Небо на восходе начинало робко светлеть. Пройдет совсем немного времени и ласковое солнце легко и уверенно, ярким, ослепляющим диском, выкатится на свое законное место на небосводе, раз и навсегда определенное ему Творцом на четвертый день сотворения мира.

Новый день начинался, но прохладная свежесть весенней ночи еще держала в цепких объятиях Морфея небольшое село Михайловку. Казалось, на сонную землю кто-то щедро высыпал обильные горсти жемчужин сверкающей росы.

Жалкие остатки клубящегося тумана, цепляясь за кроны древних грушевых садов, неспешно и вяло, без единого звука, сливались в глубокий обрывистый овраг на окраине этого селения.

Было слышно как из глубин стремительной речушки Ставчанка, сверкая чешуей золотистой кольчуги взметнулась вверх крупная рыбина и своим мощным телом обрушилась в мрачную воду заводи. За ней последовали и все послушные рыбки помельче этой небольшой стайки. По речному плесу разошлись широкие круги, окончательно разбудив вечно торопящуюся куда-то речку.

По неширокой дорожке, протоптанной всяким зверьем, к водопою на речушке величаво проследовала дикая коза. Ей наперерез, кося глазами по сторонам, бросился длинноухий заяц – явно спешил пощипать свежую травку на небольшой полянке.

Где-то в глубине грушевых садов ухал филин, извещая своих сородичей об удачной охоте, чем не могла похвастаться мышка-полевка, безжизненно повиснув в безжалостных когтях этого бесшумного мудреца леса.

Невесть откуда прилетевший ветерок в первые секунды своего неожиданного рождения с тихим шелестом пробежал по верхушкам деревьев. Запутавшись в изувеченных временем корявых ветвях, не затих, а начал стремительно крепнуть, все сильнее раскачивать уставшие от жизни стволы груш. За какие-то мгновения ветер достиг ураганной силы.

Завывая на все лады, ветер пронесся через грушевые сады, частично избавил их от красиво цветущего и одуряюще пахнущего весной убранства, молодой, еще не окрепшей листвы и белоснежных лепестков цветков, из которых могли народиться сочные и вкусные плоды – медовые груши.

Белое, с вкраплениями изумрудного цвета облако, подгоняемое ветром, устремилось ввысь, навстречу лучам восходящего солнца.

Эту смесь из ароматных лепестков и нежных зеленых молодых листиков, не успевших насладиться своей кратковременной жизнью и не доживших до восхода солнца, ветер вынес в сторону большого и ровного поля и внезапно стих.

Цветы и листья, еще сохраняя инерцию, переданную им злым ветром, вращаясь, начали разлетаться по всему полю, покрывая бело-зеленым саваном трупы, облаченные в фельдграу, глубокие и мелкие воронки от разрывов снарядов.

Вот наконец-то эта белая лепестковая стена достигла позиций ротного опорного пункта пятой роты второго батальона 137-го пехотного Нежинского Её Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полка.

Живых здесь не было. Снежинки лепестков тихо, словно боясь потревожить сон погибших солдат, упускались на окопы и покрывали ровным невесомым слоем разбитые позиции русских трехдюймовок.

В окопе стоит молодой прапорщик Тимофеев, устремив свой немигающий взгляд в сторону наступающего противника. Прапорщик мертв, но продолжает стоять – упасть ему мешал штык немецкого карабина, пронзивший грудь отважного русского воина и воткнувшийся затем в рыжеватого цвета глинистую стенку окопа.

У ног прапорщика валялся мертвый здоровенный рыжий детина в германской форме, с аккуратной дырочкой во лбу. Похоже, Тимофеев, прежде чем умереть, лишил жизни того, кто забрал жизнь у него самого.

Дальше лепестки цветов опускались на двух воинов, германца и русского. Казалось, что они просто обнялись и мирно спят, но это далеко не так. В левой части груди русского воина торчал большой нож, а все лицо было залито кровью. Кровью его врага, в горло которого он вцепился зубами.

И где бы на разорванные снарядами, осколками, пулями и штыками позиции ни упали эти, уже дрожащие от увиденного ужаса, лепестки – везде они накрывали солдат противоборствующих сторон, мертвых солдат. Все они отдали свои жизни, но остались верны присяге, которую давали своей Родине.

Вдали послышалось негромкое тарахтение автомобильного мотора. На окраину искалеченного войной поля, подпрыгивая на рытвинах, ухабах и воронках, выезжал германский грузовой автомобиль. В кузове грузовика тряслись солдаты похоронной команды.

По резко отданной команде вышедшего из кабины офицера солдаты выпрыгнули из кузова, быстро вытянулись в шеренгу и начали обследование поля боя, для погибших солдат– последнего боя.

Неспешно двигаясь, солдаты похоронной команды наклонялись над каждым трупом, внимательно и невозмутимо его осматривали, пытались отыскать живых. Согласно приказу офицера собирали документы и трофеи.

Без каких-либо эмоций германцы выворачивали карманы русских солдат. Кроме документов забирали все понравившиеся им вещи, в числе которых попадались и дорогие сердцам погибших подарки родных и близких им людей.

На позициях русской роты у германцев значительно прибавилось работы. Им предстояло разобрать настоящие завалы из тел своих «камрадов». Когда равнодушное к происходящему солнце было в зените, начался осмотр позиции разбитой артиллерийской батареи.

– Господин оберлейтенант, разрешите обратиться, рядовой Шульц, – прокричал германский солдат. – Подойдите, пожалуйста, ко мне, я нашел здесь живого человека, он сильно изранен.

Очнулся я ночью. С трудом понял, что нахожусь в каком-то неизвестном помещении. По всей вероятности это была одна из палат госпиталя или больницы – об этом свидетельствовали соответствующие запахи. Попытался осмотреться, но не преуспел в этом – малейший поворот головы вызывал резкую боль, особенно, в затылочной части головы. У меня вообще болело абсолютно все – от кончиков ногтей до корней волос. Казалось, не было ни одного участка тела, который бы не испытывал боль. С большим трудом пытался вспомнить хоть что-то, но противная головная боль не позволила мне это сделать. Я непроизвольно дернулся и в тело мгновенно вонзились тысячи тысяч раскаленных игл. Это было последнее, о чем я подумал перед уходом в бессознательное состояние.

Сознание вернулось ко мне вместе с ужасной болью. Мне делали перевязку.

Немецкую речь я понял отлично, но сам говорить пока опасался. Почему-то пришла на ум старая восточная пословица: «Язык – это лестница, по которой беда входит в дом». Похоже, я угодил в плен к германцам и бед мне и без того хватало. Внятно я не ответил, что-то промычал маловразумительно и все. Уверен, германцам обо мне достаточно и такой информации. Пока осмотрюсь, освоюсь в необычном для себя качестве. Хотя почему необычном? Столько лет проживать в разных странах по документам, оформленным на неизвестного мне человека, с чужими установочными данными, с чужой судьбой, и не просто проживать.

Пока надо максимально быстро восстановить свою физическую форму, в создании которой принимали участие интереснейшие люди, у которых мне посчастливилось учиться, перенимать их богатый опыт. А опыт… Опыт, как известно, – лучший учитель. Стоит, правда, очень дорого, но зато объясняет доходчиво. Но, Боже, как же хочется пить. У меня, похоже, это написано на бледном и осунувшемся лице, ибо сквозь свои печальные и не очень стройные мысли я услышал следующие слова толстяка – доктора:

– Фрау Марта дайте, пожалуйста, оберлейтенанту попить, ему по характеру ранений и состоянию организма можно употреблять небольшой объем жидкости, для восполнения кровопотери, проследите за этим.

Высокая сухощавая женщина со строгим выражением лица, с серебряными часиками сестры милосердия в виде брошки на внушительном бюсте, облаченная в серое шерстяное платье и белый фартук с красным крестом на груди, с белой же косынкой, тоже с крестом, поднесла к моим губам прохладный керамический носик поильника. Я с жадностью припал к нему, мне очень-очень хотелось пить.

– Не спешите, господин оберлейтенант, – приятным голосом произнесла женщина. – Я понимаю, что после таких ранений с большой потерей крови очень хочется пить, но нужно потерпеть и не спешить, все наладится со временем.

– А теперь вы ответите на мой вопрос? – поинтересовался очкарик.

Я снова изобразил нечленораздельное мычание.

– Вы не можете говорить?

Я согласно кивнул.

– Не мудрено, у вас касательное ранение в голову, сильная контузия, а еще пробиты осколками правая нога и левая рука. Вы потеряли много крови. Я удивляюсь, как вы вообще выжили. Видел я ваши раны, полученные ранее, занимались вами хирурги берлинской школы, качественно работу делали. Я тоже постарался вам все красиво оформить, не стыжусь своей работы.

– Фрау Марта, – обратился доктор к медсестре, – вколите оберлейтенанту морфий, пусть он пока поспит.

Легкий укол и я начинаю медленно и сладко уплывать в небытие, где царствует абсолютная беззаботность и спокойствие.

Сознание вернулось ночью, вернее меня разбудили позывы мочевого пузыря – наружу просилась выпитая в ходе перевязки вода. Похоже, не всю ее усвоил мой израненный организм. Только шевельнулся – рядом появилась медсестра. Я, жестикулируя правой рукой, с трудом дал понять о своих намерениях отправить естественную надобность. Не с первой попытки сестра милосердия меня поняла. После выполненного действия испытал настоящее блаженство, даже тянущая боль ран отошла на второй план.

Медсестра, забрав утку, быстро покинула помещение. Пока был при памяти – начал ворочать головой, осматривать место своего пребывания или заточения. Небольшая комната на три кровати. Недалеко от входной двери имеется кривоногий столик с керосиновой лампой. Сейчас фитиль прикручен и в помещении густой полумрак. У стола стоит деревянный, покрашенный белой краской, стул и стеклянный шкаф с перевязочными материалами. Стены совершенно пустые – никаких картин и украшений. Две другие кровати были пусты, аккуратно заправлены одеялами серого цвета. Значит, все же госпиталь, и к тому же германский, если судить по персоналу. Ты, Станислав Владимирович, угодил в цепкие лапы своих врагов. Хорошенько подумай, как будешь выбираться!..

Поскольку боль в голове немного утихла – надо попробовать выстроить свою линию поведения с учетом обстоятельств, скажем, не очень приятных, и вспомнить все, что предшествовало дню моего осознания нахождения во вражеском госпитале.

Я, Головко Станислав Владимирович, штабс-капитан, офицер корпуса Генерального штаба – замкнутой, привилегированной касты внутри русского офицерского корпуса России. Состою при штабе 35-й пехотной дивизии 17 армейского корпуса 8-й армии, занимаюсь разведкой. Да-да, господа, я военный разведчик, хотя по штабным документам у меня другая должность – просто офицер штаба дивизии. Служебные дела привели меня на позиции пятой роты второго батальона 137-го пехотного Нежинского Её Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полка. Второй раз судьба свела меня с этим полком, первый раз – одиннадцатью годами ранее.

К селу Михайловка с венгерской стороны должен был выйти посланник от моего агента «Артура». В штабе армии имели информацию о противнике, но не знали, где точно будет нанесен очередной удар по нашим войскам. Посланник должен был доставить свежие разведданные, собранные с большим трудом группой.

Коротал я время, ожидая агента в компании командира пятой роты поручика Смирнова и командира батареи трехдюймовых орудий образца 1902 года поручика Ивлева. Я рассказывал, в пределах возможного, о делах в штабе, а господа офицеры сетовали на то, что им поставили задачу перекрыть и удерживать дорогу, ведущую к мосту через речку Ставчанку. При появлении противника предписано удерживать позиции в течение двух суток, нанося противнику ощутимый урон, а затем отходить на соединение с главными силами полка.

Поручик Смирнов откровенно скучал, изредка выходил на позиции, рассматривал село Михайловку в видавший виды бинокль с потертым корпусом. Этот опустевший населенный пункт можно было пристально не разглядывать – все жители из-за приближающихся боевых действий покинули свои хаты. Для своевременного выявления противника на колокольне сельской церкви устроен наблюдательный пост. В случае опасности солдаты подадут сигнал, ударив в старый бронзовый колокол.

Третьи сутки начались, а посланник от агента пока не появлялся. Не будет его до вечера – придется возвращаться в штаб дивизии с пустыми руками. Жаль, конечно, если мой «Артур» попался сотрудникам второго бюро Австрии, с легкостью может загреметь на эшафот. Но, хорошо зная этого опытного, располагающего оперативными способностями и возможностями человека, я все же не сомневался в том, что он, как всегда, обойдет все ловушки противника, пришлет своего посланника и встреча состоится, а мое руководство своевременно получит полные, достоверные, объективные сведения о замыслах врага.

Только закончили завтрак – ударил колокол. А это значит – враг на подходе.

Моментально все солдаты заняли свои места. Я, не зная, куда себя приткнуть – ведь личного состава у меня нет, переместился по траншее ближе к позициям артиллеристов. Артиллерия – моя основная профессия, ведь я Михайловское артиллерийское училище окончил с отличием и успел повоевать в должности командира артиллерийской батареи.

Осмотрел со своего места позиции роты. В принципе, оборона построена грамотно, согласно «Наставлению для действия в бою отрядов из всех родов оружия», отрыто необходимое количество траншей, построено пять блиндажей. На небольшом удалении в тылу стоят две большие землянки. Одна – склад хранения боеприпасов роты, а вторая – пункт сбора и перевязки раненых. Артиллеристы свои позиции оборудовали в строгом соответствии с уставом, хорошо замаскировав. Расчеты заняли свои места. Подносчики снарядов уже принесли ящики к орудиям и готовы подавать их заряжающим, если такая команда поступит. Природа, кстати, нам помогает: слева ротный опорный пункт прикрывает болото, а справа – расположен широкий и глубокий овраг, по дну которого протекал ручей. Обойти позиции роты с флангов невозможно.

На всю роту имеется один единственный пулемет системы Максима, этот почти безотказный военный труженик. Но если будет много пехоты – его будет недостаточно. Эх, сюда бы еще два-три пулемета Мадсена, тогда наступающей пехоте противника было бы совсем кисло.

Так, взирая на позиции роты, я ощутил слабую дрожь в своих руках и ногах, почти такую же, как в своем первом бою с японцами. Я тогда первый раз командовал своими орудиями и мне было довольно страшно. Казалось бы, уже штабс-капитан, имею боевой опыт и награды, а дрожу как солдат- первогодок. Не хотелось бы, чтобы мое состояние увидел кто-то из солдат. Стыда не оберешься. Достал револьвер, проверил наличие патронов в барабане. Достал из ранца еще три пачки. Револьвер, конечно, хорош для ближнего боя, но на большом расстоянии он бесполезен.

Взглянул в бинокль на село. По открытой местности к нашим окопам бежали трое солдат. Решил сходить к командиру роты узнать свежие данные о противнике. Унтер-офицер Авдеев доложил, что к селу подошли германские войска, численностью до батальона пехоты с небольшим обозом. Орудий и бронированных автомобилей не замечено. Ага, – подумал я, – без средств усиления с пехотой мы как-нибудь справимся и сможем выполнить поставленную командованием задачу.

Я, в принципе, мог покинуть расположение роты еще до боя, однако мне стало совестно – не пристало офицеру корпуса Генерального штаба пасовать перед опасностью и бежать сломя голову. Еще господа пехотные офицеры посчитают меня трусом. Мне такая слава и даром не нужна. Да и появляться в штабе дивизии без свежих разведданных я счёл неприличным.

Поручик Смирнов выдал мне, по моей же просьбе, резервную винтовку Мосина с сорока патронами к ней. Неплохо я могу с ней обходиться – в Академии слыл метким стрелком. Вернулся на облюбованное мной место, дооборудовал стрелковую позицию – теперь пусть лезут, смогу внести свой посильный вклад в оборону.

Германцы атаковали наши позиции примерно через час. На поле вышли четыре атакующие цепи. Спокойным походным шагом противник ритмично приближался к нашим окопам. С расстояния трехсот метров по германцам ударил пулемет, а затем его дружно поддержали солдаты-пехотинцы, ведя стрельбу залпами по команде командиров взводов. Резко запахло сгоревшим порохом. Я, естественно, не отставал. Только вел огонь выборочно. Старался, несмотря на большое расстояние, в качестве приоритетных целей выбирать офицеров или активных воинов. С первым выстрелом ко мне вернулась уверенность в своих силах, дрожь из тела ушла. Первую цепь и часть второй перемололи быстро. Противник, дрогнув, повернул на исходные позиции. Германцы бежали, падали, поднимались и снова бежали, спотыкаясь.

Можно сказать, первую атаку мы уверенно отбили. В роте потерь не было, десяток легкораненых, не оставивших позиции, не в счет. На лицах солдат и офицеров были радостные улыбки. Они были довольны собой. Почему бы не радоваться!? Относительно легко свалили около полусотни вражеских солдат.

Неприятель атаки не возобновлял. Смирнов предположил, что германцы ждут подкрепления. Я со своей стороны высказал мнение, что они ожидают подхода артиллерии, чтобы под ее прикрытием выбить нас с позиции.

Как ни печально, но я оказался прав. На нас обрушился настоящий ливень снарядов противников. Вначале снаряды ложились с недолетом, а потом наводчики внесли поправки в прицелы и тяжелые смертоносные «гостинцы» накрыли окопы. Командир артиллерийской батареи Ивлев попытался вести контрбатарейную дуэль с германцами, посылая в их сторону фугасные снаряды. Эх, молодость, неугомонная молодость! Зря он обнаружил позиции батареи, германцы её не видели и не обстреливали. Могли бы артиллеристы оказаться тузом в рукаве при отбитии очередной атаки. А так сами начали ловить приветы от немецких артиллеристов. В калибре трехдюймовки проигрывали германцам. У них еще и наблюдатель, наверное, на брошенной нашими солдатами колокольне сидит, корректируя огонь.

Не успела осесть пыль от разрывов, немцы пошли в атаку густыми цепями – я не успел их сосчитать. Взахлеб бил пулемет, выкашивая небольшие прогалины в рядах атакующих. Наши пехотинцы тоже вели стрельбу, но уже не залпами, а вразнобой. Отобьем атаку, нужно будет сходить – посмотреть: может, потребуется заменить кого-то из офицеров.

Немецкая пехота не дошла до середины поля, повернула обратно. А за нас вновь принялись немецкие артиллеристы.

Пригибаясь, прошел на командный пункт роты. От него мало что осталось, прямое попадание. В большой воронке в беспорядке нагромождались остатки бревен, кое-где угадывались элементы тел погибших здесь людей. Поручик Смирнов был среди погибших. Да, собственно, из офицеров-пехотинцев лишь чудом уцелел прапорщик Тимофеев. Переговорил с ним. Артиллерийским огнем у нас выбило половину личного состава. Санитары сносят в тыловую землянку раненых, а убитых – в самую дальнюю траншею.

Пока разговаривал с Тимофеевым, к нам в окоп свалился унтер-офицер- артиллерист. Доложил, что командир батареи Ивлев убит, целыми остались только два орудия. Тимофеев вопросительно посмотрел на меня. Деваться некуда, пополз принимать командование батареей.

Отправил десяток человек в тыл пехотинцев для оборудования запасной огневой позиции – с прежней позиции нам немцы не дадут сделать ни одного выстрела. Сейчас батарея молчит, её посчитали уничтоженной. Собственно, оно так и есть. Два орудия малого калибра особой пользы на поле боя не принесут, но фугасными и шрапнельными снарядами, можем многих германских пехотинцев отправить на небеса.

Солнце было в зените, когда обстрел позиций роты прекратился. Неприятель изволит принимать пищу. Мы в отличие от противника, выносили убитых, поправляли окопы и пополняли боезапас. Кушали сухари на ходу, живых кашеваров у нас не наблюдалось.

Во второй половине дня отбили две атаки, с большими потерями для врага, но и нас снарядами немцы забросали.

Когда до заката оставалось около двух часов, немцы начали массированную атаку. Вражеские снаряды падали так густо, что казалось, на позиции роты никто не сможет остаться в живых. Однако стоило на поле появиться пехоте врага, как с наших позиций начиналась винтовочная стрельба, даже пулемет стрелял короткими очередями. Мои артиллеристы, работая четко и слаженно, отправляли снаряд за снарядом по врагу. Я наблюдал за результатами в бинокль, своевременно внося коррективы в наводку. До наших окопов немцы подошли почти вплотную, мы вели огонь с очень близкой дистанции.

Вот уже в некоторых местах вспыхнули рукопашные схватки. Я лично произвел выстрел из уцелевшего орудия и потерял опору с землей – рядом оглушительно взорвался вражеский снаряд, но свиста его осколков я уже не услышал.

Очнулся я от холода ночью, рядом с перевернутым и искореженным орудием. Начал себя ощупывать. Первая мысль была: пропало мое немецкое шелковое нательное белье, оно просто незаменимо для окопной жизни. Потом думать было некогда – нужно перевязаться, а то и так вокруг меня крови натекло достаточно.

Остатки штанов разорвал зубами на полосы, скрипя зубами, сдерживая стон, перемотал правую ногу и левую руку. С трудом соорудил на голове подобие тюрбана. Еще успел удивиться, куда подевался мой китель и мои новые сапоги. Неужели при взрыве снаряда я успел избавиться от этих элементов обмундирования? Прислушался. Вокруг была звенящая тишина. Осматриваясь по сторонам, заметил рядом с собой какую-то блестящую железку. Взял её в слабеющие руки и потерял сознание.

Очнулся уже в германском госпитале. Вот теперь буду изображать из себя немого, контуженного и по возможности ничего не помнящего германского офицера, раз меня таковым признал доктор. Не знаю, получится ли? Хотя специфического опыта для этого у меня было предостаточно. Разве что какая-то нелепая случайность, может мне в этом помешать. Всяко бывало в жизни, но до этого случая мне всегда удавалось с честью выходить их всяких трудных и, казалось бы, безвыходных ситуаций. Уверен в своих силах. Выкручусь!!!

Видно, запас моих наличных сил закончился и я погрузился в тревожный сон.

– Господин оберлейтенант, я вас буду кормить, – сообщила мне заботливая и очень внимательная фрау Марта после моего пробуждения. – Вы сами еще не сможете обращаться со столовыми приборами. Сейчас подложу вам под спину еще одну подушку, потерпите, пожалуйста, неудобства.

Неудобства начались в ходе кормления. Я пытался изобразить контуженного больного. Не сразу мог попасть ртом в ложку, часть не очень вкусного варева проливалось на серое одеяло. Фрау Марта хмурилась, но молчала. Выдержки и педантичности ей не занимать. Ни одного лишнего движения или слова. А каково было мне? Кушать хотел очень сильно, а виду подавать нельзя. Попытался жестами показать, что вполне могу самостоятельно держать ложку здоровой рукой. Вышло еще хуже, сильная дрожь в руке не позволила ни разу донести по назначению ложку с супом. Виновато улыбнулся и вернул ложку фрау Марте. Эта неулыбчивая женщина, воистину с ангельским терпением, скормила мне весь суп, периодически поглядывая на свои часы – порядок и точность во всем превыше всего! Я чувствовал, что она очень внимательно все время за мной наблюдает. Понимаю – у нее чисто медицинский ко мне интерес. Но кто знает, не имеет ли она еще каких-то поручений в военном госпитале? Я бы не удивился. Да так и надо организовывать работу среди военных, в военное время – особенно. Поэтому не буду расслабляться под ее неусыпным наблюдением, буду принимать для себя самый «провальный» вариант развития событий и действовать соответственно. Береженого Бог бережет! Очень правильная мысль! Но как же хочется расслабиться, силенок-то нет совсем… Подкосил меня вражеский снаряд совсем не ко времени. А как же связник моего агента? Не попал ли он под вражеские снаряды? Узнаю ли я когда-нибудь об этом?

Мысли мои были прерваны появлением хмурого и чем-то озабоченного доктора. Аккуратно произвел смену бинтов на голове и на ноге, а вот руку осматривал довольно долго.

– У вас, господин оберлейтенант, рана на руке воспалена, мне придется ее вскрыть и произвести чистку, – задумчиво произнес уставший доктор. – Предполагаю, что в ране что-то осталось и это вызвало воспаление. Не надо бояться, я все сделаю быстро. Будет немного больно, потерпите.

Пока говорил доктор, фрау Марта успела принести необходимые инструменты и препараты. Фукс приступил к экзекуции. Не передать, какие чувства испытывает человек, когда ему делают пусть и маленькую операцию, но по живому. Минут через двадцать доктор продемонстрировал мне крохотный кусочек металла – шипастый осколок, указав, что это он вызвал нездоровье в моем организме. Сил больше не осталось. Я откинулся на подушку весь в поту. Спасением от боли стал укол, сделанный фрау Мартой – я с радостью нырнул в забытье.

Очнулся ночью. Интересно получается, я стал вести в основном ночной образ жизни. Оно, в принципе, хорошо – никто не мешает разобраться в сложившейся ситуации и строить дальнейшие планы. На первом месте у меня было выздоровление. С имитацией дрожи в руках я перестарался, она была самой настоящей без доли притворства. Похоже, воспаление в руке способствовало возникновению озноба. Сейчас я ничего подобного не ощущаю. Есть немного саднящая боль в руке и не более. Далее мне надо определиться с местом, куда меня доставили в бессознательном состоянии. Бодрствование в этот раз было коротким, я незаметно для себя уснул.

Улыбающийся Фукс в сопровождении неизменного своего спутника – фрау Марты – зашел в палату.

– Я вижу, вы уже проснулись, – сказал военврач, присаживаясь на табурет рядом с кроватью. – Речь к вам еще не вернулась?

В подтверждение его слов покачал головой. Жестами изобразил желание написать.

Доктор достал из кармана блокнот и карандаш.

Страшно неровным почерком, на немецком языке написал два вопроса: – Где я? Кто я?

– Даже так, – удивленно произнес Фукс. – Вас доставили несколько дней назад. В сопроводительных документах указано, что вы командир роты, оберлейтенант Петер Вебер. К документам прилагался ваш личный офицерский жетон, и деревянный нательный крестик. При каких обстоятельствах вы получили ранение в карточке не указано. По моему опыту могу сказать, что вы попали под близкий разрыв снаряда, тип ранения тому свидетельство. Плюс к ранениям у вас контузия, вас два дня рвало одной желчью. Невозможность говорить я отношу к последствиям контузии, а вот потерю памяти я затрудняюсь объяснить – не мой профиль. Не волнуйтесь, Петер, хороший уход наших медицинских сестер, отличные лекарства помогут вам стать на ноги, все наладится. Да, наш госпиталь находится в пригороде Дрездена, здесь проходят лечение храбрые офицеры нашей доблестной армии.

«Спасибо, доктор», – написал я в блокноте.

– Вижу вам тяжело сейчас со мной говорить посредством блокнота, отдыхайте, – улыбнулся мне Фукс. – Я вас буду осматривать ежедневно.

Оставшись один, я начал думать, как поступить дальше. Собственно, что думать!? Я не ходячий больной, скрыться из госпиталя пока не могу. Тогда ставлю себе задачу: лечиться и лечиться. Постепенно мои размышления скатились к воспоминаниям о прожитых годах.

Родился я в семье потомственного графа Головко Владимира Михайловича, полковника артиллерии, 25 сентября 1885 года, пятым по счету ребенком и первым мальчиком. Первый голос я подал в городе Екатеринославе – столице одноименной губернии. Моя мама, Варвара Николаевна Головко, в девичестве баронесса Тихвинская, с большим трудом меня выносила и, наконец, смогла подарить отцу наследника, которого он так ждал. С первой минуты своей жизни я был окружен любовью и заботой огромного количества женщин – только родных среди них было пятеро, не считая женщин из дворни.

По рассказам мамы, за первые четыре года моего существования я успел переболеть всеми детскими болезнями, но мой организм с ними справлялся легко. Как тут не болеть, если в доме полно детей, нас по комнатам не разгонишь, играли – то все вместе.

Поскольку все мужчины нашей семьи посвящали свою жизнь военной службе во славу Отечества, отец решил с ранних лет приобщать меня к будущей профессии. Так, в возрасте четырех лет, мне был назначен в воспитатели отставной донской казак Прохор Нагаец.

Ох уж этот дядька Прохор, как я его называл! Он взял с места в карьер. Начали мы с ним бегать вокруг усадьбы по балкам и оврагам, цепляться на ветки деревьев, развивал он во мне выносливость и ловкость. В теплое время года купались в ручье, имевшем статус речки, с названием Мутная. Своему названию она не соответствовала, вода всегда была прозрачной и довольно холодной даже в летний зной. В пять лет я впервые оказался в седле на спокойной нравом кобыле Зорьке. С этого самого дня я по настоящему «заразился» верховой ездой. Саднили натертые до крови внутренние поверхности бедер, болела отбитая по неопытности попа, но радость начинающего наездника, переполняющая детское сердце, уменьшала телесные страдания. Помимо физкультуры родители уделяли большое внимание моему образованию, заблаговременно подготавливали к поступлению в гимназию.

Мой наставник Прохор был грамотным человеком, умел читать, писать и неплохо считать. Это был предел его образованности. В усадьбе появились учителя английского и немецкого языка, французский язык преподавала мне мама. Чуть я повзрослел и на тебе – начали учить счету и этикету. Сестры все разом хотели сделать из меня чуть ли не профессионального танцора. Все популярные к тому времени танцы я выучил, но наиболее любимым у меня был вальс.

Обнаружив у меня музыкальный слух, мама решила загрузить меня с головой. Вынужден был по часу в день посвящать музыке. Преподаватель музыки Михаил Соломонович учил игре на рояле, скрипке, а также, по моей просьбе – игре на гитаре. Так меня опекали все вместе до моего восьмилетия.

Осенью 1893 года я поступил в первый класс Екатеринославской восьмиклассной классической гимназии. Цель таких учебных заведений – подготовка к вступлению в университеты. В здании гимназии смогли легко разместиться триста учеников и пансион на пятьдесят человек.

В гимназию принимались мальчики в возрасте от 8 до 10 лет. К поступлению в первый класс гимназии дети должны, уметь читать и писать по-русски, знать главные молитвы, из арифметики – сложение, вычитание и таблицу умножения. Этим критериям я отвечал полностью. Умел читать и писать на четырех языках. Закон Божий в меня «вдохнул» настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы отец Василий. Арифметику, помимо учителя, мне преподавал отец. Скучновато мне было на уроках в первом классе. А поскольку я жил на полном пансионе, то в первые два месяца мне пришлось еще выдержать и выиграть «войну» у своих соучеников. Определяя меня в гимназию, отец переговорил с попечителем, чтобы мое дворянское происхождение не сильно выпячивали. Кто оказался не сдержанным на язык неизвестно, но мне пришлось выдержать «баталии» с представителями различных сословий. Самое гадкое – дворяне тоже поначалу приняли участие в моей травле, я был единственный в гимназии граф. Может я бы и сломался, но наука Прохора сидела во мне хорошо, да и кулаки у меня крепкие. Не думайте, что я был в гимназии былинным богатырем, доставалось мне не слабо. Иногда неделями хлюпал разбитым носом, и отсвечивал синяками под обоими глазами.

Отец порывался перевести меня в другую гимназию, но я отказался. Тогда нашли компромиссное решение. В Екатеринославе отец арендовал небольшой дом, куда поселил Прохора с женой, выполняющей роль кухарки. Отец надеялся, что облегчит мне жизнь. Как бы не так… Прохор, глядя на мою побитую физиономию, начал меня тренировать казацкому кулачному бою. Правда, это не совсем кулачный, а бой без оружия или с использованием разных подручных предметов: палок, камней, карандашей, тарелок и другой кухонной утвари – всего, что подвернется под руку. Я научился даже фиксировать в обездвиженном состоянии человека без веревок, наручников – с помощью обыкновенного стула. К моему удивлению, применение простого предмета мебели оказалось необыкновенным по своей эффективности и простоте.

К концу ноября меня уже никто не задирал. Меня начали сторониться, что, естественно, не способствовало приобретению друзей. Обидно, ну и ладно, буду учиться. Так и учился в жестком графике. С утра и до вечера занятия в гимназии, а вечером дома занятия музыкой и тренировки с Прохором.

После окончания второго класса гимназии, отец решил, что наступило время ознакомить меня с родом Головко более детально. Пригласив в свой кабинет в усадьбе, отец подробно рассказывал о происхождении нашего рода. Целую неделю длились наши беседы. Для меня стало открытием, что графский титул роду Головко был пожалован нашему родоначальнику – генерал-фельдмаршалу Головко Степану Ивановичу, потомку запорожских казаков, императором Александром I.

Меня поначалу удивило, что отец рассказывает только о мужской линии нашей семьи, а о маминой ветви – ни слова. Много лет спустя узнал, что мама вышла замуж за моего отца по любви, нарушив планы своего родителя. С того момента родня мамы как бы отстранилась от нее.

Вооружившись бумагой и карандашом, я вычерчивал все хитросплетения рода. Кто за кого вышел замуж, кто на ком женился, сколько было детей и так далее. Обширен род Головко, очень обширен. Я, после рассказа отца, нарисовал генеалогическое древо нашего рода. В качестве образца взял красочно оформленное древо императорской фамилии. Наша ветвь рода происходила от старшего сына Степана Ивановича – Константина, доводившегося мне прадедом. Хочу отметить: все мужчины нашего рода без исключения были офицерами – артиллеристами. Значит, я тоже в будущем стану артиллерийским офицером. Теперь мне понятен интерес отца к моим успехам в арифметике. Также я с прискорбием заметил, что некоторые ветви нашего рода пресеклись – у супругов рождались в основном девочки. Вот и в моей семье чуть осечка не произошла.

Я с отцом посетил нашу графскую родовую усыпальницу в селе Дубрава. Здесь, рядом с церковью Святого Александра Невского, покоились все представители семьи графа Головко, в том числе запорожский казак Головко Иван Григорьевич с женой Одаркой и первый граф Головко Степан Иванович с женой Софией, а также мои прадед и дед с женами.

В 1901 года я окончил полный курс гимназии с отличием. К своим неполным шестнадцати годам я вытянулся, раздался в плечах, и усвоил науку Прохора. Я мог теперь на равных с ним биться на армейских саблях и казацких шашках. Владел приемами и ухватками казацкого боя. Джигитовка на лошади – одно из любимых моих занятий. Обычно я и лошадь на время поездки или представления становились единым целым. За стрельбу по мишеням из кавалерийского карабина системы Мосина и пехотной винтовки этого же изобретателя я получал только похвалу от родителя и своего наставника.

– Выбора у тебя, сын, нет. Твое призвание: служить Отечеству, – наставлял меня отец, отправляя на учебу в артиллерийское училище. – Годами ты еще не вышел для поступления, но я переговорил с кем надо, на то, что тебе для поступления в училище не хватает одного года, закроют глаза. Не посрами нашу фамилию.

Не посрамил, вступительные испытания прошел, показав отменные результаты в науках. Стал юнкером первого курса обучения в Михайловском артиллерийском училище, расположенном в столице империи Санкт-Петербурге.

Днем рождения Михайловского артиллерийского училища было принято считать 25 ноября 1820 года. В этот день умный и деятельный великий князь Михаил Павлович, родной брат императора Александра I, подал на утверждение самодержцу России соответствующие документы. До этого в России, в отличие от других стран Европы, например, Франции и Великобритании, не существовало полноценной военной школы, которая могла бы дать офицерам и нижним чинам специальную артиллерийскую подготовку. Училище было сформировано как учебная бригада из трех рот для обучения фейерверкеров и офицеров артиллерии.

За многие годы училище развивалось, совершенствовалась учебная программа, улучшалась материальная база.

В нашем училище был введен обязательный двухгодичный курс, на котором училось сто девяносто юнкеров. Особо преуспевающие в науках юнкера могли подавать прошение о зачислении на дополнительный третий курс, который насчитывал не более шестидесяти человек.

Дополнительный курс давал преимущественное право на поступление в Михайловскую артиллерийскую академию или при отсутствии такового желания у выпускника, давал право на выход в гвардию империи.

Эту информацию нам довел на первом занятии наш ротный папа – капитан Глазунов.

Уже через месяц я мог сказать, что Михайловское артиллерийское училище производит впечатление настоящего храма науки, а все, что говорится о легкомысленности юнкеров – не правда.

С 1894 году по новому положению о военных академиях отнюдь не все выпускники артиллерийских училищ, в том числе Михайловского, становились слушателями артиллерийской академии. Для поступления в академию нужно учиться на отлично в училище, что я и старался делать.

Первое с чего началась учеба – это строевые занятия. Пеший строй без оружия, пеший строй с оружием, строевые приемы с оружием, прохождение парадным строем. Каблуки юнкерских сапог просто «горели», сапожникам училища работы было много. После таких занятий хотелось упасть и не шевелиться. Ан, нет! Извольте, господа юнкера, пожаловать на занятия по изучению материальной части артиллерийских систем. Изучали полевые, крепостные и морские системы. Преподаватели требовали все знать «назубок», никакие оправдания не принимались. К отстающим юнкерам прикрепляли отлично знающих предмет юнкеров, чтобы общая успеваемость в роте находилась на должном уровне.

Мне, как отлично успевающему юнкеру, в «ученики» достался юнкер Роман Бестужев из графского рода Бестужевых. О таких людях говорят – непроходимый тупица. Роман, в силу своей врожденной или приобретенной тупости не желал учиться, а просто отбывал тяжкую повинность. Этого бестолкового и ленивого юнкера отличало в высшей степени надменное выражение безбрового невыразительного лица с маленькими белесыми глазками между редкими рыжеватыми ресницами, лукаво глядящими абсолютно на всех, вне зависимости от чинов. Рыхловатое телосложение Бестужева, узкие немощные плечи, широкие полные бедра на фоне патологического самомнения создавали малоприятную картину. Мне было неприятно не то, что пытаться помочь освоить ему науки, а даже просто находиться с ним рядом. Другие юнкеры испытывали аналогичные брезгливые чувства к этому выскочке.

– Стас, не трать на меня время, – говорил Бестужев, когда мы оставались одни в библиотеке училища. – Вся наука, которой ты меня пичкаешь, в одно мое ухо влетает, в другое вылетает. Мне не интересны эти затворы, стволы и таблицы. Меня больше занимают очаровательные девушки при дворе императрицы.

– Граф, но мы с вами обязаны служить Отечеству, – пытался я пробудить в Романе патриотизм. – Чтобы служить достойно, нужно хорошо усвоить науки.

– Ах, брось Стас. За меня уже все решили. Поболтаюсь в этих стенах пару лет, получу подпоручика, и прямиком в гвардию. Мой папенька уже все устроил, даже невесту, за которой дают хорошее приданное, мне нашел. А там глядишь, при дворе найду высокопоставленную любовницу, могут и ордена появиться.

– Ваша успеваемость граф, самая низкая в роте, вы подумайте о сослуживцах.

– Таких, как мы с тобой, потомственных дворян, в роте не больше двух десятков, остальные – трудно понять каким образом попали сюда. И гляди, тоже офицерами захотели стать. Им место у сохи, а не на плацу.

– Вас могут отчислить из училища.

– Не смеши меня Стас. Кто отчислит? Начальник училища мой дальний родственник. Отец занимается снабжением училища провиантом по льготным расценкам. Начальнику училища проще не замечать меня.

– Ваше нежелание, граф, постигать науку, ведет к тому, что я не выполню приказ ротного офицера.

– Ты уже его выполнил. Две недели не давал мне проходу, таскал в библиотеку. Чтобы ты не волновался, а вместе с тобой не волновался ротный Глазунов, сейчас пойду к начальнику училища и попрошу освободить меня от твоей опеки. Устал я от тебя, Стас.

– Другие юнкера Вас, граф, не уморили?

– Да, все вы мне хуже горькой редьки надоели. Хочу к девочкам, хочу сладкого и пьянящего вина.

– Тогда переведитесь в кавалерийское училище, я слышал там срок обучения всего один год. Устройство кобылы учить не надо.

– Статус Михайловского артиллерийского училища сейчас наивысший в обществе, я должен соответствовать.

На следующий день капитан Глазунов поставил меня в известность, что моя преподавательская деятельность окончена. Я был рад и одновременно опечален. Случись война, такие офицеры, как граф Роман Бестужев, никакой пользы не принесут, а наоборот – будут мешать, сидя в высоких штабах.

Потом разглагольствовать стало некогда. Верховая езда, конная езда с орудиями, учения при орудиях, изучение материальной части скорострельных и других типов орудий, уставов и правил стрельбы требовали особого внимания и уймы времени. А перемещение орудий силами юнкеров на учебном полигоне требовало еще и немалых сил. Этих сил мы набирались, усиленно тренируясь в гимнастическом зале.

В конце ноября случился первый самостоятельный выход в город. Я, молодой человек, выросший в хорошей семье, получивший не плохое образование на дому и в гимназии, был просто очарован столицей. Что не говорите, а Санкт-Петербург всегда будет Санкт-Петербургом, именно столицей государства. Губернский город Екатеринослав, где я учился и прожил восемь лет, так и останется провинцией. Хотя в свое время он мне казался очень большим и прекрасным. Все познается в сравнении и в данном случае сравнение в пользу столицы.

Я ходил по улицам столицы и удивлялся чудной архитектуре домов и улиц. Но самые неизгладимые впечатления оставили мосты. Такого количества прекрасных статуй мне видеть не доводилось. По возвращении в казарму, я, будучи под впечатлением увиденного, выказал свое восхищение коллегам по учебе. Большинство юнкеров, не разделяли мой восторг, поддержал меня лишь Василий Зверев. Кстати, Василий, сын отставного штабс-капитана, с большим трудом поступил в наше училище, знаниями не блистал, чувствовалась слабая гимназическая подготовка. У меня со Зверевым установились нормальные товарищеские отношения. Я ему регулярно помогал в освоении учебных программ. А вот на практических занятиях Василий преображался. Все строевые приемы, обращение с оружием и орудиями ему давались очень легко, на его круглом с румянцем лице отчетливо читался всепоглощающий интерес к военным наукам. Умные зеленоватые глаза Василия с большим интересом, пытливо осматривали изучаемую технику, с первого раза отмечая все ее особенности. Его руки непроизвольно тянулись к артиллерийским приборам, к которым некоторые юнкеры относились с опаской и к их изучению инициативы не проявляли. По словам Зверева, он с малых лет крутился рядом с солдатами, что естественным образом оказало влияние на формирование личности.

Что сказать об учебе на первом курсе. Собственно, особо и нечего, сплошные занятия, на всякие глупости отвлекаться некогда. Нельзя было ударить лицом в грязь.

Приехал на побывку к родителям после первого курса. Угодил с корабля на бал. Родители отдавали замуж самую младшую мою сестру – Анну, то есть ту, которая родилась передо мной. Я знал, что Анна уже помолвлена и скоро предстоит свадьба. Но не ожидал, что родители решат сие торжество провести в период моего отпуска. Подарки молодоженам я прикупил заранее в Санкт-Петербурге. Анне – серебряный гарнитур: сережки, колье и наручной браслет, а ее будущему супругу – серебряный портсигар с зажигалкой. Старшие сестры: Екатерина, Елизавета и Александра обзавелись семьями еще в мою бытность гимназистом. Их мужьями стали богатые промышленники, только у Анны избранник – морской офицер – старший лейтенант Александр Тальгрен, служит на Черном море.

Теперь я трижды дядя, есть два племянника и одна племянница. До сегодняшнего дня я их не видел, а теперь удостоен этой чести. Орущая и галдящая троица племянников никому не давала покоя. Они везде хотели поспеть, все посмотреть. А за этой троицей бегали няньки, по две на каждого. Вот такой табун проносился по коридорам усадьбы, подобно урагану. Мне кажется, я в их возрасте был немного спокойней или мне только так кажется.

Для приготовления угощений для будущих гостей родители наняли целую кучу поваров, кондитеров и пекарей. В кухонных флигелях нашей немаленькой усадьбы целыми днями что-то варилось, пеклось и жарилось. Я грешным делом начал опасаться, сможет ли наш, довольно объемный ледник вместить такое количество продуктов. Как отмечала мама, в леднике накапливаются только холодные закуски, а горячие блюда будут готовиться и подаваться на столы в день торжества.

Меня никакими работами не нагружали, я мог использовать свободное время по своему усмотрению. Этой возможностью я пользовался с удовольствием. Седлал молодого жеребца Ветерка, переодевался в простую крестьянскую одежду и днями скакал по округе. Любовался прекрасной природой на разном удалении от усадьбы.

Наша графская усадьба, а вернее сказать – родовое гнездо, располагалось в живописном месте на берегу реки Волчьей, в пятидесяти верстах на юго-восток от губернского города Екатеринослава.

Еще в начале XIX века это место облюбовали немецкие колонисты, взяв у моих предков в аренду приличную площадь земли. На невысоком взгорке, в окружении негустых перелесков, построили небольшой добротный поселок, назвав его Шпреньгринштадт. Занимались немцы земледелием, разведением крупного рогатого скота молочной породы и тягловых лошадей. Точно не знаю, но примерно в 1860 году в поселке заложили фундамент нового большого каменного дома. Инициатором выступил некий Франц Меер, самый богатый немец поселка. Однако спустя год, немцы возмутились реформами, проводимыми российским императором, распродали мычащую, блеющую и ржущую живность, собрали свои пожитки и вернулись к себе на родину в Германию. Мой дед, естественно, не дал поселку зачахнуть, появились новые жители, на этот раз местные. Еще бы не появиться! В поселке построены добротные дома для жилья. Имелась сыроварня, кузнеца, мастерская по производству бочек и гончарная мастерская. Строения коровников вообще были в идеальном состоянии. А о разном сельскохозяйственном инвентаре и говорить не надо, его было много и он был исправным. Правда, переехавшие крестьяне ничем этим пользоваться не умели, поэтому пришлось деду нанимать специалистов для их обучения.

Дед решил построить новую усадьбу. В компании с молодым архитектором Григорием Колокольцевым внимательно обследовали местность под фундамент будущей усадьбы. Архитектор предложил оригинальный проект строительства нового дома, а также счел возможным использовать имеющийся фундамент, заложенный немецкими колонистами. Через десять лет на берегу Волчьей вырос образец архитектуры ампира, одного их самых представительных на юге и на востоке империи.

Как говорил мой отец, давая характеристику нашей усадьбе, прямоугольный в плане трехэтажный главный дом был украшен со стороны парадного подъезда выдвинутым вперед портиком, поставленным на аркады. Это позволяло гостям въезжать под своды аркад на экипажах и не страдать от возможных осадков. С террасы открывался изумительный вид на окрестности. Четыре одноэтажных флигеля, в которых жила прислуга и размещалась графская кухня, были соединены с главным домом переходами. Чуть поодаль находились хозяйственные постройки: каретная мастерская, конный двор с манежем для выгула лошадей и небольшая оранжерея.

Парк в усадьбе был небольшой. Произрастали в нем в основном деревья, которые хорошо переносили местный климат. Экзотических насаждений не было. Зато цветов всегда было очень много. Наш садовник Филиппыч с гордостью утверждал, что в саду высажено двадцать пять видов роз, шестнадцать видов сирени, а сколько видов однолетних цветов даже не упоминал. По периметру всей усадьбы в четыре ряда росли дубы.

Когда подъезжал, обратил внимание, что белые постройки усадьбы замечательно смотрятся на фоне сочной зелени дубов. Интересно, почему я раньше на это совершенно не обращал внимания? Объяснение у меня одно – взрослею.

И вот наступил день свадьбы.

Перед началом церемонии венчания отец, облаченный в парадный полковничий мундир, потребовал, чтобы я оделся соответственно, то есть предстал в парадном мундире юнкера Михайловского артиллерийского училища. Таким образом, отец хотел показать окружению, что в семье графа Головко, преемственность поколений присутствует и своей любви к артиллерии мы не изменяем.

Приказ высшего офицера, а тем более отца, я не посмел проигнорировать, пошел облачаться. Посмотрел на себя в зеркало после одевания, нормально выгляжу. Металлический прибор золотой. Двубортный мундир темно-зеленого сукна, с закругленным воротником. Вокруг воротника и обшлагов – красная выпушка. На мундире пуговицы красной меди. Алые погоны без выпушки с желтым вензелем великого князя Михаила Павловича в виде буквы «М». Погоны обшиты по краям узким золотым галуном. Черный кожаный ремень с бляхой красной меди. На бляхе и на пуговицах с этого года появился герб училища. Головной убор – фуражка без козырька с алой выпушкой и черным околышем. На околыше располагалась кокарда. Шаровары длинные без выпушки. На ногах обуты черные ботинки. Юнкер Головко к торжеству по случаю бракосочетания его сестры готов, осталось только доложить полковнику Головко.

Молодых венчали в местной, пусть и небольшой, но в очень уютной церкви Покрова Пресвятой Богородицы, возведенной в поселке на деньги моего деда. Невеста была одета в белое платье, украшенное маленькими розовыми цветочками. На шее, переливаясь всеми цветами радуги, было одето золотое колье с бриллиантами, а в уши вдеты серьги с бриллиантами. Видно, что эти драгоценности сделаны одним искусным мастером. Длинную фату придерживали с серьезным видом племянники Сергей и Никифор. Жених в парадном мундире морского офицера смотрелся отменно. Празднично одетых родственников и друзей родителей, молодоженов и просто зевак было много. Все в церковь не поместились.

Отец Пантелеимон проводил таинство венчания неспешно и со знанием дела. Его зычный голос слышали люди, стоящие за пределами церкви. Я даже удивился мощному голосу у такого некрупного телесами священника, ему впору командовать на артиллерийской позиции во время боя – даже глухой услышит. Каких-то полчаса и Анна – законная жена Александра Тальгрена.

Ближе к вечеру к нам в усадьбу начали съезжаться приглашенные гости. Большинство составляли родственники – я их с детских и юношеских лет помнил. Но были люди, которых я не знал. Знакомил меня с ними отец, выполнявший роль приветливого хозяина дома. Честно сказать, всех этих помещиков, промышленников и баронов я не запоминал, вряд ли придется с ними общаться в дальнейшем. В ближайшие лет десять точно. А за это время они изменятся и постареют, так зачем мне их сейчас запоминать? На лиц прекрасного пола, в смысле девушек, я обращал внимание. Были среди них и юные девы со смазливыми личиками.

В огромном бальном зале усадьбы столы для гостей были выставлены буквой «П» вдоль стен. Центральное свободное место предполагалось использовать для танцев. Зал освещался множеством свечей, зажженных в нескольких люстрах. Гости, сверкая драгоценностями, парадными мундирами и дорогими одеждами, занимали заранее отведенные им места.

Взглянул на столы. Свободного места не было, все уставлено салатами и закусками. Буженина нескольких видов, балыки: свиные, говяжьи и рыбные. Гуси и утки, жаренные и запеченные в тесте, молочные поросята. Рыба: осетр, судак, сом, приготовленная по разным рецептам – вяленная, копченая и жаренная. Овощи и фрукты. Кондитерские изделия привезены из Бельгии, гусиная печень и трюфели доставлены из Франции. Самые дорогие ликеры и редчайшие заграничные и отечественные вина в красивых бутылках стояли на столах небольшими островками. Если все перечислять – на это уйдет много времени. Скажу так: голодным и абсолютно трезвым никто не останется.

Обслуживанием гостей занимались предупредительные официанты. Их внешний вид соответствовал высокому уровню торжества и статусу хозяина дома. Они прислуживали в черных фраках, накрахмаленных манишках и в ослепительно белых перчатках. Руководил всеми официантами немолодой стройный мужчина итальянской внешности с сильно набриолиненными черными волнистыми волосами, одетый во фрачный костюм с полосатыми брюками. Он управлял официантами, словно дирижер оркестром – по его знаку сменяли блюда, наполняли вином бокалы гостей.

Первым здравицу молодым произнес отец, а следом за ним выступил отец Александра – полковник Тальгрен Владимир Павлович. Затем посыпались поздравления чередой, но в строгом порядке. Мне тоже дали слово. Я был краток, молодым пожелал: счастья, здоровья и крепеньких деток.

Когда гости насытились достаточно, был объявлен первый танцевальный тур. Я успел ознакомиться с расписанием танцев и знал, что первым будет звучать вальс Иоганна Штрауса «Сказки Венского леса». Итак, я чертовски обаятелен и привлекателен, высок, строен, неплохо сложен и танцевать умею. Поэтому, не раздумывая направился к семье помещика Голованова – у него наличествовала симпатичная дочь Любочка, так мне представили девушку еще в ходе знакомства. Испросив разрешения у родителей, сделал поклон юной особе и подал руку. Девушка, вопросительно взглянув на родителей и, получив одобрительный кивок матери, ответила на мое приглашение. На антресолях зала оркестр настраивал инструменты, готовился порадовать гостей отменным умением исполнять ласкающие слух мелодии.

В центре зала расположилась пара молодоженов. Остальные пары образовали вокруг них несколько колец. С первыми аккордами вальса, Любочка, вначале несмело, пошла со мной в танце. Постепенно ее движения приобрели уверенность и я мог с удовольствием отметить, что девушка танцам обучена неплохо. Танцевал и любовался партнершей. На Любочке было одето светло-голубое платье, сшитое по последней моде, которое на ее стройной фигуре сидело отменно. Жемчужное ожерелье и жемчужные серьги гармонировали с нарядом. Юное и чистое личико, прям светилось от упоения танцем, её очаровательные голубые глазки блестели.

– Любочка, если вы не против, я хочу ангажировать вас на все танцы этого вечера, – тихо обратился я к девушке.

– Станислав Владимирович, я, право, не знаю, но мне не хочется вам отказывать, давайте получим разрешение у папеньки и маменьки, – ответила Любочка, залившись краской.

Родители девушки дали добро. Кадриль, краковяк, чардаш и мазурку мы отплясали на едином дыхании. А потом Любочка, сославшись на усталость, попросила её сопроводить на террасу проветриться. На террасе уже было довольно многолюдно, но мы нашли место, где можно было постоять. Поговорили о погоде, о свадьбе, о танцах. Мне приятно было с ней общаться.

Затем последовало очередное поглощение яств и снова объявлены танцы. Все восемь танцев для меня пролетели, как одна минута. Завершал вечер вальс Штрауса «На прекрасном голубом Дунае» и танцевали мы его в гордом одиночестве, под перекрестным обстрелом сотен глаз.

Отвел Любочку родителям, поцеловал ручку и поблагодарил за доставленное удовольствие. Петр Иванович Голованов пригласил меня на завтра в гости. Приглашение мной было принято с удовольствием.

Утром я сделал недолгую пробежку вокруг усадьбы, выполнил комплекс гимнастических упражнений, помахал саблей около получаса. Помылся и вышел к завтраку. О, а нас всего трое: отец, мама и я. Все остальные еще приходят в себя после торжества. Отец налил себе бокал вина – похоже, здоровье поправить требуется, хотя по лицу не скажешь.

– Стас, сынок, я заметила, что вчерашний вечер ты провел в обществе дочери помещика Голованова, – глядя внимательно на меня, сказала мама.

– Да мама, Любочка составила мне компанию в танцах. Она так свободно двигается и знает все фигуры.

– То-то вы так самозабвенно кружились в последнем вальсе, собрав все внимание гостей себе.

– Просто гости уже устали, а мы смогли правильно распределить свои силы.

– Не в силах дело сын, просто многие увидели свою ушедшую молодость в вашем лице, – как-то задумчиво произнес отец. – С грустью понимали, что ушедшего не вернуть. И хочу сказать, что отдельные мужчины тебе завидовали. Ты обнимал, хоть и в танце, но молодое и очаровательное создание. Только я бы просил тебя не терять свою голову и не задурить голову Любочке.

– Послушай отца, Стас, он плохие советы не дает.

– Дорогие родители, я не собираюсь никоим образом никому дурить голову. Мы с Любочкой только танцевали. У нас даже времени поговорить, не было. Надеюсь, сегодня я восполню этот пробел. Петр Иванович пригласил меня в гости.

– Ну, Голованов! Узнаю старого подпоручика, штык вперед и бегом на врага, – рассмеялся отец. – Любочка у него единственная дочь, он в ней души не чает. Самые лучшие учителя обучали ее на дому. Не вздумай ее обижать, – погрозил отец мне пальцем.

– Ты бы Стас не торопился с выездом – Головановым тоже нужно отдохнуть. Ехать то всего пятнадцать верст, подгадай время ближе к обеду, – наставляла мама.

– Хорошо, я выеду через час и пущу Ветерка шагом, к обеду доковыляем в Екатериновку.

Пошел в свою комнату, переоделся в костюм для верховой езды и отправился на конюшню седлать Ветерка. Многие удивятся: граф, а сам седлает лошадь. Для этого же есть конюхи. Отвечу так. Личное здоровье я берегу, а потому сам седлаю, тщательно проверяю сбрую, подпругу и седло. Не хочется на полном скаку слететь с лошади и свернуть себе шею.

Дорога к имению Головановых в селе Екатериновка пролегала между возделанными полями. Куда не глянь, везде колосилась пшеница и рожь. Пройдет совсем немного времени, и крестьяне приступят к уборке урожая. В одном из мест дорога спустилась в глубокий овраг. Склоны его кудрявились зеленым сочным листом вековых лип, а по самому дну оврага журчал ручей, спрятанный среди густой поросли гибкого ивняка. Если внимательно присмотреться, то одним концом овраг примыкал к небольшому перелеску, а второй терялся где-то в глубине бескрайней степной равнины. В том месте, где ручей выныривал из зарослей и примыкал к леску, он превращался в неглубокое озерцо с кристально-чистой водой, на поверхности которого плавала стайка диких уток. Чтобы там не говорили любители лесов, а лесостепь Российской империи прекрасна по-своему. Здесь чувствуется простор и мне кажется, что дышится здесь значительно легче.

Мое приближение к имению было замечено. Одиноко стоящий паренек, увидев меня, резко развернулся и побежал в сторону дома помещика, неся весть о приближении гостя.

Петр Иванович и Марфа Анатольевна встречали меня на крыльце дома, даря приветливые улыбки.

– Как добрались, Станислав Владимирович? – последовал вопрос помещика. – Не трудной была дорога?

– Все хорошо. Ехал и радовался хорошей погоде, а также любовался окружающими меня пейзажами.

– Да, у нас здесь красиво. Благословенные места в округе, только живи и радуйся. Давайте Станислав Владимирович пройдет в наш сад, там есть очень удобная беседка, нам туда подадут обед. Вы, наверное, проголодались с дороги.

Мы с Петром Ивановичем прошли в сад. По пути помещик успел мне рассказать о своем саде, который был его гордостью. Каждое фруктовое дерево, произраставшее в саду, посажено руками помещика. Некоторые саженцы он привозил из центральных областей империи, занимался, как он выразился, районированием фруктовых деревьев. Петр Иванович, еженедельно скрупулёзно заносил данные о деревьях в составленные им формуляры, в которых отражены все этапы развития, отмечены сроки начала плодоношения и объем собранного урожая. С гордостью Голованов рассказал о своем членстве во Всероссийском обществе садоводов-любителей, куда он частенько отправляет письма о своих достижениях и наблюдениях. Я бы еще много узнал о яблонях, грушах и вишнях, но от этого меня спасло появление Марфы Анатольевны и Любочки.

При появлении дам я поднялся, сделал Любочке небольшой поклон и поцеловал руку. Щеки девушки залились румянцем.

– Станислав Владимирович, на вас вчера был такой красивый мундир, вы в каком военном училище проходите обучение? – поинтересовалась Любочка, когда все расселись вокруг стола. – Вы нам расскажите о своей учебе?

Конечно, я рассказал, и довольно подробно, начиная с истории создания училища и заканчивая сложностями в изучении новых орудий.

– Что ваши орудия, а вот в турецкую войну мы в Болгарии пушки почти не видели, – начал весело говорить Петр Иванович и тут же замолчал, встретившись взглядом с женой.

– Опыт проведенных нашей страной войн способствовал развитию артиллерии, появились новые скорострельные пушки, – продолжил я рассуждать, как бы ни замечая замешательства помещика. – Время лихих штыковых атак давно ушло в прошлое, сейчас на поле боя господствует артиллерия. У кого она окажется лучше, тот и победит в сражении.

– Вам не страшно находиться рядом с орудиями, – спросила Любочка. – Они, наверное, издают сильный грохот.

– Нас пока обучают только способам обращения с орудиями. Боевые стрельбы ожидают меня на втором курсе. Мне кажется, офицер – артиллерист не должен бояться оружия, с которым ему предстоит воевать.

Беседа была прервана появлением работников ложки и поварешки, доставивших в беседку обед. В считанные минуты стол был накрыт белоснежной скатертью и сервирован. Вначале разлили по тарелкам наваристый борщ со сметаной, а вместо хлеба подали пампушки чесноком. Смена блюд – извольте откушать телятины в остром соусе. В качестве гарнира предлагалась гречневая, пшеничная каша и обжаренный в масле картофель, нарезанный кубиками. На десерт подали блины и несколько видов варений. Петр Иванович заявил, что все варенье готовилось из фруктов, выращенных в саду имения. Запивали блины и варенье ароматным чаем. По запаху, как мне показалось, в заварник добавили лепестки чайной розы. Вкусно и необычно.

Поблагодарил радушных хозяев за вкусный обед.

Помещик предложил мне выкурить послеобеденную папиросу. Отказался, отметив, что пока такой привычки не имею.

Затем Петр Иванович начал рассказ о видах на урожай зерновых культур, о прибыли, которую он предполагает получить после продажи зерна. Марфа Анатольевна, ласково улыбаясь, прервала «продовольственный доклад» мужа, предложила мне с Любочкой прогуляться к симпатичному озерцу в дальнем конце сада.

Небольшое озеро действительно оказалось симпатичным. По берегам росли высокие ивы, опуская свои ветви к воде. В нескольких местах под ивами были установлены удобные лавочки. Можно отдыхать в тени деревьев и даже в жаркие дни наслаждаться тишиной и прохладой.

– Устроить здесь озеро решил папенька, – просвещала меня Любочка. – Когда обустраивали имение, в этом месте обнаружились сильные родники. Папенька повелел выкопать озеро, глубиной в человеческий рост. Укрепили берега камнями и завезли песок, поэтому вода всегда чистая и прозрачная. Излишки воды утекают по проложенным каналам вглубь сада, там работники ее используют для полива деревьев и цветочных клумб под приглядом папеньки. Ой, я совсем заболтала вас нашими провинциальными новостями, вы привыкли жить в столице.

– Любочка, хоть я и учусь в Санкт-Петербурге, но совершенно не знаю город. Некогда бродить по улицам, все время уходит на учебу. Да и не часто первокурсникам дают разрешение на самостоятельный выход в город. Признаюсь вам, я в восторге от столичных мостов – они необычны по конструкции и украшены богато. Другие достопримечательности Санкт-Петербурга я не успел посетить.

– Все так строго у вас.

– Поступив на военную службу, мы себе уже не принадлежим, посвящаем жизнь служению Отечеству.

– А чем вы интересуетесь помимо учебы? Вы книги читаете?

– Если чем-то заинтересуюсь, тогда обязательно прочту. В настоящий момент читаю книги по специальности – все, что касается артиллерии.

– Романы вы игнорируете?

– Почему? Творение графа Толстого Льва Николаевича «Война и мир» на меня произвело сильное впечатление.

– Опять слово – война. Без нее никак нельзя? А иных авторов, как я поняла, вы не жалуете.

Потом девушка, настоящим образом окунула меня в мир романистики. Авторы романов Джейн Остин, Чарльз Диккенс, Герман Мелвилл, Джордж Элиот, Марк Твен, Гюстав Флобер, мне были совершенно неизвестны, не увлекался я этим жанром. Вот сейчас чувствовал некую свою ущербность рядом с начитанной Любочкой. Постараюсь, когда будет свободное время, ознакомится с произведениями знаменитых писателей.

С семейством Головановых я расстался под вечер, получив от них разрешение, бывать в имении в любое время.

Побывать в ближайшее время не получилось, отпуск закончился, я вернулся в училище.

Отдохнул немного, сменив обстановку, а теперь надо засучив рукава и грызть гранит артиллерийской науки.

На втором курсе мы начали изучать в расширенном варианте точные науки: математику, аналитическую геометрию, дифференциальные и начало интегральных счислений. А сколько часов ушло на физику, химию, механику и черчение – я затрудняюсь сказать. Гимназическая база у меня была хорошая, но в училище эти предметы преподавали по университетской программе. С черчением вообще завал случился. Не мог я сперва представить тот или иной предмет в разрезе, а затем изобразить его на листе бумаги с указанием всех размеров. Бился долго, пока доцент Петербургского университета Савельев Игнат Иванович не провел со мной несколько индивидуальных занятий. Пришлось несколько ненужных деталей распилить ножовкой по металлу, для нормального понимания пространственности изделий и деталей. Усвоив сам принцип, я теперь мог изобразить, что угодно в нескольких проекциях.

Помимо общеобразовательных и специальных военных наук мы совершенствовали свои навыки в пешем и конном строю. Учили наизусть уставы, занимались гимнастикой, а также верховой ездой в манеже. Фехтованию на втором курсе нас начал обучать полковой есаул Дорохов.

Он был крепкого телосложения, среднего роста, светловолосый, очень подвижный. Не стоял на месте, даже при объяснении особенностей преподаваемого предмета. Находясь без движения, он должен был хотя бы притопывать носком вычищенных до блеска мягких сапог в такт звонко произносимых им слов или жестикулировать мощными руками с удивительно тонкими, «музыкальными» пальцами – энергия так и излучалась от его тренированного тела. В задорных, с хитринкой, карих глазах на смуглом, с многочисленными морщинами худощавом лице есаула так и читалось: «Ну, братцы, я Вам сейчас задам перцу, попляшете Вы у меня!!!»

Для начала он с каждым провел короткие схватки на саблях. Меня на первом занятии отвел в сторону для беседы.

– Юнкер, откуда знаете казацкий бой на саблях? – последовал вопрос.

– Ваше благородие, я что-то не так выполняю?

– Все так, но только вас учили не проводить учебные бои, а сразу рубить противника насмерть, это скрыть невозможно. И хочу сказать, очень неплохо научили. Вам бы поднять выносливость и тогда с вами справиться будет нелегко. Так все же, кто учил?

– С раннего детства у меня воспитателем был донской казак Прохор Нагаец, он научил.

– Слышал я о таком человеке. Где он сейчас?

– Живет в усадьбе моего отца вместе с женой, лет ему уже порядочно.

– Больше ничему Нагаец не учил?

– Казацкому бою без оружия.

– Все-таки решился Прохор передать свой семейный секрет. Цените это, юнкер. Нагаец заслуженный казак. Он много лет воевал на Кавказе, там погибли в неравных боях три его сына. Очень мало казаков знают бой без оружия, а стиль Прохора никто. Вот говорите, он вас обучил. Доставите мне удовольствие сразиться без оружия во внеурочное время?

– Разрешение у капитана Глазунова надо получить.

– Это моя забота. Сегодня за час до ужина жду вас в гимнастическом зале.

Встретились с Дороховым в оговоренное время. Договорились сильные удары друг другу не наносить, а обозначать их. Со стороны наши прыжки, приседания, взмахи руками и ногами, кувырки, смотрелись странно, я бы даже сказал, некрасиво. Однако каждое движение ориентировано на нанесение ущерба здоровью противника. Примерно через полчаса поединка, Дорохов примиряюще поднял руки.

– Да, юнкер, вы меня за весь поединок раз десять убили, – улыбался, довольный Дорохов. – Крепко вас учил Нагаец. У меня есть предложение. Я вас подтягиваю по сабельному бою, а вы меня по бою без оружия. Согласны?

– Не могу отказать вам, ваше благородие.

– Тогда я с вашим ротным офицером переговорю, чтобы он не возражал против ваших дополнительных занятий.

Мало мне предметов, так еще на саблях и на кулаках ежедневно биться. Собственно, чего я возмущаюсь, сам же согласился, отступать поздно, слово сказано.

За три недели перед днем образования училища начался настоящий переполох. Нас решил поздравить Его Величество Николай II.

Все занятия были заброшены, осталась только строевая подготовка и верховая езда. После строевых занятий ноги гудели, а после верховой езды, филейная часть горела. Начальник училища генерал-майор Новадомский хотел показать Николаю II все, на что способны юнкера Михайловского артиллерийского училища. Помимо ходьбы и езды по вечерам под оркестр всем училищем пели «Боже царя храни».

Николай II прибыл в училище с многочисленной свитой. Многих генералов и адмиралов мы знали, их фотокарточки висели в коридорах. После всех положенных рапортов спели хором «Боже царя храни». Самодержец обратился к юнкерам с короткой речью. Поздравил с днем образования училища и высказал надежду, что выпускники, получив отменные знания, вольются в ряды защитников России. Затем мы прошли перед Государем парадным маршем. Верховая езда, похоже, не вошла в программу. Всего час пробыл у нас в гостях Николай II, а готовились три недели, изводя себя на тренировках. Как мне показалось, августейшему лицу наше училище понравилось. Еще неделю юнкера обсуждали это знаменательное событие. Потом оно немного забылось, надо было навёрстывать. Упущенное в программе обучения.

После Рождества выехали на полигонные учения. Это вам не в теплой казарме жить и не в светлых классах учиться. Настоящие полевые условия. Установка палаток, оборудование печек для обогрева. Несение караулов в зимнее время требовало ответственного подхода. Наш ротный офицер и преподаватели училища строго следили за соблюдением требований уставов и мер предосторожности. Особо ротный Глазунов отметил юнкера Зверева, который очень хорошо и грамотно помогал товарищам в установке палаток. Я и сам заметил, что Василий все делает со знанием дела. Казалось, он палатки устанавливал каждый день и по несколько раз.

Топографические съемки и решение тактических задач – предметы не из легких, а в зимнее время года становятся очень сложными. Когда начинает сыпать мелкий снег и поднимается несильный ветер при умеренном морозе, руки стынут, совершенно вас не слушаются, а приборы покрываются слоем снега. Мучения, да и только.

Так я думал до того момента, пока не начались практические занятия с орудиями. Вот тогда мы поняли, что такое артиллерия и особенности её использования в зимний период.

Запряженная шестерка лошадей бодро тянула передок с закрепленным к нему орудием. Весь расчет в семь-девять человек с полным вооружением бежал рядом, стараясь не отстать. Наводчику было тяжелее всех – он нес в руках ящик с прицелом, оберегая его от ударов и сотрясений. Потом следовала команда, и мы занимали огневую позицию, переводили орудие из походного положения в боевое. Долбили мерзлую землю кирками и ломами для установки сошника станины – занятие, скажу Вам, тяжкое. Поступала новая вводная команда на смену позиции. Орудие снова переводилось в походное положение, впрягались лошади и, поднимая снежную пыль, под звонкий цокот копыт по мерзлой земле, расчет несся к обозначенной точке. Чтобы жизнь нам не казалась медом, офицеры училища усложняли задачу. Условно у нас погибали лошади. Вначале пара, затем четверка, а на закуску перемещение орудия обеспечивалось только силами к этому времени смертельно уставшего расчета. Юнкера на самом деле мечтали только о горячих щах с ломтем свежеиспеченного хлеба, да о теплой, казавшейся роднее, отчего дома казарме, пропахшей всеми солдатскими запахами. Обычно к обеденному времени юнкера изматывались до такой степени, что держать в руках ложку было невозможно, тряслись руки. Тем не менее, после двух недель тренировок все втянулись в процесс обучения, привыкли к тяжелым нагрузкам, которые постепенно даже стали нравиться.

Наступил день стрельб. Орудия выставили на заранее подготовленных позициях. Расчетам указали основные ориентиры и цели. Осталось только подготовить снаряды. Вы не пробовали снимать смазку со снарядов на морозе? Нет – тогда вы не артиллерист. В ход пошло все, палочки, веточки и тряпки. Наш ротный глядел на наши мучения и счастливо улыбался – он радовался тому, что молодое артиллерийское поколение активно приобщалось к тяготам воинской службы. Преподаватель артиллерийской подготовки полковник Извеков, добрая душа в огромном двухметровом теле с не менее впечатляющими, любовно ухоженными седыми усами сжалился над нами, приказал принести бидон с керосином, показал способ очистки снарядов. Дело пошло значительно быстрее, но измазались в керосине знатно.

Этот офицер был сплошным парадоксом: угрожающие пудовые кулаки и заботливый, несколько флегматичный склад характера, хищно топорщащиеся усы и добродушный взгляд усталых глаз. Несмотря на внушительные габариты, полковник Извеков почти у всех нас вызывал исключительно положительные эмоции, желание досконально изучить преподаваемую им науку.

А когда дело дошло до реального заряжания орудия и производства выстрела, то только немногие юнкера смогли с первой попытки выполнить все заученные на учебных боеприпасах приемы. У кого-то дрожали руки, кто-то не мог дослать снаряд в ствол орудия, а кое-кто стоял возле открытого ящика со снарядами, раскачивался из стороны в сторону и неистово крестился. Конечно, все делалось под неусыпным контролем господ офицеров, их командный рев, приводил в чувство юнкеров, впавших в ступор.

Я отработал нормально на должностях всех номеров расчета орудия. Будучи наводчиком, вторым снарядом попал в цель. Правда, оглох немного, не всегда вовремя открывал рот при выстреле. И, признаюсь, первый в моей жизни выстрел произвел на меня странное впечатление: будто оглушительный, резкий звук выстрела в мгновение ока материализовался, обрел вес и лег на мои плечи тяжестью пудовой гири, на секунду даже пригнув меня к земле. До самого заката над полигоном разносилась артиллерийская канонада. Каждый юнкер училища выпустил по пять снарядов.

Чистку орудий проводили на следующий день. Ствол чистить банником не сложно, просто утомительно и тяжело. А вот затвор надлежало снять с орудия, разобрать и тщательно очистить все мелкие детали. Контроль качества выполнения работ осуществляли офицеры училища, одев белые перчатки. При обнаружении малейших признаков нагара орудие приходилось чистить вновь.

Возвращение в стены училища стало для нас праздником. Юнкеров отправили в баню, а обмундирование отдали в стирку. Как отметил в своей басовитой и неспешной «окающей» речи на общем построении начальник училища, ничем внешне не примечательный, результаты первых стрельб показали хорошую выучку юнкеров и он рад, что в ходе учений никто не пострадал. Высказал надежду, что в дальнейшем мы будем совершенствовать свои навыки.

Возможность совершенствоваться нам была предоставлена. Неделю учились, а затем две недели проводили на полигоне. Отрабатывали приемы до автоматизма. Наступившая весна с распутицей, подвергла нас новым испытаниям. По колено в жидкой, вязкой и чавкающей грязи толкали с каждым шагом все более тяжелеющие орудия, с трудом помогая выбившимся из сил лошадям. Пот лился ручьями, пропитывая до последней нитки не только наше исподнее, но, казалось, и абсолютно все обмундирование, которое приобретало специфический запах, на который ни у кого из юнкеров уже не оставалось сил реагировать. После, весело шутя, отмоемся, отстираемся, отчистимся.

Однажды, с неимоверным усилием вытянув из грязи ногу и сделав очередной мучительный шаг, я не сразу заметил, что мой одинокий сапог остался позади и в него, как в воронку вливалась малоприятная субстанция. Надолго останавливаться у нас возможности не было, поэтому извлеченный из липкой грязи сапог был просто быстро надет на ногу в портянке, с которой тягучими каплями стекала малоприятная жижа. Чертыхнувшись, продолжил, издавая чавкающие звуки, движение вперед с орудием, лошадьми и своими друзьями, на изможденных лицах которых эта ситуация все-таки родила подобие улыбок. Удивительно, как быстро человек привыкает к грязи и всяким бытовым неудобствам. Очень скоро мы просто перестали обращать внимание на подобные ситуации и воспринимали происходящее с нами как нечто само собой разумеющееся. На особо трудных участках полигона, одно орудие приходилось перемещать силами двух-трех уставших расчетов, впрягаясь в специальные лямки, словно бурлаки на Волге. Иногда на огневую позицию прибывала огромная, странно и хаотично копошащаяся грязная с ног до голов юнкерская масса, в которой трудно было распознать людей и лошадей. Но перед началом стрельбы орудие должно было сверкать исключительной чистотой.

С началом теплых и сухих дней все училище выехало на весенне-летний сезон в Красное село. Существенных изменений в нашем расписании занятий не произошло. Добавилось утреннее омовение в водах глубокого ручья, но были исключены боевые стрельбы из орудий. Практика же стрельбы из револьверов и винтовок проводилась ежедневно.

В конце мая в училище был выпуск юнкеров, прошедших двухгодичное обучение. На третий курс обучения зачислили пятьдесят два юнкера, показавших отличные и хорошие результаты в учебе. Я был в их числе. Мой товарищ Василий Зверев покидал училище. По его словам, дальше учиться не имеет смысла, остальную науку он будет постигать на практике непосредственно в войсках.

На торжественный выпуск собралось большое количество народа. Родные и близкие выпускников составляли большинство. Основную массу юнкеров аттестовали прапорщиками, лишь пятерых выпустили в звании подпоручика. Офицерские погоны вручал великий князь Михаил Александрович. Он же зачитал приветственное послание от Николая II. Строй, теперь уже господ офицеров, последний раз прошел перед командованием училища в парадном строю. Кстати, мой бывший «ученик» Бестужев, выпущен прапорщиком.

С одной стороны – я завидовал своим сослуживцам. После месяца отпуска они, согласно полученным предписаниям, отбудут к местам службы и начнут передавать в войсках знания, полученные в стенах нашего славного училища. С другой стороны – ознакомившись с программой обучения на третьем курсе, я увидел, что за этот год получу более углубленные знания по системе управления артиллерийскими подразделениями. Также у меня будет приоритетное право на поступление в артиллерийскую академию.

Все это в перспективе, а сейчас я отбываю в заслуженный отпуск, родители уже заждались в Шпреньгринштадте.

– Повернись, сын, посмотрю на тебя, каким ты стал за год, – вертел меня во все стороны отец. – Вымахал, на голову выше меня и в плечах раздался.

– Твои реплики, отец, напоминают мне произведение Гоголя «Тарас Бульба», там описывается встреча отца с сыновьями, приехавшими из семинарии, – ответил родителю с улыбкой.

– Ну, допустим, длинных усов у меня нет и в шаровары я не одет, но аналогия принимается. Если вспомнить о наших родовых корнях, то запорожские казаки в роду были.

Мама мягко отстранила от меня отца, обняла и поцеловала. Я заметил у нее на глазах слезы.

– Мама, все же хорошо, я живой и здоровый, вот приехал к вам в гости, – поглаживая по спине, успокаивал маму.

– Вот именно сынок, что ты приехал в гости, а не домой, – всхлипывала мама. – Ты теперь редкий у нас гость. И мы с отцом в этом большом доме остались одни. Вы, наши дети, разлетелись в разные стороны. Скучаем мы без вас.

– За месяц моего пребывания у Вас успею надоесть.

– Можно подумать, ты все дни сиднем просидишь в усадьбе. Оседлаешь Ветерка и поскачешь к Любочке в Екатериновку.

– Естественно, нанесу визит вежливости. Мы с Любочкой весь год состояли в переписке. Сразу говорю, о каких-либо чувствах мы не писали, просто делились новостями.

– Стас, девушки в семнадцать лет романтичны. Если Любочка ничего не писала о чувствах, то это еще ничего не говорит о том, что их нет. Петр Иванович в свой приезд к нам в гости взял с собой Любочку. Девушка очень интересовалась тобой, прямо ничего не спрашивала, а исподволь выспросила у меня о тебе все.

– В прошлую нашу встречу Любочка меня поставила в тупик своим знакомством с творчеством писателей-романистов. Я чувствовал себя не лучшим образом, так как совершенно был незнаком с подобным творчеством. И за этот год не восполнил пробел, почел всего два романа Чарльза Диккенса – «Тяжелые времена» и «Большие надежды». Честно сказать, некогда было читать художественную литературу.

– Правильно сын, вначале овладей профессией, а потом, если найдется свободное время, занимайся самообразованием, – сказал отец, приглашая за накрытый стол. – Отобедаем, отдохнем немного и пойдем с тобой в нашу новую баню, её три месяца как построили. Парок там знатный и бассейн внутри есть. Оценишь мои старания.

Обед был вкусным и сытным. Мама все время хотела мне положить в тарелку лишний кусочек хорошо прожаренной свинины, пододвинуть ближе блюдо с мясной нарезкой. Беспокоилась мама, думала, что её дите на казенных харчах отощало. Заблуждалась, я не отощал, просто я уже наелся, а от такого обилия съестного можно лопнуть.

Во второй половине дня, прихватив чистое нательное белье, отправились с отцом в баню. Проходя по двору, заметил рядом с флигелем своего воспитателя Прохора. Пошел передать поклон от есаула Дорохова.

– Значит, Тимошка в есаулы вышел, – степенно отметил Прохор, – вас обучать поставлен. – Высоко взлетел. А помнится, я его хворостиной по голой заднице охаживал, так он орал на всю станицу Петровскую. И многому он вас ваше сиятельство научил?

– Прохор, зачем сиятельством меня называешь, – удивился я, – раньше за тобой такого не замечалось.

– Так, когда зачал учить, кем вы были? Малым постреленком, сыном графа Головко, и тогда я вас, на ты называл наедине. А сейчас вы уже офицер, вот и обращаюсь к вам согласно уставу. Меня не переделаешь, въелась глубоко служба. За поклон от Тимошки спасибо. Увидите, передайте, что темляк на шашку надо плести из волос гривы лошади.

– Дорохов поймет, о чем идет речь?

– Поймет. У него отметина есть над правой бровью, он ее обязательно почесать должен. Так польза от обучения есаула есть?

– Дорохов на первом же занятии опознал мой казацкий сабельный бой. Сказал, что учил меня умелый человек. А когда я назвал твое имя, то он несказанно обрадовался, назвал тебя мастером боя на шашках и саблях. Весь год я с ним проводил тренировки. Есаул мне рассказывал, что казацкий бой без оружия, это твой семейный секрет. Это так?

– И так и не так. Мой батя много воевал, знал бой на кулачках хорошо. С терскими казаками он сдружился, те ему несколько интересных ухваток показали. А потом отец начал выискивать среди казаков умельцев, у них стал перенимать ухватки. Вот с миру по нитке и насобирал. Когда я впервые сел на коня, отец начал мое обучение, где словом, а где и нагайкой. Усвоил науку крепко, сынам своим передал. Только Господь прибрал моих сыночков раньше времени, потомство они оставить не успели. Потому я все вам, ваше сиятельство, мастерство свое семейное передал. Если сподобитесь, намните бока Тимошке, но научите, тому, что сами можете. Пускай моя наука достанется многим, может кому-то жизнь спасет.

– Обязательно.

– Бегите в баню, граф заждался уже.

Скромничал отец, называя это сооружение баней. Это настоящий дворец чистоты. Открыв входную дверь, попадаю в небольшой предбанник еще с одной дверью. Дальше расположена небольшая гардеробная, где оставляют верхнюю одежду. За гардеробной большая комната отдыха с широкими лавками и огромным столом, в центре которого возвышался двухведерный самовар с трубой, выведенной в форточку окна. На лавках стопкой сложены белые чистые простыни. Перехожу далее и оказываюсь в комнате с душевыми кабинками, а вот за душевой расположен бассейн впечатляющих размеров. И наконец, сердце так называемой бани – парная. Отец сидел на верхнем полке.

– Удивлен, сын? – поинтересовался отец, поправляя войлочную шапку на голове.

– Признаюсь, не ожидал, – ответил я, ежась от высокой температуры пара, пахнущего травами.

– Был в гостях у своего сослуживца, баню посещали, там и подсмотрел. Кое-чего сам додумал. Ты присаживайся, погрейся, а потом сиганешь в бассейн, там водичка само то, из Мутной самотеком попадает.

– Нет, мне хватит, тут свариться можно, – ответил на приглашение отца и выбежал из парной.

Продолжая движение, нырнул в бассейн. Да, вода точно из Мутной, холоднющая. Постоял немного под душем и отправился в комнату отдыха. Вот сижу, замотавшись в простыню, пью чай. Отец, повторив мой путь, присоединился к чаепитию.

– Видишь сын, все стены и перестенки бани срублены из дубового бруса. Три нижних венца из мореного, – вещал отец. – Стены парной обшиты в два слоя осиновой доской. Печку сложили из камня, добытого на днепровских порогах. Он быстро прогревается и быстро отдает тепло. Чистую воду подвели медными трубами. Как по мне, так баня получилась славной. Маме твоей она тоже пришлась по душе.

– Мне тоже понравилась, но жарковато с непривычки.

– Пошли еще погреемся, а потом будем мыться. Долго засиживаться не стоит, скоро ужин, да и мама по тебе соскучилась.

Вымытые и довольные вернулись в дом. Решил переодеться в свою прежнюю одежду и потерпел неудачу. Все мне было мало и коротко. Пришлось одевать юнкерский мундир.

– Считаешь мундир второй кожей, – засмеялся отец.

– Из всего, что есть, я уже вырос.

– Тогда, дорогие мои мужчины, завтра отправляемся в Екатеринослав, пора тебе, Стас, обновить гардероб, – безапелляционно заявила мама. – Никакие возражения не принимаются.

Потом мы ужинали. Я рассказывал родителям об учебе. Отцу было интересно слушать о боевых качествах новой трехдюймовки, о новых тактических приемах применения артиллерии на поле боя. Когда время подходило к полуночи, все отправились почивать. Спалось в родном доме замечательно.

Рассвет еще не вступил в полную силу, а мы уже заканчивали завтрак. Мама хотела, чтобы мы попали в Екатеринослав в первой половине дня, пока не так жарко. По относительно ровной дороге, пара резвых лошадей доставила нашу открытую коляску в город быстро.

Город не сильно изменился. Все такой же зеленый, тихий и спокойный. Правда, на центральных улицах движение стало более оживленным, кое-где попадались автомобили, пугая своими клаксонами лошадей и прохожих.

Одеть меня решили в торговом доме Трофименко. Там, говорят, всегда предлагают дорогой и качественный товар. По качеству товар действительно отменный, но на мою не совсем стандартную фигуру подобрать одежду было трудно. Рост у меня высокий, плечи широкие, талия узкая. С трудом подобрал костюм для верховой езды. Представительный костюм из английской шерсти, английского производителя, в какой хотела облачить меня мама, не подошел, хотя примерял больше десятка. Приказчик торгового дома рекомендовал посетить мастерскую по пошиву одежды. Она расположена на пересечении улиц Соборной и Проездной. По словам приказчика, портной Равикович – отменный мастер. Услышав фамилию Равикович, мой отец заявил, что лично знаком с этим человеком, неоднократно шил у него мундиры. Берет за свою работу мастер немало но работу делает хорошо.

– Ваше сиятельство, вы привели ко мне этого, с позволения сказать Геркулеса, чтобы старый Моисей ему построил приличный костюм? – поправляя на носу круглые очки, спросил немолодой еврей. – Вам понравилась моя работа, да так, что завели сюда сына?

– Моисей, ты меня помнишь? – удивился отец.

– И не только вас. Я помню даже цвет подкладки, поставленной на ваш полковничий мундир. Вы хорошо платили, и хорошо отзывались о старом Моисее. Чем могу помочь?

– Нужен костюм из хорошего сукна.

– У Моисея всегда самые лучшие материалы. Молодому графу, к его серым глазам и светло-русым волосам подойдет английская шерсть, снова-таки серого цвета. Забудем о всяких там цилиндрах и котелках, оденем на голову красивое соломенное канотье. Ноги обуем во французские туфли из тонкой телячьей кожи. Тогда от этого молодого человека нельзя будет отвести взгляд. Поверьте старому Моисею, я знаю, что говорю.

– Сколько времени займет пошив костюма? – справился отец.

– Я беру дорого, но и работаю очень быстро. Для вас сделаю к сегодняшнему вечеру, если мы не будем развлекать друг друга разговорами и я начну снимать мерки. Да, еще рекомендую одевать белую рубаху с бабочкой. Их я тоже вам приготовлю. К шести пополудни приходите за готовым костюмом.

Моисей снял с шеи портняжный метр и стал быстро снимать мерки. Результаты своих манипуляций он диктовал молодому парню, по внешнему виду- своему соплеменнику. Каких-то десять минут и мы покинули мастерскую.

Посетили еще несколько магазинов, где мама совершала покупки для себя. Потом обедали в ресторане «Вернисаж», остались довольны кухней и обслуживанием. Потом мы с мамой гуляли в городском парке, а отец отправился с визитом к своему сослуживцу. Мама от поездки отказалась. Сказала, что жена сослуживца – очень не сдержанная на язык дама, любит собирать и пересказывать городские сплетни, в основном скабрёзного содержания. Я, естественно, не мог оставить маму в одиночестве. Мама в ходе общения неоднократно пыталась выяснить мое отношение к Любочке. Что мне сказать маме? Девушка мне нравилась, умная и симпатичная. Да, есть у меня к ней какие-то чувства, а вот какие именно – я еще не разобрался.

Вернулся отец, и мы полдничали в летнем саду на берегу Днепра, угощались кофе со свежими круасанами. К назначенному времени направились в мастерскую.

Не зря о Моисее хорошо отзывался мой отец. Костюм, рубаха и обувь действительно были готовы к нашему приходу. В примерочной комнате переоделся и вышел на всеобщее обозрение.

– Ваше молодое сиятельство, вы такой неотразимый кавалер, что я бы отдал за вас свою доченьку Риву, но, увы, она замужем и у нее уже есть дети. Получите офицерский чин – приходите и у вас будет самый лучший мундир и все, что положено господину офицеру.

– Спасибо, – с трудом произнес я, рассматривая себя в зеркале.

Гражданская одежда меняет человека. Костюм на мне сидел, как влитой, нигде не морщилось и не тянуло, и по цвету материал совпадал с цветом моих глаз. Посмотрел на родителей. Можно и не спрашивать, им понравилось. Портной порекомендовал костюм не снимать, обносить его немного, чтобы привыкнуть. Юнкерский мундир мы упаковали в мастерской, на некоторое время он мне не понадобиться. Прикупили мне еще пару рубашек – мама решила, что на отпуск их достаточно, а к следующему приезду моя фигура может измениться.

В усадьбу вернулись в сумерках. Честно сказать, эта поездка с примерками и хождением по магазинам меня немного измотала. Попил чаю и отправился отдыхать.

– Стас, я распорядилась, Филиппыч нарежет тебе большой букет роз, как раз зацвели ярко красные, – сказала мама за завтраком. – Думаю, Любочке будет приятно получить от тебя букет.

– А я приготовил для Петра Ивановича и Марфы Анатольевны корзину с провиантом, – присоединился к беседе отец. – Ничего особенного. Там несколько бутылок «Шато Монтросе» и пару десятков копченых балыков из сома. Вино так понравилось Петру Ивановичу, что я не удержался и решил ему направить пять бутылок, пусть порадуется. Тебе в общих чертах могу сказать, что вино очень вкусное. Виноград, собранный на юге Франции смешивают с малыми порциями ежевики, черной смородины и добавляют чуточку синих слив. После созревания, вино получается очень приятным на вкус. Храниться в подвалах может до пятидесяти лет без ущерба качеству.

– Я бы просила тебя, Стас, одеть костюм и не скакать верхом на Ветерке, а отправиться в гости в коляске, – предложила мама. – Ты же граф, а все время щеголять в гостях в костюме для верховой езды, мне кажется, моветон.

– Мама, я еду просто повидаться, передать от вас подарки и от себя цветы. Неужели нужно наряжаться?

– Мне кажется, сын, мама права, – окинув меня пристальным взглядом, произнес отец. – Несуразно будет смотреться молодой человек с букетом роз, верхом на лошади.

– Все-все, сдаюсь, иду переодеваться.

Коляска, запряженная парой резвых лошадей, мягко покачивалась на неровностях дороги. Мне ничто и никто не мешал думать. А думал я о Любочке. В прошлом году я с ней общался всего два раза, она мне показалась очень приятной девушкой. Симпатичная и, я бы сказал, даже очень симпатичная. Девушка, не избалованная столицей и пристальным вниманием лиц мужского полу. Нас, юнкеров, в период обучения выводили в город, где устраивали в манеже танцевальные вечера. Будущие офицеры обязаны не только хорошо воевать, а, вдобавок, должны неплохо общаться с дамами, в том числе танцевать. Пусть опыт общения с девушками у меня невелик, но и его мне было достаточно, чтобы увидеть намерения той или иной партнерши, желающей определиться, подхожу ли я им для развития отношений в дальнейшем. Старался никогда не давать повода, скрывая свой титул.

Любочка совсем другая. Мне с ней было общаться легко, пусть это общение ограничилась всего двумя встречами. Поймал себя на мысли, что я неосознанно ищу способ понравиться Любочке. Даже улыбаться начал. Да, мы переписывались, сообщая друг другу о своем житье. Но ни разу, ни одной строчкой, ни я, ни Любочка не написали о своих чувствах. Собственно, и чувства зародиться не могли – ведь мы мало знакомы. А может, я ошибаюсь? Может еще год назад я утонул в голубых глазах Любочки, и до сегодняшнего дня боюсь в этом себе признаться? Что-то там, глубоко в душе, шевелилось и говорило мне, что я действительно влюблен в девушку.

Коляска подкатила к центральному входу дома. Я схватил корзину и охапку роз. На крыльцо вышел Петр Иванович и Любочка, их внимание привлек шум подъехавшего экипажа.

– Петр Иванович, разрешите засвидетельствовать свое почтение и передать поклон от родителей, – сказал я хозяину дома и вручил корзину с презентом.

– А вас, Любовь Петровна, прошу принять цветы в знак уважения, – я поцеловал девушке руку и вручил розы.

О, это надо было видеть! Петр Иванович непонимающе хлопал глазами, а Любочкино лицо покраснело так, что слилось оттенком с цветом подаренных роз.

– Чего мы стоим на крыльце? – нашелся после затянувшейся паузы Петр Иванович. – Проходите в дом, Станислав Владимирович, мы всегда рады вам. Давненько вы нас не навещали.

– Так я и не приезжал к родителям в гости. Вот только представилась возможность, решил вам нанести визит. Если я не вовремя, то прошу меня извинить.

– Что вы, что вы, мы всегда вас ждем, – скороговоркой произнесла Любочка несколько смущенно. – Прошу простить, я оставлю вас ненадолго, нужно поставить в вазу эти замечательные цветы. А как вы угадали, что розы – мои любимые цветы?

– Я подумал, что такой симпатичной девушке, как вы, обязательно должны нравиться розы. И как видите, угадал.

Говорил, а сам от души благодарил маму, которая распорядилась приготовить мне букет.

С Марфой Анатольевной я встретился в гостиной, где приложился к ее руке.

Затем Головановы устроили обильный обед по случаю моего прибытия. За обедом обсуждались различные вопросы, в том числе касающиеся моей учебы.

– Вы, Станислав Владимирович, уже вышли в офицеры? – поинтересовалась Марфа Анатольевна.

– Пока решил остаться на третий курс, чтобы получить право учиться в академии.

– Не иначе как в генералы метите? – улыбался Петр Иванович. – Вас после училища сразу аттестуют поручиком?

– Нет, этот чин я смогу выслужить в войсках.

– А куда обычно направляют выпускников вашего училища? – тихо спросила Любочка.

– Всех, выпущенных в этом году офицеров, направили в части, расположенные в европейской части России. Только двое изъявили желание проходить службу на Кавказе, откуда они родом.

– Снабжение продуктами в училище хорошее? – справился Петр Иванович.

– Котловое довольствие соответствует нормам. Есть проблемы с поеданием сала.

– Сделайте милость, просветите на сей счет, – удивился помещик.

– Вот представьте. Вы почистили пару зубков чеснока, порезали кружочками лук, достали из маленького бочонка хрустящие огурчики, нарезали ломтями еще теплый ноздреватый ржаной хлеб. Открываете шкафчик, в котором обычно храниться сало. Смотрите, а сала там нет.

После двух-трех секунд до слушателей дошел смысл сказанного. Все Головановы залились смехом, особенно Петр Иванович.

– Представляю, столько готовиться, а сала нет! – продолжал хохотать Петр Иванович, промокая салфеткой выступившие от этого слезы. – А вы шутник, Станислав Иванович.

Я был доволен, мне удалось развеселить семейство, а то, как мне показалось, Головановы вели себя несколько напряженно. После чаепития, мы с Любочкой прогулялись к озерцу в парке. Ну, наконец-то, мы без присмотра ее родителей и я могу, не скрывая своего интереса, разглядывать девушку.

За год Любочка изменилась. Она и так была симпатичной, а сейчас стала просто неотразимо очаровательной. Русые вьющиеся волосы собраны в интересную прическу. На лбу кудряшки заколоты по-особому, придавая чистому лицу девушки неповторимое очарование. Фигура особых изменений не претерпела, такая же стройная, может, немножко увеличилась грудь. А глаза, чарующие глаза, также светятся неповторимой голубой красотой.

– Что вы меня так рассматриваете, Станислав Владимирович? – спросила Любочка.

– Давно вас не видел. Не примите мои слова превратно, я скажу вам честно. Пролетел год, а я все время хранил в сознании ваш образ и взгляд, который вы мне впервые подарили. Любочка, ваши голубые глаза такие, что их совершенно нельзя забыть никогда. Я их не забывал. Я о них и о вас помнил все время.

– Вы меня смутили до глубины души, – тяжело дыша, ответила Любочка. – Я не ожидала услышать подобные слова из ваших уст.

– Любочка, если вас невольно обидели мои слова – прошу прощения.

– Вы не дослушали. Я не ожидала получить от вас букет роз и услышать ваши слова. Но очень надеялась, что вы их скажете, если я вам не безразлична.

– Любочка, я не мастер говорить красивые слова девушкам, никому таких слов не говорил, а вам скажу: я вами очарован и влюбился в вас со второго взгляда.

– Почему со второго? – удивленно хлопая глазками, поинтересовалась девушка.

– Второй взгляд подтвердил то, в чем я убедился при первом взгляде.

– Ой, право, Станислав Владимирович, вы меня совершенно обескуражили. Мы провинциальные девушки, такие впечатлительные, что готовы принять на веру те пылкие слова, звучащие из уст приятных кавалеров, даже если они не совсем правдивы.

– Неужели я дал повод сомневаться в правдивости сказанного? То, что вы очаровательны, привлекательны и прекрасны – неоспоримый факт! Разве это неправда?

– Нет-нет я не сомневаюсь в том, что вы говорите правду. Просто, как-то неожиданно все у нас с вами происходит. Вы в письмах ни единого слова не написали о своих чувствах ко мне. А сегодня открылись мне полностью.

– Я решил не доверять свои чувства бумаге. Решил, что если увижу в Ваших глазах благоприятный блеск, то откроюсь вам, не таясь.

– Не пожалели?

– Нет. Знаете, я где-то вычитал, что когда между двумя молодыми людьми возникает чувство, то над ними начинает парить ангел. Молодые люди его не видят, но он рядом с ними. Мне в прошлом году показалось, что такой ангел коснулся нас с вами своим крылом. А сегодня я увидел другого ангела, вас, Любочка, и вашего сородича, тоже ангела, который нас обнимал своими крыльями. Я могу заблуждаться, но мне кажется – этот ангел пробудил у нас взаимные чувства.

– Вы так красиво все сказали Станислав Владимирович, что я даже растерялась, и не знаю, что вам ответить, – со слезами на глазах, сказала Любочка. – Все так неожиданно. Вы так откровенны.

– Любочка, я произнес те слова, которые подсказало мое сердце.

– Станислав Владимирович, после последней нашей встречи я ожидала, что в своих письмах вы хоть как-то обозначите свое отношение ко мне. Однако вы были всего лишь подчеркнуто, вежливы и доброжелательны. Сколько слез я пролила над вашими письмами, знает только подушка в моей спальне. Я ждала и надеялась. Вот сегодня для меня взошло настоящее и ласкающее солнце, вы открылись. По вашим глазам я вижу, что вы искренны. Признаюсь, вы мне понравились еще на свадьбе. А поняла, что мне без вас тяжело жить с минуты нашего расставания. Я не находила себе места, не знала чем себя занять. Каждый день я думала о вас и только о вас. Когда папенька решился поехать к вашим родителям в гости, я напросилась с ним. Мне очень хотелось побывать там, где вы были, подышать тем воздухом, которым вы дышали. Втайне от папеньки, я побывала в вашей спальне, посмотрела, где вы почивали, коснулась вашей кровати. Не скажу, что меня совсем отпустило, но стало значительно легче, у меня появились силы ждать. И вот, наконец, я дождалась. Мой ответ – да-да-да. Я люблю вас Станислав Владимирович, – сказала Любочка, уткнувшись лицом в мою грудь.

– Милая Любочка, не надо плакать, – успокаивал девушку.

– Это слезы радости, их не надо скрывать и стыдиться.

– Ага, у вас покраснеют глазки, немного распухнет носик, и ваши родители могут неправильно истолковать ваш внешний вид.

– Ой, а что скажем папеньке и маменьке?

– Давайте скажем правду. Мы полюбили друг друга, хотим прожить в мире и согласии всю жизнь. Это правда, вы согласны со мной?

– Правда, я такая счастливая! – улыбалась Любочка глядя на меня.

Признаюсь, не сдержался, сгреб девушку в объятия и неумело поцеловал в губы. Откуда у меня опыт? Никакого сопротивления Любочка не оказала, она также неумело попыталась мне ответить поцелуем. Затем мы отпрянули в разные стороны, как нашкодившие котята.

Решили с Любочкой, что пока ничего ее родителям говорить не будем. Послезавтра приеду к ним в имение с родителями и официально попрошу ее руки у родителей. Мне нужно было время для приобретения колечка для Любочки, которое планировал вручить в знак нашей помолвки.

Домой уехал второпях, отказавшись от предложенного Головановыми ужина, чем сильно их озадачил.

Утром за завтраком я успел только поздороваться, а отец сразу «взял быка за рога».

– Я так понимаю, сын, нам предстоит визит к Головановым, получить, так сказать, их согласие на твой брак с Любочкой, – улыбаясь, спросил отец.

– Для начала отец не на брак, а на помолвку, но и заключение брака не за горами, – ответил я спокойно. – Ты не разделяешь мой выбор?

– Ни в коем случае! Пары создаются Господом нашим. Кто я такой, чтобы противиться его воле? Просто твоя мама вчера сказала, что наш сын вырос. Скоро у тебя появится вторая половина и твой выбор – Любочка Голованова. Я рад, что ты выбрал себе хорошую девушку, воспитанную достойными родителями.

– Варвара Николаевна, душечка моя, – обратился отец к маме, – признаю твою правоту. – Твое материнское сердце тебя не подвело.

– Стас, мальчик мой, выбор, который ты делаешь, это на всю оставшуюся жизнь, – смотрела мне в глаза мама. – Жена, это не перчатки, ее нельзя менять по своему усмотрению. За несколько лет жена как бы врастает в своего мужа и, если ее отрывать, то все рвется по живому, это нестерпимо больно. А если супруги становятся по-настоящему единым целым, разлучить их невозможно никак. Ты окончательно определился в своих чувствах, жалеть не станешь?

– Да, мои любимые родители, я окончательно определился в своем выборе, и прошу вас поддержать меня в этом. Вам может показаться, что я принял спонтанное решение, но смею вас уверить, я над этим думал год и только сегодня, получив подтверждение взаимности, открылся Любочке.

– А я тебе, душечка, говорил, что сын подойдет к браку взвешенно, – с некоторым превосходством посмотрел на маму отец. – Ты же уверяла, что будут преобладать эмоции.

– Владимир Михайлович, не забывай, Стас, наш общий сын, у него есть твои и мои черты характера. Я очень рада, что у него всего поровну: и эмоций, и здравого смысла.

– Все, мама, отец, давайте закончим дискуссию, мне надо успеть в Екатеринослав, купить колечко Любочке.

– Сын, покупай колечко с бриллиантом, – напутствовал отец, – бриллианты всегда всем девушкам к лицу.

Ветерок донес меня в Екатеринослав быстро. Два часа потратил на посещение ювелирных лавок. Нужного размера и нужного качества кольцо нашел в магазине Лазаря Шверника.

Помолвка прошла нормально. Собрались в тесном семейном кругу. Родители Любочки были не против породниться с семьей графа Головко. Все пришли к общему согласию. Свадьбу решили сыграть на следующий год, после моего выпуска из училища. Пока родители вели различные разговоры, мы с Любочкой уединились в саду. Учились целоваться. Да так рьяно, что губы опухли.

Третий курс обучения в училище состоял в основном из практических занятий с орудиями в полевых условиях. Единственное, что у нас начали преподавать в расширенном варианте – это государственное устройство и мировую политическую систему. На предыдущих курсах мы тоже знакомились с текущими делами в стране и в мире, но это так, для общего понимания ситуации. А сейчас эта тема была актуальна. Мы должны в будущем правильно отвечать на все вопросы своих подчиненных. Потому и приходилось читать подшивки старых газет. Рыться в библиотеке, выискивая информацию о государственном устройстве стран древнего мира и средних веков. С прошлым все относительно понятно. А вот сегодняшние события меня беспокоили, в особенности ситуация на Дальнем Востоке. Тому причиной – Япония, которую поддерживают и вооружают страны Европы и Америки.

Есаулу Дорохову я передал привет от моего наставника Прохора, напомнил о плетении темляка. Дорохов непроизвольно почесал отметину над правой бровью. Стесняясь, есаул рассказал, что он по молодости лет решил сплести темляк для своей учебной шашки. В качестве материала намеревался использовать хвост отцовского жеребца. Норовистым оказался жеребец, лягнул, оставив на память отметину. Как и прежде, я проводил тренировки с есаулом. Только теперь больше показывал я, выполняя просьбу наставника о передаче умения биться без оружия. Итогом тренировок были синяки по всему телу у меня и у есаула.

Очередному набору юнкеров в наше училище объявлено о введении с 1903 года трехгодичного курса обучения, а также о потере приоритетного права поступления в артиллерийскую академию или выхода в гвардейские части. Возмущений среди юнкеров было много, но никто не решился покинуть стены училища, все уже приняли присягу и находились на действительной службе.

В ноябре появились слухи, что наш третий курс досрочно выпустят, самое позднее, в январе 1904 года – того требует международная обстановка.

По всей вероятности, весь наш выпуск отправится на Дальний Восток. Ведь на курсе собраны лучшие из лучших. А кому, как не нам, обогащенным навыками и умениями, укреплять артиллерийские подразделения в местах со сложной политической обстановкой.

Любочке я писал письма ежедневно. От нее приходило иногда по два письма кряду. Роман в письмах, да и только. Клялись в любви друг к другу, описывали свою тоску из-за временной разлуки. Выражали надежду на скорую встречу.

Встреча состоялась значительно раньше ожиданий. После Рождества 1904 года я досрочно, с отличием, был выпущен из училища. Аттестован подпоручиком. Получил за казенный кошт полное вещевое довольствие офицера. Отпуск на две недели и предписание – прибыть во Владивосток, в распоряжение командования 35-й артиллерийской бригады.

В Екатеринослав прибыл на поезде утром. Сразу же отправился в мастерскую портного Равиковича подогнать по фигуре все обмундирование, в том числе парадный мундир. Очень постарался старый портной, к концу дня все было сделано. Несмотря на надвигающиеся сумерки, нанял извозчика на парных санях, который за хорошие деньги довез меня до Шпреньгринштадта.

Мое появление дома в офицерском мундире раньше положенного срока было подобно разрыву снаряда. Все одновременно начали беспокоиться и волноваться. Отец поступил мудро – отправил маму отдыхать, а меня увлек в кабинет для беседы.

– Куда тебя направили? – ровным, без эмоций голосом спросил отец.

– Пока во Владивосток, а потом в 35-ю артиллерийскую бригаду.

– Как решил поступить с Любочкой?

– А с Любочкой мы поступим так, – послышался голос мамы от двери, – завтра же едим к Головановым. – Назначаем венчание. Рассылаем приглашение на свадьбу Стаса и Любочки только самым близким родственникам. Дальше требуем от молодых обязательно обзавестись потомством.

– Мама, а может не стоит так торопиться?

– Стас, сынок, война это война. Там всякое может случиться. Ты должен позаботься о продолжении нашего рода. Да, мои слова звучать сейчас чудовищно, со временем ты поймешь, что я была права.

Ранним утром мы были в имении Головановых. Родители объяснили своим будущим родственникам ситуацию, занялись согласованием вопросов по приготовлению к свадьбе. А мы с Любочкой тем временем проводили тренировку поцелуев в ее комнате.

Венчание проходило в церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Шпреньгринштадте. Любочка прибыла в церковь вся в белом. Белая шубка, белая шапочка, белая муфта в руках и, естественно, белое подвенечное платье. Моя Любочка основательно подготовилась к будущему венчанию – заблаговременно пошила платье. Девушка не боялась, что не влезет в него в самый ответственный момент, невеста не склонная к полноте, как и ее мать – моя будущая теща. Сейчас, глядя на Любочку, я не мог отвести взгляда от нее. Хороша, ой, как хороша моя невеста! Мне, в принципе, принаряжаться особенно не нужно. Одел парадный мундир подпоручика и готов идти под венец. Обряд бракосочетания не занял много времени, все строго в соответствии с церковными канонами. Из церкви мы вышли законными супругами.

Я думал, что на нашей свадьбе будет меньше гостей, нежели на свадьбе сестры Анны. Ошибся. Родственники и друзья родителей и Головановых нашли возможность и время посетить наше торжество. Для обслуживания гостей и приготовления блюд мама наняла проверенную на прошлой свадьбе команду профессиональных официантов. Все было по наивысшему разряду, в том числе еда и напитки.

Мы с женой не отказали себе в удовольствии сплясать несколько танцев. Естественно, полюбившийся нам вальс был включен в программу.

О первой брачной ночи рассказывать практически нечего. Неискушенные мы в любовных утехах. Но наше неумение компенсировалась молодостью и страстью. Несмотря на неопытность, мы смогли подарить друг другу безграничную любовь и удовлетворение. И последующие несколько ночей мы не могли насытиться нашей близостью, окунулись в безумный омут любви. Как ни печально, но счастливые дни пролетели как миг.

Настал день моего отъезда.

Любочка и мама проливали слезы, теща в этом им оказывала посильную помощь. Отец и тесть давали наставления по способам выживания на войне. Был у них боевой опыт, хоть и прошлых войн. Слушал мужчин, а у самого сердце разрывалась на части. Только обрел свою половинку и на тебе – надо ее оставлять неизвестно на какое время. Любочка будет жить в доме моих родителей, вернее сказать в нашем доме, ведь я наследник, как-никак.

Непосредственно в день отъезда отец увлек меня в свой кабинет. Из сейфа достал маленький деревянный крестик на тонкой серебряной цепочке.

– Этому крестику где-то сто пятьдесят лет, может больше – не знаю – сказал отец. – Он всегда переходил по наследству старшему сыну в нашем роду. По преданиям, этот крест освящен в Иерусалиме и является семейным оберегом. Все мужчины, носившие его, прошли через жестокие сражения и остались живы. Да, были ранения, но смертельных никто не получил. Я тоже носил его в период Балканской войны. Зацепил меня несильно осколок османского снаряда в плечо. В лазарете перевязали, я даже боевых позиций не оставлял. Носи его вместе с крестильным крестиком. Надеюсь, Господь наш убережет тебя. Мы будем все ждать тебя живым и здоровым.

Отец одел мне на шею цепочку. Крепко обнял и поцеловал. Глаза отца немного увлажнились – волнуется за меня старик.

В Москве у военного коменданта города сделал отметку в своем предписании. Получил билет в купированный вагон поезда сообщением Москва-Владивосток. На московском вокзале я впервые столкнулся с огромным количеством людей в военной форме. Нижние чины, офицеры всех родов войск и званий, носильщики с тележками и чемоданами, дамы и девушки разных сословий заполонили все пространство вокзала и перрона. Вся эта оруще-галдящая масса народа двигалась в известном только им направлении. Сталкиваясь по пути с пассажирами, я с трудом наконец-то нашел свой пятый вагон.

В купе уже присутствовали офицеры – пехотный прапорщик Горячев Сергей Вадимович и пехотный штабс-капитан Терехов Александр Петрович. Представился.

– Господа офицеры, поскольку нам, по всей вероятности, предстоит совместное дальнее путешествие, – заговорил Терехов, – то в пределах купе предлагаю общаться без чинов. – Возражений не имеете?

Мы с прапорщиком Горячевым поочередно согласно кивнули головами.

– В таком случае, предлагаю отметить начало путешествия скромной трапезой с маленькой дозой благородных напитков – неуместно напиваться до непотребного состояния.

– Александр Петрович, давайте начнем с моих запасов, – предложил я. – Мне в дорогу отец презентовал несколько бутылок хорошего вина – «Шато Монтросе». Если честно, то я его толком не пробовал. Вот все вместе и отведаем.

– Предложение принимается. Выставляйте для начала одну бутылку, а потом посмотрим.

Не сговариваясь, начали мы выгружать на стол закуски. Появились соления, копчености, пару сортов твердых сыров и многое другое. Я выложил гуся, запеченного еще в усадьбе. Хорошо зима на дворе – не пропал.

Терехов, оценив богатство стола, произвел его сортировку, подчеркнув, что в первую очередь подлежат уничтожению продукты, имеющие малый срок хранения, гусь, например. Возражать не стали, штабс-капитан выше нас по чину, старше по возрасту, да и, похоже, опыта в организации застолий ему не занимать. У Терехова в саквояже обнаружились небольшие серебряные стаканчики, очень оригинальной работы. Разлили в них вино. Терехов произнес короткий тост – «за успешное начало путешествия».

– Станислав Владимирович, где это ваш батюшка разжился настоящей амброзией, – произнес Терехов с довольным лицом. – Мне уже лет пять не доводилось дегустировать сей прекрасный напиток.

– Где отец прикупил вино, я не знаю, а вот как он доставал его из подвала в нашей усадьбе видел своими глазами.

– Запасливый ваш батюшка, наверное, ранее состоял на военной службе.

– Да. Полковник артиллерии в отставке.

– У вас семейная традиция служить в артиллерии?

– Все мужчины нашего рода, начиная с прапрадеда, посвятили всю жизнь этому роду войск.

– Похвально. А скажите, господа офицеры, что вам известно о нашем будущем противнике? Только прошу, не пересказывайте газетных статей.

По большому счету мы знали немного. Я еще смог что-то рассказать о древней Японии, не зря копался в библиотеке. Горячев просто скромно промолчал.

– Прошлое неразрывно связано с настоящим, господа офицеры, – серьезно произнес Терехов. – Это утверждение естественно относится и к Японии. Эта страна богата своей историей. Долгое время она была совершенно закрыта для европейцев. Японцы очень тщательно охраняли свои устои, традиции и отношение к окружающему миру. Отмечались случаи, когда жертв кораблекрушения, выбравшихся на японские острова, просто убивали.

– Это против всех правил, – возмутился прапорщик, – так обычно поступают варвары.

– Кстати, варварами японцы считают нас с вами и другие народы, – невесело улыбнулся Терехов. – Если верить историческим хроникам, то первыми европейцами, проникшим на японские острова, были португальцы, а чуть позже к ним присоединились испанцы. Им удалось договориться с удельными князьками – сёгунами и центральной властью о взаимном обмене товарами. Надо сказать, что португальцы длительное время имели исключительное право на торговлю с Японией, никого на этот рынок не допускали. О прибрежной торговле японцев с китайскими и корейскими народами я не говорю, потому как объем таких операций мизерный. Помощь в продвижении на японский рынок европейских товаров оказывали проповедники – иезуиты.

Постепенно португальцы утратили свою ведущую роль, их место не пустовало, его заняли голландцы, англичане с американцами. Первые шаги по реформированию японской армии были предприняты этими странами.

На сегодняшний день армия в Японии занимает ведущее место, опережая морской флот. Казалось бы, Великобритания и Америка могут стать первыми строителями новой японской армии, но по неизвестным причинам на строительство армии и разработку военного искусства Японии оказала влияние немецкая военная система. Японцы решили полностью скопировать немецкую систему с учетом национальных особенностей. Они пригласили к себе профессора Берлинской военной академии – Меккеля, провозгласив его первым учителем «новой войны». Меккель провел полную реорганизацию японской армии. Его перу принадлежат уставы и наставления для всех родов войск. Опять же Меккель является создателем японской военной академии в Токио.

– Но ведь японцы значительно мельче европейцев телосложением, – высказал я мнение. – Видел я в Санкт-Петербурге представителей их посольства. Как они могут соответствовать жестким немецким требованиям?

– Вы правы, Станислав Владимирович. Я и говорю, что переняли они немецкую систему на свой японский лад. Еще в 1873 году японцы ввели всеобщую воинскую повинность, установив срок службы в армии три года. После службы бывшие солдаты находились в военном запасе до десяти лет. Разделили всю страну на округа. Организовали подготовку мужского населения военному делу, зачисляя их в гражданский резерв.

В мирное время армия Японии небольшая, где-то сто пятьдесят тысяч штыков. А вот в военное время армия возрастает многократно, объявляется всеобщая мобилизация. Тогда в армию идут все поголовно, даже хромые и косые служат во вспомогательных войсках.

Если посмотреть на обмундированного японского солдата, то вы безошибочно определите, что он одет в мундир прусского образца, а кепи и гамаши – французские.

– Карикатурно они выглядят, наверное, – подал голос прапорщик.

– Карикатурно, но практично. Японцы старались у всех стран перенять все самое новое и полезное. Вот взять артиллерию. Орудия закупают у французов и у немцев. Для флота новейшие корабли строят на верфях в Великобритании и САСШ. В этих же странах покупают пулеметы. Денег тратят очень много, беря кредиты, где только возможно, торгуются за каждый патрон.

Хочу отметить, что боевая подготовка подразделений японской армии проводится в наступательном духе. В ходе ведения наступательных военных действий, командование разрабатывает операции по стремительному охвату противника. Как вы понимаете, при наличии противника на флангах и в тылу не очень-то навоюешь.

– Если сосредоточенным огнем артиллерийского дивизиона ударить по атакующей японской пехоте, то можно сорвать наступление, – пытался я возразить Терехову.

– Несомненно, – согласился штабс-капитан, – от огня артиллерии японская пехота может пострадать. Но не следует забывать, Станислав Владимирович, что перед наступлением, японцы выкатывают свои орудия в порядки пехоты и обрабатывают снарядами окопавшегося противника. Японская пехота обычно ходит в атаку после долгой артиллерийской подготовки, когда передовые укрепления частично или полностью разрушены. Затем артиллерия переносит огонь вглубь боевых порядков противника, поражая резервы, а по возможности накрывает огневые позиции вражеской артиллерии. Осадная артиллерия громит тылы противника с самого начала. Таким образом, артиллерийская поддержка наступающих японских частей очень многослойная, плотная и действенная.

– Серьезный противник – Япония, – согласился я.

– Вы еще не знаете о кодексе самураев – бусидо. Почти весь офицерский корпус японской армии состоит из потомков самураев. Была в свое время в феодальной Японии такая привилегированная воинская каста. Вот сейчас эти потомки самураев, следуя традиции «доблести и чести», заняли все ключевые посты в войсках и на флоте, играют видную роль в политике страны. Кстати, своих подчиненных офицеры воспитывают в подобном духе. Скажу вам даже больше. По всей Японии на базе обычных школ развернуты военно-воспитательные центры для детей и молодежи. С малых лет каждому японцу внушается, что Япония – лучшая страна в мире, являясь его центром. Для ее процветания необходимо расширять территории за счет соседей, в частности Китая и России, владеющих землями не по праву. Каждый японец ради государственных завоевательных идеалов обязан пожертвовать собой.

– Да, неужто русский солдат не совладает с японцем? – возмущенно сказал Горячев.

– Побить японца можно, но бить его надо грамотно. Японского солдата готовят хорошо. Вырабатывают у него выносливость, стойкость и храбрость. Но самое главное, в подготовке японских солдат уделяется серьезно внимание выработке инициативы. Чтобы каждый солдат мог самостоятельно оценить обстановку вокруг себя и действовать в соответствии с ней и с учетом ее изменений. Этот навык, я вам скажу господа офицеры, много стоит.

На протяжении всего нашего долгого путешествия, Терехов нам рассказывал о Японии. Мне он показался настоящей ходячей библиотекой. Познания штабс-капитана о стране противника были обширны. Я думаю, что такую информацию можно было получить только прожив в Японии длительное время. Я пытался выяснить у Терехова сей факт, но он искусно переводил беседу на другие темы. Раз таится человек, то нечего лезть к нему с расспросами, так я решил для себя.

– Наша страна, господа офицеры, очень большая, – начал нас просвещать в очередной раз Терехов. – Это замечательно, у нас много лесов, полей и рек, много полезного храниться в недрах. На том же Дальнем Востоке мы ловим много рыбы, которой успешно торговали с Японией, Китаем и Кореей. Но эти районы слабо заселены людьми. Войск там тоже мало. Японцы живут на своих островах, могут быстро собрать большую армию, превосходящую нашу по численности. У японцев новый и современный флот, построенный на лучших верфях Европы и Америки, рассредоточен в удобных незамерзающих гаванях и портах. Наша Тихоокеанская эскадра сконцентрирована в Порт-Артуре, а небольшая часть кораблей находится во Владивостоке. Когда я посещал Порт-Артур в прошлом году, то отметил, что основная база флота слабо укреплена. Везде и всего не хватает. Например, по плану, в крепости должно быть около шестисот орудий, а в действительности их всего триста семьдесят. Для использования в боевых действиях, на тот момент, пригодна только треть.

– Так, в Порт-Артуре находится много кораблей, вы же сами сказали, а у них орудий много, – удивленно сказал Горячев. – Неужели моряки не поддержат стрельбой крепостную артиллерию.

– Порт-Артур хорошо защищен с моря от природных явлений, штормов и ураганов. Но, на мой взгляд, узкий и мелководный пролив не позволит нашим кораблям беспрепятственно выйти в море, если вблизи появится японская эскадра кораблей. Любой боевой корабль ценен, находясь на морских просторах. Если он стоит у причала, то превращается в мишень для упражнения японских комендоров.

– Александр Петрович, у нас армия значительно больше японской, – пытался я возражать доводам Терехова. – Сможем выставить достаточное количество пехоты и артиллерии.

– Армия у нас действительно большая. Скажите, где сейчас дислоцируется основная ее часть?

– Пока не воюем, в разных местах.

– Правильно. Заметьте, большая часть войск у нас размещена до Уральских гор, ориентирована на Европейский театр боевых действий, так как максимальная угроза России всегда исходила оттуда. Сейчас нам грозят на Дальнем Востоке, где войск «кот наплакал». Если скажите, что можно провести мобилизацию населения в Сибири и на Дальнем Востоке, будете правы. Но пока мобилизованных оденут, обуют, дадут оружие и обучат, наш противник может прошагать с победами очень далеко. Чтобы не допустить этого, надо срочно передислоцировать на опасный участок большую массу войск. Сейчас это происходит. Однако огромные расстояния и недостроенный участок Сибирской железной дороги не позволяет своевременно перебрасывать войска. Пропускная способность дороги низкая. Если отправить войска пешим порядком, то они достигнут театра военных действий через семь-восемь месяцев, потеряв не менее трети личного состава из-за болезней. Из всего сказанного я могу сделать вывод: на сегодняшний день на Дальнем Востоке японцы превосходят нас в живой силе и артиллерии. Не буду утверждать, просто не располагаю сведениями, но, похоже, на море у японцев явное превосходство перед нами.

– Будем воевать, как учил бессметный военный гений фельдмаршал Суворов – не числом, а умением, – вскочил с места Горячев. – Я уверен, русский солдат стоек в бою и сможет одолеть японцев.

– В стойкости русского солдата у меня сомнений нет. Только вот среди командования на Дальнем Востоке фамилии Суворов тоже не слышно. Надо, господа, готовиться к жестоким схваткам с сильным врагом.

Во время остановок поезда мы покидали вагон, чтобы немного пройтись, разогнать кровь в теле и пополнять продовольственные запасы на привокзальных базарчиках. Я на каждой остановке через почтовые отделения отправлял послание своей Любочке. Подробно описывал свое путешествие на Дальний Восток, писал о любви к ней.

Наш поезд прибыл на станцию Чита. С Горячевым основательно запаслись продуктами, а Терехов отправился на вокзал за свежими газетами. Встретились в купе. Штабс-капитан был темнее грозовой тучи.

– Господа, я переговорил с местными военными, – чеканя каждое слово, говорил Терехов. – 27 января сего года японский флот атаковал наши корабли, находившиеся в Порт-Артуре. Одновременно с этим в корейском порту Чемульпо подверглись атаке канонерская лодка «Кореец» и крейсер «Варяг». В ходе неравного боя «Кореец» взорван, а сильно поврежденный крейсер затоплен силами оставшегося в живых экипажа. Война, господа офицеры, началась.

Хотя и ожидали начала боевых действий, но неприятная новость о гибели наших кораблей испортила настроение всем нам.

Терехов молча достал из саквояжа бутылку коньяка и наполнил рюмки.

– Упокой, Господи, души новопреставленных русских моряков, – тихо произнес штабс-капитан и мигом осушил свою емкость.

Мы с Горяевым выпили свои рюмки медленно, опыта потребления спиртного единым махом не имели.

Штабс-капитан на некоторое время замолчал, уперев свой неподвижный взор в одну точку.

Дальнейший путь от Читы до Владивостока мы с Горячевым провели в учебе. Учил нас штабс-капитан Терехов. Теперь мы с уверенностью могли отличить японца от корейца и китайца – Александр Петрович досконально объяснил нам особенности лиц каждой нации. Для тренировок выходили на станциях и всматривались в лица людей на перронах. Разыгрывали различные тактические задачи на уровне – взвод, рота и батарея. Каждый случай успеха или неудачи Терехов подробно объяснял. Данные о вооружении японской пехоты и артиллерии мы выучили «на отлично». Александр Петрович мог в ходе приема пищи невзначай спросить о прицельной дальности японской винтовки образца 1897 года, о скорострельности орудия Арисака. К прибытию к месту назначения мы знали все, чему посчитал необходимым обучить нас Терехов.

В штаб Приамурского округа прибыли втроем, а потом разбежались каждый по своему направлению, при этом тепло распрощались.

Штаб Приамурского округа в настоящий момент напоминал мне растревоженный пчелиный улей. Временно он разместился в городской гимназии, мест для всех офицеров не хватало, они сидели, образно говоря, друг у друга на головах. С большим трудом удалось выяснить место расположения штаба 35-й артиллерийского бригады. Оказалось, он находится в пригороде Владивостока. Пришлось нанимать извозчика.

Доложил в штабе о прибытии в распоряжение командира бригады. Естественно, никто мне аудиенцию с командиром бригады, генерал-майором Терпиловским, не предоставлял. Начальник штаба бригады, подполковник Лещинский, ознакомившись с моими документами и отменной аттестацией, определил меня в четвертую батарею второго дивизиона. Дал краткую характеристику моему командиру батареи поручику Седых, указал место расквартирования личного состава – хутор Засека в трех верстах от Владивостока. Затем Лещинский познакомил меня с командиром второго дивизиона подполковником Григоровичем, который почти слово в слово повторил сказанное начальником штаба бригады. Пожелал мне успешной службы и на этом аудиенция закончилась.

Поручик Седых Иван Иванович – долговязый человек с мелкими чертами тщательно выбритого лица и острым взглядом карих глаз, встретил меня радушно. Тоже внимательно ознакомился с моими бумагами.

– В Михайловском училище вам дали отменную аттестацию, – с некоторой иронией сказал Седых, – они это могут. – А знания, необходимые на поле боя, вы за три года обучения получили?

– Все науки, входящие в программу обучения, я освоил на «отлично», в документах отмечено, – спокойно ответил командиру.

– Бумага все стерпит. Реально что-то можете?

– Испытайте, задавайте вопросы.

Седых засыпал меня вопросами со знанием дела. Начал с устройства полевых видов артиллерии и закончил крепостными и осадными. И все ему расскажи подробно, не упусти ни одной детали. Потом прошлись по правилам стрельбы и способам исчисления. Короче, больше часа я держал своеобразный экзамен.

– Смотрю, михайловцы по уровню подготовки выпускников приблизились к уровню знаний выпускников Константиновского артиллерийского училища, – с удовлетворением отметил Седых. – Кстати, именно Константиновское я окончил пятью годами ранее.

– О соперничестве между нашими училищами наслышан.

– Квартировать вас определю в дом тетки Лукерьи. Там уже проживает прапорщик Тараторкин, он прибыл в батарею неделю назад, мой однокашник по училищу. Неплохой офицер, но дружит со спиртным тесно. Вы поосторожней с ним, не теряйте человеческого достоинства, употребляя вино. Где он его берет, не знаю, до Владивостока путь не близкий, а у него каждый день вина в достатке.

– Вас понял. От вина я не отказываюсь, но меру знаю.

– Ладно, сегодня отдыхайте. Завтра представлю вас солдатам. Получите вторую полубатарею, орудия с четвертого по восьмое ваши. Тренируйтесь. Убедительно прошу передать солдатам знания, полученные вами в училище.

Денщик командира батареи – солдат небольшого росточка, но широкоплеч и крепок внешне, в отлично подогнанном по фигуре обмундировании помог перенести мои немногочисленные вещи в дом тетки Лукерьи.

Хозяйка дома встретила меня с недовольным лицом. Немолодая, около пятидесяти лет, крупная телосложением женщина, гневным взглядом карих очей, оглядела меня с ног до головы. Чем вызвано такое отношение – мне неизвестно, но стало как-то неприятно, после краткого общения с ней почувствовал будто уже что-то ей должен. Дом Лукерьи был большим, состоял из пяти комнат. Мне досталась одна из них. Меблировка скромная. Узкая, аккуратно застеленная зеленым клетчатым одеялом деревянная кровать, маленький овальный стол, один крепкий, судя по весу – дубовый, табурет и сундук для хранения одежды, украшенный всякими накладными коваными завитушками.

Тетка Лукерья, уже более доброжелательно, сказала, что столоваться могу у нее, плату при этом попросила на удивление умеренную. Не успел разложить свои вещи по местам, а ко мне уже в гости, без стука, заявился сослуживец, изрядно на подпитии и в расстегнутом мундире.

Его лицо, «уставшее» от регулярных чрезмерных возлияний, было какое-то помятое, несимметричное – один уголок рта, с вяло висевшей потухшей папироской, опущен, одно ухо казалось чуть ниже другого, да и брови по своей форме имели ту же тенденцию. Вобщем, нескладный какой-то, не внушавший доверия. Было видно, что он «лыка не вяжет». Я только успел подумать о том, что это не лучший вариант сослуживца, тем более в преддверии военных действий, как явившийся предпринял не очень удачную попытку представиться, заикаясь, глотая звуки и не к месту преувеличенно грассируя, явно испытывая трудности во владении такой частью своего тела, как язык.

– Имею чччесть пред – ставиться, – с трудом выговаривая слова, произнес визитер, – прапорщщик Тараторкин Игнатий Савельевич, ккомандир первой пол – убатареи или первого и втор – ого взводоввв четвертой бат – реи второго дивизиона 35-й артил – артиллерийской бррригады.

– Командир второй полубатареи или третьего и четвертого взводов четвертой батареи второго дивизиона 35-й артиллерийской бригады подпоручик Головко Станислав Владимирович.

– Ч-Что изволили оканчивать?

– Михайловское артиллерийское училище с отличием.

– Можете-те-те мне это доказать?

– Не вижу смысла вам что-то доказывать. Знания, полученные мной в училище при мне.

– Не горячитесь, подпоручччик, я и так знаю, что ваше училище слабее нашего по всем статьям.

– Если так, то почему вас аттестовали прапорщиком? А я заметьте в чине подпоручика.

– Ладно, посмотрим в бою, кто и чему научился. Предлагаю отметить начало нашей совместной службы. У меня осталось неплохое вино – крымская мадера. Удивляюсь, как оно попало в эту глушь?

– Если вы дадите мне полчаса, я приведу себя в порядок с дороги, а потом приду к вам в гости.

– Удаляюсь.

У хозяйки справился, где можно умыться. К моим услугам представлен чистый рукомойник и дочиста выскобленная деревянная бадья. А чтобы помыться хорошо, то нужно топить баню, расположенную на заднем дворе. Только чаны для воды, по словам Лукерьи, совершенно пусты, придется самому таскать – здоровье у женщины уже не то, чтобы заниматься этим самостоятельно. Баню готовить и топить я умею, отец научил. А натаскать воды для молодого и здорового офицера раз плюнуть. Сказано – сделано. Баня топится, теперь можно зайти в гости к Тараторкину. Прихватив оставшуюся пару свиных балыков, постучал в дверь прапорщика. Получив разрешения вошел. Пока я занимался баней, Тараторкин, наверное, не терял времени даром, активно прикладываясь к вину. Его помутневший взгляд об этом свидетельствовал.

– Аааа, подпорууучик, пррроходите, – пьяно растягивая слова произнес прапорщик с еще большими усилиями, – разделите со мной трапезу и чарку вина.

– Посижу с вами недолго, я там баню затопил, хочу с дороги попариться.

– Прииивыкли жить с комфортом?

– Привык ходить чистым и опрятным.

– Да-да, чистота нужна. Только когда познакомитесь со своими солдатами, не замарайте руки. Эти скоты не привыкли к чистоте, ходят грязные и вонючие.

– Вот мы офицеры и должны приводить солдат к должному внешнему виду.

– Никому я ничего не должен. Я офффицеррр, а не нянька этим лапотникам, – агрессивно продолжал с той же дикцией Тараторкин.

– Вы приняли под команду людей, а Устав велит проявлять усердие в обучении и воспитании солдат в духе служения Отечеству.

– Кого учить? Кого воспитывать? Этих дураков и недоумков? Они в руках ничего сложнее косы и грабель не держали, а я из них должен делать артиллеристов. Смею вас заверить, это дело совершенно невозможное и бесполезное. Давайте лучше выпьем! Неизвестно, когда еще нам представится такая возможность. Может, в Маньчжурии нам предстоит сложить головы.

– Выпить можно, но только за наше здравие.

– Вы оптимист подпоручик.

После выпитого вина Тараторкин начал нести откровенную и бессвязную чепуху, на мои реплики не реагировал. Я понял, что прапорщик разговаривает сам собой, а поэтому ушел в свою комнату, зачем вмешиваться в содержательную беседу. Слушать пьяный бред сослуживца мне не хотелось. Еще больше захотелось пойти в баньку и хорошенько отмыться от общения с этим защитником Отечества.

Пока топилась баня, написал письмо Любочке, поведал о своем назначении, сообщил о моей сильной любви к ней. Свой временный адрес я не сообщал, так как не знаю, где мы будем дислоцироваться.

В бане я отлично попарился, нашелся свежий березовый веник и тщательно вымылся. Затем перестирал все свое исподнее белье. Представляю ухмылки господ офицеров – граф собственноручно изволит стирать исподнее. Ну, во-первых, о моем титуле я не распространялся, а во-вторых – нет на хуторе портомойки, поэтому стирал сам. Уснул моментально, только голова коснулась подушки.

Ранним утром, с удовольствием съев немного ароматной пшеничной каши щедро сдобренной вкусным, свежевзбитым сливочным маслом, приготовленной хозяйкой и запив чашкой непонятного мутного напитка, называемого Лукерьей чаем, убежал к дому командира батареи. Предстояло знакомство с солдатами моих взводов.

Поручик Седых надевал шинель, когда я вошел в дом.

– Вы пунктуальны, подпоручик, это похвально, – приветствовал меня командир, пожав руку. – Сейчас познакомитесь с вверенными вам взводами.

Знакомство заняло не более десяти минут. Неровными четырьмя шеренгами застыли воины моей полубатареи. Командир представил меня солдатам, наказал любить меня и жаловать. По вопросам вещевого довольствия рекомендовал обращаться к батарейному каптенармусу – унтер-офицеру Цегойко, а по фуражному и котловому – к вольнонаемному Аристархову Василию Васильевичу. Выполнив ответственную миссию, командир ретировался в свой дом, февральский легкий ветерок давал о себе знать, уверенно забираясь погреться под серые шинели.

– Первая шеренга три шага, вторая два, третья один, четвертая на месте, марш, – подал я команду.

Что сказать? Без смеха на это безобразие смотреть нельзя. Не все правильно выполнили команду, кое-кто путался, кое-кому помогли правильно определиться товарищи толчками.

Я с грустью, медленно, прошелся взглядом по пытающимся стоять «смирно» солдатам. Посмотрел и опечалился. Неряшливо выглядели мои воины. Шинели и башлыки – грязные, лица у солдат – серые, видно, давно воды не видели. Все неприятно попахивают немытыми телами. У многих сапоги сильно изношены. Карабины держат в руках, как Бог на душу положит, хорошо хоть на одном плече. Сабли свисали своеобразными селедками на боках. Удручающее зрелище. По списку у меня числится унтер-офицеров пять, нижних чинов тридцать шесть, ездовых восемь человек, плюсом идет кашевар. Все унтер-офицеры при орудиях, за исключением возрастного унтер-офицера Томилина, я его сразу выделил среди солдат полубатареи.

– Вольно, – последовала команда, – разойтись, можно оправиться. – Через десять минут построение. Унтер-офицер Томилин ко мне.

Строй моментально рассыпался, хорошо понимают команду – разойтись, молодцы.

Томилину, по внешнему виду, слегка за сорок. Ростом немного ниже меня, но крепкого телосложения. На висках и в усах уже пробивается серебро седины. Карие глаза изучающе смотрят на меня. Обмундирование чистое и опрятное, ладно подогнано по фигуре унтер-офицера.

– Как вас величать по батюшке? – поинтересовался я у Томилина.

– Витольд Архипыч, – молодцевато поднеся к виску руку, отрапортовал унтер, – но лучше просто Архипыч, не люблю я имя, на собачью кличку похоже, нежели на имя.

– А по какому случаю оно вам досталось?

– Помещика нашего так звали.

– В честь него назвали?

– Лично он и назвал, а чести мою мать лишил, перед самым раскрепощением. Я родился свободным.

– Извините.

– Да, что там, ваше благородие, я привычный.

– Почему вам не досталось орудие? Вы не грамотный?

– Грамоте обучен. Я, почитай, в артиллерии с первого дня службы. Начинал служить рядовым канониром, а вышел во взвод-фейерверкеры. К орудию не приставляют по возрасту, говорят, старый я стал. Так, при батарее и остался, помогал его благородию подпоручику Семенову.

– А куда подевался подпоручик Семенов?

– Остался в Рязани, он неудачно с лошади свалился, ногу сломал.

– Тогда поступим так. Вы остаетесь при полубатарее помощником командира, с поручиком Седых я все улажу, если возникнут трудности. Где расквартированы наши люди?

– На окраине хутора в избах живут по-расчетно. Там же во дворах укрыты орудия, снаряды, в конюшнях стоят лошади.

– А почему у наших солдат такой вид неопрятный? Обмундирование и обувь у многих пришли в негодность.

– Все сроки носки вышли еще в Рязани. Перед отправлением сюда мы должны были получить новую обувку, мундиры, по два комплекта нательного белья, да и много другого, чего солдату положено. Однако батарейный каптенармус наотрез отказался выдавать, хотя у меня есть бумага, подписанная его благородием поручиком Седых. Поверите, кое-кто из солдат уже голым задом светит, нательное белье попрело. А мыться можно, бани есть в каждом доме, только в чистое переодеться не можем.

– Отправляйте взводы по избам, пусть начинают топить бани. Бумагу передайте мне и сопроводите к каптенармусу.

Томилин отдал соответствующие распоряжения и мы направились к обнаглевшему хранителю обмундирования.

В хорошо протопленной избе за широким столом восседал щеголеватый унтер-офицер с лукавыми, чуть прищуренными карими глазами, громко отхлебывая чай из большого расписного блюдца. При моем появлении вскочил, громко щелкнув каблуками до зеркального блеска надраенных сапог, в которых отражался пузатый, горевший медью, самовар.

– Каптенармус четвертой батареи второго дивизиона 35-й артиллерийской бригады унтер-офицер Цегойко, – последовал доклад. – Чего изволите, ваше благородие? Вы, наверное, новый командир второй полубатареи?

– Мы с вами унтер-офицер Цегойко не в трактире, это, во-первых. Во-вторых, вам знакомо содержание этого документа? – я передал письменное требование на обмундирование.

– Что Архипыч, нажаловался?

– В-третьих, унтер-офицер Томилин не жаловался, а доложил по команде. Повторяю вопрос. Известно вам содержание документа?

– Да.

– Не понял? Вы не знаете устав? Как обязан отвечать унтер-офицер?

– Так точно ваше благородие, содержание мне известно.

– Уже лучше. Если известно, то почему до сих пор требование не удовлетворено?

– Понимаете ли. Все дело в том, что не совсем я согласен.

– Унтер-офицер Томилин, прошу вас выйти за дверь, – приказал я своему помощнику, поняв, что каптенармус сейчас начнет «вилять хвостом». О художествах интендантов меня очень хорошо просветил отец. Рассказал, где и как можно найди недочеты в их работе. Также отец объяснил стиль беседы с подобной категорией лиц.

Томилина будто ветром сдуло.

– А теперь слушай меня сюда, – подойдя вплотную к мелкому Цегойко, навис своей немалой фигурой над ним. – Даю тебе час времени, чтобы все, что положено взводам было выдано. В противном случае, рэбэ будет читать по тебе заупокойную молитву. Правда, я сомневаюсь, что на хуторе есть синагога. Учти, я проверю и не дай Бог, чего-то не достанет.

– Ваше благородие, вы так убедительны, что я не смею вам возразить.

– И не смей. А то попрошу командира батареи провести полную ревизию твоих владений и будь уверен, недостача будет обнаружена. Тогда одним разговором дело не закончится, можно оказаться среди густого леса в компании с медведями и волками, только они лес валить не умеют, зато жрать человечину охочи.

– Не губите ваше благородие, бес попутал, – упал на колени Цегойко. – Все, что нужно выдам и даже больше.

– Выдай, что положено. Возникнет потребность, знаю к кому обратиться. Надеюсь, ты понял, что разговор между нами. Где-то откроешь рот, я сделаю тебе повторное обрезание и на этот раз очень коротко.

– Я все очень хорошо понял.

На следующий день полубатарея была обеспечена обмундированием в полном объеме. С Аристарховым сложностей не возникло. Кашевар Мухин был обеспечен всеми продуктами по норме. Приготовление пищи осуществлялось в избах взводов. Жалоб от подчиненных по этой части не поступало.

Поскольку жалоб нет, тогда начнем учиться.

Моей полубатарее достались совершенно новенькие трехдюймовые орудия образца 1902 года, произведенные Обуховским заводом, а также слабообученные солдаты за исключением командиров орудий.

Как говориться, засучив рукава, взялся обучать взвода. Написал программу обучения, утвердил ее у командира батареи. Потряс Цегойко, обеспечив полубатарею кирками, ломами и лопатами. А потом начал сколачивать нормальную боевую полубатарею, в училище, слава Богу, знания дали хорошие.

Утренняя пробежка вокруг хутора для моих солдат стала шоком. Никто так, кроме меня, не «издевался» над подчиненными. После пробежки недолгая зарядка из пяти упражнений. Затем умывание, завтрак, и, извольте прибыть на строевые занятия с оружием. Пару часов топтания февральского снега по кривой улочке способствовало вырабатыванию у солдат «чувства локтя». А дальше занятия по специальности. Выкатывание вручную на околицу орудий, перевод их в боевое положение. Бомбардиры-наводчики колдуют с прицелами, выискивая указанные командирами орудий ориентиры. Канониры-подносчики таскают ящики со снарядами. Канониры-замковые выполняют все необходимые манипуляции с затвором орудия. Требовал крепкого усвоения навыков. Если возникали трудности, спокойно и доходчиво объяснял.

Когда достигли нормальных результатов, начали занимать огневую позицию с использованием лошадей, но, опять же, я не дал солдатам расслабиться, орудия начали окапывать, готовить укрытия в соответствии с наставлениями. Вот когда пригодился шанцевый инструмент, добытый у Цегойко.

В первые дни солдаты пытались ворчать. Но Томилин им все доходчиво объяснил с использованием не совсем печатных слов. Если перевести высказывание Томилина на нормальный язык, то получится, что обучение способствует сохранению жизни на поле боя.

Единожды мои занятия посетил командир батареи поручик Седых. Попенял мне, что я чрезмерно нагружаю солдат тренировками с орудиями на свежем воздухе, требую от них построения полноценных огневых позиций. Видите ли, солдатам тяжело копать мерзлую землю кирками и ломами, устают они от этого. Я сказал командиру одну фразу – тяжело в учении – легко в бою. После этого командир батареи больше ко мне не приставал. По моему разумению, было бы неплохо пострелять из орудий, чтобы все расчеты почувствовали стрельбу в реальности. Не помешало бы проверить орудия на прочность стрельбой, ведь они, покинув цеха завода, не сделали ни одного выстрела. Надо будет поговорить с поручиком Седых и как-то решить этот вопрос. Может, после схода снега найдем удаленное место для организации временного артиллерийского полигона. Все это перспективные планы, а сейчас мне нужно добиться четкой и слаженной работы всех расчетов, чтобы мои солдаты выполняли операции по подготовке и производства выстрела, не задумываясь. А для этого тренироваться и снова тренироваться.

В один из дней, когда проводил очередные занятия по боевой подготовке и распекал командира орудия унтер-офицера Селиванова за неправильное оборудование огневой позиции, заметил приближающихся к месту занятий офицеров. Поручика Седых опознал без проблем, а вот подполковника узнал не зразу. Терехова Александра Петровича мне привычней было видеть в мундире пехотного штабс-капитана.

– Здравствуйте, подпоручик, – обратился ко мне Терехов, – вижу, трудитесь.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие, вверенная мне полубатарея, согласно с программой, утвержденной командиром батареи проводит занятия в полевых условиях, – отдав честь, отрапортовал.

– Успехи наметились?

– Так точно. Личный состав взводов успешно осваивает новые орудия, приобретает навыки, необходимые для нанесения максимального поражения противнику.

– Просьбы или предложения у вас есть?

– Совместно с командиром батареи поручиком Седых планировали в ближайшие дни подать рапорт командиру дивизиона об устройстве временного полигона для обучения солдат боевой стрельбе из орудий. Также вызывает у меня беспокойство некомплект полубатареи офицерами, унтер-офицерами, бомбардирами и канонирами. Лошадей тоже не достает, общая укомплектованность полубатареи достает всего пятьдесят процентов.

– Знаю, с укомплектованностью проблемы во всей армии. Место, надеюсь, для полигона присмотрели.

– Так точно. В пяти верстах имеется глухое место на старой вырубке леса, длиной в две версты. Дальности прямого выстрела орудий достаточно для тренировки.

– Господин поручик, – обратился Терехов к командиру батареи, – если это действительно вам необходимо, подготовьте рапорт. Завтра я отбываю в корпус, могу передать рапорт вашему командиру дивизиона, а он пусть дальше передает по команде.

– Проводите занятия подпоручик, – предложил мне Терехов, – а мы с командиром батареи понаблюдаем с вашего позволения.

Ага, можно подумать я мог им запретить присутствовать на занятиях. Никакой бравады и показательных выступлений от своих подчиненных я не требовал, просто обязал хорошо выполнять работу и все. Около часа Седых и Терехов провели на позиции полубатареи, смогли ознакомиться с уровнем подготовки. Мне было, что показать.

Вечером после ужина, сидел в своей комнате, писал любимой очередное послание. Стук в дверь меня отвлек от приятного занятия. Обычно, мой сосед Тараторкин входил ко мне без стука. Пошел открывать дверь. На пороге стоял Терехов.

– Разрешите войти, Станислав Владимирович? – тихо произнес подполковник.

– Милости прошу, проходите, ваше высокоблагородие, рад вас видеть в добром здравии, – посторонился я, пропуская гостя, – извините за тесноту. – Присаживайтесь прямо на кровать, табурет всего один.

– Да, не в хоромах проживает любитель делать хорошим людям обрезание, – обведя взглядом комнату, сказал Александр Петрович. – Удивлены моим появлением?

– Хочу поздравить вас с повышением в чине и пожелать дальнейшего роста. Если честно, не ожидал с вами встретиться.

– Спасибо. Я с недавних пор в штабе корпуса состою на службе. Вот, объезжаю с инспекцией войска, готовящиеся вступить в Маньчжурию. К вам приехал не случайно. Среди моих знакомых есть несколько жандармских офицеров. Так вот один из них ознакомил меня с прелюбопытной бумагой. Некий подпоручик Головко занимается хищением казенного имущества с целью перепродажи гражданскому населению, чем наносит ущерб боеспособности армии. Людям, ответственным за хранение казенного имущества, угрожает оружием и нанесением физических увечий путем обрезания детородных органов. Что на это скажите, Станислав Владимирович?

– Информация к жандармам могла поступить только от одного человека – унтер-офицера Цегойко. Разговор с ним вел один на один, мой помощник, унтер-офицер Томилин находился за дверью. Подслушать он не мог, потому что я говорил тихо. А на счет хищений скажу так. Обычно: держите вора – кричит настоящий вор. В данном случае, по моему мнению, Цегойко таковым является. Вероятней всего, в пути следования, для повышения своего личного благосостояния унтер-офицер продавал обмундирование и другое имущество батареи в местах остановки воинского эшелона. Удобно было выполнять такие сделки. Запомнить его никто не успевал, он деньги взял и был таков. Предполагаю, Цегойко надеялся с началом боевых действий недостачу списать. Потому он и не хотел удовлетворять заявку моих взводов, хотя она была подписана командиром еще в старом месте дислокации. Делаю вывод, унтер-офицер готовился к совершению краж заблаговременно. Кстати, оружием я ему не грозил, а теперь думаю сделать ему отрезание языка с отрубанием рук.

– Заметил я, что ваши солдаты обмундированы хорошо и работают с орудиями отменно – вы мои россказни в поезде восприняли всерьез.

– А как иначе. Не сегодня-завтра, нам выступать, а моя полубатарея не была готова к бою. Погубить людей в первом же бою, не принеся пользы общему делу, на мой взгляд, преступно.

– Батарея сможет выполнить поставленные перед ней задачи?

– Я – командир полубатареи, и за всю батарею отвечать не могу. Несмотря на некомплект офицеров и солдат, моя полубатарея сможет достойно воевать с противником.

– Вы, конечно, дипломат, Станислав Владимирович, но сейчас нам не до дипломатии. Сам видел, что батарея находится в плачевном состоянии, за исключением ваших взводов. Поручик Седых устранился от командования, целыми днями романы почитывает. Прапорщик Тараторкин напивается до чертиков. В целом ваша батарея как боевая единица не сможет эффективно действовать на поле боя.

– Вы, как представитель штаба корпуса, можете принять меры? Не подумайте, что я о себе беспокоюсь, мне бояться нечего, а вот за общее дело переживаю.

– Не только могу, но уже и предпринял кое-что, я приехал к вам не в одно лицо. На складе Цегойко проведена полная ревизия, обнаружена очень серьезная недостача. Он сейчас под арестом, пишет показания. Вашего соседа два часа назад заперли в пустой холодной избе, он вел себя агрессивно, никого не узнавал. В остальном могу сказать, что буду ходатайствовать перед командованием 35-ой артиллерийской бригады, о назначении вас командиром четвертой батареи.

– Неужели в бригаде не найдутся офицеры с боевым опытом, могущие заменить поручика Седых? У меня опыта командования батареей нет совершенно, только-только с полубатареей разобрался.

– Не только в бригаде, но и во всей армии ощущается нехватка офицеров. Не надо скромничать, я сегодня увидел ваши способности. Хочу сказать, приятно удивлен. Не многие офицеры с опытом могут похвастаться такими глубокими знаниями и умениями, подобными вашим. Ну, а проведенный вами анализ доведенной информации о хищении обмундирования, вообще меня восхитил. Вы все разложили по полочкам, безошибочно определили источник поступления информации жандармам. Отмечу, что вы, того не подозревая, провели под себя вербовку унтер-офицера на основе компрометирующей его информации.

– Никого я не вербовал.

– Я же и говорю. Вы даже не заметили, как это сделали, у вас оно получилось само собой. Закончится эта компания – обязательно вернемся к этому разговору. Сейчас попрошу вас с завтрашнего дня заняться обучением батареи в целом, сроку вам не более недели. Японцы в течение всей зимы в разных портах Кореи высадили большой десант, примерно тысяч тридцать-тридцать пять, может больше. Сейчас эти войска собраны в единую армию под командованием генерала Куроки и готовы войти на территорию Маньчжурии. Части японской армии медленно продвигаются по направлению к реке Ялу. Казачьи разъезды неоднократно фиксировали появление небольших групп японских солдат в данной местности. По всей видимости, ведется разведка. В ближайшие дни следует ожидать начала боевых действий. Значительных сил у нас в том направлении не имеется, так, незначительные разрозненные отряды. Самодержец Всероссийский назначил командующим армией на настоящем театре военных действий военного министра – генерала Куропаткина. Его прибытие в войска ожидается со дня на день.

– Через семь суток вся батарея не достигнет нужного уровня подготовки.

– Вы, подпоручик, начинайте работу. Пока будете выдвигаться к местам боев, успеете поднять уровень готовности. Приказ о вашем назначении, я думаю, доставят завтра к вечеру. И еще, Станислав Владимирович, угостите старого знакомца вашим чудесным вином?

Я быстро достал из тумбочки последнюю бутылку «Шато Монтросе» и пару кружек. Разлил по емкостям напиток.

– Давайте, Головко, выпьем за здоровье, оно нам понадобится для борьбы с неприятелем, – подняв кружку, предложил Терехов. – Очень надеюсь, что вы уцелеете в этой мясорубке.

– Куда я денусь?

Затем мы немного поговорили о состоянии всей армии. Терехов рассказал о низких темпах прибытия в Приамурский округ войск и грузов. Сказал, что недели через две нужно ожидать наступления в этих краях оттепели, а за ней – быстрого таяния снега, что может осложнить передвижение войск к боевым позициям.

– Спасибо за угощение, – сказал подполковник, поднимаясь, – позвольте откланяться, мои планы несколько изменились, уезжаю в ночь. – С собой заберу Седых, Тараторкина и Цегойко, ни о чем вам беспокоиться не стоит, я представлю кому надо правильный доклад. До свидания, Станислав Владимирович.

Подполковник обнял меня на прощание.

Терехов ушел, а у меня из головы не выходил вопрос. Это, какое положение при штабе занимает подполковник и какими полномочиями наделен, если с легкостью снимает с должности командира батареи, ставя перед фактом командира дивизиона!? Не прост подполковник Терехов, очень не прост.

Утро началось с общего построения батареи. Опекаться второй полубатареей я назначил унтер-офицера Томилина. Архипычу, как опытному унтер-офицеру, предстояло гонять мои бывшие взвода. Как это делается, старый вояка видел, ни на шаг не отходил от меня на занятиях, присматривался и «мотал на ус», да и послужил он достаточно, опыт общения с солдатами имеет преизрядный. А первой полубатареей пришлось заниматься мне. Честно сказать, первая полубатарея выглядела сборищем оборванцев, значительно хуже, чем моя, когда я её принял. Снова пришлось вещевые запасы перетрясать. Всех приодеть не получилось, хорошо «потрудился» Цегойко. Пришлось нового каптенармуса, рядового Трифонова отправлять на бригадные склады за обмундированием.

Затем началась собственно учеба, вернее подобие учебы. Командиры орудий имели неплохое представление об артиллерии вообще и о трехдюймовках в частности. А остальная масса народа, именно народа, а не солдат, только числились артиллеристами и носили соответствующие, пусть и рваные мундиры. Устроил бесконечное обучение с раннего утра до сумерек. Полубатарея в натуральном смысле слова взвыла от моих требований, один бомбардир, такой себе деревенский детинушка, даже попытался мне угрожать. Но когда я на глазах всего первого взвода ударом кулака сломал на весу черенок лопаты, все недовольные разговоры прекратились.

Днем гонял подчиненных, а по вечерам разбирался с хозяйством батареи. Интересно получилось. Батарею определили на хутор, дали самый минимум провизии и фуража, а дальше крутитесь, как можете. Принял решение сделать «набег» на склады дивизиона. Пусть поделятся имуществом и продовольствием. Если повезет, попытаюсь выпросить себе в помощь хоть одного офицера. Работая в сегодняшнем темпе, я не смогу за всем усмотреть. И так пришлось на должность командира второй полубатареи определять Архипыча. Он с обязанностями справляется, но это сейчас. А когда начнутся боевые действия, вопрос.

Прибыв во Владивосток в штаб 2-го дивизиона, с удивлением отметил, что весь дивизион приказом по Маньчжурской армии с конца февраля 1904 года прикомандирован ко 2-му Сибирскому армейскому корпусу. Все подразделения, получив приказ, пополнили запасы продовольствия и фуража, и начали выдвижение к Ляояну. У меня сложилось впечатление, что в неразберихе о моей батарее попросту забыли. Удивленный начальник штаба дивизиона штабс-капитан Обрезов, отправил меня на склады, где я с большими трудностями, из остатков, смог пополнить запасы обмундирования и провизии. Вернувшись в штаб, хотел выпросить себе офицеров. Никого предложить мне не смогли, ввиду отсутствия. Кстати, здесь мне Обрезов вручил приказ о назначении меня командиром батареи, так сказать, узаконил мое «самозванство».

Полной неожиданностью стала для меня щедрость командира дивизиона подполковника Григоровича, выделившего для нужд батарея тридцать армейских повозок, груженных снарядами к моим орудиям, с возницами, и пятьдесят человек рекрутского набора из числа местных жителей. К большому сожалению, призванные солдаты ничему не были обучены, мне предстояло из них что-то лепить.

Мне было приказано сняться с места базирования и через два дня прибыть к деревне Протасовка, где к тому времени сконцентрируется весь дивизион.

Вернувшись на хутор Засека, в срочном порядке стал готовить батарею к маршу. Попытался максимально утрясти организационно-штатное расписание. В безвыходной ситуации, командирами артиллерийских взводов назначал унтер-офицеров, не освобождая от обязанностей командования орудиями. Командиром хозяйственного взвода назначил бомбардира Шишкина, который в гражданской жизни работал в каретной мастерской и хоть отдаленно имел представление о подобных обязанностях. Командирами отделений гужевой тяги и боепитания тоже назначил рядовых солдат. Поначалу я злился. Как так, хотим победить, а всего не хватает? А потом немного успокоился, вспомнил слова подполковника Терехова, который говорил, что к театру военных действий ежедневно подходит пополнение. Надеюсь, что к моменту нашего прибытия на выделенные позиции, батарея будет укомплектована.

Весь март потратили на выдвижение к Ляояну. Пригревшее, еще совсем робкое, солнце быстро растопило снег, превратив дороги в непролазные грязевые лохани. Орудия вязли в липкой грязекаменной каше по самые ступицы, лошади не могли самостоятельно их буксировать, поэтому им на помощь приходили люди. Скорость на марше упала значительно. Относительно беспроблемно продвигались только казачьи части, осуществляющие разведку впереди, по ходу движения армии, потому что шли на удалении от дорог по более-менее твердому грунту. Пересеченная местность, невысокие сопки и неглубокие распадки, добавляли трудностей в передвижение войск.

Да, было тяжело, но в то же время я был горд за своих подчиненных. Никто не отстал и не потерялся, даже солдаты из недавнего пополнения. В этом не столько моя заслуга, сколько просто унтер-офицеры, видя, что я один пытаюсь охватить неподъемный объем работ по мере сил и умений помогали. Общими усилиями нам удалось установить жесткую дисциплину. Для организации своевременного горячего питания солдат батареи я отправлял вперед хозяйственника – бомбардира Шишкина. Двигаясь с передовыми отрядами Забайкальской казачьей бригады, Шишкин успевал вместе с кашеварами приготовить горячую пищу в местах организации привалов. С какой завистью смотрели проходившие мимо воины на моих батарейцев, хлебавших густую и наваристую пищу – что-то среднее между щами и кашей. Пусть пища выглядела не очень привлекательно, но зато была питательной и помогала солдатам сохранять силы.

В конце марта моя батарея прибыла к Ляояну и сразу же включилась в строительство оборонительных сооружений. На дальних подступах к Ляояну были отрыты траншея, построены блиндажи и иные укрытия для пехоты. Инженерные части в основном строили укрепления для пехоты – предполагалось, что готовые позиции в скором времени займут прибывающие в Маньчжурскую армию войска.

Вот артиллерийских позиций было оборудовано мало. Этот недостаток пришлось восполнять нам, работая в две смены.

В одни из вечеров, через посыльного, меня вызвали в штаб дивизиона. Штабс-капитан Обрезов представил мне молодых прапорщиков – Агаркова Константина Викторовича и Митрохина Александра Савельевича. Они назначались в мою батарею командирами полубатарей. Честно сказать, я образовался. Пусть они молоды и не имеют опыта, как и я, но это офицеры, обучены артиллерийскому делу.

В расположении батареи прошло более тесное знакомство с новыми офицерами. Прапорщик Агарков – выпускник Константиновского артиллерийского училища, а прапорщик Митрохин – Михайловского артиллерийского училища. Оказывается Митрохин, знает меня в лицо, видел несколько раз в стенах училища. Александр и еще десяток юнкеров досрочно выдержали выпускные экзамены, аттестованы прапорщиками. Естественно, все пожелали отправиться в Маньчжурию бить японцев. В нашу 35-ю бригаду Митрохин попал один, остальных разбросали по другим артиллерийским соединениям – нехватка специалистов большая. В ходе беседы я поведал прапорщикам о выпускнике Константиновского училища, прапорщике Тараторкине, который за короткое время спился. Агарков, улыбаясь, сказал мне, что еще в училище Тараторкина дважды отправляли в дом для душевнобольных, из-за пристрастия к алкоголю у него случались нервные расстройства. Не выгоняли из училища из уважения к его дяде, занимающего пост в военном министерстве.

Довел новым командирам разработанную мной программу обучения батареи. Ознакомившись с ней, у прапорщиков замечаний не возникло. Так и трудились. С утра и до обеда боевой работой занималась первая полубатарея, а на возведении боевых позиций старалась вторая полубатарея. После сытного обеда и короткого отдыха полубатареи менялись местами. Я, естественно, присутствовал на всех занятиях, когда не был занят решением вопросов материального обеспечения батареи.

Жилья для всех офицеров армии в Ляояне не хватало, поэтому большую часть времени я с офицерами проводил на позициях. Архипыч, с привлечением хозяйственного взвода, на одной позиции построил нам приличных размеров землянку. Стены обшили досками, кровати, стол и табуреты смастерили тоже из досок. Кровлю сделали из нескольких накатов тонких бревен, затянув всю конструкцию брезентом. Не гостиничный номер, но можно было отдохнуть нормально.

В середине апреля наш дивизион в составе бригады неожиданно перевели в восточный сектор обороны Ляояна. Представляете, как нам было тяжело бросать хорошо оборудованные и обжитые позиции? Ничего не поделаешь приказ, есть приказ.

На новом месте расположения все начали сначала. Правда, грунт здесь был тяжелее, много камней. Лопаты тупились быстро, солдаты сильно уставали. Как бы там ни было, но с поставленными задачами справились. Уже на этих позициях я мог с удовлетворением отметить, что моя батарея может дать врагу достойный бой, выучка выросла значительно. Личным составом батарею пополнил, но все равно до штатной численности она не дотягивала.

Мне довелось вновь встретиться с Тереховым. Подполковник неожиданно заглянул в гости к нам. После знакомства с моими офицерами и осмотра огневых позиций батареи уединился с Александром Петровичем в своем шатре.

– Смотрю вы, Станислав Владимирович, развернулись во всю ширь славянской души, – улыбался подполковник. – Такой молодой подпоручик, а обустраиваете позиции похлеще некоторых бывалых вояк. Я заметил, у вас даже баня возведена. Смею заметить, бани никто не строит, излишеством считают.

– Подполковник Григорович мне на сей счет уже замечание сделал, – разведя руки в сторону, ответил я Терехову. – Сказал, что я балую нижние чины и унтер-офицеров. Не все офицеры позволяют себе посещать бани в Ляояне, а у меня в полевых условиях есть. Солдаты у меня регулярно моются и меняют белье. С насекомыми борьбу тоже ведем.

– Может он в чем-то и прав, заигрывать с нижними чинами не следует.

– Даже мысли не было заигрывать. У меня суровая дисциплина и чистота всех и везде. Потому больных в батарее нет.

– Слышали последние новости?

– В штабе дивизиона кратко довели, что наши войска столкнулись с японцами. Через Ляоян по железной дороге отправляли в тыл раненых. Побеседовать ни с кем не удалось, занят, в основном, боевой работой и оборудованием запасных позиций.

– Столкнулись мы с японцами и довольно сильно. Командующий Маньчжурской армией приказал генералу Засулич затруднить японцам переправу через реку Ялу. По возможности разведать силы противниками, воспрепятствовать его наступлению через Фейшунлинский горный хребет. Генералу предлагалось действовать таким образом, чтобы избежать решительного сражения, ведь соотношение в численности на стороне японцев. В случае угрозы разгрома, уходить на соединение с главными силами армии у Ляояна.

– Генерал Засулич должен был вести маневренные бои?

– Да. Он собственно этим способом и отбивался от японцев. Самый жестокий бой случился у поселка Тюренчен. Японцы к этому поселку оттеснили все наши охотничьи команды с Хушаньских высот, выйдя к берегам реки Айхэ. 17 апреля 1904 года прикрываясь массированным артиллерийским огнем, японцы заняли ряд островов на реке Яла, начали возводить переправы.

На следующий день японские войска во многих местах начали переправляться через реки Яла и Айхэ. Наши артиллеристы нанесли наступающим полкам большой урон, кое-где удалось разрушить переправы. Говорят, вода в реках стала красной от крови погибших врагов.

Главный удар врага на себя приняли 12-й и 22-й Восточно-Сибирские стрелковые полки. Поскольку японцев на этом участке было больше наших воинов впятеро и существовала угроза охвата левого фланга обороняющихся, было принято решение на отвод полков. Для прикрытия отступления этих полков из резерва выдвинули 11-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. Прикрыть получилось, но сами угодили в полное окружение. Неоднократно полк ходил в штыковую атаку на японцев, но те, не принимая боя, отходили на свои позиции, откуда при помощи артиллерии и ружейного огня, наносили 11-му полку значительные потери. В одной из атак был смертельно ранен командир полка полковник Лайминг. Оставшимся в живых офицерам и солдатам он приказал выносить полковое знамя, выходить на соединение с основными силами. Место расположения временного штаба полка накрыла японская артиллерия, смешав людей с землей, уцелел только полковой священник отец Стефан.

– А знамя спасли?

– Знамя вынес унтер-офицер Минзарев, его к награде представили. А вот от 11-го полка осталась в боевом состоянии только треть. Когда, по договоренности с японцами, занялись сбором убитых, тело полковника Лайминга не нашли. Удалось обнаружить небольшой клочок от его мундира с полковым жетоном.

– Значит и нам скоро предстоит с врагом схлестнуться.

– Может и очень скоро. У противника есть большая головная боль это Порт-Артур. С моря сходу взять базу флота не получилось. Предполагаю, что в скором времени японцы организуют высадку десанта недалеко от Порт-Артура. Вот тогда нашей Маньчжурской армии станет сложнее воевать многократно. Точных данных по месту высадки нет, это пока так, рассуждения. Могу точно сказать, что наши морские силы не смогут воспрепятствовать прибытию японских транспортов с десантом. После гибели адмирала Макарова, наместник адмирал Алексеев, запретил выход кораблей на патрулирование внешнего рейда у Порт-Артура. Японская эскадра господствует на море.

– Спасибо вам, Александр Петрович, просветили по обстановке на местах боев, а то мое руководство молчит.

– Хотел спросить, вас интересует судьба ваших бывших сослуживцев – Седых и Тараторкина?

– Надеюсь, они не вернуться в четвертую батарею?

– Тараторкин, неведомо как добыл себе револьвер и пустил пулю в лоб. Седых – приказом командующего, понижен в звании до подпоручика и переведен в пехоту.

– Александр Петрович, вы же посетили позиции нашего сектора с определенной целью, я так понимаю, для этого имелись основания.

– Я лишний раз убеждаюсь, что подпоручик Головко умеет отслеживать вокруг себя обстановку и делать правильные выводы, – улыбнулся подполковник. – Да, я посетил этот участок обороны с определенной целью. Вам могу сказать, знаю, дальше ваших ушей информация не уйдет. К японским позициям направлена тройка умелых офицеров, хорошо знающих язык противника. Они должны провести разведку на всю глубину территории, занятой неприятелем, получить исчерпывающую информацию. По возможности захватить высокопоставленного офицера штаба 1-й японской армии генерала Куроки Тамэмото. Выйти офицеры должны к Ляояну.

– Насколько я понимаю, вы сами уже не принимаете участие в таких вылазках, но хорошо зная сильные и слабые стороны противника, обучаете офицеров способам работы. Не удивлюсь, если узнаю, что вы неплохо владеете японским языком.

– Почему вы так решили, Станислав Владимирович?

– В пути следования вы нам с Горячевым преподавали способы и методы борьбы с сухопутными частями японцев. Со знанием дела рассказывали о вооружении противника. Отдельно остановились на культуре, традициях и верованиях островных жителей. По моему мнению, изложенная вами информация, свидетельствует о ваших глубоких познаниях страны противника. Этого можно достичь, проживая долгое время в Японии.

– Вы молодец, Головко, ваши рассуждения и выводы не далеки от истины, но пока о них говорить не будем. Всему свое время. У меня есть предложение отметить встречу, принять по маленькой рюмочке коньяка, кстати, настоящий Шустов.

Подполковник извлек из небольшого саквояжа плоскую металлическую флягу и совсем крохотные рюмки, разлил в них коньяк.

– Предлагаю, подпоручик, выпить за победу над супостатом, – отсалютовал рюмкой Терехов.

– Всецело поддерживаю.

Потом мы еще около часа поговорили на общие темы. По просьбе подполковника, я немного рассказал о моей семье. Не обошел вниманием мою любовь к жене. Посетовал на то, что почта нерегулярно поступает в Ляоян, я с нетерпением жду писем от Любочки. Терехов отметил, что со временем все наладится, ведь прибытие войск и поступление боеприпасов уже налажены. Ближе к полуночи подполковник покинул расположение батареи. Где и когда Терехов встретился со своими офицерами – осталось для меня тайной.

Сегодня в срочном порядке командование второго дивизиона вызвало всех командиров батарей на совещание. Прибыв в Ляоян, я впервые смог увидеть большинство офицеров дивизиона собранных вместе, познакомиться с командирами пятой и шестой батареи. Пятой батареей командовал молодой поручик Николаев, а шестой – капитан Шестернев, возрастом около тридцати пяти лет. В ходе знакомства я чуть не дернулся, увидев иссеченное лицо Шестернева, оно выглядело таким ужасным. Капитан, наверное, уже привык к той реакции, которую вызывает его внешний вид, поэтому никак не отреагировал на мой удивленный взгляд.

– Господа офицеры, хочу начать наше совещание с трагического сообщения, – нервно одернув мундир, произнес подполковник Григорович. – Вчера, в ходе проведения рекогносцировки передовых рубежей обороны на дальних подступах к Ляояну, штаб командующего Маньчжурской армией подвергся артиллерийскому обстрелу со стороны противника. В результате, многие офицеры штаба ранены, а генерал Куропаткин погиб. Раненых и погибшего смогли эвакуировать в тыл. Новым командующим Маньчжурской армией Монаршим указом назначен генерал-лейтенант Линевич.

Офицеры начали негромко переговариваться между собой.

– Прошу внимания, – продолжил Григорович. – Мы все знаем генерал-лейтенанта Линевича, как героя многих войн, а также как покорителя Пекина, разбившего мятежные войска Китая.

– А еще мы знаем, что генерал-лейтенант Линевич большой любитель быстрых и точных ударов по противнику, – сказал капитан Шестернев, не поднимаясь с места.

– Вы совершенно правы, Иван Модестович, – согласился Григорович. – Только я бы попросил вас капитан больше не перебивать меня. В конце совещания всем будет предоставлена возможность высказаться.

Шестернев, примиряюще поднял руки.

– Тогда продолжу. Исходя из сложившейся ситуации, командование 35-й бригады, в лице генерал-майора Терпиловского, предполагает, что в ближайшие дни, следует ожидать разработки и утверждения наступательных планов кампании. По имеющимся у меня сведениям, сегодня утром в места дислокации японских армий направлены крупные казачьи соединения для осуществления разведывательных действий. Генерал-майор Терпиловский приказал всем батареям быть готовым к совершению длительных маршей и осуществлению поддержки огнем наступления нашей пехоты. Посему, после окончания совещания, начать немедленные приготовления. Прошу особо внимательно отнестись к подготовке орудий к маршу. При формировании батарейных обозов отдавать предпочтение погрузке боеприпасов, фуража и продовольствия.

– Ваше высокоблагородие, – обратился к Григоровичу Шестернев, – а нам разрешено самим проводить разведку ближайшей местности?

– Господин капитан, от вашей батареи до укреплений передовых полков не более тридцати верст. Эта местность вами уже изучена. Дальше работают конные разведчики, они более подвижны. Я не вижу смысла толпами соваться к японским позициям. Предлагаю сосредоточить внимание на подготовке к маршу и проверке людей и орудий.

– Будет исполнено, ваше высокоблагородие, – ответил Шестернев, встав со стула. – У меня есть вопрос. Где затерялись инструкции по использованию фугасной гранаты для трехдюймовок? Снаряды поступили, а в сопроводительных к ним документах разъяснений нет.

– Ничем не помогу вам, капитан. Штаб бригады телеграфировал на завод, обещали исправить свое упущение.

– А как нам использовать эти снаряды? Какова дальность выстрела?

– Мне ли вас учить, господин капитан!? Определитесь производством пробных выстрелов. Еще вопросы есть? Предваряя просьбы о пополнении батарей офицерами и нижними чинами, отвечаю сразу, резервов в настоящий момент нет. Ожидается прибытие пополнения ориентировочно через месяц.

По прибытии в батарею собрал своих офицеров и унтер-офицеров, довел информацию, полученную в штабе дивизиона. Прапорщики Агарков и Митрохин встретили новость улыбками, а унтера нахмурились. Оно и понятно. Молодым прапорщикам представляется возможность отличиться на поле боя, они рвутся в сражение, а умудренные опытом унтер-офицеры понимают, что война неизбежна без потерь.

Затем был двухдневный марш на сорок пять верст в юго-восточном направлении. Я посмел даже предположить, что мы будем воевать с японской армией генерала Куроки. Наверное, наше командование решило разгромить войска генерала, сильно потрепавшего отряды генерала Засулич. Своими мыслями я ни с кем не делился. Продвижение батареи по пересеченной местности было нелегким. Проходимых дорог мало, а передвигаться по местности, изрезанной оврагами холмам и невысоким сопкам затруднительно. После трудного марша прибыли к намеченной точке. Согласно приказу командира дивизиона, развернули строительство позиций батареи.

К вечеру следующего дня перед нашими позициями начала разворачиваться 35-я пехотная дивизия. Непосредственно к позициям батареи подошел 137-й пехотный Нежинский Её Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полк под командованием полковника Истомина.

Для согласования и координации действий полка и моей батареи прибыл штабс-капитан Корде – командир второго батальона. Из беседы со штабс-капитаном я узнал, что завтра весь полк снимается и выходит на позиции 3-го Сибирского корпуса для последующего совместного удара. По словам Корде, на этом направлении будут накапливаться все силы дивизии, наш дивизион будет обеспечивать пехоте артиллерийское прикрытие. Сказанное очень удивило меня. Подполковник Григорович сегодня утром говорил только о примерном плане ведения боевых действий, а Корде уже знает направление предполагаемого удара. Я заверил штабс-капитана, что постараемся выполнить надежное прикрытие полка, но пока на сей счет мне никаких указаний не поступало.

Приказ командира дивизиона я получил к полуночи, заодно встретился с полуночным гостем подполковником Тереховым. Беседа была короткой. Александр Петрович кратко проинформировал меня о состоянии японских войск на нашем участке и подарил подробнейшую карту Ляодунского полуострова. Я чуть ли не плясал от радости, обладание подробной картой – большая удача. Карта, по словам подполковника, принадлежала ранее японскому офицеру, чем свидетельствовала обозначенная расстановка сил противоборствующих сторон. Названия рек и крупных населенных пунктов кто-то перевел на русский язык. Подозреваю, Терехов выполнил это лично. Пожелав мне удачи и беречь себя, Терехов ушел. Интересно получается. Перед какими-либо важными событиями я обязательно встречаюсь с Тереховым, он стал в моем понимании гонцом добрых вестей. Неужели я действительно так приглянулся подполковнику, что он тратит столько времени, опекая меня. В беседах он ни единого раза не обмолвился, что знаком с моими родными, значит, просьба отца исключается. Тогда почему ко мне такое внимание? Ладно, побьем японцев, спрошу прямо.

Утром все пришло в движение. Полки 35-й дивизии походными колонами шагали впереди, а батареи второго артиллерийского дивизиона двигались следом, глотая пыль. Через пару часов, пройдя порядка десяти верст, были на месте. Стали занимать позиции, указанные офицерами штаба Сибирского корпуса. Полностью оборудовать огневые позиции и провести тщательную маскировку смогли только с наступлением сумерек.

Мне не давал покоя факт занятия позиций почти на глазах у противника. Мы как бы ему демонстрировали места расположения пехоты и артиллерии. Японцы – не глупые воины, быстро должны сообразить, что затевается наступление и наши позиции взять на заметку. Если они так поступили, то вероятней всего офицеры- артиллеристы уже нанесли на карты наши позиции, произвели необходимые вычисления. Вероятность поражения позиций батареи многократно возрастает. Еще днем я присматривался к одной маленькой сопке, расположенной в трехстах метрах от занятой позиции. Заняв ее можно было наблюдать неприятельские позиции на всю глубину и организовать прицельную артиллерийскую стрельбу по противнику. Решил поделиться своими соображениями с подполковником Григоровичем.

– Подпоручик, пожалейте своих солдат, – выслушав меня, взывал к моей совести командир дивизиона, – они за день подготовили отличные позиции, я лично их осматривал. – Вы хотите на сопке построить новые позиции, да еще ночью. Утром ваши люди будут похожи на сонных мух. Как прикажите им воевать?

– Ваше высокоблагородие, занятые нами позиции противник видел и может утром обрушить на них массу снарядов, выбив расчеты и уничтожив орудия. А сопку мы займем ночью, оборудуем новые позиции, надежно укроем. В нужный момент откроем губительный для противника огонь. Для японцев наша батарея на сопке станет полной неожиданностью. Стреляя с сопки фугасными гранатами, мы сможем точнее и надежней поражать вражеские артиллерийские батареи, ведь сопка на наших позициях – господствующая высота.

– Поначалу так будет, а потом японцы определят место вашей батареи и перенесут огонь на нее. Вас могут стереть в порошок.

– Чтобы не стерли, мы будем хорошо целиться и быстро стрелять, за счет этого сможем опередить японцев.

– Генерал Куроки сторонник наступательной войны, он может с самого утра бросить против наших войск значительные силы. Фугасными гранатами не очень эффективно бороться с пехотой.

– С учетом развития обстановки, батарея будет своевременно менять тип боеприпасов.

– Откуда вы на мою голову взялись такой беспокойный? – в сердцах сказал Григорович.

– Окончил с отличием Михайловское артиллерийское училище.

– Это мне ведомо. Раз не сидится на месте, разрешаю занять сопку. Но только смотрите, чтобы к утру все было готово.

– Так точно, ваше высокоблагородие, к утру батарея будет готова к ведению огня.

Имея приличный опыт, позиции на сопке были готовы быстро. Отрыли окопы для укрытия расчетов во время обстрелов, места хранения боеприпасов. Даже дали возможность солдатам отдохнуть пару часов. На старых позициях вместо орудий оставили бревна. Об этом фокусе мне рассказывал отец, они так в русско-турецкую войну обманывали противника.

Восходящее солнце осветило бескрайнее море свежей изумрудной зелени. Запели песни ранние птахи. Им петь не мешает присутствие большого количества изготовившихся к бою воинов. Сегодня мой первый бой. И как ни стыдно признаться, но мне страшно. Так страшно, что у меня подрагивают руки и ноги. Сегодня по моей команде канониры и бомбардиры начнут выпускать снаряды по врагу, убивая его. Японцы тоже ответят нам, тогда будут гибнуть мои подчиненные. А если погибну я, что будет тогда? Наверное, ничего не будет. Я не увижу свою Любочку, не увижу родителей, не смогу насладиться красотой природы в родовом гнезде Шпреньгринштадт. Отец мне говорил, что перед боем всегда становится страшно и что этот страх надо обязательно побороть, загнать его куда-то глубоко-глубоко в себя, заняться чем-то полезным и важным. Значит, надо еще раз обойти все позиции ободрить расчеты, проверить готовность. Рецепт оказался правильным, дрожь ушла, но не полностью. Занял место на вершине сопки. Поднес к глазам бинокль, стал в рассеивающемся рассветном мареве рассматривать неприятельскую сторону.

Грянул первый выстрел с японской стороны. Снаряд взорвался с большим недолетом до наших окопов.

– Господи спаси и сохрани, – произнес я вслух, перекрестившись.

Японцы внесли коррективы в наводку орудия и второй снаряд разорвался ближе. Я успел зафиксировать место расположения вражеской батареи, поставив отметку на карте, и начал производить вычисления, делая записи в блокноте.

Разом ударили орудия пятой и шестой батареи по вражеским окопам шрапнельными снарядами. Укрытой в окопах вражеской пехоте такие снаряды не нанесут большого ущерба, это имеет пользу только при прямом попадании в окоп. Надо начинать изводить пехоту фугасными снарядами.

Определив точное место вражеской батареи по третьему выстрелу, я, указав прицел и угломер, отдал приказ начать пристрелку фугасными снарядами. Второй снаряд, выпущенный третьим орудием первой полубатареи, разорвался на позициях японцев. Приказал вести беглый огонь, чередуя фугасные и шрапнельные снаряды. Наблюдая за разрывами, я определил, что шрапнельные снаряды ложатся с недолетом в сотню метров. Приказал вести огонь шрапнельными снарядами с измененным прицелом. Орудия выпустили по десять-пятнадцать снарядов, японская батарея замолчала. Надолго ли?

Как вы понимаете у японцев в полосе нашей обороны, была не одна батарея, а значительно больше, да и у нас, с учетом Сибирского корпуса, артиллерии было достаточно.

Японцы, обработав артиллерией передний край нашей обороны, пошли в атаку силами до полка. Моя батарея работала только по своему направлению, прореживая пехоту шрапнельными выстрелами. Двести шестьдесят шариков, уложенных в каждом снаряде, находили себе жертвы. В наступающих цепях образовывались настоящие прорехи, но они очень быстро заполнялись воинами из тыловых цепей.

Примерно с трехсот метров по пехоте ударили пулеметы. Их очень мало, зато польза налицо. Вернее пользу видно в виде уложенных на поле мертвецов.

Максимально уменьшив угол возвышения и установив минимальную задержку шрапнельных снарядов, батарея ведет огонь по японцам практически в упор. Последняя группа японских солдат окутана дымом от шрапнельных разрывов. Стрелять больше не по кому. Над полем боя разносятся крики раненых и умирающих японцев.

Проверил своих. Все нормально, никто не пострадал, по нашей позиции артиллерия японцев не стреляла.

Канониры-подносчики быстро восполнили израсходованные снаряды.

Посыльный от командира дивизиона принес приказание начать обстрел вражеских позиций через тридцать минут, ожидается атака наших войск. Эту новость я уже знал, связь с командиром батальона штабс-капитаном Корде у меня налажена.

Пока было время, наблюдал за вражескими войсками, выявлял наиболее важные цели. Обнаружил большое скопление пехоты и одну вновь разворачиваемую артбатарею. Вдалеке заметил столбы пыли – предположил, что к переднему краю выдвигается конница. Вызвал к себе прапорщика Митрохина. Показал ему предполагаемое место разворачивания конницы. Приказал с началом общей артподготовки пристрелять это место двумя орудиями, чтобы конница не смогла ударить нашей пехоте во фланг.

В назначенное время вся артиллерия нашего участка ударила по позициям врага. Неприятельские окопы практически утонули в фонтанах поднятой вверх земли. Моя батарея била по разведанным мной целям. Конницы пока не видно, но Митрохин молодец, пристрелял точку.

На поле быстрым шагом вышла наша пехота, артиллерия перенесла огонь вглубь вражеской обороны.

Ага, вот и долгожданная конница, накапливается в трех сотнях метров от пристрелянной точки.

Отправил к Тимохину своего посыльного с приказом сосредоточить на коннице огонь всей полубатареи.

Японская конница начала разгон. Конники обнажили сабли и приготовились сносить головы нашим пехотинцам из 137-го Нежинского полка. Такого мы позволить не могли, и не позволили. Прапорщик Тимохин сосредоточенным огнем всей полубатареи не позволил. Шрапнельные снаряды рвались в середине скачущей конницы, разрывая в клочья всадников и животных. Лошади шарахались от разрывов в разные стороны, сбрасывая всадников под копыта. Передние ряды конников, превратившись в мертвецов, затормозили разгон всей конной лавины На месте гибели передних рядов образовался завал из трупов людей и животных. Замешательством Митрохин воспользовался в полной мере, увеличив темп стрельбы орудий до предельного. В бинокль было хорошо видно, как при удачном попадании, лошадь вместе с всадником лопалась подобно большому спелому арбузу. В итоге атаку конницы мы сорвали, почти всю уничтожив.

Передовые подразделения 137-го полка уже захватили окопы японцев. В глубине вражеских позиций что-то горит. Внимательно посмотрел по флангам, везде вижу только наступающие русские роты. Похоже, нам скоро сниматься с такой замечательной позиции. Помня наставления отца о полезности трофеев, позвал Архипыча.

– Архипыч мы скоро сменим позиции, – сказал я унтер-офицеру. – Вы берете под команду всех хозяйственников и тщательно потрудитесь на занятых позициях. Ловите лошадей, а все исправные японские орудия, вместе с передками свозите в тыл нашей батареи. Туда же везите обнаруженные снаряды к орудиям. Постарайтесь, чтобы японские орудия были одного калибра.

– Ваше благородие, а сколько везти орудий? – удивленно смотрел на меня Архипыч. – Мы почитай две батареи накрыли, сам глядел.

– Все, которые исправны. Найдете продовольствие, подберите. Любое оружие и патроны, сабли, тесаки и ножи все грузите.

– Высокоблагородие, вас не заругают?

– Разберусь как-нибудь. Главное, орудий целых поболее найдите, берите даже те, которые можно исправить за короткое время.

– Все понял. Разрешите выполнять?

– Приступите когда получим приказ на смену позиций.

Приказ поступил. Передвигаться по полю боя, изрытому воронками тяжело. Мой мерин, по кличке Пень, смешно перебирая ногами, старался обходить погибших врагов. Рядом со мной на низкорослой лохматой кобыле ехал прапорщик Агарков. За нами двигались все остальная батарея. На бывших японских позициях стали попадаться тела погибших русских солдат. Раненым санитары оказывали помощь. Примерно в ста метрах от неприятельских окопов наткнулись на сплошной завал из тел японцев и наших воинов. Похоже, здесь произошла жестокая рукопашная схватка. Неожиданно справа появился японский солдат, вооруженный винтовкой с примкнутым штыком. С криком он бросился в мою сторону. Я непроизвольно натянул поводья и мой Пень взвился на дыбы. Не могу сказать, каким образом у меня в руке оказалась сабля. Взмах и вражеский солдат валится с прорубленной головой, а следом за ним на передние ноги оседает мой мерин. В груди лошади торчала винтовка, вошедшая в тело животного на всю глубину штыка. Этот удар предназначался мне.

– Прапорщик Агарков, ко мне, – подал я команду, стоя на земле, сжимая в побелевших пальцах эфес сабли.

Агарков появился мгновенно, глядел на меня широко раскрытыми глазами.

– Прапорщик, передайте дальше по колонне мой приказ, всех врагов, которые шевелятся – колоть, которые ходят – стрелять и рубить, – спокойно произнес я, вытирая платком клинок сабли.

– Пленных брать не будем? – удивился Агарков.

– Нам их девать некуда, а оставлять в своем тылу живых врагов опасно, вы видели, на что они способны. Архипыч останется здесь, будет орудия и снаряды искать, так пусть будет внимательным.

– Я распоряжусь, – ответил прапорщик и повернул лошадь.

Остальной путь я проделал пешком. Да, устроили мы японцам кровавую баню, но и наших солдат полегло немало. Основные потери приходились на Сибирский корпус, судя по погонам погибших.

Новую позицию заняли где-то в пяти верстах от прежней. Я не выбирал место для батареи, где указали, там и развернулся. Действуя заведенным порядком, занялись инженерным оборудованием позиции. Кашевары батареи успели приготовить обед и покормить солдат. Чтобы не прекращать строительные работы кормили солдат в несколько приемов.

Утром мы с удивлением обнаружили, что японцы, не принимая боя, отошли. Снова формирование походной колонны и марш. Четверо суток двигались на юго-восток, не встречая упорного сопротивления врага. Нет, японцы не все ушли, они организовали небольшие подвижные конные группы, которые постоянно обстреливали наши колонны, заставляя пехотные полки разворачиваться для обороны. Своими действиями японцы замедляли наше движение, а больше – вели разведку наших сил. Предполагаю, они хотели выиграть время для строительства новых оборонительных рубежей. Наши казачьи сотни постоянно гонялись за японскими конниками, иногда доставляли пленников. Какую информацию от них получало командование, мне не известно. Китайские деревушки и городки, попадающиеся нам на пути, были разграблены японцами, местные жители разбежались. Я обратил внимание на бедность жилищ китайцев.

К исходу четвертых суток вышли к намеченной командованием точке. Опять окапываем орудия и строим все, что предписано «Наставлением». Наступивший день изменений в обстановке не принес. Я осуществил проверку позиций. Все в полном порядке. Солдаты и унтер-офицеры прекрасно понимали, что на хорошо оборудованной в инженерном отношении позиции можно успешно драться с врагом и сохранить свои жизни. А враг был недалеко, в пределах видимости.

Во второй половине дня в тылы батареи наконец-то прибыл Архипыч с трофеями. Целыми удалось найти шесть японских орудий Арисака с приличным запасом снарядов к ним. Еще два орудия погрузили на телеги, не удалось разыскать к поврежденным орудиям колеса. Хозяйственный Архипыч с разбитых пушек снял прицелы, все как один, производства Великобритании. Я со своими офицерами внимательно осмотрел трофейные орудия. На первый взгляд они не сильно отличаются от наших трехдюймовок, потренировать расчеты день-два и можно уверенно применять по врагу. Весь вопрос в том, где взять эти расчеты? Неожиданно мои размышления прервал подошедший прапорщик Митрохин.

– Если мы из расчетов орудий возьмем по два-три человека, то сможем укомплектовать расчетами японские пушки, – разглядывая трофейное орудие, произнес Митрохин. – Подносить снаряды смогут ездовые.

– Ваше предложение прапорщик дельное, но вы упускаете важный момент. Кто будет командовать третьей полубатареей? Нас троих на все не хватит, мы не сможем одновременно сопровождать все орудия и вовремя вносить коррективы в стрельбу.

– А вы назначьте командовать Архипыча, он у нас самый опытный унтер-офицер.

Продолжить беседу нам помешал приказ на открытие огня по японским позициям, готовился очередной удар. После тридцатиминутной обработки вражеского переднего края наша пехота пошла в атаку, а мы вновь перенесли огонь вглубь обороны неприятеля. Похоже, оборона противника была слабо подготовленной, пехота смогла вынудить японцев спешно отступать. Я направил в боевые порядки батальона штабс-капитана Корде полубатарею Митрохина для осуществления постоянной огневой поддержки. К исходу дня японские войска были отброшены за реку Яла. Уходя, японцы сожгли за собой все построенные переправы. Мы не имели возможности начать преследование отступающего врага, как это было накануне.

Перед заходом солнца меня вызвали в штаб дивизиона.

– Проведенные бои показали, что дивизион в общем способен решать поставленные перед ним задачи, – констатировал факт подполковник Григорович. – Все батареи вели стрельбу дружно и в большинстве случаев прицельно. Хочу отметить подпоручика Головко. Он в первый день наступления убедил меня в необходимости занятия новой позиции на сопке. Это помогло выявить опасность удара японской конницы во фланг наступающей пехоте, а именно по 137-му Нежинскому полку. Точными выстрелами его батареи японская конница почти полностью уничтожена. Кстати, подпоручик, ваша хитрость с оборудованием ложной батареи принесла пользу. Японцы забросали снарядами ваши бывшие позиции, да так, что в разные стороны только бревна летели. Отвлечение японцев на уничтожение несуществующей батареи, позволило капитану Шестерневу провести успешную контрбатарейную стрельбу и заставить замолчать японцев. Спасибо за выдумку, подпоручик.

– Рад стараться, ваше высокоблагородие, – гаркнул я во все горло.

– Отмечу также хорошую подготовку и совершение маршей всем дивизионом. Орудия и обозы не утеряны. Имевшие место поломки устранялись быстро. Общие потери дивизиона по сравнению с потерями пехотных полков незначительные. Погибло два офицера, ранен один, унтер-офицеров погибло семь, ранено семнадцать, нижних чинов погибло сорок девять, ранено сто тридцать шесть. Восполнить потери пока не можем.

Войска нашего участка преодолели линию обороны японцев на участке Киндятунь-Суйю-Сычаню и вышли на берег реки Яла. Противник уничтожил все переправы, продвижение дальше затруднено. Из центра наступления Маньчжурской армии поступают тоже приятные новости. Врага удалось отбросить по всему фронту. В западном секторе темп наступления несколько ниже, но там тоже удалось прорвать фронт японцев. В образовавшуюся брешь введены казачьи части. Сейчас они резвятся в тылах противника. Ночью ожидается подход инженерных частей, которые займутся возведением переправ. Наша задача осуществить прикрытие строительных работ. Как видите господа, общими усилиями наша армия оттесняет японские войска к морю, постепенно охватывая с флангов. О полном окружении противника речь пока не идет, но если темп наступления сохранится, то это знаменательное событие наступит. Если вопросов ко мне нет, то совещание окончено. Отправляйтесь на позиции и готовьтесь к завтрашнему дню.

Офицеры начали покидать палатку. Я отправился к коновязи, где меня окликнул капитан Шестернев.

– Подпоручик, скажите, какие у вас потери? – поинтересовался Шестернев.

– У меня нет потерь.

– Никто даже не ранен?

– Все целы и невредимы.

– Как удалось?

– Вы слышали слова подполковника Григоровича. Я, ночью, перед первым боем, приготовил новую позицию на господствующей высоте и перевел туда всю батарею, а на прежнем месте оставил бревна вместо орудий. Мне отец о таком способе обмана противника рассказал, он у меня тоже артиллерист.

– Повезло. А у меня два орудия в дребезги, расчеты не пострадали, успели укрыться, нижним чинам досталось, есть убитые и раненые. Сильно пострадала наша пятая батарея Николаева. Он чудом жив остался. Получил ранение, но остался в батарее, отказался отправляться в лазарет. У него погибло два офицера, но, слава Богу, все орудия остались в целостности.

– Печально. Если не побрезгуете, могу дать взаймы пару орудий, правда, это японские Арисаки.

– Откуда они у вас?

– На поле боя подобрал.

– Боеприпасами тоже поделитесь?

– И боеприпасами и лошадьми. Орудия получите в полной боевой готовности.

– А сколько себе оставите?

– Четыре штуки исправных, и два орудия без колес.

– Зачем вам столько? По штату не положено.

– Не положено, – согласился я. – Не выбрасывать же их? Планирую из своих солдат сформировать расчеты, обучить и начать громить врага его же оружием.

– Смотрю я на вас, подпоручик, и удивляюсь. Обычный безусый молодой человек, недавний выпускник училища, а начали воевать, как умудренный опытом офицер. Откуда это у вас?

– Все мужчины в моей семье были артиллеристами. С раннего детства отец меня обучал премудростям, а в училище я шлифовал свои знания и осваивал новую технику и тактику. Как оно ладно получается, объяснить не могу. Просто помню наставление отца, что нужно беречь людей и орудия.

– Я вас понял, Головко. От предложенных орудий не откажусь, пришлю к вам кого-то из офицеров. Что хотите взамен?

– Не думал над этим. Нам вместе воевать еще долго, сочтемся.

В расположении батареи царил порядок. Все солдаты накормлены и спят. Караулы выставлены. Дежурный расчет отдыхал рядом с орудием. Прошел в свою палатку. Не успел зажечь свечу, услышал рядом с палаткой покашливание Архипыча.

– Архипыч, заходите если есть нужда, не топчитесь зря, – пригласил унтер-офицера.

– Ваше благородие, я чего-то пришел, – неуверенно заговорил Архипыч. – Мы тут, когда на японские позиции ездили, возле кучи дохлых японцев стон услыхали, думали кто-то из желтых остался живой. Раскидали в стороны тела, глядь, а там его благородие подпоручик Седых лежит. Мы его в телегу и давай везти к нам на батарею. Поранетый поручик в голову. На месте вас не оказалось, ушли уже далече. В пехотном полку, что шел подкреплением к нам, фершала сыскали, он рану его благородию заштопал. Фершал говорил, крови много потерял, может не выжить. Подпоручик без памяти так и лежит, мы его сюда привезли, на тюках с мундирами лежал, боялись растрясти. Поэтому подзадержались малость.

– Обяжите наших санитаров за Седых внимательно присматривать. Но это не все. Вам Архипыч придется вступить в командование полубатареей японских пушек. Утром из расчетов наберем вам обслугу пушек. Будете обучать, а мы с прапорщиками поможем.

– Где это видано, чтобы в батарее было три полубатареи?

– Мы будем первые. И не будем кричать об этом. Да, скоро прибудут гонцы из шестой батареи, передадите им два орудия со всем, что к ним положено. У капитана Шестернева японцы две трехдюймовки дребезги разнесли.

– А давайте им еще и поломатые пушки отдадим. Колеса мы не нашли.

– Отдавайте.

Закончился очередной день на войне. Я остался жив и здоров. Но самое главное: мне посчастливилось победить страх, одолевавший меня в начале боя. Да, мне удалось полностью выполнить все приказы вышестоящего командования и разумную инициативу проявить. Сохраненные жизни моих солдат тому пример. Если так дальше все будет успешно складываться, то я невредимым вернусь в объятия любимой жены. Как мне хочется ее увидеть!

Поел немного остывшей гречневой каши с мясом и улегся спать. Сон пришел моментально, изрядно вымотался я за последние дни.

– Подпоручик, почему вы своевольничаете? – распекал меня командир дивизиона. – Кто вам позволил переправляться на противоположный берег реки? Вы подвергали опасности солдат и могли потерять орудия.

– Ваше высокоблагородие, я выполнял ваш приказ по прикрытию строительных работ, – пытался я оправдываться. – Совместно с командиром батальона 137-го Нежинского полка штабс-капитаном Корде разработали план по занятию господствующей высоты в двухстах метрах от места наведения переправы. Туда посредством парома, построенного саперами, переправили японские пушки с боеприпасами. Организовали оборону, отрыли окопы, построили позиции для орудий. Ведя круглосуточное наблюдение, мы могли нанести урон противнику, если бы он приблизился на дальность выстрела. Кстати, пользуясь нашим способом, полковник Истомин переправил к нам два батальона своего полка, развернув фронтом в сторону японцев.

– Вы могли потерять орудия, – не унимался Григорович, – их у нас не очень много.

– Так орудия трофейные.

– Что значит трофейные? Вы позволили себе пользовать японские пушки?

– Так точно.

– Позвольте поинтересоваться, где вы их взяли?

– Что в бою взято, то свято. На поле боя давно подобрал, на них никто внимания не обращал, а мне они пригодились.

– Неужто научились с ними обращаться?

– Они не сложнее наших трехдюймовок, правда, прицелы лучше наших. С Божьей помощью разобрались.

– Это я понял, но потом вы переправили туда всю батарею!

– Да, переправил. Две полубатареи тоже разместил на высотках. В результате у нас получилась прочная оборона.

Полог палатки откинулся и вошел полковник Истомин.

– Воспитываете бравого подпоручика, Иван Александрович? – как-то по-домашнему поинтересовался полковник.

– Да вот приходится поддерживать дисциплину, ваше высокоблагородие, – ответил Григорович. – Уж больно по-своему истолковал мой приказ подпоручик Головко.

– Вот по поводу этого подпоручика я к вам пожаловал. Хотел просить вас представить его к награде.

– К награде? За что?

– По совокупности его действий. Подпоручик, расстреляв японскую конницу, спас мой третий батальон от разгрома. Мои офицеры увлеклись атакой вражеских позиций и не заметили, что фланг оголили. А Головко заметил угрозу и своевременно на нее откликнулся. И на переправе они со штабс-капитаном хорошо сработали. Быстро и слажено переправили вначале роту, а потом и весь батальон Корде. Вы видели, как они наладили паромную переправу?

– Не довелось.

– Эти два молодца, немного подумав, приспособили две пары лошадей для ускорений хода парома через реку. Паром достигает противоположного берега за несколько минут. На том берегу артиллерийские позиции выстроены очень грамотно. Я там был с проверкой – так не сразу смог обнаружить, маскировка отменная. Вот поэтому обращаюсь к вам с просьбой о представлении к награде подпоручика Головко. Примите, пожалуйста, от меня рапорт на имя командира вашей бригады, я в нем изложил свои соображения, касаемо Головко.

– Ну, я не знаю, как мне теперь поступить.

– Поручик приказ выполнил, проявив смекалку, значит, нужно поощрить.

– А вы, Головко, почему молчите? – спросил меня Истомин.

– Мне нечего добавить, ваше высокоблагородие, но в уничтожении японской конницы принимал участие прапорщик Митрохин.

– Ладно, Головко, можете быть свободны, – отпустил меня Григорович, – но о дисциплине не забывайте.

Покидал я палатку командира дивизиона совершенно мокрый – переволновался, хотя окончательно не понял, за что меня взгрел Григорович.

Двое суток на нашем участке инженерные части наводили переправу, использовали остатки сожженных японцами мостов. Поскольку все готово, надо ожидать приказа выступать.

На третьи сутки к вечеру очнулся подпоручик Седых. Поначалу он толком не понял, где находится. Немного оклемавшись, начал узнавать солдат бывшей его батареи. Я навестил раненого.

– Иван Иванович, вам лучше? – справился я о самочувствии подпоручика.

– Как я у вас оказался?

– Это благодарите Архипыча, он на японских позициях трофеи собирал, там вас обнаружил. Что с вами случилось?

– Я к 11-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку приписан командиром роты. В бой вступил. Преодолели первую траншею. Я еще сделал несколько шагов, потом удар в голову и полная темнота. Чем попало в голову, не знаю.

– Вам медицинскую помощь оказали вовремя. Промедлили немного – померли бы от потери крови. В общей сложности без сознания вы провалялись больше семи дней. Опасались за вашу жизнь, откровенно говоря, вы очень плохи были. Мы вас отправим завтра в тыл для выздоровления.

– Многих вы потеряли в том бою? – скривился, пытаясь поменять положение своего тела Седых.

– Ни в первом, ни в последующих боях никого не потерял, хотя вели по врагу интенсивную и успешную стрельбу.

– Как удалось?

– Менял позиции, хорошо маскировался.

– Вы молодец, Станислав Владимирович. Спасибо, что спасли меня. Сейчас извините, мне что-то становится нехорошо, я еще слаб, посплю немного.

Покинув подпоручика, отправился в свою палатку – надо написать своей любимой очередное письмо. Я уже отправил их великое множество, но ответа до сих пор не получил, а так хочется прочесть, что меня, далеко отсюда любят и ждут.

Как я и предполагал, утро началось с приказа о наступлении. К моменту начала движения орудия и обоз были подготовлены, солдаты накормлены. Пристраиваясь в хвост колонны второго батальона 137-го Нежинского полка, я оглядел наши бывшие позиции. На границе видимости в нашу сторону направлялось несколько походных колонн пехоты. Похоже, темп наступления будет возрастать, раз подходят новые подкрепления. Что там задумало командование армией мне неизвестно, я обеспечиваю прикрытие одного пехотного полка и обязан это делать хорошо.

Одно меня удивляло. Почему японцы не использовали реку Ялу, мощное естественное препятствие для организации прочной обороны? Создав здесь укрепления, противник мог нам устроить очень нехорошую встречу. Переправа под огнем привела бы к огромным потерям в живой силе и артиллерии. По счастливому стечению обстоятельств этого не случилось и слава Богу.

По мере продвижения вперед чувствовалось, что мы приближаемся к морю. Своеобразный запах воздуха и наличие чаек подтвердили мои предположения. К обеду вышли на исходные рубежи. Дальше все как обычно: рытье позиций и укрытий, размещение обоза, проверка всех и всего. В завершение – прибытие в штаб дивизиона для личного доклада.

Надо отметить, что подполковник Григорович не отобрал у меня трофейные орудия. Мало того, он снарядил целую экспедицию по местам боев во главе с офицером штаба дивизиона, включив в состав пару орудийных мастеров для ремонта пушек в полевых условиях. Пустых повозок приготовили около пятидесяти штук. Снарядов у нас хватало, но и запас лишним не будет. Успешным ли будет этот вояж – неизвестно, может, уже ушлые наши коллеги прибрали орудия к рукам. Время покажет.

Я в очередной раз поднес к глазам бинокль, наблюдая закат. Красиво. На западе солнце коснулось гряды невысоких сопок, подсветив зелень желтоватым светом. Растительность враз окрасилась разноцветной радужной палитрой. Это явление длилось короткое время, но и его хватило, чтобы насладиться зрелищем, радующим взгляд. Невольно сравнил закат в этих широтах с закатом в моем родном Шпреньгринштадте. Хоть здесь неимоверно красиво, но как мне кажется, закат на юго-востоке европейской части России ярче и насыщенней.

– Подпоручик, может, достаточно на сегодня службы? – услышал я голос капитана Шестернева, – уделите нам немного своего времени. – Мы со штабс-капитаном Корде к вам в гости. Не прогоните?

– Господа, я всегда рад встрече с вами. Прошу в мою палатку.

– Станислав Владимирович, давайте пообщаемся без официоза, – предложил Корде. – Вот, Иван Модестович, со мной согласен.

– Сергей Петрович, у меня нет возражений.

– В таком случае, предлагаю воспользоваться предложением Станислава Владимировича, – взял инициативу на себя Шестернев. – Мы прибыли к вам, Станислав Владимирович, не одни, а в компании с бутылочкой отменного Шустовского коньяка. Если вы пригласите в палатку остальных офицеров батареи, мы возражать не станем.

Отдал распоряжение дежурному по батарее пригласить ко мне в палатку прапорщиков Агаркова и Митрохина. Молодые офицеры прибыли незамедлительно. К их приходу мы успели немного сервировать стол. Нарезали ломтиками копченый балык из говядины, твердый сыр, в небольшой тарелке исходили соком дольки лимона. Шестернев, подобно фокуснику, извлек из портфеля пузатую бутылку коньяка и несколько стеклянных рюмок. Разлил в емкости янтарную жидкость. В палатке распространился приятный аромат коньяка.

– Константин Викторович, Александр Савельевич, мы решили пообщаться сегодня без чинов, так что не робейте и подходите ближе к столу, – сделал приглашающий жест Шестернев. – Я хочу поднять бокал, хотя эта рюмка на бокал в прямом смысле слова не похожа, за вашего командира. Выручил он меня и мою батарею в трудный час, поделился орудиями и снарядами, не позволил мне снизить уровень поддержки пехоты, чем много жизней спас.

– Присоединяюсь к сказанному, – произнес штабс-капитан Корде. – Взаимодействуя с вашей батареей, мы несем меньшие потери, нежели пехота Сибирского корпуса. Нет, там тоже грамотные и умелые артиллеристы, но они так тонко не чувствуют все изменения обстановки на поле боя, как это делает Головко. Ваш командир замечает все и своевременно принимает правильные решения. Ваше здоровье, Станислав Владимирович!

Все дружно выпили.

– Право господа, мне как-то неудобно, вы захвалили меня, – немного краснея, ответил я на речи офицеров. – Стараюсь по мере сил.

– Скромность – дело хорошее, – улыбнулся Шестернев. – Вы, небось, своим офицерам не рассказали, что носите графский титул?

– Не рассказал. А это важно?

– Станислав Владимирович, вы вправду граф? – удивился Митрохин.

– В графское достоинство мой предок возведен императором Александром I за успехи в войне с Наполеоном, а род происходит из казацкой старшины Войска запорожского Низового. Титул я стараюсь не афишировать, считаю это излишним.

– Когда я был юным подпрапорщиком, командиром дивизиона, у меня был граф подполковник Головко Владимир Михайлович, – поведал Шестернев. – Кстати, день вашего рождения, Станислав Владимирович, я помню точно, 25 сентября. Эта дата звучала за столом, когда старшие офицеры праздновали ваше рождение. Я тогда был назначен дежурным офицером.

– Нет, господа, у меня не укладывается в голове, – несколько обескураженно смотрел на присутствующих Митрохин. – Я уже порядочно служу вместе со Станиславом Владимировичем, а он ни разу не заявил о своем происхождении. Более того, он не завел себе денщика, сам все делает и себя обслуживает. Удивительно.

– Но согласитесь, господа, несмотря на происхождение и титул, ваш командир отлично подготовлен и хорошо бьет японцев, – сказал Шестернев, разливая очередную порцию коньяка по рюмкам. – И умелый, и хозяйственный, и самое главное – не жадный. Я, когда услышал фамилию Станислава Владимировича, пытался найти внешнее сходство. Как ни странно – не нашел. А присмотревшись внимательней, заметил знакомые мне с юности жесты, походку, даже интонации в разговоре похожие уловил. Правда, телосложением вы, Станислав Владимирович, крупнее своего отца.

– Это не от меня зависит. Отец говорит, что статью я пошел в прадеда, а лицом схож с основателем нашего рода – первым графом Головко.

– Тогда господа, есть предложение выпить повторно за здоровье командира четвертой батареи, – предложил Шестернев. – Ему и всем нам здоровье потребуется, скоро возобновится наступление, а японцы будут драться отчаянно.

Никто спорить с капитаном не стал. Молча смаковали отменный коньяк. Затем, обсудив предстоящие бои с японцами, перевели разговор на женщин, а именно говорили о женах. Корде и Шестернев достали фотокарточки детей и жен. Фото пошли по рукам. Я тоже не удержался, показал фото моей Любочки. Все офицеры единодушно сошлись во мнении, что Любочка очаровательное и восхитительное создание. Агарков и Митрохин сказали, что не успели обзавестись ни женами, ни девушками – времени не хватило. Но уверенно заверили, что после окончания кампании обязательно устранят сей недостаток. Расстались с гостями ближе к полуночи, засиживаться не стоило, мы в действующей армии, приказ на выступление может последовать в любую минуту.

Через два дня начались ожесточенные бои с японской армией. Наше продвижение в направлении городка Тюренчена почти застопорилось. Японцы все мало-мальски пригодные для обороны складки местности использовали для строительства окопов и укреплений. Выбить их стало непросто, противник буквально зубами вцепился в свои позиции, ведь именно в этих местах японцы сильно потрепали русские полки в начале кампании. Теперь наступило время японцам отхватить по морде.

Ежедневное продвижение вперед не превышало одной-двух верст. Моя батарея понесла первые потери. Пострадали в основном нижние чины и обозники. Как ни печально, но проявился серьезный недостаток наших трехдюймовок. Защиты расчета и прицельных приспособлений не было совершенно. Если расчеты еще успевали укрыться во время обстрелов, то прицелы быстро снять со всех орудий не успевали. Я пытался приспособить для защиты расчетов деревянные щиты. Дерево есть дерево, осколки и шрапнель, в большинстве случаев пробивали щиты, незначительно теряя скорость, повреждая орудия, хоть и незначительно.

Канонада не стихала целыми днями по всей линии соприкосновения противоборствующих сторон. Наши полки атаковали японцев при поддержке артиллерии. Японцы, отбив атаки русских войск, яростно контратаковали и дрались с отчаянностью обреченных. Пехотные офицеры рассказывали, что даже лежащие раненные японцы пытаются пырнуть штыком пробегающих рядом русских воинов. Как бы стойко не сражался противник, но я стал замечать, что в численном отношении наших войск стало больше и численность эта возрастает с каждым днем. Это позволяло нам бить неприятеля и оттеснять его к морю.

В круговерти боев я потерял счет дням. Еще бы не потерять, когда за день открываешь огонь по заявкам пехоты каждые полчаса. Затем пополнение боезапаса, решение вопросов питания солдат на огневых позициях. Да, что там говорить- командир батареи весь день трудится, не отвлекаясь. Время ночного отдыха пролетает как одна минута. А если учесть, что температура воздуха начала неуклонно расти, то воевать становится сложнее и это несмотря на близость моря. Вечером очередного дня мы занимали отвоеванные у японцев позиции. Окапывали орудия. Я посмотрел в направлении моря. Оно виднелось огромным синим пятном, по которому разбросаны маленькие серые точки. В разных местах эти серые точки ярко сверкнули. Интересное природное явление вызвало у меня удивление. Нарастающий вой и свист развеяли мою иллюзию – такие звуки издают только падающие снаряды крупного калибра.

– Батарея, в укрытие! – во всю мощь своего голоса подал команду, и упал в небольшой окопчик, вырытый на моем наблюдательном пункте.

Земля вздрогнула, сильно ударив меня в живот и грудь. Непроизвольно успел сосчитать разрывы. Их было двенадцать. Потом было не до счета. Комья земли, камни и прочий мусор посыпались на меня сверху. Чуть осела пыль- выглянул из окопа. На месте третьего орудия первой полубатареи зияла большая воронка. Там же находился расчет орудия и мой офицер! Что с ними? Посмотрел на море, вспышек не заметил, поэтому, пригибаясь, побежал к позиции третьего орудия. От орудия ничего не осталось и от расчета тоже. На краю воронки лежал прапорщик Агарков в разорванном мундире. Вместо левой руки повыше локтя, сплошное месиво из мяса и костей. Кровь из страшной раны выходила толчками. Выдернув брючный ремень прапорщика, я, сорвав с него остатки мундира, перетянул рану выше размозжённого места. Кровь перестала течь. Оглянулся вокруг. На позициях батареи носились санитары, оказывая помощь раненым. Остальные солдаты выносили в тыл погибших.

– Станислав Владимирович, ну как же так получилось? – еле слышным голосом спросил очнувшийся Агарков.

– Потерпи Константин, я сейчас найду врача, он тебе окажет помощь.

– Как я без руки жить буду? За калеку ни одна девушка замуж не пойдет, а я даже целоваться толком не умею.

– Научишься. Полежи, я сейчас позову солдат с носилками.

Сделав пару шагов, я столкнулся с Архипычем.

– Ваше благородие, вы целы? – поинтересовался унтер-офицер.

– О, Архипыч, берите пару солдат и несите прапорщика Агаркова в пехотный лазарет, там есть врач. Прапорщику срочно надо делать операцию, ему руку почти полностью оторвало.

– Все понял. Вы тут осторожней, ваше благородие, мы за вас переживаем. У меня в расчете бывший матрос есть, так он сказал, что выстрелы будут не частые, но это бьют корабельные орудия крупного калибра. Заметите огонек на море, знайте, к нам летит снаряд, укрывайтесь.

Агаркова унесли, а я стал обходить батарею. Досталось нам сильно. Третьего орудия, как не бывало – его снарядом разнесло вдребезги, а расчет порвало на куски. Остальные орудия первой полубатареи взрывной волной опрокинуло, расчеты сейчас возвращают орудия на прежние места. Убитых нет, но есть несколько легкораненых. Досталось обозу, лошадей побило много. Нам еще повезло, вражеские снаряды не угодили в наши временные склады боеприпасов. Получив доклады о потерях, передернулся. Пятнадцать человек насмерть, двадцать один человек ранен, шестеро из них тяжело. Приказал всем находиться в укрытиях до моего распоряжения, на батарее оставить только наблюдателей. Возвращаясь на наблюдательный пункт, проходил мимо воронки, где раньше стояло третье орудие. Мне показалось, что земля на скате воронки шевельнулась. Я подумал, что от пережитого мне начало мерещиться. Присмотрелся, шевелится. Позвал двоих солдат. Общими усилиями откопали живым унтер-офицера Селезнева. Весь в грязи, в потеках крови, сочившейся из носа и ушей, но живой Селезнев жадно пил воду из поднесенной ему кружки. На вопросы не реагировал, похоже, унтер-офицер оглох. Отправили бедолагу в лазарет.

Японские корабли ударили по нам еще дважды. На этот раз снаряды легли на позициях пехоты. Для себя я сделал вывод, что японские корабли бьют не прицельно, а по площадям, на удачу, авось в кого-то попадут. Надо сказать, попали они хорошо, людей набили много. Самое обидное, что мы ответить ничем не сможем. Трехдюймовкой не добьем, а осадных орудий я у нас не наблюдал. Если японские корабельные комендоры пристреляются к нашим позициям, то превратят здесь все в месиво из человеческих останков и разбитых укреплений с орудиями, уцелеть будет невозможно. А где же наши корабли? Почему российское морское начальство дает возможность японцам безнаказанно нас убивать?

– Досталось вам, Станислав Владимирович? – отвлек меня от размышлений голос Шестернева. – Видел разрывы на ваших позициях, поэтому пришел справиться о делах.

– Вам хоть повезло, Иван Модестович?

– Японские снаряды легли с недолетом, никого не зацепило. А вот поручик Николаев ранен вторично, увели в лазарет. Орудия его батареи не пострадали и людей раненых мало. Все вам досталось и пехоте.

– Вы доложили командиру дивизиона о случившемся?

– Да написал, как обычно вечернее донесение.

– Я тоже донес о понесенных потерях. Знаете, Иван Модестович, я себя чувствую голым, поскольку ничего не могу противопоставить корабельной артиллерии.

– Нам еще повезло, что обстрел ведут только крейсера. А если бы подошли эскадренные броненосцы, то нам бы зразу нужно бы готовить большое количество могил. Если вас это утешит, то скажу, что огонь велся по всем нашим войсками, в центре и в западном секторе. О чем это говорит? О том, что японцы в скором времени подгонят транспортные суда и начнут эвакуацию остатков своего воинства. Мы здорово потрепали армию Куроки. Разговаривал я сегодня со знакомцем, он в штабе 138-го пехотного Болховского полка служит. Он мне поведал, что общие потери японцев оцениваются в двадцать-двадцать пять тысяч погибших. К нам в плен попало около трех тысяч. Сколько раненых свезли к Дунгань – трудно сказать, но думаю, не мало. По всему выходит, что обороняются японцы из последних сил. Если мы завтра стремительно атакуем, то можем захватить Дунгань и пленить много солдат неприятеля. По своим солдатам вражеские корабли стрелять не станут.

– Мне один знакомый сказал, что каждый японец, ради государственных завоевательных идеалов, обязан пожертвовать собой. Знаете, столкнувшись в боях с японцами, я поверил в это изречение. Если японским морякам будет поставлена задача уничтожить как можно больше нашей пехоты и артиллерии, то они откроют стрельбу, не обращая внимания на своих соотечественников, попавших к нам в плен.

– Ладно, покойной вам ночи, Станислав Владимирович, завтра все увидим.

Увидели мы все ночью. Поступил приказ о наступлении за три час до рассвета. Стараясь соблюдать тишину, наши войска приблизились к японским позициям на дальность прямого выстрела орудия. Развернув орудия на открытых позициях, начали артиллерийскую подготовку. Били вслепую, ориентируясь по фонарям, зажженным японцами на берегу моря. С трудом удалось рассмотреть баржи и какие-то пароходы, принимающие на борт японские войска. Отстреляв по три-четыре десятка снарядов, снимались с позиций и следовали за пехотой ушедшей вперед. Радовало, что неприятельские корабли по нам не стреляли. Либо они ушли, что маловероятно, либо не поступил приказ на открытие огня.

Рассвет я встретил в версте от моря, почти в пригороде Дунгань. Этот маленький городок расположен в дельте реки Ялу. Картина перед глазами открылась ужасная. Куда не кинешь взгляд: везде трупы, наши и японские. В небольшом порту Дунгань горел какой-то транспортный корабль, с него за борт прыгали солдаты. Выплыть с оружием и амуницией почти невозможно, но многие пытались. Большие боевые корабли заходить в порт не могут – мелко, а разные баржи и пароходы- вполне. Моя батарея вела огонь по отходящему большому пароходу. Я отметил несколько точных попаданий. Сам корабль повредить мы не могли, за исключением труб и капитанского мостика, зато по палубе шрапнель прошлась, подобно острой косе. Посмотрел по сторонам и увидел, что вся имеющаяся здесь русская артиллерия ведет огонь по транспортным судам противника. Но те, дымя трубами и охваченные пожарами, полыхающими на палубах, уходили в открытое море. К нашей большой радости, в гавани боевых судов японцев не было.

Когда японские суда скрылись за горизонтом, русская армия начала входить в городок Дунгань и занимать все пригороды. То, что я увидел собственными глазами, забыть и понять невозможно. Во всех домах и на подворьях ровными рядами и в беспорядке лежали раненые японские солдаты, все они были убиты. Убивали раненых ударом штыка в область сердца и сделали это не русские солдаты. Возле большого богатого дома, в центре Дунгань, наткнулся на целую гору трупов японских офицеров со вскрытой брюшной полостью и обезглавленных. Даже мои старослужащие солдаты не выдерживали этого ужасного зрелища, то одного, то другого воина выворачивало наизнанку. Мой организм тоже отреагировал подобным образом. Везде была смерть и очень жуткая.

– Страшное зрелище? – спросил меня, непонятно откуда взявшийся подполковник Терехов. – Выходит, мест для всех на судах не хватало, поэтому от раненых избавились таким образом, чтобы в плен к нам не попали, – задумчиво произнес Александр Петрович.

– А головы офицерам, зачем рубили? – спросил я, еле ворочая языком в пересохшем рту. – Это же настоящая дикость!

– Вы не совсем правы Станислав Владимирович. Раненные японские офицеры совершали ритуальное самоубийство – сэппуку, а их близкие друзья, отрубали им головы, облегчая переход в иной мир. Это ритуал воинов-самураев.

– Многих раненых, наверное, можно было выходить?

– Японцы вывозили здоровых солдат, ведь раненные занимают на судах много места, да и ухода требуют. Вот и решил генерал Куроки избавиться от проблем. По словам уцелевших местных жителей, японцы еще вчера днем начали готовиться к эвакуации.

– Боевых кораблей я в бухте не заметил, они ушли?

– С наступлением сумерек ушли в направлении Порт-Артура. Предполагаю, японцы хотят потрепать, запертый в гавани базы наш флот. Не удивлюсь, если неприятель осмелится еще на одну дерзкую десантную операцию, но уже ближе к базе нашего флота.

– Так мы еще не успели оправиться от боев на этом участке и, выходит, снова придется сражаться.

– Пехотные подкрепления подходят регулярно. По железной дороге войска доставляют почти к Порт-Артуру. Правда, артиллерии поступает, на мой взгляд, маловато. Вам в скорости подвезут боеприпасы, восполните расстрелянные, и после короткого отдыха выступите, куда прикажут.

– Боеприпасы – это хорошо. А людей дадут? У меня командир полубатареи Агарков в бою пострадал, без руки остался, еле спасти удалось. Не знаю, выжил ли он в тылу.

– На счет пополнения потрепанных артиллерийских подразделений ничего сказать не могу, не располагаю информацией. Готовьтесь, Станислав Владимирович, воевать с теми, кто у вас есть в наличии. Еще я очень рад, что вам, подпоручик, удалось выжить в этой кровавой бане. Постарайтесь в будущем уцелеть.

Подполковник распрощался со мной и быстро покинул место нашей встречи. Мне показалось, что Терехов просто растворился в воздухе. Вот он только что был рядом, не успел моргнуть глазами – а подполковник исчез. Похоже, Александр Петрович мастер появляться и исчезать внезапно.

Я вернулся к своей батарее, надо было налаживать службу и быт.

Меня разыскал капитан Шестернев и заговорчески поведал о своей находке. В порту его солдаты обнаружили пять осадных пушек японцев в полном снаряжении. Есть прицелы и передки с боеприпасами. Осталось запрячь лошадей и увезти орудия в свое расположение. Сейчас находку охраняют солдаты Шестернева. Честно сказать, я обрадовался. Дальнобойные орудия лишними не будут. Можно тогда и кораблям жизнь испортить, если таковые появятся поблизости.

Не откладывая дело на потом, отправились осматривать орудия. Нас ждало полнейшее разочарование. В месте складирования осадных орудий распоряжался начальник штаба нашей бригады, подполковник Лещинский. Он выразил благодарность капитану Шестерневу за своевременное обнаружение орудий и за организацию надежной охраны. Лещинский отметил, что орудия передаются во вновь сформированную батарею крупнокалиберных орудий, которая должна наносить удары по глубоким тылам противника. Нам ничего не оставалось делать, лишь облизнуться на ускользнувшие из наших рук орудия. С одной стороны жаль, что орудия нам не достались, а с другой – неплохо, не будет неразберихи с доставкой боеприпасов. Мы и так гоняем по местам боев, выискивая снаряды для трофейных Арисак.

По возвращении в батарею меня ждал приятный сюрприз. Доставили наконец-то почту. От Любочки пришло восемь писем и от родителей два. Я разложил их по датам написания, буду знакомиться с новостями постепенно. Письма, написанные в разное время, пришли все одновременно. Последние датированы второй половиной марта.

Любочка описывала все. Погоду, природу, книги, прочитанные за последнее время. Большую часть информации в письмах жены занимало повествование о ее любви ко мне, и о том, как ей тяжко пребывать вдали от меня. Я читал и душа моя разрывалась на части, я люблю свою ненаглядную Любочку, я хочу быть с ней рядом, хочу обнять и расцеловать ее. Пока это невозможно, а жаль.

Родительские письма были менее эмоциональными. Отец писал о подготовке к весенне-полевым работам, об удачных сделках с зерном, о прибылях, полученных на семейных предприятиях по производству сельскохозяйственных машин и инвентаря. В одном письме, рукой мамы была приписка. Мама сообщала, что наши с Любочкой усилия по обзаведению потомством дали положительный результат. Любочка непраздна. Срок пока небольшой, но моя жена очень страдает, ее постоянно тошнит. Ох, уж Любочка, женушка моя любимая, мне ни слова в письме о своем состоянии не написала. Если бы не мама, то и не узнал бы о беременности жены. Откровенно говоря, я обрадовался, у меня поздней осенью намечается прибавление в семье. Я стану не просто женатым молодым человеком, я стану отцом, хорошим или не очень – время покажет.

Прочел все письма по нескольку раз, даже возникло чувство, будто бы я побывал дома, увидел родных мне людей. Ответные послания писал до поздней ночи.

Утром нас вывели за пределы городка Дунгань на отдых. Правда, это так называлось, а на самом деле мы обслуживали орудия, пополняли боезапас, ремонтировали повозки, а также приводили в порядок обмундирование солдат, сильно истрепавшееся за период боев.

Среди густого гаоляна мелькнула тень, и на крохотную поляну, бесшумно ступая, вышел мужчина, одетый в одежду, типичную для данных мест. Его глубоко посаженные быстрые, раскосые глазки были почти не видны на фоне буйной растительности. Длинные, давно не мытые волосы на голове, заплетены в тонкую косу. В руках человек сжимал небольшой лук, а на тонкой веревке, заменявшей ему пояс, висел длинный нож с узким лезвием в деревянных ножнах. Человек походил внешним обликом на китайца-охотника. Местным жителям запрещено иметь огнестрельное оружие, поэтому охотник с луком в руках выглядел обыденно. Понюхав воздух по-собачьи, человек сделал один шаг, затем другой – и вдруг неподвижно застыл, подобно идолу, внимательно глядя себе под ноги.

Затем человек медленно опустился на четвереньки, ощупал вокруг себя землю шершавой ладонью – и стремительно нырнул в заросли гаоляна. Человек, сидевший в зарослях поблизости, выругался про себя и опустил револьвер. Он понял, что разглядел китаец, и осознал причину его внезапного исчезновения. Несколько сломанных травинок и неглубокие вмятины в земле, которые ощупывал китаец, были следами подполковника Терехова. Трижды прокричав филином, подполковник подал сигнал китайцу о готовности к встрече.

Китаец тихо подошел к подполковнику. Они, уединившись в зарослях гаоляна, долго вели беседу. После разговора китаец, со всеми предосторожностями двинулся в обратный путь.

Об этой встрече подполковника Терехова и о многом ином, я узнал значительно позже.

Его агент принес ценную информацию о расположении японских войск, высадившихся в ста десяти верстах от Порт-Артура и о примерных планах наступления на русские позиции.

Информация, полученная от китайца, была таковой.

Японцы, эвакуировав остатки своих войск из Дунгань, через неделю осуществили новую высадку десанта, более многочисленного, под мощным артиллерийским прикрытием корабельных орудий. Остатки Первой армии генерала Куроки и Вторая армия генерала Оку, имея в своем составе тридцать пять тысяч солдат и около двухсот орудий, высадились на Ляодунском полуострове вблизи города Бицзыво.

Их основной целью была южная ветвь Китайско-Восточной железной дороги, связывающая Порт-Артур с Ляояном и другими регионами России.

В середине мая японцы вступили в сражение с 5-м Восточно-Сибирским полком на перешейке в районе Цзиньчжоу. Русский полк прикрывал дальние подходы к Порт-Артуру. Японские войска яростно атаковали позиции русских, неся огромные потери. Казалось, еще одно усилие и русские войска будут отброшены с занимаемых позиций, после чего путь к крепости будет совершенно открыт. Вовремя подошедший Первый Сибирский армейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Штакельберга помог не только удержать позиции, но и отбросить неприятеля на исходные позиции. Японцы не достигли цели, им не удалось перерезать железнодорожную ветку, снабжение основной базы русского флота не прекратилось. И русские, и японские войска спешно окапывались, строили оборонительные укрепления.

В оставленном без боя порту Дальнем высадилась Третья армия генерала Ноги, а в порту Такушан стала высаживаться Четвертая армия генерала Нодзу. Общая численность неприятельских войск в двух местах высадки составляла семьдесят пять тысяч штыков и сабель при трехстах двадцати орудиях.

Армия генерала Ноги должна была прийти на помощь генералу Оку на перешейке Цзиньчжоу, ударить во фланг Первому Сибирскому корпусу. Генерал Нодзу силами своей армии обязан был воспрепятствовать русскими войскам в оказании помощи сражающимся полкам и дивизиям, то есть направить свои дивизии наступать в северном направлении.

Казалось бы, все учли японские стратеги, но не учли они фактор генерал-лейтенанта Линевича. Этот уважаемый, убеленный сединами, с огромным боевым опытом генерал со своим штабом разработал неплохую наступательную диспозицию, целью которой являлось полное уничтожение всего неприятельского десанта.

Линевич Маньчжурскую армию разделил на три группировки. Западная группировка, самая многочисленная, под командованием генерала Зарубаева, действовала против генералов Куроки и Оку, закрывая путь на Порт-Артур. Центральную группировку возглавил генерал Бильдельринг. Ее задачей был разгром Третьей армии Ноги и возвращение порта Дальнего, в котором японцы развернули временную флотскую базу. А Восточная группировка под началом генерала Засулича развернула фронт наступления по направлению к городу Такушан, против армии генерала Нодзу. Генерал Линевич мог теперь организовывать наступательные операции. В его распоряжении находилось более ста шестидесяти тысяч войск и подкрепления поступали регулярно. Впоследствии наши группировки были пополнены личным составом, вооружением и развернуты в полноценные армии: 1-ю, 2-ю и 3-ю.

Естественно, всего вышесказанного я не знал – уже после окончания войны мне подробнейшим образом это объяснил тогда уже полковник Терехов.

Сейчас же я во главе своей батареи в составе бригады двигался в направлении населенного пункта Тзянзынтао, где нам предстояло занять оборону. Жара стояла уже неимоверная, люди и животные страдали от недостатка хорошей питьевой воды. Если попадались какие-либо ручьи и речушки, то это становилось настоящим праздником. Почему рубежом организации обороны избран именно Тзянзынтао, я понял по прибытии на место и после тщательного изучения карты. Наша группировка заняла все господствующие высоты на холмистой гряде. Имелось всего две боле-менее пригодные для передвижения войск дороги. Чтобы воспользоваться излюбленным японцами способом охвата войск противоборствующей стороны, неприятелю нужно было увести часть войск на северо-запад, а часть – на северо-восток, значительно ослабив центр войск. Генерал Нодзу решил по-другому: он ударил основными силами по Семнадцатому армейскому корпусу, в который входила 35-я пехотная дивизия и наша артиллерийская бригада.

Противник сосредоточил против наших позиций большое количество артиллерии, которая с началом японского наступления обрушила на окопы пехоты настоящий ливень снарядов. Артподготовка длилась около получаса. Естественно, и наши батареи вели контрбатарейную борьбу, пытались выбить орудия противника. Где-то это удавалась, а где-то была пустая трата боеприпасов.

Моя батарея, как обычно, прикрывала 137-й Нежинский полк. Японские артиллеристы повредили у меня два трофейных орудия, расстрощили им колеса. Благодаря запасливости Архипыча, своевременно нашедшего несколько орудийных колес, поломки удалось исправить. Вот раненых заменить некем, расчеты вели стрельбу меньшей численностью. Первую атаку японцев мы отбили. Сейчас я в полной мере ощутил нехватку офицеров в батарее. Мне пришлось большую часть времени проводить на позициях первой полубатареи. Хоть и хорошо у меня обучены унтер-офицеры, умеют отлично наводить орудия и метко стрелять, но они еще теряются в принятии самостоятельных решений, постоянно ищут глазами офицера. Я же не могу одновременно находиться в разных местах. И так бегаю по всей позиции под обстрелом. Прапорщик Митрохин мне пытается помогать, но у него самого забот море.

Вторая атака неприятеля готовилась дольше. К тявкающему голосу семидесятипятимиллиметровых Арисак примешался звук выстрелов калибром крупнее. Собственно, это можно было заметить по высоте земельных фонтанов от разрывов. Достать эти пушки наши трехдюймовки могли, как-никак восемь верст это расстояние достаточное, а вот корректировать стрельбу некому, нет у нас людей в окопах пехоты. Да и не каждый унтер-офицер способен проводить корректировку огня батареи, нужен офицер. А где его взять? Как организовать передачу сведений? Прикинул я на бумаге примерное расстояние и направление до вражеской крупнокалиберной батареи, провел необходимые вычисления. Сейчас попробую двумя орудиями достать опасного противника. Передал целеуказание по новым данным, приказал, с небольшим шагом прицела отстрелять по двадцать снарядов на орудие. Потом мне отвлекаться было некогда, японская пехота заполонила свободное пространство перед окопами пехоты.

Орудия били по японцам шрапнелью, с близкого расстояния, пулеметы стрекотали взахлеб длинными очередями, солдаты вели стрельбу из винтовок в разнобой, а противник не останавливался, приближался к нашим окопам. Даже подумал, что рукопашной схватки пехотинцам не избежать. В такой сутолоке я не смогу поддержать огнем полк. Видно Неженцы поняли это сами, в бой включился еще один пулемет. Противник не выдержал, залег. Потом отстреливаясь, ползком начал отходить. Я им по мере сил помог в принятии правильного решения, обильно укладывая шрапнельные и фугасные снаряды в порядках японцев. Атака противника захлебнулась в крови его собственных солдат.

В минуты затишья пробежался по батарее, проверил наличие боеприпасов, справился о потерях. Убитых было четверо, все нижние чины, а раненым оказался Архипыч, ему маленький осколок попал в правое плечо. К моему приходу осколок Архипыч извлек из раны сам, сейчас промывал рану водкой, санитар стоял рядом сокрушенно мотал головой и готовился наложить повязку. Архипыч категорически отказался покидать позицию, сказал, что с такой царапиной в лазарете делать нечего.

На своем наблюдательном пункте встретил капитана Шестернева.

– Станислав Владимирович, добрый вам день, поделитесь способом, которым вы смогли достать полевые мортиры японцев, – попросил улыбающийся капитан.

– И вам здравствовать, Иван Модестович. А с чего вы решили, что я достал, да еще и полевые мортиры врага?

– По калибру прилетевших снарядов определился. Воронки уж больно приметные. Если бы били осадные орудия такого же калибра, воронки имели другую форму и глубину. У осадных орудий снаряд тяжелее. На моих позициях эти поросята падали на протяжении всего боя, а у вас всего несколько воронок. Поэтому предположил, что вы нашли способ борьбы.

Взял свои заметки на листах бумаги и начал объяснять Шестерневу, как проводил вычисления прицела и угломера, зная предельную дальность стрельбы полевых мортир японцев. Рассказал, как проводил стрельбу, постоянно меняя прицел без смены направления.

– Ну, вы, подпоручик, голова, на пустом месте изобрели новый метод контрбатарейной борьбы, – радостно произнес капитан. – Надо всему дивизиону рассказать об этом, будет японцам неприятный сюрприз.

– Я не против. Только когда это сделать? Мы из боя не выходим, и до вечера еще атака будет. К своим вычислениям я бы добавил наблюдателя корректировщика в порядках пехоты. Не знаю, как организовать передачу результатов и данных на стрельбу.

– Помогли бы нам, Станислав Владимирович флотские офицеры, есть у них система передачи сведений и сигналов флажками, но у нас таких сигнальщиков, к сожалению нет. Вот в вечернем рапорте я обязательно донесу командиру дивизиона о ваших соображениях и потребую к нам на позиции матросов-сигнальщиков. До Порт-Артура по железной дороге рукой подать и на лошадях полста верст потерпят. Тогда до встречи на вечернем совещании.

Шестернев, пожав мне руку, убежал к себе на батарею. Неприятель изготовился к очередной атаке.

Третью за сегодня атаку отбили относительно легко. Японцы погнали на поле боя, на участке нашей обороны, не больше батальона. Приложили их из всех видов оружия. Очень многие солдаты неприятеля не увидят своих любимых островов, превратившись в бездыханные трупы.

На вечернем совещании у командования дивизионом Шестернев, как и обещал, рассказал о моем методе борьбы с неприятельскими полевыми мортирами. Он так и назвал – метод Головко. Умные высокоблагородия, записали здравые мысли, обещали все тщательно проработать и выдать к утру рекомендации. Просьбу о привлечении к делу флотских сигнальщиков сочли здравой, Григорович обещал подать командиру бригады соответствующий рапорт. В конце совещания Григорович отчитал меня за внешний вид солдат моей батареи.

Мои батарейцы, как и вся русская армия, были одеты в белые гимнастерки и светлые шаровары, представляя собой отличную мишень на фоне зелени. Я же хотел сделать снаряжение солдат менее приметным в данной местности. Этот способ я подсмотрел у пехотинцев. Проще говоря, обмундирование я заставил окрашивать, проваривая гимнастерки и шаровары вместе с зелеными стеблями местной травы. Окрашивание было неравномерным, с непонятными пятнами, какое-то зелено-желтое получалось. Тем не менее, мои солдаты стали не так заметны на позициях. Но высшему начальству такой внешний вид моих солдат не понравился. Не смолчал я, огрызнулся. Предложил командиру дивизиона раздобыть фабричную краску, как это делают пехотинцы 137-го Неженского полка. Чуть ли не скрепя зубами Григорович пообещал изучить этот вопрос. К моему счастью подполковник не приказал выстирать обмундирование.

Уставший и измотанный я прибыл на батарею. Меня ожидал остывший ужин и теплая от жары кружка с вином.

Утром в порядках противника я отметил подозрительную активность. В бинокль хорошо были видны столбы пыли в тылу неприятеля, поднятые по всей видимости, множеством ног солдат. Вероятно, ночью генерал Нодзу получил подкрепления, ведь японские корабли курсируют в этой части Желтого моря беспрепятственно.

Вступивший в командование морскими силами после гибели вице-адмирала Макарова контр-адмирал Витгефт, похоже, отказался от борьбы за господство русского флота на море, а направил все свои усилия на укрепление обороны крепости Порт-Артур. Вот и получается, что японцы в любое удобное для них время могут снабжать свой десант живой силой, боеприпасами и продовольствием. А если выпустить в море несколько наших кораблей, да оседлать линии снабжения, то японцам несдобровать. Без патронов, снарядов и с пустыми желудками японские войска долго не протянут. Местных китайцев солдаты генерала Нодзу, я думаю, уже ограбили, забрав съестные припасы. Это я так рассуждал с позиции командира батареи, не владея полной информацией обо всех сражениях на театре военных действий. Ладно, рассуждать будем в мирное время, сейчас нужно провести тщательный осмотр батареи, проверить ее готовность к ведению боя.

Первая линия окопов 137-го Неженского полка покрылась сплошными разрывами. Японцы били по пехоте орудиями разных калибров. Я включился в контрбатарейную перестрелку, но пока не достиг существенных результатов. Японских орудий на нашем участке было значительно больше. И что примечательно, особенно много снарядов сыпалось на стыке двух батальонов полка. Видимо нащупали японцы слабое место в обороне пехоты. Затем в атаку пошла японская пехота. Такого количества противника мне не приходилось видеть. Все поле покрыли густые цепи неприятельских солдат. Непрекращающийся с нашей стороны артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь, лишь слегка притормаживал продвижение противника к нашим позициям. Выбитые передние цепи заполнялись моментально тыловыми цепями японцев. На расстоянии трехсот-четырехсот метров от наших окопов хорошо были видны нагромождение человеческих тел. Но атакующие нас войска на это не обращали внимания, японцы рвались вперед. Я еще раз присмотрелся к стыку между батальонами и с неудовольствием отметил, что оказался прав. Неприятель направил острие своего удара именно туда. Перенес огонь первой полубатареи на новую цель, приказав развить максимальный темп стрельбы. Не всех врагов удалось уложить на подступах к окопам Нежинского полка. А когда японцы оказались в первой линии, стрелять я не мог, была опасность поразить своих солдат.

Около полусотни солдат неприятеля, перевалив через опустевшие русские окопы, не бросились на пехоту с тыла, а направились бегом к моей батарее. Мои батарейцы хорошие солдаты, могут отлично стрелять из орудий, но в пехотном бою они слабоваты. Быстро развернули два орудия в сторону надвигающейся угрозы. Дали всего по три выстрела шрапнелью, больше не успели, расстояние японцы быстро сократили.

По моей команде расчеты первой полубатареи открыли огонь из карабинов. Я взял в левую руку револьвер, а в правой руке сжимал эфес сабли. Пришел черед сойтись с врагом лицом к лицу, надеюсь, уроки Прохора и Дорохова помогут мне выжить. Дальше думать стало некогда. Набегающих врагов поражал из револьвера, рубил саблей. Старался уклоняться от колющих ударов штыками винтовок. Один маленький, но юркий японский солдат подобрался ко мне сбоку и нанес удар штыком. Я непроизвольно немного сместился, услышал треск разрываемой материи мундира и ощутил жжение в левой части груди. Сделав полшага в сторону, наотмашь нанес удар по врагу. Успел заметить, что удар пришелся по рукам японца. Острая сабля отсекла солдату кисти, они так и продолжали сжимать винтовку, которая разорвав мой мундир, упала на землю. Японец в диком крике взмахнул обрубками рук, забрызгал меня своей кровью с головы до ног. Не могу объяснить, но какое-то чувство заставило меня присесть и в этот момент над головой свистнула сабля японского офицера. Не поднимаясь, нанес удар своей саблей на уровне ног противника. Попал удачно, одна нога врага подломилась в коленном суставе. Привставая, нанес падающему противнику удар в область шеи. Все, этот офицер мне не соперник, надо с остальными японцами разбираться. Оглянулся вокруг себя и увидел только русские пехотные мундиры, все японские солдаты уже расстались с жизнью. Оказалось, нам на выручку пришел взвод резервной роты Нежинского полка. Не будь их, еще неизвестно чем закончилась бы схватка на позиции полубатареи.

– Ваше благородие, у вас весь мундир разорван, я вижу, вы ранены, – тряс меня за плечо пехотный санитар. – Вам надо срочно в лазарет.

– Потом солдат, мне надо посмотреть, кто из моих пушкарей остался живым.

– Как знаете, ваше благородие, я с вами не могу долго находиться, другим раненым помощь требуется.

Я начал осматриваться. Прореху в обороне пехота ликвидировала, подведя резервы. Позиция полубатареи была завалена телами врагов и моих солдат. Быстро организовал разбор человеческих завалов, старались спасать живых. Боже, как их мало уцелело! Командиры моих полубатарей прислали помощь. Архипыч лично прибежал. Не обращая внимания на мои протесты, отвел меня к снарядным ящикам, начал обмывать меня и обрабатывать рану.

– Повезло вам, ваше благородие, – ворчливо заметил Архипыч, – штык скользнул по ребру, но глубоко кожу вам попортил. – Неужто нельзя было уйти с полубатареи?

– Уйти и бросить своих солдат? Вы, Архипыч, бросили бы?

– Так то же наше дело солдатское биться с врагом и погибать, если доведется. А вам, офицерам, надо нами командовать.

– Уходить и уводить батарейцев было нельзя. Японцы бы взорвали все наши орудия и снаряды. Глядишь и к лазарету бы добрались, могли погибнуть все раненные. Вы лучше скажите мне, мы успешно отбились?

– Побили нас сильно, я имею в виду пехоту. У меня только двое раненых, у прапорщика Митрохина один канонир-подносчик убит. А вот в первой полубатарее всего десятка полтора живых наберется, остальные убиты и ранены Вот и вы, ваше благородие, японцем отмечены. Как теперича воевать будем?

– Посмотрим, кто уцелел, хорошо бы командиры орудий не пострадали, а остальных наберем из других полубатарей, придется воевать неполным составом.

– Можно из обозников кого-то забрать, тех, у кого что-то в голове есть, окромя овса и сена. А еще лучше у командира дивизиона людей выпросить.

– Последний раз подполковник Григорович говорил, что резервов у него пока нет.

– А вы направьте ему рапорт после сегодняшнего боя, может, найдет кого-нибудь. Я перевязку вам закончил. Хорошо бы, ваше благородие, вам полежать, отдохнуть. Но вы не согласитесь. Я сейчас сбегаю к вам в палатку, принесу вам другой мундир, а то в этом тряпье вы страшно выглядите.

Унтер-офицер ушел, а я стал себя рассматривать. Шаровары целые, сапоги на месте, а всего остального нет, валяются какие-то окровавленные тряпки. Перевязку мне Архипыч сделал хорошо, не мешала движению. Только сейчас я начал ощущать рану, она отзывалась тупой и ноющей болью. В бою, я на нее не обращал внимания, потому-что сконцентрировал все свое внимание на желании выжить. На сей раз мне удалось, а дальше видно будет.

Переодевшись, начал заниматься комплектованием первой полубатареи, ведь уцелел только один унтер-офицер и три наводчика, остальные – подносчики, всего двенадцать человек. Один командир орудия убит, а двое ранены, правда, я питаю надежду, что через пару дней они смогут командовать. Еще семь человек раненых в лазарете, остальные погибли, их в строй не вернешь.

Полностью закончить перестановку в батарее мне помешали японцы, вновь пойдя в атаку. Вот неугомонные создания, вновь нацелились на прежнее место прорыва. Не угадали, теперь я прикрою это место всеми орудиями полубатареи. Конечно, точность огня в первой полубатарее пострадала, ну, нельзя требовать прицельной стрельбы от не притертого друг к другу расчета, к тому же неполного. С горем пополам, мы смогли достичь неплохого темпа стрельбы. Я лично вносил коррективы в наводку орудий, если наводчики не успевали. До роты пехоты мы успели выкосить, прежде чем японцы опомнились и начали отступление.

Нелегко далась мне эта атака врага, дурно стало в самом конце, все вокруг зашаталось почему-то. Все оказалось просто. Рана открылась, пропитав мой мундир насквозь кровью, вот и сейчас она маленькими каплями скатывалась на шаровары. Отдал команду прапорщику Митрохину заменить меня, пока буду ходить в лазарет.

Санитары помогли мне снять мундир, а врач быстрыми движениями ножниц разрезал бинты. Затем, обработав рану какой-то жидкостью, вызвавшей жжение, начал ее зашивать. За короткое время я узнал, что врач обучался своему лекарскому мастерству в Германии. Они практиковались в наложении швов на раны, используя для этого спелые помидоры. Наставники требовали, чтобы шов был ровным, надежным и в тоже время не разрывал тело овоща, не давая соку вытекать. По словам врача, моя рана, несмотря на страшный вид, не опасна для жизни, но на перевязки и обработку надо приходить ежедневно. Вколов мне шприцем лекарство и насыпав в ладонь горсть таблеток, врач закончил возиться со мной. Затем он переключился на нового раненого, уложенного на операционный стол. Запив водой таблетки, направился к выходу.

– Подпоручик, – услышал я голос штабс-капитана Корде, – обождите меня, пожалуйста. – Эскулапы закончат бинтовать мне руку, вернемся на позиции вместе.

– Хорошо, я постою на свежем воздухе.

Свежим воздух можно назвать относительно. Стояла жара, солнце палило нещадно. Но оставаться в палатке лазарета было выше моих сил. Со всех сторон доносились стоны и крики раненых. Кто-то молился, а кто-то выл на одной ноте, а кто-то матерился на все лады. Наших врачей нужно награждать регулярно, они сколько мук и страданий через себя пропускают.

– Вы к себе на батарею? – осведомился Корде.

– Да.

– Зацепило сильно?

– Рана глубокая и длинная. Японец штыком достал.

– На батарее рукопашная схватка была или в атаку ходили?

– Японцы прорвались на первую полубатарею, пришлось отбиваться. Пехотинцы помогли, а так не знаю, удалось бы отбиться. А вы, похоже, пулю поймали?

– Как это приключилось, ума не приложу, не заметил. Врач сказал, пуля прошла навылет, кость не задета. В лазарете задерживаться не могу, офицеров в моем батальоне повыбили много. Да и солдат осталась половина. Усилит неприятель атаки – можем не устоять, все поляжем, а по нашим трупам японцы пойдут дальше.

– Я утром заметил, что к противнику подошло подкрепление.

– Точно подошло. Я осматривал несколько трупов японцев. Они обмундированы и вооружены лучше прежних. У всех новая амуниция и винтовки, возраст до двадцати пяти лет. Смею предположить, мы столкнулись со свежими хорошо обученными вражескими силами.

– А что ваше начальство говорит?

– Полковник Истомин пытается у начальника дивизии – генерал-лейтенанта Смирнского выпросить резервы, пока безуспешно.

– У меня тоже проблем с комплектованием расчетов много. Командир орудия погиб, другие ранены, пришлось наводчиков на командование назначать. Так, что за точность огня не обессудьте, Сергей Петрович, буду делать все, что смогу.

До вечера нас противник не беспокоил, впрочем, как и мы его.

Наутро перед нашими пехотными позициями появились японцы под белым флагом с красным крестом. Через переводчика они объяснили нашим пехотным офицерам, что хотят собрать и захоронить своих солдат, опасаются эпидемий, могущих вспыхнуть от жары. В принципе, враги правы, пусть убирают своих воинов, попахивать они стали и очень сильно. Своих павших солдат и офицеров мы захоронили еще вчера вечером. Около полусотни японцев собрали в наших тылах и тоже схоронили в общей могиле. Весь день боевые действия не велись на всем протяжении фронта. У меня было время позаниматься с вновь укомплектованными расчетами.

Вечером состоялось совещание у командира дивизиона. Подполковник Григорович отметил, что сегодня ночью к нам прибудет пехотное подкрепление из семи маршевых рот. К утру следует ожидать прибытие двух Сибирских корпусов с артиллерией и конницей. Наш XVII корпус завтра на неделю выведут в тыл на отдых и пополнение, затем по очереди будут отводить другие подразделения. Это делается с той целью, чтобы к середине июля корпусы, дивизии, бригады и полки были укомплектованы до штатной численности. Как будут развиваться события после озвученной даты, Григорович не знает, но предполагает, что предстоит наступление. Кратко командир дивизиона сообщил о действиях других наших армий. 1-я армия потеснила японцев, но отбросить к городу Бицзыво не удалось, противник упорно сражается. 2-я армия несет большие потери от корабельного огня, город Дальний – сейчас временная база части японского флота. О каком-либо наступлении на врага речи нет. Наши войска закапываются в землю основательно. Вне зоны досягаемости корабельной артиллерии накапливаются резервы, чтобы в нужный момент организовать наступление.

Еще Григорович обрадовал информацией о действиях нашего флота, вернее о части флота, базирующейся во Владивостоке. Этот немногочисленный отряд крейсеров начал действовать на морских коммуникациях противника. Отряду удалось потопить пятнадцать пароходов с боеприпасами и двенадцать транспортов с живой силой. Эта информация очень меня обрадовала. Ну, наконец-то, флот начал активно противодействовать японцам. Главным силам тоже не помешало бы пройтись по морю попугать японских адмиралов.

Долгожданный отдых, как это заманчиво звучит и как это происходит на самом деле в армии, может понять только тот человек, который хоть на короткое время окунулся в армейскую жизнь.

От передовых позиций мы удалились на пять верст, развернули огромный палаточный город. Никакого частокола и колючей проволоки не строили и не натягивали. Но караулов назначили множество по причине наплыва большого количества представителей местного населения. Китайцы хотели нам что-то продать, а что-то купить. Устраивать базары командование запретило. Казаки при помощи крепкого слова и нагаек разогнали непрошеных гостей на удаление более версты.

Пополнение мы действительно получили. Я впервые смог укомплектовать батарею офицерами, унтер-офицерами и нижними чинами согласно штатному расписанию. С позволения командира бригады моя батарея в качестве эксперимента формировалась из трех взводов трехорудийного состава. Один взвод комплектовался трофейными орудиями. Унтер-офицеры достались мне обученные, в смысле знали, что такое артиллерия и для чего она предназначена. На должности командиров взводов назначили офицеров из пополнения. Взводами командовали: первым – прапорщик Переметов, вторым – прапорщик Иванов, третьим – прапорщик Улыбин. Всех их призвали из запаса, до этого по разным причинам они были отставлены от военной службы. Немолодые, имеющие приличный жизненный опыт, новые офицеры включились в работу с подчиненными. Прапорщика Митрохина я перевел старшим офицером батареи, на него возлагалась координация действий всех взводов в бою, разведка новых целей. Архипыч стал у меня помощником по вопросам тылового обеспечения, то есть под его руку отошли все хозяйственные и транспортные роты. А потом я начал тренировать батарею. Все же хорошо, когда с пополнением приходят настоящие артиллеристы. Времени на сколачивание нормальных огневых взводов я потратил меньше, всего три дня. Да и новые офицеры нормально втянулись в процесс обучения. Были кое-какие вопросы, но мы их решали быстро.

Глядя на мои занятия, учебой «заразился» весь дивизион. И никто из господ офицеров не пришел ко мне с предъявлением претензий об излишнем служебном рвении. Понимали, что с обученными солдатами воевать легче.

По вечерам я писал письма любимой жене. Боже, как я соскучился по ней! У нас все так быстро произошло. Я в полной мере не успел насладился нежностью и красотой своей Любочки. Кажется, я и сейчас ощущаю на своих губах ее страстные и неумелые поцелуи. Да, были у нас несколько ночей безумства любви. Двое молодых и здоровых людей любили друг друга до потери сознания. Вспомнил и сердце сжалось от тоски по жене. Как там сейчас она? Беременность хоть и носит временный характер, но длительна по времени и тяжело переносится многими женщинами. В последнем письме Любочка написала о своем положении, но сообщила, как мне показалось, как-то стыдливо. А чего стыдиться, замужняя женщина имеет полное право рожать детей от законного супруга. Это внебрачные связи и дети могут навредить репутации, но у нас с этим все в порядке.

– Вы дадите мне возможность присесть в вашей палатке, Станислав Владимирович? – спросил разрешения подполковник Терехов. – Я к вам обращаюсь, а у вас такое умиротворенное лицо и вы меня совершенно не слышали.

– Извините, ваше высокоблагородие, жене письмо писал, о ней думал.

– Жена это хорошо, даже замечательно. А молодая и красивая жена, замечательно вдвойне. Наладилась у вас переписка?

– Да, письма поступают регулярно.

– Вот и славно. А чего это вы на меня так пристально смотрите, Станислав Владимирович?

– Обычно вы внезапно появляетесь. Вы словно предвестник каких-то важных событий. Я, честно сказать, никак не привыкну к этому. И не могу взять в толк, за какие такие заслуги я удостоен чести общаться с вами.

– Я вам уже говорил, что вы мне симпатичны как грамотный и думающий офицер. Вы склонны к проведению анализа обстановки, умеете ориентироваться в сложной ситуации. Принимаете верные решения. О вашей храбрости я наслышан. Вступить в рукопашную с превосходящими силами противника на батареи не каждый сможет. К тому же вы не болтливы.

– Отступать было поздно и я не хотел, чтобы моя батарея потеряла вооружение. Так я не ошибся в своих предположениях?

– Не ошиблись. Я уже вторую неделю состою при штабе генерал-лейтенанта Линевича, занимаюсь той же работой. Сбор, анализ и передача высшему командованию информации о противнике, о возможных его действиях и замыслах. Недавно присутствовал на совещании в ставке главнокомандующего. Много там собралось генералов и адмиралов, наместник адмирал Алексеев присутствовал. Основной вопрос, поднимаемый на совещании – способы ведения войны с японцами. Генерал Линевич предлагает нанести по японцам удар всеми тремя армиями одновременно. Сконцентрировать на небольшом участке артиллерию. С ее помощью пробить брешь в оборонительных порядках противника. В прорыв ввести конницу, дав ей возможность посеять панику в тылах. Тем временем пехотные части устремятся за конницей в прорыв, постепенно его расширяя и расчленяя оборону врага на несколько частей. Затем разбитые части окружать и принуждать к сдаче в плен или уничтожать.

– Пока будут поступать подкрепления к японцам морем, мы их не сможем быстро опрокинуть и сбросить в море. Насколько я осведомлен, правда, мои сведения уже устарели, японцы на море чувствуют себя вольготно.

– Вы совершенно правы. До этого совещания о событиях на море я также думал. Однако контр-адмирал Витгефт, командующий военно-морским флотом, доложил, что нашим морским силам удалось существенно проредить японский флот. В мае удалось загнать на мины два мощных эскадренных броненосца японцев «Хацусэ» и «Ясима». Эти два судна, получив серьезные повреждения, затонули. Наш флот занял пассивную позицию, не предпринимал никаких серьезных действий до создания группировки подводных лодок. Оказалось, контр-адмирал Витгефт очень давно занимался вопросами освоения подводного флота. Сейчас в его распоряжении девять лодок, создалась эдакая стая акул.

Японцы, блокируя Порт-Артур, расположили группировку кораблей вне досягаемости крепостной артиллерии, встав на якоря. Наши моряки все судоходные фарватеры засыпали минами. Траление мин японцами предпринимается, но наши миноносцы успевают вовремя пресечь их действия. Получается, что японцы не могут приблизиться к Порт-Артуру для обстрела внутреннего рейда, а мы не можем выйти в открытое море всей эскадрой, так как можем попасть под огонь неприятельских кораблей.

Пока японцы отвлекались на мины, контр-адмирал Витгефт приказал подводным лодкам скрытно зайти японской группировке в тыл и нанести удар. Подводники – молодцы. Потопили эскадренный броненосец «Микаса» двумя торпедами, а броненосные крейсера «Касуга», «Ниссин» взорвались от попадания торпед в район артиллерийских погребов. Через пару дней остатки группировки ушли на временную базу в порт Дальний. Естественно их там никто в покое не оставил. Вся акватория бухты, имеется в виду глубокие места, была заминирована. Подводные лодки продолжив скрытно наносить удары, утопили эскадренный броненосец «Асахи». Сейчас его кормовая часть, по словам адмирала, торчит посреди бухты.

Надводные корабли нашей эскадры броненосцы: «Цесаревич», «Ретвизан», «Пересвет» и броненосные крейсеры: «Баян», «Рюрик» и «Россия» в сопровождении нескольких бронепалубных крейсеров и эскадренных миноносцев несколько раз подходили на дальность уверенного поражения противника. Пользуясь данными корректировщиков, скрытно высаженных на побережье, сильно повредили броненосные крейсеры «Идзумо», «Ивате», «Асама». Кстати, крейсер «Идзумо», получив повреждения, спасаясь от затопления, попытался выйти на мелководье. Выйти удалось, но по неизвестной причине он завалился на левый борт. От падения взорвались котлы, образовав огромную пробоину в кормовой части.

Минные транспорты «Енисей» и «Амур» произвели дополнительное минирование подходов к Дальнему со стороны открытого моря. Точных данных нет, но, по словам контр-адмирала Витгефта, японцы потеряли на минах несколько миноносцев и сильно поврежден бронепалубный крейсер «Такасаго».

Посильный вклад в борьбу на море вносит Владивостокская эскадра. Она учиняет настоящий террор вблизи японских берегов, отправляя на дно большинство транспортов, которые не успели укрыться в портах. Были случаи, когда под горячую руку наших моряков попадали транспорты иностранных государств. Досмотровые команды такие суда осматривали и если там находился военный груз, экипажи интернировали, а транспорты отправляли на дно.

– А у японцев нет подводных лодок?

– По утверждениям контр-адмирала Витгефта японцы делают ставку на надводный флот. У них новые и мощные корабли, построенные с использованием передового опыта и новых технологий на верфях Великобритании и САСШ. Скажу откровенно, море не моя парафия, я больше по сухопутным делам.

– Хорошие новости, очень хорошие.

– Конечно хорошие, наконец-то наш флот начал вести боевые действия на море. Сейчас штаб командующего занят разработкой плана масштабного наступления силами армии и флота. Предполагаю, что таковое случится не ранее конца июля, начала августа сего года. К этому времени прибудут необходимые войска и артиллерия. Генерал Линевич в конце совещания отметил, что в сентябре надо планировать высадку на японских островах, чтобы к зиме покончить с войной.

– Александр Петрович, а вы думаете это все реально, о чем вы мне поведали?

– Одновременная атака противника с суши и с моря это очень хорошо. Японцы не будут знать, куда им больше направить сил. Атаковать мы на суше сможем, через пару недель общая численность войск трех армий достигнет двухсот пятидесяти тысяч. Сколько стволов артиллерии прибудет, не знаю, ее выгребают везде. Если все пойдет нормально, то, думаю, одолеем японцев.

– У меня на родине есть поговорка – дай, Боже, нашему теленку волка съесть. Полагаю, бои будут очень тяжелыми и кровопролитными.

– Войны без крови не бывает. Я очень прошу вас, Станислав Владимирович, уцелейте обязательно.

– Сам этого хочу. Ждем с женой прибавления в семействе.

– Поздравляю. Вы хорошо воюете и на семейном фронте не отстаете, молодец.

Подполковник пожал мне руку и покинул палатку.

Два дня мы нормально отдыхали и готовились. Мне сняли швы. В зеркало рассмотрел на рубец. Ничего так, ровный и аккуратный получился шов, правда, пока еще розовый. Думаю, к моему возвращению домой он станет менее заметным.

Вернувшись на позиции, начали вновь строить укрепления для орудий. Наши прежние- заняты другими артиллеристами.

Каждый день прибывали свежие пехотные части. Они в основном располагались в нашем тылу, развернув палаточные городки. Вместе с пехотой подходили артиллерийские части. Такого разнообразия конструкций и калибров орудий мне ранее не приходилось видеть. Были даже дульнозарядные старые бронзовые пушки, стреляющие ядрами. Где их интересно нашли?

Как-то возвращаясь из штаба дивизиона, обратил внимание на разворачивающийся в нашем тылу дивизион пушек неизвестной мне конструкции. Среднего размера орудия, калибром пять-шесть дюймов, с довольно длинным стволом, имели какую-то непонятную конструкцию на конце ствола, и самое главное, были снабжены металлическими щитами для защиты расчета. Любопытство взяло верх. Решил подойти поинтересоваться. Командовал этими орудиями немолодой подполковник.

– Ваше высокоблагородие, подпоручик Головко, разрешите обратиться? – представился я подполковнику.

– Подполковник Лебедев, слушаю вас подпоручик, – уставшим голосом ответил подполковник.

– Я командую батареей, которая перед вами занимает позиции. Вот, увидел орудия незнакомой конструкции и решил посмотреть. Разрешите? А лучше расскажите, если не затруднительно.

– Это, молодой человек, гаубица модели С 5 калибром почти в пять дюймов. Выпускалась до середины прошлого века. Неплохая, хочу сказать, гаубица. Довольно мощный фугасный снаряд, есть к ней и зажигательный боеприпас. Дальность почти десять с половиной верст. В общем мощная и надежная гаубица.

– Я таких раньше не видел и в училище с такой конструкцией нас не знакомили.

– Её сняли с вооружения более сорока лет назад. Много ушло в переплавку, а много поставили на длительное хранение. По моему мнению, предание забвению этой гаубицы ошибочно.

– Если сняли с вооружения, значит, есть недостатки.

– Существенный недостаток этой гаубицы – малый ресурс ствола, всего до тысячи выстрелов. В остальном, гаубица превосходная. Лафетная часть хорошо продумана, прицельные приспособления, хоть и примитивны, но надежны. Противооткатные устройства пружинного типа просты, имеют хорошую ремонтопригодность. Как по мне, эту гаубицу надо было модернизировать немного, и она бы показала все свои отличные качества. Если есть интерес, приходите ко мне в гости, чуть позже, когда мы обустроимся.

– С вашего разрешения, ваше высокоблагородие, я могу поверхностно осмотреть орудия?

– Смотрите. За просмотр денег не берем, – усмехнулся подполковник.

Не мешая расчетам, я стал осматривать орудия. Отличная, по моему мнению, конструкция. Все продумано и рационально. Надо будет у подполковника попросить описание сего чуда. Странно, почему такую красавицу сняли с вооружения? Еще раз осмотрел орудие. Невольно потряс головой. На затворе гаубицы красовался герб графа Головко. Вначале я подумал, что ошибся. Присмотрелся внимательней, ошибки нет, это герб моей семьи. Загадка, однако, и кто мне поможет ее разгадать? Простившись с подполковником, побрел в свою палатку. Всю ночь ворочался, думал о гаубице и о гербе семьи на ней. Завтра, если получится, схожу к Лебедеву, расспрошу более подробно.

С утра началась сплошная круговерть. Поступил приказ о наступлении. В полосе нашей обороны развернули несколько артиллерийских дивизионов. Орудия стояли друг от друга на удалении четырех-пяти метров. Сколько орудий приходилось на сто шагов фронта затрудняюсь ответить, но думаю, очень много. И вот по общей команде орудия открыли огонь одновременно. Моя батарея обрабатывала передовую линию окопов, выпуская снаряды с максимальной скорострельностью. Дивизион гаубиц С 5 стрелял реже, но звук выстрела был громким и хлестким. Перед позициями поднимались клубы пыли. У нас пыль тоже была, но у гаубичников её значительно больше.

Наблюдал в бинокль результаты стрельбы. Честно сказать, рассмотреть что-либо тяжело, везде сплошной стеной встают разрывы. На вражеских позициях видны ярко оранжевые вспышки, похоже, что-то загорелась. Вносить коррективы в стрельбу моих орудий было трудно.

После часовой канонады вперед устремилась кавалерия, а за ней следом двинулись пехотные полки. Мне поступил приказ осуществлять прикрытие нашего старого знакомого – 137-го Нежинского полка.

Продвигаться по перепаханным снарядами вражеским позициям было практически невозможно. Повсюду зияли разной глубины воронки, валялись ошметки человеческих тел, земля казалось, горела. Примерно три версты преодолевали около двух часов. Третью линию обороны японцы оборудовали, похоже, давно. Наших пехотинцев они встретили плотным пулеметным и артиллерийским огнем. Раздумывать некогда. Орудия привели в боевое положения, и начали вести огонь по противнику. За нами подтянулся дивизион гаубиц С 5, также включились в борьбу с артиллерийскими батареями. А спустя полчаса вновь позиции японцев стали походить на вспаханное поле, где уцелеть чему-либо живому – не дано.

К исходу дня вышли к поселку Футдзяо. Сам поселок и его окрестности японцы превратили в мощный узел обороны. В несколько линий вырыты окопы, на господствующих высотах расположены артиллерийские батареи. Большое количество пехоты противника заняли пустующие траншеи.

От командования XVII корпуса поступил приказ временно стать в оборону. Ожидали сведений о боях на флангах. По моим прикидкам, мы вклинились во вражескую оборону верст на десять. Врежут японцы нам по флангам, окажемся в окружении. Чуть погодя, в двухстах мерах в тылу моей батареи начал окапываться дивизион подполковника Лебедева.

Архипыч дело знал хорошо. На батарею вовремя были доставлены снаряды и питание, обед, совмещенный с ужином.

До наступления темноты поступили сведения, что фронт врага прорван по всей линии соприкосновения. Противник спешно отводит войска и закрепляется на новых рубежах. Нам приказано не допустить контрнаступления всеми доступными средствами.

Получил доклады от командиров взводов. Ранеными в общей сложности потеряли шестнадцать человек, тяжелораненых и убитых, слава Богу, нет. Всех раненых отправили в тыл.

Прапорщика Митрохина царапнул вражеский осколок по правой руке. В лазарете рану обработали и перевязали. Мой старший офицер батареи службу нести способен. Всем офицерам батареи приказал усилить бдительность на позициях. Японцев мы разозлили сильно, могут рискнуть провести ночную атаку.

Уже в сумерках я отправился на позиции 137-го Нежинского полка, для уточнения обстановки и дальнейших планов действий. Из дивизиона приказы запаздывали прилично. В палатке штабс-капитана Корде встретился с командиром полка Истоминым.

– Здравия желаю, выше высокоблагородие, подпоручик Головко, прибыл к штабс-капитану Корде для координации дальнейших совместных действий, – четко отрапортовал полковнику.

– С памятью и со зрением у меня, Головко, все в порядке, – улыбнулся Истомин. – Хорошо ты сегодня японцев поджарил, горели отлично.

– Извините, ваше высокоблагородие, жег не я, нет у меня зажигательных снарядов, это дивизион подполковника Лебедева постарался.

– Юрия Васильевича дивизион?

– Имя отчество подполковника я не знаю, не успел, как следует познакомиться, началось наступление.

– Ну, такой, с пшеничными усами, примерно моего возраста, на голову вас подпоручик ниже, глаза темно карие.

– Похож подполковник по вашему описанию.

– Вот свезло, свояка встретил. Проводите меня, Головко, к нему в дивизион. Когда еще доведется свидеться?

Я, Корде, полковник и адъютант командира полка гуськом отправились к позициям гаубиц. Способ передвижения диктовала наступившая ночь. Пришлось выступать в качестве проводника. Встреча родственников прошла в теплой обстановке. Мы с Корде, чтобы не мешать общаться Истомину с Лебедевым, ушли в мою палатку.

Штабс-капитан рассказал, что по сведениям, полученным из штаба дивизии, завтра ожидается наступление. Мы должны утром овладеть Футдзяо и закрепиться на этих позициях. Через этот поселок проходят три главные дороги провинции. Одна из них ведет к морю, к городу Такушан. По этим дорогам, предположительно будут отступать японцы, разбитые у нас на флангах. По словам Сергея Петровича, нам может завтра достаться и очень сильно. Неизвестно, сколько войск японцев бросится в сторону Футдзяо, а потом на Такушан.

Проводив Корде, пришлось поднимать Архипыча и отправлять на дивизионные склады за снарядами. Пусть лучше будет два комплекта, чем остаться без снарядов вообще.

Спал я плохо, часто просыпался и прислушивался. Мне почему то казалось, что японцы, пройдя окопы пехоты, приближаются к нашим позициям. Не выспался толком, и рассвет встретил на ногах. Архипыч контролировал выдачу завтрака личному составу батареи. Я ограничился чашкой горячего чая и галетами.

Пожаловал подполковник Лебедев, я ему предложил чаю.

– Как, подпоручик, планируете организовать поддержку пехотного полка? – поинтересовался подполковник, отхлебывая из чашки чай. – Японцев в поселке многовато.

– Думаю, главное сбить японскую артиллерию на высотах, чтобы они не смогли наносить по нашим пехотинцам удары. Затем переключиться всей батареей на поселок. Там в основном глиняные дома, крытые камышовыми матами, что-то обязательно загорится.

– Давайте я займусь батареями на сопках, есть у меня в достатке зажигательных снарядов. Затем переключусь на поселок. Вы тем временем в максимальном темпе накрываете позиции пехоты.

– Ваше высокоблагородие, а если одну вашу батарею сразу нацелить на поселок и пожечь все, что может гореть. Думаю, японцам такой расклад не понравится.

– Тогда первая и вторая мои батареи бьют по сопкам, а третья накроет поселок. Окопы, молодой человек на вашей совести. Истомин подготовится к атаке и даст нам знать.

– А другие полки 35-й пехотной дивизии далеко от нас?

– Связь налажена только с 139-м пехотным Моршанским полком, он в пяти верстах справа от нас вышел к деревушке Чутантау. Где остальные неизвестно. Посланные Истоминым гонцы еще не вернулись или сгинули, или не нашли свои полки. Будем воевать, как договорились с полковником. У вас связи со своим дивизионом нет?

– Вчера вечером мой унтер-офицер побывал на складах. В последний момент вырвал снаряды. Штаб дивизиона снимался с места, направляясь на юг. Никаких приказов я до сегодняшнего утра не получал.

– Тогда открываем огонь в восемь тридцать и кидаем снаряды полчаса. По результатам, если кого не добьем, вновь бить начнем. Смотрите свою пехоту не бейте.

Быстро собрал своих офицеров, распределил между взводами основные цели. Приказал беречь людей и вести прицельный огонь.

В назначенное время начали обстрел вражеских позиций. Фугасные снаряды моих трехдюймовок ложились кучно по окопам японцев, а одна батарея Лебедева жгла поселок. Наблюдал в бинокль мощные оранжево-красные взрывы среди строений поселка. Видел множество людей, пытающихся спастись от пламени, некоторые убегающие пылали. Гражданские это люди или японские солдаты- разобрать было трудно из-за большого расстояния.

Затем в атаку пошел 137-й Нежинский полк. Японцы встретили наступающих пехотинцев слабым огнем, похоже, противнику здорово досталось от нашей артиллерии.

Оставил третий взвод Улыбина прикрывать, а взводы Переметова и Иванова отправил ближе к захваченным японским окопам – вдруг японцы где-то окопались и усиленно обороняются. Свой наблюдательный пункт перенес в первый взвод, а Митрохин обосновался во взводе Иванова.

Дома в Футдзяо прогорели быстро, дым от них нам не мешал, его сносило к югу северным ветром. Пока перемещались, по нам ни разу не выстрелили японские артиллеристы с сопок. Лебедев их видно сжег основательно. Жаль, конечно, могли бы обзавестись еще несколькими орудиями. Если нам предстоит отбиваться от бегущих японцев, то лишними орудия не будут.

Спустя час остатки поселка были заняты пехотой. Слабое сопротивление отдельных групп японских солдат было жестко подавлено. Пленных никто не брал, за исключением двух офицеров, доставленных на допрос к полковнику Истомину.

Меня и подполковника Лебедева пригласили на совещание в штаб 137-го Нежинского полка.

– По сведениям, полученным от пленных японцев, мы знаем, что сегодня ночью японская пехота, численностью до полка с обозами и артиллерией, покинула поселок Футдзяо, – доносил нам информацию Истомин. – Отступление прикрывали три роты пехоты и четыре орудия. Вот потому мы так легко взяли позиции. Но японцы утверждают, что ближе к полудню следует ожидать подхода с северо-западного направления не менее двух полков пехоты. Сколько будет с ними артиллерии, японские офицеры не знают. Предполагается, что с пехотой будет большой обоз с ранеными и имуществом. Наша задача не изменилась. Необходимо закрепиться на отвоеванных позициях и не дать противнику уйти без боя к порту Такушан. Поэтому приказываю занять круговую оборону. Все окопы обновить, при необходимости отрыть новые. Подполковник Лебедев, подпоручик Головко, вам надлежит расставить орудия таким образом, чтобы обеспечить надежное прикрытие полка во всех направлениях. Если вопросов нет, прошу приступить к оборудованию позиций.

С Лебедевым мы решили вопросы быстро. На сопках разместили каждый по одной батарее. С 5 будут громить середину колон противника, а мои взводы- головную часть. В поселке тоже разместили по взводу, это уже непосредственная поддержка пехоты.

Меня не оставляла мысль о нашей коннице. Ведь я отчетливо видел, как в прорыв входили кавалеристы. Не могли их всех выбить японцы, слишком подвижные подразделения. Наверное и на других участках кавалерия ушла в прорыв. Тогда где эти мужественные воины? Больше чем уверен, что в массе кавалерии были казачьи части из Приамурья. Вот они к этой местности привычны и должны знать, как выходить из сложной ситуации. Мыслительный процесс не мешал мне обойти все позиции батареи и проконтролировать качество подготовки огневых рубежей.

В поселке прапорщик Улыбин предложил укрыть трехдюймовки в разрушенных зданиях в центре. А затем, в случае возникновения опасности на каком-то участке, перекатывать в том направлении орудия. В принципе мысль здравая, не сразу можно будет обнаружить, откуда японцам прилетают гостинцы. Дал разрешение.

Архипыч, как всегда, своевременно организовал питание батарейцев. Он мне доложил, что продовольствия у нас припасено всего на пять суток, если кормить солдат согласно нормам. Я приказал кормить людей, как следует, не экономить, надеялся, что в скором времени соединимся с основными силами.

К полудню основной объем работ по оборудованию позиций закончили, сейчас занимались маскировкой. Солнце уже в зените, а противник не появился, даже не видно пылевых столбов, поднимаемых тысячами ног и копыт. Неужели японские офицеры соврали?

В три часа по полудню с северо-запада появились японские войска. Мне показалось, что к нам ползет очень большая и толстая серо-зеленая змея, а на самом деле, по узкой дороге шла неприятельская пехота плечо к плечу. На подходах к Футдзяо дорогу стискивали в объятиях гряды сопок, не позволяя пехоте маневрировать. Другого нормального пути в округе не было. Тропы, конечно, были, но протащить по ним артиллерию и обозы невозможно, пехота и та с трудом пройдет. По этой причине противник использовал единственно доступный путь. Сколько же этих гадских японцев идет к нам в гости, задал я себе мысленно вопрос? А сколько бы ни было, воевать придется, также мысленно ответил себе.

Улетел в сторону противника первый пристрелочный снаряд гаубицы С 5. Я невольно посмотрел в направлении предполагаемого разрыва снаряда. Разрыв был. Но в небо поднялось какое-то красно-зеленое облако и немного земли. О Боже! Облако, это же останки человеческих тел! Снаряд не успевает достичь земли, взрывается в строю японских солдат, разбрасывая в разные стороны их останки. Эмоции в сторону. Отдал приказ взводам открыть огонь по голове колоны. Поднес бинокль к глазам. Результаты разрывов шрапнельных снарядов в плотном строю японских солдат выглядели еще страшнее. Обезображенные шрапнелью солдаты валились под ноги своих товарищей. Их никто не поднимал, их просто перешагивали, строй вновь становился монолитным. Два взвода трехдюймовок вели огонь с предельность скорострельностью. Канониры-подносчики с трудом успевали подносить снаряды. Японцы нам отвечали только стрельбой из винтовок. Но расстояние не позволяло уверено поражать наших солдат. Мы уже закупорили дорогу между сопками, японцам приходилось перелезать через завалы из человеческих тел, но они продолжали медленное продвижение к нашим позициям.

Гаубичники положили серию из десяти-двенадцати зажигательных снарядов в голову колоны. Пылающие солдаты, сжимая в руках винтовки, продолжили наступление. Через несколько шагов они падали, обмундирование продолжало гореть.

Теперь по передовым шеренгам били все орудия моей батареи и дивизиона Лебедева, смешивая то, что было солдатами Японии с землей.

На некоторое время нам удалось остановить передовые шеренги, перенесли огонь дальше вглубь колоны.

Наблюдая в бинокль, я видел, как вражеские солдаты пытались спастись, карабкаясь по крутым склонам сопок вверх. Успеха достигали единицы, остальные катились к подножью, попадая под ноги своих сослуживцев или под наши снаряды.

Японцам удалось на правую возвышенность вытащить пару орудий и открыть огонь по русским войскам, в том числе по позициям моей батареи. Гаубицы подполковника Лебедева заставили замолчать японские орудия в считанные минуты. После этой попытки пехота вновь пошла в наступление. Около получаса стреляли со всех стволов. А потом ко мне на наблюдательный пункт прибежал посыльный от полковника Истомина с приказом о прекращении огня, так как с тыла колонну противника атаковали части нашей кавалерии. Одновременно со мной, стрельбу закончил дивизион Лебедева.

Интересно, где конники нашли среди сопок лазейку, чтобы атаковать японцев? Позже я узнал, что кавалеристы, взяв местных проводников, по тропам вышли во фланг японской колоны и сходу атаковали. Да так рьяно, что чуть не попали под наши снаряды. Поэтому поспешили послать гонца к нам с просьбой прекратить огонь. Примерно через час колонна японцев была полностью уничтожена. В плен взяли три сотни живых и здоровых солдат и офицеров. Захвачен обоз с имуществом, боеприпасами и провизией.

Я прошелся по вражескому обозу, выискивал исправные орудия и снаряды. Всего одно исправное орудие удалось найти. А со снарядами повезло – семь сотен снарядов переправил на позиции батареи. Надо сказать, что добраться до обоза и вернуться обратно на батарею было непросто. С близкого расстояния я увидел результаты стрельбы трехдюймовок и гаубиц. Страшное зрелище. Я повидал многое, но такого видеть не приходилось. Море человеческой крови и горы человеческого мяса, одним словом – жуть. Какой-то адский, дьявольский фарш. Захоронением погибших солдат противника занимались плененные сослуживцы.

Мою батарею тоже не минули скорбные события. Хоть японские пушкари сделали всего несколько выстрелов, но один снаряд все же разорвался на позициях взвода прапорщика Иванова. Материальная часть не пострадала, а прапорщик погиб, тяжело ранен командир орудия и наводчик, легко посекло осколками двух канониров. Я понимаю, что война не бывает без потерь. Но когда гибнут люди, к которым уже привык и которым доверяешь, всегда становится не по себе и больно. Второй взвод возглавил прапорщик Митрохин.

На следующее утро нашу группу разыскал посыльный из штаба корпуса. Доставил приказ о наступлении по направлению к порту Такушан.

Две недели, вступая в ежедневные стычки с отступающими японскими войсками, пробивались к порту. У японцев уже не хватало сил на создание сплошной линии фронта, поэтому организовывали отдельные опорные пункты. Мы, за счет большей численности пехоты и превосходства в артиллерии, били противника нещадно. Но как говорят, раненый зверь всегда опасен, нам тоже доставалось. Я лишился еще одного прапорщика – Улыбина. Он, правда, остался жив, но лишился правой ноги, осколком снаряда, её, словно ножом, отрезало ниже колена. Унтер-офицеров и нижних чинов потерял убитыми и ранеными пятьдесят девять человек. Сейчас во всех взводах ощущается нехватка опытных командиров орудий и наводчиков.

Остался один бросок и мы скинем японцев в море. Это тех, которые не захотят сдаваться. Что примечательно, японцы сдаются с большой неохотой, предпочитают драться и умереть. Мы им предоставляем возможность умереть, снарядов не жалеем.

На подступах к Такушану мое дивизионное начальство почтило меня своим присутствием. Подполковник Григорович лично осматривал позиции батареи, остался доволен. Моя просьба о пополнении была отклонена. Я обратил внимание на перевязанную бинтами голову командира, но спросить постеснялся, зачем беспокоить человека, может у него рана сильно болит. Вот вечером, в узком кругу, по секрету, Шестернев поведал, что Григоровичу разбила голову китайская девчонка, с которой этот немолодой ловелас попытался развлечься.

Наступление началось утром следующего дня. Как обычно первую скрипку играла артиллерия. Ох, постреляли мы от всей души. Высшее командование приказало беречь пехоту, поэтому артподготовка длилась почти час. Нашу пехоту, атаковавшую первую линию окопов, встретил довольно плотный ружейный огонь. Где эти желтолицые воины прятались? Наверное, закопались в землю по самые ноздри. Стрелять мы не могли, была опасность зацепить своих. До второй линии неприятельских окопов русские пехотинцы добежали вместе с японцами. Началась кровавая рукопашная схватка. За счет большей численности японцев размазали по окопам тонким слоем. С третьей линией пришлось повозиться. Это у японцев был последний рубеж обороны. Они его построили и укрепили на совесть. Попытался своими трехдюймовками выковырять противника из укреплений, но существенных результатов не достиг. Маловат калибр против укрепленного противника.

Подполковник Лебедев со своими гаубицами находился в резерве, поэтому командир 137-го Нежинского полка обратился к вышестоящему командованию и затребовал на свои позиции крупнокалиберные гаубицы. Вот это мощь, вот это я понимаю стрельба, вот это настоящий результат! Я мог бы еще долго восхищаться гаубицами, они в щепки разносили блиндажи, позиции батарей и другие земляные укрепления противника. И это снятые с вооружения орудия творят такие чудеса! Дивизион выпустил по врагу не менее четырех десятков снарядов на орудие, в том числе зажигательных. Что могло, горело, а что не горело, уже умерло. Пехота прорвала третью линию обороны и погнала неприятеля к порту. Артиллерия двинулась следом.

Выйдя к окраине города, вся артиллерия заняла открытые позиции и начала обстрел судов, эвакуирующих вражеские войска. Я для себя отметил, что в порту Дунгань, который мы брали ранее, порядка и судов для солдат было больше. Сейчас же отходящие пароходы напоминали виноградную лозу, обильно увешанную гроздьями. Гроздьями на пароходах были неприятельские солдаты. Мы, артиллеристы, подобно сборщикам винограда, точными выстрелами, срезали висевшие гроздья в большую чашу моря. Вдалеке раздался мощный взрыв, наверное, ушедший ранее пароход нарвался на русскую мину. Пусть теперь японцы с Посейдоном общаются. Пушкари Лебедева удачно подожгли большой пароход, а я туда отправил с десяток шрапнельных снарядов для общей суматохи. Пароход некому тушить, солдаты и матросы сами горят.

Тем временем пехота добивала остатки сил неприятеля, пытающихся оказать организованное сопротивление в городе и в порту. Русские солдаты действовали быстро и слажено. Оставив позиции, уцелевшие японские воины в беспорядке отступали к морю, в надежде успеть на отходящие суда или найти какие-либо плавсредства, чтобы покинуть негостеприимный Такушан, где их ждала только смерть. Единицам удавалось попасть на борт парохода, остальные со слезами на глазах, оставались на берегу и гибли от шрапнельных выстрелов или от русских штыков. Сдаваться не желал никто.

Когда пароходы вышли из зоны поражения, мы прекратили стрельбу. Поступил приказ отойти от города на пять верст, оборудовать временный лагерь и заняться обслуживанием орудий. Я отдал необходимые распоряжения, оставил старшим на батарее прапорщика Митрохина. Сам же в компании с капитаном Шестерневым, отправился осматривать город Такушан.

Разоренный город не произвел на меня впечатления. Большинство зданий были разрушены, насладиться архитектурой китайского города не удалось. Величественный буддистский храм в центре города наполовину выгорел, его обитатели исчезли. Вполне вероятно, что японцы в период оккупации разогнали всех монахов, а может они сами покинули опасное место – спросить не у кого. Местное население было мобилизовано для уборки улиц от тел погибших японцев. Рикши свозили трупы за город, где пленные копали огромные могилы. Погибших русских солдат собирали наши похоронные команды, это я так для себя их окрестил. В реалии, сбором занимались санитары. Побродив по городу около часа и набравшись только отрицательных эмоций, вернулся в расположение батареи.

Неделю занимались приведением в порядок вооружения, пополняли боезапас. Мне удалось у командира дивизиона «вырвать» себе пополнение из двадцати человек и одного офицера – прапорщика Парамонова Викентия Венедиктовича. Парамонов – мой ровесник, только в июне окончил Константиновское артиллерийское училище. Впечатлительным оказался прапорщик, на все смотрел широко открытыми глазами. Для ознакомления с уровнем его знаний в своей палатке погонял по специальности. В целом, багаж знаний достаточен, но практики нет совершенно, просто в училище не успели полноценно готовить офицеров, армия требовала все больше кадров, сокращая сроки на учебу. Ничего страшного, общими усилиями организуем Викентию Венедиктовичу претворение в практику теоретических знаний.

Внезапно от командования дивизиона поступил приказ подготовиться к длительному маршу на Ляоян для погрузки на железнодорожные платформы. Куда нас повезут – никто сообщать не стал. Я переговорил с капитаном Шестерневым. Он тоже терялся в догадках. Наш коллега – поручик Николаев – командир пятой батареи, после выздоровления как-то дистанционировался от нас и от своих офицеров, больше времени проводил у себя в палатке, очень часто в компании горячительных напитков. Вот сейчас не была бы лишней встреча с Тереховым, но, к сожалению, его поблизости не наблюдается.

Покидал пригород Такушана со смешанным чувством. Я уже в полной мере овладел искусством командования артиллерийской батареей. Умею быстро и безошибочно производить необходимые расчеты, вносить коррективы в стрельбу орудий в ходе боя. Научился по звуку различать калибр вражеских орудий. Обучил качественно свои расчеты, что помогало избегать лишних потерь. Без потерь естественно не обошлось. За время командования батареей я в общей сложности потерял до половины личного состава. Много это или мало? Сказать сложно. Если сравнивать с другими батареями дивизиона, то не очень много. А если посмотреть с другой стороны, то смерть отца, мужа, брата или сына, очень больно отзовется в далеких семьях. Мы все, присягнувшие Государю, выполняли приказ, бились с сильным и жестоким врагом. Правда, вели бои вдали от родной земли. Китайская территория никогда не принадлежала России, а мы ее обильно полили кровью наших солдат. Побили мы войска генералов Куроки и Нодзу, многих японских воинов приняла земля, но и русских солдат потеряли немало. Стоило ли оно этого? Наверное, такие мысли лучше держать при себе. Я офицер, и обязан выполнять приказы командиров, что собственно и делаю неплохо.

По прибытии в Ляоян нас снова удивили. Мы не отправились к Порт-Артуру, вся 3-я армия направлялась во Владивосток. И снова никакой ясности, одни лишь предположения. Переправить такую массу войск удалось только через три недели. Наша 35-я артиллерийская бригада размещалась в десяти верстах от Владивостока. Естественно налаживание быта и снабжения батареи пришлось начинать с нуля. Интендантская служба всей группировки русских войск на Дальнем Востоке работала медленно, а интенданты дивизиона, выйдя из зоны боевых действий, откровенно расслабились. Подполковник Григорович проявил недюжинную активность в комплектовании дивизиона личным составом. Я заполнил все вакансии в батарее и, не дав солдатам возможности разгильдяйничать, начал учебу. Естественно, проводил занятия с офицерами, чтобы значительно поднять их профессиональный уровень, а прапорщика Парамонова – обучить настоящей боевой работе.

Что-либо узнать о действиях 1-й, 2-й армии и флота не представлялось возможным, ставка главнокомандующего генерала Линевича располагалась в Мукдене. Доходили разрозненные слухи об успехах, но насколько они правдивы, судить было трудно. Я рассуждал так. Если нас, имеется в виду 3-ю армию, отправили во Владивосток, то, значит, ситуацию в театре военных действий России удалось склонить в свою сторону. Следует ожидать в скором времени каких-то изменений во всей кампании. Загадывать не стоит, поживем – увидим.

В последнюю субботу сентября вместе с капитаном Шестерневым выбрались во Владивосток, решили немного развеяться, посетить ресторан, откушать местных разносолов.

Город был наполнен множеством войск. Честно сказать, у меня устала рука, постоянно отдавать приветствия. Ничего не поделаешь, устав требует.

Пришлось поколесить по городу в поисках свободных мест в ресторанах. Свободные места нашли в ресторане «Золотой рог». Интерьер заведения, конечно, золотым не был, но выглядел очень приличным. Желтые обои на стенах с цветочным орнаментом, нежно зеленые занавески на окнах, вся мебель из темных пород дерева, бронзовые подсвечники на столах. Я заметил несколько картин с изображением животных и птиц. На самой большой картине была изображена золотая жар-птица. Никакого намека на «золотой рог» не видно, да и от бухты с таким названием ресторан находится на приличном расстоянии. Это дело хозяина, захотел такое название, пусть такое носит.

Столик на двоих официант нам определил возле большой кадки с экзотической пальмой в дальнем углу помещения. На маленькой сцене стоял черный рояль, на котором играл молодой человек во фраке. Какое музыкальное произведение он исполнял, я не определил, поскольку не очень прислушивался. Ознакомившись с меню, сделали заказ. На горячительные напитки решили не налегать, а вот отведать по порции жареного индюка и фаршированной кеты не отказались. Запивать еду решили «Миланским мускатом».

Публика в ресторане веселилась, казалось, что Россия не ведет тяжелую войну с Японией, здесь все было мирно и спокойно. Нам, офицерам, видевшим смерть очень близко, эта мирная жизнь была в диковинку.

– Стас, я смотрю, ты сподобился выбраться в люди, – услышал я знакомый голос графа Бестужева.

Перед нашим столиком стоял прапорщик в мундире лейб-гвардии Семеновского полка граф Бестужев, а за его спиной маячил прапорщик его же полка, но в разговоре не участвовал и не представлялся. Я познакомил Шестернева с моим бывшим соучеником по училищу. Предложил графу отобедать вместе. На лице Романа появилась пренебрежительная гримаса.

– Знаешь Стас, гвардия ест, когда хочет, где хочет и с кем хочет, – небрежно сказал прапорщик.

– Вам, граф, не подходит наша компания?

– От тебя за версту несет окопами и внешний вид соответствующий. Ты с быдлом постоянно общался и, похоже, набрался у них всякой заразы. Да и твой товарищ не лучше.

– Я бы вас прапорщик попросил, – переменившись в лице, начал подниматься Шестернев.

Но я удержал его за рукав. Капитан опустился на стул.

– Меня, командир быдла, да еще такой уродливый, ни о чем просить не может, – с апломбом ответил Бестужев, – мы – гвардия, и этим все сказано.

Шестернев вновь дернулся, однако вырвать рукав мундира из моей руки не смог. Просто зло посмотрел на Бестужева. Казалось, из глаз капитана сейчас полетят искры.

– Да, граф, вы во время учебы не могли адекватно оценивать реальную действительность, имея мизерные познания о жизни и сейчас, я заметил, умом и тактом не блещите, – сказал я, глядя в глаза Бестужеву. – Очень жаль.

– Ты хочешь сказать, что я дурак и невежда?

– Заметьте, граф, эти слова произнесли вы.

– Стас, ты меня очень сильно оскорбил. Я, как гвардейский офицер, не прощаю обид никому. Вызываю тебя на дуэль. Оружие, так уж и быть, я позволю тебе выбрать.

– Я как вызываемая сторона, выбираю саблю. Укажите, граф, место и время поединка. Надеюсь, вам первой крови хватит?

– Что, струсил? За нанесенную мне обиду, будем биться до смерти одного из поединщиков.

– Не струсил, просто уточнил, в какой степени серьезно вы оскорбились. Мой секундант – капитан Шестернев.

– Антипчик, – обратился Бестужев к своему спутнику, – согласуй с этой окопной швалью время и место, неуместно мне с ними вести дальнейшую беседу.

– Граф, послушайте моего совета, – обратился я к Бестужеву, – доложите о поединке своему командиру – генерал-майору барону Лангофу, озаботьтесь местом на местном кладбище и договоритесь со священником, раз уж решили биться насмерть.

Произнеся несколько ругательных фраз, Бестужев покинул ресторан. Шестернев и Антипчик обсудили условия поединка.

Пока происходила перебранка с Бестужевым, два официанта, стоя по стойке смирно, держали в руках подносы с заказом, боялись приблизиться к нашему столику. По моему кивку закуски и вино моментально оказалось на положенном месте.

– Станислав Владимирович, неужели нужно было все так обострять? – озабоченно спросил капитан Шестернев, когда мы немного утолили голод. – Прапорщик специально искал ссоры, ему совершенно без разницы, с кем. Вы подвернулись ему под руку, и он, несмотря на то, что вы – соученики, бросил вам вызов.

– Я этого графа знаю давно и пытался даже подтянуть по наукам в училище. Однако к учебе он не способен, туп, как бревно. Не думаю, что за год он смог научиться обращаться с саблей, ранее успехов у него не наблюдалось.

– В своем мастерстве вы уверены?

– Есаул Дорохов, обучавший юнкеров владению саблей, в конце моего обучения мне проигрывал шесть из десяти схваток. И прошу заметить, есаул – боец отменный, из донских казаков, науку прошел отличную и в боях участие принимал.

– Так, то учебные поединки, а это бой до смерти.

– Мой первый наставник по сабельному бою Прохор, кстати, тоже из донских казаков, учил меня биться сразу насмерть, а не потехи ради. В училище с есаулом я оттачивал и совершенствовал свое мастерство. Смею вас заверить, Иван Модестович, легкой добычей для Бестужева я не стану.

– Он же граф, в гвардии состоит! Могут возникнуть недоразумения.

– У нас конфликт не служебный, а бытовой, и хочу заметить, я тоже граф. Поединок будет равного против равного.

Вернувшись в расположение батареи я качественно побрился, проверил заточку сабли. Пошел к командиру дивизиона с докладом о предстоящей дуэли. Подполковник меня естественно отчитал. Если бы я сказал командиру всю правду о поединке, то вероятней всего, он бы орал в три раза дольше и громче. В своей палатке попил чаю и улегся спать. Удивительно, но я совершенно не волновался перед дуэлью. Наверное, за период боев чувство страха притупилось. Завтрашний поединок я воспринимал, как обычный ратный труд, который я должен сделать хорошо.

К десяти утра следующего дня я с Шестерневым на извозчике прибыл к месту поединка, в березовую рощу на окраине Владивостока. Осень уже вступила в свои права, окрасив листья берез желтым цветом. Солнце светило ярко, но с каждым днем грело все меньше и меньше. Хорошо, что ветра не было, а то в одной белой рубахе было не очень тепло.

Бестужев появился в сопровождении своего секунданта и полкового врача. Разделся подобно мне, до нательной рубахи.

На формальное предложение о примирении обе стороны ответили отказом.

– Стас, посмотри в последний раз на эту замечательную природу, какая прекрасная осень наступила, – скалился Бестужев, обводя вокруг руками, – больше ты ее не увидишь. – Ты хоть бабу успел попробовать?

– Граф, я вас расстрою, я даже успел жениться.

– Взял в жены какую-то зачуханную провинциалку, подобную себе?

– Прапорщик, вам не удастся меня спровоцировать на гнев, не трудитесь. Вы меня уже вызвали на поединок. Что вы еще хотите? Просто поговорить или все же решились принести мне извинения? Если так, то я ваши извинения отвергаю.

– Не дождешься от гвардейца извинений. Прощайся с жизнью.

– Прощайте, граф, вы действительно полный дурак.

Секундант Бестужева дал команду к началу поединка.

Бестужев нанес удар саблей сверху, справа налево. Я не стал принимать этот удар на клинок сабли, просто отвел его в сторону, немного сместился назад, приглашая противника к атаке. Прапорщик показал все, на что был способен. Удары посыпались на разных уровнях, но они какие-то не четкие, вялые, смазанные, без акцентированного завершения. Видно Роман прогулял большинство занятий у Дорохова. Каких-то пару минут поединка, а лицо Бестужева уже покрыто капельками пота и дышит он как загнанная лошадь. Отведя очередной выпад противника, я перешел в контратаку и через пару ударов нанес сокрушительный косой удар в основание шеи слева. Клинок, круша кости, связки и сухожилия, проник в тело Бестужева примерно до середины груди. Я выдернул саблю и разорвал дистанцию, мне не хотелось отстирывать кровь графа со своей рубахи. Отсалютовал саблей противнику.

– Как это? – были последние слова прапорщика.

Бестужев упал на спину, широко раскинув в стороны руки. Саблю он выпустил сразу же после моего удара.

Полковой врач констатировал смерть Бестужева, а капитан Шестернев и секундант прапорщика уладили все формальности. Ко мне претензий не было.

По возвращении доложил Григоровичу о результатах поединка. По словам командира, драться на дуэли с гвардейскими офицерами не желательно, они почти все принадлежат к высшим сословиям. Убив графа Бестужева, я накликал на свою голову беду. Пришлось напомнить Григоровичу, что я тоже ношу графский титул. Эти мои слова несколько успокоили командира дивизиона. Он сказал, что два графских сынка выяснили кто их двоих отважней и у кого сабля лучше, а рука тверже. Григорович заверил, что рад моей удаче.

Вечером меня навестил Шестернев. Капитан молча поставил на стол бутылку коньяка. Достал из небольшой кожаной сумки хлеб, мясной балык, небольшой колобок твердого сыра и начал все нарезать тонкими ломтиками. Я не мешал капитану заниматься приготовлением стола, просто молча выставил на стол две кружки. Иван Модестович разлил по кружкам немного коньяка.

– Я только сегодня после поединка осознал, от какой беды вы меня удержали в ресторане, Станислав Владимирович, – грустно сказал капитан. – Я мог не совладать со своими эмоциями и врезать кулаком по лицу, царство ему небесное, графу Бестужеву.

– Он сам провоцировал нас на скандал, Иван Модестович. А то, что случилось, уже вспять не повернешь. О какой беде вы говорите?

– У вас состоялся поединок равных, вы из одного сословия. Я же выходец из помещичьей семьи. У нас ранее в роду военных не было, я первый. Был в моей биографии один очень неприятный случай, когда я пустил в ход кулаки и внес изменения в физиономию некоего барона.

– О! Так вы, Иван Модестович, любитель французского бокса?

– Положим, я боксом не очень увлекался, но около года брал уроки у француза, во время англо-бурской войны. Кстати там я получил украшения на свое лицо.

– Так, Россия вроде бы не принимала участия в этой войне.

– Официально не принимала, но наши офицеры там были в качестве консультантов. Я обучал артиллеристов. Не хочется мне вспоминать те времена, тяжело. По возвращении я был назначен в одну артиллерийскую бригаду командиром дивизиона. Номер бригады и место дислокации не называю умышленно, там еще остался служить мой недруг. Опыт, полученный в англо-бурскую войну, я перенес на свой дивизион. Мои пушкари стали показывать отличные результаты в стрельбе и в общей выучке. В ходе проверки готовности бригады вышестоящим начальством мой дивизион занял первое место, а мой коллега был посрамлен. У него даже одно орудие развалилось после выстрела. Меня похвалили в присутствии всех офицеров бригады. И вот мой коллега, барон, уязвлённый неудачей, позволил бестактное высказывание в адрес меня и моей жены. Барон сказал, что мне следует больше смотреть за женой, а не мотаться по миру. По его словам, от такого урода, как я, жена не захотела рожать ребенка, а завела его от другого. Не сдержался я, нанес несколько ударов барону в голову, да так удачно, что переломал ему нижнюю челюсть в трех местах, и мозгам тоже видно досталось, он три недели потом провалялся без памяти.

– Барон вам завидовал?

– В том то и дело, что завидовал. Он пытался в прошлом ухаживать за моей Оленькой, но она отвергла его внимание, отдав мне руку и сердце. Мы были счастливы. Перед моим отъездом в командировку Оленька мне сказала, что находится в тягости. Представляете мою радость!? Я настоял, чтобы она уехала к моим родителям в Ярославль. Когда я вернулся домой израненный, жена меня приняла таким, каким я есть, ни разу не упрекнула. Доченька подрастала настоящим ангелочком, вся в свою маму. Красавица, одним словом. И вдруг такое высказывание барона…

– Нужно было вызвать этого барона на дуэль.

– Вызов от меня последовал, но только после работы кулаков.

– Неужели никто не возмутился словам барона?

– Возмутились моими действиями. Среди проверяющих и наших сослуживцев были графья и бароны. Они-то сразу же встали на сторону пострадавшего. Решением офицерского собрания бригады в дуэли мне было отказано, ввиду беспомощного состояния оппонента. На меня быстро состряпали документы на увольнение из армии. Не могу сказать, в каком из штабов рассматривали мои бумаги, но решение получилось неожиданным. Меня понизили в звании и должности, отправили служить командиром батареи в 35-ю артиллерийскую бригаду. Такая вот у меня история. В ресторане, после слов Бестужева, во мне все закипело, я был готов растерзать графа. Мы с вами под пулями и осколками ходим, а этот франт позволил себе нас и наших солдат обозвать быдлом.

– Покойный прапорщик еще в училище не блистал умом.

– Хотелось мне его поставить на место, но ваша железная хватка меня остановила. Я не подозревал, что у вас такая силища, хотя, глядя на вашу фигуру, можно было это допустить. Ваше спокойствие в некоторой степени передалось и мне. А от поединка, вернее от его результата, я до сих пор нахожусь под впечатлением. Мне не приходилось видеть такой уровень фехтования саблей, который вы продемонстрировали. Создалось впечатление, что со своим противником вы забавлялись, дали ему возможность продемонстрировать свое умение, а потом, когда вам наскучило, вы завершили дуэль точным, мощным и хорошо отработанным ударом. Я прав?

– За период учебы я неплохо изучил Бестужева. Нерадивый, заносчивый и чванливый субъект. Господи прости, что так говорю о новопреставленном. Знал, что Бестужев почти не посещает занятия по фехтованию. Риска получить ранение, не совместимое с жизнью, у меня не было, я с малых лет не расстаюсь с саблей и казацкой шашкой, учителя у меня были отменные. Открою вам секрет. Когда только Роман заговорил с нами, я имел намерение его спровоцировать на скандал, с последующим вызовом на дуэль. Предполагал, что заносчивость Бестужева сыграет мне на руку. Как видите, не прогадал. То, что он решился драться до смерти, было для меня неожиданностью. Поединок прошел по моему плану. Мог я, конечно, поразить противника в первые секунды схватки, мне не составляло труда, но тогда бы секундант графа мог высказать претензии. Можно подумать, что я совершил убийство. Это будет категорически неверно, я избавил нашу армию от ненужного балласта, который прорвавшись к высоким постам, мог нанести ущерб войскам, как высокопарно это ни звучит.

– Понял я вас, Станислав Владимирович. Хочу вас поблагодарить за все, вы спасли мою карьеру. Если бы я надавал Бестужеву по лицу, мне повторного проступка не простили. Лишился бы погон. Спасибо вам и примите мою дружбу, Станислав Владимирович.

– Дружбу вашу, Иван Модестович, я принимаю, – поднял я кружку с коньяком.

До позднего вечера мы сидели в моей палатке. Капитан рассказывал о своей Оленьке, о дочке Наталье, показывал фотокарточки. Я видел, как этот человек любит свою семью. Старался не перебивать капитана, похоже, ему нужно было выговориться, так сказать излить душу. О своей любви к Любочке я тоже рассказал капитану, отметил, что ожидаю в ноябре рождение ребенка. Шестернев заверил меня, что все будет хорошо. Дай-то Бог.

– Вы своим поединком, Станислав Владимирович, весь штаб главнокомандующего на уши поставили, – радостно сообщил мне подполковник Терехов, появившись в гостях. – Не успел я прибыть во Владивосток, а в каждом кабинете штаба обсуждают вашу с Бестужевым дуэль, восхищаются вашим сильным ударом. Я даже с командиром лейб-гвардейского Семеновского полка генерал-майором бароном Лангофом имел честь беседовать. О своем подчиненном отзывался командир не лестно. Избежать дуэли нельзя было?

– Покойный прапорщик нанес мне оскорбление, за что поплатился. Он искал смерти, а то, что пал от моей руки, чистейшая случайность. Рано или поздно кто-то бы прекратил его земной путь.

– Рад, что вы целы и невредимы. Мне было бы обидно и тяжко вас терять. Вы прошли через такие битвы с японцами и выжили.

– Не многим это удается, но нашему дивизиону относительно повезло. Все командиры батарей в строю с самого начала кампании. В первом дивизионе, я слышал, есть потери.

– Да, во всех трех армиях есть потери, и довольно существенные. Флот тоже японцы потрепали.

– Расскажите?

– Только в общих чертах, времени у меня мало. Заскочил к вам на минутку повидаться и убедиться в вашем добром здравии. Вкратце информация такова. Ваша армия скинула в море армию генерала Нодзу. В порту Дальнем вторая русская армия раскатала армию генерала Ноги. А первая армия дольше всех возилась с объединенными армиями генералов Оки и Куроки, много там было солдат и артиллерии, да и основная часть подкреплений доставалась им. Понятно, они должны были взять Порт-Артур. Слава Богу, все наземные войска японцев разбиты и изгнаны.

Контр-адмирал Витгефт, получив в помощь Балтийскую эскадру, организовал борьбу с японским флотом. Они гоняли японские корабли по всему Желтому морю. Из доклада контр-адмирала Витгефта, следует, что японский флот утопленными потерял половину. Примечательно, что эскадренных броненосцев на плаву не осталось ни одного. Остатки японского флота в спешном порядке отступили во внутренние воды Японии, чтобы пресечь «пиратство» Владивостокской эскадры. Мы потеряли треть кораблей, правда, флотские уверяют, что часть можно будет поднять и отремонтировать.

По приказу главнокомандующего, контр-адмирал Витгефт собрал все гражданские суда, которые могут держаться на плаву, погрузил на них части второй армии, часть войск первой армии приняли на борт наши военные корабли. Сейчас вся эта смешанная эскадра должна подходить к японским берегам. Оставшиеся не у дел части возвращаются во Владивосток по железной дороге. Их потом перевезут в Японию корабли контр-адмирала Иесенна. Как видите, мы начинаем десантную операцию.

– А наша армия не пойдет в Японию?

– Вам будет поставлена задача очистить Корею от присутствия японцев.

– Пока нам такой приказ не доводили.

– Его и вправду нет даже на бумаге. Только вчера удалось договориться с корейской стороной о вступлении наших войск на ее территорию. Через пару дней готовьтесь выступать. В общих чертах я вам все поведал, теперь с вашего позволения откланяюсь, дел еще много. Помните, после завершения кампании, у меня на вас виды Станислав Владимирович.

– Когда, по вашему мнению, Александр Петрович, закончится война?

– Все зависит от успехов десантной операции. Если все пойдет как надо и не вступят в войну страны, поддерживающий нейтралитет, то к наступлению 1905 года войне конец.

– Было бы неплохо. Соскучился я по своим родным.

– Помню-помню, вы ждете вестей о рождении ребенка. Победим супостата, обязательно получите отпуск, проведаете семью.

Спустя два дня после визита Терехова, командир дивизиона зачитал нам приказ о наступлении. Основным направлением определена столица Кореи – Сеул.

Перед выступлением я написал Любочке длинное письмо, в котором описал свою безграничную к ней любовь. Подбодрил ее перед предстоящими родами. Запечатав конверт, передал его дивизионному почтальону. Затем, в очередной раз, приложился губами к фотокарточке жены и лег спать. Завтра мне понадобятся силы. Впереди ждала неизвестная мне страна Корея.

Еще до пересечения русскими войсками корейской границы на ее территории активно вел разведку 2-й Уссурийский казачий полк. Казаки, выросшие в тайге, очень хорошо ориентировались на местности, знали, пусть и не в совершенстве, местные языки. Благодаря усилиям казаков, удалось собрать важные сведения о местах расположения японских гарнизонов, которых в Корее было больше чем блох на собаке.

Перед выступлением, подполковник Григорович говорил, что ориентировочное количество японских войск в Корее составляет около пятидесяти тысяч солдат. Войска японцев разобщены. Они заняли все города, городки и поселки, расположенные на пересечении главных дорог страны, разместив гарнизоны с артиллерией. Сколько таких гарнизонов и где они расположены, подполковник не знал, сказал, что в ходе наступления мы такую информацию будем получать.

Спустя пару дней командующий армией генерал Засулич принял решение раздробить нашу армию на группы. Всему многотысячному войску двигаться вместе было сложно и проверить сведения, доставленные казаками, становилось проблематично. Как правило, группа состояла из пехотного полка, артиллерийской батареи, сотни казаков, роты саперов и роты интендантов. Руководил группой командир пехотного полка, ему был дан соответствующий приказ и обозначены основные населенные пункты, подлежащие взятию. Мне повезло, я остался со старыми знакомыми, с 137-м Нежинским полком, привык я уже к ним, а они ко мне. В ходе деления армии я из общих запасов артиллерийской бригады присвоил десять лишних повозок со снарядами. Архипыч поначалу ворчал, а когда я объяснил ему, что снабжение снарядами, патронами и продовольствием может стать не регулярным, то старый вояка одобрил мои действия.

Осень, она и в Корее осень. Похолодало, зарядили затяжные дожди, подул противный ветер. И так дороги были не очень хорошими, а после дождей стали почти непроходимыми. Пехоте еще, куда ни шло, а нам с орудиями одно мучение. На привалах артиллеристы от усталости просто валились с ног. Обсушиться и погреться было негде, костер развести из сырых дров невозможно. К погодным проблемам добавились проблемы неприятельские. Японцы малыми группами, с разных направлений обстреливали наши походные колоны. Казаки не везде поспевали, да и не очень-то поскачешь на лошади в лесу. С местными жителями у нас был нейтралитет, мы их не трогаем, они нам не мешают. Казаки несколько раз захватывали корейцев, осуществляющих наблюдение за нашей группой войск. Сегодня захватили двоих, бедно одетых мужчин. Аборигены клялись и заверяли, что ничего против нас не умышляли, они простые мирные граждане, собиравшие в лесу грибы. Однако казаки умели развязывать языки, даже самым молчаливым. Выяснилось, что в десяти верстах расположен городок Пхунтен с японским гарнизоном почти в тысячу штыков при семи орудиях. Корейцы признались, что за плату они согласились разведать силы русских и направление их движения.

Полковник Истомин собрал всех офицеров группы на совещание вечером.

– Наши казачки прогулялись к Пхунтен, – сказал полковник, повернув голову в сторону сотника казаков. – Городок находится на вершине сопки. Оборонительные сооружения возведены основательные, в основном из камня и земли. Обнаружены позиции пулеметов и орудий. Японцы могут контролировать подходы к городку с любой стороны. Какие у японцев пушки и дальность стрельбы казаки установить не смогли.

– Подпоручик, – обратился ко мне Истомин, – вам надлежит с казаками поехать к городку. Провести наблюдение и, по возможности, опознать тип и калибр неприятельских орудий. После вашего возвращения и доклада продолжим совещание. Вам понятна задача, подпоручик?

– Так точно, ваше высокоблагородие.

Прихватив с собой Архипыча, с десятком казаков отправился к городку. Наблюдая в бинокль, я понял, казаки наши ошиблись, и здорово ошиблись. Пхунтен действительно располагался на невысокой сопке и представлял собой настоящий оборонительный форт, почти круглой формы. Вокруг городка был вырыт неглубокий, но широкий ров. Сейчас он был наполнен до краёв дождевой водой. Вход в городок пролегал по одному узкому мосту – одна телега сможет проехать, не больше. Для пулеметов и орудий построено несколько позиций, которые обеспечивали городку круговую оборону. Я насчитал двадцать восемь таких позиций. Все будущие огневые точки надежно укрыты в капонирах с несколькими накатами бревен, завалены сверху землей и камнями. В одной из амбразур удалось рассмотреть ствол японской Арисаки. Неприятный сюрприз, я надеялся, что здесь гарнизон вооружен более старыми моделями орудий. Также мной были обнаружены несколько линий окопов, в которых четко просматривались индивидуальные для каждого солдата стрелковые позиции. С наскока городок не взять, надо думать, как оттуда выковыривать японцев. За два часа мы обошли вокруг городка. На лист бумаги я нанес общий план городка, отметил выявленные позиции. Архипыча переспросил лишний раз, не пропустил ли я чего. Результаты наших наблюдений совпали.

О полученной информации доложил полковнику Истомину.

– Почему замолчали, господин подпоручик? – удивленно смотрел на меня полковник. – Неужели никаких предложений не возникло? Вы у нас артиллерия, к сожалению, не осадная. Если есть идеи, поделитесь, обдумаем.

– Городок хорошо укреплен в инженерном отношении. При возникновении опасности на любом из участков обороны противник сможет успешно маневрировать огневыми средствами и пехотой, причиняя наступающим войскам существенный вред. До рва с водой открытая местность в двести метров с любого направления. Если повести в атаку пехоту, будут значительные потери. Калибр вверенных мне орудий всего три дюйма, нанести существенные разрушения неприятельским укреплениям сложно. Поджечь строения города тоже трудно, зажигательных снарядов в боекомплекте не имеется. В сложившихся обстоятельствах вижу возможность атаки городка следующим образом. Силами саперной роты заготовить шесть неполных срубов из толстых деревьев, они должны послужить защитой для орудийных расчетов от вражеского огня. Эти срубы под покровом ночи переместить к городку к дороге с северного направления, надежно укрыв и замаскировав на опушке леса. Туда же выдвинуть взвод, а лучше роту хороших стрелков, и тоже укрыть от возможных наблюдателей. Задача стрелков вести прицельную стрельбу по амбразурам врага, пытаться вывести из строя обслугу орудий и пулеметов, а также отстреливать японских офицеров, если таковые будут обнаружены.

С рассветом по северной дороге обозначить наступление при поддержке одного орудия батареи. Предполагаю, японцы переведут на это направление все орудия и пулеметы. Мы дадим им немного времени пострелять по нашим войскам, а потом точным огнем укрытых в срубах орудий, будем бить по амбразурам. Нам главное вывести из строя вражеские средства усиления, с пехотой потом поработаем шрапнельными и фугасными снарядами.

– Подпоручик, это очень опасно. Может, издалека накидаете японцам снарядов, а мои пехотинцы по-молодецки атакуют городок?

– И полягут все, не добежав до рва с водой. Я же говорю, открытая местность. Там даже кочек нет, спрятаться негде.

– А эти ваши срубы долго делать? И какой высоты?

– Это саперов надо спрашивать. По высоте срубы, в человеческий рост, чтобы расчетам было сподручней снаряды ворочать.

– Ненадежная конструкция эти ваши срубы.

– Соглашусь с вами, ненадежная защита, может разлететься от прямого попадания снаряда. Поскольку капониры расположены на середине сопки, то у вражеских орудий мертвая зона не менее трехсот метров. Надеюсь, мы не должны попасть под губительный огонь орудий, а от пулеметов будут бревна защищать. Свои орудия надежно укроем и замаскируем, а мои наводчики будут точно бить по капонирам. В противном случае нам достанется на орехи.

Трое суток саперная рота готовила срубы из бревен. Готовые конструкции собрали в нашем лагере, проверили скорость сборки, прочность и удобство использования. В принципе нормально получилось, хоть немного обезопасим моих пушкарей.

После наступления темноты начали переносить бревна срубов на будущую артиллерийскую позицию. Орудия я рассредоточил таким образом, чтобы противнику было сложнее их обнаружить при выстреле. Всех солдат, привлеченных к ночным работам, я инструктировал лично, обращал особое внимание на скрытность и соблюдение тишины в ходе сборки срубов.

Командовать орудием, которое должно было поддержать атаку пехоты на городок по северной дороге, назначил прапорщика Митрохина. Александр Савельевич уже приобрел достаточный опыт и сможет обеспечить ведение огня орудием с максимальной скорострельностью. В ходе постановки задачи попросил Митрохина не геройствовать. Если противник пристреляется к позиции орудия, необходимо оставить ее и укрыться.

За пару часов до рассвета мы находились на исходных рубежах, необходимое количество снарядов было доставлено. Рота пехоты прикрывала наши позиции. Остальные силы пехотного полка окружили городок на удалении версты, чтобы смогли, в случае необходимости перехватить отступающих японцев или предотвратить подход подкреплений.

Утро выдалось пасмурным. С низко висящих туч периодически срывался мелкий дождь. Хорошо хоть ветра нет, а то вообще задубели бы.

Митрохин открыл огонь точно в назначенное время. Пристрелялся третьим снарядом и начал осыпать снарядами вражеские укрепления. Из укрытия я заметил, что японцам такое пожелание доброго утра не понравилось, они начали спешно перемещать орудия в сторону северной дороги. Я не давал команды на открытие огня, выжидал. Мне нужно было засечь новые позиции японских орудий. Все амбразуры северной стороны форта между моими расчетами я распределил, обязал командиров взводов стрелять только по своим целям. Что творилось на дороге, я не видел, но поскольку стрельба трехдюймовки не прекращалась, значит, Митрохин еще не заметил серьезной опасности для расчета.

Удалось зафиксировать шесть выстрелов неприятельских орудий. Теперь можно и нам начать работу. Первый залп лег с недолетом, подняв столбы воды во рву. Затем изменили прицел и снаряды начали разрываться в нужном месте. Я не удержался и лично навел орудие на амбразуру. Со второго снаряда мне удалось поразить цель. Кто-то из моих пушкарей удачно вогнал снаряд в капонир, прозвучал мощный взрыв, вверх полетели обломки бревен, камни и комья земли. За первым удачным попаданием последовало еще три. С такого убийственного расстояния промахнуться было трудно, но и амбразуры не очень велики. Я был уверен в мастерстве своих подчиненных, поэтому в дальнейшую стрельбу не вмешивался, а только корректировал огонь. Японцы, имеется в виду пехота, наши позиции обнаружили, накрыв плотным ружейным и пулеметным огнем. По толстым бревнам срубов с противным звуком ударяли неприятельские пули. Появились у нас первые раненые, их своевременно уносили с позиций санитары, надеюсь, тяжелораненых не будет. Пехотная рота также не зевала, вела огонь по неприятелю из винтовок. За результатами стрельбы я не следил, у них свой офицер имеется и соответствующая задача поставлена.

Спустя полчаса японские орудия замолчали окончательно, я приказал вести огонь по окопам фугасными и шрапнельными снарядами, потому что три пулеметных точки еще не были уничтожены.

В городке наблюдал два очага пожаров, но здания разгорались слабо, если бы была сухая погода да еще с ветром, то можно рассчитывать на помощь пожара.

Ко мне прибежал посыльный от командира 137-го Нежинского полка. Истомин приказал перебросить пару орудий на восточную сторону городка, там нашу пехоту прижали огнем двух пулеметов. Приказать одно, а переместить орудия скрытно по лесу не просто. Отправил прапорщика Переметова с двумя орудиями.

Прислушался. Орудие Митрохина продолжало стрелять. Я теперь пытался определить места разрывов его снарядов. Увидел. Митрохин укладывал снаряды с большим разлетом по всему городку, бил не по конкретной цели, а просто накрывал всю площадь вражеского укрепления. Молодец, разумно поступил.

За нашими позициями стали накапливаться две роты пехоты. По словам поручика Степанова, у него приказ командира полка атаковать неприятеля. Огневые позиции японцев возле моста мы подавили, правда, мост тоже немножко повредили, но это не сильно помешает пехоте. Для надежности в этом направлении положили еще два десятка снарядов. Пехота пошла в атаку, а мы перенесли огонь вглубь поселка. Отстреляв по десятку боеприпасов на ствол, я приказал прекратить огонь, боясь зацепить наших пехотинцев.

Сняв с позиций два орудия и взяв с собой прапорщика Парамонова, отправился в Пхунтен. Кто этих японцев знает, вдруг запрутся в каком-нибудь доме и окажут упорное сопротивление. Преодолев мост, начали продвигаться к месту частой стрельбы наших пехотинцев. По дороге попадались тела погибших русских солдат. Немного, но все равно плохо.

Японцы, заняв большой каменный дом, вели плотный ружейный огонь по нашим солдатам. Быстро переведя орудия в боевое положение, приказал открыть огонь. Крепким оказалось здание, пробить стену снарядом не так просто. Приказал вести огонь по окнам. Результат сразу же появился. А после десятка попаданий здание загорелось. Теперь японцы заботились о спасении своих жизней, выпрыгивали в окна, на некоторых горело обмундирование. Наши солдаты не зевали, отстреливали всех. Выскочившая из дверей здания тройка японских солдат произвела выстрелы в нашу сторону и бросилась наутек. Рядом с собой услышал звук падения тела. Обернувшись, увидел распростертое на земле тело прапорщика Парамонова, в верхней части левого плеча расплывалось красное пятно. Вот незадача, стрельнул японец абы как и попал в прапорщика! Санитары унесли раненого Парамонова к врачу, теперь все зависит от его искусства. Прапорщик только-только начал понимать, что такое служба и на тебе, ранение.

Дважды приходилось помогать пехоте, выгонять японцев из укрепленных домов, не хотели эти желтолицые воины сдаваться.

Ближе к полудню городок Пхунтен был захвачен и очищен от японских солдат, в прямом смысле слова. Пленных не удалось захватить, похоже, наши солдаты по пути добивали раненых японцев, чтобы не возиться с ними. Лично не видел таких действий, но, предполагаю, что именно так и было. Подошедший прапорщик Митрохин сиял, как начищенный самовар, ему удалось выполнить приказ и не потерять ни одного человека. Он же доложил мне о потерях всей батареи. Убито пять канониров-подносчиков, раненых девять человек, один из них Архипыч. По словам Митрохина, старый вояка получил сквозное ранение в правую ногу выше колена, пуля прошла по касательной. Рана не опасная, но крови натекло много. Пехотный врач уже обработал рану Архипычу.

Собрав всех офицеров батареи, повел их осматривать результаты нашей стрельбы.

Японцы построили мощные укрепления: стены капониров доходили до полутора метров в толщину, а сверху имелось укрытие из трех накатов бревен, уплотненных землей и камнями. Как мне показалось, укрепления построены совсем недавно, бревна не потемнели, земля порядком не слежалась, им не более месяца. Несмотря на толщину стен, капониры имели существенный недостаток. Огневые позиции орудий не были разделены между собой стенками, просто все орудия размещались по общей галерее капонира. Вот это сыграло нам на руку. Удачное попадание снарядов в амбразуру, приводило к детонации находящихся рядом с вражеским орудием боеприпасов, и, как следствие, поражались соседние позиции. Всего я насчитал девять мест подрыва снарядов. Обследовав орудия противника, пришли к выводу, что к дальнейшему использованию они не пригодны, смогли снять только один целый прицел. От пулеметов остались только искореженные железки. Тяжело будет работать похоронной команде на этих позициях, везде разбросаны останки японских солдат и обрывки обмундирования.

Полковник Истомин приказал подготовить место для захоронения погибших русских солдат и офицеров. В общей сложности погибло двести девять человек. Мой знакомец штабс-капитан Корде в этом бою не пострадал.

Японскими солдатами занялись местные жители. Оказалось, они успели в начале нашей атаки попрятаться в подвалах и ямах. Сколько корейцев попало под наши снаряды – трудно сказать, мы не знали численность населения городка, а у японцев не спросишь, они все умерли.

Утром отправляли в тыл обоз раненых под прикрытием десятка казаков. Мой прапорщик Парамонов рыдал в прямом смысле слова. Сокрушался, что не смог быть полезным. Мне кажется, ему сейчас главное добраться до госпиталя, чтобы рана не воспалилась и не потерять руку. Архипыч ехать в госпиталь категорически отказался, не может он, видите ли, оставить батарейное хозяйство без присмотра.

Дважды на нашем пути попадались укрепленные городки, но там не было серьезных фортификаций, да и орудий Арисака тоже не было. К моему удивлению, в городке Юнь-Тень обнаружились на странных станках орудия, в которых мне с трудом удалось опознать морские французские пушки Густава Канэ, калибром в три дюйма, но в ужасном состоянии. Стволы были сильно расстреляны, нарезы почти стерлись, прицельные приспособления поломаны, механизмы вертикальной и горизонтальной наводки имели значительные люфты. Я удивляюсь, как из таких орудий можно стрелять, это очень опасно для жизни расчета. Снарядов к этим орудиям не наблюдалось, похоже, последние были выпущены по русским войскам.

На подходе к Сеулу в конце ноября наша группа соединилась с группой 140-го Зарайского пехотного полка, вернее сказать с тем, что от нее осталось. В наличии имелось шестьсот активных штыков, двести семьдесят раненых. Командир Зарайского пехотного полка погиб, его обязанности исполнял штабс-капитан Гомельский – единственный уцелевший старший офицер полка. В начале похода в состав группы входила полноценная вторая батарея первого дивизиона 35-й артиллерийской бригады. Сейчас же от батареи осталось три орудия, двадцать человек во главе с унтер-офицером. В живых казаков осталось четыре десятка. Получается, две третьих группы японцы уничтожили, а батарею – почти полностью.

На вечернем совещании полковник Истомин рассказал о трагедии, постигшей 140-й Зарайский пехотный полк.

Продвижение полка по намеченному маршруту было легким. Зарайцы только один раз столкнулись с организованным сопротивлением, а так пару выстрелов из пушек и поселок чист, неприятель оставлял населенные пункты без боя. Получилась не война, а настоящая прогулка, это сильно расслабило всю группу. Два дня назад в тридцати верстах от Сеула 140-й полк подошел к городку Туаньтунь и, как делали ранее, стали лагерем на виду у противника. Никто даже не подумал подготовить элементарные ограждения, о каких-либо оборонительных сооружениях и говорить не приходится. Хорошо хоть караулы выставили.

К утру японцы сориентировались моментально. Побудку русским войскам организовали вражеские артиллеристы, накрывая весь лагерь градом снарядом на протяжении часа. В лагере началась настоящая паника, никакого сопротивления противнику организовать не удалось. Русские солдаты бежали, бросая оружие и амуницию. Японцы не стали атаковать разгромленный лагерь. Они, взорвав орудия, построились в походную колону и отправились на побережье, где их ожидали несколько барж. Выяснить это удалось уцелевшим казакам.

Похоронив погибших, собрав неповрежденное вооружение и раненых, остатки 140-го полка выдвинулись к Сеулу, а по пути встретили нашу группу. Получается, из-за недальновидности и халатности командования группы погибло большое количество русских солдат, многие семьи получат извещения о смерти родных и близких. Офицеры, присутствовавшие на совещании, уходили мрачные. Штабс-капитана Гомельского полковник Истомин оставил в палатке для составления обстоятельного рапорта. Напишет Гомельский рапорт, а толку – мертвых солдат из могилы эта бумажка не поднимет.

На следующее утро полковник отправил к Сеулу несколько усиленных разъездов казаков, необходимо было прояснить обстановку и выявить позиции японцев.

Я провел с офицерами занятия по отражению внезапного нападения противника, при нахождении батареи на отдыхе и на марше. Затем, в составе батареи, отработали приемы занятия обороны. После трех часов тренировок что-то начало получаться.

В полдень возвратилась разведка с доброй вестью – Сеул занят русскими войсками. Командующий 3-й армией генерал Засулич приказал нашей группе выйти на окраину Сеула и стать лагерем. Такая информация обрадовала всех, не придется воевать, и это замечательно.

По прибытии к Сеулу, я отправился разыскивать свое непосредственное начальство. Выяснилось, что к столице Кореи вышли восемь полковых групп, остальные продолжили наступать в юго-восточном направлении. Мое начальство находится среди наступающих войск. Передовые русские части, вступавшие в Сеул, не встретили сопротивления противника, японцы к этому времени город покинули, эвакуировав войска.

Вернулся в расположение батареи.

Полковник Истомин извлек урок из разгрома 140-го пехотного полка. Лагерь группы представлял собой образец полевых укреплений полка. Отрыты окопы, построены блиндажи, оборудованы огневые позиции батареи, весь периметр обнесен рогатками. Караульная служба организована согласно уставу. Можем, когда припечет.

Потянулись однообразные дни. В боевых действиях мы участия не принимали, но и не отводили нас назад в Россию. Полковник Истомин тоже не владел информацией. Приказано ждать, вот мы и ждем чего-то. Помня наставление отца, я постоянно тренировал батарею, потому что солдат без работы обычно начинает искать приключения, а мне это не надо.

Пока маялись относительным бездельем наладилось поступление почты из России. Я получил письма от Любочки и родителей датированные началом октября, а потом как обрезало, никто не присылал письма, терялся в догадках. Я писал каждый день, отправляя свои сообщение при первой же возможности.

К концу декабря с юга начали подходить остальные наши войска. Появилось наконец-то мое начальство. Прибыл к подполковнику Григоровичу с докладом.

– Похвально подпоручик, похвально, – изучив мой письменный рапорт, сказал Григорович. – Повоевали знатно и людей постарались сохранить. А мы, знаете ли, тоже неплохо прошлись по японцам. Да, батенька, пришлось пострелять вдоволь. Потери у нас были. Поручик Николаев, царство ему небесное, погиб от вражеского снаряда. Его батарею сильно потрепали. Всего шесть орудий в целостности сохранилось. Ваш знакомец капитан Шестернев не пострадал, хотя был всегда в гуще событий. Поскольку никаких новых приказов не поступало, оставайтесь пока в подчинении полковника Истомина. Бог даст – ситуация скоро прояснится, тогда решим, как поступать дальше.

– Ваше высокоблагородие, а не слышно, как обстоят дела у нашего десанта в Японии?

– Я не бывал в штабе командующего армией, а слухи самые противоречивые. Скажу только одно, наступление наших войск на островах развивается успешно.

Вечером встретился с Шестерневым. Неплохо посидели у меня в палатке всем офицерским составом батареи. Иван Модестович принес неизменный коньяк. Удивляюсь, где он его берет? Неужели все запасы возит в своем багаже. Хотя, вряд ли, при такой тряске на дорогах давно бы бутылки стали битым стеклом. Стол у нас выглядел богато. Мой подраненный Архипыч, достал для господ офицеров небольшого поросенка. Сам забил и сам зажарил на костре. Угоститься своим же блюдом Архипыч по неизвестной причине отказался. Местные овощи тоже заняли подобающее место на столе.

Капитан рассказал о своем походе. Большей части нашей армии пришлось гоняться за японцами. Они, оставляя небольшие группы прикрытия, уходили основными силами полков к побережью моря, грузились на ожидавшие их судна и отплывали в Японию. Подловить какой-либо японский полк в момент погрузки не получилось ни разу. Захваченные казаками японские солдаты говорили без умолку и в основном неправду. А если учесть тот факт, что в русских войсках знатоков японского языка были единицы, то своевременность получения информации серьезно хромала. Как бы ни было, японцы оставили Корею в покое. Местные власти сформировали несколько хорошо вооруженных отрядов, которые должны вылавливать прячущихся в лесах японцев. За каждую голову назначена неплохая плата, поэтому к поимке неприятельских солдат подключились все слои населения. В принципе правильно решили, нам работы меньше.

Погода постепенно начала ухудшаться. Температура воздуха снижалась каждый день, временами валил снег с дождем. В палатках теперь не обогреешься нормально. Приказал строить полуземлянки, из расчета одну на взвод. Неделю занимались строительством и оборудованием новых помещений. У меня в батарее печник нашелся. Полноценные русские печи выложить не получилось из-за отсутствия хорошего материала, а для обогрева и просушки обмундирования, сработанные из камня печурки подходили отлично. Для меня и офицеров батареи была построена большая полуземлянка. Саперы соорудили некое подобие кроватей, сколотили страшненький стол.

Примеру батареи последовали пехотинцы, тоже начали возводить себе теплые укрытия от непогоды.

В относительно комфортных условиях мы встретили новый 1905 год. Стол, как и полагается, накрыли богатый. Все мои офицеры присутствовали. Прапорщик Митрохин взял на себя обязанности распорядителя. Естественно, подняли кружки за победу над японцами, потом за императора, а затем помянули погибших в боях. Далеко за полночь, с дружественным визитом в нашу землянку наведался штабс-капитан Корде, будучи прилично навеселе. От нашего угощения не отказался. Приняв немного горячительного, Сергей Петрович тихо уснул за столом. Видно, хорошо погуляли пехотинцы. Своим батарейцам я разрешил в честь нового года выдать по лишней кружке вина. Исключение составлял только караул. Ничего страшного, сменятся – тогда и примут причитающуюся порцию вина. Утром Корде маялся головной болью, от предложенного вина отказался напрочь, сказал, что лучше прогуляется на свежем воздухе.

В канун Рождества среди ночи всех офицеров дивизиона срочно собрали в штабе. Никто толком ничего не знал, предполагали, что где-то высадился японский десант и нас срочно отправят его уничтожать.

Командир дивизиона подполковник Григорович внес ясность.

– Господа офицеры, – обведя взглядом собравшихся, начал речь командир, – только, что поступило сообщение из штаба командующего армией. – По дипломатическим каналам получена информация о заключении мира между Россией и Японией при посредничестве европейских держав: Великобритании, Франции и Германии. Победителем признана Россия, японцы обязаны нам выплатить приличные репарации. Кроме того, все японские гарнизоны, где бы они ни базировались, будут выведены на острова. С победой нас, господа! Войне конец! Ура!

Громогласный рев нескольких десятков офицеров был таков, что даже стекла в окнах завибрировали. Меня переполняли эмоции. Наконец-то закончились наши мытарства, перестанут гибнуть мои солдаты, мы сможем вернуться к мирной жизни. Я бы полетел птицей в свое родовое гнездо, посмотреть, что там случилось. Почему нет писем от родных? Пока это мечты, надо выслушать командира, он уже готов сообщить очередную новость.

– Прошу внимания господа, – снова заговорил Григорович, – по распоряжению командира бригады нам надлежит готовиться к возвращению в Россию. – Дается нам не более недели. Необходимо проверить людей, технику и гужевой транспорт. Все, что необходимо вы сможете получить на складах дивизиона. Обратите внимание на наличие зимнего обмундирования у солдат. Поговаривают у нас на родине стоят морозные погоды, возможны случаи обморожения.

Вернувшись в батарею, я приказал построить весь личный состав, довел им весть об окончании войны. Солдаты не сдерживали эмоций. Вверх полетели папахи, солдаты обнимались, кричали трудно разбираемые слова, одним словом, ликовали. По случаю победы разрешил на завтрак выдать всем по кружке вина. Пусть сейчас выпьют, а то заморозим продукт в дороге, тогда придется выбросить.

Командирам взводом приказал начать тщательную подготовку к маршу. Все не нужное для боевой работы необходимо сдать на дивизионные склады, а там пополнить запасы продовольствия и фуража. Конечно, на весь переход продуктами не запасешься, интенданты выдадут только то, что положено, но попытаться не грех. В связи с этим поставил задачу Архипычу, пусть пошустрит среди своих связей, авось несколько лишних мешков крупы и сухарей заимеем.

Вечером, немного смущаясь, Архипыч доложил, что его отделению удалось обнаружить бесхозный продовольственный склад, который ранее принадлежал японцам. О его существовании наши армейские интенданты или забыли, или не знали, но унтер-офицеру удалось там хорошо разжиться продуктами. По плутоватому взгляду Архипыча я понял, что унтер-офицер не все мне говорит.

– Архипыч, я ничего не имею против накопления запасов продовольствия, – со вздохом сказал я, – но мне не очень нравится ваш доклад о неучтенном складе. – Не верится мне, чтобы ушлые интенданты не заметили золотые залежи. Если ваши подчиненные занялись воровством, то это очень не хорошо, могут быть серьезные последствия.

– Никто не ворует ваше благородие, вот вам крест, – унтер-офицер размашисто перекрестился. – Это, значится, когда мы стали здеся лагерем, я обшарил округу, искал материалы для позиций и железо для печек. Случайно наткнулись на полуразрушенный дом. А когда спустились в подвал, да посветили факелом, обомлели сразу. Подвал забит мешками с рисом, ящиками с галетами и свиной тушенкой. Там еще банки с вареньем каким-то есть, с каким – не разобрали.

– Как вы опознали свиную тушенку? Вы читать по-японски и по-корейски научились?

– Незачем читать, открывай и пробуй. Точно вам говорю, ваше благородие, тушенка из свиней делана. А галеты не японские, там писано по-другому, один мой солдат сказал, немецкие галеты. Ну, мы, значится, и привезли в батарею маленько, не пропадать же добру.

– Маленько – это сколько?

– Посчитал я, сколько деньков нам топать до дома и вышло у меня не менее сорока. Вот на весь срок запасы и сделал. Вы, ваше благородие, не думайте, что это много, после марша, да по морозцу у людей жор проснется такой, что мама не горюй.

– Ладно, Архипыч, запасайте, об остатках продуктов сообщите потом кому-то.

– Шепнул я нашим соседям, пехотинцам из 137-го полка, они вмиг вынесли весь подвал, пусто теперь там.

Третья армия покидала Сеул частями с интервалом в сутки, чтобы не создавать сложностей и заторов на дорогах. Наш XVII армейский корпус двинулся в путь третьим. Передвигаться было относительно легко, дорога утоптана ногами тысяч солдат. Дневные переходы составляли тридцать-сорок верст. Ночевать приходилось в палатках и готовить пищу на кострах. Я первый день ехал на лошади верхом и, признаюсь честно, промерз основательно. Потом отказался от верховой езды, шел пешком наравне со всеми. Тяжело, но не так холодно.

По мере приближения к границам России снежный покров становился глубже, а морозы крепче. Очень переживал, чтобы никто из батарейцев не обморозился и не отстал. На каждом привале проводил перекличку. От офицеров требовал осмотра личного состава на предмет выявления обмороженных и уставших. Бог миловал, больных не было. С питанием тоже отлично, солдаты сыты. Вот с фуражом с каждым днем ситуация ухудшалась. Если затянется наш поход на три-четыре дня больше расчетного, лошадей будет нечем кормить. А взять негде, впередиидущие русские части вычищали под метелку у местного населения все запасы сена и фуражного зерна. Пытались, для пробы, кормить лошадей рисом, но что-то животные не очень охотно его жевали. Думаю, когда припечет, будут есть все, что предложим.

На тридцать восьмой день похода, я, согласно приказу командира дивизиона, отправился на хутор Засека, где ранее квартировала моя батарея. К моему удивлению хутор не был занят, поэтому нам повезло устроиться очень даже хорошо. Ну, вот мы и дома. Год здесь не был, и, кажется, ничего не изменилось, все те же хозяева изб, все те же недовольные взгляды на моих солдат. Приказал топить бани, приводить себя в порядок. Я с господами офицерами тоже отправился в баню смывать грязь, накопившуюся в походе.

Баня для русского человека – это не просто место для мытья, это, я бы сказал: храм чистоты и духовного очищения. Валяясь на верхнем полке небольшой бани, я чувствовал, что мое тело покидает усталость, сознание проясняется еще больше, и естественно очищается тело.

Разрешил всем отдыхать до обеда следующего дня. Нужно дать хорошо отдохнуть солдатам после длительного похода. Устали они, перемерзли, пусть лишних несколько часов поспят.

Мне поспать не удалось. Ранним утром меня с постели поднял посыльный из штаба главнокомандующего.

– Ваше высокоблагородие, подпоручик Головко по вашему приказанию прибыл, – рапортовал я Терехову, стоя по стойке смирно.

– Вижу подпоручик, что вы прибыли, и очень рад этому, – сказал полковник Терехов, обнимая меня. – Смотритесь молодцом, Станислав Владимирович, просто ослепляете меня блеском своих глаз.

– Просто я удивляюсь. За год знакомства с вами, вы очень быстро выросли в чинах. Встретил вас штабс-капитаном, а сегодня вы уже полковник.

– Ну, полковничий мундир я одел два года назад, а то, что вы видели меня в разных чинах, так нужно было для службы. Не догадываетесь, зачем вы мне понадобились?

– Даже не могу предположить. Мое начальство определило место дислокации и приказало ждать дальнейших распоряжений. Я только начал приводить в порядок батарею после похода. Работы много.

– Давайте поговорим с вами, как обычно без чинов. Позвал я вас, молодой человек, для очень серьезного разговора.

– Внимательно слушаю вас, Александр Петрович.

– Когда вы зашли в купе в Москве, я не поверил своим глазам. У вас поразительное внешнее сходство с моим младшим братом, погибшим четырьмя годами ранее, царство ему небесное. Поначалу я подумал, что это наваждение какое-то. Присмотревшись внимательней, обнаружил только отдельную схожесть. Но, тем не менее, вы мне понравились своей непосредственностью и серьезным отношением к предстоящей службе. Чувствовалось, что вы гордитесь офицерским званием. Уже в ходе бесед я обнаружил у вас хорошую теоретическую подготовку.

– В Михайловском артиллерийском училище хорошо учат.

– Не спорю, учат хорошо, но не все усваивают программу обучения. Общаясь с вами в ходе путешествия, я обратил внимание, что у вас все отлично с логикой, вы достаточно эрудированы. Умеете из общей информации вычленить главное, умеете отстаивать свою точку зрения, подкрепляя высказывания аргументами. Вы довольно уверенно высказали предположение о моей поездке в Японию. Я действительно провел там три года. Язык изучил недостаточно, но для бытового общения хватало. Там же я прикоснулся к японской культуре. Правда, для разговора на эту тему мы с вами выберем другое время. После вашего назначения я продолжил за вами наблюдать. Молодой, извините за откровенность, зеленый подпоручик, за считанные дни подмял под себя полубатарею солдат, послуживших не один год. И солдаты вас приняли, они вас зауважали. А дальше- больше. Не буду перечислять все ваши достижения и заслуги, скажу так, вы стали настоящим «отцом» солдатам, являясь, по сути, юнцом. Ваш прапорщик Митрохин на вас по-настоящему молится, и готов последовать за вами куда угодно. И у остальных офицеров батареи вы неоспоримый авторитет. Я, несколько раз бывая в вашей батарее, всегда отмечал порядок и рациональность выбранной позиции. Мне иногда казалось, что вы наперед знаете, где противник начнет атаку.

– Вы же бывали у меня в гостях с определенной целью.

– Говорил я вам ранее, что опекаюсь вопросами разведки сил противника. А теперь скажу, я начальник разведки при штабе главнокомандующего. Все посещения передовых позиций были связаны именно с разведкой. И под Ляояном и в других местах, где мы с вами виделись, я встречался со своими людьми, которые сообщали мне информацию. На основании достоверных данных, намечались основные направления и разрабатывались планы наступлений.

– Неужели у вас нет подчиненных офицеров, которых можно было послать на позиции?

– Конечно, есть и, смею вас заверить, весьма грамотные. Но протяженность фронтов велика, поэтому приходилось совершать вояжи лично. Отдельных людей, работающих в стане противника, знал только я. О, я в ваших глазах заметил вопрос. Чего это полковник здесь соловьем заливается? Что он от меня хочет? Так ведь?

– Второй вопрос близок к истине.

– Тогда не буду морочить вам голову, скажу прямо. С учетом ваших личных, служебных и деловых качеств, я предлагаю вам, Станислав Владимирович, перейти на службу в разведку, стать офицером Генерального штаба России.

– Неожиданное предложение. Я немного теряюсь даже. Я совершенно ничего не знаю о разведке, нам в училище ничего об этом не говорили и не преподавали.

– Незачем о разведке говорить на каждом углу. Работа у нас особенная, многое скрыто от окружения и даже от сослуживцев. Чего вы не знаете сегодня, вы постигнете Академии Генерального штаба.

– Для поступления в Академию, разве не нужно выслужить определенный ценз?

– В мирное время обязательно. Но вы пойдете в Академию с войны, а это существенно. Тем более вы окончили училище с отличием. Император издал Указ, согласно которому в мае будет произведен дополнительный набор офицеров-фронтовиков для обучения в Академии.

– Экзамены тоже сдавать необходимо?

– Вы, Станислав Владимирович, мне еще не дали своего согласия, а уже экзаменами интересуетесь.

– Александр Петрович, вы мне дадите время на обдумывание предложения?

– Конечно, дам. Одну минуту, не больше.

– Это мало, а мне нужно сделать правильный выбор.

– Вы сделали выбор став офицером. А стать офицером Генерального штаба честь и очень тяжелый труд. К трудностям вам не привыкать, вы их успешно преодолевали на поле боя, демонстрируя умение и личную храбрость. Пока я говорил, ваша минута раздумий истекла.

– Я даю вам согласие.

– Замечательно. В течение недели подготовлю на вас необходимые документы. Кстати, завтра вам снова придется появиться в штабе, вас произвели в поручики. Да-да, батенька, приказ зачитают завтра и вручать новые погоны. О наградах пока известий нет, на вас ушло представление на «Анну» и на «Станислава», что дадут и когда, то Военное министерство ведает. Попрошу вас о нашем разговоре никому не рассказывать. В приказе о вашем переводе будет сказано – в распоряжение главнокомандующего, а дальнейшее – моя забота. Присмотритесь, кому сдавать батарею.

– Однозначно, прапорщику Митрохину, если начальство не решит по-иному.

– Тогда так и решим, с Григоровичем я смогу договориться. Всего доброго, подпоручик, выше нос, готовьтесь, у вас через неделю будет экзамен у главнокомандующего.

– А тема экзамена, какая?

– Полковники и генералы будут вам задавать вопросы, а вы на них отвечать станете. Не робейте, вы же с отличием училище закончили, боевого опыта набрались. Что вам какие-то вопросы?

– Неожиданно все как-то.

– Все-все, ступайте, вам завтра перед генерал-лейтенантом Линевичем по стойке смирно стоять придется.

Вышел из кабинета на ватных ногах. Такое впечатление, что пробежал верст двадцать, ухватившись за хвост лошади. Вот попал, никогда не думал, что пойду в разведку, о которой совершенно ничего не знаю и не смыслю. Однако, если Терехов верит в меня, то значит, я чем-то буду полезен для Отечества. А получение погон из рук главнокомандующего меня вообще в шок повергло.

После сдачи экзамена, вымотавшего меня до предела, решил навестить своего офицера – прапорщика Парамонова, проходившего излечение в госпитале. В лавке купил баранок, немного конфет, запастись свежими фруктами не удалось, их разбирали очень быстро.

Зайдя в офицерскую палату, отыскал Парамонова. Рассказал ему о нашем походе, обрадовал тем, что представил его к награде, командир бригады утвердил мое прошение, теперь только ждать осталось. Сказал прапорщику, что у него будет новый командир батареи, потому-что я отбываю в столицу для поступления в Академию. Пожелал Парамонову успешного выздоровления и направился к двери.

– А мне выздоровления, Стас, пожелаешь? – услышал я смутно знакомый голос. – Надеюсь, однокашника не забыл?

Я повернулся и пошел на голос звавшего меня человека. Подойдя к кровати, невольно ужаснулся, от человека остался обрубок туловища и голова. Этим обрубком являлся товарищ по училищу Василий Зверев.

– Не узнал ты меня Стас, и не мудрено, – невесело произнес Василий. – В таком виде ты меня представить не мог. Заметил я твои расширенные от увиденного ужаса глаза. Я, Стас, в этом ужасе живу с апреля прошлого года.

– Где это тебя так? – еле смог произнести я.

– В первом же бою под Тюренчен. Японский снаряд угодил в ящик наших боеприпасов при орудии, вызвав детонацию. Два расчета на куски, а у меня поотрывало куски тела, чудом выжил. Теперь жалею, лучше бы тогда вместе со всеми в клочья. Как жить с коротким обрубком левой руки? Поесть сам не могу, помыться и помочиться, только с помощью санитаров. Разве это жизнь? А за тебя я рад, невольно подслушал твой разговор. Учись. И если полезут к нам враги, врежь им от души, и за меня отправь пару снарядов. Все, уходи, не жалей меня и прощай.

– Прощай, Василий, – торопливо сказал я, и быстро покинул палату.

Мне очень не хотелось оставаться в помещении, пропитанном болью и безысходностью тяжелораненого офицера. Не думал, что с Василием доведется встретиться при таких обстоятельствах.

Наконец-то я сижу в купированном вагоне поезда, уносящего меня в Москву. Получить место в вагоне было большой проблемой. Владивосток был просто наводнен народом. Мне казалось, что людей в погонах значительно больше, нежели гражданского населения. И вот всем этим военным срочно требовалась отбыть в европейскую часть России, и обязательно в то же время, когда и мне также необходимо ехать. Помог с билетом мой куратор и благодетель полковник Терехов. С кем он там общался, мне неизвестно, но билет у меня появился.

В попутчики мне досталась семья пожилого купца Ивана Иннокентьевича Галышева. Сам купец, его супруга Аглая Сидоровна, располневшая до неимоверных размеров сварливая женщина, а также их худой и прыщавый сын Арсений, студент Московского университета. Соседство скажем так, не очень спокойное. Не было ни одной спокойной минуты днем, чтобы Аглая Сидоровна кого-то из родственников не отчитывала, то мужа, то сына. А ночью все семейство хором выдавало арии храпа. Создавалось впечатление, что от этих звуков окно в моем и соседнем купе сотрясалось. Хорошо, что со мной непосредственно соседствовал Арсений, представляю, какое рулады выдавал бы кто-то из его родителей.

Иван Иннокентьевич рассказывал, что посещал Владивосток по делам коммерции, а семья за ним увязалась с целью расширения кругозора и получения положительных впечатлений. Кругозор, может, жена и сын расширили, но купцу настроение портили каждый день и основательно.

Я старался не вступать с попутчиками в пространные беседы. Был подчеркнуто вежлив. В основном я изучал специальную литературу, которой снабдил меня на дорогу Терехов. В Москве, по словам Александра Петровича, его знакомый передаст мне кучу литературы, необходимой для подготовки к сдаче экзаменов в Николаевскую академию генерального штаба. Терехов сообщил мне адрес своего знакомого, проживающего в Москве.

Читать – то я читал, но больше думал о своих родных. Почему они молчат сколько времени? Что там такое случилось? Одни вопросы. Ответов я не находил, а строил предположения, одно страшнее другого. Я хотел, как можно скорей попасть в Шпреньгринштадт, чтобы выяснить все на месте. На время моего прибытия домой влияла скорость движения поезда. Иногда казалось, он двигался не быстрее пешехода, даже возникало желание выйти и подтолкнуть его.

В Иркутске состав загнали в тупик и отцепили паровоз. Вагоновожатый причину толком объяснить не мог.

Одевшись, я отправился к зданию вокзала в попытке прояснить обстановку. Вся территория вокзала была оцеплена войсками. По главному пути на запад уходили воинские эшелоны. На перроне и в здании вокзала большое количество жандармов. К одному из них, ротмистру, я обратился за разъяснениями, но он меня переадресовал к военному коменданту.

От информации, услышанной из уст коменданта я чуть ли не сел на задницу. Оказывается, несколько дней назад в разных городах европейской части России, в том числе в столице, в одночасье произошло большое количество террористических актов. По словам коменданта, император Николай II, его жена Александра Федоровна и наследник престола цесаревич Алексей погибли от разрыва брошенной в автомобиль бомбы. В общей сложности погибло пятеро Великих князей, а других высокопоставленных чиновников и государственных деятелей более двух десятков. Оставшиеся в живых представители императорской фамилии присягнули на верность Михаилу Александровичу. Сейчас к столице и в другие города стягиваются верные императору войска для наведения порядка и противодействия новым террористическим актам. В связи с этим наш поезд будет отправлен по назначению через сутки.

Да, вот и поехал поступать в академию, а столицу сотрясают взрывы, от которых гибнет император с семьей. Куда смотрели соответствующие службы? Неужели нельзя было защитить августейших особ? Вопросы я задаю сам себе и сам же на них пытаюсь найти ответ. Найти не получается. Не владею я информацией, провел много времени в отрыве от жизни центральных областей страны. Ладно, попаду в Москву, попытаюсь выяснить подробней.

Купцу Галышеву с семейством, я ничего не сказал, сослался на большое количество жандармов.

К вечеру сходил в станционный ресторан поужинать. Кормили сносно. Официант подал наваристые щи с мясом, вкусный белый хлеб. Затем я скушал хорошо прожаренную отбивную из телятины. Запил трапезу бокалом неплохого красного вина. Официант утверждал, что вино итальянское. Потом я прогулялся к маленькому базарчику, рядом с вокзалом, прикупил приличный шмат соленого сала, пару свиных балыков, три кольца колбас домашнего приготовления и большой ржаной каравай. Провизию запас на случай длительного пребывания в Иркутске. Неизвестно сколько мы здесь простоим, а следует ожидать появления в тупиках других пассажирских составов. Может случиться переполнение пассажирами вокзала. Все захотят кушать и, как следствие, возникнет недостаток продуктов. Очень мне не хочется быть голодным. Чаем, который предлагает наш вагоновожатый, сыт не будешь. Сложив покупки в кожаную сумку, вернулся в купе и застал Аглаю Сидоровну за поглощением пищи. Женщина не кушала – она натурально жрала. На небольшом столике купе принесенные купцом продукты не поместились, некоторые тарелки разместились на спальном месте Арсения. Никого из мужчин семейства Галышевых в купе не было. Аглая Сидоровна поглощала пищу в гордом одиночестве с неимоверной быстротой, иногда смачно причмокивала. Не стал мешать женщине, устроившей праздник своему желудку, пошел прогуляться к вокзалу, в надежде купить свежие газеты. Газет не досталось, их размели давно.

Вернулся в купе через час и опешил – Аглая Сидоровна продолжала трапезничать с не меньшей скоростью. Не, такую жену лучше убить, чем прокормить, подумал я.

В Иркутске мы простояли трое суток, а потом отправились по назначению. Слава Богу, больше никаких приключений в дороге не случилось.

В Москве на вокзале взял извозчика и отправился по адресу знакомого Терехова. Небольшой двухэтажный особнячок на окраине города впечатлял. Интересно, а кто живет в этом шикарном теремке? Встретил меня лакей. Я представился и сказал, что у меня дело к Изварину Петру Сергеевичу. Лакей удивленно посмотрел на меня, но в гостиную проводил, приняв мою шинель. Минут через десять тот же лакей провел меня в кабинет хозяина дома.

– Ваше высокопревосходительство, поручик Головко, – представился я немолодому генерал-лейтенанту, встретившего меня в кабинете.

– Не тянитесь, голубчик, не надо, давайте по-простому, без чинов поговорим, – приятным голосом ответил Петр Сергеевич. – Как добрались? Я вас ожидал немного раньше. Как здоровье Александра Петровича?

– Добрался нормально, в Иркутске нас задержали из-за взрывов. Александр Петрович в добром здравии, передает вам поклон.

– Вы уже обедали?

– Я к вам приехал прямо с вокзала.

– Тогда не откажитесь разделить со мной трапезу.

Естественно я не отказался. За обедом генерал расспрашивал меня об участии в войне, о моих впечатлениях и о выводах, которые я сделал в ходе боевых действий. Я старался отделаться общими фразами, ведь я вижу Петра Сергеевича впервые, и высказывать свое личное мнение не решился. Кофе с коньяком нам подали в библиотеку.

– Александр Петрович мне писал о вас, о вашем желании поступить в Академию. Вы, Станислав Владимирович, должны понимать, что не каждый может прикоснуться к наукам, преподаваемым в этом учебном заведении. Там проходят обучение лучшие офицеры из лучших. Но поскольку на вас обратил внимание Терехов, а я его мнению очень доверяю, то уверен, вы станете отличным офицером Генерального штаба. Предварительные экзамены в округе вы сдавали?

– Так точно. Председателем комиссии был генерал-лейтенант Кондратенко. Все документы у меня с собой, могу их вам предоставить.

– Знающий и многоопытный генерал вас экзаменовал. Смею вас заверить, в Академии вас будут проверять не менее компетентные генералы, я, кстати, вхожу в их число.

– Честно сказать, я удивлен.

– Еще больше вас удивит генерал-майор Мешков Виктор Александрович вопросами интендантского обеспечения разных родов войск. Несмотря на возраст, у него очень светлая голова, и он точно помнит, сколько золотников чая должен получать нижний чин в пехоте, и сколько фуража нужно запасти для одной лошади в расчете на два-три дня похода. Остерегайтесь его каверзных вопросов о снарядах, вы же артиллерист, а он любит ставить в тупик офицеров-артиллеристов. Особенно его интересует количество зажигательных бомб на боевой позиции «единорогов».

– Так, «единороги» сняты с вооружения в середине прошлого столетия и нигде не используются.

– Все правильно вы говорите, но Мешков полагает, что такая информация помогает будущим генштабистам в тренировке памяти. Отчасти, я с ним согласен. Я вам собрал неплохую библиотеку, смею заверить, изучив все материалы, вы сдадите экзамены без проблем. Вы где остановились?

– Нигде. Я ночным поездом планирую выехать в Екатеринослав.

– Домой торопитесь?

– Да. Уже длительное время от родных нет известий.

– Тогда примите литературу, и с Богом, учитесь. Жду от вас только блестящих знаний поручик. Вопросами фортификации засыпать буду я.

Сутки ехал в поезде, и вот я в Екатеринославе, поздняя ночь на дворе. Пока ехал, все прокручивал в памяти встречу с генералом Извариным. Этот в летах генерал своим обликом кого-то мне напоминал. Знакомый цвет и разрез глаз, знакомые черты лица, да и фигура вроде бы как знакома. И тут я неожиданно сделал открытие. Генерал Изварин очень похож на полковника Терехова, или наоборот. Это не столь важно, кто на кого. Главное – эти люди определенно родственники. Если сопоставить возраст, то генерал в полной мере может быть отцом Александра Петровича. Отчество, между прочим, совпадает. Вот это да! Чудеса, да и только – мысленно восклицал я. Представится возможность, при личной встрече поинтересуюсь у Терехова.

Добраться в Шпреньгринштадт оказалось нелегким делом. Извозчики, ссылаясь на поздний час, не высказывали желания везти. Уговорил молодого парня отвезти меня домой за хорошие деньги.

Мое появление в родовом гнезде вызвало переполох. Привратник, пропустив коляску во двор, побежал в дом с докладом. В холле дома меня встретил отец. Когда я уезжал на войну, отец выглядел цветущим мужчиной в летах, полным энергии и сил. А сейчас мне навстречу шел с полностью белыми волосами на голове, ссутулившийся и плачущий старик.

– Прости, сынок, – обняв, рыдал на груди у меня отец, – не уберегли мы Любочку.

– Отец, как такое могло произойти? – только и смог я выдавить я из себя, от волнения у меня пересохло во рту.

– Родами Любочка умерла, – услышал я за спиной голос рыдающей мамы. – Она первой родила девочку, а через несколько минут мальчика. Приподняла голову, посмотрела на детей, сказала, что хорошенькие детки родились, потом откинулась на подушку и ушла. У нас при Любочке все время был доктор Мартов Зиновий Яковлевич. Так вот, он говорил, что не выдержало сердце, какой-то важный сосуд разорвался. 17 ноября все произошло.

Меня словно кто-то сильно огрел чем-то тяжелым по голове. Я не мог осознать, как это моя Любочка, и вдруг ушла, оставив меня одного. Пусть я не говорил ей много слов о любви, пусть я мало времени с ней провел, но я ее любил всей душой, всем своим сердцем. А сейчас у меня внутри развивается жгучая боль, сродни ранению штыком на поле боя, и накатывает звенящая пустота. Родители что-то говорили, я их не слышал, я их не понимал, я пребывал в полной прострации. Чувствую, как по моим щекам текут слезы, а я стою, не шевелясь, у меня нет сил, сказать хоть что-то. Отец взял меня за руку и как маленького ребенка отвел в столовую. Вижу, как он наполнил до краев коньяком большой фужер. Я выпил напиток в один прием, не почувствовав его вкус и крепость. Отец повторил. Второй фужер я также осушил. Родители обращались ко мне с вопросами, а я молчал. Коньяк совершенно не брал меня. Видя такое состояние, мама увела меня в нашу с Любочкой комнату, а отец поднес еще один полный фужер. С ним я расправился аналогичным образом. Спустя несколько минут мое сознание померкло.

Утро, а вернее обеденное время, я встретил с больной головой. Мой мундир был аккуратно сложен на прикроватном стуле. Я не помню, как раздевался. Но я четко понимаю, что потерял свою любимую Любочку, накатила такая тоска, что не передать словами. Лежал на кровати и смотрел в потолок. Пытался разобраться в себе, совладать с чувствами. Да, жену уже не вернуть, она ушла навсегда. Но она оставила мне наших детей, в них есть частичка моей любимой и, значит, Любочка присутствует здесь. Эта мысль подорвала меня с постели. Быстро привел себя в порядок, помылся и побрился. Облачившись в мундир, отправился на поиски родителей, я хотел, чтобы они провели меня к детям.

– Стас, сынок, как ты себя чувствуешь? – были первые слова мамы, когда мы встретились в гостиной. – Мы с отцом сильно за тебя переживаем.

– Все хорошо, мои дорогие, я в полном порядке, если вы имеете в виду мое физическое здоровье. На душе тяжело. Мама, отец, проводите меня к детям.

Мама быстро подошла ко мне, и, взяв под руку, повела на второй этаж, там у нас всегда располагалась детская.

Зайдя в комнату, я встретил там немолодую неизвестную мне женщину. Тихим голосом мама сказала, что это одна из нянь, присматривает за спящими малышами. Почти на негнущихся ногах я подошел к первой колыбели. Она была украшена розовым бантом.

– Это, сынок, твоя дочь София, – шепотом сказала мама. – Посмотри, она так похожа на Любочку.

Внимательно всматривался в лицо ребенка, пытался найти знакомые черты. Может, мама права, дочка похожа на Любочку, но я сходства пока не увидел. Наверное, рано искать сходства малышки со своей мамой. Ну, если мама так считает, то пусть так и будет. Перечить я даже не думал.

– В этой колыбели почивать изволит твой сын Степан, – также шепотом информировала мама. – Поверь мне, он вылитый ты в таком возрасте, такой же требовательный и любитель покушать.

– Мама, кто кормит детей?

– Мы наняли двух кормилиц. Одной оказалось мало, у Степы хороший аппетит.

– Давай уйдем, пусть поспят, а когда проснуться, я попытаюсь с ними поговорить.

– Поговори с ними, Стас, обязательно поговори. Они еще не слышали голоса своих родителей.

Мы ушли в столовую, где нас ожидал накрытый стол и отец с полными рюмками коньяка.

Отец молча подошел ко мне и протянул рюмку.

– Давай, сынок, помянем нашу Любочку, царство ей небесное, – с дрожью в голосе сказал отец. – Она была прекрасной женой и невесткой, мы ее любили.

Выпив коньяк, принялись за обед. Я почувствовал в желудке некое потепление, в голове наступило просветление.

– Вижу, сынок, ты начал немного оживать, у тебя даже цвет лица стал лучше, – заметил отец. – Вчерашняя доза коньяка тебя свалила с ног, но мозги не прочистила. Надеюсь, сегодня ты можешь с нами говорить.

– Отец, я же тебе сказал, что со мной все хорошо. Душа болит, там зияющая рана. Она, я думаю, зарастет со временем. Скажи, где упокоили Любочку?

– В родовой усыпальнице в Дубраве.

– Надо туда съездить обязательно. Цветов надо купить.

– Цветы уже приготовлены, в нашей оранжерее выращены.

– Тогда давайте побыстрее туда поедем.

– Конечно, поедем, покушаем и в путь. Коляску уже заложили.

В усыпальницу я вошел один. Мама и отец остались молиться в церкви. Девять абсолютно одинаковых саркофагов стояли в ряд. На каждом были указаны фамилии, имена, отчества и годы жизни усопших. Я подошел к саркофагу Любочки, возложил цветы, и, опустившись на колени, прикоснулся лбом к холодному мрамору. Слезы потекли сами. Мысленно разговаривал со своей женой, попросил у нее прощения за долгое свое отсутствие, за то, что не смог помочь ей в тяжелые минуты жизни. Благодарил Любочку за чудных деток, которых она выносила и ценой своей жизни пустила в мир. Рассказал жене обо всех событиях, случившиеся со мной с момента нашего расставания. Не знаю, сколько времени я провел в усыпальнице, но покидая ее, мне казалось, что Любочка мои слова услышала и одобрила мое намерение поступить в Академию.

Обратный путь в Шпреньгринштадт проделали молча. Родители меня не беспокоили разговорами, понимая, что мне нужно обрести душевное равновесие после посещения усыпальницы.

После ужина пили кофе в гостиной.

– Родители, а кто давал имена детям? – поинтересовался я, глядя на огонь в камине.

– Эту ответственность я взял на себя, – пристально посмотрев на меня, сказал отец. – Мы как-то не обговаривали эту тему с покойной Любочкой. Думалось, родит, пусть сама и называет. О том, что будет двойня, мы узнали в середине ее беременности. Так вот, когда Любочка ушла и схлынули первые эмоции от невосполнимой утраты, встал вопрос об именах. Тогда я своим решением дал имена основателей нашего рода Степана и Софии. Они были достойными людьми, прожили в любви и согласии долгую, не побоюсь сказать, счастливую жизнь. Да и негоже деткам оставаться без имен, их крестить нужно было. Тебе не нравятся эти имена?

– Все хорошо. Ты правильно поступил.

– Ты, сынок, не обижайся на меня, пожалуйста. Это я запретил писать тебе письма, когда Любочки не стало. Ты был на войне. Полученная из дома дурная весть могла бы сильно сказаться на твоем состоянии и привести к непредсказуемым последствиям. Лучше отсутствие переписки, нежели плохие вести. Если бы мы потеряли тебя, то точно в усыпальнице добавилось бы еще два саркофага.

– А Головановы как перенесли потерю дочери?

– Не перенесли. Когда я вместе с доктором Мартовым приехал и сообщил о рождении внуков и смерти Любочки, у Петра Ивановича случился сердечный приступ, от которого он к вечеру скончался. У Марфы Анатольевны помутился рассудок. Ее доставили в специальную лечебницу Екатеринослава. Там она впала в забытье и через две недели скончалась. Для сведения, все имущество Головановых теперь принадлежит тебе и ты волен им распоряжаться по своему усмотрению. Если хочешь, я принесу тебе все документы.

– Отец, пока документы мне не нужны. Жаль. Все Головановы и бывшая Любочка Голованова, в замужестве Головко, покинули этот мир. Пусть им там, на небесах будет благостно и покойно.

– Сходи завтра, сынок, в храм, – подала голос мама. – Исповедуйся и причастись. Ты воевал, пережил утерю жены, очисти свою душу. Отец Пантелеймон тебе знаком. Он уже стар и слаб телом, но в духовном плане он силен, умеет врачевать раны душевные.

– Схожу завтра. Мама, в усыпальнице я заметил, что мои дед и бабушка умерли в один день. Их убили?

– Нет, сынок их не убили. Они замерзли зимой. Михаил Константинович и Мария Владимировна под вечер возвращались из Екатеринослава, где гостили у губернатора. В пути застала метель. Не доехав пяти верст до Шпреньгринштадта, возок перевернулся. Кучер погиб сразу. Мария Владимировна сломала ногу и руку, а Михаил Константинович обе ноги. Возок частично разрушился. Поскольку время было позднее и свирепствовала метель, в направлении Шпреньгринштадта никто не ехал и помощь оказать не могли. Спустя сутки начались поиски. Графа и его жену обнаружили чисто случайно. Из снега выглядывал лишь уголок возка. Когда раскопали снег, то обнаружили тела Михаила Константиновича и Марии Владимировны – они смерзлись воедино. Михаил Константинович был в одном мундире, а все теплые вещи и его шинель были одеты на Марию Владимировну. Граф до последнего вздоха заботился о своей жене, отдавал ей свое тепло – он, по всей видимости, надеялся, что помощь придет. В церковь обнявшихся супругов так и привезли. Двое суток ожидали, когда оттают, чтобы можно разделить по отдельным домовинам. После похорон родителей твой отец подал в отставку.

– Виктор Константинович и Дарья Константиновна как реагировали на этот случай?

– Опечалились, когда получили от нас письма. У них у самих забот хватало. Виктор Константинович далекий Урал осваивал, вернее сказать, его северную часть. Дарья Константиновна напрягала все усилия свои и мужа в столице, скупала дома, а после ремонта продавала. Некогда было им попасть на похороны отца. За столько лет они ни разу не посетили семейную усыпальницу.

– Дядя и тетя не ладят с моим отцом?

– Почему не ладят? Все нормально, состоят в переписке, но сам понимаешь, у каждого своя жизнь, свои проблемы. Вот на свадьбе Анны и твоей с Любочкой их не было, хотя приглашения направляли. Они прислали вам подарки. По моему мнению, в семье нет такой сильной фигуры или дела, которое могло бы все ветви рода Головко собрать воедино. Как не печально, но факт. Посмотри на нашу семью. Все твои сестры вышли замуж, обзавелись детьми и хозяйством. Им некогда по гостям разъезжать. Поначалу девочки писали нам часто, а теперь три-четыре письма в год в лучшем случае. Мы с отцом очень надеемся, что остаток дней проведем в твоей семье, сынок. Сможем помочь растить тебе детей.

– Мама, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь. А моих детей и ваших внуков воспитывать вам, потому что служба будет занимать у меня большую часть жизни.

Говоря это маме, я не предполагал, что видеть детей я буду очень редко, а все тяготы их воспитания лягут на плечи родителей.

Скоро истечет месяц моего нахождения в Шпреньгринштадте. Грызу гранит науки подобно одержимому. Все минуты отдыха посвящаю детям. Степушка меня признал, что и говорить, мужчина своего родителя почувствовал сразу, а Софийка немного покрутила носиком. Но это поначалу, а сейчас они мне вместе улыбаются, когда я их укладываю рядом на кровати. Мама через приоткрытую дверь наблюдает за моими играми с детишками, думает, я не вижу ее счастливой улыбки. Мне показалось, а может оно так и есть, отец тоже ожил. Расправил плечи, в глазах появился прежний блеск. Седина, правда, никуда не делась. Боль утраты очень медленно начала притупляться.

Каждый вечер, после окончания моих занятий и ужина, отец с пристрастием допрашивает меня о боях с японцами. Расскажи ему все подробно, чуть ли не по минутам изложи каждое свое действие и обоснуй решение. Кстати, я отцу в качестве подарка привез японский офицерский меч, его еще самурайским называют. Родитель остался доволен. В один из вечеров я вспомнил об орудии С 5, увиденном на позициях.

– Отец, а знаешь, в ходе боев мне довелось встретиться с командиром дивизиона подполковником Лебедевым. У него на вооружении состояли гаубицы С 5, по крайней мере он их так называл. Но не сами гаубицы меня впечатлили, хотя они очень хороши и мощны, а наличие на них нашего родового герба. Я, когда впервые увидел, своим глазам не поверил, думал, привиделось. А потом осмотрел орудия внимательней. Нашел герб на стволе, станинах и на щите, защищающем расчет. Ты можешь что-либо сказать по этому поводу?

– Сынок, может ты ошибся, спутал наш герб с каким-то другим? – усомнился моим словам отец.

– Не скажу, что я дока в геральдике России, но наш родовой герб я знаю наизусть, он очень своеобразный и привлекает внимание.

– Сохранились, значит, красавицы где-то, – задумчиво произнес отец. – Не все пошли в переплавку. Понравились тебе гаубицы?

– Лебедев стрельбой из этих орудий давал японцам прикурить. Особенно зажигательные снаряды меня впечатлили.

– Гаубица С 5 вообще красива и неповторима. Она могла использоваться для решения самых трудных артиллерийских задач на поле боя.

– Так и было. Противнику наносился существенный урон. Но ты не ответил на мой вопрос. Каким все же образом на орудиях, произведенных примерно в середине прошлого века, появился наш герб? Я чего-то не знаю?

– Не знаешь и очень многого. Хотел я посвятить тебя в родовую тайну позже, но случилось то, что случилось, ты сам встретился с артиллерийской легендой семьи Головко.

– Отец, ты говоришь загадками. Может, пора перейти от слов к делу, и развеять мое недопонимание.

– Если терпит время, завтра отложи, будь добр, свою учебу. Я займу весь твой день. Нам о многом нужно поговорить, прочесть и посмотреть документы.

– Хорошо, завтра я полностью в твоем распоряжении. Ты меня заинтриговал.

На следующий день после завтрака мы с отцом уединились в библиотеке. Отец попросил маму не беспокоить нас до обеда – мы сами придем, когда освободимся. Подвел меня отец к дальнему стеллажу. После недолгой манипуляции, стеллаж мягко отъехал в сторону, явив моему взору тяжелую, окованную медными полосами дубовую дверь. Приличных размеров ключ был помещен в замок. Тихо щелкнув, замок открылся, и отец сделал приглашающий жест. Я толкнул массивную дверь, которая бесшумно открылась, похоже, петли были хорошо смазаны. Моему взору предстала комната, по размеру не уступающая нашей библиотеке, но без единого окна.

– Не подозревал, что у нас имеется такая тайная комната, – сказал я, удивленно глядя на родителя.

– О ней знает твоя мама, я. Теперь и ты впервые перешагнул порог. Это хранилище построил твой дед. Сюда перевез все материалы, которые хранились в подвале крымского поместья Головко Константина Степановича. Разложил дед документы по годам и темам, создал каталог. Я время от времени прихожу сюда, когда хочу освежить в памяти воспоминания о нашей семье. Здесь собраны тысячи документов. Есть очень давние бумаги. Например, древняя грамота императрицы Екатерины II о внесении куренного атамана Кущевского куреня войска Запорожского Низового Головко Ивана Григорьевича в разрядные книги, дающая право его потомкам учиться в учебных заведениях наравне с дворянами. Вот посмотри, в рамке висит копия Указа императора Александра I, о пожаловании графского титула генерал-фельдмаршалу Головко Степану Ивановичу. Ну, и много-много интересных документов. Что найдешь интересным, смотри и читай. Для начала, прочти обращение основателя нашего рода к потомкам. После ознакомления с ним у тебя будет меньше вопросов, или наоборот возникнет больше. Все от тебя зависит.

– Да, отец, ты смог меня удивить. Открыл своеобразную пещеру знаний и информации о семье. Давай уже обращение, буду приобщаться к древности.

На стол легла кожаная папка. С трепетом я ее открыл. В папке находились пожелтевшие от времени листы, исписанные красивым почерком.

Начал читать.

«Здравствуй мой потомок. Обращается к тебе граф генерал-фельдмаршал Головко Степан Иванович. Не знаю, к какому поколению ты принадлежишь, но надеюсь, мое послание ты прочтешь внимательно, и сделаешь правильные выводы. Я родом из семьи запорожского казака, которому повезло ухватить за хвост удачу и получить возможность пробиться в дворянское сословие. Собственно, Иван Григорьевич – мой отец, это не сделал, а приложил все усилия, чтобы этого достиг я. Он меня определил на учебу в Артиллерийский и инженерный шляхетный кадетский корпус. Претерпел я в корпусе много. Дворянам было тяжело смириться с той мыслью, что с ними рядом учится сын какого-то казака. Пытались притеснять. Помахал кулаками изрядно. Колотил обидчиков, и сам частенько получал по зубам, когда их собиралось много. На гауптвахте побывал не единожды.

После окончания корпуса с отличием начал служить в Александровской крепости, а потом участвовал в Итальянском и Швейцарском походе генералиссимуса Суворова. Довелось мне хлебнуть тяжкой воинской службы и искупаться во вражеской крови по самую макушку, неоднократно смерть пыталась заглянуть мне в глаза. Был неоднократно отмечен наградами, довольно быстро вырос в чине.

Еще в Швейцарии задумывался о создании скорострельного, легкого и маневренного артиллерийского орудия. Плодом моих умственных размышлений стало рождение миномета калибром более трех дюймов. Не буду вдаваться в описание и трудности производства. Скажу так, миномет удался, и помогал в решении сложных задач в обороне и наступлении. В этом я полной мере убедился лично, убедил и своего друга – генерала Багратиона Петра Ивановича, в ходе войн в Австрии и Пруссии. Своим детищем смог заинтересовать императора Александра I.

Уже к началу наступления Наполеона на Россию на вооружение «особой армии» генерала Багратиона, в которой я имел честь служить начальником штаба, помимо минометов, поступили новые, мною изобретенные, нарезные трехдюймовые орудия С 1. На тот период им аналогов в мире не было, как по конструкции всех элементов орудия, так и по конструкции боеприпасов. Собственно, с использованием этих орудий нам с Багратионом удалось прихлопнуть Наполеона в ходе грандиозной битвы под Смоленском.

Затем были иные походы, например, взятия Тулона, Марселя и Парижа. Возвращение в Россию было триумфальным.

Я, реально оценивая некую отсталость России в технике, немного по разоренной Европе «пошустрил». Собрал все документы в Парижской академии наук, навербовал великое множество инженеров, техников и слесарей, уговорив их переехать на жительство к нам. Всех обеспечил жильем и работой. Ни одна область науки, имеющая отношение к производству вооружения не была обделена моим вниманием.

После войны я целенаправленно создавал оружейную империю графа Головко, используя самые передовые технические наработки. Относительно за короткое время, используя исключительно личные средства, мне удалось построить и запустить десятки завод и мануфактур. Все, что необходимо было для армии, производилось на предприятиях семьи, принося неплохие прибыли. За пять лет, поставляя вооружение казне, я смог вернуть все вложенные средства, и это при условии, что я вкладывал средства в развитие и модернизацию производств. Как Главный Инспектор всей артиллерии империи, я создал в Москве Первое Московское артиллерийское училище, где обучали всех – и офицеров, и нижних чинов. Неплохой подобрался там профессорско-преподавательский состав, многих я вытащил из университетов страны.

С развитием технологий мне удалось запустить в производство более мощный миномет «Кувалда», почти в пять дюймов и гаубицу С 5, такого же калибра. Мне иногда кажется, что все изобретенные мной орудия и минометы, несколько опередили то время. Несмотря на обучение, офицеры-артиллеристы всех уровней применяли новые орудия по-старинке, не используя их возможности в полной мере. Да, орудия, из-за применения оружейной стали не очень высокого качества, имели ограниченный ресурс по количеству выстрелов, но они значительно превосходили любые типы дульнозарядных орудий.

Со скрипом и преодолевая сопротивление чиновников, засевших в Военном министерстве, по всей России удалось настроить восьмидюймовых стационарных батарей, имеющих огромный потенциал для модернизации. Особо уделяли внимание Черному и Балтийскому морю, где помимо батарей переоснастили все корабли гаубицами С 5 в морском исполнении.

Войну 1853 года Россия встретила с хорошо оснащенной и вооруженной армией. Десант, который планировали высадить англо-французско-турецкие союзники в Крыму и в Одессе, был уничтожен полностью, в плен не взяли никого. Знаменитые проливы Босфор и Дарданеллы не пересек ни один военный корабль союзников. Если бы кто-то попытался, их ожидала наша Черноморская эскадра с мощной корабельной артиллерией. Боевые действия Россия вела успешно на всех направлениях до 1855 года, то есть до дня смерти императора Николая I. Пришедший ему на смену Александр II растерял все достижения предыдущего монарха за считанные месяцы. Мирный договор, заключенный в Париже, только поражением и можно назвать.

А с 1856 года я со своей оружейной империей попал в немилость к императору Александру II, вернее не к нему, а к его окружению. Зависть – очень сильная штука, особенно зависть лиц, приближенных к трону. Это и понятно, какой-то граф лопатой гребет деньгу, поставляя орудия и амуницию императорской армии, имея долгосрочный заказ. Начались необоснованные и длительные проверки поставляемых боеприпасов и орудий. Откровенно затягивались сроки рассмотрения представленной на рассмотрение в Военной министерство усовершенствованной полевой пушки на базе С 1.

Поскольку я не последний человек в государстве, и довольно заслуженный, то добился аудиенции императора. Император и Великие князья открытым текстом мне сказали, что намерены установить полную государственную монополию на производство вооружения. Мне было предложено продать все предприятия казне, и названа смехотворная сумма. Ага, не на того напали. Намекнув переговорщикам, между прочим, что мне легче и выгодней взорвать и сжечь всю свою собственность, нежели отдавать за копейки. Вот после такой постановки вопроса, торг начали с реальных сумм. Оказалась казна у императора тощей, денег не хватало. Решили недостающие средства отдать мне землями. Так я обзавелся огромными земельными площадями в Екатеринославской, Херсонской и Таврической губернии.

По договоренности с императорской семьей все производство на бывших моих заводах сворачивалось, документация по производимой продукции мной изымалась. Как я понял, на этих заводах планировалось производить что-то иное. В собственность себе я оставил заводы сельскохозяйственного профиля. Как ни смешно это выглядело, но никто мне не перечил, предложение проглотили.

Видя негативное развитие ситуации, с заводов начали уезжать иностранцы. Первой покинула Россию семья немца Круппа, потом поехали французы с австрийцами. А через год начался массовый исход иностранных специалистов из России во всех отраслях, и никто и ничем этот процесс остановить не мог, и не пытался.

Великий князь Константин закупал вооружение для российской армии во Франции, Австрии и Великобритании. Российская школа разработки и производства орудийных систем, созданная мной, была развалена. Мне было очень обидно. Я, уже далеко не молодой человек, рыдал, как ребенок. Вдобавок ко всему приближенные императора решили частично разрушить систему подготовки артиллеристов, закрыли Первое Московское артиллерийское училище.

Спустя пять лет меня особенно потрясло снятие с вооружения хорошо зарекомендовавших себя минометов, орудия С 1 и гаубицы С 5, замены их французскими орудиями с дерьмовыми характеристиками. Чудом уцелели восьмидюймовки береговых и крепостных батарей.

Естественно, образцы минометов, орудий и боеприпасов попали за рубеж. Пытались их повторить, но не получались качественные образцы. Видел я эти новые орудия, в частности жалкое подобие гаубицы С 5. Внешне одно и то же, а вот боевые характеристики, хуже некуда, и этим хламом вооружали российскую армию.

В самом начале я хранил в секрете всю рецептуру производства оружейной стали и взрывчатых веществ. Иностранные специалисты знали только общую информацию, а точными данными о соотношении ингредиентов владели русские работники. Долго в секрете все сохранить не получится, наука развивается, придумают иностранцы что-то более совершенное, а наши останутся у разбитого корыта. Обидно, черт возьми.

В общем итоге, из-за жадности окружения императора Россия в разработке и производстве артиллерии была отброшена назад на несколько десятилетий. Сможет ли она восстановить свои ведущие позиции в производстве оружия неизвестно. Если не измениться отношение на верхах, то это не случится никогда.

Глядя на все это безобразие, я вывел все денежные средства из России в Швейцарию, где открыл на каждую семью детей счета. Естественно, максимум средств собрано на счете графа Головко, они перейдут по наследству старшему сыну. Все мои личные средства, поступающие от сельскохозяйственной деятельности, производства сельскохозяйственного инвентаря, также переводились в Швейцарию, в России я оставлял минимум, оплачивая текущие расходы и налоги. Детям я рекомендовал поступать аналогично.

Все мои достижения не случились бы, не будь у меня поддержки со стороны жены. Я встретил и полюбил ненаглядную Софию, с которой живем в мире и согласии много лет. От нашей любви родили пятерых детей. Вырастили их и выучили, дали путь в жизнь, снабдив достаточными финансами. Сейчас радуемся внукам и правнукам.

Теперь же я поведаю вам о необычном.

В 1805 году под Аустерлицем я получил серьезное ранение, картечью разнесло в клочья мою лошадь, и мне досталось порядочно. Когда я балансировал между жизнью и смертью, мне явился неизвестный седовласый, длиннобородый, одетый в длинную до земли белую рубаху старец. Казалось, этот старец реально находился рядом со мной. Я как-бы наблюдал за старцем и собой со стороны. Страшно стало, вдруг моя душа уже покинула бренное тело и улетит куда-то, а я не смогу очнуться. Заговорив, старец успокоил меня, сказал, что время моей смерти еще не наступило, я еще много должен свершить, и только тогда уйду. Так вот этот убеленный сединой дед начал рассказывать мне о предстоящих событиях, называя даты. К моменту написания этого послания, все его пророчества сбылись, я их упоминать не буду, остановлюсь на будущих событиях.

В 1877 году будет война с Турцией за проливы. Ослабевшую Османскую империю не позволят нам победить Великобритания и Франция, извечные наши союзники и недоброжелатели.

1904 год начнется с войны с Японией, в ходе которой нам предстоит испытать горечь поражений.

На фоне войны с Японией, с 1905 года в России начнут поднимать голову разного рода и толка революционеры. Во многих местах произойдут кровавые стычки правительственных войск с революционерами.

Война с Германией начнется в 1914 году, в нее втянется половина мировых держав, перерастет она в мировую войну. Потери с обеих воюющих сторон будут огромными. Великобритания и Франция в данной войне будут нашими союзниками. Впервые Германия применит отравляющие газы против французских и русских войск.

В результате мировой войны в России произойдет две революции: буржуазная и пролетарская. Следствием этих революций станет Гражданская война, которая продлится более четырех лет. Императорская семья будет вся уничтожена. В стране начнется разруха, будет свирепствовать голод и болезни. Некоторые губернии потеряют больше половины населения.

На обломках империи с трудом создадут государство рабочих и крестьян. Ценой огромных усилий это государство начнет развиваться и пытаться построить светлое будущее. Помешает этому опять Германия в 1941 году. Русские люди победят через четыре года, положив на алтарь победы почти двадцать миллионов жизней своих граждан.

Затем начнется восстановление разрушенного хозяйства. Будет развиваться наука и техника, люди смогут долететь до Луны. Но, как известно все империи распадаются – эта, пролетарская, тоже распадется – в 1991 году.

Затем собирание земель русских начнется вновь.

После рассказа старец исчез, а я пришел в себя. Пока свежи были в памяти слова этого удивительного человека, а может духа, я приказал денщику подать мне бумагу. Несмотря на плохое самочувствие, я все записал подробнейшим образом, несколько раз перечитал. Эту записку я храню и сейчас.

Когда свершились первые пророчества, я удивился, а потом воспринимал уже спокойно, как должное.

Не знаю, сколько времени я еще буду топтать эту грешную землю, но хочу в завершение написать, чтобы мои потомки помнили. Всю свою жизнь я служил Престолу и Отечеству. Монархи менялись, а любовь к Отечеству всегда оставалась. Процветало Отечество или загнивало, но оно было и всегда оставалось моим долгие годы. То, что произошло со мной и с моей семьей по вине окружения императора, я считаю несправедливым ударом судьбы. Потомки! Служите Отечеству до последней возможности, а если таковое исчезнет, служите своей семье!

Граф Головко. Писано в сентябре 1865 года.»

Закрыл и отодвинул от себя папку. Я пребывал в настоящем шоке. По словам первого графа Головко, император со своими приближенными хотел разорить человека, который верой и правдой служил государству. Семью генерала-фельдмаршала, кавалера практически всех орденов империи того времени, который помог одержать победу в наполеоновской войне, который создал оружие, помогающее России укрепиться на политической арене Европы. И только благодаря неуемной энергии и силе воли Степана Ивановича, удалось свести к минимуму возникшие проблемы, и вновь подняться с колен, достигнув успехов в сельском хозяйстве. Представляю, как тяжело было немолодому графу бороться с государственным аппаратом!

Я посмотрел на отца.

– Ну, что, сынок, ознакомился? – спросил спокойно отец. – Появились вопросы или все понятно?

– Если мне не изменяет память, Степан Иванович после написания этого обращения прожил еще пять лет.

– Не изменяет. Летом 1870 года умерла София Яковлевна, а в ноябре этого же года покинул мир Степан Иванович. Я графа и его жену живыми в детстве не видел, не довелось. Возьми, посмотри портрет графа, написанный в начале XIX века. Никого не напоминает?

– Молодой и симпатичный капитан в егерском мундире при орденах. А кого он должен мне напомнить?

– Тогда бери зеркало и сравнивай. Ты лицом очень схож со Степаном Ивановичем, и фигура у тебя такая же атлетическая. Твоя мама, между прочим, это сходство отметила давно. Говорит, что в тебе точно проснулась порода первого графа Головко.

Улыбаясь, я взял портрет и вышел в библиотеку, где висело небольшое зеркало. Начал рассматривать. Да, граф, тогда еще просто капитан, на портрете выглядит старше меня на пару лет, но цвет волос, разрез и цвет глаз, строение лба и подбородка схожи. Если мне облачиться в подобный мундир, то однозначно степень похожести сильно возрастет.

– Ну, убедился? – поинтересовался отец после моего возвращения в хранилище.

– Все-все, согласен, похож я на Степана Ивановича. Меня беспокоят пророчества. Ты как к ним относишься?

– А как прикажешь к ним относиться? Они сбываются. Твое участие в войне с Японией тому подтверждение. Гибель императора Николая II с супругой и цесаревичем не упоминается, и для меня это событие было подобно грому среди ясного неба. Я перелопатил здесь много документов в надежде найти какую-то связь, но тщетно. Еще что-то читать будешь?

– Предлагай на твое усмотрение.

– Почитай «Журнал боевых действий особой армии за 1812 год», познавательно. Там подробно изложен весь боевой путь этой армии от западных границ России и до столицы Франции – Парижа. Описанные тактические приемы очень поучительны, неплохо бы нашим штабным офицерам взять кое-что на вооружение. Тебе, кстати, должно пригодиться, ты поступаешь в Академию генерального штаба.

– Если есть, то еще приложи описание «единорога», среди моих экзаменаторов есть большой почитатель этого орудия.

Отец приготовил мне документы. Я сразу же приступил к чтению, отказался от обеда, так меня увлекли документы.

Поздним вечером меня из хранилища в прямом смысле вытолкал отец. К его приходу я заканчивал изучение «единорога».

После ужина пили кофе в гостиной.

– Мы с мамой решили, что в Санкт-Петербурге ты будешь жить в особняке, – отпивая кофе из чашки, сказал отец. – Он не большой и уютный.

– И когда этот особняк у нас появился? В период моей учебы в Михайловском училище никто не говорил, что у нас имеется в столице особняк.

– Он всегда там был. Это подарок императора Александра I Степану Ивановичу и Софии Яковлевны в честь свадьбы. Особняком владели потомки Головко Тимофея Степановича. Последним владельцем был Головко Роман Григорьевич, капитан второго ранга, служивший на Балтийском флоте. Служил не важно, так сказать, спустя рукава. Правда, очень любил играть в карты и драться на дуэлях. На последней, три года назад, погиб. Роман Григорьевич был не женат, ни наследников, ни бастардов не нажил. Для обеспечения карточного долга ему пришлось заложить особняк. Когда я узнал об этом, то через поверенного выкупил особняк. При осмотре я убедился, что строение крепкое, но запущенное. Пришлось нанимать строителей для проведения ремонтных работ. Вот в декабре прошлого года все работы были завершены, можно вселяться. По словам моего поверенного, из особняка ничего не пропало, даже все картины сохранились.

– Отец, а, может, я не буду выделяться из общей массы слушателей Академии своим происхождением? Жить одному в пустом огромном доме не очень хочется.

– Ты там будешь не один. Там живет прислуга, повар, истопник и кучер. Все содержание особняка буду оплачивать я. Можешь предложить кому-то из своих товарищей пожить у тебя, ведь наем жилья в столице не дешев, а жалование младших офицеров небольшое.

– Я еще не поступил, а ты уже мне товарищей и жилье приготовил.

– Ты обязательно поступишь, Стас, – подала голос мама, – я вижу, с каким усердием ты готовишься. – Мне очень нравится твоя целеустремленность. Ты точно знаешь, что тебе нужно и как достичь положительного результата.

– Да-да, мама права, – сказал отец. – Тебе же легче будет постигать науки, если ты не будешь отвлекаться на проблему жилья и питания. Ты у нас человек порядочный и серьезный, глупостями заниматься не станешь.

– Не буду.

– Тогда договорились, адрес особняка я тебе запишу. А что ты намерен делать с имением Головановых?

– Отец, сам решай, ты в этих делах уже поднаторел.

– Завтра приедет к нам в гости нотариус – Леонид Порфирьевич Волков, напишешь доверенность на мое имя, а я потом соображу, что лучше предпринять.

Лежа в постели, я в очередной раз мысленно проанализировал обращение первого графа к потомкам. Сто лет назад он знал, какие события грядут в стране. Это такая неимоверная тяжесть! Знал и никому об этом не говорил. Вообще-то правильно, что молчал. Могли бы принять за умалишенного и упечь в дом для душевнобольных. Видно, все же груз этого знания на Степана Ивановича очень давил, и поэтому он написал обращение на закате своей жизни. А семейка у меня, оказывается, очень не простая. Интересно, какая еще тайна всплывет со временем?

Вот я и стал слушателем первого курса Николаевской Академии генерального штаба Российской империи. Сегодня нам в парадном строю из сорока пяти слушателей зачитали приказ.

Но сначала хочу рассказать о событиях предшествующих этому знаменательному событию.

В Санкт-Петербург я приехал за неделю до назначенного срока подачи документов в Академию. Поселился, как и требовали родители, в особняке. Приятное впечатление, кстати, от этого получил. Особняк, не особо большой по размерам, радовал своим внешним видом и внутренним удобством. Строители кардинально модернизировали ванные и туалетные комнаты, перебрали и переложили все печи, теперь камин в гостиной выполнял только декоративную функцию. Во всех комнатах произведен ремонт, обновлена отделка стен шелком, а мебель отполирована и покрыта свежим слоем лака. Также во всем особняке очищен паркетный пол, и тоже вскрыт новым лаком. В нескольких помещениях заменены окна. Если бы не знал, что особняку более ста лет, то его можно было принять за новое здание. Одним словом, условия для проживания у меня были идеальными.

С обслугой тоже не возникло проблем. Правда, пришлось немного позаниматься организационными вопросами. Не было в моем особняке управляющего, который бы мог контролировать и управлять всеми людьми и решать текущие задачи. Когда я задал кухарке вопрос об управляющем, то с удивлением узнал, что ныне покойный Роман Григорьевич выгнал взашей управляющего Виктора Аристарховича, прослужившего семье почти сорок лет. По мнению кухарки, претензии к управляющему со стороны хозяина были несправедливыми. Попросил найти Виктора Аристарховича и пригласить ко мне для беседы – я был намерен возобновить его на прежней должности. Ну, не самому же вникать во все особенности управления особняком, свободного времени у меня будет, по всей вероятности, не очень много.

Немолодой, лет под шестьдесят, мужчина сидел передо мной в кресле, держа идеально ровно спину, нервно теребя в руках головной убор. Его серые глаза внимательно смотрели на меня. Казалось, взглядом Виктор Аристархович пытается выяснить, с кем ему предстоит беседовать. Не стал его долго держать в неизвестности, просто предложил ему прежнее место на тех же условиях. Отметил, что дома буду бывать в основном по вечерам, то есть своим присутствием никого сильно обременять не намерен. Мое предложение вышибло слезу у пожилого человека, разволновался управляющий.

В положенный срок я сдал свои документы в строевую часть Академии. Принимавший их полковник Сташевский очень внимательно просмотрел бумаги, выданные мне во Владивостоке, он их чуть на зуб не пробовал. Особенно полковника заинтересовала персона председателя комиссии, которой я сдавал экзамены, и отсутствие моих письменных ответов. Но потом, махнув рукой, полковник не стал дальше меня расспрашивать, выдал мне кусок картона, на котором указан был порядковый номер и дата сдачи экзамена. Таким образом, руководство Академии организовало очередность, чтобы избежать лишней толчеи в коридорах и аудиториях. С удивлением узнал от полковника, что предстоит набрать три группы слушателей по пятнадцать человек в каждой, а соискателей будет более двух сотен. От полученных сведений о приличной конкуренции немного разволновался. Отберут для учебы самых достойных и грамотных, хотя я читал, что в Академию не допускаются офицеры косноязычные, заикающиеся, страдающие глухотой, с серьезными физическими недостатками и не умеющие ездить верхом. Ничем из перечисленного я не страдал, а ездил верхом вообще преотлично, и, естественно, качественно готовился к поступлению. У меня из головы еще не выветрились знания, полученные в училище, да и опыт войны кое-чему научил.

Стою я в огромной аудитории перед авторитетной комиссией из двадцати пяти генералов и полковников по стойке смирно. Нашел знакомое лицо генерал-лейтенанта Изварина, он мне даже слегка улыбнулся. Мне предстоит устно отвечать по многим предметам, например, основными являются: строевые уставы, артиллерия, фортификация, алгебра, геометрия. А вот предметы: военная администрация, политическая история, топографическое черчение, русский и иностранный язык, тоже обязательны к сдаче, и на них обращают не меньшее внимание. В принципе, багаж знаний у меня достаточен. Надеюсь, не ударю лицом в грязь, а вернее физиономией в пол. Даже если я не попаду в число слушателей, то могу вернуться в свою артиллерийскую бригаду.

Полковник Сташевский зачитал выдержки из протокола экзаменационной комиссии Амурского округа, рекомендовавшей меня к поступлению. Среди генералитета прокатился одобрительный гул, я заметил несколько благожелательных взглядов и кивков. Затем мне некогда было заниматься созерцанием, начались испытания. Я не оговорился, испытания в прямом смысле этого слова. Уже после первого десятка вопросов, я понял, что экзамены во Владивостоке больше походили на дружескую беседу за чашкой чая. Здесь же преподаватели Академии кандидата и его мозги выворачивали наизнанку, требуя правильного, полного и быстрого ответа на поставленные вопросы. Генерал-лейтенант Изварин меня просто засыпал вопросами по фортификации. В помощь ему подключился генерал-майор Мешков с вопросами по военной администрации и, естественно, поинтересовался любимыми «единорогами». Я подробно рассказал о конструкции этого орудия, о способах его выделки, типах боеприпасов к нему, и о тактических приемах применения данного вида артиллерийского вооружения. Мои ответы, похоже, понравились Мешкову – заметил на его лице довольную улыбку.

– Откуда у вас, поручик, такие познания о «единорогах»? – осведомился генерал-майор, – в Михайловском училище, которое вы изволили окончить, сей вид артиллерии не преподают.

– Я, ваше высокопревосходительство, из семьи потомственных артиллеристов, поэтому изучал развитие артиллерии нашего Отечества с помощью отца и самостоятельно.

– Похвально. У меня к вам больше вопросов нет.

– Ну, поскольку у генерал-майора Мешкова к кандидату вопросы иссякли, – сказал поднявшийся с места генерал-лейтенант, как я позже узнал, это был начальник Академии Михневич, – хочу высказать общее мнение комиссии. – Поручик Головко показал отличную подготовку и продемонстрировал отменные знания. Таким образом, поручик Головко успешно прошел испытания и подлежит зачислению в Николаевскую Академию генерального штаба в качестве слушателя. Приказ о вашем зачислении, поручик, будет зачитан после прохождения испытаний всеми кандидатами. Оставьте в строевой части адрес своего проживания в столице, вас известят о дне прибытия в Академию. Можете быть свободны.

– Так точно, – выдавил из себя эти два слова, так как меня откровенно переполняла радость.

Повернувшись через левое плечо, строевым шагом покинул аудиторию.

В коридоре достал свои карманные часы, подаренные мне отцом еще в первый год обучения в училище, и не поверил своим глазам. Меня пытали без малого два часа. Вот это да! Если всех так будут допрашивать, то продляться вступительные экзамены не меньше двух месяцев точно. Оставив в строевой части адрес особняка, я намеревался отправиться гулять по городу, надо было немного развеяться и успокоиться. Эмоции меня переполняли.

– Вас, поручик, можно поздравить? – услышал знакомый голос полковника Терехова, идущего ко мне на встречу в фойе первого этажа Академии. – Вижу ваше довольное лицо и делаю вывод: вы поступили.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие, рад вас видеть и сообщить, что комиссия представила меня к зачислению в Академию слушателем.

– Примите мои искренние поздравления, Станислав Владимирович. Так может, найдем уютное местечко и отметим это событие.

– Возражения по этому поводу нет, но есть предложение место не искать, а поехать в мое жилище, предварительно закупив напитки. Моя кухарка, знаете ли, очень недурственно готовит, да и в кладовых продукты найдутся.

– Вы обзавелись своим жильем в столице?

– Не я, а мой отец.

Откладывать не стали, взяли извозчика. Заехали в бакалейную лавку, прикупили коньяка, круг голландского сыра, несколько свиных балыков и десяток лимонов.

Прибыв домой, приказал подать нам обед в столовую. Прислуга быстро начала сервировать стол на две персоны.

– И откуда у вас такой роскошный особняк? – улыбаясь, поинтересовался Александр Петрович.

– Он принадлежал самому первому графу Головко, это подарок ему от императора Александра I. Вот можете посмотреть на семейный портрет того времени, – сказал я, подведя Терехова к картине, на которой был изображен Степан Иванович и София Яковлевна.

Терехов некоторое время смотрел на портрет, потом на меня, потом снова на портрет.

– Я не большой знаток живописи, но могу сказать, что это полотно писано давно, – задумчиво произнес полковник. – Ваше поразительное сходство со своим предком просто изумительное. Да, кстати, а как поживает ваша супруга, вас можно поздравить с пополнением в семействе?

– С ноября прошлого года я, Александр Петрович, вдовец. Моя Любочка умерла родами, подарив мне очаровательных детей, сына и дочку.

– Простите меня великодушно, я не знал и не хотел причинить вам боль. От всей души соболезную.

– Спасибо. Понемногу свыкаюсь с потерей. Уж если мы заговорили о сходстве, то простите меня за бестактный вопрос. Генерал Изварин вам кто?

– А вы как думаете?

– Полагаю, генерал-лейтенант Изварин доводится вам батюшкой. У вас волосы, глаза одного с ним цвета, черты лица и жесты. Фигурой вы немного крупней, я бы сказал в кости вы немного шире. Я прав?

– Не ошибся я в вас, Станислав Владимирович. Вы, оказывается, неплохой физиономист. Запомнили мое лицо и сравнили с другим, впервые увиденным вами человеком. И хочу вас обрадовать, если пользоваться артиллерийской терминологией, у вас стопроцентное попадание. Изварин Петр Сергеевич – мой родной отец. Сразу отвечаю на возможно возникший вопрос. Фамилию ношу по маме, так требовали интересы службы.

– Какими судьбами в столице?

– Привез аналитический отчет по итогам войны. Завтра предстоит доклад начальнику Генерального штаба, так что примем понемногу для порядка. Сколько у вас свободного времени до издания приказа?

– Приказали оставить адрес и ожидать. Меня, например, два часа пытали. Ваш батюшка фортификацией очень интересовался, а генерал Мешков «единорогами».

– Ха-ха-ха, эти два друга не упустили случая покуражиться, – смеялся Терехов. – Они дружны с детства, вместе воевали, жен взяли из одной семьи. Соревнуются часто, кто задаст вопрос кандидату или слушателю позаковыристей. Если вы в полной мере ответили по «единорогам», то Виктор Александрович будет теперь ломать голову придумывать новый сложный вопрос. Мой папенька тоже постарается найти необычную тему в фортификации. Примечательно то, что ставя в тупик слушателей своими вопросами, эти двое друзей не снижают общей оценки.

– Кстати проработать тему «единорога» мне порекомендовал ваш батюшка. Я только не совсем понял с местом жительства вашего родителя. Встречался с ним в Москве, а на испытаниях, ваш родитель присутствовал в столице.

– В Санкт-Петербурге у отца небольшая квартира, он теперь здесь проводит большую часть жизни, преподавая в Академии. В Москве монументальное строение вы видели, оно досталось отцу по наследству, там проживает мама, и под Тверью у нас имеется довольно большое имение. Есть откуда получать капиталы и продовольствие. О другом можете не спрашивать, правдиво я вам ответить не смогу, интересы службы не позволят, а врать не хочется.

Затем мы приступили к обеду. Терехов поздравил меня с поступлением, за что мы выпили по рюмке коньяка. Нам налили в тарелки наваристый борщ, я даже удивился этому факту, потому как считал, что это блюдо готовят в основном на юге империи и у меня дома. После перемены блюд на столе появились маринованные грибочки, соленые огурцы и квашеная капуста. Да, не изысканные блюда, но питательны и полезны. Говяжье и свиное мясо, приготовленное под разными соусами и подливами, можно было испробовать с гречневой кашей и тушеным картофелем. Под такую закуску можно выпить не одну бутылку коньяка, хотя пить коньяк и заедать грибами – не каждый аристократ поймет такое издевательство над благородным напитком. Мы тоже не сильно издевались, вначале заедали лимонами, не зря ведь покупали. Завершили обед распитием кофе с теплыми булками.

Терехов уехал, а я занялся написанием подробного письма родителям. Составил, так сказать, полный отчет о периоде моего пребывания в столице и о результатах сдачи экзамена.

Ждал вызова в Академию две недели. За это время я постарался досконально изучить столицу, ознакомиться со всеми достопримечательностями. Чтобы не стеснять себя, прикупил гражданскую одежду. В этом одеянии мне не нужно было приветствовать старших офицеров, которых в Санкт-Петербурге было великое множество. К концу второй недели я мог с уверенностью сказать, что знаю все закоулки города, даже самые бедные районы. Зачем мне это понадобилось, я себе не мог объяснить.

И вот прозвучала последняя фраза из уст начальника Академии генерал-лейтенанта Михневича. Нас разделили на три группы. Я попал во вторую. Куратором нашей группы назначен преподаватель тактики полковник Данилов Николай Александрович, ординарный профессор.

В небольшой аудитории, рассадив нас за партами по три человека, полковник Данилов отметил, что нам в таком составе предстоит учиться два года. За это время мы получим основательную военно-теоретическую и практическую подготовку, совершенствуем свои знания в области военного управления, досконально изучим историю Отечества и вооруженных сил. Естественно, будем углубленно изучать иностранные языки – знание хотя бы одного обязательно. Данилов довел нам расписание занятий, объяснил, где находится столовая, библиотека и читальный зал Академии. Обратил внимание на недопустимость опозданий на занятия, а также появление в стенах Академии в нетрезвом виде. Злостные нарушители из Академии отчислялись и отправлялись служить в самые удаленные гарнизоны, без права повторного поступления.

После речи нашего куратора началась учеба, и первым нас ознакомил с основами стратегии начальник одноименной кафедры генерал-майор Христиане Григорий Григорьевич.

Дальше пошло – поехало. Начинали мы учебу в девять утра и заканчивали в семь часов вечера. Нам предоставлялся один час на обед. Питаться мы могли в столовой Академии или в других местах по своему усмотрению. Столовая Академии была разделена на два отделения. Одно – для слушателей, второе – для преподавателей. Кормили в столовой сносно, без особых изысков, но сытно. Если кому-то не подходила пища в столовой, то расположенный рядом ресторан всегда открыт.

На всех занятиях мы рассаживались тройками. В мою входил подпоручик Соснин Александр Павлович – пехотинец и Вильчур Вадим Вацлавович – сапер. У Соснина, казалось, рот никогда не закрывался. Мы узнали, что отец Соснина владелец двух сахарных заводов на Черниговщине. Его младшая сестра Валентина вышла замуж за французского подданного и укатила на жительство во Францию. Рассказал нам о наличии дамы сердца из очень богатой и влиятельной в стране семьи, но фамилию почему-то не называл. Но особенно любил рассказывать Александр Павлович о своей службе в 5-м Восточно-Сибирском полку и о боевых действиях, в которых полк принимал участие. Если послушать Соснина, то получалось, полком командовал лично он, и самые ответственные решения командование полка принимало после согласования с ним. Разубеждать подпоручика в его заблуждениях я не старался, зачем, пусть человек потешит свое самолюбие.

Полной противоположностью Соснину был подпоручик Вильчур. Спокойный и немногословный поляк родом из Вроцлава. Его семья переехала в Казань пару лет назад, где отец получил место ведущего хирурга в губернской больнице. О службе Вильчур говорил мало. Сказал, что занимался совершенствованием крепостных укреплений в Порт-Артуре и не больше. Я также не стал распространяться о своей службе, сказал только, что служил в 35-й артиллерийской бригаде.

Программу обучения я усваивал нормально. Тактика, военная история, военная администрация, статистика и геодезия давались мне легко, а вот со стратегией были определенные проблемы. Не так, чтобы совсем ничего я в ней не смыслил, а вот выработать исключительно верное решение, у меня получалось не сразу. Пришлось обращаться к заведующему кафедрой стратегии за консультациями и обосноваться в читальном зале библиотеки, засиживался до позднего времени. Иногда недовольный заведующий библиотекой полковник Христич выгонял меня в девять или в десять часов вечера. Благодаря приложенным усилиям, по словам преподавателей, к декабрю у меня выработалось устойчивое стратегическое мышление.

В середине октября меня наконец-то нашли награды. В торжественной обстановке на общем построении Академии на плацу генерал-лейтенант Михневич зачитал приказы о моем награждении: мне вручили «Анну» III степени и «Станислава» III степени с мечами. Надо было видеть удивленные глаза моего однокашника Соснина, они были размером с блюдце. Он рассказывал о своих подвигах, и не отмечен наградами, а я молчал о службе, и удостоен боевых орденов. В компании с Вильчуром и Сосниным отметили мое награждение в ближайшем ресторане.

Помимо теоретических занятий у нас естественно были занятия в полевых условиях. Мы осуществляли верховые глазомерные съемки в окрестностях столицы. На местности отрабатывали решения тех или иных задач. Ориентировались на местности при помощи приборов и без таковых. Чертили от руки карты. С наступлением осени проводить занятия на природе стало не очень комфортно: слякоть, дождь с ветром. Вспомнились мне занятия на полигоне артиллерийского училища, сейчас хоть орудие таскать не доводится.

Часто писал письма домой, интересовался детьми. Им в ноябре исполнился год. Отправил посылку с подарками для малышей – в основном игрушки. Всякие кофточки и штанишки им покупали мои родители, я в размерах детской одежды не разбирался. Главное, что мои детки подрастали здоровыми.

Начальство Академии распорядилось предоставить слушателям отпуск на неделю в канун Рождества. Отлично, думал я, поеду, проведаю детей и родителей. Мои намерения, так и остались намерениями. Домой, в Шпреньгринштадт, я не попал, валялся в госпитале с ранением. Получил его не на поле брани, а почти рядом со своим домом. А дело было так.

Возвращался пешком из Академии около восьми часов вечера – решил развеяться, а то от занятий голова немного разболелась. Иду, дышу свежим воздухом. Погода замечательная, легкий морозец, мелкий снежок ложится на тротуар, и, самое главное, полное отсутствие ветра. Настроение нормальное, головная боль уже прошла.

Подходя к зданию полицейского участка, я заметил сани. Два человека, одетые в полушубки, вынимали из них ящики и укладывали под крыльцо. Может, я прошел бы мимо и не обратил внимания на этих людей. Но при свете фонаря заметил, что ящики имеют окраску, аналогичную окраске снарядных ящиков. Меня заинтересовало, зачем это снарядные ящики складывают под крыльцо полицейского участка, и притом эту работу выполняют гражданские лица. Я подошел и задал беспокоящий меня вопрос. Ответом мне был выстрел из нагана. Сразу же острой болью обожгло левое предплечье. Немного отпрянул назад. На полном инстинкте я начал действовать, так как понимал, что следующий выстрел может быть более точным. Сабля словно сама прыгнула мне в руку. Первым ударом я попал по руке стрелявшего в меня субъекта. Наган с кистью упал на тротуар, остро наточенная сабля не подвела. Человек от боли заорал на высокой ноте Я, продолжая движение, присел, чтобы уйти с линии возможного прицеливания, нанес колющий удар в область шеи второму, пытающемуся направить в мою сторону револьвер, извлеченный из недр одежды. Неожиданно, из-под крыльца, выскочил третий человек, с кинжалом устрашающих размеров и бросился на меня. Что его «ковырялка» против моей «Аннушки»!? Я без затей и со всей силы рубанул нападавшего человека по голове, глубоко вогнав его шапку в рубленую рану. Пока я размахивал саблей на звук выстрела и на крик выбежали из участка полицейские. Я им вкратце объяснил, что произошло, сильно удивив их рассказом. Потом я почувствовал, что с левого рукава шинели обильно течет кровь – похоже, мне пуля повредила какой-то крупный сосуд. Не хватало еще умереть от потери крови. Сказал об этом полицейским. Меня быстро загрузили в стоящие сани и отвезли в госпиталь.

В госпитале меня раздели до исподнего. Рубашку пришлось выбросить – она была сильно залита кровью. Уложили на операционный стол и дежурный врач приступил к осмотру.

– Вас, молодой человек, уже пользовал хороший хирург, – продолжая ощупывать руку вокруг раны, констатировал доктор. – Я сужу по тому, как качественно и ровно у вас ушита довольно длинная рана на торсе. Штопал не иначе немец, у них такая манера шитья. Больно было?

– Зашивал рану в полевых условиях русский армейский доктор. Но, по его словам, он проходил обучение в Германии. Тогда было больно, шили по живому, да и сейчас не сахар, жжет рану.

– А как вы хотели? Пуля, пройдя навылет, разорвала вам мышцы и кожу. Хорошо, что не попала в кость. Я сейчас вам буду чистить рану, терпите. Потом заштопаю, так уж и быть немецким швом, чтобы не нарушать, так сказать композицию. Может, примите стопку спирта для обезболивания?

– Спасибо доктор, предпочитаю находиться в трезвом уме.

– Как знаете.

Примерно полчаса доктор занимался моей раной, причиняя мне сильную боль. Я терпел, хотя хотелось орать во все горло. Затем мне помогли добраться в палату и уложили в кровать. Через несколько минут я уснул, а может, потерял сознание – не суть важно.

Утро я встретил с повышенной температурой и жаждой. Кое-как поднялся, и, подойдя к тумбочке, на которой стоял графин с водой, стал жадно поглощать влагу прямо из горлышка. За этим занятием меня застала немолодая санитарка.

– Вам еще рано вставать, доктор не велел, – шепотом сказала женщина, хотя в палате я был один. – Рана у вас, крови много вытекло. Ложитесь в кровать, сейчас доктор пожалует с осмотром.

Повинуясь приказу санитарки, я занял горизонтальное положение. Буквально через пару минут появился доктор.

– Ну-с, поручик, как ваше самочувствие? – поинтересовался доктор.

– Чувствую повышение температуры, рана побаливает.

– Это нормально в вашем состоянии, так и должно быть. Сейчас сделаю вам перевязку. Выпьете порошки и отдыхайте, вам нужен покой, минимум недели две.

– Раньше никак?

– Эх, молодежь, куда вы торопитесь? Вон там, в коридоре, – доктор кивнул на дверь, – к вам рвется жандармский ротмистр, тоже молодой и горячий.

– Доктор, я ведь не настолько плох, чтобы не уделить время визитеру.

– Я дам ротмистру не более получаса на беседу с вами, у вас по расписанию завтрак и покой.

Доктор ушел, а ему на смену в накинутом на шинель халате прибыл жандарм.

– Ротмистр Отдельного корпуса жандармов Снегирев Павел Иванович, – отрекомендовался вошедший.

– Поручик Головко Станислав Владимирович, слушатель Николаевской академии генерального штаба, – ответил я жандарму. – Прошу меня простить, что представляюсь лежа.

– Ничего страшного, Станислав Владимирович. Вы не возражаете, если будем общаться без чинов?

– Какие возражения могут быть?

– Если вас не затруднит, расскажите, что с вами случилось?

– Шел домой после занятий. Возле полицейского участка увидел странных людей, выгружающих под крыльцо снарядные ящики. Спросил. В ответ получил пулю. Пришлось защищаться и спасать свою жизнь. Потом доставлен в госпиталь, где был прооперирован.

– Значит, те люди, с ящиками, вам совершенно незнакомы?

– Я недавно в столице и круг знакомых у меня ограничивается сослуживцами по Академии.

– То есть вы заметили ящики и решили вмешаться?

– Я окончил Михайловское артиллерийское училище и принимал участие в войне с Японией, потому мне показалось странным наличие снарядных ящиков у гражданских лиц.

– Фамилия Бронштейн вам знакома?

– Нет.

– С Лейбой Давидовичем Бронштейном вы никогда не встречались и не ссорились?

– Не доводилось встречаться, я эту фамилию от вас услышал.

– После выстрела вы что предприняли?

– Выхватил наградную саблю и защищался. Сначала нанес удар по стрелку, а потом поразил второго человека, извлекшего из кармана наган, а третий кинулся на меня с длинным кинжалом.

– Защитились вы на славу. Два холодных трупа, в том числе Бронштейн, и один безрукий, – как-то задумчиво сказал ротмистр. – Но ничего, мы раненого разговорим.

– Павел Иванович, а кто эти люди?

– Революционеры. По всей видимости, они принадлежат к недавно образованной партии РСДРП(б). Ящики, которые вы заметили, действительно снарядные, только загружены были динамитом. Такого количества взрывчатки хватило бы для разрушения не только полицейского участка, но и для пары домов, стоящих рядом. Вы спугнули террористов-взрывников в момент подготовки, они еще не успели привести в боевое состояние свою адскую машинку. Вы, Станислав Владимирович, невольно оказали помощь Отдельному корпусу жандармов, за что вам огромное спасибо. Я сообщу вашему начальнику Академии о вашем поступке. Выздоравливайте. Если возникнет необходимость, я вас еще навещу. Всего вам доброго.

Посещение ротмистра активировало мою мыслительную деятельность. Вернее, во мне бушевало возмущение. После прокатившихся по России террористических актов, я думал, что соответствующие службы возьмут под присмотр оборот взрывчатых веществ в государстве. А здесь какие-то революционеры свободно перемещают по столице несколько пудов динамита. Если бы я попал под взрыв такого количества взрывчатки, то от меня в лучшем случае осталась бы покореженные сабля и револьвер. Для себя сделал неутешительный вывод. Я среагировал на опасность вроде бы правильно, но недостаточно быстро. Да и саблей защищаться против револьвера проблематично, мне повезло, что революционеры оказались не очень опытными стрелками. Тогда ставлю себе задачу: после выздоровления обязательно возобновить тренировки в стрелковом тире. Неплохо научиться стрелять с неудобных положений и в движении, от этого может зависеть моя жизнь. С появлением санитарки, доставившей мне завтрак, все мысли отложил на будущее.

На третий день пребывания в госпитале я чувствовал себя хорошо. Тупая боль в ране не вызывала у меня негативных ощущений. Доктору тоже понравился процесс ее заживления.

Вечером меня проведали Соснин и Вильчур.

– Поручик, вы не представляете, что творится в Академии!!! – выдал тираду Соснин. – Все говорят, что вы предотвратили покушение на представителя императорской фамилии. Вас обязательно должны наградить. Еще говорят, что вы изрубили в капусты пятерых террористов.

– Не пятерых, а только двоих. А на кого покушались террористы мне неизвестно.

– Дыма без огня не бывает. Если в Академии говорят о представителях августейшей фамилии, то так оно и есть. Поверьте мне. Вы нас извините, поручик, мы забежали на минутку, спешим на вокзал, отпуск короткий, хотим успеть домой к Рождеству.

Вильчур молча кивнул, пожал мне руку. Мои однокашники убежали.

Оставшись один, я немного загрустил. Сослуживцы сейчас разъезжаются по домам, встретят своих родных и близких, а я валяюсь в госпитале в одиночестве. Ведь мог же пройти мимо и не заметить этих ящиков, посетила меня мысль. Но тут же прогнал ее. Далеко бы я ушел, если бы террористы взорвали свой груз? Меня однозначно достала бы взрывная волна, размазав по тротуару, и кирпичи разрушенных домов прилетели, причинив телу повреждения, несовместимые с жизнью. А так, я еще нормально отделался. Рана не опасная для жизни, заживет скоро. Своим поступком я не только спас кого-то из полицейского участка, но и свою жизнь сохранил, на смерть врагам, на радость своим детям и родителям.

О-о, детки, как я по ним соскучился! Им уже годик. Мама писала, что Софийка уже уверенно топает самостоятельно, а Степан пока передвигается, держась за чью-то руку или за мебель. А говорить толком дети еще не умеют, правда, Степан четко говорит слово «дед». Сейчас, спустя время, я пытаюсь анализировать нашу с Любочкой семейную жизнь. Ее, как таковой и не было вовсе. Мне кажется, что я просто наглым образом вскружил девчонке голову, завертел ее в вихре вальса и влюбил ее в себя. Может, я льщу себе, но у меня складывается именно такое впечатление. Я подобно разрыву снаряда ворвался в мир тихой, спокойной и начитанной провинциальной девушки и завоевал ее внимание, и, как потом оказалось, поселился в ее сердце. Взаимное чувство у меня вспыхнуло через год, наверное, сказалась моя молодость и неопытность в общении с представителями противоположного пола. Мы были счастливы, пусть и непродолжительное время. Если честно, то я все время пытался понять, почему я полюбил Любочку. Чем дольше думал над этим, тем больше понимал, что полюбил не только образ, а еще полюбил ее чистую душу. И вот теперь никого из семьи Головановых нет в живых. От этой мысли я подскочил на кровати. Если Любочка и ее отец умерли от проблем с сердцем, а ее мать потеряла рассудок, то не передались ли эти болячки моим детям по наследству. Нет-нет, такого не может быть, такое не должно случиться! Все представители рода Головко отличались отменным здоровьем. Не было в семье никого, страдавшего и страдающего серьезными недугами. Да и, по мнению доктора Мартова, мои дети совершенно здоровы, развиваются нормально. Надо будет детей, когда немного подрастут, привезти в столицу и показать местным светилам медицины, чтобы развеять мое беспокойство. Расслабился, успокоился и уснул.

Мои вечерние размышления навеяли сон. Снилась мне Любочка. На ней было белое подвенечное платье, в котором она стояла перед алтарем в церкви рядом со мной. Ее лицо было спокойным, Любочка улыбалась. Я пытался сказать жене о своей любви к ней, рассказать о детях, но на мои слова Любочка никак не реагировала, наверное, не слышала, она продолжала улыбаться.

А потом Любочка внезапно заговорила:

«– Стас, я ушла навсегда, оттуда возврата нет. Все, что смогла сделать для тебя, любимого – это подарить здоровых детей, на большее сил у меня не хватило. Да, мой земной путь был недолгим, но я успела испытать твою любовь и выполнила свое женское предназначение. Береги и люби детей, несмотря на невзгоды, которые могут случиться в твоей жизни. Обязательно женись повторно, найди себе достойную спутницу, которая сможет полюбить наших с тобой деток, заменить меня, стать им настоящей мамой. Прости и прощай.»

Любочка повернулась ко мне спиной и пошла по длинному и светлому коридору, ее образ стал постепенно таять.

«– Не уходи, пожалуйста, – кричал я во сне. – Поговори еще!».

Жена остановилась на мгновение, оглянулась, подарила свою неповторимую улыбку, и, помахав рукой, исчезла.

«Нет! – заорал я во все горло.»

– Да чего ты, милок, так кричишь? – услышал я обеспокоенный голос санитарки. – Сон плохой привиделся? На вот, испей водицы свяченой, помогает.

Я пил воду из чашки и непонимающе смотрел на немолодую санитарку.

– А что случилось? – спросил я женщину.

– Я когда заглянула к вам в палату, то заметила, как вы, мечетесь в постели, думала, вам худо стало от раны. Попробовала лоб. Холодный. А вы все стоните и говорите непонятно. Значит, снится вам что-то. Сходила за святой водой, немного покропила. Потом вы сильно закричали и проснулись. Глотните еще водицы, вам пользительно, все плохое и сон уйдет.

– Спасибо, уже все прошло и ушло безвозвратно.

– Ну-ну, ложитесь, до утра еще далеко, вам набираться сил надо.

Спокойная речь санитарки меня успокоила и убаюкала, я погрузился в глубокий сон, слава Богу, без сновидений.

Утром ко мне в гости прибыл неизвестный генерал-адъютант. Я к тому времени только закончил умываться, поэтому встретил визитера и сопровождающих его лиц, в госпитальном халате. Несмотря на такой вид, я принял стойку смирно.

– Полноте голубчик, не тянитесь, я понимаю, что вам сейчас нелегко, да еще я пришел незваным гостем, – пробасил генерал. – Разрешите отрекомендоваться, я до недавних пор пребывал в должности градоначальника Санкт-Петербурга, Дедюлин Владимир Александрович.

– Поручик Головко Станислав Владимирович, – был мой ответ генералу.

– Знаю-знаю, о вашем подвиге наслышан. Я не оговорился, именно о подвиге. Это же надо, вступить в схватку с вооруженными револьверами бандитами посредством сабли. Вступили вы, надо сказать знатно, нанеся террористам полное поражение. Борясь с ними, вы невольно спасли меня от погибели.

– Я не знал.

– Повелением императора Михаила I я на прошлой неделе назначен начальником Отдельного корпуса жандармов, а в полицейском участке оказался, знакомя своего преемника с городским хозяйством. Благодаря вашим усилиям, мы оба остались живы и здоровы. О вас доложено императору и он распорядился представить вас к награде. Теперь это уже моя забота. Мы еще о вас в газете пропечатаем.

– Ваше высокопревосходительство, не надо в газету. Я лицо не публичное, мне излишняя известность не нужна.

– Да-да, понимаю, вы слушатель Николаевской Академии, не хотите афишировать свой подвиг, как говорится, скромность – не порок. А знаете, мы с вами однокашники. Двадцать пять лет тому назад я тоже окончил Николаевскую академию генерального штаба, штаб-ротмистра удостоился.

– До таких высот я еще не дорос. У меня семейная традиция быть артиллеристом.

– Как я понял, вы неплохой артиллерист, раз вас отметили наградами за участие в войне с Японией. Но и в столице вы не спасовали, дай вам Бог здоровья. Хочу сказать, что по любым вопросам вы можете обращаться ко мне лично, запросто. Фамилию своего спасителя я никогда не забуду и детям накажу. За сим прошу прощения, вынужден вас оставить, дела службы, знаете ли.

Генерал пожал мне руку и вышел. Бывший в свите генерала ротмистр Снегирев, жестами показал мне, что через некоторое время нанесет мне визит. Час от часу не легче, неужели еще не все выяснил? Я, что знал и видел, сообщил Павлу Ивановичу при первой встрече.

Снегирев появился в моей палате с огромной корзиной съестного и бутылкой французского вина «Совиньон Блан» 1900 года. Посидели, пообщались в спокойной обстановке, отдали должное вкусному вину. От ротмистра узнал о наличии в городском управлении корпуса жандармов хорошего стрелкового тира, куда можно прийти и поупражняться в стрельбе из револьвера. Павел Иванович обещался внести меня в списки стрелков. В принципе, день завершился хорошо.

На прощание Павел Иванович сообщил мне, что убиенный мной Бронштейн состоял в руководстве РСДРП(б), и руководству этой партии доподлинно известно, кто виновник гибели Лейбы Давыдовича. Снегирев рекомендовал мне быть осмотрительным на улице и пополнить свой арсенал чем-то посущественней сабли. В тот момент я не представлял, насколько оказался прав Снегирев.

Поскольку мой мундир и шинель были испорчены, отстирать вовремя кровь в госпитале не догадались, мне пришлось вызывать в палату портного. К окончанию излечения я красовался в новеньком обмундировании.

Встретил и отвез меня домой полковник Терехов. Он почти месяц отсутствовал в столице – ездил по делам в Польшу.

Пришлось рассказывать о своем приключении.

Вместе с Тереховым разработали примерный график моей учебы, посещения стрелкового тира и особняка. Скажу сразу, он был очень необычным. Каждый день недели я заканчивал учебу в разное время, в разное время появлялся в тире, и уже ближе к десяти часам вечера, а иногда и позже, прибывал домой. Первую неделю я сбивался, а потом втянулся.

Чтобы повысить общий уровень своих знаний, я с разрешения начальника Академии стал факультативно посещать занятия геодезического отделения. Изучал теоретическую и практическую астрономию, картографию, совершенствовал свои навыки в черчении.

Теперь с уверенностью могу сказать, что неплохо владею личным стрелковым оружием. Снегирев, спасибо ему, познакомил меня с ротмистром Воробьевым Сергеем Анатольевичем, наставником по стрельбе корпуса жандармов. Хорошо иметь дело с настоящим профессионалом. На первом занятии Сергей Анатольевич проверил мои стрелковые способности. Нашел их неплохими, но далекими от совершенства. Под его руководством я начал постигать «науку стрельбы». Поначалу я стрелял на скорость и на точность. По мере закрепления навыков, Воробьев усложнял условия стрельбы. Поэтому приходилось переодеваться в гимнастический костюм – в мундире валяться на полу неприлично. Верхом тренировок стала стрельба на звук и на вспышку, были у Сергея Анатольевича такой конструкции мишени. В общей сложности за пять месяцев мне удалось освоить двенадцать упражнений по стрельбе, хотя для офицеров корпуса жандармов, по словам Воробьева, достаточно три-четыре упражнения.

В июне мы в Академии сдавали переводные экзамены по изученным предметам. Для перехода на второй год обучения нужно по каждому предмету получить средний бал не ниже семи по двенадцатибальной системе оценок. Этот показатель у меня был выше. Все оценки «отлично» и «весьма хорошо» – это двенадцать-одиннадцать балов. По итогам экзаменов был издан приказ по Академии о переводе на второй год обучения. Из всего курса потеряли троих, не вытянули на общий средний бал. Наша группа потерь не имела.

Все экзамены позади, впереди целый месяц отпуска. Скорей в Шпреньгринштадт, там ждут меня дети и родители!!!

Две недели с раннего утра и до позднего вечера я занимался детьми. Мне это было в радость, вот они мои родные кровиночки к папе тянуться. Слово «папа» в скудном словарном запасе детей имелось. Мама моя постаралась. Она постоянно подносила Софийку и Степу к моему портрету, и показывала им папу. Ко мне дети пошли буквально через час после моего появления в доме. И теперь мы не расстаемся. Просыпаемся с папой, умываемся с папой, кормит нас папа и на прогулку ведет папа. Без меня дети не хотят и шагу ступить, цепляются за меня своими ручонками. Ежедневно катаю их верхом на лошади по двору. Детишки довольно смеются, похоже, по нраву им такие поездки.

За моей возней с детьми внимательно наблюдал мой наставник Прохор.

– Вы, ваше сиятельство, больно к себе детишков привязываете, – подойдя ко мне, тихо сказал Прохор. – Сплывет чуток времени, поедите в столицу, родителю вашему и матушке тяжко с ними доведется. Вы малышам не объясните ничего, потому, как несмышленыши. Не обижайтесь на мои слова, у меня тоже дети были, и ростила их жонка моя, а я больше воевал. Вот у вас жонка померла, царствие ей небесное, – перекрестился Прохор, – теперь граф с графиней детям заместо мамки, а вы дома человек временный, так как есть офицер, слуга императору и защитник народу.

– Все правильно говоришь, Прохор. Еще две недели проведу с семьей, а потом снова в столицу, постигать науки. Но понимаешь, ну не могу я не тискать этих очаровательных детишек! Это мои детки, мое будущее.

– Каким бы не был любящим и ласковым папка, но он никогда, запомните это, ваше сиятельство, никогда папка не заменит детям мамку. Без мамки воспитать деток трудно. Вона графиня, вкладывает в них всю свою душу, дарит любовь от всего сердца, но она – бабушка, и бабушкой останется навсегда. Про мамку детям надо вам думать ваше сиятельство.

– Ладно, Прохор, давай поговорим о тебе.

– Чего говорить-то. Живу, как у Христа за пазухой, хлеб жую из графской кухни. Крыша над головой хорошая. Бабка рядом, часто зудит, как надоедливая муха. Иногда возьму шашку и машу за конюшней, но не больше часа, силы уже не те. Про ручной бой вообще забыл. Давеча пару раз кувырнулся, чуть дверь в курятник головой не вынес. Шишка на лбу была большая. Здоровье пока есть. Батюшка ваш ко мне со всем уважением, помогает, если в чем трудность испытаю. Обо мне поговорили, а теперь давайте поговорим о непонятных людях, которые в нашем поселке появились, поселившись в доме у хромого Фильки.

– Ничего о них не знаю и не видел.

– Дык, как вы что-то увидите, когда все время тетешкаетесь с дитями? Злые эти людишки, глазами сверкают аки варнаки, но не воинского сословия они, простаки. Пару раз проезжали на пролетке мимо, внимательно во двор смотрели. Потом выехали на пригорок и в биноклю глазели во двор. Я по ночам стал обходить усадьбу. Так, вчера заметил шевеление со стороны речушки. Хотят незваные гости пролезти к нам, думаю, эту ночь используют. Без разрешения графа я со стороны реки капканов наставил больше десятка, авось кто-то угодит туды.

– На зверя капканы поставил?

– Они звери и есть, раз что-то тайно умышляют нехорошее. Надо вам, ваше сиятельство, с этой стороны забора вечером затаиться, а я тем часом, со стороны реки пасти буду. Разом мы скрадем недругов. Только вы осторожно, не забивайте их сразу, нужно доведаться, кто их послал и зачем. Думается мне, эти люди приехали за вами, ваше сиятельство. Вы там, в столицах никого не обидели?

– Ни с кем не ссорился, на дуэль не вызывал, некогда было. Правда, в декабре прошлого года порубил саблей троих бомбистов.

– Нашлась – таки причина. Когда бились, не пострадали?

– Пальнули из револьвера, в левую руку попали. Ну, я им саблей ответил.

– Значит, шкуру вам попортили. Ага, а револьвером чего не пальнули?

– Времени было мало. Пока достал бы из кобуры револьвер, меня б могли убить, а так саблей отбился.

– Из карабина и винтовки я вас научил стрелять хорошо, а из револьвера – нет, мое упущение.

– Успокойся Прохор, научился я стрелять из револьвера очень хорошо. В полной темноте на шорох в цель попадаю, и по малой вспышке в темноте бью без промаха.

– Стрельба нам в усадьбе не нужна. Надо тихо все делать. Зачнется вечер, приходите, приготовлю все.

– Договорились. Встречаемся в сумерках возле конюшни.

– Вы, это, пистоли не берите, я пару хороших кистеней сделал, ими сработаем. И еще, вашему батюшке скажите, пусть хорошо вооружиться, и закроется с графиней и детьми в их спаленке, да дверь чем-то подопрет, вдруг кого-то мы не заметим.

Неприятную информацию сообщил Прохор. Я вспомнил слова Снегирева о возможной мне мести террористами. Плохо дело. Получается, эти бомбисты-террористы решили отомстить мне тяжко, посягнув на святое, на моих детей и родителей. Спасибо Прохору, заметил опасность, а я ослепленный любовью и заботой о детях, расслабился, все предупреждения ротмистра забыл напрочь.

Обрисовал отцу всю серьезность ситуации. Полковник Головко лишних вопросов не задавал. В комнату Софийки и Степана перенесли настоящий арсенал. Три револьвера, пистолет «маузер К-96», два мосинских кавалерийских карабина, саблю и сотни три патронов ко всему оружию, разместили в непростреливаемой зоне. Думаю, такого количества оружия хватит отцу выдержать небольшую осаду. Маму посвятили в проблему в общих чертах. Она лишних вопросов тоже не задавала, сказала, что ее мужчины знают, что делают.

Облаченный в темные одежды, с вымазанной сажей физиономией и руками сижу в засаде. Ночь теплая я не замерз, но комары решили меня съесть. Отмахиваться не получается, надо сидеть тихо, чтобы не выдать своего присутствия и не вспугнуть ночных гостей.

Посмотрел на звездное небо. По положению звезд, спасибо изученной практической астрономии, определил примерное время, наступила полночь. Ушлые, выходит, революционеры, если решат прийти, то хотят застать нас в период самого сладкого сна. Пусть так думают, а мы с Прохором уже на страже.

Услышал приглушенный стук копыт. Похоже, подъехала пролетка или телега. Не любят революционеры ходить пешком, а может, транспорт им нужен, чтобы быстрее покинуть место акции. Ладно, зачем строить предположения, когда поймаем, тогда все узнаем.

Через забор перемахнули две тени и тихо, мелкими шагами, двинулись в моем направлении. Я весь напрягся в ожидании схватки, крепко сжимая в руке гирьку кистеня. Наблюдая за гостями, я знал, что еще пару метров и они должны попасть на «поле» капканов. После лязга наших железных союзников и замешательства противника, в дело вступаю я с дробяще-травмирующим оружием. Одновременно сработали два капкана, один из визитеров не удержался на ногах и упал, угодив какой-то частью тела, предположительно рукой еще в один капкан. Тихий вой и матерщину бандитов, а по-другому их назвать не могу, я прервал точными ударами кистеня в область головы, сдерживая силу ударов. Быстро освободил одного мужчину из объятий капканов, затолкал ему в рот кляп и надежно связал за спиной руки. Аналогично поступил с другим гостем. Веревки и кляпы мы с Прохором заготовили еще с вечера. Прохор сообщил об успешном завершении охоты, прокричав филином.

Я перенес бандитов в подвал под флигелем, он большой, с кладовыми. Каждого забросил в отдельное помещение. Вышел во двор. Возле флигеля Прохор разворачивал пролетку, в которой в бессознательном положении лежал третий бандит. Это я, молодой и здоровый, легко перетащил на себе нежелательных гостей, а Прохор уже мужчина в возрасте, вынужден был использовать транспорт.

– Трое их было всего, – сказал Прохор, когда мы спустили в подвал последнего гостя. – Вы сходите к графу, скажите, пусть разоружается, все сладилось. Займусь пока подготовкой к разговору.

Условным сигналом постучал в дверь спальни детей. Отец ответил мне. Сообщил ему о захвате. Попросил оставаться в доме, так как буду занят беседой. Отец понимающе кивнул.

– Ну, мил человек, что скажешь? – почти ласково спросил Прохор голого мужика, привязанного к столбу. – Зачем залез в усадьбу? Я тряпку выйму, а ты не кричи, а говори спокойно, не надо будить людей, ночь еще на дворе.

– Кто вы такие и чего на меня напали? – громко сказал мужчина, когда ему вынули кляп. – Вы не понимаете на кого руку подняли. Я о вас в полицию сообщу. Взяли моду на граждан нападать темной ночью.

– А тебя никто в гости не звал, это ты приехал к нам непрошенным, – улыбнулся Прохор.

Правда, улыбка моего пожилого наставника в свете керосиновой лампы, больше была похожа на оскал матерого волка.

– Вот я и хочу узнать, кто ты и куда ехал? – таким же ровным голосом продолжил беседу наставник.

– Ничего не скажу. И верните мне одежду здесь холодно, – пытался требовать мужчина.

– Холодно, господин хороший, тебе будет в могиле, а пока ты теплый, то говори по правде. Я человек уже немолодой, мне отдых требуется, а я с тобой здеся разговоры развожу.

– Развяжите, тогда и поговорю с вами.

– Обязательно развяжу, но позже, – сказал Прохор, и нанес бандиту два быстрых удара, первый – кулаком в грудь, второй – ногой по причинному месту.

Или собеседник оказался хлипким, или удары Прохора были слишком сильными, но ночной гость потерял сознание. Наставник не дал ему возможности долго пребывать в таком состоянии, побрызгал в лицо водой из кружки.

Бандит очнулся и завыл от боли. Понимаю, получить по детородному органу сапогом – это не мед.

– Понял уже, что с тобой никто шутковать не будет? – также бесстрастно поинтересовался наставник. – Говори, пока не увечный, у меня много веревочек и палочек заготовлено. Сперва пальцы на ногах кувалдой поровняю, а затем по локтям да по коленкам постучу. Будет больно и ты говорить захочешь, ан не сможешь, я тебе язык кинжалом укорочу.

Прохор сделал резкое движение кинжалом перед лицом привязанного бандита.

– Не надо, – заорал мужчина, – я все скажу!

И мужчина заговорил. Зовут его «товарищ Иван», а по-настоящему, Иван Назарович Приходько, член Екатеринославской ячейки РСДРП(б). Вместе с ним пробрались в усадьбу «товарищ Григорий», в миру – Григорий Савельевич Дорошенко, и «товарищ Игнат», он же Игнат Петрович Строгов, из той же партийной ячейки. Оказывается, постановлением подпольного столичного центрального комитета РСДРП(б), мне вынесен смертный приговор за убийство одного из троих руководителей РСДРП(б) России – Бронштейна. Из Санкт-Петербурга для приведения в исполнения приговора в Екатеринослав прибыло две тройки революционеров. Поскольку столичные гости не знают местных особенностей, в качестве непосредственных исполнителей отправили пойманных нами «товарищей». На всю операцию отведена неделя. Предполагалось уничтожить только меня, а если таковая возможность будет исключена, то исполнителям предписывалось расстрелять всех членов моей семьи. По завершении акции усадьбу необходимо было поджечь. В настоящее время, гости из столицы поселились на окраине Екатеринослава в доме члена городской ячейки «товарища Тихона», живущего бобылем. «Товарищ Иван» подробно рассказал обо всех гостях, указал адрес, по которому они остановились, и описал расположение дома в целом и внутреннее расположение комнат. Отметил, что собак во дворе дома не держат.

От сказанного «товарищем Иваном» у меня зашевелились волосы на голове. Революционеры вынесли смертный приговор не только мне, но всей моей семье, проживающей в усадьбе. Не справился я с эмоциями, нанес несколько точных и сильных ударов кулаками в голову допрашиваемому. Он повис на веревках. Прохор ничего не сказал мне, только покачал головой. Потом снова полил бандита водой и задал повторно те же вопросы. Мужик почти слово в слово повторил рассказ.

Связав первого, и поместив его в кладовку, занялись «товарищем Григорием». В общем, он подтвердил ранее полученные сведения. Правда, я более подробно его опросил по расквартированию столичных революционеров в Екатеринославе. А вот третий революционер – «товарищ Игнат» оказался упертым, так как был руководителем этой тройки, выл от боли и молчал. Больше часа потратили на приведение «товарища Игната» в говорящее состояние. Оказалось, «товарищ Игнат» знает все адреса «надежных товарищей» в Санкт-Петербурге, мне даже пришлось сбегать в дом за бумагой, чтобы записать их, если представится такая возможность, нанесу им визит. «Товарища Игната» я тоже опросил о Екатеринославской ячейке. Выяснилось, что она находится в стадии формирования, а все наши ночные визитеры должны стать костяком будущего подпольного комитета.

– Ваше сиятельство, этих «товарищей» отпускать живыми из усадьбы не следует, – глядя мне в глаза, сказал Прохор. – Не удалось первый раз, приедут вновь и большим числом, тогда без стрельбы не обойдется. Вы пока думайте, а я схожу Фильку приволоку.

– Давай, я с тобой поеду.

– С тем говнюком я сам справлюсь. Незачем нам вместе по поселку шастать.

Наставник отсутствовал около часа. Услышал топот копыт во дворе, значит, Прохор прибыл. Пошел ему помогать.

Тщедушного мужичка, связанного по рукам и ногам, я принес в подвал. Разговор с ним был недолгим. Семьи у Фильки не было, не женился он из-за дефекта ноги, коим страдал с детства. Сильно пьющий селянин не мог найти достойную работу, так, перебивался временными заработками. Вот у него за пару бутылок вина и обосновались на жительство «товарищи». О цели визита в поселок бандитов, Филька не знал, но несколько раз слышал в разговорах «товарищей» интерес к усадьбе.

– Вижу, вы еще не решились, ваше сиятельство, – тронул за плечо меня наставник. – Трудно вам.

– Да, нелегко. Но с тобой согласен, жить такие нелюди не должны. Не могу придумать, где их прикопать.

– Копать это долго и муторно. Повезем в лесок к Ивановке, там знатное глубокое болотце есть. Скинем их туда и коляску притопим, а животин отпустим, чего им страдать. Вы пока седлайте себе Ветерка, а мне кобылу, не пешком же от Ивановки домой топать. А пока вы будете заняты, я приберусь здесь. Да не смотрите вы так на меня, кровью тута ничего не залью, я им тихо шеи скручу, как курам.

– Поступай, как знаешь, – махнул я рукой и ушел седлать лошадей.

От трупов и коляски избавились, лошадей отпустили, и с первыми лучами восходящего солнца въехали во двор усадьбы. Всю дорогу крутили головами, повезло, не встретили никого.

– Вам надо помыться и хорошо поспать, – наставлял меня Прохор, – думаю, этой ночью вы спать не будете. Я прав?

– Все думаю о гостях из Санкт-Петербурга.

– Что о них думать, они угроза вам нешутошная.

– Может полицию или жандармов на них натравить?

– Нам же говорили «товарищи», что гости ведут себя тихо, бражничают да закусывают, никуда не ходят и никому кривды не чинят. Полиции до них дела нет.

– Тогда что делать?

– Науку мою вспомнить. Я вас учил, тихо зайти, сделать дело, и тихо уйти. Думаете, я зря на вас время тратил? Вот посмотрел вчера, как вы ходите, и понял, труды мои не пропали. Дам я вам один черкесский кинжал. Он тонкий, длинный и очень острый. Им очень удобно бить врага. Рана получается смертельная, а крови вытекает мало. Понимаю, что тяжко по-тихому резать людей как свиней, но за свою семью можно вырезать не один десяток таких вот «товарищей».

– Решиться тяжело, это же убийство. Я нарушу закон.

– Вы не убиваете, а защищаетесь. А эти не нарушили закон, решив вас и вашу семью убить?

– Убедил.

– Только возьмите лошадь простую, Ветерок больно приметный. Оставите лошадь где-то в лесочке или в балочке и к нужному дому подбирайтесь пешком. Осмотритесь, дождитесь пока там угомоняться все, а потом приступайте к делу. Когда все сладите, дом не жгите. Если там и вправду бобыль жил, то никто к нему долго не заглянет. На дворе лето, убиенные быстро испортятся и растекутся. А когда их найдут, то выяснить причину смерти станет невозможно, от одного запаха люди шарахаться будут.

– А ты такой вариант продумал давно?

– Когда рассказали о Екатеринославе, тогда и подумал. Сам бы сладил, но боюсь, здоровья может не хватить, там шесть голов, однако. Вы молодой и сильный, сможете.

Ушел мыться. В беседе отцом и мамой отделывался общими фразами, сказал, что угроза устранена, я сильно устал и хочу спать.

Валялся в постели, а сон не шел, размышлял. Я – офицер, слушатель Академии генерального штаба, граф, готовлюсь к убийству граждан своего государства. Неправильно это. Нельзя лишать жизни людей без решения суда, не доказавшего их вину. В то же время «товарищи» приняли решение убить меня и семью, и заметьте, без решения суда. Паритет получается. Они себя поставили вне закона, значит, и мне можно поступить аналогично. Один раз я уже взял грех на душу, когда размахивал саблей в Санкт-Петербурге. Лиц, умышлявших подорвать полицейский участок, порубил. Тогда я вроде бы защищался, то есть существовала прямая угроза моей жизни, даже из револьвера подстрелили. Потом оказалось, я своими действиями спас высокопоставленных особ. Обо мне императору доложили и орденом «Анны» II степени отметили. Да, там были иные обстоятельства, а здесь под угрозу попала моя семья. Неужели для меня жизнь семьи представляет меньшую ценность, нежели жизнь какого-то генерала? Естественно семья стоит на первом месте, а потом все остальное. Если посмотреть на ситуацию под иным углом зрения, то генералов и сановников, должно защищать государство, приложив для этого все силы. А что мы видим сейчас? После громких террористических актов, при которых погиб император Николай II со своими родными, Отдельный корпус жандармов должен был перевернуть вверх тормашками всю страну, но найти вдохновителей этих акций. Однако этого не произошло. Император Михаил I, взойдя на престол, не отдал четкой команды на проведение чистки страны от революционной скверны. Арестовали, примерно десяток другой мелких сошек, на которых у жандармов имелся зуб, и на этом успокоились.

Получается, я по молодости лет вляпался в очень неприятную историю, подвергнув семью опасности. И как бы я сейчас ни искал, оправдание своим действиям, виноват я сам. А поскольку сам набедокурил, то самому нужно и принимать решение об устранении опасности. Все, решено, ради детей и родителей я пойду на убийство, пусть даже в ущерб своей совести и чести. Очень надеюсь, что у меня получится все провернуть тихо и без последствий. Какое-то время семья будет в безопасности, а потом все вместе, с отцом и мамой, подумаем, что предпринять.

В небольшом леске на окраине Екатеринослава я обосновался в сумерках. Привязал лошадь длинным поводом к дереву, давая ей, таким образом, возможность пощипать траву в мое отсутствие.

По адресу бирюка отправился в полной темноте.

Дом опознал сразу. Крепкая изба пятистенка и двухэтажный амбар обнесен крепким и высоким забором. Незаметно подобрался к забору, прячась в высокой траве. Через щель в нем пытался наблюдать за домом. Наличие высокой травы внутри двора исключало такую возможность. Немного поколебавшись, я перелез во двор. Мое появление никем замечено не было. Я улегся в траве. Хозяин дома, похоже, не очень заботиться о внутреннем состоянии двора, он основательно зарос травой и сорняками.

Из распахнутых окон дома, доносились мужские голоса, какой-то песней хрипел граммофон. Небедный домик, однако, не каждая семья может позволить себе это чудо техники. Видно, люди культурно отдыхают и, если верить словам «товарищей», балуются вином и водочкой. Атаковать сейчас я не собираюсь, обожду, пока все угомонятся. До полуночи гульба не прекращалась. Несколько раз в уборную выходили мужчины, меня так и подмывало кого-то придушить, поймав со спущенными штанами, но я опасался, вдруг собутыльники начнут разыскивать человека, покинувшего их общество. Терпение и еще раз терпение. Решился, значит, прочь все сомнения, настраивайся на боевой лад. Так я себя взбадривал.

В дом проник через одно из раскрытых окон. Стойкий запах спиртных напитков, закусок и перегара мой нос уловил, и я невольно поморщился. Участники застолья, вероятно, не ограничивали себя в приеме горячительного. Темнота в доме мне помогала и в то же время затрудняла выполнить задуманное. Ориентировался по храпу спящих людей. Работал только кинжалом, хотя в кармане на всякий случай лежал револьвер.

Когда я управился с этим отвратительным делом, еще раз обошел все помещения дома, заглянул в чулан и в кладовки. Живых не осталось. Непроизвольно пересчитал трупы. Их оказалось одиннадцать. Ох ты, Господи, здесь лишние оказались! Но остатки моей совести, меня же и успокоили, подсказав, что «товарищи» абы кого сюда не позовут, скорей всего пришли к ним идейно близкие. Уходя, плотно закрыл все окна и двери, чтобы не сразу прохожие уловили трупный запах.

Было ли мне страшно? Не просто страшно, а очень страшно – я впервые вот так лишал жизни людей, хотя они и пребывали в бессознательном состоянии от выпитого спиртного. Даже не знаю, что помогло мне справиться с сильным волнением, и моя рука не дрогнула в самый неподходящий момент.

В усадьбе я появился с рассветом. Меня встретил Прохор и по выражению моего лица понял, что все свершилось успешно. Я ему протянул черкесский кинжал, предварительно отмытый в попавшемся на пути озерце. Кстати, я там искупался, представляя себе, что я отмываюсь от совершенного убийства.

– Оставьте себе этот кинжал на память, а может, еще пригодится, – подмигнул мне наставник. – Вы сейчас примите хорошую рюмку водки, поможет избавиться от неприятных дум.

Ничего не говоря Прохору, ушел в дом и завалился на постель, не раздеваясь.

Уже несколько часов кряду беседую с отцом в его кабинете. Вернее, не беседую, а пытаюсь его убедить покинуть вместе с внуками пределы Российской империи для сохранения жизни. Мои аргументы отец, мягко говоря, игнорирует, считает, что я сильно преувеличиваю агрессивность и мстительность революционеров. Не убедило его в этом и вчерашнее нападение. После обеда, покормив детей, к нам присоединилась мама.

– Ты уверен Стас, что нас не оставят в покое? – осторожно спросила мама. – Может, получив по зубам, они забудут о нас.

– Мама, давай не будем обольщаться на сей счет. Не удалось один раз, найдут более удачливых бандитов. Я, находясь вдали от вас, не смогу вас защитить.

– У меня в доме достаточно патронов, чтобы уничтожить роту бандитов, – недовольно сказал отец.

– Допустим роту ты, отец, не перебьешь, они тебя числом задавят, – не успокаивался я. – Не надо думать, что последующую акцию будут планировать дураки, уже раз на нашей семье они обожглись, придумают какую-то действенную каверзу.

– Ты слишком хорошего мнения о революционерах сын.

– Отец, если верить «Обращению» Степана Ивановича, то через двенадцать лет наша страна погрузится в пучину гражданской войны. Жизнь человека, а тем более графа и его отпрысков, гроша ломанного не будет стоить для победившего пролетариата. Они в охотку пустят нам пулю в лоб, чтобы доказать справедливость своей идеи.

– Где ты такого набрался, Стас? – изумилась мама.

– В Академии, я хорошо учусь.

– Учеба учебой, сын, но не надо подвергать сомнению силу государства, – с вызовом сказал отец.

– Где было государство со всеми министерствами и ведомствами, когда революционеры взрывали Александра II и Николая II? – поинтересовался я, глядя на родителей. – Ничего толком не сделано за двадцать лет для обеспечения надежной защиты августейших особ. Молчите? Но мы не монаршая семья, нам по статусу защита не положена.

– Планида у монархов быть на виду и страдать за народ.

– Отец, ты веришь в то, что ты сейчас сказал? Или ты просто никак не можешь согласиться с серьезностью ситуации? Еще раз говорю, все, что наша семья и наш род нажил за много лет, может пойти прахом, опять же если верить «Обращению». А не верить ему у меня нет оснований. Мама, отец, вы сами не один раз читали его и все, что там прописано сбылось. Неужели вам этого мало? За себя я не переживаю, выкручусь и постараюсь уцелеть. Но здесь остаетесь вы, здесь остаются мои дети. Я обязан беспокоиться о наследнике нашего рода.

– А я тебе, мой любимый Владимир Михайлович, говорила, что у Стаса характер твоего отца, – покачала головой мама, глядя на отца. – Такой же жесткий и непримиримый.

– Да, Варвара Николаевна, подарила ты мне сына, – с улыбкой ответил отец, поглаживая мамину руку. – Думал, из Стаса вырастет отличный артиллерист. Он и стал артиллеристом, неплохо повоевал, но сейчас он больше мне напоминает Оракула.

– Никакой я не Оракул, отец, просто хочу, чтобы вы и дети были живы, – пытался я снова уговорить отца. – Мне будет очень тяжело учиться, зная, какой опасности вы подвергаетесь ежедневно.

– Тогда слушай меня внимательно, сын, – расхаживая по кабинету, сказал примирительно отец. – Твой дед, а мой отец, ознакомившись с содержанием «Обращения», так проникся вопросами безопасности, что тоже решил подготовить для семьи укрытие за границей России. Скажу честно, это ему удалось. Не знаю точно, через кого он собирал информацию, но нашел очень выгодный вариант. Приобрел за тысячу швейцарских франков замок Тарасп на юго-востоке Швейцарии. Этот замок был заложен еще в XI веке и где-то триста лет принадлежал одной семье. Потом часть территории Швейцарии досталась Австрии. Замком владели родственники и приближенные Габсбургов. Там одно время было крошечное герцогство с одной деревней. За четыреста лет Тарасп превратился почти в руины, владельцы замка не уделяли ему должного внимания, все деревянные конструкции местные крестьяне растащили в качестве дров для печей. Вот такой, полуразрушенный замок прикупил твой дед и целых десять лет приводил его в божеский вид. Надо сказать, что место расположения Тараспа очень живописное. Сам замок расположен на высокой скале, около ста метров, на склонах растут красивые сосны и ели. К нему ведет одна – единственная дорога. Рядом протекает небольшая река Инн, впадающая в красивое озеро, на берегу которого раскинулась деревня с одноименным названием. За всю историю своего существования, замок ни разу не был взят приступом.

Тарасп удалось восстановить полностью. Нанятые строители отремонтировали и нарастили стены вокруг замка, привели в порядок все, без исключения строения, а также расширили и вымостили камнем дорогу. Сейчас внешне замок выглядит образцом зодчества начала эпохи средневековья, только выкрашен весь краской на клеевой основе с добавлением стекольной пыли желтого цвета, а вот внутри созданы современные условия для жизни. Все гостиные, столовые, залы для приема гостей и балов, жилые комнаты отделаны редкими породами дерева. Мебель изготовлена из мореного дуба, такая века не испортится. Появились в замке туалетные и ванные комнаты со всем необходимым. Так сказать, прошлое и настоящее соединено воедино. Из реки насосом по трубопроводу подается вода в замок. В трех каменных цистернах внутри замка хранится необходимый запас воды на случай непредвиденных ситуаций. Все замковые подземелья приведены в порядок, прорублен новый отдельный выход за пределы цитадели на случай эвакуации. Я в замке был дважды, последний раз в 1900 году, когда к нашей собственности проявил интерес немец из Дрездена. Предложенная им цена меня не устроила, она не покрывала даже трети суммы, потраченной на восстановление замка. Да и, откровенно говоря, продавать Тарасп у меня не было никакого желания. На содержание я выделяю приличную сумму. Ежемесячно управляющий присылает мне подробный отчет. Приехать и комфортно жить там вполне возможно.

– С каждым днем для меня все больше открывается загадок семьи Головко, – покачал я головой. – Так почему вы с мамой упираетесь? Берите детей и поезжайте в Тарасп, если там все хорошо.

– Там, сын, действительно хорошо. Вокруг горы, леса, а воздух чистый-чистый, благодать, одним словом.

– За оставшееся время подготовьте необходимые документы, отдайте распоряжения и, с Богом, в дорогу. Граф Головко может позволить себе путешествие по Европе.

Из отпуска я возвращался со спокойной душей, родители с детьми уехали в Швейцарию, одной проблемой меньше.

По прибытии в Санкт-Петербург с головой окунулся в учебу. Теперь преподаватели давали нам материал в более расширенном варианте. Очень много было полевых выездов, для работы на местности с использованием реальных карт. Когда зарядили осенние дожди, занятия в поле временно прекратились, а проводились командно-штабные игры в аудитории.

Наши убеленные сединами полковники и генералы любили разыгрывать сражения русско-турецкой войны 1877 года, так как они сами в ней принимали участие, и знали хорошо театр военных действий. Нашему групповому куратору полковнику Данилову я предложил поработать с данными по последней войне с Японией, а по возможности изучить предполагаемый театр возможных боевых действий в Европе. Если с дальневосточным театром еще скрепя зубами согласились, то игры в Европейском театре отвергли напрочь, утверждая, что подобное невозможно из-за отсутствия реальных угроз извне.

Родители из Швейцарии сообщали, что у них все замечательно. София и Степан чувствуют себя хорошо, каждое утро пьют свежее коровье молоко, едят твердые породы сыров. Много времени проводят на свежем воздухе – отец каждый день вывозит все семейство на расположенный недалеко альпийский луг, где детворе можно резвиться. Мама в каждом письме своей рукой дописывает, что дети постоянно интересуются папой, хоть еще слабо соображают, но мое отсутствие зафиксировали.

В конце августа, в один из воскресных дней, меня дома навестил ротмистр Снигирев.

– Прошу простить меня за вторжение и отвлечение от отдыха, но поверьте, дела службы требуют, – извинялся Павел Иванович.

– Всегда рад гостям, – ответил я, пожав руку ротмистра. – Предлагаю вам отобедать со мной, кухарка приготовила вкуснятину, суп из свинины и утку, запеченную в духовке.

– Вы так вкусно рассказываете, что у меня чуть слюнки не потекли, пожалуй, соглашусь, еще не знаю, когда домой попаду, работы очень много.

– Все сотрудники Отдельного корпуса жандармов так ревностно служат, подобно вам?

– По – разному. У меня много дел накопилось, и все срочные.

– Давайте откушаем, а потом обсудим ваши срочные дела, наверное, одно из них вас привело в мой дом.

Ротмистр кивнул и я распорядился подавать кушанья на стол. Моя кухарка – Лидия Порфирьевна – расстаралась. Помимо супа на столе появились тарелка пирогов с мясом и с капустой, тарелка с аккуратно нарезанным свежим ржаным хлебом, и запотевший графин с водкой. Налил в рюмки водку гостю и себе, хотя вначале ротмистр пытался протестовать против спиртного, а потом только рукой махнул. Его жест я принял, как согласие. Честно сказать, я водку не люблю, мне больше коньяк нравится, просто решил поддержать Снигирева. Потом вкушали запеченную утку. С золотистой корочкой, хорошо прожаренная, птица с гарниром из пшеничной каши ушла быстро. За обедом мы не разговаривали, неудобно, знаете ли, говорить с полным ртом, да и не культурно. Родители мне всегда в детстве втолковывали: «Когда я ем – я глух и нем».

В гостиной пили кофе со свежим печеньем.

– Станислав Владимирович, вы хорошо знаете ножевой бой? – внезапно спросил ротмистр.

– Павел Иванович, я неплохо владею личным стрелковым оружием, вы же знаете, у кого и где я упражняюсь, а также в совершенстве могу пользоваться саблей и казацкой шашкой. Вот ножами и кинжалами работать не умею, не было у меня наставников по этому виду оружия. А почему возник такой вопрос?

– А скажите, вам в последние месяцев пять-шесть никто не угрожал, например, представители какой-либо партии?

– Я веду замкнутый образ жизни. Много времени провожу в Академии, упражняюсь в стрелковом тире. На улицах столицы бываю редко, в основном по воскресеньям. Даже с дальними родственниками, проживающими в столице, вижусь редко. Пассии в настоящее время не имею. За указанный вами период, да и до этого, мне никто не угрожал, если не считать того, прошлогоднего происшествия.

– Все дело в том, что до нас дошла достоверная информация. Некие революционеры кулуарно приняли решение о вашем серьезном наказании, вплоть до устранения, за смерть Бронштейна. Подготовили группу и направили ее по месту вашего отпуска. Для контроля акции и проведения работы в среде рабочих и крестьян в Екатеринослав выехала довольно представительная делегация, в том числе пять членов центрального комитета РСДРП (б). С тех пор об этих людях не было никакой информации. Неделю назад из Екатеринославского отделения поступили сведения об обнаружении страшной находки на окраине города. В частном домовладении выявлены трупы по крайней мере одиннадцати человек. Установить личности не представилось возможным, тела сильно разложились и пострадали от полчищ крыс. Собственно, Екатеринославским коллегам достались почти обглоданные грызунами кости. По предположению привлеченного специалиста-доктора, все люди были убиты с использованием колющего оружия примерно за два месяца до обнаружения, о чем свидетельствовали характерные порезы на остатках одежды. В доме имеются признаки тщательного обыска, вся обстановка перевернута, ценные вещи вынесены, в одежде трупов вывернуты карманы одежды.

– А вы не исключаете возможности нападения разбойников?

– Такой вариант рассматривается, если бы не одно «но». На одежде всех трупов очень характерный разрез, предполагают, что убивал один и тот же человек. Если бы присутствовала целая банда, то применялось бы разное оружие.

– Какое отношение имеет ко мне это происшествие, Павел Иванович?

– Вы отдыхаете в усадьбе родителей недалеко от Екатеринослава. Вас хотят устранить революционеры. Внезапно все исполнители и члены центрального комитета куда-то пропадают. Спустя некоторое время ваши родители с вашими детьми выезжают за границу. Вам не кажется это странным?

– Отнюдь. Мне проживание в родовой усадьбе никем не запрещено. Я всецело посвятил отпуск детям, ведь я их вижу очень редко, поэтому пытался окружить их любовью и заботой, в некоторой степени они этого лишены после смерти моей жены. Что происходит в губернском городе мне неинтересно – я, слава Богу, ни в каких организациях и партиях не состою, и вступать не собираюсь. Если где-то кто-то умер, то эти вопросы вы, Павел Иванович, задаете не тому лицу. Что касается отъезда родителей за границу, то скажу вам, что отец планировал поездку давно, еще до рождения моих детей. Мы планировали отправиться путешествовать всей семьей. Только трагические события не позволили это осуществить. Поскольку на юге России сейчас стоит довольно засушливое лето, родители решили выехать на отдых в места с более мягким климатом, естественно с ними отбыли дети. Хочу добавить – для отражения возможного нападения на свою семью я бы воспользовался револьвером, а я им хорошо владею, или саблей, да и у отца хороший арсенал стрелкового оружия. Брать в руки неизвестное оружие, с которым обращаться не умею было бы верхом безумства. Да и как вы себе представляете? Обычный артиллерийский офицер мог ли убить одиннадцать человек в одиночку? Они что, не оказали никакого сопротивления?

– Установить весь ход событий не представляется возможным, время упущено. К тому же вы, Станислав Владимирович, не простой офицер, а слушатель Академии Генерального штаба. Это, знаете ли, величина. Вас обучают знающие и умелые высшие офицеры.

– У нас на первом месте стратегия и тактика, а не способы лишения жизни каких-то революционеров. В программе не предусмотрены занятия с личным оружием, им офицеры обязаны владеть априори. Подчеркиваю, владение личным оружием, разные ножи и кинжалы к таковым не относятся.

– Об этом я осведомлен. Но в связи со смертью влиятельных людей из руководства РСДРП (б), начались недоразумения между партиями, они обвиняют друг друга в экстремизме и радикализме. В отдельных городах, и в столице в том числе, дошло до вооруженного противостояния. На сегодняшний день мы имеем уже шестнадцать трупов.

– Так пусть и дальше режутся между собой, вам же работы меньше будет.

– Может, и так, но мы не везде поспеваем предотвратить нежелательное смертоубийство. Да и свидетелей найти не получается.

– В этом вопросе я вам не помощник, у меня нет познаний в этой области.

– Прошу меня извинить за доставленные вам неудобства своими вопросами, но я обязан был для себя выяснить некоторые обстоятельства.

– Надеюсь, моими ответами вы удовлетворены?

– Вполне.

Ротмистр ушел, а на душе остался неприятный осадок. Четко и логично он выстроил всю цепочку событий. Знай он о моем умении обращаться с коротко- клинковым оружием, вцепился бы подобно клещу. Отвертеться было бы очень сложно. Хотя, свидетелей нет, улики отсутствуют, попробуй, докажи, что я в доме отметился. Но на всякий случай с этим умным ротмистром ухо нужно держать востро, а черкесский кинжал – надежно спрятать, от греха подальше. Также я нашел способ переправить столичным жандармам адреса и фамилии активных членов РСДРП (б), проживающих в Санкт-Петербурге и в окрестных деревнях. Пока переписывал список, изменяя свой почерк, извел много листов бумаги, хотел даже бросить это занятие, но потом пересилил себя.

Через две недели у меня состоялся разговор с Тереховым на эту же тему. Я использовал примерно такой же стиль беседы, как со Снигиревым, то есть, не видел, не знаю, и тому подобное. Александр Петрович это далеко не Снигирев, он подходил к проблеме основательно с разных сторон, задавал по нескольку раз одни и те же вопросы, изучал мимику моего лица. В конце концов, полковник сдался.

– Ну, чувствую я, что выпускаю из внимания какую-то очень важную деталь в своих умозаключениях, а вот какую – понять не могу. Уверен, что с революционерами вы разобрались, а вот полностью выстроить логическую цепочку событий не могу.

– Оно вам надо, Александр Петрович?

– Понимаете, Станислав Владимирович, эту акцию провел хладнокровный, уравновешенный, расчетливый и хорошо подготовленный профессионал. Он сделал дело, нигде не засветился и не оставил улик, что может говорить о значительной практике. У вас с практикой нестыковка, а всему остальному вы соответствуете. Не подумайте, что я переживаю за революционеров. Они – враги государства, пытающиеся расшатать и повалить существующий строй, им этого позволить никак нельзя. Хочу понять, где я недорабатываю по отношению к вам.

– Вам виднее, ваше высокоблагородие. Я, что смог – рассказал.

– А что не смогли?

– То не рассказал.

– Ладно, оставим эту тему. Как у вас продвигается учеба?

– Нормально. Предполагаю, к окончанию второго курса смогу вытянуть на золотую медаль.

– Вот этого Станислав Владимирович делать не стоит, даже не тянитесь на серебряную медаль. При наличии какой-либо медали ваше фото обязательно попадет на первые страницы столичных газет вместе со статьей, а это нам не надо. Вас и еще несколько человек из вашего выпуска прикомандируют ко второму Главному управлению Генерального штаба, где вы в течение полугода, может, немного больше, будете осваивать специфические навыки и умения.

– В Генеральном штабе появилось Главное управление?

– Да. Несколько дней назад подписан указ о реорганизации.

– И чем я там буду заниматься?

– Со временем узнаете, а сейчас учитесь, набирайтесь опыта. Просьба, не шокируйте преподавателей войной в Европе, их здоровье подвести может.

– Рано или поздно война начнется и к ней надо подготовиться.

– Может, и противника мне назовете?

– Австро-Венгерская и Германская империя, плюс Османская империя.

– Из каких соображений такие выводы сделали?

– Статистика – интересная и довольно скучная наука, но, только зарывшись в этот ворох бумаг, можно найти дорогу, невидимую иными людьми. Внимательно просматриваю экономические бюллетени по этим странам. Имеется устойчивая тенденция роста производства всего, что можно использовать в военных целях. Не быстро, но неуклонно растут армии этих стран. Да и еще масса признаков, пусть даже косвенных. На наших границах с Турцией не всегда спокойно.

– И как, по вашему мнению, могут развиваться события?

– Германия будет наступать в восточном и северо-восточном направлении, Австро-Венгрия в восточном и юго-восточном, а османы попытаются нам испортить жизнь на Кавказе. Только не требуйте от меня Александр Петрович, выкладок с прорисовкой всех операций на картах, все эти мысли только в моей голове.

– Ох, уж эта ваша голова, много в ней разных мыслей, иногда не совсем понятных. Рекомендую вам их пока держать при себе.

После совместного ужина Терехов покинул мой дом.

Подобного рода беседы в некоторой степени сказывались на моем общем состоянии, требовали большой сосредоточенности, четкого отслеживания всего произнесенного и, естественно, отнимали много сил. В дальнейшем нужно выработать какой-то определенный стиль общения на скользкие темы, а то, не ровен час, сболтну лишнего.

До Рождества учился, не поднимая головы и не вылезая из библиотеки Академии. Я прекрасно помнил просьбу Терехова не гнаться за медалью, а я и не гнался, но хотел накопить необходимый багаж знаний, их за плечами не носить. Мое стремление к знаниям привело к тому, что однокашник Соснин стал звать меня ходячей энциклопедией. По-моему мнению на таковую я еще не тянул, но знал значительно больше, нежели мои сокурсники.

С родителями я состоял в активной переписке. Мне хотелось знать, как подрастают мои дети, чему они успели научиться. Наиболее подробные сведения сообщала мама, дописывая сухие отцовские письма. Прислали мне отличное фото, семья снята на фоне гор. Жаль, что фото черно-белое, оно не передает всю палитру красок лугов и лесов, а также красоту той местности.

С февраля 1907 года в Академии началась так называемая гонка. Слушатели усиленно готовились к сдаче выпускных испытаний. С удивлением я узнал, что на подготовку одного офицера Генерального штаба государство расходует около сорока тысяч рублей. Это такие огромные деньжищи! Для себя решил, что буду стараться сдать все предметы с оценкой не ниже одиннадцати-двенадцати балов, чтобы окончить Академию по первому разряду, если понадобиться получить вакансию в Петербургском военном округе и право на четырехмесячный отпуск.

Я также взялся за разработку доклада на тему: «Тактические особенности применения артиллерийских соединений для прорыва обороны противника». Как бы мне ни хотелось в этой работе отразить свои собственные мысли и наблюдения, но пришлось учитывать взгляды и предпочтения преподавателей Академии, а они часто отличались от существующих реалий. Надо сказать, что преподаватели поощряли конкуренцию между слушателями, выдавая нескольким офицерам одинаковые темы, чтобы при заслушивании докладов выбрать понравившуюся им работу. Консультировал меня преподаватель Академии профессор полковник Головин. Профессор занимался поиском новых форм обучения, внесением корректив в учебные планы, и приближением их к нуждам армии и задачам, которые предстоит решать выпускникам Академии в мирное и военное время, с учетом опыта Русско-японской войны. Одним словом, с профессором я нашел общий язык и понимание с его стороны.

В марте авторитетная комиссия заслушала мой доклад. Вопросов задавали очень много, особенно артиллеристы старой школы. До этих дедушек с трудом доходила мысль о развитии артиллерии у нас в стране и за рубежом. Собрав волю в кулак, объяснял суть моей работы и тактические приемы, которые целесообразно применять в ходе наступательной операции. Довелось выслушать много историй членов комиссии о прошлых сражениях, в которых им довелось участвовать. В итоге мой труд оценен, как весьма успешный. Я не в обиде, потому что иные слушатели показали по этой теме посредственные знания.

Спустя месяц сдавали выпускные экзамены. Преподаватели издевались над слушателями на все лады. Некоторые усердствовали особенно, требуя воспроизводить слово в слово устаревшие формулировки, называемые нами «рыбьими словами». Весь апрель провел в напряжении, готовясь и сдавая экзамены, немного даже похудел. Результатом остался доволен, все оценки отлично и весьма успешно. Полагаю, этого достаточно для выпуска по первому разряду. Однако радость оказалась преждевременной.

Руководство Академии приняло решение провести дополнительное испытание выпускников, так называемым прикладным методом в решении тактических и стратегических задач на картах. Наши группы разделили на две части, обозвав их отрядами, которые должны вести между собой военную игру. Преподаватели ставили нам задачи по наступлению, обороне, преследованию противника и по организованному отступлению под ударами, превосходящих нас сил противника. Мы занимались организацией разведки, связи и снабжения. В каждом отряде назначались командиры, начальники штабов, руководители разведки и тыловики.

Работая за «начальника штаба», я составлял необходимые документы, подавал их на рассмотрение «командиру отряда», своевременно вносил коррективы согласно новым вводным. Естественно, в отрядах присутствовали наблюдатели из числа преподавателей Академии. Они в нашу работу не вмешивались, а лишь занимались фиксацией принятых решений. Как я полагаю, таким образом предпринималась попытка отработки реального взаимодействия коллектива штаба отряда в боевой обстановке. Целый день корпели над приказами, распоряжениями и черчением карт с обстановкой. По окончании военной игры преподаватели произвели тщательный разбор. Наш отряд вышел победителем, чему мы несказанно обрадовались. Подпоручик Соснин предложил отпраздновать нашу викторию в ресторане, и весь отряд дружно последовал его предложению.

Все экзамены в Академии я сдал успешно, по первому разряду, даже наградили похвальным листом. Как и говорил Терехов, двенадцать выпускников из нашего курса, том числе я, прикомандированы ко второму Главному управлению Генерального штаба. Из моих соучеников в число счастливчиков попал Вильчур. Соснин, по неизвестным мне причинам, не прошел. Нам выдали отпускные документы и денежное содержание вперед за четыре месяца. Мне осталось только сменить мундир на гражданское платье и отправляться прямиком в Швейцарию, к семье. Билетами на поезд я озаботился заранее.

Четыре месяца, проведенные с семьей, пролетели, как один день. Казалось, только приехал, а уже наступило время отбытия назад в Россию. За все время я не выпускал детишек из рук, постоянно с ними возился, играл, ездил на альпийские луга, по вечерам читал сказки. София и Степан уже хорошо говорят, но больше используют немецкий язык, ведь няньками родители наняли местных женщин. Мама естественно занимается с детьми русским языком, хочет, чтобы дети знали оба. Когда подрастут, мама планирует осваивать с внуками французский и английский язык. Если честно, то я не против, пусть учатся, жизнь штука своеобразная, все может пригодиться.

С отцом ездил в Берн. В Центральном банке Швейцарии отец открыл мне личные счета, на общую сумму в четыреста тысяч в валюте Швейцарии, Великобритании, САСШ и России. Я пытался отговорить отца от этого, но родитель был непреклонен, от своего решения не отказался. В дальнейшем, ежемесячно на мои счета будут поступать пять процентов прибыли от всех семейных предприятий. По словам отца, за год сумма возрастет значительно.

По вечерам, уложив детей спать, устраивались на открытой террасе замка, пили чай и с превеликим удовольствием ели мамино печенье. Вели неспешные беседы.

Мама часто затрагивала тему моего одиночества, в том смысле, что у меня нет какой-то постоянной женщины. Она отмечала, что отсутствие постоянного партнера, не лучшим образом может сказаться на моем мужском здоровье. В принципе, она совершенно права, когда от желания зубы сводит, посещение доступных девиц в салоне мадам Нины в Санкт-Петербурге – не лучший способ решения проблемы, оно приносит только временное облегчение. Но я пока не готов к кардинальным шагам, еще не заросла на сердце рана от потери Любочки. Да, боль значительно притупилась, ведь времени прошло достаточно, но я еще морально не могу заняться поиском новой спутницы жизни, страшновато мне.

В один из вечеров отец мне признался, что очень тяготиться временным бездельем в Тараспе. Он привык постоянно находиться в гуще событий, лично контролировать работу предприятий, общаться с коллегами, со своими бывшими сослуживцами. В замке он этого всего лишен. Обмен письмами имеет место быть, но не может заменить живое общение, бумага не передает всех эмоций.

– Вот я, сын, что думаю, – сказал отец, глядя на склон горы, за которую зацепилось заходящее солнце, – поскольку наша семья лишена возможности напрямую заниматься производством вооружения, то логичным будет создание какого-то акционерного общества с иностранным капиталом. Взять в аренду у Российского государства небольшой, пусть и убыточный заводик, заняться изготовлением, на нем чего-то необходимого для нашей армии.

– Отец, ты хочешь производить модернизированные орудия типа С 5 и минометы?

– Это делать мне никто не позволит. Склепать хотя бы один работоспособный образец и боеприпасы к нему займет много времени и сил. Пробиться со своими орудиями на государственные испытания – практически неосуществимая мечта. Однозначно начнут затирать. Ведь на сегодняшний день Путиловский и Обуховский завод, основные поставщики артиллерийского вооружения для армии и флота, их хозяева, не захотят делиться рынком и капиталом. Я предлагаю заняться производством ручных гранат для пехоты. В бумагах графа я нашел чертежи и описание технологии производства таких гранат. По-моему, сейчас эта ниша совершенно не занята. Есть попытки что-то делать, но не более. Ведь если оглянуться назад, то еще во времена Петра І были гренадеры, которые швыряли в противника ручные фитильные гранаты. Их эффективность доказана временем. Вот и мы с тобой попробуем, что-то придумать.

– Отец, ты же знаешь, офицерам запрещено заниматься коммерцией, и офицерам Генерального штаба в том числе.

– Тебе не надо будет заниматься, все беру на себя. Мне нужен твой критический взгляд на мои потуги конструктора.

Отец разложил на столе несколько листов чертежей ручной гранаты. Внимательно посмотрел на творение отца. Довольно необычная у нее форма корпуса, больше похожа на куриное яйцо – переросток. В описании отец указал, что ребристый корпус гранаты, толщиной пять миллиметров, изготавливается из чугуна, способом отливки в металлическую форму. В качестве взрывчатого вещества предполагается использовать тринитротолуол-тротил, изобретенный немецким химиком Юлиусом Вильбрантом. Детонацию тротила должен вызывать терочный запал, который размещался в трубке, привинченной к корпусу гранаты, время его горения четыре-пять секунд.

– Мне кажется, конструкция гранаты довольно проста и производство ее можно организовать, – сказал я отцу, отодвинув в сторону чертежи. – Но я бы изменил форму корпуса. Изготовить яйцевидную форму для отливки, будет сложно. На мой взгляд, простой цилиндрический ребристый корпус будет более технологичным. А где ты возьмешь этот новомодный тротил? Его уже производят в России?

– Я знаю, что на Охотинском заводе проводят отработку немецкой технологии по производству тротила. Есть уже положительные результаты. К концу этого года там планируется развернуть промышленное производство тротила. Заметь, Стас, тротил в корпуса гранат можно заливать, как манную кашу. Представь, какое количество гранат можно получить!?

– А где корпуса отливать планируешь?

– Правильный вопрос. В Юзовке есть мощности. Я тут недавно встречался со старым знакомым, бывшим российским немцем – Гансом Бергером, так он поведал, что на паях владеет небольшими металлургическим заводом в Юзовке. За небольшие деньги готов изготавливать корпуса. Дорабатывать корпуса, выделывать взрыватели буду на наших заводах. Пока не определился, где буду заливать тротил, надо выбрать заводик в слабо населенном месте, не ровен час, рванет, а жертвы мне не нужны.

– Допустим, сделаешь ты гранату, испытаешь, увидишь ее надежность, простоту в обращении и эффективность. Как представишь ее военному ведомству и господину военному министру Редигеру?

– Вот для этого я и хочу организовать акционерное общество с иностранцами. Как это не прискорбно, но наши военные чиновники очень любят, когда новинки им показывают иноземцы. Того же Бергера возьму в партнеры и думаю выйти на рынок гранат.

– Для реализации задуманного тебе придется помотаться по Европе и в Россию неоднократно заглянуть. Не боишься оставлять маму с детьми одну?

– В Шпреньгринштадте побоялся бы, а здесь не страшно. О появлении в деревне нового человека я узнаю через десять минут. Ты же видел, какую охрану в замке я организовал, и собак завел самых лучших. Да и не беспокоят нас твои революционеры, видно, потеряли к тебе и к нам всякий интерес.

– Ну, я могу только пожелать тебе, отец, успеха на этом нелегком поприще изобретательства. Если все получится, то наша армия получит «карманную» артиллерию. Просьба, не продавай готовые гранаты нашим вероятным противникам, ты знаешь, кто это будет. Всех денег не заработаешь, а вооружать врага не стоит.

– Не беспокойся, не буду продавать. Бергер – мужик нормальный, не станет мне вредить, я ему из прибыли выделю долю, он будет рад. В акционерном обществе ему дам десяток процентов, и хватит с него. В технологию производства гранат посвящать немца не намерен.

Прощальный перед отъездом ужин был для меня тяжелым. Дети словно знали, что я уезжаю. Не хотели ложиться спать, капризничали. София уснула только после прочитанной мной сказки. Мама, старалась быть веселой, но каждый раз, взглянув на меня, ее глаза увлажнялись. Я тоже чувствовал себя не лучшим образом, за четыре месяца прирос душой к детям. И вот завтра я буду трястись в поезде, с каждой минутой удаляться от своих детишек.

К положенному сроку я прибыл во Второе Главное управление Генерального штаба. Мне выдали адрес места проведения занятий и рекомендовали прибыть туда в гражданском платье с запасом белья и других необходимых вещей из расчета на неделю пребывания.

Наняв извозчика, отправился в имение, расположенное в деревне Фоминово, в двадцати верстах от столицы. Большое трехэтажное здание с колоннадой на главном входе, окрашенное в светло-голубой цвет, обнесено каменным забором высотой около трех метров. Казалось, здание парило над зеленой травой, а на земле его удерживал только массивный забор. Оконные рамы и крыша здания выкрашены в зеленый цвет, как мне показалось, именно поэтому весь дом гармонировал с окружающей природой, вписывался в местный ландшафт.

Войдя во двор, у ворот меня встретил привратник. Я обратил внимание на гимнастическую площадку, оснащенную множеством различных приспособлений и гимнастических снарядов. Также заметил несколько капитальных каменных строений, назначение которых мне пока неизвестны, но что-то подсказывает мне, что все будет использовано в ходе учебы.

К моему приезду в имении присутствовали шестеро моих коллег. По указанию мажордома Григория Ивановича слуги всех размещали в отдельных комнатах. Надо сказать, комнаты были очень комфортабельны. Большая площадь. Отличная мебель: шкаф платяной, стол письменный двухтумбовый, шесть мягких стульев, огромная кровать с прикроватными тумбочками с обеих сторон. Стены комнаты окрашены светло-зеленой краской, по углам нанесены цветочные орнаменты. Имелась туалетная комната, в которой присутствовала ванная, душ и, естественно, унитаз – как я смог убедиться, испанского производства. Если у каждого офицера подобное жилище, то я представляю, в какую копеечку влетело оборудование всего имения. Уверен, я буду удивлен еще чем-то. Моим соседом справа оказался Вильчур, а слева комната пока пустовала.

Не сговариваясь, все собрались в гостиной. Начали делиться впечатлениями об устройстве на новом месте. Затем каждый рассказал о проведенном отпуске. Я не был исключением. Только откровенно соврал, что отдыхал с родителями и детьми во Франции, не могу сказать почему, но решил не афишировать истинное место нахождения семьи.

В обед присутствующие были приглашены в столовую, где мажордом Григорий Иванович рассказал нам об устройстве имения, где находится библиотека, бильярдная, о расположении всех строений. Григорий Иванович отметил, что имеющийся в имении парк заканчивается на берегу речки Веснянки. Там оборудованы места для купания и ужения рыбы. Если у кого возникнет желание покататься по реке на лодке, то мажордом с радостью предоставит такую возможность. На посыпавшиеся вопросы касаемо нашего пребывания и занятий мажордом ответил уклончиво, сказал, что на все вопросы ответы получим завтра, когда прибудут остальные офицеры и появится наш куратор. Кто будет нас курировать, мажордом не знал, или не захотел отвечать на этот вопрос, уж больно плутоватый у него был в этот момент взгляд.

Затем нас кормили. Естественно, меню никто не предоставлял, но отличные щи с приличным куском мяса, гречневая каша с говяжьими котлетами и несколько видов овощных салатов в представлении не нуждались. Нарезка буженины, копченого мяса и сала занимала большую тарелку, и была доступна каждому едоку. Запить обед мы могли чаем или кофе с пирогами. Одним словом, обед оказался вкусным и питательным.

После обеда все разбрелись по комнатам вздремнуть. Я решил не отпугивать ночной сон, отправился в библиотеку. Походил между стеллажами, посмотрел литературу. В основном представлена художественная литература: романы, рассказы и эссе авторов со всего мира. Непонятно, неужели у нас будет время все это читать?

Потом я прогулялся по аллеям парка, сходил на берег речки. Купаться не стал, не захватил с собой купальные принадлежности и полотенце. Завтра утром пробегусь по парку, а потом можно в реке окунуться, смыть пот. Это пока в планах, завтрашний день покажет, каков у меня будет распорядок дня.

К ужину в имение прибыли все двенадцать офицеров. Знакомиться вновь не пришлось, мы знали друг друга еще по учебе в Академии, пусть и не в одной группе учились, но в стенах учебного учреждения встречались.

На ужин подали жареного судака с овощами, порции не ограничивали. Если так и дальше кормить будут, обрастем и заплывем жиром однозначно, отметил я про себя, но вслух ничего не сказал.

Утро началось с общей побудки в шесть часов – это я зафиксировал по своему хронометру. Не полностью избавившись от объятий Морфея, я вышел в общий коридор, хотел узнать, кто это наглым образом нарушил мой покой в такую рань. За период отпуска расслабился немного, раньше восьми утра я не покидал постель.

Возмутителем спокойствия оказался полковник Терехов. Вот, явился собственной персоной и улыбается на все тридцать два зуба. Весело ему. Потом задумался. Если он нас поднял в шесть утра, то сам должен был выехать из Санкт-Петербурга самое позднее в четыре часа, а подняться еще раньше. Ну, ваше высокоблагородие, вы даете! Сами не спите и другим не даете.

– Так, господа офицеры, – прохаживаясь вдоль не совсем ровного строя, заговорил Терехов, – довожу распорядок дня. – Подъем, как вы догадались, будет в шесть часов утра. Тридцать минут вам на туалет. Затем час отводится для занятий гимнастикой. Для начала пробежите три раза вокруг имения, это около трех верст выйдет. Занятия на гимнастических снарядах на площадке, Григорий Иванович надеюсь, показал это место. Тридцать минут на умывание и приведение себя в подобающий вид. В восемь часов завтрак. Собственно занятия начнутся в девять часов. Обед в час пополудни. Далее еще два часа занятий с преподавателями. До ужина, который состоится в семь часов, самоподготовка. Общий отбой в десять часов вечера. Таким образом, занимаемся шесть дней в неделю. В субботу по сокращенному графику – до обеда. Для успевающих офицеров в субботу и воскресенье предусмотрено посещение столицы для отдыха и решения насущных вопросов. На этом все, прошу переодеться в гимнастические костюмы и отправиться на пробежку.

Первый круг я пробежал без проблем, сил хватало, а вот на втором почувствовал, что отсутствие регулярных тренировок в период отпуска сказалось на общем состоянии организма не лучшим образом. Скорость бега снизилась, ноги налились неимоверной тяжестью, казалось, к каждой ноге кто-то привязал гири в пуд весом. Посмотрел на своих сослуживцев. Оказывается, не я один такой уставший. Вильчур, например, дышал подобно загнанной лошади, жадно хватая ртом утренний воздух. Да, Станислав Владимирович, расслабились вы, надо восстанавливать утерянные навыки и выносливость, рассуждал я на последнем круге. Когда появился в гимнастическом городке, ноги мои предательски дрожали, дыхание восстановилось не сразу. Сделал пару подходов к турнику, подтянулся по десятку раз. Не стал нагружать организм, буду постепенно это делать. С гирями тоже не усердствовал, толкнул по десятку раз пудовую гирю каждой рукой и посчитал это достаточным. На бревне размял мышцы живота, оказалось, они тоже есть и могут напомнить о своем простое.

Умывание, приведение себя в порядок, быстрый завтрак. И вот мы все собрались в небольшой уютной аудитории.

Меблирована аудитория была по минимуму. Стояли четыре трехместные ученические парты, изобретенные русским офтальмологом и гигиенистом Федором Эрисманом. Эти дубовые изваяния не выглядели чем-то монументальным. На партах лежали тетради и карандаши, наверное, предназначены каждому из нас. Двухтумбовый стол, установленный на небольшой возвышенности, удобная кафедра и большая по площади черная доска с мелом.

Точно в девять часов полковник Терехов занял кафедру, а за стол уселся невысокий худой мужчина, лет шестидесяти. Его седая всклокоченная шевелюра вызвала у меня улыбку. А вот лицо этого старичка меня не привлекло ничем, оно мне казалось каким-то размытым.

– Я – полковник Терехов Александр Петрович, начальник оперативного отделения Второго главного Управления Генерального штаба. По совместительству, на время учебы, являюсь вашим куратором. На эти шесть, а может и девять месяцев, вы забываете о своих чинах. С этого момента, вы просто курсанты. Обращаетесь между собой исключительно по имени отчеству, носите гражданское платье.

Предстоит вам изучать различные предметы, поэтому придется писать конспекты по лекциям, которые прочтут преподаватели. Прошу обратить внимание, что после каждого раздела лекций будут проводиться семинарские и практические занятия, а также ежемесячная аттестация по предметам.

По понедельникам изучаете основы разведки и агентурное дело, во вторник особенности контрразведки, по средам криминалистика, четверг посвящаете наружному наблюдению, пятница у вас будет занята гимнастикой и разными видами борьбы с оружием и без такового, в субботу занятия по этикету. Смею заверить, что преподавательский состав подобран опытный, с большим багажом знаний.

Все вопросы, касающиеся организации учебного процесса рассматриваю я. Если среди вас появится неуспевающие, то смею вас заверить, с такими курсантами расстанемся, отправив служить в войска.

По мере приобретения навыков, каждому из вас будет определена специализация, разработан соответствующий стиль поведения, да и многое другое, о чем узнаете позже.

Сейчас, поскольку вопросов не поступило, разрешите вам представить Анатолия Николаевича. Научит он вас премудростям работы с агентурой.

Терехов покинул кафедру, а его место занял Анатолий Николаевич.

– Ну-с, господа, как меня зовут, вы услышали, – тихо произнес Анатолий Николаевич, – а с вами я познакомлюсь постепенно, нам долго придется общаться в стенах этого имения. – Я вас научу, как можно получать необходимые вам сведения о странах, заводах, организациях и людях. Привью навыки привлечения полезных для нашей работы помощников, научу правильному воздействию на человека, чтобы он выполнил работу, необходимую для нас. Оговорюсь сразу, будет трудно, но мы совместными усилиями все преодолеем.

Дальше Анатолий Николаевич, заливаясь соловьем, поведал нам о способах получения и оценки информации. Дал характеристику тотальной, текущей – оперативной, конкретной, косвенной и оценочной информации. Мы еле успевали за ним записывать, даже просили говорить медленнее. На конкретных примерах, преподаватель привел краткую характеристику источникам информации, указал, кто является главными носителями открытой, конфиденциальной и секретной информации. Новые термины поначалу шокировали, а перед обедом уже не казались такими необычными.

После обеда Анатолий Николаевич продолжил нам рассказывать о способах обработки информации, полученной из официальных документов, деловых бумаг, архивов и личных бумаг. Обратил наше внимание на обнародованные сведения, которые имеются в публикациях газет, журналов, лекциях и выступлениях при большом скоплении народа.

Также разведчик, как я его для себя окрестил, отметил, что в последнее время на просторах России появилось много, так называемых «подметных писем» и листовок, изданных и написанных тайно. Такого рода информация используется с целью опорочить какое-то должностное лицо, или вызвать возмущение определенной части общества, или зародить сомнения в правомерности существующего строя.

– К следующей нашей встрече, – не повышая голоса, наставлял Анатолий Николаевич, – прошу самостоятельно проработать античный трактат «Троя», он в вашей библиотеке имеется, в свете тех сведений, которые вы получили сегодня. Спрашивать буду каждого, готовьтесь. Сегодняшний конспект надлежит выучить на самоподготовке.

Особенности контрразведки нам читал Андрей Андреевич, мужчина в летах, гренадерского телосложения, с усами, торчащими в разные стороны. Ловили каждое его слово и своевременно записывали в тетради. Мне показалось, что контрразведка, это та же разведка, только наоборот. Мы должны найти среди огромной массы людей, тех недругов, которые интересуются нашими секретами или хотят склонить российских граждан к продаже этих секретов. Для меня стало открытием, что под крышей посольств многих, а надо думать, всех стран, работают шпионы и агенты. Если посол той или иной страны проявляет к нашему государству лояльность и заверяет в дружбе, то это никоим образом не мешает шпионам вести на нашей территории разведывательную и подрывную деятельность. Для реализации всего комплекса мероприятий по борьбе с разведками иностранных государств, контрразведка использует аналогичные с разведкой формы и способы работы, а также средства для получения информации.

За день общения с Андреем Андреевичем я предположил, что ранее он принадлежал к Отдельному корпусу жандармов, имеется своеобразный способ подачи информации. Я не большой знаток жандармов, а просто общения с ротмистром Снигиревым мне было достаточно, чтобы сделать такой вывод.

Криминалистика, честно сказать, не впечатлила. Минимум работы, зато писанины море. Протоколы осмотра места происшествия, осмотра предмета, осмотра помещения и так далее. Разного назначения акты и ведомости. Правда, на мой взгляд, очень полезной была информация по установлению причин смерти потерпевших. Вениамин Исаакович подробно остановился на случаях отравлений людей популярными в Европе ядами, указал внешние признаки этих преступлений. Также научил нас пользоваться приспособлениями и материалами для снятия отпечатков пальцев. Обещал, что к концу обучения мы станем чуть ли не профессиональными криминалистами и фотографами. Единственное, что понравилось нам всем – криминалистическое оружиеведение, включающее в себя судебную баллистику, изучающую огнестрельное оружие, боеприпасы, а также взрывотехнику, криминалистическое исследование холодного оружия и многое другое, правда, в обзорном порядке. И хотя здесь тоже приходилось исписывать горы бумаги, но сердце радовалось, когда в аудиторию заносили большие ящики со всевозможными револьверами, пистолетами и самым разнообразным холодным оружием (был среди него и хорошо известный мне тип кинжала).

– Для организации наблюдения за домом, назовем его объектом, устанавливается неподвижный стационарный наблюдательный пост или пункт наблюдения – монотонным голосом, ввергающим курсантов в сон, вещал преподаватель по наружному наблюдению Иван Всеволодович. – Для более плотного перекрытия объекта целесообразно организовать несколько стационарных постов и выставить один-два подвижных парных пеших поста. На каждом посту ведутся записи с описанием внешности, одежды и особых примет всех лиц, посетивших объект. Фиксация точного времени обязательна.

И дальше в том же духе Иван Всеволодович учил нас премудростям наружного наблюдения. Рассказал о способах быстрого переодевания сотрудников наружного наблюдения. Оказалось, что есть пальто или плащи двусторонние. Зашел в подворотню, вывернул наизнанку плащ, одел, и все, по улице вышагивает совсем другой человек.

Рассказал Иван Всеволодович о способах обнаружения наблюдения за собой, и о приемах ухода от наблюдения. Короче делился он своим богатым опытом, который почерпнул, не сидя в кабинете, а исходив не одну тысячу верст пешком. Все бы хорошо, но его монотонный голос навевал дремотное состояние. Практические занятия нам обещал провести после месяца занятий.

В пятницу я был несказанно удивлен. Занятия вести к нам прибыл мой старый знакомый есаул Дорохов, правда, сейчас у него чин войскового старшины. По старой привычке потискали друг друга в объятиях, на что естественно обратил внимание Терехов, приехавших утром.

– Вы, господин войсковой старшина, давно знакомы с господином Головко? – подойдя к нам, после приветствия, поинтересовался полковник. – Он не говорил, что у него есть знакомые среди донских казаков.

– Давно знакомство водим, еще с Михайловского училища, я у них клинковую подготовку вел, – спокойно ответил Дорохов, – очень способным юнкером был Головко. – Все схватывал налету. К окончанию училища, у меня на саблях и шашках, выигрывал пять из десяти схваток. Среди юнкеров, ему равных не было.

– Надеюсь, и в способах борьбы, которым вы будете обучать курсантов, Головко тоже преуспеет.

– Кому преподавать? Головко? Да, он кого хотите сам обучит! Если бы вы видели, как он меня раньше в гимнастическом зале по полу катал. За все время знакомства я у него выиграл не более двух десятков поединков, и то за счет разницы в весе, а сейчас, думаю, и такое невозможно, возмужал курсант.

– А какие способы борьбы знает Головко?

– Бой без оружия, с холодным оружием всех видов, борьбу с использованием подручных предметов. Штыковым боем с винтовкой Мосина владеет в совершенстве. Хорошо поставлены удары руками и ногами. В училище Головко на спор ломал черенки лопат ударом кулака. Силушкой его Бог не обидел, смотрите, как он вырос и плечах раздался.

– Да, вырос и раздался, – задумчиво произнес Терехов. – Ну, допустим, работать с саблей и шашкой мог его научить отец, вы это умение отшлифовали. А всему остальному кто учил?

– У них в усадьбе живет донской казак Прохор Нагаец, великий мастер казацкого боя. Он Головко учил еще мальцом, чтобы не утерялись секреты боя без оружия и с оным. Потом Прохор разрешил Станиславу Владимировичу передать умение мне, за что я ему благодарен, и должен до самой гробовой доски поить коньяком. Если бы не эти приемы, сложил бы я голову под Порт-Артуром.

– То есть, вы хотите сказать, что Головко является отменным бойцом, в том числе и ножевого боя.

– Он еще ножи, кинжалы и обыкновенные плотницкие топоры может метать на точность. С двадцати шагов втыкал их в грудную мишень, любо дорого посмотреть. Из карабина и винтовки стрелял отменно.

– Спасибо вам, господин войсковой старшина, за столь содержательную беседу. Если вы не возражаете, то на некоторое время заберу у вас курсанта Головко, нам надо переговорить, а потом он присоединится к общей группе.

Мы с Тереховым ушли в парк имения.

– Вот и обнаружилось недостающее звено в моих умозаключениях, – глядя на меня, сказал полковник. – У меня к вам, Станислав Владимирович, два вопроса. Почему? И как?

– Центральный комитет РСДРП(б) приговорил меня и мою семью к смерти, это мы выяснили в ходе допроса исполнителей приговора. А как? Незаметно пришел и все сделал.

– Лучшие криминалисты в Екатеринославе работали, ничего не обнаружили, ни следов, ни улик.

– Кожаные перчатки на руках, бесформенные чуни мехом наружу на ногах, и темная ночь. Было ли мне страшно? Отвечу. Очень страшно, намного страшнее, нежели в Маньчжурских сопках. Там враг далеко, и оружие иное, а в том случае, враг рядом, и в руках только кинжал. Вы, Александр Петрович, должны меня понять, я не просто так вступил на путь уничтожения террористов, я защищал свою семью. У вас тоже есть родственники, и вы приложите все усилия для обеспечения их безопасности. Или я не прав?

– Правы. Но у меня в голове не укладывается. Молодой, образованный офицер, хладнокровно вырезал больше десятка людей, нигде не засветившись. Такое впечатление, что там действовал матерый профессионал. Я думал, что знаю вас достаточно хорошо, а сейчас открыл вас для себя с другой стороны. Неужели ваш наставник Прохор настолько хорош, как учитель?

– Сколько я себя помню, рядом всегда был Прохор. Он учил меня постоянно. Вначале это подавалось как детская игра, а дальше все сложнее и сложнее. К моменту поступления в Михайловское училище, я был хорошо подготовленным бойцом.

– И в училище никто не поинтересовался, откуда у молодого юнкера познания в казацком бое, – покачал головой Терехов. – Один Дорохов вас раскусил и попросил научить.

– Прохор сам наказал мне обучать Дорохова.

– Для себя я все прояснил. Этот разговор останется только между нами. Только вот я думаю, что получив специальные навыки, обучившись здесь, и с учетом ваших умений, приобретенных ранее, вы становитесь сильным и опасным противником для разведок иностранных государств. Вы не будете долго колебаться, если возникнет нужда в ликвидации вражеского разведчика или агента. Ладно, идите на занятия, а я буду прикидывать, какую вам специализацию придумать для последующей работы.

И еще хочу попросить вас, Станислав Владимирович, умерьте свои аппетиты в карточных играх, вам все обитатели Фоминово должны и, что удивительно, никто не пытается вас уличить в шулерстве, хотя я уверен, вы не совсем честны по отношению к коллегам.

– Обязательно учту ваши рекомендации и замечания, а в отношении долгов, так никто господ офицеров силком за стол не сажал, сами предлагали играть, я ни разу с подобной инициативой не выступал. А в отношении шулерства скажу, никто не уличил, значит, все честно.

– А как же совесть и офицерская честь. Вы – граф, в конце-концов!

– Совесть, честь и титул – все остается при мне, я стараюсь действовать таким образом, чтобы не было урона моей репутации.

– Ох, не доведут вас карты до добра! Хотя играть нужно уметь, иногда в оперативных интересах сей навык бывает полезным.

– Вот видите, Александр Петрович, даже в плохом, как вы говорите, можно найти что-то полезное, давайте, будем к моему увлечению подходить с философской точки зрения.

Дорохов поставил меня в пару с Вильчуром, мы отрабатывали приемы сабельного боя. Я старался не выделяться из общей массы курсантов, выполнял все наставления войскового старшины. Пусть для всех своих соучеников я буду таким же, как они. Позаниматься в полную силу со мной, да еще с боевым оружием Дорохов точно найдет такую возможность.

После обеда войсковой старшина преподавал нам основы казацкого боя. Отрабатывали кувырки, падения и элементарные стойки. По окончанию занятий, Дорохов рекомендовал к следующему разу разучить показанные приемы.

В субботу в имении случился переполох. Оказалось, занятия по этикету с нами будет проводить молодая девушка. Все курсанты стали наводить лоск, крутились возле ростовых зеркал, наверное, планировали произвести впечатление на преподавателя.

Впечатление учительница произвела. Примерно моя ровесница, может на год-два старше. Миловидное личико, стройная фигурка. Незамысловатая прическа из копны русых волос, покрытая маленькой шляпкой. Темно синее платье до пола, с длинными, скрывающими руки рукавами, с множеством пуговиц, наглухо застегивалось на шее и гармонировало с цветом голубых глаз дамы.

Марта Генриховна, так девушка представилась, обещала научить нас этикету основных стран Европы, а также способам получения информации с привлечением женщин. Посмотрел на своих сослуживцев, все сидели чуть ли не с открытыми ртами, внимательно ловили каждое слово Марты Генриховны, даже забывали писать конспекты, залюбовавшись хорошенькой представительницей женского пола. Откровенно говоря, Марта Генриховна мне тоже очень понравилась, услышав ее приятный голос, почувствовал, как по всему телу побежали «мурашки». Но я, в отличие, от своих коллег сидел с закрытым ртом.

Преподаватель вкратце рассказала нам об истории возникновения стран: Франции, Великобритании, Германии и Австрии. Рассказала о монархах возглавляющих эти империи. Посвятила много времени культуре этих стран, рассказала о живописи и музыке этих стран. Обратил внимание, что Марта Генриховна не использовала никаких письменных тезисов в ходе занятия, похоже, все ее знания помещаются в прекрасной голове.

В конце занятий нам были обещаны практические занятия, а именно посещение через месяц благотворительного бала у губернатора. Эта информация вызвала настоящую бурю в аудитории. Курсанты были готовы начать подготовку к балу незамедлительно.

Месяц, проведенный в стенах этого своеобразного специального учебного заведения, для меня не прошел даром, багаж специфических знаний увеличился. Много времени приходилось уделять самоподготовке и чтению разноплановой литературы.

Взять хотя бы античный трактат «Троя». На занятии мы подробно разобрали действия греков и троянцев, применительно к нашей будущей деятельности. Оказалось, что если правильно читать открытые источники, то можно совершенствовать свои познания. Те же греки, используя отдельные верования троянцев, приготовили им «троянского коня», отведя из зоны видимости большую часть своих кораблей. Потом малым числом воинов провели тайную операцию по захвату ворот, и организовали их оборону до подхода основных сил. Подводя итог можно сказать, что отлично сработала разведка греков, и из рук вон плохо обстояло дело с контрразведкой у троянцев. Не было у троянцев надежной агентуры в лагере греков. Троянцы не удосужились вести постоянное наблюдение за противником, и не проверили «коня», прежде чем доставить в свой город, за что и поплатились своими жизнями.

Иван Всеволодович гонял нас по способам и формам ведения наблюдения за пешим человеком. Мы разучивали специальные визуальные коды, чтобы своевременно передавать своим коллегам информацию о перемещении объекта наблюдения. От этих размахиваний руками «объект повернул направо», «объект повернул налево», «объект пересекает улицу», с непривычки голова шла кругом, а после двух-трех занятий все пришло в норму.

Пока работали в аудитории, все было понятно, а когда начали работать на местности, в небольшой деревне Фоминово, из головы вылетели знания и наставления. Объект теряли, не могли отследить все его контакты. Короче, не один блин оказался комом. А Иван Всеволодович, вновь и вновь гнал пары на работу. Помимо топанья в деревне, мы составляли отчеты. Преподаватель хотел нам вбить в головы, что любой объект наблюдения – опытный разведчик или начинающий агент, излишне насторожены. Они будут предпринимать попытки ускользнуть от наблюдателей. Зачастую для этого используются изученные нами приемы: изменение ритма и направления движения, создание различных естественных барьеров между объектом и наблюдателями, усыпление бдительности сопровождающих объект лиц. Да, не завидую я людям, которые всю жизнь посвящают службе в подразделениях наружного наблюдения. Днем и ночью, в холод и в зной нужно качественно выполнять порученное задание, замечать малейшие отклонения в поведении объекта, терпеливо и тщательно фиксировать его контакты, выявлять возможные места закладки тайников или получение через них материалов, выявлять факты передачи оружия, взрывчатки и многое другое, имеющее значение для оперативных разработок. И все это на фоне постоянной чисто бытовой неустроенности стационарных постов наблюдения, которые приходится оборудовать исключительно из оперативных, а не чисто человеческих соображений, когда подчас проблематично справить малую нужду, не говоря о большем, а также нерегулярного, подчас отвратительного, всухомятку, питания. По рассказам преподавателя у многих филеров разбиты семьи, многочисленные хронические заболевания желудочно-кишечного тракта. Не позавидуешь такой службе…

Понятно, что мы научимся выполнению этой работы, но квалифицированными специалистами можем стать, только накопив многолетний практический опыт. Ничего, не святые горшки лепят, научимся.

– Для ведения активной разведывательной игры с противником, – диктовал нам Анатолий Николаевич, – необходимо иметь в его стане своих людей. Ими могут быть внедренные ранее помощники, или завербованные лица из членов группы, организации или вражеского штаба. Вам нужно точно знать, какой уровень занимает кандидат на вербовку. Люди высшего уровня, это руководящее звено – они разрабатывают и принимают важные для организации решения. Лица среднего уровня – имеют доступ к устной и письменной секретной информации. Сотрудники низшего уровня могут общаться с представителями среднего уровня, но к серьезным документам допуска не имеют.

– Анатолий Николаевич, а секретари и писари к какой категории лиц относятся? – спросил курсант Смирнов, поднявшись со своего места. – Они могут вести записи важных бесед, им, наверное, дают поручения по составлению секретных бумаг.

– Вы совершенно правы, молодой человек. Иногда писари обладают большим объемом информации в отличие от чиновника или офицера, сидящего высоко. Такую категорию лиц, целесообразно рассматривать, в качестве перспективных кандидатов на вербовку.

– Я так понимаю, что писарь, сидящий сейчас в оперативном отделе Второго Главного управления Генерального штаба, обладает всей информацией о курсантах, которые обучаются в этом имении? Насколько я понял, информация о наших личностях держится в секрете.

– Это не совсем так. По документам вы были прикомандированы к оперативному отделению, а потом, за ненадобностью, вы все отбыли проходить службу в штабах, кто в Сибирь, кто на Камчатку, отдельные на Дальний восток. Соответствующие документы на вас выправлены. А то, что вы не прибыли по месту службы, то это не ваша беда, в штаб пришла бумага, в которой прописано, что такой-то офицер перенаправлен в другой штаб. Отследить сегодняшнее ваше местонахождение трудно. Все ваши личные дела собраны у одного человека, у полковника Терехова, а где он их хранит, не знает никто. Со стороны Терехова, утечка информации о вас исключена. Если вы не начнете кричать на каждом углу о своей причастности к разведке, то противник о вас информацию получит не скоро. Например, вам организовали приглашения на благотворительный бал. Хочу сказать, что это своего рода проверка. Каждому из вас будет разработана легенда, с которой выйдете в свет. Вы должны сохранить в тайне место своей теперешней службы. Ладно, пока оставим эту тему, нам еще надо разобраться с вербовкой.

И, смею вас заверить, с вербовкой мы разбирались основательно. Как я правильно понял, вербовка полезного для работы человека проходит в несколько этапов. Вначале нужно выявить того человека, который обладает нужной нам информацией, и располагает ли он возможностями и способностями для проведения секретной деятельности. Затем начинаем его тщательно изучать. Выясняем, с кем он дружен, какими обладает достоинствами и недостатками, каковы особенности характера, к кому ходит в гости, какие у него политические взгляды, наличие недвижимого имущества, долгов и многое другое, вплоть до различных увлечений, кулинарных предпочтений и регулярности увлечения женским полом. Всю полученную информацию накапливаем в письменном виде.

Изучив заочно кандидата, нужно найти ненавязчивый способ личного знакомства. Лучше, когда знакомство выглядит случайным. Постараться, чтобы знакомство переросло по возможности в приятельские отношения. Общаясь с кандидатом, можно более тщательно выяснить интересующие нас вопросы.

Не нужно отказываться от способов закрепления знакомства. Можно случайно встретиться на улице, в каком-нибудь общественном месте. Если кандидат на вербовку заядлый охотник или рыбак, обязательно туда пригласить его. Таким образом, мы в какой-то степени разжигаем у кандидата интерес и постепенно привязываем к себе. А если мы окажем ему помощь в каком-либо сложном деле (которое при необходимости сами и организовываем) или выручим из беды (угрозу которой сами и создадим искусственно), тогда предполагаемый объект вербовки становится нашим однозначно.

Досконально изучив человека и оценив его возможности, способности, устремления и желания, мы можем установить мотивы, по которым у нас получиться склонить кандидата к плодотворному сотрудничеству. Для полной привязки человека к себе целесообразно отбирать у него письменное согласие на сотрудничество.

Завтра у нас сложный и ответственный день – курсанты отправляются на бал. Наш преподаватель Марта Генриховна тоже будет присутствовать на балу, с целью осуществления контроля нашего поведения. Каждый из курсантов был готов сопроводить Марту Генриховну, но не тут-то было. Преподаватель устроила лотерею, и победитель сопроводит девушку на бал. Повезло Вильчуру. Для Вадима Вацлавовича не нужно было прорабатывать какую-либо легенду. Сын провинциального врача, приехал с кузиной на бал. Надо сказать, что у Вильчура, напрочь отсутствовала офицерская выправка, заподозрить его в причастности к армии не представлялось возможным.

У меня была легенда тоже не сильно заумная. Я очень дальний родственник сибирского промышленника Миронова – Андрей Федоскин, который год назад оставил военную службу по состоянию здоровья, и работал у родственника в Екатеринбурге. Правда, для вживания в образ, пришлось перелопатить много литературы о Екатеринбурге и о господине Миронове. Липовая легенда должна быть несокрушимой, как дуб. Соответственно образу, приобрел классический английский костюм с плащом и котелком, уже прохладные погоды наступили. Дополнил костюм роскошной рубахой и щегольской бабочкой. Выглядел, таким из себя прожигателем жизни. В бумажник положил около трехсот рублей, купюрами разного достоинства, бал благотворительный, а значит, надо что-то пожертвовать.

Бал проходил в бывшем конногвардейском манеже, построенном в стиле классицизма по проекту итальянца Джакомо Кваренги в 1804–1807 годах. Парады конных выездов Лейб-гвардии Конного полка перенесли в другие места, а манеж стали использовать для устройства выставок и балов.

Народу собралось море. Присутствовали почти все сословия, за исключением крестьян и рабочих – им пригласительные не выдавались. С учетом названия бала, дворяне постарались соблюсти некоторую скромность, не увешивали своих спутниц драгоценностями с головы до ног. Я думаю, это не скромность, а опасения. Ведь при таком скоплении народа легко незаметно лишиться колье или серег с бриллиантами. Проходимцы всегда найдут возможность проникнуть даже на закрытое для свободного посещения мероприятие.

Разыскивать своих соучеников я не стал, нам категорически это запрещено. Стал рядом с троицей молодых девушек, выпускниц Смольного института – это я узнал, подслушав их беседу. Вот вам налицо один из способов сбора информации. Еще раз, осмотрев группу девушек, выбрал одну из них в качестве пары для вальса, объявленного концертмейстером.

Представившись, пригласил девушку на танец. Молодую особу звали Ольга, и она с радостью приняла мое предложение. Надо сказать, в зале заметен дефицит представителей мужского пола.

Несколько минут вальсировали с Ольгой, и я убедился, что в Смольном танцы не на последнем месте. После танца я не покинул эту стайку девушек, да, собственно они сами попросили меня остаться с ними, в качестве кавалера на весь бал. Танцевал со всеми по очереди, слава Богу, слух у меня музыкальный, и танцую я недурно. Правда, с новомодными танцами у меня не очень, но их здесь пока не исполняют. Приятно было общаться с девушками. Я согласно легенде поведал им о службе. Рассказал о своей работе на предприятии дальнего родственника. Короче, старался удовлетворить любопытство девушек. Естественно сам вел незаметно опрос девушек, выяснял, кто есть кто, и чем изволят заниматься в настоящее время.

В перерыве Ольга предложила пройти в салон, где мой слух будут услаждать песнопением в исполнении смолянок. Пели девушки замечательно, хорошо поставленными голосами! Поддавшись общему настроению, не удержался, сел за рояль и спел несколько романсов. Прозвучали: «Белой акации гроздья душистые», «Гори, гори, моя звезда» и «Лебединая песня». Не профессиональный я певец, но голос у меня ничего, я его разработал, командуя батареей на войне. Как сказала Ольга, я своим бархатистым баритоном очаровал всех девушек и поэтому они требовали еще романсов. Сказав, что сегодня я не в голосе, предложил девушкам пройти в зал, там начиналось второе отделение танцевального вечера. Уже покидая салон, заметил Марту Генриховну, удивленно взирающую на меня. Контроль и здесь меня обнаружил.

К завершению бала, применив на практике полученные теоретические знания, я узнал о своих знакомых очень много интересного, будет, что отразить в отчете.

Как галантный кавалер, я доставил девушек по указанному адресу на извозчике. По их словам, девушки вместе снимали одну большую квартиру, на жалование гувернанток отдельные апартаменты не снимешь.

В понедельник писали отчеты о посещении бала. Все курсанты интересовались, понравилось ли Вильчуру общество нашего преподавателя Марты Генриховны. Вадим Вацлавович, сама скромность, сказал, что ему не удалось завоевать внимание такой эффектной дамы. Поскольку, согласно легенде, она его кузина, то на балу ее наглым образом увели. Марта Генриховна провела большую часть времени в компании иных мужчин, чем Вадим сильно расстроен. Вильчуру не удалось собрать хоть какой-то значимой информации, то есть его выход в свет подобен холостому выстрелу из орудия. Расстроился Вильчур сильно. Анатолий Николаевич провел с ним индивидуальное занятие, объяснил, какие допущены им ошибки и указал способы их устранения.

В конце декабря, когда мы набрались более-менее достаточных знаний и опыта, нам предстояло провести учебную вербовку агента. Каждому выдали письменное досье, в котором были собраны данные предварительного изучения кандидата на вербовку.

Согласно легенде, мне достался инженер, занимающийся разработкой новых видов взрывчатых веществ для снаряжения артиллерийских боеприпасов. Я должен тщательно изучить досье и, если посчитаю информацию полной, принять решение о проведении учебной вербовки. Надо отметить, что в качестве учебных объектов вербовки выступали бывшие сотрудники Генерального штаба, находившиеся в отставке, имевшие колоссальный опыт. Для связи с учебным объектом дали словесный пароль, услышав отзыв на который, я обязан приступить к выполнению своей задачи.

Неделю я лопатил и изучал досье, пытался по полочкам разложить предоставленную информацию. Обратил внимание, что мой объект, страстный любитель русской бани, ему очень нравится использовать для топки бани березовые поленья, а также хлестать себя в парной березовыми вениками. Этим пристрастием я решил воспользоваться. Просто так, открыто, прийти в дом к объекту было невозможно. По легенде, нужно соблюсти условия секретности контакта. За домом объекта будет вестись постоянное наблюдение силами трех пар наших курсантов, они в таком случае отработают навыки наружного наблюдения.

Скрытно отправился изучать подходы к большому бревенчатому дому моего объекта, расположенному на окраине Санкт-Петербурга. Да, задачка еще та! Дом находился на перекрестке двух улиц, обнесенный высоким глухим забором, как и другие рядом стоящие строения. Совершенно открытое место, в какую сторону ни посмотри. Каких-либо трактиров или питейных заведений, где бы можно уйти от наблюдения, не имелось. Удружил Анатолий Николаевич, мог бы и полегче мне задачку подкинуть. Возвращаясь домой, столкнулся по дороге с торговцем дровами, он предлагал всем желающим целый воз дров. Решение пришло сразу. С мужиком договорился, что через два дня он привозит полные сани березовых поленьев и ворох березовых веников. Я на время беру в пользование его лошадку с грузом. Эту услугу щедро оплачиваю, в качестве задатка дал мужику рубль.

В назначенный день с утра восседал я на санях, загруженных березовыми чурками и вениками. Для маскировки водрузил на голову парик с седыми волосами, такого же цвета наклеил бороду, оделся в потертый армяк. Как по мне, то опознать в таком облике курсанта трудно, если не трясти за душу.

Постучал настойчиво в запертые ворота. На стук отозвалась лаем собака внутри двора и, как мне показалось, по голосу – размеров немалых.

– Чего надо? – спросил у меня мужчина, отворив калитку.

– Хозяин, продаю чурки и веники березовые первостатейные, – весело сказал я, немного меняя голос, чтобы он хоть немного совпадал с возрастом представляемого мной человека.

– Мне обычно Трифон привозит.

– Приболел он нынче. Сказывал мне везти дрова к вам, хорошую цену даете.

Мужчина обошел сани, внимательно осмотрел дрова, веники потрепал.

– Уговорил, товар действительно хороший, – заключил хозяин дома, – завози во двор.

В распахнутые настежь ворота завел лошадь.

– Куды прикажите сгружать? – поинтересовался я.

– В дальнем углу двора дровяной сарай видишь? Вот туда и переноси дрова, а веники я сам в баньку снесу.

В течение получаса я разгрузил сани.

Когда хозяин производил со мной расчет, я произнес пароль. Иван Иванович, назовем его так, где-то минуту открывал беззвучно рот, удивленно взирая на меня.

– Ну, проходи в дом, любитель маскарада, поговорим, – после затянувшейся паузы сказал хозяин дома.

Войдя в сени, я избавился от армяка, очистил валенки от налипшего снега, а затем проследовал в комнаты. Возле двери снял валенки, перекрестился на иконы в красном углу. В доме хозяин был один, я знал, что в это время его жена уходит на рынок, и у нас есть в запасе около двух часов для беседы.

– Рассказывай, зачем пожаловал? – спросил Иван Иванович.

– Слух до нашей артели дошел, что уж больно вы любите париться с березовыми вениками, а мы завсегда готовы помочь хорошему человеку. Вот я к вам хорошие, не порченые веники и доставил. А то если поглядеть в округе, то березовые рощи изводятся людьми и гибнут по неизвестным причинам. Говорят, что завод новый, который недавно отстроили, шибко вредный для людей, живности разной и леса. Вы сказывают, на этом заводе трудитесь.

Дальше наша беседа проходила согласно доведенной до Ивана Ивановича легенде. В итоге, мне удалось его убедить в необходимости сотрудничества с разведкой, с целью предотвращения утечки к врагу секретной информации о новом взрывчатом веществе и исключения нанесения вреда окружающей природе. Иван Иванович написал учебную подписку о сотрудничестве. Просто гора с плеч упала, когда я спрятал во внутренний карман своего одеяния вожделенную бумагу.

– Ладно, с основной работой закончили, – улыбнулся Иван Иванович. – Теперь объясни свои действия. К чему нужно было прибегать к такому карнавалу?

– Ваш дом расположен не очень удобно для скрытого подхода, улица просматривается хорошо. Мои коллеги ведут за домом наблюдение, одну пешую пару я обнаружил, а еще четверо, по всей вероятности где-то образовали стационарный пост. Выполнить задание я должен в срок, не допустив провала, и не засветить вас перед наблюдением. Поэтому решил сыграть роль торговца дровами.

– Молодец, хорошо сработал, и так натурально. Я поначалу поверил тебе, а когда ты назвал пароль, то на время дара речи лишился. Какой-то крестьянин, и вдруг пароль мне говорит. Когда ты связал производство взрывчатки и вред лесным насаждением воедино, то признаюсь, озадачил меня. Я под таким углом зрения не рассматривал данную проблему. Видно, готовился ты к нашей встрече основательно. А засели твои дружки в доме напротив, я их заметил два дня назад. Соседний дом уже пару лет сдается внаем, только никто не селится, нехорошим его считают, там смертоубийство произошло всей семьи. Как предполагаешь ретироваться?

– Также как и приехал, на санях. Отвешу вам несколько поклонов, громко поблагодарю за поднесенную чарку, за щедрость и поеду за город, там передам лошадь владельцу. Там же переоденусь в обычное для себя платье.

– Продумал, значит, пути отхода. Хорошо, передай Анатолию Николаевичу от меня поклон, скажи, отчет представлю в срок. Успехов тебе в тяжелой работе.

Поступил я, как и наметил. Долго кланялся Иван Ивановичу, хвалил его водку и радовался его щедрой оплате. Пока длилось мое представление, мимо двора прошли мои однокурсники, Вильчур и Игнатьев. Мазнули взглядом по нам, и направились дальше, ведя неспешную беседу. Вильчур и Игнатьев ничем не выдали своего интереса к нам, но сами бросались в глаза своей одеждой. Не учли они рекомендации Ивана Всеволодовича: облачаться в одежды, в которых ходит основная масса народа. В своих недешевых пальто, курсанты в этом районе смотрелись необычно и, естественно, могли привлечь внимание.

На следующий день в усадьбе Фоминово я составил рапорт о состоявшейся учебной вербовке, и приложил к нему подписку.

Разбор моего задания в присутствии всех курсантов, проводил Анатолий Николаевич. После прочтения моего рапорта по аудитории прокатилась волна возмущенных возгласов. Курсанты Игнатьев и Морозов обвинили меня в обмане, сказали, что подписку я сам написал, а к объекту вербовки я не ходил вообще. Они вели за домом неусыпное наблюдение, от их внимания не ускользнула даже малейшая деталь в поведении хозяина дома и его жены. Игнатьев отметил, что он знает, какие продукты с рынка приносила женщина домой.

– Все, закончили возмущаться и произносить обидные речи, а то договоритесь до драки, – поднял руку, Анатолий Николаевич. – Я всегда вам говорил, и буду говорить, что нужно в каждом случае подходить к решению задания творчески. Вы же организовали наблюдение за домом по известной вам схеме, и успокоились. Все направления вами перекрыты, мышь не проскочит. А у вас целый курсант Головко проскочил, и вы его не зафиксировали. Мне еще вчера вечером доставили отчет учебного объекта, там все подробно изложено. Вот Морозов, вы больше всех кричали, обвиняя Головко в обмане, найдите в своих записях, что-то такое, которое показалось бы вам необычным.

Курсант Морозов встал и начал зачитывать журнал визуального наблюдения за домом. Все четко и поминутно. Мой приезд тоже там отмечен, составлен словесный портрет, указано, что я хорошо угостился водкой у хозяина дома.

– Что вам кажется необычным в ваших записях Павел Артемьевич? – спросил Морозова преподаватель.

– Все здесь обычное. Мы не видели курсанта Головко, и он не мог попасть незаметно в дом к объекту.

– Смею вам заметить, он там побывал, провел вербовочную беседу, получил подписку и успешно дом покинул.

– Такое невозможно, Анатолий Николаевич, все нами перекрыто было. Пешая пара постоянно курсировала по улице. Скрытно Головко не мог пройти.

– Он и не скрывался. Открыто вошел во двор, выполнил задание, и также открыто, на глазах у всех наблюдателей, покинул дом. Ну, теперь догадались, как он это провернул?

– Еще скажите, что Головко подземный ход прорыл за пару дней, – обиженно сказал Игнатьев.

– Да, очевидного факта, вы, к большому сожалению, не заметили. Крестьянин с дровами – это был курсант Головко.

– Не может быть, – только и смог сказать Вильчур, – там был откровенный пьяница, да и голос другой.

– Переиграл вас Головко, господа курсанты вчистую, – резюмировал Анатолий Николаевич.

– Головко, расскажите курсантам о подготовке и о мотивах, побудивших вас прибегнуть к подобной маскировке, – предложил преподаватель.

Кратко рассказал об анализе имеющейся информации о кандидате на вербовку. Остановился на исследовании путей подхода к его дому, указав примерные места расположения постов наблюдения. Немного подсластил пилюлю коллегам, сказав, что они грамотно организовали прикрытие объекта. И естественно по совокупности этих всех факторов, решил импровизировать с переодеванием и гримом. Предложил всем желающим показать способы маскировки, и оказать помощь будущим вербовщикам в ее разработке. Вильчуру и Морозову рекомендовал выходить на дежурство в одежде, соответствующей окружающей обстановке, в модных пальто они смотрелись «белыми воронами».

В перерыве курсанты: Игнатьев, Морозов и Вильчур принесли мне свои извинения за необоснованное оскорбление. Вадим заметил, что во мне умер ведущий актер императорских театров.

Надежды на Рождественские каникулы, о которых шепотом говорили между собой курсанты, растаяли, учились, как обычно.

Марта Генриховна наконец-то соизволили провести анализ посещения бала. В общем, получилось нормально, никто ничего лишнего не болтал, но трое курсантов не смогли завести хоть какой-то контакт среди присутствующих на балу. Кстати меня преподаватель отметила – подчеркнула, что я своими романсами очаровал молоденьких и глупеньких девиц, если не рассматривать сей факт по-другому. Оказалось, что скромная девушка Ольга работает гувернанткой у работника посольства Франции. Эту девушку, по мнению Марты Генриховны, можно рассматривать в качестве потенциального кандидата для привлечения к сотрудничеству. Затем преподаватель нам рассказала об особенностях женского характера, о причинах частой смены настроения у женщин, даже вкратце просветила о физиологических проблемах лиц женского пола. Марта Генриховна отметила, что доведенные нам знания лишними не будут.

– Вы все, господа курсанты, знаете, что женщины, красивые и не очень, любят комплименты, – с улыбкой произнесла Марта Генриховна. – Высказав правильный и своевременный комплимент, вы привлекаете к себе внимание женщины или девушки, побуждаете их к дальнейшему общению с вами. Как говорят: мужчины любят глазами, а женщины – ушами. Чем чаще вы говорите даме приятные слова, тем больше вероятность того, что она станет вашей помощницей в работе. Женщины подчас обладают очень важной информацией. Сейчас мы с вами начнем учиться говорить комплименты. Курсант Вильчур, вам слово, начинайте осыпать меня комплиментами.

Это нужно было видеть! Красный лицом, как вареный рак, Вадим Вацлавович встал из-за парты. Все его лицо моментально покрылось каплями пота. Казалось еще минута, и Вадим грохнется в обморок, как какая-то девица. Вильчур собрал всю свою волю в кулак, и произнес всего пару слов о красоте преподавателя. Марта Генриховна одобрительно кивнула Вадиму и предложила присесть.

Потом Марта Генриховна поднимала курсантов по очереди, но, похоже, полноценных комплиментов не услышала. Я невольно улыбнулся и покрутил головой.

– А почему это у нас отмалчивается курсант Головко, помнится, на балу, в окружении девушек он был красноречив, – с некоторой подначкой сказала преподаватель. – Если вам есть что сказать всем нам – послушаем внимательно.

Я встал, расправил все складки на костюме, проверил на месте ли бабочка. Уперев свой взгляд в прекрасные очи Марты Генриховны, заговорил.

– Прекрасная пери, – справившись с первым волнением, начал я, – когда вы вошли в эту аудиторию, солнце, зацепившись за ваши прекрасные русые волосы, заиграло всеми цветами радуги, осветило и согрело всех присутствующих здесь курсантов. – Ваши несравненные голубые глаза, чисты и глубоки, как воды самого прозрачного в мире озера Байкал. Губы ваши красивы и сочны, подобно спелой вишне, а вкусны, я думаю, как свежий сладкий щербет.

Созерцание вашего несравненного облика, о самая прекраснейшая из женщин, живущих на земле, и чарующий звук вашего, не побоюсь сказать, ангельского голоса, достойное вознаграждение за возможность находиться в одном с вами помещении. О таком я не смел мечтать, даже в самых дерзких фантазиях, Всевышний – свидетель в правдивости произнесенных мной слов. И то, что нас разделяет некоторое расстояние и кафедра, благо для меня, иначе я безвозвратно утонул бы в бездонном омуте ваших очаровательных глаз. Вы само совершенство, о наша солнцеликая!

Все курсанты на меня смотрели ошарашено, а Марта Генриховна удивленно.

– Объяснитесь Головко, – спокойно сказала преподаватель. – Почему вы выбрали такой стиль высказывания комплимента даме?

– Не так давно в нашей библиотеке я прочел несколько произведений восточного поэта Омара Хаяма в переводе на русский. Мне понравилось его восхищение женщиной, ее восхваление. Поэтому решил использовать его стиль. И смею заметить, в своей речи, я не погрешил против истины и правды.

– Ставлю вам зачет по комплиментам, – немного покраснев лицом, произнесла Марта Генриховна. – А как бы выразил свою мысль, например, житель Швеции?

– Я ярл Хёвдинг, беру в свидетели Одина, и заявляю, эта женщина самая лучшая, ее синие глаза прекрасны, как наше студеное море летом. Стан её гибкий, как линь на моем самом быстром дракаре, и эта женщина крепкая, как рулевое весло. Соединив наши тела вместе, мы получим хорошее потомство.

– Ну, вы меня удивили, – смеялась Марта Генриховна вместе с остальными курсантами. – Так может заявлять только настоящий викинг, эра их, к сожалению, уже ушла в прошлое. Я так понимаю, вы много читаете, и потому так легко изъясняетесь. Поэтому я вам выставляю отличную оценку по месячной аттестации.

Одобрительный гул голосов курсантом не заставил себя ждать.

Занятие закончилось, сегодня суббота, и можно отправиться в столицу домой. Мы дружной толпой покидаем аудиторию.

– Головко, я прошу вас поставить подпись на своем отчете, вы почему-то этого не сделали, – заявила Марта Генриховна.

Я остановился в недоумении. Точно помню, что везде мои подписи стоят.

Подошел к столу и протянул руку к писчим принадлежностям. Марта Генриховна, отодвинула немного в сторону чистый лист бумаги, явив мне на короткое время послание: «20.00 жду, адрес…». Продолжая непонятную мне игру, преподаватель покопалась в стопке наших отчетов, и протянула мне мой. Макнув перо в чернила, я поставил еще одну подпись под отчетом. Укладывая ручку на место, взглянул на Марту Генриховну и кивнул головой. Очень надеялся, что она приняла мой кивок в качестве согласия.

Собирался на свидание в бешеном темпе, времени было очень мало. Помылся, побрился, сменил белье и облачился в свой лучший гражданский костюм и дорогое пальто с меховой шапкой. На извозчике заехал в лавку, купил шоколадных конфет, шампанского и фруктов. В городской оранжерее обзавелся пятью красными розами, которые очень тщательно упаковали в несколько бумажных пакетов, чтобы они не померзли. Уже хотел назвать извозчику заветный адрес, но вдруг резко передумал это делать и указал место за два квартала.

Ну, ты, Станислав Владимирович, даешь, ругал я себе последними словами, топая по тротуару. Женщина написала тебе адрес, а ты словно обезумевший от желания бизон, несешься вперед без оглядки. А вдруг это очередная проверка? И ты во всей красе, с напитками и с букетом, попадаешь под наблюдение коллег. Вот смеху потом будет! Что мы делаем в таком случае? Правильно: идем к заветной цели к назначенному времени, но не забываем те уроки, которые получили в усадьбе Фоминово.

Сделав дополнительный контрольный круг перед заходом в адрес, и убедившись в отсутствии хвоста, я быстро прошел в парадное. Вот она – дверь нужной мне квартиры. Достал часы, взглянул. Ровно 20.00. Три раза легонько стукнул в дверь. Она моментально открылась. Казалось, Марта Генриховна уже стояла возле нее. Не мешкая, я сделал два быстрых шага в прихожую, повинуясь приглашающему жесту женщины. Вручив Марте Генриховне корзинку и букет, я быстро снят пальто и разулся. А потом…

Потом, я не знаю, что на меня нашло. Подобно голодному зверю я набросился на девушку с поцелуями, и, что интересно, она также пылко ответила мне. Продолжая целоваться, мы продвигались вглубь квартиры, теряя по дороге часть одежды. Два совершенно обнаженных тела коснулись кровати меньше чем через минуту, и сплелись в плотный, вертящийся во все стороны клубок.

– Вы считаете меня распутной, – тяжело дыша, спросила девушка.

– Случилось то, чего желала ваша душа и сердце, против чего не бунтовал ваш разум и ваша совесть, – последовал мой ответ.

Потом говорить нам стало некогда, снова окунулись в круговерть любовной схватки.

– Лицом вы молоды и прекрасны, – положив мне голову на грудь, заговорила Марта Генриховна, когда мы пришли немного в себя после поистине звериной близости – сложены, как древнегреческий бог Апполон. – Вашей атлетической фигурой залюбуется любая женщина. Во взгляде все время блуждает что-то неуловимое, непонятное… Но, встретившись с вашими серыми глазами, обязательно возникают грешные мысли. Вы – улыбчив, но у врагов ваша улыбка, по всей видимости, вызывает серьезное беспокойство, вплоть до бессонницы. Вы не вспыльчивы, но можете быть страстным и неудержимым. Станислав Владимирович, вы скромны, почтительны и обаятельны, никакая женщина не смеет вам перечить или в чем-то отказать. Ведете вы себя просто, стараетесь не привлекать к себе внимания, но мне кажется, многие женщины согласились бы стать вашими рабынями. Не удивлюсь, если среди них могут оказаться особы августейших фамилий. При всех ваших достоинствах имеется существенный недостаток: вы совершенно не умеете обращаться с женщинами. Не искушены в искусстве любви, нет опыта.

– Вы меня захвалили. Откуда у меня может появиться опыт, если я нормально познал только одну женщину, свою жену.

– Вы женаты?

– Я уже три года вдовец.

– Сочувствую вам.

– Уже смирился с потерей, рана зарубцевалась. А можно спросить?

– Спрашивайте.

– Почему свой выбор вы остановили на мне?

– Я внимательно за вами наблюдала. Знакомилась с вашими отчетами там, в усадьбе. Вы единственный из всех курсантов, кто не признался мне в любви в первый день нашего знакомства. К тому же вы чертовски хороши собой, об этом я вам говорила. Чувствуется в вас необузданная мужская мощь и сила, я бы сказала дикая, сродни звериной. Это, во-первых, а во-вторых, вы единственный, кто открыто восхитился мной, не побоявшись насмешек со стороны товарищей, что говорит о вашей смелости и твердости характера. Поскольку вы выбрали себе такой путь служения Отечеству, то будем использовать все ваши сильные стороны. Сделаем из вас такого себе красавца, перед которым все дамы будут приседать в благоговейном реверансе, и сообщать нужные вам сведения. Для достижения этого вам придется много учиться под моим руководством.

– Такому преподавателю я буду очень рад.

– Не думайте, что учиться со мной вам будет легко, я учительница строгая, требовательная, а подчас и деспотичная. Прямо сейчас начнем первый урок. Слушать меня внимательно и выполнять все указания беспрекословно.

Ох, каким сладким был мой первый полноценный и осознанный урок. Я никогда в жизни не испытывал подобного наслаждения. Очень прилежным учеником я стал, в точности выполнявшим все задания учительницы. Не могу объяснить, как это случилось, но пика блаженства мы достигли одновременно. Марта Генриховна не сдерживала себя в проявлении эмоций, огласила комнату громким криком, я в свою очередь, прорычал подобно голодному волку, познавшему сочную добычу. А поскольку повторение – мать ученья, было повторение пройденного материала, и снова новый урок.

Занятие временно прекратилось, когда наши силы иссякли. Марта Генриховна предложила восполнить их посредством чаепития на кухне. Накинув на плечи только легкий платок, девушка проскользнула на кухню и начала колдовать со спиртовкой, разогревая маленький чайник. Облачившись в нательное белье, я последовал за Мартой Генриховной.

В свете керосиновой лампы, я смог наконец-то рассмотреть свою учительницу более детально. Несмотря на то, что девушку я видел очень близко, сейчас она воспринималась мной по-другому.

Довольно высокая и стройная. Густые русые волосы, подобно волнам пшеничного поля спадали на плечи. Миловидное личико, чуть припухшие от поцелуев губы, сверкающие голубые глаза. Все тело цветущее, пленительные округлости небольших грудей. Тонкая талия и прекрасные бедра средней ширины, упругие идеальные ягодицы и длинные ноги. Даже поймал себя на мысли, что такое совершенство, нужно показывать людям в виде мраморной статуи. Мой восхищенный взгляд Марта Генриховна заметила.

– Что вы меня так внимательно рассматриваете, Станислав Владимирович, – улыбнувшись, спросила Марта. – Обнаружили какой-то изъян?

– Просто сожалению, что Господь не пробудил во мне способностей к творчеству, в частности к скульптуре. Я бы обязательно вас попросил стать моей музой, запечатлев вас в мраморе.

– Согласитесь, прикасаться и обладать живой и теплой женщиной значительно лучше, нежели созерцать, пусть и совершенное, но холодное каменной творение. Запомните, Станислав Владимирович, мужчина в этой жизни смелый охотник, а женщина добрая и сладкая добыча. Улыбнулась удача – имеете добычу в руках, а не сумели ухватить добычу – рыдаете во все горло. Правда, бывает наоборот, в добычу превращается мужчина, тогда действия женщины предсказать невозможно.

– Не смею возражать своей мудрой учительнице.

Подкрепившись, занятия были продолжены. Угомонились мы, когда солнце уже поднялось довольно высоко. Так и уснули в объятиях друг друга.

Пробуждение было приятным. Я чувствовал себя заново родившимся. Из тела ушло некоторое напряжение. Рядом спала красивая девушка. Лежал и думал. Даже удивился выбору Марты. Что она нашла во мне такого особенного? Да, я молод. Бог здоровьем не обидел и внешностью тоже. Но я будущий рядовой сотрудник разведки, еще не достигший вершины служебной лестницы. Мое происхождение, скорей всего, не интересует Марту. Тогда что? Как мне показалось, Марта Генриховна, неплохо овладела искусством поцелуев, а вот в иной области, имеются в виду способы и приемы удовлетворения плоти, здесь знания у девушки исключительно теоретические. Откуда у Марты мог появиться опыт плотской любви, если на простыне присутствуют следы ее невинности. Ну, ты, Станислав Владимирович, и даешь!? Совратил свою учительницу, да еще невинную девушку! Как теперь тебе быть, ты же порядочный человек? Что говорит об этом твоя совесть? Совесть пока предательски молчала. Нравится ли мне Марта Генриховна? Нравится с первого дня, когда увидел в аудитории. Но я, зажав волю в тиски, не позволил себе показать свое обожание. Только сегодня дал волю чувствам, и то, прикрывая их якобы учебным процессом. А Марта Генриховна меня раскусила давно, и внимательно за мной присматривала.

Размышления были прерваны ласковым поцелуем, я даже не заметил, когда проснулась Марта Генриховна. Быть совершенно спокойным рядом с такой девушкой невозможно, и я таковым не был, естественно ответил на ласки.

– Давайте, Станислав Владимирович, с вами договоримся, – начала говорить Марта, после закрепления всего пройденного материала, преподанного мне этой ночью, – несмотря на возникшие между нами отношения, мы не должны нигде и никому не давать малейшего повода заподозрить нас в любовной связи. – Поддерживаем в стенах имения Фоминово ровные отношения «преподаватель – курсант». Очень надеюсь на вашу порядочность. Через некоторое время вы покинете мой дом, и я вас очень прошу, припомните все, чему вас научил Иван Всеволодович. Не исключаю, что мой дом находится под наблюдением. Вы же не хотите меня компрометировать?

– Очень не хочу, и если в доме есть запасной выход, то я бы им воспользовался.

– Воспользуетесь, только ходом через подвал. Выход расположен на другой улице, дом ведь длинный. Теперь дальше. Каждую субботу вы будете приходить ко мне в гости, соблюдая все меры предосторожности и конспирации. Одевайтесь, как обычный горожанин. Для прохода через подвал я дам вам ключ от входной двери. Ко мне в квартиру будете стучать – два удара, пауза и еще три удара. На этом все, прощайте.

Подарив на прощание жаркий поцелуй, Марта провела меня в подвал, вручила ключ и показала направление выхода.

Мне повезло, подвал был пуст и входная дверь не была закрыта на замок. Осмотрев пустынную улицу в приоткрытую дверь, я выбрался. Пройдя около тридцати шагов, я зашел в проходной двор. Меняя направление движения несколько раз, пешком добрался до своего особняка. Приняв душ, сменив белье и одежду, отправился приобретать одеяния, которые носят простые горожане и мастеровые. Не скажу, что сразу все получилось, не могли приказчики магазинов готовой одежды взять в толк, зачем прилично одетому аристократу понадобились откровенные тряпки. Озаботился осенней и зимней одеждой для соответствующего сословия.

Весь период моего обучения наша связь с Мартой держалась в строжайшей тайне. По мере приобретения навыков в искусстве наблюдения и маскировки, я вносил коррективы в свой внешний облик. Часто подсматривал, как одеваются извозчики, рабочие заводов, коробейники. Все эти наблюдения пригодились в будущем. Для гримирования использовалась накладная борода, бакенбарды, очки и парик. Иногда, появившись в квартире Марты в гриме, я вызывал у своей девушки приступ почти истерического смеха.

Марта Генриховна научила меня очень многому, особенно правильности манипулирования женским вниманием и способам использования женских слабостей себе во благо. Иногда я ловил себя на мысли, что начал воспринимать женщин, не как объект поклонения и вожделения, а как источник полезной информации. К Марте это не относилось, я всегда ее желал, и как мне казалось, она мне отвечала искренней взаимностью.

В одну из встреч в середине апреля Марта была неукротимой, с такой страстью и неудержимостью отдавалась мне. Казалось, что она хочет запастись нашей близостью впрок. Естественно, я не отказывал девушке в этом чудном стремлении, а отдавал все силы и прилагая полученные при помощи Марты умения. Ближе к полуночи Марта немного успокоилась, больше уделяла внимания предварительным ласкам, а уже потом мы переходили непосредственно к любви.

– Вас что-то сильно беспокоит? – поинтересовался я в момент затишья в любовной схватке. – Я могу быть полезным?

– Беспокоит, но ни вы, ни я, ничего изменить не сможем, – со слезами на глазах сказала Марта. – У меня задание. Я скоро покину столицу. Мне очень-очень жаль, но сегодняшняя встреча у нас с вами последняя. Поэтому я хочу быть с вами вновь и вновь, чтобы на все времена оставить приятные воспоминания о вас, как о моем единственном, очень прилежном ученике и любимом человеке. Вы были не просто учеником, вы стали частью меня. Без вас, Станислав Владимирович, мне свет не мил. Честно скажу, я влюбилась в вас с первой нашей встречи, и ничего с собой поделать не могу. А тут еще ехать надо. Я прекрасно понимала, что наша с вами профессия, не предусматривает такие понятия, как любовь и привязанность, но не смогла справиться с собой. Ради вас, Станислав Владимирович, я пожертвовала своим целомудрием, поступилась честью. Вот теперь имею проблему.

– Марта, дорогая моя, а нельзя отложить поездку, или вообще отказаться? Нам надо до конца разобраться в наших отношениях. Я решительно не хочу вас терять.

– Вы сможете переступить через такое понятие, как долг? Такое вам и в дурном сне не привидится, вот и я, следуя долгу, отправлюсь туда, где я нужна России. Не спрашивайте, я вам не открою место.

– И мы с вами не сможем встретиться позже, где-то в Европе?

– Станислав Владимирович, не надо меня потихоньку раскачивать и выпытывать, я знаю о ваших способностях достаточно. Вы везде преуспели, хороший из вас выйдет специалист.

– И не собирался ничего выпытывать, я пытаюсь найти выход из сложившейся ситуации. Вы мне далеко не безразличны, я вас люблю всем своим сердцем. Не представляю, как мне дальше жить без вас.

– Выход простой, мы расстаемся, и не потому, что кто-то кого-то оставляет, просто обстоятельства оказались сильнее наших желаний. Дайте мне слово, Станислав Владимирович, что вы не станете впредь меня разыскивать.

– Даю слово офицера.

– А теперь давайте будем любить друг друга, времени у нас мало осталось.

Покинул я квартиру Марты Генриховны поздно вечером на подгибающихся ногах, отдав все мужские силы. Бывшая моя учительница, тоже была не в лучшем состоянии. Проводила до двери, подарила жаркий поцелуй, и обессилено уселась на стул, обливаясь слезами. Выйдя, я постоял несколько минут на площадке, пока не услышал щелчок дверного замка. Все хорошее осталось позади, а жаль. Если быть честным перед собой до конца, то я надеялся, что наши тайные отношения со временем могут перерасти во что-то другое. Я уже готовился предложить Марте стать моей женой. Вот мне очередной урок преподали в искусстве разведки, жертвовать личными привязанностями в интересах Отечества.

В следующую субботу занятия по этикету вела некая Леокадия Францевна. Пусть меня посчитают циником, но я выражу несогласие с высказыванием, что не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки. В данном случае, чтобы Леокадия Францевна начала нравится хоть чуточку, надо выпить столько, сколько не выпьет полк гусар. Может, я просто необъективен, поскольку на протяжении длительного времени общался с прекрасной и дорогой мне Мартой, и ее образ постоянно стоит у меня перед глазами.

Учеба в Фоминово была завершена в мае. Помимо основных дисциплин, освоили формы и методы обеспечения разведывательной деятельности, такие как: организация тайников, ведение кодированной и шифрованной переписки, тайнопись, использование ядов и иных фармацевтических препаратов. Профессионалы своего дела обучили вскрытию сейфов и металлических ящиков с замками различной сложности и конструкции. Теперь я с уверенностью мог распознать жесты, знаки и специфические слова, используемые в криминальной среде. То есть базу знаний накопили достаточную, осталось все это применить на практике.

Компетентная комиссия, в состав которой вошли все наши преподаватели и полковник Терехов, экзаменовала по одному курсанту в день. После ответов на вопросы профессиональной подготовки, каждый курсант удостаивался продолжительной индивидуальной беседы с Александром Петровичем. По ее окончании, курсант отправлялся в свою комнату, собирал пожитки, и на извозчике уезжал из имения, ни с кем не прощаясь. Какое бывшему курсанту, а теперь разведчику, Тереховым выдавалось задание, никто не знал.

Усадьба полностью опустела, даже поговорить не с кем, тоска одним словом. Да еще воспоминания о Марте терзали мою душу. Не могу я ее выбросить из головы. Сколько раз судьбе меня испытывать? Жену потерял, только-только смирился с потерей, немного успокоился. Встретил и полюбил Марту. И вот новый удар, любимая девушка уехала, затерявшись на просторах Европы.

Я сдавал экзамен последним.

– Ну, как вам Станислав Владимирович, учеба? – глядя на меня с прищуром, спросил Терехов. – Не показалась тяжелой?

– Полученные знания необычные, но я понимаю, что они нужны для дальнейшей службы Отечеству.

– Правильно понимаете. Слушал ваши ответы, и ловил себя на мысли, что говорит не курсант, а опытный преподаватель, не один год отдавший работе в разведке. У вас хорошая память, Станислав Владимирович, и это отметили все преподаватели. Все написали очень лестные о вас рапорты. Как думаете, куда вас отправим набираться практического опыта?

– С учетом моих хороших знаний европейских языков, на какой-то другой континент я вряд ли поеду. Поскольку специализировался на вопросах с техническим уклоном, то по всей вероятности этим мне предстоит заниматься в дальнейшем. Не исключаю, что в круг моих интересов, могут входить армии нескольких государств Европы. Добывание политической информации в стране пребывания будут носить в моей деятельности второстепенный характер.

– Да, спасибо Господу, что он свел нас в одном купе. Анализ своих возможностей и предполагаемого направления работы вы провели точный. Для вас выбрана страна – Австрия. Будете трудиться в компании «Леманн и сыновья», которую более десяти лет тому назад основали наши люди. В компании сыновей нет, как вы понимаете, но есть настоящий профессионал своего дела, преданный Отчизне – Герт Леманн. У него будете набираться опыта, и естественно, выполнять массу другой работы, которая станет вашим легальным прикрытием. Легенду вам разработали надежную, вы в совершенстве говорите по-немецки, значит, станете немцем – Генрихом Вольфом.

– А почему мне звериную фамилию подобрали?

– Все дело в том, что семья Вольфов давно дружна с семьей Леманна. Скажу больше, девичья фамилия жены Герта Леманна – Гертруда Вольф.

В середине прошлого века почти вся семья Вольфов в надежде на хороший заработок выехала на свободные земли в Республику Трансвааль. Генрих Вольф родился в Африке и ни разу не был в Европе. Он ваш одногодка. Война 1899–1902 года прошлась смертельной косой по семье Вольфов, в которой погиб Генрих, его родители и большая часть близких родственников. С огромным трудом остаткам семьи удалось на португальском судне перебраться в Аргентину, и вывезти большую часть накопленных ценностей в виде золотых слитков и необработанных алмазов. Эти финансы позволили семье начать жизнь на новой родине, приобрести достаточно земли, чтобы стать латифундистами средней руки. Франц Вольф, ваш дядя, никогда не верил в вашу гибель, так как тело настоящего Генриха не было обнаружено на поле боя. Франц считал, что вас захватили в плен британские солдаты, и вы томитесь в каком-то лагере. Неоднократно организовывал поиски, но безрезультатно. Живых свидетелей того памятного боя не осталось.

– Ну, раз кто-то из Вольфов уцелел, то они хорошо помнят своего племянника и брата.

– Истину глаголете молодой человек, – усмехнулся Терехов, – у вас есть неплохое сходство с настоящим, ныне покойным Генрихом. – В том, что Генрих действительно погиб, сомнений нет. Наш русский волонтер подробно рассказал о нем и о семье Вольф.

– Этому русскому волонтеру доверять можно?

– Вполне, этим волонтером был мой погибший родной брат, я вам о нем вкратце рассказывал. Так вот, Генрих, не по годам повзрослевший, и Виктор, мой брат, как это ни парадоксально, внешне походили на братьев двойняшек. Некоторые жители поселка так и думали, и только отец Генриха знал об этом заблуждении. В 1900 году отряд, в котором находился Виктор с семьей Вольфов, попал в хорошо организованную засаду британских войск. Солдаты пленных не брали, расстреливали даже раненых. Моему брату, раненому в плечо, удалось погрузить на лошадь тяжелораненого Генриха, и вырваться из страшной мясорубки. Друг Виктора прожил не более суток, скончался, и был похоронен братом. Сам Виктор нелегально перешел через границу в Мозамбик, где в течение месяца лечился. Окрепнув, Виктор отправился в Суэц за оружием для бойцов Трансвааль и Оранжевой республики, где я с ним виделся в последний раз, следуя в командировку в Японию.

– Как-то все неимоверно переплетено и завязано в непонятный узел, – покачал я головой. – Как я смогу объяснить родственникам разительные перемены в своем облике, поведении и фигуре? Мое нехрупкое телосложение не спрячешь. Все выглядит не совсем правдоподобно, и основывается на некой схожести нас всех. Как такое может быть? Молодые люди живут в разных странах, в разных условиях, и вдруг имеют сходство. Вам не кажется это слабым местом в моей легенде?

– В чем-то вы правы. Но время прошло, Генрих вырос, возмужал, вырвался из лагеря военнопленных и, получив известия о возможно живых родственниках, решил их разыскать, перебравшись в Аргентину. Кстати, ваш отец – Мартин Вольф, имел впечатляющую фигуру.

– О них я ничего не знаю.

– Для этого вам предоставлены фотокарточки и полное описание всех членов семьи. Наши люди хорошо потрудились, готовя вам легенду, все данные соответствуют действительности, и выдержат самую скрупулёзную проверку. Наибольшая сложность будет в общении с вашим дядей Францем. Он любил Генриха потому, что сыновей у него не было – одни только дочки, а он хотел иметь наследника.

– А мои сестры меня не раскусят?

– В принципе, не должны раскусить. Генрих большую часть времени проводил с отцом на руднике и с сестрами общался мало.

– Тогда мне нужна информация о роде деятельности всей семьи.

– У вас будет две недели на подготовку, всю литературу по Трансваалю и Оранжевой республике я привезу вам в особняк.

– Хорошо, я нашел Вольфов, они, скрепя душой, меня приняли, пристроили к делу. Как я потом буду мотивировать свой отъезд в Европу?

– Я рассматривал два варианта. Первый – вы совращаете одну из дочерей Франца. Это становится ему известным, и он вероятней всего потребует вашей женитьбы, от которой вы естественно отказываетесь, сославшись на близкородственную связь. Поругавшись, рвете отношения с семьей, уезжаете в Австрию. Второй – вы не можете успокоиться, снести обиды, причиненные вам в плену, горите желанием отомстить британцам за смерть родных, опять же едете в Европу.

– Второй вариант предпочтительней, не хочется обижать людей, уже переживших трагедию. Но мне нужно обладать информацией из какого-то лагеря британцев, где содержали подобных мне.

– Есть подробный отчет нашего офицера, прошедшего через британский ад лагеря «Африканская роза» и удачно совершившего побег. Внимательно с ним ознакомьтесь, там упоминаются многие имена и фамилии. Особо обратите внимание на способ побега, он довольно оригинальный и рискованный. О судьбе русского офицера британцы ничего не знают, считают погибшим. Правда, я думаю, к сегодняшнему дню мало кто выжил, условия содержания пленных в том лагере нечеловеческие.

Хочу вам напомнить, что с 1898 году в Аргентине наступила эра правления президента генерала Рока и кабинета консерваторов. Это правление, поддерживаемое крупными латифундистами, ознаменовалось бурным ростом экономики, превратившее Аргентину в одного из крупнейших в мире производителей мяса и зерна. Быстро выросло население страны, развилось образование и культура. Аргентина стала передовой державой в Южной Америке, с высоким доходом на душу населения.

К чему я это вам говорю? Да к тому, что в 1902 году после падения Республики Трансвааль и Оранжевой республики в Аргентину устремилось большое количество переселенцев, среди которых, как мы полагаем, много пособников британских секретных служб, будьте всегда настороже. Вам главное за месяц-два наработать акцент, характерный для выходцев из Африки.

– Акцентом я буду выделяться среди немцев в Австрии. Да, как до меня дошли сведения о нахождении дяди Франца в Аргентине?

– Слухами земля полнится, Станислав Владимирович. Вы ими воспользовались. Товарищи по несчастью в лагере говорили, что многим жителям разгромленных республик удалось бежать в Аргентину. Вы предположили, что уцелевшие родственники поступили так же. Пробрались на пароход до Буэнос-Айреса, пересекли Атлантический океан. Потолкавшись в городе, узнали о латифундии Вольфов, расположенной всего в двухстах верстах от столицы. Подумали, что там может проживать ваш дядюшка, поскольку совпадает фамилия хозяина латифундии. Чтобы проверить свои предположения, пустились в путешествие. Дальше, где пешком, где на повозках, добрались, к дяде. Надеюсь, рассказывать вам, в какую одежду нужно облачиться, не нужно?

– На месте разберусь. Маршрут вы разработали?

– Поедите через Швецию, Великобританию, все морским путем. Вас не укачивает?

– Бог миловал.

– Тогда давайте на сегодня закончим. За несколько дней перед выездом, я вас навещу, передам необходимые документы и контакты в Швеции и Великобритании.

– Александр Петрович, мы с вами рассмотрели вариант моего признания семьей Франца Вольфа. А если дядя, взглянув на меня, заметит подмену, и укажет на ворота? Куда мне деваться и что делать?

– Такая вероятность развития событий мною рассматривалась. Вам нужно будет срочно оттуда уехать, желательно не оставлять после себя трупов. Правда, я очень надеюсь, что все будет хорошо. На всякий случай я дам вам адрес русского купца, ведущего свои дела в Аргентине. Выходить на связь с ним только при крайней необходимости.

В свой особняк я приехал к вечеру, и был приятно удивлен, встретив там отца. Оказалось он уже неделю обивает пороги военного министерства, пытаясь добиться от министра Редигера проведения полигонных испытаний ручной гранаты Головко, как он ее назвал РГГ 1.

– Заешь, Стас, проблем с организацией акционерного общества не возникло, – объяснял все перипетии своей бурной деятельности отец, – только замаячил в организаторах иностранец, бумаги подписывались и заверялись в течение часа-двух. В Юзовке Ганс Бергер отливает по пять тысяч корпусов в день. Правда, пришлось немного изменить конструкцию корпуса гранаты, увеличив толщину стенок. Корпуса снаряжаем тротилом в мастерских села Ольховка, недалеко от Тулы. Раньше там сеялки ремонтировали, а сейчас гранаты выделываем. Полностью снаряженная граната с запалом весит около двух фунтов. Убойная штукенция, скажу тебе, получилась. На пятьдесят-шестьдесят шагов осколки сохраняют поражающую силу. Мы на свиньях испытания проводили, отменный результат.

– Рад, что у тебя все складывается успешно. А как там дети?

– Когда уезжал, все было хорошо. Подрастают, слава Богу, здоровы. Кушают отлично. Степка вообще вырос на голову выше Софии. Начинают учить буквы. Твоя мама старается не сильно их нагружать. Я в особняке уже больше недели, а ты только сегодня удосужился наведаться домой. Где пропадаешь?

– На этот вопрос я тебе не отвечу, права не имею. Учился, одними словом.

– Когда поедешь с детьми повидаться? Начальство отпуск дает?

– С этим как раз проблема. Уеду я далеко и надолго. Ты лучше скажи, отец, есть перспектива принятия твоей гранаты на вооружение?

– Комиссию уже создали. Через пару недель предполагается провести проверку гранат на полигоне.

– В надежности уверен?

– РГГ 1 проста в пользовании. Из ста гранат бывает одна-две осечки, по причине запала, терочная конструкция имеет недостатки. Если никто откровенно препятствовать продвижению моей гранаты не будет, то имеется перспектива принятия ее на вооружение к концу текущего года. Открою тайну, я уже некоторым генералам подарки раздал.

– Ох, Владимир Михайлович, поощряете вы мздоимство!

– Потрачу долю малую, но получу выгоду большую для себя и для страны.

Затем был поздний ужин. Отец потчевал меня своим любимым вином – «Шато Монтросе». Отличный напиток.

Утром разбежались по своим делам. Отец в министерство, а я по дорогим магазинам, пополнять гардероб молодого и обеспеченного человека. Эта одежда мне понадобиться пока я доберусь до Аргентины, а там куплю себе что-то попроще.

Терехов доставил мне целую кипу литературы, которую мне предстояло изучить. В отдельной папке была подробнейшая информация по семейству Вольф. Пришлось воспользоваться сейфом особняка, таская с собой ключ, чтобы отец случайно в этот железный ящик не заглянул.

Через две недели я уезжал из Санкт-Петербурга. Проститься с отцом не получилось – он укатил на испытания. Терехов привез мне адреса наших помощников за рубежом и пароли для связи, предложив выучить их. На прощание, учитывая важность вопросов связи в разведке, принял у меня своеобразный экзамен на знание этой информации. Очень дотошно, более строго, чем на выпускных экзаменах. Ибо организация надежной связи с оперативными источниками, с разведцентром – зачастую вопрос жизни и смерти разведчика, или, по меньшей мере, вопрос эффективности выполнения им задания.

Российский гражданин Сидоров Андрей взошел на борт небольшого парохода «Вымпел», выполняющего рейс Санкт-Петербург – Стокгольм. В столице Швеции Андрей Сидоров куда-то исчез, а каюту второго класса на пароходе «Синяя чайка» занял гражданин Германии Людвиг Фишер, которому очень нужно было попасть в порт Глазго. По прибытии в Великобританию Фишер отбыл в Ливерпуль. На конспиративной квартире меня в очередной раз «перекрестили». Выдали настоящие документы на имя француза Жана Леруа. Я отправлялся в Аргентину по приглашению своего дядюшки Франсуа Моро. Представляю, какой объем работы выполнили работники российской резидентуры в Великобритании, готовя мне вполне легальные документы.

Ранним утром на борт грузопассажирского парохода «Георг ІІ» взошел улыбающийся во все тридцать два зуба молодой и обеспеченный повеса Жан. Мне предстоял дальний путь по маршруту: Великобритания – Португалия – Куба – Мексика – Бразилия, и наконец, Аргентина.

Одноместная каюта первого класса мне понравилась. Она располагалась в средней части судна. Внутреннее убранство соответствовало классу. Большая кровать. Вместительный шкаф, куда вошли все мои наряды и вещи. Вокруг большого круглого стола расставлены мягкие и удобные стулья. Осматривая каюту, я с удивлением обнаружил, что вся мебель надежно прикреплена к полу. Это на случай шторма, сделал я заключение. Но больше всего меня порадовало наличие в каюте ванной комнаты с душем и туалетом. Принимать пищу можно у себя в каюте, предварительно предупредив стюарда, или в ресторане на второй палубе. По словам стюарда, основная масса пассажиров предпочитает посещать ресторан, в каютах кушают пожилые пассажиры, которым тяжело ходить по трапам. От нечего делать занялся изучением судна, обошел его от носа до кормы. Ничего так, внешне надежная посудина, если учитывать мой дилетантский взгляд.

Когда я поднимался на палубу из каюты, мне навстречу попалось несколько дам, некоторые из которых были весьма недурны собой. Надо будет вечером прогуляться в ресторан, где по вечерам собирается так называемое корабельное общество, завести знакомство с какой-нибудь смазливой путешественницей, которая скрасит мое пребывание на корабле. Должен же я следовать легенде, да и навыки покорения женских сердец, приобретенные в ходе обучения у Марты, совершенствовать не помешает.

Во второй вечер я познакомился с симпатичной девушкой-британкой по имени Мари. Невысокая, стройная брюнетка с карими глазами, неплохой фигурой, просто замечательно двигалась в танце, на который я ее пригласил. Применив весь арсенал своего обаяния и напористость, мне удалось пригласить Мари к себе в гости отведать неплохого вина и шоколада.

Поеданием шоколада и питьем вина вечер естественно не закончился. Двое молодых людей по обоюдному согласию предавались любовным утехам. Мари, как я заметил, в искусстве любви недостаточно опытна. Ближе с полуночи, я пошел в душ освежиться, а по возвращении, наши любовные схватки вспыхнули с новой силой. Мне показалось, что у Мари сил даже прибавилось, она безуспешно старалась занять доминирующее положение в нашем любовном безумии. Пришлось выкладываться от души, поддерживать реноме неутомимого любовника. Во второй половине ночи освежалась в душе Мари, а я немного задремал. Разбудили меня ласковые поцелуи, которыми осыпала меня девушка. Вот неугомонная девчонка, пришла первая мысль мне в голову, и тут же ушла, так как думать стало некогда. Казалось, в Мари вселился настоящий демон, она снова и снова желала меня, а я, если честно, уже начал немного сомневаться в своих возможностях. Так и оконфузиться можно – пригласил на свидание девушку, а выкажу свою несостоятельность, как мужчина. Собрав всю волю в кулак, продемонстрировал этой зажигательной британке, что французы, урожденные русаками, могут многое. Мари и так довольно громко стонала, но сейчас по-настоящему выла. Девушку я измотал да крайности, да и сам растратил силы до предела. Не сговариваясь, мы, обессиленные, уснули. Слышал сквозь сон, как Мари пыталась меня разбудить поцелуями, но принял решение не просыпаться, а накопить силы для утреннего наступления.

Пробуждение утром, если таковым можно назвать время, ближе к обеду, было приятным. Мое тело за несколько часов сна отдохнуло, и было готово к новым подвигам. Я лежал на правом боку. Открыв глаза, имел удовольствие наблюдать спящую девушку. Мари, сложив вместе обе ладошки, подложив их себе под щеку мирно и тихо посапывала. Умаялась, бедняжка, посочувствовал я девушке. Со стороны спины я уловил прикосновение чего-то теплого. Странно, ночью в каюте мы были только вдвоем. Придется посмотреть, кто это там мне спину греет. Тихо, чтобы не побеспокоить Мари, переворачиваюсь на левый бок. И, что я вижу! С этой стороны тоже спит Мари! Невероятно! Наверное, я чересчур много сил вчера потратил, и теперь мне мерещится такое. Усевшись на кровати, невольно потряс головой, пытаясь избавиться от видения. Несмотря ни на что, видение не пропадало. Справа и слева меня окружала Мари.

– Как это понимать, Мари? – растолкал я девушку справа.

– Как хочешь, так и понимай, только я не Мари, а Мери, – сонно мне ответила девушка. – Не будь извергом, дай поспать.

Пришлось толкать девушку слева.

– Ну, может, ты мне объяснишь, Мари, что все это значит? – негодуя, спросил я.

– А тебе не понравилось? – подарила мне улыбку, надеюсь, Мари. – Ночью кто есть кто не задумывался, а утром хочешь внести ясность. Давай поспим, а потом я отвечу на все твои вопросы.

Сказав это, Мари улеглась на кровать, обняла спящую свою копию, и моментально уснула. Я так и остался сидеть с недоумевающим взглядом, уставившись на сестер-близнецов, не зная, что дальше делать.

Спустя некоторое время, я окончательно избавился от остатков сна, встал с кровати, не побеспокоив девушек, и направился в ванную комнату, где привел себя в порядок, побрился. Затем одевшись, вышел на палубу проветриться. Мне нужно было прийти в себя, еще ни разу в жизни я не попадал в такое щекотливое положение.

Кушать хотелось неимоверно, надо восполнить утраченные в ночном приключении силы. Поскольку время завтрака уже прошло, а время обеда еще не наступило, пришлось довольствоваться бутербродами с беконом и несколькими чашками кофе. Уже уходя, подумал о ночных феях, надо что-то взять с собой, покормить этих проказниц. Десяток булочек и полный кофейник мне упаковали в ажурную деревянную корзину.

К моему появлению девушки успели умыться, причесаться, одеться и застелить кровать. От предложенного угощения никто отказываться не собирался. Булки и кофе исчезли в считанные секунды. После короткой трапезы девушки рассказали о себе.

Мари и Мери Стентон, девятнадцатилетние сестры – близнецы. Родились в семье управляющего банка города Йорк. Когда малышкам было пять лет, от горячки умерла их мать. Отец женился повторно. Мачеха оказалась страшная на внешность и деспотичная по характеру. Девушек держали, что называется в черном теле, иногда в воспитательных целях, мачеха не гнушалась рукоприкладством. В десятилетнем возрасте Мари и Мери отправили учиться в школу при монастыре святого Петра города Бристоль. Когда девушки вернулись в отчий дом, то мачеха опешила: из гадких утят выросли довольно симпатичные девушки. Такого страшилка стерпеть не смогла, старалась любыми путями выпихнуть девушек из дома, чтобы самой властвовать в немаленьком и довольно богатом жилище. Пыталась каждой девушке найти приличную, по мнению мачехи, партию, чтобы они могли устроить себе жизнь и не мозолить глаза. В качестве жениха для Мари был приглашен молодой офицер флота ее Величества, дальний родственник мачехи, некрасивый и долговязый Джон. Мари и Мери с ним провернули шутку, аналогичную той, которую разыграли со мной. Перепуганный неуемной страстью девушки, офицер сбежал, и больше не появлялся. Кто, когда и как преподавал Мари и Мери науку любви, девушки скромно умолчали, только вскользь заметили, что в школе нравы были строгими не для всех.

Через шесть месяцев относительного затишья, для девушек грянул гром. Мачеха договорилась об их замужестве с двумя далеко не молодыми британцами, служащими в филиале Банка Британии в Буэнос-Айресе. Вот так девушки оказались на борту парохода «Георг ІІ». В дальнейшем им предстоит связать свои судьбы с пожилыми мужчинами, которых ранее в глаза не видели. Встретив меня, сестры решили позабавиться, приятно провести время в моем обществе и предаться любовным утехам, которых им так недоставало. Также они стремились обогатить личный опыт и испытать новые ощущения.

Как вы понимаете, все пятьдесят четыре дня путешествия до Буэнос-Айреса я провел в компании сестер, о чем ни разу не пожалел. Прощаясь в порту, девушки плакали, но я их заверил, что новые приключения у них впереди, нужно смотреть на жизнь веселее.

В столице Аргентины, на ее западной окраине, я поселился в скоромной гостинице «Рио-Мадеро». Номер был нормальный, никакой роскоши, главное- насекомых в постели нет, а то, что места общего пользования в конце коридора- для меня не проблема. Долго здесь задерживаться я не планировал. Запасусь необходимой одеждой по сезону и по местной моде, и отправлюсь на свидание с «родственниками». Надо будет еще какие-то нехитрые гостинцы купить, для сестер, дядюшку с тетей тоже не след обижать. Дорогие подарки подбирать не буду, ведь я по легенде с трудом вырвался из британского плена, претерпел тяготы и лишения, а значит, с деньгами у меня не очень хорошо.

Когда с приготовлениями закончил, арендовал на полгода в гостинице большой шкаф, в котором оставил свои вещи, привезенные из Великобритании. При любом исходе встречи с «родственниками», вещи и одежда мне пригодятся.

В костюме перегонщика крупного рогатого скота, в накинутом на плечи длиннополом плаще, я восседал на невысокой кобыле гнедой масти. Это животное, медленно перебирая копытами, с каждым днем приближало меня к латифундии дяди Франца, или, как называют ее местные жители, к «логову волка». Почему гуляет такое название латифундии, мне толком никто объяснить не мог, говорили, что порядки там очень строгие, и хозяин очень ревностно охраняет свою собственность. Все правильно, немецкая основательность и строгий порядок.

Мне предстояло преодолеть двести верст на северо-запад от столицы, к городку Ла Сильва. Погода радовала. Днем было относительно тепло, а по вечерам воздух свежел, и я вынужден искать надежное место для ночлега. Придорожные гостиницы как нельзя лучше способствовали этому. Правда, ассортимент блюд в кабачках гостиниц, на мой взгляд, бедноват, поэтому я ограничивался поглощением хорошо прожаренной говяжьей отбивной с яичницей.

Один раз меня поймал в пути дождь. Скажу вам, дождь в этих широтах – настоящая стихия. Потоки воды низвергаются на землю сплошным потоком несколько часов кряду, превращая дорогу в подобие широкой и полноводной реки. Ехать становится невозможно, велика вероятность быть смытым вместе с лошадью и поклажей. Пришлось свернуть с дороги в небольшую заброшенную деревушку из трех строений, пережидать непогоду.

Неделя пути, и я стою перед крепкими воротами довольно большой асьенды, обнесенной высоким каменным забором. Выглянувшему на мой стук в калитку представителю местного населения, велел доложить хозяину, что к нему приехал племянник. Я спешился и стал ждать. Конечно, волновался, а как иначе, ведь от первой встречи с дядей зависит успех моей дальнейшей работы. Вроде бы в легенде предусмотрели все, но может вмешаться его величество случай, и самая хорошая легенда может рассыпаться в прах.

В распахнутые настежь ворота вышел такой из себя толстячок. Возраст мужчины под пятьдесят лет, ростом на голову ниже меня, быстрый взгляд карих очей, пышная шевелюра совершенно белых волос. Это точно мой дядя Франц, я его лицо хорошо изучил по фото.

– Ну, здравствуй, дядя Франц, – сказал я, снимая шляпу.

– Генрих, сынок, – только и успел произнести мужчина, кинувшись ко мне в объятия, залившись слезами, которых ни капельки не стеснялся.

Мне, если честно, стало, как-то не по себе. Я, надев личину его погибшего племянника, втираюсь в доверие к хорошему человеку. Эту пролетевшую за секунду в голове мысль отогнал, как назойливую муху. Может, своим появлением я возвратил дядю Франца к нормальной жизни, и развею его печаль от потери племянника. В асьенде начался настоящий переполох. Слуги носились, как перепуганные, накрывали стол. Меня отправили помыться с дороги, и переодеться в чистые одежды. Короче, от указаний дяди Франца всем было мало места.

Спустя час семейство Вольф собралось в столовой, где был дан праздничный обед по случаю моего приезда. Дядя Франц, заметил, что племянник за период долгого отсутствия мог позабыть родственников, поэтому он представил мне жену Кристен, моих сестер: Грету, Элизу, Анну и Агнет. Я невольно сравнивал оригинал с ранее просмотренными фотокарточками. Вживую девчонки выглядели куда лучше – эдакие немецкие красотки, светловолосые с маленькими конопушками, выращенные на вкусных продуктах любящими родителями. Брат Курт, так мне его представили, степенно пожал мне руку. А это новый человек в семье Вольф, о нем нигде не было упоминания, и наши помощники его фото не прислали. Недоработка, однако.

Стол ломился от угощений. В центре этого пищевого великолепия возлежал на блюде запеченный поросенок внушительных размеров. Тарелки с мясной нарезкой, помидорами и огурцами, составляли прекрасный натюрморт. Картофель был представлен в нескольких видах: варенный, жареный и запеченный с овощами. Вся пища была изрядно приправлена разными сортами перца, видно семейство Вольф уже оценило его вкусовые качества. Напитков также было в достатке. Мужчины угощались вкусным вином, местного производства, а женщины соками и морсами из фруктов.

Дядя Франц предложил выпить за мое удачное освобождение из британского плена. Все его поддержали. Когда утолили первый голод, начались расспросы, касающиеся моих приключений. Я повторил слово в слово разработанную легенду. В ходе моего рассказа глаза девчонок и жены дяди увлажнились. Правда, брат Курт, посматривал на меня с некоторой долей недоверия. Мне это не очень нравилось. Похоже, Курт – парень сам себе на уме, хлебну я с ним неприятностей, а не хотелось бы. Обострять отношения с дядей и его родней не входило в мои планы.

После торжественного обеда дядя провел мне экскурсию по асьенде. По словам Франца, асьенда несколько столетий принадлежала испанской семье Гонсалес. Во второй половине XIX века хозяин асьенды Родриго Гонсалес был подло убит любовником жены. С тех пор хозяйство пришло в упадок, и ввиду отсутствия законных наследников, асьенда была продана немецкой общине. Когда дядя Франц здесь появился, то за небольшие деньги староста общины уступил ему имущество. А имея неплохие финансовые возможности, дядя прилично расширил свои владения, приобретя земли и элитные сорта коров, быков и лошадей. Сейчас семья Вольфов занимает прочное положение среди немецкого землячества в этой части Аргентины. Ведет успешную торговлю скотом, выращивает на полях неплохие урожаи зерновых культур. В обширных подвалах асьенды накопилось много бочек отличного вина, но с его реализацией пока имеются проблемы, нет выходов на рынки других стран, в том числе в Европу.

Сама асьенда, по моему мнению, больше напоминала небольшую, хорошо укрепленную крепость, с шестью башнями по периметру стен. Все хозяйственные постройки: конюшни, птичники и кладовые, вплотную примыкали к стенам, крыши покрыты красной черепицей. В центре двора находился колодец с вкусной и холодной водой, в этом я успел убедиться, утоляя жар во рту после острых блюд. Хозяйский дом выглядел незыблемой скалой, толщина стен на двух этажах достигала примерно двух локтей. Дом был выкрашен в белый цвет, что придавало ему торжественно-парадный вид. Особенно бросилась мне в глаза небольшая церковь. По стилю архитектуры я бы ее отнес к XVI–XVII веку. Франц подтвердил мои предположения, отметив, что церковь построена в честь святого Павла в XVII веке, сейчас ее посещает вся семья и нанятые работники. Дядя подчеркнул, что Аргентина, наверное, единственная страна в Южной Америке, куда не завозились рабы из Африки, по этой причине чернокожие работники во владениях дяди отсутствуют. Здесь селились в основном испанцы, итальянцы и немцы, все вместе составляющие на сегодняшний день основную массу населения страны. Естественно имеются представители других национальностей, но их количество незначительное.

Также дядя Франц рассказал, что в городке Ла Сильва у него есть небольшой заводик по производству консервов. Продажа готовой продукции идет слабо, местное население предпочитает использовать в пищу свежее мясо, получить заказы для снабжения аргентинской армии чрезвычайно трудно. Франц подумывает продать заводик за ненадобностью.

На завтра дядя Франц планирует показать мне поля и пастбища скота. Отказываться я, естественно, не стал.

Вечером на веранде дома я сидел в обществе дяди, попивал вкусный и ароматный кофе.

– Ты так вырос Генрих, настоящим гигантом стал, – констатировал очевидный факт дядя, – был бы жив твой отец, обрадовался. В своем рассказе ты не говорил, как тебе удалось бежать из лагеря.

– Как я уже говорил, лагерь «Африканская роза» располагался на золотом руднике. Британцам золото требовалось в больших объемах, поэтому пленные трудились по шестнадцать часов, не поднимаясь на поверхность. Кормили плохо, порции были очень маленькие. Люди умирали от истощения и гибли под обвалами породы, которые случались часто. При очередном обвале в нашем забое, мне удалось укрыться в нише, что позволило спасти жизнь. Спасать пленных никто не спешил, я слышал крики о помощи, которые через непродолжительное время прекратились. Просидел я в нише довольно долго, ведь под землей, в кромешной темноте отследить течение времени тяжело. Выбираться на поверхность я не торопился, опасался повторного обвала. Меня даже посетила мысль, что останусь в этой проклятой шахте навсегда, скоро умру без еды и воды. Но Господь, видно, решил мне помочь, я почувствовал приток свежего прохладного воздуха, а значит, где-то разобрали завал. Переползая навстречу свежему воздуху, осторожно передвигаясь, добрался до основного штрека. Везде было тихо, похоже, всех пленных, оставшихся в живых, подняли на поверхность. С трудом разыскал подъемный ствол. Меня ожидала неудача, подняться невозможно, стальные тросы обильно смазаны мастикой, у меня не было никаких приспособлений, а спустить подъемную люльку можно только с поверхности. Если бы я стал звать на помощь, то меня могли сразу обнаружить, а это в мои планы не входило.

– Представляю твое отчаянное положение, Генрих, – заметил дядя Франц. – казалось бы, выжил, в нескольких шагах от желанной свободы, и на тебе, выйти нельзя.

– Ты прав, дядя, я немного запаниковал, но потом взял себя в руки, вспомнил науку отца, когда с ним работал на похожем руднике. Ты же помнишь нашу «Звезду»?

– Такое, Генрих, забыть невозможно. Мы тогда были счастливы и все живы.

– Вот я и нашел ствол вентиляции. Он оказался довольно узким, но мое тощее тело в него пролезло. Найдя обломок черенка лопаты, использовал его в качестве перекладины. Подтягиваясь на руках, постепенно поднимался вверх. Если бы черенок сломался, то я мог улететь с большой высоты вниз, где ждала меня верная смерть от падения на камни. Сколько я лез, сказать не могу. Сил у меня не так много было, приходилось часто останавливаться для отдыха. Когда я выбрался на поверхность, то сил отползти от ствола у меня не осталось. Провалялся обессиленный долго, благо на улице была ночь, и ствол выходил за пределы забора из колючей проволоки, которым, в несколько рядов был обнесен лагерь. Кое-как переставляя ноги, и шатаясь от голода и усталости, до рассвета ушел не далее пяти миль от рудника. Забрался в густой кустарник на дне пересохшего ручья, забылся тяжелым и беспокойным сном. Я не знал точного местонахождения лагеря пленных, меня туда доставили раненного в полубредовом состоянии. Удивляюсь, как я не помер в первые дни своего пребывания. Два дня брел на восток, стараясь не попадаться на глаза людям. Повезло убить крупного песчаного питона. Поскольку костер разводить я опасался, пришлось, есть питона сырым. На седьмые сутки пути я добрался до какой-то фермы. Зарылся в остатки старой соломы и уснул. Утром меня случайно обнаружил хозяин фермы. Я думал, что пришел мой последний день на свободе, да и вообще в жизни. Сообщит хозяин британцам, а те с беглецами не церемонились, удар штыком в живот, и умирай в муках. Но голландец Ван дер Гуттен, оказался хорошим человеком. Он укрыл меня в домике на дальнем пастбище, снабдил одеждой и продуктами. Прожил я там почти месяц, окончательно окреп и немного отъелся.

– Пусть Господь помогает этому хорошему человеку, – произнес дядя Франц, – голландцы всегда к нам были добры, и воевали они отлично.

– Ван дер Гуттен на прощание снабдил меня продуктами и дал старую клячу, указав безопасный путь к португальским территориям. Еще до пересечения границы старая лошадь пала, довелось всю поклажу нести на своих плечах. Страдая от недостатка продуктов и от жары, добрался в порта Бейра. У меня было намерение побыстрее перебраться в Аргентину. Из разговоров, услышанных в лагере, я знал, что много наших соотечественников перебралось сюда. Я очень надеялся, что вам удалась выжить и спастись от преследований британских властей. Три дня, прячась в порту, я наблюдал за различными судами. Мне повезло проникнуть незамеченным на небольшой пароход, уходящий в Буэнос-Айрес. Меня обнаружили моряки через день, когда мы были в открытом море. Капитан не стал выбрасывать меня за борт, а отправил работать кочегаром. Махал лопатой по двенадцать часов, правда, кормили отменно. За время рейса я нарастил мускулы и даже немного прибавил в весе. По прибытии в порт столицы Аргентины, я сбежал с парохода. Две недели, проживая в бедном районе города, потратил на поиски сведений о семье Вольфов. Благо, на рынках народ говорит много. Чтобы привести себя в надлежащий вид, пришлось пойти на ограбление. Загулявший до позднего времени француз любезно поделился со мной деньгами. И вот я в твоем доме, дядя.

– Помотало тебя, Генрих, изрядно, – покачал головой Франц, – врагу не пожелаешь таких испытаний. – Чем намерен заняться?

– Если позволишь, немного отдохну, а затем попробую тебе наладить работу консервного завода.

– Я же тебе говорил, что мясные консервы идут здесь плохо.

– А мы будем переправлять их в Европу.

– И кто, по-твоему, будет их продавать?

– Твой племянник Генрих.

– Тешил я себя надеждой, что ты останешься с нами.

– Остался бы с радостью, но у меня очень большой счет к представителям некоторых государств, очень хочется вернуть им долги.

– Понимаю и удерживать не стану, ты уже взрослый. А документы у тебя есть?

– С документами проблема.

– Но только не для Франца Вольфа, – улыбнулся дядя. – Мне удалось спасти все бумаги твоих родителей. Завтра поедем в Кордову, там у меня есть хороший приятель, он оформит тебе паспорт, станешь настоящим гражданином Аргентины.

– Не затратное дело это будет? Твоей репутации это не навредит?

– Тратить ты ничего не будешь. Зайдешь, покажешься моему приятелю, и сиди, пей сок или кофе в тени, остальное мои заботы. Кстати, как ты намерен распорядиться своей долей ценностей?

– У меня есть доля?

– Конечно, есть. Мы всей семьей ценности собирали и сберегали, очень печально, что твой отец Мартин не смог ими воспользоваться. Я разделил все ценности на две части. Одну себе, вторую на твою семью. Поскольку ты остался один, то эта часть твоя. Скажу так. В банке столице хранятся ценности на триста тысяч североамериканских долларов.

– Мне такие деньги и не снились! Зачем мне столько? Ты из них возьми сколько надо, и вложи в надежное дело, чего они пылятся в банке.

– Спасибо, Генрих. Поскольку даешь разрешение, я прикуплю еще земли и скота для разведения. Посмотрю, может, прислушавшись к твоим словам, модернизирую консервный завод.

Время было позднее. Я попрощался с Францем – пора было отправляться спать, завтра у нас ответственная поездка в Кордову.

Утром после плотного завтрака и дежурной чашки кофе выехали на коляске с открытым верхом, запряженной парой резвых лошадей вороной масти. На облучке восседал братец Курт.

Дядя пустился в воспоминая. Очень скользкая тема, о прошлом Генриха Вольфа у меня информации очень мало. Надо попытаться сменить тему разговора.

– Дядя, прошлое оставило в моей душе незаживающую рану, я до сегодняшнего дня скорблю по родителям и сестрам, мне очень неприятны эти воспоминания, – как можно убедительней сказал я. – Стараюсь время, в котором я испытал много неприятностей, изгнать из своего сознания, начать жизнь сначала. Пожалуйста, не тереби мою душу.

– Хорошо, Генрих, я понял, тебя нужно много времени, чтобы успокоиться.

Весь дальнейший путь Франц развлекал меня рассказами о новых способах разведения элитных быков, которые очень ценятся в стране, о сортах пшеницы, завезенных из Северной Америки, о новых сельскохозяйственных машинах. До самой Кордовы рот Франца не закрывался. Курт в разговорах не принимал участия, изредка поворачивал голову, и внимательно меня рассматривал.

В городке мы провели чуть более двух часов, я не успел даже прогуляться на рынок. Улыбающийся Франц, усевшись в коляске, вручил мне новенький паспорт гражданина Аргентины. Все произошло буднично и просто. Признаюсь, я боялся этого скользкого момента. Сейчас же откровенно радовался. Очередной этап моей легализации прошел успешно, теперь можно подумать об отбытии в Австрию, но пока не буду торопить события, проведу здесь месяц, или два. Постараюсь в некотором роде врасти в местное общество, присмотрюсь к людям, попытаюсь завести знакомства на перспективу.

Вечером получение паспорта отметили обильным ужином с вином.

Асьенда мне понравилась, за небольшим исключением – полностью отсутствовали ванные комнаты, и отхожее место находилось в дальнем конце двора. Ночью для отправления естественных надобностей использовались большие горшки. Ну, не привык я к таким запахам в своей спальне, поэтому, если прижимало, бежал в уборную на улице.

В одну из ночей, при возвращении в дом, меня перехватил братец Курт.

– Что, не научился пользоваться горшком? – с кривой усмешкой на лице, освещенном светом луны, поинтересовался Курт. – Может, ты еще и в постель мочишься?

– Курт, иди спать, пожалуйста, и не говори глупостей. Иногда несказанное слово стоит дорого, а за сказанное можно поплатиться.

– Уж не ты ли с меня плату возьмешь?

– Могу, конечно, но не стремлюсь к этому.

– Ага, не стремишься. Вылез из преисподней, уселся нам на шею. Я же вижу, как перед тобой забегал дядя Франц, меня он словно не замечает. До твоего появления у меня все было хорошо. Дядя обещал отдать мне в жены Грету, мы любим друг друга. Ты точно хочешь разрушить все.

– Успокойся Курт, я не посягаю на твою подругу Грету, да, собственно, и на остальных моих сестер. Ты должен понимать, что близкородственные браки приводят к кровосмешению, вырождению рода и появлению на свет уродцев. Вспомни, вы с дядей, для получения хорошего и здорового приплода у коров, приводите быка из дальних селений. Вот так и у людей. Поверь мне, я на твоем пути становиться не собираюсь. К тому же, через месяц-два уеду в Европу.

– Не врешь?

– Не вижу смысла тебя обманывать.

– Тогда извини меня за подозрения, я думал, ты хочешь здесь установить свои порядки, а меня выгнать из асьенды, несмотря на то, что меня усыновил дядя Франц.

– Никого я выгонять не собираюсь, здесь властвует дядя Франц. Все останется, как было, а может даже лучше, если у меня получится продукцию дяди предложить жителям Европы.

– Тогда прими еще раз мои извинения и заверение в братской дружбе.

– Принимаю, и не обижаюсь.

Вернувшись в комнату, с облегчением вздохнул – успешно разрешились наконец-то непонятные взгляды Курта. Парень просто почувствовал во мне конкурента, а я подумал, что он меня подозревает в присвоении образа Генриха.

От посещения консервного завода в городке Ла Сильва у меня остались положительные впечатления. Территория огорожена, ухожена и надежно охраняется. Помимо двадцати наемных рабочих, обслуживают, налаживают и ремонтируют оборудование трое слесарей, один механик, под руководством инженера Эрнеста Фуше. Переговорив с Фуше, я узнал, что на складах в столице страны пылится новое оборудование, купленное для консервного завода соседом моего дяди. По причине смерти соседа, от строительства завода его сын отказался, и уже год не может продать ставшее ненужным оборудование. Для модернизации нашего завода это оборудование вполне подойдет, надо только хорошо поторговаться. Этим нелегким вопросом занялся дядя Франц, он человек многоопытный и знает людей хорошо.

В итоге, за месяц инженер Фуше со своими подчиненным слесарями, произвел монтаж и опробование нового оборудования. Результаты впечатлили, все работало отлично. Я тоже внес посильную лепту. Поделился рецептом изготовления русской говяжьей тушенки, правда, слово «русская» я естественно не произносил. Откуда у меня познания в кулинарии? Из Академии, а точнее из дисциплины под названием – военная администрация. В очень умных учебниках много интересных рецептов приготовления пищи для солдат армии собрано, а память у меня хорошая. Планировалось выпускать однофунтовые банки тушенки, что соответствовало суточному рациону солдат во многих армиях Европы.

Ну вот, программу минимум я выполнил, теперь пора выбираться к месту моей предстоящей службы. Расстроится дядя Франц, но я его готовил к своему отбытию заранее.

Ночь на дворе, лежу в постели, перебираю варианты отплытия из Буэнос-Айреса. Думаю, на пароходе какой страны мне лучше это сделать, чтобы не сильно привлекать внимание.

Еле слышно скрипнула входная дверь. Я непроизвольно прикрыл глаза, но не полностью, оставил узкие щелочки, чтобы можно было наблюдать за визитером, и на всякий случай приготовился к отражению нападения. Однако нападение не последовало. Белое пятно сместилось в сторону моего ложа. Рассмотреть лицо я не смог, из-за полузакрытых глаз. Прошуршавшая рядом с кроватью ткань, упала на пол, я ощутил под боком горячее тело. Что-то новенькое. Обычно меня открыто посещала служанка Ийя – то ли индианка, то ли метиска, я не интересовался. Дядя решил, что мне нужна женщина в постели, значит, так тому и быть. Повернулся, и чуть не выпрыгнул из кровати. Рядом со мной, нагой, лежала сестренка Элиза. Ну, учудила эта семнадцатилетняя непоседа!

– Сестра, как это понимать? – шепотом спросил девушку.

– Сделай меня женщиной, ты же умеешь, – дрожащим голосом произнесла Элиза. – Ийя рассказывала, что ты очень хорош в постели.

– Для Ийи да, а тебя сейчас отхожу ремнем по попе так, что неделю не сможешь сидеть. Быстро встала, оделась, и бегом в свою комнату. Тебя здесь не было, я ничего не видел и не слышал. Произнесешь еще хоть слово, я свою угрозу приведу в исполнение. Представляешь, как над тобой вся семья будет смеяться, увидев с голой попкой, исполосованной ремнем.

Я не успел сосчитать до десяти, след Элизы уже простыл. Все, уезжать нужно быстрее, чтобы не вводить сестер в искушение. А всему виной длинный язык служанки. Ну, доставлял я тебе удовольствие, так зачем трепаться на каждом углу?

Утром объявил Францу о своем отъезде в Европу. Дядя расстроился, но развернул кипучую деятельность. Приказал собирать мне походный запас продуктов, чтобы их хватило до окончания путешествия. Я на всякий случай, в качестве образцов, решил взять с собой сотню банок говяжьей тушенки. Неизвестно, как у меня пойдут дела в Австрии, может, получится кому-то предложить этот продукт длительного хранения. Пробовал я тушенку, она вкусная и сытная. На следующий день из асьенды выезжали две повозки – в открытой коляске я с дядей и Куртом, а на второй – угрюмый немец Ганс вез два деревянных ящика приличных размеров. В Аргентину я приехал с двумя небольшими чемоданами, оставленными в гостинице, а уезжаю с грузом, что, естественно, добавит мне лишних хлопот.

В Буэнос-Айресе Франц решил поселиться в самой дорогой гостинице, хотел показать мне, что для племянника ему не жалко расстаться с приличной суммой наличных. С трудом мне удалось его отговорить и предложить гостиницу «Рио-Мадеро», где хранился мой багаж. Оставив Курта и Ганса в гостинице, сами на коляске отправились в порт в поисках подходящего судна. Нам повезло, на завтра запланировано отплытие французского грузопассажирского парохода «Республика», порт прибытия – Марсель. Меня это устраивало. Франц оплатил мне каюту первого класса и перевозку груза, я не тратил ни копейки.

Вечером в ресторане гостиницы Франц устроил что-то наподобие прощального ужина на троих.

– Очень жаль Генрих, что ты уезжаешь, пробыл ты у нас всего пару месяцев, – покачал головой Франц, – не посмотрел страну, как следует. – Я надеялся, что с твоим возвращением мы расширим наши владения. Вы с Куртом обзавелись бы семьями, и мы смогли бы возродить силу семейство Вольфов. Нет-нет, я на тебя Генрих не обижаюсь, и не упрекаю, ты все делаешь правильно. Сейчас большая часть денежных людей живет в Европе и в Северной Америке, а мы здесь как бы подбираем крошки с господского стола. Да, у меня крепкое хозяйство, приличный доход, но, как говорят, много денег не бывает. Я, собирая для тебя багаж, приказал положить в ящик несколько видов окороков, говяжьих и свиных, угостишь кого-то, может, заинтересуешь европейцев нашими продуктами. Надо искать новые рынки сбыта продукции, а то вариться в собственном соку долго невозможно. Цены упадут, следовательно, понизиться благосостояние семьи. Надеюсь, ты нам будешь регулярно писать о твоих делах, не забудешь старого дядю Франца.

– Как я могу вас забыть!? Вы у меня единственные родственники.

– Тогда знай, мы всегда готовы тебя встретить и поддержать в трудную минуту.

Братец Курт в подтверждение дядиных слов покивал головой.

Пароход выдал протяжный гудок, и отвалил от причальной стенки, мое путешествие началось.

Надо сказать, что маршрут «Республики» не совпадал с маршрутом парохода «Георг ІІ», на котором я прибыл в Аргентину, а значит, мне придется болтаться на просторах мирового океана около месяца или чуть больше. Посмотрев на всех пассажиров судна, собравшихся вечером в ресторане на ужин, я опечалился – ни одной дамы, могущей скрасить мое одиночество в плавании не выявил. Буду читать книги, библиотека на «Республике» имеется.

Сидя в каюте, подводил предварительный итог своей деятельности. Поставленную задачу по легализации я выполнил, обзавелся надежными документами гражданина Аргентины. Правда, я не совсем понимал, зачем нужно было придумывать такой длинный и сложный способ. Все могло рухнуть. Вдруг дядя Франц не признал бы во мне своего племянника. Да, расстались они, когда настоящему Генриху было всего-то пятнадцать лет, а в асьенду приехал уже значительно повзрослевший молодой человек. Особенно сложным было общение с дядей Францем на темы прошлой жизни Генриха, о которой я мало знал. Только мое мнимое нежелание вдаваться в тяжелые воспоминания прошлого, позволило избежать недоразумений. Откровенно говоря, мне крупно повезло. Теперь можно со спокойной душой приступать к следующему этапу в моей новой жизни. Похоже, не скоро появится в России Станислав Владимирович. Как бы оглядываясь назад, думал, а правильно ли я поступил, решив связать свою жизнь с разведкой? Отказался бы, и спокойно служил командиром батареи, может, дорос до командира дивизиона. Смог бы чаще видеть родителей и детей. Вот вспомнил о детях, и на душе стало так тоскливо. Безумно соскучился по Степану и Софии. Как там они? Когда я смогу их обнять? Помнят ли они своего отца? Вопросы и вопросы. Видно такова судьба всех разведчиков жить вдали от родины и не видеть семью годами. А может взять, и, наплевав на все предупреждения Терехова, тайно посетить Тарасп, увидеться с детьми? Допустим, я побывал в замке. А вдруг замок под наблюдением моих коллег, а еще хуже – за ним присматривают мои личные недруги революционеры? Накликать беду на свою семью мне не хочется, тогда стиснув зубы от этой идеи нужно отказаться. Также думал о Марте. Где эта прекрасная девушка сейчас? Очень хочу ее увидеть, обнять и приласкать. Наверное, я действительно в нее влюбился.

В сутках хода от Пуэрто-Рико нас застал жесточайший шторм с настоящим тропическим ливнем. Глядя в иллюминатор каюты я с ужасом наблюдал огромные волны. Казалось, воды океана почернели от непогоды. Пароход, взбираясь на гребень очередной волны, скрипел и трясся, как бы говоря пассажирам, что еще чуть-чуть, и я могу не выдержать удар стихии. Выйти на палубу было подобно изощренному самоубийству, поэтому все пассажиры сидели в каютах. Целые сутки наш пароход, подобно щепке мотало среди волн. А потом стихия внезапно стихла, появилось солнце, и только высокая зыбь на поверхности воды еще напоминала о пережитых неприятных часах шторма. Признаюсь, страшно было. Потерпел бы пароход кораблекрушение, неизвестно, удалось бы выжить и добраться до берега. Я плаваю неплохо, но в условиях стихии, плавать не приходилось, и, слава Богу.

В порт Сан-Хуан зашли под вечер. Везде были видны следы разгула стихии. Помощник капитана, немногословный месье Жерар, предположил, что Сан-Хуан посетил один из тайфунов, частых в этих широтах. Подойти к причалу мы не смогли, в разных местах бухты были видны полузатопленные суда. Берег, что называется, усыпал обломками деревянных лодок. Выгрузка доставленного груза и прием нового производился на якорной стоянке, где для нашего парохода нашлось место. К борту парохода подходили небольшие суда, и при помощи Г-образного ручного крана осуществлялась перегрузка. Намаялись матросы парохода. Думал, пароход уйдет дальше в ночь, однако, ошибся. К борту подошел грязный угольщик, наш пароход пополнял запасы угля, видно поистратились они в период борьбы со штормом.

Покидали Сан-Хуана утром. Море было абсолютно спокойным. Практически все путешественники высыпали на палубу, радовались теплому солнцу и прекрасной погоде. Некоторые кормили чаек, бросая за борт кусочки хлеба, как по мне, это настоящее расточительство, чайки неплохо могут себя прокормить мелкой рыбой, благо ее возле берега в изобилии. Проведя на палубе около часа, решил пойти в каюту почитать свежие газеты, доставленные с берега вчера.

Подойдя к каюте, заметил слегка приоткрытую дверь. Странно, я хорошо помню, что дверь закрывал на ключ. Присмотрелся – имеются повреждения в районе замка. Похоже, кто-то проявил интерес ко мне или к моим вещам. Кого это заинтересовал простой путешественник? Я даже насильно врученные мне дядей Францем десять тысяч североамериканских долларов спрятал в вентиляции, а других ценных вещей у меня нет. Разве только костюмы, рубашки и обувь кого-то привлекли. Чего гадать, нужно входить и смотреть.

Несильно толкнул дверь каюты. Она открылась бесшумно. Из-за угла туалетной комнаты появилась чернокожая морда с копной черных курчавых волос. К этой отвратительной роже прилагалось тело – худое, длинное, в обрывках одежды. Это мерзкое тело в руке держало нож огромных размеров, который сразу же пустило в ход, попытавшись ударить меня в грудь. Я ушел с линии атаки, и сходу нанес сильный удар в челюсть противнику, а пока он оседал, от души врезал левой ногой в область печени. Негр завалился на пол каюты, смешно хрюкнув. Не тратя ни секунды даром, шнуром шторы связал непрошеного гостя. И что прикажете делать? Выкинуть за борт? Не получится, несмотря на худобу, негр в иллюминатор не пролезет. Ждать темноты, тоже не хочется, воняет этот черный отвратительно. И не уверен я, что мои действия не будут замечены командой. Похоже, этот чернокожий проник на судно в порту Сан-Хуан, ведь до этого все было спокойно.

Внимательно осмотрел карманы негра, пошарил в его рванье. У меня он успел поживиться бритвенными принадлежностями и зубной щеткой. Пришлось осмотреть все свои вещи, которые негр разбросал по всей каюте в ходе поисков. Все на месте, ничего не пропало. Решено, иду к капитану парохода.

Ко мне в каюту капитан месье Пьер Ланье отправился в компании двух вахтенных матросов. Я предъявил им негра, и показал изъятый у него мой бритвенный прибор, отметил, что собрать все мои вещи я помешал вору своим появлением. Матросы не церемонились с негром, развязали ноги, и пинками погнали в сторону кормы. На прощание капитан заверил меня, что проведет тщательное разбирательство по этому случаю, сообщит мне результаты. Только на подходе к Марселю, капитан соизволил сообщить мне о внезапной смерти негра, какой-либо информации от него получить не удалось. От тела избавились по морскому обычаю. Капитан рекомендовал мне не создавать себе лишних проблем обращением в полицию по этому поводу. Собственно, я это делать и не собирался, лишний раз привлекать к себе внимание я не намерен. Тем более я приближаюсь к месту моей активной работы. В порту Марселя я оплатил отправку моих ящиков на железнодорожный вокзал Вены, а сам, опережая груз, вечерним поездом отправился в столицу Австрии.

Осень, октябрь. Столица Австрии встретила меня сухой погодой, но по-осеннему прохладной. Ветер уже оборвал с деревьев все яркие лоскуты разноцветных листьев и теперь шумел в голых ветвях, напоминая о приближающейся зиме. В ярко-синем безоблачном небе пролетел большой клин гусей, улетающих зимовать в теплые края.

Солнце уже не печет по-летнему, только слегка пригревает, приятно лаская кожу лица, как бы прощаясь до весны. У меня возникло чувство, что это последние тихие, теплые и чистые деньки в Вене, скоро зарядят дожди и так будет до самого первого снега.

Наблюдая это осеннее великолепие, я чувствовал, что вернулся в привычный для себя климат, все здесь почти как у нас в России. Но вертеть головой некогда, надо искать гостиницу. Усевшись в экипаж, приказал извозчику отвезти меня в приличную и недорогую гостиницу. Такой оказалась гостиница «Дунай».

Вполне приличный номер за небольшие деньги. Наполнил ванну горячей водой и с превеликим удовольствием понежился, смывая усталость от путешествия и очищая тело от грязи длительных и небезопасных, щекочущих нервы, странствий. Эх, сейчас бы в русскую баньку, какая в нашем родовом гнезде грустит без меня да хорошенько пройтись по телу березовым веничком, заставить кожу подышать всеми уставшими от заморской пыли порами. Но чего нет, того нет, приходится довольствоваться тем, что есть. Тщательно помывшись и переодевшись, спустился со второго этажа в ресторан, время ужина наступило, кушать хочется так, что в животе соскучившиеся по еде пустые мои кишки пищат и урчат. Попросил портье поискать информацию о сдаче внаем на длительное время недорогого жилья.

На ужин заказал себе стейк из телятины, салат из морепродуктов, бокал красного вина «Солнце Сицилии», а на десерт – чашку кофе и кусок сладкого пирога. Ужин поглощал в гордом одиночестве. Надо отдать должное поварам ресторана, блюда приготовлены хорошо, в меру приправлены специями. А вот вино мне не очень понравилось, оно мне показалось слишком терпким, а может, это я привередничаю.

После посещения ресторана, возвращаясь в номер, получил от портье несколько адресов, которые, по его мнению, отвечают моим требованиям. Поблагодарив работника гостиницы, ушел отдыхать.

Утром на извозчике отправился осматривать предлагаемое жилье. Сразу подобрать не смог: там не устраивала цена, здесь – условия проживания. В одном адресе я опоздал, дом сдали. Жилье я подбирал не просто так, а с умыслом. В первую очередь оно должно быть удобным для моей негласной работы, чтобы при малейшей опасности я мог беспрепятственно исчезнуть с места жительства, и затеряться среди большого скопления людей. Учили нас правильно выбирать себе местожительства, вот и мучаюсь теперь, перебирая варианты.

Последним был адрес на улице со странным названием – улица Желтой акации. Под номером семь меня встретил небольшой аккуратный одноэтажный домик, по самую крышу оплетенный густым плющом, правда, сейчас плющ утратил всю свою привлекательность. На стук маленького молоточка, в виде причудливо изогнутого дракончика, по чуть позеленевшей от времени медной пластинке овальной формы, привинченной к тяжелой входной двери из мореного дуба, украшенной геометрическим узором из толстых кованных заклепок, появилась седая круглолицая женщина лет пятидесяти в темно-сером платье с белым воротником из брюссельских кружев, тихим голосом представившаяся фрау Терезой. От нее я узнал, что жилье сдается на длительный срок, и она готова показать мне расположение комнат в домике. Не отказался.

Большая гостиная, немаленькая кухня, она же столовая со столом в окружении шести стульев (успел сосчитать). Также имелись ванная и туалетные комнаты. Правда, горячую воду получить можно лишь предварительно растопив небольшую чугунную печку, нагревающую специальный бак. Маленькая комната-библиотека. Приличных размеров кабинет с массивным, двухтумбовым столом с красивыми резными ножками в центре этой светлой квадратной комнаты. В завершение осмотрели две спальни. В одной из них кровать была с балдахином. Подумалось: наверное, в ней раньше проживала женщина. Имелась в доме и понравившаяся мне очень полезная особенность – запасной выход, ведущий в притягивающий мой взгляд своей ухоженностью небольшой и уютный сад, примыкающий одной стороной к соседней улице. Обслуживанием дома занимаются фрау Тереза и ее муж Клаус, проживающие в доме на соседней улице. В общем, меня все устраивало, и цена приемлемая, часть которой составляла плата за работу фрау Терезы и Клауса. Я согласился снять домик на год, с возможностью продления срока найма, внес небольшой задаток. Фрау Тереза сказала, что завтра к обеду я могу переезжать, она к этому времени наведет идеальный порядок в доме и подготовит договор. Возражать не имело смысла. Напоследок я поинтересовался у фрау Терезы странным названием улицы. Оказалось, примерно пятьдесят лет назад, на этой улице действительно росли большие и красивые желтые акации. Но в одну из зим стояли сильные морозы, от которых все акации погибли. Деревья убрали, посадили липы, но название улицы не меняли.

Два дня обживался на новом месте, а затем отправился в компанию «Леманн и сыновья», пора уже приступать к активной работе. Наверное, уже заждались меня.

Нужную мне компанию разыскал на улице Марияделштрассе в доме под номер пятнадцать. Хорошее место, удобный подход с разных сторон, довольно оживленная улица, да еще находится почти в центре австрийской столицы. На всякий случай сделал круг вокруг квартала прогулочным шагом, тщательно проверяясь, чем черт не шутит, вдруг за домом ведется наблюдение. Не обнаружив ничего подозрительного, вошел в парадное, над которым располагалась, красиво оформленная вывеска компании.

Преодолев небольшой тамбур, я попал в приемную внушительных размеров. Стены комнаты отделаны до потолка светло-коричневыми лакированными деревянными панелями, вдоль которых стояли удобные стулья. За большим монументальным столом, центральная часть столешницы которого была обтянута темно-зеленым сукном, восседал молодой человек примерно моего возраста, с прилизанными светлыми волосами. Подумалось, что он нанес на волосы специальную смазку для укладки. Тонкие щегольские усы, слегка закрученные вверх, торчали в разные стороны, придавая его лицу некоторую комичность. Молодой человек, удивленно приподняв белесые густые брови, вопросительно посмотрел на меня своими светло серыми, почти бесцветными глазами.

– Добрый день, меня зовут Генрих Вольф, – представился я странному молодому человеку, успев подумать о нем: ни рыба, ни мясо. – Могу я видеть гера Леманна?

– Все, что вы пожелаете, я передам геру Герту Леманну, – неспеша, как бы нехотя ответил преисполненный собственной важности молодой человек, даже не удосужившись назвать себя.

– Тогда передайте ему пять тысяч швейцарских франков мелкими купюрами, – последовало мое предложение.

– У меня, у меня, нет таких денег, – тут же заикаясь, захлопал глазами странный молодой человек, – я не знаю, где их взять.

– Тогда я вас очень попрошу пойти к геру Леманну и доложить о моем визите.

Через пару минут я прошел в кабинет гера Леманна.

За столом сидел мужчина под пятьдесят лет, одетый с иголочки: в двубортном отличном дорогом сером костюме, в чуть заметную тонкую светлую полоску. Костюм на Леманне сидел как влитой, безупречно – ни морщинки, ни складочки, ни единой болтающейся ниточки. Седые, слегка волнистые волосы гера Леманна были аккуратно пострижены явно очень хорошим парикмахером. Небольшая бородка и усы уместно смотрелись на его круглом лице с узкими, упрямо сжатыми губами. Быстрым взглядом внимательных карих глаз, хозяин кабинета цепко оглядел меня с ног до головы. Ажурное пенсне Герт Леманн держал в правой руке, слегка постукивая им по столу. В общем и целом, хозяин кабинета соответствовал словесному портрету, который мне сообщил полковник Терехов.

– Добрый день, я – Генрих Вольф, долго пришлось искать ваш адрес, – произнес я условленный пароль, глядя в глаза хозяина кабинета.

– Вена – столица крупного государства Европы, – прозвучал отзыв из уст Герта Леманна.

Обмен паролями прошел успешно, значит, пока я все делал верно.

– Прошу, присаживайтесь, – предложил Леманн. – А вы, оказывается, шутник, Генрих, так моего секретаря Шульца озадачили швейцарскими франками.

– Просто я хотел быстрее попасть к вам в кабинет, потому и решился на шутку.

– Я ваше появление ожидал не раньше декабря.

– Опередил я события?

– Никоим образом. У вас с документами все нормально? А впрочем, зачем я спрашиваю, были бы проблемы, в страну бы вас не пустили.

– Я имею паспорт и подданство Аргентины. Франц Вольф помог мне в этом, принял хорошо, проявил заботу и снабдил деньгами на первое время.

– Где остановились?

– Я снял на год жилье на улице Желтых акаций.

– Далековато. Придется тратиться на извозчика.

– Буду больше ходить пешком. Сегодня, кстати я это сделал. Всего сорок три минуты неспешной ходьбы, и я у вас.

– Тогда поступим так. Сейчас едем ко мне домой, я вас представлю моей дражайшей супруге Гертруде. Должна же она обрадоваться приезду своего дальнего родственника. Затем обедаем и переходим к обсуждению насущных вопросов. Дома я вам вручу письмо от вашего знакомого. Ни слова больше, все вопросы после обеда.

Честно говоря, обедать мне еще не очень хотелось. Фрау Тереза накормила меня отличным завтраком, состоящим из яичницы с колбасками, свежих булочек и большой чашки превосходного кофе. Но и отказываться от угощения в доме гера Леманна будет неприлично – это же мое первое знакомство с очень дальними родственниками! Пусть это просто часть моей легенды, но все же.

Небедно живет гер Леманн. Небольшой ухоженный двухэтажный домик, окруженный высокими елями, располагался на окраине Вены. Я заметил, что большинство находящихся здесь домов, построенные в едином архитектурном стиле, смотрелись как близнецы. Везде царил идеальный порядок, нигде не видно ни единого опавшего листа. Улица была совершенно пустынной. Интересно, а кто здесь живет вдали от городской толчеи?

– Здесь тихое и спокойное место, Генрих, – сказал Герт, как бы уловив мои мысли. – Эти дома построили в прошлом веке для чиновников страны и для иностранцев, полезных Австрии. Мне тоже посчастливилось купить здесь домик. Дышать чистым и целебным воздухом, напоенным свежим запахом хвои полезно для здоровья.

– Вы не только по этой причине выбрали себе жилище.

– Не только. Мне ли вам рассказывать? Ладно, проходите в дом, фрау Гертруда нас заждалась.

Действительно. В прихожей нас встретила супруга гера Леманна, стройная, одетая в строгое темно-синее платье с юбкой до пола, с длинным рукавом, застегнутое на все пуговицы, с жестким воротником. Талия подчеркивалась темно зеленой лентой. Похоже, фрау Гертруда была ровесницей гера Леманна, ее лицо имело едва заметные морщины и румянец. Темно русые волосы женщины были собраны в сложную прическу, увенчанную заколкой с несколькими жемчужинами. Жемчужные серьги гармонировали с заколкой. Ярко-голубые глаза изучающе и с интересом смотрели на меня. На губах еле проступала почти неразличимая улыбка.

– Познакомься, дорогая, – тихо произнес гер Леманн, – Генрих Вольф, собственной персоной. – На днях прибыл из Аргентины.

Я поклонился фрау Гертруде, приложился к ручке, и вручил небольшой букет цветов, купленный в цветочной лавке по пути.

– Вы так галантны, Генрих! – воскликнула фрау Гертруда, – заставили меня немного покраснеть. – Давно мне не дарили цветы молодые мужчины, однако приятно. Давайте, пока оставим разговоры на потом, а сейчас к столу, наша кухарка Грета уже все приготовила.

Суп из копченых ребрышек, свиная рулька в собственном соку с добавлением пряностей, говяжья отбивная в томатном соусе с чесноком, гарниры из круп и картофеля, салаты из грибов, квашеной капусты, появились на столе очень быстро. В дополнение к блюдам предлагалось итальянское красное и белое вино. Все это изобилие предстояло съесть, ну если не съесть, тогда все надо попробовать, уважить старания хлебосольной хозяйки и ее кухарки. Немного удивился: обычно немцы, имеется ввиду коренные жители Германии и Австрии, не являлись сторонниками излишнего чревоугодия. Наверное, хозяева решили в честь моего появления накрыть богатый стол. Возникает вопрос. Откуда они знали о моем приезде? Я никому об этом не сообщал.

– Не удивляйтесь, Генрих, мы так обычно обедаем, – сказала фрау Гертруда, – ведь поутру Герт ограничивается только чашкой чая с молоком. – Обедает плотно, а от ужина часто отказывается, заменяя его чаем с булочками. Под его влиянием и я перешла на такой же режим питания, только вместо чая, предпочитаю кофе. Вам нравится, как готовят кофе в Вене?

– Об этом мне судить еще рано, я пробовал его только в ресторане гостиницы «Дунай», да еще моя хозяйка фрау Тереза готовит вкусный кофе.

– Давайте, пока отложим разговоры, – нетерпеливо произнес явно голодный, истосковавшийся с утра по еде гер Леманн, хищно и нетерпеливо поглядывая на заставленный снедью стол – обед стынет.

Примерно минут сорок никто ни о чем не говорил, был слышен стук ложек по тарелкам и легкий звон других столовых приборов. Мы насыщались. С этим надо что-то делать, если такая обильная трапеза предстоит мне в дальнейшем, то я заплыву жиром за месяц. А чего это я собственно размечтался? Ну, побывал в гостях разок, надо и честь знать, не становиться же на довольствие к геру Герту, а думать, как кормить самого себя обедом. Завтрак и ужин мне фрау Тереза обеспечит.

Затем мы втроем переместились в кабинет Леманна.

– Если кого-то интересует мое мнение, то я готова его высказать, – с некоторой ленцой произнесла фрау Гертруда. – Генрих мне понравился, как человек. Воспитан хорошо, я бы сказала даже отлично. Одет безукоризненно, рубашка, костюм, пальто и шляпа подобраны со знанием дела. Обувь тоже в тон костюму и по погоде. Умеет уверенно пользоваться всеми столовыми приборами, значит, в повседневной жизни ими пользовался постоянно. Наличие небольшого, едва уловимого диалекта выдает в нем приезжего из Богом забытой провинции. Загорелое лицо может все же навести на мысль, что Генрих и вправду приехал из Аргентины. Симпатичный, я бы сказала красивый молодой человек, опасный покоритель девичьих сердец. Или я не права, Герт?

– Дорогая, зачем гадать, давай дадим слово нашему родственнику, пусть он расскажет о себе, – предложил гер Леманн.

Примерно полчаса я пересказывал свою легенду, рассказал о пребывании в Аргентине. Супруги внимательно меня слушали не перебивая.

– Я все время находился на открытом воздухе и не прятал лицо от солнца, вот мое лицо и приобрело такой своеобразный оттенок, – завершил я свой рассказ.

– На первый взгляд, – подвел итог Герт, – легенда хороша, изъянов мы в ней не обнаружили. – Есть слабые места: детство, юношество и период нахождения в плену. Я поработаю над этими моментами, снабжу нужными сведениями. Рекомендую вам, Генрих, эти темы в разговорах обходить, напускайте больше тумана, говорите двусмысленно, пусть ваши собеседники ломают голову, как понимать ваши слова. Думаю, образ молодого человека приехавшего из неизвестных мест, и стремящегося врасти в общество вам к лицу.

– Дорогой, а не лучше ли Генриха начать вводить в общество ненавязчиво и постепенно, – подала голос фрау Гертруда. – Поведем его в Венскую оперу, там дают «Дон Жуана». Наверняка кто-то из наших знакомых там будет. Такой красавчик бросится в глаза, им заинтересуются, а он постепенно начнет знакомство с людьми. Как у вас, Генрих, обстоит дело с женщинами?

– В смысле? – не понял я вопрос фрау Гертруды.

– Не боитесь ли вы женщин? Вот о чем я хотела узнать.

– Не боюсь.

– А если придется с кем-то соревноваться за внимание женщины, не спасуете перед себе подобным? – осведомился гер Герт.

– Я умею неплохо пользоваться различным оружием, да, и без оружия смогу легко сломать противнику руку или ногу.

– Хорошо, принимается, – удовлетворенно произнес Герт. – Теперь о работе. Завтра, как дальнего родственника, вас представлю Ульриху Миллеру. Он у нас специалист по коммерческим делам, будете у него учиться. Наша компания занимается поставкой всего, что можно продать и купить, начиная от коробок зубочисток, и заканчивая вагонами с чугуном и сталью. Клиенты у нас по всей Европе. Вам будет поручена работа с покупкой и продажей металлорежущих станков. Совместно с Ульрихом постарайтесь найти еще несколько партнеров в Великобритании и Германии. Попытайтесь найти выходы на страны Северной и Южной Америки.

– Гер Леманн, а мясная тушенка и копченые окорока нашу компанию интересуют?

– Конечно, это продовольствие длительного хранения, его обычно закупают для войск, и для создания государственных резервов на случай стихийных бедствий и войны. Вы можете что-то предложить?

– Дядя Франц в Аргентине имеет завод по выпуску консервов. В его асьенде готовят хорошие окорока. Кстати он меня в дорогу снабдил этими продуктами, груз должен на следующей неделе прибыть в Вену. Сможем лично убедиться в качестве продукта.

– А каковы мощности производства у Франца?

– Этого я не знаю. Могу сказать, что если появится уверенный сбыт его продукции, то дядя Франц легко может увеличить свое производство, в средствах он пока не стеснен.

– Удивительно слышать, скряга Франц готов торговать с Европой, – усмехнулась фрау Гертруда. – Он в молодости не страдал излишней щедростью, трясся над каждым талером или гульденом.

– И, тем не менее, фрау Гертруда, дядя Франц выделил мне причитающуюся моему отцу долю, открыл мне счет в банке Буэнос-Айреса, снабдил деньгами на дорогу, – ответил я на высказывания женщины. – Может, раньше он был прижимистым, но время меняет многих людей.

– Скажите, Генрих, Франц не заметил подмену племянника вами?

– За те два месяца, что я провел рядом с ним, я не почувствовал какой-то враждебности. Дядя Франц общался со мной, как с родным племянником. Говорил, что я похож на своего отца – Мартина. Правда это или нет, сказать не могу, в душу и в мозги Франца влезть невозможно.

– Ладно, дорогая, Генрих у нас будет частым гостем, еще наговоришься о своей родне, – вклинился в наш разговор Герт. – Я Генриху дам письмо от его знакомого, ему нужно прочесть его в полной тишине и наедине с собой.

Небольшой конверт из плотной бумаги лег на стол, я не заметил, откуда Герт его достал. Супруги оставили меня одного в кабинете.

«Здравствуй, Крестник. Надеюсь, ты смог уже приехать к родственникам, с чем тебя поздравляю. Тетя с дядей – люди хорошие. Они тебя научат умным вещам, прислушивайся к ним. Ты оказался прав в отношении А и Г, эти ветреные дамы начали плести далеко идущие интриги, которые Р могут испортить жизнь. Они еще к себе пригласили И, Т и В, чтобы вместе придаваться развлечениям и другим гнусностям. Пока они ведут себя тихо, но их друзья пытают пролезть в окружение к М, и просто ломятся в Р. Присмотри за А и Г, а то их развязность мне не нравится, да и шатание из одного места в другое мне не по душе. Еще хочу сообщить, что твои друзья в полном порядке. Пиши, не забывай Крестного.»

Я еще раз перечитал завуалированное послание от Терехова и, в соответствии с инструкциями, сжег в камине, горевшем в углу, лениво постреливая искрами и плавно наполняя кабинет ароматным и уютным домашним теплом. Домой потянуло с непреодолимой силой, ностальгия до реальной боли сжала мое сердце своей когтистой лапой, но я усилием воли в очередной раз безжалостно вырвал из головы все мысли о доме, детях, родителях и друзьях … Нет у меня живых родителей как нет и детей, как нет их и у Генриха Вольфа. Я – немец. Немец Генрих Вольф, сотрудник компании «Леманн и сыновья», имеющий многочисленных родственников в Аргентине. Вдалбливая мысленно это себе в голову в очередной раз, по-немецки, я все повторял и повторял, как мантру, эту фразу…

Вторую неделю я подобно тени следую за Ульрихом Миллером. Этот уважаемый сорокалетний мужчина с копной огненно-красных непослушных волос на голове и узким лицом с отвисающими, как у бульдога, не по возрасту дряблыми щеками, покрытым крупными веснушками, с писклявым голосом, что не соотносилось с тучноватым телосложением истинного любителя пива, замучил меня окончательно. То составь письмо в Париж, то напиши письмо во Франкфурт, ответь на послание из Брно, и так далее. С письмами еще куда ни шло, но Ульрих начал учить меня моделям и маркам оборудования. От этих сверлильных, токарных и фрезерных станков у меня скоро лопнет голова, а есть еще шлифовальные и заточные, и Бог весть еще какие станки. Признаюсь, многие названия я вообще не слышал, а пришлось столкнуться. Сыграть роль недалекого уроженца забитой страны не получилось. Миллеру плевать, где ты родился и вырос, ему главное, чтобы человек делал хорошо свою работу. Вот он от меня этого и добивается. Скрипя сердцем признаю: за такую науку я вообще-то должен благодарить этого рыжего человека за его невольный вклад в организацию моей более эффективной работы. И не просто благодарить, а и как-то на досуге угостить его – пропустить по рюмочке-другой.

На следующей неделе Миллер грозился взять меня с собой в деловую поездку в Мюнхен. Чувствую, он из меня все соки выжмет, подумал я малодушно. Чем я недоволен? Я что, нахожусь в чужой стране, прикрываясь чужими документами и судьбой неизвестного мне лично человека ради собственного удовольствия? Я – офицер генштаба, задание мое простое: обеспечивать безопасность своего Отечества. Задание-то простое, да не просто его выполнить. Для этого надо очень много и тяжело работать умственно и физически, и никакая усталость, появление которой я начал чувствовать, меня не свернет с тернистого пути разведчика, – жестко пресекаю я упаднические настроения внутри себя.

Это я так, брюзжу понемногу от усталости, ведь и выходные дни мои на самом деле таковыми не являются. А реально – продолжаю для своего руководства составлять перечень заводов и мастерских, куда поставляется оборудование, могущее использоваться в военных целях. Проводя ненавязчивые беседы с Миллером, составил географию его поездок по Австрии, Венгрии и Германии. Ульрих посещал в основном промышленно развитые районы этих стран. В Германии Ульрих зачастил на заводы господина Круппа в Эссене, который, по словам моего учителя исправно платит за поставленные станки, и с каждым днем расширяет производство. На его предприятиях сейчас трудится не менее сорока тысяч работников. В Северную Рейн-Вестфалию мы поставляли какие-то редукторы на угольные шахты. Ульрих похвастал, что сделка принесла ему неплохие премиальные, кое-что и мне перепало.

В Мюнхене я познакомился с нашим партнером Вилли Штаунбахом, оказалось, ему помимо металлорежущего оборудования срочно потребовались швейные машинки производства Северо-Американских соединенных штатов, для шитья толстой кожи. В Мюнхене планируется открытие фабрики по пошиву конской сбруи и кавалерийских седел. Это нам по-дружески рассказал Вилли за кружкой пива. Как немцы могут пить это пойло!? Мне лучше принять рюмку хорошего коньяка, на худой конец, рюмку водки с хорошей закуской. А они смакуют светлое нечто, и на все лады его нахваливают. Пока я вкус пива и его ценность не понял, но, чтобы не обидеть своих новых знакомцев и не потерять в них источников нужной мне информации, активно и с деланным удовольствием пью пенистый напиток и только нахваливаю, замечая при этом довольные улыбки собеседников. Чего не сделаешь ради дела… Пусть это будет самым трудным в моей негласной работе!

Первое свое сообщение «Крестному» отправил через гера Леманна. У меня есть свои каналы связи, но пока, по согласованию с Гертом, решили их не использовать.

Гертруда Леманн все же вывезла нас в оперу, выкупив три билета в ложу. Поскольку оперу давали вечером, пришлось покупать фрак, он же – вечерний мужской костюм для торжественных мероприятий. А поход в оперу фрау Гертруда объявила торжеством. Еще на занятиях по этикету Марта Генриховна нам четко объяснила, куда, когда и как нужно одеваться, чтобы не выделяться из людской массы и соответствовать обществу, в котором оказались. Правда, я не думал, что мне доведется ходить в оперу и в театры. Видно ошибся.

Поколесил я по Вене, пока нашел фрак по фигуре. Какое-то несуразное одеяние этот фрак. Пиджак спереди короткий, сзади длинные фалды, а брюки с атласными лампасами, как у генералов. Под это строение надевается белая сорочка с накрахмаленной манишкой, стоячим воротником с загнутыми к земле концами и запонками. На шею обязательно надо завязать шелковый галстук-бабочку. Поверх сорочки нужно одеть пикейный жилет, застегнув на все три пуговицы. В нагрудный карман пиджака вкладывался ослепительно белый носовой платок, и куда-то приходилось определять пару белых перчаток. С фраком обязательно надо носить карманные часы, благо они у меня уже были, тратиться не пришлось. Зато на черные лаковые туфли и специальные черные носки раскошелился. Казалось бы, все обмундирован полностью, но не тут-то было. Извольте соответствовать, обязательно купите черное пальто с белым шарфом и черной шляпой-цилиндром.

Одевшись у себя дома во фрак, повертелся перед зеркалом. Кого-то я себе напоминаю в этом одеянии. Пингвин! Ну, точно пингвин, я видел картинки этих птиц в одном журнале о живой природе! Только я выглядел пингвином – переростком. Что поделать, фигура у меня такая. Еще раз, оглядев себя критически в зеркале, отправился к супругам Леманн.

– Герт, дорогой, ты посмотри на нашего Генриха! – воскликнула фрау Гертруда, увидев меня в гостиной. – Как людей преображает одежда! Генрих у нас настоящий светский щеголь гренадерской стати.

Я немного покраснел, и продолжил теребить в руках злосчастный цилиндр.

– Ну, Генрих, не смущайтесь, – продолжала весело улыбаться фрау Гертруда. – Выглядите очень хорошо. Сегодня в опере вы произведете фурор. Уверена, вам придется сегодня находиться в центре внимания. Не упустите свой шанс. Помимо малозначительных знакомств, может подвернуться стоящий контакт, полезный для вашей работы. Мы с Гертом вас опекать не станем, представим только своим знакомым, а дальше все зависит от вас.

– Спасибо вам, фрау Гертруда, на добром слове, но в этом фраке, я себя чувствую несколько неуютно.

– Привыкайте. Вам часто доведется менять внешний облик, чтобы решать сложные задачи.

Герт Леманн обошел меня вокруг, придирчиво осмотрел фрак, туфли и обратил внимание на часы.

– Надеюсь, ваши часы, Генрих, не имеют никаких дарственных надписей на русском языке? – поинтересовался Герт. – Часто мы не обращаем внимания на детали, и часто эти детали, играют с нами плохую шутку.

– Часы торгового дома «Павел Буре» серебряные с позолотой, никаких надписей не имеют, в моем пользовании находятся давно.

– Вы, на всякий случай, взяли с собой немного денег?

– Пятьсот немецких марок мелкими купюрами.

– Это даже много. Просто бывают ситуации, когда требуется угостить дам чем-то необычным, чего нет в буфете оперы.

Я уже успел осмотреть здание Венской оперы снаружи, прогуливаясь по улицам столицы в свободное время. Это величественное и монументальное архитектурное творение я не мог оставить без внимания. Великий австрийский архитектор Август Закирда фон Закардсбург, совместно с другом, тоже архитектором – Эдуардом ван дер Нюллем, возводя шедевр, вложили в него частички своих душ. За восемь лет возвести сложное в инженерном отношении здание непросто, но друзья решили эту проблему. Однако взыскательная венская и европейская общественность подвергла жесткой критике сооружение друзей. Не остался в стороне император Франц Иосиф І, признавший здание оперы полнейшей безвкусицей. Эдуард ван дер Нюлль не выдержал травли, развернутой в прессе, наложил на себя руки, а спустя несколько недель от туберкулеза скончался Закардсбург. Таким образом, создатели здания оперы не дожили до того времени, когда их труд был признан европейским обществом.

На мой взгляд, внутри опера радовала глаз даже самого взыскательного критика. Интерьер вестибюля и основного зала выполнен замечательно. Лепнина с позолотой соседствовала с изящными светильниками, портьеры на окнах гармонировали с цветовой гаммой стен. Кресла в партере и в ложах были очень удобны и оббиты превосходным атласом. Зрители могли получить удовольствие только от одного пребывания в здании оперы. Я чувствовал себя, как в каком-то прекрасном музее. Ловил себя неоднократно на том, что у меня от восторга и удивления непроизвольно начинает открываться рот, что было недопустимо и пресекалось мной в зародыше. Это, однако, не означало, что я ходил, вертя головой, ожесточенно сжимая рот до синевы губ, до хруста зубов. Нет, я вальяжно, вежливо улыбаясь уголками губ, прохаживался и в основном приглядывался. Да, нужное слово в нужный момент – дорогого стоит и может принести мне специфические дивиденды разведывательного характера, но, все же, нужно, как и охотнику или рыболову, больше прислушиваться и присматриваться. Особенно в незнакомом месте среди незнакомых людей. Особенно понимая, что среди этого большого числа незнакомцев и прекрасных незнакомок может, да, что там может – точно находится, – тот единственный человек, которого мечтает, которого любой мой коллега страстно желает найти и… и завербовать, в конце концов, черт возьми! И эта мысль, открою страшную тайну, является постоянной и всепоглощающей для любого человека моей профессии, как, впрочем и его ловца – контрразведчика. Поэтому я сам себе в эти минуты напоминал сеттера, готового унюхать, услышать, узреть свою жертву и мысленно сделать перед ней охотничью стойку, также мысленно хищно и сладострастно улыбаясь ничего не подозревающей добыче. Это потом мы станем единомышленниками, установим и разовьем хорошие личные, оперативные и деловые, доверительные отношения, в которых нет места обману, подлости и другим часто встречающимся исключительно человеческим поступкам, а есть честность, обязательность, исполнительность, преданность, а также постоянная забота о взаимной безопасности и готовность к самопожертвованию. Может быть даже станем друзьями, родственными душами, а пока… Пока я неспеша прохаживаюсь среди красиво и богато одетых людей высшего сословия, мило и доброжелательно улыбаюсь, демонстрируя свои исключительно мирные намерения, касающиеся исключительно искусства. Искусства разведки, – добавил, подумав я, раскланиваясь, пропуская очередную сверкающую бриллиантами солидную даму, гордо проплывшую мимо в легком облачке тонких духов. Хм… (мысленно хмыкнул я), если разобраться, ведь мои намерения, цели, задачи, определенные руководством в процессе подготовки и в последнем письме «Крестного», действительно являются исключительно мирными. Здесь я не погрешил против истины. Мир для моей Отчизны – вот, кратко, моя цель. И для достижения этой цели я буду и с улыбкой на выбритом лице ходить во фраке с галстуком-бабочкой и в лакированных туфлях, и со свирепым выражением на заросшей клочками грязных волос помятой, извините, морде, в рванье бездомного с драным вонючим шарфом на шее и залатанных башмаках, если этого потребует оперативная обстановка. Для мирной жизни своего народа я сделаю все. Ну, что ж, продолжаю работать в опере, но не оперным певцом. Хотя, если понадобится…

Сегодня в опере намечался аншлаг. Весь вестибюль был заполнен снующими в разных направлениях зрителями и слушателями. Надо отметить, что все мужчины были одеты во фраки, и в некоторой степени были похожи друг на друга. Вот дамы, это совсем другое дело. Под влиянием моды, диктуемой ведущими модельерами Франции, одежды женщин претерпевали существенные изменения. Юбки платьев становились короче, уже не увидите даму, дефилирующую в длинном платье со шлейфом, волочащимся по полу. Материалы нарядов подбирались более ярких цветов. Рукава платьев становились короче, а декольте глубже, открывая на показ окружению привлекательные части женского тела. Неизменным оставалось количество драгоценностей, в которых щеголяли дамы. Ничего не поделаешь, чем больше драгоценностей, тем выше статус их носителя и особы, сопровождающей даму.

Шел я за четой Леманн, что называется след в след. Раскланивался с теми, кого удостоили внимания супруги. Не покидал моих родственников ни на секунду, потому-что я здесь никому неизвестен, и в приличном обществе не принято приставать с разговорами к незнакомым людям.

После второго звонка направились в ложу. Возле входа встретили стройную и нарядную женщину лет пятидесяти. Фрау Гертруда представила меня даме. Эта немолодая дама оказалась главой торгового дома Колетти – Франческой Колетти. Франческа как-то озадаченно рассматривала меня, но не произнесла ни слова. Непосредственно в ложе Герт представил меня полковнику австрийской армии Отто Майеру и его жене.

Медленно погасло освещение зала, и моментально вспыхнули прожектора, освещающие сцену. Заиграл оркестр, медленно ушел в стороны занавес, открыв взору прекрасные декорации. Сюжет «Дон Жуана» я знал неплохо, потому, вооружившись театральным биноклем, рассматривал певцов, исполняющих главные партии. Созерцание вызвало у меня улыбку. Далеко не юные певцы и певицы, изображали молодых людей, нанеся на свои лица толстый слой грима. Как бы не маскировалось лицо, но фигуру взрослого человека скрыть невозможно. Вот голоса у певцов действительно хороши, придраться не к чему.

В антракте Франческа Колетти попросила меня быть ее кавалером на этот вечер. Я заметил одобряющий кивок головы Герта.

Говорили с Колетти о погоде, о предстоящем Рождестве, об опере. В ходе бесед меня не покидало чувство, что Франческа хочет меня о чем-то спросить, но пока не выбрала подходящего момента. Я набрался смелости и предложил даме посетить буфет оперы. Франческа не отказалась. И никакой это не буфет, а самый настоящий ресторан. Угощались белым французским вином и виноградом.

– Вот смотрю на вас, Генрих, и мне кажется, что я вас где-то видела, – поставив на стол бокал, сказала Франческа. – Пока не могу вспомнить, но смею заверить, обязательно вспомню, память на лица у меня хорошая.

– К моему большому сожалению, я не имел чести быть ранее с вами знакомым, и не вел никаких сделок с вашим торговым домом.

– Да-да, «Леманн и сыновья» среди наших клиентов пока не числятся. А вы Герту сын? Я что-то не слышала о похождениях этого уважаемого человека.

– Нет, я очень дальний родственник его жены, фрау Гертруды.

– И где они скрывали вас до этого времени?

– Я жил далеко отсюда, сначала в Африке, а потом в Аргентине.

– Потом решили, что хватит вам прозябать в разных там пампасах, приехали в Европу. Не прогадали, сейчас здесь можно занять достойное место в обществе, добившись успехов в коммерции или удачно женившись. Вам определенно нужно выбрать себе достойную пару.

– Не задумывался я пока об этом.

– Надо молодой человек всегда думать о выборе спутницы в жизни. Пока мы с вами разговариваем, вас скоро испепелят заинтересованными взглядами молодые и не очень молодые дамы. Женщины – хуже хищников, если не смогут схватить добычу сразу, то организуют загонную охоту. Такой способ часто приводит к успеху. Не успели оглянуться, а вы уже в чьих-то сетях. Потом начнутся разные непонятные выяснения отношений с мужьями и возлюбленными. Вам такой вариант определенно не подходит.

– В Австрии я провел мало времени, не успел обзавестись знакомствами, занят в делах компании.

– Поправим ваши дела в этой части. В следующую субботу у себя в доме я устраиваю званый ужин в пять часов по полудню. Вы официально мной приглашены. Одеваться во фрак не нужно, достаточно прийти в костюме. Адрес моего дома Герт Леманн знает. Сейчас давайте пройдем в зал, прозвучал третий звонок.

Второй акт оперы я почти не слушал, анализировал беседу с Франческой Колетти. Интересная особа. Герт давал мне информацию обо всех крупных торговых организациях, представленных в столице Австрии, торговый дом Колетти среди них присутствовал. Почтенная итальянка раскинула свои щупальца по всему континенту, даже в Северной Америке есть представительство. А вот о полном перечне товара, которым занимается Колетти, Леманн не знал. Ладно, с этим разберусь. Надо будет с Гертом обсудить свою линию поведения на ужине у Колетти, чтобы случайно не навредить себе и компании. Я, конечно, понимаю, чем больше сейчас завяжу контактов, тем легче станет мне выполнять свою скрытую от общего внимания работу. Но есть и обратная сторона этой медали. Больше буду на виду и, следовательно, стану привлекать к себе внимание, где уверенность, что среди внимательных не будет агентов или сотрудников контрразведки Австрии или Германии, да любой другой страны – страна моего нынешнего пребывания во все времена кишела людьми от шпионажа. Да, разведка – всегда дело рискованное. Думать и еще раз думать.

Я вызвался проводить домой фрау Колетти. Взял извозчика, хотя было не просто, и за каких-то десять минут доставил Франческу по адресу. Не только галантность и внимание я проявил к даме, еще попытался провести предварительное изучение подходов к дому, в дальнейшем не помешает.

Неделя выдалась суматошная. Поступила информация, что Североамериканская компания «Зингер» не могла нам поставить швейные машинки, у них на несколько месяцев вперед расписаны заказы. На Ульриха Миллера было страшно смотреть, он не просто негодовал, он по-настоящему злился. Немного успокоившись, Ульрих сказал, что выход он нашел. По его словам в России с 1902 года по лицензии выпускаются швейные машинки «Зингер», которые по договоренности с держателями лицензии, продаются в Азии, Китае и немного поставляют в Японию. Ульрих решил ехать в Подольск за нужными изделиями, меня хотел с собой прихватить, но Герт меня, по моей же просьбе не отпустил. Мне ехать в Россию, под именем Генриха, было опасно. Кто его знает, вдруг встречу знакомых. Как прикажите с ними общаться? По-немецки или по-русски? Что в первом, что во втором случае провал мне будет обеспечен.

Не забыл я о предстоящем ужине у фрау Колетти. Послал ей пару аргентинских говяжьих и свиных окороков – подать их на ужин вполне уместно. Остальные запасы копченостей Герт раздал своим знакомым, чтобы они могли насладиться и оценить качество продукта. Мы с Гертом надеялись, что заказы в скором времени последуют, сначала в небольших объемах, а когда распробуют, тогда развернем поставки крупными партиями.

Перед отъездом на ужин к фрау Колетти семейство Леманн провело мне обстоятельный инструктаж. Если в двух словах, то мне позволялось все, за исключением содомских отношений с мужчинами и раскрытие своей истинной личности. Фрау Гертруда внимательно изучила подобранный мной гардероб, и нашла его приемлемым для выхода в люди. Заехал по пути в городскую оранжерею, потратился на покупку девяти прекрасных роз для хозяйки дома.

С букетом роз и с корзиной шампанского в руках предстал я перед очами фрау Колетти в гостиной. Благосклонно приняв мои подношения и целование руки, фрау Колетти представила меня собравшимся гостям. Их было немного, человек двадцать. Увидел несколько молодых особ, наверное, Колетти специально пригласила влиятельных знакомых, имеющих симпатичных дочерей. Пока девушками заниматься нет времени, надо сосредоточиться на правильном поведении за столом, ведь фрау Колетти усадила меня слева от себя. Как говорил в свое время, мой соученик по Академии, главное на званом ужине, не есть жидкие блюда вилкой, не накалывать мясные продукты ложкой, не вылизывать тарелки, а все остальное приложится. Да, Франческа посадила меня с умыслом, я постоянно следил за содержимым ее бокала, подавал заинтересовавшие даму блюда и развлекал разговорами.

Перед очередной сменой блюд несколько мужчин отправились в курительную комнату. Мне пришлось сопровождать туда фрау Колетти. Оказалось, она иногда позволяет себе выкурить ароматную папиросу кубинского табака.

– Фрау Колетти, откройте секрет, кто вам поставляет к столу такую вкусную копченую говядину? – обратился к Франческе слегка полноватый мужчина.

– Дорогой Людвиг, какие могут быть секреты. Мне говядину любезно прислал вот этот молодой человек, Генрих, родственник гера Леманна.

Мужчина пристально посмотрел на меня и потянул руку.

– Барон Людвиг фон Ротшильд, глава банка «Кредит-Анштальт», к вашим услугам, молодой человек, – представился мужчина.

– Генрих Вольф, сотрудник компании «Леманн и сыновья», – последовал мой ответ.

– Поделитесь сведениями, откуда у вас появились такие замечательные продукты?

– Мой дядя в Аргентине имеет асьенду с прилегающими к ней обширными землями. Там он разводит и выращивает скот. Животные питаются сочными и полезными травами, поэтому мясо у них получается нежное. А приготовление окороков с добавлением при копчении веточек лимонных деревьев приводит к получению ароматного и неповторимого вкусного продукта.

– Вы хотите сказать, что привезли говядину из далекой Аргентины? И, наверное, сами принимали участие в ее приготовлении, поскольку знаете процесс.

– Да, привез с собой. В Аргентине довольно большая немецкая община, в которой состоит мой дядя Франц Вольф. Они много чего производят, но основными являются: мясная продукция в копченном и консервированном виде, кожи и зерновые культуры.

– Так-так, молодой человек, вы меня заинтриговали. А сколько приготовленных по таким же рецептам говяжьих туш может поставить ваш дядя и община, в общем? Сколько дней вы потратили на дорогу в Европу?

– Какой объем продукции производит дядя и община, точно сказать не могу, не задавался этой целью. Могу отметить, что трудятся там люди от зари и до заката солнца. Да и путь туда долгий, на грузопассажирском судне более тридцати суток ходу.

– Если снарядить судно по прямому маршруту, не заходя в каждый порт, а только бункероваться углем по необходимости, то этот срок сократится на пять-семь дней. Неделя на сбор груза, неделя на доставку в порт, обратная дорога, в итоге получим первую партию продукта через два с половиной – три месяца, – рассуждал вслух Ротшильд, как бы никого не замечая вокруг. – Вот что, Генрих, давайте с вами заключим соглашение. Я беру на себя всю финансовую часть операции, вы отправляетесь к дяде и организуете первую поставку, параллельно договариваетесь о регулярных поставках. Судно подберете сами.

– С судном я помогу, – предложила фрау Колетти, – у меня есть собственный надежный и быстрый пароход. Если вы, Людвиг, не против, то я приму участие в вашем деле.

– Чувствуется отменный нюх на прибыль несравненной Франчески, – рассмеялся Ротшильд. – Чем скорее мы опередим конкурентов, тем лучше. Ну, что, Генрих, вы согласны?

– Конечно, соглашусь с вами, деньги никогда лишними не бывают, но я должен согласовать свои действия с Гертом Леманном.

– Тогда завтра к десяти утра прошу ко мне в банк приехать со своим дядей, и вас фрау Франческа прошу нанести мне визит. Уладим все формальности, и отправим этого молодого человека в океанское плаванье.

– Господа, пока идет перемена блюд, прошу вас пройти в круглую гостиную, я недавно приобрела новый стол для покера, необходимо его проверить, – предложила фрау Колетти. – Барон, вы не откажитесь принять участие в испытании?

– С превеликим удовольствием, – склонил голову Ротшильд. – начинаем ставки с десяти крон.

По хорошему, мне бы воздержаться от участия в игре, есть более солидные и в возрасте люди, однако, страсть к игре гнала меня занять место за столом первым. Не важно, выиграю я или проиграю, мне главное – принять участие в игре, почувствовать, как напрягаются нервы и мышцы по всему делу. Ощутить прилив радости, в случае выигрыша, или испытать разочарование, в случае проигрыша. Где-то там, очень глубоко шевельнулась совесть, но я ее очень невежливо отправил на отдых, у меня появились перед глазами карты, отвлекаться нельзя.

Играли в покер без джокера колодой на тридцать две карты, шесть мест за столом были заняты, а за спинами игроков стояли болельщики.

Сдавал карты специально приглашенный фрау Колетти молодой человек-банкомет. Я был лишен непосредственного, перед раздачей, доступа к картам, а, значит, не смогу нанести известные мне «коцки». Жаль, доведется отсиживаться в ожидании хорошей сдачи. Ну, еще попытаю счастье, используя его высочество Блеф.

Удачная раздача подошла ко мне в самом начале игры, у меня было две пары, не такой уж сильный подбор карт, но все же. Начну потихоньку поднимать ставку на каждом круге. Господин Ротшильд оказался довольно азартным, тоже повышал ставки. На кону уже скопилось около тысячи крон, если ставки вырастут, то у меня недостанет наличности, я взял с собой всего полторы тысячи, не рассчитывал на карточную игру.

На последнем круге наши противники пасовали, остались вдвоем с бароном. Я поднял ставку на пятьсот крон. Услышал за спиной громкий ропот. Ротшильд ответил на ставку и предложил вскрыть карты. У барона оказался флэш, против моих двух пар, банк достался Ротшильду.

– Признаюсь, мне впервые довелось видеть блефующего игрока с таким спокойным, безэмоциональным лицом, – сказал барон, глядя на меня. – Сознайтесь, Генрих, вы надеялись, что я спасую?

– Не исключал такой возможности.

– Я вас разочаровал, но признаюсь вы блефовали отменно. Мне приятно было с вами играть.

– Господа, – подошла к столу Франческа, – стол уже успели обновить игрой, поэтому прошу к столу, продолжим ужин.

Мы продолжили ужин, потому что он был выше всяких похвал, а еще я испытал наслаждение от игры.

Рано утром, извинившись за беспокойство, я подробно доложил Герту о результатах визита к фрау Колетти.

– Вы не представляете Генрих, что вам удалось! – потирал руки Леманн, – я несколько лет пытался сблизиться с Людвигом Ротшильдом и Франческой Колетти, и мне это не удавалось. – А вам только стоило появиться в обществе этих людей, сразу, пожалуйста, финансирование и пароход. Развивать эту дружбу нужно в обязательном порядке. Получим прибыль, а через клиентуру этих уважаемых господ будем черпать информацию, полезную для нашей деятельности. Удача вам улыбнулась, Генрих.

– Фрау Колетти, как я понял, сама не прочь погреть руки на сделке с продовольствием. Барон Людвиг Ротшильд, по моему мнению, сказавшись неким гурманом, хочет установить личный контроль над отдельными потоками поставок продовольствия в Австрию и Германию.

– В чем-то вы правы, Генрих. Не надо забывать, что барон является главой одной из ветвей огромной семьи Ротшильдов-банкиров. Финансовые центры Ротшильдов в Лондоне, Париже и Вене контролируют всю банковскую деятельность стран Европы. Стремление прибрать к рукам большее число стран, вынуждает того же барона Людвига искать нестандартные приемы. Жиденький ручеёк поставок продовольствия от вашего дяди Франца при солидной финансовой поддержке Ротшильдов может превратиться в полноводную реку, принося прибыль всем участникам. Мы в этом случае, помимо денежных поступлений, можем получить легальный доступ в армейскую среду и к чиновникам, близким ко двору императора. Это пока перспектива, а сейчас давайте готовиться к поездке к банкиру.

Ровно в десять утра я вместе с Гертом Леманном переступил порог кабинета главы торгово-промышленного банка Австрии «Кредит-Анштальт», расположенного на аллее Шоттенгассе. Фрау Колетти уже находилась в кабинете. Людвиг Ротшильд предложил нам присесть. Позвонив в колокольчик, вызвал спокойного и молчаливого помощника, распорядился подать всем кофе с печеньем. Кофе в банке варили отменный, видно: исходный продукт, то есть кофейные зерна, получали высокого качества.

Пока все были заняты напитком, я осмотрел кабинет. Высокие потолки и не менее высокие окна. Стены отделаны дубовыми панелями. Из дуба сработана вся мебель кабинета: столы, стулья и диваны с креслами. Пол кабинета покрывал огромный персидский ковер с высоким ворсом, ступая по которому, шагов не слышно. Говорят, после того как соткали очередной персидский ковер – его выкладывают перед домом, прямо в пыль. По нему своими грязными, и не очень, ногами проходят сотни людей, придавая этому особому изделию особую мягкость. Затем ковер тщательно моют и выставляют на продажу. Да, не только деньги, но и барон Ротшильд любит тишину.

Спустя десять минут началось обсуждение будущей сделки. После бурных дебатов решили выдать мне на руки, под личную ответственность гера Леманна, двести пятьдесят тысяч североамериканских долларов. Мне надлежало в компании с фрау Колетти отбыть в Геную, откуда на пароходе следовать в Аргентину. Как заверила фрау Франческа, капитан судна и команда хорошо подготовлены, несколько раз совершали плаванья в Южную Америку, знают, где можно пополнять запасы угля. Я предложил для знакомства с Францем Вольфом вместе со мной в Аргентину отправить доверенное лицо фрау Колетти. Мне очень не хотелось регулярно мотаться через океан по чисто торговым делам – это могло нанести ущерб моей основной деятельности, но, при совпадении, как говорится, приятного с полезным, я всегда мог инициировать под благовидным предлогом поездку в любой конец света. Благо, гер Леманн является моим единомышленником. Были и другие соображения по этой проблеме. Но об этом я скромно умолчал. Мое предложение участники сделки одобрили.

В конторе компании с Гертом подводили итоги разговора у Ротшильда. Леманн отметил, что будущая сделка должна быть успешной, несмотря на большую удаленность Аргентины.

– Объясните мне, пожалуйста, Генрих, зачем вы предложили отправить с вами работника фрау Колетти? – поинтересовался Герт.

– Высказывая это предложение, я преследовал определенные цели. Мне не очень хочется, да и считаю нецелесообразным отвлекаться от основной работы на три месяца, бороздя моря на пароходе. Дело не должно страдать от коммерческих сделок. Кроме этого, привлекая сотрудника фрау Колетти, мы демонстрируем свою открытость, показываем, что не намерены никого обманывать. Получается, как бы многоступенчатый контроль всей сделки. Ротшильд следит за финансами, Колетти обеспечивает закупку, транспортировку груза и присматривает за Ротшильдом, а мы, используя свои и фрау Колетти связи проводим реализацию товара и присматриваем за всеми. Дяде Францу я расскажу, какие цены предлагать за свою продукцию.

– Хитро придумали: показывая партнерам нашу открытость – обеспечивать себе полный контроль.

– Заметьте, я еще расширяю наши возможности по сбору информации, ведь среди клиентов Ротшильда и Колетти много интересных людей.

– Ладно, поезжайте домой, вам нужно собраться в дальнюю дорогу.

В Генуе фрау Колетти представила мне своего представителя, вернее представительницу – Аньезе Росси. Молодая, примерно до тридцати лет, невысокого роста, с черными, как ночь волосами, с миленьким лицом, как-то снисходительно посмотрела на меня своими карими глазами. О фигуре ничего сказать не могу, девушка куталась в теплое пальто особого покроя, дул довольно сильный и холодный ветер. Зима, сказать нечего.

Пароход «Генуя» действительно оказался неплохим. Капитан Джакомо, он просил себя называть именно так, определил мне и Аньезе каюты в кормовой части судна. Каюты – это громко сказано: две маленькие комнатушки, где с трудом помещалась узкая кровать, больше похожая на полку купированного вагона, под ней находился своеобразный сундук, в котором можно разместить свои вещи. Стандартный иллюминатор давал достаточно света, чтобы не чувствовать себя запертым в ящике. Да, грузовой пароход имеет разительные отличия от грузопассажирского судна, он предназначен для перевозки грузов, а не пассажиров.

Еще перед посадкой на пароход капитан Джакомо потребовал, ссылаясь на какие-то суеверия, и его поддержали все двадцать членов команды, чтобы Аньезе на борту парохода находилась в мужской одежде. По словам Джакомо, таким образом не разозлим Посейдона и рейс будет успешным. Аньезе такое ограничение свободы явно не понравилось, но вслух свое негодование она не выражала. Забилась в каюту и выходила только на прием пищи в обществе капитана. Со мной девушка тоже не общалась, хотя каюта находилась в паре шагов.

В Гибралтаре простояли сутки, принимали попутный груз до Рио-де-Жанейро, не порожняком же идти через океан, а также догружались углем. Капитан Джакомо с гордостью говорил, что «Генуя» в тихую погоду может развить скорость до восемнадцати-девятнадцати узлов, но лучше пересекать океан в экономном режиме, давать не более пятнадцати узлов. Я в этих тонкостях разбирался слабо, только кивал головой в знак согласия.

Следующая остановка была на Тенерифе. Приняли еще немного груза и угля, ведь до самой Бразилии, заходить в порты не планировали.

На седьмой день путешествия «Генуя» попала в шторм. Он был слабее того, пережитого мной на пароходе «Республика», но судно раскачивало изрядно.

Наверное, сильный страх вынудил Аньезе с наступлением ночи перебраться в мою каюту. Дрожащая, с широко распахнутыми глазами, в белой ночной рубашке, девушка вломилась в каюту без стука и, не говоря ни слова, залезла ко мне под одеяло, разбудив меня. Ну вот, получите подарок. Что мне с ней делать? То мы нос воротим, а то внезапно забираемся в постель к незнакомому мужчине. Умом женщин понять трудно.

– Успокойтесь Аньезе, шторм не вечен, – успокаивал я гостью, – скоро шторм закончится, волны улягутся, выглянет солнышко, все будет хорошо.

– Не гоните меня, Генрих, – взмолилась девушка, – я боюсь одна находиться у себя. – Со мной такого раньше никогда не было, я много плавала на разных судах, один раз на парусной яхте ходили в Египет. Но то были плаванья по Средиземноморью, а в океане я впервые.

– Все бывает когда-то впервые. Если вы не сильно храпите во сне, тогда оставайтесь. Хочу предупредить, я во сне себя не контролирую, могу нечаянно позволить себе некоторые вольности.

– Ладно, переживу как-нибудь, вдвоем не так страшно.

Я в меру сил постарался излечить девушку от страха.

Руки скользнули под рубашку, где я нашел небольшие упругие груди. Начал их нежно массировать и ласкать. Соски и сами груди обрели каменную твердость. Что интересно, Аньезе не препятствовала моим действиям, а значит, рубашку – долой. Усилил ласки. Я целовал шею, грудь и живот девушки, а руками продолжал проводить исследование ее тела, оглаживая спину и другие интересные места. Губы Аньезе растянулись в довольной улыбке, я их накрыл жарким поцелуем. Теперь девушка подрагивала не от страха, а от ласки, глазки начали томно закатываться, а из уст слетал тихий стон. Видно, девушка очень напугалась, избавлял ее от недуга до самого утра. Хорошо, что шторм еще не утих, и до слуха команды не долетали наши сладострастные крики.

Утром, при дневном свете рассмотрел спящую девушку. Лицо очень симпатичное – казалось, его вылепил искусный скульптор, нелишенный таланта воспевать красоту женщин. Я нагло любовался ее длинными, стройными ногами и плоским животом. Длинные тонкие икры плавно переходили в округлые коленки. Довольно крепкие бедра. Тонкая талия, сродни осиной. Поэтому у меня сразу же возникли вопросы. Как Аньезе будет рожать с такой тонкой талией? Где ребенок поместится? А грудь! Эти два небольших холмика, с призывно торчащими сосками, не позволяли отвести от них взгляд. Интересно, а в этой груди будет достаточно молока для вскармливания ребенка?

Еще двое суток бушевал шторм. Он то усиливался, то ослабевал. Лишь на третьи сутки мы вышли на спокойную воду.

По обоюдному согласию наши отношения с Аньезе в дневное время решили держать в тайне, демонстрируя прежнюю холодность, чтобы не вызывать у команды и капитана разных ненужных мыслей. Ночное же время предполагали использовать для расширения кругозора и услады наших тел. До порта Буэнос-Айреса мы не надоели друг другу, а я совершенствовал свое умение в общении с женщинами. Плюс ко всему Аньезе рассказала мне обо всех клиентах Франчески Колетти, по крайней мере, о тех, кого знала. Общаясь с девушкой, тренировался проводить вербовочную беседу. Мне удавалось вербовать Аньезе по нескольку раз за ночь, она всегда отвечала согласием.

Часто меняя лошадей в легкой и удобной повозке, за четыре дня добрались до асьенды дяди Франца. О, какая это была встреча! От количества объятий начали болеть плечи, сестры в объятиях проявили особое рвение.

Передал Францу привет от фрау Гертруды Леманн, чем сильно удивил дядю. Он думал, что она за прошлое на него обиделась. Затем я официально представил постоянного представителя торгового дома Колетти – Аньезе Росси. Вначале дядя не понял, зачем ему в асьенде какая-то женщина, но когда я ему растолковал весь смысл будущих торговых отношений, присутствию Росси даже обрадовался.

На следующий день понятия дня и ночи перестали существовать. Все занимались подготовкой груза для «Генуи». Франц – молодец, отправил Курта к старосте немецкой общины, который бросил клич среди соплеменников. Буквально к вечеру в асьенду дяди начали свозить первоклассную говядину и свинину холодного копчения. Плотники Франца сколачивали из тонких досок вентилируемые ящики. Замотанные в просоленную мешковину вкусности помещались в ящики, которые на повозках отправлялись в порт. Я указал место стоянки судна. Это надо было видеть! Караваны из нескольких десятков телег везут новые и одинаковые ящики в порт днем и ночью.

Поздно вечером, за чашкой кофе, Франц поведал мне, что на свой страх и риск продолжил выработку мясных консервов. Сейчас на складе заводика скопилось около ста тысяч банок. Пять тысяч банок у него купили промышленники, занимающиеся разработкой оловянных рудников на юго-западе страны. Отзывались о консервах положительно, даже внесли задаток на новую партию в двадцать тысяч банок. Франц готов организовать круглосуточную работу заводика, однако неритмично поступает жесть для банок, есть задержки. Семьдесят пять тысяч банок решил я забрать в Австрию, почему-то был уверен, что найду, где их пристроить.

По настоянию Аньезе с дядей Францем был заключен письменный договор от имени торгового дома Колетти, я своей подписью заверил его.

Одиннадцать дней и ночей потратили на загрузку «Генуи». Франц, переминаясь с ноги на ногу, попросил забрать у него пятьдесят мешков зерен отличного бразильского кофе. По словам дяди, кофе ему досталось случайно, и такое количество ему не надо. Что-то мне подсказывает, кофе имеет контрабандное происхождение.

На прощальном ужине я предложил дяде снять в Буэнос-Айресе дом или склад, где можно хранить, без ущерба качеству, продукцию. По приходе судна весь товар можно будет быстро загрузить на судно, ведь нахождение в порту парохода обходится недешево. Пока регулярность рейсов будет – один пароход в три месяца. А затем, если хорошо пойдет реализация, частота возрастет. Главное, чтобы успевали накапливать товар.

Ночью прощался с Аньезе. Она оставалась в Аргентине на год, такое ей отдала распоряжение фрау Колетти. Я оставил Аньезе пятьдесят тысяч долларов на закупку очередной партии товара. Проведя безумную ночь любви, выжав все соки из Аньезе и себя, досыпал сидя в коляске.

Весь путь до Генуи провел в гордом одиночестве. Чтобы развеять скуку, занялся изучением испанского языка, учебник купил в портовой лавке. К Апеннинскому полуострову подошли ночью, но в порт решили не заходить, видимость была никудышная – вся акватория затянута плотной пеленой тумана. Лишь во второй половине дня поднявшийся ветерок разогнал это молочное марево, и пароход подошел к причалу.

Очередная моя дальняя поездка успешно окончена.

Доложил компаньонам о проделанной работе. Вернул Ротшильду остаток денег. Барон Людвиг в присутствии Герта и фрау Колетти выдал мне премиальные в сумме пяти тысяч долларов. С благодарностью их принял.

Мои опасения в отношении консервов не оправдались, полковник австрийской армии Отто Майер, с которым я познакомился в опере, оказался начальником фуражной службы юго-восточной группы войск империи. Все консервы он с радостью забрал на склады. Просил, а скорей требовал новых поставок и в больших объемах, ведь перед ним стояла задача создания значительных резервов продовольствия. Доставку осуществляла компания «Леманн и сыновья», естественно, с моим участием. Мне удалось побывать на трех корпусных складах, один из которых находился в городе Черновцы. На протяжении всего передвижения по стране, я тщательно запоминал расположение австро-венгерских войск. Делать записи опасался, надеялся на свою память.

По возвращении, по своему каналу отправил Крестному подробное сообщение. Можно сказать, разведывательная работа потихоньку налаживается. Конечно, моя информация по значимости и по объему незначительная, но если учесть, что в Генеральный штаб поступает много сообщений, то общую картину по будущему противнику и о его подготовке составить можно.

Вращаясь в среде торговцев, я постепенно обрастал связями, подчас экзотическими. Одна только Марыся Яблонская чего стоит.

В один из дней Яблонская собственной персоной явилась в контору компании, похоже, очень ей хотелось получать от нас качественный аргентинский продукт, весть о котором по столице распространилась довольно живо. Только она назвала свое имя, у меня в памяти вплыла имеющаяся информация.

Довольно симпатичная и немолодая уроженка Лодзи являлась хозяйкой дома терпимости, расположенного в пригороде Вены. Совсем небольшой городок Гринциг, около тридцати одно – и двухэтажных домиков, располагается на возвышенности в окружении сплошных виноградников. В городке в каждом доме делают вино. Молодое вино начинают продавать 11 ноября в честь праздника святого Мартина, и делают это на протяжении трехсот дней. Потом вино стареет и его отдают на переработку.

Если находиться в центре городка, рядом с храмом святого Мартина, то, не напрягая зрение, можно хорошо разглядеть Вену. Многие жители столицы, приезжают в Гринциг, чтобы отдохнуть от суеты, насладиться вкусным вином и жаренными на открытом огне свиными ребрышками – фирменным блюдом местных харчевен. Вот в этом живописном месте пятнадцать лет назад приобрела большой дом некая полька Яблонская. Это по бумагам она покупала, а на самом деле дом приобрел ее очень влиятельный любовник. Правда это или вымысел, неизвестно. После покупки дома любовник прекратил с Марысей какое-либо общение, поэтому, чтобы выжить, Яблонская организовала бордель для высокопоставленных особ, наняв полтора десятка симпатичных девушек. Пока Марыся была молода и полна сил, не отказывала себе в удовольствии обслужить понравившегося кавалера. Потом, по мере увядания, Яблонская сосредоточилась на вопросах управления и снабжения своего заведения.

Еще раз внимательно окинул взглядом сидящую передо мной даму. Прилично одета, в меру пользуется помадой. Неискушенному собеседнику могло бы показаться, что вы общаетесь с дамой из приличного общества. Но если внимательней присмотреться, то можно заметить некоторые несоответствия. Например, на левом плече платья Марыси приколота большая красная роза, совсем не гармонирующая с темно синим цветом наряда. Неискренняя, как бы заискивающая улыбка не сходила с лица женщины, обороты речи и построение фраз было иным. Да еще много косвенных признаков свидетельствовали о причастности Яблонской к профессии с низким уровнем морали. Проще говоря, проститутка видна невооруженным взглядом. Это я так думал, рассматривая посетительницу, и не знал о своем заблуждении.

Поскольку иных сотрудников в настоящий момент в конторе не было, разговаривать с посетительницей довелось мне.

– Генрих Вольф к вашим услугам, – представился я. – Чем могу быть вам полезным?

– Лично мне вы полезным быть не можете молодой человек, а вот моему заведению очень даже. Я хочу получать от «Леманн и сыновья» продукты, о качестве которых судачит вся Вена. Поверьте, денег у меня достаточно и я могу раскошелиться.

– Мы готовы с вами заключить соглашение, но поставку начать со следующего месяца, когда прибудет очередная партия груза.

– А раньше нельзя? Я и мои девочки будут вам, лично – вам, благодарны безмерно.

В другом месте от Марыси постарались бы попросту отделаться, сослаться на отсутствие возможностей, или придумали бы какой-то иной повод. Но компания «Леманн и сыновья» дорожила каждым клиентом, и не только из-за денег. Все люди, вольно или невольно, являются носителями полезной информации, из общего потока которой можно вычленять оперативно значимую, либо могут предоставлять услуги, необходимые для проведения активных оперативных мероприятий. Поэтому, помня наставления своих учителей, я решил не отказывать Яблонской, а постараться установить с ней доверительные отношения. Ведь несравненная Марта Генриховна говорила мне, что в постели мужчины иногда говорят очень много. Учитывая тот факт, что бордель у фрау Яблонской элитный, то информация там циркулирует очень интересная.

– Фрау Марыся, только для вас, случайно на складе найдется запрошенный продукт, – произнес я с улыбкой. – Готов лично отвезти его по указанному вами адресу.

– Не боитесь за свою репутацию? Открыто приехать в мое заведение – нужно быть смелым человеком, или безрассудным.

– Торговцы, купцы и водоносы, еще с незапамятных времен, посещали дома всех людей, невзирая на их статус. А мне что-то может у вас грозить?

– Какие угрозы, девочки у меня смирные и чистые. Вы будете в полной безопасности, ну, может, кто-то из девочек позарится на такого красавца. Признаюсь, такой экземпляр самцов в мое заведение еще не попадал.

– Скажите такое.

– Еще издревле считалось, что сильный самец для женщины – залог выживания. Всегда свежее мясо и пещера с жарко горящим костром. Защита спутницы жизни от пещерного медведя, и от людей другого племени, которые могут ее похитить, убить, сделать рабыней. Люди многие годы поступают вот так, пытаясь выживать в череде бесконечных бедствий и войн. Выжили только те, кто сумел приспособиться и найти себе надежную защиту. Остаться на плаву смогли только самые сильные, самые хитрые и самые умные женщины. Я тоже оказалась умной – потому не сдохла под забором нищей и голодной. Удивлены словам из уст проститутки? Не надо. Я в свое время получила неплохое образование, и только обстоятельства заставили меня заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь. Смотрю, вы далеко не глупый мальчик и не ханжа, не испорчены обществом и излишним женским вниманием, поэтому предлагаю вам дружбу. Честно сказать, вы мне понравились, будь я моложе, тогда бы… Ах, ладно, что говорить о несбыточном. С сегодняшнего вечера вы можете посещать мое заведение в любое удобное для вас время, обслуживание обещаю на высшем уровне.

Естественно, дружить с Яблонской я согласился, и товар доставил в ее заведение, правда, услугами пока не воспользовался, воздержался.

Герт и фрау Гертруда только улыбались, когда я сообщил им о налаживании контакта с Яблонской.

– Генрих, я несколько лет назад присматривался к заведению Яблонской, но поскольку не было острой необходимости, налаживать отношения не торопился, – отметил Герт. – Фрау Гертруда тоже не одобрила бы мое общение с такими женщинами.

– Дорогой, ты уже был не в том возрасте, чтобы скакать по постелям проституток. Это Генрих у нас молодой и красивый, ему не зазорно, и даже полезно бывать в обществе женщин. Конечно, афишировать посещение борделя не следует.

– Да-да, соглашусь с тобой дорогая. А к вам, Генрих, у меня просьба. Попробуйте среди клиентов Яблонской выявить представителей германской или австрийской армии, для подбора достойных кандидатов на вербовку. Понимаю, задача непростая, но такую поставил нам ваш Крестный, обратив в своем последнем сообщении особое внимание на необходимости активизации вашей работы в плане физического проникновения к местам средоточия вражеских секретов. Он выразил обеспокоенность отсутствием у Вас агентуры, обладающей возможностью предоставлять важную для генштаба информацию. Да, вы, Генрих, лично добываете сведения, которые положительно оцениваются нашим руководством. Но этого мало. Крайне важно провести мероприятия по вербовке оперативных источников из числа секретоносителей. Это же хорошо известная вам прописная истина. Без наличия на личной связи агентов настоящий разведчик таковым считаться не может, извините, но это, так сказать, суровая правда жизни людей нашей профессии. Вы же не связник или сотрудник другой подобной специальности. Вашу, не сомневаюсь, отменную теоретическую подготовку следует закрепить на практике конкретными результатами. И это не самоцель. Вам жизненно важно организовать надежный канал своевременного регулярного поступления достоверной, объективной информации по военной тематике. Выбрав объект заинтересованности, активизируйте его всестороннее изучение. Акцентируйте ваше внимание на выявлении у этого человека не только оперативных возможностей и способностей, но и особенностей его характера, слабостей, препятствующих привлечению его к сотрудничеству в качестве нашего источника. Особое внимание уделяйте анализу характера начала вашего знакомства с ним, не является ли он инициатором первых встреч с вами, что может свидетельствовать о возможной подставе контрразведки. Был такой случай, впрочем, благополучно завершившийся, и в моей практике. Удалось локализовать возможные негативные последствия и даже извлечь определенные оперативные выгоды, главное, своевременно выявить признаки и аккуратно, без лишнего шума принять соответствующие меры. Прошу правильно понять мои наставления. Ни в коей мере я не хочу нанести вам обиду. Но, согласитесь, вы слегка увлеклись несколько иными возможностями получения информации. Полученная вами в последнее время информация свидетельствует о некоторых признаках военных приготовлений наших вероятных противников, но генштаб требует конкретные данные о реальных планах противника, желательно в документах. Если для изучения кандидата на вербовку вам потребуется свобода передвижения для посещения тех же, что посещает объект, питейных или иных заведений – заблаговременно обращайтесь. Все в наших руках. Я под благовидным предлогом уменьшу вашу нагрузку в торговых делах, чтобы у коллег это не вызывало ненужных вопросов – конспирация должна быть на первом месте. Это тоже прописная истина, но не следует ни на секунду забывать о ней. Ибо у бдительности, у отношения к конспирации есть одна коварная особенность, сгубившая некоторых коллег – ее повышенная способность к притупляемости, эдакая самоуспокоенность, я бы сказал, к ослаблению способности реальной оценки обстановки в вашем окружении. Другая крайность – необоснованное нагнетание страхов, непроизвольное скатывание в состояние психики, называемое манией преследования. Вам во время подготовки должны были доводить информацию о подобном случае, имевшим место несколько лет назад в одной из наших итальянских резидентур. Тогда пришлось по состоянию здоровья сложными путями выводить подпольного сотрудника в Отечество, перестраивать способы связи со многими оперативными источниками, а работу с некоторыми из них в целях безопасности прекращать вовсе или консервировать, так сказать, до лучших времен. Все это нежелательно и очень осложняет ход налаженного поступления информации. В условиях постоянной ломки своего «Я», вживания в чужой образ с чужим языком, отказа от привычного ритма и образа прежней жизни человек нашей профессии начинает испытывать сильные психологические перегрузки, чреватые непредсказуемыми последствиями, от которых я и хочу вас оградить. Вы мне симпатичны, я рад, что Крестный подобрал мне такого надежного и умного напарника в наших непростых делах. Практический опыт – дело наживное. При появлении у вас каких-либо сомнений, подозрений немедленно, без стеснений, запросто, обращайтесь ко мне за советом. Всегда вас поддержу, помогу. Вы же знаете – наша подпольная группа – группа единомышленников, и цель у нас одна.

– Все понял, буду стараться.

Я продолжал совершать вояжи по территории Австро-Венгерской империи, прикрываясь делами компании. Удалось установить места расположения многих складов стратегических запасов продовольствия и обмундирования имперской армии. Побывал Трансильвании, где заметил производство работ по инженерному укреплению и организации обороны мостов через реки и речушки. Все железнодорожные мосты уже взяты под плотную охрану войсками.

Подробную карту с нанесенными местами расположения выявленных войск и складов, с подробным описанием направил Крестному.

Всегда, по возвращении в арендованное жилье, фрау Тереза кормила меня вкусными обедами. Надо сказать, это у нее получалось замечательно. Я, как жилец, ее полностью устраивал. Нешумный, ненадоедливый, по несколько недель и даже месяцев не бываю дома. Кстати, аренду жилья я продлил еще на два года, внеся деньги за весь период, и выдал фрау Терезе финансы на свое кормление.

Когда оставался один у себя в комнате, сразу наваливалась тоска по детям. Пока бегаешь и занимаешься делом, еще нормально, но стоит только отойти от дел, все, хоть волком вой, хочется увидеть деток. Я уже сообщал об этой проблеме Крестному, но пока одобрения на встречу не получил. Так и дети вырастут, а их отец этого не увидит. В очередной раз мысленно поругал себя за расслабленность, и приказал сконцентрировать внимание на работе. Провел ставшую уже традиционной физкультурную разминку, поприседал с креслом на вытянутых руках, выполнил подряд десяток особо сложных ухваток для рук и ног. Поработал с ножом. Старался поддерживать свое тело в хорошем состоянии. Физическая нагрузка всегда воздействовала на мою психику положительно и успокаивающе. Вот со стрельбой проблемы. Негде стрелять, а бегать по Вене в поисках доступного тира опасно, можно привлечь к себе внимание.

Утром, позавтракав, отправился в контору компании, нужно было пересмотреть перечень материалов для заводов Круппа – Ульрих спихнул мне эти вопросы.

С ехидной улыбкой на скучном лице, секретарь Леманна вручил мне небольшой белый конверт, отметив, что он пахнет дорогими духами, которые могут позволить себе только богатые дамы. Поблагодарив Шульца за любезность, ушел в свой кабинет, которым я обзавелся с недавних пор. Герт переселил группу коммивояжёров в соседний дом.

Вскрыв конверт, прочел послание: «Жду сегодня в семь вечера. Франческа». Зачем я понадобился фрау Колетти? Работа с Аргентиной налажена, грузы оттуда поступают регулярно, реализуем их здесь быстро, деньги распределяются справедливо. Правда, скоро истечет год пребывания Аньезе Росси в асьенде моего дяди. От Франца мне передали несколько писем, он очень доволен сотрудничеством и прибылью. Мне он передал десять тысяч североамериканских долларов, указав, что это маленькая премия за мои труды, а остальное обещал положить на счет в банке. Да, я использую клиентуру Колетти в Австрии, но не наглею, и не нарушаю никакие договоренности. Приглашение выглядит более чем странным. Но делать нечего, фрау Колетти нужно уважить, она нам полезна. Посоветоваться с Гертом и фрау Гертрудой в настоящий момент не мог, они только через пару дней вернуться в Вену из Баден-Бадена, где официально поправляли здоровье, а на самом деле встречались со своим резидентом.

Надо заметить: это очень сложное и серьезное мероприятие при кажущейся обывателю простоте. Маршрут движения к конспиративной квартире на встречу с резидентом, роль которой может выполнять и не только квартира в жилом доме, но и, к примеру, букинистический магазинчик или трактирчик, заранее изучен, подробно расписан в справке о способах связи другими нелегалами или разведчиками посольской ризидентуры. Этот маршрут проверен и утвержден руководством. В нем имеется множество оговорок на всякие непредсказуемые случаи, которые все же всегда стараются предусмотреть, с описанием запасных вариантов действий, зачастую с проставлением различных меток в различных местах и тому подобное. Не сомневаюсь, что для четы Леманнов эта встреча не была приятным путешествием на курорт. Они несколько часов проверялись, двигаясь строго по утвержденному маршруту.

Фрау Гертруда несколько раз осуществляла контрнаблюдение за передвижением своего мужа на некоторых участках хитро составленного маршрута, и, обладая прекрасной и дополнительно натренированной памятью на лица, фиксировала все повторяющиеся средства передвижения или повторяющихся прохожих, следовавших за гером Леманном.

Маршрут позволял не оглядываться по сторонам в поиске филеров, а обращать внимание на окружающую обстановку, использую естественные повороты улиц, переулков, проходных дворов – так называемых «игольных ушек» и подобное. То есть внешне это выглядело естественно и не бросалось в глаза. Тем не менее мои коллеги были внутренне напряжены и испытывали большое психологическое напряжение и постоянный дискомфорт.

Передавая мне свой практический опыт работы в особых условиях, которым я был впечатлен чрезмерно, гер Леманн любил говаривать: «Ареста не боятся только глупцы, умные же люди его не боятся, но опасаются, соблюдая все требования конспирации». Еще бы, ведь операции по связи являются очень опасными в плане возможных последствий.

По результатам прохождения маршрута, не получив запрета на встречу каким-либо из ранее оговоренных способов, супруги Леманн принимают решение о заходе на конспиративную квартиру. Выполняют они определенные условия и после встречи с резидентом, которые происходят крайне редко, в исключительных случаях. Наиболее приемлемым является безличный способ связи, в том числе и посредством использования тайников.

В голове у разведчиков постоянно, ежечасно и ежесекундно, хранится огромный объем информации, касающийся в том числе и условий встреч с агентурой, безусловное выполнение которых является залогом безопасной работы, особенно нелегалов, которые не имеют дипломатического иммунитета. А я, пока мои напарники строго следуют способам связи, абсолютно не ощущая всех прелестей курортного города, тороплюсь к прекрасной итальянке и с тревогой ломаю голову о причине этого визита. Нас окружают красивые женщины и прекрасные города, чего в полной мере ощутить нам не дано – такова уж судьба. Что ж, назвался груздем – полезай в кузовок!!!

Очнувшись от этих нагрянувших мыслей, я осознал, что часть пути провел без наблюдения за обстановкой, нарушив все, о чем только что думал. «Недопустимо, – подумал я и выругал себя последними словами. – Вот так вот незаметно и оказываются в кутузке». А вот скоро и нужный особняк.

Выйдя из экипажа за квартал до дома фрау Колетти, одернул полы пиджака, достал букет роз, а также небольшую корзинку с фруктами и бутылкой дорогого венгерского вина «Пешт». Неспешной походкой, вновь периодически проверяясь на предмет наблюдения, направился в сторону дома Франчески. На полпути зашел в кондитерскую лавку. Внимательно осмотрел предложенные сорта конфет, а заодно и всех покупателей и посетителей, вошедших в лавку после меня.

Зашла только молодая дама с девочкой трех-четырех лет, от нее опасность не исходила, а значит, я излишне проявляю предосторожность. Хотя нет, конспирации много не бывает, главное, не терять голову и не ударяться в крайности. Пусть опасение кажется излишним, но не хочется прозевать опасность. Очень трудно избавиться от беззаботного, как в прежней беззаботной жизни, перемещению по городу. Ого, вот так раз – прежнюю жизнь стал считать беззаботной… Однако, забавно! Интересные коленца откалывает мое «Я». В итоге, купив фунт шоколадных конфет «Замок», продолжил свой дальнейший путь, не ослабляя бдительности.

Фрау Колетти встретила меня лично, приняв от меня цветы и подарки, провела в гостиную, где был накрыт ужин на двоих.

– Не вертите головой Генрих, прислуги в доме нет, – сказала Франческа, – я специально ее отправила, чтобы нашей беседе никто не мешал.

– Мы будем только беседовать или еще и кушать? Я специально не ужинал, зная, что вы меня обязательно усадите за стол.

– Я стала настолько предсказуемая? Не беспокойтесь, без ужина вас никто не оставит. Все уже на столе, а кофе я сварю сама.

Отбивная из телятины, поджаренные колбаски, покрытая румяной корочкой курица, свежие красные помидоры, просто бросались в глаза, вызвав у меня обыкновенное непроизвольное урчание в животе. Раздолье для гурмана. Поухаживал за фрау Колетти, наполнил ее бокал итальянским белым вином «Дольче вита». Второго приглашения к ужину мне не надо. Уселся на свой стул, стал насыщаться. Да, повар Франчески постарался, все вкусно.

Фрау Колетти кушала мало, клевала как птичка, так, для виду поковыряла вилкой отбивную, пригубила бокал с вином. Определенно с Франческой что-то не так, она какая-то задумчивая. Вот, скажите, зачем за ужином загружать голову посторонними мыслями? Отвечу, так устроен человек, чтобы думать. Эти мысли отбили у меня аппетит, хотя глаза съели бы еще куриную ножку. От беспокойной головы может стать в желудке пусто. У меня, слава Богу, не совсем пусто.

– Фрау Колетти, вы совсем не притронулись к ужину, – пытался привлечь к себе внимание хозяйки. – У вас возникли проблемы?

– Нет-нет, все хорошо, – встрепенулась Франческа, – я сейчас сварю кофе, у меня есть к нему вкусные свежие булочки.

Съев три булочки, запив чашкой кофе, уставился вопросительным взглядом на фрау Колетти.

– Вижу, что не терпится вам, Генрих, узнать причину приглашения, – ставя чашку на стол, сказала фрау Колетти. – Хочу вам рассказать о своей семье. Не думайте, что на старости лет Франческа Колетти превращается в умалишенную особу. Я в здравом уме и твердой памяти.

Торговому дому Колетти без малого четыреста лет. Он был знаменит в Милане тогда, многие столетия назад, и не менее знаменит сейчас. Не стану вас утомлять перечислением всех колен и поколений, расскажу легенду, ей чуть более ста лет.

Во второй половине XVIII века молодая девушка Беатриче отбила у своей близкой подруги возлюбленного Луиджи Колетти – такое иногда бывает. Подруга оказалась на удивление мстительной, пошла к местной ведьме, и та прокляла семью Колетти до седьмого колена, но не на смерть, а на рождение мальчиков. Правда это, или вымысел, сказать трудно, но некое подтверждение проклятия есть. У Луиджи и Беатриче Колетти родилась девочка Лючия. Как ни старались потом супруги зачать еще ребенка, все попытки были безуспешными. Родители души не чаяли в единственном ребенке. Наняли ей лучших учителей. Местный художник обнаружил у Лючии способности к живописи. Еще в раннем возрасте Лючия писала неплохие портреты родителей и знакомых. Иногда изображала животных, в основном котов и собак.

Когда девушка подросла, родители выдали ее замуж по любви. Но этот брак счастья Лючии не принес, муж оказался содомитом. Когда французы напали на север Италии, и приближались к Милану, муж Лючии сбежал, оставив бедняжку одну. Спустя некоторое время русско-австрийские войска под предводительством полководца Суворова освободили Милан. Лючия случайно встретила молодого русского офицера Стефана и полюбила его с первого взгляда. Да, Генрих, мы, женщины, бываем непредсказуемыми и такими впечатлительными. Любили они друг друга всего одну единственную ночь, наутро офицер отбыл с войском дальше. На прощание, своему возлюбленному Лючия подарила золотой медальон с изумрудами. В положенный срок у Лючии родилась девочка, получившая имя Стефания, женское имя в честь отца. Второй раз Стефан побывал в Милане некоторое время спустя. Он буквально вырвал Лючию с дочерью из лап голодной смерти, на которую их обрек внезапно вернувшийся муж. Устроивший в доме Лючии, на ее же деньги содомский притон.

Пробыв с Лючией несколько дней, Стефан вновь ушел воевать. Больше они не виделись ни разу. Много лет прошло, сменились поколения, но от проклятия семья, похоже, не избавилась, у нас продолжают рождаться одни девочки. У меня есть взрослая дочь и внучка подрастает. Торговый дом Колетти на наших плечах. Моя дочь Эстер с внучкой Агатой продолжает жить на нашей вилле в Милане, а я обосновалась здесь – в Вене.

– Интересная легенда. А зачем вы мне ее рассказали?

– А затем, Генрих, чтобы вы, прослушав ее, взглянули на эти вещи.

Фрау Колетти положила передо мной фотокарточку и медальон с изумрудами.

Этого я не ожидал. На фотокарточке был портрет моего предка – Головко Степана Ивановича в мундире поручика русской армии. Почти такой же портрет висит в моем родовом гнезде, только Головко там написан капитаном в егерском мундире. Медальон с изумрудами, точь в точь, как у моей мамы. Получается, два одинаковых медальона, находящиеся в разных местах, могут быть изготовлены руками только одного мастера. Ситуация, однако, надо попытаться как-то вывернуться. Где я наследил? Неужели Колетти используют австрийские контрразведчики, что-то насобирав на меня? А я, получается, проморгал очевидное – прав был гер Леманн, настраивая меня на разумную бдительность. Господи, так проколоться! Провели на мякине… Стоп! Или фрау Колетти ведет какую-то свою собственную игру? Стоишь ты, Станислав Владимирович, на грани провала.

– Можете ничего мне не говорить, Генрих, ваши глаза уже все сказали, – положила мне на плечо руку Франческа. – Однозначно, вам знакомы эти предметы.

– Вы хотите сказать, что изображенный на портрете русский офицер доводится вам родственником? – хриплым голосом, с трудом что-либо соображая и лихорадочно размышляя о путях выхода из критической ситуации, произнес я.

– И не только мне, но и вам. Ваше сходство со Стефаном поразительное, вы впитали все черты его лица. Медальон вам также знаком, не думайте отпираться. Я когда вас первый раз увидела, была поражена. Рядом со мной находился живой человек с портрета в моем доме. С толку меня сбивал ваш фрак. Я написала Эстер, и она сделала фотокарточку с интересующего меня портрета, а медальон всегда при мне.

– Позвольте, но как портрет у вас появился? Вы же сказали, что Лючия и Стефан пробыли вместе мало времени, а чтобы написать портрет позировать надо не один день.

– Согласна, не один. Но если верить легенде, Лючия написала портрет по памяти, видно сильно она любила этого офицера. Поэтому я делаю заключение, что мы с вами Генрих – родственники, у нас общий предок.

– Интересная гипотеза. Мало ли в Европе похожих между собой людей? Сколько войн было! Люди уходили из одних мест, селились в других. Народы и племена неоднократно перемешались. Природа, знаете ли, такие фортели выкидывать может. Я склонен полагать, что сейчас имеет место быть именно такой странный и необъяснимый случай. Мистика какая-то, да и только! А мысли о том, что возлюбленным Лючии мог быть офицер – австриец или немец вы не допускаете?

– Я застала свою бабушку Стефанию живой, у нее сохранилось в памяти лицо высокого и красивого русского генерала. Она видела его всего один раз, но запомнила этот образ на всю жизнь, ведь тогда она впервые узнала, кто ее настоящий отец. По словам моей бабушки, было изготовлено два одинаковых медальона с изумрудами. Один остался у Лючии, а второй она подарила своему возлюбленному Стефану – русскому офицеру.

– На портрете, по вашим словам, изображен русский поручик, а бабушка говорила о генерале.

– Стефания встретила отца в возрасте двенадцати лет. Детская память способна запомнить даже самые мелкие детали. Если бабушка сказала, что их дом посещал русский генерал, значит, так и было.

– Мне, конечно, лестно, что вы меня причисляете к своим родственникам, и я буду гордиться этим родством. Но как вы объясните мое родство с этим офицером? Мои родители и я длительное время прожили в Африке, я там родился и жил. Там же чуть не расстался с жизнью. На мой взгляд, Африка расположена очень далеко от России.

– Именно сей факт несколько меня смущает, и я обязательно докопаюсь до истины.

– У меня есть предложение. Ваша легенда произвела на меня неизгладимое впечатление и вызвала некоторое душевное смятение. Мне надо время, чтобы все переосмыслить и понять. Поверьте, я не собираюсь отказываться от предполагаемых родственных связей между нашими семьями, но я должен разобраться. Все так неожиданно.

– Я вас не тороплю. Знайте, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.

Распрощавшись с Франческой, пошел к себе домой, предаваясь в пути размышлениям. Выбила меня из колеи беседа с фрау Колетти, лишила душевного равновесия, и посоветоваться не с кем. То, что я нахожусь на грани провала понятно. А, может, не все так печально?. Надо просто подождать, все рассосётся само собой. Пошлю Колетти с родственными чувствами подальше с улыбкой, но дружить с ней не перестану. Или упасть даме на грудь, рыдая, и благодарить Господа о приобретении родственников? Я же по легенде полный сирота. От мельтешения мыслей голова побаливать начала. Может, прийти домой и хорошенько пройтись по коньячку!? Правда, в одиночку пить никогда не приходилось, и противоестественно так вот напиваться. И тут мне в голову прилетела интересная, и, наверное, спасительная мысль. Этой мыслью было посещение заведения Марыси Яблонской. Пусть не очень этично будет выглядеть мой вояж, но, как мне показалось, именно таким путем я смогу привести себя в норму. Спустя полчаса, я переступил порог заведения фрау Яблонской.

– О-о-о, кого я вижу!? – с улыбкой направилась мне навстречу Марыся. – Прошу вас пройти в мой кабинет, – прошептала мне на ухо фрау Марыся, и повела туда, взяв под руку.

Толком и осмотреться не успел, оказался в роскошном кабинете хозяйки заведения. С моего последнего, подчеркиваю, делового визита, кабинет почти не изменился, добавился только диван, покрытый белой кожей.

– Не часто вы нас жалуете своим вниманием, Генрих, – капризно надув губы сказала Яблонская. – вот и Леманн ни разу не заглянул ко мне на огонек.

– Гер Леманн много времени отдает работе в компании, и жена у него есть.

– Ай, бросьте Генрих. У меня бывают и министры, и финансисты, и лица монарших кровей, а о всяких там генералах и полковниках и говорить не приходится. И заметьте, все имеют жен, а кое-кто и содержанок, однако не забывают дорогу в мое заведение. Потому-что только у меня можно получить все удовольствия сразу. Вы, надеюсь, тоже хотите попробовать?

– Хочется расслабиться, отрешиться от проблем.

– Тогда могу предложить вам, Генрих, удобное и уединенное место. Есть у меня небольшой флигель, стоящий несколько в стороне от основного здания. Смею вас заверить, вам будет комфортно. Бассейн с теплой водой, шикарные апартаменты с громадной кроватью. Самые свежие завтраки и обеды, если пожелаете. Никто мешать не станет. Обычно у меня там останавливаются очень влиятельные люди, которые не хотят афишировать своего присутствия. Один раз в месяц, на два-три дня, флигель арендует какой-то высокий военный чин из Берлина. Он обычно приглашает к себе моего мальчика Йошку.

– Мальчика?

– Да, мальчика. У каждого человека, Генрих, свои вкусы и предпочтения. Вам нравятся женщины, а военному – мальчики. Я не лезу к своим клиентам с вопросами, просто стараюсь удовлетворить их запросы и получить денежки. Кстати, военный платит щедро не только Йошке, но и за аренду флигеля не скупится. Заказывает дорогие блюда и напитки из моего ресторанчика, себя и мальчика кормит. Поскольку, я так поняла, вас мальчики не интересуют, тогда пришлю свеженькую девочку Ядвигу. Она у меня всего полгода. Опыта, конечно, еще мало, но она очень старательная. Умеет делать массаж.

– Хорошо, присылайте.

Яблонская позвала свою помощницу, в сопровождении которой я проследовал во флигель.

Не обманула меня фрау Марыся. Флигель был действительно шикарен и удобен. Большая комната обставлена добротной мебелью. Стены оклеены дорогими обоями. Пол устилал огромный ковер. По моему мнению, он немного не вписывался в интерьер комнаты, был усыпан большими красными маками. Здесь бы подошли более спокойные тона. Имелась ванная комната с унитазом и душем. Наибольшее впечатление на меня произвел бассейн, выполненный в античном стиле. Все стены, пол помещения и сам бассейн выложены белым мрамором. По периметру установлены невысокие мраморные скульптуры, среди которых я опознал только Зевса. Широкие деревянные лежаки предназначались для отдыха после купания в теплой воде.

Недолго думая, я снял с себя всю одежду, передал ее помощнице Яблонской и приказал нательное белье постирать, а костюм почистить. Спустившись по ступенькам, погрузился в теплую воду бассейна. Я по-настоящему блаженствовал. Казалось, постепенно уходит из тела усталость, а из головы – беспокойные мысли, от удовольствия закрыл глаза. Пребывая в неге, не заметил, когда ко мне присоединилась молодая девушка. Почувствовал колебания воды и все. Фрау Марыся не соврала, Ядвига оказалась симпатичной. Милое личико обрамляли темно русые волосы, серые глаза вопросительно смотрели на меня. Всю девушку рассмотреть я не мог, ведь она погрузилась в воду по подбородок. А куда спешить? У меня впереди два дня, еще налюбуюсь ее фигурой.

– Называйте меня Яся, – сказала по-немецки девушка с сильным акцентом, – я помогу вам совершить омовение и сделаю массаж.

– Ты где-то училась его делать?

– Меня научил отец, он циркачам делал, когда они выступали у нас в городе. Говорил, может мне пригодиться в жизни. Вот это умение мне и пригодилось.

Яся подвела меня к краю бассейна, и, усадив на ступеньки, занялась мытьем головы, смазав волосы каким-то жидким раствором, пахнущим розой. Отмыв волосы, занялась остальными частями тела. Заметил, что Яся не испытывает никакого смущения, касаясь моего тела – наверное, привыкла. Затем я по требованию девушки перебрался на лежак. Яся обильно смазала меня маслом с запахом мяты, и начала нежно массировать, начав с шеи и заканчивая ступнями ног. Оценить мастерство Яси я не мог, не приходилось ранее получать такой вид услуги. Перевернув меня на спину, девушка продолжила свое занятие. А мне было не по себе. Молодой организм на присутствие обнаженной девушки и на массаж отреагировал соответственно. Масло, мыло и мочалки остались в помещении бассейна, а мы с Ясей оказались на шикарной кровати, где провели без перерыва две любовные схватки.

Потом мы снова плескались в бассейне, а затем подкреплялись вкусным вином с яблоками и апельсинами. Что сказать о прелестнице? Милая, с хорошей фигурой. Правда, грудь маленькая, но упругая. В любовных утехах не искушена. Наверное, из-за этого ведет себя немного скованно. Придется попробовать научить, какой никакой опыт у меня имеется.

– Как ты вообще попала к фрау Марысе? – поинтересовался я в минуты отдыха после очередного постельного сражения.

– Фрау Марыся доводится мне дальней родственницей. Наш городок Сладица, очень маленький, находится на юго-западе польских земель, входящих в состав Австро-Венгерской империи. Приличную работу найти тяжело. В семье нас семеро детей, все мальчики, одна я девушка. Мне наступило время замуж выходить, а приданого нет. Не могут родители собрать нужную сумму, надо малышей кормить и одевать. Один отец трудится. Вот я и решилась, не сидеть у родных на шее, а поехать к тетке Марысе в поисках работы.

– Нашла?

– Да хоть такая, – девушка опустила голову. – Полагаю, за год накоплю нужную сумму и уеду отсюда.

– Пока будешь копить, растеряешь свежесть и молодость.

– Марыся меня оберегает, не отдает пьяным и старым, если честно, мне иногда страшно становится.

– А мужу как объяснишь потерю целомудрия?

– О-о, для обмана мужчины есть несколько способов, но я вам о них рассказывать не буду.

– С другими девчонками ладишь?

– У нас все хорошие и добрые. Мы все оказались у тети Марыси разными путями. Никто на жизнь не жалуется, даже Йошка всем доволен.

– Йошка с вами постоянно находится?

– А куда он пойдет? Дома у него нет и родных тоже. Мы за ним присматриваем. Одежду ему стираем. В лавках помогаем подобрать что-то красивое. Он у нас единственный мальчик, но больше похож на девчонку. Любит болтать, у него от нас секретов нет. Не так давно он рассказывал о своем друге из Германии. По словам Йошки, его друг Густав – военный, из какого-то высокого штаба в Берлине. Очень хороший и ласковый человек. Дарит ему дорогие подарки, вкусно кормит. Йошка обмолвился, что Густав намерен увезти его с собой в Берлин, поговорив с фрау Марысей. Только, мне кажется, Марыся без хороших отступных Йошку не отдаст – ей выгодно, чтобы немец бывал у нее в заведении, доход с него получает солидный.

Конечно, забота о своем теле не последнее дело, но и о работе забывать не следует. Мысль о необходимости получения важных сведений непосредственно из вражеских штабов не давала мне покоя все время нахождения за границей, особенно после тактичной беседы с гером Леманном – ведь меня серьезно готовили для приобретения источников оперативной информации. Посетила она меня и после слов девушки о госте из Берлина. И не просто посетила, а заставила мое сердце разволноваться и стучать в ускоренном режиме, затрепыхаться, как птица в руках птицелова. Да пусть же так затрепещет в моих руках этот германский штабист. Это не просто случай, это закономерный результат моей планомерной и упорной работы по приобретению нужных связей. Эта подготовительная работа не могла не «выстрелить». Главное, чтобы этот выстрел поразил немца, а не меня. Ведь в нашей работе очень много подводных камней и коварства противника и его разведки-контрразведки. Там тоже не лаптем щи хлебают. Нельзя допустить глупейшую и очень распространенную у всех людей ошибку в недооценке своего противника. Но я – не все люди, я – офицер генштаба России, на подготовку которого держава затратила огромные средства. И я не имею права на ошибку. Я разобьюсь в лепешку, но шанс использую на все сто процентов. Такой шанс упускать нельзя ни в коем случае. Вот это – то самое мгновение, когда каким-то десятым чувством вдруг понимаешь – в руках отличный шанс стать настоящим разведчиком в стане врага, приобрести себе хорошего агента. Да, до вербовки еще ой как далеко, но, даже не имея практического опыта в подобных делах, понимаю, что дело только во времени. Он – мой, только бы не сглазить!

Теперь я отодвинул мысли о плотских удовольствиях на задний план и процесс обучения Яси премудростям ублажения мужчин вел и процесс изучения кандидата на вербовку старался вести параллельно или чередуя приятный процесс с полезным – ненавязчивым опросом, старался узнать больше о немце Густаве. Не скажу, что это мне давалось легко, но такова наша судьба! Как ни покажется это смешным или нереальным – тем не менее так происходит, а бедный Густав даже не подозревает о петле, все сильнее затягивающейся на шее его судьбы. И этим процессом руковожу я. Что же делать – кто-то в жизни охотник, кто-то жертва. Цели, правда, в подобных ситуациях бывают разные. Но наша цель – правая! Поэтому, исподволь подвожу девушку к интересующей меня теме, невинными вопросами, на первый взгляд не имеющими отношения к немцу, стараюсь вызвать у нее ассоциации, связанные с изучаемым. Вовсю использую ее врожденную любовь к хвастовству знаниями женских секретов их замкнутого бордельного мирка, а также такое древнее чувство как скука, ведь все ее подруги остались дома, а здесь не очень-то и подружишь, хоть и мадам – твоя родственница. Или наоборот – из-за этого. Вобщем, по ситуации использую весь арсенал методов получения информации об интересующем лице, естественно, мотивируя этот интерес понятными ей вещами и обязательно в числе нескольких других посетителей. Уверен, Яся не поняла, кем я интересуюсь и что я вообще кем-то интересуюсь, а не коротаю время в непринужденной легкой беседе между… Сами понимаете, чем. Но это, разумеется, тоже в оперативных целях зашифровки истиной личности объекта заинтересованности. Вот так вот все переплетается в моей новой жизни. Честно скажу – это очень нелегко, поэтому по возможности стараюсь подходить к некоторым вещам с юмором. По крайней мере к описанию этих событий, но не к реальному участию в них. Тут шуток быть не может.

Девушка подробно описала внешность немца, манеру одеваться. Отметила, что Густав приезжает регулярно к фрау Марысе в первых числах каждого месяца. Никогда не скандалит, старается не попадаться на глаза другим посетителям заведения. Яся думает, что Густав скрывает от всех свое пристрастие к мальчикам.

Так-так, немецкий офицер, сидящий в высоком штабе Берлина, к тому же тайный поклонник содомской любви для меня очень интересен. Вот, казалось бы, пришел в бордель развлекаться с миленькой барышней, а получил интересную информацию.

Силы человеческие имеют предел. Так и с Ясей случилось. После очередной приятной борьбы обессиленная девушка просто уснула.

У меня в голове созрел предварительный план по работе с немцем. Решил, пока есть время – более детально изучить флигель (может в дальнейшем пригодиться). Заглянул во все уголки флигеля. Нашел очень удобный чулан, в котором хранилась разобранная мебель и прочий хлам. Чем мне чулан показался удобным? А тем, что имел небольшое окно, открывающееся внутрь чулана. И что немаловажно, оно выходило на глухую стену здания. Как я смог рассмотреть, от окна и до ограды владений фрау Марыси всего несколько шагов. Защелку окна я предусмотрительно согнул. Теперь, чтобы открыть окно, его нужно просто толкнуть. Приоткрыв дверь чулана, я определился с секторами наблюдения из этого места. В поле зрения попадала часть комнаты с кроватью и дверь, ведущая к бассейну. В принципе неплохой пост наблюдения, главное – скрытно его занять в нужное время.

Последующие сутки, проведенные в обществе Яси, я потратил с пользой. Занятия любовью способствовали снятию напряжения в организме и прояснению головы. Вдобавок я получил информацию о графике работы заведения фрау Марыси, о лицах, занимающихся обслуживанием посетителей флигеля. По словам Яси, немец Густав очень любит плескаться в теплом бассейне в компании своего молодого друга, и этим мне нужно воспользоваться.

Покинув вечером гостеприимный дом похоти и разврата, я провел его обследование снаружи. К окну чулана я смогу перебраться через сад соседнего участка, надо постараться не оставить следов.

По возвращении супругов Леманн в Вену, я нанес им визит. Герт был в приподнятом настроении, встретился с резидентом и немного отдохнул.

О характере полученной информации мой наставник мне ничего не говорил. А если промолчал, то значит, новых поручений для меня нет. То есть прежний наш разговор со всеми его требованиями остается в силе.

Фрау Гертруда также положительно отозвалась о посещении Баден-Бадена, отметила, что для поправки здоровья это наилучшее место в Европе. Единственно, что не понравилось супругам, это большой наплыв отдыхающих. Между произнесенных ею слов я услышал истинный смысл фразы: очень удобно в этом городе, прикрываясь необходимостью отдыха и проведения оздоровительных процедур, затерявшись среди многочисленных гостей курорта, выполнить все запланированные мероприятия по передаче большого объема добытой информации и на встрече с резидентом получить новые указания, которые меня конкретно не касаются. А задавать вопросы в подобных ситуациях в миру – признак дурного тона, а в разведке – непрофессионально и в некоторых случаях даже подозрительно и чревато последствиями.

В свою очередь я подробно рассказал о своей встрече с фрау Колетти, не умолчал о наличии медальона с изумрудами, который идентичен ювелирному изделию, имеющемуся у моей мамы.

– В непростую ситуацию вы попали, Генрих, а с вами, очевидно, и вся наша группа – констатировал Леманн. – Франческа – дама с головой, умеет просчитывать своего партнера и предугадывать возможную выгоду. Только какую выгоду она хочет получить, признавая вас родственником?

– Не знаю.

– А ваше сходство с русским офицером, и вообще вся эта легенда с вами и вашей семьей как-то связана?

– Мне сложно об этом судить, не имея достаточно информации. Мне никто и никогда не говорил, что у нас имеются родственники в Италии. Что касается сходства, то я думаю, фрау Франческа выдает желаемое за действительное. Все молодые люди моего возраста носят усы, одеваются согласно моде, ведут себя в приличном обществе достойно. Ничем я из общей массы не выделяюсь.

– Вы, Генрих, выделяетесь статью, – заметила фрау Гертруда. – Каждая нормальная женщина мечтает родить живого и здорового ребенка. Вы для этой роли подходите, как никто иной.

– Если следовать логике фрау Франчески, мы с ней родственники. Браки между близкими людьми нежелательны, тем более дочь Франчески уже замужем, есть внучка. Очень надеюсь, Франческа не рассматривает себя в качестве моего партнера по утехам.

– Вы, конечно же, шутник, Генрих. Может быть Франческа и хочет использовать вас в качестве отца наследника торгового дома мужского пола, – улыбнулся Герт. – Думает, что за сотню лет в крови рода Колетти намешано столько посторонней крови, что ваша капля не приведет к фатальным последствиям, вступи вы в отношения с ее дочерью. Мне нравится ваше хладнокровие и отсутствие паники, но мы должны в этой серьезной ситуации рассмотреть всевозможные версии и принять верное решение. Шутки – в сторону.

– Хорошо, эту версию мы рассмотрели. А если предположить, что фрау Колетти сотрудничает с Разведывательным бюро Генерального штаба австро-венгерской армии или с контрразведкой Австро-Венгрии. Допустим, контрразведчики Австро-Венгрии каким-то образом получили на вас, гер Леманн, компрометирующую информацию. Можно допустить подобную ситуацию и в отношении меня, почему нет? Используя фрау Колетти, они пытаются подобраться к вам или ко мне ближе, выявить связи, определить направления деятельности. Франческа, полагаясь на мнимое со мной родство, получает в вашем окружении надежного источника информации. Родственник, по ее мнению, не будет обманывать тетушку. В перспективе меня тоже можно подвести к интересующим контрразведку людям.

Я, гер Леманн, хочу особо отметить тот факт, что на предъявленной мне фрау Колетти фотографии портрета я сразу и без колебаний опознал своего предка, портрет которого, но в иной военной форме, имеется в усадьбе моих родителей. Опять же, случайное совпадение с медальонами редкой по красоте работы, до самых мелких деталей, – маловероятно. Получается – уже два совпадения. Здесь и одного многовато. Я бы сказал, что это было слишком большим совпадением, чтобы быть таковым. Если вспомнить ваши наставления о необходимости всегда исходить из худшего сценария развития ситуации, то вывод однозначен – возникла реальная угроза провала, моя легенда может развалиться, как старая телега, упавшая в пропасть. Она трещит по всем швам. Но при ее разработке Крестный подобного поворота событий предусмотреть никак не мог. Чья-либо вина не просматривается. Я очень опасаюсь, что у всей нашей, руководимой вами, группы возникли серьезные проблемы. Признаюсь, я, видимо, оказался плохим актером – Франческа заявила о том, что по выражению моего лица все прочитала и это, по всей видимости, не было блефом с ее стороны. Она застала меня врасплох, хотя я и настраивался перед встречей с ней на любые неожиданные повороты в наших отношениях, сделал ошибочные выводы, акцентировал свое внимание на анализе других признаков, которые мы уже обсудили. Такое предусмотреть не смог бы никто. Но, боюсь, мое лицо выражало совсем не то, чему меня учили. Предлагаю немедленно оповестить об этом руководство и до решения проблемы прекратить всю нашу деятельность, отправить соответствующие сообщения агентуре и обсудить линию моего поведения на ближайшее время. Правда, учитывая распространившуюся в целях закрепления моей легенды информацию о моей дальней родственной связи с фрау Гертрудой и вам надо принять соответствующие меры, ибо в случае осложнений объяснения о моем случайном трудоустройстве в вашу торговую фирму будут звучать неубедительно.

– Мне понятен ход ваших мыслей Генрих, – задумчиво произнес Леманн, – и я полностью согласен с вашими опасениями. Конечно, мы предпримем необходимые меры предосторожности. Береженого Бог бережет, осторожному в своих решениях и поступках человеку легче избежать опасностей и неоправданных рисков. В данной ситуации мы не можем рисковать. Но вы упускаете одну деталь, вернее вы о ней не знаете. Франческа на дух не переносит разведчиков и агентов, а также полицейских чинов любого ранга. Три года назад в ее торговый дом австрийская контрразведка попыталась внедрить своего человека. Итальянка непонятным образом его выявила, и несостоявшийся шпион исчез. Нет, он никуда не уезжал из Вены, он в буквальном смысле исчез. Один из моих агентов предполагал, что Колетти лично отправила его на небеса, так как очень хорошо умеет обращаться с короткоклинковым оружием. По слухам, у нее имеется целая коллекция стилетов, предшественниками которых были так называемые «кинжалы милосердия». Кстати, при удобном случае, под благовидным предлогом, было бы неплохо подтвердить эту информацию.

– Вот это тетушка!

– По моей информации Франческа в молодости состояла в «Крайне левой партии». Это, по сути, было сборище радикально настроенных лиц и республиканцев. Позже к ним примкнули социалисты. Партия проводила митинги и демонстрации, требуя отделения церкви от государства, развития местного самоуправления, создания независимых судов и многое другое. Было в партии боевое крыло, которое занималось давлением на существующую власть и устранением неугодных чиновников. Наша уважаемая фрау Франческа являлась активным членом этого крыла. Похоже, там она получила неплохие навыки в лишении людей жизни. Одним словом, тетушка у вас не подарок.

– Тогда я бы предложил развить с ней контакт. А что? Хочет иметь родственника, буду я ей племянником. Не устранять же ее, в самом деле, она нам полезна, хотя, признаюсь, поначалу я помышлял именно об этом. Но чем черт не шутит, может еще, и завербую Франческу.

– Все это в перспективе. Надо еще с первой вербовкой разобраться, по вашему немцу имеется множество вопросов. А сейчас я вам рекомендую сесть и написать обстоятельное сообщение своему Крестному. Изложите все подробно, не забудьте указать ваши версии. Полагаю, получив ваше сообщение, Крестный захочет поговорить с вами лично. Готовьтесь, не больше месяца в вашем распоряжении. Да, приложите к посланию свой отчет о посещении предприятий гера Круппа, вы собрали интересную информацию о развертывании производства деталей для артиллерийских систем.

Пришлось попотеть, пока изготовил нормальные симпатические чернила на основе пищевой лимонной кислоты. Спасибо, в Фоминово обучили хорошо. Два дня в своем доме писал. Намучился изрядно и бумаги качественной извел много, не говоря о зубочистках. После написания, я каждый лист с тайнописью обрабатывал паром, а затем помещал в толстые книги на сутки для просушки. Если не было изъянов, поверх тайнописи наносил безобидный текст. В качестве прикрытия использовал произведение Дюма «Три мушкетера», среди которого затерялось слово «лимон». Мой Крестный, ознакомившись с текстом, будет знать, каким способом нанесена тайнопись, и сможет проявить содержание листов.

Отправив послание Крестному, начал подготовку к работе с немецким офицером. У меня был отличный фотографический аппарат «Кодак» модель 1902 года. Приобрел его еще год назад. Правда, усовершенствовал его – в Германии умельцы установили на аппарат отличный объектив. Фотокарточки теперь получались очень четкими, можно было рассмотреть все детали одежды и особые приметы на лицах, если таковые имелись.

Поколесил по аптекам Вены, приобрел все ингредиенты для изготовления снотворного. В одной аптеке все, без исключения составные части препарата покупать поостерегся, чтобы не вызвать лишнего интереса. Также купил несколько шприцов, для введения препарата, снимающего действие снотворного средства.

Пару раз выезжал в ночное время к заведению фрау Марыси для более детального изучения подходов к интересующему меня флигелю, так сказать, проводил предварительную рекогносцировку местности будущей акции.

Все время подготовки думал, что я весь из себя такой знающий разведчик могу осуществить задуманное. Ни много ни мало завербую немецкого офицера, и так небрежно, между делом, с легкой улыбкой скромника преподнесу его своему руководству «на блюдечке», готового к плодотворной работе. Конечно, после соответствующего обучения, что, учитывая конспиративный характер наших будущих отношений, сделать быстро не получится по объективным причинам. Я не смогу написать письмо в штаб агента с просьбой временно его прикомандировать к нашей нелегальной резидентуре для прохождения курса обучения и получения практических навыков ведения разведывательной работы в пользу России. Хм…, интересно, а какова была бы реакция генштаба Германии на подобное письмо? Представить не смог, поэтому даже не засмеялся. Ну, хватит шутить. Кстати, эти шутки, как и все мысли, были строго на немецком языке. Я продолжал ломать себя, но никак не мог забыть себя того… российского… графа, успешного офицера – артиллериста, ветерана войны с Японией, у которого дети растут, почти не зная отца родного… Продолжал вживаться в роль, но получалось это с трудом, о чем свидетельствовали результаты памятного разговора с Франческой. Так, гнать эти мои любимые ностальгические мысли, мечту о воспитании маленького смышленого и шустрого сына, веселой и доброй дочери, гнать… Эх… тяжко вздохнул я.

В один из вечеров, сидя в своей комнате, анализировал ход подготовки. В принципе все готово. Одно мне не давало покоя – это одобрение моих действий со стороны наставника – гера Леманна, который являлся заместителем резидента и, говоря профессиональным языком, групповодом. А его одобрение должно быть закреплено самим руководителем российской военной разведки либо его заместителем. И одобрение моих руководителей я должен получить в виде письменной санкции на рапорте на вербовку иностранца, который готовится по указанию гера Леманна, после того как я испишу горы бумаги. И не просто испишу ради процесса, а ради пользы для дела, «положив» на бумагу всю добытую по кандидату информацию. И, учитывая секретный характер такой переписки, ведущийся с использованием симпатических чернил и прочих ухищрений, все справки об изучении кандидата на вербовку должны быть краткими и информативными.

За прошедшее время я набрался опыта, умел нормально общаться с людьми, вести их завуалированный опрос, располагать собеседников к себе, незаметно побуждать к выполнению моих поручений. Но у меня не было ни одной серьезной вербовки. А сейчас я замахнулся завербовать не кого-то там, а целого германского офицера. Осознавал, что смогу, но в то же время меня терзали сомнения в правильности предполагаемого сценария вербовки. Как бы мне не хотелось показать своему куратору свою состоятельность и самостоятельность в работе, но моя работа строго регламентирована и не всегда я могу действовать по своему усмотрению. Все свои планируемые действия я описываю в соответствующих справках, а если пришлось действовать иначе, нежели мне разрешалось – тоже описываю. Все эти требования существуют не для осложнения жизни разведчика, а в том числе и в связи с тем, что таким образом координируются четкие действия многих коллег, которые и не подозревают, кто и как поступает в конкретной операции для достижения нужной цели.

Иногда по заранее разработанному сценарию и даже с репетицией некоторых моментов, и с точностью до секунды. При каких-либо осложнениях вся документация будет изучаться на предмет, в том числе и выявления виновных, к которым применяются подчас самые суровые меры воздействия. Мне тоже иногда приходилось выполнять определенные действия к определенной дате и времени, причем при этом я не знал их истинной цели. Просто получал конкретные указания гера Леманна, подробно им инструктировался, выполнял и докладывал о выполнении задания в письменной форме, прекрасно понимая, что все мои отчеты подвергнутся тщательному анализу в Отечестве. Нельзя забывать, что вопросы надежности нелегалов, как и других категорий разведчиков, на первом месте.

Так что, выезжая по своим торговым делам – кроме них, как моего главного прикрытия истинной деятельности, не только занимаюсь визуальной и другого вида разведкой или как у нас сейчас в генштабе говорят: разведческой деятельностью, но и участвую, к примеру, в тайниковых операциях либо в операциях прикрытия своих коллег в других городах. Мы не знаем друг друга и, возможно, почти наверняка, нам не посчастливится вместе выпить рюмку водки, пожать друг другу руку. Каждый из нас понимает, что, помогая коллеге, вправе рассчитывать и на ответную помощь всей организации. Ведь все мы служим достижению одной цели. Правда, иногда ситуация складывается таким образом, что помощи ждать не приходится. Печально, но это так…

У Герта громадный опыт нелегальной работы и, наверное, не один десяток завербованных агентов, он сможет либо одобрить мои планы, либо подсказать мне путь наиболее эффективного решения данной проблемы. Откладывать на потом беседу не стал.

В очередное посещение дома супругов Леманнов, я предполагал подробно рассказать Герту о своем намерении осуществить вербовку германского офицера. Хотел излагать свой план в устной форме – зачем тратить время на непростую подготовку документа, если существует большая вероятность того, что мой непосредственный руководитель, гер Леманн, внесет в план кардинальные изменения. На этот счет имеется его устное указание. Поэтому содержание всех планируемых к подготовке документов сначала обговариваем устно, иногда в присутствии Гертруды. Обсуждать вопросы работы с конкретными негласными источниками она имеет право, если только сама принимает участие в его изучении. Я, Герт, Крестный, руководитель разведывательного подразделения и руководитель разведки со своим заместителем. Может быть еще один неизвестный мне нелегал. Все. Скорее всего больше никто о моих планах знать не будет. Конечно, если моего агента при необходимости, для улучшения условий работы с ним, к примеру, передадут на связь другому работнику – агента будет знать также и он, и его резидент с заместителем. Примерно так. Бывают всякие исключения, которые зависят от складывающейся оперативной обстановки.

Перед началом беседы Леманн с заложенным от простуды носом, чихая и кашляя, внимательно посмотрев на меня воспаленными, слезящимися глазами сказав жене, что нам надо неспеша посекретничать, попросил ее обеспечить нашу беседу ароматным кофе, который они купили в Баден-Бадене, и подать его в любимом кофейнике с чашками из мейсенского фарфора. При этом Герт проворчал, что, к сожалению, ни аромата напитка, ни его вкуса он не почувствует из-за простуды. Также мой наставник, учитывая свое состояние, с завистью вспомнил слова бывшего Министра иностранных дел и международного развития Франции Талейрана: «Кофе должен быть горячим как ад, черным как черт, чистым как ангел и сладким как любовь».

– Вот так оздоровились в Бадене, – грустно усмехнулся наставник, пару раз чихнул в шелковый голубой носовой платок с красиво вышитой черной шелковой же нитью монограммой в одном из его уголков – буквой «Г» готического шрифта.

– Зато мероприятие по контрнаблюдению, проведенное Гертрудой, завершилось, в том числе и покупкой хороших зерен бразильского кофе, совмещение полезного с приятным – залог успеха, – попытался пошутить мой наставник.

– Хорошо, хоть вы Генрих в полной мере сможете насладиться вкусным кофе.

Кстати, Генрих, а вам известно, что Талейран был очень успешным агентом и состоял на связи непосредственно у самого императора Александра I? Он сообщал о состоянии французской армии, предоставлял информацию, способствующую укреплению российской финансовой системы, а также многие другие данные. К примеру, еще в декабре 1810 года Талейран в письменном сообщении уведомил своего куратора о подготовке Наполеона к нападению на Россию, и даже назвал конкретный срок – апрель 1812 года. И, как известно, французское войско атаковало нас в июне 1812 года! Правда, работал на нас сей высокопоставленный дипломат и умнейший человек не из-за любви к России, что являлось бы идеальной вербовочной основой, а за огромное денежное вознаграждение, что также является очень хорошим вариантом. Также он тешил свое самолюбие, оказывая влияние своей негласной работой на судьбы мира. Но при этом он не держал за пазухой нож или камень и не мечтал втайне напакостить, предать дезинформировать. Все помыслы его были направлены на получение и передачу императору России важных сведений с целью получения очередной кругленькой суммы. И, заканчивая рассказ об этом поучительном примере, поведаю, вам, Генрих, что у Бонапарта были подозрения относительно нашего агента, но без весомых доказательств. Наполеон, топая ногами и брызгая слюной, обвинял Талейрана в том, что он вор, мерзавец, бесчестный человек, не верящий в Бога, для которого нет ничего святого и который предал всех! Наполеон обозвал Талейрана грязью в шелковых чулках и пожалел, что еще не повесил его на Карусельной площади, но пообещал, что для этой процедуры у него есть достаточно времени. Однако, в итоге, гроза прошла стороной, и Талейран продолжал снабжать Россию секретной информацией.

Я с тревогой слушал эту интереснейшую историю. Я понял, что мне сегодня достанется на орехи. Правда, я не подозревал – почему? Ведь у меня же все готово для вербовки: и кандидат достойный, немецкий военный, и основа для вербовки вырисовывается, и компрометирующие материалы для вербовочного предложения, надеюсь, без особых проблем в ближайшее время будут в кармане. Все, он практически уже мой. Что там Герт еще придумал, лучше бы лечил простуду.

Мудрый учитель словно услышал эти неуважительные мысли, что даже слегка испугало молодого ученика, когда до него достиг смысл его следующих слов:

– Да, Гертруда, дорогая, совсем забыл из-за этой простуды, – зашмыгав носом, добавил хозяин дома. – Генриху нельзя, ему сейчас предстоит отвечать на мои каверзные вопросы. Для этого ему нужна трезвая голова, пусть он уж нас простит за сей мой негостеприимный жест. А мне, будь, пожалуйста, так добра, вместо целебной микстуры, раз уж ты меня не уберегла в Бадене от болячек, накапай щедро коньяку, мою меру ты знаешь.

– Что-то ты совсем расшалился, дорогой, что Генрих о нас подумает? – притворно строго нахмурив бровки, заметила жена моего расхворавшегося наставника.

– Не переживай понапрасну, дорогая. Ты же знаешь: я в болезни ворчливый, но добрый, строгий, но справедливый. Поэтому Генриху угрожают исключительно полезные наставления и добрые советы, но понервничать ему все равно придется, не обессудьте. Все мы в молодости были в его положении. Но такой недостаток, как молодость, к сожалению, проходит быстро. Правда, одновременно с этим у людей умных и порядочных, а Генрих, несомненно, относится именно к этой категории, сей негативный процесс компенсируется приобретением хорошего опыта. Без шуток нам нельзя, они помогают сохранить нам нервную систему. Нужно только знать им время и место. В этом кабинете можно, но иногда и в меру. Надеюсь, я не вышел за пределы лимита шуток, и были они совсем не злые, как для своих, да, Генрих? Вот на этой положительной ноте мы и закончим шутить, выпьем по глоточку: кто кофе, а кто и с кофе, но исключительно для изгнания Баденской хвори, без ущерба для дела. Итак, приступайте к докладу, молодой человек, болезнь-болезнью, но служба превыше всего. Я весь во внимании, – закашлявшись подозрительно сухим кашлем, произнес мой наставник.

Учитывая состояние здоровья старшего товарища, и не желая допустить какую-либо неточность при изложении своего плана, я был очень краток, перечислив все свои соображения в виде тезисов.

– Ну-с, милостивый государь, если я вас правильно понял, – поменял позу в кресле Леманн, – то к вербовке все готово, дело за малым – осуществить это самое щекотливое мероприятие. – В принципе намерения ваши, Генрих, мне нравятся, но исключительно в части искреннего желания приобрести ценного источника, – устало откинувшись на спинку кресла, продолжил Герт. – Но нельзя брать за образец эту основу вербовки на будущее – я имею в виду вербовку с использованием компрометирующих материалов. На шантаже хорошую линию получения информации не построите. Это самая нежелательная основа вербовки. Такой агент никогда не станет вам надежной опорой, его нельзя будет считать своим негласным помощником – я акцентирую ваше, Генрих, внимание на слове «помощник». Работая, образно выражаясь, из-под палки, он всегда будет ненавидеть вас, неужели не понятно? Да, нам пренепременнейше надо приобретать источники информации из числа германских офицеров. Но мне кажется, вы слишком торопитесь. Вы, случайно, не из кавалерийских офицеров будете? Из этаких лихих гусаров, шашку наголо и вперед на врага? Это, как вы понимаете, риторический вопрос, не принято у нас задавать не по делу вопросы, так, для образности изложения своей мысли.

Гер Леманн, поерзав в кресле, принял наиболее удобную позу, свидетельствующую о намерениях в этот раз вести более длительную беседу, и продолжил:

– Мой опыт, молодой человек, позволяет мне еще до начала подробного обсуждения нашей злободневной проблемы подвести ее предварительные печальные итоги, к счастию пока не имеющие негативных последствий для нашей группы и не только для нее. Да-с. На мои вопросы, которые я даже не буду сейчас задавать по причине временного нездоровья, – громко просморкавшись вымолвил покрасневший от натуги гер Леманн, – вы, уверен в этом на сто процентов, не сможете дать четкие ответы, без которых разговор о вербовке опять перейдет в почти теоретическую плоскость. Хотя, нет, я неправ – польза будет несомненная и конкретная.

– Итак, запоминайте мои замечания и считайте приказом найти на них ответ, а на некоторые из них и в нескольких вариантах, для последующего обсуждения и окончательного выбора наиболее оптимального.

– Во-первых, вы не знаете даже фамилии кандидата, одно лишь имя и то, скорее всего, вымышленное. Я бы в его ситуации настоящее имя ни за что бы не использовал. Я никогда не считаю глупцом любого человека, даже наоборот, помните наш разговор об опасности недооценки противника? Другими словами: вы собрались вербовать того, не знамо кого! Я вообще не гарантирую, например, что он является немцем.

Во-вторых, вы не знаете, состоит ли он вообще на военной службе. Может быть он или мошенник, или комиссованный из армии по болезни офицер, просто носящий воинский мундир по привычке.

В-третьих, вы не знаете, если он все же военнослужащий, его должность. Может быть он – медик? Что он нам может предоставить? Конечно, иногда и медики могут понадобиться, но овчинка выделки не стоит. Если уж рисковать с такой основой вербовки – на компрометирующих материалах, то по очень серьезному кандидату. Об основе – чуть позже свои соображения скажу, хотя Талейрана я упомянул не для красного словца.

В-четвертых, и так далее, сами уже нумеруйте, вы, и все мы, ваши коллеги, не знаем ни оперативных возможностей, ни оперативных способностей этого человека. Да, может быть он и просто зубы удаляет в немецком военном госпитале, но такой артист, с такими связями, что пусть он даже будет простым санитаром – лишь бы добывал интересные для нас сведения. Это понятно же, надеюсь? Мы также не знаем, может быть его уже приметил кто-то из коллег и разрабатывает, или вообще давно завербовал раньше вас, а тут, вы, Генрих, с шашкой наголо, пардон, с фотоаппаратом и прочими делами! Вот он я, иди сюда, Фриц или Ганс!!! Я сейчас тебя вербовать буду!!! К чему-то хорошему это приведет? Однозначно: нет! А, может быть, он имеет слабую психику, не имеет силы воли или наоборот – имеет несгибаемый характер. Вы его вербовать, а он вам в зубы, невзирая на последствия. Или он согласится для вида, а затем сдаст вас с потрохами, извините, а сам – в петлю, или просто сообщит в контрразведку. Потом будет под контролем контрразведки поставлять нам ложную информацию и зарабатывать на этом ордена, ведь вы же собрались ему объяснить, на кого он будет работать. Правильно?

У меня был случай, когда я не смог своевременно выяснить, что человек имеет повышенную чувствительность и мнительность. Согласие – то он дал работать на основе материальной зависимости, в процессе планомерной с ним работы по постепенному вовлечению его в наши сети, но после этого просто спился – ему кругом чудились филеры да шпионы. Пришлось так же потихоньку сворачивать работу с ним, а сколько времени впустую потрачено, а материальных средств. Не так все просто. Отказ от вербовки в своей стране разведчик или контрразведчик переживет легко. Легким испугом или сломанной карьерой может отделаться разведчик, имеющий дипломатическую неприкосновенность. А вот в нашем случае – это очень и очень серьезные последствия. В лучшем случае тюрьма и длительный срок заключения. Вот так, дорогой Генрих. И это не является для вас откровением. Я вообще-то первым делом должен был задать вам, мой друг, вопрос: а не является ли ваш германец «подставой» каких-либо секретных служб. Что об этом вы думаете, как проверить этот немаловажный, да, что там немаловажный – важнейший момент. Момент истины, я бы сказал. Давайте все же поговорим, хочу разобраться в ходе ваших мыслей. Вот как вы будете беседовать с этим офицером, если он действительно окажется офицером и будет соответствовать нашим требованиям, предъявляемым к источникам информации?

– Вы, гер Леманн, обрушили на меня такую лавину совершенно справедливых и обоснованных вопросов, что сразу мне трудно будет отвечать, надо крепко подумать обо всем и разобраться. Идя к вам на встречу, я планировал после того, как проведу фотографирование его содомских отношений с мальчиком, вколоть ему препарат, нейтрализующий действие снотворного. А когда офицер придет в себя, провести с ним вербовочную беседу. Ему не отвертеться.

– А что вы знаете об этом офицере, помимо его пристрастия к мальчикам, может быть, вы не успели мне доложить, а я вот так вот сразу на вас напал? В принципе содомиты нашу разведку не интересуют, наши цели вообще сравнивать нельзя. Можно бы было использовать такого источника в разработке этой категории людей, но, учитывая то, что он скрывает свое позорное пристрастие, впрочем, как и все ему подобные, и, скорее всего, так сказать одиночка, то есть не является членом какой-то организации, секты, проповедующей этот противоестественный способ удовлетворения своей страсти – это направление малоперспективно. Разве что в конкретном случае воспользоваться ситуацией, как в предлагаемом вами, Генрих, варианте, от которого мы, конечно не откажемся, будучи не в восторге по вышеприведенным мною причинам. Если только не будут получены какие-то препятствующие вербовке материалы. Ведь ваша уверенность основывается только на информации, полученной от молоденькой проститутки и фрау Марыси. Они в связи с родом своей деятельности, конечно, научились неплохо разбираться в человеческих натурах. Но, на мой взгляд, этого очень и очень мало, чтобы прижать офицера, так сказать «загнать в угол», из которого выход один – сотрудничество с вами. Хотя, выходы бывают разные и порой самые неожиданные, и не всегда в нашу пользу. Да-с. И не желание кого-то «загнать в угол» является нашей целью, а исключительно приобрести надежного помощника в наших нелегких тайных делах по добыванию чужих государственных секретов на благо Отечества нашего. Это охотники в угол загоняют дичь, да, сказывают знакомые любители пострелять по зверю всякому, и заяц, загнанный в тупик, порой кидается на охотника и задними лапами от отчаяния смертельного ударяя, распарывает живот до выпадения кишок. Да-с, бывает и такое.

Но мы не будем брать с таких охотников пример. Лучше уподобимся терпеливому и умелому рыбаку. Он прикармливает неспеша в нужной заводи нужной приманкой хорошего жирного карпа, чтоб он сам к нам пришел, да на надежный крючок его цепляет и неспеша, но решительно вываживает прямо в сачок. Наша группа своеобразный сачок.

Вы, дорогой мой Генрих, кофе-то пейте, а то он же остынет, и станет неупотребимым, а хозяйка-то наша так старалась побаловать нас чем-то вкусненьким. Фрау Гертруда всегда не менее моего рада вашему обществу. Сегодняшний разговор, правда, очень уж специфичен и не для ее прекрасных ушек, но она простит нас, понимая, что виною всему конспирация. Да, она самая, эта строгая дама, непрощающая наплевательского к ней отношения.

Все это мой руководитель произносил плавно, с небольшой амплитудой, размахивая по одному ему известному замыслу бронзовым ножом для разрезания бумаги. Он держал его большим и указательным пальцами правой руки за рукоять вычурной формы, украшенной перламутровыми пластинками редкой красоты, как дирижерскую палочку, и при очередном словесном утверждении делал им колющее в мою сторону движение, которое, казалось, имело целью донести важность сказанного до моего сознания. Я как завороженный, глядя на блестящий клинок, поглощал каждое слово учителя, которое благодатным семенем прорастало во мне новыми идеями, для полного осознания которых требовалось время.

– Герт, – я послушно прихлебывал прекрасный напиток, – прекрасно понимаю, что нужно провести глубокое предварительное изучение. Выяснить, по возможности, о нем все. И только тогда принимать решение о проведении вербовки или отказаться от нее. Я благодарен вам за науку, за то, что щедро делитесь с мной опытом. Но я тороплюсь, чтобы не упустить момент. Очень переживаю по этому поводу – вдруг офицер найдет себе нового партнера, и я не успею задокументировать их греховные любовные игры.

– Все может быть, – спокойно сказал Герт. – Но свет не сошелся клином на этом далеко не идеальном кандидате. Хотя, все в наших руках, совместными усилиями мы сможем сгладить все шероховатости и превратить недостатки немца в наше преимущество. Главное: не торопиться, по крайней мере, в этом случае. Сейчас нужно все делать быстро, но без суеты. К тому же, если верить вашим словам, а я вам, доверяю, офицер испытывает к мальчику определенную привязанность, поэтому предполагаю, что он обязательно продолжит с ним отношения. Допустим, отметьте, допустим, вы ввели препарат офицеру, и начали его склонять к сотрудничеству. Что вы сможете ему продемонстрировать? Голое тело молодого человека?

– Так я же проведу фотографирование.

– А фотокарточки ему какие покажите? Темные фотопластины? Это не аргумент в беседе. Думаю, вам после фотографирования любовников, нужно тихо и незаметно покинуть место их встречи. Обработать снимки, изготовить фотокарточки. Естественно, накопить всю информацию и только потом работать с объектом. У вас в руках будут все козыри, офицеру будет тяжело их побить. Пусть вы сейчас потратите еще пару месяцев на сбор сведений, но вы успеете качественно подготовиться к беседе, и вам будет его легче склонить к сотрудничеству. Я научу вас, Генрих, как постараться перевести вербовку, осуществленную с использованием компрометирующих материалов, на длительную плодотворную работу на основе финансовой зависимости и минимизировать негативное к вам отношение вновь завербованного. Я расскажу вам сейчас кратко, естественно, не раскрывая личных данных человека и без географической привязки о двух случаях из своей практики, которые продемонстрируют сложнейшую палитру наших взаимоотношений с источниками информации. Теоретические выкладки не позволят вам, Генрих, приобрести необходимый опыт. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать – гласит старая мудрость всех народов. Вот я вам и помогу увидеть изнанку мероприятий, которые вы сейчас сами начали планировать. Итак, слушайте и вникайте.

Однажды нам предстояло завербовать одного человека, назовем его Вилли, для предоставления нам секретной документации из военного министерства некоей страны. На все мероприятия по его изучению и вербовке руководство выделило нашей группе один год (были ситуации, когда предоставлялись и более длительные сроки). Находясь у меня на личном оперативном контакте, он, однако пытался ввести меня в заблуждение относительно своих установочных данных. И не только. Предоставляя информацию, Вилли заявлял, что сам непосредственно доступа к ней не имеет, в отличие от своего друга-шифровальщика. Естественно, оценивал информацию гораздо выше ее истинной стоимости – надо же и другу платить, и о нем не забывать. Для установления его истинной личности мы и негласный обыск его вещей в гостинице проводили, и наружное наблюдение задействовали. Действовать грубо мы не рискнули, боялись расшифровать свой интерес и повредить делу. Но и держать нас за дураков мы тоже не могли ему позволить. Предпринятые мероприятия по наружному наблюдению провалились, он постоянно отрывался от наших людей, зная, как свои пять пальцев проходные дворы нескольких европейских столиц, в которых его пришлось негласно сопровождать. От ответов на прямые вопросы уклонялся, свое поведение объяснял заботой о безопасности друга, сообщал ложные адреса. Мы начали подозревать «подставу». В итоге мы, конечно, узнали о нем многое. Вилли оказался маленьким домашним тираном, брюзгой, капризным человеком. Однако все эти качества происходили из его тяжелой болезни, доставшейся ему на военной службе, от которой он упорно не желал лечиться. Ему, видите ли, огромное удовольствие доставляла жалость близких людей. Он своими стонами изводил свою несчастную семью.

Нам с Гертрудой удалось познакомиться с его семьей и так расположить к себе, что они просили воздействовать на мужа и отца, чтобы он наконец-то начал лечение. Впоследствии Гертруда так построила отношения со своей новой подругой – женой Вилли, что та сама просила мужа во всем нам помогать и быть, как она говорила, «душкой». Она, конечно, не представляла, о чем мы будем просить его. Ей это даже в кошмарном сне бы не приснилось.

Вилли, при всем своем противном характере жену очень любил и боялся потерять ее расположение и многочисленные проявления жалости. Вы, Генрих, не представляете, сколько нервов, времени и денег нам стоило уговорить нового друга лечиться. Причем основным условием лечения Вилли было наше рядом с ним нахождение. Мы с Гертрудой месяцами находились рядом с ним на курортах, водах, а также рядом с дорогими клиниками, в которых он соизволял лечиться (за наши, извольте заметить, деньги), делая нам такое одолжение. Он просто-таки купался в нашем внимании, показной жалости и всех развлечениях, которые мы ему организовывали. Конечно, мы не только лесть и жалость демонстрировали, но применяли к нему и требовательность, жесткость и решительность. То есть приходилось без устали лавировать, наступать на горло своей гордости. Иногда так хотелось подержать его за горло. Не буду подробно все пересказывать, чего нам стоило поддерживать при всем этом на должном уровне свои торговые дела. Приходилось поочередно выезжать по делам и молить Бога поскорее в очередной раз привести организм Вилли в состояние способности посещать службу как можно более длительное время для выполнения нашей основной миссии. А для нас с Гертрудой это время превращалось в подобие отдыха. Но Вилли же не один, и не только этими делами мы занимались. Но такого капризного агента у нас никогда больше не было. После его смерти от очередного затяжного обострения болезни мы оплатили его достойные похороны, на которых Гертруда артистично пролила немало слез о бедном-бедном Вилли, а я произнес проникновенные слова о покойном друге, чем вызвал неподдельные слезы на глазах не только женщин, но и коллег усопшего. Мы и сейчас продолжаем поддерживать отношения с его семьей, которая считает, что нашими усилиями была продлена жизнь дорогого Вилли – кто знает, какая ситуация может случиться в жизни? Они всегда готовы нам помочь, только еще не знают чем. Ну ничего, если таковая надобность постучится в наши двери – мы им о себе вежливо напомним. Все эти хлопоты с лихвой окупались документацией из шифровального подразделения. Что оставалось делать после похорон? Надо же искать замену, правильно? И вот под прикрытием своих торговых дел, я опять выезжал в бесконечные командировки, зачастую с женой, которая активно помогала в работе по новому кандидату, которого подобрали на основании характеризующих данных в свое время предоставленных Вилли на своих сослуживцев. Выбор был небольшой. Вилли нарисовал психологический портрет Жана, назовем новичка так, и описал его как хорошего специалиста, часто командируемого за границу. Это было важно – лучше встречаться на нейтральной территории, чем в стране его пребывания, где контрразведка за людьми его специальности приглядывала весьма серьезно. Жан тратил деньги на пустяки, выдавал чеки на несуществующие счета, запутался в долгах, попал в сети к профессиональным ростовщикам (не без нашей помощи). В результате дополнительного изучения мы узнали, что Жан – старательный чиновник, находится на хорошем счету у начальства. Сослуживцы считали его ограниченным, но честным человеком. Доминирующими чертами характера были глуповатость, сентиментальность, искреннее и устойчивое желание иметь образ жизни богатого аристократа. Он был наивным молодым человеком, любителем выпить, с женщинами из-за недостатка средств встречался редко. Его главной мечтой была женитьба на дочери начальника, семья, дети. Жан любил в загранкомандировках пускать пыль в глаза – разыгрывать из себя перед иностранцами значительного со связями человека. Он всегда сторонился людей небогатых, но искал общества людей из высшего общества.

Боюсь утомить вас, друг мой, своими воспоминаниями, – проговорил «в нос» простуженный гер Леманн. – Завершая этот исторический шпионский экскурс, скажу, что моя Гертруда разработала специальный сценарий, организовала репетицию в нашем узком круге. Сценарий чего, спросите вы, Генрих? Да спектакля по приему этого Жана на высшем уровне, который мы провели на территории третьей страны, в одну из его загранкомандировок. Был снят особняк с соответствующей прислугой, правда, немногочисленной, так как ее роль играли коллеги из других резидентур. После нескольких дней шикарной жизни, на что ушло немало средств, заработанных нашей фирмой, в которой и вы, Генрих, достойно работаете, загрустивший Жан начал все чаще заговаривать о том, как он хочет жениться и так же обеспеченно жить со своей семьей, как его гостеприимные друзья. Он неоднократно просил нас помочь ему в этом. Обратите внимание, Генрих, на психологию момента – как мы красиво подвели его к тому, что он, именно он начал просить нас. Мы, ни Боже мой, даже не заикались о каких-то своих предложениях. От нас исходило только гостеприимство, искреннее радушие и богатство, благополучная обеспеченность, понимание проблем и желаний молодого гостя.

Иногда мне докладывали о каких-то банковских делах, я же уверенно играл роль финансового консультанта одного крупного банка. В ответ я давал распоряжения подготовить те или иные договоры по кредитам, рассказывал, как живут мои коллеги и друзья-банкиры, какие огромные деньги вкладывают в акции и какие им это приносит прибыли в случае успешных финансовых операций. Банковское прикрытие наших замыслов в случае отказа Жана от сотрудничества позволяло просто обсуждавшуюся тему свести на нет. Объяснить неудачной шуткой и тому подобное без какой-либо расшифровки страны, стоящей за нашими плечами – это весьма жизненно важное обстоятельство для нелегалов.

Также мы с Гертрудой ненавязчиво проводили красной нитью мысль об информационном сопровождении этих акций. Рассказывали, как разбогатели представители известнейших фамилий мира и Европы, своевременно получив нужную информацию. Эти же фамилии периодически звучали во всяких смешных рассказах о друзьях нашей семьи. Мы всеми способами разжигали в Жане желание вести такой же образ жизни и периодически, в виде шуток и присказок, обращали его внимание на то, что на все это нужны немалые деньги.

Со стороны посмотреть на это действие – чисто работа банды мошенников. Но есть нюанс, мой дорогой Генрих, – цели разные. До сих пор не могу поверить в то, что Жан принимал все за чистую монету – но как мы играли. Без сучка, без задоринки. Расчет был на его глупость и простоту, которая, как известно, хуже воровства. Ну, разве ж такие богатые люди будут так заливаться соловьями с мелким чиновником. Но он же не понимал, какую ценность он для нас представлял, для нас он был дороже всех банков вместе взятых, конечно, при условии согласия. Да ради возможности с его помощью проникнуть в святая святых министерства обороны. Да я бы лично вокруг него танцы с бубнами исполнял в костюме цыганки, если б надо было для дела. Ох, и намаялись мы в тот раз, но не больше, правда, чем с Вилли. А сколько выпито было! Уже по одному количеству выпитого можно было умному человеку сделать вывод о нашей принадлежности к…, ну, понятно к какой стране. А что делать? Друзья, то есть, я с Гертрудой, которая играла хозяйку дома, сделав вид, что хорошая мысль о помощи молодому другу пришла только после высказанных им пожеланий. Объяснили Жану, что, мы, как он уже успел заметить, представляем интересы крупнейших банкиров, которые хотят иметь в своем распоряжении не просто устную информацию, но секретные документы по обширной тематике, для принятия важных решений о покупке акций на огромные суммы.

Мы объяснили Жану, что, к примеру, имея достоверную информацию о планах начала войны страной А против страны Б, банкиры принимают решение о закупке акций предприятий, работающих на военные заказы страны А. А также они готовят почву для быстрой скупки земли, разоренных предприятий страны Б. И так далее. Деньги делим пополам – между Жаном и нами. Это будет наш общий бизнес, никакого шпионства. Банкиры берегут свои источники информации, как банковскую тайну в швейцарских сейфах (тут надо больше-больше акцентов на банковскую деятельность и терминологию) и платят хорошие деньги. Впоследствии мы ознакомили нового агента, а он без колебаний и с энтузиазмом согласился работать на материальной основе, с прейскурантом, так сказать, цен на ту или иную информацию. Начинали с информации военно-экономического направления, с вопросов научно-технической разведки, поближе к торговле. Плавно перешли к чисто военной тематике, планированию военных операции.

Жан вопросов не задавал, разве что о том, как больше документов добыть для своих работодателей-банкиров да о денежных прибавках. Через некоторое время он таки женился на красавице-дочке начальника, с нашей помощью научился добывать информацию и через высокопоставленного тестя, но «втемную». Купил дом, родил детей – мальчика и девочку. У этой истории конец благополучный. Информация Жана нашим руководством оценивается высоко, меня с Гертрудой он боготворит. Правда, контакты с ним сразу после вербовки были ограничены в целях конспирации, да и надо же как-то уходить от того шикарного особняка в третьей стране, как бы мы объяснили тот спектакль? А вдруг обидится? Нельзя ни в коем случае обижать агента, его надо беречь.

Мне на всю жизнь запомнились слова одного из корифеев и создателей отечественного политического сыска – начальника Московского охранного отделения Сергея Васильевича Зубатова, кстати, придумавшего слово «сексот», который требовал от своих подчиненных самого бережного отношения к осведомителям: «Вы, господа, должны смотреть на агента как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите».

Вот так, уважаемый Генрих. Очень рекомендую и вам эти слова взять за одну из основ работы с помогающими вам людьми. По этому рассказу Жана не найти – я много чего изменил. Главное же в рассказе – хотел вам, Генрих, преподать наглядный урок о трудности агентурной работы и о том, что это весьма и весьма творческий и увлекательный процесс. А ведь могли его просто и элементарно шантажировать и грубо «загонять в угол» угрозой увольнения со службы за мошенничество с фиктивными чеками, которые все в итоге были сконцентрированы вот в этом самом кармане.

Сказав это, Герт похлопал по карману своих отутюженных темно-серых брюк, добавив, что, конечно, так долго одни и те же брюки он не носит, да и Гертруда, следящая за его внешним видом, такого не позволила бы.

– Понимаете, Генрих, к чему я так долго рассказывал об этих событиях своей жизни? Почувствовали разницу в качестве основ для вербовки, понимаете, что я имею ввиду? Уверен, ни в одном учебнике вы не почерпнете этих знаний – они дорогого стоят. Пользуйтесь ими, Генрих, во благо. Вы знаете, что я мог бы еще сказать, но не люблю высоких фраз. Вот скажите мне, что разведка – не искусство. Скажите, скажите. Что, язык не поворачивается? Правильно. В нашей профессиональной среде давно этот спор ведется. Я горячий сторонник мнения о разведке как об искусстве. Высоком искусстве! Наша работа не менее творческая, чем у артистов театра. Не известно только, смогли бы они сыграть наши роли в наших условиях, да и цели наши, я считаю, более высокие. Опять вопрос в нюансах.

– Да, мне очень хотелось быстрее завербовать своего первого стоящего агента, но вы, Герт, мне указали на слабые места в моем плане. Внимательно и с огромным интересом я слушал вас и сразу пытался корректировать ход задуманных мною мероприятий, сделать их более жизнеспособными. Я и не знал и не догадывался, какие бывают случаи в реальной работе. Хотя и уважаемые преподаватели учили нас уму-разуму, но все же не так доходчиво. Или просто обстановка там была домашняя, безопасная? Наверное, да… Спасибо за науку, уважаемый Герт, сегодняшний разговор сначала все перемешал в моей голове и я, признаюсь, даже занервничал, подумав: никогда не стать мне настоящим разведчиком. А затем как-то все в голове начало раскладываться по полочкам. Конечно, нужно еще крепко подумать, как все это обыграть.

– Все будет хорошо, Генрих, успех будет вам сопутствовать, не переживайте. И я всегда свое плечо подставлю, и Гертруду при необходимости подключим – у нее богатая фантазия на такие дела, да и коллеги всегда готовы помочь. План ваш вполне жизнеспособный, в течении недели внесите некоторые изменения в план вербовки и представьте мне рапорт на согласование, все у вас получится. Когда предположительно появится офицер у фрау Марыси?

– Если ничего не поменяется, через два дня.

– Как вы узнаете о его приезде? Вам кто-то сообщит?

– Я пожалую в заведение фрау Яблонской, и потребую в свое распоряжение флигель и девушку Ясю. Если мне в этом откажут, указав, что флигель занят постоянным клиентом, то я просто уезжаю, забронировав его за собой на более поздний срок. В темное время, переодеваюсь в неброскую одежду, гримируюсь, беру фотокамеру, и отправляюсь во флигель. Выжидаю удобного момента, приправляю трапезу любовников снотворным. Когда они уснут, произвожу съемку. После ее завершения, незаметно покидаю флигель.

– Вдруг вам придется долго ждать удобного момента, чтобы обработать кушанья снотворным?

– Рано или поздно, они захотят освежиться в бассейне, а это самое удобное время для внесения в пищу препарата.

– Через какое время люди уснут?

– В течение часа.

– Значит, у вас время до рассвета. Хорошо, допустим, любовники уснули, вы смогли провести фотографирование, и беспрепятственно покинули заведение. Проснувшись, люди захотят подкрепиться остатками пиршества, отведав которое, вновь уснут. Это однозначно насторожит офицера.

– Не насторожит. Мое снотворное сохраняет свое действие всего четыре часа, а потом распадается на безобидные составляющие. Я неплохо усвоил уроки по приготовлению полезных препаратов.

– Похвально. А как вы будете переносить фотографический аппарат?

– В сумке плотника, ее я уже купил.

– Поздней ночью или ранним утром плотник с сумкой на улицах города будет выглядеть немного нелепо.

– Обрызгаю свою одежду пивом, и вовнутрь немного употреблю, чтобы сойти за подгулявшего плотника, возвращающего домой. В свое жилище пройду через сад незамеченным.

– Генрих, вам до своего дома идти долго, – заметил, в который раз закашлявшись, Герт. – Не лучше ли нанять извозчика?

– Не хочу попадаться на глаза лишним людям. За час-полтора доберусь, я уже произвел контрольные замер времени.

– Это мы обсудили, так сказать, идеальный вариант развития событий. А если случится непредвиденное?

– Буду действовать по обстоятельствам. На крайний случай, прикинусь вором, и буду убегать. Понадобиться, поработаю кулаками.

– В целом, одобряю ваш план. Бог вам в помощь, Генрих. Постарайтесь действовать осторожно. В случае опасности лучше откажитесь от задуманного. Но прежде, чем мы завершим разговор, хочу особо обратить ваше внимание на следующее чрезвычайно важное обстоятельство.

Я давным-давно это знаю, и вам Крестный объяснял в процессе подготовки к работе – все доходы от нашей торговой деятельности, в том числе через вашего дядюшку Франца, не являются нашей собственностью. Мы финансируем сотрудников нескольких резидентур, имеющих прикрытие, не дающее прибыли. Без нашей финансовой помощи затормозились бы многие интересные разработки. Это не обсуждается, а напоминаю я это потому, что сразу после вашего первого упоминания об этом Густаве я попросил Крестного, учитывая потенциальную важность кандидата на вербовку, подключить наших людей, имеющих специальные оперативные возможности и большой опыт, к его изучению. И на Баденской встрече резидент меня просил передать вам важные крохи информации, пожелания удачи и заверения в поддержке.

После кропотливой работы здесь, по гостиницам, и в Германии – по месту службы удалось добыть несколько частичек мозаики, из которой со временем сложится интересующий нас образ. Первый результат, однако, небольшой, но, отталкиваясь от этой информации, легче идти дальше. И вам спокойнее будет работать, чувствуя рядом надежное плечо коллеги. Правда, неизвестного. Коллеги тоже не знают, кто поддерживает их материально, оплачивает все их многочисленные поездки и многое другое, но теперь вам, Генрих, это знание тоже должно быть приятно. Ваша помощь вернулась к вам же бумерангом, и принесла конкретные результаты.

Очень важно чувствовать незримую поддержку товарищей по работе. Вы, Генрих, с вашим дядюшкой Францем – молодцы, активно помогаете наполнять нашу, так сказать кассу взаимопомощи. Вот и другие в ответ постарались. При кажущейся простоте их работа не была легкой и безопасной. Хотя и скрытно, но, согласись, работать по офицеру генштаба Германии нелегко – контрразведка не дремлет. Да, да, да, Генрих, вас посетила так необходимая нам удача. Немца вашего, а он действительно немец, зовут Густав Шмидт, и служит он в генштабе Германии, имеет воинское звание подполковник, в последние годы ни в каких скандальных событиях его фамилия не упоминалась. Имеется его домашний адрес. Никакой отрицательной, впрочем, как и положительно характеризующей его личность информации добыть пока не удалось. Бывало и с меньшего начинали. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Леманн картинно развел руки в стороны, взмахнул при этом сверкнувшей по моим глазам полированной бронзой ножа, Герт прохрипел простуженным голосом:

– А это, дорогой мой Генрих, все. Немного – да. Но теперь вы работаете по конкретному человеку, а не по какому-то безымянному призраку. Об этой работе знают на самом верху и, кстати, передают, что кандидат ваш ни по каким учетам не проходит, можете смело браться за дело, руководство очень им заинтересовалось и ждет от вас результатов. Это вам тоже, не сомневаюсь, должно согреть душу и наполнить ее волнительным ожиданием завершения процесса, обсуждению которого мы сегодня уделили много времени. Вперед, друг мой, дерзайте. А я что-то совсем расхворался, пойду-ка к Гертруде, вверю свое пошатнувшееся не ко времени здоровье в ее надежные и верные руки.

– Уж она-то меня быстро на ноги поставит, – и, весело засмеявшись, Герт добавил, – чуть было не сказал: на крыло.

Через два дня под вечер, как и планировал, посетил владения фрау Яблонской. Встретила меня фрау Марыся распростертыми объятиями, а когда узнала, что я хочу, сильно извинялась, указав, что флигель уже арендует ее постоянный клиент из Германии. Для виду я немного опечалился, и попросил предоставить мне возможность отдохнуть в компании Яси в ближайшие дни. Фрау Марыся заверила меня, что известит меня тот час, когда флигель будет свободным.

Беззвёздное небо мне в помощь. Проник во флигель тихо и незаметно, предварительно несколько раз проверившись на наличие наблюдения. В коморке ничего не изменилось со времени моего исследования. Устроился поудобней, и стал ждать удобного момента. Эти неугомонные любовники не торопились в бассейн, кушали и тешили свою плоть. Наконец-то мальчик пожелал поплавать. Выждав пять минут, основательно приправил вино и нарезную буженину раствором снотворного. Теперь остается ждать, когда любовнички насытятся и уснут. За эти два часа я весь извелся. Мальчик и офицер откушали, выпили по бокалу вина, и нет, чтобы мирно улечься спать, занялись своими греховными делами.

Выглянув в очередной раз, заметил, что мои клиенты уже уснули крепким сном. Выйдя из своего укрытия, попробовал растолкать любовников. Никто даже не пошевелился, значит, наступило мое время. Проверил запоры на входной двери, и приступил к фотографированию. Как бы мерзко мне не было, но я пытался придать всему этому непотребству натуралистичную картину. Сфотографировал партнеров во всех позах с подробностями. Затем провел осмотр вещей офицера. В портфеле нашел германский паспорт на имя Густава Шмидта, а также пропуск в Генеральный штаб подполковника германской армии с такой же фамилией. Это очень хорошо – предварительные данные, сообщенные мне Гертом подтверждаются, обрадую его этим! Паспорт, пропуск и все найденные документы в портфеле я перефотографировал, изучать буду потом, сейчас нет времени. Сделал еще несколько снимков общего плана комнаты, захватив кровать со спящими любовниками. Посчитав миссию выполненной, со всеми предосторожностями покинул территорию усадьбы разврата.

Отойдя на приличное расстояние, из глиняной фляги выпил несколько глотков пива, немного пролил на себя. Запашок еще тот. Закинул сумку с аппаратом за спину, бодрым шагом отправился в свой дом. До восхода солнца оставалось еще пару часов.

Переодевшись, снял грим, хорошенько вымылся и расслабился. Заметил, как у меня дрожат руки. Это, наверное, реакция организма не прошедшие события. Когда работал, никаких посторонних ощущений не было, страха не испытывал, а сейчас как-то накатило. Прошел на кухню. Достал из шкафчика початую бутылку коньяка, налил себе полный винный фужер, и залпом осушил до дна. Не скажу, что мне полегчало, но в сон клонить начало. Не сопротивлялся. Быстро разделся и улегся в постель. Сон пришел моментально.

Ближе к обеду, приведя себя в порядок, отправился к Леманну с докладом об успешном завершении первого этапа подготовки к вербовке. Герт, все еще хрипло подкашливая, по ходу моего повествования задавал уточняющие вопросы. В завершение, поздравил меня. Просил поторопиться с изготовлением фотокарточек. Его очень заинтересовали документы. На два дня он меня освободил от работы в компании. Я пожелал ему скорейшего полного избавления от простуды под чутким руководством Гертруды, в оперативные таланты которой я бы никогда не поверил, если бы не тот интересный во всех отношениях разговор. На супружескую пару своих руководителей и наставников я теперь смотрел совсем другими глазами. Подумалось: какие же они молодцы – в таких тяжелых условиях сохранить не театральную видимость хороших отношений, а реально поддерживать теплое и заботливое отношение друг к другу. И мне опять пришлось отгонять картины своей прежней жизни, образ безвременно ушедшей жены, улыбки детей…

Всю аппаратуру для изготовления фотокарточек и химические препараты приходилось тщательно прятать в тайник, кропотливо оборудованный в подполье моей спальни в первые дни после заселения, чтобы они не попались на глаза фрау Терезы и ее мужа Клауса. Лишние сведения о себе я не намерен распространять. За двое суток я изготовил два экземпляра фотокарточек из всех снимков. Каторжный это труд, скажу я вам, поэтому услуги фотографов недешевы.

– Вам, Генрих, можно подрабатывать фотографом, – улыбался Герт, разглядывая фотокарточки. – Удалось вам снять всю глубину грехопадения подполковника Шмидта. Бумаги тоже очень интересные, особенно меня заинтересовали поставки броневой стали предприятиями Круппа на судостроительные верфи. Похоже, там закладываются новые суда, надо будет уточнять.

– Герт, вам смешно. А вы знаете, как меня колотило после операции фотографирования?

– Могу только догадываться. Это с одной стороны хорошо, вы не расслаблялись ни на минуту, а с другой стороны излишняя напряженность вам не на руку. Наберетесь опыта, добавится уверенности, меньше будете волноваться.

– Дай-то Бог.

– Ладно, с Густавом разберемся позже. Сейчас вам предстоит подготовка к встрече с Крестным. Вы по своему каналу получили информацию?

– Да. Там указано только место. Остальные подробности я должен получить от вас.

– Все правильно. Для пущей безопасности Крестный разделил информацию на две части. Встреча ваша будет происходить в Праге.

– Да, улица Мечников, 15.

– Именно там. Поедите в Прагу по делам компании, вы там уже неоднократно бывали, город примерно знаете. Остановитесь в гостинице «Старый град», вы там уже проживали. В субботу прогуляетесь по мосту через Влтаву в Пражский град. Полюбоваться этим древним памятником стремятся все гости Праги. Вы не исключение. Двигаясь в сторону Пражского града, на третьем столбе моста по правую руку от вас увидите белую горизонтальную линию. Это означает, что с вами готовы встретиться в этот же день в семь часов вечера. Если на третьем столбе линии нет, то вы продолжаете прогуливаться по территории Пражского града до собора Святого Вита. На правой половинке входной двери мелом будут нанесены две белые полосы. Это будет вам сигналом о встрече завтра в то же время по указанному адресу. Если вы увидите на столбе моста или на двери собора линии перечеркнутые крестом, то, значит, встреча отменяется, и вы должны на следующий день покинуть Прагу. Естественно, выполнив все мои поручения коммерческого характера.

– А встречу Крестный может отменить?

– Если почувствует опасность, то отменит обязательно. Обращаю ваше внимание на проверку на предмет наблюдения за вами. Ведите себя естественно. Вы приехали по делам компании, у вас куча бумаг прикрытия. Заметите наблюдение, не пытайтесь сразу от него уйти, поводите его за собой, пусть они убедятся, что вы ничем предосудительным не занимаетесь. Местная контрразведка иногда по иностранцам предпринимает такие действия, не имея конкретных подозрений. Поэтому, не нервничайте, все внешние проявления тревоги загоните глубоко внутрь, улыбайтесь, не давайте повод заняться вами вплотную. Неспеша пообедайте в ресторанчике, демонстрируя лень и неторопливость – пусть филеры тоже перекусят, при их собачьей-то работе они вам будут весьма благодарны за это и, поверьте, даже почувствуют к вам что-то вроде симпатии. Если уж это будет продолжаться очень долго – вы знаете, что делать, но при вашем прикрытии и легенде, с «железными» документами, уверяю вас: очень скоро они переключатся на другой объект. В субботу рядом с Пражским градом, разворачивается временный рынок. Вот там можно легко и естественно, в базарной толчее, затеряться среди людей. Помните, на улице Мечников, 15, живет владелец книжной лавки, с учетом этого подобран пароль. Надеюсь, помните.

– «У вас есть в продаже описание жизни Николо Пакасси?». Отзыв – «Об этом великом человеке лучше интересоваться в библиотеках столицы». Если встреча будет отменена в последний момент, и не будет соответствующего уведомления на мосту или на соборе, владелец ответит – «Ничем помочь не могу». В таком случае, я покупаю любую книгу и покидаю Прагу в ближайшее время.

– Не сомневался в вашей памяти, но для порядка проверил. У вас, Генрих, неделя для подготовки, соберите себя в дорогу.

Дальнейшее наше общение было прервано секретарем Леманна. По его словам, ко мне со срочным сообщением прибыл посыльный мальчишка. Извинившись перед Гертом, поспешил в приемную, гадая, кому это я так срочно понадобился.

Послание было от фрау Марыси. Содержательница борделя письменно извещала меня о готовности предоставить в мое распоряжение флигель сегодня вечером. Ох, уж эта фрау Марыся! Не упустит выгоды, ведь я плачу, не скупясь и ей и Ясе.

– Поезжайте, Генрих, развлекитесь, – смеялся Герт, – без вашего присутствия жизнь заведения фрау Марыси, как бы неполноценна.

Не стал возражать, только развел руками в стороны.

Марыся выполнила свое обещание. Флигель сверкал исключительной чистотой, столик ломился от угощений, Яся была весела и приветлива. Заметил, что девушка встретила меня с радостью. Еще бы! В прошлый раз за услуги, я выплатил ей сумму, равную половине месячного жалования учителя венской гимназии. Дороговато заплатил, конечно, но завоевать авторитет щедрого клиента мне было необходимо. Яся старалась доставить мне удовольствие. Мои уроки пошли ей на пользу, она себя вела со мной менее скованно. Поскольку я планировал провести с Ясей только одну ночь, то пользовал ее со всем усердием, не забывая опрашивать о делах в борделе, и о Йошке в том числе. Какой-либо негативной информации о пребывании Густава в борделе не получил, значит, мое посещение заведения ночью не было обнаружено – пока все складывается удачно. Йошка показывал своим подружкам новенький серебряный портсигар, подаренный другом. Яся не понимала, зачем мальчишке портсигар, ведь он не курит. Когда же девушка от меня узнала реальную стоимость такой вещицы, озадачилась. Покидая утром бордель, я чувствовал себя замечательно. Яся постаралась от души, смогла доставить мне удовольствие. Правда, после бурной ночи её походка несколько изменилась. Ничего страшного, я не часто бываю в этом заведении, а девушка прекрасно осознавала, какую профессию себе временно выбрала.

На главный вокзал Праги поезд из Вены прибыл рано утром. Впервые железнодорожный вокзал Праги, возведенный по проекту архитектора Игнаца Ульмана в стиле неоренессанса, был открыт в 1871 году, и естественно назван в честь австрийского императора Франца Иосифа I. С возросшим пассажиропотоком и грузоперевозками, старый вокзал уже не справлялся, поэтому велось строительство нового здания вокзала по проекту чешского архитектора Иосифа Фанты в стиле модерн. На сегодняшний день основной объем строительных работ уже был завершен, и можно сказать, что пражский вокзал будет очень неплохо выглядеть.

Пассажиры дружно покинули вагоны поезда, и большинство из них бойко устремились на привокзальную площадь в поисках извозчиков. За некоторыми пассажирами следовали носильщики, понуро катившие тележки, сверх всякой меры груженные горой чемоданов. Я не утруждал себя множеством вещей, все необходимое для нормального путешествия находилось в моем легком чемодане крокодиловой кожи – могу себе позволить, да и соответствовать должен. К тому же в случае чего – налегке легче уносить ноги. Надо всегда быть готовым ко всему. Вспомнились умные слова вечно мудрого Цицерона: «Omnia mea mecum porto» – на родном языке, который я продолжал упорно заставлял себя забыть, это звучало приятнее: все свое ношу с собой.

Через тридцать минут извозчик, здоровенный рябой детина устрашающего вида, доставил меня к гостинице «Старый град». Поскольку я там уже бывал, то портье предоставил по моей просьбе прежний номер, оказавшийся свободным. Номер устраивал меня всем. Неплохой вид из окна, гармонично подобранные под бежевые обои стен темно-зеленые шторы. Удобная кровать, наличие ванной комнаты с душем и отдельным туалетом, обеспечивали мне комфортное пребывание. После посещения душа заказал себе в номер завтрак, который в полной мере утолил мой прямо-таки зверский голод. Отдохнув, ближе к полудню вышел из гостиницы прогуляться по городу.

Приезжая ранее в Прагу, я не удосуживался побывать на самой большой городской площади Европы – площади святого Вацлава. Сейчас намерен этот пробел устранить. Заодно проверюсь на наличие или отсутствие возможного наблюдения. Да, поистине огромная площадь, а количество лавок, магазинчиков, кафе и ресторанов – впечатляющее. Сегодня суббота, торговый день, каждый метр площади занят торговцами или покупателями. Ближе к центру площади цирковые акробаты давали представление, собрав большое количество зевак. Посетил несколько кондитерских магазинов, ознакомился с ассортиментом. Привлекли внимание коробки с шоколадными конфетами со скромным названием «Прага». Купил пять коробок на всякий случай. Услужливый сын хозяина магазина, щуплый улыбчивый молодой человек, с большим почтением обязался без промедления доставить покупку в мою гостиницу.

В магазине готовой мужской одежды я задержался почти на час – мне приглянулся приличный костюм из добротной шерсти темно-синего цвета. Подобрать под мою фигуру готовый костюм тяжело, такая вот существует проблема. Если брюки еще куда ни шло, найти нужного размера можно, то с пиджаком одна морока. Видно хозяин магазина решил не отпускать меня без покупки, ведь костюм стоил недешево, поэтому из глубины помещений вызвал портного с круглыми очками на горбатом носу. Я даже улыбнулся, вспомнив портного Равиковича из Екатеринослава. Передо мной стояла его копия. Оглядев меня с головы до ног, портной, пересыпая свою речь словами на разных языках, быстро работал иглой с белой ниткой, намечая план переделки костюма. К костюму портной подобрал пару белых рубах и шляпу. Повертев меня на все лады, отправил шустрого мальчонку в соседний магазин за черными полуботинками. Увидев свое отражение в зеркале, я был приятно удивлен. Все детали одежды подобраны со знанием дела, и, что немаловажно, я выглядел элегантно. Пришлось расстаться с приличной суммой, но покупка того стоила. После подгонки, заказ доставят в «Старый град».

Обедал в ресторане «Влтава». Заказал себе рыбный суп из карпа, жареную свинину с кнедликами и капустой, жареный картофель со шкварками. Заказ большой, пищи много, ведь я тоже немалых статей, мне кушать надо прилично. Неискушенному человеку кажется, что чешская кухня довольно проста и незамысловата. В основном это блюда из мяса, птицы, картофеля и мучных изделий, хорошо сочетаемые с чешским пивом. Но это далеко не так. Мне гер Леманн говорил, и я сам смог убедиться ранее, что успех чешской кухни основан на использовании отборных сортов мяса и других продуктов высочайшего качества. Повара ресторанов из качественных продуктов обязаны готовить замечательную пищу, разумно добавляя различные соусы, специи и приправы. От предложенного пива я отказался, а вот рюмку сливовицы употребил охотно. Чешская кухня выглядит не так изыскано, как французская или итальянская, но зато все ее блюда сытные, и могут удовлетворить запросы людей разного сословия и вероисповедания.

Попивая кофе, подводил итоги моего посещения людных мест Праги. Как я ни старался, обнаружить слежку мне не удалось. Или ее нет, или за мной топают настоящие профессионалы. Склонен полагать, что наблюдение не ведется, я еще не успел наследить, чтобы моя персона могла заинтересовать контрразведку Австро-Венгерской империи. Но расслабляться не стоит.

Затерявшись среди гуляющих на площади горожан и гостей Праги, я, проверившись в очередной раз, отправился на мост, ведущий к Пражскому граду. На нужном столбе обнаружил соответствующую метку, значит, все идет по плану, встреча состоится.

Без десяти минут семь я зашел в книжную лавку на улице Мечников, 15, покупателей не было. Связка колокольчиков, подвешенная у двери, известила хозяина лавки о вошедшем посетителе. Мужчина лет пятидесяти отвлекся от перекладывания книг на полке. Я внимательно посмотрел на него, сличая внешность со словесным портретом, сообщенным мне Крестным. Совпадение полное. Назвал пароль и получил положительный отзыв. Хозяин лавки провел меня вглубь подсобных помещений. Постучав в неприметную дверь, оставил меня одного. Дверь открыл Александр Петрович.

– Здравствуйте, Станислав Владимирович, рад вас видеть, – тискал меня в объятиях Терехов. – Возмужали- то как! Как добрались, проблем не было?

– Все спокойно, постоянно проверялся, наблюдения не заметил. В остальном все нормально.

– Давненько мы с вами не виделись. Поведайте мне о своих приключениях, начиная с отъезда из Санкт-Петербурга. Письменные отчеты ваши я изучил основательно, но они по понятным причинам очень кратки, а мне хотелось бы подробностей ибо, как говорят, в мелочах кроется истина.

Не сомневался, что Терехова заинтересует все, что касается моей легализации и непосредственной деятельности на ниве разведки. Поэтому, еще в поезде мысленно составил план рассказа. Два часа не умолкал, рассказывал, отвечал на уточняющие вопросы. Естественно о приключениях с девицами, в ходе морских путешествий умолчал, это к разведывательной деятельности, по моему мнению, не относится.

– Отличную легенду удалось реализовать, – подвел итог моего доклада Терехов. – Но я хочу передать вам поклон от ваших родителей и детей. У них все хорошо. Детки подрастают, здоровенькие и смышленые. Матушка ваша обучила их трем языкам: русскому, немецкому и французскому. Они еще писать не могут, но на бытовом уровне разговаривают преотменно. Владимир Михайлович развернул бурную деятельность в России по производству ручных гранат. Его изделие принято на вооружение российской армии. Технологию отработали так, что гранаты можно производить с минимальным набором станков.

– Александр Петрович, – перебил я Терехова, – я сильно – сильно соскучился по детям и родителям, прям, сил нет. Понимаю отлично, что моя служба не предполагает частых контактов с семьей, но может, есть такая возможность, не подвергая опасности общее дело повидаться с родными. Наша компания имеет устойчивые связи со швейцарскими оружейниками, поставляя им специальную сталь. Я лично курирую это направление, неоднократно бывал в Берне, вел переговоры, заключал договоры. Скажу откровенно, несколько раз подумывал самовольно поехать в Тарасп.

– В принципе, вы можете съездить на пару дней, не афишируя перед родными своего теперешнего имени, и надеюсь, рассказывать о месте жительства вы не будете.

– Тайны я хранить умею. Замок все также находится под наблюдением?

– Кто вам об этом сказал?

– Сам догадался.

– Нет, наблюдение снято шесть месяцев тому назад. Вы в свое время здорово проредили ряды пламенных революционеров, еще и Снигиреву информацию подкинули. Не отпирайтесь, я догадался, что это вы прислали ему список. На первых порах Корпусу жандармов удалось многих активных членов радикальных партий упрятать за решетку, стравить руководителей между собой. В столице и Москве только пух, и перья летели от каждодневных перестрелок революционеров. А потом начался спад революционной активности, и жандармское начальство успокоилось. Работа ведется, но без особого огонька. О вас и вашей семье уже все давно забыли, я несколько раз запускал проверку, на сей счет. Можете при встрече сказать отцу, что он может перевозить всех назад в Россию. Правда, по моим сведениям Владимир Михайлович перевез в Швейцарию саркофаги из вашего фамильного склепа. Зачем он это сделал мне неведомо. Также дошли до меня слухи, что ваш батюшка передал в аренду сахарозаводчикам Терещенко большие площади в Екатеринославской губернии. Лично с вашим отцом я не смог переговорить, он стал просто неуловимым, и в столице бывает очень редко и непродолжительное время.

– Отец в своем репертуаре. Если он чем-то заинтересовался, то посвящает решению, самим же придуманных задач все свободное время. Вы, Александр Петрович, ничего мне не сказали о развитии контакта с Франческой Колетти.

– Не успел. Вы меня сразу своей просьбой о свидании с семьей с мысли сбили. Так вот, госпожа Колетти очень интересная дама, а ее связи еще более интересные. Особенно нам нужны ее контакты на судостроительной верфи «Германия» в городе Киль, где заложены и готовятся к спуску новые типы германских миноносцев. Исходя из этого, я рекомендую вам развивать с ней отношения в оперативном плане. Если она в вашем лице видит своего дальнего родственника, то это нам однозначно на руку.

– Франческа довольно-таки многогранная личность. Мне Леманн рассказывал о ее причастности в молодые годы к «Крайне левой партии».

– В тот период у госпожи Колетти был роман с одним русским морским офицером, младшим сыном графа Шереметьева – Дмитрием. Не исключено, что плодом их отношений стало появление на свет дочери Франчески.

– Милан, на сколько, я осведомлен, далеко находится от моря.

– Молодые люди встретились в Венгрии на термальных источниках. Дмитрий проходил там излечение после ранения. Отношения развивались стремительно, также стремительно они и окончились, Шереметьева отозвали в Россию, отправив служить во Владивосток. Некоторое время Франческа и Дмитрий состояли в переписке, но спустя пару лет она оборвалась по инициативе Колетти.

– Значит, упоминать в беседе об отношениях Колетти с офицером русского флота нецелесообразно? Кстати, где сейчас находится Шереметьев?

– Капитан первого ранга Дмитрий Шереметьев погиб в первые дни обороны Порт-Артура, после себя не оставив ни жены ни детей. Его могила находится на вершине Электрического утеса. Что касается госпожи Колетти, то она всегда оказывала помощь гражданам России, попадавшим в затруднительное положение в Италии, тому множество свидетельств от наших купцов.

– А если я в доверительной беседе с Колетти открою свою причастность к разведке России?

– Станислав Владимирович, вы хотите завербовать госпожу Колетти?

– Вербовать дальнюю родственницу будет неправильно. Лучше родственные чувства, которые, я надеюсь, она питает ко мне, использовать в работе. Полагаю, узнав о моих русских корнях, Франческа с большей долей доверия будет развивать сотрудничество.

– Планируете создать эдакую семейную разведывательную сеть? – с улыбкой сказал Терехов. – В этом что-то есть.

– Для выяснения всех хитросплетений моей семьи надо обязательно повидаться с отцом. Он перелопатил весь семейный архив, и много знает. Не было у меня достаточно времени со всем вдумчиво ознакомиться, о чем жалею.

– Тогда после нашей встречи отправляйтесь в Швейцарию, Леманну я сообщу о вашем отъезде по своему каналу, не беспокойтесь.

– Да, Александр Петрович, по поводу германского подполковника, назовем его предварительно, для использования в секретной переписке «Немцем». Очень прошу вас собрать о нем максимально полную информацию. С моих позиций, это сделать крайне сложно, нет надежных источников среди военных Германии. Герт обещал помочь, и уже поступила первая, характеризующая кандидата на вербовку информация, но я прекрасно понимаю, что на это надо время. У меня сформировалась схема вербовочной беседы, она обсуждена с Гертом и одобрена моим наставником. Постараюсь сразу перевести основу вербовки с компрометирующих материалов на материальную заинтересованность. Вербовку планируем осуществить «под чужим флагом», используя «банковскую» тему, все будет подробно изложено в рапорте на вербовку после обобщения материалов изучения «Немца». Надеюсь, у вас особых замечаний или возражений не будет.

– Обязательно займусь поплотнее вашим «Немцем», такой интересный человек не должен оставаться без нашего внимания. Руководству о нем доложено, на самом верху есть заинтересованность и мне даже периодически поступают напоминания, торопят. В эти дни как раз завершаются оперативные мероприятия по агентурному проникновению в окружение кандидата по месту его проживания. Это было непросто, но одному нашему нелегалу удалось найти подход к знакомым семьи «Немца». Вам будет немедленно предоставлена вся полученная информация. Может быть не напрямую вам, а через Герта. Посмотрим, по какому каналу будет быстрее – связники постоянно в разъездах. Повезло вам, Генрих, с непосредственным руководителем – Герт, молодец, очень-очень квалифицированный специалист, с огромным опытом работы.

– Очень надеюсь на вашу помощь, Александр Петрович. А практическую помощь гера Леманна, считаю, переоценить невозможно. Я так многому у него научился. Считаю его больше своим дядей, нежели Вольфа.

– Это все хорошо, но я все же предостерегаю, просто как старший товарищ, что касается легенды – никаких побочных сравнений, даже для красного словца, даже в мыслях. Вы – племянник Франца Вольфа и точка. Теперь, Станислав Владимирович, к бочке меда, вам целая кружка дегтя.

– И что я успел натворить?

– Не вы, не вы. Обязан довести до вас информацию неприятного содержания. Пропали ваши сослуживцы. Вильчур – в Швеции через три месяца после внедрения, а Морозов – через полгода в Бельгии. И что самое непонятное к месту работы вообще не прибыл Игнатьев. Поиск, так сказать, по горячим следам результата не принес. Отправили ориентировки по этим трем лицам во все резидентуры по нашей и дипломатической линии. Нигде и никто не проявился. Из вашего выпуска шесть человек осели в Европе, остальные по разным странам Азии и Востока. Теперь вас осталось трое. Кто предал, и где искать предателя, ума не приложу.

– Не в праве вам давать советы, но мне почему-то кажется, что проблему нужно искать в прошлом пропавших разведчиков. И, если вы позволите мне высказать свое мнение, надо изменить саму систему подготовки в разведшколе в сторону ужесточения конспирации – исключить совместное обучение курсантов, ранее знакомых друг с другом, присваивать оперативные псевдонимы на время обучения. Тогда можно будет свести к минимуму подобные происшествия.

– Наши мнения совпали, Станислав Владимирович. Работники Главного управления по каждому выпускнику ведет глубокую проверку. Из-за этого мы пока задержали отправку очередного выпуска. Все преподаватели усадьбы Фоминово уже проверены, там утечки информации не выявлены. Вносятся изменения в систему обучения. Обязательно по факту предательства, а речь идет именно о нем, я не сомневаюсь, сообщите Герту. Работая с вами в тесном контакте, Герт и Гертруда, не дай Бог, тоже могут оказаться под прицелом врага.

– Но по этому направлению должна проводиться планомерная работа, поэтому прошу уточнить задачу и сориентировать о нахождении подозреваемых, когда будет получена более конкретная информация. Предателей надо выжигать каленым железом, здесь двух мнений быть не может.

– Одна просьба, после вашего интереса, люди должны обладать способностью, хотя бы говорить. На этом давайте закончим нашу встречу, и так вышли из регламента. Все сообщения направляйте своим каналом, через Леманна отправляйте только срочную информацию. Ваша лимонная тайнопись мне понравилась, текст сохраняется хорошо. Все, удачи вам, Станислав Владимирович, пусть вам Бог помогает. На прощание Терехов обнял меня.

Явочную квартиру я покинул в сопровождении хозяина книжной лавки через черный ход. Как-то не по-человечески, я даже имени этого тайного помощника не знаю. А вообще-то правильно, не знаю, значит, эта тайна мне не принадлежит.

Несмотря на позднее время, со всеми предосторожностями добрался в гостиницу, и с чувством выполненного долга улегся спать. Завтра мне предстояло купить детям и родителям подарки, и вечерним поездом отбыть в Швейцарию.

Беготня за подарками позади. Степану купил набор оловянных солдатиков разных родов войск, Софии – замечательную куклу ручной работы в персидском наряде. Маме – ажурные серебряные сережки, а отцу – тяжеленный фолиант «Артиллерия Европы XVII–XIX век» на немецком языке. Сейчас сижу в вагоне поезда и мысленно возмущаюсь его черепашьей скорости. Тут ехать всего ничего, а состав движется подобно сонной мухе. Я детей давно не видел, мне надо быстрее.

Как не торопился, но к замку Тарасп я попал к вечеру следующего дня. Ворота ожидаемо были закрыты. На мой стук в калитку привратник культурно спросил, кто изволит тревожить покой обитателей замка. Пришлось назваться. Через несколько минут калитка распахнулась, и человек, одетый в полувоенную форму сопроводил меня к центральному входу замка. Встречал меня на ступеньках удивленный отец.

– Папочка приехал, – раздались крики моих ненаглядных детишек, когда я вошел в гостевой зал, – мы всегда тебя ждали.

Отбросив в стороны чемодан и пакеты с подарками, подхватил на руки детей. Не знаю, может, с возрастом все становятся сентиментальными, но у меня на глазах выступили слезы. Обнимал, целовал и тискал Степку и Софию, кружился с ними по залу. Радости моей не было предела. Сердце стучало учащенно, и казалось, выскочит из груди. Мама, наблюдая за этой картиной, плакала, да и отец смахивал скупую мужскую слезу. Не удержались они на месте, прильнули ко мне с детьми, обнимая. Когда схлынули первые эмоции от встречи, я раздавал подарки, которые понравились всем. Степан и София, испросив разрешение, отнесли подарки в свои комнаты, а мама распорядилась накрывать стол к ужину. Сегодня у графа Головко праздник, с визитом прибыл блудный сын.

За ужином дети выбрали стулья по обе стороны от меня, они не захотели занимать свои прежние места. Естественно мама с отцом не перечили, потому что сами с меня глаз не сводили. Эх, черт возьми, как приятно оказаться в кругу своих дорогих и любимых.

После ужина, примерно пару часов поиграл с детьми, и естественно, укладывал спать их я, что мне было в радость.

– Уложил непосед? – ласково спросила мама.

– Да мама. Какие же они непоседы? Нормальные подвижные дети. Я так понимаю, они не каждый день замок вверх тормашками поднимают. В честь визита их родителя можно сделать послабление.

– Стас, дорогой ты мой, никто детям ни в чем не отказывает. Их можно понять, они очень рады тебя видеть наяву, а не на портрете.

– Послушай мать, сынок, – поддержал маму отец. – Мы все вместе по тебе скучаем. Извини за бестактность. Ты надолго?

– Пару дней погощу, а потом уеду, извините, дольше задержаться не могу.

– Куда и зачем ты уезжаешь, спрашивать смысла не имеет? – осведомился отец.

– Не имеет. Лучше расскажите, как вы здесь живете.

– Хорошо живем, тихо в полном спокойствии и достатке, – спокойно сказала мама. – Детки твои умненькие, все схватывают на лету. Степану легко даются языки и арифметика, а у Софии абсолютный музыкальный слух. Они, несмотря на возраст, очень серьезно относятся к учебе. Мы стараемся обучать детей, используя игры. Знаешь, такая метода действенна. За все время никто из детей серьезно не болел, иногда был насморк, но он проходил за пару дней. Гости у нас бывают не очень часто. Приезжали Анна и Екатерина с детьми. Вернее завернули проездом из Парижа, а мы и рады. Иногда бывают бывшие сослуживцы твоего отца, разъезжающие по Европе.

– Дорогая, ну, бывает, заглянут к нам на огонек пару раз в год.

– Двадцать человек, да по пару раз, совсем другая арифметика выходит. А еще ваши споры о современной артиллерии чего стоят.

– Позвольте напомнить вам, Варвара Николаевна, что в споре рождается истина, – подняв палец вверх, сказал отец. – Иногда громко спорим, не без этого. Я тебе, сынок, расскажу о наших планах на будущее. Слушай внимательно, что непонятно спрашивай. С твоей мамой посовещались и решили, и надеемся, ты с нами согласишься, мы окончательно переселяемся на жительство в Тарасп. Я сюда перевоз всех наших родственников из усыпальницы в Дубраве. В подземельях замка оборудовали вместительный склеп, места хватит на многие поколения. Также сюда перевез из нашего родового гнезда Шпреньгринштадта семейный архив. Естественно, он находится в специальной комнате рядом с моим кабинетом, доступ в него ограничен. По сути, там работаю я, иногда заходит почитать мама. Хотел перевезти сюда твоего наставника Прохора Нагайца. Отказался старый вояка, сказал, что намерен помереть на родной земле. По его просьбе выкупил я ему на Дону в станице Лихая каменный дом с землей, и помог перебраться туда с женой. Деньгами Прохора снабдил порядочно.

Усадьбу предлагал взять в пользование твоим сестрам. Не захотели, видишь ли, ехать в захолустье, поэтому выгодно продал. Ты извини, сынок, с тобой не посоветовался, а где тебя искать, чтобы испросить одобрения, я не знал. Деньги между вами, детьми разделил по-честному, каждому досталась доля от продажи родового гнезда. Твой дед не одобрил бы мои действия, очень ему по душе были те места. Но сделано то, что сделано. Заводики я тоже успешно распродал, часть казне государевой, часть в добрые частные руки. В России у меня осталась только пятидесятипроцентная доля в совместном с Бергером заводике, производящем гранаты. Кстати о гранатах. Понравились они нашим армейцам, на вооружение приняли быстро, и солдат обучать стали. А вот землю продать не удалось, не нашелся достойный покупатель, все норовят взять за бесценок. Сахарозаводчик Терещенко взял в аренду. Денежку вносит исправно.

– Не поторопился, отец?

– Думаю, что все сделал вовремя. Через четыре с хвостиком года начнется война, которая затронет европейскую часть России, в том числе наши земли. Ожидать, когда все полыхнет не стоит. Признаю твою правоту сынок, ты мне примерно эти слова говорил ранее. Я постоянно копаюсь в нашем архиве, пытаюсь найти в документах упоминание о грядущих событиях, но никаких дополнительных сведений не нашел.

– Случайно Степан Иванович не описывал свой поход в армии генералиссимуса Суворова?

– «Журнал боевых действий особой армии» ты прочел, а упоминание об участии Головко в более ранних походах, освещено скудно. Так, отдельные разрозненные воспоминания. Полагаю, что на склоне лет Степан Иванович пытался многое изложить на бумаге в виде мемуаров, но без какой-либо системы. Завтра, если есть желание, сам просмотришь эти записи, я их свел в отдельную папку. Туда же положил записи Софии Яковлевны. По неизвестной причине ее записи появились только в 1850 году, до этого срока ни единой строчки.

Спалось в Тараспе замечательно. Я чувствовал себя дома в полной безопасности. Рядом были мои дорогие дети и родители. Счастье и радость переполняли мою душу.

После завтрака и до обеда заняться архивом не получилось, я всецело посвятил это время детям. Пределов замка мы не покидали, но облазили все укромные уголки этого немаленького фортификационного сооружения. Степка с верхней площадки донжона, вручив мне бинокль, показывал наиболее интересные, по его мнению, места для катания на лыжах. Оказывается, родители наняли местного жителя, который обучил детей уверенно стоять на лыжах. К своему стыду, я похвастаться этим не мог, совершенно не умел кататься. София от нас тоже не отставала, но в отличие от брата ей нравилось созерцание сосен и елей, окружающих со всех сторон замок. Дочь естественно права, замок находился в очень красивом месте. После такой интенсивной прогулки, дети с завидным аппетитом поглощали обед.

– Папа, скажи, а когда приедет наша мама? – внезапно задала вопрос София, когда мы перешли к чаепитию. – Мы со Степой ее ни разу не видели.

От такого вопроса, появилось чувство, словно острым ножом кто-то ударил в сердце, я даже не знал, что сказать, не готов был к нему. Мама, видя мое замешательство, перевела разговор на другую тему, отвлекла внимание детей. А я задумался. Тему мамы детей, я в беседах с родителями никогда не затрагивал. Оказалось зря. Какими бы не были хорошими бабушка с дедушкой и папа, но мама для детей много значит, и выходит, мои дети о маме думают постоянно. Меня об этом предупреждал мой старый наставник Прохор. Любочку, царствие ей небесное, уже не вернешь, а девушка, которую я полюбил, отправилась служить Отечеству. Дал ей слово не разыскивать, и стараюсь его держать. Привести в семью абы кого не хочу. Детям нужна настоящая мать, чтобы смогла обогреть их теплом своего сердца. Марта смогла бы стать именно такой мамой, но где она и что с ней – неизвестно. Хотел на встрече с Тереховым поинтересоваться, но удержался, понимая, что он мне правду не скажет, но факт интереса к Марте отметит.

До полуночи с перерывом на ужин работал в архиве. Перечитал все документы из предложенной мне папки, но сведений о семействе Колетти не обнаружил. Указывал Степан Иванович о своем нахождении в освобожденном Милане более суток, но о встрече с Лючией Колетти – ни слова. Может, что-то между молодыми людьми и произошло, но документального упоминания о сем факте нет.

Пребывание в Милане в 1813 году Степан Иванович описал только добровольную сдачу города французским гарнизоном. В принципе моего предка понять можно. Выносить на всеобщее обозрение свои похождения в молодые годы неразумно, когда у тебя имеется красивая и умная жена. А София Яковлевна была именно такой, ее портреты разных лет я видел, а сегодня почитал ее воспоминания. Ладно, принимаю единоличное решение. Франческа Колетти доводится мне тетушкой без каких-либо оговорок. Вернусь в Вену, обязательно нанесу ей визит и обстоятельно поговорю, постараюсь привлечь ее на свою сторону.

Хоть и лег поздно, но выспался отлично, что значит семейная атмосфера – способствует отменному отдыху.

– Расширил свой кругозор, сынок? – поинтересовался отец. – Допоздна вчера сидел в хранилище.

– Знаешь, отец, иногда полезно прикоснуться к семейным тайнам. Род Головко их имеет много, особенно это касается личности Степана Ивановича.

– Очень непростой он был граф. На пустом месте смог создать артиллерийские шедевры. С тогдашним уровнем технологий это настоящий подвиг. Думаю, если бы сейчас попытались начать производств его гаубицы С 5, то ничего бы не вышло, технологии утеряны.

– Так ты же говорил, что все хранится в архиве!?

– В нашем семейном архиве, заметь, сынок, все в наличии имеется, а на заводах пустота. А поскольку эта тема никого не интересует, делиться своими соображениями я не собираюсь. Несколько раз перечитывал документы о боевых походах, в которых Степан Иванович принимал участие. Ни разу не нашел упоминания о личных заслугах, а они немалые, капитуляция Франции перед Россией, после разгрома наполеоновских армий чего стоит.

– Ладно, хватит вам, мужчины, воевать, – возмутилась мама, – предки семьи достойны уважения, но не следует забывать о потомстве. Тебе, Стас, дочь задала правильный вопрос. Как ты на него отвечать будешь? Заметь, она еще маленькая, а когда подрастет, вопросов появится больше.

– Не знаю, мама. Девушку, которую я люблю, привести в семью пока не могу, по ряду причин. Дайте мне немного времени.

– Мы тебя не торопим, сынок, – поддержал маму отец, – но дети подрастают. Без материнской заботы им трудно.

– Все прекрасно понимаю.

– Уезжаешь сегодня?

– Да.

– Детям сказал?

– Сказал. Степка только сопел, а София плакала.

Вся семья провожала меня, стоя на ступеньках крыльца. Мама и дети плакали, а отец крепился. Сердце мое разрывалась на части, мне, откровенно говоря, было тяжело уезжать. Ничего не поделаешь, надо служить Отечеству. Сел в экипаж, ни разу не оглянувшись, боялся, что взглянув на плачущих детей, не удержусь и брошусь их обнимать.

Возвращение в Вену прошло спокойно. Герт выслушал мой доклад о встрече с Тереховым, нагрузил меня работой по самую макушку. Неделю провел в Германии, заключая договоры на поставку кож на предприятия Франкфурта и Мюнхена. Затем три недели колесил по Франции, скупая шелк в Лионе, а хлопок – в Марселе. В этих странах я заметил скрытую подготовку к войне. Об этом не кричали на каждом углу, но анализ увиденного позволял мне сделать такой вывод. О своих наблюдениях доложил Крестному в очередном донесении.

От дядюшки Франца я получал письма регулярно. Он отписывал, что его производство развивается, продажа готовой продукции идет хорошо. От клиентов нет отбоя. Дядюшка связывает свои успехи с моим появлением, отмечает, что я помог семье Вольф начать новую и безбедную жизнь. Моя сестренка Элиза и братец Курт поженились, в ближайшее время ожидается прибавление в семействе. Девушка Аньезе, представитель торгового дома Колетти, пребывая в Аргентине, покорила сердце молодого партнера дядюшки, итальянца Луция Торелли. Молодые люди намерены скрепить свои отношения узами брака, ожидают разрешение от Франчески Колетти. Нарочно Франц передал мне двадцать тысяч североамериканских долларов, обозвав это премией. Я не отказался от денег, хотя нужды в них не испытывал, компания, а вернее Герт Леманн, хорошо оплачивала мою работу. Ничего, лишняя копейка, вернее доллар, карман не тянет, оперативные расходы скоро должны возрасти.

Только в середине весны смог нанести визит фрау Колетти. Традиционно вручил Франческе цветы, а также корзину с вином и сладостями.

– Балуете вы меня, Генрих, – качала головой Франческа, – приучаете к сладкому. – Мне, в моем возрасте, сладким увлекаться не стоит, могу быстро раздаться в разные стороны.

– Вам это не грозит. Если до сегодняшнего дня не стали пышкой, то и в будущем это не станет возможным.

– Льстец вы, молодой человек, но скажу откровенно, слышать приятно. Я так понимаю, вы пришли ко мне не просто поболтать, и нанести визит вежливости, нам предстоит долгий и серьезный разговор. Получив ваше послание, я удалила всех из дома, мы одни, нам никто не помешает. Но вначале давайте поужинаем, а разговоры – потом.

Фрау Колетти умеет подбирать людей к себе на службу, ее повар не исключение. Нежная телятина в остром томатном соусе с печеным на углях картофелем – восхитительное блюдо. Куриная грудка, запеченная с грибами и твердым сыром «Пармезан» вообще объедение. Вкусности запивали красным вином «Кастелана ди амо», которое поставляют Франческе из Италии.

– Все, я готова вас слушать, Генрих, – сказала Франческа, дымя пахитоской – тонкой папиросой из мелкого резаного табака, завернутого в лист маиса. Перехватив мой взгляд, «тетя», весело усмехнувшись, коротко пояснила:

– Из Испании. От друга. Контрабанда.

– Уважаемая фрау Колетти, то, что вы сейчас услышите – должно остаться строго между нами. Вы сразу поймете, что доверяю я вам безгранично.

– Даже так? Можете говорить смело. Франческа Колетти умеет держать язык за зубами.

– Франческа, как вы относитесь к русским?

– А почему вы задали мне этот вопрос?

– Вы на одну восьмую русская, а ваша дочь Эстер наполовину.

– Странное утверждение, – удивленно подняла брови Франческа.

– Основано оно на неопровержимых фактах. Молодая и красивая итальянка по имени Франческа Колетти отправляется понежиться в горячих животворящих водах венгерского городка Эгерсалок. Ей это крайне необходимо, ведь борьба за справедливость серьезно подорвала здоровье. Там она встречает молодого русского морского офицера, блистательного капитан-лейтенанта Дмитрия Шереметьева. Взгляды их встретились, и они растворились друг в друге. Взаимная любовь накрыла обоих своих теплым и мягким покрывалом. Но вмешались высшие силы, если к таковым можно отнести морское командование. Дмитрий оставляет свою возлюбленную, и отправляется служить за край света на берег Тихого океана. А, что же делает молодая итальянка? Она возвращается в Милан, ведь в скором времени ей предстоит взвалить на свои хрупкие плечи заботу о торговом доме Колетти. Эта молодая особа, пока даже не подозревает, что под ее сердцем зародилась новая жизнь. Когда она это осознала, то несказанно обрадовалась. Родить ребенка от любимого человека – великое счастье. Возлюбленный Дмитрий пишет Франческе часто. Через тысячи верст письма приходят с большим опозданием. О появлении на свет дочери, Дмитрий узнает через пять месяцев. Он бесконечно рад этому событию, пишет любимой Франческе письмо наполненное теплотой. Прошло два года, и переписка внезапно обрывается, и больше не возобновляется. Скажите Франческа, почему?

– Я звала его к себе в теплую Италию, а Дмитрий не мог оставить службу, поэтому звал меня во Владивосток. Вспылила я тогда, горячая кровь итальянки вскипела во мне, оборвала переписку, о чем жалею до сих пор. Все могло сложиться по-другому.

– На все воля Божья.

– Покопались вы Генрих в моем прошлом основательно.

– И в прошлом моей семьи я покопался, смею вас заверить. Немного затронул настоящее.

– Наверное, много интересного узнали?

– Узнал, не без этого. Хочу сказать вам, Франческа, что мы действительно с вами родственники. Нашим общим прародителем является генерал-фельдмаршал Головко Степан Иванович. Только в вас течет немного русской крови, а я русский на все сто процентов.

– Это-это как же? – вскочила с кресла Колетти. – Такого не может быть!

– Еще как может. Я потомственный граф Головко Станислав Владимирович. Медальон с изумрудами, вернее его близнец, принадлежит моей маме. Он передавался из поколения в поколение по женской линии. И у моих родителей в доме висят портреты Степана Ивановича, писаные в разные годы. Природа, каким-то невообразимым вывертом наградила меня внешностью нашего предка. Вот, тетушка, прошу любить и жаловать племянника в моем лице. А ношу я другое имя по надобности, так как нахожусь на службе государевой.

– Так, дайте мне пару минут прийти в себя, вы меня просто ошеломили новостями, – Франческа, быстро и беспорядочно перемещалась по комнате. При этом она ладонями, подобно вееру обмахивала зардевшееся от волнения лицо и шумно дышала широко открытым ртом, будто задыхаясь.

Потом фрау Колетти подошла к столу и залпом осушила бокал вина.

– Получается, все мои предположения, высказанные вам ранее, подтвердились? – растерянно, «упавшим» голосом произнесла Франческа.

– Да.

– У меня есть родственники в России?

– У Степана Ивановича было пятеро детей с супругой Софией Яковлевной. Две девочки и три мальчика. Род Головко довольно обширный. Правда, некоторые ветви его пресеклись. Наша ветвь идет от старшего сына Константина Степановича, наследуя графский титул. Я вам передам копию всего родового древа, чтобы вам было понятно. Извините за внешний вид древа, оно не очень красочно, ведь я не художник.

Франческа около получаса изучала хитросплетение рода, качая, время от времени головой.

– Тогда, в прошлую нашу встречу, когда я вам показала медальон и портрет, вы знали о нашем родстве?

– Медальон я опознал сразу, и Степана Ивановича на портрете узнал. Но не мог себе представить, что вы доводитесь мне тетушкой. Я думал, что это какая-то хитрая игра контрразведки Австрии.

– Как вам не стыдно Генрих, подозревать родственников в таких неблагородных делах? – деланно возмутилась Франческа. – Я лучше умру, чем буду помогать австриякам и германцам. Торговать с ними буду, но помогать – никогда, – гневно закончила свою бурную тираду моя новая тетушка.

– А русскому офицеру помогать станете?

– Вам, дорогой мой Генрих, я готова отдать свою душу и тело. Правда, тело не берите, оно уже немного побито молью. А если серьезно, то все мои деньги и связи в вашем распоряжении. Эстер сама развивает новые взаимоотношения с партнерами, я ей не мешаю, а захочет воспользоваться моими связями, препятствовать не буду.

– Деньги пусть останутся у вас, а вот связями хотел бы воспользоваться. И давайте на будущее договоримся. Я был и остаюсь Генрихом Вольфом, и никем иным.

– К другому имени нужно привыкать, а мне это очень нравится. У меня еще к вам вопрос. Что сталось с Дмитрием?

– Капитан первого ранга Дмитрий Шереметьев геройски сражался с японцами, и погиб в 1904 году при обороне базы русского флота Порт-Артура. Захоронен на вершине Электрического утеса. Жены и детей у погибшего не было.

– Надо навестить могилу Дмитрия, пока еще я жива, – сказала Колетти, как-то обреченно закуривая очередную пахитоску и промокая платком выступившие слезы. – Давайте отдадим должное доброму вину, и символически отпразднуем скрепление родственных отношений.

Развитие отношений с фрау Колетти пошло мне на пользу. Впоследствии в австрийской армии у меня появился надежный агент «Артур». Вместе с ним создали неплохую разведывательную группу, которая накрывала всю юго-восточную группировку войск Австро-Венгерской империи. Судоверфь «Германия» была под неусыпным контролем агента «Отто». Он исхитрился и перефотографировал всю документацию по эскадренному крейсеру. Агент «Вилли» в Эссене добывал формулы броневой и легированной стали у господина Круппа. Мой хлипкий поток информации Крестному превратился в полноводную реку.

К концу октября я наконец-то собрал воедино всю информацию по Густаву Шмидту. Объем работы выполнен был значительный, в основном постарались источники Крестного.

Густав Шмидт, сорока четырех лет, уроженец Дрездена, единственный сын Ульриха Шмидта, владельца трех молочных заводов. В свое время Ульрих Шмидт выслужил в германской армии чин гауптмана, но был вынужден уйти в отставку, по ранению. Мать Густава покинула мир живых, когда ему было три года.

Отцу некогда было заниматься ребенком, поэтому он прикрепил к нему старого солдата Ганса, инвалида без ноги в качестве няньки. Собственно Ганс научил Густава читать и писать. Школу для мальчиков Густав окончил в Дрездене. Поскольку Густав являлся сыном отставного офицера, молодому человеку уготован единственный возможный путь – поступление в кадетский корпус. Проучившись положенный срок и успешно сдав экзамены, Густава перевелся в Главный кадетский корпус в Берлине. Еще через два года кадета Шмидта на полгода откомандировали для прохождения воинской службы в пехоте. После этого он сдал экзамены на чин подпрапорщика, получил отличную аттестацию за подписью командира роты, командира батальона и командира полка. Учеба в течение девяти месяцев в военном училище в Потсдаме пролетела, как один миг. Решением «Высшей экзаменационной комиссии», Густав Шмидт, успешно сдавший экзамены, произведен в офицеры.

Перечислять все должности и номера частей я не буду, скажу так, Шмидт служил добросовестно, продвигали его по служебной лестнице по заслугам. Тем не менее, в характеристиках отмечалось, что, наряду с хорошими стратегическими и тактическими навыками, Густав не всегда находит взаимопонимание с сослуживцами, является человеком необщительным, замкнутым, «себе на уме», неразговорчивым. Отмечались случаи участия Шмидта в потасовках с офицерами, его агрессивный нрав и несдержанность. Свою личную жизнь Густав не афишировал, в злоупотреблении спиртных напитков замечен не был.

В Генеральный штаб Шмидт попал благодаря связям старого друга отца, который был близок к самому Мольтке. Обладая высокой работоспособностью, аналитическим складом ума, дисциплинированностью, четким и неукоснительным выполнением приказов командиров Густав быстро завоевал уважение среди сослуживцев. А отсутствие семьи, позволяло командованию использовать его чуть ли не круглосуточно, не встречая в какой-либо форме протестов с его стороны. В настоящий момент Шмидт возглавляет отдел оперативного планирования восточного направления. У него в подчинении находятся пятнадцать офицеров, уровень осведомленности Густава достаточно высок, он знает о России, если не все, то очень много.

Ни в одном сообщении не было упоминания о странном пристрастии Шмидта.

Надо было принимать окончательное решение о вербовке Шмидта, и я его принял, еще раз посовещавшись с Леманном. Предоставил Леманну все материалы по вербовке, с учетом его замечаний.

Почему я торопился? Просто моя постоянная партнерша Яся заявила, что в декабре покидает заведение Марыси Яблонской, так как накопила достаточно средств для приданого. Через Ясю я контролировал сроки пребывания Шмидта в заведении Яблонской, получал информацию от Йошки, который подробно сообщал ей о своем друге всю становившуюся ему известной информацию, правда, слишком скудную. С уходом Яси эта ниточка обрывалась, использовать кого-то из девушек мне не хотелось, не было к ним доверия, очень низко они пали в моих глазах, и не предпринимали попыток вырваться из порочного круга.

И вот я сижу в коморке флигеля и с нетерпением жду, когда Густав, шлепая босыми ногами, пойдет с Йошкой проверять температуру воды в бассейне. Можно было и более жестко поступить. Ворваться в комнату и, пользуясь внезапностью, в несколько ударов лишить сознания любовников. Но отказался от такого жесткого способа, памятуя наставления своего руководителя, в интересах развития контакта и перевода его на иную основу. Ага, вот взяли полотенца, и, смеясь, отправились нырять. Имея определенный опыт, обрабатываю снотворным еду и питье. Сегодня концентрация препарата выше, мне надо, чтобы Йошка отдыхал дольше, и не мешал общению с Густавом.

Шмидт приходил в себя уже пятнадцать минут. Чтобы исключить случайности, надежно связал своего будущего собеседника, а ноги привязал к ножкам стула. В рот затолкал кляп – вдруг Густав орать вздумает. Стул подвинул вплотную к стене для предупреждения возможных падений. Похлопав по щекам, помог Густаву очнуться.

– Вы меня понимаете? – спросил пленника. – Если да, то кивните головой.

Шмидт несколько раз вяло опустил голову.

– Я избавлю вас от кляпа, но только прошу не кричать. Я могу рассчитывать на ваше благоразумие?

Густав выразил согласие, несколько раз кивнув головой.

– Что с Йошкой? – первым делом и дрожащим голосом поинтересовался Шмидт, как только его рот стал свободным. Для меня это был добрый знак того, насколько немец дорожил мальчиком.

– С мальчиком все хорошо, он крепко спит, не надо беспокоиться.

– Вы ему не причините вреда? – испуганно спросил связанный немец.

– Все зависит от вас, Густав. Будете вести себя нормально, никто не пострадает, ни вы, ни ваш друг.

– Предполагал, что моя страсть рано или поздно заведет меня в искусно расставленную ловушку. Но даже в кошмарном сне не представлял, что устроителем ловушки станет мой соотечественник. Кто вы? Что вам от меня надо? Как вас зовут?

– Называйте меня Генрихом. Всякое в жизни бывает. Не мне быть вашим судьею. Меня, честно говоря, подобные вещи не раздражают, пока меня не затрагивают непосредственно. Слава Богу, никогда с подобными отношениями не сталкивался. Я, знаете ли, большой поклонник женской красоты, потому и захаживаю в заведение Марыси. Содомия – ваш выбор, ваша жизнь. Грех ли ваш это или что иное – не знаю и, повторюсь, судить не берусь. Раз уж вы так устроены, что ж… Дело ваше. Уточню: ваше личное, если не обращать внимания на возраст вашего любовника. Был бы он взрослым мужчиной – я бы прошел мимо. Но он же совсем еще ребенок. Как же так? Мы с вами – немцы, порядок у нас в крови, как мне пройти мимо совращения малолетнего и не доложить полицейским чинам? Как мне поступить? Заявить на вас, сломать вашу карьеру и саму жизнь, а мальчика – в приют, где жизнь, ой, как тяжела, особенно учитывая, кого вы из него сделали. Что, Густав? Что будем делать? Я никому не хочу делать ничего плохого, ни вам, ни вашему Йошке. Но я же законопослушный гражданин, я – немец. Ситуация противна моей совести. В какое положение вы всех нас поставили? Хотите поговорить – давайте. Давайте поговорим и, возможно, подчеркиваю – возможно, вы получите ответы на свои вопросы. Возможно, мы с вами даже придем к обоюдовыгодному решению столь щекотливого вопроса. Для начала расскажите о себе, чтобы я не относился к вам, как к какому-то незнакомцу. Ну, скажите, Густав, для начала: а когда у вас произошло смещение внимания в сторону мужского пола?

– Я перестаю что-либо понимать, вы, Генрих, меня своим появлением просто огорошили. Ладно, подчиняясь грубой силе, поведаю вам свою историю. – Думаю, лучше это сделать, не хочу Йошке такой судьбы, о которой вы изволили намекнуть. Я – со мной все кончено, ничего хорошего не жду. Но Йошка, дорогой мой Йошка…

Мой собеседник, прервавшись, бросил тревожный взгляд в сторону спящего мальчика, а потом заговорил.

– Еще в раннем детстве я был окружен исключительно мужчинами, – как бы извиняясь, говорил Густав. – Матери я своей не знал. В доме отца все работы выполняли исключительно отставные солдаты. Повара, дворники, садовники и слуги, везде одни мужчины. Учеба в школе для мальчиков, тоже не способствовала общению с девочками. Они мне тогда казались страшными и злыми. Потом кадетский корпус. В Главном кадетском корпусе в Берлине у меня появился друг Юрген, который собственно и привил мне любовь к себе подобным. Я, вкусив впервые запретный плод, был вне себя от радости. Наши отношения с Юргеном держались в тайне, сами понимаете, однополые отношения обществом не приветствуются и осуждаются, тем более среди германских военных. После производства в офицеры мы с Юргеном попали служить в разные пехотные части, однако взаимоотношений не прекратили, встречались от случая к случаю. С сослуживцами отношения не складывались, я не разделял их увлечения спиртными напитками и женщинами. Они считали меня девственником, пытались подложить мне в постель развратных женщин. По этим причинам возникали ссоры, иногда приходилось драться.

– Вас не подозревали в связи с вашим другом?

– Не давал повода. К службе я всегда относился и отношусь добросовестно.

– Не пытались переключить свое внимание на женщин?

– Когда Юрген уехал на несколько месяцев в командировку, я пытался общаться с женщинами. Вызывал к себе проституток. Знаете, ничего не получалось, не мог я настроиться на отношения с ними. Давайте лучше оставим эту тему, вас, по всей видимости, интересуют совсем другие вопросы.

– Совершенно верно.

– По тому, как вы меня обложили, я начинаю осознавать, что мне доведется с вами сотрудничать.

– Хорошо иметь дело с понятливым человеком.

– Я, молодой человек, имею за плечами достаточный жизненный опыт, и понимаю, что вы отважились на беседу со мной не спонтанно, а хорошо к этому подготовились.

– Спорить не буду, готовился. Собрал о вас информацию. Произвел фотографирование ваших свиданий с Йошкой. Если хотите, могу показать фотокарточки.

– Серьезный аргумент у вас в руках. Попади эти фотокарточки моему начальству, карьере конец, мое имя обольют грязью, останется единственный выход, пуля в висок.

– Спешить с обнародованием фотокарточек не станем. Как я уже вам сказал в самом начале нашего нелегкого разговора: не сторонник я делать людям гадости, тем более детям. Видел: Йошке с вами хорошо, хоть и незаконно все это. Не могу предлагать вам забыть об этих фотографиях. Ибо глупо это. Давайте попробуем построить наши, уверен, взаимовыгодные отношения на иных принципах, нежели принуждение знанием каких-то неприглядных фактов из вашей биографии. Пусть фотографии будут просто моим весомым аргументом, побудившим вас к сотрудничеству. Так сказать первым, пусть и не очень приятным шагом к началу и возможному развитию наших отношений, так сказать, толчком на сближение. Хорошо? Вы согласны? Я никогда больше не буду вспоминать об обстоятельствах нашей первой встречи, чем-то упрекать, вмешиваться в вашу личную жизнь. Но и вы, как порядочный и серьезный человек обещайте, что не будете какими-то своими поступками провоцировать меня на соответствующие действия.

– Хорошо, Генрих. Но прежде, чем что-то обещать, хотелось бы услышать ответ на мои вопросы. Вы меня вынуждаете купить кота в мешке. Честно говоря, я еще в шоке от вашего появления. Бывают в жизни обстоятельства, при которых все-таки лучший выход для всех – пуля. Пуля в висок решила бы все мои сегодняшние проблемы – и никакого позора.

Посмотрев на сладко и безмятежно спавшего Йошку, немецкий офицер тихим голосом продолжил:

– Но ни в чем не повинный Йошка… Что моя смерть принесет ему? Поверьте, он искренне меня любит. Я не могу так поступить с ним. Не могу. Пуля поможет мне выйти из сложной жизненной ситуации, но она же сломает мальчику жизнь, я знаю это. И осознание этого заставляет меня согласиться с вашим предложением. Вы говорили о построении наших отношений в положительном направлении. Я правильно вас расслышал? Как это возможно? Я понимаю: моя страсть – незаконна. Но жизненный опыт убеждает меня в том, что есть законные поступки и есть правильные. Не все правильное – законное. Может быть когда-то… Но я ничего не могу с собой сделать. Любовь к Йошке – выше моих сил. Думайте, что хотите. Я вообще не понимаю, как такое получилось, что самыми сокровенными чувствами я делюсь с абсолютно чужим человеком, да еще и при таких обстоятельствах. Хорошо, я вас слушаю. Вспомним девиз средневековых рыцарей: «Делай, что должно, и будь, что будет». Давайте не будем тянуть время, продолжайте, Генрих.

– Что ж, в логике вам трудно отказать, Густав. Расскажите, пожалуйста, вкратце, чем вы и ваши подчиненные занимаетесь, а после этого я конкретизирую свое предложение о сотрудничестве. Поверьте, вы будете очень и очень удивлены и поймете, что не все так плохо как кажется на первый взгляд.

– Мой отдел генштаба Германии занимается перспективным планированием боевых операций в театре военных действий. Исходя из наличных сил и средств, а также опираясь на резервы, мы разрабатываем планы по захвату конкретных городов и территорий. Наши планы носят тактический характер, стратегическим планированием занимаются другие люди.

– В отношении каких стран вы составляете планы?

– Мой отдел занимается непосредственно Россией. У нас уже есть готовые планы развертывания войск для оккупации Польши, Балтии и части Галиции. Также мы отдельно для Австро-Венгерской армии разработали планы действий на юге Российской империи. В соответствии с доктриной, принятой нашим кайзером, глубина удара войск первого эшелона составляет двадцать-тридцать километров.

– Планы вы строите на основании каких-то сведений, или занимаетесь прожектерством на перспективу?

– По тому или иному направлению мы запрашиваем разведывательное управление Генерального штаба. К нам поступают материалы в виде аналитической справки, с указанием номеров частей вероятного противника, его численности, вооружения и мест расквартирования. Зная примерное время развертывания русских полков, дивизий и армий в боевое положение, определяем места ударов с применением артиллерии, конницы и пехоты. Естественно учитываются особенности местности. По равнине скорость продвижения войск высокая, а в горах есть определенные трудности. С учетом этих особенностей разрабатываются планы снабжения войск боеприпасами, продовольствием и другими видами довольствия. Чтобы все армейские подразделения четко выполняли поставленные задачи, их необходимо расписать подробнейшим образом, изводя на это кипы бумаги. Изменения в планы вносятся ежемесячно, по мере поступления новых сведений от разведки. Приходится привлекать картографов, для нанесения обстановки на штабные карты. Командиры полков, батальонов и ниже, работают с картами самостоятельно, учитывая особенности мест, занимаемых позиций.

– Вы хорошо помните подготовленные планы?

– Память у меня неплохая, но я не старался запоминать номера полков и дивизий, для меня достаточно знать звания и фамилии командующих армиями и корпусами.

– Как часто вы контактируете с разведчиками?

– С ними имеет отношения мой начальник управления, в отдел попадают уже готовые документы, выполненные по моим запросам.

– Довольно откровенно отвечаете на мои вопросы, спасибо, Густав.

– Просто понимаю, у меня нет иного выхода, чтобы сохранить себе и Йошке жизнь. Ведь если я откажу вам, то мы отсюда живыми не выйдем.

– Откуда такая уверенность, зря вы так плохо обо мне думаете. Я же вам сказал, что не являюсь сторонником радикальных мер. Мне всего лишь нужно выполнить свою работу, а в чем она заключается – чуть позже, мы, кажется, договорились.

– Да, договорились, и я в целом, хотя и вынужденно, но принял ваше предложение. Однако, Генрих, вы можете мне говорить что угодно, но меня не обманывает ваше абсолютное спокойствие, практически без эмоций речь, ваши движения, и особенно ваш взгляд. Мне кажется, вы можете легко лишить жизни человека, не испытывая абсолютно никакого душевного волнения, – обреченно завершил мой собеседник.

При всей доброжелательности атмосферы, которую, как мне кажется, я усиленно пытался создать для наиболее благоприятного завершения диалога, тревога так и витала вокруг нас. При кажущемся внешнем спокойствии и уверенности, которые я демонстрировал германцу в течение всей беседы, я весь извелся, взмок от нервного напряжения, и мне хотелось одного: завершить вербовочную беседу, добиться победы над противником. Но в голове все время звучали слова гера Леманна, моего мудрого наставника, о том, что надо постараться после этой встречи расстаться если не друзьями, то в лучшем случае партнерами. Но ни в коем случае не врагами.

Я в ходе беседы и сам понимал, что Герт прав. Надо проявить терпение и такт, убедить человека своими аргументами. Этим и продолжу заниматься. А то, что Густав высмотрел во мне потенциальную безжалостность, то, на мой взгляд, он ошибается, в моей речи достаточно положительных эмоций, и я не делаю зверское лицо. Наличие фотографий, подтверждающих тайный порок немецкого офицера, уже сыграло свою роль, навечно зафиксировалось в его памяти, поэтому не буду перегибать палку. Ситуация находилась полностью под моим контролем.

– Итак, Густав, если я вас правильно понял, то, опасаясь за свою и мальчика жизнь, а также не желая раскрытия вашей любовной связи перед руководством, вы выражаете согласие на сотрудничество и передачу интересующих меня сведений?

– Соглашусь, если вы заверите меня, что не работаете на французов и британцев. Наивное требование, признаю, но для меня это очень важно, готов даже поверить вам на слово.

– Могу вам с уверенностью сказать: они мне не друзья. Более того, мы приближаемся к той части нашей беседы, когда я вам отвечу на вопросы и сообщу нечто удивительное, во что действительно трудно поверить. Но вы, пожалуйста, объясните природу этой нелюбви к представителям Англии и Франции? Может быть, еще какая-нибудь страна вам не нравится?

– Хорошо, расскажу, – грустно ответил Густав, – Все дело в том, что три года назад в Гамбурге пьяные французские и британские моряки беспричинно убили моего друга Юргена. Забили его насмерть ради пьяной забавы. Мой друг погиб страшной смертью и очень мучился от ран перед кончиной.

– Соболезную, – искренне сказал я и добавил, – мне очень жаль, что так получилось с вашим другом. Вы знаете, Густав, я действительно понимаю ваши чувства и очень вам сочувствую. Можете мне верить, я некоторое время назад потерял любимую женщину, которой дорожил.

Некоторое время мы оба молчали, думая каждый о своем горе. И, странное дело, как по мановению волшебной палочки напряженность начала куда-то пропадать. Стало легче смотреть друг другу в глаза. Интересные фокусы проделывает с нами человеческая психика, подсознание или еще что-то там в голове и душе! Неважно что, но работает.

– Видите ли, Густав, – спокойно продолжил я тихим голосом, добавив в интонацию некоторую долю загадочности, – то, что я вам предложу, очень необычно, но это правда. – Правда в том, что я не работаю ни на ненавистных вам англичан или французов, ни на русских или поляков, в отношении которых вы разрабатываете свои планы. Я представляю интересы одного из крупнейших банков мира – «Кредит-Анштальт», главой которого является известнейший в финансовых, и не только, кругах барон Людвиг фон Ротшильд. Меня он называет советником по особым поручениям. Думаю, вы согласны с тем, что наша встреча – это действительно особое поручение, не так ли, Густав?

– Да, Генрих, несомненно – это особая встреча, – растерянно промолвил офицер генштаба. – Но причем здесь банки и финансы, не пойму, я в недоумении. Но, пожалуйста, продолжайте, прошу прощения, что невольно прервал вас.

– Так вот, – уверенно продолжил я, входя в роль банковского служащего, – начну издалека, но буду краток, – сказал я с улыбкой.

– В далекие и мрачные средневековые времена рыцари-тамплиеры, о которых вы, конечно, читали в приключенческих романах, заложили основу мировой банковской системы. Были в этой сфере и более ранние китайские финансовые решения, но тамплиеры считаются основателями той финансово-банковской системы, которая существует и поныне. И не просто существует, а процветает. Но процветают не все банки, а лишь те, у деятельности которых существует солидный, надежный информационный фундамент. Позволю себе привести вам небольшой, также исторический, пример. Семейная информационная сеть Ротшильдов, созданная ими в воюющей Европе, позволила им получить новость о поражении остатков великой армии Наполеона в битве в Германии на целый день раньше официального послания правительства. Ротшильды умело, по максимуму, использовали эту информацию. Подчеркну специально для вас, Густав: информацию по своей сути военно-политического характера. Они сумели с помощью распространения соответствующих слухов и продажи незначительной части облигаций английского правительства обрушить их курс. После значительного снижения цен банкир через свою агентуру скупил подешевевшие облигации. Результат ясен даже младенцу: Ротшильды озолотились. Не остались внакладе также источники информации – агенты, своевременно предоставившие финансовым магнатам достоверную, объективную и полную информацию. Их тайные старания были щедро вознаграждены.

Заметил в глазах слушателя пробуждающийся интерес к обсуждаемой теме. Я с удвоенным энтузиазмом доводил до сведения своей жертвы информацию, призванную хотя бы частично стереть тень его сомнения, посеять зародыш желания финансовой выгоды от сотрудничества со мной. Старался хоть как-то отодвинуть подальше нависший над ним топор порочащей его честь информации.

Знаете, Густав, – продолжил я, – многие научно-исследовательские экспедиции, геологоразведочные работы в разных странах мира приносят баснословные прибыли только потому, что банк вовремя получает из конкурирующих организаций, из государственных учреждений нужную информацию. Но крупные суммы денег вкладываются лишь тогда, когда информация проверена через несколько источников и желательно подтверждена документами.

Понимаете, Густав – зная, что, к примеру, Германия нападет на Польшу, огромные суммы денег вкладываются в предприятия Германии, имеющие оборонные заказы. Зная, только достоверно зная! что будет увеличиваться объем железнодорожных перевозок войск – заранее, раньше всех остальных, покупаются акции железнодорожных компаний. Получив секретную информацию о разработке нового вида вооружений, кораблей, выкупаются акции судостроительных верфей или активизируется разработка этих вооружений с помощью конструкторов своих предприятий. Все это приносит прибыль всей цепочке участников – от агентов, добывающих информацию до коммерсантов, продающих новую продукцию, аналогично по дивидендам от удачно купленных акций. Продолжать можно бесконечно, позднее мы это обсудим более подробно. Но сейчас я задам вам ряд коротких вопросов, на которые прошу ответить односложно: да или нет, договорились?

– Я готов, задавайте свои вопросы, ответы на многие мои вопросы вы достаточно доходчиво мне уже объяснили. Слушаю вас, – с заметно возросшим интересом произнес мой новый немецкий, хотелось бы сказать, друг.

– Итак, Густав, вы согласны с тем, что в случае оказания такой вот информационной помощи, вы будете считать себя причастным к привлечению финансовых средств в экономику нашей любимой Германии? Слово «нашей» я специально интонационно выделил, привлекая к этому внимание собеседника.

– Да.

– Вы согласны с тем, что это приведет к созданию множества рабочих мест и уменьшит безработицу?

– Да.

– Вы согласны с тем, что это будет способствовать изготовлению большего количества вооружений и всего необходимого для обороноспособности Германии, а также укрепит ее наступательную мощь?

– Конечно, да, согласен!

– Вы согласны, что это благое дело не только для нашей страны, но и для вас лично и вашего юного друга Йошки, так как вы на эти средства сможете обеспечить ему безбедную и счастливую жизнь?

– Да, и с этим я согласен. А каков размер моего вознаграждения, ведь нельзя забывать и о рисках такого предприятия?

– Густав, вы опережаете своими ответами мои вопросы, не торопитесь. Я понимаю ваше нетерпение, но спокойствие, друг мой, спокойствие! – мой визави спокойно, без напряжения воспринял на пробу, с определенным риском, произнесенные мной слова «друг мой».

Надо отметить, что все мои слова были неоднократно отрепетированы с Гертом, который играл роль вербуемого, и каждое слово имело свое значение, лишнего не произносилось. Я специально задавал вопросы в такой форме, что вероятнее всего услышал бы положительный ответ, и это было в данной ситуации психологически оправданным действием, ибо положительный же настрой создавался и в сознании германца по отношению ко мне.

– Так вот, Густав, согласны ли вы стать моим партнером в этом коммерческом предприятии? Доход делим пополам. Вы знаете, где взять интересующий Ротшильдов товар и добываете его, а я занимаюсь реализацией, учитывая тот факт, что я состою у банкиров на службе, выполняя много их других поручений в разных странах мира.

– Да, Генрих, я согласен с вашим предложением. Готов ради нашего с Йошкой счастья и безопасности, рискнуть и стать вашим партнером. Действительно, вы правы – фантастическая ситуация. Я просто ошеломлен вашим предложением и мне сразу трудно все осознать в полной мере. Но я обещаю быть вам добросовестным и честным партнером. И все-таки, хотя бы примерно очертите мне объем моих будущих финансовых поступлений, хочу спокойно планировать нашу жизнь, дать Йошке образование и многое другое.

Мы с Гертом рассматривали подобный сценарий развития вербовки, и готовили ответ на этот вполне ожидаемый вопрос. Как бы то ни было, но, продавая себя, человек хотел бы знать: за сколько?

Надо отметить, что одной из многочисленных задач любого разведчика является добывание различных бланков государственных, коммерческих и прочих иных организаций, а также печатей, короче, всего того, что может помочь подготовить надежную легенду либо провести какую-то сложную операцию. Все добытые образцы пересылались руководству, а где они и как использовались – мне знать не положено. Достаточно было понимать, что какому-то коллеге они помогут.

Так вот, решили использовать заранее добытый бланк банка, руководимого уважаемым господином Ротшильдом, моим работодателем и партнером по карточной игре. Вареным яйцом на этот бланк я перенес печать банка с одного из договоров.

Для пущей важности заранее подготовленному на бланке тексту на имя Густава Шмидта присвоил гриф ограничения доступа – «Коммерческая тайна». Подпись подделывать тренировался очень долго – она должна была быть исполнена «уверенной рукой» самого Ротшильда! А кого еще – конечно Ротшильда, а что стесняться!? Все равно после прочтения этого конфиденциального письма новым агентом оно в целях конспирации им самим и будет уничтожено путем сожжения. В письме «Ротшильд» обращался к Густаву «дорогой друг». Просил принять предложение о конфиденциальном сотрудничестве в пользу банка в целях успешного развития мировой экономики, а также и повышения благосостояния работников банка, в том числе и негласных его сотрудников.

«Ротшильд», ссылаясь на меня, то есть на «подателя сего секретного документа», заверял «дорогого друга» в уважении. Подчеркивал, что безопасность Густава является первоочередной заботой подателя сего документа. Также «Ротшильд» отмечал, что с передаваемой информацией или документами никто не будет знакомиться за исключением его, партнера по работе.

«Ротшильд» брал на себя обязательства по щедрой оплате нелегкого труда Густава в соответствии с приводимым в послании прейскурантом цен на различную информацию. Причем цены на оригиналы или фотокопии документов были вдвое выше устной информации. Сей прейскурант, подготовленный аналитиками нашего генштаба, передал нам заблаговременно мой Крестный.

В завершающей части текста «Ротшильд», вновь ссылаясь на банковскую тайну и строгий порядок ведения дел в руководимом им финансовом учреждении, убедительно просил господина Шмидта подготовить небольшой, тоже секретный, документ о согласии на сотрудничество с банком. С этой целью необходимо выбрать псевдоним для его возможного использования в переписке, если такая надобность возникнет в дальнейшем. «Господин Ротшильд» также заверил Густава в том, что при необходимости примет к рассмотрению любое его письменное к нему обращение с какими-либо просьбами личного характера или предложениями по улучшению совместной работы.

Вот такой примерно документ я и вручил для ознакомления вновь завербованному. Он его внимательно изучил, внимательно несколько раз прочитав, согласно кивая головой. Повертев в руках письмо, озираясь, дал мне понять, что хочет его сжечь. По окончании этой огненной процедуры добавил: «Порядок есть порядок».

Конечно, учитывая положительную тенденцию развития ситуации я уже убрал путы, сковывающие движения господина Шмидта: иначе о каком доверии можно было рассуждать с потенциальным партнером, если у того завязаны руки? Во время завершающей части беседы мой кандидат долго разминал затекшие руки, но когда пришлось писать текст подписки, он очень я бы сказал, любовно вывел каллиграфическим почерком свой псевдоним – «Юрген». Я почему то не сомневался, что увижу именно это имя. С одновременно произнесенными словами «партнер», встав, мы пожали друг другу руки.

После этого мы конечно еще обсуждали прейскурант и сам текст письма. Естественно, обсудили и первое задание агента, учитывая его оперативные возможности – а как без этого, зачем тогда было огород городить? «Юрген» проявлял завидную активность, что меня даже слегка удивило. Но на сегодня хватит, он всю новую информацию вряд ли «переварит». Главное, чтобы в голове осталась основа конспирации и задание, а остальное еще сто раз обсудим, научим.

– Также возьмите, прошу вас, Густав, инструкции по приготовлению средства для тайнописи, – сказал я, передавая Шмидту два листа бумаги. – В приготовлении нет ничего сложного, справитесь. Помните, что готовое средство годно к употреблению не более пяти часов. Очень прошу вас не переписывать секретные документы у себя на службе, это может плохо закончиться для вас. Лучше запоминайте, а писать следует дома. Поверх тайнописи, для маскировки, наносите любой понравившийся вам текст.

Как безопасно добыть оригиналы документов, которые ценятся банком при принятии финансовых решений гораздо выше, – подчеркнул я, – мы обсудим в другой раз. Я научу вас и слепки с ключей делать, и фотографировать, и многое другое. Время еще у нас будет. Главное, не забывать об осторожности. Все у нас получится, не сомневаюсь, что нам удастся хорошо заработать.

Для связи будем использовать багажную ячейку номер семнадцать Венского железнодорожного вокзала, я вам передам один экземпляр ключа. Вы приезжаете в Вену раз в месяц, вот и будете оставлять свои сообщения в этой ячейке. Там же будете забирать послания от меня. Если вдруг в очередной приезд вы обнаружите, что ячейка пуста и там нет информации для вас, то не волнуйтесь, оставляйте свое послание, в следующий раз вы обязательно получите все, что нужно.

В случае, когда вам понадобиться, срочно связаться со мной, то вы разместите в «Берлинской иллюстрированной газете» объявление о покупке меда. Учитывайте удаленность Вены от Берлина, поэтому встреча может состояться только через три дня. Адрес для личной встречи – Фридрихштрассе 25, время восемь часов вечера. В случае необходимости, я тоже помещу объявление о покупке меда, в той же газете, место и время встречи будет прежнее, поэтому полюбите эту газету и читайте ее ежедневно. На встречу приходите в гражданском платье, так будет меньше вопросов, если таковые у кого-то возникнут.

Мы еще подробно обсудили, что ему следует отвечать на вопросы любопытствующих лиц, и как после этого вести себя. В общем, я тщательно проинструктировал «Юргена» и проверил, насколько прочно он усвоил непривычные для него правила поведения.

– На прощание прошу вас, не бегите в контрразведку с докладом о нашей встрече. Предать меня вы сможете только один раз. Если меня схватят, то вы себя сами лишите жизни. А если после попытки захвата, мне посчастливиться вырваться, то я лишу вас жизни, и вашего друга. Я не пугаю, просто рассказываю о возможном развитии событий.

– А сейчас, извините, но примите напиток, очень вас прошу – я протянул Густаву бокал с вином, в котором имелось некоторое количество снотворного.

– Вы хотите меня вновь усыпить? – удивленно спросил меня агент.

– Густав, вам незачем видеть и знать, как я покину заведение фрау Марыси, поймите все правильно, очень прошу меня простить и не обижаться. Это не моя тайна. Я щепетильно отношусь к выполнению всех правил поведения, призванных обеспечивать безопасность всех моих партнеров и вашей также. Я не знал, чем окончится наш разговор, поэтому предпринял определенные шаги. Вот поэтому, выполняя свои обещания, данные мною другим помогавшим мне хорошим людям, я должен покинуть это место, как и пришел – незаметно для всех.

Всего вам с Йошкой хорошего – он у вас очень хороший мальчик, с доброй отзывчивой душой. Неоднократно слышал об этом от девочек, которых посещал с известной целью, – устало улыбаясь, произнес я. Удачи!

«Юрген», молча кивнув головой в знак согласия, подняв как бы в знак приветствия бокал, лихо его осушил, облегченно вздохнул и прилег в ожидании сна рядом со своим дорогим Йошкой.

Концентрированный раствор снотворного на Шмидта подействовал быстро. Я выждал еще минут двадцать. Затем, вздохнув, как и «Юрген» – облегченно, тихо и незаметно исчез.

В своем доме, приняв душ, мысленно провел разбор хода вербовки. В принципе, изъянов не выявил. Завтра все подробно доложу Леманну. Вместе проведем анализ, опыта у Герта больше. Да и в письменном виде надо поскорее отчитаться перед руководством.

А для краткого отчета об успешно проведенной вербовке я в условленном месте поставил маленькую метку, полагаю, что Герт с Гертрудой оба извелись, переживая за меня. Все. Можно немного расслабиться. Я это заслужил. И, выпив большую стопку коньяка без закуски, упал на кровать. Совсем выбившись из сил, провалился в крепкий сон. Снились сын и дочка, мы весело резвились на цветочной полянке.

Наступил 1910 год. Оглядываясь назад, я могу сказать, что кое-чего достиг в своей деятельности. Приобрел несколько надежных и хорошо информированных агентов. Создал настоящую сеть из доверенных лиц. Информацию Крестному отправляю регулярно. Есть чему радоваться и чем гордиться, но одновременно с этим не зазнаваться.

Моя тетушка Франческа Колетти, старалась помогать племяннику. Везде, где только можно собирает сведения и слухи. Из всего этого вала, я стараюсь выделить полезное для дела.

Как-то раз тетушка рассказала мне о встрече с очень интересным, по ее мнению, человеком, гражданином Великобритании. Оказалось, мистер Хадсон, длительное время служил в секретных службах ее Величества королевы Великобритании. Когда же он заболел, секретное ведомство выбросило его на улицу, назначив мизерную пенсию, которой не хватало на лекарства. Так вот этот Хадсон занимался изучением Германии и ее армии.

По его словам, в Германии очень хорошо поставлена подготовка офицерского состава. Упор делается не на количество офицеров, а на качество подготовки, для чего создана отличная система военных училищ. Как правило, офицеры не занимаются воспитанием и подготовкой нижних чинов, для этого есть командиры среднего звена, у которых уровень служебной подготовки довольно высок. Основная задача офицеров – это умелое руководство подразделениями на поле боя. А если учесть наличие жесткой дисциплины в войсках, то сразу становиться понятным, что германская армия очень сильный и грозный противник.

При всех достоинствах, германская армия не предназначена, да и не очень обучена ведению длительных оборонительных сражений. Уставы всех родов войск и планы действий, предписывают вести быстрое наступление на врага, чтобы обеспечить захват обширных территорий в короткое время. Причина кроется в скудности ресурсов. Человеческих ресурсов в Германии в достатке, а вот природных ресурсов, могущих обеспечить промышленность длительное время, ощущается нехватка. Поэтому Германии выгодней пользоваться ресурсами оккупированных стран. Из этих соображений строятся все захватнические планы по отношению к соседям.

В России, по мнению Хадсона, все наоборот. Ресурсов много, а настоящая, дисциплинированная армия не создана. Отдельные полки и дивизии вполне боеспособны, но в целом ситуация удручающая.

Политическое руководство Франции и Великобритании опасается сближения Германии и России. Если они объединят усилия, как это было в прошлые века, то Европа полностью окажется под их влиянием. Некоторое время существовала коалиция Германии, Италии и России против Франции и Великобритании. Но потом Россия из этой коалиции вышла. Что французы, что британцы пытаются всеми силами поссорить Германию и Россию. Даже убийство императора Николая II с семьей пытались приписать Германии. Опять же финансирование революционного движения в России ведут британцы. Хадсон считает, что в ближайшем будущем следует ожидать со стороны Франции и Великобритании попыток дестабилизировать отношения Германии и России.

Выслушав Франческу, я усомнился в искренности рассказа Хадсона. Однако тетушка заверила, что человек, стоящий на пороге смерти пустословить не будет. Хадсон умер через три дня после встречи с Колетти, у него были серьезные проблемы с сердцем.

Информация интересная, и если ее внимательно проанализировать, то можно найти крупицы правды. Жаль, конечно, что Хадсон умер, беседа с ним могла быть полезной. Вдруг бы он от обиды на своих бывших коллег сообщил что-то значимое. К сожалению, мертвые не говорят.

О беседе с Колетти я рассказал Леманну. Он в отличие от меня этой информации придал серьезное внимание, отметил, что его источники неоднократно сообщали о происках британской разведки в отношении России. Он докладывал своему куратору о подобных фактах.

Вертясь подобно белке в колесе, я не заметил, как наступил апрель. Оживала природа, на деревьях начинали появляться первые листочки, на рынке продавали нежные полевые весенние цветы. Вена начинала преображаться, дворники спешили избавить дворы от мусора, скопившегося за зиму. Улицы подметались, поломанные ветки вывозились. Фасадные окна магазинов, кафе и ресторанов отмывались, и стали сверкать исключительной чистотой. Жители и гости австрийской столицы, все чаще гуляли в парках и скверах, везде слышался детский смех. Наверное, и мои детки с бабушкой и дедушкой носятся по свежей травке. Наберусь наглости, спрошу разрешения у Терехова на поездку в Тарасп, соскучился по родными.

С приходом весны наша компания, идя в ногу с прогрессом, обзавелась чудом техники, новомодным телефонным аппаратом. Сейчас телефонными проводами опутывают все улицы столицы Австрии. Тетушка Франческа тоже не отстает, поставила телефон у себя дома. Хочу сказать: очень полезная штука – телефон. Меньше тратится времени на решение вопросов. Поднял трубку, и любезная фрейлейн соединит вас с нужным человеком. Не надо тратиться на посыльного, заниматься писаниной.

Уже собирался отправиться домой, как последовал внезапный вызов в кабинет к Леманну.

– У нас возникли серьезные проблемы Генрих, – возбужденно сказал Герт, проверив плотность закрытия двери.

– Где-то случился провал, или срыв поставок?

– Ни то, ни другое. Может случиться грандиозный международный скандал, развитие которого спрогнозировать невозможно.

– Мне вы можете сообщить подробности?

– Могу, только я пока не вижу выхода из ситуации. Как вы знаете, через три дня состоится визит в Австрию министра иностранных дел России господина Извольского. Сегодня мой агент сообщил, что к приезду министра готовится грандиозная провокация. В Вене похищена дочь покойного императора России Ольга Николаевна и дочь короля Дании. В день визита эти две девушки будут убиты, их убийцами станут немец, австриец и русский революционер. В венской гостинице «Дунай» два дня назад поселились корреспонденты нескольких французских и британских газет, которые якобы должны освещать визит Извольского в Австрию. На самом деле, они должны первыми обнаружить убитых девушек и поднять шум в прессе на всю Европу.

– Агенту можно доверять?

– Он полностью надежен, сотрудничает с нами давно.

– Надо попытаться девушек вывести оттуда.

– Вывести не так просто. Их поят какой-то гадостью, девушки все время спят. Держат узниц в отдельной комнате с черными мешками на головах.

– Место известно?

– Да. Это дом в двух шагах от моего жилища, ранее там проживал коммерсант из Германии, а сейчас дом сдается внаем. Я думал обратиться в российское посольство, но там мне вряд ли поверят и не смогут оказать помощь. Обращение в полицию тоже ничего не даст. Похитители ведут себя очень тихо. Мой агент отметил, что наблюдение за домом не ведется, он несколько раз побывал возле дома.

– Ваш агент в состоянии обнаружить наблюдение?

– Генрих, он профессионал.

– На его помощь можно рассчитывать?

– А вы как думаете, что за вопрос? Какая вам нужна помощь?

– Отвезти, привезти, оружием снабдить.

– Оружия у меня достаточно. К остальному привлекать агента нецелесообразно, имеется угроза расшифровки.

– Понял. Будем надеяться на собственные силы. У вас план дома есть?

– Не только дома, но и системы канализации Вены.

– Тогда так, – сказал наставнику. – Поеду домой. Прошу вас, Герт, приготовьте мне пару пистолетов и планы. Я дома переоденусь и с наступлением темноты буду у вас. Обнаружите рядом с домом пролетку или экипаж, не удивляйтесь.

Из кабинета Леманна позвонил тетушке Франческе, молясь, чтобы она была дома. Повезло. Попросил ее на сегодняшний вечер удалить прислугу из дома. Франческа поняла меня и лишних вопросов не задавала.

Направляясь домой, прокручивал в голове информацию. Кто бы за этой провокацией не стоял, но у них четкое стремление вызвать, по крайней мере, дипломатический скандал. А если правильно подать материал в прессе, то и до разрыва отношений недалеко. Исполнители убийства тоже подобраны грамотно. Сразу проявляется причастность Австрии и Германии, а русским революционером компания убийц разбавлена специально, чтобы всколыхнуть людские массы внутри России. Сказать нечего, акция хорошо продумана. Теперь надо думать, как вытащить девушек живыми. Да, я спешил, прекрасно осознавая, что устроители акции могут для ее обеспечения стянуть значительные силы, обеспечить круглосуточное наблюдение за домом. Надо использовать момент расслабленности противников, и действовать стремительно. Да, сам удивляюсь, когда это я научился так быстро принимать решения? Выходит, неплохо учили в Фоминово, хотя таких острых операций и не рассматривали. А вот способы захвата вражеских агентов отрабатывали неоднократно, с последующим тщательным разбором действий всех участников.

Дома занялся гримированием своей внешности. Через час дом покидал рыжеволосый, рыжебородый и рыжеусый человек в черной куртке и в таких же черных штанах. В карманы одежды насовал несколько обрезков веревки, может, доведется кого-то связывать. Огнестрельного оружия у меня не было, принципиально не держал в доме, во избежание недоразумения с фрау Терезой. Я очень жалел, что со мной нет черкесского кинжала, подаренного Прохором, сегодня однозначно он бы пригодился.

Возле сквера мне случайно попался на глаза крытый фаэтон, рассчитанный на перевозку четверых пассажиров. Возница поправлял конскую сбрую. На мою просьбу отвезти на железнодорожный вокзал, возница дал согласие, и направился к облучку, повернувшись ко мне спиной. Точный удар по шее сзади, отправил хозяина фаэтона в бессознательное состояние. Не теряя ни минуты, связал мужчину, в качестве кляпа использовал его же шапку, надеюсь, не задохнется.

На мой нетерпеливый стук дверь открыла взволнованная фрау Гертруда.

– Что вам угодно? – с нескрываемым подозрением в голосе поинтересовалась женщина.

– Мне угодно видеть гера Леманна, у меня к нему дело.

– Он дома никого не принимает, приходите завтра в здание компании.

– Фрау Гертруда, сделайте, пожалуйста, исключение для меня, – жалостливо попросил я с шутовской интонацией, и дурашливо поклонился до земли, сделав рукой размашистый жест.

– Генрих вы? Что за маскарад? – удивившись, шепотом воскликнула жена моего наставника, и скороговоркой добавила, кивнув головой в сторону прихожей, – быстро заходите в дом.

Я не стал ожидать повторного приглашения, вошел.

– Генрих, ну разве можно так меня пугать? – возмутилась фрау Гертруда.

По прибытии в Вену доложил Леманну о результатах поездки в Берн, передал экземпляр заключенного договора. Расслабиться мне работодатель не дал, отправил в очередную поездку. Инициатором моего вояжа выступил банкир Людвиг Ротшильд. Его банк «Кредит-Анштальт» выделил значительные средства господину Круппу для обновления станочного парка на своих производствах. Большую часть поставок будет осуществлять наша компания «Леманн и сыновья», поэтому Ротшильд хочет быть уверенным, что все деньги дойдут до поставщиков, а оборудование – потребителю. Для сопровождения всей сделки он просил привлечь меня, так как, по его мнению, именно мне можно доверять, я неоднократно продемонстрировал честность и порядочность. Наделили меня ворохом бумаг, согласно которым, я обязан обследовать каждый станок, выяснив его пригодность к использованию, установить место и год выпуска. Также с точностью до миллиметра должен указать места установки всех станков, и представить отчет лично Ротшильду. Работы предстоит много, и времени потрачу немерено. Но во всей этой куче работы, ожидаются положительные для меня результаты, я буду знать, где и что производится. Неосознанно Ротшильд помог мне в осуществлении моей разведывательной деятельности.

Два месяца, целых два месяца я провел в Германии. От всех этих городов, городков, заводов, фабрик, гостиниц с ресторанами и кафе, просто в глазах рябит, вызывая стойкое отвращение. Хочу в свой домик, отдохнуть в тишине, а еще больше хочу к детям и Анне. За время сопровождения договора, я собрал сведения о многих производствах патронов, снарядов и взрывчатых веществ. Знаю даже, сколько мундиров может изготовить швейная фабрика в Франкфурте-на-Майне, и какова пропускная способность канала на Одере. Ох, и долго я буду писать отчет своему Крестному, царапая бумагу зубочистками, смоченными в симпатические чернила. Труд этот тяжел, но очень нужен моей Отчизне.

По результатам отчета, представленного Людвигу Ротшильду, меня наградили, выдали премию в размере пяти тысяч фунтов стерлингов, чему я был несказанно удивлен и даже рад.

Утром съездил на вокзал, забрал из ячейки информацию от «Юргена», оставил ему положенное вознаграждение за два месяца, прибавив пару сотен германских марок за старание.

Неделя ушла на обработку сведений и составление отчета Крестному, который я ту же направил адресату. Кстати прошение Анны о сложении обязанностей я отправил через посыльного нашей компании. Вначале пакет попал в Варшаву, а затем через несколько «почтовых ящиков» был доставлен в Санкт-Петербург. Таким образом, установить место, откуда пришло послание, было сложно, я на это рассчитывал. Хотелось подольше сохранить в тайне место пребывания моей семьи.

Начало осени располагает к пешим прогулкам по улицам столицы Австрии в утренние часы. Солнце уже не печет, воздух постепенно напитывается влагой, кое-где выпадают дожди, во время которых веселые капельки дождя на своих незаметных тоненьких ножках радостно пляшут замысловатые танцы на танцплощадках многочисленных луж. Листва на деревьях начинает постепенно желтеть, но еще крепко удерживается на ветках. Если даже и налетит легкий осенний ветерок, то он еще не заставляет меня поднимать воротник пальто и глубже натягивать на голову шляпу.

В один из таких погожих дней меня за несколько шагов от конторы компании остановили двое прилично одетых мужчин, предложив проследовать с ними в комиссариат полиции. С этими двоими я, допустим, смог бы справиться, но зачем обострять ситуацию. Я добропорядочный житель Вены и ответственный работник компании, мне нечего бояться. Это я так себя успокаивал, а если честно, то неприятное подергивание мышц живота имели место. То, что это не представители разведки я был уверен, другой стиль общения, и по-иному они смотрят на собеседника. К тому же Леманн месяц назад провел качественную проверку моего окружения на предмет расшифровки моего инкогнито. Никаких настораживающих данных не получено. Значит, можно смело общаться с представителями полиции Вены.

Никуда ехать не довелось, комиссариат находился практически рядом, пройти каких-нибудь триста шагов на Леопольдштрассе. Несколько раз, проходя мимо этого здания, отмечал оживленное движение возле него – видно трудятся полицейские с полной нагрузкой.

Был я удостоен чести общаться с сами комиссаром Яношем Варошем, худым мужчиной лет пятидесяти, болезненного вида с моноклем в правом глазу, от чего он казался еще более уродливым, кривоглазым каким-то, что ли. О таких людях говорят: пиджак висел на нем, как на вешалке. Видно очень нездоров важный полицейский чин, подлечиться ему надо бы серьезно.

– Прошу прощения гер Вольф, за столь необычное приглашение для беседы, – противным скрипучим голосом, вальяжно произнес комиссар, – но к нам поступили сведения, что вы не тот человек, за кого себя выдаете.

– Сколько себя помню, я всегда носил фамилию Вольф, а имя Генрих.

– У нас иное мнение.

– А на чем, позвольте поинтересоваться оно, ваше мнение основано?

– На свидетельских показаниях настоящего Генриха Вольфа.

– Можете мне предъявить этого настоящего Вольфа?

Комиссар нажал кнопку электрического звонка на столе, и тот час в кабинет вошел полицейский, которому Варош приказал доставить Вольфа.

Ввели мужчину, примерно моего возраста, но ростом на голову меня ниже, да и щуплого какого-то. Если судить по одежде, то мужчина скорей всего является обычным горожанином, не было в его внешнем облике намека на интеллигентность. Поглядывая по сторонам, как мне показалось затравленным взглядом, мужчина нерешительно остановился посреди кабинета и переминался с ноги на ногу. Ботинки его давным-давно требовали основательной чистки и смазки гуталином.

– Обратите внимание, это и есть Генрих Вольф, – спокойно произнес комиссар, указав на мужчину. – Он в Вене трудится уже год, а до этого жил в Германии.

– Может он и Вольф, я здесь причем, фамилия наша довольно распространена в Германии, – сказал я, продолжая рассматривать до предела неухоженного мужчину. – А совпадение имен, я считаю чистейшей случайностью.

– Никак не случайно, меня так назвали родители, – несмело произнес мужчина.

– А позвольте узнать, любезнейший, откуда вы родом? – задал я вопрос, так называемому Вольфу.

– Из Берлина.

– Так я знаю там одну семью Вольфов. Отца вашего зовут Ганс, а мать Агнессой?

– Да-да, – закивал головой мужчина.

– Есть брат у вас Людвиг, и сестра Ирма?

– Правду говорите, есть.

– Гер комиссар, – обратился я к Варош, – отправьте этого Вольфа за дверь, нам надо с вами побеседовать без посторонних.

По кивку головы комиссара, полицейский вывел мужчину из кабинета.

– Объясните мне, гер комиссар, зачем вы устроили это представление? – поинтересовался я, следя за реакцией комиссара. – Этот мужчина такой же Вольф, как я кайзер Вильгельм. Ни один из названных мной людей не существует, и вообще ареал распространения фамилии Вольф приходится на Баварию. Хочу заметить, вся семья Вольфов была довольно зажиточной.

– То есть вы продолжаете настаивать, что вы Генрих Вольф?

– Продолжаю, и настаиваю. Да, я Генрих Вольф, гражданин Аргентины, работаю коммивояжером в компании «Леманн и сыновья». Среди моих знакомых много влиятельных лиц, в том числе среди банкиров. Скажите на милость, Людвиг Ротшильд смог бы доверить деньги неизвестному и недобропорядочному человеку крупные суммы денег?

– Вряд ли.

– Вот и я о том же говорю. А мне он доверял неоднократно, я сопровождал несколько крупных сделок, в которых использовался капитал его банка.

– И, тем не менее, я вынужден задержать вас до выяснения всех обстоятельств дела. С решением суда о задержании вас на трое суток, ознакомитесь чуть позже.

Снова нажав кнопку звонка, комиссар вызвал дежурного полицейского, приказав отвести меня в камеру.

Да, правду говорят, что от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Вот я и попал в тюрьму, ну не совсем в тюрьму, а в камеру задержанных лиц. Перед входом в камеру меня не обыскивали, просто полицейский спросил, есть ли у меня оружие. Получив отрицательный ответ, он успокоился, и открыл дверь камеры.

Моё чуткое обоняние уловило разнообразные запахи: давно немытых тел, грязной обуви и человеческого дерьма. Стоя у порога, рассматривал камеру, пытался найти свободное место, где бы смог спокойно сесть и проанализировать сложившуюся ситуацию.

Разглядывание прервало появление некоего худосочного субъекта. Ну, дохляк дохляком. Он с ухмылкой обошел вокруг меня, и покачал головой. Прилично одетым в этой камере был только я, остальные ее обитатели принадлежали к более низким сословиям.

– Смотри, Михась, – обратился субъект к человеку в глубине камеры на русском языке, – какого франта нам подкинули. – Чистенький и гладенький. Стоит, глазками лупает, словно дитя малое.

В камере раздался хохот двух-трех человек и подленькое хихиканье еще кого-то.

– Быстро снимай шмотки, теперь я их носить буду, – состроив грозную гримасу, сказал мне мужчина.

– Извините, я вас не понимаю, – ответил я по-немецки, хотя отлично понял собеседника.

– О, к нам занесло германца, – продолжал куражиться мужичок.

– Эй, студент, – махнул рукой кому-то мужчина, – иди сюда толмачом будешь.

Молодой парень в грязном студенческом кителе, боязливо приблизился к нам.

– Перескажи этому фрукту, чтобы снимал одежку, она ему не понадобиться, – с интонацией небрежности в голосе бодро скомандовал мужчина.

Парень, запинаясь, но добросовестно выполнил приказ.

– Без одежды я не могу, – как можно наивней выразился я.

Студент перевел мои слова.

Снова дикий, разнузданный хохот. Теперь я точно определил, сколько человек смеялось. Точно трое. Все примерно одного возраста с моим собеседником, такие же не очень габаритные, но это не еще ничего не значит. Они могут быть довольно опасными, а если учесть, что перед помещением в камеру обыск не производят, то у обитателей камеры могут быть припрятаны ножи. Нам в усадьбе Фоминово преподавали курс общения с криминальными элементами, я неплохо помню, кому и как показать определенные знаки. Но это там, в России, а здесь в Австрии я немец, и что-то показывать смысла не вижу. По всей вероятности, меня пытаются спровоцировать на драку, в ходе которой могут нанести мне несовместимые с жизнью повреждения организма. Правда, ни мужичок, ни его товарищи, не знают, что я далеко не подарок, и могу за себя постоять, и крепко постоять.

Мужичок протянул ко мне руку, но я ее легко оттолкнул.

– Если этот человек еще раз ко мне прикоснется, я буду вынужден защищаться, – сказал я, повернувшись к студенту.

Парень дрожащим голосом перевел.

– Ах, ты, – только и успел сказать мужчина, пытаясь ударить меня кулаком в лицо. Потом ему стало не до разговоров, так как тихо сползал безвольной куклой по стене камеры, захлебываясь кровью, полившейся из его ранее сто раз битого-перебитого носа. Наука Прохора мной не забыта.

– Этот гад Лешика убил, – возмущенно и громко закричали друзья мужичка, разом бросившись на меня.

Если бы напали они осмысленно, поодиночке, то может чего-то достигли, а так, мешая друг другу, хаотично, бестолково размахивая кулаками, как в сельской драке, дружно поймали по точному удару в голову, лишившему их сознания.

– Ты, ты и ты, – приказал я наиболее крупным мужчинам, – быстро собрали у всех ремни, и связали этих ненормальных по рукам и ногам.

Команды я отдавал резко, по-немецки.

Похоже, повиновение властному тону у этих людей в крови. Указанные мной мужчины, выполнили мое приказание в считанные минуты. Четыре безвольных тела сложили рядом с бадьей, от которой разило человеческими экскрементами.

– У кого еще есть желание поносить мою одежду? – спросил я, обведя обитателей камеры строгим взглядом.

– Что вы, что вы господин, здесь все порядочные люди, которых почему-то схватила полиция, – заверил меня, подошедший мужчина лет сорока. – Это русские бандиты, они нас всех в страхе вторые сутки держат. Спасибо вам, что усмирили их.

– Вас как зовут?

– Отто, Отто Шанцель, – представился мужчина. – Я возница в магазине гера Лидендорфа. Два дня назад зацепил какую-то карету своим возом, за это меня сюда поместили. Да и все остальные сидят здесь по мелким делам. Студент вон, украл кольцо колбасы в лавке, Манфред дал по уху своей жене. Завтра третий день нашего заточения, начнут выпускать, а потом ловить новых бедняг, камера не пустует.

– А русских к вам, зачем посадили?

– Не знаю, начальство, наверное, так распорядилось, но то, что они бандиты, нам стало понятно сразу. Вы пройдите к окну, там немного светлее и не так воняет. А когда смутьянов развязывать?

– Пусть лежат так, связанными. Полицейские не смогли наладить здесь порядок, так мы с вами сами его себе обеспечим. Начнут орать, заткнем рты тряпками, нам же скоро спать ложиться.

Заняв место на нарах у окна, погрузился в раздумья.

Так-так, комиссар устроил непонятно зачем цирк с подставным «Вольфом». Думаю, у полиции ничего на меня нет и быть не может, окна в домах не бил, взяток приближенным императора не давал. В заведении фрау Марыси я был давно. После ухода оттуда Яси, ни разу не наведался. «Юрген» сообщить обо мне не мог, он крепко сидит на крючке, опасаясь за жизнь своего любовника, да и финансово ему это ой как невыгодно. Если бы случилось предательство, о возможности которого меня предупреждал Крестный, то меня бы увезли в другие апартаменты.

В этом году начальником агентурного бюро Генерального штаба Австро-Венгерской империи, правильнее сказать начальником разведки, назначен полковник Альфред Редль. До этого он руководил контрразведкой столицы империи. По данным, полученным от Крестного, Редль преуспел на этом посту, разоблачил несколько агентов из числа французов и британцев. Император по заслугам наградил Редля несколькими орденами и назначил на пост начальника разведки империи. Редль – умный и грамотный офицер, славится профессиональным подходом в своей работе. Одним словом – опасный противник.

О, уже теплее. Новый начальник, похоже, потребовал от подчиненных более интенсивной разведывательной работы, по извечным противникам. То есть если следовать моим умозаключениям, то меня будут вербовать для работы на разведку Австро-Венгрии. Ладно, допустим это так. Как они меня изучили? Откуда получи обо мне данные? В конторе Леманна чисто, как в операционной, лишних ушей нет. Больше нигде я не оставлял подробных данных о себе.

Стоп. Два месяца, проведенные в Германии. Я побывал на ряде предприятий, не сомневаюсь, что германские контрразведчики плотно опекают оборонные заводы своей страны. Там могли собрать обо мне, хоть какие-то сведения. А я и не прятался, везде и всюду представлялся представителем банка «Кредит-Анштальт», доверенным лицом Людвига Ротшильда, по его же настоятельной просьбе. Вот уже какая-то примерная картина просматривается.

Допустим, германские контрразведчики попросили коллег поработать с неким Генрихом Вольфом, вхожим в кабинет знаменитого банкира, и мотающегося по всей Европе по коммерческим делам. В принципе, все логично. Разведывательными возможностями я вполне располагаю. Тогда нужно ожидать более тонкой работы с моей персоной. Интересная может получиться комбинация, русский разведчик становится агентом австро-венгерской разведки, направляя все свои усилия на помощь России. Кстати, подобный вариант (физическое проникновение в спецслужбы противника) заранее подробно рассматривался Крестным, и мне было рекомендовано при случае, соглашаться, но неохотно и предварительно поломавшись, как красная девица. Ибо быстрое согласие – крайне подозрительно. Да, будь рядом Леманн, подсказал и дал бы умный совет. Но его рядом нет, известить о случившемся приключении я не смог, а значит, надо работать исключительно своей головой. Одно для себя решил, что на первой беседе согласия на сотрудничество давать не буду, возьму время на обдумывание предложения. Если я действительно нужен разведке, они обязательно время предоставят. Если, например, откажусь. То тоже, ничего плохого не должно случиться. Продержат в камере не трое суток, неделю, но все равно выпустят, я законов империи не нарушил. Примерную линию поведения для себя определил, остается ожидать.

Мое спокойное времяпрепровождение нарушило появление конвоира, вызвавшего меня на очередное свидание с полицейскими чинами. Конвоир повел меня на выход во двор здания, где меня усадили в карету без окон, и повезли в неизвестном направлении. Поначалу пытался запоминать направление и количество всех поворотов, а затем бросил это занятие. Ехали примерно минут тридцать. Карета, похоже, выехала за пределы столицы, пропал характерные стук копыт по брусчатке. Выходит, мне предстоит общение вдали от казенных кабинетов. Долго гадать не пришлось, карета остановилась. Через несколько минут я оказался на свободе. Двое мужчин, одетых в одинаковые по цвету костюмы, повели меня в здание, освещая дорогу фонарем. Рассмотреть ни здание, ни прилегающую территорию я не смог, привезли-то меня сюда ночью. Оказался я в большой комнате с высокими потолками с небольшими элементами узорчатой лепнины. Ожидали меня доктор, если судить по белому халату и по круглым очкам на носу, и солидный краснолицый мужчина лет под пятьдесят в дорогом костюме черного с отливом цвета.

– Проходите, молодой человек, – сделал приглашающий жест солидный мужчина. – Разрешите отрекомендоваться, Фердинанд Штайнлиц, к вашим услугам.

– Генрих Вольф, – ответил я Фердинанду.

– Примите извинения за действия полицейских, они привыкли общаться с преступниками, поэтому считают всех остальных людей потенциально опасными.

– Служба у них такая.

– Хорошо, что вы не держите зла и не возмущаетесь.

– Не вижу смысла. Только удивлен своему задержанию.

– Вот я и говорю, что полицейские не думают головой. Никто не просил вас задерживать, просили пригласить для беседы. Перестарался комиссар Варош, даже в камеру вас поместил. Ладно, все это в прошлом. Прежде, чем начать беседу, я бы просил дать согласие на ваш осмотр нашим доктором.

– У вас есть опасение, что за короткий срок пребывания в камере я успел обзавестись разными насекомыми? – с иронией заметил я.

– Нет, что вы, просто таков порядок.

– Ну, раз так надо, тогда осматривайте, – я начал снимать с себя одежду, аккуратно складывая на стул.

Доктор внимательно обследовал меня с ног до головы, пристально изучил шрамы от ранений. Трубкой послушал меня со спины, попросил показать зубы и язык.

– Что скажите, доктор? – поинтересовался Фердинанд.

– Молодой человек хорошо физически развит, похоже, дружит с гимнастикой. Легкие чистые, хрипов не наблюдаю. Зубы в отличном состоянии. На теле имеются следы от ранений, которым не более десяти лет. Раны обрабатывал профессиональный хирург, скорей всего германской школы. Видимых увечий не наблюдаю.

– Спасибо вам доктор.

Пока я одевался, доктор ушел из кабинета.

– Давайте, Генрих, пойдем в другую комнату, там есть удобные кресла, нам предстоит долгая и обстоятельная беседа. Ой, простите, вы сегодня, что-либо кушали?

– Время обеда и ужина совпало со временем моего нахождением в камере, голоден как волк, извините как Вольф, – опять улыбаясь, каламбурил я, хотя на душе было довольно тревожно – потому от угощения не откажусь.

– Хорошо, гер Вольф, мне нравятся люди с чувством юмора, с ними легче работать. Они, как правило, более сообразительные. Распоряжусь, закуски нам через пару минут доставят в кабинет.

Следуя за Фердинандом, перешел в другой кабинет. Он был немного меньше предыдущего. Вдоль стен стояло несколько диванов, обитых темно-коричневой кожей, которая местами от частого использования потерлась. Возле небольшого столика располагались два кресла. Но самым удивительным для меня было, полное отсутствие окон. Серьезное место выбрал Фердинанд для беседы. Интересно, он контрразведчик или разведчик?

Пока устраивался в кресле, молчаливый мужчина принес поднос. На тарелках аккуратно разложены тонкие ломтики мясного балыка, твердого сыра и хлеба. Небогато, но голод утолить можно. Фердинанд предложил мне отведать угощения. Скромничать я не стал, быстро работая руками и челюстями, опустошил тарелки.

– У вас хороший аппетит, Генрих, – улыбнулся Штайнлиц.

– Не жалуюсь, проголодался к тому же.

– Сейчас подадут настоящий венский кофе, и мы сможем продолжить общение.

Да, кофе действительно был отменным. Умеют его готовить в Вене по-особому. Рецептов его приготовления множество. Но я люблю чистый без всяких добавок, так получаю истинное удовольствие от напитка.

– Генрих, вас не удивило приглашение на беседу, и не произвела на вас гнетущего впечатления, окружающая обстановка? – спросил Фердинанд, поставив на стол, пустую чашку.

– Еще как удивило, но я надеюсь, вы меня просветите.

– Хорошо. Вам могу сказать, что я, подполковник Фердинанд Штайнлиц, являюсь сотрудником агентурного бюро Генерального штаба Австро-Венгерской империи.

– Ого. И чем моя скромная персона заинтересовала Генеральный штаб империи?

– Вы очень шустрый сотрудник компании «Леманн и сыновья».

– Не иначе, нашим конкурентам я не понравился, вот злокозненные люди – нажаловались. Но, насколько, я знаю – мы никому не мешали работать, и пакостей не чинили, а компания наша законопослушна. Гер Леманн, хозяин наш, человек строгих порядков и честен перед людьми и государством, налоги исправно платит.

– Вы вспомните свою последнюю поездку по поручению Ротшильда. Подобно ветру носились по всей Европе, из конца в конец исколесили Германию. Составили четыре десятка подробных отчетов по сделке, скрупулезно вписывая номера и модели станков. Это какой нужно обладать усидчивостью, чтобы так подробно все делать!?

– Мою нелегкую работу гер Ротшильд высоко оценил, выдал хорошие премиальные.

– А вообще, каким образом вы оказались в компании Леманна?

– Жена гера Леманна – Гертруда, приходится мне дальней родственницей.

– Генрих, поскольку мы никуда не спешим, расскажите, пожалуйста, о себе подробно, уж больно вы интересная личность.

Ну, раз господин подполковник желают, тогда уважим его повествованием моей легенды. Мы с Гертом ее за эти годы основательно отшлифовали. Найти в ней какие-либо зацепки, могущие привести к моему раскрытию практически невозможно.

Штайнлиц слушал внимательно, иногда делал какие-то пометки на листе бумаги.

– Так это ваш дядя поставляет в столицу отменные окорока? – изумился подполковник.

– Поставляет торговый дом Колетти на деньги Людвига Ротшильда, – я решил внести ясность, – а вот производит их мой дядя Франц. – Он же является производителем мясных консервов для австрийской и германской армии.

– То есть компания «Леманн и сыновья» на этом зарабатывает неплохо?

– Не жалуемся. Но работа с продовольствием для нас не основной вид поставок, мы пытаемся удовлетворять все виды запросов наших клиентов.

– Довольно туманный ответ.

– Коммерсанту по-иному отвечать не следует, чуть сказал лишнего, потерял выгодную сделку.

– А вот если я вам предложу поменять работу в компании на службу офицером разведки, как вы на это посмотрите?

– В разведке я ничего не смыслю, а от того, в чем я ничего не понимаю, стараюсь держаться подальше. А какова выгода мне служить в вашей разведке?

– Ну, как вы так можете говорить, ведь борьба со шпионами враждебных государств, святая обязанность каждого гражданина империи!

– Звучит очень патриотично. Но вы, гер Фердинанд, оставили без внимания одно обстоятельство, я гражданин Аргентины, а в Вене живу и работаю.

– А если мы, лично вам помешаем работать?

– Сорвете несколько крупных сделок, в которых участвуют капиталы гера Ротшильда и его родственников. Я часто выступаю доверенным лицом Людвига Ротшильда.

– Тогда создадим проблемы вашей компании.

– И опять будете неправы, – решил наглеть дальше. – Компания «Леманн и сыновья» тесно связана с банком «Кредит-Анштальт», все поставки мясных консервов для нужд австрийской армии идут через нас. Вырвать нашу компании из цепочки невозможно, начнутся перебои в снабжении, и умные люди начнут искать причину. Смею вас заверить, причину установят быстро. А вот в какие высокие кабинеты империи полетят жалобы, я даже представить боюсь. Людвиг Ротшильд мужчина решительный с очень обширными связями. Поэтому гер Штайнлиц, нам не надо ссориться, надо найти такой вариант сотрудничества, который бы устроил обе стороны.

– Хитрый вы человек, Генрих! Напомнили мне торговца старьем из моего детства. Тот старичок тоже говорил много, и чудесным образом убеждал купить что-то у него. Так и вы. Обрисовали печальные перспективы моего будущего, если я начну на вас или на вашу компанию давить. Как ни печально, но вы во многом правы. Всегда нужны деньги и связи, разведка без них тоже не обходится. И все же, вы не ответили на мой вопрос. Вы готовы работать в разведке?

– Я никогда не принимаю необдуманных решений, мне надо время все хорошо взвесить, посмотреть на проблему с разных сторон. Опять же усмотреть выгоду для себя лично, и для моих родственников. Повторюсь, в разведке ничего не понимаю.

– Сколько вам надо времени на обдумывание моего предложения?

– Неделя.

– Хорошо. Через неделю я нанесу вам домой визит. Вы не съехали с прежнего адреса по улице Желтых акций, семь?

– Мне жить там нравится, чудное место.

– Вот скажите, Генрих, вы молодой, сильный мужчина, я в этом сегодня имел честь убедиться, а жены у вас, почему нет?

– Потому, что молод. А для развлечений есть заведение фрау Яблонской.

– Вы вхожи в бордель для столичной элиты?

– А что вас удивляет? У меня с фрау Марысей нормальные коммерческие отношения.

– Коммерческие с Марысей, а с её дамами другие, – задумчиво произнес подполковник. – Без рекомендации попасть в заведение Марыси никто не может. Кто вас рекомендовал?

– Копченый свиной окорок.

– Ха-ха-ха, Генрих, вы меня рассмешили, – замахал руками Фердинанд, – окорок дал рекомендацию.

– Именно он. Фрау Марыся оказалась страстной поклонницей данного продукта.

– Ладно, сегодня с вами наговорились достаточно. Сейчас вас отвезут домой. Обдумайте мое предложение, я тоже постараюсь найти для вас выгоду в наших будущих взаимоотношениях. Ждите в гости через неделю.

Домой я попал на рассвете. Первое, что я сделал, это хорошенько вымылся под душем. Мне казалось, что вонь камеры меня преследует постоянно. Обошел все комнаты дома, проверил установленные «контрольки». Непрошеные гости в моем доме побывали. Вроде бы ничего не пропало, но обыск проводился. Книги на столе в библиотеке передвигались, специально оставленная зубочистка валялась на полу. Шкафы в моей комнате и постель пересматривались, все незаметные ниточки убраны, даже в кладовке и в подвале побывали визитеры. Серьезно за меня взялся Фердинанд Штайнлиц. Слава Богу, тайник с фотопринадлежностями в подвале не обнаружили. Затем нашел на кухне оставленный заботливой фрау Терезой вчерашний ужин, и съел его. Теперь колеблюсь, отправляться спать, или подождать фрау Терезу с завтраком.

Подождал. Фрау Тереза пришла с мужем. Пока женщина накрывала на стол, Клаус рассказал о странных людях, появившихся на нашей улице, выдававших себя за электриков, проверяющих состояние фонарей освещения. По мнению Клауса, это были переодетые полицейские, они, по всей видимости, кого-то высматривали или ловили. Ведь наша улица освещается газовыми фонарями.

Позавтракал, все было очень вкусным, как обычно.

Улегся в кровать и решил проанализировать ситуацию. Фердинанд Штайнлиц обкладывает меня словно медведя в берлоге. Стационарный пост наблюдения вряд ли смогут организовать, все дома вокруг заселены, и жильцы отнюдь не бедствуют, по чьему-то приказу жилище не оставят. Скорей всего меня будут сопровождать «топтуны», выявлять мои связи и контролировать передвижение по столице. Интересно, а за пределы Вены наблюдатели отправятся? Штайнлиц ничего не сказал мне, на сей счет.

Если рассматривать все случившееся со мной, то прослеживается некая непонятная возня. Меня на улице хватают полицейские, явно по указке Штайнлица. Потом сам Фердинанд ведет со мной странную беседу, которая на полноценную вербовочную не похожа. Упоминание моей поездки в Германию, наводит на мысль, что Штайнлиц нехотя выполняет просьбу германских коллег. Заверение подполковника в поисках взаимовыгодных условий сотрудничества, наводит на мысль, что Фердинанд преследует какие-то личные цели. У меня сложилось впечатление, что вербовал я подполковника, а не он меня. Особенно меня удивляет желание Штайнлица видеть меня офицером разведки, а не использовать в качестве агента, не беря во внимание мое прошлое. Ладно, посплю, а потом буду совещаться с Леманном. Это была последняя моя мысль, сон сморил.

Проснулся после обеда. Помылся, побрился, и, выпив чашку кофе с печеньем, отправился в компанию. Сопровождающих меня наблюдателей обнаружил с первых шагов, их было две пары. Наблюдатели не особенно прятались, только отводили взгляд, когда я их рассматривал в упор. Вот так, дружной толпой проследовали на Марияделштрассе. В двери компании «топтуны» ломиться не стали, а облюбовали себе места в кафе напротив. Не завидую я им, осень на дворе, хотя еще не сильно холодно, но просидеть половину дня без движения на одном месте не сахар.

После моего подробного рассказа, Герт вскочил с кресла, и начал ходить по кабинету, что-то обдумывая.

– Генрих, вы знаете, кто такой Фердинанд Штайнлиц? – спросил нервно Леманн, остановившись напротив меня.

– До вчерашнего дня не знал.

– Ну, да, откуда, вы по Вене не работаете, у вас другое направление, – чуть спокойней, сказал Герт. – Подполковник Штайнлиц, заместитель полковника Альфреда Редля начальника разведки Генерального штаба Австро-Венгерской империи. Об этой персоне я вам рассказывал.

– Величина, и немалая!

– Этот второй в разведке империи человек, приглашает вас на беседу, и предлагает вам офицерский чин в своем ведомстве. Это выглядит, более чем странным.

– Мне тоже не все понятно с предложением Штайнлица.

– Я лично могу выдвинуть три версии в этом случае. По первой могу предположить, что Штайнлиц, взяв вас под свое покровительство, хочет через нашу компанию получать какую-то финансовую выгоду. Не зря же он упоминал в беседе о наших крупных сделках с участием Ротшильда. По второй версии, я думаю, вас Генрих, разоблачили с помощью кого-то из ваших соучеников в России. Теперь Штайнлиц, держа вас под рукой, будет давать вам поручения и пичкать информацией, выгодной разведке империи, пребывая в полной уверенности, что она достигнет нужного адресата в Санкт-Петербурге. Фердинанд завалит наш Генеральный штаб неправдивой информацией, на перепроверку которой уйдет очень много времени и сил, а по существу может, на некоторое время, наступить паралич всего Австро-Венгерского направления нашей разведки. Ну, и третья версия, Штайнлиц делает вам реальное предложение работать в разведке.

– Мы можем гадать сколько угодно. А если мне напрочь отказаться от предложения Штайнлица?

– Этого делать не стоит. Проникнуть в разведку Австро-Венгерской империи задача не из простых, это стремление каждого разведчика. Очень полезно для дела знать о работе противной стороны изнутри, а если посчастливиться, то можно выявить несколько вражеских агентов на своей территории. Я сегодня же свяжусь по аварийному каналу, изложу все сведения, и выскажу свое мнение. Вам сейчас не следует проявлять активность, ведите себя естественно, не нервируйте наблюдателей.

– Как-то неуютно я чувствую себя под надзором.

– Забудьте о своей прежней свободе, теперь вас сопровождать будут гласно и негласно до конца вашей работы здесь.

– Утешили, называется, – съехидничал я, – у меня, если вы помните, есть жена, дети и родители. Хотелось бы с ними видеться, хоть иногда. Попаду в ведомство Штайнлица – возможности не будет.

– Или откроются возможности, нам неведомые.

В тот день мы с Гертом и не подозревали, чем я буду заниматься в дальнейшем.

Подполковник Штайнлиц – пунктуальный человек. Ровно через неделю, он переступил порог моего дома. К приему высокого гостя я подготовился. Накрыл неплохой стол, на котором преобладали холодные закуски в виде мясной нарезки и салатов. Нарезал тарелку лимонов, немного присыпал сахаром. Из напитков я на стол выставил коньяк и мое любимое вино «Шато Монтросе». Фердинанд по достоинству оценил мои приготовления, активно подчищая стол, запивая съеденные угощения коньяком. Естественно подполковник не напивался до невменяемого состояния, но три рюмки принял для хорошего переваривания пищи.

– Неплохо столуются успешные коммерсанты, – констатировал факт подполковник, укладывая на стол салфетку.

– Работаем много, потому кушать надо обильно и сытно.

– Спасибо за угощение, Генрих. Давайте вернемся к нашей прежней беседе. Вы приняли решение?

– Решение я принял. Однако мне бы хотелось знать, почему ваш выбор пал на меня?

– Откровенно говоря, до нашей первой встречи, я о вашем существовании не знал. Выполнял свою нелегкую работу, раздавал приказы подчиненным, и заметьте, был доволен своим положением. Но тут внезапно, на имя моего начальника, пришла бумага из Берлина, в которой нам предписывалось обратить внимание на вашу персону. Вы, к тому времени примелькались в Германии основательно. Мне отдали приказ начать работу с вами.

– Германия направляет вам указания и приказы?

– Нет, что вы! Просто наши разведки тесно связаны, у нас общие враги, и общие друзья. Поэтому, наши коллеги, собрав на вас доступную информацию, пришли к выводу, что вы можете быть полезным. Я тоже не сидел, сложа руки, навел о вас справки, и полностью разделяю мнение германских коллег. Но решил внести некоторые изменения в способы привлечения вас к работе. Делать из вас простого агента мне не хочется, у вас есть хорошая коммерческая хватка. У вас уже имеются устойчивые связи среди коммерсантов. Грех всем этим не воспользоваться. Для начала отправим вас в Германию учиться премудростям разведки, а когда вернетесь, получите чин лейтенанта нашей армии. Планирую оставить вас рядом с собой.

– Чем я буду заниматься?

– А это мы, Генрих, обговорим позже.

– Долго я буду отсутствовать в Вене? Аренду дома продлевать?

– Продлевайте. Вам же нужно будет где-то проживать по возвращении, в кабинетах генерального штаба ночевать воспрещено, – сказал с улыбкой Фердинанд. – Так вы готовы поступить на службу?

– После долгих и мучительных размышлений, я принял непростое для себя положительное решение. Но теперь меня терзают сомнения: буду ли я столь полезен нашему генеральному штабу, не пожалеете ли вы о своих стараниях относительно моей скромной персоны? Но, сказав «да», решения менять не буду.

– Вот и хорошо, решение достойное настоящего мужчины. Две недели на приведение всех ваших дел в порядок достаточно?

– Вполне.

– Тогда встречаемся у вас через две недели.

После ухода подполковника я хоть немного расслабился, а то было какое-то давящее чувство. Мой Крестный одобрил мое сотрудничество с Австро-Венгерской разведкой, пожелал успехов и даже разрешил посетить семью. Я надеялся в ближайшие дни незаметно отправиться в Швейцарию. Но намерения так и остались намерениями. Штайнлиц обложил меня наблюдением так плотно, что казалось его сотрудники, ночуют в моей спальне. Ни о какой поездке не могло быть и речи. Скрыться от наблюдения я бы смог, но тогда возникнут вопросы, где был и что делал, а накануне внедрения промахи допускать нежелательно. Скрепя сердцем согласился с неизбежным.

Все связи временно передал Леманну, обратив его внимание на агента «Юргена», вернее на характер его информации. Её, в смысле информацию, Крестному надо отправлять частями, маскируя под сообщения британского агента. Мы так договорились с Тереховым, чтобы прикрыть «Юргена» если его информация случайно попадет в германскую разведку.

Город Магдебург я не посмотрел. С вокзала на извозчике отправился по адресу, указанному мне Штайнлицем. Передал там запечатанный сургучовой печатью пакет невзрачному человеку. В отдельном кабинете, мой багаж был тщательно проверен, книги и журналы изъяли. Затем наступила очередь расстаться с одеждой, меня обрядили в какой-то то ли мундир, то ли арестантскую робу, толком не разберешь. Перед переодеванием с моей внешностью поработал цирюльник, лишив тело волос во всех местах. Похоже, в школе опасаются появления разной живности, живущей в человеческих волосах.

В своей комнате, больше похожей на одиночную тюремную камеру, я оказался после часовой поездки в карете без окон. Камера по площади небольшая. От входной двери до меленького зарешеченного окна под потолком пять шагов, от стены до стены три шага. Имелась одна металлическая кровать, заправленная одеялом серого цвета. Комок белой подушки выглядел на фоне одеяла неестественно. Слева от двери находилось отхожее место, закрытое со всех сторон невысокими перегородками. Справа располагался умывальник с крохотным зеркалом над ним. Под потолком располагалась электрическая лампочка. В торце камеры находился маленький стол на четырех ножках, под которым я рассмотрел облезлый табурет. Небогатая обстановка.

Привезли меня перед ужином, поэтому довелось отведать местную кухню. Ничего особенного. Пшенная каша с приличным куском соленой рыбы, ломоть черного хлеба с маслом и бурдой, называемой чаем. Закралась у меня подлая мысль, что Штайнлиц меня обманул, и я действительно попал в тюрьму. Ведь дверь моей комнаты всегда закрыта снаружи, в коридоре дежурит конвоир. Кто обитает в соседних со мной комнатах-камерах, мне неизвестно. Обидно будет провести остаток своих дней в тюрьме, ведь сам дал согласие на сотрудничество со Штайнлицем.

Перед отходом ко сну меня посетил германский оберст-лейтенант Шульц. Он поздравил меня с прибытием в школу. Подробно рассказал о распорядке, расписании занятий, обратил внимание на то, что разрешено, а что категорически запрещено. Мне присвоен номер семь, имя и фамилию я на время должен забыть. Под этим номером я буду проходить по всем документам школы. Из полученной информации я сделал вывод, что на четыре месяца я полностью оторван от внешнего мира. Все эти строгости, по словам оберст-лейтенанта, продиктованы требованием секретности.

Утро началось с пронзительного дребезжания звонка, и яркого света единственной электрической лампочки в комнате. Подъем объявили. Пришлось вставать и выполнять нехитрый комплекс упражнений, брошюру по гимнастике я нашел на столе. Хотел поначалу провести свой личный гимнастический комплекс, но вовремя остановил себя, вдруг в школе ведется скрытое наблюдение за курсантами. Приведя себя в порядок после гимнастики, используя только ледяную воду из крана, подготовился к завтраку.

Завтрак доставил в камеру конвоир. Не удивился пшенной каше с маленьким кусочком колбасы, и напитку, почему-то называемым кофе. Масло не давали, наверное, экономили.

Учебный класс, это вообще вершина архитектурной мысли. Большое помещение разбито на девять секций с отдельной входной дверью в каждую. Входишь и чувствуешь себя карандашом в деревянном пенале иль конем зашоренным. Ширина этого пенала, всего чуть более метра. Боковые деревянные стены высотой в три метра до потолка. В торце пенала расположен стол с настольной электрической лампой и стул, а перед ними крепкая решетка. Кто находится рядом со мной, справа и слева я не вижу, у соседей такая же ситуация. Разговаривать запрещено. Отвечать только на требование преподавателя, он называет номер пенала. На занятиях нам предписывалось вести записи, для чего в ящиках стола находились толстые тетради и наборы карандашей.

Занятия начинались в восемь утра, час давался на обед, и заканчивались они в шесть часов вечера. Потом два часа до ужина выделялось время на изучение пройденного за день материала. Все передвижения по территории школы осуществлялись в одно лицо в сопровождении конвоира, даже посещения мест для отправления естественных надобностей.

Занятия гимнастикой тоже были индивидуальными, в зале был инструктор и курсант. Преподавался курс английского бокса и французской борьбы. Мне очень трудно было маскировать свои умения вести бой без оружия, которым я овладел в свое время. Прикидывался неким увальнем, не умеющим ничего. Естественно получал по лицу и по другим частям тела. Инструктор лупил со всей силы, представляя меня своеобразным боксерским мешком. Синяков на теле было великое множество. Честно сказать, иногда хотелось врезать этому германскому гимнасту от всей души, чтобы он полчаса приходил в себя, но каждый раз останавливал себя.

По пятницам, во второй половине дня в учебном классе собирались все преподаватели. В пенал доставлялся курсант на выбор. Все конспекты на время изымались. Наставники в произвольном порядке опрашивали курсанта по своим предметам. Обычно пытка занимала около двух часов.

По результатам успеваемости курсантов, назначалась своеобразная премия. По субботам, после ужина, в камеру вталкивали особь женского пола, которая до утра воскресенья должна была помочь курсанту избавиться от излишнего телесного напряжения. Я был успевающим курсантом, женщина мне доставалась. В эти моменты я старался на некоторое время отринуться от действительности, не проявляя никакой активности и эмоций, предоставляя возможность женщине самой заниматься поддержкой моего телесного состояния. Взаимоотношения с приходящей женщиной я изменой любимой жене не считал, такова тяжелая работа разведчика, да и мужское здоровье поддерживать в норме надо.

Что сказать о самой учебе. Нового для себя я не почерпнул ничего, те же формы и методы работы. Аналогичные российским способы получения информации. А вот с проявлением инициативы или импровизации в агентурной работе был полный завал. Предписывалось действовать исключительно по определенному шаблону. По мнению преподавателей, ничего менять не следовало, за нас кому надо уже подумали и приняли решение. Высказывания личного мнения было категорически запрещено. Практические занятия не проводились. На мой взгляд, овладеть искусством фотографии и способами фиксации следов преступления без должной практики невозможно. Не всегда под рукой окажутся служащие полиции. Но это мое личное мнение, а руководство школы думало по-иному.

Понравился мне в школе уровень секретности. Курсанты друг друга не видели, всем скопом предметы не изучали, вероятность быть опознанным в дальнейшем бывшими соучениками равнялась нулю. А значит, провалов по этой причине быть не должно. В камере и на учебном месте проводились негласные обыски, как я понимаю, пытались обнаружить записи, которые могли вести курсанты. Я полагаю, идиотов не было, поэтому режим нашего содержания не претерпевал изменений, а может, просто нам ничего не объявляли, а нарушителя по-тихому удаляли из школы. Хотя вряд ли, на занятиях перекличку проводили каждый день, все номера отвечали, обозначив свое присутствие.

По воскресеньям в школе обычно организовывали банный день. Естественно никакой бани в нашем русском понимании не было. Курсанта отводили в подвальное помещение, где находилась душевая с горячей водой. Разрешалось принимать душ не более получаса, конвоир за этим следил строго. После омовения, курсанты одевались в чистое нательное белье и новую арестантскую робу. Куда девали старую – меня не волновало. После душа я обычно чувствовал себя зановородившимся, чистым и благоухающим мылом. Еще бы прогуляться на свежем воздухе, но это мечты. Почти за четыре месяца, кроме четырех кирпичных стен своей камеры, коридоров, душевой и деревянного пенала с решеткой – ну, чисто кони в стойлах конюшенных, ничего видеть не доводилось. Преподаватели за это время примелькались и воспринимались как неотъемлемая деталь этого узилища. От такого однообразия и непонятной перспективы можно потерять рассудок. Но я крепился: знал, меня ждет моя семья, и Отечество ожидает от меня результативной работы в новом качестве.

Иногда в своей одиночной келье, когда не приходил сон, я проводил анализ прожитым годам, задумывался о цели своей жизни.

А, действительно, какова цель моей жизни сейчас?

Ну, во-первых выжить в этих непростых условиях, не провалиться и не сойти с ума. Я уже довольно длительное время нахожусь, так сказать во вражеском окружении. Расслабляться по-настоящему у меня не получается, да, отпускают немного проблемы, но только в кругу семьи.

Во-вторых, подготовить для своих родных и близких обеспеченное будущее, чтобы и внукам хватило. Не очень, конечно привлекательная цель, но все же. Поскольку я граф, то обязан выжить и сделать так, чтобы мои потомки жили долго и счастливо, ни в чем не нуждаясь.

В-третьих, это служение Отечеству. Почему в такой очередности поставил вопросы? Ответ простой, жизнь научила, решил немного сместить приоритеты, поставить на первое место семью. Отечество мою самоотверженную работу не забудет, ну, а если я где-то завалюсь, то может и не вспомнить обо мне. Кто я для государственной машины? Один из многих офицеров, преданно несущих службу. Однозначно, Терехов в беде не бросит, будет стараться помочь, однако и у него есть предел возможностей. Вот я и решил, что семья мне дороже всего на свете, а служение Отечеству почетная обязанность. Служить надо верно и самоотверженно.

После пяти месяцев заточения в школе, хотя планировался курс на четыре месяца, сдавали выпускные экзамены авторитетной комиссии, в которую входили все сотрудники школы. Нас разогнали по стойлам. Каждому выдали по двенадцать вопросов, что соответствовало количеству изученных дисциплин. Времени выделили четыре часа.

Благодаря хорошей памяти, я написал очень подробные ответы, опасался, что мне может не хватить времени. Успел.

Всего через день была сдача устных экзаменов. Потешно выглядело. Экзаменаторы сидят за решеткой, подобно зверям в зоопарке. Это так выглядит с моей стороны, а с их стороны все наоборот. Экзаменовали каждого курсанта в отдельности. С моей стороны прозвучали уверенные ответы на двенадцать вопросов. Похоже, моими ответами экзаменаторы были удовлетворены, поэтому меня отвели в камеру. Завалился на кровать в одежде и обуви, хотя это было грубейшим нарушением распорядка дня, и стал дожидаться, когда мне доставят обед.

Наступило время сдавать зачет инструктору по гимнастике. Пока переодевался, заметил на полу плохо затертые следы крови. Кого-то инструктор уже проверил, и, похоже, его оппонент получил хорошую взбучку.

После команды инструктора к началу боя, я быстро атаковал его, проведя пару резких ударов по корпусу, вынудив соперника чуть опустить руки. Этого я ждал все долгие пять месяцев! Как только инструктор чуть опустил руки, прикрывая туловище, я влепил ему правый боковой точно в голову. Естественно приложился не со всей силы, мне хладный труп оставлять в школе не следует. Но инструктору и этого хватило с лихвой, он улегся на пол гимнастического зала с приличным грохотом.

Вместе с конвоиром, доставившим меня на зачет, усадили инструктора на лавку. Гимнаст в себя пока не пришел. Конвоир отвел меня в камеру.

Откровенно говоря, радовался, что мне посчастливилось подловить инструктора на его же приеме. Ничего полежит немного, придет в себя, и уверен меня запомнит. А не надо было делать из меня боксерский мешок для отработки ударов. Я не очень люблю копить долги, вот и воспользовался случаем.

Ужин и оберст-лейтенант Шульц появились в моей камере одновременно. Офицер пожурил меня за неоправданную жестокость по отношению к Хайнцу. Оказывается, этого гимнаста-боксера зовут Хайнц!? Оберст-лейтенант Шульц отметил, что Хайнца отвезли в больницу, так как у него открылась сильная рвота. По моей вине выпуск курсантов несколько задержится, до тех пор, пока не пришлют из Берлина другого инструктора. Задерживаться в тюремных стенах мне не хотелось, но ничего не поделаешь, сам же хотел поставить Хайнца на место, вот теперь приходится терпеть.

Спустя неделю выпуск состоялся. Естественно никакого всеобщего построения выпускников школы, и никаких напутственных слов сказано не было. А зря. Я бы хотел, чтобы важный начальник разведшколы построил всех курсантов в одну шеренгу. Затем, мысленно рисовал я желаемую картинку события, наклонив голову вбок, проходя мимо нас, пристально вглядывался бы в глаза, зорко высматривая вражеского лазутчика. А я тем временем отложил бы в памяти образы коллег. Несбыточная, конечно, мечта. Она так остались мечтой. Но каковы немцы конспираторы, молодцы! Надо бы Терехову перенять полезный опыт, обязательно в итоговом отчете я для пользы дела зашифрую и это предложение. Как и прежде, обыденно проследовал в отдельную комнату, где переоделся в свою одежду. Мне вернули все мои вещи и деньги, сверив с описью. Вручили опечатанный пакет, и вновь, в тщательно закрытой карете, громыхавшей по брусчатке, отвезли на железнодорожный вокзал, пропахший сгоревшим в паровозных топках углем и всеми традиционными для всех железных дорог запахами. Размеренный скрип кареты, покачивающейся на рессорах, дробный стук колес почти убаюкал меня. Мне стало как-то безмятежно спокойно. Тревоги отошли на задний план. Душа отдыхала. В кои-то веки!

Моя Вена становилась все ближе и ближе. Поймал себя на этой мысли. Интересно! Похоже, постепенное вживание в образ завершилось! Но расслабляться все равно нельзя, категорически. Двое суток путешествия – и я сдавал предписание коменданту замка Блэд в Словении. Майор Ференц Кадор, внимательно изучив мои бумаги, сказал, что из меня получится неплохой лейтенант – артиллерист. С моим ростом и фигурой пушки таскать будет очень кстати. Спорить со старшим офицером не стал, решили меня сделать артиллеристом, пусть так и будет. Тем более, это настоящая моя воинская профессия. Правда, доведется немного маскироваться, как и в разведшколе германской, не демонстрировать знания и умения обращения с орудиями.

А мечту и мысли о приближении Вены я сглазил. Вот, накаркал себе еще одну отсрочку от побывки в Тараспе. Очень меня это опечалило, но делать нечего: назвался груздем – полезай в кузовок! Что за жизнь – сплошной театр! В Вене я, будучи русским, играю роль гражданина Аргентины, немца по национальности. В разведшколе у немцев, будучи профессиональным разведчиком, играю роль полного профана в разведческих делах и новичка в рукопашных схватках. Теперь вот, будучи кадровым офицером-артиллеристом по первому образованию и серьезному боевому опыту буду, очевидно, проходя курс молодого бойца, играть роль солдата-первогодка, который не владеет основами артиллерийского искусства. И, заметьте, играть исключительно правдоподобно, не допуская вольностей, подобной недавнему случаю с гимнастом-боксером. Ибо чревато это…

Сам замок довольно древний, поговаривали, что его построили в начале ХІ – го века. Какой-то умный человек сделал его неприступным, расположив на стотридцатиметровом утесе на берегу Блейского озера. Надо сказать, замок размещался в очень живописном месте. Вокруг утеса растет смешанный густой лес. Сейчас он играл всеми цветами радуги, осень на дворе. Попасть в замок можно только с одной стороны, и то, только по подъемному мосту, который в темное время суток находится в поднятом состоянии. Воды Блейского озера чисты и прозрачны на большую глубину, в этом я убедился на второй день пребывания в замке. Там приходилось принимать водные процедуры.

Одели нас в зимнюю форму нового образца иссиня-серого цвета. Куртка мундира застегивалась на потайные пуговицы. Стоячий воротник был очень неудобен, натирал шею. Для предотвращения этого предназначался шейный платок. Также полагались широкие шаровары. Ноги обували в ботинки, изготовленные из хорошей коричневой кожи. От верхнего края ботинок и до колен, наматывались обмотки. Не совсем удобная процедура, да и практичность нулевая, преодолевая неглубокие лужи, обязательно замочишь ноги. Голову покрывали кепи с кожаным козырьком, пошитым из толстой шерстяной ткани. В холодное время, боковые крылья кепи отстегивались и опускались вниз, что позволяло защищать шею, уши и щеки от ветра и мороза. Выдали шинель серого цвета, из довольно плотной и толстой ткани с хорошей подкладкой. Получил винтовку «Манлихер» с сорока патронами к ней, лопатку для окапывания. Все свое имущество можно было хранить в тяжелом жестком ранце из конской кожи. Я в него уложил одеяло, палатку, сухарную сумку и котелок. Знаки различия нам не полагались.

Размещались в комнатах замка по десять человек в каждой. Естественно, перезнакомились. Нас, артиллеристов, насчитывалось тридцать человек. Столько же было пехотинцев и кавалеристов. Другие рода войск в замке представлены не были.

Общее построение в центре замка на плацу состоялось через неделю, как раз к этому времени все уже съехались. Майор Ференц Кадор сказал, что поскольку мы все являемся кандидатами на представление к офицерскому чину «лейтенант», то за три месяца, вместе с другими офицерами, постарается сделать из нас настоящих лейтенантов. Подчеркнул, что учеба будет сложной и напряженной. Если вдруг обнаружатся лодыри, то они будут немедленно отчислены, и отправлены в пехотные части, расквартированные в самых суровых местах. Затем майор представил нам преподавателей. Мне показалось это лишним, уж очень долго он перечислял чины и должности.

Учеба началась с изучения материальной части артиллерии Австро-Венгерской империи. Она пестрила разнообразием назначения, калибров и моделей.

Полевую артиллерию представляли полевые пушки от 80 миллиметров до 150 миллиметровых тяжелых гаубиц. Моделей минометов тоже было немало, калибром от 80 миллиметров до 260 миллиметров.

Крепостная артиллерия предназначалась для ведения оборонительных боев или для взятия особо укрепленных позиций противника. В этом виде артиллерии господствовали осадные орудия и мортиры. Например, пушки от 120 миллиметров до 350 миллиметровых гаубиц и мортиры от 150 миллиметров до 420 миллиметров.

Поскольку в Австро-Венгерскую империю входило много стран, расположенных в горной местности, то, естественно, имелась горная артиллерия. Она была представлена достаточно разнотипными орудиями. Значительная часть пушек устаревшая, отдельные не имели противооткатных устройств и компенсаторов отдачи. Калибры от 65 мм до 100 миллиметров. Даже такие, казалось бы, малокалиберные орудия, перемещать по горным тропам и перевалам непросто.

Для отработки практических навыков нам были предоставлены три полевых 80 миллиметровых орудия М.99. На иные типы орудий у нас недостаточно кандидатов, сформировать полноценные расчеты невозможно.

Орудие М.99 в некоторой степени схоже с российской трехдюймовкой образца 1902 года, только у австрийского орудия шире колеса, небольшой щит защиты расчета и отличный немецкий прицел. По скорострельности австрийское орудие уступает трехдюймовке на три снаряда в минуту.

Да, давненько я так не уставал, копая огневые позиции, перекатывая вручную орудия с места на место.

Приобретенные в Михайловском артиллерийском училище и отточенные на войне с японцами навыки не позабыты, и здорово помогали сейчас. Нет, я не старался выделяться среди общей массы кандидатов в лейтенанты, но и не хотелось выглядеть полным болваном. Как бы я не крепился, но к концу полевых занятий в окрестностях замка Блэд, выматывался основательно. Погода тоже вносила коррективы, обильно поливая нас осенними холодными дождями. Обмундирование за день промокало до нитки. Одним словом, «весело» было учиться. Правда, я не роптал. Будущего противника надо хорошо знать. Мне представилась возможность познать Австро-венгерскую армию изнутри, вот я ее и буду использовать. А еще я ненавязчиво поводил изучение своих сослуживцев, пытался найти кандидатов на вербовку.

Это точно обо мне: сколько волка ни корми, то есть Вольфа, то есть… короче… Ух, запутался в каламбурах. Хотел сказать: чью бы роль не играл, а об агентурной работе я не смогу забыть до конца жизни – кровь моя «отравлена» постоянной тягой к добыванию информации любыми путями и в любой обстановке. И в обстановке недостатка информации мой организм начинал искать выход из ситуации, старался утолить информационный голод, мой разум старался проложить единственно верный путь к выполнению основной задачи. Правда, здесь разведчику внутри меня скучать не приходилось, я старался запомнить максимально возможный объем полезной разноплановой информации об австро-венгерском войске. Пригодится для аналитики.

Обычно в воскресенье, в свободное время, перед закатом, я поднимался на открытую площадку центральной башни замка. Смотрел на заходящее солнце, если позволяла погода, и откровенно тосковал. Тосковал по детям, по жене и родителям. В эти минуты мне хотелось наплевать на все, и, сломя голову, нестись в Тарасп. В том далеком замке живут мои дорогие сердцу люди, без которых я себе существование не представляю. Мне кажется, я ощущаю на своих губах сладкие поцелуи Анны, а в ушах звенят голосочки моих любимых деток. Вспомнив минуты, проведенные в Тараспе, я постепенно успокаиваюсь, знаю: меня любят и ждут. Я тоже всех люблю, и не могу дождаться скорейшей встречи с родными.

Сегодня продолжить мои одинокие грустные размышления о семье помешало появление молодого парня с мольбертом в руках.

– Прошу прощения, что мешаю вам любоваться прекрасным закатом, – извинился молодой человек. – Я – Имре Текеш, прихожу иногда сюда, чтобы поймать момент касания солнца с вершинами холмов, и запечатлеть это мгновение на холсте.

– Разрешите представиться – Генрих Вольф, – ответил я парню. – Вас я здесь ни разу не видел.

– У главного повара замка Блэд не так много свободного времени.

– Так это вы нас кормите?

– У меня трое помощников. Мы все вместе готовим вам завтраки, обеды и ужины.

– Смею заметить, неплохо у вас получается. Вы учились поварскому искусству?

– Мама и сестры научили меня готовить разные блюда, – ответил Имре, продолжая быстро наносить мазки на холст.

Хотя художники не любят, когда посторонние рассматривают незаконченную работу, но я зашел за спину Имре, и посмотрел на его творение. Пейзаж был почти завершен, парень чуточку подправил игру света, отражающегося от поверхности озера. На мой неискушенный взгляд, картина у Имре получилась реалистичной. Удачно переданы все детали, даже поваленное на берегу озера дерево тщательно прорисовано.

– Вам нравится мой пейзаж? – поинтересовался Текеш.

– Знаете, Имре, я не большой знаток живописи, но мне кажется, вам удалось с большой точностью перенести на холст, то, что вас окружает в данный момент.

– Спасибо, в этом вы правы. А вот передать всю цветовую гамму последних осенних дней у меня не получается, краски вышли, приходится смешивать остатки.

– В городке купить разве нельзя?

– Можно, но жалования повара на хорошие краски не хватит. Германские масляные краски стоят больших денег.

– Художник, и вдруг повар. Как можно совмещать эти два разных умения?

– В замке Блэр и не такое совмещается.

– Вам что-то не нравится в замке?

– Все не нравится. Еще три месяца назад здесь проживало всего пятнадцать человек, и трудностей с приготовлением пищи я не испытывал. Было достаточно времени для занятия любимым делом. А сейчас готовить пищу для полутора сотен нелегко. Поэтому беру в руки кисть нечасто.

– Попав на военную службу, нужно быть готовым к трудностям.

– К военной службе я не готовился, и если откровенно говорить, то к ней не годен, по состоянию здоровья.

– Как такое возможно?

– Я приехал в Вену, хотел показать мэтрам живописи Венской галереи свои работы, чтобы они определили, есть ли у меня способности к изобразительному искусству. Меня не пустили на порог галереи, сказали, что нужно записаться на аудиенцию, и спустя месяц-два, если найдут возможность, меня примут. Расстроился я сильно, но записался на прием.

Делать в Вене мне было нечего, я отправился пешком не вокзал, экономил на извозчике. И нужно такому случиться – попал в облаву, устроенную полицейскими и жандармами. Доставили меня в участок вместе с какими-то неприятными личностями, хотя ничего предосудительного я не делал. Никто не обратил внимания на мои заверения, что я добропорядочный гражданин империи. Обозвали смутьяном и передали военным. Вояки посмотрели, что руки и ноги у меня есть, значит, смогу служить. Отправили в Прагу, вернее в полевой лагерь рядом с городом.

Там нашелся нормальный доктор, который внимательно ознакомился с моими бумагами. Ведь в девятилетнем возрасте я неудачно упал, катаясь на лыжах, и что-то повредил в спине. Шесть лет я не мог нормально ходить, ползал, да на кровати валялся. Мой отец и мама объездили всю империю в поисках доктора, могущего поставить меня на ноги, но все тщетно. Отец построил мне специальное кресло на колесах, чтобы я мог ездить по дому. Договорился в гимназии с учителями, организовал мне домашнее обучение. Каждый год отец отвозил меня в гимназию для проверки знаний. Мама и сестры научили меня готовке разных блюд. Знаете, очень мне не хотелось быть обузой родным. Неходячий калека в семье – это смертный приговор всей семье. Не скажу, что семья наша бедствовала, мы жили очень обеспечено. У отца была мельница и сыроварня. С первых дней «оседлой» жизни, я старался чем-то занять себя. Так у меня в руках оказался карандаш и несколько листов бумаги. Как-то само-собой получилось, я нарисовал портрет мамы. Она мне не позировала, я просто помнил ее лицо до мельчайших подробностей. Мама плакала, держа в руках мой рисунок. Отец поощрял мое новое увлечение. Накупил карандашей и бумаги. Я целыми днями сидя у окна, занимался рисованием, стараясь перенести на бумагу то, что отпечаталось в моей памяти.

В пятнадцатилетнем возрасте родители меня повезли на озеро Хевиз, там горячие источники. Доктора говорили, что купание в воде с полезными веществами поможет встать мне на ноги. Вот там со мной и случилось чудо.

По утрам я вместе с отцом отправлялся за свежим молоком на маленький деревенский рынок. Отправлялся – это громко сказано. Отец толкал коляску, в которой я восседал. Мы покупали молоко у одного и того же мужчины, довольно страшного обличия. Мне он казался огромным медведем. Крупного телосложения, заросшим густыми и черными волосами, одни глаза только были свободны. Этот мужик оказался деревенским костоправом. Отец, переговорив с мужчиной, а затем со мной, согласился на врачевание. Не знаю, что там с моей спиной было не так, но после первых надавливаний, произведенных мужиком, я потерял сознание, и очнулся уже в съемном доме. Две недели звероподобный мужик крутил меня на все лады. От боли я плакал и часто терял сознание, но, похоже, что-то в моей спине стало на место. Впервые за шесть лет я смог самостоятельно встать с постели и сделать пару шагов по комнате с помощью отца.

По приезде домой начал учиться ходить. Вначале с помощью костылей, а потом с тростью. Иногда по несколько часов истязал себя тренировками, приседаниями и хождением по двору. Через год я избавился от трости. Естественно, свое увлечение рисованием я не забросил. Отец мне купил краски, и я начал писать пейзажи. Когда мне исполнилось восемнадцать, я решил посетить Венскую художественную галерею в надежде научиться профессионально писать картины и приносить посильную пользу семье. К тяжелому физическому труду я еще не был готов, быстро уставал. Все мои мечты втоптали в грязь военные.

– А нельзя ли было сообщить о происшествии отцу?

– Сообщил. Но пока отец приехал, пока нашел, кому нужно было заплатить, меня привели к присяге. Спасибо доктору, он сжалился надо мной, отправив служить в Блэр поваром. Вот три года уже здесь. Давайте, Генрих, будем спускаться, через несколько минут станет совсем темно.

На прощание я пожал руку Имре, чему парень сильно удивился. Честно сказать, этот парень мне чем-то понравился. Да, у него необычная судьба, и со здоровьем проблемы, но он старается посвятить своему любимому делу все свободное время. Краски закончились, а он не просит у родителей помощи, надеется на свои силы. Не знаю почему, но мне захотелось помочь Имре. Помнится, моя тетушка Франческа говорила о своих связях в среде актеров, музыкантов и художников. Вырвусь отсюда, попробую навести справки, чем черт не шутит, вдруг сработает. Решено. Для начала куплю парню краски, пусть пишет. Выполнить свое решение мне удалось через три недели. В компании сослуживцев я посетил городок Блэр. Сослуживцы отправились навестить женщин в «веселом» доме, а я пошел искать краски. Имре оказался прав, цены на хорошие краски действительно высокие. По словам хозяина лавки, в окрестности замка часто приезжают художники, требования к краскам у них очень высоки, поэтому он вынужден привозить только качественные, но дорогие.

Вернувшись в замок, разыскал Имре, и вручил ему деревянную коробку с красками. От удивления глаза парня стали размером с чайное блюдце. Имре горячо благодарил за краски, и обещал обязательно вернуть за них мне деньги. Мне показалось, что парень даже начал разговаривать с тюбиками красок, так впечатлился. С трудом удалось его убедить, что это мой подарок. Имре пригласил меня в свою комнату, показать остальные свои работы, написанные в замке. Комната парня не очень большая. Из мебели имелась кровать, шкаф, письменный стол, а центральное место занимал мольберт с виденным мной пейзажем. Три полки завалены папками с рисунками. Из-под кровати Имре извлек два десятка полотен, и расставил по периметру комнаты. Да, парень действительно умеет рисовать, на очень приличном уровне. Замок Блэр был изображен с разных сторон на нескольких картинах. На одной картине был изображен небольшой водопад, казалось, что я слышу шум падающей воды. Удалось Имре произвести на меня впечатление.

– Имре, а почему у вас только пейзажи, а людей вы не пишете? – справился я.

– Пока нарабатываю только портретную технику. Пишу на бумаге карандашом. Вот посмотрите, что у меня получается.

Имре взял папку с надписью «люди», и начал раскладывать прямо на полу. В основном преобладали рисунки мужчин. Внимательно вглядываясь в незнакомые лица, я ловил себя на мысли, что рисунки Имре в чем-то схожи с фотокарточками, так же точно передают облик человека. Когда очередной лист опустился на пол, я непроизвольно вздрогнул. Рукой Имре был написан портрет моего соученика по Фоминово – Андрея Игнатьева, странно пропавшего в Европе.

– Замечательные у вас портреты получаются, – похвалил я парня. – Они вам позировали?

– Нет. Кто станет позировать повару? Я вам говорил, у меня хорошая память. Я, увидев человека, запоминаю его. Рост, возраст, цвет глаз, волос и жесты. Так легче писать портрет в спокойной обстановке. Вот смотрите, – Имре взял с пола лист, – это Вилли, он в замке конюхом работает. Лошадей любит, готов с ними проводить день и ночь. У него несколько простецкое лицо, постоянно растрепанные волосы, неопрятная одежда, но он очень педантичен и ответственен.

– Получается, вы один раз увидев человека, сохраняете его образ в своей памяти навсегда?

– И не только человека, и местность тоже. Выхожу на стены замка, и смотрю, какие изменения произошли вокруг. Вижу, где крестьяне поставили новый стожок сена, где в лесу повалилось старое дерево, где в озере рыба собирается на ямах для зимовки. Замечаю все изменения. Многое переношу на бумагу.

– И о каждом человеке, изображенном на рисунке, можете рассказать?

– Могу.

– А, что скажите, например, об этом человеке, – я поводил рукой над рисунками, якобы пытаясь определиться с выбором, а потом взял в руки портрет Игнатьева.

– Ганс Дитерих, из Берлина. Портрет точен. Могу добавить, глаза у него карие, волосы черные. Вашего возраста, только ростом пониже. Он в замке провел пять месяцев, преподавал слушателям русский язык.

– Откуда такие точные данные? Имре, вы же повар!?

– Тогда в замке людей было очень мало. Я готовил для всех, и подавал блюда тоже я. Успел рассмотреть. Хоть я и повар, но глаза у меня есть, – чуть насупившись, ответил Имре.

– Нам никакие иностранные языки почему-то не преподают, – сокрушенно сказал я. – Таскаем орудия до умопомрачения и мокнем под дождем.

– Так те военные были какие-то особенные. Им разного мяса давали больше, привозили морепродукты. На каждом столе в обед были итальянские вина. Фрукты вообще привозили корзинами.

– И всех этих военных вы запомнили и нарисовали?

– Да, и описал. Вот переверните любой лист. Там написано имя, фамилия и другие особенности лица.

– А кому вы показывали свои работы?

– Никому. Кто станет разговаривать с каким-то поваром? Вы первый кто нормально говорит со мной, а не помыкает мной.

– Мой портрет тоже украсил вашу коллекцию?

– Да, – Имре открыл другую папку. – Ваше лицо меня заинтересовало. Я вас нарисовал на фоне озера, мне показалось, в тот момент вы были чем-то опечалены.

Все же у Имре действительно талант, он перенес на лист бумаги выражение моего лица, и эмоции на нем отраженные. Да, тогда я думал о родных, и тосковал по ним.

А вот с остальными портретиками нужно что-то делать, они бы заинтересовали Крестного. Если Игнатьев, предположим предатель, здесь крутился, преподавая русский язык, то не исключено, что в замке Блэр некоторое время квартировала разведывательная школа. Только вот чья – неизвестно. Поскольку германская и австрийская разведки тесно дружат между собой, то обмен квалифицированными преподавателями вполне возможен. Игнатьева в России хорошо учили, и, вполне вероятно, он приложил руку к исчезновению Вильчура и Морозова.

– Вам, Имре, определенно нужно учиться живописи, – ободрил я парня. – У вас отличная память. Только старайтесь, чтобы о вашем портретном увлечении знали немногие. Не все воспримут это правильно.

– Никто моих набросков не видел. Я сам убираюсь в комнате, никого в гости не приглашаю, вы первый, кто здесь побывал.

– В феврале я заканчиваю учебу и отправляюсь в Вену. Вы соберите все свои портреты, добавьте несколько особо удачных пейзажей. Я увезу их с собой, попытаюсь через знакомых показать сведущим людям. Ничего пока определенно не обещаю, но может ваш стиль письма кого-то заинтересует.

– Все сделаю, как вы говорите, – с блеском в глазах сказал Имре. – Майор обещал весной отпустить меня со службы.

На том и расстались.

До конца я не определился, зачем мне нужен Имре, но планировал использовать его поистине фотографическую память в дальнейшем. Все будет зависеть от Штайнлица, на какую службу он меня определит.

Покинул замок Блэд я в конце февраля в парадной форме лейтенанта Австро-Венгерской армии, сдав экзамены по первому разряду. Естественно, прихватил рисунки и картины Имре – они дорогого стоят, редкая удача – Крестный возликует. Скоро предстану пред ясные очи подполковник Штайнлица.

Появившись в своем доме в Вене, я первым делом хорошо отмылся в ванной. Очень хотелось, образно говоря, смыть с себя «грязь и пыль дорог», накопившуюся за период странствий по землям Германии и Австро-Венгерской империи. Конечно, я поддерживал в чистоте свое тело, но это своего рода был ритуал. Лучше бы посетить нормальную русскую баню, посидеть на верхнем полке, погреться до приятного покалывания, да пройтись по всему телу березовым веником, выпить вкуснейшего холодного хлебного кваса. К большому сожалению, в Вене это сделать невозможно, не строили здесь русские бани. Вот попаду в наш замок Тарасп, там позволю себе отвести душу, и поможет мне в этом любимая жена Анна.

Побывал с докладом о прибытии у подполковника Штайнлица. Откровенно говоря, мой будущий начальник удивил меня, предоставив отпуск сроком на три недели, и отметив, что мне нужно влиться в современную жизнь, так как я был от нее оторван почти на год. Пожурил меня за нанесение увечья Хайнцу в Магдебурге. По его словам, инструктор уже вернулся к исполнению обязанностей, но внешний вид его лица, несмотря на все старания докторов, не стал прежним. Я даже для виду повинился за излишнее усердие в сдаче экзамена. Мне разрешалось провести отпуск в любом удобном для меня месте, за исключением Великобритании, России, Франции и Североамериканских соединенных штатов. Сказал Штайнлицу, что по всей вероятности поеду на горячие источники в венгерский городок Эгерсалок, там, по моему мнению, можно провести время с пользой для тела и для души. Подполковник пожелал мне хорошо отдохнуть, и постараться не нарваться на дуэль, у отдыхающих там дам могут оказаться горячие поклонники!

Леманн не стал меня загружать работой. Он прекрасно понимал, что теперь я буду ему помогать от случая к случаю, ведь выхожу на новый и неизведанный уровень работы. Попросил Герта организовать мне встречу с Крестным, не знаю почему, но не хотелось мне пользоваться своим прежним каналом связи. Я длительное время не контролировал его надежность, а допустить утечку сведений нежелательно. Встречу предполагалось провести в Праге на прежней явочной квартире.

Тетушке Франческе передал рисунки и картины Имре, предварительно перефотографировав рисунки возможных слушателей разведшколы. Фотокарточки переправил по каналу Леманна Крестному. Фрау Колетти отметила, что передаст картины Имре своему знакомому художнику Винтерхальтеру, неоднократно писавшему портреты очень симпатичной императрицы Австро-Венгерской империи Элизабет Австрийской. Франческа заверила, что за будущее Имре можно не беспокоиться, Винтерхальтер ей обязан многим, поэтому возьмет молодого человека себе в ученики.

Все дни пребывания в Вене я усиленно пытался выявить за собой наблюдение, но все потуги не увенчались успехом. Даже если наблюдение не обнаружено, то все равно следует поостеречься, вдруг по мне работают отменные профессионалы. Беспокоился, потому что решил побыстрее попасть в Тарасп к семье, а расшифровать их местонахождение в мои планы не входило.

Купил билет на поезд до Брно. Устроился в купе, благо в первом классе у меня попутчиков не было. На первой же остановке сошел с поезда, сказав обер-кондуктору, что забыл дома очень важные бумаги, и вынужден вернуться. Спустя два часа ехал в поезде в Швейцарию. Такой сложный путь я выбрал специально, опасаясь «хвоста».

В Тарасп попал, как обычно к ужину. Явление «блудного» сына, отца и мужа встречено было восторженно всеми родными. Достались всем положенные подарки. Дети не желали отправляться спать, хотели подольше поиграть со мной. Только заверение, что я пробуду в замке несколько дней, успокоило моих ненаглядных деток. Отец и мама поинтересовались моим долгим отсутствием. Пришлось им соврать – сказал, что был в длительной командировке за океаном. Поверили или нет, не знаю, но по выражению лица отца понял, что в мою ложь он не поверил ни капельки. Любимая Анна не сводила с меня своих очаровательных глаз, просто светящихся любовью. После ужина принял душ, и оказался в объятиях своей ненаглядной жены. До самого утра мы не могли насытиться нашей любовью, может и до обеда бы провалялись в постели, но долг родительский никто не отменял, да и приличия соблюдать надо – что о нас подумают отец и мама?

– Смотрю на тебя, Стас, и вижу, – качала головой мама, – нерегулярно питался в поездке, исхудал. Работы было много?

– Кушал, мама, я нормально, просто обстановка не располагала, вас всех там не было, скучал сильно.

– Знал бы ты, сколько вопросов дети Анне задавали, интересуясь тобой! Ты и сам догадываешься об этом. Извини за бестактность. Ты приехал надолго?

– Неделю пробуду точно.

– Вот и славно, но, к сожалению, с детьми время пролетит незаметно.

Действительно, неделя пролетела, как один день. Не успел наиграться с детьми и насытиться любовью жены, а уже надо собираться в обратный путь.

Ночь перед отъездом была безумной. Анна не выпускала меня из объятий ни на секунду. Мне вспомнилась наша ночь перед расставанием в России. Анна была такой же ненасытной, а я неутомимым, было много, очень много любви.

– А скажи мне любимый, если можно, куда тебя в очередной раз зашлют? – спросила жена в короткие минуты отдыха. – И вообще, где ты пропадал столько времени?

– Куда отправят, я не знаю, все в руках подполковника Штайнлица, заместителя начальника разведки Австро-Венгерской империи. Ты, между прочим, находишься в одной постели с лейтенантом империи, кадровым сотрудником разведки.

– Ты шутишь?

– Говорю правду, и нечего кроме правды.

– Дорогой, это же так опасно, постоянно ходить по лезвию бритвы. Вдруг кто-то из твоих сослуживцев опознает тебя. Тюрьма на десяток лет минимум, а в военное время – расстрел гарантирован.

– Солнышко мое, я буду очень осторожен.

– Твой куратор, поди, одобрил внедрение в австрийскую разведку?

– Одобрил, и подготовку я прошел в Германии соответствующую.

– Ох, не нравится мне все это. Может, подашь рапорт об отставке? Дети подрастают, им отец нужен каждый день, а не от случая к случаю. Да и я еще молода, мне ты нужен как любящий, любимый и обожаемый муж. А то приедешь на несколько дней, подаришь любовь и ласку, и был таков. Я потом месяц поливаю подушку слезами, мои душа и тело требуют твоих прикосновений и поцелуев.

– Ангел мой, я по вам тоже тоскую сильно, но посмотри, что сейчас творится в Европе. Неужели не чувствуешь, в воздухе пахнет порохом? Полыхнуть может в самое ближайшее время.

– Владимир Михайлович знакомил меня с семейным архивом, я читала документы Степана Ивановича. Думаешь, Германия начнет войну?

– Она ведет подготовку полным ходом, и Австро-Венгрия не отстает, даже османы зашевелились. Моя работа сейчас очень нужна Отечеству. Обещаю тебе, я буду очень-очень осторожен, и если почувствую опасность, грозящую мне разоблачением, обязательно успею скрыться. Не волнуйся, солнце мое, все будет хорошо.

До конца высказаться я не смог, Анна впилась в мои губы жарким поцелуем, а потом все мысли вылетели у меня из головы, была только одна безграничная и всепоглощающая любовь.

В Праге я поселился в меблированных комнатах, которые принадлежали некоему Яну Тишке. Ну, и фамилия, почти намек на фамилию знаменитого средневекового героя. Тем не менее, комната мне досталась отличная. Имелся душ, громоздкий шкаф для одежды и огромная кровать. Приведя себя в порядок после дороги, отправился на прогулку. Надо было на всякий случай провериться на предмет слежки, и покушать не помешает. А уж после всего этого пойду рассматривать условные знаки.

Небольшой ресторанчик с названием «Жареная нога» привлек мое внимание. Интересно, что там подают посетителям? Ознакомившись с перечнем блюд, остановил свой выбор на свиной рульке с зеленью, белом вине «Элеонора», а на десерт заказал кусок вишневого пирога и чай. Действительно, готовить жареную ногу в этом ресторанчике умели. Нежное мясо так и таяло во рту. Сытным получился у меня обед.

Прошелся по мосту к Пражскому граду. Все метки располагались в нужных местах, следовательно, встреча с Крестным состоится.

В семь часов вечера я был в книжной лавке. С последнего моего посещения здесь ничего не изменилось. Все тот же запах книжной пыли, аккуратно выстроены на полках книги, хозяин лавки тоже не изменился. Обменявшись паролями в отсутствие посторонних лиц, хозяин провел меня в известную комнату.

– А вы немного изменились, Станислав Владимирович, – сказал Терехов, выпустив меня из объятий.

– Так сильно?

– Черты лица стали немного резче, и взгляд жёстче.

– Пока учился, кормили не очень сытно, и если откровенно – волновался изрядно.

– Вот об учебе расскажите подробно.

Где-то три часа длился мой монолог. Терехов периодически задавал уточняющие вопросы, но в основном не перебивал меня, внимательно слушая.

– Неплохо у вас получилось, Станислав Владимирович, неплохо. Но смею заметить, что немецкая разведка не всегда действует шаблонно, как вам показалось. Обычно выпускников разведшкол, окончивших по первому разряду, направляют в коммерческие организации для приобретения необходимых навыков. Именно торговая и коммерческая германская разведка, которой, кстати, почти полторы тысячи лет, помогает вырастить квалифицированных специалистов своего дела.

Рядовые армейские германские разведчики, а в армейскую разведку попадают те, кто учился посредственно, в большинстве случаев, работают без выдумки, шаблонно, четко и практично. На этом наши контрразведчики и разоблачают наскоро навербованных шпионов.

А вот когда появляется хорошо подготовленный агент, грамотно внедренный в промышленность или в войска, тогда приходиться работать с полной нагрузкой. Выявить и нейтрализовать такого агента очень сложно, а если он пробрался в «верха», то это становится почти невозможным.

– Я вам переправлял фотокарточки. Они пригодились?

– Очень пригодились. Удалось установить и взять в проверку семерых субъектов. Троих нашли на западе Российской империи, а четверых – на юге. Захватывать пока не стали, пытаемся выявить все их связи. Игнатьева обнаружить не удалось.

– Если он действительно преподаватель разведшколы, то вряд ли появится в России, вероятность разоблачения высока. Думаю, кто-то из его сослуживцев может встретиться.

– Какого чина вы удостоены?

– Лейтенант.

– Да, мелковато для вас. Россия в этом вопросе более щедра. Вы, Станислав Владимирович, за заслуги перед Отечеством произведены в штабс-капитаны и награждены орденом Владимира II степени. Можете гордиться.

– Служу России и Престолу. Действительно, щедро наградили. Не секрет, за что?

– Скажу так. Ваши сведения оказались точными и помогли по-иному организовать войска на наших западных рубежах. Конечно, дело идет со скрипом, переубедить многих генералов удается не сразу. Прежде чем довести ту или иную информацию, приходится её по несколько раз перерабатывать, чтобы исключить засветку нашей ценной агентуры.

– Насмотрелся в свое время в Академии на заслуженных генералов, которые только о делах былых любили говорить, а все новое их пугало до икоты.

Серьезных изменений не произошло. Еще много разных несговорчивых и бестолковых генералов сидит в высоких штабах. Да, что в штабах! В окружении императора крутятся непонятные людишки. Когда Николай Александрович с супругой преставились, царство им небесное, я думал Михаил Александрович, взойдя на престол, пройдется частым гребнем по российским просторам, повыведет это революционное племя крикунов и горлопанов, будет брать пример с батюшки своего – Императора Александра III.

Рассказывали мне случай. Как-то раз Александр III, а был он заядлым рыболовом, удил рыбу на Карпином пруду в парке Гатчинского дворца – своей любимой резиденции. И когда прибывший к нему министр иностранных дел стал настойчиво просить Царя срочно принять какого-то посла, наш Император ответил: «Когда Русский Царь удит рыбу, Европа может подождать». Тот, кто не знает, сколько дней и бессонных ночей Император провел в Гатчине за докладами послов, донесениями разведки, пытаясь разобраться в иезуитских хитросплетениях европейской политики, скажет: это бестактно. А Царь-батюшка в это время выбрал единственно верную и самую достойную позицию: Россия должна вести себя так, чтобы с ней считались. Вот истинный смысл той знаменитой фразы.

Поначалу так и было. В первые месяцы жандармы трудились без продыху, напуская страху на всяких революционеров. И, заметьте, Станислав Владимирович, удалось стабилизировать ситуацию в стране. Притихли и попрятались по укромным местам эти гадкие персоны. Да и вы, лично, свою верную руку приложили к этой очистительной процедуре.

А затем наступило успокоение всех и вся. Но эта революционная свора, готовая терзать государство, не успокоилась, а, набрав больше сил, уверенно поднимает голову по всей России. Эсеры, меньшевики, большевики, монархисты, анархисты и еще бес его знает какие «исты» встречаются на каждом шагу, заполонив все улицы столицы и крупных городов. Никто их не препровождает в места с суровым климатом, хотя в их речах и действиях четко просматриваются призывы к свержению существующей власти. Иноземные послы рукоплещут и нашему императору говорят, что обилие разномастных партий в стране, это один из признаков демократизации общества, развития самосознания народа.

– Может, в других странах такое положение дел можно рассматривать, как демократию, то у нас, это приведет к всеобщему обвалу общества, – поддержал я высказывание Терехова.

– Не готова у нас общая масса людей принять идеи революционеров. Где-то вычитал понравившиеся мне слова Пифагора: «Есть три реальных угрозы человечеству: материализм ученых, невежество священников и хаос демократии». Трудно спорить с древнегреческим философом – зрил он в самый корень.

– Да-да всецело согласен. Вот посмотрите, Станислав Владимирович, Германия, Австрия, Турция и Италия готовятся к войне, ни для кого теперь не секрет, кто станет объектом нападения, и кто в эту войну ввяжется. Естественно, Россия всеми силами и средствами станет помогать французам и британцам. Помогать тем, кто натравливает ту же Германию на нас. Не парадоксально ли выглядит такая ситуация? А добавьте к этим бедам работу всяких социалистов внутри страны во время войны. Это может обернуться катастрофой!

– Трудно с вами, Александр Петрович не согласиться. Во многих акциях против России просматривается интерес лягушатников и островитян.

– Вот-вот, даже у вас в Вене тоже отметился французский посол, полез в заминированный дом за «горячими» новостями, там и остался навсегда. А ведь, как мне докладывал Леманн, всю эту комбинацию разработали и осуществили французы. Да, что я вам рассказываю, вы и сами принимали участие в освобождении женщин.

– Принимал.

– Ладно, все это эмоции, давайте поговорим о вашей будущей работе в австрийской разведке.

– Я толком не знаю, чем я буду заниматься. Есть какие-то на меня виды у Штайнлица, но ничего конкретного он мне не сказал, все будет известно после моего отпуска.

– В таком случае, оставим канал связи через Леманна, все ваши каналы на время законсервируем. Агентуру на связь тоже передадите Герту, у вас должны быть на первом этапе свободные руки. Постарайтесь поглубже врасти в структуру разведки, не предпринимайте никаких скоропалительных решений и необдуманных шагов. Начальство Вас будет рассматривать с разных сторон, словно под микроскопом, и если найдет возможность за что-то зацепиться, обязательно возьмет в разработку. Так, что на полгода, самое малое, забудьте об активной агентурной работе, вам нужно зарабатывать авторитет на новом месте, заводить новых сослуживцев. Будьте всегда настороже.

– Стараюсь всегда следовать этой вашей рекомендации.

– Лишней она не будет, в свете того, о чем я вам сейчас поведаю.

– Что опять где-то случилась неприятность?

– Это как сказать, неприятность или куда хуже. Вкратце так. Ваш преподаватель Марта Генриховна, в ходе выполнения последнего задания пропала. Предпринятым розыском установить ее местонахождение пока не удалось.

– Вообще пропала?

– Каналами связи не пользуется, с агентурой не работает. Ко мне попало ее пространное послание, в котором она сообщает о сложении с себя полномочий по семейным обстоятельствам. У меня сложилось впечатление, что Марта Генриховна писала сообщение под чью-то диктовку. Ни одному слову в бумаге я не поверил, не могла она просто вот так взять, и сказать, – «все я устала, я перестаю работать».

– А если обстоятельства сложились таким образом, что работать стало невозможно? Или статус Марты Генриховны изменился?

– Какой статус? Какие обстоятельства? Она пропала! Самое плохое, если она попала в руки германской разведки, те не посмотрят на ее половую принадлежность, потрясут со знанием дела. А знает Марта Генриховна очень много.

– Никуда Марта Генриховна, а вернее сказать, Анна Сёдерстрём не пропала. Писала вам, Александр Петрович, графиня Анна Головко, и, заметьте, под мою диктовку.

– Что-что? Что вы хотите этим сказать? – резко вскочил с кресла Терехов. – Все это время Марта Генриховна была в Вене, рядом с вами? Нет, этого не может быть! Леманн докладывал, что после освобождения вами женщин, Франческа Колетти увезла их в неизвестном направлении, а вы Герту это место не открыли. Почему? Получается, вы точно знали, куда итальянка доставит женщин, и скрывали от всех!!!??? – в крайнем возбуждении возмущенно вскричал Крестный.

– Разве Ольга Николаевна ничего не рассказала?

– Уж больно сильно ее травонули похитители. Она помнит только замечательный рыцарский замок, очаровательного кавалера и горы в округе. В Берне у нее началась горячка, всю дорогу до Лондона Ольга Николаевна находилась в бреду. Откровенно говоря, доктор не давал обнадеживающего прогноза. А вдобавок ко всему Марты Генриховны вместе с Романовой не оказалось. В пору за голову хвататься, в поисках пропажи. Посольские тоже молодцы, не удосужились узнать имя человека, передавшего им Ольгу Николаевну. Я хотел дать команду Леманну расспросить вас и Колетти должным образом, чтобы прояснить судьбу Марты Генриховны. Видите, как здесь все непросто? А вы со своими шуточками.

– Никаких шуток. Я абсолютно серьезен. Марта Генриховна Берг, незаконнорожденная дочь короля Дании – Анна Сёдерстрём, в настоящий момент является моей законной супругой графиней Анной Головко. Также у нас есть сын Стас.

– Как такое стало возможным? – удивился Терехов. – И откуда вам известно ее происхождение?

– Кого освобождал в Вене, я не знал. Были две женщины без сознания, замотанные тканью. Попросил Франческу Колетти оказать мне услугу, по доставке женщин в наш замок Тарасп – я почему-то решил, что там женщины окажутся в большей безопасности. Уважаемая фрау Колетти мне не отказала, и выполнила все в точности. Женщинам не открыла имя их спасителя и место, куда их доставили.

Ольгу Николаевну спустя несколько дней по просьбе Марты, отец отвез в Берн, где передал сотрудникам российского посольства. А Марта Генриховна осталась в замке с ребенком. К тому времени служанка и кормилица, приехавшие вместе с Мартой и Ольгой Николаевной, отбыли в Британию.

Вы правы, Александр Петрович – Марта настоящий профессионал, она к концу второго дня пребывания в замке знала, к кому именно забросил ее случай. Сам я смог разобраться в сложившейся ситуации спустя две недели, попав в замок. Там я узнал, что у нас с Мартой есть сын Стас. Там же я обвенчался с Мартой-Анной. Моя любимая жена приняла моих детей от первого брака, и Степан с Софией уверены, что Анна настоящая их мама. Так что статус Марты действительно изменился, она стала замечательной матерью троим нашим детям. И, при всем к вам уважении, теперь их воспитание в мое отсутствие – ее главная забота, уж извините, Александр Петрович.

– Подождите, а когда госпожа Берг успела родить вам сына? Все преподаватели Фоминово были под неусыпным контролем, контакты фиксировались и отслеживались. К Марте Генриховне никто из курсантов не мог подойти ближе, чем на два шага, она одними подначками могла заставить краснеть и бежать без оглядки любого из вас. Не верится, что вы, Станислав Владимирович, смогли очаровать и покорить неприступную красавицу, да еще оказаться в ее постели. Не верю! Вас обязательно должно было выявить наружное наблюдение. За домом госпожи Берг вели наблюдение два стационарных поста и пешая пара, и, смею заметить, там работали штатные сотрудники, настоящие профессионалы.

– И, тем не менее, мы встречались по месту жительства Анны, и отношения у нас длились почти до самого выпуска. Её в начале весны внезапно отправили на задание. Анна уже носила под сердцем моего сына, и мне об этом не сказала. Родила Стаса в Лондоне, пыталась совмещать обязанности матери и разведчицы. После венчания я настоял, чтобы Анна сложила с себя служебные полномочия. У нас трое детей, им нужна нормальная мама, если не получается иметь нормального отца.

– Так-так, то есть вы хотите сказать, что не менее шести месяцев, обучаясь в Фоминово, состояли в любовной связи с госпожой Берг?

– Александр Петрович, мы жили как муж с женой, но только невенчанные, мы любили и любим друг друга. Да, церковь не одобряет, и даже презирает людей, живущих в грехе, но никто об этом не знал, кроме нас с Анной. А перед вступлением в законный брак мы искренне покаялись, и получили отпущение своих грехов. Согласитесь, Александр Петрович, разве любовь может быть грехом?

– Да, озадачили вы меня, Головко, крепко озадачили. У меня в голове не укладывается: холодная и неприступная крепость – Марта Генриховна, и пала в ваши объятия, и вы все так устроили, что никто об этом не догадался и не зафиксировал. И мало того, вы еще родили ребенка! А как вы смогли обвенчаться, если из замка не выезжали? Православных приходов в Швейцарии почти нет.

– На наше счастье отцу удалось уговорить греческого священника завернуть в Тарасп. Отец Василис провел обряд венчания.

– И как теперь быть прикажите? Что мне докладывать начальству? Как восполнить потерю ценного сотрудника?

– Анна, любящая мать и жена, примерная невестка. У нее забот сейчас очень много. Когда ей заниматься нелегкой работой сотрудника разведки? Насколько я понял, сейчас на Анне не завязана ни одна операция.

– Это так, но агентура у нее специфическая, вся в Британии да во Франции, может пару человек в Германии, просто всех не помню. Передать их кому-либо не просто, почти все агенты преданы лично Марте Генриховне.

– А давайте не будем торопиться, может, со временем мне представится возможность, выйти с этой агентурой на контакт, используя связи Анны. Александр Петрович, давайте договоримся, что в дальнейшем вы не будете без моего ведома нагружать заданиями мою жену. И еще прошу вас, называть ее истинным именем, а фамилию Берг сохраним на всякий случай.

– Хорошо – договорились, возражений не имеется. Странная какая-то у нас с вами встреча получается, Станислав Владимирович. Предполагал отрабатывать с вами примерное задание на перспективу, а случились для меня новые открытия. Хоть камень с души упал, не беспокоюсь более за Марту, ой, простите за Анну, и за ваших коллег. Я, грешным делом, настроился на крупнейший провал, а тут такое, впору вам коньяк выставлять.

– У вас всегда был отменный коньяк, но лучше потреблять его в другом месте и в другой обстановке. Приедете к нам в замок, обязательно отведаем ваш коньяк, и отца привлечем.

– Уж лучше тогда «Шато Монтресе» пробовать будем, это поистине божественное вино. Кстати, а ваш батюшка значительно увеличил объемы выпуска ручных гранат. Поговаривают, что он на этом скопил несколько миллионов. Рабочие, занятые в производстве гранат, получают высокие зарплаты и регулярно, очень довольны. Владимир Михайлович помогает семьям рабочих продуктами, определяет детей в начальные школы. Одним словом заботиться. Только не нравится мне, что все капиталы ваш отец выводит за границу, на развитие государства ни копейки не оставляет. Не патриотично это выглядит.

– Решения принимает отец, я на него влияние не оказываю, по причине постоянного отсутствие дома, видимся от случая к случаю.

– Все я прекрасно понимаю, это я так, высказал мысли вслух. В завершение встречи хочу сказать, что общее вам задание не изменяется, все, что касается подготовки к войне Германии и Австрии должно фиксироваться и регулярно поступать в Россию.

– Внедрюсь, обрасту контактами, а там и начну активно работать, – с улыбкой ответил я Терехову.

Тщательно проверяясь и не выявив «хвоста», добрался до меблированных комнат. Принял душ, и, выпив чашку кофе с крендельком, уснул без сновидений – сном младенца.

Не всегда знаешь свою дальнейшую судьбу, и это, наверное, правильно, а то знать все наперед было бы скучно.

Подполковник Штайнлиц тоже решил повлиять на мою судьбу, отправив меня работать в Швейцарию. Рад ли я такому повороту? Однозначно рад, смогу чаще бывать с семьей, правда, придется потрудиться, чтобы скрытно покидать место проживания. Но все по порядку.

Штайнлиц встретил меня с распростертыми объятиями. Отметил, что за период отпуска я значительно улучшил свой внешний вид, так как лицо приобрело здоровый цвет. Также Фердинанд заметил, что проводилась дополнительная проверка моей персоны. Изучалось мое прошлое и настоящее. По мнению подполковника, я совершенно чист, как слеза, за исключением, не совсем ясного момента нахождения в плену у британцев. Разузнать об этом периоде моей жизни ничего не удалось, лагерь перестал существовать. Точнее лагерь остался на месте, а все заключенные и охрана умерли, заразившись какой-то особенной, жутко смертельной черной оспой. Период моего пребывания в Аргентине разложен с особой тщательностью, поминутно. Видно там имеется достаточное количество германской агентуры. Собственно мне там скрывать было нечего, вел себя вполне естественно, и помог дяде Францу в развитии коммерции.

С учетом всей полученной информации, Штайнлиц сделал вывод, что я смогу успешно решать сложные задачи, работая в отделении банка «Кредит сьюит экспорт групп» в Цюрихе на севере Швейцарии, где проживает довольно много выходцев из Германии. По секрету Штайнлиц рассказал, что банк «Кредит сьюит экспорт групп» создан парижским, лондонским, франкфуртским и венским домом господ Ротшильдов и на их деньги. Где и когда собирались родственники для обсуждения данного вопроса Фердинанд не знает, но предполагает, что с момента такой встречи прошло не более полутора лет. Ротшильды прекрасно знают, где можно заработать в Европе денежки, особенно в период подготовки к возможной войне. Через «Кредит сьюит экспорт групп» промышленники Германии и Австрии решили проводить операции с продукцией военного назначения и продовольствием длительного хранения. Два месяца назад окончательно было приведено к оптимальному штатное расписание банка. По настоятельному требованию Людвига Ротшильда я назначен помощником управляющего банком по вопросам сопровождения сделок. Проще говоря, я мог колесить по всему миру, и за все платит банк. Спрашивается, а какой интерес австрийской разведки в работе с «Кредит сьюит экспорт групп»? Оказывается, интерес финансовый. Разведки Германии и Австрии осуществляют контроль и сопровождение всех сделок банка, ограждая от происков разведок враждебных государств, попутно получая за это два процента от суммы каждой сделки. Я со своим аргентинским гражданством и паспортом, являясь официальным сотрудником банка, и не афишируя принадлежность к разведке, должен спокойно передвигаться по разным странам, осуществлять непосредственный контроль сделок, в том числе отслеживать отчисление положенных процентов. Если возникнет необходимость, то по мере возможности, буду встречаться с агентурой в странах пребывания. Из всей беседы с начальством я сделал вывод, что и в разведку меня приняли не для агентурной работы. По всей видимости, уступив требованиям Людвига Ротшильда, основной моей задачей станет контроль регулярности поступления средств на определенные счета разведок, вернее сказать: на счета высокопоставленных начальников. Не удивлюсь, если узнаю, что такое направление разведки придумал очень узкий круг лиц, в основном для пополнения своих личных счетов, прикрываясь государственными интересами. Жалование мне тоже положили солидное, жить можно безбедно, и ни в чем себе не отказывать.

Поселили меня недалеко от Цюриха в очень живописном месте. Местность в основном холмистая, есть отдельные холмы высотой в тысячу метров. Они сплошь покрыты густым смешанным лесом. На небольших полянках изумрудного цвета трава радует взор. Если присмотреться, то можно на этих самых полянах рассмотреть множество цветов, как они называются, я не имею никакого представления, в ботанике я не силен.

Помимо фахверкового двухэтажного дома, выполненного в традиционном швейцарском стиле, присутствовала конюшня для экипажа. В настоящий момент, меня снабдили удобной рессорной пролеткой на двоих человек. При желании, конюшню можно перестроить для новомодных автомобилей. Я пока такой роскошью обзаводиться не планирую. Рядом с домом разбит шикарный фруктовый сад, множество цветов, беседка, хозяйственные постройки, домик для прислуги. Все коммуникации имеются, даже телефонная связь с городским коммутатором Цюриха и электрическое освещение, правда, от генератора, приводимого в действие небольшим паровым агрегатом. Поэтому у меня имеется механик и электрик в одном лице, его забота освещать мое жилище в вечернее время.

Как я понял, вся прислуга от конюха до мажордома подбиралась сотрудниками австрийской разведки по согласованию с германскими коллегами, для обеспечения тотального контроля за моей персоной в период отдыха. Одна горничная чего стоит! Симпатичная, фигуристая и молодая русоволосая девушка. Аккуратная и опрятная, обходительная и прилежная. Достоинств масса, и все они не могли скрыть принадлежность горничной с древнейшей профессии – она была проституткой. Почему я так решил? Взгляды, мимика лица, почти вульгарные жесты с головой выдавали в горничной жрицу любви. Мои походы в заведение фрау Марыси помогли разобраться, кто есть кто. Я со временем смог разговорить Розалию, так она и не отпиралась, а честно сказала, что ее взяли на работу из берлинского дома разврата, для ублажения молодого жильца, то есть меня. Пришлось провести с Розалией разъяснительную беседу, в ходе которой четко установить границу: хозяин-горничная. Предостерег девушку от возможного посещения ее головы дурными мыслями, например, забраться ко мне в постель без просу. Одним словом, с каждым обитателем моей виллы, по иному ее назвать трудно, я провел беседы, ориентируя их на создание мне наиболее комфортных условий жизни. Надеюсь, народ проникся, и будет ответственно относится к исполнению обязанностей.

Общее собрание руководства банка «Кредит сьюит экспорт групп» перед стартом активной работы на рынке банковских услуг прошло быстро и по-деловому. Меня представили только руководителям высшего звена и начальникам основных отделов, остальным сотрудникам банка обо мне знать не нужно. Следует отметить, что вместе со мной был представлен финансовый консультант, некий Давид Шукер. Перед отбытием в Цюрих я тайно встречался и беседовал с Людвигом Ротшильдом, Он меня познакомил со своим дальним племянником Давидом.

Людвиг отметил, что не сомневается в моей порядочности и работоспособности, но мой труд должен хорошо оплачиваться, так как я, по словам Ротшильда, помогу банку получать значительные прибыли. Если мне назначить высокое жалование, то это не поймет нанятое руководство банка. Чтобы я не испытывал никаких финансовых затруднений, Людвиг ввел в штат банка финансового консультанта, протолкнув туда своего родственника. А что, и как делать, Давид хорошо обучен. Я, естественно, поинтересовался у Людвига причиной доброго ко мне отношения. Получил ответ довольно странный. С момента нашего знакомства и привлечения меня к сотрудничеству, у Людвига ни разу не случалось финансовых потерь, наоборот прибыль возросла. Ротшильд извинившись, назвал меня талисманом удачи. Ну, рассмешил он меня, не хватало еще возвести меня в лик святого. Эти мысли я оставил при себе, а Людвига заверил, что оправдаю оказанное мне доверие.

Первые два месяца трудились с Давидом, не разгибая спины. Одним нужен прокат, другим нужна руда, третьи жить не могут без свиной кожи, четвертые, и так далее и так далее. Заметьте, всем нужно все иметь здесь и сейчас. Не без труда мне удалось привлечь к работе с банком компанию «Леманн и сыновья» и торговый дом Колетти, втиснул их в торговые цепочки, пусть родственники немножко упрочат свое финансовое состояние, главное, не за мой счет. Почему мы так носились по городам и весям Европы? А очень даже по делу носились. Давид, этот замечательный молодой человек, придумал и проводил обязательное страхование всех сделок, проводимых через банк «Кредит сьюит экспорт групп». Страховую компанию «Меркурий», кстати, созданную лично Шукером, на первых порах привлекать к сделкам партнеры не спешили, откровенно игнорировали. Оно и понятно. Неизвестная компания, без должной деловой репутации, со смутным происхождением капиталов, и проценты за свои услуги берет, ну очень щадящие. Только после трех успешно завершенных крупных сделок, клиенты начали выстраиваться в очередь к нам. Германская и австрийская разведки получали свои доли, одни с продавцов, другие с покупателей. Раз в неделю я проверял соответствующие счета, открытые в «Кредит сьюит экспорт групп», о чем докладывал лично Штайнлицу.

Фердинанд так и не удосужился передать мне на связь какую-либо агентуру, сказал, что время терпит, и он пока не определился, кого именно мне передать. Сам в этом вопросе инициативу не проявлял – могут неправильно истолковать мое горячее желание поработать с агентурой, хотя ее выявление было и остается одной из моих главных задач. Всему свое время, главное – терпение. Подумаем, как вынудить мое новое руководство самому инициировать сей процесс. А пока мне же легче, у меня сейчас период накопления личных средств, ведь с каждой сделки на мой счет от страховой компании попадает неплохая сумма. Естественно от денег я не отказывался, семья у меня немаленькая, и надеюсь, еще увеличится, так, что средства нужны.

С семьей я виделся всего один раз, удалось вырваться на два дня. Хоть расстояние между Цюрихом и Тараспом не такое уж и большое, но прямое сообщение между крупным деловым центром страны и провинциальной деревенькой почему-то не налажено. Приходилось добираться разными видами транспорта. Вот в этой поездке задумался о приобретении автомобиля, благо денег на его покупку у меня уже достаточно. Вот еще бы научиться обращаться с этим чудом техники. Заметил, что автомобили пользуются популярностью не только у простых обывателей, но и в армиях Франции, Австрии и Германии очень интенсивно развиваются свои автопарки, отдавая предпочтение грузовым автомобилям, могущим осуществить перевозки снаряжения и боеприпасов, а также солдат. По этим странам я собрал обобщающие данные о наличии и перспективе поступления в войска автомобильной техники. Сведения впечатляющие. Не владею я данными только лишь по армии России, но предполагаю, что автомобилей в разы меньше, все еще уповают отечественные генералы на конную тягу.

Я воспользовался связями любимой жены, и начал потихоньку реанимировать агентурную сеть во Франции. Из трех агентов согласились сотрудничать со мной двое. Один – молодой мужчина по имени Этьен, категорически отказался. Анна мне поведала, что этот агент был в нее влюблен, не надеясь на взаимность. Я грешным делом подумал, не ликвидировать ли мне этого молодого человека, вдруг с мозгами у него что-то случиться, и он из чувства мести сдаст меня контрразведке Франции. Напрасно опасался. Через два дня после нашего первого знакомства я узнал, что Этьен покончил с собой, бросился на землю со смотровой площадки Эйфелевой башни. Она в последнее время стала излюбленным местом проведения экскурсий и отдыха парижан, а также гостей столицы. Недавно башню облюбовали желающие свести счеты с жизнью.

Ну, это так, лирическое отступление, а основную часть моей жизни в данный период занимала работа, и еще раз работа. Через наш банк осуществлялись поставки вооружения и продовольствия воюющим сторонам итало-турецкой войны. Османская империя и Итальянское королевство сцепились между собой за колонии в Африке и за острова в Средиземноморье. Естественно, чем-то нужно стрелять, и армии кормить надо. Вот мы по мере сил и возможностей помогали в решении этих проблем. И у османов и у итальянцев имелись свои сторонники, помощники и союзники, которые старалась подбросить несколько «бревнышек» в пламя войны, поставляя снаряды, патроны и бомбы. Я впервые столкнулся с бронированными автомобилями, когда с Давидом оформляли сделку на поставку Италии десяти бронированных автомобилей марки «Рено». Эти тарахтящие, чадящие едким дымом бронированные повозки имели на вооружении пулеметы система Максима, и были предназначены для нанесения поражения пехоте противника. Грозное оружие – эти броневики. Если их применить с умом, то атакующую пехоту можно выкосить за считанные минуты, главное чтобы патронов хватило, и расчет пулемета оказался расторопным. Я несколько раз видел на полигоне стрельбу из пулемета Максима, впечатлила она меня очень сильно. Настоящий ливень из пуль проливается на цепи противника. Да, не все пули попадают в цель, и наносят противнику существенный вред, но большинство поражает атакующего неприятеля, вызывая невосполнимые потери. Страшным оружием на поле боя становятся пулеметы.

В июле Штайнлиц меня срочно вызвал в Вену. Подумал, что мой начальник решил все же осчастливить меня неким количеством агентов. Как я глубоко заблуждался! Выслушав мой доклад о состоянии счетов и о работе в целом, подполковник «обрадовал» меня новостью о командировании в Константинополь инструктором по обучению солдат османской армии артиллерийской науке. По словам Штайнлица, Османская империя готовилась к войне. Поскольку Австро-Венгерская империя симпатизирует султану Махмеду V, то решила оказать помощь, направив в Константинополь офицеров разных родов войск и специальностей. Выбор пал на меня неспроста, я изучал артиллерию в замке Блэд, и показал тогда отменные результаты, а также еще довольно молод. Фердинанд заверил, что после окончания командировки я вновь вернусь к исполнению прежних обязанностей, прозрачно намекнул, о согласовании этого вопроса с Людвигом Ротшильдом.

Сославшись на необходимость привести в порядок дела в Цюрихе, я поехал в Тарасп навестить семью, неизвестно как надолго отправляюсь в Константинополь.

Родные в замке меня встречали радостно, особенно дети, радовались подаркам. Мама и Анна обняли и, естественно, расцеловали. Жене это давалось с трудом, живот мешал. Да-да, мы ожидаем прибавление в семействе, и Анна почему-то уверена, что у нас будет дочка! Если она так хочет, пусть будет дочка, чтобы и девочек и мальчиков в семье было поровну. На некоторое время паритет может установиться, а потом, одному Богу известно, что будет потом. Весть о моем будущем долгом отсутствии мама и отец восприняли настороженно, одной Анне я сказал правду.

Отец традиционно провел анализ политической обстановки в Европе и мире, обратил внимание на расстановку сил. Особенно отметил напряженную обстановку вокруг «европейского котла» – Балкан, откуда всегда надо ждать неприятностей. Приняв позу лектора за кафедрой, отец начал вещать.

По его словам, Османская империя окончательно сформировалась как мощное государство в XV веке. Удалось к тому времени захватить много земель в Азии и на Балканском полуострове. Начиная с этого периода, время от времени на полуострове вспыхивали войны, участники которых регулярно менялись за исключением османов. Почти пятьсот лет народы Балканского полуострова стонали под игом Османской империи. Любые выступления покоренных народов жестоко подавлялись, отмечались случаи, когда в отдельных населенных пунктах уничтожалось все мужское население под корень.

В XIX веке на просторах Османской империи прокатился ряд освободительных войн, в том числе на Балканах. Россия тоже не осталась в стороне, вела с Турцией очередную войну 1877–1878 годах, и довольно успешно вела, даже была близка к победе над противником. Однако, наши извечные союзники, и невольные противники, Великобритания и Франция, не позволили России довершить разгром неприятеля, хотя передовые части русской армии уже были готовы начать наступление на Стамбул. В результате этих войн на Балканском полуострове возродились прежние государства: Болгария, Сербия, Греция, Черногория и Румыния. Конечно, их территории были значительно меньше прежних, но факт существования этих стран признавалось всем мировым сообществом. Россия всеми силами поддерживала славянское население Сербии, Черногории и Болгарии, в том числе и православную Грецию.

Ведя с Австро-Венгрией негласную борьбу за влияние на страны Европы, Россия старалась сблизить православные страны Балкан, побуждая их к созданию некоего союза. Союз был необходим, ведь под гнетом Османской империи находилось еще много близкородственных славянским странам народов. Под влиянием России Болгария и Сербия в начале 1912 года создали оборонительный союз, к которому со временем присоединились Греция, Черногория и Румыния. Российская дипломатия уже потирала руки, надеясь направить взор образовавшегося Балканского союза на огромную Австро-Венгерскую империю, к которой тоже имелись какие-то территориальные притязания. Россию ожидало разочарование. Наши «братушки» – славяне показали нам большой кукиш, весь Балканский союз начал готовиться к войне с традиционным противником – Османской империей, поскольку значительно расширить свои владения члены союза могли только за счет её земель.

Неплохой анализ обстановки сделал отец, «открыл» так сказать нам глаза на очевидные вещи. В завершение своего спича, уважаемый Владимир Михайлович сказал, что он будет на стороне сражающихся славян, и поможет им поставками ручных гранат, коих намерен пожертвовать пятьдесят тысяч штук.

Выслушав отца, добился от него обещаний и заверений не ввязываться в войну лично, хватит помощи материальной. Мама с Анной меня поддержали, и пообещали устроить отцу казарменное положение в замке, если он позволит что-то на их взгляд не то.

Затем я целый день посвятил исключительно детям. Степка и София уже постигали науки, их обучали нанятые учителя, проживающие в замке, благо места в нем достаточно. Стас естественно не мог за старшими поспевать, мал еще, но упорства, по словам жены, ему не занимать. Толком ничего не понимая, Стас мог просидеть тихо половину урока для Степки и Софии. Потом приходилось его забирать и занимать чем-то другим. Анна с мамой начали ненавязчиво обучать Стаса, так сказать, направляя его интерес в нужном русле.

Вернувшись в Вену, подготовил Крестному обстоятельный доклад с привязкой информации к конкретным местам расквартирования войск Германии и Австро-Венгерской империи. Указал численный состав, когда, сколько и откуда получили вооружения, боеприпасов и продовольствия. Правда обнаглел и не стал все сведения переписывать тайнописью. Мыслимое ли дело накарябать зубочисткой тридцать листов! Отправил информацию по каналам Леманна.

Фрау Гертруда, узнав о поездке в Константинополь, дала мне адрес знакомых, к которым можно обратиться в случае необходимости, подчеркнув, что это исключительно надежные люди.

В Константинополь я попал морским путем. На подходе к проливам наше судно попало в шторм. Казалось бы, Средиземное море, летняя пора, а внезапно налетевший шквалистый ветер, нагнал тяжелые грозовые тучи, и поднял высокие волны. Надо благодарить капитана пароходика, нас болтало по волнам недолго, он чудом обнаружил маленький островок с крохотной бухтой. Казалось, пароход в нее протиснулся, обдирая борта о высокие скалы. Как бы там ни было, но под защитой этих отвесных скал, вода в бухте была совершенно спокойной, ветер не терзал кораблик, и светопреставление, творящееся за скалами, нас не касалось.

По прибытии, я сразу же направился в Генеральный штаб, имея на руках соответствующее предписание. Смешно выглядело. Генеральный штаб Австро-Венгерской империи отправлял в подчинение Генерального штаба Османской империи своего кадрового офицера. Наверное, существовали некие договоры, предусматривающие такие действия. Мной озаботился полковник Кюмри, хотя в османской армии его чин назывался по-другому, определив на должность инструктора и выдав бумагу на получение обмундирования и на проживание.

Надо отметить, что полковник неплохо владел немецким языком. В принципе ничего удивительного, ведь начиная с 1883 года в Османской империи проходил службу заслуженный прусский офицер барон Вильгельм фон дер Гольц. Он принял в Константинополе школу подготовки офицерского состава, в которой слушателей было не более двухсот. Уже через два года школа превратилась в полноценное военное училище, могущее выпускать ежегодно почти тысячу грамотных офицеров. Действенную помощь барону в этом оказывали отставники германской армии, которых он переманил в Константинополь высоким жалованием. В 1886 году султан заметил деятельного офицера, назначив начальником Генерального штаба империи. С германской педантичностью барон Вильгельм фон дер Гольц взялся за реорганизацию османской армии. Разработал правила призыва в армию, уставы для всех родов войск с учетом местных особенностей, занимался разработкой стратегии и тактики применения войск империи в разных театрах военных действий. Привлек для обучения офицеров армии и флота более двух тысяч германских офицеров.

Все усилия барона не пропали даром. Медленно, но уверенно, османская армия становилась более современной, нарабатывала передовые способы ведения боевых действий.

Султан по заслугам оценил работу дер Гольца, присвоив ему звание маршала Османской империи.

Затем барон Вильгельм фон дер Гольц был отозван в Германию, где был удостоен звания генерал-фельдмаршала, и отправлен заниматься подготовкой германских офицеров уровня дивизия-корпус.

Когда на Балканах вновь запахло порохом, султан Махмед V выпросил у Кайзера Германии старого друга империи барона дер Гольца.

Пожилой германский генерал-фельдмаршал с удвоенной энергией взялся за дело, ведь за период его отсутствия четко налаженная им военная машина Османской империи уже давала серьезные сбои. Ну, не привыкли турки и другие народности, служащие в армии империи, к жесткой дисциплине, исповедуемой бароном. Пришлось, если не начинать все сначала, то потратить много времени для приведения высшего командного состава османской армии в чувство. Поговаривали, что барон, имея от султана позволения карать нерадивых офицеров по своему усмотрению, этим успешно пользовался. Иные командиры полков и дивизий пропадали бесследно.

Изменения в армии были, но пока еще окончательно не завершены. Даже объявленная мобилизация не завершена.

Форму мне подобрать удалось с трудом, выходило, что я крупный для нее, или она малая для меня. Новую униформу цвета хаки в османской армии ввели относительно недавно, решив заменить старые темно-синие мундиры. Правда, в качества парадной формы эти мундиры пока использовались. На мою принадлежность к артиллерии указывал темно-синий воротник моего мундира. Османы меня повысили в чине, теперь я юзбаши, примерно равен капитану австрийской армии. Наверное, лучше пользоваться привычным для меня названием чинов, а то от местных язык сломать можно, а не ровен час, еще кого-то невольно оскорблю, не так поименую. Турки – люди горячие, конфликты мне не нужны. А вот сапоги мне подобрать сразу не удалось. По цвету и качеству кожи их для офицеров нашили великое множество. Примерил два десятка пар, и бросил это дело. Выбрал сапоги приемлемого качества, свободно болтающиеся на моих ногах, и отправился в ближайшую сапожную мастерскую. Там за час улыбчивый турок подогнал сапоги по моей ноге. Я был доволен его работой, а он – размером вознаграждения.

Жилище мне, откровенно говоря, не понравилось. Нет, домик очень даже красивый и аккуратный, огражден высоким каменным забором, но не чувствуешь себя там уютно, веет от него запустением. Находящиеся при доме слуга и повар должны обеспечить мой быт. Ни в округе, ни во дворе нет никакой растительности и деревьев, словно это не городская черта, а участок пустыни. Единственное, что меня радовало так это то, что домик располагался в пятистах шагах от тренировочного лагеря артиллеристов, где мне доведется трудиться.

Мин-баши Гайтан Керимом мне поставлена задача готовить батарею полевых орудий. Работа знакомая. За день написал программу подготовки, опыт в этом у меня есть. А потом пошел знакомиться с временными подчиненными и материальной частью. Знакомые австрийские восьмидесятимиллиметровые полевые орудия М.99 в количестве десяти штук. Турки почему-то решили создавать десятиорудиные двухвзводные батареи полевых орудий. Им виднее, правда, управляемость в бою таких батарей ниже, и об этом я никому говорить не намерен по понятной причине. Пообщался с тремя младшими лейтенантами – нормальные ребята, хорошо владеют немецким языком. Выпущены младшие лейтенанты из артиллерийского училища весной этого года. Орудия М.99 изучали и знают, как с ними обращаться. Погонял их по теории, имеются неплохие знания. Ладно, с этими разберусь и чему-то научу. Командиры орудий меня расстроили. Они вообще не имели понятия о полевой артиллерии, и как мне кажется об артиллерии вообще. Ох, наплачусь я с такими солдатами.

Занятия начал проводить, как говорят, от простого к сложному. Помаленьку дело налаживалось. Кто-то впитывал знания быстро, кому-то приходилось повторять одно и то же несколько раз, а отдельным личностям приходилось навыки и умения вколачивать бамбуковой палкой. Обзавелся я этим инструментом на третий день занятий по рекомендации моих офицеров, ведь они хорошо знают способности местного населения к наукам.

В сентябре я от нашего начальника Гайтан Керима узнал, что Болгария выдвинула султану Махмеду V ультиматум. Если коротко, то болгары требовали автономию Македонии, управлять которой будут либо швейцарцы, либо итальянцы, учреждения школ для национальных меньшинств и ряд иных послаблений для подданных империи. Представитель Болгарии еще не успел закончить чтение ультиматума, а Черногория, без согласования с другими членами союза, начала боевые действия против Турции, вернее против ее Западной армии. Вот вам и согласованность действий всех сил. Собственно чему удивляться, армия Черногории состояла в основном из волонтеров, то есть представляла собой в начале боевых действий огромную неорганизованную банду. Остальные участники Балканского союза были вынуждены начать боевые действия на следующий день, хотя планировали это через неделю.

Мин-баши полагает, что в ближайшее время Абдуллах-паша – командующий Восточной армией, и Али Рызы-паша – командующий Западной армией, получив достаточно подкреплений из Азии, смогут атаковать армии самых опасных стран – Болгарии и Сербии. Ударив по Болгарии, Абдуллах-паша захватит столицу Софию, и принудит болгар к миру. В свою очередь Али Рызы-паша разобьет сербов, а с остальными разберутся совместными усилиями. Возражать мин-баши никто из офицеров не стал, начальству виднее, оно обладает большим объемом информации, а наше дело тренировать солдат, нам за это платят жалование.

Конечно, понять Гайтан Керима можно, он долго и верно служит султану и стране, но надо смотреть правде в глаза. Армия Османской империи многочисленная и вроде бы сильная, но организованностью на всех уровнях похвалиться не может. Проблем с управлением войсками будет немало. Даже с вооружением не все в порядке. У меня в батарее солдаты вооружены винтовками разных систем, например, Браунинга, Манлихера и Маузера. Даже со снабжением батареи патронами возникают сложности.

Видел я на соседнем полигоне стрельбы, проводимые пехотными частями, там, помимо разносистемных винтовок использовали древние митральезы. Что-то мне подсказывает, что эта война будет жестокой и кровопролитной.

К исходу ноября мне удалось более менее подготовить боеспособную батарею. Она еще была далека от совершенства, но на поле боя сопротивление могла оказать.

Вести из театра боевых действий приходили неутешительные для турок. Греческий флот, используя единственный новейший броненосный крейсер, тройку модернизированных броненосцев береговой обороны и десяток эсминцев, смог полностью парализовать снабжение западной армии империи по Адриатическому морю. За весь период боевых действий, обе армии империи потерпели ряд существенных поражений под городами Скутари, Приштина и Митровицы, потеряли убитыми и ранеными значительное количество солдат. Особенно кровопролитные бои проходили во Фракии. По разным данным в плен попали более пятнадцати тысяч турецких солдат.

Надо отметить, что Греция и Болгария закупили себе значительное количество новой артиллерии у Франции, поэтому количественно и качественно превосходили артиллерию Османской империи. Правда, у стран Балканского союза не было на вооружении горной артиллерии, и они проигрывали туркам бои в горах.

Для разведки и нанесения ударов по войскам Османской империи Болгария использовала даже военную авиацию. Тридцать аэропланов ежедневно совершали полеты на разведку и бомбардировку войск противника. Доходили до нас слухи, что в болгарской армии сформировано подразделение пилотов из русских летчиков-волонтеров, которое отличалось высоким профессионализмом и смелостью.

В последние дни, наиболее значимыми были сражения под Куманом и вблизи города Кирк-Килис. Обе стороны понесли существенные потери. Западная и Восточная армия терпели поражение за поражением, и под ударами армий Балканского союза лихорадочно отступали, часто оставляя противнику немногочисленную артиллерию.

Ознакомившись с информацией с фронтов, я лично испытывал двоякое чувство. Успехи славянских армий меня откровенно радовали. Не сомневался, что в рядах пехоты и на артиллерийских позициях обязательно присутствуют русские офицеры, может, даже кто-то из моих однокашников. Славяне, нанося поражение Османской империи, в общем, ослабляют давление на Россию, ведь те же турки очень дружны с Германией и Австрией. Я чувствовал себя в некоторой степени виноватыми перед Отчизной, что участвую в обучении и подготовке турецких артиллеристов. Очень надеялся, что подготовленная мной батарея, не окажет существенного влияния на ход войны.

Предаваясь размышлениям, я в вечерней темноте возвращался в свое жилище и допустил непростительную ошибку – потерял бдительность и всякую осторожность. Переступив порог дома, неожиданно получил сокрушительный удар по голове, все мысли разом исчезли…

В себя я приходил от мощных похлопываний по щекам.

– Давай, приходи в себя, я же вижу, что ты начинаешь подавать признаки жизни, – орал мне кто-то в ухо, довольно знакомым голосом по-русски.

С трудом разлепив веки, попытался понять, где я нахожусь, что со мной произошло и кто орет рядом со мной, да еще по-русски. То, что знание русского языка демонстрировать не стоит, я для себя решил без колебаний.

– Ну, что, русская скотина, будешь говорить? – наклонился ко мне мужчина в форме полковника пехоты османской армии.

В голове немного прояснилось, и я смог рассмотреть говорившего человека. Вот это сюрприз, всем сюрпризам сюрприз. Я имел честь видеть господина Игнатьева собственной персоной, что само по себе радости мне не доставляло. Единственный плюс, руки у меня связаны перед собой. Поводя головой в стороны, спокойно по-немецки ответил:

– Я не понимаю вас. И объясните, что все это значит? Вы напали на офицера!

– Не ломай комедию, Стас, – перейдя на немецкий язык, ответил мне Игнатьев, – я прекрасно тебя знаю, надеюсь, ты меня тоже не забыл.

– Я не понимаю, о ком и о чем вы говорите, – продолжая говорить по-немецки, я придерживался выбранной тактики беседы, одновременно внимательно осматривая помещение, в котором находился.

Большая комната, неплохо меблирована, имелась пара мягких диванов, два кресла и небольшой столик. Комната больше похожа на просторную гостиную. Три высоких окна, сейчас закрыты плотными шторами. На небольшом столике стояла красивая керосиновая лампа, света которой хватало для нормального освещения всей комнаты. В креслах восседали два молодых человека, примерно на три-четыре года младше меня, в таких же мундирах, как у Игнатьева, и внимательно прислушивались к нашей беседе.

– Еще раз предлагаю тебе, сволочь, говорить со мной, – вновь по-русски произнес Игнатьев, и, сильно ударив меня кулаком в лицо, слегка рассек левую бровь.

Удар получился скользящим, я успел немного отвернуть лицо в сторону, иначе последствия были бы посерьезней.

– А, не нравится, когда тебя по роже бьют? – продолжая говорить на русском языке, поинтересовался бывший мой однокашник.

– Не понимаю я этого языка, и не знаю, что вы от меня хотите. И, пожалуйста, не бейте меня, я ничего плохого не сделал, – изобразив страдание на лице, сказал я Игнатьеву.

Я, оценив обстановку и силы противника, в этой неожиданной ситуации решил применять одну из тактик уличной драки – прикинуться простачком, пытающимся уйти от столкновения, намекающим своим поведением на полную неспособность к активному сопротивлению. Ничего, удивлю вас, господа, по полной программе, от всей души. Только вот время удачное подгадаю, секунду-другую. Я ждать, тоже обучен. К тому же всегда помню фразу одного из своих любимых писателей, Оноре де Бальзака: «Все приходит в свое время для тех, кто умеет ждать». Заверяю вас: умею, еще как умею!

– Джентльмены, – обратился Игнатьев по-английски к офицерам, – помогите мне поучить уму разуму этого варвара, он совсем не понимает, к кому угодил в руки.

Отказа не последовало, и эти, совсем не уважаемые офицеры, в три пары рук начали обрабатывать меня. Я пытался закрывать лицо и голову связанными руками, а то попортят лицо и выбьют все мозги случайно. Болезненные удары прилетали от Игнатьева, а у молодых офицеров, как ни странно, бойцовские навыки почти не прослеживались. Но, тем не менее, приятного мало. Если будут меня и дальше так обрабатывать, то окончательно забьют. Пока со стула на пол не снесли и еще я в силе, благо руки имеют относительную свободу, надо что-то предпринимать, рассуждал я между ударами. Улучив момент, вскочил со стула, и нанес одному молодому офицеру удар ногой точно по мужскому достоинству. Он рухнул, как подкошенный, беззвучно, успев лишь захлебнуться тошнотворной болью. Второму молодому офицеру приложился связанными руками в область шеи, к счастью не промазал. Игнатьев на мгновение опешил, чем я незамедлительно воспользоваться, ударив его головой в лицо. Игнатьев уже оседал на пол, а я для верности припечатал его ногой в голову, правда, не со всей силы, надеялся поговорить с бывшим товарищем. Только что происшедшее можно назвать Божьим промыслом, и никак иначе. Кто еще мог мне помочь, в самом деле?

Разрезал веревки, связывающие мои руки, используя саблю Игнатьева. Затем, не теряя ни минуты, отыскал в комнате обрывки веревок, которых, на мой взгляд, было излишне много, и, избавив поверженных противников от оружия, тщательно всех связал, затолкав молодым офицерам в рот кляпы из каких-то рядом валявшихся вонючих тряпок – портянки что ли нестираные кто-то здесь забыл? Хорошо, уже лучше – вот и чувство юмора стало пробиваться постепенно сквозь все еще резкую пульсирующую боль полученных в неравной драке ран, синяков и ссадин. Для надежности каждого привязал к отдельному креслу, теперь даже при большом желании, самостоятельно подняться с пола они не смогут.

С Игнатьевым проделал те же до предела заботливые операции, жестко и крайне жестоко привязал к обратной стороне дивана, не забыв затолкать в рот самый мерзкий кляп-тряпку.

Затем тихо, крадучись, вышел в темный коридор, прислушался, пытался выяснить есть ли у Игнатьева наружная охрана. Везде было тихо. Осторожно ступая, пробрался к входной двери. Плавно отодвинув засов. Медленно, все время, ожидая предательского скрипа, потянул входную дверь на себя, впуская в помещение ночную прохладу. Выйдя на крыльцо, снова прислушался – абсолютная тишина. С облегчением медленно вздохнул полной грудью, пытаясь выявить по болезненным ощущениям возможные травмы грудной клетки – все нормально, это тоже, как и тишина ночной прохлады, радует. Тошноты не чувствую, значит и мозги не сотряслись от подлых вражеских ударов. И это тоже замечательно. Куда ни посмотри – все складывается в мою пользу и способствует успешному разрешению проблемы. Что ж, Генрих, – сказал я себе мысленно, – вперед! Можно уверенно действовать дальше, но обязательно, ни при каких обстоятельствах больше не терять осторожность – хороший урок мне преподали подлецы в военных мундирах.

Обошел немаленький двор, заглянул во все помещения. В конюшне обнаружил три оседланные лошади, мирно жующие овес из торб, одетых на морды. Оглядел по периметру территорию подворья, никого не обнаружил. Потом по ступенькам поднялся на невысокую стену, ограждающую дом. Куда ни глянь – темень непроглядная, ни одного огонька. Значит, от Константинополя мы удалились довольно далеко. Спустившись со стены, повторно обследовал все строения – на сегодня сюрпризов достаточно. Все спокойно, других обитателей не обнаружил.

Затем вернулся в дом для тщательного осмотра. Дом, скажу я вам, больше похож на просторную загородную виллу зажиточного человека, о чем свидетельствовало качество имеющейся мебели и дорогое убранство комнат. Ковры, шторы и портьеры, все стоит немалых денег. Посуда на кухне тоже дорогая. Я обратил внимание, что дом какой-то нежилой, в нем очень редко бывают обитатели, толстый слой пыли на мебельных чехлах подтверждали мои предположения. Странно, такой богатый дом, вдалеке от столицы, и до сих пор не разграблен. Обнаружил вход в подвал. Подсвечивая себе керосиновой лампой, увидел совершенно пустое помещение с одной большой рассохшейся бочкой, в которой, по всей видимости, когда-то хранилось вино или вода. Съестных припасов не наблюдалось. Да, подвал, как нельзя лучше подходил для предстоящей беседы с Игнатьевым. То, что он будет упорствовать, я не сомневался, и мне доведется побуждать его к общению самым непопулярным способом. Крики в ночной тишине разносятся на большое расстояние, а мне свое присутствие здесь обозначать не надо.

Перенеся в подвал Игнатьева, сделал для себя открытие: я не знаю его отчество. За время учебы я пользовался его именем Андрей и фамилией, каких-либо товарищеских отношений мы не поддерживали. Однажды Игнатьев пытался уличить меня во лжи в ходе решения учебной задачи, но сам сел в лужу.

Пока Андрей пребывал без сознания, избавил его от формы и нижнего белья, явив на свет соученика в первородном виде. Мне мой наставник Прохор говорил, что сподручней спрашивать голых людей, они себя не так уверенно чувствуют, и становятся сговорчивей. Я не поленился, поднялся в гостиную, еще раз проверил пленников. Разыскал свою саблю, револьвер и артиллерийскую сумку, в которой носил карту, несколько карандашей и толстую тетрадь. Приготовился, так сказать, для фиксации информации, которую мне сообщит Игнатьевым. После попаданий кулаков по голове, она все еще побаливала, и я боялся что-то упустить.

– Теперь давай, Андрей, поговорим, – предложил я Игнатьеву, приведя его в сознание. – Как ты меня нашел? Зачем я тебе понадобился? Кто знает о моем существовании? И когда здесь могут появиться гости? Чье вообще задание ты выполняешь, на кого работаешь, сволочь?

С каждым новым вопросом моя тихая ярость все больше и больше вытесняла искусственно поддерживаемое терпение. Я боялся, что вес этой справедливой злости перевесит осторожность, и я не доведу дело до конца, не выясню все вопросы, волновавшие меня, Терехова и немногих других, допущенных к работе с нелегалами. Просто убью гада и дело с концом! Ну не выношу я спокойно таких подлых тварей, и все тут! Их ненавидят даже их новые начальники. Отношение к ним не менялось со времен предательства Христа. Предатели всегда опасны, они будут предавать и предавать, пока их не остановят. И я этого негодяя остановлю, но сначааала, сначааала я с ним основательно побесеееедую, и прямо сей момент!

– Иди к лешему, Стас, я тебе ничего не скажу, ты меня не заставишь.

– Зря ты упорствуешь. Я прошел хорошее обучение у донского казака, и заметь, это не наш наставник в Фоминово Дорохов, хотя он еще тот головорез. Так вот, скотина ты распоследняя, тварь продажная, моему учителю, Дорохов и в подметки не годится. Поверь, я умею развязывать языки, даже самым молчаливым. Рассусоливать с тобой здесь не собираюсь, нет для этого у меня ни желания, ни времени. Мне противно даже находиться рядом с тобой, поэтому время нашей беседы я сокращу до минимального. И не надейся, что твоя подлая душа выдержит все вопросы и позволит тебе гордо промолчать. Итак, ты слышал вопросы – отвечай, или тебе для лучшей слышимости уши прочистить кончиком твоей сабли?

– Ты хоть и варвар, но все же дворянин, и не станешь издеваться над равным себе.

– Интересно, а как это ты, равного себе кулаками потчевал, да еще товарищей привлек. Кстати, они, что – британцы?

– Какая тебе разница? Ну, британцы, тебе от этого легче стало?

– Вот видишь, уже получается беседа, а ты еще не потерял ни одного кусочка своего тела. Если дальше так пойдет, то считай, все будет безболезненно. Давай, четко и внятно отвечай на заданные мною вопросы.

Игнатьев осыпал меня отборной бранью, отдельных ругательств мне слышать не доводилось. Увеличил я, таким образом, свой словарный запас.

Поскольку свое время я ценю, приложил Андрея по паре болевых узлов. Корежило Игнатьева знатно, выл, стонал и скрежетал зубами, но говорить отказывался. Ничего страшного, Прохор мне показал несколько мест на теле человека, получив удар по которым, заговорит даже немой. В одно такое место я несильно ткнул сложенными в щепотку пальцами. Тело Игнатьева выгнулось дугой, он дико закричал и… тут же обмочился. И удивительное дело, почувствовав запах своей обильно вытекшей под голые ноги мочи, Андрей захотел вести диалог, прямо – таки возжелал, и поведал он удивительную о себе историю. Историю предательства – так назывался последний том его жизненного романа.

Игнатьев Андрей Всеволодович, он же Анхель Вольфганг Кох, появился на свет в обедневшей семье барона Игнатьева Всеволода Ивановича – Вольфганга Коха и Игнатьевой Елены Петровны – Эльзы Кох в 1882 году в поместье, недалеко от Смоленска. Вольфганг и Эльза – уроженцы Кёнигсберга, знали друг друга с детства, и результатом знакомства стал брак. Каким образом родители Андрея попали в поле зрения германской разведки – он не знает. Но молодая супружеская пара была отправлена в Россию на длительное оседание и работу. Благо германцам под руку подвернулась на свое горе пара молодых людей – выходцев из России, представителей совершенно обедневшей и пресекшейся ветви рода барона Игнатьева. Легализация семьи Кох на русской земле прошла успешно без проблем. На германские деньги супругам Игнатьевым удалось восстановить совершенно расстроенное хозяйство. Ребенка родили, зарегистрировали, и получили полную его легализацию, как гражданина России. Если внимательно вычитать церковные книги, то можно найти точные сведения об Игнатьеве Всеволоде Ивановиче, а вот о Елене Петровне вряд ли – ее в природе не существовало. Да и со временем они выправили себе настоящие паспорта. Об этой стороне жизни родителей Андрей ничего не знал до окончания гимназии, но надо отметить, что мать и отец прививали ему любовь к Германии с малых лет.

А дальше Андрей действовал четко по указаниям отца. Поступил в престижное Павловское военное училище. Показал отменные знания, окончил курс по первому разряду. Повоевал в Китае, в Маньчжурии, с японцами столкнуться пришлось. Затем Академия и школа разведки в Фоминово.

На всех этапах его продвижения к заветной цели, а отец очень хотел продвинуть Андрея в разведку России, у проверяющих не возникало никаких вопросов. Удивительно, но даже Терехов не унюхал в Игнатьеве гнили. Андрей приложил максимум усилий, чтобы остаться преподавателем в Фоминово, однако его уровень подготовки и опыт сочли недостаточным, чтобы передавать его другим курсантам. Если бы Андрею удалось остаться в школе, то информация обо всех разведчиках, обучавшихся в Фоминово, уходила бы в Германию. Бог уберег нас от этого, но повезло не всем…

К месту службы при посольстве России в Голландии Игнатьев не прибыл, а воспользовавшись контактами отца, вышел на связь с руководителем отдела разведки Германии в Кёнигсберге Вальтером Николаи. Кстати Николаи был последним руководителем разведывательной пары Игнатьевых в России, и под его опеку они перебрались, когда Андрей начал учебу в Фоминово. Поскольку отдел в Кёнигсберге вел целенаправленную разведывательную работу против России, то молодого Игнатьева приняли очень благосклонно. Первым заданием Андрея было выявление своих бывших сослуживцев в странах Европы

Вадима Вацлавовича Вильчура, Андрей обнаружил в Стокгольме, и попытался установить с ним доверительные отношения, исподволь склонить к работе на германскую разведку. Мягкий характером Вадим что-то нехорошее почувствовал, и категорически отказался от общения с Игнатьевым. Тот естественно пытался несколько раз привлечь Вильчура на свою сторону. А когда на слова надежды не осталось, Игнатьев предпринял попытку вооруженного захвата Вадима. Вильчур никогда не был отменным стрелком и сильным спортсменом, но видно в момент опасности смог мобилизовать всю свою волю и силы воедино. В перестрелке насмерть уложил пятерых, а троих ранил. Ворвавшихся в дом германских агентов встретил кулаками. Одного удачно приложил в голову, лишив жизни, и еще двоих покалечил, и неизвестно чем бы закончилась схватка, но один из агентов ударил Вильчура ножом. Удар оказался отменным, точно в сердце. Обыск квартиры Вильчура ничего не дал, вскрыть русскую агентурную сеть в Стокгольме не получилось.

Морозова Андрей нашел в Брюсселе. Не стал проявлять излишней активности. Попробовал подвести к нему надежную агентуру, с целью выявления связей Морозова, а по возможности вскрыть всю резидентуру. Три месяца потрачены напрасно, и помня свою осечку с Вильчуром, не стал разводить долгие разговоры, а попросту похитил Морозова.

Андрей допрашивал Павла Артемьевича в Мюнхене лично. Не получив положительного результата в беседах, Игнатьев прострелил Морозову оба колена. Но и это не сломило русского офицера. Павел был брошен в сырой подвал городской тюрьмы без медицинской помощи. Через неделю у него началось общее заражение крови, и Павел умер в страшных муках. Перед смертью Игнатьев навестил офицера в камере, требуя раскрыть агентуру в Бельгии, но опять остался с носом. Морозов умер, не проронив ни слова.

– А вот тебя, Стас, я искал с особой тщательностью, – откровенничал Андрей. – Мне очень хотелось тебя изловить и сломать, чтобы ты ползал у моих ног и молил о пощаде. Но ты неизвестным образом растворился, тебя нигде не было. Я понимал, что такого быть не может, с твоими талантами, ты обязательно где-то осядешь, и начнешь работать. У меня была уверенность, что ты будешь обязательно работать против Германии. Я перевернул за первый год всю страну с запада на восток и с севера на юг, и не нашел тебя. Некоторое время назад начал появляться в Германии человек, по описанию очень похожий на тебя, мне даже фотокарточку показывали. Знаешь, у меня не было уверенности в том, что Генрих Вольф и Станислав Головко одно и то же лицо. Да, сходство присутствует, но не более, мне не хотелось обмишулиться с тобой, как в предыдущих случаях. Проверочная информация по тебе была очень убедительной. Не верилось мне, что русская разведка могла так тонко сработать, очень много спорных и острых моментов было в твоей биографии-легенде. Не получилось у меня заняться тобой вплотную, отправился работать в Североамериканские соединенные штаты Америки. А когда вернулся, твой след уже давно простыл. Очень хотел сам тебя разоблачить, поэтому о своем открытии руководству не доложил, что греха таить – пожадничал на информацию. Не мог допустить, чтобы во время моей длительной поездки в Америку кто-то другой на тебе заработал награду и повышение по службе…

И вот сегодня мне улыбнулась удача. Я случайно тебя увидел на полигоне: ты гонял артиллеристов. В моей памяти сразу всплыли картинки из Фоминово, когда ты обучал нас бою с использованием подручных предметов. Те же жесты, та же мимика лица, только команды произносились по-немецки, и нерадивых солдат ты охаживал бамбуковой палкой. Я не мог ошибиться, в форме артиллериста османской армии, передо мной находился русский разведчик Станислав Головко.

– Что помешало тебе подойти, и арестовать меня, как русского шпиона?

– Осторожность. Нас только трое, а у тебя под рукой три офицера и сотня преданных или запуганных тобой турок. Шансов выйти победителями у нас не было, потому и прихватили тебя дома очень тихо, твои слуги даже не проснулись.

– Ты планировал от меня узнать что-то серьезное?

– Стас, мы с тобой не вчерашние выпускники, понимаем, что и к чему. Если ты оказался в Константинополе, да еще инструктором по артиллерии, то ты однозначно заручился серьезной поддержкой, кто-то тебя качественно прикрывает.

– Ты прав Андрей, поддерживает меня разведка Австро-Венгерской империи, где я изволю состоять на службе, а прикрывает разведка Германии, ведь именно по ее рекомендации, австрийцы призвали меня под свои знамена.

– Врешь! Не могло такого случиться! – вне себя закричал Андрей. – Немцы – особая нация, они всяких варваров на дух не переносят, и могут выяснить, кто есть кто.

– Всем присущи ошибки. Вот русская разведка ошиблась, не рассмотрела в тебе предателя, вошь бельевую, извини – германского разведчика. Также не смогли контрразведчики выявить твоих родителей, четверть века снабжавших германскую разведку сведениями. В моем случае ошибку допустили сразу две разведки, такое бывает. Да, а зачем ты так далеко меня увез, место какое-то пустынное?

– Нормальное место. Всего в пяти верстах от Константинополя. А дом очень удобно расположен, в небольшой лощине. Его днем не сразу заметишь, а ночью без освещения и подавно. Здесь когда-то жил наш резидент, а потом он с семьей уехал в Германию. Дом остался. Я здесь был всего пару раз за полгода. Останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Константинополь, мне не нравятся местные гостиницы, насекомых разных там много.

– Ну да, ну да, но они тебе точно не конкуренты, ты их всех заменишь без особого труда. Я здесь ни крошки хлеба не нашел.

– Обычно с собой что-то привожу. А сегодня торопился с тобой пообщаться, о продуктах не подумал.

– Так заказал бы в лавке.

– Сюда никто из местных не поедет. Говорят здесь проклятое место. Все дети обитателей этого дома умирали. Наш резидент тоже схоронил двоих, поэтому вернулся в Германию.

– Начальство, поди, спросит завтра, где это уважаемый полковник шлялся в компании молодых британцев?

– Никто не спросит. Я поддерживаю отношения только с Исмаил Энвер-пашой – начальником генерального штаба империи, до остальных мне дела нет. Предваряя твой вопрос, отвечу, да веду работу среди пленных, выявляю русских, пытающихся под этой личиной проникнуть на территорию Османской империи. Есть некоторые успехи, но чего-то значимого не добился. Ты бы стал хорошим призом, но слишком я уверовал в количественный перевес наших сил, а потом купился на твою мнимую растерянность, теперь расплачиваюсь. Надо было обратиться к Энвер-паше, и взять у него в помощь полуэскадрон, так нет, захотелось самому тебя изловить и изобличить. А ты, Стас, знаешь много, я уверен.

– Кое-что знаю, но не так, чтобы много.

– Скромничаешь. Ты всегда был каким-то скрытным, о себе ничего не рассказывал.

– Особо рассказывать нечего, а вот тебя я хотел бы послушать, особенно касаемо агентуры в России и в других странах, да, и вообще, поведай все, что знаешь.

– Я скорей умру, нежели расскажу что-либо тебе.

– Не хочешь добровольно, тогда боль тебя заставить это делать. То, что ты испытал ранее – только начало страданий. Я сейчас заставлю твой мочевой пузырь обмочить твои ноги еще обильнее, невзирая на его пустоту. Кровью твоей поганой!!!

– Ты не посмеешь! – вскричал испуганно Игнатьев.

Посмел и не один раз. Информация из уст Андрея полилась полноводной рекой. Я с трудом успевал записывать псевдонимы агентов, адреса явочных квартир, пароли и отзывы. Знал Игнатьев очень много, и обмануть он не мог. Боль, терзающая его тело, не позволяла это делать. Теперь у меня в руках находилась не просто тетрадь с информацией, а настоящая бомба. Оказывается, германский агент свил уютное гнездышко у подножья трона императора России. Вся секретная информация государственного значения ему становится известной, пусть и не в полном объеме, но в достаточном, чтобы натолкнуть императора на мысль о принятии «правильного» решения. Жаль, что через российское посольство в Константинополе я не смогу отправить послание Крестному, мне категорически запрещено раскрывать себя перед кем-либо. Ничего, время терпит, вернусь в Вену, огорошу господина полковника.

– Ты – последняя сволочь Головко, – с прерывающимися рыданиями сказал Игнатьев, безвольной тряпкой обвисший на веревках. – Тебе не противно разговаривать с обгадившимся человеком? А, о чем я говорю!? Ты же варвар, а они все время в дерьме возятся.

– Заметь, сейчас в дерьмо ты измазался. И даже не сейчас, а много ранее. Просил тебя по-человечески, рассказать все добровольно, ты отказался, и я вынужден был прибегнуть к жестким методам убеждения. Они сработали, ты излил душу, поделился информацией.

– И что теперь?

– Допрошу британцев.

– Эти парни ничего не знают. Они вторую неделю в империи, проходят у меня обучение.

– Ну, хоть что-то они знают?

– То, что узнали от меня за прошедшую неделю и не более того. Не веришь? Можешь любого из них спросить.

Спросил и без какого-либо силового давления. Оба принадлежали к британской армии, выходцы из семей аристократов. После окончания военных училищ изъявили желание поступить на службу в разведку Его Величества. На Балканы приехали набираться опыта.

Бесполезными оказались мне британцы, работать с ними у меня времени нет. Мир живых лейтенанты покинули тихо, бескровно и без мучений – я не садист, каким могу показаться стороннему наблюдателю. Мухи не обижу, но если интересы Отечества того требуют, то… на тайной войне, как на тайной войне. Что поделаешь.

– Я понимаю, что ты меня в живых не оставишь, – сказал Игнатьев, когда я снова спустился в подвал. – Прошу, сделай это быстро, не хочу долго мучиться.

– Морозова, ты обрек на нечеловеческие муки.

– Мы на войне, Стас. А знаешь, мне иногда хочется вернуться в то время, когда мы учились в Фоминово. Все было очень продуманно, комфортно, я бы сказал, там была семейная атмосфера. Нам преподавала этикет девушка изумительной красоты. Стас, а ты не знаешь, где сейчас Марта Генриховна?

– К прошлому, Андрей, возврат невозможен. И, как мне кажется, ту «семью» коллег разведчиков ты предал, лучше не вспоминай о них. Девушка, которую ты помнишь под именем – Марта Генриховна, в настоящий момент является графиней Головко, моей любимой женой. В декабре она должна родить мне второго ребенка, предположительно девочку.

– Определенно ты, Стас, удачливая скотина, даже такая девушка тебе досталась! – покачал головой Игнатьев. – А я до сих пор не женился, и с моей смертью ветвь рода барона фон Коха пресечется.

Трупы я сбросил в глубокий колодец во дворе, туда же были сброшены седла с двух лошадей и прочее имущество всех всадников. Для верности забросил в колодец десяток мешков с песком, чтобы не сразу обнаружили трупы.

Свободных лошадей я отпустил, а на одной в предрассветной мгле добрался до Константинополя. Немного не доехав до своего дома, я спешился, расседлал лошадь. Седло и чересседельные сумки выбросил в канаву, а лошадь прогнал. Домой я должен вернуться пешком, привлекать к себе внимание не стоит.

Откровенно говоря, совесть меня не мучила. Я наказал предателя, из-за которого погибли мои товарищи, и который своими действиями наносил вред моему Отечеству. Случились попутные потери в виде двух молодых британцев, но отпустить их живыми я не имел возможности.

Сидя на кухне, и попивая крепчайших кофе, я осознал, что мне сегодня ночью улыбнулась удача, удалось избежать смертельной опасности. От этой мысли по спине потекли капельки внезапно выступившего пота, и пробежала дрожь по всему телу. Потрясение я испытал немалое, могло все рухнуть в одночасье. Тогда прощайте родные мои навсегда, живым бы меня никто из застенков не выпустил. Сейчас бы принять рюмку, а лучше три рюмки хорошего коньяка, да поспать хорошенько, чтобы отступили в прошлое ночные волнения. Нельзя, надо работать с батареей, и коньяка здесь хорошего нет. Тогда надо собрать волю в кулак и работать, работать, работать и еще раз работать!

К декабрю фронт стабилизировался, противоборствующие стороны перешли к позиционным боям. Вступила в действие Европейская дипломатия. Великие державы: Франция, Великобритания, Германия, Швеция и Россия обратились к Османской империи с обращением, в котором просили о прекращении боевых действий, призывали подписать мирный договор с Балканским союзом. В обмен на это Османской империи обещана помощь в восстановлении страны после окончания войны.

Переговоры начались в Лондоне. Поначалу они продвигались успешно, стороны находили компромиссные решения. Однако известно, что аппетит приходит во время еды. Так и у Балканского союза получилось. Представителям султана начали выдвигать новые территориальные требования. Имперские дипломаты пытались несколько умерить непомерные амбиции представителей союза, но не преуспели в этом, еще больше их раззадорив и рассорив. В конце концов, терпение османов иссякло, они свернули переговоры, и сразу же возобновили боевые действия, нанеся по войскам Балканского союза несколько существенных ударов. Обе стороны использовали временное затишье для приведения войск в порядок, пополнения подразделений боеприпасами и продовольствием. Оказалось, турки справились с этими задачами быстрее и на некоторое время захватили инициативу.

Приказом мин-баши Гайтан Керима вся моя батарея в полном составе с орудиями отбывала в Восточную армию Абдуллах-паши. Я оставался не у дел. Поэтому мне выдали жалование за все эти месяцы, и, посадив на торговое судно, отправили в Венецию.

Закончилась моя карьера инструктора, и, слава Богу. А еще ему слава, за то, что он сохранил мою жизнь, позволил избежать смерти. Да и сопутствующий результат в виде заветной тетради с рассказом бывшего соученика был не менее важным.

– Генрих, я понимаю, что пребывая в самом сердце Османской империи, вы устали, и вам необходим отдых, но прошу поспешить в Швейцарию, почему-то поступления на счета стали нерегулярными, появились срывы поставок, – наставлял меня Штайнлиц, выслушав доклад о командировке в Константинополь. – В причинах разбираться мне некогда, совершенно не имею возможности покинуть Вену, очень много работы. Так что не мешкайте, отправляйтесь в Цюрих в ближайшие дни.

Да я бы и сам поспешил в Тарасп, дочь или сын у меня уже родился. Леманна спрашивать бесполезно, он не знает ничего, я ему об этой стороне своей жизни не докладывал, и Терехов, скорей всего тоже. Пока вынужден задержаться на два-три дня, пишу тайнописью донесение Крестному. В том виде, в котором сейчас изложена информация, отправлять ее опасаюсь, вдруг попадет не в те руки. Свои каналы я не трогаю, пользуюсь связью Леманна. Я, правда, выстроил самостоятельно канал до Санкт-Петербурга из Цюриха, через Голландию, и проверил его несколько раз. Корреспонденция доходила небыстро, но адресата достигала. Сейчас прорабатывал новый канал по маршруту: Швейцария-Франция-Великобритания-Швеция-Россия. Почему таким кружным путем? Все просто и логично. Прямые пути передачи информации, в случае начала боевых действий Германии и Австро-Венгерской империи против России, станут недоступны. Оставаться разведчику без связи невозможно. Связь в нашем деле, я бы сказал: самый интимный момент нашей деятельности. Самый важный и самый уязвимый элемент разведывательной деятельности. Представьте, я добыл важную информацию, а передать ее нет возможности. Какой смысл тогда в преодолении всяких ситуационных сложностей, в риске, в бессонных ночах, проводимых в разработке всевозможных ходов на шахматной доске разведывательной деятельности. Что сказать разведчику, который, преодолевая в поиске информации неимоверные трудности, подчас ломая жизни и судьбы попадающихся на его тернистом пути людей, в том числе ни в чем неповинных, добыл серьезные сведения, но сообщить их смог только лишь после свершения противником коварно задуманных им действий. Грош – цена такой информации, как бы она солидно не выглядела на бумаге в виде шифровки. Как известно, ложка дорога к обеду.

В Цюрих я поехал только после отправки донесений Крестному. То, что я узнал в первый же вечер от своей горничной Розалии, мне определенно не понравилась.

Оказалось, что спустя два месяца после моего отъезда, на виллу пожаловали жандармы, они вели розыск какого-то финансового афериста Шукера. По словам Розалии, молодой и симпатичный жандармский начальник был с ней довольно откровенен, и поведал, что управляющий банка «Кредит сьюит экспорт групп» сообщил им о наличии в банке группы международных финансовых мошенников. Поэтому они ведут поиск этих злоумышленников.

Розалия, естественно, не поверила ни одному слову жандарма, по ее мнению, гер Генрих, то есть я, совершенно не похож на мошенника, а нормальный и добропорядочный гражданин. Тем более, что жалование всем обитателям виллы регулярно поступало, никто никого не увольнял.

Горничная набралась смелости, и месяц назад побывала в Цюрихе, расспросила давних своих знакомых. Интересно, откуда у нее в Цюрихе взялись знакомые? Розалия говорила, что привезли ее из Берлина… Ладно, потом поинтересуюсь. Ох, непростая эта девушка – Розалия. Хоть и проститутка, но, похоже, обучена разведкой неплохо. Девушка выяснила, что некий Шукер пойман, и находится в городской тюрьме, ведется следствие. К нему посетителей не пускают. Сообщника афериста при задержании застрелили, так как он оказал вооруженное сопротивление.

Интересная получается ситуация. Банк кто-то пытается прибрать к рукам, и всеми силами устраняет людей, могущих воспрепятствовать этому, или хотя бы сообщить об имеющихся проблемах учредителям. Не верится мне, что Ротшильды не насажали в банке своих информаторов. К примеру, если информаторы есть, то почему до сегодняшнего дня не предпринято никаких-либо серьезных мер? Давида упекли за решетку, а меня «убили», ведь никто в руководстве банка не знал о моей командировке в Константинополь. Если никто из учредителей не зашевелился, то, полагаю, им сообщают не совсем объективную информацию, то есть попросту обманывают. Появляться в банке мне лично не следует, в лучшем случае управляющий вызовет жандармов, а худшем – возможно все, вплоть до стрельбы с непредсказуемым финалом. Сейчас тормошить кого-то из сотрудников банка, сообщавших мне иногда полезную информацию, не стал – предполагаю: их запугали. Эти люди не скажут мне ничего полезного, а побегут с докладом к начальству. Страх иногда заставляет людей совершать необдуманные поступки. Тогда я принял решение подключить дальнюю и крупнокалиберную артиллерию в лице Людвига Ротшильда. Телефон – великое творение изобретателей. Поднял трубку, любезно переговорил с девушками-телефонистками, и они в ответ на мои просьбы через несколько минут соединили меня с Ротшильдом в Вене. Я четко изложил сведения, которые получил с момента возвращения из поездки. О-о-о, такой длинной и злой тирады на непонятном мне языке, подозреваю, это был идиш, от Людвига никогда слышать не приходилось. Затем, успокоившись, Ротшильд сказал, что через пару дней он сам приедет ко мне на виллу. Его будет сопровождать надежный и проверенный поверенный, а также группа ревизоров из десяти человек. По интонации Людвига я понял, что банк подвергнут полному аудиту, и по его результату последуют выводы.

Я в ожидании приезда высокого начальства не сидел сложа руки. Вспомнил свои увлечения гримом. Изменив внешность, отправлялся в Цюрих собирать информацию в окружении банка. Даже решился побывать дома у своего осведомителя Фрица Гетнера.

Фрица вышвырнули из банка. Он второй месяц не может найти себе службу в городе. Управляющий банком «Кредит сьюит экспорт групп» гер Клаузевиц, ставленник парижского дома Ротшильдов, по неизвестным моему осведомителю причинам написал в жандармерию обширный донос, в котором обвинил в различных преступлениях более половины работников. Удивительно, но жандармы схватили только Давида Шукера, а с остальных только взяли объяснения в письменном виде. О моем «расстреле» упоминалось в местных газетах. Лживые газетные писаки раструбили, что глава финансовых аферистов не захотел сдаваться властям и был застрелен. Также Гетнер отметил, что в банке стали часто появляться какие-то странные личности, к тому же говорящие по-русски. Как бы там ни было, но уволенные сотрудники банка не могут найти достойную работу – Клаузевиц позаботился об их «доброй» славе.

Ротшильд появился на вилле в сопровождении группы аудиторов из десяти человек. Я вообще-то мужчина немелкий, рост приличный и косая сажень в плечах, но в сравнении с аудиторами, смотрелся не очень. Это были настоящие Голиафы, все, как на подбор. Краткое совещание, постановка задач, и поверенный с аудиторами разбежались выполнять поручения. Я хоть и присутствовал на совещании, но ни единого слова не понял, участники говорили исключительно на идише. К большому сожалению, я этим языком не владею.

– Вот так, Генрих, приходится принимать решения быстро, в зависимости от ситуации, – сказал Людвиг Ротшильд, усаживаясь за накрытый угощениями стол.

Банк «Кредит сьюит экспорт групп» за очень короткое время смог восстановить свою прежнюю работоспособность и вернуть слегка пошатнувшийся авторитет и репутацию.

С каждым днем размеры финансовых операций росли, объемы поставок военной продукции увеличивались. Мой личный банковский счет рос, как на дрожжах. Это с одной стороны радовало – укреплялось мое финансовое положение, а с другой стороны огорчало – каждый поступивший на мой счет франк свидетельствовал, что противники Отчизны пополнили свои ресурсы.

С недавних пор начал замечать, что продукция химических производств Германии пропала из перечня поставок, проходящих через наш банк. Довольно странно, раньше мы сопровождали закупки каучука, сажи и многого другого, а сейчас, как обрезало. Мощная, я бы сказал лучшая в мире химическая промышленность, и вдруг выпадает из круговорота торговых сделок, тем более, накануне возможной войны. Неспроста это, что-то меня настораживает в этой ситуации.

Надо сказать, что с одобрения Крестного я полностью восстановил взаимоотношения со своей агентурой, частично задействовал агентуру любимой жены, и запустил в работу каналы связи.

Агент «Юрген» был поставщиком отменной информации из Генерального штаба Германии, особенно касаемо захватнических планов в отношении России. С ростом качества информации агента, рос размер его гонораров. Несколько раз встречался с «Юргеном» на конспиративной квартире в Берлине, передавал деньги, хотя канал передачи через ячейку Венского вокзала работал отлично. Обучал его также обращению с фотографической техникой, изготовлению оттисков ключей, работе с отмычками и прочим полезным премудростям. Он схватывал все налету, очень способным человеком оказался. «Юрген» ничего существенного о химической промышленности Германии сообщить не мог, не его сфера интересов.

Кстати, через наши оперативные возможности поместили в постоянно читаемую им газету статью о финансовых вливаниях банком Ротшильда в промышленность Германии, которые позволили значительно обновить станочный парк многих машиностроительных и металлургических предприятий, уменьшить безработицу и так далее. Изготовил я и еще одно письмо от Ротшильда – на этот раз благодарственное, с весьма серьезным денежным приложением в качестве премии за эффективную работу и верность данному обещанию. Агент был вне себя от счастья и высказал несколько идей по созданию новых каналов добычи информации для банка. Что ж, не буду мешать ему в этих инициативах, контролируя, однако, процесс в целях обеспечения безопасности.

Для уточнения причин странностей с химической промышленностью Германии пришлось ориентировать другую агентуру, в том числе задействовать возможности тетушки Франчески. В последнее время мы с ней видимся нечасто, все заняты работой с утра до вечера, а в Швейцарию тетушка выбирается редко. Появляясь в Вене, я стараюсь нанести ей визит, родственники мы и родственные души – этим все сказано. У Герта и фрау Гертруды я тоже нечастый гость. Даже в доме на улице Желтых акаций бываю редко, но взял в аренду этот дом еще на пять лет, будет, где голову преклонить в случае необходимости. Тем не менее, попросил Леманна помочь разобраться с химиками Германии. Получил от него обещание принять посильное участие в решении данной проблемы.

Спустя два месяца агент «Рейн» сообщил, что вся химическая промышленность Германии переподчинена военному ведомству. Работники производств переведены на казарменное положение. Выпускается в основном продукция военного назначения, в частности, возросло в несколько раз производство масок для защиты органов дыхания от различных газов. Большая часть кожи и резины уходит на производство этих масок. С чем это связано «Рейн» не знает.

Более детальную информацию предоставила Франческа Колетти. Ей удалось пообщаться с членом немецкого химического общества химиком-органиком Адольфом Байером.

Престарелый ученый с упоением рассказывал Франческе, что члены общества, представители «чистой» и прикладной химии, имеют возможность обмениваться мнениями, что помогает науке укреплять сотрудничество между наукой и промышленностью. Байер рассказывал о своих учениках Эмиле Фишере и Генрихе Отто Виланде, которые должны внести весомый вклад в науку.

С некоторым сарказмом Байер отметил выскочку, сына еврейского коммерсанта из Вроцлава – Фрица Габера, который занимается больше экспериментальной химией и электрохимией, и ушел от настоящей науки. Правда, достижения у Фрица имеются. По словам Адольфа, Габеру, образно говоря, удается создавать дешевые азотные удобрения из воздуха. Теперь сельское хозяйство Германии не зависит от поставок нитрата натрия из Южной Америки. Используя достижение Габера, Германия не знает слова «голод». Также неплохие успехи у Габера в области изучения химических и физических свойств газов. По словам Байера, на работы Фрица обратили внимание представители военного ведомства Германии, открыли приоритетное финансирование его работ.

Понемногу информация накапливалась. Очень сожалел, что не имею агентуры в научных кругах. Чтобы в эти круги попасть, нужно неплохо соображать в химии и физике, а у меня уровень образования – университет, без особого уклона на эти предметы.

Помощь пришла, откуда не ждал. Мы с Давидом Шукером работали в Кёльне, завершали сделку поставки брезентовой ткани. Пока привели в соответствие все бумаги, наступил вечер. Мы собирались отбыть вечерним поездом в Берлин, а дальше, после встречи с партнерами, выехать в Берн. Ничего не поделаешь, дело превыше всего, пришлось отменить бронь билетов, и оставаться в гостинице еще на сутки.

Ужинали мы в ресторане при гостинице. Нам еще не принесли салаты, а Давид оказался в объятиях родного дяди по материнской линии – Йогана Винтербаума. Естественно, дядя Йоган занял место за нашим столом и, естественно, мы этого уважаемого еврея щедро угощали. Надо сказать, Винтербаума любил покушать. Несмотря на свою принадлежность к иудейскому племени, позволял себе серьезные послабления в питании. По его словам, с такой нервной работой питаться исключительно кошерной пищей не представляется возможным. «Приговорив» поданную говяжью отбивную под грибным соусом, вкупе с приличной тарелкой салата, и все это запив отменным красным итальянским вином, дядя Йоган подобрел, начал рассказывать о своей сложной, но очень ответственной работе.

А работал Йоган поверенным. Но не простым – он помогал разным изобретателям и ученым оформлять авторские права на свои работы, и если дело доходило до внедрения работ в производство, то заключал договоры на использование технологии или изобретения промышленниками. Долго перечислял фамилии своих клиентов, честно сказать, надоел. Но когда прозвучала фамилия Габер, я стал очень внимательно его слушать.

Оказалось, Винтербаум принимал непосредственное участие в оформлении авторских прав на изобретение Фрицем Габером азотных удобрений. По словам Йогана, Фриц родился в нормальной еврейской семье, его отец вначале был мелким торговцем красителями и различными химикатами. Пока Фриц подрастал, дела отца пошли в гору, да так, что хватило денег для поступления сына в университет Берлина. Потом Фриц учился химии в Бреслау, Гейдельберге и Йене. Видно, общение с химикатами в детстве положительно сказалось на его дальнейшей судьбе. Получившего докторскую степень Фрица без проблем взяли на работу в Высшую техническую школу в городке Карлсруэ. В этом городке Габер разработал полезный процесс производства аммиака, который в свою очередь позволил создать удобрение для сельского хозяйства. Дядя Йоган очень горд тем, что ему Габер поручил подготовку документов на соискание Нобелевской премии. Даже несмотря на то, что Габер в молодые годы перешел в протестантство, Винтербаум сделал свою работу качественно, документы приняты к рассмотрению и признаны неоспоримыми.

Подливая понемногу вина Йогану, я, как бы между прочим, поинтересовался перспективой их совместной дальнейшей работы.

Винтербаум отметил, что не прочь бы и дальше сотрудничать с Габером. У него бессрочный договор на руках, и ему регулярно переводят немного денег, но в последний год Фриц посвятил себя работе с взрывчаткой и какими-то газами, полезными для армии. Газы образуются якобы попутно при производстве взрывчатых веществ, и на них раньше никто не обращал внимания. А вот умный клиент дяди Йогана понял их особенность и ценность. К сожалению, оформлять изобретение не планируется, на него наложило лапу военное ведомство. Йоган расстроен, он не получит свои комиссионные, да и контакты с Фрицем теперь невозможны, его охраняют подобно национальному банку Германии.

Поговорив с тетушкой Франческой, отправил в городок Людвигсхафен-на Рейне к химическому заводу «БАСФ», где по моим данным чаще всего бывал Фриц Габер, начинающего художника Имре, пусть там запоминает всех богатеньких и представительных дядек, а потом по памяти рисует. По некоторым данным, на этом заводе помимо красителей и соды, производят компоненты взрывчатки и собирают в емкости какой-то газ. Жители городка неоднократно жаловались на завод в городской совет, слишком удушливым иногда становился воздух в округе, но положительных результатов не добились.

Инструктировал я Имре особо тщательно, объяснив, что на заводе может работать человек, задолжавший банку приличную сумму денег. Имре не должен привлекать внимание. Выдал молодому человеку приличную сумму денег, чтобы он мог менять гардероб ежедневно, в течение двух недель. Надеюсь, за это время он накопит достаточно информации. Рисковал я очень сильно – если Имре возьмут контрразведчики, то мне несдобровать.

Волновался я зря. Как я узнал позже, Имре устроился разносчиком бутербродов и кофе в ближайшей к заводу таверне, и на протяжении месяца кормил техников и инженеров сосисками, ветчиной и салом. Этому мальчишке удалось установить точное место жительства Габера, выяснить количество охраны и график ее работы. Естественно, были представлены рисунки, вернее сказать, портреты руководящего состава «БАСФ». По итогам работы выдал Имре приличную премию, на хорошие краски и холсты хватит с лихвой.

Герту Леманну тоже не удалось добыть существенной информации по германским химикам. Правда, до ушей одного из агентов Леманна дошли высказывания Фрица Габера: «В мирное время ученый принадлежит миру, а во время войны он принадлежит своей стране». Честно сказать они меня насторожили. Если ученый с мировым именем, начнет трудиться над созданием серьезного оружия, то можно предположить, что его эффективность и смертоносность вырастет многократно. На этом неприятной ноте я отправил сообщение Крестному и потребовал срочной личной встречи.

Встреча состоялась в Марселе, сему факту я был удивлен. Мне ничего легендировать не пришлось, через этот порт мы часто получали грузы, и город я посещал довольно часто. А вот с выдвижением на явочную квартиру было непросто. Портовый город просто кишел разного рода уголовным отребьем, приходилось постоянно быть готовым дать отпор особенно наглым грабителям. Даже нахождение на многолюдных улицах не исключало возможного нападения. Огнестрельное оружие я не брал с собой в поездку, а двумя хорошими кинжалами обзавелся. Хорошо хоть у Крестного явочная квартира не в самом бедном районе города, а то бы вообще с боем пришлось прорываться. Надо будет обязательно обратить на это внимание своего старшего товарища – безопасность не терпит того, что на Руси издавна вкладывалось в смысл интересного и короткого слова «авось».

Условный сигнал о готовности встречи я заметил возле двери питейного заведения с оригинальным названием «Спрут». Теперь проведу на всякий случай проверку, и отправлюсь в адрес.

Нормальный такой ухоженный трехэтажный дом. Поднимаюсь на второй этаж по лестницам видавшим виды и стучу в дверь квартиры под номером семь, три удара, пауза и еще два удара. Дверь открыла женщина лет пятидесяти, обмен паролем и отзывом на французском языке, опознание произошло, и меня впустили в квартиру. В одной из просторных комнат меня поджидал Крестный. Традиционно встреча началась с дружеских объятий.

– До нас доходили сведения о попытках Германии разработки боевых газов, – рассуждал Александр Петрович, после моего обстоятельного доклада, – но это все больше теория, на практике никто газы в войне применять не станет. Не забывайте, Станислав Владимирович, Гаагская конвенция 1906 года категорически запрещает применять в ходе боевых действий разного рода отраву.

– Не согласен я с вами – для достижения победы в бою все средства хороши. Если все так секретится, если всех ученых взяли под надежную охрану, если все поставки химических элементов на заводы осуществляют военными грузовиками и под надежной охраной солдат, то наверняка создают что-то такое, что может перевернуть все наши представления о ведении боя на полях сражений. Не зря мои агенты упоминают о каких-то газах, может, все дело в них.

– Хорошо, я проработаю со своей агентурой это направление, – с явным неудовольствием, произнес Терехов. – Вам, Станислав Владимирович, мне кажется, следует озаботиться повышением качества вашей работы. С вашим внедрением в Австро-Венгерскую разведку я надеялся на поступление информации другого качества, больше ориентированной на разработку шпионской сети австрияков в России. К моему большому сожалению это не произошло.

– Вы хотите сказать, что эффективность моей работы низкая и качество представляемой информации отвратительное?

– Я этого не говорил.

– Не говорили, но интонации ваших слов говорят об обратном. Я не знаю, какие сведения, вам поставляют мои коллеги, но почему-то уверен, что объем, достоверность и полнота, а также своевременность моей информации достаточна для принятия серьезных решений. Что касается непосредственной работы в разведке. Изначально Штайнлиц не планировал меня подключать к работе с агентурой. Как я полагаю, у группы лиц стоит главная задача – личное обогащение. Я для этой цели подходил отлично, имея наработанные коммерческие связи, и к тому, вхож в дом к одному из влиятельнейших в Европе банкиров. Об этом я вам докладывал, и получил ваше одобрение работать в этом направлении. Тем более что под таким прикрытием, мои разведывательные возможности выросли.

Я бы серьезно обдумал возможность сыграть на компрометирующих материалах, имеющихся на руководство австрийской разведки. Или вы считаете, что созданная ими система личного обогащения будет приветствоваться высшими кругами империи? Такая информация дорогого стоит. Это я для примера говорю. Можно не вербовать их, так как основа подобная не является эффективной, а просто, в конце концов, скомпрометировать дельцов от разведки и обезглавить разведку противника после начала военных действий, которые не за горами! У меня такое ощущение, что вся с таким трудом добываемая мною информация идет прямиком в корзины высокопоставленных начальников нашего военного ведомства. Почему такая информация пропадает зря, кто за это в ответе?!

– Но вы за все время работы не разоблачили ни одного шпиона!

– Неужели вы полагаете, что я каждый день буду по несколько вражеских шпионов разоблачать, выпытывать у них все тайны, а потом заставлять их строем отправляться на расстрел или на виселицу? А вы, Александр Петрович, как-то быстро забыли, что благодаря моим трудам, удалось прихватить нескольких австрийских разведчиков на юге империи. Также я нашел и нейтрализовал предателя, узнал о судьбе пропавших наших разведчиков.

– Вы обещали его передать мне в руки в целости и сохранности. Однако же поступили по-своему, провели допрос и убили.

– Из Константинополя до Санкт-Петербурга как мне было доставить Игнатьева, на себе тащить?

– Могли бы что-то придумать. В посольство России, в конце концов, могли бы обратиться с запиской.

– Александр Петрович, послушайте себя, что вы говорите? Что с вами случилось? Здоровье у вас в порядке?

– Рассудок мой не помутился, уверяю вас, а на самом деле, издергался весь за последние полгода. Руководство требует непонятно чего. Я дважды в неделю делаю доклад по анализу обстановки в странах возможного противника. Но у меня интересуются только количеством разоблаченных и расстрелянных шпионов, а какие меры приняты по нашей информации, проходят мимо высокопоставленных ушей. Поверите, Станислав Владимирович, иногда не сплю по несколько дней. Стал раздражительным и резким, что заметили мои родные и коллеги по работе. Да и общая обстановка в стране очень настораживает.

– Опять проснулись революционные настроения в массах? Куда жандармы смотрят?

– У Отдельного Корпуса жандармов работы много, не поспевают везде. Забастовки, саботажи, охрана посольств иноземных государств, домашние революционеры и революционеры-легионеры, желающие помочь делу победы революции в свержении ненавистной власти императора. Драки и перестрелки легионеров между собой, так как работают они не за спасибо, а за приличное денежное вознаграждение. Денежки любят все, и желательно, чтобы их было больше. Большевики, эсеры и анархисты объединились в одну силу, и теперь диктуют свою волю другим партиям. С несогласными разбираются радикально: пулей или ножом.

– Все так плохо в России?

– Очень плохо. На каждом военном производстве созданы подпольные комитеты рабочих, которые в определенное время по сигналу вышестоящих комитетов, должны взять под контроль предприятия. «Комитетчики» проникли везде, сковырнуть их уже невозможно, время упущено. В деревнях тоже хватает бузотеров и вдохновителей. Можно подумать в других странах обстановка лучше?

– Австро-Венгерскую империю периодически потряхивает. То чехи со словаками хотят свободы, то в Карпатах неизвестные лица армейские гарнизоны травят. В Трансильвании румыны открыто выступают против господства Вены. Пока силой армии и жандармов удается придавить выступления, но вечно это длиться не может, терпение когда-то у кого-то окончится, и тогда на улицах городов начнет литься кровь. Османская империя с большим трудом отбивается от Балканского союза, но, по-моему, в ближайшие год-два распад ее на множество независимых государств неизбежен.

– А нам что предрекаете, Станислав Владимирович? – скептически заметил Терехов.

– Оракулом и гадалкой не подрабатываю, и в связи с длительным отсутствием в России достаточной информацией по обстановке и по настроениям в массах не владею. Могу сказать, что если случиться война между названными в нашей беседе странами, то следует ожидать усиления революционного движения в Отечестве. Может, на начальном этапе войны, еще по инерции мы будем успешно сопротивляться и отбивать атаки противника, не зря же вам, Александр Петрович, регулярно передается информация о мобилизационной готовности Австрии и о планах наступления Германии. Надеюсь, хоть какие-то меры уже приняты. Спустя полгода, максимум год, следует ожидать удара революционеров в спину сражающимся солдатам. Революционеры парализуют работу военных заводов, оставят воюющие полки без боеприпасов и, по всей вероятности, без продовольствия, смутив и обманув крестьян. Фронты развалятся, начнется всеобщий хаос. А дальше сказать трудно, думаю, начнется война всех со всеми, и каждого самого за себя. Выжить в этом аду не все смогут.

– Называется: обрадовали и успокоили, спасибо вам, Станислав Владимирович, – картинно над столом наклонил голову полковник. – Хотел услышать что-то приятное, а вы рисуете мрачные картины будущего. Ладно, время покажет, кто прав. Вернемся к основной теме встречи. Поскольку вы, Станислав Владимирович, лишили нашу разведку ценного сотрудника, уложив его в свою постель, то надлежит принять под свою руку агентуру в Великобритании. Язык знаете преотменно, а жена вам подробно охарактеризует каждого агента. Нас интересуют последние разработки британцев в области создания самоходных орудий, или снаряжения орудиями тракторов. Точнее сказать не могу, поскольку информация по этой теме отрывочная. По заключению наших научных светил, британцы смогли продвинуться в создании какой-то сложной и мощной машины. Так это, или выдумка – надлежит разобраться на месте. Надеюсь в скором времени получить от вас доклад.

– Кавалерийским наскоком такую информацию не получить. Агентуру вначале нужно прибрать к рукам, а потом выдавать задание. Вы сами знаете, что к каждому агенту нужен индивидуальный подход. Они не солдаты, им приказывать бесполезно.

– На вашем месте я бы не разглагольствовал, а занялся делом, и принял все меры, чтобы в кратчайшие сроки получить информацию. Привыкли работать неспешно, а изменившаяся ситуация требует принятия быстрых решений! – сорвавшись, возмущенно выдал свою тираду Крестный, хлопнув при этом по столу, накрытому красивой ажурной скатертью.

– Не узнаю я вас, Александр Петрович. За короткое время вы так изменились, и прошу меня покорнейше простить, не в лучшую сторону. Если я попал под подозрение, и мне нет более веры, то скажите прямо, я подам в отставку, и не буду вам мешать в работе. Поверьте, прокормить свою семью я смогу.

Крестный ничего вразумительного мне не ответил, но дал понять, что встреча подошла к концу, встав из-за стола. Пожав руку на прощание, чуть ли не вытолкал взглядом из комнаты.

Возвращался в Цюрих с тяжелым сердцем. Думал о Крестном. Я не мог понять, куда подевался уравновешенный, хладнокровный, думающий и жизнерадостный офицер. На встрече в Марселе присутствовала внешняя оболочка Терехова, а внутреннее ее наполнение, какой-то невообразимый коктейль эмоций, желчности и непонятно откуда взявшейся злости. Крестный пытался держать себя в рамках приличия, хотя не всегда это удавалось. Пока ехал в поезде, мысленно перебрал все события, происшедшие с момента нашей последней встречи. Проанализировал каждый свой шаг, вспомнил все сообщения агентуры. Своей расшифровки я не допустил, сведения сообщал регулярно, и больше чем уверен, они достоверны и ценны для России. Оговорить меня никто не мог, потому-что с бывшими сослуживцами контакты не поддерживаю. Может, полковник не может мне простить замужество Анны, хотя он вроде бы, поостыв, отнесся к этому нормально, правда, на встрече напомнил об этом с некоторой издевкой. Да, чужая душа потемки. Надеюсь, со временем разберусь с недоразумениями.

Возвратившись в Швейцарию, два дня провел в замке Тарасп, вытрясал из любимой всю информацию по ее агентам в Великобритании. Анна рекомендовала установить связь только с двумя, в надежности которых она не сомневалась. Еще двое агентов работали исключительно на платной основе, с каждым разом требуя повышения гонорара.

Агент «Виктор», сорока лет, женат, имеет двоих детей, владелец небольшой адвокатской конторы в Лондоне. Среди его клиентов довольно много влиятельных обитателей столицы. Своей репутацией дорожит. Сотрудничать с русской разведкой согласился осознано. Его дядю, по материнской линии, незаслужено обвинили в преступлении, которого он не совершал, и казнили. По мнению Анны, если ему правильно отработать задание, то он сможет собрать интересующие меня сведения.

Молодой агент «Трубадур», двадцати пяти лет от роду, контактный, имеет атлетическое сложение, довольно симпатичное лицо, является представителем лондонской богемы. За счет своих внешних данных смог стать ведущим актером театра герцога Йоркского, расположенного в переулке Святого Мартина на западе Лондона. «Трубадур» пользуется успехом у женщин, иногда находится на их содержании. Младшая дочь владельца театра Вайолета Мелнота, безумно влюблена в «Трубадура» и пытается получить разрешение отца на брак с ним. Якобы чувства молодых людей взаимны. «Трубадур» любитель острых ощущений, сотрудничает из интереса, так как ему нравится испытывать чувство опасности. Может через обширные связи получить нужную информацию.

Тщательнейшим образом Анна провела мне инструктаж по способам связи с агентами. Несколько раз, по требованию жены повторял вслух пароли и отзывы, рассказывал о местах размещения театра и адвокатской конторы. Пришлось несколько раз мысленно проложить безопасные маршруты к ним. Особо Анна обратила мое внимание на снятие номера в «Гранд Лондон отеле». Номера стоят дорого, но предоставляются все виды услуг отменного качества. Отель расположен недалеко от офиса агента «Виктор», имеет несколько удобных подходов. Остановившись в этом отеле, я, по словам драгоценной супруги, буду в полной безопасности, богатых клиентов никто не беспокоит.

Также по требованию жены подробно описывал места расположения явочных квартир, пароли и отзывы, для вступления в контакт с содержателями. Наша совместная работа напомнила мне учебу в Фоминово, Анна была очень строга и требовательна, все мои попытки скрасить работу поцелуями пресекались.

Детям смог уделить очень мало внимания, торопился. Степан, по словам мамы, с каждым днем становиться все больше похожим на меня в этом возрасте. Много времени ребенок уделяет гимнастике и занятиям со шпагой. Учеба дается старшему сыну легко. Софии нравится вязание, вышивание – они с Анной постоянно придумывают новые узоры для вышивки ночных рубашек. Стас пока особо хлопот не доставляет, постепенно осваивает немецкий и русский язык. Лидочке пока до учебы и остальных забот еще далеко, основное ее занятие кушать, спать и подрастать.

Возвращение на загородную виллу прошло обыденно.

Везде был полный порядок, мажордом Карл за этим следил строго, у него не забалуешь. Ужин мне подали в гостиную.

Хорошо прожаренные ломтики свинины в чесночном соусе с грибами таяли во рту. Картофель, запеченный в духовке с добавлением сыра, подошел в качестве гарнира к мясу. Свежая петрушка и лук вообще был выше всяких похвал. Смакуя кофе с бисквитом, я завершил ужин, чувствуя, что организм наконец-то насытился.

Если верить докладу Карла, за время моего отсутствия никто меня не искал, и обитателей виллы не беспокоил. Кому я нужен был или буду, узнаю завтра в банке.

Телефонный звонок, прозвучавший внезапно утром, заставил меня немного дернуться. Нельзя беспокоить людей своей громкой трелью, особенно в момент бритья лица опасной бритвой, возможны серьезные последствия. У меня к счастью, они не случились.

В трубке послышался взволнованный голос Штайнлица. Начальник сообщил о своем прибытии завтра. Честно сказать, я терялся в догадках. За столько времени ни разу не был в гостях, а тут вдруг решил, да еще таким странным голосом сообщил о визите.

Какая-то неудачная полоса в моей жизни образовалась. Терехов сам не свой, Штайнлица что-то гонит в Швейцарию. Неужели тучи над Европой сгущаются, скоро грянет гром и полыхнет война? Не хотелось бы, тогда с семьей я буду видеться намного реже. Еще неприятней может оказаться мой визит в тылы наступающих войск для работы с пленными солдатами противника.

Мысли-мысли, от них никуда не денешься. Немного избавился от них, когда составлял отчет по поездке в Марсель. Помимо встречи с Крестным, я успел сопроводить сделку с египетским хлопком для французских мануфактур. Как говорятся, мелочь, но несколько тысяч франков пополнили мой банковский счет.

Штайнлиц появился на вилле ранним утром. В таком виде я его никогда не видел. Щеки запали, лицо приобрело серый оттенок, глаза красные от недосыпа и безостановочно бегают по сторонам. Изо рта Фердинанд не выпускал папиросы, курил одну за другой. Трясло моего начальника основательно.

Предложенный завтрак полковник проглотил, даже не обратил внимания, что ему подали. Горячий кофе выпил залпом, и снова закурил.

– Вы не можете себе представить Генрих, какая случилась трагедия в Вене, – бегая по моему кабинету, сообщил Фердинанд. – Никто не мог себе даже в страшном сне такое представить! Это просто немыслимо, это настоящая катастрофа! У нас в разведке разоблачили русского шпиона!

– Позвольте поинтересоваться его персоной.

– Это мой друг – Альфред Редль.

– Не может быть! – непроизвольно вырвалось у меня.

– Я тоже так думал поначалу, а потом полковник Ронге мне рассказал, что случилось. Мой друг работал на русскую разведку почти десять лет. Если так рассудить, то у него русские корни, он родился в Лемберге, а там народов намешано много. Мне Альфред рассказывал, что его отец был пехотинцем в чине капитана. Много времени проводил на маневрах. Но это не помешало ему заиметь семерых детей. Всю семью обеспечить за счет офицерского жалования не получалось, потому отец подал в отставку и занялся коммерцией. Дела понемногу наладились, и семья Редлей стала жить в достатке. Все дети получили хорошее образование, кто-то работал адвокатом, кто-то доктором. Девушки удачно вышли замуж с хорошим приданым. Альфред с младшим братом выбрали военную стезю. За счет своей хорошей памяти, усидчивости и ответственности, Альфред успешно окончил военное училище, очень быстро стал продвигаться по служебной лестнице, и в чине расти.

Точно неизвестно, но полковник Ронге полагает, что Альфреда завербовали русские, когда он ездил в Самару, где обучался русскому языку. Что он успел передать русским одному Богу известно, но его личный счет в банке вырос многократно. Если в начале службы он с большим трудом откладывал в год полторы-две тысячи крон, то в этом году у него за два месяца образовалась сумма в пятьдесят тысяч.

Наши контрразведчики совместно с германской разведкой вычислили Альфреда, он засыпался на получении денег от противника. Конверт с деньгами на подставное имя, под которым скрывался Альфред, был отправлен из крохотного немецкого городка. Когда проверили обратный адрес, то установили, что такой не существует.

В ходе задержания, Альфред, поняв, что полностью разоблачен, застрелился.

Но самым неприятным известием для меня стало то, что Альфред являлся гомосексуалистом, у него был любовник офицер-улан.

Генрих, я жал руку Альфреду, а он продавал секреты империи, я хлопал дружески его по плечу, а он свой зад отдавал для получения любовных утех! Поверьте, Генрих, у меня сейчас так гадко на душе, я даже руки, после сообщения Ронге мыл целый час.

Начальник генерального штаба империи маршал Конрад фон Хётцендорф отдал приказ провести всестороннюю проверку всех офицеров разведки. Попавших под подозрения офицеров – из разведки гнать.

– Вы хотите сказать, что подготовили документы на мое увольнение? Сами говорили, что у меня не все ясно с пребыванием в плену у британцев.

– Нет, это преждевременно, к вам ни вопросов, ни претензий не имеется, вы работаете далеко от Вены. Я для вас подготовил медицинское заключение, согласно которому вам необходимо длительное лечение, желательно в горной местности, не менее трех месяцев. Швейцария подходит для этого вполне.

Также я хотел бы с вами посоветоваться. Как мне лучше поступить с накопившимися на моем счете средствами? Ведь если в ходе проверки это всплывет, то меня однозначно погонят со службы, а то и вовсе расстреляют, посчитав русским шпионом.

– Вы же таковым не являетесь?

– Побойтесь Бога Генрих, мне жить не надоело, тем более сотрудничать с варварами не намерен.

– Судя по вашему рассказу, деньги русские платят большие, а много денег не бывает. Может, стоит задуматься?

– Мне не до шуток, Генрих, хватит! Все мое управления трясут как яблоню с перезревшими плодами. Некоторые офицеры поддаются панике и оговаривают себя. Майор Радзиховски вообще в бега ударился, у него карточный долг в семь тысяч висит. Реально ли что-то предпринять, чтобы мое имя нельзя было связать деньгами?

О карточном долге Радзиховски я знал, лично приложил к этому руку. Не смог удержаться, когда этот растяпа размахивал пачкой ассигнаций. У меня в голове, как будто бы что-то переключилось, я поставил себе цель, раздеть майора до исподнего. И это мне удалось, совесть меня не мучила нисколько.

Особенно приятно мне в этой ситуации было то, какими картами мы играли. Радзиховски похвастался подаренной ему колодой карт с приятным для моего слуха названием – «Русский стиль».

Прототипы особ, изображенных на картах этой колоды, танцевали на костюмированном балу, который состоялся в Зимнем дворце Санкт-Петербурга во время празднования Масленицы в 1903 году. Сей бал был, как и костюмы его участников, шикарным. Его изюминкой стала придумка покойной ныне императрицы Александры Федоровны. Она пожелала сфотографировать на память участников, облаченных в исторические костюмы 17 века. А в связи с подготовкой к широкому празднованию 300-летия Дома Романовых, и появилась эта самая колода игральных карт, с изображенными на них участниками костюмированного праздника, случившегося за десять лет до этого. Эскизы карт разрабатывались художниками за много лет до юбилея.

Не знал несчастный Радзиховский, кто играл на моей стороне, кто обеспечил в этой игре победу офицеру своего генштаба – теперь я прилагаю все усилия для обеспечения победы в боях, планируемых российским генеральным штабом. Эта удивительная история несколько меня отвлекла от панического рассказа австрияка.

– Это очень непросто, – сказал, очнувшись, я начальнику, – там есть определенные требования, могут возникнуть трудности. – Не проще ли вам, напрямую обратиться к Ротшильду?

– Я сократил до минимума все контакты. Начальники управлений Генерального штаба под плотным наблюдением. Общаться к Людвигу не имею возможности, чтобы не навлечь беду на него, он и так помогает мне, доставлять излишнее беспокойство ему не следует.

Штайнлиц мог особо не волноваться. Счет в банке открыт на предъявителя, доступ к средствам осуществляется с использованием пароля, известного Фердинанду и мне. Но полковник был уверен, что его фамилия при открытии счета фигурировала. Разубеждать его не стал, пусть некоторое время боится, может, я из этого извлеку пользу. Обязательно заверю «любимого» начальника, что приложу все силы, чтобы сохранить его инкогнито, и не потерять средства. Удивительно, но о своем германском партнере полковник не упомянул, похоже, создалась ситуация, когда спасается, кто может, и как получится.

Немного успокоившись, Штайнлиц отобедал в моем обществе и отбыл в Вену. За ним следом я отправился через два дня. Я давно уже работал самостоятельно, но пообщаться с умудренным опытом и умным разведчиком, никогда лишним не будет. Я ехал к Леманну.

– Мне тоже не нравится нынешнее состояние нашего общего друга, – отметил Герт, беря из тарелки маленькое кругленькое печеньице. – С декабря прошлого года я стал получать от него какие-то безликие и расплывчатые задания. Иной раз для их выполнения достаточно было почитать газету «Венские новости». Я не так часто встречаюсь с Тереховым, но судя по содержанию переписки, у него серьезные проблемы, с чем это связано – я не знаю.

– Проблемы в семье возможны?

– Мы знакомы более пятнадцати лет. Александр Петрович не открылся мне ни единого разу. Кто его жена? Сколько у них детей? Где они обучаются? Это все вопросы, на которые ответов нет. Вы, Генрих, тоже ничего не знаете о своем Крестном?

– Родной отец Терехова преподаватель Николаевской Академии Генерального штаба, только фамилии у них разные.

– Вам повезло, я даже этого не знал.

– Кто есть кто, разберемся позже. Давайте думать, как нам вернуть себе нормального Терехова.

– С этим молодой человек трудности возникают. Нам в первую очередь надо выяснить причины, приведшие к таким изменениям, а потом предпринимать меры. Чтобы эффективно лечить болезнь надобно сначала диагноз верный поставить. На данном этапе можем лишь провести консилиум. Итак, приступим. У вас, Генрих, я так полагаю, агентуры в Санкт-Петербурге нет.

– Моя работа ориентирована на другие страны.

– Вы можете мне рассказать о задании, выданном вам Тереховым?

– В Великобритании мне нужно получить сведения о создании самоходных орудий.

– Создать самоходные оружия в принципе возможно?

– Возможно. На грузовую платформу автомобиля можно установить орудия малого и среднего калибра. Укрыть их броней, и вот вам самоходное орудие, если говорить в общем.

– А перспектива развития такого типа орудий имеется?

– В ходе сражений армии Османской империи и войск Балканского союза многие военачальники отмечали, что война постепенно входит в позиционную стадию. Пехота с обеих сторон основательно зарывается в землю, выстраивая мощные древесно-земляные укрепления. Оборона насыщается средствами усиления пехоты, скорострельными пушками и пулеметами, как станковыми, так и ручными. Все подходы к позициям прикрываются несколькими рядами колючей проволоки, кое-где устанавливается большое количество рогаток, тоже с проволокой.

В случае атаки укрепленных позиций силами пехоты, потери будут несоизмеримы с достигнутым результатом. Полагаю, атакующая рота или батальон, просто не добегут до окопов противника, все останутся на поле боя убитыми и ранеными.

Опыт турецко-итальянской войны показал, что для вскрытия такого типа обороны подходят бронированные автомобили. Вы помните: мы через нашу компанию итальянцам продавали французские броневики на базе автомобиля «Рено». Заметьте, броневики вооружены пулеметом, редко двумя. Если вместо пулемета в башенку установить какое-то малокалиберное орудие, то этот броневик, прорвав линию окопов, может натворить больших бед в тылу обороняющихся. Но я полагаю, передвижение по изрытому воронками от взрывов снарядов полю, затруднительно, проходимость у броневиков низкая.

– Вот, наверное, поэтому французская компания, поставляющая материалы заводу «Рено», год назад закупила в САСШ тяжелые тракторы с гусеничным движителем.

– Об этой сделке я ничего не знаю.

– О ней мало, кто осведомлен. Я скажу вам больше. Пару лет назад, один мой агент общался с морскими офицерами Великобритании. Так, в разговорах некоторые горячие головы предлагали опыт постройки морских дредноутов, применить на суше. Представляете, морской исполин, ощетинившийся множеством пушек и пулеметов, ползет к обороне противника? Правда, никто не говорил, что есть действующий экземпляр.

– Это не более чем прожект. Корабли должны находиться в море, а для суши придумают что-то иное. Я до сих пор не могу понять, почему мне поручено искать самоходные орудия в Великобритании, где у меня агентуры нет совершенно. Почему в Германии и во Франции эту же тему не проработать? С агентурой в этих странах у меня все в порядке.

– В Британии у вас совсем печально с людьми?

– Своими агентами не обзавелся, это же не мой огород. Планирую принять двоих от нашего разведчика.

– Ехать с пустыми руками в страну, в которой толком вы ни разу не работали, это подобно самоубийству.

– Ни к нему ли меня невзначай подталкивают?

– Да, в сложной ситуации вы оказались, Генрих. Я думаю, поедете, по месту осмотритесь, и с учетом обстановки примите решение.

– Мужчины, а не принять ли нам по рюмке хорошего коньяка с кофе? – поинтересовалась фрау Гертруда. – Я, слушая вас, припомнила адрес одной своей старой знакомой, обитающей в столице России. Она много лет посвятила служению Отечеству.

– Дорогая, стоит ли беспокоить уважаемую даму в ее довольно почтенном возрасте? – усомнился Герт.

– Если она не сможет помочь нам разобраться с проблемами Терехова, то больше никто не поможет, – безапелляционно заявила фрау Гертруда. – Мы ей помогли, теперь ее очередь оказать нам услугу.

На том и порешили. Фрау Гертруда пишет письмо знакомой, а я отправляюсь в Великобританию. Как повернется дело, одному Богу известно.

Спустя две недели у меня появился предлог отправиться на британские острова. Компания «Лионский шелк» через торговый дом Колетти намеревалась приобрести запасные части к своему ткацкому оборудованию, проведя ему полную модернизацию. Сделка уже проработана с лондонской компанией «Мозес интернешнл», договоренности достигнуты, подписан протокол о намерениях. Сумма сделки невелика, с ней бы легко справился Шукер. Он, кстати, начал вести, и мог ее успешно завершить. Но мне нужен был повод побывать в Лондоне, поэтому я запросил у Давида все документы, внимательно их изучил. Шукер удивлялся недолго, с радостью уступил мне поездку, сославшись на нелюбовь к утренней овсянке, подаваемой почти во всех отелях Великобритании.

Через трое суток вечером я ставил подпись в журнале регистрации постояльцев в «Гранд Лондон отеле». Любимая права, отель в полной мере отвечает своему названию и статусу. Мой относительно скромный двухкомнатный номер, оборудован всем необходимым.

Большая и удобная ванная комната, с большой собственно ванной и отдельным душем. Туалетная комната расположена рядом с ванной комнатой. Для удобства постояльца, то есть меня, имеется унитаз и раковина для мытья рук. Мыло, полотенца и другие туалетные принадлежности в необходимом количестве.

В рабочем кабинете со светло-голубыми обоями на стенах, присутствовал огромный, и, похоже, тяжелый стол с набором ручек, перьев и бумаги с эмблемой отеля. Своими массивными ножками стол удерживал овальный ковер, тоже светло-голубого цвета.

Спальня, вернее сказать опочивальня, для любителей комфортного отдыха выше всяких похвал. Светло изумрудные обои приятно радовали глаз. Лепнина по потолку и по углам комнаты покрыта краской, напоминающей позолоту. На мой взгляд, это отдавало некоей безвкусицей. Но главным в комнате было ложе, настоящее творение краснодеревщика. Огромное по площади ложе было оснащено балдахином, опирающимся на четыре резные стойки с цветочным орнаментом. Толстенный матрац набитый, похоже, верблюжьей шерстью, приятный и мягкий на ощупь. Подушки выглядели пышными в интересных наволочках. Одеяло казались невесомыми, но я был уварен, что не замерзну в одиночестве под ним. Обязательно надо будет вызнать у обслуги отеля адрес мастера, и заказать себе в замок такую же красоту. Огромный ковер с высоким ворсом покрывал пол, на него можно смело становиться босыми ногами, холод пятки не побеспокоит.

Ужинал в ресторане отеля. Скажу одно: убранство ресторана выполнено очень качественно и дорого. Кухня тоже не подкачала. Кормили отменно. Я заказал жаренную с овощами телятину, грибной салат и рюмку виски «Герцог». Еда приготовлена замечательно, и я ее проглотил быстро, а вот с виски я промахнулся, не понравился он мне, резковат, и довольно сильно отдавал сивухой. Может, британцам нравится этот напиток, но я к нему благосклонности не испытываю, в дальнейшем от потребления намерен уклоняться.

Выспался я отлично, условия для отдыха действительно королевские.

От традиционного британского завтрака отказался. Довольствовался парой булочек и чашкой отличного черного чая.

В девять часов утра я был в офисе компании «Мозес интернешнл», где столкнулся со странностями. Шукер, при передаче мне материалов сделки говорил, что лично общался с сэром Мозесом. Компания не очень знаменита, и поэтому заинтересована в развитии контактов и в продвижении своей продукции в других странах. Сейчас же я вижу что-то непонятное. Я представился секретарю, сказал, по каким причинам прибыл в офис. Молодой человек предложил мне присесть на диване, и подождать, когда сотрудники компании освободятся, тогда мне уделят внимание. Я не стал возмущаться, решил посмотреть, чем все дело закончится. Мне не предложили прессу и чай, хотя рядом с секретарем находился чайный сервис и стопка газет. Все интересней и интересней. Только спустя час ко мне соизволил подойти служащий компании и поинтересовался причиной посещения офиса. Кратко я ему изложил причину. Прошли в какую-то коморку с одним узким окошком. Клерк как бы нехотя ознакомился с моими бумагами, и сообщил, что каждый станочный комплект подорожал на один с четвертью фунта. Мои ссылки на протокол намерений и на предварительное согласование цены собеседник не обращал внимания, стоял на своем. Если цена устраивает, то надо прийти завтра для оформления документов на оплату. Продукция будет отгружена в течение двух недель.

Фунт с четвертью, это не так много, но если перемножить на пять тысяч комплектов, то сумма получается солидная. И сроки отгрузки почему-то затягиваются.

Несмотря на росшее в моей душе негодование, я сдержался. Сказал, что намерен проконсультироваться с заказчиком.

Правда, никаких консультаций проводить я не собирался. Давид рассказал мне, что в Ливерпуле есть компания «Техникс индастри», выпускающая точно такие комплекты для модернизации ткацких станков, их качество не уступает качеству изделий столичной компании. Давид поначалу намеревался заключить сделку с «Техникс индастри», а потом просто поленился покидать Лондон. А я не поленюсь, поеду и оформлю все в Ливерпуле, пусть эти лондонские деляги останутся с носом. Так и получилось. На второй день мой заказ был погружен на пароход, который на следующий день отправлялся в порт Марселя.

Уезжая в Ливерпуль, номер в «Гранд Лондон отеле» я оставил за собой, дороговато, но мне в нем очень удобно и комфортно. По возвращении внимательно изучил состояние контролек, установленных в номере. Их было всего две, обе в дорожном кофре, и обе потревожены. Горничной при уборке номере не обязательно исследовать внутренне содержание кофра постояльца. Это сделал кто-то любопытный и опытный, даже следов на блестящей кожаной поверхности не оставил. Немного расстроился, что ко мне проявили интерес, но был готов к этому.

Ладно, с коммерческими делами покончено, теперь нужно заняться очень серьезной работой, принятием на связь агентуры моей жены. Прекрасно понимал, что это – авантюра чистейшей воды. Обычно с передаваемой на связь агентурой нового человека знакомил предыдущий куратор. В моем случае полнейшая импровизация. Да, Анна дала мне пароли для экстренной связи с агентами, но как на это отреагируют люди мне неизвестно. Я бы, например, отказался в довольно резкой форме.

С учетом проявленного интереса к моей персоне, решил начать со знакомства с «Трубадуром», для чего отправился на запад Лондона к театру герцога Йоркского, провести рекогносцировку, осмотреться и узнать, если посчастливиться, время посещения театра агентом. Вот были бы у всех телефоны, но эта роскошь не всем по карману, к сожалению. Пешком идти долго, поэтому взял кэб. Примерно за квартал до театра я отпустил повозку, нужно пройти остаток пути пешком, провериться на наличие «хвоста», осмотреть пути подхода к театру, да и получить общее представление об архитектуре данного района британской столицы. Неспешно прогуливаясь, несколько раз менял направление движения, останавливался у больших витрин магазинов и пабов, признаков проявления внимания к своей персоне не заметил. Остановившись у афишной тумбы, досконально изучил расклеенную рекламу, и надо сказать расстроился. Труппа театра герцога Йоркского второй месяц гастролирует в Канаде, а затем отправится в Австралию. Встреча с полюбившимися публике актерами возможна только в декабре сего года, на премьере спектаклю «Тристан и Изольда». Жаль, что с «Трубадуром» не встретился. Надеюсь, агент «Виктор» с гастролями никуда не отправился.

На следующий день после плотного завтрака, отправился на прогулку. Вначале посетил представительство пароходной компании, где приобрел билет в первый класс на судно до Бреста. Затем прогулочным шагом отправился к гостинице, решив пройти мимо адвокатской конторы агента «Виктор». Устанавливать с ним контакт я не намеревался, так как был взят под плотное наружное наблюдение при выходе из гостиницы. Удалось выявить три пары наблюдателей, сопровождающих меня. Работали наблюдатели четко и слажено. Один наблюдатель даже заходил со мной в представительство пароходной компании, чтобы услышать по какому маршруту и когда я намерен покинуть Лондон. Можно было не сомневаться, мной заинтересовались британские контрразведчики, а вот по каким причинам, я терялся в догадках. Кроме посещения офиса компании «Мозес интернешнл» я ни с кем не контактировал, а поездку в Ливерпуль совершил скрытно, даже портье в отеле не знал, куда я ушел, ведь все мои вещи оставались в номере.

Дорогу мне преградил констебль, и очень вежливо пригласил в полицейский участок для уточнения некоторых данных, касающихся меня. Дежавю получается, точно также меня в Вене приглашали на беседу со Штайнлицем, правда, тыкали в бок оружием. Раз приглашают, значит, надо соглашаться, обострять ситуацию пока не следует. Претензий ко мне быть не может, я местных законов не нарушил, и, слава Богу, ни с кем из агентов не встретился.

В кабинете, куда меня доставил констебль, находилось три человека. За столом восседал мужчина под пятьдесят, с седеющими висками волос, в элегантном и дорогом сером костюме – тройке, пристально смотрел на меня своими, казавшимися выцветшими, зелеными глазами, которые будто слегка вылезают из своих орбит. От его взгляда становилось как-то неприятно. Но, ничего, и не такое терпели. Двое мужчин были примерно моими ровесниками, одеты в костюмы подешевле, с малозапоминающимися лицами. Без лишних слов меня поставили лицом к стене, и, не говоря ни слова, очень профессионально провели обыск. Из карманов извлекли немного: паспорт, бумажник, носовой платок и расческу. Дурашки наивные, оружие искали, я его стараюсь не носить, зачем лишние вопросы, я сам могу в определенные моменты стать оружием.

– Присаживайтесь, – предложил мне старший, неплохо говоря по-немецки, указав на стул напротив него. – Давайте знакомиться, я Дик Джонсон. С кем имею честь говорить?

Как же Джонсон, это равносильно, что назвать очень редкую русскую фамилию Иванов. Ну, что же игра началась, а вот чем закончится пока неизвестно, и меня это обстоятельство настораживает.

– Очень приятно, Дик Джонсон, я Генрих Вольф, вы как раз держите в руках мой паспорт, там все указано. Если вам не трудно, скажите, зачем меня сюда привели?

– Сэр.

– Что?

– Разговаривая со мной нужно произносить слово сэр.

– Хорошо, сэр.

– Повторяю вопрос. Кто вы?

– Генрих Вольф, гражданин Аргентины, сэр.

– Вы немец?

– Да, сэр.

– А почему гражданин Аргентины?

– Там жил и работал, там мои родственники, там получил гражданство, сэр.

Джонсон переложил несколько бумажек на столе. Внимательно просмотрел одну из них.

– Немец, гражданин Аргентины, служащий швейцарского банка, действует в интересах итальянского дома, покупает у подданных Его Величества короля Великобритании запчасти для французов, – брезгливо морща лицо произнес Дик.

Вот и заканчивается 1913 год, вторая половина декабря за покрытой замысловатой изморозью окном.

У своего начальника Штайнлица с большим трудом выпросил отпуск, сроком на месяц. Он, конечно, остался недовольным, целый месяц ему никто не будет докладывать о единственно приятной ему информации – суммах, оседающих на его счете в банке. За все время общения, я заметил, что деньги для Фердинанда стали своего рода фетишем. Не потратил ни единой монеты, но зато его пробивает на дрожь от осознания того, что где-то в недрах банка хранится сумма, ему единственному принадлежащая. Он может ей распорядиться по своему усмотрению. Пусть тешит себя надеждами, я в любой момент могу сменить пароли доступа, как ни как я – сотрудник банка, и, между прочим, не рядовой сотрудник, а лицо, обличенное доверием его руководства и владельцев. Начнет Штайнлиц вести себя неподобающе – лишу средств, вот такой я «всемогущий». Это я так – просто ворчу.

В действительности я отдыхаю душой и телом в кругу семьи. Мы сейчас все в сборе. Недавно возвратился из России отец. Впечатлений у него множество, в большинстве негативные. Медленно, но уверено, по словам отца, Россия сползает в хаос.

– Представляешь, Стас, я для рабочих не жалею средств, – возмущался отец, – организовал для них торговлю продуктами в заводской лавке по сниженным ценам. – С жильем проблемы решил, выстроив десяток добротных домов на четыре семьи каждый. Детей в школы определил на полный пансион. Их там не только учат, но еще и кормят сытным обедом. Плачу хорошие деньги. На Путиловском заводе такая зарплата только у высококвалифицированных специалистов. Но выходит – им все мало, я угнетатель и мироед. Организовали какой-то совет рабочих, без его одобрения ничего не делают. Если такой бардак будет твориться в следующем году, то революция может случиться значительно раньше. Тогда прогнозы нашего предка не сбудутся.

– Отец, а Степан Иванович уже ошибся в своих предсказаниях. Войну с Японией мы выиграли. С большими потерями, но победили. Репарации неплохие взяли, землями и товаром. Правда, распорядиться толком не смогли, многое чиновники разворовали. Может и дальше все пойдет по-другому.

– Обязательно пойдет по-другому, еще больше усугубится ситуация в стране. Я не политик, но четко вижу, что управляемость в нашем государстве утеряна. Все идет непонятно как, и на чем держится жизнь Отечества тоже не понятно. В один момент может все рухнуть.

– А скажи, отец, кто в этом виноват?

– Император и революционеры.

– Почти десять лет назад ты в это не верил, и слушать меня не хотел.

– Так я же исправился, – улыбнулся отец, – под твоим влиянием занялся обустройством безопасного места для семьи, и ни разу не пожалел. – Нас окружают твои дети, наши внуки. Мы их очень любим, и они нам отвечают тем же. К сожалению детей твоих сестер, мы видим редко. Сестры сделались домашними матронами и домоседками. Иной раз, бывая в России, заеду к кому-нибудь, так знаешь, не ощущаю там себя комфортно. Кажется, чужой я для внуков, хотя подарки принимают, да и дочки за это время как бы отдалились от нас. Одна Анна, дай ей Бог здоровья, пока еще рада моему появлению. Обещал я твоей маме свозить ее в Россию, повидаться с дочерьми, но, наверное, воздержусь.

– Я бы на твоем месте как раз и не откладывал бы поездку. Начнется война, тогда точно не поедете.

– Все понимаю, но уже возраст у нас с мамой солидный. Здоровье пока есть, а вот как перенесем дорогу, прогнозировать не берусь.

– Сестры с семьями живут в крупных городах, и везде есть железная дорога. Садитесь с мамой на поезд в Цюрихе, и первым классом путешествуйте. Вот к Пасхе планируйте поездку, в праздники девчонкам будет приятно с вами увидеться.

– Нашел девчонок!? Тебе скоро тридцать, а они, заметь, старше тебя. Не удивлюсь, если со дня на день, кто-то станет бабушкой. Ладно, подумаем.

Нашу беседу прервало появление управляющего, сопровождавшего тетушку Франческу. С момента знакомства с моими родителями, и обретения родственников, Колетти часто бывала в замке, два раза в месяц минимум. Отец и мама принимали ее по-родственному. Мою Анну Франческа опекала, как родная мать. Это не я так говорю, это слова моей любимой жены.

– Генрих, дорогой, налейте, пожалуйста, своей тетушке рюмку коньяка, – отдав верхнюю одежду слуге, попросила Колетти. – Промерзла я чего-то сегодня. Морозец несильный, а вот ветер противный, и прошла я всего-то два десятка шагов. Сыро как-то, зябко – б-р-р-р-р.

– Франческа, может вам в баньку сходить, попариться и согреться, – предложил я гостье. – Сегодня баню топили с обеда, она уже жар набрала. Есть отменные березовые веники.

– Давайте вначале коньяк, а потом, если Анна и Варвара Николаевна согласятся составить мне компанию, то можно посетить вашу пыточную.

– А почему пыточную?

– По-иному я это назвать не могу. Жарко там очень. Такое впечатление, что вы хотите меня там изжарить.

– Ваша Италия не очень далеко ушла от русской бани.

– В термах, которые еще сохранились в Риме, другой состав воздуха и его температура. Многие римляне приходят в термы за вдохновением или для общения с друзьями. Там совсем другая атмосфера.

– Русская баня предназначена для решения основных задач – это очищение тела от грязи и поправки здоровья, если оно пошатнулось. Пообщаться, и культурно испить напитков можно в комнате для отдыха. У нас там самовар большой ждет вас не дождется, и несколько жбанов с различными морсами, приготовленными по древнерусским рецептам.

– Все, Генрих, вы меня убедили. Пью коньяк и прямиком отправляюсь в баню.

Естественно, за взрослыми женщинами увязалась моя дочка София. Она старалась постоянно находиться рядом с Анной, помогать ей в уходе за Лидией, учиться вязанию, шитью, и другим разным, чисто женским умениям.

Степка, тот всего старался достичь самостоятельно. Если что-то не получалось, обращался к деду, а в его отсутствие беспокоил управляющего замком. Свой детский опыт Степан передавал младшему брату. Стас, подобно хвостику, следовал за Степаном, и с благодарностью принимал его наставления. Честно сказать, я иногда умилялся. В принципе, еще являясь малышом, Стас с серьезным выражением лица выполнял указание старшего брата по раскраске новых оловянных солдатиков. Да, навык еще в этом не наработан, да, Степану доведется кое-что переделывать, но желание быть полезным и научиться чему-то, у Стаса присутствовало.

Через два часа баню посетила мужская часть нашей семьи. Степан уже был приучен к бане, ему это очень нравилось. В парилке он пребывал недолго, за этим мой отец следил строго – ведь ребенок еще. А Стаса я быстро помыл в теплой воде, и передал в заботливые руки любимой жены. Надо было видеть выражение лица сына. Он был бесконечно рад, что ему удалось с взрослыми побывать в бане, и даже отведать прикосновение березового веника к телу.

После помывки вся семья собралась за столом на ужин. Детвора, быстро покушав, отправилась спать. Анна уложила Лидию, а я – Стаса, старшие дети уже самостоятельно укладывались, им читать сказки не требовалось. Зашел, как обычно, в спальни, и пожелал старшим спокойной ночи.

В гостиной Франческа с родителями вела неспешную беседу за чашкой кофе. Она рассказала, что в последнее время стало трудно находить надежных партнеров. Все компании Европы, в основном переориентировались на выпуск военной продукции или той, которую можно применить в армии. Очень тетушку беспокоило отсутствие новые моделей одежды для женщин. По ее мнению, мода как бы остановилась в своем развитии. Дамы продолжают носить платья, фасоны которых, придуманы несколько лет назад. С мнением Колетти женщины нашей семьи были согласны.

Когда мы с женой готовились отойти ко сну, в дверь постучали. На пороге стояла тетушка Франческа.

– Прошу великодушно простить меня, молодые люди, – произнесла Франческа, входя в нашу спальню, – но решила не ждать утра, срочное у меня к вам дело. – Я сегодня утром выехала из Базеля, там договорилась о размещении заказа на производство женских кожаных сапожек в литых резиновых галошах. Хочу заметить, очень удобная обувь, особенно в дождливую погоду – ноги остаются сухими. Останавливалась в меблированных комнатах мадам Генриетты. Имею, знаете ли, слабость к хорошему жилью. Так вот у мадам Генриетты есть дочка Франсуаза, двадцати лет от роду. Как я заметила с разумом у нее не все в порядке. Франсуаза иногда проявляла к постояльцам матери специфическое внимание. Проще говоря, втайне от Генриетты, она спала с молодыми мужчинами. Иногда после ее визитов, у постояльцев случались мелкие пропажи. То несколько банкнот пропадет из бумажника, то оригинальная заколка для галстука, то расческа. Генриетта всегда успевала уладить конфликтные ситуации и компенсировать постояльцам ущерб – не хотелось ей терять клиентов. Несколько раз мать устраивала настоящие обыски в комнате дочери, пытаясь обнаружить пропавшие предметы, но безуспешно.

С некоторых пор, кстати, по вашему настоянию, Генрих, я путешествую в сопровождении своего секретаря Марио. Вы его уже видели несколько раз. Ответственный и предупредительный молодой человек, неплохо обращается с оружием. Ему я всецело доверяю.

В этой поездке он также составил мне компанию. В одну из ночей к нему в номер нанесла визит Франсуаза. Я заранее предупредила Марио о странной девушке, и он отнесся к этой информации со всей серьезностью. Одним словом, ночную фею из номера выставил культурно. Закрыв дверь на замок, чтобы больше не попасть в неловкое положение, Марио укладывался в постель. Заметил на ночном столике кожаную папку, красиво оформленную тиснением с позолотой. До прихода Франсуазы, папки в номере точно не было. Не удержавшись, Марио заглянул в папку, и сразу же потерял покой, да так, что вынужден был стучаться в дверь моего номера.

– И, что же так сильно взволновала вашего секретаря? – поинтересовалась моя жена.

– А вот это, – Франческа выложила на стол папку из коричневой кожи.

Надо сказать, тетушка права, папка действительно красива. По периметру лицевой части тиснением нанесены три прямые линии. По углам располагались украшения, в виде гроздьев винограда, а в центре красовалось изображение совы. Закрывалась папка двумя короткими широкими ремешками с оригинальными прядками. Дорогая вещь, явно сделана по индивидуальному заказу небедного человека. Похоже, именно блеск пряжек привлек внимание девушки, и она ее утащила к себе, а потом оставила в номере Марио, который ее деликатно выпроводил.

– Вы, Генрих, посмотрите, что там внутри, еще больше удивитесь, – отвлекла меня тетушка от изучения папки.

Открыв, и рассмотрев внутреннее содержание, я лишился не только дара речи, чуть не присел на попу рядом со стулом.

В папке находилась подробная карта расположения западной группировки войск России и объемная пояснительная записка к ней. На карте была нанесена оперативная обстановка месячной давности. Точно обозначены районы дислокации войск, номера корпусов, дивизий и полков, указан численный состав живой силы и количество артиллерии. В записке отражены сроки возможной мобилизации в западных губерниях империи, пропускная способность железнодорожных узлов и шоссейных дорог, места смены паровозов и наличия свободного подвижного состава и многое другое. Короче, все данные, за которыми охотятся разведки Германии и Австро-Венгрии были на лицо. В подлинности документов я не сомневался, не зря же учился «весьма успешно» в Академии, да и Леманн мне много полезного преподал. Могу с уверенностью сказать, что эти документы были изготовлены в Генеральном штабе России, есть на них особые метки, свидетельствующие об этом.

– Франческа, вы полагаете, что папку в номер Марио принесла Франсуаза? – сиплым голосом произнес я.

– Я не исключаю этого, зная о пристрастии девушки к заимствованию чужих вещей. Вопрос в другом. У кого она эти документы взяла? Ведь до нашего отъезда, никто о пропаже не заявлял, и Франсуаза папку не разыскивала.

– Марио знает о содержании документов?

– Он их не изучал, но отнюдь не глуп, мог догадаться, что они собой представляют.

– А вы, тетушка, понимаете, что доставили в наш дом?

– Мальчик мой, я уже дама в возрасте, можно сказать старая, но не глупая. В своих руках, Генрих, вы держите план войны и свидетельство того, что среди высокопоставленных военных России есть предатели. Ладно, не буду вам мешать, вы лучше меня знаете, как документами распорядиться. Отдыхайте. Неплохой я вам, Генрих, сделала подарок к Рождеству?

– Шикарный. Я вам благодарен за него, – с искренним чувством произнес я, в знак искреннего уважения поцеловав Франческе ручку.

– Но я, как любящая своего племянника тетушка, выяснила, что в меблированных комнатах проживал только один молодой человек, который мог заинтересовать Франсуазу. Его зовут Поль Леклерк, около тридцати лет, среднего роста, волосы темные, глаза карие, лицо немного вытянутое, нос с горбинкой. Если верить документам – житель Парижа. Горничная Эльза отметила, что у месье Поля выправка военного. После спешного отъезда постояльца горничная прибиралась в номере, там все было перевернуть вверх тормашками. Также Эльза, смущаясь, мне поведала, что дочь хозяйки провела некоторое время в номере постояльца.

– Думаете, Франсуаза позаимствовала папку у Поля?

– Допускаю такую возможность с большой долей вероятности. Незаметно подкинуть папку в номер моего секретаря невозможно. Впрочем, что я вам даю советы, у вас мозги молодые – думайте.

Мило улыбнувшись, Франческа покинула спальню.

– Что будем делать, дорогой? – спросила Анна с тревогой в голосе, внимательно глядя на меня широко открытыми глазами.

Зимний Цюрих встретил меня умеренными морозами. Улицы были засыпаны хрустящим снегом. Проезжая часть дорог, и большинство тротуаров от снега были очищены, в отдельных местах скопились настоящие снежные горы.

На вилле все без изменений – порядок и чистота. По телефону доложил Штайнлицу о готовности продолжить работу, и был срочно вызван в Вену.

– Надеюсь, отдохнули хорошо? – безразличным тоном осведомился начальник.

– Замечательно, и погода не помешала.

– Компанией молодых и страстных особ женского пола, наверное, себя окружили на весь отпуск? Надо вам, Генрих, задуматься о постоянной спутнице жизни, нехорошо офицеру разведки пользоваться услугами доступных женщин.

– Не выбрал пока для себя ту самую женщину, с которой хотел бы прожить всю оставшуюся жизнь.

– Если хотите, могу познакомить с девушками из уважаемых семейств.

– Давайте отложим это до лучших времен. Уверен – вызвали вы меня не для простой беседы.

– Именно. У наших коллег в Германии случилась трагедия. В канун Рождества в Потсдаме был организован бал для высшего генералитета империи. Туда пригласили видных германских ученых и промышленников. Кайзер Вильгельм II с супругой тоже был в списках приглашенных.

Когда большая часть гостей прибыла во дворец Шарлоттенхофф, и собралась в зале, ожидая прибытия Кайзера, прогремел взрыв чудовищной силы. Потолок дворца во многих местах обвалился, погребя людей под своими обломками. Пожара не случилось, но от этого легче не стало. Холодная погода, вернее мороз, убивал не хуже взрывчатки. Раненные и обессиленные люди замерзали еще до их обнаружения. Погибших пятьдесят пять человек. Среди них знаменитый химик Фриц Габер, владелец сталелитейных заводов Густав Крупп, всех перечислять не буду. Пострадал начальник Генерального штаба Мольтке, ему сделали сложную операцию на ноге, но, говорят, была не операция, а ампутация.

На сегодня сто двадцать человек находятся на излечении в разных лечебных учреждениях Германии. Все службы, в том числе разведка, подняты по тревоге для выявления лиц, совершивших террористический акт. Полковник Ронге отправил в Германию специалистов из нашего ведомства. Вот я решил и вас тоже отправить на время в Германию.

– В расследовании подобных случаев я никогда не принимал участия.

– Вы будете вести работу в иной плоскости, используя свои связи среди банкиров и промышленников. В обломках дворца пусть копаются криминалисты. Ваша задача: попытаться среди гражданских лиц найти ниточку, ведущую к участникам и организаторам этого акта.

– С трудом представляю, с какой стороны подступиться к решению проблемы. Так понимаю, с материалами расследования мне ознакомиться не позволят.

– Естественно, не позволят. Материалам присвоен высший уровень секретности. Была попытка не допустить утечки информации по данному факту, однако из-за больших масштабов трагедии, это сделать не удалось. Некоторые горячие головы утверждают, что к взрыву причастны русские, поскольку им выгодно ослабление Германии.

– Так у Германии отношения с Россией вроде бы не обострены.

– Скажу вам так, мы и наши союзники, я имею ввиду Германию, проявляем интерес к ресурсам России. В банке для вас подготовлены все необходимые документы. Вы под видом сверки платежей и поставок объезжаете фабрики, мануфактуры и предприятия, и в беседах пытаетесь что-то выяснить. Даже самое незначительное упоминание о взрыве не должно оставаться без внимания. Доклад от вас ожидаю каждые два дня. Используйте телефоны или телеграф. Если появятся конкретные лица, не принимайте мер к их задержанию. Лучше сообщите о них полицейским, они найдут способ сделать это правильно. Эта работа не на один день, и даже не на один месяц, но мы должны попытаться выявить хоть что-то. Средства на ваше путешествие у финансистов приготовлены. В таком случае, я вас не задерживаю, завтра же отправляйтесь.

Расписавшись в ведомости о получении кругленькой суммы в десять тысяч крон, я отправился домой готовиться к вояжу. Ситуация – хуже некуда. Пойди туда, не знаю куда, найди хоть что-то.

Домой попал не сразу, завернул в гости к супругам Леманн, в надежде от них услышать о трагедии в Потсдаме.

Гер Леманн и фрау Гертруда были рады моему появлению. Усадили за стол, и как обычно обильно накормили. Затем последовало традиционное питие кофе с коньяком.

Леманн в течении получаса рассказывал об обстановке, сложившейся в Европе. Он оперировал фактами, полученными из разных источников, включая информацию от агентуры, газет и журналов Австро-Венгерской империи. Впечатление от сказанного было удручающим, аналогичным тому, когда кто-то держит зажженный факел у бикфордового шнура, соединенного с горой пороховых бочек. Рано или поздно рука с факелом устанет, и тогда полыхнет, а затем рванет очень сильно.

Герт считает, что война будет однозначно, и вести ее будет Германия, сражаясь на западе с Францией, а на востоке с Россией. Австро-Венгрия, верная союзническому долгу, тоже ударит по России. Нас ожидает нелегкое время.

О взрыве в Потсдаме достоверной информацией супруги не располагали, их германская агентура передала только слухи.

А вот о полковнике Терехове знакомая фрау Гертруды отписалась. У нашего куратора очень серьезные проблемы. К нему заместителями назначили иностранных офицеров: один британец, второй француз. С момента их назначений случилось несколько провалов русских разведчиков, даже среди тех, кто отработал за рубежом более двух десятков лет. Во всех бедах обвиняют Александра Петровича, хотя прямых доказательств нет. Он пока занимает свой пост, однако в полной мере не руководит закордонной работой офицеров разведки. Знакомая фрау Гертруды не уверена, но, похоже, Терехов переправил жену и дочь за границу, предположительно в Японию. Сын продолжает служить в Москве. После получения этих сведений Леманны прекратили отправку сведений Терехову, опасаются последствий для себя. Мой пакет отправили, но кружным путем. Герт надеется, что Александр Петрович успел убрать подальше его документы.

Неплохо было бы узнать, как обстоит дело с моими бумагами, а то не ровен час, начнут разматывать клубок, и доберутся до моей семьи.

Вену покинул на следующий день. Перво-наперво заехал в Тарасп, запретил Анне отправлять сведения в Россию до прояснения ситуации, вкратце рассказал о случившемся.

В банке забрал документы и отправился сначала во Францию, после встреч с агентурой поеду в Германию. Полковник, сам того не подозревая, помог мне в работе с агентурой. Я готовил её к работе в военное время, уточнял способы связи, выплачивал авансом деньги для заготовок продовольствия.

Будучи в Париже, встречался с агентом «Жиль». В ходе инструктажа, так, наудачу сообщил приметы Леклерка, и был несказанно удивлен. Поль Леклерк агенту знаком в качестве помощника военного атташе посольства Франции в России. По словам агента, Поль страстный любитель женщин. На этой почве у него возникали серьезные трения с сослуживцами. Его родитель, довольно влиятельный промышленник во Франции, походатайствовал о посылке наследника в холодную Россию, в надежде, что там он не найдет себе приключений. В настоящий момент Поль отбыл снова в Россию, перед этим навещал родителей на Рождество.

Кое-что начинает проясняться. Если сопоставить информацию знакомой фрау Гертруды о наличии в окружении Терехова иностранцев, то почему нельзя предположить, что в Генеральном штабе России находится офицер союзной Франции. Не нравится мне вся эта ситуация, серьезные ведомства становятся «проходным двором», информация утекает с быстротой горной реки, но без ее характерного шума, по-тихому.

Встречался с большим количеством людей в разных странах. Мои усердные копания и задушевные беседы с банкирами, инженерами и управляющими заводов пока не дали никакого положительного эффекта. Четыре месяца провести в дороге – это, я вам скажу, нелегкий труд. Пришлось покупать новые туфли, потому что на старых подошва стерлась, опасался пятки стереть о мостовые. Штайнлицу я докладывал о своей работе в оговоренные сроки. Кстати, он тоже ничего вразумительного сообщить не мог. По его словам, следствие пока топчется на месте, причастных к взрыву лиц не обнаружили. Для публики арестовали нескольких германских социалистов, этим и ограничились.

Покидая гостиницу «Веселая Гретхен» в Мюнхене, я услышал слово «бунд», оброненное молодым иудеем в беседе со своим соплеменником на пороге здания. Моментально сработала память.

В беседах на пароходе, когда я возвращался из Аргентины, мой собеседник, раввин Ицхак Шимон упоминал о каком-то всеобщем молодежном еврейском рабочем союзе, носившем такое название. Якобы молодые иудеи части восточных земель Германии, Литвы, Польши и России создали этот союз для защиты своих прав. А не воспринял ли Ицхак, сказанные тогда мной слова буквально, на что я глубоко в душе во время того разговора и надеялся, организовав террористический акт? Значит, таки взошли семена, посеянные мною в благодатную почву!!! А я думал, что планы мои были неосуществимыми. Интуиция меня не подвела. Очень полезно в нужный момент поиграть на религиозных чувствах фанатика.

В принципе все логично. Во дворце собирается элита Германии, в руках которой сосредоточена вся власть и все деньги, веселится в свое удовольствие. В это время еврейские рабочие гнут спины, теряют здоровье, чтобы это веселье удалось. Восстановить справедливость каким-то путем необходимо, их гибель, лучший способ избавиться от угнетателей. Взрыв – неплохой выход. Значит, направим свои стопы в Берлин, там должен проповедовать Ицхак Шимон, если не ездит с проповедями по всему миру.

Наблюдение за центральной синагогой Берлина я вел третьи сутки, стараясь выявить связи Ицхака. Его я опознал в первый же день слежки – повезло, он никуда не уехал. Этот пожилой еврей знал толк в конспирации – каждый день менял маршрут движения, ни разу дважды не прошел по одной и той же улице. Изображая праздно следующего по своим делам обывателя, Ицхак раскланивался со знакомыми людьми, слегка приподнимая шляпу, и незаметно осматривался по сторонам. Да, дедушка Шимон не прост, и навыки выявления наблюдения у него имеются и очень неплохие. Но меня тоже профессионалы учили – посмотрим, кто кого переиграет.

В сгущающихся семерках Ицхак привел меня на окраину Берлина, где располагался поселок добротных одноэтажных кирпичных домиков, проживание в которых могли позволить себе нестесненные в средствах люди. Похоже, Шимон был из таких. Понаблюдав за домом около двух часов, я убедился, что это место обитания Ицхака: в окно видел, как он переодевался в домашнюю одежду. Ладно, на сегодня достаточно, наведаюсь сюда завтра днем, в отсутствие хозяина.

На следующий день с девяти часов утра я занял наблюдательный пост в недостроенном доме, неподалеку от жилища Ицхака. Хорошо, хоть здесь удалось расположиться – других мест, для организации поста просто не было, везде стояли аккуратные домики и ни единого магазина или кафе.

В десять часов Шимон покинул дом. Я даже обрадовался: смогу попасть в жилье в светлое время суток и провести тщательный осмотр. Не тут-то было. Буквально через полчаса во дворе дома появилась женщина, а спустя короткое время к ней присоединился мужчина. Вместе они наводили порядок во дворе, а через некоторое время я заметил дым из печной трубы: похоже, женщина готовила пищу для Ицхака. Пришлось дожидаться, пока работники окончат заниматься хозяйством.

Попасть в дом было несложно. Простенький замок не был серьезным препятствием, соответствующими навыками я обладал, правда, не на уровне матерого профессионала.

Начал осмотр, как учили, тщательно проверяя каждую комнату, стараясь оставлять на своих местах все предметы. Благо комнат было немного. Мебели в жилье откровенно мало, но она отличного качества.

В кабинете располагался небольшой письменный стол, два стула и одна полка с книгами. К сожалению, названия и содержание книг мне было недоступно, они написаны на идише, им я не владею.

В спальне: узкая кровать, низкий прикроватный столик и мягкий пуфик.

Ванная комната с унитазом и душем не впечатлила – стены, выкрашенные в темно-синий цвет, вызывали давящее чувство.

Гостиная тоже обставлена по минимуму: два кресла и круглый столик.

В целом, для себя, я понял, что Шимон не беспокоится о создании себе особо комфортных условий проживания. Есть где поспать и покушать, и этого достаточно. На кухне я обнаружил еще теплую пшенную кашу, хотя в этом не уверен, и несколько кусков жареной рыбы.

Повторный осмотр был проведен с целью поиска тайников и оружия. Под матрасом кровати обнаружился пистолет «Браунинг». Столик в гостиной под крышкой имел удобные ножны для стилета, а у входной двери стояла трость, в рукоятке которой, имелся длинный и острый клинок. Если это оружие есть в доме, то Шимон однозначно умеет им пользоваться, надо с ним быть особенно осторожным. Хотя я и обыскал весь дом, но уверенности в том, что обнаружил все оружие, у меня не было. Никто не мешал Ицхаку замаскировать его под предметы мебели. Решил Шимона оглушить, связать, а уже потом вести беседу. На всякий случай выкрутил все электрические лампочки в комнатах – в темноте будет удобней общаться.

С наступлением сумерек занял место в прихожей таким образом, чтобы было удобно нанести удар в область шеи Ицхака, когда он потянется рукой к выключателю освещения. Ожидать прихода Шимона пришлось долго. Когда на моих часах было около десяти часов вечера, услышал шаги на пороге дома, и скрежет ключа в замочной скважине.

Все прошло, как я и предполагал. Почтенный раввин тихо опустился к моим ногам после щадяще-аккуратного, почти ласкового, удара по шее. Убедившись, что Ицхак пришел один, я закрыл на ключ дверь, а бесчувственное тело перенес в гостиную, где вставил Шимону кляп в рот, основательно связал шнуром, я заранее его взял с собой на всякий случай. Плотно закрыл шторы во всех комнатах. Усадил Ицхака в кресло, завязал глаза простынею, сложенной в несколько раз. Полюбовался своей работой. Ицхак встать или оказать мне сопротивление не мог. Ну, что же, приступим к беседе.

– Вы меня, уважаемый, разочаровали, – произнес я, применив язык Шекспира. – Разве можно так, по своему усмотрению трактовать полученное задание?

Умышленно заговорил на этом языке, опасался, что Шимон мог помнить интонации моего голоса, когда мы с ним общались на пароходе по-немецки. Да, и что греха таить, надеялся, что, испугавшись, Ицхак будет более говорливым, услышав британскую речь.

– Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – спокойным тоном, на том же языке ответил мне Шимон. – Кто вы? И развяжите меня, наконец, неприлично обращаться с духовным лицом таким способом.

– А предавать людей страшным мукам прилично?

– Человек рождается в муках, в муках умирает, а если в муках живет, то значит он великий грешник, и недостоин хорошей жизни. Подозреваю, вы в своей жизни достаточно нагрешили, если подняли руку на священнослужителя, пусть и иудея. Кары падут на вашу голову.

– С карами подождем. Расскажите, как вам удалось провернуть дельце в Потсдаме?

– Какое дело? Какой Потсдам? Я иудейский проповедник, раввин, чтобы вам было понятно. Нет мне никакого дела до каких-то гоев, своих проблем предостаточно.

При упоминании Потсдама, в голосе Шимона появились иные интонации, я бы сказал, уверенности поубавилось. Неужели я на верном пути? В общем-то «ткнув пальцем в небо» попал на нужного мне человека? Если это так, то госпожа удача сегодня явно на моей стороне. Это просто замечательно!

– Вы уже достаточно пожилой мужчина, – продолжил общение с Ицхаком, – здоровье надо беречь. – А поскольку, как вы утверждаете, являетесь раввином, то вам нужно иметь хорошее духовное здоровье, чтобы воспитывать молодых иудеев. О каком духовном здоровье может идти речь, если ваши руки обагрены кровью невинных жертв?

– Ни о каких жертвах я ничего не знаю, – нервно произнес Ицхак.

– То есть вы утверждаете, что не имеете никакого отношения к взрыву во дворце Шарлоттенхофф?

– Ничего и ни о чем я не знаю, – почти прокричал Шимон.

– Не надо так громко говорить, я вас хорошо слышу, и думаю, вы говорите неправду. Будете вести себя подобным образом, к вам придет в гости боль. Нешуточная. В ваших же интересах, в отличие от жертв взрыва, остаться целым и невредимых, чтобы в дальнейшем доставлять радость окружению своими проповедями. Итак, кто надоумил совершить террористический акт в Шарлоттенхофф? Кто финансировал? Кто исполнял?

– По перечисленным вопросам ничего не знаю. Отпустите меня, я ни в чем не виноват.

– У нас другие сведения, – продолжал я изображать из себя британца. – Вы неглупый человек, проявите благоразумие, избавьте меня от необходимости применения силы.

Для обозначения своих намерений, я несильно ударил своими ладонями в область ушей Шимона. Никаких болезненных ощущений раввин не получил, уши хорошо прикрыты простыней, но негромко зашипел.

– Это я обозначил место, по которому в скором времени, если вы внятно не будете говорить, последуют удары, – нагонял страху на иудея. – Вы оглохните на некоторое время, также у вас пойдет из носа кровь, и если ее вовремя не остановить, то я затрудняюсь предположить, чем все закончится. Давайте говорить откровенно. Рано или поздно вы заговорите, но одно, когда говорит нормальный человек, и совсем иное, когда пытается произносить слова кусок отбивного мяса. Не уверен, что вы сможете долго упорствовать.

– Вас ввели в заблуждение, я простой раввин.

Ну, сколько можно талдычить одно и то же? Времени у меня не так много, надо, наверное, перейти к более жесткому разговору. Нанес пару несильных ударом по мышцам бедер Шимона. Когда он открыл в крике рот, быстро вставил ему кляп, и приложился еще пару раз по тем же местам, только сильнее. Не понравилось это Ицхаку, он извивался и подвывал. Удары по мышцам ног действительно вызывали очень болезненные ощущения.

– Наступило желание нормально общаться? – осведомился я. – Если да, то мотните головой.

Ицхак быстро закивал головой.

– Я не знаю, кто вы, но хочу сказать, что вы изувер. Мне очень больно.

– Будет еще больнее. Меня интересует не ваше мнение обо мне, а ваши ответы на мои простейшие вопросы. Ответьте на мои вопросы, и все закончится.

– Вы мне гарантируете жизнь?

– Это я могу вам обещать, если поверите мне на слово. Гарантийное письмо из синагоги, к сожалению, предъявить сейчас не могу.

– Я скажу все, что знаю. Подготовку акции в Шарлоттенхофф проводил Шульц Крамер, владелец двух бакалейных магазинов, проживающий в Берлине на улице святого Карла, дом пятнадцать. Я знаю, что он давно сотрудничает с британской разведкой. Его завербовали лет пятнадцать тому назад, когда он поставлял оружие бурам в Африку. Руководил всей операцией капитан О’Беннон. Он – кадровый сотрудник британской разведки. Конечная цель операции – устранение Кайзера Вильгельма II. К сожалению, она не достигнута, и поверьте, я очень сожалею, что пострадали невинные люди.

– Каково ваше участие в акции?

– Через своего знакомого Леви Даяна нанял за плату молодых людей из радикального крыла Бунд. В ходе подготовки к балу, они смогли занести достаточное количество взрывчатки во дворец.

– Неужели никто не проверял, что заносится во дворец?

– Не знаю, бал готовился в спешке, возможно, меры безопасности были снижены.

– Где сейчас Даян?

– Он привел в действие адскую машинку, возникли проблемы с часовым механизмом, пришлось включить все вручную. Леви погиб.

– Кто, кроме Леви, знает о вашей причастности? Подозреваю: проблем с часовым механизмом на самом деле не было – но это я так, к слову.

– Никто, я старался действовать только через него.

– А кто осведомлен о вашем сотрудничестве с британской разведкой? Когда вас завербовали?

– Почему вы так думаете?

– И все же.

– Завербовали меня в тридцатилетнем возрасте. Я тогда еще был несмышленым евреем, смотрел на мир широко раскрытыми глазами. Слаб я оказался, влюбился в прекрасную девушку. Денег для удовлетворения ее запросов у меня не было. Откуда они возьмутся у нищего еврея? Но я был вхож в общество промышленников и политиков Германии и Пруссии, а также возглавлял общество по изучению Торы в Берлине. Вот и появился тогда в моей жизни господин Джонатан, которому я написал обязательство. За деньги я собирал для него различную информацию. Думал, накоплю достаточно и смогу привести девушку в свой дом. Обманулся в своих мечтах, девушка ждать не стала, а вышла замуж за более успешного еврея. Я остался один. И семьей не обзавелся, посвятив жизнь служению Богу, еще и агентом британским стал…

– Достойно служили?

– Служил по мере сил. С возрастом, меня все меньше привлекали к работе, может, из доверия вышел, или не было заданий, подходящих для меня.

– А как на вас вышел капитан О’Беннон?

– Обычным способом. Пришел в синагогу и назвал пароль. Дал денег на наем людей. О’Беннон больше работал с Крамером – он моложе, и связями среди торговцев и бакалейщиков располагает.

– Крамер располагает информацией о вас?

– Если ему ничего не сказал О’Беннон, то вряд ли, мы не знакомы.

– Откуда вам известен его адрес?

– О’Беннон дал на случай срыва операции. Крамера я должен был устранить.

– Устранили?

– Такого указания я пока не получал.

– Где найти капитана О’Беннона?

– Из Берлина он уехал сразу же после акции. Некоторое время жил в Дюссельдорфе, что-то выяснял на заводах Круппа. Последний раз я его видел две недели назад. Он говорил, что отправляется на границу с Россией в городок Черновицы. Туда, на почтамт, я обязан отправлять сообщения о ходе расследования взрыва.

Далее Ицхак составил подробный словесный портрет капитана, рассказал о его привычках и предпочтениях в еде. Отметил, что обычно капитан выбирает недорогие гостиницы, но с обязательным наличием ванной. Самой яркой приметой капитана являлось наличие курительной трубки из бриара с меленькими накладками слоновой кости. По словам Шимона, с ней он никогда не расстается, и курит трубочный табак «МакБарен».

По большому счету я узнал достаточно, тормошить Ицхака дальше не видел смысла. Крамера однозначно надо сдавать германцам, естественно, получив согласие своего непосредственного начальства. А вот господин О’Беннон мне интересен самому, надо попытаться насесть на него, и если получиться придавить фактами, перевербовать. Заявление, конечно же, самоуверенное, но попытаться нужно. Предполагаю, что капитан в разведке проработал прилично, значительно больше меня, опыта хоть отбавляй, и поэтому задача у меня очень сложная.

С Шимоном поступил гуманно, убивать не стал. Оглушил. Навел идеальный порядок в доме, раздел Шимона и уложил в постель. Каюсь, вколол ему дозу морфия, пусть подольше поспит. Химией меня снабдил Леманн, сказал, что случаи бывают разные, вот и пригодилось зелье.

Утром позвонил Штайнлицу, доложил о наметившемся успехе, и назвал конкретного участника. Фердинанд обрадовался, и дал мне адрес своего коллеги из германской разведки, которому я могу сообщить, полученную информацию. Подозреваю, что некий Клаус Белофф, тот самый таинственный германский друг, владелец второго счета в нашем банке. Мне сейчас это не важно, главное заработать некоторое уважение, а там посмотрим. Получил от Штайнлица разрешение на проверку информации в отношении О’Беннона.

Полковник Белофф не стал меня расспрашивать о происхождении информации. В разговоре я дал ему понять, что источника расшифровывать не намерен, что им, как профессионалом, было воспринято с пониманием. Через двадцать минут аудиенция закончилась, и я был совершенно свободен.

Вечером встретился с «Юргеном», время и место были оговорены заранее. Уточнил у него планы германского командования в отношении наступления на Россию. Существенных изменений не намечается. Окончательные сроки пока не определены. Концентрация войск у западных границ России происходит по плану. Я это и сам видел: в восточном направлении воинские эшелоны пропускаются вне очереди. «Юрген» точно всего не знает – западное направление не входит в его компетенцию, но предполагает, что Германия вначале начнет войну с Францией, а потом займется восточными землями.

Выдал агенту денежное содержание на полгода вперед, сказал, что возможно буду серьезно занят. Встреча с «Юргеном» оставила некий неприятный осадок, не совсем искренен со мной агент. Странно. Вроде нормально с ним общаемся, без проблем. О приобретении новой квартиры не рассказал, о переселении Йошки в пригород Берлина умолчал. На подобные «шалости» укажу на последующих встречах, сейчас не до этого.

Спустя трое суток я прибыл в Черновицы. Снять приличную гостиницу не удалось, все занято господами офицерами, да и войск в округе множество. Воочию убедился, какая силища собрана для агрессии против Отечества. Честно скажу, руки зачесались, хотелось учинить на позиции противника хороший такой артиллерийский налет.

Потыкался по разным доходным домам, и там свободные комнаты отсутствуют. Официально я не офицер австро-венгерской разведки, я на сей счет никаких документов специально с собой не брал. А кто будет обращать внимание на просьбы жалкого банковского служащего, хотя и прилично одетого. Правда, в одном доходном доме надо мной сжалились, определили на постой к приличным людям. Дом оказался добротным, и хозяева, средних лет супружеская пара, приветливы. За небольшие деньги обещали нормальное условия проживания и питание. Меня все устраивало. Намеревался пробыть в городе не меньше недели, предполагал, что за это время смогу обнаружить О’Беннона.

Два дня потратил впустую, слоняясь по городу, постоянно натыкаясь на военных разных чинов. На третий день была назначена встреча с агентом «Вадимом» надеялся привлечь его к поискам британского капитана.

Встретился с агентом у него дома – мы же с ним официально знакомы. Этот контакт не мог вызвать настороженности у его коллег. Естественно «Вадим» с женой угостили меня превосходным ужином. Когда Милица нас покинула, я рассказал агенту о причине своего появления, подробно описав О’Беннона, чем вызвал улыбку на лице «Вадима». По словам агента человек с такими приметами уже неделю находится в городской тюрьме за драку с офицером. В списке изъятых у него вещей упоминается курительная трубка с накладками из слоновой кости.

По словам агента, курительная трубка считается по настоящему ценной, когда она совершила кругосветное путешествие. Поэтому знающие люди передают трубку моряку, который курит ее во время кругосветного плавания. После возвращения в руки хозяина она приобретает коллекционную ценность. Но, сейчас не до трубок. Это «Вадим» так, вспомнил рассказ одного своего знакомого – коллекционера курительных принадлежностей.

Так вот, по документам он не О’Беннон, а Родриго Васкес, по происхождению испанец, но гражданин Германии. Только «Вадим» не верит его рассказам, и продолжает с ним работу. Моя подсказка очень кстати, его отделение тоже ориентировали на поиск террористов, совершивших взрыв в Шарлоттенхоффе. На завтра «Вадим» пригласил меня на беседу с Васкесом, посмотрим, что он запоет, когда я начну его понемногу поджимать фактами.

Довольный собой я вернулся на квартиру. Хозяева угостили превосходным чаем и вкусными пирогами с творогом. Затем я помылся, и улегся в мягкую и удобную постель. Сон пришел ко мне быстро.

Пробуждение было не самым приятным. Во рту стоял какой-то отвратительный привкус, глаза не хотели раскрываться, казалось мышцы, совсем куда-то пропали. С большим трудом все же открыл по очереди оба глаза. Совершенно не узнал место, где произошло пробуждение. Вместо удобной и мягкой постели с белыми наволочками и простынями, какая-то серая и жесткая кровать, вернее лежанка. Куда подевалась комната, которую я снимаю? Где хозяева с вкусными пирогами? Мне нужно к «Вадиму» у меня с ним встреча, мы должны потрясти капитана. И что вообще все это значит? Кто и когда переместил меня сюда? Почему мою комнату освещает электрическая лампочка? Куча вопросов на мою больную голову, она действительно болела, казалось, что я пропустил в нее десяток полновесных ударов. Не поднимаясь с постели, попытался осмотреть себя. Руки и ноги я хорошо чувствовал, даже подвигал ими для проверки. Все нормально. Одежда на мне была какая-то неизвестная, серая и грубая, напоминающая арестантскую мешковину. А куда подевался мой приличный костюм?

Попытался подняться. Моментально закружилась голова, отозвавшись сильной болью, появилась тошнота. Неприятные ощущения. Со второй попытки принял сидящее положение, опираясь рукой на холодную стену. Посидел немного. Ко всему прочему, меня внезапно начала мучить жажда, казалось я готов выпить ведро воды. Постепенно ко мне вернулось обоняние, уловил запах нечистот. Исследовал глазами комнату, понял, что запах исходил от емкости, находящейся у входной двери. Похоже, ее использовали для отправления естественных надобностей. Уж я точно ей не пользовался.

Еще раз оглядел комнату, и сделал вывод, что она представляет собой обычную тюремную камеру, почти под потолком имелось крошечное окошко с решеткой. Неужели «Вадим» решил меня сдать властям? Хотя, вряд ли. Он заверил, что относится ко мне с благодарностью, даже сына, с согласия Милицы, назвал в мою честь. Кстати вчера он об этом говорил. Тогда можно этот вариант отмести.

«Юрген» однозначно не побежит в контрразведку на меня жаловаться, такой поступок мог стоить ему жизни, он порядочно уже увяз во взаимоотношениях с русской разведкой. Вряд ли он захочет подвергать опасности своего «сердечного друга» Йошку, к которому питает чувства и терять побочный, весьма существенный доход. Если я попаду в руки германских следователей, то они смогут выбить из меня много информации, как бы я не сопротивлялся, ведь есть же предел человеческим возможностям.

Штайнлиц или Клаус Белофф тоже не могли упрятать меня в тюрьму, я для них связующее звено в доступе к деньгам. Уезжая в командировку, я добился от управляющего банком Клаузевица введения к счетам полковников дополнительных паролей. Без моего личного пароля теперь деньги снять невозможно. Вопросы и снова вопросы. Кто мне на них сможет ответить?

Пока сидел и размышлял, весь покрылся потом, показалось, что с потерей организмом влаги, уходят остатки сил, а еще я намеревался встать с лежанки, и пройтись по камере. Но видно сил у меня на это уже нет. Улегся на постель, и моментально уснул.

Разбудили меня невежливо, больно ткнули под ребра чем-то твердым.

– Вставай, чего разлегся? – услышал я вопрос, произнесенный по-русски. – Не вздумай баловать, а то враз получишь.

Спросонок, я с трудом соображал, но огромного человека с винтовкой в руках увидеть смог. На нем была одета обычная солдатская форма русской армии. Я, кряхтя, сел, а потом попытался встать. Меня шатало, голова еще кружилась. Солдат не дал мне возможности окончательно прийти в себя, толчком винтовки в спину направил к открытой двери камеры.

– Шевели копытами, нечего заставлять ждать их благородие, – напутствовал меня солдат.

В коридоре, я, опираясь рукой на стену, медленно шел, чем вызывал недовольство конвоира. В выражениях он не стеснялся, применяя матерные слова. Таким порядком мы поднялись на этаж выше.

– Упри рожу в стену и стой, – скомандовал конвоир, – я доложу его благородию. – Дернешься, поучишь прикладом.

Мог бы и не говорить ничего, у меня сил совершенно нет, ноги дрожат, по всему телу пот градом катится, мучает жажда.

Солдат заглянул в дверь и, получив разрешение, завел меня в камеру, похожую на мою, только вместо лежанки посреди размещался стол, а рядом с ним табурет. За столом сидел поручик в повседневном мундире. Возрастом около тридцати, хорошо выбритое лицо. Аккуратные усы, на конце немного завернуты вверх. Серые глаза внимательно следили за моими движениями.

Солдат подтолкнув меня к табурету, усадил на него, резко нажав на плечи. Я не сопротивлялся, ноги были, как ватные.

– Я – следователь поручик Семенов, – произнес офицер по-русски, – ко мне следует обращаться «гражданин следователь». – Понятно?

Повертел головой, посмотрел на конвоира, а затем на следователя, изображая непонимание русской речи.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал я по-немецки хриплым голосом, сухость во рту не давала возможности нормально говорить.

Тогда офицер произнес ту же фразу на хорошем немецком языке. Уже хорошо, можно продолжать беседу на удобном мне языке, знание русского, до поры до времени нужно скрывать. Неизвестно куда и к кому я угодил в руки, вдруг мне устроили какую-то проверку.

– Кто вы такой? – последовал вопрос.

– Гер офицер, не могли бы распорядиться дать мне немного воды, пить хочется сильно, – придал я своим словам максимум просительных интонаций.

– Ахрименко, принеси кувшин с водой и кружку не забудь, – приказал солдату поручик.

– Пока несут воду, ответьте на поставленный вопрос, – вновь обратился ко мне офицер.

– Генрих Вольф, служащий банка «Кредит сьюит экспорт групп».

– А почему паспорт у вас аргентинский?

– Я гражданин Аргентины.

Семенов не задал следующий вопрос, появился солдат с водой. Пить пришлось из кувшина, кружку найти солдат не смог, если верить его словам. Я выпил примерно половину кувшина, вода вливалась в меня, и казалось, сразу же испарялась. Мог легко выпить весь кувшин, но остановился, опасался, что может стошнить.

– Так поведайте мне, как вы, гражданин Аргентины, оказались в Европе? – поинтересовался поручик.

С легкостью рассказал свою легенду, она у меня за столько лет замечательно отшлифована, зацепок найти невозможно, а на проверку уйдет уйма времени. Естественно, я опустил сведения о нахождении в британском плену, как мне казалось, это будет излишним.

Семенов внимательно меня слушал, делая, иногда какие-то пометки на листе бумаги карандашом. Интересное дело, следователь, а не ведет, положенный в таких случаях протокол, да и письмоводителя для фиксации моих показаний не привлекает.

– Хорошо. Тогда объясните свое появление в Черновицах. Ваш банк, как я понял, находится в Цюрихе, а вы едете за сотни верст в Богом забытый городок.

– Банк дорожит каждым клиентом. Поступило прошение, управляющий отправил меня.

– Вы давно знаете капитана Дёрде Цепеша?

– Познакомился с ним два дня назад. Это он отправил прошение к нам в банк, хотел получить солидный кредит под залог своего дома. Жена ему недавно родила сына, и он хотел приобрести ей драгоценное колье.

– Вы так хорошо с ним познакомились, что он вас пригласил к себе домой?

– Господин Цепеш показывал мне свой дом, ведь он являлся предметом залога, так сказать обеспечивал возврат предполагаемого кредита.

– Почему вы не удивляетесь беседе с вами русского офицера?

– Мне доводилось беседовать с людьми из разных сословий. Поскольку гер офицер уделил мне внимание, значит, его может заинтересовать получение от нашего банка кредита под выгодный процент.

– Вы так и не поняли, что находитесь на территории Российской империи?

– Какая Российская империя?! Я вчера был в Черновицах, мой будущий клиент офицер Австро-Венгерской армии!

– Вы находитесь в пределах России уже шестой день.

– Как такое может быть? Вчера я обговаривал с капитаном условия кредитования. Договорились встретиться сегодня для составления договора. У меня все документы были с собой. Да, а где мои вещи? – я уверенно играл ничего не понимающего и возмущенного банковского служащего без особого труда ибо таковым себя реально и считал.

– Вам лучше отвечать на мои вопросы, а не задавать их. Еще раз спрашиваю, как давно вы знаете капитана Цепеша?

– Два дня назад я приехал в Черновицы по указанию своего управляющего. Цепеш прислал прошение о кредите. Вот тогда я с ним познакомился. Вечером, за ужином, Цепеш представил меня своей жене Милице.

– Цепеш говорил вам, в каких войсках он служит?

– Мне это не интересно. Для принятия решения о предоставлении кредита достаточно знать размер его жалования и наличие предмета залога. Все это я установил в ходе нашей встречи. Планировал завтра подписать все документы, и отбыть в Цюрих с докладом.

– В вашем багаже мы обнаружили большое количество ведомостей и актов. Вы посетили много стран?

– Был с проверкой платежей во Франции, в Германии, и естественно в Австро-Венгрии. Руководство банка следит за использованием выделенных денег.

– С Россией ваш банк поддерживает отношения.

– Среди наших клиентов русских компаний нет.

– Почему?

– Этот вопрос лучше задать владельцу банка, господину Ротшильду.

– И все же. Вы давно поддерживаете отношения с капитаном Цепешем?

– Если для вас, два дня давно, тогда да.

– Не советую вам запираться. У нас достаточно сведений о вас и о вашем знакомом Цепеше.

– Гер офицер, я себя не очень хорошо чувствую, дайте мне возможность прийти в себя окончательно. Тогда я с радостью отвечу на все ваши вопросы.

Недовольно посмотрев на меня, Семенов отдал команду конвоиру доставить меня в камеру.

Мне нужна была пауза в беседе, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию. Предполагаю, что где-то произошла утечка, или в австрийской разведке сидит хорошо информированный русский агент.

До самого вечера я припоминал все свои действия, искал возможные промахи. Если бы произошла утечка из ведомства Терехова, то меня бы прихватили австрийцы или германцы, но такого не случилось. В Вене я не частый гость, примелькаться не успел, у меня иное направление работы, правда, не разведывательной, а зарабатывания денег для узкого круга лиц. Разведку в пользу России я вел под прикрытием компании «Леманн и сыновья», а затем от имени банка. Везде и всюду тщательно проверялся. Никто из моих агентов предать не мог, по крайней мере, я на это надеялся. О моей поездке в Черновицы знал только Штайнлиц. Цепеша он не предупреждал, Дёрде был удивлен моим появлением.

Если верить словам Семенова, то я в России уже шестой день. Куда-то перевозить меня могли только в бессознательном состоянии. Осмотрел свои руки. На изгибах обнаружил следы от уколов, значит, мои предположения верны.

Что имеем? Меня выкрали в Черновицах, скорей всего со съемной квартиры. Допустим, хозяева дома были в сговоре с похитителями, вернее сказать, работали на русских. По всей видимости, в чай, который мне любезно преподнесли вечером, подмешали какую-то гадость, усыпили. Потом дело техники. Через окно на границе мое бессознательное тело, как мешок картошки, перевезли в Россию. Следователь усердно пытается связать меня с Цепешем. Для русской стороны не является секретом род деятельности капитана. Поскольку я у него побывал, то русские предполагают, что я привез начальнику отделения какие-то важные указания. Предположим, что все так, как я мысленно изложил. Выходит отделение и дом Цепеша под неусыпным контролем русской разведки. Кто-то глазастый опознал меня.

В Черновицах я был всего один раз, при мундире и в сопровождении лейтенантов. Круг общения был мал. Стоп. Мы выявили недостатки в работе финансиста отделения, я ему пригрозил на всякий случай серьезными последствиями. Лейтенант был любителем легких денег. На этом его могли завербовать русские, и он, отрабатывая гонорар, мог сообщить о моем визите. Кстати я его мельком видел, когда заходил в кабинет Цепеша.

Ну, вот незадача, из-за какого-то гаденыша меня прихватили соотечественники, и все усилия, по моему внедрению пошли коту под хвост. Вот так так. Дикий случай. Столько усилий уже затрачено для того, чтобы стать своим во многих странах, столько реальных планов по проведению серьезных мероприятий, ближайшее из которых связано с англичанином – перспективным кандидатом на вербовку. Вот что происходит, когда работают без согласования с центральным руководством. Доложили бы наверх об интересном иностранце, а меня скорее всего рассматривают как кандидата на вербовку, – не произошло бы все так бесталанно. Хуже провала, очень обидно. Свои же все и сломали.

Правда, есть вариант на крайний случай, нужно назвать соответствующий пароль. По нему русские контрразведчики должны опознать во мне своего. Шесть дней, это не так много, смогу Штайнлицу объяснить отсутствие, попаданием в цепкие руки очаровательной красотки. Получу выволочку, не без этого. Решено, на следующем допросе скажу пароль.

Вечером покормили. Через окошко в двери передали алюминиевую миску с пшеничной кашей, сдобренной каким-то маслом и ломтиком селедки. В кружке из того же металла подали чай, сунули в руку кусок ржаного хлеба. К моему удивлению, ложкой обеспечили. Угощения проглотил за считанные минуты, почти неделя без пищи сказалась.

После ужина улегся на лежанку и повторно мысленно проанализировал ситуацию. Ничего нового не надумал, с тем и уснул.

На следующий день поднялся самостоятельно. Общее самочувствие у меня улучшилось, видно постепенно химия выходила из организма. Сделал легкую зарядку. Дверь открыл конвоир, потребовал выносить «парашу» для опорожнения. Пока вели к выгребной яме, пытался определить место нахождения. Коридор тюрьмы был пуст, говорить не с кем, к тому же я «не владею» русским языком – хоть бы не забыть об этом в окружении своих, не проколоться. Единственное, что удалось увидеть, так это высокий дуб за оградой тюрьмы. Это мне, естественно, ничего не дало.

Утреннего туалета, как такового, не предусматривалось. В смысле нормальной помывки и бритья. Плеснул в лицо пару пригоршней холодной воды, и растер давно не стиранной тряпкой, заменяющей полотенце, и на этом все.

Завтрак ничем не отличался от ужина, только селедку не давали.

Спустя час вновь отвели на допрос.

В допросной камере посетителей прибавилось. За столом сидел неизвестный мне молодой человек в чине зауряд-прапорщика, разложив на столе писчие принадлежности. Поручик Семенов предпочел находиться на ногах. Вчерашние вопросы повторились, только теперь все записывал зауряд-прапорщик. Ответы я давал те же. Удалось в ходе разговора произнести пароль: «Я очень люблю свою Родину-мать», однако отзыва – «Родина-мать ценит любовь своих детей» не услышал. Это несколько меня озадачило. Неужели пароль, произнесенный по-немецки, существенно отличается по содержанию от пароля, произнесенного по-русски. Может и отличается, кто его знает? А может, поручик просто не посвящен в эти хитросплетения разведывательной работы, и не знает о существовании подобного пароля. Если бы пароль сменили, то меня бы обязательно об этом известили. Опять загадка. Еще одна и, чувствую, не последняя.

– Вы будете говорить правду? – почти кричал Семенов, – сколько можно слушать ваши бредовые ответы?

– Ничего, кроме правды, я вам не сообщаю. Какую правду вы хотите услышать от меня?

– Являясь офицером разведки Генерального штаба Австро-Венгерской империи, вы подозреваетесь в шпионской деятельности на территории России, – чеканя каждое слово, произнес поручик. – Через своего подчиненного капитана Цепеша управляете агентурной сетью в приграничном районе. В Черновицы прибыли для получения важных разведывательных данных от своих агентов. Что на это скажите?

– Никогда в армии не служил, а тем более в разведке. Ни о каких агентах и представления не имею. Я банковский служащий, мое дело бумажки, отчеты, ведомости и счета. Кто-то вас обманул, назначив меня шпионом.

– Не служили! А откуда у вас на теле появилось ранение от удара штыком.

– Не штыком, а рыбацким ножом. Заполучил его в молодые годы, еще в Буэнос-Айресе, когда сопровождал грузы в морской порт. Много тогда было охотников за чужим добром.

– Ладно, ранение, но осанку и выправку никак не спрячешь. У вас она отменная.

– Регулярно занимаюсь физкультурой. Приходится много ездить, поэтому здоровью уделяю должное внимание.

До самого обеда, несмотря на усилия поручика, шпионом и разведчиком я себя не признал, но еще раз повторил пароль.

На обед был густой суп, я предположил, что из остатков пшеничной каши приготовили это варево. Для поддержания жизненных функций и эта пища пойдет.

После обеда вновь допрос с самого начала, с требованием ответов на ранее поставленные вопросы.

Второй месяц меня мучают ежедневными допросами. Следователи и писари меняются, а перечень вопросов остается прежним. Я тоже старался не отходить от выработанной линии поведения, давал прежние ответы, неизменно произносил пароль. Обидно, но ни один следователь не обратил на него внимание.

Вечернее время я посвящал тренировкам. Несмотря, на не очень вкусное питание, я хотел находиться в хорошей форме, поэтому не менее двух часов посвящал отработке приемов. Конечно боя, как такового в реальности не было, конвоира не позовешь ведь в камеру. Удары ногами и руками приходилось только обозначать, но отрабатывал их с особой тщательностью.

Раз в две недели арестантам, вроде меня, дозволялось помыться в теплой воде, сменить провонявшееся тюремное рубище на свежее. Цирюльника никто не предоставлял, поэтому бороду отрастил приличную, да и грива на голове уже основательно покрывала шею. Постепенно превращался в бородатое и лохматое чудовище.

На последнем допросе следователь ротмистр Назаров сказал, что отправит меня в места, где живо научат правильно отвечать на поставленные вопросы. Ну, хоть какое-то разнообразие, думал я про себя, а то уже надоели, хуже горькой редьки.

Затем было десятидневное путешествие в арестантском вагоне. Жара и вонь сопровождали меня в поездке. Хорошо хоть кандалы на меня не одевали, другие арестанты в соседних клетках ими звенели.

Ночью нас доставили на какую-то станцию. Определить место невозможно, окна вагона заколочены, охрана ничего не говорит. Начали выводить арестантов. Слышал, что грузят их по пять человек. Интересно с кем мне доведется ехать, было бы неплохо узнать, куда завезли. Меня везли одного. Глухой деревянный ящик, поставленный на колесный ход телеги- вот такой достался мне дилижанс.

Определили снова в одиночную камеру. Начал внимательно осматривать новое жилище, и впал в ступор. Подобные камеры мне доводилось видеть, когда я был юнкером Михайловского артиллерийского училища. Нас водили в Петропавловскую крепость для ознакомления с фортификационными сооружениями. Вот не ожидал, что доведется здесь оказаться в качестве арестанта. Слава Богу, с местом заключения определился. Теперь попробую подать весточку Крестному. Только как это сделать без своей полной расшифровки пока не придумал. Посмотрю, как со мной будут работать столичные следователи. Начну с пароля, а там видно будет.

Завтрак был скудным. Порция надоевшей пшеничной каши, была в два раза меньше прежнего места заключения. Чай вообще похож на теплые помои. А черный хлеб имел твердость булыжника. В принципе все укладывается в рамки оказания угнетающего воздействия на арестованного. Главное – сломить человека, а потом он будет более податливым. Несмотря на свое хорошее здоровье, я не был уверен, что смогу очень долго протянуть в таких условиях. Отощаю, ослабею, чего доброго говорить правду начну. Надо, пока есть силы, решительно действовать.

Первый допрос следователь поручик Климов, начал с угроз и матерщины. Я проигнорировал его крик, и спокойно по-немецки ему сказал, что не понял ни одного его слова. Следователь несколько опешил, а потом выскочил в коридор. Вернулся в сопровождении двух крепких солдат и одного щуплого субъекта в студенческом мундире. Как потом оказалось, студента поручик взял в качестве переводчика.

Посыпались вопросы вперемешку с матерщиной. Климов не разговаривал, он орал. Я попытался давать ответы в прежней, спокойной манере, но видно мне достался неуравновешенный следователь. Он отдал команду солдатам дать мне в ухо. Совершенно неправильное и незаконное решение.

Первый солдат получил удар в кадык, а затем кулаком в висок. Второго от души приложил по причинному месту и коленом в голову, когда он начал оседать. Климова засветил кулаком прямо в лоб, он улегся рядом с подчиненными. Студенту хватило легкого удара по шее.

Быстро задвинул внутренний запор камеры, и начал связывать противников их же ремнями, затыкая рты кляпами из фуражек. Все проделал очень быстро, за дверью никакого шума не слышно, значит, никто не всполошился.

Похлопал по щекам студента, приводя в сознание. Юноша глядел на меня перепуганными глазами.

– Я не причиню тебе вреда, не бойся, – как можно спокойней сказал студенту по-немецки. – Ты арестант?

– Нет, – дрожащим голосом ответил парень. – Я прихожу сюда работать переводчиком, деньги на учебу нужны.

– Тогда сделаем так. Я тебя отпускаю, а ты со всех ног бежишь в контрразведку. Найди начальника, не ниже полковника, и приведи сюда. Скажешь, что у меня есть сведения государственной важности. Понял?

– Д-да-а.

– В камеру пусть не рвутся, у меня в руках поручик и солдаты. Попробуют взломать дверь, получат троих мертвецов. Все ясно?

– Да-да, конечно, как не понять – закивал головой студент, демонстрируя готовность выполнить поручение этого страшного человека.

– Учти, обманешь, я отсюда выйду, и примерно тебя накажу.

Выпроводив за дверь парня, проверил надежность запора. Снаружи его открыть невозможно. Ломать толстую, обитую железом дверь – дело хлопотное и долгое. Взорвать можно, но тогда пострадают в камере люди. Буду надеяться, что студенту поверят.

Буквально через десять минут в дверь попробовали стучать, с требованиями отворить. Пришлось пригрозить, что прибью следователя и солдат, если не уйдут, требовал полковника контрразведки. Поняли меня или нет, ведь говорил я по-немецки.

Долго ждал. Наверное, кто-то у кого-то что-то выяснял, а может, знакомились с протоколами моих допросов, но стук в дверь повторился примерно часа через три, по моим ощущениям.

– Отворяйте, здесь полковник Синицын, – донеслось из-за двери по-русски.

Ага, сейчас, я на такой фортель не покупаюсь.

Спустя минуту, я услышал голос студента, произнесшего фразу по-немецки.

– Полковник остается перед дверью, остальные отходят на десять шагов, в случае невыполнения моих требований, открываю огонь на поражение, – последовала моя команда. У поручика я наган уже изъял и проверил.

Некоторое время за дверью шушукались, я не мог разобрать слов. Затем послышались удаляющиеся неспешные шаги.

– Ваше требование выполнено, – прокричал студент.

Через смотровой глазок двери, я постарался убедиться в правдивости слов студента. Кроме человека в полковничьем мундире рядом никого не наблюдалось.

Тихо, чтобы не создавать шума, отодвинул запор. Правой рукой резко открыл дверь, левой поймал полковника за мундир, и втащил его в камеру. Засов занял прежнее место.

– Вы что себе позволяете? – взревел полковник.

– Извините за бестактность, Павел Иванович, по иному нельзя было, – спокойно сказал я по-русски, рассматривая злое лицо знакомого мне ротмистра Синицына, извините, уже полковника.

А язык-то родной, ты, Генрих, стал забывать, с трудом подбираешь некоторые слова, которые ранее из тебя лились как песня – с грустью быстро подумалось мне. Ох, ты, да и имечко-то свое назвал по легенде, а не данное родителями при рождении. Так вжился, с таким трудом и внутренними мучениями и, что, все – конец карьере разведчика? Нет, я еще послужу Отечеству. На незримом фронте.

– Извольте объясниться. Я с вами знакомство не водил.

– Я очень люблю свою Родину – мать.

– Не понял?

– Я очень люблю свою Родину – мать, – повторил я пароль. – Павел Иванович, произнесите отзыв.

– Мил человек, ваш пароль давно устарел. Отзыв на него звучал так: «Родина – мать ценит любовь своих детей».

– Давно устарел?

– Больше года назад. Давненько вы с родиной связи не имели.

– Все больше за пределами Отчизны. А здесь появился совершенно случайно.

– Вы откроете свое инкогнито?

– Павел Иванович, мы с вами давние знакомцы, правда, прошло много лет, и вид у меня, скажем так не очень. Дело Лейбы Бронштейна помните?

– Станислав Владимирович, вы, неужели!? – воскликнул полковник, широко открыв от удивления глаза и рот. – Вы после нашего знакомства куда-то пропали. Я пытался навести о вас справки, но вас услали служить за Урал. Подождите, это, что же тогда получается. Вы после Академии уехали работать за границу?

– Примерно так.

– Как оказались здесь, да еще в арестантской робе.

– Предполагаю, произошла неприятная случайность. Нашим людям в Черновицах сообщили, что я австрийский разведчик. Те, не разобравшись, усыпили меня, и перетащили в Россию. Два месяца пытались от меня добиться правды о связях с капитаном Цепешем из Черновицкого отделения разведки.

– А вы с ним не связаны?

– Боже упаси. Я работал в банке Цюриха, у меня несколько иное направление.

– А почему не назвали новый пароль?

– Я его не знаю.

– Надо было сослаться на наше знакомство.

– Откуда мне известно о вашем нынешнем положении? Называть имена и фамилии российских граждан опасался, чтобы не накликать беды. Да и внеочередной проверки опасался.

– Тогда поступим следующим образом. Я вас отвезу на конспиративную квартиру. Там вы приведете себя в нормальный вид. Не беспокойтесь, ваши вещи, одежда и деньги в полной сохранности – я проверил по описи, когда готовился с вами встретиться. Я приеду к вам вечером, и возможно приеду не один.

– Я вас не обременю?

– Не каждый день офицеры разведки возвращаются в Отчизну подобным образом. Это ж уму не постижимо. Да, что с поручиком?

– Думаю, что уже оклемался и внимательно прислушивается к нашей беседе. Натравил на меня своих костоломов, пришлось успокаивать. У Климова явные проблемы с лексиконом, он не знает нормального языка, а вот с матерным у него отлично.

– Что молчите, поручик? – обратился к Климову полковник, – стыдно что-то сказать?

– Павел Иванович, ему кляп мешает, – вступился я за поручика.

– Тогда пусть лежит, и думает, где лучше служить, в окопах или на Камчатке, – улыбнулся Синицын. – Пора вам покидать стены этой негостеприимной крепости, да и люди в коридоре в волнении, успокоить надобно.

Полковник Синицын вышел первым. Быстро отдал распоряжения. Пока мы спускались на первый этаж, все моё имущество загрузили в пролетку. В сопровождении унтер-офицера отбыл на конспиративную квартиру.

Пока ехал, любовался Санкт-Петербургом. Узнавал знакомые улицы, дома и мосты. За время моего отсутствия город не изменился, центральная часть, так точно.

Унтер-офицер, доставив меня в адрес, и передав в руки немолодой хозяйки, укатил. Женщина представилась Зинаидой Кондратьевной, предложила мне воспользоваться ванной комнатой. Когда я освежусь, она отправит истопника за цирюльником, чтобы привести мой внешний вид в порядок. Только после этого хозяйка пообещала накормить обедом.

Полная ванная горячей воды – это замечательно, это здорово – просто фантастично!!! Я уже забыл, как нормальные люди принимают ванную, а всего-то два месяца прошло. Представляю, до какого скотского состояния опускаются люди за годы пребывания за решеткой. Брр-р, как вспомню, аж дрожь идет по всему телу. Так это со мной еще обходились гуманно. Не знаю, сколько времени я потратил на мытье, но старался оттереть каждый сантиметр своего тела, мне казалось, тюремные запахи въелись в кожу навсегда.

Цирюльник – настоящий мастер. Постриг по последней моде голову, убрал совсем бороду, оставил только усы. От всяких там закручиваний и напомаживания я отказался, не мое это – небольшие и аккуратные усы в самый раз.

Обед – это настоящий удар по моему истосковавшемуся по нормальной пище желудку. Куриный суп с грибами, свиная отбивная в томатном соусе, стерлядь холодного копчения, нарезка буженины, салаты из свежих огурцов и помидоров, ароматный ноздреватый белый хлеб. От одного перечисления блюд слюной подавиться можно. Глаза разбегались в разные стороны от этих кулинарных изысков. Я держал себя в руках, кушал не спеша. Вот кофе я выпил две чашка, и полностью очистил тарелку с булочками. Зинаида Кондратьевна, составившая мне компанию за столом, понимающе и грустно улыбалась…

– Я прошу прощения за бестактность, но хочу сказать, что вечером ожидаю прибытие гостей, не могли бы вы, Зинаида Кондратьевна, помочь мне в этом деле, – попросил хозяйку.

– Не стоит беспокоиться. Пока вы принимали ванну, мне была доставлена депеша и провизия. Кухарка приготовит ужин на три персоны к восьми часам вечера. Вам я рекомендую вернуться в свою комнату и хорошо выспаться, вид у вас очень уж усталый. Ни о чем не переживайте. За час до приезда гостей я вас разбужу.

Спорить не стал, потому что понимал, права Зинаида Кондратьевна.

– Исхудали, исхудали, Станислав Владимирович, – обнимал меня Терехов, похлопывая по плечам – но для мертвеца выглядите очень даже внушительно.

– Какого мертвеца?

– Александр Петрович, он ничего не знает, – отозвался Синицын. – Просветите Станислава Владимировича, будьте так любезны.

– Само собой. Слушайте. Бесследно пропасть работник банка не мог, потому наши люди устроили на съемной квартире пожар. Хозяева успели спастись, а постоялец, задохнувшись в дыму, сгорел. Как по нему убивались, как его оплакивали… Целый австрийский капитан весь городок перевернул в поисках поджигателей. С чего бы это ему беспокоиться, не подскажите Станислав Владимирович? – улыбался Александр Петрович.

– Я ему пообещал кредит по льготной схеме, там проценты мизерные, вот, наверное, капитан и хотел на ком-то отыграться, лишившись выгодной сделки. Это, конечно, все шутки, а, правда жизни иная, я бы сказал: невеселая. Финансист, сидящий в отделении Цепеша, чей-то агент из наших, дал отмашку. Офицер принял информацию за чистую монету, организовал захват, предварительно напоив объекта снотворным. А дальше все понятно, доставляют в тюрьму и начинают работать со мной. Я на каждом допросе сообщал пароль, но никто на него не реагировал. А когда доставили в Петропавловскую крепость, понял, что надо как-то обозначить свое появление в Отечестве. Пришлось пойти на рукоприкладство, хотя следователь сам меня на это спровоцировал.

– У-у-у, совсем не интересно.

– Это вы, Павел Иванович, проинформировали нашего друга? – поинтересовался у Синицына Терехов.

Полковник только развел руками.

– К такому выводу я пришел еще в первый день своего заключения, – поспешил сообщить свое мнение Терехову. – Было время в камере проанализировать ситуацию.

– Ладно, господа, давайте лучше приступим к ужину, остывают блюда, – предложил Синицын. – Перекусим, и мне надо на службу, дел навалилось много.

Кухарка у Зинаиды Кондратьевны – настоящая мастерица. Гусь, фаршированный рисом, караси в сметане, блинчики с мясом, картофель, тушенный с чесноком, и салаты заняли все пространство немаленького стола. Небольшой графинчик коньяка покрылся мелкими капельками росы, видно его недавно принесли из ледника.

Вначале выпили за здоровье, потом за успешное мое возвращение, а потом за победу над супостатом.

После последнего тоста я удивленно посмотрел на Синицына.

– Уже месяц, Станислав Владимирович, идет война с Германией, – ответил на мой непроизнесенный вопрос Павел Иванович. – Много войск собрали наши противники, но и мы пока даем им отпор. Территорий потеряли немного, первую неделю пятились, а сейчас крепко стали на позициях, оборудовали оборонительные рубежи.

– А наши союзники?

– Франция отбивается от германцев. Великобритания готовится направить в помощь Франции экспедиционный корпус. Скажу так, пока ни одна из сторона не завладела стратегической инициативой.

– Значит, нам помогать союзники не намерены.

– Откуда такой пессимизм, Станислав Владимирович? – удивился Синицын.

– Союзникам выгодно, чтобы Россия и Германия истрепали свои армии, убили побольше своих солдат, ослабли экономически. Тогда влияние в Европе этих двух держав снизится, и можно будет им диктовать свои условия жизни.

– Много времени вы провели вдали от России, Станислав Владимирович, – покачал головой Терехов, – здесь многое изменилось. – Надо с вами провести разъяснительную беседу.

– Не буду вам мешать в этом, – поднялся из-за стола Павел Иванович, – честь имею, служба.

Проводив полковника, вновь присели к столу.

– А вы в своем репертуаре, Станислав Владимирович, – улыбаясь, сказал Терехов.

– О чём вы, Александр Петрович.

– Да о последнем вашем докладе с фотографиями. Как к вам попал секретный документ? Его видели всего несколько человек, а потом он неизвестным образом исчез из закрытого сейфа. Все помещения Генерального штаба обыскали, но безуспешно.

– Помощник военного атташе Франции Леклерк некоторое время владел этим документом, пока не оказался в объятиях очень любопытной особы.

– Леклерк? Лучший друг полковника Петрова?

– Чей он друг я не знаю, а папку у него похитила девушка.

– К вам папка попала совершенно случайно, я так полагаю, – с иронией заметил Терехов. – Кстати, о Леклерке надо рассказать полковнику Синицыну, у него к французу множество вопросов. И где находится оригинал документа?

– В надежном месте. Вы лучше расскажите, что сейчас в России происходит? Как чувствуют себя ваша жена и дочь в Японии? Не сбежал в действующую армию сын?

Это нужно было видеть. Терехов смотрел на меня удивленными глазами с открытым ртом. Мои слова несказанно удивили Александра Петровича, просто-таки поразили его в самое сердце.

– Слава Богу, все живы и здоровы. А сына я услал на Кавказ, там не так активно воюют турки. Откуда обо мне сведения получили?

– Я лучше промолчу об источнике. После последней нашей, странной по содержанию, встречи я вынужден был искать причины вашего, извините, неадекватного поведения. Указания и распоряжения, направляемые мне, вызывали много вопросов. Мне даже казалось, что отдавали их не вы.

– Потому-то, отослав мне через Леманна план, перекрыли все каналы связи?

– А что прикажете было делать?

– Правильно сделали. Сейчас я могу вам поведать многое. Полтора года назад, для координации совместных действий, мне в помощники, против моей воли, назначили британца майора Маккензи и француза капитана Фуко. Отказаться от этих кандидатур не мог, наш император Михаил издал специальный секретный указ.

– Который стал известен начальнику германской разведки.

– Обижаете, Станислав Владимирович, камергер императора Вилли, спускаясь по лестнице Зимнего дворца, оступился, да так неудачно, что сломал себе шею. Заметьте, рядом находился император, и еще несколько сановных особ. Все согласились, что произошел досадный несчастный случай. Мы немного отвлеклись.

Так вот, француз и британец не помогали мне, а больше мешали работе. Особенно они пытались получить доступ к личным делам моей закордонной агентуры. Надо отметить, что с информацией они работать умели хорошо. Сволочь Маккензи смог докопаться и вычислить в Голландии давно внедренного нашего агента. К счастью, агент успел подать сигнал о провале, и бесследно исчез вместе с семьей. Только через три месяца он подал весточку из Канады. Фуко и Маккензи, что называется, стали рыть землю, требуя предоставить в их распоряжение всю информацию, накопленную по Германии. Я всячески пытался отбиваться от их назойливых требований, ходил на прием к руководству Генерального штаба. Однако начальство разводило руками, ссылаясь на Указ императора.

Тогда я стал саботировать совместное сотрудничество, не явно, а исподволь. Затягивал сроки исполнения распоряжений, передавал «помощникам», на ознакомление малозначащие документы. Но я сделал главное, я уничтожил все личные дела своей агентуры, а личные дела офицеров, работающих за границей, упрятал так, что никто без меня найти не сможет. А я никому говорить не собираюсь, лучше язык себе откушу, если потребуется.

– Так это благодаря Маккензи я угодил в немилость к контрразведчикам Великобритании? Они так расстроились, что услали меня под конвоем в Аргентину.

– О данном факте мне ничего неизвестно, но скажу одно, агентура вашей жены в Великобритании была раскрыта. Чудесным образом уцелели агент «Виктор» и «Трубадур». В измене подозревали бывшего куратора вашей супруги, подполковника Шевелева, но поработать с ним не удалось, он сбежал во Францию под крылышко Второго бюро Генштаба Сухопутных войск, утащив с собой приличный объем военно-политической информации.

– Вы хотите сказать, что из Генерального штаба России можно утащить все, что душе угодно?

– Не все, но многое. Ваши сведения о планах наступления германских войск на Россию мне приходилось тщательно перерабатывать, ссылаясь на источники информации в Константинополе. Иного выхода не было, рисковать вами мне не хотелось. Вся поступающая от вас информация после проверки находила подтверждение. А подробнейший план сосредоточения германских войск на северо-западном и западном направлении, помог создать надежные укрепления. Собственно, на этих рубежах сейчас наша армия держит оборону – вам Павел Иванович уже говорил. Австро-Венгерская армия особых успехов в наступлении не достигла. В нескольких местах преодолела границу, но была выбита обратно. Городок Черновицы сейчас занят нашими войсками, но ваш знакомый – капитан Цепеш, успел ускользнуть.

– Не надо на него открывать охоту, он хороший человек.

– Вы так считаете?

– Не считаю, а знаю. Кто, по-вашему, дал информацию по агентуре в Киевском и Варшавском округе России?

– Он ваш агент?! – чуть ли не закричал Терехов.

– Для остальных Цепеш – просто знакомый, которого я изучал на предмет привлечения к сотрудничеству.

– Ну, и хитрец вы, Станислав Владимирович, заимели такого агента, а мне даже не намекнули. Не доверяли?

– Остерегался утечки информации, и выходит не зря. Если в Генеральном штабе косяками ходят вражеские разведчики, то о какой сохранности сведений может идти речь.

– Почему вражеские? Великобритания и Франция наши союзники.

– Лжесоюзники руками, ногами и оружием германской армии хотят уничтожить наше Отечество.

– Обидные вещи говорите, Станислав Владимирович. Мы вместе воюем против сильного врага, и должны помогать друг другу.

– Скажите, Александр Петрович, сколько раз вы направляли информацию разведывательного характера нашим союзникам?

– Не менее одного раза в неделю.

– А сколько раз вам слали послания союзники?

– За последние пять лет, и десятка не наберется.

– Вы ответили сами на свой вопрос. Думаю, не только Генеральный штаб, но и правительство, да и наш император тоже находится под неусыпным контролем и влиянием союзников.

– Спорить не стану, все так. В окружении императора образовалось три группировки: французская, британская и германская. Все они напрямую работают с разведками указанных стран. Каждая группа лиц пытается оказать влияние на нашего императора, в большинстве случаев это удается. Потому он издает указы, часто противоречащие здравому смыслу, а иногда и наносящие вред государству. От императора не отстают уцелевшие Великие князья. Установили личный контроль над всеми заводами, выпускающими продукцию для военных нужд. Все капиталы выводят за границу, оставляя мизер на скудную зарплату рабочим.

– Вызывая серьезные недовольства в их среде, – закончил я мысль Терехова.

– А также провоцируют создание рабочих комитетов и ячеек социалистических партий, – развил мою мысль Терехов, – в основном РСДРП (б) и эсеров. – В вашей родной Екатеринославской губернии анархисты Кропоткина, создают крестьянские комитеты, формируют и обучают боевые дружины. И такое творится по всей стране. На каторгах все чаще вспыхивают бунты, бывают случаи массовых побегов из тюрем в Сибири. Наводить порядок жесткой рукой император и правительство опасается. Любой серьезный конфликт может стать поводом для восстания народных масс под управлением революционеров.

– Принято решение выжидать, не обострять ситуацию, авось пронесет. Если народ восстанет, то снесет все на своем пути, и власть и правительство, армию разложит. Фронт рухнет, бери, Германия, сколько хочешь русской земли. Да, а не знаете, чем закончилось расследование взрыва в Шарлоттенхоффе?

– А вам до него какое дело? – удивленно спросил Александр Петрович.

– Я четыре месяца, по указанию Штайнлица, собирал крупицы информации.

– Германцы в Берлине разгромили разветвленную британскую шпионскую сеть. Захватили несколько агентов и пособников. Выявили организатора террористического акта. Ваш знакомый – капитан Цепеш, постарался, захватил британского разведчика.

– Значит, капитан О’Беннон получит то, что заслужил.

– Постойте, вы всех участников покушения на кайзера знаете?

– Мне известны только ключевые фигуры.

– И вы?

– Шульц Крамер достался германскому полковнику разведки Клаусу Белоффу, а капитана О’Беннона, по моей наводке, в Вену переправил Дёрде Цепеш.

– Выходит, перед тем, как погибнуть в огне, Генрих Вольф, напоследок громко хлопнул дверью.

– Мне больше нравится выражение: временно исчез в неизвестном направлении.

– Возвращаться в Вену вам сейчас нет никакой возможности, очень опасно.

– Бросать налаженное дело тоже не хочется, там я принесу больше пользы.

– Как вы Штайнлицу объясните свое внезапное воскресение?

– За деньги он поверит всему, что я ему расскажу.

– У вас есть такая сумма, которая застит ему глаза?

– Есть.

– Вы меня удивляете с каждой минутой все больше.

– У вас на меня какие планы?

– Хотел поздравить вас чином подполковника, сообщить, что награждены орденом Анны и Владимира. Также планировал ввести вас в штат своего Управления, опыта вы набрались достаточно, мне нужны люди, которым я могу доверять.

– А ваши помощники отправят в свои страны мой словесный портрет, и тогда мне в Европе ни одного шага ступить станет невозможно.

– Нет помощников. В марте они в компании сотрудников своих посольств катались на французском паровом катере по Неве. Случился взрыв парового котла катера. Спасти удалось только рулевого. Так что опасности мои помощники не представляют, новых офицеров ко мне пока не назначили.

– Извините, Александр Петрович, но мне больше по душе живая работа, а не перекладывание бумажек в кабинете. Не обучен я способам заискивания перед начальством.

– Понимаю. Страна ведет войну, и вы хотите вносить посильный вклад в разгром врага.

– Я вам сейчас скажу слова, которые и не пахнут патриотизмом, расценивайте их по своему разумению. Победы над Германией Россия не добьется, а погрузится в пучину революций и войн, в том числе случиться гражданская война. Все идет к этому. Верхние эшелоны власти неспособны управлять государством, а в низах зреет революционная ситуация. Социалисты этим воспользуются.

– Что-то подобное вы мне уже говорили, и я не верил в правдивость ваших высказываний, а сейчас убеждаюсь в обратном.

– Так как все же решите меня использовать?

– В войска вы попадете, но не сразу. Надо провести операцию прикрытия. Нельзя вам появиться из неоткуда. Если вы помните, в Фоминово я вам рассказывал о длинном и запутанном пути ваших назначений, вот теперь надо пройтись по всей цепочке, собрать приказы. Необходимыми документами, обеспечивающими содействие со стороны начальников, вас обеспечу. Доведется вам поколесить по стране. Да, ваше денежное довольствие за эти годы, вам выдадут в полном объеме, кругленькая получится сумма. Потратиться вам доведется на обмундирование, только официально у вас останется чин штабс-капитана. Пока отдыхайте, и подумайте, в какой части вы бы хотели служить.

– 35-я дивизия находится в действующей армии?

– К старым знакомым потянуло?

– Ностальгия по былым сражениям в Маньчжурии и Корее.

– В действующей, и если мне не изменяет память, то ведет боевые действия против австро-венгерской армии. Ладно, с Синицыным я договорился, на этой квартире вы можете жить долго, а я постараюсь за неделю подготовить вам документы.

Терехов ушел с первыми лучами солнца, поднимающегося из-за домов.

Поскольку я был предоставлен самому себе, то в первую очередь отправил своей любимой жене сообщение по длинному каналу связи. Ничего не писал. Нарисовал на белом листе бумаги желтым карандашом, улыбающееся солнышко с семью лучами. Под солнышком поставил красным карандашом жирную точку. Получив мое послание, Анна будет знать, что я всех очень люблю, и у меня все в порядке, жив и здоров.

Затем две недели ждал, пока мне сошьют мундиры, шинели и сапоги. Белье и туалетные принадлежности я купил в магазинах.

Только в начале сентября Терехов передал мне полный комплект документов. Ознакомившись с маршрутом будущей поездки, пришел в уныние. Мне предстояло проехать на поезде: Иркутск – Омск – Екатеринбург – Уфу – Самару– Елизаветград – Севастополь – Москву – Санкт-Петербург – Киев. Самое противное, что последовательность посещения городов менять нельзя. Плюнув на все, решил путешествовать первым классом, пусть дорого, но зато все имущество останется в целости, и надеюсь, не так изведусь и не истреплю обмундирование.

Грозный документ, выправленный Тереховым, открывал мне свободный доступ в кабинеты высокоблагородий и превосходительств.

В Севастополе заглянул в гости к сестре Анне. Сестра меня не сразу узнала, хотя у нас всего два года разницы в возрасте. Перед посещением я на всякий случай купил два набора шоколадных конфет, ну запамятовал я, сколько у сестры детей. Угадал, два мальчугана. Коньяк с Александром, мужем Анны, не отведал. Капитан первого ранга Александр Тальгрен находился в море, командовал броненосцем «Георгий Победоносец».

Анна мне рассказала, что в апреле у нее побывали в гостях родители, звали в Швейцарию. Сестренка обещала подумать, но в связи с войной поездку придется отложить на неопределенное время. Мне рассказывать о своей семье надобности не было, родители изложили все подробнейшим образом. Пробыл в гостях пару дней, ожидал визу генерала. На прощание сказал Анне, что если вдруг возникнут проблемы, или в стране что-то страшное произойдет, мы всегда рады встретить ее семью в нашем замке.

Забегая вперед скажу: Анна вместе с детьми появилась в Тараспе через два года после нашей встречи, больная. Ее мужа озверевшие матросы, из-за отказа сдать им золотое оружие, расстреляли на палубе броненосца. Вылечить Анну не получилось, она скончалась. Всеволода и Владислава мы с женой усыновили.

Мои скитания по стране окончились в начале декабря.

В городке Розумовица я предстал пред ясные очи старшего офицера штаба 17-го армейского корпуса подполковника Волкова Дмитрия Александровича, начальника разведки и контрразведки. Лицо его, мне показалось знакомым, однозначно, где-то наши дорожки пересекались.

– Не спешили вы, капитан на фронт, больше по тылам обретались, ешь твою медь, – произнес подполковник, возвращая мне документы.

Меня после последних слов Волкова словно кто-то толкнул. Ну, точно, Димка-медник, это его излюбленная поговорка, он после каждого падения на пол в гимнастическом зале Академии ее употреблял.

– Вам, ваше высокоблагородие, виднее. Вы – начальство, но мне запомнился веселый и неунывающий Димка-медник со второго курса.

– Так-так, а ну подробней, пожалуйста.

– Куда уж подробней. Я курсантам преподавал бой без оружия, так вот тот курсант, Димка-медник, частенько оказывался на полу.

– Стас, черт меня возьми, точно, вы – Станислав Головко! А я кручу документы, и меня не покидает чувство, что фамилия- имя мне знакомы, ешь твою медь. Значит, будем служить вместе. Покидала вас судьба по России-матушке, а теперь решили, Станислав Владимирович, повоевать немного. К нам ведь неспроста напросились?

– В Киеве начальство еле уговорил направить в 17-й корпус.

– А чего вы так стремились именно в этот корпус.

– Я в Японскую войну начинал командовать батареей в 35-й артиллерийской бригаде, прикрывал 137-й Нежинский полк. С ними прошел всю Маньчжурию и Корею.

– Из ваших знакомцев там уже никого не осталось, менялись офицеры. Кто-то рос в должности и чинах, кто в отставку уходил, а молодежь пока набирается опыта.

– Вы меня введите в курс дела, а то я совершенно не знаю, какая на сегодняшний день обстановка.

Всегда, пожалуйста, слушайте. До объявления нам войны Германией, а затем Австро-Венгрией, наш корпус сосредоточился в районе Проскурова. Подтянули тылы, обеспечили войска боеприпасами и амуницией. Команда была: выжидать.

Оперативное управление 5-й армии потребовало налаживание разведывательной работы в населенных пунктах в приграничье. Вначале были сложности. Народец здесь я вам скажу, довольно паршивый, ругает австрийцев, но и нам помогать не спешил. Пока добьешься внятной информации, семь потов сойдет. Говорят они здесь на страшной смеси разных языков и диалектов, диву даешься, как они понимают друг друга. Нам многократно сложнее, мы в этих языках разбирались слабо. Это спустя некоторое время все наладилась. Кое-какую информацию получали, своевременно доносили вышестоящему начальству. Правда, на нее смотрели сквозь пальцы.

С началом войны ситуация поменялась. О нас на время почему-то забыли. Генералы, как обычно, двинули войска по своему усмотрению. 5-й армии пришлось действовать против 3-й армии австрийцев. Мы, совместно с частями 3-й и 8-й армии, наносили удар, минуя Лемберг на Перемышль. Общая задача стояла: захват Галицких земель. От нас такой прыти австрийцы не ожидали, откатывались с занимаемых позиций очень быстро, а мы, соответственно, занимали города и деревеньки.

Весь август-сентябрь вели активные боевые действия против германцев и австрийцев под городом Тарношином и на оборонительном рубеже близ Радостова у деревни Майдан-Гурно.

Командующему 3-й армией генералу Радко-Дмитриеву наше наступление показалось легкой прогулкой, и он решил, без подготовки, взять хорошо укрепленный Перемышль. Ошибочное было решение. Там только в фортах и в самой крепости гарнизона более ста пятидесяти тысяч активных штыков сидело, плюс артиллерии три сотни стволов. Представьте, 15 главных и 29 вспомогательных фортов, между которыми расположили 25–30 артиллерийских батарей, оснащенных современными орудиями. Во всех фортах электроснабжение, лифты для доставки боеприпасов к орудиям, отличная телефонная связь. Сковырнуть такую силищу одним штыком винтовки проблематично.

Предпринятый штурм с юго-востока и северного направления, результатов не дал. Я имею в виду положительных результатов, а наших солдат погубили много. Тогда командование фронтом вспомнило о нас. Давай им полный расклад по всем силам и средствам, которыми располагает противник. Хорошо, что наше фронтовое командование решило взять Перемышль в осаду, обезопасив себя от прорыва со стороны Австрии, выстроив плотный заслон из хорошо оснащенных войсковых групп.

Две недели мы вели активную работу. Выявили все резервы противника, установили основные опасные направления, откуда противник может атаковать наши части с фронта.

Командование Юго-западного фронта подтянуло к Перемышлю 11-ю Осадную армию генерала Селиванова с тяжелей артиллерией, и приказало проводить активную артиллерийскую бомбардировку укреплений. Надо сказать, осадная артиллерия доказала свою эффективность, в двух северных фортах прозвучали взрывы, приведшие к обрушению фортификационных сооружений. Пока штурмовать приказа не было, предполагаю, противника измотают постоянными обстрелами, и возьмут измором, ведь все направления возможного подвоза боеприпасов и продовольствия блокированы нашими войсками.

Пока 3-я и 11-я армия занималась Перемышлем, 5-я армия и наш корпус, с конца сентября продолжал наступать. В первых числа октября части корпуса переправились на правый берег Вислы, недалеко от городка Козниц, и атаковали неприятеля, окопавшегося у деревни Самводзе. Захват плацдарма позволил наладить переправу основных сил корпуса. Полками нашей 35-й дивизии были захвачены стратегически важные высоты у деревень Лахи, Вульки-Тарновски и Домбровки. Захваченные позиции спешно обустраивались, полки получали пополнение живой силой, а 35-я бригада – артиллерией.

Правда, на пути от Тарношина до Домбровки, у нас сменился командир дивизии. Неудачно командовавший вначале кампании генерал Потоцкий, по приказу Главнокомандующего, был заменен генералом Орловым.

С начала декабря корпус вел кровопролитные бои на реке Нида. У австрийцев там был сильно укрепленный посад Новый Корчин, недалеко от городка Виняры. Взяв посад, части корпуса сбили противника с переправ через реку Нида, переправились на правый берег, и, опрокинув части австрийцев, преследовали их до деревень Сениславице и Хвалибовице.

Продвинувшись вперед, войска Юго-западного фронта отодвинули неприятельские войска от осажденного Перемышля значительно.

Скорей всего, развязку осады Перемышля мы с вами не увидим.

– Нам поставят иную задачу?

– Не просто иную. 17-й корпус в полном составе передают в 8-ю армию генералу Брусилову. Армия уже передислоцировалась южнее. Как мне дали понять, в ближайшее время, 8-я армия в составе фронта начнет наступление через горы Карпаты, чтобы выйти Венгерскую равнину, и ударить в тыл австрийским войскам. Поэтому ее усилили нашим корпусом. Ну, это так, предположения, еще четкого приказа не сей счет не имеется. Но приказ о передислокации корпуса уже поступил, так что готовьтесь к маршу в непростых зимних условиях.

– С остальными офицерами отдела познакомите?

– Обязательно представлю. Нас всего четверо, вы пятый. Офицеры все молодые, без боевого опыта, вчерашние выпускники, приписаны к штабам пехотных дивизий. Вас я припишу к штабу 35-й пехотной дивизии, в довесок вам пойдут 35-я артиллерийская бригада, дивизионы мортирных и тяжелых орудий корпуса. Вам, как артиллеристу по основному профилю, в этом хозяйстве будет проще разобраться. Один есть прапорщик, так он вообще в этом году училище окончил, академической подготовки не имеет.

– Чей-то родственник?

– Шереметьев его фамилия.

– Я вас понял.

– Прошу вас, его остроты пропускать мимо ушей, молодой и заносчивый прапорщик остер на язык.

– Если это не будет задевать мою честь и достоинство, то пусть болтает, в противном случае, спуску не дам.

– Надеюсь на вашу выдержку.

– Ваше высокоблагородие, а как обстоит дело с работой с закордонной агентурой? Я так понимаю, что сейчас сплошной линии фронта пока нет.

– Никак не обстоит. У нас нет на той стороне своих людей, это удел других офицеров, нам такие контакты сверху не спускают. Вы хотите что-то конкретное предложить?

– Есть задумка сходить на ту сторону, поискать знакомцев.

– У нас походами в тыл противника занимаются казаки-пластуны. На весь фронт полк двухбатальонного состава развернули. Кстати, командует казаками ваш знакомый, полковник Дорохов. Если вы действительно тайно хотите пройтись по тылам неприятеля, то к нему. Прибудем на место дислокации, разрешу вам поработать с казаками.

С офицерами познакомился в этот же вечер. Поручики Венедиктов и Борисов, показались мне нормальными офицерами, а вот прапорщик Шереметьев, мне откровенно не понравился. Он даже с подполковником Волковым общался покровительственно-снисходительно, меня же удостоил пренебрежительного взгляда, и только. Ладно, будет время, разберемся, кто и в какие игры играет.

Занимаемые позиции корпус сдал частям вновь сформированной 9-й армии. По таким дорогам в хорошую погоду передвигаться проблематично, а когда лежат снега выше пояса, то нереально вообще. Но приказ есть приказ, его надлежит исполнять. Скорость передвижения передовых походных колон нашего корпуса был невысок. Приходилось в прямом смысле протаптывать дорогу, ее расчисткой никто не занимался. Деревеньки, находящиеся в стороне от дороги, казались вымершими, даже собаки не лаяли, а может из-за высоких сугробов просто звуки не долетали. Разместиться на постой негде, приходилось ночевать в палатках. Ладно бы только снег, так еще и морозец по вечерам крепчал основательно. По мере приближения к холмистой и горной местности усилились ветры, прибирающие да самых костей. Это меня, одетого в теплое, толстое зимнее белье, ветерок достает, а что говорить о солдатах? Каждый вечер начальник санитарной роты докладывал о многочисленных случаях обморожения. Не завидовал я артиллеристам, им помимо заботы о солдатах, надо беспокоиться о лошадях. Падут животные, доведется людям впрягаться в лямки, буксировать орудия.

После тяжелого и изнурительного перехода корпус сосредоточился в деревне Заречье, у подножья Нижних Бескид.

Наш отдел разместился в трех верстах от основных сил армии в маетке сбежавшего австрийца. Удивительно, но слуги остались на месте. Видно, хозяин, покидая свою собственность, отдал соответствующее распоряжение.

Наконец-то нам удалось отогреться как следует. С разрешения подполковника Волкова, я, так сказать, влился в коллектив отдела. Проще говоря, организовал нехитрый ужин с употреблением коньяка, пара бутылок которого болтались в моем кофре. Пришлось у слуг маетка прикупить провизии, не грабители мы, в конце концов. Хорошо пожаренная говядина, свиные колбаски с солеными огурчиками и грибочками, сметались со стола быстро. Не скажу, что в пути мы голодали, но покушать в тепле, в спокойной обстановке – удовольствие неописуемое.

– Капитан, а вы не находите, что заедать коньяк огурцами и грибами моветон, – скривился прапорщик Шереметьев, но тем не менее коньяк употребил и хрустел огурцом. – Так делают только сиволапые крестьяне и невоспитанные офицеры.

– Помилуйте, Аркадий Всеволодович, мы на войне, сейчас не до гастрономических изысков, – ответил я прапорщику, не обратив внимания на его колкость, ведь Волков разрешил общение без чинов. – Лимоны однозначно бы замерзли в пути. Или вы любите мороженные цитрусовые?

– Все должно быть чинно и благородно, несмотря ни на что, война – не повод отступления от принятых правил. А если вы допускаете подобные вольности по отношению к своим коллегам, то это может свидетельствовать о низком уровне вашей личной культуры.

Сидевшие за столом офицеры недоуменно переглянулись. Волков поморщился, словно у него заболели зубы.

– Прапорщик, эта военная кампания у вас первая? – поинтересовался я, разливая остатки коньяка по рюмкам.

– Первая. Но это не дает вам право унижать нас своим невниманием к традициям.

– Упаси Боже, и в мыслях не было кого-то унизить, если вы приняли мои скромные угощения унижением, то прошу меня извинить. В следующий раз, специально для вас припасу лимон.

– Да, как вы смеете, мужлан, мне, графу, такое говорить?! – вспылил Шереметьев.

– Смею, потому-что я тоже ношу графский титул.

– А если я вас вызову на дуэль? Не струсите?

– Не советую. Стреляю я лучше вас со всех видов оружия. Бой на саблях и шашках у меня исконные казаки редко выигрывали. Без оружия драться вы не станете, да, и шансов у вас против меня никаких. Я вас просто убью, за два-три удара сердца. Оно вам надо? Живите и радуйтесь. Вы уже не юнкер училища, вы офицер оперативного отдела корпуса, пожалуйста, соответствуйте. Детство осталось в Санкт-Петербурге, здесь война, грязь и кровь. Не дай Бог, вам оказаться под серьезным артиллерийским обстрелом, когда на вас сверху падает земля и куски человеческих тел. Тогда точно из вашей головы выветрятся все эти ненужные мысли.

– Можно подумать, вы все это видели и испытали.

– Вы, Аркадий Всеволодович, еще в гимназии счету учились, а я воевал с японцами, командуя батареей. Все перечисленное видел своими глазами.

– Где же в таком случае ваши награды, если вы такой герой?

– Оставил в столице. Они мне здесь не нужны.

– Господа, давайте сменим тему, – предложил подполковник. – Нам надо подумать, как организовать работу отдела в сложных погодных условиях.

– Я носа не покажу на улице, – заявил прапорщик, – пока не спадут морозы. – У меня на лице кожа нежная, и так шелушиться начала.

– Вашему рапорту о переводе я дал ход, не сегодня-завтра, вас отзовут в Управление фронта, вы этого добивались, такая возможность подвернулась.

– Хочу, чтобы капитан дал мне урок фехтования, – капризно произнес Шереметьев.

– У нас Аркадий Всеволодович, учебного оружия в наличии не имеется, а боевое я применяю только по прямому предназначению. Прошу вас успокоиться, и больше к этому вопросу не возвращаться, – спокойным тоном я попросил Шереметьева.

Не понравился мой ответ этому графскому сыночку, вскочил из-за стола, и, не прощаясь, покинул столовую. Тем лучше, и так в воздухе носилась угроза дуэли, а мне не хотелось лишать жизни или калечить бестолкового молодого человека. Не хотелось мне начинать службу с выяснения отношений. Тяжело ему придется в жизни, если она у него будет, с таким характером нарваться на пулю или на клинок немудрено.

С Дороховым довелось встретиться через два дня. Встреча была неожиданная, и для меня и для Дорохова. Столкнулись с ним в штабе армии. С полковником не только пожали руки, но и расцеловались по славянскому обычаю троекратно, чем вызвали улыбки у многих офицеров. Дорохов представил меня офицерам, своим давним знакомцем, с которым в столице осваивали премудрости сабельного боя.

Пока было время до совещания, пообщались с Дороховым – давненько не виделись. Полковник передал мне поклон от моего наставника Прохора, жив еще старый казак, проживает в станице, и продолжает понемногу учить молодых казачат, не может усидеть спокойно на одном месте. Затронули вопрос о полке казаков-пластунов. Дорохов о его создании задумывался сразу после окончания войны с Японией. Очень ему понравилась тактика японских солдат, проводивших диверсии на складах и похищения офицеров на наших позициях. Год назад удалось создать один полк. Военный министр Сухомлинов решил убедиться в его эффективности. Пока казаки-пластуны направлены в распоряжение командующего Юго-западным фронтом генерала Иванова. По словам Дорохова, пластуны есть и в других частях российской армии, но с таким высоким уровнем подготовки, только его подчиненные. Я взял и понаглел, попросил у Дорохова десяток, для сопровождения моей личности на территорию противника. Да, за эти годы полковник стал хитрее, не отказал, и добро не дал. Сказал, что после совещания станет ясно, когда отправлять группы в поиск.

Если честно, то придумал я себе задачу довольно авантюрную. Найти в 4-й Австро-Венгерской армии генерала Иосифа Фердинанда своего агента «Артура». Я с ним перед похищением встречался, обозначили способ связи через Цюрих. Но все изменилось, Цюрих остался на той стороне, а я в действующей армии на этой. После бесед с Волковым я понял, что наши войска испытывают серьезный информационный голод по достоверной информации. Разведки дивизий доставляют только текущие сведения по расположению полков и дивизий, а о действиях противника на перспективу, мы понятия не имеем. Вот «Артур» очень бы помог в этом вопросе.

Уже к вечеру в маетке прорабатывали с Дороховым и Волковым детали предстоящего выхода. По информации Дорохова, штаб 4-й австрийской армии находится в пригороде Ужгорода в селе с названием Дубовая роща, если правильно перевели название. Десяток казаков будет сопровождать надежный проводник, без него нечего соваться в горы, все основные перевалы перекрыты австрийскими войсками, плюс ко всему снежный покров в некоторых местах выше человеческого роста, легко сорваться в пропасть. В село я пойду один, переодевшись в крестьянскую одежду, благо австрийцы пока не препятствуют передвижению местных жителей. Правда, за местного жителя я не сойду, языка не знаю, но на смеси немецкого и чешского говорю сносно.

Перед выходом посмотрел, как оснащаются казаки. У каждого карабин, пистолет «Маузер С 96», три ручные гранаты РГГ- моего отца творения, вместо шашки, приличных размеров кинжал. В вещевых мешках запас продовольствия на десять дней, в виде сушеного мяса, сала и сухарей. У каждого металлическая фляжка с водкой, для согревания, если понадобится, а так только для медицинских целей – для обработки ран, а также несколько мотков белой материи для перевязки. Сверху пластуны укрывались большими белыми балахонами – на фоне снега это делало их незаметными. Я оделся почти также, только в мешок положил поношенную одежду местного крестьянина. Вооружился двумя пистолетами «Браунинг» и небольшим кинжалом. Старшим группы Дорохов назначил хорунжего Скорика. В ходе всей операции я в строгости должен выполнять все его приказания.

Вышли поздно вечером, когда стемнело, и основная масса солдат отправилась отдыхать, оставив бдить только караулы – нам лишние глаза не нужны.

Ходить в разведку зимой опасно, следы на глубоком снегу не спрячешь, и загребать ветками бесполезно, борозда остается. Надежда только на ветер и на снег. К нашему сожалению, ни того, ни другого пока не наблюдается.

Первые двое суток прошли нормально, а на третьи пришлось менять направление, неширокая тропа была перекрыта австрийским постом, численностью до полувзвода. Впереди идущий дозор с проводником вовремя его обнаружили. Можно было с наступлением ночи вырезать всех по-тихому, но решили пока не обозначать своего присутствия. Радовало, что пошел несильный снег, поднялся легкий ветерок, надеюсь, сможет замести наши следы.

На исходе четвертых суток вышли в лесок на окраине Дубовой рощи. Я переоделся крестьянином. Со Скориком договорились, если через двое суток я не вернусь, то он отправляется в обратный путь, на обнаруженном посту австрийцев постарается захватить в плен офицера.

Я обратил внимание, что движение саней в деревню и обратно не прекращалось, крестьяне везли какие-то мешки, вязанки дров, слышал повизгивание свиней. Армию нужно кормить и обогревать, потому-то лошади трудились вместе с людьми. Решил пристать к одному из обозов. Надеюсь, крестьяне бдительность проявлять не будут. На въезде в деревню никаких постов и в помине не было, а зачем они нужны – глубокий тыл.

Обошел всю деревню, посмотрел сколько войск в нее набилось. Деревенька приличных размеров, навскидку дворов двести. Даже несколько питейных заведений работало, и пускали туда всех подряд, правда, предпочтение отдавалось солдатам, их примерно батальон расквартирован. Странно, штаб армии находится здесь, а постов вокруг села нет. Да и по селу патрулирование не организовано. Беспечность, она иногда приводит к серьезным проблемам. Но мне этот бардак как раз на руку.

В один из таких трактиров, кабаков или таверн протиснулся, заказал на ломанном немецко-чешском языке чарку сливовицы и тарелку каши. В плохо освещенном зале с трудом нашел свободное место за столом, где сидели крестьяне, к солдатам подсаживаться не стоит. Никто на меня внимания не обращал. Пришел еще один крестьянин покушать и выпить, погреться маленько. Деньги заплатил, пусть насыщается.

Кушал не спеша, больше слушал. Ох, уж эти венгры с австрийцами, ну, неужели тяжело говорить по-немецки, а то несут такую смесь языков, что не сразу поймешь, о чем идет речь. Да я и сам при заказе постарался коверкать слова. Сколько не слушал, ничего от крестьян толкового не услышал, от солдат тем более, они все рассказывали скабрезные истории о похождениях какой-то Вильты, переспавшей чуть ли не со всем батальоном. Сидеть в трактире хорошо и тепло, но надо искать «Артура» и место для ночлега, похоже, с закрытием заведения меня отсюда попросят. Как это сделать, ума не приложу, наверное, переоценил я свои силы. Ходить по улицам в поисках агента проблематично, это только днем возможно, а ночью, как говорят, все кошки серы. Ладно, надо найти место для сна, а поисками агента займусь завтра с утра – самый большой дом в деревни отведен под штаб. Там даже часовой с винтовкой стоит. Я наблюдал за этим домом около часа, никакого интенсивного движения господ офицеров не заметил. Наступило время отдыха, а заботы и война подождут.

Поинтересовался у кабатчика наличием свободных мест, где можно поспать до утра. С трудом разобрал, что вся улица занята господа офицерами, хозяева домов, вынуждены ночевать в сараях со скотиной. Через один дом от кабака, есть небольшой дом, живет там одна вдова с нехорошей репутацией. У нее квартирует строгий офицер, могу попытать счастье переночевать у нее, в других местах не получится. В кабаке тоже нельзя остаться, все места заранее распределены, и деньги хозяин уже взял.

На стук в калитку ворот, вначале услышал лай собаки, а потом команду замолчать на местном наречии. Калитку открыла женщина, закутанная в платок по самые глаза, поинтересовалась причиной моего появления. Попросился переночевать. Женщина отошла в сторону и мотнула головой в сторону дома. Не отказали мне здесь уже хорошо, на хоромы рассчитывать не стоит, но и не на улице же коротать время.

Не успел я в сенях почистить снег с валенок, как внезапно дверь в «белую» часть дома отворилась, и на пороге со свечкой в руке, появился господин австрийский офицер, он же мой агент «Артур».

– Магда, я тебя просил не брать на постой людей, я много работаю, а после работы хочу отдохнуть в тишине и покое, – попросил офицер. – Ты снова привела себе крестьянина, и намереваешься тешить с ним свою плоть до утра, мешая мне отдыхать.

Женщина молча опустила голову.

– Иисус Христос учил нас состраданию, – произнес я пароль по-немецки, глядя на офицера.

– Что-что? – изумился «Артур», – повторите.

– Иисус Христос учил нас состраданию, – выполнил я требование офицера.

– Трудно этому возразить, – произнес отзыв агент. – Ты читал Священное Писание? – прозвучала вторая часть пароля.

– Я регулярно посещал церковь, – добавил я свою часть.

Опознание прошло успешно. Вторая часть пароля гласила, что агент сейчас один и может мне уделить время.

– Магда у тебя найдется что-нибудь закусить и выпить? – спросил офицер, – не часто мне встречаются люди, знающие о Священном Писании хоть что-то.

«Артур» утащил меня за руку в свои покои. Успел шепнуть, что денщика отпустил на ночь к молодке, а сам работает с документами.

Магду «Артур» отправил в приличный кабак за пивом.

Пока дама отсутствовала, «Артур» сообщил, что Австро-Венгерское и Германское командование, разработало совместную операцию по снятию осады с крепости Перемышля. Для этого собраны большие силы: 4-я, 3-я, 2-я армии Австро-Венгрии и южная немецкая армия генерала Александра фон Лизингена, всего 50 полностью укомплектованных дивизий.

Австро-германские войска в первой декаде января наступающего года нанесут два мощных удара. Первый от города Ужгород к городу Самбор, и второй от городка Мункач на город Стрий. Предполагается, что армии прорвут русскую оборону на позициях 8-й армии, и кратчайшим путем устремятся на помощь блокированному Перемышлю. На этих направлениях сосредотачиваются войска, подвозятся боеприпасы и продовольствие.

Совместное командование в курсе приготовления русских к наступлению, в связи с этим, насытили части артиллерией разных калибров, в том числе скорострельными пятдесятитрехмеллиметровыми легкими пушками, которые хорошо показали себя в горах.

Для дальнейшей связи «Артур» предложил использовать своего родственника Иосифа, опытного контрабандиста, знающего границу в этих местах, как свои пять пальцев. Село Михайловка определена в качестве места передачи информации. Туда Иосиф будет доставлять раз в месяц, с десятого по пятнадцатое число, пакет от агента. Оплату услуг родственника будет осуществлять агент. Пароль: «Поклон от Вацлава», отзыв: «Дай Бог ему здоровья». Подробный мой словесный портрет «Артур» родственнику сообщит. Возражать смысла не было, способ связи меня устраивал, тем более что село находилось под контролем наших войск.

К возвращению Магды домой агент выталкивал меня на улицу, обвиняя в обмане, подчеркивая, что я, посещая церковь, слушал священнослужителей невнимательно, так как не могу ответить на простые вопросы. Я для порядка пытался уговорить господина офицера дать возможность провести ночь в тепле, однако «Артур» был непреклонен.

Покинув дом Магды, я устремился к лесочку, где меня должны ожидать пластуны. Пройти незамеченным к лесу не составляло труда, ведь движение гужевых саней не прекращалось ни на минуту. Углубившись в лесок шагов на двести, подал условный сигнал хорунжему, прокричав филином. Словно из ниоткуда появились двое казаков, оказывается, они меня уже давно сопровождали издали, но в темноте поостереглись подходить ближе. Странно, а я даже не заметил казаков – значит, в моей подготовке есть значительный пробел. Откровенно говоря, подобным приемам я не учился, надо будет попросить Дорохова ознакомить меня с основными приемами бесшумного перемещения.

Скорику я сообщил, что задачу выполнил, и мы может возвращаться обратно, как можно скорей.

Сборы были недолгими, вышли буквально через полчаса. Порядок движения остался прежним, впереди шел дозор с проводником. Дорога была нам знакома, но прошедший снег замел наши следы, по ним ориентироваться было невозможно.

К посту австрийцев вышли к вечеру очередного дня. Пока не опустились сумерки, внимательно с хорунжим изучали расстановку караулов и места размещения отдыхающих смен солдат. Нас больше интересовал офицер. Я заметил его, когда австриец делал солдату внушение. Что конкретно говорил офицер, услышать не удалось, но по виноватому лицу солдата можно было понять, выговаривали ему неприятные слова. Скорик решил взять офицера в плен, такую задачу ему ставил лично Дорохов перед выходом.

Пост на тропе прикрывался двумя парными караулами, еще один часовой находился между двумя палатками. Все подходы к расположению поста в светлое время суток хорошо просматривались, скрытно подобраться сложно. Поэтому выждали наступления ночи. Скорик направил по два человека для контроля каждого караула, а сам с унтер-офицером направился ползком к палатке офицера. Для маскировки офицера хорунжий взял запасной белый балахон. Меня с двумя молодыми казаками оставил в резерве – если поднимется стрельба, мы должны обеспечить огневой прикрытие их отхода.

Да, правду говорят, что ждать и догонят неблагодарное дело, вот и мне сейчас не по себе. Вглядываюсь в ночную темень до рези в глазах и совершенно ничего не вижу, ночь безлунная. Как же стрелять, если понадобиться, цели не видны. Волнуюсь, как там дела у хорунжего. Поскольку криков и стрельбы не слышно, значит все пока идет по плану.

Примерно через час все казаки вернулись, а хорунжий с унтер-офицером притащили «улов». Отдохнув минут десять, Скорик отдал приказ на отход в быстром темпе. До рассвета мы должны удалиться от поста на приличное расстояние. Утром пропажу обнаружат и могут организовать преследование, мы за собой оставляем приметный след. По лесу австрийцы погоню не отправят, а вот обойти по тропе и перехватить нас в другом месте вполне могут, им крюк закладывать не нужно.

Не доводилось мне до этого бегать по пояс в снегу. Скажу вам: занятие это преотвратное, прикладываешь много усилий, а результат мизерный. Вначале пути австрийский офицер упирался, не хотел самостоятельно идти с нами, но пара несильных уколов кинжалом в задницу, помогли ему принять правильное решение.

На отдых Скорик останавливал группу в светлое время суток. Мы разгребали в стороны снег, набрасывали лапника и четыре-пять часов принимали пищу, приводили в порядок амуницию и спали. Естественно, все это делалось под охраной выставленных постов. Я тоже нес караул, хотя Скорик и не настаивал. Сам вызвался, ведь прекрасно видел, что переход в обе стороны дается нам всем нелегко. Усталость накапливается, а полноценный отдых позволить себе не можем, пока еще находимся на территории, контролируемой противником.

Снова быстрым шагом движемся домой в расположение. Пока ноги заняты передвижением, я рассуждал о своем везении. Если так посудить, то мне по жизни очень везет, начиная с раннего возраста. Конечно, наследственность сказалась, уродился неглупым, смог освоить многие науки. Природные данные позволили научиться, хорошо стрелять, драться холодным оружием и без него тоже. Везло на встречи с отличными людьми. Родители, наставник Прохор, Терехов и Дорохов. А сколько я их встретил в войну с Японией, так и перечислять устану. Опять же повезло остаться живым, хотя меня штыком кололи, снарядами забрасывали и стреляли из револьвера почти в упор.

Но самым большим везением я считаю встречи с прекраснейшими на всем белом свете девушками. Любочка, царство ей небесное, светлый и добрый человечек, любила меня, и от нашей любви появились на свет детишки, Степан и София. Да, рожая, она отдала свою жизнь, но частичка ее души осталась в детях и в моем сердце. Встретив Анну, тогда носившую имя Марты, я смог оттаять душой после потери жены. Вновь научился радоваться жизни, и окончательно определился с ее смыслом.

Последние два случая вообще сплав везения и удачи. По большому счету авантюры закончились успешно. Вот сейчас возвращаясь в расположение отдела, я несу в своей голове важную информацию, сообщив которую, помогу нашим войскам нанести удар по противнику.

Неужели, в самом деле, Господь Бог мне постоянно посылает везенье и удачу!? Если это так, то земной от меня поклон. Вернусь, обязательно закажу службу в походной церкви святого Благоверного Великого князя Александра Невского 137 Нежинского полка.

По возвращении устно доложил полученную информацию подполковнику Волкову, а затем два часа писал рапорт.

В допросе пленного австрийского офицера я не участвовал – отмывался, чистился, в общем, приводил себя к человеческому облику, за сколько дней грязи на теле накопилось много. Не успел допить чашку чая, Волков утащил меня к начальнику штаба корпуса генерал-майору Соколову. Его высокопревосходительство пожелало лично побеседовать с офицером, доставившим важные сведения.

– Откуда вы, такой прыткий штабс-капитан, появились? – поинтересовался строго генерал-майор. – Никто ничего не знает, а вы приносите важную информацию. Как это понимать?

– В свое время я окончил Академию Генерального штаба. Работал в различных местах.

– Это мне ваш начальник уже доложил. Откуда у вас появились связи в стане неприятеля?

– Места, где я работал, были не только на территории России.

– Все понял, ни слова больше. Сведения достоверны?

– Этому человеку и его информации можно доверять.

– Ваше превосходительство, – встал со стула Волков, – сведения, изложенные в рапорте штабс-капитана Головко, подтверждают пластуны полковника Дорохова. – В течение трех суток из поиска вернулось семь групп, и они видели концентрацию войск противника на указанных направлениях. Захваченные офицеры противника допрошены и не скрывают, что австрийцы и германцы готовятся к наступлению. Ориентировочная дата начала боевых действий против наших армий первая половина января.

– Прекрасно вас понимаю подполковник, и капитана тоже понимаю, он рисковал, отправляясь к дьяволу в зубы, и ценность сведений понимаю, – вышагивал по комнате генерал, а мы с Волковым поворачивались в его сторону, стоя по стойке смирно. – Я доложу командиру корпуса, его превосходительству, генералу от инфантерии Яковлеву Петру Петровичу, ваши соображения, но вот кому он будет доносить далее – неизвестно. Согласно приказу Главнокомандующего наш корпус передали 8-й армии, мы произвели передислокацию всех сил и средств, вошли в контакт с командующим армией. Наметили планы занятия позиций, утрясли множество вопросов. И сегодня приходит новый приказ, уйти в подчинение 9-й армии. Перебросить двадцать тысяч солдат дважды за пару недель, это надо такое придумать! Мы замордуем людей и животных. Кто воевать станет? Что молчите, господа офицеры?

А что говорить? Мы только удивленно взирали на генерала.

– Ладно, ступайте, понадобитесь, вызову, – отпустил нас Соколов.

Не знаю, кто кому и чего докладывал, убеждал и ссорился, но наш корпус, оставаясь на прежних позициях, развернул подготовку к предстоящему наступлению. Интенданты старались вовсю, все заявки выполнялись быстро и в короткие сроки, солдаты корпуса недостачи ни в чем не испытывали.

Наш отдел тоже готовился. Естественно мы будем далеко от боевых позиций войск, что для меня не совсем привычно, но наша работа не менее важна. Пойдет вал пленных, их всех нужно пропустить через густое «сито» допросов, чтобы получить важные сведения.

Как-то в начале января, вечером, ко мне в комнату зашел подполковник Волков.

– Не помешаю, Станислав Владимирович? – справился начальник. – Увидел свет, выбивающийся из-под вашей двери, решил зайти. Не прогоните?

– Если зашли, значит, у вас ко мне дело.

– Просто хочу поговорить. С молодыми офицерами об этом рано вести беседы, они еще слабо ориентируются в политике.

– Политика, Дмитрий Александрович, дама распутная, грязная и неблагодарная.

– Я вполне серьезно, – насупился подполковник. – Вас не настораживает, что почти во всех подразделениях корпуса созданы дивизионные, полковые, батальонные, ротные, батарейные и взводные солдатские комитеты. В каждом расчете или отделении есть свой агитатор. Я неоднократно слышал, о чем говорят агитаторы с солдатами, к чему призывают, какие прокламации дают читать или сами вслух читают неграмотным.

– Настораживает.

– И только? Надо же принимать какие-то меры!

– С принятием мер опоздали лет на десять. После гибели императора Николая ІІ с супругой и наследником, был хороший предлог для очистки нашего общества от революционной скверны. Можно было пройтись твердой рукой по городам и деревням и призвать всех к настоящему порядку. Однако верх взяли либеральные взгляды. Теперь во многих головах бродят социалистические идеи, а вот когда они окончательно перебродят, получим убийственный продукт.

– Полагаете, революция будет?

– Будет, и, несомненно, приведет к перестрелке.

– Да разве такое возможно?

– У нас война, Дмитрий Александрович, под ружьем миллионы вчерашних крестьян и рабочих. Стоит в одном месте зажечь огонек, в остальных местах вспыхнут настоящие костры, к сожалению, погребальные, по нашей Отчизне.

– Куда смотрит Отдельный корпус жандармов?

– А кого из агитаторов корпуса скрутили жандармы?

– С начала войны – никого и до этого ограничивались беседами. Да, ты тут воюешь, за Отечество радеешь, и вдруг все, сдайте оружие, власть поменялась, в ваших услугах не нуждаемся. А что станет с фронтами?

– Трудно сказать. У наших противников тоже не все гладко, социалисты и националисты воду мутят, конечно, не так, как наши революционеры, но беспокойство вызывают.

– Ладно, давайте отдыхать, завтра начинается наступление.

Откровенно говоря, я уже устал говорить о надвигающейся на Отечество опасности в виде революционного хаоса, но правду никуда не спрячешь. События в стране развиваются не по воли императора и правительства. Управление потихоньку перехватывают лидеры революционеров, находящиеся пока в тени. Когда наступит время, они поведут за собой народные массы, и эти массы пойдут за ними в надежде на лучшую жизнь. Будет ли лучше, прогнозировать трудно.

Командующий Юго-западным фронтом генерал Иванов отдал приказ о наступлении 7 января 1915 года. Русские войска перешли в наступление по всему фронту. Наш корпус действовал в составе 8-й армии. 3-я пехотная дивизия должна была выйти к Дукельскому перевалу и захватить его, оседлав таким образом единственную проходимую дорогу, связывающую Галицию и Австрию. Для обеих противоборствующих сторон Дукельский перевал имел стратегическое значение. Наступать нашим войскам пришлось в глубоком снегу, преодолевая сильное сопротивление австрийских войск, засевших на укрепленных позициях. По нескольку раз позиции переходили из рук в руки. Некоторые подразделения корпуса за три дня боев понесли существенные потери убитыми и ранеными.

3-я и 35-я артиллерийские бригады оказывали поддержку наступающим частям. В большинстве случаев били по площадям, так как на разведку целей времени не хватало. В контрбатарейной борьбе с артиллерией противника победа не всегда нам улыбалась. Крупнокалиберная артиллерия австрийцев была более совершенной и значительно точнее.

Наш отдел захлебывался от наплыва пленных. Вначале планировали обрабатывать всех без исключения, а потом поняли, что сей груз нам не по силам. Ограничились офицерами и фельдфебелями из нижних чинов. Старшие офицеры пока в плен не попадали, а лейтенанты и капитаны знали только ближайшие задачи.

14 января австро-германские войска нанесли удары по направлениям, о которых сообщал мой агент «Артур». Вражеский удар южной группы из трех армий пришелся точно в центр нашей 8-й армии. Пришлось перейти от наступления к обороне. На усиление участка обороны подошли подкрепления 9-й армии под командованием генерала Лечицкого. Совместными усилиями, в течение трехдневных кровопролитных боев, удалось оттеснить противника на исходные позиции. Много уничтожили австро-германских солдат, но и наши полки понесли огромные потери.

Несмотря на трудности, новые позиции корпуса оборудовались по всем правилам фортификационного искусства. Для создания трудностей в захвате окопов, наши солдаты активно поливали подступы к ним водой из рек и ручьев. Аналогичные операции проводили австрийцы.

Установившееся затишье дало нам возможность закончить работу с пленными офицерами, изучить захваченные карты. Надо отметить, картография у австрийцев на высоте, карты очень точные и подробные, оперативная обстановка нанесена понятными, хорошо разборчивыми обозначениями. У противника каждый командир роты имел карту, а у нас не все командиры батальонов имели такую ценность.

По приказу командира корпуса пехотные дивизии по очереди выводились в резерв армии для отдыха и пополнения, а затем вновь занимали позиции.

С конца февраля и до середины марта, несмотря на оттепели, а потом на начавшуюся распутицу, войска корпуса в составе армии вели тяжелые бои у Волиграда в Карпатских горах. В отдельных местах удавалось продвинуться на пять-десять верст, а кое-где отойти. В горах сплошного фронта не было, бои шли за проходимые дороги и тропы, по которым могут продвигаться войска и доставляться припасы. Несмотря на упорное сопротивление австрийских и германских войск, частям корпуса удалось выйти к подножью Карпат на венгерской стороне. Выйти, то вышли, а продвигаться вперед не могли, отстали тылы, снабжение ухудшилось, патронов и снарядов осталось мало. По этим причинам поступил приказ перейти к прочной обороне. Развернулось грандиозное строительство окопов, блиндажей и землянок. Раскисшая почва поддавалась легко, но в низинах она, что называется «плыла». Отрытые окопы, за непродолжительное время разрушались, приходилось укреплять стенки деревянными брусами и камнями. Противник естественно мешал нам в проведении фортификационных работ, устраивая артиллерийские обстрелы наших позиций. Наши артиллеристы по возможности отвечали противнику, но вынуждены были экономить снаряды, доставка их на позиции еще не налажена должным образом.

В оговоренное время побывал в селе Михайловка. Пакет от «Артура» родственник доставил, но пока не услышал пароль, со мной разговаривать не стал. Похоже, агент настращал Иосифа основательно.

«Артур» сообщал, что австро-германское командование планирует вновь возобновить наступление с целью снятия осады с крепости Перемышля. С осажденными в крепости войсками поддерживается постоянная связь по радио. Предполагается, что с началом наступления командующий крепостью предпримет попытку прорыва в западном направлении, чтобы совместными ударами, смять русские войска, организовать прорыв, через который выйти на соединения с главными силами. Большинство укреплений крепости подготовлены к взрыву, и если задуманный план будет реализован, то после ухода австрийских войск, русским достанутся руины крепости. Использовать ее по прямому назначению станет невозможным.

Полученную информацию доложил подполковнику Волкову, а он далее по инстанции.

Какие выводы сделало начальство – мне неизвестно, но в течение двух недель марта вся 8-я армия наступала. Наш корпус вел бои у деревень Лубно, Колонице, Быстре, Зубраче. Захватив позиции у деревни Цуэлло, войска перешли к обороне, так как южный фланг Юго-западного фронта значительно отстал, и командование опасалось флангового удара. По мнению командования армии и фронта, цели наступления достигнуты, войскам нужен отдых и пополнение. Дукельский перевал находился в наших руках, и через него налаживалось снабжение войск.

На совещании отдела подполковник Волков сообщил о взятии нашими войсками крепости Перемышль.

После продолжительной осады, продовольственные запасы в крепости истощились. В связи с отчаянным положением командующий гарнизоном крепости генерал-полковник Герман Кусменек требовал от своего командования более активных действий по деблокированию Перемышля. Такая операция была подготовлена, о ней сообщал мой агент «Артур». Но наступление Юго-западного фронта помешало осуществлению этого плана. Генерал Герман Кусменек все же решился на попытку прорыва осады, сформировав несколько штурмовых групп из хорошо подготовленных подразделений, а в распоряжении генерала было почти сто пятьдесят тысяч войск. Нанес несколько отвлекающих ударов в восточном направлении, а основной удар был нацелен на запад. После краткой, но мощной артиллерийской подготовки, австрийцы атаковали русские позиции.

Командующий осадной армией генерал Селиванов извлек уроки из первой, неудачной, осады. Позиции его армии были хорошо укреплены и насыщенны станковыми пулеметами системы Максима, а также ручными пулеметами системы Мадсена. Русская тяжелая и осадная артиллерия вела непрерывный обстрел крепости, а полевая артиллерия обрушила на цепи наступающих австрийцев лавину шрапнельных и фугасных снарядов.

По неточным данным, в этой попытке австрийцы только убитыми потеряли свыше пяти тысяч солдат. В плен к нам попало около четырех тысяч, в том числе более сотни офицеров.

Больше попыток прорыва генерал-полковник Кусманек не предпринимал, зато отдал приказ крепостной артиллерии наносить удары по русским позициям. Волков предположил, что таким приказом генерал хотел расстрелять все боеприпасы, чтобы они не достались русским после капитуляции гарнизона.

Снарядов хватило на две недели. Командующий гарнизоном генерал-полковник Герман Кусманек фон Бургнойштедтен отдал приказ о капитуляции после подрыва укреплений первоклассной крепости.

Русская осадная армия взяла богатые трофеи: одних орудий разных калибров почти тысяча штук. Сколько досталось винтовок, пулеметов и другого вооружения – Волков не знал, говорил, что подсчет еще ведется. Правда, Дмитрий Александрович отметил, что все вооружение, за исключением разбитого, оказалось в исправном состоянии. Меня тоже удивил сей факт, обычно при невозможности эвакуации, орудия выводились из строя, уничтожались прицелы, затворные замки, разбивались узлы горизонтальной и вертикальной наводки. Почему австрийцы поступили, таким образом, осталось загадкой.

В плен попали сто тридцать тысяч австрийцев, среди них десять генералов, в их числе командующий гарнизоном крепости Перемышль Герман Кусманек фон Бургнойштедтен.

Освободившиеся войска осадной армии генерала Селиванова, усилили правый фланг Юго-западного фронта.

О ходе сражений на других фронтах, к нам доходили отрывочные сведения. Была информация, что войска Западного фронта, под ударами германских армий продолжают организованно отступать. Якобы линия соприкосновения противоборствующих сторон, в настоящий момент, находится в двадцати верстах от Варшавы. Наши войска создали там сильную линию обороны.

На Северо-западном фронте ведутся бои местного значения. Ни германцы, ни наши армии крупных наступательных операций не проводят.

В свободное время я иногда задумывался об эффективности работы нашего отдела, и об использовании полка Дорохова. Решил своими мыслями поделиться с непосредственным начальством.

– Обратите внимание, Дмитрий Александрович, – предложил я начальнику, – мы всем отделом за пять месяцев напряженной работы с пленными австрийцами и германцами, получили очень мало значимой информации.

– Вам, Станислав Владимирович, грех жаловаться. От вас идут очень ценные сведения. Я по указанию генерал-майора Соколова представил вас к ордену.

– Награды – это хорошо, благодарю, но я хотел сказать об ином. Нам в руки попадают вражеские офицеры, обладающие скудными сведениями. Они знают только ближайшие задачи, которые им поставили вышестоящие начальники. А вот общие тактические и стратегические задачи противника нам недоступны. Как мы наступаем? Разведка выявляет позиции противника, артиллерия наносит массированный удар, и затем пехота берет одну за другой полосы обороны. На занятых позициях наши полки закрепляются, зарываются в землю, ожидают очередных приказов, получив которые, все действия повторяются. Появляется определенная шаблонность в действиях и мышлении, к чему легко может приноровиться противник. Хочу заметить, германцы всегда перенимали передовой опыт ведения боевых действий. Уверен, что скоро нам они преподнесут какой-то сюрприз, используя, слабые стороны в наших тактических задумках и приемах. Куда отступил противник? Куда отведены обозы? Где сконцентрированы резервы? Где располагаются склады боеприпасов и продовольствия? Мы не имеем никакого понятия, а знать надо.

– Что австрийцы, что германцы отнюдь не глупы, такими сведениями делиться не станут.

– Согласен, не поделятся. Эти сведения надо добывать своими силами.

– Вы забываете, что нас всего четверо. Мы собираемся все вместе раз в месяц, это с вами я общаюсь чаще, поскольку ваши подопечные подразделения рядом стоят. Поручики Венедиктов и Борисов только присылают подробные рапорты, а очей не кажут, сами знаете, работы у нас много. Какими силами разведывать противника?

– И тут я возражать не стану. Но у нас, я имею ввиду на фронте, есть полк казаков-пластунов полковника Дорохова, который, как я считаю, используется неэффективно. Я ходил с ним в тыл к австрийцам зимой, видел их подготовку. Смею заметить: она на высоком уровне. А представьте, если их снабдить взрывчаткой, и отправить в глубокий тыл противника, приказав подорвать железнодорожный мост. Снабжение войск затрудниться. Если они нападут и уничтожат штаб полка или дивизии, то нарушится управление войсками, обороняться противник еще сможет, а вот наступать – однозначно нет. Таких групп можно заслать несколько, и поставить им разнообразные задачи. Например, одни громят штабы, другие жгут деревянные мосты и переправы, третьи взрывают железнодорожные мосты, четвертые жгут или взрывают выявленные склады. Тылы противника в огне, управление войсками нарушено, мы переходим в наступление, громим растерявшегося противника.

– Да, перспективу вы нарисовали очень заманчивую. Но, не стоит забывать, что, таким образом никто не ведет боевых действий, это против правил.

– Вас не затруднит напомнить мне, кто установил правила ведения войны? В чем вы усматриваете их нарушение?

– Мы с вами на нашем уровне не сможем принять решение о проведении подобных действий, для этого есть вышестоящие штабы.

– И я об этом говорю. Давайте, составим рапорт, подробно изложим наши предложения, и отправим на рассмотрение превосходительным генералам. Они наделены властью, им принимать решения.

– Писать доведется вам, Станислав Владимирович. Вы инициатор, я обязательно подпишу ваш рапорт. Однако не знаю, как к нему отнесется новый командующий фронтом генерал от кавалерии Каледин, поговаривают, он сторонник быстрых и решительных ударов.

– Подадим предложения, а начальство, если найдет нужным, воспользуется ими. Простаивать казакам Дорохова никак нельзя.

Рапорт в вышестоящий штаб мы отправили, но никакой реакции пока не последовало. Войска по приказу генерала Каледина занимались выравниванием линии Юго-западного фронта. Кое-где полкам приходилось оставлять оборудованные позиции, и отходить назад на десять-пятнадцать верст, чтобы войти в соприкосновение с соседями на флангах, создав единую полосу обороны. Как по мне, то решение правильное, разрывы между войсками недопустимы, их может использовать наступающий противник. Благодаря выравниванию, до села Михайловка мне было недалеко, около трех верст.

Десятого апреля отправился в Михайловку, в надежде получить пакет от агента. С удивлением обнаружил рядом с селом оборонительные позиции пятой роты второго батальона 137 пехотного Нежинского Её императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны.

Прождав связника несколько дней, в составе роты вступил в бой с германскими войсками, в итоге оказался на лечении в германском госпитале, и сейчас думаю, как выпутаться из неприятной ситуации.

Подходит к концу второй месяц моего лечения. Я уже уверенно хожу, опираясь на трость, раны не беспокоят, доктор Фукс хорошо знает свое дело. Он пару раз приводил своего коллегу из городской лечебницы, пытаясь понять, почему ко мне не вернулась память, и почему у меня есть затруднения с речью. Я продолжаю общаться тихим шепотом, ссылаясь на боль в горле. Городской эскулап, только развел руками, но предположил, что память может вернуться внезапно, так же как и пропала. А по поводу голоса, ничего определенного сказать не смог, горло у меня в порядке, может, последствия контузии сказались. Сказал, что для полного восстановления нужно время. Но я чувствовал, что времени у меня скоро не останется совсем, в госпиталь начали поступать раненые из моего полка, в котором я якобы служил. Появится офицер, знающий лично Петера Вебера, и все, моя очередная легенда провалится.

Нужно отсюда уходить, как можно скорей, тем более на посиделках господ офицеров, пилот Пауль Шатенберг рассказывал, что в городке Расшенбург недалеко от Кёнисберга готовится супер оружие. После его применения успех в прорыве русского фронта обеспечен, мертвецы обороняться не смогут. Работы с оружием ведутся в условиях полной секретности, все мирные жители из городка выселены в другие места. Эскадрилья Шатенберга уже отрабатывала способы сброса небольших специальных бомб на вражеские позиции. Паулю не повезло- при посадке порыв ветра перевернул его аэроплан. Пилот отделался переломом ключицы. Как ни печально, но аэроплан пришел в полную негодность. Шатенбург отметил, что когда установится в той местности сухая жаркая погода, и начнут дуть в основном северо-западные ветры, то командование войсками отдаст приказ о применении секретного оружия. Не знаю, но почему-то рассказ Шатенберга вызвал у меня предположение о применении германцами против русских армий отравляющих газов. Если мои предположения верны, то надо принять меры по предотвращению этого.

Сам я сейчас мало на что способен, а вот связаться с группой наших «друзей» в Берлине могу вполне. Пароль и адрес для связи мне сообщил на всякий случай Терехов в ходе нашей последней встречи в прошлом году в Санкт-Петербурге. Правда, мне сделалось несколько обидно: за полгода пребывания в действующей армии я не получил от полковника ни единой весточки. Похоже, я представляю собой «отрезанный ломоть», поскольку пользы в закордонной разведке не приношу.

Покинуть госпиталь я могу, правда, нормальной одежды, документов и денег у меня нет. Грабить местных обывателей по состоянию здоровья пока не способен. Замкнутый круг получается, уходить надо, и уйти голому нельзя. Есть у меня мысль воспользоваться подарком любимой жены, выйти на связь с ее бывшим агентом, но до Дрездена еще добраться надо. Если верить словам сестры милосердия, до города не менее трех верст. Я разделяю ее мнение, так как сам неоднократно прикидывал расстояние, гуляя по парку вокруг госпиталя.

Выход из затруднительного положения подсказал немолодой санитар, заведующий складом одежды и вещей раненых. Не в прямом смысле подсказал, а дал мне возможность увидеть и убедиться в хлипкости запоров на двери склада.

Ночью, якобы отправившись в туалетную комнату, я спустился на полуподвальный этаж. В полуподвале палат для раненых не было. Здесь находилась комната для умерших и различные складские помещения. Немного поработав куском проволоки, открыл несложный замок. Сложности начались с подбором одежды. Офицерский мундир моего размера не попался, а облачаться в мундир нижних чинов не хотелось, любой старший по чину извести может. Повезло с гражданской одеждой. Подобрал себе брюки и пиджак по фигуре. Рубашку брать не хотелось, сомневался в ее чистоте, но для маскировки сойдет. С обувью разобрался быстро. Приличные туфли моего размера нашлись. Вот носков нигде не было. Ладно, поковыляю без них.

Пересмотрел все, но документы и деньги обнаружить не удалось – наверное, они хранятся у докторов. Еще раз осмотрев оставленный после моих поисков порядок, покинул склад, заперев на замок.

Теперь столкнулся со сложностью покинуть незаметно госпиталь. Через главные ворота идти смысла нет, там сидит кто-то из выздоравливающих солдат, который меня без соответствующего пропуска, подписанного доктором, не выпустит. Накричать на солдата не могу, в гражданской одежде, оглушить не могу – здоровье еще не позволяет. Доведется вспомнить способ лазания через забор. Главное, чтобы при приземлении не повредить рану на ноге, а то вообще станет тоскливо, да и трость потерять в темноте не хочется.

Забор высотой в человеческий рост дался мне тяжело. Только с третьей попытки удалось преодолеть это препятствие, вспотел до последней нитки.

По дороге идти не стал. Подозрительным будет выглядеть человек, следующий по дороге, опираясь на трость. Не менее подозрительным я выглядел, топая по опушке леска. Ничего страшного, пусть так, но подальше от возможных любопытных глаз.

Да, силенок у меня маловато, доводится часто останавливаться и отдыхать, вытирать выступивший пот. Добраться до харчевни «Пивная кружка» смог только к полудню. Как я заметил, своим внешним видом не отличался от горожан. Только я шел не спеша, а местные жители куда-то торопились.

В большом зале харчевни было почти пусто, только за дальним столиком сидели пятеро мужчин в довольно грязной одежде. Наверное, их специально туда усадили, чтобы не вызывать у посетителей негативного впечатления.

За стойкой находился Гюнтер Дитрих и я, приблизившись, внимательно его рассмотрел: особая примета- шрам над левой бровью- присутствовала.

Попросил налить мне кружку темного пива. Гюнтер с долей артистизма выполнил мою просьбу.

– «В Мюнхене Эльза наливает кружки полнее», – сказал я глядя на кружку с оседающей пеной.

Окинув меня внимательным взглядом, Гюнтер произнес:

– «Полнее, но сильно разбавляет водой», – и добавил, понизив голос, – садись за столик пей пиво, эти скоро уйдут, потом поговорим.

Я не любитель пива вообще, а темное решил попробовать, слышал, что его хвалили за специфический карамельный привкус. Мне, как назло, захотелось сладкого. Мелкими глотками пробовал пиво, и никакой карамели не почувствовал, горечь и терпкость была.

Когда харчевня опустела, Гюнтер закрыл входную дверь на засов, и уселся напротив меня.

– Очаровательная фрау Марта все также заплетает в две косы свои чернее черного волосы, и сверкает во все стороны карими глазами? – поинтересовался Гюнтер.

– Очаровательная фрау Марта заплетает в одну толстую косу свои светло-русые волосы, а затем укладывает в прическу. А на мир они сморит безумно красивыми голубыми глазами, – спокойно ответил Дитриху на его проверочный вопрос. – Можете называть меня Генрихом, это мое настоящее имя.

– Вид у вас какой-то болезненный.

– После ранений еще не оправился. Еще вчера я лечился в госпитале, но пришлось его покинуть.

– Вам нужна помощь?

– Нужны документы, приличная одежда и немного денег. Все понесенные убытки я вам возмещу, чуть позже.

– С деньгами и одеждой помогу сегодня, а документы будут изготавливать два-три дня. У меня здесь на втором этаже пустуют две гостевые комнаты, можете занять любую, питанием вас обеспечу. Если нужна медицинская помощь, то у меня есть знакомый доктор, не болтливый.

– Доктор не нужен, все раны зажили, просто еще сил не набрался.

– На скудном госпитальном пайке восстановить силы невозможно. Правда, и в городе не очень легко. Месяц назад на продукты для населения ввели карточки. Власти объясняют эти меры войной, как будто от нее есть польза простым людям. Вон каждый день по домам носят матерям и женам погибших солдат и офицеров соболезнование Кайзера. Вернуть родных из царства мертвых какая-то бумажка не в состоянии, а потеря кормильца приведет к обнищанию. Назначенные пенсии мизерные.

Я пока держу харчевню, используя старые запасы. У меня брат недалеко живет, мы ферму держим на двоих. Там земли мало, но она наши семьи прокормить способна.

Давайте, я приготовлю вам одежду и белье, а вы потом примите горячую ванную, у меня есть большой бак с печкой. Пока отдохнете, вода согреется.

Гостевые комнаты Гюнтер содержал в чистоте и с минимальным набором мебели. Одна крепкая кровать, один старый обшарпанный стул и один шкаф с примитивной резьбой на единственной дверке. На полу находилась полосатая домотканая дорожка. Постельное белье на застеленной кровати чистое, накрахмаленное, я даже уловил исходящий от простыни и наволочки приятный запах какой-то травы. Ложиться в одежде поверх одеяла не хотелось, а раздеваться не рискнул – боялся измарать постель, так как в госпитале мылся нормально последний раз неделю назад.

Дом гостеприимного Гюнтера я покинул через пять дней – затянулось время изготовления паспорта на мое настоящее имя, Генриха Вольфа. От слов «настоящее имя» я впервые за долгое время улыбнулся – значит организм возвращается в исходное боевое состояние. Но, по словам специалиста, я теперь смело могу пересекать любые границы, обнаружить подделку сложно, только опытные криминалисты могут заподозрить неладное. Я совершать преступления не намерен, по крайней мере, открыто. Паспорт и деньги придали мне уверенности в себе.

Я намеревался встретиться с агентом «Юргеном». Имеющаяся у меня информация требовала проверки, а в случае подтверждения – немедленного реагирования.

Внимательно наблюдал за полковником Шмидтом. Шел он по улице неспеша. Если бы полковник немного ускорил шаг, я бы его однозначно потерял, мое самочувствие желало быть лучшим. Шмидт несколько раз оглянулся, и быстро вошел в подъезд, оставив суету внешнего мира за тяжелой дверью. И пока дверь медленно закрывалась, я успел проскочить в дверь незаметно, благо подъезд был огромный.

Подойдя к лифту, Густав нажал кнопку вызова. Лифт не работал, и это, наверное, показалось полковнику странным, так как обычно в этом доме с лифтом никаких проблем не возникало. Шмидт еще несколько раз нетерпеливо нажал кнопку и внимательно прислушался. Никакого движения. «Странно, как могло случиться, что лифт вышел из строя?» – наверное подумал полковник. А случился я сегодня днем. Поднялся на верхний этаж, вскрыл лифтовую комнату и забрал предохранители, без которых лифт работать не будет, как ни проси.

Как ни хотелось, но Густав направился к лестнице. Похоже, привык полковник к хорошему, а теперь нужно ножками топать на третий этаж.

Еще незамеченный полковником, проводил его фигуру взглядом.

На площадке второго этажа Шмидт неожиданно остановился, и начал внимательно озираться. Помотав сокрушенно головой, как будто бы отгоняя какую-то тревожную мысль. Полковник еще несколько раз огляделся, пытаясь понять, что именно его насторожило. Интересно, неужели Густав научился чувствовать чужой взгляд, тем более мой? Надеюсь, мой агент не побежит вверх по лестнице, возраст уже не тот, чтобы носиться по ступенькам, как угорелому. Сейчас мы, правда, в равных условиях: у Густава возраст, а я не отошел еще от ранений, шатает меня пока прилично, да и силенок еще недостаточно.

– Густав не спешите так, я за вами не поспеваю, – попросил я. Прозвучавший мой голос, заставил дернуться полковника, словно от удара хлыстом по спине. – Уделите, если вас не затруднит несколько минут вашего драгоценного времени.

– О-о-о, Генрих, приятно вас видеть, – радостно сказал Густав, хотя лицо полковника говорило об обратном. – Какими судьбами в Берлине?

– Дела Густав, дела. Мы так и будем говорить на лестнице, или пройдем в вашу квартиру, осталось пройти всего один лестничный марш.

– Так вы знаете о моей новой квартире в этом доме, – разочаровано произнес Шмидт, когда мы зашли в квартиру. – А я надеялся, что уже избавился от вашей опеки с началом войны.

– Полковник, я вас не опекаю, мы просто с вами сотрудничаем, можно сказать установили товарно-денежные отношения. Вы мне продаете информацию, я вам плачу денежки.

– Все так, все так. Мы с вами с весны прошлого года не виделись, вот я подумал, что вас в армию призвали.

– Признайтесь Густав, вы надеялись, что меня найдет пуля или осколок.

– Не исключал такого исхода.

– В чем-то вы правы, поймал я несколько осколков, вот недавно поправился.

– Давайте с вами перекусим, и кофе выпьем, раз уж вы нежданно пожаловали ко мне в гости, – предложил полковник. – У меня есть отменный бразильский кофе в зернах, сейчас из-за войны такой кофе негде взять. Да и многое другое достать тяжело, границы многих стран закрыты.

Полковник, избавившись от кителя, как заправский повар начал орудовать на кухне, я с трудом успевал следить за движениями его рук. Не ровен час, воткнет в меня острый нож, чему я точно не буду рад.

Каких-то десять минут и вот, готовы: яичница из трех яиц, блюдо с тонко нарезанным беконом, несколько ломтиков черного, как голенище сапога, хлеба. В маленькой чашку исходил дурманящим ароматом кофе. Как я соскучился за этим напитком. В госпитале мне, раненному офицеру, кофе наливали, но это была, непонятно из чего приготовленная бурда, ни нормального вкуса, ни приятного запаха.

Не обращая внимания на болтовню Шмидта, в течение трех-четырех минут я расправился с яичницей и несколькими кусочками бекона, умял не очень вкусный хлеб. Мне казалось, что если я промедлю, то Густав отберет у меня пищу и выпьет кофе. Похоже, я проголодался здорово.

Покончив с обедом, Густав внимательно уставился на меня.

– Только не говорите Генрих, что вы проходили мимо и решили завернуть в гости, – язвительно заметил полковник. – Об этой квартире не знает никто из моих сослуживцев, а вы каким-то образом ее обнаружили.

– Еще в том году я знал о ней, и о Йошке я знаю, просто не хотелось вас тогда расстраивать, назревали грозные события.

– Они и сейчас не менее грозные. Бои идут на всех фронтах, льется реками солдатская кровь с обеих сторон, и пока не видно конца всему этому безумию.

– Вы же проводите до сегодняшнего дня оперативное планирование боевых действий против России?

– Да. Но пока наши планы и директивы достигнут войск, обстановка на линии соприкосновения поменяется несколько раз. Наши указания становятся неактуальными, а их выполнение грозит поражением в отдельных операциях. Замечу, что из переданной вам информации ваши начальники сделали определенные выводы. На начальном этапе войска не посыпались, массового и беспорядочного отступления не последовало. Вот уже скоро год армии Германии топчатся на месте, продвижения вперед нет. Самый глубокий прорыв на территорию России – это сорок верст. Обе армии зарылись в землю, и не предпринимают активных наступательных действий. Обмен артиллерийскими ударами в расчет не беру. Да, ведется воздушная разведка, да, иногда русские пластуны проникнут на наши позиции, да, наши воины метко отстреляются по неприятельским окопам, с обеих сторон будут потери. Но это все локальные мелкие стычки, не могущие повлиять на общий ход войны. Германия сейчас дерется на два фронта, напрягая все силы. Для нужд армии отдается все, гражданское население страны переведено на карточки. По карточкам покупают практически все товары, даже посещают музеи и парки. Дети на каруселях катаются по карточкам, не более одного раза в неделю.

– Помните, я вам говорил, что Россию и Германию стравливают между собой. Вы тогда отнеслись к моим словам с определенной долей скепсиса. Я и сейчас придерживаюсь этого мнения. И мало того, закулисные кукловоды подталкивают Германию на нарушение международных договоров и конвенций, в частности о неприменении в боевых действиях отравляющих ядов.

– Наш Кайзер соблюдает Гаагскую конвенцию, – Густав вскочил со стула, – и чтобы не писали британские газетенки, от своего слова Вильгельм II не откажется.

– Смею заметить, уже отказался.

– Так, значит, именно это заставило вас посетить меня дома? – поинтересовался Густав, положив на стол салфетку. – Всегда осторожничали, а сегодня открыто пришли ко мне. Вас заставила нужда? Ваш внешний вид, ваша одежда, не соответствуют облику респектабельного и уверенного в себя молодого человека, к которому я уже привык. Чем вызваны такие изменения? Материальные трудности? Хотя вряд ли. Лично не общались мы более года, но деньги мне поступали регулярно, а я в свою очередь выполнял часть нашего договора. Если ни вы, то кто работал со мной?

– Скажу так, с вами работала моя лучшая половина, и согласитесь, стеснений вы ни в чем не испытывали.

– А где пропадала ваша вторая половина?

– Валялась в госпитале.

– Значит, трость в руках, не щегольства ради?

– Без неё мне ходить пока трудно. Оставим в покое мое состояние. Лучше повторите, что реально происходит на фронтах.

– Ужасы творятся, я вам уже говорил. На Западном фронте война перешла в позиционную стадию. Французы хорошо окопались, подтянули резервы, им на помощь пришли британцы. Но и германские войска не стали прибегать к бессмысленным атакам.

На Восточном фронте у Германии серьезные проблемы. Все проработанные ранее планы боевых действий пошли прахом. Такого мощного сопротивления от русских армий никто не ожидал. Полки и дивизии Германии тают на глазах, их перемалывают огнем артиллерии и штыковыми атаками. Командующие соединениями армий требуют все больше резервов для восполнения страшных потерь. Довелось несколько корпусов снимать с Западного фронта, но это мало помогает, сломить сопротивление противника не удается. Есть несколько локальных успехов, но особой радости они не вызывают. Скорей вызывают тревогу.

Как я думаю, наши великие стратеги просчитались, парадным шагом вступить на русские земли не получилось. Теперь вся Германия расплачивается за это. Продуктов не хватает, ресурсы для производства боеприпасов и амуниции, крайне истощены. Кайзер вынужден был ввести в стране карточки на продукты, и не только. Если говорить объективно, то Германия находится в полной изоляции. С нами никто не хочет торговать.

Наши союзники Австро-Венгрия, Италия и Турция ведут себя непредсказуемо. Австрийские войска на Восточном фронте потерпели несколько серьезных поражений от русской армии, лишившись, пусть и небольшой, но части своих территорий. Италия вообще занимает выжидательную позицию. О турках и говорить не хочется, увязли в горах Кавказа, без малейшего продвижения вперед. Однако воевать с мирным населением у турок получается хорошо, они пускают под нож целые городки ни в чем не повинных людей, и этим гордятся.

Хочу отметить, что если раньше жители Германии с благоговением взирали на Кайзера, то сейчас любой и каждый немец готов его разорвать на мелкие кусочки. Напряжение в обществе растет с каждым днем. Прибавьте к этому неутешительные вести с фронтов. Большое количество раненых и увечных появилось в городках, они во всеуслышание заявляют о необходимости прекращения войны, принесшей на германские земли смерть и страдания. Все эти высказывания поддерживают простые граждане. В промышленных районах Германии участились выступления представителей рабочих и социалистических партий. Рабочие и служащие требуют увеличения заработной платы, сокращения рабочего дня и обеспечения продуктами питания. Если ситуацию не переломить, Германию будут сотрясать стачки и забастовки. Неплохо бы поднять дух патриотизма народа достижением значимой победы на фронтах. Пока все остается без изменений.

– Да, старая и добрая Германия стоит на пороге серьезных потрясений. Но хочу вам сказать, что по другую сторону фронта существуют похожие проблемы, правда, сложностей с продуктами, пока не наблюдается. А небольшое победоносное сражение Германией готовится, и вы об этом должны знать.

– Разрабатывал мой отдел план удара на стыке русских армий южнее Кёнигсберга. Предусматривается применение большого количества артиллерии крупных калибров, в том числе использование дивизиона из шести орудий типа «Большая Берта».

– А также применение аэропланов для бомбардировки русских позиций.

– Доводится учитывать при планировании наступления возможности аэропланов. Они в основном применяются для разведки и для уничтожения летательных аппаратов противника, аэропланов, воздушных шаров и дирижаблей.

– Еще аэропланы могут доставлять на позиции противника отравляющие газы в небольших бомбах.

– Что вы такое говорите, Генрих! – возмутился Густав. – Какие отравляющие газы? Их использование запрещено!

– И, тем не менее, в городке Расшенбург производится снаряжение боеприпасов этими газами.

– Постойте-постойте. Если мне не изменяет память, то было донесение о переселении вглубь Германии примерно шести тысяч наших граждан. Я думал, военные власти проявили заботу о мирном населении. Оказывается, все обстоит по-иному. Городок Расшенбург находится недалеко от места планируемого прорыва. То есть проблем в доставке готовых боеприпасов на позиции наших войск не будет, там есть железная дорога.

– Этого я не знаю, просто слышал от одного офицера упоминание о супер оружии, после применения которого, погибнет большое количество солдат противника.

– На плане, возвращенном мне на доработку, я видел сделанные рукой «одноногого уродца», извините, генерала Мольтке, исправления, касающиеся планируемых потерь противника в живой силе. Цифра увеличена в три-четыре раза. Я еще удивился, что от огня всех видов артиллерии, выбить полностью живую силу на узком участке фронта нереально. Ведь солдаты при обстреле должны спрятаться в укрытиях. В случае комбинированного применения снарядов «Больших Берт», бомб аэропланов и обычного распыления газов из баллонов, при благоприятных погодных условиях, то вполне возможно отравить все войска, попавшие под удар. Генрих, вы представляете масштаб катастрофы?

– Германская армия по трупам отравленных русских солдат устремится в образовавшуюся брешь и выйдет в тыл обороняющимся войскам.

– Я не об этом веду речь. Германия станет европейским, а возможно и мировым изгоем, все страны ополчатся против нее, направив свои войска. Тогда жить народу Германии станет невозможно, его будут повсеместно уничтожать.

– Когда планируется наступление?

– Через две недели от сегодняшнего дня, если не будет дождей.

– Я вас понял. Точные данные по размещению сверхмощных орудий у вас имеются?

– Только общий район сосредоточения. Чтобы вы не предприняли, Генрих, предотвратить неизбежное не успеете.

– Попытаюсь.

– Тогда примите к сведению. Планом предусмотрено нанесение удара на стыке 1-й армии генерала Ренненкампфа и 2-й армии генерала Жилинского по направлению к Гродно, силами 8-й германской армии, численный состав которой увеличен на пятьдесят процентов. В основном в качестве резервов использованы полки, переброшенные с Западного фронта. Крупнокалиберная артиллерия скрытно снималась на всех фронтах, в том числе у союзников заимствовали. В связи с большим наплывом войск имеются проблемы в управлении подразделениями и снабжении. Как попасть в городок Расшенбург я не знаю, предполагаю, что там развернуты охранные части, точных сведений нет.

Квартиру агента я покинул до наступления сумерек. Мне срочно нужно было встретиться с Йоганом Лонге, адрес и пароль которого у меня имелся, спасибо Терехову. По пути зашел в кондитерский магазин. Выбор товара скуден, а цены, в пять раз выше прежних. Купил немного конфет и сдобного печенья, не с пустыми же руками идти, тем более это первая наша встреча. Не знаю, как меня примет Лонге, о моем возможном появлении он даже не подозревает, если Терехов, на всякий случай не предупредил.

Дорога до улицы Крепостной, 23, отняла у меня почти все силы, приходилось часто останавливаться и ждать, когда закончится приступ головокружения. Помимо борьбы с остаточными последствиями ранения, приходилось проверяться на наличие «хвоста». Было бы верхом подлости притащить за собой германских ищеек.

Входная дверь квартиры 9 имела электрический звонок. Без колебаний я нажал его. Спустя пару минут, осведомившись, кто беспокоит, дверь открыла женщина, примерно моего возраста, невысокого роста, черноволосая, с карими глазами. Внимательно осмотрела меня, обратила внимание на трость. Я представился своим настоящим, по паспорту, именем, и сказал, что к геру Лонге у меня дело. Женщина, назвавшись Урсулой, ответила, что ее муж уже должен закончить работу в магазине и прийти домой. Если не тороплюсь, то могу пройти в комнату и подождать мужа. Чиниться не стал, прошел в прихожую, отдал хозяйке нехитрые подарки. Заметил, что из-за двери выглядывает мальчик лет десяти. О, Боже, да он ровесник моим старшим детям! Как я соскучился по детям! Увидев мальчика, сердце мое учащенно забилось.

Сказал Урсуле, что в пакетах конфеты и печенье, пусть угостит ребенка. Виновато улыбнувшись, женщина отметила, что муж запрещает кормить Уве перед общим ужином. С приходом мужа она будет накрывать стол.

Хозяин квартиры Йоган появился в гостиной спустя десять минут, окинул меня настороженным взглядом зеленых глаз. Невысокий мужчина, широкоплечий, с большими лобными залысинами на голове, с сильно оттопыренными ушами, полностью подпадал под описание, полученное от Александра Петровича.

– «Ваш кузен Питер посылает вам пожелания крепкого здоровья и семейного благополучия», – сообщил я пароль Лонге.

– «Питер всегда проявляет заботу», – получил отзыв. – Как к вам обращаться?

– Генрих Вольф.

– Очень приятно. Поскольку вы назвали пароль экстренной связи, то у вас ко мне дело, не терпящее отлагательства.

– Да, очень срочное и серьезное дело.

– Тогда ужинаем, а потом обсудим вашу проблему у меня в кабинете.

Ужин начался с молитвы, ее читал Йоган. Честно говоря, я отвык от этой процедуры, хотя ранее, сам прибегал к ней, постоянно, приступая к трапезе. От такой мелочи можно получить серьезную неприятность – непростительно для разведчика. Ладно, спишем этот ляп на ранение и контузию, а в будущем надо быть осмотрительней.

Овощное рагу с добавлением пшена и маленьких кусочков сала было очень вкусным, правда, порция оказалась для меня маленькой, но просить добавки совестно, и так объедаю людей. Пили чай с принесенным мной печеньем.

В кабинете Лонге курил папиросу, а я рассказывал все, что удалось узнать.

– Надо предотвратить использование газов, – произнес задумчиво Йоган. – В прошлом году в Дюссельдорфе на химическом заводе «БАСФ», произошла авария с утечкой газов, погибло много рабочих. Я сообщал об этом нашему общему знакомому, а сейчас убедился, что нужно было более глубоко покопаться в этом вопросе.

– Что намерены предпринять? Было бы неплохо предупредить русских об угрозе химической атаки.

– В первую очередь я организую и отправлю в Расшенбург группу подрывников. Если боеприпасы снаряжаются там, то вероятней всего, они складируются на месте. На боевые позиции их повезут непосредственно перед наступлением. Генералы постараются избежать возможных инцидентов при неправильном обращении со смертоносными снарядами.

– Ваши люди не попадут под действие отравляющих газов?

– У нас есть взрыватели с часовым механизмом и с химическими замедлителями.

– Для подрыва надо много взрывчатки.

– Не беспокойтесь, в группе будут сильные ребята, – улыбнулся Лонге –, умеющие обращаться с динамитом.

– Там наверняка сильная охрана.

– Ребята тоже не вчерашние гимназисты, опыта у них много. С подрывом понятно, а вот как сообщить Петеру, и поверит ли он, вопрос. Обычным каналом связи сообщение к сроку не поспеет. Через линию фронта передать – так у меня нет специалистов по переходу, пристрелят либо германцы, либо русские. Как вариант, можно через несколько стран отправить Петеру зашифрованную телеграмму. Но опять же нет уверенности в том, что телеграфисты не исказят при передаче текст. Подобный способ передачи информации я использовал все три раза, но данный случай особый, надо попробовать.

– Подрыв и передача сведений вам и вашей семье не навредит?

– Я нигде не буду фигурировать, для этого есть обученные люди.

– Все у вас продумано.

– Не без этого. Хочу предупредить, ваше участие в операции исключено. Вы физически не готовы, а таскать обузу за собой, извините, удовольствия не доставит. Вы ушли из госпиталя, никого не предупредив. О вас сообщат в полицейский участок Дрездена, а потом и в полицейское управление Берлина. Вас будут искать.

– В госпитале я был под другим именем.

– Имя другое, а особая примета осталась та же. Вам надо покинуть Германию в ближайшие дни. Есть где укрыться?

– Найду.

– Тогда завтра утром отправляйтесь на железнодорожный вокзал, в связи с войной расписание движения поездов изменилось.

– Может все же мне остановится в какой-нибудь гостинице и подождать результатов?

– Лучше не рисковать, мне так спокойней и для вас безопасней. Если все пройдет, как надо об этом вы услышите.

Спал я плохо, ворочался. Терзал свою совесть, пытался понять, правильно ли я поступил, взвалил трудноразрешимую проблему на плечи Йогана и его людей. Появился неизвестно откуда квёлый и хромой субъект, и давай рассказывать о смертоносном оружии, которым хотят извести русских солдат. Да какое дело жителю Берлина до русских? Удивительно, но Йоган поверил мне, и моментально принял решение уничтожить боеприпасы. Отважный он человек. А что я о нем знаю? По существу ничего. Его данные мне сообщил Терехов, сказав, что если будет трудно, то могу обратиться за помощью. Обратился, и достиг полного взаимопонимания. Лонге мне прямо сказал, что моя помощь ему не нужна, сами справятся, да и чем я могу помочь, разве что стрелять с положения лежа, и только тогда, когда на позицию мне помогут добраться. Наверное, Йоган прав, нужно отправляться домой, и не мешаться под ногами.

Поезд на центральный вокзал Цюриха прибыл утром. Поежившись от утренней прохлады, пошел в сторону почтового отделения. Написал своему бывшему начальнику Штайнлицу на чистом листе две группы цифр по восемь в каждой, это вторая часть паролей доступа к его и Клауса Белофф деньгам. Наживать новых врагов не хотелось, а человек, лишенный средств к существованию готов на непредсказуемые подвиги. Почему назвал Штайнлица бывшим начальником? Все просто, я принял решение пойти в отставку, хватит, набегался и навоевался, пора заняться семьей.

Затем позвонил в банк, где мне сообщили, что Генрих Вольф сейчас находится в длительной поездке, и не может мне уделить внимание. Похожую информацию мне сообщили на вилле. Честно сказать, я ожидал, что с моим отъездом все договоренности с Ротшильдом аннулируются, однако я ошибся. Выходит работой на первое время я обеспечен.

Поскольку был стеснен в средствах, в Тарасп добирался двое суток.

Стою перед воротами замка, опираясь на трость, улыбаюсь.

Вот он мой дом, здесь моя семья, которая всегда с нетерпением ждет моего возвращения. Встречайте, я вернулся.

Целую неделю, попав в заботливые руки любимой жены и мамы, я приходил в себя. По неизвестным причинам у меня разболелась рана на ноге, она даже немного распухла. Отец собирался искать доктора, сведущего в лечении огнестрельных ранений, но, слава Богу, не понадобилось. Посещение парилки бани и какие-то мази, втираемые в ногу ласковыми руками Анны, возымели чудодейственное действие, я начал нормально ходить, перестал пользоваться тростью.

В конце недели все газеты Швейцарии разразились праведным гневом в отношении Германии. Она планировала использовать отравляющие газы на Восточном фронте. Однако в городке Расшенбург по вине военных разыгралась настоящая трагедия.

Как сообщали швейцарские и австрийские газеты, по неизвестным причинам ровно в пять часов утра взорвались вагоны с баллонами хлора, вызвав детонацию боеприпасов в пакгаузах и в составах, заполнивших все пути станции. Взрыв был такой силы, что железнодорожную станцию, и прилегающую к нему большую часть городка, накрыло желто-красным шаром огромного размера.

Часть городка лежала в руинах, казалось, что не осталось ни одного целого здания. Из разбитых окон, вырывались языки яркого пламени, пожирающего все на своем пути. Везде валялись осколки стекла и кирпича, искореженные куски кровельного железа, кое-где встречались куски человеческих тел. Аллеи деревьев, растущих вдоль улицы, примыкающей к железнодорожному полотну, превратились в обгоревшие скелеты. Едкий дым от пожаров и хлор застилали все вокруг, вызывая у людей продолжительные приступы кашля. Пожары никто не тушит. Выжившие люди торопятся покинуть место развёзшегося ада. Кое-кто пытается разбирать завалы домов, реагируя на призывы о помощи, но с каждой минутой криков становится все меньше и меньше. Огонь и хлор, сделали свое дело.

Еще через неделю Европу облетела новость об успешном покушении на Кайзера Германии Вильгельма ІІ. Кайзер и сопровождавшие его военачальники покушение не пережили. Вся власть перешла в руки канцлера Германии Теобальда Теодора Фридрих Альфреда фон Бетман-Гольвега. Буквально через два дня газеты сообщили, что Германия подписала с Российской империей мирный договор. Спустя три дня президент Третьей республики Раймон-Никола-Ландри Пуанкаре от имени Франции подписал мирный договор с Германией. Согласно договоренностям, воюющие стороны отводят свои войска и признают границы государств, в которых они находились до начала войны. Никакие репарации и контрибуции договорами не предусматривались.

Великобритания, естественно, как всегда не была довольна таким завершением войны, она ничего существенного не получила, но успела навыдавать кредитов противоборствующим государствам.

В сентябре огромная пороховая бочка под названием Российская империя взорвалась – там произошла буржуазно-пролетарская революция. Ударная волна русской революции, преодолев границы, прокатилась по всей Европе, частично задев Османскую империю.

Достоверной информации о событиях в России получить не удалось, но слухи, доходившие в Швейцарию, свидетельствовали о начале гражданской войны.

Я и мои близкие наблюдали, какое разрушительное воздействие оказывает революционное движение на Австро-Венгерскую империю. Входящие в ее состав страны пожелали быть независимыми. Так называемый «развод» проходил цивилизовано. Если возникали недоразумения, то они решались без применения оружия. Как выразился мой отец, одна большая и богатая империя распадается на множество государств, которые в скором времени обнищают.

В Германии ситуация была несколько иной. Оставшись без ресурсов, с подорванной финансовой системой и экономикой, со скудным запасом продовольствия на душу населения, страна начала терять одну за другой федеральные земли. То, чему посвятил всю свою жизнь великий человек Отто фон Бисмарк, превращалось в прах.

К середине октября страны Балкан полностью очистились от присутствия Османской империи, но тут же сцепились между собой за спорные территории. Третьей Балканской войны не случилось, но вооруженные столкновения Сербии с соседними государствами были.

Вернулся работать в банк. Правда, перед этим встретился с Людвигом Ротшильдом. Своим решением он оставил меня на прежней должности, а вот с «дополнительным заработком» пришлось расстаться, значительно снизился объем финансовых операций. По этому поводу я не сильно переживал, на моих счетах накопилось достаточно средств для безбедной жизни всей семьи. А если учесть средства, поступающие от дядюшки Франца, а от родства с ним я не собирался отказываться, то мне можно просто жить – ведь мы тратили меньше денег, нежели их поступало на счета.

Наши дети подрастали. В деревне, рядом с замком, стараниями Анны с моего согласия, была образована школа. Жена наняла в Швейцарской высшей технической школе Цюриха преподавателей, обеспечила их нормальным жильем, питанием и достойной платой за работу. Как выразилась моя ненаглядная Анна, через пять-шесть лет Степан и София могут продолжить учебу в университетах Европы, если у них будет такое желание.

В декабре, перед Рождеством, у нас в гостях побывал сослуживец отца, полковник в отставке Викторов Георгий Иванович. Он недавно с семьей обосновался во Франции, в пригороде Лиона. От него мы получили более-менее достоверную информацию о событиях в России.

После заключения мирного договора с Германией император Михаил I издал указ о демобилизации солдат с военной службы. Полки действующей армии возвращались в места постоянной дислокации, вооружение демобилизованных частей принималось в арсеналы.

Поначалу все проходило спокойно. В сентябре все пошло наперекосяк. РСДРП(б) под предводительством некоего Ульянова подняла восстание против самодержавия. Одурманенные агитаторами солдатские массы присоединились к восставшим социалистам, выйдя из повиновения военному командованию. С лояльных офицеров срывали погоны, а несогласных с творившимся бедламом офицеров, поднимали на штыки. Беззаконие коснулось всех родов войск и прокатилось от польских земель до Камчатки. Страна в считанные дни полностью лишилась генералитета.

Апофеозом вакханалии стала гибель императора, его двора и большинства представителей августейшей фамилии. По словам Викторова, весь зимний дворец был залит кровью, а императора Михаила I мертвым распяли на Александровской площади.

Никем не управляемые войска начали разбегаться во все стороны, оставляя при себе оружие. По всей территории Российской империи начались погромы и поджоги помещичьих имений и усадеб, их обитатели жестоко уничтожались. Появилось множество хорошо вооруженных банд, грабивших не только богатые поместья, но и зажиточных крестьян.

Прошел месяц и в стране началась настоящая бойня, все воевали друг с другом, понять, кто и к чему стремится, стало невозможным.

Гражданин Ульянов созвал съезд депутатов от всех слоев населения и от военных, провозгласил себя Председателем избранного Совета, и сообщил, что власть перешла в его руки. Нескольким сотням людей это понравилось, но на остальной территории империи местные «князьки» приняли выгодное им решение. Российская империя рассыпалась на глазах. Провозгласили суверенитет: Финляндия, Курляндия, Польша, Белая Русь, Южная Русь, Независимая Сибирь и Земли Войска Донского. Дальневосточные земли объединились под названием Тихоокеанской республики. В Азии, образовался эмират со столицей в Бухаре.

Вновь появившимся псевдогосударственным образованиям требовались финансы для построения вертикали власти, и они деньги нашли, грабя население на своих территориях. В пользу таких государств, а скорее всего для «князьков» лично, отбиралось все более-менее ценное.

Естественно, Ульянову и его соратникам в рамках Российской федерации, объединяющей часть центральных губерний, было тесно, хотелось обладать всей территорией, поэтому они начали военные действия против своих соседей.

Георгий Иванович сравнил сегодняшнее состояние России с периодом XI–XII веков, когда разрозненные княжества вели постоянные войны между собой. Только сейчас эти сражения более кровавые и беспощадные – оружие-то посерьезнее стало, да и безжалостность людская тоже, что трудно понять.

Когда Викторов покинул замок, мы еще несколько дней пребывали в шоке.

– Стас, сынок, ты намерен оказывать помощь Отечеству? – спросил отец, когда мы с ним находились в его кабинете наедине. – Ты видишь, страна истекает кровью.

– Отец, я прошу меня простить за то, что ты сейчас услышишь. Посмотри правде в глаза. Той страны, которой мы с тобой присягали на верность, нет. Да, есть территория, на которой мы родились, выросли и которую защищали, не щадя живота своего, там были наши родные и близкие. Какому Отечеству ты предлагаешь помогать? Занять правую сторону в гражданском конфликте невозможно, для любой из них, мы станем врагами. Воевать со своим народом, в интересах сумасшедших политиков, я не желаю. Мое Отечество здесь в замке Тарасп. Здесь упокоены наши предки, здесь живет моя семья, здесь живет моя мама, и здесь живет мой ОТЕЦ. Для меня все вы вместе являетесь Отечеством, я вас буду защищать до последней капли крови, до последнего моего дыхания.

– Сын, я горжусь тобой, – сказал сквозь слезы растроганный отец.

Потом мы праздновали Рождество, встречали новый, 1916 год. Смотрели изумительный по красоте фейерверк. Но душу мою разрывали противоречивые чувства: от бесконечной радости до нескончаемой печали…