2

Иван Степанович Туманян, март 1993 года

Мне стало ясно, куда всё катится ещё в 1987 году, когда Мишка Меченый, в миру Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачёв подписал с американцами договор о ликвидации ракет малой и средней дальности, отказавшись не только от устаревших, но и, «в знак доброй воли», от перспективного «изделия» Ока-У, относящегося уже к другом классу оружия. А на 19-й партконференции, спустя полгода после этого, выпустил из бутылки джина по имени «Гласность».

Конечно, работу в области разработки систем управления ракет, мне бы нашли, но сказались переживания из-за того, что поистине прорывная «машина», на которую было потрачено столько усилий, столько нервного напряжения, была «убита» буквально перед завершением работы над ней. Да вот только не зря говорят, что беда не приходит одна: сначала погиб в Афганистане сын, лейтенант-десантник, а следом за ним, не выдержав потрясения после гибели единственного позднего ребёнка, скончалась от сердечного приступа и жена Мириам. И я сначала заболел, а когда оправился от болезни, решил уйти в «чистую науку». В этой сфере, конечно, тоже не без интриг, а за успехами в области радиолокации и вообще использования интенсивных радиоизлучений пристально следят «товарищи в штатском». Да и заказы на определённые исследования в интересах «оборонки» поступают регулярно. Но устал я. Просто устал, выгорел.

Честно говоря, в результаты очередного эксперимента я не поверил. Точнее, в расчёты, говорящие о его результатах. Решил, что где-то допустил ошибку. Но когда повторный расчёт, сделанный уже по иной методике, привёл к тому же самому выводу, просто испугался и сжёг обе стопки бумаг, на которых производил вычисления. А эксперимент объявил неудачным, «грязным», тупиковым. Просто не захотел, чтобы открывающейся перспективой воспользовались ЭТИ, уже приступившие к демонтажу всех завоеваний Советского Союза и продаже его богатств и разработок нашим врагам.

Расчёты сжёг, а выводы-то из головы не выбросишь. Включая приблизительные прикидки, как сделать так, чтобы эта чёртова «дыра во времени» работала стабильно. Мало того, могла пропускать через себя материальные объекты.

А в стране тем временем бушевала «Перестройка», на Партию и вообще всю советскую историю выливались мегатонны дерьма, реабилитировались откровенные подонки и, наоборот, осуждались люди, сделавшие для становления СССР неимоверно много. В ряде республик уже провозглашались «героями» фашистские прислужники, да и вообще шли открытые разговоры о том, что «хватит кормить Москву». Кооперативное движение, начинавшееся как дополнение к неповоротливому государственному сектору, управляемому Госпланом, быстро превратилось в зачатки капитализма, и уже шли разговоры о том, чтобы «приватизировать» крупные заводы. Людям врали, что при этом они все поголовно превратятся во «владельцев заводов, газет, пароходов», и будут лишь «стричь купоны», ведя беззаботную жизнь рантье. И никто не задумывался над тем, кто же при этом будет горбатиться у станков и на «фермерских» (вместо колхозных и совхозных) полях.

Такое поголовное, тотальное непонимание того, что так не бывает, что любая прибыль в капиталистическом обществе, курс на построение которого под видом «социализма с человеческим лицом» обозначил Меченый, рождается из эксплуатации огромного количества малоимущих горсткой богатеев, доводило до отчаяния. Хотелось всё бросить и убежать куда-нибудь. Да только куда? Бывшие социалистические страны, за исключением нищих Китая, Кубы и Северной Кореи, быстро-быстро отказались от достижений социализма и строили «дикий капитализм». США и их сателлиты никогда нам настоящими друзьями не станут, что для человека, всю сознательную жизнь трудившегося на повышение обороноспособности Родину, одно из важнейших препятствий для бегства именно в эти страны. Разве что, в ту самую «дыру», что должна открыться при определённом сочетании частот, фазировке и интенсивности излучений? Там-то ведь всё это — в далёком будущем, которое, возможно, ещё можно будет исправить.

Ну, а что мне терять? Квартиру, полученную от предприятия? Даже машину не удосужился купить, за что родственники, живущие в Закавказье, смотрят на меня свысока и не очень-то хотят со мной знаться.

Правда, времена «там» суровые, и за «корявое» слово или серьёзный просчёт можно жизнью поплатиться. А уж если идти в одиночку, без какого-нибудь научно-технического багажа, то уж наверняка «загремишь под фанфары», как говорил один отрицательный киногерой. Да и для завершения опытов, чтобы уже наверняка добиться нужного эффекта, требуются деньги. А где их взять пенсионеру, кандидату наук, работавшему в НИИ, в последние годы испытывавшем трудности с финансированием? Только «продать» идею тем, кто непременно сбагрит её «друзьям» за океаном.

Да, пенсионеру, поскольку ни дня после шестидесятого дня рождения больше в институт не ходил. Вместо этого, повалявшись недельку на диване и поматерившись по-русски и по-армянски на всех этих балаболов у власти, сходил в профком и, по старой памяти, выпросил путёвку в подмосковный санаторий. Раз уж мне на мою пенсию пошиковать не удастся, так хоть здоровье поправлю.

Там, в санатории и смотрел по телевизору (когда вместо «Лебединого озера» стали ещё что-то показывать) этот цирк с названием «августовский путч». Вместе с соседом, представившимся как Георгий Сергеевич, очень уж сосредоточенно о чём-то думавшим, глядя на экран.

Немолодой, лет на двадцать старше меня, но вполне ещё крепкий, с совершенно здравым умом. Видно, что жизнь прожил непростую, привык властвовать, и понимает происходящее намного лучше меня. Поскольку на мои горячие комментарии (кавказская кровь!) реагирует весьма сдержанно, всем своим видом давая понять, что ни черта-то я во всех этих выкрутасах не смыслю.

Вот и ляпнул я уже в палате, что, будь моя воля, плюнул бы на всё, да и «нырнул» в те самые 1930-е.

— Жаль только, это невозможно, — вздохнул Георгий Сергеевич.

— Ещё как возможно! — не сдержался я и… выложил те выводы, которые сделал после того самого, объявленного мной «неудачным», эксперимента.

— Ты уверен в этом, Иван Степанович? — только переспросил меня сосед.

— Стопроцентную гарантию, конечно, даёт только «Госстрах», — попытался я отшутиться, но шутку старик пропустил мимо ушей. — Эксперименты надо продолжить, чтобы всё точно настроить, но я уверен в том, что могу своего добиться. Да вот только ни экспериментальной базы для этого, ни денег уже нет.

— А сколько тебе времени нужно, чтобы сделать работоспособную установку, если будут деньги и база?

— Думаю, в год уложусь. Ну, плюс-минус три месяца.

— Поздновато для меня будет, — вздохнул соседушка. — Если исходить из того, к чему всё там, в Москве, катится. Но ради того, чтобы это шапито не повторилось, я подумаю, как тебе помочь. Только, Иван Степанович, если действительно хочешь своего добиться, молчи про то, что у нас с тобой этот разговор случился. И верь людям, которые придут от меня. Не про меня спрашивать, а именно от меня.

Три дня, и уехал мой сосед в Москву, оставив мне на прощанье листочек, исписанный какими-то цифрами и буквами латинского алфавита, который приказал спрятать очень надёжно. А ещё лучше — вызубрить всю эту цифирь наизусть и сжечь бумажку.

Полтора месяца прошло с тех пор, а я, как и обещал соседу по санаторию, как помешанный, по три раза на день эти буквы и цифры повторял, не зная, куда их применить.

Пока октябрьским вечером в дверь моей квартиры не позвонил крепко сбитый мужчина примерно моего возраста и не сообщил «пароль».

— Я от Георгия Сергеевича.

А у самого рука дёрнулась, будто честь отдать собирается. Ну, понятно, какой род деятельности до недавних пор был у моего гостя. Сын, вон, тоже первое время после окончания Рязанского училища, всё норовил козырнуть при знакомстве.

— Товарищ Павлов передал мне, что я с вами теперь буду работать, помогать вам во всём.

— Хорошо. А как сам Георгий Сергеевич поживает?

— Убили его неделю назад. Имитировали, будто он, как и его преемник на посту управляющего делами ЦК Николай Ефимович Кручина, выбросился из окна.

У меня чуть заварочный чайничек из рук не выпал от неожиданности.

— Догадываетесь, почему?

— «Золото партии»? — подумав несколько секунд, предположил я.

— Оно самое. И нам с вами, Иван Степанович, на него, проклятущее, предстоит сделать так, чтобы этого бл*дства, прошу прощения, больше не случилось.

Не только горькую весть принёс Владимир Михайлович, отставной полковник КГБ, но и инструкцию, как действовать.

Вот мы с ним и ещё одним товарищем из «хозяйственников» и открыли научно-производственный кооператив «А-Бэ-Цэ», указав в уставе длинный-длинный список планируемых видов деятельности, включая внешнеторговую. А сразу после Нового Года, уже как граждане «независимой от бывших союзных республик» РСФСР, поехали в Швейцарию, чтобы получить доступ к тайным счетам, номера и пароли которых я зубрил так усердно.

Обещание, данное Георгию Сергеевичу, я выполнил. На закупленном за границей оборудовании (в уже «собственной» лаборатории, приобретённой чуть позже за ваучеры) подтвердил и принципиальную возможность «проколупать» довольно широкую дырку в прошлое, и даже несколько преумножил бывшее «партийное богатство», позволив «хозяйственнику» торговать покупаемыми за границей телефонами, факсами и компьютерами. И даже с бандитами, немедленно принявшимися «трясти» новоявленных «буржуев», получилось не «делиться», благодаря причастности Михалыча к «конторе».

Вот только «дырка» моя, оказалось, ведёт не совсем туда, куда я думал…

4

Владимир Михайлович Бабушкин, октябрь 1993 года

Борю Уманского я «прихватил» на фарцовке ещё в дни Олимпиады. Этот подающий надежды студент-экономист фарцевал не жвачками и джинсами, а электронной техникой: магнитофонами и радиоприёмниками. С телевизорами, очень ценимыми в Союзе, не связывался из-за их громоздкости. Да и какой турист или спортсмен, приехавший в Москву на несколько дней, повезёт с собой телевизор?

Прихватил, но не посадил, поскольку парень согласился сотрудничать. И действительно очень помог, «сдав» некоторых дельцов, занимавшихся куда более серьёзными делами, валютчиков. После окончания института он благополучно «влез» в Минвнешторг, работал за границей, вернулся оттуда довольно богатым человеком, а когда началась «перестройка», пристроился в один из первых в Советском Союзе коммерческий «кооперативный» банк «Строинвест». Так что опыта у молодого мужчины «либеральной национальности» было достаточно и в области международного бизнеса, и в банковской сфере, и в обычной «коммерции».

Но главное достоинство Бориса Яковлевича — вовсе не в этом опыте, а в его связях, знакомствах. В том числе и в окружении российского «гаранта конституции». Так что предложение «порулить» нашим «кооперативом» ему, несколько тяготящемуся третьими ролями в банке, пришлось Уманскому по нраву. Особенно — когда я обрисовал, какими суммами он будет ворочать, и какими сделками руководить. Он же, поработав «за бугром» прекрасно знал, что торговые операции с оружием лишь немногим менее прибыльны, чем торговля наркотиками. А поскольку с 1980 года был напуган вниманием со стороны «конторы», к делу всевозможного лицензирования и получения разрешений подходил очень ответственно.

Нет, спихивать за рубеж завалы советского оружия мы не собирались. «Заветы» Георгия Сергеевича Павлова гласили, что это оружие следует переправлять в прошлое, в остро нуждающийся в нём предвоенный Советский Союз. Оружие, технику, технологии, оборудование. Умеющих со всем этим обращаться людей, наконец.

А чему вы удивляетесь? По статистике, за 1991 год в РСФСР пропало без вести более 60 тысяч человек. Большинство, конечно, нашлось либо живыми, либо мёртвыми. Но несколько тысяч всё равно исчезло бесследно. В следующем году эта цифра ещё увеличилась, а в 1993 году, судя по тенденции, снова вырастет. Ну, и почему бы нам не «присоседить» к ним тех, кому весь этот «дикий капитализм» встал поперёк горла?

Где брать то самое оружие? Да после вывода советских войск из Европы и расформирования базирующихся там «групп войск» все эти танки, пушки, грузовики и даже ракеты гниют под открытым небом в чистом поле. Десятки тысяч единиц! В лучшем случае — на базах длительного хранения, где тоже не хватает ни денег, ни людей, чтобы поддерживать их в боеспособном состоянии. А американские п натовские «партнёры» срочно требуют это всё утилизировать.

Но тот же танк просто так в мартеновскую печь не засунешь: габариты, знаете ли, великоваты. Приходится «пилить» его на части, «укладывающиеся» в определённые геометрические размеры. А это дорого, крайне дорого! Вот наш «кооператив» (не будем показывать пальцем, кто именно, хотя это были мои бывшие коллеги) и «подсмотрел» технологию: у танка срезается пушка, вынимаются мотор и все приборы, корпус и башня герметизируются, заливаются обыкновенной водой. Потом — бум! Взрываются по восемь противотанковых мин (тоже, кстати, подлежащих уничтожению), закреплённых на каждой из внутренних стенок бронекорпуса. И вот вам готовые ошмётки стальных плит, которые можно уже и в мартен совать.

Разумеется, этим варварством мы собирались заниматься только с совсем уж безнадёжными экземплярами. А остальное, за утилизацию которого государство ещё и приплачивать будет (зря, что ли Боря знаком с кучей членов правительства и «советников» президента?), собираем в нужном месте и готовимся перегнать в прошлое. Полностью боеспособное, комплектное и отремонтированное. Даже не столько сами эту технику «до ума» доводит, а финансируем персонал тех самых баз хранения, который по службе обязан этим заниматься.

В этом деле главное — тщательно спланировать весь процесс. А перед тем — определиться, какую технику следует гнать в сталинский СССР, а какая там не нужна. К примеру, те же самые Т-80 с газотурбинным двигателем и сложной электроникой совершенно излишни. А вот всё ещё имеющиеся на складах Т-44, Т-54, Т-55 и даже Т-62 вполне подойдут. «Катюши» на базе Зил-157 просто «на ура» пойдут, как и запасы ракет к ним (не поверите, но их на артиллерийских базах хранения до сих пор навалом!). Пушки, гаубицы и особенно, если помнить историю Великой Отечественно, зенитки. Любых систем и калибров! Грузовики, грузовики, грузовики! Плюс прочие тягачи и разнообразные радиостанции любых систем и поколений.

Вот только Иван наш Степанович Туманян меня огорошил своими расчётами. Во-первых, «канал в прошлое» отнюдь не везде может действовать стабильно. В Подмосковье, где он проводил свои опыты, он может существовать довольно короткое время, максимум — пятнадцать-двадцать минут. И перебросить с его помощью возможно за сеанс буквально несколько тонн грузов, затратив приличное количество энергии.

— Более оптимально для этого «пятно контакта» на Урале. Там пока можно открывать его на несколько часов. На всё время, которое аппаратура может работать без текущего обслуживания. И объёмы перебрасываемого груза не лимитированы: хоть пароходы перегоняй.

Вот это «пока» меня и насторожило. А Туманян, поморщившись, признался:

— Расчёты показали, что «пятно контакта» деградирует. Предельный срок операции по переброске — июль-август 1994 года, после чего свойства «пятна контакта» восстановятся лишь через дюжину лет.

Ну, это в дополнение к тому, что выбрать «конечную» дату в прошлом мы не можем: «прокол во времени» возможен лишь на строго определённое количество дней. Точнее — часов. Поэтому дата и время нашего года и года попадания совпадать не будут.

В-третьих, и это самое главное, попадём мы не в собственное прошлое, а в какое-то «ответвление временнОго потока». Выяснением, какое именно, чем оно отличается от известного нам прошлого, Туманян и занимался всю весну и лето1993 года. И не в столице или её окрестностях, а там, на Урале, который он признал наиболее удобным для наших целей. Там, где мы с Борькой, занимаясь подготовительной работой, арендовали здоровенный кусок полигона, принадлежащего выведенной из Чехословакии 15-й гвардейской танковой дивизии.

Признаться, Уманского мы с Иваном Степановичем использовали, используем и будем использовать «втёмную». В отличие от нас, убеждённых, «твердокаменных» большевиков, Борька «Совок» (его словцо) ненавидит всеми фибрами своего чемодана. А сталинские времена считает худшими из тех, что были в истории нашей страны. Так что раскрыть перед ним, что мы собираемся сделать, это гарантированно убить дело на корню. Пока же он просто «тащится» от того, что его бывший куратор наконец-то осознал все прелести свободного предпринимательства, и теперь сам «рубит бабло» в особо крупных размерах. Пусть пока и не удосужился прикупить малиновый пиджак, как «все нормальные люди», включая Бориса.

Да, собственно, он и не лезет в то, чем занимаются со всей этой оружейной «темой» люди, подбор которых лежит на моих плечах. Просто обеспечивает мне «режим благоприятствования» со стороны высоких чиновников и своевременный «занос» необходимых «для смазки» сумм. А уже мои люди и по базам хранения мотаются, и совсем уж негодные образцы боевой техники взрывают и продают на металлургические заводы. По всему бывшему Советскому Союзу, обломкам которого досталось это богатство, которое они не знают, куда пристроить.

А параллельно, негласно, ведётся подбор кадров, которые «не вписались в рынок», говоря словами рыжего Борькиного единородца, и готовы бросить всё, чтобы снова вернуться в СССР. Не абы кого, а именно специалистов: военных разных специальностей, связистов, радиоэлектронщиков, авторемонтников, квалифицированных рабочих-станочников, учёных химиков, физиков и механиков. Даже институтских и техникумовских преподавателей: мало ли, кто теперь вынужден либо дворы мести, либо лифчиками на базаре или «Юппи» и «Сникерсами» в ночных киосках торговать?

А эшелоны с «бэушной» боевой техникой и боеприпасами, «подлежащими уничтожению методом взрыва», уже стучат по стыкам железных дорог в сторону станций Мисяш и Бишкиль, где их разгружают, технику и снаряды с патронами и ракетами, перевозят на полигон танковой дивизии, где аккуратно «складируют». И с Украины, и из Сибири, и даже с Дальнего Востока везём. Тем более, Иван Степанович отчитался о том, что вот-вот начнём второй этап задуманной нами операции.

6

Интродукция 2

Джон Смит, июнь 1926 года

Да, меня некоторые знают именно под этим широко распространённым в Британии именем, хотя оно для меня чужое: в принадлежащем мне особняке, если бы вы имели возможность в него попасть, вы бы увидели портреты моих весьма знаменитых предков, начиная с XVI века. И их родство с виднейшими аристократическими родами — отнюдь не главное достоинство моего семейства. Главное — то, что я отношусь уже к третьему поколению тех, кто старается не афишировать свою деятельность на службе Короне, так что в справочниках «Кто есть кто» вы не найдёте не только этого моего имени, но и настоящего.

Да, ни я, ни мой отец, который сейчас постепенно передаёт мне дела, не занимаем никаких официальных государственных постов. Тем не менее, наше влияние на британскую и даже мировую политику очень высоко, поскольку мы консультируем ряд таких людей, которые руководят политикой Империи, вне зависимости от того, какая партия возглавляет кабинет министров. Консультируем и исполняем их некоторые конфиденциальные поручения. Тех людей, что не исполняют, а именно определяют британские интересы, вне зависимости от того, кто живёт в здании по адресу Лондон, Даунинг-стрит, 10.

Мировая война, в целом, закончилась именно так, как хотели эти люди: Британия отныне доминирует в мировой политике, четыре империи, которые могли бы тем или иным способом бросить вызов Британии, повержены в прах, низведены до уровня рядовых региональных держав и либо расчленены, как Австро-Венгрия, османы и Россия, либо уничтожаются репарациями как Германия. Репарациями и внутренними распрями, ведь именно бурление политической жизни в Германии, наряду с наложенными на неё Версальским договором обязательствами, не дают и не дадут ей восстановить её мощнейшую промышленность. Турция лишилась своего главного ресурса — огромного населения, а гражданская война в России отбросила в развитии некогда могучую промышленную державу на десятки лет назад.

Бывшая Австро-Венгрия и бывшая Османская империи расчленены и из-за этого никогда не смогут вернуть могущества. Немцы искусственно вгоняются в нищету. Россия тоже была расчленена, а её население вымирало от голода. Но в этой стране нашлась политическая сила, которая сумела не только захватить монопольную власть, но и восстановить страну почти в прежних границах. Пусть там до сих пор экономика находится в руинах, но эта власть, очень жёсткая, тоталитарная, едва она сумела доказать право на существование, стала предпринимать шаги по восстановлению промышленности и сельского хозяйства. И если видеть чуть дальше собственного носа, то можно понять, что агрессивные по свое сущности большевики со временем могут добиться существенных успехов. Главное же — они даже не скрывают своих претензий на распространение влияния на другие страны, придерживаясь концепции «мировой революции» и распевая песню «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней».

Конечно, последнее утверждение смехотворно: армия «красных» малочисленна, плохо вооружена и безобразно обучена. Но бесконечная по протяжённости границ и гигантская по человеческому ресурсу Советская Россия действительно может угрожать мелким лимитрофам, либо некогда входившим в Российскую империю, либо граничившим с ней. Даже, в случае войны, просто завалив их пушечным мясом. А если учесть целеустремлённость большевиков, то они способны и армию увеличить, и к её оснащению подойти серьёзно. Поэтому, на случай усиления России, Британия должна иметь в Европе противовес для неё. Желательно — вблизи российских границ.

Как показал опыт войн между всеми этими мелкими обломками европейских империй, пока с этим прекрасно справлялись и сами лимитрофы. Но не зря же генеральные штабы всего мира занимаются разработкой планов боевых действий на все возможные и невозможные ситуации. Вот и вариант резкого усиления Советской России рассматривался нами, консультантами лиц, определяющих мировую политику, в качестве невозможного. Просто потому, что до сих пор не было никаких предпосылок к тому, что эта бывшая империя начнёт возрождаться всерьёз. Рассматривался, присматривались варианты возможных противовесов ей.

Наиболее вероятным кажется нам Польша, отвечающая большинству предъявляемых такому «противовесу» требований. Во-первых, достаточно большая территория и население. Во-вторых, наличие общих границ с Советской Россией. В-третьих, достаточно крупная армия. В-четвёртых, агрессивные политические силы, негативно настроенные к России. В-пятых, достаточно мощная для лимитрофов промышленность. В-шестых, удалённость от Западной Европы, что не позволит ей претендовать на европейское доминирование. В-седьмых, стремление развивать отношения с победителями в Великой войне — Англией и Францией.

Как резервный вариант рассматривалась и Германия, которую со временем можно будет «простить» и позволить ей развиваться. При условии, конечно, что её возглавит решительный человек, дружественно настроенный к Великобритании и крайне негативно — к коммунистам и русским в целом. И в среде мягкотелых германских политиков нам удалось высмотреть такого, несостоявшегося австрийского живописца, ещё до войны перебравшегося в Германию, а после войны возглавившего маргинальную, хотя и весьма агрессивную националистическую партию, быстро набирающую симпатии немцев. Его понемногу и начали готовить к роли будущего германского лидера.

Но Адольф Гитлер, насмотревшись на главаря итальянских фашистов Бенито Муссолини, поспешил в стремлении возглавить государство и сорвался. Устроил путч в германской земле Бавария и случайно погиб в ходе его подавления.

Германские власти жёстко подавили путчистов: партия Гитлера была запрещена, уцелевшие при расстреле их шествия лидеры партии арестованы и осуждены на длительное тюремное заключение. Но это выступление стало поводом для некоторого смягчения санкций в отношении Германии: ей позволили провести денежную реформу, которая остановила инфляцию. Других лидеров, подходящих нам настолько же, как Гитлер, в Германии не нашлось, и этот вариант, напомню, изначально рассматривавшийся в качестве резервного, был заморожен.

Сигналом к тому, что пора начинать заниматься «Польским проектом» более серьёзно, стало отстранение от руководства Красной Армией Льва Троцкого, немало сделавшего для того, чтобы вооружённые силы Советской России оставались незначительными по численности и неспособными вести войну с европейскими армиями. Этого ставленника американо-британских деловых кругов постепенно выдавливали с занимаемых им постов и лишали влияния, замещая людьми Иосифа Сталина, проявившего себя как дальновидный политик, работающий на дальнюю перспективу.

«Противовес России» на тот момент представлял собой рыхлое в политическом плане образование, раздираемое внутренними сварами и пребывающее в состоянии перманентного кризиса из-за частой смены правительств. Превратить его в реальную силу, способную противостоять большевикам, можно было только поставив во главе Польши сильно лидера, который жёсткими действиями оздоровил бы не только политическую, но и экономическую ситуацию в стране. И такой лидер у поляков был.

Речь идёт о маршале Юзефе Пилсудском, несколько лет назад отошедшем от политике, но продолжающем оказывать на неё мощное влияние.

Свой разговор с Пилсудским, высокомерным человеком в генеральском мундире, с зачёсанными назад волосами, пышными усами и густыми бровями, я начал с вопроса:

— Господин Пилсудский, как вы относитесь к России?

Тот усмехнулся, поскольку прекрасно понимал, что на переговоры с ним прислали не кого попало, а человека, досконально изучившего его биографию. И прекрасно знающего весь его послужной список дел, направленных на уничтожение Российской империи.

— Ещё в 1918 году я говорил: моя мечта — дойти до Москвы и на Кремлёвской стене написать: «Говорить по-русски запрещается». Жаль, с нынешними польским правителями эта мечта превратилась в неосуществимую.

— Ну, почему же? — возразил я.

А в мае того же, 1925 года в Варшаве уже гремели уличные бои, по результатам которых Пилсудский встал во главе государства, чтобы при помощи британских капиталов реализовать свою концепцию «Междуморья» — крупного конфедеративного государства от Балтики до Черного и Адриатического морей. О том, что это «наш» человек, свидетельствовали благожелательные статьи в британских газетах, появившиеся после переворота.

«Манчестер Гардиан» писала: «Пилсудский расчистил путь для установления в Польше режима подлинной демократии, хотя и действовал недемократическими способами». «Дейли Телеграф», известная связями с Форин Офис, утверждала: «Поддержка Пилсудского широкими слоями польского населения поможет ему в проведении земельной реформы и оздоровлении экономики». А «Таймс» предупреждала: «Сопротивление новому правительству не может принести ничего хорошего… Пилсудский является тем человеком, который сумеет вывести свою страну из настоящего тяжёлого положения». Британские дипломаты открыто настаивали на необходимости установления дружественных отношений с Польшей и сетовали: «Мы должны занять благосклонную позицию по отношению к новой Польше, к которой мы так несправедливо относились с 1919 по 1923 г., занимая пронемецкую, прочешскую, пророссийскую и даже пролитовскую, но не пропольскую сторону».

А лучшего сигнала о том, что план запущен, быть и не может.

8

Интродукция 3

Джон Смит, июнь 1938 года

Пилсудский отлично понял поставленные перед ним задачи и начал восстанавливать порядок в стране жёсткой рукой, объявив политику «санации», «оздоровления» политической и экономической жизни в Польше. Методами, весьма далёкими от демократических: часть его политических оппонентов отправилась в тюрьму, часть была вынуждена уехать за границу, опасаясь разделить участь первых. А в 1927 году на страну полился золотой дождь, вызванный тем, что русский вождь Сталин не только в целом восстановил экономку России, но и окончательно отстранил Троцкого, на которого мы делали ставку в вопросе недопущения укрепления России и русской армии. Дошло ведь до того, что русские провозгласили программу военного кораблестроения и начали разработку новых артиллерийских систем и даже танков. Пусть и скопированных с французских «Рено» конца Великой войны, но ведь это только начало. У них появились и первые истребители собственной разработки, и это всё вместе настораживало: Россия начала возрождаться.

В течение последующих трёх лет экономика Польши начала развиваться неплохими темпами, но тут грянула Великая Депрессия и, по сути дела, на три года задержала подъём этой страны. Тем не менее, даже в это время Пилсудский целеустремлённо продвигал свой старый проект «Междуморья» — конгломерата «молодых» государств, враждебных Советской России, под польским руководством. Пусть к началу 1930-х этот проект ещё не дал результатов, но пан Юзеф действовал по принципу «вода камень точит».

Ему приходилось действовать осторожно: поляки очень боялись усиления Германии, которая тоже начала постепенно «оживать» после заключения Локарнских соглашений. Особенно — в свете концепции рейхспрезидента Пауля фон Гинденбурга о необходимости нового раздела Польши. Но, не имея внешней денежной подпитки, Германия тяжелее перенесла последствия разразившегося всемирного кризиса. Доходило до того, что немецкие дети играли пачками ничем не обеспеченных денег, как кубиками.

В этих условиях там резко усилилось влияние националистов и коммунистов. Но поскольку после кровавых столкновений в Мюнхене в 1923 году крайние националисты, именующие себя национал-социалистами, были вне закона, всё больше и больше симпатий брали коммунисты, подпитываемые Коминтерном. А их обычный приём, забастовки, отнюдь не способствовал улучшению тяжёлой экономической ситуации. Дошло до того, что президент Гинденбург и социал-демократический канцлер Герман Мюллер были вынуждены ввести военное положение, и начать аресты коммунистов. Дошло до открытых боёв между полицией и коммунистическими боевиками, к которым присоединилась и часть социал-демократов, в промышленных, «пролетарских» регионах.

И Франция с Бельгией вновь были вынуждены ввести войска в Рур и Рейнскую демилитаризованную зону, выведенные оттуда после переговоров в Локарно. Но это привело к обратному эффекту: силы протестующих, лишь выросли за счёт представителей других партий, а французам пришлось применять тяжёлую артиллерию, чтобы выбивать мятежников с территории заводов и фабрик. Многие заводы и фабрики были частично разрушены и прекратили выпуск продукции.

Создалась просто парадоксальная ситуация: социал-демократический канцлер поддержал оккупацию «ради наведения порядка», а лидер этой партии Отто Вельс заключил союз с коммунистами в деле борьбы с вторгшимися иностранными войсками. Так что правительству пришлось уйти в отставку, а новый канцлер, назначенный до проведения выборов, представлял парламентское меньшинство, а не большинство. Полиция и армия погрязли в столкновениях с протестующими, по своему накалу приближающихся к полноценной гражданской войне. Тем более, в Германию потянулись «левые» со всего мира, вступавшие в «боевые отряды», борющиеся с «французским империализмом». В том числе — из Франции.

На этом фоне Пилсудский, лично возглавивший правительство и заручившийся поддержкой Лиги Наций, в начале лета 1930 года «для защиты этнических поляков» ввёл войска и полностью занял Силезию. Спешно проведённый на оккупированной территории референдум стал поводом для присоединения к Польше уже всего региона, а не только его восточной части, как десятилетие назад. Данным шагом ему удалось резко снизить антиправительственные настроения, вызванные падением производства из-за Всемирного кризиса.

Этими выступлениями, подавленными лишь к середине 1931 года, и оккупацией Силезии, Рейнской области и Рура Германия была очень сильно ослаблена, и выходила из кризиса мучительно долго. По сути, она разделилась на три части в поддержке тех или иных политических сил: запад и юг поддерживали христианских демократов, центр и север — «левый союз», а в Восточной Пруссии и вообще на Востоке, куда поляки высылали немецкое население из Силезии, резко усилились националисты. Кутерьма со сменой канцлеров завершилась тем, что беспартийный глава правительства Франц фон Паппен ввёл на всей территории страны военное положение и на время его действия запретил деятельность всех, без исключения, партий.

Стабилизации политической ситуации это помогло. Но падение промышленного производства, составившее около 60% и безработица, достигавшая 45%, привели к массовому выезду немцев за границу. В период с 1929 по 1933 год Германию покинуло почти восемь миллионов человек. Из них почти половина выехала в США, около трёх миллионов — в Советскую Россию, предоставлявшую немецким рабочим неплохие условия на строящихся промышленных предприятиях, а крестьянам — в советских «колхозах» и «совхозах». Остальные немецкие эмигранты выбрали другие страны, включая Латинскую Америку.

Польша тоже пережила эмигрантский бум, но из неё ехали, преимущественно, ещё не высланные немцы (направления миграции те же) и евреи (ехали преимущественно в США и Палестину), которых польские националисты тоже старались выжить со своих земель. Только даже эта утрата трудоспособного населения не повлияла на то, что в первой половине 1930-х годов назвали «польским экономическим чудом» — колоссальный рывок экономики Польши на фоне падения во время Великой Депрессии. Она довольно быстро достигла докризисного уровня и продолжила стремительно расти. Только мы-то в Лондоне хорошо знаем причину этого «чуда» — британские и американские деньги, вложенные в уже действующие польские предприятия, а также построенные заново в расчёте на польскую дешёвую рабочую силку заводы, фабрики, судостроительные верфи.

Помимо немцев, польскому преследованию также подвергались белорусы (в меньшей степени) и западные украинцы, использующие террористические методы борьбы за свою независимость от Польши. Но политика «пацификации» в отношении украинцев, проводимая жёсткими методами, вплоть до массовых расстрелов, сожжения украинских деревень, помещения в концентрационные лагеря и расселения в отдалённые районы Польши, принесла результаты, и к моменту, когда Юзеф Пилсудский умер от рака (в мае 1935 года) протесты удалось подавить.

Это печальное событие вызвало беспокойство за судьбу нашего Проекта у людей, на которых я работаю, и мне пришлось ехать в Краков. Официально — в составе официальной делегации, направленной на траурные мероприятия. Не официально — для встречи с преемниками маршала, перед смертью частично посвящёнными Пилсудским в суть Проекта.

И Игнаций Мосцицкий, занимающий президентский пост и после принятия новой конституции пользующийся практически диктаторскими полномочиями, и генерал Эдвард Рыдз-Смиглы, генеральный инспектор вооружённых сил, начали действовать даже решительнее покойного маршала. Уже в сентябре того же, 1935 года, польские войска после инициированного Польшей военного переворота в Литве оккупировали эту страну, представив дело как добровольное объединение «исторических земель Речи Посполитой», средневекового государства, созданного в результате аналогичного объединения.

Сделать это было несложно, поскольку на тот момент Польша имела крупнейшую в Европе армию, насчитывавшую более миллиона солдат, из которых две трети служили в сухопутных войсках. 36 пехотных дивизий, 10 кавалерийских бригад, 2 моторизованные бригады и 15 отдельных пехотных бригад, 4000 полевых орудий и минометов, 1800 противотанковых и 2000 зенитных пушек. На основе приобретённой у Великобритании лицензий выпускались танки «Виккерс» и самолёты. Шли активные работы над разработкой собственных бронированных и летающих машин, испытанных в ходе вспыхнувшей Гражданской войны в Испании.

Следующий год стал годом присоединения к Польше Чехословакии с её мощной военной промышленностью. Почти мирного присоединения, поскольку предложение о создании общего федеративного государства, выдвинутое Мосцицким и «подкреплённое» польскими войсками, стянутыми к польско-чехословацкой границе по приказу маршала Рыдз-Смиглы, несколько противоречило тому, что до этого обсуждалось дипломатами двух стран. И чехословаки, в принципе и в отдалённой перспективе, были готовы на конфедерацию.

Начавшаяся, было, мобилизация чехословацкой армии грозила полномасштабной войной. К тому же, Советская Россия, имевшая с этой страной пакт о взаимной помощи на случай внешней агрессии, сделала предложение о готовности вмешаться в конфликт на чехословацкой стороне. И тут пришлось задействовать «тяжёлую дипломатическую артиллерию»: Великобритания и Франция напомнили Москве о существовании подобного пакта между ними и Польшей. А на Прагу оказано мощнейшее давление, в результате которого правительство объявило о согласии на объединение на новых польских условиях.

Почему присоединение было почти мирным? Из-за бунта, поднятого этническими немцами, живущими на территории Судетской области: они опасались того, что с ними поступят также, как и с немцами Силезии. Но Эдвард Бенеш не только направил на подавление мятежа чехословацкие войска, но и пригласил для участия в карательной экспедиции поляков, так что его подавление произошло очень быстро.

Будучи теперь единым государством с Польшей, Чехословакия избежала отторжения от неё ряда территорий, на которые претендовали поляки (Тешинская область) и венгры. При этом венгерские территориальные претензии предлагалось удовлетворить за счёт вступления этого королевства в конфедерацию с названием Междуморье, идею о создании которой высказал ещё много лет назад Пилсудский.

А в нынешнем, 1938 году, пришла пора ликвидации германского анклава в Восточной Пруссии. И хотя война только начинается, уже можно твёрдо сказать, что поляки своего добьются: и мы, и французы всё это время строго следили за тем, чтобы германская армия, согласно условий Версальского мира, не превышала численности 100 тысяч человек, не имела тяжёлого вооружения, танков, боевой авиации и сильного военно-морского флота.

10

Лейтенант госбезопасности Воскобойников, 23 апреля 1939 года

Завтра — воскресенье, можно будет хоть немного побыть с семьёй. Точнее, уже сегодня, поскольку со службы я, как всегда, пришёл почти к полуночи. И пока ужинал, маленькая стрелка ходиков на стене уже сдвинулись за цифру 12. Дети, ясное дело, уже спят, так что, хлебая супчик (щей бы вместо него, так свежая капуста появится только осенью), выслушал «доклад» супруги об их проказах, устроенных за день. Мальчишки, вот и ищут себе приключений, то «саблями» рубятся, то кораблики из щепок в лужах пускают, а Полине потом их портки от грязи отстирывать. Где-то читал, что в далёкой Америке продаётся «электрическая прачка», которая сама вещи стирает — надо в неё только воды налить да мыло постругать. Да только где та Америка, а где райцентр Чебаркуль, знаменитый только тем, что рядом с ним находятся военные лагеря Троицко-Магнитогорского полка 85-й стрелковой дивизии. А полигон используют для учебных артиллерийских стрельб подразделения не только 85-й дивизии, но и всего Уральского военного округа.

Район, прямо скажем, непростой. Казачий район, на территории которого ещё в середине 1920-х казачки «шалили». Да и сейчас, бывает, косо на Советскую Власть поглядывают. Из всей промышленности — только запланированное строительство Новозлатоустовского завода, который ещё неизвестно, когда начнёт работать: постановление-то о его строительстве только-только принято, землемеры всего лишь площадку под него размечают. А под боком два санатория, за отдыхающими которых тоже приходится присматривать. Вот и приходится то с населением работать, чтобы к полигону не совались, то бесконечно колесить по грязным весенним дорожкам между сёлами да деревнями казачьих мест, то, как сегодня (уже вчера!), обеспечивать порядок на митинге в честь дня рождения Владимира Ильича Ленина.

Только засыпать начал, млея от тепла прижавшейся ко мне супруги, как кто-то в ворота колотится. Полина уже приученная к таким ночным визитам, пока я натягивал галифе и портянки мотал, набросила на плечи ватную телогрейку-фуфайку выскочила в сени. Помнит, кто её муж, сколько у него недоброжелателей, свет не зажигает. И, не открывая двери на крыльцо, кричит в темноту.

— Кто там?

С улицы незнакомый голос:

— Капитан Егоров из военного городка. Товарища Воскобойникова срочно просят прибыть в штаб полка.

Жена только вздохнула, когда я, уже одетый по форме, поцеловал её в лоб перед выходом на улицу.

Пока шёл к воротам, различил, что где-то неподалёку «бомочет» двигатель автомобиля: у военных с транспортом куда лучше, чем у чекистов, которым приходится летом на бричке, а зимой на санях по району передвигаться.

Странно как-то этот капитан одет. У меня даже рука к кобуре с наганом дёрнулась. Да не успел: руки тут же скрутили ещё двое, одетые вообще несуразно, но так, что в темноте их и не различишь. А «Наган» один уже прячет себе в карман. Грехов за собой я не помню, чтобы меня вот так, среди ночи, явились «брать». Наверное, ошибка какая-то. Главное — в дом не ломятся, жену с детишками не перепугают.

— Спокойно, Иван Васильевич! Никто вам зла не желает, но оружие ваше пока у нас побудет, чтобы вы глупостей не наделали. Пройдёмте в машину.

Ох, какая странная машина! Ни на одну из виденных мной не похожа. И не только советских, но и зарубежных. Не только наяву, но и на фотографиях в журналах. Тот, что назвался «капитаном» (ни петличек на его одежде, всё же явно военной, ни, тем более, «шпалы» на них нет и в помине) Егоровым сел впереди, рядом с водителем, а двое других, зажав меня с двух сторон в кабине машины с брезентовым верхом, на заднее сиденье. Зажглись ослепительно ярким светом фары, и машина, рыкнув двигателем, рванула вперёд. Действительно в сторону железнодорожного переезда, за которым и находится военный городок.

— Печку прибавь. Прохладно как-то — мимоходом бросил водителю «капитан», и тот пошевелил какими-то рычажками на передней панели с таким количеством подсвечиваемых приборов и переключателей, которого я отродясь в автомобилях не видывал.

Печка??? В машине??? Да такие, разве что, только у машин, на которых ездят члены правительства, есть.

Вот только военный городок объехали стороной, рванув прямиком по дороге, ведущей в сторону деревни Непряхино, перед которой и находится полигон. Потом свернули с дороги, и прямо по целине, по ещё задержавшимся с зимы сугробам, уже примятым колёсами, видимо, этой самой машины, попёрли вглубь полигона.

В свете фар показалось место, где след автомобильных шин обрывается. Не доехали до этого места метров десять и остановились.

— Всё, ждём, когда проход откроют, — скомандовал старший, цепляя на голову наушники от железной коробки, установленной на кронштейне перед ним.

Радиоприёмник, что ли?

Водитель двигателя не глушил, только погасил фары, и, скорее всего, именно от работающего мотора в кабину шло приятное тепло.

Я молчал, не зная, чего ждать от незнакомцев, они тоже ни слова не промолвили. Сидели, практически не шевелясь. Только водитель, вынув откуда-то сигарету и вопросительно глянув на «капитана», приоткрыл форточку и чиркнул спичкой, прикуривая.

— А мне-то покурить можно? — подал голос я, «пленный».

— Немного потерпите, товарищ лейтенант госбезопасности. В такой маленькой машине смолить «в два ствола» — это уже для нас, некурящих, перебор. Чуть позже накуритесь.

«Товарищ», а не «гражданин». И по званию, а не по фамилии. Это уже обнадёживает!

Ждать пришлось около получаса, пока впереди, как раз там, где обрываются следы шин, появилось едва заметное голубоватое свечение. И Егоров забормотал в коробочку, которую поднёс ко рту.

— Слон на связи. Мы готовы к переходу. Объект с нами.

Так это, значит, не радиоприёмник, а радиостанция! Настолько небольшая, что её совершенно спокойно можно в одной руке за ручку нести.

Что-то выслушав в ответ, «капитан» кивнул водителю, и тот плавно двинул автомобиль вперёд, к этому пятну голубоватого свечения. А потом я едва не ослеп от яркого света, ещё и отражающегося от лежащего повсюду снега.

Когда глаза у всех немного привыкли к свету, разглядел группу спешащих к автомобилю людей. Да и вообще вся небольшая расчищенная от снега площадка была окружена солдатами, держащими в руках незнакомое оружие. И первое, что бросилось в глаза в их форме после того, как мы все по приказу Егорова вышли из машины, были погоны! Не царского или белогвардейского образца, но всё равно погоны, ассоциирующиеся с врагами Советской Власти.

Пока пытался понять, куда это я угодил, как можно дать отпор захватившим меня в плен врагам, к автомобилю приблизилась группа офицеров во главе с человеком в каракулевой папахе и шинели, на плечах которого были тёмно-синие погоны с двумя лазоревыми просветами и тремя крупными звёздами.

— Полковник Комитета государственной безопасности СССР в запасе Бабушкин, — козырнул этот «золотопогонник», которому, на вид, немногим за шестьдесят. — Я правильно понимаю, что имею честь разговаривать с лейтенантом госбезопасности Воскобойниковым?

— Плохо реквизит подобрали и роли выучили, господа хорошие, — криво усмехнулся я, глядя на эту комедию. — Погоны у вас подполковничьи, а называетесь полковником, что-то про СССР лепечете, а в Советском Союзе ни погон нет, ни какого-то Комитета государственной безопасности.

— В 1939 году, откуда вас временно доставили сюда, действительно, ни того, ни другого не было. Погоны были введены в качестве элемента обмундирования только в 1943 году, а Комитет госбезопасности учреждён ещё одиннадцать лет спустя. И погоны полковника, в отличие от царских времён, с того самого 1943 года выглядят не как чистое, без звёздочек, золотое поле с двумя просветами, а именно с тремя звёздочками и двумя просветами. И, в зависимости от принадлежности к роду войск или виду службы, с полями и просветами разных цветов. Вот, ознакомьтесь с моим удостоверением и, будьте добры, предъявите после этого своё.

У меня голова кругом пошла, когда я рассмотрел удостоверение, в котором датой выдачи значилось лето 1982 года. Действительно полковник, действительно Бабушкин, действительно фотография человека с теми самыми погонами, только лет на десять моложе. И герб СССР на печати в наличии, и эта аббревиатура в отпечатанном типографским способом бланке удостоверения.

— Вы, товарищ Воскобойников, не в апреле 1939 года, а в марте 1994 года. Как работает то, что вас сюда доставило, я вам объяснить не смогу, это даже для меня слишком сложные научные понятия, так что примите это как должное. А чтобы вы убедились в том, что это не какой-нибудь глупый розыгрыш, мы сейчас с вами прокатимся по кое-каким местам хорошо знакомого вам Чебаркульского полигона. Заодно и познакомитесь с тем, о чём нам предстоит дальнейший разговор с вами.

Спустя три часа я, окончательно ошарашенный, стоял всё перед тем же автомобилем, на котором меня доставили в будущее, сжимая в руке плотный пакет с бумагами, вручённый мне полковником Бабушкиным.

— Я не знаю, как вы обеспечите то, чтобы наше предложение попало лично в руки товарищу Берии. Отошлёте фельдъегерем в Москву по каналам Управления госбезопасности или лично доставите на площадь Дзержинского в Москве. Я бы советовал второй вариант. Но к девяти ноль-ноль 11 мая Лаврентий Павлович должен оказаться на том самом месте, где вас переправили в будущее. Ребята, которые вас отвезут домой, пометят его красными флажками. В письме товарищу Берии написано, что не стоит организовывать нам «торжественную встречу» с привлечением войск Троицкого-Магнитогорского полка, но и вы, когда вас будут расспрашивать, не забудьте напомнить об этом. Мы вам не враги, а друзья, хоть наша нынешняя власть и опаскудилась. Потому и друзья, что хотим не участвовать в этом паскудстве, а предотвратить наступление паскудных времён.

12

Старший лейтенант госбезопасности Воскобойников, 11 мая 1939 года

Даже не спрашивайте, как мне удалось прорваться на приём к народному комиссару внутренних дел! Такое исполнял, что самого оторопь взяла, когда появилась возможность вспомнить это. А появилась она только на третьи сутки, когда сотрудники центрального аппарата Наркомата дали мне возможность поспать вволю. А до этого — вопросы, вопросы, вопросы. Бесконечные вопросы, время от времени повторяющиеся в той или иной интерпретации. В основном, конечно, вполне доброжелательно относились, но была и пара «накатов» с криком и обвинениями в том, что я завербованный польской «Дефензивой» провокатор. Ну, это тоже понятно, я даже название такого приёма следствия знаю: «добрый и злой следователи». Кстати, обычно этот приём неплохо работает!

Поселили в какой-то квартире под охраной, дали возможность отмыться, побриться, бельишко постирать. А то я после поезда да трёх суток в камере… гм… пованивать уже начал, да и щетина красного командира вовсе не красит. Потом вместе с комиссаром государственной безопасности 1-го ранга товарищем Берией в Кремль отвезли, в приёмную самого товарища Сталина!

Правда, в кабинет нашего Вождя я так и не попал, всё время, пока товарищ Берия там находился, так на стульчике и просидел.

Оставшиеся дни до вылета в Челябинск тоже в той же квартире прожил. А накануне отлёта принесли мне приказ о присвоении очередного звания, старший лейтенант госбезопасности, и удостоверение инспектора Инспекторской группы при Первом заместителе наркома внутренних дел. Ну, и два комплекта петлиц, на гимнастёрку и на шинель, с уже приколотыми к ним положенными по уставу «шпалами».

Об одном только сожалею: толком Москву посмотреть не успел. Сначала в здание Наркомата с поезда торопился, а потом столицу только из окна автомобиля и видел. Ну, и в окошко самолёта, взлетавшего с Центрального аэродрома.

Когда в Чебаркуль приехали, выпросил разрешение забежать домой: Полина-то беспокоится. Уехал срочно в Москву, и ни слуха от меня, ни духа. Товарищ Берия, с которым мы от Челябинска в одном купе литерного вагона ехали, разрешил даже переночевать дома. Главное, чтобы к шести ноль-ноль был, как штык, готов выехать в гарнизон, где в расположении полка народный комиссар и сопровождающие его командиры и заночевали.

Газ-А из штаба полка за мной действительно пришёл в шесть утра. И ехал он по сельским улочкам, уже просохшим за время моего отсутствия, куда медленнее, чем армейский вездеход людей из будущего. Надо привыкать: как мне пояснил вчера по дороге из Челябинска товарищ народный комиссар, мой служебный кабинет теперь будет именно в гарнизоне, поскольку я теперь не начальник районного управления госбезопасности, а личный представитель наркома по связи с теми, с кем он сегодня встретится. И если не будет хватать полномочий инспектора Группы уполномоченных при его первом заместителе, то имею право обращаться непосредственно к нему. Вот как высоко взлетел ты, Ваня Воскобойников!

В гарнизоне из-за прибытия столь высокого гостя, как я понял, очень большой переполох случился. Всё подкрашено, всё подбелено, дорожки свежим песочком подсыпаны, техника по линеечке стоит. Невыспавшиеся, но шальные, готовые бежать, куда понадобится, командиры нервно курят. И пока товарищ Берия, тоже, похоже, до полуночи совещавшийся с командованием полка, не приказал собирать тех, кто ему сегодня понадобится, я тоже отошёл в курилку.

Мужики, с многими из которых я знаком, тут же принялись поздравлять меня с новым званием. За что ещё одну «шпалу» получил, не расспрашивают, но раз я, а не новый начальник районного отдела, присланный Челябинском во время моего отсутствия в селе, здесь, значит, к «какому-то особому событию» имею отношение. Узнаете, ребята. Скоро узнаете, что это за особое событие, если ради него кандидат в члены Политбюро и народный комиссар приехал в наше село. Товарищ Берия упомянул вчера, что гарнизон и полигон теперь объявят особой закрытой зоной со строгим пропускным режимом. А вас ждёт очень интересная служба.

Нарком выехал на место всё на том же Газ-А в сопровождении «полуторки» со всего лишь десятком чекистов, прилетевших с нами из Москвы. Хотя посты красноармейцев по дороге на полигон нам попадались. Я показывал дорогу, сидя в кабине Газ-АА. В том месте, где обрывалась колея, действительно были воткнуты в землю два маленьких красных флажка.

Машины оставили метрах в пятидесяти позади, а бойцы из охраны товарища Берии принялись осматривать местность на предмет отсутствия засады. Всё, как я и предполагал, поглядев на старую траву, из-под которой едва-едва начала пробиваться свежая, зелёная, действительно было чисто. Но, говоря об этом старшему из охранников, настаивать не стал: люди лучше меня разбираются в том, куда следует смотреть и что замечать.

И вот, когда стрелки на моих «котлах» (когда нередко общаешься с уголовным элементом, поневоле от них словечек нахватаешься) встали под прямым углом — короткая на девятку, а длинная на двенадцать — возле окончания следа шин задрожал воздух. Светло, никакого сияния в солнечном свете не видно было, как в прошлый раз, только это слегка колышущееся, как над раскалённой железной крышей, марево.

Ещё раз порадовался тому, какие у меня хорошие часы: за сутки убегают вперёд не больше, чем на минуту. И на этот раз не подвели!

С минуту прошло, и из этого самого марева выползла громадная восьмиколёсная машина с башенкой наверху, из которой торчит ствол крупнокалиберного пулемёта с раструбом на конце, как у «дегтярёва пехотного». Представьте себе картинку: прямо из воздуха, из пустого пространства, выползает этакое стальное чудовище с намалёванными на нижней плите зубилообразного «носа» и бортах крупными красными звёздами. Мы с товарищем Берией стояли чуть в сторонке, и нам было хорошо видно, что за той частью бронемашины, что появляется, ничего нет: только трава, кусты, да ещё не распустившиеся берёзки.

Отъехала в сторону, совершив при этом полный оборот башни, и замерла, демонстративно отвернув пулемёт от нас. А следом, через несколько секунд после того, как она встала, тем же макаром, выполз выкрашенный в такую же зелёную краску похожий на батон автобус с гнутыми передними стёклами, затемнёнными окошками на крыше и сетками на «щеках». Автобус тоже остановился, его двери сложились, как меха у гармошки, и на землю спустился невысокий, коренастый полковник Бабушкин, одетый в форму майора госбезопасности. В сопровождении ещё двоих, в форме майора артиллерии и пехотного майора. В НАШЕЙ форме.

Заметив нас двоих, Бабушкин приблизился и взял под козырёк:

— Товарищ народный комиссар внутренних дел, полковник Бабушкин прибыл для переговоров с вами.

Товарищ Берия был в гражданской одежде, поэтому лишь кивнул.

— Полковник? А почему в форме майора ГБ?

— Пришлось переодеться в форму вашего времени, товарищ Берия, чтобы не смущать ваших подчинённых. А то в прошлый раз лей… старший лейтенант госбезопасности Воскобойников очень разнервничался, увидев на мне погоны. К тому же, моё последнее воинское звание полковника госбезопасности соответствует нынешнему званию майора госбезопасности.

Да, заметил он «лишнюю» «шпалу» в моих петлицах.

Он представил сопровождающих его майоров, а нарком — своего помощника. Ну, а меня Бабушкин уже знал.

— Где предложите продолжить разговор, товарищ комиссар госбезопасности 1-го ранга? Можем ради этого проехать в расположение Троицко-Магнитогорского полка, провести его вот в этом автобусе прямо здесь или в нашей конторе там, в будущем.

Товарищ Берия на пару секунд задумался, после чего спросил:

— Сколько времени вы намереваетесь затратить на эти переговоры?

Бабушкин глянул на блестящие квадратные часы, на которых, как я успел разглядеть в прошлый раз, время отображается не стрелками, а цифрами часов и минут.

— Если с осмотром боевой техники…

— Да, хотелось бы взглянуть.

— Тогда, мне кажется, в четыре часа уложимся. А если с обедом, то к двум часам дня вашего времени вернётесь.

— Кононов, слышал? Моего возвращения раньше двух часов дня не жди.

— Мальцев! — рявкнул полковник, и из открывшегося перед башней справа люка высунулась верхняя часть тела бойца, одетого не в танкистскую, а в пехотную форму. — В следующий раз проход откроется около четырнадцати часов по здешнему времени. Или… э-э-э… Около шестнадцати сорока нашего. Так что бУками в своей коробке не сидите, наводите мосты с товарищами чекистами: вам с ними теперь часто общаться придётся. Только пальбой внимание к себе не привлекать и на открытую местность не выезжать! Знаю я вас: начнёте хвастаться, какое крутое оружие, как здорово палить из него!

— Так у вас не только год и календарный день от нашего отличается, но и время? — удивился народный комиссар.

— Так точно, — кивнул Бабушкин и неопределённо покрутил в воздухе кистью руки. — Какие-то научные константы так сложились, что вы отстаёте от нас на четыре часа и сорок с хвостиком минут.

И тут отстаём! Хотя нет, у нас календарь немного впереди движется: вон, у броневика и автобуса на колёсах явно весенняя грязь, да и когда я ТАМ бывал, у них ещё снег лежал, который у нас почти растаял.

14

Старший лейтенант госбезопасности Воскобойников, 17 апреля 1994 года

Срочную службу я служил в расчёте трёхдюймовой зенитной пушки Лендера, казавшейся мне тогда едва ли не чудом техники, способным забрасывать снаряд на высоту в шесть километров. Поэтому, завидев в окошко автобуса задранные вверх «хоботы» зениток, в направлении которых мы двигались, очень заинтересовался. В предыдущий раз полковник Бабушкин меня только провёз мимо этих всех оружейных парков, назвав цифры единиц техники и оружия в них, а теперь рассказывал подробно, и из его рассказа можно было почерпнуть много чего интересного.

— Сразу предупреждаю: большинство пушек и гаубиц старых моделей в своё время изрядно постреляли, но в силу заложенной конструкторами надёжности и простоты, вполне способны интенсивно «работать» ещё несколько лет. И начнём мы с «палочки-выручалочки» нашей пехоты в той самой войне, 76-мм дивизионной пушки Зис-3, способной выполнять и «работу» противотанкового орудия. Она у нас появилась, если мне не изменяет память, только на второй год войны и до сих пор встречается в войсках. Полковые орудия у нас «подросли» в калибрах и потяжелели, стали требовать мощной механической тяги, так что «полковушки» образца 1927 года так и останутся самыми массовыми пушками на протяжении всей войны. В полковой артиллерии сохранились лишь 120-мм миномёты, кстати, являющиеся лишь модернизированными версиями миномёта образца 1938 года.

122-мм гаубица М-30 уже стоит на вооружении РККА, и то, что доставим мы, можно будет сразу же направлять в войска. А вот 152-мм корпусная гаубица М-10 у вас всё ещё дорабатывается на Мотовилихинском заводе, но вот-вот начнёт выпускаться серийно. В отличие от более лёгкой гаубицы такого же калибра Д-1, которую у нас приняли на вооружение только в 1943 году. И до сих пор используют в войсках, даже несмотря на имеющиеся более новые самоходные и буксируемые орудия.

А вот, кстати, и та самая замена виденных вами гаубиц. 122-мм гаубица Д-30, считающаяся у нас полковой, и 152-мм гаубица Д-20. Оба орудия добавили в дальности стрельбы. А Д-20 заменяет и пушку-гаубицу МЛ-20.

— А это что за кольцо на стволе? — спросил товарищ Берия, указывая на срез ствола Д-30.

— В транспортировочном положении для снижения длины орудия его буксируют стволом к тягачу, цепляя за эту самую буксировочную проушину, — пояснил Бабушкин.

Хм… Оригинальное решение.

Противотанковые орудия поражали калибрами. Не 45-мм и даже всё ещё встречающая старенькая 37-мм «игрушка», а 57 миллиметров, 85 и даже 100 миллиметров! Длинноствольная громадина, как пояснил Бабушкин, разработанная на основе морского орудия. Правда, этих монстров было немного, как он сказал, «в качестве образцов на будущее».

А вот грузовики со стопкой рельсов вместо кузова очень удивили тем, что их тоже отнесли к артиллерии. Оказалось, что это установки для стрельбы 130-миллиметровыми реактивными снарядами, только-только разработанными для авиации.

— Такие установки, прозванные «Катюшами», в нашей истории приняли на вооружение буквально за день до начала войны. И залп дивизиона «Катюш» приносил противнику такой ущерб, как часовой артобстрел обычного артиллерийского полка. Многие немецкие солдаты, попавшие под этот залп, в буквальном смысле того слова, сходили с ума. Если чудом оставались живы. К счастью, на наших складах длительного хранения оказались и сами установки, правда, более поздних лет выпуска, и довольно большое количество боеприпасов к ним.

Ну, а вон те грузовики с пакетами «труб» — потомки «Катюш». Реактивные установки БМ-14, что поменьше, и «Град», что побольше. Мы, кстати, «запаслись» и буксируемым вариантом БМ-14.

Пушки пушками, а меня совершенно ошарашили миномёты совершенно чудовищных калибров: 160 мм, которых на площадке несколько десятков, и 240 мм, имевшиеся всего в четырёх экземплярах. Настолько поразили, что я даже не заметил, как мы оказались возле зениток, которые я видел ещё из автобуса.

— Из нашей истории мы хорошо помним, что на протяжении практически всей войны с немцами, длившейся, напомню, почти четыре года, Красная Армия испытывала… гм… массу неприятностей от вражеской авиации. В первую очередь — из-за катастрофической нехватки зенитной артиллерии. И не только от немецкой, но даже от японской в начавшемся там, у вас, буквально сегодня конфликте на реке Халхин-Гол близ монгольско-манчжурской границы.

Мы принялись удивлённо переглядываться.

— Прошу не беспокоиться, — успокаивающе поднял руки Бабушкин. — В ближайшие несколько дней события будут развиваться вяло, серьёзное обострение начнётся только 28 мая. И, узнав от нас о готовящихся японцами шагах, товарищи командиры частей, находящихся в Монголии, успеют предпринять необходимые меры. Мы потому и назначили сегодняшнюю дату, что знали: после получения известия о начавшемся конфликте вас будет нелегко «выдернуть» из Москвы для поездки на Урал.

Вот это коварство!

— Так вот, зная о катастрофической нехватке средств ПВО у Красной Армии, мы постарались выгрести их со складов длительного хранения как можно больше. Буквально всё, что можно было: крупнокалиберные пулемёты, пушки любых калибров, зенитные самоходные установки различных типов. Уверяю вас: пригодится всё.

И тут началось самое интересное для меня. Так что я глядел на эти ряды орудий и установок во все глаза. Немногочисленные 25-мм и 37-мм пушки на обычной четырёхколёсной повозке, двуствольные автоматы калибром 23 мм на двух колёсах, 57-мм автоматические орудия. Причём, последние уступают пушкам Лендера по высоте поражаемой цели всего километр. При этом, насколько я помню, снаряды к пушке Лендера уже были малоэффективны на высоте 4 километра. Трёхдюймовых орудий немного, но они с более длинными стволами, чем «лендеры». Два вида 85-мм пушек, причём, более нового образца, с электроприводом наводки, значительно больше, чем старых. Стамиллиметровые громадины и с дюжину совсем уж монструозных калибром 130 мм, по высоте «достающих» до двадцати километров.

Те орудия, что поновее, укомплектованы приборам управления зенитным огнём. И, как говорит Бабушкин, некими станциями орудийной наводки, позволяющими засечь самолёт противника за несколько десятков километров, а не «ломать глаза», выискивая его в синем небе, или вообще не наблюдая за облаками.

Были зенитные установки и на шасси танков. Один тип — двуствольная 57-мм, а второй — аж четрёхствольная, хотя и калибром всего 23 мм. А уж то, что она сама вычисляет скорость и дальность самолёта, после чего наводится на цель, и зенитчику остаётся только нажать на спуск, это вообще немыслимо! Пусть даже и способна бить лишь по целям, летящим на высоте до двух с половиной километров.

А вот дальше пошла техника, о которой мы, очутившиеся в будущем, вообще никакого представления не имели. Ракеты! Не просто запускаемые куда попало, а управляемые либо даже самостоятельно наводящиеся на самолёт противника. Несколько видов пусковых установок этих самых ракет. С дальностью пуска от трёх-пяти километров до тех, что способны поразить самолёт на дистанции в пятьдесят километров. И если все эти самоходные установки ближнего действия могут сами отыскать в небе цель, то «дальнобойным», как стационарным, так и передвижным, требуется целая куча дополнительной техники, определяющей параметры цели.

Но и это наши друзья из будущего учли! И даже отдельные установки, позволяющие предупредить о находящихся в небе самолётах задолго до того, как они достигнут зоны поражения средствами ПВО, подготовили.

— Если пару таких локаторов установить под Москвой, то ни один самолёт, находящийся в воздухе над Московской областью не останется незамеченным, — похвастался полковник. — А если радиофицировать каждый самолёт истребительной авиации, охраняющей небо столицы, то ни одна вражеская бомба на ту же Москву не упадёт.

Надо же! Радиофицировать каждый самолёт! Да в том же Троицко-Магнитогорском полку, насколько мне известно, не в каждом батальоне есть радиостанция. И ещё меньше, чем этих приборов, людей, которые умеют с ними обращаться. Так что, теперь ещё и каждого лётчика обучать работать с этим «чёртовым ящиком»? А когда он будет вражеские самолёты сбивать?

16

Дмитрий Новиков, 27 апреля 1994 года

До утра возились с разгрузкой очередного эшелона и перегонкой танков на полигон. А перед этим пришлось ещё немного подождать, пока освободят разгрузочную площадку с платформами, на которых прибыли явно снятые с хранения «колуны», Зил-157. Так что примчался на квартиру уставший, как чёрт, и там застал соседа-«артиллериста» гоняющего утренний кофеёк «Пеле», баночки из-под которого так прекрасно подходят для пепельниц.

— Слушай, а наша контора, случаем, ещё и кино не снимает? — удивил он меня вопросом.

— Понятия не имею, — пожал я плечами, подсаживаясь к столу, чтобы тоже намешать в кружку этого растворимого дерьмеца: просто побоялся уснуть, когда буду ванну принимать. — А что такое?

— Да понимаешь, возились мы вчера с ребятами на площадке с орудиями, а тут охрана засуетилась, нас чуть в сторону отодвинула. И выходят из автобуса мужики: часть одета в форму тридцатых годов. А к одному из тех, что по-гражданке, обращаются «Лаврентий Павлович» да «товарищ Берия». Я присмотрелся — а ведь действительно хорошо мужика загримировали! Вот и подумал, что у них какая-то репетиция перед съёмками.

Чем чёрт не шутит? Может, и снимают. Контора-то московская, богатая. Если столько техники зачем-то накупила, то вполне может себе позволить съёмки какого-нибудь кино профинансировать. Видимо, выбирали, какой-то реквизит для батальных сцен, а заодно и артисты «вживались в роли». У меня другого объяснения просто не нашлось.

Нашлось оно на следующий день. И не у меня, а у «безопасника», который, несмотря на то, что у меня законный выходной после командировки, «выдернул» меня для какой-то беседы.

— Данные по тебе, Новиков, мы проверили, настроения твои тоже. По всем параметрам, включая психологические, ты нам подходишь. Так что бери вот эту бумажку и подписывай перед нашим дальнейшим разговором.

Блин, опять подписка о неразглашении! Пусть и конкретно на эту беседу.

— Да я же при поступлении на работу подписывал почти такую же!

— Вот именно, что «почти». Подписывай, подписывай, Новиков!

Ну, поставил я в нужном месте автограф.

А чекист выдаёт такое, что мне ржать захотелось.

— Как ты относишься к предложению заключить контракт на переселение в другое время? Конкретно — в Советский Союз 1939 года.

— Как к бреду сумасшедшего, начитавшегося малонаучной фантастики, — ляпнул я, не раздумывая.

Собеседник мой, похоже, подобные ответы уже слышал, поскольку даже глазом не моргнул.

— Ну, а если допустить, что это не фантастика, а вполне себе реальная технология, разработанная в секретной лаборатории? И не просто разработанная, а проверенная многочисленными экспериментами, в ходе которых установлено, что через возникающий «прокол во времени» могут перемещаться как люди, так техника. Например, те самые танки Т-55, которые ты вчера перегонял на полигон.

И тут у меня сложилась мозаика. Куча техники, «хоть завтра посылай в бой», закрытый сектор со зданием, на крыше которого установлена целая куча явно не связистских антенн, «идиотские» вопросы об отношении к тем или иным политическим деятелям и историческим событиям в той многостраничной анкете, «ряженые» в старой советской форме и «товарищ Берия» на площадке артсистем… Блин, неужели не врёт чекист о том, что такое возможно?

А что, собственно, я теряю, если подпишу такой контракт? Семьи нет, жилья нет, накоплений почти нет, а те, что имеются, постоянно обесцениваются ростом цен, перспектив разбогатеть нет, с родственниками контакты едва-едва поддерживаю. Если скажу, что уезжаю в длительную загранкомандировку, то им это будет совершенно пофигу.

Минусы там, в прошлом? Ну, война начнётся через два года. Да только если вся эта гора техники для той войны и заготовлена, то… грустно будет немцам даже на её начальном этапе. Особенно — если Сталину будут известны планы фашистов. Я, конечно, воевать пойду, это даже не обсуждается! Но ведь Т-55 — это не вшивенькие Т-26 и БТ и даже не «ломкие» первые модификации Т-34 и КВ. Массовые репрессии к тому времени, насколько я помню, уже закончились. А поскольку я буду одним из уникальных по тем временам специалистов (и танкист, и ремонтник автомобилей), то и отношение ко мне будет не наплевательское. Бытовые неудобства? А в командировках, например, в том же посёлке Звёздный, с которого у меня всё и началось, этих неудобств меньше?

— Я понимаю, Новиков, что решение очень ответственное, но постарайся думать побыстрее: мне сегодня нужно ещё с множеством людей на ту же тему побеседовать.

Махнул (про себя) рукой и согласился.

— Вот и отлично. А теперь пройди в соседний кабинет для оформления контракта. И помни: до того, как ты окончательно не окажешься там, в 1939 году, о том, что ты слышал здесь и читал в соседнем кабинете, ты обсуждать с посторонними не имеешь права.

Слава богу, оставили всё в той же «бригаде Смирнова». Только теперь, после двухдневного отдыха, мы занялись расконсервацией нами же доставленных на полигон танков: проверяли уровни рабочих жидкостей, состояние прокладок и уплотнений, работу механизмов, заправляли «под пробку» топливные баки и ёмкости под дополнительный запас масла.

Всё это время за лесочек на окраине полигона сплошным потоком шли грузовики со стороны складов с боеприпасами и прочей «рассыпухой». Назад их, пустых, возвращалось чуть меньше. Везли много чего, включая какие-то металлоконструкции, железнодорожные цистерны без колёсных пар, установленные на тралы для перевозки негабаритных грузов, видел я пару автокранов и бульдозеры с экскаваторами на базе трактора «Белорус». Иногда в эту нескончаемую транспортную «змею», прерывающуюся лишь пару раз в сутки, «вписывались» автобусы, приходящие из Чебаркуля. Точнее, из ДОСа, где тоже имелось отделение нашей фирмы.

В один из вечеров упросил знакомого позвонить в Миасс дядюшке, у которого на квартире есть телефон (бабушке, живущей у него, как вдове фронтовика и работнице тыла, по закону положено). Как и предполагал, особого «хлопанья крыльями» по поводу моего «отъезда на пару лет в загранкомандировку на строительство электростанции» не наблюдалось.

Всё! Последние «хвосты», если не считать разведённой подружки в Чебаркуле, к которой я время от времени в выходные забегаю, обрублены. У той, как я понял, я тоже всего лишь «запасной вариант», поскольку без предварительного звонка из телефона-автомата мне к ней являться не велено, и забудет она меня быстро.

Это всё были «косвенные признаки», того, что и рассказ про 1939-й год, и даже наши контракты, вовсе не шутки. В том, что всё совершенно реально, я убедился, когда пришёл приказ перегнать «туда» и погрузить «там» на платформы десяток боевых машин. И не каких-нибудь, а совсем старых: «тридцатьчетвёрки», Т-44 и СУ-85. Поскольку я за рычагами СУ-85 уже сидел, на одной из машин и поехал в качестве механика-водителя.

В общем-то, ничего особенного при «пересечении границы времени» не ощутил. Так, что-то вроде лёгкого сквознячка да секундного шума в голове. Да и то — лишь потому, что прислушивался к ощущениям. Ребята, управлявшие «тридцатьчетвёрками», и того не заметили.

Пейзаж после перехода «туда» изменился несильно: ну, берёзки чуть по-другому растут. И регулировщик в красноармейской форме отчаянно машет флажком: проезжай, мол, не задерживайся, вон там встанешь, где прошедшая до этого «броня» стоит. А по соседней колее встречная техника катится и, после отмашки другого регулировщика, исчезает за едва заметным маревом.

Полуторка, хорошо узнаваемая по фотографиям военных лет и кинофильмам, повела нас на станцию Мисяш. А вот там изменений куда больше: знаю-то я её, как свои пять пальцев. И пакгаузы другие, и совершенно свежая платформа для погрузки на, пардон за тавтологию, железнодорожные платформы, и домишки вокруг станции совсем по-другому выглядят. А самое главное — никаких опор с контактными проводами для электровозов.

Покорячились, конечно, загоняя машины на платформы, но как без этого? Всё-таки одна из сложнейших операций при транспортировке бронетехники. Причём, «мою» «сушку» загонял на платформу один из двоих ребят, которые будут сопровождать эшелон, похоже, на показ большому военному и государственному руководству. Ну, а мы, «бойцы из бригады Смирнова», погрузились в кузов Газ-АА и в сопровождении сотрудника НКВД покатили назад, к месту, где соприкасается наш 1994 год и год 1939. И завершили «экскурсию» в салоне «пазика», возвращающегося пустым из гарнизона.

18

Владимир Михайлович Бабушкин, 27 мая 1939 года

С началом «движняка» на Чебаркульском полигоне мы с Иваном Степановичем совсем перестали появляться в Москве. Ну, с ним понятно — он в своей установке погряз с головой. А на меня тут гора забот навалилась. Так что совсем мы оставили Борю Уманского без присмотра. Да только нам уже всё равно, что он там наворотит в наше отсутствие: мы вышли на последний этап реализации плана, разработанного Георгием Сергеевичем Павловым. Всё, накопленное нами на стоянках полигона, успешно «утилизируется». С ежедневным составлением актов утилизации, в которых дотошно перечисляются серийные номера «утилизированной» техники и номенклатура «уничтоженных» боеприпасов.

Нет, взрывы в дальнем углу полигона продолжают звучать: те самые 10% никуда не годного хлама для отвлечения внимания необходимо взрывать и резать на металлолом. Но основная масса заскладированного, конечно, в целости и сохранности уходит в 1939 год. И люди, согласившиеся уйти в советское прошлое, текут.

К концу апреля примчался к нам старший лейтенант госбезопасности Воскобойников, оставленный Берией для связи с нами. Лаврентий Павлович, нагруженный нами техническими описаниями имеющейся у нас техники, показал эти бумаги специалистам, и авиаконструкторы с мотористами чуть ли кипятком пИсают от желания увидеть наш Ан-2 и разобраться с его двигателем: он ведь, этот мотор, сейчас у них используется в истребителях И-16 и совершенно не славится долговечностью. В отличие от поздних модификаций двигателя, устанавливаемых на «аннушку». Так что пришлось срочно организовывать переправку нашего «авиапарка», снимать с самолётов крылья, с вертолётов винты, грузить всё, включая несколько запасных моторов, в вагоны и отправлять в Москву. Вместе с лётчиками и авиамеханиками. А заодно и мне отправляться в дальний путь: сам товарищ Сталин изъявил желание встретиться со мной.

Еду я не с пустыми руками. Помимо разобранных самолётов, в отдельный вагон загрузили кучу собранных нами материалов по авиастроению и авиационным технологиям. Эта информация сейчас особо актуальна для Страны Советов. Особенно — в свете первых неудач советской авиации в воздушных боях в районе реки Халхин-Гол. Нет, послушавшись наших советов и почитав материалы по ходу боевых действий, они группу асов во главе со Смушкевичем заранее отправили, но пока те сумеют местных лётчиков поднатаскать, время пройдёт. Да и к следующей войне надо готовиться, более современные самолёты проектировать. Если конструктора будут строго придерживаться с трудом откопанных нами чертежей и техпроцессов, а не проявлять нездоровую самодеятельность, то вполне могут очень быстро запустить в производство новые машины.

Я хоть и не специалист в авиационных вопросах рубежа 1930−40-х, но хорошо помню: некогда отличные И-16, являющиеся самыми массовыми истребителями Красного Военно-воздушного флота, к этому времени морально устарели. «Вёрткости» им, конечно, не занимать, а вот по прочим параметрам существенно уступали и немецким «Мессерам», с которыми, слава богу, в этом мире они не столкнутся, и французским с британскими самолётам. Вот, хоть убей меня, не помню, что именно в нашей реальности выпускал польский авиапром. Помню, что что-то точно производил, но никакой конкретики. И чехословаки, ныне входящие в Речь Посполитую, что-то строили. И если придётся с поляками воевать (а почитав здешних газет, я понял, что без этого не обойтись), то в воздухе наши «ишачки» и «чайки» столкнутся не только с польско-чехословацкой продукцией, но и с закупленной у Франции с Англией. Если не с выпускаемыми по их лицензии машинами.

Да, читал я где-то в мемуарах, что партию британских истребителей, присланных к нам на Север, наши лётчики оценили довольно низко, объявив, что они хуже, чем наши «Яки». Но это и была далеко не самая лучшая модель, которую нам спихнули по принципу «возьми, убоже, что мне не гоже». Лучшие же зажимали, как могли, сколько Советский Союз ни просил.

Честно говоря, я диву даюсь тому, насколько разительно отличается здешняя Польша от той, что была в 1939 году в нашем мире. И по территории, и по численности населения, и по промышленному потенциалу. А самое главное — по той наглости, с которой она ведёт себя на международной арене.

У нас это было второсортное европейское государство. Пусть и самое сильное среди всех этих лимитрофов, возникших на обломках Австро-Венгерской, Германской и Российской империй. Тем не менее, умудрявшееся вести достаточно агрессивную политику в отношении соседей и даже готовившееся к войне с СССР. Промышленность — достаточно слабенькая, но, тем не менее, способная производить, как я уже вспоминал, и самолёты, и танки. Да, пару моделей танков, не считая пулемётных танкеток, они клепали! И армию имели самую многочисленную в Европе — полтора миллиона человек. Население, если мне не изменяет память, около тридцати миллионов человек.

Здесь это уже монстр! К указанной численности населения следует добавить пятнадцать миллионов в Чехословакии, немногим меньше 3 миллионов — в Литве, чуть больше 2 миллионов в Восточной Пруссии, около 7 миллионов — Померания и Силезия. Всего набегает около шестидесяти двух миллионов! Притом, что в нашей истории собственно в Германии жило 69 миллионов, во французской метрополии 42 миллиона, а на Альбионе — менее 47 миллионов.

Совершив «аншлюс» Чехословакии и заняв Силезию, поляки получили мощнейшую промышленность, удвоившую её прежний потенциал. Надо сказать, что куда более значительный, чем в истории нашего мира. Под английским и французским давлением удалось «продавить» вступление в военный союз с Речью Посполитой Венгрии, Румынии, Югославии и Болгарии. В Югославии и Румынии прошли референдумы об объединении с Речью Посполитой в конфедеративное государство «Междуморье». В Венгрии и Болгарии они провалились, но эти страны — военные союзники Польши, и в случае «Большой войны» обязаны выставить часть армии под общее командование.

Почему я не упомянул Латвию и Эстонию, также враждебные Советскому Союзу? Да потому, что польские власти даже не скрывают того, что они уже нынешним летом станут составными частями Речи Посполитой. В наглую! А по словам чекиста, сопровождающего меня в столицу, власти этих двух стран ведут кулуарный торг с поляками об условиях вхождения в состав польского государства. Латвийцы и эстонцы пытались искать защиты у британцев, но те объявили о своём невмешательстве в польско-латвийские и польско-эстонские отношения.

Учитывая то, кто стоит за «накачкой» польской экономики деньгами, начавшейся после военного переворота 1925 года, в ходе которого Пилсудский захватил власть в стране, за «польским экономическим чудом», «неожиданно» случившимся после 1932 года, это совсем немудрено. Видимо, в силу того, что после гибели Гитлера в ходе Пивного путча у нацистов не нашлось сопоставимой по харизматичности личности, британцы сделали ставку на польских националистов-русофобов. И сначала Пилсудский, а после его смерти Рыдз-Смиглы и Мосцицкий «оправдали доверие» сэров с берегов Темзы, создав милитаризованное, агрессивное, националистическое государство. Пусть без «заскоков» бесноватого фюрера в вопросах «арийской» расы, но с собственными заскоками: по исследованиям польских «историков» поляки, видите ли, являются потомками сарматов, некогда владевших чуть ли не половиной нынешней территории Советского Союза. От Алтая и далее на запад до Центральной Европы.

Чтобы угадать, куда будет направлена дальнейшая польская агрессия, не нужно даже к бабке ходить. Достаточно вспомнить тот самый проект Пилсудского с названием «Междуморье», который сейчас вовсю реализуется: на картах этого самого «Междуморья» в его состав должны входить целиком Белоруссия и Украина. Ну, хоть не вся Европейская часть СССР до Урала, как у фюрера!

Ситуация для «здешнего» СССР хуже тем, что граница с Польшей проходит не примерно по «линии Керзона», как было у нас в 1941 году, а под Минском и Житомиром. А если предположить то, что поляки всё-таки выполнят угрозу присоединить Латвию и Эстонию (советское правительство предлагало этим странам свою защиту, но «малленьккие, но оччень горддые» прибалты отвергли данное предложение), то будет ещё и под Псковом и Ленинградом. Мне ещё предстоит выяснить, как обстоят дела с военной наукой и оснащённостью польской армии боевой техникой, но пока, учитывая состояние РККА, которое вряд ли сильно отличается от известного мне по нашему миру, прогнозы в моей голове рождаются не самые радужные.

20

Дмитрий Новиков, 11 июня 1939 года

Делаю стремительную военную карьеру, однако! Только в начале марта 1994 года по результатам «сборов резервистов» получил воинское звание младшего лейтенанта, а уже в конце мая по нашему календарю или в первых числах апреля 1939 года по календарю «иного мира» стал старшим лейтенантом танковых войск. О чём чернилами по бумаге значится в выданных мне документах, по которым я перемещаюсь «там», «в прошлом». Оказывается, после того, как руководитель нашей фирмы, полковник КГБ в запасе Бабушкин встретился в Москве со Сталиным и руководством Наркомата обороны, было принято постановление об автоматическом повышении воинских званий на одну-три ступеньки для всех, кто «уходит в прошлое» и становится военнослужащими РККА. Офицерам запаса, начиная с лейтенанта — на одну, а рядовому, сержантскому и прапорщицкому составу, а также нам, младшим лейтенантам, на две-три. Так что даже рядовые, получив два треугольника в петлицы, стали «младшими комвзводами», ефрейторы и младшие сержанты — старшинами, а все от сержанта до старшины — младшими лейтенантами. Ну, не введены тут ещё все эти сержантские градации: за красноармейцем следует младший комвзвод, потом старшина, а за ним младший лейтенант.

Больше всех, конечно, рады прапорщики и старшие прапорщики, являвшиеся в Советской Армии тупиковой ветвью служебной лестницы. Они поголовно стали лейтенантами и получили шанс дальнейшего роста в звании.

А вот с расшифровкой всех петличек, эмблем и нашивок — просто беда! При одинаковом количестве «геометрических фигур» звания, в зависимости от рода службы, называются совершенно по-разному. «Памятки» нам, конечно, выдали, но запомнить это крайне сложно. К примеру, красный командир с таким же, как у меня, числом «кубиков» в петлицах может называться и старшим лейтенантом, и политруком, и старшим воентехником 1-го ранга (на флоте), и техником-интендантом 1-го ранга, и старшим военветфельшером, и военным юристом, и младшим лейтенантом госбезопасности, и младшим лейтенантом милиции. А уж от сочетания цвета петлиц и их кантов вообще может заворот мозгов приключиться. Даже к целому ряду эмблем привыкать требуется, поскольку они либо иные, чем у нас, либо их в наше время вообще не существовало. Вплоть до такой мелочи, что у «человеческих» медиков эмблема золотистая, а у ветеринаров — точно такая же по виду, но серебристая. Плюс нарукавные галуны и разноцветные просветы между ними, плюс куча инженерных званий у флотских. Мрак, короче!

И паспорта нам выдали действующего образца. Правда, как я обратил внимание, с «ошибочной» запятой в дате рождения. Например, «8 марта, 1918 года». Именно потому и понял, что эти запятые поставлены намеренно, что обратил на неё внимание при получении документа, а сотрудник ГБ (не паспортистка какая-нибудь!), выдававший его, меня отбрил:

— Так надо!

Понятно! Не обязательно даже знать, что эта запятая значит, но заметив её при какой-нибудь… гм… нештатной ситуации, сотрудник НКВД непременно доложит о владельце паспорта в «гэ бэ».

Да, пришлось получить «тамошние» документы, поскольку я теперь обитаю в 1939 году практически постоянно: началась массовая перегонка из 1994 года бронетехники, и троих «танкистов» из разных «бригад» отправили командовать расстановкой боевых машин на выделенном под их дальнейшее хранение куске полигона уже у «получателей». Так что мы в три смены по 12 часов торчим на этой площадке: 12 часов служба, сутки отдыха. Живём в «командирской казарме» стрелкового полка, питаемся либо в командирской столовой, либо из судков, которые во время смены развозят по полигону «хозяйственники».

Работали, работали, и вдруг… И вдруг объявлен аврал, а проход в «родной» мир объявлен закрытым из-за регламентных работ на обеспечивающем этот процесс оборудовании. Как раз за день до того, как на полигон прибыла очень представительная делегация из Наркомата обороны во главе с маршалом Тимошенко и кучей специалистов из разных родов войск, за исключением авиаторов. Ну, и моряков, которые, насколько помню, в это время имеют собственный Наркомат.

Аврал стандартный армейский: техника (хотя бы первый ряд) выравнивается по линеечке, моется, чистится и подкрашивается. А поскольку нам объявлено, что будет «показуха» (в армии так называют демонстрацию возможностей техники, оружия и выучки бойцов), расставляются мишени, готовится боезапас для стрельб, размечается трасса для прохождения боевых машин, сапёры сколачивают даже не смотровую вышку для большого начальства, а целый «президиум» на полсотни мест, поднятый над землёй метров на пять.

В организации «показухи» помогают прикреплённые к нам только вчера, а потому до сих пор пребывающие в состоянии охренения средней тяжести, пятеро красных командиров-танкистов в званиях лейтенантов и старших лейтенантов. Как нам сказал чекист по фамилии Воскобойников, которого я пару раз видел даже на той стороне «межмирового перехода», «первые ласточки» из целого учебного батальона, который будет учиться воевать на наших танках. И охренение их связано с первым знакомством с нашими боевыми машинами.

Две фамилии этих людей мне знакомы. Если судить по имени-отчеству и году рождения лейтенанта Лосика, то как бы это не будущий маршал бронетанковых войск, портрет которого висел в учебке, где я получал военную специальность. Второй — лейтенант Зиновий Колобанов. А вот по поводу него у меня нет ни малейшего сомнения, поскольку очень уж у него нечастое сочетание имени и фамилии! Тот самый командир танковой роты, экипаж которого в нашем мире умудрился за один бой подбить 22 немецких танка! Надо же, какие личности! Или это наши «фирмачи» предварительно подготовили и передали «местным» имена людей, о которых они знают, как об отличных танкистах?

Да что там говорить об охренении лейтенантов и старших лейтенантов, если похожие ощущения, судя по мордам лиц, испытали даже высокие гости из Наркомата, которых сопровождал вернувшийся с ними из Москвы полковник КГБ в запасе Бабушкин? Пардон, на нём уже форма со знаками отличия старшего майора (генерал-майора по-нашему) госбезопасности. Не знаю только: находящегося на действительной службе или тоже в запасе.

Гостей, среди которых я узнал начальника Автобронетанкового управления РККА комкора (сиречь, генерал-лейтенанта) Павлова. Того самого, которого расстреляли в 1941 году за провал оборонительных действий в Белоруссии. По моему мнению, совершенно справедливо расстреляли (после начала кампании по подписанию контрактов о переселении в 1939 год в гарнизонной библиотеке самым большим дефицитом стали книги по истории начального этапа Великой отечественной войны, Советско-финской войне и даже боям в районе реки Халхин-Гол, но я успел кое-что урвать и перечитать). На посту начальника АБТУ он был на своём месте и очень много полезного сделал для развития танковых войск, а вот роль командующего Западным особым военным округом и подготовку к войне провалил с треском. Тупо игнорируя даже прямые приказы о повышении боеготовности округа накануне войны. Меня, например, до глубины души возмутило то, что он, получив за несколько часов до начала войны предупреждение из Генерального штаба о возможном нападении немцев этой ночью, даже не подумал уехать из театра, где его отловили, в штаб округа.

Кстати, при осмотре танков (не только снаружи, но и внутри) Павлов выделил среди нашего «пополнения» старшего лейтенанта Валентина Калабухова, которому долго и прочувствованно тряс руку. Оказалось, Калабухов воевал под его началом в Испании.

Судя по тому, что Бабушкин слишком уж часто обращался к комбригу (звание, среднее между полковником и генерал-майором, вскоре будет упразднено) с характерной внешностью и именем-отчеством Семёну Моисеевичу Кривошеину, рассказывая о характеристиках Т-54, Т-55, ПТ-76 и Т-62, мне, говоря словами Винни-Пуха, показалось, что это «ж-ж-ж» неспроста. Но поживём — увидим.

А после покатушек-пострелушек (деревянный щит в виде силуэта танка, ДЗОТ и даже голый корпус совершенно уж убитой «тридцатьчетвёрки», подготовленной к утилизации на металлолом) и Павлов, и Кривошеин даже сделали небольшой кружок по полигону за рычагами Т-55. И, выскочив из люка механика водителя, комкор восторженно заорал в сторону маршала Тимошенко:

— Вот такими должны быть танки у Красной Армии! С ними нам никакой враг не будет страшен!

22

Дмитрий Новиков, 13 июня 1939 года

Фух! Отстрелялись! И в прямом, и в переносном смысле.

В прямом — это закончили демонстрацию возможностей оружия, которые мы передаём Красной Армии. Поэтому и гремели выстрелы и разрывы на полигоне целых два дня. Палили из всего, что есть: пистолетов, автоматов, пулемётов и пушек, включая 130-мм зенитные монстры, один из которых заслал снаряд на высоту в двадцать вёрст, чтобы продемонстрировать мощу советской послевоенной зенитной артиллерии. Неприцельно бабахнули: откуда в этом времени самолёты-мишени, способные забраться на такую высоту? Помню по книжкам, даже разведчиков из Группы Ровеля, летающих на восьми-десяти километрах, наши «ястребки» не могли перехватить: высотности не хватало.

После того, как закончили палить из разнообразных стволов (включая, кстати, ещё редкую в этом времени «сорокопятку» «хозяев», носившую в войну грустное прозвище «Прощай, Родина») по многострадальному корпусу «тридцатьчетвёрки», приговорённому стать мишенью, на него смотреть было жалко. Сквозные дыры в броне, разошедшиеся по сварным швам бронелисты, рытвины от рикошетов на наклонной лобовой броне и башне, вырванные с корнем опорные катки ходовой. Ну, и аккуратные прожжённые дырочки от попаданий кумулятивных снарядов и гранат РПГ-7. Сбегали мы к этой «мишени» после того, как всё закончилось, «полюбовались». Интересно, её отвезут «на ту сторону» для распилки на металлолом, или оставят в качестве «тренировочного пособия» следующим «поколениям» противотанкистов?

К ночи второго дня наконец-то заработал «покол между мирами», и высокие гости поутру, говорят, успели поглазеть на то, как организована переброска и складирование техники. Полюбовались, загрузились в «литерный» поезд, к которому прицепили ещё несколько вагонов с БМП, БТР и автотехникой, и укатили на запад. Но, говорят, не все. По крайней мере, комбрига Кривошеина, обходящего наши площадки хранения техники, я во время моей смены, выпавшей на дневное время, видел. Ну, и ещё несколько красных командиров в чинах от капитана до майора, прибывших в течение пары последних дней, сопровождавших его.

Помимо боевой техники, как рассказали ребята-перегонщики танков, в тот день из нашего времени прибыло много народа. В том числе, гражданских с семьями, которых тут же направили заселяться в сверкающие белизной свежих брёвен двухэтажные бараки. Их ударными темпами строят заключённые одного из земляночных лагерей, как говорят, пригнанные сюда именно для этого. Зэ ка из другого лагеря обносят забором из колючей проволоки всю территорию полигона. По слухам, наших гражданских в скором времени начнут отсюда вывозить в какие-то другие места, а в освобождающиеся квартиры будут заселять семьи прибывающих красных командиров и нас, одиноких «иммигрантов из будущего». Но когда, например, именно я сменю койку в офицерской… пардон, командирской «общаге» на собственную каморку, как говорится, писями по воде виляно.

Так что, сменившись в восемь вечера на площадке хранения, погрузились мы с такими же дежурными в кузов полуторки, доставившей сменщиков, да и покатились в гарнизон. В столовую, где нас ждал ужин. А после неё потопали в гарнизонную баню, чтобы смыть пыль и пот после беготни по полигону. Жара в парилке там в это время уже нет, но хотя бы горячая вода не совсем остыла. Ну, и что-то «растаял» я, «откисая» в тёпленькой баньке. Торопиться, нагоняя уже помывшихся и собравшихся товарищей, не стал: что, я без них дорогу к «общаге» не найду?

А когда распрощался с «заведующим баней», сверхсрочником, уже недовольно посматривавшим на меня (ему ведь тоже к семье вернуться со службы уже хочется), и вышел наружу, понял, что нагонять ребят стоило бы. Та самая туча, что маячила на горизонте над Чашковским хребтом, когда мы подъезжали к гарнизонному городку, уже закрыла полнеба. Чёрная-чёрная, сверкающая молниями и грохочущая громом.

Ливень с градом, размером с пшеничное зерно, резко вдруг увеличившимся до голубиного яйца, застал меня около гарнизонного клуба, так что я, мгновенно промокнув до нитки, опрометью бросился на его крылечко, чтобы хоть как-то укрыться под стенкой и куценьким навесом. Да только дождь и градины порывами ветра захлёстывало и сюда.

Ломиться внутрь бесполезно: в клубе до сегодняшнего отъезда «делегации» из Наркомата хранилась документация, передаваемая «предкам», и даже постоянно дежурил часовой. Мало того, там жила какая-то женщина «с нашей стороны», руководившая систематизацией этого богатства, и во избежание эксцессов, когда уходили работавшие над этим солдатики, она запиралась изнутри.

Но мне повезло: щёлкнул засов, дверь приоткрылась и женский голос позвал:

— Заходите сюда, переждите грозу здесь.

— Ой, спасибо, девушка, — поблагодарил я «хозяйку», юркнув внутрь.

— Вы тоже из «наших», а не из местных, — кажется, мелькнула радость в её голосе.

— А как вы догадались?

— Да местные меня ни за что бы девушкой не назвали. Я в своём возрасте для них только «женщина», — сделала она приглашающий жест шагать следом за ней. — Проходите, только засов задвиньте.

Ну, да. На вид — лет двадцать пять. Рослая (пожалуй, лишь на пару сантиметров ниже меня), широкая в кости, но без признаков полноты. Черты лица крупные, красавицей её не назовёшь, но и страшилищем — тоже. Волосы сзади забраны резинкой в «хвост» (ещё одно подтверждение того, что мы с ней «единовременцы»), юбка чуть ниже колен, к кофточке приколот комсомольский значок.

— А я у окошка стояла, на стихию любовалась, и тут вижу, что вы бежите, весь мокрый… Проходите, я вас горячим чаем напою, чтобы вы не простыли. И… Может быть, вы штаны с курткой отожмёте, пока я с чайником вожусь.

Ага. Я иду, а за мной мокрый след от стекающей с формы воды тянется. Только, девушка, эта «куртка» называется гимнастёркой, а «штаны» — галифе. Для чего его сделали такого дурацкого фасона, я понятия не имею, но раз положено по форме одежды, приходится носить. После бани, пусть даже едва тёплой, я едва ли простыну, а вот чая после неё и «контрастного душа» в виде ливня, выпью с удовольствием.

В общем, разнагишался я в соседней комнате, отжал сначала кальсоны, а потом и форму. Но «куртку» и «штаны» надевать назад не стал, а развесил на спинках беспорядочно растолканных по помещению стульев: пусть хоть чуть-чуть подсохнут, пока я дождь пережидаю.

— Я вас в таком виде не сильно смущу?

Аполлон! Просто Аполлон! Кальсоны на завязочках, сапоги, голый торс, отнюдь не блистающий культуристскими «кубиками» на животе. Для полноты картины ещё не хватает офицерской фуражки на башке, да я решил не паясничать перед незнакомой женщиной.

Улыбнулась, но без насмешки.

— Пойдёт. Будем считать, что вы с пляжа на минутку заскочили.

Познакомились и за время, пока ждали, пока закипит на керосинке чайник, выяснили, «кто есть ху», и кто откуда. «Я, когда меня сюда направили, специально в „Хозтоварах“ купила кипятильничек, чтобы можно было воду в стакане или кружке вскипятить. А он тут почему-то плохо работает: нагревается, но воду до кипения не доводит». Потому и не доводит, что у нас, там, в розетке 220 вольт, а здесь только 127.

Инна Федотова. В возрасте я не ошибся. После десятилетки закончила курсы секретарей-машинисток. Через знакомых узнала, что инструктор орготдела райкома комсомола уходит в декрет, и набралась наглости, пришла устраиваться. На удивление, взяли. Работала, пока комсомол не распустили. Опыт делопроизводства был, устроилась в производственный кооператив, но тот со временем разорился. В коммерческие фирмочки секретаршей не брали: «бизнесменам» требовались никак не меньше, чем победительницы конкурса «Мисс», хотя бы уровня какого-нибудь села Задрищенское, да ещё и согласные на «особые отношения с шефом». И тут начала деятельность наша фирма…

В общении лёгкая, на юмор реагирует адекватно, за словом в карман не лезет. Видимо, сказывается работа в комсомоле. Чувствуется, что соскучилась по общению с людьми, которые «говорят с ней на одном языке».

За чаем заболтались так, что не заметили, как под непрекращающимся, хоть и немного стихшим, дождём за окнами стемнело.

— Может, я тогда у тебя здесь заночую?

В настороженном взгляде успел прочитать какую-то внутреннюю борьбу, но никакого возмущения не последовало.

— Ну, оставайся. Хоть ещё немного поговорим…

Тому, что я снял с неё ночнушку и начал целовать не такие уж и маленькие груди, не противилась. Как и моей руке, ласкающей её там, где, быстро стало мокро. Очень мокро. А вот когда я начал пристраиваться, чтобы войти в неё (чёртовы пружинные сетки кроватей, на которых «миссионерская» поза очень неудобна), сжала бёдра.

— У тебя кто-то есть?

— Нет.

— Не хочешь именно со мной?

— Хочу. Очень хочу!

— Боишься забеременеть?

— Сегодня точно забеременеть не получится.

— А что тогда?

После паузы в несколько секунд:

— Постарайся, чтобы мне было не очень больно…

И бёдра, наконец-то, раздвинулись.

О, господи! Дожить до таких лет, и ни разу? Значит, придётся терпеть накопившуюся за пару недель «голодуху» и действовать очень аккуратно.

На небольшое пятнышко крови и натёкшую из нас обоих лужу бросили какую-то тряпку, чтобы не лежать на мокром.

— Я думала, что намного больнее будет… Ты завтра придёшь?

— Понравилось?

— Мне даже показалось, что я умираю от удовольствия…

Целую её сначала в зажмуренные глаза, а потом в полуоткрытые губы.

— Нет, завтра не смогу прийти. Я сегодня вечером сменился, и завтра мне заступать на смену в ночь. Только послезавтра.

— Значит, приходи послезавтра…

24

Капитан Рафаил Гареев, 17 июня 1939 года

Похоже мы, зенитчики, будем самыми первыми, кто вступит в бой после «переселения» в 1939 год. Это я понял ещё 20 мая, когда «бегом-бегом» нас переправили в прошлое и после приёмки установки ЗСУ-23−4М1 «Шилка», «почти новой, с пробегом по России менее 100 км», приказали готовиться к погрузке на платформы для отправки на Дальний Восток. Сначала меня это немного удивило, но потом вспомнил: Халхин-Гол! Не помнил только, начался уже там конфликт или скоро начнётся.

По-любому — это «работа» именно для нас: низколетящие медлительные самолёты, сбить которые нашей установке будет несложно. А что? Досягаемость по высоте — полторы версты на дальности до двух с половиной километров, возможность вести огонь даже в движении, наводка на цель в нескольких режимах, включая полностью автоматический. Плюсом к этому — возможность бить по наземным целям. В том числе — и поражать технику с бронёй до 20 мм на удалении в километр.

Смущает лишь одно: впопыхах «наскребли» только один экипаж, на слаживание которого нам выделили меньше суток. Тем не менее, залили полные баки горючего, приняли на борт полный боекомлект, а ещё в два бортовых «Урала» с прицепами загрузили шесть дополнительных БК, гору бочек с дизтопливом и какие-то ящики с радиоаппаратурой. Насколько я помню по учёбе в военном училище, здешние боеприпасы такого же калибра для авиационных пушек ещё не разработаны, да и если бы уже существовали, патроны к ним не взаимозаменямы с нашими: что-то там не то с проточкой выемки для безрантовой гильзы. А топливо… Вместо солярки в дизельных моторах обычно используют какую-то бодягу с названием газойль, которую я без заключения экспертов о том, что нашим двигателям не особо вредит, залить в топливный бак не рискну.

Как я понял, наше начальство решило не только сказками местных соловьёв кормить да демонстрировать на полигоне, как эффектно пустые гильзы летят при стрельбе «Шилки» из всех стволов, а показать «товар лицом» в реальной боевой обстановке. Потому и направляет наш небольшой отряд (наш экипаж, по два водителя на каждый «Урал», старлей-автомобилист и бывший старший прапорщик-связист, недавно превратившийся в лейтенанты) во главе с «товарищем майором» из известной конторы в Монголию, где скоро будет очень жарко.

На станции Мисяш наши три платформы подцепили к военному эшелону какого-то автобата, определили нас всех в «командирскую» теплушку и — ту-ту! Под чих-пых паровоза.

Несмотря на то, что гнали нас, по местным меркам, очень быстро, почти не задерживая со сменой локомотива да обеспечением кормёжкой на узловых станциях, к скорости перемещения обычных пассажирских поездов мы даже не приблизились. Как ни тужится паровоз, а «бежать» у него получается не быстрее 30–40 километров в час. Ну, может быть, местами до полусотни разгоняется. Так что до Байкала только на десятый день доехали.

И тут, я вам скажу, ТАКОЕ началось! Красота — просто неописуемая, так что все, едущие в нашем вагоне, от его раскрытых дверей не отлипали, пока мы катились между Портом Байкал и станцией Слюдянка. И тихо завидовали часовым, едущим на платформах с нашими машинами, укутанными в брезент так, что ни колёс, ни гусениц не видно. Они ведь со свих постов не только «славным морем», но и скалами, обрывающимися к железной дороге, полюбоваться могут.

Я, конечно, слышал, что до постройки гидроэлектростанции в Иркутске железная дорога проходила сначала вдоль Ангары, а затем по берегу чуда природы, как называют это озеро. И данный участок «железки» огибает все-все-все изгибы береговой черты, проходя через массу тоннелей. Даже мечтал когда-нибудь тут побывать, но и предположить не мог, что увижу всё это не из окошка единственно в сутки туристического поезда, запущенного ещё в позднесоветское время, а вот в таком, «первозданном» виде, когда и ветка здесь с двумя колеями, и поезда шуруют в обе стороны регулярно.

Справившись о времени стоянки у начальника эшелона, многие из нашего вагона рванули на берег, чтобы окунуться в байкальскую водичку. А что? До берега-то всего полкилометра. Бегом туда, бегом обратно, да искупаться пять минут. Однако никто не только пяти минут не выдержал, но и минуты. Вода настолько холодная, что начинает ноги сводить ещё до того, как по пояс в неё зайдёшь. Так что далеко не каждый осмелился даже просто с головой окунуться. Так, зайдя по колено, присели, чтобы срам намочить, и бегом на берег.

Но впечатлений было море, и хватило их, чтобы обсуждать до самого Улан-Удэ. Как оказалось, конечной точки нашего железнодорожного этапа путешествия.

Перезнакомились со всеми офицерами-автобатовцами (их, конечно, все называют красными командирами, но, насколько помню, уже в конце сорок второго перестанут стесняться офицерского звания) мы ещё в первый день. И с любопытством слушали их байки об армейской службе, о прикольных случаях из жизни, но сами помалкивали, помня жёсткую установку инструктажа: поменьше трепать языком, чтобы не проколоться, сболтнув что-либо «не в дугу». В смысле — совершенно противоречащее местным реалиям. Чекист, прикреплённый к автобату (как бы не из-за нашего небольшого отряда), предупредил, что японской агентуры здесь, на Дальнем Востоке и в Забайкалье, немеряно, и хранить военную тайну, чтобы она не стала достоянием империалистов, следует свято.

Спрашивали ребята, конечно, и кто мы такие, и где раньше служили, и что за техника у нас такая, но отвечали мы, как требовала инструкция: это является государственной тайной, техника экспериментальная, и даже её предназначение, не говоря об устройстве, относится к категории «перед ознакомлением сжечь».

Честно говоря, ко всем этим рассказам о происках империалистов (политработники тоже присутствовали и даже умудрялись вести среди личного состава, следующего в эшелоне, пропагандистскую работу) мы относились с тщательно скрываемой иронией. Это для нас, пожжённых циников, успевших пожить при позднем СССР и пришедшем ему на смену дичайшем капитализме, такой уровень пропаганды слишком уж примитивен. А они, «местные», относятся ко всему, что им рассказывают политработники, совершенно серьёзно. И тезис об империалистах, точащих зуб на первое в мире государство рабочих и крестьян, в их системе ценностей — вовсе не набивший оскомину штамп, а суровая реальность.

Впрочем, доля истины в словах этих профессиональных агитаторов действительно имеется. Ведь те же японцы буквально всю войну вынашивали планы «откусить» наш Дальний Восток и держали на наших границах миллионную Квантунскую армию. Страна у них особенная — собственных полезных ископаемых ноль, земли для выращивания зерна мизер, одни горы, поэтому пользуются исключительно ввозным сырьём, доступ к которому стараются добыть, оттяпав чужие территории. Вон, Корею полностью оккупировали, в Манчжурии их войска поддерживают марионеточное правительство, у Китая постепенно территорию отжимают. И сейчас у них как раз решается вопрос, куда дальше лезть: на наш Дальний Восток или в европейские колонии в Индокитае и на южных островах.

Это на Востоке. На Юге британцы ещё до революции точили зуб на Среднюю Азию и Закавказье с бакинской нефтью. На Западе…

А на Западе тут вообще чудеса творятся в сравнении с нашим миром. Германия без Гитлера в глубокой ж… Зато вместо неё польские паны намереваются устроить собственный «дранг нах Ост». В их планах — полностью оккупировать Украину и Белоруссию, которые они уже не стесняются закрашивать в собственный цвет на картах активно создаваемой конфедерации «Междуморье». Ну, а если повезёт — то и Москву взять, как это было в начале XVII века, в «Смутное время». Вон, политработники зачитывают нам едва ли не ежедневные упоминания о провокациях на советско-польской границе. То пограничный наряд обстреляют, то «случайный» снаряд прилетит, то польский самолёт наше воздушное пространство нарушит. Тревожно там, на границе с Польшей.

Как долго бы мы ни ехали, а пришла пора разгружаться в этом самом Улан-Удэ. А дальше, дождавшись, когда «наш» наконец-то соединившийся после «разбивки» на разные эшелоны автобат загрузит машины военными грузами, двинулись к границе с Монголией. Четверть машин с бочками бензина, две автоцистерны с прицепами — с водой: ох, и дорого обходится переброска всего необходимого в зону конфликта! Для меня это первая «загранкомандировка», хотя ещё в мои курсантские годы говорили: курица не птица, Монголия не заграница.

Когда-то, в позднесоветские времена, мой дядя, большой любитель автопутешествий, на своей «шестёрке» из Стерлитамака до Анапы с одной ночёвкой доезжал. На наши дороги матерился, но доезжал. А тут, как я выяснил, примерно тысячу четыреста вёрст нам четыре-пять дней тащиться. Пять дней!!! Правда, у «полуторки» двигатель всего 40 лошадиных сил, а у более мощного Зис-5 «целых» 73, но всё равно меньше, чем у «шохи» с «троечным» мотором. Да и никакого асфальта тут нет. В принципе! Там, где пошла степь, колонна хоть кое-где смогла разгоняться до сорока километров в час, а первый день и вообще плелась на двадцати пяти. Нам, конечно, это даже выгодно: расход топлива минимальный, но знали бы вы, как это черепашье движение заё… задалбывает!

Добавьте ко всем дорожным прелестям в виде ям (нас, слава аллаху, из-за гусеничной торсионной подвески хоть не трясёт) жарищу и вечно стоящую над колонной пыль. Соответственно, регулярно закипающие радиаторы грузовиков, к которым тут же подъезжает цистерна-водовозка и добавляет водички вместо выкипевшей.

На первой же стоянке на ночёвку на нас «наехал» задёрганный зампотех батальон, злой на то, что одну из машин пришлось бросить из-за заклинившего мотора.

— А вы почему игнорируете приказ прошприцевать ходовую часть, проверить герметичность соединений трубопроводов и давление в шинах?

Но его тут же осадили оба «прикреплённых», посоветовавших не соваться не в своё дело. То, что положено, наши водилы и без его напоминаний проверили. Другой разговор, что от объёма ежедневных операций по уходу за машинами этого времени у них волосы дыбом на головах встают. И от вида брошенных вдоль дороги сломавшихся автомобилей грустно становится.

Тем не менее, дошли. И в последний день пути нашу «Шилку» с намалёванными везде, где только можно, красными звёздами, выпустили вперёд. Поскольку, как сообщили на последней стоянке бойцы с ремонтной «летучки», помогающие таким же, как у нас, колоннам, исправлять возникающие поломки, японские самолёты иногда залетают и сюда.

Ну, что делать? Подняли антенну обзорного локатора из походного положения в рабочее, вместо штатных «затычек» стволов повязали тряпочки, которые сорвёт первым же выстрелом, и поехали, постоянно оглядываясь, чтобы не оторваться от колонны.

И ведь «повезло»! Засёк радар одиночный самолёт, который, заметив пылищу от колонны, решил её облететь. А может, потом и обстрелять. Судя по отметке, цельнометаллический. Когда приблизился, стало видно, что моноплан, а из наших монопланов тут только И-16, силуэт у которых совсем другой, а обшивка перкалевая. Так что, дождавшись, когда это чудо враждебной техники, снизившееся до полукилометра, войдёт в зону действенного огня, ударили из одного ствола: боезапас экономить надо.

Есть! Клюнул носом и, подняв клуб пыли и пламени горящего бензина, врезался в монгольскую землю! Боевой счёт наш экипаж открыл.

26

Лейтенант Арсений Ворожейкин, 22 июня 1939 года*

Отдаленный рокот моторов привлек мое внимание. «Наверно, опять японцы появились, — подумал я, провожая взглядом направлявшуюся к Халхин-Голу большую группу наших истребителей. — Эх, проветриться бы!»

— По-моему, из соседнего полка пошли, — сказал Васильев, закреплённый за моей машиной техник.

Ответить я не успел: прозвучали выстрелы из ракетниц, и два красных шарика взвились над командным пунктом. Сигнал означал немедленный вылет всей эскадрильи.

Командир эскадрильи начал разбег. Я не испытывал никакого волнения и нервозности, этих обычных спутников первых воздушных встреч с врагом. Несколько холостых вылетов на задания, но без боя, подобных утреннему, сделали свое благое дело. Маршруты к границе, в район инцидента, хотя и не давали непосредственных результатов, постепенно втягивали нас, приучали к боевому напряжению, приглушая остроту естественного страха боя. В наших действиях появилась даже та мастерская небрежность, которая свойственна людям, сросшимся со своим делом. Всё выполнялось так же чётко и быстро, как при обычном учебном полете… Именно с таким чувством начал я вылет 22 июня 1939 года…

Эскадрилья в плотном строю устремилась к Халхин-Голу. Много выше нас проследовало звено японских истребителей. Комэск Василий Васильевич, только что получивший замечание от командира полка, решил теперь во что бы то ни стало нагнать противника. Он помчался за японцами на полных газах, не обращая внимания на своих ведомых. Строй нарушился, растянулся…

Держась рядом с командиром, я внимательно осматривался. По сторонам — ничего подозрительного. Чистое голубое небо, лишь кое-где белые хлопья облаков. Вчерашний урок шёл на пользу…

Командир, как можно было судить по его действиям, отчаявшись в успехе погони — вражеское звено уже скрывалось из виду — метнулся в другую сторону, туда, где виднелась группа наших бипланов И-15. Маневр был крутой, стремительный… Василий Васильевич нёсся с большой решительностью, лихо… Я не мог понять его. Можно было только предположить, что И-15 он принял за противника…

А между тем, слева, вдалеке едва заметно вырисовывалась целая стая самолётов. Вначале мне представилось, что это наши, ранее взлетевшие. Но группа слишком велика — 50–60 машин. И в полёте их мне показалось что-то непривычное, холодное, зловещее… Что — я определить не мог… Они шли с вызывающим спокойствием, уверенно, стройно, как хозяева монгольского неба.

Попытался предупредить командира, связавшись с ним по установленной всего пару дней назад рации — не отвечает. Помахал ему крыльями — тщетно! Как выяснилось уже на земле, он просто забыл включить радиостанцию. Не меняя курса, он сближался с группой И-15. «Не видит японцев», — отметил я больше с тревогой, чем с удивлением, разворачиваясь на врага вместе с несколькими лётчиками, услышавшими моё радиопредупреждение.

Неверно было бы сказать, что сердце у меня в этот миг учащённо забилось. Нет. Оно ёкнуло, сжалось, застыло. Потом словно вспыхнуло, гневно и остро. Кровь забурлила в жилах. Волнение новичка, страх и ненависть, задор молодости — всё переплелось. Едва владея собой, летел я на вражескую армаду…

Вдруг случилось что-то необъяснимое — сверху на строй противника свалилась лавина самолётов. Откуда она, с каких высот? Ведь я, кажется, всё видел! Внезапная атака была потрясающей. Удар оказался мгновенным. Будто взрыв громадной силы разметал вражеский строй, оставив висеть парашюты да узкие косые жгуты дыма. Все машины завертелись перед глазами в бешеной пляске. Ошеломлённый представившимся зрелищем, я посмотрел в стороны, как бы желая охватить всю фантастическую, ни с чем не сравнимую картину. Но до того ли! На подмогу атакованным спешила другая группа японцев. Я развернулся ей навстречу.

Лобовая атака!

Отчаянное волнение охватило меня.

Сколько было прочитано про эту лобовую атаку! Сколько слышано легенд о лётчиках, геройски поступавших в такой ситуации! Сколько нужно умения, воли, чтоб выйти из неё победителем! Я свято верил всем этим россказням и считал, что лобовая атака — самый сложный и опасный прием нападения, что в ней, как ни в чём другом, проявляется воля и профессиональная выучка лётчика-истребителя. Я был во власти этих представлений и старался не сплоховать.

Всё натянулось в струну, дыхание перехватило… Но вражеские самолёты выросли передо мной так стремительно, что единственное движение, которое я, оцепеневший в решимости, успел сделать, состояло в нажатии гашеток: я надавил на них инстинктивно, не глядя в прицел. Светлые кинжальные струи метнулись в глазах — и всё…

Ещё не веря, что страшная лобовая атака кончилась так просто, без всяких последствий и даже как-то непроизвольно, я некоторую долю времени летел в напряжённом ожидании столкновения: ведь ни я, ни противник — никто не отвернул. По крайней мере, так мне показалось. «А что же с остальными?», — опомнился я, круто разворачиваясь, чтобы немедля, уже с лучшего положения повторить нападение. Но своих возле меня не было. Я вздрогнул от такого открытия и отпрянул в сторону. Кругом творилось что-то невообразимое: воздух кишел самолётами и блестел огнем. Показалось, что само небо горит, что какой-то бешеный ветер раздувает это пламя, всё захлестывая, крутя, ничего не оставляя в покое.

Я растерялся и не знал, что делать. Никакого строя нет: где свои, где японцы, разобрать невозможно.

«Если оторвался в бою от строя, то сразу же пристраивайся к первому, кого увидишь из своих». Я вспомнил этот наказ бывалых летчиков и хотел сделать именно так, как они говорили. Но тут перед самым моим носом очутился японский истребитель, похожий на хищную птицу с большими крыльями и неподобранными лапами. Я бросился за ним, позабыв обо всём. И, возможно, настиг бы его, если бы не внезапная белая преграда, пересекшая мне путь. Свернуть я не успел, самолёт дернуло… Парашютист! Неужели свой? Прямо на меня валился горящий белый самолёт, только что оставленный парашютистом — враг!

Едва избегнув столкновения с тяжёлым факелом, я оказался рядом с японским истребителем, который шел со мною одним курсом. Некоторое время мы летели парой: ни он, ни я в течение этих секунд не пытались ни отстать, ни отвернуться — каждый искал наилучший способ обмануть «соседа», чтобы зайти к нему в хвост. Я хорошо мог разглядеть голову японского лётчика. На ней была сетка с вделанными наушниками — радио, важное преимущество, которым никто из наших лётчиков в наших первых боях не располагал. Буквально до позавчера, когда немолодой в моём представлении лейтенант-связист не установил и не настроил в наших самолётах эти приборы. Но мы всё равно ещё не привыкли ими пользоваться.

Пытаясь обмануть врага, я плавно начал сбавлять газ, чтобы отстать и оказаться позади, но японец разгадал это нехитрое намерение и спокойно повернул лицо в мою сторону. Наши взгляды встретились.

Вместо испуга, злобы или решительности, ожидаемых мною, на небольшом смуглом лице противника с усиками я увидел хладнокровную, снисходительную усмешку. Мне стало не по себе. «Рубану крылом по кабине!», — и, может быть, мы оба разлетелись бы от удара, если бы в тот же момент японец не был пронизан пулемётной очередью: его кабина мгновенно обволоклась огнем и дымом.

И-16, уничтоживший вражеский истребитель, проскочил над жертвой, помахивая мне крыльями и не замечая, что сзади у него сидит другой японец. Я поспешил ему на помощь. Враг оказался удачно посаженным на прицел в упор. Я нажал гашетки, и от вражеского истребителя полетела труха и пыль, точно это был какой-то старый мешок. Меня обдало ею, по крыльям и кабине застучали дробные удары мелких осколков. Я резко взял вверх, чтобы пристроиться к своему самолёту, уже мчавшемуся в атаку на звено противника.

— Спасибо, — хрипнул в наушниках голос спасённого.

Неизвестный товарищ стрелял мастерски. Короткая очередь — и ещё один японский истребитель пошел вниз, а другой сумел вывернуться… И вдруг этот напористый И-16, уничтоживший двух японцев, задымил… Лётчик, борясь, видимо, с огнем, швырнул свою машину в сторону. Огонь вырвался наружу. Лётчик выпрыгнул.

Вид яркого парашютного купола, выросшего над летчиком-героем, вызвал у меня приступ бурного восторга. Жив! Два японских истребителя сделали попытку расстрелять беззащитного. Наши бросились им наперерез, но в следующий момент произошло нечто ужасное: горящий И-16 падал прямо на парашютиста… Тут по моему самолету, словно плетью, хлестнула пулемётная очередь, в глазах что-то блеснуло. Помня, что от И-16 нельзя уходить разворотом, я без колебаний отдал ручку управления до отказа «от себя» и мгновенно провалился вниз.

Перевод машины в пикирование был так груб и резок, что меня наполовину вытащило из кабины из-за ослабленных перед вылетом привязных ремней, а управление вырвало из рук.

Внезапно выросла близкая земля. «Конец всему. Так глупо?» Я напрягся, чтобы втянуться в кабину. Чуть осел, ухватился за борта. Это позволило сделать еще одно движение — рывок всем телом — и правая рука ухватилась за ручку управления…

Самолёт снова оказался в моей власти. С каким-то ликующим воплем торопился я кверху, к солнцу, к товарищам.

Воздух по-прежнему сверкал огнём и металлом. Носились тупоносые И-16, подобно волчкам, крутились И-15: число японских истребителей продолжало возрастать… Они отличались от наших своей белизной, неубирающимися шасси и плавными, мягкими, ястребиными движениями.

Я врезался в самую гущу боя. Всё, что приходилось делать, делал в каком-то остервенении. Бросался противнику вдогон, прицеливался и стрелял, уклонялся от вражеских атак, пристраивался к своим, кто-то пристраивался ко мне — носился до тех пор, пока не заметил, что ураган смерти ослаб. Я как бы притормозил себя, осмотрелся.

Даже мой глаз новичка мог теперь заметить, что противник в беспорядке уходит на свою территорию. Бой кончался на преследовании. Я незамедлительно пристроился к И-16, который шёл со снижением, настигая одиночку-японца, уходящего к Халхин-Голу. Мой ведущий догнал противника у самой земли и попытался с ходу атаковать. Японец, обладая лучшей маневренностью, ускользнул. Я тоже предпринял атаку, но пушки и пулемёты молчали — боеприпасы кончились. Незнакомец на И-16 шёл одним курсом с японцем и немного в стороне, выбирая момент для повторного нападения. Противник, видя, что его никто не атакует, мчался на всех парах по прямой. Впереди блеснули воды Халхин-Гола. «Уйдёт! Чего же медлить!»

Последовавшее затем движение моего ведущего изумило: словно предупреждая врага о своём дальнейшем намерении, он покачал крыльями, привлекая к себе внимание, заложил глубокий крен в сторону японца. Противник понял, конечно, что это — разворот для атаки. Чтобы избегнуть прицельного огня, он, в свою очередь, также круто развернулся на атакующего. Но тут я заметил, что наш истребитель, заложив свой демонстративный крен, удерживает машину в прямолинейном полете. Это была имитация атаки, ложное движение, очень тонкая хитрость. И японец клюнул на удочку. Правда, в следующее мгновение он уже понял свою ошибку и попытался ускользнуть… Но было поздно: И-16 на какой-то миг застыл у него в хвосте, блеснул огонь, и противник, словно споткнувшись, рухнул в реку.

«Вот это да!» — восхитился я, разворачиваясь вслед за неизвестным лётчиком.

Мы возвращались домой.

Степь не была теперь чистой и свежей, как прежде, она полыхала кострами. Одни костры были яркие и поднимались высоко, другие едва курились, догорая. Сизые дымки над грудами искорёженного металла и дерева, черные рытвины в траве, выбитые разлетевшимися вдребезги самолётами — всё говорило о жестоком сражении, разыгравшемся в небе…

Самолёт закончил пробег, почти остановился, но я не сразу узнал свой аэродром. Навстречу бежал техник. Он поднял руки, указывая направление на стоянку. Это был мой боевой друг Васильев, но в тот момент и он казался каким-то далёким от меня. Всё существо мое находилось ещё там, в раскалённом небе, среди рева и грохота боя. Приземлив машину, я не чувствовал самой земли и, конечно, не замечал, на какой огромной скорости рулит самолёт, заставляя беднягу Васильева, схватившегося за крыло, повисать в иные моменты в воздухе.

* Глава является реальными воспоминаниями А. В. Ворожейкина с внесёнными поправками на «альтернативно-исторические» изменения.

28

Дмитрий Новиков, 15 июля 1939 года

Инна отнеслась к моему вопросу о возможности переселиться к ней положительно. Без щенячьего восторга «ой, милый предложил мне выйти за него замуж!!!», но согласилась на это вполне охотно.

И по вечерам, после обучения на полигоне уже полносоставного учебного взвода, сразу же пришлось заниматься обустройством нашего «гнёздышка». Все, кто уже переправился в это время, но ещё не отправился на советские заводы, в НИИ и КБ, обустраиваются.

Первым делом — раздобыть простейшую раковину, под сливное отверстие которого пристраивать всё то же «помойное» ведро, и рукомойник. Ну, тот самый «прибор», о котором во времена моего детства ходила «детская» загадка с очень даже взрослым намёком: у стального молодца звонко капает с конца. Правда, клапан рукомойника я быстро притёр, и теперь никакой капели в раковине не наблюдается.

Потом при помощи обрезков досок расширил нашу кровать. Под ширину уже не одного, а двух матрасов, так что «сексодром» получился довольно просторным. Дальше пошли полочки под посуду, ещё одна табуретка, «типа-комод» для белья, только без дверок, а с занавеской, нанизанной на кусочек верёвочного шнура. В общем, все эти мелочи, призванные обустроить наш почти семейный быт. Заботы, привычные для меня, но оказавшиеся «в новинку» для всю жизнь прожившей в квартире горожанки Инны.

Это она у меня — женщина не из первого десятка тех, с которыми мне довелось переспать (а кое-с-кем из них и пожить), а я у неё первый и пока единственный, с кем она живёт вместе. «Пока» — не потому что я после истории с неожиданным итогом первого брака разуверился в существовании женской верности. Жизнь, как я в этом убедился, сложная штука, чреватая самыми неожиданными поворотами. И поскольку я теперь ещё и красный командир, то завтра вполне могу оказаться в тысячах километрах от подружки, а когда вернусь назад, могу застать её замужней женщиной с ребёнком, а то и не одним.

И такой вариант совершенно не исключён. Особенно — с учётом того, что конфликт в районе Халхин-Гола разгорелся и в этом варианте истории, и кое-кто из «гостей из будущего» уже воюет там, на востоке Монголии.

Нам про это не рассказывают, но я знаю, что туда отгружены некоторые образцы техники, переброшенной из будущего. Мне известно о зенитной самоходной установке «Шилка», батарее из четырёх «Катюш» на базе Зил-157 и паре десятков грузовиков с боекомплектами и топливом для этой техники.

Технику, большей частью очень старую, разработанную во время Войны, отправляют и в другие места. Куда — мне неизвестно. Скорее всего, частично на знаменитый бронетанковый полигон в Кубинке, частично на танковые заводы в Харькове, Ленинграде, Сталинграде и Челябинске. Как я понял из политинформаций, проводимых в это время куда более часто, чем даже когда я был курсантом учебки, ситуация на западной границе СССР сейчас даже более напряжённая, чем в известной мне истории, и советское руководство прекрасно осознаёт, что приближается Большая Война. Вот и озаботилось тем, чтобы Красная Армия встретила её с серийно выпускаемыми образцами бронетехники, превосходящей по характеристикам всё, что делается наиболее вероятными противниками.

Кто эти противники? Не только Польша, тут «заменившая собой» фашистскую Германию и претендующая минимум на всю Белоруссию и всю Украину. В дополнение к западным частям этих союзных республик, и без того входящим в её состав. Ну, и на Крым, кстати, тут входящий в состав РСФСР. У Румынии есть «виды» на Молдавскую АССР в составе Украинской ССР (вот к таким, говоря словами Маяковского, «географическим новостям» приходится привыкать!), кажется, примерно совпадающую по территории с известным мне по «нашей» истории Приднестровьем. Турки «точат зуб» на Аджарию и Армению. А возможно, и на Азербайджан. Если им это позволят англичане с французами, очень уж облизывающиеся на бакинскую нефть.

Британия традиционно активна в Центральной Азии. Под её пятой Индия вместе с территориями Пакистана и Бангладеш моего прежнего мира. И проникнуть в нашу Среднюю Азию англичане очень даже непрочь. Как чуют, гады, что там тоже достаточно нефти, этой «крови войны».

Японцы, успевшие в годы Гражданской войны побыть оккупантами на советском Дальнем Востоке, спят и видят себя хозяевами этой огромной территории, богатой полезными ископаемыми. Собственно, полыхающие сейчас бои у реки Халхин-Гол и есть проба сил самураев, попытка оценить, удастся ли им осуществить задуманное. Именно после того, как они получили по зубам в Монголии, они и решили направить свою агрессию на Юго-Восточную Азию, где столкнулись с интересами британцев и американцев.

Конечно, вряд ли англичане с французами откроют собственный фронт боевых действий против СССР. У нас с ними просто нет общих границ. А вот послать какие-нибудь экспедиционные силы в Польшу и гадить нам на море — легко! Устроить «вторую редакцию» Восточной войны, как у них называется Крымская война 1850-х, в ходе которой они и Архангельск пытались атаковать, если я не путаю, и Петропавловск-Камчатский.

В условиях, когда частично оккупированная и очень деиндустриализированная Германия не имеет собственных танковых войск, лучшими в мире считаются британские танки. Именно их «Виккерсы» послужили образцами для создания и советских Т-26, и целой линейки польских боевых машин. А ещё экспортируются в массу стран, практически всем союзникам Польши и «нейтралам». Но есть у бритишей и более новые модели. Например, очень сильно бронированный пулемётный танк «Матильда» и не менее «толстокожий» пушечный, идущий под тем же названием, но уже с индексом № 2. Но самым массовым является лёгкий «Марк-6», вооружённый крупнокалиберным 12,7-мм пулемётом и пулемётом винтовочного калибра. Есть куча прочей «мелочи» от упомянутого уже «Виккерса» до только-только начавших выпускаться «Тетрарха» и только-только спроектированного «Валлентайна», в нашей истории поставлявшегося СССР по ленд-лизу. Пара видов «крейсерских» танков, выпущенных в небольших количествах.

Если не считать устаревших, снимаемых с вооружения, есть у них средний танк «Виккерс 16 тонн», явно послуживший прообразом для проектирования советского Т-28. Не считая упомянутой «толстокожей леди», «Матильды-2».

Но, на мой взгляд, такая репутация «англичан» является всего лишь результатом агрессивной рекламы. Французская бронетехника в этом плане намного интереснее.

Начнём хотя бы с того, что разработанный французами лёгкий двухместный Рено FT до сих пор используется по всему миру в самых разнообразных вариантах и комплектациях различных производителей. Его лицензионные и нелицензионные копии изготавливали американцы и итальянцы, его модификации строили в СССР, а созданный на его основе Т-18 даже чуть-чуть повоевали в первые дни Великой Отечественной. С закономерным результатом, если учитывать устарелую конструкцию, слабое вооружение и бронирование и крайне изношенные механизмы. Хотя, конечно, их «выпотрошенные» бронекорпуса, в основном, использовались в качестве неподвижных бронированных огневых точек укрепрайонов.

Пара разведывательных танков, AMR-33 и AMR-35, считалась быстроходными и «проходимыми», хотя и имела пулемётное вооружение и слабую броню. Зато их лёгкие пехотные и кавалерийские танки «Рено R-35/R-39», FCM-36, AMC 35, «Гочкисс-H35/H35», помимо 37-мм пушек, обладали весьма крепкой бронёй до 40 миллиметров. Не говоря уже о средних «Шар-D1» и «Шар-D2» (последний, кстати, уже с сорокасемимиллиметровкой). Самым же лучшим, мне кажется, у них является средний «Сомуа S35», лишь немногим уступающий в защищённости нашим первым «тридцатьчетвёркам». По крайней мере, немецким танкистам во Франции приходилось идти на серьёзные хитрости при столкновении с этими «кавалерийскими» танками.

А вот с тяжёлыми танками у «лягушатников» не задалось. Их «Шар B1» с бронёй в 60 мм выглядел полным недоразумением: массивный, с короткоствольной 75-мм пушкой в спонсоне корпуса и «сорокасемимиллиметровкой» в башенке от «Сомуа», с явно недостаточным для его массы двухсотпятидесятисильным двигателем. То же самое, только в более острой форме, касалось очень редких гигантов «Шар С2», выпускавшихся до 1921 года и имевших просто невообразимые размеры: 10 метров в длину, три в ширину и более четырёх в высоту.

Какие из этого можно сделать выводы? Если не считать не очень распространённых обеих «Матильд», то с британскими танками бронетехника СССР, даже без нашей помощи, будет сражаться почти на равных. А вот с «французами» могут появиться серьёзные проблемы. Как раз из-за их более толстой, чем у «англичан», брони. И это притом, что бронирование самых массовых советских танков Т-26 и БТ разных модификаций совершенно не защищает от танковых и противотанковых орудий противника.

30

Юзеф Бек, 21 июля 1939 года

Военный переворот в Берлине спутал все наши карты. Мне не нужно разъяснять, чем он чреват для Речи Посполитой, только-только умиротворившей немцев на недавно присоединённых территориях: ни они, ни жители ещё остающегося независимым огрызка некогда могущественной Германии, никогда не простят нам, полякам, того, что мы превратили их в граждан второго сорта, наряду с евреями, украинцами и белорусами. И теперь, когда к власти пришли германские милитаристы, нам следует ожидать вспышки вооружённых выступлений на всех оккупированных территориях от Восточной Пруссии до Судетской области в Чехословакии. И это — в тот момент, когда мы уже приготовили войска для ввода в Латвию и Эстонию. Теперь их основную часть нужно перебрасывать к западной, или, как её называют поляки, «новой» границе.

Наш триумвират, президент Игнаций Мосцицкий, маршал Эдвард Рыдз-Смиглы и я, министр иностранных дел, сошлись на этом без существенных разногласий. Военное положение решили не объявлять, но привести армию и флот в состояние повышенной боеготовности и усилить охрану военных и военно-морских баз в Гдыне, Гданьске, Крулевце, как теперь официально называется бывший Кёнигсберг, и военно-морской стоянке в Клайпеде. Решено также прервать военно-морские учения, проходящие на пространстве от Либавы до Ирбенского пролива с целью, когда будет принято решение, немедленно занять с моря Либаву, где базируется латвийский флот, и войти в Рижский залив.

Сил для создания такой угрозы теперь у Польши хватает, не то, что было в первые годы существования страны.

Да, в те далёкие уже 1920-е мы имели всего около 140 километров выхода к Балтийскому морю, значительную часть которых составляла длинная, но узкая Хельская коса, не имеющая ни верфей, ни портовых сооружений. А наш флот под командованием капитана Богумила Новотны насчитывал всего несколько речных посудин из состава бывшей германской Вислинской флотилии. Такого мы, поляки, стерпеть не могли, и была принята Большая Кораблестроительная программа, предусматривающая строительство крупного флота: 2 линейных корабля, 6 крейсеров, 28 эсминцев, 42 подводных лодки, 3 подводных минных заградителя, 28 тральщиков, 54 торпедных катера, 14 вспомогательных единиц, более 80 речных единиц и более 70 самолетов.

Но уже в 1924 году её пришлось скорректировать из-за недостатка средств: предполагалось ограничиться постройкой в течение десяти лет двух крейсеров, шести эсминцев, двенадцати миноносцев и двенадцати подводных лодок. Для этого в 1923 году был заложен город кораблестроителей Гдыня неподалёку от Гданьска, находящегося под управлением мандата Лиги Наций, а фактически — Германии. И уже через год численность населения Гдыни выросло с 10 тысяч до 100 тысяч.

Часть кораблей пришлось купить у соседей — у той же Германии, которой запрещалось иметь военно-морской флот, у Финляндии, у Британии, у Франции. В 1927 году приобрели у бельгийцев французский бронепалубный крейсер «Д’Антркасто», переименовав его в «Балтик». И пусть часть этих кораблей были не новыми, но в умелых польских руках превратились в грозное оружие.

Великая депрессия внесла свои коррективы, и достичь намеченных целей удалось только через полтора года после определённых этой программой сроков, во времена «Польского экономического чуда». Крейсера «Дракон» и «Конрад», правда пришлось строить не самим, а тоже покупать у англичан, охотно распродававших флотские «излишки», но они были куда новее «Балтика», превращённого в учебный корабль.

Для чего нам такой мощный флот? Отнюдь не для соперничества с нашими главными врагами, Германией и Советской Россией. К сожалению, большевикам досталось слишком мощное наследство Российской империи, чтобы с ними можно было тягаться хотя бы на Балтике. Мы считали и считаем, что с Польшей поступили неправильно, не предоставив ей бывших германских колоний. В 1935 году я обнародовал «Колониальные тезисы Польши». С этого времени в стране стала регулярно проводиться «Неделя моря» под девизом «Нам нужны сильный флот и колонии». А спустя год — «Дни колоний» с массовыми демонстрациями и торжественными богослужениями в костелах. Учреждённая правительством «Морская и колониальная лига» призывала: «Пусть никто не останется равнодушным, пусть голос каждого превратится в сильный крик: Требуем свободного доступа к ресурсам! Требуем колоний для Польши!». Наши колониальные притязания распространяются на Того, Камерун, Мадагаскар, Либерию, земли в Бразилии и Аргентине. Мы считаем, что Ангола и Мозамбик, принадлежащие ныне Португалии, должны быть переданы Польше. Мы предлагали разместить польских поселенцев во французских колониях в Африке и британской Родезия. Пытались заявить свои претензии на Тринидад и Тобаго, Гамбию и даже на участок в Антарктиде. Разве это — не достойный повод для создания Великим Польским Народом мощного флота?

К сожалению, объединение с Литвой не принесло нам существенного прироста численности военно-морского флота, поскольку эта страна обладала лишь единственным небольшим боевым кораблём. Но с началом короткой победоносной войны за возвращение Силезии и Поморья приращение получилось просто огромным: на минах, удачно сброшенных самолётами морской авиации прямо в створе Кёнигсбергского канала подорвался и затонул крупный пароход, заблокировав выход из базы Пиллау находившихся там германских крейсеров, а минный заградитель торпедировал военный транспорт в устье реки Свина, сделав то же самое с кораблями, базирующимися в Свиноуйсце и Щецине. Англия и Франция пригрозили Берлину вступлением в войну, если немцы отправят сражаться с нами боевые корабли, базирующиеся в Киле, Фленсбурге и Ростоке.

В результате нам достались просто королевские трофеи: два практически неповреждённых броненосца начала века класса «Брауншвейг» и построенный в 1934 году новейший линкор «Дойчланд», четыре лёгких крейсера и десяток миноносцев. К сожалению, несмотря на ультиматум с угрозой поголовно расстреливать германские экипажи, как-либо повредившие свои корабли, часть оказавшихся в ловушках кораблей была взорвана или затоплена. Но после ввода в строй данных сил именно Польша, а не Германия, становится морской державой № 1 на Балтике.

Вернувшиеся нам судостроительные мощности Гданьска и городов Померании позволили нам резко активизировать строительство морского флота. Пока, конечно, за счёт достройки на этих верфях надводных кораблей, заложенных ещё немцами, но уже заложены несколько подводных лодок.

Аннексия Латвии и Эстонии, которая должна была состояться уже в середине августа, дала бы нам сразу четыре подводных лодки, два сторожевых корабля, две канонерские лодки, пять минных тральщиков, два минных заградителя, четыре ледокола. Должна была… Да только, едва до Риги и Таллина дошли вести о военном перевороте в Германии, там тоже очень быстро сообразили, что нам становится не до них, и уже завершавшиеся переговоры об условиях их присоединения к Речи Посполитой были прерваны латвийской и эстонской сторонами «до прояснения ситуации в Германии».

Но хуже не это. Хуже то, что советские войска на границе с Речью Посполитой от Дриссы до Каменца-Подольского приведены в повышенную боеготовность. Из-за чего нам просто опасно перебрасывать значительные массы войск к нашей западной границе. Я, как отставной полковник и военный дипломат, это прекрасно осознаю.

Наш триумвират обсудил и данную проблему. Предложением маршала было отправить Москве жёсткую дипломатическую ноту с требованием прекратить действия, направленные на провоцирование войны между Речью Посполитой и Советской Россией, и начать мобилизацию для того, чтобы, если они не образумятся, ударить первыми. Но пан Игнаций быстро урезонил его тем, что нам ни в коем случае нельзя вести войну на два фронта — и против Германии, и против Советов. Пусть даже правительство Молотова и военная диктатура Браухича никогда не смогут договориться о союзнических отношениях: пришедшие к власти германские военные не меньше нас ненавидят большевиков.

Мы сошлись на том, что мне следует вылететь на переговоры в Москву с Молотовым, с недавних пор ещё и возглавляющим русский наркомат иностранных дел, и Сталиным. И заключить с СССР пакт о ненападении сроком на пять лет.

— Но это слишком долго! Мы планировали войну с русскими не позже следующего лета, — попытался возражать Рыдз-Смиглы. — Пока они не успели нарастить свою армию.

— Если германские военные окажутся благоразумными людьми, то никто не будет мешать нам вернуться к реализации этих планов, — высказался я под одобрительные кивки президента. — Но на время, пока ситуация не прояснится, нам нужно любой ценой обезопасить свою границу. Даже путём обмана. Тем более, обманывать русских — это не грех, а доблесть.

32

Полковник ФСК Кобелев, 29 июля 1939 года

Информация о том, что некая компания с названием «А-Бэ-Цэ» может быть причастна к незаконной торговле оружием, поступала к нам в «контору» уже на протяжении полугода. Вплоть до того, что сигналы о неких странностях в деятельности этой не очень известной фирмы, официально занимающейся утилизацией запасов накопленных при СССР вооружений, шли даже от американцев, с которыми высшие российские власти сейчас очень «дружат». Но почему не давали команду расследовать её деятельность, для меня оставалось загадкой. Ну, не хотело моё руководство давать ход этому делу. И даже когда я поставил вопрос перед начальником Управления, тот меня «отшил»:

— Сергей Маратович, это несвоевременно. Я помню про эту фирму, но ТАМ, — кивнул он в сторону Кремля. — Не рекомендовали её трогать.

Как это бесит! Не трогать только потому, что тут наверняка замешаны денежные интересы кого-то из имеющих доступ «к телу» либо премьера, либо даже самого «гаранта конституции».

Впрочем, если мне не разрешили заниматься этой «хвирмой» в полную силу, это вовсе не значит, что я забросил собирать по ней информацию. И выяснил интересные тонкости. Её руководство представляло собой очень любопытный конгломерат: бывший сотрудник Внешторга, бывший конструктор ракетной техники, специалист по радиолокации, и… мой бывший коллега, с которым я был даже знаком, полковник Бабушкин, перед пенсии «опекавший» отставных членов ЦК. Стартовали они со стремительностью ракеты и очень быстро вышли на госзаказ как раз в программе ликвидации «излишков» вооружений.

Странность заключалось даже не в этом, а в том, что представителями данной компании собиралась вовсе не «ушатанная» техника, а совершенно годная к использованию. Примерно в соотношении 90% совершенно годной, даже предварительно отремонтированной, и только 10% действительно хлама. Примерно такое же соотношение было и у боеприпасов: 10% с давно вышедшими сроками хранения, а 90% — относительно новых.

Конечно, взятые российской стороной обязательства касаются лишь количества, а не качества уничтожаемого. Но накопление запасов на арендованном участке Чебаркульского полигона шло намного быстрее, чем их уничтожение. До определённого момента, наступившего в середине весны. И тут все эти запасы начали стремительно таять. Куда быстрее, чем накапливались. Но количество взрывов, при помощи которых якобы уничтожались боеприпасы и техника, не выросло. Как и объёмы отгружаемого компанией «А-Бэ-Цэ» металлолома.

Странным было и то, что со станций, обслуживающих полигон и танковую дивизию, на балансе которой и находится этот огромный участок территории Челябинской области, не отправлялись никакие эшелоны с техникой и боеприпасами. Не вывозились за пределы полигона, но стремительно исчезали. Куда???

Ещё на одну странность указывали «товарищи на местах». Компания в значительных количествах набирала персонал, который уходил на полигон, и пропадал там. Никакого строительства жилья, никаких увеличенных поставок продуктов не производилось. Не было и жалоб на пропажу людей, но и самих людей как будто бы уже не существовало. Чертовщина какая-то! Плюс поступил сигнал от налоговых органов, зафиксировавших скупку компанией значительно количества золота в слитках. Ни много, ни мало, целых десять тонн!

И вот наконец-то мне «дали отмашку» заняться всеми этими странностями более плотно.

Звонок директору центрального офиса «А-Бэ-Цэ» Уманскому ничего не дал. По его словам, он исполняет только распоряжения двоих других учредителей по финансированию программ, выполняемых уральским филиалом. Этот филиал, хоть и является дочерней компанией, но обладает полной самостоятельностью, и всеми делами, происходящими там, занимаются Бабушкин и Туманян. Уманский даже никогда не бывал в тех краях. Но готов предоставить на проверку ежедневные акты списания уничтожаемой техники, регулярно приходящие с Урала.

Звонок в Чебаркуль по телефону закрытой сети «Искра», когда-то связывавшей органы государственной власти и крупнейшие оборонные предприятия, а теперь ещё и многие крупные компании и банки, тоже был безуспешным. Правда, мне пообещали, что полковник Бабушкин, ныне находящийся в командировке, будет на месте через день.

Не соврали. А Владимир Михайлович даже вспомнил меня.

— Припоминаю, припоминаю. Кажется, вы, Сергей Маратович, когда-то занимались нашими восточно-европейскими «братушками». А теперь, значит, торговцев оружием шерстите? Только мы никоим образом не можем быть предметом вашей разработки: мы это оружие уничтожаем, а не торгуем им.

Ну, да. Перед распадом СССР и особенно после того, как в Восточной Европе начались процессы «социально-политических перемен», я действительно занимался деятельностью граждан стран Варшавского договора. Начиная со времени активизации в Польше профсоюза «Солидарность».

На вопросы о странностях «утилизации» полковник хмыкнул.

— А что вас не устраивает? Мы свои обязательства перед государством выполняем? Выполняем. А какими ноу-хау при этом пользуемся, это уж, извините, наша коммерческая тайна. А впрочем, если у вас есть какие-то сомнения, то можете лично побывать здесь, в Чебаркуле, и я продемонстрирую вам наши успехи, подкреплённые всеми необходимыми отчётными документами. Контракт на утилизацию мы можно сказать, уже выполнили. Причём, досрочно.

Вот эта досрочность-то и настораживает. Включая некоторые изложенные выше моменты.

— Машину за вами в аэропорт Челябинска прислать?

Нет уж, нет уж! Меня в областном управлении ФСК встретят, и поеду я в вашу контору вовсе не один, а в автобусе сразу с группой захвата. На всякий случай. Кажется, у бизнесменов это называется «маски-шоу». Вот это шоу мы и исполним, чтобы вы, товарищ бывший полковник, не успели ничего важного припрятать. Санкцию от прокуратуры на обыск и изъятие документов я получил.

Вот только ехать до Чебаркуля автобусу с омоновцами целых полтора часа, и я очень переживал, что эффекта неожиданности не выйдет. Тем более, пришлось останавливаться на КПП полигона, чтобы отчитаться перед военными, кто и с какой целью въезжает на охраняемую ими территорию. Судя по тому, что мне известно о деятельности Уральского филиала «А-Бэ-Цэ», с «вояками» у них не просто хорошие отношения, а, можно сказать, «счастливый брак», поскольку коммерсанты регулярно «жертвуют» и продукты в столовые дивизии, и топливо для техники, и материалы на ремонт коммунальных сетей. Вполне ведь могут звякнуть в офис и предупредить Бабушкина и Туманяна о том, что я еду в их контору «не с пустыми руками».

Стоянки с техникой, где должны были стоять даже не сотни, а многие-многие тысячи единиц боевой техники, что целый год стаскивали к себе эти «коммерсанты», были практически пусты. Местность здесь ровная, как стол, и видимость на километры, так что все эти «открытые хранилища» с единичными экземплярами того, что на них осталось, просматриваются прекрасно.

Внимание к себе привлекло двухэтажное легкосборное здание с множеством самых разнообразных антенн на крыше и мачтах, натыканных вокруг него. Это для меня, знакомого с местом проведения запланированного «шоу» по фотографиям и картам, тоже не новость. Достоверно известно, что весь второй этаж «офиса» занимает лаборатория Туманяна, проводящего какие-то эксперименты в области радиолокации «в частном порядке». То есть, в интересах не государства, а всё той же частной компании. Да только добиться, чем он конкретно занимается, каких результатов достиг, нашей организации так и не удалось. В общем-то, не мудрено, если «фирмой» руководит такой профессионал, как Бабушкин. Именно тут ребята их ОМОН и будут заниматься привычной им работой: класть на пол всех, кто окажется в помещениях здания. А уж потом я и сотрудник прокуратуры займёмся следственными действиями.

Насторожило то, что всех окнах офиса опущены наружные жалюзи, а железная дверь на входе явно закрыта. И никого вокруг.

Впрочем, нет! По дорожке, накатанной сотнями колёс и гусениц до образования колейности, в нашу сторону бежит какой-то офицер и отчаянно машет руками.

Из распахнутых дверей автобуса посыпались бойцы ОМОН, оцепляя офис. И тут стало слышно, что орёт этот лейтенант.

— Уезжайте, срочно уезжайте! Сейчас рванёт! Там же тонна взрывчатки заложена! В укрытие!

Ясное дело, бойцы тут же взяли его на прицел, но он не остановился, продолжая бежать к автобусу.

И в этот момент завыла сирена.

Я тоже выскочил наружу, и запыхавшийся лейтенант проорал, перекрикивая сирену.

— Они заминировали здание! Через минуту рванёт! В укрытие! Срочно!

Тонна взрывчатки — это не шутка!

— Я провожу вас в укрытие, здесь рядом. Только скорее!

Омоновцы влетали в автобус даже быстрее, чем выскакивали из него, а последнему из них пришлось запрыгивать уже на ходу.

— Туда, — махнул рукой запыхавшийся лейтенант. — По этой дорожке. Я потом покажу, куда свернуть. Только скорее, чтобы успели в капонир заехать.

Водитель давил на газ так, словно за нами сама смертушка гонится. Да, в общем-то, не «словно», а на самом деле, поскольку взрывная волна от такого количества взрывчатки нас точно, если не убьёт, то обеспечит тяжелейшую контузию.

И вдруг он ударил по тормозам так, что автобус потащило по грунтовке юзом: впереди, где только что ничего не было, кроме дороги и торчащих вдоль неё берёзок, направив на нас КПВТ, стояли четыре бронетранспортёра и цепь автоматчиков, не меньше двух взводов.

Я вышел из автобуса, поднявшего резким торможением целую тучу пыли. Если они не боятся взрывной волны, которой нас всё это время пугал лейтенантик, значит… Значит, нас попросту заманили в ловушку.

— В чём дело? Почему вы мешаете проведению совместной операции Федеральной службы контрразведки, прокуратуры и ОМОН?

Автоматчики расступились, и вперёд вышел немолодой мужчина в форме… старшего майора госбезопасности 1930-х годов. Опаньки! А ведь и автоматчики-то — вовсе не солдатики срочной службы, а мужики в возрасте от 20 до 30 лет! И форма у них вовсе не современная, а старого-престарого образца, ещё без погонов. Хотя «калашниковы» в руках — самые настоящие.

— Сопротивление бесполезно. Мы не хотим кровопролития, поэтому предлагаем выходить из автобуса по одному, складывать оружие и по одному же проходить за оцепление. Начнём с вас, полковник Кобелев, — прокричал в мегафон ряженый чекист.

— Если они не шутят, то из КПВТ покрошат нас так, что всем п*здец. Ребята даже из автобуса выскочить не успеют, — пробормотал со ступеньки автобуса командир ехавшей со мной группы ОМОН. — Надо сдаваться, а потом с этими уже наши разберутся…

Я достал из наплечной кобуры «стечкин», положил в траву рядом с дорогой и двинулся к этому, с мегафоном. Вторым был командир ОМОН. И когда на траву легла его «ксюха», у нас за спиной прошипел какой-то электрический разряд.

— Не нервничайте, полковник. Это всего лишь перестала работать аппаратура, обеспечившая вам переход из 1994 года. Навсегда перестала. Так что поздравляю вас, товарищи, с переселением в Союз Советских Социалистических Республик, в 29 июля 1939 года.

34

Михаил Леонтьевич Миль, 17 августа 1939 года

И для меня, и для директора строящегося завода по производству автожиров Николая Ильича Камова, тоже иркутянина, как и я, приказ по Наркомату авиастроения прекратить все конструкторские работы по новым типам автожиров был полной неожиданностью. Казалось бы, только-только принято решение о постройке данного завода, который будет производить недавно принятые на вооружение машины А-7, и вдруг такой оборот… На все наши вопросы, что вдруг произошло, в Наркомате хранили молчание. А сам Михаил Моисеевич Каганович, человек шумный и грубый, по телефону «отбрил» Николая Ильича:

— Когда нужно будет, вас проинформируют обо всём! А пока не лезьте ко мне: мне не до вас!

Наркома понять можно: у него в подчинении сотни заводов, производящих не только сами летающие машины, но и авиационные двигатели и всё, что устанавливается в самолёты. Вплоть до лесозаготовительных предприятий, работающие по всей территории страны, ведь в условиях жёсткой нехватки алюминия на различные детали истребителей приходится подбирать строго определённые сорта древесины. Это в наших перспективных автожирах, не имеющих полноценных крыльев, можно не очень забивать голову такой проблемой.

Для Страны Советов даже самолёты — пока ещё редкость, и в некоторых её районах летящий в небе самолёт видели далеко не все люди, а уж автожир — вообще что-то неизвестное, ассоциирующееся по звучанию с толстым автомобилем. На самом же деле, это такой тип летающей машины, которая держится в воздухе за счёт подъёмной силы, создаваемой не крылом, а вращающимся в горизонтальной плоскости большим пропеллером, автоматически раскручивающимся потоком набегающего воздуха. Отсюда и название, состоящее из двух частей: авто- автоматический, самостоятельный и жирос, круг, вращение.

Я «загорелся» идеей постройки такого вида летательных аппаратов ещё во время учёбы Донском политехническом институте в Новочеркасске, когда узнал о том, что ещё за десять лет до этого первый автожир сконструировал испанец Хуан де ла Сиерва, и начал изучать теорию его полёта. Оказалось, что при ЦАГИ существует отделение автожиров во главе с Камовым. И в ответ на моё письмо Николай Ильич пригласил меня в рамках летней практики поучаствовать в создании первого советского автожира КАСКР-1. Практика дала мне очень много в плане знаний, и по окончании института, заручившись рекомендацией, я сумел убедить комиссию, хотевшую распределить меня на Таганрогский авиазавод, в том, что принесу больше пользы государству, занимаясь автожирами в ЦАГИ.

Наш А-7 взлетел в сентябре 1934 и сразу же заинтересовал военных. Тем, что ему требовалась для взлёта и посадка площадка минимальных размеров: при раскрутке ротора специальным механизмом он, в принципе, мог бы и вообще взлететь без разбега, но при отключении механизма ротор очень быстро терял скорость вращения, а тяговый мотор не успевал придать автожиру горизонтальную скорость, достаточную для автовращения. Так что небольшой разбег всё равно требуется. Посадка? Садиться можно даже с неработающим двигателем, на авторотации, хотя посадка при этом получается довольно жёсткая, и использовать её следует лишь в исключительных, аварийных ситуациях.

Да, с 480-сильным двигателем М-22 машина развивает всего максимальные 218 километров в час, но именно в малой скорости полёта её главное преимущество: военные видят в А-7 не истребитель, а артиллерийский корректировщик и лёгкий бомбардировщик. По их заявкам мы предусмотрели подвеску четырёх стокилограммовых авиабомб (всего же автожир способен поднимать 800 килограммов полезной нагрузки). Это помимо пулемётного вооружения, в которое входит синхронный пулемёт ПВ-1 (авиационная модификация «Максима»), стреляющий сквозь вращающийся винт, и спаренный «Дегтярёв авиационный» на кольцевой турели для защиты задней полусферы.

Потребности в подобной машине составляют сотни экземпляров: не зря же правительство решила строить целый завод для их производства. И вдруг — такое неожиданное решение. Нужно сказать, очень тревожное, если учесть, сколько конструкторов, включая авиационных, подверглись репрессиям на протяжении нескольких последних лет.

Почему такое произошло, стало ясно в середине августа. После вызова нас с Николаем Ильичём на полигон. Бронетанковый. Что само по себе было удивительно: какое отношение имеет к бронетехнике, обычно испытываемой на Кубинском полигоне, наше направление работ?

Оказалось, что никакого. А вызвали нас туда исключительно для того, чтобы продемонстрировать нам, авиаконструкторам, машины, которые не хотели перегонять на Центральный аэродром Москвы из соображений секретности.

Первое, что бросилось в глаза в машинах с несущими винтами-роторами, внешне похожих на автожиры, это отсутствие тянущих винтов. Причём, у одной из машин трёхлопастный ротор был один, а у второй — целых два, расположенных один над другим. Машины явно не новые, что видно даже по окраске. И уже имеющие надписи марок на фюзеляжах — та, что с одним ротором Ми-2, а та, что с двумя Ка-25. Причём, около обеих стояли члены экипажа, одетые в непривычную форму, явно лётную. А встречал нас около машин пожилой чекист в форме старшего майора госбезопасности, принявшийся улыбаться нам, как старым знакомым.

— Очень рад видеть вас, Николай Ильич и Михаил Леонтьевич, рядом с вашими вертолётами.

Мы с Камовым удивлённо переглянулись: название «вертолёт» придумали Николай Ильич и Николай Кириллович Скржинский, но оно так и не прижилось, даже в советской технической литературе чаще употребляется французское слово геликоптер. А работы над подобными машинами ведётся в рамках экспериментов. Но не в СССР, где разработчик серии экспериментальных машин ЦАГИ-1ЭА — ЦАГИ-5ЭА и их бессменный пилот Алексей Михайлович Черёмухин сейчас находится в заключении. Мы же с Камовым разработкой геликоптеров-вертолётов не занимаемся. Кроме того, машины Черёмухина представляли собой просто открытые металлоконструкции из множества перекрещивающихся балок, не прикрытых даже перкалевой обшивкой, а это — явно отработанные, аэродинамически совершенные аппараты.

— Не удивляйтесь, товарищи. Оба вертолёта, Ми-2, «Миль-второй», и Ка-25, «Камов-двадцать пять», совершили первый полёт в 1961 году. Но как получилось, что они оказались в 1939 году, спрашивать меня не нужно. Просто примите это как должное: эти машины являются вашими творениями, но разработанными в будущем. И вам предстоит сделать так, чтобы они появились на свет как можно быстрее. Пусть немного иными, чем эти образцы, поскольку в Советском Союзе ещё нет двигателей, которые в них установлены, и производство которых будет запущено ещё нескоро, нет многих приборов, используемых здесь, но эта техника, адаптированная к современным техническим возможностям, должна взлететь, как можно скорее. Вся техническая документация по обеим машинам будет вам передана в ближайшее время. Как и технические характеристики двигателей, которыми предлагается заменить установленные сейчас на них моторы.

Даже несмотря на то, что это говорил серьёзный человек из очень серьёзной организации, меня не покидало ощущение некой грандиозной мистификации. Особенно — после слов о том, что эта техника из времени, от которого нас отделяет более двадцати лет. А после более подробного знакомства с конкретными экземплярами оказалось, что даже ещё больше.

Тем не менее, обе машины летали! И летали куда более уверенно, чем экспериментальные машины Черёмухина. В чём и я, и Николай Ильич убедились не только с земли, но и «прокатившись» в качестве пассажиров.

Как пояснили лётчики, управлявшие машинами, аппарат принципиально отличаются схемой компенсации реактивного момента (пресловутый закон Ньютона «сила действия равна силе противодействия»), возникающего при вращении несущего винта двигателями. В «моей» машине используется дополнительный винт, установленный в хвосте вертолёта. За счёт изменения параметров его отдачи аппарат имел просто удивительную манёвренность. Да и вообще мог летать буквально в любую сторону: вперёд, назад, боком. В «камовской» реактивный момент компенсируется вращением каждого из несущих винтов в свою сторону: нижний — по часовой стрелке (если смотреть сверху), а верхний — против часовой стрелки. У обоих вариантов имеются свои плюсы и минусы, и, как объяснил старший майор Бабушкин, нам с Николаем Ильичом следует выбрать именно ту схему, ту машину, запуск которой в производство потребует меньше затрат. Конструкторских, сырьевых, трудовых, производственных.

— А двигатель? — напомнил Камов.

— Двигатель, можно сказать, имеется, — кивнул Бабушкин. — Сейчас Аркадий Дмитриевич Швецов занимается доводкой новой модификации мотора М-62, у которого ресурс будет повышен до 1000 часов. Вот их-то пока и придётся ставить на ту машину, которую вы выберете. Решение правительства о перепрофилировании возглавляемого вами завода на выпуск вертолётов вместо автожиров уже принято и в ближайшие дни будет доведено до вас.

36

Джон Смит, 4 сентября 1939 года

Разгром, устроенный японцам на границе Манчжурии и Монголии, был для нас полнейшей неожиданностью. Ещё 14 июня наш посол Роберт Крейги подписал с министром иностранных дел Японии Хатиро Аритой соглашение о том, что Великобритания признаёт «особые права» этой страны в Китае и гарантирует невмешательство в действия японских оккупационных властей. Японцы, со своей стороны, брали на себя обязательства не предпринимать действий, которые могли бы ограничить британские интересы в Китае. Поэтому Квантунская группировка так смело и маневрировала войсками в конфликте с русскими.

Практически синхронно с нами действовали и «кузены», американцы, продлив на шесть месяцев денонсированный торговый договор с Японией. Это позволило японцам не только возобновить закупки в США стального и железного лома, необходимого для их мартеновских печей, а также бензина и нефтепродуктов, но и армейских грузовиков, а также станков для авиационной промышленности.

Нам было известно, что командование 6-й японской армии наметило на 24 августа крупное наступление, целью которого был полный разгром советской группировки в Монголии. Это позволило бы Японии не просто обезопасить железную дорогу, ведущую к рудным месторождениям, но и, при необходимости, претендовать на другие монгольские территории. И отвлечь дополнительные силы большевиков на восток, подальше от границы с Польшей.

По донесениям японской разведки, русский 57-й корпус вёл себя вяло и явно готовился к обороне, хотя некоторое наращивание сил в его боевых порядках и происходило. И вдруг 15 августа случилось невероятное: красные ударили по японским войскам, ещё не сосредоточившимся для запланированного наступления. Ударили мощно с нескольких направлений.

Рано утром более 150 русских бомбардировщиков нанесли авиационный налёт на японские позиции. Следом началась мощная артиллерийская подготовка с применением множества орудий. Помимо обычных осколочно-фугасных снарядов, красные применил зажигательные, от которых загоралась не только сухая трава в степи, но и деревянные элементы полевых укреплений, а также двигатели и топливо в японских танках. Налёт с применением этих снарядов сопровождался ужасным рёвом, снаряды падали так часто, что японские офицеры оценили количество орудий в залпе в 2–3 артиллерийских гаубичных полка, сосредоточенных в одном месте. А их психологическое воздействие было таково, что часть уцелевших после такого залпа солдат просто сошла с ума. Так что русские танки и пехота, пошедшие после этого в атаку, без труда прорвали первую линию японской обороны.

В первый день русского наступления командование 6-й армии не смогло определить направление главного удара противника и не сумело ничего предпринять для оказания поддержки своим войскам, оборонявшимся на флангах.

Ничего, кроме серьёзных потерь, не дали и попытки нанести ответные удары: советская авиация массировано применяла новейшие модели истребители, в том числе, и для прикрытия собственных бомбардировщиков. Только за два дня воздушных боёв 19–20 августа японцы потеряли более 90 самолётов. Причём, часть их была сбита огнём малокалиберной зенитной артиллерией, подчас ведущей необычайно точный огонь. Да и лётчики Страны Восходящего Солнца жаловались на то, что русские в ряде случаев как будто заранее знали о том, куда и какое количество их самолётов направляется.

Благодаря применению упомянутых зажигательных снарядов, вызывающих панику у японских солдат, к 18 августа русские прорвали оборону на северном фланге сражения, днём позже на южном и к 21 августа завершили окружение всей японской группировки. Пытавшиеся деблокировать окружённых полки японской пехотной бригады не только не смогли прорвать окружение, но и в течение двух дней были рассеяны мощным артиллерийским огнём, включая массированные удары по идущим в атаку пехотинцам теми самыми зажигательными снарядами.

На десятый день боёв, несмотря на героическое сопротивление японских солдат, их группировка была полностью уничтожения, а монгольская территория очищена от них. Последовавшие за этим попытки японцев небольшими силами прорваться через монгольскую границу также отражались с большими потерями для атакующих. Насколько мне известно, столь тяжёлое поражение вызвало растерянность не только среди командования всей Квантунской армии, но и в Токио.

Но, конечно же, события на Дальнем Востоке меркли в сравнении с происходящим в Европе. И русские к этому не имели никакого отношения.

Как мы ни старались уладить польско-германские противоречия, чтобы не допустить ослабления польской армии, которой нами была отведена роль той силы, что сокрушит Советскую Россию, польское руководство осталось непреклонно в стремлении окончательно уничтожить Германию как единое государство.

В ходе совместных с французами переговоров с представителями военного правительства фон Браухича в обмен на ряд наших уступок немцы уже готовы были отказаться от претензий на захваченные поляками земли в Восточной Германии. По информации из Форин Офис, переговоры с немцами шли очень тяжело, но наметился существенный прогресс в них. Мы готовы были разрешить им увеличить армию до 400 тысяч человек, восстановить тоннаж военно-морского флота до уровня, оговоренного Версальским мирным договором, и даже заменить все устаревшие корабли новыми. Не возражали и против создания германских военно-воздушных сил и возобновления выпуска тяжёлых вооружений для собственных нужд. Включая танки, численность которых не должна была превышать половину танкового парка Франции. Всё равно реализация всех этих программ растянется не меньше, чем на десятилетие, в течение которого политическая карта как Европы, так и Азии, претерпит кардинальные изменения.

Но упрямые поляки не захотели ничего слушать, продолжая стягивать войска к своей границе с Германией. Вместо того, чтобы готовиться к нападению на СССР, намеченному на май следующего года и согласованному не только с нами, но и с рядом других стран, находящихся под сильным британским влиянием. Например, с Турцией и Ираном, пусть и не желающим участвовать в войне, но согласившимся пропустить британские войска из Ирака к границе с советской Средней Азией. То же самое касается Норвегии, готовой предоставить нашему и французскому флоту удобную военно-морскую базу для нейтрализации русского Северного флота и оккупации района Архангельска, как это уже было в 1918 году.

1 сентября 1939 года войска Речи Посполитой, как поляки назвали своё государство, объединяющее собственно Польшу, оккупированную ими Чехословакию и Литву, на нескольких направлениях перешли германскую границу и начали наступление вглубь Германии. Поводом для этой агрессии они назвали миномётный обстрел своей территории в районе бывшего немецкого Штетина.

Поскольку данная ситуация не является случаем, когда британские и французские войска обязаны оказывать военную помощь полякам, правительства наших стран официально заявили о нашем нейтралитете в данной войне. А неофициально, на уровне послов в Варшаве, высказали недовольство тем, что из-за действий Польши придётся серьёзно корректировать совместные польско-франко-британские планы в отношении Советской России. Бывший Лорд Адмиралтейства и бывший Канцлер казначейства герцог Мальборо, бывший в курсе наших далеко идущих планов, во время выступления в парламенте сравнил действия этой страны по ограблению и уничтожению германского государства с жадностью гиены.

Естественно, это вызвало большой дипломатический скандал, но политический вес Уинстона Черчилля таков, что мнение Польши для нашей страны не идёт ни в какое сравнение с его заслугами. В то же время, мнение официальных Лондона и Парижа никак не отразилось на позиции правящего польского триумвирата: наступление Войска Польского вглубь Германии не только не прекратилось, но и ускорилось, благодаря вводу в сражения новых танковых и кавалерийских частей.

38

Михаил Ильич Кошкин, 23 сентября 1939 года

Хотя А-20 и А-32 и ехали в Москву на запланированный на 23 сентября показ танковой техники руководству Красной Армии, большинству приглашённых партийных и государственных деятелей уже было известно, что обе машины — всего лишь опытные, и даже прототипами серийных машин не станут. Отличные, передовые, уникальные для современных условий, но судьба распорядилась так, что они стали не нужны сразу после «рождения». И заводские испытания специалисты Харьковского паровозостроительного завода завершали уже тогда, когда и я, и мой заместитель по КБ-520 Александр Александрович Морозов знали, что гигантская работа, проделанная конструкторами, послужит лишь для того, чтоб они набрались опыта. Увы!

Жалко? Конечно! Но то, что пришло на смену этим машинам на чертёжных досках КБ стоило этого.

Ещё в начале июня нас с Александром Александровичем вызвали в Москву, где на Ивановской площади Кремля перед нами расчехлили две машины, до того укутанные брезентом. В обеих прослеживалась преемственность форм, заложенных нами в А-20 и А-32.

— Узнаёте? — усмехнулся в усы секретарь ЦК ВКП(б) товарищ Сталин.

Мы с Морозовым, конечно, не могли не узнать тех линий корпуса, которые видели не только на чертежах, но уже и в металле. У одной из машин, немногим более высокой, чем вторая. Но вторая, чуть более широкая, но за счёт меньшего «роста» выглядящая приземистой, скорее всего, являлась дальнейшим развитием первой.

Башни, конечно, огромные в сравнении с нашими машинами, из которых ни военные, ни члены правительства так и не могли решить, какой вариант выбрать — с чисто гусеничным движителем или с колёсно-гусеничным, как у БТ-7. Как и калибры орудий: пожалуй, 85-мм длинноствольные пушки, в отличие от 45 мм у А-20 и короткоствольной «трёхдюймовки» Л-10 у А-32. Полное нарушение существующей концепции современного танкостроения, гласящей, что пушка не должна выходить за габариты машины.

После знакомства с внутренним пространством боевого отделения и рабочего места механика-водителя мы, товарищ Сталин и присутствовавший при этом начальник Автобронетанкового управления Павлов прошли в кремлёвский кабинет руководителя партии. Где и состоялся дальнейший разговор о судьбе разрабатываемых нами машин, наших с Александром Александровичем судьбах и задачах, стоящих перед КБ-520 на ближайшее будущее. Никогда не предполагал, что мою возможную скорую смерть мне предскажет не какая-нибудь гадалка, а неформальный глава государства! Хотя, по его словам, теперь, зная причины случившегося, этого можно избежать.

Техническую документацию, включая чертежи Т-34–85 и Т-44, нам в Харьков вскоре доставили сотрудники НКВД, и мы засели за перекомпоновку, пытаясь совместить технические решения, заложенные в конструкции Т-44 с возможностями производства. А поскольку танковых орудий калибра 85 мм ещё не существует, пришлось предусматривать установку в громадную трёхместную башню всё той же пушки Л-10, которую впоследствии придётся менять на разрабатываемую оружейниками более длинноствольную и мощную Ф-34.

Сразу же закладывался отказ от подвески Кристи на торсионную и поперечное расположение двигателя В-2. Его надёжность должна резко повыситься благодаря усовершенствованиям, разработкой которых занимаются «мотористы», и использованию принципиально новой системы фильтрации воздуха, чертежи которой мы также получили. Эти усовершенствования позволили нарастить броню «по кругу» до ранее неслыханных в мировом танкостроении 75 мм. Хотя это вызывало сложности с обработкой и сваркой таких толстых бронелистов, которые предстояло решить технологам.

Но работа двигалась, и наша с Морозовым сентябрьская поездка в Кубинку, кроме демонстрации возможностей колёсно-гусеничной и гусеничной машин, ещё и должна была стать отчётной о ходе выполнения задания партии и правительства.

Насколько мне было известно, на полигоне, помимо А-20 и А-32, будут представлены наш же БТ-7М, отличающийся от машин без литеры «М» практически только дизелем В-2 вместо авиационного М-17. Его должны были сравнивать с «рабочей лошадкой» РККА, танком Т-26 и «обычным» БТ-7. Ленинградский Кировский завод, где я работал до перевода в Харьков, должен представить три модели тяжёлых танков. Ну, и как нам намекнули в АБТУ, «возможны сюрпризы».

Помимо Сталина, на мероприятии присутствовали Ворошилов, Жданов, Микоян, Вознесенский, Павлов и многие другие военачальники, включая прибывшего с Дальнего Востока Штерна, награждённого за разгром японцев орденом Ленина.

БТ-7М ничуть не уступал серийной модели этой машины по динамике, а за счёт большей экономичности дизеля существенно выигрывал у неё по запасу хода. А уж Т-26 и вовсе крыл, как бык овцу, по всем параметрам, кроме огневой мощи, которая у всех наших лёгких танков, вооружённых 45-мм пушкой 20-К и пулемётами «Дегтярёв танковый», идентична. Включая А-20, лишь немногим проигрывающий «бэтэшке» в динамике, но выигрывающий в бронировании. В том числе — за счёт наклонной брони, приведённая к нормали толщина которой обеспечивает вдвое лучшую защиту, чем вертикальная.

А-20, как и А-32, «выступал» только на гусеницах, поскольку вне твёрдого покрытия его проходимость резко падает. Машину восприняли неплохо, но военные посетовали на недостаточное бронирование и слабую пушку. А вот А-32 откровенно понравился, поскольку и бортовую броню имел толще, и орудие не 45 мм, а 76 мм. Да и препятствия он прошёл в хорошем темпе, одолел ров, эскарп, контрэскарп, колейный мост, перескочил вброд реку, подъём больше 30 градусов, а напоследок под аплодисменты зрителей сбил носом бронекорпуса довольно толстую сосну.

Танки ленинградцев носили названия КВ (Клим Ворошилов), СМК (Сергей Миронович Киров) и Т-100. Второй и третий имели по две башни — одна большая, с «трёхдюймовкой» Л-10, и одна маленькая, с «сорокопяткой» — и по компоновке, конструкции, бронированию и даже внешнему виду отличались незначительно. Однобашенный КВ выигрывал у них по высоте (чтобы маленькая башня не мешала ведению огня из «трёхдюймовки», её у СМК и Т-100 пришлось поднять на своеобразный «постамент») и массе. А значит, и по подвижности.

А затем пришло время «сюрпризов». И первым из них стал, как нам объявили, лёгкий плавающий танк ПТ-76, вооружённый 76-мм орудием с дульным тормозом. Довольно вёрткая, подвижная машина, к тому же, способная вести огонь из пушки на плаву.

Следующими были уже виденные мной и Александром Александровичем Т-34–85 и Т-44. Пока они гоняли по трассе, кажется, даже превосходя в динамике А-32, начальник полигона привёл данные обстрелов этих машин из различных видов противотанковых орудий. И если «тридцатьчетвёрка» поражалась калибрами от 37 до 47 мм на дистанции от полукилометра и менее только в ослабленные части бортовой брони, то «сорокчетвёрка» была неуязвима для них на любой дистанции. Даже при стрельбе в упор.

Но и это было не всё. Тяжёлые танки Ис-2, Ис-3 и Т-10 просто поражали своей мощью орудия (у всех трёх — танковый вариант корпусной 122-мм пушки А-19), и если первый ещё напоминал силуэтом «тридцатьчетвёрку», только значительно «подросшую», то два других имели совершенно необычную форму лобовой брони, листы которой выдавались вперёд трёхгранным «наконечником». Башни — сферические, приплюснутые, что говорило о том, что снаряды, попав в них, будут рикошетить значительно чаще, чем от имеющиеся у нынешних и даже разрабатываемых на перспективу машин.

— Вот такую технику вы должны иметь в виду, создавая танки, с которыми Союз Советских Социалистических Республик будет отражать нападение империалистов. Такую, а не прожекты сверхтяжёлых монстров, которые даже невозможно будет доставить на поле боя, — подытожил показ Сталин. — А руководство Страны Советов окажет вам в вашей работе всемерную помощь.

Мне показалось, что и Духов, и Котин, создающие тяжёлые танки, и Астров, специализирующийся на создании лёгкой бронетехники на Горьковском автозаводе, принялись кивать потому, что они уже делают что-то похожее на показанные в Кубинке образцы. Как и мы с Морозовым.

40

Иван Степанович Туманян, 25 октября 1939 года

Наша работа пошла, что называется, с места и в карьер. Мой коллектив, обслуживавший установку «прокола времени», немедленно отправили в Ленинград, в знаменитый Физико-технический институт академика Иоффе. Народ я себе подбирал «подкованный», и там эти люди будут на своём месте, ведь именно в ЛФТИ сейчас идёт разработка новой модификации «радиоуловителя самолётов», как в это время называют радиолокаторы.

Да, для многих в «том» мире было бы величайшим открытием, если бы они узнали, что в Красной Армии на момент начала Великой Отечественной войны уже существовали радиолокаторы. Первая модель с названием РУС-1 уже даже принята на вооружение и выпускается промышленностью. Правда, до войны сумели построить всего 45 комплектов этой РЛС. И ещё чуть больше двух десятков РУС-2 «Пегматит», которой здесь сейчас и занимаются в Ленинграде.

На представление руководителю института Абраму Фёдоровичу Иоффе и специалистам-локаторщикам мне пришлось съездить, и, честно говоря, даже я несколько стушевался перед его именем и именами людей, которых мы, люди из 1994 года, помним по институтским учебникам. Николай Яковлевич Чернецов, Павел Александрович Погорелко, Юрий Борисович Кобзарев… Те самые, с которых и начиналась советская практическая радиолокация.

Но сейчас, по требованию представителя только что созданного 6-го отдела (обеспечение безопасности в области научно-технических знаний) Главного управления госбезопасности, все они, включая Абрама Фёдоровича и только-только выпущенного на свободу из-под следствия Акселя Ивановича Берга, уселись за парты слушать лекции по основам радиолокации, которые вели мои помощники.

Но основная работа у меня, конечно, в Москве, в Междисциплинарном научно-исследовательском центре, где создаётся поистине грандиозный банк технической документации, цены которому в это времени просто не существует. Мы ведь «хапали» не только «бумажные носители», но и «договорились» по поводу «коммерческого заказа» с НИИ сети «Эталон», занимающимися микрофильмированием. Благо, одна из «эталоновских» контор находилась у нас совсем под боком, в Миассе. И теперь эти микрофильмы тоже переводят «на бумагу», что очень удобно при работе со сложными чертежами и многотомными техпроцессами. Да, информация у «эталоновцев», в основном, загрифована, но мы-то перекупали микрофильмы с совсем уж устаревшей информацией, преимущественно 1950−60-х годов.

Одним из первых дел, которые сделали мы с Владимиром Михайловичем Бабушкиным и его коллегами-отставникам из КГБ, была передача огромной докладной записки на имя Сталина, содержащей списки репрессированных учёных, инженеров, военных, проявивших себя после реабилитации или освобождения из-под стражи. Тоже подготовленные заранее, очень подробные, содержащие перечень позднейших заслуг этих людей.

К сожалению, часть их сразу освободить не получилось: репрессии в отношении них далеко не всегда были «необоснованными». Тут и нецелевое использование средств, и растраты, и, чего уж там скрывать, банальное шкурничество. Например, поводом для затянувшегося следствия в отношении одного из будущих Маршалов Победы Константина Константиновича Рокоссовского стал массовый падёж коней в его кавалерийском корпусе. А Сергей Павлович Королёв обвинялся во «вредительской деятельности» за эксперименты, не относящиеся к прямой работе по созданию ракетной техники. Но тем Советский Союз образца конца 1930-х и начала 1940-х мне нравится, что даже тем, кто «заслужил» наказание, представляется возможность искупить вину созданием отличной боевой техники «под контролем НКВД», в так называемых «шарашках».

Впрочем, по характеру охраны, и наш МНИЦ был той же самой «шарагой», поскольку располагался на строго охраняемой территории, а семьи его сотрудников, прибывшие из будущего, живут «внутри периметра». Под который выделили Школу НКВД и прилегающий к ней большой дом в районе, имеющем название Дангауэровка. Там, где когда-нибудь будет построена станция метро «Авиамоторная».

Условия проживания по местным меркам неплохие: квартиры от двух до четырёх комнат, но поскольку многодетных семей у нас нет, некоторые из «четвёрок» превратили в коммуналки. Правда, кое-кому приходится привыкать к общей кухне и, после жизни в «брежневках», к совмещённым санузлам, но если учитывать, что для многих «аборигенов» и подобное считается едва ли не царской роскошью, то жаловаться не на что.

Залегендировали нас как «иностранных учёных российского происхождения, вернувшихся из эмиграции по приглашению советского правительства». Отсюда и пристальное внимание к нам со стороны чекистов, и хорошие условия проживания (включая отдельный продуктовый магазин), и наши «странности» в одежде, поведении и даже речи.

Центр мы оборудовали по последнему слову техники «нашего родного» времени. Не зря ведь Борис Уманский «раскрутил фирму» на поставках компьютерной техники и телефонов с факсами. Лапу на часть ввозимой им продукции мы сумели наложить, мотивируя не только потребностями «уральского филиала», но и кое-какими другими надобностями. Например, «подарков» тем, от кого зависит функционирование этого филиала. Ну, и планами «завалить» уральский регион оргтехникой по розничным ценам, чуть ниже региональных, но выше московских. А для того, чтобы прибыль была ещё выше — завозить на наши склады не уже собранные ЭВМ, а комплекты для её сборки на месте: электронщиков здесь хватает, и с наладкой такого производства действительно проблем не возникло бы.

То, что вычислительная техника станет колоссальным подспорьем в расчётах советских инженеров, я убедился на собственном опыте. Тем более, такая мощная: процессоры «Пентиум» с тактовой частотой 75 мегагерц по своему быстродействию превосходят даже старые советские ЭВМ серий БЭСМ, ЕС и СМ, занимавшие огромный вычислительный зал, а ведь появление тех машин позволило нам «вытянуть» и ракетно-космическую программу, и расчёты ядерных реакторов, не говоря уже об авиастроении и составлении баллистических таблиц для артиллерии. Конечно, компьютеры не вечны, но лет десять точно проработают. По крайней мере, первые из закупленных ещё при позднем СССР аппараты с процессорами 8086 продолжают работать на предприятиях ВПК по сей день. А там уже, надеюсь, и советские полупроводниковые приборы начнут производиться, хотя бы примитивные собственные вычислительные машины делаться. Так что порядка тысячи компьютеров (далеко не все, конечно, с процессором «Пентиум», часть с 486 и даже 386, и далеко не все новенькие) мы сумели завезти в 1939 год.

Компьютеры — это хорошо. Да вот только с печатью сделанных на них расчётов есть проблема. Даже на матричных принтерах, куда более долговечных, чем лазерные, для которых порошок стоит очень дорого, а фотобарабаны имеют «привычку» истираться. Ленточка! Обыкновенная красящая ленточка изготовлена из нейлона, который ещё не производится даже в Штатах, где его изобрели. Мы просто обязаны запустить производство этого материала, чтобы не извращаться с повторной пропиткой запасённых нами расходников. Ну, кроме того, нейлон — это, помимо чулок и рубашек, ещё и лёгкие и очень прочные парашюты для лётчиков и десантников. Во время войны их понадобится много, очень много.

А война действительно не за горами. Восстание в Риге вызвало настоящую истерику в Варшаве и Лондоне. Особенно после того, как новое «правительство национального спасения», руководствуясь подписанным с СССР в 1932 году договором о ненападении, направило делегацию в Москву для подписания нового соглашения, о взаимопомощи, предусматривающего ввод Красной Армии в эту страну в случае угрозы вторжения в неё со стороны Польши.

Да, поляки оставили на востоке страны довольно небольшие силы. Но после свершившегося в Латвии переворота (а следом за ним начались беспорядки против «сдачи государства правительством предателей» и в Таллине) начали стягивать к польско-латвийской границе войска, численно превышающие небольшую латвийскую армию втрое. И советскому правительству ничего не остаётся, кроме как тоже концентрировать дивизии близ границ с двумя прибалтийскими республиками.

В Эстонии обошлось без переворота. «Президент-регент» Константин Пятс отправил прежнее правительство в отставку и, пользуясь давними хорошими связями с Москвой, заключил такой же договор о взаимопомощи. Только ввод советских войск не откладывал на момент «угрозы вторжения», а потребовал немедленно, едва просохли чернила на соглашении. В итоге двадцатипятитысячный контингент советских войск войдёт в Эстонию уже к 1 ноября. Возможно, немногим позже (если поляки всё же не начнут агрессию) то же самое случится и в Латвии. Ну, а если полезут, то война с Польшей начнётся раньше, после того, как первые польские отряды пересекут латвийскую границу.

42

Дмитрий Новиков, 14 ноября 1939 года

Зима, как всегда, пришла совершенно неожиданно. Не помню уже, кто из юмористов сказал эту фразу, но ведь так оно и есть!

Нет, речь не о моём «полусемейном» быте (с Федотовой мы продолжаем жить «нерасписанными», но вместе). В этом плане общими усилиями у нас всё более или менее налаживается, хотя, конечно, приходится привыкать к трудностям конца 1930-х, просто несравнимых по удобству с уже привычными нами реалиями постсоветского или даже позднесоветского времени. Никаких тебе стиральных машин, электроплит, электроутюгов и холодильников. Не говоря уже о телевизорах и магнитофонах. Никакого центрального водоснабжения и отопления, только печка, греющая две соседних комнаты в бараке, да бочка с водой на общей кухне. Да даже с тёплыми вещами есть вопросы: мы ведь в 1939-й год переходили летом, когда зима казалось чем-то очень далёким.

Выручает то, что у старшего лейтенанта, пусть и в должности не командира роты, а «взводного» учебной воинской части, довольно неплохая по местным меркам зарплата. Плюс доплата 15% «за особые условия службы», которую назначили всем «пришельцам из будущего». У меня «на круг» выходит почти 700 рублей. Часть питания — «казённая», зимнее обмундирование бесплатное. У Инны, конечно, всё намного скромнее: и зарплата вдвое ниже, и никакой формы, поскольку она работает на гражданской должности, и питаться приходится за свой счёт. Но прикупить вещи к холодному сезону помогли остатки «подъёмных» в размере двух месячных зарплат (свои я ей, естественно, отдал, так что ей пришлось не очень сильно ужиматься в «хотелках»). И даже кое-что купила не в магазине госторговли, а в «коммерческом», производства частников. Так что, по большому счёту, и она, и я к зиме более или менее готовы.

Сетования о «неожиданно наступившей зиме», по большей части, не о нас, а о моей службе.

О том, что похолодает и выпадет снег, кажется, все знают, но, когда это случается, все оказываются не готовы. Особенно это касается наших, уральских условий, когда первый снегопад, обычно, очень обильный, и его последствия приходится разгребать пару дней. Разгребать в буквальном смысле, перелопачивая многие тонны снега.

Немедленно всплывает и куча прочих недоработок, допущенных, чаще всего, тыловыми службами, на которых в армейских условиях лежит вся «коммуналка». То снеговых лопат не хватает, то дров недостаточно запасли, то воду из временно проброшенных по земле труб забыли слить. Да мало ли, что тыловики умудрились напортачить?

И тыловики, и технические службы, «стараниями» которых часть техники временно превратилась в «недвижимость» из-за того, например, что не успели поменять летнюю смазку на зимнюю. Или забыли проконтролировать, чтобы отдельные «водятлы» слили воду из радиаторов.

Нам с нашей техникой проще: системы охлаждения наших танков и автомобилей заполнены не водичкой, а тосолом. И моторное масло универсальное, пригодное к работе двигателей даже не при минус десяти-пятнадцати градусах, но и при более серьёзных морозах. И запасы дизтоплива мы сделали неплохие. Причём, именно зимнего дизтоплива. А чистить дороги на полигон и внутри военного городка выгнали не сотни красноармейцев, а три колёсных трактора, лишь дополнив их работу теми самыми красноармейцами с лопатами.

Тем не менее, «курсантам» всё равно пришлось повозиться, счищая сугробы с боевых машин и убирая снег со стоянки техники. А потом привыкать к эксплуатации новой для себя техники в зимних условиях.

Кстати, пришлось столкнуться и с реальным воплощением в жизнь знакомой мне ещё по срочной службе «мудрости» — чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. Казалось бы, в бригаду Кривошеева отбирали самых толковых командиров, но нашлись среди них те, кто наотрез отказался думать головой, выполняя составленные, хрен знает кем, инструкции. Раз в инструкции указано, что с наступлением холодов следует обязательно сливать охлаждающую жидкость, значит, вперёд и с песнями! И нииппёт, что температура замерзания тосола минус сорок градусов! Полковник Смирнов такого «уставника», из-за которого практически пятьдесят литров уникальной в этом времени жидкости просто вылилось на землю, со злости отдал на растерзание чекистам. Кажется, для того дело обошлось лишь выплатой нанесённого ущерба и откомандированием туда, куда волки боятся бегать посрать, но пример показателен.

Кстати, с наступлением холодов и выпавшим снегом нам приказано отобрать наиболее успешно освоившие боевую технику экипажи, «обкатать» их на работе в зимних условиях и, сформировав из них отдельную роту, подготовить её к отправке «для выполнения реальной боевой задачи». Значит, и в этом варианте истории, грядёт «Зимняя война»… Честно говоря, всё идёт к этому.

Что вы знаете о советско-финляндской войне 1939−40 годов? Лично я и моё поколение, начитавшись откровений в «Огоньке» и прочих «демократических» перестроечных изданиях, а также наслушавшись завываний «демократов», были уверены в том, что это гигантский и насквозь агрессивный Советский Союз ни с того, ни с сего, взял и напал на маленькую, «святую» в своём миролюбии Финляндию. Только член вам — не мясо?

Оказывается, «позорная» (по мнению указанных лиц) война была вовсе не первой между двумя странами, а уже ТРЕТЬЕЙ!!! Причём, оба предыдущих раза агрессорами выступали именно финны. Первый раз они вторглись на нашу (тогда ещё РСФСР, а не СССР) территорию в марте 1918 года, и первое время вели бои «неофициально»: войну финское правительство объявило только 15 мая. При этом они претендовали на весь Кольский полуостров, всю Карелию, а линию границы собирались провести по линии: восточное побережье Ладожского озера — Онежское озеро — Белое море. Петроград и прилегающей территории (Царское Село, Гатчина, Петергоф, Ораниенбаум и другие, вплоть до границы с Эстонией), планировалось превратить в «вольный город-республику» наподобие Данцига. Разумеется, под протекторатом «Великой Финляндии», в состав которой должна была войти и Эстония. Ага! «Мирная» такая страна!

Финнов удалось выбить с большинства оккупированных территорий только к середине октября 1920 года. Но, согласно Тартусского мирного договора, Советская Россия была вынуждена уступить Финляндии богатый никелем район города Петсамо, значительную часть полуострова Рыбачий и бОльшую — полуострова Средний. В Заполярье.

Прошёл всего год, и финские войска под прикрытием отрядов «карельских партизан» снова вторглись на советскую территорию: их, видите ли, не устраивали условия Тартусского мира, которые уже они посчитали «позорными». И хотя оккупантов вышвырнули вон в середине февраля 1922 года, рейды через финско-советскую границу вглубь Карелии продолжались до конца 1920-х.

Думаете, дважды получив по морде, они успокоились? Щас! Сами финские политики признают, что в их стране ведётся самая оголтелая среди стран-соседей Советского Союза агитация за нападение на СССР. Мелкие нападения и обстрелы на границе происходят регулярно. Последний случился меньше месяца назад, 19 октября, когда финская делегация, возвращавшаяся с переговоров в Москве, пересекала границу.

Да, советское правительство ведёт с финнами мирные переговоры. Ведь граница проходит всего в 25 километрах от Ленинграда. Им было предложено перенести границу на 90 км от Города Ленина, обоюдно разоружить укрепления на Карельском перешейке и передать СССР несколько островов в обмен на вдвое большую территорию. На 30 лет сдать в аренду полуостров Ханко для постройки военно-морской базы. Ну, и дополнить действующий советско-финляндский пакт о ненападении статьёй о взаимных обязательствах не вступать в группировки и коалиции государств, враждебные той или другой стороне.

А вот последнее — вообще острый нож в сердце клике Маннергейма! Пакт пактом, а поляки открыто декларируют присоединение Финляндии к проекту «Междуморье», направленному именно против Советского Союза. Не исключаю того, что существует и какой-нибудь секретный договор между Польшей и финнами о совместных боевых действиях против нас. Зря, что ли, они просто категорически против данного дополнения. Не просто так же в последний день октября Вячеслав Михайлович Молотов, выступая на VI сессии Верховного Совета СССР, сказал, что «Финляндия, и прежде всего Карельский перешеек, превращена в готовый военный плацдарм для третьих держав для нападения на Советский Союз, для нападения на Ленинград».

А вот вызов к комбригу Кривошееву и его приказ о назначении меня заместителем командира роты, отправляемой «для выполнения боевого задания», стал для меня полной неожиданностью. Воевал-то я в жарком Афганистане, а не в карельских лесах. Но, кажется, именно я оказался наиболее подходящим по наличию боевого опыта и воинскому званию, чтобы занять эту должность…

Дождётся ли Инна, пока я вернусь с фронта? Всё-таки «притёрлись» мы с ней друг к другу, и очень не хотелось бы снова начинать личную жизнь с полного нуля.

44

Дмитрий Новиков, 6 декабря 1939 года

Кто про что думает по дороге на фронт, а я, как идиот, вспоминаю последнюю ночь с сожительницей перед дальней дорогой.

Похоже, Инна меня всё-таки любит, хоть мы о любви с ней никогда не говорили. Как выразился кто-то из моих знакомых, «о любви не нужно говорить, ею нужно заниматься». Вот и мы с Федотовой больше об общих делах разговаривали, совместные планы на будущее строили, и, чего уж отнекиваться, «практикой» занимались, чем в чувствах изливались. А я её люблю? Сложно сказать. Обжёгшись на молоке, на воду дую. Но уже не чужая она мне, если судить о том, что эти глупости вспоминаю.

Какие именно? Да её вопрос:

— Дим, а у меня правда груди выросли, или мне это только кажется?

Нет, Инуся, не кажется. Я тоже такое заметил. И это не мудрено, поскольку мы тебе выделение гормонов подстёгиваем постоянно, за исключением нескольких дней в месяце.

Смешно, конечно, что про такие глупости вспоминаю. Но ведь как приятно вспоминать!

Роту нашу, десять танков Т-55, грузовики «Урал» с топливом и боеприпасами, «летучку» ремонтников, инженерную машину разграждения ИМР-1, машину разминирования и «Шилку» с экипажем капитана Гареева, получившего орден Красного Знамени за боевые действия на реке Халхин-Гол, действительно погнали двумя эшелонами на запад. А уж когда обошли Москву с севера и выбрались на прямую, как стрела, Октябрьскую железную дорогу, соединяющую две российские столицы, то и вовсе не осталось ни малейших сомнений в том, куда нас направляют.

Если, как рассказывает Рафаил, в Монголию их гнали практически без остановок, то мы движемся вполне размеренно. Судя по инструктажу, проведённому полковником Смирновым, нас будут использовать при прорыве Линии Маннергейма, а не на какой-то упомянутой им Раатской дороге.

— Хотя, конечно, если советское руководство ознакомилось с ходом боевых действий этой войны, такого на той дороге уже может и не случиться.

Мне, конечно, это название ни о чём не говорит, но, судя по контексту, там в нашей истории было что-то не очень приятное.

В Калинине младший политрук Ёжиков закупил свежие газеты с заявлениями советского правительства о Майнильском инциденте на советско-финской границе. 26 ноября финская артиллерия обстреляла деревушку Майнило, расположенную у самой границы. «Так уж случилось», что в момент обстрела там находились советские и какой-то совершенно уж «залётный» американский корреспондент, приехавший готовить статью о переговорах между СССР и Финляндии об обмене территориями. Вот они и сняли на фото- и даже кинокамеру как сам обстрел, так и его последствия. Фотографии к тексту прилагались. А поскольку американец тоже свидетельствовал, что обстрел вёлся с финской территории, то Советское правительство объявило, что «считает себя свободным от обязательств, взятых на себя в силу пакта о ненападении, заключённого между СССР и Финляндией и систематически нарушаемого правительством Финляндии».

Вот она, война! Пусть её ещё официально не объявили.

Пока неспешно ехали до Ленинграда, пропуская вперёд воинские эшелоны с пехотными частями, дождались и объявления войны. Об этом мы услышали из репродуктора на одной из станций в окрестностях Питера. Меня это, с одной стороны, успокоило, а с другой насторожило. Успокоило в том, что хоть в чём-то история этого мира повторяет события нашего. Насторожило, так как хорошо помню: тяжко нам далась победа над финнами. Точных цифр потерь не помню, а вот то, что потери были огромными, в память врезалось крепко. И очень не хочется, чтобы всё повторилось.

Разгрузка бронетехники — занятие «весёлое». Особенно — если участь, что масса Т-55 почти в три раза превышает вес БТ-7, и, перед тем, как сгонять на землю боевые машины, пришлось добиваться того, чтобы сапёры дополнительно укрепили погрузочные рампы. Целые сутки на этом потеряли.

Впрочем, нам особо спешить некуда: наша работа начнётся, когда стрелковые части дойдут до той самой линии финских укреплений. Вон, даже загнав танки в жиденький лесок в районе Чёрной речки, так и остались в нём стоять, пока наш командир, капитан Бредихин, выйдет на командование даже не армии, а фронта. Часть-то наша особая, приданная для решения особой задачи.

На удивление, её присоединили к «сверхштатному» батальону уже находящейся там же 20-й тяжёлой танковой бригады. Батальону очень даже странного состава. Просто эклектика какая-то (подхватил же мудрёное словечко от первой жены!). Наши Т-55, «трёхголовые» Т-28, опытные образцы «кировских» КВ-1 и КВ-2 (они, правда, называются не так, а просто «КВ» и «КВ с большой башней»), Т-100 и СМК. И это ещё не всё. Добавим к этому по паре ИС-3 и Т-10, а также самоходки СУ-100, ИСУ-122 и ИСУ-152. Похоже, советское руководство решило влить в наш «экспериментальный» танковый батальон всё, что предстоит испытать при выполнении особо тяжёлой фронтовой работы. Т-28, кстати, тоже экспериментальные, с дополнительными броневыми экранами, которые, насколько я помню, стали устанавливать как раз по итогам Финской кампании.

Отстаиваемся в тылу, занимаемся маскировкой нашей техники. Просто «красим» её… обыкновенной извёсткой, чтобы сделать менее заметной на фоне заснеженного леса. И танки, и автотехнику. Правда, в этот «зимний камуфляж» приходится вводить демаскирующие дополнения: красные звёзды, чтобы красноармейцы не открыли огонь по ней, приняв за неизвестную вражескую. В первую очередь — именно на автомобили, которые особенно уязвимы для ружейно-пулемётного огня. На них звёзды малюем покрупнее и так, чтобы они имелись буквально со всех сторон: на решётках радиаторов, на дверцах кабин, на задних бортах и даже сверху, на крышах кабин, бочке топливозаправщика или тентах грузовиков. Авиация же не только у финнов есть, но и наша собственная летает и обстреливает вражеские автомобили с воздуха.

Даже без нас, «сверхштатников», бригада укомплектована бронетехникой на 100%. Больше всего в ней именно Т-28, но обыкновенных, неэкранированных, аж 105 машин. Кроме них, 8 штук БТ-5, 21 БТ-7, 11 огнемётных танков на базе Т-26 и 20 бронемашин. А вот с топливозаправщиками, ремонтными «техничками» и эвакуационной техникой — просто беда. Некомплект жуткий! И самое главное, наш «Урал» с цистерной бригаде в этом не помощник, поскольку вся эта стальная армада ездит не на дизельных, а на бензиновых двигателях, а нам требуется дизтопливо. Разве что, приданный нашей роте ИМР можно использовать для эвакуации подбитой техники.

По внешнему виду комбрига Семёна Васильевича Борзилова, человека спокойного, уравновешенного, сложно было понять, о чём он думает, знакомясь с техникой батальона. Удивился только несоответствию вооружения (всего-то пулемёт КПВТ в башенке от бронетранспортёра) громадным (в его представлении) размерам боевой машины разминирования БМР-1: наши Т-55 со 100-мм орудием — и то выглядят менее массивными, чем она. Но, узнав, для чего нужна эта машина, порадовался: уже поступили сведения, что предполье Линии Маннергейма буквально напичкано разнообразными минами, включая противотанковые.

Я, конечно, тоже не упустил возможности ознакомиться с легендарной техникой, с которой ровесникам моего деда пришлось встречать Войну. И едва удержался от того, чтобы не процитировать ослика Иа: «жалкое, душераздирающее зрелище». Ясное дело, в сравнении с танками, к которым я привык. Мелкие, донельзя тесные, слабо бронированные. И если авиационные двигатели БТ-5 и БТ-7 ещё радовали своей мощностью, то слабенькие моторы в 90 сил огнемётных БХМ-3 на базе Т-26… Т-28, конечно, вызывает уважение размерами и плотностью пулемётного огня, но бронирование у него тоже ни к чёрту. Хотя, конечно, обижать потомков очень не хочется: что умели делать, на том и воевали. Геройски воевали!

Не только воевали в истории «моего» мира, но и воюют сейчас. Ведь, пока наша бригада только готовится к вступлению в бой, танкисты из «обычных» частей сейчас поддерживают пехоту, уже штурмующую предполье Линии Маннергейма. На этих самых «бэтэшках» и Т-26, произведших на меня угнетающее впечатление.

46

Иван Степанович Туманян, 16 декабря 1939 года

Ну, не могу я с почтением относиться к маршалу Кулику! Ни с почтением, ни даже с обычным уважением. Впрочем, он ещё не маршал, а «всего лишь» командарм 1-го ранга. Но в моей памяти о «прежнем» мире он отложился именно как маршал. Не прославившийся в годы Великой Отечественной войны ничем, кроме бегства от немцев в крестьянской одежде в 1941-м, сдачи без боя Керчи в 1942-м, бездарным руководством 4-й армией в 1943-м и стяжательством трофеев в 1945-м.

Сейчас ему всего сорок девять лет, физически он намного младше меня, но я стереотипно воспринимал его как представителя поколения тех, кто выиграл величайшую в истории России войну. Пока лично не столкнулся и не убедился в том, что Григорий Иванович не заслуживает звания генерала. Пардон, командарма в нынешнем табеле о рангах. И уж тем более — должности заместителя наркома обороны. Просто в силу своей безграмотности и ограниченности.

Может, кто-то из людей моего поколения и поспорил бы со мной: всё-таки именно во время его руководства Артиллерийским управлением Красной Армии были приняты на вооружение многие выдающиеся артсистемы, с которыми советские воины побеждали врага. Да вот только совершенно не вяжется это с его линией руководства. Скорее всего, это тот случай, когда «короля играет свита», поскольку, как рассказывают люди, постоянно имеющие с ним дело, зачастую очень сложно понять, чего он хочет. Вызовет к себе людей, напустит тумана, разглагольствуя вокруг да около, потом с угрожающим видом спросит «Понятно?» и выпроводит посетителя из кабинета. Ну, может ещё добавить тем же самым угрожающим тоном: «Тюрьма или ордена!». Собственное мнение считает непогрешимым, спорить с собой не позволяет.

История с вмешательством в командование операцией на Халхин-Голе для него закончилась не только выговором от Ворошилова, но и возвращением на пост начальника ГАУ. К тому же, к моменту возвращения Кулика в Москву приключилась эта история с арестом его супруги, тридцатипятилетней московской красавицы Киры Симонич, которая «вела свободный образ жизни и была знакома с иностранцами». Так что планами войны с Финляндией он не занимался и обещаний Сталину разгромить финскую армию в считанные дни не давал. Но нам пришлось изрядно «пободаться» с командармом именно в вопросах постановки «на конвейер» артиллерийских систем.

К счастью, к этому времени увлечение «отрыжками Тухачевского», безоткатными (или динамо-реактивными) пушками Курчевского и универсальными орудиями, которые должны были совмещать функции как полевого, так и зенитного, сошло на нет. Но кое-какие «пережитки», вроде спроектированных с учётом этой концепции Ф-22 и УСВ, не только поставлялись в войска, но и ставились на вооружение, как в случае с УСВ. Результат — перетяжелённая конструкция дороговизна.

По той же УСВ мы, Междисциплинарный научно-исследовательский центр, предложили, пока ещё не начат её валовый выпуск, заменить её казённую часть на унифицированную с танковой пушкой Ф-34, так называемый «мобилизационный вариант». А тем временем начать подготовку к массовому производству орудия Зис-3.

Вот тут-то Григорий Иванович и встал на дыбы, с пеной у рта доказывая, что дульный тормоз дивизионной пушки категорически неприемлем из-за того, что отражённые им пороховые газы поднимают пыль и демаскируют позиции. А поскольку Сталин не посвятил его в тайну нашего иновремённого происхождения, не желал слушать наших ребят, демонстрировавших орудие в деле.

— Вы что, собираетесь таким способом помочь врагам уничтожить всю нашу артиллерию? — орал он на Василия Гавриловича Грабина, формально представлявшего пушку руководству ГАУ. — В лагерях сгною, вредитель!

Василий Гаврилович, которого наш подарок с чертежами и технологическими картами этого действительно эпохального орурудия тву чтожить всю нашу артиллериюодия привёл в восторг, только краснел, бледнел, но не смел противостоять гневу всесильного «главного артиллерийского начальника».

Не воспринял Кулик и «Катюшу», хотя с результатами работы батареи БМ-13 на Халхин-Голе он был знаком. Как и какого-то царского генерала, отрицательно отозвавшегося о пулемётах, его не устраивал «перерасход боеприпасов», вызванный, по его мнению (напомню — единственно верному в его понимании), низкой точностью установки в сравнении со ствольной артиллерией.

К счастью, часть разработчиков этой революционной артиллерийской системы — Галковский, Павленко, Лужин, Слонимер, Гвай, Костиков — избежала репрессий, и ознакомившись не только с документацией на неё, но и «пощупав вживую», уже занималась адаптацией установки под существующую автомобильную базу. А на ряд технических решений, вроде придающих вращение снаряду сопел или косоустановленных стабилизаторов, готовила конструкторские изменения.

А вот по поводу увеличения длины ствола «сорокопятки» до 68,6 калибров Кулик не очень возражал. В отличие от спаренной зенитки ЗУ-23–2.

— Мы уже одобрили разработку 25-мм зенитной пушки. К чему нам ещё одна, да ещё и меньшего калибра, с меньшей досягаемостью по высоте?

Да, есть такая буква! Вот только ни самой пушки «в железе», ни даже документации на неё ещё не существует. И «наша» двуствольная зенитка в восемь раз превышает будущую 72-К по скорострельности, существенно легче и более чем вдвое быстрее переводится из походного положения в боевое. К тому же, патрон к ней будет унифицирован с авиационной пушкой Волкова-Ярцева, которая пойдёт на вооружение штурмовиков Ил-2.

Честно говоря, ни я, ни мои коллеги по МНИЦ, прибывшие из будущего, даже не ожидали подобного накала страстей из-за, казалось бы, бесспорных решений по улучшению технических возможностей Красной Армии. И дело тут не только в государственном финансировании опытно-конструкторских работ. Советское руководство создало очень действенную систему (держитесь за стулья, господа либералы!) конкуренции между конструкторами и конструкторскими коллективами. Это со времён Хрущёва за внедрение какой-нибудь «рацухи» полагалась чисто условная премия. Конструкторам, конечно, за принятый на вооружение образец боевой техники выплачивали премии более солидные, чем «червонец» или «четвертак». Но всё равно это не идёт ни в какое сравнение со «сталинской» системой поощрения, в рамках которой разработчику полагаются отчисления за каждый выпущенный промышленностью экземпляр будь то пушки, танка, самолёта или даже какого-нибудь токарного станка. И это — не считая, например, Сталинской премии, которая будет учреждена в очень недалёком будущем, и денежного «приложения» к государственным наградам. Так что мы, вывалив документацию на некоторые перспективные «изделия», кое-кому «наступили на хвост», а кому-то, наоборот, подняли благосостояние.

Но Сталин не был бы сам собой, если бы не постарался нормализовать и эту ситуацию. Поскольку нашего участия в разработке той техники, которую мы предложили предкам, полный ноль, то отчисления с неё будет идти на финансирование деятельности МНИЦ. А вознаграждения их настоящим авторам, которые создали бы её только в будущем, урезаются вдвое. Ну, или тем людям, которые «замещают» авторов, ныне не имеющих никакого отношения к конструкторской деятельности. К примеру, для защитного вооружения бомбардировщиков мы предложили наладить производство автоматических пушек НР-23, один из конструкторов которой, Арон Абрамович Рихтер, сейчас учится в аспирантуре МВТУ имени Баумана. Но это вовсе не значит, что Александр Эммануилович Нудельман и Александр Степанович Суранов, которых мы видим «авторами» этой авиапушки, останутся без вознаграждения.

Но вернёмся к нашим баранам. Ну, или барану, которым меня так и подмывает назвать начальника ГАУ.

Чем закончились его выкрутасы? Моей жалобой Сталину и телефонным звонком секретаря ЦК Кулику с приказом всесторонне испытать имеющиеся образцы не только на полигоне, но и в боевых условиях. Во время того же проламывания Линии Маннергейма, которое сейчас в полном разгаре. Благо, «экспериментальных» образцов хватает и для того, и для другого.

48

Старший майор ГУ ГБ Кобелев, 24 декабря 1939 года

— Вам, товарищ Кобелев, звание повышаем исключительно из-за того, что так обещано всем бывшим гражданам Российской Федерации, поступивших на службу в СССР.

Вот так! Невзлюбил меня Лаврентий Павлович. Всё простить не может того, что я остался на службе в органах безопасности после «контрреволюционного переворота» 1991 года. Ему, наркому внутренних дел и пламенному большевику, рассуждать легко. А мне, обыкновенному подполковнику КГБ, что оставалось делать, если руководство Комитета поддержало все эти чёртовы «демократические преобразования»? И подчинённым приказало поддержать. Идеология идеологией, а разве можно оставить страну без контрразведки? Как нам тогда в головы втемяшивали? «Партии у власти и идеологии меняются, а Россия остаётся, несмотря ни на что». Ну, и, честно говоря, к тому времени действительно уже задолбало лицемерие партийных чиновников. Говорят одно, делают другое, а думают, как оказалось, и вовсе третье.

Здесь, в этом времени, такого нет. Лицемеры тут просто не выживают, а слова «партийный контроль» и «народный контроль» ещё не превратились в профанацию, созданную для того, чтобы пристроить на тёплую должность какую-нибудь прозаседавшуюся бездарь. Каждый в ответе за сказанные слова. И если они расходятся с делами, то перебросят такого не из одного руководящего кресла в другое, а на то место, которое он заслуживает. Жёсткое время, жестокие решения. Так ведь и обстановка такая, что цацкаться нельзя. И пусть с приходом на пост наркома того же Берии репрессии резко пошли на убыль, всё равно спуску раздолбаям, слишком уж откровенным вредителям и, тем более, откровенным врагам, не дают люди товарища Мехлиса.

Жёсткие времена…

У меня, когда я знакомился с отличиями в международном политическом раскладе «родного» мира и этого, волосы дыбом на голове вставали. И создавалось впечатление, что это просто какой-то дурной сон.

Нет, в то, что поляки при определённом стечении обстоятельств вполне могли резко возвыситься, я охотно верю. А в том, что они самые лютые враги Советского Союза и всего русского, даже не сомневаюсь: слишком уж хорошо я знаю их настроения, в «моём» мире выплеснувшиеся наружу в 1980-м году. До появления поддерживаемой американцами «Солидарности» просто тихо ненавидели, а когда это стало можно, принялись ненавидеть открыто. Но даже «при социализме» каждый второй поляк чванился своей дворянской родословной, восходящей чуть ли не к первым польским королям, Пястам, и презирал «возвысившееся за счёт угнетения Польши» «русское быдло».

С довоенной историей Польши знаком и хорошо помню, все их «великодержавные» заскоки, вроде претензий на колонии некоторых европейских государств. И помню выражение «гиена Европы». Так что совершенно не удивлён тому, что эта гиена, которая стараниями англичан вырастила клыки, превратилась из падальщика в опаснейшего хищника, вроде пещерной родственницы времён ледникового периода. Хищника, кстати, уже дожравшего своего западного соседа, в этой реальности, волею случая, поменявшегося судьбами с Польшей.

Да, дожрала. 19 декабря капитулировали остатки обороняющихся в Киле, «временной столице Германии», ставшем такой после захвата поляками Берлина. Глава германской диктатуры генерал фон Браухич погиб, защищая здание правительства, немногие члены его клики сумели уйти на одном из уцелевших военных кораблей, выведенных в Северное море по Кильскому каналу. Эту небольшую эскадру видели у берегов Португалии. Кажется, она направляется куда-то в Южную Америку.

Германия капитулировала, но не вся. Мало того, что на оккупированной территории продолжают действовать партизанские группы, тоже именуемые «вервольфами», «оборотнями», так ещё и остался незахваченным самый юг страны, земли Баварии и Вюртемберга. Именно туда сейчас пытаются перебраться те, кто не смирился с оккупацией и хочет продолжать вооружённую борьбу.

Поляки не очень и стремились захватить данные регионы, по сути, пройдя мимо них на запад, на соединение с другими оккупантами, французскими, оттяпавшими промышленно развитый Запад Германии несколько лет назад. Просто по мере продвижения оставляли фланговый заслон, призванный сдерживать удары баварцев. Чем и позволили тамошнему ополчению соорганизоваться и, благодаря поставкам из Австрии и Италии, вооружиться. Так что все теперь ожидают, что освободившиеся на Севере польские войска теперь будут переброшены на Юг и займутся подавлением последнего обломка Германии. Впрочем, польский министр иностранных дел, выступая по радио с заявлением о ликвидации германского государства и «Великой Победе польского народа над одним из его извечных угнетателей», предложил Вене провести переговоры о вхождении неоккупированных территорий в состав Австрии.

«Один из извечных угнетателей»… Кто второй — ясно и без разъяснений. Так что, помимо ликования, это ещё и анонс того, что «гиена Европы» не остановится на достигнутом.

Польше эта агрессия очень дорого далась. По явно занижаемым поляками данным, более 120 тысяч убитых, около 300 тысяч раненых, до 18 тысяч пропавших без вести. Они потеряли якобы почти 450 танков и около 250 самолётов, два десятка кораблей, подводных лодок и вспомогательных судов.

Декларируемые им потери Германии намного выше: сказывается разница в техническом оснащении и то, что в потери немцев включались и гражданские лица. 400 тысяч погибших, полтора миллиона раненых, миллион девятьсот тысяч пленных (в это число включены и попавшие в плен раненые, а военнопленными поляки называют и гражданских, заподозренных в вооружённом сопротивлении). Если верить польской пропаганде, то в стране, имевшей на момент начала агрессии численность армии и фрайкора не больше 150 тысяч, каждый немецкий солдат сначала дважды погиб, а потом ещё и не единожды был взят в плен. Речь идёт явно об уничтожении мирного населения, причисленного к военным.

Танков и боевых самолётов на начало войны у Германии не было, но «жолнежи» насчитали 63 уничтоженных немецких танка и 81 самолёт. Возможно, в число танков включили не только трофейные, но и самодельные — трактора, обшитые котельным железом и вооружённые пулемётами и малокалиберными авиационными пушками. А в число «боевых» самолётов — гражданские, сбитые «на всякий случай».

Не успели польские солдаты промаршировать до бывшей германо-датской границы, как маршал Рыдз-Смиглы разразился угрозами в адрес Советского Союза, «коварно напавшего на беззащитную Финляндию», и пообещал отправить в эту страну солдат. Не бесплатное оружие, как Англия и Франция, выразившие «моральную поддержку в борьбе с большевизмом», но не решившиеся напрямую вступить в конфликт на стороне страны, признанной даже Лигой Наций агрессором по результатам предоставленных советской делегацией документов, а именно войсковые подразделения.

Впрочем, он, похоже, действует по принципу «наше дело прокукарекать, а там — хоть не рассветай». Польские войска измотаны войной, оказавшейся для них неожиданно ожесточённой. Единственное, на что сейчас способна Польша, это сбагрить финнам проявившие себя с худшей стороны устаревшие пулемётные танкетки ТКС, чудом уцелевшие не менее дрянные бронемашины wz.34 да истребителиP.7, на сегодняшний день годные, разве что, для авиаразведки. Ну, и массу трофейных винтовок, пулемётов и лёгких пушек.

Но и это — дело нескорое. Пока соберут, пока погрузят на пароходы, пока доставят в Хельсинки, разгрузят, сформируют боевые подразделения (пусть даже с польскими экипажами), пока доставят на фронт. Кстати, не стоящий на месте: вон, первую линию укреплений на «Линии Маннергейма» Красная Армия уже прорвала, и теперь штурмовые группы с тыла занимаются уничтожением её оставшихся сооружений. К тому же, на носу католическое Рождество, которое поляки активно праздновали даже «при коммунистической власти».

50

Юзеф Бек, 15 января 1940 года

Совещание у маршала Рыдз-Смиглы по итогам германской кампании проходило бурно: уж такие мы, поляки, горячие люди, что во всём, что касается войны, эмоции перехлёстывают через край. Особенно — если это касается войны с давним недругом, коим являлась для нас Германия. Недругом №2, поскольку под номером один идёт Россия. Но, как говорит «вождь итальянской нации», этот бывший журналистишка Муссолини, «артишок нужно кушать по одному листочку». Так что после Германии придёт и пора русских испытать на своей спине польскую плётку. Точнее, вспомнить, как плети панов ходили по их рабским спинам сотни лет.

Да, горячая кровь польских дворян, преодолеть разногласия которых в Сейме всегда было серьёзной проблемой для наших королей. Но сейчас, слава Христу, немного другие времена, и эта разноголосица допустима только на этапе обсуждения какого-то вопроса. Когда же решение принято, согласен ты с ним или не согласен, а обязан его исполнять. Не исполняешь — будешь жестоко наказан. Так завелось ещё при пане маршале Пилсудском, за что его до сих пор некоторые называют диктатором. А теперь диктатурой зовуут и наш триумвират. Но шёпотом называют, потому что для горлопанов существует лагерь в Берёзе Картузской.

Да, завершившаяся в целом война выявила много слабых мест у Войска Польского, до того ни разу не участвовавшего в столь масштабной военной кампании. То, что случалось раньше, не идёт ни в какое сравнение ни по количеству задействованных войск, ни по ожесточённости сопротивления немцев. Они ведь на этот раз понимали, что мы не ограничимся аннексией очередного куска их территории, а целиком сотрём с карты мира это уродливое порождение канцлера Бисмарка. И нам пришлось задействовать в этой войне три четверти своей довоенной армии, полтора миллиона солдат, и каждый шестой из них остался лежать в бывшей германской земле. Каждый шестой! Для прессы и иностранцев мы, конечно, занизили наши потери вдвое, но самих себя обманывать нельзя, чтобы не допустить подобного, когда придёт пора воевать с москалями.

Страшные потери! И никакой речи о начале войны с Россией не может идти до того момента, пока они не будут восполнены. Как бы ни требовали того британцы и французы. Ведь только раненых, всё ещё находящихся на излечении, у нас остаётся столько же. А больше ста тысяч жолнежей получили увечья, которые уже никогда не позволят им встать в строй.

Тем не менее, в народе не прекращается ликование в связи со столь грандиозной победой. А принесённые ради величия Речи Посполитой жертвы воспринимаются как неизбежные в ситуации, создавшейся к 1 сентября прошлого года. И ведь эти 350 тысяч потеряли не только поляки, но и чехословаки, литовцы, украинцы, белорусы, тоже сражавшиеся в составе Войска Польского.

К сожалению, немцев, призванных в армию из Судетской области, Восточной Пруссии, Силезии и Померании, задействовать в боевых действиях было нельзя: существовали опасения, что они переметнутся к врагу. И небезосновательные опасения, поскольку дезертиров из их числа было действительно много. Но к тому моменту, когда придёт пора воевать с большевиками, они безропотно пойдут в бой под знамёнами с Белым Орлом. И они, и многие из немцев с недавно оккупированных территорий.

Первым вопросом, по которому удалось прийти к согласию на совещании у маршала, было признание нашей недооценки роли тяжёлой артиллерии в современной войне. У чехословацких частей в составе вооружённых сил Речи Посполитой, где отдельные артиллерийские подразделения мы не успели распустить, подавление узлов сопротивления противника происходило значительно быстрее и легче, чем у собственно польских полков, бригад и дивизий. Полевые орудия, калибром не выше 76 миллиметров, на которые уповали наши командиры из-за их высокой мобильности, показали себя недостаточно могущественными для разрушения даже лёгких полевых инженерных сооружений. А значит, в текущем году нам необходимо будет сформировать десятки гаубичных и мортирных батарей, которые нужно будет придать каждой дивизии, каждому корпусу.

Это значит, придётся не только опустошить артиллерийские арсеналы бывшей Чехословакии, использовать все германские трофеи, а также резко увеличить производство тяжёлой артиллерии на заводах «Шкода», но и закупить недостающее за границей. В первую очередь, во Франции, артиллерия которой традиционно считается одной из лучших в мире, и в Англии. Пусть это будут орудия, разработанные (а иногда и произведённые) в годы Великой войны, но они всё ещё эффективны на поле боя.

Наша противотанковая артиллерия, к сожалению, не имела возможности проявить себя в сражениях из-за того, что на момент начала войны немцы не располагали танками, а то, что они собирали уже в её ходе, не вызывает ничего, кроме смеха. Но однотипные с нашими германские пушки показали, что они вполне эффективны в борьбе с танками. К сожалению, с нашими танками. А если ещё дополнить пехотные части 7,9-мм противотанковыми ружьями, неплохо зарекомендовавшими себя в борьбе с германскими эрзац-танками, то будет и вовсе хорошо. Может быть, чтобы не перегружать оружейную промышленность, закупить партию крупнокалиберных ружей конструкции полковника Бойса у англичан.

Не смогла себя проявить в должной мере и зенитная артиллерия. Тоже по причине мизерного количества целей для неё. И в этом плане тоже приходится ориентироваться на побеждённых, успешно боровшихся с польскими самолётами либо аналогичными орудиями, либо близкими по характеристикам со стоящими у нас на вооружении. Разве что, придётся закупить у британцев ещё сотню-другую тяжёлых зениток для борьбы с высотными бомбардировщиками. Ну, и использовать доставшиеся нам трофеи.

Танки. Наряду с кавалерией, наиболее мобильные наши части. К сожалению, опыт войны показал, что танкетки, на которые мы делали основной расчёт, ни на что не годятся. Их броню с лёгкостью пробивают не только любые противотанковые пушки, но и крупнокалиберные пулемёты. Чтобы обездвижить танкетку, достаточно даже удачно брошенной гранаты. Их следует сохранить только в разведывательных подразделениях и кавалерийских частях, да и то — желательно, те модификации, что вооружены 20-мм автоматическими пушками.

Лёгкие танки 7ТП ещё годятся для использования в линейных частях при отсутствии у противника противотанковых средств, но уже очень ограниченно. Их нужно срочно менять на пока ещё малосерийные 9ТП и быстроходные 10ТП, созданные на основе машины американского конструктора Кристи. И, конечно же, увеличивать производство средних 14ТП и тяжёлого 25ТП. А ещё — наращивать производство чехословацких Лт-38, прекрасно зарекомендовавших себя в боях.

Лёгкие бомбардировщики «Карась», несмотря на слабый двигатель, зарекомендовали себя неплохо. Как и разведчик-бомбардировщик «Чайка». Обе машины оказались незаменимыми для ударов непосредственно на линии фронта и в ближайшем тылу противника. Двухмоторный же «Лось», способный поднимать в воздух более двух с половиной тонн бомб и лететь при этом быстрее некоторых истребителей, вообще стал «королём неба» над Германией. «Лосей» во время войны с Россией понадобится много, так что их производство следует не только не снижать, но и наращивать. А заодно и наращивать производство в Чехословакии русских СБ, выпускавшихся там по лицензии и получивших имя Avia B-71: пускай и советское оружие бьёт большевиков!

Истребитель П.11, пусть и устарел, а по скорости проигрывает «Лосю», но всё ещё превосходит русские наиболее массовые истребители И-15 и И-16, с которыми польские лётчики сталкивались в небе Испании. Но о наращивании производства голландского лицензионного Fokker D. XXI и начале выпуска по лицензии французского Кодрон C.714 забывать тоже нельзя, поскольку с Востока приходят тревожные новости о том, что на русские И-16 теперь ставят новые двигатели, и они резко увеличили максимальную скорость.

Серьёзные потери флота нам удастся частично компенсировать захваченными германскими кораблями, но восстановление некоторых из них может затянуться на два-три года. Поэтому в грядущей войне с довольно мощным советским флотом следует сделать ставку на торпедные катера и новые подводные лодки, которые следует закладывать уже сегодня.

Кто-то из генералов настаивал на дальнейшем увеличении численности кавалерии, кто-то — на её уменьшении за счёт создания моторизованных подразделений. Но в итоге пришли к относительному консенсусу о том, что численность кавалеристов следует наращивать только пропорционально росту общей численности Войска Польского. Зато часть пехоты следует серьёзно механизировать, чтобы она могла не отставать на маршах от танков. Ведь при захвате находящихся под большевиками частей Белоруссии и Украины стремительные удары танковых дивизий будут нашим главным способом разгрома русских.

52

Джон Смит, 20 февраля 1940 года

Русские непредсказуемы. И в том, что начали эту войну, и в том, как она проходила, и в том, как закончилась. А когда она закончилась, можно и заняться анализом произошедшего.

О том, что они ведут переговоры с финским правительством, нам было известно, пусть обе стороны и не афишировали их. Не афишировали, в том числе, из-за того, что в финском обществе, которое настроено враждебно к России, сам факт таких переговоров вызвал бы сильное недовольство: не зря же сами финны приложили столько усилий для разжигания ненависти ко всему русскому, советскому. Не пустом же месте президент Финляндии Свинхувуд чуть более двух лет назад заявил в Варшаве, что «враг России должен быть всегда другом Финляндии».

Этот фактор должен был сработать к началу Большой войны, которая должна была начаться в мае нынешнего года. Идея Великой Финляндии, сформулированная Маннергеймом, очень хорошо сочетается с идеей Междуморья, сформулированной Пилсудским. Именно поэтому мы рассматривали Финляндию в качестве звена антибольшевисткой цепи государств, которые выступят единым фронтом по нашей команде. В тот момент, когда большевики будут отвлечены ударом более опасного для них противника.

Да, в 1918 году, когда мы оккупировали русский Север, нам даже пришлось противодействовать финским отрядам, стремившимся захватить весь Кольский полуостров, на который у нас имелись собственные планы. Но, столкнувшись с суровой русской природой тех мест, мы осознали, что лишить Россию этой территории нужно лишь для того, чтобы лишить её доступа к морю. И сделать это вместо нас могут и другие. Возможно, с нашей помощью, но держать британский оккупационный контингент для контроля над такой огромной территорией просто нерационально. Если финнам так нужны эти промёрзшие скалы, то пусть берут их себе.

Разумеется, ни в коем случае нельзя было допустить усиления позиций Балтийского флота, предоставив коммунистам, как они просили, полуостров Ханко и остров Гогланд для строительства, соответственно, военно-морской и военно-воздушной баз. О чём мы предупредили финское руководство, и оно сделало всё возможное для того, чтобы сорвать переговоры, длившиеся с перерывами с 1937 года.

Видимо, финские военные недооценили потери, которые несла польская армия при захвате Германии, поскольку продолжили действовать по согласованному плану подготовки к началу Большой войны. За полтора месяца до начала боевых действий, когда судьба переговоров с Советской Россией была ещё неясна, началась добровольная эвакуация населения из приграничной полосы, а 16 октября Госсовет принял решение о принудительной эвакуации. К 21 октября финским правительством была приведена мобилизация населения, а на Карельском перешейке удвоено количество дивизий. В течение полугода эти войска должны были завершить обучение и подготовиться к удару по Советам вслед за Польшей и другими её союзниками.

Обстрел русской территории и нападение на пограничников, скорее всего, следует отнести к несанкционированным действиям исполнителей. Но никто не ожидал, что именно они, рядовые в череде аналогичных происшествий на советско-финской границе, станут поводом для объявления войны. Возможно, именно из-за того, что они были подкреплены свидетельством американского журналиста.

Пусть сосредоточение русских подразделений близ границы с Финляндией тоже наблюдалось, начиная с осени прошлого года, но этих сил было явно мало для нападения. Соотношение живой силы составляло всего 1:1,3–1,4 в пользу русских, чего недостаточно для наступательных действий. Хотя, конечно, преимущество в количестве танков у большевиков было более чем двадцатикратным, в самолётах и артиллерии — почти четырёхкратным. Но они всё равно напали! Я совершенно не исключаю, что из-за плохой работы советской разведки, не имевшей сведений о прошедшей в Финляндии мобилизации. Но не исключаю и того, что сделали это ради того, чтобы не позволить мобилизованным подготовиться в достаточной мере.

Удивляет разнобой в качестве планирования локальных операций, уровне подготовки войск, умении командиров управлять вверенными им войсками у русских. Наряду с чётким, слаженными действиями на направлении главного удара, коим являлся Карельский перешеек, и в районе Петсамо, отмечены вялость, плохая организация, отвратительная логистика и даже вопиющая бездарность отдельных командиров на прочих участках фронта. Подчас приводящие к серьёзным и даже катастрофическим потерям. Впрочем, то, что логистика — главное больное место Красной Армии, нами отмечено ещё в ходе боёв в Монголии, а до того — во время конфликта на Китайско-Восточной железной дороге.

Если не считать действий нескольких элитных соединений, сконцентрированных на направлении главного удара русских, то в целом Красная Армия проявила себя в этой войне как плохо организованная, неподготовленная, неумелая, неспособная к сопротивлению даже меньшему по численности противнику, имеющему лучшую организацию. Неспособная, несмотря на свою лучшую техническую оснащённость.

О технической оснащённости.

Если не считать нескольких экспериментальных образцов русской бронетехники, испытания которых они проводили при прорыве «Линии Маннергейма», основная её масса примерно соответствует уровню Польши и, конечно же, существенно отстаёт от британской и французской. Те самые экспериментальные образцы, по свидетельствам финских солдат и офицеров, ярко проявляют склонность русских к гигантомании в ущерб прочим характеристикам, включая подвижность, надёжность и стоимость производства. Сложно в такое поверить, но русские умудрились построить гигантский танк с огромной башней, в которой разместили шестидюймовую гаубицу. По оценкам, его вес может достигать шестидесяти метрических тонн, и ради его переправы даже через небольшие реки им приходится строить мощные мосты. А участки местности с малейшей заболоченностью превращаются для этого монстра в непреодолимое препятствие.

Да, этот и другие одно-, двух- и трёхбашенные танки либо неуязвимы, либо почти неуязвимы для противотанковой артиллерии. Но прекрасно поражаются тяжёлой артиллерией и подрываются противотанковыми минами. Кроме того, из-за скоротечности боевых действий на главном направлении удара не удалось выяснить, насколько они уязвимы для огня зенитных орудий среднего калибра, которые немцы успешно применяли против польских танков.

Русская авиация, относительно неплохо проявившая себя в Монголии, в данной войне зарекомендовала себя с худшей стороны. Особенно — при столкновении с новейшими образцами французских и британских самолётов, успевших принять эпизодическое участие в боевых действиях. Но даже устаревшая техника, имевшаяся у финнов, позволяла им одерживать воздушные победы над русскими пилотами. Как и в других родах войск, большевики в целом продемонстрировали неорганизованность, плохую выучку лётчиков, отсутствие координации между авиацией и сухопутными войсками, которым она должна содействовать.

Климатический фактор (война в разгар зимы) не позволил обеим сторонам хотя бы в заметной степени использовать флот. Из разведданных известно лишь о гибели одной русской подводной лодки, видимо, подорвавшейся на мине.

Особенностью ведения боевых действий пехоты стало широкое использование обеими сторонами пистолетов-пулемётов в скоротечных стычках на небольших дистанциях в лесной местности и городских боях. Применяемые сторонами пистолеты-пулемёты имеют схожий вид, одинаковое питание, но различаются используемым патроном: у финнов — калибром 9 мм, а у русских — 7,62 мм. Причём, успешное применение данного типа оружия русскими вызвало увеличение его выпуска финнами. Отмечено наличие у русских самозарядных и автоматических винтовок, показавших себя капризным, ненадёжным оружием.

Высокую эффективность в борьбе с танками продемонстрировали и бутылки с зажигательной смесью, массово применявшиеся немцами в боях с польскими войсками. Широкое использование снайперов, порой, приводило к параличу наступательных порывов красноармейцев, поскольку снайперским огнём, в первую очередь, уничтожался командный состав.

Тем не менее, несмотря на все указанные недостатки своей армии, большевикам удалось решить главную задачу: прорвать мощную укреплённую линию на Карельском полуострове, занять два важных района (второй — район никелевых рудников на самом севере Финляндии) и, после захвата важнейшего города Выборг, создать угрозу продвижения в направлении Хельсинки.

В этих условиях финское правительство запросило мира, и 6 февраля мирный договор был заключён. И этим был сорван целый ряд планов, которые мы разрабатывали совместно с нашими союзниками, французами.

Во-первых, нами прорабатывался план высадки британских войск в Норвегии, которые бы по норвежской территории вступили в Финляндию и выбросили русских из района Петсамо, поскольку поставки никеля очень важны Великобритании. Во-вторых, французы прорабатывали возможность переброски в Финляндию пятидесятитысячного корпуса и сотни бомбардировщиков. В том числе — для нанесения бомбовых ударов по Ленинграду и Москве. Для них же предполагались поставки британских бомбардировщиков «Бленхейм». В-третьих, передача финской стороне «в аренду» (на самом деле — для участия в боевых действиях под финским флагом, но с британскими экипажами) нескольких боевых кораблей ради ослабления русского флота. План «Кэтрин» был призван вовлечь скандинавские страны в войну с Советской России. В-четвёртых, по предложению французского премьер-министра Даладье начата разработка плана нанесения авиаудара по нефтяным промыслам в Баку с территории Сирии.

Впрочем, в отличие от прочих, данный план, получивший название «Пайк», не отменён: эксперты считает, что удар по Баку, где сосредоточено до 90% нефтедобычи и до 80% нефтепереработки, является наиболее эффективным способом ослабления Советского Союза накануне Большой войны с ним. Это позволит существенно затормозить шаги большевиков по подготовке к отражению агрессии. Если вообще не превратить все их многочисленные танки и самолёты в груды металла, не способные перемещаться.

54

Иван Степанович Туманян, 30 марта 1940 года

Предоставленные нами документы о подготовке англичанами и французами авиационных ударов по нефтепромыслам и нефтеперерабатывающим заводам произвели впечатление на Сталина, Молотова и Ворошилова. Ещё бы! Ведь французский генерал Гамелен докладывал премьер-министру и министру обороны Эдуару Даладье ещё в феврале этого года: «Фундаментальной слабостью русской экономики является её зависимость от кавказской нефти. От этого источника полностью зависят как их вооруженные силы, так и механизированное сельское хозяйство. Более 90% нефтедобычи и 80% нефтепереработки сосредоточено на Кавказе (в основном в Баку). Поэтому любой значительный перерыв поставок нефти будет иметь далеко идущие последствия и даже может привести к коллапсу военной, промышленной и сельскохозяйственной систем России». Вплоть до широкомасштабного голода или даже крушения государства.

Британцы, у которых вступление в войну во время боевых действий в Финляндии «не срослось», тоже подготовили меморандум «Военные последствия боевых действий против России в 1940 году». Документом предусматривались три основных направления операций: северное (в районах Петсамо, Мурманска и Архангельска), дальневосточное и южное. Они считают, что наиболее уязвимыми целями на Кавказе являются нефтепромышленные районы в Баку, Грозном и Батуми, и отмечают, что к нанесению воздушных ударов полезно также привлечь военно-морские силы: «рейды авианосцев в Чёрном море с целью бомбардировок нефтеперегонных предприятий, нефтехранилищ или портовых сооружений в Батуми и Туапсе будут полезным дополнением к основным воздушным налётам на Кавказский регион и могут привести к временному разрушению русской обороны».

Пусть планирование операции, получившей название «Пайк» в этом мире не завершено, но если уж в другом, находясь в состоянии войны с гитлеровской Германией, они занимались этим, то тут им вообще никто не мешает его разрабатывать. Не зря же французы пишут англичанам: «Отсутствие состояния войны между нами, как союзниками, и Россией, возможно, будет рассматриваться английским правительством в качестве препятствие для таких действий. Французское правительство не отрицает это препятствие, но считает, что нам не следует колебаться и, если нужно, взять на себя ответственность за разрыв с Россией». Вот так! Нам захотелось повоевать, и нечего пенять на то, что война не объявлена.

Известно нам и то, что Турция уже разрешила использовать для этого свои аэродромы. Ну, а Ирак и Сирию англичане и французы соответственно даже спрашивать не будут. Просто, когда подойдёт время действовать, перегонят бомбардировщики и начнут. Ведь этими планами отводится 15 дней на разрушение Баку, 12 — на Грозный и всего полтора — на Батуми. За три месяца, на которые рассчитывается операция, более полусотни британских бомбардировщиков и около 90 французских должны вывалить на советские города и предприятия 791 тонну полубронебойных и осколочно-фугасных, а также почти 70 тысяч зажигательных бомб.

Начать предполагается с Грозного, как с самой сложной цели. Баку и Батуми находятся на побережье, поэтому агрессоры посчитали, что смогут беспрепятственно подкрасться к ним со стороны моря. Кстати, в «нашей» истории они так и поступили, проведя авиаразведку: их самолёт-разведчик пролетел над Каспием до широты столицы Азербайджана, а потом довернул в сторону города. Всего через несколько дней, но уже со стороны Чёрного моря, разведали и Батуми. Но в нашей истории всё сорвалось из-за начала захвата Франции Германией. Здесь же, в этом мире, Германии уже, можно сказать, не существует, поскольку Австрия согласилась с присоединением к ней Баварии и Вюртемберга, а Польша пока не настолько обнаглела, чтобы воевать со своими благодетелями, позволившими ей подняться из грязи в европейские князи.

Насыщение новейшими истребителями Закавказья началось, разумеется, ещё с осени, когда закончились боевые действия в Монголии. Но процесс замедлился в связи с Финской войной, и лишь когда стало ясно, что война выиграна, замена устаревших И-15 и И-15бис на И-153 и И-16 возобновился. Хуже было то, что даже эти истребители, не оснащённые радиостанциями, подчас, не в состоянии обнаружить в небе вражеские самолёты без наводки с земли. Если, конечно, служба ВНОС сумела их обнаружить на удалении, достаточном для того, чтобы «ястребки» успели набрать нужную высоту.

Вопрос о том, как защитить «нефтянку» от ударов с воздуха рассматривался на заседании Политбюро, куда я был вызван в качестве эксперта в области радиолокации. Естественно, вывод напрашивался сам собой: создать штабы ПВО в упомянутых выше городах, установить несколько радиолокационных станций, обеспечивающих круглосуточный контроль за воздушной обстановкой, радиофицировать хотя бы несколько эскадрилий в авиационных полках, стерегущих воздушное пространство Закавказья и Северного Кавказа. Ну, и уплотнить сеть зенитных батарей за счёт пушек из будущего, использующих станции орудийной наводки для определения параметров целей. При этом штабы ПВО должны быть соединены с радиолокационными станциями, авиаполками и зенитными батареями прямыми линиями проводной связи.

Конечно, монстров, калибром 100 и 130 мм, которых всего ничего, отправлять в Закавказье никто не стал, а вот «восемьдесятпятки» и пушки С-60 калибром 57 миллиметров туда поехали. Пусть у последних досягаемость снаряда по высоте всего пять километров, но и вражеские самолёты вряд ли будут бомбить с предельной для себя высоты: ни о какой точности бомбометания при этом речи не будет идти.

Но главное, конечно, это радиолокаторы и станции орудийной наводки, контролировать установку и запуск которых в эксплуатацию я и был направлен на Кавказ в сопровождении целого сонма местных инженеров, призванных на службу в Красную Армию. Паллиатив чистейшей воды, но продиктованный просто катастрофической нехваткой людей, хотя бы чуть-чуть представляющих, чего от них хотят. Все эти доморощенные радиолюбители, пытающие в глухой деревне сварганить на коленке детекторный приёмник, даже не представляя принципов распространения радиоволн и работы того же детектора, не годятся ни на что. Их сначала обучить требуется, а времени на это нет. Совсем нет. А задействовать в качестве операторов РЛС едва-едва обученных инженеров — всё равно, что забивать микроскопом гвозди: им не с локаторов кругового обзора данные считывать надо, а проектировать эти самые локаторы, тут именуемые «радио-уловителями самолётов».

Конечно, работа по выращиванию кадров ведётся. Как всегда, экстренная: объявлен комсомольский призыв, старшеклассникам и учащимся техникумов, добровольно или по путёвке райкома комсомола направленным на обучение при МНИЦ, отменена оплата за учёбу. Но реально эти кадры смогут хоть как-то освоить сложнейшую технику не раньше, чем к весне 1941 года.

По нашим сведениям, первый полёт британского разведывательного самолёта над Баку должен был состояться 30 марта. Вот к этой дате мы и готовили систему ПВО. И задача для неё была сформулирована предельно просто: не допустить, чтобы самолёт-разведчик потенциального противника, вторгшийся в советское воздушное пространство, ушёл безнаказанным.

С самого утра антенны локаторов, установленных на возвышенностях, вращались беспрерывно, у зенитных орудий в полной боевой готовности дежурили расчёты, а на аэродроме дежурила эскадрилья радиофицированных «Чаек» (у И-153 предельная высота немного больше, чем у И-16). Но самолёты вступят в бой только в том случае, если зенитчики облажаются. И до тех пор, пока зенитные орудия не «задробят» стрельбу, им приближаться к Баку категорически запрещено: не хватало нам ещё потерь от «дружественного огня»!

И вот, наконец, над акваторией Каспийского моря «засекли» одиночную низкоскоростную цель, идущую со стороны Ирана на высоте около шести с половиной километров. Насколько я помню по справочным материалам, для «Локхид-12 Электра Джуниор» это почти практический потолок. Дойдя за пределами двенадцатимильной зоны до Баку, он резко изменил курс и, поднявшись ещё чуть-чуть направился точнёхонько на Апшеронский полуостров.

Разрыв шестого посланного ему навстречу зенитного снаряда заставил сверкающий на солнце самолёт задымиться и начать снижение. А ещё два белёсых облачка, вспухшие радом с ним, вызвали то, что примерно в полукилометре ниже откровенно падающей машины раскрылся парашют.

Как оказалось, пилот машины был убит осколками зенитного снаряда, а штурман, отвечавший за съёмку, был ранен, но сумел выброситься. При падении самолёта погибло и шпионское оборудование, но это не помешало ТАСС уже вечером распространить официальное заявление советского правительства о сбитом британском самолёте-разведчике, направленном «в рамках подготовки к бандитскому нападению на мирный город Баку». Заканчивалось заявление словами: «Члены экипажа сбитого самолёта дают показания, и из них Советскому правительству уже известно о дальнейших планах развязывания войны против Союза Советских Социалистических Республик. Любые атаки британских и французских империалистов на нефтедобывающую и нефтеперерабатывающую промышленность СССР будут отражены».

56

Старший майор госбезопасности Бабушкин, 12 мая 1940 года

Год прошёл, целый год, как мы исполнили мечту Георгия Сергеевича Павлова, завещавшего нам уйти в конец 1930-х, чтобы помочь Союзу Советских Социалистических Республик выстоять в войне, а потом не допустить вырождения партийной верхушки. Получилось, правда, не всё так, как мы думали, когда планировали это с Иваном Степановичем Туманяном. Но в том, что здесь, в этом мире, всё совсем по-другому, нашей вины нет.

По-другому… И дело не только во внешнеполитическом раскладе, который диктует и то, как нам действовать. Иные и внутриполитические реалии. Для меня лично было огромной неожиданностью узнать, что Никита Сергеевич Хрущёв не стал ни первым секретарём ЦК КП(б) Украины, ни руководителем московской областной партийной организации. Выплыла шокировавшая меня информация о том, что настоящим его отцом являлся не шахтёр Сергей Никанорович, а польский помещик Александр Гасвицкий, который «тянул» бастарда вплоть до 1918 года, пристроив даже управляющим поместья к немецкому промышленнику Киршу. И чекистская проверка так и не нашла шахты, в которой, по собственным утверждениям, работал Никита Сергеевич.

Причиной этого и чуть более раннего, чем мне было известно, снятия с должности Станислава Косиора, стала шпиономания. Но ориентированная на поиск больше польских, чем германских и прочих агентов. «Вербовка поляками» же вменялась в вину и Тухачевскому. Имеющим польские корни, польские фамилии или родившимся на территории бывшего Царства Польского вообще уделяется пристальное внимание со стороны чекистов. В то время как немцы — друзья и вполне благонадёжные «новые граждане». Впрочем, насколько я с ними сталкивался, так оно и есть. Видимо, по принципу «враг моего врага — мой друг», ведь наиболее значительная часть германских иммигрантов переселилась в СССР именно в результате польской агрессии. И продолжает переселяться через третьи страны, спасаясь от репрессий поляков.

Да, да! Именно так — от репрессий! Для меня, как для бывшего сотрудника КГБ, вовсе не являются новостью методы, которыми поляки расправлялись с инакомыслящими в 1930-е годы. Даже не в 1920-е, как было с пленными красноармейцами после провала «рывка на Варшаву» (кстати, этот разгром предъявили Тухачевскому в качестве одного из доказательств его вербовки поляками), а именно в 1930-е, в годы существования концлагеря Берёза-Картузская [читатель с этими методами знаком по главе с откровениями Юзефа Бека. — прим. автора]. И как действовало польское население во время депортации немцев при послевоенной передаче им бывших германских территорий я помню. В этом мире происходит то же самое, только на шесть-семь лет раньше.

Вообще, конечно, в действиях здешней Польши всё же найдётся, чему удивиться. Если вы думаете, что поляки успокоились, захватив огромные территории бывшей Германии, то глубоко ошибётесь. Как раз сработал принцип «аппетит приходит во время еды». В конце марта из Гданьска вышел морской караван в составе нескольких пассажирских пароходов и грузовых судов, сопровождаемых трофейным германским броненосцем и тремя эсминцами. А вскоре этот караван объявился у берегов Анголы, называемой в это время «Португальская Западная Африка». Не ожидавшие чего-либо подобного португальские колониальные власти были мгновенно арестованы, имевшиеся у них в подчинении полицейские или военные силы разгромлены или разбежались. Так был дан старт воплощению в жизнь программы обретения Польшей колоний, о чём поляки твердили с самого начала 1930-х. Ни на объявление из-за этого Португалией войны, ни на исключение из Лиги Наций в Варшаве даже ухом не повели.

Собственно, а чего Польше бояться? Соотношение размеров, численности населения и армий отнюдь не в пользу Португалии. К тому же, у двух стран нет общей границы, а Испания и Франция, союзные Польше, ни при каких обстоятельствах не пропустят португальские войска через свои территории. Австрия, «наевшаяся» присоединением к ней двух южногерманских земель, тоже, поскольку поляки оставили часть войск на границе Вюртемберга и Баварии. «Для защиты от немецких банд, проникающих с территории Австрии».

Практически сразу после окончательно разгрома Германии польское руководство возобновило давление на правительства Латвии и Эстонии с требованием присоединения их к Конфедерации Междуморье. В прилегающие к этим странам районы «Восточных Кресов» началась переброска войск, даже несмотря на наличие у латышей и эстонцев договоров о взаимопомощи с Советским Союзом. Но у них сейчас идёт подготовка к выборам и, как мне кажется, история повторится: победят коммунисты, которые попросят Москву о присоединении к СССР.

Мы, кстати, помня, как «героически» проявили себя некоторые воинские части в первые дни Великой Отечественной, очень не рекомендовали товарищу Сталину сохранять национальные воинские соединения. Но, возможно, он и прав, не только не прислушавшись к нам, но и начав формирование нескольких «немецких» дивизий, которые будут дислоцированы в той же Прибалтике, Белоруссии и на Украине. По крайней мере, даже у не совсем лояльной части латышей и эстонцев отношение к их бойцам будет лучше, чем к русским и полякам.

Вряд ли состоится присоединение в этом году Молдавии. Румыния входит в пресловутую Конфедерацию, а одним из важнейших пунктов конфедеративного договора является автоматическое вступление в войну всех членов «Междуморья» в случае вторжения иностранных (читай — советских) войск в одну из них. Вместо этого идёт укрепление оборонительных сооружений на всём протяжении советско-румынской границы, проходящей по Днестру.

А ещё — ведутся активные переговоры с иранским шахом по поводу заключения договора о взаимопомощи. Насколько мне известно (а известно далеко не всё), в качестве «заманухи» обсуждается передача персам советской военной техники по сниженным ценам, бесплатное обучение иранских военных её эксплуатации, подготовка офицеров в советских военных училищах, а также передача кое-каких культурных ценностей, вроде образцов сасанидского серебра, практически не сохранившегося в Иране. Ну, и используются мифы, которые на рубеже 1980−90-х распространяли некоторые историки для спасения недавно раскопанного городища якобы пра-ариев на юге Челябинской области. Это — на случай присоединения Турции к коалиции государств, собирающихся напасть на Советский Союз.

Как показали события в Закавказье (а конкретно — попытки англичан и французов подготовиться к бомбардировке ряда городов с нефтедобывающей и нефтеперерабатывающей промышленностью), данное направление тоже может стать одним из наиболее опасных. Потеряв в ходе попыток произвести авиаразведку четыре самолёта, в Париже и Лондоне несколько поумерили пыл и перешли к заброске агентов, которые должны выявить систему ПВО с земли. Но это дело небыстрое, советские пограничники работают неплохо, а переданная НКВД аппаратура радиоперехвата позволила вскрыть немало «консервов» в Азербайджане и Грузии. Кроме того, именно Закавказье насыщается новейшими (для этого времени) зенитками, калибром 85 мм, способными доставать по высоте британские и французские бомбардировщики. В дополнение к модернизированным радиолокаторам РУС-3, строящимся с учётом рекомендаций наших учёных.

Кстати, порадовал Николай Николаевич Поликарпов, установивший запущенный в серию авиамотор АШ-82 на истребитель И-180, который теперь без проблем «дотягивается» до высоты десять километров. Именно туда, на Кавказ, идут первые серийные машины, освоение которых лётчиками, имеющим опыт полётов на И-16, как говорят, происходит в течение нескольких лётных часов.

Туда же, в Закавказье, идут постепенно заменяемые «экранированными» в Западном и Киевском особых военных округах танки БТ и Т-26 и Т-28. Возможностей этих устаревших машин должно хватить не только на отражение турецкой агрессии, но и, при необходимости, на противодействие англичанам, если те вторгнутся в Иран через Ирак.

И это всё — ради того, чтобы защитить кавказскую нефть, пока ещё остающуюся главным источником «чёрного золота». Несмотря на уже давшие первое сырьё скважины в Поволжье, пробуренные по подсказанным нами координатам. К лету 1941 года, на которое, похоже, и придётся начало Большой войны (ну не готовы поляки к нападению в этом году после потерь, понесённых в Германии), как минимум, 30–35% топлива СССР будет «гнаться» именно из поволжской нефти.

Деньги на это взяты из тех средств, что планировалось потратить на реализацию программы строительства Большого Флота. Вместо постройки «с нуля» линкоров и крейсеров срочно усиливается ПВО уже существующих боевых кораблей и произведена закладка несколько десятков миноносцев, подводных лодок, торпедных, артиллерийских и десантных катеров. Опять же, с учётом опыта будущего.

В общем, стараемся помочь родной стране подготовиться к грядущей войне, как только можем…