Металлы изменяют мир. Находки на островах Мальта и Сардиния помогают проследить изменения, какие претерпел мир в связи с открытием металлов. Камня в круге земель предостаточно, но возможность его использования в крупных масштабах как строительного материала открылась лишь с изобретением бронзы. Эпоха бронзы – это время монументальных сооружений. Человек, оснащенный металлическими орудиями, сам становился великаном.

Месторождения меди в круге земель находятся на островах Кипр, Сардиния, Эвбея. Олово же было только в Испании. Таким образом, бронзовая металлургия с ее потребностями в олове стимулировала развитие мореплавания в западном направлении, тем более что Испания обладала также богатыми месторождениями серебра. Производство металлов оказалось напрямую связанным и с торговлей. Новое ремесло и морская торговля способствовали превращению Средиземного моря в великий оловянный и серебряный пути, покрыли его берега временными поселениями и стоянками, подчас превращающимися в колонии. И если Гомер в своей «Одиссее» рисует пугающую картину встреч мореходов с различного рода чудовищами (сиренами, циклопами, лестригонами), то археологические изыскания показывают, что в местах, куда фантазия поместила чудовищ, за несколько веков до Гомера были торговые фактории и велась регулярная торговля с местным населением. Следами этой торговли являются сохраненные временем черепки керамики, прочерчивающие как бы пунктиром путь мореплавателей на Запад.

ПРИРОДНАЯ СРЕДА

Венеты, лигуры, иллирийцы. В «Темные века» в Италию двинулись сушей с севера многие другие народы, распространившиеся по восточному Адриатическому побережью Италии до самого его юга. Венеты заняли ту область, где ныне находится город Венеция. Их язык, судя по сохранившимся надписям, был родственным германским языкам. Венеты разводили коней в обильной лугами пойме долины реки Пада (По). О древнем имени этой реки доныне говорит название города Падуя.

Западными соседями венетов были лигуры, занимавшие до начала эпохи переселений большую часть Северной и часть Центральной Италии, а также владевшие побережьем Галлии. Согласно греческому мифу, в землях лигуров упала солнечная колесница Фаэтона, и из слез сестер юноши возник янтарь. Отнесение этой катастрофы к Лигурии связано с тем, что через нее проходила «янтарная дорога», ведущая от побережья Балтики через Альпы и далее по реке По в Адриатическое море. Обитатели микенских дворцов пользовались балтийским янтарем.

В ходе переселений «Темных веков» Адриатическое побережье Италии и ее юг оказались занятыми иллирийскими племенами япигов, певкетов, давнов, мессапов, калабров, френтанов. Первоначально иллирийцы освоили территорию современной Югославии и Албании. Потомками иллирийцев являются ныне албанцы. Не исключено, что именно иллирийцы дали толчок движениям всех народов Восточного и Центрального Средиземноморья в XII–X вв. до н. э.

Спарта, «славная мужами». Иначе сложился полис в той части Пелопоннеса, которая называлась Лаконикой, или Лакедемоном. Здесь еще в микенскую эпоху существовало спартанское царство, которым управлял, согласно преданию, Менелай, супруг прекрасной Елены. Ахейско-пеласгийское население Лаконики не смогло отразить набега дорийцев, как это удалось Афинам, и оно было закрепощено завоевателями, обращено в илотов. Община завоевателей не была заинтересована в хозяйственном развитии порабощенного края, численность населения которого превосходила ее собственную. Согласно закону, авторство которого приписано Ликургу, была изъята из обращения монета и заменена железными прутьями – оболами, в других частях вышедшими из употребления. Ремеслом и торговлей в Лаконике могли заниматься лишь жители добровольно присоединившихся окрестных общин периэки («живущие вокруг»). В отличие от илотов, они были свободными людьми, пользовались в своих общинах гражданскими правами, но к управлению спартанской общиной не допускались.

Преобразования, осуществленные, видимо, в ходе последней из Мессенских войн и приписанные Ликургу, законсервировали спартанскую общину, отгородили ее от процессов, преобразивших окружающий мир. Спарта напоминала военный лагерь, готовый в любое мгновение ощетиниться копьями и двинуться туда, куда укажут военные предводители-цари. У спартанцев были семьи, но мужчины и их сыновья постоянно находились, если употребить современное выражение, на казарменном положении. Обязательны были совместные трапезы воинов – сисситии, – их участники для этого выделяли ежемесячно определенное число продуктов. Коронное блюдо трапез – «спартанская» черная похлебка – казалось чужестранцу несъедобным. Столь же диким выглядело и спартанское воспитание, готовившее беспощадных, жестоких, коварных, лишенных интеллекта воинов, умеющих лишь убивать, приказывать и подчиняться. Спартанцы были немногословны. Именно отсюда пошло слово «лаконизм». Из всей программы греческого гуманистического воспитания спартанцы сохранили только физическую подготовку и музыку, но лишь ту, с которой сподручнее было идти в бой.

Кроме царей, считавших своим предком дорийского Геракла, спартанцами управлял совет старейшин – герусия, а также апелла – сходка воинов, на которой побеждало то решение, которое одобрялось общим ревом, а не голосованием. Кроме того, существовала коллегия блюстителей законов – эфоров – из пяти человек, ежегодно переизбиравшихся на народном собрании. Они осуществляли контроль за настроениями и поведением спартанцев, регламентируя даже супружеские отношения и деторождение, отстраняли царей, санкционировали истребление илотов.

Будучи создана для войны, такая общность не могла без нее существовать, ибо воинскому духу требовался выход, а мечам и копьям негоже было ржаветь в бездействии. Объектом спартанской агрессии стала соседняя Мессения. С мессенцами, согласно преданиям, спартанцы воевали со второй половины VIII в. до н. э. В первой Мессенской войне, длившейся около двух десятилетий, спартанцам удалось завоевать большую часть Мессении и наложить на побежденных огромную дань. Во второй половине VII в. до н. э. мессенцы восстали. В памяти поколений сохранились рассказы о герое мессенского сопротивления Аристомене, которому удавалось держать поработителей в страхе и наносить им жестокие поражения. Однако восстание, известное как 2-я Мессенская война, не принесло мессенцам освобождения: на этот раз они были обращены в илотов. Мессения была разделена на клеры, розданные спартанцам без права продажи. Именно тогда были осуществлены реформы, приписываемые Ликургу.

После 2-й Мессенской войны Спартанское государство обладало территорией, превышающей Аттику более чем в три раза. Поскольку оно в военном отношении превосходило соседей, те примерно в середине VI в. до н. э. вступили в пелопоннесский союз под гегемонией Спарты. Высшим органом союза в Спарте было собрание, на котором председательствовали эфоры. Спарта диктовала союзникам свою волю и пользовалась их воинскими контингентами и денежными средствами, следила за тем, чтобы в союзных государствах не было демократического правления.

Полисные и межполисные игры. В эпоху формирования в греческих полисах аристократии представлению большей части населения о ценности труда (земледелия, ремесел) противостояло убеждение аристократического меньшинства, что смысл человеческого существования – в проявлении мужской доблести. Возник культ мужской красоты. Собираясь вместе, юноши и мальчики посвящали время уходу за телом и дружеским попойкам. В местах, где еще в микенские времена, согласно мифам, осуществлялся культ героев, проводятся межполисные состязания, собирающие молодежь, жаждущую выказать силу, ловкость, стойкость и красоту. Женщинам на эти игры вход был запрещен, и нарушительницу запрета ждала смерть.

Наиболее прославленным местом межполисных состязаний стала Олимпия (местность в Элиде). Здесь, в пространстве между реками Алфей и Кладей, находился курган героя Пелопса, по имени которого будто бы назван полуостров Пелопоннес. Желая подкрепить миф о Пелопсе вещественным доказательством, жрецы древнейшего в Олимпии храма Геры положили на погребальный холм кость какого-то огромного ископаемого животного и объявили, что это плечевой сустав героя. Они же распространили легенду, будто на открытии погребальных игр в честь Пелопса, положивших начало Олимпийским играм, задолго до разрушения Трои участвовал критский герой Геракл, ставший победителем во всех видах состязаний.

От этих мифических олимпийских игр в древности отличали исторические Олимпийские игры, учрежденные в то время, когда Пелопоннес был раздираем распрями. Будто бы царь Элиды Ифит, современник спартанского законодателя Ликурга, обратился к оракулу с запросом, как прекратить раздоры, и оракул посоветовал возобновить в Олимпии древние игры и учредить там культ дорийского героя Геракла. Решение о возобновлении игр, принятое Ифитом и Ликургом, было записано на медном диске, отданном на хранение в святилище Геры. С VIII в. до н. э. (по принятому ныне летосчислению, в 776 г. до н. э.) состязания в Олимпии происходили каждые четыре года в первое полнолуние после летнего солнцестояния и продолжались несколько дней. На время игр объявлялось священное перемирие. Поскольку Олимпия считалась территорией, находившейся под особым покровительством Зевса, все отправлявшиеся туда зрители и участники имели право беспрепятственного прохода через любые владения.

Сам олимпийский праздник распадался на две части: священнодействия и состязания. Последние также были частью священной церемонии. Главные жертвы посвящали Зевсу, а за ним дары раздавались в храмы других богов и богинь.

Важнейшими видами состязаний в Олимпии были гонки колесниц (в честь мифического победителя в такого рода состязаниях Пелопса), бег с оружием и без него, борьба, кулачный бой, панкратий (борьба с использованием любых силовых приемов), метание диска и копья, прыжки. Победители на Олимпийских играх (олимпионики) получали в награду венок из ветвей дикой оливы, росшей близ места состязаний. Победа для Олимпионика и для полиса, откуда он был родом, считалась наивысшим почетом. В ряде случаев для того, чтобы впустить победителя в город, проламывали городскую стену и сразу же заделывали, чтобы желанная победа не могла уйти. Храмы богов, даровавших успех, получали богатые дары. Олимпионикам при жизни воздвигали статуи.

Уже почти полтора столетия в Олимпии ведутся раскопки, выявившие руины храмов, в том числе знаменитого храма Зевса Олимпийского, стадион, бани, помещения для хранения приношений, а также огромное число статуй и надписей.

Общеполисные игры проводились и в других местах. На Коринфском перешейке (Истме), через который в глубокой древности волоком перетаскивали небольшие суда, возникли Истмийские игры. Победивших в них награждали венком из сосновых ветвей священной рощи Посейдона, бога более древнего, чем Зевс. В Дельфах каждые пять лет отмечалась играми победа Аполлона над стражем богини Геи Пифоном. На Пифийских играх наряду со спортивными состязаниями проходили музыкальные и лирико-драматические представления, покровителем которых считался дельфийский бог. Победителей увенчивали венком из лавра (священного дерева Аполлона). На зеленых полях Немеи, где, согласно легенде, Геракл совершил один из главных своих подвигов, проходили Немейские игры в честь отца героя – Зевса. Здесь победителям вручали венки из сельдерея.

Римско-италийская религия. Слово «религия», вошедшее в современные языки, имеет римское происхождение. Но римляне и италики вкладывали в него иной, чем мы и чем другие древние народы, смысл, понимая под религией связь человека (и общины) с миром сверхъестественных сил и духов, включавшую знания о нем и способы, с помощью которых можно было себя обезопасить от этого могущественного мира или добиться от него помощи. Римлянин, попав на Восток, в Сирию или Иудею, при виде людей в храмах, бьющих себя в грудь и исступленно что-то выкрикивающих на непонятном языке, мог принять их за безумцев, бессильных понять смысл религии. А смысл этот, по разумению римлян, заключался в строгом исполнении обязанностей по отношению к богам (духам), что позволяло требовать и от них точности и порядочности. Если ты обещал кому-либо из богов (духов) голову (капут), попросив от него что-либо взамен, то ты можешь рассчитывать на ответный дар. Если твое пожелание не выполнено, значит, ты обратился не к тому богу (духу) или совершил какую-либо неточность в общении с ним. Например, если ты обещал голову быка, а принес на алтарь головку лука, ты бога обманул. Но если ты не уточнил, о какой голове идет речь, сказав просто «голову», можешь ограничиться даже маковой головкой.

Такая религия вырабатывала характеры, которым поражались соседи римлян греки: верность слову, точность, но в то же время и формализм, отсутствие фантазии. Греческий историк во II в. до н. э. удивлялся, увидев, каковы римляне между собой в денежных расчетах. Они могли дать деньги в долг, не требуя расписки, а грек мог не заплатить и дав расписку. Главные черты римского характера с точки зрения самих римлян гравитас – основательность, серьезность, надежность, грека же левитас – легкомысленность, увертливость, ненадежность. Но эти легкомысленные, ненадежные греки, или «грекулы (то есть «гречишки»), как их часто называли римляне, подарили миру Гомера, Эсхила, создали философию, историографию, ораторское искусство. Делом их ума и воображения была и мифология, до которой не поднялись римляне и италики.

Римско-италийский пантеон (греч. «мир богов») резко отличался от греческого. Римляне и италики почитали бога грозы и света Юпитера, бога войны и растительности Марса (Мамерса), богиню брака и материнства Юнону и соответствующего ей мужского бога Гения, богиню произрастания и созревания злаков Цереру. Но эти боги не имели общего жилища ни на небе, ни на земле. Местами почитания каждого и каждой из них были священные рощи – дубовые, буковые и иные. Юпитеру посвящалась дубовая роща, и в нем видели не только бога, но и духа дуба. И другие боги мыслились в виде духов, покровителей каждого человека, как бы к нему прикрепленных. Мужчина мог иметь своего гения, женщина – свою Юнону.

«Множества» невидимых сил и духов, находившиеся в постоянном взаимодействии и общении с людьми, римляне называли «нумина» (имена). Часть из них воплощала жизнедеятельность людей – от младенческого крика до последнего вздоха на смертном одре. У этих «нумина», в отличие от богов, не было даже личного имени и пола (мужского или женского), не говоря уже о внешнем облике, что не препятствовало им обладать каждому в своей сфере могуществом. Были пенаты, в ведении которых находился дом и его обитатели. Во время трапезы пенатам ставили чашечку с едой, чтобы дом был как полная чаша. Если случалось, что пища падала на пол, после специальных заклинаний ее поднимали и, не очищая, бросали в огонь. Были боги лемуры. Если человек начал говорить что-то несуразное или буйствовать, не иначе как в него вселились лемуры. И от них было средство. Каждый домохозяин в праздник лемуров должен встать в полночь с ложа, пройти к двери и, став к ней спиной, открыть ее ногой. После чего надо было, не промахнувшись, швырнуть наружу горсть черных бобов и девять раз прокричать: «Этими бобами я выкупаю себя и своих». Так он оберегал свой дом от Безумия на год, до следующих Лемурий. Были парки, ведавшие рождением, семоны (сравн. наши «семена») – всходами злаков, лары – души умерших предков, покровители общины, камены (каржены, касмены), соответствующие греческим нимфам, помоны – духи плодов.

Мир «множеств» не оставался неизменным, преображаясь вместе с создавшими его людьми, с менявшимися представлениями о мироздании и общественном бытии. С победой индивидуальной семьи из множеств выделялись пары, например Помон и Помона, Портун и Портуна. Портун стал мыслиться как бог-покровитель порта, а Портуна превратилась в могущественную богиню судьбы Фортуну. Из духов порогов домов – януа – путем долгих превращений Янус при втором римском царе Нуме Помпилии стал богом-порогом года и богом всех начал (в том числе и начала войны).

В ходе общения римлян и италиков с соседями – этрусками и греками, обладавшими более развитым пантеоном и иным представлением о богах, римско-италийская религия претерпевала изменения. В римский пантеон входили боги-чужаки. Если племя (община, народ) одерживало победу над другим племенем, то считалось, что этому содействовали и чужие боги, ибо они не помогли своему народу. Поэтому к чужим богам относились с уважением. Во время войны их старались переманить на свою сторону с помощью различных магических обрядов, а победив, приглашали их переселиться к себе, обещая относиться к ним с таким же почтением, как к собственным богам. Так в Риме после победы над соседним этрусским городом Вейи оказалась богиня Уни, которую почитали, отождествив с Юноной, как Юнону Царицу. И эта Уни оказала влияние на представление о Юноне, исконно римской богине. Боги вступали в Рим и иным, мирным путем. Так, в 433 г. до н. э., после бесплодных попыток умолить своих богов отвратить свирепствовавшую эпидемию чумы, сенат отправил запрос к дельфийскому оракулу и по его совету учредил культ Аполлона-целителя.

Некоторые местные нумина в результате общения с пришельцами вообще исчезали. У римлян было представление о вредоносном духе Каке, затаскивавшем в свою пещеру овец и свиней. На этом месте стали почитать этрусско-греческого бога-героя Херкле-Геракла, связав его появление в Риме с греческим мифом о похищении Гераклом коров царя дальнего Запада Гериона. Так возник местный миф о Каке, похитившем у Херкле-Геракла одну из отгоняемых им в Микены коров, за что он поплатился жизнью и исчез из римского пантеона. Его место занял Геркулес, которому был воздвигнут один из древнейших в Риме алтарей, где жертвоприношения совершались выделенными для этого двумя римскими родами, по чужеземному обряду.

Не чураясь чужих богов и воспринимая их культ, римляне не считали, что это может каким-то образом повлиять на их общественные порядки и образ мыслей. Боги – свои и чужие, ставшие своими, – играли в Риме подсобную роль. Римлянам было чуждо представление о том, что их строй освящен религией, что боги установили нормы морали и следят за их выполнением.

Человек созидающий. Заложенная в человеке страсть к созиданию собственного дома определялась поначалу его нуждой в защите от холода или палящего солнца, от змей и четвероногих или от себе подобных двуногих. Технические возможности определяли материалы, из которых этот дом созидался, его размеры и устройство. Но использование этих возможностей зависело от общественного положения лица, для которого дом предназначался. Кроме домов для живых, сооружались дома и для мертвых – посмертные дома, гробницы. Наибольшие средства, талант и изобретательность вкладывались уже на Востоке в сооружение храмов – вечных жилищ для богов. Для того чтобы угодить богам, опустошались целые страны, а их население, обращенное в рабство, обрекалось на пожизненный подневольный труд.

Античный полис на заре своей истории не обладал средствами для грандиозного храмового строительства. Да и представления античного человека о божестве были иными, чем на Востоке. И все это нашло отражение в облике и устройстве античных храмов: храм был соразмерен его создателю и являлся частью обожествляемой им природы. Древнейший храм представлял собой здание с двумя колоннами, опиравшимися на ступенчатый цоколь, называемый стилобатом. Крыша была двускатной и покрывалась черепицей, а позже мраморными плитами. Стены храма были первоначально глинобитными, а колонны – деревянными. Переход к каменной кладке сопровождался изменением конструкции и пропорций храма. Складывается целостная архитектурная система (ордер), учитывающая тяжесть перекрытия, форму колонн, характер стилобата. Колоннада, окружающая храм дорического ордера, напоминала ряды воинов-гоплитов, единственным украшением которых были мужество и стойкость. Напротив, ионийский ордер, особенно в его малоазийском варианте, производил впечатление женского изящества и изощренности.

Один из древнейших храмов дорического ордера, видимо, посвященный богине Артемиде, находился на острове Эгина, близ побережья Аттики. В ходе его раскопок в начале прошлого века выяснилось, что колонны и мраморные украшения были раскрашены. Так был опровергнут один из мифов искусствоведения XVIII в. о мраморной белизне греческих храмов. К VI в. до н. э. относятся и архаические храмы в Посейдонии (Южная Италия). Эти храмы составляют архитектурный ансамбль, поражающий величием и мощью. Уже в первой половине VI в. до н. э. построен храм ионийского ордера на острове Самос, бывший святилищем Геры. После его сожжения персами во второй половине того же века на том же острове появляется еще более грандиозный по размерам храм (54×111,5 м) с двумя и тремя рядами колонн и капителями, создающими ощущение пышного великолепия. Он был сооружен при самосском тиране Поликрате, трагическая судьба которого занимала греческих поэтов и историков.

Человек и архаическая скульптура. Главный герой античного искусства, философии, литературы – человек, и именно это позволяет говорить об античном гуманизме. Но само понятие античности – результат длительного процесса освобождения общества от родоплеменных начал. Человеку в скульптуре также приходилось преодолевать сопротивление материала и традиций условного, усредненного изображения людей. Первые антропоморфные статуи богов VII в. до н. э. подражают деревянным статуям (ксоанам), создание которых приписывалось древнему афинскому художнику Дедалу. Каменная статуя Геры с острова Самос напоминает дриаду, живущую в древесном стволе и еще не успевшую выйти из него наружу. Ваятель помогает ей освободиться от камня. На постаменте одной из статуй начала VI в. до н. э. можно прочитать: «Меня всего, статую и постамент, извлекли из одного блока». Фигуры, изваянные скульпторами VII–VI вв. до н. э., прочно стоят на месте, прижав руки к бедрам, однако губы их растянуты в странной улыбке. Объяснить «архаическую улыбку» в древности и не пытались. То ли это неумелая попытка передать мимику героя, то ли отражение духа эпохи, когда круг земель еще только открывался людям полиса и ничто не внушало опасения за будущее. Ведь и боги «Илиады» смеялись гомерическим хохотом.

Персонажи статуй VII–VI вв. до н. э. – это не только боги и богини, но и их почитатели, участники религиозных процессий – юноши (куросы) и девушки (коры), почти не отличимые от богов и богинь. На плечах у одного из юношей теленок. Схватив его за копытца, он крепко прижал кулаки к груди. Головка животного и голова жертвователя находятся на одном уровне. Глаза образуют одну линию – кроткие и как бы увлажненные у животного, целеустремленные, обращенные к божеству у человека.

Шагом к свободе и естественности были групповые скульптурные сцены на фронтонах храма Афины Афайи на острове Эгине (начало V в. до н. э.) и скульптурная пара тираноубийц (Гармодия и Аристогитона), известная в поздней копии.

Найденная в Дельфах статуя возницы уже полностью порывает с архаической скованностью. Это юноша в длинной, высоко подпоясанной одежде, которую обычно носил возница во время состязаний. Юноша, надо полагать, стоял на колеснице, но от нее, так же как от коней, найдены лишь мелкие кусочки бронзы. Фигура и лицо прекрасно сохранились. Силуэт безукоризненно строг, в выражении лица, в повороте головы никакого искусственного пафоса. При необычайно тщательной отделке деталей общее впечатление простоты, благородства, торжественного величия.

Одновременно с греческим развивается и этрусское искусство ваяния. Этрусские скульпторы создавали изображения богов и людей из мягких пород камня (алебастра, песчаника, туфа), бронзы и, судя по описаниям, из дерева. Но в VII–VI вв. до н. э. преобладают фигуры и групповые композиции из обожженной глины (терракоты). Центром искусства скульптуры был город Вейи, расположенный близ управляемого в то время этрусками Рима. Основателем школы ваяния считается мастер по имени Вулка (Волк), прославившийся скульптурным оформлением фронтона капитолийского храма в Риме. Капитолийский храм не сохранился, и судить о мастерстве Вулки и его учеников мы можем лишь по бронзовой фигуре волчицы, найденной в Риме, и терракотовым раскрашенным статуям Аполлона и Турмса (Гермеса), украшавшим храм Аполлона в Вейях. Фигура Аполлона – часть композиции, воплощающей мифологический сюжет о борьбе Аполлона и Геракла за златорогую лань – стилистически принадлежит к тому же времени и направлению, что и фигура греческого жертвователя теленка. Голова этрусского бога дышит большой энергией и порывом, подчеркиваемым складками одежды. В выражении лица Гермеса умело передано загадочное лукавство этого покровителя торговли и проводника душ мертвых в подземный мир.

Фермопилы. Наступление огромной армии, сопровождаемой колоссальным флотом, началось в 480 г. до н. э. Покинув весной Сарды, столицу сатрапии, Ксеркс перевел свое войско по кораблям, заменявшим мосты, через Геллеспонт и двинулся, не встретив какого-либо сопротивления, к Афинам. Первая попытка задержать движение персов была осуществлена в узком Фермопильском ущелье. Отыскав дорогу, обходящую ущелье (будто бы с помощью предателя), Ксеркс мог окружить в Фермопилах эллинское войско. Тогда спартанский царь Леонид отпустил всех воинов и остался с тремя сотнями спартанцев и небольшими отрядами фиванцев и феспийцев. Здесь они все погибли. Впоследствии от имени павших спартанцев поэт Симонид составил стихотворную эпитафию:

Битва при Саламине. Еще до прорыва персов через Фермопилы Фемистоклу удалось переправить небоеспособное население Аттики морем на Саламин и в Трезену. После этого на кораблях остались только те, кто мог грести и сражаться. Персы вступили на почти пустую территорию. Все дома, кроме служивших для постоя, были ими разрушены. Храмы акрополя сожжены. Теперь Фемистокл мог приступить к осуществлению давно вынашиваемого им плана разгрома персидского флота.

Рассказывают, что Фемистокл послал к Ксерксу раба с советом напасть на объединенный эллинский флот прежде, чем корабли рассеются по государствам, их приславшим. Ксеркс именно так и поступил, после чего занял место на возвышении, чтобы усладить себя зрелищем мести. Зрелище, представшее Ксерксу, поначалу было захватывающим. Ксеркс увидел, как под натиском его массивных кораблей мелкие греческие суденышки в беспорядке движутся в бухту, откуда нет выхода. Это напоминало вспугнутую стайку голубей, в страхе ищущих спасения от соблюдающих строй царственных орлов. Голуби скрылись за горой и на время исчезли из виду, а орлы вошли в узкий пролив, отделяющий остров от материка. Сейчас, сейчас они настигнут беглецов! Но, войдя в пролив, орлы закупорили его, а другие, летящие сзади, не ожидая этого, натолкнулись на них. И в это время голуби появились из-за горы и двинулись навстречу орлам. Вскоре орлы стали терять перья, мачты с парусами и весла. Голуби наносили им своими клювиками меткие удары, а у орлов не было сил на них ответить. Флот Ксеркса шел ко дну…

С какого-то из кораблей наблюдал за этим зрелищем один из участников сражения, афинянин Эсхил. Через несколько лет он напишет и поставит в театре под отстроенным акрополем трагедию «Персы». Свои наблюдения и чувства он вложит в уста актера, исполняющего роль вестника к персидскому двору:

Победа при Саламине была торжеством политического гения Фемистокла, удостоившегося необыкновенных почестей даже во враждебной Афинам Спарте.

Щупальца Афин тянутся к Понту. Держа под пристальным вниманием союзников, немедленно пресекая любую их попытку к независимости, Перикл не упускал из виду и главной цели – установления гегемонии над всей Грецией. Поэтому его взор был обращен и к Понту Эвксинскому. Там Афины не имели своих колоний, но большая часть греческих полисов на берегах Понта была колониями Милета, города, входившего в Афинский союз, 150 где при Перикле стоял афинский гарнизон. Афинские гарнизоны находились и в городах на берегах Геллеспонта и Боспора Фракийского – в Византии и Кизике, – не говоря уже о городах Халкидики. Так что афинская демократия могла себя считать наследницей Милета в господстве над Понтом и обладала ключом к нему – проливами.

Среди самых значительных милетских колоний Понта была основанная на его южном берегу Синопа, которая сама основала много колоний, в том числе Трапезунд. В начале V в. до н. э. власть в Синопе захватили тираны, и местные демократы обратились в Афины за помощью. Перикл отправил в Понт мощную флотилию и сам ее возглавил. Тираны были свергнуты. В городе установилась демократия. На земли, отнятые у тиранов, было отправлено 600 афинских клерухов.

Трудно сказать, доплыл ли афинский флот только до Синопы или обогнул весь Понт, побывав в Ольвии и других городах, основанных Милетом. Биограф Плутарха, сообщавший об этой экспедиции, расценивает ее как демонстрацию силы варварским народам. Можно думать, что не только им. Ведь на берегах Понта находились и дорийские колонии, да и государства Пелопоннесского союза, зная о масштабности этой экспедиции, должны были понять, что точно такой поход Перикл может совершить не только на север, но и на запад.

Атомы Демокрита. В те годы, когда в Афинах еще жил Анаксагор, и позднее, когда там задавал свои вопросы Сократ, в городе можно было встретить молодого философа Демокрита. Он не стеснялся называть имя своей родины – города Абдеры, хотя другой на его месте не стал бы этого делать. Ведь по всей Греции считали, что Абдера – город глупцов, и одно имя «абдерит» могло вызвать на устах собеседника насмешливую улыбку. Но, видимо, к Демокриту перешел весь ум абдеритов, так же как к Афинам – таланты всех городов Греции.

В поисках мудрости Демокрит еще до того, как попасть в Афины, обошел едва ли не весь мир, посетив Египет, Вавилонию, Иран, Аравию, Индию и Эфиопию. Знаниями своими Демокрит не кичился и жил в Афинах, никому не известный. Возвратившись на родину нищим (все состояние его было растрачено в странствиях), он был принят своими братьями и не остался у них в долгу. На основании наблюдений за звездами он им точно предсказывал (этому он научился в Вавилоне) непогоду и спасал их урожай. Умер Демокрит в 370 г. до н. э. в возрасте 104 лет.

Всю свою жизнь Демокрит отдал науке и ничего не ценил, кроме нее, полагая, что одно, даже самое незначительное научное открытие выше богатств и славы персидских царей. Над всеми, кто занимается накопительством, кто ищет известности и славы в отечестве, кто стремится к супружеской жизни, ожидая домашнего счастья, кто радуется рождению детей, видя в них свое будущее, Демокрит смеялся, – и его называли «смеющимся философом».

Результатом путешествий, мучительных поисков, разочарований и раздумий философа был его труд «Мирострой», состоявший из двух частей – «Большого» и «Малого миростроя». В первом из них изложены взгляды Демокрита на строение мира и материи. Он полагал, что все сущее состоит из «атомов» (первотелец) – неделимых форм материи – и беспредельной пустоты, в которой атомы беспорядочно мечутся, образуя различные тела, и вновь распадаются от внутренних ли сил или от столкновения. Гибнут и сталкиваются миры. При этой катастрофе, испытывая невиданное давление, атомы меняют форму, сплющиваются и, проникая на землю, порождают страшные эпидемии. Звезды, земля, вода – все живое, включая человека и даже его душу, – это соединения различных атомов, отличающихся формой, размерами, порядком сцепления. В отличие от Анаксагора, исходившего в своих рассуждениях от первоначального толчка, данного Разумом, Демокрит считал движение естественным свойством материи. В учении абдерита не осталось места для сверхъестественных сил, для вмешательства богов.

В «Малом мирострое» Демокрит рассмотрел происхождение и историю живой материи и человечества. Жизнь, по его мнению, возникла путем самозарождения, а в результате приспособления к условиям обитания и выживания наиболее сильных и приспособленных к жизни особей появился человек, не являющийся конечной формой процесса творения, но сохраняющий возможности биологического совершенствования. Впервые у Демокрита в отчетливой форме возникает мысль, что в начальные эпохи существования человечества движущей силой истории была нужда. Вопреки легенде о «золотом веке», Демокрит выдвигал мысль о развитии общества по восходящей линии.

Считая человечество частью животного мира, Демокрит связывал развитие цивилизации с подражанием природе в целом и отдельным животным. «От животных, – писал он, – мы научились важнейшим делам: мы ученики паука в ткацком и портняжном ремеслах, ученики ласточки в построении жилищ и ученики певчих птиц в пении». Таким образом, к Демокриту восходит теория об искусстве как подражании природе. В то же время он признавал наличие некоего божественного наития как рода безумия, выводящего мысль за обычные грани познания.

Демокрит был приверженцем демократии, считая бедность в демократическом государстве предпочтительнее богатства в монархическом. При этом он полагал, что для философа родиной является любое из государств, ибо «весь мир – родина для высокого духа».

Учение Демокрита об атомах заложило основу последующего развития греческой философии и науки в целом. Из него исходили такие мыслители древности, как Эпикур и Лукреций.

Борьба греческих полисов за гегемонию. В Пелопоннесской войне победила Спарта, но очень скоро ее великодержавная политика вызвала в Греции всеобщее возмущение. От Спарты отшатнулись даже бывшие ее союзники Коринф и Фивы, переставшие посылать свои ополчения для участия в предпринимаемых спартанцами карательных экспедициях. Не удалось Спарте укрепить свои позиции и в побежденных Афинах: поставленная во главе Афин кучка олигархов, названная за развязанный в городе террор «тридцатью тиранами», была свергнута, в Афинах восстановилась демократия, и спартанский гарнизон вынужден был удалиться.

Свои неудачи на Балканах спартанцы пытались возместить активностью в Малой Азии, где в это время был сатрапом брат персидского царя Артаксеркса Кир Младший. При содействии Спарты он собрал тринадцатитысячный отряд греков-наемников: присоединив его к контингентам малоазиатов, Кир предпринял попытку овладеть персидским престолом. Но победа в развернувшейся неподалеку от Вавилона битве (401 г. до н. э.) потеряла смысл, поскольку сам Кир погиб. И греческий отряд, уменьшившийся к этому времени до 10 000, долго еше кружными путями пробивался к морю, чтобы вернуться на родину. Расценив поведение Спарты как бесцеремонное вмешательство во внутренние дела Персии, Артаксеркс объявил Спарте войну.

Несмотря на первоначальные успехи в этой войне благодаря талантливому спартанскому полководцу Агесилаю, Спарта была обречена на неудачу. Персидский царь стал поддерживать в тылу спартанцев греческие государства, создавшие коалицию, – Фивы, Афины, Аргос и Коринф. Спартанцам пришлось сражаться на два фронта, и вскоре Агесилай со своим войском был отозван из Азии. В Европе он успеха не имел.

От полного разгрома Спарту спасло вмешательство персидского царя, продиктовавшего грекам в 386 г. до н. э. условия своего «царского мира». Объявляя автономию греческих полисов, то есть запрещая объединение в союзы, царь добился возвращения под свое правление многих греческих полисов Малой Азии, пользовавшихся автономией по окончании греко-персидской войны, и присоединения некоторых островов, в том числе богатейшего Кипра.

Спартанцы продолжали насаждать в Греции олигархические порядки, изгоняя демократов. С помощью местных олигархов им удалось утвердиться в Фивах и поставить свой гарнизон в Кадмее. Демократы бежали в Афины, откуда во главе с Пелопидом совершили нападение на Фивы. Перебив олигархов, они изгнали спартанцев (379 г. до н. э.).

Так начался недолгий, но блестящий расцвет Фив, во главе которых стали демократы Пелопид и Эпаминонд. Они возродили Беотийский союз полисов, управляемый общим советом из 11 выборных должностных лиц. В Фивах действовало также общее собрание всех беотийцев. Эпаминонд создал сильную армию, состоявшую из зажиточных беотийских земледельцев, а не из наемников, как в других греческих полисах того времени, приступил к организации флота. Воспользовавшись возвышением Фив, Афины создали второй морской союз. Оба союза установили между собой дружеские отношения.

Спарта направила против Фив войско во главе со своим лучшим полководцем Агесилаем, но, дважды вторгшись в Беотию, Агесилай был вынужден отступить. Тем временем беотийцам удалось установить союз с правителем Фессалии Ясоном, который был заинтересован в поражении Спарты и прислал в Фивы значительный вспомогательный отряд.

Летом 371 г. до н. э. мощная спартанская армия вновь вторглась в Беотию. У городка Левктры она была встречена объединенным фиванско-фессалийским воинством, которым командовал Эпаминонд. Применив неожиданное для спартанцев построение фаланги («косой клин»), Эпаминонд наголову разбил спартанских гоплитов, считавшихся непобедимыми. После этой блестящей победы, ставшей образцом полководческого искусства, обрела независимость Мессения. На склонах горы Итомы, где когда-то совершал чудеса героизма Аристомен, возродился город Мессена. В Беотийский союз вступили полисы Фокиды, Этолии, Эвбеи. На Пелопоннесе объединились в союз города Аркадии. Пелопоннесский союз распался.

В этой ситуации спартанцы умело воспользовались противоречиями между претендующими на гегемонию Фивами и Афинским морским союзом и охлаждением отношений между Беотией и Фессалией. Готовясь к противостоянию Фивам, спартанцы призвали в армию илотов, пообещав им свободу.

Эпаминонд же принял решение, не дожидаясь возрождения военного могущества Спарты, окончательно ее разгромить. Летом 362 г. до н. э. он вступил в Пелопоннес с армией, насчитывавшей не менее 40 000 гоплитов. Со времени дорийского переселения спартанцы много раз осаждали другие города, но еще ни разу не видели врага под своим городом. И вот пришлось его увидеть: Эпаминонд довел войско до р. Эврот, на которой стояла Спарта.

Допустив беотийцев до города, Агесилай вывел свое войско, на треть меньшее, чем у Эпаминонда, к Мантинее. Здесь и произошло одно из самых упорных и кровопролитных в греческой истории сражений. Мощным натиском Эпаминонд опрокинул первые ряды спартанцев и, тесня их, двинулся вперед. В этом бою он был смертельно ранен брошенным в него копьем. Воин, нанесший этот удар, был по окончании сражения удостоен необычайной награды: он и его потомки освобождались от налогов. И это освобождение, как засвидетельствовано историками, действовало более 400 лет. Умирая, Эпаминонд видел свою победу. Последними его словами были: «Я оставляю двух великих дочерей – Левктру и Мантинею».

Разгромленная Спарта больше не могла мечтать о гегемонии. Но и Фивы были настолько ослаблены, что вынуждены были покинуть Пелопоннес и не извлекли из своей победы политических преимуществ. Таким образом, без военных усилий гегемония вновь досталась Афинам, вернувшимся к своей великодержавной политике. Но попытка афинян впрячь союзные полисы в свою упряжку обернулась неудачей. Афинский союз фактически был распущен, хотя формально существовал до 355 г. до н. э.

Роль гегемона ни одному из греческих полисов не оказалась по плечу. А тем временем на политическом горизонте появилась новая сила – Македония.

1. РАБСТВО <…> ПОЛЕЗНО И СПРАВЕДЛИВО

Аристотель. Политика, I, 1251а, 12536, 1255а

<…> в целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу, в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим умственным свойствам способно к предвидению <…> второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, является существом подвластным и рабствующим. Поэтому и господину и рабу полезно одно и то же;

<…> варвар и раб – по природе своей понятия тождественные.

По мнению одних, власть господина над рабом есть своего рода наука, причем и эта власть, и организация семьи, и государство, и царская власть – одно и то же <…> Наоборот, по мнению других, самая власть господина над рабом противоестественна; лишь по закону один – раб, другой – свободный, по природе же никакого различия нет. Поэтому и власть господина над рабом, как основанная на насилии, несправедлива…

Собственность есть часть дома <…> без приобретения предметов первой необходимости нельзя не только хорошо жить, но и вообще жить. Во всех ремеслах с определенно поставленной целью нужны бывают соответствующие орудия <…> и из этих орудий одни являются неодушевленными, другие – одушевленными <…> потому что в искусствах ремесленник играет роль орудия. Так точно и для домохозяина собственность оказывается своего рода орудием для существования. <…> причем раб – некая одушевленная собственность <…> стоит впереди других инструментов. Если бы каждое орудие могло выполнять свойственную ему работу само, по данному ему приказанию или даже его предвосхищая <…> если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы. <…> властвование и подчинение не только необходимы, но и полезны, и прямо от рождения некоторые существа <…> как бы предназначены к подчинению, другие – к властвованию. Существует много разновидностей властвующих и подчиненных, однако чем выше стоят подчиненные, тем совершеннее сама власть над ними, так, например, власть над человеком более совершенна, чем власть над животным <…> Где одна сторона властвует, а другая подчиняется, там только и может идти речь о какой-либо их работе <…>

Ведь раб по природе – тот, кто может принадлежать другому (потому он и принадлежит другому) и кто причастен к рассудку в такой мере, что способен понимать его приказания, но сам рассудком не обладает <…> Природа желает, чтобы и физическая организация свободных людей отличалась от физической организации рабов: у последних тело мощное, необходимое для выполнения необходимых физических трудов; свободные же люди держатся прямо и не способны к выполнению подобного рода работ, зато они пригодны для политической жизни. Впрочем, зачастую случается и наоборот: одни имеют только свойственные свободным тела, а другие – только души <…> Очевидно, во всяком случае, что одни люди по природе свободны, другие – рабы, и этим последним быть рабами и полезно, и справедливо <…>

Противники Рима. Потенциальными противниками Рима, как и противниками Македонии, в осуществлении их цели – установлении гегемонии – были полисы и племена. Полисы Этрурии переживали такой же жестокий экономический и социальный кризис, что и полисы Греции. Полисы Кампании – Кумы, Капуя, Неаполь – помимо этого страдали от набегов горных племен самнитов, и это обстоятельство оказалось для планов Рима столь же выгодным, как для вмешательства Филиппа II в конфликт между фокидянами и греческими полисами. Однако сами самниты были в военном отношении очень сильны. Их покорение потребовало невероятных усилий и сопровождалось такими неудачами, что Рим не раз стоял на краю пропасти.

Самниты в середине IV в. до н. э. занимали центральную часть Южной Италии, смыкаясь на юге с племенем луканов. Апеннины были здесь ниже, чем в Этрурии, и многочисленные долины, орошаемые речками и ручьями, позволяли с успехом разводить скот. Самниты были по языку родственны сабинянам, близким соседям Рима, давшим им Нуму Помпилия и других царей.

Обычаи и верования самнитов и римлян были сходны: и те и другие, например, почитали бога войны и растительности Марса. Когда население в самнитских общинах возрастало и его трудно было прокормить, совет старейшин объявлял священную весну («ver sacrum»), по своему смыслу напоминавшую выведение греками колоний, но в архаической, варварской форме. Весь молодняк скота и новорожденные младенцы посвящались богу войны и весны Марсу. Овечки, телята и козлята убивались, дети же по достижении совершеннолетия изгонялись из общины без права туда возвратиться. Теперь им самим следовало искать себе пропитание. Согласно легендам, дорогу к новым местам обитания подросткам показывали зверь и птица бога Марса – волк и дятел. Самниты называли этих изгоев мамертинцами (от самнитского Мамерс, т. е. Марс). Они занимались грабежом или становились наемниками.

Самнитские племена и некоторые города Самния объединялись в союз. Численность его населения намного превосходила численность римлян с их союзниками. Но слабой стороной самнитов было то, что у них не было такого центра, как Рим, – хорошо укрепленного и обладавшего большими материальными ресурсами.

Поводом к первой Самнитской войне (343–341 гг. до н. э.) послужило обращение к Риму с просьбой о помощи жителей этрусско-самнитского города Капуи, страдавшего от набегов самнитов-горцев. Сенаторы понимали, что оказание помощи повлечет за собой войну, и все же решились на этот шаг, хотя Рим и Самнитский союз были связаны договором о ненападении. Была придумана уловка: капуанцев приняли в число римских граждан и, когда горцы совершили очередной набег на Капую, их обвинили в нарушении договора – нападении на римских граждан. Виновниками войны оказались самниты. Из Рима выступило четыре легиона во главе с обоими консулами. Победа над самнитами была, однако, омрачена: восстали латины, потребовав предоставления им одной должности консула и половины мест в сенате.

Так Первая самнитская война переросла в латинскую войну, в которой союзниками латинов стали самниты Кампании. В 340 г. до н. э. вновь в Кампанию вышли римские легионы во главе с другими консулами – Титом Манлием Торкватом и Публием Децием Мусом. Поскольку римляне и латины говорили на одном языке и, сражаясь прежде против общего неприятеля, близко знали друг друга, было запрещено под страхом смерти общаться с латинами. Этот запрет нарушил сын консула Манлия Торквата, всеми любимый юноша. Во время разведки, забыв о приказе, он вступил в бой с предводителем латинов и убил его. С торжеством юноша явился в лагерь, надеясь на одобрение отца, но был приговорен к смерти и казнен, несмотря на ужас и мольбы всего воинства. Юноша был принесен в жертву римскому божеству, имя которому – Дисциплина.

В рассказ о первом в этой войне сражении римлян с их братьями-латинами вплетена другая легенда. Будто в одну ночь обоим консулам во сне явился величественный муж, объявивший, что вождь одной из воюющих сторон и войско другой стороны должны отдать себя в жертву богам преисподней и в этом случае будет одержана победа. Утром консулы повели легионы к подножию горы Везувий, где находились легионы латинов. В ходе сражения на левом фланге римские гастаты стали отступать. Тогда Деций Мус обратился к сопровождавшему римлян понтифику с просьбой подсказать, как принести себя в жертву. Получив полную инструкцию, он выполнил все в точности: облекся в парадную тогу, накрыл ее краем голову, под тогой коснулся пальцами подбородка, наступил обеими ногами на свое копье и произнес: «О, Янус, Юпитер, Марс-родитель, Квирин, Беллона, Лары, божества пришлые и тутошние, в чьих дланях мы и враги наши, также боги преисподней, вас я заклинаю, прошу, умоляю, даруйте римскому народу квиритов одоление и победу, а врагов римского народа квиритов поразите ужасом, страхом и смертью».

После этого Деций Мус ринулся в гущу врагов, внеся в их ряды сметение. Он искал смерти и нашел ее. Римляне одержали победу. Вскоре после этого с латинами был заключен мир на тяжелых для них условиях: у многих общин были отнята часть земель и на нее посажены римские плебеи.

Таким образом, к 30-м гг. V в. до н. э., когда греческие полисы стали неполноправными союзниками македонских царей, такими же неполноправными союзниками Рима оказались города Лация и греческие и этрусско-самнитские полисы Кампании. Одновременно с созданием могущественной Македонской державы, связанным с успехами Филиппа и его сына Александра, и Рим превратился в крупнейшее государство Италии.

Индийский поход. После завоевания Средней Азии Александр не имел серьезных политических и военных оснований для дальнейшего движения на Восток. Трудно было рассчитывать на то, что ему удастся включить Индию и тем более Китай в состав своей державы. Угроза же потерять войско и жизнь была вполне реальной. Об Индии знали очень мало. О Китае не знали ничего. Оставались своего рода инерция наступления и стремление побывать в стране чудес и дойти до края света.

Долина могучего Инда, куда Александр вторгся весной 327 г. до н. э. со 120-тысячным войском, лишь наполовину состоящим из греков и македонян, не была единой в политическом и этническом отношении: тут находились враждующие друг с другом царства и независимые племена. Это создавало для завоевателей возможность маневрирования. При переходе через Инд Александра встретили посланцы Таксилы одного из крупнейших центров Северо-Западной Индии. Они принесли дары и весть о готовности царя пропустить чужеземцев через свою территорию. Оставив за царем власть, Александр двинулся к притоку Инда Гидасп, за которым находились владения царя Пора, отказавшегося подчиниться. В мае 326 г. до н. э. состоялась битва между армией Александра и воинством Пора, в ходе которой Александру ценою немалых потерь удалось одержать победу и даже взять героически сражавшегося царя в плен. В честь этой победы Александр основал на Гидаспе город Никею. Другой город там же получил имя коня Буцефала, павшего от старости.

В войне с независимыми племенами Александр имел успех, но непривычный климат и невероятное утомление воинов вызвали бунт, заставивший отказаться от похода в долину Ганга. Вернувшись к Инду, Александр спустился по реке к Индийскому океану. Здесь войско было разделено на две части: одну Александр повел в Вавилон сушей, другая двинулась морем.

Ксенофонт. В биографиях выдающихся историков Греции есть одна общая черта, и, видимо, неслучайная: все они, за малым исключением, создавали свои труды за пределами родных полисов. В условиях бурной политической жизни, требовавшей отдачи всего себя, для углубления занятий историей не оставалось времени. Изгнание не только предоставляло досуг, но и создавало важный стимул для исторического творчества – оправдание перед соотечественниками и обличение тех, кто вынудил автора покинуть родину.

Ксенофонт, так же как и Фукидид, был афинянином, и так же, как он, аристократом и изгнанником. Принадлежали они к одному поколению, историком которого был Фукидид. Вместе с Платоном Ксенофонт обучался у Сократа, но Сократ не был для него «лебедем», ибо Ксенофонт философией не увлекался, а жаждал воинской славы и приключений. В годы позорного поражения Афин он добровольно покинул родину и добровольно примкнул к наемникам, которых набирал друг и покровитель спартанцев царевич Кир Младший, затеявший войну против своего брата царя Артаксеркса II. В более чем десятитысячной армии наемников преобладали спартанцы, и командовали там тоже они. Афиняне гляделись среди них белыми воронами и не могли рассчитывать на выдвижение в командиры. После гибели Кира наемникам пришлось искать выход из казалось бы безвыходного положения, и они обратили внимание на речистого и образованного афинянина, до того остававшегося в тени, для спасения требовалось не только мужество, но и знание географии, в которой спартанцы не были сильны. По возвращении на родину Ксенофонт под вымышленным именем сиракузянина описал поход и возвращение греков из глубин Азии на родину, не забыв подчеркнуть заслуги «некоего Ксенофонта, находившегося в греческом войске».

После восстановления в Афинах демократии путь Ксенофонту в отечество был заказан, ибо он служил в спартанской армии. Ему ничего не оставалось, как принять в подарок от спартанского царя Агесилая землю на Пелопоннесе и сделаться сельским хозяином. Своего благодетеля Ксенофонт отдарил не вином и оливками, выращенными на искусно обработанной с помощью купленных рабов земле, а сочинением «Агесилай», написанным в той сладостно-панегирической манере, которая обеспечила ученику Сократа прозвище «аттической пчелы».

Главный исторический труд Ксенофонта – его «Греческая история» – начинался словами: «После того, как…», продолжая тем самым оборвавшуюся «Историю» Фукидида. Наряду с Ксенофонтом на лавры продолжателя великого историка претендовали еще два современника – Феопомп и Кратипп. Кому достались эти лавры, трудно сказать, поскольку сохранилось только сочинение Ксенофонта. Но не умри Фукидид от болезни, он скончался бы от негодования, читая труд Ксенофонта, ибо автор словно специально задался целью отказаться от всего того, что было достигнуто Фукидидом в изложении истории Пелопоннесской войны и что отличает его труд от работ предшественников: от анализа причин исторических событий и мотивации поведения исторических лиц, от изложения различных версий, от критики источников, от исследований хронологии и, более того, от элементарной объективности. «Греческая история» написана так, словно писал ее не афинянин, а спартанец, радующийся сокрушению Длинных стен, стремящийся обелить черные дела тех, кто добился победы на персидское золото. Ксенофонт раздувает малозначащие события и не замечает или едва упоминает главные, например победы беотийских полководцев, разумеется, потому, что их противником была Спарта. Грубые просчеты спартанских стратегов он изображает как искусные маневры и, конечно, использует любую возможность для возвеличения своих покровителей Лисандра и Агесилая.

И все же о своей родине изгнанник не забывал и вложил чувства к ней в воспоминания об учителе – «Апологию Сократа», «Воспоминания», «Пир». На Сократа он смотрит не только из дали времени, но и сквозь призму собственной тенденциозной идеологии, видя в нем, – отдавшем предпочтение чаше с цикутой, а не изгнанию, – своего наставника и союзника.

В землях Италии. В те годы, когда огромная держава Александра перекраивалась его полководцами и их наследниками, на Западе, куда не успел добраться македонский завоеватель, продолжалось объединение Италии.

Сорок шесть лет с небольшими перерывами длилась война римлян с самнитами. В ходе ее то самниты, то римляне устраивали засаду неприятелю или сами оказывались в ней. Римлянам приходилось одновременно воевать с этрусками, галлами, эквами, умбрами, посылая войска то в непроходимые Циминские леса, то в болотистые низины, то к кручам Апеннин. Не раз из поля зрения исчезали целые легионы, и лишь некоторое время спустя в Риме узнавали, что они полностью уничтожены и не осталось ни одного воина, который мог бы принести весть о катастрофе. Все эти годы полисы и племена Италии воевали против римлян порознь, но наконец им удалось объединить силы, силы всех тех, кто не хотел сунуть голову в римское ярмо. Поднялись все двенадцать городов Этрурии, самниты, галлы, этруски и умбры и стали лагерем у Сентина, близ города Клузия, откуда был родом первый великий противник Рима и его победитель Порсенна.

Узнав об этом, консулы повели к Клузию четыре легиона. Два других были оставлены в Самнии, чтобы не допустить подхода главных сил самнитов. И вот на низине друг против друга выстроились для решающей битвы римляне и их противники.

В это время римляне вели погодные записи (анналы), куда заносили краткие сообщения о происходящих событиях. Позднейшие историки расцвечивали римские победы для вящей славы римского оружия и умалчивали о поражениях. Так, один из историков сообщал, что против римлян было выставлено 600 000 пехотинцев, 46 000 всадников и 2000 колесниц. И конечно же, не обходилось без рассказов о знамениях. Будто бы перед началом битвы при Сентине на пространство между двумя армиями выбежала лань, преследуемая волком. Нетерпеливые галлы будто бы забросали лань копьями, а римские манипулы расступились, пропустив своего четвероногого собрата и священного зверя Марса, чем и обеспечили себе победу.

Литература. Наивысший расцвет эллинистической литературы относится к первой половине III в. до н. э., когда одновременно в Александрии, Сиракузах, на островах Эгейского моря жили и творили выдающиеся поэты Каллимах, Феокрит, Арат, Ликофрон.

Каллимаха считают новатором в греческой поэзии. Выступая против громоздких, тяжеловесных стихов и поэм, он добивался точности поэтических образов и лаконичности описаний. Место действия его гимнов не материковая и островная Эллада, а освоенный после походов Александра и римских завоеваний круг земель. И даже в тех случаях, когда связанное с богами событие происходит на родине Аполлона и Артемиды острове Делосе, на него откликаются Кирн (Корсика), Тринакрия (Сицилия) и вообще вся Италия:

И разумеется, в сферу действия греческой мифологии входит Египет. В описаниях Каллимаха делосская речка Иноп имеет исток в Эфиопских горах, где-то по соседству с Нилом, а затем по дну моря течет к родине Аполлона и Артемиды.

В поэме из четырех книг «Причины» Каллимах использовал более четырех десятков мифов и преданий, чаще всего для объяснения происхождения ставших малопонятными обычаев, обрядов и культов, т. е. решал таким образом научную задачу. Однако стиль его изложения был свободным: увлекательные рассказы он перемежал учеными отступлениями.

Искреннее восхищение достижениями науки побудило друга Каллимаха Арата облечь в поэтическую форму открытия александрийского астронома Эвдокса. В поэме «Явления» Арат описал звездное небо и звездные явления в изящных стихах, дополнив научный текст изложением мифов о звездах и перечнем народных примет о погоде. В древности поэма много раз переводилась на латинский язык, а в средние века использовалась как учебное пособие.

Классиком широко распространенного в эпоху эллинизма жанра, известного под именем «идиллия», был сиракузянин Феокрит, одно время живший в Александрии. Буквально «идиллия» означает «картинка», но в это слово вложен еще один смысл – безмятежность. «Картинки» Феокрита рисуют непритязательную, далекую от городского шума и дворцовых интриг жизнь пастухов (буколов) и их подруг. Идиллии Феокрита приближены к подлинным народным песням типа частушек, которые он бесспорно слышал и которыми восторгался. Вот, например, словесная дуэль двух пастухов, обменивающихся двустишиями в присутствии судьи-дровосека. Один украл у другого свирель. Другой ответил похищением шкурки козленка. Они злы друг на друга. Слова грубы, речь насыщена ядом. Но вот в двустишии одного из спорщиков мелькнул мифологический намек, и мы понимаем, что перед нами очень искусный «буколический маскарад», рассчитанный на горожанина, уставшего от шума и суеты Александрии и Сиракуз и обладающего единственно реальной возможностью приблизиться к недоступной ему природе – погрузиться в чтение буколик.

Ликофрон создал одно из наиболее загадочных произведений эллинистической поэзии – небольшую поэму «Александра», посвященную троянской пророчице Кассандре, сестре Париса Александре. Троянка, как положено пророчице, говорит загадками, громоздит образ на образ, пользуется редкими, вышедшими из употребления словами. Но в монологе Кассандры, относящемся ко времени Троянской войны, содержатся сведения о событиях, происшедших после трагической гибели пророчицы: дорийское переселение, нашествие Ксеркса, поход Александра Македонского, странствия Энея на Запад, где его потомки воздвигнут Рим:

Из этих трех строк, написанных в то время, когда римляне, сражаясь с Пирром, еще не вышли за пределы Италии, вырос римский эпос об Энее.

В эллинистическую эпоху с ее культом индивидуализма и заботы об изяществе достигает расцвета жанр эпиграммы – короткого лирического стихотворения, по сжатости напоминающего надпись на камне или достойного занять место на камне. Эпиграммы писали Каллимах, Асклепиад Самосский, Леонид Тарентский. Каллимах так выразил в эпиграмме свое понимание задач поэзии и собственное в ней место:

Асклепиад был мастером застольных и любовных эпиграмм. Леонид Тарентский, бедняк и странник, вывел в своих эпиграммах снующий в разные стороны люд» – ремесленников, рыбаков, моряков, крестьян.

Нелегко было в век идиллий, эпиллий, эпиграмм обращаться к жанру, осужденному законодателем литературных вкусов Каллимахом, – к эпосу. И все же ученик Каллимаха Аполлоний Родосский решился на это. Его эпическая поэма «Аргонавтика» посвящена плаванию Ясона и его спутников в Колхиду и их возвращению с желанной добычей – золотым руном. Следуя во многом за поэмой странствий «Одиссеей», Аполлоний, однако, изложил миф, используя все, что было известно науке его времени о местах странствий героев, о географии и этнографии Южного побережья Понта Эвксинского и Закавказья. Как и в гомеровских поэмах, действие в «Аргонавтике» развивается параллельно на земле и на Олимпе. Но сами аргонавты не ощущают присутствия богов. Да и описание небожителей мало чем напоминает сцены на Олимпе, начертанные великим Гомером.

В отличие от науки, поэзия могла вполне обойтись без государственной поддержки. Но она ее получала, и это не могло не сказаться на творчестве александрийских поэтов. Благодеяния приходилось оплачивать не научными открытиями, а похвалами в адрес Птолемеев, прямой лестью. Живя рядом с учеными и питаясь с ними за одним столом, поэты заражались от них основательностью и перегружали свои произведения неумеренной информацией. Это видно уже по поэме Аполлония Родосского.

Его подражатели, равно как и подражатели Каллимаха и Феокрита, не создали ничего достойного внимания. II в. до н. э. – время кризиса и упадка эллинистической литературы.

Театр. Вслед за утратой Афинами ведущей внешнеполитической роли в греческом мире и потерей гражданами интереса к политической жизни вообще сошла со сцены и некогда волновавшая их комедия, созданная Аристофаном, с ее политической злободневностью и обличительным запалом. Но заложенная божеством – покровителем зрелищ в людей полисного склада страсть к публичному осмыслению собственного бытия и осмеянию собственных слабостей и пороков не могла выветриться. Эту страсть людей Новой эпохи удовлетворил афинянин Менандр (342–292 гг. до н. э.), имя которого вписано золотыми буквами в историю мировой культуры.

Первая комедия Meнандра, поставленная в Афинах через год после смерти в Вавилоне Александра, стала одним из примечательных явлений эпохи эллинизма. В масках новой, или новоаттической, комедии афинские зрители не узрели своих знаменитых современников, имена которых не сходили с их уст, – ни Деметрия Фалерского, ни его покровителя Кассандра, ни недавно ушедшего из жизни Аристотеля, ни его ученика Фефраста, ни новых философов Эпикура и Зенона. Им предстала в масках неприметная афинская семья, маленькие, ничем не прославившиеся и вовсе не добивавшиеся общественного внимания люди, узнаваемые не как личности, а как типажи: старик-отец, хозяин дома, собственник, знающий цену деньгам и не потерявший интереса к наслаждениям и другим благам жизни; его сынок, наделенный юношескими страстями, но лишенный материальных средств, необходимых для их удовлетворения; алчная красавица-гетера, готовая разделить ложе с каждым, у кого есть деньги; невеста-бесприданница, чистая и непорочная, беспомощностью которой готовы воспользоваться и алчный сводник, и богач; льстивый прихлебатель, жадный до чужого обеда; ловкий раб, помогающий своему юному хозяину найти выход из любого положения, – персонаж, который в новоевропейской комедии получил имя Фигаро.

Перестал играть былую роль в сценическом действии хор, исполнявший ранее партию народа-судии. Хор лишь иногда появляется на орхестре в виде толпы подгулявших юнцов, чтобы своими заплетающимися в пляске ногами разделить представление на пять привычных актов. Действие новой комедии развивается не в подземном мире и не в фантастическом птичьем царстве, а на афинской агоре и на площадке перед домом, что не мешает ему быть увлекательным, ибо любовь изобретательна на проделки, сирота-бесприданница может оказаться дочерью богатого афинянина и на сцене могут появиться близнецы и внести такую путаницу, что афинские зрители станут следить за интригой с не менее захватывающим интересом, чем их деды наблюдали за Сократом, по воле Аристофана покачивающимся в гамаке между небом и землей в своей мыслильне.

Комедии Менандра, вошедшие в репертуар каменного театра на склоне афинского акрополя не без некоторого первоначального сопротивления зрителей, совершили затем триумфальное шествие по всему греческому, а затем и негреческому миру. Благодаря этому они до нас дошли, хотя и необычным путем – в хрупких папирусных свитках, извлеченных из сыпучих песков Египта. Из доброй сотни написанных и поставленных Менандром пьес к настоящему времени нам известны более или менее сохранившиеся пять: «Брюзга», «Самиянка», «Третейский суд», «Остриженная», «Щит».

Афиняне чувствовали себя на представлениях Менандра как у себя дома, ибо язык его комедий изобиловал поговорками, ходившими в народной среде и выражавшими народную мудрость. Использованные Менандром, они долетели и к нам и стали крылатыми выражениями: «Время исцеляет любые раны», «Лучше капелька удачи, чем бочка умения», «Друзей и недругов надлежит судить одной мерой», «Когда бойцами не боец командует, не в бой, а на убой уходит воинство».

Изображая обыденную жизнь, Менандр выявлял ее уродливые явления, будил сочувствие к слабым, обличал хищников и домашних тиранов. Его произведения были настолько жизненны, что один древний критик и почитатель афинского поэта сказал: «Менандр и жизнь. Кто из вас кому подражает?»

Широкое распространение в эллинистическую эпоху получил мим – вид народного театра, первоначально возникший на острове Сицилия. Это импровизация, исполнявшаяся на агоре или в частном доме во время пира актером или актрисой без маски, с помощью жестов, телодвижений и различными голосами. В папирусах дошли мимы Герода, дающие представление об этом театральном жанре. Герои мима «Учитель» – наставник, вдова и ее сын, который вместо учения играет в орлянку, разоряя бедную женщину. После очень колоритного монолога вдовы, раскрывающего ее духовный облик и характер, а также тревогу за нерадивого сына, учитель по просьбе матери не без удовольствия сечет школьника, после чего мать грозится держать мальчика в цепях. В другом миме Герода, «Ревнивица», главная героиня – богатая женщина, а жертва – ее раб-любовник, уличенный или подозреваемый в неверности. И опять все оканчивается поркой. Постепенно мим приобрел такую популярность, что оттеснил комедию.

Выбор сделан. О падении Сагунта римляне узнали почти одновременно с возвращением посольства. После бурных дебатов, принять ли брошенный Ганнибалом вызов, сенаторы вынесли решение об объявлении войны и утвердили его на народном собрании. Сразу же были совершены молебствия и жертвоприношения Марсу. Оставалось только известить о начале войны противников.

Чрезвычайное посольство прибыло в Карфаген в начале лета 218 г. до н. э. Глава его, едва переступив порог Большого Совета, резко потребовал – выдать Ганнибала или взять на себя ответственность за нарушение договора. Даже сторонников уступок взорвала безапелляционность римских требований. Один за другим выступали карфагенские советники, приводя все новые и новые доводы в подкрепление необоснованности такого ультиматума. В ответ на оправдания карфагенян престарелый глава посольства, собрав края тоги, словно скрывал в ней последнее решение Рима, воскликнул:

– В складках тоги несу я войну или мир. Выбирайте!

– Войну! – раздались возмущенные возгласы.

– Итак, получайте желаемую вами войну, – холодно и важно проговорил римский посол, распуская складки своего одеяния.

Непокоренная Испания. Необыкновенное упорство в защите своей свободы от посягательств чужеземцев проявили племена Испании. Они не прекращали сопротивления и после того, как посланные против них римские полководцы заявили о своей «окончательной победе» и торжественно отметили ее в триумфальных процессиях. Среди «победителей» иберов, кельтиберов и лузитанов после Ганнибаловой войны были Катон Старший, Семпроний Гракх (отец прославившихся впоследствии народных трибунов), Метелл, тот самый, который разбил Лжефилиппа и Критолая (ему даже было присвоено прозвище «Кельтиберийский»), – а восстания не утихали. Кельтиберов поднял Олиндик, по словам римского историка Флора, «муж величайшей храбрости и отваги». Когда римляне отняли у кельтиберов оружие, он явился к соплеменникам с серебряным копьем, будто бы брошенным ему с неба богами, и призвал их к осаде консульского лагеря. Лузитан поднял на борьбу в годы осады римлянами Карфагена и войны с Лжефилиппом (147 г. до н. э.) Вириат. Пастух и охотник, он создал подвижное войско, наносившее удары римским полководцам и не раз захватывавшее их лагеря. Роль серебряного копья у него играла белая лань, появлявшаяся перед битвой и внушавшая суеверным повстанцам уверенность в помощи свыше. Пять лет одерживал Вириат победы, пока не был разбит консулом Фабием Максимом (142 г. до н. э.). В следующем году он пал жертвой наемных убийц.

После гибели Вириата восстало доведенное до отчаяния население небольшого кельтиберийского города Нуманции. Непосредственным поводом для войны было то, что римляне приказали отрубить руки воинам из соседнего с Нуманцией города. Напав на войско консула в 141 г. до н. э., они вынудили его искать спасения в бегстве. Сенат отправил легионы во главе с консулом Гостилием Манцином, начинавшим в свое время осаду Карфагена. Окружив римлян, нумантинцы вынудили их сдать оружие и подписать договор, предусматривавший сохранение за Нуманцией самостоятельности. Заключение этого соглашения было воспринято в сенате как не меньший позор, чем давняя капитуляция в Кавдинском ущелье. Отказавшись выполнять условия договора, сенат решил выдать полководца, ответственного за его заключение, хотя и спасшего тысячи римлян. Манцин был передан нумантинцам обнаженным. В Испанию отправили Публия Сципиона Эмилиана, железной рукой укрепившего дисциплину в легионах. Нуманция была окружена рвом и высокой насыпью, сделавшими невозможным ее сношения с внешним миром. Победу над непокорным городом одержал голод. Но ни один нумантинец не был взят в плен, чтобы украсить триумфальную процессию Сципиона: воины Нуманции убили своих стариков, жен и детей и перерезали друг друга.

Тит Макций Плавт. Превзошел всех своих предшественников в драматическом жанре Плавт (250–184 гг. до н. э.). Прибыв в Рим юношей, он приобщился к сцене (то ли в качестве рабочего, то ли актера, скорее всего, второе, потому что не встречающееся больше ни у кого имя Макций не что иное, как Макк Ателланы). Плавт полностью отказался от написания трагедий и занялся комедиями. А чтобы избавить их от всего, что могло показаться неинтересным римскому зрителю, он стал практиковать соединение двух или даже трех греческих комедий в одну, перенося из одной в другую и сюжетные линии, и отдельные сцены, и просто удачные реплики героев, если они усиливали комизм.

Непрекращающийся по ходу представления смех вызывали и ситуации, в которых оказывались герои, и преувеличенно высокопарные речи по ничтожному поводу, особенно когда они звучали из уст персонажа, явно к таким речам непривычного, и сама внешность действующих лиц в масках, и, конечно же, целые каскады острот, порой грубых, из лексикона римской улицы.

Действие комедий Плавта разворачивалось в городах с греческими названиями, персонажи носили греческие имена и греческую одежду, и можно было взахлеб смеяться над пороками и смешными положениями, не оскорбляя этим достоинства римского народа. Но пороки эти были присущи самим римлянам, и это способствовало живости восприятия действа, разворачивавшегося на временно сколоченных подмостках.

Обычными персонажами Плавта были алчные сводники и безжалостные ростовщики, так ненавистные римскому плебсу, честные бедняки, в которых большинство зрителей готово было узнать себя, ворчливые и скупые отцы, редко понимающие своих легкомысленных сыновей, порой влюбленных в бесприданницу или даже гетеру (оказывающуюся чаще всего похищенной или подброшенной в детстве дочерью достойных родителей), прихлебатели-параситы, готовые заглотать целиком даровой обед, ловкий изворотливый раб, помогающий своему слабохарактерному господину соединиться с возлюбленной. Чтобы эти рабы, своевольные и даже дерзкие в глазах римской публики, не шокировали зрителя, Плавт заставляет их много чаще, чем того требует сюжет, задумываться над угрозой наказания.

Гетеры новоаттической комедии превращались Плавтом в весьма вульгарных обитательниц типично римских лупанаров (публичных домов). Парасит, соответствующий в римском восприятии фигуре клиента, был начисто лишен того, за что прикармливали парасита на греческом пиру, – утонченного, блестящего остроумия, превращавшегося в острую приправу к трапезе.

Понятными и «своими» делало комедии Плавта и то, что обитатели греческих городов действовали на улицах и в кварталах с римскими названиями, проходили мимо знакомых римских построек, посещали форум, торопились в курию, чтобы не опоздать к распределению провинций (которых у греков, как известно, не было). Их должностные лица назывались «консулы», «цензоры», «трибуны». Они ели чисто римскую пищу, могли порой вспомнить о «побежденных пунийцах» и пересыпали свою речь римскими идиомами и поговорками («волк в овчарне», «горе побежденным», «собирать дождь в решете», «человек человеку волк», «пустить козла в огород», «поздно копать колодец, когда глотка пересохла», «обух мудрее рукояти», «слезы лить – что воду решетом носить»).

И сами сюжеты перелагавшихся Плавтом пьес вполне устраивали римлян. В них были похищения возлюбленных с их последующим поиском и желанной встречей, недоразумения и веселая путаница, связанная со сходством близнецов, любовная интрига («Там, где приправой любовь, пьеса любая по вкусу»).

Не имеющая себе равных популярность Плавта стала причиной того, что под его именем появилось множество ему не принадлежавших комедий. Через век после кончины поэта римскому ученому Теренцию Варрону пришлось немало потрудиться, чтобы из 130 приписывавшихся Плавту пьес выделить 21, авторство которых исследователь признал бесспорным.

После того как в 1429 г. была открыта рукопись с комедиями Плавта, римский драматург, покоривший весь мир, завоевывает и Европу. Подобно тому как сам Плавт перерабатывал комедии Менандра, его произведения перерабатываются гениями Нового времени. Пьеса Плавта «Менехмы» легла в основу остроумной и веселой «Комедии ошибок» Шекспира. Прославленная комедия Мольера «Скупой» – переделка комедии Плавта «Горшок», полностью сохранившая две особенно смешные сцены: обращение героя к публике с мольбой отыскать украденные драгоценности и взаимное непонимание при встрече с обольстителем дочери.

Политическая борьба в середине 90-х гг. I в. до н. э. В середине 90-х гг. до н. э. после недолгого затишья нарушается политическое равновесие между двумя господствующими сословиями Рима – сенаторами и всадниками, то, что в Риме называли «согласием сословий». Сенаторы и всадники были солидарны по многим вопросам внутренней политики (например, они в равной мере противостояли аграрным и демократическим реформам). Однако их интересы сталкивались в провинциях, где они выступали как конкуренты в ограблении местного населения. Этим обстоятельством нередко пользовались демократически настроенные политические деятели, вбивавшие клин между всадниками и сенаторами.

В конце 90-х гг. до н. э. всадники использовали против сенаторов могучее оружие, которое им в свое время передал Гай Гракх, – суд, и многие виднейшие деятели сенатской партии были осуждены всадническими судами на изгнание. Даже победитель сицилийских рабов избежал этой участи лишь разорвав на себе тунику и показав шрам от раны, нанесенной мечом Афиниона.

Стремясь выбить из рук противников опасное оружие, сенаторы вступили в переговоры с Ливием Друзом Младшим, стоявшим во главе демократических сил, и предложили ему компромисс: удовлетворение его требований в обмен на передачу судебной власти сенаторам. Ливий Друз внес как единый законопроект хлебный закон, закон о выведении колоний на еще не разделенные земли и закон судебный, оформив их как отдельные пункты, и добился его принятия. «После меня, – говорил Ливий Друз, – останутся неподеленными только неба свод и топь болот». Друз также завязал сношения с предводителями союзников, обещая им гражданские права. Реакцией политических противников Ливия Друза на его программу была отмена всех проведенных им законов и убийство.

Помпей и пираты. Так, уничтожив почти всех соперников на суше, Рим обрел опаснейшего противника на морях. В Италии, уже зависевшей от поступления заморского хлеба, наступил голод: торговцы опасались выходить в море. В страхе перед пиратами римские сенаторы вынуждены были проводить жаркое лето в Риме, ибо пока еще разбойники в городе на семи холмах не появлялись.

Сенат объявил в 67 г. до н. э. в первый и в последний в истории раз войну пиратам, назначив главнокомандующим лучшего римского полководца Гнея Помпея. Вся акватория круга земель с побережьем островов и полуостровов была разделена на 30 частей – округов. Во главе каждого округа стоял начальник эскадры, подчиненный Помпею. Операцию начали одновременно и завершили через сорок дней. На Внутреннее море была наброшена сеть, и пираты в нее попались: были уничтожены 1300 пиратских судов, захвачены 400 кораблей (в том числе 90 настоящих военных), в сражениях погибло 10 000 пиратов, 20 000 попало в плен. На веслах пиратских кораблей было немало тех, кого пленили разбойники, и они получили свободу. Да и самих пиратов Помпей, против обыкновения, не стал распинать на крестах, а вернул в Киликию к овцам и баранам, позаботившись лишь о том, чтобы были разрушены неприступные горные крепости.

Борьба за легионы Помпея. Однако Цезарь не обольщался этим успехом. Он прекрасно понимал, что столкнуться с Помпеем придется на поле боя, и поставил главной целью выбить из рук соперника его основное оружие – испанские легионы. Поэтому, не теряя времени, он направился по побережью Италии в Галлию, где стояли его легионы, а затем – уже с ними – в Испанию.

Неожиданным препятствием оказалась давняя союзница Рима, Массилия, отказавшаяся подчиниться Цезарю и, некстати для него и к несчастью для себя, взявшая посредничество между Цезарем и Помпеем. Поручив Дециму Бруту, одному из своих будущих убийц, осаду города и наказание миротворцев, Цезарь двинулся в Испанию.

Легионы Помпея в Испании возглавляли легаты Помпея – консуляр Луций Афраний и знаменитый римский ученый Марк Теренций Варрон. Война была очень упорной. Цезарь не раз попадал в засады, и жизнь его оказывалась в опасности. Воины его голодали. Но все же в битве при Илерде (49 г. до н. э.) он одержал победу и принудил пять легионов Помпея к сдаче. И снова Цезарь проявил мягкость, отпустив к Помпею тех, кто этого хотел. Большая же часть войска Помпея осталась с Цезарем.

Саллюстий. В условиях невиданных политических противоречий впервые вышла из стадии подражания и достигла научной зрелости и римская историография, ибо историки стремились понять причины обрушившихся на Рим бедствий. Историческая мысль эпохи гражданских войн обращена к современности. Если историки и обращаются к прошлому, то к тем эпохам, которые были наиболее чреваты общественными конфликтами и помогали лучше понять безумие сегодняшнего дня.

Из целого моря трудов о гражданских войнах сравнительно полно дошли до нас лишь труды Гая Саллюстия Криспа (86–35 гг. до н. э.), сподвижника Цезаря, сброшенного после мартовских ид с политической орбиты в том возрасте, который считался для политика вершиной развития физических и творческих возможностей. Оказавшись не у дел, Саллюстий посвящает вынужденный досуг истории, рассматривая свое новое занятие как продолжение прерванной политической карьеры: «прекрасно служить государству делом, но и говорить искусно – дело немаловажное».

Начинает Саллюстий с создания двух исторических монографий – «Заговор Катилины» и «Югуртинская война». Последнее, наиболее зрелое его произведение «История», охватывающее период с 78 по 67 г. до н. э., сохранилось лишь в незначительных фрагментах.

В первом из трудов причины гражданских войн Саллюстий усматривает в испорченности нобилитета, возлагая, таким образом, всю ответственность на политических противников популяров, к которым принадлежал он сам. В «Югуртинской войне», писавшейся позднее, когда притупилось чувство обиды, историк сумел подняться над собственными политическими амбициями и утверждал, что к гибели государство привели раздоры между обеими группировками. В «Истории» он идет еще дальше, заявляя, что ни с кого не может быть снят груз вины, ибо неизменно свойство человеческой природы: «Первые разногласия – пишет он, – явились следствием порочности человеческой души, которая беспокойна, необузданна и всегда находится в борьбе то за свободу, то за славу, то за власть». Честолюбие и алчность – вот, согласно Саллюстию, главные пороки, погубившие республику.

Как бы мы ни относились к наивной картине рисуемого Саллюстием прошлого, когда люди «к славе были жадны, к деньгам равнодушны, чести желали большой, богатства – честного <…> брань, раздоры, ненависть берегли для врагов, друг с другом состязались только в доблести», к объяснению бед настоящего честолюбием и алчностью, сама попытка выявить причины общественных неурядиц и столкновений поднимает римскую историографию этой эпохи над трудами римских историков III–II вв. до н. э.

Мраморный Рим. Перестройка Рима, столицы великой империи, входила еще в планы Цезаря, одолевшего защитников республики в кровопролитных гражданских войнах. Это он задумал построить новый форум (старый, восходящий к этрусским царям, стал тесен и к тому же с ним были связаны воспоминания, нежелательные для новоявленного монарха). Место форума Цезаря было намечено, находящиеся там дома куплены и снесены. Но замысел постройки, как и другие планы Цезаря, не был осуществлен при его жизни. Исполнил этот план Август.

Форум Цезаря представлял собой вытянутый прямоугольник длиной 115 м и шириной 30 м. Окружавшая форум стена имела высоту 12 м и ширину почти 4 м. В центре форума Цезаря находился храм мифической основательницы рода Юлиев Венеры со статуей Цезаря, голову которого украшала звезда (по официальной легенде, после смерти Цезарь превратился в звезду), и картинами знаменитых художников.

Продолжением форума Цезаря стал форум Августа, законченный во 2 г. до н. э. Наиболее видной его частью была стена, поднимавшаяся на 36 м над мостовой. Стена имела двоякое назначение: она не только предохраняла форум от частых в Риме пожаров, но и скрывала от глаз посетителей неприглядные кварталы Субуры. В целях пропаганды император показывал свою столицу с самой выгодной стороны, прикрывая нищету, грязь и порок. Да и сама стена была плодом той же пропаганды: она представлялась зрителям огромной сверкающей плоскостью мрамора, но тонкие мраморные плиты лишь прикрывали дешевую кладку из местного камня – травертина и пеперина.

На западной и восточной сторонах форума находились два мраморных портика, а на северной, между ними, – величественный храм Марса Мстителя, воздвигнутый в благодарность богу Марсу за одержанную победу над убийцами Цезаря в битве при Филиппах. О грандиозности этого храма, которым когда-то восторгался поэт Овидий, поныне свидетельствуют три сохранившиеся коринфские колонны высотой почти в 18 м.

Апофеозом мира в том его понимании, которое было свойственно Августу, явился монументальный алтарь мира, воздвигнутый в 9 г. до н. э. на Марсовом поле. Это поставленный на возвышение куб, на четырех гранях которого изображена церемония жертвоприношения Миру. Участники этого священного акта – Август и члены его семьи, а свидетелями его предстают восседающая на трофеях богиня Рома, установительница мира силой оружия, божественный предок Августа Эней с пенатами, Ромул и Рем вместе с волчицей и пастухом-воспитателем.

Алтарь мира – типичное произведение римского искусства. Церемониальная процессия воспроизведена с такой точностью, что может служить источником для изучения религиозного культа. Передано римское религиозное настроение, чуждое экзальтации: не только взрослые, но и дети, держащиеся за тоги родителей, холодны и сосредоточенны. Торжественно лицо и легкомысленной Юлии, которую Август вынужден был отправить в изгнание за нарушение закона о супружеской верности. Создается впечатление, что все помыслы Августа и его близких, в том числе полководца и сподвижника принцепса Марка Випсания Агриппы, отданы миру и исполнению предписанного богами долга.

Таковы некоторые памятники императорского Рима, который Август, «приняв кирпичным, оставил мраморным». О том, какое значение придавал Август облику своей столицы, свидетельствует «Перечень деяний Августа», где детальнейшим образом перечислено все восстановленное и построенное. Для каждой из империй внешность, фасад – главное.

Внешняя политика ближайших преемников Августа. Провозглашенная Августом концепция «римского мира в области внешней политики требовала прекращения дальнейшего расширения границ империи и не ведения крупных войн, а освоения завоеванного и укрепления границ с помощью дипломатии. Тиберий старался выполнить этот завет Августа, и предпринятые им после восстания германских и паннонских легионов походы против германцев имели целью лишь укрепить пошатнувшуюся в войсках дисциплину, продемонстрировать варварам силу и боеспособность войска. Результатом отказа от военных авантюр стало то, что в императорской казне ко времени кончины Тиберия оказалось 2 миллиарда 700 миллионов сестерциев. Бутафорский поход Калигулы против германцев был рассчитан лишь на подъем его авторитета в Риме и германцев не затронул. Отошел от внешней политической концепции Августа, как ни странно, самый «мирный из его преемников Клавдий, при котором приобретением империи становится огромный остров в Атлантическом океане Британия.

Историка Тацита, писавшего свой труд после того, как Британия стала римской провинцией, удивляло не завоевание острова, а то, что оно осуществилось так поздно. Ведь со времени высадки в Британию Цезаря прошло почти столетие, и она давно уже была освоена римскими торговцами, наглость которых не раз вызывала возмущение местных жителей. Так что поводов для вторжения римлян (защита римских граждан) было сколько угодно, но воспользовался ими лишь Клавдий под давлением римских военных, истосковавшихся по добыче, и деловых людей, интересы которых в императорском дворе представлял влиятельный вольноотпущенник Нарцисс.

В 43 г. четыре легиона под командованием трех полководцев (среди них будущий император Флавий Веспасиан) были высажены на южном берегу острова и, преодолевая сопротивление бритов, начали продвижение к главному их городу – Комулодуну. После его захвата и занятия Лондиния (ныне Лондон) находившемуся в войсках Клавдию был дарован почетный титул Британник, от которого он отказался в пользу сына. Британия была объявлена римской провинцией и передана в управление сенату.

Продвижение римлян в земли непокоренных племен острова и их бесчинства впоследствии вызвали восстание бритов (61 г.). Возглавила его царица Боудика, мстившая за насилие, учиненное над нею и ее дочерьми. О масштабах движения можно судить по тому, что уже в первые его дни погибло 70 000 римских ветеранов и колонистов. Римские провинциальные центры Комулодун и Лондиний были захвачены восставшими. Восстание было жестоко подавлено.

При Клавдии наиболее активной была внешняя политика Рима на Западе. При Нероне возобладала восточная ее направленность. Чтобы оказать давление на царя парфян Вологеза, посадившего на армянский трон своего ставленника, Нерон направил к границам Армении огромную армию под командованием Корбулона (54 г.). Тремя годами позднее он вторгся в Армению, захватил две ее столицы (Артаксату, 58 г. и Тигранокерту, 59 г.) и превратил ее в зависимое от Рима царство во главе с Тиграном V.

При Клавдии укрепляются позиции Рима и на северных берегах Понта Эвксинского. Легат римской провинции Мезии совершил поход против народов нижнего Подунавья сарматов, даков и бастарнов, поставил зависимое от Рима Боспорское царство под прямое управление римской администрации. Освободив территорию Херсонеса, греческого города Таврики, от скифской оккупации, он поставил там римский гарнизон. Создание римского понтийского флота превратило Понт Эвксинский во внутреннее римское море.

При Нероне делаются попытки утвердиться в независимых государствах Мерое и Эфиопии (к югу от Египта) и на караванных путях, ведущих в Месопотамию (к востоку от Сирии). Одновременно усиливается влияние Рима в Палестине, где римляне поддерживали греческих переселенцев. Это вызвало в 66 г. восстание иудеев, вскоре переросшее в Иудейскую войну.

Слово с кафедры. С падением римской Республики приходит в упадок политическое красноречие, доведенное в речах Цицерона против Катилины и «Филиппиках» до совершенства. С роспуском комиций и превращением курии в площадку для состязания в славословии тиранам оно было обречено на исчезновение. Жесткие рамки были определены и судебному красноречию, также поставленному под контроль императорской власти. Оставалось единственное место, которое в какой-то мере заменило ростры, – школьная кафедра. В эпоху Юлиев-Клавдиев ее занимал Сенека Старший, отец философа, а при Флавиях – Квинтилиан. Оба были выходцами из Испании, сама почва которой после усмирения свободолюбивых иберов словно бы таила в себе гены свободолюбия.

Сенека Старший создал учебные пособия для начинающих ораторов, содержащие множество судебных случаев (казусов и тем для ведения преимущественно уголовных дел – насилие, вымогательство, похищение пиратами, но также и политических преступлений – захват власти тираном) и уголовных дел с политическим оттенком (например, изгнание богачом бедняка с участка). Книги Сенеки отражали идеологию и психологию римского общества времени Нерона.

Квинтилиан был официальным руководителем оплачиваемой казной школы ораторского искусства и автором ряда сочинений, выросших из лекций. Сохранилось лишь одно из них – «Образование оратора». Это своего рода энциклопедия ораторского искусства. Будучи страстным поклонником Цицерона, Квинтилиан поставил целью не просто дать советы и наставления практического характера, а поставить подготовку оратора на почву философии. Ораторское искусство, в толковании Квинтилиана, – гуманитарная дисциплина, опирающаяся на знание законов природы, управляющей нравами людей, правом, жизнью в широком смысле этого слова. Читавшийся Квинтилианом курс ораторского искусства включал изучение поэзии и прозы, лингвистические упражнения и готовил всесторонне образованного человека и патриота.

Но за школьным порогом во времена Квинтилиана выпускника ожидала ситуация, фактически исключавшая возможность применения полученных знаний. Вздумай он это сделать, его ожидала бы судьба убитого Цицерона и покончившего жизнь самоубийством Кремуция Корда. Да и сам Квинтилиан, несмотря на свой авторитет, всецело зависел от воли императора. Подчиняясь приказу Домициана, он покинул свое детище и стал воспитателем внучатых племянников чудовища. Но, как сказано недавно, «рукописи не горят». И добрые, честные слова, сказанные с кафедры, не улетучиваются, прорастают в душах учеников. Из школы Квинтилиана вышел Плиний Младший и, может быть, Тацит. Первым сочинением Тацита был «Диалог об ораторах», видимо, основанный на несохранившемся одноименном сочинении Квинтилиана. В эпоху, когда можно было говорить не эзоповым языком, Тацит писал: «Неизменная тишина в сенате и беспрекословное повиновение принцепсу умиротворили и самое красноречие».

1. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА 68–69 гг.

Тацит. История, I, 46; IV, 1

С этого времени все делалось по произволу преторианцев. Даже префектов они стали выбирать себе сами. Воины требовали отменить плату за предоставление отпусков, по традиции взимавшуюся центурионами и превратившуюся для рядовых преторианцев в ежегодную подать. Никак не меньше четвертой части воинов каждого манипула, уплатив центуриону определенную сумму денег, постоянно уходило с его разрешения в город или слонялись без дела по лагерю <…> Когда эти люди, в прошлом зажиточные и трудолюбивые, возвращались в свой манипул, растратив все деньги, привыкнув к безделью, развращенные нищетой и распутством, они жадно искали возможности ввязаться в заговоры, распри и даже в гражданскую войну <…>.

Вителлий был убит; война кончилась, но мир не наступил. Победители, полные ненасытной злобы, с оружием в руках, по всему городу преследовали побежденных; всюду валялись трупы; рынки и храмы были залиты кровью. Сначала убивали тех, кто случайно попадался под руку, но разгул рос, вскоре флавианцы принялись обшаривать дома и выволакивать укрывшихся там. Любого, кто обращал на себя внимание высоким ростом или молодостью, будь то воин или житель Рима, тотчас же убивали. На первых порах победители еще помнили о своей вражде к побежденным и жаждали только крови, но вскоре ненависть отступила перед алчностью <…> Казалось, будто город захвачен врагами; отовсюду неслись стоны и причитания; люди с сожалением вспоминали о наглых проделках воинов Отона и Вителлия, вызывавших у них в свое время такую ненависть. Полководцы флавианской партии сумели разжечь гражданскую войну, но оказались не в силах справиться с победившими воинами: во время смут и беспорядков чем хуже человек, тем легче взять верх; править же в мирное время способны лишь люди честные и порядочные.

Постройки Адриана. Со времени Августа в Риме возникло много архитектурных сооружений, превосходящих размерами и великолепием отделки храмы и театры греков. Но впервые при Адриане появляются постройки, не имеющие аналогов в греческом мире. Одна из них – Пантеон, – сохранившаяся до наших дней, могла быть отнесена к семи чудесам света, если бы список этих чудес не возник задолго до возвышения Рима.

Пантеон – массивное здание в форме круга, накрытое купольным сводом, до конца XIX в. превосходившим размерами все своды мира. В центре купола имеется круглое световое окно («око Пантеона»), а сам он разделен глубокими кассетами, создающими строгий геометрический узор. Бронзовые позолоченные розетки, снятые в XVI в. по распоряжению одного из пап, создавали иллюзию звездного неба. В противовес греческим святилищам с их внешними колоннадами, рассчитанными для совершения религиозных церемоний снаружи, под открытым небом, Пантеон сам был копией неба, космосом в миниатюре. Купол Пантеона как бы заключал присутствующих в единый мир, объединяя их чувством божественной мощи. Внутренние стены его разделены на два яруса. Нижний расчленен шестью глубокими нишами, в которых находились статуи богов. В центре нижнего яруса была апсида со статуей главного бога – Юпитера. Верхний ярус украшен пилястрами и ложными окнами из белого мрамора. Цветовые контрасты смягчаются в рассеянном свете, льющемся сверху и отражающемся от гладкого полированного пола.

Любой архитектор, создав такой шедевр, как Пантеон, должен был остановиться, но Адриан и стоявший за ним Аполлодор не давали себе отдыха. Словно бы видя в жизни единственную цель – строить, они выдвигали и осуществляли все новые и новые проекты, и среди них – императорская вилла близ Тибура (Тиволи) – удивительный комплекс различных построек, отмеченных высоким художественным вкусом. Это театр, библиотека, термы, портики, бассейны, помещения для стражи и слуг.

Одним из наиболее крупных сооружений на вилле был «Печиле». Это искаженное название знаменитого афинского портика «Стоя Пойкиле», украшенного росписями выдающихся художников. Воспроизведение этого памятника было осуществлено по приказу Адриана, приказавшего перенести на свою виллу все лучшее, что было в Греции и на Востоке. В комплекс «Печиле» входил зал с четырьмя боковыми входами, именуемый «Залом философов» или «Храмом стоиков». Здесь было семь ниш, видимо, для статуй семи мудрецов древности. К этому залу примыкал обширный эллинистический перистиль с мраморными колоннами ионического ордера. Внутренняя часть бассейна заполнялась водой, а в центре его находился небольшой островок для отдыха.

Аллея ведет в Канопу, здание в форме полукруга. Это воспроизведение восхитившего императора храма Сераписа в Александрии. Римский Серапейон, вероятно, служил не только святилищем, но и помещением для пиров или для спектаклей на открытом воздухе.

Весь ансамбль, эклектичный по художественной концепции, отвечал вкусу императора и его времени и сочетал достижения греческой архитектуры и новой римской техники, использующей в качестве материала неведомый грекам бетон. Живописные руины Тиволи, часто посещавшиеся в XVI–XVII вв. (об этом свидетельствуют «автографы», оставленные итальянскими и иностранными любителями искусства), способствовали выработке того эклектического дилетантизма, который характеризует европейскую архитектуру XVIII в.

По проекту самого Адриана в Риме был сооружен храм Венеры и Ромы с двумя фасадами и портиком из 150 колонн. Согласно историку Диону Кассию, архитектор Аполлодор, которому был послан проект императора, подверг его критике. Этим поступком он объявлял во всеуслышание, что истинным создателем Пантеона, виллы на Тибуре был он один! Подобного Адриан не мог простить. Аполлодор был казнен.

Чувствуя приближение смерти, Адриан торопил строителей своего мавзолея. Это здание на правом берегу Тибра могло затмить все погребальные сооружения Рима, включая Мавзолей Августа и гробницу той же эпохи в форме пирамиды высотой в 30 м. Мавзолей Адриана имел форму погребального этрусского кургана. Круговые галереи, рассчитанные на то, чтобы принять урны с прахом преемников Адриана, плавно переходили в подземные залы. Это был настоящий дворец или замок смерти, превращение которого в средние века в тюрьму не потребовало значительных перестроек.

Помпеи. Конечно, значение Помпей несопоставимо с той ролью, какую играла Остия, морские ворота Рима, через которые сюда стекались богатства всей земли. Это был рядовой городок, почти не оставивший о себе памяти в произведениях историков и поэтов, славившийся, впрочем, своим вином, розами и соусом из макрели. Но гибель Помпей помогла им сохраниться в вечности, превратив в совершенно уникальный памятник римского искусства и римской жизни. С помощью Помпей заговорили немые камни других городов империи и самого Рима. В Помпеях осталось в неприкосновенности то, что в других городах приходится восстанавливать кропотливым трудом ученых.

В городе, освобожденном от пепла, можно пройти по двум главным улицам. Одна из них ведет с севера на юг, другая – с востока на запад. Остальные улицы, параллельные главным, образуют прямоугольники – инсулы. В отличие от Рима и Остии, в каждом из таких прямоугольных «островов» не высились многоэтажные громады, а располагались одноэтажные постройки – особняки или, ближе к окраинам, хижины бедняков. На пересечении главных улиц находился форум – политический и торговый центр Помпей. Он был окружен портиками и заполнен статуями (ни в Риме, ни в Остии статуи, за редкими исключениями, не сохранились). Неподалеку от форума находились два театра, в другой части города – каменный амфитеатр, предназначенный для гладиаторских боев и травли зверей. На каменных скамьях, поднимавшихся рядами вокруг овальной арены, могло разместиться 20 000 любителей кровавых зрелищ. Вблизи амфитеатра была расположена площадка для гимнастических занятий.

Как и в Остии, не говоря уже о Риме, в Помпеях было множество храмов, среди которых – и капитолийской триаде (Юпитеру, Юноне, Минерве), и обожествленным императорам. Почитались и восточные боги, культ которых привлекал своей таинственностью. На стенах храма египетской богини Изиды была изображена процессия жрецов со свитками, музыкальными инструментами, особой формы сосудами для воды, священные корабли, экзотические животные и растения. Официальная же императорская религия, видимо, мало волновала помпейцев. На одной из стен сохранилась «кощунственная» надпись: «Мать Августа Цезаря была лишь женщиной».

На каждом шагу в городе были лавки, магазины, мастерские ремесленников, художников. Рисунки на стенах домов живо дополняют картину торговли в Помпеях. На одной из фресок изображена торговля тканями. Покупатели, сидящие на скамье, внимательно рассматривают развернутую ткань. Одному, видимо, удалось найти изъян, и он указывает на него пальцем. Но продавец, подняв руку, уверяет, что ткань высшего качества. В сапожных местерских Помпей, как видно из фрески, производился срочный ремонт обуви. В ожидании один посетитель углубился в чтение папируса, другой заглядывает в свиток через его плечо. Тем временем подмастерье надевает заказчику башмак, а хозяин мастерской подает знак, чтобы принесли второй. Мальчик-раб с корзинкой в руках стоит сзади. Видимо, содержание папируса заинтересовало и его.

На другом рисунке представлена сцена школьной жизни. Бородатый учитель, по-видимому, грек, объясняет урок. Прилежные ученицы сидят на скамье, положив на колени таблички. Ученики слушают стоя, прислонившись к колоннам. Похоже, один из них провинился: его подняли на плечи другого и секут.

Помпеям мы обязаны нашим представлениям об облике римского особняка, о чем теоретически знали по трактату Витрувия. Обращенные к улице глухой стеной, дома имеют одинаковую планировку. Через узкий коридор посетитель попадает в атрий – главное помещение в доме. На атрий выходило несколько хозяйственных помещений: кухня, каморка повара и др. Через окруженный колоннами и утопающий в зелени дворик – заимствованный у греков перистиль – можно пройти в столовую и спальню. Главная достопримечательность помпейских (как и геркуланских) домов – росписи. В Остии их и неизмеримо меньше, да и сохранились они хуже, в Риме же известны только росписи в императорских дворцах. Среди помпейских росписей немало сюжетных картин на мифологические темы, натюрмортов, пейзажей. Часто это вольные копии с греческих оригиналов.

В одном из богатейших домов города, получившем имя Фавна по найденной там статуэтке, была открыта шестиметровая цветная мозаика, изображающая битву Александра Македонского с персами. Персы еще не обратились в бегство, но неминуемость поражения передана испугом на лице их царя Дария и воодушевлением на лице Александра. Александр прекрасен, груб и жесток одновременно. Эта мозаика копировала греческий живописный образец. Такое копирование было обычной практикой для римской мозаики, искусство которой широко распространяется еще в I в. до н. э.

Но самое ценное из того, что подарил нам под пеплом город, это возможность проникнуть в такие детали общественной и частной жизни горожан, какие не дает ни одно из произведений античных авторов в отдельности, да и все они, вместе взятые.

Обитатели Помпей, как истые южане, отличались общительностью. Они делились своими радостями и огорчениями, доверяя их не только соседям, но и стенам, на которых, особенно в общественных местах, сохранилось множество надписей. «Амплиат Педания – вор», – предостерегает одна из надписей. «Нечего делать тебе, бездельнику, здесь. Убирайся!» – угрожает другая. «Дверь для просьб пусть будет глуха, открыта для денег», – поучает третья, комментируя оставленные на стене жалобы влюбленного, обещающего переломать ребра самой Венере за то, что «она пронзила его нежную грудь». Одного из помпеянцев настолько раздражало пристрастие к маранию стен, что он поделился своими мыслями, использовав ту же стену:

Надписи Помпей выразительней любого литературного текста демонстрируют любовь помпеянцев к гладиаторским сражениям. Не только на форуме, стенах домов, базилик, театра, на городской стене близ ворот, но даже на могильных плитах вдоль дороги к Помпеям выделялись вычерченные красной краской объявления, задолго до начала обещанного сражения приводившие в волнение будущих зрителей: «Гладиаторы Суетрия Церта, эдила, будут биться в Помпеях накануне июньских календ. Звериная травля. Тент». Иногда на стене появлялась целая афиша, в которой помимо всего прочего указывались имена гладиаторов и число поединков, в которых они будут участвовать. На одной из таких афиш какой-то помпеянец пометил уже по завершении игр, кто из бойцов погиб, кто – победил, а кто, к тому же, был отпущен на свободу.

Особенно важны для понимания внутренней жизни города надписи, относящиеся к предвыборной агитации. Читая их, мы видим, какая напряженная борьба шла за голоса избирателей, как отдельные, обычно не знатные, по-видимому, уважаемые в своей среде люди и целые коллегии заявляли о поддержке кандидату: «Дионисий, сукновал, вольноотпущенник, просит вас выбрать эдилом Луция Попилия»; «все ювелиры предлагают в эдилы Куспия Пансу», «Марцелла в эдилы повсюду предлагают усталые столяры-тележники». «Все плотники…», «все хлебопеки…», «все извозчики…», «все продавцы фруктов…», «все зеленщики…» – мелькало, пестрело, взывало на стенах самых людных улиц. Иногда надпись, выставленная на всеобщее обозрение, имела точного адресата: «Лорей, соседки просят тебя, выбери в эдилы Амплиата», «Прокул, выбери Сабина эдилом, и он тебя выберет». Порой призывы особенно энергичны: «Требий, проснись, выбирай!», «Соседи, проснитесь и голосуйте за Амплиата». Не ограничиваясь простым призывом, надписи часто напоминают гражданам о качествах кандидата: «этот сбережет городскую казну», или – «он изготавливает лучший хлеб», или – «честность его вы испытали».

В накале предвыборных страстей горожане готовы были и уничтожить текст в поддержку конкурента: «Чтоб ты заболел, если из зависти это уничтожишь», – предусмотрительно выведено под одной из надписей. Мы не знаем, как часто применяли этот метод борьбы с противником, но на смех поднимали довольно часто. Встречаются и карикатуры, и издевательские рекомендации от имени то «всех ленивцев и пьянчуг», то «всех старых кутил», то «воришек», то какой-нибудь из представительниц древнейшей женской профессии.

Император при «женском совете». На императорский трон был возведен двоюродный брат Элагабала Александр Север. Он с раннего детства усвоил полезные для гражданина и воина навыки, не пропускал ни одного дня, чтобы не поупражняться в науках или военном искусстве. Словом, Александр Север был полной противоположностью Элагабалу.

Новый август очень считался с мнением своей бабки Юлии Месы и матери Юлии Мамеи. Эти умные и властные женщины образовали своего рода «женский совет», который наставлял императора в том, что ему надлежит делать. Не пренебрегал Александр Север и наставлениями выдающихся юристов Ульпиана и Павла.

Александр Север попытался изменить военный характер правления империей, установившийся при его предшественниках. Он снова обрел опору в сенате, при нем сенаторы стали играть более заметную роль в государственных делах. Он умел подбирать способных людей на государственные посты и считал, что продвигать по служебной лестнице следует тех, кто не домогается почестей, а избегает их. Александр Север ввел ряд разумных законов, в том числе касающихся императорского казначейства, коллег ремесленников, которые были поставлены под контроль государства.

Во время правления Александра Севера произошли значительные события на Востоке. В Персии в 227 г. пришла к власти новая династия Сасанидов, свергшая парфянскую династию Аршакидов. Шах Артаксеркс (Ардашир) посягнул на римские владения в Месопотамии и Сирии. Александр Север вынужден был вступить в войну с персами и победил их. В 232 г. он изгнал персидское войско с римской территории. Однако с этих пор персидская угроза надолго нависла над Римом.

После победы над персами Александр Север столкнулся с тем, что на римской границе германцы начали военные действия против римлян. В ходе этой войны ни одной из сторон не удавалось одержать решающую победу. Военные действия приобрели затяжной характер, что подорвало и без того не очень прочный авторитет Александра Севера в войсках. Его мать Юлия Мамея настаивала на прекращении войны и переброске легионов на Восток. Это лишь подстегнуло недовольство солдат, которые ненавидели Мамею, как, впрочем, и другие римляне, из-за ее корыстолюбия и коварства. В 235 г. Александр Север и его мать были убиты легионерами в Германии. Завершилось правление «пунической династии». Солдаты провозгласили императором своего командира Максимина Фракийца.

Династия Северов, с которой были связаны утверждение варваров на престоле римских императоров и переход к военной монархии, прекратила свое существование. Рим вступил в полосу всестороннего тяжелейшего кризиса.

1. ВСТУПЛЕНИЕ СЕПТИМИЯ СЕВЕРА В РИМ

Дион Кассий. Римская история, LXXV, 1, 2

Так Север стал императором; всех действовавших в интересах Пертинакса он предал смерти, а преторианцев, прежде чем вступить в Рим, он собрал на равнине, причем они совсем не знали, что их ожидает. Там он долго и резко порицал их за непокорность своему императору, отставил от военной службы, отнял у них лошадей и выселил из Рима. Тогда все против своей воли стали бросать оружие, сходили с лошадей и расходились в одних хитонах без поясов. Конь одного из преторианцев никак не хотел от него уйти, все время шел за ним и ржал; тогда тот зарезал своего коня и закололся сам. После этого Север вступил в Рим. До ворот города он ехал верхом на коне в снаряжении всадника, далее он шел пешком, переодевшись в гражданскую одежду. За ним шло в полном вооружении все его войско, как пешее, так и конное. Тут моим глазам представилось зрелище, самое блестящее из виденных мною.

Весь город был украшен цветами, лавровыми венками и пестрыми тканями, сверкал огнями и окуривался фимиамом. Люди были одеты в белые одежды, ликовали и громко прославляли Севера; солдаты в полном вооружении возвращались в отменном порядке, точно участвовали в праздничном или триумфальном шествии. Тут же и мы, приближенные, шли в парадной одежде. Стоявшая по сторонам толпа страстно хотела увидеть Севера или услышать какие-нибудь его слова, точно он стал другим с переменой своей судьбы. И некоторые приподнимали друг друга, чтобы лучше разглядеть его с более высокого положения.

Вступив таким образом в город, он сгоряча обещал нам, подобно прежним добрым императорам, что не казнит ни одного сенатора, поклялся в этом и, мало того, приказал общим голосованием придать силу закона тому, чтобы считать врагом [общества] даже самого императора, если он задумает совершить что-нибудь подобное, и всех, кто стал бы ему в этом помогать, как их самих, так и их детей.

Но сам же первый нарушил этот закон и не соблюдал его, обрекая многих на смерть; даже Юлий Солон, записавший этот закон по его указаниям, в скором времени был казнен. И вообще он сделал много неприятного для нас. Перед солдатами он же выставил такую причину, что, мол, город доставляет ему беспокойство и своими чрезмерными тратами денег отягчает казну. Главной же причиной бьио то, что он опирался не на расположение окружающих его людей, а возлагал все надежды лишь на военную силу.

Больше всего некоторые упрекали его за то, что в то время как установлено, чтобы отряд преторианцев состоял исключительно из жителей Италии, Иберии, Македонии и Норика, и потому вес преторианцы были по виду скромными и обладали простыми нравами, он их распустил, а вместо того приказал набрать такой же постоянный и нужный ему отряд из всех армии на равном основании, и сделал это с таким расчетом, чтобы самому стать во главе его, а потому и оплачивал службу в этом отряде выше и объявил к тому же, что будет выдавать награды более искусным в военном деле. В действительности же он испортил молодежь призывного возраста в Италии, привлекая ее к участию в разбое и гладиаторских играх, вместо того, чтобы брать ее на настоящую военную службу, как раньше. Город же Рим переполнился смешанной солдатской чернью, дикой на вид, речь которой страшно слышать, слишком грубой, чтобы с ней общаться.

Бунты и восстания. Все это не могло не привести к возникновению различных форм протеста, бунтам и мятежам. Было бы неверным думать, что восставала только беднейшая часть населения. Так, вспыхнувшее в Северной Африке в период правления императора Максимина восстание крупных землевладельцев Гордианов в 238 г. привлекло и богатых людей, и ростовщиков, и крестьян. В нем приняли участие и рабы. Это восстание имело разнообразные цели, главной из которых была замена «бешеного» императора Максимина умеренным и «справедливым» Гордианом. Восставшие также уповали на возрождение римских законов, а крестьяне – на облегчение налогового бремени и получение земли.

В правление Галлиена в Сицилии вспыхнуло восстание, которое римские историки называли «почти рабской войной». Но самые крупные волнения начались в Галлии. Здесь сформировалось движение багаудов (мятежных). В основном это были крестьяне, колоны, рабы, доведенные до отчаяния притеснениями землевладельцев, разбоем войск и непосильным трудом. Историк Сальвиан не зря вопрошал, обращаясь к римлянам: «Что иное породило багаудов, как не ваша несправедливость и бесчестность правителей, их разбои и грабежи?» Багауды избрали из своей среды «народных императоров». Более полутора веков мятежники вели вооруженную борьбу против Рима. Ее не могли остановить ни жестокие расправы, учиняемые время от времени имперскими войсками, ни убийства руководителей восставших, ни массовые пытки. В V в. движение багаудов приняло еще более широкий размах, перебросившись из Галлии в Испанию. Оно в немалой степени способствовало расшатыванию Римской империи и ее падению.

Соперники христианства. Во II в. происходит окончательное размежевание между христианами и иудеями. Напомним, что римская администрация и интеллектуальная элита долго не различали их, рассматривая христианство лишь как одну из иудейских сект. Но уже в первом Послании Павла к фесаллоникийцам говорилось о противостоянии христианства иудаизму: «Ибо вы, братия, сделались подражателями церквам Божиим во Христе Иисусе, находящимся в Иудее, потому что и вы тоже претерпели от своих единоплеменников, а те от иудеев, которые убили Господа Иисуса и Его пророков, и нас изгнали, и Богу не угождают, и всем человекам противятся, которые препятствуют нам говорить язычникам, чтобы спаслись, и через это всегда наполняют меру грехов своих…»

Размежеванию между христианами и иудеями способствовало вспыхнувшее в Иудее восстание, руководимое Симоном Бар-Кохбой (Сыном Звезды). Симона иудейские священники называли «князем Израилевым» и мессией. Поначалу его поддержали и отдельные христианские общины, которые, однако, вскоре от него отошли. Что могло быть общего между мятежниками и теми, кто уже проповедовал смирение и считал обязательным подчинение любой власти!

Несмотря на долгое сопротивление восстание Бар-Кохбы было подавлено римлянами, а древняя столица иудеев Иерусалим – разрушена. На развалинах был воздвигнут город Элиа Капитолина. Начались гонения и на иудейскую религию, что также способствовало разрыву христианства с иудаизмом. В христианской литературе того времени все чаще звучат антииудейские высказывания. Между представителями двух религий разгорелась полемика, которая привела отдельных христианских авторов и целые общины даже к отрицанию Ветхого Завета.

Христианству в первые века н. э. противостояли, кроме иудаизма, гностицизм, мандеизм, манихейство, митраизм.

Гностицизм возник в I в. н. э., т. е. одновременно с христианством, на Ближнем Востоке или в Александрии. Получил свое название от слова «гносис» («знание», «познание» по-гречески). Гносис рассматривался его сторонниками как главное связующее звено между богом и человеком. Гностики пытались объединить иудаизм, персидское учение зороастризма, вавилонские и египетские религиозные учения, отчасти – греческую философию. Они считали, что мир предельно удален от бога, что Дух и Материя – два противоположных, не способных сблизиться начала. Гностик Феодот, пытаясь «ясно» изложить свое учение, сформулировал цепь вопросов, на которые человек должен получить ответ через гносис: «Кто мы, кем стали, где мы, куда заброшены, куда стремимся, как освобождаемся, что такое рождение и возрождение и т. д.».

В гностицизме различают христианское и языческое течения. Находки рукописей на берегу Мертвого моря в Кумране и в Наг-Хаммади в Египте во второй половине 40-х гг. нашего столетия дали возможность уточнить знания об учении гностиков, но основные его положения были хорошо известны из сочинений ересиархов и полемических произведений христианских авторов. Гностики и помыслить не могли, чтобы высший совершенный бог мог создать столь несовершенный, закосневший в материи и тьме мир. Так, гностик Василид помещал между высшим богом и миром 365 ипостасей. Мир представлялся ему творением низшего бога – Иеговы. Человек, – считал он, – порождение тьмы, влюбленной в свет, но отвергнутой и навеки ненавидящей его, однако выплеснувшей в человеке его отображение. Человек – центр мира, ибо еще до земного человека был человек космический – Антропос. Он-то и есть истинный человек. Бог послал людям Спасителя, однако это не богочеловек, а Святой Дух, имеющий лишь иллюзорный человеческий облик. Божество не может быть унижено до плоти. Христос распинаемый – лишь призрак, уазнимый на кресте, а подлинный божественный Христос проносится через все небесные слои – зоны – и сливается с божественной полнотой – плеромой. Гностики утверждали, что только «знающийся с подлинной правдой истории освободится от власти первоначал, сотворивших наш мир». Гносис освобождает и спасает человека.

Мандеисты, будучи последователями гностиков, считали главным в существовании мира борьбу между светом и тьмой, но бога мыслили не как дух, а как божественную жизнь. Эта секта до сих пор сохранилась на побережье Персидского залива.

Из гностико-христианской среды вышел Мани, основатель манихейства, проповедовавший в III в. в Персии. Он считал себя «последним пророком» после Зороастра, Будды и Христа. Мани учил о «трех временах», первое из которых характеризуется противостоянием двух основополагающих начал – добра и зла, света и тьмы. «Второе время» приносит смешение этих принципов. Свет – благой отец – порождает матерь жизни, а та, в свою очередь, – первочеловека. Первочеловек вступает в сражение с гидами мрака, но они захватывают его в плен. Для очищения космоса и спасения первочеловека Бог посылает «дух живой». Когда свет будет окончательно освобожден от материи, наступает «третье время» – мировая эпоха торжества добра – и остатки материи будут сожжены мировым огнем. Мани полагал, что до него Бог послал на Землю своего сына Иисуса Христа, но это был лишь призрак, даровавший людям знание – «гносис» – и тем самым «спасавший» их. Манихейство не только противостояло христианству, но и оказывало на него определенное влияние, породив в нем различные еретические течения, в частности средневековых павликиан, богомилов, катаров. Мани был казнен, а его учение в Поздней Римской империи и в Византии преследовалось государством и христианской церковью.

Клавдий Птолемей. Полтора века минуло с тех пор, как Цезарь, осажденный во дворце Птолемеев, поджег египетский флот и заодно с ним Александрийскую библиотеку. Рукописи горят… Но неистребима жажда знаний. Во времена императора Адриана в той части александрийского храма Сераписа, которую называли «Крыльями Канопа», занял наблюдательный пост юный астроном, чтобы не покидать его ни на одну ночь на протяжении 40 лет. В имени этого человека первая часть от цезарей Клавдиев, вторая – от царей Птолемеев. Это был грек, римский подданный, истинный наследник александрийской науки.

Храм Сераписа в 381 г. разрушили фанатики-христиане, но место наблюдений Клавдия Птолемея запомнили. Византийский ученый Аполлодор в VI в. здесь переписал высеченную Птолемеем надпись о его астрономических открытиях. Главный астрономический и математический труд Птолемея «Большое построение» византийцы не сохранили, но имелся его арабский перевод под названием «Альмагест». Он дошел в Западную Европу в XII в. и оказался для католической церкви «манной небесной», ибо Птолемей отверг гипотезу о Солнце, как центре планетной системы, поставив в центр неподвижную Землю. Эту ошибку Птолемея использовали как меч в борьбе с передовой наукой, возродившей гелеоцентрическую теорию Гиппарха. Оценивая значение труда Птолемея, известного под именем «Альмагест», современный астроном пишет: «А давайте попробуем представить себе, читатель, что бы произошло, если бы рукопись “Альмагеста” погибла бы в огне пожара… Страшно подумать, но все же попробуем. Мы не узнали бы ничего (или почти ничего) о наблюдениях вавилонян, о работах Гиппарха и самого Птолемея. Не было бы звездного каталога – до самого Улугбека! Не было бы теории движения Солнца, Луны, планет».

Немногим уступает по значению другой труд Птолемея «География», являвшаяся для европейцев учебником более полутора тысячелетий. Птолемей вычислил сам (или привел вычисления других ученых) широты и долготы 8000 населенных пунктов от Лондиния (Лондона) до Борисфена (Ольвии), описал страны Европы от Гибернии (Ирландии) до Танаиса (Дона) – восточной границы Европы. Птолемею уже известны некоторые славянские племена. По имени венедов он называет часть Балтийского моря Венедским заливом, упоминает сербов, а названные им ставаны, свовены, буланы – это славяне, словены, поляне. В «Географии» Птолемея впервые появляется река Ра (Волга), поныне известная под этим именем в мордовском языке (Рав).

Кажется, последним из написанных Птолемеем сочинений была «Оптика», состоявшая из пяти книг. И эту науку александриец поставил на прочный математический фундамент, введя в нее наблюдения над преломлением света в различных средах. «Оптикой» Птолемея пользовались византийские и арабские ученые. На латинском языке этот труд появился в XIII в.

Право и рабы. О римском праве по отношению к рабам следует сказать особо. В период республики раб принципиально трактуется правом как вещь, которая может подлежать манципации. Хозяин обращается с рабом по своему произволу – может купить, продать, подвергнуть самому жестокому наказанию, даже безнаказанно убить. Раб – всего лишь объект права. Однако, хотя юридическая формула рабства сохранялась в течение всего времени существования римского права, реально в правовом статусе раба постепенно происходят изменения в сторону смягчения.

С возникновением империи раб начинает рассматриваться как лицо – хотя и не правомочное, находящееся в сфере юрисдикции своего хозяина, и в этих рамках у него реально появляются права: раб участвует в семейном и религиозном культах; лишенный наследственных прав, он получает права на личное имущество, и в том случае, если ссужает своего господина деньгами, это может быть оформлено соответствующим юридическим документом; если же хозяин не вернет рабу долг, последний может быть взыскан (при соблюдении некоторых казуистических тонкостей) в судебном порядке. Императорские эдикты ограничивали произвол в обращении с рабами, например, эдикт Домициана запрещал кастрировать рабов, эдикт Адриана осуждал как безнравственную торговлю рабами, эдикт Антонина Пия запрещал жестокость в обращении с рабами. Рабы даже получили право иметь собственных рабов и наследовать имущество (без права отказа), если оно им завещано и документы на это оформлены правильно.

Все более распространяется практика отпуска рабов на волю, а вольноотпущенники получают особый правовой статус – либертинас. При принципате вольноотпущенники уже играют заметную роль в общественной жизни, некоторые из них стремительно обогащаются и занимают высокие должности в государстве, а сыновья вольноотпущенников получают возможность подняться до статуса всадников, в редких же случаях – даже до императорского трона, как в случае с императорами Пертинаксом и Диоклетианом.

Уход Диоклетиана. После того как империя пышно отпраздновала двадцатилетие правления Диоклетиана, он, не колеблясь, выполнил обещание, данное при создании тетрархии. 1 мая 305 г. император Диоклетиан в зените славы и могущества отказался от власти и как частное лицо удалился в свое имение на берегу родной Адриатики. Он отказался от власти, почти божественной.

В Салоне (современный Сплит), на родине Диоклетиана, был построен монументальный дворец. Это типичная постройка эпохи домината, следующая той же строгой геометрической формуле, которой Диоклетиан придерживался в своей политике. Фасад квадратного в плане здания обращен к морю, три остальные стороны укреплены башнями. Внутренние постройки – корпус для гвардии, провиантский склад, четырехколонный храм, мавзолей Диоклетиана расположены в квадратах, образованных пересечением двух главных улиц.

Как не похожа эта крепость на виллу Адриана, императорафилэллина, пользовавшегося благами завоеваний своих предшественников! В основу планировки дворца положен принцип планировки римского лагеря. Это связано с милитаризацией государства и его органов, но в конечном счете – с изменением образа жизни. Если прежде различным частям дворца присваивались греческие названия Академия, Лицей, то теперь для обозначения императорской резиденции употребляют, как в военном лагере, название «преторий».

Ядром императорского лагеря-дворца был ряд помещений, предназначенных для официальных церемоний. С ростом значения императорского культа в эпоху домината в комплекс дворца включаются и сакральные сооружения. Это четырехколонный храм Юпитера и мавзолей императора, круглый внутри и восьмигранный снаружи. Мавзолей и храм находились рядом, на одной стороне оформленной колоннадой улицы, против атрия. Этим подчеркивалась близость обожествленного императора к его отцу – Юпитеру. Декор дворца призван выражать идею языческой силы, господствующей над всем окружающим миром и противостоящей христианскому смирению и кротости.

В этом дворце Диоклетиан прожил еще одиннадцать лет до самой своей кончины в 316 г. Сохранилось ставшее легендарным сообщение о том, что, когда бывшие соправители Диоклетиана прибыли в Салону, чтобы умолить его вернуться на трон, он, не ответив ни слова, проводил их к грядке и с гордостью показал выращенную им капусту. Надо было понять что-то очень важное в человеческой жизни и истории, чтобы предпочесть «божественной» власти выращивание капусты.

Гонения на язычников. Религиозная реформа Константина Великого не повлекла за собой немедленной гибели язычества. В IV в. конфликт двух мировоззрений, двух культур, двух типов религиозной жизни вспыхнул с новой силой. Правда, теперь христиане и язычники меняются местами. Сторонники новой государственной религии становятся гонителями, не менее жестокими, чем ранее их преследователи, а язычники переходят в глубокую оборону. Во второй половине IV в. следует серия императорских указов, запрещающих отправление языческих культов. Храмовые здания закрываются, земли и имущество языческих жреческих коллегий отбирают в пользу государства, а сами эти коллегии запрещают. Плебс, увлеченный этими указами, начинает осквернять храмы языческих богов, которым еще недавно поклонялся и у которых искал защиты и покровительства. Вооруженные дубинками и камнями христиане рушат языческие статуи и памятники. Более того, христиане нередко физически расправлялись с язычниками. Так случилось, что их жертвой стала одна из замечательнейших женщин своего времени Гипатия.

Взятие Рима Аларихом. Незадолго до своей гибели Стилихон, желая предотвратить нашествие готов на Италию, заключил с ними договор об использовании вестготских войск в борьбе против узурпаторов. Когда Стилихон погиб, договор был расторгнут. Путь на Рим оказался открытым, и готы двинулись по нему.

Аларих подступил к стенам Вечного города и осадил его. В Риме вскоре закончились продукты, начался голод, вспыхнула эпидемия. За снятие осады вождь вестготов потребовал огромный выкуп. Римляне должны были отдать все имевшееся у них золото, драгоценности, рабов. На их вопрос «Что же у нас тогда останется?» Аларих цинично ответил: «Жизнь». Пытаясь умилостивить вождя варваров, римляне переплавили множество статуй, в том числе и Римской Доблести, чтобы сделать слитки драгоценных металлов для Алариха. Однако Алариху надоело ждать, и он решил взять богатства римлян и сам город силой.

В 410 г. вестготы захватили Рим. Впервые за много веков Вечный город был взят варварами и предан разграблению. Три дня косматые воины Алариха бесчинствовали на улицах, хватали все, что попадалось под руку, жгли, насиловали, убивали. Жители столицы империи могли найти спасение только в церквах, которые арианин Аларих приказал не трогать. Взятие Вечного города повергло римский мир в ужас. Святой Иероним восклицал: «Мой голос дрожит, и от рыданий перехватывает горло, пока я диктую эти слова. Он завоеван! Этот город, который покорил некогда всю вселенную!» В сочинении «О граде Божием» отец церкви Аврелий Августин назвал падение Рима под ударами вестготов расплатой за его страшные грехи в прошлом, за поклонение языческим богам, за непомерную жажду власти над народами. Его ученик историк Орозий подхватил эту мысль, заявив: «Римляне сами себе были врагами худшими, нежели внешние враги, и не столько враги их разгромили, сколько они сами себя уничтожили».

Через три дня, пресытившись кровью, нагруженные огромной добычей, вестготы покинули почти вымерший, полуразрушенный город. Римская слава была растоптана. Среди пленников Алариха оказалась и сестра императора Гонория – Галла Плацидия. Впоследствии она была насильно выдана замуж за племянника Алариха воинственного Атаульфа, ставшего вскоре после смерти своего дяди предводителем готов. При Атаульфе отношения между римлянами и готами несколько улучшились.

Когда в Галлии появились очередные претенденты на захват римского трона, испуганный император Гонорий обратился к Атаульфу за помощью. Вождь вестготов разгромил узурпаторов и вернул Гонорию Северную Галлию. Но и себя Атаульф не обидел: захватив землю Южной Галлии, основал там Вестготское королевство. Еще тогда король вестготов обратил свое внимание на Испанию. Он захватил Барцелону (современная Барселона), но вскоре был убит. Однако путь на Пиренейский полуостров вестготам был проторен. И когда в начале VI в. вестготы потерпели поражение в борьбе с франками и были вытеснены из Южной Галлии, они воссоздали свое королевство в Испании.

Авсоний. Авсоний, которого судьба отметила счастливым жребием, столь редким для поэтов, и счастливым характером, создал прелестные стихи-картинки, рассказывавшие о нем самом, его родственниках, его имениях, его домочадцах и т. п. Его поэзия – прекрасный источник сведений о быте и жизни людей столь далекого от нас времени.

Счастливец Авсоний имел счастливую посмертную судьбу. Его стихи не были забыты. Широкой известностью пользовалась поэма «Мозелла», повествовавшая о путешествии поэта по притоку Рейна. Это одно из лучших описаний природы в римской литературе.

После смерти Авсония поэтические музы тут же избрали себе нового любимца. Им стал профессиональный поэт Клавдиан, успешно подвизавшийся при императорском дворе. О Клавдиане современники говорили, что он соединил в своей поэзии элегантность Овидия, мощь Вергилия и блестящую риторику Лукана. Клавдиан писал стихотворные панегирики, насыщенные аллегориями, мифологическими сравнениями, великолепными географическими описаниями. С основного мотива его поэмы «Похищение Прозерпины» мы начали эту главу. Мир поэзии Клавдиана, гиперболический, стремившийся свести противоположности в гармонию, яркий, тяготеющий к описанию необычного, – это античный мифологизированный мир. Поэтому естественно, что впоследствии Клавдиана вспоминали прежде всего в моменты, когда в обществе оживал интерес к античной культуре.