В первые годы христианской эры Римская империя развивалась таким образом, что в конце концов не могла сохраниться как единое целое. Из нее развились две империи. Они были разделены линией, проходящей приблизительно с юга на север, однако их, несмотря на языковые различия, объединяли общая цивилизация и общая религия. Довольно скоро чувства национальной и культурной независимости среди восточных народов раскололи Восток на две половины. В одну вошли земли, которые можно было считать греческими, или эллинизированными, то есть приобщенными к греческой культуре и влиянию, – это Греция и прилегающие к ней балканские территории на севере (кроме романизированных), Малая Азия и земли, прилегающие к Черному морю. Другой район – это территории, заселенные говорящими на арамейском языке народами в Сирии, Палестине и Месопотамии, а также Египет с его коптским населением. Раздел усугубился расколом с христианством. Таким образом, впервые восточная половина средиземноморского региона оказалась разделенной на северную и южную половину. Последующие события показали, что линия, их разделившая, – духовная граница между Европой и Востоком – станет очень важной и пройдет по всему Средиземноморью.

Пришли в движение новые силы. Они находились за пределами Восточной Римской империи и теперь собирались вмешаться в мировую историю. Персидская империя при Ахеменидах, парфянских царях и Сасанидах всегда держалась независимо, противопоставляя себя греко-римскому миру. В VII веке казалось, что этой империи удастся отделить южную часть византийских владений. После внутреннего кризиса в V веке, персидское царство было восстановлено при Хосрове I Ануширване и стало великой державой. При Хосрове (590–628) после беспрецедентной серии побед (613–615) персы вторглись в Палестину и Сирию. Египет пал им в руки в 619 году. Опасность нависла и над Малой Азией. Однако один из величайших византийских императоров, Ираклий, после реорганизации Восточного Римского государства и сбора всех имевшихся сил одержал верх над Персидской империей в двух грандиозных кампаниях, проведенных им в 623–625 и 627–628 годах, и вынудил персов снова уступить недавно завоеванные территории. Это была битва титанов. В ней сошлись тысячи солдат, оснащенных самой передовой техникой своего времени и не понаслышке знакомых с искусством ведения войны. Кто тогда мог обратить особое внимание на новость, что в 624 году в стране, расположенной далеко за пределами сферы интересов современного мира, – в Аравийской пустыне – вступили в бой две группы арабов, и меньшая группа (в ней было порядка 350 человек) одержала верх над большей (около 1000 человек). Тем не менее о войне могущественных империй свидетельств не осталось, а победа 350 человек в Аравии имела грандиозные последствия. Благодаря этой победе сегодня на огромных пространствах от Рабата на Атлантике до Явы, в татарской республике со столицей в Казани на Волге, так же как в Тимбукту, что на южном краю Сахары, призыв к молитве единственному Богу, Аллаху, звучит на арабском языке. Это земли ислама – о них мы поговорим на страницах этой книги. Овладев персидскими и византийскими землями, ислам объединил доселе враждебные регионы. Завоевав Египет и Испанию, он разорвал давние религиозные связи. Восточная и Западная Римские империи или государства, ставшие их преемниками, уменьшились наполовину. Их части, находившиеся к югу и востоку от Средиземного моря, стали исламскими, и одним ударом был положен конец унитарному политическому и культурному развитию Средиземноморского бассейна.

Что привело к трансформации, которой было положено начало нового этапа мировой истории. Она неожиданно выдвинула на передний план регион, предыдущая жизнь которого была бесконечно далека от исторически важных событий. Аравия, полуостров, расположенный между Египтом, Абиссинией, Персией, Сирией и Месопотамией, могла стать центром тяжести мировой политики, если бы не большие географические недостатки. Большая часть страны – пустыня, и только на крайнем юге и северо-востоке полуострова располагались земли Абиссинии и Персии. Только отдельные участки побережья были доступны для развития цивилизации, и там за века развилась своя цивилизация, которая, правда, уже пришла в упадок. Внешний мир довольствовался тем, что позволял арабским караванам доставлять товары в Сирию и Месопотамию – арабы брали на себя риск путешествия по ненаселенным районам. Один из торговых центров страны – город Мекка – стал и политическим центром тоже. Местные торговцы построили аристократическую торговую республику и знали, как использовать местную святыню, Каабу, в коммерческих целях. Ввиду его большой важности в качестве торгового центра для большой части Аравии, город и его окрестности слыли неприкосновенными, и, благодаря торговцам, три последовательных месяца и еще один одиночный месяц каждого года стали считаться святыми. В эти месяцы караваны могли двигаться, не опасаясь нападения конкурентов или бедуинов. Второй важнейший элемент в жизни полуострова – бедуины, часть населения, привыкшая к свободному и ничем не ограниченному перемещению по огромным пространствам пустыни. Бедуины жили по собственным, определенным пустыней законам. Они были организованы в племена под руководством шейхов. Племена, в свою очередь, образовывали племенные союзы на основе реального или фиктивного родства. Существовало две крупные группы племен – северные и южные арабы (но ареалы их распространения к этому времени существенно сместились). Главной заботой бедуинов было сохранение при любых обстоятельствах племенного единства (хотя пришельцы извне могли быть приняты в племя). Еще им были свойственны далекоидущее гостеприимство и вендетта, как гарантия выживания. Каждый мужчина должен знать, что убийство члена другого племени повлечет за собой месть, причем мстить будут не только убийце, но и всему его племени. Поскольку в частых столкновениях у источников воды, а также из-за скота и пастбищ случаи насильственных убийств временами все же происходили, вся история бедуинов наполнена кровной местью, каждая из которых влекла за собой следующую месть и так до бесконечности. Имели место и крупные столкновения между племенными группами, которые воспеты в поэзии как Ayyam al-Arab – Дни арабов. Между двумя группами населения, торговцами и бедуинами, сложились приемлемые отношения, поскольку одна из них зависела от другой.

Аравия находится в фокусной точке, где встретились основные мировые религии и политические силы. Но физические характеристики территории не позволили быстро распространиться той или иной вере и обеспечивали выживание исконной религии предков. Только с этой религией было не все гладко. Ни бедуины, ни купцы или жители небольших сельскохозяйственных городов не имели сильных религиозных чувств, и поэтому они оставили в неприкосновенности традиционные религиозные формы, которые признавали и ряд местных божеств обоего пола, и всемогущего властелина небес, которого называли Богом. Люди проявляли мало интереса к религиозным вопросам. Причины, по которым святыня Кааба (черный камень, возможно, осколок метеорита, встроенный в стену прямоугольного здания) до сих пор тщательно сохраняется, заключались в том, что она обеспечивала нерушимость Мекки, а ежегодные паломничества, совершаемые к ней окрестными племенами, приносили финансовое благополучие горожанам.

Как это бывало в каждом веке и в каждой нации, жизнь, в сущности, мирская, совершенно безразличная к вопросам метафизики не могла удовлетворить тех, чей разум был открыт для религиозных рассуждений. На эти склонные к созерцательности и теоретизированию души оказывали влияние религии окружающего мира. В самой Аравии были созданы иудейские общины, которые организовались как арабские племена и даже приняли арабский язык, но при этом цепко держались за Моисеев закон. В Северной Аравии и Йемене эти иудеи смогли обратить в свою веру прозелитов, среди которых были даже местные принцы. Кроме этого, в Аравии жили немногочисленные манихейцы, приверженцы дуалистической религии, возникшей в Месопотамии в III веке и распространившейся в Персию, Египет, Северную Африку и другие территории.

Намного более важным являлось христианское влияние. Христианство проникло в страну в многих формах – монофизиты из Сирии и Месопотамии, несториане из Персии. На протяжении длительного времени арабские племена, размещенные восточными римлянами и персами как пограничные гарнизоны на краю плодородных земель Сирии и Месопотамии соответственно, придерживались христианской веры. Отсюда, а также из Йемена, тогда находившегося под христианским абиссинским правлением, оно проникло во внутренние части полуострова. Далеко не малое количество племен, по крайней мере формально, обратилось в христианство. В йеменском городе Сана и на острове Сокотра были несторианские епископы. В центральной части Аравии и регионе вокруг Мекки все еще не было христианских поселений, однако влияние учений Иисуса взволновало многих. К этому добавилось влияние иудейских общин, которое ни в коем случае нельзя недооценивать. Люди, которых называли ханифами, коих, по-видимому, было немало, и некоторые их имена нам известны, оказывали определенное влияние на свое окружение. К нему добавлялась организованная деятельность христианских миссионеров. Представляется, что частично ею занимались ханифы, но частично также настоящие миссионеры, поборники веры.

Проповеди этих людей велись по одному шаблону. После объявления конца света, когда добро будет вознаграждено, а зло наказано, они говорили о созидательной мощи Господа, раскрытой в природе, и благодатном дожде – доказательстве людям его благости, но также призыве к ним честно изменить свое отношение и принять другую веру. Можно предположить, что среди слушателей такой проповеди однажды оказался человек – отпрыск почтенного, но небогатого семейства из Мекки. Он рано осиротел, вырос у родственников и в юности занимался разной черной работой. Он стал работать на богатую вдову по имени Хадиджа. В сорок лет та приняла решение выйти замуж за своего молодого работника, который понравился ей кротким нравом и честностью. Так в возрасте двадцати пяти лет будущий пророк обрел финансовую стабильность. Человека, который некогда услышал проповедь, звали Мухаммед. Он принадлежал к семейству хашимитов из племени курайш. В ранние годы он имел вполне мирские интересы, хотя его преданность религиозным и моральным идеям своих соплеменников была сильна. После тридцати он стал погруженным в себя духовным человеком. Понятно, что во время проповеди предсказание конца света с воздаянием за добро и зло глубоко взволновало его. Он все чаще стал предпочитать одиночество и предаваться размышлениям. Его религиозные мысли, страх перед вечной гибелью, которая угрожала ему и другим мекканским согражданам, если они будут продолжать вести мирскую и, по своей сути, безбожную жизнь, постепенно вылились в конкретные формы: он стал слышать голоса и видеть лица.

Ему было около сорока лет, когда, уснув в пещере, что неподалеку от Мекки, он услышал голос, а потом и увидел фигуру, которую впоследствии идентифицировал как архангела Гавриила, который вменил ему в обязанность пророчество – нубувва (от наби – пророк). Слова, навеки запечатлевшиеся в его памяти, известны и сегодня. Это первая часть суры. Начало какой суры появилось первым, 74-й или 96-й, мусульмане и представители Запада спорят до сих пор. В обеих содержится поручение предостеречь соотечественников и упрекнуть человечество. Позже, когда против него выступила оппозиция, сам Мухаммед описал обстоятельства, сопутствующие откровению, в суре 53, стихи 1–7, и суре 81, стихи 19–25[1]. Из них следует, что в этом явлении он видел убедительный знак своего призвания. Мухаммеду никто не поверил. Только его жена Хадиджа, которой он, вернувшись домой, рассказал обо всем, немедленно признала в нем пророка. Ее родственники – ханифы – тоже.

В действительности главной задачей Мухаммеда было предупреждение своего народа, и прежде всего своих бездумных и легкомысленных сограждан. Очевидно, он находил удовлетворение в том, что Бог даровал арабской нации пророка, который передаст им Его волю (что неоднократно подчеркивается в Коране). После первого откровения последовала довольно длительная пауза в явлениях свыше, после чего на Мухаммеда обрушился, можно сказать, целый вал вдохновенных идей. Одно наставление следовало за другим – все они были в стиле древних арабских прорицателей – кахинов. Он видел картины несравненного величия и предостерегал людей о гибели, которая им грозит, если они не пойдут за ним по пути раскаяния и покорности воле Бога (суры 81–86).

Ранние христиане, безусловно, были не правы, видя в Мухаммеде безумного эпилептика или мошенника, человека, который сознательно лжет, идя против Божьей воли. В искренности его пророчеств можно не сомневаться.

Религиозные идеи, которые представлял Мухаммед, были названы им ислам, то есть вход в царство спасения[2]. Только они показались приемлемыми лишь для некоторых его родственников, кузена Али, почтенного Абу Бакра, прославившегося своей честностью и осмотрительностью, и некоторых слуг. Основная масса жителей Мекки осталась равнодушной к новому пророку. Его проповедям они предпочитали рассказы сказителя, повествовавшего им о великих персидских романтических героях. Мухаммед рассчитывал на поддержку христиан и иудеев. Он считал, что его откровения в своей основе идентичны их религиозным концепциям, и потому он пользовался любой возможностью для общения со своими соотечественниками иудейского вероисповедания, которые соглашались с ним говорить. От них он узнал основные элементы иудейских традиций, особенно те, которые опирались на народную набожность, хотя и в искаженных формах, которые он не всегда понимал. Они также повлияли на откровения, которые он произносил в то время. Вскоре и иудеи, и его оппоненты-язычники заметили, что откровения содержат очевидные недопонимания, и, не колеблясь, использовали их против него. Хотя и попадая иногда впросак, Мухаммед тем не менее продолжал утверждать, что его откровения есть послания свыше, и если в них присутствует субъективность, то небезосновательно, поскольку религиозные мысли, которые его особенно тронули, бессознательно влились в состояния транса, в которых ему передавались откровения. Иудейские и христианские повествования, а также арабские национальные традиции дали Мухаммеду материал для рассказов о пророках, с помощью которых должно вразумлять людей и привести их в состояние покорности. Они многократно повторялись и выражались во все более сложном стиле, утомительном для вкусов жителей Запада и в корне отличном от поэтических откровений раннего периода.

Мало-помалу число сторонников Мухаммеда возрастало. К ним присоединялись даже люди, занимавшие высокое положение, в том числе богатый Усман и энергичный Умар. Родственники Мухаммеда разделились. Абу Талиб, дядя и приемный отец пророка и отец Али, хотя оставался язычником, стойко и самоотверженно выполнял возложенную на него обязанность защищать осиротевшего племянника от меккан. Другой дядя выступил резко против него и впоследствии был назван в одной из ранних сур «Обитателем ада» (эта сура – одна из тех, что созданы по образцу древних арабских поэм). Но вся скрытая и явная враждебность, даже временный бойкот его семьи, доставивший им много неприятностей, оказались тщетными. Последователи нового пророка сохранили ему верность. Правда, они не смогли привлечь на свою сторону большинство меккан. Пророка постиг тяжелый удар в 619 году, когда умерла его верная помощница Хадиджа, а вскоре после нее Абу Талиб. Хотя семья дяди не отказала ему в защите, положение Мухаммеда стало намного сложнее. Группа его сторонников, включая его зятя Усмана, отправилась по его предложению в Абиссинию. Пророк рассчитывал на симпатию и поддержку этого христианского государства против язычников. Его положение тем временем стало таким неустойчивым, что он решился, отчасти по настоянию друзей и родственников, пойти на признание трех главных богинь меккан, как заступниц перед Богом. Вскоре, однако, его охватило раскаяние за такое отступничество от строгого монотеизма, и он отменил это решение, как принятое по наущению сатаны. Это отнюдь не облегчило его положения. Осознав, что компромисс больше невозможен, и узнав, что, несмотря на семейные узы, на его жизнь готовятся покушения, он начал искать возможность бегства из родного города.

После одного или двух неудачных покушений такая возможность представилась. Город Медина (тогда он носил название Ясриб), расположенный примерно в 250 милях к северу от Мекки, был настолько измучен спорами между двумя враждебными племенами хазраджитов и ауситов, а также столкновениями между ними и тремя иудейскими племенами, которые также жили там, что компромисс мог быть достигнут только с помощью третейского судьи извне. К Мухаммеду прибыли послы из этого города и предложили перебраться туда. Он с радостью принял предложение. Он отправил своих последователей вперед, принял меры предосторожности (хотя меккане его не преследовали) и в сентябре 622 года сам отправился в Медину вместе со своим близким верным другом Абу Бакром. Так он окончательно порвал связи с родным городом. Переезд из Мекки в Медину – это событие получило название хиджра – стал для мусульман датой начала новой эры. Их календарь, в соответствии с последующим решением Мухаммеда, основан на чисто лунном годе, а значит, иногда на 10, а иногда на 11 дней короче, чем солнечный год. В результате отдельные месяцы смещаются в течение сезонов, и 33 мусульманских года соответствуют 32 солнечным годам. Скажем, 1379 год хиджры начался 7 июля 1959 года.

С тех пор положение Мухаммеда в Медине стало прочным. Серьезных препятствий его решениям не было. Экономическая ситуация и размещение его последователей, прибывших вместе с пророком из Мекки, на первом этапе действительно стало проблемой. Пророк стремился решить ее, создав кровные узы между новыми поселенцами, мухаджирами, и местным населением, ансарами (помощниками). Кроме того, он издал городской закон, обязывающий всех жителей города, независимо от религии, улаживать внутренние разногласия совместно и участвовать в защите мусульман. Немусульманскому арабскому населению, а также иудеям было запрещено вступать в союз против мусульман. Этот закон, формулировка которого сохранилась до наших дней, показывает появившиеся у Мухаммеда тогда и впоследствии способности государственного деятеля, которые вместе с его личным обаянием и авторитетом среди последователей стали определяющим фактором его успеха.

Было ясно, что Мухаммед не удовлетворится деятельностью в пределах Медины, но будет пытаться найти решение и в отношении своего родного города – Мекки. Но поскольку меккане не думали о выступлении против него, враждебные действия начал сам Мухаммед. Для этой цели он использовал средства, совершенно чуждые священным традициям арабов, и систематически оскорблял своих последователей – к примеру, когда заставил их напасть на мекканский караван во время священного месяца. Общественное мнение было лишь частично усмирено божественными откровениями, которые, разумеется, оправдывали его действия, и материальной выгодой. Так было положено начало новой тенденции, которая в более поздние годы стала все заметнее в деяниях Мухаммеда, а именно оправдывать сверхъестественными явлениями достойные порицания человеческие деяния, такие как нападение на мекканский караван или, позднее, выступление против одного из иудейских племен Медины, когда очередное откровение позволило нарушить соглашение на основании подозрений в адрес одной из сторон. Позиция наблюдателя в этом случае полностью зависела от его отношения к исламу. Если он видит в Коране собрание божественных откровений, он будет считать неоднозначные действия человека оправданными свыше. Если он не придает Корану сверхъестественный характер, он может и не одобрить попытки Мухаммеда оправдать неблаговидные действия якобы божественными приказами.

Отношение Мухаммеда к двум богооткровенным религиям, христианской и Моисеевой, с которыми он столкнулся в Аравии, существенно менялось по мере роста его сознания пророка. Первоначально он считал, что оба вероисповедания признают его своим наследником, а значит, согласятся с его проповедями. Когда ничего подобного не произошло, а иудеи стали все чаще указывать ему на противоречия в его откровениях по ветхозаветной тематике, он выступил против них, используя то, что ему показалось в создавшихся обстоятельствах подходящим приемом. Он стал называть их традиции намеренно фальсифицированными, а себя представлять восстановителем религии Авраама, основателя Каабы и ее культа. Делая это, он, разумеется, не называл себя первым пророком нации. Такое утверждение было бы необоснованным, тем более что ни он сам, ни его последователи не могли прочитать и понять священные писания иудеев, поскольку не знали иностранных языков. Но даже если бы они могли это сделать, было бы легко предположить, что эти писания были намеренно изменены предками, которые убрали из них все ссылки на Мухаммеда. Простые люди, которые ничего не знали о критическом изучении текстов и сравнительной истории религий, ничего не могли предпринять против такого подхода, и даже сегодня рьяный мусульманин, когда сравниваются Священное Писание и Коран, убежден в этом и уверенно отвергает все возражения. Для Мухаммеда это означало, что якобы полученные им откровения являются не ошибками, а уточнениями, посредством которых разоблачаются «фальсификации» его противников.

Изменение отношения Мухаммеда к иудаизму и христианству имело несколько практических результатов. Так, пророк прекратил практику обращаться в молитве в сторону Иерусалима, которую он ввел или в поздний мекканский, или в мединский период. Теперь в молитве следовало обращаться в сторону Мекки (кибла). Вместо праздника в десятый день месяца мухаррам, соответствующий иудейскому Дню искупления, он ввел целый месяц поста, рамадан, во время которого есть и пить можно только ночью. Возможно, к этому его подтолкнули манихеи, с которыми он столкнулся в Мекке. В точности так же классификация ранних пророков, включая Иисуса и небиблейских арабских пророков в хронологической серии откровений (в которой, впрочем, его последователи периодически делали ошибки), могла быть позаимствована у Мани. Пятница стала главным на неделе молитвенным днем – тоже в подражание другим религиям, но в то же время в намеренном отходе от них. (Между прочим, это может быть адаптацией древних арабских институтов.) Христианские колокола и иудейские трубы сменил призыв к молитве муэдзина с башни минарета.

Реформы и законы превратили мусульман в сплоченное общество. Мухаммед уже давно выказывал неуважение к древним арабским концепциями, если они не соответствовали его интересам. Теперь он мог предложить своим последователям, которые прибыли вместе с ним из Мекки, пойти войной на город своих отцов, обещав за это богатую добычу. Как много самообогащение значило для мусульман в подобных случаях, видно из истории о нападении на караван во время священного месяца. Перспектива добычи всегда легко успокаивала совесть правоверных. Соответственно, пророк выбрал в качестве следующей цели караван, принадлежавший мекканам. Однако его осмотрительный лидер сумел обеспечить его безопасность, двигаясь окольными путями. Силы прикрытия меккан – 950 человек, 700 верблюдов и 100 лошадей – могли вернуться домой, не вступив в бой. Но они долго готовились и решили сами навязать бой противникам. В районе Бадра – на караванном пути – они встретили отряд Мухаммеда из 300 человек, и пророк, хотя его люди были в меньшинстве, не колеблясь, вступил в бой. Правоверные атаковали с большим рвением и действовали дисциплинированно, а меккане сражались разомкнутым строем, как это было принято у арабов. После ожесточенного и кровавого сражения (во время которого пророк наложил заклинание на врага, которое якобы в корне изменило ситуацию) меккане были разбиты. Это была единственная реальная военная победа за всю пророческую карьеру Мухаммеда.

Сражение при Бадре в 624 году ранее было упомянуто как одно из самых важных – по результатам – для мировой истории. Оно подтвердило уверенность пророка в том, что Бог поддерживает его дело, укрепило уверенность правоверных в себе и возвысило репутацию и авторитет Мухаммеда среди окрестных бедуинских племен. «Лицемеры», группа жителей, которые только внешне примкнули к Мухаммеду, но откровенно выказывают внутреннюю антипатию к его делу, постепенно перестали играть важную роль, а также существовать как обладающая самосознанием группировка. Одно из иудейских племен Медины[3], ставшее нежелательным для Мухаммеда, было насильственно выдворено из города. У Мухаммеда имелось достаточно фанатичных последователей, которые по требованию Посланника Бога (Расул аллах) были готовы устранить с его пути посредством убийства любого неугодного ему человека.

В следующем году Мухаммед снова напал на караван. Меккане, которые до этого ограничивались выкупом за крупные суммы своих пленных, захваченных в сражении при Бадре, были вынуждены принимать ответные меры. Иначе им пришлось бы отказаться от своего дела без борьбы. С большим трудом они собрали 3000 человек с таким же количеством верблюдов и 200 лошадей. Против них Мухаммед смог выставить только 700 человек после дезертирства 300 «лицемеров» из армии вскоре после того, как она выступила в поход. Тем не менее меккане, находившиеся рядом, не помешали пророку занять выгодную позицию на горе Ухуд, что недалеко от Медины. Натиск мусульман был так силен, а их стойкость настолько велика, что победа принадлежала бы им, если бы лучники, защищавшие левый фланг, не покинули свои позиции, чтобы принять участие в разграблении вражеского лагеря. Командир мекканской кавалерии Халид ибн аль-Валид возглавил наступление и проник в тыл мусульманской армии, которая вскоре распалась – после того как распространилось ложное сообщение о гибели пророка. На самом деле Мухаммед был только ранен, и его люди вовремя пришли на помощь. Меккане упустили возможность положить конец власти противников, напав на Медину, которая осталась без защиты.

Престижу Мухаммеда среди правоверных и соседних бедуинских племен был нанесен сильный удар. Среди правоверных он был восстановлен, благодаря очередному откровению, возложившему вину за исход борьбы на Божий гнев из-за отсутствия дисциплины (сура 3, стихи 153 и далее). В какой-то мере уважение бедуинов к пророку укрепилось после ряда мелких военных экспедиций. Основная причина недовольства была устранена осадой и изгнанием второго из трех иудейских племен Медины. В 626–627 годах возникла новая угроза – меккане решили осадить Медину 10-тысячной армией. Возможно, по совету Салмана аль-Фариси, фигуры, окруженной легендами, – он представлял иранский элемент в зарождающемся исламе – был вырыт ров, чтобы защитить открытые части Медины. Для меккан, незнакомых с искусством ведения регулярных военных действий, этот ров оказался препятствием, которое они не смогли преодолеть, хотя их кавалеристы могли это сделать без особого труда. В конце концов немилосердная погода и истощившиеся запасы вынудили их уйти, не достигнув цели. Война у рва не была настоящим успехом Мухаммеда, но он грамотно использовал ее для демонстрации внешнему миру неприступности его города.

Теперь Мухаммед мог отважиться на устранение последних иудейских племен Медины. Благодаря умелому манипулированию он сумел убедить жителей, что мужчин этого племени следует убить, женщин обратить в рабство, а собственность поделить. Долей Мухаммеда в добыче явилась еврейка, которую он взял в свой гарем, после того как очередное откровение явило ему, что у него должно быть больше четырех жен, дозволенных каждому мусульманину. Разумеется, таким полезным откровением нельзя было не воспользоваться. До смерти Хадиджи он оставался моногамным, но в последние годы жизни имел не менее десяти жен. Это обычный пункт христианской полемики, тем более что в Коране есть отрывки, касающиеся урегулирования внутренних разногласий в гареме пророка (сура 66, стихи 1–3). Мусульманин склонен отвечать на удивление христианина этим фактом следующим утверждением: Спаситель христиан, насколько известно, вращался в кругу весьма сомнительных людей, что также можно вменить ему в вину. Для того, кто убежден, что миссия Иисуса была направлена прежде всего на всех «труждающихся и обремененных», этот аргумент, естественно, неприемлем.

В целом откровения пророка в мединский период стали менее частыми и были лишены религиозного экстаза раннего мекканского периода. Мухаммед теперь, очевидно, намного лучше владел собой и мог в определенной степени вызывать состояние транса. Откровения, которые теперь были ему явлены, в действительности были правовыми решениями и указаниями, касающимися жизни сообщества. Это доказывает, что пророк все больше становится государственным деятелем, а его роль религиозного лидера, соответственно, уменьшается.

В это время Мухаммед пожелал совершить паломничество в Каабу, важность которого он хорошо понимал. Он отправился в путь с некоторым числом своих сподвижников, но намеревался ли он получить доступ к святыне силой, установить невозможно. В любом случае меккане не были расположены разрешить паломничество и выступили с армией, чтобы встретить его у Худайбийи, где их суверенитет заканчивался. Пророк снова столкнулся с необходимостью принять трудное решение. Он не мог вернуться и тем самым покрыть себя позором, а бой представлялся безнадежным. Поэтому он удостоверился в доброй воле и честных намерениях участников, обменявшись со всеми рукопожатиями, и заключил с мекканами договор, согласно которому они разрешали ему и его сподвижникам совершить паломничество в следующем году, если все они не будут вооружены. Он даже согласился, чтобы его упомянули в договоре только по имени, без титула Посланник Бога.

Правоверные, сопровождавшие его, были возмущены этими шагами и уступили только позже, когда убедились, что репутации их дела не нанесен никакой вред, как они опасались первоначально. Действие Мухаммеда часто считается примером несравненного дипломатического искусства, поскольку тем самым он получил признание равноправного партнера в договоре. Это, скорее всего, преувеличение. Более сдержанное мнение заключается в том, что сила обстоятельств склонила меккан к взаимному признанию, и такому положению дел благоприятствовал выкуп пленных, захваченных в битве при Бадре. Обладая острой проницательностью реалистичного государственного деятеля, которую он теперь все чаще демонстрировал, пророк избежал ситуации, которая иначе могла привести к катастрофе. Одновременно он приобрел немалые преимущества, в которых меккане побоялись ему отказать, ввиду известной агрессивности его сподвижников. Он получил право заключать союзы с бедуинскими племенами на тех же условиях, что меккане, хотя ему пришлось взять на себя репатриацию молодых меккан, которые перешли к нему в Медине, не получив согласия меккан взять на себя аналогичное обязательство в противоположном случае. Ввиду большого значения, которое арабы придавали соображениям чести, договор едва ли можно считать удовлетворительным. Дипломатическое мастерство Мухаммеда должно было доказать не так заключение договора, как – и он это сам понимал в создавшихся обстоятельствах – степень, в которой он сохранил и умножил свой престиж.

Мухаммед активно использовал полученное право заключать союзы и начал формировать бедуинские племена, преданностью которых он заручился в процессе обращения их в ислам, для отправки против союзников меккан. Он завоевал несколько регионов, включая расположенный по соседству иудейский оазис Кайбар, и провел ряд военных экспедиций. Тем временем в 629 году он совершил, как это было предусмотрено договором в Худайбийе, паломничество, которое прошло без происшествий, и, более того, он воспользовался первой возможностью контакта с доселе не расположенными к нему мекканскими магнатами. Становилось ясно, что дело Мухаммеда побеждает, и самые проницательные из его прежних оппонентов, такие как его дядя Аббас и Халид, настоящий победитель в битве при Ухуде, сочли целесообразным договориться с ним. Атака на Мекку уже не была невыполнимой задачей для Мухаммеда. Он вел приготовления к ней, но держал их до поры до времени в тайне.

В 630 году был нанесен решающий удар. Город сдался почти без сопротивления, после того как было гарантировано сохранение жизни и имущества тем, кто будет оставаться дома и не примет участие в боях. Пророк особенно настаивал на этом пункте. Более того, он проявил искреннюю добрую волю к мекканам. Он даровал им такие привилегии в финансовых делах, что его старые сподвижники возмутились, и ему пришлось им напомнить, что примирение сердец с исламом с помощью денег точно попадает в рамки указанного свыше закона (сура 9, 60). Только все признаки язычества в общественных местах и частных домах должны быть искоренены. Несомненно, один из самых красивых отрывков из Корана – 110-я сура, которая была явлена пророку после его победы и повествует о достижении в таких словах:

«Когда придет помощь Божия и победа и ты увидишь, как люди толпами будут вступать в веру Божию, Тогда вознеси хвалу Господу твоему и проси у него прощения; Он благопреклонен к кающемуся»[4].

Теперь большинство меккан принимали ислам без сопротивления. Цель жизни Мухаммеда была достигнута. В последующие дни был достигнут дальнейший прогресс в построении мусульманского государства; было отправлено несколько экспедиций на византийскую территорию (которые, если и не были провальными, не дали практических результатов) и против бедуинов.

К религиозной структуре были добавлены завершающие штрихи, имевшие чрезвычайную важность. В то время как откровений, получаемых Мухаммедом, становилось все меньше, он сам составлял разные инструкции и в 632 году установил правила паломничества в Каабу (от которой он находился вдали два года). Ранее он дал язычникам последнюю возможность выбора между покорностью и уничтожением и запретил им принимать участие в церемониях. Форма, которую пророк придал паломничеству в том году – сохранив некоторое количество старых языческих церемоний, лишенных своего изначального содержания, – осталась на все последующие века. Все отличия по праву рождения были объявлены ничтожными, и степень приверженности индивида исламу стала единственным показателем его достоинства (хотя племенное самосознание не могло быть, конечно, тем самым тотчас уничтожено). Это завершило жизненную работу пророка, как сказано в одной из последних сур (сура 5, стих 3): «Сегодня я (Бог) сделал завершенным (и совершенным) для вас вашу веру (и закон) и довел до конца для вас мою благодать (выведя вас из мрака невежества к свету истинной веры), и я доволен тем, что ислам (для вас) является верой (и законом)». Вскоре после возвращения из своего прощального паломничества пророк заболел и 8 июня 632 года умер на руках своей молодой супруги Аиши, дочери Абу Бакра, в возрасте 62 лет. Его смерть стала неожиданной для правоверных и привела их в великое смятение, тем более что Мухаммед, хотя и часто говорил о своей кончине, никак не обозначил, что надо делать дальше.

Говоря о жизни пророка, никто не возьмет на себя смелость оспаривать тот факт, что его приход устранил или подавил многие злоупотребления и издевательства, такие как обычай хоронить живыми новорожденных девочек (арабы ценили только наследников мужского пола), и народную одержимость удачей и славой. Он запретил азартные игры и употребление вина. Требование взаимопомощи и хорошего обращения с рабами, нищими, пленными и путешественниками выгодно контрастировало с более ранними практиками. Однако отношение к нему разнится из-за многогранности его характера: он был одновременно пророком Мекки и проницательным и не всегда прямодушным государственным деятелем Медины. Часто осуждению подвергается его сексуальность. Тем не менее нельзя забывать, что сам пророк никогда не претендовал на чистоту и безгрешность. Он всегда подчеркивал наличие у себя многочисленных слабостей, иными словами, он ничем не отличал себя от обычного человека. Однако это не помешало его возвеличиванию в мусульманском сообществе на раннем этапе.

Ему приписывали безгрешность, безошибочность и знание будущего. Вокруг него постоянно формировались мифы – с юности и до конца его жизни. Жизнеописание Мухаммеда, составленное Ибн Исхаком (умер в 768 году) и пересмотренное и дополненное Ибн Хишамом (умер в 834 году), уже содержит много того, что знакомо нам как традиция мусульманского сообщества в этом отношении.

Такое представление о пророке имело и до сих пор имеет далекоидущее влияние на развитие общественной жизни. Вследствие этого представления деяния Мухаммеда и его поведение стали рассматриваться как абсолютные стандарты, его приказам приписывается пророческая важность, и делаются попытки регулировать все, как делал бы он. Появилась даже специальная наука хадисов, собирающая сообщения и предания о делах и высказываниях пророка или приписываемых ему. Цель – сделать их всеобщими правилами поведения. Они сначала передавались из уст в уста, но потом на их основе появилась обширная литература.

Легалистическая тенденция, доминирующая в успехе Мухаммеда, как основателя религии, объясняет, почему так называемые религиозные обязанности, они же столпы ислама, не имеют близкой связи ни со стремлением отдельных душ к спасению, ни с моральными требованиями. Это, скорее, обязанности поклонения, и они соответствуют аналогичным предписаниям в других религиях. Их всего пять. Шестая – ведение священной войны (джихада) против неверных – после многих колебаний была отброшена. По сути, это основные предписания, обязательные для верующих мусульман. 1) Декларация единобожия и признание пророческой миссии Мухаммеда (шахада). 2) Ежедневное пятикратное богослужение (салат). Число пять было установлено позже, возможно, под зороастрийским влиянием. 3) Пост в месяц Рамадан (ураза). 4) Религиозный налог в пользу нуждающихся (зякат). 5) Паломничество в Мекку (хадж), которое следует совершить хотя бы раз в жизни.

Но вернемся к политическим событиям. Жизнестойкости молодой мусульманской теократии предстояло подвергнуться испытанию. Пророк ушел, не назначив преемника. (Противоположного мнения придерживалась одна из крупнейших исламских сект, но о нем мы поговорим позже.) Теперь уже невозможно сказать, по какой причине он не подумал о преемнике – то ли был слишком занят постоянно меняющимся ходом событий, то ли был уверен, что обо всем позаботится Бог. В любом случае сообщение о его смерти привело мусульман в смятение настолько сильное, что его останки были оставлены на целый день в ожидании погребения. Тем временем самые разные влияния всплыли на поверхность. Старое соперничество между спутниками пророка в бегстве из Мекки и «помощниками» из Медины, между отдельными племенами и даже личностями вспыхнуло с новой силой. Это был знак осмотрительности – мусульмане сказали бы, доказательство божественного руководства, – что по предложению Умара главные мухаджиры согласились на избрание почтенного человека, который был одним из ближайших друзей усопшего, – Абу Бакра, отца любимой жены Мухаммеда перед смертью. Он принял титул Заместителя пророка Бога (по-арабски халифах, отсюда – халиф). Мы уже встречались с ним и знаем его как честного и надежного человека, пользовавшегося всеобщим уважением, который всецело верил в божественные откровения, явленные пророку, то есть в Коран. Пусть он не был великим государственным деятелем, но тем не менее сумел благодаря своей неизменной стойкости и кристальной честности справиться с опасностями, угрожавшими молодому исламу.

Окрестные бедуинские племена увидели возможность разорвать путы, привязывающие их к центральной власти в Медине, или, по крайней мере, не отказываясь от ислама, уклониться от зяката. Несмотря на опасности, Абу Бакр решил провести экспедицию в Византию – это было последнее желание пророка на закате его жизни. Ситуация оставалась критической в течение двух месяцев до возвращения экспедиционных сил, о достижениях которых ничего не известно. Опасности увеличились из-за появления конкурирующих пророков, которые, вдохновленные примером Мухаммеда, объявили себя пророками в своих племенах. Среди них была даже женщина. После ожесточенной борьбы все они были ликвидированы, а их последователей разогнали. Труднее всего пришлось с Масламой, которого презрительно называли Мусайлима. Этот лжепророк действовал в Ямаме – земледельческой области Центральной Аравии. Его последователи были в конечном счете уничтожены в так называемом Саду смерти – огороженном стеной пространстве, куда они отступили. После подавления лжепророков власть правительства Медины была восстановлена или установлена над всей Аравией до границы с Восточной Римской империей. Персидская и абиссинская сферы влияния на северо-востоке и юге были ликвидированы. Способность ислама к выживанию получила очередное подтверждение.

Все эти достижения положили начало великим завоевательным кампаниям, начатым арабами и занявшим место среди самых значимых военных подвигов в истории. Их предыдущие столкновения с византийскими пограничными войсками на краю сирийской пустыни не имели далекоидущих последствий. Теперь они начали одновременное наступление на Византийскую империю и на Персию Сасанидов. Два подразделения армии направилось на север. Одно – им командовал Амр ибн аль-Ас – в 633 году вторглось в Южную Палестину. Другое – им командовал Халид ибн аль-Валид, тем временем принявший религию пророка, – двигалось в Месопотамию. В Месопотамии пограничная крепость Аль-Хира уже пала в 633 году. В Палестине у села Аджнадайн (чтение и традиция сомнительны) войска Восточной Римской империи летом 634 года были разбиты. Этому помог Халид, который поспешил на сцену, совершив чрезвычайно рискованный марш через пустыню. В других сражениях византийцев оттеснили к Дамаску, и Иерусалим, святой для христиан город, был вынужден капитулировать. В роли посредника выступил патриарх. Дамаск пал в следующем году. Несмотря на отчаянные усилия и значительные подкрепления, брат императора Ираклия не смог предотвратить катастрофу. 20 августа 636 года византийцы были разбиты на реке Ярмук, к югу от Галилейского моря, был взят город Эмеса (Химс) и регион до северной границы Сирии. Вскоре после этого Халид был отстранен от верховного командования в Сирии, хотя и не лишился должности вообще. Согласно традиции, он раньше навлек на себя гнев нового халифа в Медине.

После двухлетнего правления Абу Бакр умер в Медине. Это случилось 22 августа 634 года. Его преемником стал Умар, кандидатуру которого он рекомендовал на смертном одре. Умар принадлежал к кругу давних и преданных сторонников пророка. В дополнение к титулу халифа Умар стал называть себя повелителем правоверных (Амир аль-муминин). Это был один из самых выдающихся государственных деятелей не только ислама, но и мировой истории. Он имел сильную волю, обладал чувством долга и неустанной энергией. В дополнение ко всему он был великолепным организатором. Этот простой и довольно скромный в общении человек имел абсолютную власть над людьми. При нем кампании в Сирии и Месопотамии, которые до этого были отданы на откуп армейским командирам на местах, систематически организовывались и координировались. После завершения покорения Сирии, которое Умар отметил личным визитом в провинцию и в Иерусалим, главное внимание центрального правительства уделялось покорению империи Сасанидов.

После кампаний Ираклия и насильственной смерти в 628 году Хосрова II Персидская империя была потрясена до основания. По сути, в стране не было настоящего правительства. В течение нескольких лет на троне сменяли друг друга незначительные правители, среди которых были даже женщины и дети. После восхождения на трон Йездигерда III, хотя он был еще очень молод, началось постепенное возрождение. Но поражение от рук византийцев и возникшие после этого беспорядки настолько ослабили персидское государство, что успех арабов превзошел все ожидания. Быстрое наступление арабов против персов и жителей Восточной Римской империи объясняется в основном усталостью последних после долгих непрерывных войн.

Другим фактором стал крах, имевший место после 602 года, арабского буферного государства Лахмидов на персидской границе и упадок Гассанидов, которые раньше играли важную роль как вспомогательные силы Византии в сирийской пустыне. Оба эти государства знали, как удерживать языческих арабских всадников на верблюдах на краю пустыни, поскольку использовали одинаковые военные методы и идентичное оружие.

Ни персы, ни войска Восточной Римской империи, с другой стороны, не могли противостоять яростному натиску мусульманских армий, воинственный дух которых поддерживался пылом веры и извечной для кочевников жаждой наживы. Их главными помощниками в борьбе были верблюды.

В византийских землях сильное недовольство среди в основном семитского и главным образом яковитского (монофизитского) населения ортодоксальными тенденциями государственной церкви, определенными Константинополем, было одним из факторов того, что арабов сначала встретили как освободителей. Но в Персии таких факторов не было. В сохранившихся записях нет никаких следов и других – возможно, социальных – недовольств в то время. Единственное оставшееся объяснение заключается в общем состоянии утомления, которое часто повторялось при изначально блестящих персидских династиях. Подобно империи Ахеменидов, которая была разрушена Александром Великим, в более поздние времена империя Сафавидов была уничтожена набегами афганцев, не говоря уже об аналогичных эпизодах меньшего масштаба.

О кампаниях арабов против персов мы не будем говорить подробно. После отдельных ранних успехов летом 636 (или 637 года, в записях указываются разные годы) имела место решающая битва у одной из пограничных крепостей под названием Кадисия, что в 21 миле к востоку от Аль-Хиры. После долгого ожесточенного сражения, отмеченного многочисленными проявлениями героизма, способный арабский полководец Саад ибн Абу Ваккас убил персидского полководца Рустама (Ростама). Это открыло путь к персидской столице Ктесифону, расположенной в среднем течении Тигра – за пределами региона, населенного народами, говорящими на персидском языке, среди арамейского или арамеизированного населения. Огромные сокровища оказались в руках арабов. Большую часть этих сокровищ, включая известные произведения искусства, перевезли в Медину и поместили в государственную сокровищницу. Персидский двор некоторое время держался в горах Загрос, на самом краю Иранского плато, но наступление в 637 году на равнину было отбито с большими потерями. Тогда ситуация в Южной Месопотамии (Вавилонии) временно стабилизировалась. После совещания между собравшимися армейскими лидерами халифом Умаром в 637 году район к северу (Верхняя Месопотамия) подвергся вторжению из Сирии и был захвачен в 639/640 г. В следующем году были покорены пограничные районы Армении.

Еще более знаменательным военным предприятием стала экспедиция, предпринятая Амр ибн аль-Асом, покорителем Южной Палестины (633), начатая якобы им по собственной инициативе и впоследствии доведенная до конечного результата с одобрения и поддержки Умара, – завоевание Египта. В 639 году, выступив из Палестины, он начал наступление через Синайский полуостров, вдоль древнего пути вторжения ближневосточных народов, и продвигался, не встречая серьезного сопротивления, до крепости Вавилон (к югу от современного Каира, на оконечности дельты). Умелыми маневрами Амр ослабил византийские силы до такой степени, что ортодоксальный[5] патриарх Кир вступил в переговоры. Хотя первоначально Кир не был принят Ираклием, он довольно скоро был восстановлен в прежнем положении в Египте в результате беспорядков после смерти императора. Вавилон пал 9 апреля 641 года, и в 642 году Кир согласился сдать также и Александрию. Верхний Египет был занят без существенного сопротивления. В долине Нила, как и во многих других местах, легкость и скорость наступления арабов стала возможной из-за религиозной вражды. После освобождения страны около 618 года от персидской оккупации император попытался более или менее насильственно включить почти эксклюзивно монофизитское коптское население в ортодоксальную церковь. Эта политика только возобновила старый антагонизм, и в результате коптские жители сначала приветствовали арабов, как освободителей; правда, довольно скоро они избавились от заблуждения. В 645 году Александрия сдалась флоту Восточной Римской империи, который появился неожиданно. Ей пришлось дорого заплатить за свое отношение, когда она в следующем году снова была захвачена арабами. С тех пор византийское влияние в Египте было окончательно устранено.

Тем временем, после тяжелых боев и отдельных неудач, арабское завоевание Персии двигалось к завершению. Двор Йездигерда III перебрался в провинцию Фарс (Персис) в надежде мобилизовать новые силы для продолжения оборонительной борьбы там и на востоке империи. План оказался неудачным. После важной победы, одержанной арабами при Нехавенде в 642 году, местные феодалы, хотя и приняли правителя с почестями, отказали ему в поддержке. Та же самая судьба выпала на его долю, когда он удалился на северо-восток страны, в провинцию Восходящего солнца (Хурасан – Хорасан). Ее вассальный правитель даже позвал на помощь турок. В конце концов, по наущению этого принца, он в 651 году был убит в доме мельника, где проводил ночь. Последний из Ахеменидов, Дарий III, встретил такой же конец. Сын Йездигерда Фируз (Пероз) еще не отказался от борьбы. Он стал устраивать мятежи против арабов, которые тем временем становились хозяевами одного города за другим, и впервые столкнулся с турками Центральной Азии на Оксусе. Фируз даже попытался найти поддержку в Китае (сфера влияния которого простиралась далеко в Центральную Азию), отправив на протяжении последующих десятилетий несколько посольств к Сыну Неба. Все это не принесло результата. Империя Сасанидов рухнула.

Потрясающий размах арабских завоеваний не только привел к решающим переменам в судьбах многих стран. В следующем столетии арабы столкнулись с задачами, с которыми не могли справиться без помощи, ввиду отсутствия у них каких-либо предпосылок для управления чужими землями. Практический ум и реализм, которые арабы неоднократно демонстрировали как в религиозных вопросах, так и в государственной организации, проявились как в получении этой помощи, так и в направлении тех, кто ее предоставлял, так, что не были оставлены без внимания основные идеи исламской теологии, пусть даже избежать некоторых модификаций не удалось. Коран уже определил отношение мусульман к приверженцам других религий; и поскольку для последователей Мухаммеда Коран – это Слово Божье, этот тезис во все последующие времена являлся основой для отношения исламского правительства к покоренному населению других вер. Пророк отличил обладателей «священного» (ниспосланного) писания и простых «язычников» и обещал защиту своего правительства первым, если они покорятся и станут платить подушный налог в установленном размере. Он назвал христиан, иудеев и сабиев «людьми писания».

Приверженцы этих вер, таким образом, имели право отправлять свою религию, а ислам, со своей стороны, на практике не был расположен обращать en masse обитателей христианских стран, которые он покорил. Аравия была единственной страной, где не терпели никакой другой религии, кроме ислама. Христианам и иудеям приходилось выбирать между обращением и изгнанием[6]. В Месопотамии, Сирии, Палестине и Египте, с другой стороны, христианское население являлось налогоплательщиками, которые поддерживали арабо-мусульманскую военную касту. При халифе Умаре была принята практика выплаты пособий войскам из государственного бюджета, чтобы они могли всецело посвятить себя борьбе за территориальную экспансию, не отвлекаясь на другие заботы. Для этой цели и для защиты себя от возможных восстаний покоренного населения арабские армии, теперь включавшие недавних прозелитов и обращенные племена, собирались в нескольких крупных военных лагерях. Иногда использовались уже существующие крепости, но чаще – новые площадки, выбор которых свидетельствует о дальновидности военных лидеров. Так появились такие города, как Куфа и Басра в Южной Месопотамии, а немного позже – Вазит (Центральный) – между этими двумя. Аналогично в головной части дельты Нила был основан город Фустат на площадке, к северу от которой несколькими веками позже вырос город Каир. Сегодня Фустат с древней и почитаемой мечетью Амра имеет квартал, называемый Старый Каир.

Создание военных оплотов, большинство из которых вскоре развились в центры знаний и экономической жизни, дало возможность собирать более крупные армии, доступные для ведения кампаний в любое время. Для этой цели было жизненно необходимо, чтобы арабы не рассредоточивались по обширным территориям, а значит, чтобы они не оседали на землях, которые покоряли. В ранний период ислама существовал строгий закон, запрещавший арабам брать в свое владение дома и поместья. С его помощью был достигнут такой результат. Он повлиял не только на арабов и мусульман, но также на покоренные народы, для дальнейших судеб которых он имел далекоидущие последствия. Исламская теория делает различие между территориями, сдавшимися мусульманам без борьбы на основе соглашения – сулхан, и захваченными силой – анаватан. Жители первых получали право на защиту жизни и имущества в обмен на уплату подушного налога (джизья) в дополнение к земельному налогу (харадж)[7]. Право беспрепятственного отправления своей религии также включалось в соглашение. С другой стороны, завоеванные территории всегда принадлежали, как добыча, победителю. Их жители становились рабами, а земля – государственной собственностью, которой государство распоряжалось по собственному усмотрению. Здесь, вероятно, было достаточно площадей для свободной колонизации арабами, если бы закон не запрещал им селиться на них и если бы они, как все кочевники, не испытывали неприязни к обработке земли (что на ранней стадии было не менее важным фактором). В таком случае альтернативы не было: пришлось оставить жителей этих земель на своих местах, конфисковав одну пятую часть земли в пользу государства. Их ручной труд по обработке земли и производимая ими продукция придавали реальную значимость арабо-мусульманскому правящему классу. Теоретическое различие между территориями, сдавшимися без борьбы, и теми, что покорены силой, таким образом, было, по сути, ликвидировано, только харадж на последних мог быть в любое время самовольно увеличен. В ходе столетий появились определенные отсроченные последствия, которые будут рассмотрены в связи с экономическим и социальным развитием исламского общества. На практике и в Египте, и в Месопотамии надолго сохранились старые византийские или персидские формы налогообложения и других повинностей (литургия), включая принудительные работы, и, особенно в ранний период, насильственная вербовка моряков. Было невозможно поддерживать упорядоченную финансовую систему, не используя существующих чиновников и нормативные документы. Многочисленные папирусы и другие документы, обнаруженные в долине Нила, позволяют нам даже сегодня воссоздать почти точную картину экономической преемственности и ее постепенного видоизменения. Особенно сложная политическая проблема, возникшая в IX веке, – миграция в города большого количества новообращенных мусульман. Вследствие массового бегства с сельскохозяйственных земель многие из них оставались необработанными.

Заключение договоров о капитуляции, как уже говорилось, подразумевало терпимость к христианской и иудейской религии, носителей которых в ранний период называли арабским словом «раайя» – подданные. Мусульмане и не думали навязывать им свою религию. Только существовали некоторые ограничения. Религиозная активность за пределами церквей и синагог была ограничена, звон колоколов запрещен, так же как строительство новых церквей. Смертью каралась деятельность по обращению в свою веру мусульман (а также отступничество от ислама). В одежде христиане и иудеи должны были отличаться от мусульман и друг от друга. Они могли ездить только на ослах, но не на конях. Они платили подушный налог и становились защищаемыми государством вассалами другой веры (араб. зимми). Их обращение в ислам приводило к прекращению уплаты подушного налога. По этой причине мусульмане не вели никакой деятельности в этом направлении, которая могла ослабить государственные финансы, уменьшив доходы, и поставить под удар причитающиеся им выплаты. Они не вмешивались в доктринальные вопросы и не интересовались, что происходит в церквях. Духовные лидеры (патриархи, епископы, раввины) считались ответственными за лояльное отношение со стороны христиан и иудеев к исламскому государству. Для этой цели духовные лидеры были наделены правом надзора за гражданской и правовой, а также религиозной жизнью своих единоверцев. Таким образом, христианские и иудейские сообщества были государствами в государстве, связанными с правительством страны только в самой верхней части. Это разъединение отражено в христианских исторических источниках, которые содержат лишь отрывочную информацию о мусульманах, да и то лишь по правительственным вопросам. В мусульманских источниках нет вообще почти ничего о христианских и иудейских общинах. Такое отношение мусульман являло собой разительный контраст с отношением византийского периода. Тогда светская администрация всегда помогала духовной власти и, хуже того, последняя, пытаясь навязать ортодоксию или, по крайней мере, добиться компромисса по доктринальным различиям, удовлетворительного с ее точки зрения, постоянно вмешивалась в доктринальные концепции и национальные позиции сирийской и египетской церкви. Все это теперь прекратилось. Христианские иерархи, в особенности приверженцы неортодоксальных церквей, приветствовали арабские завоевания, поскольку они фактически усилили их влияние, а антивизантийский настрой масс, по-видимому, в немалой степени поспособствовал скорости арабской экспансии.

Все эти доводы помогают объяснить не только причину относительной терпимости мусульман. Они также помогают понять, почему многие классы христианского населения, особенно знать, чиновники и священнослужители, так легко и охотно приспособились к новому режиму. С прекращением византийского политического давления их положение было скорее лучше, чем хуже. Арабы были вынуждены сохранить их положение, потому что не было иного способа обеспечения преемственности организованной администрации и (что еще важнее для меркантильных арабов) продолжения уплаты налогов. То же самое относилось к высокоразвитым ирригационным системам Месопотамии и Египта, чеканке монет и нотариальной системе. Греческий, коптский и персидский языки и, в меньшей степени, арамо-сирийский язык сохранились в использовании как языки администрации, монеты Восточной Римской империи и персов находились в обращении. Они служили до 697/698 года моделями для монет, которые чеканили арабы. Эти монеты сначала сохраняли греческие надписи, портреты императора и даже христианский крест или портрет сасанидского правителя и изображение храма Огня соответственно. Такое консервативное отношение арабов к существовавшему ранее бюрократическому аппарату, хотя и было вызвано необходимостью ситуации, внесло большой вклад в консолидацию их правления и эффективное функционирование их государственной администрации. Даже использование арабского языка сначала было запрещено новым немусульманским подданным. Гордая чистотой своего арабского происхождения аристократия желала, в этой и другой областях, избежать какого-либо слияния между правителями и теми, кем они правят.

Обстоятельства были немного другими для тех подданных, которые не имели права на привилегии Корана и не были ни христианами, ни иудеями. В Коране упомянуты наряду с христианами и иудеями некие сабии. По-видимому, это одна из баптистских сект в Южной Месопотамии (самая известная из них – мандеи, сохранившаяся до наших дней). Судя по расплывчатости термина, можно допустить внешнее принятие названия сабии всеми без исключения остатками древних языческих культов, даже если они были по сути никак не связаны. К примеру, адептов древнего звездного культа в Харране (Карры) в последующие века также называли сабиями, вместе с баптистскими сектами. В общем, мусульмане оставили вещи такими, как есть, не углубляясь в детали, и многие древние культы уцелели под этим прикрытием.

Более серьезной была проблема зороастрийцев в Персии. Они упоминаются в Коране как маги, но в крайне неприязненном контексте. Сам пророк определенно не считал их обладателями религии откровения. Но широкое использование в это время, как и позднее, исламской юриспруденции также гарантировало им терпимость нового государства, тем более что они могли представить свое священное писание – Авесту. Недавно историки пришли к соглашению, что именно мусульманские завоевания обусловили окончательную кодификацию и распространение манускриптов Авесты, создав потребность обращения к ниспосланной книге. Отсутствие свидетельств, доказывающих более раннее существование текстов Авесты (если не говорить о нескольких священных архетипах), и тот факт, что арабы назвали зороастрийцев бормотунами (потому что они заучивали свое писание наизусть, и создавалось впечатление, что они постоянно бормочут)[8], считаются доказательствами этого тезиса. Как бы то ни было, жители Персии тоже получили статус зимми. Однако в этой стране не священнослужители – мобеды – сохранили свои позиции и стали хранителями национальных традиций. Наоборот, они довольно быстро исчезли и больше не играли роли в иранском наследии (они сохранились только среди парсов в Индии, где было другое окружение). Причиной тому, возможно, было следующее: социальные отношения в Персии были в корне отличными от тех, что сложились на территориях Восточной Римской империи между ближневосточными и египетскими жителями и государством. Там христиане имели обыкновение смотреть на государство с враждебностью; они веками группировались в национальные общности вокруг церквей (хотя существование в те дни сознательно сформированных национальных церквей в современном смысле слова нельзя признать без существенных оговорок).

В империи Сасанидов арабы уничтожили государство, которое, несмотря на социальные и религиозные потрясения (манихейство в III веке, маздакизм с его коммунистическими тенденциями в конце V века), тем не менее оставалось национальным государством, которое жители считали своим отечеством. Более того, с крахом государства верхушка общества и чиновничества не была, как на византийской территории, изгнана или уничтожена. Таким образом, в Персии социальная структура, феодальная по своему характеру, осталась нетронутой, и местные землевладельцы сохранили свое положение представителей суверенной власти. Именно они передавали национальные традиции и цивилизацию и создавали соответствующее социальное окружение, в котором сказания о национальных героях и художественное наследие сохранились как отправной пункт для национального возрождения. Возможно, один из самых удивительных примеров такого положения дел – сохранение до нашего времени древних праздников Навруз и Михраган. Навруз отмечают в начале весны (и персидского года), а Михраган – осенью, в соответствии со старым зороастрийским календарем[9]. В Египте праздник Нила тоже отмечается до сих пор. В Персии зороастрийский календарь остался в употреблении и при мусульманах – возможно, он был солнечным – по экономическим и по другим мотивам. (Уже в XI веке путешественник Насир Хосров отсчитывал дни и месяцы по зороастрийскому календарю – явный признак того, что он и мысленно его использовал.) Поскольку больше не было царя, год правления считался от восхождения на трон последнего Сасанида – Йездигерда III в 632 году. Это объясняет, почему персидская эра начинается именно с этой даты.

Местная знать (дехкане), особенно в Хорасане, который тогда был главным культурным центром Персии, не могли сохранить свое положение правительственной власти, не идя на уступки в вопросах религии. Они не могли претендовать на привилегии, которые имели христианские и иудейские иерархи на основании доктрины Корана, не были они и официально признанными представителями своих соотечественников. Но они могли приобрести это положение и избежать вмешательства центральной власти, приняв ислам и распространив его среди своих крестьян. Это одна из причин столь быстрого и широкого распространения ислама в Персии, при том что мобеды уже утратили свою важность, а также господства суннитского (ортодоксального) ислама среди аристократии. Он гарантировал более высокий социальный статус, который дехкане сохраняли благодаря обращению. Низшие классы, с другой стороны, частично из глубоких религиозных чувств, но также часто в духе национального сопротивления верили самым разным формам инакомыслия, о которых мы поговорим позже. (Аналогичное социально обусловленное движение обращения имело место среди боснийской знати в XIV и XV веках.)

С такой ситуацией столкнулась внезапно увеличившаяся империя халифов, с которой по величине мог соперничать только Китай. Это было блестящее государственное достижение не только арабской аристократии, но также «Повелителя правоверных» Умара, определившего если не мелкие детали, то общий курс в высшей степени рационально и успешно. Поэтому империя многое потеряла, когда христианский раб 3 ноября 644 года убил его, руководствуясь исключительно соображениями личной мести. Потеря была тем более серьезной, поскольку, как оказалось, только непоколебимый государственный лидер мог обеспечить дальнейшее продолжение завоеваний. Такое лидерство прекратило свое существование, когда халифом был избран не самый сильный, а самый слабый из числа сподвижников пророка по имени Усман, принадлежавший к аристократическому рода Курайш, как и сам пророк. Сподвижники сделали такой выбор в надежде, что их влиянию и амбициям никто не будет мешать. Так и вышло. Но это положило начало разногласиям, причинившим немалый вред интересам теократии в Медине. Усман, в юности бывший элегантным денди (и люди считали, что он присоединился к пророку, только чтобы жениться на его прелестной дочери), стал смирным и хотя и честным, но легко поддающимся влиянию мужчиной. На него старались повлиять члены его семьи и связанная с ними мекканская аристократия, решившая, что настало время усмирить группы, в основном вышедшие из низших классов, которые в свое время возвысились благодаря изначальной приверженности пророку, и вернуть свое прежнее господство, пусть даже под официальным флагом ислама. Именно ему они были обязаны большими успехами за границей и увеличившейся собственностью. Первоначально это был вопрос получения влиятельных постов в администрации. Одной из ведущих фигур в партии был Муавия, выходец из Омейядов, также принадлежавших к Курайш, родственник нового халифа. Попытка избавиться от Амра, правителя Египта, оказалась неудачной, поскольку без него нельзя было обойтись. Но должности второго плана в провинциях, губернаторы которых оказались неустранимыми, попали в руки представителей аристократии. Эту практику в определенной мере оправдывает тот факт, что в аристократические группы входили единственные арабы, обладавшие необходимой широтой мировоззрения и достаточной приспособляемостью, чтобы контролировать ситуацию в новых завоеванных странах, находя компромисс между противоположными требованиями. Как правило, развитие событий показывало их правоту. Этот довод, разумеется, не мог быть оценен по достоинству разочарованными элементами, особенно религиозными. И они направили свое негодование на Усмана, который оставался марионеткой свиты и позволял использовать себя как инструмент аристократии.

Халиф лично не заботился о самообогащении. Его интересовали теологические вопросы. Несистематизированная компиляция откровений пророка неизбежно положила начало расхождениям в священном тексте. Разные варианты текста могли привести к спорам между отдельными племенами и подразделениями армии. Халиф решил, что настало время собрать все откровения в одну книгу и составить полный письменный текст Корана. Эта задача был выполнена с точностью, удивительной для того времени, бывшим секретарем пророка Зайдом ибн Сабитом и его помощниками. Для истории ислама редактирование Корана было важнейшим достижением правления Усмана. За границей экспансия шла своим чередом и постепенно остановилась. Внутри империи халиф больше не мог вмешаться в урегулирование дел и определение политической линии. Вся энергия была парализована растущим недовольством в широких кругах, к которым присоединились два знаменитых сподвижника пророка, Тальха и Зубайр, а также его вдова Аиша. Недовольные жители Медины устанавливали контакт с нелояльными группами в Южной Месопотамии и Египте, и в конце концов отряд повстанцев выступил из Египта на город, в котором не было войск – все борцы за веру оставались на границах. Халиф был вынужден вступить в переговоры. Представляется, что ситуация была спасена, когда египтяне, взбудораженные предательскими интригами, взбунтовались и осадили дом халифа. Затем они пошли на штурм, и в 656 году халиф был убит. Традиция повествует, что он был восьмидесятилетний старик и не участвовал в сражениях. Когда ему был нанесен смертельный удар, он читал Коран. Книга оказалась залита его кровью.

Это было знаковое событие. Впервые имел место открытый бунт против законного правителя империи, и мусульмане подняли оружие против единоверцев. Это был сигнал к началу гражданской войны, которая опустошала молодое исламское государство в течение долгих десятилетий. А поскольку в нем сплелись воедино конституционные и доктринальные вопросы – характерным для ислама образом, – он привел к постоянному расколу среди правоверных. Настоящие подстрекатели восстания предусмотрительно покинули город, чтобы не брать на себя ответственности за убийства. Это мероприятие не принесло им дохода, поскольку сразу стало ясно, что между ними нет ничего общего, кроме враждебности по отношению к существующему режиму. Как только Али, зять пророка, принял халифат, Тальха, Зубайр и Аиша повернулись против него и потребовали мести за убитого халифа. Али – смелый и честный человек – не был политиком и не сумел достичь компромисса. Он был вынужден защищать свои права силой оружия, и в сражении, получившем название Верблюжья битва – Аиша обозревала поле боя с верблюда, – нанес поражение противникам. Тальха и Зубайр пали вскоре после сражения. Роль Аиши в политике завершилась, но она прожила еще 21 год и умерла в Медине в 678 году.

Если Али надеялся, что все вопросы урегулированы, то он ошибался. Муавия, близкий родственник убитого халифа, счел долгом чести отомстить за него. Он возглавил группировку, оппозиционную к новому халифу, пребывая в уверенности, что Али не является непричастным к убийству. Али отбыл из Медины еще до Верблюжьей битвы и перебрался в свою штаб-квартиру в Южной Месопотамии. Этот шаг считался временным, однако привел к тому, что Медина перестала быть столицей империи. Там больше не жил ни один халиф. Подготовка его противников в Сирии и Египте, которая велась довольно активно, вынудила Али идти на север искать решение. В верховьях Евфрата, на болотистой равнине Сиффина, враждебные стороны встретились. Они оставались там несколько месяцев, ведя то стычки, то переговоры. Поскольку в обеих армиях присутствовали представители одних племен, почти родственники, им не слишком хотелось сражаться. Воины – но не их лидеры – опасались пролить кровь собратьев-мусульман. Когда стало ясно, что принятия решения не избежать и победа склоняется в сторону Али, его противник вспомнил о хитрой уловке, говорят предложенной Амром, завоевателем Египта, и призвал к суду Корана вместо суда оружия. Али не мог не согласиться.

Когда через несколько месяцев собрался суд, Али снова перехитрили. В то время как он верил, что не может быть поднят вопрос о его признании халифом, партия Муавии получила признание как равноправная сторона в споре. Али, разумеется, не мог согласиться на вердикт, что «оба претендента» должны отказаться от своего положения, если в своих глазах он являлся единственным законным халифом. Поэтому он был вынужден нарушить обещание жить по решению судей.

Это дело имело далекоидущие последствия. Еще в период сразу после смерти Мухаммеда Али выдвинул претензии на халифат; и многие мусульмане были готовы видеть в нем, как зяте пророка и отце его внуков, единственного законного халифа. Они создали партию Али, которая впоследствии стала называться просто партия (Shi’ah), и радикальные элементы в ней приписывали Али сверхъестественную силу и божественное вдохновение. Люди с такими взглядами составили ядро его армии. Именно они посоветовали ему прибегнуть к суду Корана, а не к суду оружия. Однако, увидев, что он подчинился человеческому решению, которым его провели, партия Али раскололась. Одна часть, к которой вскоре присоединились другие недовольные, дезертировала из лагеря и предположительно по этой причине получила название хариджиты – диссиденты, раскольники, хотя сейчас невозможно точно установить обстоятельства, приведшие к формированию этой партии, и время, когда она откололась. Хариджиты выступали за принцип, что только самый благочестивый человек может стать халифом, независимо от национальности и происхождения. И они выбрали своим главой такого человека. Являясь партией, оппозиционной арабской аристократии, она привлекла в свои ряды большое число последователей, особенно в периоды беспорядков религиозного, социального и национального характера. Она всерьез угрожала подъему ислама и консолидации государственной власти. Они выступили против самого Али в кровопролитной битве при Нахраване 17 июля 658 года, в которой не смогли его одолеть.

Таким образом, для халифата Али настали непростые времена. Сирийцы и египтяне выступали против него, и даже в Месопотамии он не чувствовал себя в безопасности. Если он хотел сохранить свое положение, то дальнейшая борьба становилась неизбежной. Но случилось непредвиденное: 24 января 661 года в Куфе халиф Али был убит одним из хариджитов – такова была месть за пролитую кровь. В результате гражданская война перестала быть неминуемой, поскольку партия Али осталась без главы. Энергичный и житейски мудрый Муавия без труда добился всеобщего признания в Дамаске, особенно когда Хасан, старший сын убитого Али и внук пророка, спустя шесть месяцев отказался от претензий на наследство. Хасан не сыграл заметной роли в истории и умер в Медине в 669 году[10].

Муавия, чье право на халифат больше не оспаривалось никем, кроме хариджитов, был выходцем, как уже упоминалось, из благородного рода Омейядов. Этим именем была названа династия, которую он основал. Его восхождение означало существенный сдвиг власти в новом государстве халифов. Необходимо вспомнить, что, за некоторыми исключениями, правящие классы Мекки пришли в мусульманское сообщество поздно, когда политическим наблюдателям стало ясно, что победа Мухаммеда прочна и в переходе на его сторону нет никакого риска. Уже тогда представлялось очевидным, что их мотивы были политическими, а не религиозными и после обращения они не изменятся и не станут сильно изменять свою жизнь ради требований ислама. Если не считать более или менее искусственного отправления новой религии, они оставались тем же, чем были, – богатыми торговцами, энергичными арабскими аристократами, для которых удобства земного существования значили больше, чем требования религии. Но поскольку сам пророк относился к ним с большим вниманием, они были оставлены в покое и могли передать свой образ жизни детям, которые, хотя и были воспитаны в исламе, максимально придерживались старых обычаев. Во время халифата Усмана, также курайшита, члены этих семейств и вся мекканская аристократия в целом приобрели еще больше влияния на правительство и политику. Их отношение к политическим вопросам являлось, безусловно, более реалистичным и гибким, чем было принято в благочестивых кругах, которые по причине своего происхождения не были приспособлены к лидерству и управлению и больше заботились о спасении своих душ, чем о правильности политической линии. Они тоже, разумеется, ничего не имели против жизненных удобств, на которые не был наложен запрет пророка, да и это противоречило бы арабской любви к собственности.

В государстве Омейядов эта светская аристократия одержала верх. Муавия руководил правительством в патриархальном стиле арабской знати (sayyid). Его чиновники имели к нему доступ и участвовали в консультациях по текущим вопросам. Благодаря брачному союзу с христианкой из большой южноаравийской племенной конфедерации кальб Муавия мог рассчитывать на мощную поддержку. Это было важно, поскольку наставление пророка о том, что все мусульмане – братья, не смогло справиться с древними племенными чувствами арабов. Старые племенные группировки все еще существовали, а с ними прежние племенные законы и, главное, вражда. Важность этого факта невозможно было преувеличить. От этого зависело почти все. Каждый правитель города или провинции заботился о своих родственниках или, по крайней мере, соплеменниках. Члены других племен его не интересовали. Собственно говоря, он не мог поступать иначе, потому что члены одного племени, как правило, наотрез отказывались сотрудничать с представителями других племен и любая попытка их заставить порождала беспорядки, убийства и, как следствие, вендетты.

В таких обстоятельствах можно только восхищаться мастерством, с которым халиф организовал провинции. Уже говорилось о быстрой экспансии империи в первые годы ее существования. К этому можно добавить, что в 647 году Триполи был обязан платить дань египтянам. Затем завоевания прекратились, как следствие гражданской войны. Муавия во время борьбы с Али счел необходимым платить дань Византии, чтобы защитить свой тыл. Как халиф, он должен был сначала организовать империю, а уж потом думать о внешней политике. В то время количество административных единиц было небольшим: Египет (покоритель и первый правитель которого Амр умер в 664 году) и две провинции, Куфа и Басра в Месопотамии. Все персидская территория первоначально относилась к провинции Басра, а Хорасаном управляли субпрефекты. Со временем появился обычай придавать правителю, который в основном отвечал за военные вопросы, финансиста, ответственного за сбор налогов, выплаты мусульманским солдатам, оплату нужд двора, администрации и пополнение военной казны. Между этими двумя представителями власти постоянно возникали трения.

Вскоре после своего восхождения на трон Муавия отдал Месопотамию и Персию под управление Зияду ибн Абихи (что означает сын своего отца, то есть неизвестного отца). Это был человек низкого происхождения, но в высшей степени умный и деятельный. Зияд оставался на посту до смерти в 676/677 году, и он знал, как держать в руках провинции, наиболее сильно пострадавшие от гражданской войны. Он наносил регулярные поражения опасным хариджитам, вынуждая их уходить в персидские горы, откуда они совершали постоянные набеги на Месопотамию. Одна самая фанатичная секта хариджитов угрожала смертью любому мусульманину, который не объявит, как только ему будет приказано, о принятии ее верований. На нее рука Зияда обрушивалась с максимальной суровостью.

К христианам в Сирии и Месопотамии отношение правительства в Дамаске было терпимым. Они составляли подавляющее большинство населения и говорили в основном на арамейском языке. Еще не все говорящие по-арабски христианские племена обратились в ислам. Поскольку администрация не могла существовать без участия христианских чиновников, они оставались на своих постах, что полностью согласовывалось с исламской теорией. В Сирии жители, говорящие на арамейском (или сирийском) языке, и арабы привыкли жить рядом еще с римских времен.

В Египте положение было сложнее. Копты тоже были незаменимы на финансовых и других административных должностях регионов, которые были такими же, как в дни могущества Восточной Римской империи. За плечами египетской бюрократии были тысячелетия[11]. С другой стороны, национальная гордость коптов была задета приходом арабов и проникновением других кочевых племен. Они прониклись упорством и впоследствии неоднократно пытались бунтовать, однако все бунты подавлялись с большим кровопролитием. Все эти обстоятельства не улучшили отношения между двумя элементами, но привели многих коптов к принятию ислама в 820–1320 гг.

И христиане, и мусульмане сыграли свою роль как барды и придворные поэты. Они не только развлекали двор, которого заботило сохранение традиций старой арабской аристократии, но также писали панегирики и речи для политических целей. Мединская знать утратила все свое политическое влияние, когда правительство перебралось в Дамаск, и теперь вела приятную эпикурейскую жизнь, в которой были поэты, певички и танцовщицы. Это оскорбляло чувства истинно верующих людей, живущих рядом. Последние считали себя элитой нового государства и не могли смириться с социальным упадком с такой же легкостью, как аристократия, в отличие от них не утратившая своих прежних привилегий.

Какое-то время недовольство среди религиозных групп открыто не проявлялось. Организовав провинциальную администрацию, халифы смогли вернуться к продолжению территориальных завоеваний. Это также давало им возможность направить энтузиазм недовольных в русло борьбы за веру. Малая Азия подвергалась неоднократным набегам почти каждое лето, и дважды арабы подходили к стенам Константинополя. Впервые был создан мусульманский флот с базами в портах Сирии и Египта, использовавшихся еще римлянами. Кипр и острова Эгейского моря были разорены. В течение семи лет мусульмане оккупировали Кизик, что на южном берегу Мраморного моря, откуда они угрожали византийской столице[12]. Правда, объединенная атака на город с моря и суши оказалась неудачной из-за поражения наземных сил.

В Северной Африке при лидерстве племянника Амра Укбы ибн Нафи в 667 году были уничтожены последние остатки византийско-христианского правления в регионе вокруг Карфагена. Борьба с берберами продолжалась, но, поскольку навязанные им условия (если не считать принятия ислама), в общем, не были тягостными и многих берберов привлекала перспектива получения добычи от участия в мусульманских кампаниях, они вскоре присоединились к арабам и стали составной частью государства халифов, одновременно сохраняя некоторую степень автономии. Латинские и латинизированные элементы по большей части уехали в Италию.

В Персии некоторые арабские племена переходили к оседлой жизни, особенно в далеком Хорасане, куда их привлекла надежда на добычу в священной войне. Мобилизованные войска тоже иногда отправлялись в эту провинцию. Однако пока племенная вражда, которую они принесли с собой, и борьба с хариджитами на юго-западе Персии не позволяли продолжить экспансию в этом направлении.

Государство столкнулось с серьезным кризисом в апреле 680 года, когда халиф Муавия умер и встал вопрос о преемнике. При жизни он считал преемником своего сына Язида, и в основном никто не возражал. Только две группы, обе в Месопотамии, отказались уступить. Хотя общая жизнь в военных лагерях Кувы, Вазита и Басры смягчила племенные чувства, самосознание неожиданно проявилось у арабов провинции. После смерти Али они считали, что ими управляют чужаки-сирийцы. Решив, что настало время вернуть себе главную роль, жители Куфы призвали второго сына Али Хусейна, который жил в Медине, как и его брат. Поддавшись давлению, он выступил в поход. Хотя по пути его предупредили, что принятые правительством меры поставили его сторонников в Куфе в невыгодное положение, он отказался – возможно, из чувства гордости – вернуться. Впоследствии, несмотря на предложенные благоприятные условия, он отказался воздержаться от борьбы за свое право – право семьи пророка (Ahl-al-Bayt). 10 октября 680 года (10-й день месяца Мухарран 61 года хиджры) в Кербеле, к западу от Евфрата, на краю сирийской пустыни он пал после короткой борьбы. Для будущего ислама это было важнейшее событие.

Число недовольных в Месопотамии еще больше увеличилось из-за трагической гибели внука пророка. Хотя главные последствия этого события стали ясны несколькими десятилетиями позже, опасное восстание, к которому подстрекали разные претенденты из Алидов, стало предупреждающим сигналом правительству – сторонники которого тоже объединились в группы по религиозному принципу. (Из них впоследствии сформировалось курдское религиозное сообщество езидов (язидов), доктринальная эволюция которого была полностью языческой.) Движение, которое в Куфе возглавил аль-Мухтар, было особенно угрожающим, поскольку оно совмещало религиозные и социальные мотивы и впервые представляло интересы постоянно растущего класса новообращенных мусульман. Арабы, гордившиеся своим происхождением, несмотря на некоторые предписания ислама, указывающие на обратное, не были склонны признать своими братьями тех подданных, которые исповедовали ислам, так же как дать им равный статус в обществе. Вместо этого им было предложено искать покровительства какого-либо арабского племени как клиенты (мавла, мавали). Такие люди получали защиту соответствующего арабского племени, но должны были разорвать свои предыдущие национальные, социальные и экономические связи, и им не позволялось любое корпоративное представление своих интересов. Свобода от этих ограничений стала их идеалом. Мавали не желали терпеть положение людей второго сорта, да и чувство региональной солидарности невозможно было полностью ликвидировать, особенно среди талантливых персов, язык которых (в противоположность в конечном счете арамейскому) успешно держался. Значительное население персидских клиентов жило в городах Южной Месопотамии, и именно на них аль-Мухтар в основном рассчитывал. Персы не могли не присоединиться к движению, направленному против правящей династии Омейядов, движителя арабского духа господства, и, если учитывались религиозные, так же как национальные и экономические, мотивы – такое явление было нормальным на Востоке, как уже было показано, когда речь шла об образовании национальных сепаратистских церквей. Такие факторы объясняют фанатизм иракских восстаний против центрального правительства в Дамаске и большие проблемы с их подавлением (686–687).

Но самая большая угроза правлению Омейядов исходила не от мятежей подобных групп. Она шла от нежелания большинства ортодоксальных мусульман признать переход халифата к боковой линии правящего дома, Марванидам (ее основателем был Марван I, 684–685). Месопотамия, в той части, которая не была шиитской или хариджитской, Аравия и часть Сирии сплотились вокруг Абдуллаха ибн Зубайра, сына сподвижника пророка, убитого в Верблюжьей битве. Межплеменные ссоры вспыхнули с новой силой. Хотя правление Омейядов в Сирии было восстановлено в 684 году в битве при Мардж-Рахите, эта битва, в которой сторонники Омейядов южноаравийские кальбиты разгромили североаравийских кайситов, дала толчок кровопролитным вендеттам, продолжавшимся десятилетиями и сделавшим практически невозможным упорядоченное ведение дел. Когда правителем провинции становился член того или иного племени, все административные посты переходили в руки его соплеменников. На персидской земле, хотя племенные симпатии разделялись несколько иначе, не только строго соблюдалось это правило, но также имели место военные столкновения между отдельными племенами. Все это приводило к разрушениям, подрывало престиж арабов и правящего дома.

Гражданская война между двумя претендентами на халифат тянулась десять лет. Халиф Абд аль-Малик, сын Марвана (685–705), одержал верх в Месопотамии только после того, как Мекка была взята штурмом в 692 году и Абдуллах ибн Зубайр пал в бою. Когда были подавлены второстепенные мятежи в Персии, внутренний мир был восстановлен по всей империи. Правителем Месопотамии стал человек низкого происхождения аль-Хаджадж ибн Юсуф. Жители провинции, недовольные главенством Дамаска, оставались элементом нестабильности; даже правление такого грозного человека, как Зияд в 60–70 годах хиджры, не смогло остановить распространение шиитских и харджитских идей среди них. Хаджадж тоже сначала не преуспел в подавлении беспорядков, однако его безжалостная энергия в конце концов установила в Месопотамии эффективное омейядское правление, и в Персии воцарился порядок. Добиваясь своей цели, он не уделял большого внимания интересам религиозных группировок. Как следствие, он не получил должного признания в исторических трудах, написанных впоследствии с антиомейядским уклоном. Его, как правило, изображали мирским грубым человеком, безразличным к «истинным» интересам ислама.

Правление Абд аль-Малика (685–705) было одним из самых важных периодов внутренних реформ в исламской истории. Подавление многочисленных оппонентов режима – которые, как уже было сказано, часто идентифицировались с чужеродными элементами – подчеркнуло арабский характер империи Омейядов, что нашло выражение в арабизации администрации. Декретом правителя арабский язык стал языком правительственных учреждений, вытеснив греческий и персидский (Naql al-Diwan). В 696–697 годах была завершена полная монетарная реформа, и теперь христианские и зороастрийские изображения на монетах были заменены арабскими символами и надписями (провозглашение веры, имя правителя, титул, место чеканки). Правда, есть свидетельства, что эта перемена началась раньше с небольших изменений в старом византийском и сасанидском дизайне. Переходный период в правительственном аппарате занял довольно долгое время, что следует из многочисленных папирусов, найденных в Египте.

Малая Азия

Окончательное восстановление внутреннего мира позволило возобновить внешнюю политическую активность, иными словами, экспансию. Это была последняя попытка объединенной империи халифов расширить границы ислама. Атака началась в четырех местах в течение удивительно короткого промежутка времени, но без тех концентрированных сил, которые были характерной чертой первых лет арабских завоеваний. Война против Восточной Римской империи дала сравнительно небольшие постоянные результаты: было захвачено несколько пограничных крепостей, таких как Тиана в Малой Азии. Одна армия несколько раз доходила до Черного моря, а в 717 и 718 годах осаде подвергся Константинополь.

В первой половине VIII века беспорядки в Иране усиливались. Персидская нация снова заявила о себе после персидских завоеваний, несмотря на то что широко приняла религию завоевателей, и выдвигала требования, которые невозможно было удовлетворить в рамках государства Омейядов. Здесь на Востоке семена пропаганды нового правящего дома упали на благодатную почву, и аннулирование схемы налогообложения Умара II для клиентов могло внести вклад в получение богатого урожая. Внимание прежде всего было сосредоточено на семействе пророка, члены которого должны были более точно выполнять предписания Корана по равному обращению со всеми мусульманами – по крайней мере, этого можно было ожидать. Хотя вопрос детальных перспектив под властью этого семейства отошел на второй план. Основная пропаганда теперь исходила не от Алидов, политические судьбы которых в систематических восстаниях последних десятилетий оказались неудачными. Теперь на передний план вышли потомки Аббаса, дяди пророка. Этот самый Аббас на самом деле присоединился к делу пророка только незадолго до падения Мекки. Но умело подретушированная картина его религиозного отношения к пророку распространилась повсеместно, и его сын теперь считался выдающимся хранителем мусульманских традиций. Три брата, принадлежавшие к этой семье, направляли эту кампанию, имея в виду привлечение на свою сторону Алидов, которые, несмотря на многочисленные неудачи, все еще обладали немалым религиозным и политическим влиянием. Благодаря прежде всего необычайно тонкой и умной пропагандистской деятельности Абу Муслима, активиста иранского происхождения, Аббасиды приобрели много сторонников среди населения Хорасана. Эта поддержка, несомненно, стала выражением политического недовольства, преобладавшего в этой провинции.

В 746 году в Хорасане началось восстание. Довольно скоро повстанцы под командованием Абу Муслима, задача которых облегчалась продолжающейся враждой между арабскими племенами, вынудили правителя Омейядов покинуть провинцию. В 749 году Абу Муслим вошел в Месопотамию, которая пребывала в разрухе, поскольку незадолго до этого была сценой гражданской войны и одновременно восстания хариджитов. Здесь на Большом Забе, левом притоке Тигра, 16–25 января 750 года состоялось решающее сражение. Оно завершилось поражением Марвана II, халифа с 745 года, храброго и неглупого человека, который был вынужден бежать через Сирию и Палестину в Египет, где в августе того же года встретил свой конец.

Тем временем настоящие, но доселе тайные лидеры кампании наконец появились – два брата, Абуль-Аббас и Абу Джафар аль-Мансур. Третий брат к тому времени уже умер. 23 ноября 749 года они приняли клятву верности своих подданных в Куфе, тем самым показав, что дом Аббасидов добился суверенитета. Алиды, уже давно утратившие надежды на победу своего дела, снова остались не у дел. Несмотря на симпатию, которой они пользовались у населения, в первую очередь в Медине, Месопотамии и Персии, и которая выражалась в систематических и временами весьма опасных восстаниях (как в 762 году), они так и не смоги изменить ход истории, поскольку в критические моменты им всегда не хватало компетентных лидеров. Хариджиты тоже все еще старались проявить свое влияние и даже имели некоторый успех в Кермане и Систане, но их значимость неуклонно уменьшалась, и они больше не представляли собой реальной опасности для государства. Не угрожали ему и Омейяды – Абуль-Аббас устроил безжалостную охоту на представителей прежнего правящего дома, и почти все они были уничтожены. Несколько верных Омейядам военачальников, особенно в городе Вазит в Южной Месопотамии, вскоре сдались, а поддерживавшая Омейядов религиозная партия (езиды), которая незадолго до этого сформировалась, не сумела добиться ничего, даже отдаленно напоминающего достижения ее противников – шиитов. Но одному отпрыску павшей династии все же удалось избежать общей судьбы. Его звали Абд ар-Рахман. В 755/756 году он добрался до Испании и основал там новую империю Омейядов, которая приняла блестящее культурное наследие двора Дамаска. Но такие далекие противники не могли быть угрозой для суверенитета Аббасидов, даже когда они впоследствии выдвинули претензии на халифат.

Победа Аббасидов привела к власти режим, который повсеместно отвечал требованиям современного общественного мнения. Это было доказано его долгой жизнью и тем, что когда он наконец в 1258 году был свергнут, то это оказалось, в отличие от судьбы Омейядов, не результатом внутреннего восстания. В противоположность Омейядам, Аббасиды признавали принцип, что общественная жизнь должна регулироваться исламом, даже если на практике они часто предоставляли делам идти своим чередом и сами нарушали многие наставления веры, к примеру запрет на употребление вина. Они в принципе приветствовали работу отдельных теологов, которые начали развивать и систематизировать закон ислама, в основном на основе реальных или мнимых традиций пророка. Более того, за исключением короткого периода при аль-Мамуне и его преемниках, они избегали вмешательства в теологические разногласия с суннитским исламом и были только против шиитов, хариджитов, карматов и других «еретиков» (хотя они не скрывали своей нелюбви к экстремистским суннитским тенденциям, таким как ханбалитский мазхаб). Эта, как правило, непредвзятая политика давала свободу развития разным суннитским религиозным движениям того времени: теологии в нескольких формах, мистицизму и его росту в дервишские ордена и, наконец, ортодоксально-мистическому компромиссу, оформленному аль-Газали. В отличие от христианства при Византийской империи, церковные советы которых исключали несториан, монофизитов и т. д., суннитский ислам при Аббасидах сохранял единство.

Таким образом, сунниты в целом могли считать государство Аббасидов «своим». Контраст между светской и духовной властью, который, благодаря христианской истории, всегда был очевиден для христианских умов и долго занимал западных теологов, стал явным для мусульман только в позднем Средневековье и в Новое время, когда мусульманские территории одна за другой стали попадать под немусульманское правление. Ликвидация колониального правления привела современных мусульман, особенно в Пакистане, к вопросу: «Что такое исламское государство?» Такой вопрос не мог возникнуть при Аббасидах. Это современная проблема, которую следует рассматривать в свете недавней мусульманской истории.

Возвышение Аббасидов привело к полному изменению системы. Контроль над преобразованием государства неизбежно оказался в руках тех, кто своей оппозицией прежнему правящему дому внес существенный вклад в исход восстания. С концом правления Омейядов был положен конец притязаниям Сирии и Дамаска на гегемонию в исламе. Аббасиды обосновались в Месопотамии и в 762 году начали строить новую столицу возле небольшой христианской деревушки под названием Багдад. Название, судя по всему, идет от персидского Baghdadh – «Дар Бога», но впервые упоминается еще в XVIII веке до н. э. Персы, всегда имевшие влияние в Месопотамии, теперь выступавшие как протагонисты движения Аббасидов, потребовали и получили равные права с другими мусульманами не только по статусу, но также в ведении государственных дел. Аббасиды с готовностью дали им это влияние, несмотря на наличие некоторых признаков обратного. Халиф аль-Мансур, вступивший в должность после ранней смерти своего брата Абуль-Аббаса ас-Саффаха (Проливший кровь, то есть кровь Омейядов), предательски убил Абу Муслима, настоящего организатора революции. Но его мотивом было недоверие к индивиду, ставшему слишком могущественным, а значит, опасным. Все больше официальных должностей, исполнительных и зависимых, переходило в руки персов, к примеру к семейству Бармакидов – визирей из Балха, первой «министерской» династии, обратившей на себя внимание в раннем Средневековье, которая вскоре приобрела почти абсолютную власть над подразделениями правительства. Так случилось, потому что халифы теперь все больше приобретали статус ранних персидских царей. Они окружали себя большим двором, созданным по образцу, предписанному старыми персидскими книгами церемоний, и все больше отдалялись от общения с подданными. Управление делами переходило к доверенному лицу – визирю[14]. Была тщательно разработана административная система персидской модели с отдельными департаментами (диванами) – армии, финансов, налогов, почтовой службы и провинций, – которая в IX и X веках совершенствовалась и усложнялась. Правительственные доходы и, в меньшей степени, расходы строго контролировались. Вскоре возникла разрушительная практика откупа налогов, при которой правительство получало большие, но эфемерные средства, а налогоплательщики подвергались необоснованным изъятиям со стороны концессионеров. Почтовая система, существовавшая с дней Ахеменидов, ее создавших, была реорганизована и дополнена службой почтовых голубей и сетью башен-семафоров, протянувшейся до Марокко. Ее провинциальные руководители были не только почтмейстерами, но также шпионами и инспекторами центрального правительства. Наконец, в это время появилась должность придворного палача. Этот функционер (неизвестный режиму Омейядов) довольно скоро оказался загружен работой. Он символизировал изменившиеся отношения между правителем и подданными. Подробная информация обо всем этом дошла до нас в рассказах о визирях и правительственных чиновниках, которые были отредактированы и опубликованы в последние десятилетия, давая яркую картину эры Аббасидов.

Эти перемены сломали могущество старой арабской аристократии. Ее вытеснение было настолько полным, что в уста халифа были вложены следующие слова: «Персы правили тысячелетие и не нуждались в нас (арабах) даже на день; мы правим век или два и не можем обойтись без них даже час». Другим симптомом было то, что персидская культура и персидский образ жизни с сопутствующей ему роскошью нашел путь ко двору халифов. Высокопоставленные чиновники и просто богатые люди строили великолепные, пышно украшенные дворцы. Средства для этой экстравагантной роскоши получались от торговли, которая постоянно расширялась, и Багдад стал ее центром. Из Басры, Сирафа и других морских портов мусульманская торговля достигала таких далеких земель, как Занзибар, Индия, Цейлон и Китай (где арабы приняли участие в мятеже в Кантоне еще в 738 году). Средиземноморская торговля тоже набирала силу. Ее вели защищенные иностранцы и также западные паломники, принося хорошие доходы и значительные таможенные сборы, которые регулировались чиновниками. Эта торговля, в свою очередь, помогла возродить многие известные восточные ремесла, которым нанесли вред завоевательные войны: производство египетского полотна, шерсти, папируса, персидского хлопка и ковров, сирийского стекла. Еще изготавливались духи и гончарные изделия. Все это привело к развитию не только утонченной роскоши с центром в Багдаде или Самарре, но также к развитию художественных стилей, имеющих идентичное общее направление во всех мусульманских землях. (Единообразие подчеркивалось и усиливалось определенными ограничениями, которые мы не будем обсуждать в рамках этой книги, – религиозные запреты сдерживали художественное творчество.) Добыча полезных ископаемых – помимо драгоценных металлов и камней – оставалась на весьма скромном уровне. Сырую нефть, к примеру, использовали главным образом для растираний – в древности считалось, что она обладает лечебными свойствами. Процветание увеличивало государственные доходы, однако многое оставлялось для личной инициативы. Согласно преобладавшему в те времена мнению, ночлежки и больницы, бани и гостиницы и даже строительство мостов являлись собственностью и ответственностью частных лиц, включая, по-видимому, фонды, основанные халифом как частным лицом. Таким образом, открывались возможности и для благотворительности (вакуфы – имущество, переданное лицами или государством для благотворительных или религиозных целей), и для капитальных вложений.

Благодаря экономическому процветанию создавались крупные состояния и быстро росли города. В городах управляли кади[15], мухтасибы[16], почтмейстеры и др. У них были очень широкие полномочия. Городского самоуправления в том виде, в каком оно существовало в греко-римской Античности, не было в мусульманский период (разве что в Испании). Ведущие семейства, особенно в провинциальных городах, имели большую свободу действий. Соседство нищеты, богатства и роскоши стало характерной чертой городов. Также мусульмане переняли некоторые части материальной культуры Античности: бани, пиршества (нередко с запрещенным вином), певицы, азартные игры, скачки и т. д. Относительно допустимости многих из этих вещей теологи вели долгие споры, но, даже если они приходили к заключению об их недопустимости, остановить их было невозможно. А по ряду вопросов разные правовые школы (мазхабы) имели разные мнения.

Мелкие торговцы и ремесленники, как правило, продавали свои товары, на которых, как в средневековой Европе, каждому ремеслу выделялась своя улица. Такие мелкие предприниматели группировались в гильдии (аснафы), которые выполняли и экономические, и социальные функции и служили для представления разных ремесел и профессий. Находясь под более или менее серьезным контролем мухтасибов, гильдии устанавливали «справедливые» цены, контролировали стандарты качества, регулировали ученичество и принимали новичков. Существовала тенденция превращения гильдий в охранников (ahdath – юношеские бригады), когда официальные власти проявляли слабость. Также они выполняли гуманитарные функции, в которых присоединялись и сливались с более поздними футувва. Параллельно с ними все более важную роль играли религиозные группы – мистики (суфии) с многочисленными последователями, а позднее – ордена дервишей. Явление, вероятно, имеет некоторую связь с исключением женщин (по крайней мере респектабельных женщин) из социальной жизни.

В другой области – мыслей и идей – также отчетливо прослеживалось персидское влияние. Религия Заратустры не исчезла, как и христианство, не оставив следа в исламе. Имелись центры сопротивления, такие как Йезд, Кирман и Фарс, где довольно многочисленные огнепоклонники долгое время удерживали оборону древнего персидского образа жизни. Хотя в 717 году много приверженцев старой веры мигрировало в Индию. Они осели в Гуджарате и Бомбее, где их потомки, парсы, сегодня занимают почетное место в обществе – по большей части это купцы. Но даже там, где зороастризм уступил место исламу, многие его идеи перекочевали в новую религию. Некоторые из них стали общепринятыми, к примеру пятикратная ежедневная молитва, а также некоторые ритуальные практики, популярные понятия, в основном касающиеся скверны и погребения. Другие зороастрийские концепции, хотя и не стали общепринятыми в исламе, не были оставлены без внимания иранскими мусульманами. В свое время они привели к образованию новых сект и к определенному брожению в ортодоксальном (суннитском) исламе. Вера в принцип света, исходящего от Бога и передаваемого разным людям, и в меньшей степени дуалистические идеи и верования в переселение душ стали отправными точками для новых гипотез. Такие идеи являлись древним наследием персидских и месопотамских земель и оказали влияние на разные гностические группы и доктрины зороастрийцев и манихейцев (и те и другие верили в дуализм, но расходились во мнениях относительно его источника). На этих основах возник целый ряд сект. В Хорасане в 776 году появился человек, ставший известным как аль-Муканна (пророк, скрытый покрывалом). Он носил покрывало, чтобы скрыть лицо. Его приверженцы утверждали, что на него трудно смотреть из-за исходящего от него сияющего света. Пророк свято чтил память убитого Абу Муслима, считал себя его воплощением и исполнителем того, что тот не успел. Он собрал большое число приверженцев среди персов, которые были недовольны последними мероприятиями политики Аббасидов, и был побежден только после долгой и отчаянной борьбы за собственный замок, где он, потерпев поражение, бросился в огонь. Из отдельных приверженцев этого человека, уцелевших сторонников маздакизма сасанидских времен и людей, недовольных экономической ситуацией, в Азербайджане в 816–817 годах сформировалась другая секта под руководством перса Бабака (Бабека). Члены секты называли себя хуррамитами (счастливыми). Некоторые принципы секты были коммунистическими, и в то же время они проповедовали относительную терпимость в отношении религии. Можно предположить, что в этом движении были национальное и социальное подводные течения, хотя в источниках ничего об этом не говорится. Хуррамиты легко нашли поддержку на Кавказе, и они представляли особенную опасность для халифов, потому что перерезали коммуникации с Востоком вдоль древнего Шелкового пути к югу от Каспийского моря. После долгой осады Бабак был вынужден покинуть свою горную крепость и бежать вместе с братом в Армению, откуда их экстрадировали. В 838 году они оба были казнены в Багдаде. Его победил тюркский принц (Афшин) Усрушаны (Уструшаны), что в Трансоксиане. Он был казнен в 840 году по обвинению в симпатии к магам (манихейцам?) и присвоении привилегий, традиционно принадлежавших правителю.

В этой активности персы давали выход своему нежеланию безусловно подчиниться арабским идеям. То же самое отношение нашло выражение в движении шуубия, к которому присоединились образованные люди, выступавшие за равенство и даже превосходство персидской культуры над арабской. Труды этой школы, долго вызывавшие яростную – и не только литературную – полемику, более или менее открыто делали логические выводы из изменившегося положения персов по отношению к государству халифов и оправдывали на теоретической основе практическое равенство статуса, который получили.

Перед лицом таких тенденций Аббасидам оставалось только твердо держаться ортодоксии, поскольку признание общественным мнением и одобрение теологами являлось самой надежной опорой режима. По необходимости они заботились о строгом выполнении своих религиозных обязанностей. Они регулярно вели пятничные молитвы и также оказывали влияние на развитие доктрины, поскольку формы, которые она обретала, не могли быть для них безразличными, если, конечно, они хотели сохранить свои привилегии. В отличие от шиитов, надежды которых они уничтожили, заняв трон, они поддерживали школу, которая, по их мнению, обладала верной традицией пророка и сохранила обычаи исламского сообщества (Ahl al-Sunnah wa’l-Jama’ah, отсюда общепринятое название сунниты). В то время как многие доктринальные вопросы (как те, что были подняты мурджиитами) оставались открытыми со времен Омейядов, самой главной текущей задачей было установление, или восстановление, законной традиции пророка как движущей силы их претензий. Это стало отправной точкой для мусульманской теологии, которой пришлось искать решение проблем, унаследованных от классической древности, а также от христианства. Именно пытливый дух персов приобщил к этим проблемам мусульманский мир.

В религиозной области влияние извне могло проникнуть только скрытно. С другой стороны, обширная область мирских наук получила весомый стимул от деятельности христианских (особенно несторианских) переводчиков с сирийского языка. В основном по этому каналу до мусульман дошли знания естественных наук, математики, астрономии, географии и медицины. В части медицины важный вклад внесла академия Джундишапура (Гондишапура), возникшая при Сасанидах, а также иудейские и христианские врачи. Когда не было преграды в виде религиозных санкций, приобретение новых знаний шло свободно. Получилось так, что арабы первыми передали средневековой Европе большую часть эллинистического наследия – в виде латинских переводов (выполненных главным образом в Испании и Южной Италии) арабских вариантов трудов Аристотеля, Евклида, Галена, Клавдия Птолемея и других. Также стимул был дан арабским литературным произведениям – искусству, которым широко занимались персы. (Вопрос, были ли аль-Фараби или Ибн Сина (Авиценна) тюрками или трансоксианскими персами, сейчас неразрешим, и представляется несущественным, в каком именно окружении они выросли.) Без эллинистической «закваски» в исламской культуре философия Якуба аль-Кинди или Ибн Рушда (Аверроэс) была бы немыслимой. Все эти вопросы относятся к истории мусульманской науки и арабской литературы, и мы не станем в них вдаваться. Упомянем только об одном обстоятельстве. Распространение производства бумаги (kaghidh) из льна снизило потребность в папирусе, который был очень дорогим. К концу X века потребность в папирусе исчезла полностью. Это стало возможным благодаря захвату арабами в сражении при Таласе в 751 году неких лиц, знакомых с китайскими методами производства бумаги. Они наладили производство в Персии, откуда оно распространилось по всем исламским землям.

В этот период, когда империя переживала важнейшие внутренние перемены, внешняя политика отошла на задний план. Борьба продолжалась в восточноримских марках Малой Азии и Армении, в Восточном Иране и Трансоксиане и на границе Балучи (Белуджи). Мусульманской власти на Крите и других островах Эгейского архипелага угрожали славяне, вытесненные из Испании. Вскоре увеличилась угроза со стороны Византии. Все эти события имели только временное и местное значение и обошлись без важных последствий.

Что касается ситуации внутри государства, Аббасиды достигли вершины славы. После халифа аль-Мансура (754–775) на трон взошел его сын аль-Махди (775–785), а его, в свою очередь, после короткого перерыва сменил его сын Гарун аль-Рашид (786–809), воспетый в легендах. Он – одна из главных фигур сокровищницы арабских, персидских и индийских легенд – Книги тысяча и одной ночи, которая начала создаваться именно в это время, но приняла современную форму только в XIV или XV веке в Египте. Правда, он, вероятно, не обладал такой важностью правителя, какой его наделили повествования, поскольку ему приписывали черты, принадлежавшие его преемникам и последователям.

Серьезный удар внутренней структуре империи был нанесен внезапным свержением талантливого и просвещенного визиря из Бармакидов в 803 году. Большинство членов семьи было заключено в тюрьму и лишено личного имущества. Конфискация (musadarah) стала обычной практикой в таких случаях. Информация о том, что Гарун установил дипломатические отношения с Карлом Великим, не упоминается в восточных источниках. Можно предположить, что, как это нередко бывало, группа странствующих купцов представилась официальным посольством ради более высоких доходов.

Гарун сделал очень опасный шаг, приняв халифат. Он пожелал разделить империю между своими сыновьями – аль-Амином и аль-Мамуном. Оба родились в 786/787 году, первый – от аббасидской принцессы, второй – от персидской рабыни, дав аль-Амину право надзора за делами второй половины империи. Но аль-Мамун оказался более внушительной личностью и, по-видимому, пользовался советами лучшего визиря. В любом случае он быстро освоился в восточной половине империи, которая была его долей и где происхождение матери помогло ему найти общий язык с иранцами. В 813 году он сумел устранить брата и после двух лет беспорядков перебрался в Багдад.

Представляется, что аль-Мамун был самым значительным правителем династии. Он был способный организатор, и ему вместе с его отцом Гаруном принадлежит заслуга создания эффективной административной системы. Тем не менее во время его правления появились тенденции, которым предстояло в будущем разрушить и администрацию, и единство государства. Самой серьезной был сепаратизм отдельных провинций. Связь с недоступным Кавказом становилась слабее, центробежные силы действовали в Персии, Аравии, Египте и Северной Африке и в меньшей степени – в Сирии и Северной Месопотамии. Чтобы понять перемены, имевшие место в следующие десятилетия, необходимо взглянуть на судьбу этих провинций.

Решение Гарун аль-Рашида отдать восточные территории империи аль-Мамуну было отчасти основано на понимании того, что персами невозможно управлять из Багдада. Принципы движения шуубия нашли применение в иранских требованиях не только равенства, но также самоуправления. Особенно это касалось географически изолированной провинции Хорасан. В последующие века этот регион и соседняя Трансоксиана стали главными центрами иранской культуры. Получению этой функции способствовала их важность еще при Сасанидах. В сложившихся обстоятельствах неудивительно, что интеллектуальное возрождение Ирана началось на Востоке. Более того, можно предположить, что после вторжения арабов и часто возникавших затем беспорядков – например, вследствие неоднократных притоков хариджитов – произошел сдвиг населения, в том смысле, что иранские обитатели Западной Персии были оттеснены на восток. В Хорасане и Трансоксиане иранцы, последовавшие примеру местной знати и принявшие суннитский ислам на сравнительно ранней стадии, влились в культурную и социальную жизнь государства халифов. Важная южная провинция Фарс, с другой стороны, стала центром интеллектуальной жизни намного позже, возможно, потому, что здесь, как и в удаленных регионах Юго-Западной Персии, зороастризм продержался дольше и испытал последнее возрождение уже в VIII и IX веках. Зороастрийские религиозные труды этого периода, конечно, не нашли места в исламской культуре, и сами верующие оказались изолированы от плодотворного процесса интеллектуального взаимодействия внутри страны. Поэтому они ничего не внесли в дальнейший рост персидского интеллекта, который теперь стал исламским по мироощущению. Еще одна вероятная причина заключается в том, что Фарс в это время слишком сильно пострадал от хариджитов и всевозможных беспорядков, чтобы развивать интеллектуальную жизнь. И наконец, раннее развитие шиитского ислама в центральной Персии, например в Куме, могло стать препятствием для активного общения с основной частью мусульманской цивилизации.

То, что персидская жизнь развивалась в своем направлении, – это факт, о котором аль-Мамун узнал от своей матери и вплотную познакомился с ним во время своего долгого пребывания на Востоке. Когда доверенный военачальник – Тахир, которого он назначил правителем, начал формировать отдельное государство в Хорасане и в 821 году перестал упоминать имя халифа в пятничной молитве – хутбе, тем самым объявив себя сувереном, аль-Мамун не выдвинул возражений. Это был самый мудрый курс, какой он мог выбрать. После смерти Тахира, имевшей место вскоре после этого, аль-Мамун подтвердил права его сына Талаха, который формально стал полномочным представителем халифа. Образовавшееся в Восточной Персии государство Тахиридов было первым по-настоящему независимым государственным образованием в Иране после арабского завоевания, не считая некоторых пограничных регионов на востоке (в современном Афганистане) и на южном берегу Каспия. Там династии местных правителей, многие из которых оставались враждебными исламу, еще держались благодаря недоступности своих регионов. Один из этих правителей, Мазияр, даже попытался совместно с Афшином воссоздать персидское зороастрийское государство на новой социальной (аграрной) базе, но потерпел неудачу (840).

Сдержанность аль-Мамуна по отношению к Тахиридам не была делом выбора. Прежде всего, было необходимо избежать столкновения между двумя силами, исход которого представлялся сомнительным, в то время как восстание хуррамитов еще продолжалось в Азербайджане, и Месопотамия тоже была охвачена беспорядками. Кроме того, брат Талаха Абд Аллах был главнокомандующим войсками халифа и занимал очень прочное положение. Багдад, по сути, был отдан ему на милость. (В 828 году он сменил брата в Хорасане.) Значение Тахиридов было чисто политическим. Это была первая масштабная группировка персов-мусульман на своей земле, которая перенаправляла энергию персов на их древнюю задачу – быть на страже шлюзовых ворот Центральной Азии. Эта династия не проводила никакой особенной культурной политики – для этого времена были слишком беспокойными. Только теперь удалось подавить последние восстания хариджитов в Хорасане. Кроме того, у Тахиридов появился опасный соперник в виде новой государственной структуры, которая начала формироваться на юге Восточной Персии – в Систане. В этом регионе тоже еще не был уничтожен хариджизм. Он даже приобрел некую социальную респектабельность, хотя, безусловно, не прервал связь с бандами грабителей. Местные жители приняли меры самообороны. Отличился Якуб ибн Лейс, начавший свою трудовую деятельность медником. Он добился такого успеха, что вскоре сумел собрать большую армию, которая, благодаря железной дисциплине, которую поддерживал ее лидер-пуританин, оказалась в высшей степени эффективной. Она несколько раз вторгалась в Фарс (869, 871, 875), постепенно захватила южную часть владений Тахиридов, например Герат в 867 году, и в конце концов в 873 году овладела их столицей Нишапуром, тем самым положив конец существованию государства. Но Якуб ибн Лейс не смог нанести поражение армии халифа и был разгромлен в 876 году у Багдада. Тем не менее правительство в Багдаде проявило готовность к компромиссу и формально признало de facto его власть. Но Якуб ибн Лейс умер раньше, чем было достигнуто окончательное понимание, – 4 июня 879 года. Его преемником стал его брат Амр, которому тоже в юности пришлось выполнять тяжелую работу. Он стал достойной сменой усопшего, чьей правой рукой всегда был. Однако впоследствии он не сумел сохранить многообещающую династию Саффаридов. Ему приходилось вести долгую изнурительную борьбу с другими претендентами на власть, и после свержения в 900 году Саманидами он был в 902 году казнен в Багдаде по приказу нового халифа.

Все эти обстоятельства, были они или нет по своей природе целесообразными, определенно не приветствовались халифатом, потому что необеспеченный двор в Багдаде получал намного меньше в виде дани и «подношений» от Персии, чем раньше от налогообложения и откупа налогов. И санкция халифа на такое развитие событий едва ли была дана охотно. События в Месопотамии были главной причиной того, что халифат, до недавнего времени такой могущественный, лишился жизненной энергии и превратился в марионетку в руках сменявших друг друга военных лидеров. Об этом следует поговорить подробнее.

Социальная трансформация, ставшая результатом свержения Омейядов, не только отстранила арабскую аристократию от контроля над государственными делами, но одновременно изменила состав вооруженных сил. Арабы не могли и, определенно, не хотели в одиночку нести бремя боевой готовности, каковы бы ни были перспективы добычи, когда они лишились ведущей роли в общественной жизни. Стала очевидной необходимость перестройки вооруженных сил государства на другой основе. Жители Месопотамии и также персы – в противоположность своим далеким предкам – в то время уже не демонстрировали военного мастерства; нечасто они делали это и после. Поэтому вопрос о формировании из них ядра армии даже не ставился. В Центральной Азии, однако, арабы столкнулись с тюрками и обнаружили, что они отличные солдаты, и как противники, и когда используются в мусульманских вооруженных силах после взятия в плен. В начале IX века правительство взялось за формирование регулярной тюркской армии, в которой через некоторое время появились тюркские офицеры. Таким образом, максимально использовались высокие военные качества тюрок (которые они сохранили по сей день), и одновременно вооруженные силы получали равную или даже лучшую замену арабским племенам. Перегруппировка была завершена к 833 году, когда были отменены выплаты и другие привилегии для арабов. Продолжением стало явление, которое неизбежно вызывается организованной иностранной наемной военной силой: возникла преторианская гвардия, как в Римской и других империях, которая тиранила местных жителей и довольно скоро низвела правителя до полной зависимости от своей воли, особенно когда после смерти аль-Мамуна тюрки стали влиять на выбор халифа. «Предводители правоверных» не играли почти никакой роли в политике в этом веке. Они ограничивались раздачей титулов и почетных одеяний – которые до XIX века были восточным эквивалентом знаков отличия и медалей – и теологическими диспутами. Тюрки им в этом не мешали. В сущности, ничего не изменилось, когда столица была перенесена из Багдада в Самарру, расположенную немного севернее. Столица империи находилась в этом городе с 838 до 883 года. Современники часто называли ее Surra man ra’a – «Услада глаз».

В это же время, одновременно с устранением старой арабской аристократии и, несомненно, под влиянием древних ближневосточных и персидских идей, которые прокладывали себе путь в Восточной Римской империи тоже, статус женщины в общественной жизни начал понижаться. Публичное появление певичек и актрис стало считаться скандальным, а замужние дамы все чаще оказывались сосланными в специальные помещения для женщин, гаремы, и теперь были вынуждены закрывать лица на публике. Одновременно в общую практику, даже у высших классов, вошло правило давать равный статус детям от рабынь, обычно имевших иностранное происхождение. Во всем этом видно другое проявление упадка, начавшегося при аль-Мамуне.

Следует описать еще одно: важность тюркских наемников повышал тот факт, что они использовались в операциях не только в провинциях, таких как Персия. Сама Месопотамия стала сценой опасных восстаний, что сделало этих преторианцев совершенно необходимыми. Хотя определенный компромисс был достигнут между двумя ведущими национальностями после установления режима Аббасидов и многие враждебные чувства были устранены, среди рабочих классов, в основном неарабского и неперсидского происхождения, частично сформированных коренным арамейским населением, возникли острые и разнообразные социальные противоречия. Они частично объяснялись исчезновением экономики домохозяйств и формированием вместо нее корпораций или гильдий ремесленников с коллективной ответственностью. Самой срочной проблемой была раса индийского происхождения, родственная цыганам, – джаты. Эти люди жили в северной части Месопотамии еще с доисламских (вероятно, сасанидских) времен. В последние годы халифата аль-Мамуна они начали опасное восстание, которое перерезало коммуникации между Багдадом и побережьем. Его удалось подавить только с большим трудом в 834/835 году. Джаты были вынуждены уехать.

Спустя несколько десятилетий, в 869 году, взбунтовались негры, работавшие на добыче соли в районе Басры. Их называли занджи (слово, родственное Занзибару). Их лидером был мнимый или настоящий Алид, который, однако, выступал за хариджитские, а не шиитские принципы и обещал своим сторонникам высокий социальный статус. Восстание распространилось широко и стало опасным. Город Басра несколько раз подвергался разграблениям и массовым убийствам, движение по всей Южной Месопотамии сократилось, территория вплоть до окраин Багдада стала небезопасной. Режим оказался под угрозой. Благодаря, однако, энергии регента Багдадского халифата аль-Муваффака, брата маловажного халифа, правившего в то время и одного из самых блестящих представителей дома Аббаса, занджи были остановлены у ворот Багдада и отброшены, а в августе 883 года – уничтожены в своем последнем, практически недоступном убежище среди болот низовьев Евфрата. Одна из причин большой длительности военных действий заключалась в том, что аль-Муваффак был вынужден одновременно вести оборонительную кампанию против Саффаридов, о которых говорилось ранее. Медник Якуб отказался – по религиозным мотивам – рассмотреть предложение занджей о союзе. Возможно, если бы он принял другое решение и вступил в союз с мятежными рабами, халифат Аббасидов мог в этот период пасть.

В духовном плане тоже империя испытывала немалые потрясения. Безусловная простота доктрин ортодоксального ислама не удовлетворяла образованные классы, в которые входило много недавно обращенных персов. Они хорошо знали учения своих предков и часто присоединялись к манихейцам. Даже когда продолжительные и активные гонения при халифах аль-Махди и аль-Мутаваккиле в 780–850 гг. заставили эту религию «уйти в подполье», манихейство продолжало существовать как тайная вера образованных людей. На этом фоне возникло новое религиозное движение, частично основанное на греческих идеях, но на самом деле исламское. Оно стремилось гармонизировать ислам высокими идеями о концепции Бога, преобладавшими среди образованных людей. Начав с предыдущих дискуссий об отношении божественного всемогущества и свободной воли человеческих индивидов, мутазилиты – так называли последователей этого движения – перешли к анализу учений пророка и составлению на их основе доктринальной системы. Хотя мнения мутазилитов следует изучать в рамках религиозной истории ислама, упомянуть об их подъеме в данном контексте необходимо, поскольку халифы вмешивались в противоречия между ними и ортодоксальным исламом.

Аль-Мамун заявил о своей благосклонности к взглядам мутазилитов и с энергичной поддержкой теологических групп, разделявших его точку зрения, преследовал их ортодоксальных оппонентов[17] с тем же рвением, с которым последние ранее преследовали первых. В течение нескольких десятилетий учения мутазилитов были официальной доктриной государства до 847 года, когда они были отвергнуты другим халифом, аль-Мутаваккилем, и заменены традиционными. Они постепенно утрачивали свою значимость и сегодня полностью исключены из официальной теологии ислама. Более или менее долго они продержались только в Центральной Азии – до XIII и даже XIV века. Они оказали существенное влияние на шиитские идеи. Египет, однако, где основная масса населения фактически никогда не была эллинизирована, не был затронут разногласиями. Вмешательство халифов в этот вопрос – еще одна причина упадка халифата, помимо внешних, внутренних и военных факторов. Их отношение поставило их в то же положение в рамках суннитской партии, которое раньше занимали в отношении шиитов и неисламских религий. (Хариджизм к этому времени утратил значение на Востоке.) Их больше не поддерживало все суннитское сообщество; они могли рассчитывать на поддержку только преобладавшей в то время школы мышления. Иными словами, религиозный авторитет халифов тоже пришел в упадок.

В этих обстоятельствах неудивительно, что сепаратистские тенденции и стремление к автономии быстро прогрессировали и в других частях империи Аббасидов, кроме восточных. На западе и юге духовные силы, никоим образом не суннитского характера, пришли в движение, расчищая путь для разрыва с Багдадским халифатом. Самыми важными среди них были шииты, которые, несмотря на подавление, сумели в предыдущем веке еще шире распространить свои доктрины среди населения. Их успех заставил халифа аль-Мамуна назвать своим преемником Алида – имама Али-ар-Рида, который, однако, через несколько лет умер – предположительно был отравлен. Халиф открыто выразил надежду, что такое решение привлечет на его сторону широкие слои шиитов.

Шиитское сообщество страдало от слабости на протяжении всей своей истории – и сегодня ситуация не изменилась. Оно имело тенденцию раскалываться на разные секты, занятые более или менее ожесточенной взаимной враждой. Это в какой-то мере является следствием шиитской теории, основанной на признании потомков пророка от брака его дочери Фатимы с халифом Али. Алиды уже тогда были чрезвычайно многочисленными. Неизбежно стали возникать споры, какой именно принц является законным преемником. Шииты никак не могли прийти к единому мнению по этому вопросу, столь важному для каждого из них. Все три основные группы, таким образом появившиеся, свято верили в существование некоего особого претендента, который живет в укрытии и прямо или через посредника подает знаки правоверным. Он ждет благоприятного момента – возможно, конца света, чтобы вернуться как эсхатологический спаситель и исполнитель воли Всевышнего на земле, чтобы собрать свою паству и обратить человечество, и мусульман и немусульман, в шиитскую веру. Что касается места имама, то есть потомка пророка, законно уполномоченного править, три главные шиитские секты разделились на пятеричников, семеричников и двунадесятников.

В политике раннего периода ислама двунадесятники играли небольшую роль, хотя число их приверженцев было весьма существенным. Возможно, причина заключается в том, что их претенденты, после того как покинули Медину, жили в безвестности в Багдаде или по соседству как «пенсионеры» халифа. Единственное исключение – эфемерный наследник престола, появившийся во время правления аль-Мамуна, – о нем мы говорили чуть раньше. Двенадцатый имам – о его существовании нет никаких свидетельств, кроме общего мнения шиитов, – скрылся, еще будучи ребенком, в некоем подвале в Самарре в 873 году и живет в сокрытии, как «Господин времени» (Сахиб аз-Заман). Он придет в конце времен, чтобы спасти мир, и поэтому его почитают и ему поклоняются все, кто в него верит. Это вероучение приобрело политическое значение только в недавние времена, прежде всего в Иране; в течение последних четырех с половиной веков эта страна и Ирак были оплотами двунадесятников.

В IX и X веках политическую важность имели пятеричники и семеричники. Из трех сект пятеричники были ближе всех к суннитам по убеждениям и самыми умеренными в политике. Главные требования к имаму, по их мнению, это доктринальные знания и политическая одаренность. Их называли зайдитами, по имени Алида Зайда, который восстал в Месопотамии в конце правления Омейядов и которого они считали пятым имамом (739). Их политические успехи были весьма скромными. К Южной Аравии, где аристократия, наследница древних цивилизаций минейцев и савеев, сохранила старую социальную структуру при исламе, зайдиты получили доступ, как посредники между враждующими партиями и между мусульманами и христианами, все еще остававшимися в районе Наджрана. На земле Йемена, которую древние называли Аравия Феликс (Аравия Плодородная), в 897 году было основано небольшое зайдитское государство. Оно стало основой зайдитского сообщества, которое сохранилось, несмотря на бесконечную борьбу с местными правителями, против Египта и халифов, и наконец завоевало независимость под властью имамов из семьи пророка. Принц Яхья, правивший с 1904 по 1948 год и получивший титул имама, выстоял против турок в 1905 году и далее, а в 1920 году добился признания официальной независимости страны. Еще одно государство было основано зайдитами в Табаристане, на южном берегу Каспийского моря, в 864 году; оно рухнуло после недолгой и беспокойной жизни в 928 году. Оно оставило заметный след в истории, поскольку завоевало регион для шиизма, так же как и для ислама вообще, в любой форме. Каспийский район стал центром шиитской идеологии в Иране, хотя в конечном счете на этой территории победила другая форма этой идеологии.

Что касается доктрины, шииты-семеричники были противоположностью зайдитам, а в плане политики они представляли собой самый радикальный и самый опасный тип шиизма. Их называли исмаилитами, по имени Алида Исмаила, которого они признавали седьмым имамом. (Двунадесятники считали его брата седьмым имамом и продолжателем законной линии.) Эта группа шиитов вскоре попала под влияние дуалистических и спекулятивных теорий и идеи, носивших отпечаток разных восточных вер, и в результате она приняла форму тайной секты. Ее члены посвящались в тайные знания в семь, впоследствии в девять стадий и (за исключением настоящих организаторов) оставались в неведении относительно структуры движения и даже личностей высших руководителей. Многие из них так и не были идентифицированы. Другой отличительной чертой исмаилитов было правило такия – то есть благоразумного сокрытия своей веры, особенно в опасные времена. Этот принцип в той или иной степени характерен для всех шиитов.

Движение исмаилитов, в свою очередь, раскололось на несколько отдельных ветвей. В основном причинами раскола были ссоры относительно претендентов. Так появилась очень странная секта, проникнутая даже больше, чем другие, гностическими теориями, философскими знаниями эллинистического происхождения, а также христианскими и мандейско-баптистскими идеями. Членов этой секты называли карматами, по имени их лидера, которого звали Хам-дан Кармат. (Имя Кармат – Qarmat – может быть арамейским словом, обозначающим «учитель тайных знаний».) Они создали собственное государство в удаленном регионе Аль-Бахрейн, на востоке Аравии, откуда они несколько десятилетий мешали проходу паломников в Мекку. В 930 году они вынесли черный камень Каабы из города, который длительное время сотрясали восстания – под флагами Алидов и других лидеров. Четверть века прошло, прежде чем камень удалось вернуть. Также они проникли в южную часть Месопотамии, пребывавшую в беспорядке после недавних восстаний джатов и занджей. Хотя они не выступали за какие-либо радикальные социальные реформы и в большой степени зависели от рабского труда, в период с 890 до 906 года они добавили халифату (который к этому времени снова вернулся в Багдад) серьезных трудностей. Одним из результатов их деятельности стало то, что в ходе следующего века (951–968) претенденты из Алидов смогли относительно легко стать хозяевами Центральной Аравии, в том числе священных городов. Они носили титул шерифов, и в целом их правление продолжалось больше двух веков.

Был еще один регион, в котором несуннитские независимые движения добились успеха. Это Северная Африка. Единственная страна, чьи сепаратистские тенденции были избавлены от сектантских противоречий, – Египет. Нильская долина, которую в VIII и X веках сотрясали коптские восстания, а также эпидемии чумы, осталась верной халифам и со временем восстановила свою экономику. Упадок производства папируса компенсировался возделыванием двух новых культур, привезенных арабами, риса и сахара. (Хлопок выращивали только в Персии, где он был исконной культурой.) Из-за отсутствия полезных ископаемых подавляющее большинство населения занималось сельским хозяйством. Снабжение продовольствием и налогообложение строго регулировались, о чем нам точно известно из множества сохранившихся записей. Правительственная монополия на пшеницу с огромными зернохранилищами обеспечивала питание жителей даже в голодные времена. В торговле использовались документы, аналогичные чекам и оборотным векселям. Администрацию возглавляли правители, которые после 750 года часто были аббасидскими принцами, а после 856 года – тюркскими военачальниками. Последние, однако, нередко предпочитали оставаться при дворе в Самарре или Багдаде, чтобы сохранить влияние, а в Египет направлять своих представителей. Один такой представитель, Ахмед, сын тюркского раба Тулуна, сумел так укрепиться на своем месте, что с 868 года и далее никогда не покидал свой пост, хотя его и призывали халиф и визирь. Он даже добился отзыва приставленного к нему чиновника-финансиста. Все еще признавая формальное главенство халифата – имя халифа упоминалось в пятничных молитвах, он управлял страной фактически независимо до самой своей смерти в 883 году. Мудрой налоговой политикой и армейскими реформами он принес стране процветание. Его сын Хумаравейх, несмотря на неудачи, сохранил плацдармы (необходимые Египту с древности), которые его отец занял в Палестине и Сирии, но после его внезапной смерти в Дамаске в Египте начались серьезные беспорядки из-за престолонаследия, и войска халифа в 905 году вернули контроль над Египтом.

Последующая судьба Египта определилась в Северной Африке. Противодействие берберов претензиям арабов на социальное и религиозное господство рано открыло дорогу к распространению хариджизма с его уравнительными тенденциями и привело к появлению нескольких недолговечных хариджитских государств, в том числе государства абадитов (ибадитов), которое продержалось 130 лет в Алжирских Атласских горах (761–908). Долина Мзаб в Северной Сахаре и территория Умана (Омана) в Аравии вместе с зависимым государством Занзибар остались пристанищем хариджизма до настоящего времени.

Более важную политическую роль играла династия Аглабидов. Из старой провинциальной столицы Кайруан и построенного рядом нового города Раккада они в начале IX века распространили свою власть на обширную территорию и только номинально признавали халифов в Багдаде. Их владения раскинулись далеко на запад, и они периодически имели стычки с испанскими Омейядами. Для будущего цивилизации самым важным деянием Аглабидов было завоевание Сицилии. Оно началось с захвата ими Палермо в 831 году. За следующие десятилетия они заняли треть острова и начали угрожать побережью Италии. Дважды – в 846 и 849 годах – они угрожали даже Риму. В Таранто и Бари они держались продолжительное время (между 841 и 915 годами).

В 875 году мусульмане взяли Сиракузы и, урегулировав свои внутренние разногласия, оставались хозяевами острова до 1060 года, когда его оккупировали норманны. Последние сто лет их правления были периодом мира и культурного развития – о нем писал историк Микеле Амари. Этот период на Сицилии открыл канал – более важным можно считать только канал через Испанию – для притока восточных и арабо-эллинистических интеллектуальных богатств в Западную Европу. Достаточно вспомнить географические труды и карту мира аль-Идриси, которую он посвятил королю Рожеру II. Старые административные механизмы также были переняты норманнами, и многие следы арабского века оставались очевидными даже во время правления Гогенштауфена – императора Фридриха II (1215–1250).

Шиитское движение в конечном счете подорвало и уничтожило власть Аглабидов в Северной Африке. Здесь тоже хариджизм был лишен своей роли главной оппозиционной партии ислама шиизмом, хотя впоследствии и шиизм не выдержал испытание временем. Движение возглавила династия, якобы происходившая от пророка и носившая имя его дочери, – Фатимиды. Сын ее основателя Убайдаллах, который, в свете некоторых исследований, был доверенным лицом имама, а не отпрыском священной семьи, прибыл в Северную Африку из Сирии в обстоятельствах, скрытых от нас тенденциозными легендами. С помощью берберского племени, которое он привлек на свою сторону, он сумел свергнуть Аглабидов и в 909 году обосноваться в их столице Раккаде. Вскоре после этого он основал новую столицу – Аль-Махдия – на побережье. Преодолев множество превратностей судьбы, он сумел укрепить свою власть и ликвидировать Идрисидов из Феса, другую шиитскую династию, правившую регионом Марокко с 800 года и ослабленную разделением владений между членами семьи. Власть испанских Омейядов осталась нетронутой.

Подъем Фатимидов создал новую ситуацию. Убежденные шииты-семеричники, они не признавали власти халифата Аббасидов, даже теоретически, но объявили себя обладателями законных прав на лидерство в исламском сообществе. Поскольку таковым было их отношение, они не могли довольствоваться своим положением в Северной Африке, но считали своим долгом думать о войне с узурпаторами-Аббасидами, в которой они должны были, если возможно, уничтожить последних и занять свое законное место халифов. Убайдаллах в 914 и 921 годах организовал нападение на долину Нила, которая после падения Тулунидов снова оказалась под прямым контролем халифов Аббасидов. На данный момент они не могли закрепиться в Египте и оставались в Северной Африке. Тем временем правитель Египта Мухаммед ибн Тугадж, потомок старых тюркских правителей Ферганы, с 935 года правил автономно и заставил багдадского халифа дать ему древний титул его семьи – Икшидид, тем самым отличив его от других провинциальных правителей. (Правители Египта в XIX веке по той же причине приняли титул Хедивы.) В 946 году он умер, и абиссинский евнух Кафур сначала правил как опекун двух его сыновей, а после их смерти стал полноправным правителем Египта.

Тем временем власть Фатимидов в Северной Африке существенно возросла. К 969 году четвертый «халиф» этого дома, аль-Муизз, набрал достаточно сил, чтобы мобилизовать армию, которая под командованием бывшего греческого раба[18] в том же году завоевала весь Египет, почти не встретив сопротивления. В момент триумфа фатимидский правитель построил новую столицу рядом с тем местом, которое прежде занимал древний Вавилон египетский, а позже – Фустат, и назвал его именем Марса, планеты победы, – Аль-Кахирах (Каир). Здесь он в то же самое время основал школу аль-Азхар как центр распространения исмаилитской веры в Египте и на Ближнем Востоке, а также Дар аль-Ильм – своего рода академию. Египет, таким образом, окончательно отделился от прежней, хотя и номинальной, лояльности халифату Аббасидов и восстановил свою независимую государственность. Фатимиды, с другой стороны, никогда не получали минимальную возможность уничтожить правителей Багдада, пусть даже они продолжали религиозное и политическое наступление на них, и на короткий период в следующем веке получали номинальное признание в Месопотамии.

Завоевание Фатимидами Египта восстановило положение дел, существовавшее на протяжении всей Античности до арабских завоеваний, с немногочисленными короткими исключениями, такими как Ахеменидский период. Речь идет о том, что Месопотамский регион (как правило, политически объединенный с Персией) и Нильская долина являлись отдельными политическими образованиями. На протяжении пяти с половиной веков – до османского завоевания 1517 года – это положение дел определяло политическую картину Ближнего Востока. Пространственная взаимосвязь двух регионов такова, что трения не могли не возникнуть. Если Месопотамия и Нильская равнина сталкивались друг с другом как два независимых государства, они никогда не могли договориться относительно обладания Палестиной и Сирией. Оба считали эти страны необходимым glacis для своей обороны[19]. Иными словами, что бы ни происходило в следующих столетиях, как и в Античности, процесс принимал три формы, определенные указанными выше геополитическими факторами. Сирия становилась внешним бастионом или Месопотамии, или Египта, или был возможен третий вариант: Месопотамия и Египет достигали равновесия, и тогда Сирия становилась в большей или меньшей степени независимой и почти неизбежно распадалась на несколько мелких княжеств. В Средние века, как и в древности, и в Новое время, занятие Сирией одного из трех альтернативных положений зависело от распределения сил во всем регионе Ближний Восток – Египет, равно как и от того, кто имел перевес, Месопотамия или Египет.

Положение обеих стран в X и XI веках станет более понятным, если учесть два аспекта: во-первых – события в Месопотамии в то время, когда внешние территории, как уже говорилось, становились автономными, во-вторых – баланс сил между Месопотамией и Египтом. Эволюция халифата была прослежена до того момента в IX веке, когда было подавлено повстанческое движение (занджи 883, карматы 906) и власть Аббасидов вернула некоторую важность. Восстановление произошло в первую очередь благодаря энергичному лидерству регента аль-Муваффака и оказалось недолгим. Положение отдельных халифов (которых бесполезно называть поименно) утратило какое-либо значение из-за постоянных дворцовых переворотов и армейских восстаний в пользу то одного, то другого претендента. Реальная власть принадлежала сначала визирям. Они часто менялись, и их подчиненные менялись вместе с ними. Но иногда им удавалось продержаться довольно долго, создать династию и передать должность родственнику. Одна из таких семей – Ибн аль-Фурат, земли которой простирались до Персии и Трансоксианы. Практика выделения фьефов военным, вместо платы, стала обычной в X веке, и в результате у остатков империи возможность распределять земельную собственность ускользнула из рук правителей, и их денежные доходы существенно упали. Вскоре положение и влияние визирей в общественной жизни перешло к военачальникам, которые после 936 года стали носить титул эмир аль-Умара (главный эмир). Период прекрасно описан в трудах Альфреда фон Кремера и Адама Меца. Кроме того, до нас дошли многочисленные ранние рассказы о визирях и правительственных должностях (Хилал ас-Саби, ас-Сули, Ибн Джахшияри и др.). Литературная активность в Багдаде в самых разных областях была очень велика. Каталог (Фихрист), составленный в 987 году Ибн ан-Надимом, дает представление об изобилии и разнообразии существовавших в то время литературных форм.

Политическая нестабильность была не единственным фактором, тревожившим общественную жизнь Месопотамии в этот период. Теологические противоречия, разумеется, не были ликвидированы подавлением мутазилитов. Порожденные этой школой мысли продолжали развиваться и оказывать влияние. Самым важным последствием была попытка аль-Ашари (умер в 941 году) применить диалектические методы, использованные мутазилитами, и некоторые их тезисы к задаче создания интеллектуальных рамок для ортодоксальной теологии. Эта инициатива сначала навлекла на него враждебные нападки, но в следующие десятилетия его система была принята и стала неотъемлемой частью ортодоксальной доктрины. На широкие народные массы больше повлиял рост мистицизма, достигший высшей точки в IX и X веках. Мистик (суфий) аль-Халладж был казнен в 922 году. Более подробную информацию об этих проблемах можно найти в трудах по религиозной истории ислама.

В период внутренней и внешней нестабильности Западная Персия после падения Саффаридов в течение полувека была сценой беспорядочной борьбы разных партий, в которой прославился принц Табаристана Мардавидж. Он открыто стремился, как Мазиар раньше, восстановить зороастрийскую персидскую цивилизацию и к 928 году собрал большие силы. Но его убийство в 935 году положило конец этим попыткам, поскольку его брат Вашмгир не разделял его точку зрения. Теперь крупные силы собрались вокруг шиитской семьи, происходившей из региона Дайлам (ныне Гилям), что на южном побережье Каспийского моря, которая захватила Кередж (к югу от Хамадана) и Исфахан и с 932–934 годов с этих баз вела экспансию. Под ее контроль вскоре перешли Рей и Шираз, и, когда беспорядки в Багдаде, вызванные голодом, достигли высшей точки, Ахмед Буид (Бувейх – семейное имя) решил вторгнуться в Месопотамию. Багдад был занят в декабре 945 года. Это создало уникальную ситуацию, и не потому, что завоеватель присвоил себе власть, став главным эмиром, – эта практика была нормальной. Дело в том, что персидский шиит стал править в государстве халифов, предводителей правоверных суннитов. Буиды оставались сильными в первом поколении, потому что Ахмед, завоеватель Багдада и бывший правитель Кирмана, ладил со своими братьями. Халиф, согласно установившейся в подобных случаях практике, даровал ему титул Муизз ад-Даула (сторонник империи). А после того, как он отбил нападение саманидов Хорасана, а затем подавил, умиротворил и исламизировал пограничные регионы Кирман и Балучистан (Белуджистан), никто в Иране не мог серьезно оспаривать его власть.

После смерти трех братьев их преемники не смогли наладить между собой приемлемые отношения. Между ними начались войны, которые не привели к краху власти Буидов лишь потому, что один из них, Адуд ад-Даула, пришедший к власти в 949 году и бывший, вероятно, самым выдающимся представителем своего рода, сумел в 976 году разгромить своих соперников и сосредоточить в своих руках все наследство.

Но после его смерти в 983 году государство Буидов распалось. На его месте возникло несколько мелких княжеств. В 1029 году восточная часть их была завоевана Газневидами, а остальная территория до 1055 года покорилась сельджукам.

Ввиду сильных проблем, вызванных внутренними раздорами, у Буидов не было времени защищать империю против внешних врагов. В период их господства государство халифов не имело прямых контактов с немусульманскими землями. Византийскую границу с 890 года удерживали Хамданиды, по происхождению арабы-бедуины, создавшие династическую власть в городах Мардин и Мосул. Их отношения с халифатом были разными. Хамданид Хасан, пришедший к власти в 929 году, покорил все Северную Месопотамию и Северную Сирию и вынудил халифа признать его власть и даровать ему титул Насир ад-Даула, под которым он известен в истории. Но Буиды после 945 года смогли заставить его признать их власть сюзерена. В 968 году он был смещен одним из своих родственников, которого смертельно оскорбил деспотической тиранией. Он также разорил подданных непомерными налогами. Спустя одиннадцать лет его потомкам пришлось полностью покориться Буидам, и в 990 году они были вытеснены другим правящим семейством – Укайлидами. Последние продержались до 1066 года.

Брат Насира ад-Даулы – Саиф ад-Даула – преуспевал в Северной Сирии. Его резиденция находилась в Алеппо. Он отличился как защитник веры в войне против Восточной Римской империи. Она заключалась, как и в прежние времена, в ежегодных вторжениях-набегах, которые назывались разья (от арабского слова «газва»). Их вели профессиональные пограничные войска гази, а с византийской стороны – акриты. При грамотном командовании они были способны на многое. Чтобы обезопасить свой тыл, Саиф ад-Даула после первоначальных разногласий объединился с Икшидидами Египта. Ему это было необходимо, поскольку в этот период Восточная Римская империя снова активизировалась и нанесла ему много поражений (в 931–940 годах и после 949 года). В 962–963 годах восточные римляне на короткое время даже заняли его столицу – Алеппо – кроме крепости. Тем не менее Саиф ад-Даула в целом сумел сохранить свою территорию, хотя на армянской границе противнику удалось изрядно потеснить ислам. В это время Крит и Кипр после полутора веков исламского господства также стали византийскими. Это произошло в 961 и 965 годах соответственно.

После смерти Саифа ад-Даулы его сын Сад ад-Даула столкнулся с очень тяжелой ситуацией, которую не мог смягчить даже союз с недавно пришедшими в Египте к власти Фатимидами и провозглашение ради этого исмаилитской веры. В том же 969 году, когда последние вторглись в долину Нила, византийцы захватили Антиохию, а затем – Алеппо. Сад ад-Даула был вынужден объявить себя вассалом византийцев и уступить им города Антиохия и Лаодикея с береговой территорией, протянувшейся почти до Триполи. Вторгнувшись в Палестину, что оказалось лишь мимолетным эпизодом, восточноримский император Иоанн Цимисхий подошел к воротам Иерусалима. Династия Хамданидов была настолько ослаблена этими неудачами, что ее сместил в 1002 году майордом и тоже покорился Фатимидам.

Хамданиды были покровителями искусства и науки. Поэт аль-Мутаннаби, одна из последних великих фигур классической арабской литературы, и философ аль-Фараби, автор «Утопии», сторонник превосходства философии над религиозными откровениями, много лет жили и творили при их дворе.

Если Хамданиды всячески поддерживали интеллектуальную жизнь арабов, Буиды не делали того же для персов. Их больше интересовало укрепление собственного политического положения, а будучи членами иранского племени, едва ли находившегося на высоком уровне цивилизации, дайламитов, они не проявляли интереса ни к чему, кроме военных вопросов[20]. Другое объяснение может заключаться в том, что условия в Восточной Персии оставались неблагоприятными для роста новой цивилизации, и вовсе не по счастливой случайности возрождение персидской культуры началось в саманидском Хорасане и Трансоксиане.

Саманиды, взявшие свое имя от названия деревни, что недалеко от Балха, были отпрысками старой персидской священнической семьи. Они приобрели влияние в первой половине IX века, управляя провинциями для Тахиридов, а иногда и для халифов в южной части Ирана, в основном в Хорасане, но также в Трансоксиане – в Самарканде и Бухаре. Влияние семьи резко возросло, когда четыре брата добились высоких административных постов в регионе. Самым значительным из них был Ахмед, правитель Трансоксианы, а его сын Наср стал автономным принцем (эмиром) после 874/875 года, когда Тахириды были свергнуты Саффаридами. Хотя Саманиды номинально признавали власть багдадских халифов, им, как и халифам, нужна была помощь против угрозы Саффаридов. В 903 году брат и преемник Насра Исмаил (892–907) практически уничтожил Саффаридов, которые оказались неспособны к сопротивлению на чужой территории – только у себя дома, в Систане, где долго оставались местной династией. Управление большей частью Ирана, формально подчинявшейся халифам, на несколько десятилетий перешло к Саманидам. Потом начался подъем Буидов на западе.

Государство Саманидов, включившее Хорасан и Трансоксиану, а на время – также Систан и Кирман, Джурджан, Табаристан и Рей, имело большую историческую важность в целом ряде аспектов. Соединение Восточной Персии с пограничными землями Туркестана надежно защищало населенный иранцами регион от вторжений тюрков. В то же время последние были открыты параллельному влиянию исламской религии и персидской культуры, которые подготавливали почву для включения массы тюрок Центральной Азии в ближневосточную мусульманскую цивилизацию. А эта цивилизация, которую еще не поколебало внешнее давление, в этот период достигла совершенства. Достижения цивилизации Саманидов были бы невозможны, если бы их государство не являлось центром персидского национального возрождения.

Уже говорилось о том, что Северо-Восточный Иран стал основным местом сбора национальных и культурных сил страны, и это положение всячески поддерживалось домом Саманидов. Кроме того, в Восточном Иране социальная структура изменилась мало – или не изменилась вообще. Сохранилось ведущее положение местной знати, и в этой среде национальные традиции, которые эта знать тщательно сберегала, остались живы, особенно в искусстве и легендах о королях. Это положение не изменилось при Саманидах, которые твердо поддерживали существующий социальный порядок. Они дали провинциям Ирана новую эру мира и безопасности и позволили персидскому интеллекту вернуть утраченную силу и развиваться дальше. При их дворе жил и творил Рудаки, первый значительный поэт, писавший на современном персидском языке, а также Балами, который в 963 году завершил персидский вариант объемных анналов аль-Табари (839–923). Там же были выполнены работы аль-Джайхани (около 900 года), который много сделал для подъема географии и оформления этой отрасли знаний в науку. До этого дело не шло дальше руководств для почты и других правительственных служб. Теперь же географические труды стали особой и очень ценной частью исламской литературы. Для научных, так же как и теологических и философских трудов, таких как работы Ибн Сины (Авиценны), еще долго использовался арабский язык, статус которого был сравним со статусом латыни в средневековой Западной Европе.

Службу, которую сослужили Саманиды, продвинувшие науку и персидскую поэзию, невозможно переоценить. В ее основе лежат стабильная экономика и огромное внимание к сельскому хозяйству, которое, учитывая необходимость тщательного поддержания обширной ирригационной системы, было особенно уязвимо в случае беспорядков[21]. Политика Саманидов, каковы бы ни были ее достоинства, безусловно, ограничивалась этим обстоятельством. Вскоре после смерти Насра II в 943 году – это был самый выдающийся представитель семейства – начались внутренние проблемы. Знать становилась неуправляемой, тюркские военные устраивали заговоры, объединившись с недовольными элементами внутри государства. Иногда они даже привлекали на свою сторону карлуков – могущественный тюркский народ, который начиная с 840 года постепенно продвигался с Тянь-Шаня, и быстро возвышающуюся династию Караханидов. Организация последней была основана на множестве соседствующих правителей, каждый из которых имел свои функции и титул. Это напоминало разделение функций и территорий между одновременно действующими августами и цезарями в реконструкции поздней Римской империи при Диоклетиане и его преемниках. Недавние исследования впервые пролили свет на конституцию, социальную структуру и титулы Караханидов. К трудностям Саманидов добавились конфликты между членами семьи. Правления Мансура I (961–976) и Нуха (976–977) были заняты этими конфликтами, а также борьбой против недовольных кланов знати. Не видя никаких других способов справиться с многочисленными опасностями, саманидский правитель призвал на помощь «султана» Себуктигина и его сына Махмуда, тюркских солдат, рабов по происхождению, которые возвысились и пришли к власти во второй половине X века и управляли территорией современного Афганистана на границе с Индией с резиденцией в Газни. (Термин «султан» – на самом деле абстрактное имя существительное, означающее суверенную власть, – начал употребляться в X веке для обозначения правителей.) Саманиды получили помощь, в которой нуждались, но их помощники не действовали безвозмездно. Они потребовали и получили у Саманидов ряд провинций и наконец в 999 году сместили их. Саманидские территории к югу от Оксуса объединились в новое государство Газневидов, а Трансоксиана стала частью сферы влияния Караханидов.

Разрушение государства Саманидов не было таким сильным ударом для возрождающейся Персии, как можно было опасаться. Уже говорилось, что режим Саманидов внес большой вклад в распространение иранского интеллектуального наследства и мусульманской религии среди тюрок. В культурной области династия Газневидов (так стали именоваться потомки Себуктигина, по названию своей столицы) в основном продолжила выполнять задачи, унаследованные ими от Саманидов. В религиозной сфере они оказались пылкими проводниками ортодоксальной суннитской идеологии. Все тюрки (за исключением жителей Азербайджана, где преобладало персидское влияние) остались суннитами до сегодняшнего дня, с презрением отвергая мелкие шиитские движения, которые в редких случаях возникали среди них. В этом отношении они были противоположностью персам, от которых получили свою культуру.

Отчасти в результате жесткой ортодоксии тюрки не слишком ценили древние доисламские традиции персов. Поэтому едва ли может вызвать удивление история о скупой награде, которую Махмуд Газневи, преемник Себуктигина с 997 года, удивительно талантливый и в высшей степени энергичный военный и политический лидер, посчитал целесообразным дать выдающемуся иранскому поэту. Под покровительством Махмуда персидский национальный эпос – одно из величайших произведений мировой литературы – обрел форму и стал Шахнаме (Книга царей). После преждевременной смерти другого поэта, которому принадлежит около 1000 стихов, книгу продолжил Абулькасим Мансур, которого персы называли Фирдоуси («из рая») – то ли по месту его рождения в Фирдаусе, недалеко от Туса, то ли за поэтические достижения, доподлинно это неизвестно. Он жил с 934 или 939 года до примерно 1020 года. Утверждают, что за каждый стих Махмуд пообещал ему золотую монету, но, когда работа была закончена, он дал ему только серебряную монету. В общем-то, у него были для этого основания, поскольку количество стихов достигло 20 000 и выплата обещанной суммы проделала бы слишком большую брешь в государственном бюджете. Кроме того, он, несомненно, видел недостатки, а его тюрки не нашли вообще ничего привлекательного в полном отсутствии исламских понятий в эпосе, состоящем из одних только легенд, столь дорогих персидскому сердцу. Последние исследования показали, что Фирдоуси черпал материал из Книги царей древних персов, известной по арабским вариантам Ибн аль-Макаффы и ас-Саалиби. Поэма описывает идеализированную легендами историю персов до ислама, ее герои – зороастрицы и сасаниды. В лингвистическом отношении она указывает на окончательное возвышение современного персидского языка до уровня языка культурного общения в рамках ислама. Со времен Фирдоуси и далее интеллектуальная продукция на этом языке появлялась постоянно, хотя арабское влияние ощущалось, особенно на словарный запас, до недавнего времени.

Махмуд также покровительствовал другим литературным талантам, к примеру знаменитому путешественнику и исследователю аль-Бируни, чьи индийские исследования представляют особый интерес. Сам он увлеченно украшал свою столицу Газни (на востоке современного Афганистана).

Махмуд заботился о военной экспансии своих владений и, значит, распространении ислама. Борьба шла с тюрками Караханидами, которые только постепенно принимали ислам и являлись хозяевами трансоксианской части наследия Саманидов, но она никогда не была масштабной. Завоевание некоторых буидских регионов в центральной части Персии в 1028 году, когда принц из Буидов был взят в плен, не привело к серьезным осложнениям. И Махмуд смог сконцентрировать внимание на кампаниях в Индии. Ислам проник в страну еще в 711 году, но пока не преуспел. Он серьезно продвинулся вперед в результате почти ежегодных кампаний Махмуда в Пенджабе. Кроме этой провинции и Мултана, под власть Газневидов перешли части Гуджарата. В индийском городе Лахор династия просуществовала полторы сотни лет. А в Персии ее власть рухнула.

Коллапс произошел вскоре после смерти Махмуда в 1030 году. Один из его сыновей, Масуд, свергнув брата, которого отец назначил своим преемником, правил вполне эффективно, пока не был убит в 1041 году. Во время его правления началась вражда с тюрками-огузами (в арабском произношении – туркменскими племенами), которые около 970 года пришли из современного Казахстана в Бухару. Это были сельджуки – отпрыски тюркских племен, носивших такое же название. (Арабский термин «сельджук» обычно применяется в исламских, а отсюда и в западных трудах, к потомкам и к эпонимическому предку.) В Бухаре их влияние росло вместе с влиянием Караханидов. Основателями их могущества стали братья Тугрил (Тогрул) – бек Мухаммед и Чагри-бек Дауд, которые поделили владения между принцами правящего дома, согласно тем же феодальным и иерархическим принципам, которые были приняты в других тюркских племенах, к примеру у Караханидов. В решающем сражении при Данданакане в 1040 году два брата отобрали Хорасан у Газневида Масуда и вскоре изгнали его потомков, которые были ослаблены семейной ссорой. Они также серией быстрых побед заняли центр и запад Персии, вытеснили Буидов, которые до тех пор контролировали этот район, не пуская в него газневидов, утвердились в Исфахане и в 1055 году уничтожили 110-летнюю гегемонию Буидов над халифатом. Вероятно, это приветствовалось халифами, несмотря на их беспомощность, потому что сельджуки были суннитами, и, таким образом, был положен конец парадоксальной ситуации, когда халифат де-факто контролировали шииты. Тюркский военный на службе у последнего Буида по имени аль-Басасири отдал себя под власть Фатимидов Египта и попытался сопротивляться, но скоро от него избавились (1060).

После двух веков неразберихи сельджукский режим снова принес в восточную часть империи халифов единую администрацию, твердо объединившую иранские земли с Месопотамией. К ним была добавлена и Северная Сирия – ее египетские правители были изгнаны в течение следующих десятилетий. Империя была поделена между принцами сельджукского дома, но это не было опасным, поскольку старшие были сильными людьми. Таковым, безусловно, были Тугрил-бек и его племянник и преемник Алп Арслан (1063–1072). Сельджуки поддерживали порядок на землях, которыми правили. Любые местные беспорядки, вроде тех, что систематически повторялись в предыдущем столетии, решительно подавлялись. Общественная безопасность была восстановлена, администрация являлась упорядоченной, налогообложение было квалифицированным, и, главное, всячески поощрялась интеллектуальная жизнь. В твердом проведении этих политических линий большая заслуга принадлежала визирю Низаму аль-Мульку, одному из самых выдающихся государственных деятелей средневекового мусульманского Востока. Его административные таланты нашли выражение в том, что можно назвать «Учебным пособием идеального государственного деятеля» – Сиасет-наме. Ее приписывают Мульку, но, вероятнее всего, не он ее настоящий автор. Низам аль-Мульк продолжал трудиться при сельджукском эмире Малик Шахе (1072–1092), который стал преемником своего убитого отца Алп Арслана, будучи еще ребенком, и, несмотря на определенные усилия, не смог избежать влияния столь выдающейся личности.

Исламская наука многим обязана благосклонности, которую испытывал к ней этот визирь. Он спонсировал строительство обсерватории[22] и нескольких школ – медресе, вероятно, по образцу институтов, существовавших на восточных территориях. Речь идет о буддистских вихарах. Самым известным и важным было медресе Низамия в Багдаде, задуманное как центр суннитской учености, в противоположность шиитской школе аль-Азхар в Каире. Обучение в Низамии было основано на идеях аль-Ашари, которые, в конце концов, одержали верх, и все остальные стали считать более или менее еретическими.

В этой школе преподавал последний из величайших теологов ислама аль-Газзали (1058–1111). Уроженец Хорасана, он начал профессиональную деятельность в Нишапуре и в начале карьеры активно защищал ашаритские принципы, создав несколько блестящих работ. Затем, приобретя определенный жизненный опыт, он начал нападки на идеи исмаилитов и шиитов и обратился к изучению исламского мистицизма. На основании этого изучения он пришел к выводу, что цель мистика полностью соответствует доктринам ислама и интуиция мистика имеет право на место в теологической системе Сунны. И последние годы своей недолгой жизни он посвятил поддержке интеграции мистицизма суфиев в исламскую доктринальную структуру. Его идея была изложена настолько ярко и наглядно, что вызвала всеобщее одобрение.

Помимо поддержки теологии и точных наук, сельджуки и их эмиры проводили активную внешнюю политику. Их главное достижение заключается в том, что они навсегда преодолели византийскую линию обороны против ислама в Малой Азии. Уже говорилось о сражениях, которые постоянно велись на этом фронте на протяжении столетий, и о продвижении в северо-восточном направлении восточно-римской границы в середине X века до верховьев Евфрата. Сельджуки не только остановили это продвижение, но и изменили его направление в пользу ислама. После многих лет военных столкновений, преодолев армянское сопротивление, Алп Арслан одержал верх в решающем сражении при Манцикерте, что к северу от озера Ван. Это произошло 26 августа 1071 года. Эта победа имела далекоидущие последствия не только для ближневосточной, но также и для мировой истории. Восточноримская армия была разбита, а император Роман Диоген попал в плен. Малая Азия оказалась открытой для мусульманских набегов. Отряды мусульман проникли до Эгейского моря и взяли под контроль всю центральную и восточную часть полуострова. В большой степени он был навсегда потерян для византийцев и христианского дела. Год 1071 положил начало «тюркификации» Малой Азии. Он же считается годом, когда были заложены основы тюркского (но не османского) государства в Анатолии.

Сельджукам необходимо было удерживать второй фронт, проходивший по границе империи Фатимидов. Вспомним, что Фатимиды принадлежали к исмаилитской ветви шиизма, и, считая себя хранителями тайных знаний, они стали пропагандировать свою веру в других землях. В Египте, несмотря на немалые усилия, они не распространили ее широко. Основная масса населения оставалась суннитской. Временами Фатимиды проявляли благосклонность к коптам, которые теперь отличались только религией от своих мусульманских собратьев. В XI и XII веках первые почти полностью отказались от коптского языка, перейдя на арабский, как уже давно поступали последние, ввиду большого числа смешанных браков с арабами. Фатимиды не проводили какой-либо последовательной политики в пользу коптов, и, значит, косвенно, во вред суннитского элемента, служащие низшего и среднего звена были в основном христиане с примесью иудеев. Они считались незаменимыми на административных должностях, необычайно аккуратно вели записи (некоторые дошедшие до нас учетные книги датируются XI веком). Была четко налажена работа в ирригационном департаменте, где глубокие знания вопроса были жизненно важны, и в департаменте налогов.

Как и при предыдущем режиме, удалось избежать разрыва с методами прошлого, всегда гибельного для древней речной цивилизации. Даже интеграция прежних районов в провинции, имевшая место при Фатимидах, прошла поэтапно. Мамлюки в Египте и монголы в Месопотамии позволили разрушить ирригационные системы и тем самым принесли долговременную экономическую разруху на эти земли. Военная организация была изолирована от гражданских служб и всегда оставалась только в руках мусульман.

Правление третьего Фатимида в Египте, аль-Хакима (996–1021), было временем тревожным. В высшей степени капризный и раздражительный человек, с годами повредившийся рассудком, этот правитель во всех своих делах бросался из одной крайности в другую. Он то собирал вокруг себя ученых (среди которых был знаменитый математик Ибн аль-Хайсам) и осыпал их милостями, то бросал их всех в тюрьму. Христиан он то преследовал, то проявлял к ним всяческую благосклонность. Он то разрешал самое безудержное распутство, то стремился восстановить общественную мораль строгими законами. Он все больше склонялся к экстремальному исмаилизму и со временем стал считать себя живым воплощением высшего существа. В конце концов он объявил себя таковым. Это вызвало отвращение у монотеистичных египтян, твердых сторонников суннизма. Но в Сирии, которой тогда владели Фатимиды, где языческие идеи еще были живы, во всяком случае в удаленных горных областях, еще были люди, готовые признать такое обожествление. Группа племен с юга Сирии была привлечена деяниями аль-Хакима и по наущению миссионера аль-Дарази объединилась в сообщество друзов (по имени миссионера), сделав обожествление аль-Хакима центральным пунктом своей доктрины. Этому, вероятно, помогло таинственное и так никогда не получившее объяснения исчезновение последнего в 1021 году. Сообщество друзов, которое не помещало ни Мухаммеда, ни Али в центр своей доктрины спасения, едва ли может считаться мусульманским. К тому же оно приняло некоторые древние языческие традиции. Оно сохранилось до сегодняшнего дня как обособленное сообщество, возможно, отчасти потому, что изначально являлось остатком какого-то древнего национального образования.

Это лишь один пример того, как Сирия постепенно превратилась в «лоскутное одеяло», составленное из самых разнообразных этнорелигиозных групп. Помимо многочисленных христианских сообществ и суннитов, здесь жили друзы, шииты-двунадесятники, исмаилиты и уже упомянутые ранее езиды. Наконец, в районе города Ладхикия (Латакия) жили люди, считавшие Али воплощением Бога и называвшие себя алавиты. Первоначально они назывались нусайриты. Поскольку они включили в свой культ разные христианские ритуалы, их в насмешку именовали «маленькими христианами». Они тоже, по сути, не являются мусульманами и существуют до сегодняшнего дня.

Преемники аль-Хакима (после 1021 года), оставшись исмаилитами, все же выбрали более умеренный путь. Им пришлось бороться с тем же беззаконием тюркских наемных войск, что и их соперникам Аббасидам в Багдаде. Порядок был восстановлен армянским визирем во время долгого правления аль-Мустансира (1036–1094), и страна вернула экономическое и культурное процветание. Правда, число иностранных солдат в армии продолжало возрастать. Они были по большей части тюрками и неграми. Ради них правительство отказывалось от старой системы сдачи в аренду государственных земель против предоплаты соответствующих налогов (даман) и приняло новую – передачи фьефа (икта), при этом не облагаемый налогом доход остается лицу, которому передана земля. В иностранных делах можно отметить поражения от сельджуков, которые взяли Иерусалим в 1071 году и Дамаск в 1076 году.

Фатимиды вели борьбу не только с сельджуками. Они обозначили свое присутствие, как защитников дела исмаилитов, даже в Персии. Они использовали те же средства, что привели их к успеху в Северной Африке и к подъему карматов (с которыми, однако, их отношения были по большей части враждебными): мистическая трактовка Корана, организация партии на основе тайных обществ и строгая внутренняя дисциплина. Они сумели закрепиться в Персии и даже привлечь на свою сторону саманидского правителя Насра II. Многие персы совершали путешествия к фатимидскому двору в Каире, в том числе Насир Хосров, чей путевой дневник является подробным рассказом о путешествии. Знак активности исмаилитов в Месопотамии присутствует в Расаил Ихван ас-Сафа (Письма искренних друзей), датированном 983 годом. Самая важная фигура – Хасан ас-Саббах. Хотя у него были иные убеждения, касающиеся личности наследственного получателя божественной милости, тем не менее он сослужил полезную службу в деле подрыва могущества сельджуков в Персии. Он укрылся на недоступной горной территории к югу от Каспийского моря, где сделал свою горную крепость Аламут (Орлиное гнездо) центром религиозного ордена. Говорят, что абсолютное распутство было правилом для верхушки ордена, но рядовых членов воспитывали в духе фанатичной готовности пожертвовать собой ради духовных наставников. Их систематически использовали как инструменты для политических убийств. Сами они, конечно, считали совершенные ими убийства религиозными, направленными против врагов истинного имама. Чтобы обеспечить их полную покорность воле лидера, им постоянно твердили о перспективе радостей рая. Возможно, для закрепления эффекта использовали гашиш – дистиллят конопли, поскольку от него секта получила название и от него же произошло английское и французское слово assassin. В 1092 году фидай (тот, кто готов пожертвовать жизнью) этой секты убил Низама аль-Мулька, когда тот не согласился пойти навстречу требованиям секты.

Это убийство нанесло критический удар государству сельджуков. В то время Низам аль-Мульк как раз был занят проведением внутренней реформы. В 1087 году он разрешил тюркским военным сохранять общий доход со своих фьефов вместо платы, которая прекратилась. До тех пор они, по крайней мере формально, имели право только на чистый доход, остающийся после вычета причитающихся государству налогов. После проведения реформы можно было надеяться, что они больше не будут обирать свои поместья дочиста, а потом обменивать их на другие. Хотя реформа Низама аль-Мулька означала лишь конец длительного процесса, система распространилась широко только в следующие десятилетия и была перенята османами. Однако все плановые изменения социального порядка прекратились, когда суверен аль-Мулька, Малик-шах, умер через несколько недель после его убийства. Последующие беспорядки из-за престолонаследия наглядно доказали, что раздел империи между принцами, имеющими разную степень пригодности к трону, не может обеспечить мир на земле.

Следующие тридцать лет стали свидетелями калейдоскопа взлетов и падений самых разнообразных претендентов и появления нескольких отколовшихся разнонаправленных движений, о которых мы не будем упоминать. Во время развязавшейся борьбы Фатимиды сумели вернуть утраченные ранее территории в Палестине. Иерусалим оказался в их руках в 1098 году. С воцарением на троне в 1105 году Мухаммеда, младшего сына Малик-шаха, мир и порядок были восстановлены и сельджуки могли вновь набирать силу. Они направляли свою энергию в основном против халифов Аббасидов, которые пытались активно вмешиваться в споры соперников, стремящихся к власти, а позже против ассасинов, становившихся все более надоедливыми. К 1118 году ассасины были уже на грани потери своей основной базы – крепости Аламут, когда Мухаммед внезапно умер. Считают, что он был отравлен ассасинами.

После этого сельджукская империя стала распадаться на разные княжества. Только в Персии процесс несколько десятилетий сдерживался уверенным правлением регента Санджара. В самих княжествах сельджукидов затмили, а потом и вовсе вытеснили атабеки, ставшие характерной чертой периода.

Прежде чем двинуться дальше, следует упомянуть об еще одном событии, представляющем особый интерес для нас, жителей Запада, а именно о Крестовых походах. Мы не станем обсуждать важность этих военных экспедиций в истории Западной Европы и Византийской империи, равно как их вклад в интеллектуальное и экономическое развитие западной цивилизации. Но необходимо сказать несколько слов об их влиянии на рыцарские ордена и феодальную систему, о заимствовании восточных военных методов, оружия и геральдических эмблем, о первом знакомстве с такими видами текстиля, как дамаск и муслин (из Дамаска, Мосула и Пелузия), и о радикальном изменении отношения Запада к Востоку. А технический прогресс обязан своим ускорением не так Крестовым походам, как Испании и Сицилии. Влияние исламской культуры на утонченность и изощренность западных дворов издавна являлось предметом споров. Недавно было вновь подтверждено, что менестрели и трубадуры пришли в Европу с запада Средиземноморья.

При рассмотрении как эпизод в череде контактов между Западом и Востоком Крестовые походы представляются первым контрударом Запада на продвижение ислама. Восток, однако, в отличие от европейцев, всегда включал в эту череду испанскую «реконкисту», то есть постепенное завоевание Иберийского полуострова христианскими государствами. Восточные авторы датируют начало Крестовых походов потерей исламом Толедо в 1085 году. Нельзя забывать, что сообщество Мухаммеда подверглось нападению одновременно в Испании и на Востоке, и в одном случае армия крестоносцев была умышленно направлена в Испанию и участвовала в захвате Лиссабона в 1147 году. Здесь кратко рассматриваются только события на Востоке, поскольку столкновения в Испании заслуживают особого внимания. Результаты двух наступлений оказались очень разными: одно привело к уверенному вытеснению ислама из Испании, другое оказало лишь временный эффект, и политический, и культурный, на Востоке. Подчеркнем, что Крестовые походы не имели такого фундаментального значения для Востока, как для Европы. Для Востока они были мероприятием второстепенного значения, происходившим только в Сирии, Палестине и на египетском побережье, которое даже в самом разгаре не имело почти никакого значения для Месопотамии и халифата, не говоря уже о Персии и Центральной Азии и Среднего и Верхнего Египта. Политическое развитие этих территорий никак не было затронуто, и их обитатели не вступали в контакт с крестоносцами.

Поэтому Крестовые походы будут здесь затронуты лишь вкратце, как эпизод в истории небольшой части мусульманского мира. Их непосредственной причиной был натиск сельджуков, который имел последствия, тревожные для Западной Европы. Одно – менее тревожное, это снижение византийского влияния в Малой Азии. После сражения при Манцикерте в 1071 году уже было видно, что обширные территории не только в Восточной Анатолии и на сирийском побережье, которые византийцы завоевали в X веке, но также центральные и южные части Малой Азии оказались в руках мусульман. После этого Западную Европу уже не слишком заботила судьба Восточной Римской империи, тем более ввиду больших доктринальных противоречий, приведших в 1054 году к расколку между западным и восточным христианством. Тогда еще было не вполне понятно, что на юго-востоке нет ничего, кроме Византии, чтобы защитить Запад и его цивилизацию от ислама. Тем не менее, когда император Восточной империи, правивший в то время, обратился за помощью, его просьба не осталась неуслышанной. Только это было не главное. Намного более важным представлялся тот факт, что сельджуки, захватившие Иерусалим в 1071 году, подвергли все еще многочисленных христианских паломников унижениям, подобных которым они не испытывали при Фатимидах. Напомним, что Фатимиды, у которых были непростые отношения с египтянами и сиро-палестинскими подданными суннитской веры, как правило, относились к христианам в своих владениях довольно мягко.

Реакция Запада на изменение отношений на Святой земле, ставшее результатом сельджукской оккупации, была, как известно, весьма бурной. Она была выражена на соборе во французском городе Клермон в 1095 году. Масса рыцарей потянулась на восток, чтобы освободить Святую землю. Они явно не слышали новость о том, что в Иерусалиме было восстановлено предыдущее состояние дел – в 1098 году Фатимиды снова захватили город.

15 июля 1098 года Иерусалим пал. Это привело к формированию небольшого Иерусалимского королевства, к которому примкнули несколько христианских феодальных княжеств – Антиохия, Эдесса, Триполи и другие. Пришельцы с Запада всегда контролировали только узкую береговую полоску. Внутренние территории занимали сирийские мусульманские эмираты. Такая фрагментация Сирии и Палестины на маленькие государства была нормальным положением дел, когда влияние Месопотамии, с одной стороны, и Египта – с другой, находились в равновесии.

Вскоре стали создаваться всевозможные коалиции и союзы между самыми разными государствами, так же как и перекрестные связи между христианами и мусульманами и жителями Восточной Римской империи. Однако все это не затронуло баланс сил на Ближнем Востоке, поскольку перекрестные связи противопоставляли одну сферу влияния другой, оставаясь, таким образом, нейтральными и безопасными в отношении ислама в целом. Споры, имевшие место в процессе этих маневров, были ничуть не более важными, чем те, что происходили на Востоке веками после разрушения унитарной власти халифов. Тот факт, что в них участвовали христианские государства, не имел особого значения на этой земле, где более или менее значительные христианские сообщества присутствовали постоянно, и потому серьезных опасений у мусульман не было. Тем более что христиане были расколоты на не доверяющие друг другу – или откровенно враждебные – группировки. В религиозном, как и в политическом, плане было достигнуто равновесие между разными силами – западными христианами (латинянами), ортодоксальными христианами, яковитами, маронитами и коптами (несториан было очень мало в этом регионе) или суннитами, шиитами-двунадесятниками, исмаилитами и нусайритами. Не было никакого риска общего движения к одной религии. Мировая политика и особенно церковная история и культурная эволюция последующих веков подверглись глубокому влиянию трещины между Восточной Римской империей и Западной Европой, которую Крестовые походы настолько расширили, что ее уже было невозможно заделать (как в прошлом). Теперь византийцы снова удерживали северные, а после 1100 года и южные пограничные территории Малой Азии, так же как широкую полосу на западе. Но они считали само собой разумеющимся, что отвоеванные участки не только Малой Азии, а также Сирии и Палестины должны перейти к ним, как законным христианским правителям. У крестоносцев было другое мнение.

По религиозным, экономическим и многим другим причинам они не желали уступать свои завоевания. Их отношение обидело византийцев и помешало создать объединенный христианский оборонительный фронт, который в то время вполне мог быть организован византийским правительством, могущество которого увеличилось при династии Комнинов. Взаимное непонимание было косвенной причиной относительно быстрого краха христианских предприятий. Оно же объясняет, почему их исход был совершенно не таким, как в Испании. Там за армиями стояла объединенная мощь ряда географически соседствующих и связанных религиозными узами государств. На Ближнем Востоке естественная поддерживающая сила – Византия – была намеренно исключена из участия в деле.

Государства крестоносцев могли держаться, пока на соседних мусульманских территориях продолжалась фрагментация. Первым грозным противником, с которым они столкнулись, был Занги (Зенги), тюркский атабек сельджукского принца в Мосуле. Начиная с 1127 года он систематически расширял свою власть и сумел в основном вытеснить Артукидов и Укайлидов – правителей земель между Мардином и Харпутом, а также Ракки, что на Евфрате, соответственно, чья междоусобная вражда подрывала боевую мощь мусульман. Поскольку две эти династии также теснили византийцы, теперь снова перешедшие в наступление, Занги сумел расширить свои владения далеко на запад. В 1144 году он отобрал у христиан город Эдесса, расположенный так, что представлял собой угрозу одновременно крестоносцам и византийцам. Спустя два года Занги был убит, а его наследство разделили два сына. Младший, более энергичный Нур ад-Дин, не вмешиваясь в дела старшего брата в Верхней Месопотамии, последовал по пути отца. Он собрал мусульманские силы в Сирии и, хотя не смог изгнать крестоносцев, которые, обладая господством на море, могли беспрепятственно получать снабжение и подкрепление из Европы, заставил их перейти к обороне. Его власть была основана на справедливой и умеренной системе управления, проявляющей заботу о благосостоянии подданных. Она существенно расширилась с крахом империи Фатимидов.

В Египте два визиря армянского происхождения, отец и сын, поддерживали порядок с 1073 по 1121 год. После этого, ввиду некомпетентности правящих халифов Фатимидов, власть перешла в руки противоборствующих военачальников, ни один из которых не продержался долго, поскольку, даже если среди них попадались способные люди, они быстро становились жертвами конкурентов. При таких обстоятельствах юный Фатимид аль-Адид был вынужден попросить вмешательства Нур ад-Дина, особенно когда франкские короли Иерусалима стали вмешиваться в его дела. Нур ад-Дин поручил это дело курдскому полководцу Ширкуху, который после ряда перипетий в 1169 году укрепился в Каире в качестве визиря. Довольно скоро он был убит и его власть перешла к сыну его не менее отважного брата Айюба (от которого династия получила свое имя – Айюбиды). Спустя два года его сын Салах ад-Дин, известный франкам как Саладин, покончил с династией Фатимидов. С ее падением исмаилитская доктрина, никогда не имевшая последователей за пределами придворных кругов, также исчезла из Нильской долины. Суннитская вера местного населения окончательно одержала верх, а процентное соотношение коптов в общей численности населения упало до одной десятой и таковым осталось до настоящего времени. С тех пор Египет стал оплотом суннитского ислама, а в будущем превратился в убежище для исламской науки и теологии. Школу аль-Азхар сначала закрыли, а после 1250 года снова открыли, преобразовав ее в суннитскую.

Нильская долина, в то время достигшая экономического процветания, стала базой для успешного наступления Саладина против крестоносных государств. Его он предпринял по глубоким религиозным мотивам с политической целью превратить Палестину и Сирию в передовую оборонительную зону, обеспечивающую безопасность Египта. Престиж Багдадского халифата оставался низким, а Северная Месопотамия частично была в руках кузенов Саладина, а частично – в руках других династий, ни одна из которых не могла помешать его планам. Его прежний феодальный лорд Нур ад-Дин умер в 1174 году, после чего он устранил сына покойного. Среди подготовительных мер к наступлению было установление взаимопонимания с главой ордена хашашинов – ассасинов Сирии, известным из истории крестоносцев как Горный старец – Шейх аль-Джабаль. Исмаилиты протянули свои щупальца из Персии в Сирию и сумели закрепиться в регионе, расположенном к западу от города Хама, откуда рассылали своих эмиссаров, являя собой постоянную угрозу и христианам и мусульманам. Саладин тоже завоевал плацдарм в Южной Аравии у города Сана, отправил туда ветвь своей семьи, которая правила до 1228 года, и на время установил свою юрисдикцию над шарифами Мекки (шарифат был восстановлен около 1200 года Катадой, предком короля Иордана и покойного короля Ирака). В 1187 году он начал наступление на крестоносцев и на удобной площади в районе Хиттина, к западу от Галилейского моря, разгромил короля Иерусалима, выступившего ему навстречу. Через несколько месяцев он взял Иерусалим, снова сделав его мусульманским.

Результатом этого события стала новая угроза его владениям, поскольку оно дало основания для Третьего крестового похода, лидером которого стал могущественный император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса. Но военный потенциал этой экспедиции сильно снизился из-за смерти императора в Малой Азии. Саладин сохранил владение Иерусалимом, и, когда в 1192 году был заключен мир, ему пришлось всего лишь отдать крестоносцам несколько береговых участков. Латиняне всеми силами держались за свои порты. Вскоре после этого, 4 марта 1193 года, он умер, оставив после себя обширные владения, включавшие Египет, Сирию и Палестину (с некоторыми исключениями, о которых мы упомянули), и Верхнюю Месопотамию почти до Мосула. Размеры его владений были типичными для египетских империй, которые периодически возникали на протяжении истории.

Салах ад-Дин не сделал ничего, чтобы обеспечить выживание своей империи. Перед смертью он разделил ее между сыновьями и братьями, что положило начало серии гражданских войн. Победителем из них в 1200 году вышел его брат аль-Малик аль-Адиль, став фактическим хозяином Египта, Палестины, большей части Сирии и Северной Месопотамии. Другие ветви семьи в Алеппо и на юге Аравии присягнули ему в верности. При таких обстоятельствах мусульманам повезло, что крестоносный дух в Европе к этому моменту иссяк и франки не стали использовать свои береговые крепости как базы для новых боевых действий. Они только решили атаковать расположенный в дельте египетский город Дамьетта, справедливо предполагая, что главная угроза для них теперь исходит из Египта. Их силы захватили, но не смогли удержать город. На самом деле до начала Нового времени никто не смог оккупировать Египет с моря (как это сделали британцы в 1882 году). Только годом позже (1221) мусульмане изгнали франков из этой базы на египетском побережье. В этом им в немалой степени сопутствовало везение, потому что аль-Малик аль-Адиль не извлек урок из предыдущего опыта и перед смертью в 1218 году тоже разделил свою империю между сыновьями. Результатом снова стала борьба, в процессе которой один из сыновей, аль-Малик аль-Камиль, обратился за помощью против враждебно настроенного брата к Фридриху II, германскому императору и королю Сицилии. Хотя этот брат умер раньше, чем Фридрих появился на сцене, правитель из Айюбидов уступил ему в 1229 году город Иерусалим вместе с Вифлеемом и Назаретом.

Смерть аль-Малик аль-Камиля в 1238 году стала началом полного распада империи Айюбидов. Как обычно, разные претенденты начали борьбу за трон, и вовсе не благодаря им Иерусалим в 1244 году вернулся к мусульманам, а франки были изгнаны в 1249 году, после того как снова захватили Дамьетту, на этот раз под командованием Людовика IX Французского. Эта братоубийственная война положила конец режиму Айюбидов, который, по общему мнению, принес экономическое и интеллектуальное процветание в Египет и Сирию. Также в это время суннитская вера укрепилась в долине Нила.

В 1250 году тюркские и тюркизированные кавказские войска, которые веками набирались – или «покупались», отсюда арабское слово «мамлюки», – захватили контроль над Египтом. Начался новый этап истории Нильской долины.

Деструктивные тенденции, как те, что мы видели в Нильской долине, стали заметными и на других исламских территориях; затяжные гражданские войны, которые они вызывали, катастрофически ослабляли военную мощь мусульманского мира. Характерный пример – Малая Азия. Когда в начале XII века единая сельджукская империя распалась, одна ветвь семьи стала независимой династией в Анатолии с титулом Султаны Рума. После неудачи попытки вторжения в Южную Армению и горные территории Северной Месопотамии их территория состояла из центральной части Анатолийского плато, где находилась их резиденция, город Конья (Икониум). Череда правителей, в первую очередь Кылыч-Арслан I и II (1092–1106/07 и 1156–1192 соответственно), накопили значительную мощь и также много сделали для ускорения культурного прогресса. Они начали систематически рассеивать по территории тюркских кочевников, которые переходили к оседлому образу жизни, активно продвигать ислам и тюркский образ жизни. Результат был очевиден, хотя известны лишь немногие подробности процесса: большая часть населения отвратилась от христианства, а потом и от греческого языка.

В это время сельдужки Рума были вовлечены в противостояние с другим мусульманским государством, которое образовалось вокруг Малатьи под лидерством династии Данишмендидов и существовало в течение нескольких десятилетий, хотя и пребывая в медленном упадке. У них также было немало сложностей с мелкими греческими княжествами и еще больше с Малой Арменией – государством, образованным беглыми армянами из Киликии. (Кавказская Армения с VII до X века была под номинальным господством мусульман, но временами распадалась на мусульманскую и византийскую сферы влияния, после чего обычно оказывалась разоренной войной между этими двумя сторонами и взаимной враждебностью местной знати.) В таких обстоятельствах сельджуки не могли помешать постепенной оккупации южного края Малой Азии византийцами. Малая Армения и в 1137 году Антиохия перешли под византийский контроль, и владения сельджуков Рума, таким образом, оказались практически отрезаны от моря. Они не получили свободы передвижения до 1176 года, когда византийцы, начав наступательную операцию против сельджуков, потерпели сокрушительное поражение при Мириокефалоне в одном из горных ущелий. После этого начался упадок Византийской империи, продолжавшийся до 1204 года, когда после Четвертого крестового похода ее потеснила Латинская империя. Сельджуки Рума после нескольких кампаний покорили южное побережье Малой Азии и с тех пор твердо удерживали его. Синоп, что на берегу Черного моря, тоже оказался в их руках. А в Трапезунде (Трабзоне) возникла отдельная Греческая империя. Государство Данишмендидов прекратило существование в 1180 году, но Малая Армения держалась, после 1198 года в статусе вассала императора Священной Римской империи.

В этот период могущество сельджуков Рума достигло высшей точки. После очистки южного побережья в их государство получила доступ средиземноморская торговля. Однако здесь тоже, как и в государстве Айюбидов, империя начала быстро распадаться, когда страна была поделена между разными принцами. Сельджукская армия, никогда не бывшая особенно многочисленной в сравнении с местным греческим и армянским элементом, была еще больше ослаблена братоубийственной войной и превратилась в неорганизованную толпу, все еще способную подавить мелкое местное восстание, но не такую масштабную угрозу, как монгольское вторжение 1243 года.

Это первое упоминание о нации, которая в XIII веке стала кошмаром Ближнего Востока и являла собой последний и самый важный удар в западном направлении сил Центральной Азии. Монгольское вторжение с его первобытной яростью, безусловно, явилось неожиданностью, но представление о нем можно было получить заранее. Уже говорилось о предшествовавшей ему миграции огузов, караханидов и сельджуков Центральной Азии.

Уже говорилось о том, что сельджукская империя в начале XII века раскололась и образовалось два независимых сельджукских государства в Северной и Центральной Персии и Кирмане. Последнее всегда имело только ограниченное местное значение; но оставшиеся персидские земли были объединены сельджукским принцем Санджаром, который правил с 1097 года. Этот мудрый и энергичный правитель был последним значимым представителем сельджукидов в этих местах. Несколько десятилетий он поддерживал порядок на всей обширной территории, находившейся под его контролем. Однако он был вынужден согласиться с господством мнимого потомка Саффаридов в Систане и признать бывшего правителя Хорезма Мухаммеда более или менее независимым правителем в провинции с титулом хорезмшах. Отношение последнего, а в еще большей степени – его сына Атсыза к Санджару было по большей части недружелюбным. Чтобы освободиться от власти Санджара, Атсыз призвал на помощь монгольское племя каракитаев из Трансоксианы, где оно обосновалось после того, как было вытеснено из Китая. (Ханы китаев под именем Ляо правили в Северном Китае с 916 по 1125 год.) В 1141 году на противоположной стороне Оксуса племя нанесла серьезное поражение Санджару.

Триумф над силами ислама на Востоке, которого добились немусульманские лидеры (чьи соплеменники были – в том числе – несторианскими христианами), был дополнительно окрашен самыми разнообразными романтическими сказаниями. А из-за неправильного истолкования титула гурхан, который носили главы каракитаев, родилась легенда о пресвитере Иоанне, вымышленном христианском правителе, жившем в Центральной Азии. Якобы он в союзе с Западом расчистил путь для падения мусульман. Об этом мы еще поговорим позже.

Из своей резиденции в Баласагуне каракитаи создали могущественную империю, протянувшуюся от Енисея до Балхаи Восточного Туркестана. Хорезмшахи были вынуждены покориться их господству.

Хотя Санджар сумел оправиться от этого удара, он потерпел еще одно поражение в 1153 году от рук племени огузов, которое ворвалось в Восточный Иран, убегая от каракитаев. Они взяли его в плен, и вскоре после освобождения Санджар умер. Это, по сути, сокрушило власть сельджуков в Персии. Преемники Санджара, которые правили до 1194 года, были не более чем марионетками в столкновениях между разными государствами. Новый хорезмшах Иль-Арслан, начавший править в 1156 году, пользовался фактической независимостью. Горное племя Гуридов в 1150 году вытеснило Газневидов из последних остатков их иранских владений, что сопровождалось шокирующими жестокостями. Город Газни был полностью уничтожен, а его жители убиты. С тех пор у Газневидов остались только территории на севере Индии. Гуридов тоже постигла незавидная судьба. Они попытались вмешаться в гражданскую войну в Хорезме, но в 1174 году были разбиты, а в 1204 году, отступая после очередного поражения, были почти полностью уничтожены каракитаями.

Теперь население западной части Персии вздохнуло свободно. Хорезмшах Такаш в 1193 году взял ситуацию под контроль. Его преемником в 1200 году стал сын Мухаммед II. Но только передышка, дарованная Ирану, оказалась короткой. В дополнение к гражданским войнам Мухаммед начал наступление на династию атабеков в Азербайджане, которые держали в руках бразды управления провинцией почти сто лет. В тот момент у власти был умный и деятельный принц Узбек. Тем временем дом Аббасидов после нескольких веков политической пустоты снова произвел отпрыска, имевшего некоторые способности к государственной деятельности. Это был халиф ан-Насир (1180–1225). Он ухитрился возвысить положение Центральной и Южной Месопотамии, после чего стал вмешиваться в дела территорий на западной границе Персии и потом в Азербайджане.

Последовавшие столкновения не имели важных военных последствий. Они интересны лишь потому, что обе стороны искали поддержку у шиитских элементов, укоренившихся в Персии, а также в других местах. В то время как государство хашашинов Аламута хотя и продолжало существовать, но утратило значение, шииты-двунадесятники стали самой сильной шиитской религиозной группировкой. Халиф мог использовать лишь непрямой подход, пытаясь заручиться поддержкой шиитов Месопотамии, где они с самого начала были многочисленными, особенно на юге. Он сделал попытку использовать в своих целях братство Футува (в буквальном переводе – Рыцарство), которое появилось в пограничных войсках и демонстрировало шиитские тенденции. Его члены практиковали тайные церемонии инициации и посвящения, проявляли взаимное гостеприимство и устраивали шумные собрания – все это напоминало процветавшее в последующие века братство свободных масонов. В начальной стадии они пропагандировали идеал благочестия, созданный по образу и подобию Али. Но эти общества не развились в настоящие военные ордены. В XIII и XIV веках они распространились в Малой Азии, где впоследствии слились с янычарами, суфийскими дервишскими орденами Бекташи и гильдиями. В то время как халиф мог лишь не напрямую использовать шиитское движение, у хорезмшаха имелся антихалиф семейства пророка, который появился в 1217 году и сделал первые шаги для военных расчетов с Багдадом.

На самом деле столкновения так и не произошло. Согласно поздним и едва ли точным повествованиям, находившийся в затруднительном положении халиф обратился к одному из племен, недавно прибывшему из Центральной Азии, таким образом пойдя по пути, который уже выбирали мусульманские правители до него, в первую очередь хорезмшахи против сельджуков. Однако на этот раз нападение конкретного центральноазиатского племени имело последствия, далеко превосходящие все достигнутые ранее. Судьба столкнула ислам с народом, влияние которого на эволюцию мусульманских земель оказалось фундаментальным. Речь идет о монголах.

Однако халифат снова получил передышку. Первый шаг центральноазиатских завоевателей затронул лишь вскользь Восточную и Северную Персию (1218–1222), после чего они отклонились мимо восточного края Кавказских гор к югу России. Смерть Чингисхана в 1227 году и последовавшая затем внутренняя реорганизация империи монголов обеспечила сорокалетнюю передышку для Ближнего Востока. Халифы, однако, думали о поисках союзников против надвигающейся угрозы не больше, чем русские князья думали о формировании оборонительной лиги после поражения их собственных и куманских (половецких) армий на Калке в 1223 году. Хорезмшах, главный оппонент халифов, был свергнут монгольским наступлением, а его сын Джалал ад-Дин Мангуберди после авантюрной, но не слишком примечательной карьеры в качестве партизанского лидера против монголов в 1231 году был убит курдом.

Слабые халифы, последовавшие за аль-Насиром после 1225 года, считали себя в безопасности, довольствуясь жизнью, посвященной размышлениям и созерцательности. Ни сдача Иерусалима императору Фридриху II в 1229 году, ни вынужденная покорность сельджуков Малой Азии монголам в 1243 году, ни захват Иерусалима остатками войск Джалал ад-Дина Мангуберди в 1244 году не смогли отвлечь их от самоуспокоенности. Поэтому халиф аль-Мустасим, пришедший к власти в 1242 году, оказался совершенно не готов к ожидавшей его судьбе. В 1253 году в Трансоксиане начала собираться грозная армия под командованием Хулагу, внука Чингисхана, брата великого хана Мунке, правившего в Китае с 1251 по 1259 год. Подкрепления шли из всех частей монгольской империи. Армия беспрепятственно прошла через Персию, задержавшись лишь для подавления крепости Аламут. К 1257 году угроза нависла над Месопотамией. Таков был религиозный престиж халифата, что Хулагу, несмотря на фанатичную настойчивость своего шиитского советника Насира ад-Дин Туси, попытался договориться с багдадским правительством. Халиф, ослепленный блеском прошлого и получивший плохие советы придворных, не стал и слушать о соглашении. Не пожелал он и использовать свои сокровища для финансирования создания крупной армии. Поэтому дальнейшие события были предопределены. После короткой осады Багдад 10 февраля 1258 года сдался монголам. Халиф был вынужден открыть все свои тайники с сокровищами, и спустя десять дней его удушили, завернув в ковер. Таким образом, кровь суверена не была пролита. Монголы – шаманисты или несторианские христиане – с большой жестокостью обошлись с жителями города. Убийства и грабежи шли с необычайным размахом, и только христиан и шиитов – по просьбам несторианки – супруги Хулагу Докуз и шиита Насир ад-Дина – в какой-то мере пощадили.

Так пал некогда могущественный халифат Аббасидов, продержавшийся 500 лет. Символ единства суннитского ислама был уничтожен. Распад мусульманского государства на отдельные части был таким быстрым, что в неразберихе монгольского нашествия никто и не подумал выступить за Аббасидов. В Египте мамлюки, упорные и не знавшие поражений противники монголов, по крайней мере сделали вид, что продолжают династию, так чтобы их могли посчитать законными наследниками прав халифата, но это не возымело никакого действия за пределами границ страны. Исламское единство, существовавшее при предводителях правоверных, умерло, и ему не суждено было возродиться в такой же форме. Еще одна страница в истории исламского Востока была перевернута.

Теперь настала очередь земли, лежащей на периферии мусульманского мира, которая вела особое существование и была в целом, но непрочно связана с событиями, повлиявшими на остальные владения ислама. Испания определенно являет собой интереснейшую картину. Вместе со смежной Португалией, которая оформилась в отдельное государство в исламскую эпоху, Испания является единственной страной в римско-германском мире, которая – по крайней мере большая ее часть – пережила несколько веков мусульманского правления, и ее сегодняшняя культура имеет отчетливые следы мусульманского влияния. На Сицилии, единственной территории, сравнимой с Испанией в этом отношении, сегодня подобных следов нет. В ту эпоху Испания была главным центром интеллектуального обмена между средневековыми цивилизациями – христианской и восточной, местом встречи двух миров. Поэтому общий обзор ее истории интересен для людей, изучающих духовное развитие и жителей Запада, и представителей ислама. Исследованием испанского ислама занимался нидерландский историк Рейнхард Дози. Его масштабные труды стали отправным пунктом для всех последующих ученых, самыми известными из которых являются Эварист Леви-Провансаль (1894–1956), а в сфере духовной жизни – Мигель Асин-Паласьос (1874–1944). К их трудам неизменно обращаются все, кто интересуется историей западного ислама, и никогда не разочаровываются.

Вторая волна мусульманской экспансии, начавшаяся в начале VIII века, прокатилась по Испании и двинулась дальше за ее пределы – к центральной части Франции, Провансу и Италии. Хотя натиск авангардных отрядов был отбит, большая часть Испании осталась оккупированной, превратившись во владения ислама на европейской почве.

Связь с тогдашней столицей империи халифов в Дамаске была ненадежной и почти всегда зависела от сухопутного маршрута через Северную Африку. На море господствовали византийцы и некоторые другие народы Запада. Внутренние проблемы, которые вскоре стали одолевать империю Омейядов, и восстания берберов в Северной Африке помогли избавить Испанию от практического контроля халифов, сделав более или менее независимой. Иберийский полуостров, который арабы называли аль-Андалус – в память о вандалах, живших на юге, был колонизован и арабами, и берберами. Их число определенно было невелико; но важно то, что среди них наверняка были южноаравийские племена, верные Омейядам. Неудивительно, что, когда эта династия была свергнута в 750 году, один из ее немногочисленных уцелевших принцев обратил свой взгляд на запад и после короткого пребывания в Марокко в 755 году прибыл в Испанию, где стал во главе этих племен. Этим принцем был Абд ар-Рахман I, человек такой отваги и целеустремленности, что он вполне заслужил прозвище Сокол курайш (говорят, впервые его так назвал халиф Аббасидов). Этот отпрыск дома Омейядов восстановил правление своей семьи на западе и основал династию Омейядов в Испании, которая почти 300 лет вела эту страну к вершине политического и экономического величия, а также интеллектуального и художественного творчества.

Взаимный обмен идеями, имевший место в Испании между правящими мусульманами арабами и берберами и христианами – испанцами, португальцами и иудеями, имел особый характер. На этой завоеванной земле ислам не стал в ходе Средневековья религией большинства. Только здесь и на Сицилии большие массы подданных оставались преданными христианской вере, хранили свою национальную культуру и язык. Во всех других землях, находившихся под властью мусульман в эти же века, религию пророка, как известно, принимало подавляющее большинство населения. А на завоеванных территориях, заселенных семитами и племенами, в жилах которых текла часть семитской крови, таких как Египет, был принят и арабский язык.

Такой упорной приверженности христианской вере не было нигде – аналогичная ситуация сложилась лишь спустя несколько столетий среди греков и славян при турецком правлении. (Армяне, грузины и русские жили под властью своих князей и принцев и не идут в сравнение.) Объяснение этого явления может быть только предположительным. Можно допустить, что испанцы обладали чувством религиозного консерватизма, а теологические расколы, разобщавшие Ближний Восток, вероятно, сделали население более восприимчивым к простым и понятным основным учениям ислама. По крайней мере, в Египте и Персии процентное соотношение завоевателей к подданным было определенно не больше, чем в Испании, и все же 90 процентов жителей Нильской долины и практически все персы стали мусульманами, хотя в Персии ислам претерпел некоторые изменения и переосмысление. Другим фактором, и, безусловно, важным, было то, что восточное христианство не имело нацеленности или (за исключением Нумибии и Абиссинии, связи с которыми были слабыми) некоего связующего звена с христианами, жившими за пределами контролируемого мусульманами мира, а испанцы, а потом и жители Балкан жили рядом с другими христианскими странами.

Отношения с разрозненным в религиозном отношении подчиненным населением, таким образом, играли важную роль в истории испанского ислама, причем более заметную, чем на Востоке, хотя там тоже этот фактор нельзя было игнорировать, особенно вначале. Режим Омейядов, установившийся в 756 году со штаб-квартирой в Кордове, был достаточно сильным в течение первых двух веков своего существования, чтобы преодолеть возникающее напряжение. В культурной области он сразу отличился своим отношением к художественной литературе. На испанской почве арабская поэзия обрела особые нотки, которых не было на других исламских землях. И первыми их услышали от Абд ар-Рахмана I, когда он пел дифирамбы первому пальмовому дереву, привезенному им в Испанию как сувенир из далекой Сирии. Ввезенное Абд ар-Рахманом дерево положило начало важному промыслу средневековой Испании – выращиванию фиников, и дерево стало символом исламской арабской цивилизации, территориальные границы которой примерно совпадают с ареалом обитания пальмы. В Испании и на Сицилии арабы были ответственны за важный сельскохозяйственный прогресс. Благодаря им там стали выращивать рис, апельсины и ряд других растений. Они также были отличными ремесленниками и всячески стимулировали добычу полезных ископаемых. По мнению Адольфа Фридриха, графа фон Шака, первого ученого Запада, начавшего систематическое изучение испанской арабской литературы, выполнившего несколько прекрасных немецких переводов арабских произведений, своеобразная поэзия арабской Испании отражает лиризм романских языков и человеческий дух Запада. В многочисленных литературных произведениях влияние западного мышления очевидно, особенно в придворной поэзии. Последняя – по неким каналам, которые теперь уже проследить невозможно, – вероятно, повлияла на поэзию трубадуров, что снова подтвердили недавние исследования. Так две величайшие цивилизации Средиземноморья, каждая из которых в некоторых фундаментальных отношениях является детищем классической Античности, столкнулись друг с другом. В архитектуре не меньше, чем в поэзии, искусство испанских мавров совместило восточные элементы с коренными и вестготскими компонентами с Запада. Это, к примеру, и характерные арки, выполненные в форме лошадиной подковы, и башня Хиральда в Севилье, и знаменитая кордовская мечеть, строившаяся более двухсот лет.

Особенным было положение теологии в испанском исламе. Доктринальные проблемы, которые измучили, но обострили умы восточных мусульман, остались почти незамеченными в Испании и в Египте. (В Западной Европе раннего Средневековья масштабные «ереси» тоже не были известны, от ариан в IV–VI веках до альбигойцев в XVII–XIX веках.) После неудачи местной школы испанского права испанцы стали придерживаться сравнительно точной трактовки маликитского мазхаба. Представляется, что национальный дух имел аналогичный эффект и на ислам, и на христианство. Взаимная вражда двух религий определенно усилила конформизм, ставший характерным для обеих сторон.

На основании жесткой религиозной позиции были сделаны выводы, которые нам кажутся неприемлемыми, но для людей того времени бывшие очевидными. Например, когда библиотека испанского Омейяда, халифа Хакама II, славившаяся своим богатством, была полностью уничтожена – не пощадили даже безупречные в теологическом отношении книги, или когда после завершения правления мавров на полуострове было сожжено множество арабских книг.

В то время как теологическая литература, создаваемая на Иберийском полуострове, несколько веков ограничивалась строго ортодоксальными трудами, не имевшими интеллектуального или исторического интереса для современного читателя, этот недостаток компенсировался удивительным ростом научной и философской литературы, порожденным отвращением к теологии, которая стала схоластической.

Люди стали отдавать предпочтение тем сферам, в которых было доступно наследие древних авторов и можно было дать свободную волю собственному разуму. Прежде всего, в Испании, особенно в университете Гранады и городе Сарагоса (ставшем христианским после 1230 года), делали критический разбор и латинские переводы арабских трудов по естественным наукам и греческих научных работ, перенятых арабами, что дало христианскому Западу первое знакомство с особенностями арабского образа мыслей и более глубокое проникновение в ученость Античности. С деталями этого процесса можно познакомиться в истории науки. Философия мусульманской Испании, которая стала быстро развиваться, когда маликитский мазхаб пришел в упадок, будет вкратце рассмотрена в связи с религиозными волнениями более позднего периода.

Все отмеченные выше события зависели от политической ситуации. После прихода к власти Омейядов в Испании в 755 году Абд ар-Рахману I пришлось выдержать внутреннюю борьбу с непокорными правителями и чиновниками, прежде чем он сумел надежно укрепить свою власть и установить независимость от Аббасидов Багдада. Его задачу упростило восстание берберов в Северной Африке, которое не утихало с 740 до 761 года и нарушило наземную связь с Востоком. С другой стороны, ему не удалось уничтожить христианские государства Леон и Наварра в горах Северной Испании. Они были базой для непрерывного движения христиан против мусульман, а также, несомненно, давали надежду на лучшее христианам, жившим под властью мусульман. Последние считались в целом ненадежными и редко использовались на государственных должностях. В итоге степень ухода от христианства оставалась сравнительно небольшой. Тем не менее обращения в ислам имели место, но оценить их частоту невозможно. В результате кельто-иберийская кровь вливалась в жилы арабов и берберов, да и культурный стимул не следует сбрасывать со счетов.

Абд ар-Рахман стал хозяином полуострова до Барселоны и Сарагосы. Вторжение в 777/778 году Карла Великого, которого позвали на помощь недовольные местные правители (был ли он в союзе с Аббасидами, доподлинно не известно), завершилось неудачей, когда большая часть его армии была уничтожена в битве в Ронсевальском ущелье (воспетой в Песни о Роланде). К моменту смерти Абд ар-Рахмана в 788 году его режим был хорошо укреплен, и его преемники Хишам I (788–796) и Хакам I (796–822) смогли обеспечить на всей территории внутреннюю и внешнюю безопасность и уделить внимание культурному развитию. В середине IX века покой был утрачен в связи с движением христианских фанатиков, желавших мученичества, которое нарушило гармоничный договорной симбиоз двух религиозных группировок и обрекло довольно многих христиан на добровольную смерть. Серьезные трудности для государства Омейядов возникли и со стороны мусульманских граждан. Сепаратистские интриги в Толедо привели к формированию в этом городе аристократической республики, которая просуществовала 80 лет. Периодически возникали восстания недовольных по социальным, национальным или религиозным соображениям. Самым известным было восстание, которое возглавили Ибн Хафсун и его сыновья, которые собрались в горах недалеко от Малаги и сеяли беспорядки с 894 до 928 года. Частыми были столкновения между арабами и берберами, и, как в Месопотамии и Египте, ввезенные войска из рабов стали организовывать отряды преторианской гвардии, становившиеся совершенно неуправляемыми. Все это серьезно ослабило государство Омейядов. Преторианцы в этом случае были в основном славяне, попавшие в плен и проданные в Испанию из Восточной Германии. Было еще небольшое количество пленных берберов и жителей средиземноморского побережья, захваченных во время набегов. Рабов из Европы продавали на главном рынке – в Вердене, а поставщиками были главным образом иудейские купцы. Этих наемников именовали арабским словом, обозначавшим славян, которых среди рабов было большинство, – сакалибы – Saqalib. От него было образовано французское и немецкое слово esclave и Sklave, а в английском языке k было отброшено и получилось slave – раб.

В ходе этих событий христианские государства Севера, хотя их тоже раздирали внутренние споры, сумели продвинуть границы в южном направлении. В 801 году Барселона оказалась в руках христиан. С 843 года и далее систематические нападения вели норманны, и серьезная угроза появилась на юге, где Фатимиды, стремясь расширить контроль над западной частью Северной Африки, устранили ранее хорошо сбалансированные местные династии. Это заставило Омейядов в нескольких случаях вмешаться, и только во второй половине X века возвращение Фатимидов в Египет устранило опасность с их стороны. Мир установился дома и за границей во время правления Абд ар-Рахмана III, самого могущественного из испанских Омейядов (912–961). Когда возникло напряжение между Леоном и Кастилией относительно спорного престолонаследия, он сыграл роль посредника между христианскими государствами. В качестве ответа на претензии Фатимидов на халифат и в знак того, что его государство достигло достаточно высокого уровня цивилизации и военного могущества вдали от Багдада, он в 929 году принял титул халифа. Его предшественники довольствовались термином «эмир». В сравнении с современным государством Аббасидов, беспомощных перед тюркскими солдатами и угрозой Буидов, к тому же пребывающим в культурном упадке, Испания была намного более яркой звездой. Культурные процессы, которые мы обозначили раньше, теперь достигли или быстро приближались к своему зениту. Сын и преемник Абд ар-Рахмана Хакам II (961–976) успешно поддерживал высокую политическую репутацию государства, но только в 973 году он был вынужден оставить Фраксинету – крепость в Провансе, которую мусульмане удерживали с 891 года, откуда они грабили и запугивали жителей побережья юга Франции и Альп.

Хакам II собрал великолепную библиотеку, об уничтожении которой мы уже упоминали. При его сыне Хишаме II, который взошел на трон еще совсем юным и был воспитан так, что не проявлял интереса ни к чему, кроме теологии, авторитет государства еще сильнее упал, тем более что регентство, осуществляемое его баскской матерью Авророй (известна арабам под именем Субх) и ее министром и фаворитом аль-Мансуром – он же Альманзор, – никогда не пользовалось благосклонностью знати. Однако Альманзор был эффективным администратором и выдающимся полководцем, который провел пятьдесят две кампании против христиан, усмирил Леон и в 985 году штурмом взял Барселону. Стремясь сделать свое положение наследственным, создав министерскую династию, как это было на Востоке, он перед смертью в 1002 году предпринял шаги, чтобы оставить сыну должность хаджиба – так визири именовались в Испании; древний титул использовался при сирийских Омейядах. Недовольство знати не знало границ. Когда сын аль-Мансура встретил свой конец в 1008 году, престиж некомпетентного мракобеса халифа Хишама II стал еще ниже. Его дважды свергали – в 1009 и 1013 годах, все остальные претенденты из Омейядов были не лучше, и в 1031 году династия пала.

Теперь мусульманская Испания раскололась на множество мелких государств, в каждом из которых был свой правитель. В Кордове была создана аристократическая республика, как раньше в Толедо. Берберы и славяне создали государства для себя, границы которых быстро менялись. Среди всех этих мелких государств Аббадиды из Севильи (1026–1085) добились самого большого значения. В то время, когда испанцы-христиане набирали силы и некоторые их государства соединялись, мусульмане все больше калечили сами себя. Христиане достигли такого положения, что могли взять инициативу. В 1085 году они после осады взяли Толедо. Уже говорилось, что это событие, по мнению жителей Востока, было началом Крестовых походов, христианского наступления на ислам.

Интеллектуальная жизнь в Испании процветала на протяжении всего XI века. Как и на Востоке, создание многочисленных дворов дало возможность эрудитам и поэтам искать покровительства сначала при одном дворе, потом при другом. Новые тенденции, появившиеся в Испании в XII веке, были результатом трансформации политического аспекта страны.

Для понимания этой перемены необходимо оценить положение дел в Северной Африке, каким оно было после завоевания Египта Фатимидами в середине X века. После этого события западная часть Северной Африки выскользнула из-под их контроля и в регионе возникли разные местные династии – Зириды в Тунисе, Хаммадиды в Алжире и т. д. Между ними бывали столкновения, но примерный баланс существовал до середины XI века, когда произошел приход в некоторой степени нецивилизованных арабских племен бану хилал и бану сулайм. Они посеяли хаос в Тунисе и окружающих его землях. Примерно в это же время начало распространяться реформаторское движение, вдохновленное исламом, среди санхаджей – большой группы берберских племен. Изначально оно не привлекло большого внимания. Его цель заключалась в возвращении к доктринам примитивного ислама вместе с социальной реформой и уменьшением материальных обязательств, навязываемых современным правительством. Его основатели сначала не имели большого успеха и удалились в укрепленное убежище, расположенное на острове на реке Сенегал (название родственно слову «санхандж»). Арабское название таких убежищ-приютов – рибат, и движение стало именоваться аль-Мурабитун, что в переводе означает нечто вроде «отшельники». Эта партия впервые обрела историческую важность около 1056 года при лидерстве Юсуфа ибн Ташфина, который с помощью своей супруги Зейнаб стал умелым организатором и проявил незаурядные качества военного лидера. Для своей новой штаб-квартиры он в 1062 году основал город Марракеш и к 1082 году покорил весь современный Марокко и Алжир. Другие мурабитские войска отправились на юг, чтобы распространить ислам среди негров Западной Африки.

Эти события произошли в то время, когда исламские государства в Испании впервые ощутили всю тяжесть оборонительной борьбы против христианских стран. После падения Толедо в 1085 году их положение стало настолько опасным, что они обратились за помощью к новой североафриканской империи мурабитов. Юсуф откликнулся на их зов и в союзе с испанскими мусульманами разгромил кастильцев в битве при Залакке в 1086 году, вследствие которой христиане лишились обширных территорий на востоке полуострова, включая районы Валенсии и Сарагосы. Однако, как только испанские мусульмане вздохнули свободно, между ними с новой силой вспыхнули ссоры, а христиане получили новые возможности нанести удар. В начавшейся борьбе видную роль сыграл знаменитый Сид Кампеадор. Юсуф воспользовался преимуществами ситуации, чтобы снова вмешаться. Договорившись о выгодных условиях с мусульманскими властями, он решил уничтожить всех мелких принцев Испании, чтобы управлять Испанией единолично. Его религиозных последователей называли аль-Мурабитун. Испанцы переделали название на Альморавиды и применяли его также к его династии. Это не продлилось долго. После его смерти в 1106 году контроль над делами во время правления его сына перешел в руки крайней ортодоксальной исламской партии, которая осудила даже труды теолога аль-Газзали, стала известна в Испании и призвала к полной религиозной реакции. Христиане Испании, часть которых в повседневной жизни уже перешла на арабский язык и поэтому считалась «арабизированной» (мустарибы), столкнулись с большими трудностями: часть из них была депортирована в Марокко. Некоторые иудеи также предпочли уехать, включая теолога и философа Маймонида (1135–1204), который родился в Кордове и позже стал придворным врачом Саладина в Египте, где впоследствии умер.

Возрождение религиозной реакции при Альморавидах столкнулось с оппозицией новой реформаторской партии у берберов. Мухаммед ибн Тумарт, сын бербера – привратника из мечети, учился в Багдаде и там познакомился с теологическими принципами ашаритов. В отличие от буквального толкования текста Корана Малакитского мазхаба, все еще господствовавшего на Западе, он выступал за более интеллектуальную трактовку, как учил аль-Ашари и его ученики. Его последователи, исповедовавшие единство Бога (таухид), стали называться аль-Муваххидун – единобожники. Центр, из которого они распространяли свою доктрину, располагался в Марокко – в Атласских горах. В начале XII века их влияние и власть распространялись быстро и довольно далеко. Через три или четыре года после смерти в 1143 году правителя Альморавидов Али они сумели захватить все владения династии в Северной Африке. Тем временем мусульманская Испания снова распалась на ряд мелких государств. В 1118 году христиане захватили Сарагосу, и, сделав новый шаг, предпринятый в связи со Вторым крестовым походом, они в 1147 году овладели Лиссабоном, региональной столицей, вокруг которой в будущем сформировалась Португалия. Таким образом, муваххидам под началом Абд аль-Мумина, компаньона основателя движения и обладателя многих военных и теологических талантов, представилась возможность вторгнуться в Испанию. По-испански они стали называться Альмохадами. Между 1146 и 1154 годами главные мусульманские города страны – Кордова, Альмерия, Гранада – попали им в руки, а в 1163 году к африканской части их империи присоединился Тунис. Сын Абд аль-Мумина, а потом и его внук продолжали наступательную политику в Испании, и последний, Якуб аль-Мансур, в 1195 году нанес удар христианам при Аларкосе. Правда, этот успех компенсировался христианской победой при Лас-Навас-де-Толоса в 1212 году. С тех пор власть Альмохадов пошла на убыль, особенно после подъема берберской династии Маринидов в Марокко, и в 1275 году ее остатки были уничтожены. Альмохады покинули Испанию в 1225 году, Тунис откололся от них в 1259 году при независимой берберской династии Хафсидов. Хафсиды стали халифами и после небольшой реорганизации в Мекке и Египте правили до 1574 года.

Альмохады занимают важное место в истории по многим причинам. Концентрация в их энергичных руках всей политической власти в Северной Африке и мусульманской Испании сделала возможным окончательное поглощение исламом берберов и на несколько недель задержала наступление христианских испанских государств. В то же время они позволили испанскому мусульманскому уму развиваться в большей свободе. Уже было видно, как развитие философии в Испании сдерживалось оковами маликитской ортодоксии. Когда Альмохады положили конец эксклюзивной юрисдикции этой школы, все изменилось. В области философии мусульманская Испания продемонстрировала достижения, которые вызвали интерес западных христиан и оказали глубокое влияние на их идеи. Здесь в Испании Ибн Рушд (1126–1198), известный Западной Европе как Аверроэс, также являвшийся знаменитым врачом, разработал философскую систему, имевшую большое влияние на Запад, особенно на императора Фридриха II. Здесь же мистические размышления Ибн Араби (1165–1240) нашли благодатную почву, а Ибн Туфайль (1108–1185) создал по образцу Ибн Сины утопическое произведение «Повесть о живом, сыне бодрствующего», в которой он призывал человеческий разум мыслить свободно и независимо, стремясь от чувственного восприятия к дискурсивному и интуитивному познанию.

В этот интеллектуальный рост важный вклад в философской сфере был сделан иудейскими обитателями Испании. В близкой связи с параллельными достижениями у мусульман они пробудились к собственной интеллектуальной жизни. Уже философские и теологические трактаты Шломо Бен Габироля (Авицеброн, 1020–1070), а потом и Маймонида, который, как мы уже знаем, был изгнан из Испании вместе с отцом, являются трудами большой интеллектуальной ценности. Позднее появились иудейские подражания макамам Харири, написанные Иегудой бен Шломо Харизи. В целом мусульмане и иудеи в Испании жили рядом без особых трений. Временами иудеи достигали высоких постов, даже становились хаджибами (визирями). Антииудейские выступления, которые все же имели место, были вызваны мотивами, аналогичными тем, что стояли за антихристианскими выпадами в Египте и других местах. В Испании иудеи впервые установили контакт с интеллектуальной жизнью Европы, и здесь же появились первые ростки иудейской школы знаний, которая впоследствии переместилась во Францию и Италию, а потом в Германию. Христиане же никогда не играли в Испании такую большую роль в арабской интеллектуальной жизни или в мусульманской администрации, как в Египте и Западной Азии. Объяснение этому следует искать в общей политической ситуации, которая была такова, что они должны были выступить сторонниками враждебных государств на севере страны.

В эти века западные земли ислама также выдвинулись на передний план в сфере путевых дневников и географических описаний, дав миру два выдающихся ума, Ибн Джубайра из Валенсии (1145–1228), оставившего самое яркое описание мусульманских стран Средиземноморья и Сицилии, и Ибн Баттуту из Танжера (1304–1377), который за двадцать пять лет путешествий достиг Волги, Индии и оттуда – побережья Китая. Значимыми фигурами, правда в несколько другой области, являются Ибн аль-Хатиб (1317–1374), хронист из Гранады, и Ибн Хальдун (1332–1406) из Туниса. Последний в пролегоменах к своему историческому трактату впервые в исламском мире предложил тезис философии истории и дал социологический обзор развития мусульманских народов. А в части своего труда, посвященного берберам, он первым представил монографическое исследование одной национальной группы. Все эти историки жили в Испании, но перебрались в Африку, а Ибн Хальдун добрался до Египта, где до самой смерти занимал высокий судебный пост.

Завершающий период маврского правления на Иберийском полуострове лучше всего известен нам, жителям Запада, расцветом пластического искусства. Ему мы обязаны потрясающим шедевром архитектуры и ремесленничества западного ислама – архитектурно-парковым ансамблем Альгамбра в Гранаде, который остался практически таким же, как его описывали древние авторы. Там жило семейство правителей, уцелевших после краха испанского государства Альмохадов, и в течение двух с половиной веков они сохраняли для ислама полоску земли на юго-востоке, вокруг Гранады, Альмерии и Малаги. Основав свое государство, Насриды (так назвали эту династию) сохраняли свое положение, благодаря исключительно ловкой внешней политике, и, пребывая в относительной безопасности, находили время и средства для культурного развития. Их главными внешними врагами в XIV веке были Мариниды из Марокко и Хафсиды из Туниса. Однако в это время борьба между разными претендентами на трон и интриги визирей-конкурентов уже начали подрывать структуру государства Насридов. Они еще существовали в XV веке, но об этом невозможно рассказать подробно, потому что современные письменные источники отсутствуют. Все они были уничтожены испанцами по религиозным мотивам. Таким образом, о внутреннем культурном и экономическом развитии этой части исламской территории никаких знаний не осталось. Рост сил испанских христианских королевств и союз Кастилии и Арагона в 1479 году позволил им нанести решающий удар по мусульманам. Воспользовавшись внутренней враждой в государстве Насридов, католичка Изабелла и ее супруг Фердинанд II Арагонский (V Кастильский) в 1491 году прорвались к Гранаде и 2 января 1492 года взяли город. Так был положен конец маврскому правлению в Западной Европе. Это произошло в том году, когда Колумб открыл Америку, и в конце века, во время которого падение Константинополя навязало Восточной Европе турецкое правление на несколько столетий.

Судьба мусульман, оставшихся в Испании и ставших псевдохристианами – их испанцы назвали морисками, их восстания против испанского правления в XVI веке, особенно в 1571 году, и депортация в 1609 году – все это является предметами изучения испанской истории. А нам остается только добавить, что в 1492 году большинство евреев было изгнано; многие из них мигрировали на Восток и осели в разных городах Леванта и Балкан. Значительное их число поселилось в Салониках. Местные жители называли их Spaniolos, и они до сих пор в повседневной речи используют форму испанского языка.

В таблицах указана только начальная дата правления, если дата его окончания совпадает с датой восхождения на престол следующего правителя. В других случаях указана также завершающая дата.

661 – Муавия I, сын Абу Суфьяна

680 – Язид I, сын Муавии

683 – Муавия II, сын Язида

684 – Марван I, сын Хакама, троюродный брат Муавии I

685 – Абд аль-Малик, сын Марвана

705 – Валид I, сын Абд аль-Малика

715 – Сулейман, брат Валида

717 – Умар II, племянник Абд аль-Малика

720 – Язид II, брат Сулеймана

724 – Хишам, брат Язида

743 – Валид II, сын Язида II

744 – Язид III, сын Валида I

744 – Ибрагим, брат Язида II

750 – Марван II, племянник Абд аль-Малика

755 – Абд ар-Рахман I, племянник Хишама

788 – Хишам I, сын Абд ар-Рахмана

796 – Хакам I, сын Хишама I

822 – Абд ар-Рахман II, сын Хакама I

852 – Мухаммед I, сын Абд ар-Рахмана II

886 – Мунзир, сын Мухаммеда I

888 – Абдуллах, брат Мунзира

912 – Абд ар-Рахман III, внук Абдуллаха

961 – Хакам II, сын Абд ар-Рахмана III

976 – Хишам II, сын Абд ар-Рахмана III

1009 – Мухаммед II, правнук Абд ар-Рахмана III

1009 – Сулейман, правнук Абд ар-Рахмана III

1010 – Хишам II, второй раз

1013 – Сулейман, второй раз

1016 – Али ибн Хамуд, прозванный ан-Насир, Алид

1018 – Абд ар-Рахман IV, правнук Абд ар-Рахмана III

1019 – аль-Касим, брат Али

1023 – Абд ар-Рахман V, брат Мухаммеда II

1024 – Мухаммед III, правнук Абд ар-Рахмана III

1025 – Яхья, сын Али

1026–1031 – Хишам III, сын Абд ар-Рахмана IV

749 – Абуль-Аббас

754 – аль-Мансур, брат Абуль-Аббаса

775 – аль-Махди, сын аль-Мансура

785 – аль-Хади, сын аль-Махди

786 – Гарун аль-Рашид, брат аль-Хади

809 – аль-Амин, сын Гарун аль-Рашида

813 – аль-Мамун, брат аль-Амина

833 – аль-Мутасим, брат аль-Мамуна

842 – аль-Васик, сын аль-Мутасима

847 – аль-Мутаваккиль, брат аль-Васика

861 – аль-Мунтасир, сын аль-Мутаваккиля

862 – аль-Мустаин, внук аль-Мутасима

866 – аль-Мутазз, сын аль-Мутаваккиля

869 – аль-Мухтади, сын аль-Васика

870 – аль-Мутамид, сын аль-Мутаваккиля

892 – аль-Мутадид, племянник аль-Мутамида и сын аль-Муваффака

902 – аль-Муктафи, сын аль-Мутадида

908 – аль-Муктадир, брат аль-Муктафи

932 – аль-Кахир, брат аль-Муктадира

934 – аль-Ради, сын аль-Муктадира

940 – аль-Муттаки, брат аль-Ради

944 – аль-Мустакфи, сын аль-Муктафи

946 – аль-Мути, сын аль-Муктадира

974 – ат-Таи, сын аль-Мути

991 – аль-Кадир, внук аль-Муктадира

1031 – аль-Каим, сын аль-Кадира

1075 – аль-Муктади, внук аль-Каима

1094 – аль-Мустазхир, сын аль-Муктади

1118 – аль-Мустаршид, сын аль-Мустажира

1135 – аль-Рашид, сын аль-Мустаршида

1136 – аль-Муктафи, дядя аль-Рашида

1160 – аль-Мустанджид, сын аль-Муктафи

1170 – аль-Мустади

1180 – аль-Насир, сын аль-Мустади

1225 – аз-Захир, сын аль-Насира

1226 – аль-Мустансир, сын аз-Захира

1242–1258 – аль-Мустазим, сын аль-Насира

1261 – аль-Мустансир II, сын аз-Захира

1262 – аль-Хаким I, праправнук ар-Рашида

1302 – аль-Мустакфи II, сын аль-Хакима

1340 – аль-Васик II, внук аль-Хакима

1340 – аль-Хаким II, сын аль-Мустакфи II

1352 – аль-Мутадид, брат аль-Хакима

1362 – аль-Мутаваккиль II, сын аль-Мутадида

1377 – аль-Мутазим II, сын аль-Васика II

1377 – аль-Мутаваккиль II (второй раз)

1383 – аль-Васик III, сын аль-Васика II

1386 – аль-Мутазим II (второй раз)

1389 – аль-Мутаваккиль II (третий раз)

1406 – аль-Мустаин II, сын аль-Мутаваккиля II

1414 – аль-Мутадид III, брат аль-Мустаина

1441 – аль-Мустакфи III, брат аль-Мутадида

1451 – аль-Каим II, брат аль-Мустакфи

1455 – аль-Мустанджид II, брат аль-Каима

1479 – аль-Мутаваккиль III, сын аль-Мустаина

1497 – аль-Мустамсик, сын аль-Мутаваккиля

1508–1509 – аль-Мутаваккиль IV, сын аль-Мустамсика

1516 – аль-Мустамсик (как регент своего сына)

1517 – аль-Мутаваккиль IV (второй раз)

656–661 – халиф Али ибн Абу Талиб, кузен пророка, муж его дочери Фатимы

2-й имам: аль-Хасан, сын Али и Фатимы

3-й имам: аль-Хусейн, брат аль-Хасана

4-й имам: Зейн (Зайн) аль-Абидин, сын аль-Хусейна

5-й имам: Мухаммед аль-Бакир, сын Зейна (его брат Зейд (Зайд), казненный в 739 году в Куфе, был первым имамом Зайдитов)

6-й имам Джафар аль-Садик, сын Мухаммеда Бакира

7-й имам: Муса аль-Касим, сын Джафара (его брат Исмаил был имамом исмаилитов и, возможно, предком – через шесть поколений – Убайдаллаха аль-Махди, первого Фатимида)

8-й имам: Али ар-Рида, сын Мусы

9-й имам: Мухаммед ат-Таки, сын Али

10-й имам: Али аль-Наки, сын Мухаммеда

11-й имам: Хасан аль-Аскари, сын Али

12-й имам: Мухаммед аль-Махди, сын Хасана, сокрытый имам

910 – Убайдаллах, прозванный аль-Махди, седьмой имам

934 – аль-Каим, сын или приемный сын Убайдаллаха. Родство с Фатимидами сомнительно

946 – аль-Мансур, сын аль-Каима

953 – аль-Муизз, сын аль-Мансура

975 – аль-Азиз, сын аль-Муизза

996 – аль-Хаким, сын аль-Азиза

1021 – аз-Захир, сын аль-Хакима

1036 – аль-Мустансир, сын аз-Захира

1094 – аль-Мустали, сын аль-Мустансира

1101 – аль-Амир, сын аль-Мустали

1130 – аль-Мунтазар, псевдохалиф

1131 – аль-Хафиз, кузен аль-Амира

1149 – аль-Зафир, сын аль-Хафиза

1154 – аль-Фаиз, сын аль-Зафира

1171 – аль-Адид, кузен аль-Фаиза

1038 – Тогрул-бек, сын Микаила, внук Сельджука

1063 – Алп-Арслан, сын Чагры-бека, племянник Тогрула

1072 – Малик-шах I, сын Алп Арслана

1092 – Махмуд, сын Малик-шаха

1094 – Баркиярук, брат Махмуда

1104 – Малик-шах II, сын Баркиярука

1105 – Мухаммед, дядя Малик-шаха

1157 – Санджар, брат Мухаммеда

Далее мелкие принцы до 1194 года

1077–1078 – Сулейман I, сын Кутулмыша, правнук Сельджука

1086–1087 – перерыв

1092 – Кылыч Арслан, сын Сулеймана

1106–1107 – Мелик-шах I, сын Кылыч Арслана

1116–1117 – Рукнеддин Месуд, брат Мелик-шаха

1156 – Изеддин Кылыч Арслан II, сын Рукнеддина

1192 – Гияседдин Кейхусрев I с 11 братьями – правители частей империи

1196 – Рукнеддин Сулейман II, старший брат

1204 – Изеддин Кылыч Арслан III, сын Рукнеддина

1204 – Кейхусрев (восстановлен)

1210 – Изеддин Кей-Кавус, сын Кейхусрева

1219–1220 – Алаеддин Кей-Кубад I, брат Изеддина

1236–1237 – Гияседдин Кейхусрев II, брат Алаеддина

1246/47-1257 – Изеддин Кей-Кавус II, сын Гияседдина

1248/49-1265 – Рукнеддин Кылыч Арслан IV, брат Изеддина

1249/50-1257 – Алаеддин Кей-Кубад II, брат Рукнеддина

1265 – Гияседдин Кейхусрев III, сын Кылыч Арслана IV

1282/83 – Гияседдин Месуд II, сын Кей-Кавуса II

1283 – Алаеддин Кей-Кубад III, племянник Гияседдина

1284/85 – Месуд II (второй раз)

1293 – Кей-Кубад III (второй раз)

1294 – Месуд II (третий раз)

1300–1301 – Кей-Кубад III (третий раз)

1302–1303 – Месуд II (четвертый раз)

1304–1305 – Кей-Кубад III (четвертый раз)

1307/08–1317 – Гияседдин Месуд III, сын Кей-Кубада

1171 – Салах ад-Дин (Саладин), сын Айюба

1193 – аль-Малик аль-Азиз I, сын Саладина

1198 – аль-Малик аль-Мансур, сын аль-Азиза

1199 – аль-Малик аль-Адиль I, брат Саладина

1218 – аль-Малик аль-Камиль I сын аль-Адиля

1238 – аль-Малик аль-Адиль II, сын аль-Камиля

1240 – аль-Малик ас-Салих, брат аль-Адиля

1249 – аль-Малик аль-Муаззам, сын аль-Салиха

1250–1252 – аль-Малик аль-Ашраф, кузен аль-Муаззама

1250–1257 (как регент) Шаджаррат ад-Дурр, вдова аль-Малик ас-Салиха

1250–1257 – Айбек, первый мамлюкский эмир

1257–1259 – аль-Мансур Нур ад-Дин, сын Айбека и Шаджарат

1259 – правление Бахритов

Запад и северо-запад Китая занимают обширное пространство, на котором располагаются истоки великих сибирских рек, но в основном состоят из степей и, частично, из пустынь. Климат на таком большом расстоянии от морей является резко континентальным с экстремальными перепадами температур. На севере располагается глубокая впадина озера Байкал, на западе – высокие горы, составляющие алтайский комплекс. После того как великая восточная миграция индоевропейских народов прекратилась, около 200 года до н. э. этот регион стал местом сбора противостоящих сил, которым предстояло трансформировать картину населения Центральной Азии и определить ее фундаментальный характер до нынешних дней. Регион был заселен двумя народами. Они жили бок о бок, имели много общих черт, но существенно отличались по языку: тюрки и монголы. С начала христианской эры группы, принадлежавшие к этим двум народам, стали все чаще встречаться в китайских исторических источниках. Их систематические грабительские рейды привлекали все больше внимания китайцев, и только сооружение Великой стены положило им конец.

Великая миграция гуннов на запад началась с этого региона, а с VI–VII веков и дальше его тюркские обитатели, которые оказались под культурным влиянием Ирана и Китая, быстро приобрели политическую силу. Они смогли прорваться на юго-запад, в земли, известные ныне как Туркестан, и создать важные политические образования, такие как государства древних тюрок и уйгуров, которые не только занимали важное место в делах Центральной Азии, но также посредством религиозной политики и торговой активности играли довольно значительную роль в истории цивилизации. В этот же период первые тюрки двинулись на Волгу и даже в Месопотамию. В это время монголы оставались на своей земле и не участвовали в мировых событиях. Тогда их часто называли татарами, по имени одной из наиболее сильных групп – татарского племени, обитавшего на самом дальнем востоке. Сегодня, однако, название имеет другое значение.

Монгольский народ был разделен на разные племена. На дальнем западе между верховьями рек Иртыш и Орхон к северу от Алтайских гор обитали найманы. Из-за близости тюркских уйгуров на юге найманы еще на ранней стадии развития переняли много элементов центральноазиатской культуры, такие как уйгурский алфавит и христианство несторианского типа. Что касается цивилизации, они были самым продвинутым монгольским племенем. Недалеко от них обитали кереиты. Это племя примыкало к найманам на востоке, вдоль реки Орхон и к югу от нее. В середине первого тысячелетия большинство кереитов также приняли несторианство. К северу от племени кереитов на средней и нижней Селенге жили меркиты, а к западу от меркитов и найманов обитали отсталые ойраты. Китайцы классифицировали монгольские племена в соответствии со степенью развития их цивилизации как «белых татар» южной зоны, примыкающей с севера к китайской границе, «черных татар», живших дальше к северу, и «диких татар» или лесных жителей, которые, в противоположность другим кочевым племенам, жили охотой и были приверженцами шаманизма. В течение долгого времени шаманы из этого региона считались более надежными и могущественными.

Более или менее одновременно с принятием христианства монголы начали двигаться вперед и в политике, и в экономике. В первые годы X столетия они вытеснили тюркских киргизов из Монголии к Енисею, а киданей – в Северный Китай. Здесь кидании основали важную империю Ляо, и в результате монголы впервые вошли в близкий и постоянный контакт с китайской цивилизацией. В это же самое время найманы двинулись на запад, опустошая Центральную Азию регулярными набегами. Империя Ляо пала в 1125 году, и часть ее населения бежала на запад из Китая в бассейн Тарима и Ферганскую долину. Здесь они основали новое государство каракитаев, которое просуществовало сто лет.

С падением империи Ляо жизнь монголов возвратилась в свое старое русло. Среди различных племен власть по-прежнему оставалась в руках нескольких известных клановых групп, которые боролись друг с другом или объединялись в непрерывно меняющиеся коалиции. Предметами спора являлись: контроль над племенными подразделениями, владение стадами или обычный грабеж. Никакая более возвышенная концепция на данном этапе не просматривалась.

На этой сцене непрекращающихся раздоров появился некто Есугэй. Он был отпрыском древней знатной семьи из монгольского племени, однако, что касается его значимости и власти, источники повествуют разное. Многие описывают его как простого декуриона или командира отделения из десяти человек, тогда как другие представляют его как независимого принца. За свою жизнь он не совершил никаких примечательных дел, в основном защищая свое имущество. Он умер в 1165 году, оставив несколько сыновей, старшему из которых Тэмуджину было десять лет. Согласно монгольским обычаям, он жил с родителями будущей жены. Несчастье, которое выпало на долю мальчика, вынудило его с юных лет полагаться только на себя и находить средства для сохранения отцовского наследия. Для этого ему нужны были влиятельные друзья.

Он сумел заручиться поддержкой принца кереитов Тогрила для кампании против племени меркитов, которые ворвались в его лагерь и увели его жену Бортэ. Его победа и освобождение Бортэ существенно укрепили его авторитет, и около 1196 года он объявил себя верховным вождем монголов. В то же самое время он получил титул (лингвистически все еще не объясненный) Чингисхан. Высшие должностные лица монгольских племен, включая его влиятельного друга Джамуху, содействовали этому продвижению.

До этого времени Чингисхан следовал обычным путем. Ценой личных усилий он собрал вокруг себя группу преданных сторонников, которым он мог полностью доверять. Его успехи позволили ему дарить своим друзьям богатые подарки и назначать их на высокие должности. Он перетянул на свою сторону большую часть колеблющихся элементов, которых всегда было немало в степях. Все это было вполне обычным для кочевой аристократии и не имело никакого значения для мировой истории.

Однако динамичная энергия Тэмуджина требовала более масштабных целей. Некоторые разбойные действа, хотя и несущественные сами по себе, вынудили его принять меры против его прежнего друга Джамухи. Означала ли эта борьба возникновение двух движений, одного опирающегося на широкие массы, поддерживающего Джамуху, и другого аристократического, которое возглавил Чингисхан – как это утверждают недавние исследования, выполненные в том числе в России, – представляется сомнительным. По крайней мере, существующие источники точного ответа на этот вопрос не дают. Вполне возможно, что беспорядки в Монголии и наслаивающиеся культурные влияния вследствие миграций в предшествующие столетия привели к возникновению социальных напряжений, которые нашли выход в борьбе между различными властителями степи. Решительная битва, в которой участвовало большое количество войск, обернулась неудачей для Тэмуджина, который был вынужден отступить к верховьям Онона. Только после победы над татарским племенем, что было благодеянием для династии Цзинь, правившей в Северном Китае, его престиж был восстановлен. Его союзник Тогрил получил китайский титул Ван-хана. Другие монгольские племена в степи теперь ясно видели, что Тэмуджин нацелился на что-то более высокое, чем его нынешнее положение, и они могли сдержать его, только создав союз во главе с Джамухой. В этой опасной ситуации Чингисхан продемонстрировал все свое мужество и стойкость степного вождя. Он хотел нанести поражение своим врагам по отдельности, в том числе меркитам и найманам, и силой достичь наивысшего положения в Монголии. Его враги предприняли еще одну попытку его устранения, устроив заговор, в котором принял участие Ван-хан. Однако Тэмуджин вовремя получил известие о заговоре, напал на заговорщиков и уничтожил Ван-хана и племя кереитов. Вскоре найманы, Джамуха и меркиты были сокрушены в жестокой борьбе (1204). Уцелевшие в этой борьбе были частично уничтожены, частично присоединены к подразделениям Тэмуджина. Джамуха, судя по всему, был захвачен и казнен без промедления. Кучлук, вождь найманов, который, по-видимому, был несторианским христианином, бежал на запад, в королевство Кара-Китай, где смог захватить власть.

Эта почти непрерывная серия побед и почти полное уничтожение враждебных племен возвысили Чингисхана в течение десятилетия до положения абсолютного властителя Монголии и дали ему такую власть над его народом, которую не имел ни один из предыдущих монгольских вождей. Отныне он объединил все монгольские племена под своей властью и мог считать себя выразителем общей воли народа. Первым его желанием было дать законодательную основу власти, которую успех воплотил в его личности. Он использовал свое влияние для созыва в 1206 году великого народного собрания, или курултая, который назначил его верховным властелином монголов и утвердил его титул Чингисхана. Этот акт утвердил решение монголов отныне проводить в жизнь свою политику сообща. Он наделил нового правителя сверхъестественной аурой, в силу которой его приказы исходили не только от земной власти, но и озвучивали указания свыше. Дальнейшие дела, естественно, полностью зависели от воли, энергии и военных успехов Чингисхана. Только он имел возможность придать реальный смысл своему новому положению и, таким образом, реализовать стремления монгольского народа.

Монголы, несомненно, имели такие стремления, если даже не все общество с одинаковым рвением старалось их исполнять. Ведущие группы, однако, точно знали, чего они хотят, и, как всегда бывает в полукочевых феодальных обществах, только они имели значение. Охваченные типичным инстинктом степных жителей, они жаждали покорять пограничные регионы с высокой цивилизацией не потому, что хотели у них чему-то учиться, а имея в виду неограниченную добычу и более высокий уровень жизнь. Их больше не удовлетворяли грабительские набеги, которыми годами занимались их предки. Теперь они поставили цель – основание огромного сильного государства, всемирной империи, которая должна была охватить по их планам весь (известный) мир. Такие идеи, хотя и своеобразны, не были во всех отношениях новыми. Китай издавна считался его жителями Средним царством, центром земли, хотя китайцы никогда на самом деле не стремились к мировому господству. И политический принцип централизма китайской империи, возможно, внес свой вклад в жестко унитарную концепцию зарождающейся монгольской империи. Несомненно, некоторый вклад был внесен христианскими теориями о вселенской церкви под единым центральным руководством, поскольку некоторые монгольские племена вот уже в течение двух столетий являлись твердыми сторонниками несторианского христианства и, таким образом, имели доступ к христианским воззрениям. Если можно делать какие-либо выводы, когда прямые свидетельства о политических идеях того времени отсутствуют, представляется, что своеобразные метаморфозы христианских доктринальных теорий в политические идеи имели существенное значение в развитии монгольской концепции мировой империи.

Народы, вдохновленные миссионерскими идеями, независимо от того, являлись они чисто духовными или частично мирскими, приобретали грозную силу экспансии, как это было в случае с ростом ислама. Когда эта идея пустила корни среди правящих классов монгольской нации, началось сильное давление, направленное на ее исполнение. Возвышение Чингисхана означало, что появился вождь, призванный исполнить народную волю. Нет никакого сомнения в том, что Чингисхан твердо верил в то, что он исполняет божественное поручение. Все его отношение с соседними государствами, как следует из многих источников, является достаточным доказательством этого, так же как и его исполненные гордостью слова, которые многократно повторялись монголами: «Одно солнце на небе, один Властелин на земле». Когда Чингисхан реорганизовал национальную силу монголов и установил в ней неизвестную доселе дисциплину, он видел себя в качестве орудия Бога, и монгольское общественное мнение в основном было с этим согласно. Нет никакого другого объяснения тому факту, что с этого времени он не встретил никакого достойного упоминания сопротивления со стороны своего народа. Монгольский народ, таким образом, приобрел мощь, которая помогла ему основать империю, не имевшую себе равных в мировой истории.

Одного только чувства Богом данной власти, разумеется, было недостаточно, чтобы преобразовать волю неба в непосредственный результат. Для этой цели сначала было необходимо построить материальную базу, превосходящую ресурсы соседних государств, а для этого, в свою очередь, нужна была агрессивная армия. Солдатская доблесть монгольских племен часто доказывалась в предшествующие столетия, и ее надо было лишь интегрировать в национальную силу. Чингисхан без промедления приступил к выполнению этой задачи. Он разделил всю армию на подразделения по десятеричной системе так, что каждые десять человек образовали отделение под своим командиром-десятником. Десять таких отделений образовали «роту», которой командовал сотник, а десять рот составляли «батальон». Подразделение из десяти тысяч человек – «дивизия» – возглавлялось «генералом» и представляло собой независимое тактическое формирование; отдельный солдат прикреплялся к конкретному подразделению на постоянной основе. Дивизии входили в более масштабные группировки под названием «правое крыло», «левое крыло» и «центр», которые составляли постоянные черты армии и, возможно, были созданы не только для формирования боевого порядка. Вновь созданная армия была наполнена духом строжайшей дисциплины. Любое нарушение долга или акт трусости беспощадно карались смертной казнью. Неизменная уверенность в своих друзьях юности, которые ныне находились на высоких постах, являясь его генералами, предоставила в его распоряжение большое количество преданных людей, которым можно было абсолютно доверять исполнение его приказов и директив. В то время как в формировании армии было видно влияние иностранной, возможно китайской, модели, роль самого великого хана все же была уникальна, и его личный вклад в армейскую реформу свидетельствует о его гениальности.

Экстраординарные качества его характера демонстрируются не только его поразительными военными победами. Они видны и в его достижениях в качестве законодателя и организатора монгольской нации. Он собрал, систематизировал и распространил законы своих соотечественников и создал Ясу (ясак), или фундаментальный закон своего государства, по которому жил его народ еще долго после его смерти. Кроме военных уложений Яса содержала постановления, регулирующие гражданскую жизнь. Она подчеркивала принцип частной собственности и, соответственно, наказывала воровство и грабеж с особой жестокостью, смертной казнью карались даже незначительные нарушения. Семейная жизнь также регулировалась, и женщины пользовались достаточной независимостью и высоким уважением, в полную противоположность (в общем) законам ислама. Женщины также отличались, служа во вспомогательных подразделениях во время военных кампаний. Они не только вели домашнее хозяйство и воспитывали детей, но часто сопровождали армию в кампаниях и заботились о нуждах сражающихся мужчин. Во время сражений женщины прятались в кибитках, в лагерях, однако при возникновении чрезвычайных обстоятельств они часто присоединялись в сражениях к мужчинам. Такой высокий статус женщины является объяснением причины появления женских портретов на образцах восточного искусства монгольского периода. Для обеспечения работы администрации была принята двойная система налогообложения с земельным налогом для людей, занятых в сельскохозяйственном производстве, который зависел от качества почвы и урожая, и налогом с оборота для торговцев. Чингисхан также создал официальную почтовую службу, которая доставляла разведывательные данные и инструкции из одного конца государства в другой с удивительной скоростью. Возможно, она также была заимствована с древних образцов.

Авторитет Чингисхана был таков, что его распоряжения быстро стали господствующими во всей Монголии, и монгольский народ с его сознанием своей высокой миссии был сплавлен в мощный, агрессивный организм, который вскоре доказал свое превосходство в элементарной силе над своими соседями. Лишь несколько лет потребовалось Тэмуджину для завершения внутренней организации своего государства и приобретения вооружений и всего необходимого оснащения через открытые торговые отношения. Затем он приступил к кампании, которой предстояло стать началом основания мировой монгольской империи. Сначала он направился на восток, против страны, которая по причине долговременных культурных и торговых отношений неизбежно привлекала наибольшее внимание монголов, а именно против Китая. Две энергично проведенные кампании привели его в 1215 году к столице государства династии Дзинь, которая в конечном счете сдалась ему. Северокитайская империя пала, и монголы начали оккупировать северную часть огромных китайских владений. Южнокитайская империя на время осталась нетронутой.

Быстрота победы на востоке имела большое значение для монголов. Она сэкономила ресурсы для дальнейших завоеваний, и, главное, она дала им уверенность в своих силах. Такая империя, как Северный Китай, должна была, несмотря на ее слабость, казаться непреодолимой силой жителям степей. И если они так быстро преуспели в победе над ней, то их успех – безусловный признак божественного намерения доверить монголам управление всем миром. Отношение китайцев к иноземным захватчикам в основном было таким же, как и всегда на протяжении долгой истории их страны. Они подчинились власти иноземцев и воздействовали на них грандиозной силой китайской цивилизации, которой монголы в конечном счете уступили. Однако сами китайцы никогда не забывали, что захватчики были чужаками, чье правление является несовместимым с принципом китайского суверенитета в Среднем царстве. Тем не менее китайцы присоединились к монгольским службам, в частности в столице Каракорум, которая возникла в этот период на Верхнем Орхоне. Потомок павшей династии киданей Елюй Чюцай стал министром ханов и сыграл важную роль в образовании монгольской империи. Можно считать установленным, что он не был одинок, вокруг него работало много настоящих или ассимилированных китайцев, которые были его коллегами и подчиненными и являлись носителями китайской цивилизации и коммерции. Приток китайской культуры имел плодотворное влияние на монголов. Китайские идеи также нашли свой путь в Ясу и, таким образом, вошли в монгольский обиход. Китайская концепция искусства войны и китайских вооружений, включая порох, были введены в практику монголов в их последующих кампаниях.

Успех в Китае, таким образом, стал началом дальнейших побед монголов. Всего лишь через два года после завершения китайской кампании Чингисхан обратил свои взоры на запад. Здесь находились владения хорезмских шахов, которыми в то время правил Мухаммед II, находившийся на вершине своего могущества. После добровольного согласия уйгуров в 1207 году покориться Чингисхану Хорезмское государство представлялось таким же грозным оппонентом, как в свое время Северный Китай. Ход монголо-хорезмских отношений сегодня невозможно проследить точно. Некоторые поздние восточные источники сообщают, что энергичный халиф Багдада аль-Насир (1180–1225), имея трудности в отношениях с Мухаммедом II, обратился к монгольскому правителю, чтобы тот напал на хорезмшаха с тыла. Это утверждение означает, что именно сам халиф, остававшийся номинальным главой ислама, пусть даже ненамеренно, но все же навлек на ислам величайшее бедствие в истории. Существуют и другие документы, утверждающие, что Мухаммед II уже в течение продолжительного времени беспокоился по поводу своих северо-восточных соседей и усиленно собирал информацию об их военной силе и внутренних делах через своих лазутчиков. И наоборот: возможно, что торговцы, посланные Чингисханом, не только выполняли свои прямые функции по налаживанию торговых отношений, но и занимались разведкой. Во всяком случае, Мухаммед II посчитал их именно таковыми и почти всех, за исключением нескольких, казнил.

Такое обращение с представителями их правителя вызвало у монголов лишь одну реакцию: без промедления начать войну. По-видимому, Мухаммед II не подозревал об этом, поскольку такая практика еще не была известна в то время в Западной Азии. Впоследствии исламскому миру еще предстояло убедиться в том, что только таким теперь всегда будет результат вероломства по отношению к монгольским послам и посланникам. После отражения атаки хорезмшаха через Оксус Чингисхан ударил по Хорасану, тесня перед собой армию Мухаммеда, что должно было произвести сильное впечатление на всех. До тех пор хорезмские правители Ирана считались почти непобедимыми завоевателями. Теперь они стали сдаваться войскам Чингисхана. Новая монгольская наступательная тактика – внезапная атака кавалерии – не была единственной причиной этому, поскольку многочисленные тюрки в армии Мухаммеда уже были с ней знакомы. Вероятнее всего, хорезмийцы были напуганы новыми осадными машинами, частично китайского происхождения, которые использовали монголы. Также, скорее всего, было бы неправильно приписывать неудачу Мухаммеда II ненадежности многонациональных сил хорезмийцев. Чем дальше на запад продвигались монголы, тем больше было число тюрков, присоединявшихся к их армии, добровольно или насильственно. Ко времени вторжения в Хорасан силы Чингисхана уже состояли преимущественно из тюрков. Монгольский правитель всегда делал упор на склонение тюрков из армии противника к дезертирству, призывая их идти против ошибки «братской ссоры». Мухаммед определенно имел проблему такого рода со своими людьми в начале войны, и аналогичные волнения, несомненно, повлияли на войска в тылу. В результате всего изложенного выше он пал духом.

Стремительное бегство их правителя оставило крупные городские центры Хорасана – Мерв, Бухара и Самарканд – в невыгодном положении: они уже не могли держаться долго. С отступлением хорезмской армии они не могли рассчитывать на какую-либо помощь. После отказа от предварительных призывов сдаться (что было характерной чертой монгольского метода ведения войны) они непрерывно подвергались осаде, затем с помощью новых методов – таранов, катапульт, огнеметов и задымления – были захвачены штурмом. Их судьба была ужасной. Большая часть населения была безжалостно уничтожена: это бедствие разрушило экономическое и культурное благосостояние Центральной Азии. Эти города больше никогда не смогли восстановить свое прежнее положение жизненных центров исламской цивилизации. Однако монголы проводили политику сохранения жизни ученым, людям искусства, ремесленникам, которые могли быть использованы на их службе, а также женщинам и детям, которые были превращены в рабов. Некоторым мужчинам призывного возраста также сохраняли жизнь лишь для того, чтобы их использовать в качестве пушечного мяса в последующих осадах и атаках. Их гнали впереди монгольских войск и принуждали воевать против своих соотечественников. Не было никакой возможности избежать мрачной дилеммы: или они карабкались по стенам городов, или их уничтожали, если они отступали.

Эти пугающие методы и непрерывное отступление Мухаммеда II открыли путь через Северную Персию для военачальников Чингисхана Субэдэя и Дэбэ. В течение ряда лет они продвинулись до плато Азербайджана, где им продолжали оказывать сопротивление, пусть неорганизованное, в течение нескольких лет. Его возглавил Джелал ад-Дин Мангуберди, сын Мухаммеда II (который к этому времени умер). Это был храбрый молодой человек, склонный к авантюрам. Он прошел через Иран с Кавказа до Инда, отошел назад в Северную Индию, убоявшись угрозы монгольского окружения, вновь появился в Ираке и затем в Грузии. Он постоянно вел бои с монгольскими отрядами и наконец в 1231 году был убит курдским бандитом.

Монголы тем временем в 1223 году обошли вокруг восточного края Кавказских гор и проникли в Южную Россию. В битве на реке Калка они нанесли сокрушительное поражение армии, которая была в последний момент организована несколькими русскими князьями. После этого они ограбили некоторые торговые города Крыма. Затем по приказу Чингисхана они повернули обратно на восток. Таким образом, области, которые были затронуты завоевателями в Западной Азии и Восточной Европе, были немногочисленными и в действительности не были присоединены к монгольским владениям. Однако Северная Персия, и в особенности Хорасан, осталась под сильным монгольским влиянием. На Кавказе и в России поход 1223 года являлся не более чем эпизодом местного значения, одним из многих вторжений кочевых тюркских народов, которые русские князья отражали в последнее время, но без каких-либо долговременных последствий для политической структуры Восточной Европы.

Чингисхан наверняка планировал новые кампании в восточном направлении, но 18 августа 1227 года умер. Империя, которую он основал, пережила его потерю. Во время кризиса, последовавшего за его смертью, не оказалось ни одного врага, который попытался бы сбросить монгольское иго. А вот единство империи сохранить не удалось. Чингисхан завещал, что она должна быть разделена между четырьмя сыновьями его главной жены Бортэ – только она принимала участие в государственных делах. Древний монгольский обычай давал права главного наследника и ответственного хранителя родового имения младшему сыну. В соответствии с этим принципом собственно монгольское владение отошло к младшему сыну по имени Толуй. Другие три сына тоже получили свои доли: Чагатай – территории к северу и северо-востоку от Оксуса, известные обитателям Запада как Трансоксиана, Угэдэй – территории, лежащие дальше на востоке, Джучи – самые западные территории, то есть Россию. Это распределение не могло иметь реальную силу в то время, поскольку империя еще не приобрела размах, предусмотренный Чингисханом, который заранее обдумывал наступление к западному морю – хотя его знания географии Запада были, скорее всего, весьма смутными. За шесть месяцев до смерти Чингисхана умер также и Джучи, и, следовательно, его дети стали прямыми наследниками своего деда.

Отдав распоряжение о разделении огромных территорий Центральной Азии – относительно Китая он не оставил никаких определенных инструкций, – Чингисхан не имел в виду, что его империя должна быть разделена на отдельные совершенно независимые государства. Он желал, чтобы один из сыновей осуществлял контроль над своими братьями как верховный правитель или великий хан. Поскольку бессмертный основатель империи не выразил пожеланий относительно кандидатуры великого хана, было принято решение, что его следует избрать. В 1229 году состоялось национальное собрание (курултай), где братья с трудом согласились на кандидатуру Угэдэя. Однако последний не унаследовал военных талантов своего отца. В дошедших до нас записях он описывается как человек спокойный и не слишком волевой, однако добросовестный и проницательный правитель. Он расширил и украсил новыми зданиями главный город Каракорум, приложил усилия по разведению фруктов и овощей в суровых условиях, организовал снабжение Монголии продуктами из Китая и открыл торговые отношения с Индией и Западной Азией. Он был особенно заинтересован в подготовке расширения имперских владений в соответствии с проектом своего отца, а значит, в наделении своих братьев предписанными им территориями. Продолжение тренировок по военному искусству обеспечивалось покорением остальной части Северного Китая, различными операциями местного значения, а также охотами, которые организовывались систематически, как полувоенные учения.

В 1236 году или около того были приведены в боевую готовность новые армии, которым предстояло двигаться преимущественно в западном направлении. Их целью было покорение по меньшей мере всей Восточной Европы, однако в общем плане было предусмотрено также дальнейшее продвижение на запад. Этими мерами сыновья Джучи, среди которых Батый, второй по рождению, был наиболее выдающимся, должны были приобрести наследство, назначенное им Чингисханом. Многочисленные монгольские и тюркские войска прошли через территорию, раскинувшуюся к северу от Аральского и Каспийского морей, и напали сначала на царство волжских булгар, захватили город Булгар (Великий Булгар), что в среднем течении Волги, чуть южнее от теперешней Казани. Это государство в течение нескольких столетий играло важную роль в торговле и политике как торговый центр для товаров из Центральной Азии, Восточной и Северной Европы. Однако оно пало уже после первого штурма. Дорога в Россию была открыта. В следующем году были захвачены Москва, Муром и Ярославль и другие княжества. Некоторые города пали после героической защиты, другие не оказывали никакого сопротивления завоевателям, чья кавалерия была чрезвычайно эффективной в этих областях. Техническое преимущество пришельцев с востока было так велико, что русские не могли удерживать свои позиции. Лишь силы природы были способны остановить продвижение монголов. Когда они наступали на город Великий Новгород на озере Ильмень, который был ключом к балтийским подступам, то неожиданно ударила ранняя оттепель. Захватчики задержались из-за сопротивления маленького городка Торжок, и теперь они не могли продвигаться вперед через новгородские болота. Грязь сделала все дороги непроходимыми даже для конников. И монголы решили повернуть на юг. Срезав дорогу по диагонали через Россию к западу от Москвы, они достигли Козельска. Штурм этого города-крепости потребовал больше времени и подготовки, чем обычно. Однако после его падения чужеземцы окружили Киев, резиденцию великого князя и митрополита старой России, сердце древнего государства Русь. Осада была недолгой, и 6 декабря 1240 года, после бегства тогдашнего великого князя Михаила Черниговского, город пал. В результате грабежей многие ценные художественные реликвии и архитектурные памятники превратились в развалины. Ранний русский (или, с точки зрения украинцев, ранний украинский) период истории завершился. Политический центр тяжести Восточной Европы переместился в северном направлении.

Для монголов эта крупная победа стала лишь очередной стадией военных действий, которые не ограничивались лишь пределами России. Они соответственно пошли вперед через Подол и Волынь в Галицию и к середине зимы переломили сопротивление города Галич. Здесь армия разделилась на две группы с целью нападения на пограничные государства Центральной Европы одновременно с нескольких направлений. Считалось, судя по ходу кампании – и со ссылкой на слабые географические знания захватчиков, – что монголы имели грандиозный план окружения своих врагов и разгрома их в запланированном месте. Более близкое исследование и неадекватность записей показывают, что это было только предположение, хотя точность и грандиозный масштаб продвижения азиатских легионов определенно предполагает общее планирование.

Одна часть монгольской армии наступала через Галицию, разбила поляков в битве при Хмельнике, захватила Краков и затем проследовала по Одеру к недавно основанному германскому поселению Бреслау, которое было уничтожено. Возможно, это правда, хотя и не имеется никакого достоверного доказательства, что другие монгольские подразделения одновременно выполнили широкий охватывающий маневр через центральную Польшу и Моравию так, чтобы прибыть на место к решающему сражению при Легнице (при Вальштатте) 9 апреля 1241 года. Как бы то ни было, силезский герцог Генрих II и его польско-германские войска потерпели жестокое поражение, где был убит сам герцог. Тот факт, что монголы не наступали дальше на запад, а отошли в юго-восточном направлении через силезские предгорья и Моравские Ворота, где они осадили город Оломоуц, можно объяснить лишь тем, что их главной целью было связать различные территории, которые они завоевали. В свете их действий в других местах нет никаких оснований для предположения, что энергичное сопротивление герцога Генриха при Легнице удержало монголов от вторжения в Центральную Германию. Вероятно, к этому времени монголы начали использовать географическую информацию, доставленную военнопленными, в соответствии с их обычной практикой привлечения на службу чужеземных ученых и художников.

Между тем монгольские армейские группировки на юге пробивали себе дорогу в двух направлениях – через Центральные и Южные Карпаты – по Трансильвании в Венгрию. Они здесь застали врасплох короля Белу IV и 11 апреля 1241 года полностью разгромили его в долине Мохи (на реке Шайо). Северная группировка продолжала наступление через Моравию и присоединилась к той, что прибыла в Венгрию. Таким образом, большая часть Германии имела возможность наблюдать за победным маршем захватчиков. Поведение монголов, однако, не было последовательным. В Силезии и Моравии, кроме уничтожения вражеских сил в битве при Легнице и захвата города Оломоуц, они ограничились грабежами и затем удалились. В Венгрии, с другой стороны, они начали оседать. В этой стране они отчеканили единственные монеты этого периода, которые были найдены. Их поведение предполагает, что они выбрали долину Дуная – Тисы, как и степь средней и нижней Волги, в качестве места будущего обитания и пастбищ.

Однако 11 декабря 1241 года в Каракоруме умер великий хан. Благодаря хорошо организованной почтовой службе новость очень скоро стала известной, и весьма вероятно, что это событие явилось причиной отхода на восток Батыя и его военачальников с главными силами армии. Один корпус двигался вдоль Дуная, другой проследовал через Хорватию и Славонию. Затем они прошли через дунайскую Булгарию назад в открытую местность к северу от Черного моря и остановились на Волге. Оттуда Батый планировал наблюдать за ходом решения вопроса о новом великом хане. Таким образом, он позволил себе лишиться завоеваний в Венгрии. Однако в результате монгольского прохода через Булгарию король этой страны покорился власти ханов на Волге.

В то время культурные характеристики орды Батыя – ее стали называть Золотая Орда, возможно из-за золотого шатра ханов – свидетельствовали о кочевом образе жизни. По этой причине он выбрал больше напоминающие степи территории на средней и нижней Волге и к северо-востоку от Черного моря в качестве центра монгольского поселения в Восточной Европе. Здесь было достаточно пастбища для коней победоносной армии и обильные пространства для монгольских пастухов, которые кочевали со стадами вдоль берегов Волги. По соседству с нынешней деревней Селитранное, примерно на полпути между современными городами Волгоград и Астрахань, возникла первая столица нового монгольского государства. Это был Старый Сарай, поселение, которое подобно Каракоруму очень скоро приобрело городской вид. Здесь Батый обычно проводил зимние месяцы и построил дворцы для себя и для своей знати. Скоро город стал сценой первых тесных контактов между монголами России и исламской цивилизацией Западной Азии, которые описал миссионер и папский эмиссар Джованни ди Плано Карпини, который путешествовал в этих местах в 1245–1246 годах. Уже тогда монгольская империя на Волге – the Ta(r)taria Aquilonaris в средневековой космографии – показалась Карпини хорошо устроенным государством. Эта империя, которая появилась на свет войнами Батыя, должна была управляться им и его наследниками в соответствии с заветами его деда Чингисхана. Южными границами империи служили Кавказские горы, царство Грузия стало вассалом монголов.

Батый не мог, даже если бы имел на то желание, расширить свои владения. Споры о престолонаследовании занимали всех монголов в продолжение десяти лет и вынудили его уделить всю свою энергию центральноазиатским делам. Поскольку никаких договоренностей по наследованию не было предусмотрено, монгольские вельможи в Каракоруме назначили временно вдову Угэдэя Дорегене регентшей, что является показателем уникального статуса женщины в монгольском обществе. Дорегене всеми силами стремилась обеспечить сохранение статуса отца своему сыну Гуюку. Этому сопротивлялся Батый, который надеялся утвердить свои претензии на трон – все же он являлся отпрыском старшего сына Чингисхана. Кроме того, он, вероятно, по религиозным и культурным причинам не хотел принять лидерство Гуюка. Подобно Чингисхану и Угэдэю, Батый относился к различным мировым религиям в монгольском государстве с полным безразличием. Он оставался верным шаманистской вере своих предков, которые признавали одного-единственного бога, но в то же самое время рассматривали солнце, землю и воду в качестве высших созданий, молились им и приносили жертвы. Религиозные диспуты, как утверждают имевшие место в присутствии этих правителей, нисколько не изменили этого положения. Однако Гуюк принадлежал к юному поколению и представлял другие тенденции, которые в то время имели хождение среди монголов. Христианское несторианство было известно монголам уже несколько столетий, и по мере великой внешней экспансии их победоносных армий оно приобрело новую внутреннюю силу и миссионерское рвение. Оно произвело большое впечатление на сознание Гуюка. Если он сам, возможно, и не принял несторианство, тем не менее оказывал явное предпочтение христианам и назначал их на самые хорошие должности в своем окружении. Выбор Гуюка, безусловно, был победой христианства и поражением старых идей и обычаев. Батый не сумел воспрепятствовать его победе в 1246 году. Выборы были описаны детально Джованни ди Плано Карпини, который лично присутствовал на них. В центре долины, где проходили выборы, была сооружена огромная палатка для голосования, где собрались имеющие право голоса вельможи. Вокруг нее всюду, насколько хватало глаз, располагались орды монголов, которые требовали развлекать их различными представлениями и с большим вниманием следили за ходом голосования и кавалькадой многочисленных иностранных миссий, которые в глазах монголов являлись доказательством того, что монгольские притязания на мировое господство справедливы. Так интерпретировал сам Гуюк прибытие Плано Карпини. Он верил, что сам папа и король Франции Людовик IX стремились оказаться под его властью. Такое убеждение ясно выразилось в ответе, который он вручил папскому эмиссару.

Выбор Гуюка стал предвестником ранней вспышки его враждебности с Батыем. Обе стороны стали готовиться к вооруженному противостоянию и уже начали выдвигать силы, когда Гуюк в апреле 1248 года внезапно скончался. Его смерть положила конец всем проблемам – так же как и радужным перспективам несторианства, которое было на подъеме во время его правления. Грядущее великое преобразование жизни монголов было отложено на время, и когда оно в конечном счете состоялось под влиянием высокоцивилизованного окружения, в которое завоеватели вторглись, то оказалось совершенно отличным от того, что ожидалось, когда Гуюк был возведен на трон.

Вновь регентшей стала вдова умершего великого хана, Огул Гаймыш, и Батый решил оставаться в Центральной Азии, ближе к месту предстоящих выборов. На этот раз выборщики пожелали обойти наследников Угэдэя и признать права старшей линии – потомства Джучи. Поскольку Батый считался главой этой линии (хотя его старший брат Орда был еще жив), он имел отличные перспективы стать великим ханом. Однако, учитывая свой возраст, отказался от избрания и рекомендовал выборщикам потомка младшего сына Чингисхана Толуя, который доселе оставался на заднем плане. В конце концов было решено избрать Мункэ, смелого и энергичного принца, который был близок к Батыю, поскольку участвовал в кампаниях в России. Заговор, устроенный другим принцем, который желал повлиять на мнение выборщиков в свою пользу, был раскрыт и подавлен. И Батый смог вернуться на Волгу с чувством глубокого удовлетворения исходом выборов.

Благодаря пользующейся уважением матери Мункэ получил превосходное воспитание. Хотя он не был христианином, как она, но был настолько терпимым, что под его правлением все великие религии были в состоянии существовать бок о бок и несторианство имело возможность развиваться еще более интенсивно. В то же самое время мусульмане и буддисты стали отправлять своих миссионеров в Монголию. Между тем людей, преданных древней монгольской вере, становилось все меньше и меньше. В столице Каракорум, которая все более роскошно украшалась, возводились церкви, мечети и буддийские храмы, словно соревнуясь друг с другом. Папский легат, северогерманский францисканец Вильгельм (Гийом) фон Робрук, который в это время путешествовал через Сарай на Волге в Каракорум, оставил для нас живописное описание оживленной торговой деятельности в городе, соперничества различных религий и интереса со стороны великого хана к их доктринам. Вильгельм фон Робрук был человеком ясного видения, который понимал, что терпимость, гарантированная великим ханом каждой вере, была лишь признаком религиозного безразличия, а его редкое участие в христианских церемониях никак не могло свидетельствовать о его приверженности христианству. Однако, обвиняя несторианских священников в суеверных практиках или по меньшей мере в снисходительности к таким практикам, Вильгельм неправильно оценил ситуацию, в которой эти слуги Христа должны были жить и работать. Разумеется, западные стандарты были совершенно неприменимы в условиях Центральной Азии. Между прочим, тогда на Западе также процветали многие древние суеверия.

Цивилизация монголов, по мнению Вильгельма фон Ро-брука, все еще оставалась первобытной. Семья была патриархальной, одежда простой. Честность и искренность по отношению друг к другу и гостеприимство к странникам были всеобщими правилами. Статус монгольской женщины заключался в полной ее свободе. Она могла иметь свое имущество и даже участвовать в судебном процессе. Она была хозяйкой дома и воспитательницей своих детей. Закон карал за супружескую измену смертной казнью, причем это касалось в равной степени и мужчин и женщин. Принцессы знатных родов смогли приобрести большое влияние. Уже дважды вдова государя действовала как регентша, когда трон был незанятым. В то же самое время процветала торговля. Была построена развитая форма коммуникаций во всех направлениях, и присутствие многочисленных военнопленных из завоеванных стран подняло экономику на высокий уровень развития. Кроме сирийцев и русских, Вильгельм встретил при дворе великого хана нескольких немцев, венгров и французов, занимавших уважаемое положение, поскольку являлись умелыми ремесленниками. В Каракоруме можно было видеть послов почти из каждой страны. Их доступ к государю, обеспечение проживанием и питанием регулировались строгим протоколом. Им разрешалась полная свобода общения друг с другом и с населением. Таким образом, они имели возможность расширять свои знания о новой цивилизации, которая под влиянием соседних народов ускоренно продвигалась вперед в этих ранее отсталых регионах. Эффективные почтовая и транспортная системы обеспечивали не только быструю доставку новостей, но и разумную степень комфорта для путешественников. Каракорум стал центром, где сходились и взаимодействовали все цивилизации Азии. Впервые в истории непрерывный и интенсивный транспорт связал Восточную Азию с Ближним Востоком и Западной Европой. Сведения о Китае, которые из-за блокирования древнего шелкового пути через Персию оставались потерянными для Европы, теперь вновь нашли путь на Запад, и даже первые скудные сообщения о Японии начали достигать берегов Средиземного моря. По этой причине установление монгольской империи, несмотря на ужасные разрушения, которые она причинила во время войн Чингисхана, имело положительный эффект, поскольку способствовало сближению народов и дало стимул для цивилизации Европы.

Мункэ считал, что его главным политическим долгом является исполнение воли Чингисхана, которую Угэдэй выполнил лишь частично. Поэтому он начал подготовку похода в Китай и Западную Азию. В Китае задача состояла в консолидации и расширении завоеваний. Эту задачу великий хан оставил за собой. Она вовлекла его и его брата Хубилая в долговременную войну, которая не завершилась ко времени смерти Мункэ, последовавшей 6 сентября 1259 года во время осады китайской крепости.

Экспедиция в Западную Азию была доверена другому его брату Хулагу. Для этой цели ему было выделено большое количество войск. В дополнение к этому все командиры монгольской армии должны были выделить ему часть своего боевого состава. Таким образом, армия, мобилизованная для покорения Западной Азии, достигла удивительной для тех времен численности, которую русский востоковед Вильгельм Бартольд оценивает примерно в 129 000 человек. Разумеется, эта цифра намного меньше тех, что дают современные историки, чьи расчеты могут считаться не менее преувеличенными, чем фантастические цифры древних авторов.

Ситуация в Персии после первого вторжения монголов Чингисхана была несколько беспорядочной. Единственной провинцией, в которой завоеватели поддерживали свою власть на более или менее твердой основе, был Хорасан на северо-востоке. В других местах мелкие местные династии сохранили свою власть и независимость от монголов. Представители монгольской власти постоянно ссорились между собой. В нескольких случаях между ними возникали серьезные конфликты, которые потребовали отзыва отдельных губернаторов, что не способствовало повышению престижа монголов. На Кавказе также рука монгольской администрации Сарая чувствовалась слабо. Этот горный регион располагался слишком далеко, и там не могло поддерживаться регулярное сообщение.

В таких обстоятельствах, когда Хулагу в 1255 году отправился из Монголии на завоевания своих будущих владений, перед ним стояла нелегкая задача. Однако монголы не встретили какого-либо организованного сопротивления до тех пор, пока они не достигли гор к югу от Каспийского моря, которые защищали резиденцию некогда грозной и все еще ужасной секты ассасинов. Крепость Аламут, штаб-квартира организации ассасинов, организовала отчаянное сопротивление наступлению центральноазиатских орд и сдалась только после долгой осады. Вождь секты, известный как Старый человек с гор (Shaykh al-Jabal), был казнен без промедления. Известный ученый Насир ад-Дин Туси (умер в 1274 году), который был шиитом-двунадесятником и который много лет был пленником ассасинов, получил свободу и стал служить монголам. Он возобновил свою научную деятельность и соорудил обсерваторию в городе Марагех на северо-западе Персии. Разрушение цитадели Аламут приветствовалось мусульманами, которые считали ассасинов не менее скверными, чем крестоносцы.

Потребовалось совсем немного, прежде чем мусульмане смогли разглядеть, что Хулагу не собирается с ними дружить. После капитуляции Аламута и покорения мелких принцев северо-запада Персии, а также ряда независимых вождей луров в горах Загрос он прямиком пошел на Багдад, халиф которого навлек на себя недовольство завоевателей некоторыми необдуманными политическими высказываниями. В столице халифа царил полный беспорядок. Ресурсы его государства и, в частности, войска, имеющиеся в его распоряжении, были неадекватными для какого-либо эффективного сопротивления. Тем не менее было принято смелое решение противостоять осаде. Поскольку в сложившейся военной ситуации не было никакого сомнения в ее исходе, некоторые группы мусульман с самого начала советовали приступить к переговорам с монголами. Среди них был тюркский гарнизон, который вступил в контакт с тюркскими войсками в армии Хулагу и решил не воевать против братьев-тюрков. Визирь халифа также хорошо осознавал тщетность сражения. Неразумный аббасидский принц, однако, не обращал никакого внимания на предложения компромисса и был готов пойти на риск быть атакованным. Таким образом, катастрофа оказалась неотвратимой. 10 февраля 1258 года монголы пошли на штурм, захватили резиденцию халифа и пленили его, вынудили раскрыть свои тайные хранилища и затем казнили, предположительно удушив в коврах. По древнему монгольскому обычаю, запрещалось проливать королевскую кровь.

Захват Багдада и попутное свержение халифата, который, несмотря на материальное бессилие, все еще обладал некоторым духовным авторитетом, произвели большие изменения в социальной структуре Месопотамии. Христиане, несторианцы и яковиты, которые все еще были довольно многочисленны, в особенности на севере страны, но также и в Багдаде, и, более того, шииты, которые в основном жили на юге, пришли в сильное волнение. Сам Хулагу, который проявлял благосклонность к христианам и, следовательно, был настроен против мусульман, находясь под влиянием своей супруги Докуз-хатун, предоставил полную свободу всем силам, противостоящим до тех пор господствовавшим суннитам. Во время разграбления Багдада ни христиан, ни шиитов (выразителем интересов которых стал Насир ад-Дин Туси) в основном не тронули. Теперь они смогли перестроить свои церкви и мечети и проводить публичные шествия. Интересы шиитов перед властями представлял избранный ими Накиб.

Такая позиция Хулагу имела большие последствия для всей Западной Азии. Христиане Сирии, Палестины и Малой Азии с нетерпением ждали его прихода, испытывая обоснованные надежды на существенные изменения своей участи. Они внесли непосредственную лепту в скорое падение нескольких крепостей в Северной Месопотамии, где лишь одна крепость, Майяфарикин, оказывала упорное сопротивление в течение двух лет. К 1259 году наступление на средиземноморский регион уже шло во всю силу. Вступление монголов в Дамаск было встречено всеобщей радостью христиан этого города, которые теперь ощущали свое превосходство над мусульманами. Город Алеппо был взят штурмом, и казалось, что перед Хулагу открылась дорога на Египет. Затем, в период его отсутствия, войска выступили против мамлюков. Решающая битва состоялась 3 сентября 1260 года на Айн-Джалуте (колодец Голиафа) в Палестине. Она обернулась неудачей для захватчиков из Центральной Азии. В жестокой битве мамлюки под командованием Ко-туза (Кутуза) – они также были выходцами из степей и весьма искусными кавалеристами – нанесли поражение монгольской армии и захватили ее командира.

Это поражение стало поворотным пунктом монгольских завоеваний и обеспечило сохранение независимости Египта. Под властью нового правителя Бейбарса, который убил Ко-туза сразу после битвы и теперь вступил в Каир во главе победоносных войск, мамлюкское государство вскоре выросло в мощный противовес к монголам и оплот ислама. Чтобы укрепить свое положение, Бейбарс принял в своем дворе действительного или предполагаемого отпрыска династии Аббасидов. Этот принц после неудачной попытки отвоевать Багдад был вынужден искать убежище в Каире и там играть роль религиозного властелина, что также соответствовало интересам Бейбарса. Хотя претензии Аббасидов Каира на халифат были признаны лишь несколькими принцами Северной Индии и – на некоторое время – некоторыми ханами Золотой Орды, они оказывали поддержку мамлюкской власти до ее падения в 1517 году. До того времени Египет продолжал контролировать судьбы Сирии и Палестины, и, пока государство долины Нила было достаточно сильным, чтобы проводить эффективную внешнюю политику, оно всегда считало сирийско-палестинский регион своим внешним оплотом.

Существовала веская причина, по которой Хулагу не был со своей армией во время ее поражения. Он был занят обстоятельствами, связанными со смертью великого хана. Смерть Мункэ стала поводом для серьезных разногласий. Нет сомнения в том, что он намеревался назначить своего брата Ариг-Буга в качестве своего преемника. Однако его другой брат Хубилай, который воевал в Китае, как назначенный император этой страны, возражал против такой кандидатуры и был готов отстаивать свои претензии с мечом. После провозглашения себя императором Китая он оставил здесь во главе армии своего доверенного военачальника, а сам направился в Монголию. Здесь Ариг-Буга, в свою очередь, занял прочное положение в Каракоруме. Последовала гражданская война, в ходе которой Внутренняя Монголия подверглась экономической блокаде и была полностью отрезана от внешнего мира. Хулагу, в знак старой дружбы со своим братом Хубилаем, одобрил такие меры. Довольно скоро борьба завершилась в пользу Хубилая. Ариг-Буга был вынужден покориться и исчез с политической арены. Он умер в 1266 году.

В результате такого поворота событий Монголия стала удаленной территорией Китая: источником силы правящей монгольской династии Юань этой страны, однако она уже никогда не была значительным фактором в мировой истории. (Аравия, колыбель ислама, также канула в неизвестность после установления омейядского халифата.) Посольства из других частей Азии, включая и Монголию, теперь направлялись в Пекин. Манеры великого хана и его двора стали китайскими. Дамы в королевском доме во всем, за исключением имен, стали китаянками. Об интересах Монголии Хубилай судил с точки зрения империи в целом, и вследствие этого они часто подчинялись китайским интересам. По приказу Хубилая тибетским монахом был разработан новый монгольский алфавит вместо уйгурской письменности, которую монголы узнали на уйгурской территории в начале XIII века и которая, в свою очередь, произошла от древней семитской письменности. Однако, несмотря на относительную простоту, новая система письма, которая в силу ее вида известна как монгольское квадратное письмо, не стала общепринятой. С одной стороны, старая практика была слишком сильной, с другой – новая казалась проще, когда требовалось транскрибировать монгольский язык в китайские иероглифы. В результате китайские курьеры могли читать монгольские документы, хотя и без полного понимания их смысла. Настоящая монгольская письменность осталась уйгурской и существует до сих пор.

Гражданская война 1259 года оказала непосредственное влияние на западные части всей монгольской империи. Вражда между Хубилаем и Ариг-Бугой имела аналог – вражду между Хулагу и ханом Золотой Орды Берке. После смерти Батыя в 1256 году и краткого промежуточного правления правителем татарской империи в Южной России стал Берке, брат Батыя[23]. Он был первым монгольским правителем, принявшим исламскую веру, вероятно, еще до восхождения на трон. По этой причине он не одобрил войну против халифа и предпринял попытку быть посредником. Однако он не смог предотвратить участие контингента, которого он послал из своей армии, в захвате и грабеже Багдада вместе с другими армиями. Это его тем более беспокоило, поскольку Мункэ приписал Кавказ, ранее принадлежащей Золотой Орде, к сфере влияния Хулагу. Соответственно, Берке был в глубокой обиде на своего нового соседа на юге, в результате чего он стал на сторону Ариг-Буги, в то время как Хулагу присоединился к Хубилаю.

Когда Хубилай одержал верх и стал великим ханом, Берке оказался в политической изоляции и фактически разорвал контакты со столицей последнего в Пекине. Хулагу, с другой стороны, продолжал укреплять тесные отношения с великим ханом. Два монгольских правителя, которые властвовали над древними цивилизованными землями Китая и Персии, таким образом, тесно сотрудничали, а поборники монгольских обычаев игнорировались или были вовсе отброшены в сторону. Отношения между монголами Персии и Хубилаем долгое время оставались дружественными, и принятием титула иль-хан (наместник) правитель Персии подтвердил свое подчинение центральной власти великого хана в Китае. В культурной сфере хорошие отношения между двумя странами также привели к плодотворным результатам.

Натянутые отношения между Золотой Ордой и ильханом вылились в ожесточенную борьбу во время гражданской войны между Хубилаем и Ариг-Бугой. Берке, который был человеком исключительной энергии, не намеревался покидать свой южный бастион без борьбы. В 1261 году он начал боевые действия на Кавказе. Это было началом ничего не решившей войны, во время которой Берке выиграл важное сражение на реке Терек 13 января 1263 года, но все же не смог вытеснить Хулагу с Кавказа.

Ситуация не представляла бы большой опасности для ильхана, если бы Берке не решился на беспрецедентный шаг в истории внутренних монгольских отношений. После падения Багдада в 1258 году Берке направил инструкции своим войскам, воюющим в составе армии Хулагу, покинуть службу у ильхана и отправиться в Каир. Тем самым хан Золотой Орды укрепил армии египетского султана и впервые объединился с иностранной силой в борьбе против своих братьев-монголов. Исход битвы на Айн-Джалуте, такой важный для нового мамлюкского режима (который датируется с 1259 года), возможно, оказался в значительной степени обусловленным этим обстоятельством.

Согласие между Золотой Ордой и Египтом главным образом основывалось на политических соображениях, однако другим, определяющим фактором была торговля. Более того, по структуре оба государства были довольно-таки похожи. И на Ниле, как и на Волге, правящий класс с тюркскими характеристиками управлял народом совершенно иной природы, и правители обоих государств приняли ислам. Религиозный элемент, который всегда имел большой вес у людей Ближнего Востока, был особо подчеркнут во время заключения формального союза между двумя государствами в 1261 году, и, как часто бывает в истории, он разрывал кровные связи и превращал родственные народы во врагов. В торговой сфере Черноморское побережье, находившееся под властью Золотой Орды, было главным источником большого количества рабов, импортируемых ежегодно в Египет. Эти рабы делали военную карьеру и вырастали до верховной власти в этой стране под названием мамлюки – «купленные люди». Эта торговля была возможна до тех пор, пока ей не возражали хан в Сарае и император в Константинополе. Византийский император Михаил VIII Палеолог, который стал хозяином Константинополя после падения чужеземного «латинского» режима, не проявлял никакой озабоченности по поводу такой торговли «язычниками» и не мог себе позволить вмешаться в переговоры между мусульманскими государствами. Еще более важной была позиция Берке по поводу проблемы. Продолжая политическое сотрудничество с Египтом и дополнив союз 1261 года торговым соглашением, которого придерживались и византийцы, он обеспечил продолжение работорговли с Черного моря и тем самым мамлюкское господство на Ниле. В то же самое время борьба на Кавказе не позволяла Хулагу предпринять серьезную кампанию в Сирии – пришлось ограничиться несколькими слабыми набегами. Таким образом, целый ряд факторов способствовал сближению двух государств. Учитывая происхождение мамлюков, неудивительно, что многие традиции и институты, включая, возможно, и военную систему, существовавшие на Волге, обнаруживались и на Ниле.

В другом аспекте соглашение Берке с мамлюкским султаном Бейбарсом I представляло собой разрыв с прежними традициями монголов. До того времени монгольское государство никогда не заключало союз с немонгольским государством – только если речь шла о формальном или неформальном его подчинении. К примеру, правители Грузии или Армении или различные русские князья рассматривались как феодальные вассалы, и императоры Византии и Трапезунда тоже могли считаться таковыми, во всяком случае с точки зрения монголов. Однако в отношении Египта ничего подобного не было. Берке даже не возражал против принятия статуса вассала аббасидского халифа в Каире – шаг большого идеологического, если и не практического, значения. Решившись на него, он отрекался если не по букве, то по духу от членства в мировом сообществе монгольских государств, которые, как все еще считалось, составляли единую империю, признающую власть великого хана в Пекине. Такой разрыв был другим важным последствием гражданской войны, последовавшей за смертью Мункэ. Хубилай победил своего брата Ариг-Бугу и устранил его с политической сцены, но Золотая Орда не могла быть устранена подобным образом. Показателем нового положения вещей является исчезновение имени великого хана с монет Золотой Орды. Это началось в 1260 году и было особенно важным, поскольку монеты в те дни, подобно почтовым маркам сегодня, были известны повсюду как символы законной власти.

Новая тенденция развития событий после 1258 года не была лишь простым результатом географических влияний, политических сдвигов власти или религиозных и культурных напряжений. Параллельно имело место преобразование структуры монгольского народа, которое отражало все вышеназванные явления и также внесло свой вклад в распад унитарной монгольской империи. В своей экспансии по всей Центральной, Восточной и Западной Азии монголы проникли в совершенно разные географические регионы и оказались среди людей – носителей разных религий и культур. Выше уже отмечалось, что во время гражданской войны 1260 года монголы, оккупируя места зарождения древних цивилизаций, а именно персидской и китайской, действовали отлично от тех, кто проживал в степных регионах Трансоксианы и волжского бассейна. Более того, два региона, упомянутые последними, уже были заселены главным образом народами, говорящими на тюркском языке или имеющими тюркские черты. Пример – волжские булгары (хотя там были представлены в рассеянном виде и другие большие группы). Культура этих народов была относительно сходной с монгольской культурой, и, соответственно, сплавление между двумя элементами проходило легко, тем более что большое число тюркских воинов проникло в Центральную Азию и Восточную Европу вместе с монголами. В этих регионах ассимиляция между новичками и местным населением дошла до такой степени, что скоро она превратила Золотую Орду и трансоксианские государства в сравнительно однородные территории. В то же время в Персии и Китае монголы оставались лишь правящей кастой, навязанной стране, но отличной от местных обитателей по языку, а в Персии в последующие два десятилетия – и по религии.

Все эти явления отчетливо видны в беспорядках 1260 года. Их последствия были далекоидущими. Трансоксиана оказалась клином, вставленным между дружественными государствами Китая и Персии, а Золотая Орда в дальнейшем фактически оказалась вне пределов монгольского сообщества. После этого целесообразно следить за судьбами каждого индивидуального государства по отдельности. Государство в Китае было центром деятельности империи великого хана, однако его эволюция все больше приобретала специфические китайские черты и должна рассматриваться в рамках китайских исторических исследований.

Хулагу, хозяин Багдада, прожил не достаточно долго, чтобы организовать и упорядочить свои завоевания. В результате сравнительно длительного монгольского правления в Хорасане эта провинция стала оплотом монгольского влияния, которое консолидировалось становлением монгольских и тюркских колоний. Второй центр возник в Азербайджане. Здесь столетиями жили остатки тюркских племен, которые смешались с окружающим персидским населением и с IX века обеспечивали желанными военными подкреплениями халифов Багдада. Больше половины армии Хулагу состояло из тюрков, и этот край был для них привлекательным. Муганская степь, которая лежит к северу от Тебриза и представляет собой превосходные пастбища, была заселена одной большой группой захватчиков. Два города Тебриз и Мераге, где была резиденция хана, стали столицами нового государства и, следовательно, центрами торговли и бизнеса. Однако ильханы, проявляя лишь небольшой интерес к собственному образованию, были достаточно дальновидны, чтобы применять персидско-арабскую науку в своих целях и поощрять ее развитие, насколько это было возможно. По крайней мере, они не ставили преграды на ее пути.

Расположение столицы много значило для христианского населения Северной Месопотамии, которое имело обитель своего защитника рядом с собой. Сторонники несторианства могли, естественно, ожидать особых привилегий, поскольку большая часть пришельцев из Центральной Азии являлись их единоверцами. Супруга ильхана Докуз-хатун исповедала их веру. Сам ильхан нередко участвовал в христианских праздниках и посещал мессы. Он разрешил строительство дворцовой часовни, даровал церкви пожертвования и выказывал предпочтение к христианам в сравнении с мусульманами. Другие христианские секты – сирийская (или яковиты), армянские монофизиты и в какой-то степени также грузинские православные – также пользовались благосклонностью правителя. Их епархии умножались. Их влияние возрастало, и они получили право на публичные шествия и теперь могли ремонтировать или расширять свои церкви и монастыри, что запрещала строгая исламская практика. Хулагу сам не принял несторианство. Он склонялся совершенно к другому вероучению, которое не смогло укорениться в Западной Азии, но пришло к монголам из Китая, а именно к буддизму. Хотя нет прямых свидетельств того, что ильхан официально принял буддизм, известно, что он был расположен к этой религии. Немало буддийских священников (бхикшу) обитало при его дворе. Вскоре, однако, Хулагу, который по монгольскому обычаю был сильно пьющим человеком, ушел из этой жизни. Это случилось 8 февраля 1265 года. Его супруга Докуз-хатун ненадолго пережила мужа. Его сын Абака стал новым правителем. С самого начала своего правления Абака столкнулся с очень серьезными внешними проблемами, которые не позволяли ему рисковать новшествами во внутренней политике. Последовала новая атака Берке на Кавказ. Войска ильхана закрепились за деревянными укреплениями вдоль южного берега реки Кура. Не имея никаких шансов на прорыв, Берке двинулся вверх по течению и после успешного форсирования реки далее на западе, выше старой грузинской столицы Мцхета, начал наступление в южном направлении через Малый Кавказ. Во время этой кампании, вероятно в январе 1267 года, Берке умер. Его кампания потерпела неудачу, и Абака смог перевести дух. Однако новые опасности уже грозили с востока и юго-запада.

Географические факторы, которые влияли на эволюцию Персии на протяжении всей ее истории, вновь вышли на сцену. Родина персидского народа была в большой степени защищена грозными горами: Кавказ на северо-западе, Загрос – на западе и юго-западе и Памирское плато и Гиндукуш с отдельными горами – на востоке. Лишь к северо-востоку, в регионе Оксус-Яксарт, страна была открытой. Здесь и появились новые опасности. Золотая Орда и Трансоксиана заключили соглашение, предусматривающее одновременную атаку на ильханов. К счастью для Абаки, оно так и не было реализовано. Война на Кавказе уже прекратилась, когда трансоксианский правитель в 1268 году начал наступление на Хорасан. Юный и энергичный ильхан сумел изгнать захватчиков и отвратить опасность с северо-востока, прежде чем в другой части горизонта замаячила новая угроза.

Одной из главных забот правителей Персии с древних времен было обеспечение контроля не только над Месопотамией, но также над Сирией и через нее – над доступом к Средиземному морю. Для овладения Сирией надо было убрать с дороги Египет, и, соответственно, были разработаны планы для экспедиции вдоль линии Евфрата. Ранние попытки Хулагу достичь этой цели закончились неудачей из-за поражения при Айн-Джалуте. И теперь, как и тогда, мамлюки прочно закрепились в Сирии, а благодаря владению Алеппо и Дамаском они представляли собой постоянную угрозу западным районам государства ильханидов. Бей-барс I не был человеком, который позволил бы себе упустить благоприятную возможность, предоставленную Египту. Он начал атаку за атакой из Сирии на Месопотамию, однако не смог добиться ничего существенного, кроме приведения пограничных областей в состояние хронических волнений. В то же самое время Бейбарс выступил против Малой Армении в Киликии, которая тесно сотрудничала с монголами со времен их первых нашествий из Центральной Азии. Он систематически и с большой жестокостью разорял королевство, но поддержка, которую оно получало от ильханов, не позволила Бейбарсу положить конец его политическому существованию. Сельджукский султанат Рума в Малой Азии был покорен монголами еще в 1243 году, и с удерживаемой Сирией они получали непрямой доступ к Средиземному морю. Таким образом, Бейбарс должен был иметь целью противодействие к господствующему монгольскому влиянию в стране, особенно в то время, когда последователи ислама в Малой Азии терпели лишения от рук ильхана, настроенного против мусульман. Внутренние распри между местными тюркскими княжествами облегчили вторжение в 1277 году мамлюкского султана, который проник до города Малатья (Мелитена), изгнал монгольского правителя (Parvaneh), сплотил мусульманские силы и разрушил христианские церкви. Энергичное сопротивление со стороны многочисленных православных и армянских христиан, помощь, направленная Абакой, и, наконец, смерть Бейбарса в начале кампании помешали достижению решающего результата. Положение на Ближнем Востоке снова стало таким, как прежде. Однако, каким бы чуждым по духу ни был монгольский режим для персов, географические факторы обязывали его защищать их страну от нападений на Кавказе и Оксусе, Евфрате и в Малой Азии. Таким образом, ильханы столкнулись с внешними обязанностями, аналогичными тем, что тяготели над каждой национальной династией Персии.

Взаимодействие сил, в которое правительство Абаки было втянуто, вышло за пределы Западной Азии или Ближнего Востока. Выше уже говорилось о коалиции, созданной ханом Золотой Орды, правителем Трансоксианы и мамлюкским султаном с перспективой совместных действий против ильхана, общего врага. Результатом сотрудничества между Сараем и Каиром стал контакт Золотой Орды с государствами, которые политически были объединены с Египтом. Среди них было сицилийское королевство Гогенштауфенов и через него Каталония, которая имела династические связи с Сицилией. В условиях современной политики итальянских государств Гогенштауфены были враждебными к папе и французскому королю, которые тесно сотрудничали на Востоке. Уцелевшие государства крестоносцев на сирийском берегу – Триполи и Акра – зависели от помощи папы и Франции. Эти государства были бельмом на глазу мамлюкского султана. Будучи врагами Египта, крестоносцы и вместе с ними их патроны Франция и римская курия стали естественными друзьями ильханов. В этот период папские и французские послы часто появлялись во владениях ильханидов. Однако они не преуспели в достижении какого-либо прямого политического сотрудничества. План совместного франко-ильханидского нападения на Северную Сирию в 1269 году провалился, поскольку эффект внезапности был утрачен из-за дефектной связи. Тем не менее они приблизили ильханидское государство и его столицу Тебриз к Европе и расширили знания Европы об этом ближневосточном государстве. Они также воспользовались общей ситуацией, чтобы активизировать миссионерскую деятельность, пожалуй, меньше среди монголов, чем среди местных христиан, некоторые из которых временно присоединились к Риму. Даже монастырские поселения именно в это время были образованы в Месопотамии и на Кавказе.

Менее тесные связи были установлены с итальянскими морскими республиками Генуя и Венеция, которые, по крайней мере на Востоке, всячески избегали политических сложностей и имели доступ как к Каиру, так и к Тебризу, а также к Крыму, принадлежавшему Золотой Орде. Стычки между двумя республиками были нередкими, и успешные войны в проливе за торговое главенство на Ближнем Востоке исключили какую-либо возможность совместных действий с их стороны. В Тебризе Венеция добилась успеха отчасти благодаря напряженным усилиям и обильной раздаче подарков, но в основном потому, что ее враг – Генуя – приобрел сильное влияние в Сарае и после основания поселений в Крыму, сперва в Каффе и затем на других точках, стал близок к Золотой Орде. В любом случае итальянская торговля на Ближнем Востоке была в некоторой степени связана с политической ситуацией на средиземноморских берегах.

Эти противоположные течения были особенно важны для обновленной Византийской империи. В Малой Азии ильханы в целом одержали победу. Кроме укрепления господства над сельджуками Рума они сумели свести императора Трапезунда до положения фактического вассала. С другой стороны, экономические соображения и владение проливами стали причиной заинтересованности византийского императора Михаила VIII в экспортной торговле Южной России с Египтом и наоборот. Соответственно, он не мог иметь недружественные отношения с этими двумя государствами. Когда власть ильханов была в самом расцвете, он счел своим долгом сблизиться с ними и в то же время попытался воспрепятствовать движению между Каиром и Сараем, однако вторжение Берке вынудило его быстро отказаться от такой политики. Его положение на полпути между двумя державами было довольно сложным. И он выдал замуж свою внебрачную дочь за Абаку, а племянницу – за тогдашнего хозяина Золотой Орды Ногая. Этот государственный деятель, основатель династии Палеологов, успешно преодолел все трудности своего положения и грамотно вел корабль своего государства между рифами, избегая повреждений.

Внешняя политика Абаки отражала в основном внутреннюю структуру его государства. Мотивы короля Франции Людовика IX (Людовика Святого) и папы, которые поощряли тесное сотрудничество с ильханами, не имели ничего общего с политической напряженностью на Средиземноморье. Правители Тебриза не могли на нее повлиять, не владея Сирией. Римская курия рассматривала ильханов прежде всего как безжалостных врагов мамлюков, которые в последний период Крестовых походов были главными противниками христианской государственности на Востоке – то есть государств крестоносцев и некоторых местных христианских элементов. Надежды западного христианства на покорение полумесяца зависели в основном от возможности помощи со стороны ильханов в борьбе против Египта. Эта идея красноречиво выражена в нескольких западноевропейских сочинениях того времени, а также в Flos Historiarum Terrae Orients, хронике, записанной Хетумом (Haytonus), принцем Малой Армении. Эти труды также показывают, насколько экстравагантными были в основном идеи курии. В силу таких по большей части вводящих в заблуждение рассказов папы годами питали надежды, что смогут завоевать ильханов для христианства и, таким образом, осуществить мечту пресвитера Иоанна. После первого появления новостей о монголах Григорий IX и Иннокентий IV рассчитывали на легионы этого легендарного короля и видели уничтожение ислама достижимой целью. Когда волна монгольских завоеваний схлынула, не оказав ожидаемого эффекта, и стало ясно, что монголы не христиане, люди на Западе не отказались от этой надежды. Наоборот, продолжал существовать великий проект, так сказать, превращения монгольских ильханов в «пресвитеров Иоаннов». Предпринимались неустанные усилия по обращению в христианскую веру монгольских правителей, но, увы, они оставались тщетными.

Хотя с современной точки зрения такое отношение может считаться неоправданным, но не следует упускать из виду обстоятельства того времени. Монголы, за исключением тех, кто твердо оставался на стороне своей древней шаманистской веры, были в основном христианским народом, даже если несторианство, которому они следовали, не соответствовало принципам западной католической церкви. Когда армии ильхана оккупировали Месопотамию и вторглись в Сирию, они вели себя как друзья христиан и противники мусульман; и тот факт, что они встретились с довольно компактными христианскими сообществами на родине несторианской и яковитской церквей, сделал христианство влиятельным фактором при дворе ильхана. Кроме жены Хулагу Докуз-хатун, несколько других принцесс были также несторианскими христианками, и, как мы уже говорили, одна из жен Абаки была византийской принцессой, которая и в Тебризе придерживалась своей православной веры. Более того, два ильхана в юности были христианами. Таким образом, имелись некоторые основания верить, что христианство, хотя и несторианского вида, возьмет верх. В Риме ожидали, что несторианскую церковь со временем можно будет убедить принять униатский статус.

Другой причиной оптимизма на Западе являлось очевидное отсутствие какой-либо склонности ильханов к исламской вере, которой придерживалось подавляющее большинство их подданных. Предположительно, ислам в Персии и Месопотамии представлял собой лишь разобщенный фронт, как, впрочем, и христианство. Суннизм и шиизм выступали друг против друга как непримиримые враги, и шииты не испытывали никаких угрызений совести, пользуясь грабежом Багдада и другими возможностями для сведения старых счетов с суннитами, построения своей организации и повышения интенсивности работы по обращению в свою веру преимущественно суннитского населения. Однако позиция ильханов не означала, что они оставались верными шаманизму или безразличными к религиозным вопросам, как это было в дни правления великих ханов в Каракоруме. Они, как мы уже видели, склонялись к буддизму. Абака во время своего правления был убежденным буддистом. Более того, он пытался распространять эту религию среди вельмож своего двора и других своих людей. Говорят, он соорудил буддийские храмы в многочисленных персидских городах и даже в деревнях. Правда, сведения, дошедшие до нас об этих действиях ильхана, содержатся исключительно в христианских и мусульманских источниках, которые, несомненно, исказили факты. В большинстве своем они цитируют несколько злобных анекдотов о роли буддизма, не давая реальной картины тогдашнего положения дел, о котором мы можем судить, лишь критически сопоставляя источники и делая вероятные заключения. Во всяком случае, положение буддизма в государстве ильханов было настолько изолированным, что не было никакой перспективы навязывать его всему населению. Поэтому Абака твердо придерживался принципа терпимости, установленного его предками и прописанного в ясе Чингисхана. Существовала свобода вероисповедания, и предоставлялось освобождение от платы налога всем высшим религиозным чинам, за исключением раввинов, которые в Западной и Центральной Азии были обязаны платить налоги. Таким образом, поддерживая религиозную свободу, Абака действовал вразрез с духом просвещенного деспотизма. Он понимал в свете сложившихся условий, что такая свобода – необходимый фактор внутреннего администрирования. В глазах мусульманина буддисты являлись порочными неверными и идолопоклонниками, и религиозная политика Абаки встречала резкое сопротивление со стороны мусульман, которые, естественно, опасались посягательств в сфере, которая значила для них так много. Абака отвечал взаимностью, изводя ислам, где только возможно. Легче всего это было делать путем поддержки все еще многочисленных христианских сообществ и гарантирования им свободы миссионерской деятельности. Для яковитов и несториан в Месопотамии это был последний золотой век. Росли новые церкви, расширялись миссии, и сирийская литература дала последние спелые плоды, прежде всего представленные энциклопедическими учениями яковитского епископа Григория Бар-Эбрея (умер в 1286 году). Несториане тоже создали ряд весомых литературных трудов. Сотрудничество их церкви с правительством было тесным. И когда в 1281 году умер их патриарх, они избрали на эту должность 35-летнего уйгура (онгута), который принял имя Ябалах III. Он был далеко не знатоком ни в церковном сирийском языке, ни в правительственном арабском языке, но без промедления получил доступ ко двору только в силу своего происхождения и много других свидетельств благосклонности Абаки. Он грамотно использовал свое положение в интересах своей церкви, престиж и влияние которой при нем достигли своего зенита.

Таким образом, режим, который был хорошо расположен к христианам и чьи мотивы внутренней политики не были обнаружены, не мог не вселить самые радужные надежды в сердца жителей Западной Европы. За его эволюцией с интересом следили в различных европейских кругах. Торговля монголов с Персией, большая часть которой проходила через удобно расположенное королевство Малой Армении, процветала. Также наблюдался значительный рост торговых заведений итальянцев в Тебризе. Город также служил торговой базой для товаров из Центральной Азии и Дальнего Востока. Китайские джонки шли в Персидский залив для доставки товаров из владений великого хана, и караваны следовали наземным путем в Среднее царство через Трансоксиану – насколько позволяла политическая обстановка. Поскольку ильханы и великий хан Хубилай продолжали оставаться в дружественных отношениях, оба правительства уделяли особое внимание взаимной торговле. По всей вероятности, именно подарки, которыми обменивались оба двора, обеспечили стимул для многих искусств. Дальнейший импульс, возможно, был дан китайскими принцессами, которые проделывали долгое путешествие, чтобы стать невестами принцев персидского двора[24], и сопровождающими их большими свитами. Великий хан постоянно был представлен верховным комиссаром, который в качестве политического советника играл роль некоторой важности за сценой и как заместитель сюзерена имел конституционные функции, которые выполнял при каждом вступлении во власть нового ильхана. Имеются также сообщения о торговых отношениях с Индией.

Терпимое отношение ко всем религиям и дальновидная позиция по иностранной торговле, которых придерживались ильханы, шли в параллель с их внутренней административной и экономической политикой. Они не только предприняли далекоидущие шаги по стимулированию промышленности и сельского хозяйства – другая область, по которой имеющиеся сведения весьма скудны. Они также разработали систему провинциальной администрации для своего государства. Основной чертой ее был режим, предоставленный завоевателями государствам, которые подчинились их власти без вооруженного сопротивления. Как уже отмечалось, согласно старой монгольской практике, правитель территории, с которой монголы собирались воевать, предварительно получал требование о капитуляции. В то время как ведущие суверены Ближнего Востока выбирали войну и становились жертвами, большое количество малых правителей предпочитали альтернативу – добровольную покорность. Они жили неплохо. Из соображений климата и других причин монголов не привлекала Южная Персия, и несколько династий в этом регионе, таким образом, смогли сохранить свою автономию. Наиболее важными были правители Фарса с резиденцией в Ширазе, где поэт и гуманист Саади (умер в 1291 году) писал свои труды, потомки Бурак Хаджи-ба, визиря Кара-Китайской империи, в Кермане (1222–1303) на островах Персидского залива с Ормузом в качестве их центра. Эти государства и большое количество мелких княжеств в горах Загроса и Мазандаране (Мазендеране), вместе с Малой Арменией и грузинскими княжествами, ограничивались лишь платой дани монголам деньгами и натурой. Они исхитрялись, как могли, чтобы адаптировать свою политику к генеральной линии, установленной монгольским правительством, и снабжали монголов более или менее достаточным количеством солдат, когда те находились в состоянии войны. Войска из Грузии особенно высоко ценились монголами, которые питали пристрастие к грузинам за их солдатскую доблесть и также за их важность в качестве защитников кавказских границ. В ответ этим малым государствам предоставлялась широкая независимость в их внутренних и финансовых делах. Они даже, как правило, могли решать собственные конфликты без вмешательства монголов. С другой стороны, иногда случалось так (например, в Фарсе в 1284 году), что местная принцесса выходила замуж за монгольского принца, который получал право на наследование. Таким образом, территория попадала под прямую власть ильханов. Лишь одна местная династия настойчиво стремилась сбросить иго ильханов – это династия Куртов (Картов) из Харата (Герата). Представители этой династии обладали значительным политическим влиянием и репутацией отважных воинов. Их позиция укреплялась близостью к Трансоксиане, с правителями которой они могли вступать в союз против Тебриза. Только после ряда трудных и долгих кампаний, в ходе которых имели место тяжелые сражения и соперничающие претенденты восходили на трон и свергались с него, непокорная провинция была усмирена. Экспедиция, посланная в этот период для покорения Гиляна, с другой стороны, не достигла успеха. В условиях высокой влажности и жары южного берега Каспия ильханские войска оказались не более везучими, чем аббасидские халифы до них.

Учитывая, насколько были сложными внешние обстоятельства, в которых Абака должен был заниматься с консолидацией внутренней структуры своего государства, его, несомненно, можно считать государственным деятелем большого калибра. Несмотря на антагонизм, вызванный его религиозной политикой, он сплавил государство, унаследованное им от отца, в эффективное политическое образование. С годами, однако, он сильно пристрастился к алкоголю, от последствий которого и скончался 1 апреля 1282 года.

Его смерть была большой потерей для режима, который оказался без сильной руки, необходимой для проведения твердой политической линии. Более того, не была решена проблема наследования трона. Трон захватил младший брат ильхана Такудар (Текудер), слабый человек, склонный скорее к духовности, чем к государственному управлению, который, видимо в силу своих искренних убеждений, нашел путь к исламу. Он немедленно публично объявил о своем обращении и принял имя Ахмед. Новый правитель был достаточно проницательным, чтобы искать политических преимуществ от своей смены религии путем установления контактов с мамлюками и предложения им союза. Однако переговоры тянулись без какого-либо определенного результата, поскольку египтяне требовали гарантий. Они, несомненно, знали, что ведущий класс персидских монголов не имел намерения подражать примеру своего правителя и менять религию. Более того, сын Абаки, Аргун, с самого начала заявил свои претензии на трон и пользовался сильной поддержкой, как представитель буддистской партии. Правление Ахмеда было в основном занято внутренней борьбой, которая завершилась через два года его свержением и смертью в 1284 году.

На трон сел победивший Аргун, пылкий сторонник буддизма, и для ислама наступили тяжелые времена, поскольку буддистская реакция сделала условия намного более тягостными, чем они были при Абаке. Аргун был человеком, мягко говоря, небольших способностей. В первую очередь у него не было никакого понимания финансовых возможностей своего государства. Он хотел получать баснословные доходы от своих подданных и доверил налоговую администрацию еврейскому лекарю, который сделал себе имя «жесткого» чиновника в Месопотамии благодаря успеху в сборе огромных сумм грабительскими методами. Этот министр, получивший титул Сад ад-Даула (Sa’d al-Dawlah), пользовался высоким уважением самого Аргуна. Он сильно притеснял провинции и повсюду назначал своих родственников администраторами. Аргун, который не доверял своим мусульманским подданным, все больше и больше отгораживался от окружающего мира, оставляя неограниченное поле деятельности для Сад ад-Даулы и его людей. В результате имело место несколько восстаний и постоянно возникали беспорядки: в некоторых городах местные евреи стали жертвами народного гнева, который был вызван политикой министра. В противоположность мусульманам, правительство выказало благосклонность к евреям и христианам.

Режиму повезло, поскольку во время правления Аргуна случилось лишь два незначительных столкновения с Золотой Ордой, а на египетских и трансоксианских границах было в основном спокойно. Поэтому было легко подавить мятежи на востоке страны и в Грузии. Тем не менее всеобщие беспорядки усмирению не поддавались. Во время народных волнений, направленных против евреев в Ширазе, Аргун умер. Это случилось 9 марта 1291 года из-за зелья для долголетия, предписанного ему буддийским священником. Когда Аргун еще лежал на смертном одре, его министр Сад ад-Даула был арестован и казнен.

Вельможи сначала не могли прийти к согласию по поводу наследника и только после больших колебаний выбрали брата усопшего правителя Гайхату. До того времени он служил в качестве верховного комиссара в Малой Азии и теперь вступил в столицу как ведущий кандидат. Такой выбор следует считать неудачным, поскольку Гайхату был даже более некомпетентным, чем его брат. Его нерешительность была настолько сильна, что он не мог поступить строго с мятежниками или преступниками. Он ненавидел отправлять людей на казнь, даже преступников. В попытке исправить плачевное финансовое положение, которое возникло во время правления Аргуна, он последовал китайскому примеру и ввел бумажные деньги. Он выпустил купюры, на которых были надписи на китайском, персидском и монгольском языках, и ввел их в обращение как законное платежное средство. Однако никто в Персии не принял эти незнакомые и необычные деньги. Рынки опустели, запасы продовольствия исчезли из городов, а в пригородах появились банды грабителей. Вся общественная жизнь замерла. Дезорганизация достигла такого масштаба, что через шесть месяцев весь проект с бумажными деньгами был отменен. В северо-восточной провинции Хорасан, где правил старший сын Аргуна, Газан, его даже не пытались начать. Разумеется, теперь финансовая система была окончательно разрушена, а новые стычки на Кавказе стали дополнительным ударом по правительству Гайхату. Поэтому неудивительно, что в 1295 году разгорелось восстание, выражающее протест против разрушения властных структур и сдвиг в общественном мнении. В предыдущее десятилетие среди монголов и даже среди правящей семьи начал быстро распространяться ислам: ему симпатизировало немало принцев. Новые и старые тенденции находились в конфликте друг с другом, но все они были против Гайхату, который был свергнут в марте 1295 года и тотчас казнен. Его дальний родственник Байду, который возглавил старый буддийский элемент, не смог продержаться долго. Через несколько месяцев он умер, и 9 ноября 1295 года в Тебризе на трон взошел Газан. Ему было 24 года.

Это событие явилось поворотным пунктом в истории монгольского государства в Иране, поскольку сразу после восхождения на трон Газан формально принял ислам и все последующие правители Персии оставались верными этой религии. Однако, став мусульманином, Газан не мог избежать еще одного выбора: ему предстояло выбрать между двумя версиями ислама. Он предпочел суннитскую доктрину и тем самым систему, которой придерживалось большинство его подданных. Несмотря на это, он не преследовал шиитов с фанатизмом, который так часто демонстрировали строго суннитские правители на протяжении всей истории ислама. Он заверил их в терпимости и во многих случаях придерживался старого монгольского обычая: живи сам и дай жить другим. Возможно, не будет ошибкой приписать эту политику симпатиям, которые он, безусловно, испытывал к шиитам, несмотря на официальное принятие им суннизма. Так, он активно поддерживал различные шиитские институты и посещал шиитское святилище в Карбале (Кербеле). После принятия Газаном ислама положение буддизма в обществе стало уязвимым. Многие монголы уже приняли ислам, и другие тоже следовали за ними. Сторонников буддизма осталось очень мало. Буддистские храмы превращались в мечети, бывшие мусульманские владения возвращали их хозяевам, и буддистские священники, которых в стране осталось мало, были лишены всех своих привилегий. Для христиан последствия тоже были серьезными. Им пришлось заплатить за свои недавние свободы страданиями от рук соотечественников-мусульман. Беспорядки начали распространяться так широко, что Газан решил вмешаться и запретил дальнейшее насилие. Между тем пришел конец некогда огромному влиянию несторианского патриарха Ябалаха III, который даже на короткое время был заключен в тюрьму. Он сумел предотвратить еще большие опасности, грозящие его церкви, но несторианство пришло в упадок даже в стране его зарождения. Его сторонники перешли в ислам или удалились в неприветливые горы над верхним течением Тигра, где несторианская церковь сохранилась до наших дней. В последующие десятилетия почти все монголы отказались от христианской веры. Приняв ислам, они стали одной веры с иранскими тюрками, которые долгое время были твердыми мусульманами, и, когда два народа перестала разделять религия, они составили новую общность людей, чьим повседневным языком стал тюркский. В начале XIV века различные тюркские племена, которые вместе с вновь прибывшими образовали основу нынешнего тюркоговорящего элемента в населении Персии, начали обретать определенную форму. Провинция Азербайджан, которая, как центр власти ильханидов, стала главным объектом тюрко-монгольской колонизации, осталась тюркоговорящей, а монгольский язык окончательно уступил место тюркскому. И в дальнейшем любая ссылка на «монгольское» государство в Персии должна использоваться с оговорками.

Религиозные эволюции на Востоке всегда имели далеко-идущие политические последствия, и данный пример не является исключением. Газан, возможно, не решился бы на такую кардинальную смену религии, если бы не смерть в 1294 году почтенного главы всемирной монгольской империи великого хана Хубилая, к которому ильханы всегда чувствовали привязанность. Лишившись Хубилая, монгольская система потеряла всю свою сплоченность. Его внук, который наследовал ему в Китае, не обладал ни большим политическим талантом, ни энергией, и последняя эффективная связь между монгольскими правителями была разорвана. Имена великих ханов перестали появляться на персидских монетах. В Тебризе больше не было верховного комиссара из Китая. Правители Ирана отказались от титула ильхан (наместник) и стали называть себя просто хан. Религиозная политика более не формировалась по желанию буддистского сюзерена. Однако обмен послами продолжался, и суверены Персии продолжала иметь свои наделы в Китае, но эти связи были единственными оставшимися.

Обращение Газана лишь постепенно стало влиять на отношения с Западной Европой. Хан позаботился, чтобы деятельность западных миссионеров не пострадала, и разрешил прелатам несторианской церкви поддерживать контакты с Западом. Его успех в сокрытии своих реальных целей был таков, что Хетум в своей работе, опубликованной около 1300 года, все еще изображал Газана великим борцом против мусульманского Египта и выражал уверенность, что этот «друг христианства» освободит Иерусалим и возвратит его христианам. Авторы надписи в церкви в Риме утверждали то же самое.

Кроме направления своей страны на новый путь в международной сфере, молодой правитель Персии проявил большую энергию в области внутренних реформ. Его первой задачей было восстановление национальной экономики, которая серьезно пострадала во время правления Аргуна и Гайхату, и недавних гражданских войн. Имея все это в виду, Газан выбрал ряд советников, наиболее известными из которых были Али-Шах и Рашид ад-Дин Фазлуллах, последний – бывший врач, вероятно, из евреев. Вместе со своим хозяином они составили сборник законов, контролирующих почти все сферы общественной жизни. Была полностью реорганизована финансовая система, сформулированы новые правила сбора налогов и официальных расходов. Налоги, причитающиеся с каждой провинции в деньгах и натуре, были пересчитаны, и в некоторых случаях, когда местности были истощены, им предоставлялись отсрочки на несколько лет. В этой связи были вновь очерчены границы районов и разработаны новые правила для их администраций. Что касается юриспруденции, был разработан переход от старой монгольской ясы к шариату – законам ислама. Особое внимание было уделено поддержке дорог. Газан восстановил почтовую службу и предпринял шаги для обеспечения скоростного перемещения официальных чиновников, чьи прежние злоупотребления по изъятию продовольствия и других предметов потребления по пути были строго запрещены. Общественные службы, включая религиозные фонды (вакуфы), которые в исламских странах выполняли функции социальной защиты, также подверглись реформам, и было разработано положение по поддержке жителей старшего возраста и инвалидов, а также помощи нуждающимся и даже по уходу за животными. Если верить документам, Газан мало заботился о делах армии, которые, очевидно, он считал малозначительными. Во время его правления имели место кампании в Сирии (1299–1303) и также восстания в Грузии, которые были подавлены. Когда правитель Золотой Орды, который был обременен серьезным внутренним кризисом, выступил с требованием уступить ему Кавказ, Газан отверг его и был вынужден приступить к военным приготовлениям против атак с севера. Его правление, таким образом, было полно беспрестанной активностью, однако ему не было суждено завершить свою деятельность. 30 мая 1304 года этот наиболее одаренный монгольский принц, который правил Ираном после завоевания Хулагу, умер в возрасте всего лишь 31 года.

Его брат и преемник Олджейту, принявший исламское имя Худабандэ, а в юности бывший христианином, был человеком другого типа, хотя и не лишенным энергии. Он позволил домашним делам идти своим чередом, и в результате только немногие реформы Газана продержались долго. В администрации вновь возникли старые злоупотребления, хотя благодаря продолжению деятельности министров Газана самые худшие из них сдерживались. Зато в военной области Олджейту проявлял в некоторой степени больше рвения, чем его предшественник. Он отразил несколько вторжений на Кавказе и Сирии, быстро и умело подавил наиболее опасное восстание, поддержанное Трансоксианой, в Герате. Лишь его попытка завоевать Мазандаран оказалась неудачной из-за жаркого и влажного климата.

Олджейту, как и Газан до него, увлекался наукой и искусством. Хотя ни один из монгольских правителей не сыграл какой-либо значимой роли в этой сфере, эти два брата оказали большую услугу своей деятельностью по ее поддержке и стимулированию. Отраслью науки, которая особенно их привлекала, была история, поскольку она служила для прославления их деяний, а также подвигов других представителей монгольской династии. Персидская литература обязана их покровительству многими ценными работами, включая хроники их министра Рашида ад-Дина, который упоминался выше. В этом выдающемся произведении были с большой точностью использованы старые монгольские записи и дополнены многими интересными и уместными фактами относительно западного мира. По всей вероятности, Рашид ад-Дин имел помощников, которые были авторами важных частей этой работы. За детальное знание по истории Персии этого периода, которым мы сегодня обладаем, нам следует благодарить интерес к литературе этих монгольских правителей. В 1307 году было принято решение об основании новой столицы Султания около Казвина, которое вдохновило многих художников и положило начало целой череде великолепных достижений ильханидского стиля в архитектуре Персии. Его характерной особенностью являются восьмиугольные башни.

Однако Персии не было суждено найти внутренний политический мир при Олджейту. Новый правитель, который стал суннитом, как и его брат, сначала выступал за сплав двух суннитских школ исламского закона, а затем, в 1310 году или около того, переметнулся к шиитам. К тому времени шиитов было уже много в Персии и Месопотамии, и они существенно укрепили свое положение. Попытки буддистских монахов добиться возвращения Олджейту к буддизму не были успешными и привели к их окончательному изгнанию из страны. Принятие правителем шиизма не могло не вызывать новых беспорядков, поскольку прежний баланс между религиозными сообществами был нарушен. Это серьезно повлияло и на отношения с Египтом, которые в любом случае были напряженными. Преследования суннитов, навязанные Олджейту, были настолько жестокими, что – хотя они временно улучшили положение христиан – вот-вот могла разразиться гражданская война. Но 9 декабря 1316 года хан умер.

Все эти обстоятельства охладили отношения Западной Европы с Персией. В начале своего правления Олджейту направил послов к папе и королям Франции и Англии с письмами (некоторые из них сохранились), содержащими планы решения мировых проблем. Но ответы на них оказались весьма сдержанными. В изменившихся условиях больше никто не помышлял о реальном сотрудничестве. Естественным результатом этой ситуации стала утрата народами Западной Европы интереса к монгольскому королевству в Персии: ссылки на Иран постепенно исчезли из литературных работ, и усилия миссионеров резко пошли на убыль, переместившись на территорию Золотой Орды. Лишь итальянские торговцы некоторое время еще продержались.

Смерть Олджейту поставила династию в критическое положение, поскольку его сын Абу Саид – первый монгольский правитель, носивший исламское имя и более никакого, – был малолетним ребенком. Сцена была свободной для появления новых лидеров, первым шагом которых было устранение, а в 1318 году казнь добросовестного министра Рашид ад-Дина. Его место занял военачальник по имени Чубан из племени Сулдуз, который постепенно увеличивал свою власть и вновь восстановил суннитскую форму ислама, которую приняли Абу Саид и его двор. С другим министром, Али Шахом, Чубан не ссорился, и, когда он в 1324 году умер своей смертью, летописцы не преминули заметить, что он был единственным министром персидских монголов, который мирно ушел из жизни. Падение Чубана было вызвано неудачным стечением обстоятельств. Он выдал свою дочь замуж за влиятельного эмира, известного в основном как Большой (возможно, Старший) Хасан, однако Абу Саид сам имел желание сделать ее своей женой – другой очевидный показатель того, что монгольские женщины ходили с открытыми лицами и что ближневосточные и исламские влияния пробивали себе дорогу очень медленно. Чубан пытался предотвратить эту женитьбу, возможно из страха, что, если Хасан сочтет себя обиженным, гнев властей предержащих падет на его голову. Это, в свою очередь, открыло дорогу череде интриг при дворе. Когда сын военачальника был пойман в гареме правителя, последний дал приказ выследить и уничтожить всю семью Чубана. Кроме самого Чуба-на, в 1327 году было убито несколько его сыновей. Теперь Абу Саид смог завладеть женой Большого Хасана.

На такое поведение молодого правителя вельможи ответили заговором во главе с обиженным мужем, и последовал ряд вооруженных столкновений. Последствия могли быть гораздо серьезнее, если бы Египет и Персия после долгих лет ничего не решавших войн не заключили мирное соглашение, которое утвердило территориальный статус-кво в Сирии и оказалось долговечным. Хаос в Персии развивался своим путем до внезапной смерти Абу Саида 30 ноября 1335 года, во время кампании против Золотой Орды на Кавказе. Наследника он не оставил. Не исключено, что он был отравлен из ревности той же самой дочерью Чубана, вокруг которой в последние годы шло столько споров. Перед лицом опасности с севера партии быстро пришли к согласию и выбрали дальнего родственника усопшего в качестве нового правителя. Однако, лишь только агрессия Золотой Орды была отражена, непримиримые споры вспыхнули с новой силой, и новый хан был свергнут после шести месяцев правления. Возникли две партии, одна группировалась вокруг Большого Хасана, а другая – вокруг сына Чубана, которого, чтобы отличить от тезки, называли Малым Хасаном. Каждая партия возводила на трон и свергала марионеточных ханов, многие из которых были убиты в нескончаемых распрях. Один короткий промежуток времени, в течение нескольких месяцев, в номинальных правителях побывала даже женщина. В конечном счете в 1344 году Малый Хасан был убит одной из своих жен, которая была шокирована актом измены супруга, а Большой Хасан был вынужден уйти в Месопотамию. Вооруженные группы проникали из Хорасана и Трансоксианы и вмешивались в борьбу. Во время этого беспокойного периода удаленные территории или прервали свои связи с Персией, как, например, Малая Армения и Грузия, или распались, как это случилось с сельджукским султанатом Рума в Малой Азии чуть раньше – в 1317 году. Правители Герата продолжали идти своим путем. Разодранная и разграбленная земля Ирана, которая в продолжение нескольких лет страдала от жестокой эпидемии Черной смерти, ныне оказалась беззащитной перед вторжением с севера. Джанибек, хан Золотой Орды с 1342 года, прошел через Кавказ в 1357 году и вступил в Тебриз, жители которого приветствовали его как освободителя. После победы над местными правителями, которые контролировали тогда Азербайджан (поскольку последний ильханидский суверен был изгнан со сцены в предыдущие годы), он сделал своего сына Бердибека наместником этой провинции. Однако последний после смерти своего отца в 1359 году поспешил в Сарай, чтобы завладеть троном, и власть Золотой Орды в Азербайджане рухнула. Теперь и северное королевство стало ареной жестоких гражданских войн.

Монгольское господство в Персии, таким образом, полностью распалось. Бывшие вассальные государства, пережившие падение монголов, например куртиды в Герате, начали расширять свою власть. Появилось и несколько новых государств. На одном или двух из них следует кратко остановиться. В частности, следует упомянуть о Музаффаридах, правивших в Кирмане и Фарсе. Эти потомки арабской династии в Хорасане служили ильханам с 1286/87 года на различных административных должностях в Юго-Восточной Персии. Один из них, Мубариз ад-Дин Мухммед, в 1318/19 году получил во владение Язд (Йезд) и затем завоевал Систан. Во время распада режима Ильханидов он добавил себе Шираз, который стал резиденцией его правительства и базой для экспансии на северо-запад Персии. На некоторое время он признавал главенство мамлюкского Египта. Но вскоре он выступил против Золотой Орды в Тебризе, в 1358 году стал жертвой заговора, устроенного его сыном, Шах-Шуджей, и умер в заключении в 1364 году. Во время правления последнего музаффаридский режим достиг зенита славы. Так случилось не благодаря отваге в сражениях – в основном с джалаиридами Багдада, – в которых эмир участвовал, а благодаря яркому блеску от присутствия при его дворе величайшего персидского лирического поэта Хафиза из Шираза (умер в 1389/90 году). Сочинения Хафиза, очаровавшие весь мир, – Западная Европа узнала их из «Западно-восточного дивана» Гёте, сегодня рассматриваются как отражение политических удач покровителя поэта, причем шире, чем было принято думать об этом ранее. Суверенитет Музаффаридов ненадолго пережил смерть Шах-Шуджи в 1384 году. Ослабленное гражданскими войнами между соперничающими братьями правящей семьи, государство было разрушено новым монгольским нашествием под предводительством Тимура. Государство, которое возникло на другом конце Персии, в Хорасане, заслуживает упоминания не потому, что оно набрало очень уж большую мощь, а из-за его весьма своеобразного статуса бандитского государства. Речь идет о государстве сербедаров (висельников), шиитов-экстремистов, штаб-квартира которых находилась в Сабзаваре. На пике своего могущества под властью Ваджиха ад-Дин Масуда (1337/78–1344) оно контролировало Нишапур, Гурган и сельскую местность до Дамгана и Туршиза. Их последующая политика преследовала типичные цели того времени: один военный лидер смещал другого или его наследников и удерживал недолговременную власть до следующего переворота, когда амбициозные «атабеки» и фанатичные шиитские дервиши добавляли свою лепту в местный хаос. Беспрерывная внутренняя и внешняя борьба привела к распаду государства, которое исчезло из истории, а его территории добровольно покорились Тимуру в 1379 или 1381 году.

В Месопотамии на смену ильханам пришла династия, гораздо более важная и сильная, чем Музаффаридов или вожди сербедаров. Ее основателем был Хасан Великий, или Большой Хасан, тот же самый эмир, которого мы уже видели в Табризе. Он и его потомки стали известны как Джалаириды (по имени монгольского принца, с которым он связывал свое происхождение) или иногда как Ильханиды. После смерти Абу Саида он сначала сохранял свое положение в столице, однако позднее успехи Малого Хасана вынудили его уйти в Багдад. С 1340 года до своей смерти в 1356 году он твердой рукой правил городом, сражаясь в самых разных войнах во главе Джалаиридов. Его сын Увайс присоединился к Музаффаридам в противостоянии натиску Золотой Орды в Азербайджане и обеспечил себе владение этой провинцией, так же как и Маусилом (Мосулом) и позднее Ширваном. Он также добился успеха в разгроме неоднократных попыток мамлюков Египта вмешаться в дела Месопотамии – попыток, которые были вдвойне опасными, поскольку Музаффариды стали на время вассалами Каира. Месопотамия переживала период сравнительного благоденствия под справедливой властью и мудрым экономическим руководством Увайса. Отметим, что последний был, помимо всего прочего, покровителем великого персидского сатирика Убайда (Одейда) Закани (умер в 1371 году). Ко времени его смерти в возрасте немногим более 30 лет, которая случилась в 1374 году, когда он был на войне против династии местных наследников ильханов Астарабада, его авторитет стал непререкаемым. После смерти сына Увайса Хусейна джалаиридское государство раскололось на две части, затем последовали дальнейшие разделы. Оно стало легким трофеем для Тимура, перед вторжением легионов которого последний джалаиридский правитель Багдада Ахмед бежал сперва в Египет, затем в Сирию и, наконец, в Малую Азию. В конечном счете после смерти Тимура он возвратил себе Багдад, однако через несколько лет, в 1410 году, встретил жестокий конец вместе с сыновьями от рук туркоманов или туркменов племени Черная Овца.

Земли, расположенные между Оксусом и Монголией, с населением, которое столетиями состояло преимущественно из тюрков, занимали ключевое положение в монгольской империи со времени ее возникновения под руководством Чингисхана. Для первого поколения монгольских завоевателей во времена до покорения Персии эти земли представляли собой пограничную зону и соответственно имели огромное значение в качестве базы для будущих завоевательных экспедиций. Поэтому были предусмотрены особые мероприятия по организации управления ими. Чингисхан предназначил эти земли для своего сына Чагатая (чьим именем затем стали называть жителей этого региона), однако он не обозначил границу между владениями Чагатая и Угэдэя. Поскольку оба брата осуществляли юрисдикцию в этом районе, иногда возникали неприятные ситуации. Однако мусульманский торговец Махмуд Ялавач (то есть «посол»), которого Угэдэй назначил правителем Трансоксианы со штаб-квартирой в Хоканде (Фергана), умело взялся за восстановление этой территории, которая была жестоко опустошена монгольским ураганом. Несмотря на восстание горожан и крестьян Бухары в 1238/39 году, он добился впечатляющего успеха в обеспечении роста цивилизации. Когда Чагатай приказал уволить правителя, великий хан настоял на его замене его сыном Масуд-беком, который добросовестно продолжил политику отца. Провинция Масуд-бека простиралась от Бешбалыка до Самарканда и Бухары, но он сам предпочитал жить в Бухаре, где успешно строил общественные здания. Его прозорливость в делах позволила Трансоксиане успешно пережить беспокойный период между смертью Угэдэя и возвышением Мункэ (1241–1251). Во время правления последнего его положение в качестве правителя укрепилось и в сферу его административного влияния были включены Туркестан, Хорезм и уйгурская земля. После фактической ликвидации власти орд как Чагатая, так и Угэдэя в 1252 году – после так называемого «заговора принца» – влияние Масуда, соответственно, возросло. Он стал действительным правителем Трансоксианы.

Быстрое возвращение земель к северу от Оксуса было остановлено монгольской гражданской войной. Когда Ариг-Буга начал чувствовать нужду, вызванную прекращением доставки продовольствия в Монголию из Китая, он направил на запад принца из рода Чагатая по имени Алгу, поручив ему обеспечение необходимого снабжения из Туркестана. Однако по прибытии в Туркестан Алгу проигнорировал свое поручение и решил захватить Хорезм у Золотой Орды, несмотря на существование политического партнерства между Берке и Ариг-Бугой. Начались военные действия между Алгу и правителем Монголии. Силы последнего, уже занятые на других фронтах, потерпели поражение, и Ариг-Буга был вынужден оставить Туркестан и Трансоксиану своему бывшему эмиссару. Алгу женился на Ерген (Оргин?)хатун, вдове внука Чагатая, женщине сильного характера. С помощью финансовых ресурсов, предоставленных Масуд-беком, он сохранил свое положение до своей смерти в 1266 году и увеличил свои владения за счет Берке, захватив Отрар на Сырдарье (Джаксарт).

Смерть Алгу положила начало длительным беспорядкам. Несколько принцев династии Чагатая оспаривали трон до тех пор, пока внук Угэдэя по имени Кайду не победил всех. Курултай, который он созвал в 1269 году, одобрил меры по восстановлению внутреннего порядка и защите городов и культивированных земель от кочевников. Такие действия были необходимы ввиду того, что незадолго до этого войска ильхана пересекли Оксус и разрушили Бухару. В то время как потомки Чагатая назначались титулованными правителями, реальная власть оставалась у Кайду. К сожалению, нет никаких сведений о делимитации границ на широких просторах Центральной Азии. Да и реальная ситуация в отношениях с Золотой Ордой не может быть установлена. Тем не менее представляется очевидным, что Берке и его преемники, находясь в тупике на Кавказе, договорились с Кайду объединиться против общего врага, ильхана, и отложили на время решение вопроса о захвата Хорезма и Отрара бывшим правителем Трансоксианы.

Практическая реализация этого союза была нелегкой задачей, поскольку ильханы оказывали все более эффективное сопротивление вторжениям через Оксус. Политическое положение Трансоксианы, соответственно, ухудшалось. Хотя три сына Масуд-бека, которые один за другим назначались правителями Бухары, являлись способными администраторами и сделали многое для укрепления государственной структуры, однако постепенно начался упадок экономики и культуры. Непосредственной причиной была разруха, вызванная многочисленными конфликтами между монголами в предыдущие десятилетия. Сверх этого, постепенно стал очевидным эффект от изменения структуры населения в результате монгольского катаклизма. С одной стороны, исконный тюркский элемент был усилен эмиграцией с востока, включая самих монголов, которые, как и в других местах под своим правлением, скоро слились с тюрками в единую языковую группу. Такой сдвиг населения, который в конечном счете сделал Трансоксиану почти полностью тюркской территорией, должен был сказаться на основном характере ее цивилизации, поскольку местные тюрки больше не были готовы принять персидскую культуру и даже демонстрировали некоторую антипатию по отношению к ней. В то время как в самом Иране персидский элемент в культуре одержал верх, в Трансоксиане, куда веками вливались тюрки в больших количествах, он был или уничтожен монголами, или ассимилировался. Единственными исключениями были немногочисленные уцелевшие малые остаточные группы, такие как так называемые таджики и сарты в нынешнем Туркестане.

В начале XIV века Трансоксиану сотрясали гражданские войны. Был лишь одним короткий перерыв, вызванный попыткой одного из ханов Туркестана установить мир на основе договора между всеми монгольскими государствами. Во время этой борьбы потомки Чагатая преуспели в возвращении суверенитета Трансоксианы и Туркестана и в фактическом вытеснении потомков Угэдэя с политической сцены. Мир был установлен в 1309 году, однако ущерб, нанесенный войной, был так велик, что многие районы оказались без населения и лишь руины свидетельствовали о былой важности городов. Хотя правящие ханы перевели свою резиденцию на юг Трансоксианы, тем не менее они не отказались от кочевого образа жизни. Один из них, Тармаширин, который правил с 1326 по 1334 год, заслуживает особого упоминания из-за его обращения в ислам. Несколько малоизвестных ханов до него тоже были мусульманами, однако именно Тармаширин положил начало целой серии мусульманских правителей в этой стране. Религия, основанная Мухаммедом, таким образом, одержала верх в трех западных монгольских дворах, и, несмотря на их политическое противостояние, она снабдила их некоторыми идентичными чертами, характерными для цивилизации Ближнего Востока. Этот общий культурный фон и никогда не прекращавшийся поток торговли имели тенденцию уравнивания цивилизации всех западных монгольских владений и удерживания ее приблизительно на одном уровне.

Но во владениях Чагатая настроения были таковы, что между консервативными элементами, которые жили по ясе, и мусульманскими группировками вспыхнула открытая вражда. В результате в 1346/47 году половина восточных территорий отделилась, и Трансоксиана стала независимой. Подробности этого события неизвестны, доступные источники не радуют нас обилием информации. Во всяком случае, контроль над Трансоксианой вскоре перешел в руки тюркских эмиров или беков, которые к этому времени уже отдавали полное и искреннее предпочтение мусульманской цивилизации. В этом регионе старые монгольские обычаи больше не применялись. Однако здесь сохранялась должность ханов из династии Чагатая и Угэдэя, и их статус был сравним со статусом аббасидских халифов в Каире. С другой стороны, в восточной части страны Чагатая ханы, имевшие резиденцию недалеко от Алмалыка, сумели уничтожить власть беков. Раскол в стране Чагатая был полным и окончательным.

Спустя поколение эти территории были реорганизованы Тимуром. Но прежде чем перейти к этому вопросу, следует уделить внимание другим противникам ильханидов в Персии.

Выше уже говорилось об обстоятельствах, при которых Берке, хан Золотой Орды, в период с 1257 по 1267 год отделился от всемирной монгольской империи, доказав тем самым, что Кавказ является международным барьером, который не следует переступать, руководствуясь любыми унитарными политическими доктринами. Борьба за Кавказ была заботой Берке все время его правления. С его смертью положение изменилось. Хотя обеспечение безопасности южных границ, безусловно, являлось необходимым мероприятием, более неотложной задачей была организация восточноевропейской сферы влияния, от которой это волжское государство находилось в экономической зависимости. Русские государства, однажды покорившись монгольской власти, были оставлены в покое. Их никто не беспокоил, пока они исправно платили дань. Поход, который возглавил принц Ногай в 1259 году, дошел до Галиции, однако не вызвал никаких изменений в положении дел. Таким образом, русские имели передышку, во время которой смогли восстановиться после монгольского террора и перестроить свою национальную жизнь в рамках нового порядка. Их усилия оказались успешными по нескольким причинам. Прежде всего, монголы продолжали оставлять местные княжества на произвол судьбы и не разрушали их, хотя отдельные правители часто смещались за задержку в выплате дани, междоусобные войны или другие злоупотребления. Не менее важной причиной было и то, что ханы в Сарае не вмешивались в религиозные дела своих подданных и вассалов, и православная церковь, соответственно, удерживала свои позиции. Православное христианство, таким образом, образовало наиболее сильную связь между русскими людьми того времени, расколотыми на многочисленные малые государства. А митрополит Киевский был знаменосцем русского единства во всех превратностях этого времени. Митрополит оставался скрупулезно верным ханам в благодарность за их терпимость, предоставление церкви многочисленных привилегий, права на защиту и неприкосновенность. В то же самое время он всячески заботился об интересах своего народа. При сложившихся тогда обстоятельствах лишь церковь была в состоянии поддерживать в живых традиции общей государственности и национальное самосознание, а также сохранять то достояние, которое в один прекрасный день могло сделать возможным русский ренессанс. Чтобы все это когда-нибудь свершилось, церковь должна была держаться крепко и оказывать сопротивление влиянию извне. Это и объясняет ту жесткость, которую в те века так часто демонстрировала православная церковь и которая, по мнению западных наблюдателей, характерна для нее и в наши дни. Только твердая приверженность принципам, которые однажды были приняты, позволила вере, а с ней и нации пережить века чужеземного господства в России.

Митрополиты всея Руси не избегали политической сцены, полностью осознавая, что они символизируют идею русской государственности. Поэтому они всегда внимательно следили за политическим развитием. Когда старое русское государство раскололось после разрушения Киева, они отправились в другие места и наконец около 1300 года сделали своей резиденцией Москву. Так они выбрали место, где начали формироваться черты нового государства, будущее которого выглядело многообещающим.

Политический центр тяжести перетерпел такой сдвиг не случайно. Монгольское вторжение остановило медленную, но верную русскую экспансию в южном и юго-восточном направлении, которая имела место в XI и XII веках. Поскольку привлекательные для них места перешли во владение завоевателей, русским пришлось искать другое направление, и они нашли искомое на обширной равнине, расположенной на севере и северо-востоке. Москва не только заменила Киев в качестве центра тяжести Восточной Европы, но колонизационное движение на севере и северо-востоке – движение крайней исторической важности, сравнимое с восточной миграцией средневековых германцев, – было также непосредственным результатом завоеваний Батыя.

До поры до времени монголам нужно было только одно – финансовая эксплуатация русских князей. В основе системы, установленной в стране, никакого другого мотива не было. Они осуществляли свой контроль через назначение баскаков, сборщиков дани, чьи функции заключались в обеспечении своевременных выплат, применении силы против неплательщиков, своевременном подавлении волнений и защите монгольских интересов в случае военных действий между князьями. В XIII веке эти чиновники пользовались значительной независимостью, поскольку основные интересы государства продолжали оставаться на юге. В них теперь были вовлечены не только Кавказ, но также Булгария и Фракия. Булгарский царь принял монгольское покровительство, как уже было упомянуто, около 1242 года. Около 1260 года и после этого монголы России вмешались в борьбу между Булгарией и Константинополем с целью давления на византийского императора Михаила VIII. Затем они достигли соглашения с последним о совместном противодействии сербскому давлению и усмирении некоторых национальных движений, направленных против иностранного контроля в Булгарии. Хорошие отношения с Константинополем также содействовали окружению владений ильхана в Малой Азии. В одном случае сельджукский султан Рума бежал к татарскому двору в Сарае. Используя этого беженца, хан надеялся приобрести влияние в Конье (Икониум) и, возможно, таким образом установить связь с мамлюками в Сирии. Тем самым он намеревался преградить ильханам доступ к Средиземноморью и лишить их контакта с Западной Европой. Однако такие планы были тщетными, поскольку сбежавший султан не мог сохранить свой трон.

Союз с Трансоксианой, заключенный наследником Берке Мункэ-Тимуром (1267–1280), был также направлен против ильханов. Однако, поскольку трансоксианское наступление в Хорасане и египетское наступление против франков в Сирии случились слишком поздно, эта комбинация, имевшая целью свержение режима ильханидов, потерпела неудачу. Тем не менее отношения с Египтом оставались относительно тесными, поскольку в этом случае политическая дружба сопровождалась активной торговлей и культурной близостью. Из Египта шли предметы роскоши: изысканный текстиль, отборные фрукты, редкие духи, даже экзотические животные и так далее. Все это ханские посольства часто привозили обратно в виде подарков для правителя и его окружения. Волжский бассейн и черноморское побережье снабжали Египет рабами (мамлюки), а значит, солдатами. Нильская долина давала творческих работников – теологов, деятельность которых оказала важное влияние на будущую эволюцию монголов в России. Берке, будучи мусульманином, всячески поощрял их. Как и можно было ожидать, из крайне немногочисленных доступных источников следовало, что египетское и сирийское влияние, наряду со среднеазиатским влиянием из Бухары и Самарканда, было особенно значимым в теологии и медицине. В области искусства египетское влияние прослеживается в уцелевших памятниках. Настенная живопись, мозаика и ритуальные предметы, как и надгробные камни, указывают на все более очевидные с годами отпечатки египетского стиля, равно как и сирийские и анатолийские черты. Таким образом, формирующаяся на Волге цивилизация определенно приобрела средиземноморско-исламский облик, в то время как двор в Тебризе стал явно персидским. Египетские архитекторы и ремесленники строили здания в Крыму и в столицах – Новом и Старом Сарае. В этих двух городах развилась удивительная цивилизация. Основательно построенные дома с мозаикой, настенными изображениями, портиками и системой центрального отопления через покрытыми плитками из твердого дерева полами (как в римских тепидариях). В Новом Сарае были построены плотины для снабжения водой каналов и гидравлической энергией мастерских, некоторые из которых достигали размеров фабрик. Наиболее важными продуктами такого производства были стекло и гончарные изделия. Раскопки пролили свет на поразительные инженерные работы, огромные дворцы и караван-сараи и обширные кладбища. В вековых отложениях и на кладбищах были обнаружены самые разные ритуальные предметы, как импортированные из-за границы, так и произведенные на волжских берегах.

Так исламская культура твердо закрепилась у волжских монголов, и, хотя преемники Берке не были мусульманами, они не препятствовали распространению учения пророка. Несторианское христианство утратило все свое влияние после обращения Берке в ислам, а буддизм никогда не имел особого влияния в этих краях. Империя Золотой Орды не была подвержена религиозным конфликтам, подобным тем, которые имели место в государстве ильханидов, и погружение монголов в исламское сообщество проходило спокойно. Их древний шаманизм просуществовал здесь дольше, чем в Иране, но оказал меньше сопротивления исламу, чем другие религии (как христианство и буддизм в Персии), прежде чем совсем исчез.

Здесь, как и в Персии, принятие ислама способствовало слиянию тюрков и монголов. Доступные свидетельства и нынешние физические черты волжских татар указывают на то, что монгольский элемент был с самого начала пропорционально слабее, чем в Персии и тем более в Центральной Азии. В записях и на монетах монгольский язык уступил место тюркскому раньше, чем в упомянутых странах. Хотя довольно долго восточнотюркский (уйгурский) язык использовался наряду с персидским как фактор культуры. Процесс, которым вторгшийся монгольский правящий класс и тюркские племена, которых он привел с собой, объединились с ранее существующими тюркскими обитателями кипчакской равнины, чтобы образовать «татарскую» нацию, таким образом, занял относительно немного времени. На ранней стадии были ассимилированы некоторые гетерогенные элементы, включая волжских булгар (чей язык значительно отличался от других тюркских языков) и многочисленных членов волжских финских племен. Эти элементы скоро начали оказывать влияние на физический тип растущей татарской нации.

Отношения с Западной Европой в XIII веке имели такое же большое значение для Золотой Орды, как и для Персии. Но продвигали эти отношения вовсе не миссионеры или папские эмиссары, а генуэзские торговцы. Еще в 1267 году генуэзцы приобрели преобладающее влияние в Сарае. Они сумели успешно расстроить попытки венецианцев основать торговые поселения и превратили юго-восточный берег Крыма в генуэзскую территорию. Быстро росли генуэзские «фактории» – их штаб-квартира находилась в Каффе (нынешняя Феодосия), где располагалась канцелярия генуэзского консула, который обладал автономной юрисдикцией наряду с татарскими властями Крыма. В течение нескольких десятилетий их взаимоотношения были хорошими, и только в 1308 году разразился жестокий, хотя и кратковременный, кризис, приведший к сожжению и кратковременной оккупации Каффы татарами. Торговля с Генуей была для Сарая не менее важной, чем торговля с Египтом. Импорт включал тонкие фламандские ткани, фарфоровые изделия, столовое серебро и ювелирные изделия, в то время как экспорт состоял главным образом из мехов, рыбы и зерна, которые отправлялись в Константинополь, Египет и Италию, а оттуда в остальную Европу. На этой ранней стадии наземные пути на запад через Северную Румынию (Молдавию) и польскую Галицию имели лишь второстепенное значение.

Расширение генуэзского влияния облегчилось началом гражданской войны в Орде. Одноглазый принц Ногай (ему повредила глаз стрела) здорово отличился в качестве командира армии в Галиции в 1259 и 1286 годах и на Кавказе в 1261–1263 годах и завоевал превосходную репутацию. Она оказалась настолько высокой и прочной, что он сумел объединить татарские племена степей, лежащих к северу и северо-востоку от Черного моря, в свое независимое владение. В Сарае он узурпировал почти всю реальную власть у нескольких сменивших друг друга ханов, один из которых отказался от власти, чтобы не играть роли марионетки. После обеспечения безопасности своего тыла посредством женитьбы на дочери императора Византии Ногай со своей базы на юге смог выступать на север, на русские территории. В скором времени он стал всесильным «майордомом». Молодой хан Тохта (Токта), который взошел на трон в 1291 году, не имел никакого намерения терпеть все это. Он освободился от бремени своих братьев, которых Ногай поставил в качестве совместных правителей, и начал долгую и ожесточенную войну, которая завершилась поражением сил Ногая. Последний был убит рядовым русским солдатом в конце 1299 года. Такие продолжительные распри лишали государство сил. Поскольку Ногай никогда не добивался трона, его махинации оказали центробежный эффект. Степень его влияния иллюстрируется тем фактом, что татарские племена, которые поддерживали его, в дальнейшем стали называть себя ногаями, а остатки таких племен на Северном Кавказе сохранили это название до наших дней.

В течение нескольких десятилетий не было ни одного мощного наступления на Кавказе. Тем не менее Тохта, не успев отпраздновать победу в гражданской войне, направил большую делегацию в Тебриз с категорическим требованием отдать ему обратно Кавказ. Хан чувствовал уверенность в своих перспективах, поскольку его поддерживал правитель Грузии. Однако Газан не испугался. Он дал ясно понять, что Персия никогда не уступит свою горную позицию добровольно – только в случае превосходства сил. В этом случае военные действия Тохты за рекой Терек оказались совершенно неудачными. По этой причине у него не оставалось выбора, и он сконцентрировал свое дальнейшее внимание на России. К тому времени русско-татарские отношения достигли критической фазы: русские князья откровенно пренебрегали татарскими чиновниками, банды русских грабителей вселяли страх в татар, налоги ускользали из рук баскаков, которые больше не имели власти, чтобы навязать волю своего суверена силой. Постепенно в Сарае возникла идея о том, что сбор налогов, возможно, стоит поручить русским. Верность и временами покорность князей Москвы мало-помалу убедила ханов на Волге доверить им сбор налогов и дани. Со своей стороны, московские князья, которые обладали удивительной дипломатической ловкостью и гибкостью, хорошо знали, как выполнять эту задачу к полному удовлетворению властителей. Их положение со временем дало возможность принизить других русских князей до более или менее подчиненного статуса и принять наследуемый титул великого князя, который был утвержден ханами. Татарскими правителями не было предпринято никаких шагов по контролю за этим процессом, поскольку они не ожидали никакой опасности со стороны своих московских вассалов.

Престиж династии Золотой Орды, который ощутимо восстановился после успешного урегулирования Тохтой кризиса, вызванного амбициями Ногая, достиг нового пика во время правления его племянника Узбека, который наследовал ему в 1313 году, победив соперников. Приняв ислам, несмотря на изначальную оппозицию некоторых аристократических кругов, именно он в этом монгольском государстве возглавил непрерывную линию мусульманских ханов. Его действия стали решающим шагом в долгом процессе, в результате которого возникла татарская нация. Триумф ислама среди кипчакских монголов имел последствия, которые были противоположностью тем, что были вызваны триумфом ислама среди монголов Персии. В то время как последние идентифицировали себя в религиозном плане со своими подданными, первые воздвигли между собой и своими подданными определенный религиозный барьер. Иногда полагают, что ханы, возможно, заменили бы первую династию Рюриков и стали царями России, если бы приняли христианство и тем самым идентифицировали себя с русской нацией. Они предпочли не делать этого, а вести свою нацию в ислам и, таким образом, исключили какую-либо возможность своей русификации. Есть все основания принять теорию о том, что религиозный раскол был единственным препятствием, которое помешало полному исчезновению татар как нации, путем ассимиляции с русскими. В этом смысле Узбек может считаться фактическим основателем татарской нации. Кстати, один из тюркских народов в Центральной Азии, узбеки, все еще называет себя его именем.

В ведении иностранных дел Узбек столкнулся с изменившейся ситуацией. Булгарское царство, в дела которого Тохта, как и его предшественники, активно вмешивался, теперь ускользнуло из-под контроля Сарая, и Константинополь также начал освобождаться от всех обязательств перед Золотой Ордой. Прекращение военных действий в Сирии, заключение персидско-египетского договора в 1323 году и в еще большей степени распад империи Ильханидов в 1335 и последующих годах лишили ось Каир – Сарай всякой важности. С другой стороны, западные христиане перевели свою миссионерскую деятельность из Персии, где их перспективы стали совсем уж безнадежными, в Северную Тартарию, как тогда называлась волжская империя. Папа Иоанн XXII определенно верил, что если даже Узбека нельзя убедить принять христианство, то можно уговорить проявлять терпимость и разрешить создание миссий. Папа также чувствовал уверенность, зная, что его поддерживает весьма влиятельная группа – некоторые принцессы и сам наследник – Тинибек. Видение христианского татарского государства в Сарае – вместо султаната – снова казалось реальным. Поэтому большое количество миссионеров и эмиссаров в 1380 году отправилось на Волгу. Они останавливались по пути в генуэзских поселениях в Крыму, в которых стараниями пап уже была своя «латинская» иерархия. «Латинская» епархия была создана в Сарае параллельно православной епархии, которая была основана еще в 1261 году для работы с растущим русским сообществом.

Между тем ситуация в России вновь стала критической. Нескончаемые конфликты между князьями за благосклонность хана и за дарование титула великого князя потребовали чрезвычайной бдительности при дворе Сарая. После долгих колебаний Узбек дал титул великого князя московскому князю Ивану I Калите, который считался особенно надежным, поскольку он женился на татарской принцессе и потому что он, как и его предшественники, достойно служил Орде в качестве сборщика дани у русских князей. Таким образом, русская проблема была временно решена.

При правлении Узбека культурная жизнь Золотой Орды достигла своего зенита. Считается, что большинство зданий и инженерные сооружения, найденные археологами, были построены во время его правления, хотя скудность письменных источников и отсутствие датировок на находках делают невозможным подтверждение этого предположения. Тем не менее ясно, что, став мусульманами, хан и его знать привели весь народ к принятию мусульманского образа жизни и шариата в качестве закона – вместо ясы. Египетские и сирийские живописцы, мастеровые и ученые люди теперь могли работать спокойно и уверенно. Влияние Малой Азии постепенно становилось сильнее, в особенности в Крыму. Тюркское происхождение жителей обеих стран содействовало их культурной, языковой и духовной ассимиляции.

Но только интересы Золотой Орды тем не менее не шли параллельно с интересами возвышающегося османского государства. Экспансия последнего революционизировала дипломатическое положение Сарая.

В 1354 году османские турки успешно переправились через Дарданеллы и установили форпост на европейском берегу. Судоходство через проливы, соответственно, перестало быть юрисдикцией слабого византийского императора, который не имел ни силы, ни желания мешать торговле между Крымом и Каиром и, по-видимому, по-прежнему был связан торговым соглашением, возобновленным в 1281 году. С Дарданеллами под контролем османских турок уже не было возможности укреплять отношения с Египтом, которые в любом случае уже становились намного слабее. Таким образом, Золотая Орда была отстранена от дел Средиземноморья и от драмы мировой политики, развертывающейся на его берегах. Новая ситуация не слишком отличалась от той, в которой Российская империя находилась в последние столетия. Географические факторы превратили империю Золотой Орды в чисто восточноевропейское государство, и его будущая роль была ограничена политической ареной этого региона.

Хан Джанибек (1342–1357), который утвердил окончательную победу ислама свержением своего прохристианского брата Тинибека после его восхождения на трон в 1341 году, отнюдь не был расположен мириться без борьбы с утратой доступа на юг. Новое вторжение на Кавказ уже было предпринято Узбеком в 1335 году, и Джанибек теперь воспользовался полной анархией, царившей в Персии, для начала крупномасштабного наступления, которое на этот раз увенчалось успехом. После быстрого и хорошо организованного наступления хан в 1357 году вошел в Тебриз. Этой кампанией и запланированным союзом с Музаффаридами он надеялся открыть другой выход на юг в качестве альтернативы Дарданеллам. Несмотря на нежелание музаффаридского правителя, завоевание Азербайджана дало татарскому хану возможность установить прямые коммуникации с Сирией и Месопотамией. Джанибек, однако, не воспользовался своей победой. Он покинул Тебриз почти сразу и доверил управление этим регионом своему сыну. Имеется основание полагать, что он это сделал, чтобы спастись от новой эпидемии бубонной чумы, или «Черной смерти», которая уже скосила множество жертв в Крыму в 1348–1349 годах. Сразу после возвращения в Сарай он умер – возможно, принес с собой смертельную инфекцию из Азербайджана. Его сын и наследник Бердибек, опасаясь жестокой борьбы со своими многочисленными братьями, поспешил на север. Таким образом, персидские завоевания Золотой Орды были покинуты, и Кавказ был предоставлен своей судьбе.

За этими потерями в международном положении Золотой Орды вскоре последовал полный внутренний распад. Бердибек правил лишь два года до того, как был смещен одним из своих братьев, который почти сразу после этого пал жертвой убийцы. Один переворот (или убийство) следовал за другим. Структура государства рухнула изнутри, точно так же, как мы видели до этого в Персии. Многочисленные претенденты и командиры армий враждовали друг с другом, но ни один не смог стать хозяином всей территории или удержать власть надолго.

Крах был тем более катастрофичным, поскольку он совпал не только с ростом Великого княжества Московского, но и с ростом и укреплением двух новых государств – Молдавии (Северная Румыния) и Литвы. Молдавия занимала весьма важное стратегическое положение, и ее господари сумели избавиться от влияния татар на нижнем Дунае. Кроме того, они оспаривали права на владение нынешней Бессарабией. Наиболее серьезная угроза исходила от возрастающей власти Великого княжества Литовского. Зародившись на литовской земле, это государство расширялось все дальше и дальше на юго-восток, аннексировав всю современную Белоруссию и крупные части Северной Украины. Теперь оно стремилось на юг, к Черному морю. В битве на Синих Водах (ныне река Синиюха) в 1362 году литовцы одержали важную победу над лигой местных татарских магнатов Подолья. Это привело к изгнанию татарских баскаков и других местных чиновников из этого региона и назначению литовской княжеской семьи Кориатовичей защитниками Подолья, Волыни и Карпат до венгерской границы. Они защищали границу от татар и нападали на мусульман прибрежных районов между устьями Днестра и Днепра. Главным образом в результате своих усилий литовцы около 1370 года смогли захватить Киев и тем самым приобрели твердую базу для активных действий против власти степей.

Это событие также стало вызовом Москве, которая не могла оставаться безучастной, когда, по сути, чуждая сила, такая как Литва, завоевала огромные части старой Руси и, возможно, заслужила титул, которого начал домогаться великий князь Литовский Витольд (1377–1440) – «Собиратель (дани) земель русских». Возник новый источник напряжения, который стоило использовать татарам. Правда, потребовалось некоторое время, чтобы позиции всех сторон были выяснены. В 1380 году татарский военачальник Мамай был побежден московитами на Куликовом поле, что на реке Дон. Его силы были разгромлены, и он сам скоро после этого был свергнут. Так получилось, что это поражение не привело к фундаментальному ослаблению мощи Золотой Орды, поскольку оно позволило Токтамышу, претенденту на трон, пользовавшемуся тогда благосклонностью правителя Центральной Азии Тимура, одержать в конечном счете победу над своими соперниками и восстановить устойчивое правительство в татарском государстве. В 1382 году он возглавил кампанию против Москвы и, осадив город, вынудил русских возобновить выплату дани.

Жизненные силы Золотой Орды полностью восстановились, когда на нее напал завоеватель, который очень скоро установил свое господство во всей Западной Азии. Его звали Тимур.

После этого обзора состояния дел монгольских государств в мусульманском мире и конфликтов между Ильханидами Персии и их северными соседями перейдем к рассмотрению ситуации в Египте. Долина Нила была районом сбора сил, которые остановили монгольский поток и наиболее эффективно сопротивлялись ильханам. Это была земля, на которой мусульманская цивилизация продолжала развиваться без какой-либо резкой остановки, которые имели место повсюду в это время. Факел исламской учености перестал гореть на десятилетия – в некоторых случаях на века – в старых центрах ислама в Центральной Азии, Персии и Месопотамии и даже в какой-то мере в Сирии, несмотря на то что монголы не смогли разрушить египетское влияние в этой стране. Во время позднего Средневековья Египет стал центром ближневосточной интеллектуальной жизни. В частности, смежные с исламским законом науки и теология нашли убежище на Ниле, где они смогли продолжить свое существование, хотя и косное.

Подобно другим ближневосточным странам, Египет в середине XIII века подвергся великой трансформации. После падения династии Айюбидов ввезенные в страну мамлюкские рабские войска захватили власть и избрали своим командиром Котуза, благодаря способностям которого была одержана решающая победа над монгольскими захватчиками в 1260 году. Котуз был убит по личным мотивам сразу после сражения, однако его убийца и наследник Бейбарс оказался одной из великих личностей в мусульманской истории. Его героические действия все еще сохраняются в народных преданиях. Во время его правления была окончательно оформлена мамлюкская система управления Египтом. На ее вершине стояла аристократия из армейской касты. Султан защищал привилегии этой касты и пополнял ее ряды тщательно запланированным импортом дополнительных рабов. В основном они поступали из Южной России и с Кавказа. Их отправляли морем в Александрию византийские и итальянские посредники. Поскольку кавказский элемент быстро ассимилировался с тюркским элементом, правящий класс сохранял свой тюркский характер не только в речи, которая имела некоторое сходство с языком, на котором говорили на Волге, но и в общей культуре и социальной жизни. Короче говоря, внутренняя структура мамлюкского государства в целом напоминала структуру монгольских государств, построенных в этот период. Такое внутренне присущее сходство помогает объяснить, каким образом Египет мог стать колыбелью мощной военной организации, включая высокоэффективную разведку, специально организованную для защиты от монголов. Успеху этой организации Египет обязан сохранением своей территориальной независимости. Не только армейские системы, вооружение, понятия о воинской доблести и методы ведения боевых действий были сходными у обеих сторон. Но в Египте, как и в Персии, военная каста с тюркскими чертами была навязана чуждому этим чертам народу. Мамлюкская и монгольская феодальные системы были во многом идентичными, и обе они повлияли на последующее развитие османско-тюркского феодализма. Основной чертой была концентрация большей части земель в виде «военных фьефов» в руках господствующей чужеземной группы. В это время такая феодальная форма государства была типичной повсюду.

Юриспруденция и другие приобретенные в результате обучения профессии были организованы в какой-то мере аналогичным образом. Экономической основой являлся доход от вакуфов (waqf), религиозных фондов, основанных богатыми благотворителями посредством завещания или дарения некоторой части своих поместий религиозным сообществам – с пониманием того, что потомки основателей будут обеспечены доходными должностями или другими «кормушками», обеспечивающими им адекватный уровень жизни и иммунитет от риска конфискации со стороны постоянно нуждающихся мамлюков. Таким образом, большие владения сельскохозяйственной земли и даже городские жилища стали доступными для религиозных и благотворительных целей. Поскольку образование и теология были единственными профессиями, где коренные египтяне могли получить высокие должности, то в этой сфере наблюдался большой рост. Однако основными формами активности были компиляция и комментарии, едва ли в XIII и XIV веках появилась хотя бы одна творческая работа. Исторические записи тоже не отличались оригинальностью, хотя были написаны обширные летописи наряду с биографическими сборниками вроде ас-Сафади (ок. 1296–1383) и руководства по администрированию, подобно работе аль-Калкашанди (умер в 1418). Человеком по имени Ибн Таймия из Дамаска (1263–1328) было инициировано движение за религиозные реформы, но оно было сурово подавлено. Его призыв к возврату к примитивному исламу был принят как слишком большой вызов, и в Египте официально были основаны школы права. Тем не менее взгляды Ибн Таймии спокойно продолжали жить и сильно повлияли на современное ваххабитское движение.

Чисто административная сторона управления также была оставлена без особого внимания мамлюками, которые предпочитали им военные занятия, и она была заполнена лишь в относительно малой степени египтянами-мусульманами. Это была вотчина христиан (в особенности коптов) и евреев, которые, несмотря на преследования – например, в 1301 и 1321 годах, – продолжали, как и в прошлом, составлять главный элемент в бюрократии нильской долины, в частности в канцеляриях и отделах по сбору налогов. Традиционные бюрократические методы также находили применение, и египетская государственная машина продолжала вращаться, переживая все ошибки и неудачи своих хозяев. Мамлюкская аристократия не считала целесообразным признание наследственного принципа, а предпочитала сразу передавать власть в руки самого сильного генерала.

Однако положение оставалось неопределенным в период 1259–1382 годов, когда власть находилась в руках мамлюков бахри, названных таким образом потому, что их казармы находились на острове Рода на реке Нил (Bahr al-Nil). Сын Бейбарса был смещен в течение двух лет после смерти отца в 1277 году во время похода в Малую Азию против монголов. Его преемнику Калауну (1279–1290), который добился большой известности как завоеватель оставшихся плацдармов крестоносцев вдоль сирийского побережья и как организатор мамлюкской армии, наследовали четыре поколения его потомков. Один из них, аль-Малик аль-Насир, который взошел на трон ребенком в 1293 году и правил (с двумя перерывами в ранней стадии) до 1341 года, дал стране довольно долгий период относительно стабильного правления после отражения наступления персидских монголов и подавления восстания в Верхнем Египте. После этого на повестке дня появились дворцовые перевороты. Во время таких беспорядков так называемый халиф казался оплотом стабильности – титулованный властелин государства. На своем пике власть мамлюков распространилась до Киренаики на западе и Массауа на юге и на всю Сирию до середины Евфрата. Последние крепости крестоносцев в Сирии попали в руки мамлюков в 1289 и 1291 годах. Мы уже видели, как после падения Багдада Бейбарс тепло принял беглого аббасидского принца в Каире и формально признал его в качестве своего властелина. Этот шаг должен был добавить веса позиции мамлюкского правительства на фоне изначально языческих монголов и обеспечить ему особый авторитет среди мусульман, как защитнику халифа. Однако эффект оказался весьма скромным. Аббасидский халиф в Каире был признан только в Северной Индии и первоначально в Золотой Орде. Тем не менее его присутствие придало режиму видимость легитимности. Хотя на самом деле Аббасиды теперь были духовными властителями, не имеющими мирской власти, которую они, согласно установленной практике, должны были передавать султанам, назначенным мамлюками. Признание господства Египта шерифами Мекки и Медины также помогло укрепить престиж мамлюкских султанов.

Кроме накопления военной силы, достаточной для сдерживания монголов и предоставления убежища миру ученых, египетское государство достигло заметных успехов в архитектуре – мечети, бани и царские гробницы, – а также в искусстве малых форм и ремеслах. Оно также начало восстанавливать центральное положение в торговле и относящейся к ней политике Средиземноморья, аналогично тому, что Египет имел в древности и до прихода ислама. Страна поддерживала тесные торговые и политические отношения с Константинополем и объединила с ним усилия против угрозы со стороны персидских монголов. Прочный фронт против монголов поддерживался в Сирии, чьи северные границы уже давно перешли из-под контроля Византии к сельджукам, Малой Армении, а теперь к ильханам. (Малая Армения в конечном счете была завоевана и аннексирована мамлюками в 1375 году.) Старое соперничество с Византией со временем ослабло. Между тем Венеция и Генуя энергично расширяли свои торговые связи с Левантом. В этом им оказали существенную помощь Крестовые походы. Успех двух итальянских морских республик доказал, что христианская Европа и мусульманский Восток могут работать вместе и получать взаимную выгоду от сотрудничества, несмотря на все различия. Интердикт, который держал христианский и мусульманский миры, имеющие много общих религиозных и культурных наследий, на удалении друг от друга, теперь оказался снятым. Вместо него начался период взаимных связей, такой, как однажды наблюдали в Испании и особенно на Сицилии. В рамках этой книги невозможно осветить все подробности постоянно растущей средиземноморской торговли, однако нельзя не отметить политические союзы, которые включали Египет, Сицилию, итальянские республики и Испанию и спровоцировали персидских монголов, в свою очередь, на поиск контактов с Западной и Центральной Европой. В этот период Ближний Восток, Северная Африка и Европа были объединены в общую дипломатическую систему и Восток и Запад достигли близких отношений, подобных которым история не знала с древних времен. Здесь были заложены начала более поздней восточной политики европейских держав, зарождающейся системы «капитуляции» и наиболее часто дискутируемого «восточного вопроса».

После Египта целесообразно рассмотреть территорию, расположенную на юго-востоке владений ислама, мусульманские обитатели которой жили вдали от своих единоверцев и оставались в этой изоляции вплоть до XI и XIII веков. Речь идет об Индии.

Во время второй волны великой мусульманской экспансии – в том же 711 году, когда Испания попала в руки арабов, – мусульмане впервые достигли Индии. Только ограниченные районы огромного субконтинента – Синд и нижний Пенджаб – оказались доступны победоносным силам под командой Мухаммеда ибн Касима, целью которого был город Мултан, расположенный у места слияния пяти больших притоков Инда. В течение нескольких следующих столетий этот город оставался центром индийского ислама. Вопрос обращения с покоренным народом хинду решался аналогично прецеденту, созданному в Персии. Так же как зороастрийцы этой страны были заверены в свободе вероисповедания, несмотря на буквальное значение текста Корана, хинду были без колебаний предоставлены сами себе. И при этом не возникло никаких возражений на это со стороны терпимых Омейядов из Дамаска. Мусульмане продемонстрировали мудрость, воздержавшись от попыток обращения хинду силой, поскольку иначе они определенно положили бы начало собственному уничтожению в результате восстаний или вторжений со стороны соседних индийских принцев. В действительности ситуация была урегулирована мирным путем, и мусульмане сохраняли под своим контролем индийскую территорию в течение нескольких столетий. Когда провинциальные правители Персии избавились от централизованной власти Багдада, индийская территория тоже перестала быть провинцией и перешла под контроль двух независимых княжеств. Это произошло около 900 года при господстве карматов. Внутренние условия, по-видимому, развивались аналогично Египту и Месопотамии. Хотя налоговое бремя жителей не было чрезмерным, перспектива присоединения к правящему классу, вероятно, стимулировала обращение в ислам здесь, как и в упомянутых выше двух странах.

Первое крупное изменение ситуации произошло, когда тюркская династия Газневидов из Восточного Ирана вмешалась в дела Индии. О происхождении Газневидов и их месте в истории Персии говорилось ранее, и уже было подчеркнуто, что их политика (подобно политике других народов и племен Восточного Ирана) имела главной целью Индию. Величайшая личность этой династии Махмуд Газневи (997–1030) стремился продемонстрировать свою преданность исламской вере, которая недавно была принята его предками и соотечественниками. И поскольку тюрки в это время сильно отставали от арабов и персов во всех областях интеллектуальной и культурной деятельности, он принял на себя задачу покровителя искусств и знаний. Его самыми знаменитыми подопечными были Фирдоуси и аль-Бируни, исследователь Индии. В последующие века тюркская политика по отношению к исламу часто характеризовалась теми же двумя чертами: необычайно щедрым покровительством искусств и знаний и воинственным желанием распространять учения пророка путем завоевания новых территорий и основания новых государств. Долина Инда, где жили и еретики-карматы, и язычники хинду, была заманчивой целью для амбициозного Махмуда. В двух дюжинах кампаний в 1006 и последующих годах он навязал или подтвердил мусульманскую власть с оружием в руках. Он не чувствовал никаких угрызений совести, распространяя ислам силовыми методами, поскольку это действительно разрешалось в соответствии с буквальной интерпретацией Корана. Навязывание ислама считалось тем более оправданным, поскольку мусульмане всегда рассматривали религию хинду с ее многочисленными и зачастую непристойными идолами как самую отвратительную форму язычества. Хинду – индусы – оказали упорное, но неэффективное сопротивление, и весь Пенджаб пал в руки мусульман. Но Гуджарат, расположенный южнее, продержался дольше и сохранял свою независимость в течение последующих двухсот лет.

События в Иране после смерти Махмуда заставили его сына Масуда поручить правление индийскими провинциями губернаторам, которые действовали неумело и стали проявлять стремление к независимости от Газневи. В конечном счете Масуд был вынужден нанять индуса Тилака на службу, чтобы организовать и возглавить экспедицию. Она оказалась успешной и обеспечила Газневидам безопасное владение долиной Инда со столицей Лахор (Лахавур), хотя второе наступление, начатое в 1044 году, было остановлено упорным сопротивлением местных индийских принцев. Именно в этот момент Пенджаб и долина Инда окончательно стали частью мусульманского мира, каковой являются и сейчас. Газневиды удерживали свою власть над этим регионом и над уменьшающейся территорией Восточного Ирана (соответствующей частям современного Афганистана) еще полтора столетия. С 1117 года и далее они признали власть сельджукского султана Санджара над их иранскими территориями, которые они уступили в 1151 году Гуридам. Пенджаб продолжал оставаться под управлением Газневидов вплоть до 1186 года и тогда был тоже захвачен Гуридами, поведение которых было жестоким и разрушительным.

Гуридские завоевания не просто привели к установлению нового режима в пределах старого Газневидского государства, они также побудили мусульман к новым действиям по экспансии. Как только гуридский правитель Гияс ад-Дин Мухаммед укрепил индийский плацдарм, он устремился на восток во главе своих закаленных войск, желая захватить долину среднего течения Ганга. Поскольку индусы в то время (впрочем, как и в другие века) отставали в военной силе от своих северо-западных соседей, конечный результат военных действий не вызывал сомнений. Сначала гурид Муизз ад-Дин Мухаммед, затем его верный «мамлюк» Айбак и, наконец, тюрк из племени халадж Ихтияр ад-Дин Мухаммед двинулись, лишь изредка терпя неудачи, на Дели, который пал в 1190–1191 годах, на Бенгалию и к устьям Ганга (1202), разрушая по пути последние буддистские королевства верхней Индии. За этот короткий промежуток времени мусульманская власть распространилась по северу субконтинента и была полностью подготовлена почва для распространения ислама в крупных частях Северо-Западной Индии и Бенгалии. Сюда вошли и те земли, которые с 15 августа 1947 года составили государство Пакистан с весьма сложным в расовом и лингвистическом аспекте населением – всего около 80 миллионов мусульман.

Однако потребовалось длительное время для того, чтобы укрепить основы новой империи в Северной Индии. Власть Гуридов перестала быть грозной, когда умерли ее самые активные «игроки» – братья Гияс ад-Дин и Муизз ад-Дин в 1203 и 1206 годах соответственно. Вскоре после этого династия прекратила свое существование. После смерти Айбака в 1210 году в стране началась гражданская война, основы которой были заложены в весьма своеобразной структуре правительства. Отличительной чертой мусульманского мира в XIII веке было то, что режимы, которые тогда возникали во многих его частях (в Испании немного ранее), относились к типу, который можно было бы назвать «мамлюкским». Решительная военная группа, на востоке в основном тюркского происхождения, делала себя хозяйкой страны с чуждым населением, и власть захватывалась кликой офицеров, выросших из рядового состава солдат-рабов или «мамлюков». Эти офицеры присваивали для собственного пользования большую часть финансовых ресурсов и земельных владений страны. Из них был и правящий суверен, который иногда мог принадлежать к семье, в которой признавалось наследственное право, однако часто он приобретал свое положение благодаря какой-то форме выборов или личной военной отваге. В сельджукских и монгольских государствах режимы такого типа стали появляться только через несколько десятилетий, когда наследники Сельджука и Чингисхана оказались недееспособными или малолетними (хотя законные правители содержались в основном как марионетки). Однако со временем такие системы стали преобладать даже там, и также в Египте, Испании и в некоторых частях Северной Африки. А теперь и в Индии. Разумеется, эти режимы не были постоянными, однако они оставили свой след в позднем средневековом исламе и дали возможность некоторым энергичным и талантливым военным вырасти до самого верха и добиться власти и авторитета для своих стран.

Одним из таких военных был зять Айбака, Илтутмыш (Илетмиш), величайший из «рабских королей» Дели и первый мусульманский правитель Индии, получивший от халифа бревет. Именно этот человек после долгой борьбы одержал верх над местной мамлюкской аристократией, которую называли Сорок, и энергично правил в течение 25 лет вплоть до своей смерти в 1236 году. Другим был мрачный тиран Балбан (Балабан), тюрк из Центральной Азии, который сперва в течение двадцати лет играл роль типичного «отца-покровителя» (атабека) марионеточных потомков Илтутмыша, но затем решительно сверг их и с 1266 года правил сам. Он умер в 1287 году. Ранее в Индии имело место явление, которое наблюдалось в этом веке среди Айюбидов Египта, монголов и местной династии персидской провинции Фарс: несколько лет там правила волевая женщина – Радийа-Бегюм (1236–1240). Такое положение государственных дел никогда не допускалось арабами и персами, однако у ранних тюрков статус женщины был другой. Тюрки XIII века не попали в полную зависимость от ближневосточного влияния. Административными функциями среднего и нижнего звена, так же как исламской теологией и правом, занимались в Индии и государствах сельджуков, монголов и мамлюков Египта коренные жители. Поэтому в некоторой степени сохранился старый государственный аппарат и старый образ жизни, хотя местное население подвергалось постоянному гнету и вымогательствам. Административные должности обеспечивали средствами существования прежние высшие классы, которые лишились лидерства, особенно в военных делах и внешней политике.

Во внешних сношениях «королевство рабов» играло роль, аналогичную роли египетского государства мамлюков. Кроме отражения нападений непосредственных соседей, оно также было занято сопротивлением монголам. Однако положения двух государств были несколько по-разному сбалансированы. Хотя в непосредственной близости к Египту беспокойными противниками, да и то не слишком серьезными, были лишь нубийцы и некоторые бедуинские племена, вся мощь монголов-ильханидов была направлена на сирийскую пограничную зону, территорию, доступную обеим противоборствующим сторонам. С другой стороны, в Индии местные враги были значительно более грозными, в то время как монголы приходили в основном волнами мародеров. Сперва они появились, когда Чингисхан приказал преследовать беглого наследника хорезмского трона за Инд, однако они, по-видимому, никогда не получали поддержки иль-ханов, что, возможно, объясняет, почему о них почти нет записей в персидских хрониках. От полномасштабного монгольского вторжения Индия была в некоторой степени защищена высокими и недоступными горными границами, которые образовали естественную разделительную линию между интересами, вооруженными силами и цивилизациями обеих сторон.

В последующие десятилетия Индия стала ареной повторяющихся монгольских вторжений и частых смен на троне. Издавались декреты, обязывающие соблюдать исламские предписания и запреты Корана неверными, то есть хинду. В это же время были организованы новые кампании в Центральную Индию, Декан и Гуджарат, которые теперь попали под мусульманское правление. В этих мероприятиях султан Дели из династии Халджи Ала ад-Дин (1295–1316) и его военачальники продемонстрировали качества лидерства, далеко превосходящие таковые у их врагов. Стало ясно, что, приложив достаточно усилий, мусульмане смогут собрать военную силу для завоевания всей Индии. В 1305–1311 годах они проникли во всю южную половину полуострова и покорили ее, за исключением нескольких районов. Ала ад-Дин также находил время для покровительства культуре при своем дворе и распределял щедрые суммы среди ученых и литераторов. Во время его правления в Дели жил и творил величайший персидский поэт Индии Амир Хосров (ум. в 1325). Однако уже при жизни Ала ад-Дина начали проявляться признаки упадка. После его смерти последовала серия дворцовых переворотов, в которых власть захватывалась самозванцами-рабами и фаворитами, а члены правящей династии уничтожались все, вплоть до грудных детей. Мятежников казнили. В 1320 году тюркский военачальник Туглак, который был искренним мусульманином, положил мрачный, но спасительный конец такому положению дел и был избран султаном. Под его умелым руководством начал восстанавливаться порядок, но только он правил всего пять лет. В 1325 году он был убит своим сыном Мухаммедом II, чья деспотичная тирания вызвала восстания по всей стране. Даже самые жестокие методы, использованные правителем, не могли их остановить, а его программы реформирования налоговой и денежной систем и перемещения всего населения привели к голоду и массовому обнищанию. После доведения сильной армии, организованной для вторжения в Китай через Тибет (1337), до полного развала он не сумел предотвратить полное отделение Бенгалии в 1339 году, а затем и других провинций. Декан был захвачен мятежным сборщиком налогов, который основал бахаманидскую династию этой страны. В других частях Южной Индии индусы добились независимости. Мухаммеда ибн Туглака сменил его двоюродный брат Фероз (Фируз), который во время своего правления с 1351 по 1388 год вернул региону процветание, проводя мудрую экономическую политику. Он снизил налоги, разумно расходовал имеющиеся средства, поощрял развитие сельского хозяйства, построил дороги и каналы. Он не предпринял попытки вновь захватить Декан и не смог покорить Бенгалию. Вместо военных экспедиций, которые он снизил до минимального уровня, он уделял максимум энергии архитектурной деятельности в индо-исламском стиле. Этот стиль развивался в течение многих веков и оставил потомкам многочисленные прекрасные здания, чья красота сравнима с привлекательностью мамлюкских памятников. Но его метод управления был слишком мягким для тех буйных времен. Внутреннее единство государства было ослаблено чрезмерным выделением фьефов влиятельным тюркским офицерам и продолжающимся жестоким обращением с индусами (хотя преследования вкупе с финансовыми стимулами привели к значительному увеличению численности новых мусульман). После смерти Фероза наступил период общего распада, который привел к полной разрухе под тяжелыми ударами второго великого монгольского завоевателя – Тимура, о карьере которого мы поговорим далее.

Бурный поток проблем и неприятностей, захлестнувший Трансоксиану и Персию во второй половине XIV века, вынес на поверхность нового военного гения в лице мелкого племенного вождя по имени Тимур. Он родился в 1336 году и был сыном Тарагая, главы тюрко-монгольского племени барласов. С ранних лет он тяготел к влиятельным принцам и военачальникам и в свое время ухитрился создать собственную небольшую армию. Примерно с 1360 года его звезда начала восходить, хотя он еще долго сталкивался с неудачами в непрерывных и с исторической точки зрения совершенно не важных военных столкновениях в тогдашней Трансоксиане. Есть разные варианты рассказа о том, где он получил тяжелое увечье, которое искалечило его на всю жизнь и дало ему персидское прозвище Lang (Lame – хромой), которое было искажено в европейских языках как Тамерлан. Возможно, это было в очередной военной стычке, но возможно, и во время кражи овец. После годов сражений, в основном против своих ранних друзей, Тимур покорил кашгарские земли и Хорезм и создал мощную армию, состоящую преимущественно из тюрков и тюркоговорящих остатков старых монгольских племен. Из уважения к чувствам своих подданных он устроил выборы одного из потомков Чингисхана на пост номинального главы – великого хана, а себе взял лишь скромный титул бек (эмир).

Даже таким образом Тимур не смог сразу восстановить порядок в Трансоксиане, поскольку обратил свои помыслы на походы в другие страны. В кипчакской стране он успешно возвел на трон своего подопечного Тохтамыша и с целью завоевания Персии в 1379 году пересек Оксус. Варварской жестокостью – сооружением пирамид или башен из черепов и трупов своих врагов, убитых во время сражений или после них, он посылал волны страха по всей Западной Азии и таким путем уничтожал или существенно ослаблял волю людей к сопротивлению. Когда он встречался с сопротивлением, то не уповал лишь на военный опыт. Он не гнушался вступлением в переговоры с возможными предателями среди противника, что, впрочем, чаще всего приводило к желаемым результатам, и поэтому в решающий момент крупные массы противника дезертировали. Иными словами, завоевания Тимура не следует приписывать одним только его качествам полководца.

Карьера Тимура была непрерывной серией войн и предательских вторжений, которые по устрашению определенно равны и, возможно, превзошли кампании Чингисхана. Устрашение является тем более шокирующим, поскольку было лишено какой-либо высокой цели. Чингисхан и его преемники, по крайней мере, построили хорошо организованную империю и поощряли экономический и культурный рост объединением различных регионов земного шара. Более того, преемники Чингисхана вскоре приобрели вкус к прекрасным сторонам цивилизации. С другой стороны, Тимур, человек большого ума, был, по своей сути, лишен культуры. Он судил о человеческих знаниях лишь по их практической применимости и никогда не видел в них какую-либо внутреннюю ценность. Он не внес ничего в последующее развитие цивилизации Азии, и многие его кампании были предприняты лишь для грабежа. Поэтому здесь будут рассмотрены лишь его самые значительные военные подвиги, без наиболее отталкивающих деталей. Между 1379 и 1385 годами Тимур покорил всю Восточную Персию, победил различных местных принцев, включая грозных Куртидов из Герата, и подавил постоянно возникающие восстания. Затем его потянуло на запад. Дело в том, что он посчитал дерзким поведение Тохтамыша, который сперва попытался безуспешно организовать государства Западной Азии в систему союзов против своего бывшего патрона, а затем после провала этих планов напал на Тебриз. В 1385–1387 годах легионы Тимура прошли через Азербайджан, Грузию, Армению и Северную Месопотамию, изгоняя гарнизоны Тохтамыша, убивая десятки тысяч жителей и опустошая многочисленные города. Он считал своим долгом, как рьяный мусульманин, преследовать христиан, которые подвергались ужасным мукам от рук его людей. В завершение этой кампании он повернул в сторону Исфахана и Шираза, низверг местных принцев и совершил неслыханные зверства, в особенности в Исфахане. Вторжение Тохтамыша и несколько восстаний в Трансоксиане заставили его поспешно возвратиться домой. После подавления восстаний он начал преследовать Тохтамыша и по диагонали прошел через всю Центральную Азию к Волге. Кампания продолжалась до бегства Тохтамыша во время сражения на реке Кондурча в 1391 году, после чего руки Тимура были развязаны.

Он вернулся в Самарканд, который выбрал в качестве своей летней столицы и роскошно украсил, чтобы прославить свое имя. Отнюдь не бескорыстный энтузиазм по перестройке Самарканда был одним-единственным примером заботы Тимура о чем-то духовном. Он приказал соорудить в городе ряд великолепных зданий и туда пригнал ученых людей, живописцев и ремесленников из всех им завоеванных стран, чтобы те жили там и трудились для его целей. Однако завоеватель не надолго задержался в своей столице. В следующем году он вновь двинулся вперед. После того как он прошел через Персию в Месопотамию и Сирию, вынудил местных правителей или бежать, или покориться, он наконец в 1395 году разгромил власть Тохтамыша и стал хозяином всего региона до берегов Средиземного моря и границ Малой Азии. Затем в погоне за еще более богатыми трофеями для своих войск и демонстративной уверенностью, что он уже достаточно укрепился в своих владениях, Тимур решил вторгнуться в Индию, мусульманских правителей которой он заклеймил как безразличных к исламу. Его переход через реку Инд к Дели стал настоящей катастрофой для всего региона. Тысячи пленных были убиты, а 18 декабря 1398 года, после пустячного инцидента между его войсками и местными солдатами, Дели был отдан на разграбление. Это было бедствие, на восстановление от которого потребовались многие десятилетия. Пополнив свои финансы трофеями из Индии, Тимур решился на военные действия против османского султана Баязида I, который не желал покоряться, чем безмерно оскорблял его. Перед началом кампании он позаботился об обеспечении безопасности своего левого фланга, покорив Сирию, поскольку ее египетские хозяева заняли сомнительную позицию. Крепости Алеппо и Дамаск были взяты штурмом. Однако сам Египет избежал страшной участи, поскольку поход на Нил мог увести завоевателя слишком далеко от поставленной цели, и он знал, что самые тяжелые сражения ему еще предстоят в Малой Азии. На самом деле султан Баязид действовал неблагоразумно и пренебрег необходимыми приготовлениями. Тимур смог пройти до Анкары (Ангоры) перед встречей с османской армией, которая незадолго до этого осаждала Константинополь. Он опять ухитрился подкупить немало подразделений противника, и сражение закончилось в его пользу (1402). Султан, который наотрез отказался воспользоваться советом бежать, попал в руки своего победителя и оставался пленником до своей смерти годом позднее. Содержался ли он в железной клетке, как говорят предания, или в паланкине с решетками, точно не известно.

Тимур стал хозяином всей Западной Азии и чувствовал, что его контроль над этой огромной империей, вряд ли меньшей по размерам, чем у Чингисхана, полностью обеспечен. Многочисленные правители из-за пределов его владений торопились установить дипломатические отношения с ним. Одним из них был король Кастилии, чей посол Клавихо оставил для нас весьма интересный рассказ. Только беспокойный, воинственный дух Тимура не подходил для таких задач, как организация эффективной административной системы или укрепление связей поспешно собранных провинций.

Несмотря на усталость своей армии и возрастающее нежелание старших офицеров, основными мечтами которых ныне были сохранение своих полученных в тяжких боях богатств и наслаждение ими, продолжать военные действия, Тимур начал планирование новой войны. На этот раз он решил завоевать Китай. Но в самом начале кампании он заболел и умер в Отраре, что на реке Яксарт. Это случилось 19 января 1405 года.

Последствия неспособности Тимура объединить и скрепить свои завоевания стали ощущаться немедленно. Государство, которое он оставил, было полностью лишено тех качеств прочности и постоянства, которые были свойственны империи Чингисхана. Его кампании в целом показали себя не только крайне губительными, но также, по своей сути, бесполезными. Западной Азии и цивилизации ислама, так же как Кавказу и восточному христианству, они принесли лишь разрушения и упадок. Не было никаких выгод, вроде тех, что были получены от открытия мировых связей полутора веками ранее.

В противоположность сыновьям Чингисхана, которые после смерти отца договорились о новом великом хане и жили в согласии по меньшей мере несколько десятилетий, потомки Тимура немедленно начали междоусобные распри. Смерть суверена держалась в тайне армейскими командирами, которые отложили войну против Китая и поставили одного из его внуков временным руководителем правительства. Это мероприятие оказалось недолговечным. Яростное соперничество между сыновьями и внуками усопшего завоевателя привело к нескольким годам войны, в которой в конечном счете взял верх Шахрух, сын Тимура-Тамерлана, который сначала был наместником Хорасана и никогда не рассматривался отцом в качестве преемника. Хотя он не был лишен военных талантов, но имел мирный темперамент, то есть не был похож на отца, и делал все возможное, чтобы излечить раны, которые Тимур нанес Западной и Центральной Азии. Вместе с одним из своих сыновей, Байсонкуром, он содействовал развитию искусства и основал библиотеку в Герате. Однако его власть не была безоговорочно принята всеми. Ему пришлось иметь дело с несколькими восстаниями командиров своей армии и ввязаться в длительное вооруженное противостояние с туркменским племенем Черная Овца (Кара-Коюнлу). Зато его правление дало пострадавшему населению передышку для восстановления и роста и тем самым положило начало последнему великому плодотворному периоду персидской поэзии и историографии. Его сын Улугбек, который наследовал ему в 1447 году, был более склонен к наукам (в особенности к астрономии), чем к искусству управления государством, и хотя руководствовался благими намерениями, но не смог выстоять против своих буйных родственников. Скоро он был свергнут с трона и затем ослеплен. Победителем в семейной борьбе стал Абу Саид (1452–1469), под чьим энергичным, современным и прозорливым руководством были вновь воссоединены восточноиранские земли (Хорасан, Афганистан и Трансоксиана). В западных регионах Ирана его власть оспаривалась туркменским племенем Белая Овца (Ак-Коюнлу), главой которого и правителем туркменского государства был Узун Хасан, с которым он воевал безуспешно. В конечном счете он был пленен последним и казнен.

Смерть Абу Саида вызвала новый распад государства Тимуридов. Принц Хусейн Байкара, который имел резиденцию в Герате, боролся много лет, прежде чем он смог объединить под своей властью хотя бы часть наследства предков. Он тоже был другом наук и искусств, и во время своего долгого правления (1469–1506) иранский гений нашел убежище в Афганистане[25]. Однако с возрастом султан Хусейн начал страдать от болезней и стал вести разгульный образ жизни. В результате его владения страдали от внутреннего раскола, и его сыновья начали восставать против него. Он не мог остановить тенденции к объединению Ирана, начало которым положил Исмаил Сефеви в Западной Персии. Исмаил полагался не только на военную удачу, но и на силу религиозного течения, которое он возглавлял и которое должно было привести к кульминации триумфального подъема шиитов-двунадесятников по всей Персии. Он установил контроль над большей частью Персии еще при жизни Хусейна Байкара. Ко времени смерти последнего позиции Тимуридов в Герате стали настолько слабыми, что сын Хусейна вынужден был признать покровительство Сефевидов и в конечном счете умер во дворе османского султана.

Так пришел конец последним представителям монгольской государственности на иранской почве. Династия Тимура, разумеется, не может быть категорически квалифицирована как монгольская, поскольку, если даже он вышел из монгольской семьи, его режим и в еще большей степени режимы его преемников демонстрировали в основном тюркские черты. Триумф Сефевидов в 1502 году не привел к каким-либо фундаментальным изменениям в положении дел. Они также были тюркского происхождения, и на протяжении следующего столетия дворцовым языком в Казвине и Исфахане, новой столице Персии, оставался тюркский язык. Соответственно, Сефевиды не были национальной династией в строгом смысле этого слова. Но геополитические факторы заставили их, как и Ильханов, служить национальным интересам Персии. После многих десятилетий распада и разрушительной гражданской войны воссоединение иранских земель под отечественным правительством открыло путь к национальному возрождению.

Утрата потомками Тимура господства над Трансоксианой не обрекла их на исчезновение с исторической сцены. Один из правнуков завоевателя, Бабур, был предназначен судьбой для основания мощной и долговечной новой империи, не в Иране, а в Индии. О ней пойдет речь в следующей главе.

Сокращение власти Тимуридов в Западной и Центральной Азии оставило свободное пространство для развития новых сил. В Индии вторжение Тимура настолько разрушило предшествующий ему порядок, что появилось место для развития новой деятельности. В Дели после смерти Фируза в 1388 году один мимолетный султан сменял другого, начались беспорядки, индусы отказались платить подушный налог, а визири конкурировали друг с другом за реальную власть. К 1393 году султан Махмуд II, внук Фируза, сумел создать более или менее стабильное правительство, однако обстоятельства складывались таким образом, что он и его советники не смогли поставить эффективные вооруженные силы на пути Тимура, форсировавшего реку Инд в 1398 году. В решительной битве у Дели 17 декабря того же года индийские войска были полностью разгромлены, город и все окружающие земли были безжалостно разграблены. Тимур, который обвинял индийских принцев в чрезмерно снисходительном обращении со своими подданными, наказал страну со своей привычной жестокостью и отбыл, оставив ее пустынной. Потребовалось несколько лет, чтобы восстановить хотя бы элементарный порядок. Со временем Махмуд, нашедший убежище в Гуджарате, преуспел в устранении соперников и снова взял под контроль правительство. К сожалению, до самой смерти в 1413 году у него были связаны руки претензиями советников. Годом позднее Дели и смежные с ним районы были захвачены Хизр-ханом, наместником, назначенным Тимуров в Пенджабом. Он сам умер в 1421 году, и его наследники тоже продержались не долго.

Из-за их предполагаемого происхождения от пророка Мухаммеда они были известны как династия Сейидов. В 1451 году правительство оказалось в руках семьи Лоди тюркского происхождения, известной как пуштунская, или афганская, династия, поскольку их предки проживали в Афганистане. Первый из этих правителей Бахлул обладал значительными военными способностями и утвердил власть Дели над обширными территориями, где присутствие центральной власти практически не чувствовалось. Наиболее важной из них был Джаунпур, который стал независимым в 1394 году и был отвоеван пуштунским султаном в 1479 году после длительных боев[26]. Экспансия была продолжена Сикандаром (то есть Александром), сыном Бахлула, который правил с 1489 по 1517 год. Тогда его государство простиралось, по крайней мере номинально, от реки Сатледж в Пенджабе до района Бунделкханд на востоке, хотя провинциальные губернаторы и вассальные принцы в его пределах пользовались значительной свободой действий. Сикандар особенно старался не перенапрягать экономические ресурсы страны или не провоцировать мятежи из-за чрезмерных финансовых требований. Под его правлением Индия переживала период сравнительно мирного развития. Единственные возникавшие сложности, которые часто повторялись, были обусловлены его попытками продвигать ислам среди индусов. После его смерти его сын Ибрагим победил многих соперников, но оставался слабым из-за народного недовольства его правлением и череды восстаний. Некоторые из недовольных искали помощи за границей и обратились к Бабуру, правнуку Тимура, правившему в то время в Кабуле. Вторжение последнего в 1525–1526 годах открыло новую главу в истории Индии – главу, посвященную империи Моголов. Эта империя в конечном счете присоединила к себе не только султанат Дели, но и территории других мусульманских династий, которые возникли в Индии с XIV века. Далее мы кратко рассмотрим их роли.

Наиболее важными были два региона, которые сбросили господство Мухаммеда ибн Туглака в XIV веке и продолжали после этого подчиняться мусульманским правителям. Большая часть Южной Индии восстановила свою независимость в то же время, но уже под руководством индийских принцев. Хотя Бенгалия откололась сравнительно рано, в 1339 году, но этот факт не признавался Дели в течение еще семнадцати лет. До конца второй половины века страна попала под власть индусского принца Ганеша (1404–1414), который установил антимусульманскую политику. По иронии судьбы истории, его сын принял ислам и под именем Джалал ад-Дин Мухаммед начал действовать со всей страстью новообращенного мусульманина против индусов. Его политикой, проводимой в течение всех семнадцати лет его правления, по большей части объясняется принятие ислама подавляющим большинством жителей Бенгалии, где эта религия и сегодня является доминирующей во многих районах. Вторжение Тимура не затронуло Бенгалию, которая выиграла от ослабления северо-западной индийской империи. Ее положение стало безопаснее, и она смогла сохранить независимость до конца XVI века, несмотря на перевороты, смену правителей и династий и постоянные беспорядки, вызванные борьбой за власть местных «мамлюков», которых импортировали из Африки.

Мусульманские правители Бенгалии имели меньше сложностей, чем династия Бахманидов в Декане, которым приходилось вести продолжительные войны с новыми индусскими государствами, которые возникали как на южной, так и северо-восточной границе их владений и постоянно посягали на них. Столицей мусульманского Декана был сначала город Гулбарга (также Ахсанабад), затем, примерно с 1425 года, – Бидар. Основатель династии умер в 1358 году. Кроме него, еще несколько последующих правителей были кровожадными тиранами, которые часто преследовали индусов и потому были вынуждены подавлять систематические восстания. А те, в свою очередь, привели не только к конфликтам с соседними индусскими государствами, но и к уступке отдельных регионов, которыми правили их бывшие мусульманские правители (тарафдары). Часто происходили дворцовые перевороты, мятежи важных гарнизонов наемников и стычки между суннитами и шиитами. Эти пороки ослабляли бахманидское государство внутренне и снижали его способность противостоять внешним врагам, в результате чего индусские соседи совершали частые набеги. В 1461-м и последующих годах лишь ценой больших усилий удалось сохранить ядро государства. Вдохновителем этих усилий был выдающийся визирь Махмуд Гаван, который за свои благие дела получил не награду, а смерть в 1481 году. В 1490 году бахманидское государство распалось, и в 1518 году династия исчезла. На его месте возникло пять мусульманских государств: Биджапур, Ахмаднагар, Берар (до 1574 года), Голконда (около нынешнего Хайдерабада) и Бидар. К северу располагалось другое мусульманское государство, Малва (1401–1531). Пять султанатов Декана тратили все свои силы на непрерывные войны между собой, с индусами, с недавно прибывшими португальцами и с местными повстанцами. Однако в битве при Таликоте в 1565 году они вместе победили сильное южное индусское королевство Виджаянагар и таким образом уничтожили своего наиболее опасного внешнего врага. После этой крупной победы они продолжили свое независимое существование до поры, когда в разные годы XVII века были включены в империю Моголов.

В бахманидском и последующих мусульманских государствах Декана язык урду впервые стал литературным, да и то лишь в поэзии. В Дели персидский язык занимал прочное положение в литературе, и на урду начали писать только в XVIII веке.

Провинция западного побережья, Гуджарат, завоеванная Ала ад-Дином, объявила о своей независимости при мусульманской династии в конце XIV века. Его удаленная от моря столица Ахмадабад была основана способным ранним султаном Ахмед-Шахом (1410–1442). Порты Гуджарата, в особенности Камбей, были, как и ранее, местом большой активности мусульманских купцов и моряков, которым следует приписать внедрение ислама в Малайзии и Индонезии. В XVI веке Гуджарат боролся энергично, однако в целом безуспешно против новой морской державы португальцев и после внутреннего развала в 1572 году был аннексирован империей Моголов.

Прекрасная долина Кашмира в Гималаях, к северу от Пенджаба, также стала частью империи Моголов, хотя она никогда не была подвластной султанам Дели. Согласно мусульманским хроникам, первый мусульманский суверен был авантюристом, который поступил на службу к индусскому правителю и затем в 1349 году захватил власть в свои руки. Его внук Искандер (1386–1410) сохранял нейтралитет во время вторжения Тимура в Индию и обращался со своими индусскими и буддистскими (тибетскими) подданными с большой жестокостью. По-видимому, во время его правления большинство населения стало мусульманским. С другой стороны, его внук Зейн аль-Абидин во время своего 50-лет-него правления (1420–1470) проводил политику безусловной терпимости. Кроме того, он всячески поощрял развитие наук, искусства и заботился об экономическом благоденствии в своем государстве. После его смерти начался сумбурный период споров из-за наследования, гражданских войн, вторжений из Кашгара и Лахора и династических перемен, который завершился, только когда Кашмир был присоединен к империи Великих Моголов в 1586 году.

На раннюю судьбу Моголов в значительной степени повлияла новая ситуация в Персии.

После смерти Тимура Месопотамия и Азербайджан освободились от правления его потомков. Джалаир Ахмед сначала добился некоторого прогресса, тем не менее не смог собрать достаточно сил, чтобы противостоять войскам Кара-Коюнлу туркменов. Будучи однажды вассалами его предков, эти шиитские племена около 1375 года осели в регионе Мосула Северной Месопотамии и прилегающих частях Армении и Азербайджана. С 1390 года их возглавил амбициозный и воинственный вождь Кара Юсуф. Последний, находившийся в довольно хороших отношениях с мамлюками Сирии, сначала изгнал сына Тимура Миран-Шаха, а затем, пока Тимуриды растрачивали свои силы в междоусобной борьбе, в 1410 году победил Ахмеда около Тебриза и казнил его вместе с сыновьями. Столица Ахмеда Багдад теперь оказалась в руках Кара Юсуфа, и в 1421 году была уничтожена ветвь Джалаиридов, все еще правившая в Южном Ираке и Шуштаре (Шуштере). Трехсотлетнее господство Артукидов в Мардине и некоторых частях региона Мосул также было сброшено в 1412 году Кара Юсуфом, который вел мелкие экспедиции во всех направлениях и готовился к крупному столкновению с сильным Тимуридом Шахрухом. Но в 1420 году он умер. Еще до того, как были урегулированы все спорные вопросы, связанные с наследованием трона, Шахрух нанес сокрушительное поражение Кара-Коюнлу, однако не смог установить эффективный контроль над их исконной территорией – Азербайджаном. Старший сын Кара Юсуфа, Искандер, вел бродячий образ жизни, полной авантюр и сражений, как и Джалал ад-Дин Мангуберди, пока не был убит одним из своих сыновей в 1437 году. Условия стали несколько стабильнее, а наследник Искандера – Мирза Джахан-Шах, который приходился ему братом, пользовался благосклонностью Шахруха, и ему было официально поручено тимуридским правительством управление Азербайджаном. Сначала он поддерживал сердечные отношения со своим патроном, а после его смерти начал шаг за шагом оккупировать крупные части Западной и Южной Персии, в особенности в 1452–1456 годах. Хотя позднее он был отброшен назад Тимуридом Абу Саидом, тем не менее он сохранил контроль над Азербайджаном, Джибалом или Мидией, Месопотамией (после устранения местных правителей, которые были из его собственного клана), Кирманом и даже побережьем Омана (Умана) в Восточной Аравии. Его авторитет был поставлен под сомнение восстанием его собственных сыновей, однако он сохранил свое положение до 1466 года, когда потерпел поражение и был убит Узун-Хасаном, о котором мы поговорим далее. Через два года после этого события с государством Кара-Коюнлу все было кончено.

Его наследство перешло к туркменам из племени Белая Овца, близкого родственника Черной Овцы, но суннитской веры. Это племя к концу правления Тимура утвердилось на землях вокруг Эдессы (Урфа), Амида (Диярбакыр) и Сиваса под руководством Усманбека по прозвищу Кара Илюк (Черная Пиявка). После смерти основателя владения в 1435 году были разделены между его многочисленными сыновьями по предложению принца Кара-Коюнлу Искандера. Таким образом, Ак-Коюнлу временно стали неопасными. Однако туркмены Белой Овцы довольно скоро взялись за старое. Дома и за границей, между собой и против Кара-Коюнлу, тюркских племен Малой Азии (в особенности Дхул-Кадр и Караманлы) и мамлюков они воевали без перерыва.

На международной арене Ак-Коюнлу стали важными лишь после 1449 года, когда Узун (Длинный) Хасан, внук основателя, взял верх над своими родственниками и начал экспансию за счет Кара-Коюнлу, которых он в конечном счете уничтожил в 1466–1468 годах. Его успех в отражении одновременной атаки Тимурида Абу Саида, которого он захватил в плен и казнил около Тебриза в 1469 году, добавил к его владениям Джибал, Исфахан, Кирман и Фарс. Теперь владения Узун Хасана включали всю Западную и Южную Персию. Ввиду возрастающей угрозы с запада он разумно избежал войны с Тимуридом Хусейном Байкарой. Угроза исходила не от мамлюков, хотя он часто вступал в стычки с ними, а от османов, властелинов Константинополя с 1453 года. Они, несмотря на его протесты и попытку вмешаться, в 1462 году захватили греческое государство Трапезунд (где правил дядя его жены) и ликвидировали тюркские княжества в Малой Азии – Кастамону и Караман (Карамания) в 1460 и 1466–1468 годах соответственно. Чтобы противостоять этой угрозе, Узун Хасан воспользовался прецедентом, созданным монголами и мамлюками, и начал искать союза с Западной Европой. Поскольку генуэзцы должны были поддерживать хорошие отношения с османами из-за своих крымских владений, он в 1463 году приступил к переговорам с венецианцами, для которых османы также представляли в равной мере серьезную угрозу. Венецианцы уже были вытеснены из Пелопоннеса, и с 1462 года османы вели открытую войну с ними в Албании. На самом деле союз не привел к какому-либо конкретному сотрудничеству между двумя сторонами. Дело в том, что правитель Ак-Коюнлу потерпел жестокое поражение от османов в сражениях в 1472 и 1473 годах на озере Бейшехир-Гюлю и при Терджане (на верхнем Евфрате между Эрзинджаном и Эрзерумом). А силы венецианцев были скованы в Греции и Кипре. Узун Хасан сумел отойти в Азербайджан, но не мог себе позволить атаковать османов еще раз, как того неоднократно требовали венецианцы. Он умер 4/5 января 1478 года, прежде чем сумел завершить реорганизацию своего государства. Внутренние беспорядки, начавшиеся в государстве Ак-Коюнлу, могли сделать его легкой добычей соседей, если бы новый османский султан Баязид II не имел более миролюбивый настрой, чем его отец. Преемники Узун Хасана в течение нескольких десятилетий сохранили свою независимость, как и туркмены Албистана (Абулустана) в зоне между империями Ак-Коюнлу, османов и мамлюков. В то же время Кипр, где Лузиньяны были с 1426 года обременены египетским гарнизоном, был сдан Венеции его последней королевой Катериной Корнаро.

С подъемом Сефевидов в Иране при шахе Исмаиле I (1501–1524) и восшествием на османский трон Селима I (1512–1520) для земель между ними не могло быть независимого будущего. В 1500–1514 годах Сефевиды заняли Азербайджан, Джибал и Багдад, в то время как в 1515 году османы аннексировали Аблистан и навязал свое господство на Дхул-Кадр (где Селим казнил своего деда) в ущерб мамлюкам. Возникший конфликт завершился османским завоеванием всей Сирии и всего Египта.

Хотя многие аспекты истории Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу остаются неизвестными, тем не менее ясно, что две туркменские династии не оставили заметного следа в мусульманской цивилизации Ближнего Востока. Не считая некоторое количество архитектурных памятников, особенно в Тебризе, на их счет невозможно отнести какие-либо культурные достижения, сравнимые с таковыми их сефевидских и османских преемников или их современников – Тимуридов и мамлюков.

Далее мы проследим за судьбами Египта и Сирии во время второго периода правления мамлюков.

Долина Нила была единственной важной ближневосточной территорией, которая не была затронута вторым, ничуть не меньшим, чем первым, монгольским наводнением. Однако во втором случае она была обязана своим иммунитетом не военной доблести мамлюкских хозяев, а их покорности господству Тимура. Господству мамлюков бахри был нанесен удар в 1382 году, и оно пришло к концу после довольно долгого периода беспорядков в 1390 году. На смену мамлюкам бахри пришли другие мамлюки – бурджи или черкесские султаны. Полки, которые их поддерживали, располагались в бараках около башни (бурдж) и, кроме того, изначально были рекрутированы главным образом на Кавказе, хотя давно уже стали тюрками по языку и поведению. Такая перемена, соответственно, не внесла существенного изменения в положение египетского народа, однако она имела некоторые политические последствия. Правление бурджитов было намного более грабительским и жестким, чем правление бахритов, и вопрос о наследственной передаче власти в султанате возникал довольно редко – если возникал вообще. Основатель режима бурджитов Баркук («слива» или «абрикос») был довольно сильным правителем. После победы в тяжелой и сначала казавшейся безнадежной борьбе против своих соперников (1389–1392) он установил власть над Сирией и отважно предоставил убежище при своем дворе злейшему врагу Тимура. Этим беженцем был джалаиридский принц Ахмед, бывший правитель Багдада – его предки, начиная с Большого Хасана, правили в этом городе в последние годы ильханов. Тимур не мог, разумеется, не заметить такой враждебный жест, однако его ссора с османами сковывала его силы до самой смерти Баркука в 1399 году. Он никогда не объявлял войну Египту, хотя разграбил Алеппо и Дамаск в качестве предисловия к своему победоносному походу против Баязида I. Сын и наследник Баркука Фарадж (1399–1412) выбрал путь покорности великому завоевателю и до смерти Тимура в 1405 году оставался номинально его вассалом. Потом в Египте наступил беспокойный период, из которого заслуживающим упоминания событием является попытка в 1412 году поставить в качестве правителя одного из марионеточных аббасидских халифов. Стабильность не была установлена до тех пор, пока трон не был передан Барсбаю (1422–1438), наиболее способному военачальнику из бурджитов, из которых один или двое проявили себя в качестве военных руководителей. Его победы на Кипре в 1426 году и против туркменов Белой Овцы и других князьков в Сирии и Месопотамии сделали многое для восстановления международного престижа Египта. С другой стороны, его финансовая и фискальная политика, как дома, так и в аравийской Джидде, оказалась катастрофической. Он выжимал из египетских крестьян даже больше, чем это позволяли вековые обычаи страны. Среди султанов после него мало кто обладал такими же военными качествами, однако все следовали его примеру в области финансов. Они даже пошли дальше, и кроме удовлетворения аппетитов военной аристократии тратили огромные суммы на строительство роскошных гробниц мамлюков, которые все еще можно видеть у Каира. В качестве достойного внимания исключения следует упомянуть благочестивого и умеренного султана Чакмака, который щедро тратился лишь на поддержку ученых людей, и его преемника Инала, который воевал в малозначительной войне на Кипре. Другой необдуманной мерой Барсбая было обременение европейской и индийской торговли, из которой Египет извлекал немалую прибыль, транзитными пошлинами и валютными ограничениями такой строгости, что начались протесты итальянских морских республик. Хотя было сделано несколько уступок, чтобы их смягчить, основным следствием стала заинтересованность итальянцев, а теперь еще и очень предприимчивых португальцев и испанцев в использовании возможных альтернатив пути через Египет и египетских посредников. Возможность стала реальной, когда Васко да Гама в 1498 году обогнул мыс Доброй Надежды и открыл морской путь в Индию.

Прошло совсем немного времени, и португальцы начали атаковать египтян с тыла. Они начали атаковать мусульманское судоходство и береговые позиции в Индийском океане и Красном море с такой энергией, что египетские торговые артерии в Индию и Персидский залив оказались, по существу, перерезаны. Они также установили свой форпост в Абиссинии, и, хотя он оказался недолговечным, египтяне столкнулись с перспективой появления сильного противника на юге. К счастью для Египта, жители Нубии, которые в прошлом были коптскими христианами, в XIII и XIV веках приняли ислам, и в этой стране больше не было условий для вторжений португальцев. Более того, распространение ислама привело к падению двух главных христианских царств в старой Нубии, и любой политический потенциал, который могла иметь страна, был погублен в зародыше ее разделением в последующие века на множество мелких государств.

В то время как мамлюкским правителям Египта угрожали внутренние трудности и беспорядки, за рубежом Дхул-Кадр, караманлы, туркмены Белой Овцы и, наконец, самые грозные противники – османские турки посягали на сферы влияния Египта на северных границах Сирии. Сдержанный и великодушный, хотя и жестокий, Каитбей (1468–1496) и другие султаны после него не были лишены военных способностей, однако они не смогли выработать какую-либо четкую иностранную политику или стратегию. Позиция Кансуха II аль-Гаури (1501–1516) была так ослаблена финансовыми проблемами и неудачной войной на море с португальцами, что османский султан Селим I без особых трудностей одержал победу над мамлюкскими силами в районе Алеппо 24 августа 1516 года и положил конец династии Бурджи после захвата Каира в январе 1515 года. Таким образом, османский захват Египта имел место в том же году, когда, несколькими месяцами раньше, в Европе началась протестантская реформация Мартина Лютера.

В этой книге мы не станем описывать происхождение и возвышение Османской империи, и такое пренебрежение, возможно, имеет некоторые основания, поскольку до конца XV века эта империя играла лишь периферийную роль в делах мусульманского мира в целом. Ее связи с другими мусульманскими государствами, кроме мелких тюркских княжеств в Малой Азии, были малочисленны. Ее важность заключается, скорее, в успехе, с которым она несла знамя пророка в регионы, которые до этого никогда не были под властью мусульман. Владения ислама были увеличены османскими турками, как они до этого были увеличены монголами. Однако мусульманский Ближний Восток не испытывал османского политического вмешательства до тех пор, когда Селим I начал борьбу против новой тюркской шиитской династии, воссоединившей Персию, затем изгнал последних туркменских правителей с промежуточных территорий и завоевал Сирию и Египет.

Последняя часть этой книги будет посвящена судьбам мусульман в Восточной Европе.

Одной из территорий, сраженных мечом Тимура, была восточноевропейская империя, которая была добавлена к владениям ислама Золотой Ордой. Правящий хан этой империи, Тохтамыш, был обязан своим троном помощи Тимура, однако вскоре после этого он поспешно вторгся в сферу влияния Тимура, возглавив экспедицию на Кавказ и в Тебриз (последнюю из тех, что устраивал правитель Золотой Орды). Тем самым он вызвал недовольство великого завоевателя. В 1391 году последний пошел войной против своего бывшего протеже, и после первоначального сражения в Трансоксиане, результат которого был катастрофой для Тохтамыша, дорога для Тимура была открыта, и он прошел до Волги, откуда, впрочем, скоро отступил. Тохтамыш упорно боролся, чтобы вернуть свой трон, но в 1395 году вторая кампания Тимура разрушила его надежды. В конечном счете ему пришлось бежать из страны и, ввиду старой вражды с Москвой, искать убежища при дворе великого князя Витольда, который в 1392 году заключил с ним договор об оборонительно-наступательном союзе и теперь принимал меры для восстановления его на троне Золотой Орды. Имелось в виду, что взамен Тохтамыш признает его будущим властелином всей России и выделит ему в немедленное владение много областей, большинство которых принадлежали великим князьям Московским, однако некоторые – непосредственно Золотой Орде. Таким образом, Витольд получил превосходную возможность для вторжения на земли Золотой Орды с целью расширения своей власти до Черного моря. Только его расчеты оказались неправильными. После нескольких пробных рейдов он убедился, что Орда может быть побеждена без особых трудностей, и в 1399 году он решил начать наступление в южном направлении вниз по Днепру. А 12 августа того же года потерпел серьезное поражение на реке Ворскла, около нынешнего города Полтава. На самом деле Орда быстро восстанавливалась после падения Тохтамыша, когда реальная власть перешла от минутных ханов, тогда правивших, в руки дворцового чиновника Едигея, который был способным полководцем.

Восстановление зашло так далеко, что уже татары могли получать дань с Подолья. По амбициям Витольда был нанесен серьезный удар, и литовская угроза Золотой Орде была устранена на многие годы вперед. Власти Кориатовичей также пришел конец в эти годы. Едигей теперь обратил свои взоры на Россию, где Тохтамыш нашел свое последнее убежище. Зимой 1406/07 года Едигей наконец уничтожил претендента, в 1408 году осадил Москву и покончил с ее неповиновением. Однако эти войны настолько истощили ресурсы Орды, что Едигей не смог воспрепятствовать новой вспышке литовского влияния на Волге. Витольд получил возможность периодически возводить на трон приемлемых для него ханов, включая сыновей Тохтамыша, и противодействовать власти Едигея настолько уверенно, что последнему было трудно поддерживать свое прежнее положение. После смерти Едигея в 1419 году литовцы в течение десятилетия держали Золотую Орду «на коротком поводке», и Витольд по большей части достиг своей цели – выхода к Черному морю. Регион между Днепром и Днестром стал в буквальном смысле сферой влияния Литвы, и Витольд даже построил замок около нынешней Одессы.

Возвышение литовцев на этих землях продолжалось лишь до смерти их великого правителя в 1430 году. Его постоянные вторжения оставили большую неразбериху, сохранившуюся на долгие годы. В результате его политики в Золотой Орде стало обычным для соперничающих партий стремиться к главенству путем возвышения ханов по своему выбору. Только потому, что одна партия прежде была достаточно сильной, чтобы победить соперников и восстановить единство монархии, империя продолжала существовать как единое целое. Однако в 1438 году имел место продолжительный раскол, когда один из двух соперничающих претендентов на трон по имени Улуг Мехмед был избит, но не убит. Он закрепился в городе Казань недалеко от большой излучины Волги и сделал город штаб-квартирой собственного государства, которое вело независимое существование, наряду с владением Кучук Мехмеда на юге. Таким образом, империя Золотой Орды разделилась на два государства, известных как Великая Орда и Казанское ханство соответственно. В 1441 году случилось другое разделение на юго-западе, когда член правящей династии создал независимое Крымское ханство, которое достигло большого процветания под руководством своего энергичного хана Хаджи Гирея (Гирая). Почти одновременно в устье Волги появилось еще другое ханство – Астраханское.

Так план Витольда по дезорганизации татарской силы путем натравливания одного претендента на другого дал обильный урожай, хотя и после смерти автора. Никогда не было недостатка в принцах, которых можно было привлечь на свою сторону обещаниями и возвести на трон. Однажды мощная Золотая Орда стала футбольным мячом в игре восточноевропейских держав. Опасность для татарской государственности была сдержана тем фактом, что христианская Восточная Европа также была разделена и три главных государства, ее составляющих, почти всегда находились в ссоре, вызываемой религиозными и культурными различиями. С одной стороны находились Литва и Польша, которые были тесно связаны друг с другом после 1386 года, когда члены литовской династии Ягеллонов правили в обеих странах. С другой стороны стояли великий князь Московский и малые русские государства, число которых постоянно уменьшалось, благодаря успешной тактике московитов. Правда, взаимная зависть продолжала оставаться источником многих напряженных ситуаций.

Татары Великой Орды были давно зависимы от Москвы после того, как великий князь Московский Василий II Темный в 1446 году был освобожден из тюрьмы ханом на очень даже благоприятных условиях. Хаджи-Гирей, с другой стороны, проведя часть своей юности в столице Литвы Вильне, тесно сотрудничал с литовским великим герцогом Казимиром, который в 1447 году стал королем Польши Казимиром IV и в этом двойном качестве имел в своем распоряжении немалые силы. Обилие доступных источников дает возможность проследить за политическими комбинациями и преобразованиями этих государств в деталях. Крымская Орда делала все, что в ее силах, для снижения влияния Москвы на Казань, где московиты выдвигали своих кандидатов на пост хана, обращаясь со страной как с протекторатом. Московские великие князья, с другой стороны, стремились двигаться в юго-восточном направлении в надежде, что где-нибудь смогут установить прямой торговый контакт с государствами, граничащими с Черным морем. Для облегчения таких попыток они искали поддержки Великой Орды. Споры были долгими, сложными и ожесточенными и не особенно действовали на дипломатический процесс в целом, пока был жив Хаджи-Гирей, который честно держался своего союза с Литвой. Его смерть в 1466 году привела к полному изменению положения. После небольшой неразберихи крымский трон был занят Менгли-Гиреем I, величайшим принцем в истории Крыма. Менгли-Гирей поссорился с Казимиром и обратился к великому князю Московскому Ивану III Великому (1462–1505) с предложением союза, которое было принято после недолгих колебаний. Однако два правителя преследовали различные цели. Основной задачей Менгли-Гирея было взять верх над своими соперниками из Великой Орды, а Ивана – экспансия в юго-западном направлении к Чернигову и Северии. А это все, в свою очередь, подвигло нового хана Великой Орды Ахмеда, который пришел к власти в 1465 году, объединиться с королем Польши-Литвы Казимиром IV.

Однако случилось так, что союз между Менгли-Гиреем и Иваном III оставался в состоянии неопределенности очень долго – каждый был занят своей политикой, которая не требовала взаимного практического сотрудничества между ними. В то время как московский правитель зарился на древний торговый город-республику (Великий) Новгород и в конечном счете захватил его в 1478 году, крымский хан желал посчитаться с генуэзцами в Крыму. Их поселения после нескольких тяжелых испытаний в период до вспышки татарских гражданских войн второй половины XIV столетия начали быстро расти и процветать, в то время как венецианские поселения исчезали. С 1365 года практически весь Южный берег Крыма был в руках генуэзцев. Однако их интересы сильно пострадали из-за экспансии Литвы к Черному морю, поскольку торговля теперь перенаправлялась по сухопутному маршруту через Молдавию, Подолье и Галицию из-за наличия мощностей и преференций, предоставляемых молдавскими господарями, великими князьями Литовскими и польскими королями. В сравнении с разрушением экономической основы поселений сложности, вызванные возвышением Османской империи, которое достигло кульминации в 1453 году, когда был захвачен Константинополь, были не такими уж важными, поскольку генуэзцы и османские турки достигли компромисса, воплощенного в торговых договорах. Условия в Крыму стали настолько неудовлетворительными для генуэзцев, что в 1449 году они примкнули к польским королям, которые действительно были их врагами в торговых делах, и приняли защиту Литвы. А это, в свою очередь, подтолкнуло Менгли-Гирея к нанесению им последнего удара.

В 1475 году после упорного сопротивления пала последняя итальянская крепость в черноморских портах – Каффа; и вместе с этим пришел конец латинской иерархии в Крыму. Полуторавековое миссионерство не принесло никаких результатов.

Разрушение генуэзских поселений совпало с другим важным событием, истоки и обстоятельства которого далеко не ясны. В осаде Каффы участвовали османские и татарские войска. И пока Менгли-Гирей ликвидировал последние остатки иностранного влияния в Крыму, он сам был вынужден покориться, признав господство османского султана. Возможно, гордому крымскому правителю было слишком тяжело такое вынести, поэтому он старался при существующем положении дел всячески укреплять свою власть даже тогда, когда сын султана Мехмеда II Завоевателя сидел в Каффе в качестве османского резидента.

Получив Каффу и Новгород, два правителя достигли своих сепаратных целей и теперь могли сообща разобраться с положением на юге России (на Украине). Король Польши Казимир IV отреагировал на эту ситуацию вступлением в союз с ханом Великой Орды Ахмедом. Однако он не смог оказать активную поддержку своему союзнику, когда тот летом 1480 года выступил против Москвы, в результате чего Ахмед, проведя несколько месяцев в лагере у реки Ока, напротив войск Ивана III, был вынужден отступить, когда пришла зима. Великий князь, который не проявил достаточно мужества в критический момент, возвратился в Москву «победителем», а Ахмед умер во время отступления Великой Орды. Его сыновья поделили наследство отца, но одному из них, Саиду Ахмеду, удалось одержать верх.

Иван III воспользовался своим успехом в 1480 году для укрепления своего положения в России. В последние десятилетия московские великие князья заключали соглашения с другими русскими князьями, обязывая их доставлять татарскую дань в Москву и не иметь дел непосредственно с ханом. Это обязательство теперь стало категорическим для всех правящих русских князей и имело целью прикрыть отношения с «ордами». Распад империи Золотой Орды на отдельные государства, таким образом, получил формальное признание. Фактически русский народ освободился от татарских оков, которые до этого контролировали его. Но с Великой Ордой еще не все было кончено, и Менгли-Гирей, который после короткой высылки восстановил свою власть в Крыму, соответственно, заключил новый договор с Иваном III для разрушения растущей силы Саида Ахмеда. План дал осечку, потому что другие интересы сторон были слишком разными. Московский правитель был заинтересован прежде всего в войне с Литвой и лишь обещал помощь крымскому хану, если тот будет атаковать южные части Литвы и Польши, в дополнение к подготовке действий против Великой Орды. Между тем Москва оказалась в состоянии усилить свое влияние на Казань, где непрекращающиеся беспорядки постоянно провоцировали интервенцию. Однако внезапно Иван III заключил мир с литовским великим князем Александром, который был его зятем и взошел на трон в 1492 году. Это едва не привело к разрыву между Москвой и Крымом, поскольку последний был глубоко вовлечен в войну с Литвой, и ему грозила катастрофа, если бы его оставили одного в весьма шатком положении. Только благодаря искусной дипломатии Ивана III и угрозе правлению Менгли-Гирея со стороны Саида Ахмеда было заключено новое соглашение. Как результат этого соглашения, великий князь Московский в 1495–1496 годах установил дипломатические отношения с султаном в Константинополе. Их сделки, которые в основном были торгового характера, устраивались через посредничество крымских татар. С другой стороны, Саид Ахмед из-за неблагоприятного географического расположения своего государства был вынужден абстрагироваться от неудачного опыта своего отца в 1480 году и возобновить близкие связи с Литвой и Польшей. Это навлекло на него недовольство османского султана, поскольку в 1497 году объединенные силы Польши и Литвы вступили в Молдавию, чтобы получить доступ к Черному морю. Их целью был возврат земель, которые они уступили османским туркам в 1484 году около Килии и Ак-Кермана (Четатя-Алба, ныне Белгород-Днестровский). Султан велел правителю Великой Орды воздержаться от воинственных планов против Крыма, и вследствие этого многие лучшие полки Саида Ахмеда под командованием его главного военачальника и визиря дезертировали на сторону Менгли-Гирея еще до окончания битвы. Финальное сражение между Саидом Ахмедом и Менгли-Гиреем состоялось в июне 1502 года. Детальной информации о нем нет, однако результатом сражения, как и ожидалось, было прекращение существования остатков армии Саида Ахмеда как организованной силы. Выжившие присоединились к крымской армии. Саид Ахмед был взят в плен и в 1505 году, по каким-то политическим соображениям, был казнен. Государству, которое было непосредственным преемником Золотой Орды, хотя в последние годы оно оставалось на милости соседей, таким образом, пришел конец. На сложной политической сцене Восточной Европы одним ненадежным игроком стало меньше.

А татарские государства Казани, Астрахани и Крыма все еще существовали, и недавно было создано новое татарское государство в Западной Сибири. Политические знаки монгольских завоеваний 1240 года отнюдь не были стерты с лица земли. Однако географическая связь между волжскими ханствами и Крымом была разрушена, и широкая территория была оставлена без защиты против южного натиска Москвы. Русские не пренебрегли представившейся возможностью, тем более что Иван III к 1503 году достиг своих целей против Литвы. Казань перешла под власть Москвы, когда попытки крымских татар вмешаться были отражены и многолетние внутренние раздоры позволили обращаться с ней как с мелким русским государством. Принцы правящей династии поступили на русскую службу, и некоторые из них приняли христианство. В 1552 году, однако, Иван IV Грозный через несколько лет после своего совершеннолетия повел тщательно подготовленную экспедицию против Казани. Наступление на город не встретило эффективного сопротивления, и 15 октября город и вместе с ним ханство пали. В 1554 году Астрахань также была захвачена. Эти два события ознаменовали конец азиатского правления в Восточной Европе, которое продолжалось с 1240 года. Западносибирское ханство прекратило свое существование в 1584 году. Выжил лишь Крым под правлением династии Гирея и господством османских султанов. Он не лежал на пути московитов, чьи цари относились к его существованию как к проблеме скорее внешней, чем внутренней политики. Его последующая эволюция будет рассмотрена в отдельной главе.

Вплоть до падения волжских ханств независимая государственность гарантировала татарскому народу право владения своей отличительной религией и культурой и землями, которые они оккупировали в XIII веке. Эта гарантия способствовала сплавлению тюрков и монголов Волги в новый народ под названием татары, с мусульманской верой и тюркским языком. Эти люди, несмотря на разные диалекты, всегда считали себя принадлежащими к единой нации и заметно отличались от окружающих их русских и восточных финнов. Религиозная терпимость оставила невредимой православную церковь русских, а финны, жившие в крайне удаленных районах, вообще были обойдены миссионерской деятельностью исламских проповедников. Все эти люди, будучи соседями на протяжении веков, разумеется, оказывали влияние друг на друга. Некоторая часть финской крови влилась в вены татар, а русские и польские пленные обоего пола добавили еще и славянский элемент, хотя русский вклад, по всей вероятности, в середине XV века был ничтожно мал. Не менее важным, чем построение татарской нации, был тот факт, что она стала оседлой. С XIV века кочевничество шло на убыль, и, когда ханства пали, народ стал заниматься сельским хозяйством и торговлей.

В то же самое время исламская цивилизация на Волге сохраняла постоянство. Нет никаких оснований полагать, что русская цивилизация оказала какое-либо влияние на татар. Наоборот, татарские идеи появились в церемониях русского двора, причем не в чистом виде, а в сплаве с сильным византийским влиянием и многочисленными старыми русскими обычаями, разумеется тоже присутствовавшими. Однако этот предмет еще не полностью изучен и остается не вполне ясным. Русский словарь был обогащен многочисленными татарскими словами, указывающими на то, что русские переняли определенные культурные и технические достижения татар. На этой основе может быть сделан вывод, что иностранные влияния работали в русской почтовой и финансовой системе, а также во многих ремеслах, например в металлообработке. Наиболее сильное и более долгосрочное татарское влияние проявилось в русском военном деле. Организация армии по десятеричной системе определенно была заимствована у татар, так же как некоторые виды вооружения и боевой техники. В особенности кавалерийская тактика, используемая в позднем Средневековье в России, была главным образом разработана на основе татарских моделей.

С падением ханств, за исключением Крымского, положение татар неизбежно претерпело радикальные изменения. У них больше не было своих правителей, чтобы их защищать, и волжский регион, перешедший под русское правление, прекратил играть какую-либо политическую роль в жизни мусульманского мира. И несколько слов о его последующей судьбе, вероятнее всего, не будут здесь неуместными. После своих побед царь Иван IV собрал бывшие татарских владения в территорию, все еще называемую Казанским ханством, но управляемую по русским законам. Эта территория простиралась от земель черемисов (марийцев) на севере до Каспийского моря и включала Астрахань и северокавказские степи. Русских мало заботило выживание татарской нации. С самого начала они вели активную деятельность по обращению в другую веру, что средневековое христианское государство рассматривало как очевидную религиозную обязанность, а на волжской территории оно также служило в качестве орудия русификации. В Казани было создано православное архиепископство, были построены многочисленные монастыри и повсюду шли проповеди Евангелия. Учитывая большое количество обращенных семей татарской знати в предыдущие века, в Москве считали, что успех в татарской стране не вызывает никаких сомнений. На самом деле в большинстве своем эти обращения были вызваны социальными соображениями такого же характера (с поправкой на время и место), что и те, которые привели к быстрой победе ислама среди персидской знати в VII и VIII веках и среди боснийской знати в XV веке. С другой стороны, широкие массы татарского населения скоро начали оказывать упорное сопротивление, с которым христианские миссионеры всегда встречались среди мусульман. Также имели место яростные восстания, и одним из результатов мер по их подавлению стало то, что башкиры, тюркский или тюркизированный народ, живущий к юго-востоку от казанских татар, добровольно приняли московское правление в 1554 году.

Обращение в христианство было не единственным раздражителем, который провоцировал повышенное сопротивление татарского народа. Кабальная финансовая система усиливала налоговое бремя, и, что еще важнее, страна стала наводнена в основном неконтролируемым потоком русских иммигрантов. Вновь прибывшие только заселяли плодородные и удобно расположенные в коммерческом отношении земли вдоль Волги и Камы, но также периодически, с помощью правительственных сил, проводили мероприятия по выселению и перемещению жителей из мусульманских городов и деревень. В это время Казань была почти полностью очищена от мусульманских жителей. Татарам было запрещено проживать в городе, и широкая полоса вокруг него была заселена исключительно русскими. Поток иммигрантов двигался вперед стихийно, расселяя русское население и распространяя русскую культуру по огромным новым просторам. Миграционное движение, которое со времени татарского вторжения XIII века было направлено на север и северо-восток, теперь отклонилось на юг. Единственное сопоставимое явление – миграция германцев на восток. По продолжительности и объему ни одно другое движение народов в Средние века не соразмерно с этими двумя великими миграционными волнами[27].

К концу правления Ивана IV началось несколько восстаний, и они не были подавлены вплоть до его смерти в 1584 году. В них татары выступали вместе с волжскими финскими народами, которые также пострадали от русского миграционного движения. В результате этих восстаний в 1586 году была реорганизована административная система, и в 1593 году был издан декрет, предписывающий разрушение существующих мечетей и запрет на строительство новых. В действительности, однако, эти и подобные крутые законы смягчались тем, что русские в немалой степени зависели от татар. Давно установленные торговые отношения последних с Центральной Азией являлись незаменимой ценностью. Исключительно благодаря деятельности мусульманских купцов Казань стала важным торговым центром, как Булгар в ранние времена. Широко распространенное среди русских уважение к такому практическому подходу помогло татарам выжить в наиболее суровый период официальных репрессий. Сначала не было и речи о русском проявлении терпимости, аналогичной той, что была проявлена к балканским народам османскими султанами, которые были обязаны предписаниями Корана позволять определенный законный статус для своих христианских подданных. Только в 1665 году Блистательная Порта впервые пригрозила репрессиями против балканских христиан, если цари не поместят своих мусульманских подданных в равное положение.

Другим результатом московского поощрения деятельности богатых татарских купцов было то, что интересы последних, в отличие от обычных людей, оказались связаны с политикой Русского государства. Цари, таким образом, начали иметь своих сторонников среди татар. В Смутное время (1606–1609) массы волжских татар стали на сторону второго Лжедмитрия и присоединились к грабежам монастырей и помещичьих усадеб, в то время как верхушка общества стояла за закон и порядок и присоединилась к движению, которое привело к изгнанию поляков и избранию нового царя Михаила Романова в 1613 году. На документе о его избрании имеется семь татарских подписей.

В первые годы последовавшего периода были приняты более мягкие законы, и прежде всего было остановлено намеренное продвижение русской миграции на восток. Однако вскоре были возобновлены усилия по переводу татар в христианскую веру и добавлены экономические меры для поддержки миссионерских усилий. В 1628 году было постановлено, что ни один мусульманский землевладелец не имеет права держать христианских крепостных крестьян, и в XVII веке периодически предпринимались попытки отдать татарам, принявшим христианство, во владение земли их мусульманских родственников. Некоторые татары, которые были лишены своих земель такими мерами, пошли в торговлю, поскольку русское правительство нуждалось в мусульманском торговом классе и оставило его членов более или менее в покое. Не все из тех, кого затронули эти жестокие меры, были настолько стойкими в своей вере, чтобы ради нее отказаться от своих мирских владений, и снова часть татарской знати приняла христианскую религию. Менее высокопоставленные новообращенные татары были награждены освобождениями от налогов и повинностей, таких как принудительные работы, воинская обязанность и пр. Так довольно большое число представителей низших классов было подвигнуто к переменам. Целые деревни и племенные группы приняли христианство. В результате в течение века появилось особое сообщество татарских христиан. Их было несколько десятков тысяч, и их называли кряшены (крещеные). Этой группе давали возможность обустроиться путем переселения соседних мусульман в другие места.

Несмотря на эти миссионерские успехи, татары продолжали оставаться в подавляющем большинстве мусульманами и потому были подвергнуты русским правительством ряду ограничений в правах. Все эти ограничения свобод и в особенности обязанности исполнять принудительные работы (такие как валка леса для кораблестроительства, обработка государственных земель и пр.), которые были навязаны в основном в XVIII веке и вызывали большое возмущение, привели к тому, что татары первыми присоединялись к антиправительственным движениям. Так, мусульмане были среди людей Стеньки Разина (1667–1671), Кондратия Булавина (1708) и Емельяна Пугачева (1773–1774). Между этими крупными революционными выступлениями на Волге имели место отдельные восстания местного значения, и все они в конечном счете были подавлены. В ответ на непокорность были еще более ужесточены существующие законы, Казанское ханство в 1709 году стало русской провинцией, и дальнейший упор был сделан на миссионерскую политику и финансовые меры. Но все это время было очевидно, что большая часть татарской верхушки желает сотрудничества с русскими. Правительство также проводило политику натравливания различных национальных групп – татар, башкир, волжских финнов – друг на друга. Даже исламские религиозные лидеры, которые надеялись на османскую помощь и около 1608 года рассчитывали на вмешательство шиитского шаха Персии Аббаса Великого, хранили молчание. Они не могли при сложившихся обстоятельствах развивать свои изначально умеренные усилия, направленные на распространение ислама среди волжских финнов. И в ходе XVIII века православная церковь сумела заполучить почти все оставшиеся языческими племена. Чтобы избежать давления русских, некоторые из этих финнов мигрировали на башкирские земли, где они сначала жили согласно своим обычаям, но позднее постепенно приняли мусульманскую веру и большинство из них – башкирский язык. Таким образом, они в большинстве своем ассимилировались с башкирами, хотя и сохранили определенную национальную идентичность до настоящего времени под названиями мишари и тептяри.

Миграционные движения и массовые крещения XVII и XVIII веков имели далекоидущее влияние на геополитическое положение татар. В регионе, где они жили, теперь появились зоны русских поселений, и теперь места их обитания в основном состояли из изолированных фрагментов. Крещение некоторых татар и волжских финнов способствовало смешению этих людей с русскими и друг с другом, а миграция некоторых количеств финнов в татарские районы привела к увеличению финской составляющей в крови татар. Получилось так, что русские жители юго-востока с тех пор приобрели некоторые татарские черты. А среди татар и башкир отчетливо выделилось два физических типа: туранский – с внешними признаками народов Центральной Азии, и восточноевропейский – с преобладанием финских или русских черт.

Русская политика подчеркивания различий между разными классами татар достигла крайности во время царствования Екатерины Великой (1762–1796), после подавления восстания Пугачева. В 1784 году татарская знать была уравнена в правах с русской знатью и ей была предоставлена некая толика самоуправления. Теперь татары могли пользоваться своими судами для рассмотрения мелких дел, избирать своего религиозного руководителя, муфтия, и служить офицерами во вновь организованном башкирском корпусе. Их перспективы социального продвижения, разумеется, зависели от готовности сотрудничать с русским правительством. Тем не менее в начале XIX века татарская нация вплотную подошла к процветанию. В дополнение к их чисто торговым делам они могли создавать производственные предприятия – кожевенные, ткацкие и бумажные фабрики. Они также основали печатные и издательские предприятия, которые начали выпускать не только религиозные книги, но медицинские трактаты и исследования, посвященные татарской жизни. Татарские крестьяне Волги теперь смогли вздохнуть свободнее и заняться кустарными промыслами и сельским хозяйством. Указ об освобождении крестьян от 1861 года, однако, привел к некоторому росту социальной напряженности, которая нашла отражение в беспорядках местного характера, в особенности в 1881 году.

Между тем волжских татар всколыхнули новые идеи. В начале века ортодоксальный суннитский ислам все еще определял весь ритм их интеллектуальной жизни. Однако примерно с 1850-х годов горсткой патриотов были выдвинуты новые идеи, которые шаг за шагом изменили общественное мнение. Наиболее важными среди них были Шихаб ад-Дин (Шигабуддин) Марджани (1818–1898) и крымский татарин Исмаил Бей Гаспирали, или Гаспринский (1815–1914). Они оба находились под влиянием османско-турецкой и западноевропейской мысли. Они выступали за кардинальную реформу всей интеллектуальной основы татарской жизни и никак не были противниками ислама, хотя их инновационные идеи встретили сильнейшее сопротивление мусульманских религиозных руководителей, и вначале им почти не удавалось продвинуться вперед. Тем не менее в конечном счете они добились успеха, убедив даже мулл в важности своего дела. Их усилия привели к открытию большого количества новых школ, которые давали детям глубокие знания их родного языка с помощью современных методов и создавали базу для их успеха во всех профессиональных областях. В то же самое время Гаспирали работал над созданием общего языка, понятного всем татарским людям, который должен был стать посредником между разными диалектами, будучи, насколько возможно, близким к османскому турецкому языку. Такой язык также должен был служить для связи волжских татар со своими соотечественниками в Крыму, которые со времени аннексии русскими в 1783 году и крупной эмиграции в 1856 году подверглись жестоким страданиям под русским правлением. Большинство реформаторов выступало также за распространение знания русского языка среди татар, поскольку оно видело в нем средство ознакомления с западной культурой, которая к тому времени пустила сильные корни в царской империи.

Пробуждение в эти годы национального самосознания среди всех тюркских народов России, сходство их культурной жизни, какой она стала в это время, и попытки гармонизировать и переступить границы диалектов – все это вело к интенсификации их чувства солидарности как мусульман и на время сделало их открытыми учениям панисламизма, идущим из Константинополя. Русская революция 1905 года не застала татар врасплох. Сразу после ее начала русские мусульмане созвали конференцию для обсуждения и защиты своих интересов. В Думе они были представлены довольно большим количеством депутатов, по большей части входящих в партии кадетов и социалистов, которые, как ожидалось, должны были проявлять наибольшую заботу о мусульманских стремлениях.

Совершенно новый этап начался после русской революции 1917 года. На нее татары отреагировали по-разному. Одна группа, отстаивавшая культурную автономию, выступала за сохранение союза с Россией, главным образом по экономическим причинам. Другие высказывались за полную независимость для «народов Идель-Урал», как они называли татар, проживающих между Волгой (по-тюркски Идель, ранее – Этиль) и Уральскими горами. Однако в действительности в этом регионе ничего существенного не было достигнуто, в то время как Крым несколько месяцев пользовался независимостью, а Северный Азербайджан – два года (1918–1920). В Азербайджане, где русскому правлению было лишь сто лет и мусульманское население оставалось сравнительно компактно проживающим, национальное движение было сильным и получило поддержку у соседней Турции. В конечном счете большевистское правительство подавило все сепаратистские движения. Новый режим дал различным тюркским народам привилегии культурной автономии, которые постепенно развивались и осуществлялись на практике. Но одновременно он остановил сближение этих народов, разбив их на отдельные автономные области или республики и возвышая их диалекты до уровня литературных языков. Все эти веяния затронули татарские и башкирские регионы, а также Крым и Азербайджан.

По большевистскому плану такая автономия имела отношение лишь к использованию языка. Содержание национальной культуры должно было быть марксистским и в основном таким и стало. Самобытные движения, имеющие целью какое-либо саморазвитие, подавлялись. Должность муфтия, который имел резиденцию в Уфе и теперь избирался верующими, приобрела особую важность после 1917 года, поскольку стала единственным общим институтом тюрков России. Антирелигиозная борьба распространилась на ислам, и сфера функций муфтия была ограничена максимально узкими рамками.

При большевиках повседневная жизнь тюрков России подверглась фундаментальным изменениям. Антирелигиозная позиция, которой большевики строго придерживались в ранние годы, привела к тому, что многие представители молодого поколения выросли без религии. Посещение мечетей перестало быть возможным, и, таким образом, одна из основных нерусских черт оказалась попросту стерта. Более того, знание русского языка делало быстрые шаги, его наступление всячески поощрялось властями, несмотря на гарантию языковой автономии. Там, где русский язык первоначально понимался лишь отдельными личностями, ныне он стал языком масс. Хотя его понимали еще не все, большое число людей, руководствуясь практическими соображениями, предпочитало отдавать детей в русские, а не в татарские школы. Получалось, что в конечном счете они знали русский язык лучше, чем свой родной. Коллективизация в волжском регионе и в Крыму между 1928 и 1930 годами вынудила многих крестьян уехать в другие районы России и также в довольно значительном количестве – в Среднюю Азию. Их места были заняты русскими. Статус татарской нации оказался под большой угрозой. Если даже число молодых людей, ставших более или менее чужими своему родному языку и культуре, оставалось небольшим, возрастающая частота смешанных браков, в которых обе стороны были атеистами, показывала общее направление движения. Приостановили ли рост религиозного безразличия уступки религии в 1942 году и поддержка Кремлем политически надежных духовных лидеров, остается вопросом, ответ на который получить не так просто. Татары-кряшены, которые вплоть до недавних времен традиционно держались подальше от мусульман, открыты русскому влиянию. Азербайджанцы все еще остаются отдельным национальным блоком, благодаря своему периферийному положению и компактному расселению. Но даже их национальная индивидуальность оказалась под угрозой, ввиду роста русского промышленного пролетариата в Баку. Потомки тюрков и монголов, которые однажды правили в Восточной Европе, таким образом, приближаются к кризису своего национального существования, результат которого предвидеть невозможно.

Независимое крымское ханство, как мы уже знаем, было основано Хаджи-Гиреем, который в 1441 году захватил контроль над полуостровом и прилегающими к нему с севера и востока регионами. В первые десятилетия своего существования оно было занято в основном войнами против Великой Орды, которая, естественно, пыталась восстановить свою власть над утраченной территорией. Поэтому судьба Крыма была тесно связана с судьбой его северного соперника, до того как уничтожение последнего Менгли-Гиреем I в 1502 году дало возможность Крымской Орде следовать новой, избранной ею политике. Несмотря на вассальное положение по отношению к османскому султану, этот способный правитель вознес крымское государство на его высшую точку могущества и престижа. Однако он не сумел сохранить свой союз с Москвой, поскольку после падения Великой Орды Василий III (1505–1533) больше не имел никаких причин для сотрудничества с ним. Напротив, он имел основание для опасения, что династия Гирея может занять положение ханов в Сарае. Поэтому в последние годы своей долгой жизни, которая завершилась в 1515 году, Менгли-Гирей возвратился к политике своего отца – то есть стал искать дружбы Польши-Литвы.

Внутреннее благосостояние Крыма также достигло своего зенита при правлении Менгли-Гирея. Тесные связи с османским султанатом открыли Крым для анатолийского влияния, которое становилось все более очевидными во всех областях жизни. Строились новые прекрасные здания, включая дворец ханов в Бахчисарае, куда Менгли-Гирей переместил свою резиденцию из Старого Крыма, и знаменитое медресе Зинджирли, которые сохранились до наших дней. Среди архитекторов того периода было несколько генуэзцев, которые остались на службе у хана после падения Каффы.

В то же время государственная администрация работала очень четко. Сохранившиеся документы показывают, что налоги взимались регулярно и правосудие отправлялось в соответствии со строгими законами. Страна была разделена на двадцать восемь судебных районов под надзором верховного суда или дивана. Женщины в Крыму пользовались гораздо большей степенью свободы, нежели их сестры в других мусульманских странах, некоторые из них участвовали в общественной жизни или посвящали себя поэтическому искусству. Постепенно изживался обычай, согласно которому молодых принцев, и в особенности наследников трона (кто всегда носили титул калга), посылали проводить часть своей юности в военной подготовке с черкесами. Тем не менее репутация последних как инструкторов сохранилась до XIX века. Тенденция отхода от старой простоты шла параллельно с возрастающей деморализацией в политической жизни, которая в XVII веке заставила османских султанов все чаще смещать крымских ханов. В таких обстоятельствах стабильность правительства была серьезно ослаблена.

Однако в XVI веке ханы Крыма были достаточно сильны, чтобы многократно вмешиваться в дела Восточной Европы. В 1520 году хан Мехмед-Гирей (Герай) возглавил кампанию против Казани и Астрахани с целью противодействия возрастающему русскому влиянию в этих двух ханствах, и его захват Астрахани явился выдающимся триумфом. Но в результате внутренних интриг он был убит в 1521 году, и его смерть привела к серьезным последствиям. Власть крымских татар начала слабеть, и хотя они все еще были способны на наступление против Москвы в 1541 году, но не могли воспрепятствовать падению Казани и Астрахани соответственно. В дальнейшем они оказались в одиночестве перед растущей силой русских царей. Только потому, что силы Ивана IV тогда были связаны Польшей и Швецией, Крым получил время на внутреннее восстановление. Османский султан и его визирь, однако, придерживались мнения, что пришло время нанесения решительного удара по России, имея в виду восстановление свергнутых волжских ханств, и в 1569 году вместе с крымчанами был разработан амбициозный план. Он заключался в том, чтобы соединить Волгу и Дон каналом в пункте, где две реки подходят друг к другу наиболее близко (около современного Волгограда), чтобы османский флот мог иметь доступ к Каспийскому морю, что могло быть полезным для войны с Персией. Суровость климата и апатия крымского хана Девлет-Гирея I, который не имел желания видеть османские силы расположенными на его территории на постоянной основе, не позволили реализовать этот план. Впрочем, он все равно утратил всякое значение после разгрома османского флота в битве около Лепанто 7 октября 1571 года. Как только опасения османского вмешательства были устранены, Девлет-Гирей пошел войной на Москву. В последний раз в истории татары вошли в город в 1571 году, и Иван IV был вынужден согласиться на повторное введение татарской дани (тыш).

Мехмед-Гирей II, который пришел к власти в 1577 году, прежде всего стремился отвоевать Казань и Астрахань. Соответственно он вступил в переговоры со Стефаном Баторием, князем Трансильвании и королем Польши, который был яростным врагом Ивана IV. Он даже дошел до того, что дал фальшивую надежду на свое обращение в католицизм перед иезуитскими миссионерами, которые появились при его дворе. Постоянные отвлечения его солдат султаном для войны против Персии и внутренние беспорядки, во время которых хан был убит в 1584 году, воспрепятствовали заключению союза, а частые набеги татарских грабителей на Украину и Польшу вызвали напряжение в отношениях между двумя государствами. Представляется, что причиной этих рейдов был экономический дефицит, привычное явление в крымской жизни, поскольку никакого политического мотива в них не было. Только польский король все равно не мог смотреть равнодушно на ущерб, который они наносили его подданным, и поэтому он воздержался от союза с крымскими татарами.

Крымские ханы и короли Польши тем не менее вновь оказались вместе, когда казаки, ведомые гетманом Богданом Хмельницким, в 1654 году сменили свою верность Польше на верность России. Расширение русской сферы влияния на нижнем Днепре угрожало обоим государствам одинаково. В 1655 году союзные войска татар и поляков одержали победу над русскими и казаками в районе Охматова, а в сражении у Варшавы в 1656 году татары воевали вместе с поляками против шведов и бранденбуржцев. Мехмед-Гирей IV во время своего второго правления (1654–1666) заключил соглашение с Яном II Казимиром Польским, предусматривающее пропорциональное разделение земель, которые они захватят. При этом Мехмед-Гирей имел в виду бывшие ханства Казани и Астрахани. Согласно этому договору крымские татары в 1657 году вторглись в Трансильванию с целью оказания поддержки Польше и вместе с поляками в 1660 году одержали победу под Чудновом. Данные по количественному составу их армии, приведенные современными историками, как всегда, преувеличены. Исследования показали, что крымские татары должны были иметь в то время армию численностью максимум 30 000 – 40 000 человек. Однако они не могли выставить в поле армию такого размера, не имея очень высокой степени организации, не говоря уже об их репутации недисциплинированных мародеров.

Заключение перемирия между Польшей и Россией в Андрусово в 1667 году изменило общую картину и особенно повлияло на отношения между поляками и крымскими татарами. Казацкий гетман Петр Дорошенко, который жаловался на то, что был обманут московитами, и питал к ним то же чувство негодования, что и его предшественник к полякам, принял власть османского султана и соответственно получил политическую поддержку крымского хана Адиль-Гирея (1666–1671). Это положило конец дружбе короля Яна-Казимира с ханом, и последующая война между Османской империей, с одной стороны, и Польшей и Россией, с другой стороны, продолжавшаяся с 1682 по 1699 год, препятствовала возобновлению польско-татарского партнерства. Между тем власть крымского государства ослабевала из-за внутренних беспорядков и принудительного участия татарских контингентов в безуспешной кампании 1683 года против Вены. Когда русские перешли в наступление в 1686 и 1687 годах, крымчане уже не были достаточно сильными, чтобы организовать эффективную защиту, и в 1699 году они были вынуждены согласиться на уступку Петру Великому крепости Азов, что в устье реки Дон. Поспешные действия Петра в Молдавии в 1711 году и мирный договор на Пруте вернули Азов Крыму, однако Россия повторно аннексировала Азов в 1739 году после войны, которая продолжалась три года. Так власть татар была сломлена, и они больше никогда не играли активной роли в международных делах. Однако их культурная жизнь ознаменовалась последним созидательным подъемом, высшим достижением которого явился новый дворец хана в Бахчисарае, построенный в 1740–1743 годах (вместо старого дворца, разрушенного русскими). Тогда же в Крыму производились прекрасные ковры. Крымское ковроткачество имело значительное влияние на развитие искусств в польской Галиции.

В 1761 году король Пруссии Фридрих II Великий, который тогда вел войну с Россией, установил связь с ханом Крыма. Его, должно быть, толкнуло на это отчаяние, поскольку он не мог иметь серьезных оснований верить, что татары нападут на Россию или что такая атака значительно ослабит силу России. Тем не менее их отношения дали повод царице Екатерине II для проведения более активной политики по отношению к татарам. Через своих дипломатов она распространила мнение, что их разгром будет в интересах европейской цивилизации. Поражение Турции в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов и последующий Кючук-Кайнарджийский мир (1774) окончательно решили судьбу Крыма. Он был номинально оставлен независимым, но фактически полностью зависел от милости России. Тем не менее османский султан добился признания Россией через Айналы-Кавакскую конвенцию (1779) продолжения своего протектората над мусульманами Крыма «в качестве халифа». Включив этот пункт, османы воспользовались иллюзиями, которые укоренились в умах европейцев.

Упоминание имени султана перед пятничной молитвой является не религиозным, а политическим актом, служившим для поддержки скрытых притязаний султана на Крым. Идея верховной религиозной власти, как в римской католической церкви, совершенно чужда исламу. Несмотря на этот договор, русские вскоре довели свою политику до логического конца. В лице хана Шахин-Гирея, который унаследовал трон в 1777 году, был знаком с европейскими идеями и симпатизировал им, Россия имела хорошего друга. Но губернатор и организатор русской черноморской провинции Таврида Григорий Ефимович Потемкин организовал беспорядки в Крыму и спровоцировал бека ногайского племени на вторжение. В 1783 году Шахин-Гирей позволил уговорить себя отречься от трона. Крым вместе с зависимыми территориями в ногайской степи и Кубанском бассейне стал русской провинцией.

Таким образом, политические последствия вторжения 1240 года были наконец стерты, и статус крымских татар был снижен до того же уровня, при котором их волжские братья существовали почти 250 лет. На самом деле им не пришлось страдать от узкопрактической и, следовательно, беспорядочной политики, которой характеризовалось обращение русского правительства с мусульманскими подданными до правления Екатерины Великой. Наоборот, немедленно была провозглашена политика религиозной терпимости, а административная система усовершенствована хорошо продуманными реформами. Но последовали далекоидущие изменения в картине населения. Не только русские и украинцы, но также немцы и греки были приглашены туда жить, и их присутствие настолько сузило жизненное пространство для татар, что многие из них решили навсегда покинуть свою родину.

Социальные изменения происходили и после 1783 года вследствие мер русского правительства по перераспределению земель и роста в XIX веке панславизма, усилившего миссионерское рвение царей, которые руководствовались не только религиозными мотивами, но и понимали, что обращение подданных в православие придаст большую однородность империи. Соответственно, мечетей и имамов становилось все меньше и меньше, и большое число мечетей превращалось в православные церкви, несмотря на недовольство мусульман. Затем началась Крымская война (1853–1856), в которой Россия и Турция были врагами, и большая часть Крыма превратилась в руины. Неудивительно, что последовала новая волна эмиграции, и она стала крупномасштабной. В течение нескольких лет свыше 200 000 человек, составлявших больше половины татарского населения Крыма, переместились на османскую территорию. Они и их иждивенцы сначала влачили плачевное существование в До-брудже и Булгарии, однако после Первой мировой войны большинство из них нашло убежище в азиатской Турции на землях, отведенных поселенцам, согласно политике правительства республики. Русские власти начали поощрять эмиграцию, однако через несколько лет были вынуждены, по финансовым и экономическим соображениям, остановить ее. Меры были приняты, однако недостаточные, чтобы в значительной мере повлиять на процесс.

Духовная, моральная и экономическая жизнь татар в Крыму пребывала в упадке, у них появился лидер – Исмаил Бей Гаспирали, который возродил школы и культуру, вывел людей из мрака и дал им возможность войти в контакт с другими тюркскими народами царской империи. Через Гаспирали и его периодическое издание Tercüman крымские татары сделали важный вклад в рост национального самосознания тюрков России.

Когда в России началась революция, казалось, что условия полностью изменятся, поскольку к маю 1917 года была создана Крымская народная (демократическая) республика, которая была признана правительствами России и Украины, а позднее также оккупационными силами Германии. К ней терпимо относилось русское Белое движение, и она уцелела до ее свержения большевиками в 1921 году. После завоевания и умиротворения полуострова, сопровождавшегося огромными жестокостями под руководством венгерского коммунистического лидера Белы Куна, большевики решили позволить крымским татарам степень автономии, соответствующую той, что предоставлялась другим национальным меньшинствам в Советском Союзе. Несколько лет такой власти дали толчок развитию татарской культуры. Однако в 1927 году последовал внезапный отход назад, когда татары воспротивились плану переселения евреев в их страну. Меры, предпринятые большевиками, были достаточными для подавления сопротивления. В Крыму, как и на Волге, молодое поколение было открыто для интенсивного большевистского влияния с аналогичными результатами. В то же время ввоз еврейских поселенцев, ликвидация немецких поселений и масштабное переселение русских и украинцев в города значительно изменили состав населения и, соответственно, ослабили татарский элемент. Во время Второй мировой войны немецкие войска, оккупировавшие тогда Крым, в начале августа 1942 года дали разрешение на открытие пятидесяти мечетей, тем самым открыв дорогу к национальному возрождению. Советское правительство после отвоевания полуострова весной 1944 года воспользовалось этим как поводом для массивных депортаций крымских татар, тем самым полностью лишив Крым мусульманского элемента в составе населения. По сообщениям, некоторые из них были высланы в район Гродно, другие – в Сибирь, многие погибли. Какими бы ни были их личные судьбы, представляется, что история крымских татар как нации подошла к концу.

1259 – аль-Музаффар Сайф ад-Дин Кутуз

1260 – аз-Захир Рукн ад-Дин Бейбарс I аль-Бундукдари

1277 – аль-Малик ас-Саид Насир ад-Дин Барака-хан, сын указанного выше

1279 – аль-Малик аль-Мансур Сайф ад-Дин Калаун

1290 – аль-Малик аль-Ашраф I, Салах ад-Дин Мухаммед, сын указанного выше

1293 – аль-Малик аль-Насир Насир ад-Дин Мухаммед, брат указанного выше

1294 – аль-Малик аль-Адиль Зайн ад-Дин Китбуга

1296 – аль-Малик аль-Мансур I, Хусам ад-Дин Ладжин

1299 – аль-Малик аль-Насир (второй раз)

1309 – аль-Малик аль-Музаффар Рукн ад-Дин Бейбарс II Бурджи

1310 – аль-Малик аль-Насир (третий раз)

1341 – аль-Малик аль-Мансур II Сайф ад-Дин Абу Бакр, сын указанного выше

1341 – аль-Малик аль-Ашраф II Ала ад-Дин Куджук, брат указанного выше

1342 – аль-Малик аль-Насир II Шихаб ад-Дин Ахмад, брат указанного выше

1342/43 – аль-Малик ас-Салих I Имад ад-Дин Исмаил, брат указанного выше

1345/46 – аль-Малик аль-Камиль Сайф ад-Дин Шабан I, брат указанного выше

1346/47 – аль-Малик аль-Музаффар Сайф ад-Дин Хаджжи I, брат указанного выше

1347 – аль-Малик аль-Насир III, Насир ад-Дин аль-Хасан, брат указанного выше

1351 – аль-Малик ас-Салих II, Салах ад-Дин Салих, брат указанного выше

1354 – аль-Хасан (второй раз)

1361 – аль-Малик аль-Мансур III, Салах ад-Дин Мухаммед, сын Хаджжи I

1362 – аль-Малик аль-Ашраф III, Насир ад-Дин Шабан II, кузен указанного выше

1376/77 – аль-Малик аль-Мансур IV Ала ад-Дин Али, сын указанного выше

1381/82 – аль-Малик ас-Салих III, Салах ад-Дин Хаджжи II, брат указанного выше

1382 – аль-Малик аз-Захир Сайф ад-Дин Баркук ибн Анас

1389 – аль-Малик ас-Салих III Хаджжи II (второй раз)

1390 – Баркук (второй раз)

1399 – аль-Малик аль-Насир Насир ад-Дин Фарадж, сын указанного выше

1405 – аль-Малик аль-Мансур, Изз ад-Дин Абд аль-Азиз, брат указанного выше

1405 – Фарадж (второй раз)

1412 – халиф Аббасидов аль-Мустаин

1412 – аль-Малик аль-Муайяд Саиф ад-Дин Шайх аль-Махмуди

1421 – аль-Малик аль-Музаффар Ахмед I, сын указанного выше

1421 – аль-Малик аз-Захир Сайф ад-Дин Татар

1421 – аль-Малик ас-Салих Насир ад-Дин Мухаммед, сын указанного выше

1422 – аль-Малик аль-Ашраф Саиф ад-Дин Юсуф, Барсбай, сын указанного выше

1438 – аль-Малик аль-Азиз Джамаль ад-Дин Чакмак

1453 – аль-Малик аль-Мансур Фахр ад-Дин Усман, сын указанного выше

1453 – аль-Малик аль-Ашраф Саиф ад-Дин Инал аль-Алаи аз-Захир

1461 – аль-Малик аль-Муайад Шихаб ад-Дин Ахмад, сын указанного выше

1461 – аль-Малик аз-Захир Саиф ад-Дин Хушкадам

1467 – аль-Малик аз-Захир Сайф ад-Дин Билбай

1467 – аль-Малик аз-Захир Тимур-буга

1468 – аль-Малик аль-Ашраф Сайф ад-Дин Каитбей

1496 – аль-Малик аль-Насир Мухаммед, сын указанного выше

1498 – аль-Малик аз-Захир Кансух

1500 – аль-Малик аль-Ашраф Джанбалат

1501 – аль-Малик аль-Адиль Саиф ад-Дин Туман-бай I

1516 – аль-Малик аль-Ашраф Кансух II аль-Гаури

1517 – аль-Малик аль-Ашраф Туман-бай II

997 – Махмуд

1030 – Мухаммед, сын указанного выше

1030 – Масуд I, брат указанного выше

1041 – Мухаммед (второй раз)

1042 – Маудуд, сын Масуда I

1048 – Масуд II, сын указанного выше

1049 – Али, дядя указанного выше

1049/50 – Абд аль-Рашид, брат указанного выше

1052/53 – Фаррухзад, сын Масуда I

1059 – Ибрагим, брат указанного выше

1099 – Масуд III

1114/15 – Ширзад, сын указанного выше

1115/16 – Арслан, брат указанного выше

1118 – Бахрам Шах, брат указанного выше

1152/53 – Хосров Шах, сын указанного выше

1186 – Гияс ад-Дин Мухаммед, сын Сама

1203 – Муизз ад-Дин Мухаммед Гури, брат указанного выше

1206 – Айбак Кутб ад-Дин

1210 – Арам Шах

1211 – Илтутмыш (Илетмиш) Шамс ад-Дин аль-Ккутби

1236 – Фируз Шах, Рун ад-Дин

1236 – Радийа Бегюм Джалалат ад-Дин

1240 – Бахрам Шах Муизз ад-Дин

1242 – Масуд Шах Ала ад-Дин

1246 – Махмуд Шах I Насир ад-Дин

1266 – Балбан Гияс ад-Дин Улуг Хан

1287 – Кай Кубад Муизз ад-Дин

1290 – Кайумарс Шамс ад-Дин

1290 – Фируз Шах II Джалал ад-Дин

1294 – Ибрагим Шах I Рукн ад-Дин

1295 – Мухаммед Шах I Ала ад-Дин

1316 – Умар Шах Шихаб ад-Дин

1316 – Мубарак Шах Кутб ад-Дин

1320 – Хусроу Шах Насир ад-Дин

1320 – Туглак Шах I, Гияс ад-Дин, Гази Малик

1325 – Мухаммед II Джуна, сын указанного выше

1351 – Махмуд, сын указанного выше

1351 – Фируз Шах III

1388 – Туглак Шах II Гияс ад-Дин Саларшах

1389 – Абу Бакр Шах

1389 – Махуммед Шах

1393 – Сикандар Шах I Хумаюн

1393 – Махмуд Шах II Насир ад-Дин

1394/95 – Насрат Шах

1398/99 – Махмуд II (второй раз)

1399/1400–1405/06 – Икбал хан ибн Зафар, претендент

1411/12 или 1413/14–1414/15 – Давлат Хан Лоди (переходный период)

1414 – Хизр-Хан

1421 – Мубарак Шах II Муизз ад-Дин

1435 – Мухаммед шах IV

1446–1451 – Алам Шах Ала ад-Дин

1452 – Бахлул Хан Лоди

1489 – Сикандар ибн Бахлул

1517 – Ибрагим II

1378/79 – Баха ад-Дин Кара Илюк Усман ибн Фахр ад-Дин 1434/35 – Нур ад-Дин Хамза, сын указанного выше

1444/45 – Маизз ад-Дин Джахангир ибн Али ибн Кара Илюк

1453 – Узун Хасан ибн Али

1478 – Халил, сын указанного выше

1479/80 – Якуб, брат указанного выше

1491 – Байсункур, сын указанного выше

1491 – Масих, сын Узун Хасана

1491 – Али, сын Халила

1492 – Рустем ибн Максуд

1496/97 – Ахмед Гевде ибн Мехмед

1497/98 – Мурад ибн Якуб

1499–1500 – Елвенд (Алванд) ибн Юсуф

1500/01 – Мехмед ибн Юсуф (в Исфахане, Алванде и Кирнане)

1501/02–1502/03 – Мурад (второй раз)