© Авторы, текст, 2014

© Владимир Аренев, Николай Кудрявцев, составление, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Мы – счастливые читатели, нам повезло. Наше детство немыслимо без томов Агаты Кристи и Рэя Брэдбери, сэра Артура Конан Дойла и братьев Стругацких. Мы были инфицированы двумя вирусами: страстью к фантастике и любовью к детективу. И это было здорово!

Сейчас на книжных полках можно найти сборники и антологии на любой вкус. Зомби, вампиры, драконы, оборотни… но все-таки нам – вот лично нам! – часто не хватает в таких книгах некой осмысленности и цельности. И да, конечно, ряда тем, которые нынешние составители почему-то обходят.

Ну что ж, есть простое правило: если тебе не хватает какой-то книги, напиши ее. Мы же решили пойти по более легкому пути и подбили на это дело других.

Этим сборником мы попытались показать читателю, каким он может быть – фантастический детектив. Под одной обложкой удалось собрать авторов разных поколений. Одни отдают предпочтение твердой НФ, другие – историческому фэнтези, третьи любят экспериментировать с жанрами… Но есть нечто, объединяющее всех этих писателей: в первую очередь – следование классической детективной формуле. В каждом произведении совершено преступление, которое следует раскрыть, а для этого необходимо ответить на три простых вопроса: «Кто? Как? Зачем?» И фантастическое в каждом из рассказов играет ключевую роль, а не выступает просто фоном.

Десять историй, десять головоломок, которые тебе, читатель, предстоит разгадать. Десять миров, совершенно не похожих друг на друга.

Вперед, читатель! Игра начинается!..

Святослав Логинов родился в 1951 году в г. Ворошилове (Усурийск Приморский), но с раннего детства и по сей день живет в Ленинграде/Петербурге. Окончил химический факультет ЛГУ, сменил много работ и специальностей. Первая публикация состоялась в 1975 году (рассказ «По грибы» в журнале «Уральский следопыт»), но первая книга – сборник «Быль о сказочном звере» – вышла только пятнадцать лет спустя. Одна из главных черт Логинова-писателя – нежелание повторяться, поэтому он экспериментировал с фэнтези (повесть «Страж Перевала», романы «Многорукий бог далайна», «Земные пути»), исторической прозой, выстроенной на единственном фантастическом допущении («Колодезь»), космооперой («Картежник», «Имперские ведьмы»). Роман «Свет в окошке» посвящен загробной жизни, а «Дорогой широкой» – история путешествия из Петербурга в Москву на асфальтовом катке. Особняком стоит дилогия «фэнтези каменного века» «Черная кровь» (в соавторстве с Ником Перумовым) и «Черный смерч». Святослав Логинов – лауреат премий «Великое Кольцо», «Интерпресскон» (трижды), «Странник», «Русская фантастика» и других престижных наград.

Писателю принадлежат десятки повестей, рассказов и эссе, столь же разнообразных, как и его романы. Но, как ни странно, детективов он никогда раньше не писал. «Я никогда ими не увлекался, хотя и прочел за свою жизнь пяток детективных повестей, – признается Логинов. – И уж тем более, не собирался детективы писать. О стимпанке впервые услышал от составителя сборника, который кратенько объяснил, что означает этот термин. Тем интереснее было придумывать законы неведомого жанра. А что получилось в результате, судить не мне, а читателю».

– Поезд отправляется! – Рука в белой перчатке ухватила витой шнур, готовясь ударить в колокол, но негромкий голос предупредил удар:

– Сэр, всего одну минуту! Не знаю, что случилось, но мой хозяин задерживается, а он никак не должен опоздать.

– Это поезд, а не дилижанс! – Начальник станции был непреклонен. – Мы не можем задерживать отправление ни на полминуты.

Тем не менее удар колокола не прозвучал. Начальник станции скосил глаза на привязчивого пассажира. Тот стоял, угодливо изогнув стан, держа в руках шляпную коробку. И все же вид просителя железнодорожному повелителю не понравился. Конечно, в последнее время джентльмены, отслужившие в заморских колониях, частенько привозили туземных слуг, но чтобы чернокожий так просто разгуливал по улицам и давал указания начальнику железнодорожного узла во время исполнения им своих обязанностей?! – это уже слишком!

Рука в белой перчатке рванула витой шнур, но почему-то удара не получилось.

– Пара секунд! – вскричал черномазый, прижимая к груди шляпную коробку. – Я понимаю, джентльмен не должен опаздывать, но в этом проклятом телепорте что-то заело, он выпустил на платформу только меня, а хозяин с носильщиком где-то застряли.

– Проклятье! – вскричал начальник станции, тщетно пытаясь совладать с непослушной рукой. – Если пассажир не хочет опоздать, он должен пользоваться не телепортом, а более современным видом транспорта! Могли бы взять кэб.

– Кэб? Из Америки?.. Помилуйте!

Так он еще и американец!

Начальник станции ухватил правой рукой непокорную левую и, что есть силы, затряс. Колокол, наконец, отозвался, но не гулким, исполненным достоинства звуком, возвещающим торжество расписания, а частыми тревожными ударами, словно в станционное здание проникли бомбисты, или там начался пожар. Паровозный машинист, услыхав тревогу, немедля дал свисток и дернул состав, намереваясь увести поезд от неведомой опасности. Тяжелые, блестящие машинным маслом шатуны дрогнули, проворачивая огромные колеса, но на этот раз немочная болезнь коснулась уже не начальственной длани, но могучей машины, лишь недавно выпущенной на линию. Колесо провернулось с визгом, словно самая рельса тоже была щедро полита маслом.

Машинист высунулся из кабины, глядя на буксующие колеса, станционный рабочий – стрелочник или сцепщик – с ведром кинулся к пожарному ящику с песком, и в этот момент с громким чмоканьем сработал допотопный телепорт, и на платформе объявился опоздавший пассажир со всем своим багажом.

Чернокожий мог бы не сообщать, что его патрон прибыл из Америки, это и так бросалось в глаза. На любой карикатуре янки изображаются именно такими. Тощий и длинноногий, в нелепом цилиндре, который тщился быть модней модных, но вызывал лишь усмешки, в кургузом сюртучке и полосатых штанах. И, конечно же, физиономию пассажира украшала козлиная бородка, без которой не бывает дяди Сэма. В руке заокеанский дядюшка сжимал тяжелую трость с набалдашником, которой энергично и опасно размахивал.

Зато к какому племени принадлежит второй слуга заморского дядюшки, не сказал бы и опытный антрополог. Роста он был такого, что приличен только пигмеям и карликам, зато в плечах раздался на удивление, представляя собой подобие квадрата. Рыжая шевелюра и обширнейшая борода того же ирландского цвета указывали на принадлежность носильщика к белой расе, хотя черты лица и самый его цвет были надежно скрыты все той же бородой. Если в руках у хозяина не было ничего, кроме трости, то рыжебородый оказался нагружен сверх всякого разумения. Ни один из носильщиков, промышлявших на платформах, не мог бы ответить, как двумя руками ухватить враз четыре саквояжа. А у коренастого на плече громоздился еще и сундук. Такие сундуки были на памяти у наших прабабушек, но и тогда никто их в путешествие уже не брал, стояли они в домах, как артефакты былых времен. Судя по всему, это чудо столярной мысли покинуло Британию на судне «Мэйфлауэр» и теперь вернулось к родным пенатам, воспользовавшись дряхлым телепортом.

– Посадка закончена! – закричал кондуктор, увидав колоритную троицу, но его, не заметив, отодвинули в сторону, и сундук первым загрузился в вагон. Затем последовали саквояжи и их коренастый носильщик. Последним в вагон запрыгнул чернокожий шляповладелец. На прощание он кокетливо помахал ручкой начальнику станции, и в ту же секунду, не дожидаясь, пока под буксующие колеса будет досыпан песок, поезд тронулся.

– Черт подери! – Начальник станции был в бешенстве. – В конце концов, мы живем в цивилизованном обществе! Давно пора запретить черномазым появляться в общественных местах! – Помолчал и добавил: – И суфражисткам тоже. – Еще помолчал, пережидая поднятие желчи, и произнес уже с некоторой долей иронии: – Надеюсь, в Эдинбурге есть зоопарк, и все трое благополучно туда попадут.

До Эдинбурга странные путешественники не доехали, высадившись на полдороге в небольшом городке Дарлингтоне, куда поезд домчал на всех парах. Домой всегда едется быстро, а именно в Дарлингтоне отчий дом английских паровозов, поскольку там самый большой в Старом Свете паровозостроительный завод.

Высадились путешественники безо всяких приключений, строго по расписанию, и руку ни у кого не свело, и колокол прозвучал минута в минуту.

Приехавших встречали. Возле станционного здания ожидала коляска, вислоусый конюх дремал на козлах, лошадка меланхолично похрустывала насыпанным в торбу антрацитом.

Американец с полувзгляда выделил нужный экипаж среди десятка других ожидающих на площади. Он вскочил на подножку и, приложив два пальца к полям цилиндра, отрекомендовался:

– Мое имя Сэмюэль Трауб.

– Джон Хок, к вашим услугам.

С козел Джон Хок не встал и, вопреки обещанию, никаких услуг не предоставил. Впрочем, чернокожий с рыжебородым справились и без него.

Великая вещь – традиции, и в этом плане английские обыватели впереди планеты всей. Казалось бы, новейший экипаж на рессорном ходу и с каучуковыми шинами, способный плавно прокатить по самой тряской дороге, не чета древним колымагам, но багажный ящик под задком новой машины в точности повторяет такие же ящики старых карет, у которых даже колеса не могли поворачивать, будучи насаженными на единую ось. В давние времена путешествующие господа возили багаж в сундуках, и, хотя эпоха сундуков давно минула, современный экипаж готов вместить в свое нутро такой же сундук, с каким ездили знатные предки.

Сундук встал на предназначенное тысячелетней традицией место, саквояжи были рассованы куда попало. Американец уселся в экипаж, черномазый слуга, к ужасу и удивлению зевак, без тени смущения развалился рядом с господином, рыжебородый устроился на задке, свесив вниз кривые ноги.

Возница взмахнул кнутом и дернул вожжи, регулирующие положение заслонки в конской топке. Дым, прежде едва курившийся, повалил клубами из лошадиных ушей, в ноздрях заклубился пар, звонкое «И-го-го-о!» пробудило окрестности, мальчишки на площади засвистели и замахали руками, экипаж тронулся.

Лошадка весело бежала по гаревой дорожке. Пламя ровно гудело в утробе, вода кипела в котле, пар работал на все сорок два процента, обещанных циклом Карно, из-под лошадиного хвоста тонкой струйкой сыпалась зола. По сторонам проплывали классические пейзажи средней Англии: слева гряда меловых холмов, справа – зеленеющие пустоши, те самые, некогда огороженные, на которых овцы съели людей. Теперь история повторялась: новозеландские овцы съели английских, и пустоши действительно стали пустошами.

– Где торфяные болота? – шепотом спросил чернокожий.

– Их здесь нет, – также шепотом ответил Сэмюэль Трауб. – Они на юге, в Девоншире, а мы направляемся на север.

– Жаль.

– Почему?

– Убийца – наш кучер. Тело он вывез на своем экипаже и утопил в болоте. Но раз тут нет болот, то я даже не знаю, где искать тело.

– Найдем… – меланхолически промурлыкал Трауб и уже громко, обращаясь к вознице, спросил: – Хвост зачем?

– Какой хвост?

– У лошади. Мухи ее не кусают, обмахиваться не нужно, так зачем хвост?

– Какая же лошадь без хвоста? – удивился Джон Хок. – Хвост нужен, иначе это не лошадь будет, а недоразумение.

– Фильтр это, – откликнулся с задника рыжебородый. – Если бы не хвост, нас бы уже с ног до головы гарью присыпало.

– Говорят, – подал голос чернокожий, – вам велено под хвостом у кобылы мешок подвязывать, чтобы ничего на дорогу не валилось. Одна торба для зерна, вторая для говна.

– Это в Лондоне, там экипажей много. Если за ними не убирать, так уже до второго этажа все гарью засыпало бы. А тут, когда дорогу ровняют, так специально гарь привозят и подсыпают.

– Мудрено… – вздохнул рыжий.

– Наука, – согласился возница.

За очередным поворотом путешественники увидели парк, огороженный ажурной кованой решеткой, а за деревьями – крышу старинного дома. Экипаж с шиком подкатил к воротам, Джон Хок ударил в чугунную доску. По ту сторону сдвинутых створок появился еще один англичанин – пешая копия Джона Хока, ворота распахнулись, каучуковые шины прошуршали по садовым тропинкам, экипаж остановился у самых ступеней, ведущих в дом. Только теперь Джон Хок оторвал задницу от козел и с некоторой торжественностью произнес:

– Добро пожаловать в Баскет-Холл.

– Основатель рода, Джеймс Баскет, получил титул за то, что предложил шары для крокета, которые прежде носили в руках, складывать в корзину. С тех пор прошло шестьсот лет, но человечество не изобрело ничего более практичного, нежели корзина сэра Джеймса.

Миссис Баскет еще долго могла бы повествовать о славном прошлом рода, но Сэмюэль Трауб с американской бесцеремонностью прервал излияния вдовы.

– Давайте перейдем к делу. В разделе бесплатных объявлений я нашел информацию, что вы хотели бы превратить Баскет-Холл в туристический центр.

– Это было так давно. Я уже бросила надеяться.

– С бесплатными объявлениями так и бывает. Пока они попадутся на глаза нужному человеку, порой проходит немало времени. Но рано или поздно нужный человек находит нужное объявление. Мы, наша газета, могли бы пойти вам навстречу, организовав рекламную кампанию. С этой целью я сюда и приехал. Я и мои сотрудники соберем всю информацию, и в нашей газете появится серия статей о замке и его окрестностях, после чего следует ожидать наплыва посетителей. Уже десять тысяч туристов в год изменят облик поселка и обеспечат ваше благосостояние.

– О, конечно! – восхищенно прошептала миссис Баскет.

– Но теперь подумаем, что может привлечь такое количество людей? В качестве курорта Баскетвиль не выдержит конкуренции с такими всемирно прославленными центрами, как Ялта или Сухуми. Ваши скалы не живописны, море холодно и неприветливо, пустоши скучны.

– На пустошах водятся лисы, – вставила миссис Баскет.

– Да, конечно, охота на лис, мы не обойдем ее стороной. Исконное развлечение английских лордов… Но это – один месяц в году, да и не всем такое времяпрепровождение по нраву. Это, как говорят рестораторы, дополнительный гарнир. Основное блюдо должно привлекать всех. Это ваш козырь, залог нашего взаимного успеха. Прошу прощения, я только что закончил работать над циклом очерков о мексиканских ресторанах и еще не избавился от терминологии. Кстати, число посетителей в мексиканских ресторанах после публикации моих статей возросло в пять раз. Но именно к основному блюду вы относитесь с полным пренебрежением! Вы совершенно не преподносите посетителям замок и его особенности.

– Разумеется, можно будет проводить экскурсии…

– Оставьте, кого сейчас это интересует? Вся Франция заставлена старинными замками, не говоря уже о Германии. Ваш замок по сравнению с ними кажется обычной усадьбой средней руки, в какой обитать не лордам, а джентри. Но у вас есть то, чего нет ни в одном замке на континенте. Привидение! Настоящее стопроцентное привидение! Кстати, почему я не вижу его здесь?

– Но это же призрак! – воскликнула миссис Баскет. – Призрак не появляется днем, разве что в редчайших случаях.

– Хорошо, пусть ночью. Но в котором часу, где? Мы не можем обмануть клиентов, обещав им настоящее привидение и не показав. В наш век угля и пара все должно быть регламентировано. Как зовут вашего призрака?

– Дама Роз.

– Роз – это имя или кличка?

– У благородных дам не бывает кличек! Дамой Роз ее прозвали потому, что в руках она всегда держит букет роз.

– Какие розы? Красные, белые, чайные…

– Это призрачные розы, их цвет определить невозможно.

– Шикарно! Так и запишем: букет бледных роз. Читателю должно понравиться. Видите ли, современная реклама не должна быть навязчивой, наша целевая аудитория такова, что, если она заподозрит, что ее собираются окучивать, результат будет самый огорчительный.

На миссис Баскет было жалко смотреть.

– Я, наверное, чего-то недопоняла. Вы собираетесь заниматься огородничеством?

– Ни в коем случае! Здесь это было бы нерентабельно. Я собираюсь написать цикл статей для «Манчестер экспресс». Никакой рекламы, но, если людей заинтересовать, от приезжих отбоя не будет. В дело пойдет все: древние предания, пейзажи, местная кухня, новейшая хроника. Наверняка у вас существует легенда, посвященная Даме Роз. Не могли бы вы хотя бы вкратце ознакомить меня с ней?..

– Я не мастерица рассказывать сказки. Может быть, вам было бы лучше прочесть все самому. В доме нет специального библиотекаря, но дворецкий, Джон Бакт, несомненно, отыщет любую книгу или рукопись, которую вы попросите. Джон живет в Баскет-Холле, можно сказать, всю жизнь. Его мать служила здесь горничной, так что он и родился в этих стенах.

– Пожалуй, я так и поступлю. А раз уж речь зашла о горничных, то, может быть, вы расскажете, что за странное происшествие случилось с вашей прислугой?

Миссис Баскет досадливо поморщилась.

– Мне кажется, эта история недостойна обсуждения. Поначалу Джоана показалась мне приличной девушкой, и я взяла ее на работу. Но то, как она покинула Баскет-Холл… порядочные девушки так не поступают.

– Вся округа только и говорит о таинственном исчезновении Джоаны Бекер. Я не был бы репортером, если бы прошел мимо этих слухов, но хотелось бы услышать подробности из первых уст. Представляете, как можно подать этот материал? История романтической любви, свидание, которое прелестная девушка назначает в галерее призраков, или где там является ваша дама… Роковая страсть, разбитое сердце – из этого получится столь поэтичное рагу, что сентиментальные дамы устроят настоящее паломничество в ваш дом. Но мне нужны отправные точки. В кого могла влюбиться юная Джоана или что иное могло подвигнуть ее на внезапное бегство?

– Если кого-нибудь интересует мое мнение, – поджав губы, произнесла миссис Баскет, – то я не стала бы говорить о несчастной любви. Разврат – это сколько угодно. Ножовщик – вам знакомо это слово? За два дня до исчезновения в замок приходил ножовщик. Обычно Джон сам точит ножи, хотя дворецкому и не полагается это делать, но тут эта вертихвостка похватала все ножи, что нашлись на кухне, и помчалась якобы точить их. Мне тогда пришлось заплатить три шиллинга. О чем уж эта парочка сговаривалась, не могу сказать, но через два дня девица исчезла, не поставив никого в известность и не взяв расчета. Я, конечно, сообщила в полицию, это мой долг, и я его исполнила, но уверена, если проверить бродячих мастеровых, Джоана отыщется очень быстро.

– Великолепно! – восхитился Сэмюэль Трауб. – Я непременно использую ваш материал в третьем из очерков. Ножовщика все считают цыганом, но на самом деле – он испанский гранд, благородный гидальго, сраженный красотой юной Джоаны…

– Не такая уж она красавица, – вставила миссис Баскет.

– Оставьте, кого интересует скучная проза? Главное – привлечь клиентов, а для этого я готов красавицу выставить жабой, а жабу превратить в красавицу. Не читали подобных сказок? В них явно чувствуется рука газетного репортера. Итак, прекрасная Джоана приходит на свидание, и тут является призрак, весь в клубах пара… ну там что-нибудь придумаю, чтобы читательницы рыдали в голос. Время есть, третий очерк обещан читателям через неделю.

– Вы успеете к сроку?

– Я был бы плохим репортером, если бы задерживал материалы.

– Я хотела сказать, что, хотя мы и живем в провинции, веяния прогресса нам не чужды. В замке имеется пневматическая почта, которой вы можете пользоваться. Меньше чем за двое суток цилиндр с вашим посланием доберется хоть до Америки, хоть до Китая.

– У пневмопочты есть свои недостатки. Случается, цилиндр истирается в трубе, и вложенная в него корреспонденция погибает. К тому же не во всех странах достаточно ответственно относятся к пересылке почты. Особенно отвратительно обстоят дела в Турции. Давление сжатого воздуха на турецких участках пневмосистемы всегда меньше установленного, в результате чего зарубежная корреспонденция попадает не к адресату, а в Стамбул. А оттуда если что и возвращают, то непременно вскрытым и с большим опозданием. Когда-нибудь положение будет исправлено, но боюсь, ждать этого прекрасного времени еще очень долго.

– Я не знала, – потрясенно прошептала миссис Баскет.

– Конечно, вы живете в Британии, на родине культуры и прогресса, но остальной мир еще очень дик. Поэтому мы в Америке поневоле являемся консерваторами. Я привез с собой беспроволочный телеграф. Вещь старая, но надежная, как прабабушкин утюг.

– Постойте, но ведь ваше послание может перехватить и прочесть кто-то посторонний!

– Пусть перехватывает, прочесть он ничего не сможет. Мой аппарат автоматически шифрует текст, причем код меняется ежедневно, так что расшифровать его совершенно невозможно. Лучшим специалистом по шифрам в Северо-Американских Штатах был Аб Слени. Возможно, вы слышали это имя, он был не только замечательным криптологом, но и самым опасным бандитом в Чикаго. Его изловили и приговорили к электрическому стулу, но обещали помилование, если он в течение месяца сумеет прочесть хотя бы одно из моих сообщений.

– И что же?

– Он не смог прочитать ни строчки и спустя месяц был электрифицирован. Его последние слова были: «Проклятый шифр! Лучше гореть в аду, чем разгадывать его!»

– Какой ужас – смерть от электричества!

– Смерть – вообще неприятная штука, неважно, от петли, как с древних времен принято казнить в Соединенном Королевстве, на электрическом стуле, изобретенном нашим гением Эдисоном, или, как требуют нынешние гуманисты, от действия перегретого пара. Ведь это значит сварить человека заживо! Однако не будем о грустном. Я благодарю вас за содержательную беседу и прошу позволения откланяться. Я хотел еще зайти в библиотеку, а потом опросить своих помощников, которые сейчас рыщут по окрестностям, выискивая, что еще может привлечь туристов в ваш тихий край.

– Последний вопрос, сэр Сэмюэль. Этот ваш готтентот, он не опасен? Мне кажется, он каннибал, и было бы опрометчиво позволить ему свободно разгуливать среди мирных жителей.

– Успокойтесь, миссис Баскет. Томми – не африканец, он родом с Гаити и получил неплохое образование. Он вполне цивилизованный дикарь, насколько вообще может быть цивилизован представитель хамической расы.

Представитель хамической расы в это время находился в городе Дарлингтоне, одном из административных центров графства Дарем. Томми собирался войти в контору архивариуса, но городской архивариус Джеральд Тюбинг собственной персоной стоял в дверях, загораживая вход, и медленно наливался лиловой краской негодования.

– Ты хоть понимаешь, куда явился? – гневно вопрошал хранитель семейных тайн.

– Да, сэр, – отвечал Томми, прижимая к груди уже не шляпную коробку, но самую шляпу, оказавшуюся копией хозяйской.

– Мне доверены документы, касающиеся частной жизни самых уважаемых семейств графства. Никто посторонний не имеет права читать их без письменного решения суда. Тебе понятно?

– Да, сэр.

– И после этого ты требуешь, чтобы я допустил тебя в архив?

– Да, сэр, – подтвердил темнокожий Томми и надел шляпу. – Это очень нужно.

– В таком случае идем, – произнес Тюбинг, отступая в сторону. – Сюда, пожалуйста.

– Благодарю, сэр, – сказал Томми, входя.

Шляпы он не снял.

– Не знаю, что за джин такой, а по-нашему это можжевеловая водка. У меня еще в поставце имбирная есть, но мы ее пить не будем, а то передеремся все. Имбирная злость пробуждает.

– Мистер Митч, я предлагаю выпить за королеву!

– За королеву? Что же, дама достойная, можно выпить. За здоровье королевы Виктории – гип-гип ура!

– Ура!!! – сотрясая стены замка, рявкнули три английских глотки.

– Одного не пойму, – рыжебородый потряс головой, прочищая уши, – то ли у меня от можжевеловой в глазах троится, то ли еще что, но вот вас трое, а все как по одной мерке сшиты, и всех зовут Джонами. Как вас различать, скажите на милость?

– Джон Стил – садовник!

– Джон Хок – конюх!

– Джон Брукс – истопник!

– А я – просто Кузьмич, мастер на все руки.

– Куз Митч, – хором повторили англичане.

– Вот что, Джончики, – начал Кузьмич, разливая из баклажки остатки можжевеловки, – не могли бы вы мне помочь? Мне хозяин велел по окрестностям побродить, присмотреть, что тут есть такого, чтобы иностранные бездельники клюнули. Вот, скажем, позади ограды прудок заросший, очень романтическое место. Может, там лет сто назад какая-нибудь барышня сдуру утопилась…

– Там народу утопло – не пересчитать, – авторитетно произнес истопник, – но барышень среди них не было, все больше здоровые мужики. Это не пруд, а остатки крепостного рва, а замок в осаде бывал, особенно при Эдуарде Четвертом. Лет пятнадцать тому чистили ров, так и железной трухи довольно достали, и костей. На кладбище их нельзя, утопленников, так их на Гэльской пустоши закопали, там теперь крест на камне выбит.

– От, это славно! За этим меня хозяин и посылал! Как пиво стану варить, вам первым налью. А в самом доме что есть? Домина-то большой, весь каменный и старый. Казематы, подвалы небось имеются. Темница какая завалящая.

– Раньше, может, и было, а сейчас – откуда? В подвалах – мое хозяйство: котельная, бойлерная, угольный бункер. Винный погреб остался, так он уже сколько лет пустует.

– У меня бы не пустовал.

– Так то вы, мистер Митч. А наша хозяйка, во-первых, женщина, и, во-вторых, Баскет она только по мужу. При покойном Джоне Баскете, ее супруге, винный подвал был приятнейшим местом в графстве. Джон Баскет любил и умел жить, это кто угодно подтвердит. В ту пору подземный ход не обваливался. Со всего Баскетвиля смазливые барышни туда наведывались.

– Ух ты! Что за ход-то?

– Да ну, там болтовни больше, чем дела, – недовольно произнес Джон Брукс.

– Не скажи, – Джон Хок был не согласен с тезкой. – Это про большой ход никто не знает, если и был такой, то осыпался сто лет назад. А тот, что из винного подвала ведет в ротонду, – целехонек. Я сам мальчишкой по нему лазал.

– Был мальчишкой, а теперь у тебя усы на грудь свисают, – возразил садовник. – Мальчишкой и я лазал, только с того времени я ума нажил, а ты – нет. В ротонде пол начал проваливаться, так я выход из подземного хода засыпал. Теперь не проваливается.

– А в подвале от этой норы в стене трещина пошла, – заметил Джон Брукс, – пришлось стену укреплять. Я бы и самый вход в вашу нору замуровал, но хозяйка не велела.

– Вы, я вижу, весь замок перестроили, а мне и невдомек, – произнес Джон Конюх.

– А кто кирпич возил?

– Мало ли что я возил! Мне скажут, я и тебя свезу хоть на Гэльскую пустошь, да там и прикопаю…

Разговор набирал обороты, мистер Митч за неимением джина подливал имбирную и кивал в такт рассказам кудлатой головой.

– Итак, джентльмены, обсудим, что удалось узнать каждому из нас за первый день пребывания под радушным кровом Баскет-Холла…

Поздней ночью трое приезжих собрались на совет в комнате своего начальника.

– С вашего позволения, первым начну я, – произнес Куз Митч. – В описание превосходного сада необходимо добавить следующее…

Куз Митч уселся за клавиатуру телеграфного аппарата, отключенного в настоящую минуту от мирового эфира, и комнату наполнил треск и грохот вхолостую работающего механизма.

– Ага, понимаю! – подхватил Сэмюэль Трауб. – Пустите, Кузьмич, дальше я сам…

Телеграфные раскаты усилились, став совершенно невыносимыми.

Через минуту Куз Митч поднял палец и довольно усмехнулся сквозь рыжую бороду.

– Не знаю, кто пытался нас подслушивать, но надолго его не хватило. Слуховая труба перекрыта, теперь можно говорить. Начинай, Томми.

Чернокожий поднялся. На этот раз он был без шляпы, но шляпа на тайном совещании и не требовалась.

– Я наведался в Дарлингтон и изучил все бумаги, касающиеся фамилии Баскетов, какие нашлись у местного нотариуса… или архивариуса; никак не пойму, в чем между ними разница… Прежде всего, имение Баскетов разорено и не приносит никакого дохода. Помимо собственно усадьбы, которая требует для поддержания немалых денег, Баскетам принадлежит ряд земельных участков, сдающихся в аренду под огороды и для выпаса скота. Однако большинство участков пустует, арендаторов нет. Оно и неудивительно: пароходы, которыми англичане так гордятся, подкосили английское земледелие. Привезти голландские овощи проще, чем вырастить свои. Кроме того, Баскетам принадлежит гостиница в Баскетвиле. Называется «Том и Дженни» и тоже сдается в аренду. Прибыль от гостиницы минимальна, нынешний арендатор мечтает избавиться от нее, так что перекупить право аренды не составит никакого труда. Покойный Джон Баскет был последним представителем рода. Умер бездетным. Наследовала ему супруга, урожденная Джерней. Семейство Джернеев жило неподалеку от Баскет-Холла, но они уже давно продали ферму и уехали. Ближайший наследник – Роберт Джерней, служит консерватором минералогического музея в городе Йорке. Разумеется, он не заинтересован в сохранении Баскет-Холла, имение будет продано с молотка, те вещи, что представляют какую-то ценность, отправятся в антикварный магазин, и в округе появится еще одна развалина минувшей эпохи.

– Что-то ты слишком заботишься о судьбе края, – заметил Сэмюэль Трауб. – Наша задача – найти и обезвредить преступника. Все остальное – лирика, и не более того.

– Ах, масса Сэм! – вскричал чернокожий. – Вы, как всегда, правы, но подумайте, что заведется на этих пустошах, когда отсюда уйдут люди. Вы тогда сами скажете: «Томми, ты специалист по делам сверхъестественным – займись!» А что сможет бедный Томми против обитателей холмов? Так что лучше не допускать, чтобы пустоши окончательно опустели.

– Это все очень поэтично, – согласился американец, – но пусть о поэзии заботятся поэты, наш замечательный стихотворец Вольт Витман. И если ты, Томми, закончил доклад…

– Подождите, – перебил Томми. – Был еще один документ: зеленая дерматиновая папка, опечатанная лично Джоном Баскетом и отданная им на хранение в архив.

– Что в папке? – спросил Трауб, хорошо знакомый с умением Томми лезть куда не следует.

– Не знаю, – постно ответил Томми. – Восемь дней назад, за день до исчезновения Джоаны Бекер, к архивариусу приехал наш знакомец Джон Хок и забрал зеленую папку. При этом он предъявил любопытный документ, который я взял себе на память. – Томми вытащил из кармана сюртука сложенную вчетверо бумагу и протянул ее Траубу. Тот развернул лист и прочел вслух: «Предъявителю сего выдать отданную на сохранение зеленую папку. Папку не вскрывать, никаких вопросов не задавать. Джон Баскет».

– Забавное распоряжение с того света. – Трауб посмотрел бумагу на просвет. – Дата на письме не проставлена, но думаю, бумага подлинная, написанная пятнадцать лет назад лично Джоном Баскетом. Покойный знал, что документы из зеленой папки могут понадобиться, и заранее отдал соответствующее распоряжение. А теперь тот, у кого хранилась записка, решил пустить ее в ход. Причем заметьте, это случилось до исчезновения Джоаны Бекер.

– Я же говорил, что убийца – кучер, – пробормотал Томми.

– Этот вопрос мы обсудим чуть позже. А пока должен сказать следующее: то, что леди Баскет – типичная парвеню, я понял и сам. Представьте, она не смогла рассказать историю Дамы Роз, историю фамильного привидения!

– Не смогла или не захотела? – прогудел из своего угла Куз Митч.

– Не смогла. Если бы не хотела, она не стала бы говорить, что в библиотеке имеется рукописная хроника рода Баскетов, в которой все подробнейшим образом зафиксировано. Кроме того, рассказывая об основателе рода, почтенная матрона перепутала крокет и крикет, что совершенно недопустимо для благородной леди. Я даже начал подумывать, что хозяйку замка подменили, но ваши изыскания, Томми, рассеяли мои подозрения.

– И что же вы вычитали в хрониках? – полюбопытствовал негр.

– В том-то и дело, что ничего. Книга исчезла, остался лишь промежуток между двумя томами, где она прежде стояла, и след на пыли, по которому можно судить, что рукопись вынули совсем недавно. Вообще, библиотека Баскет-Холла – удивительное место! В ней не больше ста томов, но любому из них не меньше ста лет. В нынешнем столетии ни один Баскет не купил ни единой книги, да и те, что были, читал не слишком охотно. Мисс Бекет, в обязанности которой входила уборка комнат, библиотеку посещала нечасто, так что пыль на полках оказывается летописью столь же подробной, как и та, что была украдена. Вообще, Англия с ее любовью к углю и пару – страна уникальная! Прежде она славилась туманами, теперь – смогом. В Англии все, что не протирается ежедневно, бывает покрыто тончайшим слоем копоти. Ах, какие отпечатки пальцев остаются там, где пыль не была вытерта! Славный британский естествоиспытатель Уильям Гершель, сын и внук славных естествоиспытателей, утверждает, что отпечаток пальца неповторим и дает внимательному наблюдателю множество сведений о владельце пальца. Когда-нибудь я напишу небольшой труд о различных типах папиллярных линий, а сейчас я должен с огорчением констатировать, что мои поиски в библиотеке были замечены, и экономка Бетси Бакт, вызванная мужем, стерла все улики мокрой тряпкой. Не знаю, был ли в том злой умысел или же вполне извинительное желание, чтобы в замке было по возможности чисто. Теперь я могу утверждать одно: хроники похищены в день нашего приезда, причем похищены мужчиной, а вторая книга взята женщиной, и это случилось больше недели назад.

– Что за вторая книга?

– Я разве не сказал? В библиотеке не хватает двух книг. И если семейные хроники занимали почетное место, так что их отсутствие сразу бросалось в глаза, то вторая книжка находилась на самой верхней полке, откуда ее не так просто достать. Вынули ее давно, следы пальцев успело как следует припорошить пылью. Итак, в деле появилось три исчезнувших документа: два из библиотеки и один из городского архива. И лишь в одном случае мы знаем, в чьи руки попал документ.

– А не спросить ли нам Даму Роз? – второй раз подал голос Куз Митч. – Уж она-то должна знать, что происходит в доме.

– Ни один суд не признает показаний, данных привидением.

– Но мы-то не суд. Хотя бы будем знать, что ищем.

– Что же, можно попытаться. А пока, Кузьмич, что нашли вы?

– Подземный ход нашел. Ведет из ротонды, есть в саду такая беседочка, в винный подвал. Джон-садовник соврал, будто ход осыпаться начал, и он его завалил, покуда там никого не завалило. У меня правило: доверяй, но проверяй. Полез смотреть, а там ничего не засыпано, широкий ход, дама может пройти, кринолина не замарав.

– Что в погребе?

– Ничего. Стеллажи пустые в два яруса. Я еще толком не смотрел, сегодня я по саду шарился, а в ход полез, потому что он в саду начинается.

– В саду что интересного? Кроме хода, конечно…

– Сад как сад. Ухоженный. Сорная трава выкошена, газоны подстрижены, дорожки посыпаны, гарью этой проклятой. Все как везде. Одно меня удивило: перед парадным входом цветник разбит: на клумбах маргаритки высажены, настурции, еще какой-то цвет, вдоль дорожки кусты сиреней, у ограды – живая изгородь из колючего барбариса. И нигде ни одной розы. Но розарий в саду есть, и еще какой! Десятки кустов всех сортов и видов. А задвинута эта красота по ту сторону дома, едва не на выселки.

– Хозяйка розы на дух не переносит, – пояснил всезнающий Сэмюэль.

– Для кого тогда цветы срезают? Каждый день и помногу. Все кусты обкорнанные стоят, ни единого цветка не оставлено, одни бутоны. Я бы решил, что на продажу, но в округе некому букеты покупать.

– Я знаю! – перебил Томми. – Убийца – садовник! Тело он закопал в саду, в розарии. Но если во время цветения роз потревожить корни, розы осыплются. Вот он заранее и срезал их, чтобы лишнего внимания не привлекать.

– Не будем плодить гипотез, – постановил Сэмюэль Трауб. – Завтра продолжим сбор материала. Томми попытается выяснить, куда деваются срезанные розы, может быть, садовник попросту влюблен и охапками таскает хозяйские розы своей зазнобе. Ну а Кузьмич займется замком. Хотелось бы узнать, кто пытался нас подслушивать, и предупредить эту возможность на будущее…

– Кто подслушивал – узнаю. А в слуховую трубу я трещотку поставлю, пусть слушает на здоровье, кто бы там ни был.

– Вот-вот, – согласился Трауб. – Остальное и прочее тоже надо проверить. Вряд ли дело ограничится одним потайным ходом, в замке может быть такое, о чем и сами хозяева не знают. Опять же Дамой Роз надо подзаняться.

– Дамой и я могу, – ревниво заметил Томми.

Кузьмич упрямо набычился, упер в колени пудовые кулаки и сказал:

– Ты только испортишь все. С привидениями нежно надо обращаться, а в тебе нежности ни на понюх табаку. Напугаешь дамочку, а то и вовсе рассеешь. А дамочка нам нужна, и сейчас, и потом.

– Разумно, – согласился Сэмюэль Трауб. – Сейчас расходимся. Мне еще надо закончить статью для газеты, а с утра я должен съездить кой-куда. Если все будет нормально, завтра ночью встретимся с Дамой Роз. – Трауб протер ладонями лицо и спросил себя самого: – А спать – когда?

Томми и Кузьмич покинули комнату шефа, но не успели сделать и пяти шагов, как из-за угла, не потревожив беззвучной тьмы, появилась женщина в старинной одежде. Знаток определил бы ее наряд как относящийся к XV веку, но необразованные детективы могли сказать лишь: «Такое теперь не носят». В руках дама держала букет роз, таких же неживых, как и она сама, мерцающих чуть голубоватым светом.

– Это она! – жарко зашептал Томми. Он готов был ринуться на добычу, но лапа напарника ухватила его, не позволив даже дернуться.

– Здравствуйте, сударыня, – прогудел Митч.

Дама благосклонно кивнула и канула в стену.

– Спать иди, – приговаривал Куз Митч, уводя товарища. – Ты ничего не видел, почудилось тебе. Завтра день трудный, вот и иди себе почивать.

Завтрак в Баскет-Холле начинался ровно в восемь, так что Сэмюэль Трауб сумел даже перехватить пару часов сна.

В обширной столовой был накрыт стол для двоих. Прислуживал дворецкий – Джон Бакт, но позади Сэмюэля Трауба должен был стоять один из его слуг. Зачем это нужно, сказать не мог никто, но так требовал непреклонный этикет. Как выяснил недавно Трауб, «этикет» – одного происхождения со словом «этикетка», он означает то, что намертво приклеено обычаем. Отклеить требования этикета можно только после долгой обработки паром, а век пара на Британских островах начался слишком недавно.

На этот раз жертвой этикета пал рыжебородый Куз Митч. Он переминался, глядя перед собой, и не знал, куда девать руки.

Миссис Бакт вкатила сервировочный столик с одинокой серебряной кастрюлькой. Бакт-муж поднял крышку и принялся раскладывать по тарелкам неаппетитную серую массу.

– Что это? – вопросил Сэмюэль Трауб.

– Перловка, сэр!

– Шрапнель… – вполголоса прокомментировал мистер Митч.

Трауб подцепил ложечкой небольшой комок, осторожно продегустировал.

– Знаете, – сказал он, – во время путешествия по Аляске мне целый месяц пришлось питаться одним пеммиканом. Ничего хуже в моей жизни не было, но я выдержал.

Миссис Баскет безучастно жевала шрапнель. Вид у леди был такой, словно ей и впрямь приходилось грызть артиллерийский снаряд, наполненный круглыми свинцовыми пулями.

– Как ваши успехи, мистер Трауб? – нарушила молчание леди. – Надеюсь, вы хорошо выспались?

– Превосходно! Правда, полночи мне пришлось просидеть за телеграфом. Треск печатающего устройства не слишком мешал вам спать?

– Что вы, в доме очень толстые стены, я спала и ничего не слышала.

– А я закончил первый очерк и отослал его в газету. Думаю, через три дня мы получим свежий номер. Там будет вступительная статья, впечатления путешественника, впервые попавшего в ваши края. Сегодняшний день, если вы не возражаете, я хотел бы посвятить знакомству с окрестностями.

– Да, конечно. Я скажу Джону Хоку, чтобы он был в вашем распоряжении.

– Это излишне. Я собираюсь забираться в такие места, где экипаж не пройдет. Только там могут сохраниться по-настоящему привлекательные виды и романтичные развалины. Выбор экскурсионных маршрутов очень важен. Потом там будут проложены дорожки, а пока… я видел у вас в каретной старенький пароцикл. Если он на ходу, я хотел бы им воспользоваться.

– Это машина сэра Джона, он часто на ней ездил. Можете свободно распоряжаться ею.

Шрапнель была благополучно съедена и запита чаем с молоком. В других странах чай с молоком пьют только кормящие матери, но в Британии все делается на свой салтык, и переучивать британца – бесполезно.

Едва позволил этикет, Трауб вдвоем с Митчем выкатили пароцикл из каретной. Следом Джон Хок вынес бутыль с синеющим денатуратом. Машину смазали, бак под сиденьем заполнили спиртом, в котел налили воды. Бледное пламя заколыхалось, обнимая горелку. Митч, согнувшись, энергично накачивал примус, и вскоре голубой венчик огня с ровным гудением замерцал под котлом. Вода закипела, пар с тонким свистом принялся вырываться через клапан клаксона.

Трауб вскочил в седло, поглубже нахлобучил цилиндр.

– Не забывайте через каждые пятнадцать миль подкачивать примус и доливать в котел воду! – напутствовал пароциклиста Джон Хок.

Что ответил Трауб, никто уже не расслышал, машина в клубах пыли и пара вылетела за ворота.

Вскоре пароцикл выехал на столбовую дорогу, которые в Европе называются шоссе, и запылил в сторону Йорка. Чтобы попасть туда, Траубу следовало четырежды долить воду в котел и подкачать спиртовый резервуар.

Вернулся Трауб как раз к ужину и был весьма доволен, что обедал на стороне и не знает, что подавали на обед в Баскет-Холле. На ужин были паровые тефтели, блюдо вполне пригодное для чахоточных больных, но слабо подходящее для взрослого мужчины. Хорошо хоть, что должность слуги на этот раз исполнял не Куз Митч, а Томми, которому было все равно, что едят господа. Разговор не клеился, при первой же возможности миссис Баскет ушла к себе, а Трауб перебрался в курительную комнату.

Здесь были покойные кресла, на стенах красовались длинные, прошлого века чубуки. И, конечно, всюду тончайший слой пыли, красноречиво сообщающий, что уже неделя, как здесь никого не было, что экономка, миссис Бакт, одна, без горничной, с хозяйством не справляется и, значит, не имеет отношения к исчезновению Джоаны Бекер.

Трауб неторопливо пускал дымные кольца, внося свой вклад в нездоровую атмосферу Британии, Томми сосредоточенно чистил цилиндр рукавом сюртука.

– Зазноба у Джона Стила в деревне есть, – как бы нехотя сообщил Томми. – Оно и неудивительно, парень молодой, по здешним меркам – пригожий. Хозяйские розы, бывало, приносил. Но вот уже десять дней, как ни сам не появляется, ни роз не приносит. Девушка страдает.

Трауб кивнул и выпустил густой клуб дыма.

В курительную без стука вошел Куз Митч.

– Через две минуты Дама Роз должна появиться в оружейной гостиной.

Трауб пружинисто встал, щелкнув гильотинкой, обрезал горящий кончик сигары, спрятал недокуренное в коробку. Томми взял на изготовку цилиндр.

Оружейная гостиная, одна из пяти вполне бессмысленных парадных комнат, хранящих следы былой роскоши, находилась на первом этаже (иные называют его – бельэтаж), далее прочих гостиных. Два узких окна напоминали о том времени, когда замок был не дворцом, а военной твердыней, и вместо окон в стенах зияли бойницы. Света эти отверстия почти не пропускали, в оружейной всегда царил полумрак. На стенах развешана коллекция восточного оружия, явно купленная на базаре, и пара кремневых бластеров времен Регентства. В углу уныло пылились рыцарские доспехи.

Трое сыскарей вошли, тихо прикрыв дубовые двери, и остановились, ожидая.

Тень, уже знакомая Томми и Митчу, явилась из-за стального плеча рыцаря. Лицо с навеки застывшим трагическим изломом бровей, тонкие пальцы не замечают шипов на стеблях бледных роз.

– Сударыня, – произнес Сэмюэль Трауб, – мы не станем мучить вас воспоминаниями о делах давно минувших – нас волнует судьба Джоаны Бекер, горничной, исчезнувшей восемь или девять дней назад.

– Нет! – выкрикнула Дама. Голоса ее не было слышно, но чуткое замковое эхо донесло смысл беззвучного крика человеческим ушам. – Нет! Только не это!..

Призрачный букет полетел в лицо Траубу, а владетельница букета бросилась под защиту рыцаря и пропала в стене.

– Славно поговорили… – Трауб нагнулся, пытаясь поднять цветы, но пальцы не ощутили ничего; розы остались на полу.

Куз Митч с кряхтеньем наклонился, сгреб стебли и, подойдя к нише, где обитал рыцарь, кинул их вслед сбежавшей красавице.

– Никуда она не денется, – прогудел он, – доставлю в лучшем виде. А пока пойдем-ка ко мне. Хочу кое-что показать. И не бойтесь, теперь говорить можно где угодно, подслушку я накрепко повредил. Я вот что подумал про одного из наших Джонов, который истопник. Вроде бы должность невелика, а на нем все держится. Паровое отопление от подвала до чердака – в ведении Джона Брукса. Где что перестраивать – всюду Джон Брукс, остальные у него на подхвате. А уж подвал целиком в его власти: котельная, бойлерная, угольный бункер – все там. И вот что интересно: Джон Хок у архивариуса был, документы какие-то изъял. Джон Стил розы неведомо куда охапками таскает, а Джон Брукс – чист аки херувим.

– Я знаю! – воскликнул Томми. – Убийца – истопник! Тело он перенес в котельную и сжег в топке.

– Складно врешь. Только сейчас лето, паровое отопление отключено, котельная на профилактике, миссис Бакт свои малахольные обеды готовит на керогазе.

– Да, Томми, на этот раз у тебя вышла промашка, – с усмешкой проговорил Трауб.

Негр огорченно взглянул в лицо хозяину и вдруг вздрогнул.

– Масса Сэм, что с вами?

Он выхватил из кармана серебряное зеркальце и протянул Траубу.

– Ну и синячище!

– Это не синяк, масса Сэм, это некробиотический инфильтрат, возникший в результате удара призрачными розами.

– И что теперь будет?

– Может быть что угодно: трофическая язва, кандидомикоз, проказа и даже нейродермит! Страшные болезни, которые почти невозможно вылечить.

– Так уж и невозможно… – возразил Куз Митч. – Мышиным салом три раза в день смазывать, через месяц любую проказу как рукой снимет.

– Это ж сколько сала за месяц уйдет? – ужаснулся Томми. – Бедные мыши!

– Так это если болезнь запустить.

– Ясное дело, незапущенную болезнь проще вылечить.

– Как?! – возопил Сэмюэль Трауб.

– Водичкой холодненькой помыться. Холодная вода хорошо некробиотическую информацию смывает, если та не застарелая.

Последних слов Сэмюэль Трауб уже не слушал. Он огромными прыжками несся в сторону ванной комнаты.

Когда через полчаса Митч и Томми постучались в комнату шефа, Трауб, живой, хотя и не вполне здоровый, встретил их. Волосы у него были мокрыми, губы – синими, как у вурдалака. Котельная в замке не работала, горячей воды не было, но, даже будь трубы полны кипятка, сегодня американец пользовался бы исключительно ледяной водой.

Впустив сотрудников, Трауб вернулся в кресло и по шею укутался теплым пледом. Негр и рыжебородый тоже устроились в креслах. Митч поставил у себя в ногах рогожный мешок, в каких обычно развозят по домам уголь.

– С вашего позволения, сэры, я закончу рассказ. Решил я, значит, пошерстить хозяйство Джона Брукса и нашел кое-что. Думаю, сам Брукс к этому отношения не имеет, просто кто-то захотел сжечь эти вещи в печи, но обнаружил, что котельная не работает, и спрятал все до лучших времен в бункере, присыпав угольком. А я нашел.

Митч сунул лапу в мешок и вытащил на свет толстенький томик в сафьяновом переплете.

– Не это ли вы искали?

Сэмюэль Трауб, отбросив плед, вскочил и завладел книгой.

«Хроники прославленного рода Баскетов с древнейших времен до настоящего времени», – прочел он. – А настоящее время заканчивается 1789 годом. Знаменательная дата, между прочим. А вот и легенда о Даме Роз, и закладка как раз на нужной странице.

Ольга Чигиринская родилась 7 октября 1976 года, аккурат в День Конституции страны, которой больше нет. Писатель, телесценарист, время от времени – христианский апологет. (В частности, в соавторстве с православным С. Худиевым и протестантом М. Логачевым написала книгу «Христианство: трудные вопросы».) Автор четырех изданных романов (из них один в соавторстве с К. Кинн и А. Оуэн). Переводчица с японского языка. Живет в Днепропетровске.

О своем новом рассказе «Контроллер» Ольга рассказывает следующее: «Он написан в мире цикла “В час, когда луна взойдет”. Сейчас стыдно признаваться, что пишешь “про вампиров”, но мы начали тогда, когда еще не вышли “Сумерки”. И у нас правильные вампиры: властолюбивые эгоистичные кровососущие твари. Цикл “В час, когда луна взойдет” создавался совместно с К. Кинн и А. Оуэн, но этот рассказ, по условиям сборника, написан соло».

Добавим от себя: «Контроллер» – рассказ самостоятельный и сюжетно завершенный, так что читать его можно даже тем, кто не знаком с исходным циклом.

По прикидкам Цумэ, долго куковать под подъездом не пришлось бы: утро, люди идут на работу, кто-нибудь да откроет.

Так и сталося, як гадалося, – дверь запищала, открылась, вылетел какой-то хмурый субъект в надвинутой до самого рта бейсболке и, чуть не переходя на бег, помчался в сторону автобусной остановки.

– Опаздываем, молодой человек, опаздываем, – промурлыкала Вика себе под нос. Цумэ сжал губы. Да, со стороны этот субъект выглядел как опаздывающий на работу… куртка молодежного фасона, но уже лет пять как не в моде, бейсболка рекламная, топтуны разбитые… какой-нибудь старший помощник младшего оператора в торговой сети или «эникейщик» нижнего звена.

Он не опаздывал куда-то. Он бежал от кого-то. В ужасе, в панике.

Цумэ одной рукой придержал дверь, другой – Вику.

– Я пойду первым, хорошо?

Вика немного удивилась, но не возразила.

Дощечка у почтовых ящиков. Квартира 78, третий этаж, не будем тревожить лифт.

– Какой мерзкий запах, – сказала Вика.

Запах он почуял еще на первом этаже. Просто с выводами спешить не стал.

– Знаешь, мне почему-то кажется, что в его квартире и должно так вонять. Что он мерзкий, жирный, никогда не моющийся хикки.

– Тихо. – Цумэ натянул рукав на кулак, осторожно толкнул дверь. Та послушно стронулась внутрь квартиры. Запахло сильней и гуще. Как плохо, подумал он. Как плохо, когда худшие ожидания оправдываются.

– Лучше тебе в квартиру не заходить, – сказал он. – С человеком, которого так рвало, явно случилось что-то нехорошее.

– Тогда мне лучше зайти. – Вика решительно шагнула через порог. – Я все-таки медик.

Медик тут бесполезен, а сказать «а я все-таки данпил [1] и эмпат» – обвалить все прикрытие.

– Ладно, только надень вот это. – Он достал из сумки капсулу с бахилами. – И ничего не трогай руками.

– Ух ты. Может, у тебя и перчатки есть?

Цумэ вздохнул и достал упаковку хозяйственных перчаток. И вторые бахилы – для себя.

В гостиной Вика закрыла рот рукой. Тому, что лежало на диване, медик уже не был нужен. То есть нет – был. Тот медик, чьи пациенты уже ни на что не жалуются, – никак не Вика.

– Присядь там, в прихожей, – предложил Цумэ.

– И не таких видали. – Вика поборола слабость, шагнула вперед. Покойник не располагал к выслушиванию пульса или проверке апноэ, но зрачковый рефлекс отважная Вика проверила. Что ж, раз у нас под рукой медик – отчего бы не извлечь из ситуации все возможные выгоды?

– Как ты думаешь, сколько времени он уже мертв?

– Я же не судмедэксперт.

– А на глазок?

Вика попробовала отогнуть сведенный палец мертвеца.

– Самое меньшее пять-шесть часов. Точнее не берусь. Это… это он?

– С высокой вероятностью – да. Ну что, программа выполнена? Ты посмотрела ему в глаза?

Вику чуть передернуло.

– Ты предупреждал, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет. А почему ты решил, что это он?

– Сенсорный замок. Если это не он – то почему предполагаемый «он» не запер дверь? Причина смерти, по-твоему, – отравление?

– Синее лицо, полквартиры заблевано – застрелился, не иначе. – Вика нервно хохотнула. – Жора, нам пора уходить. Я имею в виду – вызывать полицию и уходить во двор. Здесь нам делать нечего. Что ты творишь?

– Подключаю тарабайку[2]. – Цумэ сел за терминал. – Смотри, машина включена. А я любопытный опоссум. Ба, он оставил предсмертную записку прямо в своем блоге. «Я устал ковыряться в вашем говне, уроды. Я ухожу. Мучайтесь дальше. И от Квашни есть польза». Что-то не нравится мне эта аутоэпитафия…

– О боже. – Вика зачем-то метнулась из комнаты в кухню. И уже из кухни: – Ой, мама!

– Что такое?

– Жора, иди сюда!

Когда зовут таким тоном – надо идти.

Итак, кухня. Чайник на столе. Одинокая чашка с недопитым отваром… лиловых цветов, которые Вика, фармацевт со специализацией травника, наверняка узнала. Узнала и села на табурет, чтоб не грохнуться в обморок. Широко расставила ноги, свесила голову вниз, часто дыша.

– Все нормально, королева. – Цумэ присел, поддержал за плечи. – Я держу. Чего наглотался наш глупый сталкер?

– Ак… аконит. – Вика выпрямилась, потирая грудь. – О-о, как все плохо.

– Ну что тут сделаешь. – Цумэ распечатал платок. Вика не плакала, но мало ли… – Мы ведь и раньше знали, что он дурак, правда?

– Ты не понимаешь. – Вика замотала головой, пепельные кудри упали на глаза. – Это я его убила.

Итак, картина текущих событий на субботу 15 августа 2123 года, 11:08 утра.

Раз – труп гражданина Новосельникова по адресу Тверь, Обозный переулок, дом 53. Несомненно, труп, и несомненно, именно этого гражданина, он же собственник вышеозначенной квартиры, что подтверждается: а) дактилосканированием и б) найденными документами. Труп находится на диване, в положении «лежа», диван, труп и окрестности сильно испачканы физиологическими жидкостями покойного гражданина, как то: рвотой и мочой. Судя по запаху, покойный, так сказать, открылся с обоих концов, но в штаны я ему не полезу, это работа судмедэксперта, прости, Валера.

Два – граждане Карастоянов и Квашнина, обнаружившие труп и вызвавшие полицию. Жители Санкт-Петербурга. Она – сотрудник компании «Лакшми – натуральная косметика», фармацевт. Он – сотрудник охранно-сыскного агентства «Лунный свет», секретарь. Угу, видали мы таких секретарей с пластикой профессиональных рукопашников. Пришли к гражданину Новосельникову обсудить отвратительное поведение оного в Сети по отношению к гражданке Квашниной и под угрозой судебного преследования потребовать безобразия прекратить. Безобразия гражданина задокументированы, документы предъявлены и приобщены к делу. Карастоянов этот скользкий тип, надо бы его покрутить. С Квашниной, на первый взгляд, все ясно, она в стрессе, и у нее на то есть серьезная причина, поскольку…

Поскольку три – на кухне в чайнике и чашке обнаружен отвар аконита, а госпожа Квашнина два года назад написала в своем блоге, какое это вредное, опасное и ядовитое растение, можно отравиться одним запахом, если ты полевая мышь… А покойный, по словам Валеры, бухнул себе в чай этого аконита столько, что хватило бы на сотню юных бойцов из буденновских войск и еще осталось бы на эскадрон гусар летучих.

И предсмертная запись в блоге, с явным указанием на Квашнину, которую в процессе своей противоправной деятельности, именуемой сталкингом и травлей, покойничек звал Квашней…

Марта встряхнула головой, канцелярит посыпался из ушей. Почему нельзя писать отчеты человеческим языком? «В бирюзовом плаще с кровавым подбоем летящей походкой милонгеры [3] пасмурным летним утром пятнадцатого числа месяца августа вошла в подъезд по Обозному переулку детектив первого разряда Тверского управления Министерства внутренних дел ЕРФ [4] лейтенант Марта Равлик». Грох! Трах! Бах! Покатился с кресла федеральный прокурор высокий господин [5] Кондрашов, только ноги его над столом торчат!

Нет. Не покатится с кресла Кондрашка – лишь подожмет бледные губенки свои да скажет дистиллированным голосом: «Перепишите, Марта».

– А что это там за шаги такие на лестнице? – Тьфу, вскочила на булгаковскую лошадь, теперь не соскочишь.

– Труповозка подъехала, – доложил Валера.

– Твои выводы после первичного осмотра?

– Умер где-то в десять вечера. Одиннадцать самое позднее. Точней скажу, когда вскрою.

…Вещественные доказательства: проба из чайника с отваром, чашка, из которой пил покойник, чайник, заварка и те разрозненные цветки, что в заварку не попали. Жесткий диск с терминала. Вся кухня обсыпана порошком. Комната в ее незаблеванной части – тоже. Решающий вопрос: убийство или самоубийство?

Владимир Серебряков родился под совершенно другой фамилией в городе Рига, где и проживает в настоящее время. Закончил медицинский институт, но ни дня не проработал по специальности. Заведовал редакцией фантастики издательства «Полярис». Переводил на русский язык произведения Филлипа Фармера, Урсулы Ле Гуин, Брюса Стерлинга, Питера Гамильтона, Майкла Стовера, Генри Бима Пайпера, Питера Уоттса. Автор двух сольных романов и четырех, написанных совместно с другим рижским фантастом Андреем Улановым. Дважды лауреат премии имени Тита Ливия за лучшее произведение в жанре альтернативной истории – за 2005 год (в номинации «роман») и 2008 год (в номинации «рассказ/повесть»).

Подобные описанному в этом рассказе Станиславу углеродные планеты пока остаются гипотетическими – технические возможности нынешних орбитальных телескопов не всегда позволяют проанализировать состав атмосферы экзопланет, – но кандидаты на их место (такие, как 55 Рака е) уже есть.

– …Я одним ударом раскроил его от плеча до пояса, так что смазка брызнула, но робзбойники не устрашились, и…

Разряд.

Темнота. Тишина.

Скафандр перезагружался постепенно, посистемно. Изображение на визоре пропало на секунды, вернулось в оптическом диапазоне. На мгновение Данилу открылась заново жуткая красота окружающего мира.

Тысячи оттенков черного, бурого, металлически-серого. В глиняном небе плыли асфальтовые тучи, рассыпаясь непрерывными каскадами молний, озарявших пейзаж ярче невидимого солнца. Ветви из черненого хрома раскачивались на магнитном ветру. Лиловые радуги играли на кляксах разлитой смазки, и желтели наросты ферроцена у высыхающих бензиновых луж.

По мере того как подгружались маскирующие алгоритмы, мир, терял причудливое величие. В чужой монастырь не лезут со своим взглядом – местные жители воспринимали мир, по большей части, эхолокацией в непрестанном громе разрядов, и трудно было преобразовать их не-зрение в формы, ясные для землянина. Ограничиваться оптикой не позволяли условности контакта: то, что аборигенам казалось очевидным, в зрительном диапазоне могло не существовать вовсе.

Последним заработал, отойдя после электромагнитного удара, переводчик.

– …И я гнал их в одиночку до самой Медной горы, хвала Всепрограммисту! Ха, славная была драка!

Барон от избытка чувств стукнул кибаргамака по крупу передней левой ногой. Скакун благородной булатной масти даже антенной не повел: выучка у него была под стать могучим электрыцарским дестройе, но в отличие от тех баронский трактор мог не только нести на себе закованного в изолирующую броню воина, но и мчаться, если нужно, с невиданной быстротой – качество крайне полезное для его хозяина, сделавшего себе карьеру капитана ландскнехтов как громкими победами, так и своевременными отступлениями.

– Да ты никак не слушал меня, бледнотик!

– Прошу прощения у благородного, – заученной фразой ответил Данил. – Меня оглушило молнией.

– Вот нелепое создание! – скрежетнул рехнриттер, размахивая свободной рукой и презрительно подергивая задними конечностями. – Если бы не объявленная тобой награда, никогда бы не взялся я… хм… совершить героический подвиг, избавив мироздание от злокозненного графа Дракула. Хотя, конечно, взялся бы, ибо достойно рыцаря изничтожать эксротаторов, имя и титул свои позорящих, низкопуляторов, сажекопов… – Барон понемногу распалялся; еще немного – и ему удалось бы убедить себя, что идея разбить дружину пресловутого графа, самого Дракула зарезать, а владения его вместе с титулом – присвоить, пришла ему в железную башку совершенно самостоятельно, из высших соображений феодальной морали, а не была туда вколочена при помощи крупной суммы денег. Конечно, бо́льшая часть аванса утекла по карманам срочно нанятых солдат: собственной банды ландскнехтов барону Ферроплексу для выполнения поставленной задачи определенно недоставало.

Рядом снова ударила молния, избавив Данила от необходимости выслушивать поток вычурных ругательств.

– …По указке существа интернально склизкого, хлюпоумного и дисферричного! – закончил барон. – Слышал ли ты меня, бледнотик?

– Слышал. – Данил чуть было не кивнул молча, но спохватился. Мимику обитателям Станислава заменяла в основном жестикуляция обоими парами ног, дополненная непроизвольным радиописком.

– Это хорошо, – заключил барон. – Постыдно было бы мне повторяться ради создания, от всякого разряда в обморок падающего, будто из банки лейденской без меры хлебнув!

Землянин промолчал. Его не оставляло чувство, будто он чего-то не понимает в происходящем.

Отчасти виноваты были переводчики. Семантическую базу для них составляла та самая экспедиция от Неоафинского университета, которую Данил прибыл спасать. Квестор пытался за время прыжка на Станислав ознакомиться вначале с отчетами экспедиции, потом – с основными работами «новой гуманитарной школы», необходимыми для того, чтобы понимать отчеты экспедиции, и пришел к выводу, что приверженцев новой гуманитарной школы вообще нельзя выпускать за ограду университета. Объем данных о том, что в глазах ганзейского купца и составляло основную ценность планеты Станислав – биохимии, биологии и в особенности технологий, разработанных обитателями уникального мира, – был ничтожен, зато о литературе и фольклоре аборигенов Данил узнал гораздо больше, чем ему хотелось бы, и все равно не мог отбросить смутного ощущения неправильности. Переводы, которые предлагала ему семантическая база, были выразительны, многозначны, даже поэтичны местами, но квестор уже не первый день подозревал, что к сути происходящего они имеют отношение крайне отдаленное.

Лес подступил к самому проселку. Чешуйчатые стволы медленно колыхались, соединяя хрупкую корку земли с заслоняющими небо гроздями ртутно блестящих шаров. Робослик меланхолически перебирал восемью ногами, пытаясь не отстать от длиннолапых скакунов. Свора алмазных псов, похожих на перекати-поле, трусила по обочине. Неярко переговаривались в оптическом диапазоне ландскнехты, искрил под копытами карборундовый песок, и с неба сыпался черный сажеснег.

Что-то протяжно засветилось в чаще. Ехавший одесную знаменосца с бунчуком из латунной проволоки наемник напрягся, перехватив поудобнее копье-разрядник, но то, что глядело на проезжающую банду тысячей ушей, не решилось связываться с солдатами.

– Граница близко, – проворчал сержант, и, словно в ответ над дальней грядой, скрывшейся покуда за лесом, встало призрачное зарево. Где-то в глубине, под тонким слоем кипящей магмы и континентальными плитами спрессованного графита, лопались и заживали даже не трещинки – слабины в тысячекилометровой карборундовой мантии. Внутреннее строение планеты порождало сильнейшее, но катастрофически изменчивое магнитное поле. Домены плыли и сталкивались, перезамыкались силовые линии, и там, где проходили стыки между ячейками относительной стабильности, пролегали Границы – поля хаоса, населенные невиданными киберями, способными выжить там, где вскипал электрический разум аборигенов.

Владения маркграфа Дракула пролегали вдоль Границы, прикрывая от ее выползков многонаселенные и высококультурные земли Электриции, колыбели кибернийской цивилизации, достигшей в своем блистательном развитии таких высот, как феодализм, междоусобица, рыцарский роман и охота на ведьм с последующим преданием оных электрическому разряду за неимением костра: в угарном газе огонь не горел. Печи у местных кузнецов были индукционные.

– Мне говорили, что о графе ходит много недобрых слухов, – заметил Данил как бы невзначай, надеясь выудить из барона что-нибудь новое о существе, похитившем шестерых земных исследователей.

– Пустые бредни чернофрезцев, – отмахнулся барон. – Если верить всяким россказням, в замке-на-холме восседает не благородный маркграф, а сущий роборотень!

Он нелепо вывернул заднюю ногу, чтобы почесать бок под изолирующей броней, отчего грушевидное его тулово опасно накренилось в седле. Железные чешуи заскрипели. Металлическая корка, рассеченная пугающе асимметричными трещинами, покрывала аборигенов не полностью: на сгибах, в мягких, уязвимых местах, из-под нее проглядывало сплетение черных жил, похожее на облитую смазкой резину.

Данил лишний раз помянул редакторов семантической базы недобрым словом. Никакими роботами аборигены не были. Их породил тот же эволюционный процесс, что землян, а также жителей Мглы, Имира, Товии, Абсента, Гробницы, Малахита и еще нескольких десятков планет, где возникала разумная жизнь, – правда, работать этому процессу пришлось с иным материалом. Планета сформировалась из пылевого облака с повышенным содержанием углерода – это обычное дело для систем более молодых, нежели Солнечная. Вместо оксидов из раскаленного газа выпадали, слипаясь комьями, карбиды, кометы приносили на поверхность планеты метан и сухой лед. Двухфазная биохимия живой ткани, возникшей из хлопьев сажи на границе капель метанола и бензина, перерабатывала летучие карбонилы, так легко возникавшие в атмосфере из угарного газа, наращивая из переходных металлов каркасы и оболочки, опоры и оборки. Железо на Станиславе служило биологическим сырьем. Нервы у местных жителей были без преувеличения стальные.

– Конечно, злодействами сей муж кибернийский запятнан без меры, однако ж тех грехов, что приписывает ему молва, на нем нет и быть не может, поелику не бывает такого и быть не может между границ, чтобы дворянин высокого роду осквернил себя программерзкими занятьями, – пояснил барон. Злодейства графские выражались в демонстративном пренебрежении королевскими указами, королевскими прево и в особенности – королевскими мытарями. Барон, как верный подданный его величества Фульгурана Молниеметного, пообещал с этой порочной практикой покончить, чем вызвал сдержанное одобрение своей авантюры со стороны инженераль-интенданта. – Магии же черной, роборотничества и электрупырства на свете вовсе нет.

– А как же вчерашнее… – начал Данил.

– Суеверия, – отрезал Ферроплекс. – Крестьянские суеверия.

Повисла пауза, беременная статическим зарядом.

– Далеко ли до ристалища? – спросил квестор, чтобы сменить тему.

– За лесом, – снисходительно бросил барон, подкручивая антенны, точно усы. Были они у него раскидистые, как рога: четыре пучка тонкой проволоки на том месте, где у человека находятся виски, по сторонам зрительных эхокамер. – Волей Всепрограммиста, если ничто не помешает, через час-другой выедем. А там останется только дождаться супостата, дабы выйти против него, согласно обычаю, в честной схватке электрыцарской.

Честная схватка подразумевала, что противники выставят на поле нанятых солдат, и те будут молотить друг друга разрядниками, покуда не выявится победитель: нечто среднее между шахматами и футболом, с поправкой на летальные исходы. Иногда наниматели выходили на поединок, сражение прерывалось, и обе стороны с интересом наблюдали, как их высокородия тешат дурь. В этом случае до смертоубийства не доходило. Отщепенцев, готовых отказаться от заведенного порядка ради какой-то там победы, терпели разве что в пограничье… где банда сейчас и находилась. Данил надеялся только, что у барона припрятан какой-нибудь козырь в рукаве на такой случай, потому что у землянина из оружия при себе был только тяжелый кошель с монетами.

Данил глянул на небо. Призрачный диск солнца скатывался все ниже по гнойно-желтому небу, цепляясь за облака. К тому времени, когда сражение начнется, короткий день уже подойдет к концу. Туземцам с их сонарным зрением это не помешает, а вот землянин надеялся заснять происходящее, чтобы аналитики потом поработали с нативным материалом. Этнографы приходят и уходят, а Ганза остается. В конечном итоге контакт с цивилизацией местные жители установят не как материал для диссертаций, а в качестве торговых партнеров.

Время тянулось неторопливо, как цокали по графитным плиткам стальные копытца скакунов. Данил подремывал на ходу, не давая себе уйти в сон глубоко, но напрочь отрешившись от экспрессивных монологов барона. Тянулись вдоль обочин плети колючей проволоки, усыпанные фрактальными цветами.

Наконец лес расступился. Дорога круто забирала влево, вдоль опушки. Впереди раскинулся широкий болотистый луг, за которым вновь начиналась чаща на склонах замкового холма. На вершине щетинился башнями и громоотводами замок: кажется – рукой подать, а реши добраться – и потратишь не один час – той же узкой лесной дорогой, мимо нищих деревень, мимо сухих полей. Далеко здесь горизонт, высоко облака, и редко льется с неба спиртовой дождь, смывая пыль с листьев и лиц.

– Поживей, ржавчики! – заорал барон, выводя Данила из спячки. – Строиться! Покажем эксротатору, что такое настоящие солдаты! Его отребья еще не видать – точно по хлевам хоронятся, трусы! Стройся, кому говорят, химозг!

И вот так у них все, подумал квестор. Начиная с клеточного уровня: точней, дендритного, потому что местным аналогом клетки служила ветвистая углеродная мономолекула на стыке фаз. Все двойственно, все до странности зыбко для существ, облеченных в живую сталь. Вот и нервная система у аборигенов двойная: высшими процессами управляет бег электрических токов по проводам между полупроводниковыми кристаллами, но одновременно с ним тело подчиняется сугубо химическим процессам во втором, медлительном мозгу.

Драгунских скакунов согнали в табунок на ближнем краю поля, под охраной алмазных псов. Многоногие гончие потявкивали огоньками, стрекали стальными щупальцами, стоило безмозглым тракторам шагнуть в сторону. Пехотинцы натягивали тяжелые резиновые доспехи, проверяли заряд в батареях копий. Сержанты вполголоса, лоб в лоб и антенна в антенну, вразумляли в чем-то самых бестолковых подчиненных. Кавалеристы держались поодаль, заняв тактически важный взгорок, чтобы в нужный момент ударить по вражескому строю искристым клином разрядников.

– Позвольте поинтересоваться, ваша светлость, – спросил квестор, когда суета немного унялась, а барон занял подобающее командиру место в тылах, рядом с обозом, откуда при помощи складной прожекторной вышки собирался руководить сражением. – Когда нам ждать… э… узурпатора Дракула?

– Узурпатора? – переспросил Ферроплекс, чей электразум, очевидно, занят был обсчетом предстоящего боя, препоручив общение с инопланетником туповатому химозгу.

– Разумеется. Узурпатора, занявшего принадлежащий вашей светлости по праву графский престол, – разъяснил квестор, подавив смешок.

– А-а! Да. Конечно. Ждать… – Барон, втянув антенны, глянул в располосованное молниями небо. – Скоро. Уже скоро. Я опасался, что придется посылать гонца в замок, чтобы передать вызов, но нас, кажется, и так заметили – вон, на башне донжона звонит ответный колокол.

Данил про себя подивился избирательной зоркости аборигенов. Даже усиленным шумоподавителями сонаром скафандра было совершенно невозможно выделить из непрестанного грохота колебания атмосферы, потревоженной далеким набатом. С другой стороны, зрение служило туземцам сугубо вторичным органом чувств; о существовании солнца за облаками они едва догадывались, мир в их представлении накрывала Сфера громов.

Сейчас облака утихли. В розовом зареве над Границей уже зарождалась разность потенциалов для очередного грозового припадка, но пока сетка молний в вышине расползлась на отдельные нити.

И с потемневших небес на выстроившиеся как по линейке ряды ландскнехтов обрушился дракон.

Силуэт чудовища рвался в глазах, рассыпаясь осколками: тут вскинутое для удара крыло, там сверкающие когти, – но то в сонарном диапазоне, а в оптике покрыый гасящей звук войлочно-комковатой шерстью дракон проявлялся целиком, вот только увидеть его во всем ужасе не удавалось. Слишком он был огромен. Тут хромированная лапа сметает солдат одного за другим, но не успеет соскользнуть взгляд, как на ее месте уже крутятся, отблескивая в лучах цвета хаки, алмазные ротовые фрезы. Чья-то рука вместе с копьем разлетается железными опилками под слепящий вой умирающего и пронзительное ржание скакунов.

Робослик встал на дыбы, сбросив седока. Данил шмякнулся в смоляную лужу, влипнув в полужидкий асфальт спиной. Ядовитое небо раскинулось над ним на миг и тут же скрылось за непроглядными перепонками драконьих крыл. Огромная лапа впечаталась в землю рядом, раздавив тушу раненого скакуна, – во все стороны брызнули спирт и бензин, забрызгав сенсоры шлема. Мелькнуло, пролетев, копье-разрядник, полыхнули синие и золотые искры – тут же лязгнула броня – и снова откуда-то фонтаны черно-желтой двухфазной крови.

– Назад! – сверкнуло лазерными бликами. – Все назад!

Дракон поднялся на дыбы. Из многофрезной пасти исторгся механический вой, озаривший эхом поле бойни. Передние лапы молотили направо и налево, разрывая на запчасти скакунов и всадников.

– Прочь, ржавцы!

Лейтенант банды, презрев приказ, задал скакуну стрекал. Дестройе набирал ход неторопливо, как разгоняется комета, соскальзывая в потенциальную яму далекой звезды, и так же неумолимо. Электрыцарский лэнс вонзился в уязвимое место под крылом, в узел черных жил, не прикрытых проволочной шерстью. Вонзился – и вырвался у ландскнехта из рук, когда дракон поднялся, чтобы прихлопнуть когтистой лапой и всадника, и скакуна. Древко копья развалилось в труху, когда крутящиеся жвалы сомкнулись на нем. Разрядник откатился в сторону, выпав из разжавшейся руки. Кроме руки, от лейтенанта не осталось ничего.

– Отступаем!

Зычный голос барона озарил поле синеватыми отблесками ужаса.

– Проклятый роборотень! Отступаем! Прочь! Прочь!

Но отступать было уже некому. Чудовище додавливало последних пехотинцев, как тараканов, всадники полегли первыми вместе со своими тракторами. Возможно, барону и удалось уйти – быстрые ноги кибаргамака спасали его прежде не раз, – но, влепленный в асфальт, точно муха, Данил этого не видел.

Тварь замерла на миг, не обращая внимания на беспомощного бледнотика, поводя наблой башки из стороны в сторону. С застывших фрез стекал керосин, капая на низко растущие антенны. А на грудной пластине, приваренной поверх природной брони, проступали, облитые кровью, знаки местной письменности – то ли девиз, то ли тавро.

Черные лапы бросили вверх призрачную мозаику тела, крылья оперлись о плотный воздух, и дракон взлетел. Из сдвоенной глотки вырвался пронзительный свист, озаривший ристалище эхом, мелькнул в черном небе двойной отблеск хвоста, и чудовище скрылось среди низких полупрозрачных туч.

Данил приподнялся, с трудом выдернув плечи из липкой смолы. Вокруг стояла оглушенная тишь. Поле было истоптано, тут и там валялись брошенные копья, тюки, туши скакунов, тела солдат. Один из ландскнехтов был еще жив, но, прежде чем землянин успел хотя бы спросить себя – чем помочь существу, в биологии которого не разбираешься, – антенны туземца поникли, и с последней вспышкой сигнальных огней солдат испустил дух. Робослика нигде видно не было – должно быть, глупое создание удрало в лес, на корм железным волкам.

И тут квестор понял три вещи. Во-первых, он остался совершенно один в двухстах километрах от базы, на планете, где радио не пробивалось сквозь кипящую ионосферу, лидарные лучи гасли в облаках сажи, и единственным способом связаться с «Бао Чжэном» на орбите было – задействовать эвакуационный маяк. Во-вторых, наружный термометр показывал плюс пятьдесят восемь, и, когда батареи скафандра разрядятся, Данил начнет медленно вариться в своей скорлупе. Еще никому не удалось утрамбовать действующий термоядерный реактор в габариты рюкзака. В-третьих, его отделяло добрых двадцать километров от замка, где, помимо графа Дракула и его ручного дракона, находились четверо из шести похищенных ученых. И, должно быть, трупы остальных.

У него не было оружия, у него не было связи, у него не было времени и не было никакого представления о том, что делать дальше.

Квестор пожал плечами под издевательски белым скафандром и, подняв брошенный лейтенантский разрядник, зашагал по дороге, вымощенной черным кирпичом, в сторону далекого замка.

Солнце зашло, и наступила темнота.

Сергей Легеза – украинский писатель, переводчик. Родился в 1972 году, живет в г. Днепропетровске. Закончил исторический факультет Днепропетровского национального университета им. Олеся Гончара, защитил диссертацию, кандидат исторических наук. Более десяти лет работает доцентом кафедры социологии того же университета.

Дебютировал в 2004 году рассказом «Простецы и хитрецы». Этот рассказ стал началом своеобразного историко-фэнтезийного цикла под рабочим названием «Жизнееды», к которому принадлежит и написанный для нашего сборника рассказ «Семя правды, меч справедливости».

На сегодняшний день Сергей Легеза – автор десятка публикаций в сборниках и журналах России и Украины. Один из сопересказчиков романа Грэя Ф. Грина «Кетополис: Киты и броненосцы». Охотно пишет «мягкую», гуманитарную фантастику, историческое фэнтези, работает в жанре магического реализма. Кроме того, перу Сергея принадлежат переводы рассказов и романов польских авторов, в частности – Я. Дукая, Я. Новака, А. Бжезинской, Я. Пекары.

Вселенная цикла «Жизнееды», к которому принадлежит и рассказ «Семя правды, меч справедливости», частично соответствует Европе, приближающейся к переломному моменту своей истории – Реформации. Именно в этот период, после ряда социальных и экономических потрясений, все изменилось, а магия превратилась в суеверие.

Первым на Кровососа наткнулся Гюнтер Протт по прозвищу Сивая Гривка да поднял такой крик, что переполошил честных мещан от Петушиного дома аж до Луговых ворот. Да и то сказать: любой бы завопил, выйди он из корчмы до ветру и наступи на мертвеца на задах кружала. А уж когда принесли факелы да фонари, из головы Гюнтера мигом выветрился хмель, а выпитое и съеденное – изверглось из чрева.

Потому как вид лейтенанта «богородичных деток» был ужасен.

Лежал он со спущенными портками, словно намереваясь устроиться облегчиться, не дойдя до выгребной ямы. Но раздернутая на груди рубаха почти не скрывала кровавую дыру на месте сердца. Такая бывает, ежели проткнуть людскую плоть осиновым колом, как заметил со знанием дела кто-то из прибежавших на крики Протта «башмаков».

Вот и вышло, что Унгер Гроссер по прозвищу Кровосос принял смерть, для всех кровососов предназначенную.

Поскольку же Гроссер славился суровостью в отправленье гансовой справедливости – а отмерял он ее в Альтене вот уж месяца с полтора, – по городу, словно пожар, поползли слухи, один другого жутче. Что был Кровосос кровососом воистину и что ночами летал на нетопырьих крылах над городом, проникал сквозь трубу в дома и пил кровушку из честного народа – а теперь понес за прегрешения смерть лютую и справедливую. И наоборот, что, мол, знающиеся с нечистой силой мироеды да богачи порешили сжить со свету доброго пастыря, блюдущего стадо свое посохом железным, да и натравили на радетеля за бедняцкое счастье вызванного из адских глубин демона. А совсем уж злые языки шептали, что под спущенными штанами у предводителя «богородичных деток» стручок-то оказался обрезанным, словно у жида какого.

Последний слух так возбудил мещан Альтены, что, когда бы не выбили они своих пейсатых еще за год до того, как «башмаки» поднялись, – несдобровать бы юдейскому семени.

Меж тем соратники Гроссера не нашли, как ни старались, ни свидетелей, ни орудия убийства. Весь вечер своей смерти Унгер Гроссер, как выходило по рассказам, сидел в корчме «У грудастой Трутгебы» (повсеместно в Альтене называемой «Титьками»). Пил, жрал в три горла, как было у него заведено, лапал девок. Ни с кем не заедался, никого не пытался наставить ни в вере, ни в житейских хитростях. Никто даже не приметил, как и когда он из корчмы вышел.

С орудием убийства оказалось и того страннее: не понять было, к чему убийце забирать кол, проткнувший Кровососа. Хотели умертвить в назидание – оставили б деревяху в груди мертвеца. А если правы те, кто связывал смерть Гроссера с поверьями насчет вампиров да вурдалаков, то отчего и голова покойного осталась на плечах, и чеснока ему никто не засовывал в рот, а соли – в рану?

Хуже было, что смерть лейтенанта «богородичных деток» подрывала смелость прочих из «башмачного» войска – как командиров, так и простых ратников. Да и вся обиженная Кровососом и его людьми бюргерская сволочь начала поднимать голову, поговаривая, что не за так погиб «башмак» и что ужо отольются голытьбе пролитые зажиточными мещанами слезки.

Так-то и вышло, что в канун дня святого Марцелина въехал в стены Альтены отряд «башмачного» войска, а в нем – посланный из самого Ульма капитан Ортуин Ольц да молодой Дитрих по прозвищу Найденыш. Этот последний привечен был Блаженным Гидеоном, вот уже более года выжигавшим ведьмачество по землям, где вместо баронов да магистратов установилась власть честного люда; привечен же был Найденыш оттого, что якобы за милю чуял любое колдовство и искаженье божьего замысла. А Ортуин Ольц прославился на поле под Шварцмильном: именно его отряд захватил тогда знамя остерского графа, а самого графа – нашинковал в мелкую капусту.

И теперь въезжали они в Альтену, дабы воздать по справедливости убийцам.

Тогда-то Утер Махоня их и увидал впервые.

Утер Махоня был школяром, недоучившимся жаком.

По правде сказать, и жаком-то называть его не слишком пристало: успел он дорасти лишь до звания «желторотого», а потом мутная волна «башмачного» бунта подхватила его и повлекла за собою. Выучился, с грехом пополам, читать-писать, усвоил основы Доната да вкусил студенческих вольностей – вот и все его школярство.

Еще вынес он из университета в Ульме свое прозвище: Махоней его, высокого и костистого, нескладного, будто едва оперившийся вороненок, студиозусное братство назвало по злому, насмешливому своему обыкновению. Утер с прозвищем если и не смирился, то сжился, а порой даже подписывался в документах Минускулюсом, на ученый лад.

Подхваченный бурлением, охватившим германские земли, Утер, тем не менее, благополучно избег ратных полей: тех, где «башмаки» взяли верх, и других, ставших для них полями траурными. Оказалось, что и у освобожденного народа есть нужда в писарях да счетоводах, и тем-то Утер и зарабатывал нынче себе на хлеб. Нраву он был спокойного, а юношеская нескладность грозила с возрастом обратиться мужской красотой, и, как говаривал тот самый Гюнтер Протт, что в недобрый час нашел тело Кровососа, от девок Махоне тогда отбою не станет.

Пока же служил он в канцелярии «башмачного» войска, взяток не брал, но лишний грошик нет-нет да и прилипал к его пальцам: на пиво да пряную свинину всяко хватало, а большего Утер и не желал в ту пору.

И так уж случилось, что именно Утера Махоню, купно с несколькими другими «башмаками», отрядили к Луговым воротам встречать прибывающих Франкфуртским трактом умельцев дознавательского ремесла.

Как известно, Альтена успела взбунтоваться еще до того, как «башмачные» капитаны повели своих желдаков против церковной да баронской сволоты, – и войсками пфальцграфа тогда же была усмирена. Однако нынче, поболее года, власть в Альтене держали новые хозяева. У Луговых же ворот раз за разом – и когда Альтена встала против юдейского племени, и когда испытала на себе тяжесть пфальцграфской руки, и когда руку ту с выи своей сбрасывала – разыгрывались схватки между теми, кто городом владел, и теми, кто власти той жаждал. Оттого подкопченным стенам и проплешинам пепелищ в Альтене никто не удивлялся: уж пришло такое время, что пики сделались важнее пил да киянок. Погорельцы же, кто не сложил головы, переселились в дома побогаче. А таких-то в Альтене – городке небольшом, в мирные годы хорошо если с тремя-четырьмя тысячами жителей – стало вдруг вдосталь. Любой бунт раздуваем ветрами, что веют в спины гулящим людям, а уж в таких-то недостатка в те годы в германских княжествах не было. Вот и выходило с альтенцами: кто сгинул в кроваво-дымной круговерти, кто отправился на эшафот, а кое-кому пришлось родной дом покинуть – и не своею волею.

И так уж получилось, что у Луговых ворот копилась наибольшая в Альтене рвань – среди наибольших же развалин да пепелищ.

Утро кануна святого Марцелина выдалось блеклым: облачка затягивали небеса с ночи, потому и рассвет-то скорее вползал, чем вставал. Обещался пойти дождик, но к зорьке так и не припустил, а облака черные сменились облаками серыми. Громыхало где-то к северу: как видно, гроза решила обойти Альтену стороной.

Но – только гроза небесная, поскольку, едва в воротах показались всадники и сопровождавший их пеший отряд, стало ясно, что гроза земная только что обрушилась на ни о чем не подозревающий город. Всадников было четверо, а пешего войска – с десяток человек, да три запряженные лошадками повозки. Войско же было не просто вооруженными «гансами», а наемными кнехтами: все как один мрачные да со смертоносным железом в руках.

Впереди ехал хмурый зольднер, разряженный в желтое и красное: берет на голове, рыжая с проседью борода, меч с одной стороны, кошкодер – с другой, сапоги свиной кожи. Да выражение лица столь хмурое, что и молоко бы скисло, глянь зольднер на него пристальней. За ним – двое: рубленый-колотый вояка в видавшем виды черненом полупанцире, на котором не один чекан да палаш оставили след в военных сшибках, и с лицом, след на котором оставили годы и схватки; рядом с воякой – пыльный человечек с льняными волосенками на голове: чернильная душа, пергаментный хвост. Позади них, за зольднерами, подле первой телеги, ехал четвертый всадник, молодой парень. Чернявый, бледный, в справной, зеленым крашенной, но уже изрядно выбеленной рубахе, в старом кафтане и в наброшенном по случаю зябкого утра дорожном плаще. Показался он Махоне истинным «башмаком». Разве что взгляд, каким окидывал он стены погоревших руин подле Луговых ворот, был слишком уж цепким.

Гостей встречал Альберих Грумбах, капитан одного из «гансовых» отрядов, стоявших в Альтене, а с ним – горсть народца из тех, кто распоряжался нынче жизнью и смертью добрых мещан.

Альберих Грумбах, одетый богато, но словно с чужого плеча, глядел на близящийся отряд вскинув голову, и острая бородка его торчала, словно направленное на противника копьецо. Руки же держал он сцепленными за спиною.

Здесь, в Альтене, стояло два отряда башмачного войска, и Альберих – на пару с погибшим Кровососом – предводительствовал «богородичными детками», как те себя звали. А поскольку покойного он знавал лучше прочих, неудивительно, что именно ему выпало встречать тех, кому надлежало со смертью Унгера Гроссера разбираться.

И вот капитан Грумбах, выставив бородку, ступил навстречу всадникам, поднимая руку. Разряженный в желтое и красное зольднер натянул поводья своей лошадки и посмотрел на господина Альбериха, уперев руку в бок.

– Богоматерь за нас! – произнес капитан «богородичных деток».

Зольднер посмотрел на него довольно хмуро, но ответствовал густым басом по-положенному:

– И Иоанн Евангелист с нею. – И добавил, оскалившись, старый пароль поднявшихся против баронов «гансов», известный еще со времен давнишних: – А что, и в вашем городе все нет спасенья от попов и дворян?

Вот тогда-то ухмыльнулся и Альберих Грумбах, прижав руку к сердцу и широко отведя ее в сторону:

– Нет уж, братья, попов и дворян мы здесь повывели.

– Видать, не всех, – отозвался молчавший доселе вояка в порубленном черненом полупанцире, – коль возникла нужда прибыть к вам с расследованием.

Потом огляделся по сторонам, примечая, как показалось Утеру, все: и старые пепелища, и грязную одежонку собравшейся под Луговыми воротами босоты, и напряжение на лицах встречающих их «башмаков».

– Я, – сказал, – Ортуин Ольц, направленный к вам разобраться со случившейся в Альтене смертью. А это, – махнул в сторону паренька в линялой зеленой рубахе да старом кафтане, – Дитрих по прозвищу Найденыш, а прозывается он так оттого, что прибился к людям Блаженного Гидеона, утратив свое прежнее имя и не найдя пока что имени нового. И он здесь проверить, не злокозненное ли колдовство причина смерти вашего товарища. Хотя я, – добавил, склонясь в седле, – полагаю, что причиной были людская ненависть и злоба.

Рекомый же Дитрих не сказал ничего и лишь оглядывался с выражением таким сосредоточенным, какое бывает у охотничьей собаки, когда та встанет на след.

Гюнтер Протт даже не трясся – дребезжал. Пощелкивали зубы, ходили ходуном колени, пальцы сводило крупной дрожью.

– Значит, понимаешь, – проговорил с удовлетворением Ортуин Ольц, а блеклый и серый, словно мукой обсыпанный, Хуго Долленкопфиус скрипнул пером, поставив на допросном листе замысловатую закорюку.

Снизу, из общего зала «Титек», над которым расположились четверо прибывших (кнехты же встали постоем в казармах), из кружала, где все шумела голытьба, доносились стук деревянных кружек и веселые напевы. Кажется, выводили «Молочницу из Пферна», но Утер голову бы на то не закладывал. Здесь же, наверху, творились дела куда менее веселые.

Вернее сказать, не «творились», но «готовились твориться».

Прибыв в Альтену и встав постоем в месте, где и произошло смертоубийство, двое посланников «башмачной» армии да двое приданных им помощников – горлорез и чернильная душонка – перво-наперво потребовали к себе главного свидетеля, бедолагу Гюнтера Протта.

И тут их ждала проблема.

После того как Протт наткнулся на труп Кровососа, всю неделю он пил по-черному, переходя из кабака в кабак. Сперва его поили честные обыватели Альтены за рассказ о том, как Гюнтер чуть не вступил в мертвое тело грозы здешних богатеев. Рассказывать Протт был не мастак, однако тужился, мычал, отхаркивал и выцеживал, как умел, повесть о мытарствах своих и о том, что случилось на задах «Титек». Потом оказалось, что честным обывателям рассказ тот выслушивать не так интересно, как обмениваться собственными версиями произошедшего, но Гюнтера поили – за компанию, давая залить ужас от увиденного пивцом местных кабатчиков. Потом поить его перестали, а вот не пить он уже не мог. Говорил, что, лишь нахлебавшись до одури, может изгнать с глаз долой образ кровавой дыры в груди Унгера Гроссера да оскаленных зубов его, испачканных выплюнутой вместе с жизнью кровью.

Так и вышло, что разыскать его труда не составило – непросто оказалось привести Протта в чувство.

Но, должно сказать, прибывшие с этим управились скоро и сурово: рыжебородый кнехт с лицом разбойника обвязал Сивую Гривку веревкой и столкнул в колодец. Протт заорал с перепугу благим матом, да потом еще и ледяная водица окатила его… В общем, на поверхность его вытащили аки новокрещеную христианскую душу: греха не знающим, хоть синим да трясущимся.

Махоня же стал всему свидетелем оттого, что Альберих Грумбах назначил его в помощь прибывшим (как велел говорить всем) и соглядатаем (как сказал Утеру наедине, глядя мрачно и исподлобья). Грумбах имел вес в решенье альтенских дел еще со времен, как ходил в страже барона фон Вассерберга, а теперь-то уж и вовсе сделался он шишкой. Отказаться Махоня не сумел бы – да и, сказать по правде, не захотел бы: что об Ольце, что о Дитрихе Найденыше рассказывали в Альтене много чего, и любопытство у бывшего бурша распалилось от тех рассказов преизрядно. Например, о молодом посланнике Блаженного Гидеона говорили: мол, сжег он с десяток ведьм по городкам и местечкам пфальцграфства. А кого-то из обвиненных и оправдал, но уж в это-то Махоня нисколько не верил, как человек благоразумный и пригубивший жизни.

И вот теперь сидел он под стеночкой и глядел, как Гюнтер Протт трясется, словно в пропаснице.

Сперва Утер сунулся к Долленкопфиусу – дескать, учен письму, мог бы помочь вести бумажную работу, да щелкопер только глянул на него рыбьим глазом – и Махоню словно ошпарило. Будто смерть сама в него посмотрела.

В общем, Протта Утер понимал хорошо. Не понимал он Ортуина Ольца – чего тот добивался от трясущегося пьянчуги. А Ольц кружил вокруг оного, нависал, всматривался пристально в синюшное лицо несчастного, вся вина которого лишь в том и состояла, что в недолжный момент угораздило его оказаться в ненужном месте. И все долбил вопросами: не угрожал ли кто Унгеру Гроссеру? не уходил ли кто из кабака? кого видел Протт, выйдя во двор? кто подошел к нему первым, после того как он принялся звать на помощь?.. И снова – по кругу. Протт же толком не мог сказать ничего, сколько б ни трясся.

Наконец не выдержал Дитрих Найденыш. Все это время сидел он под окном, переводя хмурый взгляд с Ольца на Протта да с ярыжки-писаря на Махоню. Наконец решился на что-то, встал, взъерошил двумя руками волосы.

– Пойду-ка я, – сказал, – осмотрюсь, что тут за народец да что за место.

И вдруг кивнул Утеру:

– А ты – со мной ступай, расскажешь, что здесь да почем.

Рыжий кнехт было вскочил, но Найденыш нетерпеливо махнул ладонью:

– Вот уж, Херцер, чего никак не нужно, так это чтоб здешний люд обгадил портки, еще и не начав со мною разговора.

И Ортуин Ольц медленно кивнул, соглашаясь с пареньком: дескать, и то верно, от такого-то висельника за спиной разговор ни с кем не срастется.

Утер же, проклиная злую судьбину да Альбериха Грумбаха, поплелся вослед «башмачному» ведьмобою.

Задний двор «Титек» не отличался ни размерами, ни чистотой. Зато был окружен завидным частоколом. Утеру подумалось, что такому и вместо крепостной стены встать не зазорно. Частокол был не нов – почерневший, прокопченный, битый дождями и морозами, однако стоял крепко и простоять обещался еще немалое время. Но, словно в старом солдате, ощущалась в нем если не усталость, то чувство, что век свой он не живет, а доживает. А вот ворота привешены к частоколу были новые, из толстых досок, внахлест стянутых железными полосами. В ворота эти доставляли Фрицу Йоге, владельцу «У грудастой Трутгебы», снедь, дрова да прочие необходимые в кабатчиковом ремесле вещи.

Справа от задней двери «Титек» стоял дровяной сарай, слева и чуть поодаль – выкопана была выгребная яма с деревянным настилом над нею да загородкой, где мог бы присесть по нужде добропорядочный бюргер. Крыши, впрочем, над загородкой не было.

Дитрих Найденыш, выйдя на задний двор, повел себя странно: опустился за порогом на корточки и медленно, гусиным шагом, поглядывая по сторонам, добрался до середины двора. Остановился почти в том месте, где лежал в оную ночь мертвый Гроссер. Провел раз-другой ладонью по жухлой вытоптанной травке. Потом поднялся и быстрым шагом прошел к воротам, ступая так, словно отмерял расстояние. Остановился. Сделал пару шагов в сторону: в одну, потом в другую. Снова присел и снова поднялся на ноги. Лицо его было бледным, под глазами собрались тени. Обошел посолонь дровяной сарай, заглядывая в щели в стенах. Полущил кору с неободранных досок, размял в пальцах, понюхал. Опять прошел туда, где лежал не так давно Кровосос, и сидел там столько, сколько понадобилось бы Утеру, чтобы пару раз прочесть «Дева Мария, радуйся».

Потом поднял голову, глядя куда-то за спину Махони, и вдруг улыбнулся: открыто, широко, совсем по-мальчишески.

Утер и сам повернул голову – и чуть не вскрикнул от неожиданности: в двух шагах от него стояла девчонка-сирота, которую, как он знал, опекала служанка в «Титьках», Толстая Гертруда.

Было девчонке на вид лет пять-шесть, навряд ли больше, и, одетая в рванину, даже по нынешним временам выглядела она бледненькой, чуть ли не восковой. Жилки на ее висках были отчетливы, словно нарисованы. Копна нестриженых взлохмаченных волос и ярко-синие, словно высокое летнее небо, глаза. В руках сжимала она деревянную, искусно вырезанную куклу с длинным носом, и одежка куклы выглядела почище одежки самой девчонки.

Девчонка стояла неподвижно, прижав куклу к груди, и глядела, как показалось Утеру, не на него, и даже не на Дитриха Найденыша, а на место, подле которого Дитрих присел. На то место, где некогда лежал залитый кровью Кровосос Гроссер.

Дитрих же улыбнулся еще шире, поднялся – неторопливо, словно боясь вспугнуть дикого зверька, сунул руку в кошель и вынул отрезок ярко-желтой, почти золотой, ленты.

– Подарок, – сказал негромко, подступая мелким шагом к девчонке. – Для тебя и твоей куклы. Сделаешь ей кушак, и она станет еще нарядней.

Девчонка несмело перевела взгляд на руку Дитриха – и уже не смогла его отвести. Лента в пальцах Найденыша вилась и трепетала, словно змей, и, словно змей Еву, – соблазняла.

Дитрих подходить совсем близко не стал: стоял, протягивая ленту, и девчонка не выдержала, сделала шаг-другой, цапнула желто-золотую полоску замурзанной ладошкой. Глянула искоса на Утера: не отберет ли? На бледных ее щечках вдруг проступил румянец, едва заметный на грязной коже.

– И как же зовут твою куклу? – спросил, присев на корточки, Дитрих. Говорил он мягко и негромко: будь Утер ребенком – ответил бы, не раздумывая. – …И как зовут тебя саму? – добавил Найденыш, глядя на девчонку внимательно и испытующе.

– Ее зовут Кроха Грета, – раздался вдруг густой бас, и из-под тени навеса к ним шагнула бабища – поперек себя шире да с такими ручищами, что попадись ей хоть шварценвальдский волк: порвет на мелкую ветошь. – Ее зовут Кроха Грета, и ей нечего разговаривать с незнакомцами.

Дитрих вскочил и склонился в поклоне лишь самую малость дурашливом.

– Фрау, – произнес он, – видимо, вы та самая Толстая Гертруда, которую в заведенье господина Йоге забулдыги – страшатся, а жены их – славят, и все за то, что не дает потратить последний грошик на кружку пива?

Гертруда хмыкнула, словно далекая гроза громыхнула, но чуток подобрела с лица.

– А ты, как я погляжу, малой не промах, – пробасила, прижав к себе девчонку. – Милая, – сказала ей, – ступай-ка внутрь, поиграй там у очага.

Девчонка послушно пошла к задним дверям трактира и лишь у самого порога оглянулась, произнесла почти неслышно:

– Его Гансом зовут, – и качнула своей куклою. Желтая ленточка была уже повязана у той вокруг пояса, словно богатый кушак.

Потом стукнула дверь: девочка зашла в корчму.

И только когда дверь за ней затворилась, Толстая Гертруда спросила, глядя теперь на Дитриха испытующе:

– А ты, стало быть, тот самый ведьмобой, о котором трезвонят по всей Альтене?

– Похоже на то, – спокойно ответствовал Найденыш.

Толстая Гертруда покачала головою:

– Вот уж не думаю, что Кровососа убила ведьма или какое колдовство. Много чести для такого засранца.

– Что ты, тетка, нам здесь… – вскинулся Махоня: за время, пока терся он с «башмаками», успел привыкнуть, что, ежели их оскорбляют, дело может закончиться скверно.

Найденыш, однако, махнул ему рукою, утихомиривая.

– Многие бы не согласились с твоими словами, госпожа.

– Многие – это кто? Те пьянчуги, что за обрезанный пфенниг кости отца родного из гроба достанут? Так они и раньше-то были – гниль, а не людишки, а уж теперь… Ежели хочешь знать, скажу тебе так: жил Кровосос Гроссер словно бешеный пес – и помер по-собачьи.

– Но не всякую собаку протыкают колом в сердце, верно? – мягко спросил Дитрих, и Толстая Гертруда чуток смешалась.

Найденыш снова встал посреди двора.

– Его ведь нашли здесь, верно? – спросил он, тыча пальцем в жухлую траву.

Толстая Гертруда молча смотрела на него.

Найденыш же чуть заметно пожал плечами:

– Смертью смердит, – пояснил. – Сами-то вы, госпожа Гертруда, тело видали?

Та склонила голову набок:

– А как же мне было не видать, если забулдыга-то этот, Протт, такой шум поднял, что и мертвую мамашу свою из могилы бы вызвал: поглядеть, чего стряслось. И – все верно, тут он и лежал, в том самом месте, где стоишь.

– И часто ли к вам Кровосос захаживал?

Толстая Гертруда снизала плечами:

– Не так чтоб очень. Он с дружками-то своими все больше у Герхарда Сидельца, ну в «Трех дубах», пить предпочитал: говаривал, сволота, будто там пиво водою не разводят. А я так скажу: если и не разводят, то потому только, что успевают туда помочиться – недаром же раньше «Три дуба» жиды держали, от них-то Сиделец подлым своим штучкам и обучился.

– И с кем же там покойный сиживал? – спросил Дитрих, но уж тут-то Махоня сумел бы ответить и сам, и не удивился нисколечко, услыхав имена Альбериха Грумбаха да Йоханна Клейста. С Альберихом Грумбахом дело было ясное, а Клейст зарабатывал на хлеб помощником палача в Альтене. И помощником, как вспоминалось Утеру, Клейст был истовым, работавшим не за страх и даже не за совесть, но по велению души и сердца.

– А что же он в тот вечер у вас-то сидел? – спросил Дитрих, и Махоня почувствовал, как напрягся – едва-едва – его голос.

– Да встречался он с кем-то. – Толстая Гертруда почесала, вспоминая, щеку. – Да вот же, с Гольдбахеном, пожалуй, дольше всего он в тот вечер языком чесал. Это бывший наш господин советник, вторым человеком в городе был, пока «башмак» на вольности городские не наступил. Арнольд Гольдбахен – хотя, сказать по правде, нынче-то ему хорошо, если «Купфербахеном» удалось бы назваться, а то и меди он в кармане не сыщет. Раньше-то жил он в своем доме, в три этажа, подле рыночной площади, а нынче ютится в руинах у Луговых ворот.

– И что ж тогда он делал в кружале господина Йоге, со своими медными грошиками? Вылизывал тарелки?

Но уж на это Толстая Гертруда отвечать не стала: не то не зная, что ответить, не то не зная – как. Потопталась минуту-другую, высморкалась, откашлялась, развернулась необъятной своею кормою и, словно дракон от святого Георгия в пещере, скрылась во тьме корчмы.

– Полагаю, – сказал задумчиво Дитрих, – самое время нам отвлечь доблестного Ортуина Ольца от его разговоров с бедолагой Проттом.

– Знавал я одного астролога – еще как служил у епископа во Фрауэнбурге, – Херцер ухватился за ножку каплуна, махнул кинжалом, после чего воткнул кинжал в стол, а ножку – себе в пасть и на некоторое время замолчал, прожевывая мясцо с урчанием и причмокиванием. Бросил обглоданную кость под стол, на радость крутившимся под ногами псам трактирщика. Вытер пальцы о рыжую бороду. Глотнул из кружки так, что пена полезла изо рта, делая его похожим на бесноватого. – Так вот, знавал я одного астролога, и тот высчитал по звездам, что нынешний век – последний. А впереди – только мор, глад, паденье нравов и вострубленье ангелов. Где ж тут держаться клятв простому человеку?

Хуго Долленкопфиус поднял над миской с хлебовом белесые волосенки бровей да растрепанной челки, пошевелил неопределенно измазанными в чернила пальцами, но так и не сказал ничего, уткнулся снова в юшку. Мерно зачерпал ложкою.

Молодой же Дитрих дернул плечом:

– Не знаю, – сказал, пощипывая кусок хлеба над стоящим перед ним на деревянной дощечке уполовиненным куском колбасы с хреном, – не знаю, как там с астрологами, но верю я, что Господь, в милости своей, всегда предоставляет нам шанс выправить то, что наворотили мы в своей жизни, что вывернули наизнанку и за что нам пред Господом и людьми стыдно и страшно. Всем дан второй шанс, иначе жить в мире было б совершенно невыносимо.

– И каков же твой второй шанс? – Херцер потянулся к каплуну, отодрал от него кусок грудины, зачавкал белым мясом.

– Искать зло. Находить зло. Карать зло, – ответствовал Найденыш, да так истово, что вниз от затылка Утера поползли мурашки размером с ноготь на мизинце.

Выслушав Дитриха, поскольку даже с протрезвевшего и испуганного до усрачки Протта толку не было, все четверо решили сперва подкрепиться – а с собой позвали и Махоню, который, по старой буршевой привычке, от дармовщинки не отказался. Теперь же, сидя за столом и слушая их разговоры, он все подумывал, не лучше ли было сказаться сытым и не дергаться от каждого слова, словно откормленному на убой кабанчику от скрежета железом по оселку в осенних заморозках.

Один лишь Ортуин Ольц не поддерживал разговора: сидел, нахмурясь, запивал свинину с капустой прошлогодним темным, бочку которого Фриц Йоге распечатал ради опасных своих гостей. И хоть могло подуматься, будто утратил он к происходящему вокруг всяческий интерес, едва только кабатчик оказался на расстоянии Ольцевой десницы, старый солдат цапнул его за фартук и силой усадил на лавку в торце стола.

Кабатчик сидел, помаргивая желтоватыми ресницами и обильно потея: как видно, все не мог взять в толк, сразу его прирежут или заставят помучиться.

– А скажи-ка, добрый человек, – начал Ольц, и голос его звучал хрипло и скрипуче, словно давно не точенный палаш под оселком, – скажи-ка нам, по какой такой причине покойного Унгера Гроссера прозвали в вашем городе Кровососом? Неужто за рвение, проявленное им на службе доброму люду?

И придвинул Йоге кружку с пивом.

Тот, смекнув, что не грозит ему смерть ни мгновенная и лютая, ни даже отложенная, пиво принял, степенно отпил пару глотков, утерся рукавом и только после этого обвел честную компанию внимательным взглядом: словно просчитывал, сколько можно б выручить с них, удайся продать их оптом или по отдельности.

– Добрый люд, ваши достоинства, тут совершенно ни при чем. Гроссер, конечно, был истов в своем новом служении, и много кто точил на него зуб, и мало кто плакал после его смерти, но прозвище свое он заслужил куда раньше, чем «башма…»… чем добрые люди установили в стенах Альтены свои порядки и законы, противные баронскому беззаконию. Можно сказать, что за прозвище свое благодарить покойный должен как раз тех баронов-беззаконников.

– Это как же так? – снова поднял взгляд над миской Долленкопфиус, и корчмаря скрутило под тем взглядом. Писарчук умел нагнать оторопи, даже никому и ничем не угрожаючи – такова уж была природа пера и писаного слова, это-то Махоня, сам уже некоторое время принадлежащий к писарчуковой братии, вполне уяснил.

Но и корчмарь был малым не промах: пересилил робость, залил ее парой-тройкой глотков из Ольцевой кружки и подался вперед заговорщицки, сложив перед собою руки.

– Вам-то, ваши достоинства, наверняка известно, что еще до времен, как альтенский люд встал на своих жидов – а случилось оно еще раньше, чем добрый люд поднялся на князей, – так вот, во времена те Унгер Гроссер был истовым слугою здешнего барона. Вы-то и о нем наверняка слыхали: фон Вассерберг. Нынче он с пфальцграфской армией стоит против новых вождей. Из замка под Шпилевой скалой, что полтора года назад отряды Синего Урцеля пустили с дымом, как раз пока господин барон резал Красавчика Эбинга под стенами Фрауэнбурга. Так вот в ту пору – лет пять – семь тому – Гроссер был одним из верных баронских псов, уж простите, что говорю такое о покойнике. Вот за истовство свое – и как бы не сказать здесь: «неистовство» – и прозвали его Кровососом.

То, что командир «богородичных деток» службу свою начинал под рукою барона, Утера нисколько не удивило: в последние годы наемные отряды то и дело меняли хозяев, переходя то к «башмакам», то снова к «башмаковым» ненавистникам, а уж отдельными-то людишками Фортуна крутила, как умела. Но вот о том, что Гроссер был не просто псом, а псом истовым, Утеру слыхать не доводилось.

Ортуин же Ольц, прожевав кус свинины да закинув в рот горсть капусты, спросил кабатчика:

– Стало быть, горожане не праздновали покойного еще до того, как Альтена вышла из-под баронской власти?

Кабатчик вдруг смутился, уткнувшись взглядом в стол да в сложенные на досках ладони.

– Да было б за что праздновать, – пробормотал. – С городскими вольностями-то он еще чуток смирялся, хотя, представься случай, поколачивал и вольных бюргеров, и цеховых мастеров. А вот с баронскими людьми…

Тут Фриц Йоге замялся и окончательно смолк, сжимая и разжимая красные распаренные пальцы.

Никто за столом не стал его подгонять: только Долленкопфиус бросил загребать ложкой и глядел теперь куда-то в сторону распотрошенного каплуна, которого рвал быстрыми движениями рыжебородый Херцер. Потом положил левую руку на стол, выгнул пальцы: звонко щелкнула кость, и Фриц Йоге вздрогнул, будто это ему выворачивали суставы, зажав их в палаческие тиски.

– Мне кажется, мастер Йоге, – мягко произнес Дитрих Найденыш, и от той мягкости кабатчик, казалось, скорчился еще сильнее, – мне кажется, вы хотели рассказать нам какую-то историю о покойном.

– Ну… – Фриц Йоге все разглядывал свои пальцы; потом поймал за подол одну из трех своих служанок – Ани, деточка, по кружке пива мне и добрым господам… Как-то вдруг в горле пересохло, – пожаловался он в пространство.

Молчал, пока Ани не поставила перед ним деревянную полупинтовую кружку. Сдул пену, хлебнул раз-третий.

– Лет шесть назад, – сказал, наконец, отерев губы, – случился у нас немалый переполох. Средь баронских – ну, фон Вассерберга – людей был один такой, Курт Флосс, резчик по камню и дереву. Никем не учен, но талант человек от Господа получил. Что узор из веток и цветов заплести из камня, что часовенку резьбой украсить – ко всему рука легка. Одно только: родился он в семье несвободного, и господин барон властен был над жизнью его и смертью. А Флосс этот жениться успел, жена сыночка на свет привела, мастерство его все расцветало, и решил он сделаться вольным человеком. Ну и сбежал в город. Где таился, чем кормился – никому и никогда не говорил, но свой год и один день в Альтене прожил, свидетели то подтвердили, и сделался Флосс вольным человеком. По камню резал, плату умеренно брал: на ратуше нашей Спаситель Торжествующий его работы. Жена на сносях вторым ребятенком была. Живи – радуйся. Вот только бегства фон Вассерберг ему не спустил. Сперва требовал, чтобы магистрат выдал Флосса, да только кто ж вольного горожанина выдаст? Потом откупного просил, но и здесь ни рожна не получил. Вроде б успокоился, смирился. Но однажды пропал Флосс. И сам, и жена его, и дитенок. Сынку-то его тогда десятый годок шел. Искали их, говорят, да только никто ничего более о Курте Флоссе не слыхивал: ни у нас, ни в других городах.

Кабатчик замолчал и присосался к кружке, словно рассказ сей иссушил его до костей.

Остальные смотрели молча, и только Найденыш спросил о том, что беспокоило остальных:

– И при чем же здесь покойный Унгер Гроссер?

– В том-то и дело, – подался вперед господин Йоге, заговорщицки снизив голос. – В том-то и дело, добрые господа. Когда фон Вассерберг пытался заполучить Флосса, то Альтеной четверо его людей гуляли.

– И Гроссер был одним из них, – даже пристукнул кружкой Ольц.

Кабатчик кивнул, потупясь.

– Но кто же тогда остальные трое? – спросил вдруг, не поднимая глаз над тарелкой со своим хлебовом, Хуго Долленкопфиус.

Махоня снова вздрогнул и выругался про себя, кляня чернильную душонку последними словами. Одно утешало: Йоге, стоило писарчуку открыть рот, тоже чувствовал себя словно пескарь на сковороде.

– А остальные трое, добрые господа, это Вольфганг Херцмиль, что нынче при войске господина барона, да двое из тех, что снова прибились к Альтене – но под новой властью уже…

– И зовут их Йоханн Клейст и Альберих Грумбах, – произнес задумчиво Дитрих – словно вывод из силлогизма сделав.

Рыжий, белый и черный глянули на него удивленно, корчмарь и вовсе распахнул рот и выкатил глаза, а Махоня чуть не рассмеялся от того, как сошлась вдруг история.

Так уж вышло, что к капитану Грумбаху Дитрих Найденыш пошел в одиночку. Ольц, купно с рыжебородым Херцером – чтобы маячил сзади и нагонял страх на честных обывателей Альтены, – остался в кабаке: допросить, кто что видел в злополучную ночь. Долленкопфиус, чернильная душонка, взялся порыться в уцелевших архивах магистрата, поискать, что найдется об исчезновении Курта Флосса и его семьи, – и прошелестел, глядя куда-то за Утера: хотел помочь? Помогай же.

А в «Три дуба» отправился Дитрих.

Махоня, шагая за писарем в сторону магистрата, некоторое время видел еще впереди выцветший кафтан Найденыша да выбеленный дождями и солнцем плащ его. Потом Долленкопфиус свернул, и ведьмобой пропал с глаз.

Магистрату Альтены не зазорно было б и во Франкфурте стоять: с острой крышей, башенками, резьбой и статуями. Двери высотой в три человечьих роста. Правда, теперь магистрат был полуразрушен: когда «башмаки» вышибали из города баронских людей, отряд рейтаров обложили как раз здесь, за дубовыми дверьми. Пока же пытались их выдавить да прирезать, здание пожгли и завалили северную стену. Крыша там просела, и никто ее с тех пор не подновлял.

Новая власть облюбовала Сойкову башню с ее подвалами и пыточными, магистрат же обжили вороны да голуби. Еще было здесь пяток «башмаков» с алебардами да древний дедуган-архивариус, на свой страх и риск присматривающий за уцелевшими в погроме да пожаре бумагами. К нему-то и направился Долленкопфиус.

Выслушав их, старикашка скорбно поджал губы и произнес:

– Уж лучше бы вы, добрые господа, вместо того чтобы раз за разом подступаться к тутошним бумагам, придали мне помощника-другого и запретили простецам шастать по ратуше: какая бы власть но установилась, а в жилах ее струится не только кровь войны, но и чернила писцовой работы.

Потом взял фонарь со свечой и повел их каменной волглой лестницей вверх, в южную часть домины.

– И кто же, – не удержался от вопроса Махоня, возбужденный словами старикашки о чернилах как крови державности, – кто же еще обращался к вам, уважаемый, за помощью?

– Сперва бывший господин советник Гольдбахен. А совсем недавно – кто-то из нового войска, уж не знаю, как они там себя называют. Хмурый такой, в справной одежке, но словно бы с чужого плеча. А мы, добрые господа, пришли, – и посветил свечою вперед себя.

Там, в тесной, заставленной глубокими стеллажами комнатке, с единственным столом посредине, в восьмиугольнике стен, были сложены оставшиеся после разорения магистрата бумаги. И было их, как на все беды Альтены, на удивление много.

– Вот, – проскрипел старикан, водрузив фонарь на стол. – Вот, – повторил он, широко разведя руки.

Под потолком по окружности шли узкие, забранные промасленной и провощенной бумагой окна-бойницы. Солнечные лучи в них не врывались – протискивались, оттого фонарь оказался небесполезен.

– Ну что ж, – шевельнул пальцами, словно разминая их, Долленкопфиус, – полагаю, что судебные дела и приговоры не уцелели?

Старикан развел руками в непритворном огорчении.

– Вот ведь удивительное дело, – проговорил писарь, ни к кому конкретно не обращаясь. – В мирное время плоть всегда слабее бумаги, зато в бунташие годы все наизнанку выворачивается. Что ж, поищем тогда в других записях. Нам нужны списки цехов, фискальные списки, копии приходских книг, то, что осталось от судебных бумаг, – пусть не приговоры, но хотя бы исковые листы – и еще, пожалуй, сведения о денежных дарениях в городскую казну и здешние церкви.

Старик-архивариус поглядел на белесого штафирку с измазанными чернилами кончиками пальцев с явным уважением.

А потом они трое нырнули в бурую бумажную пыль и заплесневелые пергаменты.

Рылись в бумагах, что кроты в огороде: подслеповато щурясь в слабом свете на выцветшие чернила, вороша пожелтевшие да побуревшие страницы. Долленкопфиус хмыкал, гукал, мычал под нос радостно, когда находилась особенно важная, как казалось ему, бумага, или фыркал раздраженно, когда поиски заводили в глухой угол – или когда эпистола, до которой он желал бы добраться, отсутствовала.

А Утер, даром что с полгода уже работал с бумагами в «башмачной» управе, только диву давался, сколько следов оставляет простой человек в бумажном море. Всей жизни-то человека – от крестин до могилы, а там следок оставит, здесь – запись, тут – маргиналию на полях или закорюку в разлинованных графах. То грошик даст магистрату, то грошик от магистрата получит. И так вот, буковка к буковке, и выпишется человек на серых листах поганой бумаги да на грубом дешевом пергаменте.

От Курта Флосса, правда, следов осталось негусто. А что остались – подтверждали рассказ кабатчика. Была отметка о внесении Куртом Флоссом денежной выплаты за вступление в цех каменотесов. Был список заздравного слова церкви Святого Ульриха, где упоминалась «чудесная резьба бокового нефа, изображающая Последний Суд и Воскрешенье». Было, наконец, упоминание – на отдельном обгоревшем листе – о посланном в леса под городом отряде альтенской милиции, с пометкой на полях: «расспросить мальчика пока невозможно».

Наконец Долленкопфиус если не умаялся, то проголодался: дух уступил плоти, как в часы нестроения в державе уступала плоти и бумага.

Долленкопфиус отправился обедать в «Титьки», Утер же решил заглянуть в «Три дуба»: во-первых, дотуда было куда ближе, чем до кабака Фрица Йоге, во-вторых же, ему хотелось разузнать у тамошних знакомцев, как прошла беседа Дитриха Найденыша с Альберихом Грумбахом.

Но едва он подошел к Трехгрошовому переулку, где стояла корчма, как Господь, в справедливости Своей, показал, сколь пагубно бывает досужее любопытство. Стоило Утеру ступить в холодную и вонючую тень поперечной улицы, как слева, от подворотни, послышалось неясное: «Ага! На ловца и зверь…» – и сильная рука сграбастала его за шиворот, впечатав лицом в стену.

Утер даже не успел толком испугаться – да и что было бояться? «Башмаки», едва войдя в город, завели внутри стен порядки столь жесткие, что грабители если и не повывелись, то уж точно – попритихли, предпочитая малый верняк пеньковой «веселой вдове». Махоня даже не потянулся и к висящему у пояса ножу – да и не обучился он толком ножом тем владеть, несмотря на весь свой буршеский опыт.

А еще – ему показался знакомым свистящий шепот напавшего на него человека. И буквально через миг Утер понял, что в стену его впечатал не кто иной, как капитан «богородичных деток».

– Господин Грумбах… – начал Утер, полагая, что тот зол, поскольку Махоня до сих пор не подал «башмачному» капитану ни весточки о том, что сумел разузнать. – Господин Альберих, я…

Однако Грумбаху, похоже, не было дела до того, что может сказать ему Утер Махоня: не слушать он желал, но говорить:

– Скажи этому молодому, – шипел Махоне в ухо, – суке этой рваной, что если он, падаль гнойная, станет нос совать куда не следует, то останется не только без носа, но и без хера своего. И хер этот я ему не просто отрежу – я ему щипцами его вырву и жрать заставлю. Я ему устрою семь и семижды семь казней египетских, турецких, валашских, ирландских и Сатана сам знает каких, да не посмотрю, что прислан он Блаженным Гидеоном. Пусть пеняет на себя, дрыном Иосифовым да дыркой Богоматери клянусь. Сделаю петушка каплуном да сдам бродячим комедиантам, чтобы девок он на подмостках играл – и чтобы за девку после представлений служил всякому, кто захочет грошик заплатить за молодую его жопку. Понял? – возил Утера щекой по стене. – Понял, сука?

Ударил напоследок по почкам – раз, другой, добавил ногой, сплюнул густой слюною да удалился во тьму – а может, это Махоня потерял сознание.

– Что ж, – сказал Дитрих, когда Махоня рассказал ему обо всем, что случилось подле «Трех дубов», – что ж, похоже, мы на верном пути, ежели доброго человека и честного бюргера Альбериха Грумбаха корчит от вопросов, словно Сатану от святой проповеди. Самое время посетить еще одного доброго человека – Йоханна Клейста.

Махоня только вздохнул. Если уж капитан «башмачного» войска повел себя как разбойник из подворотни, то страшно и думать, что сотворит помощник палача. Насадит небось Найденыша на крюк, а Утеру отрежет выступающее да просверлит отсутствующее.

К тому же к Клейсту Найденыш отправился без сотоварищей – только Махоню и взяв с собою.

Йоханн Клейст обитал у восточной стены, в глухом тупичке, вдали от ворот и от пришлых людей. Дома сюда выходили задами, народец забредал лишь по пьяному делу, а деревья росли чахлыми и полумертвыми. Теперь же опускались сумерки, и халупа словно тонула в густеющей под крепостной стеной мгле.

При виде Клейстова гнездышка в глазах у Найденыша мелькнуло нечто – словно далекая зарница, но сразу и исчезло. Взгляд его сделался тверд, а поступь – размашиста. В два шага оказался он у двери – добротной, кстати сказать, двери, двойной толстой доски, привешенной не на кожаных, а на кованых завесах, с веревочной петлей вместо ручки, – и толкнул, не чинясь и не постучав даже.

– Хозяин! Встречай гостей! – проговорил с порога довольно громко: так, что даже спи Йоханн Клейст – тотчас проснулся бы.

Но хозяин не спал: сидел у махонького оконца и, при свете фонаря, починял одежку. Был он ширококостным, но словно изможденным постами да душевным непокоем. Волосы его были острижены в кружок, а окрасом напоминали лежалую солому – и не понять, природный это их цвет либо же просто голова Клейста давно не мыта. В уголках рта его прорезалась скорбная складка, а пальцы были короткими и поросшими светлым волосом.

На вошедших он глядел исподлобья, однако не сказал ни слова – только отложил починяемую одежку да сжал в кулаке короткое шило. А над головой его, в клетке, прыгала иволга – словно шмат солнца за прутьями.

И Утер голову бы дал на отсечение, что Йоханну Клейсту страшно: то, как сидел он, горбясь, как поводил глазами на каждый шорох, как сжимал шило… И напугал его всяко не визит двух молокососов, каковыми, если уж резать правду-матку, они оба и были.

– Кто вы? – каркнул хрипло.

– Меня зовут Дитрихом, а прислан я Блаженным Гидеоном расследовать смерть Унгера Гроссера. А это – мой помощник, приставленный городским советом.

– Вот как, – проговорил Клейст. Шила из кулака он так и не выпустил.

Сесть их тоже не пригласил.

– И чего же вы от меня хотите, расследователи смерти Унгера Гроссера?

– Поговорить о Курте Флоссе и его семействе, – ответил Найденыш, и Утер готов был поклясться, что помощник палача вздохнул с облегчением.

Йоханн Клейст поднялся с табурета, развернулся к ним спиною да зашерудел кочергою в очаге. Снял с угольев котелок, потыкал деревянною ложкой в булькающее внутри варево. Отошел к стене: стукнуло железо, заскрежетал камень о камень. Хозяин же водрузил на стол двухпинтовый, кисло пахнущий кувшин и три долбленых кружки – небольших, хорошо если на пяток добрых глотков.

Потом махнул гостям, чтобы те подсаживались.

Утер огляделся, приставил к столу лавку, сел под стену. Дитрих опустился рядом.

Клейст неторопливо разлил отдающее брагой дешевое пивцо, поднял свою кружку.

Пиво и на вкус было не лучше запаха, однако Утеру доводилось во время буршевой жизни пивать и не такое, оттого он опрокинул жидкость в себя, даже не поморщившись. Дитрих же цедил из кружки неторопливо, оставаясь совершенно равнодушен с лица.

– Значит, – проговорил Клейст, снова наполнив кружки, – значит, пришли вы сюда говорить о Курте Флоссе и его семействе. И отчего же желаете говорить об этом со мною?

Дитрих улыбнулся:

– Оттого, что во время оно ты был на службе у барона Вассерберга, который против Флосса злоумышлял. И на службе с тобой состоял Унгер Гроссер, по прозвищу Кровосос.

– Как и многие другие, – сказал Клейст, глядя на Найденыша, как и в начале их встречи, исподлобья.

– Как и многие другие, – покладисто согласился Дитрих. – Например, Альберих Грумбах, верно?

Клейст хмыкнул и не ответил.

– Я, кстати сказать, не пойму вот что, – Дитрих глотнул палаческого пойла. – Как так вышло, что двое приятелей твоих по службе у барона нынче оказались так высоко в войске восставшего люда, а ты все обретаешься в помощниках у заплечных дел мастера?

Иволга в клетке свистнула и взглянула на Дитриха темным глазом.

– На хлеб мне хватает: работы-то нынче для палача вдосталь, – проговорил Клейст тоном таким равнодушным, что Утер заподозрил – слова Дитриха попали в цель.

Найденыш покивал с пониманием и проговорил:

– И помощником палача ты сделался, как я слышал, за пару лет до того, как Альтена изгнала прочь своего барона. – И добавил равнодушно: – А заупокойные молитвы ты в церквах заказываешь как добрый самаритянин, да?

– Да что ты знаешь!.. – прошипел Йоханн Клейст, а иволга в клетке трепыхнула крыльями, залилась звонко. – Знаешь, как они молят, как кричат, как вопиют о прощении? Я всегда – всегда! – слышу их крики. Здесь! – Он ткнул негнущимся пальцем себя в лоб. – Я думал, что, если буду поближе к ним, все изменится. Что они замолчат. Крики можно заглушить лишь другими криками. Но страданье не перекрыть другим страданием: я знаю. Можно лишь отогнать его. На время. Я закрываю глаза – и вижу. Как дрыгаются ноги резчика. Как Вольфганг натягивает веревку. Слышу, как кричит мать. Как хихикает Гроссер: его уже тогда звали Кровососом, знаете? Пацан – бледный и голый, и Альберих поворачивается и говорит: «Теперь ты, Йоханн; давай». Я слышу, слышу его крик – и крик ее. Здесь, в голове. Можно бить бичом; можно рвать ногти, сверлить кости, зажимать пальцы в тисках; можно лить горящую серу и смолу. Можно слушать, как поет птаха. Тогда голоса уходят, становятся едва-едва слышными. Но лишь на время. Я знаю – знаю! – это.

Он ухватил кувшин, пренебрегши кружкою. Пил – жадно, большими глотками, пиво текло по бороде, по рубахе. Потом остановился, тряхнул головой. Глаза его были даже не безумными – мертвыми.

– А ты попрекаешь меня деньгами и положением, – сказал.

– Значит, вас там было четверо, – проговорил Дитрих, на которого, казалось, все слова Йоханна Клейста произвели впечатление не большее, чем посвист иволги. – И вы нашли Курта Флосса и его семью.

– Нашли! – зашелся хриплым диким смехом Клейст. – Нашли! Спроси его, спроси эту жирную сволочь, как мы их нашли. Он всегда любил золотишко – словно его фамилия тянула к желтой монете, соблазняла. А Флосс как раз закончил резьбу на магистрате – вторую, у западного входа. И все помнили, во что обошлась резьба первая. И этот жирный мудак решил, что нет нужды отдавать резчику деньги, если можно просто напугать его до полусмерти. Напугать нами. А потом нам же и выдать. И ведь не прогадал, сукин сын. А я сижу в грязной лачуге, слушаю кенаря да хлещу пиво – когда не ломаю пальцы и не режу ремни из кожи. А они – таятся, прячутся по углам: я знаю, я видел. И мне страшно. Теперь, когда погиб Гроссер…

Он замолчал вдруг и вскочил на ноги. Стоял, уставясь в темный угол, и лицо его обвисло, словно тряпка. Схватил кружку – рука тряслась, словно в лихорадке, – метнул ее без замаха куда-то между стеной и узким деревянным настилом, что, видно, заменял Клейсту постель. Стукнуло деревом о дерево, раздался писк.

– Крысы… – Помощник палача повалился на табурет, свесив едва ли не до земли худые руки. – Крысы… – повторил.

А у Дитриха на лице было такое выражение, какое бывает, когда в охотничий силок попадется вместо кролика пьянчуга, забредший за каким-то бесом в лесок.

И тут скрипнула дверь, а за порог шагнул некто темный – сердце у Утера сжалось. Пришлец высморкался трубно (иволга заметалась по клетке, одинокое желтое перышко мягко опустилось на стол), отер руки о дверной косяк – и превратился в рыжего и ражего Херцера.

– Ну, а я говорил, – протрубил Херцер, словно глашатай на площади, – куда еще Найденышу податься, как не к третьему приятелю покойного Кровососа! – и добавил тише: – Пойдем, Дитрих, Ольцу надобно сказать тебе кое-что, о чем мы разнюхали по тавернам.

И тогда-то Утер понял, что рыжий пьян: в зюзю, вдрабадан, до положения риз. Пьян, хотя стоит твердо на ногах и внятно говорит разумные слова. И что бурлящая в нем ярость, огненная горячая ненависть, готова выплеснуться, вгрызться в мир – словно огонь в сухостой. И не хотел бы Махоня оказаться у той ненависти на пути.

Потому он безропотно поднялся вслед вставшему с лавки Дитриху и оглянулся на Клейста только от дверей: помощник палача сидел все так же, свесив руки меж коленями. Перед ним стоял недопитый кувшин, а в пальцах вертел и мял он кусок желтой, будто иволгово крыло, ленты.

Они не успели отойти и на полторы сотни шагов, как позади, от домика Йоханна Клейста, раздался крик – словно человека раздирали заживо.

Дитрих выругался и бросился назад, оскальзываясь на булыжниках.

Потом спазмы утихли – Махоне просто нечем стало блевать.

Все еще на коленях, он утер трясущейся рукою губы, а другой – слезящиеся глаза, но образ, увиденный им с порога, стоял перед внутренним взором. И Махоня опасался, что образ сей будет мучить его немалое время.

Подхваченный ветрами «башмачного» бунта, Утер насмотрелся за последние год-полтора немало, в том числе и такого, на что предпочел бы не глядеть никогда. Однако вид лежащего на полу Йоханна Клейста – раскинутые ноги, распяленный рот, натекшая на полу кровавая лужа, – вид сей оказался жутче многого. Да что там: страшнее всего, что ему приходилось зреть. Теперь-то понимал он, что чувствовал Гюнтер Протт на задах кабака Фрица Йоге.

Он поднялся с колен, стараясь не ткнуться ладонью в собственную блевотину. На пороге, запрокинув голову к звездному небу и широко разевая обросшую рыжей бородою пасть, сидел Херцер. И был он теперь трезв, словно и глотка пива не заливал себе в рот.

Найденыш же остался внутри домика Клейста: стоял, привалясь к косяку, и поводил взглядом по комнатке: по потекам красного, по отброшенному под стену табурету, по луже, натекшей от сбитого со стола кувшина, – пиво мешалось уже с кровью покойного. По сломанной и пустой клетке, откатившейся под самые двери.

Вышел он наружу, только когда заявился, громыхая коваными сапогами, Ортуин Ольц с пятком кнехтов.

– Что здесь, козлом вы драные мудаки, происходит?! – загремел Ольц. – И что этот в глотку пользованный мужеложец мне такое… Дырка Богородицы! – рявкнул с испугом, заглядывая через плечо вставшего на пороге Дитриха Найденыша.

– Мастера Йоханна Клейста, похоже, кто-то посадил на кол, – объяснил Дитрих, чуть подрагивающим голосом. – Как и в случае со смертью Унгера Гроссера, самого кола на месте преступленья нету. И я бы советовал отправить стражу по окрестностям – мы были шагах в полутораста, когда услышали крик.

И тут у домика объявился Альберих Грумбах. Был он в богатом камзоле, разрезы на рукавах и по подолу даже в красном свете факелов и фонарей переливались изумрудно-желтым. Но камзол скроен был не по росту его и не по плоти.

– Что здесь… – начал и он, но увидал в распахнутой двери разбросанные в стороны ноги покойника, пятна крови.

И сразу потянулся за мечом, шагая к Дитриху.

– Ты… – шипел он, а рыжебородый Херцер как-то мигом оказался рядом, приобнял его и накрыл своей лапищей руку на палаше. Грумбах дернулся – раз, другой, но Херцер держал крепко, и капитан «богородичных деток» сдался.

Дитрих покачал головой:

– Если ты полагаешь, что это сделали мы, – ты еще глупее, чем кажешься. Но вот, что убил его тот же, кто порешил твоего приятеля Гроссера, – это почти наверняка.

– Его… – Грумбах уже не выдирался из Херцеровых объятий, а на лице его появился проблеск понимания. – Его убили колом?

Найденыш кивнул.

– Только не грудь протыкали, а на кол насаживали. Скверная смерть.

И уже к Ортуину Ольцу:

– Так мы станем обыскивать окрестности или дадим убийце уйти безнаказанно?

И «башмаки», хоть и немало напуганные кровавым представлением в Клейстовом домике, прянули – по двое, по трое – по окрестностям.

Дитрих, а за Дитрихом и Утер направились следом. Найденыш сейчас похож был на гончего пса, вставшего на след: то, как вскидывал голову, как смотрел, прищурившись, в огни факелов да фонарей, закруживших улочками и закоулками этого угла Альтены.

Но все зря: «башмаки» не отыскали ни следа убийцы, вооруженного окровавленным колом.

И все же Найденыш кружил окрестностями, словно стягивая петлю. Образ этот пришел Махоне в голову, когда они в третий раз прошли мимо спаленной молнией звонницы Святого Килиана.

Потом Дитрих остановился и вскинул руку, дав знак остальным, а кроме Утера, была с ними пара желдаков из «богородичных деток».

– Там, – сказал и нырнул в темноту между звонницей и опорами моста, перекинутого через рукав Дорвассера, речушки, протекавшей восточным краем Альтены.

– Свет сюда! – скомандовал и, когда один из «башмаков» прибежал с фонарем, в колеблющемся огоньке толстой сальной свечи Утер увидел девчушку из «Титек». Она сидела над водой и, напевая что-то под нос, купала свою куклу, сложив ее одежку на полого уходящем к воде спуске. Увидев Найденыша, она слабо улыбнулась и даже сделала жест ручкой: словно намеревалась помахать ему, и лишь в последний момент остановилась.

– Привет, – сказал Дитрих, присаживаясь рядом. – И что же ты здесь делаешь одна?

Девчонка еще раз плеснула водой на куклу, а Махоня сумел ту рассмотреть: руки и ноги на шарнирах, искусно вырезанные черты лица, острая шапочка, остатки краски, коей кукла была некогда раскрашена.

– Я не одна, – сказала девочка чуть слышно, но безо всякого страха или опаски. – Я с Гансом, он обещал меня защитить, – чуть приподняла руку с куклой.

– И отчего же ты здесь? – снова спросил Дитрих.

– Потому что Ганса нужно помыть: уж больно он загрязнился. Вот я и ушла от фрау Гертруды.

– И ты пришла сюда только с Гансом? – серьезно вопросил Найденыш, не сводя с девочки пытливого взгляда.

– Нет, нас провел сюда один господин.

– И где же он?

Девочка молча показала пальчиком под мост.

«Башмаки» без слова, с выставленным оружием, шагнули туда – и свет фонаря выхватил скорчившегося под опорой моста человека: грязного, некогда дородного, теперь же с обвислой на лице кожей и с грязной одежкой на теле. Некогда справная, та за недели и месяцы успела обветшать и загрязниться так, что не различить стало не только узора, но и самого цвета ее.

Человек смотрел на Дитриха и «башмаков» затравленно, а на Махоню – со странной надеждой.

Найденыш повернулся к Утеру.

– Похоже, – сказал, – этот человек тебя знает.

– Как и я его, – кивнул бывший бурш. – Это Арнольд Гольдбахен, некогда – советник магистрата. И я не могу сказать, к добру ли эта встреча.

Голым Арнольд Гольдбахен выглядел еще жальче, нежели в лохмотьях. Растянутый на пыточном столе, он выворачивал шею, пытаясь следить и за Дитрихом, и за стоящим в ногах Херцером, что был нынче за пыточного умельца. Утер же Махоня, пока Хуго Долленкопфиус продолжал разбирать уцелевшие бумаги из магистрата, был назначен на место писаря.

Бывший советник магистрата, сперва лишенный положения и имущества, а теперь – и последней одежды, всхлипывал. Время от времени по телу его пробегала короткая дрожь. Живот у него ввалился, кожа на некогда пышных телесах висела складками. Смотреть на него было весьма неприятно.

Но еще неприятней оказалось записывать невнятные ответы Арнольда Гольдбахена.

Бывший советник магистрата оставался тверд в одном: напрочь отрицал, что имеет хоть какое-то отношение к смерти Унгера Гроссера и Йоханна Клейста. Рыдал, пускал слюни и сопли, но стоял на своем – воровал, притеснял добрый люд, обманывал и своеволил, но чтобы убить? Ни за что!

Вопросы о настоящем задавал ему все больше Ортуин Ольц. Найденыш же спрашивал лишь о делах минувших: знавал ли Гольдбахен покойных Гроссера и Клейста до того, как Альтена отпала от власти барона фон Вассерберга? Не доводилось ли ему слышать, что произошло с Куртом Флоссом? Не он ли посылал людей, чтобы искать рекомого Флосса и его семью?

И от каждого вопроса Арнольд Гольдбахен попеременно то бледнел, то зеленел, имея вид все более жалкий и все менее говорливый. Наконец он замолчал окончательно и лишь глядел покорно в прокопченный потолок Сойковой башни, где находилось нынче место, откуда новая власть вершила свое правосудие.

Ортуин Ольц смотрел на замолкшего советника, словно снулая рыба: неподвижно и без выражения. Потом, так же без выражения, начал говорить:

– Если подозреваемый, пойманный у места преступления, отказывается говорить и отвечать на поставленные вопросы, судьи имеют право назначить пытку и подвергать оное лицо мучениям, дабы развязать ему язык. Херцер, не покажешь ли подозреваемому Арнольду Гольдбахену инструменты, воздействию которых он будет подвергнут…

И тут Найденыш удивил и Утера, и Ольца. Он чуть поднял руку, давая понять, что хотел бы нечто сказать. Потом встал из-за стола, где сидел подле корпеющего над допросными листами Махони. Приблизился к растянутому на пыточном столе Гольдбахену, присел так, чтобы тот ясно и без напряжения видел его лицо.

– Мне хочется рассказать вам, советник, одну историю. И я хотел бы убедиться, что вы меня не только слышите, но и понимаете.

Гольдбахен чуть заметно кивнул.

Дитрих кивнул в ответ: серьезно, словно вел разговор не с голым нищебродом, привязанным подле пыточного инструмента, а с каким-нибудь епископом, не меньше.

– Некогда, – начал он, неотрывно глядя на Гольдбахена, – жил-был на свете мальчик. Родителей он не знал, а воспитывался при монастыре. Потом его отдали в семью добрых людей – получить профессию, и всякое такое. Но добрые люди продали мальчика в услуженье заезжему господину за восемь марок, однако мальчик сбежал от него. Святые люди открыли ему дарованную силу чуять колдовские трюки. И мальчик дал зарок, что никогда не пройдет мимо черной магии, не покарав ее. Еще поклялся, что если человека обвинят в колдовстве облыжно – то поможет ему. А вы ведь понимаете, что без колдовства в смертях Гроссера и Клейста не обошлось. И я чувствую, что вы виноваты в чем угодно, только не в колдовских делишках. Но Гроссера и Клейста вы хорошо знали задолго до их смерти. Как знали и двух других людей из их компании. И душу вашу с той поры гнетет грех – со времен, когда вы носили соболей и распоряжались жизнью и смертью простых бюргеров. Вы все еще не желаете нам ничего рассказать?

И тут-то Арнольд Гольдбахен сломался. Он затрясся, рот его обвис, а слова потекли, словно винцо из прохудившегося меха, – но не понять было, чью жажду то винцо сумеет утолить.

Дитрих переглянулся с Ортуином Ольцем, тот – с Херцером, и вскоре уже бывший советник магистрата сидел, скорчившись под наброшенной дерюгой, и все говорил, говорил, говорил…

Курт Флосс, говорил он, был беглым резчиком по камню. Чертовски хорошим резчиком по камню. Сбежал от барона фон Вассерберга, прятался в Альтене целый год и один день, а по прошествии срока сделался свободным бюргером, и никто не сумел бы забрать его назад, не вызвав бунта в городе. Была у него жена, Элиза, и сын, Тильманн, Тиль. А потом… потом…

Тут Арнольд Гольдбахен сделался невнятен, раз за разом теряя нить рассказа. И даже когда Херцер принимался многозначительно хмурить рыжие брови – трепетал, но продолжал кряхтеть, пыхтеть да ходить вокруг да около Флоссова исчезновения.

Стало ясным лишь, что Курт Флосс решил бежать из города – и решение свое исполнил. Но что-то в его побеге не задалось. Запинаясь и то и дело замолкая, Гольдбахен лепетал о повозке, кою он, дескать, приуготовил для беглецов, и о волнении своем, когда к условленному времени Флосс с сыном и женой к месту, где ждал их фургон, не вышли.

Отчего он волновался? Нетрудно сказать: к тому времени люди барона рыскали по городу, злые, как черти. Кто знал о повозке? Никто, кроме него да ближайших слуг. Ну, быть может, еще человек-другой в магистрате. Нет, нынче все они или мертвы, или сбежали из города. Отчего он послал людей на поиски? Ну а как же? Христианская ведь душа…

А вот о том, что люди, посланные на поиски, обнаружили, господин Гольдбахен тоже говорил сквозь спазм в горле, но по причинам иным. Похоже, зрелище оказалось таким жутким, что, зная о нем только со слов рейтаров городской милиции, Арнольд Гольдбахен не мог контролировать руки: те тряслись, словно у пьяницы в пост.

Зрелище, открывшееся отряду милиции, было таково: на полянке сразу у тропы нашелся Курт Флосс – мертвый, обезображенный и повешенный. Кто-то раздел его, охолостил, истыкал ножами да отрезал пальцы. Сын его, Тиль, мальчишка лет восьми, сидел рядом: голый, обесчещенный и тронувшийся умом. Он ничего не говорил – ни тогда и никогда после: сидел и баюкал на коленях завернутого в тряпье новорожденного младенца. А вот матери – ни живой, ни в виде тела – так никогда не отыскали.

Гольдбахен рассказывал голосом серым и мертвым, словно силы покинули его, и теперь слово за словом выдавливает он бессилием своим, а Утер Махоня чувствовал, как плечи его сводит мурашками. Слушая мерно шелестящие слова бывшего господина советника, Утер словно вживую видел: труп мертвого мужчины со вспоротым брюхом и обмотанными кишками ногами и жмущегося под деревом голого и избитого мальчугана над новорожденной своею сестрицей.

– И что же сталось с мальчиком? – спросил Дитрих Найденыш.

Гольдбахен пожал плечами:

– Стал городским дурачком – в себя-то он так и не пришел. Золотые руки у мальца были, из дерева мог вырезать что угодно. Как видно, у отца унаследовал талант. А еще, знаете… – Арнольд Гольдбахен искательно заглядывал в глаза Найденышу, походя на забитого пса, не могущего решить, дадут ли ему кость либо снова пнут под ребро, – …еще, знаете, он постоянно ходил в лес, на то место, где его нашли. Словно тянуло его что туда. А может – и тянуло, как знать.

Утер Махоня смотрел на кончик пера, сжимаемого побелевшими пальцами. Смотрел – и не мог поднять взгляда.

– Кровянка хороша, если размять ее как следует да залить пивом, – рассказывал Херцер, отрезая маленьким ножичком кусочки репы. Отрезав, макал их в сметанный соус и закидывая в окаймленную рыжим волосом пасть.

На столе перед ним стояли опустошенные плошки и кружки; бумаги были сдвинуты на край стола.

Херцер продолжил было разглагольствовать, но Утер, проведший в Сойковой башне без малого все время до позднего пополудня, вдруг почуял, как к горлу подкатывается комок желчи. Все здесь – запахи, звуки, то, что видел глаз и осязали пальцы, – сделалось невыносимо, и Утер бросился стремглав к двери, скатился по трем ступеням, забежал за угол четырехугольного двухэтажного строения, примыкавшего к башне, бухнулся на колени, уперев голову в холодный камень, и с трудом совладал с рвотным позывом. Сидел, дыша ртом и стискивая до боли кулаки.

Потом над головой его с треском распахнулось малое оконце, и знакомый уже голос Ортуина Ольца произнес кому-то не без запальчивости:

– Да, мальчик, это – справедливость. Неприглядна и груба, но встретишь ее – и ты на коленях. Так было и так будет. И мы – не исключения, если собираемся ей служить.

– Вот только, служа ей, понимаешь, что прислуживаешь собственной гордыне, – второй голос оказался голосом Найденыша.

– И ты полагаешь, есть иной путь?

– Я не полагаю – я знаю. Я этот путь видел.

Пренебрежительное фырканье Ольца было словно щелчок пальцами.

– Это где же? При Блаженном Гидеоне-то? Но я слыхал, что и расстрига верит лишь в справедливость, причем – в свою собственную.

– Блаженный Гидеон – не расстрига.

Утер замер. Убежать, не выдав своего присутствия, было невозможно. Оставалось лишь сидеть, молясь Богоматери и святому Ульриху Аугсбургскому, чтобы ни один из беседующих не выглянул в окно.

– Ты ведь понимаешь, что он – наилучший кандидат на Божью справедливость?

– Но это не остановит убийцу и не накажет виновного.

– Если ты прав, смерть грозит лишь одному человеку. К тому же нелучшего разбора даже как для нынешних времен.

– А если я не прав? Или если убийца не остановится? Или если это не месть? Или если я и вовсе иду ложным следом? В том-то и разница между справедливостью и истиной: истина – единственна, а справедливость – для всякого своя собственная.

Скрипнуло дерево – словно один из собеседников вцепился в спинку стула или столешницу.

– Истина порой ослепляет, – проворчал Ольц.

– Слепит, я бы сказал.

– Как ни скажи – а только частенько случается, что после торжества истины остаются лишь обожженные сиянием ее калеки.

– Если я кого и сжигал…

– Да не о тебе же речь! – Голос Ольца сделался досадлив. – Сколько бы ты там ни сжег ведьмовских отродий…

– Восьмерых, – отмерил глухо Дитрих Найденыш, и от голоса его у Утера все скорчилось внутри. – А двое из обвиняемых были мною оправданы и отпущены на свободу.

– И что сталось с ними, освобожденными тобою, после? Живы они в своих городах и селах или же им, оправданным, пришлось бежать от гнева соседей и знакомцев? Потому что истина – жестока и беспощадна. И ей плевать на людей.

– Послушать тебя, так справедливость – не такова.

– Парень! – рявкнул Ортуин Ольц. – Хватит! Я не могу тебя остановить, но я говорю тебе: завтра, если дело не прояснится, я отправлю Арнольда Гольдбахена на пытку. И если он признается – а он признается, – то дело о смерти Унгера Гроссера и Йоханна Клейста будет считаться разрешенным.

– Но я…

– У тебя день.

Тяжелые шаги, скрип двери, стук, шорох.

И голос над головой скорчившегося под окном Махони:

– Утер, раз уж ты все слышал, отправляйся-ка в «Титьки» да найди пару крепких мужиков: пусть прихватят лопаты и ждут меня у Луговых ворот.

И вот тут-то Махоню проняло по-настоящему.

За старой вырубкой дорога набросила петлю – и вышла к месту, что указал Уго Кирхсратен, когдатошний рейтар альтенской милиции, в свое время нашедший мертвого Курта Флосса.

Место, признаться, было довольно жутким: стояли здесь старые, в три обхвата, дубы да вязы, и все казалось, будто кто-то смотрит злобно в спину. Оба соблазненных звонким талером мужика – Якоб Зевота и Якоб другой, Хольцер, – то и дело оглядывались и мелко крестились да целовали образки со святым Ульрихом да Приснодевой.

– Вот здесь оно было, – кивнул Уго на продолговатую полянку. Лежал здесь плоский камень – и камень еще один, прислоненный к первому и куда сильнее обомшелый. Лес отползал от камней подальше, и стояло подле них лишь молодое, годков десяти, кленовое деревце с раздвоенным у комля стволом, да торчал над камнем выглаженной костью мертвый вяз.

– Вот на ветке его, бедолагу, и повесили. А малец сидел сбоку, вон там, в двух шагах. Я его как увидел, думал: найду, кто сделал, так горло не вспорю даже – перегрызу! Дурное было дело, господин. Как есть дурное.

Сам Уго Кирхсратен был сед, но – словно из моченого дуба вырезан: коренастый да крепкий. Махоня так и видел его с палашом у пояса и в одежке альтенской милиции. Вот он сходит с остальными рейтарами с дороги, вот видит искромсанного висельника – а рядом скорчившегося, голого, окровавленного мальчугана. И младенчика, замотанного в тряпки…

– А место-то приметное, – проворчал Найденыш, подходя к плоскому камню и проводя пальцем по выглаженному боку да по бороздке на нем.

Уго покивал:

– Его у нас Чертовыми Монетами кличут. Бабка моя сказывала, что раньше, до того как Христос на земли наши пришел, здесь всяческое непотребство свершалось. Бесовы пляски да игрища.

Оба Якоба снова закрестились, а тот, что постарше, Зевота, даже и сплюнул через левое плечо, отгоняя нечистого.

Солнце давно перевалило за полдень и, сползая все ниже, путалось в ветвях. Утер подумал, что здесь, в лесу, сумерки наступают раненько да тянуться могут долгонько.

Дитрих между тем мелкими шажками обходил камни, но смотрел только на клен.

Тот и вправду был необычен: хотя остальные деревья стояли зелеными, клен был облачен в ало-багровые листья, словно кровью обрызган. Раздваивался в комле, однако один из стволов был некогда чуть выше развилки обрезан – и теперь прорастал пучком молодых веток.

Потом Дитрих остановился – словно в стену ткнулся. Стоял, удерживая руки на выглаженном базальтовом боку камня. Резко выдохнул, отерев пот с побелевшего разом лица. Повернулся к Уго Кирхсратену.

– А дерево, когда вы нашли Флосса, тут уже было?

Тот пожал плечами.

– А бес его знает. Может, и не было, но голову на то не прозакладываю.

– А не нашлось ли тогда чего странного вокруг?

– Страннее мертвеца с выпущенными кишками, повешенного на сухой ветви, и обесчещенного мальца с новорожденной крохой на коленях? – В голосе Кирхсратена скрежетнул даже не смешок: насмешка.

Дитрих, впрочем, оставил слова его без внимания. Оборотился к Якобу Хольцеру, протянул повелительно руку – тот вложил в ладонь Найденышу заступ. Якоб второй, Зевота, смотрел хмуро.

Найденыш, сжимая заступ, словно пику, в два шага оказался подле деревца, вздохнул раз-другой, будто готовясь прыгнуть в стремнину, и воткнул лезвие в дерн. Подрезал, подцепил пальцами, рванул вверх и в сторону. Открылась мертвенно-серая лесная почва, переплетенья белесых корней, жучки-червячки.

Дитрих бросил заступ назад Якобу.

– Здесь копайте, – сказал.

Мужики переглянулись хмуро, но возразить не посмели, вонзили заступы. Работали сосредоточенно, хекая, рубя инструментом пронизанную корешками землю и отбрасывая ее в сторону, влево и вправо от ямы.

Долго копать не пришлось: заступ скрежетнул, хрупнул – и Якоб Зевота икнул и встал на полусогнутых. Якоб Хольцер же пробормотал: «Пресвятая Богородица, хрен мне в глотку…» – и дернул рукою, словно собираясь перекреститься.

Махоня, вслед за Дитрихом и Уго Кирхсратеном, подошел поближе. Из-под земли на него щерился череп со струпьями сохранившейся кое-где кожи и клочьями свалявшихся белокурых волос.

– Похоже, – сказал Кирхсратен, глядя то на череп, то на Дитриха, – похоже, вы, господин, только что нашли Магду Флосс.

И Махоня заметил, что взгляд его сделался не по-хорошему оценивающим.

Когда оба Якоба, бросив заступы у камня, вместе с Уго Кирхсратеном отправились скорым шагом в сторону города за повозкой, чтоб перевезти кости покойной Магды Флосс на освященную церковную землю, Утер Махоня наконец обрел голос.

– Как вы догадались, господин Дитрих? – проговорил, заранее страшась возможного ответа.

И страшился не зря, поскольку Найденыш, глядя не на него, а на кости в раскопанной могиле, ответил:

– Порой, Утер, у меня бывают… – он замялся. – Назову их «видениями» – слово не слишком погрешит против истины.

Перевел взгляд на помертвевшего Махоню, усмехнулся грустно:

– Не бойся, никакой бесовщины. Это… даже не дар – подарок. Хоть я и не знаю, чем за подобный подарок отдариваться. Просто я чувствую присутствие колдовства или сил нечеловеческих.

Махоня облизнул сухие губы.

– И что же… – начал, не зная, о чем хотел спросить.

Но Дитрих только улыбнулся:

– Полагаю, мне нынче понадобится свидетель. А бывший жак в таком деле куда лучше темного бедняка.

Он вынул нож, коротким экономным движением рассек ладонь (кап-кап-кап, упали тяжелые темные капли), потом ухватил за руку и вздохнуть не успевшего Утера, ткнул острием в ладонь, чуть ниже внутренней части запястья. Крепко сжал – рана к ране – руку студиозуса-недоучки.

– Что… – вякнул тот, но от раскопанной ямы дохнуло холодом так, что заныли зубы, и Утер смолк, чувствуя, как колотится сердце.

А из-за ствола клена шагнула невысокая светловолосая женщина в красном платье и черно-белых юбках. Моргала и щурилась, словно шагнув на яркий свет из темной комнаты. Лицо же ее было бледным, словно обескровленным. Утер старался глядеть ей на руки, на платье, на юбки – только бы не встретиться глазами.

Женщина вздохнула, сделала шаг-другой вперед. Взгляд ее остановился на Дитрихе.

– Ты, – прошелестела, словно ветерок в ветвях клена. – Я вижу тебя.

– Я тоже вижу тебя, Магда Флосс.

Женщина опять замерла.

– Да, – сказала, подумав. – Да, так меня звали. Когда-то. Магда Флосс. У меня был муж… Курт…

Ветер дохнул в листья – или всхлипнул призрак погибшей злой смертью женщины?

– Они… Они убили его. Убили… Повалили моего мальчика, Тиля… Держали за руки… Заставили смотреть… А потом взяли меня… взяли, и…

Она замолчала, трепеща, словно сгусток утреннего тумана. Холод сделался почти невыносим, и только в запястье, там, где обхватывала его ладонь Найденыша, толкалось горячим, обжигающим: раз за разом, созвучно сердцебиению.

– Они повалили меня… Длинный достал нож… нож… «Запор мы уже сломали, – сказал, – а теперь поглядим, что в сундучке». Я помню… помню… доченька… сунули ее в руки Тилю, а Курт… Курт уже висел… и другой из них, со сросшимися бровями, я помню…

Она упала на колени, обхватывая плечи руками.

– Верни мне его, – сказала, глядя на Дитриха снизу вверх. – Верни. Моего сына.

– Говорят, – Утер чувствовал, как Найденыш тяжело и быстро дышит, сглатывает перехваченным горлом, – говорят, что он умер. Тиль. И говорят, что он был хорошим мальчиком.

Блаженным, добавил немо Махоня. Был блаженным мальчиком. Дурачком. Дурачком с золотыми руками.

– Нет, – покачала головой женщина. – Нет, не он. Умер мой старшенький, Тиль. Приходил ко мне, пел песенки. Я знаю, он в чертогах Господа. Но я говорю не о нем.

– А о ком? – спросил Найденыш, и в голосе его звучало неподдельное внимание.

– О младшеньком. О том, что был со мной, а потом – ушел. Ушел прочь. Он где-то неподалеку, я знаю. Верни мне его. Верни!

Дитрих разжал ладонь, выпуская из хватки запястье Утера, и видение развеялось, словно туман над водой.

– Младшенький? – хрипло спросил Махоня.

А Дитрих, наскоро перетянув ладонь куском отодранной от подола рубахи материи, бросился к могиле: выкидывал горстями землю, расчищая костяк покойницы. Потом сел на краю ямы, бессильно свесив ладони меж коленей.

Утер заглянул ему через плечо: под ребрами мертвой Магды Флосс угадывались – истлевшие, но явственные – крохотные косточки. Похоже, что покойница унесла с собой в могилу второго – нерожденного – ребенка.

– Где его похоронили?

Кирхсратен пожал плечами.

– За оградой, в яме для бродяг.

Глаза Найденыша стали бешеными.

– И отчего же?

Кирхсратен снова пожал плечами.

– Пришлый человек, семьи и родственников не осталось, друзей он завести не успел или не захотел. А магистрат платить за погребение отказался. Гольдбахен тогда…

– Гольдбахен?

– Да. Он целой речью разразился насчет пришлецов, души города и всякого такого. Мол, и тело осквернено, и неправильным будет хоронить такого в ограде.

– А священники?

– А что священники? На магистратские пиршества их приглашали часто, вот никто и не вякнул. Да и бароновы люди тогда по городу прохаживались – надутые, что твои петухи. Так что схоронили камнереза по-тихому. Хорошо еще сынка его, блаженного, пристроили – могли бы и взашей выгнать, как тот же Гольдбахен советовал.

– И кто его принял?

– Да при трактире у Фрица Йоге он обитал, в «Титьках». Парень-то мастеровитый оказался, весь в папаню-покойника. По дереву резал, как никто другой. Вы-то, знаю, в «Титьках» на постое, а значит, в зале резьбу по столбам и над дверьми видели. Так вот – мальца работа. Опять же, денег за труд не просит, за еду и угол работает, немой, тихий, работящий – отчего бы и не взять? Вот они вместе с сестрой…

– Сестра. Конечно. Кроха Грета, верно?

– Ага. Гертруда ее и выкормила. Мамка из Гертруды та еще: бабища она суровая, да за детьми приглядывает вполглаза. Хотя, врать не стану, в обиду девчонку она никому и ни разу не давала.

– А мальчишку? Тиля этого?

– А что – мальчишку? К девчонке, к сестре своей, он прикипел так, что не оторвешь. Говорили, он частенько в лес ходил, здесь его, на месте смерти родителей, видывали, если не брехали. А малышке все безделушки какие-то вырезывал: куклу ее видали? Его работа. Последняя, кажись, игрушка – как раз перед тем, как в горячке он слег, сестрице куклу и смастерил. Грета, значит, с ней, как я слыхивал, с той поры и не расстается: тетешкает ее, одевает.

Дитрих глядел на близящиеся стены Альтены, повозка поскрипывала, вихлялась лесной неровной тропкой, гроб с костьми Магды Флосс подпрыгивал на темных досках. И когда до ворот оставалось шагов, быть может, с полста, Дитрих повернулся к Утеру Махоне:

– Кажется, господин жак, нам нынче предстоит и еще один разговор с добрыми бюргерами Альтены.

За Луговыми воротами Дитрих спрыгнул с повозки, махнул Кирхсратену и обоим Якобам:

– Отвезите ее к церкви, – повелел.

Утер соскочил на землю – и встал рядом с Дитрихом, оглядываясь.

Раньше стояли здесь, у Луговых ворот, двух– и трехэтажные домики: постоялые дворы, трактиры, заезды и конюшни для приезжих. Теперь – почерневшие стены да громоздящиеся друг на друга рухнувшие балки. Было пустынно, только выглядывали из-за мусорных завалов двое чумазых ребятишек да кемарил под устоявшей стеной безногий нищий.

Дитрих присел, подкинул на ладони монету, повертел ее в пальцах. Поманил детишек.

Те приблизились, будто любопытные дрозды: глядя искоса, готовые в любой миг упорхнуть.

– А что, пострелы, знаете ль вы такого себе Арнольда Гольдбахена?

Те осторожно, не сводя глаз с монетки, взлетающей вверх-вниз, кивнули.

Найденыш швырнул им медный грошик, а когда один из мальцов ловко перехватил его грязной лапкой, в пальцах Дитриха плотвичкой заблестела монетка серебряная.

– Мне нужно знать, где он обитает, где спит, – сказал мальчуганам.

Было это игрой рисковой: здешний народец мог соблазниться не только серебряной маркой в пальцах Дитриха, но и кошелем на его поясе. Но, как видно, резоны у Дитриха были – а мальчуганы оказались не прочь заработать к медному пфеннигу и серебряную марку: тот, что постарше и не такой чумазый, поманил Дитриха и Махоню ручкой.

Лежка господина Гольдбахена была в полуразрушенной комнатенке: вела сюда притворенная заклиненная дверь, а три стены все еще оставались целыми. В углу были кинуты какие-то тряпки, а на тряпках сидел заросший мужичонка и перекладывал найденный в лежке Гольдбахена скарб: щербатую кружку, веревки, железки, аккуратно свернутый старый кафтан, еще какое-то барахло. И перевязанный сверток пергаментных листов.

Дитрих потрепал приведшего их сюда мальца по загривку, отдав, как показалось Утеру, обещанное серебро, и подтолкнул к выходу.

– Ступай-ка, – сказал, не сводя взгляда с человека.

Тот шмыгнул носом, и в опущенной руке его взблеснуло вдруг железо.

Найденыш покачал головой.

– Ты ведь знаешь, кто я, – сказал негромко.

Мужичонка снова шмыгнул носом и ничего не ответил.

– Мне есть дело лишь до тех бумаг, – продолжил Дитрих. – И лучше тебе их мне отдать – и я заплачу серебром; иначе завтра мои собратья заплатят железом.

– Золотом, – каркнул сидящий. – Я хочу, чтобы мне заплатили золотом.

– Увы, золота у меня нет. – Дитрих прикоснулся к кошелю. – Однако здесь – десять полновесных марок, не считая скольких-то там медных пфеннигов. Это можешь получить сразу – если, конечно, не станешь дурить.

Мужичонка кашлянул и скосил на миг глаза им за спину.

Утер среагировать не успел, но Найденыш толкнул его в плечо, отшвыривая под стену, сам же пригнулся, развернулся, уйдя от замаха дубьем, и, когда второго лиходея, что прокрался за их спины, занесло, ловко пнул его под колено и приставил к горлу невесть как оказавшийся в руке нож.

– Утер, – сказал он, держа напавшего за космы. – Возьми-ка бумаги.

Махоня приближался к сидящему человеку, словно к бешеному псу: мелким шагом, в полуприседе. Тот следил за ним, поводя головою вслед бывшему буршу. Когда же тот протянул руку за свитком – даже зарычал, чуть вздергивая губу.

Нож, однако, в какой-то момент исчез из его руки.

Найденыш же, когда Утер был уже в дверях, перехватил обратным хватом нож свой и коротко ткнул вихрастого за ухо. Тот беззвучно повалился лицом вперед.

А Найденыш сорвал с пояса кошель и бросил сидящему мужичонке.

– Выпей за мое здоровье, добрый человек, да напои своего товарища, – сказал, отступая спиной вперед. – И прочти десяток «отченашей», прежде чем встанешь с постели: так-то оно будет поспокойней для всех.

И вышел из комнаты.

Позади, в логовище Гольдбахена, царила растерянная тишина.

– Тиль был славным малым, ваши милости. А что дурачок, так к блаженным Господь благоволит, это всякий скажет.

Толстая Гертруда то и дело отирала о передник мокрые распаренные руки. Была она нынче пришибленной: будто весть о найденной в лесу могиле и о страшном грузе, привезенном двумя Якобами к церкви Святого Ульриха, подорвали если не силы ее, то веру.

Просьба показать вещи, оставшиеся от Тиля Флосса, и игрушки, им сделанные, не вызвала в ней сопротивления, хотя Утер знал, что характер у Толстой Гертруды тяжел, как и ее рука. Но она просто провела их в комнатенку под лестницей, которую занимала вместе с Крохой Гретой от щедрот Фрица Йоге.

Вещей, оставшихся от мальчика, было немного: чуток одежки, перешитой под Кроху Грету, короткий нож для резьбы, долото и маленькая киянка. Пояс, явно доставшийся от отца: широкий, с узорчатой медной бляхой, потемневшей от времени. И несколько искусно вырезанных из дерева игрушек: цветок розы, лошадка с густым хвостом и поистрепавшейся гривой, раскрашенный луковым отваром воробушек с чуть разведенными крыльями.

Толстая Гертруда равнодушно и отстраненно стояла в дверях, наблюдала, как Дитрих перебирает игрушки.

– Я любила смотреть, как он вырезает, – сказала вдруг. – Хоть игрушки, хоть просто по дереву. У него тогда такое умиротворенное лицо делалось – словно ангелы мальчишке пели.

– И никаких странностей? – спросил Дитрих, неотрывно глядя на лошадку.

– У мальчугана-то, с которым случилось все, что случилось? Да тут любое, что ни сделай, покажется странностью. Хотя… – Толстая Гертруда, казалось, замялась.

Дитрих отставил лошадку, посадил на ладонь деревянного воробушка и взглянул на служанку.

– Разве что – что?

Бабища опустила глаза. Тискала в кулаках фартук.

– Как бы это сказать… Казалось, что вещи, которые он делает, – что они живыми получались. Не знаю, как объяснить. Словно ты отвернешься – а они изменились. Другими стали. Но ты повернешься – и ничего не сумеешь заметить. Понимаете?

Дитрих медленно кивнул.

– Пожалуй, понимаю, – сказал и погладил деревянного, поистертого уже воробушка пальцем по резным перышкам.

И Утер готов был бы прозакладывать голову, что воробушек вдруг сильнее встопорщил перышки и чуть повернул набок головку, рассматривая его, Махоню.

Кроху Грету они не нашли ни в корчме, ни во дворе, где она, как подсказала Толстая Гертруда, любила играть.

– Снова упорхнула гулять, – пожала плечами служанка. – Уж сколько раз я ей говорила, уж как ни пугала… К воде, может, пошла: любит она воду, то лодочки из щепок запускает, то куклу ту свою моет.

Дитрих постоял, закусив губу, потом развернулся спиной к «Титькам».

– Похоже, – сказал, – самое время наведаться к Арнольду Гольдбахену да разузнать о его бумагах, нет?

Однако до Сойковой башни добраться им не удалось. За оградой церкви Святого Ульриха, меж двух толстенных вязов Махоне привиделся промельк знакомых светлых волос – и он махнул рукою, указывая Дитриху.

Это и вправду была девчонка: Кроха Грета сидела на валуне, чинно сложив ладошки на коленях, и неотрывно глядела туда, где под церковной оградой все еще стояла телега с останками Магды Флосс – ее матери.

Дитрих подошел, сел рядом.

Девчонка поглядела на него, словно постящийся клирик на скоромное. В кулаке она сжимала отчаянно-желтое перышко: иной раз, отрываясь взглядом от телеги с останками Магды Флосс, подбрасывала его, глядя, как оно падает, кружась.

Дитрих же извлек откуда-то зеленое яблочко, протянул Крохе Грете.

Та взяла, откусила, сморщила носик.

– Кислое, – сказала, но грызть яблоко не перестала.

– А что, – сказал тогда Найденыш, легко улыбаясь, – приладила ль ты своей кукле мою ленточку вместо пояса?

– Не кукле, – сурово поправила девочка. – Гансу. И нет, не приладила. Ганс ее где-то потерял.

– Не беда, позже подарю тебе еще одну, зеленую. Когда ты к Толстой Гертруде вернешься.

Девочка тихонько вздохнула.

– Госпожа Гертруда не любит, когда я ухожу из дому.

– А зачем же тогда ты уходишь? – спросил Дитрих.

Кроха Грета пожала плечами.

– Так Ганс просится погулять, – сказала Дитриху, словно мальцу-несмышленышу. – Мне с ним не страшно. Он меня всегда-всегда от чужого защитит. Даже когда по делам отходит, все равно со мной ничего не случается.

– А где же Ганс сейчас? – спросил Найденыш, оглядываясь по сторонам, – словно полагал, что деревянная кукла лежит где неподалеку.

Кроха Грета беспечно махнула ладошкой куда-то за церковь.

– Пошел по своим делам, – сказала. – Скоро он вернется. Он всегда возвращается. Вот только приходится его умывать, таким он замурзанным приходит. Словно в требухе валялся.

Дитрих переглянулся с Махоней.

– А нынче, – как ни в чем не бывало продолжала девчонка, – нынче он попросил, чтобы мы сюда зашли. Велел мне сидеть на камне и следить за лошадкой и телегой. А правда, что там покойницу привезли? – спросила она вдруг.

Дитрих кивнул.

– Правда. А ты откуда знаешь?

– Так Ганс мне и сказал. – Девчонка догрызла яблоко и аккуратно ссыпала в ладошку семечки.

– А Ганс не сказал, куда он собрался пойти? – спросил Найденыш – голосом таким вкрадчивым, каким разговаривал он давеча с Арнольдом Гольдбахеном, привязанным к пыточному столу.

– Да к дяденьке одному: сказал, что есть у него, Ганса, для того дяденьки какое-то особенное послание от фрау Магды. Так и сказал: «фрау Магда», а кто она – не сказал. Он придет, и мы тогда к госпоже Гертруде вернемся, вы не опасайтесь.

– Что ж, – сказал, поднимаясь, Дитрих, – я, пожалуй, и вправду не стану опасаться.

Вот только лицо его сделалось бледным, словно мукой обсыпанным.

– Я вижу, сучонок, ты и вправду смерти ищешь?

Грумбах был не просто сердит – он, как сказал бы небось рыжий Херцер, на говно исходил.

Однако Дитрих Найденыш, вместо того чтобы отступить, трясясь от Грумбаховой ярости, как трясся стоявший за спиной его Утер, лишь спокойно глядел на багрового с лица капитана «богородичных деток».

Потом произнес тихо и как-то бесцветно, словно говорить ему и не хотелось вовсе:

– Нет, господин Грумбах, смерти, похоже, ищете вы – и, уверяю, отыщете, если решите, что слова мои пустой звук.

– Пугаешь? Да ты, петушок, еще титьку сосал, когда я первому своему врагу кровь отворил. А если ты…

– Во-первых, господин Грумбах, я не пугаю, иначе пришел бы не с вашим соглядатаем, а со своими кнехтами. Во-вторых, титьку мы все сосали, а вот глупость и преступленье совершили со своими дружками вы. Умертвить человека над старым алтарем и закопать еще одного у основания жертвенника – это кому пришло такое в голову? Надеюсь, не вам?

– Ты что такое… – даже не покраснел – посинел Альберих, однако Дитрих не дал ему договорить.

– Хватит, – рявкнул, потеряв, как видно, терпение, – Утер-то его и не видал таким ни разу. – Двое из вашей четверки уже мертвы, обоих убили сходным способом. Теперь я говорю, что опасность угрожает и вам, а вы начинаете елозить, как шлюха под солдатским хером.

– Да мои люди тебя, щенок…

– Уж ваши люди тут всяко не помогут, поверьте.

Дитрих обвел взглядом комнату, занимаемую Грумбахом здесь, в «Трех дубах», и Махоня невольно проследил за его взглядом. Комната была под стать своему хозяину: обставленная богато, но безвкусно. Громоздились под стенами лари и сундуки, перина на кровати в углу была пуховой, а грязная посуда на столе – фарфоровой да стеклянной. Но все богатство его, как и сам капитан, пахло, казалось, страхом и кровью.

– Вам ведь Флосса тогда выдал Гольдбахен, – проговорил Найденыш, словно речь шла о чем-то известном. – Взял деньги и с него, и с вас. И направил несчастного камнереза прямиком в ваши руки.

– Все закончилось, – сказал хрипло Альберих Грумбах. – Все давным-давно закончилось. Никому нет дела до мертвого беглого камнереза и его семьи.

– За исключением его самого и его семьи, – эхом откликнулся Найденыш.

– Мертвые – мертвы. Что похоронено – гниет под землей, как всегда было и как всегда будет.

Альберих Грумбах, казалось, совершенно пришел уже в себя – по крайней мере с лица его сошли краснота и синюшность. Он и на Найденыша смотрел теперь не столько со злостью, сколько с интересом даже.

– Ты ведь не совестить меня вздумал? – оскалился по-волчьи. – Это Клейста нужно было совестить, он, думаю, оттого и со службы ушел. Только – помогла ль ему та совесть?

Найденыш чуть пожал плечами:

– Не в том вопрос, господин Грумбах. Вовсе не в том.

– А в чем же?

– В том, что поможет теперь вам.

– Ступай, петушок, – проговорил Альберих Грумбах с издевкой. – Ступай читать свои проповеди кому другому. Уж я сумею постоять за себя и сам.

– Как знаете, – кивнул Дитрих. – Может, оно и к лучшему. Поскольку это тот случай, когда восторжествовать бы не истине, а справедливости.

Он совсем уже было собрался уходить, но вдруг вскинул голову, взглянул на капитана в упор.

– Кстати, я нашел те бумаги, – сказал, и лицо бывшего баронского кнехта дрогнуло.

– Какие бумаги? – спросил он, но то, как сломался голос, и как пришлось ему откашливаться, выдало его с головой. Дитрих лишь склонил голову к плечу – словно и не ждал от Грумбаха иного.

– Гольдбахен в ночь смерти Кровососа говорил с ним в «Титьках». И, полагаю, вы догадываетесь, о чем именно говорил, поскольку не зря же вы наведывались потом к архивариусу. Вот только бумаги нашел я. И если вы, господин Грумбах, останетесь нынче живы, нам будет о чем потолковать.

Сказав так, Дитрих Найденыш повернулся к Грумбаху спиной. А вот Махоня – не успел.

Не успел, а потому увидел, как в руке капитана появляется нож – длинный, узкий, не нож даже, а стилет. Лицо у Альбериха Грумбаха было сведено, словно судорогою, страхом и ненавистью. И так вот, со страхом и ненавистью на лице, капитан шагнул, отводя стилет для удара.

И тогда Утер совершил поступок, смелейший в его дотогдашней жизни, – а может быть и в жизни грядущей, сколько бы ни было той отмеряно ему до смерти.

Он шагнул под нож, пытаясь перехватить руку Грумбаха, – будто вчерашний жак и вправду мог совладать с умелым воином, как Давид – с Голиафом. Но увы, Голиафы нынче повергают Давидов: Махоня накололся на стилет, как ветчина на нож. Бок прошило болью, он охнул, а Грумбах пихнул его ладонью, отшвыривая в сторону. Но лишний миг Утер Дитриху дал – словно в отместку над давешними злыми словами того, назвавшего Махоню грумбаховским соглядатаем.

И Дитрих почти успел: нырнул в сторону, пытаясь подбить капитану ногу, да только забитая вещами комната подвела его: нога стукнулась о край сундука, оскользнулась на половице, поехала в сторону, и Альберих Грумбах, пусть и не воткнул в Найденыша нож, но хотя б сбил его на пол. Найденыш упал, а сверху рухнул, тыча стилетом, Грумбах.

Найденыш сумел подставить локоть под запястье противника, но капитан наваливался, стонал сквозь зубы, пытаясь перебороть сопротивление врага.

– Сученыш, – выплевывал бессвязно, но яростно. – Меня пугать… Хер там тебе за щеку, а не… Бумагами меня…

Махоня заскреб по полу, стараясь подобраться к борющимся, но бок прострелило болью – словно кто ткнул раскаленным прутом. Он охнул, в глазах потемнело, но лицо Альбериха Грумбаха, с оскаленным ртом и встопорщенными усищами, продолжал он видеть отчетливо. И потому заметил и момент, когда глаза капитана выкатились еще сильнее, выплевываемые слова перешли в бессвязный рык, а изо рта брызнула кровь. А из груди его, чуть пониже ямки между ключицами, брызнуло красным, как будто кто его прошиб насквозь клинком. Или заостренным колом, подумалось Махоне, поскольку из дыры в грудине Грумбаха появилась заостренная деревяшка, а потом – и Утер никак не мог понять, видит он это на самом деле или же сие лишь предсмертное видение, – потом из раны показалась голова деревянной куклы.

И кукла эта была удивительно похожа на ту, что на задах кабака сжимала в руках Кроха Грета.

И это оказалось последней мыслью Утера Махони. Потом тьма сомкнулась над ним – и не стало ничего.

Утер пролежал пяток дней – и почти сутки без движения и сознания. Обихаживала его Толстая Гертруда, Утеру же все мерещилось дурное: то мертвое лицо Альбериха Грумбаха, оскаленное и с кровью на губах, то Кроха Грета, что протягивает к нему свою ручку, вот только ручка у нее – деревянная.

За пять дней этих Дитрих Найденыш зашел к нему лишь единожды – на второй день, когда Утер уже пришел в себя, хотя то и дело впадал не то в сон, не то в оцепенелость. Зато дважды на день приходил рыжий Херцер, заполняя, казалось, все свободное место в комнатке. Приносил кружку пива, громко отхлебывал, утирал пену с усов.

Он-то и рассказал обо всем, что успело случиться после Утерова ранения. Как Дитриха чуть не вздернули, когда «богородичные детки», услыхав шум, ворвались в комнату своего капитана и нашли его мертвым, а Дитриха – всего в чужой крови. Как Ольц с Херцером и кнехтами их отбили, и как «детки» едва не взбунтовались. И о том, как все успокоилось, когда Арнольд Гольдбахен под пыткой сознался, что колдовством наводил смерть на добрых мещан Альтены.

– Послезавтра, в пятницу, спалят его близ магистрата, на площади, – сказал Херцер.

Как же это, пронеслось в голове у Утера, ведь за убийствами стоял вовсе не бывший советник. Но вспомнился и спор Ортуина Ольца с молодым ведьмобоем – об истине и справедливости: как видно, справедливость-то нынче и одержала верх.

И вот в пятницу, когда назначено было воздаяние справедливости «страшному колдуну и некроманту» (как звали Гольдбахена в Альтене), Утер Махоня встал с постели. Рана его, туго перебинтованная, не кровавила, а вот мышцы ослабли и отказывались слушаться. Раз-другой он прошелся по комнате, держась за стены и чувствуя, как предательски гнутся колени да шумит в голове. В другой день он бы лег и не поднимался хотя бы до обеду, однако с улицы доносился шум, становясь все громче, и потому, кое-как одевшись, Махоня двинулся вниз по лестнице, в общий зал «Титек».

Однако здесь силы покинули его, и Утер рухнул на лавку в углу корчмы. Фриц Йоге, оставшийся на хозяйстве, выставил кувшин светлого пива, отмахнувшись от слов Махони о деньгах.

И каково же было удивление того, когда скрипнула лестница, и вниз сошел Дитрих Найденыш – бледно-зеленый, с помятым лицом и красными глазами. Ведьмобой был пьян – причем, похоже, вчерашним еще хмелем.

– Господин бурш, – сказал он, упав на лавку и с отвращением глядя на пододвинутое ему Утером – из человеколюбия и милосердия – пиво. Наконец, тяжело мотнув головой, отставил кувшин, так и не притронувшись к хмельному. – Слыхал уже, – проговорил, – как нынче справедливость побивает истину?

– Вы о Гольдбахене? – спросил Утер, а Найденыш резко кивнул – словно кто перерезал ему шейные позвонки.

– О нем.

Из раскрытых окон и дверей донесся отдаленный шум большого скопления народа – видно, подготовка к экзекуции шла полным ходом. Из-за перегородки на кухонную половину выглянул, прислушиваясь, Фриц Йоге. На лице его написано было едва ли не вожделение.

А вот на Дитриха было жалко смотреть.

– Я так и не поблагодарил тебя, жак, – сказал он – похоже, чтобы как-то отвлечься от шума снаружи.

– Пустое, – повел Утер ладонью, стараясь не делать резких движений: в бок начала толкаться боль. – Признаться, скажи мне кто, как все выйдет, я б сбежал, не оглядываясь.

Дитрих бледно улыбнулся.

– Так говорит всякий, кому довелось поучаствовать в настоящем бою. Но помнят-то сделанное, а не то, что сделать хотелось.

– Позволите ль спросить, – Утер вытянул поудобнее левую ногу. – Что было в тех бумагах, из развалин?

Дитрих Найденыш помолчал, глядя на свои ладони, скрещенные на столешнице.

– Займовые векселя, – ответил наконец. – Арнольд Гольдбахен пытался получить с Кровососа старый долг.

– Значит, там, в «Трех дубах»…

Дитрих снова улыбнулся – все так же вымученно и бледно.

– Но ведь получилось, – сказал. – Да и Грумбах не был настолько умен, чтобы понять – нет никаких документов, их изобличающих. Думаю, Клейста то, что он увидел и пережил тогда, сломало. А Альбериха Грумбаха – озлобило.

Тут за окнами взревели сильнее прежнего, а через миг-другой рев этот перекрылся человеческим криком: пронзительным и отчаянным. Утер спрятался от него в кружку, потупив глаза и потягивая пиво, сделавшееся вдруг по вкусу словно пепел. А вот Дитрих – так и сидел, оскалившись в болезненной гримасе.

Потом крик затих – как обрезанный ножом, – а с ним вместе затих и рев толпы.

– А что же… – каркнул Махоня и снова хлебнул из кружки, чтобы протолкнуть вставший в горле ком. – Что же с истинными?..

Но Дитрих приподнял руку, и Махоня замолчал.

– Преступник найден и покаран, – сказал ведьмобой. – Больше убийств не будет.

Некоторое время они сидели молча.

– Он просто мальчик, – сказал Найденыш. – Неупокоенный дух некрещеного младенца. Думаю, его брат, вырезав куклу из выросшего над могилой дерева, сумел… – Он замолчал, провел ладонью, словно стирая нечто, написанное на столешнице. – Все в прошлом. Всего лишь маленькая девочка и ее кукла.

Какое-то время они сидели: молча и словно в оцепенении, а потом «Титьки» начали заполняться возбужденным народцем, принесшим запах жженой плоти. Дитрих встал, кивнул Махоне и направился к выходу.

И столкнулся с Толстой Гертрудой и девчонкой. Кроха Грета была нынче приодета если не в новое, то в чистое. В руках же сжимала деревянную свою куклу.

Дитрих присел подле девочки и что-то сказал, положив той руку на плечо. Кроха Грета ответила несмело, а ведьмобой протянул ей ленточку – зеленую. Потом встал и вышел, уже не оглядываясь.

– Что он говорил? – спросил Утер у Толстой Гертруды позже, когда собрался уже подниматься назад в отведенную ему комнату.

Та пожала мощными плечами.

– Да странное. Мол, присматривай за братом, и что-то о том, что остался один человек… Надо, наверное, сводить Кроху на могилку Тиля, пусть и вправду начнет за братцем-то присматривать.

Утер оглянулся, ища взглядом девчонку, – и вздрогнул: ему показалось, что кукла у нее в руках следит за ним пристальным мертвым взглядом.

– Ты точно решил? – Херцер гарцевал над ним на чалом своем жеребце, похожий в желто-красных своих одеждах на языки пламени.

Утер кивнул и полез в телегу. Сидеть было неудобно, ящики и свертки с взятыми в Альтене припасами впивались в тело, но Махоня с грехом пополам устроился.

– Вам теперь от меня не избавиться, – сказал, кутаясь в плащ: утра становились все зябче.

Долленкопфиус бледно улыбнулся бескровными губами.

– Ну, по крайней мере, гусиным пером ты орудовать обучен, – сказал, а Херцер добавил:

– Да и с пером железным успел познакомиться.

И заржал, откидываясь в седле.

Телеги двинулись, отряд миновал Луговые ворота, Махоня еще некоторое время смотрел, как те удаляются, становятся все меньше: с дом, с сарайчик, с детскую игрушку. Последняя мысль заставила его передернуть плечами, и Махоня развернулся, чтобы глядеть не назад, а вперед.

Владимир Покровский родился в Одессе в 1948 году, но с детства живет в Москве. В 1973 году закончил Московский авиационный институт, после защиты диплома десять лет трудился в физической лаборатории Курчатовского института. С 1983 года – научный журналист. Работал в таких изданиях, как «Сегодня», «Куранты», «Общая газета», «Независимая газета». Публиковать научно-фантастические рассказы начал в конце семидесятых. Стал известен своим рассказом «Самая последняя в мире война», повестями «Танцы мужчин» и «Парикмахерские ребята». Владимир Покровский считается одним из лидеров «Четвертой волны», группы писателей-фантастов, поставивших своей целью «сделать из фантастики литературу».

Алик пришел не вовремя.

То есть не так чтобы совсем уж не вовремя (у Геннадия Егоровича особенно неотложных дел уже лет двадцать как не было, разве что вот одно – консультантом он числился в одной странной конторе под названием «Ресургенты»), но обычно внук приходил к нему пару раз в месяц и обязательно предупреждал о визите. А сейчас просто пришел. Чего-то в этом роде почти столетний старик ждал уже давно. Он знал принципы общественно-благотворительного объединения «Жанессо», к которому три с половиной года назад примкнул внук.

– Это я, де… Открой.

Решительный, даже чересчур решительный голос. Еще бы.

– Алеша? Входи.

Не вставая с кресла, дед поднял растопыренную правую пятерню, открывая массивную входную дверь. По меркам города Куровска, он жил просто шикарно, имел унаследованный от сына четырехкомнатный особняк.

Алик осторожно вошел, держа перед собой толстую закопченную дуру, которую полвека назад принято было называть пистолетом, а сейчас присвоили какую-то птичью кличку – ну полное неуважение к смерти! Внук был встрепан, взволнован, из-под черного ритуального плаща, изготовленного из настоящей резины (целое состояние!), выглядывали легкомысленные зеленые шорты и неизменная маечка радужного колера с намеком на надпись.

– Деда, – срывающимся голосом сказал Алик, направляя дуру на Геннадия Егоровича. – Де! Прощай, деда.

– Ты сколько уже убил? – спросил дед, помолчав.

– Ты первый.

Алик только что не рыдал, но был настроен совершенно серьезно. «Жанессо» на молодежь действует гипнотически.

– Помнишь, Алешенька, – сказал старик, непохожий на старика (русый бобрик, такая же бородка, статная фигура, пристальный, энергичный взгляд), – я тебе рассказывал про Сталина, был такой тиран, захвативший власть. Был в самом начале у него подельник, некий Камо, вместе грабили банки. Сталин влез на верхнюю ступеньку, Камо остался у себя в Грузии, в каком-то маленьком городке, и приобрел неприятную привычку рассказывать всем и каждому о том, как они бандитствовали. У Камо был велосипед, единственный в городе, и еще был в этом городе грузовик, тоже единственный, – и как-то ночью они столкнулись, Камо погиб. Потом начались репрессии, и обоих его сыновей забрали в КГБ – такая была карательная организация. Тогда вдова Камо пришла к Сталину, он приказал пропустить ее, и она сказала ему: «Сосо, что ты делаешь? Ведь это дети твоего друга». На это Сталин ответил: «За которого просишь?» Предложил матери выбирать.

– Не понимаю, к чему это? – сказал Алик.

– Сам не знаю. Параллель есть, уловить не могу. Очень хотел рассказать тебе.

– Чушь, – сказал Алик. – Ты время тянешь, ты ведь понял, зачем я пришел к тебе.

Алик заготовил длинную речь, но что-то не вытанцовывалось.

Он хотел объяснить деду, почти единственному человеку на свете, которого любил и который так много для него значил, почему именно он пришел его убивать. И почему именно его. Хотел сказать, что эти их таблетки от старости – смерть всему человечеству, что слишком много их развелось, стариков то есть, экономика лопается по швам, пытаясь выплачивать им хоть какие-то пенсии, а те, кто, как дед, например, еще продолжают работать, занимают места, которые положены молодым, оттого такая жуткая безработица. Он хотел сказать, что, даже если они не стареют, гены все равно портятся, а производительная функция в норме, поэтому такое большое количество сумасшедших и нежизнеспособных. Отсутствие старости противоречит природе, дед противоречит природе – вот что хотел сказать Алик.

Но это было бы глупо, все давно уже сказано-пересказано, поэтому он сказал только одно, почти крикнул:

– Ты противоречишь природе!

Обычно дед отвечал на это: «А кто она такая, эта природа, чтобы ей не противоречить? Да человек ей всю свою историю только и делает, что противоречит». Сейчас он сказал другое:

– Значит, все-таки ты предал меня, дружок?

Алик услышал и тут же забыл – слишком тяжелое обвинение. Еще он хотел сказать то, чего не говорил никогда, – что в «Жанессо» знают, чем занимается его дед, который входит в группу престарелых убийц, пытающихся уничтожить самую активную, самую сознательную часть молодежи, тех, кто задался целью восстановить природный баланс возрастов и спасти мир. Сам он не убивает, это да, он просто Консультант, но именно он придумывает их кровожадные сценарии.

– Они знают, что ты Консультант, мозговой центр у этих ублюдков свихнувшихся, – сказал Алик.

– Значит, все-таки предал. Хоть не сам вызвался-то?

– Просто они решили, что мне легче всех подобраться к тебе. Они сказали, боевое крещение. И потом, я тебя не предал, деда, это война, возрастная война. Это раньше брат на брата, теперь – внук на деда. Это война. Не место для сентиментов.

– Ты еще скажи «сантиметров», грамотей, книжек не читаешь вообще, – угрюмо проворчал дед. И вдруг разом повеселел, словно анекдот вспомнил. – А ты знаешь, Алешенька, у меня тоже для тебя новость! Мне ведь тоже поручили разобраться с тобой. И я тоже не сам вызвался, и это для меня тоже «боевое крещение». Смешно, правда? Как ты говоришь? Возрастная война? Хе-хе.

Губы его улыбались, но подрагивали. В глаза невозможно было смотреть. Алик бессильно опустил «дуру».

– Как это? Ты – меня? Да как это может быть, деда?

– Вот и я говорю, как это может быть. Ведь между нами эти «сентименты» твои. Никак это не может быть – противоречит природе. Послушай, а если ты откажешься, тебя ваши что, удалят?

– Ну что ты, почему сразу уж так и убьют, мы тебе не банда какая. Просто изгонят.

– Вот и меня тоже – изгонят. У нас тоже не очень банда, тоже с принципами… Я к чему все это, Алешенька. Может, ну их, эти принципы, эти войны? Пусть сами разбираются с возрастными проблемами. Ведь убивать родных тоже противоречит природе. И вашим хорошо – я из Консультантов уйду. А?

Страдание непереносимое сочилось из его глаз. Алик неожиданно быстро согласился. Собственно, он и сам не понимал, как это он будет убивать деда, причем любимого. Так казалось все просто на секретной квартире. Только сейчас он понял, что с самого начала надеялся, что дед его переуговорит. У деда очень сильный дар убеждения.

Минут пять спустя он, наконец, слабо кивнул, уступая убеждениям Геннадия Егоровича. Оба глубоко, со счастьем вздохнули.

– Ну и денек! – сказал Геннадий Егорович, вставая с кресла. – Это дело надо отметить. Пройдем-ка, Алешенька, в подвале у меня есть прекраснейшее вино, амонтильядо, тебе понравится.

И посмотрел странно.

Алеша почему-то забеспокоился.

– Конечно, только почему подвал? Почему не здесь?

– Вот ты, Алешенька, хороших книг не читаешь, а то бы знал, что амонтильядо продается только в бочонках, а бочонки эти полагается хранить только в подвалах, чтобы сырость и температурный режим. Ну, пошли!

Совсем не старый, просто зрелый мужчина, он хлопнул Алика по плечу, посылая его вперед.

– Да я как-то…

– Брось, Алешенька! Ты ведь любишь дорогое вино, а такого ты еще никогда не пробовал, грамотей ты мой дорогой. Амонтильядо!

В полшестого, когда Артур в своей гостерии готовил закуски для постоянных клиентов, вошел этот парень. Нормальный, как все, мрачный только. Порылся в карманах, достал засаленную двадцатку, заказал двести белого крепкого, уселся через стойку напротив, застыл. Вроде и смотрит прямо на тебя, а вроде и мимо смотрит. Заглотнул бокал и вдруг говорит:

– Нет.

Артур сделал вопросительное лицо. Парень посмотрел на него убийственно злобным взглядом. Или тем же взглядом посмотрел мимо.

– Нет, сказал же! Никого здесь вообще нет, я в этой блевотерии уже час задницу плющу, не было его здесь.

– Понял, – сказал Артур и смахнул деньги в коробку. Эта их мода прятать телефонные серьги! Ну ведь неприлично же, все же знают, что неприлично! Да и врал он – не час сидел, минут пять, не больше.

– А куда я денусь? – сказал парень. – Дождусь, конечно. Еще!

В это время дня в гостерию почти никто не ходил, из постоянных всего несколько человек, а регулярно только один там старик ходил, правда, в этот раз он немного запаздывал, Артур поэтому и подумал, что разговор именно про него. Это было неприятно, старик был симпатичен Артуру, поэтому он сделал непроницаемое лицо.

– Еще! – с угрозой пробасил парень. – Заснул, что ли? Еще двести, и прямо сейчас.

– Извините, – сказал Артур, подставил бокал и нажал кнопку. И бросил внимательный взгляд на парня.

Как раз в это время зашел старик. Парень замер.

– Привет, Артур, – сказал старик, проходя в свой угол.

– Здрасьте, Геннадий Егорыч. Вам как всегда? – спросил Артур, подвигая бокал парню. Тот взял его, пошевелил, словно взвешивая, но пить не стал. Вместо этого тяжело уставился на бармена, теперь уже точно не мимо.

– Как всегда. Спасибо, Артур.

«Как всегда» в случае со стариком означало литровую кружку пива и блюдечко с янтарным ливанским орехом. Орехи он грыз просто так, а пивом запивал свои омолодительные таблетки. Он каждый раз выкладывал перед собой такую прямоугольную плоскую коробочку, открывал ее, а там таблетки разноцветно лежали в ряд. Артур никогда не видел, чтобы хоть какие-нибудь таблетки запивали литровым бокалом пива.

Орехи были уже подготовлены, осталось налить бокал. Парень просто ел Артура глазами. Когда Артур нес заказ старику, он спиной чувствовал тяжелый взгляд, хотя тот, конечно, не оборачивался.

– Да, – сказал парень негромко. И еще тише повто-рил: – Да.

– Спасибо, – сказал старик.

Собственно, стариком этого человека мог бы назвать только тот, кто наверняка знал его возраст – девяносто семь лет. Как и многие сейчас люди в возрасте, он был бодр и выглядел молодо, лет на сорок пять, максимум пятьдесят. Мог бы при желании выглядеть и на двадцать, но: а) это было бы неприлично и б) как утверждают геронтологи, могло бы даже привести к преждевременной смерти. Правда, мгновенной и, скорее всего, во сне, что, в общем, тоже не минус. Артур знал возраст Геннадия Егоровича.

Когда Артур вернулся на свое место, парень спросил тихо:

– Что так смотришь?

– Я никак не смотрю, – так же тихо сказал Артур.

– То-то!

Спустя минут десять, что-то очень быстро для обычного пивопития, старик докончил свою кружку и встал.

– До свидания, Артур, я уже пойду.

– До свидания, Геннадий Егорыч!

Старик ушел. Еще секунд десять парень ел Артура горящими глазами, потом залпом выпил вино и тоже ушел.

Артур не сразу сообразил, что за второй бокал парень так и не расплатился.

Владислав Женевский родился и живет в Уфе, рассказы и стихи пишет с подростковых лет. Студентом, спасаясь от сомнительных соблазнов математического анализа, он открыл для себя творчество Стивена Кинга и Говарда Лавкрафта. Так начался его роман с жанром ужасов, который продолжается и по сей день. Несколько лет был редактором PDF-журнала о хорроре «Тьма», теперь ведет литературный раздел в преемнике «Тьмы» – онлайн-издании «DARKER». Трехкратный лауреат премии «Фанткритик», рецензент журналов «FANтастика» и «Мир фантастики». На жизнь зарабатывает переводами, в том числе литературными. Переводил с английского Стивена Кинга, Филипа Дика и Чери Прист. В собственном творчестве тяготеет к психологическому и мистическому хоррору.

В рассказе «Запах» Женевский отдает дань уважения Ги де Мопассану, Эмилю Золя и другим французским классикам XIX века, не чуравшимся запретных тем. Впрочем, в слегка альтернативном Париже эпохи Наполеона III может найтись место и влиянию Дэвида Кроненберга…

Сумрачным ноябрьским утром 1867 года над Парижем угрюмой коммуной толклись сизые тучи, извергавшие из недр то холодную морось, то снег. Чахлые снежинки ложились на облезлую черепицу столичных крыш, на чугунные колпаки фонарей, на брусчатку бульваров и непролазную грязь предместий – и растворялись, оставляя за собой еще более густой, чем прежде, оттенок серого или черного. С одной и той же отупелой безысходностью гибли они в мутных водах Сены, на обшарпанном куполе Дома инвалидов, на цилиндрах нервных буржуа и лотках уличных букинистов. Но тоскливей всего падалось им на Севастопольском бульваре, прорубленном в сердце города бароном Османом; там, выстроившись кружком в десяти шагах от модной лавки господина Льебо, приглушенно галдела толпа. Внутри первого круга сомкнулся еще один – с полдюжины сонных и злых полицейских. Центром же служил обнаженный труп, бледным насекомым распростершийся на мостовой. Снежинки нехотя, точно с отвращением, замирали на его израненной коже, терялись среди бесчисленных язв и химических ожогов, между зияющих овальных отметин и багровых синяков. Тут и там, оттеняя безобразный узор, тонким слоем лежала зеленоватая слизь. Мертвец походил на молочного поросенка, не в добрую минуту снятого с вертела.

Мсье Рише созерцал его с непочтительно близкого расстояния; в такие минуты нескладное тело инспектора само собою принимало позу натуралиста, которому посчастливилось наткнуться на неопознанное чудо природы у порога собственного дома. Впрочем, на этот раз интерес его не сводился к обыкновенному полицейскому любопытству; Рише знал погибшего, и разительное несоответствие между живой и мертвой ипостасями господина Дюбуа магнетизировало инспектора, притягивало взор извечной загадкой смерти.

Сколько выражений довелось ему видеть на этом лице, в тени этих роскошных усов! Сытость, раздражение, сарказм, усталая полуночная нега… Чаще всего, разумеется, – похоть и спесь. Где все эти личины теперь? Черты Дюбуа застыли в базальтовой маске ужаса; если бы зрение Рише не настаивало на обратном, он никогда не поверил бы, что этот никчемный повеса способен на столь чистое, столь беспримесное чувство, достойное античной трагедии.

И все же некая примесь была… некая чужеродная нотка, способная пробиться даже сквозь толщу мимического камня. Рише сильнее прежнего напряг глаза, разыскивая среди ранок и гнойничков на щеках Дюбуа ускользающую тайну, – и, настигнув ее, вздрогнул. Под слоем ужаса его встретила неприкрытая ухмылка удовольствия – да что там, блаженства. Блаженства, не предназначенного для земного мужчины…

Рише резко выпрямился и заморгал. Трехмесячное воздержание начинает плохо сказываться на нем. Усмотреть собственные желания в чертах трупа – дошло же до такого!

Толпа оживленно зашушукалась, предвкушая гениальное озарение: несколько остроумных догадок, высказанных в удачный момент, завоевали Рише определенную популярность в парижской прессе – насколько может пленить газетчиков долговязый рыжеусый холостяк, самая пространная тирада которого не составляла и тридцати слов. Даже этот умеренный интерес причинял ему изрядное беспокойство, и его лишь порадовало, что на сей раз публику ждет разочарование.

– Переверните тело, Робер.

Дюжий сержант со всей доступной ему грацией – и немалой долей брезгливости – поддел мертвеца снизу и уложил на живот, на предусмотрительно расстеленную простыню. На спине Дюбуа рисунок язв и отметин проступал не так густо, а вот крови как будто было больше, хотя невооруженным глазом отделить ее от вездесущей слизи оказалось непросто. И все же главное не ускользнуло от взгляда инспектора даже в сером утреннем свете: от поясницы к бедрам покойника расплескалась бесформенная бурая клякса, заметная даже среди прочих увечий.

– Его выбросили из экипажа. На большой скорости.

Подчиненные молча смотрели на Рише, ожидая дальнейшего. Внезапно его охватило желание вцепиться каждому в глотку и душить, душить, душить, пока бесполезные, одурманенные сном и праздностью мозги не полезут из ушей.

– Тело завернуть и увезти. Жду отчет от Дюрталя.

Пара молодчиков, растолкав растущую толпу, сбегала к служебному экипажу за носилками. Когда эти двое уже готовы были удалиться со своей ношей, Рише жестом остановил их. Стянув перчатку, он приподнял край простыни, соскреб немного слизи с подбородка Дюбуа и поднес палец к ноздрям.

Мускус… влажный запах устриц… прелая роскошь тропических растений… капельки пота на нежной коже… терпкий аромат, который не в силах сдержать тонкая ткань белья и от которого голова идет кругом…

Это было невероятно, это было дико, но слизь на теле Дюбуа пахла женской страстью.

Леонид Кудрявцев родился в 1960 году. Первая публикация состоялась в 1984-м, первая книга вышла в 1990 году. Член Союза писателей России. В 1997 году стал лауреатом премии фонда имени В. П. Астафьева за книгу «Черная стена». Получил ряд жанровых премий. В 2009 году стал призером международного конкурса фантастического рассказа «Златен кан» (Болгария). В 2010 году получил премию «Лунная радуга».

Живет в Москве. Издано шестьдесят его книг, в том числе – две за рубежом (Польша). Участвовал более чем в тридцати сборниках. Четыре десятка журнальных публикаций. Переводит с польского языка.

Рассказ «Стойкий оловянный солдатик» посвящен приключениям Беска Маршевича, известного читателям по романам «Центурион инопланетного района» и «Долг центуриона». На этот раз Маршевич столкнулся с противником, который обладает способностями, необычными даже для инопланетянина.

Вооруженный мушкетом усач в гренадерском мундире целился мне прямо в лицо.

– Ты на мушке, – сообщил он. – Не дергайся попусту.

Суровый такой солдатик, готовый без лишних раздумий отправить на тот свет любого. Ростом вояка был с кошку и очень уверенно стоял на моем столике.

Я окинул взглядом зал.

Старые леки устроили перекур, и по полу полз зеленоватый халовый дымок. Неподалеку от меня расположился смахивающий на гусеницу-переростка часохлон, который никак не мог расслабиться. Вокруг него в бешеном темпе метались стайки крохотных, похожих на паучков созданий. Он ими мыслил. За соседним столиком три мюммянина медленно шевелили стебельками, увенчанными шестиугольными глазками. Они явно обсуждали виды на урожай сладких глюков, неторопливо и обстоятельно.

Обычная картина для одного из ресторанов пассажирского космического лайнера. Чучело в старинном мундире никак в нее не укладывалось. Впрочем, кораблем владеют рутики, а они странноватые создания даже по меркам галактического содружества.

– Придется тебе сдаваться, – сообщила красивая девушка Сая.

Она сменила позу, и глубокий вырез на ее платье показал такие перспективы, что у меня захватило дух. Тихо звякнули подчеркивающие изящество ее запястий толстые серебряные браслеты. Глаза красавицы на мгновение блеснули лукавством. В них явно читалось некое обещание. Именно оно заставило меня час назад пригласить Саю за столик. Сейчас перед ней стоял полупустой бокал вина, и мы уже перешли на «ты».

– И пленных здесь кормят на убой? – предположил я.

– Не самый худший вариант, – хихикнула она. – Если добавить в список благ мягкую постель и возможность ничего не делать, то чем не мечта представителя любой расы?

Явная провокация.

– Не буду ли я неделикатным, если спрошу, к какой именно относишься ты? – поинтересовался я.

– Ты уже спросил. И за это сообщишь о своей расе первым.

Я пожал плечами.

Хитрости и уловки женщин стары как мир. И все-таки мы неизбежно на них попадаемся, даже испытываем от этого удовольствие. Что это, если не колдовство?

– Я – человек, мои предки родом с Земли.

– Хм… А известно ли тебе, что у наших рас общие корни?

Я улыбнулся.

Обнадеживающая новость. Значит, физически мы не сильно отличаемся. Сказано ли это просто так? Будущее покажет. А пока…

– Это неплохо. А как далеко…

– Слушай приказ, обсуждению не подлежащий, – вклинился в наш разговор крошечный гренадер. – Ты должен немедленно заказать наше фирменное блюдо.

– Очевидно, есть его можно только под страхом смерти? – поинтересовался я.

Кроха сдвинул ствол мушкета. Теперь он целился мне точно в правый глаз.

Я поморщился.

Угрожать клиенту? Перебор, явный перебор.

– Моя приставка к имени произносится как Бини, – сообщила Сая. – Я работаю утворителем опинционных установок, а на досуге люблю рисовать четырехмерными красками. Слышал о картинах, изменяющихся со временем? Еще мне нравится знакомиться с представителями рас, схожих с моей. Это очень познавательно.

– Вот как?

– Именно.

– Теперь мне следует рассказать о себе?

– Хотелось бы.

Надо было ковать железо пока горячо, но для начала следовало избавиться от нахального бионта.

– Минуточку, – сказал я своей даме, внимательно рассматривая солдатика.

– Если это не попытка увильнуть от ответа, – заявила она, – я подожду.

– За кого ты меня принимаешь?

– Ты сам признался, откуда твои предки. А мне известно, что земляне…

– Так как насчет фирменного блюда? – снова встрял солдатик. – Последний раз спрашиваю.

– Ладно, парень, ты своего добился, – сказал ему я. – Из чего оно состоит?

Бионт с готовностью принялся перечислять:

– Приплюснутые слащавчики, фаршированные мясными цилиндриками, смазанные свежим модол-маслом, запеченные на настоящих древесных углях, обильно посыпанные крупным и ароматным почавкином. Они подаются еще горячими, вместе с большим куском концентрированного ксулидового соуса и солидной порцией рыбного хлеба. Пальчики оближешь. В нашем журнале отзывов несколько тысяч записей, и больше половины из них восхваляют незабываемый вкус фирменного блюда.

Очень заманчиво. Вот только о кое-каких составляющих этого кулинарного шедевра я и слыхом не слыхивал. А есть то, о чем не имеешь ни малейшего понятия, – не стоит. Проверено.

– Так что тебе известно о выходцах с Земли? – спросил я у Саи.

– Говорят, что земляне умны и хитры, но не очень выносливы, – сообщила она. – Я имею в виду способность переносить физические нагрузки. У себя на планете вы выживаете неплохо, но здесь, в содружестве миров, – ситуация иная.

А это уже вызов, и не принять его нельзя.

– Есть хороший способ проверить мою стойкость.

– Да неужели? И какой?

– Очень простой. И если…

– Заказавший наше фирменное блюдо получает право на уникальную эксклюзивную скидку!

Гренадер все никак не мог угомониться. А еще ствол мушкета опять переместился. Теперь на мушке оказался мой левый глаз.

– Вот что, – сказал я бионту, – мне надоела болтовня о вашем фирменном блюде. Думаю, настало время ее прекратить.

– Значит, сообщение о скидке подействовало, и я сумел тебя заставить принять нужное решение?

– Это была последняя капля, – подтвердил я.

– Весьма отрадно.

– Еще раз услышав о фирменном блюде, я тотчас покину твой ресторан, и до конца полета ноги моей здесь не будет.

– А блюдо, о котором мне отныне нельзя упоминать, ты все-таки его отведаешь?

– Нет.

– Это окончательное решение?

– Железобетонное.

– Подобное пренебрежение сервисом не может остаться безнаказанным, – сообщил бионт.

– И каким образом свершится кара? – поинтересовался я.

Мушкет выстрелил.

У зала для общения с пассажирами оказался очень высокий потолок. По своду его медленно ползали гигантские светлячки. Их было так много, что огромный зал был ярко освещен. Еще в нем попахивало био-маслом, но зато кофе оказался великолепным, а диван – очень мягким и удобным.

Сделав очередной глоток, я поинтересовался:

– А зачем тут столько вещей?

Было ощущение, что я попал на склад. Причем о назначении многих собранных в нем предметов у меня не имелось даже предположений. Одни вопросы.

Вот для чего нужна штука, смахивающая на кресло для человекообразного хвостатого создания? Рядом с ней стоит внушительная стопка инфо-книг, огромный медный таз и меховая накидка. А чуть дальше – нечто, смахивающее на гипсовый слепок слоновьей ноги. Каково его назначение? Как можно использовать нотный пюпитр, покрытый загнутыми шипами? И для чего эта штуковина, про которую так сразу и не решишь, на что она похожа? А шар, покрытый сетью мелких отверстий, складывающихся в изображение трехглазого лица?

Голос корабля отличался нечеловеческой глубиной и был излишне тягуч:

– Услышать меня можно по всему моему телу, а вот увидеть только здесь. Поэтому сюда приходят желающие поблагодарить лично и иногда что-нибудь дарят. Я могу существовать только в космическом пространстве и увидеть миры, в которых вы живете, мне не дано. Я люблю думать, мечтать, словно бы в них побывал, когда рассматриваю эти вещи.

Висевшая передо мной огромная, наполовину ушедшая в складки стены голова корабля слегка наклонилась, уголки гигантского рта опустились вниз.

– Понятно, – сказал я.

Мы помолчали.

– Еще кофе? – спросил корабль.

– Не откажусь.

Я поставил пустую чашечку на стоявший рядом с диваном низенький столик. Из стены высунулась тонкая, состоящая из множества суставов рука. Она ловко ухватила кофейник и наполнила мою посудину.

– Кофе – тоже подарок благодарного пассажира.

– Мне пока дарить нечего, да и желания нет.

Гулко вздохнув, корабль сказал:

– Я не спросил сразу, кто ты такой, поскольку и так это знаю. Однако для ритуала это необходимо. Так положено.

– Для ритуала?

– Для него. Итак, ты Беск Маршевич, летишь на планету невинных развлечений?

– Да, – подтвердил я, внимательно глядя в глаза размером в человеческий рост.

– На тебя нашим бионтом-столоправителем было совершено омерзительное и неподобающее покушение?

– Да.

– Я намерен принести тебе глубочайшие извинения от себя и от лица тех, под чьим патронажем был рожден на свет, кому принадлежу до сих пор.

– И это – все? – спросил я.

– До конца рейса тебя станут по всему кораблю кормить бесплатно. Как тебе удалось уклониться от пули? Вроде бы человеческая раса не обладает для этого достаточным проворством?

– Не будь у меня симбионта…

– Это хорошо, что он у тебя оказался.

Я покачал головой.

Каков поп, таков и приход. Вот откуда у бионтов привычка перебивать пассажиров.

А корабль продолжал:

– Если желаешь, я могу объяснить, почему безмозглый бионт, имеющий право лишь развлекать клиентов, попытался тебя пристрелить. Такого не может быть в принципе, но это случилось.

– Трепещу от желания узнать.

– Тщательное сканирование моей системы выявило, что в момент инцидента он выпал из-под моего контроля. Очевидно, им командовал кто-то другой.

Хмыкнув, я спросил:

– Так бывает? Ни разу ни о чем подобном не слышал.

– На этом свете случаются самые неожиданные вещи. Перехватить управление над бионтом со стороны очень трудно, но можно. Если делом займется настоящий профи.

Глотнув кофе, я спросил:

– Профи? Этот-то зверь как в твоем хозяйстве завелся?

– Думаю, его кто-то нанял, – объяснил корабль.

– Есть одно возражение. Настоящий профи должен был знать, что у меня есть симбионт. Так просто меня не убьешь.

– Ты прав в том, что серьезно к нападению на тебя он не готовился. Думаю, это была импровизация.

– И определить его местонахождение ты не можешь?

– Увы, у меня это не получается.

Знал я, к чему корабль клонит. Для этого не требовалось быть семи пядей во лбу.

– Как могло получиться, что мушкет бионта выстрелил? – поинтересовался я.

– Бионт-столоправитель все время крутится среди пассажиров. Заряженный мушкет у него в руках относится к моей резервной системе защиты. Как ты знаешь, охранников у меня нет, поскольку за соблюдением законов среди моих пассажиров я смотрю лично, и обычно у меня это получается неплохо. Однако изредка возникают ситуации, при которых обычные методы не помогают. Не все планеты на моем пути относятся к мирным. Случаются и пиратские нападения, попытки взять часть пассажиров в заложники. Вот на подобный случай и встроена резервная система защиты. Если им отдать приказ, некоторые мои бионты могут и убить. Само собой, система имеет тридцать восемь блоков от возможного ошибочного применения.

– И все эти блоки не сработали?

– Так и есть, – ответил корабль. – Я же сказал, для профи они не проблема.

Загадки, сплошные загадки.

– Ответь теперь, почему напали именно на меня? – спросил я. – За что на меня осерчал профи?

– Думаю, он сумел добраться до списка пассажиров в моей внутренней информационной сети, а там, как и положено, кроме всего прочего, указана и профессия. Таковы наши правила.

– Вот как?

– Ты – центурион инопланетного района, единственный сейчас на борту страж порядка, и потенциально способен помешать его планам. Почему бы не попытаться тебя устранить?

– Логично, – пришлось согласиться мне. – Значит, это все-таки профи, и он настроен серьезно?

– Очень серьезно. Если не удалось один раз, будет вторая попытка. Кто знает, вдруг она окажется успешной?

– А ты, значит, устранился?

– Что я могу сделать? Профи может утихомирить только настоящий специалист. Следующая остановка на планете Гасалия, и она будет через четыре корабельных дня. До этого момента помощи мне ждать неоткуда. Причем профи за этот срок таких дел может наворотить…

Я хмыкнул.

Беззаботная дорога на планету отдыха только что помахала мне ручкой и бесследно растаяла в воздухе.

– Я могу рассчитывать только на тебя, – сказал корабль.

– Рассказывай, что на самом деле происходит, высыпай все из мешка.

– Очень неприятная ситуация сложилась.

– Говори, не тяни время.

– Убийство, – сообщил корабль. – У меня на борту совершено убийство.

– Как я понимаю, вы расследуете преступления? – спросил открывший мне дверь пассажир каюты экстра-класса.

Лицо у него было худощавое, ухоженное, очень уверенное. На нем был дорогой теплый халат, а на ногах у него я углядел нечто смахивающее на ботинки, но сшитые из странной, переливающейся блестками кожи и отороченные мехом. На всеобщем языке пассажир говорил без малейшего акцента. Это далеко не у каждого получается.

– Так вы центурион? – снова спросил он.

– Такова моя профессия, – ответил я.

– Вы знаете все о межзвездных расах и законах их взаимоотношений?

Я покачал головой.

– Шутите? Слишком много рас входит в звездное содружество. Однако у меня есть достаточный опыт, и мне приходилось сталкиваться с действительно сложными случаями.

– Вот как?

Из ближайшей стены послышался голос корабля.

– Так и есть, – подтвердил он. – Я навел справки. На своей планете он следит за соблюдением законов в инопланетном районе. Центурионы, не обладающие умением решать проблемы с помощью дипломатии, живут недолго. А Беск Маршевич продержался на этой должности целый планетарный год.

– Он выходец с Земли, – послышалось в ответ. – По слухам, его соплеменники не отличаются большой физической выносливостью.

– Слухи не мешает время от времени проверять, – буркнул я. – Не пора ли перейти к делу?

– Уходит время, – напомнил корабль. – Бродиган, ты просил меня найти специалиста. Здесь тот, кто тебе нужен.

Я подумал, что обзавелся доктором Ватсоном. Причем, в отличие от книжного героя, этот вездесущ и обладает огромным запасом знаний. Может, это и неплохо?

Немного помедлив, Бродиган неохотно сказал:

– Хорошо, я доверюсь землянину.

Он отодвинулся от дверного проема, который до сего момента загораживал. Очевидно, это было приглашение войти. Я им воспользовался.

Каюта оказалась настолько огромна, что в дальнем ее конце поместился даже небольшой бассейн, а рядом с ним – классическая барная стойка с высокими табуретами. Можно искупаться и тут же выпить коктейль.

Пятачок возле входа был обставлен как гостиная, и в нем, в мягких креслах, устроилось еще два Бродигана. Точные копии. Они сидели неподвижно, как куклы, ни один даже не повернул в мою сторону голову.

– Клоны или близнецы? – спросил я, показав на них пальцем.

– Это я, – послышалось в ответ. – Я, Бродиган эп Кап, седьмой в династии великого гнезда. Наверняка вы не знаете, но это – титул, на нашей планете довольно высокий. По аналогии он равен герцогу у вас, на Земле. Я называю титул одного из ваших предводителей со всеми нужными придыханиями?

– Со всеми, – ответил я. – Расскажите-ка мне, каким образом вами могут быть еще два создания. Думаю, начать следует с этого.

– Присядьте в кресло, – предложил Бродиган.

После того как я это сделал, он занял сиденье напротив меня и продолжил:

– Вы видите перед собой все части моего тела, и их сейчас три, хотя рождаемся мы в четырех. Я – многомер. Вам приходилось сталкиваться с представителями моей расы?

– Слышал, – ответил я. – Вы из тех, чье тело существует и в четвертом измерении?

Один из сидевших до сей поры неподвижно Бродиганов повернул ко мне голову и сообщил:

– На самом деле ничего сложного тут нет. Видели когда-нибудь лист бумаги? Это модель двухмерного пространства. Если опустить на него пальцы одной руки, то будет модель трехмерного тела, соприкоснувшегося с двухмерным пространством. Понимаете? Живущие в двухмерном мире увидят руку лишь там, где ее пальцы соприкоснутся с их миром. То есть для них рука будет всего лишь пятью округлыми отдельными объектами, пальцами. Им даже в голову не придет, что эти объекты – целое.

– А при чем тут строение тела многомеров? – спросил я.

– Добавьте мысленно к этой картине еще одно измерение. Сделайте лист бумаги трехмерным, а руку – четырехмерной. Она и будет моделью тела многомера. Вы видите меня как три разных объекта, но по сути они являются одним телом. Для того чтобы в этом убедиться, вам надо научиться видеть в четвертом измерении.

– Любопытно, – сказал я. – Если я правильно понял объяснения, то вы должны уметь передвигаться не только… гм… обычным образом, но еще и через четвертое измерение?

– Именно. Для нас это так же просто, как для обычного жителя поднять палец с листа бумаги и тут же опустить его в другом месте. К примеру, для меня стена этой каюты, как для вас – проведенная по бумаге карандашом линия.

Я хмыкнул.

Ну вот, начинаются сложности. И есть четкое ощущение, что это только цветочки. Каковы будут ягодки?

– При этом ты можешь, оторвав палец от листа, подержать его в воздухе, то есть в четвертом измерении, – вклинился в разговор корабль. – Для живущих на листе он станет невидимым. Не так ли?

– Да, я могу убрать часть своего тела в четвертое измерение. Это равнозначно незавершенному шагу. Как если бы кто занес ногу и задержал ее в воздухе. На некоторое время – возможно, но долго не простоишь.

– А как далеко вы можете перенестись? – осведомился я.

– Я все-таки ограничен в пространстве, – признался Бродиган. – Перепрыгнуть с одной планеты на другую я не способен. Если честно, я не могу таким образом даже перескочить с одного конца корабля на другой. Метров сто, не больше.

– Немало.

– Честно говоря, я не нуждаюсь даже в этом. Пользоваться публично подобным методом передвижения у нашей расы допускается лишь в исключительных случаях.

Хозяин каюты издал носом какой-то звук, вроде бы фыркнул. Совершенно не по-человечески.

– Где труп? – спросил я. – Кто жертва?

– Убили четвертую часть моего тела, – ответил Бродиган. – Четверть. Учитывая обстоятельства, и в виде исключения, я могу ее показать. Заодно продемонстрирую, как можно перемещаться через четвертое измерение.

– Любопытно, – пробормотал я. – Очень любопытно.

– Думаю, надо вернуть четверть туда, где все случилось, точно на место.

В центре комнаты, на ковре, стало возникать темное пятно в форме человеческой фигуры. Вот оно стало приобретать объем, словно надуваемый воздушный шарик, и, наконец, превратилось еще в одно тело Бродигана. Заняло это не более пары минут.

– А быстрее можно? – спросил я.

– Есть умельцы, – ответила одна из четвертей Бродигана, – но это требует долгих тренировок, профессионализма. Обычному многомеру для переноса через иное измерение требуется полторы – две минуты.

Не быстро, подумал я. По крайней мере для неожиданного нападения такой способ не годится.

– Как он погиб? – спросил я, рассматривая аккуратное отверстие в груди трупа. – Что могло сделать такую дыру?

– Аппарат для взбивания коктейлей, – ответил корабль.

Я покачал головой:

– У вас что, в каждом приборе есть оружие?

– Если понадобится, я могу отбиться от целого подразделения, – послышалось в ответ. – Иногда в этом возникает необходимость.

– Кого вы подозреваете? – спросил я у ближайшего ко мне Бродигана.

– Да кого угодно, – ответил тот. – Я политик на своей планете, знаете ли. Определенный риск этому занятию сопутствует, и меня уже несколько раз сокращали. Думаю, сейчас действовал профессионал. А вот кто его нанял? Можно назвать сотни имен.

– На корабле есть кто-нибудь из тех, кого вы могли бы включить в список своих смертельных врагов?

– Всего один, но зато – какой! Шибукай эл Руп, пятый в династии медного ножа. Она такая же старая, как и моя.

Я мысленно поставил галочку.

– Вы уверены?

– Политические обозреватели считают этого мерзавца моим главным конкурентом в предстоящих выборных танцах. Вы понимаете, что это означает? Ну и, конечно, он не раз демонстрировал самую лютую ненависть ко мне.

– Допускаете ли вы, что он занялся вашим устранением лично?

– Категорически – нет.

– Почему?

– Настоящий политик должен обладать фантастическим упорством, осмотрительностью, самообладанием, умением просчитывать каждый шаг. К этим качествам следует добавить еще совершенное владение ораторским искусством, умение очаровывать, недюжинный талант интригана. Без них – никуда. Однако качества, перечисленные мной первыми, относятся к основным. Все прочие к ним только прилагаются.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Для того чтобы овладеть всеми перечисленными умениями, требуются десятилетия кропотливого труда. При убийстве всегда есть шанс попасться. Старина Шибукай – умен. Он не рискнет плодами труда всей своей жизни ради удовольствия лично отправить меня на тот свет.

– Однако вы допускаете, что киллера нанял он?

– Вероятность этого велика. За последние лет пять несколько его конкурентов погибли при странных обстоятельствах. Это наводит на размышления.

– Есть на корабле ваши родственники, наследники?

– Нет, ни одного.

Не очень хорошо, подумал я. Иметь дело с профессиональным убийцей гораздо труднее, чем с будущими наследниками или заклятым врагом. Стало быть, наши сегодня не пляшут.

– И еще мне сказали, что вы боитесь нового нападения?

– Я пока жив. Значит, рано или поздно киллер попытается отработать контракт полностью.

– Возможно, и явившись лично, – предположил я.

– Пожалуй.

– Много на борту других многомеров?

– Около двух десятков. Я знаю это, поскольку наводил у корабля справки. Однако расположились они в каютах подешевле, а те находятся в отдаленной части корабля. Это исключает возможность прыжка через четвертое измерение. Я имею в виду вариант – из каюты в каюту.

– А каюта Шибукая?

– До нее рукой подать. Однако не думаете же вы, что он прячет киллера у себя? Это исключено.

– Может ли кто-то из ваших соплеменников сделать прыжок из коридора? Подойти на необходимое расстояние и прыгнуть?

– За каютами корабль имеет право наблюдать лишь в крайних случаях. Кстати, сейчас он находится здесь лишь потому, что вас сопровождает. А вот коридоры просматриваются полностью. И я за отдельную плату попросил глаз не спускать с соотечественников, особенно если они приблизятся на опасное расстояние к моему жилищу.

– Так и есть, – подтвердил корабль. – Наблюдение проводилось и будет продолжаться.

– Ни один из многомеров подозрений не вызвал? – спросил я.

– Нет.

– Чем еще ваша раса отличаетесь от людей с Земли? – поинтересовался я у политика.

– Мы выносливее вас, и есть еще одна мелочь…

Ближайший ко мне Бродиган сдвинул рукав халата и показал запястье правой руки. На нем виднелось четыре крупных кружочка. Один из них был очень бледным, словно выцветшим.

– Здесь обозначено количество тел? – предположил я.

– Да. Со смертью четверти обозначающий ее кружочек в течение суток исчезнет полностью.

– Понятно, – сказал я.

– Знаете, а вы не так глупы.

– Для человека с планеты Земля?

– Именно.

– У меня есть скрытые резервы, – сообщил я.

– Вот как?

– Будьте уверены.

– Кажется, я начинаю надеяться, что расследование закончится удачей. Есть ко мне еще вопросы?

– Где вы храните свою мертвую четверть? – поинтересовался я.

– Моя каюта оборудована большой морозильной камерой, и я использовал ее. По возвращении на родную планету следует совершить обряд захоронения. А пока приходится терпеть. Вам приходилось когда-нибудь долго держать руку в контейнере со льдом? Представляете ощущения?

– Сочувствую.

Бродиган невесело ухмыльнулся.

– Я уже говорил, что настоящий политик должен быть стойким и терпеливым. Честно говоря, бывало и хуже.

– Во время обряда захоронения тело предадут земле? – спросил я. – Что вы при этом будете чувствовать?

– На физическом уровне – ничего. Во время обряда мертвую четверть отсекают. Это не очень больно.

Мы некоторое время помолчали. Потом политик спросил:

– На этом вопросы иссякли?

– Да, – ответил я. – Конечно, потом возникнут новые.

– С чего начнете поиски убийцы?

– С раздумий, как и положено.

Легкий запах био-масла. Хороший кофе и мягкий диван. Огромное лицо корабля.

– Кое-какие соображения у меня есть, – признался я, разглядывая предмет, лежавший на полу рядом с соседним диваном. Он здорово смахивал на обычный комнатный тапочек.

– Сообщи, – потребовал корабль.

– Покушение в ресторане и убийство четверти Бродигана совершены по одному принципу. Некто сумел получить доступ к твоим данным, вычислил цель, а потом попытался ее убрать. Получается, ты прав. Это – профи.

– Логично, – сказал корабль.

– Мы знаем того, кому случившееся выгодно. К бабушке не ходи, это соперник Бродигана. Получается, заказчик преступления нам известен. Да толку-то?

– А другие версии возможны?

– Да. Однако пока не вижу на них и намека. Значит, следует заняться самой очевидной. То есть мы должны придумать, как поймать киллера. И сроку у нас – четыре дня. Негусто.

– Что нам надлежит сделать?

– Определить убийцу как можно скорее. Он наверняка готовится к следующему покушению.

– Нужны дополнительные факты?

– Они самые. Каким образом убийца сумел взять под контроль твоих бионтов? Почему ты не смог ему противостоять?

– Хороший вопрос.

– Кто бы спорил? Корабль, ты можешь на него ответить? Он внедрил в твою систему программу-шпиона?

– Я сделал все возможные проверки. Получается, время от времени в мою систему неизвестно откуда поступает пакет вредоносных программ. Система пытается их отловить и уничтожить, но у нее не получается. Украв какую-нибудь информацию или совершив с помощью одного из моих бионтов необходимые действия, вредоносные программы распадаются, перестают существовать.

– Откуда они берутся?

– Не смог этого определить.

Я покачал головой.

– Ну и дела! Получается, ты не можешь противостоять ведущейся на тебя атаке? В любой момент неведомый преступник способен, к примеру, заставить совершить преступление не только твоего бионта, но и тебя, корабль?

– Это не так просто сделать. Я не бионт, мой мозг гораздо сложнее и снабжен множеством систем защиты.

– Но гарантию, что подобного не случится, ты дать не можешь?

– Поэтому я и обратился к тебе за помощью. Как видишь, самостоятельно справиться с противником у меня не получается.

Я вздохнул.

Вполне логично, между прочим. И мне остается лишь продолжать расследование, надеясь остановить киллера.

– Вредоносные программы блокируют возможность узнать, каким образом они поступают в твою систему?

– Конечно.

– Есть у тебя соображения на этот счет?

– Прямой контакт. Как ты знаешь, в моем теле есть вживленные блоки, и они расположены так, чтобы к ним могли добраться ремонтники.

– Где они находятся?

– Один здесь, в этой комнате.

– А еще?

– В коридорах есть два десятка точек, откуда можно к ним подсоединиться. Блоки скрыты складками кожи, но, если знать, где они расположены, найти их нетрудно. А построен я по типовой схеме, и она не является тайной.

– Ты ведешь наблюдения за коридорами. Значит, должен был видеть того, кто что-то подсоединял к этим точкам.

– Необязательно. Есть гаджеты небольшого размера, которым достаточно расстояния в несколько шагов. Благодаря этому атака на мою систему может выглядеть вполне безобидно. Некто, спрятав в кармане такую штучку, идет прогуляться по коридорам. Он неторопливо проходит мимо одной из точек, а пока он идет, гаджет успевает взломать защитный код и сделать свое черное дело.

– Имело смысл определить, кто из многомеров в момент атаки находился рядом с точкой, через которую она велась. За данную комнату ты спокоен?

– Да. В самом начале рейса оба соперника-политика нанесли мне по визиту вежливости, и более в нее не заглядывал ни один многомер. А вот коридоры…

– Тебе должна помочь статистика, – подсказал я. – Надо определить, какие многомеры находились возле точек в момент первой атаки, второй и последующих. Преступник тот, кто каждый раз был возле одной из точек.

– Очень хорошая идея. После первой атаки она мне тоже пришла в голову.

– Каков результат?

– Никакого, – ответил корабль. – Нет таких.

– Как я понимаю, это означает, что киллер может и не принадлежать к расе многомеров. Еще у него могут быть сообщники.

– В таком случае под подозрение попадают все мои пассажиры. Убийцей может оказаться кто угодно. И времени, чтобы его вычислить, у нас совсем немного.

– Думаю, опускать руки не следует. Можно получить план расположения точек?

– Без проблем. Открой доступ к своей базе данных.

Я достал из кармана персоналку и набрал необходимую комбинацию знаков. Потом растянул квадратик экрана до размера ладони и взглянул на него. Как раз в этот момент персоналка тихо пискнула. Файл был получен.

Вот так. Птичка по зернышку клюет. Глядишь, что-нибудь и прояснится.

– Спасибо, – сказал я. – Добавь-ка еще и список многомеров у тебя на борту. Особо отметь тех, у кого тела не в комплекте. Кроме того, я хочу получить из твоей памяти все имеющиеся о них сведения.

– Те, у кого тела неполные, заслуживают особого внимания?

Я пожал плечами.

– Вполне возможно, но пока я ни в чем не уверен. Расследование только начинается.

– Если нужно для дела…

Моя персоналка снова пискнула.

Ну вот, пока хватит.

Я устроился на диване поудобнее и занялся изучением полученной информации. Это заняло около часа, но того стоило. Допивая очередную чашечку кофе, я подумал, что теперь знаю о многомерах гораздо больше.

Поможет ли мне это? Будущее покажет. Бесполезной информации не бывает.

Я поставил на столик пустую чашечку, а потом встал и сладко потянулся.

– Уже есть какие-то дельные мысли? – осторожно поинтересовался корабль.

– Конечно, – ответил я. – Начну-ка я опрос возможных подозреваемых.

– Кто будет первым?

– Конкурент и заклятый враг пострадавшего. Он политик, и ему следует быть вне подозрений. Значит, он окажется словоохотлив. Расследование удобнее всего начинать с самого говорливого.

– А вы думали, я пришел и вот этими своими конечностями убрал конкурента?

Четыре человека с одинаковыми лицами, одетые в однотонную одежду, одновременно вытянули ко мне руки. Я пожалел, что рубашки на Шибукае с длинными рукавами. Это не давало взглянуть на запястье пятого в династии каменного ножа. Зачем, впрочем? В каюте находились все его четверти.

Кстати, разговаривали они тоже синхронно. Я вспомнил, что такое поведение у многомеров означает желание угодить, понравиться.

– Никто пока вас не обвиняет, – сообщил я.

– Мне кажется, вы об этом думаете.

– Как, вы еще и мысли умеете читать?

Шибукай эл Руп тонко улыбнулся.

– Нет, конечно, – заявил он.

– В таком случае я могу считать ваши предыдущие слова лишь сказанными в сердцах и не имеющими отношения к реальности?

– Конечно. А я имею право подать на вас жалобу, ибо вы помешали моему досугу самым бесцеремонным образом. Учтите, мой тяжелый, нервный и неблагодарный труд требует величайшего напряжения сил. Окажись на моем месте любой ваш соплеменник… В общем, я стою в огне, словно оловянный солдатик из старой земной сказки. Единственный вид благодарности, на который я рассчитываю, это покой и деликатное обращение.

Политик очень эффектно развел все четыре пары рук. Потом сделал паузу. Я – ждал. Мне было интересно, чем он закончит.

– Впрочем, я воспринимаю происходящее как неизбежное зло и желаю лишь сократить общение с вами до минимума, – устало сказал Шибукай. – Если это не помешает вашему расследованию. При встрече передайте Бродигану, что я вместе с ним скорблю о его потере.

– Передам, – заверил я.

– И запомните – вы зря меня подозреваете.

– Неужели?

– Могу в этом поклясться любым принятым у вас образом.

Я окинул его испытующим взглядом.

Да нет, все нормально. Честное лицо, открытый взгляд – символ искренности. С другой стороны, я разговариваю с политиком. А уж они играть умеют великолепно. Иному профессиональному актеру сто очков вперед дадут.

В общем, здесь пока ничего больше не узнать. Только время зря уходит. Не пора ли двинуться дальше?

– В таком случае, – я встал и даже слегка поклонился, – у меня больше вопросов нет. Я оставляю за собой право вас вновь побеспокоить, как только они у меня появятся.

– Если вы пытаетесь быть вежливым, то советую больше не склонять передо мной голову, – сообщил политик. – У нашей расы это признак неуважения.

– Приму к сведению, – ответил я.

Теперь следовало уйти.

Я вывалился из каюты. В этой части пассажирского отделения стены коридора были выкрашены в салатный цвет, а пол покрывало что-то мягкое, напоминающее ковер. Топая по нему, я подумал, что корабль создали неугаманоиды. И все вроде бы в нем правильно, придраться не к чему, а вот – чувствуется. Делали не люди.

Мелко семеня на коротких ножках, мимо меня пробежал толстенький уборщик. Мордочка у него была острая, хитрая. Я невольно на него покосился.

Нет, не набросился. А мог бы, учитывая происходящее. Преступнику хватило ума углядеть меня в списке пассажиров. Значит, так просто он не отступится. Интересно, каким образом киллер попытается меня убрать сейчас?

Хотелось пить. Я прошел к питьевому фонтанчику, благо до него было рукой подать. Углядев на пульте управления значок воды, ткнул в него пальцем. Из рожка полилась тоненькая струйка.

Уже наклоняясь к ней, я подумал, что вода вполне может быть отравлена. Тут и симбионт не поможет, кстати. Потом я припал к струйке и сделал первый глоток. Вода оказалась прохладной и очень вкусной, словно из горного ручья.

Вдоволь напившись, я решил, что выбрал правильную тактику. Опасаться следует, но зацикливаться на опасениях не стоит. Иначе, вместо того чтобы вести расследование, только и останется, что прятаться по углам. И с водой все вполне логично. Киллеру требуется время на подготовку очередного сюрприза, и следить за подобными мелочами он просто не успевает. Интересно, как он тогда попытается меня достать? Поживем – увидим…

Я хмыкнул.

Между прочим, убийцей запросто может оказаться и сам корабль. Как известно, синдрому Джекила и Хайда подвержены и биомеханические создания.

Обдумав эту мысль, я решил, что ее следует принять как запасную версию. Однако в первую очередь надлежало заняться пассажирами.

Память у меня хорошая, и список многомеров я запомнил, но все же по привычке заглянул в персоналку. Вычеркивать из него Шибукая было рановато, однако на главного подозреваемого он пока не тянул. Ну да, болтун и враль, наверняка – негодяй, но мало ли таких на свете? И не все они становятся убийцами.

Не заняться ли мне многомерами с неполными телами? Их трое. Чем не вариант? Может, кто-то из них всего лишь прячет свою четверть среди пассажиров иных рас? Это дает ему свободу действий, необходимую киллеру.

Я передвинул имена многомеров с неполными телами в начало списка.

Хорошо бы получилось взглянуть на их запястья. Они правду покажут.

Прикинув по плану корабля, кто из подозрительной троицы находится ближе, я уверенно зашагал по коридору. Покрытие пола слегка пружинило под ногами, потом оно изменилось и стало тихо шуршать, словно песок на омываемом океанскими волнами пляже. Дувший в коридоре легчайший ветерок принес запах ванильного мороженого.

Оно-то тут откуда? Какая раса любит это лакомство?

Не расслабляйся, одернул я себя, хочешь выжить – максимум внимания. Следует замечать любые мелочи и быть готовым к сюрпризам. В противниках у тебя сейчас настоящий профи.

Мимо пробежал еще один уборщик, потом попалась стайка неторопливо ползущих по стене змеек, обслуживающих вентиляцию. Уборщика я проводил внимательным взглядом, а змейки показались слишком медлительными, чтобы опасаться всерьез. Несмотря на это, я обошел их стороной.

Вот до нужной двери осталось лишь с десяток шагов. Я ее уже видел, массивную, окрашенную безвкусной серебрянкой. На ней было нарисовано животное, смахивающее на кита.

Из стены послышался голос корабля. Теперь в нем явственно слышались металлические нотки. Классический такой командирский голос.

– Центурион Беск Маршевич, признаю вас совершившим убийство четверти известного политика Бродигана эп Капа. Советую без сопротивления принять участие в процедуре вашего ареста.

Змейка с рубиновыми глазками попыталась вцепиться мне в ногу смахивающими на сахарные шильца зубами. Делала она это так медленно, что я успел шагнуть в сторону. При желании ее можно было щелкнуть по носу, но я не стал этого делать. За что? Ни в чем бионт виноват не был. Просто выполнял глупый приказ.

Из стены выдвинулось влажное, красного цвета рыльце и плюнуло в меня стальной стрелкой. Без труда от нее увернувшись, я подумал, что пора на что-то решиться.

Скоро действие симбионта закончится, и время для меня вновь двинется с привычной скоростью. Тогда-то антитеррористические сюрпризы корабля и станут по-настоящему опасными. А выбор скуден. Либо сдаться, либо найти надежное укрытие. Если я позволю себя арестовать, то на расследовании можно поставить крест. Между прочим, преступник явно рассчитывает закончить свою работу до первой остановки, до появления на борту толпы стражей порядка. Это случится через четыре дня. А пока хозяин положения он. Кстати, кто сказал, что он оставит меня в живых? И проще пареной репы покончить с человеком, находящимся под стражей.

Что я смогу сделать, если останусь на свободе? С честью погибнуть в бою? Лучший вариант, чем подохнуть в камере, но мне бы хотелось остаться в живых. Значит, для начала следует где-нибудь отсидеться, выиграть время. Где корабль не имеет права шпионить за пассажирами? В каютах, конечно. Вот только в чужую мне не попасть, а до своей далеко.

Я переместился за угол, достал персоналку и выдвинул ее экран. За время, пока загружалась карта корабля, в меня успел пустить струю один из находившихся поблизости паучков – ароматизаторов воздуха. Исторгнутая им жидкость в этот раз пахла очень неприятно. Кислотой, кажется.

Откуда он ее раздобыл? Вроде бы некоторым видам мыслящих нравится ее запах. Некоторым, но только не мне.

Увернувшись от смертоносной струйки, я еще передвинулся по коридору и взглянул на карту. Одно подходящее место поблизости имелось. Если повезет…

Я увернулся от нацеленного в меня зазубренного диска. Тот пролетел на расстоянии ладони от моего носа и словно бритвой вспорол обшивку коридора. Мне некогда было даже узнавать, кто его в меня метнул. Время рывками то ускорялось, то замедлялось, и я знал, о чем это говорит.

А до заветной двери оставалось еще шагов десять. Вот наконец они сделаны. Тут следовало подождать, пока откроется дверь. Открылась. Я скользнул внутрь и принялся ждать, когда она закроется. Закрылась.

Слава богу!

Мой симбионт окончательно сдох. Почувствовав, как мир вокруг на мгновение померк, я привалился к стене и облегченно вздохнул.

Прорвался. И симбионт, красавец, не подвел. Только расслабляться рано. Надо действовать.

Я огляделся.

Кафельный пол, что-то вроде кабинок из вещества, смахивающего на прессованную фанеру, лавка, на которой стопкой сложены тигровой расцветки шкуры. Рядом с ними – кучка уже уснувших живых украшений.

Что и требовалось. В соседней комнате бассейн огнедышащих ящеров, а здесь их раздевалка. Причем мне повезло, и она в данный момент пуста. Надолго ли? Судя по доносящемуся из-за стены взрыкиванию, а также по скинутой одежонке, времени у меня не очень много.

Что будет, когда ящеры вволю накупаются в пепле и вернутся сюда? Как они на меня отреагируют? Вряд ли душевно, скорее – наоборот. Значит, меня к этому моменту здесь быть не должно.

Я выключил персоналку.

Вот так. Теперь корабль меня не найдет и через нее. Осталось лишь придумать, что делать дальше. На симбионта надеяться пока нечего. Ему надо отдохнуть не менее пары часов. У меня этого времени нет. Что делать?

Я вновь огляделся.

Пол, потолок, стены, лавка, дверь. Что еще?

По идее, здесь должна быть вентиляция. Чем не возможность спрятаться? Найти ее, раздвинуть створки, пролезть внутрь и отправиться путешествовать по внутренностям корабля. Он огромен, не меньше средней руки города. Это хорошо. Надлежит не только найти внутри него безопасное место, но и сохранить возможность продолжить расследование. Каким образом? Мне нужны союзники, помощники. И они не должны подчиняться кораблю. Можно ли надеяться таких найти?

Ответ я знал.

Попутчики. Такой огромный организм без них обойтись не может. Они есть везде. Значит, сейчас мне следует сначала обнаружить укрытие, а потом войти в контакт с живущими на корабле попутчиками и, если они разумны, попытаться навербовать из них помощников. Это уже похоже на план. А остальное додумается потом.

Я оглянулся на дверь.

Рычание теперь слышалось уже рядом с ней. Это означало, что пора сматывать удочки.

Вентиляцию я нашел легко, чуть ли не мгновенно, поскольку ее никто и не думал маскировать. Внимательно осмотрев стены, в одной из них я обнаружил прорези.

Милое дело.

Теперь осталось только хорошенько ухватиться за эти прорези и раздвинуть одну из них на максимальную величину. Отверстие получилось не очень большое, но при желании, извиваясь как червяк, в него залезть можно.

Куда оно ведет? Увидим. Главное – там меня преследователям достать не удастся.

Раздвигая себе дорогу руками, я полез внутрь корабля.

– Ну хорошо, – сказал мне король крыс, – а в чем сила людей?

– В том, что они правильно думают, – ответил я. – А в чем сила крыс?

– Они умеют выживать, а выживание – главное в жизни. Мечты, желания, моральные ценности, общественные отношения являются не более чем добавками. Без умения выживать любой мыслящий, пусть у него семь пядей во лбу, быстро станет мертвым куском мяса. Понимаешь? А мы, крысы, умеем выживать очень хорошо.

Я пожал плечами.

– И это – все? Но в чем тогда ваша главная цель?

– Я повторяю – выжить и еще раз выжить как вид, дав жизнь потомству. Вот суть. Остальное можешь добавить по вкусу. Если это увеличит наши шансы на выживание, мы даже на это согласимся.

– Скрываясь в вентиляционных трубах и тканях, соединяющих органы корабля?

– Чем плохо? Кстати, ты тоже оказался у меня в норе, желая выжить. Такая ли большая между нами разница? И насколько ты будешь свободен, когда твои неприятности кончатся, когда вновь станешь полноправным пассажиром?

Спорить с ним стоило большого труда, но было интересно.

Я невольно огляделся. Нора, в которой мы сидели, как и положено королевским апартаментам, поражала размерами и великолепием.

При желании в ней можно было даже встать и походить, не рискуя задеть головой потолок. В дальнем углу располагалось удобное лежбище, покрытое разводами бархатного мха, явно очень чистого и мягкого. Рядом с ним находился лоток с едой, в котором вяло шевелилось нечто размером с руку, мохноногое, зеленого цвета. Дальше шли стеллажи со статуэтками неки-богов. Ряд коробов из вещества, похожего на толстую вощеную бумагу. Что в них, я не знал, да и узнать не пытался. И наконец, неподалеку от входа располагались мы с королем. Мы сидели за низким, явно растительного происхождения столиком. Время от времени он принимался раскачиваться, и стоящие на нем стаканы с фиолетового цвета напитком начинали опасно двигаться. Из чего был приготовлен напиток, я не знал, да это меня и не интересовало. Достаточно было того, что он вкусный и питательный.

– Оставайся с нами, – предложил король крыс. – Вы, люди, не очень выносливые создания. А у нас ты выживешь. Мы умеем это делать и тебя научим.

Я испытующе глянул в его блестящие, похожие на пуговки глаза, усмехнулся.

– Твои предки – тоже с Земли.

– Именно поэтому я и предлагаю остаться у нас. Из чувства родства. Наши предки с одной планеты. Тебе повезло, что ты попал на корабль, которому вот уже много тысяч лет сопутствуем именно мы. А везением надо пользоваться.

– При этом вы по-прежнему будете получать с меня плату за проживание?

– И это тоже. Кто откажется от еды и вещей прямиком из магазина? Стащить их нетрудно, но, если мы будем этим заниматься, корабль может разгневаться и прекратить наше выживание. Ты же не воруешь, а покупаешь. Это – правильно, это нам неопасно.

– Когда-нибудь мои деньги закончатся, и я стану бесполезен.

– К этому времени мы уже научим тебя выживать, и ты все равно будешь ценным членом нашей стаи.

Я помолчал.

Никаких шуток. Предложение было сделано всерьез.

– Можешь подумать. До следующей остановки еще два дня. Срок более чем достаточный.

Король крыс слегка обнажил кривые, желтоватые клыки, ловко пригладил ладонями редкие волоски на голове, поерзал на сиденье из белого, словно мел, почечного корабельного камня. Он явно выбирал позу, при которой ему не будет мешать небольшой рудиментарный хвостик.

– Один из основных принципов выживания – это умение договариваться, не так ли? – поинтересовался я.

– Именно. Примерно такой же важный, как умение маскироваться и умение видеть.

– Умение видеть? Как это?

– Можно смотреть и не видеть. Можно искать и не находить, поскольку не умеешь видеть искомое. Чаще всего оно оказывается у тебя под носом.

– Вот как… – задумчиво сказал я, чувствуя, что у меня появилась некая странная догадка.

– Именно так все устроено в жизни, человек с планеты Земля. Чаще всего искомое находится рядом. Ты не видишь его лишь потому, что этого не желаешь. Как, обдумал мое предложение?

– Твое предложение…

– Ты ведь не согласишься?

– Нет, но я тебе очень благодарен за наши беседы, – сказал я. – Они навели меня на одну идею.

– Я знал, что этот номер не пройдет, но попробовать следовало. Теперь валяй, рассказывай мне о жизни в инопланетном квартале. Мы условились о такой плате за предоставление убежища. Твой договор с членами моей стаи – отдельная история и меня не касается. Однако свой кусок я получить должен.

– Зачем тебе это? Ты никогда не попадешь в инопланетный квартал. Ты всегда будешь жить здесь, в корабле.

– Новые знания нужны для выживания. Лишними они не бывают. В общем, берись за работу. В прошлый раз ты остановился на домах ручейвурков.

Я вздохнул и принялся рассказывать:

– Они не очень сложные. В верхней части обязательно должна находиться комната с прорезью в потолке, через которую живущий в ручейвурке второй, приземленный разум, должен по ночам смотреть на пролетающие по небу спутники планеты, а если их нет, то на самую большую звезду в небе. Прорезь должна быть неширокой. Ручейвурник выдвигает глаз на длинном стебельке, он протискивается наружу и наблюдает. Зачем им это нужно, я так пока и не выяснил. Но – нужно. В нижней части дома обязательно должен быть…

Три вернувшихся с охоты крысы-добытчицы избавлялись от маскировки. Они оживленно переговаривались и постоянно хихикали. Это означало, что охота получилась удачной.

Одна из крыс, крупная самка с фиолетовыми усами, наведавшаяся в оранжерею за съедобными веточками пампука, бережно отклеивала с морды два фальшивых фасеточных глаза, похожих на старинные фонари. Она маскировалась под представителя расы дажаджа. Балахон, благодаря встроенному каркасу добавлявший ей горб, уже лежал на полу рядом с большим, плотно набитым мешком. Добыча двух других булькала и тяжело колыхалась в массивных, почти полных канистрах. Для того чтобы прокрасться на склад питательного молочка, им пришлось подделаться под рэмси, раскрасив шерсть в красную полоску и обзаведясь дополнительными лапами и фальшивым хвостом.

Конечно, любой из встреченных пассажиров мог подобную маскировку разоблачить, но этого добытчицы не боялись. Пассажиры не знали всех находящихся на борту и вполне могли принять их за представителей малоизвестной экзотической расы. А вот корабля опасаться стоило. Время от времени инспектируя склады и закрома, он мог нахлебников и вычислить. Для того чтобы обмануть его глаза, все эти ухищрения и предназначались.

Увидев меня, ходившая за веточками крыса радостно запищала:

– Я знаю, ты не наведывался в магазин уже полдня, но, судя по запаху, в твоей норе лежат две большие упаковки синей еды и восемь маленьких разноцветной. Давай плату. У меня есть сведения, и интересные. Я подслушала их в коридоре. Важные сведения, вкусные сведения, дорогие сведения.

– Вот как? – сказал я. – Очень интересные?

– Не пожалеешь.

Я хмыкнул.

С этими созданиями надо держать ухо востро. С другой стороны, времени у меня осталось около корабельных суток. Мало. Нужен прорыв. Я должен либо узнать нечто важное, либо сопоставить уже имеющиеся сведения и догадаться, как найти убийцу. Было у меня большое подозрение, что киллер рассчитывает, сделав работу, сбежать с корабля на первой же остановке. Вполне логично, между прочим.

Прорыв. Если он мне так нужен, то жадничать глупо. У Холмса, которого благодаря интригам Мориарти загнали в подполье, выбор небольшой. Платить и платить информаторам.

– Ладно, ваша взяла, – сказал я. – Будем меняться.

– Содержимого твоей норы мало. Ты еще раз сходишь в магазин, не так ли?

– Стоит мне включить персоналку…

– Не включишь ты ее, – насмешливо сказала крыса с фиолетовыми усами. – Тебя при этом обнаружат. Незачем брать нас на пушку.

– Не могу я сегодня отправиться за покупками, – сообщил я. – Перерасходую энергию симбионта, а она мне еще сегодня понадобится.

– Ты можешь сходить за едой без него.

– Не могу, – ответил я.

И не соврал. Зайти в магазин, прячась под одним из маскирующих балахонов крыс, было нетрудно. А вот выходить из него уже следовало очень быстро. Расплачиваясь за товар, надлежало прижать руку к сканеру. Поскольку закрыть мою кредитку корабль был не в силах, то деньги магазин принимал. Однако дорогу из него до одного из крысиных ходов можно было осилить только с помощью симбионта.

– Ну, если ты не желаешь…

– Может статься, мне ваш товар и не нужен, – сказал я.

– Это почему?

– Много вы за него запросили. Это означает, что новости и в самом деле серьезные. Стало быть, настала пора выбираться из ваших ходов. А оказавшись на воле, я узнаю все даром.

– Обманул, да? – заныли крысы.

– Почему? – Я пожал плечами. – Просто поработал мозгами. Они для чего даны? Как раз для этого. Выживанию помогают.

– И что теперь будешь делать?

– Я уже сказал. А перед уходом подарю все оставшиеся у меня припасы другим охотницам. Могу и вам, в обмен на сведения, в которых уже не очень нуждаюсь. Как, договорились?

Крысы молчали, возбужденно пошевеливая носами, поблескивая бусинками глаз. Наконец одна сказала:

– Жулик ты, обмишулил нас… ну да ладно, по рукам.

– По рукам, – ответил я, – все оставшиеся продукты – ваши. А теперь давайте выкладывайте.

– Я подслушала, – сообщила крыса с фиолетовыми усами. – Специально лишних полчаса крутилась возле компании фрипов. У того, о ком ты нам говорил, сведения о котором тебе особенно важны, полчаса назад убили еще одну четверть тела. И еще…

– Пора, – сказала крыса, которую со мной послали как провожатую. – Здесь у него точно есть не только глаза, но и уши. Тут он тебя обязательно услышит.

Ну вот, опасный момент настал. Следовало ли бояться за жизнь? Нет, конечно. При самом худшем варианте мне поможет симбионт, некогда вживленное в мой организм существо, не раз уже спасавшее меня от смерти. Беда будет, если расследование прервется, а убийце удастся ускользнуть. Догадаться, каким образом он обманул корабль, мне помог разговор с королем крыс. Чтобы окончательно выиграть схватку, надо раскрыть тайну еще одного фокуса. Им я займусь немного погодя. А сейчас главное – достоверно сыграть свою роль.

– Не стоит тянуть время, – напомнила крыса. – Излишние колебания пожирают удачу.

Так и есть. Пора.

Я выскользнул из отверстия воздуховода, сделал несколько шагов по коридору и крикнул:

– Корабль, говорит Беск Маршевич, центурион инопланетного района, которого ты признал преступником. Сдаюсь добровольно и прошу меня не уничтожать, ибо я могу спасти многих твоих пассажиров от огромной опасности.

Теперь следовало подождать. Если программа киллера подавила волю корабля полностью, придется спасаться бегством.

Слева от меня в стене бесшумно открылась ниша, и из нее выполз напоминающий шейкер агрегат на тонких паучьих лапах. Он навел на меня пару расположенных в верхней части корпуса лазерных глаз.

Ну же…

– О какой опасности для меня и моих пассажиров ты говоришь?

А вот это уже голос корабля.

Приободрившись, я сообщил:

– В твоей комнате для гостей заложена бомба. Найти ее и разрядить могу лишь я лично.

Уловка была примитивной, но, если корабль мне ответил, значит, большая часть его разума свободна. Сейчас она должна встать на мою сторону.

– Почему я должен тебе верить? Вдруг ты намерен ее взорвать?

– Если я самоубийца, то не проще ли мне дать убить себя здесь? По крайней мере не нужно никуда идти. Раз, два и – готово.

– А если все-таки выяснится, что ты обманываешь?

– Меня нетрудно изолировать. Разве это не очевидно?

Корабль молчал. Он явно задумался.

Вот еще бы знать, хороший это признак или плохой, подумал я. И не угадаешь, в какую сторону его повернет. Ждать, надо ждать.

– Иди в комнату для гостей, – сказал корабль. – Но учти…

– Да-да, – пробормотал я, – если соврал, ты мне покажешь кузькину мать.

«Шейкер» уполз в свою нору. Очевидно, я теперь мог беспрепятственно передвигаться по коридору. Это обнадеживало, но радоваться еще было рановато.

Я двинулся в путь и минут через десять уже оказался в комнате, в которой три дня назад пил кофе.

Барахла было много, очень много.

Надарили на мою голову, подумал я. Правда, если убийца все-таки один из многомеров, то его эстетическое понимание мира не должно сильно отличаться от обычного, человеческого. Это уменьшает количество вариантов. С чего начать?

Я огляделся.

Вот для чего служит эта цвета рубина коробочка с неживым, пустым экранчиком? А та, круглая, смахивающая на арбуз фиговина? А эта продолговатая, ультрамариновая плоская штуковина на колесиках? И еще, и еще…

– Показывай, где лежит бомба, – приказал корабль.

Следовало начинать.

Знать бы, сколько у меня попыток для задуманного, пока терпение корабля не иссякнет. Я мысленно перебрал все придуманные отговорки. Получалось, попыток на десять их хватит. На первую надеяться было смехотворно, на вторую или третью – несерьезно. Вот где-нибудь десятая представлялась уже реальным вариантом. А если не повезет и с ней? Ну, еще десять я нагребу, комбинируя предыдущие. Потом… О том, как я буду выкручиваться дальше, думать не хотелось.

– Ну? – В голосе корабля явно слышались угрожающие нотки.

Ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Поехали…

– Вот это. – Я показал пальцем на притулившегося в углу комнаты зверька, смахивающего на медведя.

Размерами с восьмилетнего ребенка, он был сделан из похожего на плюш материала. Правда, лап у него оказалось целых восемь.

– Что именно? – спросил корабль.

Я подошел поближе к восьмилапому медвежонку и указал на него пальцем:

– Зверек в углу, весь мохнатый.

– Нет там никакого зверька, – не очень уверенно сказал корабль.

Бинго! Удача!

Еще не веря в то, что мне удалось вытащить счастливый билет с первой попытки, я спросил:

– Точно?

– Ты надо мной издеваешься, центурион?

Сунув руку в карман, я нащупал в нем небольшой кубик, за который пришлось заплатить дополнительным походом в магазин. Крысы утверждали, что с его помощью можно отключить любой прибор. Достаточно положить на него эту штуку и сильно нажать на одну из граней. Кажется, сейчас настало время проверить, какие на самом деле мастера хвостатые попутчики.

– Рассказывай, – приказал корабль.

Я поставил пустую кофейную чашечку на стол и сообщил:

– На самом деле я рассуждал достаточно просто. Преступник – профи. Он мыслит рационально. Каждый раз подключаться к твоему телу – лишний расход сил и времени, больше шансов засыпаться. Значит, подключение было одно. К твоему телу подсоединили некое устройство, передатчик, с помощью которого преступник дистанционно тобою управлял. Почему же ты его не заметил во время проверки? Устройство ввело в твой разум программу, благодаря которой ты его увидеть не мог в принципе. Даже находясь в этой комнате, оно оставалось для тебя невидимым, но только – для тебя. Понимаешь?

– Ты его видел.

– Конечно. Только преступник его поместил внутрь мягкой игрушки, и никаких подозрений эта штука не вызывала.

– Я понял. Думаю, скрываясь от меня, ты не сидел без дела?

– Даже устроил слежку за передвижениями многомеров. Ясное дело, от тебя эти сведения я получить не мог.

– Как сумел это организовать?

– Нашел себе платных помощников, – ответил я. – Они славно поработали.

– Это кто?

Я улыбнулся.

– Не имеет значения. Много будешь знать, плохо будешь спать.

– Вот как? – сказал корабль. – Впрочем, мне кажется, я догадываюсь. Иногда и дармоеды помогают?

– Верно, – подтвердил я. – Если найдешь к ним подход.

– А дальше что было? Ну, убедился ты с помощью неведомых помощников, что на свободных участках подключения нет. И что?

– Осталось только одно место, в котором оно могло быть.

– Комната гостей?

– Да. Причем в ней, как я помнил, навалено много подарков. Оставалось только вычислить, какой из них является шпионским модулем. Систему разработать было нетрудно. Отсиживаясь в… в общем, отсиживаясь, я придумал представление, целью которого было выяснить, какую из вещей в комнате ты не видишь. Дальнейшее тебе известно.

– Результат получился блестящим, – сообщил корабль. – Теперь я чувствую себя поистине свободным. Моя благодарность будет простираться очень далеко. Кто убийца? Его надо немедленно схватить.

Я пожал плечами:

– Совершенно не представляю. Вероятно, информация о том, кто принес эту игрушку, из твоей памяти исчезла?

– Да. Восстановить ее не удалось.

– Хорошо работает, – не без восхищения сказал я. – Профи, одним словом.

– Что будем делать? Мы обязаны защитить моего пассажира.

– Остались сутки. Вычислить преступника, может, и не получится. С другой стороны, раз ты теперь свободен от контроля, его возможности сильно уменьшились. На всякий случай я бы пока не пускал в эту комнату никого. Вдруг у врага еще есть одна коробочка?

– Станем следить за всеми многомерами?

– За теми, у кого не хватает четверти. А еще за всеми пассажирами в радиусе ста метров от них. Хватит у тебя на это мощности?

– Да. А зачем?

– Есть у меня теория о том, что у одного из калек тел все-таки полный комплект. Он спрятал свою четверть среди пассажиров, выдал за представителя другой расы.

– Резонно. Может, имеет смысл взглянуть на их запястья?

– Мои помощники это сделали и ничего подозрительного не обнаружили. А я вот думаю, что одну точку можно замазать каким-нибудь кремом или с помощью хирургической операции закрыть кусочком собственной кожи. Понимаешь?

– Еще бы.

– Если нападение произойдет, ты знаешь, как действовать. Вероятно, нам сейчас остается лишь следить и охранять. А мне следует до следующей остановки переселиться в каюту Бродигана. На случай, если убийца все-таки рискнет напасть и покончит с делом, даже раскрывшись.

– Верная мысль, – сказал корабль.

– Сейчас и пойду, – сообщил я, вставая.

Воды в бассейне не было. Видимо, ее спустили, а вновь налить забыли. На барной стойке виднелась лужица какой-то жидкости, поблескивали осколки, и лежало бутылочное горлышко.

Бродиган сидел в креслах в шубе и меховой шапке. Вид у него был бледный, но оба тела говорили одновременно, хотя и слабым голосом.

– Пока жива хоть одна моя четверть, – сообщил он, – я не умер. Меня еще можно восстановить, клонировать. Обычным гражданам это недоступно, но у меня есть статус и деньги. Мне это по плечу.

– Осталось совсем немного, и все испытания окажутся позади, – обнадежил я.

– Хотя некоторые неудобства мое теперешнее положение мне все-таки доставляет. Честно говоря, я настолько ослабел, что совсем не могу держать в четвертом измерении свои погибшие четверти. Они теперь постоянно лежат в холодильнике, и меня время от времени знобит. Что-то не совсем хорошее происходит и с мозгом. Я помню, раньше мне думалось лучше и свободнее. Как именно – вспомнить не могу, но знаю, что это было.

Покачав головой, я напомнил:

– Осталось не так много времени.

Один из Бродиганов встал и медленно пошел к стойке, явно с намерением налить себе стаканчик.

– Это много, очень много, – сказал оставшийся сидеть в кресле напротив меня. – Но я продержусь, знаю точно. Очередное испытание моей стойкости? Что ж, мне не впервой.

– Уверяю вас, – начал было я, – мы с кораблем…

Как раз в этот момент рядом с сидевшим напротив меня политиком и возник убийца. Произошло это почти мгновенно. На нем был сделанный у плукан комбинезон, и поэтому его лицо закрывало черное непроницаемое облако.

Скверно! Опознать негодяя не получится.

Выдираясь из кресла, которое, на мое несчастье, оказалось слишком глубоким, я подумал, что подобная скорость, очевидно, достигается лишь очень долгой тренировкой. А может, убийца воспользовался какими-то препаратами? Или у него тоже есть симбионт? Почему бы и нет, кстати? Он же – профи.

При этом время, благодаря моему симбионту, уже замедлялось, растягивалось, словно старинная конфета-тянучка.

Поздно он включился, думал я. Надо было на мгновение раньше. Да и кресло, проклятое кресло, оказавшееся таким несподручным для того, чтобы отреагировать на появление убийцы, стояло не слишком далеко.

И это было плохо, поскольку противник действовал очень быстро, а инстинкт человека, не раз оказывавшегося в серьезных переделках, подсказывал мне, что я не успеваю. Совсем немного; может быть, мне не хватало доли секунды в реальном времени.

Я увидел, как убийца взмахнул правой рукой, и в ней блеснул клинок. А нас еще разделяло два шага, и я проклял себя за то, что позволил Бродигану устроиться на таком большом расстоянии. Делая следующий шаг, я успел заметить, как последняя четверть политика прячется за стойку.

Не успеваю!

Рука с ножом дернулась вниз, а потом убийца вдруг исчез, и случилось это в тот момент, когда я был от него в полушаге. Мне ничего не оставалось, как подхватить на руки падающую четверть Бродигана. Из его рассеченной груди толчками выливалась кровь.

– Не может быть, – сказал я. – Как это, никто ни на мгновение не пропадал из поля твоего зрения?

– А вот так, – ответил корабль. – Никто из многомеров, ни одна четверть их тел.

Я попробовал ухватиться за соломинку.

– А обычные пассажиры вокруг тех, у кого тела неполные?

– Ни один из них не исчезал.

Я невольно глянул в сторону единственного оставшегося Бродигана. Тот сидел прямо на полу, сгорбившись, обхватив руками колени. Глаза у него были какие-то совсем бессмысленные. Или мне это только кажется?

С другой стороны, он пока еще жив. Вот если убийца сделает еще один заход, и ему удастся поставить точку, это будет катастрофа. А он появится, тут и к гадалке не ходи. Удастся ли мне ему помешать? Надо прямо сейчас разобраться, сообразить, кто может быть преступником. И начать следует с самого простого.

Вот почему убийца до сих пор не вернулся? Ждет удобного момента? Или вообще работает с интервалами? Чем не вариант? Допустим, первые два раза он просто хотел продлить удовольствие. В третий раз убил только одну четверть, поскольку рядом оказался я. Но ведь прошло уже минут двадцать. Неужели ему за это время не подвернулась возможность? Или он ждет, когда отдохнет его симбионт?

Стоп, что-то я упустил, нечто мелкое… А мелочей в расследовании не бывает. И не додумал я одну простую вещь. О том, что убийца мог и в первый раз убить сразу двух Бродиганов. Или – всех. Тогда ему никто помешать не мог, и даже не надо было ждать, пока отдохнет симбионт. С помощью бионтов он с ними мог справиться легко, однако предпочел убивать по одному. Ради удовольствия все-таки? А профи ли он на самом деле? Может, против меня действует очень умный, все просчитавший и спланировавший, но все же – любитель? Любитель с недешевым комбезом и очень дорогим симбионтом.

– Что дальше? – спросил корабль.

Ему случившееся явно нравится еще меньше, чем мне.

– Прежде чем действовать, надо сообразить, где мы ошиблись.

– Разумно. И где? Есть какие-нибудь идеи?

– Идей много, – ответил я. – Как тебе мысль о том, что у убийцы было еще одно устройство? Он его недавно к тебе подключил, и ты его исчезновения не заметил?

– Не получается, – ответил корабль. – Я видел, как он здесь появился. Понимаешь, о чем я? Не бывает избирательной невидимости. Если я его видел здесь, никакой коробочки нет.

– Да, это объяснение, – согласился я. – Как я понимаю, ты его тоже разглядеть не смог?

– Четко – нет. Нечто расплывчатое. Гуманоид. Две ноги, две руки и голова, закрытая маскировкой.

Я почесал в затылке.

Негусто, а время уходит. Сколько его осталось? Полчаса, час, полтора?

Почему бы не подбить бабки для начала? Что мы имеем в сухом остатке? Гуманоида, умного, все просчитавшего любителя, судя по тому, как он появился, – многомера. Если некое существо ходит как утка, крякает, и у него плоский клюв, это – утка. Теперь осталось лишь определить, кто это из находящихся на борту, а потом сообразить, как его вывести на чистую воду.

– У тебя есть хоть какое-то объяснение? – наседал корабль.

– Есть смутные подозрения, – честно ответил я, – но из них шубу не сошьешь.

– Шубу? – спросил корабль. – Что это такое?

– Долго объяснять, – буркнул я. – А время – на вес золота.

– Вы научились измерять время с помощью веса металла?

Ну как тут можно работать?

Я снова взглянул на несчастного Бродигана и покачал головой.

Бедняга. Наверняка он сейчас чувствует себя умирающим от смертельной болезни.

Правильно истолковав мой жалостливый взгляд, тот гордо вскинул голову. Получилось это у него не очень естественно, но он справился.

Ну да, стойкий оловянный солдатик. Я – помню.

– Все вернется, – стараясь говорить уверенно, промолвил Бродиган. – Сообразительность и могучая память, скорость передвижений. Они, я тебе уже говорил, зависят от количества тел.

Мне было известно, что симбионт мой сработать не мог, но время замедлило бег, и в полной, душной тишине, чувствуя, как стынут секунды, понимая, что до догадки, способной все объяснить, осталось совсем немного, я спросил:

– А что, если ты восстановишь, к примеру, на одну четверть больше? Увеличится ли от этого твоя сообразительность?

– Не увеличится, – ответил тот. – Поэтому лишним телом обзаводиться нет смысла. Сообразительность, ум – это штука, которую так просто не приобретешь. Ее надо долго тренировать. И память не добавится. Проверено. Никто подобными вещами и не балуется.

– Значит, нет смысла? – уточнил я.

– Почти никакого, – ответил Бродиган, – а стоит очень дорого.

И этого было достаточно, поскольку синтез завершился.

– Ну хорошо, – пробормотал я, выбираясь из кресла. – Думается мне, кое-какие мысли у меня появились, и, кажется, я знаю, как это безобразие прекратить. Корабль, ты меня слышишь?

– Конечно, – ответил корабль.

– Немедленно сделаешь вот что…

– У вас парадоксальное мышление, – сказал я. – Вы правильно рассчитали, что там, где это наиболее очевидно, искать не станут. Кто рискнет заподозрить политика? Верно?

– Никто не заподозрит, – подтвердил Шибукай. – А остальные ваши слова я считаю бредом. Не верю, что вы отважитесь меня обвинить.

– Рискну, – сообщил я. – У меня есть доказательства.

– Какие?

Он недоверчиво приподнял одну бровь.

– Они скоро появятся. Достаточно лишь заставить вас показать запястье и сосчитать находящиеся на нем точки.

Политик смешно фыркнул носом.

– С этим справится даже самый дешевый адвокат. И найдутся медики, которые объяснят появление лишнего, пятого пятна изменением внутреннего щелочного баланса во всех четвертях. Очень редкое заболевание. До сих пор ни одного случая не известно. Мой – первый.

По его щеке медленно стекла капелька пота. Словно бы, разговаривая со мной, он еще и делал какую-то физическую работу.

Мне сразу представился человек, который, прижав четыре пальца одной ладони к столу, пятый держит на весу. Десять минут так посидеть – без проблем. А если дольше? Через полчаса находящийся в воздухе палец покажется весом в тонну.

– Понятно, – сказал я, – редкое заболевание… Между прочим, скрывать пятую четверть смысла уже нет. До остановки осталось почти двадцать часов. Нет, не удержите. Корабль, который сейчас за нами наблюдает, все зафиксирует и представит стражам порядка. Поймите, раньше, когда никто и предположить не мог, что у вас есть лишняя четверть, прятать ее было легко, просто вовремя укрыв в четвертом измерении или замаскировав, изменив с помощью макияжа внешность. Теперь тайна раскрыта, и вас неизбежно поймают. Неужели устроите ампутацию? Здесь и сейчас не удастся. Показывайте, в общем. Незачем себя так мучить.

Он хмыкнул.

– Вы правы только в одном. Двадцать часов прятать пятую четверть я не смогу. Не хватит сил. Значит, следует передохнуть.

Тут же после этого в каюте стало пять Шибукаев. Появившийся из четвертого измерения ничем не отличался от всех прочих, кроме одежды. На нем был плуканский комбез. Он шагнул к софе, стоявшей у дальней стены, и молча на ней устроился. Две четверти, до того разговаривавшие со мной, синхронно развели руками. Кажется, они извинялись.

– Я зафиксировал это, – сообщил корабль. – И сделал несколько копий записи. Теперь этот ролик из моей памяти изъять будет очень трудно.

– Можете снимать сколько угодно, – сообщил Шибукай. – Вы не рассматривали вариант, при котором запись может исчезнуть вместе с вашей памятью? И адвокаты… А пресса сообщает только то, что ей разрешат. К тому же убийства и не случилось вовсе. Я лишь оттяпал у своего противника лишнее. Единственное, что мне угрожает, это обвинение в покушении. От него избавиться легче. А избиратели так вовсе ничему не поверят. Мало ли каких собак на меня вешают соперники перед выборами?

Вот только сказано это было хоть и в пять глоток, но не очень уверенно.

– Готов побиться об заклад, вы не первый раз так убираете конкурента, – сообщил я. – И раньше вам все сходило с рук. Только теперь – другая история. Думаю, узнав о вашем лишнем теле, стражи порядка продолжат расследование тех, давних убийств. Наверняка теперь они будут раскрыты. Вот чего вы боитесь, не так ли? Ну а совсем уж по мелочам тоже немало накапает. К примеру, соперники ваши дремать не станут, сделают все, чтобы ничего тайного в истории о лишнем теле не осталось. Вы, политики, всегда чувствуете, кто из вас попал в скверную ситуацию. И на пощаду ослабевшему рассчитывать нечего. Не так ли? Продолжить?

Шибукай пожал плечами. Вяло сказал:

– Может, так и получится. Поживем – увидим. А пока… больше всего меня огорчает, что до этого негодяя Бродигана больше не добраться. Вы хорошо придумали, переместив его в каюту в дальней части корабля, вне досягаемости моих шагов из другого измерения. Думаю, переместиться в том направлении мне не удастся?

– Никак не получится, – сообщил корабль. – Я принял очень серьезные меры к его охране. Тебе не поможет и симбионт.

– Грустно, – сообщил политик.

Я решил, что он и сам уже ни капли не верит в возможность вывернуться из данной переделки. Впрочем, мое ли это дело? И не настало ли время превратиться в обычного пассажира?

– Думаю, дальнейшее уже не имеет ко мне отношения, – сказал я. – Расследование закончено.

– Так и есть, – подтвердил корабль. – Очень благодарен и постараюсь, чтобы остаток пути ты проделал в максимальном комфорте. Какие бы желания у тебя ни возникли, если это в моих силах, они воплотятся в жизнь.

Прежде чем уйти, я сказал Шибукаю:

– Больше всего меня сбило с толку, что убийство совершил именно политик, сам. Кто бы подумал?

– Так и есть, – послышалось в ответ. – Мы всегда стоим за спиной тех, кто действует, указываем, куда идти и что делать. Это наша работа. Однако иногда очень хочется хоть что-то совершить самому. Искушение почти непреодолимое.

В этот раз за соседним столиком устроились зеленые шарообразные хвустики. Было их пятеро, и перед каждым стояло по лохани, наполненной молочного цвета жидкостью. Трудолюбиво работая лапками, хвустики взбивали ее серебряными ложечками с длинными черенками. Жидкость бурлила, и от ее поверхности поднималось множество мелких разноцветных пузырьков. Они рассеивались по залу, опускались на столы и беззвучно лопались, оставляя на них мокрые кружочки.

Мне уже случалось сталкиваться с этими толстячками, и я знал, что их деятельность имеет отношение к определенному религиозному ритуалу.

– Все считают, что выходцы с Земли не отличаются большой физической выносливостью, – сказала красивая девушка Сая Бини.

– Ты с этим согласна, не правда ли? – поинтересовался я.

– Однако они сильны духом. Мне тут шепнули, что пару часов назад ты провернул одно важное дело и при этом бился, как… У вас, выходцев с Земли, есть сказка о стойком воине, который выполнил долг до конца. Мне сказали, что ты бился, словно он.

– Польщен.

Сказав это, я улыбнулся.

За последние пару часов мне открылось, каким может быть по-настоящему шикарное путешествие на межзвездном корабле.

– Мне кажется, молва обманывает и насчет вашей выносливости.

– Хочешь ее проверить?

– Конечно. А еще мне кажется, что ты заслуживаешь отдельного одобрения, персональной награды.

Я взглянул ей в глаза, желая убедиться, что понял ее мысли правильно.

– Какого именно одобрения?

– Терпение. Для начала тебе следует кое-кого показать.

Она таинственно улыбнулась.

Массивный, покрытый жестким зеленым волосом меланиец, устроившись между столиками, отчаянно махал рудиментарными крыльями, стараясь собрать как можно больше летающих по залу пузырей у себя над головой. После того как с ритуалом будет покончено, хвустики обязательно нанесут ему по паре благодарственных укусов в левую заднюю ногу. Это обеспечит ловкому меланийцу лучшие места во время зрелища окормления всеобщей гусеницы-прародительницы по крайней мере на год.

Я подумал, что он наверняка сейчас на вершине блаженства и рад-радешенек тому, что оказался именно в этом ресторане, именно сейчас.

Мне же оставалось лишь сидеть и ждать. Согласно моим сведениям, каюта Саи Бини находится очень близко. Только какая девушка появится в ресторане, не принарядившись? Значит, минут десять в запасе еще оставалось.

О природе обещанного мне сюрприза я не гадал, поскольку наизусть помнил список, в котором встретил имя прелестной попутчицы. Меня сейчас волновало другое. Я мысленно готовился к предстоящему испытанию. От него, не потеряв самоуважение, увильнуть было нельзя. После того как мы покинем ресторан, оно должно было стоить мне больших усилий, став настоящей проверкой на стойкость. В том, что я насчет списка не ошибся, убеждали пятнышки на запястье моей очаровательной знакомой, которые стали видны, поскольку закрывавший его широкий браслет слегка сдвинулся к локтю.

Александр Золотько родился 27 марта 1963 года, филолог по образованию. Член Национального союза журналистов Украины. Автор двадцати пяти романов в жанре боевика, детектива, фэнтези, научной фантастики. Лауреат премий «Интерпресскон», «Баст» и премии имени С. А. Есенина Московской городской организации Союза писателей России. В своем творчестве старается следовать правилу: «Литература начинается там, где вымысел перестает быть ложью».

Рассказ «Выбор» возник на перекрестке нескольких жанров: темного фэнтези, классического детектива и детектива-нуар. Классическая пара, детектив и его помощник, расследует преступление, совершенное с помощью магии, но разоблачение преступника – это не самое сложное, что им предстоит.

К утру дождь перестал грохотать по крыше и ломиться в ставни. Видно, решил отдохнуть после двух недель беспрерывных попыток затопить несчастное Великое Королевство Армона от Северной Переправы до Южной. Или понял, что остановить Следователя Имперского Коллегиума Леора и Фавера из Темной Долины, рыцаря Имперского Ордена Справедливости, у него все равно не получится.

Дождь прекратился, а на мелкую холодную водяную пыль, висевшую в воздухе, можно было и не обращать внимания. Особенно если сидишь за столом в жарко натопленном зале корчмы «Стоптанный башмак», перед тобой стоит блюдо с седлом барашка и кувшин вина, очень неплохого вина для придорожной забегаловки.

После первой за неделю ночевки в теплом и сухом помещении ребра Леора, поврежденные еще в юности, почти перестали ныть, а рана, недавно полученная Фавером, хоть и не перестала болеть, но кровоточила уже значительно меньше.

По этому поводу Леор, выпив кружку вина, принялся объяснять рыцарю свои взгляды на способы расследования убийств, совершенных с применением магии. Фавер искренне полагал, что единственным правильным наказанием для любой зловредной магии будет костер, позиции своей менять не собирался, посему рассуждения и доводы следователя превратились за время совместного путешествия в своеобразный ритуал – регулярный, немного нудный, но неизбежный. И, возможно, все-таки небесполезный.

Вода камень точит, рассуждал Леор, в очередной раз пытаясь указать своему попутчику на вопиющую нелогичность отношения рыцаря к магическим преступлениям.

– Ну как тебе объяснить?.. – сказал Леор, когда рыцарь в очередной раз заявил, что колдовство – это колдовство, а убийство – это убийство, посему убийца может быть казнен мечом или веревкой, водой или деревом, а колдун или колдунья – только огнем, и никак иначе.

– Как хочешь объясняй, – Фавер налил себе вина в кружку и залпом осушил половину, – только я останусь при своем. К тому же в Указаниях Имперского Коллегиума ясно сказано, что в случае колдовства следствие надлежит вести по специальному уложению, с соблюдением правил…

– Глупости! – заявил советник. – Указаниям уже три сотни лет. Когда их (и твое уложение, кстати, тоже) составляли, человека могли сжечь и за сглаз. По подозрению в сглазе. Сейчас попробуй кому-то такое обвинение предъявить – не обрадуешься. А ведь в уложении ясно сказано, что и сглаз…

– И сглаз, – кивнул рыцарь и допил вино. – И наговор…

– И приворот, и лечение, и лозоходство… – подхватил за ним советник. – За них-то тоже жечь? Колдовство ведь, как ни крути… Гадание, обереги – за все брать и жечь?

Фавер задумался на мгновение, потом вздохнул.

– Не мое это дело. Рыцари Ордена Справедливости не должны ломать голову над хитросплетениями следствия. Мы меч в руке Коллегиума, а следователи – рука.

– Вот именно, – поднял палец Леор. – Ты – меч, я – рука, а…

– А Коллегиум – голова, рукой повелевающая, – закончил рыцарь и улыбнулся по-мальчишечьи. – И не дело руки обсуждать и сомневаться в решениях головы.

Советник поднял глаза к закопченному потолку харчевни, пошевелил энергично губами. Совершенно беззвучно, но рыцарь по губам прочитал, что именно произнес Леор, и засмеялся довольно. Ему нравилось вот так по мелочам злить советника. Это скрашивало долгие дни путешествия, а сейчас еще и позволяло отвлечься от саднящей боли в правом предплечье.

Неделю назад беглый душегубец попытался проткнуть Леора ножом, советник по обыкновению нападение прозевал, а у Фавера времени доставать свое оружие не было, посему рыцарь принял удар клинка на руку. Хорошо еще, что никакой заразы в рану не попало. Так, с ладонь длиной получился шрам, на шесть стежков шелковой нити. Пора бы ране уже и затянуться, но все кровоточит и кровоточит, проклятая. Из-за погоды, наверное.

В зале харчевни было малолюдно, кроме следователя и рыцаря в нем завтракали еще трое купцов из Баронств, но вели они себя тихо, говорили вполголоса, лишь изредка бросая опасливые и настороженные взгляды в сторону Фавера. Вчерашний урок смирения и послушания явно пошел им на пользу.

– Послушай, дорогой Фавер, – сладким голосом произнес после паузы советник. – Что есть преступление? Преступление есть сочетание умысла, причины, факта, преступника и жертвы. Согласен?

– Согласен, – кивнул Фавер, осторожно погладив раненое предплечье под столом. – И еще – орудие преступления.

– И орудие. Как же без него. Хотя, если кто-то совершил преступление голыми руками… Ну да ладно, и орудие тоже. Значит, некто замыслил убить человека…

– Замыслил, – подтвердил Фавер.

– Скажем, для того, чтобы завладеть землей.

– Землей, – подтвердил Фавер. – Недвижимостью.

– Взял некто оружие и лишил человека жизни… Так?

– Так. И что?

– Он убийца? – спросил вкрадчивым голосом Леор.

– Убийца, – уверенно сказал рыцарь. – Всякому понятно…

– И какое наказание ты бы убийце назначил?

Рыцарь задумался.

– Ну, не стесняйся…

– Петля. Ну, или меч. Если убивал очень уж жестоко, то колесование или разорвать лошадьми… – Фавер пожал плечами. – Не мне это решать, да и тебе не всегда, господин следователь Имперского Коллегиума, а судье, если таковой имеется, или сходу поселян, или владетелю той земли…

– А почему ты, благородный рыцарь, – ласково улыбнулся советник, – не спросил меня, каким орудием было совершено убийство? А если, скажем, убийца напустил порчу через вынутый след? Или спалил в доме огненным камнем?

Фавер хмыкнул неопределенно. Не любил он таких вот подковырок. Не злился, когда советник в очередной раз загонял его в ловушку своими рассуждениями, но испытывал почти детское чувство обиды.

– Если колдовством убил, значит – сожжение, – сказал Фавер. – Ибо колдовство… Чего ты на меня уставился, господин советник? Чего прицепился? Я что, вмешался в тех Выселках, когда ты потребовал, чтобы бабу, которая мужа колдовством со свету сжила, не жгли, а повесили? Я тебе мешал? Нет, не мешал. Хотя ты нарушил… много чего нарушил, и в Коллегиуме за свои нарушения ответил бы…

Советник вскинул голову, словно собирался предложить рыцарю по возвращении в Коллегиум рассказать о проступке Леора… Но ничего говорить не стал. Обвинять Фавера в доносительстве было глупо и несправедливо. Но и спорить с ним было бессмысленно. Придет время – сам поймет. Или не поймет.

Леор оглянулся на хозяина корчмы, поймал его взгляд и указал рукой на опустевший кувшин. Нужно будет еще и в дорогу вина с собой прихватить, подумал советник.

Фавер подождал, пока хозяин лично принесет им на стол новый кувшин, потом наполнил кружки:

– За что выпьем, советник?

– За спокойную тихую старость, – сказал советник, поднимая свою кружку. – Чтобы мне разрешили уйти со службы, поселиться где-нибудь на юге и доживать свои последние годы без убийц, воров, колдунов и прочих забавных представителей рода людского… Хочу дожить свой век скучно и без неожиданностей… Кстати, тебе я того же желаю, доблестный рыцарь!

Фавер задумался. Рана у него, конечно, ныла, но в свои двадцать лет он еще не собирался на покой. Собственно, покоем для него была ночевка в теплой постели, горячая еда… в течение дня-двух – не более. Потом Фаверу становилось скучно, хотелось снова вскочить в седло и отправиться навстречу хоть каким-нибудь приключениям. И в этом смысле его желания совпадали с желаниями Имперского Коллегиума и родного Ордена.

А Леор хотел покоя, потому что был старым. Сорок с лишним лет – это старость, понятное дело, и Фавер, если честно, не собирался доживать до такого преклонного возраста. Рыцари Ордена Справедливости так долго не живут. Во всяком случае, Фавер не встречал ни одного рыцаря своего Ордена старше тридцати пяти. Зато орденское кладбище за Цитаделью было обширным.

– За тебя, Леор! – провозгласил, наконец, рыцарь и опорожнил кружку.

– Ну, за меня так за меня, – печально усмехнулся советник.

– Но про колдовство ты все-таки что-то не то говоришь… – сказал Фавер. – Оно – колдовство. Если меня кто-то кинжалом поразит, то это значит – он меня перехитрил, я дураком оказался, и все такое. Но по-честному. А если он на меня порчу напустил, так тут нечестно все получается и несправедливо… Хотя, конечно, если кинжалом в спину… или яд… или на спящего напасть – тоже нечестно… Но колдовство – это уже противоестественно и подло. Не по-человечески…

Рыцарь кашлянул, понимая, что не выходит у него складно объяснить.

– Да я знаю, что ты хочешь сказать, – Леор дернул себя за мочку уха. – Только и ты пойми, хоть постарайся… Волшебство – есть такое же свойство нашего мира, как жар солнца, прохлада воды или неумолимость ветра. Дерево, например, имеет свойство расти. Но если человек, владея инструментами и талантом, дерево срубит, то может сделать из дерева табурет, скамью, древко для копья… И это тоже будет свойство дерева, скрытое, но врожденное… И проявившееся только благодаря участию человека, его умению. Это понятно?

– Понятно.

– А если взять ореховую ветвь, да вырезать из нее фигурку, да обжечь ее на костре из веток дуба и стеблей полыни на рассвете в день солнцестояния, да остудить в росе на северном склоне холма, да на месяц спрятать в хорьковую нору… что получится?

– Оберег получится. Чтобы рана, в бою полученная, не гноилась да не горела… Только это не колдовство, – спохватился рыцарь. – Это…

– Да колдовство это, колдовство, – отмахнулся Леор. – И не нужно для него быть колдуном или ведьмой. Достаточно сделать все правильно, по порядку, строго выдерживая сроки и последовательность… Не так?

– Так.

– А почему ты не сделал себе такой оберег? – спросил Леор. – Сейчас бы не баюкал свою руку, уже забыл бы про рану. Почему не сделал?

– Ну… – протянул Фавер.

– А потому, что не лежит у тебя душа к такому. Время тратить, да еще вдруг что-то забудешь, да все насмарку пойдет… Так?

– А если так?

– Вот и я говорю – каждому свое. Человек, замысливший убийство, выбирает орудие, а нож это, камень или колдовство – уже неважно. Когда вор в дом проникает, ножом поддев щеколду, мы же его наказываем не за владение ножом, а за кражу чужого. И если он собаку при этом усыпил обрядом, мы его тоже за воровство наказываем, а не за магию… Ты вот решил, что колдун, на тебя порчу наводящий, нечестно поступает…

– Конечно, нечестно.

– А ты, когда на нас в прошлом месяце разбойники напали, честно поступил? – Леор с улыбкой прищурился. – Ведь был бы ты честным человеком, так с коня бы слез, не мечом их попотчевал, а дубиной… У них ведь мечей не было? Не было. К тому же тебя десять лет готовили учителя-наставники, а их – нет. Они сами учились, как подорожному внутренности на нож мотать… Значит, нечестно ты поступил с ними.

Фавер помотал головой, словно пытаясь отогнать от себя морок. Это как получается? Это получается, что вот сейчас его советник обвинил в нечестном бое? С одной стороны, выходило, что прав Леор, ведь не было у разбойников шанса победить рыцаря в том овраге, но с другой стороны, это что ж получается – добровольно отказаться от оружия, от того, чему учили?.. Для справедливости? Чушь получается. Разбойников, кстати, никто и не приглашал нападать.

Рыцарь стукнул кулаком по столешнице, не сильно, но кружки, миски и кувшин подпрыгнули.

Снова советник его запутал.

– И что ж тогда делать? – спросил Фавер растерянно. – Если колдовство – обычное свойство нашего мира, так как же разобраться? Как судить? Как понять, кто виноват… и виноват ли… Вот ты, советник, когда приходишь туда, где совершено преступление, как ты понимаешь…

– А тут все просто, – улыбнулся Леор. – Проще простого. Тебя когда счету учили, как поначалу объясняли? Одно яблоко да одно яблоко будет два яблока… Так?

– Так.

– А одна белочка да одна белочка будет две белочки… Так?

– Так. Я тогда еще спросил, что получится, если одну белочку прибавить к одному яблоку… – засмеялся Фавер, вспомнив тот болезненный урок. – И был порот, между прочим…

– И правильно порот, за характер свой упрямый наказание понес. Но мысль ты высказал правильную. Чтобы складывать – не нужно знать, что именно ты складываешь. Не яблоко и яблоко, а один да один. Два. Хоть белочек две, хоть два яблока… Вот и я не пытаюсь разобраться, колдовством или чем другим человек убит. Все просто. Есть мертвый человек. Это факт. Верно?

– Верно.

– То есть был человек живым, а стал мертвым. Значит, нужно понять, как его убили, за что убили, чем убили. Как убили, для меня важно только тем, что позволяет найти, кто убил. Нужно посмотреть, что в мире изменилось в момент убийства и после него. Кому выгодно, и для кого такая выгода может показаться настолько привлекательной, чтобы… И тогда станет понятно, кто убил. Как с той деревенской бабой, про которую ты вспоминал. Муж ее бил? Изменял ей с кем только мог? Держал семью впроголодь? После его смерти бабе легче стало? Могло стать? Даже после ее казни все их подворье и надел старшему сыну отошли, а он парень толковый, да и своих братьев-сестер в обиду не даст. По-любому обмен баба выгодный совершила, каждому понятно. И каждому понятно, кто ее мужу пакость магическую в полу зашил. Не нужно имен, не нужно званий – нужно обратить внимание на голую функцию, на роль, которую человек играет. Не крестьянка и крестьянин, не барон и баронесса, а жена и муж, муж и жена. И ты понимаешь, что все одинаково на свете, что в замке или во дворце, что в хижине или на хуторе – все одно и то же. И причины одни и те же – деньги, любовь, обида. И что крестьянка должна быть наказана, что баронесса. – Леор снова улыбнулся, на этот раз печально. – Знаешь, чего мне не хватает в моей жизни? Очень хотел бы удивиться хоть раз, что-нибудь необыкновенное обнаружить, с чем-то странным встретиться…

– Что? – переспросил Фавер. – Ты что-то сказал?

Рыцарь внимательно смотрел на вход, за спину советнику. По залу прокатилась волна влажного холодного воздуха. Входная дверь стукнула, закрываясь.

– Кто-то вошел? – негромко спросил Леор.

– Да, – сказал Фавер тихо. – Мужчина, чуть ниже меня, крепкий. По-настоящему крепкий. Под плащом – кольчуга. И, кажется, меч на поясе. На вид – чуть младше тебя. Каштановые волосы, сильно поседевшие. Борода, как у этих, северян, короткая, клинышком. Усы. Шрам на правой щеке. Глубокий шрам…

– Смотрит на нас? – спросил Леор.

– Да.

Советник закрыл глаза и вздохнул.

– Мы тут про чудеса с тобой болтали, – не открывая глаз, сказал Леор. – Хочешь, покажу одно волшебство?

– Полагаешь, сейчас это уместно? И у нас есть на это время? – Фавер удивленно глянул на советника. – Когда он входил, то на пороге оглянулся и что-то сказал. Значит, кто-то остался за дверью. И я полагаю, не один…

– Неужели разбойники прямо возле самых стен столицы напасть вздумали? – спросил Леор и покачал головой. – И все-таки я настаиваю на чуде. Хочешь, я скажу тебе, что меч у незнакомца весит на правом боку? Так?

– Так…

– А в левом ухе у него – жемчужная серьга. Не круглая, а похожая на каплю…

– Точно.

– Похоже, сегодня мы с тобой на Переправу не попадем, – сказал Леор и повернулся лицом к вошедшему. – Здравствуй, досточтимый Браск! Как я полагаю, ты не просто так заехал в корчму?

Досточтимый Браск, начальник охраны его величества Граска Славного, короля Великого Королевства Армона, Разумного, Надежного, Беспощадного и Веселого, не стал отнекиваться и притворяться. Да, он приехал за Леором, бес бы его побрал. И нечего тут рассиживаться, мать его так, а нужно следовать за Браском, не задавая лишних вопросов. И рыцарьку своему сопливому скажи, чтобы за меч не хватался, а то я этот самый меч у него отберу, да и вставлю по самую гарду, сам знаешь куда…

– Сидеть, – приказал Леор, и Фавер послушно опустился на лавку.

– Это гости короля, мать их так! – сказал Браск хозяину корчмы, и тот поклонился с самым кислым видом – с гостей короля платы брать не полагалось. – Их вещи остаются в корчме до завтрашнего утра…

– Дружище… – Леор поманил начальника стражи указательным пальцем. – Вы точно уверены, что с имперскими служащими королевскому придворному стоит разговаривать таким тоном? Я, конечно, готов вас выслушать, но…

Слушать господина начальника королевской стражи пришлось уже на ходу, в седлах по дороге к столице королевства. Фавер несказанно удивился покладистости советника, согласившегося следовать за Браском после не очень длинной, но очень энергичной тирады начальника стражи, но потом понял, что Леор был прав.

Его величество король Великого Королевства Армона Граск Славный, а также Разумный, Надежный, Беспощадный и Веселый изволил умереть, что, как ни крути, было веской причиной прервать завтрак.

Браск так торопился, что даже привел с собой лошадей для советника и рыцаря, чтобы не терять время, седлая их коней.

Гости покойного короля и начальник королевской стражи мчались рядом, а сзади, отстав на дюжину саженей, неслись десять стражников. Возможно, Браск прихватил их с собой на встречу с Леором и Фавером как почетный караул. Возможно.

– Но мы-то здесь при чем? – спросил Леор, придерживая шляпу, когда начальник стражи прокричал ему столь печальное известие. – Смерть короля… конечно… важное событие в жизни каждого королевства… но…

Советнику тоже приходилось кричать – мало того что кони неслись вскачь, так еще и ветер был встречным, немилосердно бил в лицо, пытался сорвать шляпы и плащи со всадников.

– Заткнись! – крикнул в ответ Браск. – Всегда ты был треплом… господин имперский советник…

– Следователь Имперского Коллегиума! – прокричал Леор.

– Всегда ты был треплом, господин следователь Имперского Коллегиума. Треплом ты и остался! Согласно Имперскому Договору ты обязан принимать участие…

– Только в случае убийства! – крикнул Леор.

– Вот именно! – ответил Браск, и кавалькада, прогрохотав по подъемному мосту, влетела в Ристу.

Городские ворота были открыты, стражники шарахнулись в стороны, чтобы не попасть под лошадей, прохожих на улицах не было, так что до королевского дворца добрались без происшествий.

Браск лихо соскочил с седла, Фавер спрыгнул и бросился на помощь Леору – советник, как обычно, запутался в стременах, потом зацепился каблуком башмака за край плаща и чуть не свалился на вымощенный булыжником двор.

– А ты так и не научился толком с конем обращаться, – сказал Браск.

Без осуждения сказал, вроде как констатировал.

– А я не обязан быть лихим конником, – ответил Леор, отталкивая руку Фавера. – Мое дело – думать…

– Я помню, – прервал его рассуждения Браск. – А твой рыцарь помнит? Не забыл, что он главный, что он благородный, а ты, в лучшем случае…

– Конечно-конечно, – торопливо закивал Леор, мгновенно превращаясь из следователя Имперского Коллегиума в канцелярскую крысу при благородном рыцаре.

Леор поклонился рыцарю с самым подобострастным видом. Фавер кашлянул и огляделся смущенно по сторонам.

– Ничего-ничего, – с приторной улыбочкой на губах сказал Леор. – Благородный Фавер из Темной Долины скоро привыкнет командовать мной, недостойным… Ненадолго, впрочем…

Их лошадей быстро увели в конюшню.

– Мы сейчас пойдем к королеве? – тихо спросил Фавер, внутренне холодея. Он еще ни разу не был представлен даже самому захудалому монарху. Высшим его достижением по части иерархии был поединок с графским бастардом из Приморья. Бастарда он убил без особых переживаний, но мысль о том, что вот прямо сейчас он, третий сын провинциального дворянина из захудалого рода, будет представлен ее величеству, потрясала и немного пугала. – Прямо к ее величеству?

– Губу подбери… те, ваша милость, – посоветовал с усмешкой Леор. – Мы ведь торопимся, так торопимся, что сразу пойдем смотреть на тело его величества… Так ведь мы торопимся, Браск?

– И все-то ты знаешь наперед, Лис! – Браск посмотрел на окна дворца, потом быстро перевел взгляд на советника. – Нам туда, в левое крыло…

Начальник стражи двинулся вперед, Леор и Фавер пошли следом.

– Пока мы идем, чтобы не терять зря времени, не сообщит ли мне ваша милость, что странного мы уже увидали сегодня с утра? – тихо спросил советник у Фавера. – Или ничего не вызвало у вас удивления? Не заставило насторожиться?

Фавер остановился на мгновение, собираясь с мыслями. Ветер с треском крутил флюгера на башнях и хлопал полотнищами намокших знамен.

– Идем-идем, милостивый государь, не останавливаемся… Мы же так торопимся! А по дороге отвечаем на мой вопрос. Ну?

– Мы странно торопимся, – сказал Фавер.

– Вот как? И что же странного?

– Когда умер король? – вопросом на вопрос ответил рыцарь.

– Неточно выражаешься, – поправил его советник. – Не умер, а убит. Не сегодня. Это точно – не сегодня. Почему я уверен, что не сегодня, кстати?

– Суеты нет, – сказал Фавер. – Единственный, кто суетится, – это уважаемый господин Браск. Причем он больше на словах суетится.

– Хорошо, – кивнул одобрительно Леор. – Из чего ты сделал такой вывод?

– Мы приехали в «Стоптанный башмак» вчера перед закатом… – медленно проговорил Фавер. – И я заметил, что только мы сообщили хозяину свои имена и титулы, как он отправил своего мальчишку в город, дабы, я полагаю, информировать местные власти о прибытии имперских чиновников. Значит, еще вчера Браск знал о нас. Так?

– Браво, продолжай.

– А сегодня он приехал не ночью и даже не сразу с рассветом. Примчался почти к полудню, кричал, ногами топал, но прибыл с таким опозданием, как будто не особо торопился…

– А может, король только что убит? Ну зашли в спальню, а он зарезан… – Леор поправил плащ и искоса бросил взгляд на окна дворца – ставни на нескольких окнах были приоткрыты, и кто-то, кажется, сквозь щели рассматривал приезжих. – А как нашли, то сразу бросились за нами… Лично Браск примчался…

– И так может быть… – начал Фавер, потом решительно тряхнул головой. – Не может. Даже если кто и хватился бы его величества так рано, то начальник стражи сейчас должен был метаться, землю рыть, искать убийцу и все такое…

– Получается, что убили короля вчера? – спросил Леор.

– Получается, что не позже. И выходит, что нас могли еще ночью вызвать, раз уж так спешат…

– И не вызвали… И, кстати, что происходит, когда умирает монарх? А? Что? Правильно, трубы трубят, флаги, штандарты приспускают, все придворные и слуги одеваются в траур… Ты видел на ком-нибудь траур? И флаги вон полощутся на ветру изо всех сил…

– Но ты же хотел столкнуться с чем-то удивительным?

– С удивительным, а не смердящим, – сказал Леор. – Не нравится мне начало нашего расследования. И куда это, кстати, нас ведет Браск?

Начальник стражи вел их не в королевскую опочивальню. И даже не в обеденный зал и не к себе, в свои личные покои. Вначале они через боковую дверь дворца вошли в кухню – повара с поварятами и служанками шарахнулись в стороны, пропуская начальника стражи и его гостей, – потом подошли к небольшой двери в задней стене. Один из кухонных слуг бросился вперед, распахнул дверь.

Из проема пахнуло холодом и сыростью.

– Ледник, – без удивления в голосе произнес Леор. – Боитесь, что его величество испортится?

– Рот закрой, Лис, – посоветовал Браск.

Другой кухонный слуга зажег от огня в печи факел и передал его начальнику стражи.

– За мной, – приказал Браск и шагнул, пригнувшись, в дверной проем.

Ледник дворцовой кухни был глубоким и очень холодным. Свет факела отражался от заиндевевших каменных стен. Пар, который выдыхали люди, казался розовым.

Браск остановился перед дальней дверью, протянул факел рыцарю, достал из-за пояса здоровенный, в две ладони длиной, ключ, вставил его в замочную скважину и со скрипом провернул.

– Заходим, смотрим, если возникнет желание – можно потрогать, – сказал Браск, толкая дверь.

Желания потрогать не возникло.

Его величество Граск Славный, король Армоны, прозванный также Разумным, Надежным, Беспощадным и Веселым, лежал в лохани. И сразу стало понятно, что не зря тело положили в ледник. Похоже, что его величество умер смертью неприятной и странной.

Больше всего его тело сейчас напоминало студень. Причем студень подтаявший. Было похоже, что король просто потек – размяк и потек, его сгребли в первую подходящую посудину и быстренько отнесли в подвал.

Леор подошел поближе, наклонился, поманил пальцем Фавера:

– Посвети, будь любезен!

– Колдовство, – сказал Фавер, подходя к лохани. – Вот ведь…

– Именно – вот ведь, – кивнул Леор. – А не скажет ли мне уважаемый начальник стражи, когда и как все это произошло с его величеством?

Уважаемый начальник стражи сказал.

Вначале он, правда, предложил закончить осмотр, чтобы побыстрее выбраться из этого холода, а потом, уже в своей комнате, у камина, рассказал о случившемся, налив себе и гостям вина в оловянные бокалы.

Король умер вчера после завтрака.

Завтракал его величество, по обыкновению, около полудня, кушал в большом зале, в присутствии практически всех придворных. Те, естественно, не ели, а наслаждались зрелищем королевской трапезы и ждали, когда его величество насытится и удалится в свои покои, предоставив придворным возможность тоже подкрепиться.

Кушал король хорошо, как и обычно, аппетит у него был просто великолепный, самочувствие – прекрасное, его величество даже рассуждал, сидя за столом, чему посвятить время до обеда – отправиться на охоту или заняться государственными делами, более склоняясь все-таки к охоте.

– Эй! – внезапно воскликнул король удивленно и тронул свою макушку.

Посмотрел на пальцы правой руки и встал с кресла. Волосы – его роскошные темно-каштановые волосы – слиплись в комок и тянулись тонкими нитями за кончиками пальцев.

Как растопленный мед, подумав, сказал Браск. Он, как обычно, присутствовал на завтраке и, когда король воскликнул это самое «эй!», вскочил и бросился к столу.

– Проклятье!.. – пробормотал король и упал в кресло.

Плоть с его руки вдруг потекла, обнажая кости.

Король еще что-то попытался сказать, но получилось у него нечто вроде утробного бульканья – губы пошли пузырями, потекли по подбородку, тяжелой громадной каплей скатились на королевскую грудь. Прямо на знак ордена Армоны.

Король медленно завалился на бок, ручка кресла, на которую он навалился, вошла в размякшую плоть, словно нож в теплое коровье масло. Тело короля сложилось вдвое, голова легла на пол, а королевское седалище все еще покоилось в кресле.

Ее величество, королева Илеара, сидевшая рядом с королем, первой поняла, что стала вдовой, приказала слугам немедленно собрать тело в лохань для грязной посуды и перенести его в кухонный ледник. Начальник стражи получил распоряжение немедленно найти убийцу и пресечь распространение слухов.

– Вот так сразу – убийцу? – уточнил Леор. – Не выяснить, что произошло, а убийцу?

– А чем это могло быть еще? – осведомился недовольным тоном Браск. – На простуду это не похоже, согласись.

– Это да, не похоже.

Начальник стражи сразу же приказал перекрыть все выходы из дворца, из столицы, отправил сообщение на обе Переправы, чтобы до особого распоряжения перестали впускать и выпускать людей. Лично стал опрашивать…

– Кого? – быстро спросил Леор, когда Браск дошел до этого места своего рассказа. – Кого ты стал опрашивать?

– Королевского мага, – ответил Браск. – Кого же еще?

– А я могу поговорить с королевским магом? – спросил Леор. – Ты можешь сделать мне такое одолжение?

– Эй, кто там! – крикнул Браск, повернув голову к двери. – Позовите сюда господина Грома.

Леор быстро глянул на Фавера и еле заметно усмехнулся – рыцарь был не то чтобы изумлен, но легкое недоумение явственно читалось у него на лице. Мальчишка, подумал Леор, еще не научился скрывать свои эмоции. Сейчас наверняка сидит и пытается понять, что именно происходит в этом дворце, в этой комнате, освещенной несколькими свечами и огнем в камине. Интересно, кого из нас – меня или Браска, – он считает большим идиотом, подумал Леор. И насколько еще хватит у славного рыцаря терпения?

Они не успели допить следующий бокал вина, как в комнату без стука вошел королевский маг. Старый, как и положено добропорядочному королевскому колдуну, одетый в темно-коричневую мантию и с непокрытой головой. Высокий, худой и совершенно лысый. Огоньки свечек отразились на его блестящем черепе.

– С тобой хотят поговорить, господин маг, – сказал Браск. – Вот, следователь Имперского Коллегиума благородный рыцарь Фавер…

Фавер удивленно вскинул голову и посмотрел на Леора.

– И его секретарь, мастер Леор, – закончил с невозмутимым видом Браск.

– Леор… – сказал королевский колдун, взял со стола кувшин с вином и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. – Секретарь, значит…

– Это я на всякий случай, – пояснил Браск. – Чтобы ты, господин королевский колдун, лишнего не сболтнул…

– Лишнего… – пробормотал колдун и сел на табурет. – Не приучен, знаете ли, болтать. Это не ко мне, знаете ли… Магия приучает к молчанию…

– Знаете ли, – добавил Браск. – В общем, с тобой хотят поговорить.

– Да пусть говорят… – махнул левой рукой Гром, не выпуская из правой кувшин. – Чего тут скрывать?

– Скажите, любезный господин Гром, – тихо и вежливо спросил Леор, – мне одному показалось, что его величество убит при помощи симпатической магии?

Колдун хмыкнул, покосился на Браска и снова хмыкнул.

– Намекну еще, – сказал Леор. – Вам не случалось когда-нибудь по роду службы сталкиваться с такими восковыми фигурками, слепленными по образу конкретного человека, посредством воздействия на каковые злоумышленник может нанести вред человеку, чей образ запечатлен в воске, и даже привести его к смерти?..

Колдун снова посмотрел на начальника стражи.

– Да гром вас всех разрази! – вскричал Леор, вырвал кувшин из руки колдуна и врезал посудиной по каминной решетке. Кувшин разбился, и вино пронзительно зашипело на раскаленном металле, превращаясь в пар. – Вы меня сюда притащили для того, чтобы вот так многозначительно переглядываться, вместо того чтобы отвечать на вопросы? Вон даже несмышленышу Фаверу понятно, что вы тут темните и недоговариваете… Правда, Фавер?

Рыцарь кивнул и только потом сообразил, что его сейчас при свидетелях назвали несмышленышем. Фавер вздохнул, но сдержался. Если так надо, то он готов и оскорбления вытерпеть. Но колдун с начальником стражи темнят, это понятно. Даже мне, подумал Фавер.

– Вино разлил, – спокойно сказал Браск. – Хорошее, между прочим, вино…

– Я – гость его величества… ее величества, – поправился Леор. – Могу себе позволить. Так что у нас по поводу симпатической магии, господин королевский колдун?

– Что касается симпатической магии, – начал Гром, – могу заявить, что все признаки этого рода колдовства имеют место быть… Похоже на то, что его величество погиб именно в результате воздействия высокой температуры на восковую фигуру, выполненную в образе его величества, но…

Колдун замолчал и печально посмотрел на пустые бокалы.

– Однако же, по размышлении и исследовании, я вынужден констатировать, – продолжил колдун, – что не могу представить себе, каким образом это могло быть произведено.

– Как это? – не удержался Фавер. – Берется воск, туда добавляется что-то… ну обрезки ногтей, там, волос… капля крови… А потом протыкается фигурка иглой… Или огнем плавится… Вот таким образом. Что тут думать?

Колдун жалобно сморщился и посмотрел на Браска, словно ища защиты от этой глупости.

– Да… – протянул Браск, – а в Ордене совсем перестали учить мальчишек основам магии…

– Зато учат владеть мечом, – почти без угрозы заметил Фавер. – И просто кулаком…

– Если бы еще учили работать головой… – простонал колдун.

– Ничего, это со временем, – пообещал Леор. – Постепенно. Я этим занимаюсь.

– Что я не так сказал? – набычился Фавер.

– Да, в общем, ты совершенно правильно озвучил народные поверья по этому поводу. Взять обрезки волос, закатать в воск, проткнуть-расплавить… – Леор вздохнул. – Магия, как я уже тебе говорил, штука достаточно простая, но не настолько же… Если бы отправить ближнего своего на тот свет было так просто, то уже весь мир обезлюдел бы. Волосы, ногти – все это ерунда. Чушь. Хоть все волосы с головы и тела собери да сожги – ничего у тебя не получится. Магия так просто не дается. Понимаешь? Не дается.

– Все дело в том, юноша… – Колдун погладил себя ладонью по голове. – Дело в том, что подобная магия требует не просто соблюдения некоторых правил, но и некоторого таланта. То есть нужно не просто слепить болванчика из воска, необходимо мастерство, способное придать этому болванчику сходство с объектом колдовства. То бишь злоумышленник должен быть скульптором. И неплохим. Но и это, слава Всевышнему, не главное, иначе либо Цех Скульпторов уже властвовал бы от края земли до края, либо не было бы на земле Цеха Скульпторов, уничтожили бы его, дабы упредить и пресечь попытки такого колдовства… Чтобы создать настоящую куклу, нужно иметь талант и нужно иметь влагу жизни. Ну и время с местом тоже…

Фавер слушал, не перебивая.

Раньше ему казалось, что все с этой магией проще. Но тут выходило, что далеко не каждый и далеко не всегда может совершить подобный обряд. В воск нужно добавить влагу жизни. Можно слюну, можно мочу, можно кровь. Даже пот можно добавить в фигурку, но… Пот сохранял свою силу совсем недолго. Его нужно использовать почти сразу после получения. Слюна тоже работала только в течение очень короткого времени, настолько короткого, что куклу пришлось бы лепить сразу же возле плюнувшей жертвы. Или помочившейся.

А вот кровь… Кровь работала очень эффективно в течение трех дней. Поэтому за королевской кровью следили очень строго. Стоило его величеству пораниться – порезаться или просто поцарапаться, как пролитую или выступившую кровь заботливо собирали, хранили в течение трех дней, после чего сжигали с соблюдением всех предосторожностей – собственно, наблюдение за подобными вещами и входит в обязанности придворного колдуна. И колдуны за этим следят строго, так что добыть королевскую кровь очень непросто. Ну и то, что обряд нужно проводить не дальше чем в ста шагах от жертвы, делало подобный род покушения очень сложным. Слишком сложным.

Это даже Фавер признал, выслушав колдуна.

– Да, – сказал Леор. – Все это поучительно, но страдает одним недостатком… Вы мне тут рассказываете, почему это невозможно, а я хочу услышать, как это могло произойти. Мы с вами имеем неоспоримый факт смерти. Мы имеем очень веские основания подозревать, что здесь использовалась магия, и даже знаем, какая именно. Давайте думать о том, каким образом убийца мог обойти все сложности. Только не говорите мне, что вы об этом не думали. Вон Браск, когда рассказывал о смерти короля, старательно обходил слово «воск», придумал для сравнения какой-то растопленный мед… Как дети, честное слово. Думали ведь?

– Думали, – сказал Браск.

Он встал, прошел к сундуку, стоявшему в углу комнаты, достал из него кувшин и поставил на стол.

– Если только попытаешься разбить – руки отрежу, – предупредил начальник стражи Леора.

– Не буду, наливай, – сказал советник. – Только скажи, пожалуйста, почему мне из тебя все приходится силком вытягивать? Вы ведь уже обстоятельства прикинули и взвесили. Так чего со мной играете?

– Не играем вовсе, правда, Гром? – Начальник стражи разлил вино в бокалы, свой подвинул колдуну. – Мы ведь не играем?

– Не играем, – сказал колдун. – Королева… Мы решили еще раз проверить ход наших рассуждений, и кто, как не следователь Имперского Коллегиума…

– Понял, – кивнул Леор. – Все понятно. Значит, мы сами должны представить себе, кто именно мог создать такую куклу…

– А во дворце есть скульптор? – спросил Фавер.

– Есть, – ответил Браск, с невозмутимым видом отхлебнув из бокала. – А что?

Скульпторов было даже два, как оказалось.

Собственно скульптор мастер Торельян и его подмастерье Переск. Приехали они во дворец по личному приглашению его величества, дабы изваять его статую из бронзы. Первоначально король хотел из серебра, но потом решил, что получается слишком дорого.

Мастер Торельян был известен при многих дворах, скульптуры его работы украшали дворцы и площади. Стало даже модным иметь скульптуру работы мастера Торельяна. Вот король Граск Славный и решил этому веянию моды последовать.

Скульптор приехал почти три месяца назад, поселился во дворце, приспособил местную кузницу для тонкой и сложной работы и вот буквально со дня на день был готов произвести отливку.

– Значит, мы имеем скульптора, – ровным, невыразительным тоном произнес Леор. – И, как я полагаю, его мастерская находится менее чем в ста шагах от того места, где из его величества вытекла жизнь. Так?

– Ну… – Колдун посмотрел на начальника стражи. – Так.

Леор закрыл глаза и несколько раз вдохнул и выдохнул. Нужно успокоиться. Нужно взять себя в руки и успокоиться. Не сорваться, не наорать на Браска, который почему-то ведет себя так странно, не врезать по постной физиономии колдуна. Держать себя в руках. Они хотят сверить свои открытия с рассуждениями следователя? Хорошо, пусть сверяют.

– Когда именно этот самый мастер Торельян должен был завершить свою работу? – спросил Леор. Он все еще казался спокойным.

– Завтра-послезавтра, – ответил Браск, также выглядевший совершенно спокойным. – Сегодня он собирался залить бронзу в форму, а потом, как бронза остынет, предъявить королю скульптуру… которая теперь будет разве что надгробным памятником.

– Сегодня залить бронзу… Кто-то из вас, господа, когда-либо сталкивался с процессом литья скульптур? – Леор обвел взглядом сидящих за столом. – Как все это происходит, кто-то знает?

– Чего тут знать? Нам все рассказали, – сказал Браск. – Мастер Торельян все и рассказал. Хочешь, сам у него спроси.

– Хочу, – сказал Леор и встал. – Господин Фавер тоже хочет. Он очень интересуется скульптурами. Я надеюсь, вы не очень потрепали скульпторов в пыточной?

– В какой пыточной? – удивленно спросил Браск и снова налил себе вина.

– В пыточной? – спросил вслед за ним колдун и подставил свой бокал под струю вина из кувшина. – Зачем – в пыточной? Прекрасно поговорили, мастер Торельян рассказал об особенностях его метода литья, Переск разъяснил, что делал накануне и во время преступления…

– И сейчас они?..

– Торельян сидит в мастерской и оплакивает свой заказ, а его подмастерье наверняка опять в «птичнике», – ответил Браск. – Выбирает очередную птичку, наверное.

Леор стоял перед невозмутимым начальником стражи с закрытыми глазами. На лице шевелились желваки, а неверный свет очага и свечек тенями рисовал у советника на лице жуткие гримасы. Пальцы на руках Леора сжались в кулаки.

– Тебе налить? – спросил Браск.

– Вы не знаете о том, что для литья мастер вначале создает восковую фигуру… – медленно проговорил Леор, не открывая глаз. – Вы не знаете, что потом восковая фигура обмазывается глиной, а когда глина затвердевает, то воск выплавляется из формы… Не знаете ведь?

– Знаем, – сказал Браск. – И даже знаем, что растапливать восковую фигуру в форме Торельян стал ровно в полдень, как раз после удара полуденного колокола. И ровно в полдень его покойное величество и сказал свое последнее «эй!» и свое последнее «проклятье!»… И что?

– Я, пожалуй, поеду. – Леор взял свой плащ, лежавший на сундуке у выхода, и набросил себе на плечи. – Я тут у вас загостился…

– Не-а… – помотал головой Браск. – Никуда ты не поедешь, Лис. Ты будешь расследовать это дело, и…

– Расследовать? Тут нечего расследовать, Браск! Нечего! Совершенно понятно, что король умер в результате симпатической магии, что скульптуру сделал кто-то из скульпторов, и нужно просто прижать как следует мастера и подмастерье, для того чтобы они все рассказали – оба или кто-то один из них. – Леор наклонился, чтобы заглянуть в глаза Браску. – Что тут неисполнимого? Просто берешь и спрашиваешь. У вас нет палача? Так ты и сам прекрасно справишься. В прошлом ты такой разборчивостью в средствах не страдал. И мозги у тебя работали хорошо не то, что сейчас…

– Обрезки ногтей и волос, – сказал Браск тихо.

– Что? – не понял Леор.

– Чем они могли начинить эту восковую фигуру? Какой жизненной влагой? Три дня до своей смерти король не имел ни царапин, ни ран, ни даже ушибов.

– Если быть точным, то почти сто дней его величество не проливал свою кровь, – добавил Гром. – Даже красотки из «птичника» не наносили ему царапин… Им это строжайше запрещено, но было два случая, когда красотки, особо стараясь, царапали его величеству спину… Так вот, я со всей ответственностью заявляю, что почти сто дней – девяносто восемь – тело короля не имело повреждений. Я присутствую при каждом утреннем туалете и при каждом вечернем раздевании и заявляю: никто не мог получить ни капли крови короля. Никто!

– Так что, даже если бы скульптор сошел с ума и стал убивать таким демонстративным способом, – подвел итог Браск, – то он просто не мог бы ничего сделать. Всем все прекрасно становится понятно, сбежать не получится, так что проще уж броситься на короля с кинжалом. Вряд ли удастся, но по самоубийственности – один в один.

Полено в камине, словно подтверждая правоту Браска, выстрелило, подняв облако искр. Все посмотрели на огонь.

– Мы имеем жертву, – сказал Браск. – Имеем факт убийства – и все, больше ничего мы не имеем.

Леор сел на табурет.

– Думаешь, я бы к тебе обратился, если бы все было так просто? – вздохнул Браск. – Думаешь, я просто счастлив тебя лицезреть? Поверь, если бы у меня была хоть какая-то зацепка, то… А еще причина. – Браск снова вздохнул. – Сколько я ни ломал голову, но придумать, кому нужна смерть короля, – не смог. Голова идет кругом, а ничего придумать не могу…

– Соседи… – робко предположил Фавер.

– Империя? – с язвительной улыбкой осведомился Браск.

– Нет, кто-то из баронов…

– Зачем? Зачем барону смерть его величества? Король не воевал с Баронствами уже лет двадцать…

– Девятнадцать с половиной, – сказал Гром.

– Вот! – поднял палец Браск. – Двадцать лет. Торговый путь из Баронств в имперские земли проходит через наше королевство, так что ссориться с нами баронам смысла нет. Захватить трон, пользуясь смертью его величества? Как? И как потом усидеть на этом самом троне? Остальные бароны посмотрят на счастливчика очень косо и даже, пожалуй, смогут в кои-то веки объединиться, чтобы не позволить выскочке насладиться удачей… Тем более что вопросы наследования утрясены давно, его величество издал специальный указ о престолонаследовании, по которому трон получает старший сын. Парню сейчас семнадцать лет, он в отце души не чает. Не чаял… Собственно, в королевской семье все тихо, спокойно и по-родственному. Дети любят и уважают родителей, родители уважают друг друга…

Браск замолчал, потому что Леор издал какой-то странный звук, словно кашлянул.

– Уловил? – Браск кивнул. – Молодец, уловил, не потерял хватки. Да, я сказал, что между детьми и родителями – любовь и уважение, а между родителями – только уважение. Ты по этому поводу хрюкал?

– А нельзя ли повежливее, любезный? – поинтересовался Фавер.

Суть разговора от него уже ускользнула, но то, что придворный крохотного королевства позволяет себе по отношению к следователю Имперского Коллегиума интонации, мягко говоря, не слишком уважительные, вполне тянуло на повод для поединка. Убивать старика Фавер не собирался, но порезать его камзол на мелкие лоскуты был готов.

Он даже положил руку на эфес меча и приосанился.

– Приношу свои извинения… – быстро сказал Браск. – И лично господину следователю, и всему Имперскому Коллегиуму в его лице…

– Струсил… – процедил Фавер.

– Да, струсил, – охотно подтвердил начальник стражи. – Да и зачем мне рисковать в поединке с молодым петухом? Убью или покалечу – скажут, что я воспользовался твоей молодостью, ты меня убьешь – станут говорить, что старый пес доигрался, что давно было пора уходить на покой… Я лучше прикажу кому-нибудь из моих людей, они тебя на выходе из дворца и перехватят. Оглоблей по ногам – способ деревенский, но очень… очень действенный…

– Сидеть! – привычно приказал Леор, увидев, как рыцарь медленно поднимается. – Браск шутит. Ведь шутит же?

– Шучу, – кивнул Браск. – По поводу благородного Фавера из Темной Долины – шучу. По поводу дел семейных королевской четы – шутить не могу, не имею права и не хочу. Любви там нет, но есть очень достойное и разумное поведение королевы и благодарность короля. Ни для кого ведь не секрет, что наш покойный король был бабником, выражаясь по-простому.

Бабником короля Граска Славного в глаза, естественно, не называли. Могли назвать пылким, влюбчивым, тонким ценителем женской красоты. Как королева называла своего супруга, находясь с ним один на один, никто не знал. Наверное, поначалу, доходило и до сильных выражений – королева была дамой решительной и волевой.

Граск, согрешив в очередной раз, пытался оправдать свое право на подобные вольности исконными привилегиями правителей Армоны, Илеа пыталась взывать к его супружескому долгу, но особых успехов в этом деле не достигла. Поэтому перешла к аргументам серьезным – политическим и экономическим.

Какая-нибудь из очередных любовниц могла забеременеть от короля. На свет в результате появлялся бастард, который мог нанести вред законным детям Граска и всему королевству в целом.

Король задумался и согласился. Действительно, нехорошо могло получиться. Но ведь обычаи и естество требовали своего… И королева нашла в себе силы и мудрость, чтобы решить эту проблему.

Она создала «птичник».

Официально три или четыре десятка девиц, собранных во дворец со всего королевства, назывались фрейлинами двора, но на самом деле ее величество таким образом подбирала для его величества кандидатуру для недолгого – день-два – романа. Собственно, даже и не романа, а развлечения.

Король за завтраком говорил ее величеству о своем желании… э-э… пошалить, королева выбирала кого-то из фрейлин и отправляла ту в опочивальню его величества. Через пару дней после этого девушку отсылали из столицы к родителям, компенсировав ей переезд не слишком большой, но вполне достаточной для приданого суммой.

Фаворитка в любом случае обошлась бы дороже, понимала королева, король, искавший в переменах не лучшего, а нового, был вполне удовлетворен, девушки были счастливы получить внимание короля и возможность выйти замуж… А их будущие мужья полагали, что раз уж сам король одарил вниманием суженую, то для мелкопоместных дворян она просто идеальная партия.

В общем, все были довольны. Король никого не искал на стороне, зная, что и так получит необходимое, королева отбирала из «птичника» только тех, кто мечтал не о роли фаворитки, а об удачном замужестве… И если кто-то из «птичек» производил на свет ребенка через девять месяцев после близкого общения с королем, то это были дети от их мужей, а не от его величества.

Королю даже не сообщали о таких мелочах.

– Да… – протянул Фавер, когда Браск закончил рассказывать.

Молодой рыцарь представлял себе отношения с молодыми дамами намного романтичнее: ухаживания, романсы, подвиги во имя и во славу, нежные свидания с лазаньем в окна…

Браск поспешил его успокоить – все это при дворе было в изобилии, «птичек» никто не держал в клетках, более того, время от времени какая-нибудь из девушек, так и не дождавшись приглашения от его величества, выходила замуж за кого-то из придворных и покидала дворец вместе с супругом. В этом случае ее муж мог даже получить какую-нибудь должность или небольшое поместье – в зависимости от заслуг, его и жены…

– Вот и выходит, что у нас толком нет орудия и нет даже потенциального злоумышленника. – Браск развел руками. – А кроме того, королева не хочет привлекать внимания к этой смерти. Она вообще настроена придать кончине его величества благопристойный вид смерти из-за недомогания. Похоронить в закрытом гробу в королевском склепе…

– Не искать убийцу? – приподнял бровь Леор.

– Убийцу как раз найти и наказать, но тихо. Пока в город просочился слушок, что король болен. К вечеру станет известно, что тяжело болен, а утром… Или к обеду, или к ужину… У тебя еще есть время на поиски. Я слежу за тем, чтобы никто никуда не улизнул из дворца, наш уважаемый Гром уже получил задание найти или придумать болезнь, хоть отдаленно напоминающую по своим последствиям смерть короля…

– Пузырчатая лихорадка западных болот, – сказал Гром с важным видом. – Похоже немного. Осталось только придумать, как ее занесло во дворец…

– Ветром, как же еще! – отмахнулся Браск. – Но убийцу нужно найти обязательно…

Полено в камине снова стрельнуло.

– Да… – протянул Леор. – Не смешно, между прочим… И Коллегиум меня не поймет, если я просто уеду. Имперский Коллегиум очень внимательно наблюдает за такими вот странными смертями…

– Король умрет завтра, – напомнил Браск. – У тебя еще море времени…

– Будь ты неладен, – пробормотал советник.

– И тебе того же, – сказал Браск.

– Значит… – Леор потер руки. – Значит, сейчас ты, господин Браск, отправляешься к ее величеству и сообщаешь, что я берусь за это дело. И заодно предупреждаешь всех во дворце, что я и господин Фавер можем ходить, где нам заблагорассудится, спрашивать все, что нам угодно, и если кто-то на наши вопросы не ответит быстро и искренне, то будет наказан тобой лично… Да?

Браск молча встал и вышел из комнаты.

– Господин Гром, королевский колдун…

– Маг, – сказал Гром. – Я уже давно хотел вас поправить – маг. Понимаете, в просторечии многие путают эти два понятия, но по сути своей, в глубинном значении…

– Хорошо, маг. Господин маг сейчас пойдет и отдаст распоряжения, чтобы кто-то оказал помощь господину следователю Фаверу. У него очень тяжелая рана на руке, и нужно, чтобы какая-нибудь прекрасная девица – у вас же обучают прекрасных девиц врачевать раны рыцарям? – наложила Фаверу повязку и выслушала историю о его подвигах…

– Давайте я сам посмотрю… – предложил Гром.

– Нет, только прекрасные дамы! – отрезал Леор. – Нам подходят только прекрасные дамы, правда, Фавер?

– Да, – сказал Фавер. – То есть нет, не нужно ничего, у меня…

– Ступайте, королевский маг, ступайте! – Леор величественным жестом указал на дверь и добавил тихо, когда она закрылась за магом: – А ты, господин Фавер, не суйся поперек, когда я говорю. Сказано – тяжелая рана. Значит, ты примешь повязку, подвесишь руку на грудь и будешь всячески демонстрировать свои мучения…

– Зачем?

– А затем, что я очень хочу знать, что же все-таки происходит во дворце. – Леор встал с табурета и прошел по комнате, остановился возле камина. – Мы ведь с тобой как умные люди и опытные следователи понимаем, что смерть не могла наступить ни с того ни с сего… Есть причина. Есть тот, кому эта смерть выгодна… ну, или кто мог бы ее желать по какой-то другой причине. Я бы, если совсем честно, подумал на королеву… Эти измены… Но с другой стороны…

– Королева?! – вскричал с негодованием Фавер. – Ее величество? Не могла!

– Не могла, – кивнул задумчиво Леор. – В момент смерти короля она была рядом, кровь она тоже добыть не могла… могла, но не добыла, тут я колдуну…

– Магу…

– Магу. Вот тут я магу верю… – Леор повернулся к рыцарю. – Значит, ты принимаешь помощь какой-нибудь девицы, рассказываешь ей, что получил рану от тех самых разбойников, увеличиваешь количество этих головорезов вдвое… или втрое… В общем, врешь напропалую, чтобы произвести впечатление на девушек. Можешь даже обещать жениться. Понятно?

– Понятно.

– А для чего?

– Для чего? – спросил Фавер.

– Я хочу знать, не происходило ли во дворце в течение последних трех дней что-нибудь странное. Или хотя бы необычное. Или хоть что-то, заслуживающее упоминания в разговоре. Особенно меня интересует «птичник» и наши уважаемые скульпторы. – Леор дернул себя за мочку уха, что обычно указывало на легкое раздражение следователя. – Не могли они, видите ли, найти жидкость… Скульптуру сделать могли, сунуть в нее что угодно – могли, а вот достать это что угодно – нет… Мы ведь с тобой ничему не верим, правда, Фавер?

Фавер кивнул, однако сомнение в его взгляде осталось. Но спорить он не стал.

Когда маг явился за ним и отвел в комнату к «птичкам», Фавер выполнил указания советника со всем старанием. Он слегка – очень тихо – застонал, когда одна из девиц сняла с его предплечья окровавленную повязку, и болезненно, но мужественно морщился, пока рану смазывали каким-то бальзамом, а руку обвязывали платком.

Перевязка перешла в беседу, «птички» слушали рассказ рыцаря, восхищенно вскрикивая в нужных местах повествования и не сводя с него горящих глаз. Конечно, подумал Фавер, теперь «птичник» наверняка распустят, и девушкам придется разъезжаться по домам, так и не получив приданого, так что он, Фавер, для них – последняя возможность романтического приключения; но потом рыцарь напомнил себе, что выполняет важное задание Леора, и перестал отвлекаться на ерунду.

Правда, к вечеру он узнал не слишком много.

Улов Леора был гораздо богаче.

За три дня до смерти короля во дворце и вправду произошло нечто необычное. И неприятное.

Советнику рассказала об этом посудомойка с королевской кухни. Леор отправился туда, чтобы чего-нибудь перекусить. Благородный господин отправился к красоткам, сказал Леор повару, а о нем, о своем секретаре, естественно, забыл.

Так всегда бывает, сказал повар. Благородные к простым людям относятся как к предметам – попользовался и выбросил. А что, спросил повар, молодой рыцарь и вправду служит в Имперском Коллегиуме? Это он будет искать того, кто короля убил?

Леор стал рассказывать, обитатели кухни собрались вокруг него – не часто им доводится послушать человека из самой Империи, да еще столько попутешествовавшего…

– У вас тут скучно, наверное, – сказал Леор.

– У нас скучно? – обиделись кухонные работники. – Да у нас, если хотите знать, господин хороший, столица, между прочим. И такое иногда происходит, что…

– Ну что такое у вас может произойти? – не поверил Леор. – Поварята подрались?

– И подрались! Не поварята, а паж ее величества с приезжим этим подмастерьем скульптора. И не подрались, а сразились в поединке. По-благородному!

– С подмастерьем по-благородному? – снова усомнился Леор. – Паж-то, как я понимаю, из дворян, а подмастерье…

– Тоже, оказалось, из дворян! Он же с мечом ходил с самого начала. Девки из «птичника» болтали, что он последний из братьев, ему не досталось даже титула… Но дворянин. Сцепился из-за девки с пажом, не поделили, значит, за железяки схватились. Стонг, который паж, решил, что с подмастерьем легко справится, да не тут-то было. Все лицо ему этот подмастерье порезал. Просто в клочья!

Поединок, правда, произошел давно, почти за месяц до смерти короля. Но то, что участие в нем принимал скульптор, заставило Леора взять этот случай на заметку. С одной стороны – дело житейское и обычное, с другой – один из поединщиков мог быть замешан в смерти короля.

– Дуэль… – наморщив нос, сказал Леор. – В Империи каждый день по сто дуэлей происходит.

– А так, чтобы девушка к лютому зверю в клетку бросилась – тоже сто раз в день бывает? – обиделась за родной дворец посудомойка. – Чтобы молодая красивая девка ко льву в клетку по своей воле прыгнула – бывает? Вот у нас третьего дня…

История была и вправду необычная.

Фрейлина ее величества ночью отправилась в королевский зверинец, который находился за дворцом на берегу озера, да и прыгнула в вольер. Случайно она туда упасть не могла, соглашались все, там нужно было перелезть через ограждения, потом перешагнуть через загнутые вовнутрь прутья клетки и только потом прыгнуть вниз, ко льву.

Зверей ночью не охраняли, утром смотритель пришел, глядь – а клетка льва залита кровью, кости лежат, обрывки одежды. Кинулись выяснять, оказалось, что фрейлина королевы, Альва. Только по одежде узнали, по волосам светлым да по родинке на уцелевшей руке.

Альва погибла, точно, только вот почему она в клетку полезла – так никто и не понял. И если бы не просто так, а от любви неразделенной, но ведь все у нее было хорошо. И жених был, и король, опять же…

В этом месте истории рассказчица замялась, но Леор уже вцепился в нее мертвой хваткой. Ночь, в которую Альва с собой покончила, не простой ночью была. Альвина очередь пришла к королю идти. Она и сходила. А из королевской опочивальни пошла не в комнату «птичника», а почему-то прямо в зверинец. Король что-то не так сделал? Да ну, вряд ли… Сколько девиц через его опочивальню прошло, и без слез даже, а с удовольствием и прибылью, а она… Ну стал бы кто-то себе век укорачивать, если бы его король вниманием одарил да еще и денежек подкинул? Скажите, стал бы? Уехала бы Альва из дворца в имение к родителям, а там через месяц-другой и свадьбу сыграла бы… И жених у нее, опять же…

– А кто жених? – спросил Леор как бы между делом.

– Так Переск, – ответила посудомойка. – Подмастерье этот. Он же пажа изуродовал из-за Альвы. Вроде как не поделили… А теперь, оказывается, и не из-за чего было лицо резать…

– Нет, не Стонг, – решительно сказал начальник стражи, когда вернувшийся с кухни Леор высказал предположение, что именно он бросил Альву в клетку. – Во-первых, он ее все еще любит, дурачок уродливый. Во-вторых, даже если он и решился на такое убийство, то как затащил девушку в зверинец? Во всех коридорах – охрана. На всех выходах – стража. Сама девица шла, все видели. Весело так, с улыбочкой прошмыгнула мимо стражников, сказала, что прогуляться хочет. Прямо в платье и выскочила на улицу, несмотря на холод. И, в-третьих, какого рожна ты, господин советник, думаешь об этой дурочке, если тебе нужно найти убийцу короля? Ее величество уже справлялась, даже хотела поговорить, но я отсоветовал – нечего тебе ей пока рассказывать. Ведь нечего?

– Нечего, – подтвердил Леор. – Нечего…

– А у вас, господин, мать вашу, Фавер? – осведомился Браск у рыцаря. – Что-то узнали у «птичек»? Я думал, вы к скульпторам пойдете, а вы…

– А я видел этого Переска, – Фавер решил не реагировать на прямое оскорбление.

Если сам Леор терпит, то почему и Фаверу не придержать свою гордость? Если это нужно для расследования…

– И как тебе молодой человек? – спросил Леор с интересом.

– Подлец, – коротко ответил Фавер. – У меня было сильное желание поставить его на место еще там, но я подумал, что…

– Ты правильно подумал, – успокоил его Леор. – Но почему он подлец?

– Он дважды подлец. – Фавер, не спрашивая разрешения, налил себе вина и выпил.

Пользовался он при этом левой рукой – правая, как и приказывал Леор, висела на груди, закрепленная шелковой шалью.

– Как еще можно назвать человека, который, соблазнив девушку, вскружив ей голову, после ее смерти ведет себя как ни в чем не бывало, не печалится, не грустит, а наоборот – даже заигрывает с другими дамами, делает им комплименты… – Фавер возмущенно дернул головой. – Я полагаю, что это – подлость. Правда, местные дамы…

– Понятно. А почему он второй раз подлец? – Леор покосился на Браска, который тоже с интересом прислушивался к рассказу.

– Ты не сталкивался во дворце с пажом по имени Стонг? Стонг из Вадеи? – спросил Фавер.

– Нет, – покачал головой Леор. – Я провел этот день на кухне и возле нее. Разве что посетил зверинец. Мне о бедняге рассказывали, но личной встречи я не удостоился. А что?

– Переск месяц назад стал заигрывать с девицей, у которой уже был жених. Этот самый Стонг. Делал подлец это настолько нагло и уверенно, что наивная девушка не устояла перед натиском и уступила. Возмущенный паж потребовал удовлетворения, подмастерье, который оказался дворянином…

– Я знаю об этом, не отвлекайся на детали…

– Детали? Ладно, без деталей. Подмастерье вызов принял, все вышли во двор, ожидая обычного бескровного… или почти бескровного поединка, как всегда в таких случаях. Ее величество, как мне сказали, настаивает на бое до первой крови или до извинения. Все вышли, паж и скульптор обнажили клинки. Паж, говорят, фехтует неплохо, на это и понадеялся, но Переск оказался ловким и быстрым. Зрители даже не поняли поначалу – что произошло. Несколько отраженных выпадов, потом вдруг стремительный росчерк клинка, вскрик – и паж, выронив оружие, медленно опустился на колени, зажимая лицо руками… – Фавер спохватился, что говорит, будто пересказывая душещипательный роман, и закончил свой рассказ деловитым тоном: – Переск успел за пару мгновений нанести три удара в лицо. Три! Одним он рассек щеку от правого глаза до подбородка. Вторым – разрубил левую щеку, до зубов. А третьим… Третьим просто вырезал своему противнику левый глаз. Как хирург скальпелем. Чик-чик-чик – и восемнадцатилетний мальчишка обезображен на всю жизнь… Думаешь, с такими шрамами у него есть шанс завоевать сердце хоть какой-нибудь девицы?.. Странно, что его вообще во дворце до сих пор оставили…

– Это ненадолго, – пояснил Браск. – В следующем месяце он должен отправиться в горы. Его величество покойный король дал ему должность смотрителя одной из тамошних шахт. А раны скульптор нанес знатные! Профессиональные. Он же и вправду – почти медик. Должен был получить степень, но что-то там у него не сладилось… Дуэль, что ли… Или пытался трупы потрошить с научной целью, а его обвинили в колдовстве и выгнали из университета. Как-то так…

– Что, вправду ловкий малый? – прищурился Леор.

– Вправду, – кивнул Браск. – Я видел, как он помогал нашему хирургу – очень уверенно. Хирург потом сказал, что… в общем, очень хвалил.

– Но при всем при этом он остается подмастерьем у скульптора… – Леор дернул себя за мочку уха. – А еще и подлец…

– Ну, подлец – это мнение твоего рыцаря, – засмеялся Браск. – А с точки зрения их величеств – вполне достойный молодой человек. Он обратился к королю с нижайшей просьбой разрешить ему остаться в Ристе, при дворе. Он готов, если возможно, занять место придворного художника, но не станет возражать, если его таланты пригодятся на войне.

– И что их величества?

– Незадолго до смерти король решил удовлетворить эту просьбу. А королева, насколько я понимаю, не станет отменять решений короля… Но мы как-то отвлеклись от дела…

– Ну почему же… – Леор подергал себя за ухо. – Мы, в общем-то, его почти решили…

– То есть? – насторожился Браск. – Ты знаешь, кто убийца?

– Я предполагаю, но…

– Что ты хочешь?

– Мне нужно поговорить с ее величеством, – твердо сказал советник. – Я хочу от нее кое-что услышать.

– Допросить королеву?

– Нет, что ты… Я хотел бы услышать, как королева предпочла бы завершить расследование. Ты же сам сказал, что она хочет придать этому убийству вид естественной смерти. Значит, если я назову убийцу, возникнет проблема – что с ним делать… Не так?

– Королева отдаст мне приказ, и я уж придумаю, что мне с ним делать… – Браск прищурился. – Я уж…

– Тут такое дело, господин начальник стражи… Если вы устраните убийцу, то в Имперском Коллегиуме может возникнуть… мнэ… сомнение. Без суда, без следствия… А если вы скрываете истинного организатора?..

– Хорошо, – задумавшись на несколько мгновений, сказал Браск. – Я немедленно отправлюсь к королеве…

– И я бы хотел, чтобы меня и отважного Фавера сегодня пригласили на ужин, – вежливо, как ни в чем не бывало, попросил Леор. – Он, я знаю, всю свою жизнь мечтал принять участие в королевской трапезе…

– Примет, – пообещал Браск. – Вы пока побудьте здесь, у меня в комнате, а я скоро вернусь…

Начальник стражи вышел.

– Почему не спрашиваешь? – осведомился Леор у Фавера. – Даже обидно как-то…

– А что спрашивать? То, что мне нужно знать, ты скажешь. Не так?

– Так… Но тебе совсем не интересно, что же здесь произошло?

– Я почитаю в твоем отчете Имперскому Коллегиуму.

– А если отчета не будет?

– Как это – не будет? – На лице Фавера возникло такое удивление, что советник поспешил его успокоить:

– Это я так, на всякий случай. Мне, может быть, хочется похвастаться перед тобой, объяснить… А ты не спрашиваешь…

– Хорошо, как ты все узнал, советник Леор? Расскажи мне скорее! Так сойдет?

Взрослеет паренек, подумал Леор. Он еще не понимает, но уже чувствует. Остается надеяться, что он все поймет правильно. А если нет…

– Что мы тут имеем… – учительским тоном произнес Леор. – Мы имеем тут интересную цепочку совпадений… Король убит при помощи магии. Никто не мог в одиночку совершить этого убийства. Скульптор, создавший восковый образ, не мог нигде достать жизненной влаги, без которой все колдовство обречено на неудачу. Да и причины желать королю смерти нет ни у кого, кажется… И мы имеем странное событие, произошедшие за три дня до смерти короля…

Леор сделал паузу.

– Это самоубийство девушки? – спросил Фавер.

– Это гибель девушки… – сказал Леор и посмотрел на рыцаря, словно чего-то от него ожидая.

– Гибель… Подожди, ты хочешь сказать, что она не покончила с собой?

– Из-за чего? Из-за того, что получила возможность выйти замуж? Из-за денег, которые ей должны были дать? Король сделал для нее исключение и повел себя грубо, оскорбив и унизив девушку? Брось, рыцарь, кого может оскорбить благосклонность венценосца? – Леор продолжал смотреть на Фавера не отрываясь, словно боялся упустить даже мимолетную тень на его лице. – Кто обидится на короля за такую безделицу?

Фавер не ответил.

Он хотел сказать, что лично он не обрадовался бы, если бы его невеста получила таким образом приданое, но решил промолчать. Ему не нравилось то, что происходило в этом дворце, но кто он такой, чтобы навязывать свои взгляды на жизнь? Если это устраивало короля и королеву, устраивало девиц и их женихов…

Стоп, сказал себе Фавер. Девиц и женихов. Устраивало.

После того как Альва была с королем, ее судьба была однозначной – уехать из дворца. И это значило, помимо всего прочего, что и ее жених тоже должен покинуть дворец. Ведь так? Отказаться от женитьбы этот Переск не мог, это выглядело бы ну очень неприлично… Продемонстрировать брезгливость? Король такого не простил бы. А кроме того, Переск ведь собирался остаться при дворе и даже получил на это разрешение. А тут пришлось бы бросить все возможности и ехать в деревню… или, в крайнем случае, принять должность где-нибудь подальше от столицы… Как вот этот изуродованный паж?

Фавер вспомнил лицо Переска.

Сильная челюсть, светлые, почти прозрачные глаза, словно сделанные изо льда, уверенная речь, точные движения, упрямая и высокомерная складка у рта… Этот человек не захочет жить в деревне. Этот человек изуродовал мальчишку только для того, чтобы продемонстрировать свое право на девицу.

Получается, что у подмастерья была причина обидеться. На девушку, как минимум. Браск сказал, что девица из спальни короля выпорхнула веселая и, не надевая плащ, вышла из дворца. Чтобы покончить с собой? Нет, ни в коем случае. На прогулку? Тоже нет. На свидание? Да, конечно, на свидание. Ее ждал возлюбленный. Она хотела его обрадовать, обсудить с ним планы на будущее, но он решил все иначе… И на короля он, кстати, тоже был обижен. И тоже мог жаждать мести. Мог ведь? Мог. Одним ударом – отомстить двоим.

Но как? Как, мысленно простонал Фавер. Советник смотрит, не отрываясь, он уже все придумал, все понял и теперь ждет, чтобы и Фавер сам дошел до разгадки.

Убить девушку – просто. Один удар профессионального хирурга, потом перебросить мертвое тело через ограждение – и все. С девушкой покончено, и никто ничего не заподозрит. А вот король…

Как там говорил Леор?

Строй цепочку. Думай и смотри, как из причин вытекает следствие. Отбрасывай то, чего не может быть… Короля убил Переск. Почти наверняка. Для убийства ему нужна была восковая фигура – ее сделал Торельян. Фигура приобретала смертоносность только при наличии той самой жизненной влаги. Пот, слюна, моча – отпадают. Их он просто не успел бы применить. Кровь? Не было крови, не было повреждений. Маг утверждает, что и в то утро у короля не было повреждений на теле… Могла девица Альва укусить своего короля? За губу? Нет, губа распухла бы. За язык? Чушь, король не дурак, свою кровь привык беречь. Как минимум, сказал бы магу, что такая ерунда получилась. И достаточно было бы просто уехать на охоту, сменить местоположение, удалиться от дворца более чем на сто шагов… Не получается…

Не мог же король потерять свою кровь и не заметить ее… К тому же… К тому же, если девица как-то заполучила в постели королевскую кровь и передала ее своему возлюбленному, она наверняка понимала, что тот замыслил убийство. Для чего еще может понадобиться кровь короля?

И со смертью его величества Альва ничего не приобретала, а только теряла.

Но как внимательно смотрит Леор!

Девица не могла похитить у короля кровь незаметно. Вообще не могла. Она наверняка не блистала умом, но и не была настолько глупой… Но ведь и незаметно для себя она не могла вынести эту кровь из спальни. Это невозможно…

Проклятие, чуть не закричал Фавер. Проклятие и еще раз проклятие! Тысяча раз – проклятье! Что же он уперся в эту кровь?

Леор ведь говорил, что нужно отвлечься от названия, нужно смотреть в суть. Не яблоко и яблоко, а один плюс один.

Кровь… Не кровь, мать вашу, как говорит Браск, а жизненную влагу. Пот, слюна, моча, кровь… Все? Нет, не все. Королевское семя. Вот то, что маг не мог контролировать, как бы ни старался.

Они просто не подумали об этом. Вернее, королева боялась, что родится от этого семени бастард, а то, что оно может стать причиной смерти, частью орудия убийства…

Значит, перед тем как Альва пошла в спальню к королю, Переск назначил ей свидание у зверинца. Ее могло это обеспокоить? Нет, ни в коем случае. Любимый захотел встретиться в безлюдном месте. Они могут там остаться наедине и помечтать о будущем. Альва ведь уверена, что Переск так же счастлив, как и она.

Она прибегает к зверинцу, бросается на шею любимому, а тот… тот наносит удар. Потом с ловкостью опытного хирурга вскрывает лоно своей бывшей возлюбленной…

Фавер почувствовал, как тошнота подступила к горлу.

– Похоже, ты решил эту загадку, – глухо произнес Леор.

– Переск… – тихо сказал Фавер.

– Переск, – повторил за ним Леор. – Полагаешь, мы не ошиблись? Завтра король официально умрет, все должно быть благопристойно. На королеву и наследника не должна упасть даже тень подозрения. Король не погиб из-за своей развратности, а скончался от болезни… Я не удивлюсь, если они уже заподозрили Переска и ждали, чтобы мы сами еще раз разгадали эту загадку. Браск всегда был умным и безжалостным…

– Может быть, – еще тише произнес Фавер.

Еще он осознал, почему Леору было так важно, чтобы он, Фавер, все понял без подсказок. Следователь – рука правосудия, а рыцарь Ордена Справедливости – оружие в этой руке. Советник мог просто приказать, но он предпочел, чтобы Фавер сам пришел к выводу и сам принял решение. Признал его правильность.

– Хорошо… – начал Фавер, но закончить не успел – в комнату вернулся Браск.

– Королева ждет тебя, Леор, – сказал начальник стражи. – И на ужин вы тоже приглашены.

– Повязку не снимай, – приказал Леор, выходя из комнаты.

Фавер и не снял.

Сидел на табурете и, не отрываясь, смотрел на всполохи огня в камине. Дрова почти догорели, оставив после себя сизо-багровые угли.

– Вас приглашают в зал, – сообщил, заглянув в комнату, слуга.

– Хорошо, – сказал Фавер.

Следуя за слугой, он поднялся на второй этаж дворца, прошел мимо стражи у парадных дверей. Вошел в зал.

Музыка не играла, придворные – почти сотня человек – негромко переговаривались, сидя вокруг столов. Огоньки свечей из канделябров и подсвечников отражались в серебре, золоте и хрустале посуды на столах. Вышколенные слуги скользили легко и бесшумно, разливая вино и разнося новые блюда.

Королева сидела во главе стола, место возле нее было пустым. Рядом с ее прибором стоял королевский прибор, но тарелка и бокал его величества оставались пустыми. Король просто запаздывал к ужину, такое бывало.

В другое время и при других обстоятельствах Фавер восхитился бы красотой ее величества, поразился бы величественной осанке и спокойному, уверенному взгляду ярко-голубых глаз. Даже украдкой оценил бы линию груди королевы. В любое другое время и в любом другом месте. Сейчас же Фавер лишь отметил про себя, что королева сидит, откинувшись на спинку кресла, и, кажется, смотрит на него, на рыцаря Ордена Справедливости.

Браск, стоявший за спинкой королевского кресла, тоже смотрел на Фавера.

Ну и смотри, подумал рыцарь. А мне нужно выполнять свою работу.

Фавера проводили к его месту. Свободный стул оказался как раз напротив места Переска. Случайно, надо полагать. Так получилось.

Фавер сел. Левой рукой принял наполненный бокал. Пригубил.

Переск что-то оживленно, хоть и вполголоса, рассказывал девушке, сидящей рядом. Девица слушала, не перебивая.

Дождавшись перемены блюд, Фавер осушил еще бокал, протянул левую руку к кувшину и совершенно случайно опрокинул его. Конечно, совершенно случайно. И вино совершенно случайно потекло по скатерти к Переску.

Переск вскочил.

– Напился… – вырвалось у него.

– Нет, – сказал Фавер. – Просто левой рукой не привык пользоваться. Но ничего, на тебе пятном больше, пятном меньше…

Его соседи за столом замолчали.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Переск.

– Ничего, – Фавер усмехнулся. – Просто ты легко переживаешь потери и утраты… Переживешь и пару новых пятен.

– Следи за своей речью, господин… – Переск сделал вид, что пытается вспомнить имя Фавера.

– Никто не смеет указывать, что мне говорить, – провозгласил, повышая голос, Фавер. – Особенно подмастерья…

Теперь уже все присутствующие в зале напряженно вслушивались в их разговор. «Струсит…» – громким шепотом произнес кто-то.

Лицо Переска превратилось в маску.

– Я требую, чтобы ты забрал свои слова…

– Я не думаю, что ты можешь требовать у меня чего-нибудь. – Фавер встал из-за стола. – Попросить о снисхождении – да, пожалуй… Но не более того!

– Если бы не твоя рана, я бы заткнул тебе…

– Моя рана? Ты пытаешься выглядеть благородным, подмастерье? – осведомился Фавер. – Это на девушек может подействовать такая поза, а мне… мне плевать на твои попытки…

– Пьяное ничтожество! – воскликнул Переск, теряя самообладание. – Я требую, чтобы ты принес извинения, иначе я…

– Вызов? Хорошо, пусть будет вызов… В конце концов, мне приходилось драться и с животными, – процедил Фавер. – С грязными, вонючими животными…

– Дуэль! – крикнул Переск. – Немедленно – дуэль!

Все обернулись к королеве.

Та медленно встала со своего кресла.

– Я хотела бы, чтобы вы помирились, – тихо сказала она.

– С кем? – осведомился Фавер. – С этим?

Левой рукой Фавер указал на Переска и скорчил брезгливую гримасу.

– Вы видите, ваше величество, – сказал Переск, – примирение невозможно. Я должен защитить свою честь…

– Но, господа, только до первой крови, – провозгласила королева. – Это правило было введено моим покойным мужем, и я не смею нарушать его.

– До первой крови, – сказал Переск, злобно посмотрев в лицо Фавера. – Конечно – до первой крови.

В зале было довольно места для поединка. Слуги отодвинули несколько канделябров в сторону.

Фавер стал в десяти шагах от противника. Тот выхватил меч и сделал несколько взмахов, разминая плечо.

– Хороший хват, – сказал Фавер трезвым голосом. – Ноги немного неправильно стоят, но это неважно…

Переск замер.

Он все еще надеялся выиграть этот бой у раненого, да еще и пьяного одним ударом. Но пьяный перестал казаться пьяным, и это настораживало.

Фавер снял с шеи платок, правой рукой извлек свой меч из ножен.

Переск вздрогнул. Он не испугался, нет, но почувствовал легкий холодок, скользнувший по его позвоночнику. Предчувствие?

Взяв себя в руки, Переск нанес удар. Потом еще два. Потом поединок закончился. Как и требовала королева – до первой крови.

Меч Фавера пробил лоб Переска точно над переносицей и вошел в мозг.

– До первой крови! – сказал Фавер, выдергивая свое оружие из черепа мертвого противника.

Александр Щёголев – санкт-петербургский писатель, работающий на стыке приключенческой, психологической и философской прозы. По образованию инженер-системотехник, с 1992 г. – член Союза писателей СПб. Пишет приключения и фантастику, детективы, триллеры и мистику. Автор двух десятков книг: «Мания ничтожности», «Клетка для буйных», «Инъекция страха», «Любовь зверя», «Новая инквизиция» (в соавторстве с В. Точиновым), «Жесть», «Как закалялась жесть» и др. Считается одним из основоположников российского киберпанка. После выхода романа Щёголева «Свободный охотник. Кибер-фэнтези» (1997) в обиход вошло слово кибер-фэнтези (до 1997 года такого термина не существовало). Лауреат премий «Старт» (1992), «Бронзовая Улитка» (1995), премии журнала Бориса Стругацкого «Полдень, 21 век» (2007 и 2011), «Астрея» (2008).

Повесть, представленная в сборнике, является классическим образчиком кибер-фэнтези. Высокие технологии превращены в магию, а вся власть сосредоточена в руках технической знати. Новому средневековью противостоит виртуальное Метро, окутывающее невидимым облаком все пространство Солнечной системы. Мир застыл на пороге невиданной и страшной войны, и только Орден рыцарей-операторов способен хоть что-то противопоставить надвигающейся катастрофе.

Небо над Гетто было как глюк наркомана, глотнувшего видеотранс.

Платформы, вознесенные на сотню-другую метров, отражали Волхов. Казалось, река течет одновременно и здесь, внизу, и высоко над головами, разбитая на тысячи фрагментов. На платформах громоздились пенными пузырями жилые районы. Частные дома лежали как виноградные гроздья.

Это был реал. Вот такой вот реал, да. Чем-то похожий на Систему, по крайней мере строители осознанно копировали тамошнюю архитектуру. Взаимопроникновение двух миров, которого боялись одни и которое приветствовали другие, давно шагнуло из разговоров в практику.

– У нас завелся предатель, – сказал командор. – Теперь это очевидно.

Он надолго замолчал, поглаживая седеющую косичку, перекинутую через плечо на грудь. Командор был в «имидже» – якобы турист из Шанхая, – а откуда прибыл на самом деле, бог весть. Модификант класса «perfect» [10], третий человек в Ордене, он мог позволить себе любой облик. Как и любое место жительства.

Я ждал.

Мы сидели на берегу, на мокрой от росы траве, метрах в ста от развалин Новгородского кремля. Силовая стена на той стороне Волхова, ограждающая Гетто, причудливо преломляла лучи восходящего солнца. Голоса звучали странно: модификант в придачу к маскирующему имиджу поставил защиту от прослушки.

– Предателя надо найти, – родил командор. – Я на тебя надеюсь.

– Почему я, наставник?

– Я уважал твою мать, Эндрю, незаурядная была женщина. Это долгая история, потом. Просто в данных обстоятельствах я доверяю только тебе.

Вау! Так у меня была мать? Это хорошие новости для приютского паренька. Но в каком смысле – «уважал»? Может, и папу уважал? А может, наставник и есть мой – как бы поприличнее сформулировать… Я чуть не рассмеялся.

– Не отвлекайся, – проворчал командор, словно мысли мои считал. – Дело сложное, срочное и опасное. Не хотел я тебя впутывать, но… Знаешь, кто наш заказчик? Полюбуйся. – Он показал на запад. На далекую исполинскую платформу – с багрово-красным дворцом. Честно сказать, я напрягся.

– Управление Связи?

– Если бы! Лично Директриса. Ее Императорское Величество. Конечным пунктом маршрута был Плутон… хотя это неважно. Другое важно. Грузом, который перевозил наш курьер, была страница из Священного Введения.

– С какой магией страница? – уточнил я, делая вид, что не удивлен.

– Магия «Фас».

Вот тут мне стало страшно.

Проехали задами Гетто. Машину взяли свободную, коммунальную. Командор отказался нанести визит ко мне в Бюро системных услуг, служившее хорошим прикрытием, не принял и приглашение зайти к своему порученцу домой. Не хотел привлекать внимания.

Нападение на курьера было не первым, что одновременно и успокаивало, и тревожило. Разбой в недрах Системы – дело обычное, но в последнее время страдал именно Орден. Транспорты и одиночные капсулы, снаряжаемые гроссмастером Орком, подвергались, такое впечатление, целенаправленным и совсем не случайным атакам. При том, что маршруты и время отбытия держались в строгом секрете, уж гроссмастер-то был искушен в таких делах. Получается, то, что произошло, не было связано с артефактом из Дворца Связи. Иначе говоря, нападавшие не знали, что конкретно везет курьер, и отхватили куш, о котором не мечтали. Случайность – такой версии придерживался командор.

С другой стороны, последнее ЧП превратило подозрения в уверенность: в Ордене есть наводчик. Пропажа страницы из Священного Введения – бомба с отсроченным взрывом. Репутационные потери Ордена катастрофичны, это я отлично понимал. Информация обязательно просочится, информация обладает сверхтекучестью, так что не удивлюсь, если Управления и Офисы вскоре заморозят с нами, Вольными Операторами, любые отношения…

Магия «Фас». Неужели это не легенда?

По пути командор передал мне список с именами членов Ордена, которые имели возможность узнать о заказе из Дворца. На просьбу дать второй список – тех, кто был посвящен в тайну груза, – ответил, что из Ордена никто посвящен не был: ни курьер, ни даже он сам. О том, какую магию содержал пропавший артефакт, Ее Величество сообщила командору только сегодня. И вообще, заниматься своими инженерами и чиновниками контрразведка Управления Связи намерена самостоятельно, а Ордену оставлено право трясти своих. Контакты с Управлением командор берет на себя.

– У них наследник при смерти, а тут еще и это, – посочувствовал он. Вряд ли искренне.

К гостиничному комплексу «Вече» подъехали по проселку, со стороны стены. Лес здесь плавно превращался в парк.

– Все просматривается, – предупредил я еще в машине. – И в корпусах, и вокруг.

Командор усмехнулся и нажал пальцем себе на переносицу – словно на кнопку. Пижонский жест. Никакой кнопки там, конечно, не было: биомолекулярная электроника активизируется и управляется нервными импульсами. Перфекту достаточно отдать мысленную команду, что он и сделал. Мой блокнот на предплечье всполошился: дескать, сбой видеофиксации, перегруз цепей, аварийный останов. То же произошло со следящей аппаратурой в этом сегменте Гетто.

– Вылезаем, – разрешил командор.

Быстро прошли по парку к одной из беседок. Под беседкой была спрятана реверсивная лаборатория, это я знал и по должности, и еще потому, что отель «Вече» принадлежал Ювочке, – папин подарок на совершеннолетие. Папа у нее – гроссмастер Орк, мог себе позволить.

Крыса-уборщик (из последних моделей человекозаменителей) сметала с дорожки листья, что-то ворчливо бормоча.

Командор открыл люк:

– Прошу, мастер.

Спустились. Я делал морду кирпичом. В этом просторном бункере, оазисе высоких технологий, мы с Ювой не раз устраивали романтические свидания, прячась от опеки строгого папы. Главной достопримечательностью был навороченный операционный стол с зажимами для головы и конечностей, на котором метахирург, доверенный сотрудник гроссмастера, освобождал нужных людей от биоэлектронных включений. Дико больно, но ради Системы можно потерпеть. Называется – реверсия. Техническим кодексом приравнена к абортам, потому и тайно. На этом столе мы с Ювой… Тьфу, о чем я думаю!

Командор отключил «имидж», вернув настоящий свой облик. Пожилой, ничем не примечательный мужчина. Перфекты выглядят обычными людьми, сильно отличаясь в этом смысле от других модов с их деформированными черепами и наростами на телах. Перфект – это всегда внутриутробник, то есть модификант, подвергшийся внутриутробному моделированию. Дорогущее удовольствие. Командор был из богатой семьи, сын кого-то из Главных инженеров при Управлении Прогресса.

Операционный стол вдруг отъехал, и на освободившемся месте открылся новый люк.

– Добро пожаловать, – сказал мне командор.

Вниз вела витая лестница. Вот это да! Тайник в тайнике, не лаборатория, а матрешка. У Ордена, конечно, много укромных местечек, но вот чтоб совсем уж под носом… Пока спускались, пока я осматривался, он говорил:

– Это моя личная нора, Эндрю. Дело так серьезно, что я готов отдать тебе все, лишь бы помогло. Имей в виду, об этой комнате не знает никто из гроссмастеров, так что пользуйся ею с оглядкой. Твой инфослепок я заслал в охранный узел, а ключом будет твой личный код…

Помещение напоминало то ли бытовку, то ли домашний музей. Странный гибрид. Спартанская лежанка и плита соседствовали со стеллажами, в которых за силовыми дверцами покоились статуэтки, камни, свитки, а также предметы неясного назначения. По стенам развешано было холодное оружие, как обычное, с дискретными клинками, так и древнее, из стали.

А еще здесь был Вход.

– Формально твоим руководителем остается Орк, – наставлял меня командор, – но искать предателя ты будешь в одиночку. О наших контактах – никому. Текучку по Гетто сдашь Ивкину… У меня есть просьба, малыш. Найдешь предателя – не старайся доставить его живым, особенно если это кто-то с высоким разрядом.

– Почему? – глупо спросил я его.

– Кто знает, как решат патриархи. Их строгий суд, между нами, слишком зависит от родственных и иных невидимых связей. Ты меня понял?

Чего тут не понять? Живым гада не брать. Правда, такой исход подразумевает, что доказательства вины должны быть неоспоримы… Жестко он стелет.

– А сейчас – время бонусов, – сказал командор и положил пальцы себе на виски.

Блокнот мой ожил, принимая коды. Это были новые аккаунты. Раз – и получен доступ к архивам Ордена с допуском, равным гроссмастеру. Прыжок в правах, между прочим, сразу на несколько разрядов. Два – и даны полномочия Вскрытой печати, позволяющие допрашивать членов Ордена с высокой разрядностью, вплоть до самого командора.

Затем хозяин тайника взял со стеллажа один из свитков, развернул… Страница из Священного Введения! Я качнулся вперед, поняв, что сейчас произойдет.

– Магия «Калейдоскоп». Подставляй перчатку.

Я отстегнул перчатку-интерфейс от пояса, надел на левую руку. Выбрал в меню кнопку «Впитать». Один миг – и новый сакральный КОП занял свое место в моей табличке команд. КОП – это код операции, то, что древние маги (если они существовали) назвали бы заклинанием. Руку закололо: интерфейс запустил предварительную настройку. Командор бережно вернул артефакт на место и сказал:

– Уходи через Систему. Я – позже, через верх.

Мы стояли перед Входом. Я отражался в зеркальной поверхности, командор – нет. Я был сайбер-скаутом, с раннего детства вхожим в Систему, я был инициирован еще ребенком. Входом в просторечье называли конвертер АЦПЧ, аналого-цифровой преобразователь человека. Выглядело это устройство как темный плоский экран; как старинная плазменная панель, поставленная вертикально. В панели отражалась комната, стеллажи и витая лестница; отражалось все, кроме командора, которому не дано было пройти инсталляцию. Вход не пропускал в Систему модификантов, как бы они того ни хотели. А командор хотел, ох как хотел. Может, потому и пошел в свое время против высокой родни, что мечтал о несбыточном. Он проворчал с горечью:

– Спасибо вам, мама с папой, сделали из человека урода… Иди, мальчик, не теряй времени. Дверку с той стороны заблокируй.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил я его, прежде чем шагнуть во Вход.

– Ты обязан подозревать всех.

– И Великого Кормчего?

– Не паясничай.

– Как насчет вас?

– Накопаешь на меня – докладывай патриарху, допуск у тебя теперь есть.

– Я пошутил, – дал я задний ход. – Пошутил я, наставник.

Пошутил ли? Поди теперь разбери. Из того, что показал и рассказал мне гроссмастер Орк, с большой вероятностью следовало, что информацию нападавшим слили с самого верха. Не держал ли командор меня, своего любимчика, за болвана, желая знать, как близко расследование подберется к правде, – чтобы вовремя вмешаться?

Это паранойя…

– Опять двойники! – сказал гроссмастер. – Водевиль какой-то.

Орк – всего лишь ник, на самом деле шефа звали Фродо Андерссон. Он отвечал за безопасность Ордена, был допущен до многих тайн. Высокий светловолосый красавец с голубыми глазами.

Работали в его загородном особняке. С высоты старый Петербург выглядел макетом, который давно не подновляли. Последний Круг Москвы, почти край мира. Управление Связи, властвовавшее над Кругами Москвы, не интересовалось этим захолустьем. Удобное место.

Записи, сделанные в Системе, дали полную картину преступления. Капсулу Ордена проследили от самого начала маршрута – от охотничьего домика гроссмастера. Неприметный битбайк вовсе не случайно торчал в посадочной зоне одного из соседних пузырей. Хоть он и не двинулся с места, когда курьер отчалил, однако что мешало всаднику ровно в это мгновение доложить о начале движения? Похоже, они знали точно: кто и когда отправляется, вот и выставили соглядатая. Тот был в шлеме, лица не видно. Потом капсулу незаметно вели по Тоннелям, причем пуская слежку навстречу, а не в хвост. Так обычно делает контрразведка Управлений, но не в Системе и не в Метро, а в реале, где у властей хватает ресурсов. Здесь вряд ли действовал кто-то из Дворцов, откуда у них столько скаутов? Короче, даже если б курьера сопровождала пара-тройка наших, очень трудно было бы обнаружить слежку, организованную столь профессионально. Кто-то в банде знал все тонкости такой работы. Кстати, сопровождения у курьера не было…

– Чей это домик, у которого стоял битбайк? – спрашиваю шефа.

– Родителей твоего старосты. Старосты из Гетто Скаутов.

– Ивкина? Это дом родителей Ивкина?

– Совершенно точно. Вы ведь с ним из одного приюта?

Любит гроссмастер мимоходом пнуть своего подчиненного, викинг хренов.

А ловушку разбойники рассчитали с поразительной точностью, запись это подтверждала более чем наглядно. В системном Метро все записывается и в Тоннелях, и в других местах общего пользования. Напали во Фрагменте-523 – нагло, прямо на платформе, принадлежащей одному из рынков. Вот некто в перчатке програм-мага перегораживает Тоннель с помощью команды «Мембрана». Кто такой – не видно, лицо скрыто тряпочной маской. Тут же капсула Ордена втыкается на полном ходу в невидимую преграду. Две посторонние капсулы экстренно тормозят и разворачиваются. «Мембрана» превращается в сеть, мгновенно опутавшую летательный аппарат, а платформа заполняется людьми в таких же масках. Плененную капсулу подтаскивают палками с крюками и вскрывают. Курьер – Иван Жалле, опытнейший сайбер-скаут; вдобавок програм-маг, профессор Академии метапрограммирования. В иерархии Ордена – зодчий. Он пытается оказать сопротивление, применяет магические макросы, но в дело снова вступает тот, кто перегородил Тоннель. Это главарь. Магический поединок краток, зодчий Жалле явно слабее. С обездвиженного курьера снимают перчатку, куртку скаута и даже золотую шпору – атрибут рыцаря-оператора. Ценный груз перевозился в куртке, в спецкармане под замком. Главарь вскрывает карман, перекладывает контейнер в собственную куртку…

– Твари, – простонал гроссмастер Орк. – Бастарды. Ненавижу.

Ему было от чего переживать, учитывая, что профессор был его другом.

Один из разбойников снимает маску и оказывается… Иваном Жалле, зодчим! Вернее, точной его копией, цифровым двойником. Или «бастардом», как эти создания сами себя с гордостью называют. Бастард нацеливает на жертву призматический рассеиватель и включает оружие. Ноги настоящего Жалле разлетаются на проекции, впитываются в пол и в стены пузыря. Вместо ног появляется радужное сияние. Изуродованный человек кричит, а убийца отвратительно хохочет, наслаждаясь его ужасом. Это казнь. Призма фокусируется выше: на торсе, на груди. Все кончено. Палачи разбегаются по капсулам, стаей ныряют в Тоннель, и только на месте исчезнувшего курьера висит яркая радуга.

– Да, это бастарды. – Я соглашаюсь. – Нет ни одного человека.

То, что грабители – банда двойников, понятно не только по серому цвету их кожи. Главное – они лишены «сторожевых псов». На головах и на плечах у них нет привычного Стража, обеспечивающего неприкосновенность личности, как у любого инсталлированного пользователя Системы.

В принципе, убить в Системе можно, но это чревато немедленной расплатой. Священная Восьмерка в лице Носителя Гнева реагирует автоматически, без жалости, не принимая никаких объяснений вроде того, что на тебя напали, и ты защищался. Почему на платформу не явился Носитель Гнева и не покарал убийцу зодчего? Если б это преступление совершил человек, что бы тут началось! Но с двойниками все непросто. Отчего-то боги Системы не обращают внимания на расправы, ими творимые.

Другой вопрос, откуда вообще в Системе берутся двойники? Страж-псы для того и дарованы пользователям, чтобы сделать копирование людей невозможным! Каким образом можно обойти страж-пса? Загадка.

А вот еще вопросы: знал ли профессор Жалле о существовании дубликата? Если оставить за скобками проблему «как», то кто и зачем его скопировал? Наконец, зачем было его убивать, да еще с такой жестокостью?

Главарь у них – сильный маг. Буквально за секунду поставить «Мембрану» третьего уровня… впечатляет. Не каждый сможет.

– Мне их главарь кого-то напоминает, не могу вспомнить, кого, – говорю гроссмастеру.

– Мне тоже, – вздыхает он.

– А трансформация «Мембраны» в сеть? Это какой-то макрос. Хорошо бы выяснить последовательность команд и составить метапрограммный почерк на предмет совпадений.

– На предмет… – проворчал хозяин особняка. – Запись уже отправлена экспертам, почерк мы выясним. Ты мне другое скажи, мастер Кок, «на какой предмет» наш командор осчастливил тебя полномочиями Вскрытой печати?

Кок – это, собственно, я, Андрей Кокошечкин. Фамилия совершенно непроизносима, вот и сократили – еще в приюте. Двадцать восемь лет, молодой начальник службы безопасности Гетто Скаутов, в подчинении у гроссмастера Орка.

– Командор поручил мне выяснить тайну моего рождения, – отвечаю ему на полном серьезе. – Он знал мою мать, но на вопросы отвечать отказался. Пришлось потребовать у него Печать.

– Ладно, это ваши дела, – хмыкнул гроссмастер. – На всякий случай напоминаю, что твой непосредственный начальник пока я.

В кабинет вошла Таисия, жена гроссмастера; а следом – у меня ухнуло в груди, – их дочь Юва. Мы с Ювой на секунду сплелись взглядами. Захотелось послать работу к черту.

– Опять распекаешь мастера Кока? – осведомилась Таисия с улыбкой. – Он такой милый, ранимый. А ты такой строгий, Андерссон, что даже страшно.

– Ничего, выдержит.

– Простите, шеф, меня тревожит одна вещь, – медленно произношу я. – Понимаю, вопрос неприятный, и трясти тут Вскрытой печатью мне совсем не хочется, но все же… Почему вы отправили зодчего Жалле без сопровождения? Ведь это не первый случай нападения на наших курьеров. Пустить бы следом хотя бы одну тяжеловооруженную капсулу, и все могло закончиться не так катастрофично.

Гроссмастер помолчал, глядя в окно. Ответил сухо:

– Сопровождение было готово. Две тяжелых капсулы и три битбайка.

– И что?

– Командор запретил. Оставил отряд в ангарах. Без объяснений.

Вмешалась Таисия:

– Дорогие мужчины, могут ли ваши дела подождать полчаса? Стол накрыт. Вы пообедаете с нами, мастер Кок?

– С удовольствием, – соврал я.

Пока спускались в столовую, я думал о том, что по-настоящему меня тревожит вовсе не отсутствие капсул сопровождения при курьере. И вовсе не странный приказ командора. Гроссмастер Орк упустил в записях некую деталь, а именно: соглядатай на битбайке, карауливший отправку груза, очень характерным жестом подбрасывал в левой руке банку с эликсиром «Vita». Нервничал. Потом он пил эликсир, держа банку в левой руке. Этот бастард был левшой. А еще, если присмотреться, можно было заметить, что правая рука у него чуть короче левой.

А на платформе среди бандитов-двойников, орудовавших баграми, некоторые были левшами, и руки у них были разной длины. Тварей явно копировали с одного образца – с того же, что и шпиона на битбайке.

Юра Ивкин, староста нашего Гетто, левша. И точно так же, когда нервничает, подбрасывает банки с напитками. И правая рука у него короче левой – результат реверсии, сделанной в подростковом возрасте. Совпадение? Битбайк стоял возле домика родителей Ивкина… Вот и думай теперь, кто послужил образцом для всех этих двойников.

Шаг во Вход, прямо в темное зеркало. Легкое сопротивление, и упругая поверхность словно лопается. Миг невесомости в абсолютной черноте – привычно, давно уже не пугает. Здравствуй, Система… Здесь нет неба, нет открытых пространств, здесь нечего делать людям, страдающим клаустрофобией. Сверху либо серые своды Тоннеля, либо цветной купол пузыря. Ирреальность, рожденная фантазией гениального Скаута, – так по легенде звали сумасшедшего миллиардера, запустившего этот саморазвивающийся мир.

Сзади, по ту сторону Входа, остается гроссмастер. Если обернуться, его кабинет можно увидеть – как сквозь мутное стекло. Шеф включает блокировку, и картинка меркнет. Меня там нет, я уже здесь, состоящий из нулей и единиц. «Дискретный человек» – так это называется. Продукт аналого-цифрового преобразования вещества, нечто похожее на файл… лучше на этом не циклиться, плохо для психики. Именно что «нечто похожее». Казалось бы, я должен чувствовать себя странно. Однако все, как и в реале, – сердце стучит, мысли копошатся, кишечник урчит после обеда.

Попадаю в жилое помещение, состоящее из одной комнаты и ячейки для капсулы. Все это – внутри пузыря, прилепленного к стене Тоннеля. Охотничий домик гроссмастера Орка. «Охотничий» – лишь название, принятое для такого класса строений и пришедшее из романтических времен начала Системы.

В стене Тоннеля выстроена небольшая платформа, на которой стоит мой битбайк. Классный у меня битбайк, недавно делал апгрейд. Выхожу из домика. В отдалении видны другие такие же пузыри, вделанные в стены Тоннеля, один из которых принадлежит Ивкиным. Сажусь на своего любимца, включаю золотую рыцарскую шпору, позволявшую плевать в полете на ПБД, Программу безопасности движения (привилегия, дарованная Академией метапрограммирования), и – в путь…

Гроссмастер поручил мне заняться рынком, на котором произошло нападение, сам же, как давний друг Ивана Жалле, взял на себя отработку контактов профессора. Ни на какой рынок я пока не собираюсь. Меня ждет куда более срочное дело.

– Кажется, за мной следили, пока я сюда летел, – говорю, делая вид, что это весело. – Не начинается ли у меня мания преследования?

– У меня с твоей работой уже фобия, – ответила Юва. – Страх потери любимого человека.

– Па-апрашу! – возражаю, надувая грудь. – Голыми руками нашего героя не взять! Искусно владеет мечом оператора, обучен боевой програм-магии…

Мы дурачились, но спокойно на душе не было. Встретились в мотеле, тихонько сговорившись за обедом. Мотель расположен в Прямом Тоннеле: транспорт без конца мелькает за окном, и никому нет дела до двух скаутов, уединившихся в одной из ячеек. Сюда же должен прилететь мастер Ивкин, вызванный мной на разговор.

Сторожевые псы покрывали наши головы – этакие высокие призрачные шапки, исполненные в графике, линиями и штрихами. Они ничуть не мешали, наоборот, были настолько привычны, что без них, наверное, люди в Системе ощущали бы себя голыми. Как двойники живут без персональных Стражей? Не представить… Изображения псов псевдоживые: в данный момент они дремали, положив морды на лапы и приоткрывая один глаз, если кто-то проходил по пешеходной зоне мимо ячейки.

Сначала я развлекал девушку, показывая магию «Калейдоскоп» в действии. Функция этой команды состоит в шифрации и дешифрации таблиц визуальных данных, сформированных при инсталляции модуля «дискретный человек». А если попросту – появляется возможность менять свой внешний облик, придавая себе иную видимость, – примерно как в «имидже» у модов-перфектов. На первом, слабеньком уровне магии выбор внешности осуществляется только из числа стандартных типажей в меню обликов. Командор дал мне третий уровень, позволяющий принимать внешность любого из людей, встреченных в Системе или в реальности… Я стал блондином гроссмастером, сильно увеличившись в росте. Потом – мамой Ювы. Потом превратился уже в саму Юву, прошелся по ячейке, играя бедрами. Она хохотала…

Я – безродный сирота, ползущий с низов и добивающийся всего сам; она – из респектабельной семьи, дочь рыцаря-оператора в пятом поколении. Осознание этого рокового несоответствия частенько сжимало мне сердце. Чтобы получить ее, мне требовалось прыгнуть слишком высоко, слишком.

Я рассказал Юве все о нынешнем моем деле. И запись показал. Разве что про секретную комнату командора умолчал, это была совершенно не моя тайна, которая к нынешним событиям касательства не имела. Я всегда был с ней откровенен, как, уверен, и она со мной. Наверное, это непрофессионально. Но не люблю я романтических признаний да объяснений. По-моему, откровенность – вот тот клей, который скрепляет чувства лучше горячих слов, лишенных практического смысла. Если мы и вправду небезразличны друг другу, все остальное ниже приоритетом.

К тому же, хоть Юва и моложе меня на пять лет, голова у нее светлая, и советы ее дорогого стоят.

– Значит, двойникам – никаких санкций за убийства скаутов, – сказала она. – При том, что Носитель Гнева не прощает таких вещей. Да и страж-пес, если сорвется с поводка… Я читала, есть версия, что защитные алгоритмы воспринимают двойников как программные ошибки. Как результат неправильного применения команды COPY. Ну правда, каким образом наказать программную ошибку? Их должны устранять не боги, а метапрограммисты.

– Похоже, – соглашаюсь с ней. – Если двойники – сбой в Системе, то гибель скаутов от их рук – несчастные случаи. Тем более бастардов тоже можно растворять по спектру совершенно безнаказанно.

– Ты помнишь, чему нас учили в Школе скаутов насчет Стражей?

– Мне обидеться?

– Пес – это защитная программа, выполняющая криптографирование дискретного человека с целью избежать его копирования, – процитировала Юва. – А на самом деле функции Стражей гораздо шире, чем просто защита от копирования. Команда «Фас» – лучшее подтверждение.

– Я думал, магия «Фас» – это легенда.

– То, что она существует, означает, что Высшая магия, весь этот раздел – не легенда… если, конечно, командор тебя не разыграл… Я к чему веду, Андрюша? Команда «Фас» действует на Стражей. Чтобы сделать копию человека, тоже надо как-то подействовать на Стража, пусть и по-другому. Это не может не быть связано. Командор ошибается, если думает, что бастарды, или кто там их послал, не знали, за чем охотятся. Знали. Не случайность это.

– Умница, – смеюсь, подтаскивая ее к себе. – Ты права, ежик.

Наконец-то целуемся. И еще раз, увлекаясь. Быстро забываем, что ждем третьего. Куртки скаутов сброшены. Как же хорошо… Девок в моей странной жизни было много, но здесь – настолько по-другому… Впервые я не один, спаси нас Единый… Битбайк Ивкина медленно двигался вдоль ячеек, вовремя я его заметил, мерзавца. Мы отстранились, оделись.

Чтобы сразу прояснить кое-что, принимаю облик зодчего Жалле, воспользовавшись инфослепком, снятым с записи. Так и встречаю друга детства – в виде потомственного аристократа. Наблюдаю за реакцией.

Мастер Ивкин, застыв от неожиданности, тут же согнулся в поклоне, с должным респектом приветствуя высокоразрядного члена Ордена. Он был удивлен, это естественно. И удивление его – чистое, без примеси страха. Похоже, непричастен, по крайней мере напрямую. Был бы замешан – знал бы об убийстве Жалле. Испугался бы ожившего мертвеца хотя бы на мгновение. Какое облегчение понимать это…

– Дурак ты, Кок, – обиделся Ивкин, когда я стал собой. – Я решил, меня сейчас начнут вербовать. Знаю я эти ваши подходы.

– И на чем тебя можно вербануть? – спрашиваю как бы в шутку.

– Тебе видней, ты секьюрити. Каждого на чем-то можно. Ребята, я не понимаю, вы чего оба такие? – Он растерянно смотрел на нас.

– Да все путем, Юрик, успокойся. – Юва кинула ему банку «Виты». – Вот, эликсирчик глотни. Свеженькие видеотрансы уже поступили?

И впрямь, что за умница эта девчонка! Как ловко придумала!

– А при чем здесь видеотрансы? – занервничал он.

Именно староста Ивкин прикрывал в Гетто нелегальное производство видеоструктур глубокого воздействия на психику, о чем полиция Кругов Москвы, конечно, не знала, так что подобные вопросы его напрягали. Он принялся машинально подбрасывать банку с эликсиром. Левой рукой. Которая была чуть длиннее… В отрочестве Юрик вколол себе сдуру конверсионную сыворотку с мышечным усилителем, за что чуть не вылетел из Школы скаутов. Биоэлектронное новообразование пришлось тогда удалять, и во время операции были укорочены локтевая и лучевая кости правой руки.

Мы с Ювой переглянулись. Я переключил блокнот в режим внешнего экрана.

– Хочу, чтоб ты кое-что посмотрел.

На неопознанного битбайкера, играющего банкой с эликсиром, я наложил запись, сделанную только что – с участием Ивкина. Попутно объяснил ситуацию, чтоб тот понял. Совпало идеально.

И Юрий понял.

– Это твой двойник? – спрашиваю.

– Мой.

– Остальные откуда?

– Наверное, с первой копии понаделали.

– Как ты это допустил, мастер?

Ивкин опустился на диван рядом с Ювой и закрыл лицо руками. Ему было смертельно стыдно. Оказывается, давно хотел признаться, но стыд мешал. Однажды ему намекнули, что группа лоцманов хочет обменять партию элитных видеотрансов на Нить маршрута до Кварцевого Сердца. Предложение было насколько выгодным (Кварцевое Сердце!), настолько же и невероятным. Почему бы не рискнуть? Встретились в Системе, в одном из медпунктов. Деловой разговор запивали не эликсиром, а настоящим системным ромом, вот только, увы, не лоцманы это были, а сущие отбросы, мусор. Подмешали в ром снотворный вирус и в спящем виде продали Юрия бастардам. Очнулся он в том же медпункте. Состояние Стража не оставляло сомнений: его скопировали. А информация о маршруте, которым его возили, была стерта из личного Призрака…

– Только не рассказывай никому из наших, – попросил Ивкин.

– В Гетто – само собой, но доложить командору я обязан. Извини.

– Похоже, двойники предпочитают копировать не просто скаутов, а рыцарей-операторов, – задумчиво произнесла Юва. – С нашей-то подготовкой…

– История имела продолжение? – продолжил я допрос.

Да, имела. Найти парня, направившего господина старосту к лжелоцманам, не удалось, зато очень скоро объявился двойник, чтобы Ивкина убить. Пытался несколько раз: подкарауливал и открывал стрельбу из призмы – то возле Входа в админку, то возле домашнего Входа, а то даже у родительского охотничьего домика. Сильно рисковал, между прочим. Зачем ему это было нужно, что за мания? Выполнял чей-то приказ? Все это странно, потому что прикончить жертву бастарды могли сразу, как скопировали. В перестрелку Ивкин обычно не вступал, возвращался в реальный мир, куда двойнику пути не было. Но, в конце концов, драться-таки пришлось. Поединок состоялся на энергозаправке. Дрались на мечах операторов. В итоге оригинал стер своего двойника, и нападения после этого как отрезало.

– Я думал, все кончилось, – сказал Ивкин с тоской. – Вижу, не кончилось. Двойники мои размножились. Но почему-то раздумали меня убивать.

– Хорошо бы разыскать Корягу, – сказала мне Юва. – Если кто и расскажет про страж-псов, так это он.

Корягу? Возможно, возможно. Только где ж его найти?

– А со мной как? – спросил Ивкин.

Разлетелись кто куда. Юва – домой. Юрика отправил в админку, в его рабочий кабинет: пусть будет под рукой. А сам – на тот рынок, где зодчий попал в ловушку. Включаю автопилот. В обе стороны Прямого Курьерского идет поток транспортных средств разного класса. Иногда проносятся почтовые дракончики, обгоняя всех и ловко лавируя между капсулами. Когда летишь по Метро, кажется, что стены Тоннелей вращаются – закручиваются спиралью, как воронка. Тоннель – как труба с подвижными ртутными стенами (стены переливаются всеми оттенками серого); он словно всасывает летательные аппараты. С непривычки это угнетает. И совсем уж мозги подвигаются, когда пытаешься представить эту сеть во всем ее масштабе.

История второго мира началась с открытия так называемых «дискретных взаимодействий» и аналого-цифрового преобразования вещества; эта честь принадлежит Скауту, основавшему метапрограммирование. Система изначально возникла как виртуальное Метро, как транспортная сеть. Как альтернатива космическим полетам, основанным на реактивной тяге. Проект был частный и оттого в конце концов утратил управляющую структуру. Отец-основатель канул в небытие, унеся знания с собой, оставив потомкам только технические инструкции, быстро ставшие сакральными. Между тем Метро развивалось стремительно и стихийно. Боги-программы Священной Восьмерки независимо от людей покрывали Землю ирреальными Тоннелями, свертывали и тянули их дальше, дальше. Людям оставалось только ставить порталы АЦПЧ-Входов. И выросло это сплетение в гигантскую паутину с развитой инфраструктурой – в Систему. «Солнечную систему» сократили до одного слова. В результате колоссальный мета-компьютер невидимым облаком окутывает ныне все обжитое пространство. Рядом с реальным миром появился параллельный, и Входы в него так же реальны. Люди реально перемещаются между этими мирами…

Мимо проносятся Узлы ветвления и слияния с другими Тоннелями: кольцевыми, простыми, служебными. Слева и справа, снизу и сверху висят гроздьями системные объекты – нарочито яркие, форсированных цветов. На фоне серых стен это впечатляет. Энергозаправки, депо, ремонтные мастерские, вокзалы, медпункты, жилые зоны. К тесноте, скученности, замкнутости быстро привыкаешь.

Автопилот уводит мой битбайк в Узел, в Кольцевой.

Корягу и вправду неплохо бы найти, размышляю я. Коряга – это антисистемный колдун. Академия метапрограммирования с их Школой програм-магов много бы дали за его голову. Вечный изгой, он преподавал некоторое время в Школе скаутов. Мне повезло у него учиться, пока тот снова не удрал в Систему. Система автономна, никак не зависит от земных служб, это территория свободы, на которой правит Священная Восьмерка. Если умеешь здесь прятаться, ты неуловим… Зачем бастардам понадобилась магия «Фас», перескакиваю я с мысли на мысль. Магия, позволяющая, по слухам, безнаказанно натравливать своего Стража на кого тебе угодно. У них же нет «сторожевых псов», в этом сила и слабость двойников. Какая связь магии «Фас» с возможностью копировать людей? Спросить бы Корягу…

Я размышляю, ни на миг не прекращая наблюдать за ситуацией вокруг битбайка. И очень скоро выясняется, что за мной действительно следят. Не показалось в прошлый раз. Одинокая капсула неотступно держится сзади, то появляясь в зоне контроля, то отставая. Повторила маневр, свернув из Прямого в Кольцевой. Топорная работа… Включать шпору и уходить от преследования, показывая чудеса пилотажа? Или не суетиться, ничем не выдавать беспокойства? Если хочешь выяснить, кто сел на хвост, тогда – второй вариант.

На связь вдруг выходит гроссмастер Орк. Что-то случилось? Ничего особенного, просто шеф отправил в помощь мастеру Коку напарника, а-мастера Харриса. Рыцарское имя – Джинн. А-мастер – это автономный мастер, на разряд выше меня. Коллега. Отвечает за безопасность в Гетто Скаутов при петаполисе Нью-Йорк-2.0. Именно этот скаут был командиром отряда, который сформировал гроссмастер для охраны Жалле. Тут же в канале связи объявляется этот самый Джинн-Харрис. Улыбчивый чернокожий парень ненамного старше меня. Договариваемся встретиться на рынке, в тамошнем медпункте.

Напарник так напарник. Чуть выше в иерархии – плевать; важно, перед кем ты отчитываешься. Мастер Кок отчитывается перед командором.

Из Кольцевого – в другой Прямой. Еще немного, и вокруг уже Фрагмент-523. Битбайк ныряет в сеть простых Тоннелей: несколько маневров и – вот он, конечный объект. Две большие платформы слева и справа по ходу движения, заключенные в пузыри с высокими эллипсоидными потолками. Между платформами устроен пешеходный переход – периодически возникающий и пропадающий мостик со светофором.

Рынок.

Я с ходу зарулил в депо и поставил байк на стоянку. У меня был маленький запас времени, которым следовало воспользоваться. Едва успел сменить облик, выбрав первый попавшийся в меню, и выйти из депо, как к платформе припарковалась капсула преследователя. Из капсулы вылез… нет, не бастард. Человек. Незнакомый. Без перчатки, значит, без магии… Я остановился у банкомата, делая вид, что занят своим делом. Мой «сторожевой пес» на секунду ожил и лизнул языком область проверки банкомата; появилось сообщение: КОНТАКТ УСТАНОВЛЕН. Кроме меня народу хватало: тут и ожидающие капсульный поезд, и мальчишки-гиды, и безногий попрошайка. Из общественных Входов, составляющих системные турникеты, появлялись гости. Кто-то, наоборот, уходил с рынка в реал. Стартовали капсулы, улетая в Тоннель. Незнакомец скользнул по платформе взглядом, ни за что не зацепившись, заглянул в депо. Пользуясь секундой, я зафиксировал его инфослепок и быстренько слинял, направившись во внутреннюю зону рынка. Вовремя, потому что человек, что-то заподозрив, уже надевал перчатку програм-мага. Любую маскировочную магию можно пробить, если у тебя богатая таблица команд, и мой «Калейдоскоп» – не исключение.

Миновав молельню Священной Восьмерки, контору по найму лоцманов, ряды лавок, где продавали Нити маршрутов, карты Фрагментов, боевые призмы, снаряжение скаутов и даже предметы из реального мира, которые здесь не действовали, но имели ценность по ту сторону Входов, я вошел в медпункт. Напарника еще не было, и я занял свободную нишу со столиком. Медпункт куда больше напоминал бар, чем что-то, имеющее отношение к медицине. Санитар за стойкой продавал всевозможные эликсиры. Поэты и впечатлительные люди называют эти напитки Эликсирами Жизни, с прописных букв. Здесь вам Система, здесь своя физиология. Эликсиры – это программы, запускающие выборочную перезагрузку исходных данных дискретного человека. Если повреждения у тебя серьезны, то процесс восстановления данных не выборочный, а тотальный. Такая цифровая регенерация. Исходники людей хранятся в личных Стэках, а Стэк – это область памяти внутри страж-пса, охраняемая им же. Если санитар тебе доверяет, он достанет из-под прилавка ром – имитатор алкоголя… Я взял пару кружек «Виты», простого тонизатора, снимающего усталость. Закрылся в нише и отключил магию «Калейдоскоп». Потом вызвал архивную службу Ордена.

Прежде всего – опознать преследователя. Допуск, дарованный командором, позволил идентифицировать его слепок. Киллер из клана Трапперов! Кличка – Джеб. Трапперы когда-то известны были своими наемниками и бойцами. Настоящую власть им давало умение безнаказанно убивать в Системе, в этом состоял их родовой секрет. Если в реальном мире выполнение заказа – дело опасное, наемникам противодействуют могущественные организации, то в Системе никаких организаций нет. Ни следствия нет, ни трибуналов. Делай, что хочешь, лишь бы Носителя Гнева не разбудить. А потом что-то в клане случилось, секрет был утрачен, и убийства в Системе прекратились. Мало того, в их легальном дворце была кем-то взорвана цифровая бомба. И Трапперы не выжили, быстро были раздавлены Управлениями и конкурентами. Фактически этот Джеб – последний из клана… Что ему нужно от простого мастера Ордена? С какой целью преследует и почему так непрофессионально? Если выполняет заказ, то чей? Посмеет ли нападать в Системе или будет ждать, когда цель, то бишь я, выйдет в реал?

Все это было тревожно.

Ответа на вопрос, в чем состоял утраченный секрет Трапперов, я не получил. То ли архивы не имели ответа, то ли допуска не хватало. Так или иначе, но выпавшее знамя киллеров-людей, похоже, подхватили киллеры-бастарды. Прослеживается тут явная взаимосвязь. Какая?

Я поискал информацию на Корягу и не нашел ничего, чего не знал бы сам. Место нынешнего пребывания колдуна (ха-ха) указано не было, как и канал связи. Что вы вообще знаете, в сердцах подумал я – и, повинуясь больше импульсу, чем осознанному подозрению, задал поиск на автономного мастера Харриса по прозвищу Джинн. Ага… начальником службы безопасности у скаутов Нью-Йорка-2.0 он стал всего месяц назад, вот почему мы не знакомы. Должность занял по представлению гроссмастера Орка, а предшественника его выгнали за слишком близкие отношения с Дворцом Прогресса. Что еще?.. И вдруг выяснилось, что навязанный мне напарник успел поучаствовать в нескольких эпизодах, когда были совершены нападения на курьеров. То он подбирал и снаряжал сопровождение, то лично был в сопровождении. И каждый раз выходил из стычек невредимым. Гроссмастер что, не в курсе? Или… меня прошиб пот… гроссмастер в курсе всего? Не из-за этого ли командор отменил посылку отряда? Ведь мог просто заменить Джинна вместе со всеми нанятыми сайбер-скаутами, если не доверял ему. Но если вспомнить про странную доверчивость гроссмастера Орка…

Неужели командор опасается заговора?

Я вызвал командора.

– За мной следят, – сказал я. – Клан Трапперов.

– Клана Трапперов больше нет, – удивился он. – Их взорвали.

Я отправил ему изображение вместе с инфой из архива.

– Спокойно, я выясню, – пообещал командор. – Ты пока поосторожнее там.

– Почему зодчий Жалле полетел в одиночку? – спросил я напрямик. – Почему вы сняли отряд сопровождения?

– Чтобы гарантировать секретность, – ответил командор быстро, будто ждал. – Возможно, это страшная ошибка, но сохранить секретность мне казалось важнее всего…

Врет! Я изумился. Зачем? Докладывать, собственно, больше было не о чем, и разговор закончился.

А потом в медпункте появился а-мастер Джинн.

Напарник мне нравился. Молчаливый, крепкий, излучающий уверенность и надежность, Джинн вызывал невольную симпатию. Однако подозрения, как ни крути, отравляли совместную работу, и мне стоило труда не показывать их.

Разделились. Часть объектов Джинн взял на себя, часть досталась мне. Обходили рынок, опрашивая торговцев. Увы, мало кто мог сказать что-то внятное. Двойники ведь фактически захватили рынок, угрожая оружием, и единственная мысль у людей была: хоть бы поскорей все это закончилось. Нападавшие прятались в лавках, выглядели одинаково страшно, а, сделав дело, убрались восвояси. Вот и вся информация. Откуда прилетели и куда улетели, неизвестно. В общем, толку от расспросов было ноль.

Помня о киллере, я держался настороже: левая рука в перчатке, правая – на кобуре меча; кобура расстегнута. Честно говоря, я специально искал этого мутного Джеба, но тот исчез. То ли почувствовал, что расшифрован, то ли хорошо спрятался. Оба варианта напрягали. Я включил магию «Калейдоскоп», применяя ее не к себе, а ко всем встречным, – чтобы распознать чужую маскировку. Такое сканирование стопроцентно помогло бы, если б киллер тоже прикрывался «Калейдоскопом», но, если он использует другую маскировочную магию, оно не сработает.

Лишь на платформе поиски дали результат, причем совершенно неожиданный. Инвалид-попрошайка оказался бастардом. Страж-пес его был хорошо поставленной иллюзией, как и отсутствие ног. Шпион! Видимо, сидел тут часами, наблюдая, и кому-то что-то докладывал. Перчатки при нем не было, значит, не програм-маг. Кто-то наложил на шпиона образ нищего и сделал это квалифицированно… Как с ним поступить? Поставить под наблюдение или брать сразу?

Единолично принимать решение было нельзя. Я зашел в депо, вызвал Джинна и попросил немедленно прийти.

На битбайке сидел дракончик…

Не на чьем-нибудь, а на моем битбайке! Драконья почта.

Экземпляр был классический, четырехкрылый. В задних лапах держал накопитель. Обнаружив меня, выпустил посылку и перелетел ко мне на плечо; это означало, что адресат опознан, миссия выполнена. Почтовые дракончики – существа серьезные, корреспонденцию в чужие руки не отдадут, а пасть у них – мощный огнемет. В случае захвата самоуничтожаются.

В накопителе была Нить маршрута и видеописьмо. На темном фоне проявился человек:

– Кок, дорогой! Давно мы с тобой не виделись, я даже скучать начал. Если хочешь навестить старого отшельника, милости прошу в гости. Ты знаешь, я живу уединенно и не хочу, чтоб кто-то прознал про мою нору, поэтому не даю тебе координат и каналов связи. Надеюсь, ты не сочтешь за оскорбление, если я попрошу прилететь на Вокзал во Фрагменте-703? Там ты оставишь в камере хранения все атрибуты Ордена и скаутское снаряжение: меч, перчатку, маску, шпору, куртку, заплечник и, конечно, блокнот. За сохранность вещей не беспокойся, камера хранения надежна. Свой байк поставишь там же на стоянку и сядешь в такси, которое будет тебя ждать. Драйвер в такси – мой ученик, он доставит тебя ко мне. Нить маршрута до Вокзала прилагаю. До встречи, дорогой.

Это был Коряга.

Именно он, сомнений нет. Я запустил проверку на аутентичность, используя инфослепок, хранившийся у меня со времен учебы в Школе скаутов. Стопроцентное совпадение, не подделка.

В голове закрутился вихрь.

Унизительные условия, которыми колдун обставил встречу, понять легко. Все перечисленные им предметы имеют двойственную природу, то есть работоспособны и в аналоговом мире, и в цифровом, а значит, каждый из них можно пометить и отследить. Есть специальные программы… Но это ладно.

Не бывает таких совпадений! Едва возникла необходимость переговорить с человеком, и он тут же возникает собственной персоной. Кто и зачем ему донес про мой интерес к нему? Знали только двое: Юва да Ивкин… Но настоящую тревогу вызывает другой вопрос: каким образом Коряга вообще смог прислать дракона? Как он узнал координаты адресата? И вопрос этот требует немедленного ответа.

Я сбегал за ремонтником. Когда вернулись, Джинн Харрис уже пришел. Втроем и просканировали битбайк. Нашли три маяка…

Не один. Три!

Ну хорошо, первый маяк, вероятно, установил командор, подстраховался. Второй, предположим, подсунул Траппер, пока я торчал в медпункте. А третий?

У меня крепло ощущение, что не расследование я веду, а пошло выступаю в роли приманки. Тьфу!

Лететь надо было немедленно.

– Эк тебя прижали, Кок, – сказал хмурый напарник. – Отдай эти штучки экспертам.

– Потом, время не ждет. Я тебе их оставлю. Тут такое дело, Джинн…

Отправив ремонтника, рассказал про бастарда, засевшего на рынке под видом нищего.

– Это шанс найти их логово, – загорелся Джинн. – Проследим за ним? Может, арестуем и допросим?

– Решайте вы с гроссмастером. Или пусть гроссмастер решает сам. А мне пора. Извини, а-мастер, я полечу один.

Вокзал – небольшой стандартный объект, состоящий из платформы и пузыря-зала. С платформы отправляются капсульные поезда, но сейчас она была свободна. В депо стояло такси с шикарной надписью «Limu»; ждало меня. Сначала я проследовал в зал, где было все, что может понадобиться путнику: комната отдыха, автоматы по продаже еды и баночных Эликсиров Жизни, банкомат и тому подобное. Воспользовался камерой хранения, выполнив условие отшельника, и вернулся к депо. Без привычных вещей я чувствовал себя опустившимся бродягой. Из «Limu» вылез угрюмый мальчик-драйвер, который, не сказав ни слова, проверил меня сканером. Подозрительных кодов не нашлось. Уже в кабине мальчик потребовал:

– Отключи Призрак.

Призрак – это проводник по Метро, навигационно-штурманская программа, придаваемая пользователю при инсталляции в Системе и неотделимая от него (как и Страж). В активном режиме фиксирует все маршруты, которыми перемещается человек. Странно было бы оставить его включенным. Ивкину, вон, бастарды Призрак вообще обнулили, когда похитили. А то, что кто-то якобы может запоминать дорогу визуально, – сказки и легенды.

Поехали…

Через час плутаний по Метро сели на платформу перед термитником. Так называют в Системе жилые зоны. Под арку вел короткий проход, а по ту сторону арки – влево и вправо – тянулся круговой пешеходный Тоннель вокруг многоэтажного сооружения конусообразной формы, состоящего из множества комнат-сот, громоздящихся одна на другую. Внешне это и правда похоже на термитник. Сооружение находилось внутри пузыря-купола. С платформы видна только нижняя часть жилой зоны; впрочем, все они одинаковы, формируются программно – из комнат-модулей и переходов. А живут в них обычно люди Системы, не имеющие собственного домика.

Здесь обитали бастарды.

Серые, как стены Тоннеля, – цвета дискретного вещества. Без Стражей. Много их высыпало из-под арки. Все – с призмами, некоторые – с тяжелыми. Перед аркой был установлен станковый рассеиватель. Солидно, ничего не скажешь…

Ловушка захлопнулась. Письмо от Коряги, очевидно, записано под принуждением, значит, антисистемный бунтарь у них в плену.

Меня попросили вылезти из такси. Двойник, неотличимый от Ивкина, вежливо сказал:

– С тобой хотят поговорить. Давай обойдемся без геройства.

Мальчишка-драйвер тоже вылез и вдруг оказался… двойником! Маскировочная магия сползла с него, как кожа со змеи. Кто же их так здорово прикрывает? Неужели Коряга?

На платформе я заметил Вход, прятавшийся в глубокой нише. Куда он выводил, я не увидел: Вход был заблокирован.

По внешней ленточной галерее, винтом опоясывающей термитник, меня отконвоировали на самый верх. Могли провести и внутри, но бастарды, видимо, не хотели, чтобы пленник что-то лишнее увидел. Это давало надежду.

Втолкнули в сравнительно большое помещение необычной для Системы прямоугольной формы и заперли. Зал был разгорожен на две части: во второй половине за прозрачной перегородкой находилась какая-то аппаратура. Дверь туда была закрыта. Здесь же было пусто, голые стены. Лишь один из углов занимала странная куча, похожая на мясной фарш серого цвета, с воткнутой в нее лопатой. В центре комнаты выделялись на полу два ярких круга – один ближе к перегородке, второй – дальше… Я похолодел, сообразив, куда попал. Копировальная лавка. А куча в углу – это дискретное вещество… Но у меня же Страж! – напомнил я себе. Без паники. Они не смогут…

Легальных Копировальных лавок в Системе всего восемь, сакральное число, а эта, судя по всему, была девятая. Я подергал двери, ударил в перегородку кулаком, потом ногой. По ту сторону появился человек, вышедший из бокового прохода:

– Нервничаешь?

Гроссмастер Орк!

Нет, не гроссмастер. Двойник. В перчатке програм-мага. И я вдруг понял, кого же мне напомнил в записи нападения тот маг-бастард, перегородивший тоннель «Мембраной». Гроссмастера, вот кого.

– Зачем тебе все это, Орк? – спрашиваю негодяя.

Тот был занят настройкой, но отвлекся на минуту:

– О, у меня большие планы. Но я, уважаемый, не Орк. И, тем более, не Андерссон. Разве что Андерссон-штрих… Нет-нет, ненавижу эти имена. Зови меня, если нетрудно, Гроссбастардом…

Все четыре стены, включая прозрачную перегородку, расслоились, от них отделились плоскости, которые начали сближаться. Плоскости загнали меня на дальний от перегородки круг и остановили свое движение. Я оказался жестко обездвижен в тесном квадратном колодце, сквозь стенки которого все прекрасно видно.

Гроссбастард открыл дверь и перешел на эту половину зала. Свет с той стороны погас, и перегородка превратилась в зеркало. В руках у лже-Орка развернутый свиток…

Страница из Священного Введения.

Враг произнес командные коды вслух. Это называется вербальным включением; только так и можно использовать Высшую магию – никаких перчаток или других интерфейсов. Я смотрю в зеркальное отражение: отлично видно, как страж-пес на моей голове засыпает, засыпает… заснул. Это ужасно. Как в кошмаре.

Теперь понятно, теперь все понятно…

Стало темно. На оба круга – и на тот, где пойман я, и на пустой – упали столбы света. Машинный голос произнес: «Томографирование запущено». Мое тело покрылось пульсирующей сеточкой. «Ментосканирование запущено». Голова моя окуталась сиянием. «Требуется загрузка дискретного вещества». Гроссбастард лопатой наложил «серого фарша» на пустой круг, беря его из кучи в углу. «Загрузка закончена». От стен опять отделились плоскости, которые, сближаясь, образовали еще один квадратный колодец – вокруг второго круга. «Процесс синтеза запущен». Из дискретного вещества возникла человеческая фигура. В отличие от меня – голая. Кожа у новорожденного меняла цвета, на мгновение стала даже привычно розовой и наконец остановилась на сером.

– Цвет пока не удается стабилизировать, – озабоченно прокомментировал Гроссбастард.

Колодец вокруг возникшего существа исчез.

– Мастер Кок-штрих, – говорю я и хохочу. Это истерика.

Мой двойник внимательно смотрит на меня:

– Я тебя ненавижу, – отвечает безо всяких чувств. Констатирует факт.

– Ты меня просто плохо знаешь.

– Я тебя убью.

– Понимаю, эта Вселенная слишком мала для нас двоих. Можно я буду звать тебя Штрих?

– Мы еще встретимся, – обещает двойник, прежде чем Гроссбастард утаскивает его за перегородку и уводит в проход, передав там кому-то. Потом Гроссбастард возвращается и объясняет, сокрушенно качая головой:

– Мы ненавидим свои эталоны, так уж устроены. Эту ненависть трудно контролировать. Жгучее желание убить часто становится навязчивым. Ты для него эталон, мастер. А он станет эталоном для второго поколения, которое мы напечатаем уже с него, и столкнется с той же ненавистью, что и ты.

В помещение входят бойцы с призмами. Сдерживающие меня плоскости исчезают, вспыхивает обычный свет.

– Ты спрашивал – зачем? – продолжает Гроссбастард. – Мы создаем армию. Ограничений на копирование двойников нет. В ваш реал мы выйти пока не можем, но Система будет наша. Таких термитников уже десяток. Говорю тебе это, потому что изменить ничего нельзя, вы опоздали. А потом мы выйдем в реал. Мы найдем способ совершить побег из крысиного лабиринта.

– Выйдете в реал? Мечтайте-мечтайте… Что это за магия? – спрашиваю, показав на своего поникшего Стража.

– А вот это секрет.

– Зачем вам магия «Фас»?

– Лучше я тебе все объясню, – произносит кто-то сзади.

Оборачиваюсь. В зал входит Коряга.

– «Фас» – это внесение изменений в Слово Состояния программного модуля «Страж», – говорит Коряга. – Например, установка флага «Активная защита» в поле признаков. В результате произойдет принудительный переход от пассивной защиты пользователя, установленной по умолчанию, к активной. На практике пес срывается с твоей головы и нападает на кого тебе угодно.

– Это я помню, учитель.

Разговариваем в одной из комнат-модулей. Снаружи охраняют. Чтоб я чувствовал себя свободнее, Коряга закрыл всю комнату магией «Кокон», избавлявшей в том числе от подслушивания. В качестве интерфейса колдун, как и прежде, использовал не традиционную перчатку, а посох, хотя и перчатка, и кобура с мечом пристегнуты к поясу. Вообще, несмотря на прошедшие годы, он мало изменился, как будто Пульс Мира обтекал его. Пульс Мира, генерируемый Кварцевым Сердцем, пронзал информационное поле, имитируя время и синхронизируя все и вся в Системе. Не научился ли колдун обманывать еще и Кварцевое Сердце? Корягой его прозвали с детства – за нескладность, за длинные конечности. Ярлык «антисистемный» приклеили метапрограммеры. Он был когда-то деканом факультета Системной архитектуры в Академии, ярко выступая против ползучего превращения Земли (а следом и всего доступного пространства) в гигантский компьютер… но это дело далекого прошлого. Я заканчиваю мысль:

– Непонятно, зачем бастардам нужна магия «Фас», если у них нет Стражей.

– Не бастардам, а мне. Лично мне. У нас с Гроссбастардом разные цели, хоть в главном мы и сходимся: людей пора вытеснить из Системы. Для пользы тех же людей. Нечего нам с тобой тут делать.

Да, увы, именно так: учитель сговорился с вождем двойников. Собственно, он этого вождя и создал. Раздобыл страницу из Священного Введения с командой из линейки Высших и, пользуясь этим редчайшим артефактом, сумел скопировать одного из членов Ордена Вольных Операторов. Первым, так уж вышло, стал гроссмастер Орк. Что за страница, где и как раздобыл, – в подробности Коряга не вдавался. Важнее, что похищение скаутов и их копирование было поставлено на поток. Гроссмастеру нужна армия, а Коряге – единый разум и, в перспективе, бессмертие…

– Бессмертие, – повторяет он. – Я не преувеличиваю. Если не телесное, то хотя бы ментальное. Вот для чего нужен «Фас». Работа с атрибутами Слова Состояния превращает твоего Стража не столько в оружие, сколько в инструмент подчинения. Каким образом пес атакует цифрового субъекта, не рвет же на части, правда? Пес вторгается в чужие области памяти, меняя в них информацию. Если угодно, перенося твою волю. В случае с инсталлированным человеком, которого защищает свой Страж, воздействие кратковременное и оказывает, вероятно, лишь останавливающее действие… эта ситуация мне пока неясна, нужна спецификация на команду «Фас». Но в случае с двойником все очевидно. Если пожелаешь, то Страж, как насос, перекачает в него всего тебя, твои воспоминания, мечты, планы. Твой разум. Оболочка заполнится. Дубликат станет тобой по-настоящему, а не только на уровне простых рефлексов.

– Что дальше? – спрашиваю. – Твои дубликаты когда-нибудь умрут от старости.

– Я найду способ передавать личность от двойника к двойнику. А пока что я выгадываю дополнительное время.

– Как быть с душой? Душа тоже перекачивается?

– Ты по-прежнему веришь в Единого?

– Я рыцарь-оператор, как я могу не верить?

– В Системе Его нет, Кок, – сухо говорит Коряга. – Здесь нет Бога, не обольщайся. Значит, и души нет.

– Подожди, я не понял. Ты не читал спецификацию на «Фас»? У тебя же есть страница из Священного Введения!

– У меня нет этой страницы. Курьер вез фальшивку.

Фальшивку?! Вот так вираж…

– Потому мы и предложили твоему командору обмен: мы возвращаем тебя, он нам – магию «Фас».

– И что он?

– Отказался.

Я смеюсь, испытывая противоестественную радость, почти счастье…

Отказ от обмена был мотивирован тем, что у командора нет и не может быть артефакта. И Коряга склонен поверить, что тот не врет. Во-первых, существовал более вероятный виновник обмана. Но главное: было бы у командора что отдать за своего любимчика – все бы отдал. Это почему, интересуюсь я. Да потому, говорит колдун с улыбкой, что мирское его имя – Луц Кокошечкин. Под этой фамилией командор два десятка лет назад и сдал ребенка в приют. Какого ребенка, отчего-то тупею я. Коряга мелко хихикает… а потом делает мне предложение. Все-таки есть вероятность, что магия «Фас» осталась у командора. Так что, если хочет доблестный мастер Кок длить и длить свою жизнь в новых телах, а заодно стать одним из маршалов в армии, которая через год-другой захватит Систему, – он поищет артефакт. И если найдет – отдаст своему любящему учителю. Договорились?

– Ты меня вербуешь?

– У человека должен быть выбор. Я тебе его даю.

– Договорились.

На платформе, перед посадкой, веселый Гроссбастард остановил меня:

– Учитель считает, тебя нужно отпустить. Он тебе почему-то верит. Я – нет. Поэтому сейчас мы перевезем тебя в другое место, и сиди там, пока я не решу, что с тобой делать. Не скучай! – добавил вожак двойников, когда меня пинками загнали в такси.

Маленькая стая нырнула в Тоннели. Такси с живым грузом – в центре; спереди и сзади – по капсуле охраны. Я сидел в клетке, безоружный, не имея возможности добраться до пульта. Драйвером у меня был двойник зодчего Ивана Жалле. Тот ли самый, который убил свой эталон, или из второго поколения? Мне было плевать.

Правда выяснилась, едва отчалили.

– Видел, мсье рыцарь, как я кончил вашего профессора? – заговорил драйвер. – Видел-видел, эта запись – хит новостей. А знаешь, почему я вызвался тебя конвоировать? Потому что я ненавижу не только скаутов с поганым именем Иван, но и всех вас, хомосов, самодовольных ничтожеств. Сидите под задницей своих псов и считаете себя королями Системы. Да вы еще живы только потому, что Гросс запрещает вас трогать! Но ты – ты попался. Твой братец Штрих, как ты его презрительно называешь, ждет нас в термитнике во Фрагменте-395. Он просил нас отвернуться, когда мы тебя поведем, и мы с радостью отвернемся…

Атаковали нас на границе текущего Фрагмента, в Кольцевом. Одна капсула выскочила навстречу из Узла слияния, другая догнала сзади. Неведомые драйверы действовали потрясающе слаженно. Первый выпустил истребитель – управляемый беспилотный снаряд – и передняя капсула бастардов, летевшая перед такси, разлетелась по стенам Тоннеля сверкающими радужными ошметками. В то же мгновение второй расстрелял заднюю капсулу конвоя из бортовых призм. Такси осталось без прикрытия. Иметь на вооружении истребители – это серьезно, более чем серьезно! Двойник зодчего с воплями: «На нас напали, Гросс! Прошу помощи!» – погнал неповоротливый аппарат впритирку к стене, ошалело озираясь. Бастарды тоже отчаянно хотят жить. Нападавшие взяли удиравший транспорт в тиски: один подлетел сверху, второй снизу. Сдавили, выпустили захваты. И потащили на принудительную посадку.

Сели на платформу перед ремонтной мастерской. Не сели – упали боком. Ремонтники предусмотрительно попрятались. Из капсул выскочили вооруженные люди – в экипировке сайбер-скаутов… Люди! Какое счастье было видеть людей!

Всего двое. И первый – Джеб Траппер…

Из огня да в полымя.

– Не бойся, мастер! – крикнул наемник, словно почувствовал мое состояние. – Мы здесь, чтобы тебя освободить!

Драйвер заблокировал двери такси – их вскрыли диверсионной кодовой отмычкой. Снаряжены Трапперы были что надо. Бастарда вытащили за шкирку, швырнули на платформу. Я выбрался сам. Джеб протянул мне руку:

– Будем знакомы. Думаю, ты уже навел справки, кто я такой. А это мой друг из клана Гуркхов.

Скрепили встречу рукопожатиями. Потом я взял у Джеба призму (тот удивленно поднял бровь, но не возразил) и шагнул к двойнику зодчего. Так же молча сфокусировал оружие. Произнести хоть слово было противно.

– Ты трус, хомос, – всхлипнул бастард.

Тьфу! Делано зевая, оставляю от него только спектр. Поворачиваюсь к своим спасителям:

– Срочно во Фрагмент-703. На Вокзал. Пока двойники не опомнились.

Я летел с Джебом. Гуркх остался в Тоннеле наблюдать за обстановкой – на случай, если будет погоня. Но прежде выпотрошили такси, надеясь получить навигационные данные, которыми пользовались бастарды: Нити маршрутов, карты, наведение на маяки. Все было обнулено; вероятно, автоматически, по сигналу тревоги.

На Вокзале я изъял из камеры хранения свои вещи. Вернув экипировку и снаряжение, снова почувствовал себя человеком. Этому чувству способствовало также то, что мой Страж полностью восстановился, действие магии давно кончилось. Говорить мы начали еще в капсуле, а продолжили в тихом мотеле, вдалеке от оживленных трасс.

Киллер, оказывается, хотел именно поговорить. Не следил он тогда, а просто летел за мной следом, выжидая подходящего момента. Думал – на Рынке удастся, но возможность представилась только сейчас. Если б следил, говорит, вряд ли бы я его заметил. Ну-ну… Как удалось отбить меня у бастардов? Прежде всего надо было узнать, где пленника держат, чтобы подготовить засаду. Но, честно говоря, вот эта цель – выяснить координаты места, которое бастарды сделали своим штабом, – несколько лет была для Джеба совершенно недостижимой. Это была главная цель, ради которой он жил и сражался… да-да, сражался. Охотился на бастардов, отлавливал их, допрашивал. Вскрывал трофейные капсулы в поисках информации и раз за разом утыкался в умерщвленные по тревоге пульты управления. А допросы… что допросы? Попадались только рядовые бойцы, ни во что не посвященные, третье-четвертое поколение двойников. Рассказывали про какие-то термитники, но как их найдешь? Джеб в этом смысле очень рассчитывал на меня – и не ошибся. «Тебя обязательно должны были похитить, – сказал он мне. – Ты – один из немногих членов вашего Ордена, которых пока не откопировали. А взявшись за расследование последнего нападения на вашего курьера, ты сделал похищение неизбежным». «Значит, я был наживкой?» «Ну, извини. Зато дельце наконец-то сладилось…»

Дельце сладилось, потому что последний из Трапперов придерживался правила: «Перестраховок не бывает». Вот и снабдил маячком не только мой байк, но и капсулу моего напарника, то бишь Джинна. Джеб незримо присутствовал на Рынке: загнал свою капсулу в депо, накрылся «Коконом» и наблюдал. Видел, как я получил дракона и сорвался в путь. Как следом сорвался и Джинн Харрис…

– Ошибки нет, мастер, – подтвердил Джеб. – Твой коллега никаким шпионом-инвалидом не занимался, точно говорю. Улетел с рынка сразу за тобой. Только не на Вокзал, твои маршруты его не интересовали…

За ним-то, за Джинном, Траппер и проследил, благо маяк так и остался на капсуле. Автономному мастеру, раззяве, не пришло в голову провериться. И привел он как раз в термитник, нафаршированный бастардами, – напрямую, без всяких промежуточных Вокзалов. В тот самый термитник, куда чуть позже привезли меня. («Вот и думай, мастер, кому он служит, этот ваш рыцарь-оператор…»)

А сам-то ты кому служишь, спрашиваю. Кто и зачем нанял бравого Траппера искать базу бастардов? Никто не нанял. «Я служу клану и памяти предков», – был ответ. Другой вопрос – зачем. Издревле клану Трапперов принадлежала страница с магией «Замри/Воскресни», передаваясь из поколения в поколение. Именно с помощью этого артефакта бойцы из их рода настигали жертву даже в Системе; никакой сайбер-скаут не мог чувствовать себя спокойно, вставая на пути Трапперов. Но однажды к ним во дворец явился некто – вышел из Системы. Через Вход, расположенный вблизи хранилища. Вход был заблокирован, однако это гостя не остановило. Его маскировку было не пробить, и он совершенно точно знал, куда идти и что брать. Путь его пролегал через спальный этаж. Разбуженные тревогой мужи и их жены пытались задержать пришельца и были убиты. Вся магия у него была – третьего уровня. Это произошло ночью и закончилось очень быстро. Вор изъял страницу из Священного Введения, а ушел через тот же Вход, оставив в хранилище мощную цифровую бомбу. Дворец рухнул, не выдержав взрывной дискретизации; под обломками погибли почти все… все, кого Джеб любил.

По щеке наемника ползла непрошеная слеза. Он раздраженно смахнул ее.

Выжил только трехлетний малыш, внук тогдашнего старейшины клана. Неведомый маг, уходя, вытащил ребенка из кроватки и оставил возле Входа. Милосердным оказался, с детьми не воевал. Стандартный АЦПЧ автоматически достраивает разорванное информационное поле, создавая «пространственный мешок», – маг это знал. В таком «мешке» спасатели и нашли кроху. О дальнейшей судьбе мальчика Джебу не известно.

(«Сам-то ты как спасся?» – спросил я его. «Меня не было дома, я тогда учился в Школе програм-магов…»)

И вот до него доходят слухи, что кто-то копирует в Системе людей! А как это возможно, если не при помощи украденной у клана магии? Только так и возможно. Команда «Замри/Воскресни» позволяет усыплять Стражей, а при спящем псе срабатывает на его пробуждение. Механизм очень прост: в режиме «замри» происходит аварийная перезагрузка программного модуля «Страж» и запуск тестового пакета; в режиме «воскресни» – принудительный останов тестирования… Короче, вернуть семейную реликвию – дело чести. А заодно расквитаться с убийцей.

– Предлагаю договор, – подытожил Джеб. – Какой твой интерес в этом деле, только честно?

– Узнать, кто из Ордена сливает информацию. За Джинном кто-то стоит, это ясно.

– И все? Я тебе скажу – кто. Это так просто, что даже неловко за вас, высокоразрядные.

– Ну, – подался я вперед.

– Э, нет! – Наемник засмеялся. – Имя узнаешь, когда я получу свою страницу с магией. Я собираюсь разорить муравейник и предлагаю тебе поучаствовать. Отряд у меня собран, все готово. Если кто-то из бастардов останется в живых, бери себе.

– Зачем я тебе нужен, Джеб?

– Пусть это будет операция Ордена. Твоя, мастер. Тебе почет, награды и что там у вас. А Трапперам не с руки светиться, нам хватит трофеев. Если согласен, обсудим конкретику…

Он улетел из мотеля, я остался поработать.

Для начала воспользовался допуском и разворошил справочную службу Ордена. Выяснил кое-что неожиданное и кое-что ожидаемое. Из ожидаемого: экспертиза показала, что почерк мага-бастарда, использовавшего при захвате курьера макрос на основе «Мембраны», совпадает с почерком мэтра Шкурко, известного ныне как Коряга. Оно и понятно: колдун сделал Гроссбастарда своим учеником и передал ему часть своих наработок. Что касается неожиданного, то это – позже, это с командором…

Рассказ Джеба не оставлял сомнений: страницу с магией «Замри/Воскресни» из дворца Трапперов вынес Коряга. Кто же еще? Это у него в посохе все магии третьего уровня, в том числе боевые. Это он умеет снимать блокировку со Входов, я сам видел – еще в Школе скаутов. Кто ж тебя наводит, думал я, кто тебе доносит?

Я вызвал Юру Ивкина и спросил в лоб: чем тебя взял Коряга? Купил, запугал? Когда и как ты опустился до помощи фанатику? Староста обалдел от неожиданности, а потом заполнил эфир, если называть вещи своими именами, словесными фекалиями. Я зашел с другого фланга: кому Юрий говорил про интерес мастера Кока к колдуну? Ведь только Ивкин слышал, как Юва советовала найти Корягу! Тот опять взвился. Никому не говорил! Слова Ювы про Корягу вообще пропустил мимо ушей, не до того было, настолько искусно Кок запугал друга детства. А в чем, собственно, проблема? Дурака валяю, сказал я и разорвал соединение.

Предстояло говорить с Ювой, и оттого на душе было мутно.

Чтоб оттянуть этот момент, я вытащил из куртки предмет, подаренный Джебом в знак доброго партнерства – после того, как план атаки был обсужден и принят. Сброс-бомба. Отдельно – запал. Редкая и чрезвычайно полезная штучка: выводит на время из строя все магические интерфейсы, которые оказываются в зоне поражения, включая твой собственный, если не успел отбежать. Перчатки, посохи и тому подобное. Имеет двойственную природу, действуя и в Системе, и в реале. Когда идешь на сильного мага – без этого никак… Я полюбовался на диковинку (в прозрачном корпусе завораживающе клубилась зеленая флуоресцентная субстанция), ощущая, как прибавляется уверенности. И спрятал обратно.

Итак, разговор с Ювой…

Она трогательно обрадовалась.

– Ты почему не отзывался? – закричала. – Я уже думала, что-то случилось.

Что ж я делаю, урод деформированный? Зачем оскорбляю подозрениями единственного в моей жизни человека?

– Ворчишь, как жена. Ничего не случилось, просто был занят. Я сейчас спрошу, ежик, не удивляйся. С чего вдруг ты мне посоветовала связаться с Корягой?

– Да как-то всплыло в голове… Папа с мамой недавно о нем вспоминали. В Школе скаутов упал уровень подготовки по програм-магии, а лучшего учителя, чем Коряга, не найти.

Логично. Таисия, мать Ювы, была начальником Школы, озабоченность ее понятна.

– Ты кому-нибудь говорила, что я намерен разыскать Корягу?

– Только маме.

– Маме?! Ежик, ну я же просил… Что еще ты ей про мои дела рассказала?

Она обиделась.

– Вообще-то у меня от матери нет секретов, как и от тебя. Но до определенных пределов, не считай меня за дуру. Очень ей интересны твои дела, как же. Если тебя это не устраивает…

– А Коряга разве не мои дела?

– Иди к черту, – сказала она и отключилась.

Спокойно. Поссорились, помирились… Что же получается? Жена гроссмастера Орка знала про Корягу. Исходим из худшего: Юва растрепала матери все, включая информацию от командора. А у Таисии, в свою очередь, нет секретов от мужа, учитывая их нежные отношения, не поблекшие за столько лет. О, история этой колоритной парочки достойна дамского романа! Фродо по прозвищу Орк, тогда еще мастер Ордена, нашел себе жену в Тайге. Тайга – это область в Системе, пустынная и опасная, состоящая из сброшенных остатков Тоннелей. При скрутке Тоннелей числа в дробях после 64-го знака отбрасываются, в абсолютных значениях сумма остатков огромна. Так и возникла Тайга. И вот группа молодых сайбер-скаутов, возглавляемая мастером Орком, устроила в тех местах гонки. Не удовлетворяли их заезженные трассы в Школах драйверов. Наткнулись на девушку, бредущую по Тоннелям (в них сбоку есть узкая пешеходная зона). Как туда попала, не помнила, была под действием сомнительного видеотранса. Капсулу разбила. А в Тайге можно идти бесконечно, никого не встретив. Но ей повезло. Мастер Орк в нее влюбился, она – в него. Так и стали жить вместе…

Короче, все упирается в гроссмастера. Гроссбастард – его двойник. Предатель Джинн – его креатура. Командор им обоим не доверяет. И, наконец, совершенно очевидно, гроссмастер знал про внезапный интерес мастера Кока к антисистемному колдуну. Так не пришло ли время сказать шефу: «Сдайте перчатку и меч»?

Надо аккуратно побеседовать с Таисией Андерссон, решаю я. Причем живьем, через связь натужно выйдет. Где дамочка сейчас? Делаю запрос и тут же получаю ответ: в Школе скаутов. Хорошо, что не дома, очень кстати. Хотя… Что она там делает? Школа-то нынче пуста: и ученики, и учителя – на каникулах.

Теперь – командор. На сладкое.

Стучу в закрытый канал. Командор отвечает мгновенно:

– Давно жду.

– Маяк мне подвесили вы?

– Да. Я за тобой не шпионю, я о тебе забочусь. Долг наставника.

– Я просто уточнил. Есть вопрос посерьезнее. Почему вы мне не сказали, что я из Трапперов? (Командор поперхнулся.) Что мое настоящее имя – не Кокошечкин и даже не Андрей?

– Как ты узнал?

– Архив все помнит, наставник. Дата, когда в развалинах дворца Трапперов нашли ребенка, и дата, когда вы принесли меня в приют, совпадают. Учитывая, что вы тогда курировали от Управления Прогресса следственные действия по взрыву и добились, чтобы все материалы были засекречены, вывод напрашивается. Что касается даты моего появления в приюте, то вы подправили ее во всех открытых базах данных, отнеся на год назад. Таким образом, я вдруг повзрослел на год.

– Тебя могли искать, – сказал командор. – Надо было спрятать получше. Новое имя, новый год рождения, новая жизнь.

– Разбросали намеки, будто я ваш незаконный сын…

– Это тебе всегда помогало, согласись.

– То-то меня всю жизнь странные воспоминания преследовали и странные сны снились… С моим отцом понятно. Но кто мать?

– Все погибли, малыш. Забудь. Ты – мастер Эндрю Кок с большими карьерными перспективами, это и есть настоящее. Не тем занимаешься. Проваливай.

Отключился.

– Получил, старый перец? – говорю в пустоту.

Я вернулся в реал через турникеты, как простой человек. Восемь Входов были установлены в ряд, защищены навесом и боковыми стенами. Примерно так, если верить мемуарам, выглядели раньше спуски в старинную подземку.

Ощущения после Системы не были комфортными. Ветерок заставлял непроизвольно сжиматься, а необозримые пространства вгоняли в тревогу. Ладно, не в панику (бывает и такое). Если долго не был в реале, всегда пробирает. Познабливает и потряхивает, настоящий «отходняк».

Направлялся я в Школу сайбер-скаутов, к Таисии. Над Гетто сгущались сумерки. Я пересек площадь с фонтаном (в брызгах воды парил аист, окруженный планетами Солнечной системы, – символ Метро), миновал ворота Школы и оказался в совершенно пустом парке. Уже подходил к главному корпусу, когда из здания показался гроссмастер Орк. Шеф сбежал по ступенькам – навстречу мне. Держа в опущенной руке игломет.

– Стой, Кок. Дальше ты не пройдешь.

Он с трудом сдерживал ярость.

– В чем дело, гроссмастер?

– Я знаю, зачем ты здесь. Я тебе не дам этого сделать. Предлагаю выйти за пределы Школы и обсудить ситуацию.

– Я вас не понимаю.

Гроссмастер поднял оружие. Взгляд его был безумным. Игломет стреляет пучками дискретного вещества, похожими на веретено и теряющими в теле жертвы цифровую природу. Моментальная смерть. Я заорал: «Официальная запись!» – активируя свой блокнот и через него – ближайшую регистрирующую аппаратуру.

– Значит, договориться миром ты не хочешь. Ну что ж…

– Да что с вами, шеф?! – продолжал я орать. – Вам что, голову сорвало?

– Ваша Светлость, – сказал гроссмастер словно бы вбок и убрал оружие. – Я вынужден просить вас поучаствовать.

С площади Меркурия, перемахнув через высокое ограждение, прискакал заяц-заменитель; пара секунд – и вот они со всадником здесь. Спешился человек в роскошной псевдоспецовке «от кутюр». Я его знал: высокородный из Дворца Связи, родственник царствующей особы. Кажется, племянник Директрисы.

– Решается вопрос чести, – возвестил гроссмастер. – Разногласия неразрешимы. Его Светлость, гостящий в Гетто, согласился быть свидетелем…

Вау!!! Поединок… из-за чего?! Орк спятил, натурально. Если он предатель, зачем так вычурно и сложно? Если чист, зачем драться? Шеф вколачивал в воздух тяжелые фразы:

– Мастер Кок забыл свой долг. Вот записи, доказывающие его падение. (Блокнот заработал в режиме внешнего экрана.) Вот он убивает двойника профессора Жалле, важнейшего пленника, вместо того чтобы доставить его ко мне для допроса. В расправе участвует киллер из клана Трапперов, враждебного Ордену. А вот Кок дружески общается с бастардами, прилетев к ним в гости на такси. Очевидно, что Кок в сговоре с врагами Ордена. При этом он состоит в тайной интимной связи с моей дочерью, являясь ее женихом, что не позволяет мне по моральным соображениям его арестовать. Совокупность этих обстоятельств наносит непоправимый урон чести Андерссонов и вынуждает меня покарать негодяя собственноручно.

– Согласен, противоречие неразрешимо, – подтвердил свидетель. Какой дивный баритон!

– Орк Андерссон! – вступаю я. – Объявляю вашу печать вскрытой, – произношу ритуальную формулу. – Вот мои полномочия. Жду правдивых ответов. Первое: откуда у вас запись, сделанная в термитнике бастардов? Второе: при каких обстоятельствах вас копировали, и имеете ли вы сношения с вашим двойником? Третье: с какой целью вы передаете служебную информацию бывшему профессору Шкурко, известному как Коряга? И четвертое: какую функцию в преступной схеме выполняет автономный мастер Джинн Харрис?

– Мальчик поразительно осведомлен, – усмехается гроссмастер. – Только это все пустое. Пора.

– Обращаю внимание, высокоразрядный нарушил клятву печати!

– Пустое…

Пора так пора.

Меч оператора – элитное оружие с искусственным интеллектом, сделанное вручную и использующее системные технологии. В комплекте с перчаткой програм-мага он обретает новое качество. Я вынимаю меч из кобуры.

Мой любимец исполнен в форме древнего пистолета Макарова, и держать его следует как пистолет – за рукоять. Очень удобно, если привыкнешь. Впрочем, не любимец, а любимица. Меч у меня женского пола. Во время инициации я дал оружию имя Мурка, что и определило его гендерную самоидентификацию.

«Макаров» – это муляж, конечно. Дискретный клинок выскакивает из ствола, как только взвожу затвор. Клинок кажется нематериальным – призрачно-прозрачным, волнисто-водянистым, текучим, но этот обман зрения может кому-то дорого стоить: тверже материала на земле нет.

– Привет, девочка моя.

– Разомнемся, мой герой, – откликается Мурка. На клинке появляется продольный разрез, имитирующий рот.

Встаем в боевые стойки. У гроссмастера меч в форме автомата «Узи». Я почти не волнуюсь. Противник – хороший фехтовальщик, но с годами погрузнел и обленился, тогда как я каждый день нахожу время потренироваться. А маг он, между нами, средненький.

Начинает Орк традиционно – с выстрелов из меча. В магазине у него 25 патронов-расширителей, позволяющих клинку на мгновение удлиняться в несколько раз. Мой «макаров» тоже снаряжен расширителями, но пользоваться ими сейчас – не тот случай, прибережем. Я готов: на очередь, выпущенную гроссмастером, отвечаю связкой магий «Барьер», ставя замедляющую пленку. Пока летящие клинки растягивают преграду – легко уклоняюсь.

И сразу посылаю в противника «Волну» второго уровня. Тот шарахается от катящегося на него огненного вала, дав мне возможность приблизиться и ударить «Кулаком». Один раз, другой, третий… Первый же толчок усаживает гроссмастера на пятую точку, в таком положении он и распарывает мечом летящие в него упругие сгустки. Делаю еще шаг вперед… И вдруг замечаю, что свидетель поединка, племянник Директрисы, на нас не смотрит, с кем-то напряженно переговаривается. Не нравится мне его лицо.

– Мурочка, усиль и запиши, что говорит свидетель, – быстро прошу меч.

Заминка приводит к тому, что гроссмастер привстает на одно колено. И тут же атакует.

«Удар в кувырке по ногам» – прием из числа сокровенных. Супертрюк. Он подкатился стремительным кувырком и размашистым движением (меч понизу параллельно полу) отсек бы мне обе ноги на уровне икр, если б не Мурка.

Мой симбиоз с мечом был предвысшего, четвертого порядка: «Меч – мой хозяин». Это значит, что в бою – меч главный. Сканирует начало атаки и выбирает оптимальный защитный прием. Всегда ли это срабатывает – другой вопрос. Сейчас срабатывает. Отвечаю своим супертрюком – «уход с переворотом». Завершить движение могу выстрелом… жалею расширитель.

И мечи встречаются.

– Наконец-то, – говорит Мурка.

– Рано радуешься, сука, – грубит меч гроссмастера.

– Какая ты милашка. Узенький, коротенький, тупенький…

С виду – комично. Однако результат обычно вовсе не комичен – расчлененные тела… Отношения гроссмастера с мечом также четвертого порядка. А высший – пятый: «Я – Меч» – полное слияние интеллектов бойца и меча. Но об этом нам обоим еще мечтать и мечтать.

Когда клинки соприкасаются, по воздуху бегут искажения, как круги по воде.

Пора кончать. Провожу прием из сокровенных: «Прыжок за спину». Присев на колено и оттолкнувшись от земли мечом, высоко прыгаю – головой вперед в сторону противника. Свободной рукой опираюсь на плечо шефа, делаю пируэт и, оказавшись у него за спиной, наношу удар. Все супертрюки чрезвычайно быстры, трудно реагировать. Вдобавок меч гроссмастера явно не имеет стандартной защиты против такого маневра. Миллисекундная задержка дорого им стоит.

Убивать не хочу. Распарываю предателю туловище – от горла до лобка, как в моргах. И, чтобы порадовать Мурку, отсекаю руку с мечом. Восстанавливая руку, Орку придется стать модификантом и потерять доступ в Систему. Приятно это сознавать.

– Было достойно, – бархатно произносит Его Светлость, садится на своего зайца и упрыгивает.

Я вызываю медслужбу, а потом на правах победителя переписываю к себе все ценное, что есть в перчатке и в мече гроссмастера: два новых магических макроса и один супертрюк.

«Нет, пока занят… Нет, старое место не годится, там никаких гарантий… Что такое „Вече“?.. Понял, буду…»

Это я прокрутил запись, сделанную мечом. Получается, во время боя племянник Директрисы с кем-то договаривался о встрече. Где? Видимо, где-то в районе отеля «Вече»… Вызываю Ивкина:

– Держи слепок. И срочно беги к «Вече». Да, да, на слепке человек из Дворца. Если увидишь его, проследи, с кем встретится. Докладывай сразу. Прослушивать рискованно, он, похоже, перфект.

С этим – ладно. Но почему Андерссон так странно себя вел? Любой ценой не хотел пускать подчиненного в Школу скаутов…

Медики еще погружали тело шефа в коллоидную ванну, а я уже спешил в главный корпус. Первым делом пошел туда, куда изначально направлялся: в кабинет его жены, начальницы Школы. Именно там, в туалете, за секретной дверью, которая была открыта и брошена, обнаружился Вход.

Не заблокирован. Гроссмастер то ли забыл, то ли не успел. И про потайную дверку забыл…

Вот, значит, из-за чего такие страсти.

Суюсь во Вход – и… На секунду оказываюсь в нише – на платформе перед термитником. Перед тем самым термитником, где меня копировали! Моего короткого появления не замечают, в нише темно. Несколько бастардов тащат какие-то ящики и грузят их в капсулы.

Торопливо вваливаюсь обратно.

Ни хрена себе! Из кабинета Таисии можно попасть на прием и к Гроссбастарду, и к Коряге? А Коряга может спокойно шастать туда-сюда. Чей это Вход, кто им пользуется? Если гроссмастер, то в курсе ли его супруга? А если не гроссмастер?.. Не хочется о плохом, но все указывает на семью Андерссонов. Вся ли семья причастна или кто-то один паршивый затесался?

Дурак я. Надо было допросить гроссмастера и только потом калечить. Жди теперь, пока оклемается.

Юва, Ювочка… Ежик, что мне теперь про тебя думать…

Тут проявился Ивкин, возбужденно зашептал:

– Андрюха, твой царедворец пришел не один! С ним кто-то в маскировке. Только такое дело… Они зашли в беседку – это в парке за зданием, знаешь? И пропали. Перфект, правда, подавил аппаратуру, но я все равно не понял, куда они подевались…

– Юрик, ты молодец. Под беседкой – бункер. Иди прямо туда и жди, они снова появятся. Может, пробьешь маскировку.

Потом я вызвал Траппера:

– Джеб, план меняется. Атаковать надо сейчас, немедленно. Бастарды сворачивают лавочку, я их, похоже, спугнул. Все наши договоренности остаются в силе. Я присоединюсь к вам чуть позже, слово рыцаря-оператора.

Племянник Директрисы явно посредничает между Дворцом и… кем? Высокородному гостю нужна гарантия конфиденциальности, поэтому человек из Ордена привел его для переговоров в тайную лабораторию под беседкой, о которой знают считаные посвященные. Но даже этот хитрец не подозревал о схроне под лабораторией… Ох, командор, как же у тебя все складно, даже если ты это и не просчитывал…

В заповедную нору командора я попал через Систему. Разобрался со встроенным узлом связи. Как и надеялся, мой наставник предусмотрел возможность смотреть и слушать, что происходит наверху в лаборатории. Однако – не сегодня. Перфект из Дворца глушил и давил все. Даже с Ивкиным не было связи.

А если по старинке? Я поднялся по винтовой лесенке и заставил люк приподняться. Сервоприводы сработали бесшумно. Совсем на чуть-чуть…

– Уверяю вас, артефакт не получен, – стал слышен голос, искаженный защитным макросом. – Как вам это доказать? Вот подделка, которую мы получили, убедитесь.

– Артефакт был послан, – ответил знакомый баритон. – Наследник подготовлен, наши скауты только и ждут от вас Нить маршрута. Но я вам склонен верить. Если бы вы позволили пометить артефакт, мы бы сейчас не вошли в такой клинч.

– Свои звенья в цепочке мы проверяем. Ваше звено – командор Луц.

– Он из Управления Прогресса, чтобы потрясти его, нужна санкция их Дворца. Не сегодня завтра получим. Но ведь он ничего не знал. Да и зачем ему? Это если забыть про вопрос, каким образом он осуществил подмену…

– Но артефакт пропал.

– Точно так. Противоречие неразрешимо, – кривляясь, сказал аристократ. – Был я сегодня свидетелем на поединке двух идиотов… Слушайте, ваша маскировка очаровательна. Все-таки кто вы, уважаемый?

– Познакомимся, когда сделаем дело.

Люк наверху поднялся. Уходят! Я спрыгнул вниз и проверил аппаратуру. Связь восстановлена.

– Юра, что у тебя?

– Надо же, – отозвался Ивкин, – под беседкой и вправду бункер. Делаю вид, что погулять вышел… Да, маскировка у него хороша. Пробую «Калейдоскоп» – не пробивает. Так… А если в связке с «Коконом»?.. С «Печатью»… С «Зеркалом»… О! Андрюха, я пробил, у него макрос на основе «Зеркала»! Так это же… не может быть…

Послышался короткий всхлип-вскрик. И связь опять умерла.

Через несколько минут, когда заработали внешние камеры, я увидел возле беседки тело Ивкина, разваленное мечом натрое – ударом «угол». И никого больше.

Уйти отсюда не было ни сил, ни воли. Гибель друга опустошила меня, будто ко мне применили боевую магию «Отжим» и долго не отпускали. Я лежал вниз лицом на кушетке своего наставника, а мысли мои текли тягучей массой, цепляясь за камни воспоминаний. И вдруг…

Я сел. Вскочил.

Зачем все-таки командор показал мне свою тайную комнату? Да для того, чтобы я в нее вернулся! Самостоятельно. Один.

С чего начать поиски? Лежанка, шкафчик. Ничего интересного. Остаются стеллажи с артефактами, но они закрыты силовыми дверцами. Командор что-то говорил про мой личный код, который действует как ключ… Стеллажи открылись!

Чего там только не было! Нить маршрута с грифом три креста – до меркурианской базы «Последняя остановка». Ключ от Входа на объект «Кварцевое Сердце». Кольцо-усилитель для перчатки – с коэффициентом «100 %». Запрещенное Кольцо-вампир. Диверсионное Кольцо-глушитель. Полная карта Фрагмента № 1. Бумажная книга, озаглавленная «Кибер-фэнтези». И много чего еще.

Я не посмел что-либо взять из этих сокровищ. Переключил внимание на свитки страниц из Священного Введения (которое, по слухам, было когда-то просто учебником: «Введением в метапрограммирование»).

Вот редчайшие магии: «Безусловный переход» и «Условный переход», – что-то вроде телепортации в Системе. Трогать их без спроса нельзя, даже не думай, положи на место… Магия «Зеркало». Ну, это попроще, командор не обидится, если я использую страницу для повышения уровня. У меня уже есть «Зеркало» второго уровня, как у большинства серьезных магов. Станет – третьего. Уникальный апгрейд, между прочим, до сих пор такой защиты я ни у кого не встречал… А это? Это – что!!!

Страница с магией «Фас».

Вот так находочка…

Блокнот просигналил: кто-то просится поговорить. Командор. Словно почувствовал. Нет, рано еще, решаю я, сбрасывая вызов. Хоть подслушанный разговор и поставил кучу вопросов, хоть найденный артефакт и жжет руки, миссия в термитнике – мое, и только мое. После термитника – поговорим.

Артефакт я взял с собой.

Поднялся на поверхность через лабораторию. В реале была ночь. Доехал до Школы скаутов, прокрался в кабинет Таисии Андерссон. Вход по-прежнему был брошен и доступен, значит, надо идти.

Здравствуй, Система, любимая и ненавистная…

В Тоннеле шел бой. Капсулы, ведомые Траппером, смяли дозоры бастардов, но высадить на платформу десант мешал станковый рассеиватель, установленный возле арки. Судя по кляксам на стенах Тоннеля, несколько капсул Джеб уже потерял. Проход под арку был перекрыт массивными воротами. Настоящая цитадель. Защитники термитника рассыпались по платформе, прикрываясь щитами из форс-пластика, и тоже палили из призм.

Нападения со стороны Входа они ждали, оставив возле ниши трех бойцов с нацеленным оружием. Хорошо, я подстраховался, не пожалел энергии перчатки на титульную магию HOLD. «Энергетическое закукливание программного модуля пользователя». Хоть и слабенького первого уровня, но от всех видов ручных призм защищает. Один залп я выдержал, а до второго не дошло: через секунду от троицы бастардов остались только быстро истаивающие куски. Им бы перед Входом мага поставить, но, как видно, магов у них всего двое.

– Прэ-элестно! – пропела Мурка.

Пока артиллерийский расчет разворачивал орудие в мою сторону, пока набегали другие бойцы, я, оттолкнувшись мечом от пола, двумя «высокими прыжками с упора» (сокровенный прием) достиг их чертовой пушки. Артиллеристов уничтожил, а рассеиватель вывел из строя. Тут и десант подоспел.

Почему при отталкивании меч не проходит сквозь пол? Потому что дискретный клинок обладает плавающей плотностью и упругостью: и то и другое управляется интеллектом самого меча.

Дальше – просто. Защитников арки спектрализовали: это были смертники. Бросили под ворота аналоговую бомбу, и ворот нет – вместе с частью арки.

Отряд наемников прорвался в термитник.

Казалось бы, начнется резня. Магия и мечи против призм – детская игра. Однако у некоторых защитников обнаружились и перчатки, и мечи с дискретным клинком. Пусть мечи без интеллекта, пусть бастарды владели рыцарскими атрибутами на троечку, но ущерб наносили; а главное – их было много, пугающе много. Будто два термитника собрали в одном. Может, так оно и было? Ленточную галерею, опоясывающую строение, обрушили, приходилось биться внутри. Каждый подъем, каждый переход давался с потерями. Скауты гибли, разменивая одного за восьмерых. Гроссбастард из Копировальной лавки командовал своими.

Джеб неистово рвался наверх, как берсерк, не обращая внимания на повреждения. «Где колдун? – вопил он. – Струсил, сбежал?» Он опередил отряд, первым вломившись в верхний зал. Первым и единственным. Наемники очистили термитник от человекоподобной швали, только от отряда мало что осталось. Я шел сзади, это была не моя война. Раненых бастардов добивал, лежавших скаутов поил эликсирами. Когда поднялся в Копировальную лавку, оказалось, все интересное уже кончено…

Изувеченный Джеб умирал на куче дискретного вещества. Что произошло, было яснее ясного: Траппер азартно вляпался в «Барьер» третьего уровня и завяз в простой ловушке, как муха в варенье. Гроссбастард спокойно сделал из человека огрызок. Глупо получилось.

– Убей их всех… – забулькал Джеб. – Найди колдуна…

– Найду. Ты обещал назвать имя.

– Да-да, имя… Опасайся ее, Эндрю, она опасна…

Замолчал навсегда. Испустил дух, которого, если верить Коряге, в Системе не существует. «Она», – повторил я мысленно. Она…

Гроссбастард напряженно ждал, не атакуя. Чего ждал? Или кого? То ли Корягу, то ли пособника из Ордена, то ли какую-то иную помощь. Неважно! Ничего еще не кончилось, самое интересное только начиналось.

– Выйдем во дворик или здесь? – буднично спросил я его.

Вышли по очереди, временно убрав мечи и наблюдая друг за другом. Коридор закончился открытой террасой. В центральной части огромного конуса была пустота, этакая труба, а внизу – некое подобие дворика: туда я и предполагал спрыгнуть, применив «Воздушную подушку». Когда я неосторожно скосил глаза вниз – в это неуловимое мгновение Гроссбастард и напал.

Двойник ударил антикварным кинжалом, выскочившим из рукава. Я среагировал на движение, поэтому стальное лезвие попало мне не в шею, а в плечо. Хорошо, что в левое. И на рефлексах же применил к себе магию «Вектор»: простейший способ исчезнуть из этой точки пространства. «Вектор» меняет для объекта приложения направление силы тяжести. Меня рывком утащило вверх, развернуло, и я прилип к куполу пузыря в положении «вниз головой». Уже там достал меч. Из раны капала кровь: для стороннего зрителя – имитация, для меня – жизнь. Как и боль – вовсе не имитация. Я включил и выключил команду самолечения «Феникс» – только чтоб остановить кровь.

Гроссбастард совершил «высокий прыжок с упора» – не допрыгнул, но в полете выстрелил из меча. Промахнулся. Меч у него, очевидно, был чужой: присвоил и приручил. Рукоять в виде револьвера, шесть мощных зарядов. Больше он тратиться не стал, попытался достать из призмы. Я тут же лишил себя материальности, использовав «Мыслеформу»: все импульсы ушли в потолок.

«Заряд перчатки – 25 процентов», – тревожно посигналила Мурка. Знаю. Я заменил браслет-батарею, застегнув на запястье новую. После чего, выбрав место посадки, повернул «Вектор» в обратную сторону.

Приземлился на ноги, громко застонав. Изобразил, как мог, что левая рука у меня висит и бездействует, даже перчатку приспустил. И сразу нырнул внутрь термитника, якобы спасаясь бегством. Гроссбастард купился: противник без магии, запаниковал! На супертрюки, возможно, не способен! Кинулся вдогонку, ставя на спуск связку боевых магий, а коридор тесный, с извивами, толком не прицелиться… короче, «Горизонтальную пробежку» в моем исполнении он никак не ожидал.

Чем теснее пространство, тем эффективнее этот прием. Пробегаешь несколько шагов по стене в горизонтальной плоскости, вращая мечом, как вентилятором, – с бешеной скоростью. Хорош в массовом бою, но и в поединке опасен, если выполнен неожиданно.

Получилось неожиданно. Гроссбастард присел, закрываясь РУКАМИ! Это фехтовальщик-то… Руки он потерял обе – почти от шеи, с мясом. Спрыгнув на пол, я мог добить его сразу, но нет, нет – чтоб вот так просто, без мучений?! Джеб не простил бы мне этого. Я дал твари вскочить, позволил помчаться куда-то в шоке… Он выскочил обратно на террасу, добежал до ограждения, тут и я подоспел. Ненависть, как тугая пружина, наполняла меня силой.

– Повернись, – скомандовал я ему.

Гроссбастард услышал, повиновался. Тогда я бросил в него макрос «Hand2». Эта связка магий (состоящая из «Кулака», «Удавки» и «Голема») придумана, чтобы унижать. Моя удлинившаяся на миг рука в перчатке, сжатая в кулак, ударила вождя двойников в лицо. Тот пошатнулся. Новый удар – не увернуться. И последний, во всю мощь. Недочеловек полетел вниз, во дворик. Короткий вопль, шлепок… Все.

– Мы лучшие! – крикнула Мурка в полном восторге.

Снимаю с Гроссбастарда блокнот. Впитываю из его перчатки магию, а из меча – приемы. Законные трофеи.

Свиток с магией «Замри/Воскресни» у него в куртке. Не доверял он никому и ничему, включая тайники. Перекладываю очередной уникальный артефакт к себе, не испытывая каких-то особенных чувств.

Работа.

Работой становится и возвращение в Копировальную лавку на самом верху – чтоб установить и активировать аналоговую бомбу. Термитник уже пуст. Трупы впитались в пол и стены, ибо дискретное вещество – ценный ресурс. Наемники, оставшиеся в живых, расползлись по капсулам и разлетелись.

Во мне рождается, прорастает побегами безумный план. Стать бо́льшим, чем ты есть… нет, не так. Стать бо́льшим, чем ты можешь быть, – разве я не заслужил? Стать властелином мира… ну почти властелином… Ювочка, ежик, я сделаю тебя королевой…

Бомба в термитнике рванула, когда я вышел на платформу.

Я поискал в припаркованных капсулах Эликсиры Жизни, нашел, выпил. Полегчало. Что дальше? Искать моего двойника? Или остановиться, успокоиться? В голове вакуум…

Из Входа появились двое.

Джинн! Плюс некто незнакомый. Этот второй одет в типовой офисный костюм, и лицо его настолько стандартно, что словно расплывается, не складываясь в устойчивые черты… Нет, не словно. Именно расплывается – буквально.

Маскировка.

– Приветствую, коллега! – издали помахал Джинн рукой.

Аналоговый мастер был без перчатки и без меча. Смельчак или дурак? Чтобы прийти этим путем, надо было знать и про Школу скаутов, и про кабинет начальницы, и про Вход. Эта парочка знала. А про то, что термитник атакован?

Я включил магию «Калейдоскоп» и просканировал второго гостя. Ноль эффекта. Покойный Ивкин, помнится, говорил, что у убийцы макрос на основе двух магий: «Калейдоскоп» и «Зеркало». Что ж, попробуем. У меня теперь «Зеркало» третьего уровня, не спрячетесь, мрази.

Закипало темное возбуждение. И возвращалась ненависть, это было кстати.

Второй гость под магической оболочкой оказался… дамой. Таисией Андерссон. Почему-то я не удивился. Зато первый… Вот тебе и Джинн Харрис! Оказалось, тоже маскировка! Да такая, что ни в Нью-Йорке-2.0 не расшифровали, ни в Кругах Москвы. Оно и понятно, мало кто владеет «Зеркалом» третьего уровня, сие – печальный факт…

Коряга мгновенно понял, что раскрыт. Бутафория была сброшена. Короткое движение рукой, и меня швырнуло метра на три в высоту, прилепив к стене пузыря. Макрос «Фиксация» третьего уровня. Состоит из магий «Магнит» и «Вектор». Не двинешься, не соскочишь. Чтобы освободиться, нужна титульная магия UNDO – тоже третьего уровня, – но где ж ее получишь. Впрочем, есть и второй вариант…

Как же здорово, что я успел сунуть руку в карман куртки – в таком положении и был пришпилен.

– Почему никого нет? – Таисия растерянно озиралась. – Все эвакуировались? Мы с Басиком договаривались… – Она заметила развороченную арку и посерела лицом, как те бастарды.

Одета Таисия была как воительница, во все функциональное и удобное. Меч, перчатка, шпора, боевая маска, все дела. Что касается Коряги, то был он без посоха, зато в перчатке, и на каждом пальце – по Кольцу-интерфейсу. Одно из Колец, вероятно, глушитель, делающий перчатку невидимой для других магов, а главное – не позволяющий детекторам магии засекать ее использование. «Перчатка с глушителем» – на языке профи.

– Басик не отзывается, – сообщила фру Андерссон. – Пойду поищу… Убей его скорее, – показала она на меня, прежде чем скрыться под аркой.

– А ты подозревал беднягу гроссмастера, – с осуждением сказал мне Коряга. – Если бы ты только мог себе представить, насколько сильна ненависть копии к эталону, даже мысли не допустил бы о его виновности. Контакты Гроссбастарда и Орка? Нонсенс. Ты еще не встречался со своей копией в укромном уголке Системы?

– Нет.

– Встретишься – поймешь. Только женщина, которая любила их обоих, и могла посредничать. Только женщина и сгладила ненависть. Почему, думаешь, Гроссбастард не стремился убить гроссмастера? Женщина, дорогой. Подозреваю, копию мужа она любит даже больше, чем эталон. – Колдун развеселился. – А мужу и в страшном сне бы не приснилось, что жена ему изменяет с ним же под номером два… Если не ошибаюсь, магию «Фас» ты у командора изъял. Очень тебе благодарен за это. Давай-ка мы займемся артефактом…

На платформу выбежала Таисия, вид ее был страшен:

– Что с Басом, ты, червяк!

– С Гроссбастардом? – спросил я ее. – С ним великолепно, скормлен Системе.

Исказившись лицом, она подняла меч, готовясь выстрелить. Тянуть больше было нельзя. В кармане куртки, куда я сунулся перед атакой колдуна, лежала Сброс-бомба, подаренная Джебом. Собственно, за ней я и полез, да не успел. А запал уже вставил. Таймер по умолчанию стоял на нуле, осталось рычажок спустить… Взрыв Сброс-бомбы не виден и не слышен, просто вся магия в радиусе поражения вдруг умирает. Я освободился. Таисия выстрелила, когда я валился вниз. Острие меча вонзилось в то место, где я только что висел. Закусив губу, она снова прицелилась. Я отпрыгнул, встав между ней и Корягой («Эй, эй», – тревожно пискнул тот), однако это разъяренную женщину не остановило. Стрелять, когда твой партнер на линии огня, чревато катастрофой. Я исполнил «уход с переворотом», и вместо ненавистного Кока Таисия пронзила грудь колдуна. Выходя из движения, я выстрелил сам. Метил женщине в руку с мечом – и попал. Вскрикнув, она выронила оружие; а я был уже рядом, нокаутировал ее прямым правым…

Мэтр корчился на полу. Я подошел, снял с него перчатку и переложил к себе в заплечник. Потом вытащил оба свитка с Высшей магией. Нашел «Замри/Воскресни».

– Принеси эликсир, – взмолился Коряга.

Вместо ответа я зачитал сакральный КОП. Сброс-бомба на текст не действует, только на интерфейсы. Вербальное включение сработало: страж-пес на голове Коряги покорно заснул. Я занес меч.

– Не надо, – жалко попросил колдун.

– Настоящий а-мастер Джинн убит?

– Жив, жив! Во Фрагменте-395, в термитнике! С ним порядок, он просто на привязи.

– Когда подменили?

– Месяц назад.

– Ивкина ты убил?

– Да нет же, Кок! Я не сторонник убийств! Это все та фурия… – Он кивнул на привстающую Таисию. – Наемницей когда-то была. Привычки неистребимы…

Я вернулся к женщине. Она встала, пошатываясь. Я усыпил ее Стража, потом развернул второй свиток и, помедлив, прочитал команду «Фас».

Что-то случается. Мир вокруг исчезает. Я – совсем еще молодая девушка, спортсменка и охотница, рожденная в коммуне дауншифтеров на Балхаше. Я прилетаю на соревнования лучников, где меня замечает эмиссар из клана Трапперов, вытаскивает из коммуны и приводит в клан. Их дворец – в петаполисе Шестая Республика, бывшем Париже. Я учусь убивать, оставаясь при этом целой и невредимой, начинаю работать, становлюсь лучшей среди сверстниц, пока не появляется сын старейшины, пожелавший сделать меня своей…

Трапперы? Это что, мой бред? Мой – это чей? Я Андрей Кокошечкин. Она – не я. Я – НЕ ОНА. Просто мой страж-пес высасывает из злобной фурии информацию… Злобной ли? Скорее, несчастной. От сына старейшины у нее рождается ребенок. Мальчик. Никакой это не бред, а калейдоскоп чужих воспоминаний. Жена быстро надоедает молодому балбесу, он ее частенько бьет, обзаводится кокотками, но все это она бы выдержала и стерпела. Просто однажды муж отдает ее поразвлечься богатому приятелю, с которым учился в Сорбонне. Приятеля она убивает, возвращается за ребенком и убегает. Ее ловят. За такую провинность наказание одно – смерть. Своих в клане казнят так: вывозят в системную Тайгу и оставляют безо всего: без средства передвижения, без связи, даже без одежды. Еды – на сутки, питья – на неделю. Броди по Тоннелям, пока не подохнешь или не спятишь…

Не хочу этого видеть, решаю я. Развернуть поток! Запустить в Таисию мою волю. Теперь она подчиняется мне… Звучит диагностическое сообщение: «Принудительный сброс тестирования». Это значит, что ее Страж проснулся, действие команды «Замри» закончено. Никто мне не подчиняется…

И снова Тоннели, Тайга, безнадежность. Спасает приговоренную к смерти молодой Фродо, храни его Единый. Новый муж, новая жизнь. Как же она любит его и как боится за него! Ей все время снится, что Трапперы их находят. Из-за этого страха она не решается завести нового ребенка… А потом в Школе скаутов появляется Коряга, и все переворачивается. Этот человек предлагает выход: дублировать мужа, получить любимого человека про запас. Но для этого нужна фамильная магия клана. Она помогает колдуну чем может, рассказывает все, что знает. Он добывает артефакт. Трапперы уничтожены. И она наконец может перестать бояться – так появляется на свет Юва, через четыре года после свадьбы… Потом она втайне ищет сына, которого спасли в руинах дворца, разрушенного Корягой. Мальчика то ли усыновили, то ли отдали в приют. Никакой информации, сколько ни бейся, даже возможностей Фродо недостаточно, и она сдается… Коряга между тем оборудует в Системе нелегальную Копировальную лавку. Однажды ночью они перевозят усыпленного Орка в термитник, вынеся его через Вход в рабочем кабинете. Делают копию и возвращают спящего в кровать…

Какой великолепный получается человек! Именно человек. Почти как муж, только ласковее, добрее, решительнее. Надежнее. Все сведения по Ордену, которые муж от нее и не думает скрывать, она передает своему Басику. Коряга ставит и подключает Вход в термитник прямо в Школе. Это страшно дорого, зато удобно. Эх, если б только Басик смог выйти из Системы! По словам Коряги, навязчивая мечта двойников попасть в реальный мир не так уж безумна. Ходят слухи, что в Управлении Прогресса разрабатывают универсальный Вход, и это не фантастика…

Для реализации великих планов Коряге нужна магия «Фас», которой, как он выясняет, владеет Директорат Управления Связи. Украсть что-то из хранилищ Техноимперии – это вам не из частного дома свиток вынести. Приходится договариваться. У них неизлечимо болен наследник. Реверсионный реактивный склероз в последней стадии. И если тело юноши спасти нельзя, то можно сохранить сознание, пересаженное в двойника. Но для этого нужна магия «Фас». Что Коряга просит в оплату услуг? Страницу из Священного Введения. Директриса соглашается, она очень любит этого ребенка…

Картинки померкли, кино кончилось. Опять вокруг была платформа, Тоннель, место решающей схватки.

Что произошло? Стражи расцепились, вот что. Информационный канал разорван.

– Мальчик мой, – прошептала женщина, и стало ясно, что инфообмен был обоюдным. Пока я щупал ее прошлое, она тоже покопалась в моих мозгах.

– Вы – моя мать?

О, Единый… Как во сне. Как в пошлой мелодраме.

Сомнений нет, передо мной – моя мать. Но тогда Юва – моя сестра… Мне плохо.

– С девочкой тебе придется расстаться, – подтвердила Таисия. – Иначе… нехорошо иначе.

Она знает, понимаю я. Мое нутро перед ней нараспашку. Она знает то, что никак не должна знать. Не только про Юву. Совсем про другое.

Она знает все, что я задумал, весь мой план. А значит, может выдать… И вообще, она же предатель! Мало того, она убила Ивкина! Живым предателя не брать, просил командор. Просьба командора – это приказ. Я солдат, и у меня есть приказ… Но я и сын.

Солдат я или сын?

Солдат – хорошее оправдание.

Я огляделся. Коряги нигде не было: удрал, скотина, дополз до ближайшей капсулы и улетел. Ладно, этот будет молчать. Но Таисия…

– Спасибо, что пощадил Фродо, – сказала она. – Я видела официальную запись поединка.

– Почему он сорвался? «Вопрос чести» придумал…

– То, что я причастна, он заподозрил сразу. Узнал себя на той записи, где убивают курьера. Вернее, узнал своего двойника. Как Фродо могли копировать? Да только во сне, а спит он дома, со мной. Проследил. Встретил меня, когда я выходила из Входа в Школе. Мы начали объясняться, и тут он перехватил твой запрос насчет меня. Решил, что ты все знаешь и готовишь арест. Приказал мне уходить и прятаться… Любит он меня, Кок, потому и пошел вразнос. Покажи мне, где Бас умер, – вдруг попросила она.

Я повел ее во дворик, пустив впереди.

– Внутри термитника нет регистраторов, – бросила она в воздух. – Не беспокойся.

Нет регистраторов, значит, не останется никаких следов. Она что, специально увела меня с платформы, содрогнулся я. Миновав остатки арки, женщина повернулась:

– Только не в спину. Смотри мне в лицо.

– Он упал сюда, – показал я, отведя взгляд. – Вон с той террасы.

– Это неважно, мальчик. Нейтрализуй моего Стража и кончай скорей. Ты же этого хочешь?

В ее глазах была тоска. Она видела меня насквозь. Можно ли доверять женщине, которая только что пыталась тебя убить, а ты сам чуть раньше убил ее любимого? В некоторых вещах нельзя доверять никому.

Командор говорил, все умерли. И папа, и мама. Это чистая правда. Я сирота, напоминаю я себе. У меня нет и не было матери, я голем.

Предателя живым не брать…

Магическое возмущение из разряда Высших подействовало как надо: «сторожевой пес» Таисии положил морду на лапы и шумно засопел. Женщина тоже закрыла глаза.

– Береги сестру, – сказала она.

Ну, солдат, решайся…

– Вы же знали, что мы с Ювой… – кричал и стонал я. – Почему не сказали, кто ее мать?!

– Знал, – сознался командор.

– Она же моя сестра!

Я вспоминал наши с нею встречи, я вспоминал все, что было… Меня мутило. Меня трясло. А командор был смущен: редкое зрелище.

– Собирался сказать, но начались эти дела с артефактом, и я придержал информацию. Надо было работать, а новость выбила бы тебя из колеи.

– А до Ювы? Раньше?

– Незачем было вам всем это знать ни тебе, ни Андерссонам. Когда перекипишь, согласишься…

Я вызвал его на разговор сразу, как улетел из термитника. Сейчас сидел в каком-то медпункте, в отдельной нише, и заливал в себя системный ром.

– Как вы докопались, что Таисия моя мать?

– Не докапывался – выяснил случайно. Она начала тревожить архивы в поисках своего ребенка. Хоть и аккуратно, но есть уровни допуска, которые позволяют видеть все. Если возьмешься за ум, у тебя такой будет. Эндрю, ты добился феноменального успеха! Ну так собирай заслуженный урожай. Что за истерики?

– Истерики?! – вспыхнул я. – Луц Кокошечкин, объявляю вашу печать вскрытой! Жду правдивых ответов. Как к вам попала страница из Священного Введения с магией «Фас», якобы украденная бастардами?

– Я подменил, – спокойно сказал командор. – Я б тебе и так объяснил, без этих пафосных жестов…

И он объяснил. Интрига хитроумностью не отличалась, действовать пришлось быстро и с изрядным риском. Когда поступил заказ от Директрисы на транспортировку ценного груза, у командора возникли подозрения, что дело нечисто. Во-первых, выбранный момент. Всем было известно о проблемах Ордена с бастардами, в том числе Дворцу Связи. Во-вторых, сам груз. Что в контейнере, командору не сказали, но ведь он мод-перфект, да еще родом из Дворца Прогресса. Есть девайсы, о которых пока не знают в Управлении Связи. Обойти защиту контейнера, прочитать текст на запечатанном свитке – технический вопрос, и только. У «прогрессоров» – законная монополия на конверсионные девайсы. Так командор узнал, что за груз ему поручили. Но такие ценности не дают в посторонние руки, будь ты хоть сам Великий Кормчий! В-третьих, конечный пункт: Плутон. Нелепое место. Незачем было посылать туда магию «Фас», никакие версии, включая самые сумасшедшие, не проходят. Из всего этого родилось пугающее предположение, что груз посылают специально, чтобы он попал в руки бастардов. Напрямую ведь отдать не могут, даже тайно. Отсутствие реликвии обязательно бы вскрылось, и в других Дворцах поднялся бы шум. Нужна хорошо организованная катастрофа. После нападения на курьера пошли бы слухи, а Дворец Связи – как бы ни при чем, они пострадавшие. Значит, у них существовала некая взаимовыгодная договоренность с бастардами, причем уровень услуг высочайший, раз уж Дворец отдавал такой артефакт. Но если расклад верен, если командор прав, то надо было эту комбинацию непременно расстроить. Просто потому, что таких вещей допускать нельзя. Друзья в лабораториях Дворца Прогресса помогли изъять артефакт из контейнера и изготовить фальшивую страницу…

– Как я и рассчитывал, бастарды подумали, что Дворец хотел их обмануть, а Дворец подумал, что бастарды не держат слова, – закончил командор. – Ты удовлетворен?

– А зодчего Жалле вы, значит, отдали на заклание?

– Руководителю иногда приходится кем-то жертвовать ради высокой цели. Да и не думал я, что его убьют. О «синдроме копии» мы тогда не знали.

– Простите меня, наставник, – сказал я, подпустив в голосе вину.

Перекипел.

– Возвращайся в строй, малыш, ты нужен Ордену.

Со своим двойником я встретился у себя в охотничьем домике. Нашел его контакт в блокноте Гроссбастарда и позвал в гости, дав координаты «на маяк».

– Я тебя прикончу, – объявил мне счастливый двойник с порога.

– Конечно, уважаемый Штрих, – согласился я. – Мы с тобой подеремся, если захочешь. Но перед дракой я хочу поговорить. Вернее, хочу кое-что прочитать.

Развернул страницу с магией «Фас». И, пока он соображал, что это может быть опасно, сотворил вербальное включение. Пес с моей головы прыгнул, разом выросши в размерах и раззявив огромную пасть…

На сей раз прошло куда легче, чем с Таисией: у противника не было Стража. Это с человеком итог непредсказуем. Стражи сцепляются, и ты отдаешь столько же информации, сколько получаешь, но главное, не можешь навязать свою волю. Здесь – другое. Объект, лишенный защиты, превратился в пустой бурдюк, в мешок из кожи и костей, который следовало только наполнить.

Я наполнял двойника собой.

Когда перекачка личности закончилась, мы упали оба, обессиленные. Я подполз к Коку-2 и спросил:

– Ну, как ты?

– Как-то странно, – ответил он, ощупывая себя. – Вроде я… или нет?

– Сейчас проверим. Убить меня хочешь?

– Ты спятил? – возмутился двойник. – Еще спроси, хочу ли убить себя.

Получилось… Неужели получилось? Болезненная ненависть побеждена, «синдром копии» сломлен!

– Только не зови меня Штрихом, – проворчал Кок-2, вставая.

Я что, так же противно кривлю рожу, как и он? Ничего, поработаем перед зеркалом… Я хлопнул двойника по плечу:

– Какой «Штрих»? Ты мой брат, Андрюха. А я – твой. И вообще, ты теперь Гроссбастард. Так что бери власть, пока лежит.

– Можно просто Гросс.

– Ну привет, Гросс. Вот источник твоей власти, пользуйся.

Я передал ему страницу с магией «Замри/Воскресни». Мой дубликат шутовски поклонился, смазав торжественность момента. Я продолжал:

– В ваши термитники не суйся, могут нагрянуть наши, да и Коряга тоже. Подыщи новые площадки. Построй базу где-нибудь на окраине, там сделаем штаб. Деньги не жалей. Как тебе пользоваться банкоматом без моего участия, придумаем. Возьми перчатку: хочешь – Гроссбастарда, хочешь – Коряги. Меч я тебе добуду, закажу якобы себе. Но отныне – меняем стратегию. Никаких налетов на Орден, никаких грабежей вообще. Люди в Системе должны перестать вас бояться. Будем активно копировать детей и женщин, особенно – детей. Бастардам нужно будущее и нужны семьи, нужна нормальная жизнь. Будем не армию создавать, как те придурки, а расу. Там посмотрим, что с этим делать.

Кок-2 выслушал с противной улыбочкой, потом осведомился:

– Ты думаешь, я всего этого не помню… братик?

И я захохотал. Правда же, у нас теперь одно сознание на двоих! Напряжение вдруг вылетело из меня, как пробка из шампанского, и стало легко. Пружина освободилась. Как же легко… Ярость и восторг. Восторг и ярость…

Я снова был не один!

– Мы им всем дадим прикурить, – сказал я брату. – Система, считай, наша.

Объясняемся с Ювой в больнице, где лежит Фродо Андерссон. Дела бывшего гроссмастера не очень хороши, в сознание пока не приходил, и дочь живет с ним в палате. Встречаемся внизу, в холле.

– Почему? – спрашивает она в отчаянии.

– Я так не смогу. Я виноват в трагической гибели твоей матери. Я сделал ужасную вещь с твоим отцом, а из-за моего расследования Орден обнулил все его разряды. Я кругом виноват, я разрушил твою семью, твою жизнь…

– Что за чушь! Отец сам тебя вызвал, а мама… – Она плачет. – Мама хотела бы, чтобы ты обо мне позаботился. И вообще… сначала мама, теперь ты…

Береги сестру – вот о чем просила мать перед смертью. Сестру, а не жену… Как же скверно, что она увидела не только мою страсть к ее дочери, но и истинную мою страсть – ту, которой взрывают мир… С другой стороны, как удачно выбрано место, вильнула мысль. Регистраторов не было не только внутри термитника, но и на платформе, и даже в Тоннеле. Я все там обыскал: Коряга крепко позаботился о скрытности базы. Так что официальную версию событий ничто не пошатнет. Супруга гроссмастера погибла при обрушении части термитника.

– Ты считаешь, будто что-то испортил? – горячится Юва. – Ну так почини, это же просто, я этого хочу! Зачем нам расставаться? Дай мне свою фамилию, если уж Андерссоны опозорены…

Сказать или не сказать ей, что мы брат и сестра? До сих пор решения нет. Она любит меня как мужчину. Если мы просто расстанемся, у нее сохранится надежда вернуть любимого. Если же она станет мне сестрой, любовь к мужчине никуда не денется, зато надежда умрет. Вот такие пироги… Ладно, отложим на потом. Скажу ей позже. Для ее же пользы, чтоб не выворачивать девчонке душу.

– Не смогу, – повторяю и отворачиваюсь. – Я чувствую такую вину, что… что ничего не осталось. Давай будем друзьями. Или… Не знаю… Как брат и сестра…

– Почему – сестра? – пугается она.

– Да не знаю! С языка сорвалось.

Она меня обнимает.

– Ты меня разлюбил?

Я отстраняюсь. Вот он, момент выбора.

– Да.

– А вообще когда-нибудь любил?

– Нет. Извини.

Она обегает лихорадочным взглядом мое лицо.

– Ты мне врешь. Как можно разлюбить, если не любил? Не хочешь говорить, что случилось, не говори, но только не ври. Уходи.

А уходит сама. Я смотрю ей вслед, такой ладной, такой желанной. Я тоже бы заплакал – и побежал бы следом, поймал бы ее, повернул к себе… Пополз бы, хватая за ноги… Нельзя. Я улыбаюсь. Надеюсь, улыбка получается не слишком страшной. Почему я не сказал ей правду? Не потому ли, что сам еще на что-то надеюсь, оставляю путь для возврата?

Вот и хорошо, убеждаю я себя. Никто не встанет между мной в реале и мной в Системе. Никакая женщина. Ошибку Орка и Басика я не повторю.

Крыса-заменитель шла вдоль берега, собирая в большой пакет мусор, оставшийся от туристов. Полуразумное создание метрового роста, модифицированное с помощью вирусных векторов, несущих человеческие гены; была она в ярком переднике и помогала себе розовым хвостом. Проходя мимо нас с командором, сидящих на траве, проворчала:

– Называют себя людьми, а гадят как кошки…

Мы дружно хмыкнули. Настроение было прекрасным. Древний Волхов, как и тысячи лет назад, нес свои воды, не обращая внимания ни на время, ни на людей.

– Церемония ровно через неделю, – сказал командор. – Сам патриарх выразил желание повысить твой разряд.

А то. «Сам патриарх». Я был героем: нашел украденную реликвию и вернул ее во Дворец Связи, восстановив репутацию Ордена. Разоблачил предателя. Раскрыл заговор бастардов, уничтожил их организацию и собственноручно казнил их главаря. За все это мне и дарован такой скачок в статусе – из мастеров сразу в гроссмастера! Плюс новая должность – на место Орка.

В рыцари меня когда-то принимал командор. Что ж, наставник мог гордиться мной.

По поводу магии «Замри/Воскресни» вопросов не возникло, страница погибла при взрыве А-бомбы, оставленной бастардами и стершей вместе с Копировальной лавкой всю верхушку термитника. Что я и отразил в отчете.

– «Гроссмастер Кок». Звучит, – произнес командор со странной интонацией. – Я больше не твой опекун, ты – не мой воспитуемый. Боюсь, зазнаешься.

Неужели о чем-то догадывается? Я не испытывал беспокойства. Пусть. Я был хорошим воспитуемым, податливым, как пластилин, а значит, что бы я ни сделал, наставник стоял рядом.

– Ярлык героя – это что-то вроде энергощита, прикрывает в сложных ситуациях, – продолжил командор. – Но ты помни, есть люди, которые знают, что никакой ты не герой. Уничтожать их – расточительство и глупость. Особенно когда возвысишься. Гораздо умнее держать таких людей в друзьях.

– Вы о чем? – спросил я.

– Да так, старческое бурчание. Я о правде, которую хоть кто-нибудь да знает. Понимаешь, малыш, обязательно кто-нибудь знает правду. Смирись с этим…

Закатное солнце, подсвечивая снизу громоздкие строения над головами, добавляло сюрреалистической картинке четкости и контрастности.

Небо над Гетто Скаутов было как лоскутное одеяло – потрепанное, застиранное, ветхое.

Владимир Аренев родился в 1978 г. в Киеве. Окончил Институт журналистики Киевского национального университета им. Тараса Шевченко, там же потом десять лет преподавал историю литературы. Писатель, публицист, редактор, иногда – переводчик и сценарист.

Автор семнадцати сольных книг. Произведения Аренева выходили на русском, украинском, английском, польском, литовском и эстонском языках. Лауреат ряда литературных премий, в том числе – международной премий им. Олеся Гончара и Александра Беляева, «Книгуру», «Фанткритик» и др., дипломант Волошинского конкурса.

Представленный здесь рассказ принадлежит к циклу «Королевская библиотека».

Свидетельствую истинно (да буду в противном случае терзаем правдолюбцами ненасытными), что с великим тщанием расследовал дело о таинственном убийстве Фикторра Премудрого и пришел к выводам странным и удивительным. Надеюсь, однако, что оные будут рассмотрены Сыскною палатою без предвзятости, и меры будут приняты соответствующие.

Прежде кратко изложу факты, известные следствию.

Фикторр Премудрый – сочинитель, вот уже много лет славный во всем Королевстве своими опусами об иных мирах и выдуманных персонажах. Книги его превосходят по популярности даже «Откровенныя советы младым супругам». Многие Палаты и гильдии удостоили его почетными титулами, приняли в свои действительные члены, как то: Палата писцов («За обеспеченье работою»), Палата Мамок-Нянек («За скрашиванье досуга и расцвечиванье серых будней в яркия краски настоящей жизни!») etc.

Поклонники Фикторрова таланта даже собрали средства и запатентовали у астрологов новый праздник, День Великого Книженья, в коий имеют обыкновение, переодевшись персонажами из опусов Премудрого, нарочито громко цитировать вирши, швырять друг в друга блястерами (оружье из сочинений Фикторра), напиваться вусмерть и чинить прочие непотребства; однако ж – в рамках, допустимых законом.

Разумеется, хватало у Фикторра и врагов. Но ни единый случай серьезного покушенья на его жизнь нам не известен.

И вот на прошлой неделе домохозяйка Премудрого, возвратясь с рынка, обнаружила сочинителя мертвым. Над телом явно совершено было надругательство (подробности прилагаю на отдельных листах).

Рядом найдены страницы нового Фикторрова опуса, причем некоторые выглядят так, словно буквы с них соскоблили или удалили иным способом.

Ниже я привожу сохранившийся фрагмент из неоконченной книги сочинителя.