Кэб, стуча железными колёсами, доставил Ардашева и Аткинсона прямо к департаменту уголовного расследования, расположенного в двух домах — номер восемь и девять по улице Большой Скотланд-Ярд. Аткинсон расплатился с кучером и остался ждать Клима на улице.

Визитная карточка инспектора Джебба, и правда, обладала волшебными свойствами. Дежурный констебль Скотланд-Ярда тут же вызвал сыщика. Полицейский появился почти сразу.

— Доброе утро, мистер Ардашев! Что ж, для начала я покажу вам, как работает лучшая в мире английская машина уголовного сыска. Как видите, прямо перед вами находится комната регистрации арестованных. Они отгорожены от стражей порядка стальными перилами. Рядом — стол дежурного инспектора. Его задача заносить в журнал данные арестованных, а также кратко описывать выдвинутые против них обвинения. Тут же, на стене, помещена футовая линейка с отметками. Благодаря ей дежурный может определить рост задержанного. Здесь же он проводит и первый личный обыск подозреваемых.

— Теперь я понимаю, почему меня не обыскивали в тоннеле, — проронил Клим.

— Совершенно верно. Обыск на месте предполагаемого преступления категорически запрещён. Обращаю внимание на то, что сначала дежурный опрашивает свидетелей, и лишь затем переходит к допросу арестованного. Согласитесь, это вполне логично.

— Безусловно.

— Как вы можете заметить, перед вами висит доска с объявленными в розыск преступниками. Это очень удобно. Можно сразу сопоставить данные задержанного и разыскиваемого лица. У нас бывали случаи, когда скучающие свидетели случайно опознавали на фотографиях своих знакомых. Точно так же оборудованы и все полицейские участки Лондона. В них, как и здесь, имеются альбомы разыскиваемых преступников, а также данные тех, кто недавно освободился из мест заключения. Но у нас создана специальная картотека подобных личностей. Очевидно, наш опыт будет внедрён и в полицейских участках, так как альбомы занимают слишком много места. Но самая живая информация содержится в «Иллюстрированных полицейских новостях» («The Illustrated Police News») и «Полицейской газете» («The Police Gazette»). Она выходит еженедельно и предназначена исключительно для внутреннего пользования. В ней имеются сведения и о международных преступниках. Современная связь позволяет полицейским всего мира обмениваться данными злоумышленников в течение минуты. За работу телеграфного аппарата Уистона отвечает специально обученный полицейский. В эту комнату вас я провести не могу, поскольку посторонним туда вход запрещён. Замечу, что директор нашего департамента — человек прогрессивных взглядов. Он стремится внедрить самые последние технические новшества в работу полиции. По его инициативе телеграфная сеть Скотланд-Ярда была подключена к почтовому телеграфу Великобритании. По сути — это единое целое и любой полицейский Соединённого Королевства может связаться по телеграфу со Скотланд-Ярдом. А теперь прошу проследовать в мой кабинет. Он в конце коридора.

— Благодарю за экскурсию. Теперь мне будет о чём рассказать студентам факультета правоведения.

— Насколько я знаю, русские полицейские в большей степен перенимают опыт французов, а не наш. Видимо, в России ещё остался горький осадок поражения в Восточной войне.

— У нас её называют Крымской. Но я думаю дело в другом. Наше законодательство во многом копирует французскую систему права, а не английскую.

— Возможно. Но полиции Парижа ещё очень далеко до показателей Скотланд-Ярда по раскрываемости преступлений. Французы ленивы, впрочем, как и ваши соотечественники.

Клим счёл невежливым вступать в спор с инспектором, хотя чувство негодования и обиды за свою страну его переполняло.

Кабинет инспектора имел всего одно окно и большими размерами не отличался. На стене висели часы. Мебель была скромной: два шкафа, вешалка, три стула и стол. Полицейский предложил Ардашеву сесть. Он вынул из укупорочного ящика красную матерчатую розу с бурыми следами крови и положил перед Ардашевым. Вторым последовал нож.

— Вы это хотели увидеть?

— Да, благодарю вас. Именно этот цветок лежал подле профессора и нож, — сказал студент. Достав блокнот, он осведомился: — У вас не найдётся линейки?

— Пожалуйста, — проронил полицейский и, вынув её из ящика стола, протянул Ардашеву. Инспектор сдвинул вверх оконную фрамугу и закурил.

Студент тщательно вымерил искусственный цветок, а потом принялся за нож. Записав размеры предметов, Клим принялся делать карандашные наброски. Полицейский с любопытством наблюдал за художеством недавнего подозреваемого. Наконец, визитёр закрыл блокнот и выговорил задумчиво:

— С ножом всё понятно, а вот для чего убийца оставил розу — понять не могу.

— Некоторые головорезы любят щегольнуть, показать свой неповторимый почерк. Этот душегуб выбрал розу. Не стоит обращать внимания на такие мелочи. Факт один: в результате нападения, повлекшего смерть, пропал бумажник и трость. Стало быть, совершено убийство с целью ограбления. Если хотите знать, мои люди уже начали наведываться в злачные места Лондона. Рано или поздно, мы отыщем преступника и вздёрнем на виселице.

— На лицевой стороне розы крови нет, есть только на обратной, — продолжал рассуждать Клим. — Значит она была рядом с профессором ещё до того, как убийца нанёс удар… Стоп! Я всё понял. Преступник догнал мистера Пирсона и окликнул. Тот повернулся. Он протянул ему розу. Профессор машинально взял её правой рукой. И в этот момент злоумышленник нанёс удар ножом в горло жертве. Кровь попала на заднюю часть цветка. Мистер Пирсон упал и выронил цветок.

— Фантазируете, молодой человек, — покачал головой инспектор. — Роза ведь могла случайно оказаться в этом месте. Мусорщик просто не успел её подобрать. Кстати, искусственные букеты продают по всему Лондону. Это могильные цветы. Кто-то шёл и выронил её, либо она выпала из букета. Если следовать вашей гипотезе, то будь я на месте преступника, я бы протянул профессору, допустим, свёрнутую газету, а потом бы ударил его ножом. Правда, я бы метил в сердце. Так надёжнее. И смерть мгновенная.

— Но тогда бы, как вы изволили заметить, потерпевший умер бы сразу. А при ударе в горло, даже в случае повреждения сонной артерии, жертва ещё живёт несколько секунд. А что, если злодей хотел, чтобы профессор понял перед смертью, кто его убил и за что?

— Рискованно, — затушив сигарку, выговорил полицейский. — Ведь в таком случае, мистер Пирсон мог назвать имя убийцы любому свидетелю, хоть вам, например. Да и рассчитать удар так, чтобы повредить сонную артерию, не каждый сможет. Я ещё раз вам повторю: совершено убийство с целью ограбления.

— Всё может быть. Разрешите взглянуть на разговорник?

Инспектор развёл руками.

— После того, как мы с вами расстались у здания суда, я вернулся в Скотланд-Ярд. Не прошло и получаса, как дежурный констебль вызвал меня на проходную. Меня ожидала миссис Пирсон. Она попросила разрешения забрать вещи покойного до похорон. Они состоятся сегодня. Я вернул ей брегет, пенковую трубку, кисет с табаком и разговорник Спиерса вместе с билетом. Ведь его ещё можно было сдать и вернуть деньги.

— А вы не помните, в котором часу завтра отходит поезд в Ливерпуль?

— В девять утра, с Юстонского вокзала.

— Получается, билет был куплен профессором либо семнадцатого июня вечером, в день нашего с ним прибытия в Лондон, либо восемнадцатого, утром, то есть в день убийства.

— А что вас смущает?

— Получается, что он собрался в Ливерпуль по какому-то важному делу, раз уж купил билет практически сразу после возвращения из России. Хотел бы я знать, что это за дело, — задумчиво проронил Ардашев, поглаживая усы. Его взгляд упал на циферблат настенных часов, и он вдруг спросил: — А похороны мистера Пирсона, в котором часу?

— Мне это неизвестно, но если поедите сейчас, то наверняка успеете. Утром ведь не хоронят. Чаще всего в два пополудни. Честно говоря, не пойму, почему вдова так торопится закопать почти не остывший труп мужа.

— Благодарю вас, мистер Джебб, — поднимаясь, проговорил Клим.

— Не стоит, — хитро сощурился полицейский. — Будут новости — заходите. Чем смогу — помогу. Мне чертовски интересно наблюдать, как вы пытаетесь найти в заурядном ограблении некий смысл. Напрасно тратите время. Лучше бы посетили достопримечательности Лондона, раз уж приехали за казённый счёт.

— Обязательно. Честь имею кланяться.

— Всего доброго, молодой человек!

Не успел Ардашев выйти из Скотланд-Ярда, как ему навстречу бросился Аткинсон.

— Что узнали нового? — спросил он.

— Практически ничего. Зато нож и розу срисовал. Нож, судя по размерам огромен. От такого не спастись. Хотите взглянуть?

— Непременно.

— Извольте.

Клим открыл блокнот и передал Роберту.

— Нож — да. У отца такой есть. Это американский тесак. Называется нож Боуи. У него узнаваемая форма клинка со скосом, напоминающим щучий нос и обязательно гарда. Их делают и у нас в Шеффилде, но у английских ножей обух не затачивается, как у американских. А тут — всё правильно, как у отца. Он специально заказывал, чтобы привезли из Нью-Йорка полтора десятка таких на подарки друзьям.

— А кто этот Боуи?

— Какой-то герой времён войны за отделение Техаса от Мексики. Янки чтят его. Говорят, в одной схватке этот головорез прикончил подобным ножом пять или шесть человек.

— А что скажете про розу?

— Роза как роза. Ничего особенного.

— Если не считать одной закономерности. Обратите внимание, мой друг, центральный плод обрамлён пятью лепестками, а те, в свою очередь, окружены еще пятью, между последними находятся пять маленьких листиков. Всего пятнадцать.

— И что с того?

— Уверен, это неспроста.

— У вас есть доказательства?

— Пока нет. Нужно время, чтобы их отыскать. Меня смущает один факт: преступник вытащил бумажник профессора и даже польстился его тростью, а золотой брегет не взял.

— Действительно странно, — согласился Роберт. — Такие часики стоят не меньше пятидесяти фунтов.

— А что говорит инспектор?

— Он уверен, что это обычное ограбление.

— А что вы хотели? Это же копэ. У него мозги работают иначе.

— Простите?

— Слово «copper» на жаргоне означает «полицейский». Оно пришло к нам из Индии. Глагол «коп» («to cop») означал — «берегись!». Потом он получил второе значение — «арестовывать». И уже затем превратился в существительное «копэ» (copper) — «полицейский». Я не удивлюсь, если американцы, относящиеся к британскому английскому по-варварски, превратят «копэ» в короткое «коп» (cop).

— И тогда всё вернётся на круги своя.

— Ну да Бог с ним, с языком. Но что мы будет делать дальше, капитан? Каким курсом нам следовать?

— Поедем на похороны профессора. Надеюсь мы успеем.

Аткинсон открыл луковицу часов и сказал:

— Конечно успеем. Похороны в два.

— А вы откуда знаете?

— Мой отец там будет. Он и сказал мне об этом.

— Ваш отец знал мистера Пирсона?

— Ну да. Он входит в попечительский совет Лондонского института, где читал лекции профессор.

— Что же вы раньше мне об этом не поведали?

— А вы и не спрашивали.

— Тогда нам нужен кэб.

— На этот раз предлагаю воспользоваться подземкой. Так будет и дешевле, и быстрее, но потом всё равно придётся нанимать коляску.

До ближайшей станции паровой подземной железной дороги друзья добрались пешком.

Купив в кассе билеты в вагон II класса, Ардашев и Аткинсон спустились по каменной лестнице. Контролёр проверил билеты и указал на платформу, куда должен был прибыть состав. Красная стрелка на стене сообщала о направлении движения поезда. Ардашев, впервые увидевший метрополитен, с интересом смотрел по сторонам. Посередине тоннеля проходили два пути и составы беспрепятственно двигались в обоих направлениях. Дым, гарь и пар, идущие от паровозов, частично уходили вверх, благодаря своеобразным вентиляционным шахтам, но большая их часть оседала на стены, пол и проникала в лёгкие лондонцев.

Вдоль платформы высились чугунные столбы с кованными узорами под потолком. На одном из них висели круглые часы. Поезда шли от Паддингтона до Фарингдон-стрит и обратно через Юстон и Кингс-Кросс и приходили через каждые пять минут. Внутреннее пространство станции освещалось электрическими лампами, упрятанными в стеклянные плафоны.

Раздался длинный гудок, и показался локомотив, тянувший за собой восемь вагонов. Он летел на полной скорости и, выпустив пар, вдруг замер, точно приклеился к рельсам. Такая внезапная остановка стала возможной, благодаря специальной системе тормозов, разработанной для метрополитена. Белые буквы на паровозе сообщали о конечной станции данной линии. Захлопали двери. Людская толпа рекой хлынула на платформу. Ардашев замешкался, уступая дорогу дамам.

— Поторопитесь, капитан, — предупредил Аткинсон. — Поезд стоит недолго. Нужно успеть зайти в вагон.

Паровоз тронулся и, набирая ход, понёсся по тоннелю. Вагон освещался слабо. Женщины и мужчины восседали на оббитых кожей скамьях, установленных вдоль вагона. Сильная половина человечества, невзирая на присутствие слабого пола и задраенные окна, невозмутимо дымила трубками и сигарками. За порядком следил кондуктор, выкрикивающий на остановках названия станций.

Когда локомотив, подрагивая на стрелках, остановился, Роберт поднялся и вернул билет кондуктору. Его примеру последовал и Клим. Захлопали двери вагонов. Народ устремился к выходу.

Выбравшись по лестнице на свет Божий, Аткинсон спросил:

— Как вам путешествие?

— Необычно, но на свежем воздухе дышится легче и даже уличный запах конского навоза — ничто по сравнению с душной гарью метрополитена.

— Это лишь первое впечатление. В будущем многое может изменится. Технический прогресс не стоит на месте. Изначально метрополитен строился открытым способом. Вырывали траншею глубиной до десяти ярдов. На дно укладывали рельсы, воздвигали стены и кирпичные своды. Сверху всё засыпали землёй. Фактически подземка пролегает в четырёх футах от поверхности дорожного полотна. Инженеры спроектировали движение составов с помощью сжатого воздуха. Но при строительстве выяснилось, что невозможно добиться стопроцентной герметизации тоннелей. От первоначального проекта отказались и вернулись к паровозной тяге. Правда, решили использовать локомотивы с паровыми машинами конденсаторного типа. Они используют отработанный пар. Но, как видите, это не особенно помогает. Дым и гарь обволакивают состав. Как бы там ни было, но открытие первой ветви подземки состоялось двадцать один год тому назад — за четыре года до моего рождения. С тех пор построили новые линии.

— Двумя годами раньше в России только отменили крепостное право, — грустно усмехнулся Ардашев.

— Знаете, я всё хотел у вас спросить: почему в России до сих пор нет парламента? Ведь самодержавие тормозит развитие прогресса, не так ли?

— Сложный вопрос, — вздохнул Ардашев. — Русский народ, как и власть, пока не готов к таким переменам. Вероятно, когда-то это и произойдёт, но только хотелось бы чтобы этот переход прошёл безболезненно для моей страны, без виселиц и погромов.

Навстречу двигалась странная процессия. Четырнадцать каторжников, скованных попарно, гремя кандалами, плелись под охраной вооружённого конвоя. Их головы были выбриты на арестантский манер, а на куртках виднелась цифра 14. Всё стало понятно, когда позади строя показался пятнадцатый арестант с плакатом, на котором было написано: «В театре-варьете Альгамра премьера! Мюзикл «14 дней тюремного заключения». Ждём!»

— Оригинально! — покачал головой русский студент. — И смело. Не могу представить подобный рекламный розыгрыш, где-нибудь на Невском проспекте в Санкт-Петербурге. Городовой немедленно бы всех задержал и доставил бы в участок.

— В этом и есть отличие либеральной формы правления от единовластия. Каждый гражданин имеет право на свободу самовыражения. Разрешено всё, что не запрещено законом. А законы принимает парламент, члены которого выбираются народом.

Клим не ответил. Он остановился рядом с уличной торговкой цветами.

— Мне нужно два букета, — сказал он. — На похороны.

— Живые или искусственные?

— Живые.

— Тогда возьмите белые лилии.

— Хорошо.

Студент расплатился и протянул другу один букет.

— Я заболтался и совсем не подумал о цветах, — виновато проронил Роберт.

— Не беда.

— Вот и кабриолет, — обрадовался Аткинсон. — Нам ехать минут десять, не больше.

На этот раз друзьям попался не двухколёсный кэб конструкции Чапмена, а четырёхколёсный брогам. По сути это была обычная одноконная коляска с откидным верхом для двоих человек и ко́злами кучера впереди. Неожиданно пошёл мелкий дождь, и кожаный полог экипажа пришёлся весьма кстати.

Роберт оказался прав, и поездка заняла немного времени. Не стоило большого труда определить, какой из трёхэтажных особняков по улице Кенсигтон Парк Гаденс принадлежал покойному профессору. Катафалк с четвёркой лошадей, мирно переступающих с ноги на ногу, украшенных, фиолетовыми попонами и плюмажами стоял у дома номер семь, как и длинная вереница траурных карет. Несколько человек, прячась от дождя под зонтами, курили рядом с окнами. На козлах, запахнувшись в плащи и макинтоши, мокли кучеры в цилиндрах. Дверь была открыта. У входа пригорюнился плакальщик с посохом перевязанным траурным бантом. Его высокий цилиндр со свисающим до пояса чёрным шарфом, пояснял, что хоронят взрослого — на детских похоронах надевали белый шарф. Соболезнующие то входили в дом, то покидали его. Входной механический колокольчик с отвязанным шнуром молчал, а электрическим звонком на похоронах не пользовались. Двое молодых людей с траурными повязками из крепа, очевидно студенты, несли венок. За ними торопился фотограф с треногой и фотоаппаратом в чехле. Экипажи то и дело останавливались неподалёку, высаживая пассажиров. Пожилые дамы по старинке были облачены в чёрные плащи с капюшонами, а джентльмены, родившиеся, вероятно, ещё при Георге III, в дополнение к плащам, обвязали цилиндры траурными лентами.

Солнце спряталось за тучи. Пахло сыростью, угольной гарью и конским навозом.

Расплатившись с возницей, Ардашев и Аткинсон вошли в дом и сразу же сняли головные уборы. Верхнюю одежду приняла горничная и повесила в шкаф. Зеркала в передней были завешены. Заметив, что Клим обратил на это внимание, Роберт пояснил:

— В доме покойного у нас всегда закрывают зеркала. Это всё из-за страха увидеть мертвеца за спиной. Суеверия живучи.

Ардашев оглядел комнату. Полированный дубовый гроб с телом профессора стоял посередине. Окна были открыты. Вдова — привлекательная блондинка — хоть и носила траурный наряд (чёрную шляпку, украшенную такими же страусовыми перьями, вуаль, платье из бомбазина, отделанное крепом), но выглядела очаровательно. Тонкие и правильные черты лица, присущие аристократкам и стройная фигура не позволяли и помышлять, что после смерти мужа она останется без мужского внимания. С левой стороны её пышного бюста сияла брильянтовая брошь, выделявшаяся на фоне чёрного платья. Украшение представляло собой равносторонний треугольник из платины с брильянтами — по четыре на каждой стороне и одним по центру. Центральный камень свисал на едва заметной платиновой нитке. «А профессор-то баловал свою молодую цыпочку», — заключил Ардашев. Рядом с женой покойного с грустным лицом сидел мужчина лет сорока, вероятно родственник, то ли вдовы, то ли усопшего. Благодушный вид его лицу придавал широкий нос, большие добрые глаза, толстые, точно негритянские губы и живот, который уже нельзя было скрыть. «Судя по широкополой шляпе в его руках, чёрной сорочке, жилету и короткому сюртуку, он не просто исповедует вероучение квакеров, а, возможно, является их пастором, если, конечно, они у них есть», — предположил русский студент. — Этакий сельский английский священник». Подле него на стуле умостился молодой человек в сюртуке и очках, лет двадцати пяти. Его пышные курчавые каштановые волосы свидетельствовали о молодости, а умный взгляд из-под очков, покоившихся на прямом носу, говорил об образованности. Он искоса поглядывал на вдову, а она, поймав его взгляд, тотчас подносила к сухим глазам кружевной платочек с чёрной каймой. «Скорее всего, помощник профессора», — мысленно отметил незнакомца Ардашев.

Клим и Роберт положили к гробу цветы и втесались в окружение соболезнующих.

— Ишь бесстыжая! — донёсся до Ардашева женский шёпот. — Смотри-ка, уже и брильянты напялила!

— Наглая срамница! — вторил другой, уже немолодой скрипучий голос. — Первый год после смерти мужа вдове дозволяется носить только дешёвый гагат и ничего другого!

— Вот-вот! А брильянты можно надевать лишь через два года и один месяц после кончины супружника. Не могла дотерпеть охальница!

Ардашев повернулся вполоборота. У него за спиной судачили две ветхозаветные англичанки в чёрных плащах наверняка перешагнувшие девятый десяток. Время высушило морщинистую кожу на их лицах и лишь влажные, пожелтевшие белки глаз то вспыхивали, то угасали угольками, как в юности.

Мёртвый профессор почти не отличался от живого. Только раненная шея была закрыта стоячим воротником, нос заострился, и кожа пожелтела. Фотограф, установив аппарат, делал снимки для carte-de-visite с тем, чтобы родственники могли раздавать друзьям семьи посмертные фотографии покойного. Электрического света в комнате было достаточно и жечь магний в тарелках не было необходимости.

Пышно декорированный гроб утопал в белых лилиях.

Католический священник дал знак и скорбящие стали подходить к гробу по очереди, кладя ладонь на грудь профессора. Ардашев повернулся к спутнику и спросил:

— А что они делают?

— Мистер Пирсон погиб насильственной смертью. И в таких случаях каждый из скорбящих, по заведённому издревле обычаю, должен положить покойному руку на грудь.

— Зачем?

— Чтобы убедиться, что среди пришедших нет убийцы.

— А как это можно определить?

— Считается, что если душегубец коснётся дланью тела усопшего, то его раны начнут тотчас же кровоточить.

— Прекрасно. Сейчас мы это и проверим.

— Ага, — иронично хмыкнул Аткинсон. — Вам ведь тоже придётся тронуть мёртвое тело, вот и посмотрим, прав или нет был коронерский суд, отпустив вас на все четыре стороны.

— Что ж, давайте.

Уже приблизившись к профессору и коснувшись его рукой, Ардашев почувствовал, как у него забилось сердце. Профессор, казалось, улыбался ему закрытыми глазами. И хоть Клим знал, что у покойников сохраняется на лице подобие улыбки из-за специфических мышечных изменений, но студенту почудилось, что своим насмешливым взглядом старик спрашивал у него, почему убийца, находящийся на похоронах, до сих пор не уличён.

— Ну вот, теперь я вижу, что вы невиновны, капитан, — продолжал шутить Роберт.

— А вы?

— Я же шёл за вами. Неужели вы не обратили внимание на моё прикосновение к покойному?

— Я не мог этого видеть. Вы находились за моей спиной и не факт, что вы дотронулись до усопшего, — усмехнулся Клим.

— За мной наблюдали десятки глаз, и миновать прикосновения было невозможно.

— Скажите, друг мой, а почему торговка цветами продала мне белые лилии?

— Потому что англичане их чаще всего кладут к гробу и на могилу.

— А розы?

— Только белые, но очень редко.

— В таком случае, смею вас заверить, что способ определения преступника не сработал.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, кроме того, что убийца профессора Пирсона находится среди нас.

— С чего вы взяли?

— Среди лилий я заметил букет белых роз. Всего пятнадцать бутонов. Столько же лепестков и листиков насчитывалось на искусственной розе, найденной под Темзой.

— Да кто же он, чёрт возьми! — прошептал Роберт и принялся озирать присутствующих. Неожиданно он уставился на высокого джентльмена с проплешиной, бакенбардами типа «баранья отбивная» и бритым лицом. Встретившись взглядами, оба кивнули друг другу.

— Мой отец стоит у окна, — прикровенно вымолвил Аткинсон. — Он вчера говорил, что хочет с вами познакомиться.

— Для меня большая честь пожать руку члену палаты лордов.

Перед собравшимися появился дворецкий.

— Леди и джентльмены, прошу помянуть усопшего, — выговорил он.

Стол уже был полон традиционных поминальных закусок (песочного печенья, сдобных булочек, лепёшек из ячменной муки и напитков: эля, соков, бренди и виски. Часть тарелок — с ветчиной, сыром, языком и копчёной рыбой — были расставлены на буфете. Запах еды, срезанных живых цветов и туалетной воды, вылитой на саван и одежду покойного, смешались в единое амбре настолько, что помышлять о еде Клим не мог, чего нельзя было сказать об остальных, предававшихся чревоугодию и общению с удовольствием. Католический священник тоже не отставал от остальных.

— В России поминки устраивают после возвращения с кладбища, — тихо пояснил Ардашев.

— У нас наоборот. Считается, что чем больше родственники и знакомые выпьют в этот день спиртного, тем меньше грехов останется на душе покойного. Некоторые, как например, фотограф, стараются изо всех сил.

Едва успел Роберт договорить, как перед Климом вырос высокий господин лет пятидесяти с небольшим с уже знакомыми роскошными бакенбардами и в чёрном фраке.

— Здравствуйте, молодые люди!

— Мой отец — лорд Вильям Аткинсон, — выговорил Роберт. — И мой друг Клим Ардашев.

— И хоть поминки — не очень подходящее время для знакомства, но позвольте пожать вам руку, молодой человек, за то, что пришли на помощь моему отпрыску.

— Очень рад встрече! — ответил на рукопожатие Клим. — Но не стоит благодарностей. Любой бы поступил так же, окажись он на моём месте.

— Не скромничайте, молодой человек. Не каждый иностранец решит ввязываться в драку в чужой стране, а вы ринулись в толпу негодяев, не раздумывая.

— Так получилось, — пожал плечами Ардашев.

— Роберт поведал, что вы интересуетесь Востоком?

— Да, самостоятельно изучаю арабский и турецкий.

— Похвально. А вот мне не удаётся приобщить сына к этим языкам. Он настолько увлечён медициной, что о дипломатической службе и помышлять не хочет. А мог бы служить, если не дипломатом, то хотя бы доктором в каком-нибудь английском посольстве.

— Спасибо вам, отец, за заботу, но мне Британия милее Востока, Индии и Африки, — признался младший Аткинсон.

— Жаль, очень жаль… Ладно, молодые люди, я вас на время покину. Появились коллеги из попечительского совета Лондонского института. Пойду к ним.

— А вы, капитан, смотрю, ничего не едите, — хрустя песочным печеньем, проговорил Роберт. — Попробовали бы чего-нибудь, тогда и на обед не пришлось бы тратиться.

— Не могу себя заставить есть на поминках.

— Может, по рюмке виски?

— Лучше по стакану эля. У меня дурное предчувствие.

— Согласен.

— Что ж, помянем профессора, — вздохнул Ардашев и, пригубив стакан, сказал: — Это был человек энциклопедических знаний.

— Он умел простым языком объяснить сложные вещи, — вторил Аткинсон. — Я был на его лекции о влиянии на человеческий организм эфира и хлороформа.

— Интересная тема. Я тоже много читал об этом.

— Мистер Пирсон настолько доходчиво объяснял всякие химические заумности, что я стал неплохо разбираться в формулах, и даже в некоторых составах и соединениях. С тех пор химия стала моим вторым увлечением после анатомии.

Вскоре поминки закончились, и присутствующим стали раздавать по веточке розмарина. Взяв одну, Ардашев осведомился у Роберта:

— А это для чего?

— Все, кто взял розмарин должны будут положить его на могилу профессора.

Неожиданно со второго этажа послышался крик:

— Помогите! Сюда! Скорее!

Ардашев и Аткинсон, не сговариваясь, бросились вверх по лестнице. На втором этаже в одной из комнат была распахнута дверь. Заглянув туда, друзья увидели плачущую вдову. Рядом с ней стоял растерянный молодой человек в очках, обнимавший хозяйку. Увидев посторонних, он тут же отпрянул от неё.

— Что случилось, миссис Пирсон? — осведомился Ардашев.

— Вскрыт сейф! А в нём опять роза! — рыдала дама.

Клим осмотрел металлическую дверцу, выходящую из стены и сказал:

— Следов взлома не видно. А роза, действительно, очень похожа на ту, что оказалась рядом с профессором.

— Сейф открыт ключом, — всхлипывая, объяснила вдова. — Он находился в ручке трости мужа, которая отвинчивалась. Вторая часть трости была полой, примерно, на дюйм. Там и помещался ключ с гранями. Я видела его однажды.

— Убив профессора, преступник завладел тростью, а значит, ключом. Ему оставалось лишь пробраться в кабинет для того, чтобы получить содержимое сейфа, так? — спросил Ардашев.

— Да, — кивнула хозяйка.

— У кого ещё имелся ключ от сейфа? — спросил русский студент.

— Только у него. Он был в единственном экземпляре. Генри боялся, что кто-нибудь сможет его подделать, поэтому он почти никогда не расставался с тростью и даже не оставлял её при входе, а всегда уносил в кабинет, который обязательно замыкал. Но сегодня все комнаты открыты.

— А что хранилось в сейфе?

— Насколько я знаю, там лежали какие-то бумаги и три чёрных тетради. А теперь их нет.

— Что за тетради?

— С описанием опытов по обогащению руды, — пояснил молодой человек в очках. Профессор вносил туда записи, формулы и результаты экспериментов.

— Толстые?

— Да, примерно, как обычные книги. С твёрдой обложкой и переплётом. Разве что в длину немногим меньше. Почти квадратные.

— Мне очень страшно! — не переставая вытирать слёзы, лепетала миссис Пирсон. — Убийца мужа был здесь, да?

— К сожалению, вы правы, — ответил Клим.

— Он же мог убить и меня!

— Судя по всему, его интересовало содержимое сейфа.

— В моей комнате тоже есть сейф, — прерывисто вздыхая, выговорила мадам. — Там я держу драгоценности.

— Они на месте? — осведомился Ардашев.

— Я ещё не смотрела.

— Стоит проверить.

— Хорошо, — согласилась вдова и вышла. Было слышно, как она замкнула за собой дверь соседней комнаты.

Ардашев, Аткинсон и незнакомец в очках остались стоять у распахнутого сейфа с розой внутри. Возникла неловкая тишина.

— Позвольте представиться, — выговорил спутник вдовы, — Джозеф Эшби. Я ассистировал мистеру Пирсону во время его опытов по обогащению руд. Кроме того, он был моим научным руководителем.

— Роберт Аткинсон. Студент.

— Клим Ардашев, и тоже студент, — отрекомендовался российский подданный и подумал, что он совершенно точно определил род занятий мистера Эшби, когда только его увидел.

Молодые люди пожали друг другу руки.

— А вы, как я слышал, из России? — осведомился ассистент мистера Пирсона.

— Да, учусь на юриста.

— Я так и понял, — кивнул мистер Эшби. — Вижу, вы неплохо разбираетесь в полицейских премудростях.

Клим учтиво поклонился, но ему вдруг показалось, что кто-то наблюдает за ним сверху. Он поднял глаза к расписному потолку. С верхней части арки на него щерился лев, попирающий ногами змею. Под ним — восходящее над горизонтом солнце, затем шёл полукруг и цифра 30 над ним. Под солнцем надпись на латыни «Лев обгоняет солнце». Залюбовавшись увиденным, Ардашев проронил:

— Не потолок, а живая картина.

— Его расписывали так, как хотел профессор, — объяснил мистер Эшби. — Он гордился тем, что любое, даже самое маленькое украшение дома выполнено, согласно его замыслу.

Клим вдруг задумался, а потом обратился к Аткинсону:

— Послушайте, Роберт. Если фотограф ещё может стоять на ногах, сделайте одолжение — помогите ему подняться сюда вместе с аппаратом. Неплохо бы сфотографировать место преступления.

— Я понял, капитан, — бросил англичанин и поспешил вниз.

Вдруг щёлкнул дверной замок, и возникла вдова.

— Ничего не пропало, — сообщила она вполне спокойно. — А вас я помню. Вы были в коронерском суде. Это ведь вы оказались рядом с мужем под Темзой?

— Да, миссис Пирсон. Ещё раз примите мои самые искренние соболезнования.

— Спасибо. Вы мистер Ардашев?

— О да. Простите, что сразу не представился.

— Нет-нет, ничего страшного. Генри упоминал вас в день приезда. Он очень хорошо о вас отзывался. — Она подкатила глаза, промокнула их платочком и продолжила: — Полиция мне передала англо-арабский разговорник мужа. Инспектор сказал, что Генри хотел подарить его вам.

— Он обещал, но не успел.

— Подождите минуту.

Дама вновь удалилась, но вернулась почти сразу. Она держала небольшую книжицу.

— Вот, — протянула она. — Возьмите. На память о Генри.

— Признательно вам благодарен.

Послышался шум на лестнице. Все обернулись. Присутствующим открылась довольно необычная картина. Обнимая перила и, едва переступая ногами, нетрезвый фотограф героически покорял ступеньки. Позади него, с треногой в одной руке и фотографическим аппаратом в другой, тяжело ступал Аткинсон. Он каким-то образом умудрялся не только поддерживать мастера моментальной картинки от падения вниз, но и слегка подталкивать.

Видя недоумённый взгляд хозяйки дома, Ардашев пояснил:

— Миссис Пирсон, необходимо протелефонировать в Скотланд-Ярд и сообщить о краже и появлении тканевой красной розы. Надобно упомянуть инспектора Джебба. Он ведёт дело по убийству мистера Пирсона. Теперь ясно, что вскрытие сейфа и смертоубийство связаны между собой и, скорее всего, совершены одним и тем же лицом. Но ещё до приезда полиции не будет лишним сделать фотографический снимок места совершения преступления. Дабы не отрывать вас от траурных дел, разрешите мне связаться со Скотланд-Ярдом от вашего имени. Я заметил на углу дома автоматический телефонный киоск.

Вдова вновь окинула Клима оценивающим взглядом, поправила траурный чепец и провещала:

— Была бы вам очень признательна, если бы взяли на себя общение с полицией. Мне сейчас не до этого.

— Не беспокойтесь. Я помогу вам.

— Но это могу сделать и я, — вмешался мистер Эшби.

— Нет, пусть этим займётся мистер Ардашев.

— Чрезвычайно польщён вашим доверием, — выговорил русский студент, смущённо отведя глаза от пышной груди вдовы.

— Вы очень любезный молодой человек, — мягким голосом выговорила собеседница, заметив нескромный взгляд Клима. — Буду вам благодарна, если вы соблаговолите сообщать мне о ходе расследования. Хотя бы время от времени. Вас это не затруднит?

— Ни в коей мере.

— Вот и отлично. Как долго вы пробудите в Лондоне?

— Почти две недели, мадам.

Джозеф Эшби недовольно поджал губы.

— Вам нет надобности искать уличный телефонный киоск, — пропела вдова. На первом этаже есть телефонный аппарат. Мы уже два года на него подписаны. Мистер Эшби покажет, где он находится.

Ассистент профессора согласно кивнул.

— Я кое-что объясню фотографу и сразу же спущусь вниз.

Ничего не ответив, миссис Пирсон, точно чёрная лебедь, поплыла на первый этаж.

— Сэр, — обращаясь к фотографу, осведомился Ардашев, — вы можете снять комнату от входной двери до сейфа, а потом и сам сейф, но так чтобы роза в нём была хорошо видна?

Держась за стену и едва шевеля языком, англичанин просипел:

— Раз плюнуть. Сколько открыток надо?

— Два снимка.

— А кто платит?

— Я.

— Ладно.

— Не подскажете, где находится ваше ателье?

Порывшись в кармане, фотограф сунул Климу визитную карточку с адресом фотомастерской.

— Завтра к вечеру сделаю. Расчёт при получении.

— С вашего позволения, наведаюсь послезавтра.

— Как угодно-с.

Собрав волю в кулак и применяя титанические усилия, фотограф выполнял заказ. Когда он закончил, Роберт заметил:

— Сэр, вас попросили сделать два снимка, а вы крышку с объектива восемь раз снимали.

— А вам-то что? Это на всякий случай. Искал лучший ракурс, чтобы каждая пылинка была видна в косых солнечных лучах. Оплата будет только за два самых удачных фото… И нечего меня учить, юноша! Лучше помогите спуститься уважаемому джентльмену. И побыстрее! — скомандовал фотограф, перешагивая через ступеньку.

— Да не торопитесь вы так, а то упадёте, — предостерёг его Роберт.

— Упаду — не страшно. Страшно, если горничная уже унесла эль. А вы, джентльмены, не переживайте. Картинка будет, — он сложил губы трубочкой, — как у Рем…ранта.

Догадываясь, что речь идёт о великом голландском художнике, Клим и Роберт стащили вниз не только треногу с аппаратом, но и главную часть фотографического комплекта — самого светописца.

Телефонный аппарат Гоуэра-Белла высился на тумбочке, неподалёку от гардеробной. Соединение с помощником комиссара полиции было довольно быстрым, но из-за плохой слышимости и картавости собеседника Ардашеву приходилось несколько раз его переспрашивать. Изрядно намучившись, он повесил на рычаги обе трубки и сообщил:

— Пообещали прислать полицейского.

— Что ж, оставайтесь и ожидайте, господин будущий сыщик, — с издевкой провещал Эшби и удалился.

— Не понравились вы этой лабораторной крысе, — усмехнулся Аткинсон. — А вот вдова напротив, положила на вас глаз.

— А вы достаточно наблюдательны, друг мой, — улыбнулся Клим. — Я бы попросил вас проследовать на кладбище и понаблюдать за присутствующими. Вдруг обнаружите там что-нибудь подозрительное? А мне придётся остаться здесь до прибытия сыщика.

Ожидание растянулось для Ардашева ровно на три выкуренных папиросы. Инспектор появился, когда на город опустился туман, плавно переходящий в сумрак. В доме зажгли электрический свет. Джентльмены ещё не вернулись с похорон. К этому времени дамы почти разошлись. По традиции женщины не могли присутствовать на погосте.

Клим провёл мистера Джебба на верх и показал вскрытый сейф и розу. Искусственный цветок полицейский сунул в бумажный пакет и спустился вниз, чтобы опросить вдову. Потом он долго беседовал с дворецким и горничной. Ни помощника профессора, ни пастора квакеров в доме не было. И только после этого детектив кивком головы предложил студенту выйти. Ардашев, накинув крылатку и надев котелок, последовал за сыщиком.

Выйдя на свежий воздух, мистер Джебб, закурив сигарку, спросил:

— Что скажете, молодой человек? Какие у вас соображения?

— Преступник всё рассчитал заранее, — озвучивал Клим уже сложившиеся в голове мысли. — Его целью являлось содержимое сейфа. Убийство дало возможность не только завладеть ключом к сейфу, но и проникнуть в дом, поскольку похороны может посетить кто угодно и даже совершенно незнакомые люди. Двери во всех комнатах нараспашку, и потому не составляло большого труда отыскать сейф, тем более, учитывая, что он не был замаскирован, а находился в кабинете перед рабочим столом. Убийца мог свободно разгуливать по дому, заглядывая во все углы. В семью пришло горе, и никто не обращал внимания на посторонних.

— Теперь понятно, что вор и убийца — одно и тоже лицо, — выпустив струйку дыма, подытожил полицейский и спросил: — Вы с самого начала присутствовали на траурной церемонии?

— Нет. Я появился, когда она уже шла.

— Ничего подозрительного не заметили?

— Кто-то положил к гробу букет из пятнадцати роз.

— Именно роз?

— Да.

— Странно. У нас обычно приносят белые лилии.

— Меня смутило их количество — пятнадцать. На красной тканевой розе тоже пятнадцать лепестков, включая листики. И на той, что у вас в пакете — тоже.

— Но какое это имеет значение?

— Не знаю. Злоумышленник затеял с нами какую-то игру. Вообще-то, согласно древнегреческой легенде роза — символ тайны. Профессор либо её нарушил, либо отказался открыть. Другого объяснения у меня пока нет.

— Только этого мне не хватало, — покачал головой полицейский, — загадки, ребусы, головоломки… Вдова толком не знает, что было в сейфе. Говорит, что бумаги, записи, может быть, и ценности, деньги… Но что значит «может быть»? На «может быть» уголовное дело не построишь.

— Лаборант профессора мистер Эшби утверждает, что возможно, пропали три чёрных толстых тетради.

— Вот пусть и утверждает! — огрызнулся инспектор и взмахнул руками, как птица. — И этот туда же! Вслед за вдовой! У той «может быть», а у этого «возможно»! Это как понимать? Что значит «возможно»? Да и какую они представляют ценность? Я, конечно, понимаю, что для иного и засушенная в книге фиалка может быть дороже фунта золота, но какое это имеет значение для определения стоимости похищенного?

— Вы правы, мистер Джебб. А у профессора есть наследники?

— Только теперешняя вдова. Он прожил с ней пять лет. А перед этим браком овдовел. От первой жены у него детей не было. За последние пятнадцать лет в наших законах многое изменилось в пользу женщин. После смерти мужа они становятся прямыми наследницами. А миссис Пирсон и делиться наследством ни с кем не нужно. Всё теперь ей принадлежит…

— Так и у вдовы, в таком случае, есть заинтересованность в смерти мужа.

— Вы правы. В таких делах подозрение всегда падает на одного из супругов-наследников.

— Они жили вдвоём?

— Да. Её кузен Том Крук — называет себя пастором квакеров — снимает где-то комнату. Вероятно, сейчас он на кладбище. Вы видели его?

— Он сидел рядом с вдовой и мистером Эшби.

— Откровенно говоря, лаборант, или ассистент профессора Эшби вызывает у меня вполне обоснованное подозрение. Покойный был его научным руководителем. Но он тут не живёт. Дворецкий мне намекнул, что Эшби ухлёстывает за миссис Пирсон. Профессор то ли в самом деле этого не замечал, то ли делал вид. Ассистент часто бывал в их доме. И даже наведывался, когда мистер Пирсон уехал в Россию. Миссис Пирсон в такие дни отпускала и дворецкого, и горничную. Как думаете для чего? А вот тут, мой уважаемый русский коллега, мы обойдёмся без «возможно» и «может быть»! Тут явный адюльтер. И у Эшби даже прослеживается некая заинтересованность в убийстве, то есть мотив преступления: жениться на вдове и через неё завладеть состоянием профессора.

— Убийство и вскрытие сейфа совершены одним лицом. В этом нет никаких сомнений. Лаборант не производит впечатления хладнокровного убийцы, владеющим ножом Боуи. Если допустить, что Эшби убил профессора этим страшным американским оружием, то зачем ему вскрывать сейф? Ведь рано или поздно вдова и так попросит его это сделать?

— А вот здесь вы ошибаетесь, — поморщившись, покачал головой полицейский. — Насчёт вскрытия сейфа миссис Пирсон может обратиться к своему кузену, а не к ассистенту профессора. Эшби для неё — игрушка, мальчик для развлечений. Если даже между ними и есть близкие отношения, то она, как мне кажется, расценивает их, как забаву, не больше. Вдова умна, расчётлива и хладнокровна. Что касается самого Эшби — пока я ничего не могу о нём сказать. Я с ним не общался и сужу об этом парне лишь с чужих слов. Но замечу: самые жестокие и хладнокровные убийцы — это люди весьма образованные, хорошо воспитанные, на вид этакие хлюпики, маменькины сыночки. — Инспектор не моргая уставился на Ардашева и добавил: — А вот вы — исключение. Не знаю, как сложится дальнейшая ваша судьба, но для вас, мистер Ардашев, убить человека, что руку почесать. Из таких как вы выходят либо известные преступники, либо бесстрашные герои, служащие своему отечеству верой и правдой. Поверьте, я редко ошибаюсь в людях.

— Благодарю, мистер Джебб за откровенность… Но если вернуться к сегодняшнему происшествию, то замечу, что профессор никогда не оставлял трость у входа. Он уносил её в кабинет.

— Что вы говорите? Какая предусмотрительность!

— Но и она его не спасла.

— Так чаще всего и бывает. Человек изобретает заумные замки́ и механизмы, чтобы обезопасить то, что ему дорого, а злоумышленник овладевает этими предметами самым примитивным способом. Непонятно одно: хранил ли профессор в своём сейфе ценности, или нет? Сами понимаете, что записные книжки и блокноты ничего не стоят. Вдова так толком ничего на этот счёт и не сказала. И, по правде говоря, у меня нет оснований для расследования кражи. Да и была ли она? А что, если это некий отвлекающий манёвр с розой?

— Но для чего?

— Понятия не имею, — пожал плечами полицейский. — Миссис Пирсон похоже не ведала, где муж хранил деньги. Она даже не осведомлена о его банковских счетах.

— Странные отношения между супругами.

— Не знаю, молодой человек, не знаю. Жизнь полна неожиданностей. Не забывайте, что у них огромная разница в возрасте, а значит, и в темпераменте, поэтому молодой жеребец-лаборант и скачет вокруг вдовушки… Но меня беспокоит другое. Боюсь, что раскрыть убийство под Темзой будет очень трудно. Во-первых, стало ясно, что это не случайное преступление с целью ограбления и хождение агентов по злачным местам вряд ли поможет, а во-вторых, если преступник, открыв сейф, получил всё что хотел, то теперь он успокоится и ляжет на дно. А у меня нет ни одной зацепки. И что прикажете делать?

— Ответить на три вопроса. Первый: зачем убийца принёс букет из пятнадцати роз, хотя проще и незаметнее было прийти с любым нечётным количеством лилий. Второй: почему он не замкнул сейф, а оставил его открытым, если у него был ключ? Ведь тогда кражу обнаружили бы намного позднее, если бы узнали о ней вообще, учитывая, что вдова не знала, что там хранилось. И третий: зачем он вновь оставил нам красную розу?

— Первый вопрос — загадка для меня. А что касается второго и третьего, то преступник, сунув розу в сейф, мог услышать чьи-то шаги, запаниковать и скрыться, оставив открытую дверцу. Да и замок мог сразу не поддаться.

— Этот вариант нельзя сбрасывать со счетов, но хорошо бы поискать и другие возможные ответы.

— Вот и займитесь этим, мистер Ардашев. А мне пора возвращаться на службу. У меня ведь в производстве два десятка дел. И каждое из них надобно расследовать. Что касается проникновения в сейф, то у меня, как я уже говорил, нет никаких оснований для составления рапорта относительно кражи. По крайней мере, пока. Конечно, если вдова вдруг вспомнит, что в сейфе лежал «Великий Могол» в 800 карат, — криво улыбнувшись, изрёк инспектор, — то в таком разе, уж поверьте, весь Скотланд-Ярд вместе комиссаром полиции и тринадцатью тысячами лондонских полицейских бросится на его поиски. Но вторую розу я приобщу к материалам дела об смертоубийстве под Темзой… Кто знает, как дальше сложится расследование? И ещё. Я ведь не говорил вам, что мистер Пирсон был убит американским ножом, но вы это выяснили сами. Хвалю. Подумайте, может быть поиск преступников и есть ваша будущая профессия?

Ардашев улыбнулся, ответив:

— Нет, моё призвание — иностранные языки и восточные в особенности. Факультет правоведения мне уже наскучил. А сейчас я лишь стремлюсь выполнить последнюю волю профессора. Со злодеем у меня есть и личные счёты. По его вине я провёл сутки в английской тюрьме.

Инспектор бросил в урну окурок и, натянув перчатки, спросил:

— Признайтесь, вы собрались в Ливерпуль?

— Именно.

— Зря потратите время. Это ничего не даст, кроме вашего знакомства с городом моряков, торгашей и проституток.

— Возможно.

— Ладно. Удачи вам. Надеюсь, увидимся.

— Всего доброго, мистер Джебб.

Не успела полицейская карета скрыться за углом, как к дому подкатил экипаж, из которого выпрыгнул Роберт.

— Как дела, дружище? — обратился к нему Ардашев.

— Ничего особенного. Одиннадцать раз отбил колокол кладбищенской церкви, отгоняя злых духов и возвещая, что хоронят женатого мужчину, потом была молитва, произнесли прощальные слова, опустили в могилу гроб, бросили на него веточки розмарина и бедного профессора закопали. — Аткинсон помолчал немного и добавил грустно: — Вот так ходишь по земле ходишь, а потом опустят тебя на глубину семь футов и всё. Погост огромен. Целый город мертвецов. Страшно представить.

— Что за уныние, старина? Нам с вами некогда умирать. Завтра мы должны купить два билета в Ливерпуль на боут-трейн. Поезд отходит в девять. Вставать придётся с первыми лучами солнца.

— Подозреваю, что вы хотите проверить, куда собирался отправиться профессор?

— Вы удивительно прозорливы, — съязвил Клим. — Это можно сделать только в Ливерпуле. Пора расходиться.

— А может по кружке эля? Помянем профессора по-человечески.

— Не возражаю, но чур не усердствовать. Обещаете не мешать пиво с виски?

— «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство»: ни капли виски сегодня!

— Сдаётся мне, что начало вашей тирады взято из клятвы Гиппократа, а уж потом вы присовокупили «ни капли виски».

— Вы удивительно прозорливы! — в свою очередь съехидничал Роберт. — Однако я знаю одно местечко, где варят пиво уже не одно столетие. Это паб «Джордж Инн» («The George Inn»). Наш литературный гений Чарльз Диккенс упоминал его в романе «Крошка Доррит».

— Отлично! Тогда поднять паруса!

— Слушаюсь, капитан!

…Клим вернулся на баржу к полуночи. Хозяйка встретила постояльца с опечаленным лицом.

— Что случилось, Агнесса?

— Муж воротился из плаванья.

— Какая жалость! Значит, сегодня я проведу ночь в одиночестве, — с печальным вздохом выговорил Ардашев, мысленно обрадовавшись, что наконец-то он хорошенько выспится.

— Ничего подобного! Он пьян в стельку. И храпит так, что по стенам вот-вот побегут трещины. Рядом с твоей комнатой освободилась соседняя. Если он заметит моё отсутствие, я скажу ему, что, спасаясь от его храпа, ушла спать туда. По крайней мере, у нас с тобой точно есть пол часика. Я без ума от тебя, малыш.

— Ты толкаешь меня на форменное преступление. Это же прелюбодеяние!

— Хватит шутить. Пойдём скорее, милый, — потянув Клима за руку, прошептала она.

Агнесса угомонилась лишь под утро. Ардашев спал всего два часа.

Встретившись в условленном месте, Клим и Роберт спустились в подземку. Поезд довёз их до станции Гауэр-стрит, расположенной на углу улиц Юстон-роуд и Гауэр-стрит района Кэмден, известного тем, что именно на его территории находятся Лондонский университет и Британский музей. Отсюда до Юстонского вокзала они добрались пешком всего за пять минут.

Войдя в железные ворота Юстонской арки, украшенной грандиозными дорическими пропилеями высотой более семидесяти пяти футов[32] и портиком с надписью «Юстон», друзья оказались в просторном внутреннем дворе перед зданием вокзала, построенном в римско-ионическом стиле. Пять внешних дверей вели в вестибюль, а следующие пять открывали взору большую залу с рядом прямоугольных окон под антаблементом.[33] Наверх вела лестница из двух сторон окружности, переходящая затем в один широкий проход, который заканчивался площадкой, украшенной четырьмя колоннами (такие же высились в противоположной стороне залы) цвета тёмно-красного гранита, которые стояли на белых каменных основаниях. Центр помещения занимала мраморная статуя Джорджа Стефенсона — одного из основателей британских железных дорог. Сбоку на полу высился красный почтовый ящик и виднелись надписи телеграфа и справочного бюро. Поодаль — меняльная контора, книжные и газетные киоски. Ардашев остановился около одного из них и, отдав десять пенсов, купил «Азбуку железных дорог» («ABC Railway Guide») и целую кипу газет, чем несказанно удивил Аткинсона, удовлетворившегося лишь свежим номером «Таймс» («The Times»).

Из большой залы через стеклянные двери вояжёры направились к кассовым залам. Таковых было два: восточный и западный. Первый обслуживал основные направления, в том числе и Ливерпульское, а второй — сообщение между Лондоном и Йорком. Заплатив по восемнадцать шиллингов за каждый билет в вагон второго класса для курящих, спутники получили две картонки пурпурного цвета с цифрой два, каждая размером со спичечную коробку. До отправления боут-трейна, того самого, на который планировал сесть покойный профессор, оставалось ещё полчаса. Этого времени было достаточно, чтобы успеть перекусить в вокзальном буфете. Сыр, ветчина, тосты, варёные яйца и две чашки ароматного кофе улучшили настроение молодым людям, и они прошли на платформу.

Чёрный с синим оттенком паровоз и вагоны, раскрашенные в пурпурный цвет — признак принадлежности состава к Северо-Западной железнодорожной компании (LNWR) — стояли у дебаркадера, ожидая пассажиров. Крыша перрона поддерживалась чугунными колонами. Пути Юстонского вокзала выходили дугой, чтобы потом вновь обрести прямое направление.

Важные кондукторы в темно-синих сюртуках и фуражками с гербом компании, носильщики с нагруженными багажом тележками, беспокойные дамы в шляпках, невозмутимые джентльмены, кричащие дети и спешащие к вагонам старушки образовывали такое вавилонское столпотворение, от которого хотелось поскорее избавиться и пройти в свое купе. Пахло угольной пылью, дёгтем и сыростью, которая чувствуется в Лондоне перед дождём или густым туманом.

Найти нужный вагон не составило труда. Шагнув с платформы внутрь, Ардашев осмотрелся. Оказалось, что британские вагоны были разделены поперечными купе с закрывающимися дверьми с двух сторон и не имели коридора, как в России. На дверях виднелась цифра 2 и нарисованная трубка (вагон для курящих второго класса). Диваны были обтянуты тёмно-синим тиком. Тусклым огнём мерцали две масляные лампы у самого потолка. Вскоре появилось ещё несколько джентльменов совершенно разного возраста, приветствующих друг друга лёгкими кивками головы.

Раздался сигнал станционного колокола и почти сразу кондукторы принялись захлопывать двери купе, запирая их вагонными ключами. Перрон опустел. После второго удара послышался свисток старшего кондуктора. Состав тронулся. Покинув Юстонскую станцию, поезд набрал ход. В вагон проник дневной свет, ранее скрытый вокзальным навесом. Клим принялся изучать железнодорожный справочник, а затем перешёл к чтению газет.

Попутчики потянулись за кисетами и портсигарами. Запах разных сортов табака смешался, и густое дымное облако повисло под потолком. Вентиляция с ним не справлялась, и Роберт поднял вверх окно. Попутчики разговорчивостью не отличались и тоже углубились в просмотр прессы. Один пожилой англичанин быстро задремал, издавая то ли храп, то ли бульканье. Все покорно терпели. Разбудить старика никто не решился.

Статья в ежедневной вечерней газете «Пэлл Мэлл Газет» («The Pall Маll Gazette») привлекла внимание Ардашева уже с первых строк. Один из наследственных лордов английского парламента делился своими опасениями в отношении отставания британской армии от французской. Речь о шла о французском изобретении — бездымном порохе «Poudre B» превосходившем обычный чёрный порох по своей силе в несколько раз. «Франция, — сетовал лорд, — уже заканчивает перевооружение винтовкой Лебеля под патрон с бездымным порохом, изобретённым на берегах Сены химиком Полем Вьелем. Этот патрон втрое мощнее обычного дымного и менее чувствителен к влаге. Он увеличил дальность стрельбы более чем на тысячу ярдов. В этом, безусловно, заслуга президента Франции Сади Карно. Несмотря на то, что «Poudre B» продаётся в охотничьих магазинах Лондона, британская армия всё ещё пользуется дымным порохом, который не только быстрее загрязняет винтовочные стволы, но и демаскирует солдат».

«Дейли Ньюс» («The Daily News») в колонке «Из заграничной жизни» писала следующее: «Как свидетельствуют парижские газеты, на прошлой неделе в маленьком французском городке Пембеф, в департаменте нижней Луары, давал публичные сеансы гипноза некий господин из Вены Герхард Байер, называвший себя «профессором гипнотизма» и заявлявший притязание на чтение чужих мыслей и обнаружение самых заветных тайн. В числе посетителей профессора был местный следственный судья, который до того был поражён виденными им чудесами, что попросил Байера оказать ему помощь в одном запутанном следственном расследовании. Дело заключалось в краже у сапожника и его работника 230 франков и 90 сантимов; несмотря на все усилия полиции и следователю не удавалось найти ни украденных денег, ни улик, доказывающих виновность обвиняемого. Байер согласился посодействовать правосудию, и явившись в камеру следственного судьи, завязал себе глаза, подробно допросил обвиняемого Пишеро, держа всё время его за руку, потом с повязкой на глазах вышел из камеры и отправился в сопровождении следственного судьи и многочисленной толпы через целый лабиринт узеньких улиц и переулков к старинной каменной стене одного городского предместья. Там он стал топать ногой по земле и приказал рыть яму; через несколько минут под небольшим камнем в мешке была найдена украденная сумма. Потерпевший заявил, что это его деньги, и правосудие ликовало. Однако адвокат обвиняемого внимательно изучил обнаруженные деньги и узрел среди сантимов медную австрийскую монету в пол крейцера. Видимо, «профессор гипнотизма» случайно приобщил её к другим деньгам из своего кошелька. В результате разгорелся скандал. Байер сбежал, а обвиняемый Пишеро судом присяжных был оправдан. Радостный адвокат тут же сообщил репортёрам, что метод австрийца сразу вызвал у него недоверие, поскольку псевдо-профессор не применял никаких способов внушения, а прибегнул скорее к спиритизму, чем к гипнозу».

Временами, отрываясь от чтения газет, Клим любовался панорамой сельской местности. Роскошные луга, парки, старинные замки и новые изящные коттеджи радовали глаз. Англичане имели привычку обустраивать каждый клочок земли, приводя его в совершенный вид.

Состав остановился на небольшой станции. Кондукторы пробежали по купе и собрали у пассажиров билеты, чтобы они не могли ими воспользоваться в следующий раз. Поезд вновь тронулся, но больше уже не разгонялся, а шёл со средней скоростью. Боут-трейн прибыл на вокзал Лайм-стрит в Ливерпуле ровно через четыре с половиной часа после отправления из Лондона, преодолев расстояние почти в 186 миль.

Кондукторы открыли левые двери. Пассажиры, точно бобы из рваного мешка, высыпались на платформу.

Вокзал впечатлял. Он казался огромным. Аткинсон нанял кэб до причала Принца, и Ардашев с удовольствием разглядывал город, разбросанный амфитеатром по береговым холмам. Мимо проезжали конные трамваи, кэбы и кареты.

Роберт решил поделиться со своим другом известными ему сведениями о Ливерпуле. Прокашлявшись, он начал вещать:

— Замечу, капитан, что в переводе с кимрского или уэльского языка Ливерпуль означает «морская лужа». Город вырос, и его население достигло полумиллиона. В начале прошлого столетия на его месте стояла крохотная деревушка, не обозначенная даже на карте. Говорят, что в 1709 году впервые небольшой корабль отплыл отсюда в Африку, где взял несколько десятков негров и перевёз их в американские колонии. К своему стыду должен признать, что выгоды той американской экспедиции были так велики, что торговля неграми сделалась главным делом Ливерпуля, и через пятьдесят лет город уже имел сотню кораблей, занимавшейся этой прибыльной, но бесчеловечной торговлей. Негров привозили точно так же, как скот на бойни. Это и было началом расцвета города. Выйдя из Ливерпуля с грузом английских товаров, купцы обменивали их на негров, которых везли в Америку, а там грузили на борт сахар и ром.

— Уничтожение рабства, как я вижу, не разорило город.

— Да, владельцы судов нашли другие пути к обогащению и даже расширили торговлю с Америкой. Она-то и приносила самый большой профит. Мы уже подъезжаем к докам. Они построены в три ряда и составляют конкуренцию лондонским. Склады, лавки и офисы — всё подчинено коммерции. Горожане либо работают в доках, либо ходят в плавание, либо торгуют.

Чем ближе кэб подъезжал к порту, тем сильнее портилась картина за его окном и тем неприятнее запахи разносились по округе. Казалось, что экипаж попал на скотобойню. Ардашев не выдержал и приложил к носу платок. Наконец кэб добрался до причала.

Кучер объяснил, что устье реки Мерсей так мелководно, что пароходы бросают якорь мили за три от берега, и пассажиров доставляют на борт небольшими паровыми тендерами, отходящими от пристани. Это значительно облегчало задачу по поиску парохода, на котором покойным профессор собирался куда-то отправиться. К тому же, все суда уходили в послеобеденное время, когда прилив был максимальным.

— Послушайте Аткинсон, — выговорил Клим, — давайте разойдёмся в разные стороны пристани. Вы направо, я налево. Как видно из справочника, наш боут-трейн подоспел к отправлению нескольких трансатлантических рейсов. Нужно выяснить, куда собирался отправиться мистер Генри Пирсон. Выход один — справляться об этом на причале у всех подряд контролёров. У них есть списки пассажиров, купивших билеты на то или иное направление. Нам надо отыскать среди них нашего профессора.

— Капитан, вы иногда меня обижаете излишне подробными объяснениями. Неужели я похож на недотёпу? — британец обижено оттопырил нижнюю губу.

— Ни в коем случае, мой друг, ни в коем случае! Но не будем тратить время на бессмысленные реверансы друг другу, тем более, что его у нас совсем немного. Итак — за работу! Встречаемся на этом самом месте.

Прошло полчаса. Расспросы контролёров Ардашевым ни к чему не привели. Уже почти отчаявшись, он шагнул к длинной очереди отбывающих, выстроившихся у гигантской плавучей пристани — самой большой в мире. Картонная табличка «Нью-Йорк» была установлена в металлическую рамку, прикреплённую к столбу. Тут же было написано название пароходной компании и судна. Контролёр проверял билеты и делал отметки карандашом в толстой книге, которую он держал в левой руке. Затем, пассажиры по перекидному мостику заходили на паровой катер.

— Простите, сэр, я хотел бы узнать, нет ли в списке пассажиров моего дяди — мистера Генри Пирсона?

— Минуту, — он пробежал глазами одну страницу, потом другую и перелистнув на третью, спросил: — Генри Пирсон?

— Да.

— У него каюта первого класса. Так что не волнуйтесь. Встретитесь. Придёт, никуда не денется. Билет не дешёвый.

— Благодарю вас, сэр.

— Не стоит.

Клим вернулся на условленное место. Роберт уже ждал его. Он развёл руками и сказал:

— Я его не нашёл.

— Зато мне повезло. Наш профессор собирался в Нью-Йорк на «Аризоне», первым классом.

— Но зачем?

— Это нам и предстоит узнать.

— Но как?

— Для начала надобно пообщаться с вдовой. Возможно, ей что-то известно. — Ардашев щёлкнул крышкой карманных часов и сказал: — Нам следует поторопиться. В Ливерпуле больше делать нечего. Мы ещё успеем на обратный поезд.

— А вон и кэб! — Роберт дал знак, и кучер подкатил экипаж.

И вновь вокзал Лайм-стрит, буфет и опять вагон второго класса до Лондона и шесть попутчиков. Одним из них оказался уже немолодой господин, читающий сочинения Мартина Лютера. На её обложке виднелась белая роза с крестом внутри и в ней ещё пять лепестков. Клим обратил на это внимание Роберта и спросил шёпотом:

— Роза Лютера. Известна так же, как Печать Лютера. Что скажете, друг мой?

— Получается, что убийца профессора лютеранин?

— Трудно сказать.

— Если это так, то зачем ему таким образом себя выдавать?

— Вполне закономерный вопрос. Пока у меня нет на него ответа.

Поезд прибыл в Лондон, когда над город уже готовился ко сну. Обратная дорога на метрополитене была знакома и уже не казалось долгой. Выйдя со станции, Аткинсон спросил:

— Может, по кружке эля?

— Уверен, что парой кружек мы с вами не ограничимся. Поэтому предлагаю выспаться.

— Тоже неплохая идея. Я пытался подремать в поезде, но так и не смог. Тесновато.

— Тем более. Подъезжайте часам к одиннадцати к барже. Тогда и решим, что делать.

— До завтра.

Друзья разошлись в разные стороны. Клим нанял ландо. Оно было дешевле кэба.

Ночной Лондон оказался не столь интересен, как днём. Когда извозчик остановил экипаж рядом с речным домом, заморосил мелкий дождь. Ардашев отворил комнату, разделся и едва коснувшись подушки, провалился в сладкий, как патока, сон.

Клим проснулся рано. Обменявшись с Агнессой многозначительными взглядами во время завтрака, он поспешил к стоянке кэбов, чтобы добраться до фотоателье.

Закурив любимые «Скобелевские», Ардашев с интересом рассматривал Лондон. Дома не отличались особым архитектурным изыском. Почти все они имели от двух до пяти этажей и выглядели серыми из-за угольной пыли, оседавшей на стены зданий. В Англии топили углем. И потому перед каждым домом для его ссыпания имелось небольшое отверстие — яма, для безопасности закрытая железной решёткой.

Холодное небо, нависшее над городом, мрачные каменные дома навевали грустные мысли. Чтобы от них избавиться, Клим вспомнил «Путеводитель по Лондону», зачитанный до дыр ещё на пароходе. Автор уверял, что «город необъятен по своей величине: с севера на юг он имеет двенадцать вёрст, а с запада на восток — двадцать одну. Если можно было бы вытянуть все его восемьсот улиц в одну прямую линию, то она составила бы почти четыре тысячи пятьсот вёрст».

Кэб остановился рядом с фотоателье. Клим попросил кучера не уезжать.

Дверной колокольчик возвестил о новом клиенте. Из-за ширмы показалась уже знакомая голова.

— А! Это вы? Проходите. Ваши снимки готовы.

Мастер фотопортретов протянул конверт и сказал:

— Сэр, с вас шесть шиллингов.

— Вы не ошиблись? Дороговато за два фото.

— Снимки вставлены в паспарту с золотым тиснением. Взгляните.

— Простите, сэр, но зачем мне украшать фотоснимок комнаты и сейфа золотым паспорту?

— Вы не предупреждали, что вам это не нужно. Как видите, паспарту уже вставлены и приклеены к карточкам. Вам придётся за них заплатить.

— Делать нечего, — вздохнул посетитель. — Возьмите.

Фотограф замялся, почесал за ухом и сказал:

— Если хотите, в придачу отдам вам ещё шесть снимков. Но без паспарту. Я сделал их на всякий случай. Искал лучший ракурс. Они не очень хорошие, но вам, возможно, пригодятся.

— Было бы неплохо.

— Вы, насколько я понял, частный сыщик?

— Можно сказать и так.

Светописец исчез за ширмой и, явившись через мгновенье, протянул второй конверт.

— Вот, возьмите.

— Спасибо!

Находясь в кэбе, Клим принялся рассматривать фотографии. На одной из них в кадр попал книжный шкаф, в котором почти не было книг, а на другой — потолочная арка с росписью. «Это же сколько выпить, что так завалить камеру и сфотографировать люстры? — подумал Ардашев и вдруг его взгляд упал на последние снимки, из числа неудачных. На светлом ковре под столом лежал кружочек с ножкой — мужская чёрная запонка с узором. Таких фотографий было две. Он поднёс одну из них к окошку кэба, чтобы получше рассмотреть, и в этот момент увидел Аткинсона, ожидавшего, очевидно, свободный кэб. Британец курил сигарку и смотрел по сторонам.

— Остановите! — велел пассажир. Кучер натянул вожжи, и экипаж с ювелирной точностью замер напротив Роберта.

— Садитесь, друг мой, — открыв дверь двухместной кареты, предложил Клим.

Забравшись в кэб, Роберт воскликнул:

— О! Вы уже побывали у фотографа?

— Да. Взгляните вот на этот снимок.

— Так-так… И что?

— А вы разве не видите? Присмотритесь повнимательнее. — Клим показал пальцем: — Вот здесь.

— Запонка?

— Да. Она видна на фоне ковра. Можно разглядеть даже узор на ней.

— Но чья?

— Может вора, а может и мистера Эшби. Он находился там, когда вдова стала кричать, помните? Неудивительно, что он мог её потерять.

— Вы правы.

— Однако, если запонка не принадлежит ни лаборанту, ни профессору, то, стало быть, её потерял вор.

— Надо бы уточнить у вдовы.

— Именно это я и собираюсь сделать, — кивнул Клим.

— Кстати, а зачем вдова пошла в кабинет?

— Да мало ли… Может шаги чьи-то услыхала, а может, решила что-то взять.

— А что, если она заодно с убийцей, и он передал ей часть трости? — почти шёпотом пробормотал Аткинсон.

— Всё возможно. Во всяком случае, о том, что ключ от сейфа был в единственном экземпляре известно лишь с её слов. Но так ли на самом деле?

Ардашев смотрел в окно и молчал.

— О чём вы задумались, капитан?

— Может быть и совсем неожиданный вариант…

— И какой же?

— Слепок с ключа сняли раньше, чем произошло убийство под Темзой.

— Но зачем тогда нужно было нападать на профессора?

— Чтобы проникнуть во время похорон в его дом и вскрыть сейф.

— В таком случае, убийца не был близок к семье мистера Пирсона, — заключил Роберт. — Совершенно точно мы выяснили лишь то, что профессор намеревался отправиться в Америку. Но вот, где и у кого сейчас находится билет на «Аризону» нам неведомо.

— Он мог лежать и в похищенном бумажнике, а потом его просто выбросили вместе с портмоне. Какая разница? Этот кусок бумажки бесполезен в нашем расследовании. Меня больше волнует другой вопрос: с какой целью мистер Пирсон собирался в Нью-Йорк? Складывается ощущение, что он торопился… Или хотел убежать от кого-то, но не успел.

— Очень вероятно.

— Вот мы и приехали. Смотрите, у крыльца дома вдовы — две кареты и кучеры. И это не кэбы.

— Да тут всё понятно, — махнул рукой Роберт. — Один экипаж принадлежит моему отцу, а второй — его другу — сэру Эдварду Раймеру, он управляющий банка «Голдсмит» («Goldsmith»). Как и отец, он член попечительского совета Лондонского института. Мистер Раймер был на поминках и похоронах.

— В таком случае нам не стоит именно сейчас беспокоить вдову. Лучше подождать пока они закончат дела и уйдут.

— Пожалуй вы правы.

Расплатившись с извозчиком, друзья закурили.

— Роберт, а вы обратили внимание на роспись потолка в кабинете профессора?

— Честно говоря, нет. А что там?

— Чудесная живопись. Она попала на фото. — Клим вынул из конверта другую фотографию. — Вот, полюбуйтесь.

— Ага. Лев, змея, солнце… Что-то средневековое…

— С чего вы взяли?

— Не знаю. Возможно, видел в какой-то книге. Сейчас уже не вспомню.

— По словам вдовы, змея присутствовала и на ручке трости профессора, она обвивала крест.

— У мистера Пирсона, скажу я вам, была непонятная привязанность к пресмыкающимся.

Дверь дома открылась, и оттуда вышли два джентльмена. Заметив сына и его русского друга, Вильям Аткинсон оживился.

— Добрый день, молодые люди! Как движется расследование? — с язвительной усмешкой осведомился он. — Ещё не отыскали убийцу?

— Пока нет, зато выяснили, что профессор собирался отправиться из Ливерпуля в Нью-Йорк на пароходе «Аризона». Будь он жив, он бы сейчас любовался водами Атлантики, — хвастливо объявил Роберт.

Джентльмены переглянулись. По их лицам пробежала едва заметная тревога. Вдруг отец Роберта воскликнул:

— Вот же старая голова! Позвольте представить: мой давний друг Эдвард Раймер. С утра до вечера он занят перекладыванием гиней в банке «Голдсмит», коим и заведует. А это студент из России — мистер Ардашев. Судьба распорядилась так, что он познакомился с профессором Пирсоном ещё на пароходе по дороге к нам, а потом оказался и на месте его убийства. Теперь он вместе с Робертом занят поиском преступника. Скажу больше, мистер Ардашев заступился за Роберта, увидев, что на него накинулась шайка грабителей. После вмешательства нашего русского друга трущобное отребье ретировалось.

— Сэр, очень рад знакомству, — выговорил Клим, слегка приподняв край котелка и ожидая, пока старший по возрасту соблаговолит протянуть ему руку.

— Взаимно, мистер Ардашев, — холодно кивнул в ответ полный джентльмен лет пятидесяти трёх с обвислыми моржовыми усами и бритым подбородком. Он был в цилиндре, длинном пальто, белых перчатках и с тростью. Руку он так и не протянул.

— Вас привело сюда расследование? — поинтересовался Вильям Аткинсон.

Клим собирался ответить, но Роберт, выпалил с такой скоростью, что за ним не поспел бы ни один «Ремингтон»:

— Мы хотим выяснить, кто уронил запонку в кабинете профессора после вскрытия сейфа. Клим сделал фото. На одной из карточек её хорошо видно. Но чья она — неизвестно.

— Разрешите полюбопытствовать? — попросил банкир.

— Извольте, — достав из конверта фото, Клим передал его мистеру Раймеру. А тот показал её старшему Аткинсону. Последний поднёс фотографию к глазам и, вернув русскому студенту, сказал:

— Мистер Ардашев, я прошу прервать поиск преступника всего на два дня. Никуда он от вас не денется. Поверьте, я знаю, что говорю. Поедите на охоту в моё поместье? Очень советую. Не пожалеете. Я только что пригласил вдову профессора, мистера Эшби и мистера Крука. И все трое приняли предложение. Дамы в Англии редко стреляют из ружей, но на охотничьих пикниках присутствуют с большим удовольствием. Я хочу хоть немного отвлечь миссис Пирсон от грустных мыслей. Замечу, что этот диссидент,[34] именующий себя пастором квакеров, категорически против смертоубийства любых божьих тварей, в том числе и селезней. Однако, по его словам, он с удовольствием насладится красотой охотничьих угодий. Так что соглашайтесь, мистер Ардашев. Вряд ли вам когда-нибудь представится возможность увидеть тихую британскую провинцию, мой скромный замок и охоту на селезней. Заодно поведаете и о вашем расследовании.

— С большим удовольствием, но у меня нет ни охотничьего облачения, ни ружья, ни патронов.

— Одежду и обувь мы вам подберём. А ружей — два десятка. Патроны снаряжены и егерь ждёт. Неподалёку есть живописное озерцо. Ранним утром туда прилетают селезни, чтобы подкормиться. Охота начнётся завтра, а сегодня я познакомлю вас с замком и своими друзьями.

— В таком разе не смею отказаться.

— А как же вдова? — напомнил Роберт и его уши обиженно покраснели. — Нам ничего не мешает зайти к миссис Пирсон на пару минут и выяснить принадлежность запонки.

— Мой друг, ваш papá прав: преступник никуда не денется, да и выкладывание козыря на стол в начале партии не сулит ничего хорошего. Я не советую торопиться. При желании мы можем показать вдове эту фотографию вечером, когда прибудем в замок. Только надо ли нам торопиться?

— Вот и отлично! — обрадовался старший Аткинсон. — Тогда прямо сейчас и поедем. Прошу к нам… А вас, Эдвард, — он повернулся к банкиру, — жду к восьми пополудни уже в имении.

— Надеюсь, успеть, — ответил банкир и зашагал к собственному экипажу.

Более получаса карета Вильяма Аткинсона колесила по суматошному Лондону и наконец выбралась за город. Путь пролегал мимо живописных полей, аккуратных сельских домиков и каменных амбаров. Стада овец и коров паслись вдалеке. Годовалых жеребцов гнали на водопой к реке, и встречные лошадки в экипажах, поворотив головы, грустными взглядами провожали свободных сородичей.

Солнце стояло в зените. Крест на верхушке сельской церкви пускал солнечные зайчики, слепя возниц. В кронах придорожных дубов, ясеней и берёз слышалось беззаботное пение скворцов, зябликов и синиц. Птичий хор весёлым гомоном пытался перекричать грустную кукушку, отмеряющую кому-то срок на грешной земле. Пахло свежескошенной травой и придорожной пылью. Кучер знал своё дело, и пара каурых лошадок без устали бежала по вымощенной ещё древними римлянами дороге.

— В каждой английской деревне есть общественная баня, школа с помещениями для досуга взрослых и бесплатная библиотека, — с гордостью пояснял мистер Аткинсон. — Читальни появились благодаря парламентскому указу 1850 года, в котором говорилось, что каждый может устроить и поддержать общественную библиотеку при помощи налога на местных жителей, не превышающего 1 пенса с фунта стерлингов дохода. Для этого требовалось лишь вынести на общее собрание избирателей всего один вопрос: желает ли приход устроить и поддержать общественную читальню? Если ответ большинства был утвердительным — строилась библиотека. В этом и есть преимущество демократии перед единовластием. Сами люди решают, а не чиновники за них, что необходимо возвести в деревне в первую очередь и каков должен быть уклад местной жизни.

— Я сам из Ставропольской губернии, это юг России, — пояснил Ардашев. — В наших сёлах тоже введено общественное самоуправление. Есть и школы, и училища. Самоуправление открывает даже сельские банки. Под их векселя крестьяне покупают земледельческие орудия и семена. При поселении на новом месте в России сначала строят баню, а уж потом дом. А вот с шоссейными дорогами у нас прямо беда. В распутицу лошади по брюхо вязнут в грязи.

— Ваш пример — это не совсем то, о чём я говорил, — дымя сигарой, пояснил Вильям Аткинсон. — Дело в том, что Британское Королевство состоит из самоуправляющихся городов и сельских единиц — графств, разделённых на округа. И города, и графства, и округа имеют свой совет, заведующий местными делами. Простому человеку почти никогда нет надобности обращаться за своими нуждами к правительству. Всё, что ему необходимо он может получить у себя дома, из рук выборного совета, имеющего по закону самые широкие полномочия для комфортного устройства жизни обывателей. Этот местный совет даёт избирателю всё: и школы, и библиотеки, и какое хотите освещение в домах и на улицах, и земледельческие колонии для безработных, и муниципальные мастерские, и музыкальные классы, и многое другое. Местные газеты эту деятельность широко освещают. И любое злоупотребление сразу же становится достоянием общественности. Ведь маленького человека волнует прежде всего то, что происходит вокруг него.

— Мы уже довольно долго едем, а я не увидел ни одного поля с рожью или пшеницей.

— Вы правы. Последнее время всё больше обработанной земли идёт под луга для животноводства, потому что пшеница, импортируемая из Америки, Австралии и России настолько дёшева, что выращивать собственную стало невыгодно. Ржаной хлеб у нас уже не едят. Это время навсегда ушло. Все англичане питаются только пшеничным хлебом. Россия поставляет нам не только зерно, но и мясо, масло, яйца… Но, чтобы покупать товар, надо и что-то продавать. Как известно, ещё в XVIII веке Харгривс изобрёл бумагопрядильную машину, Картрайт — механический ткацкий станок, а Уайт усовершенствовал паровой двигатель. Англия — промышленная держава и потому мы продаём всему миру паровозы, сельскохозяйственные машины, станки, земледельческий инвентарь, охотничьи ружья, мануфактуру, бумагу, кожаные изделия, посуду, одежду… словом, всё в чём нуждается современный человек — от швейной иголки до океанского лайнера. Товар с маркировкой: «изготовлен в Соединённом Королевстве» — признак высокого качества. Мы не боимся конкуренции ни с Францией, ни с Германией, ни с Россией. И доказательство тому — отказ от ввозных пошлин. Это стало возможным лишь благодаря тому, что простой англичанин много работает не только ради собственного достатка, но и для благополучия своей страны. А правительство и королева, в свою очередь, заботятся о каждом гражданине.

— Но вы же сами сказали, что обывателю нет нужды взывать к правительству?

— Так потому и нет, что оно приняло законы дающие почти неограниченные права выборным органам местного самоуправления. Вестминстерскому дворцу незачем вмешиваться в жизнь каждого города или деревни. Доверие народу, уважающему законы и есть основополагающая черта демократии. Именно в этом, на мой взгляд, и заключается патриотизм.

Ардашев промолчал. Он не нашёл ответа. От этого он злился и на себя, и на велеречивых газетных писак, именовавших себя патриотами. Они разглагольствовали о величии России-матушки и пускали скупую слезу, глядя на лубочные картинки с чахлыми берёзками у покосившихся от времени серых деревенских изб, вместо того, чтобы призывать к строительству сельских больниц, мощённых дорог и гимназий. И Клим опять вспомнил Александра Ульянова. «Он ведь тоже хотел счастья народу, да только беда в том, что каждый народоволец счастье понимает по-своему, а всех, кто думает иначе, он готов забросать бомбами, включая невинных женщин и детей на Невском. Хороших террористов не бывает».

Погружённый в раздумья студент не заметил, как карета въехала в ворота и оказалась на территории парка. Молчавший до поры Роберт пояснил:

— Ну вот, мы в имении. Справа небольшой пруд. Карпа в нём так много, что он ловится даже на пустой крючок. Чуть поодаль — территория дендрария. Papá лично занимается выбором деревьев и кустарников для посадки и разведения.

— Это моя гордость, мистер Ардашев, — вновь заговорил лорд Аткинсон. Возможно, в Хрустальном дворце[35] экзотики больше. У меня нет крытых бассейнов с подогретой водой, как в Королевском Ботаническом саду Кью (Kew), где раскрывает лепестки Victoria regia — самое знаменитое растение Амазонии — гигантская лилия Виктория. Её цветы, достигающие диаметра в 6,5 футов,[36] распускаются вечером, а утром уходят под воду. Однако тот же самый сад Кью может позавидовать некоторым моим растениям, особенно, если учесть, что все деревья у меня живут не в гигантских оранжереях, а на свежем воздухе. Образцы доставляли на кораблях со всего света в специальных кадках с родной почвой, что особенно важно для финиковых пальм, сагового дерева, кипарисов, австралийской и японской сосны, сакуры, мексиканских кактусов, чайных кустов, бананов, агавы, юкки, драцены и бамбука. Я стараюсь покупать взрослые деревья, а не молодые саженцы, ведь наша жизнь довольно коротка. Для того чтобы не повредить ветви, перед транспортировкой продавцы сооружают специальный каркас вокруг каждого растения. В доках их перегружают на телеги. А сажаем их довольно просто: садовники выбивают нижнюю крышку, опускают в яму и засыпают землёй (тонкие боковые стенки перегнивают за несколько лет). В последнюю очередь разбирается каркас. В любое время, мистер Ардашев, вы можете осмотреть дендрарий. Роберт вам его покажет.

— С большим удовольствием, сэр!.. А что это за тележка с впряжённой лошадью, которой управляет человек?

— Это газонокосилка. Она заменяет труд десяти садовников. До её изобретения чего только не придумывали для подстрижки газона! Его косили косой, потом равняли ножницами, пасли овец, гусей или выпускали кроликов, чтобы травяной срез был ровным.

— Наверное, скоро изобретут и паровую газонокосилку, — предположил Роберт.

— Откровенно говоря, я бы не хотел, чтобы по лужайке, извергая дым, целый день носился закопчённый паровоз с машинистом, — недовольно поморщился лорд Аткинсон.

Ровная и кажется гладкая, как плюшевое покрывало, зелёная лужайки была украшена одиноко стоящим дубом и липой. По обеим сторонам были разбиты овальные клумбы. Они источали аромат нарциссов, цветущих рододендронов и роз. Дорога постепенно перешла в аллею. Впереди возник замок. Он казался настолько гигантским, что в нём могли запросто поселиться великаны Бробдингнега из популярного романа Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера». Ардашев так и не смог определиться со стилем этого великолепного строения с готическими шпилями на четырёх углах дворца.

— А это наше родовое гнездо, — пояснил лорд Аткинсон. — Эта местность была заселена ещё в бронзовом веке. Об этом говорят археологические находки. Часть этих артефактов хранится у меня в специальной комнате. Само здание стоит на фундаменте ещё более древнего замка, построенного в XII веке. Время и войны разрушили его. Но в XVII веке мои предки воздвигли на его фундаменте новую неприступную цитадель в георгианском стиле. И лишь когда она перестал играть роль крепости, мой дед пригласил итальянского архитектора. Тот перестроил здание в духе итальянского возрождения. Но судя по всему, потомок воинственных римлян не верил в наступление всеобщего мира, гармонии и благоденствия и потому не только оставил орудийные башни, но и сделал верхние площадки настолько прочными, что на каждую из четырёх хоть сейчас можно водрузить по артиллерийскому орудию и обстреливать окрестные дороги на две мили вокруг, хотя было бы желательно и подальше. В поместье больше десяти тысяч акров земли[37]. — Лорд Аткинсон улыбнулся и примолвил: — Имея четыре пушки, одного толкового офицера и взвод гвардейцев, здесь можно было бы обороняться неделю против наступающего полка неприятеля.

Лошади стали, и кучер распахнул дверцу кареты. У входа в замок лорда встречал его камердинер, старшая горничная и первый лакей. Тут же ожидала и слегка располневшая леди лет сорока пяти. Морщины на её лице уже были хорошо заметны. Она прятала под чепец слегка оттопыренные уши. Не оставалось сомнений, что это мать Роберта.

— Прошу любить и жаловать нашего русского гостя — это мистер Клим Ардашев. Тот самый смельчак, бросившийся в толпу хулиганов, чтобы защитить нашего сына. Я пригласил его на охоту. — Слуги поклонились. Лорд Аткинсон повернулся к гостю, а потом к жене. — Знакомьтесь, этот миссис Кейт Аткинсон, моя супруга.

— Очень приятно, — поклонился Ардашев и сказал, улыбнувшись: — Мне кажется, моя роль в той случайной потасовке несколько преувеличена. Роберт и без меня бы прекрасно справился с грабителями.

— Не скромничайте, — махнул рукой хозяин поместья. — Извольте, сударь, я покажу вам свой охотничий арсенал… Роберт, ты пойдёшь с нами?

— О нет, я десятки раз слышал ту историю, о которой вы наверняка расскажете моему другу.

— Как знаешь. Тогда мы отправимся вдвоём. — Лорд Аткинсон обратился к Ардашеву. — Вы не возражаете, мистер Ардашев? Быть может, вы устали?

— Нисколько. Я люблю оружие и охоту. С большим удовольствием познакомлюсь с ружейными шедеврами английских мастеров.

— В таком случае, не будем терять время.

Внутренне убранство семейного гнезда Аткинсонов было достойным королей, принцев и герцогов, не говоря уже о баронах. Лорд не мог не поведать русскому гостю о деталях обстановки.

— Итак, мы в гостиной. Как видите, она окружена галереей со стрельчатыми арками. Расписная кожа для стен привезена мною лично из Испании. А как вам дубовая лестница?

— Произведение искусства.

— О да! Мастера потратили целый год на её изготовление. Каждая балясина собрана из двадцати частей. Есть и вторая лестница. Она безусловно скромнее и ведёт в комнаты прислуги. Гобелены на стенах работы известных европейских мастеров позапрошлого века. На картинах изображены мои предки, как по отцовской, так и по материнской линии. Всего во дворце пятьдесят комнат. Ваша — в правом крыле на втором этаже. Там будут жить и остальные гости. Итак, перед нами ружейная зала. Прошу!

Дверь открылась неслышно, без скрипа, будто на ней не было петель. Вдоль стены, в ряд, как в ружейной комнате солдатской казармы, в ячейках пирамиды красовались охотничьи ружья и несколько винтовок. На некоторых уже были привязаны картонные таблички с фамилиями гостей. В открытом шкафу висели патронташи с уже снаряжёнными патронами. В каждом Ардашев насчитал по тридцать штук. К ним тоже были привязаны картонки с фамилиями.

— А вот вам я ещё не успел подобрать ружьишко, — признался лорд Аткинсон. — Вы какое предпочитаете: двуствольное или одноствольное?

— Одноствольное.

— В таком случае рекомендую американское с сильным эжектором[38] Ивер Джонсон. Ствол из прессованной стали. Для охоты на селезня лучше не придумать.

Лорд Аткинсон вынул из пирамиды ружьё и протянул Климу. Тот преломил его, осмотрел и вполне довольный поставил на место.

Хозяин поместья взял карандаш и, вынув из стопки маленьких пустых картонок две штуки и написав на каждой «Мr. Ardashev», привязал одну к ячейке с американским ружьём, а другую — к патронташу с уже заряженными патронами.

— Теперь вы не ошибётесь, — улыбнулся он.

— Неужели вы знаете вкусы каждого охотника? — изумился Клим.

— Абсолютно! За исключением мистера Эшби. Но он признался, что никогда не охотился. И потому я дам ему детскую одностволку. Она самая безопасная. — Он протянул ружьё с резным цевьём и пояснил. — Модель «Монтекристо» с затвором системы «Варнан». Имеет хороший бой и красивое исполнение. Что касается остальных моих друзей, то их ружейные пристрастия мне отлично известны. Например, уже знакомый вам сэр Эдвард Раймер охотится только с этой вещицей. — Он взял ружьё с привязанной карточкой «Mr. Rymer» и протянул Ардашеву. — Вы только посмотрите! Модель «Бок-Бюксфлинт» производство фирмы «Шмидт и Габерман» в Зуле. Трёхстволка. Верхние два ствола — дробовые, а нижний нарезной — под винчестер. Незаменим на токах и перелётах, для промысловой и зверовой охоты. Стволы стальные, планка гильоширования, удлинённая, входящая в паз коробки, прицел в два щитика,[39] мушка с серебряным яблочком, затвор тройной, с рычагом под скобой, замки в шейку[40] со стальным механизмом, правый спуск для нарезного ствола со шнеллером;[41] ложа ореховая пистолетная, цевьё пружинное, все части отгравированы и закалены в мраморный цвет. Такому ружью — цены нет! Это мой подарок старому другу на пятидесятилетний юбилей.

— Потрясающе!

Лорд Аткинсон вынул из ячейки винтовку и, поглаживая приклад, сказал:

— Шестнадцатизарядная винтовка Генри. Заряжается с помощью рычажного затвора, который выталкивает стрелянную гильзу из патронника и автоматически взводит курок. Следующий патрон в затвор загоняет уже пружина магазина. Про эту винтовку говорили, что её заряжают в воскресенье и стреляют всю неделю. Именно это оружие спасло жизнь не только мне, но и вице-королю Индии Уиллу Боутону, позже возведённому в пэры. Девять лет назад его не стало. Королева воздвигла ему два памятника: один в Лондоне, другой в Калькутте. Барон Боутон, будучи главным комиссаром, сумел удержать штат Пенджаб во время восстания сипаев в 1857 году, а шестью годами позже его назначили вице-королём Индии. Он пригласил меня в гости, и мы охотились на винторогих антилоп га́рна. Я пробыл в Индии уже месяц, когда магараджа[42] Альвара сообщил, что в местечке Джитпура объявился огромный тигр людоед, который до такой степени обнаглел, что врывался в хижины индийцев и на глазах обезумевших родителей утаскивал детей. Понятное дело, что местные жители вызвали шикари (охотников), чтобы убить зверя. Но хищник был настолько хитер, что однажды забрался на тростниковую крышу сарая и, выждав, пока стрелок приблизится, неожиданным прыжком сбил его с ног и утащил в джунгли. Обглоданные кости бедолаги обнаружили через два дня. Когда весть о бесчинствах людоеда достигла полиции, в деревню прибыл младший инспектор. Опросив местных жителей, он в сопровождении старосты отправился осмотреть место расправы, расположенное в миле от деревни. Инспектор был вооружён винтовкой, а староста копьём, но обратно никто не вернулся. Стало ясно, что на них напал не один тигр, а два. И скорее всего, это была семья: самец и самка. Вероятно, оба хищника залегли в кустах у тропинки. Дождавшись, когда путники подставят спины, они набросились на них. Останки жертв, обглоданные шакалами, индийцы нашли на следующий день. На тропе валялась заряженная винтовка. Чуть поодаль — копьё… Сначала на поезде, а потом и в экипаже мы проехали несколько сот миль, чтобы поучаствовать в облаве на людоедов, восседая на слонах. Их собирали по всей округе. До Джитпура караван из двадцати слонов шёл неделю. Стояла адская жара, и передвигаться можно было только ночью. Каждое животное сопровождали три человека: махаут, нукар и сатмар. Первый — погонщик. Он своего рода всадник, сидящий в седле на шее слона. Если слон не слушается, то погонщик использует акоут (острый металлический крюк длинной в три фута). Им колют в самые больные места животного — рот или ухо. Второй — нукар — кормит, чистит и осматривает слона. В случае необходимости, он может заменить и погонщика. А третий — сатмар — следует за слоном с копьём, охраняя его. Иногда ему приходится колоть животное в задние ноги, заставляя остановиться или сесть, если тот не повинуется махауту. На спине гиганта устанавливается корзина со стрелком — хаудах. Из неё довольно непросто вести огонь, ведь слон раскачивает её при ходьбе, а если вдруг он побежит, то хаудах так трясёт, что приходиться держаться за его края. Поэтому важно не только суметь занять правильное положение для стрельбы, но и крепко держаться, чтобы не вылететь, если животное начнёт брыкаться.

Место обитания людоедской пары было определено — низкая лощина с высокой травой. Двадцать животных с погонщиками принялись окружать логово хищников и шуметь, выводя на нас тигров-людоедов. Слон, на котором был Уилл Боутон, шёл в двадцати ярдах от меня. Неожиданно прямо перед ним возник тигр. Из его пасти раздалось рычание. Зверь готовился к атаке. Серый великан джунглей испугался, завертелся на месте и выкинул из хаудаха вице-короля, тогда как погонщик удержался в седле. Хищник бросился к моему другу. Сила бенгальского тигра известна. Он прокусывает человеческий череп, как пустую консервную банку. Если удар придётся по туловищу, то выжить человеку вряд ли удастся — кости ломаются и протыкают внутренние органы. Я стал на колено и открыл стрельбу по хищнику. Только пятая разрывная пуля сразила его в тот момент, когда он почти достиг Боутона. Вдруг мой слон покачнулся. Я повернул голову и увидел, что в его хвост впилась зубами тигрица, а он, истошно крича и размахивая хоботом, завертелся на месте. Едва удержавшись на ногах, я развернулся и произвёл два выстрела прямо в лоб тигрицы, и тут моё ружьё выпало из рук. Но двух попаданий оказалось достаточно. Я благодарил Господа и мистера Генри, изобретателя винтовки, за наше спасение. Ведь не было ни одной осечки. — Закончив рассказ, лорд Аткинсон протянул оружие Ардашеву и сказал:

— Не правда ли, она великолепна?

— О да! Мы с отцом тоже охотились, — рассматривая оружие выговорил Клим, потом улыбнулся, вернул винтовку и добавил: — Но на зайцев. Слоны и тигры в наших степях не водятся.

— Представьте, их нет и в Британии. Именно поэтому мне пришлось вояжировать в Калькутту! — расхохотался Аткинсон. — Мистер Ардашев, у вас прекрасное чувство юмора!

— Благодарю вас, сэр. А отчего тигры становятся людоедами? Это с чем-то связано?

— Мне известно здесь только две причины, хотя не удивлюсь, если их больше. Первая — это рана, полученная от человека. Раненного тигра нельзя оставлять в живых. Он обязательно отплатит людям за свои мучения. Один из шикари рассказывал мне, что почти все людоеды имеют старые раны. Некоторые причиняют им постоянную боль, другие заживают, но в памяти зверя навсегда остаётся злоба и жажда мщения. Вторая причина — слабое физическое состояние животного, или старость. Получив травму во время охоты, например, удар бивнями слона, иные хищники слабеют, их здоровье ухудшается. Охотиться вместе с сородичами на диких животных они уже не могут, потому что им просто не достанется добычи. Более сильные особи их отгонят. Тогда, чтобы прокормить себя, они начинают нападать на домашних животных и людей. Мне довелось убить такого, сидя на махане — помосте, сооружённом на дереве. Я пристрелили его вот из этого хаудаха, — вытаскивая из шкафа обрезанный двуствольный штуцер, изрёк хозяин поместья.

— Простите?

— У слова «хаудах» есть два значения. Первое — корзина, или площадка для перевозки человека на слоне, или верблюде — мы уже о ней упоминали. А вот второе — это название оружия, которое применяется исключительно во время охоты на тигров с хаудаха. Как я уже рассказывал, тигры часто бросаются на слона, пытаясь достать человека, сидящего в кабинке. И стрелять из громоздкого ружья или длинной винтовки не очень удобно, потому что приходится ещё как-то умудряться держаться за край корзины, иначе можно выпасть из неё и погибнуть от клыков тигра, либо под ногами слона. Ведь нередко эти сильные животные затаптывают своих погонщиков, не говоря уже о шикари. А хищник рядом, всего в ярде или двух. Он только и ждёт ошибки человека. В данной ситуации очень подошёл бы небольшой обрез, сделанный из двуствольного охотничьего штуцера. На близком расстоянии у него сумасшедшая убойная сила в отличие от дуэльных пистолетов. Его так же заряжают патронами с разрывной пулей. Бывают трёх, и даже четырёхствольные обрезы. — Лорд Аткинсон вынул из ячейки оружейной пирамиды один из образцов и, протянув Климу, пояснил: Длина — семнадцать дюймов.[43] Весит пять фунтов.[44] Такой вес необходим, чтобы компенсировать сильную отдачу. Открытые курки позволяют визуально определить боеготовность оружия. Рукоять, как видите, напоминает пистолетную. Я знавал офицеров, которые умудрялись палить с двух рук в голову тигра. Некоторые во время стрельбы кладут ложе на согнутый локоть и целятся, как с дуэльного пистолета, но по мне — это лишнее. Главное достоинство обреза штуцера — мощное останавливающее действие, а не прицельная стрельба. Если разрядить хаудах в человека, его отбросит на два-три фута. Внутренности разворотит так, что ни один хирург не поможет. Он убивает даже самых больших тигров, которых я встречал, или о которых я слыхал.

— Интересно, а насколько они крупные?

— Самый большой самец, который нам попался, весил пятьсот девяносто фунтов.[45] И размеры у него были гигантские. Рулетка показала одиннадцать футов и пять с половиной дюймов.[46] Я читал в «Журнале джентльмена» («The Gentlemanʼs Magazine») — что самые мелкие особи обитают на Суматре. Их вес не превышает двести шестьдесяти фунтов,[47] а самые крупные водятся в России на реке Амур. Там встречаются тигры весом по шестьсот и даже семьсот сорок фунтов![48] Представляете? Я преклоняюсь перед смелостью тамошних русских шикари. Они идут на столь опасный промысел одни, без слонов!

— Мистер Аткинсон, вы очень интересный рассказчик.

— О да, я много путешествовал… А вы представляете, как охотиться на селезня с подсадной уткой? — ставя оружие на место, осведомился лорд Аткинсон.

— Очень туманно.

— Тогда стоит пояснить. — Он вздохнул грустно. — Подсадная утка — самое несчастное существо на земле.

— Почему? — вскинул брови Ардашев.

— Она не свободна, так как к лапке привязан груз, из-за которого утка может только плавать, но не летать. От боли она голосит на всё озеро. Услышав её крик отчаяния, селезень спешит к ней, чтобы поскорее над ней надругаться. И знаете, к концу охоты ему это обязательно позволяют сделать, ведь егерь заинтересован в том, чтобы вывелось потомство. А вот охотник, дождавшись, когда званный гость получит своё, может от жадности выстрелить и ненароком попасть в свою утку. Дробь не так точна, как пуля. Именно поэтому я всегда бью селезней на подлёте… Участь подсадной утки незавидна.

— Трудно не согласиться.

Послышались шаги. Лорд повернулся. Это был камердинер.

— Простите милорд, я хотел сообщить, что для мистера Ардашева одежда для охоты приготовлена. Она в его комнате на втором этаже, той что справа от лестницы. Ключ в двери. Мне кажется, её стоило бы примерить.

— Отлично, Габриэль. Обрати внимание на ружья и патронташи. Для нашего русского гостя я выбрал Ивер Джонсон, не перепутайте.

— Я понял, Ваше сиятельство. Я передам егерю.

— Пусть придёт ко мне. Мне надобно обсудить с ним завтрашнюю вылазку.

— Да, милорд.

— В четыре утра не забудьте разбудить гостей. В четыре тридцать — лёгкий завтрак, а к пяти надобно подать кареты.

— Я помню, Ваше сиятельство.

— Гости съезжаются?

— Пока прибыла только миссис Пирсон с кузеном и мистер Эшби.

— Где они?

— В нижней зале, милорд. Роберт и ваша супруга с ними пьют чай.

— Что ж, тогда и мне надобно там появиться. — Он повернулся к Ардашеву и сказал: — Прошу вас примерить одежду для охоты. Если вам что-то будет не впору, мы тут же поменяем. Прямо отсюда вы можете подняться по боковой лестнице всего на один этаж. Затем по коридору вам надо будет миновать небольшую залу и повернуть налево. И вновь коридор. Потом поверните направо. Там увидите лестницу. Ваша комната будет первая справа. Надеюсь, вы не заблудитесь. А я, тем временем, покажу джентльменам ружья и объясню как следует охотиться на селезня с подсадной уткой. И через полтора часа — ровно в семь — жду вас на ужин.

Лорд Аткинсон удалился, а Клим стал подниматься по лестнице. Пройдя через залу, он попал в коридор, но судя по всему, не в тот, о котором говорил хозяин, потому что в конце его была всего лишь одна дверь. Он открыл её. Это был переход в другой коридор. Он шёл параллельно первому. Приглушенным светом чадили керосиновые лампы. Клим проследовал дальше. По обеим сторонам располагались двери. Тронув их, гость замка понял, что они заперты. Он повернул направо и упёрся в стену. Стало ясно — он попал в тупик. Это был какой-то лабиринт, из которого ещё предстояло выбраться. Отчаявшись, Ардашев облокотился на дубовую стенную панель. Послышался едва различимый цепной скрежет. Клим отпрянул, и панель отъехала. Взору предстала потайная лестница. Поднявшись по ней, он оказался в небольшой почти совсем тёмной квадратной крошечной комнатке, примерно, два на два аршина. Солнечный луч пробился в окошко, размером с книгу. Он припал к нему и увидел внизу залу со стеклянным потолком, но без окон. Керосиновые лампы, изготовленные в виде факелов, крепились к стенам. Но сейчас они не горели. Посередине комнаты лежал большой ковёр прямоугольной формы. На нём были вытканы четыре концентрических круга, как в мишени, только они были разных цветов: красный, жёлтый, белый и чёрный. Напротив ковра — большой круглый стол. За ним — одиннадцать деревянных кресел с высокими спинками и подлокотниками. Спинка двенадцатого кресла была необычной. Её украсили резным крестом, обвитым змеёй. Входных дверей Ардашев так и не разглядел. Вероятнее всего, они находились, как раз под его наблюдательным пунктом. Но и его пора было покинуть.

Спустившись по лестнице, Клим попытался сдвинуть панель на место, но она не поддавалась. Тогда он принялся водить рукой по стене и нащупал едва заметный выступ. Студент надавил на него, и вновь послышался металлический шум двигающихся шестерёнок. Стена вернулась на место. Обратный путь дался легче. Попетляв по переходам, Клим увидел лакея, который помог гостю замка попасть в свою комнату.

Обстановка в новом пристанище большой роскошью не отличалась, но и упрекнуть хозяев было нечем. На стуле висела новая однобортная куртка с поясом, двумя нагрудными и боковыми карманами, жилет, рубаха и брюки. У железной кровати рядом с ковриком стояли высокие охотничьи сапоги, а на вешалке красовалась шляпа с широкими полями. Все вещи были совершенно новыми, будто специально купленными в магазине. И это предположение, как позже выяснилось, соответствовало истине.

Клим плюхнулся на стул и закурил папиросу. Мысли вновь путались в голове, как тогда, в тюремной камере. «После случайного обнаружения залы загадок стало больше. Однако надо ли об этом делиться с Робертом? Он не плохой парень, но очень торопится с выводами и слегка болтлив. Кто его просил выкладывать отцу и его другу сведенья, добытые в Ливерпуле? По лицам этих убелённых сединой джентльменов было понятно, что новость о планируемом профессором вояже в Нью-Йорк их заинтересовала… И про оброненную кем-то запонку в кабине мистера Пирсона тоже говорить не следовало… А теперь эта потаённая комната с расположенной под ней залой. Странный ковёр с кругами и кресло, украшенное крестом с обвивающей его змеёй, как трость покойного профессора. Случайно ли это совпадение? Хотелось бы понять, кто и зачем там собирается?.. Ладно, — мысленно выговорил он, затушив папиросу в стеклянной пепельнице. — Надобно примерить охотничье облачение».

Одежда и обувь были подобраны на удивление точно. Закончив примерку и переодевшись в свою одежду, Клим замкнул дверь и направился в сторону парадной залы. И опять ему пришлось шагать по лабиринту лестниц, коридоров и анфилады комнат. Каким-то образом, он попал на улицу через второстепенную, очевидно, предназначенную для прислуги, дверь. Махнув на всё рукой, Ардашев решил обойти замок вокруг, чтобы наконец-то добраться до главного входа.

Во дворе царило оживление. То и дело подъезжали кареты, скрипя колёсами по кирпичной крошке. Сопровождающие лакеи открывали двери, склонив головы. Леди и джентльмены, принадлежащие к самым высоким классам аристократического общества, величаво следовали в замок. Их встречал камердинер с важным лицом и благосклонно провожал к лорду.

Клим вынул из портсигара папиросу и закурил. Ему совершенно не хотелось находиться среди всей этой чванливой публики. Он бы с бо́льшим удовольствием побродил по дендрарию, или просто посидел бы на скамейке у пруда, кормя рыб хлебными мякишами. «Магнолии и карпы — это хорошо, но почему убийца подбрасывает красную матерчатую розу уже второй раз?.. Если преступник наведался на похороны в дом профессора — а это несомненно так, — то можно предположить, что он будет присутствовать и здесь. Несомненно, есть вероятность и того, что смертоубийство под Темзой никак не связано с кражей бумаг из сейфа. Но где гарантия того, что вдова сказала правду насчёт наличия всего одного ключа? А что если был второй, и вор знал об этом? Пробравшись в дом, он отыскал его, вынул содержимое сейфа и, подбросив розу, купленную заранее (о ней уже раструбили все газеты) спокойно покинул дом. Но возникает вопрос: как он вынес похищенное? Рассовал по карманам? Заткнул за пояс? Эшби говорил о трёх толстых книгах для записей почти квадратной формы. Их ведь за пояс не засунешь, и в штанах не спрячешь… Человека с сумкой, саком, небольшим дорожным чемоданом или саквояжем я не видел… Да и с какой стати являться на похороны с поклажей? Сначала это вызовет недоумение, а как только станет известно о краже, сразу же возникнет и подозрение. А что, если это фотограф? Вряд ли. Он еле на ногах стоял. Но если даже допустить, что тетради были спрятаны в фотографическом аппарате, то как бы тогда он снимал? — Клим засунул потухшую папиросу в металлическую карманную пепельницу и продолжил рассуждать: — Нет, гипотеза о том, что убийца и вор разные люди вряд ли верна, потому что тогда вор должен был купить, либо сделать вручную точную копию первой розы, оставленной в тоннеле. А это не так просто. В газетах никто не описывал искусственный цветок подробно. Только я видел его и срисовал. И показал Роберту… Роберту…».

— Мистер Ардашев? — послышался чей-то женский голос.

Он обернулся. Перед ним предстала миссис Пирсон в новом роскошном траурном платье. Но теперь без брильянтового треугольника. «Откуда у вдовы столько разных похоронных нарядов? — пронеслось у Клима в голове. — Неужели она заранее их приготовила?».

— Добрый день, миссис Пирсон, — приподняв котелок, вымолвил Ардашев.

— Мне кажется, вас удивляет, что я приняла предложение лорда Аткинсона, не так ли?

— Нисколько.

— Охота меня не интересует, к тому же я не понимаю, зачем убивать птиц.

— Это что-то вроде спорта.

— Возможно. Я приехала сюда, чтобы хоть немного отвлечься от грустных мыслей. Здесь чистый воздух и есть возможность погулять среди природных красот. Вы не составите мне компанию?

— С большим удовольствием, мадам.

Ардашев шёл рядом с вдовой и молчал. Под ногами шуршала кирпичная крошка.

Неожиданно, миссис Пирсон произнесла:

— Меня мучает всего один вопрос: если убийца моего мужа оказался на похоронах, то он может быть и здесь?

— Этого нельзя исключать. Но тогда позвольте и мне у вас осведомиться?

— Да, пожалуйста.

— Все ли люди, пришедшие проститься с мистером Пирсоном, были вам знакомы?

— Нет. Нескольких джентльменов я видела впервые. Позже мне объяснили, что они являлись членами попечительского совета Лондонского института. Многие из них приглашены на охоту. Собственно, это меня и беспокоит.

— Простите, что именно?

— То, что и в этом поместье может случится следующее убийство. Ведь преступник тоже может находиться рядом с нами. А у вас разве таких опасений нет?

— Трудно представить, кто может оказаться жертвой.

— Да кто угодно.

— Простите, я не могу понять логику ваших рассуждений, — признался Ардашев.

— Она очень проста. Злодей — манияк. Видимо, ещё при жизни моего мужа у них случился какой-то конфликт. И он решил мстить. Мстить любой ценой. Смерти супруга ему мало, и он принялся за его друзей и знакомых. Ему нужно, чтобы я, мой кузен и мистер Эшби находились в постоянном страхе, ожидая очереди на тот свет. Не исключаю, что он примется и за коллег покойного.

— То есть по-вашему у мистера Пирсона был с кем-то конфликт?

— А у кого их нет?

— Он рассказывал вам об этом?

— Нет. Генри не считал нужным делиться со мной плохими новостями. Он сообщал только о хороших. Например, сказал как-то, что стоит на пороге большого научного открытия. По его мнению, никакие проблемы не должны касаться женщин. Решать их — удел мужчин. Я чувствовала себя с ним вполне защищённой от всех невзгод.

— То есть ваше предположение о маниакальном мстителе не основаны на фактах?

Она сложила сердечком губы, томно вздохнула и ответила:

— Вы так молоды и потому, наверное, не знаете, что женская интуиция — вернее любых фактов, которые могут и не подтвердиться, а интуиция даму никогда не подводит.

— Возможно, вы правы, — тряхнул головой Ардашев. — Я не силён в этих премудростях. Но давайте вернёмся к тому моменту, когда вы увидели открытый сейф. Вы первая зашли в кабинет?

— Я была в своей комнате, и до меня донёсся скрип паркета. Слуги были заняты внизу, поэтому мне захотелось выяснить, кто там ходит. Стоило мне сделать несколько шагов, как я поняла, что незнакомец выбежал из кабинета мужа и устремился вниз по лестнице. Его лица я не разглядела.

— А с чего вы взяли, что это был мужчина, а не женщина?

— Я определила это по звуку шагов. Они больше напоминали топот грузного человека. Стука каблуков, характерного, например, для горничной, я не услышала.

— Это мог быть мистер Эшби?

— Джозеф? Нет. Ну что вы? Зачем ему рыться в сейфе моего мужа?

— Хотя бы для того чтобы завладеть тремя тетрадями с научными записями и присвоить себе открытие мистера Пирсона, которое, по вашим словам, он должен был сделать в ближайшее время.

— Но ведь тогда он и есть убийца, завладевший тростью?

— Не обязательно. Исполнителя преступления можно нанять, а самому в этот момент находиться, например, рядом с вами, чтобы, тем самым, обеспечить себе алиби.

— Слушая вас, трудно поверить, что вы всего лишь студент. Такое ощущение, что вы давно ловите преступников… Но нет. Он не убийца. И его не было в кабинете.

— Отчего вы так уверены?

— Он был вместе со мной в моей комнате. Я так сильно переживала, у меня ручьём текли слёзы, и Джозеф, услышав мои рыдания, постучал в дверь. Я позволила ему войти. Он успокаивал меня. А потом заскрипел паркет в коридоре, и Джозеф первый ринулся к кабинету, я — за ним. Увидев вскрытый сейф, я очень испугалась и стала звать на помощь. Тотчас появились вы с молодым Аткинсоном… Да и потом… — вдова посмотрела на Ардашева с видом победительницы и спросила: — Куда бы он дел три толстые тетради?

Ардашев не ответил.

— Таким образом, мистер Эшби вне подозрений. Вы согласны?

Клим молчал.

— Вы согласны? — вновь спросила она.

— Позволите ещё вопрос?

— Конечно.

— Вы сказали, что мистер Эшби первым бросился к кабинету, так?

— Ну да.

— А что он сказал при этом?

— Он прошептал, что кто-то ходит за дверью и что надо выяснить, кто там.

— Получается, что Джозеф вышел из комнаты сначала лишь для того, чтобы узнать, кто подслушивает вас за дверью и вы пошли за ним?

— Верно.

— Тотчас вы услышали топот на лестнице, так?

— Да.

— А уж потом, увидев, что дверь в кабинет открыта, вы зашли туда и обратив внимание на открытый сейф, позвали на помощь, верно?

— Абсолютно… Но вы так и не ответили на мой вопрос насчёт Джозефа. Он выпадает из числа подозреваемых?

— Нет.

— Но почему?

— Потому что сначала он мог проникнуть в кабинет, вскрыть сейф, спрятать тетради в самом кабинете, допустим, под портьерами, а лишь потом постучать в вашу комнату. И вы впустили его. А дальше, он шепнул вам, что кто-то якобы подслушивает вас под дверью и вышел первым. Вы — за ним. Неизвестный человек сбежал по лестнице. Обнаружилась открытая дверь кабинета и пустой сейф. Вы стали звать на помощь… А позже, воспользовавшись суматохой в кабинете профессора, он незаметно вынес записи.

— Я устала. Давайте присядем на скамейку.

— Хорошая идея. Вы позволите закурить? — усевшись рядом, осведомился Ардашев.

— Курите. У вас какие-то странные сигаретки. Они длиннее наших. Никогда такие не встречала.

— Это русские сигаретки. У нас их называют papirosy.

— Pa-pi-ro-sy. Как интересно звучит!

Чёрная туча медленно надвигалась с севера. Она накрыла собой уже половину лужайки. Подул ветер. Зашумев листвой, закачались верхушки вязов. Они сидели молча. Докурив папиросу, Клим убрал её в карманную пепельницу.

— Как же здесь красиво! — тихо выговорила она и повернувшись к Ардашеву, пролепетала: — Надеюсь, я не вхожу в число ваших подозреваемых?

— Если позволите, я отвечу, положившись не на логику рассуждений, а возьму пример с вас и задействую интуицию. Так вот она мне говорит, что столь очаровательная дама не должна быть убийцей.

— Вы, в самом деле, находите меня очаровательной?

— Признаюсь, от вас трудно отвести взор, мадам.

— От меня или моих украшений? Я ведь заметила, как вы рассматривали тетрактис Пифагора на похоронах, точно пытались посчитать, сколько на нём брильянтов. — Она подняла вуаль и тоном строгой госпожи велела: — поцелуйте меня…

Клим ещё не успел осмыслить просьбу, как прямо из кустов послышался мужской голос:

— Вивьен, дорогая, вот ты где. А я уже начал беспокоиться. Подают ужин.

Миссис Пирсон быстро опустила вуаль и поднялась. Перед Ардашевым возник тот самый квакер, которого он мысленно назвал пастором. В руках он держал зонт.

— Позвольте представится — Том Крук. Я кузен Вивьен.

— Очень приятно, сэр. Клим Ардашев.

— Мистер Ардашев помогает полиции отыскать убийцу Генри. Перед смертью, как мне поведал инспектор, Генри попросил его об этом, — пояснила миссис Пирсон.

— Это очень похвально. Позвольте пожать вам руку.

— С большим удовольствием, мистер Крук.

— Ну что ж, пора на ужин. Вы составите нам компанию?

— Пожалуй, посижу ещё немного. Собирается дождь, а перед ним всегда легче дышится.

— Но у вас нет даже зонта, — обеспокоенно выговорил пастор. — Вы же промокните!

— Ничего страшного.

— В таком случае, возьмите мой. Мы успеем оказаться под крышей ещё до того момента, пока на землю упадёт первая капля.

— Не беспокойтесь.

— Я настаиваю. Иначе мы никуда не пойдём.

— Благодарю вас, мистер Крук. Вы очень любезны.

— Не стоит благодарностей. Встретимся на ужине.

— С большим удовольствием, сэр.

Ардашев выкурил ещё одну папиросу и заметил, что большая чёрная туча приняла очертания чернильной кляксы. Только вместо бумажного листа вокруг белело небо, а внизу простиралась зелёная лужайка. Пошёл дождь. Клим открыл зонт. Капли падали с такой скоростью, что больше походили на длинные ручейки-нити, спущенные на землю небесным веретеном. Скамейка намокла. Студент поправил крылатку, поднялся и зашагал к замку по красной кирпичной крошке, пропускающей влагу и совсем не пачкающей обувь. Из головы не выходили слова миссис Пирсон: — «Я ведь заметила, как вы рассматривали Тетрактис Пифагора на похоронах, точно пытались посчитать, сколько на нём брильянтов». «Тетрактис Пифагора, — повторил про себя Ардашев. — Тетрактис Пифагора…».

Вечернее застолье, как и положено в Британии, началось в семь пополудни. И хотя на улице ещё не стемнело, в зале горели, закреплённые на стенах, керосиновые лампы. Судя по расстановке приборов на длинном, украшенном белоснежной скатертью, столе, хозяин замка был явным сторонником сервировки в модном нынче стиле á la russe, когда каждая из двенадцати перемен предполагала свою посуду и столовые приборы. Любой гость мог самостоятельно взять со стола лишь булочку, соль, перец, разнообразные приправы или бутылочку с уксусом, а сами блюда, уже приготовленные и при необходимости нарезанные, раскладывали по тарелкам и подавали, стоящие наготове вышколенные слуги в строгих облачениях. Центр стола был украшен корзинками с живыми цветами, разнообразными свежими фруктами и добрыми, старыми подсвечниками, так и не вышедшими из моды, несмотря на масляные, керосиновые, газовые и даже электрические лампы, вошедшие уже в обиход по всей Британии.

Посуда из тончайшего фарфора, изящные хрустальные бокалы и начищенное столовое серебро придавали вечернему застолью особенный изыск. Приглашённые чувствовали себя совершенно свободно, да и для Ардашева хорошо знакомого с правилами этикета, привитыми английской и французской гувернантками, не составляло труда пользоваться теми столовыми приборами и бокалами, которые подходили к определённым блюдам. И тут не важно, какой способ подачи блюд и сервировки практиковался: английский, французский или русский.

Клим сидел рядом с Робертом Аткинсоном с одной стороны и мистером Эшби с другой. Гости вели непринуждённые беседы на совершенно безобидные темы, как это было принято в высшем свете. И только Роберт засыпал Клима вопросами, произнесенными им почти шёпотом:

— Скажите, капитан, а вы ещё не показали миссис Пирсон фотографический снимок с запонкой на ковре?

— Нет, мой друг. Не стоит торопиться. Круг подозреваемых большой, и она тоже в него входит. Так зачем же раньше времени, делиться уликами с возможными преступниками? И даже, если вдова не имеет никакого прямого отношения к трагической смерти своего мужа, чего, признаюсь, я бы очень хотел, то я ничего не могу сказать о других её спутниках.

— Допустим. Но что вы собираетесь предпринять, чтобы найти убийцу?

— Обратиться к вам за помощью.

— Ко мне?

— Именно.

— Так говорите же, скорее!

— У вас в замке есть библиотека?

— Да, в кабинете отца.

— А не могли бы вы отыскать мне труды Пифагора и последователей его учений? Меня, в частности, интересует его тетрактис.

— Тетрактис?

— Это треугольник с вписанными в нём десятью точками.

— А Пифагор, какое имеет к нему отношение?

— Вот это, старина, я и прошу вас выяснить.

— Займусь этим сразу после ужина.

— С удовольствием составлю вам компанию.

Роберт замялся и вымолвил:

— Дело в том, что кабинет отца — его святая вотчина. Я — единственный, кому он разрешает копаться на книжных полках. Но, если хотите, я спрошу у него, не будет ли он против вашего присутствия.

— Нет-нет, ни в коем случае. В этом нет никакой необходимости. С вашего позволения я подымлю на свежем воздухе, а потом заберусь в свою комнату. Завтра рано вставать и надобно хорошенько выспаться, чтобы во время охоты на селезня не дрогнула рука. Да и дорога до вашего поместья чертовски вымотала. Кстати, хотел вас спросить: вы каждый день трясётесь в экипаже, чтобы добраться в Лондон, а потом обратно?

— Я снимаю комнату на Джермин-стрит 63. Вполне сносная берлога. Хозяйка та ещё ворчунья, но готовит прекрасно: — Аткинсон хитро улыбнулся и добавил: — Но я бы предпочёл, чтобы на её месте была красавица, владеющая вашим плавучим домом.

— Побойтесь Бога, дружище. Вы хотите получить все земные блага сразу. Так не бывает.

— Приглашаю вас в гости.

— Благодарю. Приглашение принимается. Надобно только выбрать подходящий день.

Клим попробовал горячее и сказал:

— Очень вкусно. Это бараний суп?

— Да, по-шотландски. Он делается из мяса молодого барашка, обжаренного на сковородке в сливочном масле до румяной корочки. Потом в сковородку кладут немного порезанного зелёного лука. Для того, чтобы лук размягчился, жарят ещё минуты три-четыре, и всё содержимое выкладывают в кастрюлю. Добавив соли, заливают водой и варят уже с полчаса. После этого кладут перловку. Минут через десять в суп добавляют порезанную кубиками морковь, корень сельдерея и вновь держат на огне ещё тридцать минут. Под занавес — измельчённый чеснок, чёрный молотый перец, зелень и петрушка. Супу следует дать настояться хотя бы четверть часа. Подаётся, как видите, с пожаренным хлебом.

— Откуда у вас такие познания в кулинарии?

— В Британии говорят, что джентльмен должен уметь всё. В том числе, обходиться без слуг и поваров. Это любимое блюдо моего отца. Он учил меня готовить.

— Очень вкусно! Однако в тех краях, откуда я родом, бараний суп стряпают проще. Нарезанную кусками баранину заливают водой и кипятят. Снимают пену. Добавляют репчатый лук и варят до готовности. Мясо вынимают, подают первым, а затем бульон. К баранине очень подходит кислое молоко с толчёным чесноком. Такой суп называют шорпа (shorpa).

Когда настала очередь новой перемены блюд, к гостям с бокалом в руке обратился хозяин замка.

— Леди и джентльмены! — поднявшись, проговорил он. — Я исключительно рад видеть вас за своим столом. Мы не раз собирались здесь, чтобы поохотиться. Но сегодня среди нас нет нашего уважаемого профессора Пирсона. Костлявая рука смерти дотянулась и до этого доброго, порядочного и высокообразованного человека. Я не знаю, какие мотивы управляли убийцей, но я верю в силу английского правосудия и не сомневаюсь, что рано или поздно, преступник будет изобличен и наказан. И я очень рад, что сидящий рядом со мной молодой человек, волею случая, оказавшийся на месте убийства профессора, со свойственной молодости искренним рвением, решил оказать помощь доблестному Скотланд-Ярду в отыскании злодея. Может быть, ему повезёт, и он осуществит задуманное, а возможно, и нет. У него попросту мало времени. Он прибыл в Лондон всего на две недели, чтобы ознакомиться с практикой коронерского суда. Я с большим удовольствием представляю вам гостя из России, будущего юриста, мистера Ардашева!

Клим, не ожидавший подобного речевого эскапада, поднялся и слегка поклонился гостям. Он почувствовал, как у него покраснели щёки. И это смущение не ускользнуло от внимания лорда Аткинсона.

— Сидите-сидите, мистер Ардашев. — Клим послушно опустился на стул. — И простите меня за мой экспромт. Однако я не могу не сказать ещё об одном факте. Несколько дней назад на моего сына налетела банда уличных разбойников. И хотя Роберт, как и надлежит настоящему джентльмену, отчаянно защищался, но одному Господу известно, чем бы закончилась эта драка, если бы не помощь нашего русского гостя, который проходил мимо. Не раздумывая, он ринулся на негодяев и обратил их в бегство. Я уверен, что именно так поступил бы каждый из нас, потому что честь для джентльмена — превыше всего. Как видите, джентльмены есть не только в Англии, но и в России.

Два десятка пар глаз уставились на русского студента. Клим, понимая, что от него ждут ответного слова, был вынужден вновь встать и обратиться к хозяину замка:

— Сэр! Я польщён вашим вниманием к моей скромной персоне. Признаться, и в России ещё много проблем с уличной преступностью. Я надеюсь, что наша маленькая победа над сворой злоумышленников отрезвит хотя бы одного из них и заставит заблудшего грешника сойти с преступных рельс. А что касается смертоубийства мистера Пирсона, то его последними словами была обращённая ко мне просьба найти убийцу. И мой долг — оказать посильную помощь в этом лондонской полиции. Тем более, как вы уже сказали, я послан в Лондон ректором Императорского Санкт-Петербургского университета, чтобы ознакомиться с деятельностью английской Фемиды. Но это случилось быстрее, чем я ожидал и не по моей воле. Мне пришлось провести ночь в камере на Кингс-Кросс-Роуд, быть допрошенным в Скотланд-Ярде и на коронерским дознании. — По зале пронёсся удивлённый шёпот. И Ардашев, окинув взором гостей, добавил: — Поверьте, леди и джентльмены, этот опыт оставил крайне неприятные воспоминания. И кто-то должен за это ответить. В этом кроется вторая причина моего желания поквитаться с душегубом. — Клим вновь воззрился на Вильяма Аткинсона и вымолвил: — Сэр! Для меня большая честь оказаться за этим столом.

Лорд Аткинсон пригубил хрустальный бокал, и его примеру последовали остальные.

Пироги с дичью, паштеты, окорока, жаренная оленина со сливочным и винным соусами, жаренные куропатки, цветная капуста с голландским соусом, артишоки, спаржа, горох и маринованные огурцы, сыры, булочки с тмином, шоколадное суфле, свежие и тушёные фрукты, шампанское, кларет и херес — неполный перечень того, чем лорд Аткинсон скрашивал гостям дождливый июньский вечер.

По окончании ужина приглашённые стали расходиться по комнатам. Роберт отправился в библиотеку. Ардашев вышел на свежий воздух. Мелкий моросящий дождь никак не мог успокоиться и поливал землю, точно пытался смыть грехи, населяющих её людей.

Клим выкурил папиросу и зашагал к входу для прислуги. Теперь он не плутал по лестницам и переходам, а двигался вполне уверенно. Дойдя до уже знакомого места, Ардашев надавил на стенной выступ, и деревянная панель отъехала почти бесшумно. Он поднялся по лестнице в потаённую комнату и заглянул в смотровое окошко. Лампы светили так тускло, что разглядеть сверху все лица сидящих за столом людей не удавалось. Зато доносились их приглушённые голоса. Два из них ему были знакомы. Они принадлежали лорду Аткинсону и банкиру Раймеру. За уже знакомым столом, накрытым теперь зелёной скатертью, собрались девять человек.

Посередине стола на деревянной подставке виднелся странный стеклянный шар, наполненный водой и наполовину выкрашенный в чёрный цвет. Рядом с ним горели три свечи и лежал какой-то фолиант похожий на Библию. Напротив, на ковре, опустившись на одно колено, стоял человек с завязанными глазами. Вокруг его шеи был обвязан красный шнур. Прямо перед ним, по правую руку, стоял лорд Аткинсон с деревянным посохом, а по левую — один из его гостей с обнажённой шпагой.

— Сын земной, заклиная тебя именем бесконечного круга творений человеческих, поведай мне с какой целью ты предстал перед моими братьями? — спросил лорд.

— Я хочу достичь мудрости, познать тайны природы, изучить искусство, быть достойным Господа моего, служить братству и добродетели людской.

— В таком случае, ты помилован. Я дарю тебе жизнь! Теперь разум твой воспарит над телом, а дух будет безграничен. Приказываю освободить тебя!

Кандидату развязали руки, сняли красный шнур с шеи и повязку с глаз.

— Клянусь и присягаю братству и вам, высокочтимому мастеру, что буду существовать в страхе Божьем, хранить тайну и не иметь тайн от священного братства, жить ради Творца, служить Ему умом и сердцем. В случае нарушения клятвы да постигнет меня кара Божья и пусть опустится на голову мою кара ордена и Всевышнего.

— Поклянись на Библии.

— Клянусь, — положив руку на фолиант выговорил неофит.

— Брат актуарий, проведите кандидата к столу. Он принят в братство.

Дождавшись, когда все рассядутся, мастер сел в центральное кресло и сказал: — А теперь перейдём к обсуждению текущих дел… Первый и самый основной вопрос — пропажа девяносто пяти тысяч фунтов стерлингов. Мы либо отыщем деньги, либо нам придётся собирать эту гигантскую сумму, поступившую от брата Агриона. В связи с этим, я хотел бы узнать, что известно о поездки брата Гермеса в Бодмин.

— Там куплен участок. Он расположен на месте заброшенного золотого прииска в Бодмин-Муре, вересковой пустоши на северо-востоке Корнуолла, — ответил кто-то.

— Во что он обошёлся?

— Пять тысяч фунтов.

— На кого купчая?

— Нам пока это неизвестно.

— В таком случае надобно получить нотариальную доверенность от вдовы на представление её интересов и потом отправиться в Корнуолл, чтобы выяснить владельца.

— Кого пошлём? — осведомился брат Агрион.

— Брат Абиф поедет, — изрёк мастер.

— Когда мне отправляться?

— После окончания охоты переговорите с вдовой, и как только оформите доверенность, сразу поезжайте в Бодмин.

— Хорошо, высокочтимый мастер.

— Выходит, осталось девяносто пять тысяч фунтов? — спросил кто-то.

— Похоже.

— А если он держал деньги в своём сейфе?

— Помощник брата Гермеса уверяет, что там были только рабочие блокноты. Но так ли это — неизвестно.

— А что говорит вдова? — вновь осведомился неузнаваемый участник беседы.

— Она клянётся, что ни о каких суммах не слыхала, — пояснил высокочтимый мастер.

— А её кузен?

— Ни сном, ни духом, — ответил брат Агрион.

— Если мы не можем найти деньги, значит, надо искать того, кто их украл. Он нам всё и расскажет, — выговорил мастер.

— А если кражи, на самом деле, не было, и вдова с Эшби затеяли инсценировку с сейфом в день похорон, чтобы провести нас? — усомнился кто-то.

— Не исключено.

— Даже, если это так, то потратить всю сумму за столь короткий срок они ещё не успели. Стало быть, девяносто пять тысяч где-то спрятаны, — предположил брат Агрион.

— А что, если брат Гермес положил их на счёт? — прозвучал чей-то голос.

— Все свои сбережения он держал в моём банке. У него осталось лишь одиннадцать фунтов.

— Не густо.

— Это неудивительно. Молодая жёнушка заставляла тратиться. Ему вечно не хватало денег.

— Да, но есть и другие банки. Он мог хранить их там.

— В таком случае, банковский клерк любого другого банка должен был уведомить вдову, как наследницу, о состоянии счёта покойного. Но, как мы с вами выяснили, с ней до сих пор никто не связывался, — пояснил брат Агрион и добавил: — Досточтимые братья, если меня обвинят в растрате, несмываемое пятно ляжет и на весь орден.

— Брат Агрион, успокойтесь, — твёрдым голосом вымолвил мастер. — Всё останется втайне. Брата Гермеса нет, а нам во что бы то ни стало необходимо добраться до девятьсот пятидесяти тысяч фунтов и двух заветных формул, тех самых, о которых он нам говорил. Они перевернут мир, и сто тысяч фунтов покажутся песчинкой по сравнению с теми богатствами, которыми мы овладеем. Вот тогда мы сможем управлять Британией, а значит — миром, потому что мы наследники мудрости всего человечества. Путь нашего Братства был тернист и ухабист. Мы начали с материи и перешли к духу. Мы познали, что материальный мир есть отражение мира духовного. И только теперь настанет час нашего земного господства. Орден ждал этого десятки лет.

— Но где искать формулы, высокочтимый мастер, если даже помощник брата Гермеса ничего о них не знает? — осведомился кто-то. — Я думаю, что вор вскрыл сейф на похоронах именно из-за них.

— Это самая вероятная гипотеза.

— Мы должны назначить человека, который займётся не только поиском денег, но и отыщет формулы брата Гермеса.

— Раз уж брат Абиф получит доверенность от вдовы, то пусть он и занимается остальными поисками. К тому же, он — самая подходящая кандидатура, учитывая его прошлые расследования в коронерском суде.

— Полностью поддерживаю, — согласился мастер.

— Я польщён вашим доверием, братья, — склонив голову, выговорил Абиф.

— Не стоит забывать, что своё собственное расследование ведёт и русский студент.

— Он слишком молод, — проронил кто-то.

— Я бы не стал его недооценивать. Он догадался сделать фотографический снимок кабинета брата Гермеса в день, когда обчистили сейф ещё до появления инспектора. В кадр попала запонка, оброненная кем-то на ковёр перед тем, как вдова обнаружила вскрытый сейф. Мы с братом Агрионом видели эту фотографию. Возможно, рано или поздно, она и приведёт нас к деньгам и формулам.

— Это поможет лишь при одном условии.

— И при каком же, брат Ксенофон?

— Если среди нас нет убийцы брата Гермеса.

За столом повисла гнетущая тишина, и было слышно, как в керосиновой лампе потрескивает фитиль.

— Ты сказал страшные слова, брат Ксенофон, усомнившись в чистоте помыслов братства, — провещал мастер. — А ведь ты постиг двадцать два правила развития воли. Как ты мог?

— Но ведь сомнение — движение к истине, разве не этому учил нас Геликонус? — ответствовал тот. — Не стоит забывать, что брат Гермес нарушил главное правило братства и свою клятву — не иметь тайн от ордена. Он скрыл намерения посетить Америку. Мы до сих пор не знаем, для чего он хотел попасть в Нью-Йорк. Само провидение наказало его за этот грех. А как вы можете объяснить наличие искусственной розы в руке покойного под Темзой и в его сейфе?

Ардашев приник к окну, чтобы лучше разобрать ответ, и в этот момент предательски скрипнула половица. Присутствующие подняли головы.

— Младший брат, — выговорил мастер, — а ты хорошо проверил входные двери и убедился в том, что мы защищены от вторжения профанов?

— О да, высокочтимый мастер. Они заперты.

— А слуховой балкон закрыт?

— Я не подумал о нём.

— Так пойди и удостоверься.

— Сию минуту, — выговорил один из сидящих за столом и поднялся.

Клим тотчас спустился вниз и оказался на лестнице. Нажимать на выступ, чтобы панель стала на место — означало окончательно выдать себя, и он скорым шагом миновал коридор, переход, ещё один коридор и наконец оказался в безопасности. Теперь его уже не могли настигнуть. Когда он вышел к аркам второго этажа, ему навстречу шествовала миссис Пирсон.

— Я совсем заблудилась, — пролепетала вдова. — Не могу найти свою комнату. Вы мне не поможете? Тут была лестница, но я её потеряла. Меня поселили в третьей комнате от неё.

— Я помогу вам. Идите за мной, мадам.

— К чему эти условности? Наедине зовите меня по имени — Вивьен. И вообще предлагаю перейти на ты. Ведь мы, вероятно, почти ровесники.

— С большим удовольствием, Вивьен, — улыбнулся Клим. — Я живу в первой комнате. Она находится в другом конце залы, как и твоя.

— Благодарю тебя, добрый рыцарь. А то я совсем уже отчаялась.

— Мы на месте. Прошу. Приятного отдыха.

— А не кажется ли тебе, что ты не выполнил моего желания, когда мы сидели на скамейке? Помнишь? Я вновь настаиваю на поцелуе.

— Не могу отказать красавице.

— Тогда хватит болтать, — прошептала миссис Пирсон, — а то нас заметят. Заходи.

Тихо скрипнули дверные петли. И ключ, вставленный изнутри в замочную скважину, сделал два оборота.

Стук в дверь разбудил Ардашева. Миссис Пирсон просыпаться не хотела.

— Вивьен, — прошептал Клим. — Пора вставать.

— А который час? — не открывая глаз, проронила она.

— Четыре. Я пошёл к себе. Через полчаса завтрак. Там и встретимся.

— Да, милый. А ты научишь меня стрелять?

— Обязательно.

— Поцелуй меня.

— Не могу отказать себе в этом удовольствии.

— Прошу тебя держать наши отношения втайне.

— Не волнуйся. Я не имею обыкновения распространяться о своих сердечных делах, — натягивая исподнее заверил Клим.

— А ты не ревнуешь меня к Эшби? — поднявшись на локти, спросила она, обнажив грудь.

— К чему этот вопрос? — заглядевшись на бюст, завороженно пробормотал Клим.

— Ты дворянин?

— Да, красотка.

— Я читала в женском журнале, что у русских дворян есть традиция — стреляться из-за женщин на дуэли. Вот я и подумала, что ты можешь вызвать Джозефа на поединок. А он близорук. И ты его легко убьёшь.

— Не беспокойся, Вивьен. Таких как твой Джо у нас на дуэль не вызывают. Ему подобных в России бьют бронзовым подсвечником и загоняют под ломберный или бильярдный стол.

— Какой ты жестокий! Вы русские, сказать по правде, немного дикие. У нас все сердечные дела решаются в судах. В случае измены жены, джентльмен вчиняет иск сопернику. Но он никогда не будет вызывать его на дуэль. Поединки — это средневековье. Убийство — тяжкое преступление.

— В России дуэли тоже запрещены. Но у нас за поединки не наказывают так строго, как в Британии.

— Можно я приду завтра вечером на твою баржу?

— Я был бы просто счастлив, но у меня старая, злющая, как гиена, хозяйка. Она выследит нас и устроит скандал. А он тебе ни к чему. Но я сам могу заглянуть к тебе, если хочешь.

— Только сначала протелефонируй. Кузен собирается переселиться ко мне. Я не смогла ему отказать. Он очень беден. Пока он квартирует на старом месте и только изредка столуется у меня. Ему незачем догадываться о наших отношениях. Мой телефон простой: 3322

— У тебя с собой нет пера и чернильницы? Как бы запомнить? — закончив облачаться, хитро сощурился Ардашев, и лицо Вивьен озарилось улыбкой. — Мне пора.

Выскользнув за дверь, Клим скоро оказался в своей комнате. У него ещё оставалось время, чтобы привести себя в порядок и посетить ранний завтрак. Чай, молоко, кофе, апельсиновый сок, масло, сыры, холодная буженина и печенье добавили красок в ещё тёмное и промозглое утро. Роберт, завидев Клима, тут же уселся рядом с чашкой ароматного кофе.

— А у вас хороший сон, капитан. Я так и не смог к вам достучаться.

— Sorry, buddy. I slept like a log.[49]

— Ну-ну, — ухмыльнулся Аткинсон. — Я разобрался с тетрактисом Пифагора.

— С большим удовольствием вас послушаю.

— Пифагор с острова Самос провёл в Египте двадцать два года и узнал от тетрактисе от египетских жрецов, которые утверждали, что десять точек являются символом открытия тайны живой природы и Вселенной. Они считали, что основу всех фигур и тел образуют простые числа. Они же управляют формами вещей и даже звуками. Это своего рода магический ключ к познанию мира, к физическим и моральным явлениям. Последователи древнегреческого учёного называли себя пифагорейцами и связывали себя клятвой: «Клянусь Тем, Кто дал нашим душам Тетрактис, Кто имеет истоки и корни в вечной живой природе». Это было тайное общество. Многое из их учений перекочевало позже в тайные общества Европы. Это в двух словах. А если хотите узнать подробнее, у отца есть немало книг на эту тему.

— Нет, вполне достаточно. Благодарю вас, мой друг. Во всяком случае, это уже кое-что объясняет. Но если ключ к разгадке тайн природы лежит в тетрактисе, то в чём заключается мотив убийства профессора? В его научных трудах, похищенных из сейфа?

— Господи, так ведь это так и есть! Как я же я сам сразу не догадался? — воскликнул Роберт. — Злодей охотился за ними. И если профессор стоял на пороге великого открытия, или уже его сделал, то завладев его расчётами и, получив на них патент, можно несказанно обогатиться! Капитан, вы гений!

— Это всего лишь ничем не подтверждённое предположение. Однако нам пора вооружиться. Экипажи уже поданы.

Длинная цепочка карет добралась до озера за две четверти часа. Начало светать, но звёзды, как светлячки, ещё украшали собой серо-голубое небо. Охотников разбили по группам, по три человека в каждой. Получилось пять групп. Дамы отказались участвовать в смертоубийствах селезней и остались в расположенном неподалёку охотничьем домике. Некоторые из них бродили по берегу, вглядываясь на восток, где за деревьями занималось красное зарево рассвета. Подул холодный ветер, зашумел полусухой камыш, и по воде пошла мелкая зыбь.

Охотники разошлись по мосткам, уходящим в озеро сквозь густые заросли камыша. Егерь с четырьмя помощниками развезли и посадили на воду в конце каждого мостка по утке, с привязанной к лапке грузиком. Помощники остались со спаниелями, готовыми по команде подбирать стрелянных птиц. Оказавшись в знакомой стихии пернатые невольницы купались, крякали, хлопали крыльями и пытались взлететь, но гирьки тянули вниз. Они истово кричали от боли и обиды, привлекая ненароком похотливых селезней.

Не прошло и четверти часа, как раздались первые выстрелы. Подбитых утиных кавалеров, один за другим, собаки вытаскивали на берег.

Ардашев, находящийся в компании с Робертом и квакерским пастором Томом Круком, наотрез отказывающимся даже притрагиваться оружию, уже подстрелил пару жирных пернатых сладострастников и решил дать возможность добыть охотничий трофей своему другу. Кряква, как опытная провокаторша, зазывала новую жертву. Селезень покружил над ней, и Роберт уже вскинул ружьё, но любострастнику, очевидно, приглянулась обладательница более пёстрого оперения у соседнего мостка, где охотился лорд Аткинсон, банкир Раймер и мистер Эшби. И самец, упав на правое крыло, резко пошёл вниз. Тотчас раздался выстрел. Клим поднял голову, но дыма почти не было. И вдруг раздался крик: «Все сюда! Карету срочно!»

Ардашев бросился на помощь, рядом бежал Роберт, а за ними, передвигая короткими пингвиньими ножками, торопился квакерский пастор. Пробежав сто саженей, русский студент оторопело уставился на трагическую картину: банкир лежал на спине с окровавленным лицом. Его трёхстволка «Бок-Бюксфлинт» с развороченным у самого основания одним стволом валялась рядом. Над ним склонился лорд Аткинсон, чуть поодаль — помощник егеря и трясущийся от страха, лаборант покойного профессора — мистер Эшби. Пахло сгоревшим порохом и свежей кровью. Жалобно скулила собака. За спиной Ардашева тяжело дышал Роберт.

— Он мёртв? — глядя на сына, холодно осведомился хозяин угодий.

Будущий доктор наклонился, приложил руку к шее банкира, попробовал пульс и заключил:

— Exitus lethalis.[50]

Клим снял кепку. Его примеру последовали остальные.

Появился пастор. Поняв, что на мостках лежит труп, квакер снял шляпу, начал причитать и, воздев очи горе, принялся шептать молитву. Его лоб покрылся испариной, а с кончика носа свисала капля пота.

Ардашев поднял с деревянного настила трёхстволку с одним развороченным стволом и внимательно осмотрел её. Его заинтересовала щель между цевьём и стволом. Затем он стал осматривать мостки и подобрал ровный, точно отрезанный под линейку, кусок латунной гильзы.

— Даже представить сложно, как такое могло случиться. Ружья этой марки отличаются исключительной надёжностью. Это был мой подарок Эдварду, — нервно сглатывая слюну, промолвил лорд Аткинсон.

— А вон и карета подъехала, — объявил пастор.

— Джентльмены, позвольте я закончу осмотр. А уж потом мы погрузим в экипаж тело.

— А что тут вам неясного, господин студент? — жёлчно вопросил Джозеф Эшби. — Вам ещё не надоела игра в частного сыщика? С минуты на минуту сюда явится супруга покойного. Вы хоть её пожалейте.

Не произнося ни слова, Ардашев извлек из патронташа покойного четыре патрона, находящиеся по обе стороны от двух уже пустых ячеек. Затем он снял куртку и накрыл тело. Осмотрев патроны, студент сказал:

— Прошу обратить внимание, джентльмены, на эти четыре патрона. Как вы только что изволили видеть, они были вставлены в ячейки, расположенные по обе стороны от тех, которые были заряжены в трёхстволку. Взгляните на латунные гильзы. Две из них — вполне нормальные, а вот другие две имеют насечки с четырёх сторон. Но и это ещё не всё. — Клим достал перочинный нож и длинным тонким лезвием принялся копаться в одном из патронов с расточенной гильзой. Наконец, он вынул пыж, аккуратно высыпал на доску картечь и немного пороха. — Прошу заметить, в расточенной гильзе находилась не дробь для охоты на селезня, а картечь, используемая для добычи крупного зверя. Но давайте исследовать дальше. Порох имеет зеленовато-серый цвет. — Ардашев достал спичечный коробок, зажёг спичку и поднёс её к кучке с порохом. Вспыхнув, он прогорел, но дыма не было. — Это бездымный порох. При горении он выделяет больше энергии, нежели его дымный собрат. И твёрдых частиц после этого совсем не остаётся, зато присутствуют газообразные. В дымном же — наоборот. Дымный порох — это смесь угля, селитры и серы. Формула бездымного сложнее. В неё включаются нитроцеллюлоза и нитроглицерин. Он намного взрывоопаснее. Патрон с рассечённой гильзой был начинён двойной порцией бездымного пороха и картечью. Но даже эту нагрузку великолепная трёхстволка фирмы «Шмидт и Габерман» смогла бы выдержать, если бы в её стволы не насыпали песку. А ведь перед этим ружьё скрупулезно готовили к охоте. Оно тщательно смазано. Именно поэтому в углублении между цевьём и стволом остались частицы песка, приклеившиеся к маслянистым частям оружия. Это говорит о том, что убийца успел воспользоваться песком уже после того, как вчера вечером лорд Аткинсон демонстрировал мне великолепное изделие немецких оружейников из Зуля. Чтобы не быть голословным, я разберу ещё один патрон, не имеющий никаких насечек. — Клим уже с большей ловкостью явил на свет горстку мелкой утиной дроби и немного чёрного пороха. Он поджог его. Порох вспыхнул и надымил. — Quod erat demonstrandum.[51] Таким образом, мы с вами разгадали способ убийства мистера Раймера. Поднесённое к глазам охотника казённая часть ружья, разорвавшись, убила его. Для этого хватило одного патрона и одного ствола. Признаюсь, я сразу заметил отсутствие дыма после этого рокового выстрела, а раздавшийся после этого крик, уже подтвердил мои самые плохие предположения. Оставшийся патрон с двойной порцией бездымного пороха, картечью и расточенной гильзой во втором стволе — вещественное доказательство преступления. Полагаю, надобно срочно снестись с полицией. Сдаётся мне, что было бы правильней сообщить о случившемся в Скотланд-Ярд непосредственно инспектору Джеббу.

Ардашев огляделся. У самого помоста собрались почти все, кто приехал на охоту. Волной прокатился голосовой ропот. Неожиданно толпа затихла и расступилась. К телу устремилась миссис Раймер. Она всхлипывала по-детски, и по её щекам уже немолодой женщины совсем невысокого роста и далеко не аристократической внешности катились крупные слёзы. Упав на колени, она сняла с мужа чужую куртку. Убитая горем вдова не закричала, не завыла на всю округу, и даже не отпрянула назад, увидев кровавое месиво на месте родного лица. Она принялась поправлять растрёпанные на ветру и окровавленные выстрелом волосы человека, с которым прожила три десятка лет.

«Господи, — подумал Клим. — А ведь как она его любит! Смотрит на мёртвого, как на живого. Она до сих пор не может поверить в его смерть… Выходит, любовь — это не выдумка, и не одно лишь плотское наслаждение».

Дождавшись, когда в замок въедет последняя карета охотников, лорд Аткинсон распорядился закрыть главные ворота и никого не выпускать до приезда полицейских без его согласия.

Первыми прибыли два местных стража порядка — сержант и констебль. Они слушали Ардашева с подозрением и недоверием. Им в нём не нравилось абсолютно все: и его осведомлённость о бездымном порохе и способе убийства, и акцент, и национальность, и, самое главное — молодость. Но когда, закончив рассказ, Клим попросил полисменов отбить телеграмму в Скотланд-Ярд, они заметно подобрели, и сержант с плохо скрываемой радостью от понимания того, что заниматься убийством лондонского банкира будут другие, приказал констеблю срочно отправиться на почту и отправить послание для инспектора Джебба. И последний, на удивление всех, не заставил себя долго ждать. Уставший от дороги, детектив явил себя лорду Аткинсону с таким величием, с каким бы только фараон Хеопс мог спуститься с вершины собственной пирамиды.

— Инспектор Джебб, Скотланд-Ярд, — выбравшись из коляски с саквояжем в руке, рекомендовался полицейский. Ну рассказывайте, сэр, кто тут у нас труп и почему лучший сыщик Лондона должен, бросив все остальные дела, несколько часов трястись в экипаже?

— Пожалуй, будет лучше, если вам всё объяснит один молодой человек. Я уже послал за ним.

— Я вас не пойму, сэр. Причём здесь молодой человек? — Он вынул из кармана скомканный лист бумаги и протянул его лорду. — Тут написано: «В имении лорда Аткинсона совершено убийство. Просим срочно прислать на место преступления инспектора Джебба по просьбе вышеозначенного лица».

Хозяин замка пожал плечами и ответил:

— Телеграмму не я составлял. Да и фамилию вашу я не знал, пока вы не представились. Насколько я понимаю, послание отправил местный констебль по просьбе мистера Ардашева.

— Кого? — изумился полицейский.

— А вот и он, — кивая в сторону приближающегося молодого человека, выговорил лорд.

— Добрый день, мистер Джебб, — вымолвил Клим, не протягивая руки, как этого требовали правила приличия при встрече с более старшим по возрасту.

— Как я понимаю, он не совсем-таки добрый.

Инспектор протянул руку и мужчины обменялись рукопожатиями.

— Что ж, рассказывайте, мистер Ардашев, что тут случилось и как вы здесь оказались.

— Лорд Аткинсон пригласил меня поохотиться на селезня. Среди гостей находился и мистер Раймер — управляющий банка «Голдсмит». Приглашённые съехались ещё вчера. Егеря лорда Аткинсона подготовили ружья, снарядили патроны для каждого охотника и, согласно табличкам с фамилиями, они висели в охотничьей зале. Доступ туда совершенно свободен. Зала не закрывается, и оружие стоит в пирамидах. Преступник сумел незаметно заменить четыре патрона в патронташе сэра Раймера, предварительно зарядив их картечью вместо дроби и двойной порцией бездымного пороха, который в несколько раз сильнее дымного. Не забыл он и сделать насечки на гильзах и сыпануть песка в стволы. Естественно, при первом же выстреле из ружья, один из стволов разорвало и, учитывая близкое расстояние между казённой частью ружья и лицом, мистер Раймер был убит.

— Сколько было патронов в патронташе?

— Тридцать.

— А заменил четыре?

— Именно.

— Откуда преступник мог знать, что банкир возьмёт один из четырёх патронов?

— Злодей, как я понимаю, тоже любитель душегубства фауны. Ему известно, что первые патроны для стрельбы охотники берут обычно спереди, то есть с середины поясного патронташа, образно говоря, от пупка. Зная эту привычку добытчиков, достаточно было подменить всего два патрона, но для верности, он подложил четыре.

— Согласен.

— Я хотел бы осмотреть ружьё и ружейную залу.

— Прошу, джентльмены, проследовать за мной, — вымолвил хозяин имения.

Идя через анфиладу комнат, инспектор шепнул Климу:

— А что тут делают вдова профессора Пирсона, её малахольный пастор-квакер и лаборант Эшби?

— Их, как и других, пригласил мистер Пирсон.

— Послушайте, господин студент. Я родился в Лондоне и живу в этом городе уже пятый десяток лет. Но до сегодняшнего дня я не был лично знаком ни с одним членом палаты лордов. Вы — иностранец. Находитесь здесь всего несколько дней, и вас уже приглашает поохотиться человек лично знакомый с королевой Викторией. Вы привезли рекомендательное письмо сэру Аткинсону от русского государя?

— После того, как меня выпустили из здания коронерского суда, я оказался свидетелем попытки ограбления сына мистера Аткинсона — Роберта. Мне пришлось ввязаться в драку, и мы хорошенько поддали наглецам. Они ретировались. Позже Роберт познакомил меня с отцом. Как видите, наше знакомство случайное.

Инспектор покачал головой.

— Слишком много случайностей.

— Вот потому я и попросил сержанта вызвать вас.

— Откровенно говоря, я рад, что удалось вырваться за город, но почему вы решили, что именно я должен заняться расследованием этого дела?

— Вы же сами заметили, что в деле слишком много случайностей. Убитый банкир, как и покойный профессор Пирсон — члены попечительского совета Лондонского института.

— И что с того? Сколько человек входит в этот совет?

— Точно не знаю. Думаю, человек десять-пятнадцать.

— И по-вашему Скотланд-Ярд должен расследовать смерть каждого?

— Боюсь, что это преступление — лишь звено в цепи злодеяний, начавшихся с убийства мистера Пирсона в тоннеле под Темзой.

— На чём основано ваше мнение?

— Пока я не могу этого сказать.

— Вот с этого и надо было начинать. У вас нет прямых доказательств, что смерть мистера Пирсона и мистера Раймера связаны. Да, возможно, сегодня произошло убийство. Начнётся коронерский суд, и я не уверен, что этим делом займётся Скотланд-Ярд. И запомните на будущее: предчувствие, предположение, догадка — слова чуждые сыщику, его враги. Факт, улика, прямое или косвенное доказательство, мотив, показания свидетелей, способ совершения преступления — друзья детектива. Ими и следует руководствоваться в любом расследовании. И последнее — никогда не стройте гипотез на домыслах. Когда вы достигнете моего возраста и станете известным сыщиком, — а это вне всякого сомнения — вспомните старика Джебба, учившего вас премудростям сыска в далёком 1888 году. — Инспектор улыбнулся и добавил: — И не забудьте выпить за моё здоровье пинту пива, хотя не уверен, что доживу до той поры.

— Благодарю за науку. А вот и ружейная зала. И как видите, я оказался прав.

Лорд Аткинсон, инспектор и Ардашев остановились, не дойдя до пирамиды с оружием всего несколько шагов. Прямо перед ними, на полу, углем была нарисована примитивная, кривоватая роза. А внутри неё лежало разорванное ружьё управляющего банка «Голдсмит».

— Что это за шутки? — дрогнувшим голосом проронил лорд Аткинсон. — Ещё несколько часов назад я наведывался сюда и никаких художеств на полу не было.

— А где находилась трёхстволка? — осведомился инспектор.

— Под пирамидой, на подставке. Я велел завернуть её в тряпицу. Не хотел, чтобы она бросалась в глаза. Тряпка, как видите, валяется, а ружьё вынули. До вашего приезда я распорядился никого не выпускать. Местные полицейские увезли в деревенскую больницу только тело мистера Раймера.

Полицейский почесал подбородок и вопросил:

— Получается, преступник сейчас находится в замке?

— К сожалению, это так, — подтвердил Ардашев.

— А кто ещё был рядом с покойным во время рокового выстрела?

— Я и мистер Эшби.

— Вы лично пригласили лаборанта покойного профессора Пирсона охотиться на селезня?

— Да.

— Хотелось бы узнать об этом подробнее.

— Извольте. Мы решили навестить с теперь уже почившем в Бозе мистером Раймером вдову профессора, чтобы узнать, не нужна ли ей какая-либо наша помощь. Хозяйка предложила нам войти. Я заметил, что у неё были красные от недавних слёз глаза. В гостиной сидели мистер Эшби и мистер Крук. Они были угрюмые, как смертники. Я понял, что люди скорбят по ушедшему мистеру Пирсону. Ведь он был единственный, кто объединял троицу и являлся, своего рода, центром притяжения всего дома. Для того, чтобы как-то отвлечь их от чёрных мыслей, я начал рассказывать о том, что собираюсь устроить охоту на селезней. Я спланировал её ещё несколько недель тому назад. Миссис Пирсон тут же сказала, что она, как и её кузен с удовольствием бы приняли предложение поохотиться. Пастор квакеров, не ожидавший такого поворота, смутился. Мне ничего не оставалось, как пригласить их. Естественно, я не мог не упомянуть мистера Эшби. Кстати, он единственный, кто хоть немного разбирается в оружии.

— Вы уже допросили егерей и помощников, снаряжавших патроны?

— Я сделал это в присутствии мистера Ардашева. Все утверждают, что использовали только дымный порох и дробь на утку, а не картечь. Признаюсь, джентльмены, я не люблю охотиться с бездымным. Мне привычнее чёрный порох. Без моего согласия егерь бы не стал покупать бездымный. О картечи я уже и не упоминаю.

— Мистер Раймер снимал патронташ?

— Нет. Мы всё время были вместе. Ещё вчера мы оба пришли сюда. Он осмотрел ружьё. Похвалил егеря за уход. А сегодня утром он вновь посетил ружейную залу. Взял трёхстволку и, оторвав табличку от патронташа, надел его. Мы сели в карету и поехали к озеру. Первого селезня сбил я. Потом мы дали сделать это лаборанту. Затем снова мне удалось подстрелить птицу. А мистер Раймер всё тянул, всё уступал то мне, то Эшби, будто предчувствуя, что в его «Бок-Бюксфлинте» прячется его собственная смерть. Я уже стал подшучивать над ним, что он, вероятно, принял обет отказа от смертоубийства селезней. Устав от моих шуток, он и нажал на спусковой крючок.

— Вы давно с ним знакомы?

— Лет двадцать.

— У него есть недоброжелатели?

— Он никогда о них не упоминал. Безусловно, могли быть завистники. Эдвард был успешным и уважаемым в обществе человеком.

— С патронами понятно. Их можно было подменить и вчера. А вот с песком — другая история, — задумчиво выговорил полицейский, барабаня пальцами по деревянной панели. — Получается, что преступник не торопился сыпать песок в ружьё? Выжидал до последнего и высыпал его ранним утром, перед самым отъездом, либо поздно вечером…

— Позвольте вопрос, мистер Аткинсон? — осведомился молчавший до поры Ардашев.

— Извольте.

— В котором часу в этой зале тушат лампы?

— Точно не знаю. Скорее всего, если нет охоты, их тут не зажигают вообще.

— А вчера? Вчера вечером они горели?

— Да, я приходил сюда с одним из моих друзей, мистером Донованом, и показывал ему новый хаудах. Я держу их вот в этом шкафу. — Он открыл дверцы. — Как видите, у меня тут целая коллекция.

— Насколько я понимаю, это укороченный штуцер? — спросил полицейский.

— Верно. Патроны, как правило, снаряжены разрывными пулями.

Инспектор кивнул.

— Слыхал. Говорят, их придумали в Индии наши соотечественники для охоты на тигров.

— Так и есть.

— Прошу прошения, мистер Аткинсон, — вновь вмешался в беседу Ардашев, — но вчера лампы всё-таки потушили, так?

Член палаты лордов скривил губы и, покачав головой, ответил:

— Думаю, вы ошибаетесь. Ужин закончился поздно. И по его окончании многие изъявили желание подержать в руках ружья, с которыми им предстоит охотиться утром. А будили всех в четыре часа. В это время тоже ещё темно. В четыре-тридцать гости вошли сюда за оружием и снаряжением. Я склонен думать, что вчера лампы в ружейной зале не выключали вовсе.

— Как тогда объяснить капли воска не только на паркете, но и на полу внутри самой пирамиды? Вы сами можете в этом убедиться.

— Да, конечно. Вы абсолютно правы, — закивал лорд Аткинсон. — Стало быть, лампы потушили. Если хотите, позже я узнаю об этом у дворецкого.

— Был бы вам очень признателен, сэр. Это поможет воспроизвести всю картину приготовления к преступлению, — вымолвил Клим. — Полагаю, что спички у преступника были, а свечу он вынул из подсвечника в своей комнате. Положив её в карман, он пробрался в ружейную залу, подменил четыре патрона и насыпал песка в оба дула трёхстволки с табличкой «М-р Раймер»…А сегодня у него не было проблем ни с розой, ни с ружьём. Кусок угля он нашёл в одном из каминов, который был плохо почищен, либо не чищен вовсе. А мог и на кухню забрести и взять уголь из остывшей печи.

— Но для чего ему это нужно? — вскинул руки лорд Аткинсон. — Допустим, он испытывал ненависть к моему другу и решил его убить. Ему это удалось. Для чего подвергать себя опасности, пробираясь сюда второй раз и рисуя розу?

— У меня такое ощущение, что он пытается навести нас на какую-то определённую мысль, или чей-то след. Но для чего? — произнёс инспектор. — Хотя я могу допустить, что это чья-та злая шутка после убийства мистера Раймера.

— Нет-нет, джентльмены, таких людей среди моих гостей нет. Это я вам точно говорю. Это же форменное кощунство — насмехаться над горем. В замке не может находиться два негодяя одновременно. Да, пробрался один оборотень. Убил. И позлорадствовал, нарисовав углем розу, и бросив в её центр ружьё. И всё.

— Странно всё это, — изрёк полицейский.

— И запутанно, — добавил Ардашев.

— Как долго мне держать в замке гостей? — поинтересовался лорд Аткинсон.

— Мне понадобиться лишь список присутствующих и три формальных допроса: ваш, мистера Эшби, дворецкого и главного егеря. Все остальные свободны. Пусть уезжают. Даже если я побеседую тет-а-тет с каждым из них, я всё равно не смогу отыскать убийцу.

— В таком случае, осмотр ружейной залы можно считать законченным? — спросил лорд Аткинсон.

— Пожалуй.

— Я велю отвести вам комнату для беседы. По её окончании приглашаю вас к ужину. Вы можете остаться до утра в той же комнате, а после завтрака возвратиться в Лондон.

— Благодарю вас. Только сначала я осмотрю тело покойного в морге деревенской больницы. Важно, знаете ли, иметь собственное представление даже о неприятных вещах. Ничего не поделаешь. Такова участь детектива. Вы поможете мне с кэбом? А то ведь я своего кучера отпустил.

— Вам не стоит волноваться, мистер Джебб. Мой возница доставит вас в больницу и обратно.

— Отлично. Тогда стоит поторопиться, пока не зашло солнце.

Утром от парадного входа отправлялись кареты. Их было не так много, как в день приезда. Некоторые гости отбыли ещё вчера. После вчерашнего убийства сэра Раймера, в замке сохранялась гнетущая атмосфера, и оставаться ещё на одну ночь не каждому хотелось, за исключением Вивьен и Клима. Проведя вторую ночь вместе, теперь они делали вид, что едва знакомы.

Закрывая дверцу экипажа, вдова незаметно кивнула Ардашеву, который стоял поодаль и с невозмутимым видом курил папиросу.

— Доброе утро, капитан! Вас не было на завтраке. Что-то случилось? — осведомился Аткинсон.

— Я его попросту проспал.

— Да, сон у вас что надо. Поездка с инспектором была полезной?

— Не особенно, если не считать того, что я с познакомился, хоть и поверхностно, с жизнью английской деревни. Российской сельской глубинке ещё далеко до подобной ухоженности и достатка. Однако что-то я не вижу нашего славного полицейского.

— Он уехал с первыми лучами солнца. Очень торопился. Отказался от завтрака. Отец велел положить ему в экипаж такую же корзину с припасами, как и в ваш.

— В мой?

— Вы ведь тоже пропустили завтрак. И от его внимания это не ускользнуло.

— Признательно ему благодарен. Но не стоило беспокоиться. Инспектор забрал ружьё и патроны?

— Нет. Он сказал, что местные полицейские все улики передадут в коронерский суд. Таков порядок.

— Ясно. Вы едете со мной?

— К сожалению, нет. Мама просит побыть с ней. Она очень расстроена случившемся. Но уже завтра-послезавтра я буду вам надоедать.

— Я собирался остаток сегодняшнего дня провести в читальном зале библиотеки Британского музея. Там свободный вход?

— Нет. Даже временный читательский билет выдаётся главным библиотекарем только после предъявления рекомендательного письма от любого лондонского домовладельца, либо от лиц с научной или литературной репутацией. Подождите меня здесь. Я попрошу отца отписать вам рекомендацию. Это не займёт много времени.

— Вы очень любезны, мой друг.

Роберт удалился и отсутствовал не более четверти часа. Он возвращался улыбаясь. В руках англичанин держал бювар. Открыв его, он сказал:

— Я говорил ему, что вы хотели посетить заседания нашего парламента, пока он не ушёл на каникулы. Отец не забыл об этом и выдал вам две рекомендации: одну для посещения читального зала библиотеки Британского музея, а вторую — на посещение парламента. Вы можете воспользоваться ею в любое время. Достаточно лишь предъявить эту бумагу. Вас тотчас проведут на балкон для зрителей. Это занимательное зрелище мало уступает театру. Очень рекомендую. Вы своими глазами убедитесь, как работает английская демократия.

— Всенепременно воспользуюсь.

— А для чего вы собираетесь в читальню Британского музея? — передавая картонную папку, осведомился Роберт.

— Меня заинтересовали пифагорейцы и те, кто унаследовал их учение.

— А что мы предпримем завтра?

— У меня нет пока чёткого плана. Но приезжайте утром к барже, часам к девяти, и вместе решим…

— Договорились.

— А какой экипаж мой?

— Тот что прямо перед вами.

— Спасибо. И передайте мою благодарность вашему отцу за приглашение на охоту и рекомендации.

— Обязательно.

— До встречи.

— До завтра, капитан.

Клим сел в карету, и она побежала сначала по дороге поместья, а потом вышла и на шоссе. Путь был не близкий. Ардашев пожалел, что не прихватил с собой англо-арабский разговорник. Он так и остался лежать в комнате плавучего дома. Приходилось довольствоваться окрестным весьма однообразным пейзажем, да прокручивать в голове хронику последних событий. После убийства банкира, вопросов стало больше. Однако подслушанный разговор в замке наводил на определённые мысли: «Судя по всему, мистер Раймер — он же брат Агрион — взял келейно из своего банка сто тысяч фунтов. Сумма огромная. Достаточно вспомнить, что двадцать один год тому назад Россия продала Северо-Американским Штатам за 7,2 миллиона долларов Аляску. Понятно, что за это время курс фунта стерлинга по отношению к доллару изменился, и последний немного поднялся в цене, но как бы там ни было, сто тысяч фунтов — безумные деньги. Похоже, они были отданы профессору — его именуют братом Гермесом — под какое-то открытие, благодаря которому это тайное братство придёт к власти. Но мистера Пирсона убили, и деньги исчезли. Лорд Аткинсон — он же высокочтимый мастер — вместе с банкиром пытались вызнать у вдовы, её кузена и лаборанта местонахождение денег, но ничего от них не добились. Они вспомнили об участке, купленном зачем-то профессором в Бодмине на месте заброшенного золотого прииска. Ключевое слово здесь «золотого». Помнится, покойный мистер Пирсон занимался обогащением руд. Профессор ездил туда ещё до посещения Петербурга. И я дословно помню его фразу про англо-арабский разговорник Спиерса. Он так и сказал: «Эта книжка мне уже без надобности. Я прочёл её недели три назад, когда ездил по делам в Бодмин». Но зачем он туда наведывался? Вероятно, чтобы купить участок. Господа из неизвестного тайного общества, возглавляемым лордом Аткинсоном, до сих пор не знают, кто фактический владелец земли на вересковой пустоши Бодмин Мур. Дабы выяснить их хозяина они и решили отправить в Бодмин некоего брата Абифа. Но прежде, он должен получить нотариальную доверенность от Вивьен. Получается так же, что благодаря нашей поездки в Ливерпуль, лорд Аткинсон узнал о том, что покойный профессор собирался в Нью-Йорк. Для чего? Несомненно, он держал это в секрете от молодой жены. Инспектор сказал, что даже лакеи догадывались, что Вивьен изменяет мужу с его лаборантом. Умный, хоть и уже немолодой, мистер Пирсон вряд ли этого не замечал. Но почему тогда он не выставил за дверь Эшби? Почему он терпел его? Возможно, профессор от него зависел? Но в чём тогда эта зависимость выражалась? В шантаже? В угрозах? — Ардашев закурил папиросу и продолжил размышлять: — Складывается довольно банальная, подходящая для авантюрного романа, картина: профессор решил уплыть в Америку, прихватив с собой без малого сто тысяч фунтов. Он хотел бежать от братства и от лаборанта, который, вероятно, мог его шантажировать. Получается, что потенциальными злоумышленниками могут быть несколько человек, осведомлённых о том, что ему передали сто тысяч. В первую очередь это все члены братства, за исключением покойного банкира. Он меньше всего был заинтересован в смерти мистера Пирсона. А вот все остальные, включая лорда Аткинсона, вполне себе могли присвоить девяносто пять тысяч. И уж им-то безумно выгодно заодно прикончить и мистера Раймера, тайно взявшего баснословную сумму в своём банке. Да, недостача обнаружится. Поймут и то, что именно он фактически похитил сто тысяч. Ну и что? Виновник мёртв. Несчастный случай на охоте. С кем не бывает? Любой из членов тайного братства мог подстроить трагедию на озере. А что если преступников несколько? Я вполне это допускаю. Сумма значительная, на всех хватит. Теоретически убийцей профессора может быть кто угодно, кроме Вивьен. Ну не могла хрупкая женщина так умело действовать ножом Боуи. Значит, в круг подозреваемых входят и пастор, и лаборант. Кем бы ни был душегуб мистера Пирсона, но ему просто была необходима смерть управляющего банка. Полиция закроет дело, повесив на последнего растрату ста тысяч из «Голдсмит». Если предположить, что слова лорда Аткинсона правдивы, и профессор и впрямь стоял на пороге какого-то сумасшедшего изобретения, грозящего перевернуть мир, то тогда вся мозаика преступлений образует картину, объясняющую логическую цепь событий: убийство в тоннеле с целью получения ключа от сейфа и кражи девяносто пяти тысяч фунтов, а так же присвоения научного открытия, которое будет совсем не трудно запатентовать и до конца жизни слыть обеспеченным человеком. Но для этого нужно хоть немного разбираться в химии. Что толку с того, что я усвоил лишь гимназический курс по этому предмету? Да, я умею читать формулы. А дальше?.. Теперь понятно, что во всех трёх преступных действиях злоумышленника — убийство-кража-убийство — присутствовал корыстный мотив. Стало быть, конвейер смерти может остановиться лишь при одном условии: злодей добился всего, чего желал. Но тогда зачем он нарисовал розу в ружейной зале?.. Итак, что известно о преступнике? Он мужчина, владеющий тесаком и довольно посредственный художник. Злодей близок либо к братству лорда Аткинсона, либо к профессору. Возможно, носит запонки и неплохо разбирается в химии… Да, всё указывает на Эшби, учитывая его слишком близкие отношения с Вивьен. — Клим вдруг почувствовал непонятную злость. Он, как ему казалось, совсем не ревновал Вивьен к Эшби, но после двух безумных ночей с милой и нежной любовницей Ардашев незаметно для себя стал считать её своей, чего нельзя было сказать о миссис Тейлор. — «Но вот не похож он хладнокровного душегубца. Слаб духом и труслив, избегает прямого взгляда… Если принимать во внимание лишь внешнее впечатление, то тогда на роль убийцы лучше подходит лорд Аткинсон. Он хоть и богат, но кто знает, сколько у него бумаг в закладе?»

Когда экипаж уже колесил по пригороду Лондона, кучер осведомился через окошко, о том, по какому городскому адресу вести джентльмена.

— Британский музей, — изрёк Ардашев. Его, надо признаться, поражали местные извозчики, знавшие каждый закоулок. А ведь это было очень непросто. Изучая карту Лондона, Клим прочитал одно интересное примечание. Оказывается, этот город — мировой рекордсмен по количеству улиц и площадей с совершенно одинаковыми названиями. Так в столице Британии насчитывалось 35 Чарльз-стритов, 29 Джон-стритов, 21 Джордж-стритов, 10 Восточных и 11 Западных улиц, 24 Новых улиц, 18 Йоркских площадей, 16 Йоркских улиц, 19 Парковых площадей, 10 Велингтоновых и этот список можно было бы продолжать довольно долго. Но как извозчики умудрялись понимать на какую именно улицу следует ехать, можно было только догадываться. Очевидно, они уточняли адрес дома, или конкретного места, которое интересовало пассажира. А ещё Клима удивляли непомерно короткие хвосты у выхоленных лошадей кэбов. На заданный вопрос кучеру, для чего их так коротко стригут, тот с тонким английским юмором заметил, что когда лошадь стоит в стойле, то из-за короткого хвоста, она вынуждена отгонять мух, головою. Благодаря этому, она меньше ест.

Через полчаса вояжирования величественные очертания упомянутого здания возникли перед глазами русского студента на Грейт-Рассел-стрит (Great Russell-street).

Клим подумал, что было бы непростительной ошибкой посетить читальный зал библиотеки Британского музея — самого большого музея в мире — и не уделить внимания его залам с выставленными в них историческими сокровищами, свезёнными со всех уголков планеты. Роберт Аткинсон уверял, что для обхода всех экспозиций понадобиться пять-шесть дней. По его же словам, в библиотеке насчитывается пятьдесят тысяч книг и сорок пять тысяч древних папирусов.

Войдя внутрь здания, Ардашев взглянул на часы. Стрелки слились в одну вертикальную линию. До закрытия храма исторического наследия земной цивилизации оставалось ещё шесть часов. Попав в большую залу, он направился к стеклянному киоску и купил блокнот. Прямо перед ним возникли два указателя. Правый направлял посетителей в библиотеку, а левый — к экспозициям. Клим вздохнул и, подавив искушение, повернул вправо.

Рекомендательное письмо лорда Аткинсона сыграло свою роль, и русскому студенту выдали входной билет. Услужливая дама провела его в читальный зал. Он не стыл рыться в каталогах, а просто объяснил распорядительнице, что его интересует история тайных обществ с самой древности по настоящее время, а также работы современных теоретиков оккультизма. Выслушав нового читателя, она предложила ему подождать в кресле. Минут через пятнадцать-двадцать дама выкатила ему целую тележку книг и попросила проверить, устраивают ли они его. К вящему его удивлению, она, как говорится, «попала в яблочко». Поблагодарив библиотекаря, Клим покатил к ближайшему свободному столу, на котором стояла чернильница и лежало перо на специальной подставке. Сам читальный зал был огромен и вмещал сотен пять посетителей. Часа через три, закончив вносить записи в блокнот, он понял, что нашёл всё, что хотел и теперь можно было потратить время и на осмотр музейных экспозиций.

Тетрактис Пифагора — основополагающий цифровой код не только земного мира, но и Вселенной. Если соединить точки внутри него, то получится девять правильных треугольников, заключённых в один большой — десятый. Но и четыре ряда точек равняются десяти. И потому тетрактис воспроизводит десятеричное исчисление, базирующее на сложении четырёх чисел: 1+2+3+4=10. Они и есть основа основ мироздания. Позже теория пифагорейцев была дополнена и расширена совершенно разными тайными обществами, орденами и братствами, в том числе и религиозными. Основными среди них являлись тамплиеры, масоны, золотые розенкрейцеры, иллюминаты… А дальше не составило труда прочитать, что розенкрейцеры — это «Орден Розы и Креста», основанный в период позднего средневековья в Германии неким Христианом Розенкрейцем, ставившим перед собой главную цель — совершенствование человека, христианства и государственного управления. Орден был тесно связан и с лютеранством, и с протестантизмом. Позже это тайное общество мистиков, философов и учёных обрело несколько иные формы, и видоизменилось в отношении способов построения идеального христианского государства. Однако цель осталась прежняя — используя превосходство «Ордена Розы и Креста» над обычными людьми в познании природы, науках, укреплении воли и высокой духовности, добиться построения богатого и справедливого общества, свято чтящего нормы христианской морали. И одним из средств к достижению это высшей цели был поиск философского камня, то есть вещества, которое, попав на обычный металл, тотчас превратило бы его в золото и в тоже время, как эликсир жизни, сделало бы обычного человека почти бессмертным. Тут же приводилась символика розенкрейцеров: крест с распустившейся посередине розой, имеющей пятнадцать лепестков и листиков, и крест, обвитый змеёй, а также тетрактис Пифагора… «Что ж, — заключил Ардашев — теперь мозаика сложилась в цельную картину, и на воображаемом полотне есть место всему: и розе в руке мёртвого профессора, и броши с брильянтами в виде тетрактиса Пифагора, и украденным записям профессора, и цветку в сейфе, и пропавшим девяносто пяти тысячам фунтам, и угольной розе на полу ружейной залы замка… Осталось понять, где находится столь огромная сумма и над каким изобретением работал профессор. Неужели над созданием философского камня? Вне всякого сомнения, видимое мною тайное сборище в замке, было устроено британскими розенкрейцерами. К их числу принадлежит лорд Аткинсон и ушедшие в мир иной профессор Пирсон и банкир Раймер… Очень похоже на то, что слова брата Ксенофона пророческие: убийца и похититель научных записей — член братства… Но кто из них?».

Щёлкнув крышкой карманных часов, Клим с удовольствием отметил, что у него есть ещё время посетить ассирийскую, греческую и римскую галереи с огромными моделями семи чудес света — садами Семирамиды, храмом Дианы Эфесской, статуи Юпитера, мавзолея в Галикарнасе, Колосса Родосского, маяка в Александрии и египетских пирамид.

Ассирийская галерея с целыми частями зданий из Ниневии и Вавилона Ардашева поразила. Два колоссальных быка с человеческими головами, стоящие по обе стороны от входа, изображали сверхъестественные существа, охранявшие, по верованиям ассирийцев, людские жилища от злых духов. Особый интерес представляли глиняные таблички с клинописью, взятые из развалин царской библиотеки Ашшурбанипала в Ниневии. Согласно подробным пояснениям, их в музее насчитывалось около тридцати тысяч. Они были снабжены особыми ярлыками, сделанными ассирийскими библиотекарями, чтобы лучше находить их по разделам. На каждой из них был выдавлен штамп — «Дворец Ашшурбанипала, царя вселенной, царя Ассирии». Его империя простиралась от гор Малой Азии до долины Нила, от Средиземного моря до Персидского залива и центральной Персии. Он распоряжался жизнью миллионов покорённых им народов. Ашшурбанипал был одним из самых образованных людей своего времени. Он умел писать и читать, знал несколько языков, собирал религиозные тексты, иностранные словари, увлекался астрологией, арифметикой, литературой, читал исторические хроники и своды законов. Но насколько он был образован, настолько был и жесток. Владыка скифов, вавилонян, киммерийцев, мидян совмещал в себе талант полководца и палача. Его непостижимое изуверство запечатлено им самим в его же клинописных текстах. Царь с садистским удовольствием в подробностях описывает, как, кого и как долго он истязал, и как жертва стонала, плакала, молила о пощаде во время его любимой казни — сдирания кожи заживо. Были у него и другие «развлечения». Например, он повествует, как мучил, попавшего к нему в плен царя Аравии, исполосовав острым кривым ножом ему лицо, после чего повелел надеть истекающему кровью бывшему самодержцу намордник и, посадив на собачий ремень, держать в клетке у восточных ворот Ниневии. Таких деревянных клеток было несколько. В них влачили жалкое существование грязные, растрёпанные, обезумившие люди. Это были некогда грозные цари, побеждённые ассирийским императором. Теперь он приказывал впрягать их в свою колесницу, когда въезжал во дворец. Но в 612 году до Р. Хр., после его смерти, покорённые и измученные ассирийцами народы восстали против поработителей. Три месяца они осаждали высокие, желтоватые, увенчанные ступенчатыми зубцами, стены Ниневии и, наконец, захватили дворец, который рухнул при пожаре, и неприступная некогда крепость превратилась в руины. Сгорели собранные тексты на папирусах и деревянных дощечках, покрытых воском. Остались лишь глиняные таблички с клинописью. Пепел, мусор и время упрятали их глубоко под землю. Только через две с половиной тысячи лет, в 1845 году, самая древняя в мире библиотека (она старше знаменитой Александрийской на целых четыре столетия) была найдена английскими археологами.

Дальше, в этой же зале, шла египетская галерея с колоссальными статуями богов и фараонов, саркофагами, обелисками и прочими сокровищами, вывезенными англичанами из Александрии в 1801 году. Клим, забыв о времени, подолгу простаивал около каждого стенда с пояснениями. Его интересовало всё: египетские мумии, коллекции золотых и серебряных монет, утварь и оружие. Он не сразу услышал, как затрезвонил колокольчик смотрителя, оповещавший посетителей о закрытии музея. Не оставалось ничего другого, как зашагать на выход.

Оказавшись на свежем воздухе, Ардашев понял, что проголодался. Денег оставалось всё меньше, и он решил поужинать на барже и не брать дорогой кэб, а воспользоваться омнибусом.

Вечером занятость улиц ломовыми телегами, кэбами, каретами, тележками торговцев и пешеходами не стала меньше. Уже сидя на верхнем ярусе омнибуса, Клим узрел две совершенно привычные для Лондона и совершенно нехарактерные для России сцены. Дама с двумя детьми никак не могла перейти улицу. Одного мальчика она держала на руках, а другого за руку. Полисмен среагировал быстро. Он что-то сказал мамаше и поднял старшего сына. Вместе они оказались на противоположной стороне. Проехав несколько кварталов, омнибус застрял на площади Пикадилли (Piccadilly). Шли дорожные работы. Клим обратил внимание на пожилого шарманщика, жалобно голосящего про участь несчастного «Джо-моряка», нашедшего свой последний приют в морской пучине. В сажени от него с невозмутимым видом стоял полисмен в чёрном шлеме, надзирающий за порядком. Когда старик закончил петь, страж порядка вынул из кармана медную монету и бросив в медную кружку, вновь вернулся на место и продолжил нести службу. «У нас, к сожалению, городовой занят мыслями о запретах, штрафах и препровождении в участок больше, чем о простой человеческой помощи обывателям».

Солнце ещё озаряло последними лучами самую фешенебельную — северо-западную часть Лондона, когда Ардашев прошагал по сходням на баржу.

Миссис Тейлор, увидев постояльца, осведомилась слегка обиженным голосом:

— Где ты был? Почему не ночевал?

— Знакомился с типичным английским поместьем.

— А я переживала. Место себе найти не могла. Думала тебя опять в тюрьму посадили.

— Пригласили на охоту. Стреляли легковерных и доверчивых селезней, которых провоцировали коварные утки… Агнесса, я так голоден, что при упоминании дичи у меня вырабатывается слюна.

— Ужин будет готов минут через десять-пятнадцать. Приходи в столовую. Кувшин с водой у тебя на столе. Вода, конечно, остыла. Принести тёплую?

— Нет-нет. Благодарю.

Зайдя в комнату, Ардашев снял одежду и начал умываться, поливая себе из кувшина одной рукой. Уже вытираясь, он вдруг заметил, что капли воды попали на англо-арабский разговорник. Клим принялся промакивать полотенцем мокрые листы. Перевернув пустые последние страницы с надписью: «Для заметок», он заметил, что чьей-то рукой там было что-то написано, а затем стёрто ластиком, но карандаш, по всей видимости, был плохо заточен и от него остались вполне отчётливые продавленные следы. Ардашев тут же вынул из чемодана собственный карандаш и перочинный нож. Настрогав с грифеля достаточное количества порошка, он рассыпал его равномерно по всей площади исследуемой страницы и немножко потряс, чтобы он попал во все углубления бумаги. Грифельная пыль покрыла продавленную часть страницы и проступил вполне читаемый текст:

ʘ + 8NaCN + O₂ + 2H₂O → 4Na[ʘ(CN)₂] + 4NaOH

2Na[ʘ(CN)₂] + Ô → Na₂[Ô(CN)₄] + 2ʘ

— Какие-то формулы, — раздумчиво вслух произнёс Ардашев и, переписав их на всякий случай в блокнот, отправился ужинать.

На этот раз Ардашев был волен распоряжаться ночным временем, как хотел. Агнесса играла роль верной жены и не докучала постояльцу сластолюбием.

Клим зажёг лампу и разместил на столе фотографические карточки, полученные в ателье, а рядом положил лист бумаги с двумя выведенными формулами. «Приходится признать, — размышлял Ардашев, — что моих знаний из гимназического курса химии не хватает, чтобы разобраться в этих двух строчках. В первой и второй формуле имеется один и тот же непонятный знак — ʘ. Ещё более странный символ присутствует во второй строке — Ô. И опять их два. Понятно, что к химии они не имеют никакого отношения. Всё, что я могу здесь разобрать — это кислород, вода и цианид натрия — страшный яд. Роберт говаривал, что он неплохо разбирается в химии и даже посещал лекции покойного профессора. Попробую утром, если он явится, обратиться к нему за помощью. Однако рассказывать ему о подслушанном мною тайном разговоре на собрании розенкрейцеров в замке сообщать не стоит. Исходя из того, что я прочёл в библиотеке следует, что розенкрейцеры, как и масоны, не могут быть преступниками. Они свято чтут законы и не принимают в свои ряды тех, кто хоть однажды оступился. К тому же они считают себя настолько высоконравственными личностями, что любое, даже мелкое нарушение членом братства, установленных в обществе правил, ведёт к безоговорочному исключению из «Ордена Розы и Креста». Это всё так. Только если на кону стоят девяносто пять тысяч фунтов и открытие философского камня, то можно забыть о моральных ценностях. — Ардашев взял в руки фотографию потолка в кабинете профессора и поднёс её к лампе. С верхней части арки лев, попирающий ногами змею, злобно щерился на входную дверь. Под ним — восходящее над горизонтом солнце, полукруг и цифра 30 над ним. Надпись на латыни «Лев обгоняет солнце» шла под небесным светилом. — Потолочная роспись имеет какой-то смысл, — продолжал рассуждать русский студент. Сдаётся мне, что в ней заключена некая тайна. Безусловно, эти изображения — лев, солнце, змея и цифра 30 — имеют некую закономерность… Связана ли эта комбинация символов с двумя неизвестными знаками в формуле?.. Комбинация символов — проговорил он вслух и повторил: — комбинация символов… Вот оно что! — Клим заходил по комнате нервными шагами. Закурил папиросу. Потом ещё одну. — По дороге к барже я видел букинистическую лавку. Возможно, там я что-нибудь и отыщу. А если нет, придётся вновь наведаться в библиотеку Британского музея». — Он открыл карманный «Qte Сальтеръ». До рассвета оставалось всего три часа. Спать совершенно не хотелось, ведь разгадка может быть близка. Но это только в случае, если предположения подтвердятся.

Клим разделся и прилёг на кровать, пытаясь уснуть, но сон никак не шёл, только капли дождя монотонно стучали по стеклу… Он и не заметил, как провалился в небытие. Снился не Лондон, а Ставрополь. Весна. Город утонул в цветущих садах. Старинные дома в один этаж казались ветхозаветными исполинами. Во дворах не усадьбы, а старинные парки с дубами, вязами и липами. Улицы в городе так широки, что похожи на проспекты. Воздух настолько свеж, что по утрам морозит горло. Особняки на Николаевском все важные, генеральского чину. Их глаза-окна смотрят на прохожих насмешливо, мол, много всякого народу тут фланировало и пятьдесят лет тому назад, и сто, а где они теперь? Куда делись? Упокоились грешные. Лежат себе смирнёхонько под православными крестами на Успенском, Мамайском, Варваринском и Старом кладбищах. Вот и вы, придёт время, к ним отправитесь. А мы живые, из природного известняка сложенные. Мы стоим твёрдо. И ещё лет сто стоять будем, потому что Николаевский проспект вечен, как и сам Ставрополь. А к вечеру, когда в окнах затеплится тусклый свет фотогеновых ламп, восковых и парафиновых свечей, и фонарщики начнут приставлять лестницы к столбам, каменные особняки, зевнув, прикроют свои веки-ставни до утра. «Пора спать — скажут они. — Утро вечера мудренее…». Но потом на смену одному сну пришёл другой. Убелённый сединой Ардашев, почему-то без усов, сидел на скамейке и читал газету. Рядом с ним умостился мальчик лет восьми и ел мороженое. Он глазел на пёстрого дятла, занятого поиском насекомых под корой старой сосны. Вместо папирос Клим достал из кармана коробочку леденцов и, выбрав прозрачную конфетку, положил её под язык. Мимо проносились непонятные кареты без лошадей, дымившие как паровозы. Только дым был не чёрный угольный, а белый. И шёл он не из паровозной трубы, а откуда-то снизу. Машинисты с совершенно чистыми лицами, без малейшего признака угольной пыли, крутили круглыми штурвалами, но располагались они не вертикально, как штурвал в капитанской рубке, а горизонтально, параллельно земле. Безлошадные экипажи обгоняли друг друга, рыча и издавая гудки, похожие на звук охотничьего рожка. Вывески на магазинах были сплошь иностранные, на непонятном ему языке. Это был не Ставрополь, не Москва и даже не Петербург. Дамы больше не ходили в платьях с турнюрами. Они носили узкие юбки до щиколотки, облегающие фигуру. Облик мужчин почти не изменился. Разве что крылаткам они предпочитали длинные серые плащи, а цилиндрам — широкополые шляпы. Дятел долбил ствол сосны так усердно, что казалось дерево вот-вот завалится, и тогда он и мальчик погибнут. Клим попытался подняться со скамейки, но ноги точно парализовало. А мальчик, не чувствуя беды, продолжал наслаждаться мороженным. От страха Клим вскрикнул и проснулся. В его дверь настойчиво стучали.

— Кто там? — вставая с кровати, спросил он.

— Это я, Роберт. Уже девять с четвертью, а вы никак не просыпаетесь. И я решил спуститься в вашу каюту.

— Дружище, мне надобно всего десять минут. Позавтракаем вместе.

— Отлично.

Приведя себя в порядок, Ардашев выбрался на палубу. Волокнистый туман поднимался над рекой. Стол уже был накрыт и Агнесса, флиртуя с Аткинсоном, подавала традиционную яичницу с ветчиной. Увидев Клима, она тотчас посерьёзнела и ушла на кухню. Роберт проводил её удаляющийся турнюр заинтересованным взглядом.

— Мечта, а не женщина, — проронил англичанин.

— Кстати, дружище, она уже вами интересовалась, — заправляя за воротник салфетку, проронил Клим.

— Неужели?

— Чистая правда. Я поведал ей, что вы чертовски богаты.

— Вот оно что! — отправляя в рот кусочек пожаренной ветчины, воскликнул титулованный отпрыск и добавил: — А я уже начал втайне гордиться своей мужественной внешностью.

— И совершенно правильно! Так что не теряйтесь. Всё в ваших руках.

— Но я видел её мужа. Он производит впечатление беспробудного пьяницы.

— Как и положено боцману. Он чаще в море, чем в Лондоне. У вас есть все шансы.

— Благодарю за столь полезные сведения, капитан. Но я хотел бы знать, каков наш дальнейший план расследования. Всё-таки уже два трупа, не говоря о вскрытом сейфе.

— Помнится, вы говаривали, что посещали лекции профессора Пирсона и кое-что смыслите в химии.

— Ровно столько, сколько необходимо врачу.

Клим вынул из кармана лист с формулами и, положив на стол, справился:

— Что можете сказать об этих двух записях?

Роберт повертел бумажку, вздохнул и сказал:

— Тут два странных знака — ʘ и Ô. Вижу их впервые. К химии они никакого отношения не имеют. По первой формуле могу пояснить, что NaCN — цианид натрия — опасный яд. Он соединяется с кислородом и водой, то есть разбавляется водой в присутствии воздуха. В результате чего получается какое-то неясное соединение (оно непонятно из-за прописной О с точкой внутри;) и, если я не ошибаюсь, едкий натр или каустическая сода — самая распространённая щёлочь. По второй записи ничего сказать не могу, поскольку в ней уже четыре загадочных символа. Голову даю на отсечение, что не один химик в мире никогда не разгадает сию абракадабру. Откуда у вас эти записи?

— Их написал карандашом написал профессор Пирсон на странице «для заметок» англо-арабского разговорника, а потом удалил стирательной резинкой. Но карандаш был плохо заточен, и на бумаге остались вдавленные следы. Я посыпал их грифельным порошком, и проступили эти две формулы. Теперь хорошо бы узнать, что значат эти два символа.

— А зачем? Профессор мог писать что угодно и где угодно. Он пообещал подарить вам разговорник, вот и приводил его в порядок, стирая прежние пометки или записи. Обычное дело.

— Может вы и правы, — пожал плечами Ардашев. — Но мы должны хвататься за каждую зацепку, чтобы отыскать его убийцу. Мы ведь до сих пор не знаем, с какой целью он собирался отплыть в Нью-Йорк, и не имеем ни малейшего представления, зачем он ездил в Корнуолл ещё до своего вояжа в Россию.

— Кстати, насчёт Корнуолла, — глядя в одну точку, вымолвил Аткинсон. — Туда, а именно в Бодмин, зачем-то собирается один из друзей отца, принимавший участие в охоте на селезня, член попечительского совета Лондонского института Сэмюэл Вудс, бывший коронер. Но прежде он должен встретиться с вдовой и получить у неё доверенность на право действовать от её имени.

— С правом подписи или без?

— А вот этого я не знаю. До меня долетели обрывки их беседы перед отъездом мистера Вудса. Отец никогда не посвящает меня в свои дела. Он даже не разрешает входить в залу, в которой собирается попечительский совет. Но там есть потайная лестница и слуховая комната. И когда мне было десять лет я пробрался туда и подслушал, о чём они говорили. Правда, я ничего не понял, но меня поймали. Отец наказал меня. Мне было обидно. С тех пор я дал себе слово не вникать в его заботы. Мы с maman не задаём ему вопросов о деньгах, ценных бумагах или счетах. Это его прерогатива. Я жду-не дождусь, когда смогу самостоятельно зарабатывать и жить так, как мне хочется, не оглядываясь на его настойчивые советы и указания.

— Благодарю вас, мой друг. Вы сняли камень с моей души, — перейдя к кофе, вымолвил Ардашев.

— Простите?

— Я был в слуховой комнате во время заседания попечительского совета.

— Вот как? — стрельнув глазами исподлобья, изрёк Аткинсон. — Это произошло случайно?

— Случайно я оказался там, когда зала была пуста. А второго дня я намеренно пробрался в неё.

Роберт окинул Клима недоверчивым взглядом.

— И зачем? — спросил он.

— Чтобы отыскать убийцу профессора.

— Неужели вы всерьёз полагаете, что кто-то из этих уважаемых людей, включая моего отца, мог совершить убийство под Темзой? — положив приборы на стол, холодно осведомился британец.

— Не я так считаю, так думают члены попечительского совета, одновременно входящие в «Орден Розы и Креста», то есть являются розенкрейцерами. А роза, как вам известно, своеобразный знак, оставляемый злоумышленником на месте преступления, или после его совершения, как это обнаружилось в ружейной зале, — невозмутимо выговорил Ардашев, делая вид, что не заметил недовольства собеседника его поступком.

Роберт смотрел на реку и молчал, а Клим, промокнув губы салфеткой, закурил папиросу.

— Теоретически получается, что и отец может быть подозреваемым? — задался вопросом Аткинсон.

Ардашев ничего не ответил.

— Скажите, капитан. Вы мне доверяете?

— Абсолютно.

— В таком случае, я бы хотел знать, что вам довелось услышать.

Клим кивнул и принялся пересказывать всё, что смог понять, находясь в слуховой комнате. Роберт не перебивал. Когда Ардашев закончил, Аткинсон заметил:

— Выходит, мы должны ехать в Бодмин?

— Без этого не обойтись. Но сначала я бы заглянул в букинистическую лавку, что находится неподалёку от набережной.

— Зачем?

— Возможно, нам удастся отыскать какую-нибудь книгу об алхимиках. Поскольку покойный профессор был одним из розенкрейцеров, то он не мог не знать алхимические символы. Я подозреваю, что эти два неведанных нам знака в формулах относятся именно к ним.

Роберт допил кофе и закурил сигарку.

— Теперь я ещё больше заинтересован в том, чтобы вывести злодея на чистую воду и снять любые подозрения с моего отца.

— Из всего ряда подозреваемых ваш отец — на последнем месте. Так что не переживайте, друг мой.

— А я не вхожу в их число? — недовольно шмыгнув носом, спросил Аткинсон.

— Нет.

— И почему же?

— У вас нет мотива для убийства профессора и управляющего банка. Да и сейф вы не могли обчистить, потому что всё время находились рядом со мной.

— Благодарю за откровенность.

Аткинсон обиженно отвернулся, делая вид, что смотрит на паровой катер, рассекающий почти неподвижную водную гладь.

— Не стоит. Зря вы на меня сердитесь, дружище. Вы хотели услышать откровенный ответ, и вы его получили.

— Позвольте я расплачусь за завтрак, — поднявшись, выговорил британец.

— Не возражаю, но Агнесса, как порядочная леди, думаю, не возьмёт с вас и пенни, памятуя, сколько раз я здесь не столовался. Уверен так же, что она будет очень рада пообщаться с вами по любому поводу.

— Возможно. — Аткинсон оставил на столе несколько монет. — Мы идём к букинисту?

— Да, мой друг.

До самого магазина подержанных книг Аткинсон не проронил ни слова, но и Ардашев не пытался с ним заговорить.

Во всех странах букинистические лавки одинаковы. Внутри из-за тесноты и царящего хаоса не развернёшься. Находятся они, как правило, на городских окраинах. Пахнет там одним и тем же: плесенью, книжным клещом и мышами. Полок, как всегда, не хватает. Фолианты навалены в беспорядке и частью стопками выложены на улице. В каждой такой лавке имеются недорогие антикварные вещи и корзина с найденными в книгах чеками, счетами, билетами, почтовыми конвертами и открытками, используемыми вместо закладок. Обязательно отыщется один или два старых семейных альбома с металлическими застёжками. На полу, прислонившись к стене, одиноко стоят, украшавшие когда-то залы, картины. Есть и свежие работы. Их обычно приносят молодые художники, которые просят букиниста выставить свои творения на продажу за любые деньги. И везде букинист — это человек лет шестидесяти. Он высокообразован, молчалив, смотрит на посетителей поверх пенсе, осознавая умственное превосходство над ними. Старик сидит за старинным бюро и молча листает какой-нибудь альбом с цветными репродукциями известных живописцев, мечтая найти на него понимающего покупателя с толстым кошельком, чтобы разом расплатиться за аренду. Цену продавец заламывает за всё немалую, но с ним стоит торговаться и сбить её можно вдвое, а бывает посмотрит на какого-нибудь близорукого студентика, жадно поедающего глазами книжные строчки, но не имеющего в карманах и фартинга для покупки, поворчит что-то себе под нос да и отдаст парню полюбившуюся книжку даром, или взамен оплаты попросит разложить аккуратными стопками журналы, полученные бесплатно и ставшие ненужными после смерти их недавнего подписчика.

Лавка букиниста, куда вошли Ардашев и Аткинсон, ничем не отличалась от на неё похожих. Поздоровавшись с хозяином, Клим поинтересовался нет ли у него какой-либо литературы касательно алхимических символов. Тот кивнул и, не глядя на полку, снял с неё книгу и протянул визитёру.

— Вот то, что вам нужно — «Алхимия». Азбука символов в конце книги. Редкое издание, ограниченный тираж. Бестселлер 1875 года. Их уже не осталось. Я купил её случайно. Пришлось заплатить втридорога. Не смог пройти мимо. Искушение было слишком велико, потому и потратился. Но как видите, не зря, раз вы интересуетесь, — выговорил старик, пока Клим листал книгу.

Увидев, что у покупателя загорелись глаза, букинист осведомился:

— Брать будете?

— Да. Сколько за неё хотите?

— Восемьдесят пенсов.

— Что? — возмутился Аткинсон. — Новая дешевле станет. А тут страницы затёртые. Сорок пенсов, не больше.

— Шестьдесят — последняя цена, — не уступал продавец.

— Мельник не торгуется за нужный ему камень, — выговорил Клим и, отсчитав монеты, поблагодарил продавца.

Выйдя из лавки, Роберт спросил:

— Ну что там?

— Согласно таблице символов алхимиков ʘ — Аu (золото), а Ô — Zn (цинк) — присаживаясь на скамейку, проговорил русский студент. — И две известные нам формулы принимают иной вид. — Ардашев вынул из кармана листок с записями и, надписав сверху искомые значения, передал бумагу другу. — Вот результат.

— Au + 8NaCN + O₂ + 2H₂O → 4Na[Au(CN)₂] + 4NaOH и 2Na[Au(CN)₂] + Zn → Na₂[Zn(CN)₄] + 2Au — прочитал британец. — Неужели это и есть философский камень? Простите, капитан, но я в это не верю. Какая-то чепуха. Сначала золото соединяется с водой и цианидом, а потом полученную ядовитую смесь обогащают цинком?

— Получается так.

— И зачем?

— Не знаю. Нужен опытный химик, который бы нам объяснил, что к чему. Если бы я был в Петербурге, я бы без труда нашёл такого человека в нашем университете.

Роберт задумался на мгновенье и воскликнул:

— Я знаю одного химика.

— Кто такой?

— Пол Бодли, мой тьютор[52] по химии. Правда, он квартирует в Оксфорде. Говорят, сейчас мистер Бодли преподаёт в тамошнем университете.

— Тогда едем в Оксфорд, а оттуда в Бодмин.

— Чтобы узнать, на кого оформлен участок у заброшенного золотого прииска?

— Вы чертовски проницательны, дружище, — улыбнувшись, изрёк Ардашев.

— Только вот у нас нет доверенности от миссис Пирсон.

— Придётся на месте что-нибудь придумать.

— Дорога займёт шесть с половиной часов. В любом случае мы будем вынуждены там заночевать.

— Пожалуй, так и сделаем. В Бодмине постараемся купить билеты второго класса. В таких комфортабельных условиях я готов вояжировать сутками. Знаете, в чём разница между пассажирами, едущими по железной дороге в России и Англии?

— Даже не догадываюсь.

— В Британии, как я заметил, люди путешествуют поездом, чтобы отдохнуть, а в России отдыхают после путешествия поездом.

— Возможно. Я никогда не был в вашей стране. Говорят, зимой там очень холодно и по этой причине русские люди мало улыбаются.

— Насчёт улыбок вы правы. Но дело не столько в холоде, сколько в неустроенности жизни моих соотечественников. Многие столетия русский народ живёт по принципу: надеемся на хорошее, но готовимся к плохому. Ожидание возможной беды — наше ежедневное состояние. От того и не улыбаемся, и ходим с озабоченными лицами. Нет уверенности в завтрашнем дне. Причём, это состояние характерно для всех слоёв общества — от самых богатых, до самых бедных.

— Но тогда надо что-то менять в самом государстве раз его граждане чувствуют себя неспокойно, разве нет?

— Не знаю. Я далёк от политики.

— А вон и кэб. Сдаётся мне, что он свободен.

Аткинсон оказался прав. Друзья добрались до вокзала Кингс-Кросс довольно быстро. На ближайший поезд в Оксфорд в кассе остались только билеты третьего класса. Купив их, они прошли вагон. На первый взгляд разница со вторым классом заключалась лишь в разной обивки диванов. В третьем классе они имели шерстяное покрытие, а во втором — суконное. Но везде диваны были одинаково мягки. Но потом выяснилось ещё два различия: в третьем классе купе было рассчитано не на восемь человек, как во втором, а на десять и в нём не было ватер-клозетов. Этим удобством пассажирам предлагали воспользоваться на станциях. Несмотря на эти недостатки, Ардашев мысленно отметил огромную разницу между третьим классом в России и Англии. Сравнение, к его большому сожалению, оказалось не в пользу родины.

Долина Темзы то и дело возникала в окне вагона, украшая и без того живописный пейзаж английской глубинки. Примерно через двадцать миль, на возвышенности, показалась крепость.

— Это Виндзорский замок, — пояснил Роберт. — Построен ещё Вильгельмом Завоевателем в XI веке.

Вскоре и резиденция британских монархов осталась позади. Поезд прибыл в Оксфорд в полдень, преодолев за полтора часа почти пятьдесят миль.

Местный вокзал был пуст и тих, точно его забросили. Повезло с извозчиком. Обычная коляска с откинутым кожаным верхом доставила пассажиров к одному из зданий, упомянутого Аткинсоном вознице. Ардашев с удивлением узнал, что Оксфорд — это не один университет, как это принято в России, а целых двадцать три колледжа. Их совокупность и называлась университетом. Серое здание, увитое сиреневой глицинией и вечнозелёным плющом, напоминавшее средневековый монастырь, возвышалось в центре живописного парка. Пахло летом. В кронах вековых дубов, вязов и берёз голосили птицы. Студенты в чёрных накидках и шапочках с четырёхугольным дном и шёлковою кистью сбоку шествовали мимо, держа в руках учебники и тетради.

— А вот и он, — изрёк Аткинсон, указывая на сидящего с книгой на скамейке мужчину лет тридцати пяти в очках, с усами и заметной лысиной, но без бороды. Почувствовав на себе взгляд, тьютор поднял глаза.

— Добрый день, мистер Бодли!

— Роберт? — преподаватель поднялся и протянул руку.

Ответив на рукопожатие, Аткинсон выговорил:

— А это мой друг из России, мистер Ардашев.

— Из России? — подняв удивлённо голову, проронил англичанин. — От самого Менделеева?

— Вы правы, — улыбнулся Клим. — Он преподаёт в моём университете.

— О! Тогда мне всё ясно. Вы из Санкт-Петербурга.

— Совершенно верно.

— Вы химик?

— Нет. Я правовед. И в химии, к сожалению, ничего не смыслю.

— Как раз поэтому, мистер Бодли, мы и наведались к вам. Нам нужна ваша помощь, — пояснил Аткинсон.

— Я к вашим услугам.

Клим протянул лист, сложенный вдвое, а Роберт сказал:

— Хотелось бы понять, что означают эти две химические формулы.

Развернув запись, тьютор зашевелил губами, будто читал молитву. Возвратив бумагу, он пояснил:

— В первой строке показано, что золото растворяют в водном растворе цианида натрия и получают соль дицианоаурата натрия, вероятно для того, чтобы отделить кварцевые породы от золотосодержащей руды. А вторая формула помогает восстановить золото с помощью цинка, то есть выделить его в чистом виде из вышеупомянутого состава.

Клим и Роберт переглянулись.

— Правильно ли я понимаю, что в данном случае, речь идёт о новом способе извлечения золота из золотоносной породы? — глядя в упор на тьютора, справился Ардашев.

— Возможно. Но его успешность или несостоятельность можно подтвердить только опытным путём. Ведь сейчас золото извлекают с помощью не особенно эффективного метода амальгамации. Но, джентльмены, ответьте: откуда у вас эти формулы? — крайне нескромно поинтересовался преподаватель.

— Честь имею кланяться, — выговорил Ардашев и зашагал прочь.

— Благодарю вас, мистер Бодли. Вы нам очень помогли, — выпалил Роберт и поспешил за Климом.

Некоторое время друзья шли молча. Первым не выдержал Аткинсон.

— А не присвоит ли мистер Бодли себе это открытие?

— Мы опередим его.

— Но как?

— Есть у меня одна мысль, но она уж слишком фантазийная, потому я не буду озвучивать её раньше времени. Как бы там ни было, дружище, но у нас в руках именно то, что преступник искал в сейфе покойного профессора — новый и более успешный способ извлечения золота из сопутствующей ему породы. Профессор, судя по всему, получил сто тысяч фунтов от банкира Раймера именно под это открытие. Оно ведь ничем не хуже философского камня.

— Вы так думаете?

— Я в этом уверен и начинаю догадываться, для чего он хотел попасть в Америку.

— И зачем же?

— Чтобы запатентовать своё открытие, а потом продавать его, например, золотодобывающим компаниям Южной Африки и Австралии.

— Но на кой чёрт плыть через океан? С таким же успехом он мог получить патент и в Лондоне.

— Но в этом случае, ему пришлось бы вернуть девяносто пять тысяч друзьям вашего отца. А махнуть в Америку с кругленькой суммой, запатентовать там своё открытие и продавать по всему миру технологию по баснословной цене — беспроигрышный вариант. Думаю, при желании, он бы возвратил Раймеру его деньги уже к концу этого года. Тем более, что золотосодержащая руда наверняка осталась в отвалах бывшего прииска, расположенного в местности Бодмин-Мур. Именно для этого и был приобретён земельный участок, на котором он находится.

— Допустим. Но остаются два безответных вопроса: кто убийца? и где оставшиеся девяносто пять тысяч?

— Этого мы пока не знаем. Но давайте не торопиться. Всему своё время. Ближайшие часы нас ждёт вересковая пустошь на северо-востоке Корнуолла.

— Вперёд, капитан!

Приятелям повезло и до Бодмина они добирались в вагонах II класса. Поезд шёл по расписанию. Прибытие ожидалось в семь вечера. Завидев первый виадук, Ардашев принялся считать их количество. И к концу пути их оказалось сорок два. Некоторые из гигантских мостов были деревянные, но большая часть — каменные. Стоило глянуть вниз в окно с одного из них, и сердце ухнуло со страху, точно оборвалась аорта — дна пропасти было не видно. К тому же, тяжёлый состав шёл по деревянным конструкциям, лежащим на каменных сваях. Ненадёжное дерево могло рассохнуться, треснуть или воспламениться от искры. Словом, ощущения у Клима были не из приятных.

Железная дорога проходила в холмистой местности, временами переходившей в невысокие горы, изрезанные руслами рек. Весь путь из Оксфорда, как и ожидалось, занял шесть с половиной часов.

Бодмин хоть и был столицей графства Корнуолл, но станция выглядела до чрезвычайности скромно. Одноэтажная, построенная из местного камня, она вполне справлялась с небольшим количеством пассажиров, прибывающих в город с населением в десять тысяч человек.

В Бодмине не было особых достопримечательностей, если не считать тюрьму графства, воздвигнутую, очевидно, ещё в средние века. Взгляд любого приезжего невольно останавливался на сером, угрюмом строении с узкими окнами-бойницами без стёкол, но с решётками. Узилище, точно великан, возвышающее над городом выше церковной колокольни, наводило на обывателей ужас. По какой-то неведомой случайности грозная темница, ставшая пристанищем не только для заключённых, но и для летучих мышей, соседствовала с лечебницей для умалишённых. Бедолаг, страдавших помутнением рассудка, как и арестантов, свозили сюда со всей округи. Их нечеловеческие вопли то и дело доносились до горожан из-за высоких больничных стен. Не меньший страх нагоняло и здание полиции, нависавшее над скромными домами обывателей. Судя по всему, город за столетия не изменился. В одних и тех же жилищах рождались, влачили свою не очень богатую жизнь, а потом уходили в мир иной, местные шахтёры и фермеры-скотоводы. Ещё столетие назад часть жителей Бодмина промышляла контрабандой, пряча в прибрежных гротах гружённые товаром шхуны и баркасы.

Гостиница «Бодмин», как и муниципалитет, располагалась на городской площади. Ужин постояльцам не был положен и потому друзьям пришлось прогуляться до ближайшего паба. Вернувшись в своё временное пристанище, молодые люди разошлись по номерам.

Утром, после традиционного английского завтрака, Ардашев первым делом купил местную газету. На последней странице он обратил внимание на неприметное объявление о срочной продаже земельного участка в урочище Бодмин-Мур с заброшенным золотым прииском. Клим показал заметку Аткинсону.

— Что скажете, друг мой?

— Я не думаю, что в окрестностях несколько приисков. Сдаётся мне, что речь идёт о нашем участке. К тому же и цена его та же — пять тысяч фунтов.

— Пожалуй, нам стоит наведаться в комиссионерское агентство по продаже недвижимости и выяснить, от чьего имени они разместили объявление. Адрес указан: улица Святого Иоанна, 5.

Первый попавшийся прохожий любезно объяснил, как пройти к нужному дому. Дверной колокольчик предательски оповестил о визите. Из-за стола поднялся человек лет сорока пяти. Из-под густых, почти сросшихся на переносице бровей, на них устремился высокомерный и слегка ироничный взгляд. Нафабренные усы и двубортный костюм, белая сорочка, галстук в полоску и такой же платок, вставленный уголком в нагрудный карман, свидетельствовали о том, что и в провинции следили за модой.

— Чем могу служить, джентльмены? — осведомился незнакомец.

— Мы по объявлению, — ответствовал Аткинсон и показал газету.

— Вы тоже из Лондона?

— Простите? — не понял Роберт.

— Вчера вечером у меня уже был один джентльмен из столицы. Он сказал, что хочет взглянуть на заброшенный прииск. Я объяснил ему, как туда добраться. Он обещал заглянуть утром, но его до сих пор нет. Вот я и подумал, что вы прибыли вместе с ним.

— Нет, мы сами по себе, — пояснил Аткинсон. — И были бы вам очень признательны, если бы вы указали нам путь к прииску.

— Вы легко его найдёте. От города в урочище Бодмин-Мур идёт старая дорога. Её здесь называют верблюжьей тропой. Она тянется на десять с половиной миль. Там, где она заканчивается находится холм Браун-Уилли, а под ним — старое озеро. По преданьям именно из его вод король Артур получил свой знаменитый меч Эскалибур. С восточной стороны озера лежат отвалы заброшенного прииска. Любой извозчик знает это место.

— В объявлении нет ни слова о площади участка, — вмешался Ардашев.

— Судя по произношению, вы иностранец — прищурившись выговорил незнакомец. — В сделках с землёй могут участвовать только подданные Её Величества.

— Не беспокойтесь, — кивнул Аткинсон. — Если нас всё устроит купчую оформим на меня. — Он вынул паспорт.

— Это меняет дело, — закивал собеседник. — Площадь — два с половиной акра.

— И ещё нас смущает немалая цена. Вы уполномочены её уменьшить? — вновь осведомился Ардашев.

— Собственник земельного надела, — мистер Джозеф Эшби, — распорядился оставить её именно такой, как в объявлении.

— Так может вы устроите нам с ним встречу? А вдруг нам удастся договориться?

— Я сомневаюсь, что мистер Эшби будет вести с вами переговоры. Он доверил это мне.

— Так он здесь? — не успокаивался Клим.

— Я встречался с ним вчера. Уехал он или нет — мне неведомо. Если хотите, справьтесь о нём в местных отелях. Их тут всего два — «Бодвин» и «Старая крепость».

— Благодарю, — кивнул Аткинсон. — Надеюсь, мы ещё увидимся.

— Поторопитесь, молодые люди. Ведь у вас, как я уже сказал есть конкурент — джентльмен, приехавший из Лондона. Мне всё равно кому продать прииск. Но если вы оставите задаток в пятьсот фунтов — вы его опередите.

— Сначала мы осмотрим прииск.

— Что ж, ваше дело. И будьте осторожны. На болотах, неподалёку от озера, поселилось некое звероподобное чудовище. То ли гигантский волк, то ли леопард, сбежавший из зоопарка. Ночью хищник нападает на собак, сидящих на привязи, а утром находят только головы на цепях. На днях пропала корова. Не советую задерживаться там до темноты.

— Спасибо, что предупредили, — ответил Роберт.

Давая понять, что разговор окончен, комиссионер, едва склонив голову, изрёк:

— Чем ещё могу служить?

— Честь имею кланяться, — кивнул Ардашев.

— До скорой встречи, — попрощался Аткинсон.

Покинув офис, Роберт воскликнул:

— Вот так дела! Профессор оформил прииск на Эшби.

— Это говорит о том, что он не собирался возиться с отвалами золотосодержащей породы, считая это пустым занятием. Судя по всему, он ничуть не сомневался в своём открытии и, как я и предполагал, собирался перебраться в США.

— Мы будем встречаться с Эшби? — осведомился Роберт.

— А зачем? Что мы ему скажем? Что подозреваем его в убийстве профессора и завладении оставшейся суммой? Так он поднимет нас на смех.

— Интересно, а кто второй покупатель, прибывший из Лондона? Неужели знакомый отца Самюэль Вудс?

— Похоже на то. Но нам лучше не попадаться ему на глаза. Слишком много вопросов у него возникнет. И у нас нет никакой гарантии, что мистер Вудс не связан с убийцей. Я пока не могу сказать, что я окончательно уверовал в виновность Эшби, хотя теперь у нас оснований для его подозрения стало больше.

— Едем на прииск?

— Да, надо посмотреть, что он из себя представляет. Мы выполнили главную задачу — отыскали собственника земли, хотя, надо признать, это не особенно приблизило нас к установлению личности убийцы.

Один единственный извозчик, скучавший на площади, запросил за поездку к заброшенному прииску столько, сколько стоит кэб от Трафальгарской площади до Хрустального дворца и обратно в ночь на Рождество. Но выбора не было и пришлось согласиться.

Узкая дорога, оставшаяся от железнодорожной ветки, по которой когда-то бегали вагонетки с рудой, шла между холмами. Рельсы и шпалы давно разобрали и о прежних золотых и оловянных разработках напоминали лишь покосившиеся деревянные указатели шахт и рудников. Ничто уже не напоминало о царившей здесь некогда суете. На каменистых отлогах, поросших сочной травой, паслись стада пони. То тут, то там мелькали исполинские каменные столбы неизвестно кем поставленные. То ли природа воздвигла их тысячелетия назад, то ли человек. Ветер пришедший с устья реки Фоуи, гнал розовато-лиловые волны вересковой пустоши, растворённые в изумрудной зелени полей, к самому горизонту. Не совсем такой, но сходный аромат степи — чабреца, зверобоя, ковыля и многих других трав — был знаком Ардашеву с самого детства. Он наполнял Ставрополь в начале мая и не уходил из города до наступления августовского солнцепёка. Ландшафты двух совершенно разных уголков земли были очень похожи, несмотря на разделяющее их расстояние.

Кучер остановил коляску.

— Мы приехали, — сказал он. — Прииск в двадцати шагах. Дальше дороги нет. Вот эти холмики и есть, поросшие травой шламы. Мне ждать вас?

— Да, минут пятнадцать, — выговорил Ардашев, выходя из коляски.

— Хотел бы я знать, как удалось профессору уговорить друзей моего отца купить этот кусок ненужной земли, да ещё за такие сумасшедшие деньги, — вздохнув, сказал Аткинсон.

Ардашев подошёл к шахте и, глядя вниз, заключил:

— Вероятно, когда-то золотая жила выходила на поверхность. По мере её выработки приходилось опускаться всё глубже. В конце концов, золота не осталось, и старатели покинули прииск. Мистеру Пирсону нужна была руда с содержанием золота, чтобы доказать своё открытие. Но для её транспортировки требовалось немало средств. Вот он и назвал сумму в сто тысяч фунтов.

— Возникает второй вопрос, — задумчиво произнёс Роберт, — куда он её хотел доставить? В поле невозможно наладить ни химический процесс с цианидом, ни с цинком. Для этого нужны машины и электрический ток.

— Вы правы. Пришлось бы строить завод. Первое время можно было бы обойтись и паровыми агрегатами. Но что дальше?

— Могу предположить, что друзья моего отца надеялись запатентовать это открытие на кого-то из членов братства. Профессору, скорее всего, выплатили бы вознаграждение. Теперь я понимаю, что его это не устроило.

— Думаю, он посчитал оставшиеся девяносто пять тысяч своим научным гонораром.

— Но зачем тогда он связался с попечительским советом? — недоумённо пожал плечами Аткинсон. — Держал бы открытие в тайне.

— Вы забыли, что все члены попечительского совета Лондонского института входили в «Орден Розы и Креста». Каждый из них когда-то поклялся, что у него не может быть тайн от братства. Вероятно, мистер Пирсон поведал единомышленникам о своих разработках задолго до того, как вывел эти две формулы. Ну а потом, когда он понял, что совершил научное открытие, отважился на побег и от братства, и от своей клятвы, но с приличной суммой денег. Его уже не интересовали степени, градусы и правила развития воли ордена. Он хотел начать новую и очень обеспеченную жизнь.

— Получается, он не только предал розенкрейцеров, но и собирался их обмануть? А как же совесть? Порядочность?

— Мой друг, мы переходим с вами к обсуждению морально-этических норм. А наш извозчик, уже дважды щёлкнул крышкой карманных часов. Предлагаю продолжить разговор в экипаже.

И в этот миг раздался страшный рёв из окрестных болот. Так рычит медведь-шатун или раненный лев. Испуганная вороная кобыла заржала и забила копытом. Извозчик, натянув вожжи, едва удержал её на месте. Друзья мигом запрыгнули в коляску. Немолодая уже лошадь пронеслась рысью целую милю, но потом успокоилась и перешла на шаг.

— Что это было? — осведомился у извозчика Ардашев.

— Мы сами не знаем, но все пастухи ходят с ружьями.

Аткинсон в беседе не участвовал. Он курил сигарки и молчал. Судя по угрюмому выражению лица, Роберт переживал, что его отца попросту надули. Ардашеву тоже не был настрое на беседу. Он снова и снова прокручивал в голове весь ход расследования: «Убийца профессора оказался хитрее всех. Он прикончил учёного, забрался в его сейф и, возможно, завладел не только приличной суммой денег, но и формулами по самому современному, ещё никому неизвестному способу извлечения золота из золотосодержащей руды. Более того, он убил даже мистера Раймера, тайно взявшего сто тысяч из своего банка. После его смерти факт растраты обязательно вскроется, и его имя будет навечно покрыто позором. А подбрасывая на места преступлений искусственные розы и её изображение, он ясно дал понять полиции, что оба убитых входили в «Орден Розы и Креста». Рано или поздно Скотланд-Ярд придёт именно к такому заключению. После чего все члены братства автоматически станут подозреваемыми. С одной стороны, складывается мнение, что злодей не входит в члены ордена, а с другой — наоборот. Ему выгодно быть среди них, потому что только умалишённый может допустить, что преступник наводит на самого себя. Получается, что под подозрение попадают все. Я ни на шаг не продвинулся в расследовании, а наоборот, запутался в нём, как комар в паутине… Только вот Эшби не мог не знать об открытии профессора. Никак не мог…»

Тем временем, верблюжья тропа закончилась, и коляска въехала в Бодвин. Добравшись до площади, взмыленная лошадка остановилась у отеля. Аткинсон расплатился с кучером, и друзья вошли в гостиницу. Не успела закрыться входная дверь, как перед их глазами возникли стволы двух револьверов «Уэбли» сорок пятого калибра.

— Стоять! — прокричал сержант.

— Не двигаться! — рявкнул констебль.

— Держи их на мушке Джони, пока я застегну на их запястьях браслеты, — велел сержант.

Неожиданно из-под стойки портье вылезла голова комиссионера из агентства. Он вытер платком потный лоб и, тыча пальцем в закованных друзей, завопил:

— Они самые! Сначала заявились ко мне и стали вынюхивать про участок на заброшенном прииске. Что, да как, да кто ко мне приходил. Вот тот с усами — иностранец. Судя по произношению, то ли швед, то ли голландец. А лопоухий — наш. Он и паспорт доставал. Они видать и прихлопнули этого джентльмена из Лондона. Я как выстрел услышал, так и обомлел. Выглянул, а у него спину разворотило до желудка. У нас-то город тихий. Последний раз здесь стреляли из мушкетов во времена Эдуарда VI, когда король протестант пытался навязать католикам Корнуолла новый молитвенник. Ох и жестокий был самодержец! Почти четыре тысячи корнцев сдушегубил! Почитай, всё мужское население!.. Я ещё читал, что…

— Хватит, мистер Пепис! — прервал говоруна сержант, запихивая револьвер в кобуру. — Показания дадите письменно в участке. Прошу вас изложить подробно обстоятельства знакомства с этими двумя тёмными личностями, подозреваемыми в убийстве мистера Самюэля Вудса.

— Что? — воскликнул Роберт. — Мистер Вудс убит?

— Ага! — обрадованно потёр ладони сержант. — Так они знакомы с покойным! Джони, один супчик уже почти сознался. Теперь дело за вторым.

— И ни в чём я не сознался! — обиженно выпалил британский студент. — Я просто сказал, что знаю его. Он друг моего отца и так же, как он входит в состав попечительского совета Лондонского института. Вернее, входил.

Сержант замер на секунду-другую, ка кгончая, и спросил:

— А кто ваш отец?

— Лорд Аткинсон.

— Простите?

— Лорд Аткинсон, — повторил Роберт.

— То есть вы, — запнулся он, вертя указательным пальцем, точно его разрабатывая, — его, стало быть… то есть… сын нашего уважаемого лорда?

— Да.

— Джони, сними с мистера Аткинсона наручники!

— То есть, как, шеф?

— Давай снимай. Он не представляет опасности.

— Как скажете, шеф.

Роберт потёр кисти рук, на которых отпечатались следы от металлических дуг наручников.

— А второй, кто? Он иностранец? — грозно осведомился сержант.

— Студент из России, будущий юрист.

— И что ж ему-то дома не сидится?

— Дело в том, сэр, что я приехал в Лондон, чтобы познакомиться с последними законодательными нововведениями по коронерскому суду, — пояснил Клим.

— А в Корнуолле, что забыли?

— Я помогаю инспектору Джеббу, детективу Скотланд-Ярда, расследовать убийство, совершённое в тоннеле под Темзой.

— И как же вы помогаете? — вопросил сержант и, повернувшись к констеблю велел: — И с него тоже сними наручники.

— С иностранца? — недоверчиво повёл плечами полицейский.

— Джони, тебе ещё раз повторить?

— Слушаюсь, шеф!

— Так как же вы помогаете Скотланд-Ярду расследовать убийство знаменитого профессора, о котором написали все газеты Соединённого Королевства? — вновь осведомился сержант.

Ардашев вынул из внутреннего кармана сюртука визитную карточку инспектора Джебба и протянул её полицейскому.

— Будет лучше, если об этом вам расскажет самолично инспектор Джебб. Я прошу вас отбить телеграмму в Скотланд-Ярд и вызвать его сюда, потому что смертоубийство Самюэля Вудса — новое злодеяние в цепи преступлений, начало которым положило убийство профессора Пирсона. Инспектор Джебб ведёт все эти дела.

— Хорошо, — разглядывая маленький кусочек плотной бумаги, изрёк сержант. — Но пока он сюда доберётся вы должны находиться в гостинице. Прогулки разрешаю только по центру города. На вокзале появляться запрещаю. В случае попытки скрыться буду вынужден арестовать вас. А пока прошу всех пройти в участок.

Странная процессия, в голове которой шёл сержант, позади — констебль, а посередине трое гражданских, привлекла внимание обывателей, столпившихся у здания полиции графства. Смертоубийство для здешних мест — вещь небывалая. Подобное сенсационное событие могло сравниться только с падением метеорита на городскую площадь.

Констебль остался в коридоре присматривать за комиссионером и Аткинсоном. Ардашева сержант допрашивал первым. Уточнив паспортные данные, он осведомился:

— Для какой цели вы прибыли в Бодмин?

— Нас интересовал заброшенный прииск, выставленный на продажу.

— Никак золотишка хотели намыть? — усмехнулся полицейский.

— Нет. Мы хотели узнать, кто хозяин прииска.

— И выяснили?

— Да.

— И кто же?

— Мистер Эшби — ученик и ассистент покойного профессора Пирсона. Согласитесь, цена, за которую продаётся прииск — пять тысяч долларов — сумма немалая. Можно предположить, что и предыдущая стоимость сделки по покупке участка была, примерно, такая. Но тогда возникает вопрос: откуда у лаборанта столь огромная сумма? Мне кажется, что настоящим владельцем прииска был профессор Пирсон, а мистер Эшби — формальный.

— У покойного мистера Вудса найдена в кармане доверенность от миссис Пирсон. Это жена покойного профессора, о котором вы упомянули?

— Да.

— Эшби живёт в Лондоне?

— По словам комиссионера он был в Бодмине ещё вчера и, возможно, находится здесь до сих пор.

— Как? — подскочил полицейский, точно испытал геморроидальные колики, и открыв дверь, гаркнул в коридор: — Мистер Пипер, а почему вы не сообщили, что хозяин прииска ещё в Бодмине?

— Так вы и не спрашивали. Он поселился в одной из наших гостиниц.

— Констебль! — продолжал рычать полицейский. — Возьмите нашу пролётку и притащите мне этого Эшби живого или мёртвого! Мистер Пипер поможет вам его опознать. И мигом!

— Всё сделаю, шеф! — послышалось за дверью.

Сержант плюхнулся на стул, недовольно повёл подбородком и вымолвил:

— Вижу, непростое дельце свалилось на мою голову. Хорошо, если этот парень из Скотланд-Ярда заберёт его себе… Вы посидите здесь, а я пошлю в Лондон телеграмму.

Полицейский воротился быстро. Он вернул Ардашеву визитную карточку инспектора Джебба, и принялся заполнять протокол допроса. Закончив, сержант подвинул Климу лист бумаги.

— Распишитесь.

Клим макнул перо в чернильницу и, поставив подпись, осведомился:

— А нельзя ли взглянуть на орудие убийства и тело покойного?

— Труп в морге. Вам незачем его лицезреть. У него вся спина разворочена. Выстрел из двух стволов. Прозектор сообщил, что извлёк из тела несколько кусков свинца. Судя по всему, это части разрывных пуль. А оружие вот, извольте, — изрёк сержант и, открыв ящик стола, выложил перед Климом обрезанный двуствольный штуцер, ещё источавший остаточный запах дымного пороха.

Ардашев уставился на оружие, не в силах произнести ни слова. Заметив взволнованность на лице Клима, полицейский выговорил подозрительно:

— Вижу, вам знакома эта смертоносная штука, не правда ли?

— Это хаудах из коллекции лорда Аткинсона. Он привёз его из Индии. Несколько дней назад он ещё лежал в его оружейном шкафу. Патроны с дымным порохом и разрывными пулями. С ним охотятся на тигров, сидя на слоне.

— На слоне? Вот так фокус! А его отпрыск сможет опознать обрез?

— Думаю, да.

Сержант тут же велел Роберту войти. Аткинсон, увидев хаудах, протёр несколько раз глаза, будто желая увериться, наяву ли всё происходит.

— Вам знакомо орудие убийства мистера Вудса? — ледяным голосом осведомился полицейский.

— Да, это оружие из коллекции моего отца.

Послышались быстрые шаги в коридоре, и дверь кабинета распахнулась. В её проёме, точно в картинной раме, показался констебль.

— Шеф, он покинул «Старую крепость» час назад. Я был на вокзале. Его там нет. Скорый поезд на Лондон уже ушёл. По всей видимости, он взял на него билет. Может стоит дать телеграмму и задержать состав на следующей станции?

— Не стоит, — махнул рукой сержант. — У нас нет против него улик.

Неожиданно констебля отстранил другой незнакомый полицейский.

— Телеграмма, сэр. Из Лондона. Срочная, — доложил страж закона, положив перед сержантом лист бумаги с наклеенной лентой.

— Ну вот, — облегчённо вздохнул старший полицейский, — инспектор Джебб прибудет к нам уже сегодня. Он взял билет на скорый поезд. А мы пока подготовим ему все протоколы допросов. — Мистер Аткинсон, прошу остаться. Ваш друг дождётся вас в коридоре. И помните моё предупреждение — из города ни на шаг, иначе — арест. Ваша судьба теперь целиком и полностью в руках Скотланд-Ярда.

Ардашев и Аткинсон уже спали в своих номерах, когда их разбудил дверной стук. Это был инспектор Джебб. Наскоро одевшись, они спустились в холл гостинцы. Развалившись в кресле, полицейский курил сигарку и пил кофе, поданный ему, несмотря на поздний час, ресторанным лакеем. Рядом с креслом стоял его саквояж.

— Я поднял вас, джентльмены, чтобы задать несколько вопросов. Я уезжаю обратно ночным поездом. Садитесь, — указав на диван, велел он и спросил: — Итак, вопрос первый: каким ветром вас сюда занесло?

Друзья переглянулись, и Ардашев ответил:

— Я уже говорил вам, что ещё на пароходе Мистер Пирсон обмолвился, что брал с собой тот самый англо-арабский разговорник, когда ездил в Бодмин. Вот мы и решили узнать, что он здесь делал.

Инспектор, прищурившись, покосился недоверчиво на Клима и спросил:

— И каким же образом вы намеревались это выяснить?

— В конце разговорника профессор написал две формулы. Потом он стёр их, чтобы подарить книгу мне. Но я заметил, что из-за тупого карандаша остались продавленные места на бумаге. И стоило мне посыпать на них грифельным порошком, как проступили две химические формулы, касающиеся нового способа извлечения золота из золотосодержащей породы. Но для проверки правильности открытия мистеру Пирсону был нужен прииск, пусть и заброшенный, чтобы из отвалов получить хоть немного драгоценного металла. В Англии нет золотых месторождений, кроме здешнего. Нетрудно было догадаться, что профессор приобрел его. Чтобы проверить это предположение, мы и приехали в Бодмин. Купив местную газету, я узрел объявление о продаже участка с заброшенным золотым прииском. А комиссионер проболтался, что земельный надел оформлен на мистера Эшби. И ещё он добавил, что Эшби находится в городе и поселился в одном из отелей. Мы, естественно, посмотрели участок, а когда вернулись, нам надели наручники. Правда, потом отпустили.

— А с чего вы взяли, что именно покойный мистер Пирсон купил прииск, а не Эшби?

— У Эшби не могло быть таких больших денег. Да и своим внешним видом он не производит впечатление состоятельного человека, — вмешался Роберт.

Детектив выпустил колечко сизого дыма и спросил:

— Разговорник у вас?

— Он в номере.

— Я хотел бы взглянуть на него.

— Хорошо, — поднявшись, вымолвил Ардашев. — Я схожу за ним.

— Не сочтите за труд, молодой человек.

Клим отсутствовал не больше минуты. Кроме разговорника у него в руках был конверт с фотографиями.

— Пожалуйста, — изрёк Клим, протянув книжицу.

Инспектор бегло пролистал её и, увидев проступившие в конце формулы, кивнул, даже не пытаясь вникнуть в текст.

— В данном случае, я вынужден забрать у вас разговорник.

— Жаль, — вздохнув, покачал головой Клим.

— А что ещё там у вас?

— Фотографии. Она была сделана в первые минуты после вскрытия сейфа в кабинете профессора. На похоронах присутствовал фотограф, и я попросил его снять комнату. Вот на этой, — Ардашев вынул одну из них, — великолепно видна тёмная запонка на светлом ковре. Даже можно различить её узор.

— А вот это уже кое-что! — обрадовался инспектор.

— А на другой — вскрытый сейф.

— Да что вы говорите! Эти две фотографии — с сейфом и запонкой — очень пригодятся. Надо будет пообщаться с вдовой. Возможно, она вспомнит хозяина запонки. Дамы всегда обращают внимание на украшения мужчин. — Инспектор улыбнулся и добавил: — Очень любезно с вашей стороны. И, не побоюсь этого слова, профессионально. Мы только начинаем применять фотографические снимки в расследовании, а вы их сделали сразу, как только оказались на месте преступления. Ещё раз повторюсь: из вас может получиться настоящий сыщик.

— Я очень польщён, мистер Джебб. Но лучшей благодарностью от вас был бы возврат англо-арабского разговорника. Что касается текста, то я могу его вам переписать прямо сейчас.

— Ладно, держите. В формулах я ничего не смыслю, но на всякий случай, перепишите мне на листок эти две строчки из разговорника.

— Сию минуту.

Клим раздобыл у полусонного портье карандаш и бумагу. Воспроизведя текст, он отдал лист полицейскому. Инспектор сунул его в конверт с фотографиями и принялся рассуждать:

— После смерти мистера Раймера в его банке провели ревизию и сразу выявили недостачу — сто тысяч фунтов. Его жена ничего не знает об этих деньгах. Их нет и на его счетах. Новый управляющий банка «Голдсмит» готовит судебный иск. Ответчиком будет наследник Раймера. В суде его разденут до нитки. Вот я и думаю, а нет ли связи между покойным профессором, этими его формулами, убитым Раймером, застреленным Самюэлем Вудсом и мистером Эшби? Ведь все четверо были хорошо знакомы. Раймер и Вудс, как и профессор, входили в попечительский совет Лондонского института. Допустим, Раймер передал профессору сто тысяч фунтов. И тот спрятал их в сейф. А Эшби, зная это, убил профессора и, завладев тростью-ключом от сейфа, вскрыл его. А потом, чтобы обрезать последнюю ниточку, ведущую к деньгам, сымитировал несчастный случай на охоте, убрав Раймера. Но Самюэль Вудс, о чём-то догадывался. Он получил у вдовы доверенность и приехал сюда. И к своему удивлению узнал, что лаборант профессора не только владеет и продаёт заброшенный прииск, но и ошивается здесь. Он мог наведаться в гостиницу к Эшби и поговорить с ним начистоту. А тот, понимая, что его подозревают в двух убийствах и одной краже, прикончил визитёра на пороге комиссионерской конторы и скрылся. Но, желая обвинить в содеянном любое другое лицо, принимавшее участие в охоте на селезня, он заранее выкрал из шкафа лорда Аткинсону хаудах, и после совершения смертоубийства, оставил оружие на месте преступления, вместо того, чтобы спрятать его. Возникает вопрос: а мог Раймер передать сто тысяч фунтов не профессору, а его ассистенту? Ответ ясен: нет. Профессор и Раймер люди одного круга, а Эшби голодранец, подбирающий объедки с барского стола. Он ненавидел профессора и мстил ему, как мог, даже через измену его жены. Зависть — мотив убийства профессора, корысть — мотив совершения кражи из сейфа, а два последних преступления характеризуются одним единственным мотивом — избежать уголовной ответственности. Так? — Инспектор затушил нервными толчками в пепельнице сигарку и с огорчением в голосе сам себе ответил: — Так-то оно так, но для того чтобы доказать вину Эшби нужны два свидетеля: первый должен подтвердить, что профессор получил от Раймера сто тысяч фунтов, а второй — засвидетельствовать, что ему было известно о желании профессора купить этот прииск, но он решил оформить его на своего ассистента Эшби. В таком случае, у Эшби появляется ещё один мотив убийства мистера Вудса — продать участок и завладеть пятью тысячами фунтов. А? Ну как? Согласны? — с лицом победителя, спросил детектив.

— Простите, сэр, — заговорил Роберт, — а зачем лаборанту убивать мистера Вудса, если юридически участок принадлежит ему?

— Да, принадлежит, но только до тех пор, пока не начались судебные слушания. А там глядишь, и опасные для Эшби свидетели появятся, и расписка от продавца о получении денег непосредственно от мистера Пирсона всплывёт… В конце концов, адвокаты миссис Пирсон могут попытаться признать сделку купли-продажи притворной…

— А запонка разве не улика? — робко осведомился Аткинсон.

— Улика серьёзная, но только если вдова не соучастница преступления. К сожалению, моя профессиональная интуиция подсказывает иное. Я, конечно, сразу встречусь с ней и покажу фото. Посмотрим, что она скажет. — Инспектор уставился на Роберта и сказал строго: — Мне придётся вызвать в Скотланд-Ярд вашего батюшку для формального допроса и установления принадлежности оружия.

— Что поделаешь, — пожал плечами британский студент, — надо так надо.

— А сразу по приезде, я арестую Эшби.

— Откровенно говоря, мистер Джебб. Я не очень-то верю, что вам удастся доказать его вину, — заметил Ардашев. — Вероятнее всего, он признает, что сбежал из Бодмина, узнав о дерзком злодействе на пороге офиса комиссионера по недвижимости. Скажет, что испугался. Другое дело, есть ли у него алиби по первому преступлению?

— Нет. Я уже допрашивал его по этому поводу. Думаю, и по вчерашнему убийству у него алиби тоже нет.

— Ума не приложу, когда Эшби умудрился пробраться в кабинет профессора, если он всё время был на наших глазах, а потом уже, поднявшись на второй этаж, находился в компании миссис Пирсон, — покачав головой, высказался Аткинсон.

— Не обольщайтесь насчёт своей внимательности. Он мог исчезнуть из вашего поля зрения всего на несколько минут, чтобы обчистить сейф, — возразил полицейский.

— Допустим, — не сдавался Роберт. — Но есть чисто практичный вопрос: в чём тогда он вынес сто тысяч фунтов, если они там были?

— Нам пока доподлинно неизвестно, где находилась эта сумма.

— Хорошо, — продолжал упрямиться Роберт. — Давайте будем считать, что денег там не было. Но по свидетельству самого Эшби там хранились три толстых чёрных тетради. Как ему их удалось пронести? В штанах? Под рубашкой?

— Деньги! Тетради! — возмутился детектив. — Да хоть чёрта лысого он мог вынести в какой-нибудь сумке, когда труп профессора покоился в морге. А устроить этот цирк с мнимой кражей — пара пустяков!

— Так ведь это бессмысленно, — разведя руками, ответил Аткинсон. — Чем дольше сейф заперт, тем лучше для преступника. Кто бы тогда смог доказать, что там было до убийства Пирсона?

— А вы думаете, преступники не ошибаются? Ещё как! Иначе мы бы их не ловили… Меня другое волнует: для чего банкир отдал такую огромную сумму профессору? Ради того, чтобы оживить заброшенный прииск?

Ардашев и Аткинсон молчали, потому что оба знали ответы.

Инспектор посмотрел на большие напольные часы и, поднимаясь, сказал:

— Моими стараниями, с вас, молодые люди, все подозрения местной полиции сняты.

— Спасибо, сэр, — почти хором ответили друзья.

— Не за что. Вы, когда собираетесь в Лондон?

— Завтра. Вернее, уже сегодня, — ответил Ардашев.

— Посмотрим, как запоёт эта наглая жаба, пригревшаяся на груди профессора, вернее его жены, после ареста, — ухмыльнулся полицейский. — Мне пора, джентльмены. Поезд отходит через полчаса.

Полицейский ушёл не прощаясь. Когда за ним захлопнулась дверь, Аткинсон сказал:

— Благодарю вас, капитан, что не стали посвящать мистера Джебба в дела отца.

— Знаете, дружище, я до сих пор чувствую себя неловко из-за подслушанного мною разговора.

— Бросьте, — махнул рукой Роберт и спросил: — А вы не боитесь, что формулы профессора попадут из полиции в недобросовестные руки и какой-нибудь проныра первым запатентует открытие?

— Нет. Я же переписал формулу из разговорника. А там она с тайными знаками алхимиков. Для того, чтобы их разгадать понадобится какое-то время.

— Это меняет дело… Однако вы зря отдали полицейскому главную улику — фотографию с запонкой. Теперь мы уже не сможем установить личность преступника раньше полиции.

— Я не мог этого не сделать. Совершенно три дерзких убийства. В данном случае, утаивать улики от властей — преступление против правосудия. Мы не рассказали инспектору о розенкрейцерах. Так нас об этом он и не спрашивал, но запонка может оказаться решающим доказательством вины, или напротив, невиновности любого подозреваемого. Кроме того, у меня есть второе фото запонки и нам ничто не мешает показать его вдове.

— Я совсем забыл об этом. Вы опять правы.

— Пожалуй, можно ещё поспать несколько часов. Несмотря на комфортабельные английские вагоны II класса, я предпочитаю видеть сны в горизонтальном положении.

— И снова, капитан, мне трудно с вами не согласиться. Доброй ночи!

— До завтра!

Уже потушив свечу, Ардашев не мог заснуть. Он в сотый раз прокручивал в голове события последних дней и, как не пытался выгородить Вивьен, по всему выходило, что она, сама этого не подозревая, могла быть замешена в убийстве её мужа. Засыпая, он твёрдо решил наведаться к ней и рассеять последние сомнения.

Поезд из Бодмина вернулся на вокзал Кэннон-Стрит (Cannon-street) в час пополудни. Выйдя на платформу Аткинсон сказал:

— Я возвращаюсь в имение. Мне придётся рассказать отцу о золотом прииске, убийстве Самюэль Вудса, краже хаудаха и бегстве Эшби.

— Правильное решение.

— Капитан, у меня один вопрос: кто унаследует открытие профессора?

— Вдова. Кто же ещё?

— А когда вы собираетесь посвятить её в тайны этих двух формул?

— Как только найдётся убийца профессора, банкира Раймера и мистера Вудса.

— А если она соучастница этих преступлений?

— Дорогой друг, я не строю гипотез в сослагательном наклонении. Инспектор говорил, что сегодня арестует Эшби. Посмотрим, какие он даст показания.

— А вы куда сейчас?

— Пока ещё не решил.

— Что ж, тогда до встречи, капитан.

— До встречи.

Роберт зашагал к стоянке кэбов. Клим вынул кожаный портсигар и обнаружил, что он пуст. Любимые «Скобелевские» папиросы, привезённые в коробке из дома, закончились. Пришлось воротиться в здание вокзала, где у входа размещалась табачная лавка. Ардашев долго рассматривал незнакомые пачки и выбрал марку «Три замка» («Three Castles»). Сигарки оказались вполне приличными на вкус. Взгляд студента упал на телефонный киоск с приставленным к нему служащим, облачённым в униформу. Стоило Ардашеву к нему приблизиться, как тот спросил:

— Сэр, вы хотите протелефонировать?

— Да.

— Это обойдётся в два пенса.

Клим протянул монеты, и незнакомец, открыв дверь киоска, изрёк:

— Будьте любезны, назовите номер телефона.

— 3322.

Сотрудник телефонной компании вписал цифры в специальный журнал, продиктовал номер телефонистке и, установив соединение, со словом «прошу» передал трубку Климу, а сам вышел. На том конце раздался женский всхлипывающий голос:

— Я слушаю. Кто это?

— Вивьен, это я, Клим.

— Приезжай скорее.

— Что случилось?

— Меня хотят убить.

— Кто?

— Я не знаю. Приезжай, — со слезами повторила она.

— Только не выходи из дома.

— Хорошо.

— Лечу!

Ардашеву мнилось, что кэб тащился, как гусеница. От волнения он выкурил подряд две английских сигарки, но тревога за Вивьен не проходила. Через полчаса экипаж въехал в фешенебельный район Ноттинг-Хилл и побежал по Кенсигтон Парк Гаденс. Вдали показался уже знакомый серый трёхэтажный дом под номером семь. Расплатившись с возницей, Клим дёрнул за свисающую ручку механического звонка, но дверной колокольчик молчал. «Наверное, после похорон, его так и не привязали к шнуру, — подумал Клим». Ему на глаза попалась пуговица электрического звонка, и он нажал на неё. Получив заряд электрического тока, несчастный молоточек забился в судорожных конвульсиях отчаянно тарабаня по металлическому колоколу. Дверь отворилась. В ней появилась заплаканная вдова в уже знакомом траурном платье, но без брильянтового тетрактиса.

— Входи.

— Ты одна?

— Одна. Кузен ещё не переехал ко мне, а Джозеф уже два дня не показывается.

— Я безумно по тебе соскучился, — вымолвил Клим и принялся покрывать лицо Вивьен страстными поцелуями.

— И я, — прошептала она, заключая студента в объятия.

Глядя в огромные глаза белокурой красотки, Ардашев сказал:

— А теперь рассказывай, что у тебя стряслось.

— Мне позвонили в дверь. Я вышла. Никого нет. Но на пороге лежит бумажка, придавленная камнем. И на ней одно слово — grave (могила) и крест.

— Где она?

— Я сожгла её в камине.

— Зря. Можно было бы посмотреть почерк.

— Она была написана печатными буквами.

— Когда ты была на кладбище?

— Недавно.

— Тогда я съезжу туда сейчас.

— Но зачем?

— Думаю, неспроста на листе написали это слово.

— Как хочешь. А ты не нашёл убийцу Генри?

— Пока нет. Но у меня есть к тебе один вопрос.

Клим достал из кармана конверт с фотографиями и протянул Вивьен.

— Если помнишь, после того, как был обнаружен вскрытый сейф в кабинете мистера Пирсона, я попросил фотографа, который делал траурные снимки, сфотографировать комнату. Он выполнил мою просьбу. У тебя в руках именно эти фотографии. — Он взял одну. — Вот на этой — сейф. — Потом другую. — А здесь — обрати внимание — объектив камеры случайно выхватил, упавшую на светлый ковёр, чёрную запонку с замысловатым узором. Вероятнее всего, её обронил вор, обчистивший сейф мистера Пирсона. Он же — и убийца. Тебе знакома эта запонка?

Вивьен молча кусала губы и морщила лоб, но, покачав головой, ответила:

— Нет. Но оставь мне фото с запонкой, возможно, я вспомню. Просто для этого нужно время. — Она подняла глаза. — А у тебя есть копия этой фотокарточки?

— Она есть у инспектора Джебба. Он будет задавать тебе тот же самый вопрос, а также спросит насчёт доверенности, выданной тобою теперь уже покойному мистеру Вудсу.

Вздрогнув от неожиданной новости, вдова произнесла:

— Его убили?

— Да, вчера, в Бодмине. Там был и Эшби. Он сбежал, и полиция собирается его арестовать. Когда ты видела его в последний раз?

— Я читала книгу в гостиной, а кузен и Джозеф играли в шахматы. Раздался звонок. Джозеф открыл дверь, и вошёл мистер Вудс. Он попросил меня выдать ему доверенность на поиск недвижимого имущества, принадлежащего моему покойному супругу. По его словам, доверенность меня ни к чему не обязывает, поскольку я даже наследницей ещё не признана, но эта нотариально заверенная бумага поможет ему наводить справки. Срок действия доверенности — один год, но она может быть отозвана мною в любое время. Я согласилась, и мы уехали к нотариусу. Когда я вернулась, дом был пуст.

— А он спрашивал тебя о ста тысячах фунтов, переданных мистеру Пирсону?

— Нет, Вудс об этом не заикался. Этим интересовались только два человека — лорд Аткинсон и его, теперь уже покойный друг, мистер Раймер. Это было как раз в тот день, когда они пригласили нас на охоту.

— Кузен и Джозеф слышали этот разговор?

— Думаю, да. Они сидели в соседней комнате. А я не закрыла дверь. А перед этим кузен высказал Джозефу нелицеприятные вещи.

— И какие же?

— А можно я не буду отвечать на твой вопрос?

Клим обижено скривил губы.

— Как хочешь, но тогда я вряд ли смогу тебе помочь.

— Я боюсь, что тебе не понравится ответ. Это касается моих отношений с Джозефом… Сказать? Ты точно не будешь на меня дуться?

— Точно.

— Кузену не понравилось, что Джо отворил ему дверь в халате моего покойного мужа, да ещё и ушёл в мою спальню…

Ардашев молчал. Он чувствовал, как от ненависти к Эшби у него вспотели ладони в сжатых кулаках и багровеет лицо.

— Ну вот, а обещал, что не будешь злиться, а сам покраснел, как уголёк в камине, — вымолвила она, обижено выставив губку. — Джозеф Эшби — моё прошлое, мой грех. Я уже никогда не буду с ним близка. Чтобы понять это, мне надо было встретить тебя… Клим, я готова ехать с тобой хоть на край света. В Лондоне меня уже ничто не держит. Ты заберёшь меня в Россию?

— Моя виза истекает через два дня. Едем? — твёрдо спросил Клим, не отводя взгляда.

— Ты хочешь прямо сейчас?

— Да.

— Но мне надобно вступить в наследство, а потом всё продать. Ты ведь ещё учишься. И тогда у нас будет своя квартира в Санкт-Петербурге комнат на восемь, а может, и десять. И много детей. Ради тебя я приму православие и начну учить русский язык, чтобы преподавать английский.

— Милая, — прошептал он, привлекая Вивьен к себе. — Ты даже не представляешь, как я счастлив.

— Я тоже, — одними губами пролепетала она. — Но прежде выслушай меня. Ты должен всё знать. Мои родители жили в Сохо. Это далеко не самый богатый район Лондона. Я родилась в 1863 году. Отец сильно пил и вскоре умер. Мать скопила немного денег и смогла отдать меня на воспитание в интернат для девочек. Там я получила хорошее образование. Но маме не суждено было дождаться моего выпуска. Она скончалась от водянки. Я устроилась горничной в дом профессора математики, друга моего будущего мужа. У мистера Пирсона не было детей. Когда он овдовел, то сделал мне предложение. Я согласилась. Генри не жалел на меня денег, и я ни в чём не нуждалась. Он показывал меня друзьям, как красивую куклу. Но через год он заболел. И болезнь дала осложнение. Супруг стал скучен, как пение старого евнуха. Я не случайно привела такое сравнение. У нас уже не могло быть близости. Мы всё больше отдалялись друг от друга. Это и понятно. Наши интересы всегда были разные, а теперь разными стали и наши подушки. Он догадывался о моей связи с Джозефом Эшби и не препятствовал ей. И однажды даже взял с меня честное слово, что у меня не будет никого кроме его ассистента. Я нарушила это обещание, встретив тебя. Последнее время Эшби обнаглел и фамильярничал со мной даже в присутствии мужа. Я видела, как это его удручало. В такие минуты он уходил в кабинет и оставался там до утра. А Джозеф пытался затащить меня в спальню, но я его прогоняла. На следующий день он опять являлся, обедал и всё начиналось сначала… Встретив меня, Генри мечтал обрести счастье, а нашёл горе. Он всё больше молчал и замыкался в себе. Я знаю, в душе он презирал меня. — Вивьен вздохнула прерывисто, как вздыхает плачущий ребёнок и продолжила: — Генри никогда не говорил, что хранится в его сейфе, от которого имелся всего один ключ, вделанный в дорогую разборную трость. В кабинете, который был одновременно и его лабораторией, он принимал гостей и проводил опыты. Чаще всего к нему наведывались члены попечительского совета Лондонского института. Полгода назад в Лондон вернулся мой кузен. О его существовании я совсем забыла. Он заходил к нам в гости всё чаще и чаще. Том с большим почтением относился к моему мужу, и Генри повеселел. Я даже обрадовалась. Они подружились, чего я не могла сказать об отношениях Тома и Джозефа.

— Твой покойный муж почему-то оформил земельный участок в Корнуолле на Эшби, а не на Тома, не знаешь почему?

— Том своеобразный. Его интересуют только дела его квакерской общины. Он далёк от коммерции.

— А то, что двадцать первого июня мистер Пирсон собирался уплыть на пароходе «Аризона» в Нью-Йорк тебе было об этом известно?

— Нет, конечно. Но я его понимаю. Он хотел сбежать от своего недуга, моих измен, от наглого ассистента и от своих друзей из попечительского совета, одолживших, или давших ему под какое-то открытие сто тысяч фунтов (я догадалась об этом, отвечая на их навязчивые вопросы). С такими деньгами можно строить новую жизнь, если старая не задалась. Всё у него шло по плану. Но убийца его нарушил. И я очень хочу, чтобы ты обязательно нашёл душегуба.

— Мне выдали визу на две недели. Осталось всего два дня. Вероятно, заканчивать расследование будет Скотланд-Ярд. Главный итог моей поездки в Лондон — наша встреча.

— Знаешь, я не верю, что Джозеф убил Генри, банкира и Вудса. Он не способен на такую жестокость. Он подлый — да. Но не смелый. А тут уже три смерти. — Она помолчала немного, подняв глаза к потолку и сказала: — Лучше всех о делах Генри были осведомлены эти высокомерные потомственные аристократы с толстыми кошельками. Вся их компашка, возглавляемая лордом Аткинсоном. Им самим и убивать-то не надо. Достаточно оплатить такую услугу. В Сохо, желающих заработать таким способом — каждый второй.

— Мне пора на кладбище.

— Что-то не хочется тебя отпускать.

— Я быстро.

— Ты придёшь на поминки Генри? Скоро девять дней.

— Да, конечно. На следующий день я уплываю обратно. Билет куплен заранее. — Послушай, а может, это дети шалят, подкладывая под порог такие послания?

— Этого нельзя исключать.

— А если мстит Эшби? Он ведь догадался, что мы провели в замке две ночи.

— На него это очень похоже. Не волнуйся. После твоих откровений я с большим удовольствием испорчу Джозефу не только настроение, но и физиономию. Но боюсь, что сие наслаждение невозможно, так как он либо в бегах, либо уже томится в Квинс Бенч (Queenʼs Bench).[53] Я заеду к тебе после кладбища.

— Забудь о нём. У нас впереди будет целая ночь мечтаний о нашей семейной жизни. Буду ждать. Прислугу я уже отпустила.

— Запри за мной дверь и никому не открывай до моего прихода. Договорились?

— Не волнуйся, всё будет хорошо… Но… — Из её правого глаза вдруг выпала слёзная бусинка.

— Ты плачешь? Что с тобой?

— А может, ты останешься со мной и никуда не поедешь?

— Вивьен, милая. — Ардашев погладил её по щеке. — Преступник, скорее всего, так и не получил девяносто пять тысяч фунтов, иначе не было бы ни убийств, ни этих дурацких роз, ни сегодняшней записки. Злодей даже представить себе не может, где хранятся деньги. Он начал рисковать. И я допускаю, что подобные действия приведут его к фатальной ошибке. Не будем терять время. Я быстро.

Поцеловав возлюбленную, Клим скрылся за входной дверью. Ему повезло — свободный кэб стоял напротив.

Ардашев измаялся пока экипаж добрался до погоста. Смотритель, объяснив, в какой части юдоли находятся захоронения недельной давности, не разрешил заехать внутрь — пропускали только катафалки — и потому пришлось идти пешком. Кэбмен согласился подождать. Клим надеялся быстро отыскать могилу профессора по куче венков, которые должны были ещё хранить свежесть, но это ему никак не удавалось. Вдруг он обратил внимание на свежее погребение. Все венки и букеты были обуглены. Судя по стойкому запаху их остатков, случилось это несколько часов назад и не обошлось без керосина. Но виднелся кусочек траурной ленты. На ней читались фрагменты слов: «…емому профессору от сту…». А рядом лежала карта таро с изображением дьявола — существо с головой козла, женской грудью, фаллосом в виде кадуцея и крыльями, восседающее на кубическом камне. Между рогами у него вырос пылающий факел, а на лбу была начертана прямая пентаграмма. На его правой руке, поднятой вверх, имелась надпись «solve» (растворяй), на левой — «coagula» (сгущай). «Карту с изображением Бафомета уже положили после того, как сожгли траурные венки и подсохшие букеты, — мысленно выговорил Клим и поймал себя на слове «Бафомет». — Ну да, это же Бафомет Элифаса Леви (аббата Констана) — французского оккультиста и таролога. Он нарисовал именно это изображение дьявола, назвав его Бафометом или «Козлом Шабаша». «Baphomet» — это прочитанное справа налево слово «Temohpab», которое является нотариконом (tem.o.h.p.ab.) латинской фразы «Templi omnium hominum pacis abbas», означающей «Настоятель храма мира всех людей», или «отец всечеловеческого храма мира». Элифас Леви в своих трудах утверждал, что тамплиеры поклонялись Бафомету. Он считал, что эта традиция перешла потом к масонам и розенкрейцерам. Но на самом деле, это не так. Ни в уставе тамплиеров, ни в других средневековых документах тайного рыцарского ордена нет ни одного упоминания об этом чудовище. Это всё выдумки французского оккультиста Леви. Ещё в библиотеке Британского музея я прочёл, что все современные тайные общества, в том числе масоны и розенкрейцеры, не признают Бафомета за божество. Злодей не изучил до конца историю Бафомета, бросив на могилу мистера Пирсона карту таро Элифаса Леви. Теперь ясно, почему на месте преступлений всегда присутствовала всего одна эмблема братства. Одна роза, по его мнению, могла свидетельствовать о своего рода почерке убийцы, по которому Скотланд-Ярд рано или поздно доберётся до ордена «Розы и Креста». Отсюда вывод, преступник не входит и никогда не входил в члены тайного общества. Он лишь пытается навести следствие на негодный объект — розенкрейцеров лорда Аткинсона. Теперь совершенно ясно, кто убийца. Надо спешить. Уже темнеет». Взяв карту, он почти побежал назад, к экипажу.

Клим пообещал кэбмену двойную оплату, если тот привезёт его обратно, как можно быстрее, но кучер с истинно английским холодным высокомерием заявил, что он чтит правила извоза, установленные муниципалитетом, и не будет их нарушать, поскольку это грозит лишением лицензии. Чтобы скоротать время, Ардашев вынул фотографии и вновь принялся рассматривать изображение на арке под потолком кабинета покойного профессора. В голову пришли записи, сделанные в библиотеке Британского музея. «Лев, змея, солнце и 30 градусов…»…Лев обгоняет солнце»…Господи, неужели я прав?» От волнения Клим вынул сигарку и закурил.

Туман, смешанный с сумерками, погрузили Лондон в непроходимую тёмную густую среду. На расстоянии вытянутой руки обыватель не мог бы рассмотреть свой указательный палец. Пешеходов и извозчиков спасали только газовые фонари, да горящие окна домов. Они, точно маяки, указывали направление, но дорогу не освещали. Все двигались по наитию, то и дело останавливаясь и осматриваясь по сторонам.

Экипаж, как назло, тащился со скоростью сороконожки, лишившейся тридцати восьми ножек. Когда вороная лошадка уже бежала по брусчатке Кенсигтон Парк Гаденс, Ардашев щёлкнул крышкой карманного «Qte Сальтеръ» — его не было ровно два с половиной часа. В доме номер семь горел свет. «Слава Богу, всё хорошо», — вымолвил мысленно Клим и на душе полегчало.

Покинув кэб, он зашагал к входной двери, но вдруг услышал, как за спиной остановилась пролётка.

— Мистер Ардашев?

Студент повернулся. К нему приближался инспектор Джебб с саквояжем, сержант и констебль, державший в руках уже знакомый Ардашеву укупорочный ящик для вещественных доказательств.

— Добрый вечер, джентльмены, — растеряно вымолвил Клим. — А вы тут по какому поводу?

— Вдова убита. Около час назад телефонировал её кузен. Он ранен, но чудом остался жив. Четвёртое смертоубийство, — вздохнул детектив и развёл руками. — С минуты на минуту приедет судебный медик. Что ж, начнём проводить осмотр места происшествия. Для вас это будет неплохая практика.

Клим замер. Он врос в землю, как соляной столб и не мог пошевелиться. Предательски увлажнились глаза.

— Ну что же вы? — остановился инспектор. — Пойдёте с нами, или тут останетесь?

— Да-да, — изрёк Ардашев, провёл ладонью по лицу и шагнул в дом вслед за полицейскими.

Том Крук встретил всех в прихожей. Он шёл пошатываясь. Голова пастора была обвязана какой-то тряпкой, и через неё проступала кровь. Правый рукав его сорочки был наполовину оторван. Пахло эфиром.

— Наконец-то! Я ничего не трогал. Оставил всё, как есть, — прохрипел он, вытирая платком, выступившие слёзы.

Вивьен была в том же платье, в котором Ардашев видел её несколько часов назад. Она лежала на левом боку, вытянув вперёд левую руку. Застывшие в страхе глаза уставились на камин, а из пробитого виска уже вытекло так много крови, что рядом с головой образовалась тёмно-красная, начинающая засыхать, лужица. Рядом валялась окровавленная кочерга. Удар был такой силы, что черепная кость проломилась, и вся правая сторона лица посинела.

Знакомая Ардашеву комната представляла собой последствие либо погрома, либо нарочито небрежного обыска. Все ящики комода, шкафа и стола были не просто выдвинуты, а брошены на пол и частью изломаны. Подушки на диване и кожаные валики — вспороты. Из них торчали пучки конского волоса. Из мягких кресел вылезли пружины. Окна были закрыты. Под ногами скрипели осколки разбитой вазы.

Клим снял с стола скатерть и бережно укрыл труп Вивьен. Полицейские недовольно переглянулись, но увидев одобрительный кивок инспектора, промолчали.

— Рассказывайте, мистер Крук, как и что тут случилось — небрежно бросил сыщик, доставая из саквояжа чернильницу-непроливайку, перо и бумагу.

— Вечером в доме неожиданно потух свет. Потом, кто-то позвонил в дверь. Зажегши свечу, я пошёл отворять. Стоило мне открыть дверь, как к моему горлу приставили нож и сунули в лицо тряпку с эфиром… Она валяется при входе и до сих пор воняет этой химической гадостью.

— Не так быстро, — остановил пастора инспектор. — Я не успеваю заносить ваши показания в протокол.

— Простите, сэр. Могу и помедленнее. Я сразу узнал этот неприятный характерный запах и жгучий вкус; помню его с тех пор, когда меня оперировали. Через несколько секунд я потерял сознание, а когда очнулся в доме уже никого не было. Голова болела адски. Она и сейчас кружится и меня слегка подташнивает. Видимо, для верности грабитель меня чем-то оглушил. Моя бедная сестрёнка была убита, всё ценное, наверное, украли. Я не проверял, потому что не знаю, что и где лежало раньше. После этого, перемотав голову куском наволочки, я протелефонировал вам.

— Мистер Крук, может попытаетесь вспомнить, хоть какие-то приметы нападавшего? — оторвавшись от протокола, осведомился полицейский.

— Я не успел его разглядеть. Помню только нож с костяной ручкой. Эфир и последующий удар по голове отключили меня. В глазах и сейчас двоится.

— Очень жаль — вздохнул инспектор. — Опознать смогли бы?

— Fifty-fifty[54].

— Что ж, уже кое-что. Извольте подписать протокол… Вот здесь… Спасибо.

— Я могу уйти?

— Ещё один вопрос: у покойной, кроме вас, есть ещё родственники? Вероятно, придётся сделать опись имущества и опечатать дом, до окончания процедуры наследования.

— Кроме меня никого нет, сэр.

— В таком случае, соблаговолите оставить адрес, по которому вас можно найти.

— Вы сами запишите, или я должен сделать это собственноручно?

— Лучше вы. Укажите его прямо в протоколе, рядом с подписью.

— Хорошо, сэр. Фо-стрит 10 В (Four-street 10 B).

— Благодарю вас, мистер Крук. Я вас не задерживаю, но посоветовал бы вам дождаться нашего врача. Он осмотрит ваши раны совершенно бесплатно, поскольку вы потерпевший.

— Спасибо, сэр, но я хочу прилечь дома. Мне надо хоть немного отдохнуть. А с утра на меня навалятся похоронные хлопоты.

— Я вас прекрасно понимаю. Всего доброго!

— И вам, сэр.

Пастор шагнул к двери. Полицейские расступились, но Ардашев остался стоять в дверном проёме.

— Позволите пройти, мистер Ардашев?

Русский студент не шелохнулся.

— Мистер Джебб, — выговорил Клим. — Я всё ждал, когда вы наконец соблаговолите арестовать душегуба. Однако вы его отпустили. Он же лгал вам от начала до конца. Он и есть убийца всех четырёх человек. И сейф вскрыл тоже он. Я считаю, что мистер Крук такой же «пастор», как я Оливер Кромвель.

— Что вы имеете ввиду, мистер Ардашев? — встрепенулся полицейский.

— Начнём с того, что если в доме внезапно отключилось электричество, то как мог ограбивший незнакомец позвонить в дверь, используя электрический звонок?

— Значит, он звонил в механический колокольчик, — спокойно ответил «пастор». — Я ошибся.

— Он не работает с момента похорон профессора по сей день. Я обратил на это внимание, когда входил. Констебль может в этом убедиться.

— Майкл проверь, — велел сержант.

Ардашев пропустил полицейского. Через несколько секунд английский городовой вернулся и доложил:

— Не работает. Шнур отвязан.

— Особенно много вранья, касательно эфира. При его действии в первую очередь достигается обезболивающий эффект, а уж потом происходит отключение сознания. Более того, обезболивающий эффект сопровождается двигательным возбуждением, поскольку вдыхание эфира раздражает дыхательные пути. К тому же, судя по показаниям мистера Крука, нападение произошло более часа назад. Если представить, что потерпевший говорит правду, то придя в себя, самое большее через двадцать минут, он бы сразу отворил окна, двери и вышел бы на свежий воздух. Тогда запах эфира улетучился бы почти мгновенно. И к нашему приезду мы бы его не почувствовали. Это же касается и тряпки, смоченной в эфире. Она бы уже перестала пахнуть. Но она пахнет до сих пор — я успел это проверить после его рассказа, — да и в комнате тоже чувствуется испарение эфира. Это говорит о том, что эфир использовался совсем недавно и только для того, чтобы убедить полицию, что нападение действительно имело место. Но мистер Крук забыл так же учесть тот факт, что эфир взрывоопасен и легко воспламеняем. Если помните, в самом начале он сказал, что вышел открывать дверь со свечой в руке, то есть он держал её перед собой. И в это время нападавший приставил к его горлу нож и сунул ему в лицо тряпку. Этого не могло быть, потому что тряпка, смоченная эфиром, не могла бы не вспыхнуть. Однако я не увидел, на ней ни малейших признаков обгорания. Я читал в газетах, что в больницах Британии хлороформ пришёл на смену эфиру ещё и потому, что операционные здесь отапливаются каминами. А учитывая быструю испаряемость эфира, взаимодействие с огнём нередко приводило к взрыву. Словом, бутылка с эфиром где-то здесь. Он не успел бы её вылить.

— Что скажете, мистер Крук? — спросил инспектор.

— Да ничего, — пожав плечами ответил «пастор». — Может я и напутал немного насчёт последовательности действий грабителя. Это неудивительно после того, как мне по башке дали. Но причём здесь четыре убийства и вскрытие сейфа? Это клевета, джентльмены. И попрошу вас арестовать мистера Ардашева, поскольку он может сбежать в Россию, до назначения судебных слушаний по клевете.

— Инспектор, прикажите обыскать мистера Крука, — попросил Ардашев.

— Джим, обыщите его, — кивнул детектив сержанту.

— Майкл, ты что не слышишь? — возмутился его начальник. — Обшарь его.

— Слушаюсь, — вздохнул констебль. — Подойдите к столу, сэр. — «Пастор» повиновался. Полицейский принялся осматривать содержимое чужих карманов, и на столе оказался брильянтовый тетрактис Пифагора, несколько золотых колец, серьги и перстень с рубином. Из внутреннего кармана констебль извлёк куски фотографической карточки. Ничего другого найдено не было.

— Это драгоценности миссис Пирсон? — разглядывая украшения, осведомился детектив.

— А на что мне устраивать её похороны? — возмутился Том Крук. — Да, я хочу сдать их в скупку. У меня нет свободных денег.

— Самая главная улика — это не драгоценности, — сказал Ардашев, а куски фотографии. — Он приблизился к столу и сложил снимок по оторванным краям, как мозаику. — Взгляните, мистер Джебб.

— О! Это такая же фотография с запонкой есть и у меня, — воскликнул детектив.

— Совершенно верно. У меня было две одинаковых карточки. Одну я отдал вам, а вторую у меня выпросила Вивьен. Я полагаю, что она узнала эту запонку сразу, но не призналась мне в этом. А когда сюда явился «пастор», она показала ему её и стала задавать неприятные вопросы. Он кинулся на кузину. Завязалась драка. Вероятно, миссис Пирсон запустила в нападавшего вазу. Потому у него голова и разбита. Преступник выхватил из каминной подставки кованную кочергу и ударил её в ответ. Удар оказался смертельным. Без сомнения, это убийство доказано и его ждёт виселица. С тремя другими злодействами будет сложнее. К сожалению, я не успел опросить торговку искусственными цветами у станции метрополитена Фарингдон-стрит. Наверняка она укажет на мастера по изготовлению роз, кои мистер Крук оставлял на месте каждого преступления. Есть шанс, что мастер опознает заказчика, то есть Крука. Внешность у него запоминающаяся. Уверен, если Скотланд-Ярд пошлёт к нему агента с его фотографией, то успех будет обеспечен. Ведь мистер Крук заказывал необычные розы, а с десятью лепестками и пятью листиками между ними.

— Констебль, наденьте на него наручники! — минуя сержанта, велел инспектор.

Послышался щелчок, и поворот ключа намертво замкнул на руках «пастора» малые ручные цепочки.

— Сядьте! — приказал сержант.

Том Крук ошалело посмотрел по сторонам и обречённо опустился на стул.

— А для чего он оставлял искусственные розы на месте каждого преступления? — недоумевал детектив.

— Дело в том, что покойный профессор входил в тайный орден розенкрейцеров, возглавляемых лордом Аткинсоном. Их эмблема — крест с именно такой розой посередине. Уже не один десяток лет братство пытается отыскать, так называемый «философский камень». С его помощью можно не только превращать любой металл в золото, но и, принимая эту смесь, жить почти вечно. Мистер Пирсон, как я вам уже говорил, работал над научным открытием, позволяющим извлекать из золотоносной руды чистое золото без особых потерь драгоценного металла. О скором завершении работ он поведал членам братства. Но, как я подозреваю, заявил, что для окончания исследований и проведения опытов ему необходимо сто тысяч фунтов. Безусловно, это большая сумма, но без неё невозможно приобрести заброшенный золотой прииск и переработать его отвалы. Банкир Раймер эту сумму ему выдал. Да, прииск в Корнуолле купили, оформив его на лаборанта Эшби. А вот дальше профессор не собирался участвовать в совместном с розенкрейцерами предприятии. Он решил бежать в США. Допускаю, что ранее он поделился своим открытием с кузеном своей жены и рассказал ему о деньгах, полученных от мистера Раймера. О попытке уехать в Нью-Йорк, скорее всего, умолчал. Вот тут и созрел у мистера Крука преступный план. Он, могу предположить, слышал от Вивьен, что в кабинете профессора есть сейф, открываемый всего одним ключом. «Пастор» был уверен, что деньги хранятся именно там. Во время похорон, держа ключ — часть трости — во внутреннем кармане, он пробрался в кабинет и вскрыл сейф. Но вот незадача — выпала запонка. Возможно, потом её нашла горничная, а может, её отыскал сам мистер Крук. Это было уже не важно, поскольку она была запечатлена на фотографии. — Ардашев погладил усы и продолжил: — Только денег там не было.

— Откуда вы знаете? — не удержался от вопроса инспектор.

— Если бы они были, то после убийства банкира Раймера, мистера Крука уже бы и след простыл.

— А зачем он прикончил Раймера? — вновь осведомился полицейский.

— «Пастор» понимал, что полиция рано или поздно выйдет на его след. А смерть Раймера и последующие его обвинения в растрате привели бы к окончанию следствия, потому в смертоубийстве мистера Пирсона обвинили бы умершего банкира.

— А зачем он убил Самюэля Вудса?

— Чтобы кроме розенкрейцеров появился второй подозреваемый — мистер Эшби. Он ведь до сих пор в бегах?

— Я не успел сказать вам, что несколько часов назад Джозеф Эшби самолично явился в Скотланд-Ярд. Мистер Эшби отрицает свою причастность к убийствам. На всякий случай мы его задержали. Я ещё не успел допросить этого молодого человека, потому что пришлось срочно выехать сюда. — Инспектор потёр ладонью лицо и спросил: — Но как подозреваемый узнал, что Самюэль Вудс собирается в Бодмин?

— Он был здесь, у Вивьен, когда явился Самюэль Вудс и просил выдать доверенность на поиски недвижимости её покойного супруга.

— Допустим. А что задержанный обнаружил в сейфе?

— Думаю, лучше спросить это у него самого.

Том Крук молчал.

— Смею предположить, что ему достались три толстых тетради профессора, которым он до сих пор не может дать ума, — ответил за «пастора» Ардашев.

— А как же он их вынес?

— Тетради не могли поместиться во внутреннем кармане сюртука. Как я уже сказал, он был занят ключом — частью трости. Верхнюю одежду скорбящие гости вешали при входе. «Пастор» тоже не был исключением. Оставался единственный вариант — широкополая квакерская шляпа. Только кузен миссис Пирсон не расставался с головным убором во время похорон. Положив тетради в тулью шляпы, он прижал её к груди и вышел. Естественно, если бы там были деньги, он бы не польстился на научные записи. А так он стал хотя бы обладателем одного из самых важных открытий химической науки. Оставить их в укромном месте на улице уже не составляло труда.

— А вот и пузырёк с эфиром! — радостно воскликнул сержант, заглянув в холодный камин.

— Отлично! Уберите его в укупорочный ящик, — велел детектив. Он закурил сигарку и спросил:

— А где же деньги? Где девяносто пять тысяч фунтов?

— На своём месте.

— Шутить изволите, господин студент? — недовольно буркнул полицейский.

— Отнюдь. Предлагаю подняться в кабинет, джентльмены.

— Констебль, останьтесь с задержанным здесь, пока мы поработаем на втором этаже.

— Сэр, позвольте я притащу его наверх? Уж больно интересно! — взмолился полицейский.

— Ладно, — махнул рукой детектив. — Веди и его.

После смерти профессора кабинет, судя по всему, уже не закрывался. Запонки на ковре Клим не увидел. Он вошёл первым, за ним — остальные. Ардашев отодвинул угол книжного шкафа, примерно, на четыре дюйма. Обнажился паркет. Он надавил на одну из его дощечек и потянул вбок — открылся тайник, напоминающий школьный пенал. В нём лежали кожаные мешочки, стопка ассигнаций, перетянутых бечёвкой, конверт и три толстых чёрных тетради.

— Прошу, джентльмены.

Инспектор развязал один из мешочков и высыпал содержимое на пол. Выросла горка золотых пятифунтовых монет. В конверте оказались векселя банка «Голдсмит» на разные суммы.

Полицейские застыли в изумлении. Стало так тихо, что было слышно, как от горя скулит «пастор».

— Вот это да! — воскликнул сержант.

— Клад! — восхищённо выговорил констебль.

— Всё в опись, всё в опись… — растеряно бормотал детектив.

Овладев собой, инспектор проронил:

— Но как вы догадались, что деньги хранятся именно здесь?

— Если вы поднимите глаза, то на потолочной арке увидите льва, попирающего ногами змею. Под ним восходящее над горизонтом солнце с числом «30» на полукруге. Под светилом надпись на латыни «Лев обгоняет солнце». Согласно воззрениям масонов и розенкрейцеров, Созвездие Льва в Зодиаке «обгоняет солнце на 30 градусов и толкает его вперёд». Если провести линию от льва через солнце, то она попадает под угол книжного шкафа, в котором, как ни странно, всего пять книг. Мистер Пирсон специально не нагружал шкаф книгами, чтобы его было легче сдвинуть. Вот я и подумал, что тайник должен быть именно под ним.

Детектив взял тетради и начал листать.

— Значит, и тетради здесь, — сказал он сам себе. А потом, повернувшись к «пастору», покачал головой и спросил: — Выходит, тебе достался пустой сейф? Розочку там оставил? Зачем же ты столько людей загубил, паршивец?

Ардашев хотел было достать пачку сигарок и полез в карман, но потом вдруг передумал.

— Я могу быть свободен? Вам не нужны мои показания? — осведомился он у полицейского.

— Вы? Конечно, вы свободны. Когда домой возвращаетесь?

— Послезавтра.

— Послезавтра говорите, — задумчиво выговорил инспектор. — Ладно. А вы указывали в протоколе адрес проживания в России?

— Нет. Вы сказали, чтобы я внёс адрес университета, который меня сюда направил. Но, если надо, я могу вам написать его прямо сейчас.

— Да Бог, с ним, не трудитесь. Поезжайте. Вернее, пойдёмте. Я отправлю вас на полицейской коляске. Нам всё равно тут ещё долго сидеть. Опись составлять. Да и доктора надо дождаться. Осмотр трупа…

— Не беспокойтесь, мистер Джебб. Я и сам доберусь.

— Не прекословьте. Следуйте за мной.

Инспектор что-то сказал вознице, тот кивнул, и полицейский распахнул перед Ардашевым дверцу экипажа. Клим послушно в него забрался.

— Благодарю вас, мистер Джебб!

— Не стоит. Всего вам доброго молодой человек. И поверьте, вас ожидает прекрасное будущее. Вы прирождённый сыщик! — выкрикнул полицейский на прощание.

Коляска скрылась за поворотом. А в доме номер семь по Кенсигтон Парк Гаденс ещё долго горел холодный, неживой электрический свет.

Ардашев стоял в очереди. Посадка на пароход в Лондонском порту шла медленно. Служащий, облачённый в униформу, придирчиво разглядывал каждый билет. Русскому студенту предстояло проделать обратный путь в III классе на похожем судне той же самой компании Кьюнард Лайн, которая и доставила его в Лондон две недели тому назад, но уже с другим названием. «Виктория» с достоинством покачивалась на волнах. Чайки беспардонно разместились на всех трёх её мачтах и гневно ругались на пассажиров. Пахло углём, морскими водорослями и протухшей рыбой. Ветер гнал к берегу едва заметную волну.

Вчерашний день — последний и свободный — прошёл бездарно. Клим вместо посещения заседания парламента скучал на палубе баржи, цедил тёмный эль и ждал своего английского друга. Но Роберт так и не появился. Агнесса, видя мрачное настроение молодого любовника, как умная и опытная женщина, лишних вопросов не задавала, а лишь подносила ему пиво, закуски и меняла пепельницу.

Когда на небе появились звёзды, постоялец ушёл в каюту собирать чемодан. «Даже сувениров не купил, ни отцу, ни матери, ни друзьям», — сокрушался студент, укладывая вещи.

Ночь прошла отвратительно. Грезились кошмары, и будили гудки речных пароходов, которых он раньше не замечал.

Ардашев проснулся рано. Завтрак уже ждал его на столе. Перед самым уходом он протянул Агнессе чаевые. Она их гордо отвергла. Клим перехитрил её, незаметно подсунув монеты под чайное блюдце. Когда он удалился от баржи шагов на тридцать, Миссис Тейлор догнала его. Наговорив множество добрых пожеланий, она боязливо огляделась, обняла Ардашева и расцеловала в обе щёки, как целуют на прощание отца или брата. «Милая Агнесса, дай Бог тебе счастья!» — искренно выговорил он. — В ответ она благодарно кивнула, тихонько всхлипнула и долго смотрела ему вслед…

— Captain! Captain! Where are you?[55] — послышался знакомый голос. Клим обернулся. Перед ним стоял Роберт и улыбался. И солнце, как и раньше, насквозь просвечивало его уши.

— Роберт, дорогой мой, я так тебя ждал! — обнимая друга, проронил Клим.

— О! Мы уже перешли на ты?

— Как же мне надоели эти ваши джентльменские манеры! Зови меня просто Клим! Какой я, к чёрту, капитан?

— Хорошо, Клим! Договорились… капитан!

И оба дружно расхохотались.

— Ты прости, что я не приехал вчера. Когда мама узнала, что убили мужа второй её подруги, она захворала. А отца телеграммой срочно вызвали в Скотланд-Ярд. Он попросил меня побыть с матерью. А сегодня чуть свет — я к тебе. До города я добрался быстро… А вот в Лондоне… Ты сам знаешь, какое здесь бывает столпотворение на улицах. Но всё же я успел. Инспектор Джебб рассказал отцу о твоих подвигах, и о смерти миссис Пирсон. Жаль её, правда? Красивая была очень… Да, вот ещё что: Скотланд-Ярд возвращает деньги в банк «Голдсмит», и новый управляющий, в таком случае, пообещал отказаться от претензий к наследникам мистера Вудса. Джозефа Эшби отпустили. Он, встретив отца в полиции, заверил его, что после продажи золотого прииска вернёт пять тысяч фунтов банку, как недостающие до ста тысяч, полученных ещё покойным профессором… Капитан, у меня к тебе один вопрос. Он касается открытия мистера Пирсона…

— Ах да, я совсем забыл! — спохватился Ардашев и, вынув из кармана изрядно помятую бумажку, протянул её Роберту. — Вот, возьми, здесь формулы.

— Да я их наизусть помню. Дело в другом. Профессор убит, вдова тоже. Её кузен ждёт суда. Кстати, он дал показания. Ему всё равно светит виселица, и он решил перед смертью облегчить душу. Он был моряком, ходил в плаванье. Грабил городские банки во время стоянки судна в разных портах и потом с деньгами прятался на пароходе. Но в Америке ему не повезло. Его арестовали. Он попал в тюрьму в Сан-Франциско, но бежал. Вернулся в Англию. Отыскал кузину. У него фальшивый паспорт совсем на другое имя и фамилию. Том Крук — это его настоящее имя, которое было известно миссис Пирсон. У неё он и познакомился с профессором и втёрся к нему в доверие. Именно он уговорил его обмануть моего отца и его друзей, и уплыть в Нью-Йорк. Уверял, что у него в Калифорнии в собственности четыре старых прииска. И даже показывал бумаги с планами земельных участков. Профессор ему поверил, но не до конца, раз не сказал, где лежат деньги… Так вот… Отец спрашивает, не будешь ли ты против, если патент на открытие по новому способу извлечения золота будет выдан Лондонскому институту, но сам метод будет называться в память о профессоре «методом Генри Пирсона»?

— Отличное мысль! И справедливая. А формулы возьми, а то, не ровен час, забудешь…

— Спасибо. Они, кстати, есть и в тех тетрадях, что ты нашёл. Инспектор Джебб показывал их отцу.

— Молодые люди, посадка уже закончена. Я жду только вас, — выговорил служащий пароходной компании. — Поторопитесь.

— Да-да, мы сейчас… — выговорил Клим, порылся в карманах, вынул золотую монету и протянул другу. — Роберт, у меня к тебе просьба. Принеси на могилу Вивьен венок от меня. Пусть напишут на ленте: «Прости, любимая». И больше ничего. Понимаешь, если бы я не дал ей ту проклятую фотографию с запонкой, она бы была жива. Никогда себе этого не прощу.

— Я всё сделаю. Я ещё тогда всё понял, когда намекал тебе на твой крепкий сон в замке. А монеты забери.

— Нет-нет, венок должен быть куплен именно на мои деньги. Так надо. Она ведь всё видит оттуда, — он поднял глаза на небеса.

— Хорошо.

— Прощай, Роберт.

— Прощай, капитан!

Друзья обнялись, и Клим побежал по трапу, пугая сидящих на перилах чаек.

Аткинсон выкурил сигарку, потом вторую. Он долго смотрел на уходящий по реке пароход, пачкавший голубое небо дымными угольными разводами. Проводив судно прощальным взглядом, Роберт совсем не по-джентельменски засунул руки в карманы плаща и побрёл к стоянке кэбов.

г. Санкт-Петербург.

15 июля 1888 года, пятница.

Вернувшись в столицу Российской Империи, Ардашев с блеском выступил на факультете правоведения, поведав студентам и преподавателям не только о коронерском суде, но и о многих других практических сторонах британского правосудия. Ему аплодировали стоя ещё и потому, что доклад прозвучал на английском языке. Всё это случилось ещё в среду, а в четверг он отнёс прошение о переводе его с факультета правоведения на факультет восточных языков. Не успел он сегодня подняться на второй этаж, как его окликнули на лестнице:

— Ардашев! Срочно к ректору!

— Бегу! — отозвался Клим и поспешил в приёмную.

Увидев его, секретарь покачал неодобрительно головой и произнёс:

— Ну что же вы так расстраиваете Михаил Ивановича? А ещё лучший студент юридического факультета… Как не стыдно?

Ардашев виновато кивнул и робко постучал в дубовую дверь.

— Входите-входите, чего вы там топчитесь? — раздалось из кабинета, будто его хозяин знал, кто стоит за массивной дверью.

— Разрешите?

— Заходите Ардашев, заходите. Садитесь.

Клим послушно опустился на стул.

— Депеша пришла из Лондона на адрес нашего университета по вашу душу. Накуролесили вы там, а? Сидите-сидите… Письмо от комиссара Лондонской полиции. Этот английский полицейский, как я понимаю, находясь в генеральском чине, выражает вам искреннюю благодарность за весомый вклад, внесённый вами в дело расследования четырёх убийств и одной кражи, совершённых во время вашего там нахождения. Есть и вторая подпись — детектив Чарльз Джебб. Знаете такого?

— Да, я с ним знаком.

— У вас командировка длилась две недели?

— Именно так.

— И за эти четырнадцать дней вы умудрились раскрыть пять преступлений?

— Если быть точным, за десять. Первые два дня не в счёт, и последние два тоже.

— Да я смотрю вы прямо орёл! Нашим столичным сыщикам надо у вас уму-разуму учиться?

— Ни в коем разе. Мне просто повезло. Удачно сложились обстоятельства.

— А я вот так не считаю, молодой человек. Везёт дуракам, а вы далеко не дурак. Вы талантливый студент и, я уверен, ещё не раз прославите за границей нашу Россию-матушку. Вот и сейчас вы показали этим зазнавшимся джентльменам Туманного Альбиона, что значит русский студент! Я готов был уже гордится вами, а мне тут принесли некое прошение уже совсем иного рода! И что я вижу? А я вижу то, что человек, которого на казённый кошт отправили заграницу, передумал учиться на юриста. Восточные языки ему подавай! Да зачем они вам сдались?! Думаете, они вам пригодятся? У вас же успешная карьера юриста на лбу написана! — Он протянул Ардашеву его прошение. — Извольте забрать и не расстраивать старика. Считайте, что я ничего не видел.

— Я не могу этого сделать. Я всё уже решил. При всём уважении, Ваше Превосходительство.

— Я же строго наказал всем студентам обращаться ко мне только по имени отчеству! Не потерплю никакого подхалимажа! Ясно?

— Так точно.

— Ещё лучше! Военного из себя возомнили. — Ректор поправил на переносице пенсе и осведомился строго:

— Последний раз спрашиваю, заберёте прошение, или нет?

— Нет.

— Вы свободны.

— Честь имею кланяться.

— Да идите уж, чистоплюй вы этакий. А прошение… я подпишу. Не переживайте. И не болейте. Удачи вам, Ардашев!