Серая тень, обручи-мысли давят мозг

Каждый день, и я не знаю, как мне быть.

Сижу целый вечер дома.

На улице — дождь. Мой телефон молчит, как труп.

Словно пень, тихо сижу, готов завыть.

Словно тень бегу куда-то я, как тень,

Тороплюсь, опаздываю, падаю.

До отказа ерундой набит мой день,

Давит вечер черною громадою.

Последнее время я редко был дома,

Так что даже отвыкли звонить мне друзья.

В разъездах, разгулах конца лета симптомы

Совсем перестали вдруг мучить меня.

Уезжаю куда-то, не знаю куда,

И не знаю зачем, и не знаю когда.

Мой билет никуда, поезд мой никуда,

Но я все-таки еду один, как всегда.

Мне все равно, работать где и кем,

Мне все равно, когда и что я ем,

Мне все равно, проснуться или нет,

А мне еще только двадцать лет.

А мне не нравится город Москва,

Мне нравится Ленинград.

Мы рано созревшие фрукты,

А значит, нас раньше съедят.

Я иду, куда глаза мои глядят,

И, если хочешь, пойдем со мной.

Я срубил под корень свой цветущий сад,

И то же будет с тобой.

Я смотрю в окно — мне дождь помыл стекло,

И это очень мило со стороны дождя.

Я проснулся утром, мне было тяжело,

Но дождь поможет мне, — я думал, уходя

к тебе.

Вчерашний день был весел.

Я был в гостях, мы пили с утра.

Часы пробили полночь, и я сказал: «Пора спать.

Можно я останусь у вас?»

Я постелил пальто на пол,

Лег, уснул в тот час,

увидев тебя.

А ночью я пил воду и очень плохо спал,

Искал окурки, наверно, всех достал.

Но как был прекрасен этот рассвет,

Но тебя со мной нет, и тебя во мне нет.

Но ты есть, ты есть…

Виктор Цой. Квартирник у Владимира Сорокина.

Ленинград, проспект Славы, 6 апреля 1984 года.

Фото — Владимир Быстров

Я на запотевшем стекле трамвая

Пальцем рисую плохие слова.

Кругом водосточные трубы играют,

И мокра от дождя, как на клумбе трава, голова.

Он ночью выходит из дома,

Забирается в чужие квартиры,

Ищет, где стоит холодильник,

И ест.

Люди холодеют от страха.

Шорох раздается в квартире.

Он открывает их холодильник

И ест.

Люди крепко запирают квартиры,

Покупают пулеметы и гранаты.

Он приходит и проходит сквозь стену,

И ест.

Никто никогда его не видел.

Стоят холодильники пустые.

Люди болеют, люди умирают.

Он ест.

Дождь идет с утра — будет, был и есть.

И карман мой пуст, на часах — шесть.

Папирос нет, и огня нет,

И в окне знакомом не горит свет.

Идешь по улице один,

Идешь к кому-то из друзей,

Заходишь в гости без причин

И просишь свежих новостей.

Здравствуйте, девочки,

Здравствуйте, мальчики.

Смотрите на меня в окно

И мне кидайте свои пальчики, да-а,

Ведь я…

Белая гадость лежит под окном.

Я ношу шапку и шерстяные носки.

Мне везде неуютно, неуютен мой дом.

Как мне избавиться от этой тоски

По вам,

Солнечные дни?

Гуляю,

Я один гуляю.

Что дальше делать — я не знаю.

Нет дома,

Никого нет дома.

Я лишний, словно куча лома, у-у.

Нет меня дома целыми днями:

Занят бездельем, играю словами,

Каждое утро снова жизнь свою начинаю

И ни черта ни в чем не понимаю.

Я вчера слишком поздно лег, сегодня рано встал.

Я вчера слишком поздно лег, я почти не спал.

Мне, наверно, с утра нужно было пойти к врачу…

Пустынной улицей вдвоем

С тобой куда-то мы идем,

И я курю, а ты конфеты ешь.

И светят фонари давно,

Ты говоришь: «Пойдем в кино!»,

А я тебя зову в кабак, конечно.

Пришел домой —

И, как всегда, опять один.

Мой дом пустой,

Но зазвонит вдруг телефон — и

Будут в дверь стучать и

С улицы кричать, что хватит спать, и пьяный голос скажет:

«Дай пожрать!»

Джордж Харрисон, который очень любит деньги,

Послушал мантры и заторчал,

Купил билет на пароход и уехал в Дели,

И в ушах его все время

Ситар играл.

Кто на нем играл? Чей это ситар?

На ситаре играл сам Рави Шанкар.

Он сидел в позе лотоса на спине у слона

С ситаром в руках.

Джордж Харрисон купил пар двенадцать бус.

Джордж Харрисон сказал: «Я буду жить любя!»

А потом он сказал: «Гуд бай!» — и ушел в себя.

Ситар играл…

Виктор Цой. Акустический концерт в Темяшкине. Старый Петергоф, общежитие матмеха ЛГУ. 28 октября 1982 года. Фото из архива Сергея Котегова

Я знаю, мое дерево не проживет и недели.

Я знаю, мое дерево в этом городе обречено.

Но я все свое время провожу рядом с ним,

Мне все другие дела надоели.

Мне кажется, что это мой дом,

Мне кажется, что это мой друг.

Я посадил дерево.

Я знаю, мое дерево завтра может сломать школьник.

Я знаю, мое дерево скоро оставит меня.

Но пока оно есть, я всегда рядом с ним.

Мне с ним радостно, мне с ним больно.

Мне кажется, что это мой мир.

Мне кажется, что это мой сын.

Я посадил дерево.

Эй, где твои туфли на манной каше,

И куда ты засунул свой двубортный пиджак?

Спрячь подальше домашние тапки, папаша,

Ты ведь раньше не дал бы за них и пятак.

Ночь, день, спать лень.

Есть дым — черт с ним.

Сна нет, есть сон лет.

Кино кончилось давно.

Я стою в темном углу.

Я не знаю, что случилось со мной.

Так много мужчин,

И все хотят потанцевать с тобой.

Я встретил ее, я встретил ее,

Она шла в кино.

И я пошел следом, я рядом купил билет,

И я подумал о том,

Что она может быть для меня сестрой.

И как раз в это время в зале

Погас весь свет.

Ты смотришь назад.

Но что ты можешь вернуть назад?

Друзья один за одним превратились в машины,

И ты уже знаешь,

Что это — судьба поколений,

И если ты можешь бежать,

То это твой плюс.

Ты уходишь так рано и приходишь так поздно домой.

Я скучаю целый день, я смотрю во двор в окно.

Я хотел бы все время быть только с тобой,

Но пока я без тебя, и в душе моей темно.

Я повел тебя в ресторан,

А потом — на такси домой.

Ты сказала, что очень рада

И завтра встретишься со мной.

Я сижу в кровати, только что из ванной,

с мокрой головой.

На улице мороз, и рано, как ни странно,

я пришел домой.

Ночь коротка, цель далека,

Ночью так часто хочется пить.

Ты выходишь на кухню,

Но вода здесь горька.

Ты не можешь здесь спать,

Ты не хочешь здесь жить.

Доброе утро, последний герой,

Доброе утро тебе и таким как ты.

Доброе утро, последний герой,

Здравствуй, последний герой.

Ты хотел быть один, это быстро прошло.

Ты хотел быть один, но не смог быть один.

Твоя ноша легка, но немеет рука,

И ты встречаешь рассвет за игрой в дурака.

Доброе утро, последний герой,

Доброе утро тебе и таким, как ты.

Доброе утро, последний герой,

Здравствуй, последний герой.

Утром ты стремишься скорее уйти,

Телефонный звонок — как команда «вперед!».

Ты уходишь туда, куда не хочешь идти.

Ты уходишь туда, но тебя там никто не ждет.

Доброе утро, последний герой,

Доброе утро тебе и таким как ты.

Доброе утро, последний герой,

Здравствуй, последний герой.

Я из тех, кто каждый день

Уходит прочь из дома около семи утра.

Что бы ни было внизу — холод или жара,

Я знаю точно: завтра будет то же, что и вчера.

В городе плюс двадцать пять.

Лето.

Электрички набиты битком,

Все едут к реке.

День словно два,

Ночь словно час.

Лето…

Солнце в кружке пивной,

Солнце в грани стакана в руке.

Девяносто два дня

Лето.

Теплый портвейн,

Из бумажных стаканов вода.

Девяносто два дня

Лето.

Летний дождь наливает

В бутылку двора ночь.

Концерт в рамках Второго фестиваля ЛРК. Петергоф. 10 июля 1984 года. Фото — Анатолий Азанов

Мое место слева, и я должен там сесть.

Не пойму, почему мне так холодно здесь.

Я не знаком с соседом, хоть мы вместе уж год,

И мы тонем, хотя каждый знает, где брод.

И каждый с надеждой глядит в потолок

Троллейбуса, который идет на восток,

Троллейбуса, который идет на восток,

Троллейбуса, который…

Все люди — братья, мы — седьмая вода,

И мы едем не знаю зачем и куда.

Мой сосед не может, он хочет уйти,

Но он не может уйти — он не знает пути.

И вот мы гадаем, какой может быть прок

В троллейбусе, который идет на восток,

Троллейбусе, который идет на восток,

Троллейбусе, который…

В кабине нет шофера, но троллейбус идет,

И мотор заржавел, но мы едем вперед.

Мы сидим не дыша, смотрим туда,

Где на долю секунды показалась звезда.

Мы молчим, но мы знаем: нам в этом помог

Троллейбус, который идет на восток,

Троллейбус, который идет на восток,

Троллейбус, который…

О, это странное место — Камчатка!

О, это сладкое слово — Камчатка!

Но на этой земле я не вижу тебя,

Я не вижу твоих кораблей,

Я не вижу реки, я не вижу моста,

Я пытаюсь найти лошадей.

О, это странное место — Камчатка!

О, это сладкое слово — Камчатка!

Я нашел здесь руду, я нашел здесь любовь.

Я пытаюсь забыть, забываю и вновь

Вспоминаю собаку — она как звезда.

Я, наверно, сюда не вернусь никогда.

О, это странное место — Камчатка!

О, это сладкое слово — Камчатка!

Я не вижу здесь их, я не вижу здесь нас.

Я искал здесь вино, а нашел третий глаз.

Мои руки из дуба, голова из свинца;

Я не знаю, смогу ли допеть до конца…

Ну и пусть!

Я выхожу из парадной, раскрываю свой зонт;

Я выхожу под поток атмосферных осадков.

Я понимаю, что это капризы природы;

Мне даже нравится чем-то эта погода.

У-у, транквилизатор…

Метеоролог сказал, дождь будет недолго.

Я разобрал весь приемник,

как опытный практик.

Ты понимаешь, что мне было трудно

сдержаться,

Мне также нравится, это такой мой характер.

У-у, транквилизатор…

Я начинаю свой путь к остановке трамвая;

Я закрываю свой зонт, я экспериментатор.

Вот проезжает трамвай, вот гремит, удаляясь;

Я направляюсь домой, я улыбаюсь.

У-у, транквилизатор…

Камни врезаются в окна, как молнии Индры.

Я нахожу это дело довольно забавным.

Ты понимаешь, что мне было нужно развлечься, —

Мне надо чем-то лечить душевные травмы.

У-у, транквилизатор…

Я иду по улице в зеленом пиджаке.

Мне нравятся мои ботинки,

А еще красивый галстук у меня.

Я гладил брюки два часа,

В парикмахерской сидел с утра.

В моем доме не видно стены,

В моем небе не видно Луны.

Я слеп, но я вижу тебя;

Я глух, но я слышу тебя.

Чтение книг — полезная вещь,

Но опасная, как динамит.

Я не помню, сколько мне было лет,

Когда я принял это на вид.

Третий день с неба течет вода,

Очень много течет воды.

Говорят, так должно быть здесь,

Говорят, это так всегда.

Я должен прийти к девяти

На работу свою.

Но сейчас уже без десяти,

А я только встаю.

Я вижу, как волны смывают следы на песке.

Я слышу, как ветер поет свою странную песню.

Я слышу, как струны деревьев играют ее —

Саша очень любит книги

Про героев и про месть.

Саша хочет быть героем,

А он такой и есть.

Саша носит шляпу,

В шляпе страусиное перо.

Он хватает шпагу

И цепляет ее прямо на бедро.

Мастер слова и клинка,

Он глядит в свою ладонь.

Он пришел издалека

И прошел через огонь.

Саша бьется на дуэли,

Охраняя свою честь,

Шпагой колет он врага

И предлагает ему сесть.

Он гоняет негодяев

Хворостиной, как коров.

Саша раздает крестьянам

Негодяйское добро.

Мастер слова и клинка,

Он глядит в свою ладонь.

Он пришел издалека

И прошел через огонь.

Дамы без ума от Саши,

Саша без ума от дам.

В полночь Саша лезет к дамам,

А уходит по утрам.

Дамы из высоких окон

Бросают лепестки,

Он борец за справедливость,

И шаги его легки.

Мастер слова и клинка,

Он глядит в свою ладонь.

Он пришел издалека

И прошел через огонь.

Он поет под мандолину

И красив как Аполлон.

По-латыни Саша может

Говорить, как Цицерон.

Он не знает, что такое

Неприступная стена.

Саша взглядом на охоте

Убивает кабана.

Мастер слова и клинка,

Он глядит в свою ладонь.

Он пришел издалека

И прошел через огонь.

Мы не видели солнца уже несколько дней,

Наши ноги утратили крепость на этом пути.

Мне хотелось войти в дом, но здесь нет дверей;

Руки ищут опору и не могут найти.

Я хочу войти в дом…

Я сточил не один медиатор о терку струны,

Видел много озер, но я не видел морей.

Акробаты под куполом цирка не слышат прибой;

Ты за этой стеной, но я не вижу дверей.

Я хочу быть с тобой…

Я родился на стыке созвездий, но жить не могу.

Ветер двадцать метров в секунду ночью и днем.

Раньше я читал книги, а теперь я их жгу.

Я хотел идти дальше, но я сбит с ног дождем.

Я хочу быть с тобой…

Виктор Цой. Квартирник на Васильевском острове. Большой проспект В.О., д. 27. 1983 год. Фото — Владимир Быстров

Где вы теперь и с кем?

Кто хочет быть судьей?

Кто помнит все имена?

Нам не хватает тем.

Не нарушай покой,

Эта ночь слишком темна.

Где твой мундир, генерал,

Твои ордена, спина как струна?

Ты уже слышал отбой?

Просто дождь бил по крыше твоей, генерал.

Всем находят время, чтобы уйти.

Никто не уйдет навсегда.

Парламентеры один за другим,

И каждый знает горечь плода.

Где твой мундир, генерал,

Твои ордена, спина как струна?

Ты уже слышал отбой?

Просто дождь бил по крыше твоей, генерал.

Хочется спать, но вот стоит чай

И горит свет ста свечей.

Может быть, завтра с утра будет солнце

И тот ключ в связке ключей.

Вечер.

Я сижу дома.

Это зима, это декабрь.

Ночь будет холодной.

Если верить часам, она уже рядом.

Эй, кто будет моим гостем?

Пить чай, курить папиросы,

Думать о том, что будет завтра,

Завидовать тем, кто знает, что хочет,

Завидовать тем, кто что-нибудь сделал.

Эй, кто будет моим гостем?

Расскажите мне, что происходит,

Удивите меня, расскажите мне новость,

Убейте меня, рассмешите меня…

Кто придет ко мне — подай голос.

Эй, кто будет моим гостем?

Я собираю чемодан, мне нельзя отступать.

Я заметил свой срок, я заметил свой срок.

Разминаю папиросу, смотрю в потолок.

Я заметил свой срок, я заметил свой срок.

Мама, я узнал свое утро.

Он заметил свой срок, он заметил свой срок.

Мама, я узнал свое утро.

Он заметил свой срок, он заметил свой срок.

Я выхожу на порог, я слышу стук копыт.

Растопите снег, растопите снег!

Он убьет меня, он мой враг навек.

Растопите снег, растопите снег!

Мама, я узнал свое утро.

Растопите снег, растопите снег!

Мама, я узнал свое утро.

Растопите снег, растопите снег.

Я не могу больше жить без нее.

Помогите мне, помогите мне,

Я не могу больше жить без тепла.

Помогите мне, помогите мне…

Мама, я узнал свое утро.

Помогите мне, помогите мне…

Мама, я узнал свое утро.

Помогите мне, помогите мне…

Гроза за окном, гроза…

С той стороны окна

Горят фонари и причудливы тени.

Я смотрю в ночь,

Я вижу, что ночь темна.

Но это не станет помехой прогулке

Романтика.

Подворотни страшны.

Я слышу, как хлопают двери.

Черные кошки перебегают дорогу —

Пусть бегут,

Я в эти сказки не верю,

И это не станет помехой

Прогулке романтика.

Трудно идти.

Я вышел уже давно,

И вечер в гостях был так приятен и весел.

Я пил вино,

Я так люблю вино,

Но это не станет помехой

Прогулке романтика.

Я проснулся в метро,

Когда там тушили свет, —

Меня разбудил человек в красной шапке.

Это кольцо,

И обратного поезда нет,

Но это не станет помехой

Прогулке романтика.

Концерт в рамках Второго фестиваля ЛРК. Петергоф. 10 июля 1984 года. Фото — Анатолий Азанов

Ты часто проходишь мимо, не видя меня,

С кем-то другим; я стою не дыша.

Я знаю, что ты живешь в соседнем дворе.

Ты идешь не спеша, не спеша.

Весна,

Постоянный насморк.

Весна,

Солнце светит опять.

И я

Промочил ноги.

Весна,

Я опять иду гулять.

Уходи, но оставь мне свой номер —

Я, может быть, позвоню.

А вообще — я не знаю, зачем

Мне нужны эти цифры.

Я смотрю в календарь, я знаю, что скоро зима.

Наша улица на глазах меняет цвета.

За решеткой желтой листвы я вижу птиц.

Моя двадцатая осень сводит меня с ума.

Каждый день ты приходишь домой, когда темно.

Каждый день долго едешь в метро, когда темно.

А она живет в центре всех городов,

И ты хочешь быть рядом,

Но надо ехать домой — уже темно.

Ты звонишь мне каждый день.

Я не знаю, как мне быть.

Я не знаю, как мне дать

Тебе понять, что я уже не тот.

В этом мотиве есть какая-то фальшь, —

Но где найти тех, что услышат ее?

Подросший ребенок,

воспитанный жизнью за шкафом,

Теперь ты видишь солнце — возьми, это твое.

Оглянись,

Это драка без права на отдых.

Лишний день —

Днем больше, днем меньше.

Ночь —

Окурок с оплавленным фильтром,

Брошенный тем,

Кто хочет умереть молодым.

Я знаю, что, если ночь, должно быть темно.

А если утро, должен быть свет.

Так было всегда и будет много лет,

И это закон.

И дети проходных дворов знают, что это так.

Я знаю, что, если зима, должен быть снег.

А если лето, должно быть солнце.

И я это знаю, я об этом пою

И надеюсь на то, что

Дети проходных дворов услышат меня.

Есть два цвета — черный и белый,

А есть оттенки, которых больше.

Но нам нет никакого дела

До тех, кто черный, кто белый, —

Мы, дети проходных дворов,

найдем сами свой цвет.

Мы вышли из дома,

Когда во всех окнах

Погасли огни,

Один за одним,

Мы видели, как уезжает

Последний трамвай.

Ты смотришь мне в глаза.

Ты смотришь мне в глаза,

Но темные стекла хранят мою душу.

Мы вышли из кино,

Мы вышли из кино,

Ты хочешь там остаться,

Но сон твой нарушен.

Ты так любишь эти фильмы,

Мне знакомы эти песни.

Ты так любишь кинотеатры,

Мы вряд ли сможем быть вместе.

Ты смотришь мне в глаза,

А я смотрю вперед.

Ты говоришь, что я похож на киноактера.

И ты меня зовешь, а я иду домой.

Я знал, что будет плохо,

Но не знал, что так скоро.

Ты так любишь эти фильмы,

Мне знакомы эти песни.

Ты так любишь кинотеатры,

Мы вряд ли сможем быть вместе.

Ты хочешь, чтобы я

Остался навсегда с тобой.

Ты хочешь, чтоб ты пела, а я тебя слушал.

Оставь меня в покое, оставь меня в покое,

Оставь меня в покое,

Не тронь мою душу.

Ты так любишь эти фильмы,

Мне знакомы эти песни.

Ты так любишь кинотеатры,

Мы вряд ли сможем быть вместе.

Опять бьет дрожь.

На небе — диск полной Луны.

Опять идет дождь,

Опять я вижу странные сны.

Телефон и твой номер

Тянут меня как магнит.

И опять этот вечер, и ветер,

И эта Луна.

Мне кажется, я вижу тебя,

Но это отрывок из сна.

Телефон и твой номер

Тянут меня как магнит.

Треск мотоциклов,

Драка с цепями в руках,

Тени в парадных —

Все это я видел в снах.

Телефон и твой номер

Тянут меня как магнит.

Виктор Цой в Желтых Водах. 27–28 июля 1987 года. Фото — Юрий Холмогорский

Танец на улице.

Танец на улице в дождь.

Зонты, раскрываясь, звучат,

словно выстрелы ружей.

Кто-то бежал, а кто-то остался здесь.

И тот, кто остался, шагает прямо по лужам.

Капли дождя лежат на лицах как слезы,

Текут по щекам словно слезы.

Капли дождя лежат на лицах как слезы —

Ты знаешь теперь этот танец.

Битые стекла, рваные брюки, скандал…

К черту зонт, теперь уже все равно.

Танец и дождь никогда не отпустят тебя.

В их мокром объятии не видно родное окно.

Капли дождя лежат на лицах как слезы,

Текут по щекам словно слезы.

Капли дождя лежат на лицах как слезы —

Ты знаешь теперь этот танец.

Мокрые волосы взмахом ладони — назад.

Закрыв свою дверь, ты должен выбросить ключ.

И так — каждый день, так будет каждый день,

Пока не увидишь однажды небо без туч.

Капли дождя лежат на лицах как слезы,

Текут по щекам словно слезы.

Капли дождя лежат на лицах как слезы —

Ты знаешь теперь этот танец.

Цой в гримерке КЗ Симферопольского музыкального училища им. П. И. Чайковского. Ул. Набережная, д. 31, 20 марта 1987 года. Фото — Алексей Чугуй

За окнами солнце, за окнами свет — это день.

Ну а я всегда любил ночь.

И это мое дело — любить ночь.

И это мое право — уйти в тень.

Темные улицы тянут меня к себе.

Я люблю этот город как женщину икс.

На улицах люди, и каждый идет один.

Я закрываю дверь, я иду вниз.

Я знаю, что здесь пройдет моя жизнь,

Жизнь в стеклах витрин.

Я растворяюсь в стеклах витрин.

Жизнь в стеклах витрин.

И вот я иду, и рядом со мной идут.

Я смотрю на них — мне кажется, это дом мод.

Похоже, что прошлой ночью был звездопад,

Но звезды, как камни, упали в наш огород.

Я знаю, что здесь пройдет моя жизнь,

Жизнь в стеклах витрин.

Я растворяюсь в стеклах витрин.

Жизнь в стеклах витрин.

Ветер задувает полы моего плаща.

Еще один дом — и ты увидишь меня.

Искры моей сигареты летят в темноту.

Ты сегодня будешь королевой дня.

Я знаю, что здесь пройдет моя жизнь,

Жизнь в стеклах витрин.

Я растворяюсь в стеклах витрин.

Жизнь в стеклах витрин.

Солдат шел по улице домой

И увидел этих ребят.

«Кто ваша мама, ребята?» —

Спросил у ребят солдат.

Мама — анархия,

Папа — стакан портвейна.

Все они в кожаных куртках,

Все небольшого роста.

Хотел солдат пройти мимо,

Но это было не просто.

Мама — анархия,

Папа — стакан портвейна.

Довольно веселую шутку

Сыграли с солдатом ребята:

Раскрасили красным и синим,

Заставляли ругаться матом.

Мама — анархия,

Папа — стакан портвейна.

Не люблю темные стекла:

Сквозь них — темное небо.

Дайте мне войти, откройте двери.

Мне снится Черное море,

Теплое Черное море.

За окнами дождь, но я в него не верю.

Уже поздно, все спят, и тебе пора спать.

Завтра в восемь утра начнется игра,

Завтра солнце встанет в восемь утра.

Наше сердце работает как новый мотор.

Мы в четырнадцать лет знаем все, что нам надо знать.

И мы будем делать всё, что мы захотим,

Пока вы не угробили весь этот мир.

В нас еще до рождения наделали дыр,

И где тот портной, что сможет их залатать?

Что с того, что мы немного того?

Что с того, что мы хотим танцевать?

Наше сердце работает как новый мотор.

Почему и чего мы еще должны ждать?

И мы будем делать всё, что мы захотим,

А сейчас — сейчас мы хотим танцевать,

Мы хотим танцевать.

Теплое место, но улицы ждут

Отпечатков наших ног.

Звездная пыль на сапогах,

Мягкое кресло, клетчатый плед,

Не нажатый вовремя курок,

Солнечный день в ослепительных снах.

Они говорят, им нельзя рисковать,

Потому что у них есть дом, в доме горит свет.

И я не знаю точно, кто из нас прав:

Меня ждет на улице дождь, их ждет дома обед.

Покажи мне людей,

уверенных в завтрашнем дне.

Нарисуй мне портреты

погибших на этом пути.

Покажи мне того, кто выжил один из полка.

Но кто-то должен стать дверью,

А кто-то — замком, а кто-то — ключом от замка.

Земля.

Небо.

Между землей и небом — война.

И где бы ты ни был,

Что б ты ни делал,

Между землей и небом — война.

Где-то есть люди,

для которых есть день и есть ночь.

Где-то есть люди,

у которых есть сын и есть дочь.

Где-то есть люди, для которых теорема верна.

Но кто-то станет стеной, а кто-то — плечом,

Под которым дрогнет стена.

Земля.

Небо.

Между землей и небом — война.

И где бы ты ни был,

Что б ты ни делал,

Между землей и небом — война.

Крыши домов дрожат под тяжестью дней.

Небесный пастух пасет облака.

Город стреляет в ночь дробью огней,

Но ночь сильней, ее власть велика.

Тем, кто ложится спать, —

Спокойного сна,

Спокойная ночь.

Я ждал это время, и вот это время пришло.

Те, кто молчал, перестали молчать.

Те, кому нечего ждать, садятся в седло —

Их не догнать, уже не догнать.

Тем, кто ложится спать, —

Спокойного сна,

Спокойная ночь.

Соседи приходят — им слышится стук копыт:

Мешает уснуть, тревожит их сон.

Те, кому нечего ждать, отправляются в путь.

Те, кто спасен, — те, кто спасен.

Тем, кто ложится спать, —

Спокойного сна,

Спокойная ночь.

Виктор Цой в Японии, Токио. Май 1990 года. Фото из архива Джоанны Стингрей

Зерна упали в землю, зерна просят дождя.

Им нужен дождь.

Разрежь мою грудь, посмотри мне внутрь —

Ты увидишь, там все горит огнем.

Через день будет поздно,

через час будет поздно,

Через миг будет уже не встать.

Если к дверям не подходят ключи,

вышиби двери плечом.

Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома,

Вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе.

Тот, у кого есть хороший жизненный план,

Вряд ли будет думать о чем-то другом.

Постой, не уходи!

Мы ждали лета — пришла зима;

Мы заходили в дома,

Но в домах шел снег.

На улице снег утратил свою белизну.

В стеклянности талой воды мы видим луну.

Мы идем, мы сильны и бодры.

Замерзшие пальцы ломают спички,

От которых зажгутся костры.

Я гуляю по проспекту.

Мне не надо ничего.

Я надел свои очки

И не вижу никого.

Эй, прохожий, проходи,

Эх, пока не получил!

На концерты я хожу

Без билета.

Осенью, зимой хожу,

Весной и летом.

Эй, прохожий, проходи,

Эх, пока не получил!

Прихожу домой я ночью,

Завожу магнитофон.

И сосед за стенкой стонет —

Он увидел страшный сон.

Эй, прохожий, проходи,

Эх, пока не получил!

Мы хотим видеть дальше,

чем окна дома напротив.

Мы хотим жить, мы живучи, как кошки.

И вот мы пришли заявить о своих правах.

Слышишь шелест плащей? Это мы.

Дальше действовать будем мы.

Мы родились

в тесных квартирах новых районов,

Мы потеряли невинность в боях за любовь.

Нам уже стали тесны одежды —

Сшитые вами для нас одежды.

И вот мы пришли сказать вам о том, что дальше…

Дальше действовать будем мы.

Виктор Цой. Ленинград, ДК железнодорожников. 25 апреля 1988 года. Фото — Дмитрий Защеринский

Среди связок

В горле комом теснится крик,

Но настала пора,

И тут уж кричи не кричи.

Лишь потом

Кто-то долго не сможет забыть,

Как, шатаясь, бойцы

Об траву вытирали мечи.

И как хлопало крыльями

Черное племя ворон,

Как смеялось небо,

А потом прикусило язык.

Песня без слов, ночь без сна.

Все в свое время — зима и весна,

Каждой звезде — свой неба кусок,

Каждому морю — дождя глоток.

Белый снег, серый лед

На растрескавшейся земле.

Одеялом лоскутным на ней

Город в дорожной петле.

Наши реки бедны водой.

В наших окнах не видно дня.

Наше утро похоже на ночь,

Ну а ночь — для меня.

Снова новый начинается день,

Снова утро прожектором бьет из окна

И молчит телефон — отключен.

Снова солнца на небе нет,

Снова бой — каждый сам за себя —

И мне кажется, солнце

Не больше чем сон.

У меня есть дом, только нет ключей,

У меня есть солнце, но оно среди туч,

Есть голова, только нет плечей,

Но я вижу, как тучи режет солнечный луч.

У меня есть слово, но в нем нет букв.

У меня есть лес, но нет топоров.

У меня есть время, но нет сил ждать,

И есть еще ночь, но в ней нет снов.

И есть еще белые-белые дни,

Белые горы и белый лед,

Но всё, что мне нужно,

Это несколько слов

И место для шага вперед.

У меня река, только нет моста.

У меня есть мыши, но нет кота,

У меня есть парус, но ветра нет,

И есть еще краски, но нет холста.

У меня на кухне из крана вода,

У меня есть рана, но нет бинта,

У меня есть братья, но нет родных,

И есть рука, и она пуста.

И есть еще белые-белые дни,

Белые горы и белый лед,

Но всё, что мне нужно,

Это несколько слов

И место для шага вперед.

Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна,

И не вижу ни одной знакомой звезды.

Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда,

Обернулся — и не смог разглядеть следы.

Но если есть в кармане пачка сигарет,

Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день.

И билет на самолет с серебристым крылом,

Что, взлетая, оставляет земле лишь тень.

И никто не хотел быть виноватым без вина,

И никто не хотел руками жар загребать.

А без музыки на миру смерть не красна,

А без музыки не хочется пропадать.

Но если есть в кармане пачка сигарет,

Значит, все не так уж плохо на сегодняшний день.

И билет на самолет с серебристым крылом,

Что, взлетая, оставляет земле лишь тень.

Струн провода, ток по рукам,

Телефон на все голоса говорит: «Пока, пора».

И пальто на гвозде, шарф в рукаве

И перчатки в карманах шепчут:

«Подожди до утра, до утра».

Но странный стук зовет в дорогу —

Может, сердца, а может, стук в дверь.

И когда я обернусь на пороге,

Я скажу одно лишь слово: «Верь».

И опять на вокзал, и опять к поездам,

И опять проводник выдаст белье и чай,

И опять не усну, и опять сквозь грохот колес

Мне послышится слово «прощай».

Но странный стук зовет в дорогу —

Может, сердца, а может, стук в дверь.

И когда я обернусь на пороге,

Я скажу одно лишь слово: «Верь».

На холодной земле стоит город большой.

Там горят фонари и машины гудят.

А над городом ночь, а над ночью луна,

И сегодня луна каплей крови красна.

Дом стоит, свет горит,

Из окна видна даль.

Так откуда взялась печаль?

И вроде жив и здоров,

И вроде жить не тужить,

Так откуда взялась печаль?

А вокруг благодать — ни черта не видать,

А вокруг красота — не видать ни черта,

И все кричат ура, и все бегут вперед,

И над этим всем новый день встает.

Дом стоит, свет горит,

Из окна видна даль.

Так откуда взялась печаль?

И вроде жив и здоров,

И вроде жить не тужить,

Так откуда взялась печаль?

Над землей — мороз.

Что ни тронь — все лед.

Лишь во сне моем поет капель.

А снег идет стеной,

А снег идет весь день,

А за той стеной стоит апрель.

А он придет, и приведет за собой весну,

И рассеет серых туч войска.

А когда мы все посмотрим в глаза его,

На нас из глаз его посмотрит тоска.

И откроются двери домов:

«Да ты садись, а то в ногах правды нет».

А когда мы все посмотрим в глаза его,

То увидим в тех глазах солнца свет.

На теле ран не счесть,

Нелегки шаги,

Лишь в груди горит звезда.

И умрет апрель,

И родится вновь,

И придет уже навсегда.

А он придет, и приведет за собой весну,

И рассеет серых туч войска.

А когда мы все посмотрим в глаза его,

На нас из глаз его посмотрит тоска.

И откроются двери домов:

«Да ты садись, а то в ногах правды нет».

А когда мы все посмотрим в глаза его,

То увидим в тех глазах солнца свет.

Виктор Цой в США на фестивале Sundance. 25 января 1990 года. Фото из архива Наталии Разлоговой

Вместо тепла — зелень стекла,

Вместо огня — дым.

Из сетки календаря выхвачен день.

Красное солнце сгорает дотла,

День догорает с ним.

На пылающий город падает тень.

Я вчера слишком поздно лег, сегодня рано встал.

Я вчера слишком поздно лег, я почти не спал.

Мне, наверно, с утра нужно было пойти к врачу…

А теперь электричка везет меня туда, куда я не хочу.

Электричка везет меня туда, куда я не хочу.

В тамбуре холодно и в то же время как-то тепло,

В тамбуре накурено и в то же время как-то свежо,

Почему я молчу, почему не кричу — молчу?

Электричка везет меня туда, куда я не хочу.

Покажи мне людей,

уверенных в завтрашнем дне.

Нарисуй мне портреты

погибших на этом пути.

Покажи мне того, кто выжил один из полка.

Но кто-то должен стать дверью,

А кто-то — замком, а кто-то — ключом от замка.

Земля.

Небо.

Между землей и небом — война.

И где бы ты ни был,

Что б ты ни делал,

Между землей и небом — война.

Где-то есть люди,

для которых есть день и есть ночь.

Где-то есть люди,

у которых есть сын и есть дочь.

Где-то есть люди, для которых теорема верна.

Но кто-то станет стеной, а кто-то — плечом,

Под которым дрогнет стена.

Земля.

Небо.

Между землей и небом — война.

И где бы ты ни был,

Что б ты ни делал,

Между землей и небом — война.

Мое место слева, и я должен там сесть.

Не пойму, почему мне так холодно здесь.

Я не знаком с соседом, хоть мы вместе уж год,

И мы тонем, хотя каждый знает, где брод.

И каждый с надеждой глядит в потолок

Троллейбуса, который идет на восток,

Троллейбуса, который идет на восток,

Троллейбуса, который…

Все люди — братья, мы — седьмая вода,

И мы едем не знаю зачем и куда.

Мой сосед не может, он хочет уйти,

Но он не может уйти — он не знает пути.

И вот мы гадаем, какой может быть прок

В троллейбусе, который идет на восток,

Троллейбусе, который идет на восток,

Троллейбусе, который…

В кабине нет шофера, но троллейбус идет,

И мотор заржавел, но мы едем вперед.

Мы сидим не дыша, смотрим туда,

Где на долю секунды показалась звезда.

Мы молчим, но мы знаем: нам в этом помог

Троллейбус, который идет на восток,

Троллейбус, который идет на восток,

Троллейбус, который…

На холодной земле стоит город большой.

Там горят фонари и машины гудят.

А над городом ночь, а над ночью луна,

И сегодня луна каплей крови красна.

Дом стоит, свет горит,

Из окна видна даль.

Так откуда взялась печаль?

И вроде жив и здоров,

И вроде жить не тужить,

Так откуда взялась печаль?

А вокруг благодать — ни черта не видать,

А вокруг красота — не видать ни черта,

И все кричат ура, и все бегут вперед,

И над этим всем новый день встает.

Дом стоит, свет горит,

Из окна видна даль.

Так откуда взялась печаль?

И вроде жив и здоров,

И вроде жить не тужить,

Так откуда взялась печаль?

Ночь коротка, цель далека,

Ночью так часто хочется пить.

Ты выходишь на кухню,

Но вода здесь горька.

Ты не можешь здесь спать,

Ты не хочешь здесь жить.

Доброе утро, последний герой,

Доброе утро тебе и таким как ты.

Доброе утро, последний герой,

Здравствуй, последний герой.

Ты хотел быть один, это быстро прошло.

Ты хотел быть один, но не смог быть один.

Твоя ноша легка, но немеет рука,

И ты встречаешь рассвет за игрой в дурака.

Доброе утро, последний герой,

Доброе утро тебе и таким, как ты.

Доброе утро, последний герой,

Здравствуй, последний герой.

Утром ты стремишься скорее уйти,

Телефонный звонок — как команда «вперед!»

Ты уходишь туда, куда не хочешь идти.

Ты уходишь туда, но тебя там никто не ждет.

Доброе утро, последний герой,

Доброе утро тебе и таким как ты.

Доброе утро, последний герой,

Здравствуй, последний герой.

Виктор Цой. Харьков. 22 сентября 1989 года. Фото — Андрей Кулёв

Постой, не уходи!

Мы ждали лета — пришла зима;

Мы заходили в дома,

Но в домах шел снег.

Крыши домов дрожат под тяжестью дней.

Небесный пастух пасет облака.

Город стреляет в ночь дробью огней,

Но ночь сильней, ее власть велика.

Тем, кто ложится спать, —

Спокойного сна,

Спокойная ночь.

Я ждал это время, и вот это время пришло.

Те, кто молчал, перестали молчать.

Те, кому нечего ждать, садятся в седло —

Их не догнать, уже не догнать.

Тем, кто ложится спать, —

Спокойного сна,

Спокойная ночь.

Соседи приходят — им слышится стук копыт:

Мешает уснуть, тревожит их сон.

Те, кому нечего ждать, отправляются в путь.

Те, кто спасен, — те, кто спасен.

Тем, кто ложится спать, —

Спокойного сна,

Спокойная ночь.

Виктор Цой. Минск, 7 мая 1989 года. Фото — Евгений Фалеев

Я выключаю телевизор, я пишу тебе письмо

Про то, что больше не могу смотреть на дерьмо,

Про то, что больше нет сил,

Про то, что я почти запил, но не забыл тебя,

Про то, что телефон звонил, хотел, чтобы я встал,

Оделся и пошел, а точнее, побежал,

Но только я его послал,

Сказал, что болен и устал и эту ночь не спал.

Застоялся мой поезд в депо,

Снова я уезжаю — пора:

На пороге ветер заждался меня,

На пороге осень — моя сестра.

Здесь непонятно, где лицо, а где рыло,

И непонятно, где пряник, где плеть.

Здесь в сено не втыкаются вилы,

А рыба проходит сквозь сеть.

И не ясно, где море, где суша,

Где золото, а где медь,

Что построить и что разрушить,

И кому и зачем здесь петь.

Волчий вой да лай собак.

Крепко до боли сжатый кулак.

Птицей стучится в жилах кровь.

Вера да надежда, любовь.

Песен еще не написанных сколько —

Скажи, кукушка, пропой.

В городе мне жить или на выселках,

Камнем лежать или гореть звездой,

Звездой…

Солнце мое, взгляни на меня —

Моя ладонь превратилась в кулак, —

И если есть порох, дай огня —

Вот так!

Кто пойдет по следу одинокому —

Сильные да смелые.

Головы сложили в поле в бою,

Мало кто остался в светлой памяти,

В трезвом уме да с твердой рукой в строю,

в строю.

Солнце мое, взгляни на меня —

Моя ладонь превратилась в кулак, —

И если есть порох, дай огня —

Вот так!

Где же ты теперь, воля вольная,

С кем же ты сейчас

Ласковый рассвет встречаешь? Ответь!

Хорошо с тобой, да плохо без тебя —

Голову да плечи терпеливые под плеть,

под плеть.

Солнце мое, взгляни на меня —

Моя ладонь превратилась в кулак, —

И если есть порох, дай огня —

Вот так!

«КИНО» в Иркутске. Стадион «Труд». 28 мая 1990 года. Фото — Константин Куликов

День как день,

Только ты почему-то грустишь,

И вокруг все поют,

Только ты один молчишь,

Потерял аппетит

И не хочешь сходить в кино —

Ты идешь в магазин,

Чтобы купить вино.

Солнце светит и растет трава,

Но тебе она не нужна.

Все не так и все не то,

Когда твоя девушка больна,

Когда больна…

Ты идешь в магазин,

Головою поник,

Как будто иссяк

Чистый горный родник.

Она где-то лежит,

Ест мед и пьет аспирин,

И вот ты идешь

На вечеринку один.

Солнце светит и растет трава,

Но тебе она не нужна.

Все не так и все не то,

Когда твоя девушка больна.

На вечеринку один,

Когда больна…

Начинается новый день,

И машины туда-сюда.

Раз уж солнцу вставать не лень,

И для нас, значит, ерунда.

Муравейник живет:

Кто-то лапку сломал — не в счет.

А до свадьбы заживет,

А помрет — так помрет.

Я не люблю, когда мне врут,

Но от правды я тоже устал.

Я пытался найти приют —

Говорят, что плохо искал.

И я не знаю, каков процент

Сумасшедших на данный час,

Но если верить глазам и ушам —

Больше в несколько раз.

И мы могли бы вести войну

Против тех, кто против нас,

Так как те, кто против тех, кто против нас,

Не справляются с ними без нас.

Наше будущее — туман.

В нашем прошлом — то ад, то рай.

Наши деньги не лезут в карман.

Вот и утро — вставай.

Я не люблю, когда мне врут,

Но от правды я тоже устал.

Я пытался найти приют —

Говорят, что плохо искал.

И я не знаю, каков процент

Сумасшедших на данный час,

Но если верить глазам и ушам —

Больше в несколько раз.

Сегодня кому-то говорят: «До свиданья!»,

Завтра скажут: «Прощай навсегда».

Заалеет сердечная рана.

Завтра кто-то, вернувшись домой,

Застанет в руинах свои города,

Кто-то сорвется с высокого крана.

Следи за собой, будь осторожен.

Следи за собой.

Завтра кто-то утром в постели

Поймет, что болен неизлечимо,

Кто-то, выйдя из дома, попадет под машину.

Завтра где-то в одной из больниц

Дрогнет рука молодого хирурга,

Кто-то в лесу нарвется на мину.

Следи за собой, будь осторожен.

Следи за собой.

Ночью над нами пролетел самолет,

Завтра он упадет в океан —

Погибнут все пассажиры.

Завтра где-то — кто знает где —

Война, эпидемия, снежный буран,

Космоса черные дыры…

Следи за собой, будь осторожен.

Следи за собой.

«КИНО» в Ташкенте. ДС «Юбилейный». 8–11 марта 1990 года. Фото из архива Олега Толмачева

Ох, смотри не промахнись, атаман,

Чтоб не дрогнула рука невзначай,

Да смотри не заряди холостых,

Да не думай о петле палача.

Теплое-теплое море, жаркое солнце,

Синие-синие волны и пустынный пляж.

Музыка рядом с тобою, ты рядом со мною,

И весь этот берег — наш.

Они сказали, надо пройти.

Они не верят, что есть другие пути.

Не бойся, это только кино,

Я знаю точно, это кино:

Кончится фильм,

Зажгут свет, и мы поедем домой.

Так много веселых ребят,

И все делают велосипед.

И один из них как-нибудь утром

Придумает порох.

Вечер наступает медленнее, чем всегда.

Утром ночь затухает, как звезда.

Я начинаю день и кончаю ночь.

24 круга прочь, 24 круга прочь…

Я — асфальт.

Я получил письмо от себя себе,

Я получил чистый лист — он зовет к тебе.

Я не знаю, кто из вас мог бы мне помочь.

24 круга прочь, 24 круга прочь…

Я — асфальт.

Я свой сын, свой отец, свой друг, свой враг.

Я боюсь сделать этот последний шаг.

Уходи, день, уходи в ночь.

24 круга прочь, 24 круга прочь…

Я — асфальт.

Раньше в твоих глазах отражались костры,

Теперь — лишь настольная лампа, рассеянный свет.

Что-то проходит мимо, тебе становится не по себе,

Это был новый день, в нем тебя нет.

Раньше в твоих глазах отражалась ночь.

Теперь, когда за окнами ночь, твои глаза спят.

И вот на рассвете ты не заметил, как начался новый день, —

Ты до сих пор в старом, там нет никаких преград.

Один американец поехал в Аргентину.

Он долго плыл по морю на старой бригантине.

Его встречали люди из племени ацтеков,

Они сказали: «Парень! Есть для тебя невеста».

Он был еще чечакос, она была креолка.

Они сыграли свадьбу и стали жить в пампасах.

Она любила танцы. Он стал носить сомбреро,

Купил себе мачете, срубил бамбук у дома.

Бамбук срубить не просто. Он за ночь снова вырос,

Но все американцы — народ трудолюбивый.

Он снова взял мачете и срезал все побеги —

Вот так американец нашел себе работу.

Надоело ходить на работу.

Каждый день к девяти на работу.

Я нашел выход —

Я хочу быть кочегаром,

Работать сутки через трое.

Эта песня — кочегарам,

Эта песня — кочегарам,

Эта песня — кочегарам,

Эта песня — кочегарам.

Стань птицей, живущей в моем небе.

Помни, что нет тюрьмы страшнее, чем в голове.

Стань птицей, не думай о хлебе —

Я стану дорогой.

Я помню прозрачность воды моря,

Я вижу прозрачность горящего газа.

Стань сердцем, бейся в моем теле —

Я стану кровью.

Я буду делать все как умею —

Стань книгой, ложись в мои руки.

Стань песней, живи на моих губах —

Я стану словами.

Свежей пышной травою

Поля наполняются в срок,

Лето в самом начале

И осень наступит скоро.

И бегущее стадо

Ведет молодой пастушок,

Он еще никогда

Не носил головного убора.

Он еще никогда

Не носил головного убора.

Виктор Цой в Нижнем Тагиле. Ноябрь 1989 года. Фото из архива Юрия Белишкина

Над полями туман, над рекой туман.

Ты придешь, не придешь — все одно обман.

А на небе луна, за ней звезд стена,

И над хутором песня слышна.

И идет паренек, и ему невдомек

То, что завтра начнется война.

Пора идти, и я готов следовать за тобой.

Потом будет поздно, потом будет поздно.

Пора идти.

Я устал от чужих городов.

Я устал молоть этот лед.

Я хотел бы уснуть, но нет времени спать.

И опять за окном ночь,

И опять где-то ждут меня,

И опять я готов идти —

Опять…

По небу летят дирижабли,

По рельсам бегут поезда,

По синему морю корабль

Плывет неизвестно куда.

Движенье в природе играет

Большое значенье, друзья,

Поскольку оно составляет

Основу всего бытия.

А если в процессе движенья

Пройдешь ты, приятель, по мне,

То это свое положенье

Приму я достойно вполне,

И, чувствуя вдавленной грудью

Тепло твоего каблука,

Я крикну: «Да здравствуют люди,

Да будет их поступь легка!»

Виктор Цой. Акустический концерт в Темяшкине. Старый Петергоф, общежитие матмеха ЛГУ. 28 октября 1982 года. Фото из архива Сергея Котегова

Кто может ездить в такси,

Кто носит кожаный плащ,

Кто каждый день пьет коньяк?

О-о-о-о, только не я.

Кто летом ездит на юг,

Кто сидит дома зимой,

Кто не имеет долгов?

О-о-о-о, только не я.

[Кто знает все обо всем,

Кто знает, кем ему быть?

У него? лучше меня…

О-о-о-о, только не я.

Кто ходит есть в ресторан,

Кто курит лучший табак,

Кто знает все обо всем?..

Виктор Цой. 25-летие «The Beatles». ДК им. Курчатова. Москва, 17 мая 1987 года. Фото — Анатолий Азанов

Новые герои сменяют на постах старых

И дают свою клятву на знамени бунтующих дней,

И, крепко сжав губы, чтоб не выдать свой страх,

Они стоят на своих местах

И мечтают смениться с поста как можно поздней.

В последнее время меня не покидает

Ощущенье, что что-то не так.

Я шел по дороге, не зная, верна ли она.

Но, может быть, это просто зима

И, может быть, просто хандра…

[Но] И вот я встаю, но вместо окна — стена.

Ты сидишь дома, когда родителей нет,

Слушаешь пленки, и некому сделать потише.

У тебя есть вопрос, [и] ты хочешь [дать] слышать ответ,

Пока ты один, ты можешь его услышать.

[Приходишь и видишь записку: «Обед на столе».]

В эти часы ты поймешь,

Что можешь любить.

Когда нибудь в эти часы ты поймешь,

Что любим.

Ты будешь ждать телефонный звонок,

Готовый отдать всё, что есть,

И верить, что голос судьбы звучит

Вместе с ним.

В эти часы к тебе приходят

Друзья.

В эти часы вы можете не шептать.

Эти часы — это твой секрет,

Ты должен его

Хранить

[Час] Здесь переход [а]

границы слова «нельзя!».

Виктор Цой в Туле. 27–28 июня 1987 года. Фото из архива Ларисы Фирсовой

Утром меня будит звонок.

За окном гудят машины дня.

За окном, в бетон одетым, звон —

Это предназначено для меня.

За окном пилят тополь, визг пилы,

За окном [з] гудит точильный станок,

За окном какие-то люди месят асфальт —

Я хотел открыть им тайну, но не смог.

Мой будильник разрывает ночь,

Разорвал меня, я спал, я видел сон.

Я не знал, что это так легко —

Разорвать меня и [выставь] [выкинуть] выгнать вон.

Виктор Цой. Ленинград, ДК им. Володарского. 8 декабря 1985 года. Фото — Александр Федоров

Целый вечер один.

Вечер тих как свеча.

Тускло светит фонарь —

Свет на складках плаща.

Первый день недели подходит к концу.

Я почему-то боюсь торжественных дат.

Серое небо, и сера под ногами земля.

Я солдат, и я иду на парад.

Я чувствую смерть, а вокруг танцуют фокстрот.

Я хочу отдохнуть, но снова встаю на канат.

Всё, что мне осталось этой весной, —

Это место для шага вперед и назад.

Вот уже третий день пилят клены в саду.

Говорят, что этой ночью был звездопад.

И хотя я не знаю, зачем я жил этот день, —

Я солдат, и я иду на парад.

Мне надоело мешать себе плыть по волнам.

Я не понимаю, чего от меня хотят.

Если сможешь, будь всегда со мной —

Я давал клятву, но я останусь с тобой.

Я Цой, и я [случай.] один на свете

Такой — хоть Цоев пруд пруди.

Я видел давеча в газете:

Сидит, с медалью на груди.

Какая разница, где я проснусь

С похмелья — в гостях или дома?

Вчерашний день в памяти можно стирать.

Чем набьет мою голову новый?

Привет, новый день!

Ах, вчерашние [шутки] песни,

Вы были, в общем,

Неплохие [песни].

Ах, вчерашние мысли, вы-то хоть

Были, а новых нет.

Вчерашний день дает пинка под зад,

Эстафету подхватит новый.

Я сам не знаю, чему я рад

И зачем говорю я снова:

Привет, новый день!

Виктор Цой и Юрий Каспарян. Новогодний вечер филфака. Общежитие ленинградского Металлического завода. 29 декабря 1986 года. Фото — Владимир Быстров

Кто она? Она экономист.

Кто она? Она экономист.

Как она знает немецкий язык,

С чем она носит новый парик,

Что сказал сегодня старик?

В доказательство вчерашнего дня — зелень стекла.

Что делать, если я встал в шесть утра?

Ветка жасмина не может дать корни в вине.

Помнишь, ты обещала вчера?

Если [небо] стена будет падать, кто подставит ладонь?

Кто заменит тех, кто смертельно устал?

У кого хватит сил поддерживать этот огонь?

Кто сможет встать на место того, кто упал?

Запечатление руки, сжатой в кулак,

На лице противника в состоянии

Раздражительности…

И хотя было лето и день был так чист,

Когда я говорил с ней, я думал, что идет снег.

Спой мне песню о тех, кто спит.

Я помню, как в детстве ты глядел свысока,

И когда тебя клали на щит,

Было чистое небо, но ты нашел облака.

Строя крепость из [ласковых] ищущих рук,

Я смотрел на дверные замки,

И, когда раздавался звонок,

Я прятал свое лицо в маску усталой руки.

По радио диктор сказал [что пришла весна]

больше тысячи слов,

И что скоро покажут [фильм] фантастический фильм.

Я видел ее, я сказал, как меня зовут,

[Но она] Но она говорит, что это мой псевдоним.

А я хотел знать, о чем ее сны.

И…

Поп-механика. ЛДМ. Январь 1988 года. Фото — Виктор Немтинов

Моя королева, ты приходишь ко мне.

Мы будем кататься на волшебном коне,

[Сидеть на террасе клуба.]

На лунной террасе проведем всю ночь.

Дай мне мой цинь, я спою о весне…

(6 струн)

Спи, я знаю, как завести часы,

Я знаю, сколько нужно спать.

Мы забыли, как выглядят весы,

Нам вряд ли что-то нужно знать.

Мы сдвинемся с места

[Дождавшись] при счете один-два-три,

Мы будем смотреть снаружи

На голых женщин внутри.

Пой свои песни, пей свои вина, герой…

Пой свои песни, пей свои вина, герой.

Ты опять видишь сон о том, что все впереди.

Стоя на крыше, ты тянешь руку к звезде,

И вот она бьется в руке, как сердце в груди.

Что теперь делать с птицей далеких небес?

Ты смотришь сквозь пальцы,

но свет слишком

ярок и чист.

И звезда говорит тебе: «Полетим со мной» —

Ты делаешь шаг, и она летит вверх, а ты — вниз.

Каждую ночь все ближе и ближе асфальт,

Каждую ночь все жарче и жарче,

Дальше и дальше звезда.

Каждое утро все больше и больше

ожог [болит рука] на руке.

[…… вода…]

И эта рана уже не пройдет никогда.

[В полку ты считался плохим стрелком,]

Но однажды тебе вдруг удастся подняться вверх,

И ты сам станешь одной из бесчисленных звезд,

И кто-то снова протянет тебе ладонь,

А потом ты умрешь, и он примет твой пост.

Виктор Цой в 344-й средней школе. Ленинград, 20 апреля 1988 года. Фото — Алексей Щербатых

Эй! Если ты есть, ответь со своей высоты,

Посмотри, что сделал своим подставленьем щеки.

Ты медлишь с ответом, но нет времени ждать.

Если я в мире гость, то и хозяин не ты.

Кто будет петь, если все будут спать?

Жизнь только слово, есть лишь Любовь, и есть Смерть.

Смерть стоит того, чтобы жить,

Любовь стоит того, чтобы ждать.

Желтые воды.

Желтое солнце.

Желтые странные дни.

Я хотел бы увидеть желтую воду,

Но для этого я слишком поздно рожден.

Я хотел бы стать деревом странной породы,

Но мой город металлом и льдом осажден.

[Каждый хочет знать, чем может кончиться спор.]

Следующая станция — «Невский проспект» — вперед.

[Поезд] Водитель метро знает конечную цель.

Как сделать так, чтобы было светло?

Как сделать так, чтобы было светло?

Крутить телефонный диск, говорить слова…

Выйдя из дома, я должен выбросить ключ.

Что могут сделать птицы без крыльев?

Как могут жить птицы без крыльев?

Я лежу на диване.

Гости отправились вон.

Остановка мотора вряд ли нарушит мой сон.

Цой.

Я шел переулком, я помню, это был вечер.

Автобусы едут в сторону центра, но мне

С ними не по пути.

Я шел переулком, я видел горящие окна,

Я ждал дождь, мне нужен был дождь —

Дождь мог меня спасти.

И первые капли легли на щеки, как слезы.

Я шел переулком, я помню,

Это был вечер.

Я шел переулком, я видел

Горящие окна.

Я был в телефонной будке,

Я слышал гудки телефона.

Ты можешь быть [стать] кем хочешь.

Все ждали дождь,

[И] дождь [нача] пошел утром,

И первые капли легли на щеки, как слезы.

Зонты [раз] раскрывались, как выстрелы за спиной.

Я видел, как лица смывались водой.

Мы уходим по утрам,

Мы приходим с темнотой,

Каждый знал и сам не знал чего…

Мы [сверн] уйдем с дороги и пойдем тропой,

Но подземные ходы гонят нас вперед, рушась за спиной.

Будет новая игра.

Новый пепел с новых папирос.

Каждый ждал и сам не зная чего…

Я работал долго на заводе Форда,

А потом решил: в работе смысла нет.

Я пойду ограблю старенького лорда

И куплю себе хороший пистолет.

И вот я безработный,

Я хожу [без дела] скучаю,

Поисками лордов занят целый день…

Мои друзья живут в тусклых подъездах,

Мои друзья ходят в гости друг к другу,

[Они считают]

Они измеряют время,

Они верят стрелке и кругу.

И каждый хочет забыть день рожденья.

[И каждый]

Для каждого ночь темнее чем [утро] вечер,

Но все они слышат песни,

И каждый владеет речью.

Наше время — это вечер и утро.

Чужая смерть красива, [клокочет] в висках:

Они белеют раньше всех [всего],

Особенно если тот, кто ушел, был любим…

Я иду по переулку, сам себе немного странен…

В легкой болезни есть своя странная прелесть,

Есть ощущение отдыха и пустоты —

Кажется, будто внезапно приехал в деревню,

И там тебе дарят искусственные цветы.

Но она продолжает печь пироги с курагой,

И лучше всего то, что ест их дядюшка Цой,

Но она…

2 р. Хорошо сигаретой жечь под хвостом марабу,

Но лучше всего стоять, прислонившись к столбу.

Я не знаю, как быть, я не знаю, кто прав,

Как сделать, чтобы наш день не прошел впустую,

Как сделать, чтобы бой не прошел впустую,

Как это что-то [твой взгляд] не тратить совсем впустую…

Опять пилот умер в кабине…

Все дороги приводят меня к тебе,

Дороги знают всё лучше, чем я.

И я не стану искать других дорог,

[Но всё, что мне нужно,

Всё, что мне…]

Мы живем в городах,

Называем асфальт землей,

Видим солнце на треть

[Спим во]

И к звездам ночами сидим спиной.

Мой маленький пес,

Ошалевший от запаха роз.

О чем твои сны,

И какой тебя мучит вопрос?

Скоро [весна расс] рассвет,

Скоро птицы разбудят тебя.

Танцы, танцы, танцы, танцы —

Всё, что нужно иностранцу.

Звезды смотрят на нас, меняя места,

И это не зря.

Один любит рок, другой любит сок,

А третий идет по стране чудес,

А четвертый поет о трех-четырех.

Но какой в этом прок? Какой в этом прок?

Раньше у нас было так много комнат,

Полных людей, полных идей,

А сейчас — ничего, только рыба гниет

С головы у фашистских детей.

Дети минут никогда не поймут

Круговорота часов,

И придут на порог, и сломают дверь,

И расколят чашки весов.

Они не верят в победы добра над злом,

Как в победы зла над добром,

Они знают, что у них есть только

Серый день,

И они хотят жить этим днем,

Дети минут.

И один все кричит, а другой все молчит,

Ну а третий торчит, забивая болты.

А машине, которая шла на восток,

Обломали рога менты.

И я хотел бы спросить: почему и зачем

Ты повесил на грудь золотую медаль?

В этом зале все думают так же, как ты,

А ты смотришь вдаль, ты смотришь вдаль…

А еще я хотел бы узнать, почему

Так легко променяли вы море на таз?

Но друзья тут же хором ответили мне:

«Ты не с нами, значит, ты против нас».

Но если это проблема, то она так мелка.

Если это задача, то она так легка.

Это дети минут ломают дверь,

Не заметив, что на ней нет замка.

Улицы ждут ваших слез…

Улицы ждут ваших слез…

Виктор Цой. Ленинград. 1 мая 1987 года. Фото — Олег Флянгольц. Из архива Марьяны Цой

Тот, однако, не дурак,

У кого полно собак,

Потому что без собак

Жизнь идет совсем не так.

Зачем же жизнь беречь, игра не стоит свеч —

Расстанься с ней без сожаления,

И все твои друзья забудут твою смерть,

Забудут твою смерть и день рождения…

Я смотрю в окно на грустный бал зимы.

Деревья без листьев, долгая ночь.

С каждым днем труднее помнить лето,

Эти дни не могут мне помочь.

Мертвое тепло в железе батарей,

Мерзлые цветы на рынках плачут.

Каждый вечер хочется быть дома,

Эти дни не так уж много значат.

Первый снег красив, но он — несущий смерть.

Голуби сидят на люках жизни.

В это время больше хочется тепла.

Я сижу и жду весну.

Я не знаю, какой тебе нужен ответ.

Я тебя не люблю, никогда не любил.

Передай папе с мамой мой последний привет —

Передай, что уехал, передай, что забыл.

Это был лишь минутный офицерский порыв:

Ты гуляла в саду, я не стал рассуждать.

Я так жил, и живу, и пока еще жив,

И не надо, пожалуйста, меня упрекать.

Ты пойми, что меня, может, завтра убьют.

Что ты скажешь тогда? Уж не то что теперь.

Ты пойми, что теперь для тебя меня нет —

Ну и все, мне пора, закрой за мной дверь.

«КИНО» в Минске. Стадион «Динамо», май 1989 года. Фото — Евгений Фалеев

Я хочу тебя видеть.

[мне] Есть я и есть холод.

Я хочу тебя видеть.

Но стоит закрыть глаза —

И ты здесь.

Просто закрыть глаза —

И ты здесь.

Но потом… Это так

Страшно…

Мы двигаемся, словно снятые замедленной съемкой,

Под неласковым солнцем на Петропавловском пляже,

И похоже, что именно здесь наше место под солнцем.

Единственное движенье — это движение реки,

И прямо около ног течет река.

Тих.

Ну вот не пришел один, и

Другой не пришел.

Зря говорят, что лес о деревьях не плачет.

Каждый из нас тревожно смотрит на стол.

Нас еще много, и это хоть что-нибудь

Значит.

Каждый из нас когда-нибудь ляжет

На стол.

Все ходят в гости друг к другу,

[Все хо] Потом все выходят в сад.

Все поют веселые песни,

И каждый чему-то рад.

На улице хорошая погода,

А ты совсем больной,

Ты не знал, что в это время года

Это может случиться с тобой.

2 Девочки хотят танцевать.

1 Мальчики [ведут их] шагают на бал.

А ты лежишь дома больной.

Ты даже не можешь встать.

Птицы утром запели,

П-в Солнце на небе как блин,

А ты лежишь дома в постели

Совершенно один.

Все фигуры на твоей доске выбиты как зубы,

И так страшно и странно сознанье, что ты проиграл.

После душной квартиры вечер бьет тебе в грудь.

В распахнутом настежь пальто ты бежишь, ты устал.

Руки в перчатках прощально машут в окно,

И бесшумно, как тигр, за тобой по пятам — твоя тень.

Коробки домов стоят по бокам как конвой.

Ты так мало успел, но больше всегда было лень.

Так хочется, чтобы сразу кончилось всё.

Где-то вдали еле мерцает заря.

Руки жадно хватают гибкую сталь,

И последние несколько слов: «Все было зря…»

[Так ничего не нарушит порядок игры.

Уйти, скрывая под гримом бледность лица.

Помни, что этот ход не возьмешь назад

И надо, надо терпеть и играть до конца.]

Выбирай! Выбирай! Выбирай! Делай свой выбор!

Звезды на небе переглянулись, и две из них вдруг, взявшись за руки, сделали резкий толчок и полетели…

[Они боятся нового дня,

Как солома боится огня.

Они хотят видеть сны.

Они не видят ни меня, ни тебя.]

Мы идем по улицам города,

Весь день по улицам города,

И каждый идет как памятник,

И каждый поет как волкман,

Молчит как партизан,

Молчит как рыба.

И куртки распахнуты настежь,

И темные стекла очков

Блестят на солнце,

Блестят на солнце.

Мы прошли по всем лепесткам

Розы ветров

И тревожили жидкое зеркало

Луж до дна.

Мы привыкли не доверять никому

И боялись учителей

И оставить квартиры спать.

Странное время: день — зима,

день — весна.

И не знает трава, вылезать

Из земли или нет.

Но сегодня уже плюс двенадцать,

А вчера было только плюс пять,

И, оставив пальто в шкафах…

Если кто-то лежит, то он не поймет

Того, кто стоит.

И я со своей колокольни на них

Имею прекрасный вид.

И я сижу там и ем хлеб

Своих дней

И пью вино своих лет.

И меня не заботит проблема

Того, прав я или нет.

Я же не знал, что ты не умеешь прощать.

Я смотрел на часы, но не знал свой час.

И я лил свою воду, но она превращалась

В твой снег.

Выключи свет и достань свой нож.

Прав только нож, остальное все ложь.

Я возьму твою кровь, и время

Замедлит свой бег.

Дай мне карту дорог страны чудес.

Дай корабль, чтобы плыть в море огня.

Спой мне песню, чтоб больше было

Не о чем

Петь.

Не пытайся меня понять,

Не пытайся запомнить цвет глаз и волос и

Объем груди,

Не пытайся нащупать мой пульс.

Уходи! Если наши глаза говорят — уходи!

Я иду по переулку, сам себе

немного странен.

Здравствуй, новая песня.

Здравствуй, новая ночь.

Здравствуй, дым прокуренных

Комнат.

Только сможете ли вы мне помочь?

[Если] Вот и время пришло, [если] падает снег.

[Если] кончилось лето — кончился век.

И есть уже всё, и осталось

Только терять.

Мне печальна судьба и отцов, и детей,

Продолжающих ждать, когда нечего ждать.

В [нд] надежде, что время двинется вспять,

Если время пришло — уходи.

В ряд фонари стоят на улицах,

Светятся окна чужих квартир неприветливым

Огнем.

Звезды за тучами спрятались.

Городу тучи с небес грозят дождем,

Дождем.

Снег на крышах лежит, словно мех на плечах.

Лед сверкает на солнце, как обломки звезды.

Но тепло наших глаз не зависит от ТЭЦ.

Мы механизм, к которому запчастей нет.

Наше место под солнцем — город у холодной реки.

Кто куда, а я в аэропорт.

Кто куда, а я за облака.

По заснеженной дороге — на такси,

А за спиной — взмах руки: «Привет-пока».

Путешествуем без багажа:

Ручная кладь, гитара и рюкзак.

И нет с собой ни пистолета, ни ножа,

И сдать гитару в багаж нельзя никак.

Стелется дым сигарет.

На полу — обрывки газет.

Ночь без сна холодна.

В небе над нами — луна.

А под луной — дома.

Между домами река видна.

Это планета Земля.

Не уверен, для меня ли она

И пригодна ли для жизни

Планета Земля.

Вольному воля,

Да только вольных нет.

Две тысячи лет — завтрак, обед.

Проигравших — с поля,

Судью — на мыло,

Остальных — на вилы,

И тушим свет.

Стелется дым сигарет.

На полу — обрывки газет.

Ночь без сна холодна.

В небе, как лампа, — луна,

А под луной — дома.

В голове моей — чума.

Там, на окне, — пыль,

А за окном — весна.

Может меня спасти она.

Вольному воля,

Недовольных нет.

Одинокий волк,

Какой с тебя толк?

За тобой никого,

Одинокий волк.

Здесь вольному воля,

Да только вольных нет.

Смотри в [Открой] глаза: у всех тормоза.

В небе, как лампа, луна.

А под луной — дома.

А в голове моей — чума.

Несколько странных дней,

Несколько пьяных ночей

Схожу с ума. Весьма.

Там, на окне, пыль,

А за окном — весна.

Может меня спасти она.

Сумрачный свет.

[Ве] Обрывки газет.

Ночь холодна, ночь без сна.

Март. Апрель. Май.

Горя, не сгорай.

Здравствуй-прощай, весна.

Сделай мне подарок, ночь,

Новую звезду подари.

Кто еще мне может помочь,

Кто еще не спит до зари.

Нам с тобой беда не беда,

Нам и белый день нипочем,

Только бы горела звезда,

Только б ты была за плечом.

На проспекте спят фонари,

Некому светить фонарям.

Ты меня с собой забери…

Главное — стоять на ногах.

Упадешь — костей не соберешь.

А не много ли берешь на себя?

А не слишком ли красиво поешь?

Что там (у тебя за душой) над моей головой —

Солнечный луч или нож?

Сделать свой шаг,

Сделать свой ход —

Мне для этих строк не нужен письменный стол.

Где-то есть друг, ну а где-то есть враг:

Кто-то остался, а кто-то ушел.

Странные дни полны странных часов,

Принесли мне странные встречи и сны.

И я думаю о тех, кто закрыт на засов,

Кто едва ли дождется прихода весны.

Сделать свой шаг,

Сделать свой ход —

Мне для этих строк не нужен

Письменный стол.

Где-то есть друг,

Где-то есть враг —

Возраст, цвет кожи, вера и пол.

От секунды к минутам, от минут к часам.

Странные встречи, слова и сны.

И я думаю о тех, кто закрыт на засов,

Кто едва ли дождется прихода весны.