но британская и советская стороны могут здесь в Москве принудить тех и других к соглашению.

Тов. Сталин отвечает, что он не возражает против приезда Миколайчика, Ромера и Грабского. Давайте, говорит т. Сталин, предпримем еще одну попытку. Миколайчика, Ромера и Грабского придется связать с представителями Польского Комитета Национального Освобождения. Он, тов. Сталин, просит Черчилля иметь в виду, что у Польского Комитета имеется сейчас армия, и неплохая армия, которая представляет собой серьезную силу.

Черчилль отвечает, что в Италии также сражается на стороне союзников храбрый польский корпус. Польские войска имеются также во Франции. У польских войск очень много друзей в Англии. Поляки хороший и храбрый народ. Беда в том, что у них неразумные политические деятели. Беда в том, что там, где сходятся два поляка, там возникает одна ссора.

Тов. Сталин замечает, что если поляк один, то он начинает ссориться сам с собой.

Черчилль отвечает, что у нас вчетвером больше шансов на то, чтобы объединить поляков. Мы можем на них сильно нажать — англичане на своих поляков, а русские на своих.

Сталин говорит, что пусть обе стороны попробуют это сделать.

Черчилль заявляет, что он также хотел бы коснуться ряда вопросов, относящихся к перемирию с сателлитами, которые были принуждены Германией вступить в войну, но которые не отличились в войне. Некоторые из этих сателлитов очень не нравятся англичанам, а некоторые русским. Он, Черчилль, предлагает, чтобы Иден и Молотов обсудили эти вопросы, если Маршал Сталин согласен.

Тов. Сталин отвечает утвердительно.

Черчилль говорит, что вопрос о Венгрии очень важный. Он, Черчилль, надеется, что советские войска скоро будут в Будапеште.

Тов. Сталин отвечает, что это возможно.

Черчилль заявляет, что имеются две страны, которыми Англия особенно интересуется. Во-первых, это Греция. Он, Черчилль, не особенно много беспокоится насчет Румынии. В очень большой степени Румыния — это дело русских, и соглашение с Румынией, которое было предложено Советским Правительством, было признано британским правительством весьма умеренным, и оно (соглашение) свидетельствовало о большой политической мудрости со стороны Советского Правительства. Несомненно, это соглашение будет способствовать общему миру. Однако что касается Греции, то у британского правительства имеется большая заинтересованность в этой стране. Британское Правительство надеется, что Англии будет разрешено иметь решающее право голоса в греческих делах, такое же как у Советского Союза в Румынии. Конечно, как в греческих, так и в румынских делах Англия и Советский Союз будут поддерживать между собой контакт.

Тов. Сталин отвечает, что он понимает, что Великобритания очень много потеряла от того, что пути через Средиземное море были перехвачены немцами. Он, тов. Сталин, понимает, что если не будет обеспечена безопасность этого пути, то Великобритания потерпит большой ущерб. Греция является важным пунктом для обеспечения этого пути. Он, тов. Сталин, согласен, что Англия должна иметь право решающего голоса в Греции.

Черчилль отвечает, что он подготовил одну таблицу. Мысль, которая выражена в этой таблице, может быть лучше было бы изложить дипломатическим языком, так как, например, американцы, в том числе Президент, были бы шокированы разделом Европы на сферы влияния.

Тов. Сталин говорит, что, кстати, он хотел бы коснуться Рузвельта. Он, тов. Сталин, получил от Рузвельта послание, в котором Рузвельт заявляет о своем желании, чтобы беседы между Черчиллем и им, тов. Сталиным, происходили при участии посла Гарримана в качестве наблюдателя. Во-вторых, Президент просит о том, чтобы принятые в беседе решения носили предварительный характер. Он, тов. Сталин, хотел спросить, как Черчилль относится к этим пожеланиям Президента.

Черчилль заявляет, что он сообщил Рузвельту, что он приветствовал бы присутствие Гарримана на ряде бесед с Маршалом Сталиным. Но Черчилль хотел бы, чтобы это не мешало беседам интимного характера между Черчиллем и Сталиным или между Молотовым и Иденом. Во всяком случае он, Черчилль, будет держать Президента полностью в курсе дела. Но он, Черчилль, должен сказать, что как наблюдатель Гарриман не находится в одинаковом положении с ним, Черчиллем, и Маршалом Сталиным.

Тов. Сталин отвечает, что он должен сказать, что он послал Рузвельту ответ, где сообщил, что не знает, какие вопросы будут обсуждаться с Черчиллем. У него, тов. Сталина, от послания Президента осталось впечатление, что Президент встревожен. Он, тов. Сталин, должен сказать, что послание ему не понравилось, так как Президент требует слишком много прав для себя и слишком мало прав оставляет для Англии и Советского Союза, которые связаны между собою договором о взаимопомощи. Такого договора о взаимопомощи не существует между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Однако он, тов. Сталин, не возражает, чтобы Гарриман присутствовал при официальной встрече, не интимного характера, причем он, тов. Сталин, считает, что Черчилль и он, тов. Сталин, сами решат, когда приглашать Гарримана.

Черчилль заявляет, что теперь он хотел бы коснуться вопроса о Конференции в Думбартон Оксе. Президент не хотел, чтобы этот вопрос обсуждался в Москве, в особенности теперь, и предпочитал, чтобы он был решен, когда состоится встреча трех. Конечно, мы должны, — говорит Черчилль, — иметь в виду, что Президент думает о выборах, которые должны состояться в Соединенных Штатах.

Черчилль говорит, что будет вполне справедливым сказать, что сначала англичане были склонны принять американскую точку зрения. Но теперь англичане усматривают большую степень справедливости в предложении другой стороны. В самом деле, если предположить, что Китай потребует, чтобы Британская империя отказалась от Гонконга, и если при обсуждении этого вопроса Британию и Китай попросят выйти за дверь, а Россия и Соединенные Штаты будут решать этот вопрос, то Британии это не понравится. С другой стороны, если бы у Аргентины был бы какой-либо конфликт с Соединенными Штатами, то, вероятно, Соединенным Штатам не понравилось бы, если американским представителям пришлось бы покинуть зал заседания, а Китай, Россия и Британия принимали бы решения об Аргентине. Все это он, Черчилль, говорит, конечно, не для печати. Самым разумным было бы подождать встречи глав трех правительств. Он, Черчилль, думает, что Маршал Сталин засвидетельствует, когда это будет нужно, что этот вопрос не обсуждался в Москве.

Тов. Сталин, улыбаясь, говорит, что, конечно, он это сделает.

Черчилль заявляет, что он подготовил довольно грязный и грубый документ, на котором показано распределение влияния Советского Союза и Великобритании в Румынии, Греции, Югославии, Болгарии. Таблица составлена им для того, чтобы показать, что думают по этому вопросу англичане. Американцы будут поражены этим документом. Но Маршал Сталин — реалист, он, Черчилль тоже не отличается сентиментальностью, а Иден это совсем испорченный человек. Он, Черчилль, не показал этого документа Британскому Кабинету, но Британский Кабинет обыкновенно соглашается с тем, что он, Черчилль, и Иден предлагают. Что касается парламента, то в парламенте у Кабинета большинство, да если и показать парламенту этот документ, он все равно ничего в нем не поймет.

Тов. Сталин говорит, что 25 %, предусмотренные для Англии в Болгарии, не гармонируют с другими цифрами таблицы. Он, тов. Сталин, считал бы необходимым внести поправки, а именно предусмотреть для Советского Союза в Болгарии 90 %, а 10 % для Англии.

Черчилль заявляет, что англичан болгары сильно оскорбили. В прошлой войне они очень плохо вели себя по отношению к англичанам, напав на Румынию. В нынешней войне болгары были очень жестокими по отношению к югославам и грекам. Он, Черчилль, не может допустить, чтобы после всего этого болгары сидели с союзниками за одним столом.

Тов. Сталин заявляет, что Болгарию, конечно, нужно наказать.

Иден заявляет, что в Румынии англичане являются зрителями, но в Болгарии они хотели быть немного больше, чем зрителями.

Молотов спрашивает, относится ли сюда турецкий вопрос.

Он, Черчилль, конечно не касался турецкого вопроса, а лишь хотел показать, что у англичан на уме. Он, Черчилль, очень обрадован тем, насколько близкими оказались точки зрения обеих сторон. Он полагает, что можно будет еще раз встретиться и решить вопрос окончательно.

Тов. Сталин говорит, что если речь идет о Турции, то он должен сказать, что по Конвенции в Монтрё Турция имеет все права на Проливы, в то время как Советский Союз очень мало имеет прав. По Конвенции в Монтрё у Советского Союза столько же прав, как и у японского императора. Он, тов. Сталин, считает, что необходимо обсудить вопрос о пересмотре Конвенции в Монтрё, так как она совершенно не соответствует современной обстановке.

Черчилль заявляет, что Турция потеряла сейчас права на вступление в войну. Она не вступала в войну раньше потому, что она боялась Германии, так как у нее не было современного оружия. Кроме того, турки не только не умеют обращаться с современным оружием, но и не имеют многочисленных подготовленных войск.

Тов. Сталин замечает, что у турок сейчас во Фракии сосредоточено 26 дивизий. Неясно, против кого они сосредоточили эти дивизии.

Черчилль заявляет, что турки боялись болгар, так как немцы передали болгарам захваченное у французов оружие. В нынешней войне Турция научилась бояться Болгарии. Смотря в будущее, он, Черчилль, может сказать, что британская политика не состоит в том, чтобы не дать России доступа к теплым морям и великим мировым океанам. Напротив, британцы считают, что эта задача составляет элемент русско-британской дружбы. Теперь не существует политики Дизраэли и Керзона. Какие изменения, по мнению Маршала Сталина, нужно будет сделать в Конвенции в Монтрё?

Тов. Сталин отвечает, что он не может сказать, какие нужны изменения и чем нужно заменить Конвенцию, но он чувствует, что Конвенция не соответствует современной обстановке и заострена против России. Он, тов. Сталин, хотел бы спросить Черчилля, согласен ли он в принципе, что Конвенцию нужно изменить. В самом деле, не может такая большая страна, как Советский Союз, быть под страхом того, что такая небольшая страна, как Турция, может закрыть Проливы и поставить под вопрос наш экспорт, импорт или оборону. Он, тов. Сталин, не хочет ущемить суверенитета Турции, но нельзя терпеть такое положение, когда Турция держит за горло советскую торговлю и судоходство.

Черчилль отвечает, что он в принципе разделяет этот взгляд Маршала Сталина, но считает, что этот вопрос лучше зафиксировать на бумаге немного позже, так как в противном случае Турция может испугаться и подумать, что у нее требуют уступки Стамбула. Черчилль придерживается того взгляда, что Россия должна получить возможность выхода к Средиземному морю как для военных, так и торговых судов. Мы надеемся, говорит Черчилль, работать в этом вопросе дружно с Советским Союзом, но мы хотели бы подойти к этому вопросу осторожными шагами, чтобы не испугать Турцию. Если бы Советский Союз и Англия сидели за общим столом и составляли бы соглашение о перемирии и если бы русские просили о том, чтобы англичане согласились с предоставлением советским судам, военным и торговым, возможности входа в Средиземное море, то он, Черчилль, сказал бы, что Великобритания против этого не возражает.

Тов. Сталин отвечает, что он не торопит Черчилля с этим вопросом, но хотел бы его предупредить, что такой вопрос стоит у Советского Союза. Он, тов. Сталин, хотел бы, чтобы Черчилль признал, что постановка такого вопроса законна.

Черчилль отвечает, что он согласен с этим не только в принципе, но и считает, что Советский Союз должен взять на себя инициативу заявить о своем взгляде, что нужно изменить Конвенцию, и сообщить Соединенным Штатам о том, что Советский Союз думает по этому вопросу. Со своей стороны, Британское Правительство считает претензии Советского Союза в принципе справедливыми и морально обоснованными.

Черчилль заявляет, что тот подход к Балканам, который он изложил, предотвратил бы возникновение гражданской войны там из-за различия идеологий. Он, Черчилль, считает, что союзники не могут разрешить балканским народам иметь небольшую гражданскую войну после того, как союзники закончат великую войну. Раздор на Балканах должен быть прекращен авторитетом и властью трех великих держав. Мы должны, говорит Черчилль, сказать балканским народам, что эти вопросы решены тремя державами и что они должны руководствоваться советом трех великих держав. Британия ни в коем случае не будет навязывать короля Югославии, Греции или Италии, но в то же время Британия считает, что народы должны иметь право на плебисцит в мирное время. Что бы ни предпочли народы в конечном счете монархию или другой режим, — они должны иметь возможность высказать свою волю свободно. Он, Черчилль, хотел бы спросить Маршала Сталина, не возражает ли он против сотрудничества с королем, если король будет избран народом.

Тов. Сталин отвечает, что он не возражает.

Черчилль заявляет, что англичане надеются, что в Северной Италии власть будет осуществляться под руководством армии союзников. Англичане не ценят итальянского короля, но англичане не хотят, чтобы в Италии после или до ухода оттуда вооруженных сил союзников возникла гражданская война. Мы, говорит Черчилль, хотели бы, чтобы Советское правительство затормозило деятельность итальянских коммунистов, чтобы итальянские коммунисты не будоражили Италию и не создавали там возбуждения. Все можно будет решить демократическим путем, но мы, заявляет Черчилль, не хотим беспорядков в Италии, где находятся войска союзников, ибо эти беспорядки могут привести даже к столкновениям с войсками. Рузвельт относится благосклонно к итальянцам, хотя ему, Черчиллю, это не нравится. Тут дело в том, что в штате Нью-Йорка много итальянских голосов.

Тов. Сталин говорит, что ему трудно повлиять на итальянских коммунистов, он не знает национальной обстановки в Италии. Кроме того в Италии нет советских войск, в противоположность Болгарии, где они имеются и где мы можем приказать коммунистам не делать того-то и того-то. Но если, он, тов. Сталин, будет давать какие-либо советы Эрколи, то Эрколи может послать его к черту, ибо он, тов. Сталин, совсем не знает национальной обстановки в Италии. Другое дело, когда Эрколи был в Москве, он мог с ним беседовать. Он, товарищ Сталин, может лишь сказать, что Эрколи умный человек и что он не пойдет на какую-либо авантюру.

Черчилль говорит, что пусть все же итальянские коммунисты не будоражат Италию.

Тов. Сталин заявляет, что нужно было бы исправить цифру по Болгарии.

Черчилль отвечает, что, вообще говоря, ему на Болгарию наплевать и что, может быть, этот вопрос обсудят между собой Иден и Молотов.

Тов. Сталин отвечает согласием.

Черчилль заявляет, что остается еще несколько вопросов, которые должны быть обсуждены. Нужно будет иметь особую беседу о будущем Германии. В Тегеране этот вопрос был рассмотрен очень поверхностно. Нужно, чтобы на беседе о будущем Германии присутствовал Гарриман. Он, Черчилль, воздерживался и воздерживается от публичного заявления о расправе с Германией огнем и мечом, так как это заставило бы немцев сражаться еще более упорно. Но здесь он, Черчилль, может сказать, что он стоит за жесткое обращение с Германией. В Америке существуют два мнения по этому вопросу. Президент за жесткое обращение с Германией. Но самое лучшее, конечно, это сначала одержать победу над немцами, а тогда сказать, что им следует делать. Нужно решить вопрос, отделить ли Восточную Пруссию, Саар, Рур и вообще раздробить территорию Германии, запретить немцам иметь оружие.

Русские фабрики сильно пострадали в этой войне так же, как и бельгийские и голландские. Он, Черчилль, думает, что немцы будут обязаны возместить ущерб машинами. Встает вопрос, как разделить Германию. Может быть, Иден, Молотов и Гарриман обсудят между собой этот вопрос в деталях и представят Маршалу Сталину, ему, Черчиллю, полную картину общих предложений.

Тов. Сталин соглашается с этим предложением и заявляет, что, по его мнению, Версальский договор был половинчатым. Он породил в Германии настроение реванша, но он не лишил Германию возможности осуществить реванш. Любые меры по обузданию Германии неизбежно вызовут настроение реванша в Германии. Задача состоит в том, чтобы предотвратить реванш. Для этого нужно до минимума сократить тяжелую промышленность Германии и все те отрасли Германии, из которых возникают военные отрасли промышленности. Если союзники не лишат Германию возможности для осуществления реванша, то войны с Германией будут неизбежны через каждые 25–30 лет.

Черчилль с этим соглашается, заявляя, что немцев, состоявших в фашистских отрядах, отрядах гестапо, и гитлеровскую молодежь нужно отправить на исправительные работы, чтобы показать им, что строить труднее, чем уничтожать. Он, Черчилль, может сказать, что в Англии не могли бы согласиться с массовым истреблением лиц этой категории. Нужно будет их перевоспитать.

Тов. Сталин отвечает, что никто массового истребления не предлагает и что самым верным средством перевоспитания будет длительная оккупация Германии.

Черчилль заявляет, что американцы, вероятно, не намерены участвовать в длительной оккупации Германии.

Тов. Сталин заявляет, что к оккупации можно будет привлечь другие союзные страны, в том числе Францию.

Черчилль с этим соглашается.

Тов. Сталин заявляет, что к оккупации Германии можно будет привлечь также вооруженные силы мелких союзных государств.

Черчилль говорит, что он хотел бы, чтобы в оккупации Германии были использованы также войска единой Польши.

Тов. Сталин заявил, что поляки будут заниматься оккупацией Германии с большой охотой. Полякам нужно будет отдать Восточную Пруссию, Силезию, а район Кенигсберга с городом заберет Советский Союз.

Черчилль заявляет, что он считает это правильным, но полагает, что германское население из этих районов должно быть переселено в Германию. Теперь для немцев, после того как союзники истребили около 8 миллионов немцев, в Германии будет достаточно жизненного пространства.

Тов. Сталин отвечает, что он согласен с тем, чтобы немецкое население Силезии и Восточной Пруссии было переселено в Германию.

Черчилль говорит, что последний вопрос — это англо-американская война против Японии. Здесь огромную роль играет секретность. Показательно, что японцы до сих пор ничего не знают о заявлении, сделанном Маршалом Сталиным в Тегеране. Он, Черчилль, просил Рузвельта сообщить об американских планах войны на Тихом океане на 1945 г. События развиваются очень быстро, и планы быстро меняются по мере того, как американцы захватывают один остров за другим. Но ему, Черчиллю, известно, что Рузвельт вручил Гарриману и генералу Дину краткое изложение американских планов, которое Гарриман и Дин должны будут нам показать и которое должно быть обсуждено с советскими генералами.

Тов. Сталин заявляет, что по вопросу об американских планах должна была состояться встреча генерала Дина с ответственными советскими военными, но эта встреча не состоялась ввиду того, что с Дальнего Востока не были получены все необходимые детальные сведения. Американские планы ему, тов. Сталину, также неизвестны. Если встретятся три стороны, то это будет лучше.

Черчилль заявляет, что Гарриман и Дин уполномочены сообщить об этих планах Маршалу Сталину и могут теперь рассказать о них в самых общих чертах.

Тов. Сталин говорит, что он готов иметь беседы по этому вопросу.

Черчилль заявляет, что он полагает, что эти планы должны быть обсуждены также с маршалом Бруком, который является членом американского объединенного штаба. Маршал Брук готов изучить эти планы, но он не считает себя вправе критиковать их.

В послании, которое спустя два дня, 11 октября, Черчилль отправил из Москвы Рузвельту, он весьма туманно информировал президента США о своем «процентном предложении». «Совершенно необходимо, писал Черчилль, — чтобы мы попытались достичь общей точки зрения относительно Балкан с тем, чтобы предотвратить гражданскую войну в ряде стран, при которой, видимо, Вы и я симпатизировали бы одной стороне, а Сталин — другой. Я буду держать Вас в курсе всего этого, и ничто не будет урегулировано, кроме как в порядке предварительной договоренности между Британией и Россией с тем, чтобы это было в дальнейшем обсуждено и урегулировано вместе с Вами. На этой основе, я уверен, Вы не будете возражать против нашей попытки добиться единого мнения с русскими». В совместной телеграмме Сталина и Черчилля, направленной Рузвельту несколькими часами ранее, об этом предложении также ничего не говорилось. Упоминалось лишь о том, что «мы должны договориться о согласованной политике по отношению к балканским странам».

Однако вернемся к беседе Сталина с Черчиллем. Советская сторона поставила вопрос о политике Турции и Черноморских проливах, имея в виду получить право свободного прохода советских судов через Проливы и пересмотра в этой связи конвенции в Монтрё. «Британию, сказал Сталин, — интересует Средиземное море, Россию, соответственно, Черное море». Черчилль же выразил беспокойство растущим влиянием коммунистов в Италии и Болгарии. Сталин, в свою очередь, высказал пожелание, чтобы по Болгарии соотношение 75 % и 25 % было пересмотрено в пользу Советского Союза. Так был намечен основной круг вопросов на переговорах. Отметим сразу, что точка зрения авторов труда «История внешней политики СССР 1917–1945» о том, что «Советское правительство во время переговоров с Черчиллем отвергло английское предложение о «распределении влияния» между Англией и СССР в Югославии и других балканских странах», не соответствует действительности. Об этом, в частности, свидетельствует беседа В. М. Молотова с А. Иденом, которая состоялась на следующий день.

Присутствовали: т. Вышинский, Гусев, Керр и Берс.

Молотов заявляет, что вчера Маршал Сталин говорил, что ввиду тех тяжелых жертв, которые в настоящее время несут советские войска в боях на территории Венгрии, следовало бы в случае с Венгрией изменить соотношения, предложенные Черчиллем, на 75:25. Кроме того, нужно учитывать, что Венгрия является пограничной с Советским Союзом страной и что заинтересованность Советского Союза в Венгрии понятна. У Советского Союза нет территориальных претензий к Венгрии.

Иден заявляет, что он хотел бы подумать об этом. Он, Иден, весьма удручен общим положением на Балканах.

Британское правительство было поставлено перед рядом совершившихся фактов, о которых оно не было уведомлено. Несколько месяцев назад Тито нашел убежище на острове Вис и находился под охраной британского флота и авиации. Британское правительство вооружало и поддерживало Тито и спасло его от гибели. Однако Тито, не уведомив британское правительство, выехал с острова Вис в Москву и заключил соглашение о болгарских войсках в Югославии. Между тем болгары обращались с англичанами и американцами так, как будто бы союзники проиграли войну, а болгары ее выиграли. Британские офицеры, находящиеся в Северной Греции, были взяты под стражу болгарскими властями. Он, Иден, должен просить русских друзей о том, чтобы такому положению был положен конец. Он, Иден, готов обсуждать условия перемирия для Болгарии, но он хотел бы попросить о том, чтобы болгарским властям в Греции были даны указания с уважением относиться к британским офицерам.

Молотов заявляет, что в Болгарии необходимо навести порядок и, хотя в Болгарии к власти пришло новое правительство, с Болгарии не может быть снята ответственность за участие в войне на стороне Германии. Он, Молотов, думает, что должны быть предприняты практические шаги для того, чтобы болгарские власти должным образом относились к британским офицерам.

Иден отвечает, что непорядки имеют место не там, где расположены русские войска. Они имеют место в Северной Греции. Он, Иден, хотел бы просить Молотова, чтобы Маршалу Толбухину были даны указания о том, чтобы он приказал болгарам прекратить безобразное отношение к британским офицерам в Греции. Британское правительство посылает в Грецию еще несколько офицеров, и он, Иден, не хочет, чтобы, прибыв туда, они попали в тюрьму.

Молотов отвечает, что с самого начала между британским и советским правительствами было достигнуто соглашение о том, чтобы потребовать от Болгарии в качестве предварительного условия вывода болгарских войск из Греции и Югославии. Но советское правительство до сих пор ни через Толбухина, ни иначе не вмешивалось в события, которые имеют место за пределами Болгарии.

Иден заявляет, что он это понимает, и еще раз повторяет свою просьбу относительно британских офицеров в Греции.

Молотов заявляет, что, как он думает, об этом можно было бы договориться.

Иден заявляет, что он готов обсудить с Молотовым условия перемирия для Болгарии. Все вопросы, конечно, могут быть окончательно разрешены только в ЕКК, где представлены американцы. Но он, Иден, думает, что если в Москве будет достигнуто соглашение, то об этом можно будет телеграфировать в Лондон советскому и британскому представителям, которые договорятся с американскими представителями в ЕКК. Он, Иден, хотел бы знать, где, по мнению Советского Правительства, должны состояться переговоры с болгарами. Британское правительство согласно с тем, чтобы они состоялись в Москве.

Молотов отвечает, что переговоры лучше вести там, где они пойдут быстрее. Можно и в Лондоне.

Иден говорит, что переговоры могут состояться там, где предпочитает Советское Правительство.

Молотов благодарит и говорит, что Советское Правительство предпочитает, чтобы переговоры состоялись в Москве.

Иден заявляет, что, сделав одну уступку насчет места переговоров, он, Иден, не может пойти еще на одну уступку, а именно, согласиться с тем, чтобы после окончания войны в Германии британские и американские представители не участвовали в Союзной Контрольной Комиссии. Союзники воевали с Болгарией в течении трех лет. И в Англии просто не поняли бы, если бы после окончания войны с Германией английские представители не играли бы активной роли в работе СКК в Болгарии. Потому он, Иден, настаивает на пункте, который был предложен американцами.

Молотов говорит, что прежде он хотел бы сообщить Идену о той уступке, которую Советское Правительство готово сделать. Эта уступка касается подписания условий перемирия с Болгарией. Он, Молотов, не знает, учитывают ли американское и британское правительства опасность, которая может возникнуть при выполнении их пожелания, чтобы условия перемирия были подписаны маршалом Толбухиным и генералом Вильсоном. Маршал Толбухин не моряк, но поскольку его войска вышли к Черному морю, то его подпись под условиями перемирия и подпись британского Командующего на Средиземном море могли бы дать повод болгарам думать, что Болгария является черноморской и средиземноморской державой. У Болгарии может разыграться воображение. Тем не менее, несмотря на эту опасность, Советское Правительство готово пойти навстречу пожеланиям английского правительства и сделать ему уступку, и согласиться с тем, чтобы условия перемирия с Болгарией были подписаны также и британским представителем.

Иден заявляет, что он просто ошеломлен от этой уступки и благодарит Молотова. Что касается опасности, то он, Иден, может обещать, что британский и американский флоты не позволят болгарам воображать, что Болгария средиземноморская держава.

Молотов говорит, что он возвращается к тому, что говорил Иден об участии британских и американских представителей в СКК, и хочет сказать, что ему, Молотову, непонятно заявление Идена. Руководство Контрольными Комиссиями в Италии и Румынии принадлежит англо-американскому и соответственно Советскому командованию. В вопрос об ответственности внесена полная ясность. Но что получится, если в случае с Болгарией будет установлен новый порядок, когда после капитуляции Германии три державы будут отвечать за работу Контрольной Комиссии. Есть опасность возникновения неразберихи и трений.

Иден заявляет, что он хочет быть откровенным. Он, Иден, должен иметь возможность сказать британскому народу, что Англия принимает участие в осуществлении контроля над Болгарией. Американское предложение дает выход из создавшегося положения, поскольку в нем предполагается создать такой же контрольный аппарат союзников в Болгарии, какой будет существовать в Германии. Но он, Иден, готов обсудить и другие предложения при условии, что осуществление этих предложений обеспечит активное участие британских и американских представителей в работах комиссии и не оставит их в роли простых наблюдателей.

Молотов говорит, что сравнение с Германией непонятно, так как Германия будет разделена на зоны оккупации.

Он, Молотов, считает, что если британское правительство согласится на предоставление в Болгарии 90 % Советскому Союзу, то остальные вопросы могут быть легко решены.

Иден замечает, что в этом случае англичане и американцы будут в Болгарии в роли наблюдателей, таких же, какими они являются в СКК в Румынии. Что касается его, Идена, то ему нравится американская формулировка, но он готов обсудить другое советское предложение, которое обеспечивало бы англичанам более значительные полномочия в Болгарии.

Молотов заявляет, что американское предложение непонятно. Предлагают ли союзники разделить Болгарию на зоны оккупации и хотят ли англичане и американцы ввести в Болгарию свои войска? Ему, Молотову, непонятно, как возможно оставить руководство Контрольной Комиссии в руках трех держав после капитуляции Германии. Эта неясность будет поводом для трений. Поэтому он, Молотов, считает, что в случае с Болгарией следовало бы принять соотношение 90:10 %.

Иден отвечает, что союзники, конечно, не хотят вводить свои войска в Болгарию. Можно было бы назначить постоянным Председателем СКК в Болгарии советского представителя.

Молотов заявляет, что если Председателем Комиссии будет Советский представитель, то это будет означать, что у Советского Союза будет 34 % вместо 90 %. Ему, Молотову, непонятно, что имеется в виду в предложении.

Иден отвечает, что в Румынии британские и американские офицеры являются лишь наблюдателями. Что касается Болгарии, то на срок войны с Германией англичане и американцы согласны, чтобы положение их представителей в СКК было бы таким же, как и в Румынии, но после капитуляции Германии англичане и американцы хотели бы быть не только наблюдателями, но и активными участниками работы Комиссии. Он, Иден, не знает, как это выразить, но он хотел бы сказать, что, конечно, участие англичан и американцев в работе СКК будет меньше, чем русских, так как в Болгарии будут находиться советские войска.

Молотов говорит, что это будет очень странное руководство, которое будет выглядеть противоречивым, если мы не внесем в этот вопрос ясность.

Иден отвечает, что он не знает, как быть с процентами, но англичане хотят иметь в Болгарии большую долю, чем в Румынии, где у них всего имеется 10 %.

Молотов говорит, что идея процентов вытекает из вчерашнего совещания. Может быть, мы договоримся о том, что для Болгарии, Венгрии и Югославии будет соотношение установлено 75:25.

Иден говорит, что это хуже, чем вчера.

Молотов отвечает, что тогда, может быть, принять 50:50 для Югославии, 90:10 — для Болгарии и внести поправку для Венгрии.

Иден отвечает, что он готов пойти навстречу в случае с Венгрией, но он, Иден, просит помочь обеспечить англичанам большее участие в делах Болгарии после капитуляции Германии. Он, Иден, не настаивает на этой американской формулировке, но он хочет, чтобы в СКК были представлены англичане после капитуляции Германии.

Молотов спрашивает, не договоримся ли мы о том, чтобы установить по Венгрии соотношение 75:25, прежде чем перейти к обсуждению других вопросов. Не согласятся ли англичане на 75:25 для Болгарии и на 60:40 для Югославии. Как Иден может видеть, он, Молотов, делает уступку на 15 % по Болгарии, но зато в Югославии он, Молотов, предлагает установить 60 %.

Иден отвечает, что он не хочет, чтобы соотношение для Югославии изменялось. Премьер будет очень расстроен, если будет сделана попытка изменить соотношение для Югославии, так как Англия очень много помогала Тито, снабжая его вооружением. Поэтому он, Иден, предложил бы, чтобы соотношение для Венгрии было 75:25, для Болгарии — 80:20 и для Югославии 50:50.

Молотов отвечает, что он согласен отказаться от поправки для Югославии, если для Болгарии будет принято соотношение 90:10. Если по Болгарии принять 75:25, то тогда по Югославии надо принять 60:40. При этом он, Молотов, хотел бы заявить, что Советский Союз не намерен вмешиваться в дела на морском побережье Югославии. Если же в Югославии оставить 50:50, то тогда нужно принять поправку для Болгарии.

Иден говорит, что англичане и американцы воевали с болгарами в течение трех лет. Болгары очень плохо обращались с американскими пленными. Россия воевала с Болгарией лишь 48 часов.

Молотов заявляет, что Болгария причинила Советскому Союзу больше ущерба, помогая немцам, чем какой-либо другой стране. Он, Молотов, просил бы Идена считаться с тем, что Румыния и Болгария являются черноморскими странами. У Англии к Черному морю должно быть меньше интереса, чем к Средиземному морю. За свое поведение в войне Болгария не будет иметь доступа к Средиземному морю.

Иден отвечает, что к Черному морю у Англии небольшой интерес. Англия просит немногого, если принять во внимание, что она воевала с Болгарией в течение трех лет. Но с английской точки зрения все связано вместе. Англия снабжала Тито. Тито приехал в Москву, не уведомив Британское правительство. Тито договорился в Москве об оставлении болгарских войск в Югославии. Если об этом узнает британское общественное мнение, то оно будет критиковать британское правительство.

Молотов говорит, что соглашения об оставлении болгарских войск в Югославии не существует. Что касается Тито, то он, Молотов, не видел его раньше, но после знакомства с ним у него создалось впечатление о Тито, как о честном человеке, дружественно расположенном к союзникам. С Тито очень часто встречался сын Черчилля, и, как он, Молотов, думает, сын Черчилля может подтвердить это впечатление и сказать, можно ли иметь дело с Тито. Что касается того, что Тито не сообщил союзникам о своем отъезде в Москву, то здесь Тито, по его, Молотова, мнению, совершил двойную ошибку. Но он, Молотов, думает, что если бы Тито опубликовал о своем отъезде в Москву, то это только послужило бы поднятию его престижа, так как всем стало бы известно, что он встретился со Сталиным. Он, Молотов, объясняет ошибку Тито тем, что Тито в некотором отношении представляет собой провинциального политического деятеля, а не тем, что Тито руководствовался какой-либо злой волей. Этот недостаток Тито, конечно, исправим.

Иден заявляет, что если американская формулировка не годится, то можно рассмотреть другую. Например, можно было бы Контрольную Комиссию назвать не «Союзной», а «Советской Контрольной Комиссией» с участием британских и американских представителей.

Молотов говорит, что этот вопрос нужно будет обдумать, и спрашивает Идена о возможности увеличения процентного соотношения в пользу СССР в Югославии.

Иден отвечает, что британское правительство предпочитало бы, чтобы у него и у Советского Правительства была одна общая политика в Югославии. Он, Иден, хотел бы знать, что будут делать союзники после освобождения Югославии. Должны ли они будут объединить Тито и югославское правительство в Лондоне. Британское правительство желает это сделать.

Молотов отвечает, что это правильно и что этот вопрос заслуживает внимания.

В заключение Молотов просит решить вопрос о Болгарии, если возможно, в течение 24 часов, так как задержка в этот деле неприятна.

На следующий день обсуждение этого вопроса продолжалось, и в конечном итоге договорились о том, что процент «советского влияния» в Болгарии и Венгрии составит 80 %.

Больше к этому вопросу ни Сталин, ни Черчилль в своих беседах никогда не возвращались. В июне 1953 г. У. Черчилль нарушил «обет молчания» и рассказал историю о «процентном соглашении» в беседе с советским послом в Великобритании Я. А. Маликом, подчеркнув, что ему всегда удавалось находить основу для договоренностей и «достигать соглашений с товарищем Сталиным, причем эти соглашения не только достигались, но и взаимно выполнялись».

Мнения о действительном значении документа, который был представлен Черчиллем на встрече со Сталиным 9 октября 1944 г., расходятся по сей день. На семинаре британских и российских историков в Лондоне в марте 2002 г. с докладом на эту тему выступил британский профессор Дж. Робертс. Рассматривая историографию вопроса, он отметил, что оценки «процентного соглашения» варьируются от характеристики его как «мертвого документа» до сделки, которая «спасла Грецию от коммунизма». Точка зрения самого Дж. Робертса сводится к тому, что раздел сфер влияния на Балканах был предопределен. Невмешательство СССР в греческие дела было обусловлено геополитическими интересами СССР, которые на Балканах ограничивались приграничными славянскими странами, к числу которых Греция не принадлежала, а также советским стремлением достичь на определенных условиях компромисса с западными союзниками в послевоенном устройстве Европы. В подтверждение Робертс приводит факты как реальных действий СССР, так и фрагмент из беседы Сталина на эту тему с Г. Димитровым в январе 1945 г. «Я советовал, — говорил Сталин, — чтобы в Греции не затевали эту борьбу. Люди ЭЛАС (вооруженные силы греческого движения Сопротивления. — О. Р.) не должны были выходить из правительства Папандреу (премьер-министр правительства Греции в эмиграции, местопребыванием которого был Каир. — О. Р.). Они принялись за дело, для которого у них сил не хватает. Видимо, они рассчитывали, что Красная Армия спустится до Эгейского моря. Мы этого не можем делать. Мы не можем посылать в Грецию свои войска».

Дж. Робертс считает, что предложение Черчилля о «процентном соглашении» явилось скорее его отчаянной попыткой избежать реальности ослабления британских позиций в условиях роста советского влияния на Балканах и американского господства в Западном мире, но само соглашение называет «незначительным эпизодом». Советское невмешательство в греческие дела было обусловлено, по его мнению, «политическими и стратегическими расчетами Москвы и не имеет никакого отношения к процентному соглашению».

На наш взгляд, 9 октября 1944 г. между лидерами двух стран была в необычной форме предпринята попытка разграничить сферы послевоенного устройства Европы и таким образом найти путь к геополитическому компромиссу на ближайшие годы, в котором в то время были еще заинтересованы влиятельные силы как в Великобритании, так и в США. Особое значение в этом имела последовательная позиция президента Ф. Д. Рузвельта. «Процентное соглашение» являлось реальной договоренностью, хотя и не оформленной официально, которая определенное время соблюдалась обеими сторонами. При этом отказ в военно-технической и политической поддержке национально-освободительных сил Греции, руководимых компартией (ЭАМ и ЭЛАС), стал трудным испытанием для советской внешней и военной политики и, по всей вероятности, был связан с конфликтом между Сталиным, с одной стороны, и Молотовым и Димитровым — с другой, которые поддерживали обращение руководства греческой компартии с просьбой о помощи. Но Сталин стоял на своем, и обращение ЭЛАС осталось без ответа. Высадка английских войск 5 октября, их вмешательство в дела Греции привели к широкомасштабной гражданской войне в стране и поражению сил Сопротивления, возглавляемых компартией. Драматизм обстановки заключался в том, что летом 1944 г. силами ЭЛАС была освобождена значительная часть территории Греции. 12 октября войска Первого корпуса ЭЛАС освободили Афины, в конце октября — Салоники, и власть в Греции практически находилась в руках компартии и поддержавших ее сил. Красная Армия в это время вступила на территорию Югославии, и до границ Греции оставалось рукой подать. Соблазн был велик, но, как позднее писал Черчилль, «Сталин никогда не нарушал данного мне слова».

Анализ советской политики и дипломатии того времени свидетельствует, что ее главной целью являлось создание в послевоенной структуре Европы «пояса безопасности» из дружественных Советскому Союзу приграничных государств. При этом их внутриполитическое устройство зависело от расстановки сил в каждой из стран. Силового «экспорта революции» в 1944 — начале 1945 г. стремились избежать.

И польский и греческий вопросы во многом решались в ходе визита Черчилля в Москву. Обсуждение польского вопроса было продолжено в ходе следующей беседы двух лидеров, которая состоялась 13 октября 1944 г.

Обстановка в англо-советских отношениях по польскому вопросу оставалась осенью 1944 г. крайне сложной, неопределенной и взрывоопасной. Поддерживая эмигрантские правительства стран Европы, которым Великобритания предоставила убежище в Лондоне и Каире, английское правительство, естественно, добивалось, нередко прямым давлением, установления в этих странах после их освобождения от немецкой оккупации приемлемых для него политических режимов. Это делалось в целях восстановления влияния Великобритании в этих регионах Европы и максимально возможного ограничения растущего советского влияния на континенте. В свою очередь, советское правительство стремилось к достижению собственных целей, главной из которых, как уже говорилось, являлось установление после войны дружественных режимов в приграничных СССР странах, оккупированных захватчиками. В ряде стран возникли противоборствующие силы Сопротивления немецким оккупантам, в том числе в Югославии, Греции и Польше. Одни из них действовали при поддержке Москвы, другие — Лондона. В каждой из таких стран события развивались по-разному. Как Великобритания вместе с США или самостоятельно, так и Советский Союз во многих конфликтных ситуациях достигали компромисса. Этому в немалой степени способствовала гибкая политика эмигрантских правительств некоторых приграничных СССР стран, которая в тот период удовлетворяла обе стороны, как это имело место с эмигрантским правительством Норвегии и Чехословакии. Но в польском вопросе нашла коса на камень. И каждая из сторон имела для этого достаточно оснований.

Следует отвести как несостоятельные версии ряда зарубежных и отечественных историков о стремлении СССР к «территориальным захватам», «расширению советской империи», «большевизации Европы». В 1944 г. таких целей не выдвигалось, что подтверждают прежде всего документы Комиссий Наркоминдела, которые с 1943 г. занимались проблемами послевоенного устройства Европы. Сталин в беседе с Черчиллем сказал по этому поводу в 1944 г.: «Советский Союз не собирается организовывать большевистских революций в Европе». И это были не пустые слова.

Но Советский Союз исключал возможность воссоздания на своих границах враждебной Польши. Истоки сложившихся накануне Второй мировой войны негативных советско-польских отношений уходят своими корнями в далекое прошлое, когда «царство Польское» являлось составной частью России. Они обусловлены историей гражданской войны в Советской России (поход армии Пилсудского на Киев и контрнаступление Тухачевского на Варшаву в 1920 г.), гибелью 40 тысяч военнопленных Красной Армии в Польше, а также участием Польши в разделе Чехословакии (1938) и ее отказом разрешить пропуск советских войск через свою территорию в случае германской агрессии. Последний факт стал одной из причин неудачи англо-франко-советских переговоров в Москве летом 1939 г., которые могли предотвратить Вторую мировую войну. После гибели премьер-министра Польши В. Сикорского в 1943 г., поддержки эмигрантским правительством немецкой версии расстрела польских офицеров в Катыни, отказа подготовленной в СССР армии генерала В. Андерса от обязательств принять участие в сражениях на советско-германском фронте негативные тенденции в отношениях с польским правительством в Лондоне приняли, казалось, необратимый характер. Наконец, на стороне Красной Армии сражалась созданная в СССР Польская народная армия, которую не признавали «лондонские поляки».

Все это происходило на фоне больших усилий, предпринятых английским правительством и прежде всего лично У. Черчиллем к улучшению польско-советских отношений, но «просоветская» послевоенная Польша была для британского премьера неприемлема. Считаясь с реальностью освобождения Польши Красной Армией, он вместе с тем настойчиво искал пути сохранения позиций в этой стране эмигрантского правительства. У Великобритании на это были свои веские причины. Главная из них заключалась в том, что нападение Германии на Польшу послужило поводом (слова Черчилля) для вступления на стороне последней в войну Великобритании, а также Франции и многих других государств, вследствие чего война приняла мировые масштабы. Великобритания таким образом более чем выполнила свои обязательства, данные Польше в виде англо-польского договора от 25 августа 1939 г. об оказании Польши помощи в случае германской агрессии.

Насколько эффективной была эта помощь и каковы были глубинные причины вступления Великобритании в войну — это предмет отдельного разговора. В данном случае решающее значение и право Великобритании на участие в будущей судьбе Польши определялось тем, что Лондон оказал поддержку Польскому государству ценой вступления в мировую войну с непредсказуемыми в то время для себя последствиями. На стороне англичан участвовали в боях польские войска генерала Андерса. В самой Польше силы Сопротивления действовали по принципу политической принадлежности. Армия Крайова — под эгидой Лондона и эмигрантского правительства, Армия Людова — под эгидой Москвы и Польского Комитета национального освобождения (ПКНО).

Переговоры в Москве в немалой степени омрачила история с Варшавским восстанием, которое к началу октября было подавлено и Варшава подверглась опустошительному разрушению. Это восстание, не согласованное с командованием Красной Армии, имело целью упредить вступление в польскую столицу советских войск и провозгласить власть эмигрантского правительства, как это произошло в Афинах, где королевское греческое правительство было десантировано англичанами при освобождении города войсками ЭЛАС. В поражении восстания, неизбежном в условиях превосходства сил вермахта, и жертвах среди восставших польские эмигрантские круги и их сторонники в Лондоне пытались обвинить Красную Армию. Последняя, находясь в непосредственной близости от Варшавы, не оказала, по их мнению, действенной поддержки восстанию, хотя якобы располагала возможностями — версия, несостоятельность которой подтверждена новейшими исследованиями российских историков.

Сталину и Черчиллю предстояло найти пути к компромиссу в польском вопросе, если он был вообще возможен. Два заседания, посвященные этому вопросу состоялись 13 октября. Предварительно польскую делегацию в составе премьер-министра С. Миколайчика, министра иностранных дел Т. Ромера и председателя Рады Народовой в Лондоне С. Грабского принял для краткой протокольной беседы В. М. Молотов.

Присутствуют: Грабский, Ромер, Мнишек.

Миколайчик благодарит Молотова за то, что Советское Правительство дало ему возможность прибыть в Москву для обсуждения ряда вопросов.

Молотов замечает, что действительно имеется ряд вопросов для обсуждения. Поскольку Миколайчик прибыл в Москву, он, Молотов, надеется, что результаты будут хорошие.

Миколайчик отвечает, что можно будет договориться. Хотя желания у сторон различны, но нужно будет найти пути для того, чтобы наши страны могли договориться. Он, Миколайчик, хотел бы спросить Молотова, что нужно для этого сделать.

Молотов отвечает, что для этого нужна добрая воля. Польша, говорит он далее, много натерпелась за эту войну, и хорошо было бы, если бы Польша встала на ноги как хороший сосед Советского Союза.

Миколайчик отвечает, что поляки хотят возможно скорее очистить Польшу от немцев, возродить свою страну и наладить дружественные отношения с Советским Союзом.

Молотов заявляет, что война многому научила наши народы. Она им показала необходимость дружественных отношений между Польшей и Советским Союзом. Если некоторые люди не учатся, то они мертвые люди. Он, Молотов, думает, что подавляющее большинство как польского, так и советского народа хорошо понимают эти факты.

Миколайчик отвечает, что поляки хорошо понимают, что нужны дружественные отношения с Советским Союзом.

13 октября 1944 года в 17 часов.

Присутствуют: тт. Сталин, Молотов, Павлов В. — с советской стороны; Черчилль, Керр, Иден, Бирс — с английской стороны; Гарриман, Стивенс — с американской стороны; Миколайчик, Грабский, Ромер, Мнишек — с польской стороны.

Миколайчик заявляет, что он благодарит Маршала Сталина за предоставленную ему возможность приехать в Москву и присутствовать на этом заседании. Он, Миколайчик, благодарит также Черчилля за то, что Черчилль не забыл о поляках. Он, Миколайчик, хотел бы вначале кратко повторить содержание меморандума, который был вручен советскому послу Лебедеву в Лондоне некоторое время тому назад. Сначала он, Миколайчик, хотел бы сказать несколько слов о том, как был составлен меморандум. Во время поездки в Москву он, Миколайчик, узнал, что Советское Правительство подписало соглашение с Польским Комитетом Национального Освобождения. Он, Миколайчик, считается с престижем Советского Правительства, подписавшего соглашение с Польским Комитетом. По приезде в Лондон он решил составить политическую программу, на основе которой он мог бы начать переговоры с Советским Правительством. Подготовленный им меморандум касается взаимоотношений между обоими государствами и представляет собой программу разрешения польских внутренних вопросов.

Молотов спрашивает, какой меморандум имеется в виду.

Миколайчик отвечает, что он имеет в виду меморандум от 29 августа, и заявляет, что он хотел бы, чтобы весь польский народ принял участие в установлении хороших отношений с Советским Правительством. В первом параграфе меморандума говорится о реконструкции польского правительства после освобождения Варшавы.

Тов. Сталин говорит, что в тексте меморандума, полученном нами, говорится о реконструкции польского правительства после освобождения Польши.

Миколайчик отвечает, что не знает, каким образом произошла эта ошибка. Но сейчас еще Варшава не взята.

Черчилль говорит, что следует отметить это расхождение и продолжить обсуждение.

Миколайчик заявляет, что, опираясь на крестьянскую, народно-демократическую, социалистическую и рабочую партии, а также на партию труда, он хотел бы образовать новое польское правительство. В следующем параграфе меморандума показано, кто не может войти в правительство. Здесь говорится о представителях санации и фашистских партий. Он, Миколайчик, полагает, что это представляет собой самую разную почву объединения всех демократических партий. Это новое польское правительство должно быть назначено президентом. Он, Миколайчик, понимает, что такое правительство имело бы дипломатические отношения с Советским Союзом, и тогда можно было бы договориться об администрации на освобожденной территории Польши и на территориях, отобранных у Германии, и о взаимоотношениях польских войск и Красной Армии. В следующем параграфе меморандума речь идет о внутренних проблемах Польши.

Черчилль спрашивает, предусматривало ли польское правительство предоставление Красной Армии линий коммуникаций в Польше на время оккупации Германии.

Миколайчик отвечает, что это, конечно, было сделано.

Миколайчик заявляет, что, как он говорил в 1939 году, в Париже, в Польше будут проведены в возможно скором времени выборы на демократической основе. Вновь избранный парламент сейчас же разработает новую конституцию и изберет нового президента на основе новой конституции.

В следующем параграфе меморандума, заявляет Миколайчик, речь идет о союзе между Польшей и Советским Союзом на время войны и на послевоенный период. Союз направлен на политическое и экономическое сотрудничество обеих стран и построен на основе суверенности обеих стран и невмешательства во внутренние дела. Самое главное состоит в том, чтобы исключить германское вмешательство в дела Центральной Европы и предотвратить возможность германской агрессии в будущем. Само собой разумеется, что Польша будет опираться на союз с Великобританией, предпримет попытки заключить союз с Чехословакией и будет поддерживать тесные дружественные отношения с Соединенными Штатами. Конечно, Польша будет сотрудничать в восстановлении мира и в оккупации Германии. Следующий пункт меморандума говорит о границе между Советским Союзом и Польшей.

Мы, заявляет Миколайчик, хотим, чтобы Польша не уменьшилась в своей территории после нынешней войны. Польское правительство хочет, чтобы главные центры польской культурной жизни на востоке и главные сырьевые районы принадлежали Польше. Польше не хватает нефти и сырья. Вопрос о границе должен быть решен в подробностях на мирной конференции и утвержден польским правительством. Что касается германских территорий, то польское правительство желает их очистить от немцев, ибо с немцами невозможно жить вместе. Далее в меморандуме выражается желание обсудить вопрос о гражданстве населения и о всем польском населении, вывезенном в Советский Союз, включая арестованных. Когда будет заключен договор о границе на востоке, польское правительство хотело бы произвести обмен украинского, белорусского и польского населения. Последний параграф меморандума касается военных дел. Польское правительство не желает создания военного правительства в Польше, и поэтому в меморандуме не идет речь о главнокомандующем с его особыми правами. Вместо этого предлагают, что армия должна быть подчинена правительству. Польское правительство хочет, чтобы часть Военного Кабинета занималась военными вопросами. Первая задача — это продолжение войны. Следующая — сотрудничество между Красной Армией и польским войском. В последнем очень важном пункте меморандума речь идет о том, чтобы все польские войска могли слиться и вместе бороться с немцами. Он, Миколайчик, хотел бы подчеркнуть, что изложенный им меморандум послан в Польшу и был одобрен существующими в Польше партиями.

Тов. Сталин заявляет, существуют ли в действительности эти партии в Польше, и просит их перечислить.

Миколайчик говорит, что эти партии существуют в Польше. В число этих партий входят крестьянская партия, народно-демократическая партия, социалистическая партия, партия труда.

Тов. Сталин спрашивает, одобрен ли меморандум на каком-либо конгрессе этих партий и опубликовано ли об этом.

Миколайчик отвечает, что конгресса партий не созывалось и что меморандум был одобрен методами, которые, вероятно, хорошо известны Маршалу Сталину из его подпольной работы в России.

Тов. Сталин отвечает, что он никогда не слышал о том, чтобы без созыва конгресса партии одобрялся какой-либо документ. В нелегальное время в России, когда партии в России преследовались, только одна партия большевиков имела шесть конгрессов и двенадцать конференций и по крайней мере двадцать — двадцать пять совещаний ЦК с Лениным. На этих съездах, конференциях и совещаниях партия утверждала документы, имеющие важное значение.

Касаясь меморандума, тов. Сталин заявляет, что, по его мнению, меморандум страдает двумя большими дефектами. Первый дефект меморандума состоит в том, что он игнорирует существование Польского Комитета Национального Освобождения. Но как можно игнорировать такой факт? Миколайчику известна та большая работа, которую проделал Польский Комитет. Недавно в Польше был созван съезд социалистической партии и партии Строництве Людове (крестьянская партия. — О. Р.), на котором обсуждались практические вопросы и линия Польского Комитета была одобрена. У Комитета имеется армия. Миколайчик должен об этом знать. Если анализировать положение в Польше и если анализировать руководящие польские органы, то можно прийти к выводу, что либо в Польше нет правительства, либо в Польше существуют два правительства, что равносильно отсутствию правительства. Он, тов. Сталин, повторяет, что главный дефект меморандума заключается в том, что он игнорирует существование Польского Комитета Национального Освобождения. Второй недостаток меморандума заключается в том, что он не дает ответа на вопрос о линии Керзона. Если поляки хотят иметь отношения с Советским Союзом, то без признания линии Керзона они этих отношений не установят. Что хорошего в меморандуме, так это схема отношений между Советским Союзом и Польшей после освобождения Польши. Но эта схема представляет собой лишь часть общего вопроса, в котором основное значение имеет вопрос о границе между Советским Союзом и Польшей.

Что касается внутренних вопросов Польши, то ему, тов. Сталину, кажется, что конституция 1921 года лучше, чем 1935 года. Но этот вопрос не может служить камнем преткновения между Советским Союзом и Польшей. В конце концов дело поляков решить все эти вопросы.

Черчилль заявляет, что, как ему кажется, в том, что было сказано Маршалом Сталиным, прозвучала нота надежды. Он, Черчилль, полагает, что польское правительство намерено достичь соглашения с Комитетом Национального Освобождения. Меморандум не является препятствием для обсуждения. Что касается вопроса о границе, то он, Черчилль, должен сказать, что Россия сильно пострадала в войне с Германией. Только ее армии достигли Польши, и поэтому британское правительство считает, что линия Керзона является единственной линией границы между Польшей и Советским Союзом на востоке. Он, Черчилль, говорил об этом польским деятелям еще в прошлом году. Он, конечно, понимал при этом, что поляки получат другие территории на западе — части Силезии и Восточной Пруссии. Он, Черчилль, считает, что эти территории на западе и в Пруссии полностью компенсируют поляков. Поляки получат длинную линию морского побережья, хороший порт Данциг и Силезию. Это будет великолепная Польша, правда, не такая, как после Версальского договора, но она будет хорошей родиной для польской расы. Если бы он, Черчилль, был на мирной конференции, то он бы использовал те же самые аргументы, если бы он пользовался доверием парламента и своего правительства.

Миколайчик заявляет, что Маршал Сталин заявил, что в меморандуме игнорируется существование Польского Комитета. Частично это, может быть, и так, а частично, может быть, и не так. Надо считаться с усилиями польского правительства по организации армии, флота, авиации.

Тов. Сталин заявляет, что он это понимает и признаёт.

Миколайчик заявляет, что польское правительство организовало подпольную борьбу в Польше. Если Маршал Сталин признаёт Польский Комитет, то он игнорирует польское правительство в Лондоне.

Тов. Сталин отвечает, что он не игнорирует польское правительство в Лондоне. Он, тов. Сталин, хочет соглашения между польским правительством и Комитетом.

Миколайчик заявляет, что в меморандуме Комитет не игнорируется, так как там говорится об образовании нового польского правительства на базе пяти партий.

Тов. Сталин замечает, что в меморандуме нет ни одного слова о Комитете.

Миколайчик заявляет, что в радиопередачах из Люблина не были названы руководители, которые работают на освобожденной территории, но были телеграммы, под которыми каждый подписался. Было приветствие Красной Армии. Было выражено желание жить в свободной, независимой Польше.

Черчилль заявляет, что он не понимает, к чему все это говорит Миколайчик.

Тов. Сталин говорит, что, видимо, Миколайчик отрицает факт созыва съезда крестьянской партии.

Черчилль заявляет, что имеется более важное дело, чем вопрос о том, кто, когда и кому посылал телеграммы.

Тов. Сталин говорит, что это правильно.

Миколайчик заявляет, что на освобожденной территории Польши происходят и хорошие, и плохие вещи.

Тов. Сталин замечает, что это имеет место, как и везде на свете.

Миколайчик замечает, что было бы лучше, если бы они не получали сведений об арестах. Что касается линии Керзона, то он, Миколайчик, не может согласиться ни с Маршалом Сталиным, ни с Черчиллем. Он, Миколайчик, считает, что вопрос о границе должен решить сам польский народ. Было бы плохо, если бы он, Миколайчик, уступил 40 % польской территории и 5 миллионов поляков.

Тов. Сталин заявляет, что там нет 5 миллионов поляков. Это территории украинские и белорусские.

Миколайчик заявляет, что польские солдаты умирали за эти земли, на которые они должны будут вернуться и которые он, Миколайчик, не хочет отдать.

Тов. Сталин заявляет, что за эти территории дерутся полтора миллиона украинцев и белорусов, а Миколайчик этого не видит и хочет захватить эти территории. Это называется империализмом.

Миколайчик говорит, что он воздает честь героизму украинских солдат. Но как быть с поляками, которых с осени 1939 года в борьбе с немцами и в концентрационных лагерях погибло 5 миллионов?

Черчилль заявляет, что страдания польского народа известны всем. Речь идет о том, как покончить с этими страданиями. Чтобы покончить с этими страданиями, нужно иметь объединенное польское правительство, признанное всеми союзными державами.

Тов. Сталин говорит, что это правильно.

Миколайчик говорит, что если желательно, чтобы он отдал 40 % польской территории, то нужно, чтобы была гарантирована независимость Польши.

Тов. Сталин спрашивает, кто угрожает независимости Польши. Советский Союз?

Миколайчик говорит, что он просит независимости для всех поляков, чтобы они могли вернуться в Польшу.

Черчилль заявляет, что можно будет предусмотреть мероприятия по переселению поляков.

Тов. Сталин заявляет, что, конечно, это можно будет сделать и что переселение сейчас уже осуществляется.

Миколайчик заявляет, что все правительства уже вернулись на освобожденную территорию своих стран. Не вернулось лишь одно польское правительство.

Черчилль заявляет, что не все правительства еще вернулись на территорию своих стран. Цель наших переговоров, которые еще не закончились, состоит в том, чтобы обсудить этот вопрос. Он, Черчилль, надеялся, что Миколайчик признает тот факт, что британское правительство поддерживает Советский Союз в отношении новой восточной границы. Какие бы сожаления Миколайчик не высказывал, это остается фактом. Чтобы Миколайчик не говорил, речь идет о будущности Европы. Маршал Сталин, как и его британские и американские союзники, желает, чтобы существовала самостоятельная Польша, дружественная Советскому Союзу.

Тов. Сталин говорит, что это совершенно правильно. Русские не только это заявляют, но и делают.

Черчилль говорит, что нельзя допустить, чтобы Советский Союз имел недружественного соседа. Он, Черчилль, поддерживает требования России не потому, что она сильна, но потому, что она права.

Он, Черчилль, не знает, какое из следующих предложений будет приемлемо: Миколайчик мог бы сделать какое-либо заявление, которое было бы приемлемо Советскому Союзу, но он был бы отвергнут своими сторонниками. В ином случае он мог бы сказать, что польское правительство принимает решение в отношении границы для практических целей и что оно будет иметь право апеллировать при мирном урегулировании.

Миколайчик заявляет, что он предпочел бы демаркационную линию, но он думает, что теперь он присутствует при обсуждении раздела Польши.

Тов. Сталин заявляет, что Миколайчик, однако, предлагает раздел Украины и Белоруссии. Советское Правительство против раздела Украины и Белоруссии.

Миколайчик говорит, что до сих пор он слышал заявления о разделе Польши, но не о разделе Германии.

Черчилль заявляет, что о разделе Германии говорилось, но в общих чертах. Если бы заявить о разделе Германии публично, то это значило бы усилить сопротивление немцев.

Черчилль говорит, что он апеллирует к Миколайчику и просит предпринять попытку помочь в настоящем деле британскому правительству. Британия вступила в войну из-за Польши, несмотря на то, что она не была подготовлена. Британское правительство будет считать свое обязательство выполненным, если в конце войны будет существовать сильная независимая Польша. Это повлечет за собой линию Керзона и улучшение границы на севере и на юге. На данной стадии было бы неблагоразумно для польского правительства отделяться от британского правительства. Поэтому он, Черчилль, просит Миколайчика сделать храбрый жест, чтобы обеспечить мир во всей Европе.

Молотов заявляет, что он хотел бы добавить несколько слов по поводу того, что говорилось на конференции в Тегеране. Он, Молотов, хотел бы напомнить то, что было высказано Рузвельтом в Тегеране. Если он, Молотов, будет неточен, то он надеется, что другие его поправят. Он, Молотов, хорошо помнит заявление Рузвельта о том, что Рузвельт полностью согласен с линией Керзона как линией границы, но что он не считает целесообразным публиковать это свое заявление. Он, Молотов, считает, что на этом основании можно сделать заключение о том, что не только точки зрения Англии и Советского Союза, но и Соединенных Штатов одинаковы.

Миколайчик спрашивает, может ли он узнать, как в Тегеране ставился вопрос о западной границе Польши.

Молотов отвечает, что там высказывалось мнение, что западной границей Польши должна быть линия Одера. Он, Молотов, не помнит, чтобы кто-либо возражал против этого.

Черчилль заявляет, что он это поддерживает.

Иден говорит, что он не помнит возражений. Напротив, имелось в виду, что Польша может пойти так далеко на запад, как она пожелает.

Черчилль заявляет, что Польше должна быть передана, кроме того, Восточная Пруссия к западу и югу от Кенигсберга.

Тов. Сталин заявляет, что это правильно.

Черчилль спрашивает, не будет ли приемлемой следующая формула: Объединенное польское правительство принимает линию Керзона как восточную границу Польши де-факто, сохраняя за собой право обсудить на мирной конференции частные аспекты.

Миколайчик заявляет, что он не уполномочен делать подобные декларации.

Черчилль заявляет, что это не декларация, а рабочая формула. Он, Черчилль, не желает заставить Миколайчика сказать что-либо, что было бы отвергнуто его народом, но настоящий случай — лучшая возможность для создания объединенного польского государства.

Миколайчик заявляет, что он находится в худшем положении, чем Польский Комитет, у которого есть надежды получить Львов.

Тов. Сталин заявляет, что мы не торгуем украинскими землями и вообще чужими землями не торгуем. Он, тов. Сталин, не знает, о чем поляки думают, но Львова они не получат.

Черчилль замечает, что поляки получат Данциг и территорию одинаковой ценности.

Тов. Сталин говорит, что поляки получат эти территории. Кроме того, русские думают, что речь будет идти не только о Данциге для Польши, но и о Штеттине. Русские этому сочувствуют и это поддержат.

Черчилль говорит, что британское правительство это также поддержит, и заявляет, что он просит поляков серьезно обдумать положение.

Тов. Сталин заявляет, что для того, чтобы все было ясно, он хочет сказать, что Советское Правительство не может принять предложенную Черчиллем формулировку. Советское Правительство может ее принять с поправкой в том смысле, что линия Керзона будет основой восточной границы между Советским Союзом и Польшей. Советское Правительство не может иметь сегодня одну границу, а завтра другую. В Польше и в Советском Союзе разные системы. По мере продвижения Красной Армии население восстанавливает колхозы и советскую власть. Если поставить под вопрос границу, то надо будет все снова переделать. Во всем остальном он, тов. Сталин, согласен с предложениями Черчилля.

Черчилль заявляет, что, следовательно, линия Керзона является основой границы.

Присутствуют: И. В. Сталин, В. М. Молотов — с советской стороны; Черчилль, Иден, Керр, Бирс — с английской стороны; Гарриман, Стивене — с американской стороны; [председатель Крайовой Рады Народовой] Берут, [премьер-министр и министр иностранных дел Временного польского правительства] Осубка-Моравский, [Главнокомандующий Войска Польского] Роля-Жимерский — с польской стороны.

В начале заседания т. Молотов кратко информирует о совещании с представителями лондонского польского правительства, которое состоялось в тот же день в 17 часов.

Тов. Сталин замечает, что на этом совещании стоял вопрос о компромиссе между Польским Комитетом Национального Освобождения и польским правительством в Лондоне.

Черчилль заявляет, что англичане очень рады познакомиться с представителями люблинского комитета. Наши цели и наши интересы, говорит Черчилль, заключаются в том, чтобы видеть Польшу свободной в управлении собой. Мы, говорит он далее, были весьма расстроены расхождениями между поляками. Особого сожаления достойно то, что эти расхождения имеют место как раз в тот момент, когда должно бы быть единство. Мы здесь собрались для того, чтобы осуществить единство, которое стало возможным осуществить благодаря победам России. Мы поддерживаем нашего русского союзника на основе линии Керзона. Он, Черчилль, надеется, что Польский Комитет поймет положение британского правительства. Британия вступила в войну, потому что Германия напала на Польшу. Это не было причиной вступления Британии в войну, но это было поводом. Британское правительство сплотило поляков и помогает вооружить тех поляков, которые смогли убежать из Франции, а также тех, которые были эвакуированы в Персию. Эти поляки сражались, и англичане ценят их работу как в Италии, так и во Франции. Британия приютила польское правительство, которое следовало линии генерала Сикорского. Британское правительство работало совместно с этим польским правительством и верно хранило те узы, которые были созданы в те дни, и повсюду в Англии поляки оставили о себе наилучшие воспоминания. Британское правительство, конечно, не может покинуть людей, с которыми оно сотрудничало в течение 5 лет. Таково же, как он, Черчилль, надеется, положение и Соединенных Штатов. Мы гордимся нашей верностью к нашим друзьям. Он, Черчилль, надеется, что британцы должны получить должное за то, что они помогли возродиться Польше. Польша должна стать дружественной России и другим странам и сильной страной.

Берут говорит, что он хочет поблагодарить Черчилля за дружественные слова. Он хотел бы от имени возрождающегося польского государства выразить Черчиллю благодарность за хорошие дружественные пожелания по отношению к польскому народу. Польский народ связывает свое счастье с победой союзников, и он хотел бы сделать все возможное, чтобы победа была возможно скорее одержана. Объединение польского народа, говорит Берут, мы считаем основным условием успешной борьбы польского народа с общим врагом — Гитлером. Крайовая Рада Народова поставила этот лозунг во главу угла с самого начала борьбы с немцами. В течение трех лет Крайовая Рада Народова считала, что объединение всех сил польского народа является не только условием победы над германскими захватчиками, но является условием будущего самого польского народа. Свое будущее польский народ связывает с демократическими принципами, которые объединяют все государства, борющиеся с немцами. В Польше до войны развивались тенденции, которые нарушали принцип демократии. Польша была соседом того государства, которое с 1933 года провозгласило лозунг борьбы с демократией, и влияние этих тенденций довольно сильно сказалось в Польше. Выражением влияния этих тенденций было введение в 1935 году тогдашним новым правительством новой конституции. Эта конституция была навязана польскому народу насильно и не одобрялась польским народом. Польский народ боролся против этой конституции, так как она лишила его всех прав. В этом отношении польское правительство отошло от тех принципов демократии, которые приняты во всех демократических странах, в том числе в Англии.

Черчилль спрашивает, правильно ли, что Сикорский, Миколайчик и другие были против конституции 1935 года и поэтому были отстранены.

Берут отвечает утвердительно и добавляет, что польское правительство в Лондоне находится под влиянием элементов, которые придерживаются антинародных принципов. Поэтому первым основным условием искреннего объединения Польский Комитет считает отречение Миколайчика и его единомышленников от конституции 1935 года. Этого мнения придерживается огромное большинство польского народа.

Черчилль заявляет, что этот вопрос, как он понимает, может быть обсужден между поляками. Британское правительство не хочет вмешиваться в чисто польские вопросы. Он, Черчилль, уверен, что этот вопрос может быть обсужден с надеждой на его решение.

Тов. Сталин говорит, что этот вопрос поляки должны решить сами.

Черчилль заявляет, что Миколайчик высказывался против конституции 1935 года и говорил, что конституция 1921 года более отвечает интересам польского народа. Он, Черчилль, надеется, что этот камень преткновения будет устранен.

Берут заявляет, что, несмотря на высказывания Миколайчика против конституции 1935 года, у Польского Комитета тем не менее имеются доказательства, что все юридические и политические действия польского правительства в Лондоне основываются на конституции 1935 года.

Черчилль заявляет, что первая задача поляков — это помочь избавиться от немцев.

Берут заявляет, что несомненно это так, но дело в том, что эмигрантское правительство не желает содействовать борьбе с немцами. Польское эмигрантское правительство надеялось внести раскол между союзниками, ибо оно считало не только Германию, но и Советский Союз врагом Польши. Эта позиция эмигрантского польского правительства и вызвала необходимость организации тех группировок в стране, которые вели борьбу с немцами в течение трех лет независимо от политики польского эмигрантского правительства и в противовес этой политике.

Черчилль говорит, что он надеется, что Берут поймет, что он, Черчилль, старается устранить затруднения. Он, Черчилль, не думает, что вопрос о конституции не может быть разрешен. Если это единственное препятствие, то оно может быть легко устранено.

Берут отвечает, что это не единственное препятствие, хотя одно из главных. Второе и главное затруднение с Миколайчиком заключается в его отношении к Советскому Союзу, крупнейшему соседу Польши. Польский Комитет считает, что польский народ хочет иметь дружественные отношения с Советским Союзом.

Черчилль заявляет, что будущее польское правительство должно поддерживать и укреплять дружественные отношения с Советским Союзом. Так думает также и британское правительство.

Берут заявляет, что поэтому Польский Комитет делает вывод, что вопрос о границах на востоке должен быть решен не войной, а дружественным путем, путем хорошего добрососедского договора. Польша не может претендовать на захват украинских и белорусских земель, которые были в Польше основным источником трений в течение 25 лет и которые не давали Польше основания назвать себя демократическим государством. Мы хотим, говорит Берут, разрешить этот вопрос путем признания линии Керзона как границы между польскими и украинскими и белорусскими землями. Мы просим поддержки справедливых стремлений польского народа и возвращения ему некоторых принадлежавших польскому народу земель, которые были отобраны у Польши Германией.

Черчилль говорит, что поскольку это касается Маршала Сталина и его, Черчилля, то Берут ломится в открытую дверь, так как Маршал Сталин и он, Черчилль, уже согласны насчет этого. Польское правительство не согласилось с Маршалом Сталиным и им, Черчиллем, но у него, Черчилля, есть надежда, что польское правительство согласится. Таким образом будет устранен еще один источник трений.

Берут говорит, что у Польского Комитета были беседы с Миколайчиком по этому вопросу. Месяц тому назад в этих беседах перед Миколайчиком был поставлен вопрос об условиях объединения обеих частей польской политической жизни. Среди этих условий было признание конституции 1921 года, признание основных положений манифеста Польского Комитета Национального Освобождения, в котором ставится вопрос о внешней политике Польши и о тех непременных реформах, которые ожидает польский народ, а именно о земельной реформе, которую польское крестьянство ожидает двести лет.

Черчилль замечает, что если польское крестьянство ждало земельную реформу двести лет, то оно могло бы подождать несколько месяцев, пока не будут побиты немцы. Нужно иметь территорию для того, чтобы проводить реформу.

Берут заявляет, что само собой разумеется, что нужно изгнать врага, чтобы полностью провести земельную реформу, но вопрос в том, что эта реформа обещалась разными правительствами. Поэтому народ спрашивает, осуществит ли Польский Комитет эту реформу, и народ этого требует. Миколайчик в принципе согласился и обещал повлиять на своих единомышленников в стране в пользу проведения земельной реформы. Миколайчик обещал, что он поедет в Лондон и посоветуется. Но прошло два месяца, и он своих обещаний не выполнил.

Черчилль заявляет, что земельная реформа — это один из пунктов программы правительства, возглавляемого Миколайчиком. Он, Черчилль, хотел бы спросить, будет ли Польский Комитет согласен, если бы Миколайчик был согласен с тем, что реформу следует проводить по мере освобождения польской земли от врага. Он, Черчилль, лично думает, что, пока гремят орудия, лучше повременить с проведением реформы.

Берут заявляет, что в разговорах Миколайчик на словах соглашается, но на деле не решается пойти с Польским Комитетом. Он стремится организовать своих единомышленников против Комитета среди офицеров Армии Крайовой. Они ведут довольно жестокую борьбу против Комитета. Миколайчик надеется путем борьбы с Комитетом добиться некоторых успехов.

Черчилль заявляет, что если речь идет о гражданской войне, то он против всякого, кто ее начинает.

Берут заявляет, что польский народ хочет объединения, и он, Берут, считает, что если Миколайчик готов к объединению, то соглашение может состояться.

Черчилль заявляет, что это то, чего нужно добиться. Нужно понять, что очень плохо для Польши и для всех Объединенных Наций, что союзники признают одно польское правительство, а Советский Союз другое. Такое положение выгодно только немцам и крайне неприятно для объединенных стран. Задача состоит в том, чтобы создать единое польское правительство, которое будут признавать три главных союзника, с тем, чтобы союзники представляли собой сомкнутый строй. Он, Черчилль, думает, что Маршал Сталин с этим будет согласен.

Тов. Сталин отвечает, что он безусловно согласен. Он, тов. Сталин, хочет, чтобы в тылу Красной Армии было спокойно и чтобы там не было гражданской войны. Он, тов. Сталин, хотел бы дать некоторое разъяснение относительно аграрной реформы. Некоторые думают, что с осуществлением аграрной реформы можно подождать несколько месяцев и потом, когда вся территория будет освобождена, проводить аграрную реформу. Такой взгляд неправилен. О чем доносят политработники Красной Армии, находящиеся в Польше? Что думают крестьяне по этому вопросу? Нам сообщают, что часть польских помещиков ушла вместе с немцами, а другая осталась. Хозяева боятся обрабатывать землю, так как боятся, что у них отберут хлеб. Некоторые не имеют к тому же рабочих, так как рабочие не идут на работу, ибо думают, что они получат землю. Вследствие этого много земли не обрабатывается. Крестьяне спрашивают, чего ждут, почему они, крестьяне, не получают землю, которая им была обещана. Вопрос о реформе становится весьма актуальным. Таково положение на основе донесений политработников Красной Армии. Крестьяне не будут ждать, пока им дадут землю, а начнут ее забирать сами, будет драка. Лучше, если крестьянам раздать землю хотя бы тех помещиков, которые ушли с немцами.

Черчилль спрашивает, чего требуют крестьяне — землю колхозов или помещиков.

Тов. Сталин отвечает, что там колхозов нет. В Польше происходит то, что было во Франции. Крестьяне хотят взять землю в свои руки.

Черчилль говорит, что это конечно трудный вопрос, но для целей войны нужно сделать все для того, чтобы обрабатывать землю, чтобы получить побольше продовольствия.

Тов. Сталин говорит, что чем больше будет продовольствия, тем лучше. Но помещики, находящиеся в Лондоне, угрожают террором тем людям, которые проводят земельную реформу.

Черчилль замечает, что если крестьяне получат землю, то трудно будет помещикам отнять ее у крестьян.

Моравский заявляет, что первое расхождение Польского Комитета с польским правительством в Лондоне состоит в том, что Комитет хочет объединения, а Миколайчик не хочет. Комитет указал принципы, на которых он хотел бы объединения с Миколайчиком, а Миколайчик не указал таких принципов. Комитет хочет дружбы с Советским Союзом, а солдаты Армии Крайовой стреляют в солдат Красной Армии и Польской Армии. Комитет проводит мобилизацию, а Миколайчик отдает приказы бойкотировать мобилизацию.

Черчилль заявляет, что недавно Моравский высказался в нехорошем тоне о поляках, которые сражаются с немцами и умирают.

Моравский заявляет, что Комитет хочет создать армию, а Миколайчик ведет борьбу против мер Комитета в этом направлении, Комитет хочет восстановить заводы, а Миколайчик против. Комитет хочет восстановить школы, а Миколайчик против.

Черчилль заявляет, что плохо получается так, что у Комитета все хорошо, а у Миколайчика все плохо. Каждая сторона выставляет претензию против другой. Он, Черчилль, здесь присутствует не для того, чтобы выслушивать жалобы той и другой стороны, а для того, чтобы услышать слова примирения.

Моравский заявляет, что он хотел бы сказать, в чем расхождение между Польским Комитетом и польским правительством. По мнению Миколайчика, генерал Бур и другие — герои, а по мнению ПКНО — нет.

Черчилль заявляет, что Бур завоевал восхищение миллионов людей, конечно, не своим благоразумием, но своей храбростью.

Тов. Сталин говорит, что он не согласен с Черчиллем.

Черчилль говорит, что, может быть, Маршал Сталин больше знает, чем он, Черчилль, но он, Черчилль, думает, что назначение генерала Бура главнокомандующим не было неблагоразумным.

Моравский заявляет, что Польский Комитет с восхищением относится к героическим борцам, но иначе смотрит на Бура и других. Он, Моравский, хотел бы добавить, что вопреки утверждению Миколайчика, члены его партии не только его, Миколайчика, не поддерживают, но они и против него. Это было установлено на съездах партии, в которую входит Миколайчик. Миколайчик заявляет, что он против санации, а на самом деле — за нее. Что касается земельной реформы, то она должна быть осуществлена, ибо в противном случае крестьяне самовольно заберут землю.

Тов. Сталин спрашивает, считают ли поляки возможным добиться объединения.

Берут отвечает, что они согласны, но на тех условиях, о которых он, Берут, говорил, а именно: признание конституции 1921 года и немедленное проведение реформ.

Тов. Сталин спрашивает, считают ли представители Польского Комитета возможной вторую встречу с Миколайчиком.

Берут отвечает, что Комитет все время призывал лондонских поляков к объединению, но не встречал поддержки с их стороны.

Тов. Сталин спрашивает, готовы ли будут представители Полького Комитета встретиться с представителями польского правительства в Лондоне. На этой встрече Молотов и Иден были бы председателями и руководили бы совещанием в присутствии Гарримана с тем, чтобы не было гражданской войны.

Берут отвечает, что он согласен.

Встречи с «лондонскими» и «люблинскими» поляками 13 октября не принесли конкретных результатов, но прояснили позиции сторон, показали, в каком направлении следует проводить консультации для достижения компромисса. Естественно, что следующей была встреча Сталина с Черчиллем (уже без участия польских представителей), на которой они обсуждали создавшееся положение.

14 октября 1944 года в 16 часов 30 минут.

Черчилль заявляет, что он упорно работал с поляками все утро, но не добился больших результатов. Трудность состоит в том, что поляки хотят оставить за собой формальное право защищать свое дело на мирной конференции. Он, Черчилль, изложил на бумаге то, что он зачитывал полякам. Поляки были весьма недовольны, но, как он, Черчилль, думает, они не особенно далеки от того, чтобы принять это. Черчилль показывает И. В. Сталину свое предложение в переводе на русский язык. При этом Черчилль заявляет, что если можно было бы что-либо включить в текст, что дало бы полякам право защищать свое дело на мирной конференции, то поляки немедленно согласились бы с текстом. Он, Черчилль, хотел бы знать впечатление Маршала Сталина об этом документе.

Тов. Сталин отвечает, что если бы в документе было сказано, что линия Керзона принимается в качестве основы советско-польской границы, то тогда документ был бы приемлем.

Черчилль заявляет, что поляки были бы готовы принять документ, если бы в этом документе было оговорено, что они согласны с линией Керзона как границей, но протестуют против нее.

Тов. Сталин говорит, что это не годится.

Черчилль заявляет, что он не может гарантировать, что Соединенные Штаты Америки не поднимут польского вопроса на мирной конференции. Если соглашение не состоится и если сведения об этом проникнут в прессу, то поляки могут поднять большой шум и это принесет большой вред Президенту на выборах. Поэтому он, Черчилль, думает, что лучше было бы держать все это дело в строгом секрете, включая и тот документ, который он показал сейчас Маршалу Сталину, в течение трех недель, пока не состоятся выборы в США.

Тов. Сталин спрашивает, предлагает ли Черчилль отложить польский вопрос и думает ли он, что Миколайчику следует вернуться в Лондон, а Моравскому и другим в Люблин.

Черчилль отвечает, что он думает, что следовало бы отложить польский вопрос, если не удастся его решить в Москве, на три недели.

Черчилль заявляет, извиняясь за откровенность, что если не удастся разрешить польский вопрос, то будет невозможно убедить общественное мнение в том, что люблинский комитет не является выражением русской воли и необходимым мероприятием в тылу Красной Армии. Та пропаганда, которую ведет люблинский комитет, является весьма эффективным орудием для польского правительства в Лондоне в его кампании против люблинского комитета. Например, Моравский ругал участников варшавского восстания. Он, Черчилль, должен сказать, что такие выступления Моравского принесли больше вреда, чем пользы.

Тов. Сталин замечает, что Моравский выступал не против героического населения Варшавы, а против Бура и его хозяев.

Черчилль заявляет, что в Польше до войны было очень мало коммунистов.

Тов. Сталин говорит, что польский народ рассуждает очень элементарно. Поляки считают, что Красная Армия освобождает Польшу, и спрашивают, кто из польских руководителей является другом Красной Армии. Поляки видят, что люблинский комитет — с Красной Армией. Они видят, что англичане вместе с американцами в союзе с Красной Армией, но они спрашивают, почему никого из представителей лондонского польского правительства нет с Красной Армией. Польские крестьяне не могут этого понять. Миколайчик не понимает, какой большой вред наносит ему этот факт. Что касается утверждения, что ПКНО является выражением русской воли, то это неправильно, так как комитет пользуется широкой поддержкой польского народа. Конечно, в комитете имеются противоречия, но Черчилль знает, насколько поляки капризный народ.

Черчилль просит извинения за откровенность и говорит, что британское правительство ознакомилось с биографиями люблинских поляков. Например, оно слышало о том, что Берут очень способный и умный человек, что он коммунист и что был в тюрьме при Пилсудском, но был впоследствии обменен Советским Правительством.

Тов. Сталин говорит, что Берут состоял в коммунистической партии Польши, но он вышел из нее в 1937 или 1938 году. Он, тов. Сталин, познакомился с Берутом впервые в Москве в последнее время. Что касается того, что он, Берут, был обменен, то он, тов. Сталин, обещает навести по этому вопросу соответствующие справки.

Черчилль заявляет, что британское правительство полностью сочувствует желанию Маршала Сталина обеспечить существование дружественной Советскому Союзу Польши.

Тов. Сталин отвечает, что Советскому Союзу нужна не просто дружественная, но сильная Польша. Он, тов. Сталин, уважает многих членов ПКНО за то, что они понимают, что Советский Союз не попытается угнетать и ассимилировать поляков с русскими, как это делало царское правительство, а что Советский Союз хочет сильной и суверенной Польши. Миколайчик этого не понимает, ибо он не видит разницы между политикой царского и советского правительств по отношению к Польше.

Черчилль заявляет, что он не уверен в том, что в данный момент нужно продолжать усилия достичь соглашения. Дело в том, что если бы британское правительство открыто заявило о том, что оно достигло соглашения с Советским Союзом в отношении границы для Польши задолго до перемирия, то это было бы весьма опасной вещью. Но он, Черчилль, расстроен тем, что между Англией и Советским Союзом должен вечно оставаться неразрешенным этот польский вопрос, причиняющий столько неприятностей.

Тов. Сталин говорит, что на Миколайчика влияет среда, в которой он вращается. Поляки из окружения Миколайчика играют на возможности конфликта между союзниками.

Черчилль замечает, что независимо от того, является ли это конфликтом между союзниками или критикой Советского Союза, польский вопрос будет гноящейся раной в отношениях между Советским Союзом и англосаксонскими странами.

Все дело в том, что поляки боятся формально заявить о том, что они отказываются от своих претензий, хотя они знают, что не получат удовлетворения их. Он, Черчилль, еще предпримет дальнейшие усилия, чтобы убедить поляков согласиться с советской точкой зрения и трезво рассмотреть положение в целом. Поляки должны будут понять, что если они согласятся, то у них будут дружественные отношения с крупнейшим соседом Польши — Советским Союзом. Было бы глупо упорствовать в том положении, в котором сейчас находятся поляки.

Он, Черчилль, думает, что будущность мира зависит от дружбы британцев и американцев с Советским Союзом. Он, Черчилль, будет откровенен и скажет Маршалу Сталину, что малые европейские страны напуганы до смерти большевистской революцией. Это объясняется тем, что до ликвидации Коминтерна Советское Правительство заявляло о своем намерении советизировать все страны Европы. Он, Черчилль, помнит, как в 1919 — 20 году весь мир дрожал в страхе перед мировой революцией, хотя он, Черчилль, уверен, что в Англии не было бы революции.

Тов. Сталин отвечает, что теперь мир не будет дрожать в страхе. Советский Союз не намерен устраивать большевистские революции в Европе. Он, Черчилль, может убедиться в этом на примере Румынии, Болгарии и Югославии.

Черчилль отвечает, что он верит всему тому, что ему заявляет маршал Сталин.

Заседания, состоявшиеся вечером 14 октября и 15 октября, были посвящены военным вопросам, обстановке на театрах войны и координации военных планов. Краткий обзор военной обстановки в Европе не принес неожиданностей ни для одной из сторон. Сталин, имея в виду «процентное соглашение» в части, касающейся Греции, подчеркнул, что «советское командование не думает далеко двигаться на запад в Югославии» и рассчитывает, что «союзные войска встретятся с Красной Армией в Австрии», что и произошло в действительности. Обращает на себя внимание доклад начальника военной миссии США в Москве генерала Дж. Дина о положении на Тихом океане. Весьма поверхностный, не содержащий анализа обстановки в Бирме, а главное в Китае, где значительных успехов достигли японские войска, доклад главной своей целью ставил прояснение конкретных вопросов вступления СССР в войну против Японии, разработку планов совместных операций, которую следовало «начать немедленно», поскольку «наиболее важным фактором в развитии общего стратегического положения будет та роль, которую должен (!) будет сыграть Советский Союз».

Вечером 14 октября Сталин и Черчилль были в Большом театре на балете «Жизель», главную роль в котором исполняла О. В. Лепешинская, но на заседании 15 октября Черчилль отсутствовал, так как заболел. Тем не менее в первой половине дня он пригласил к себе в резиденцию Идена, Исмея и Харви, а также С. Миколайчика с сопровождавшими его лицами и имел с ними непродолжительную беседу. Были приняты необходимые меры для выздоровления премьер-министра, подготовлен срочный прилет из Каира группы британских медиков, предложена помощь личного врача Сталина профессора В. Виноградова, но все обошлось, и на следующий день состоялась очередная встреча Черчилля со Сталиным.

Во время встречи 16 октября официальное обсуждение польского вопроса между двумя лидерами завершилось. В дальнейшем происходили встречи У. Черчилля с С. Миколайчиком, В. М. Молотова с А. Иденом, «лондонских» и «люблинских» поляков, в ходе которых вновь обсуждался состав будущего единого правительства Польши, представительства в нем различных сторон. Вопрос остался нерешенным.

19 октября, перед отбытием из Москвы, на аэродроме, у микрофона кинохроники, г-н У. Черчилль произнес следующую речь:

«Маршал Сталин, Ваши Превосходительства, леди и джентльмены, друзья, военные товарищи, собравшиеся здесь!

Теперь я подошел к концу наиболее напряженного и в тоже время наиболее приятного посещения Москвы. Мы работали очень много. Как я сказал вчера вечером, мы являлись на нашем совещании рабочими и солдатами, но то великодушное гостеприимство и сердечная дружественность, с которыми нас приветствовали и с которыми нас принимали, оставили у меня и у моего друга и коллеги, Министра Иностранных Дел г-на Идена, самые приятные воспоминания об этих насыщенных и серьезных днях.

Самым большим удовольствием и честью для меня было то, что я имел так много длительных и задушевных бесед с моим другом и военным товарищем Маршалом Сталиным, и то, что я занимался многими трудными вопросами, неразрывно связанными с объединенным маршем великих народов вперед через многочисленные превратности войны.

Я глубоко надеюсь и верю, будучи твердо убежден, что полководец — государственный деятель, стоящий во главе России, поведет русский народ, все народы России через эти годы грозы и бури к солнечным дням более свободного и счастливого века для всех и что с ним в выполнении этой задачи будут идти страны Британского Содружества Наций и могущественные Соединенные Штаты Америки».

Наиболее значительным итогом октябрьских встреч Сталина и Черчилля были, на наш взгляд, «процентное соглашение» и просвет в тупике польской проблемы, достигнутый совместными усилиями двух лидеров. Прояснились возможности и условия для создания в Польше правительства национального единства. Препятствий оказалось больше, чем возможностей. Остается фактом, что С. Миколайчик не воспользовался предложением возглавить новое правительство Польши, как и понятны причины, по которым он отказался это сделать.

Важными совместными актами, которые последовали за переговорами, явились официальное признание правительствами СССР, США и Великобритании администрации де Голля в качестве временного правительства Франции и Соглашение о перемирии с Болгарией.

Четкое выполнение аппаратом Наркоминдела программы переговоров, создание максимально возможных деловых и бытовых условий для английской делегации, атмосфера гостеприимства во многом способствовали успеху переговоров и дипломатической гибкости, проявленной главными действующими лицами (например, при обсуждении «процентного соглашения», дискуссиях с «лондонскими» и «люблинскими» поляками). Каждая деталь вызывала позитивную или негативную реакцию английской стороны. С минусом было отмечено, что Сталин не встретил Черчилля на аэродроме, и в то же время подчеркивалось, что он приехал на прием в английское посольство — первое из иностранных посольств, которое он когда-либо посещал в Москве, что он был вместе с Черчиллем в Большом театре и провожал его на аэродроме.

Подводя итоги визита, Черчилль, выступая 27 октября в палате общин, сказал: «Я рад сообщить Палате, что наши отношения с Советской Россией никогда еще не были столь прочными, доверительными и сердечными, как сегодня. Никогда ранее мы не имели возможности вести дискуссии столь открыто… Не говоря уже о том, что мы едины в том, чтобы довести войну до полной победы»». Сталин назвал итоги встречи «ярким показателем упрочения фронта Объединенных наций». А. Гарриман констатировал, выступая в госдепартаменте: «Встреча Черчилль — Сталин была весьма успешной»». В таком же духе оценивала итоги переговоров печать стран антигитлеровской коалиции, отмечая в то же время, что далеко не все вопросы удалось решить. Генерал X. Исмей считал, что переговоры с поляками закончились «полным провалом», и выразил неудовольствие уровнем обслуживания британской делегации».

Решения по польскому и югославскому вопросам, будущему Германии, конкретным условиям вступления в войну против Японии, проблеме черноморских проливов и многим другим, от которых зависело будущее Европы и послевоенного мира, предстояло принять на встрече «большой тройки», которая через три с половиной месяца состоялась в Ялте.

Крымская конференция руководителей трех союзных держав СССР, США и Великобритании (4—11 февраля 1945 г.) — проходила в обстановке, значительно отличавшейся от той, которая сопутствовала их предыдущей встрече в Тегеране.

Зажатая в тисках двух фронтов, Германия была обречена на поражение, которое после неудачи последнего немецкого контрнаступления в Арденнах (декабрь 1944 — январь 1945 г.), стало неизбежным в ближайшие месяцы.

Фашистский блок развалился. Вслед за Италией вышли из войны или капитулировали Румыния, Финляндия, Болгария, Венгрия. Советские войска совместно с Народно-освободительной армией Югославии, сформированными на территории СССР боевыми частями и соединениями Польши, Чехословакии и Румынии освободили территории Польши, Чехословакии, Югославии. Красная Армия и армии западных союзников вели бои на территории самой Германии. Противник продолжал оказывать ожесточенное сопротивление, и это требовало координации военных усилий антигитлеровской коалиции.

«Наступление Рунштедта» в Арденнах подтверждало такую необходимость. 16 декабря 1944 г. фронт западных союзников в полосе 12-й группы армий генерала О. Бредли был неожиданно прорван и немецкие танки, сея панику в рядах противника, дезорганизуя его оборону, устремились по территории Бельгии и Люксембурга в общем направлении на Антверпен. Амбициозная цель гитлеровского командования заключалась в том, чтобы «устроить англо-американцам второй Дюнкерк», укрепить высвободившимися войсками оборону Восточного фронта и внести раскол в антигитлеровскую коалицию. Развернулись ожесточенные бои. 1 января 1945 г. немцы нанесли еще один удар — в Эльзасе, и начали наступление в направлении Страсбурга. Реальные силы немецких группировок были неизвестны союзникам. Командующий 3-й американской амией генерал Д. Паттон записал 4 января 1945 г. в дневнике: «Мы еще можем проиграть эту войну». Д. Эйзенхауэр сообщал в Вашингтон, что отсутствие помощи со стороны Советской Армии поставило бы его войска «в самое тяжелое положение».

Черчилль, обсудив на встрече с Б. Монтгомери и Д. Эйзенхауэром создавшуюся обстановку, направил 6 января 1945 г. Сталину личное и строго секретное послание, в котором говорилось: «На западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях… Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра… Я считаю дело срочным». На следующий день Сталин ответил Черчиллю, что советское наступление с целью «оказать содействие нашим славным союзным войскам» начнется по всему центральному фронту «не позднее второй половины января».

В результате Висло-Одерской операции (12 января—3 февраля 1945 г.), одной из самых крупных в Великой Отечественной войне, были разгромлены основные силы немецкой группы армий «А» (с 26 января — «Центр»), завершено освобождение Польши. Красная Армия вышла на дальние подступы к Берлину. 14 января Д. Эйзенхауэр телеграфировал генералу армии А. И. Антонову: «Важные известия о том, что доблестная Красная Армия новым мощным рывком двинулась вперед, восприняты союзными армиями на западе с энтузиазмом. Я выражаю Вам и всем, кто руководит этим великим наступлением и участвует в нем, мои поздравления и наилучшие пожелания». К 28 января последние немецкие части, преследуемые войсками союзников, откатились на ранее занимаемые позиции. В дневнике Верховного главнокомандования вермахта в записи от 29 января говорится, что «ввиду угрожающей обстановки на востоке фюрер приказал перейти к обороне на западе».

На Дальнем Востоке, несмотря на большие успехи вооруженных сил США и их западных союзников, разгром японского флота на Тихом океане, американское командование не рассчитывало завершить войну ранее 1946 и даже 1947 г. С вступлением СССР в войну против Японии западные союзники, а прежде всего США, рассчитывали принудить Японию к капитуляции, избегая штурма самих Японских островов, что повлекло бы за собой крупные потери (по некоторым подсчетам до 1 млн. человек).

Своей сложностью выделялись политические проблемы, связанные с послевоенным устройством мира, которые предстояло решать на конференции. На их неотложность указывали быстротечные изменения линии фронта, стремительное сближение армий антигитлеровской коалиции, наступавших с востока и запада, освобождение территорий оккупированных захватчиками стран.

Инициатива созыва конференции принадлежала Рузвельту, что объяснялось не только тем, что без его участия в октябре 1944 г. состоялась встреча Сталина с Черчиллем в Москве. Американская сторона была особенно заинтересована в согласовании конкретных сроков и условий вступления СССР в войну с Японией, в принятии по этому вопросу решения на конференции. Переговоры о конференции велись с осени 1944 г. Но она не могла состояться ранее ноябрьских выборов президента США, на которых в четвертый раз победу одержал Рузвельт, и его официального вступления в должность в январе 1945 г. Поиски места встречи затянулись. Предлагались Аляска, Каир, Афины и Иерусалим, что было неприемлемо для Сталина по причинам, как он об этом писал Рузвельту и Черчиллю, связанным с рекомендациями врачей и необходимостью руководства военными действиями. В конечном итоге Рузвельт в декабре дал согласие на встречу в Ялте. Намек на возможность встречи «в районе Черного моря» сделал ранее Г. Гопкинс советскому послу в США A. A. Громыко.

К тому времени Рузвельт и Черчилль совместно с начальниками штабов провели очередную двухстороннюю конференцию в Квебеке (11–16 сентября 1944 г.) и по настоянию Черчилля еще раз встретились 2 февраля 1945 г. в порту Ла-Валетта на борту крейсера «Куинси», на котором Рузвельт прибыл в тот день на остров Мальта, где его ожидал Черчилль. По воспоминаниям Идена, они ни о чем толком не договорились, «в то время как Медведь будет себе на уме». Надо сказать, что с прибытием на Мальту английской делегации не обошлось без происшествий. Один из британских самолетов потерпел катастрофу, в результате которой погибло 13 человек. Среди них сотрудники Форин-офис, личный телохранитель А. Идена и адъютант А. Брука.

3 февраля делегации Великобритании и США несколькими самолетами вылетели с Мальты в Крым (часть «обслуги» была отправлена морем до Севастополя). Примерно через девять часов самолеты Рузвельта и Черчилля с небольшим интервалом совершили посадку на аэродроме Саки близ Симферополя. Их встречали Молотов и Вышинский со всеми почестями. Сталин приехал из Москвы в Симферополь поездом. Далее в Ялту следовали на автомашинах. Сара, старшая дочь Черчилля, сопровождавшая его в поездке, осталась недовольна дорогой. 4 февраля в письме матери она назвала эту дорогу «бесконечной и скучной». Далее она сообщала, что «на пути через каждые 200 ярдов (около 180 метров. — Ред.) вдоль дороги стояли красноармейцы — мужчины и женщины, которые гордо отдавали нам честь… На блеклой местности изредка встречались лишь крестьяне с мрачными лицами». Сам Черчилль был в хорошем настроении. Он нашел Рузвельта «здоровым и телом и душой» (что не соответствовало действительности), а вспоминая дорогу в Ялту, расхваливал организованный для гостей «восхитительный ланч» с шампанским и икрой.

В работе конференции (кодовое название «Аргонавт») приняли участие высшие политические и военные руководители трех стран, сопровождаемые своими заместителями, экспертами, персоналом. В состав английской делегации кроме Черчилля входили А. Иден, министр военного транспорта лорд Лезерс, главнокомандующие видами вооруженных сил маршал авиации Ч. Портал, адмирал А. Кэннинхем, Главнокомандующий войсками союзников на Средиземном море фельдмаршал Г. Александер, участники встречи 1944 г. в Москве фельдмаршал А. Брук, А. Исмей, А. Кадоган и посол А. Керр. В составе американской делегации вместе с Рузвельтом в работе конференции приняли участие новый государственный секретарь Э. Стеттиниус, специальный помощник президента Г. Гопкинс, Д. Маршалл, начальник штаба президента США адмирал В. Аеги, главнокомандующий военно-морскими силами США адмирал флота Д. Кинг, посол в СССР А. Гарриман.

Советская делегация была представлена Сталиным, Молотовым, наркомом военно-морского флота Н. Г. Кузнецовым, заместителем начальника Генерального штаба генералом армии А. И. Антоновым, заместителями наркома иностранных дел А. Я. Вышинским и И. М. Майским, маршалом авиации С. А. Худяковым, послами в Великобритании Ф. Т. Гусевым, и в США — A. A. Громыко. Личными переводчиками у Сталина был В. Н. Павлов, у Черчилля — А. Бирс, у Рузвельта — Ч. Болен, будущий посол США в СССР (1953–1957).

Только в составе делегации Великобритании и США насчитывалось более 2000 человек и была проведена огромная работа по подготовке, в том числе материальных условий к проведению конференции, размещению ее участников и обеспечению их безопасности в разрушенном и разоренном немецкими захватчиками Крыму, который всего за несколько месяцев до этого был освобожден Красной Армией.

Повестка дня конференции заранее не оговаривалась. Обсуждались важнейшие вопросы войны и мира, по которым были приняты согласованные решения: о завершении войны, оккупации Германии и союзном контроле над ней, репарациях с Германии, конференции Объединенных Наций, о Польше, о Югославии, единстве в организации послевоенного мира. Принята декларация об освобожденной Европе, подписано соглашение о сроках и условиях вступления СССР в войну против Японии и другие важные документы.

Крымской конференции посвящена обширная отечественная и зарубежная литература. Рассмотрим основные вопросы, связанные с дискуссиями между Сталиным и Черчиллем, а также документы, которые либо мало известны, либо публикуются впервые, и дают возможность более обстоятельно ознакомиться с «дипломатическим инструментарием» лидеров антигитлеровской коалиции, атмосферой на конференции, и ее изменениями.

25 января [1945 г. ]

Сегодня у меня был знаменательный день.

Во-первых, около 4 час. дня меня вызвал к себе Молотов и сообщил: а) что в 7 час. вечера Сталин в кабинете Молотова принимает английскую парламентскую делегацию и просит меня быть на приеме для того, чтобы исполнять функции хозяина и переводчика, и б) что я должен буду поехать на предстоящее свидание «Большой тройки» с тем, чтобы помогать в вопросе о репарациях и вообще помогать. Молотов при этом добавил, что вместе с ним на свидание едут также Вышинский и Кавтарадзе…

— Не имеете ли каких-либо возражений против поездки? — спросил Молотов.

— Нет, не имею, — ответил я. — Я всецело к вашим услугам.

Как бы я, в самом деле, мог возражать?…

30 января

Наконец мы на месте — в Крыму. В памяти невольно проходят события последних трех дней…

Выехали мы из Москвы в воскресенье 28 января в специальном поезде, который Вышинский организовал для работников НКИД…

Мне и Кавтарадзе, как замнаркомам, отвели по специальному купе в международном вагоне. Остальные разместились по двое. В мягких вагонах было по четверо в каждом отделении. Всего наркоминдельцев ехало человек 50. Сверх того с нашим поездом в Крым направлялся Н. Г. Кузнецов (Наркомвоенмор) со своим штатом. Он был в собственном вагоне…

В нашем международном вагоне холодно и темновато. Читать при свете невозможно. Последнюю ночь перед Симферополем электричество совсем погасло. Зажгли свечи… Одна из уборных в вагоне не действовала. Не действовал также умывальник в моем купе. Постельное белье дали, но такое серое и грубое, что ложиться было неприятно. Вагона-ресторана в поезде не оказалось. Пришлось устроиться примитивно: перед отъездом из Москвы НКИД роздал всем пассажирам свертки с продовольствием, а проводник в пути грел самовар и предлагал кипяток (чаю у него не было)…

Следы войны и вдоль всего пути: справа и слева разрушенные здания, исковерканные пути, сожженные деревни, поломанные водокачки, кучи кирпича, взорванные мосты… Линия Москва — Севастополь двухпутная, но сейчас работает только одна колея. Отсюда долгие остановки на разъездах и общий замедленный темп движения. Повсюду видны наспех сколоченные бараки, изгороди из свежего теса, различные импровизированные приспособления для поддержания железнодорожного движения…

В пути я не терял времени: окончательно отшлифовал формулу по репарациям…

План размещения участников конференции таков: Рузвельту отведен бывший царский дворец в Ливадии, Черчиллю — бывший дворец Воронцова-Дашкова в Алупке, а Сталину — бывший дворец Юсупова в Кореизе. Все они расположены вдоль берега моря на небольших расстояниях друг от друга: от дворца Воронцова-Дашкова до дворца Юсупова около 5 км, а от дворца Юсупова до Ливадии около 8 км. Сталин, таким образом, оказывается в середине между двумя гостями. Весь этот район засекречен, и дворцы не называются дворцами, а «объектами». Есть «западный объект» (дворец Воронцова-Дашкова), есть «восточный объект» (Ливадия) и есть «средний объект» (дворец Юсупова). Звучит все это довольно забавно, особенно когда вызываешь кого-либо по телефону:

— «Восточный объект», номер 42!..

4 февраля 1945.

Чудная погода: яркое солнце, синее небо, синее море… Точно по заказу для союзников!

Сегодня в 3 час. дня в Ливадийском дворце, резиденции Рузвельта, состоялось первое заседание конференции трех…

Когда я вошел в зал, президент уже сидел за «круглым столом» на председательском месте… Все еще стояли. Фотографы и киношники бегали и щелкали аппаратами. Навстречу мне попался Черчилль. Он сделал широкий жест руками и приветствовал словами: «А, my dear Maisky!» Мы бегло обменялись несколькими словами. От Черчилля узнал, что его жена собирается посетить Москву в начале апреля…

Затем народ стал рассаживаться… Рядом с Рузвельтом сидели: Стеттиниус с молодым лицом и седой головой, ген[ерал] Маршалл, адмирал Кинг, еще один генерал, имени ког[орого] я не знаю, и переводчик Боулен (начальник русского отдела МИД, кот[орый] весьма коряво переводил президента на русский язык). С Черчиллем сидели Иден, Кадоган, Брук, Портал, адм[ирал] Кэннингхэм, переводчик Бирс. С нашей стороны сидели Сталин, Молотов, Кузнецов, ген[ерал] Антонов и я. Молотов меня поместил между Сталиным и собой и предложил переводить наши выступления. Во втором ряду позади соответственных делегаций сидели ген[ерал] Дин (начальник американской миссии в Москве), ген[ерал] Исмей, фельдмаршал Александер, Вышинский, Гусев, Громыко, В. Павлов.

Начал Сталин:

— Просим президента открыть собрание.

Черчилль кивнул в знак согласия.

Рузвельт ответил кратким словом, в котором заявил, что, хотя для такого действия с его стороны нет исторических прецедентов, однако он очень рад открыть конференцию, особенно в столь благоприятной для союзников обстановке. Все мы хотим мира и скорейшего окончания войны. Наше взаимопонимание все больше возрастает. Это дает нам возможность обсуждать текущие вопросы в неформальном порядке. Как известно г. Молотову, он, президент, говорит всегда открыто и свободно. Такой метод ведет ближе к цели… Мы хотим сегодня услышать подробности о самом важном — о Восточном фронте, где Красная Армия одержала столь блестящие победы и сейчас продвигается в глубь Германии. Когда ваши войска делают еще 20–25 км вперед, весь народ США и, я уверен, также народ Брит[анской] империи (Черчилль кивком головы выразил согласие с президентом) переполняется чувством радости и восхищения. Вот почему мы были бы очень рады, если бы маршал Сталин ознакомил нас с событиями на вашем фронте.

Сказано это было спокойно, ровно, без всякой аффектации.

Затем по предложению Сталина выступил замначгенштаба Антонов…

Потом Сталин заговорил на другую тему:

— Многие думают сейчас, что мы начали наше зимнее наступление по требованию наших союзников, чтобы облегчить их положение на Западном фронте. Я считаю, поэтому, необходимым здесь констатировать, что наши союзники не обращали к нам никаких требований или просьб об открытии наступления… И если мы все-таки открыли его, то причина была такая: мы считали, что должны выполнить свой товарищеский долг перед нашими союзниками, хотя и не имели к тому формальных обязательств…

Заявление Сталина произвело впечатление на англо-американцев. Это видно было по лицам и жестам Рузвельта и Черчилля.

Оба они вновь вернулись к вопросу о необходимости лучшей координации между штабами и военными операциями союзников.

Сталин ответил:

— Да, в прошлом мы не учли этого в достаточной степени. Получился разнобой: англо-американцы наступали в прошлом году, а мы осенью не наступали. Сейчас мы наступаем, а англо-американцы еще не готовы к наступлению. Надо устранить такой разнобой…

5 февраля

Большой день!..

Я опоздал на заседание [глав делегаций] минут на сорок…

Выступил Черчилль и в длинной и запутанной речи стал доказывать, что с вопросом о расчленении [Германии] не следует торопиться. В принципе он, Черчилль, за расчленение, но как, на сколько частей, при каких условиях? Это Черчиллю неясно. Нужно внимательно изучить проблему с этнографической, экономической, политической и др[угих] точек зрения. Только тогда можно будет принимать окончательное решение. В Тегеране и Москве намечался лишь подход к проблеме, сейчас надо создать специальную комиссию для изучения самой проблемы и подождать ее выводов и предложений. Впредь до того бритпра резервирует свое мнение…

— Если говорить лично, — продолжал Черчилль, — то мне рисуется разделение Германии на два государства: Пруссия и Южная Германия (со столицей в Вене).

… Сталин думает, что вопрос о репарациях будет обсуждаться сегодня. Между тем составленная мной «Формула» по репарациям, которую я вчера направил Молотову, Сталиным еще не одобрена. Больше того: как выяснилось из моего разговора с Молотовым перед завтраком, Сталин еще не видел моей «Формулы». Да и сам Молотов при мне начал было читать, но на половине не дочитал, так как в этот момент как раз появились гости. Как же быть?..

… Обращаясь к Сталину, Рузвельт спросил:

— Я слышал, что вы хотели бы в порядке репараций использовать германский труд… Скажите, сколько человек вам потребуется?

Несколько неожиданно для меня Сталин ответил:

— Мы еще не готовы к этому вопросу. Вот материальные репарации — дело другое. У нас имеется план материальных репараций.

Черчилль, внимательно взглянув на Сталина, произнес:

— Было бы интересно кое-что узнать об этом плане.

Тут Сталин круто повернулся ко мне (я сидел слева от него), и несколько небрежно бросил: «Докладывайте».

— Но вы же не видали моей «Формулы»!

— Ничего, докладывайте! — еще более категорично повторил Сталин. — Только не касайтесь вопроса о труде.

Молотов, сидевший справа от Сталина, наклонился к нему и взволнованно спросил:

— И цифру назвать?

— Да, и цифру назвать, — отрезал Сталин.

— Какую? — продолжал Молотов, намекая на наши споры в Москве о цифре советских претензий. — Пять или десять?

— Десять! — ответил Сталин.

Итак, в одно мгновение все было решено. К счастью, в портфеле у меня находились все необходимые материалы. Я вытащил их оттуда и, обращаясь к Сталину, спросил:

— Вы разрешите говорить мне прямо по-английски?

— Пожалуйста, — ответил Сталин…

… Говоря о наших репарационных претензиях, я на всякий случай сказал не просто «10 миллиардов», а «не менее 10 миллиардов», ибо у меня было и остается какое-то интуитивное ожидание, что в конечном счете общая сумма изъятий и послевоенных поставок окажется несколько выше наших теперешних расчетов.

Мое выступление произвело на конференцию несомненное впечатление. Это видно было по тому сосредоточенному молчанию, которое господствовало во время моего доклада… Черчилль, который вообще несколько глуховат, раза два переспрашивал меня о недослышанных словах и выражениях…

Когда я кончил, начался обмен мнениями. Первым выступил Черчилль, который, несколько лукаво поглядывая на меня, стал нажимать на кнопку холодного душа:

— После прошлой войны, — говорил Черчилль, — тоже были репарации. Я не участвовал тогда в мирных переговорах, но имел доступ ко всем документам. Прошлые репарации доставили большое разочарование. С большим трудом от Германии удалось получить всего лишь 1 млрд. фунтов…

Во время дебатов, развернувшихся после моего доклада, Сталин внимательно прислушивался к словам наших партнеров, делал какие-то отметки в лежавшем перед ним блокноте, иногда жестом или выражением лица давал понять, что он не согласен со многим из того, что они (особенно Черчилль) говорят. Мне казалось, что он собирается выступить на защиту нашего плана. Поэтому полушепотом я сказал Сталину:

— После того, как Вы выскажете свои соображения, дайте мне слово еще раз: я хотел бы кое-что ответить Черчиллю и Рузвельту.

Сталин кивнул головой, и я стал ждать своей очереди…

6 февраля

Серый скучный день. Ай-Петри в облаках. На море какой-то белесый туман…

Встал рано и продиктовал стенографистке полный текст «руководящих линий» для МРК (Межсоюзная репарационная комиссия. — О. Р.). В 11 утра зашел к Молотову, — он одобрил мое произведение, однако чуть не до смерти ошарашил меня сообщением, что вчера ночью после нашего заседания Сталин решил снизить нашу долю до 7 млрд. и повысить долю англичан и американцев до 8 млрд. Мотивы? Не пугать союзников нашими требованиями, заинтересовать союзников открывающимися перед ними возможностями.

Я стал решительно возражать. Зачем нам снижать свою долю до 7 млрд. после того, как вчера я заявил о «не менее 10 млрд.»? Зачем это делать, когда вчера наша цифра решительно никого не напугала?…

Тем не менее Сталин сказал свое слово и с этим приходилось считаться. Я все-таки не мог так легко пожертвовать «своими» 10 млрд…

Итак, по вопросу о репарациях, столь необходимых разоренному войной Советскому Союзу, возникли серьезные осложнения. Черчилль при поддержке Рузвельта выступил против включения в протокол конференции конкретных сумм взыскиваемых репараций и их распределения. Тем не менее в результате напряженной дискуссии по настоянию Сталина в протоколе было указано, что общая сумма репараций должна составлять 20 млрд. долл. и что 50 % этой суммы предназначается Советскому Союзу.

Наиболее острая дискуссия между Сталиным и Черчиллем развернулась по польскому вопросу. Позиции сторон казались непримиримыми. Лучше всего это показали их выступления на третьем заседании глав правительств в Ливадийском дворце.

6 февраля 1945 года.

Черчилль спрашивает: нельзя ли сейчас обсудить польский вопрос?

Сталин и Рузвельт соглашаются с предложением Черчилля.

Рузвельт заявляет, что Соединенные Штаты находятся далеко от Польши, и он, Рузвельт, попросит двух других участников совещания изложить свои соображения. В Соединенных Штатах Америки проживают 5–6 миллионов лиц польского происхождения. Его, Рузвельта, позиция, как и позиция основной массы поляков, проживающих в Соединенных Штатах, совпадает с той позицией, которую он изложил в Тегеране. Он, Рузвельт, за линию Керзона. С этим, в сущности, согласно большинство поляков, но поляки, как и китайцы, всегда очень озабочены тем, чтобы «не потерять лицо».

Сталин спрашивает, о каких поляках идет речь: о настоящих или об эмигрантах? Настоящие поляки проживают в Польше.

Рузвельт отвечает, что все поляки хотят получить кое-что, чтобы спасти «свое лицо». Его положение как президента было бы облегчено, если бы Советское правительство дало полякам возможность сохранить «лицо». Было бы хорошо рассмотреть вопрос об уступках полякам на южном участке линии Керзона. Он, Рузвельт, не настаивает на своем предложении, но хочет, чтобы Советское правительство приняло это во внимание.

Наиболее существенной частью польского вопроса является вопрос о создании постоянного правительства в Польше. Рузвельт думает, что общественное мнение Соединенных Штатов настроено против того, чтобы Америка признала, люблинское правительство, так как народу Соединенных Штатов кажется, что люблинское правительство представляет лишь небольшую часть польского народа. Насколько ему известно, американский народ хочет видеть в Польше правительство национального единства, в которое вошли бы представители всех польских партий: рабочей или коммунистической партии, крестьянской партии, социалистической партии, национал-демократической партии и других. Он, Рузвельт, лично не знаком ни с одним членом люблинского правительства, ни с одним членом польского правительства в Лондоне. Он знает лично только Миколайчика. Во время своего пребывания в Вашингтоне Миколайчик произвел на Рузвельта впечатление приличного человека.

Он, Рузвельт, думает, что важно создать правительство в Польше, которое будет представлять народные массы страны и получит их поддержку. Возможно, что это будет только временное правительство. Существует много методов создания такого правительства, и неважно, какой метод будет избран. У него, Рузвельта, имеется предложение о том, чтобы создать президентский совет в составе небольшого количества выдающихся поляков. На этот президентский совет будет возложена задача создания временного правительства Польши. Вот единственное предложение, которое он привез с собой из Соединенных Штатов за три тысячи миль. Мы, конечно, добавляет Рузвельт, надеемся, что Польша будет в самых дружественных отношениях с Советским Союзом.

Сталин говорит, что Польша будет находиться в дружественных отношениях не только с Советским Союзом, но и со всеми союзниками.

Рузвельт заявляет, что он хотел бы слышать от маршала Сталина и Черчилля их мнение об его предложении. Разрешение польского вопроса очень помогло бы делу союзников.

Черчилль говорит, что он уполномочен заявить о положительном отношении британского правительства к предложению президента. Черчилль постоянно публично заявлял в парламенте и других местах о намерении британского правительства признать линию Керзона в том виде, как она толкуется Советским правительством, то есть с оставлением Львова у Советского Союза. Его, Черчилля, и Идена много критиковали за это как в парламенте, так и в консервативной партии, но он всегда считал, что после той трагедии, которую перенесла Россия, защищая себя от германской агрессии, и после тех усилий, которые Россия приложила для освобождения Польши, претензии русских на Львов и на линию Керзона базируются не на силе, а на праве. Черчилль продолжает и сейчас придерживаться этой точки зрения.

Однако Черчилль больше интересуется вопросом польского суверенитета, свободой и независимостью Польши, чем уточнением линии ее границ. Он хотел бы, чтобы у поляков была родина, где они могли бы жить так, как им кажется лучшим. Он несколько раз слышал, как маршал Сталин с величайшей твердостью провозглашал ту же самую цель. Так как Черчилль всегда питал доверие к заявлениям маршала Сталина о суверенитете и независимости Польши, он не считает вопрос о границе очень важным.

У Великобритании нет никаких материальных интересов в Польше. Великобритания вступила в войну, чтобы защитить Польшу от германской агрессии. Великобритания интересуется Польшей потому, что это — дело чести Великобритании. Великобритания никогда не сможет удовлетвориться решением, которое не обеспечило бы Польше такое положение, при котором она была бы хозяином в своем доме. Однако Черчилль делает одну оговорку: свобода Польши не должна означать допущение с ее стороны враждебных намерений или интриг против Советского Союза. Мы, говорит Черчилль, не просили бы о том, чтобы Польша была свободной, если бы у нее были враждебные намерения в отношении Советского Союза.

Черчилль надеется, что участники совещания не разъедутся, не предприняв практических мер по польскому вопросу. Сейчас существуют два польских правительства, в отношении которых союзники придерживаются разных мнений. Он, Черчилль, не имел непосредственного контакта с членами нынешнего польского правительства в Лондоне. Несмотря на то что британское правительство признает лондонское польское правительство, оно [британское правительство] не считает нужным встречаться с членами этого правительства. Но Миколайчик, Ромер и Грабский — умные и честные люди, и с ними британское правительство находится в дружеских отношениях.

Он, Черчилль, спрашивает, нельзя ли будет здесь создать такое польское правительство, как то, о котором говорил президент — впредь до того момента, когда польский народ сможет свободно избрать такое правительство, которое будет признано Советским Союзом, Великобританией, Соединенными Штатами, а также другими Объединенными Нациями, ныне признающими польское правительство в Лондоне. Черчилль думает, что создание органа, о котором говорил президент, подготовит путь к определению польским народом своей конституции и выборам своей администрации. Если бы это удалось осуществить, то был бы сделан большой шаг вперед по пути к миру и благосостоянию в Центральной Европе. Черчилль поддерживает предложение президента. Но, конечно, добавляет Черчилль, при всех условиях должны быть обеспечены линии коммуникаций Красной Армии.

Сталин говорит, что, как только что заявил Черчилль, вопрос о Польше для британского правительства является вопросом чести. Сталину это понятно. Со своей стороны, однако, он должен сказать, что для русских вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также и вопросом безопасности. Вопросом чести потому, что у русских в прошлом было много грехов перед Польшей. Советское правительство стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства.

Дело не только в том, что Польша — пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию. Достаточно вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну. Почему враги до сих пор так легко проходили через Польшу? Прежде всего потому, что Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше это вопрос жизни и смерти для Советского государства.

Отсюда крутой поворот, который мы сделали в отношении Польши от политики царизма. Известно, что царское правительство стремилось ассимилировать Польшу. Советское правительство совершенно изменило эту бесчеловечную политику и пошло по пути дружбы с Польшей и обеспечения ее независимости. Именно здесь коренятся причины того, почему русские стоят за сильную, независимую и свободную Польшу.

Теперь о конкретных вопросах, которые были затронуты в дискуссии и по которым имеются разногласия.

Прежде всего о линии Керзона. Он, Сталин, должен заметить, что линия Керзона придумана не русскими. Авторами линии Керзона являются Керзон, Клемансо и американцы, участвовавшие в Парижской конференции 1919 года. Русских не было на этой конференции. Линия Керзона была принята на базе этнографических данных вопреки воле русских. Ленин не был согласен с этой линией. Он не хотел отдавать Польше Белосток и Белостокскую область, которые в соответствии с линией Керзона должны были отойти к Польше.

Советское правительство уже отступило от позиции Ленина. Что же, вы хотите, чтобы мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо? Этак вы доведете нас до позора. Что скажут украинцы, если мы примем ваше предложение? Они, пожалуй, скажут, что Сталин и Молотов оказались менее надежными защитниками русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо. С каким лицом он, Сталин, вернулся бы тогда в Москву? Нет, пусть уж лучше война с немцами продолжится еще немного дольше, но мы должны оказаться в состоянии компенсировать Польшу за счет Германии на западе.

Во время пребывания Миколайчика в Москве он спрашивал Сталина, какую границу Польши на западе признает Советское правительство. Миколайчик был очень обрадован, когда услышал, что западной границей Польши мы признаем линию по реке Нейсе. В порядке разъяснения нужно сказать, что существуют две реки Нейсе: одна из них протекает более к востоку, около Бреславля, а другая — более к западу. Сталин считает, что западная граница Польши должна идти по Западной Нейсе, и он просит Рузвельта и Черчилля поддержать его в этом.

Другой вопрос, по которому Сталин хотел бы сказать несколько слов, — это вопрос о создании польского правительства. Черчилль предлагает создать польское правительство здесь, на конференции. Сталин думает, что Черчилль оговорился: как можно создать польское правительство без участия поляков? Многие называют его, Сталина, диктатором, считают его недемократом, однако у него достаточно демократического чувства для того, чтобы не пытаться создавать польское правительство без поляков. Польское правительство может быть создано только при участии поляков и с их согласия.

Подходящий момент для этого был прошлой осенью, когда Черчилль приезжал в Москву и привез с собой Миколайчика, Грабского и Ромера. В Москву тогда были приглашены и представители люблинского правительства. Между лондонскими и люблинскими поляками была устроена встреча. Наметились даже некоторые пункты соглашения. Черчилль об этом должен помнить. Затем Миколайчик уехал в Лондон, с тем чтобы очень скоро вернуться в Москву для завершения шагов по организации польского правительства. Вместо этого, однако, Миколайчик был изгнан из польского правительства в Лондоне за то, что он отстаивал соглашение с люблинским правительством. Нынешнее польское правительство в Лондоне, возглавляемое Арцишевским и руководимое Рачкевичем, против соглашения с люблинским правительством. Больше того: оно относится враждебно к такому соглашению. Лондонские поляки называют люблинское правительство собранием преступников и бандитов. Разумеется, бывшее люблинское, а теперь варшавское правительство не остается в долгу и квалифицирует лондонских поляков как предателей и изменников. При таких условиях как их объединить? Он, Сталин, этого не знает.

Руководящие лица варшавского правительства — Берут, Осубка-Моравский и Роля-Жимерский — не хотят и слышать о каком-либо объединении с польским правительством в Лондоне. Сталин спрашивал варшавских поляков, на какие уступки они могли бы пойти. Ответ был следующий: варшавские поляки могли бы терпеть в своей среде таких лиц из числа лондонских поляков, как Грабский и Желиговский, но они и слышать не хотят о том, чтобы Миколайчик был премьер-министром. Сталин готов предпринять любую попытку для объединения ПОЛЯКОВ, но только в том случае, если эта попытка будет иметь шансы на успех. Что же делать? Может быть, пригласить сюда варшавских поляков? Или, может быть, пригласить их в Москву и там с ними поговорить?

В заключение Сталин хотел бы коснуться еще одного вопроса, очень важного вопроса, по которому он будет говорить уже в качестве военного. Чего он как военный требует от правительства страны, освобожденной Красной Армией? Он требует только одного: чтобы это правительство обеспечивало порядок и спокойствие в тылу Красной Армии, чтобы оно предотвращало возникновение гражданской войны позади нашей линии фронта. В конце концов для военных довольно безразлично, какое это будет правительство; важно лишь, чтобы им не стреляли в спину. В Польше имеется варшавское правительство. В Польше имеются также агенты лондонского правительства, которые связаны с подпольными кругами, именующимися «силами внутреннего сопротивления». Как военный Сталин сравнивает деятельность тех и других и при этом неизбежно приходит к выводу: варшавское правительство неплохо справляется со своими задачами по обеспечению порядка и спокойствия в тылу Красной Армии, а от «сил внутреннего сопротивления» мы не имеем ничего, кроме вреда. Эти «силы» уже успели убить 212 военнослужащих Красной Армии. Они нападают на наши склады, чтобы захватить оружие. Они нарушают наши приказы о регистрации радиостанций на освобожденной Красной Армией территории. «Силы внутреннего сопротивления» нарушают все законы войны. Они жалуются, что мы их арестовываем. Сталин должен прямо заявить, что если эти «силы» будут продолжать свои нападения на наших солдат, то мы будем их расстреливать.

В конечном итоге, с чисто военной точки зрения, варшавское правительство оказывается полезным, а лондонское правительство и его агенты в Польше — вредными. Конечно, военные люди всегда будут поддерживать то правительство, которое обеспечивает порядок и спокойствие в тылу, без чего невозможны успехи Красной Армии. Покой и порядок в тылу — одно из условий наших успехов. Это понимают не только военные, но даже и невоенные. Так обстоит дело.

Рузвельт предлагает отложить обсуждение польского вопроса до завтра.

Черчилль говорит, что у Советского правительства и британского правительства различные источники информации. Британское правительство не считает, что люблинское правительство представляет хотя бы часть польского народа. Таково мнение британского правительства. Конечно, тут возможна ошибка. Нельзя, разумеется, верить каждому рассказу людей, приезжающих из Польши. Британское правительство хочет соглашения, так как опасается, что столкновения польской подпольной армии с люблинским правительством могут привести к кровопролитию и многочисленным арестам. Британское правительство признает, что нападения на Красную Армию в тылу недопустимы. Однако британское правительство не может считать, что у люблинского правительства имеются какие-либо основания рассматривать себя как опирающееся на широкую базу, поскольку, по крайней мере, можно судить по имеющейся у британского правительства информации, которая, конечно, может быть и небезупречна.

Рузвельт заявляет, что польский вопрос в течение пяти веков причинял миру головную боль.

Черчилль говорит, что надо постараться, чтобы польский вопрос больше не причинял головной боли человечеству.

Сталин отвечает, что это обязательно нужно сделать».

Запись в дневнике И. М. Майского заметно дополняет официальный протокол.

6 февраля

— Если бы мы разъехались, ничего не достигнув, — заключил Черчилль, — было бы очень грустно. На конференцию легла бы печать неудачи. Нигде это не ощущалось бы более болезненно, чем в Великобритании, которая вступила в войну из-за Польши и для которой вопрос о Польше является вопросом чести.

Теперь наступила очередь Сталина. Я видел, что в течение речей Рузвельта и Черчилля, особенно Черчилля, Сталин приходит в состояние все большего волнения…

Вдруг Сталин встал (до сих пор он всегда говорил сидя) и сделал широкий жест правой рукой. Ему хотелось выйти из-за стола и начать ходить из угла в угол, как это он часто делает во время бесед в своем кабинете, но он вовремя опомнился и сдержался: на конференции «большой тройки» такая манера была не совсем удобна. Поэтому Сталин лишь отодвинул свое кресло и, освободив таким образом некоторое пространство, с необычной горячностью заговорил:

— Господин Черчилль только что сказал, что вопрос о Польше для британского правительства является вопросом чести. Мне это понятно. Со своей стороны, однако, я должен сказать, что для русских вопрос о Польше является не только вопросом чести, но также вопросом безопасности. Вопросом чести потому, что у русских в прошлом было много грехов перед Польшей. Советское правительство стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства. Дело не только в том, что Польша пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападавший на Россию. Достаточно вспомнить хотя бы последние тридцать лет: в течение этого периода немцы два раза прошли через Польшу, чтобы атаковать нашу страну. Почему враги так легко до сих пор проходили через Польшу? Прежде всего потому, что Польша слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше — это вопрос жизни и смерти для Советского государства…

Чем дольше говорил Сталин, тем напряженнее становилась тишина за круглым столом, тем мрачнее делались лица Рузвельта и Черчилля…

Когда я подошел к Черчиллю проститься, он отвел меня слегка в сторону и сказал:

— Я очень огорчен. Сталин слишком неуступчив. В своей последней речи я старался быть возможно более мягким и осторожным. Я говорил о наличии «различной информации»… Но если говорить откровенно, то ежедневно к нам поступает много сведений, которые рисуют внутреннее положение в Польше в крайне мрачном свете: люблинское правительство не пользуется популярностью, многие его ненавидят, идут массовые аресты и высылки в Сибирь всех инакомыслящих, все держится на ваших штыках…

Приведем далее фрагменты из дневника И. М. Майского и воспоминаний У. Черчилля, имеющие отношение как к обсуждению польского вопроса, так и особенностям дискуссии, характерной для Крымской конференции.

7 февраля

В 4 часа открылось четвертое заседание «большой тройки» в обычном составе, в основном посвященное двум вопросам: Думбартон-Окс и Польша…

Слово взял Молотов. Он сказал, что советская делегация удовлетворена вчерашним докладом Стеттиниуса и теми дополнительными разъяснениями, которые были сделаны Рузвельтом и Черчиллем. Поэтому советская делегация готова принять предложение президента по вопросу о голосовании в Совете Безопасности…

Вздох облегчения пронесся по рядам англичан и американцев. На многих лицах заиграла улыбка.

— Однако, — продолжал Молотов, — в данной связи я должен высказать одно пожелание, о котором уже шла речь в Думбартон-Оксе, хотя и в несколько иной форме. Советское правительство считало бы правильным, чтобы среди членов-учредителей новой Международной Организации Безопасности были также три или, по крайней мере, две союзные республики, например, Украина, Белоруссия, Литва. Эти республики первыми подверглись нападению со стороны врага. Они героически боролись и понесли тяжелые жертвы. Они заслуживали бы поэтому того, чтобы с самого начала стать активными участниками МОБ.

Выступление Молотова произвело сильное впечатление.

Рузвельт в порядке уточнения спросил, что имеет в виду Молотов, предлагая признание трех советских республик членами-учредителями: их участие в Ассамблее?

Молотов ответил на этот вопрос утвердительно и затем сослался на прецедент с британскими доминионами: они тоже подходили к участию в международной жизни постепенно и только в наши дни стали играть в ней вполне активную роль. Того же следует ожидать от Украины, Белоруссии, Литвы…

… Глядя перед собой, он (Рузвельт. — О. Р.) произнес довольно длинную речь на тему о том, что более богатые и развитые нации должны придти на помощь более бедным и отсталым.

— Надо поднять покупательную способность бедных народов, — говорил Рузвельт. — Возьмите, например, Иран. До прихода турок Иран имел лес, имел воду, страна была зажиточна. Но пришли турки и все это погубили. Иран стал безводной и безлесной пустыней. Он может очень мало покупать… Есть страны, которые имеют много угля и много водяных ресурсов для развития гидроэлектричества, и есть страны, где нет ни угля, ни водных ресурсов. Эти страны страдают, они бедны. Надо ликвидировать фаворитизм между странами…

Я слушал и не верил свои ушам.

А Рузвельт тем временем заключил:

— Этим вопросом должна заняться будущая организация международной безопасности.

Черчилль вежливо слушал президента, но на лице премьера были написаны скука и затаенная ирония. Сталин молчал и рисовал фигурки в блокноте…

Как раз перед нашим последним плодотворным заседанием, 10 февраля, Иден и я имели конфиденциальную беседу со Сталиным и Молотовым в Юсуповском дворце, во время которой я снова разъяснил, какие трудности у нас возникают в связи с тем, что у нас нет в Польше представителей, которые могли бы информировать нас о происходящем. Речь шла либо о после со штатом посольства, либо о корреспондентах газет. Последнее было менее желательно. Я указал, что в парламенте меня спросят относительно люблинского правительства и выборов, и я должен буду иметь возможность сказать, что я в курсе событий.

«После того как новое польское правительство будет признано, у вас будет возможность отправить посла в Варшаву», — ответил Сталин.

«Сможет ли он свободно передвигаться по стране?»

«Что касается Красной Армии, то никакие помехи его передвижениям чиниться не будут, и я обещаю дать необходимые указания. Однако вы должны будете сами договориться с польским правительством».

Сталин указал также, что де Голль имеет представителя в Польше.

Затем мы согласились добавить следующую фразу к нашей декларации:

Это было наибольшее, чего мне удалось добиться.

Успех Ялтинской конференции был очевиден и признан во всем мире. Для Советского Союза особое значение имели признание его границ на западе по состоянию на начало Великой Отечественной войны и условия вступления в войну против Японии. В соглашении, подписанном руководителями трех держав, предусматривалась гарантия независимости Монгольской Народной Республики, восстановление принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 г., а именно возвращение СССР южной части Сахалина, интернационализация Дайрена и восстановление аренды на Порт-Артур, как на военно-морскую базу СССР, передача Советскому Союзу Курильских островов и ряд других менее значимых условий. Решение о пересмотре конвенции о Черноморских проливах решили передать на рассмотрение министров иностранных дел.

После окончания конференции Черчилль побывал в Севастополе, где находился английский пароход «Франкония», который прибыл туда на случай, если для размещения английской делегации не окажется достаточно «жилой площади». Черчилль посетил места сражений Крымской войны 1853–1856 гг., могилу лорда Реглана и был удивлен «заботливостью и вниманием, с которыми за ней ухаживали русские».

14 февраля на аэродроме перед возвращением в Англию Черчилль сделал следующее заявление:

«… C тех пор, как двенадцать дней тому назад мы приземлились на этом аэродроме в разоренном войной Крыму, в мире произошли большие события. Постоянная дружба и сотрудничество трех великих держав были провозглашены более точно и более авторитетно, чем когда-либо раньше. Теперь нам предстоит вступить в сердце вражеской страны и сокрушить навсегда отвратительную нацистскую тиранию, которая грозила воспрепятствовать движению человечества вперед, его дальнейшему прогрессу. Противник поставил свои преграды на этом пути, и все наши народы вместе, наши три народа и многие другие нации мира, сокрушили эти преграды. В авангарде всей этой борьбы советские армии покрыли себя неувядаемой славой. Мы все обязались работать вместе после окончания нынешней войны для того, чтобы обеспечить более счастливую жизнь и рост благосостояния широких масс народа в каждой стране, для того, чтобы нации получили возможность жить в мире, не боясь больше подлой агрессии, жестокой агрессии, никогда не подвергаясь больше тяготам войны. Перед нами открылись перспективы. Давайте же посвятим достижению этого наши объединенные усилия, наши непоколебимые намерения, нашу неиссякаемую жизненную энергию.

Я рад, что мы сегодня собрались здесь все вместе и что подразделение Королевских Военно-Воздушных Сил, которое находилось здесь с Вами, имело возможность узнать, что представляет собой действительное русское гостеприимство.

Это семена урожая, который в будущем соберут другие поколения. Эти поколения будут пользоваться плодами нынешних усилий своих отцов.

Я благодарю всех вас, и, покидая землю России, воскресший Крым, очищенный от гуннов благодаря русской доблести, покидая советскую территорию, я выражаю всем вам и вашим руководителям и особенно вашему великому вождю, Верховному Главнокомандующему Маршалу Сталину, благодарность и восхищение доблестным русским народом и его армией, испытываемое британской расой, разбросанной по всему миру, по всем океанам и всем частям земного шара. Мы молимся, чтобы никогда русский народ больше не подвергался тяжелым испытаниям, из которых он вышел с такой славой».

Многие исследователи, оценивая результаты Крымской конференции, не без оснований характеризуют ее как «высшую точку» сотрудничества СССР, США и Великобритании в годы Второй мировой войны.

Через шесть месяцев предстояла Берлинская (Потсдамская) конференция руководителей трех союзных держав (17 июля — 2 августа 1945 г.) — последняя встреча Сталина и Черчилля.

Крупнейшим международным событием за эти месяцы явилась капитуляция в ночь с 8-го на 9-е мая 1945 г. вооруженных сил гитлеровской Германии и завершение войны в Европе. В столицах, других городах и селах Европы, многих стран мира миллионы людей вышли на улицы, чтобы торжественно отметить это историческое событие. Наступили праздничные дни. Но не для Черчилля. В своих воспоминаниях он писал:

«Когда я пробивался сквозь толпы ликующих лондонцев в час их радости, вполне заслуженной после всего того, что им пришлось пережить, мой ум занимали опасения за будущее и многочисленные сложные проблемы. В этом сиянии славы большинству из них казалось, что гитлеровская опасность со всеми ее тяжелыми испытаниями и лишениями канула в прошлое. Грозный враг, с которым они сражались более пяти лет, безоговорочно капитулировал. Единственное, что оставалось сделать трем державам-победительницам, это установить справедливый и прочный мир, охраняемый всемирным органом, вернуть солдат на родину к истосковавшимся по ним родным и близким и вступить в золотой век процветания и прогресса. Это минимальное — думали народы этих стран.

Однако у медали имелась оборотная сторона. Еще не была побеждена Япония. Атомная бомба еще не родилась. Мир был в смятении. Основа связи — общая опасность, объединявшая великих союзников, — исчезла мгновенно. В моих глазах советская угроза уже заменила собой нацистского врага».

В эти же месяцы произошли и иные события, которые оказали влияние на последующие десятилетия

мировой истории, развернули ее от курса на сотрудничество трех союзных держав к конфронтации Великобритании и США с Советским Союзом.

Первое из них — кончина 12 апреля 1945 г. президента США Ф. Рузвельта — последовательного сторонника демократического устройства послевоенного мира, сотрудничества с СССР, арбитра в дискуссиях Большой тройки, конфликтах между Сталиным и Черчиллем, признанного выдающимся государственным деятелем и советским руководством. Кончина Рузвельта привела к смене политического курса США, советско-американскому противостоянию и опасности нового мирового конфликта.

Второе — обострение с разгромом Германии борьбы СССР, Великобритании и США за послевоенные сферы влияния в Европе и мире. В этой борьбе каждая из стран преследовала свои геополитические цели. Советский Союз стремился включить в орбиту своего влияния страны, освобождаемые Красной Армией, прежде всего приграничные СССР государства, способствуя установлению здесь власти дружественных СССР правительств. Великобритания ставила целью вновь обрести при поддержке США свои довоенные позиции в этих странах, добиться прихода в них к власти правительств прозападной ориентации, что рассматривалось советским руководством как угроза возрождения «санитарного кордона» и потенциальной военной опасности на границах СССР.

Третье — изменение соотношения военных сил между великими державами в результате монопольного овладения США атомным оружием. Расчеты на его использования в качестве средства политического давления и военных угроз привели к послевоенной гонке вооружений, череде локальных войн и военно-политических кризисов международного масштаба.

Воздействие указанных изменений на межсоюзнические отношения и международную обстановку было однозначно негативным. Этому противостояли сложившиеся в годы войны отношения многостороннего сотрудничества великих держав, их совместных усилий и жертв в борьбе с общим врагом, направленные на дальнейшее развитие экономического, политического и военного сотрудничества. Борьба этих двух тенденций во многом определяла ход не только событий в период от Крымской до Берлинской конференций, но и мировой политики в послевоенные десятилетия.

Рассмотрим нараставшие противоречия с привлечением некоторых малоизвестных документов.

Яростное отрицание Черчилля вызывало развитие событий в странах Восточной Европы. О Польше он писал: «Единственное, что мы получили до сего времени, это крах и пепел, и они единственное, что осталось нам сегодня от национальной свободы Польши». Что же произошло со времени Крымской конференции в самой Польше? «Люблинское» правительство следовало в русле советской политики, укреплявшей свои позиции в странах, освобожденных Красной Армией. В каждой из них смена довоенных режимов поддерживалась либо большинством, либо значительной частью населения. Так было и в Польше. Но различие взглядов на будущее Польши оказалось непреодолимым препятствием в англо-советских отношениях. Каждая сторона несла за это свою долю ответственности.

Камнем преткновения стал вопрос о составе польского Временного правительства национального единства. Его создание было предусмотрено решением Ялтинской конференции и возложено на «комиссию трех» из представителей СССР, США и Англии. Не было ясности и относительно западной границы Польши, против советского предложения о которой возражала Англия.

Со своей стороны в Москве одно за другим принимались решения, направленные на установление в Польше власти «люблинских», теперь уже «варшавских», поляков.

Сами они соглашались лишь на частичное разбавление (формула С. Миколайчика была 50 на 50 %) преобразованного на основе ПКНО Временного правительства, в одностороннем порядке признанного де-юре Советским Союзом 5 января 1945 г. Великобритания и США оставили без ответа предложение этого правительства об установлении с ним дипломатических отношений. Бесплодность работы «комиссии трех», односторонние действия «лондонских» и «варшавских» поляков указывали на невыполнение как английской, так и советской стороной достигнутой договоренности на октябрьской 1944 г. встрече в Москве и решений Ялтинской конференции.

1 апреля 1945 г. Сталин получил от Рузвельта послание с выраженным несогласием с советской позицией по польскому вопросу. В послании в необычной для их переписки категоричной форме говорилось: «Я должен пояснить Вам исчерпывающим образом, что любое такое решение, которое привело бы к несколько замаскированному продолжению существования нынешнего варшавского режима, было бы неприемлемо и заставило бы народ Соединенных Штатов считать, что соглашение, достигнутое в Ялте, потерпело неудачу».

Западные союзники выступили «единым фронтом» по польскому вопросу, требуя от советской стороны выполнения ялтинских соглашений в том виде, как они их понимали. Крайнее раздражение в Лондоне и Вашингтоне вызвал арест советскими властями 16 руководителей Армии Крайовой во главе с ее командующим генералом Л. Окулицким (бывшим начальником штаба армии Андерса в СССР), отряды которой действовали в тылах Красной Армии.

Новым сигналом о серьезном ухудшении англо-советских отношений явился следующий разговор И. М. Майского с британским послом Керром.

Разговор с Керром 4 апреля с.г. (1945).

Этот разговор, собственно, начался вечером 3 апреля в Большом Театре, но закончен он был только 4-го, после завтрака у тов. Молотова и Жемчужиной в честь миссис Черчилль. Поэтому излагать его я буду суммарно.

Разговор начался с того, что Керр, касаясь постановки оперы «Князь Игорь», на которой мы присутствовали вместе с миссис Черчилль, обнаружил большое знакомство с характерами и качествами наших артистов. Я полушутя заметил:

— Ну, вы стали совсем москвичом. Кстати, ведь, кажется, недавно исполнилось 3-летие с момента Вашего назначения послом в СССР?

— Да, — отвечал Керр, — я уже 3 года нахожусь в Москве. И затем, помолчав немного, Керр неожиданно прибавил: — Пора уходить…

Я удивленно посмотрел на Керра и спросил:

— Почему уходить? Я вот был послом в Англии целых 11 лет… А вы у нас всего 3 года… Или вам предельный возраст мешает?

В дополнение я должен заметить, что на английской дипломатической службе предельный возраст для дипломатов 60 лет, однако из этого общего правила довольно часто делаются исключения, если они оправдываются качествами дипломата или политическими соображениями.

— Нет, — ответил Керр, — вопрос о предельном возрасте меня не беспокоит, и я просто сильно устал. И потом я перестал многое понимать, — может быть, потому, что я устал.

Керр помолчал немного и затем с некоторым раздражением прибавил:

— Здесь, в Москве, на моем месте, сейчас нужен свежий человек, свежий ум — ему, вероятно, легче будет понимать, что происходит.

Я выразил еще большее изумление и спросил Керра, чего он не понимает? И чем он вообще недоволен?

В ответ Керр пустился в длинные рассуждения о том, что в англо-советских отношениях все время наблюдаются какие-то резкие скачки настроений. Вот, кажется, все идет хорошо, все налажено, все текущие вопросы урегулированы, — и вдруг крутой провал: выскакивает какой-то неожиданный конфликт по какому-нибудь неожиданному поводу. За первым конфликтом следует второй, за вторым третий, и т. д., — и притом все по таким поводам, которые, как кажется Керру, совсем не должны были бы вызывать никаких конфликтов. Атмосфера англо-советских отношений внезапно меняется, становится колючей, напряженной. Так продолжается некоторое время. Затем происходит что-нибудь важное, встреча 3-х лидеров или открытие второго фронта, или еще что-нибудь, — и англосоветские отношения выравниваются, становятся дружественными, даже теплыми. И дальше опять какой-то непонятный и резкий скачок вниз. Все это очень тяжело и утомительно. Самое же главное это то, что скачкообразный характер англо-советских отношений рождает неуверенность за их будущее.

Я возразил, что слова Керра меня чрезвычайно удивляют. Он старый дипломат и должен хорошо понимать, что существо отношений между двумя странами определяется их главными, основными интересами. Если эти интересы создают реальную базу для сближения и сотрудничества, то все остальное имеет уже второстепенное значение. Я считаю, — надеюсь, что и Керр тоже считает, — наличие такой базы в англо-советских отношениях бесспорным. Раз так, то Керру нет оснований впадать в пессимизм. Конечно между нашими странами имелись, имеются и будут иметься различные конфликтные моменты, — какие страны их не имеют? Но, поскольку я могу оценить, все они носят преходящий характер. Дипломаты как раз за тем и существуют, чтобы своими усилиями рассасывать и устранять подобные конфликты. Мне кажется странным также, что Керр — столь опытный, видавший виды дипломат — падает духом перед лицом совсем уж не таких грозных препятствий. Что это за трудности в самом деле? Вот, если бы Керр побывал в моей шкуре, когда я был послом в Лондоне, то он понял бы, что его нынешнее положение является просто райским состоянием.

Керр ответил несколькими комплиментами по поводу моей выдержанности, и затем опять перешел к жалобам. Его очень смущает то, что произошло после Крымской конференции. Казалось, что атмосфера в Ливадии была самая дружественная и теплая. По всем вопросам было достигнуто соглашение. Со всех сторон чувствовалось желание найти общий язык. Керр стал было уже думать о том, что наконец-то в англо-советских отношениях настал «золотой век». С тех пор прошло всего лишь два с половиной месяца, а сколько разочарований!..

«Самое неприятное — это даже не те расхождения, которые обнаружились между нами. Самое неприятное — это тон ваших нот и посланий. Почему в них так много какой-то специфической заостренности? Разве нельзя говорить о разногласиях в более спокойных и дружеских выражениях? Вы знаете, что Черчилль человек весьма эмоциональный. Ваш тон вызывает в нем ответную реакцию. Я получил от премьер-министра в последние дни несколько телеграмм, которые свидетельствуют о том, что он очень возбужден и обескуражен. Я боюсь какого-нибудь неожиданного взрыва».

Я ответил, что эмоциональность Черчилля мне хорошо известна из опыта. Но мне также хорошо известно, что у Черчилля большой государственный ум. Мне самому не раз приходилось наблюдать его первоначальные бурные реакции на какие-либо ноты или послания, которые я ему передавал. Однако спустя известное время эмоция уступала место политическому расчету и в конце концов нам удавалось находить общий язык. Я не вижу, почему сейчас должно быть иначе.

Керр пожал плечами и сказал:

— Я не столь хладнокровен, как вы. И я должен повторить еще раз, что просто не понимаю, почему после Крымской конференции происходит то, что происходит?

Я порекомендовал Керру меньше огорчаться и более объективно подойти к возникшим осложнениям. Если он последует моему совету, то я уверен — его большой дипломатический опыт подскажет ему, что надо делать.

После смерти Рузвельта, на похоронах которого Черчилль отсутствовал, последовал целый каскад недружественных, если не сказать враждебных, британских акций по отношению к СССР. В секретной переписке с Трумэном английский премьер начинает использовать по адресу СССР и Красной Армии такие термины, как «железный занавес», «захватчики», «оккупанты». Командованию вооруженных сил направляются директивы о поддержании боевой готовности авиации, приостановке демобилизации оставшихся войск вермахта. Как выяснилось позднее, в эти же дни начальник имперского генерального штаба получил распоряжение исследовать возможность открытых военных действий против России. 13 мая 1945 г. в выступлении по радио Черчилль призвал англичан к бдительности ввиду угрозы восстановления в Европе власти «тоталитарных или полицейских правительств». Главного «виновника» создавшегося положения Черчилль пока еще не решился открыто назвать. Но и без того многим было ясно, что имеется в виду Советский Союз. Если учесть, что согласно опросам общественного мнения в 1945 г. около 70 % англичан дружественно относились к СССР (к США — 15 %), то имеется достаточно оснований предположить, что курс Черчилля на конфронтацию с СССР явился одной из причин потери консервативной партией парламентского большинства на выборах 5 июля 1945 г. и утраты Черчиллем поста премьер-министра.

Через три дня после выступления Черчилля по британскому радио последовала его встреча с советским послом Ф. Гусевым, которая еще более накалила обстановку.

Получена в Москве 19 мая 1945 года.

Во время приема [советском] в посольстве 16 мая миссис Черчилль пригласила меня с женой к себе на квартиру на завтрак 18 мая.

На завтраке были: сам Черчилль, миссис Черчилль, Керр и я с женой.

Миссис Черчилль с восхищением рассказывала о своей поездке в СССР и произнесла краткую речь, в которой отметила большую заботу, проявленную Советским правительством, всеми лицами в тех местах, где она была, а также и теми, кто ее сопровождал. Миссис Черчилль просила меня передать ее глубокую благодарность Советскому правительству и всем советским представителям, которые так много сделали для нее во время пребывания в СССР.

В своем ответе миссис Черчилль я сказал, что я очень рад, что ее визит в СССР был приятным и полезным и она могла при этом ознакомиться, в каких трудных условиях живет советский народ во время войны. Я обещал миссис Черчилль передать ее благодарность.

Во время завтрака были произнесены тосты за дружбу между народами, правительствами и руководителями СССР и Великобритании, за совместную победу. Завтрак прошел в дружественной атмосфере, и только в конце завтрака и после того, как миссис Черчилль и моя жена удалились в другую комнату, а мы остались с Керром вместе с Черчиллем, он начал свою речь.

Черчилль заявил, что сейчас он ведет переписку с президентом Трумэном об очередной встрече глав трех правительств где-либо на территории Германии. На мой вопрос, какое место в Германии имеется в виду, Черчилль сказал, что можно было бы подыскать какой-либо небольшой пункт, например, Иена, где можно было бы обеспечить безопасность. Черчилль считает, что было бы очень хорошо организовать встречу в середине июня. Трумэн в принципе согласен, но он предлагает организовать встречу в конце июня. Я спросил Черчилля, внесены ли конкретные предложения на рассмотрение маршалу Сталину. Черчилль ответил, что как только ему удастся договориться с Трумэном о приблизительной дате встречи, то он немедленно пошлет телеграмму маршалу Сталину. Черчилль добавил, сказав, что он не уверен, пожелает ли маршал Сталин встретиться. Черчилль считает, что теперь, когда победа достигнута, перед союзниками возникло так много больших вопросов, что без личной встречи руководителей трех стран невозможно лишь с помощью телеграмм разрядить весьма напряженную обстановку. Черчилль вновь подчеркнул, что он считает положение весьма напряженным и встрече трех он придает исключительно важное значение. От этой встречи зависит будущее мира, будущие отношения между тремя странами. Одно из двух, — сказал Черчилль, — или мы сможем договориться о дальнейшем сотрудничестве между тремя странами, или англо-американский единый мир будет противостоять Советскому миру и сейчас трудно предвидеть могущие быть результаты, если события будут развиваться по второму пути. При этом Черчилль повысил голос и продолжал, — мы полны жалоб (протестов) (We are full of complaints).

Я спросил Черчилля, какие жалобы он имеет в виду. Черчилль начал перечислять повышенным голосом и с раздражением следующие вопросы:

1) Триест. Тито подкрался к Триесту и хочет завладеть им. Черчилль показал руками на столе, как Тито подкрадывается к Триесту. Мы не позволим, — прорычал Черчилль, — чтобы территориальные вопросы решались путем захвата, а не на мирной конференции. Мы и американцы едины в своей решимости и считаем, что все территориальные вопросы должны решаться на мирной конференции.

Я заметил, что, поскольку мне известно, Тито не претендует на решение территориальных вопросов сейчас. Черчилль, не обращая внимания на мои слова, продолжал: Тито не желает отводить свои войска из Триеста. Положение в этом районе весьма напряженное. Армии стоят друг против друга. В любое время могут возникнуть большие неприятности, если не будет проявлено благоразумие. Триест входит в нашу зону оккупации и, как порт, он должен стать международным под итальянским флагом. Этот порт должен обслуживать нужды оккупационных войск в Австрии. Покойный Рузвельт придерживался той точки зрения, что Триест должен быть международным портом под итальянским флагом. Черчилль еще раз упомянул о серьезности положения в районе Триеста, добавив, что со своей стороны он предпринял необходимые меры по усилению концентрации воздушных сил.

2) Прага. Вы не пускаете наших представителей в Прагу, — заявил Черчилль. Нашему послу, аккредитованному при правительстве Бенеша, не разрешили въезд в Чехословакию, нашим самолетам не разрешают прилетать в Прагу.

Я заметил, что только вчера Рипка и другие представители чехословацкого правительства вылетели на британском самолете из Лондона в Прагу.

Вы хотите создать для себя какое-то исключительное право во всех столицах, где находятся Ваши войска, продолжал Черчилль. Британское правительство само не может понять и не может объяснить британскому народу такую позицию Советского Правительства, имея в виду, что мы обязались быть друзьями и сотрудничать друг с другом. Я готов разрешить Вашим представителям в любом количестве посещать какие угодно пункты в Италии, в Германии, в Дании, здесь в Англии, где угодно. А почему Вы не можете проявить одинакового отношения к британской нации? Мы — британцы — представляем из себя достойную нацию, и мы не позволим, чтобы нас третировали.

Не желая выслушивать каких-либо замечаний, Черчилль перешел к следующему пункту.

3) Вена. Вы не пускаете нас в Вену. Наши представители сейчас, после окончания войны, не могут посмотреть на месте, что им предлагают для расквартирования своих солдат в Вене.

Я остановил Черчилля и заявил ему следующее: еще в прошлом году Европейская Консультативная Комиссия выработала соглашение о зонах оккупации в Германии и управлении «Большим Берлином». Правительства утвердили это соглашение. Одновременно с этим Европейская Консультативная Комиссия начала обсуждение вопросов, связанных с Австрией, и вот уже в течение 10 месяцев ведутся переговоры. Комиссия была уже близка к соглашению о зонах оккупации в Австрии и в городе Вене. Но по инициативе британской и американской делегаций переговоры были приостановлены. Советская делегация согласна продолжать обсуждение, но не по ее вине переговоры были приостановлены.

Почему Вы не разрешаете нашим представителям посетить Вену? — заявил Черчилль. Мы обратились к Советскому правительству с просьбой разрешить нашим представителям посетить Вену, а оно отослало нас опять в Европейскую Консультативную Комиссию. Теперь, когда закончилась война, какими мотивами можно объяснить отказ Советского правительства нашим представителям посетить Вену?

Я заявил, что Советское правительство полагало, что обсуждение вопросов на Европейской Консультативной Комиссии было бы наиболее быстрым путем достижения соглашения. Если каждая из делегаций будет отбирать себе квартиры по своему собственному желанию, то вряд ли можно было бы достигнуть соглашения в ближайшее время. Мы уже ведем переговоры в течение 10 месяцев. Сколько же времени потребуется еще для того, чтобы закончить переговоры?

Я полагаю, — говорит Черчилль, — посадить Европейскую Консультативную Комиссию вместе с военными советниками на самолет и отправить в Вену для того, чтобы представители четырех держав на месте достигли соглашения. Это является моим предложением, — заявил Черчилль.

Я заметил, что вряд ли такой путь был бы наиболее быстрым в достижении соглашения.

Вы создали австрийское правительство, — сказал Черчилль.

Я заметил, что Советское правительство не создавало правительства в Австрии, а лишь не препятствовало австрийцам создать правительство, которое могло бы оказать помощь в борьбе против немцев.

Черчилль заявил, что он не критикует австрийское правительство. Может быть, оно и не плохое, но создано оно сепаратно от союзников.

4) Берлин. Вы не пускаете нас в Берлин. Вы хотите сделать Берлин своей исключительной зоной.

Я заявил, что утверждения Черчилля не имеют основания, так как мы имеем соглашение о зонах оккупации и управлении «Большим Берлином»… Мы не претендуем на то, чтобы посылать кого-либо в те районы, которые предназначены для оккупации советскими войсками, а сейчас там находятся союзные войска. Черчилль вновь повторил, что он готов разрешить какому угодно количеству советских представителей посещение любых мест.

Черчилль перешел к вопросу о Польше и говорил с еще большим раздражением…

5) Польша. Черчилль заявил, что польские дела все ухудшаются и сейчас он не видит пути к удовлетворительному решению. Мы назвали польских кандидатов для переговоров, а Вы посадили их в тюрьму. Парламент и общественность проявляют большую тревогу. Парламент настойчиво требует новых прений по польскому вопросу и, по-видимому, после 10-дневного перерыва в заседаниях правительство должно предоставить отчет о состоянии польских дел.

Черчилль предполагает, что этими прениями будет выражено сильное негодование британской нации и он будет находиться в затруднении, как ему успокоить общественное мнение. Он намерен успокоить парламентское общественное мнение обещанием предстоящей встречи трех, если к этому времени удастся получить согласие маршала Сталина. Говоря об этом еще год тому назад, он согласился на линию Керзона, он полагал, что это будет являться большим вкладом в дело соглашения по польскому вопросу, но на деле оказалось не так. Далее Черчилль глухо упомянул о том, что, решая удовлетворительным образом польский вопрос, можно было бы одновременно решить и прибалтийские дела.

Не желая выслушать моих замечаний, Черчилль вновь перешел к характеристике серьезности общего положения.

Ваш фронт проходит от Любека до Триеста, вы держите в своих руках столицы и никого туда не пускаете, положение в Триесте угрожающее, польские дела загнаны в тупик, общая атмосфера накалена — все это не может не вызвать у нас тревогу.

Я заявил Черчиллю, что ему хорошо известна позиция Советского правительства, которое не предъявляет каких-либо территориальных претензий и не претендует на европейские столицы. Наш фронт не проходит до Триеста. Там войска маршала Тито. Мы не отвечаем за действия Тито. Он и югославский народ своей борьбой заслужили почетное место среди Объединенных наций.

Я знаю, — сказал Черчилль, — вы являетесь великой нацией и своей борьбой заслужили равное место среди великих держав, но и мы — британцы — являемся достойной нацией, и мы не позволим, чтобы с нами обращались грубо и ущемляли наши интересы. Я хочу, — сказал Черчилль, — чтобы вы поняли, что мы весьма обеспокоены существующим положением и я приказал задержать демобилизацию воздушного флота.

Черчилль быстро закончил беседу, извинился за свою откровенность и отправился вести переговоры с Эттли о предстоящих выборах в парламент.

Личные соображения сообщу дополнительно.

В рассекреченных в 1998 г. документах личного досье Черчилля ключевым является датированный 22 мая 1945 г. план экстренной операции «Немыслимое», подготовленный Объединенным штабом планирования военного кабинета. В плане сформулированы оценка обстановки, цели операции, привлекаемые силы, направления ударов войск западных союзников и их вероятные результаты. В приложениях к плану содержатся сведения о дислокации войск Красной Армии (в а английских документах, как правило, употребляется термин «русская армия» О. Р.) и западных союзников, а также картографический материал. Время, когда премьер-министр дал поручение о разработке плана операции не указано, но, учитывая сложность его подготовки, характер и объем самих документов, есть основания полагать, что задание премьер-министра было получено планировщиками не позднее апреля 1945 г.

Заданию предшествовали весьма мрачные размышления и выводы, которые Черчилль воспроизвел в своих мемуарах:

«Во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира;

во-вторых, немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения;

в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить как можно дальше на восток;

в-четвертых, главная и подлинная цель англо-американских армий — Берлин;

в-пятых, освобождение Чехословакии и вступление американских войск в Прагу имеет важнейшее значение;

в-шестых, Вена, по существу вся Австрия, должна управляться западными державами, по крайней мере на равной основе с русскими Советами;

в-седьмых, необходимо обуздать агрессивные притязания маршала Тито в отношении Италии…»

В апреле 1945 г., когда Вена, Берлин, а затем и Прага оказались вне досягаемости войск западных союзников, тем более актуальным представлялось Черчиллю создание «нового фронта» против Красной Армии.

Разработчики операции, а это был план развязывания войны против СССР, руководствовались следующими исходными установками, которые были даны при получении задания:

— операция будет проводиться в условиях ее полной поддержки общественным мнением в Британской империи и США, а следовательно, высокого морального состояния англо-американских вооруженных сил;

— Великобритания и США получат полную поддержку вооруженных сил Польши (эмигрантского правительства в Лондоне. — О. Р.) и могут рассчитывать на использование людских резервов Германии и остатков ее промышленного потенциала;

— не следует рассчитывать на поддержку сил других союзных европейских стран, но учитывать вероятность использования их территории и тех средств, необходимость в которых может возникнуть;

— иметь в виду вероятность вступления России в союз с Японией;

— начало военных действий 1 июля 1945 г.

Цель операции заключалась в том, чтобы «принудить Россию подчиниться воле Соединенных Штатов и Британской империи». Конкретно имелось в виду «вытеснить Красную Армию за пределы Польши.

Политические мотивы этого решения в документе не раскрываются. Далее высказывалась мысль о том, что тотальная война является единственным надежным средством достижения цели и для этого необходимо:

а) оккупировать те районы внутренней России, лишившись которых эта страна утратит материальные возможности ведения войны и дальнейшего сопротивления;

б) нанести такое решающее поражение русским вооруженным силам, которое лишит СССР возможности продолжать войну.

Сомнения возникли при рассмотрении вопроса о соотношении сил. «Существующее соотношение сил в Центральной Европе, где русские располагают примерно тройным преимуществом, делают крайне маловероятным достижение союзниками полной и решающей победы».

Для ликвидации «диспропорции», указывается далее, необходимы людские ресурсы союзников, на что потребуется время и, во-первых, размещение и использование в Европе крупных ресурсов США и, во-вторых, перевооружение и реорганизация немецких войск.

«Мы делаем вывод, что:

а) для надежного и прочного достижения нашей политической цели, необходим разгром России в тотальной войне;

б) результат тотальной войны против России непредсказуем, но ясно одно, — чтобы выиграть ее, нам потребуется очень длительное время».

Из дальнейших документов следует, что свои расчеты планировщики преимущественно связывали с достижением успеха в быстротечной войне, неким вариантом нового блицкрига, в результате которого «Россия примет наши условия». Именно этот вариант войны наиболее подробно освещается в плане. Оценивая с этих позиций стратегическую обстановку, авторы плана считали, что наиболее грозным противником для западных союзников являлись сухопутные силы Красной Армии.

В Европе, говорится в докладе, силы Красной Армии сосредоточены преимущественно в центральной ее части. В ходе контрдействий вероятна оккупация ею Хорватии, Греции, Турции, блокада Черноморских проливов, а следовательно и действия военно-морских сил союзников в Черном море.

На Среднем Востоке возникнет крайне опасная ситуация в Персии и Ираке. Почти наверняка Россия предпримет наступление в этом регионе с учетом возможности получения ценных нефтяных ресурсов и исключительного значения для нас этих районов. Примерно одиннадцати советским дивизиям здесь противостоят три бригады наших войск. Практически этот район окажется беззащитным, а утрата его нефтяных источников будет крайне серьезной потерей. Сложности тылового обеспечения и обстановка в Центральной Европе не позволят русским в начальных стадиях конфликта развернуть наступление на Египет. Вместе с тем они будут стремиться организовать беспорядки во всех странах Среднего Востока.

В Индии со стороны России также будут предприняты попытки организации беспорядков, но ее военные действия в этом регионе маловероятны.

На Дальнем Востоке любое русско-японское соглашение высвободит японские силы для укрепления обороны метрополии или возобновления наступления в Китае. Война союзников против Японии скорее всего зайдет в тупик.

Из этого анализа следовал вывод, что главным театром военных действий будет Центральная Европа и важный для союзников район Персии и Ирака. В Европе наиболее предпочтительным является наступление в северо-восточной ее части, что даст возможность использовать морское преимущество союзников на Балтике, обеспечить левый фланг их армий и оказывать давление на правый фланг противника. Расчеты на успех связывались также с бомбардировками центров коммуникаций на территории СССР и тактическим использованием авиации.

Конкретно указывались два основных направления наступления войск западных союзников: ось Штеттин — Шнейдемюль — Быгдощ и ось Лейпциг — Коттбус — Познань — Бреслау.

Общий вывод о перспективах кампании был пессимистичным:

а) Если мы начнем войну против России, мы должны быть готовы к вовлечению в тотальную войну, которая будет длительной и дорогостоящей.

б) Численный недостаток наших сухопутных сил делает весьма сомнительным ограниченный и быстрый успех, даже если по расчетам его будет достаточно для достижения политической цели».

План войны против СССР на время отложили в сторону. Отметим только, что в 1946 г. ведение переговоров на эту тему было поручено руководителю британской военной миссии в Вашингтоне, участнику Ялтинской и Потсдамской конференций фельдмаршалу Г. Вильсону, который обсуждал английские военные проекты с президентом Г. Трумэном, генералом Д. Эйзенхауэром, в то время Главнокомандующим союзными силами в Европе, и канадским премьером М. Кингом. В сентябре 1945 г. последовала окруженная особой завесой секретности встреча на яхте вблизи побережья США генерала Д. Эйзенхауэра с британским фельдмаршалом Б. Монтгомери. Эти военачальники пришли к выводу, что если Красная Армия предпримет в Европе наступление, западные союзники не в силах будут его остановить.

В связи с «инициативами» У. Черчилля возникает по меньшей мере два вопроса. Первый вопрос: имелись ли в то время у советского руководства планы наступления до берегов Атлантики и захвата Британских островов. На этот вопрос следует ответить отрицательно. Подтверждением тому является принятый СССР 23 июня 1945 г. закон о демобилизации армии и флота, последовательный перевод их на штаты мирного времени. Демобилизация началась 5 июля 1945 г. и завершилась в 1948 г. Армия и флот были сокращены до менее 3 млн. человек, упразднен Государственный Комитет Обороны, Ставка Верховного Главнокомандования. Количество военных округов в 1945–1946 гг. уменьшилось с 33 до 21. Значительно сократилось количество войск в Восточной Германии, Польше и Румынии. В сентябре 1945 г. советские войска были выведены из северной Норвегии, в ноябре — из Чехословакии, в апреле 1946 г. — с острова Борнхольм (Дания), в декабре 1947 г. — из Болгарии.

Советские военные планы того времени отражали существовавшие реалии. Так, планом обороны страны на 1947 г. ставилась задача обеспечить целостность границ на Западе и Востоке, установленных международными договорами после второй мировой войны, быть в готовности к отражению возможной агрессии противника. С 1949 г. началось постепенное увеличение численности советских вооруженных сил. В острие против острия страна втягивалась в гонку вооружений.

Второй вопрос: знало ли советское руководство о британских планах войны против СССР? На это, пожалуй, можно ответить утвердительно. Советская разведка в Англии была одной из самых эффективных. Косвенно подтверждает это и видный знаток истории советских вооруженных сил профессор Эдинбургского университета Д. Эриксон. По его мнению, план Черчилля помогает объяснить, «почему маршал Жуков неожиданно решил в июне 1945 г. перегруппировать свои силы, получил из Москвы приказ укрепить оборону и детально изучить дислокацию войск западных союзников. Теперь причины понятны: очевидно, план Черчилля стал заблаговременно известен в Москве и сталинский Генштаб принял соответствующие меры противодействия».

Эта история еще требует дальнейшего документального исследования. Но замысел Черчилля действительно был «немыслимым». Личный врач британского премьера лорд Моран позднее утверждал, что поступки Черчилля «в последний год войны были в значительной степени вызваны нервным и физическим истощением, иначе они необъяснимы».

Тем не менее стороны искали сближения. Г. Трумэн в целях выхода из польского тупика направил в Москву Г. Гопкинса, ближайшего соратника Ф. Рузвельта в качестве своего личного представителя. Одновременно в Лондон в том же качестве и с той же целью Трумэн направил для переговоров с Черчиллем бывшего посла США в СССР Д. Дэвиса. В ходе переговоров, проходивших в Москве с 26 мая по 6 июня 1945 г., было решено возобновить работу «комиссии трех» и предоставить возможность полякам из противоположных лагерей самим решить вопрос о составе правительства национального единства. Что касается переговоров в Лондоне, то Д. Дэвис констатировал «крайне враждебную позицию Черчилля к СССР». Однако Черчилль заявил, что не будет препятствовать проведению политики США в отношении Советского Союза, и согласился «попытаться исчерпать все средства, совместимые с их достоинством, для разрешения разногласий, существующих в «Большой тройке»». 17–21 июня в Москве состоялись переговоры «лондонских» и «варшавских» поляков. Было согласовано, что в состав правительства включаются четыре сторонника «лондонцев». С. Миколайчик получил пост второго заместителя премьера и министра земледелия. (Всего в правительстве был 21 пост.) 28 июня в Варшаве был объявлен состав нового кабинета министров, о признании которого заявили СССР, США, Великобритания, а затем и многие другие страны. Это был значительный, но, как показали дальнейшие события, весьма недолгий успех компромисса между различными политическими силами Польши и за ее пределами, в том числе между Сталиным и Черчиллем, что на время разрядило обстановку и способствовало проведению конференции руководителей трех союзных держав.

Местом встречи избрали Берлин. Поскольку сам город был разрушен, то конференцию решили провести в его пригороде Потсдаме во дворце Цецилиенхоф. Предстояла срочная и сложная работа по подготовке помещения для конференции, размещение и обеспечение работы делегации.

Предоставим слово непосредственному организатору этой работы и участнику конференции Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову.

Началась извечная спешка с приведением в надлежащий порядок территорий, зданий, путей движения…

Американцы выбрали для апартаментов президента и его ближайшего окружения голубой цвет, англичане для У. Черчилля — розовый. Для советской делегации зал был отделан в белый цвет.

В парке Сан-Суси соорудили множество клумб, высадили до десяти тысяч различных цветов, многие сотни декоративных деревьев.

13 и 14 июля прибыла группа советников и экспертов делегации Советского Союза.

Среди них — начальник Генерального штаба армии А. И. Антонов, нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, начальник Главного военно-морского штаба С. Г. Кучеров. Наркомат иностранных дел представляли А. Я. Вышинский, A. A. Громыко, СИ. Кавтарадзе, И. М. Майский, Ф. Т. Гусев, К. В. Новиков, СК. Царапкин, СП. Козырев.

Одновременно прибыл и многочисленный дипломатический аппарат.

16 июля специальным поездом должны были прибыть И. В. Сталин, В. М. Молотов и сопровождающие их лица.

Накануне мне позвонил И. В. Сталин и сказал:

— Вы не думайте для встречи строить всякие там почетные караулы с оркестрами. Приезжайте на вокзал сами и захватите с собой тех, кого Вы считаете нужным…

Я встретил И. В. Сталина около вагона…

После завтрака мною были доложены основные вопросы по группе советских оккупационных войск в Германии и рассказано об очередном заседании Контрольного совета, где по-прежнему наибольшие трудности мы испытывали в согласовании проблем с английской стороной».

Делегации США во главе с президентом Г. Трумэном и Великобритании, возглавляемая У. Черчиллем (с 28 июля — К. Этли), прибыли в Берлин 15 июля 1945 г. В их составе были министр иностранных дел США Д. Бирнс, Великобритании — А. Иден (с 28 июля — Э. Бевин), руководители военных ведомств, большая группа дипломатов, охраны и обслуживающего персонала.

Повестка дня конференции предварительно не согласовывалась. О позициях советской и английской делегаций по ряду существенных вопросов свидетельствует беседа В. М. Молотова с А. Иденом, которая состоялась за день до начала конференции.

Потсдам, 16 июля 1945 г., 18 час.

Молотов спрашивает Идена, согласна ли британская делегация начать работу с завтрашнего дня.

Иден отвечает, что Черчилль готов приступить к работе и что он, Черчилль, виделся с Трумэном, который хочет приступить к делу возможно скорее.

Молотов спрашивает, будет ли приемлемо для британской делегации начать заседание завтра в 5 часов дня.

Иден отвечает утвердительно и спрашивает, имеет ли Молотов в виду пленарное заседание глав трех правительств. Британская делегация, естественно, желает возможно скорее закончить работу, так как ее членов ожидает подсчет голосов.

Молотов говорит, что консерваторы, наверное, надеются получить большинство в 2/3 голосов.

Иден отвечает, что консерваторы были бы довольны, если они получили бы перевес в 100 голосов.

Молотов спрашивает Идена, видел ли он Берлин.

Иден отвечает, что он опоздал к Молотову как раз потому, что осматривал Берлин.

Молотов говорит, что разрушения в Берлине колоссальные и что никто до войны не мог себе представить, что так может быть разрушен большой город. Однако немцы этого заслужили.

Иден, соглашаясь с этим замечанием, говорит, что в начале войны Геринг любил подсмеиваться над разрушениями английских городов.

Молотов говорит, что Геринг вел себя в начале войны очень хвастливо, но потом он замолчал, не унимался лишь один Геббельс.

Молотов спрашивает Идена о порядке работы конференции.

Иден отвечает, что Черчиллю очень понравился порядок, который был принят в Крыму.

Молотов говорит, что советская делегация хотела бы дополнить список вопросов, намеченных к обсуждению на конференции. Советская делегация хотела бы включить также в число обсуждаемых вопросов следующие:

1. О разделе германского флота.

2. О репарациях.

3. О подопечных территориях.

4. О Польше.

5. Об отношениях с сателлитами.

6. Об Испании.

7. О Танжере.

8. О Сирии и Ливане.

Иден отвечает, что, конечно, представленный британской делегацией список не является окончательным. В частности, что касается вопроса о Сирии и Ливане, то он, Иден, был бы готов поставить Молотову памятник, если бы он помог разрешению этого вопроса. В отношении польского вопроса он, Иден, должен добавить, что дело пошло лучше после конференции в Сан-Франциско, в частности благодаря духу сотрудничества, проявленному Советским правительством в этом вопросе.

Молотов говорит, что успешное решение этого вопроса было достигнуто общими усилиями, но правительство Арцишевского является сейчас помехой. На конференции нужно будет обсудить вопрос о правительстве Арцишевского, в частности о принадлежавшем ему имуществе, и т. д.

Иден говорит, что тем не менее события развивались в благоприятном направлении для нового польского правительства, позиции которого укрепляются.

Молотов выражает свое согласие с этим.

Иден замечает, что, чем больше польский народ убеждается в том, что новое правительство крепко стоит на ногах, тем сильнее растет престиж этого нового правительства. В Лондоне среди поляков наблюдается стремление к возвращению на родину. Этому стремлению значительно содействовал Миколайчик.

Молотов говорит, что это стремление является естественным, и добавляет, что Миколайчик, наверное, чувствует себя неплохо.

Иден отвечает, что с Миколайчиком недавно виделся Керр. По его словам, Миколайчик чувствует себя очень хорошо.

Иден говорит, что англичане не особенно довольны поведением Тито.

Молотов отвечает, что Тито обижен из-за Истрии. Однако в общем в Югославии не было сложных событий. Со временем там все наладится.

Иден говорит, что югославы еще не выполнили полностью соглашение Тито-Шубашич. Может быть, нынешняя встреча глав трех правительств побудит их выполнить это соглашение.

Молотов говорит, что Югославия находится в очень тяжелом экономическом положении. Она пострадала больше, чем все другие страны, за исключением Советского Союза.

Иден спрашивает, действительно ли в Югославии было так много боев.

Молотов отвечает утвердительно, заявляя, что югославы понесли большие жертвы во время партизанской войны.

Иден говорит, что англичане готовы были бы помочь югославам, если бы югославы осуществили полностью соглашение Тито — Шубашич.

Молотов спрашивает, что они должны для этого сделать.

Иден отвечает, что они должны расширить свой парламент, который в свою очередь должен утвердить все декреты, принятые ранее югославским правительством.

Молотов говорит, что до войны в югославской Скупщине преобладали прогитлеровские элементы и сейчас югославам трудно найти подлинно демократических деятелей среди бывших членов Скупщины. Впрочем он, Молотов, читал в газетах, что югославы намерены обсудить вопрос о расширении Скупщины 23 июля.

Иден говорит, что он тоже об этом слышал.

Иден далее заявляет, что ему кажется, что сейчас уже нет более чехословацкого вопроса.

Молотов говорит, что действительно чехословацкого вопроса сейчас больше не существует.

Молотов спрашивает Идена, доволен ли он результатами конференции в Сан-Франциско.

Иден отвечает, что он доволен результатами конференции, хотя он и не является специалистом по обсуждавшимся там вопросам.

Молотов говорит, что, по его мнению, конференция прошла хорошо. Конечно, были трудности и задержки, но было бы невозможно ожидать, что конференция могла бы обойтись без них.

Иден говорит, что к нему в Лондон приезжали турки.

Молотов отвечает, что он знает о том, что турки информировали Идена — и он, Молотов, надеется, правильно — о переговорах в Москве. В 1921 г. турки воспользовались слабостью Советского государства и отняли у него часть Советской Армении. Армяне в Советском Союзе чувствуют себя обиженными. В силу этих причин Советское правительство и подняло вопрос о возвращении законно принадлежащих Советскому Союзу территорий. Что касается вопроса о Проливах, то Советское правительство давно уже говорит о том, что Конвенция в Монтрё его не устраивает.

Иден заявляет, что англичане никогда раньше не слышали о территориальных претензиях Советского Союза к Турции. Британское правительство знало лишь о советских предложениях в отношении режима Проливов.

Молотов говорит, что вопрос о территориальных претензиях Советского Союза к Турции возник потому, что турки предложили Советскому правительству заключить с ними договор о союзе и спросили Советское правительство, на каких условиях оно готово было бы это сделать. Естественно, Советское правительство ответило на этот вопрос турецкого правительства изложением своих условий.

Иден говорит, что турки не согласны на удовлетворение территориальных требований Советского Союза.

Молотов говорит, что территория, о которой идет речь, не принадлежит туркам. Они поступили несправедливо, отняв ее у Советского Союза. Поляки тоже поступили несправедливо, захватив часть советской территории в 1921 г. Однако поляки решили пересмотреть свою позицию и согласились теперь возвратить эту территорию Советскому Союзу. Он, Молотов, приводил этот пример туркам.

Иден отвечает, что в Турции нет линии Керзона.

Молотов говорит, что тем не менее английское правительство раньше не раз выступало в защиту армянского населения, находившегося под турецким владычеством. Совсем недавно армян поддержал в этом вопросе д-р Хьюлетт Джонсон.

Иден говорит, что Джонсон целиком советский человек и что приводимые им аргументы полностью совпадают с аргументами Советского правительства. В Англии его даже называют «красным настоятелем».

Молотов говорит, что он с этим не согласен. Джонсон — вовсе не советский человек.

Иден спрашивает, много ли армян проживает на турецкой территории.

Молотов отвечает, что их там около 400–500 тысяч. Всего в Советской Армении живет около 1 млн. армян, а вне территории Советской Армении, за границей, проживает свыше 1 млн. армян. Когда территория армян расширится, многие армяне, проживающие за границей, будут стремиться возвратиться на родину. Армяне очень способные и энергичные люди, особенно в хозяйственных вопросах. Пусть турки отдадут Советскому Союзу армян, это будет справедливо.

Иден благодарит Молотова за приятную беседу.

Потсдамская конференция открылась во второй половине дня 17 июля 1945 г. По предложению И. В. Сталина председательствовал на конференции Трумэн. Он внес на рассмотрение конференции проект учреждения Совета министров иностранных дел для подготовки мирных договоров со странами бывшими союзниками Германии, меморандум о политике в отношении Германии, документ о выполнении Крымской декларации об освобожденной Европе, ряд других предложений. Черчилль — вопрос о Польше и выполнении Крымского соглашения о Югославии. Сталин — о репарациях с Германии, разделе германского флота, ликвидации польского эмигрантского правительства, о режиме Франко в Испании и некоторые другие.

Центральное место в работе конференции занял германский вопрос. Важнейшее значение имело принятое на конференции соглашение «Политические и экономические принципы, которыми необходимо руководствоваться при обращении с Германией в начальный контрольный период». В основу этого соглашения были положены принципы демилитаризации, демократизации и денацификации Германии. Советская делегация обратила внимание делегации США и Великобритании на невыполнение США и Англией условий капитуляции Германии, имея в виду нахождение в Норвегии до 400 тыс. человек не разоруженных германских войск.

Остановимся подробнее на обсуждении тех проблем, по которым возникли расхождения между делегациями. В вопросе о репарациях с Германии делегация США неожиданно отступила от позиции, которую она занимала в Крыму, выступила против определения конкретных сумм репараций и предложила принцип взимания репараций каждой державой из ресурсов той зоны, которая предназначена ей для оккупации. Этот принцип был неприемлем для СССР уже по той причине, что Восточная Германия, где находились советские войска, являлась сельскохозяйственным районом со слабо развитой промышленностью и ограниченными ресурсами по сравнению с оккупационными зонами западных держав. Английская делегация заявила, что она «воздерживается от внесения каких-либо предложений» о репарациях. (По утверждению британского историка Р. Эдмондса, важнейшие решения конференции фактически предварительно согласовывались на двусторонних встречах Молотова и Бирнса.) Несколько опережая события, отметим, что Черчилль и английская делегация заняли умеренную позицию по польскому вопросу, внесли предложение о пересмотре конвенции о Черноморских проливах (вопрос остался нерешенным), о передаче СССР Кенигсберга. 18 июля Черчилль провел вечер на позднем обеде у Сталина (присутствовали только переводчики), который закончился за полночь и прошел в доброжелательной атмосфере. Это дало повод А. Идену позднее заявить, что «Уинстон никуда не годится. Он снова попал под влияние Сталина»».

По репарациям было принято компромиссное решение. Кроме ресурсов собственной зоны оккупации СССР должен был дополнительно получить репарации из германских владений за границей и 25 % промышленного оборудования, выделенного для репараций из западных зон.

При обсуждении вопроса о западной границе Польши она с учетом мнения Польского временного правительства национального единства была установлена впредь до окончательного утверждения по линии р. Одер — Западная Нейсе. В связи с установлением тремя державами дипломатических отношений с Временным правительством Польши было решено прекратить признание ими «бывшего польского правительства в Лондоне, которое больше не существует».

Ряд вопросов ввиду несогласия по ним одной из сторон был снят с обсуждения, в том числе о положении в Греции и Югославии. СССР подтвердил, что выполнит свое обязательство о вступлении в войну против Японии.

Новость об успешном испытании атомного оружия Трумэн по согласованию с Черчиллем сообщил Сталину 24 июля.

На следующий день, 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял в ярдах пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И, может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: «Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?» Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну. «Ну, как сошло?» — спросил я. — «Он не задал мне ни одного вопроса», — ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов.

(«Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы, писал Г. К. Жуков, — считали впоследствии, что вероятно И. В. Сталин действительно не понял значения сделанного ему сообщения. На самом деле, вернувшись с заседания, И. В. Сталин в моем присутствии рассказал В. М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В. М. Молотов тут же сказал: «Цену себе набивают». И. В. Сталин рассмеялся: «Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы». — О. Р.)

Конференция и ее итоги широко освещались в мировой печати и радиопередачах как событие первостепенной важности.

По окончании конференции В. М. Молотов в подробном информационном письме советским послам и посланникам отмечал, что она окончилась с вполне удовлетворительными для СССР результатами. Очевидно и то, что при принятии экономических решений компромиссы достигались, как правило, за счет Советского Союза.

Каким видели поведение на конференции главных действующих лиц другие ее участники? Член советской делегации посол СССР в США A. A. Громыко, а затем долгие годы министр иностранных дел, вспоминал: «Все участники находились в состоянии предельной сосредоточенности, а вначале она проявлялась еще и в том, что никто не улыбался. Только обостренным восприятием тех исторических дней объясняется то, что до сих пор перед моими глазами стоят многие картины заседаний… Когда говорил американский президент, все присутствовавшие выслушивали его очень внимательно. Они наблюдали за ходом и поворотами его мысли, за меткими суждениями, шутками. Все сознавали, что он высказывал мысли, которые имеют огромное значение в предстоящем строительстве здания мира.

Выступал или делал замечание премьер-министр Англии. Он умело и даже ловко формулировал свои мысли, умел блеснуть и шуткой. Чувствовалось, что он на «ты» не только с политикой, но и с историей, особенно новейшей…

Тем не менее как-то само собой получилось, что все присутствующие — и главные и неглавные участники — фиксировали взгляды на Сталине… Он говорил так, как будто кроме него присутствовали еще только двое. Ни малейшей скованности, никакого желания произвести эффект, ни единой шероховатости в изложении мысли у него не было.

Каждое слово у него звучало так, как будто было специально заготовлено для того, чтобы сказать его в этой аудитории и в этот момент».

Академик В. Г. Трухановский (во время конференции — помощник генерального секретаря советской делегации) в своей книге о Черчилле писал: «Запомнилось, что члены «Большой тройки» по-разному вели себя за столом переговоров. Трумэн был в хорошем настроении, озирался по сторонам, рассматривал окружающих и, казалось, не особо вникал в суть споров. Зато его помощники были начеку и усердно отстаивали интересы США. В это время позиция американцев ужесточилась, они чувствовали прочность своего положения и старались максимально ее использовать.

Черчилль был раздражен, заметно нервничал. Очень многословный, он говорил, упершись тяжелым взглядом в стол перед собой. Причина его состояния была ясна: создатель антигитлеровской коалиции, ее лидер, Черчилль с 1943 г. утратил свою ведущую роль в «Большой тройке». Соотношение сил изменилось. Теперь лидировали США, второе место занял Советский Союз. Вопреки прогнозам союзников он пришел к финишу не обескровленным, а напротив, набравшим небывалую военную мощь… Угроза применения силы с советской стороны ни разу не прозвучала на конференции, но в поведении Сталина чувствовалось, что он рассматривает военную мощь СССР как важный козырь в переговорах. В качестве второго козыря он использовал обещание вступить в войну с Японией (на чем настаивали американцы, стремясь спасти жизни своих солдат). Сталин держался спокойно, уверенно и внимательно слушал все выступления, пристально глядя на оратора. Когда оппоненты возражали ему (чаще всего это был Черчилль, темпераментно провозглашавший: «Нет, мы никак не можем принять это русское предложение!»), Сталин индифферентно замечал: «Ну что ж, нам не к спеху, подождем, когда Вы будете готовы».

Среди опубликованных в Англии новых документов содержатся фрагменты разговора Сталина с Черчиллем после заседания конференции 17 июля. Сталин сообщил Черчиллю, что он отклонил просьбу Японии о посредничестве в переговорах между США и Японией. 18 июля Черчилль сказал Сталину, что 25 июля он на один день уедет в Англию в связи с выборами. Сталин выразил уверенность в том, что консервативная партия получит большинство в 80 депутатских мест». Но, как известно, на выборах победили лейбористы, и Черчилль в Потсдам уже не вернулся.

Личные отношения между Сталиным и Черчиллем складывались, как показывают материалы книги, весьма сложно, противоречиво, едва ли не ежедневно наталкиваясь на препятствия, столкновение характеров, человеческих страстей и темпераментов. Значение в этих условиях взаимопонимания трудно переоценить, и достигалось оно только при личных контактах. Сталин дважды принимал Черчилля в Москве и умело использовал это преимущество. В 1942 г., когда Черчилль, неудовлетворенный дискуссией, объявил об отъезде в Англию, Сталин пригласил британского премьера на свою квартиру. Кратковременная встреча с дочерью Сталина, ужин и ночная беседа изменили не только настроение Черчилля, но и весь итог встречи. По возвращении в Лондон Черчилль произнес в палате общин яркую речь о своем визите в Москву, значении англо-советского боевого союза и оценил Сталина в самых высоких выражениях. Черчиллю импонировали цепкая память Сталина, его исторические и военные знания, четкое и ясное выражение мыслей. И Сталин, и Черчилль провели немало застольных дискуссий, умели выпить, хотя и в разной степени, не теряя над собой контроля. «Женскую проблему» они никогда не обсуждали. И дело не только в возрасте. Черчилль, многодетный отец, прожил с любимой женой всю жизнь, а старших сына и дочь нередко брал с собой в зарубежные поездки. У Сталина первая жена умерла, их единственный сын погиб в гитлеровском концлагере; вторая жена, мать их дочери и сына, которую он по крайней мере в ранние годы совместной жизни искренне любил, застрелилась. Сталин ко времени первой встречи с Черчиллем уже многие годы был вдовцом.

Чувствительность Черчилля к поведению собеседника была исключительно велика, и он чаще всего не скрывал своего одобрения или негодования. Особенно нетерпимо он относился к видимым (и кажущимся) замечаниям, задевавшим его личное достоинство и «честь и Британской империи». Так, Сталин в одном из писем выразился об отправке союзных конвоев в СССР, как об «обязательстве». Британского премьера это привело в ярость, сдержав которую, он написал Сталину, что «это не обязательство и не соглашение, а скорее заявление о нашем торжественном и серьезном решении». Сталин продолжал настаивать, что это «обязательство», в результате возник конфликт, для которого, думается, не было оснований.

Черчилль неоднократно в личных беседах заявлял, что «Сталин его никогда не обманывал», стремился к встречам со Сталиным и после своей речи в Фултоне (1946 г.).

Переломной, видимо, была весна 1945 г. В Лондоне «советская угроза заменила нацистского врага». В Москве стало известно о британских планах войны против СССР.

7 ноября 1945 г. Черчилль посвятил часть своего выступления в палате общин выражению благодарности советскому народу и заявил в адрес Сталина: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правящему судьбой своей страны во времена мира и победоносному ее защитнику во время войны». 9 ноября это опубликовала газета «Правда». Реакция Сталина была категоричной. В очередном «Письме с юга» (Сталин находился в отпуске на Кавказе) он выговаривал «четверке» (В. М. Молотову, Г. М. Маленкову, Л. П. Берии и А. И. Микояну): «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля о восхвалении России и Сталина. Все это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР».

Начиналась «холодная война»…