А.Г.Блэквуд

«Случай в съёмном доме»

«В бытность свою, будучи студентом, - начал доктор, повернувшись в пол оборота так, чтобы видеть помимо яркого, алого пламени камина ещё и лица своих слушателей. - На моём жизненном пути мне повстречалось не так уж и много поистине интересных людей; но всё же был один человек, навсегда занявший в моей памяти особое место, поскольку, я полагаю, он вызывал у меня самое сильное, и самое что ни на есть истинное чувство неприязни, на которое я только был способен.

В течение многих месяцев я знал лишь его имя – Смит, и тот факт, что он был моим соседом сверху. Вполне очевидно - мне было абсолютно наплевать на него. Более того, я всегда был при деле - перечитывал лекции, делал заметки, занимался врачебной практикой и многим другим прочим, априори, у меня банально не хватало времени даже на мысли о том, чтобы заводить знакомства с кем-то их моих соседей. Тогда мелодия судьбы прозвучала в первый раз, устроив нашу с ним встречу и, значится, этот человек, Смит, смог произвести на меня неизгладимое впечатление. В то время для меня было загадкой, что послужило причиной моего интереса, но вспоминая тот случай теперь, с высоты прожитых лет, я могу с уверенностью утверждать, что его персона была крайне любопытна мне; но в то же время моё любопытство в равной степени сочеталось с нарастающим ужасом - потаённым страхом, нашедшем в моей душе своё высшее проявление – каким-то загадочным образом переплетаясь между собой, медленно перетекая друг в друга, будоража особую систему нервных окончаний, которая была мной.

Я не знаю, откуда и как он узнал о моём безобидном увлечении - в свободное время я изучал языки, но однажды вечером, бесцеремонно, без какого-либо приглашения, он тайком пробрался в мою комнату, и, не прибегая к правилам хорошего тона, с ходу спросил, в достаточной ли степени я владею ивритом, чтобы помочь ему с произношением некоторых слов. Он знал, как убедить меня помочь ему, посему он пошел по линии наименьшего сопротивления с моей стороны - лесть подействовала на меня именно так, как он и ожидал, потому я без промедления предоставил ему желаемую информацию, но лишь когда он, поблагодарив меня, скрылся в проёме двери, я осознал, что мне довелось побывать в обществе крайне неординарной личности. Я жил обычной жизнью - ни приключений, ни интриг, ничего такого - посему имел полное право считать себя заурядным человеком, но уже тогда я понимал, что он разительно отличается не только от меня, но и от всех наших сверстников в целом. Его разум следовал по пути, лежащим далеко за пределами пяти человеческих чувств, и областью его интересов были те сферы, которые, словно незримая вуаль, роднили его с чем-то холодным, далёким и великим.

Едва он покинул меня, как я в тот же миг определил для себя две негласные цели - я страстно желал узнать как можно больше об этом человеке, и о том, чем в действительности он занимался, и, во вторых - почему у меня увеличилась скорость обмена веществ - мои поверхностные ткани и волосы стали регенерировать чрезвычайно быстро.

Врач прервался, целеустремлённо набивая трубку, которая, однако, не менее целеустремлённо не желала набиваться без помощи спички. В глубокой тишине, явственно свидетельствовавшей о том, что доктор всецело завладел вниманием своей аудитории, кто-то разворошил длинной кочергой угли, и в тот же миг один, а быть может и сразу пара человек, резко оглянулись через плечо, пристально всматриваясь в зияющую тьму за своими спинами, смолистым мраком осевшую там, в отдалённых от яркого света огня углах большого зала.

«Оглядываясь назад, - продолжил он, на мгновение задержав свой взгляд на яркой вспышке пламени за кованой решеткой камина. - Перед своим мысленным взором я вижу невысокого, тучного мужчину, приблизительно лет так сорока пяти с широкими плечами и маленькими, худощавыми руками. Отличия в пропорциях были очевидны, поскольку я помню, как подумал, что столь громадное тело и такие тонкие кости пальцев едва ли могли сочетаться друг с другом. Его голова тоже была большой и как бы чересчур вытянутой, притом форма черепа была самая обычная, за исключением того факта, что челюсть была мощнее, чем у обычного человека. Кроме того, его подбородок тоже в значительной степени был удлинён. И вновь меня мучили противоречия, хотя теперь я понимаю, в чём тут было дело, поскольку ныне имею большой опыт в оценке особенностей физиогномики. И всё же его создала природа, как в прочем и всех нас; и никому не удастся понять, будь он хоть мечтателем, хоть провидцем, почему она избрала для него именно такой облик.

Я был уверен, что границы его возможностей были гораздо шире и это, хоть и очень отдалённо, можно было сравнить разве что с маятниковым механизмом в часах, если бы амплитудой колебания были его способности - она была бы значительно больше, чем у прочих. Его волосы лоснились, отливая серебром, что свидетельствовало об их прекрасном состоянии, а тонкие черты лица, его нос и губы были словно вырезаны острым, стальным инструментом на воске. Его глаза я оставил напоследок. Они были необычайно большого размера и как будто непрерывно трансформировались, меняя не только свой цвет, но и характер взгляда, размер, а так же форму глазницы. Иногда мне казалось, что его глаза не принадлежат ему, если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду; и в тоже время в их переливающихся оттенках синего, зелёного, и безымянного тёмно-серого, порой проскакивали зловещие огоньки, придающие всему его облику почти животный, устрашающий вид. Более того, они как будто были подсвечены изнутри, и это были, пожалуй, самые яркие глаза, которые я только видел.

Впрочем, опустим пространное описание Смита и подробности того зимнего вечера, когда я впервые увидел его в своей весьма скромной студенческой комнатушке в Эдинбурге. Оставим ненадолго в покое так же его сущность, поскольку в любом случае она всё равно не поддаётся описанию и является тайной для человеческого восприятия. Я уже упоминал о его зловещей вуали, сшитой из скрытой, потусторонней угрозы и отчуждённого равнодушия, что тенью следовала за ним. Невозможно в точности воспроизвести в памяти и сделать последующий анализ тех мелких потрясений, которые посещали моё сознание, едва я ощущал его присутствие неподалёку. Вы подумаете - ерунда, но это было так - он как будто заставлял меня чувствовать его, и в эти моменты моё нервное напряжение достигало пика, и мои нервы натягивались, словно струны. Я чувствовал нервную дрожь, и, казалось, сотня колоколов одновременно звенела в моей голове. Нет, я отнюдь не хочу сказать, что он делал это злонамеренно, дело было, скорее всего, в том, что за его спиной стоят некие иные, более могущественные, нежели он сам, силы, на которые, собственно, и реагировала моя нервная система, чтобы я не терял свою бдительность.

Со времени моего первого знакомства с этим человеком, я пережил множество приключений и повидал не меньшее количество удивительных вещей, но будет ложью с моей стороны сказать, будто я знаю и понимаю всё на свете. Это был единственный случай в моей жизни, когда я встретил человека, имеющего возможность столь тесно соприкасаться с миром тёмным, зловещим, нечестивым; и кто бы мог заставить меня испытывать слабость и страх лишь одним своим присутствием. Этим незавидным знакомством был господин Смит.

Мне не дано было знать, чем он занимается целыми днями за запертыми дверьми своей комнаты. По-моему, он спал вплоть до захода солнца. Никто и никогда не сталкивался с ним на лестнице и не слышал, чтобы он издал хоть какой-нибудь звук из своей комнаты в течение всего дня. Он был созданием тени, что страшатся света, отдавая своё предпочтение тьме. Хозяйка дома ничего не знала, или просто не хотела говорить. Она не имела к нему претензий, и с тех пор я часто задавался вопросом, с помощью какой магии Смит смог превратить обычную, общительную женщину, хозяйку целого дома в замкнутого и необщительного человека. Это само по себе было признаком каких-то необычных способностей.

«Он жил здесь, со мной, много лет - задолго до вашего приезда. Я не вмешиваюсь в чужие дела и не задаю лишних вопросов о том, что в сущности своей меня не касается, но ровно до тех пор, пока люди исправно платят мне аренду». Это было всё, что мне удалось узнать, и хозяйка ясно дала мне понять, что больше не желает подымать эту тему. Я не настаивал, поскольку вряд ли она могла знать что-то ещё.

Экзамены, и множество других важных и волнительных событий в жизни студента, на время полностью очистили мою голову от мыслей о злополучном Смите. Долгое время я вообще не вспоминал о нём, и у меня не было ни желания, ни мужества напрашиваться в гости к этому человеку, чтобы узнать еще, что-нибудь новое о нём.

Однако в тоже время произошли некоторые разительные изменения в жизни тех, от кого зависели мои скромные доходы, и я был вынужден покинуть свою комнату на первом этаже, переместившись в ещё более скромную клетушку на чердаке. Здесь я был в непосредственной близости со Смитом, ведь чтобы добраться в свою комнату, мне каждый раз нужно было проходить мимо его двери.

Так сложилось, что примерно в это же время, меня часто отвлекали от учёбы, а то и вырывали из цепкой хватки сна ночные вызовы, чтобы я мог улучшить свои врачебные навыки посредством анализа состояния беременных и принятия родов. Весь четвёртый курс я должен был заниматься этим некоторое время, так что возвращаться домой поздно было обычной практикой для меня. Так случилось и на тот раз. Я вернулся с одного из вызовов, где-то около двух часов ночи, и был крайне удивлён, услышав звук голоса, источник которого, очевидно, был комнате Смита. Чудесный, сладковатый запах, нечто на подобии фимиама сочился из-за его двери в коридор.

Пока я тихо поднимался по лестнице - мои мысли снедало любопытство - что же всё-таки происходит за закрытой дверью его комнаты в столь позднее время? Насколько я знал, у Смита никогда не бывает посетителей. Я промедлил, поставив одну ногу на первую ступеньку лестницы, ненадолго задержавшись у двери. Мой интерес к этому загадочному человеку воспылал с новой силой, быстро разгораясь в яркое пламя, требующее от меня немедленных действий. Это был мой шанс узнать хоть что-то об этом странном человеке, предпочитающим проводить время в объятьях богини ночи.

Звук голосов был слышен чётко. Голос Смита звучал настолько громко, что я не мог в сущности своей разобрать почти ничего из того, что говорит ему его собеседник, изредка прерывающий его речь. Я не понимал ни слова не потому, что не слышал их - голоса были громкие и чёткие - а потому, что язык, на котором они разговаривали, был иным, незнакомым мне наречием.

Я так же чётко слышал звуки их шагов. Они ходили по комнате, расхаживая взад и вперёд возле двери. Шаг одного из них был лёгким и пружинистым, другой же был тяжелым и грузным. Смит говорил без остановки. Слова лились с его уст монотонным, неудержимым потоком, подобно молитве то ближе, то дальше от меня - в зависимости от того, насколько близко он подходил к двери. Его собеседник тоже двигался, но по совершенно неведомой мне траектории; он ходил быстрым, семенящим шагом, то и дело спотыкаясь о какую-то мебель, которую он тут же сильным и резким броском отшвыривал в сторону, после чего был слышен глухой удар чего-то деревянного о стену.

Чем дольше я слушал голос Смита, тем сильнее мной овладевал страх. В этом низком, гортанном звуке было нечто такое, что заставляло волосы на затылке вставать дыбом, едва Смит проходил рядом с дверью; в то же время, воспользовавшись моей глупостью, или возымевшей силу храбростью, во мне зрела иная мысль - а не постучаться ли в двери, тактично спросив, не нужна ли кому-нибудь моя помощь?

Но едва я мысленно взвесил все за и против, сознательно решившись на подобное действие, в воздухе возле себя я услышал голос - едва уловимый, тихий, призрачный шепот - который, вне всякого сомнения, принадлежал Смиту. Это точно была не галлюцинация - источник звука определённо был рядом со мной, а не за дверью. Смит шептал мне на ухо, будто находился на расстоянии дыхания рядом со мной. Я испугался, и подстёгнутый своим страхом, вцепился в перила, шумно и проворно поднимаясь по лестнице, чтобы как можно быстрее добраться до своей комнаты.

«Ты ничем не можешь помочь мне, - отчеканил голос, - и, для твоего же блага, тебе лучше будет вернуться в свою комнату».

Мне до сих пор жаль, что тогда, поддавшись трусости, не разбирая дороги в темноте коридора, я вихрем влетел в свою комнату, и непослушными, трясущимися руками зажег несколько свечей. Но что сделано, то сделано.

Это странное ночное происшествие, в сущности своей не имеющее ничего необычного для уставшего человека, ещё больше заставило меня интересоваться Смитом. Теперь, в моём сознании его образ чётко и вполне аргументировано ассоциировался с чувством страха, сомнений и тревоги. Я никогда не видел его, но зачастую случалось, что словно ощущал его тягостное присутствие в каждом тёмном, укромном уголке, в каждом проёме съёмного дома. Смит, чёрт бы его побрал, с его таинственным modus vivendi и не менее загадочным родом деятельности, каким-то неведомым для меня образом заставлял меня строить логическую цепочку своих мыслей так, чтобы его образ постоянно удерживался в моей голове, или, по крайней мере, я не переставая думал о нём, вспоминая мелкие детали наших прошлых встреч, которые в последствии я пытался как можно быстрее забыть, поскольку они нарушали сложившийся порядок, гармонию мыслей в моей голове. Повторюсь, я никогда не видел его, ровно как и не разговаривал с ним, но мне кажется, что его разум был способен на некий резонанс, образуя своего рода психическую связь с моим разумом. В результате - чуждые, неведомые силы из потустороннего, неизвестного для человека мира просачивались в моё естество, что и лишало меня покоя. Тьма, в которую погружался дом после наступления сумерек, словно оживала, подобно дикому зверю, преследуя меня. Хоть и нити наших судеб никогда не пересекались в повседневной жизни, я стал невольным участником некого рода определённых размышлений, на которых сосредотачивался Смит. Я чувствовал это, поскольку он использовал меня в качестве своего инструмента помимо моей воли; способом, который стоял превыше моего понимания.

Стоит так же учесть тот факт, что в то время я был закостенелым, убеждённым материалистом, что во многом вполне свойственно студентам-медикам, как только они худо-бедно начинают разбираться в анатомии и устройстве нервной системы человека, после чего сразу же мнят из себя невесть что, истинных гениев, перед которыми открыты все тайны мироздания. Они начинают истово верить в то, что могут всецело подчинить себе природу, словно серафимы предсмертного часа, от чьего последнего слова будет зависеть чья-то жизнь... или смерть. Я тоже был таким, и считал веру во всё, что не подчиняется законам материального мира заблуждениями невежд, романтиков, и глупцов, далёких от науки и здравого смысла. Контраст моих убеждений и пережитого опыта, само собой, усилили мой страх, который теперь медленно овладевал мной тем сильнее, чем гуще были тени в сумерках.

Я никогда не вел дневник, но моя память остаётся верной мне, потому что я точно помню последовательность происходивших со мной некогда событий. Я могу крутить их в памяти, как калейдоскоп, потому без труда воспроизвожу в памяти любой инцидент, связанный со Смитом, поскольку их количество с того момента постоянно росло.

Прежде чем продолжить свой рассказ, врач замолчал и, повернувшись в пол оборота, положил трубку на стол за своей спиной. Пламя в камине теплилось едва-едва, постепенно превращаясь в мерцающие, алые угольки. Тишина в большом зале была настолько густой, что едва трубка коснулась поверхности стола, звучное эхо пронзило зал до основания, пробравшись даже в дальние, тёмные углы, полные чёрных, как зола, теней.

«Одним вечером, когда я проводил время за книгами, дверь комнаты отворилась, и Смит зашел ко мне, даже не сочтя нужным как-то оповестить о своём присутствии. Было уже часов десять, и я в достаточной степени устал, но присутствие Смита резко заставило меня оптимизировать свои жизненные ресурсы. Мои попытки призвать его к банальной вежливости были проигнорированы, поскольку он сразу перешел к делу. Он просил меня вокализировать, а затем озвучить для него некоторые слова на иврите. Едва я выполнил его просьбу, он внезапно спросил, есть ли в моей библиотеке крайне редкий древнееврейский трактат, название которого он тут же озвучил.

Не имею ни малейшего представления, откуда он узнал, что у меня есть данный труд, чем очень озадачил меня; но моему удивлению не было предела, когда я наблюдал за тем, как он спокойно пересёк мою комнату, подошел к книжной полке и взял книгу в руки ещё до того, как я дал ему на это своё согласие. Было абсолютно очевидно - он точно знал, где я храню его. Я решил, что с меня довольно неведения, и начал задавать вопросы. Проявляя уважение к собеседнику, я не давил на Смита, деликатно продумывая каждый вопрос, дабы наш разговор хоть немного напоминал светскую беседу, меж тем он отвечал скупо и неохотно. Он перевёл свой взгляд на меня, оторвавшись от раскрытой книги, которую он читал с выражением полного понимая сути написанного, после чего слегка склонился надо мной и серьёзным тоном сказал:

«Ваши вопросы, само собой, вполне имеют смысл» - это был единственный ответ, которого я сумел от него добиться.

Он задержался у меня где-то на четверть часа, после чего незамедлительно покинул меня, спустившись к себе, сжимая в руке мой еврейский трактат, но о чём-то вспомнив, остановился и вновь начал подниматься по лестнице. Выявив его намерения, я быстро закрыл дверь на засов.

Но несколько мгновений спустя, прежде чем я успел вновь открыть книгу, или хотя бы отправиться от столь неожиданного визита, я услышал, как дверь в мою комнату снова открылась и Смит вновь взгромоздился надо мной. Он стоял рядом со стулом, на котором я сидел и смотрел сверху вниз. Он не нашелся как-то оправдать своё присутствие, склонившись над моей лампой для чтения так, чтобы сквозь горящее пламя он мог видеть мои глаза.

«Надеюсь, - прошептал он. - Надеюсь, вас никто не беспокоит ночью?»

«А? - пробормотал я. - Беспокоить ночью? О нет, спасибо за беспокойство, во всяком случае, я не знаю об этом».

«Я рад, - искренне ответил он, игнорируя моё удивление пополам с замешательством от столь неожиданного вопроса. - Но помните, если вдруг что-то всё-таки нарушит ваш покой, вам стоит немедленно сообщить мне об этом»

Он вновь спустился по лестнице и вернулся в свою комнату. Несколько минут я находился в прострации, пытаясь сделать логические выводы из недавних событий. Я был уверен, что он не безумец, скорее он был жертвой каких-то несущественных заблуждений, которые постепенно культивировались в нем вследствие замкнутого образа жизни. Я читал в прошлом те книги, к которым Смит проявлял наибольший интерес. Все они, так или иначе, имели непосредственное отношение к средневековой магии или были связанны с каббалой. Слова, которые он просил меня правильно произнести для него, были, скорее всего, «словами власти» - изречения, которые должны были произноситься с должным усилием воли за спиной жертвы, ставя за цель вызвать практический результат или создать некие особые вибрации духовной, внутренней энергии, чтобы снять завесу ограничений и расширить пределы собственного восприятия действительности.

Я сидел, размышляя о человеке, о том, какая судьба ему выпала, и о его вероятных опасных экспериментах, которыми он занимается не первый год. Я разочаровался в нём, как только осознал, что все его странности - всего лишь аномалии мировосприятия. В тот же миг я потерял к нему всякий интерес.

Некоторое время я был погружен в себя, сортируя в голове свои мысли по этому поводу. Длилось это минут десять, а быть может и полчаса. Вынырнуть из океана своих пространных размышлений меня заставило чувство, что кто-то вновь оказался в моей комнате и находиться в непосредственной близости от меня. Сперва мелькнула мысль, что это Смит невразумительным образом опять проник ко мне в комнату, но почти сразу же я отвергнул это предположение, поскольку чувствовал, что это совсем не он. Запор ни на дюйм не сдвинулся с места, следовательно, дверь не могла открыться снова.

Не смотря на это, в комнате кто-то был, плавно перемещаясь по ней, блуждая из стороны в сторону, наблюдая и легонько прикасаясь ко мне. С уверенностью могу сказать, что я испытывал не столько страх, сколько приступ слабости. Кроме того, моё тело страстно не желало, чтобы я обернулся, что и стало зловещим вестником паралича в преддверии настоящего ужаса. Мне хотелось спрятаться, и я бы так и сделал, будь у меня на то возможность. Например, в один из тёмных углов, или за дверь - да куда угодно, лишь бы скрыться от незримого взора.

Не без усилия воли я преодолел свой нервный приступ. Я резко встал со стула и поднял свою лампу для чтения повыше - что бы она освещала всю комнату, как прожектор.

Комната была совершенно пуста! По крайней мере, для человеческого взора, в то время как нервные окончания, особенно чувствительные к спектру эмоционального восприятия, проанализировав множество факторов, безустанно твердили, что сейчас в комнате вместе со мной был ещё один человек.

Я говорю «человек» потому что не могу придумать более подходящее слово для обозначения этого существа. Если бы это был человек, а судя по моим ощущениям, им он не являлся, у меня не появилось бы этого странного чувства, следовательно - это явно иная форма жизни, совершенно неизвестная мне как по своей сути, так и по своей природе. В тот же миг я испытал на себе силу, колоссальное могущество этого существа. Я помню свой страх, когда понял, что оно могло уничтожить меня так же легко, как я бы мог убить муху. Оно видело и контролировало каждый шаг, меж тем оставаясь невидимым для меня.

К приступу ужаса примешалась моя искренняя уверенность, что «существо» преследует меня с определённой, конкретной целью. Я в равной степени так же был уверен, что эта цель, вне всякого сомнения, имела непосредственное отношение к тому, буду ли я жить или нет. Я почувствовал растущее внутреннее истощение - жизненные силы медленно, но уверенно покидали моё тело. Моё сердце начало биться прерывисто, после чего резко замедлило свой ритм. Всё это время я был в сознании, наблюдая за тем, как медленно угасаю. Я не мог контролировать это - мощная волна усталости и бескомпромиссной апатии накрыла меня с головой.

Не было ни то, чтобы желания, даже мысли о том, чтобы попытаться сопротивляться невидимому нечто, меж тем его сила и пагубное влияние на мой разум только усиливались. Дверь с грохотом, резко открылась, и я услышал властный, не терпящий возражений, знакомый тон человеческого голоса, произносившего слова на том самом, неизвестном мне языке. Без сомнения, это был Смит. Он стоял прямо на лестнице. Его голос звучал не более чем несколько мгновений, когда я почувствовал облегчение, поскольку незримая сущность покинула меня; оно больше не терзало мою душу и не имело власти над моим телом. Воздух дрогнул, и словно большая птица, нечто вихрем промчалось у меня за спиной. Я почувствовал облегчение, будто избавился от непосильной ноши; в груди больше не щемило. Всё вернулось на круги своя. Я услышал, как Смит вернулся к себе, громко захлопнув дверь своей комнаты. Я шумно выдохнул, и ещё дрожащими руками поставил лампу на прежнее место. Я не знаю, что это была за чертовщина. Но в чём я был точно уверен, так это в том, что теперь я действительно был в комнате один. Моё состояние с каждым мгновением становилось всё лучше, и вскоре от былого бессилия не осталось и следа.

Я встал, прошелся по комнате, встряхнул головой и посмотрел на себя в зеркало. Моё лицо побледнело, а глаза словно потеряли свой цвет. Меня знобило, а пульс был слабым и неравномерным. Но эти небольшие изменения в моём организме были сущим пустяком в сравнении с тем, что мне пришлось пережить несколько мгновений назад. Со стороны не было заметно, но я был напуган, потрясен, нет, просто ошарашен!»

Доктор встал с кресла и подошел к затухающему камину. Алые, блекнущие угольки почти потухли, поэтому никто не видел выражение его лица, когда он повернулся спиной к камину и продолжил свой рассказ.

«Мне было бы скучно» - продолжил доктор, уже более низким голосом, смотря невидящим взором сквозь свою аудиторию. Он словно вернулся во времени и вновь видит перед собой верхний этаж, затхлого, грязного, ветхого дома в Эдинбурге. «Мне было бы скучно всё это время заниматься рефлексией, анализируя все некогда происходящие события. Каждый из вас вполне может справиться с этим самостоятельно, если конечно на то будет ваше желание; но вы не поймёте меня до конца, пока вам не с чем сравнивать, пока у вас нет опыта наблюдения подобных явлений. На самом деле, чтобы меня понять, достаточно лишь испытать ярость. После всего пережитого, я был исполнен ярости... на самого себя. Я потерял контроль, оказавшись в плену страха и предубеждений. В свою защиту могу лишь сказать, что я старался, правда, старался защититься от них. Я не был рад тому, что всё закончилось, поскольку не так важны (и страшны) причины моего состояния, как выводы, сами по себе напрашивающиеся после него.

Это была не последняя моя встреча с неизведанным в ту ночь. Глубокой ночью, около трёх часов, меня разбудил странный, едва уловимый шорох. После, раздался такой звук, будто кто-то разом сбросил на пол все мои книги и они упали с глухим стуком.

В этот раз я решил отринуть свой страх. Разразившись праведным гневом, я громко выкрикивал проклятья и прочие уместные в данной ситуации слова, которые только приходили на ум. Первым делом, вскочив с кровати, я решил зажечь свечу. Я чиркнул спичной; и в первой, разрезавшей темноту вспышке света, ещё до того как я успел поднести спичку к фитилю, я увидел гротескную, невнятную, тёмно-серую тень, отдалённо напоминающую силуэт человека, тут же юркнувшую к противоположной от меня стене, после чего незамедлительно растворившуюся во мраке в тёмном углу возле двери.

Несколько мгновений ушло, чтобы зажечь свечу, после чего я незамедлительно бросился за тенью. Но я не сделал и пары шагов, как споткнулся обо что-то тяжелое, лежащее прямо на ковре. Мне хватило реакции, чтобы удержать вес своего тела, и мне удалось избежать падения. Я твёрдо стоял на ногах когда обнаружил, что на полке, мысленно мной обозначенной как «языковая», на месте не было ни одной книги, и теперь все они были разбросаны по полу. Я быстро осмотрелся, но не обнаружил никого... и ничего. Комната была совершенно пуста. Я прошерстил каждый угол, заглянув даже под кровать, но вы и сами понимаете, что в съёмной клетушке студента на чердаке за двадцать шиллингов в неделю, было не так уж и много мест, где можно было бы спрятаться.

В принципе, всё было просто. Кто-то просто смахнул все книги с моей полки. Это факт. Наведя порядок, вернув книги на их законное место, я мысленно задался вопросом - как какой-то незадачливый шутник (а я воспринимал это именно как шутку) смог беспрепятственно проникнуть в мою комнату, а после столь же легко покинуть её? Я ведь точно помню, что запирал дверь на засов.

В памяти всплыл странный вопрос Смита о том, не тревожит ли меня что-нибудь по ночам и его не менее странное предписание о том, чтобы я немедленно оповестил его, если вдруг всё-таки что-нибудь случится. То, что это было первое, о чём я подумал тем утром, исходя мелкой дрожью, стоя на шерстяном ковре, было вполне логично. Хоть это было и тяжело, но всё-таки я был вынужден признать, что мой ночной кошмар и слова Смита были как-то связаны. Я предпочёл бы пережить ещё сотню этих таинственных и жутких посещений, нежели единожды обратить к Смиту, с целью выяснить причины этих странных событий.

Стук в дверь прервал мои размышления. Я взял в руки свечу и подошел к двери.

«Впусти меня» - раздался голос Смита.

Я отпер дверь. Он стоял на моём пороге в уличной одежде. Его лицо было бледным... и загадочным. Мне даже показалось, что на фоне царящей вокруг темноты оно, как собственно и его глаза, светится.

Мне стало любопытно, что он скажем мне, и чем оправдает свой визит в столь поздний час. Но вместо этого, не проронив ни слова, он закрыл за собой дверь и почти вплотную подошел ко мне.

«Ты должен был сообщить мне сразу» - сказал он тихим шепотом, уставившись на меня своими большими глазами.

Я пробормотал что-то невразумительное о приснившемся мне кошмаре, но он как будто не слышал того, что я ему говорил. Он не обращал на меня внимания, шарахаясь взглядом по комнате - если движения его глаз вообще можно хоть как-то охарактеризовать. Я заметил, как его взгляд остановился на книжной полке. Тут же я осознал, что сам не в силах отвести свой взор от него. По какой-то неведомой, сверхъестественной причине, в тот момент он полностью завладел моим вниманием. Чёрт побери, почему?! Почему он был здесь, на моём пороге, в три часа ночи? Мои размышления прервал вновь прозвучавший шепот Смита.

« Какое удивительно упорство... Собственные предубеждения идут в разрез с неоспоримыми фактами, отчего вы и чувствуете себя так неуютно» - сказал он, вновь переведя свой взгляд на меня.

У меня перехватило дыхание. Моя кровь застыла в жилах. Что-то было в его голосе, а быть может в интонации.

«Это всё весьма любопытно, - продолжил он. - Но если вы вознамерились поступать так и впредь, вам, я думаю, лучше покинуть этот дом»

Я растерялся. Я не мог подобрать слова, что бы хоть что-то ответить ему. У меня пересохло в горле. Словно загипнотизированный, я смотрел на него и задавался лишь одним вопросом - И что теперь? Что ещё он скажет мне? Я был словно во сне... он вновь попросил меня позвать его сразу же, если что-нибудь случится вновь, затем он прошелся по моей комнате, издавая странные звуки, периодически сочетая их с забавными пассами руками, пока не дошел до дверного проёма. Затем он покинул меня, быстро спустившись по лестнице, после чего шумно запер дверь своей комнаты.

После этого, эта нездоровая ситуация со Смитом вовсе вышла из-под контроля, быстро достигнув максимума в своём абсурде. Спустя неделю, или две, я поздно вернулся к себе после визита к родителям, у которых я провел практически целый день. Было около двух, или трёх часов ночи. Странные и причудливые образы овладели моим разумом, поэтому, погруженный в свои размышления, я прошел мимо двери Смита, даже не вспомнив о нём.

Газовые лампы всё ещё горели, но настолько тускло, что едва ли их свет мог разогнать густые тени, которые отбрасывала лестница, и почему-то они напоминали мне зверей в засаде. Небо заметно посерело - скоро настанет утро. Несколько предрассветных звёзд сияло на небосводе. Дом был нем, как могила, и единственным звуком, нарушавшим всеобщую тишину был шум ветра, гуляющего в проёмах флигеля и в перекрытиях на крыше. Это был порывистый, то внезапно нарастающий, то столь же внезапно сходящий на нет ветер, подобно прибою, от чего тишина, казалось, была ещё звонче, чем это было на самом деле.

Я был всего в нескольких шагах от своей двери, как внезапно меня обуяло чувство тревоги. Это чувство было по большей части подсознательного, нежели рационального характера. Я долго провозился с дверью, пытаюсь дрожащей рукой попасть ключом в замочную скважину. Внезапный приступ паники заставил меня быстро соображать, где я могу спрятаться в случае появления реальной опасности, и внезапно, в воздухе рядом со мной раздался голос. Он точно был знаком мне, я уже слышал его ранее, и мне показалось, что он просит о помощи. Я всё-таки открыл дверь и вошел в комнату, твёрдо решив, что не буду обращать на него внимание, ведь это просто моя фантазия, просто скрип гнилых досок, проседающих под мои весом или ветер, да, точно, это просто шум ветра, который попросту одурачил меня.

Но едва я подошел к столу, чтобы зажечь свечу, звук повторился, в этот раз на много отчетливее чем раньше:

«Помогите! Помогите!» И на этот раз он сопровождался ни чем иным, что я могу описать лишь как чрезвычайно реальную осязательную галлюцинацию. Я напрягся. Моя рука непроизвольно сжалась в кулак.

Некая сила тянула меня камнем вниз, заставляя клониться к земле, словно гравитация взбесилась и сконцентрировала все свои силы на моих ногах. Тяжелой поступью, опираясь о стены, я добрался до двери Смита. Я отринул свой скептицизм и решил прислушаться к его увещеваниям, поскольку я не знал, что делать и мне действительно требовалась его помощь. Дверь поддалась сразу, и я ворвался в комнату, наполненную удушливым дымом, что облачками скапливался под потолком. Вначале я ровным счётом почти ничего не видел, разве что череду огромных теней, которые выходили из тумана. Затем, когда мои глаза привыкли, я постепенно начал различать весьма аскетичную меблировку помещения и единственный источник света в комнате - красную лампу.

Ковёр был скомкан и как тряпка, и валялся в углу. На белых досках пола был нарисован большой круг чёрными чернилами из какого-то странного, люминесцирующего материала, поскольку круг слабо светился и, похоже, был источником дыма. Внутри окружности, а так же через почти равные промежутки по периметру располагались любопытные приспособления, так же заполненные и покрытые этим странным, дымящимся веществом. И как ни странно, они тоже испускали слабое свечение.

Когда я только вошел в комнату, моя первая мысль была о том, что в ней, должно быть много людей; но как выяснилось позже - это были отнюдь не люди. Какие-то существа там определённо были, но они не давали даже шанса причислить себя к человеческому роду. Я определённо столкнулся с живыми, разумными существами - в их уровне развития я не сомневаюсь, и точно могу сказать, хотя не могу быть до конца уверенным, что эти существа были продуктом эволюции абсолютного иного рода, поскольку не имели ничего общего с человеком, являясь в своей сути бесплотными воплощениями, духами, если угодно.

Чем бы они ни были, видимый их облик был доступен моему взору лишь на мгновение. После я не видел ИХ, но всё равно знал, что они всё ещё рядом со мной. Это были те самые существа, один из представителей которых посещал меня несколько ночей назад. Они так близко... Их так много... Теперь, когда тварь была не одна... хор голосов внушал мне жуткие, впечатляющее разум и воображение видения, выходящие за рамки человеческого восприятия. Меня знобило, как в бреду, и пот ручьями струился по моему лицу.

Они плясали вокруг меня. Они были рядом со мной; и позади меня; толкали меня под локоть; шевелили волосы на затылке; их хоровод вращался вокруг меня, но никогда они не прикасались ко мне, меж тем подбираясь всё ближе и ближе. Воздух над моей головой бурлил, кипел, извивался, вибрировал от многоголосого роя путаных шепотов. Пространство будто рвалось на лоскутки, едва с их уст срывались очередные слова. Слава богу, я не понимал их языка, воспринимая это как звук ветра, что-то усиливался, то внезапно ослабевал - это самое точное сравнение, на которое я только способен.

Но природа этих «существ», перевернувших моё представление о мире и из-за которых некоторые детали повествования стёрлись из моей памяти, впечатляла, прежде всего, тем, что каждый из них обладал некой... хм... силой. Она была источником их могущества, тем, что помогало им рассекать воздух и пулей пролетать возле меня. Пространство было наполнено множеством мелких, свистящих, жужжащих вихрей, исторгающих силу. Едва кто-нибудь из этих тварей приближался ко мне слишком близко, я чувствовал, как сжимается моё сердце, как я лишаюсь сил, как это существо наполняет меня своей пустотой - мёртвой, слабой, бесполезной.

Затем мои глаза впервые заметили Смита. Он сидел на полу, упершись в стену, справа от меня, и по его виду было ясно, что он как-то пытался противостоять им, но был сломлен и теперь находится в крайней отчаянном положении. Ужас не коснулся его лица, там было нечто другое... Он плотно сжал зубы и сомкнул уста, что свидетельствовало, что он ещё не сломлен и не потерял контроля над собой. Он был полон решительности, на высшую степень которой был способен человек. Да, он загнан в угол, но он не сдался, не ринулся в объятия страха, он просто ждал возможности... возможности расквитаться.

Я же, в свою очередь, столкнулся с тем, что превосходило не только моё знание, но и моё понимание. Я был в равной степени беспомощен, как и бесполезен.

«Помоги мне вернуться... быстро... в круг...» - услышал я его сдавленный крик, шепотом донесшийся до меня через вихрь дыма.

Моей единственной силой было то, что я не боялся последствий. Я ничего не смыслил в тех силах, с которыми столкнулся, потому не знал, что нахожусь в смертельной опасности. Это и помогло мне. Я выскочил вперёд, и схватил Смита за руку. Из последних сил он сделал рывок ко мне, и благодаря нашим совместным усилиям, он смог отползти от стены и подвинуться поближе к кругу. Из пропитанного дымом воздуха сначала соткалась, а через мгновение - взревела сила, которую можно сравнить только с сильным порывом ветра в горах. Это было сродни взрыву, по крайней мере, тело отреагировало именно таким образом. Жуткий шум наполнил мои уши, на мгновение мне даже показалось, что ветхое здание дома не выдержит такого натиска. Меня отбросило к стене, и тогда я понял, чего добивается ветер - он страстно не желает дать нам шанс вернуться в круг.

Обливаясь солёным потом и срывая дыхание, напрягая каждую жилу в своём теле до предела, нам всё же удалось добраться до круга. Едва мы вошли за его черту, препятствующий нам поток стал настолько силён, что я больше не смог держать за руку Смита. Меня подбросило в воздух и закрутило в неистовом круговороте, отшвырнув в сторону ставень. Этот вихрь... словно был частью большого механизма, целью которого было разорвать меня на кусочки. Я упал, сильно ударившись о стену, но Смиту всё же удалось добраться до центра круга, и даже более того - он медленно поднимался на ноги, принимая вертикальное положение. Я как завороженный смотрел на него в течение следующих нескольких минут.

Он поднялся в полный рост, расправив широкие плечи и откинув голову немного назад. Выражение его лица решительно изменилось. Там не было и следа страха. Он был полон решительности, свойственной хорошему лидеру. Его взгляд словно прожигал комнату, а после он начал говорить... и его голос резонировал с гремящим потоком. Сначала это было больше похоже на хриплый шепот, но постепенно сила его тембра росла, пока он не вернул себе прежнюю интенсивность, свойственную тому его нормальному голосу, которым он разговаривал со мной в ночь, когда впервые навестил меня в моей комнате.

Это был очень странный звук, похожий на звучание дивного, экзотического музыкального инструмента, но никак не на человеческий голос. Чем сильнее была сила звука, тем более я убеждался в том, что вихрь медленно слабеет. Медленно, но верно. Какофония звуков в сочетании с порывами ветра смешивалась с чередом ритмичных колебаний воздуха, и исходный звук был похож на тот, что воспроизводит орган на высоких нотах. Воздух понемногу перестал бурлить, пока вовсе не остановился. В то же время свет, излучаемый кругом, стал мерным и сильным, больше не мерцал и поднимал свои лучи вверх, к потолку, образуя крайне необычный, но прекрасный оптический эффект. Голос Смита тоже понемногу стихал, но в нём чувствовалась такая сила, такое могущество, основанное на подлинном знании тайного искусства, коим он владел без сомнения в совершенстве, будучи мастером, способным подчинить своей воле любую стихию, против которой неведомые твари не могли ничего противопоставить. Это продолжалось до тех пор, пока комната вновь не погрузилась в тишину, вернувшись к своему обыденному состоянию.

Огромный камень упал с моей души. Самое худшее уже позади, поскольку я понимал, что Смит полностью контролирует ситуацию.

Но едва я начал мысленно праздновать победу, и собирался поделиться своей радостью со Смитом, как в тот же миг раздался громкий крик, и я увидел, как Смит рванул из круга и взмыл в воздух - как мне тогда показалось - прикоснувшись к самой пустоте. У меня сперло дыхание от ужаса, и я надеялся, что он всё же опуститься на землю, но вместо этого он глухо ударил кого-то в воздухе, и это переросло в некое подобие сражения, с кем-то, абсолютно незримым для меня. Комната сотряслась от звука мощных ударов.

Они носились по комнате, бросаясь из одного угла в другой, порой в опасной близости от меня. В такие моменты я как можно сильнее вжимался в стену. Нервная дрожь не оставляла меня, потому я по-прежнему наблюдал за столкновением исключительно со стороны.

Весь бой длился всего пару минут, и закончился так же внезапно, как и начался. Смит поднял руки с облегчением, шумно выдыхая воздух через нос. Воздух пронзил дикий, рвущий перепонки визг, и что-то большое юркнуло мимо нас, словно стайка бойких птиц. Задрожали стёкла, готовые в любой момент выпасть из рамы. Всё стихло, уже насовсем, и теперь я понял, что всё кончено.

Смит повернул ко мне своё мертвенно-бледное лицо, и, скорчив кривую улыбку, обратился ко мне.

«Господи! Если бы ты не пришёл... Ты нарушил связь, прервал её... - прошептал он. - Ты спас меня»

Доктор сделал длинную паузу. Он слепо водил руками по воздуху, пока, наконец, не нащупал то, что искал - свою трубку, лежащую на столе. Все пытались соблюдать тишину, боясь внезапного взгляда, который они обязательно увидят, если доктор зажжет спичку. Даже угольки в камине уже угасли, и в зале воцарилась тьма.

Но рассказчик не стал зажигать спичку. Он подбирал момент, чтобы осуществить свои, ведомые только ему замыслы. Он продолжил свой рассказ тихим, спокойным тоном.

«Я совершенно забыл, - сказал он. - Как я вернулся тогда к себе в комнату. Я точно помню, что не спал всю ночь, взирая на пламя двух зажженных мною свеч; и первое, что я сделал утром, так это оповестил хозяйку о том, что я покидаю её дом в конце недели.

Мой древнееврейский трактат так и остался у Смита. Во всяком случае, он так и не вернул мне его в то время, а я больше никогда не видел его с тех пор, чтобы спросить об этом».