Общество мертвых и исключительных
Осенней ночью на кладбище Академии Скура звенит колокольчик, и из свежей могилы поднимается Эбель Барнс. Она не знает, как и почему оказалась здесь. Но помнит, что у нее есть секрет – она видит призраков. Вдруг в Академии происходит несколько пугающих убийств, окутанных тайной… Что же скрывают старинные стены? И как разгадать хитроумные шифры, которые должны привести к ответам и помочь Эбель вспомнить ее жуткое прошлое?..
© Рид А., 2025
© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2025
Всем тем, кто однажды умер и возродился.
На этот раз вы точно найдете себя
Пролог
Сегодня ночью кладбище Академии Скура оглушил звон колокольчика. Маленький и проржавевший от частых дождей, он зазвенел так неожиданно, что испугал даже местных ворон. Громко каркая, птицы забили крыльями, когда торчащая прямо из земли проволока дернула колокольчик. Сначала неуверенно, обессиленно, но потом твердо и отчетливо, словно сами черти пытались вырваться из ада; упрямо рвались наружу, зля бродячих собак… и пугая смотрителя кладбища, который с фонарем и лопатой в руках прибежал на зов из преисподней.
Трясясь от страха, он раскапывал гроб из орешника – дерева, отгоняющего злых духов. В таких гробах хоронили скур. Исключительных людей. Особенных. Тех, кого боялись в городе, тех, кого без жалости и отпевания оставляли на забытом всеми кладбище.
Испачкав ночную сорочку сырой землей, смотритель громко бранился. Фонарь освещал его злое лицо и читающие молитву сухие губы. Смотритель яростно размахивал лопатой, швыряя землю себе за спину. Кажется, даже вороны слышали бешеный стук его сердца. Каркая, они торопили смотрителя и ждали, когда вновь смогут полакомиться червями в свежей могиле. Когда лезвие лопаты ударило о деревянную крышку гроба, наконец показавшуюся из-под толщи земли, смотритель остановился и, выронив лопату, перекрестился.
– П-п-пап, – раздался голос за его спиной.
– Уходи, Бенни! – рявкнул смотритель на сына.
– Мертвец проснулся? Он выспался и хочет п-п-поиграть?
И стоило Бенни подойти к могиле, как в крышку гроба постучали. Изнутри. Удары сменились приглушенным криком: чем яростнее мертвец пытался выбраться наружу, тем быстрее угасали его силы.
– П-п-пап, торопись! – сын спрыгнул в яму, чтобы помочь отцу скорее освободить нечто, стонущее в гробу.
Страшное зло – опасную и ненавистную скуру.
Смотритель с сыном ухватились за крышку гроба и, в конце концов сдвинув ее, застыли на месте. Вместе с воронами, недовольный гомон которых наконец утих.
На тонких досках в гробу лежала девушка. Живая. Напуганная. И абсолютно голая. Она лихорадочно дышала, хватаясь за шею. Покрытое синими гематомами тело сотрясалось то ли от холода, то ли от страха. Свет от фонаря падал на ее белые спутанные волосы, а светлячки, порхая в холодном воздухе, приземлялись на дрожащие, связанные проволокой руки. Обессиленно выдохнув, девушка уставилась в ночное небо и заплакала, когда осознала, что все еще жива.
– К-к-кто ты? – спросил ее Бенни.
Девушка непонимающе уставилась в его широкие глаза с белыми ресницами и, прищурившись, медленно помотала головой.
– Эбель Барнс, – смотритель кладбища отряхнул землю с деревянного надгробия и прочитал свежую, неаккуратно вырезанную гравировку. – Даты смерти… нет…
– Поэтому з-з-земля отдала ее нам об-б-братно, – сказал Бенни.
Улыбнувшись, Эбель закрыла глаза и потеряла сознание.
Глава 1. Ничего святого
Щеку Эбель обжег удар. В ушах зазвенело, словно голову засунули в церковный колокол, что звонил по утрам и вечерам, созывая прихожан на очередную службу. Сейчас голова болела точно так же, как и в тот день, когда мать притащила Эбель к священнику: он отмаливал ее и изгонял злого духа, обливая холодной водой. По мнению жителей города Санди, сам дьявол сидел в скурах. Овладевал их телом и разумом. Истязал и подчинял себе. Но скуры знали: дьяволом были одержимы не они, а люди, которые возненавидели исключительных настолько, что, не боясь закона, избивали их на улицах и сбрасывали в реку неподалеку от города.
Сейчас Эбель готова была поверить жителям Санди, ведь восстать из мертвых ей помог кто-то с того света. Вот только тот свет явно не торопился отпускать ее хрупкое скурское тело…
– А ну, не засыпай, девчонка, – смотритель кладбища опять ударил ее по щеке. – Я тебя на своем горбу не потащу. Еще и нагую… Обвинят в чем! И вовек не отмоюсь.
– П-п-пап, возьми мою од-д-дежду!
Пухлый и очень неуклюжий парень по имени Бенни скинул с себя пальто. На вид ему было лет тридцать, хоть и говорил он как пятилетний ребенок. Он внушал ей доверия больше, чем испачканный в земле смотритель.
– Иди в дом, Бенни, – скомандовал его отец.
– Н-н-но…
– В дом.
– А к-к-как же…
– Я сказал, в дом, Бенджамин! – Он развернулся к сыну, и свет от фонаря отбросил на его лицо грубые тени. – Закройся в своей комнате и зашторь все окна. Потуши свет и не включай его, пока я не приду. И… – смотритель быстро окинул взглядом кладбище, – не открывай никому дверь.
– С-с-слушаюсь, сэр, – ответил Бенни и, увязая в рыхлой земле, поторопился в темноту.
Эбель попыталась поднять голову, проследить за удаляющейся фигурой, но сил не хватило, и она откинулась на спину, ударившись затылком о дно гроба.
– А ты, девочка, – хрипло отозвался смотритель, – теперь не моя забота. Отведу тебя к мисс Вуд. Пусть сама с этим всем разбирается.
Старик схватил Эбель за руки, потянул на себя и вытащил из гроба, усадив прямо на землю. Но окоченевшее от холода тело Эбель не слушалось, и смотрителю пришлось придерживать ее за спину, пока он разматывал проволоку на запястьях.
– Не моя это забота, не моя, – устало повторял смотритель. – Только все наладилось, как опять… Ой, беда…
Смотритель скрутил дергающую колокольчик проволоку – громкий звон напугал Эбель. Уже привыкшие к шуму вороны теперь лишь с интересом наблюдали за ожившим трупом и, спускаясь с веток на землю, нагло выискивали наживу, которой наконец-то могли полакомиться.
– Раньше меня волновали только бродячие псы, приходящие сюда, чтобы обоссать мои гортензии, – ворчал смотритель, не унимаясь. – Теперь я должен еще и мертвяков раскапывать… Я чуть дух не испустил от твоего адского звона, и что ты думаешь? Мне за это даже не заплатят!
Он пытался скрыть страх, но дрожащий голос выдавал его.
Смотритель ухватил Эбель за шею и потянул на себя, но та испуганно извернулась.
– Да не бойся ты, не обижу тебя. Я, как видишь, добрым делом занимаюсь. – Старик выдавил нервную улыбку.
Опять он лгал: плохо скрытую неприязнь к скурам Эбель научилась различать еще в школе.
– Только ты, это… – смотритель ткнул пальцами в пальто сына, – ну, это… – он ждал, когда она поймет намек, – прикройся, черт возьми!
Эбель хотела бы спрятать свое тело подальше от его глаз, но у нее не было сил даже на то, чтобы вдохнуть полной грудью. Легкие до сих пор горели, а тошнота, накатывающая волнами, проедала то горло, то желудок. Смотритель тяжело выдохнул и с недовольством сам надел на Эбель пальто. Не забывая цокать и вздыхать каждый раз, когда она откидывала назад голову, на секунды теряя сознание.
– Я тебя выкопал, вытащил из лап Сатаны, вот и поспособствуй старику. Встань уже.
– Ага… – все, что смогла ответить ему Эбель.
Может, байка про гроб из орешника оказалась правдой? Может, все-таки это дерево изгоняет злых духов? Высасывает их вместе с собственной силой из тела.
– Да черт с тобой! – гаркнул смотритель и, схватив Эбель за костлявые плечи, поднял на руки. – Нет у меня времени с тобой нянькаться! В академию придем – и падай там в обмороки, сколько хочешь.
Подхватив медленно угасающий керосиновый фонарь, старик вместе с Эбель на руках двинулся вдоль каменных надгробий. От него пахло ладаном. Мерзкий, отвратительный запах, которым пропитан воздух всего Санди. Ладаном пахли священники, полицейские, почтальоны и случайные прохожие на улице. Им пахла мама. И небольшая квартирка, в которой Эбель жила девятнадцать лет. Тошнотворный запах веры и страха. Ладаном Бог помечал слабых, так защищал их от скур. Но кто тогда защищал исключительных?
– Дьявол… – вырвалось у Эбель, и смотритель дернулся, услышав ее голос.
– Уже успела соскучиться по нему? – нервно пошутил старик и, резко развернувшись, осмотрелся по сторонам. – Тут только мы с тобой, да…
– Дьявол… – повторила Эбель шепотом, увидев обугленные, тянущиеся к ней – прямо из темноты – руки.
– Дьявол! – вторя Эбель, выругался старик. И это было последнее, что она услышала перед тем, как потеряла сознание.
Призраки давно перестали пугать Эбель.
Все это началось четыре года назад. После смерти отца Эбель стала мучить бессонница, а вместе с ней и голоса, доносящиеся из темных углов комнаты. Из щелей между досками, из-под кровати, из шкафа и – классика! – с чердака, дверь на который Эбель позже заколотила гвоздями. От голосов призраков она медленно сходила с ума каждую ночь, звала на помощь маму, но та запиралась в своей комнате и читала молитвы, а наутро приносила дочери стакан святой воды.
Обычно мамы перед школой желают детям хорошего дня, веселья, сдачи теста. Но не Шейла.
– Никому не говори о том, что с тобой происходит! – вот что слышала Эбель от нее, каждый раз выходя из дома. – Ты обычный ребенок. Обычный… Просто любишь фантазировать.
Эбель и правда любила. И со временем даже поверила в то, что призраки – ее выдумки. Но голоса не утихали, лишь год за годом становились все громче.
И в конце концов из тьмы вышли монстры. Мертвые люди. Изуродованные трупы. Гниющие, разлагающиеся и смердящие.
Они жили в ее комнате. Прятались под кроватью, ждали ночи. Стоило луне появиться, как они вылезали из укрытия и, садясь к Эбель на кровать, пристально смотрели на нее, пока она цепенела от страха. Они трогали ее холодными руками, пачкали кровью, вытекающей из их ран, и, склоняясь над ней, молили о помощи. Они царапали ее, душили, злились и кричали, а с первыми лучами солнца испарялись, но возвращались обратно каждую ночь.
Эбель понадобилось несколько лет, чтобы привыкнуть к призракам. Понять, чего они хотят и зачем приходят именно к ней.
Все они хотели мести.
– Она –
Заскрипел пол, ударилась о засов дверь.
Холодный ветер сменился еле уловимым теплом покрывала: кто-то укутал спрятанную в пальто Эбель. Приторный запах корицы вытеснил вонь мокрой кладбищенской земли из ее легких.
– Тише! – второй женский голос был поприятнее.
– Мисс Вуд, вы предлагаете мне спать в одной комнате с трупом? – Эбель никогда бы не поверила, что можно кричать шепотом, но говорившая с легкостью доказывала это.
– Как видишь, она все еще живая.
Эбель попыталась открыть глаза, но свет от лампы ослепил ее. Боль, словно мячик пинг-понга, забилась о стенки черепа.
– Это твоя новая соседка, Соль. Покажи ей завтра академию и отведи на склад за уставной одеждой.
– Но, мисс Вуд!
– Она одна из нас. Она скура. Мы не бросаем исключительных, а помогаем им.
Почему… Почему вся боль проходила, стоило женщине заговорить, и возвращалась опять, как только она замолкала? Кто она такая?
– Завтра не ходи на занятия. Покажешь Эбель собор, а потом зайдете обе ко мне. – Застучали каблуки по скрипучему полу, скрипнула, отворившись, дверь. – И никому не говорите, что еще ночью девушка была мертва.
Как знакомо. Будто Эбель и не покидала свой дом. Даже тут, в неизвестном месте, ей закрывают рот. Даже тут у нее появился секрет, который явно успеет испортить ей жизнь.
– Доброй ночи, Соль. – Мисс Вуд покинула комнату, а вместе с ней пропала и целебная аура.
– Доброй, – недовольно протянула неизвестная Соль и, видимо, вернулась к себе на скрипучую кровать, приглушив свет в комнате.
Эбель тяжело вздохнула: она пыталась бороться с тошнотой, которая вернулась сразу после ухода мисс Вуд. Еще бы несколько минут послушать ее, и наверняка Эбель оправится полностью. Хорошо хоть, головная боль поутихла.
Эбель попыталась сесть, и Соль заметила это.
– Ты жива там?
Эбель задумалась и, не сумев подобрать слово длиннее трех букв, ответила коротко:
– Ага.
– Воды?
– Ага.
Она наконец-то осмотрелась. Кладбище сменилось маленькой комнатой, в которой царил бардак. Желтый свет от ночника падал на стену, очерчивая края ажурного патефона, который мог бы понравиться бабушке-барахольщице. В полумраке Эбель разглядела напротив себя кровать, устланную кучей разноцветных одеял, гобелен со звездами на стене и пол, на котором лежал старенький пушистый ковер. Каменные стены комнаты украшали картинки и плакаты с кадрами из популярных фильмов, и даже облупившаяся краска в углах смотрелась тут гармонично. Под единственным окном, обрамленным шторами цвета пасмурного неба, стоял столик, а на нем – граммофон с пластинками и свеча, источающая до жути сладкий аромат тыквенного пирога.
Эбель улыбнулась, увидев винил с Билли Айлиш, и посмотрела на владелицу комнаты: Соль как раз принесла ей побитый глиняный стакан с водой. И Эбель замерла, уставившись в черные глаза соседки.
Черт! Почему она оказалась такой красивой? Слушая ее недовольный голос, Эбель была уверена, что увидит брюзгу, причитающую о правилах. Но перед ней стояла девушка, чьим вторым именем было слово «милашка». «Корейский айдол», – подумала Эбель, принимая стакан у нее из рук.
– Слушай, – заговорила Соль, – честно, я не в восторге от нашего соседства, но, раз уж у нас нет выбора, давай вместе создадим тут уют и комфорт.
– Ага… – Эбель бездумно сделала глоток воды.
Она совсем не слушала Соль: все так же бесцеремонно рассматривала идеальную кожу, длинные черно-фиолетовые волосы и милую, хоть и натянутую, улыбку.
Соль заметила взгляд Эбель и смутилась.
– Ты, наверное, жесть как напугана?
– Я, кхм-кхм… – Эбель откашлялась и наконец выдавила: – Я ничего не понимаю. Где я?
– А! Ой! Точно, ты же была мер… Ты же
– Да я вроде выспалась в гробу, – пошутила Эбель, подавив очередной зевок.
Соль закатила глаза и, заправив за ухо фиолетовую прядь, вернулась на свою кровать.
– Тогда, может, расскажешь, как так вышло?
Эбель задумчиво склонила голову и покрутила в руках стакан.
– Понятия не имею, – созналась она.
– То есть ты просто проснулась в гробу? – Соль подтянула к подбородку колени и подмяла под себя одеяло. – Это же как в фильме «Погребенный заживо»!
– Если бы Райан Рейнольдс проснулся голым, а у меня была бы зажигалка, да.
Эбель сделала глоток теплой воды и перевела взгляд на стеклянные кристаллы, свисающие с гардины. Те мерцали, словно искорки, и покачивались от небольшого сквозняка, что тянулся из-под деревянной рамы.
– Кто вообще хоронит людей голыми? Что за сраный фетишист? – фыркнула Соль.
По спине Эбель пробежали мурашки. Тело накрыла жаркая волна стыда. А ведь и правда… Разве людей хоронят голыми? Что с ней делали? И кто?
– А от чего ты умерла? – поинтересовалась Соль без стеснения. – Собственной смертью? Или тебя убили?
– Не знаю.
От этого стало еще страшнее.
В голове было пусто. Словно кто-то стер Эбель память, вытащил флешку, почистил жесткий диск. Она не помнила не только последние часы, но и дни своей жизни. Только… Только лицо мамы, которая безумно улыбалась, прощаясь с дочерью.
– А! Я поняла! – вдруг вскрикнула Соль. – Твоя способность – бессмертие? Ты, типа, как Нейтан Янг из «Отбросов»? Круто! – Она восхищенно задергала ногами и показалась Эбель еще милее, чем прежде.
– Неа. Я, скорее, Клаус Харгривз из «Академии Амбрелла». – Эбель отставила стакан на тумбу рядом с кроватью и положила голову на твердую подушку.
– По времени скачешь?
– Об этом я расскажу тебе как-нибудь потом, – ответила она.
– Как хочешь. Ладно, лучше остановиться, – голос Соль прозвучал обиженно. – Я оставлю свет? А то вся эта история… Ну… сама понимаешь.
– Тоже хотела тебя об этом попросить, – облегченно выдохнула Эбель. – Со светом будет спокойнее.
Не хватало еще, чтобы из темных углов комнаты вылезли монстры, которые наверняка увязались за ней. Одного из них она уже успела увидеть перед тем, как отключилась на руках смотрителя. Кто знает, насколько настойчивыми могут быть призраки с кладбища, где хоронят исключительных. Может, их не пугают другие люди или священность этого заброшенного храма. Впрочем, Эбель надеялась, что хотя бы тошнотворно-сладкий аромат свечи у кровати Соль на время отпугнет их. Ну, это хоть не запах ладана – и на том спасибо.
– Спокойной ночи, Эбель…
– Барнс. – Эбель считала намек в долгой паузе. – И можно просто Бель.
– Эбель Барнс, которая почти как Клаус Харгривз побывала в аду и вернулась обратно. – Соль зевнула. – Потом расскажи, как там. Все скуры рано или поздно окажутся в полыхающей огнем бездне. Надо хоть знать, в каком котле я буду вариться. Надеюсь, там найдутся бомбочки для ванн, ну, или резиновые уточки.
Соль повернулась на другой бок и уснула, свернувшись калачиком.
В комнате было прохладно. Начало осени в этом году выдалось на удивление не только пасмурным, но и морозным. Неожиданно ледяной ветер будто торопил зиму. Неудивительно, что в старое деревянное окно комнаты дул сквозняк.
Эбель хотела уснуть как можно скорее, но мысли вихрем кружили в голове. Порождали страх. Возвращали в опутывающую темноту гроба из орешника. Эбель вспомнила собственный истошный крик, который никто не слышал. В горле сразу запершило, ссадины на кулаках зазудели. Содранная кожа на костяшках и впившиеся занозы будто дразнили Эбель за беспомощность. Будто специально возвращали туда, под толщу земли, где каждый вздох мог стать последним.
Стоило представить себя в этом холодном гробу вновь, как Эбель дернулась, – кровать скрипнула, на секунду разбудив Соль. Стоило вспомнить удушающую темноту, как в легких перестало хватать воздуха. Стоило оказаться в давящей тишине, как в ушах зазвенело. Тело бросило в жар, будто Эбель вернулась в ад. Будто сам дьявол пришел за ней. Наверное, так и пахнет смерть? Кардамоном, тыквой и корицей? Да черт бы побрал эту свечу! Она… она отвлекает…
Эбель резко расслабилась. Она и подумать не могла, что ее тело может быть таким тяжелым, грузным, окаменевшим. Словно мраморная статуя, все эти минуты она лежала неподвижно, боясь вздохнуть. Что это было? Паника? Но Эбель отучила себя бояться. Она умело надевала маску, за которой скрывала свой страх. Она врала людям в лицо, как врала сегодня Соль. Нет, она не в порядке. Нет, она не хочет оставаться в этой проклятой академии. Нет, ей не место среди скур. Ей не нужно это сраное убежище. Ей не нужно напоминать, что она была мертва.
– Мертва… – трясущимися губами прошептала Эбель. – Я была закопана заживо. Я не помню, как оказалась в гробу. Почему… – Ком в горле становился все кислее и, обжигая, не давал говорить. – Почему я вижу тебя? – прозвучал вопрос в пустоту.
Будто кто-то слушал Эбель и мог ответить.
– Что ты сделала со мной, Шейла?
Но мамы в комнате не было. Зато ее жуткая улыбка на уставшем осунувшемся лице четкой картинкой опечаталась в памяти.
– Ты… что-то гово… рила, Эбель? – сквозь сон пробубнила Соль, но в ответ получила лишь молчание. Хотя наверняка уснула еще раньше, чем успела закончить фразу.
Эбель еще долго пыталась успокоиться и унять дрожь в теле. Только уснуть ей удалось лишь под утро, когда первые лучи солнца успокаивающе погладили ее по щеке и согрели ледяные руки. Тогда твердая подушка стала самой мягкой на свете, а тонкое покрывало – теплым пуховым одеялом.
Но сон был недолгим. Топот ног за дверью и мелодичное мычание Соль не могли не разбудить Эбель.
– Черт, ты все-таки проснулась, – огорченно сказала соседка. – В смысле, я думала, ты будешь спать до обеда.
Соль заплетала себе косички, в которые втыкала металлические колечки с побрякушками.
– Я бы хотела, но… – Эбель обвела комнату взглядом.
Новый день, новая маска. Сегодня она постарается быть дружелюбной и тихой девчонкой, которая выскользнет в удобный момент за дверь этой академии, вернется домой и узнает причину своей смерти.
– Прости, я привыкла быть одна. – На лице Соль не было ни капли раскаяния.
Закончив прическу, она надела на шею несколько чокеров и цепочек и покрутилась перед зеркалом. На худых ногах в лиловых колготках и вязаных гетрах красовалась узорчатая юбка-шорты. На плечах висела толстовка с фиолетовой нашивкой, а грудь прикрывал белый топик. Все это сочетание выглядело, мягко говоря, чудн
– Я дам тебе свою одежду, – сказала Соль, – но, как выдадут форму, постирай все и верни.
Эбель натянула на себя покрывало, пытаясь скрыть не только наготу, но и нежелание надевать вещи, которые Соль явно купила в секонд-хенде. Идея обернуться в простыню, словно Афродита, ей нравилась больше, чем расхаживать весь день в одежде, которую Соль доставала из шкафа.
– Я смотрю, ты любишь одеваться… экстраординарно, – скривилась Эбель, когда Соль кинула на кровать клетчатый сарафан и коричневую блузку в стиле бохо.
– Главное, что мне в этом комфортно, а что подумают другие – плевать. Я не виновата в том, что у них нет вкуса. Если они считают себя серой массой, то могу им только посочувствовать.
Соль вернулась к зеркалу и подвела глаза яркой розовой подводкой.
– Что смотришь? – кивнула она Эбель в отражении. – И косметику тебе дать?
– Да не…
– Ладно. Я сама тебя накрашу, – Соль нетерпеливо перебила Эбель и повернулась к ней, ударив косичкой по зеркалу. – Коричневая тушь и желтые стрелки, а губы… Губы бордовые! Они у тебя пухлые, и с такой помадой ты будешь выглядеть суперсекси.
– Я могу обойтись без косметики.
Эбель не соврала. Она и правда редко красилась. Отчасти потому, что не хотела и не любила. Отчасти – потому что однажды один из призраков спрятал ее косметичку. Мертвый старик твердил о натуральной красоте и причитал о вреде косметики не только для здоровья человека, но еще и для мировой экологии. Похоже, при жизни он был активистом из зеленых.
– Ну уж нет, – возразила Соль. – Мы теперь банда. Понимаешь? Мы из одной комнаты, новоиспеченные подружки, соседки по парте и все такое. Мы должны подходить друг другу и выглядеть так, чтобы все парни академии на нас оглядывались.
Соль развернулась к зеркалу, чтобы закончить макияж.
– Разве скуры кого-то интересуют? Позорно влюбляться в исключительных, даже если ты сам исключительный.
Эбель, переборов стеснение, скинула с себя одеяло и встала с кровати. Пальто Бенни, которое ей одолжил смотритель, куда-то делось, и, поежившись от холода, Эбель натянула сарафан Соль. А надевая носки, сбила с тумбочки непонятно откуда взявшуюся шкатулку с украшениями.
Соль шума будто и не заметила.
– Любви достоин каждый, а такие как мы, – она обвела стены, а то и всю академию, руками, – достойны ее вдвойне. Наша жизнь потенциально короче, чем у обычных людей. Никогда не знаешь, когда наступит твой последний день. Может, тебя застрелят на кассе в «Волмарте», пока ты будешь покупать себе сельдерей с лимоном. А может, убьют на крыльце родного дома. – Соль пожала плечами. – И перед этим хочется испытать то самое окрыляющее чувство.
Эбель подняла шкатулку и посмотрела на Соль, которая теперь примеряла к одежде зеленый галстук.
– И кстати, в академии ты всегда найдешь того, кто с радостью тебя развеселит. Если ты понимаешь, о чем я.
– Я думала, в академиях люди учатся, а не…
– Занимаются сексом?
Эбель начало раздражать то, что Соль вечно ее перебивает.
– Одно другому не мешает. Стимулируй себе не только мозг, но и…
– Ты, кажется, хотела меня накрасить? – Эбель решила отплатить Соль ее же монетой. Неуважением.
– На тебя так влияют стены старого собора? Святая аура? – Соль беззаботно махнула рукой, но поняла, что лучше остановиться. – Ладно, я тебя накрашу.
Эбель села на кровать, подставляя лицо Соль, и напряженно выдохнула, понадеявшись, что хоть сегодня станет похожа на человека.
Дверь из комнаты вела в длинный коридор. Вдоль его стен тянулась вереница других дверей – видимо, в комнаты студентов.
– Это наш спальный корпус. Спальное крыло. Хостел. Называй как хочешь. Все комнаты разные. Где-то живет по два человека, где-то по шесть. Мальчики не мешаются с девочками, но за этим никто не следит. – Соль усмехнулась.
Ступая по скрипучему полу, они двинулись вдоль пустого коридора. Стены уходили высоко к потолку арочными сводами, туда, куда почти не попадал солнечный свет.
Закинув голову, Эбель прикинула высоту до потолка.
Она окинула взглядом стройный ряд одинаковых, выцветших на солнце деревянных дверей и остановилась у одной из них. Старая, с заржавевшим замком, дверь привлекла внимание Эбель не из-за вырезанного на ней узора. А из-за следа, который навечно оставило на ее поверхности время.
– Тут раньше жили священники, – подметила Соль.
На двери виднелось выцветшее очертание креста. Несомненно, он десятилетиями висел на гвозде в самом ее центре. Раньше символ возрождения охранял местных священников, оберегал от дьявола, защищал от исключительных. Но сейчас собор заполонили скуры, а дьявол, вечно сопровождающий их, навел тут свои порядки.
– Ты привыкнешь, не переживай.
Эбель и не переживала. Она знала, что сегодня вечером ее тут уже не будет. Она вернется домой к матери и найдет убийцу. А позже будет жить обычную жизнь и дальше скрывать ото всех свой дар, прячась за справкой о шизофрении от любого полицейского, которому она покажется подозрительной.
– Сейчас я покажу тебе обеденный зал, главный зал, несколько классов и задний двор, – говорила Соль. – А потом отведу к Деборе Вуд. Она распределит тебя на факультет.
– Как в лучших сериалах про детей со сверхспособностями, – улыбнулась Эбель. – Экскурсия по готическому тайному собору на отшибе города. И факультеты… Надеюсь, я попаду в Гриффиндор.
– Зря ты смеешься.
Соль вывела ее на винтовую лестницу, ведущую вниз.
– Единственное место, в котором мы в безопасности, – это наша академия. Мисс Вуд и другие преподаватели заботятся о нас. Кому-то они заменили родителей. Кому-то подарили путевку в лучшую жизнь.
– Странно, что люди до сих пор не нашли это место и не сожгли к чертям собачьим.
– Все благодаря мэру Санди. Он хороший человек, и это место под его защитой. Он позволяет нам обучаться профессиям и устраивает на работу. Вот для чего нужны факультеты. И правила, которые нельзя нарушать. Это место охраняют специальные люди, а журналисты молчат, боясь разозлить того, кто за секунду закроет их бульварную газетенку. Только благодаря мэру о нашем «аде» никто не знает.
– Хорошие люди не сидят на двух стульях, Соль. И не скрывают что-то в угоду другим.
Соль споткнулась и чуть не полетела вниз лицом, но Эбель успела схватить ее за ворот пиджака. В ответ Соль лишь кинула на нее неожиданно злобный взгляд.
– Дыши, Соль, – проговорила она, громко вдыхая и выдыхая. – Она не виновата в своем незнании. Она поймет все позже. Все мы разные. Прими и ее точку зрения.
– Я вообще-то тут и все слышу.
– И это хорошо. Видишь, я пытаюсь вести себя с тобой снисходительно?
Этажом ниже эхом раздались смешки, болтовня торопящихся куда-то студентов и топот каблуков. Оттуда же донесся аромат цветочных духов, смешавшийся с запахом жареной яичницы.
Соль одернула пиджак и выпрямилась.
– Это место очень важно для меня, Бель. Как и люди, которые меня однажды спасли. Надеюсь, они спасут и тебя.
И, махнув длинными косичками, она зашагала вниз.
Большой зал не просто так назывался большим. Арочные своды стремились к потолку, рассмотреть который у Эбель получилось с большим трудом. Он был так высоко, что, задирая голову, она чуть не свернула себе шею и, в конце концов потеряв равновесие, упала на деревянную лакированную скамейку. Убранство зала на первый взгляд казалось аскетичным, но простота интерьера терялась за разноцветными бликами от витражей. Только они не напоминали огни городского цирка, парк аттракционов или вечеринку с диско-шаром. Они не дарили веселье и не разряжали атмосферу. Наоборот. Глядя на лики людей, изображенных на витражах, Эбель чувствовала страх. Тревога волной проходила по ее телу и, сжимая, заставляла сутулиться. Эбель хотелось спрятаться или испариться вовсе.
– Как их много… – протянула она, обняв себя руками.
Соль заметила взгляд Эбель и кивнула.
– Вроде сорок восемь. Я пересчитываю их каждый вечер, но, кажется, это место пропитано волшебством и святоши на витражах играют с нами в игру. То уходят, то приходят. Их может быть и тридцать, а может и шестьдесят. Говорят, они следят за нами и путешествуют по витражам всего собора.
– Или ты просто не умеешь считать, – раздался мужской голос за спиной Эбель. – На парах по математике ты всегда в тройке отстающих.
Эбель обернулась и увидела кудрявого худощавого парня в смешной рубашке с разноцветными рукавами. Из формы на нем были лишь широкие темно-синие штаны, спадающие на красные конверсы, и жилетка, кажется, самого большого размера из всех возможных.
Соль скривилась:
– Закрой рот, Ноа, и иди, куда шел.
– А где же поклон? Где уважение к старшим? Где мое любимое «оппа»[1]?
– Оппа… – надув губы, мило протянула Соль, – закрой свой рот. – Ее лицо вновь стало серьезным.
– Милашка.
Ноа улыбнулся и щелкнул Соль по носу. Он двигался плавно, почти бесшумно. Его выдавал лишь брелок, бьющийся о металлический замок на сумке, перекинутой через плечо.
– Проводишь экскурсию новенькой? Как ее зовут? – спросил он, заискивающе вглядываясь в лицо Соль.
Соль оттолкнула его плечом.
– У Эбель бы и спросил.
Ноа широко, довольно улыбнулся.
– Эбель, значит? Приятно познакомиться. – Он подошел к ней и, взяв за руку, оставил на коже нежный поцелуй. – Я Ноа Эдвин. Факультет помощников первых лиц. – Он ткнул в желтую нашивку на своей жилетке.
– Пары уже начались, Ноа. – Соль перехватила руку Эбель. – Мистер Льюис опять оставит тебя после занятий, если ты не поторопишься.
– В прошлый раз мне это было на руку. Не ты ли тогда лежала голой на одной из парт?
Эбель не сдержала смешок, не заметив, как покраснели от смущения ее щеки. От Ноа пахло не только сладкой газировкой и лаймом, но и уверенностью. Приятный аромат располагал к себе, и Эбель прониклась к парню невольной симпатией.
– Не переживай, зануда, – добавил Ноа. – Я сегодня тоже вожусь с новеньким. Вуд вчера вечером подселила ко мне какого-то мрачного парня.
– Еще один? Тоже с клад… – Эбель дернула Соль за руку, и та вовремя остановилась. – Склад. Нам тоже надо на склад за новой формой.
– Ты на каком факультете, вишенка?
Ноа смотрел на бордовые губы Эбель и улыбался, будто Чеширский Кот.
– Мисс Вуд еще не распределила ее, – ответила за нее Соль.
– Оу… – Ноа наклонил голову и, скользнув взглядом вниз по шее Эбель, прямо к декольте, медленно подался вперед. – Досадно. Надеюсь, попадешь на мой. Хоть ты и не в моем вкусе, да и одежда на тебе такая… такая же стремная, как на Соль.
– Ну ты и мудак, Ноа, – беззлобно прыснула Соль.
Тот лишь лукаво улыбнулся:
– Ладно, я шучу. Меня не волнует ваша одежда. Особенно если в конце концов она оказывается на полу. Мне вот Соль больше нравится без одежды. Может, вы мне обе покажете, что скрывается под этими бабкиными тряпками? Сегодня вечером, например?
Эбель не заметила, как мягкие, почти что бархатные пальцы Ноа коснулись ее скул, а их одинаково голубые глаза замерли в паре сантиметров друг от друга.
– Мудацкий мудак. – Соль схватила Эбель за локоть и потянула на себя.
Ноа неохотно отступил.
– Ладно, я пойду на урок. А то мистер Льюис будет злиться. – Он развернулся на пятках и, зайдя за широкую каменную колонну, направился к выходу.
– А что там с новеньким? – спохватилась Соль. – Какой факультет? Как зовут?
– Реджис, – голос Ноа вдруг стал грубее. Ниже. Серьезнее. – Хороший парень. Молчаливый пока, но я быстро его разговорю. Он какой-то особенный. Мисс Вуд была взволнована после встречи с ним.
– Чего в нем особенного? – не унималась Соль. – Нас всех тоже обычными не назовешь.
– Что-то в нем есть, детка. Что-то в нем есть.
Эбель сделала шаг за колонну, чтобы посмотреть, куда идет Ноа, но вместо него увидела высокого широкоплечего брюнета. Он – в красных конверсах и разноцветной рубашке – удалялся от них.
– Ноа? – удивившись, спросила Эбель.
Заинтересованная Соль выглянула в пролет между арками вслед за Эбель. Громко цокнула и закатила глаза.
– Сейчас я Реджис, вишенка! – отозвался неизвестный Эбель парень. – Профессор будет снисходительнее к опозданию новичка. Я все утро возился с ним. Пусть и он мне принесет хоть какую-то пользу.
– Черт тебя дери, Ноа, – выругалась Соль. – Ты знаешь, что нам нельзя пользоваться способностями без разрешения.
– Когда я был в облике твоего любимого корейского айдола, с которого ты жадно срывала одежду в кабинете математики, правила заботили тебе меньше всего.
Эбель повернулась к Соль, а та замахала руками, будто отнекивалась от проведенной с Ноа ночи, и, покраснев, опустила взгляд.
– Мое предложение в силе, крошки, – добавил Ноа уже перед поворотом в конце коридора. – Если захотите скинуть с себя безвкусные тряпки, то вы знаете, где меня искать!
И он наконец покинул большой зал, оставив после себя эхо чужого низкого голоса.
– Он принимает облик других людей? – спросила ошарашенная Эбель.
– Ага, – ответила Соль со скукой в голосе и, взяв со скамейки сумку, направилась в противоположную от Ноа сторону.
– Стой! Погоди! – Эбель догнала ее. – Он типа… может и Бараком Обамой стать? и женщиной? и собакой? вообще кем угодно?
– И Хенджином из Stray Kids[2], да.
– Вау!
Соль остановилась между столами и резко выдохнула.
– В академии нельзя пользоваться исключительностью, – пояснила она. – Поэтому молчи о том, что видела. Меня хоть Ноа и бесит, но мы тут «один за всех и все за одного». Не подставляемся и не подставляем других.
– Я успела заметить, как вы близки.
Кажется, все это время лики святых с витражей осуждающе смотрели на студенток академии и, проводив их в трапезную, облегченно выдохнули, громко закрыв сквозняком деревянную дверь.
Наконец тревога покинула Эбель, а запах сырости и плесени, витающий в главном зале, сменился ароматом яичницы и кофе.
Глава 2. О тебе тут позаботятся
Cоль ненавидела запах кофе. Ужасный, напоминающий землю, он обволакивал всю столовую. Заходя сюда, она будто попадала в общественный туалет одного из баров Итэвона[3]. А именно в тот, где последний раз пряталась от родителей и, напившись с бывшим другом, блевала весь вечер в одной из кабинок. Бармен потом всю ночь отпаивал ее кофе. После этого в рот Соль не попадало ни капли алкоголя и кофе.
Но академии Соль была готова простить что угодно. И флешбэки, и экскурсии для новичков, и даже утренние пробежки от кладбища до озера с мистером Чампи. Преподаватель спортивной подготовки особенно любил факультет Соль. Чего она не могла сказать о нем и его занятиях.
– Миленько, – с ноткой отвращения в голосе протянула Эбель.
Она осматривала почти опустевшие лотки с едой. Ее взгляд задержался на заветренной фасоли в томатном соусе, которая привлекла и Соль, вновь напомнив о том злосчастном неоновом туалете.
– Ты ждала яйца пашот и тосты с авокадо? – Соль протянула Эбель поднос. – Скажи спасибо, что нас кормят не хлебом с водой. Мы все-таки в бывшем храме. Тут одна печь для просфоры и одна кастрюля для вина. Наши повара стараются как могут.
– Спасибо, – безнадежно выдохнула Эбель, так и не взяв поднос.
Осматривая высокие потолки и остроконечные длинные окна, она ушла к столам и села за ближайший из них.
– Фасоль, ветчина, жареные яйца и овсянка на воде. На завтрак большего не жди.
Вид Эбель испортил Соль аппетит. Уставившись на стену, где красовалась обшарпанная копия «Тайной вечери», она нервно дергала ногой и кусала губу. Как бы она ни пыталась скрыть отвращение, все было написано на лице. Да и тело предательски выдавало ее. Эбель согнулась, будто Горбун из Нотр-Дама, и, опершись на стол, ковыряла ногтем дырку в досках. Может, в прошлой жизни она была Квазимодо, а сейчас атмосфера готического собора возродила в ней былые привычки звонаря? Жаль, что в храме давно сняли колокола.
– Но при этом у вас есть кофе, – вдруг сказала Эбель и, будто услышав мысли Соль, выпрямила спину.
– Ага. Любимый напиток мисс Вуд. Она сама его покупает и сама заваривает по утрам.
– А апельсиновый фреш есть? Клубничное молоко?
Соль закатила глаза.
– Ладно, ладно, – натянуто улыбнулась Эбель со своего места. – Я все понимаю. Просто шучу.
Она не понимала. Или просто не хотела понять. Чего стоит ожидать от человека, который еще вчера лежал в могиле? Явно не счастья в глазах и широкой улыбки, от которой сводило бы щеки. Соль напомнила себе о вежливости и кивнула.
– Я рада, что ты повеселела. Ну и, раз не хочешь есть, пойдем, я покажу тебе место, где мы учимся.
Эбель вскочила из-за стола.
– Аппетита нет, прости. Кусок в горло не лезет. Хотя кофе я бы выпила… Но мне уже не терпится посмотреть на преподов, которых я не видела аж со школьных времен.
В ее словах Соль заметила явный сарказм.
– Ты после выпуска никуда не поступила? – Она поравнялась с Эбель и, взяв ее под руку, вывела в коридор.
– Поступила. В психиатрическую лечебницу. Прошла без вступительных. Приняли сразу.
– Оу…
Соль стало стыдно. Она не любила неловких разговоров. Особенно о местах, которые видела в дешевых японских ужастиках про призраков.
– Да ладно, – отмахнулась Эбель. – Там было весело. Кто-то, повинуясь голосам в голове, разбивал эту самую голову о край кровати, кто-то пытался убить других пациентов пластиковой ложкой. Были и спокойные ребята. Они просто смотрели в стену и пускали слюни. Обычно доктора, напичкав всех таблетками, выводили нас на улицу и заставляли ходить по кругу. В белых длинных смирительных рубашках…
– Похоже на очень хреновую тусовку тинейджеров. Но я бы заглянула туда. Мне понравился дресс-код, да и «битва на пластиковых ложках» звучит заманчиво!
Соль, радостно ухватив Эбель покрепче за локоть, потянула ее в учебное крыло.
Соль была прилежной ученицей, хотя искренне считала, что лучше прогулять не самую любимую пару, чем заставлять себя силой слушать преподавателя. На экономике ее тошнило от каждой написанной в тетради цифры, на картографии – от каждой нарисованной линии. Соль знала, что ничего из этого ей в жизни не пригодится. Она не будет оплачивать покупки, рассчитывая в голове очередную теорему, и не бросится на пол, чтобы десять раз отжаться перед тем, как нести тяжелые сумки с едой. Будем откровенными… Ее и ночью никто не разбудит, чтобы спросить про первого президента США и про то, сколько звезд на флаге этой страны. Но если вдруг попытаются, то сначала получат под дых, а уже потом узнают, что Джордж Вашингтон не для того провозглашал демократию в стране, чтоб ее граждане по ночам считали пятьдесят звезд на темно-синем кантоне с семью красными и шестью белыми полосами на полотнище. Ну и еще удар под дых. Для профилактики.
– Это физико-математический кабинет. – Соль прошла мимо плотно закрытой двери. – И туда мы сегодня не пойдем.
– «Мистер Алан Льюис», – успела прочитать Эбель покосившуюся табличку, и Соль тяжело вздохнула, услышав ненавистное имя. – Это здесь вы с Ноа по вечерам развлекаетесь?
– Всего один раз. И вообще, сложно сказать, что что-то
– Пустяк без рубашки и штанов? Ноа так и обидеться может, – усмехнулась Эбель.
Эбель слишком плохо знала Ноа. Зато Соль знала его очень хорошо. Обидеть его могли лишь опустевшие бутылки рома со спрайтом и мисс Вуд, которая находила и отбирала все его заначки.
– И далеко вы собрались, леди? – протяжно скрипнула дверь, и мужской голос ударил Соль и Эбель в спину. Звук эхом унесся вдоль коридора.
Тело Соль сжалось и так же быстро расслабилось, когда она поняла, что варианта сбежать теперь у нее нет. Она развернулась на пятках лицом к профессору и, дергая за юбку Эбель, намекнула ей сделать то же. Соль было плевать на всех людей, ну ладно, на всех
– Мистер Льюис, доброе ут…
– Госпожа Чи, я отправлю вас на отработки за опоздание на мой урок, – перебил он Соль.
– И меня? – встряла, усмехаясь, Эбель.
Она уж точно не боялась наказаний и взрослых, которых, видимо, уважать ее не научили. Мистер Льюис смерил ее внимательным взглядом.
– За такую дерзость и вам работу найду. Назовите имя, фамилию и факультет. Не припомню вас в своем классе.
Сидящие в аудитории студенты с интересом выглядывали в коридор со своих мест. Среди них был и мудацкий мудак, которого Соль надеялась сегодня больше не встретить.
– У-у-у, теперь и я готов остаться на отработки, мистер Льюис! – крикнул Ноа, и вокруг него раздались смешки.
– Господин Эдвин, – мистер Льюис протянул его имя с таким причмокиванием, будто собирал всю слюну во рту перед тем, как плюнуть ему от злости в лицо. – Через две минуты положите мне на стол расписанную систему уравнений Максвелла в дифференциальной и интегральной форме[4].
– Но…
– Еще одно слово – и вы будете переписывать весь учебник, господин Эдвин.
Соль лукаво улыбалась, пока профессор испепелял Ноа взглядом, и, еле сдерживая язвительную шутку в его адрес, медленно вытянула из кармана кулак.
– А вам всем, что, нечем заняться? – гаркнул мистер Льюис на других, и студенты быстро зашуршали листами. – Лаура Дальмайер, выходите к доске. Спасайте положение.
Пока профессор отвлекся на студентов в кабинете, Соль наконец поймала взгляд Ноа и гордо показала ему средний палец. Тот одобрительно улыбнулся, демонстрируя идеальные зубы. Он не любил проигрывать. Особенно Соль. Кому угодно, но не ей. И, не страшась гнева профессора, показал средний палец в ответ: выстрелил им из воображаемого лука, словно долбанный купидон.
– Милашка, – прочитала по его губам Соль.
Только она замахнулась, чтобы продемонстрировать все желание врезать болвану как следует, к ней повернулся профессор.
– Теперь вы. – Соль резко опустила руку, поникла и уставилась на носки своих поношенных вансов. – Ни одна причина не стоит опоздания на мою лекцию. Важнее математики нет ничего. Особенно на вашем факультете, госпожа Чи.
Он действовал Соль на нервы. Но воспитание не позволяло ей послать профессора. Хотя, что бы она ни сказала, все равно останется после пар и будет драить весь кабинет. Может, стоит поучиться дерзости у Эбель.
– Мистер… – Эбель заглянула за спину преподавателя и, найдя табличку с его фамилией, продолжила, – мистер Льюис. Я Эбель Барнс, новая студентка академии. Соль, по просьбе директора, любезно согласилась провести мне экскурсию.
– По просьбе директора? – подозрительно спросил мистер Льюис, косясь на Соль.
– Мисс Вуд, кажется, – подтвердила Эбель. – Не успела запомнить ее имя.
Медленно окинув взглядом с головы до ног студенток, мистер Льюис втянул весь воздух в коридоре своим крысиным носом и громко, будто он чертов вертолет, выдохнул. От возмущения его усы так топорщились, что не спасал ни гель для укладки, ни божье слово.
– Я уточню эту информацию у мисс Вуд. Поговорим об этом позже, госпожа Чи. Считайте, что вам сегодня повезло.
Ага. Как же. Помимо конспектов, уже ждущих своего часа, Соль нужно будет подготовить устный пересказ всего урока и взять неберущийся интеграл, чтобы все равно потерпеть неудачу. Соль придется прийти к мистеру Льюису с извинениями и, посыпая голову пеплом, кланяться в ноги за то, что она, дура, не смогла разобраться в важнейшей математике без помощи великого гения и лучшего преподавателя академии.
– Свободны, – бросил мистер Льюис и вернулся в аудиторию, громко хлопнув дверью.
– Какой приветливый, – пошутила Эбель. – Дай угадаю, его способность – душить всех вокруг своим самомнением.
– О, поверь мне, титул главного душнилы занял другой препод[5]. А этот – просто мерзкий старикашка, которого никто не взял на работу, кроме сердобольной Деборы. Она всем дает шанс, и скуре-механику уж тем более.
– Механик? – уточнила Эбель. – Половина Санди ремонтирует машины и смесители в наших туалетах. Ничего в этом особенного нет.
Соль покачала головой.
– Мистер Льюис талантливый инженер и умело создает всякие механические штуки. Он помог восстановить половину собора. Без него у нас не было бы ни учебного крыла, ни библиотеки, ни даже кр
Соль обвела руками стены. Выпрямила затекшую спину и поправила тяжелую сумку на плече, из которой утром забыла достать учебники.
– Студентам запрещено использовать способности, а преподавателям – можно? – Эбель помогла вытащить волосы Соль, застрявшие в серебряной застежке от сумки, пока она проклинала свои длинные косички – за то, что они вечно ей мешают.
– Только по необходимости. Пристройка к храму была очень нужна. – Соль с легкостью считала иронию в словах Барнс. – Мы все равны. И все живем по правилам. Если кому-то требуется помощь, то помогаем. Неважно, применяя способности или нет.
– Охотно верю.
Эбель, не дожидаясь Соль, направилась вдоль коридора и прошла кабинет истории и филологии.
– Я говорю правду! – проворчала ей вслед Соль. – И каждый тебе это подтвердит.
Никто бы этого не подтвердил. Все, в обход правил, тайно использовали свои способности. Кроме факультета «особо опасных скур». Таких в академии было всего двое, но контролировали их словно преступников, которых готовят к смертной казни. Какое большое зло и кому они сделали, никто не знал. Но Соль была рада, что за особо опасными так следят. Равенство равенством, но инстинкты самосохранения никто не отменял. Один из особо опасных, например, мог внушать мысли одним лишь взглядом. Мог заставить делать то, что ты делать не хочешь.
– Мы можем использовать силы только на специальных уроках, где практикуемся и учимся совладать с тем, чем «наградил нас дьявол». – Соль нагнала Эбель и продолжила: – Все зависит от факультета. Подожди немного, Дебора распределит тебя, а пока я расскажу о правом крыле. Тут нас обучают гуманитарным наукам. А в левом крыле сидят душные заучки с кучей таблиц и цифр. А, – вспомнила Соль, – еще убийцы, препарирующие животных! Один химико-биологический кабинет чего стоит. Там на стенах висят и лягушка расчлененная, и мышь.
– И, будь твоя воля, – мистер Льюис. – Эбель сунула руки в карманы.
Соль сразу зашикала и, тихо хихикая, повела ее подальше от левого крыла с препарированными животными.
Соль поступила в академию только в прошлом году, но уже наизусть выучила расположение всех дверей и окон. Она с легкостью прошла бы по коридорам с завязанными глазами и, ни разу не споткнувшись, добралась бы до нужного места. Она помнила каждый витраж, каждый скол на каменной кладке в соборе и каждую торчащую щепку в деревянных партах. Находила все по запаху.
Сладковатому, как духи мисс Моретти, – в кабинете искусств; затхлому и пыльному – в небольшой старой библиотеке; и кислому, будто старые бинты, – в кабинете философии. Она понимала, что находится на паре по риторике, когда лучи солнца, прорываясь сквозь тонкие стекла, грели ей плечи, и ощущала, что сидит на астрономии, когда ее вечно холодные руки становились еще холоднее, а ледяной ветер хватал не только ноги, но и задницы сидящих на низких скамейках студентов.
Соль знала это место, как никто другой. Лучше, чем сеульские улицы, и даже лучше, чем родительский дом. У нее было достаточно времени, чтобы изучить стены академии.
Раньше она была нелюдима и одинока, а одиночество творит с людьми удивительные вещи. Начинаешь замечать то, что до этого не увидел бы, глядя в упор.
Соль не была тихой простушкой, с которой никто не хотел дружить. Она сама всех оттолкнула, это был лишь ее выбор. Выбор, который пошел ей на пользу. Соль смогла услышать саму себя. Вторую Соль, что пряталась глубоко внутри и выходила, лишь когда… А впрочем, неважно. Важно то, что спустя год одиночества Соль приняла себя. Полюбила. Перестала презирать ту девочку, что видела в отражении. Перестала бояться. Она услышала ее голос и поняла, что не одинока.
Тогда Соль наконец подпустила к себе людей, не боясь причинить им вред. Например, Бруну Моретти – преподавателя искусств.
Ее пары прогуливали почти все, но не Соль, которая всегда занимала первые ряды и с упоением слушала поистине ангельский голос профессора. Мисс Моретти рассказывала о великих художниках и композиторах, об их музах и секретах. Рассказывала так интересно и так правдоподобно, будто в прошлой жизни была любовницей да Винчи, а то и самой Джокондой. Ее итальянский акцент, карие глаза и пухлые румяные щеки не могли не обратить на себя внимание. Аромат шоколадно-ореховых духов, скрежет иглы патефона и тихая музыка, разливающаяся по кабинету… Мисс Моретти стала первой, с кем Соль заговорила в академии и кому рассказала свою историю. Они не были подругами, но были достаточно близки для того, чтобы вечером, после пар садиться на окно и, распивая какао, не только обсуждать Баха и Моцарта, но и делиться потаенными мыслями. Такими, за которые любой другой их засмеял бы.
Бруна Моретти была обычным человеком. Белой вороной в академии исключительных и в городе, где каждый презирал скур. Нигде ей не было места. Так же, как и Соль.
– Мисс Моретти, это наша новая студентка, Эбель Барнс.
Соль затащила Эбель в пустующий, пропахший свежей краской кабинет. Бруна в любое свободное время рисовала картины, которые складировала в пыльных углах. Вот и сейчас, закончив очередной шедевр, она завтракала под скрипку Никколо Паганини.
– Buongiorno[6], Эбель!
Бруна вскочила и отряхнула фартук от раскрошившейся вафли, которую она так аппетитно жевала, запивая горячим шоколадом.
– Надеюсь, вы обретете тут покой и найдете себя, – сказала она. – Обращайтесь ко мне «мисс Моретти». Я преподаватель искусств. Буду рада видеть вас на моих занятиях.
И она протянула Эбель испачканную в белой краске ладонь.
– И мне приятно! – Эбель пожала руку в ответ.
– На каком вы факультете?
Бруна села обратно за стол и торопливо запихала остаток вафли в рот. Она была той еще сладкоежкой. Неудивительно, что ее любимым фильмом была «Сладкая жизнь» Федерико Феллини.
– Ее еще не распределили, – ответила за Эбель Соль.
– Как так?
Бруна была не сильно удивлена и спросила это лишь из вежливости. Множество студентов попадало в академию в середине, а то и в конце учебного года. Эбель же посчастливилось оказаться здесь осенью, хотя вряд ли обстоятельства можно было назвать счастливыми.
– Бель заселилась в спальный блок вчера ночью. – Соль взяла со стола вафлю и откусила ее. – Миф Вуд попоосива покавать ей акаемию, а поом опвефти к ней. – Вафельные крошки посыпались из набитого рта Соль вместе со словами.
– Я бы хотела спросить, почему ты, Эбель, не дождалась утра, – с напускным подозрением спросила мисс Моретти, – но раз ты пришла сюда ночью, значит, на то были причины. Надеюсь, тебе не угрожала опасность, bella ragazza[7].
– Надеюсь, она не будет угрожать мне здесь. – Эбель оперлась о парту, будто в кабинете не было стульев, куда она могла сесть.
– Мы – преподаватели и директор Вуд – за тобой приглядим. Никто больше не даст тебя в обиду ненавистникам скур. Да, tesoro[8], сложно в это поверить и еще сложнее к этому привыкнуть. Но тут наконец-то начнется твоя новая жизнь. Вот увидишь!
– Да-да… Я уже сбилась со счета, сколько раз за сегодняшнее утро услышала от Соль «Ты тут в безопасности» и «Это твое место».
– А вот и нет, – спохватилась Соль. – Про «место» я ничего такого не говорила!
Соль не любила врунишек.
– Ладно, ла-а-адно, – скрестив руки, протянула Эбель. – Но про «это теперь твой новый дом» что-то да было.
– Не было! – Соль тоже скрестила руки и нахмурилась так сильно и так грозно, что явно заработала себе новые морщинки, на разглаживание которых понадобится несколько вечеров и масок с коллагеном. – Ты преувеличиваешь!
– Да брось… – закатила глаза Эбель. – Перестань кричать. Я не хочу ругаться.
– Хочу и кричу! И вообще, я не кричу, а повышаю тон голоса, чтобы казаться более серьезной!
– Ты свое лицо видела? Ты думаешь, Бэмби способен кого-то напугать?
– Бэмби?! – Соль ударила по столу.
– А. Ну да. Что это я. Ты максимум скунс Цветочек.
– Именно с этого и начинается крепкая женская дружба, ragazze. – Бруна наблюдала за ними, широко улыбаясь и допивая свой горячий шоколад.
– Дружба? С ней? – Соль наконец выдохнула и, беззастенчиво взяв из рук профессора кружку, сделала пару глотков.
Эбель быстро остыла:
– А не ты ли мне утром говорила, что мы теперь подружки, соседки по парте и все такое? Или ты мне соврала?
– Я говорила правду, – пробубнила Соль.
Бруна открыла комод и вытащила оттуда два маленьких леденца и лист бумаги, который порвала на две части.
– Вот, – протянула она половинки своим студенткам, – извинитесь друг перед другом на них.
– Зачем?
Ни Эбель, ни Соль не приняли подачку. Лишь покосились на листы в руках мисс Моретти и всем видом показали, что не будут участвовать в этом бреде.
– Затем, что так будет легче. Людям сложно говорить и сложно слушать. А бумага стерпит любые слова. – Раскрыв руку Соль, Бруна сама вложила в ее ладонь лист и ручку. – Отдайте эти письма друг другу, а потом, когда вновь будете ругаться, откройте их. Прочитайте. – Дойдя до Эбель, она отдала бумагу и ей. – И желание ссориться сразу улетучится.
– А леденцы зачем?
– Чтобы если уж начнете ругаться, то друг на друга не желчью плеваться, а…
– А мятными слюнями? – Эбель сунула голубую конфету в карман. – Спасибо, мисс Моретти. Учтем.
– Все верно, tesoro. – Бруна похлопала студенток по плечам. – Поэтому пишите скорее ваши извинения и выматывайтесь из моего кабинета. Хочу посидеть в тишине и подготовиться к обеду. Ну, или к уроку, если студенты соизволят все-таки ко мне прийти.
Пары закончились быстро: Эбель и Соль проспали все время на подоконнике у Бруны в кабинете, которая так и не сумела их выгнать. Сны Соль виделись странные, хаотичные. В главном зале собора с витражей спустились святые и, рассевшись за скамейки, принялись играть на музыкальных инструментах. Сам архангел Михаил виртуозно водил смычком по струнам скрипки, так что ноги уносили студентов в пляс. Это был задорный несуразный танец, напоминающий то ли неумелый вальс, то ли конвульсии больных. Соль веселилась, наблюдая за всем из-за высокой колонны. Парни в длинных белых рубашках кружили девушек в такой же одежде, а преподаватели в больничных халатах разливали всем горячий шоколад.
Соль ждала, когда же появится Снежная королева с гномом, рахат-лукумом и львом Асланом, но появился лишь назойливый Ноа. Он единственный в этой толпе был одет в свои стремные красные конверсы и рубашку в цветочек, которую Соль хотела утащить в свой гардероб каждый раз, когда видела.
Ноа вытянул Соль в центр зала и, заставив танцевать, сам заиграл ей на флейте.
Хорошо, что сон этот длился недолго. Виной тому был Вивальди: пластинка с его композициями наконец остановилась, и игла патефона недовольно заскрежетала по винилу, разбудив Соль.
Больше под итальянскую классику она засыпать не будет. И разговаривать с новичками про психиатрические больницы тоже…
Мисс Вуд велела привести Эбель сразу после пар, поэтому, не успев продрать глаза и отойти от безумных снов, Соль вместе с Эбель заторопились к кабинету директора. Он находился в конце западного крыла на втором этаже, напротив балкона, с которого открывался красивый (ну, если считать пожухлую траву, умирающий дуб и сорняк, разрастающийся по плесневелым стенам академии, красотой) вид на внутренний двор. По балкону своевольно гулял ветер: дождливый сентябрь медленно уступал безжалостному октябрю, и чем дальше утекали дни, тем злее становилась погода.
Топая по скрипучим балкам и дрожа от пронизывающего ветра, Соль спешила к двери. В кабинете ее обязательно будет ждать согревающий камин и горячий чай от мисс Вуд!
– А вот и вы, – распахнула дверь мисс Вуд, и Соль обдал теплый воздух. – Я вас ждала. – Она приветливо протянула руки.
– Добрый день, директор, – пытаясь прошмыгнуть внутрь и стуча зубами от холода, протараторила Соль. – Мы тоже очень ждали встречи с вами.
– Спасибо, мисс Чи. – Директор остановила ее, так и не дав войти. – Вы можете быть свободны. Дальше мы с мисс Барнс побеседуем наедине.
И, улыбаясь, Вуд крепко сжала плечо Соль.
Все мы смотрели фильмы с плохими концами. Все чувствовали отчаяние и горечь. Вот и Соль почувствовала себя героиней трагикомедии, в финале оставшейся ни с чем. И даже исцеляющая аура Вуд не могла залечить отчаяние, разливающееся по телу вместе с непонятно откуда взявшимся приливом энергии.
– Можете идти на обед, мисс Чи.
Соль уже наелась счастьем и любовью ауры мисс Вуд.
– А форма? – окрыленно спросила Соль.
– Форму уже отнесли в вашу комнату. Нашивку я дам Эбель сама.
И дверь в кабинет директора академии закрылась прямо перед носом Соль.
Внутри пахло копчеными дровами, потрескивающими и медленно сгорающими в почерневшем от сажи камине. В центре комнаты стоял заваленный бумагами стол, в горшках по углам медленно увядали цветы. Рядом с ними валялись рассыпанная земля, пустые грязные кашпо, пакеты с удобрением. На стенах кабинета висели картины, и, если бы не подпись Бруны в углу каждой из них, Эбель бы и не догадалась, насколько талантлива преподавательница искусств. Сложно было поверить в то, что прекрасные композиции нарисовала поедающая шоколад итальянка, а не да Винчи или Тициан.
– Красиво, не правда ли?
Эбель не заметила, когда мисс Вуд успела сесть в обитое красным бархатом кресло, протертое временем.
– Я не разбираюсь в картинах.
Эбель опустилась напротив и, положив ногу на ногу, откинулась на спинку стула. Мисс Вуд заправила седую прядь за дужку очков и потянулась за рукой Эбель: в ее нежных морщинистых руках холодным пальцам стало теплее.
– Мисс Моретти говорит: «Не важно, понимаешь ли ты эти картины. Важно, чувствуешь ли. – Вуд взглянула на полотно около окна. Там девушка, скрывающая наготу тонкой вуалью, взволнованно смотрела на небо. – Чувствуешь ли их
Наклонив голову, будто пытаясь рассмотреть работу под другим углом, Эбель всмотрелась в мазки масляной краски и, задумавшись, мотнула головой.
– Неа. Обычная голая девушка.
– Отчаявшаяся девушка. Напуганная. Потерянная, – говорила директор медленно, разжевывая каждое слово. – Ей страшно. И я чувствую жалость, глядя на нее.
– Ясно.
Эбель еле сдерживала зевки. Ну серьезно… Какие картины? Какие девушки? Просто отпустите, и Эбель спокойно, никому не мешая, уйдет к себе домой. И к Шейле, которой предстоит ответить на кучу вопросов.
– Бруна назвала эту девушку Сэднес – грусть. Но я вижу в ее глазах надежду. Она просит небеса о помощи – и ей помогут. И тогда она обязательно найдет покой.
Эбель готова была поклясться, что слышала нарастающее жужжание пчел, но это был лишь голос Вуд, которая, оторвав взгляд от картины, посмотрела на студентку.
– Сэднес похожа на тебя.
– Сомневаюсь, – отрезала Эбель.
– Она похожа на всех скур, – продолжила мисс Вуд, чуть сильнее сжав руки Эбель. – В наших глазах полно горя. В них не сверкает жизнь, как у обычных людей. Но рано или поздно мы станем счастливыми. Ты разве не хочешь этого?
– Честно? – Эбель противилась этой странной давящей атмосфере как могла, но что-то ей мешало, и вместо грубого ответа она вымолвила лишь: – Я устала… Устала думать, чего хочу на самом деле. Нет того, что сделает меня счастливой. – И, вдохнув поглубже, будто воздух в кабинете был разряжен, Эбель все-таки добавила: – Хотя я стану счастливее после того, как мы закончим обсуждать эти скучные картины.
– Я помогу тебе, Эбель. Мы все поможем найти тебе свое счастье.
– Твоя жизнь изменится, Эбель. Обещаю.
Эбель посмотрела в глаза мисс Вуд. Тяжелые линзы очков тянули оправу вниз, и директор каждый раз, поправляя их, скрывала синяки на переносице. Вот и сейчас, подняв руку, она подтянула очки, в которых что-то мелькнуло. Что-то, что Эбель успела заметить. Что-то, что своей неведомой силой окутывало комнату. Пожирало воздух и заполняло своим медово-приторным ароматом.
– Вы шарлатанка? Фокусница? Пытаетесь меня очаровать? Вводите в транс?
Эбель выдернула руки и спрятала их под столом. Вуд лишь вопросительно вздернула брови.
– Ну, все эти речи, – пояснила Эбель. – Треск камина. Картины. Странный запах. Прикосновения. Все как у лучших фокусников бродячего цирка. Сбивает с толку. Располагает к себе. Я согласна дать вам пять долларов, или сколько там обычно они выклянчивают, но, пожалуйста, давайте прекратим это.
Мисс Вуд улыбнулась и сняла очки.
– Что меня выдало?
– Перламутровое свечение. – Эбель показала на сверкающие, будто намазанные дешевым шиммером, пальцы Вуд. – Это?..
– Моя аура.
– Ого… – Эбель потянулась к мисс Вуд и принялась осматривать голову, руки и, наклонившись, даже ноги директора.
– Я могу успокаивать людей, располагать к себе и избавлять ненадолго от боли. Душевной и физической. Рядом со мной всем… – Вуд пыталась подобрать слово, – комфортно. Уютно. Спокойно.
– Это вашу ауру я чувствовала ночью в комнате Соль?
– Верно. Я надеялась, она поможет тебе прийти в себя и хоть на пару мгновений забыть о том ужасе, что ты пережила.
– Это и правда помогло. Спасибо, – кивнула Эбель, – но сейчас не стоило этого делать.
– Ты права. Я перегнула. Я, как и вы, все еще учусь и познаю себя. Мне тоже дар дается тяжело.
– Вы получили его, когда были ребенком?
– Нет, что ты. – Поправив вуаль на плечах, директор села поудобнее. – Не могу сказать точно, но, думаю, это случилось со мной после… смерти моих сыновей.
– Мне интересно, как вы оказались в академии и стали директором, но не уверена, что готова сейчас вас слушать.
– А мы здесь и не для этого, Эбель.
Мисс Вуд отодвинула ящик и, погремев там вещами, достала четыре нашивки с гербом академии. Она протянула их над столом и заговорила:
– Каждый студент получает свой особенный и неповторимый дар не просто так. С человеком случается добро или зло, выступающее рычагом, спусковым механизмом. В детстве, юношестве или же во взрослом возрасте – никто не знает, когда и кто будет следующим. Никто не знает, какая сила пробудится в новой скуре. Признаться, никто и не желает этой силы. Но дар находит своего исключительного. Как однажды он нашел тебя.
Либо Эбель была все еще очарована аурой директора, либо ей действительно стало интересно дослушать историю до конца. Пусть она и не задержится тут надолго, но хотя бы поймет,
– С того дня ты скрывала свой дар. Подавляла, боясь осуждения со стороны. И делала все правильно, Эбель. Люди остерегаются нас. Ненавидят, презирают и желают смерти. Но не в этой академии. Тут мы под защитой мистера Хиггинса. Мэр заботится о нас, дает шанс на новую жизнь. И мы используем его с умом, Эбель. У нас есть четыре факультета, где мы обучаем скур навыкам, которые им пригодятся. Мы раскрываем их способности и направляем в правильное русло. Становимся полезными. Нужными.
Эбель все же зевнула, за что получила осуждающий взгляд Вуд. Кажется, интерес медленно пропадал. А значит, и успокаивающая аура рассеивалась.
– Факультет гражданской поддержки, – директор протянула Эбель белую нашивку, – на нем учатся скуры, которые пригодятся в городе. Например, наша студентка Норииль Селерон источает свет. Она может патрулировать город по ночам вместе с полицией, следить за порядком и даже ловить нарушителей.
Эбель вернула нашивку на место.
– Факультет помощников первых лиц. – Теперь перед лицом Эбель оказалась желтая нашивка. – Скуры, что работают с людьми, имена которых лучше не называть. Например, студент Марсель Альба, который видит исход чего-либо, касаясь человека рукой, с легкостью понимает, плохо ли закончится важная сделка. Или Аврора Бах – полная его противоположность, узнаёт все секреты и тайны людей, заглянув в их прошлое.
Директор протянула засыпающей Эбель еще одну нашивку, но та подумала лишь о том, что с радостью хотела бы оказаться в одной из картин на месте загорающей на камне леди.
– Военная оборона. Фиолетовая нашивка.
«О, как у Соль», – вспомнила Эбель пиджак соседки по комнате.
– Эти исключительные верно служат на благо своей страны. Их мистер Хиггинс отправляет подальше от Санди, в места, где люди в погонах им точно найдут применение.
– Дайте угадаю. Они отлично повинуются приказам и пересматривают «Майора Пэйна» по выходным? А, ну и верят в историю про паровозик, который смог?
– Скажи это Амее Тонаке, чьи ладони источают яд, или Ли Сэне, взрывающей вещи.
– Эм… Вы уверены, что в академии
– Если что, нас подстрахуют особо опасные исключительные, – съехидничала мисс Вуд и повертела в руках красный герб.
– Вы тут в агентов А.Н.К.Л. играете, что ли? Или готовите новый состав мстителей? – Эбель повеселела.
– Йонни Куагия, внушающий мысли, тоже смеялся, когда я сказала ему, что его дар – один из самых сильных и опасных. – Директор собрала нашивки и перетасовала их в руках, серьезно посмотрев на Эбель. – А какой дар у тебя? Расскажи мне.
– Я, э-э-э… – Эбель не очень хотелось говорить про призраков, преследующих ее по ночам. Она тут не задержится, а значит, ответить может все что угодно. – Я слышу тех, кого не слышит никто. Понимаю язык, так сказать, мертвого мира.
– О, не зря ты показалась мне сообразительной девочкой. – Вуд вытащила белую нашивку и протянула новой студентке факультета гражданской поддержки. – Понимание мертвых и забытых языков – ценный дар. Я даже знаю, кто именно поможет тебе его раскрыть. Вот он обрадуется. А потом ты покажешь, на что способна, лично мне. Нужно же убедиться, что ты мне не врешь?
– Поможет раскрыть? Обрадуется? Показать вам, на что способна?
Эбель не торопилась брать нашивку. Если она куда и торопилась, то только домой.
– Глаголы ты знаешь отлично, Эбель, – пошутила Вуд. – А теперь пойдем, я познакомлю тебя с нашим преподавателем криптографии профессором Джосайей Кэруэлом.
– Преподавателем… шифрологии?
– Пойдем же скорее. – Дебора вскочила со стула и, быстро обогнув стол, подняла студентку и потянула к выходу. – Не будем терять времени.
Эбель не успела ничего ответить. Молча закатив глаза, она поддалась Вуд и направилась обратно в учебное крыло.
Почему этот чертов храм называли академией, Эбель не понимала. Почему скуры называли себя студентами и ходили на какие-то выдуманные и никому не нужные пары – тоже. Зачем тут нужны факультеты и к чему готовят исключительных? И если тут все так хорошо, то почему об этом месте никто не знает? Где оно вообще находится? Эбель хотя бы в Санди? Или ее вывезли в какой-нибудь Монток, где люди верят в перемещение во времени и ставят эксперименты над бедными енотами? Сколько вообще Эбель лежала в гробу? А может… Может, она все-таки
Волна страха окатила Эбель, тело зазнобило.
– Мистер Кэруэл!
Жужжащий голос мисс Вуд раздался где-то далеко, будто за толстой стеклянной стеной, которая стремительно трескалась и готовилась лопнуть. Перед глазами, чередуясь с яркими вспышками, летали слова. Они пытались вырваться наружу, но раз за разом врезались в стекло.
«Я привела вам… но… вую студентку и –
В голове все перемешалось. Собственный голос стал тихим, еле уловимым, и из горла, которое сдавливали невидимые холодные руки, вырвался лишь хрип. Скулящий, жалобный. Предсмертный. Как тогда… в гробу… Перед тем, как Эбель почти сдалась и проиграла в схватке со смертью.
– Это Эбель Барнс. Я буду признательна, если вы поможете ей тут освоиться.
От голоса Вуд Эбель затошнило. Вообще от любых звуков ей сейчас становилось хуже. Вот бы все просто замолчали. Вот бы…
– Мисс Барнс? – мужской баритон пронзил голову, словно тысячи острых иголок.
Стеклянная стена все-таки лопнула и, разлетевшись на невидимые осколки, вонзилась в тело Эбель. Эбель схватилась за виски и сдавила их так сильно, как только могла. Вчера она лежала в гробу, но, кажется, умрет сейчас – и не на кладбище, а в хреновом кабинете хренова криптолога.
– С вами… все… в порядке? – Мужской, смазанный от слез силуэт двинулся к Эбель, и солнечные лучи, до этого врезающиеся в его спину, обожгли ее лицо.
Ответить она не смогла, но, кажется, за нее все сказали позеленевшее лицо и покрасневшие глаза.
– Воды! Срочно!
Каждый звук причинял невероятную боль. Нестерпимую. Ужасную. Медленно убивающую.
Слова разъедали мозг изнутри. Пытались достать воспоминания, напомнить о забытых днях, о матери и отце, о темноте под крышкой деревянного гроба. Они забирали Эбель в ад, в котором она должна была сгореть.
– У нее паническая атака, – догадался профессор.
«Закрой свой рот, хренов умник!» – разозлилась Эбель.
Она задыхалась. Царапала горло, спешно пытаясь расстегнуть трясущимися руками пуговицы на сарафане, и давилась слезами. Ноги предательски подкосились, но сильные руки поймали Эбель под локти, так и не дав упасть на пол. Ее усадили на стул, собрали волосы в хвост и принялись тыкать стаканом воды в лицо, но Эбель, кряхтя, хотела лишь набрать побольше воздуха в легкие.
– Все в порядке, милая! Все хорошо, – раздался рядом с ухом голос Вуд, и теплая рука легла на холодную грудь Эбель.
Горячая волна, словно электрический разряд, прошлась от кончиков пальцев ее ног до макушки и, остановившись в голове, медленно растеклась в ней патокой.
– Как ты? Пришла в себя? – медленно прошептала директор.
Она не отошла от Эбель и теперь гладила ее по спине, успокаивая.
– Дыши медленнее. – Мужчина, очень высокий и худой как палка, сел перед Эбель на колени. – Вдох, выдох… Вдо-о-ох, вы-ы-ыдох.
Эбель невольно повторила за ним.
– Что ты видишь за моей спиной? – спросил он.
– Окно… – все еще задыхаясь, ответила ему Эбель.
– И все? Кажется, там…
– Парты, стулья, стены, книги, – разозлилась Эбель. – Я не ребенок, меня не надо успокаивать таким тупым способом.
Тем временем дыхание приходило в норму.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать. А вам?
– А мне побольше, чем тебе. – Профессор ухмыльнулся и вновь протянул стакан воды, который в этот раз Эбель приняла.
– Попей, девочка, – погладив ее по голове, попросила Вуд.
Директор источала розоватый свет и блестела, как Эдвард Каллен на солнце. Первый раз за день Эбель не хотела, чтобы та уходила и замолкала.
– Спасибо, мисс Вуд. – Сделав пару глотков, Эбель глубоко вдохнула и выдохнула.
– И часто у тебя такое? – Мужчина выпрямился и отряхнул складки на твидовых брюках. – Ну, я имею в виду панические атаки?
Он облокотился на парту, вновь закрыв собой солнечные лучи.
– А вы учитель или врач? Хотите поставить мне диагноз? Или дать совет, какие таблетки стоит пропить?
– Хочу узнать о состоянии моей новой подопечной. Всего лишь проявляю вежливость.
Он поправил воротник бежевой рубашки и оттянул вниз вязаную жилетку. Косясь на директора, он ждал поддержки, но та была сосредоточена лишь на Эбель. И Эбель это, кстати, помогло. Она и думать забыла про то, что минуту назад чуть не умерла прямо на этом деревянном лакированном полу.
– Вот вы и познакомились. – Директор, последний раз погладив Эбель по спине, отошла от нее. – Это Джосайя Кэруэл. Преподаватель криптографии и твой… – она опять пыталась подобрать слова, – опекун?..
– Ну, опекун – это сильно сказано. У нее есть мать, а значит…
– У меня нет матери.
Улыбку Шейлы перед смертью сложно было забыть. И полные надежды глаза всякий раз, как она приводила дочь в церковь, – тоже. Лучше бы у Эбель не было матери, чем та, кто вместо сказки перед сном читала ребенку молитву, изгоняющую дьявола.
– О… – брови Джосайи поползли вниз, – сочувствую, – и так же быстро вытянулись в ровную линию. – Но опекуном меня все равно не назвать. Преподаватель, помогающий освоиться и нагнать материал? Да. Но не отец, контролирующий капризную дочь. А так, можешь обращаться ко мне за помощью в любое время дня и ночи.
– Не говорите так, если вам больше сорока.
– Мне меньше сорока, – улыбнулся тот. – Но больше девятнадцати. Поэтому, пожалуйста, не дерзи мне.
Мисс Вуд встала между ними, пытаясь разрядить обстановку. Ну святая женщина, ей-богу…
– Способность Эбель вам очень понравится, Джосайя.
– Даже не знаю, что сможет меня удивить.
Профессор, стуча каблуками лакированных ботинок, вальяжно прошел до своего стола и, сев за него, открыл толстую книгу.
– Она понимает язык мертвых, – горделиво произнесла Вуд.
– Санскрит? Шумерский? Древнегреческий? – тут же набросился Джосайя. – Может, язык майя?
– Это она расскажет вам сама, а я смею удалиться по срочным делам. – Посмотрев на часы, она сложила руки в замок. – Приходи в себя, Эбель. И если вдруг захочешь поговорить о вчерашнем, то знаешь, где меня искать.
Оставив за собой последнее слово, Вуд попрощалась и вышла из кабинета.
– Так что? Какие языки ты понимаешь? – Джосайя уставился на Эбель, которая теперь чувствовала себя максимально неловко.
– Я не уверена… Я… – мямлила она, сама не понимая, о чем вообще говорит.
– И это не удивительно. Мертвые языки утратили свои коммуникативные функции. Сложно сказать, какой язык умер и какой ты так легко понимаешь. А вообще ты знала, что по статистике ЮНЕСКО почти половина языков мира находится под угрозой исчезновения? Каждые две недели человечество теряет один язык. А вместе с ним и целую культуру отдельного народа! – Джосайя вскочил и, размахивая руками, принялся болтать без умолку: – Сейчас в мире насчитывается двенадцать мертвых языков. Сколько из них понимаешь ты?
Эбель скорчила гримасу, выражая эмоцию, которую сама-то плохо понимала.
– Эм…
– Только не говори, что все?! – Лицо Джосайи озарила улыбка. – Господи Боже, вот это тебе повезло! Невообразимо! – Он завис на пару секунд, воодушевленно рассматривая лицо Эбель. – А знаешь, я прямо сейчас направлюсь в библиотеку за книгами по санскриту! Начнем с него. Нет! Еще возьму латынь! И древнегреческий!
– Но…
С одной стороны, Эбель была рада, что этот зануда сейчас уйдет на поиски своего драгоценного клада, а с другой, она не хотела потом весь этот драгоценный клад разгребать.
– Зайди ко мне завтра после занятий. Я отдам тебе все книги и наработки. Расскажу о том, что знаю сам, и поделюсь интересными идеями!
Джосайя было направился к двери, но почему-то остановился.
– Ты же завтра будешь тут? В смысле, не сбежишь из академии?
– С чего вы взяли, что сбегу?
Эбель подловили, и она хотела знать, где прокололась. Как выдала себя?
– Ты не первая студентка, в глазах которой я вижу презрение и непонимание.
– И много таких было?
– Немного. И скурское кладбище вместило каждую из них.
Эбель оцепенела. И даже не от прямоты профессора, а от страха, что ее вновь настигнут ужасные воспоминания о прошлом дне.
– Вы все-таки умеете шутить? Я-то думала, вы безнадежны.
– Я не шучу, Эбель, – с серьезным лицом произнес профессор и, подойдя ближе, заговорил: – За стенами академии опасно. Ты не просто так оказалась здесь. Сюда попадают самые… самые исключительные из всех исключительных. И это место для каждого является последним шансом на новую жизнь. Даже для меня. Для Деборы Вуд. Для смотрителя кладбища и любого студента, которого ты встретишь в коридоре. Просто так сюда не попадают. Храм принимает не всех. Только тех скур, над которыми жизнь поиздевалась сильнее, чем над другими. Разве твой путь сюда был легким? – Джосайя не дал Эбель времени ответить. – Могу поспорить, что нет. И твои панические атаки – тому подтверждение. Твой колючий характер, острые зубы, которыми ты готова вцепиться в глотку любому из нас. Все это говорит мне о том, что ты пережила ужасные вещи.
Эбель не заметила, как быстро забилось ее сердце, предательски подтверждая каждое сказанное Кэруэлом слово. Надо признать, он знал, куда давить, лучше, чем директриса. Его рычаги сработали. Эбель была готова сдаться.
– Тут все прекратится. Ужасы закончатся. Страх отступит. Тревога тоже уйдет. Мы все, оказавшись здесь, поначалу не верили в это. Собаке, которую били годами, сложно привыкнуть к руке, что теперь нежно гладит по голове. – Джосайя положил тяжелую руку на плечо Эбель. – Мы тебе не враги. Я обещаю, что помогу освоиться. – Он заглянул в голубые, покрасневшие глаза Эбель. –
Отчего-то ему хотелось верить. Странно, ведь успокаивающая аура была у Вуд, а не у него.
– Я же просила не говорить так, – улыбнулась Эбель.
– Я перестану, если завтра увижу тебя на шифрологии. – Джосайя, улыбнувшись, наконец отступил. – Подумай, почему ты оказалась тут? Для чего? И ты удивишься, когда найдешь на это ответ.
Он, почти подскакивая, видимо радуясь своей победе, подошел к двери.
– Но успокоительное все-таки выпей. – И оставил Эбель в кабинете, пропахшем книжной пылью и кедровыми духами.
– Душнила, – проводив его взглядом, шепнула Эбель.
Каждой скуре достается свой уникальный дар. Нет человека, похожего на тебя. Нет и способностей, что, словно дешевые духи из «Волмарта», носит каждая уважающая моду школьница.
На самом деле Эбель была одной из них, ну, из тех девочек, которые за пять долларов покупали подделку на Lost Cherry от Tom Ford и, надушившись ею с ног до головы, разгуливали по школьным коридорам в надежде подцепить красивого мальчика. Эбель не любила отличаться от других. И ее белые волосы, вздернутый нос и пухлые губы лишний раз подтверждали то, что ничего нестандартного в ней нет. Обычная внешность обычной американки. Обычное поведение, обычные друзья, обычные интересы.
Так было до момента, когда ночью к ней пришел призрак. Тогда и началась ее
Словно проживая день сурка, она была готова поверить в Бога и вместе с матерью молиться перед сном. Но ей ничего не помогало – призраки не уходили. Оставалось лишь принять, что Эбель Барнс – очередная презираемая людьми скура и что призраки, поселившиеся в ее комнате, никуда не уйдут. Возможно, даже после ее смерти они будут таскаться за ней и, гнусавя на ухо, молить о помощи.
Эбель не понимала, почему этот дар достался именно ей и почему в мире больше нет того, кто помог бы ей разделить эту участь. Вышло как-то нечестно. Интересно, тому, кто раздает людям все эти способности, так не кажется? Если нет, то он явно бесчувственный болван.
– Вон та девчонка, видишь? – указала Соль пальцем на стол, где сидела кореянка с белой нашивкой. – Ее зовут Хичжин, и она дышит под водой.
Эбель было откровенно плевать, кто, где и чем дышит. Она метнула взгляд в сторону студентки и быстро опустила его обратно, в тарелку с куриной ножкой, брокколи и вареной картошкой.
Соль нашла блуждающую по заднему двору Эбель сразу после обеда, когда одни студенты вернулись на пары, а другие, расположившись на гниющих скамейках, громко болтали и смеялись, наслаждаясь то ли потеплевшей погодой, то ли окончанием уроков. Соль на удивление не допрашивала Эбель. Заметив, что та любуется храмом (хотя на самом деле Эбель искала тропинки, по которым ночью сбежит домой), Соль неторопливо подошла к ней со спины и, в шутку напугав новую подругу, протянула ей яблоко, которое давали на обед. Эбель не хотела есть, но от яблока не отказалась. Непонятно, где она находится и сколько ей идти до ближайшей дороги. Лучше иметь небольшой запас еды, чтобы, если заблудишься, хотя бы не умереть от голода.
Оставшийся день Эбель проторчала в комнате. Обняв колени, она сидела на кровати и смотрела на форму, аккуратно сложенную, немного потрепанную и явно неновую. Мысли мучили ее. Она не понимала, хочет ли остаться тут. И, следуя совету Кэруэла, пыталась найти ответ на вопрос: что она здесь делает? А еще пыталась не сойти с ума, ведь из их окна открывался вид на кладбище и кресты, торчащие из земли.
Вечером Соль удалось вытянуть Эбель на ужин. Она не сильно сопротивлялась. Ее быстро выдал урчащий живот, который, кажется, уже начал переваривать ее органы в желчи. Или это была изжога от тревоги, осевшей на внутренностях.
– Тебе стоит познакомиться с Хичжин, – не унималась Соль, – она все-таки на твоем факультете.
Эбель закинула в рот брокколи и, плохо прожевав, проглотила ее. Девушка, представившаяся, кажется, Армирой, сидела с ними за столом и, косясь на новенькую, толкала локтем парня, который делал вид, будто смеются они не над Эбель.
– А вон, – Соль выискивала новых жертв, – тот белый, – так Соль называла студентов гражданской поддержки, – что носит с собой маленькие мешочки с песком. Это Колм. Он тоже с твоего факультета.
Эбель наклонила голову влево и увидела взъерошенного блондина, одиноко сидящего за столом у стены. Он озирался по сторонам и, встретившись взглядом с Соль и Эбель, вскочил и ушел из столовой. М-да. Отличный состав героев по спасению мира.
– Тут много хороших ребят. – Соль наконец успокоилась и положила в рот кусок уже остывшей еды. – Нас мало, поэтому запомнить всех по именам и способностям будет легче легкого.
– Главное, запомни меня, вишенка.
Из-за спины Соль появился Ноа и, поставив на стол поднос, подвинул Армиру и ее парня.
– Задницы поднимайте, – обратился он к ним, – и проваливайте.
Мальчик с желтой нашивкой хотел что-то ему ответить, но Ноа столкнул его сумку на пол и, быстро заняв пустое место, сел рядом с Соль. Та закатила глаза.
– Завтра расскажешь мне, над чем вы так смеялись, – кинул Ноа парню со своего факультета в спину.
– Мудацкий мудак тут как тут. – Соль демонстративно отодвинулась от Ноа.
– И я рад видеть тебя, зануда.
Соль набрала побольше воздуха, чтобы ответить ему, но он оказался быстрее.
– Ну что? Как первый день в академии? – обратился Ноа к Эбель. – Как настроение? Видок у тебя, конечно, не самый свежий. Но мы и не на пляже в Малибу.
– И ты не спасатель в красных плавках. – Настроение Эбель сразу поднялось.
Может, хоть с ним станет веселее в этом обветшалом храме и пропахшей вареными овощами столовой.
– Могу им стать, вишенка. Только попроси. – Ноа трубочкой проткнул пакет с молоком.
– Какой же ты мерзкий, Ноа… – Соль отобрала его молоко и, сделав пару глотков, вернула пакет. – Только об одном и думаешь. Лучше бы занялся уроками. Ты подготовился к факультативу по риторике?
– А ты научилась складывать в уме два плюс два?
Кажется, математика была единственной слабостью Соль. И единственной силой Ноа.
– Замолчи, болван, – обиделась Соль.
– Я бы и не начинал, если бы ты не…
– А где новенький, о котором ты говорил утром? – перебила их Эбель.
Интересно, он так же, как и Эбель, мечтал о побеге или, набивая желудок бесплатной едой, радовался, что наконец обрел новый дом? Ему мисс Вуд тоже промыла мозги? Нужно с ним поговорить. Узнать, что он думает про академию.
– А, вон он… – Ноа встал, задев стол, и махнул рукой, подзывая новенького. Тот как раз накладывал в тарелку мясную подливу. – Эй, Редж, давай к нам.
Эбель развернулась, ища новенького взглядом. Пытаясь вспомнить, как утром выглядел Ноа, она искала высокого плечистого брюнета и, найдя, замерла.
Как и он.
Они уставились друг на друга, словно один из них был испуганным оленем на охоте и ждал выстрел, что пронзит сердце, а второй – охотником с натянутой тетивой. И неясно, кто был кем. Было очевидно лишь то, что они оба не были готовы к этой встрече.
Непонятное предчувствие окутало разум Эбель. Она не знала Реджиса. Видела его впервые, не считая перевоплощения Ноа. Но этот взгляд, пронзающий до костей, ледяной, как глыбы в Антарктике, отчего-то пугал ее. Каждый вдох наполнялся тревогой, словно любой изданный звук, любое мимолетное движение предвещали бы неминуемую опасность. Страх проникал все глубже, оставляя чувство безысходности. Будто загнанный зверь, которому некуда бежать, Эбель вцепилась в стол и, сжимая в руке вилку, надеялась, что Реджис к ней не подойдет. Но он, задерживая очередь из голодных студентов, будто оцепенев, не отрываясь смотрел на Эбель. Его руки сжали поднос. Тело напряглось. Плечи распрямились. Острый кадык дернулся, а на скулах заходили желваки.
– Ну же, Редж! – поторопил его Ноа.
– Что это с ним? – Соль заметила его странное поведение.
– Реджис! – опять крикнул Ноа.
Но тот не слышал его. Не слышал кричащих за спиной студентов. Не видел снующих перед носом людей. Он смотрел лишь на Эбель. И страх его сменился гневом. Он разозлился – то ли на себя, то ли на нее, то ли на скуру, что дернула его за плечо. Швырнув на свободный стол поднос, Реджис наконец опустил глаза и в спешке покинул трапезную.
Эбель выдохнула и разжала онемевшую руку. Вилка громко ударилась о стол, и в повисшей тишине все уставились на Эбель. Потом на стекающую со стола мясную подливу – и обратно.
– Не парься, – улыбнулся Ноа, – все смотрят на меня. Я тут пользуюсь успехом. – Он подмигнул какой-то скуре и, пафосно развалившись за столом, поправил кудрявые волосы.
– Что это, мать его, было? – озвучила вопрос всех в столовой Соль.
– Хотела спросить это у вас. – Эбель схватила стакан воды и осушила его.
Реджис будто высосал своим взглядом из нее не только рассудок, но и всю кровь.
– А что было? – Ноа удивленно осмотрелся по сторонам.
Студенты, так и не дождавшись ответа, вернулись к своим делам и сплетням.
– Реджис был сам не свой.
– Ну, чувак первый день в академии, Соль. Ты ходила такая же ошарашенная, как и он. Дай ему привыкнуть.
– Почему он
– Я первый раз его вижу.
Мурашки побежали по спине, стоило Эбель вновь вспомнить взгляд Реджиса.
– Да забейте. – Ноа потряс пакет молока и, поняв, что там пусто, покосился на Соль. – Мы тут все со странностями.
– Кстати, на какой факультет его распределили? – Соль перехватила уже свое нетронутое молоко, и Ноа, громко цокнув, скрестил руки.
– Особо опасных.
– Черт… – Эбель стало не по себе.
– Он самый, вишенка. Он самый.
Спальный корпус погрузился в темноту. Задув свечи в коридоре, мисс Вуд пожелала всем спокойной ночи и, вернувшись в свой кабинет, оставила студентов в одиночестве. Соль говорила, что нужно прождать час, пока Вуд или любой другой дежурный преподаватель не уснут. После этого тишина сменяется смехом, а фитили свечей вновь загораются. Правда, сама Соль, кажется, редко дожидалась веселья.
– Странный сегодня был день, – зевая, сказала она.
Подперев подушкой голову, она укуталась в одеяло.
– Странный, да.
Эбель хотела, чтобы Соль поскорее уснула. Сидя в столовой, она приняла окончательное решение бежать. Вернуться домой и узнать, почему последние воспоминания были именно о матери. Эбель отгоняла мысли, что она могла быть ее убийцей, хотя вряд ли бы этому удивилась. Но начать надо было с малого. А именно с расспросов. Главное, чтобы Шейла снова не сдала ее в психушку.
– Кстати, я подслушала ваш с Вуд разговор, – не кривя душой, призналась Соль.
– Плевать, – честно ответила Эбель.
– И с Кэруэлом тоже.
– Класс.
– Я знаю, что днем тебе было плохо. Это из-за вчерашнего?
Эбель смотрела в трещину на потолке, представляя, как она разрастается все больше и больше. Как разрывает комнату на части. Осыпается штукатуркой на голову и, быстро сбегая по стене, ломает пол, оставляя Соль по ту сторону обрыва.
– Да. Из-за вчерашнего, – тяжело выдохнула Эбель.
– Я могу тебе как-то помочь?
– Сомневаюсь.
Эбель показалось, что Соль, перевернувшаяся на спину, была обижена.
– Мне надо понять, как я вообще оказалась в гробу. Вспомнить то, что я почему-то забыла, – пояснила Эбель, и Соль вновь легла на бок.
– Я подумаю, как можно вернуть тебе память. Не переживай, мы со всем разберемся.
– Ага, – усмехнулась Эбель.
Соль – просто невозмутимая милашка.
– Теперь у тебя есть я. – Соль опять зевнула. – Обращайся ко мне, если что. Я всегда тут. На соседней кровати.
Эбель тоже зевнула, но так и не ответила ей.
– К Ноа тоже можешь обращаться. Он хоть туповат, но может быть полезен… – Соль, причмокивая, начала проваливаться в сон.
– Спокойной ночи, Соль.
– Спокойной ночи, Бель. Ты мне, кстати, так и не рассказала, как там в аду. Напомню тебе об этом завтра. А пока отдыхай, – пробормотала она сквозь улыбку, еле выговаривая и растягивая слова, и в конце концов уснула.
Черт. Соль опять заставила Эбель сомневаться в своем выборе.
Теперь она вновь не знала, что ей делать. Остаться? Или бежать? Довериться? Или отступить, как она делала последние четыре года? Ей обещали помочь. Окружили заботой. Сказали, что тут ей ничего не угрожает. И Эбель почти поверила в это. Потому что
Но…
Но Эбель должна была умереть. Сгнить в гробу из орешника на кладбище, где хоронят исключительных. Она не просто так оказалась под землей. Ее не просто так хотели убить. Надо узнать лишь кто и зачем. И в академии шансов на это у нее явно маловато.
Нет. Ей тут не место. И пока Соль не проснулась из-за шума за стеной, Эбель нужно убежать. Хорошо, что, кроме яблока, ей ничего не нужно тащить с собой. Жаль только, Соль расстроится из-за одежды, которую Эбель так и не сможет ей вернуть.
Ночью опустевший храм был особенно красив. Днем Эбель не смогла разглядеть в нем чего-то особенного. Лишь витражи в большом зале и лики святых, пугающе смотрящих прямо в душу, вызвали мурашки. Но сейчас… Сейчас собор преобразился. Каждый темный уголок манил к себе, каждый блик от тихого пламени восковых свечей заигрывающе плясал на каменных стенах. Сквозняк медленно раскачивал подвесные канделябры.
Это таинственное место напиталось мистикой. Магией, искрящейся под потолком. Древними тайнами, темными знаниями, от которых трепетал воздух. Эхо каждого шага уносилось вглубь коридора и, теряясь в его лабиринтах, разбивалось о стены.
Стоило выйти на улицу, как холодный влажный воздух сразу накинулся на нее. Спрятав кулаки в кофте, которую Эбель решила забрать (будем честны – украсть) как воспоминание о том, что все это было не сном, она накинула на голову капюшон и пошагала через двор.
Но, так и не послушав себя, Эбель развернулась. Тянущийся по разрушенным камням плющ был на своем месте. Чернеющая плесень в фундаменте собора тоже. В окнах отражалась луна, а острые ветки покачивающихся на ветру безжизненных деревьев царапали стекла. Эбель хотела увидеть что-то, что ее остановило бы. Бегущую за ней Соль, сидящего на подоконнике голого (а он точно был бы голым) Ноа, наблюдающего за ней Кэруэла и даже пугающего Реджиса. Хоть кого-то. Хоть один повод, чтобы вернуться и вновь зайти в двери академии.
Но внутренний двор встретил Эбель лишь скрипящими ставнями, воющим ветром и криками ворон, доносящимися с кладбища. Оно будто звало к себе, и, повинуясь зову, Эбель покорно пошла по тропе, ведущей в могильную тьму.
Днем дорожка казалась куда привлекательнее и куда менее опасной, чем сейчас. Да и запах мха и мокрой земли был заглушен запахом опавших, высохших на солнце листьев. Удивительно, что за вечер аромат гербария превратился в плесневелую гниль.
Кресты кособоко тянулись к земле. Неухоженные и заброшенные могилы прятали в глубине гробы из орешника. Вороны, сидящие на плитах, словно сторожи, наблюдали за Эбель, которая, обняв себя руками, перешагивала торчащие корни деревьев. Охраняли птицы ее или же гниющие трупы, Эбель не знала и, лишний раз стараясь не поднимать голову, торопилась покинуть это чертово место. Ветки трескались под ногами, а в темноте стали мерещиться несуществующие силуэты.
– Еще призраков тут не хватало, – разозлилась сама на себя Эбель.
На кой черт она пошла здесь? Почему просто не сбежала через главный вход? Ну поймали бы ее – и ладно. Зато она бы знала, что смотрят ей в спину люди, а не ожившие мертвецы.
Эбель почти перешла на бег. Она перепрыгивала корни и, спотыкаясь, хваталась за кресты. Лишь бы поскорее убраться отсюда. Лишь бы перестать ощущать на себе потусторонний взгляд. Вороны, забив крыльями, заскакали по деревьям. Трясущиеся ветки хватали Эбель то за кофту, то за колготки, которые уже начинали рваться.
– Эбель, – прозвучало из тьмы.
Эбель испугалась и, сорвавшись с места, рванула в темноту, которая и не думала ее отпускать.
– Эбель!
В ушах зазвенело. Паника накинулась на нее со спины и, схватив в крепкие объятия, повалила на землю. Живот скрутило, а колени зазудели из-за свежих ссадин. Эбель попыталась встать, но, задыхаясь точно так же, как днем, схватилась за горло и упала на спину. Она поползла назад, пытаясь спрятаться, но, ударившись лопатками о торчащий крест, вскрикнула и выдала себя.
Эбель оказалась у раскопанной могилы. У
Эти мысли порядком задолбали ее, но в голову не лезло ничего, кроме них, и «Боже, спаси и сохрани».
– Эбель!
Голос раздался совсем близко, и Эбель сжалась, будто готовясь сразу лечь в гроб у креста. Тело тряслось. Ее окутывал то испепеляющий жар, то дикий холод. Эбель
– Тише… – знакомый голос раздался совсем рядом, и руки, коснувшиеся головы, погладили ее по волосам. – Я знала, что найду тебя здесь.
Мисс Вуд. Это была мисс Вуд.
– Сейчас все пройдет. Погоди немного.
Страх медленно растворялся, а темнота, которая окутала Эбель, отступала. В ногах у нее стоял фонарь, свет которого привлек бьющихся теперь о стекло светлячков. Привыкнув к нему, Эбель посмотрела на мисс Вуд – с растрепанным седым пучком на голове, в спадающей с плеч шали и ночной рубашке с расшитым воротником.
Вспомнив Кэруэла и его глупое «Давай, дыши медленнее, ведь так паничка отступит быстрее», Эбель жадно хваталась взглядом за каждый ажурный виток шали, торчащую нитку и вышитый на кофте цветок. Фокусируясь на них, она и правда заметила, что успокоилась быстрее, чем светящаяся рука директора отпустила ее голову.
– Сразу отвечу на твой вопрос, – сказала мисс Вуд, помогая Эбель подняться на ноги, – я знала, что ты захочешь уйти.
– Я…
Неожиданно Эбель стало важно сказать ей правду. Объяснить все, чтобы та не думала плохо.
– Ты считаешь, что тебе тут не место. Знаю.
Вуд отряхнула Эбель и, подняв ее, взяла под руку и повела обратно к академии.
– Я думала, ты окажешься умнее и выйдешь через главный вход. Я ждала тебя там.
– Я просто…
– Не продолжай, милая. Мы обе понимаем, почему ты потащилась через кладбище.
На самом деле Эбель поняла это только сейчас.
– Я не хотела видеть свою могилу. Я просто хотела тихо уйти.
– Нет, милая. Ты хотела найти ответы на вопросы.
Эбель пыталась отдышаться и, поспевая за Вуд, перешагивала злосчастные корни.
– А знаешь, – мисс Вуд тоже успела запыхаться, – хорошо, что ты пришла сюда. Я тебе кое-что расскажу. Погоди немного, дойдем до собора.
Только в этот момент Эбель увидела,
– Любуешься? – Вуд уселась на ближайшую лавочку.
– Я не успела рассмотреть собор днем. Как-то было не до него.
– Я думала, Соль показала тебе его, – огорченно выдохнула Дебора. – Но если останешься, то сама сможешь изучить его уголки. А сейчас садись, – она похлопала рядом с собой, – я хочу тебе кое-что сказать.
Эбель размяла затекшую шею и, проследив за летучей мышью, что скрылась в одной из дыр в стенах собора, села рядом с директором. Тело все еще подрагивало – то ли от холода, то ли от вида раскопанной могилы.
– Осмотрись. Сколько крестов торчит из земли? Сколько могильных плит?
Риторический вопрос, который не требовал ответа.
– Это все скуры. – Дебора поправила шаль на плечах, стараясь укрыться ею и согреться. – Их похоронили без почестей. Просто положили в гроб и засыпали землей.
Эбель натянула на кулаки рукава кофты. Становилось не только холодно, но и неуютно.
– Их родные не знают, что они здесь. Никто не навещает их. Возможно, даже не скорбит. За кладбищем ухаживают наш смотритель Датч и его сын Бенджамин. Я тоже иногда навещаю неупокоенные души.
Но Эбель не видела призраков, снующих вдоль могил. А значит, их души давно покинули этот мир. От осознания этого полегчало. Никто не будет преследовать Эбель. Никто не будет просить о помощи.
– Однажды мы чуть не похоронили скуру, которая уснула на несколько дней из-за своего дара. Поэтому мы с Датчем придумали вешать колокольчики на могилы. Но за много-много лет колокольчик так и не прозвенел. До вчерашней ночи. – Дебора посмотрела на Эбель. – Поверь, у меня не меньше вопросов, чем у тебя, милая, и я, как и ты, хочу найти на них ответы.
– Поэтому я и хотела уйти. – Эбель поежилась, и мисс Вуд, заметив это, подвинулась к ней ближе.
– Боюсь, раз тебя однажды хотели убить, то посмеют сделать это еще раз. За стенами академии опасно. Я это знаю, как никто другой.
– И что вы мне предлагаете? – Эбель начинала злиться. – Взять и все забыть? Сделать вид, что голой в гробу нашли не меня, а другую скуру?
– Нет, Эбель. Я предлагаю тебе принять нашу помощь.
– Зачем это вам? К чему такая сердобольность? К чему эта забота?
Мисс Вуд тяжело вздохнула. Она явно огорчилась.
– Я устала смотреть на трупы исключительных, которых тайно привозят сюда по ночам. Устала считать могилы, под которые уже нет места на кладбище. Но, – Вуд встала со скамейки, – у меня есть силы бороться с чужой ненавистью. Есть силы на защиту невиновных. Есть силы на помощь каждому из вас. И помни, Эбель, что бороться со злом всегда проще вместе, чем в одиночку.
– Боюсь, что зло и есть я сама.
– Кто тебе такое сказал? – охнула мисс Вуд.
– Мать, – Эбель проглотила это слово, будто обжигающую горло желчь, – да и отец наверняка думал бы так же.
– О-о-о, милая, – мисс Вуд коснулась ее плеча, – твой отец любил тебя самой чистой и самой сильной любовью.
– Вы знали его? – нахмурилась Эбель.
– Я знаю: он хотел бы, чтобы ты боролась со злом не в одиночку. – Вуд сделала пару шагов по тропинке, но, развернувшись вполоборота, добавила: – Оставайся, милая. Хотя бы еще на несколько дней. И если все-таки поймешь, что академия тебе не сможет помочь, уходи.
И она направилась в собор, оставив Эбель одну.
Ей захотелось спрятаться. Убежать в темный угол и, обняв колени, посидеть в тишине, как она делала это дома, прячась от матери в чулане. Но Эбель устала жить той никчемной жизнью. Пришло время принимать решения, пусть она и будет потом о них сожалеть. Мисс Вуд права. Там, в Санди, ей угрожает опасность. Но тут… Тут она не одна. И стены собора защитят ее от тех, кто желал ей смерти.
Эбель вскочила со скамейки, и тут из кармана сарафана выпала голубая конфета. Она ударилась о мысок ботинка и, отскочив, разбилась об острый камень. Вместе с ней вылетел и маленький свернутый листок бумаги. Эбель подняла его: то самое письмо от Соль, которое заставила написать мисс Моретти. Как вовремя. Как же вовремя…
И тогда Эбель точно поняла, что выбор сделала правильный.
Глава 3. Вот так и начинаются фильмы ужасов
Эта ночь была невыносимо долгой. Гребаное солнце совсем не торопилось выходить из-за гребаного горизонта. Лунный свет падал через окно прямо на подушку Реджиса; ворочаясь, он безуспешно пытался уснуть. Мешало все: летучие мыши, шуршащие под крышей, храп Ноа, скрип старого матраса, мысли о ней… О девушке, которую Реджис увидел в столовой.
Ее кристально-голубые глаза. Напуганные, непонимающие, неузнающие. Они въелись в память. Отпечатались под веками, и, кроме них, Реджис не видел ничего.
Она жива. Почему? Почему, черт его дери, она жива?
И…
Почему не помнит его?..
Сердце пронзила боль, будто ребра сжали его в костяных тисках. Точно так же, как в тот день, когда Реджис последний раз видел Эбель. Такую же напуганную, как и сегодня.
Он помнил запах крови, пропитавшей землю, искры волшебства, сверкающие в разреженном холодном воздухе. Эбель звала его. Кричала так, что птицы испуганно разлетались по чаще леса. Эбель плакала, цеплялась за ветки голых деревьев, рычала и злилась из-за своей беспомощности. А Реджис… Реджис теперь должен был сделать все, чтобы она ничего не вспомнила.
– Хорош валяться, бро. – Ноа, который сам только что проснулся, толкнул дремавшего на боку Реджиса. – Сегодня пятница, а значит – что?
Реджис так и остался лежать, уткнувшись носом в каменную, разрисованную граффити стену.
– Правильно, Редж. – Кровать заскрипела, и шторки, еле скрывающие чертово солнце, раздвинулись, впуская теплые лучи внутрь комнаты. – Это значит, что время закатить тусовку в честь новой скуры. – Ноа открыл окно, и осенний ветер ворвался в спальню, поднимая со стола исписанные листы. – То есть в честь тебя, чувак.
Реджис уселся на кровати и, спрятав лицо от света, вздохнул. Показательно, пренебрежительно, неодобряюще. Но Ноа либо не заметил этого, либо сделал вид, что не заметил, и продолжил болтать:
– Я угощу тебя лучшим дайкири, сынок, и познакомлю с такими, – он остановился, рисуя в воздухе женскую фигуру, – таки-и-ими девочками, что крышу снесет.
Ноа потянулся и, как старый дед, захрустел костяшками. Кряхтя, размял шею и ноги. Зачем-то встал, попрыгал на месте и тряхнул своей кудрявой головой. Казалось, ярко-розовые трусы вот-вот сползут с его худых бедер.
– Надо будет найти Ребекку Мартин и ее подружку Амелию. Они обе просто… – Ноа поднял руки к голове и сделал вид, будто та взрывается. – Точно в твоем вкусе. И в моем. На вкус они, кстати, сладкие.
Он усмехнулся и вытер большим пальцем нижнюю губу. Реджис отвернулся, всем своим видом показывая, что ему это неинтересно.
– Ты точно понравишься Ребекке. Она любит высоких и плечистых брюнетов. Еще и с татухами, которые ты зачем-то прячешь. Не прячь их, бро. Это круто. Плюс сто к мужественности.
Ноа ждал ответа, но Реджис молча потянулся к тумбочке, на которой лежали аккуратно сложенные вещи. Не вставая с кровати, он натянул на голое тело рубашку не по размеру, и она обтянула его мускулистые руки.
– Ты попал на факультет особо опасных, потому что твоя способность выводить всех из себя молчанием? – грустно спросил Ноа. – А то я уже готов убить тебя, чувак. – И, взяв комикс со стола, он упал обратно на кровать.
На пару минут в комнате воцарилось молчание. Всего лишь на пару счастливых минут.
– Нет, ну я серьезно! – Ноа все-таки отложил комикс и повернулся лицом к Реджису. – Я тут распинаюсь, зову на вечеринку в твою же честь, предлагаю дайкири, а я, поверь мне, мало кому его предлагаю! Ради приличия хоть сказал бы мне «спасибо».
– Спасибо, – хриплым сонным голосом ответил Реджис.
– Так говорить ты умеешь, – Ноа радостно сел. – Тогда обсудим дресс-код? Давай, по средам мы носим красное. В честь цвета твоего факультета. Особо опасные – редкость в академии. Вас всего-то три человека.
– Я не приду. – Реджис встал и натянул брюки.
– Отлично, я тоже не люблю красный! Давай тогда костюмы. Пиджачки, лакированные боты. Я буду великим Гэтсби, а ты Ником Кэррауэем.
– Я сказал, что не приду.
– Ладно, ладно… Я понял. Одежда лишняя, согласен. Давай ходить по академии голыми.
Реджис быстро запихнул ноги в броги[9], накинул на плечи пиджак с красной нашивкой и, прихватив с собой блокнот с ручкой, заторопился к двери.
– Да все, все. Замолкаю я. – Ноа заметил спешку. – Расчешись хоть да шнурки завяжи.
Реджис остановился.
– А еще! Я возьму у Соль патефон и пластинки. Музыка будет улет. Что-что, а музыкальный вкус у заучки есть.
Реджис раздраженно выдохнул и, сделав пару широких шагов, оказался за дверью. В коридоре, по которому на завтрак медленно плелись студенты.
Реджис знал Ноа всего день. Но за этот день понял, что этого болвана не заткнуть. М-да. Не повезло ему с соседом по комнате. Болтливый бабник разрисовал баллончиком стены спальни стремными и бессмысленными рисунками, понятными, видимо, только ему. Вместо ковра на полу валялся хлам, воняющий спрайтом. В комнате было то адски жарко, то адски холодно. Все его рубашки пахли женскими и мужскими духами одновременно. И чем-то, о чем Реджис лишний раз не хотел думать.
– О! – Дверь в комнату открылась, и из нее выглянул Ноа. – Я знал, что ты еще не ушел.
Реджис быстро развернулся и, обогнав двух парней, поспешил к лестнице.
– Сегодня в двенадцать ночи чтобы был в комнате! – кричал вслед Ноа. – И захвати с собой воды с ужина. Утром она тебе точно понадобится!
– Увидимся на паре, пупсик! Ты от меня так просто не сбежишь!
Сбежать и правда не получилось. Они пересеклись раньше. За завтраком. Накладывая себе побольше яблок в овсяную кашу, Реджис стоял в конце очереди, когда в трапезную ввалился Ноа.
– Это мне? – Он подошел к Реджису и забрал поднос с едой. – Спасибо, бро. Я знал, что ты вовсе не молчаливый говнюк. Ты
Мысленно обругав Ноа, Реджис не мог ничего поделать, кроме как снова встать в очередь и вместо яблок, которые уже закончились, набрать для каши мерзкого изюма. Лишь бы не слушать болтовню этого кретина вновь.
Хорошо, что за стол подсели другие скуры с факультета Ноа и он отвлекся на них. Зазывал на сегодняшнюю вечеринку, бурно обсуждал все детали и отмечал, что нужно будет выпросить у дежурного по трапезной побольше закусок. Все были в предвкушении. Невесело было лишь Реджису.
Вздрагивая от каждого голоса, он поднимал голову и оглядывал заходящих в трапезную студентов. От напряжения в теле сводило мышцы, а дергающаяся от нервов нога успела вывести из себя исключительную, которая подсела к ним за стол.
– Перестань. – В нос ударил приторно-сладкий аромат кокоса и ванили, а колена неожиданно коснулась женская рука. Реджис пренебрежительно посмотрел на девушку.
Сердце почти остановилось, когда Реджис увидел светлые волосы, но забилось вновь, когда он посмотрел в зеленые глаза.
– Знакомься, Редж. – Ноа наклонился к девушке и, взяв ее руку в свою, поцеловал. – Это Ребекка Мартин. О ней я рассказывал тебе утром.
– Надеюсь, только хорошее, – промурлыкала она.
Придвинувшись ближе, она почти коснулась своим плечом плеча Реджиса. Но тот ловко увернулся. Его не интересует близость. Особенно с блондинками.
– Это ты виновник сегодняшней вечеринки? – Ребекка отпила кофе из золотого термостакана. – Ноа сказал, что ты из особо опасных. Правда?
– Правда.
– Вот видишь! Ноа никогда не врет, – сказал Ноа.
Но Ребекка спросила это не потому, что не доверяла придурку. Реджис точно знал, какой следующий вопрос она задаст.
– Какая у тебя способность?
Бинго. Как предсказуемо.
– Он не призн
Болтун был прав: Реджис не собирался трепаться о своем даре (нет, своем проклятии) всем вокруг.
– Он мне до сих пор не сказал. А я его допытывал весь вчерашний вечер.
– Ну, – протянула Ребекка, – подожди сегодняшней вечеринки. Твой дайкири любому развяжет язык. И мой дар тоже.
Отлично. Еще один повод пропустить эту гребаную тусовку.
– Не говори ему о своем даре, – попросил доедающий кашу Ноа. – Пусть будет приятным сюрпризом. – Ребекка одобрительно кивнула.
Реджис старался быстрее доесть свой завтрак и допить на удивление вкусный кофе. Он не хотел вновь встретить Эбель. И она наверняка тоже не жаждала увидеться с ним.
– О чем болтаете? – К столу подошел парень в черных кожаных перчатках.
– Сегодня вечеринка в честь новенького. Придешь, Эрик? – пояснила рыжеволосая подруга Ребекки.
– Только если будет новенькая с гражданской поддержки. – Эрик поправил подтяжки поверх школьной формы, абсолютно безвкусные и исключительно неуместные.
Реджиса передернуло. Внезапно у него пропал аппетит. Зато появилось желание засунуть в рот Эрика всю тарелку изюма, чтобы больше не смел говорить об Эбель. Раз Реджис не может себе этого позволить, то богатенький придурок с дорогущими часами и запонками уж тем более.
– Черт! – воскликнул Ноа. – Я забыл про нее.
– Найду ее и обрадую новостями. Всем нравятся вечеринки. Тем более вечеринки, которые проводит Ноа Эдвин.
Но его слова подтвердил лишь Эрик. Напыщенный индюк с прилизанными волосами, в перчатках, которые адекватные люди носят лишь зимой. Ребекка же не отрываясь смотрела на Реджиса. Изучала его профиль, пыталась заглянуть под расстегнутый воротник рубашки и наблюдала за длинными пальцами, которыми Реджис нервно постукивал по столу. Он чувствовал, как Ребекка прожигает его взглядом. Вся правая сторона лица горела, будто от пара. Столовую хотелось покинуть как можно скорее – каждая секунда приближала Реджиса к возможности столкнуться с Эбель. А этого он совсем не хотел. И, громко (во всем виноваты чертовы стулья) встав из-за стола, он поторопился скрыться где-то в учебном крыле, надеясь, что ни на одной из пар он не увидит копну белоснежных волос за соседней партой.
Но он увидел.
Эбель пришла на шифрологию и села на второй ряд рядом с Соль, о которой весь вчерашний вечер трепался Ноа. Они обе даже не удосужились взглянуть на задние парты. Зато задние парты с удовольствием проследили за ними. В частности, Ноа, который не мог упустить возможности подколоть Соль из-за ее пышной, розовой и сверкающей, словно на нее стошнило единорога, юбки. Хорошо, что Соль не услышала его: она была в наушниках. А Эбель, видимо, откровенно плевала на слова безмозглого болвана.
Она села вполоборота и уставилась на доску, всю исписанную странными символами. Любое мимолетное движение головой, и Эбель увидела бы Реджиса.
В этом и без того душном кабинете стало еще жарче, и даже приоткрытое окно не помогало избавиться от пота, стекающего по спине. Но, видимо, жарко было только ему. Эбель накинула на плечи кофту и, поежившись, вжалась в стул. Ей тоже было здесь некомфортно. В какой-то момент она уже будто готовилась встать и уйти. Но ее сдержала Соль. Она протянула Эбель наушник, и та, услышав музыку, сразу заулыбалась. Покачивая головой в такт, она простучала пальцами барабанную дробь по парте. А потом, убрав мешающуюся челку с глаз, открыла тетрадь.
Значит, она не решалась уйти не только из-за Соль – ей было любопытно. Реджис хорошо помнил, что Эбель Барнс любила совать свой маленький вздернутый нос во все дела, что ее не касались.
– Чувак, – Ноа толкнул Реджиса в плечо, – что между вами с новенькой?
Другого вопроса от него точно ожидать не стоило.
– О чем ты? – хриплым голосом отозвался Реджис.
– Ну… – Ноа наклонился к его уху и обдал теплым дыханием. – Ты
Реджис дернулся и, уставившись на пыльные полки с однотипными корешками книг, сделал вид, что даже не смотрел на вторую парту.
– Так что между вами? – смелее зашептал Ноа, теперь тоже с поддельным интересом рассматривающий старинные книги.
Реджис отодвинулся, но болван уставился на него, ожидая ответа.
– Мне ты можешь рассказать. Я, – Ноа провел пальцами по губам, показывая, как застегивает рот, – никому!
– Ничего.
– А? – не расслышал Ноа.
– Между нами ничего.
– Понял. – Ноа наконец перестал пялиться на Реджиса и добавил тише: – Надеюсь, сегодня на вечеринке ты будешь болтливее.
Когда в кабинет явился профессор, Ноа успел задремать.
– Доброе утро, пытливые и жадные до знаний умы! – поприветствовал всех высокий худой мужчина в твидовом пиджаке и водолазке. – Я профессор Джосайя Кэруэл. Ваш преданный слуга и преподаватель криптографии.
– Доброе утро, мистер Кэруэл! – хором отозвались студенты.
Но Эбель молчала. Они лишь странно улыбалась, пряча взгляд в тетрадь. Преподаватель, заметив это, тоже улыбнулся. Зачем-то…
Он кинул на стул пиджак и, обойдя стол, заваленный кучей свитков, оперся о него. Его взгляд остановился на Реджисе (видимо, Кэруэл понял, что он очередной новенький), а затем на Ноа.
– В этом году, к большому сожалению, мой предмет сделали факультативом. А это значит, что сегодня вы здесь по своему желанию. А еще – что вам интересны шифрология и забытые языки. Я прав, мистер Эдвин?
Ноа не услышал его. И это явно проблема. Не только для Ноа, которому сделают выговор, но и для Реджиса. Ведь все, несомненно, обернутся на них. И Эбель. Эбель тоже повернется.
Ничего не остается, кроме… Реджис замахнулся и ударил Ноа по затылку.
– А? – Тот резко проснулся. – Ты что делаешь? – Реджис кивнул в сторону профессора, и Ноа быстро сообразил. – Да, мистер Кэруэл. Что бы там ни было, да!
Профессор вздохнул, и Ноа вновь улегся на руку.
– Но, к счастью, – сказал мистер Кэруэл с такой гордостью, будто только что сразил немейского льва, – я смог договориться с директором на второй дополнительный час занятий.
Нет, сразил он не немейского льва, а как минимум лернейскую гидру. И подвигу этого недогеракла обрадовались лишь Соль, индюк в перчатках и близнецы, сидящие в первом ряду.
– Историки говорят, – хлопнув в ладони, начал профессор, – что Первая мировая война была войной химиков, которые применяли хлор. Вторая мировая война была войной физиков, которые изобрели атомную бомбу. А Третья мировая война будет войной математиков. И знаете, какое оружие будет у них?
– Информация, – отозвалась Соль.
– Правильно, мисс Чи. У них будет величайшее, мощнейшее оружие в мире – информация. – Профессор сел прямо на стол, смяв бумаги. – И моя цель – научить вас скрывать и защищать ее.
Реджис выпрямился и, заинтересованный словами мистера Кэруэла, выглянул из-за спины сидящего впереди студента. Ноа на удивление тоже взбодрился и, облокотившись на парту, теперь уставился на профессора.
– Человеческая натура любопытна от природы. Мы склонны разгадывать загадки. Раскрывать чужие секреты. Узнавать больше, чем положено, – продолжал мистер Кэруэл. – Люди – сплетники, нам нравятся тайны. Личные и масштабные. Но никому не хочется, чтобы его секреты знали другие. Поэтому люди придумали шифры. Коды. Секретные слова. Все, чтобы защитить информацию от чужих глаз и ушей.
С парты около стены отозвалась темноволосая девушка, закинувшая ноги на соседний пустой стул:
– В любой защите есть дыры. Неточности, позволяющие прорваться в ее сети. Взламывать шифры не составляет труда.
– Да, мисс Дальмайер. Любой шифр подвергается атаке дешифровщиков. Крайне умных и поразительно интеллектуальных специалистов, которые с легкостью разгадают любой код и доберутся до любой нужной им информации. И это моя вторая цель – научить вас не только защищаться, но и атаковать.
Мистер Кэруэл спрыгнул со стола – на пол полетели скомканные бумаги. Профессор подошел к первому ряду и, опершись на парту, тяжело вздохнул.
– Хочу предупредить всех сразу. Я буду строг и требователен. Как во время уроков, так и во время проверки ваших домашних работ. Мои студенты должны быть лучшими в шифровании. Я же, в свою очередь, обещаю, что расскажу обо всем, что знаю сам, а что не знаю, непременно найду, изучу и поделюсь с вами. Поэтому, – мистер Кэруэл осмотрел класс и лица насторожившихся студентов, – если вы думали, что сможете прохлаждаться на моих парах, то вы ошиблись. В следующий раз я надеюсь увидеть в кабинете тех, кто действительно готов погрузиться в изучение этой сложной, но очень интересной науки. Легко не будет. Но в этом же вся прелесть, верно?
Его взгляд остановился на Эбель. И преподаватель опять улыбнулся ей. Что тут, черт возьми, происходит?
– А раз вы все сегодня выбрали мой предмет вместо пар по истории, то… – мистер Кэруэл подошел к доске и взял в руки мел, – с истории мы и начнем.
Студенты недовольно завыли и нехотя пооткрывали тетради. Даже Ноа, который, кажется, был безнадежен в учебе, схватил ручку и стал конспектировать. До этого Реджис сомневался, умеет ли Ноа вообще писать. Умеет. Все больше и больше удивительного происходит в этой академии.
– Октябрь тысяча пятьсот восемьдесят шестого года, – стуча мелом, диктовал мистер Кэруэл. – Королева Шотландии Мария Стюарт была обвинена в государственной измене. Больная ревматизмом, ослабшая в заключении, она организовала заговор с целью убийства Елизаветы I.
– Но ведь Мария и Елизавета были кузинами, – еле слышно произнесла девушка, сидящая перед Ноа.
– Вы хорошо знаете историю, мисс Бах, – похвалил профессор, и она покраснела от смущения. – Их родство, а еще опасения казнить королеву другой страны и сомнения в полномочиях на это суда заставляли Елизавету сомневаться. Заговорщиков обнаружили. Ими оказались дворяне-католики.
Из открытого окна подул ветер, поднимая в воздух пыль, что мерцала теперь в свете лучей. Запах старых книг смешался с ароматом влетевших в класс пожухлых кленовых листьев. Студенты, наслаждаясь осенней свежестью, уставились на раму, куда сел ворон. Он громко каркнул, будто извинился опоздавший студент, и уставился прямо на доску. Но Кэруэл быстро согнал птицу, постучав мелом по партам, и вновь завладел вниманием класса.
– Казалось бы, Мария могла избежать казни, дело хотели закрыть. Но, к несчастью для Марии, секретарь Елизаветы, сэр Фрэнсис Уолсингем, был не только приближенным английской королевы, но и главой шпионской сети. – Профессор медленно вышагивал вдоль рядов парт и кивал собственным словам. – Он перехватил письма королевы Шотландии и передал их Томасу Филлипсу – лучшему дешифровщику того времени. Томас Филлипс взломал шифр в письмах и выяснил, что истинным заговорщиком в самом деле была королева Мария Стюарт. Так, восьмого февраля тысяча пятьсот восемьдесят седьмого года, под крики и плач прислужниц она лишилась головы. Причем трижды. К сожалению, ей попался неумелый палач. Но интересно то, что на плахе она оказалась из-за шифра. И если бы он был более
Кэруэл закатал рукава водолазки, которая успела испачкаться в меле, и вернулся к доске.
– Теперь, когда вы понимаете всю серьезность шифрования, мы, пожалуй, начнем с истоков. Записываем. – Мел заскрипел по грифельной поверхности, а ручки студентов – по листам тетрадей. – Пятый век до нашей эры. Древнегреческий отец истории. Ге-ро-дот. – Поставил точку профессор.
Внезапно Реджис обнаружил себя еле поспевающим за лекцией. Ксеркс, Демарт, Греция и Персия… Реджис выписывал факты, подглядывая в тетрадь Ноа. Гистий, что обрил голову вестника и, написав на ней послание, отправил его, уже обросшего, к Аристагору во время восстания против персидского короля. Секретные переписки. Стенография. Китайцы, глотающие облитый воском шелковый шарик с письмом внутри. Млечный, светящийся в темноте сок.
Все это так увлекло исключительных, что два часа пролетели как один. Некоторые, не осилив нудную историю, все-таки уснули. А остальные упоенно обсуждали услышанное, даже выйдя в коридор. И сам Реджис наконец смог отвлечься от мыслей, разъедавших голову уже второй день. От Эбель, которая так и осталась в кабинете мистера Кэруэла. И отца, который в любой день мог найти его и вернуть обратно в тот кошмар, из которого Реджис сбежал после долгих лет мучений.
Другие пары прошли скучнее. Зато оказалось, что высшая математика давалась Ноа легче, чем чтение «Американской трагедии» Драйзера на уроке литературы и изучение принципов бытия на философии.
День в академии заиграл новыми красками, когда пахнущий потом и дикой яростью из-за плохо выполненного задания мистер Льюис выпустил студентов из душного кабинета. Не забыв напомнить о воскресной службе в главном зале собора и вечерних отработках, которые, по словам математика, были куда важнее и куда полезнее, чем Божественная литургия. Краски стали еще ярче, когда Реджис потерял Эбель в толпе торопящихся на обед. Одной головной болью стало меньше. Если не считать Ноа, который, как и Реджис, пропустив обед, исчез из академии.
Шаркая ногами по потрескавшейся асфальтовой дорожке, Реджис шел на кладбище. Неуверенно. Неторопливо. Все еще надеясь передумать, он засматривался на фонари, обвитые плющом, и на пожелтевшие листья, которые срывал с деревьев холодный ветер. Спрятав руки в карман косухи, Реджис пытался согреться. Пытался найти в себе силы взглянуть на могилу, которую на самом деле боялся увидеть.
Обойдя отдыхающих во дворе студентов, Реджис подошел к маленькой сторожке. Она была такая же обшарпанная и истерзанная временем, как и оставшийся за спиной собор. Стены ее покрывала высохшая потрескавшаяся грязь. В самых широких трещинах прятались сороконожки. Быстро, пытаясь сбежать от последних лучей солнца, они заползали в щели или, падая на землю, скрывались под листьями папоротника.
– Ты чего там возишься? – раздался из сторожки старческий голос, уставший и шершавый, как наждачка. – Листья сами себя не соберут.
– А если т-т-там опять зазвенит к-к-колокольчик? – испуганно ответил ему другой голос, моложе.
– Не зазвенит, Бенни. Он больше никогда не зазвенит. Я за этим прослежу.
– Из-за н-н-его вчера п-п-приходил тот д-д-дядя? – неуверенно, пугливо, будто вот-вот расплачется, мямлил молодой человек. – Он п-п-приходил за мной?
– Нет, Бенни. Нет.
Послышались уверенные шаги, хлопок дверью и вновь приглушенный голос:
– Я больше не отдам тебя им, сын. Не бойся. Ты никогда туда не вернешься.
Реджис напряг слух. Шагнул вперед к приоткрытому окну и, пытаясь рассмотреть силуэты через штору, чуть не упал, потеряв равновесие. Услышав шорох на улице, люди в сторожке заговорили еще тише.
– Я оплошал. Знаю, Бенни. Я виноват перед тобой. За все виноват. Но сейчас папа рядом. Слышишь?
– Д-д-да.
– Я не позволю им даже пальцем тронуть тебя. Понял?
– Д-д-да.
– А ту девку обходи стороной. Она вчера ночью копошилась у могилы. Я следил за ней. Думал, что смогу ее… – старик замолчал.
Первая мысль вспыхнула о ней. Эбель. Полоумной и вечно сующей нос во всякие беды Эбель.
– Но пришла мисс Вуд, – продолжил старик.
– Та д-д-добрая тетя?
– Да, та добрая тетя. Она не дала сделать папе плохое дело.
Голоса вновь замолкли. Послышался топот. Хлюпанье носом раздалось прямо рядом с окном, и Реджис отшатнулся, боясь, что его увидят.
– Верь мне, Бенни. Все станет как раньше. Забудь о том, что видел. И никому не говори о дяде, который вчера ко мне приходил. Хорошо?
– Д-д-да.
– Молодец. Молодец, сынок, – захрипел старик рядом с сыном. – А теперь иди подыши свежим воздухом. И листья заодно прибери.
– Слушаюсь, с-с-сэр!
Реджис, оставшись незамеченным, обогнул сторожку и направился к кладбищу. Вдыхая воздух, пропитанный запахами смолы и перегнивших листьев, он остановился у большого дерева, что обвивало корнями заброшенные плиты, и спрятался за широким, поросшим мхом стволом, чтобы попытаться понять услышанное. Построить логическую цепочку. Додумать. Оправдать.
«Она вчера ночью копошилась у могилы. Я следил за ней. Думал, что смогу ее…»
Но лишь один ответ плотно засел у Реджиса в голове, отметая любые другие предположения и догадки.
Что он сможет ее убить.
Тогда руки Реджиса сжались в кулаки, а сердце налилось неясно откуда взявшейся ненавистью к старику из сторожки. Ко всем, кто хочет причинить Эбель вред.
– П-п-привет! – Неожиданно, с граблями в руках, оказался перед Реджисом тот самый заикающийся сын старика. – Ч-ч-что ты тут д-д-делаешь?
У него было пухлое лицо с маленькими глазками, короткий и широкий нос и круглые, торчащие в стороны уши. Высокий лоб закрывала русая, неаккуратно подстриженная челка, а на короткой шее был повязан тонкий рваный шарф, совсем не защищающий от ветра. Рубашка, заправленная за пояс джинсов, которые держались только на подтяжках, плотно обтягивала руки и живот.
– Привет, – замешкался Реджис. – Я… Я эм… Приходил проведать тут кое-кого. Но я уже ухожу.
Он не хотел врать Бенни. Такой как Бенни явно не причинит вреда. И вряд ли выгонит с кладбища, угрожая граблями. Но убраться отсюда хотелось поскорее.
– П-п-понятно. А я Б-бенджамин, но м-м-можешь звать меня Б-б-бенни.
– Я Реджис. Приятно познакомиться. – Перешагнув поваленную плиту, Реджис двинулся к тропинке.
– А я в-в-видел тебя сегодня, – сказал догоняющий его Бенни. – На у-у-уроке. Ты тоже д-д-должен был меня видеть.
Это вряд ли. Такого студента Реджис бы точно запомнил.
– Кого т-т-ты приходил проведать? – скрипя высокими резиновыми сапогами, Бенни шел рядом.
– Да так.
Это «да так» убивало Реджиса. Его вечная ноша. И непростительная, мучающая до конца жизни вина. Его скорбь. Его сожаления. Его ошибка.
– П-п-почему ты уходишь? Я тебя н-н-напугал? Может, п-п-побудешь тут со мной еще н-н-немного?
– Нет, не напугал, – Реджис остановился. – Я просто…
– А знаешь, – Реджис развернулся на каблуках своих испачканных в грязи ботинок, – я бы хотел помочь тебе убрать листья.
– Откуда т-т-ты знаешь, что я у-у-убираю листья? – удивился Бенни.
Реджис на секунду застыл.
– Грабли, – наконец сообразил он. – Так я тебе помогу?
– Т-т-тогда оставайся! – улыбнулся Бенни. – Мне с ж-ж-живыми нравится общаться б-б-больше, чем с мертвыми!
– И мне, Бенни.
– Ну, мам, ну пожалуйста, меня там ждут друзья, – сидя на коленях в прихожей, всхлипывал маленький Ноа.
Он рыдал и держался за ручку двери, надеясь, что ему все-таки разрешат ее открыть. Но мама, отряхивающая перед зеркалом свой строгий костюм, только сильнее злилась.
– Нет, Ноа! – она почти сорвалась на крик.
Кажется, это было ее десятое «нет». На одиннадцатое она обычно звала отца, которому достаточно было сказать лишь раз, чтобы младший сын, словно обруганный щенок, молча ушел в свою комнату.
– Почему Арни можно, а мне нет? Почему? Почему?! Почему!
Ноа упал на грязный ковер и застучал ногами. Лицо горело от обжигающих слез, а на щеки налипал песок, который приносил на обуви работающий на стройке отец. Прилизанные гелем кудрявые волосы растрепались, жилетка, заправленная в выглаженные брюки, помялась, а красиво завязанный галстук и вовсе норовил соскочить с шеи.
– Потому что Арни обычный, – на выдохе гаркнула мама. – А ты – нет!
– Я тоже обычный! И меня тоже ждут друзья!
– У тебя нет друзей! Они желают тебе лишь зла. Это плохие дети.
– Ну, мам, ну пусти! – Сил плакать уже не было, но Ноа старательно выдавливал из себя слезы, хоть и знал, что ее ответ не изменится.
– Матс! – прозвучало имя отца вместо одиннадцатого «нет». – Твой младший сын не слушает меня!
– Он и твой младший сын, Хельга! – раздался грозный голос с кухни, и Ноа, вдохнув побольше воздуха, умолк.
Давя в себе истерику, Ноа надеялся, что успеет успокоиться раньше, чем папа придет к нему. Иначе он схватит его за шкирку, швырнет в кладовку и закроет там на час, чтобы успокоился. А Ноа не любил кладовку. И кромешную темноту в этой маленькой комнатке, где были только пыльные консервы, средства для уборки и вонючий пылесос.
– Все! – Мама села на пуфик и вытащила из шкафа черные туфли с острым носом. – Я ухожу на работу! Когда вернусь – проверю, как ты выполнил задания репетитора. Надеюсь, что ты меня порадуешь.
– Да, мам, – заикаясь из-за нехватки воздуха, пробормотал Ноа и встал наконец с колен.
– Люблю тебя, сынок, – резко подобрела мама и наклонилась к сыну, стараясь пригладить его взъерошенные волосы.
И чем дольше она это делала, тем сильнее снова начинала злиться. Она не любила беспорядок и всегда просила детей быть опрятными. И если у Арни это получалось хорошо, то у Ноа – нет. Он каждый раз с трудом чистил зубы, что уж говорить о порядке в комнате.
– Ты опоздаешь, Хельга, – показался в коридоре отец. – У тебя сегодня очередная сделка?
– Да, и мне нужно срочно проверить счета из бухгалтерии. – Мама схватила сумку из шкафа. – Ты заедешь за Арни после работы?
– Я сегодня проверяю объект. Строители совсем обленились. Второй раз заставляю их все переделывать. Задержусь допоздна.
Ноа стоял и, хлюпая носом, слушал родителей. Боясь посмотреть на папу, он не спускал взгляда с маминых бордовых ногтей. Мама не любила этот цвет, но почему-то всегда красила ногти именно им.
– А кто тогда заберет Арни? У него бейсбол заканчивается раньше, чем я освобожусь. – И, не дожидаясь ответа, мама вышла из дома и заторопилась к машине.
– Сам дойдет. Не маленький уже, – ответил ей папа и захлопнул дверь.
Ноа испугался грохота и, опустив голову, выпрямился.
– Через десять минут, – отец посмотрел на часы, – придет твой репетитор. Если будешь устраивать спектакли, то будешь ночью спать в гараже. Понял?
– Да, пап, прости.
Ноа всегда извинялся перед папой. Сказать несложно, да и лишним не будет. Зато папа сразу смягчался.
– Иди к себе, – он потрепал Ноа по волосам, таким же кудрявым, как и у него, – и смой этот гель с башки.
Папа не любил, когда мама прилизывала волосы ему и сыну. Он гордился своей внешностью и всегда считал, что кудрявые люди – самые красивые.
Ноа послушно побежал в ванную. Белая мраморная плитка и яркий свет ослепили его после тусклого серого коридора. Щурясь, он на ощупь нашел кран и включил воду. Быстро помыл волосы и вытер их полотенцем.
– Ты сегодня свободна? – донесся тихий голос папы с кухни.
Он сделал телевизор погромче, видимо, специально, чтобы сыновья не услышали его.
– Я заеду за тобой вечером. Будь готова.
Его голос был не таким, как обычно. Ни Ноа с Арни, ни мама не слышали от него нежного тона последние лет пять.
– Нет, сегодня я буду ночевать дома. Да. А на следующей неделе попробую выбить день. Да. Давай. Да. К семи будь готова.
– Он говорит с бабушкой. – В ванную зашел Арни и, схватив Ноа за руку, потащил в комнату.
Ноа был обижен на брата. И это его волновало куда больше, чем разговор отца. Тем более с бабушкой.
– Перед тем как придет мама, причеши волосы и загладь их. Меня дома не будет, я не смогу тебе помочь.
Арни был старше брата на пять лет. И выше его на целую голову. И сильнее раза в два. Короче говоря, он выигрывал по всем фронтам. И Ноа не мог ему этого простить. Точнее, прощал лишь иногда и лишь потому, что тот проигрывал ему в приставку или отдавал последний кусок пиццы с ананасами.
– Ты идешь гулять с друзьями? – Ноа и так знал ответ, но хотел услышать его от брата, чтобы точно еще больше на него разозлиться.
– Да. А потом иду с ними на бейсбол. Мама Билла ведет нас кушать мороженое.
– В двенадцать лет кушать мороженое с мамами друзей не круто.
– Поэтому тебе повезло, что ты останешься дома.
Арни толкнул Ноа в комнату и, закрыв дверь с другой стороны, оставил его одного. Отец крикнул на сына, чтоб тот вел себя тише и, выключив телевизор, закопошился в прихожей.
– Арни, домой после занятий дойдешь сам. Понял?
– Понял.
– Ноа, сиди дома. Понял?
– Понял, – ответил Ноа из своей комнаты.
– Убери ноги со стола, – Арни зашел в кабинет, держа в руках бумажные стаканчики, – и сядь нормально, кретин. Ты не дома.
– И слава богу, что не там. – Ноа развалился на стуле и даже не собирался двигаться с места.
Маленький личный кабинет, выделенный Арни руководством за какие-то там крутые заслуги, был больше похож на коробку для бездомной собаки, чем на место, где сержант полиции раскрывал преступления. Старший брат был трудолюбивым сотрудником. Диван с вмятинами от вечных ночевок на нем подтверждал то, что Арни предпочитал дому эту конуру в конце коридора. Тут не было окна. Вместо него висела большая пробковая доска, усеянная фотками улик с мест преступления, картой Санди, разрисованной маркером, и портретами подозреваемых, которых Арни, кстати, любил допрашивать. Не зря же он тренировался на Ноа, пока учился в академии. Тот выдавал ему все свои секреты. И секреты мамы. Папы. Самого Арни. И даже соседской собаки. Лишь бы старший брат перестал играть в хорошего-плохого полицейского.
После развода родителей братья остались жить в Санди вдвоем. А после ухода из дома Ноа Арни и сам решил возвращаться туда пореже. Никто из них не любил одиночества, поэтому старший брат, забрав из гостиной свой любимый фикус, поселился в участке. Он брал лишние ночные смены. Выезжал на задержания и становился помощником в особо опасных делах, заменяя то криминалиста, то коллегу-детектива, то следователя.
Короче говоря, брат зарабатывал деньги и строил карьеру. И вечно выслушивал проблемы Ноа, который хоть немного, но скрашивал его рутину.
– Веди себя нормально. На меня и так уже все косятся.
Арни поставил ароматный кофе на стол и, схватив брата за штаны, скинул его ноги на пол. А после отвесил подзатыльник.
– Я просто сильно скучаю. – Ноа, отпив из стаканчика, обжегся и зашипел.
– Ты мешаешь мне работать. – Арни тоже взял кофе и, подув на него, аккуратно отхлебнул.
– Мне звонила мама, – Ноа не хотел этого говорить, но почему-то сказал. – Спрашивала, когда мы приедем в гости.
– И что ты ей ответил?
Арни сел за стол и потянулся к бумагам и папкам. В своей идеально выглаженной полицейской форме, с зачесанными, как у джентльмена, волосами, Арни настороженно посмотрел на брата: не ляпнул ли тот чего лишнего?
– Что у тебя завал на работе. – Ноа заметил, как плечи брата расслабились. – А я, – и тут же опять напряглись, – занят учебой.
– Главное, чтобы она от скуки не полетела в Канаду в твою академию для мальчиков. Будет грустно, когда она тебя там не найдет, – покивал Арни и вернулся к своим делам.
– Она никогда в жизни не полетит в Канаду, чувак. Для чего она тогда в Австралию переехала?
– Она сбежала от отца. Так же, как и он от нее в Вашингтон. А Вашингтон поближе к Канаде, чем Сидней.
– Отец тем более не попрется ко мне в академию. Ему важно только то, что я выпущусь и стану политиком. Чтобы отмывать его грязные деньжата со строек. Да и у него новая семья. Жена его точно никуда не отпустит.
Арни вновь кивнул и заклацал пальцами по клавиатуре, вбивая в базу детали дела, которое с первых секунд привлекло внимание Ноа. Он увидел на столе фотки трупа сразу же, как только зашел в кабинет. Но пока не осмеливался спрашивать брата о расследовании.
– Кстати, спасибо, – сказал Ноа, наклонившись над столом.
– Что? – Арни поморщился.
– Ну, за то, что врешь про Канаду вместе со мной. Родители ничего не поймут, пока ты на моей стороне. А я, типа, рассчитываю на тебя, бро.
– Что ты хочешь?
Отложив папку, Арни скрестил руки и выпрямил спину. А затем покосился на брата, которого слишком хорошо знал, и тяжело вздохнул: ответ ему не понравится.
– Плохого ты обо мне мнения, – обиделся Ноа. – Я тебе в любви почти что признаюсь, а ты мне вот так. Нож в спину.
– Отвечай на мой вопрос.
Ноа выпендривался еще пару минут. Корчил гримасы, почти что выдавил слезу и, смахнув пару листов на пол, поднял их и аккуратно сложил обратно, готовясь с жалобным видом умолять брата о помощи.
– Можно сегодня побуду тобой? Превращусь всего на десять минут! – сложив ладони перед лицом, попросил Ноа.
– Нет.
Прозвучало четко и громко.
– Всего разочек, ну пожалуйста. – Ноа обошел стол и сел на колени перед братом. – Ну Арни! Ну по-человечески прошу! Ну очень надо!
– Зачем?
– У нас в академии новенькие. Я в их честь устраиваю тусу. Нужен ром.
– Нет.
И снова – четко и громко.
– Ну мне нельзя в город. Ты же знаешь. Я сюда-то еле выбрался. Нас не выпускают. Я и так сижу в четырех стенах. Спешу заметить,
– Отвали, – с ноткой сомнения и в разы тише ответил Арни. Кажется, он все еще чувствовал вину за то, что все свое детство Ноа провел с репетитором по математике, а не с друзьями, как его старший брат.
– Проси что хочешь, – все еще стоя на коленях, Ноа обнял ноги брата. – Всё сделаю. Вообще всё. Прямо вот вообще-превообще.
Армейская выправка. Погоны на плечах. Тугой галстук. Лакированные ботинки. Все это придавало Арни значимости. Повышало собственную важность. И Ноа был готов признать, что в такие моменты, как сейчас, спорить и уж тем более торговаться с ним было в разы тяжелее. Но Ноа все-таки был его младшим братом. И даже если Арни был бы самым главным из самых главных полицейских, он все равно бы сжалился над несносным кретином, сидящим перед ним на коленях.
– Я сам тебе куплю, но больше не приходи ко мне на работу.
Все как обычно. В этот раз уговорить его получилось быстрее, чем в тот день, когда Ноа выпрашивал у него разрешение спуститься в крематорий. Видимо, сегодня у Арни было плохое настроение. Или работа не идет.
– Тогда три бутылки рома, два фунта лайма и самую острую китайскую лапшу.
– Окей.
– Спасибо, бро! Респект тебе вселенский! – И Ноа радостно вскочил на ноги.
– Но, если честно, помощь твоя мне понадобится. – Арни помог подняться младшему брату.
Он порылся в документах на столе в поисках нужного. Ноа в этот момент подумал лишь о том, что в жизни не хотел бы работать с бумажной волокитой. Хорошо, что он учится на помощника первых лиц. В будущем надо будет лишь светить лицом на телике. И то – не своим.
– Нашел, – сказал Арни.
Ноа заинтересованно вытянул шею, разглядывая фото в руках брата. На снимке был труп мужчины. Белая вспышка от фотоаппарата освещала грудь, еле прикрытую разорванной клетчатой рубашкой. В районе диафрагмы, там, где ребра, кровоточила глубокая рана, похожая на какой-то символ, вырезанный ножом на коже.
– Чувак, ну, это перебор уже какой-то. – Ноа выхватил снимок у Арни и приблизил к лицу.
– Это мое новое дело, – пояснил Арни. – Раньше тебе было интересно изучать такое.
– У трупа проколоты соски? Это смущает больше, чем странная фигня на его теле, – пошутил Ноа.
Он приблизил фотку, пытаясь рассмотреть окружение. Но все улики вокруг трупа утаила беспросветная тьма.
– Боюсь даже представить, о чем ты хочешь меня попросить. Мне нужно в кого-то превратиться?
Арни положил снимок в конверт с запиской, которую успел написать, пока Ноа рассматривал лицо погибшего.
– Нет, кретин. Это не для тебя. И даже не думай лезть в это дело. Тут явно замешаны скуры, и черт поймет, был ли скурой убитый. Поэтому, если я узнаю, что ты ослушался меня, я оторву тебе голову. – Арни отдал брату заклеенный конверт. – Передай это Кэруэлу. И попроси со мной связаться. Только без лишних ушей и глаз.
– Окей. Тогда три бутылки рома в силе.
Ноа схватил со стула кожаную сумку и пихнул туда конверт. Тяжелые учебники, термос со спрайтом (да, и что?) и пенал, ручки из которого вывалились на дно сумки, – все повисло на плече.
Эту же сумку в школьные годы носил Арни. И может, даже их отец. Чистый винтаж. Потрепанный, местами рваный. Прямо под стать академии.
Арни кивнул на дверь, намекая брату на то, что ему пора уходить. Ноа и самому не сильно-то хотелось задерживаться. Впереди его ждала одна из самых веселых ночей. Поэтому, послав Арни воздушный поцелуй, от которого тот отмахнулся, Ноа спешно покинул полицейский участок. В облике незнакомого мужчины, которого он сегодня встретил на улице.
Черт.
А вечер-то оказался скучным.
Реджис так и не явился. Ребекка и ее свита ушли сразу, как поняли, что новую скуру ждать не стоит. Арни купил всего две бутылки рома, которые Ноа с горем в глазах разлил всем тем, кто все-таки приперся в его комнату. А сам, заварив себе китайскую лапшу, уселся на подоконник. Из окна открывался вид на хвойный лес и гору, заснеженную верхушку которой освещала луна.
Академия стояла в трех часах езды по шоссе и двух часах ходьбы по непролазному лесу от города Санди. Никто о ней не знал, кроме скур и преподавателей, живущих тут же. И в этом, надо признать, была своя прелесть. Вокруг царила вечная тишина. Лишь летучие мыши, поселившиеся в полуразрушенных башнях, изредка пищали, напоминая о том, что в этой академии, кроме пятидесяти с лишним студентов, есть еще крылатые и зубастые жители. Не считая помета на подоконнике, мыши были очень даже милыми созданиями. Особенно по сравнению с некоторыми исключительными, которые возомнили себя чертовски важными шишками и не пришли на вечеринку в их же честь.
На самом деле Ноа злился на Реджиса недолго. Стоило китайской лапше закончиться, как к горящим от остроты губам Ноа прильнули губы паучихи Шируки – девушки с факультета гражданской поддержки. Она часто приходила к Ноа на вечеринки, но расстроенно пряталась в углу, завидев Ребекку и ее свиту. Те считали «белых» недостойными, бесполезными и скучными. Говорили, что их способности недотягивают до «желтых» и «фиолетовых». А Ширука, зная это, прятала свои липкие, выделяющие паутину пальцы в карманы.
Но сегодня, собравшись с духом и явно выпив не один стакан дайкири, она наконец осмелилась подойти к тому, о ком, не умолкая, говорила вся академия. Точнее, о том, что вытворял язык Ноа Эдвина, руки Ноа Эдвина и другие конечности в том числе. Ну и о том, что, уснув с ним, можно было проснуться хоть с самим Брэдом Питтом.
Ноа был совсем не против продемонстрировать свои способности. Хотя бы так его ночь под звуки скулящего патефона Соль стала веселее. И хотя бы так Ноа почувствовал вкус дайкири на языке Шируки.
– Чува-а-ак, – расстроенно протянул Ноа, когда увидел Реджиса в трапезной за столом у стены наутро.
– М? – Реджис точно услышал его вопрос, но зачем-то переспросил и отодвинул свою порцию яблок подальше от него.
– Ты где, мать твою, вчера ночью был?
– Не твое дело. – Реджис собрал остатки каши в тарелке и пихнул ложку в рот.
– А вечеринка? Для кого я все это делал?
Реджис посмотрел на поднос Ноа и, увидев тарелку с фруктами, беспардонно стащил ее себе. Ему повезло, что у Ноа не было аппетита. Такое случалось редко. Сейчас он подвинул ему еще и кружку с чаем и тост с яйцом.
– Для своих друзей. – Захрустел долькой яблока Реджис. – И я тебя об этом не просил. Не забывай.
– Да какая разница: «просил», «не просил». У нас редко бывают новенькие, и такое событие нельзя было пропускать. Да и я поддержать тебя хотел. Ты грустный ходил. Молчал все время.
– Я не люблю болтать без дела.
– Да ты вообще красавчик, но пропускать тусы в свою же честь очень плохо. Очень. Слышишь?
Вместо ответа Ноа услышал жалобный вой в своем животе. Все-таки китайская лапша, съеденная вчера, и бутылка спрайта, выпитая утром, не насытили его худощавое тело. Аппетит великим чудом вернулся. Вырвав из рук Реджиса яблоко, Ноа кинул дольку себе в рот, а потом забрал свой поднос с завтраком и жадно впился зубами в поджаренный хлеб. Наверное, это все из-за злости, пробуждающей в Ноа голодного дикого зверя.
– Новенькая приходила? – Реджис отхлебнул чай из кружки Ноа и сделал вид, будто ему вообще не интересно знать ответ и спросил он это лишь для того, чтобы поддержать беседу.
Но Ноа помнил взгляд Реджиса на уроке шифрологии. Тот не моргал и смотрел на Эбель, словно одержимый. От него веяло опасностью. Будто в этого исключительного и правда вселился дьявол. «Тайная вечеря» словно нависала над Ноа, а деревянный крест, висящий на белой потрескавшейся стене, осуждающе качнулся от сквозняка. И Ноа отсеял мысли о том, о чем в старом святом соборе обычно не думают.
– Нет. – Ноа следил за реакцией Реджиса. – Она допоздна сидела в библиотеке вместе с Кэруэлом.
Реджис нахмурился и сжал между пальцами виноград.
– Правда или нет, понятия не имею, – поспешил добавить Ноа. – Мне так Соль сказала.
Но Реджис уже не слушал. Он все сильнее сдавливал ягоду: та налилась соком и готова была лопнуть.
– Соль, кстати, тоже не было, – продолжал Ноа. – Она притащила свой патефон, пластинку «Нирваны» и ушла. Прикинь, она была в костюме банана. А на вечеринке был йети. – Ноа специально начал нести бред, проверяя, слушает его Редж или нет. – Кто-то из «желтых» блеванул прямо на твою кровать. – Ноль эмоций. – А еще Ребекка сказала, что будет караулить тебя между парами. – Тут Ноа не соврал, но Редж все равно на него не смотрел.
Ноа вздохнул и скучающе оперся на руку.
– Блин, чувак… – безнадежно протянул он. – Все окей?
В ответ – тишина.
– Когда вернешь мне проигрыватель, Ноа? – неожиданно к столу подошла Соль, но даже на ее голос Реджис не откликнулся.
– Как, кстати, прошла вечеринка? – из-за ее спины, держа поднос еды, вышла Эбель.
И тогда… Тогда этот болван в кожанке дернулся, будто ударенный током. Виноград лопнул в его руке и обрызгал белую футболку. Так ему и надо. Не зря же академия выдавала им форму. Как минимум, чтобы ее носить. Как максимум – пачкать едой. Ноа понадеялся, что хоть какой-нибудь преподаватель сделает Реджису замечание из-за внешнего вида.
Тот опять уставился на Эбель. Он чего-то ждал. Может, миллион долларов, который она ему задолжала? Другой причины такого разъяренного взгляда Ноа не придумал. И либо проблемы были у Эбель, либо у Реджиса. Вообще, они оба были странными. Появились из ниоткуда и с разницей в день. Молчат. Ничего о себе не рассказывают. И не ходят на вечеринки в их честь.
– Эм… Ты Реджис? Верно? – сбитая с толку от такого пристального взгляда, Эбель села за стол.
Но Реджис этого не хотел. Он схватил свой поднос и сжал его так сильно, что затряслись руки. Покраснел от кончиков ушей до самого кончика носа и, кажется, даже перестал дышать. Лишь молча и до жути пугающе впился взглядом в лицо сидящей перед ним девушки.
– Прости, Боже, – посмотрел Ноа на деревянный крест на стене. – Да изгони дьявола из тела этого грешного.
Соль покосилась на него.
– Ну, может, поможет. Хер его знает, – оправдался он.
Зануда Соль, уже доедая яичницу, громко цокнула.
– Если быть точным, Ноа, – и вот она включила режим душной заучки, – а в изгнании нечистой силы обязательно надо быть точным, то правильно говорить «имундус спиритус омнус сатаника потестас…»
– Я Эбель. Будем знакомы, – перебила Эбель.
– Давай, мальчик, – подхватил Ноа, – протяни ручку девочке. Скажи: «При-вет, меня зовут Реджис».
Ну вдруг он не знал, как правильно знакомиться с людьми. Ноа решил ему помочь. Реджис помощь не принял и, молча поднявшись из-за стола, скрылся в толпе уходящих из трапезной студентов.
– Ты плохо на него влияешь, – укоризненно посмотрела Соль на Ноа.
– А ты безвкусно одеваешься. И что? – Ноа забрал у Соль коробку молока.
– Это тут при чем?
– Ты первая меня оскорбила.
– Это не оскорбление, Ноа.
– Ну и не комплимент тоже.
Соль набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула, стараясь успокоиться, наверняка используя какую-то корейскую технику. Изо рта у нее пахло мятой. Аромат тут же перенес Ноа в момент их последнего поцелуя. Освежающего, как глоток зимнего воздуха. Как то, чего ему не хватало. То, что он хотел ощущать вчера вечером вместо вкуса дайкири на своих губах.
– Так когда ты вернешь мне проигрыватель с пластинкой? И если вдруг я найду на нем хоть одну царапину, сверну тебе шею, ясно?
Ноа тряхнул головой. Больше никаких мыслей об этой зануде. Особенно о поцелуях с ней. Фу. Как он вообще мог подумать об этом. И как вообще мог этого
– Занесу сегодня, – наконец ответил Ноа на вопрос Соль, – и специально поцарапаю. Оборванке – оборванные вещи.
Он встал из-за стола, держа в руках пакет молока.
– А вот это уже оскорбление, дебил, – огрызнулась Соль. – И вообще, никто не говорит «оборванные» вещи.
Но ее поучения и смех Эбель он уже плохо слышал. Потому что видел перед собой лишь красотку Армиру.
На урок искусств Ноа и Армира опоздали: были заняты более интересными вещами, чем очередной рассказ о любимом художнике мисс Моретти, да Винчи. Хорошо, что в субботу было всего две пары: живопись и литература. Что на той паре, что на другой Ноа планировал поспать. Сесть в конце кабинета, подмять под себя пиджак и под старый саксофон, скуление которого Соль называла джазом, провалиться в мир дремы и сновидений. Но все задние парты были заняты теми, кто вчера на вечеринке Ноа вылакал минимум бутылку рома. Их отекшие лица лежали в ряд на партах.
– А вот и вы, мистер Ноа, мисс Лейзвуд, – Бруна не была расстроена их с Армирой опозданием. – Заходите скорее, miei cari[10], занимайте свободные места.
Мисс Моретти поставила холст на подрамник и, взяв в руки палитру с кисточкой, продолжила объяснять студентам, как рисовать очередной шедевр, лучший из которых украсит одну из стен в академии. В кабинете пахло шоколадом и ванилью. На аккуратно прибранном столике мисс Моретти стояла чашка. Рядом на салфетке лежал недоеденный кусок пирога. И крошки. Много крошек…
– Сегодня я расскажу вам о приемах, которые в живописи использовал сам Леонардо. Покажу все на примере его работ, а потом мы вместе напишем собственную картину. Можете повторять за мной, а можете импровизировать. – Мисс Моретти поправила фартук, обтягивающий ее пышную фигуру. – Или же наслаждайтесь музыкой. Сегодня вместо субботнего джаза я включила вам Алессандро Скарлатти, итальянского композитора эпохи барокко.
Ноа не заметил, как Армира подсела к своим друзьям и заняла место, на которое претендовал он.
– Ну же, мистер Эдвин, поторопитесь, а то пропустите самое интересное.
Ноа оглядел кабинет. Нашел Реджиса, сидящего у окна, Ребекку, целующуюся с каким-то «фиолетовым», и Соль, которая, кажется, даже не обратила внимание на мешающего всему классу студента. Собрав длинные волосы в высокий хвост и выпустив фиолетовые прядки у лба, она надела наушники и начала покачивать головой в такт музыке. А потом закатала рукава отвратительной, будто бабкино тряпье столетней давности, рубашки. Соль всегда была неуклюжей: уже умудрилась заляпать академическую жилетку светлой краской. Свет падал на ее тонкую, исполосованную следами цепочек шею и костлявые запястья. Запястья, которые Ноа сразу захотел поцеловать.
– Мистер Эдвин. – Рука Бруны легла ему на плечо и аккуратно подтолкнула к партам.
Ноа махнул головой, прогоняя мерзкий образ зануды из своей головы и, извинившись перед преподавателем, показательно прошел мимо Соль. Эбель, сидящая рядом с ней, что-то писала в своем блокнотике, но, завидев приближающегося Ноа, резко закрыла тетрадь и запихнула в сумку.
– И это
Ноа бросил сумку на парту и громко упал на стул, будя спящих скур.
– Я не пялился на Соль, – сказал Ноа, смотря прямо на нее.
– Ага, – ухмыльнулся Реджис.
– Ага, – передразнил Ноа.
Соль была не в его вкусе. Слишком правильная. Слишком умная. Слишком заносчивая. Всё «слишком». В ней не было золотой середины, и отношение Ноа к ней варьировалось от «ненавижу эту зануду» до «боже, как я хочу ее поцеловать». И в этом была виновата только она. Своими мерзкими словами, глупыми поступками, вечными нравоучениями Соль каждый раз отталкивала его от себя. И каждый раз притягивала мимолетным взглядом, запахом духов с зеленым чаем, странным танцем во время вечеринки и тупой шуткой, которая заставляла Ноа улыбнуться. И лишь раз Ноа позволил себе сорваться. Лишь раз пошел у нее на поводу, как и она в тот момент поддалась ему. И кажется, только тогда Соль оценила кабинет математики, а Ноа – штрафные работы мистера Льюиса.
– Итак, amici[11], сейчас вы узнаете четыре секрета Леонардо да Винчи.
Ноа заметил, как Соль сняла наушники и, переглянувшись с Эбель, отчего-то захихикала.
– Узнаете всё, что отличало этого великого художника от других. Рассмотрим на примере холста «Святая Анна с Мадонной и младенцем Христом».
У мисс Моретти было хорошее настроение. Наверное, потому, что на уроке искусств сегодня было на удивление много человек.
– Эта неоконченная картина относится к поздним работам Леонардо. На ней изображены Христос, его мать Мария, бабушка Анна и ягненок, символизирующий будущие страдания младенца. Предположительно, картину заказал король Франции, Людовик XII, для своей беременной супруги. Но да Винчи та-а-ак долго ее рисовал, что и Людовик, и его жена успели умереть. И на этом историки умывают руки. Любая другая информация об этой работе утеряна. Но знаете, какой секрет скрывается на этом холсте? – Преподавательница подошла к доске, на которой висел плакат, похоже, заказанный на eBay. – Здесь Мария и Анна одного возраста.
Ноа присмотрелся к женщине, сидящей на коленях своей матери. У обеих были молодые лица. Одна из них была взволнована. Она тревожно смотрела на младенца, который тянулся к ягненку. А вторая была спокойна и уверенна.
– Предполагают, что на картине изображены мать да Винчи Катерина и его мачеха Альбьера. Так он выразил свои психологические травмы. Ребенку сложно было расти с двумя матерями. Но кто из них кто, искусствоведы предположить не смогли.
Видимо, Бруна прониклась чувствами к ребенку и в свой тяжелый вздох вложила кучу сожалений. Горестному виду преподавательницы вторила такая же грустная музыка композитора, имя которого Ноа уже забыл.
– Итак, вернемся к секретам живописи. Первый секрет, – мисс Моретти быстро переключилась на студентов, – это сфумато – мягкая тень, дымка, которая размывает четкие границы. Так все линии, очерчивающие формы, становятся подвижными. – Она провела пальцем по контуру женских тел и их одежде.
Реджис все записывал, Ноа последовал его примеру. Как и несколько других заинтересованных студентов. Только заучка Соль запоминала все без записи. Загружала в свой жесткий диск, встроенный в голове. И если бы Ноа не знал о настоящих способностях Соль, то поверил бы в то, что она робот. Искусственный интеллект, который захватит их планету. Или задушит своими вечными «Правильно вот так, а не так» и «Я знаю все на свете, а ты не знаешь ни черта».
– Если вы посмотрите на дальний план, – мисс Моретти показала на горы, – то увидите второй секрет. А именно то, что фон тусклее и менее четкий, чем передний план. И это называется световоздушной перспективой. А теперь скажите мне, что еще вам бросается в глаза?
Класс молчал.
– Очевидно же, ну.
Святая Дева Мария… Ну кто бы сомневался, что Соль не упустит возможности поумничать. Сраная выскочка.
– Улыбки, – сказала она с видом «как можно этого не знать».
– Улыбки, – согласно повторила мисс Моретти. – Самая яркая особенность в работах Леонардо. Они ускользающие, неясные. Будто в них скрыто всё или не скрыто ничего. И все это благодаря сфумато. Тому самому размытию контуров. – Мисс Моретти показала на лица двух женщин и ребенка. – Ну, и закончим всё жестами. Кистями рук. Стопами. Тонкими пальцами. Мягким языком тела. Округлыми объемами. Все это аристократично, изысканно, выразительно. У всего этого есть своя история.
Бруна застыла, наслаждаясь красотой картины, расплылась в улыбке и прикусила губу.
– А теперь, зная всё это, давайте попробуем нарисовать свой шедевр.
Она нехотя оторвала взгляд от плаката и подошла к холсту.
По этому сигналу Ноа вытянул руки на столе и положил на них голову. На этом его работа закончена. Важную часть он послушал, а практика не его конек. Как и все гуманитарные науки. Как и художественность. Такого слова небось и не существует. И это лишний раз доказывает, что к Ноа оно не имеет никакого отношения.
Час урока пролетел незаметно.
Выгнувшись и хрустнув позвоночником, Ноа потянулся на стуле. Все студенты, быстро собирая вещи, торопились на последнюю пару по литературе. Мисс Моретти, как ни странно, оставив свой остывший напиток и пирог, вышла из кабинета. Гаденыш Реджис не стал дожидаться Ноа, и тот, вскочив с места, чтобы выкрикнуть ему в спину пару ругательств, задел ножку парты. Лежащая на ней сумка съехала на пол, и из нее, будто из шляпы фокусника, вывалились обгрызенное яблоко, сломанный на две части карандаш, скомканный лист, учебник по астрономии, пакет молока, пачка «Ментоса» и конверт, будто назло отлетевший чуть ли не в другой конец кабинета.
– Вот о чем я забыл! Точно… – прошептал Ноа, поднимая конверт брата. – Отличный повод прогулять литературу.
И, запихнув вещи обратно в свою сумку, Ноа поспешил в кабинет шифрологии.
– Джоси, давай не здесь.
Кому принадлежал голос с итальянским акцентом, догадаться было несложно. Ноа встал у двери туалета, прячась за углом.
– Все пошли на пару к Роуз, – голос Кэруэла был каким-то крайне сладким. – Нас никто не увидит.
Коридор и правда опустел, только на стенах плясали яркие пятна узорчатых витражей.
– Я не уверена, лучше не будем рисковать, amore mio[12]. Ты знаешь правило Деборы: преподавателям нельзя заводить отношения в академии.
Это правда. Директор запретила это и студентам. Но кого волновали правила? Сдерживать льющиеся прямо из ушей гормоны было крайне сложно.
– Не сегодня. Не сейчас. Не здесь, Джоси. Да и мне уже пора. Надо вернуться в кабинет, убрать за студентами после живописи.
По каменному полу застучали каблуки, стук превратился в улетающее вдаль эхо.
– Бруна, черт возьми, сколько можно меня мучить?
Мисс Моретти прошла мимо прятавшегося у туалета Ноа и, не заметив его, скрылась за поворотом в свой кабинет. Она прошла быстро. Возможно, правильнее будет сказать, пробежала. Оставила за собой лишь шлейф шоколадного аромата и растерзанных чувств преподавателя шифрологии.
Ноа подозревал, что у них роман. Весь прошлый год Кэруэл частенько заглядывал к мисс Моретти во время урока и, ссылаясь на важные преподавательские дела, просил выйти. Зачем-то вечно ждал ее после пар у кабинета. А лесные цветы, стоявшие сначала в вазе у Джосайи, на следующий день чудесным образом оказывались на столе у Бруны. Однажды Ноа даже видел их в парке в Санди, когда сам прогуливался там в облике брата. Но преподаватели просто сидели на лавочке. Ни больше ни меньше. Вроде бы. Ноа тогда торопился и, гремя бутылками в пакете, бежал к дому, где мирно спал ничего не знающий Арни.
– Вы так раскраснелись, мистер Кэруэл, – вышел из-за угла Ноа, и преподаватель от испуга подскочил на месте.
– Что ты тут забыл? – Схватившись за сердце, он прислонился к стене.
– Я пришел передать вам письмо от брата.
Профессор сразу все понял (получать такие послания от полицейских ему было не впервой) и, забрав из рук Ноа конверт, тут же распечатал его.
– О! – Его глаза стали такими же круглыми, как и эта буква. – Ого! – Брови тоже поползли на лоб. – Интересно! Очень интересно!
Джосайя достал фотографию и внимательно рассмотрел ее. Ноа хорошо помнил мужика с проколотыми сосками, и вновь видеть ему это не хотелось. Но вот записка со странными каракулями, которые своим неаккуратным почерком вывел Арни, вызвала неподдельный интерес, и, обойдя профессора, Ноа заглянул в письмо.
– Ритуалка, – мистер Кэруэл мыслил вслух. – Это точно ритуальные убийства. Сто процентов они, но вот это… – повернул он лист, пытаясь в нем что-то увидеть. – Вот это что? Послание убийцы? Предупреждение?
– Шифр же? Не? – кинул Ноа.
Профессор вновь испуганно подскочил, забыв о том, что в коридоре стоит не один.
– Черт! – выругался он. – Иди на пару, живо!
– Не-е-е… – Ноа подошел к двери, ведущей в кабинет шифрологии. – Мне тоже теперь интересно, что это.
– Я свяжусь с твоим братом сам. Это дело не касается малолетних студентов.
– Мне двадцать.
– Оно не касается и студентов, которым двадцать.
Джосайя обошел Ноа и, схватив ручку двери, попытался ее закрыть, но Ноа вовремя подставил ногу.
– Интересно, а ваш роман с Бруной касается студентов? – Ноа знал, на что давить. – Джоси?
Кэруэл закатил глаза. Сжал губы и заскрипел зубами. Он стискивал дверную ручку так, что побелели костяшки.
– Я осуждаю любого рода манипуляции, Ноа Эдвин, – грозно сказал Джосайя. – Ты не имеешь никакого отношения к делу, которое, как пишет твой брат, чрезвычайно секретное.
– Да я уже видел фотки…
– Ты пользуешься информацией, которую узнал, подслушивая чужой разговор, – перебил мистер Кэруэл. – Теперь ты считаешь, что власть надо мной в твоих руках. И я, как глупый напуганный мальчишка, позволю тебе одержать надо мной верх?
– Ага, – сунув руки в карманы брюк, Ноа качнулся на пятках.
Джосайя презрительным и совсем не ободряющим взглядом осмотрел Ноа с ног до головы и, закатив глаза, проглотил свое отчаяние.
– Ты прав, Эдвин. – Кэруэл широко распахнул дверь. – Но я позволю тебе выиграть лишь раз, потому что вина в том, что я плохо скрывал то, что должен был скрыть, моя. Я обещал научить вас не только прятать информацию, но и узнавать ее. И со вторым ты отлично справляешься и без моих уроков. Молодец.
«Молодец» прозвучало так, будто ни черта Ноа не молодец. Скорее, «молодец» наоборот. Но не «цедолом», а «офигеть, ты влип пацан».
Ноа шмыгнул в кабинет, и мистер Кэруэл закрыл его на ключ. Одних наглых ушей ему хватило. Других нужно было обязательно избежать. Хотя всем было и так известно то, что в этой академии ни от кого ничего не скрыть.
Ноа давно не видел таких извращенных убийств. Последнее случилось много лет назад: мертвого парня нашли рядом с часовней у главной церкви города Санди. Вроде над ним тоже успели поиздеваться и вырезать что-то на груди, но Ноа был маленьким и не запомнил подробностей. Шума вокруг этого дела не было. Его быстро замяли и, кажется, даже не расследовали до конца. Арни тогда еще не работал в полиции, и любопытному носу Ноа не у кого было разузнать побольше деталей. Даже журналисты помалкивали, а вместе с ними молчали и заголовки городских газет. Кроме одной, которую быстро сняли с продажи. Непутевые почтальоны успели раскидать немного экземпляров тиража к дверям самых богатых районов Санди. И дом Ноа был в их числе.
«Новое возмездие над скурами» – гласил заголовок. Тогда мама так и не дала Ноа прочитать статью и, вырвав из рук газету, кинула в камин.
Чуть позже Арни решил, что не пойдет по стопам отца, и, собрав вещи, отправился в армию на два года. Ноа был любимым сыном матери, а Арни – любимым сыном отца, и его отъезд стал еще одной причиной развода родителей. Отцу больше некого было любить в их семье.
– Хватит топать, – Джосайя, изучающий фотографию, упрекнул Ноа. – Мешаешь мне сосредоточиться.
Ноа не терпелось узнать, что же там такого придумал очередной безумец, убивший человека в Санди.
– Это похоже на сигил.
Мистер Кэруэл положил снимок на стол и подвинул к себе бумагу с ручкой.
– Не спрашивай у меня, что такое сигил, – сказал он Ноа, который уже открыл рот для того, чтобы именно это и спросить. – «Сверхъестественное», что ли, не смотрел? Должен знать хотя бы оттуда.
– Я смотрел «Отчаянных домохозяек».
– Вместо демонов искал счастье в тихом пригороде?
Джосайя вырисовывал странные знаки, крючки, палочки, иероглифы и пытался найти что-то похожее на то, что было вырезано у трупа на груди. Спустя мгновение он все же сдался и заговорил:
– Термин «сигил» происходит от латинского sigillum, это означает «печать». В том числе он может быть связан с понятием segulah в иврите, что означает «слово, действие или элемент духовного воздействия». Из этого мы понимаем, что сигил – не что иное, как символ или ряд символов, образующих печать. Чаще всего сигил несет в себе магическую силу. Так в Средневековье маги, алхимики и ученые вызывали духов и демонов. Самые известные сигилы представлены в средневековых магических и алхимических книгах. В основном по демонологии: «Малый ключ царя Соломона», «Шестая книга Моисея», «Сигилы черной и белой магии» и другие. Самым известным сигилом является пентаграмма. А еще сигилы используются в качестве эмблем различных сообществ.
У мистера Кэруэла был самый полезный, восхитительный, шикарный дар. Он помнил все, что когда-либо читал. Звучит как мечта, не так ли? Это и к экзаменам готовиться не надо, и тесты можно все на отлично сдавать! Хотя… Хотя для этого придется читать книги, поэтому – нет. Это не самый полезный, восхитительный и шикарный дар.
Зато Джосайя, с легкостью выдав дословную статью про эти стремные сигилы, гордился тем, что умнее в этом кабинете, если не во всей академии, никого, кроме него, нет.
– Сигил составляют из разных сложных символов и геометрических фигур. И если ты думаешь, что, нарисовав его, можно призвать демона, то нет. Сигил лишь помогает вызывающему достигнуть нужного состояния для вызова духа.
Лучше бы Ноа не совал свой нос в дело Арни. Сидел бы себе преспокойненько да наслаждался тишиной. А не очередной внеплановой лекцией по какой-то очередной ненужной фигне.
– В сигиле скрыты имена духов, демонов и божеств. В «Малом ключе Соломона» приведены аж семьдесят два сигила демонов ада, – рот Джосайи не закрывался, – и над каждым вызывающий может получить власть.
– Я понял, не продолжайте, – попытался Ноа остановить профессора.
– Поэтому я переберу все тайные имена демонов и божеств, чтобы понять, что тут зашифровано, – не сдавался мистер Кэруэл.
– Так их же миллионы… – отчаянно протянул Ноа, не желая ждать ответа на волнующий вопрос еще пару часов.
– Я же сказал, что их семьдесят два. Мне понадобится пара дней на то, чтобы разгадать эту загадку. А пока… – Джосайя отодвинул исписанный лист и взял записку Арни, – мы разберемся с этим посланием.
В офисе Ноа бесцеремонно сунул нос во все интересные делишки Арни, пока тот бегал за кофе. Он порассматривал фото с исписанной кровью стеной, залез в компьютер. Похоже, Арни сам пытался разгадать написанное. На компе были открыты десятки онлайн-словарей, но, видимо, поиски оказались тщетными, поэтому в соседней вкладке Ноа нашел письмо в отдел, занимающийся уликами. И в итоге Джосайе досталась записка с корявым почерком Арни, который неумело скопировал все написанное.
– Ну, тут элементарно, – ударил пальцами по бумаге Джосайя, – какой болван пытается скрыть такое на арамейском языке?
Видимо, такой же болван, как Ноа, который первый раз о нем слышал.
– Ара-что?
Джосайя расправил плечи и выпрямил и без того прямую спину. Ноа опять пожалел, что спросил что-то, в чем профессор точно разбирается.
– Язык назван в честь западносемитских племен. Арамеев. Кстати, их диалект был похож на иврит. А иврит, как ты наверняка знаешь, принадлежал к ханаанским языкам.
– Боже… – недовольно протянул профессор, услышав тяжелый вздох Ноа. – Ладно-ладно. Объясню проще. Это родной язык Христа.
– Это звучит более понятно, чем все то, что вы сказали пять секунд назад, – облегченно выдохнул Ноа, радуясь, что не пришлось выслушивать очередную душную лекцию.
Профессор прищурился, пытаясь разобраться в написанном, и Ноа зачем-то прищурился вместе с ним, но, конечно же, ничего так и не понял.
– «Ана… таву», – запинаясь, прочитал Джосайя. – Ну и почерк у твоего брата… Черт ногу сломит.
– Ана таву, – повторил Ноа.
– «Я вернулся», – перевел профессор.
По спине Ноа пробежали мурашки. Холодные, как стена, исписанная кровью. Теперь она еще отчетливее стояла перед глазами Ноа, а убийца, как в самых настоящих фильмах ужасов, с безумной улыбкой и пеной у рта вырисовывал буквы, понятные только ему. «Я вернулся». Кому он это сообщал? К кому обращался? Хотелось разобраться в этом быстрее и, не дожидаясь следующей пятницы, примчаться в участок к брату, который наверняка успел узнать кучу деталей по этому делу.
– Эдвин, никому не говори о том, что ты тут услышал. – Преподаватель тоже был напряжен. – Понял?
Он сложил записку и фотографию обратно в конверт и убрал под стопку своих старых пыльных книг.
– Конечно, мистер Кэруэл. Я могила.
– Хватит мне могил на этот год. – Ноа не понял, о чем тот говорит, но в этом не было ничего необычного, ведь преподавателя шифрования понимали лишь единицы. – А теперь выметайся из моего кабинета.
Ноа схватил сумку и пошел к двери.
В коридоре было все так же тихо.
– Эдвин, – окликнул его профессор. – И молчи про… ну… нас с… ну про меня и преподавателя ист…
– Я же сказал, что я могила. Хранить секреты – мой конек.
И, скользнув в коридор, уже освещенный огнем от свечей в болтающихся под потолком канделябрах, Ноа пошел искать другую душную зануду.
Соль в комнате не оказалось. Дверь была заперта, изнутри не доносилось ни звука. Черт. Кому нужен этот патефон? Ей или Ноа? Он тащил этот гребаный чемодан по двум лестницам и трем коридорам. Ручка у него держалась на последнем издыхании, а расхлябанные замки в любой момент могли сорваться, и на пол вывалились бы рупор, корпус и все остальное, из чего состоит этот древний, как дерьмо мамонта, проигрыватель. Пластинка тоже норовила выскользнуть из упаковки – Ноа зажал ее под мышкой, так что рука на втором пролете лестницы уже онемела. Чтоб еще хоть раз он взял у Соль патефон… Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Лучше танцевать под писк летучих мышей или самому отбивать ногой ритм, чем таскаться потом со сраным чемоданом по всей академии.
Ноа был бы не Ноа, если бы, забив на проигрыватель, вернулся в свою комнату и, развалившись на кровати, зачитался бы парочкой комиксов. Ноа будет Ноа только тогда, когда потратит все свое время и силы на то, чтобы найти Соль, и – самое главное – выскажет ей, как сильно он устал и как разочарован, что она так наплевательски к нему отнеслась. Ведь он старался ради нее. Так старался, что дошел аж до учебного крыла, а именно до библиотеки, где она преспокойненько сидела на стуле и болтала ногами. Вместе со своей новоиспеченной подружкой Эбель, которая, вообще-то, тоже могла бы озаботиться вопросом возвращения патефона.
Ноа набрал побольше воздуха в легкие, чтобы вылить на Соль отборных ругательств, но не успел.
– И как ты хочешь найти своего убийцу? – резко спросила Соль.
Ого. Сегодняшний вечер вышел в разы интереснее прошедшей ночи, на которую Ноа ставил не только целую бутылку рома, но и все свое хорошее настроение. И если утром оно было испорчено, то сейчас Ноа, наоборот, распирало от любопытства и желания засунуть свой нос в чужие дела.
Эбель не успела закрыть Соль рот, но вскочила со стула, который тут же занял Ноа. В нос ударил аромат мужских духов. Колких, будто егерь обмазался хвойным жмыхом и облился спиртом. Здесь кто-то был до него, но это Ноа, на самом деле, мало волновало.
– Знаешь, минуту назад я был злым и уставшим, – он громко поставил чемодан с патефоном на стол перед Соль, – но вам удалось меня заинтриговать. Теперь я не уйду, пока не услышу рассказ про каких-то там убийц!
Вся кровь, бегущая по крохотному телу Соль, собралась в ее пустой голове, наконец заполнив череп, в котором, очевидно, не было мозга. Она раскраснелась, закусила побелевшие губы и впилась в руку Эбель. Та, кажется, готовилась задушить подругу.
– Прости! Прости-прости-прости-прости! – нечленораздельно завопила Соль. – Я не хотела! Я… я не знала… Я…
– Ты облажалась, мы поняли. Для ваших грязных секретиков нужно выбирать более уединенные места. Ту же комнату, – саркастично отметил Ноа, у которого от криков разболелась голова.
Соль потерла раскрасневшиеся глаза, размазав по щекам фиолетовую тушь.
– Мы занимались, Ноа, – хлюпая носом, ответила она. – Точнее, Эбель, она занималась древнегреческим, а я… я…
– А ты не обязана отчитываться перед ним! – Эбель села рядом с подругой и злобно уставилась на Ноа. – Ты что тут делаешь в такой час?
– Принес Соль проигрыватель, – кивнул Ноа на чемодан на столе.
– Ты что, дебил? – скрестила руки Эбель. – Ты тащился с ним сюда? В библиотеку? Почему не оставил у комнаты? Или не подождал до завтра?
– Потому что имел дикое желание вынести мозги твоей подруге, которая угрожала мне за завтраком жестокой расправой, если я не верну ей ее игрушку[13].
– И эта расправа настигнет тебя сейчас! – Соль вскочила с места и потянулась своими короткими ручками к лицу Ноа.
Царапая воздух длинными черными ногтями, она почти дотянулась до него, почти схватила за рубашку и почти вырвала клок волос. Но Эбель усадила подругу обратно. Тогда та обиженно пнула Ноа под столом. Больно ударила в коленку и все-таки добилась того, чего хотела.
– Ауч! Тебе повезло, что я сегодня добрый. – Ноа потер рукой коленную чашечку. – И я готов тебя простить, если объясните, почему Эбель ищет своего убийцу. Я, конечно, не такой суперски умный, как все вокруг считают, но если ты ищешь своего убийцу, то он… типа… э… Должен был тебя убить?
– Ты сегодня крайне проницателен. – Соль еще раз пнула его, теперь попав по берцовой кости.
– Тебя это не касается, Ноа. – Эбель наклонила голову, будто высматривала эмоцию, которая пряталась за его притворным любопытством.
– Ну… – Ноа потянулся вперед с хищной улыбкой, – я могу тебе помочь, вишенка.
И только сейчас до его дурьей башки дошло, что он и правда может помочь. Шестое чувство подсказывало ему, что новое дело Арни могло быть связано с Эбель.
– Я кое-что знаю, – блефовал Ноа, ведь на самом деле ни черта полезного он не знал, – но я привык пропускать дам вперед. Расскажу все после вас.
Эбель тяжело вздохнула и посмотрела на Соль. Та пожала плечами, намекая, что делать выбор предстоит все-таки самой Эбель.
– Ладно, но не думай, что у тебя получилось меня заинтересовать.
Ноа
– И я сама хотела тебе все рассказать. Соль говорила, что на тебя можно рассчитывать. А мне вроде как нужны лишние головы, которые помогут во всем разобраться.
Соль нежно улыбнулась, кивая Эбель, и, резко поменявшись в лице, кинула злой взгляд на Ноа: «Не подведи меня, гаденыш».
– Но если ты, Ноа, – Эбель неожиданно наклонилась к нему, и листы в книгах на столе зашуршали от порыва воздуха, – хоть кому-то хоть слово скажешь, – и так же неожиданно схватила его за цветастый галстук, – то знай, что одна из могил все еще свободна. И возможно, дьявол все-таки дождется очередную скуру.
– У вас прикол какой-то мне угрожать? – Ноа посмотрел на Соль. – И ты мне говорила, что
– Молчи, Ноа. И никому ничего не говори! – сквозь зубы процедила Эбель.
– Почему все меня просят помалкивать? Мой язык – одна из самых прекрасных частей моего тела, я могу им…
– Ноа?!
Эбель шипела, как гадюка. А Соль явно покраснела от воспоминаний о языке Ноа.
– Я буду молчать! – Кажется, сегодня он уже говорил это кое-кому.
Эбель отпустила растянутый галстук Ноа и села обратно на стул. Она все еще медлила, и это не могло не раздражать Ноа, который от нетерпения заерзал на месте. Он надеялся, что история новенькой будет сродни блокбастеру, иначе зачем он тратит на нее время и свой запас обольщения.
– Я была мертва.
– И я проснулась в гробу, закопанном под землей.
– Меня раскопал смотритель кладбища и принес сюда. В академию. И да, – Эбель опустила глаза, – я ничего не помню.
Ноа аж подскочил. Кровь забурлила то ли от ужаса, то ли от горящей задницы, которая стремилась к новым приключениям.
– И теперь ты хочешь найти своего убийцу? – взбудораженно проговорил Ноа.
– Ты бы хоть сделал вид, что шокирован услышанным, – упрекнула его Соль.
Она опять попыталась испортить ему настроение, но у нее не вышло. Ноа уже слышал где-то вдали своего подсознания музыку из «Шерлока Холмса» и, мысленно примеряя клетчатый плащ, искал курительную трубку.
– Да. Хочу найти того, кто меня убил.
– И убить в ответ? – В воображении Ноа уже рисовал кровавую расправу над убийцей-неудачником.
– Нет, болван! – вместо Эбель ответила Соль.
– Об этом я буду думать в последнюю очередь. – Эбель потерла виски. – Но мне кажется, что начать надо с конца.
– С кладбища? – Соль была крайне эмпатичным человеком и, видимо приняв на себя эмоции Эбель, успела испугаться своему предположению.
– Да, – подтвердила Эбель, которой вовсе не было страшно. – Поговорю с мистером Пирсоном. Он должен что-то знать.
– Или с Бенни, – предложила Соль. – Сыном смотрителя. Он мог что-то видеть. Или слышать.
– Да, это отличная идея. Убью двух зайцев одним выстрелом.
– А как убийство двух зайцев поможет нам? – непонимающе спросил Ноа.
– Это идиома, дебил, – закатила глаза Соль. – Значит сделать два дела.
– А, я так и думал, что зайцев на кладбище не водится.
– Теперь твоя очередь, – встряла в разговор Эбель, – рассказывай, что ты там знаешь.
Догорающие свечи таяли на глазах. Воск капал на стол и, быстро застывая, сооружал сталактиты (или сталагмиты?), которые становились все выше и выше. Почему вообще Соль и Эбель сидят с подсвечником? В библиотеке, как и в кабинетах, есть лампы… Обычные такие. Человеческие. Современные.
– Мой брат работает в полиции, – сказал Ноа, и Эбель сразу оживилась. – И у него сейчас новое дело.
– Ты опять ходил в город? – недовольно протянула Соль. – Это опасно! И запрещено!
– Я был в облике мужика, которого видел, когда был еще ребенком. Все под контролем.
Но Соль это, конечно, не успокоило.
– Кретин.
Популярное мнение Соль о Ноа, ничего нового.
– Продолжай, Ноа, – теперь услышать историю не терпелось Эбель.
Ноа закинул ногу на ногу и пафосно откинулся на спинку стула.
– В Санди появился убийца. Обычная ритуалка. – Он точно представлял себя Шерлоком Холмсом. – На трупе вырезан странный символ, а стены исписаны кровью. Послание от убийцы.
– Кому? – испуганно спросила Соль.
Она сжалась и, подтянув к себе колени, обняла их. Ноа неожиданно захотелось напугать ее еще сильнее, чтобы потом обнять. Святая Дева Мария, о чем он опять думает… Ну точно кретин.
– Кому-то. Я и так сказал слишком много. – Ноа второй раз за день встряхнул головой, и его растрепанные кудри собрались в новую прическу.
– Что за послание? – теперь спросила Эбель.
– Что он вернулся и, видимо, готов продолжить начатое, – ответил Ноа. – Вот я и подумал, что ты могла быть с этим связана. Но у тебя-то на теле нет символов. Поэтому отбой.
– Ну да, – немного огорченно вздохнула Эбель. – Так себе из тебя помощник.
– А убитый был скурой? – Соль гладила свои колени.
– Не знаю, – как бы Ноа ни хотел соврать, чтобы напугать ее сильнее, он все-таки сказал правду.
– Убийца написал, что вернулся. Что это значит?
– Не бери в голову, Соль, – встряхнула Эбель подругу за плечо.
– А если он будет выискивать скур и убивать их? Если мы в опасности?
– Ты сама говорила, что тут нас защитят. Не так ли? – Эбель пыталась успокоить Соль.
– Ну, и не забывай, что мы находимся черт знает где. О нас никто, кроме мэра, не знает. Мы спрятаны от обычных людей, а значит, и от таких безумных уродов, как этот убийца, – добавил Ноа в поддержку Соль.
– Да, вы правы, – наконец расслабилась она, – в академии безопаснее всего. Тут нам ничего не угрожает.
А следующим утром…
Следующим утром на кладбище нашли новый труп.
Датча Пирсона похоронили заживо. В могиле, из которой до этого вытащили Эбель.
Глава 4. Исключительный призрак с исключительного кладбища
– Не перечь пасторам. Хотя бы сегодня!
Мама держала Эбель под руку, зная, что дочь в любой удобный момент сбежит, и тащила ее вперед, прямо к воротам католического храма.
Это был совсем маленький храм на въезде в Санди. Белые стены его покрылись дорожной пылью, на верхушках невысоких башен сидели вороны и, облюбовав кресты, косились на новых гостей. Вокруг было пусто. Неухоженная трава росла между стыками каменной дорожки, а сорняки обвили бордюры. Виднеющееся неподалеку небольшое кладбище заросло кустами, и могильные плиты скрылись в листьях и колючих ветках. Окна церкви были заколочены досками, лишь один круглый витраж отражал лучи солнца.
– Не стой, Эба, заходи, – подтолкнула мама дочь к деревянной пыльной двери.
Но Эбель, пренебрегая просьбами взволнованной матери, так и осталась стоять на месте.
– Эба! – толкнула ее Шейла вперед. – Живее!
Священник открыл дверь раньше, чем Эбель влетела в нее лбом. Оглядевшись, он схватил мать с дочерью за локти и силой затолкал внутрь. Захлопнул скрипучую дверь и закрыл ее на щеколду, скорее всего понимая, что очередная одержимая может сбежать раньше, чем он закончит священный ритуал.
– Надеюсь, вас никто не видел! – разозлился священник, – Вы еще и опоздали! Не будем терять времени. Пройдемте к алтарю, – сказал он и указал в центр полукруглой апсиды[14].
Там их ждали два аколита[15], правда, больше похожих на охранников из ночного клуба. Высокие, широкоплечие. Сутаны на них трещали по швам, а деревянные крестики на шее, скорее всего, висели лишь для вида. Эбель знала, зачем они тут стоят, поэтому, не боясь, шагнула вперед. Сбежать у нее и правда теперь не получится.
Храм был пуст. Даже не стояли лавочки, на которых по воскресеньям сидели прихожане, слушающие литургию. Не было икон на стенах. Не было свечей и даже исповедальни. Эбель окружил запах ладана. До ужаса противный и тошнотворный.
– Вы говорите, ваша дочь одержима, мисс Барнс?
Священник кивнул аколитам, и те направились к Эбель.
– Да, преподобный. В нее явно вселился дьявол. – Мама сжимала в руках сумку и, боясь лишний раз посмотреть на дочь, впилась взглядом в священника. – Она слышит голоса. Говорит, что видит мертвых.
Два амбала схватили Эбель и подтолкнули к алтарю. Эбель не сопротивлялась. Шла быстрым шагом, чтобы поскорее все это закончить. Сейчас ее будут топить в святой воде, читать молитвы, прикладывать крест к груди и заставлять повторять одни и те же слова, изгоняющие из нее нечисть. Ничего нового. Как обычно – скучно. И мокро. Вот волосы, помытые вчера вечером, было жаль больше всего. Даже больше, чем одежду, которую каждый раз на ней рвали.
– Преклонись перед Господом, дитя! – крикнул священник и спрятал полученные от Шейлы деньги в складках рясы.
Аколиты, повинуясь ему, надавили на плечи Эбель, и та упала на колени. Схватив Эбель за шею, они положили ее голову на каменную алтарную плиту. И это показалось Эбель куда интереснее, чем чан с холодной водой.
Шейла испуганно упала на колени и, достав свой крест, принялась молиться. Все слова Эбель знала наизусть. Мама каждую ночь сидела у двери ее комнаты и, посыпая порог солью (да, она пробовала разные методы), призывала Бога. Но вместо него приходили мертвецы. Садились на подоконник, наблюдали за этим и громко хохотали, мешая Эбель уснуть.
Все шло по привычному сценарию. Разве что священник ошибся в словах молитвы. Эбель для приличия даже несколько секунд дергалась, будто в ней ожил злой дух. Отпугнув двух дебилов, которые точно оставили на ее руках синяки, она скатилась с алтарной плиты и легла на пол. Все затаив дыхание смотрели на нее, и Эбель сделала вид, что весь ритуал прошел успешно, почти что слезно поблагодарив священника.
Правда, все повторилось через месяц. А потом еще раз. И еще. И длилось до тех пор, пока Эбель не оказалась в гробу. И пока на лице Шейлы не появилась блаженная улыбка. Улыбка, которую Эбель видела перед своей смертью.
Вчера Эбель полдня просидела в библиотеке и, ломая голову над диакритикой древнегреческого и поисками убийцы одновременно, пыталась все вспомнить. Ее вновь едва не накрыла паническая атака из-за мыслей, что она все-таки умерла. Успокоиться помогла Соль: пришла как никогда вовремя.
Соль появилась в компании Яра Фэра – кажется, парня с факультета помощников первых лиц. Красивого, высокого и до жути скромного. Он проводил Соль до библиотеки и, несколько секунд постояв у двери, хотел ей что-то сказать, но ушел, так и не решившись. После него остался аромат мужских духов, которыми пропахла и Соль. Яр, похоже, вылил на себя весь флакон, если и вовсе не искупался в парфюме вместо душа.
А потом пришел Ноа. И как бы ни хотелось Соль показать, что настроение ее при виде этого болвана испортилось, Эбель заметила, что сиять она стала еще ярче. Пряча глаза, прикусила губу. Тонкими пальцами изящно убрала прядь волос за ухо. Выпрямилась, демонстрируя хрупкие плечи и длинную шею. Короче, стала вести себя как наивный влюбленный подросток. Ноа вел себя так же. Каким бы мачо, плюющим на чувства других, он ни хотел казаться, его жадный взгляд, направленный на Соль, все сказал за него. И как Ноа нахмурился, когда Соль заплакала той ночью в библиотеке. Как поднял руку, желая ее успокоить, и сам же себя осадил, сделав вид, что чешет голову. Ну и с каким энтузиазмом захотел помочь Эбель.
Вот тут было два варианта. Либо Ноа представил себя Шерлоком Холмсом, либо хотел проводить с Соль больше времени, ведь они втроем договорились встречаться поздними вечерами в библиотеке. Конечно, был еще и третий вариант: Ноа дебил, который сует нос не в свое дело.
Нравилось Эбель вмешательство Ноа или нет, она не понимала. Но внутри стало легче, когда еще одна живая душа узнала правду о ней и тем более согласилась помочь. Если не Ноа, то его брат из полицейского участка точно будет полезен.
В любом случае дышать стало проще. Даже несмотря на то, что Эбель втянула Соль и Ноа в очевидно опасное дело: теперь, если вдруг безумный маньяк убьет двух глупых скур, отвечать за это будет она сама. Но перед тем как сесть в тюрьму за невольное соучастие, она хотела бы получить ответы на все свои вопросы.
Сегодня в комнате было холоднее, чем обычно, хоть Соль и заткнула оконные щели своим шерстяным свитером. И даже ее почти сгоревшая свеча с ароматом тыквы и корицы пахла в разы слабее, чем в тот день, когда Эбель притащили в эту комнату. Запах гнили перебивал тошнотворную пряность. И все это могло говорить лишь об одном.
Но, даже несмотря на мерзкое чувство, что кто-то наблюдает за Эбель из темного угла, несмотря на мысли о своей смерти, которые раз за разом возвращали ее в гроб из орешника, она уснула до рассвета и даже смогла поспать несколько часов. Правда, ее разбудили: с улицы донесся истеричный плач, похожий на собачий вой. За ним явно скрывалось что-то ужасное. От него заложило уши, а сердце бешено застучало о ребра.
Соль вскочила с кровати быстрее Эбель и, прилипнув к окну, закрыла рот рукой.
– Это… сын смотрителя. Сидит у свежей могилы. И там… Боже… Мистер Пирсон… И он, он…
– Умер. Кажется, его закопали заживо, – закончила Эбель, глядя на торчащую из могилы руку.
Так начался третий день Эбель в Академии Скура. Так она поняла, что ни черта они не в безопасности.
Мисс Вуд спешно отменила воскресную службу, поэтому священник, уже приехавший в собор рано утром, отпел мистера Пирсона и уехал, так и не проведя литургию. Всех студентов попросили остаться в комнатах. Разрешили выходить только в трапезную, и то в сопровождении преподавателей, которые стойко держались и не отвечали на вопросы студентов. Спальное крыло девочек охраняла мисс Блейк, преподавательница литературы. Она сидела на стуле в конце коридора и, впиваясь соколиным взглядом в ручки дверей, ждала студентов, решивших нарушить правило и выйти из комнаты.
Но все тихо сидели за закрытыми дверьми и, уставившись в окна, смотрели, как мисс Вуд обнимала Бенни и тот ненадолго успокаивался в ее руках. Как мистер Кэруэл и мистер Чампи вырезали на деревянном кресте имя смотрителя кладбища, а мисс Моретти, выйдя из леса с небольшим букетом цветов, положила их на могилу. Все преподаватели склонили головы и молча провожали мистера Пирсона. Как и остальные: студенты академии, летучие мыши под крышей и даже ветер, ненадолго стихший.
Полицию так и не вызвали. Оно и ясно: секретная академия в секретном месте, о котором знал только мэр Хиггинс и его правая рука. Тот самый священник Арчибальд Робинс, приезжающий в академию каждое воскресенье.
Соль сказала, что мисс Вуд обязательно сообщит мэру о случившемся и он примет меры, чтобы обезопасить студентов и преподавателей. Кажется, Соль так успокаивала себя и Эбель. Но Эбель было плевать. Единственное, о чем она думала, так это о том, что ей срочно нужно поговорить с сыном смотрителя. И что он явно даст ей первую подсказку в расследовании наверняка связанных между собой убийств. Но студентов закрыли на несколько дней внутри собора. Отменили занятия, раздали кучу книг для самостоятельного изучения и наказали не выходить никуда, пока мисс Вуд и другие разбираются в том, что произошло. Может, ищут убийцу или допрашивают свидетелей. Черт его знает. А может, просто ждут, пока спадут волнения, которые явно зрели в столовой, где шушукались исключительные.
Следующие два дня тянулись ужасно медленно. И даже Ноа, который каким-то чудом умудрялся пробираться к ним в комнату, не скрашивал ожидание. Мисс Блейк быстро его прогоняла, поторапливая книгой. Ноа кидался в ответ неуместными шутками, а та назначала ему дополнительные задания. Студентки радовались, увидев в своем крыле парня, да еще и самого Ноа Эдвина, и с интересом наблюдали за ним из приоткрытых дверей. А когда напоследок, перед очередным ударом толстым томом по спине, он посылал всем воздушные поцелуи, громко хихикали.
По ночам, когда все засыпали, Эбель смотрела в окно, выглядывая среди деревьев призрак мистера Пирсона, и ждала, когда же он наконец покажется ей. Так она смогла бы все разузнать. Но, видимо, его душа упокоилась, и он покинул этот ничтожный мир.
Тогда Эбель первый раз пожалела, что призрак к ней так и не пришел. Хотя…
В их комнате явно кто-то скрывался. В темном углу за дверцей шкафа или под кроватью Соль. Каждую ночь Эбель чувствовала на себе
Она перестала засыпать лицом к стене, боясь, что кто-то окажется за спиной. Дергалась каждый раз, когда сквозь сон чувствовала, что кто-то садится на кровать, и переставала дышать, когда холодным мимолетным движением кто-то касался ее щеки. Эбель была уверена, что к ней пришел чертов призрак. Долбаный мертвяк, который не давал ей покоя. Но почему-то он скрывался. Просто наблюдал.
Когда утром мисс Блейк объявила, что сегодня начинаются занятия и преподаватели ждут всех в своих кабинетах, Эбель, недолго думая, пропустила завтрак и, схватив пальто Бенни, побежала на кладбище. На улице моросил мерзкий дождик. Хотя это и дождиком-то назвать было сложно. Тысячи капелек размером с песчинку росой оседали на вьющихся от влажности волосах. Кофта намокла. Как и конверсы, белая подошва которых сразу стала грязной.
В этот раз к кладбищу идти было проще, чем той ночью, когда Эбель хотела сбежать. Сейчас она точно знала, что вернется обратно в академию и что днем ничего плохого с ней не случится. Но все равно старалась лишний раз не смотреть в сторону могил и торчащих из земли крестов.
Вокруг было тихо. Вороны улетели прятаться от дождя под крышей академии. Прохладный ветер дергал тонкие ветки и играл с пожухлыми листьями. Пахло землей и деревьями. Точно так же, как в ту ночь, когда Эбель проснулась в гробу. Голова невольно повернулась в сторону большого дуба: туда, где остался гроб, из которого ее достали. Но яма, которая несколько дней назад пустовала, теперь была завалена землей. Теперь вместо Эбель там покоился Датч Пирсон, о чем гласила надпись на кресте. Увидев это, Эбель облегченно выдохнула.
Ее место заняли. Забрали шанс вернуться в могилу. Спасли от смерти, которая дышала в затылок и, ожидая удобного момента, готовилась заточить ее обратно в гроб. Голодный дьявол ее больше не ждал, потому что лакомился другим мертвецом. И как бы мерзко это ни звучало, Эбель была рада тому, что в его глотке все же оказалась не она.
– Девочка, к-к-которую земля в-в-вернула обратно? – раздалось со спины.
Эбель обернулась и увидела Бенни. Сына мистера Пирсона. Заплаканного, обнимающего свои плечи мужчину с лицом ребенка.
– Привет, Бенджамин. Тебя же так зовут, да? – Она и так знала ответ, но надо же было с чего-то начать.
Эбель двинулась к нему, но он шагнул назад.
– Папа з-з-запретил мне с тобой г-г-говорить.
– Но я… – Она опять шагнула вперед и протянула ему пальто.
– Ух-х-ходи, – обиженно бросил Бенни и, вырвав пальто из ее рук, развернулся, чтобы уйти в сторожку.
– Стой-стой-стой. – Эбель замерла, подняв руки вверх, будто сдается и принимает его правила игры. – А ты и не разговаривай со мной.
– Это к-к-как? – Бенни тоже остановился.
Сильный ветер закружил листья под ногами, и Бенни, забыв про Эбель, словно ребенок, радостно попытался их поймать.
– Давай поиграем. Я буду говорить, а ты отвечать мне с помощью листиков. Если «да», то кленовый, если «нет», то осиновый.
– Д-д-давай! – не успев даже подумать, ответил Бенни.
Он взял в руки красный, изъеденный червями лист клена и маленький желтый лист осины.
– Ты помнишь что-нибудь о дне, когда выкопал меня из земли?
Бенни поднял красный лист и повертел его в руке, рассматривая прожилки.
– А знаешь, как я оказалась на кладбище?
Опять лист клена.
– Меня привезли? Ну, на машине? Или…
Не дав договорить Эбель, Бенни поднял желтый лист, который тоже внимательно рассмотрел.
– Ага, – Эбель заговорила сама с собой. – Ни черта не понятно…
Бенни поднял красный лист.
– Меня хоронил твой отец?
Бенни не ответил. Он кусал губу и смотрел в землю. В его глазах читалась вина. Он явно что-то знал.
– Бенни, меня хоронил кто-то другой?
Он молчал.
– Ты знаешь этого человека?
– Ух-х-ходи! – вдруг вскрикнул Бенджамин и, запихнув листы в карман, быстро зашагал к дому.
Эбель, шлепая по небольшим лужам, попыталась нагнать его, но он уже скрылся внутри сторожки.
– Мне очень нужна твоя помощь! – ударила кулаком по хлипкой двери Эбель. – Прошу тебя!
– Уходи, г-г-говорю!
– Почему папа запретил тебе со мной говорить?
Тишина.
А дождь все усиливался. Капли, которые стали в разы крупнее, застучали по земле. Яркая молния сверкнула в сером небе, и спустя секунды вдали послышался гром.
– А если я приведу подругу, то ей ты расскажешь? – Эбель решила, что с Соль Бенни будет дружелюбнее.
– Н-н-нет.
Та-а-ак… уже лучше. В нее уже хотя бы не бросили пренебрежительным «уходи».
– А кому бы ты все рассказал? Может, кому-то из преподавателей? – Эбель, конечно, понадеялась, что услышит имя Кэруэла. – Или директору? – Ее имя она хотела бы услышать меньше.
– Р-р-реджису. Я буду г-г-говорить только с ним.
И небо озарила новая вспышка. Эбель тяжело вздохнула и недовольно топнула ногой. Промокшая насквозь кофта повисла на тонких плечах. Блокнот, в который она так ничего и не записала, размяк. Настроение испортилось. А было лишь восемь утра. Гребаных. Восемь. Утра. И Эбель вместо теплого кабинета философии выбрала сырое кладбище.
– Тогда я загляну к тебе позже, Бенни. Хорошо? – пыталась перекричать дождь Эбель.
И в окне показался красный кленовый листочек.
Эбель пришла на философию в середине урока. И, подсев к Соль, которая быстро убрала свою сумку с занятого для подруги стула, извинилась перед профессором. Тот лишь закатил глаза и что-то пометил в своей толстой тетради.
– Ты куда ходила? – Соль скривила губы, посмотрев на промокшую кофту. – Принимала душ в одежде?
Ноа, сидящий за Соль, наклонился к ним поближе.
– На кладбище, – ответила Эбель.
– С ума сошла? – Ноа выпучил глаза. – После того как смотрителя убили, ты попер…
– Молодые люди, – постучал по столу мистер Хан, – не срывайте мне занятие.
Соль кивнула и виновато опустила взгляд. Как обычно. Эбель уже успела привыкнуть к этому, ведь она делала так всегда, стоило профессору повысить голос или сделать ей замечание. Похоже, каждый такой раз был для Соль стрессом, и после занятия она сразу выпивала стакан горячей воды, чтобы прийти в себя и разгладить морщины, которые, по ее словам, вылезли на ее покрасневшем от стыда лице.
– И что ты узнала? – шептал теперь Ноа.
– Что мне нужен Реджис. – Эбель осмотрела студентов и увидела все факультеты, кроме особо опасных. – Где он, кстати?
– У «красных» занятия с мисс Вуд. Они же у нас особенные. Им философия не нужна, – обиженно пробубнил под нос Ноа.
– Какая пара следующая?
– Сколько раз мне нужно сделать вам замечание?! – вновь разозлился профессор.
Соль опять извинилась за всех троих, хоть и сидела все это время молча.
– У меня риторика. У «фиолетовых» какая-то там тактика. У «белых» – понятия не имею. У вас вроде садоводство. Или хрен знает, какой еще предмет поможет вам освоить свой дар и помочь людям в городе.
– У «белых» лекарское дело, дебил. У нас вообще нет садоводства, – прикрывая рот рукой, шепнула Соль.
– А у «красных»? – Эбель почти свыклась со сленгом этой академии.
– Они весь день будут с Деборой. Их всего-то пара человек, поэтому у них индивидуальные занятия.
– Нет! – крикнул профессор. – Ну вы посмотрите на них!
Но студентам было плевать. Никто на них не посмотрел.
– Еще раз сделаю вам замечание – и вылетите из класса. Сразу на отчисление.
– Никого отсюда не отчисляют, – шепнул девочкам Ноа.
Но профессор его не услышал и продолжил свой урок в воцарившейся тишине.
Эбель провела в этой академии чуть меньше недели и только сейчас начала понимать, зачем нужно было распределение на факультеты. У всех были общие пары и раздельные. На последних студентов готовили к будущей работе. Рассказывали, что им придется делать и как угождать тем, кто будет их ненавидеть, – людям, презирающим скур. Преследователям. Преподавателям. Или же просто пугливым работягам, которые лишний раз будут обходить исключительных стороной. Правда, преподаватели пытались убедить всех в обратном и обещали, что мэр позаботится о каждом выпускнике. Верили ли им скуры? Конечно нет.
Были и индивидуальные занятия с преподавателями после обеда, и домашка, которую на самом-то деле никто не проверял. На уроках мистера Чампи исключительные тренировали свои силы. Стояли в кругу на заднем дворе и демонстрировали свой дар. Особо опасных там, конечно же, не было. Но вот Ноа, который принимал облики всех по кругу, показывал отличное шоу. Кто-то кидался огнем, кто-то читал мысли, кто-то гадал на картах Таро. Каждая скура была опасна, каждая скура внушала страх.
Например, близнецы Кичиро и Киоко отрастили себе новые руки, шипы, торчащие из позвоночника, и глаза, моргающие на лбу и щеках. Амелия усыпила преподавателя взглядом. Гретта Хеил, управляющая металлом, скручивала вилки в столовой и метала ножи в деревья. Айя, ловя лучи света, неожиданным образом становилась невидимой. А девушка, имя которой Эбель не запомнила, источала яды прямо из кожи ладоней, и другая студентка быстро превращала их в дым с цветочным ароматом.
Были скуры, которые просто сидели на лавочках и наблюдали за теми, чей дар так легко проявлялся. Среди них была и Соль, которая всегда меняла тему, стоило Эбель спросить ее о способностях. Там же сидела и Хичжин, дышащая под водой. И слепой парень Торин Грей, который мог управлять человеком… выпивая его кровь. Рейчел Тернер умела вытаскивать со страниц книг разные предметы. А Элеонор Фэйра лечила животных прикосновением.
На лавочке сидела и сама Эбель, которая до сих пор скрывала свои способности. Честно сказать, она уже была готова признаться хотя бы мистеру Кэруэлу или Ноа и Соль, но что-то мешало ей. Будто предостерегало и не давало совершить ошибку.
На лекарском деле мистер Чампи (да, преподавателей в академии было мало, и всем приходилось как-то выкручиваться) демонстрировал приемы первой помощи. Гражданской поддержке, как никому другому, знать это было обязательно. Ведь всем «белым» придется в будущем работать в городе, помогать людям, убирать улицы, пасти скот, охранять музеи и делать другую грязную работу. В Санди Эбель ни разу не видела таких скур. Может, их увозили отсюда в другие города, а может, они просто жили недолго, получив по голове камнем от очередного озлобленного мужика, который, как это обычно происходило, скидывал труп исключительного в озеро Сэнди[16].
Пока скуры складывали бинты на место, за окном выглянуло солнце. Лучи прор
Сегодня обещали подать шоколадные кексы, которыми она хотела угостить мисс Моретти. Но шансы, что они останутся одиноко стоять на подносе, были невелики. Хоть студентов и было ничтожно мало (особенно для такого большого заброшенного собора), но уплетали они все так жадно и так быстро, что оставалось надеяться лишь на двух кухарок и их запасы еды.
Эбель, медленно обходя студентов, плелась за Соль и Яром, который, что удивительно, держал ее за руку и, нежно целуя, шептал что-то на ухо. Когда они успели сблизиться, Эбель не знала. Но сегодня вечером Соль точно прожужжит ей все уши про своего нового парня. Расскажет, как же он красив, обаятелен, мил, умен – и остальные синонимы к фразе «Я влюбилась в него, как дура».
– Бель, тебе занять место? – Соль разорвала очередной поцелуй с Яром и обернулась.
– Нет, я не иду на обед. – Эбель уже хотела скрыться в толпе подальше от этой милой парочки, но врезалась в грудь Ноа, который выскочил из-за колонны.
Все теснились в узких коридорах, торопились в трапезную, кидались сумками через головы, прося занять столы, и толкались, чтобы первыми забрать самые красивые и лакомые кусочки еды.
– Меня ищешь, вишенка? – Ноа посмотрел на губы Эбель и, увидев бордовую помаду, облизнулся. – Так вот он я. Стою перед тобой и жду, когда же ты падешь в мои объятия.
– Не надейся, – оттолкнула его она.
– Да я и не надеюсь, – Ноа наклонил голову, и кудри упали ему на лоб, – ты нравишься моему другу, а я человек чести, знаешь ли. Чужое не трогаю.
Эбель закатила глаза, зная, что никому она не нравится. Кроме Ноа. Но чтобы нравиться Ноа, достаточно просто быть человеком с глазами, руками и ртом.
– Оу! – Ноа поднял глаза и увидел Соль, обнимающуюся с Яром. – Что за чудище к ней прилипло?
– Парень с твоего факультета.
– Черт, да он ее сожрет… – Ноа наклонил голову и внимательно рассмотрел их поцелуй. – Сейчас же будет обед. Там бы и поел…
– Оставь свои комментарии при себе, – отлипла Соль от Яра. – И вообще отвали.
– Сначала скажи, кто лучше целуется? Я или этот оголодавший каннибал? – Ноа пренебрежительно осмотрел Яра.
А дальше Эбель слилась с толпой, оставив эти мерзкие разговоры за спиной.
Пройдя коридоры и обогнав парочку шумных компашек, Эбель вышла в главный зал. Гомон поднимался под купол, эхо от шагов разбивалось о каменные стены. Лики святых на витражах, окропленные солнцем, улыбались своими странными улыбками и провожали взглядом студентов. Несколько «фиолетовых» сидели на скамейках, кто-то шушукался, стоя за колоннами. Толпа, влетевшая в трапезную, громко смеялась, видимо радуясь тому, что все-таки заполучила шоколадные кексы. Из открытой двери на Эбель косилась «Тайная вечеря», а кресты, висящие рядом с ней, не позволили выругаться вслух.
Но Эбель очень этого хотела, ведь здесь было много лишних глаз. Просто. Охренеть. Как много.
– Вон они, – толкнула Амелия подругу. – Иди к нему, Ребекка. Давай же.
Ребекка быстро поправила прическу, отряхнула расшитый золотыми нитками воротник и, прислонившись к холодной мраморной колонне, приняла до жути неестественную позу.
– Сам подойдет, – ехидно улыбнулась она.
– Ты хочешь использовать свой дар?
– Нет, Амелия. – Ребекка увидела стоящую рядом с ними Эбель и покосилась на нее, специально начав говорить громче: – Мне не нужно применять дар. Мужчины хотят меня и без него.
Эбель сразу вспомнила слухи, которые слышала про эту парочку. Ребекка, кажется Мартинс, которая может обольстить любого, кто на нее посмотрит, и Амелия Крэфл, ее рыжая подружка с похожим даром. Она усыпляла взглядом. С ней Эбель была знакома с уроков мистера Чампи. И знакомство их было крайне неприятным.
– Бекки, Ами! – крикнул им парень, и Эбель невольно развернулась.
Три особо опасных вошли в главный зал. Другие студенты то ли от страха, то ли из уважения расходились перед ними и, прилипая к стенам, освобождали дорогу.
Впереди шел Эрик. Блондин, будто сбежавший из семьи Таргариенов. Белая рубашка, подтяжки, идеально сидящий темно-синий пиджак с красной эмблемой. И черные кожаные перчатки: видимо, это было модно. Хоть Эбель так и не считала. Дальше взгляд зацепился за парня, идущего по левую руку от главы этой компании.
Волосы собраны в хвост, широкие плечи, жилетка, облегающая подкачанное тело, и красные татуировки на коже цвета белого снега. Его звали Йонни. И если Эрик был похож на сына Дейенерис Бурерожденной, то Йонни – на сына самого Одина. Великий викинг, сбежавший из книги про скандинавскую мифологию. Его хотелось изучать. Рассматривать. Что Эбель и делала. Хорошо, что он этого не заметил.
Зато заметил Реджис, который плелся за их спинами – отрешенно, будто он не с ними, будто вообще не отсюда. Он опять впивался взглядом в каждый миллиметр лица Эбель. Хотелось скрыться в толпе, сделать хоть что-нибудь, чтобы избежать встречи с ним. Реджис пугал. От него разило пропахшими мужским парфюмом тайнами.
Реджис отталкивал от себя, но вместе с тем и притягивал. И чем дольше Эбель смотрела на него, тем отчетливее ей казалось, что когда-то она тонула в его медовых глазах. Будто они ей знакомы. Как и его аромат. И нахмуренные брови. Сжатые кулаки. И потрепанная кожанка, с которой тот не расставался.
– Новенькая, – «сын Дейенерис» помахал Эбель перчаткой, и рядом с ней громко цокнула Ребекка, – мы с тобой так и не познакомились.
– Не падай в моих глазах, Эрик, – кинула Ребекка, – мы не общаемся с «белыми».
Эбель заметила, как Реджис вздернул бровь. До жути знакомо… Он молча осуждал, не одобрял сказанные слова. Эбель уже видела такое – и не раз. Но кто так делал? Мать? Парень из старших классов? Врач из психушки? Священник из церкви на окраине Санди? Кто… Кто, черт возьми, так же осуждал Эбель?
– Вы сегодня долго. – Ребекка наконец отлипла от стены и, подойдя к особо опасным, чмокнула в щеку каждого из них.
Кроме Реджиса. Он ловко увернулся и шагнул назад, когда она попыталась коснуться его. Эбель закатила глаза. Ей не хотелось наблюдать еще одну трагикомедию, разворачивающуюся прямо в центре главного зала. Зрителей тут было достаточно.
– У меня есть дело, – сказала Эбель, и теперь все уставились на нее. – К тебе, Реджис.
Он единственный отвел от нее взгляд.
– Давай отойдем?
Эбель не хотела сообщать всем исключительным о том, как ходила на кладбище, допросе Бенни и о многом другом, поэтому увести Реджиса подальше от десятка ушей ей показалось хорошей идеей. Она шагнула вперед, чтобы обогнуть Эрика с Йонни и, взяв за рукав Реджиса, вытащить его из зала, но Эрик схватил ее первым.
– Отпусти, – не поднимая на него взгляд, сказала она.
Эрик сильно сжал ее локоть. Эбель не любила, когда ей мешают. Не любила блондинов. И не любила кожаные перчатки.
– Нам всем интересно, что у тебя там за дело, новенькая, – сказал он.
Эрик был худым и таким высоким, что даже Реджис, которому она была по плечо, казался рядом с ним лилипутом.
– Отпусти, – повторила Эбель.
– Только после того, как скажешь, что тебе нужно.
Ребекка громко вздохнула и что-то прошептала на ухо Амелии. Увидев это, Эрик улыбнулся и разжал пальцы.
– С особо опасными лучше не шутить, новенькая, – Ребекка тоже встряла в разговор. – Ах да, ты же с гражданской поддержки, – она посмотрела на белую нашивку на футболке Эбель. – Я забыла, что вы там все немного туповаты. Так вот, напомню. «Фиолетовые», то есть мы, – она указала на себя и подругу, – слушаемся только «красных». «Желтые» слушают нас и «красных». «Красные» не слушают никого. А вот «белые»…
– Вы не только слушаете, но и делаете все, что вам говорят любые студенты любых факультетов, – откинув рыжие кудри с плеч, продолжила Амелия.
– Перестаньте, – сказал Эрик и, обойдя Эбель, закинул на нее руку, – она тут меньше недели. Скоро ко всему привыкнет.
Реджис наклонил голову и сжал зубы так, что заходили желваки. Он спрятал побелевшие кулаки в карманы куртки и расправил плечи.
– Да хватит уже, идем на обед, – сказал Йонни и, толкнув Эрика плечом, обошел его, направившись в трапезную.
– Так что, Эбель? – Эрик так и остался стоять рядом с Эбель. – Какое дело?
– Хотела раскопать всем вам могилы, но вот думаю, одна не управлюсь. Хоронить придется не только вас, но и ваше самомнение. А значит, и ямы копать придется большие.
Ребекка прыснула, а Эрик сильнее сжал плечо Эбель.
– Ты мне нравишься, – шепнул он ей на ухо. – Смешная, – сказал уже громче.
– Отстань от бедной девочки, Лайне, – прыснула Ребекка. – У нее не все дома. Пойдем лучше на обед.
Эбель не была глупой и сразу поняла,
– Идите без меня, – Эрик опустил руку ниже, схватив Эбель за талию, – а я прогуляюсь с новенькой. Она хочет на кладбище, вот туда я ее и провожу. – И аккуратно подтолкнул Эбель вперед.
Эбель извернулась и, стряхнув его руку, наконец отошла от кретина.
– Не трогай ее, – хриплый голос Реджиса был тихим, но Эрик почему-то остановился и послушно опустил руку, вновь тянущуюся к Эбель.
Все удивились, что обычно молчаливый Реджис заговорил.
Эбель подошла к нему и коснулась рукава его кожанки, но Реджис увернулся от прикосновения.
– Забей на них, – тихо сказала ему Эбель. – Идем.
Глаза, полные сомнения, уставились на Эбель. Реджис не собирался никуда идти.
– Какие дела могут быть у «красного» и «белой»? – вновь раздался голос Эрика.
Он злился, не желая отпускать свою добычу. Так злились все богатенькие мальчики из прошлой школы Эбель. Особенно когда так и не получали желаемого.
– У меня такой же вопрос к тебе, – в голосе Реджиса слышалась угроза.
– Я хочу развлечься. Все в академии знают, что «белые» здесь именно для этого.
Ребекка с Амелией кивнули, а стоящие вокруг скуры переглянулись и засуетились, неожиданно вспомнив, что, вообще-то, пять минут назад шли на обед.
– Я могу развлечь тебя ударом по яйцам. От непередаваемых ощущений захватит дух, а в глазах запляшут звездочки. Хочешь? – шагнула к нему Эбель.
– Ты никак не уяснишь, новенькая? – двинулся навстречу ей Эрик. – Мне преподать тебе урок, как правильно себя вести с «красными»?
– Умереть хочешь? – процедил сквозь зубы Реджис.
Он закрыл своей спиной Эбель.
– Хотел. Раньше. Но сейчас нашел несколько прелестей в жизни, – ответил Эрик. – Успокойся, Редж. Мы тебе не враги.
– Идем, Барнс, – процедил Реджис.
Он не хотел слушать Эрика и, развернувшись, направился к выходу из главного зала.
Эбель, вздернув подбородок, еще несколько секунд смотрела в глаза Эрика, но в итоге, громко выдохнув, сдалась первая. И поторопилась за Реджисом.
– Академия небольшая, новенькая. Еще не раз с тобой встретимся, – победно кинул он ей в спину.
Реджис и Эбель вышли на улицу. Ветер тут же накинулся на них, растрепал волосы. Но солнце, впиваясь в макушку, не давало замерзнуть на каменных ступенях.
– Говори, – сказал Реджис, спрятав взгляд.
Будто его силой заставили сюда выйти и заговорить с ней. Будто она отнимает его драгоценное время. Реджис нервно кусал щеку изнутри и нетерпеливо дергал коленкой.
– Долго объяснять, вот короткая версия: мне нужно поговорить с сыном смотрителя кладбища.
– И?
– Но он сказал, что будет говорить только с тобой.
Реджис поднял задумчивый взгляд и, проследив за волосами, щекочущими Эбель шею, остановился на ней и замер. Рассматривая кулон на тонкой, словно проволока, цепочке, он нахмурился. И, кажется, еще сильнее занервничав, громко сглотнул.
– Зачем тебе с ним говорить? – выдавил он наконец.
– Не могу рассказать.
Реджис прищурился.
– Это связано с тем, как ты оказалась в академии? – вдруг выпалил он, о чем, кажется, сразу пожалел.
– Что? – Эбель сделала вид, что не услышала его.
Но она услышала. И была поражена этому так же, как и он, когда понял, что совершил ошибку.
– Ты слышала, что я спросил. – Реджис держался уверенно, хоть глаза и забегали по ее лицу.
– Я, э-э-э… – Эбель не знала, что сказать.
– Я не могу тебе ответить.
– Тогда, как будешь готова, найди меня. Сходим к твоему Бенни.
И, не дав Эбель сказать и слова, Реджис направился внутрь собора.
Первый раз за все эти дни Эбель осталась в комнате одна. Соль после обеда около часа красовалась у зеркала и, надев голубое платье в пайетках, выскользнула за дверь, даже не попрощавшись. Видимо, ушла на свидание с Яром, который обещал устроить ей пикник у реки рядом с академией.
Интересно, они будут есть шоколадные кексы с обеда? Или украдут еду с ужина? Но романтики у этого Яра не занимать.
На пластинке патефона тихо скрежетала музыка. Неизвестный композитор старательно стучал по клавишам фортепиано, а птицы за окном, громко щебеча, подпевали ему. Эбель сидела на ковре, заваленная учебниками, которые ей выдал Джосайя. Опершись на кровать, она запрокинула голову и, закрыв глаза, задремала, провалившись в знакомое ей чувство. Одиночество.
Эбель любила тишину. Холод в комнате. Приглушенный свет. Ей нравилось, когда мама допоздна задерживалась на работе, а папа и вовсе уезжал в командировки. Так Эбель оставалась наедине с собой и мыслями о всяком важном и неважном. У нее было время подумать. И время помечтать. О путешествии с родителями на море. О собаке, которую ей так и не подарили. О парне из школы, который поделился с ней обедом. Или о красавчике актере из очередного сериала. Эбель громко пела, вторя голосу в телевизоре, и танцевала, повторяя движения за женщиной из шоу «Двигай телом, детка». А когда к ней приходило вдохновение, то садилась писать фанфики по Гарри Поттеру, которые, конечно же, никуда не выкладывала, а стесняясь, лишь сохраняла на компьютере в папке «никогда это не открывать».
А еще Эбель любила слушать дождь за окном. Смотреть на бегущие по стеклу капли и на людей, перепрыгивающих лужи с зонтиками в руках. А потом, когда все утихало, высматривать радугу в небе. Блеклую, еле видную и прячущуюся за крышами домов. Все это делало ее счастливой. До того дня…
До того дня, когда она возненавидела чертов ливень, тишину и одиночество. Того самого дня, когда умер отец. Прикрывая голову газетой, он оббегал лужи, а Эбель, махая ему рукой из окна, смеялась, видя, как намокают его дорогущие брюки. В небе сверкала молния, раскатами гремел гром. А папа, промокший до нитки, улыбался, предвкушая долгожданную встречу с дочерью.
Он был журналистом. И наконец, после месяца во Флориде, вернулся домой.
Отец стоял на переходе. Ждал, когда же загорится зеленый, и что-то кричал маме, которая махала ему, стоя на лестнице дома. Эбель было пятнадцать. В руках она крепко сжимала игрушку, которую отец однажды привез из Китая, и длинное письмо с признанием в любви. Она писала их каждый раз, когда папа был в отъезде, в дни, когда начинала невыносимо по нему скучать. Папа бережно хранил все ее письма. Забирал с собой в командировки и, как он говорил, читал после тяжелого дня. Они и сейчас были в его чемодане.
Отец стоял на переходе и подпирал его ногой. Газета в руках совсем размокла, но улыбка с лица так и не сошла. Наконец загорелся долгожданный зеленый. Отец, подняв чемодан, шагнул прямо в лужу. Так торопился к семье, что даже не посмотрел на дорогу. Видимо, как и водитель машины, которая появилась из-за угла.
Свист колес по асфальту. Крик мамы. И резкий удар. Чемодан отлетел в сторону, из портфеля посыпались бумаги.
В небе сверкнула молния. Загрохотал гром. А сердце Эбель наливалось ненавистью к этому проклятому дождю.
По щеке Эбель скатилась слеза, и чья-то холодная рука нежно вытерла ее. Эбель распахнула глаза и отпрянула, ударившись головой о столик, на котором стоял патефон. Игла соскочила, музыка остановилась, на пол упала свеча, и растопленный воск разлился по полу.
– Прости! – вскрикнул бледный парень, испугавшись так же, как и Эбель.
Это был призрак. Он метнулся к шкафу и спрятался за ним.
– Ты кто? – ахнула Эбель.
– Я не хотел тебя пугать! – еле слышно произнес он.
– Ты не напугал. – Эбель потерла ушибленное место и, вернув иглу на место, вновь включила музыку. – Точнее, напугал, да, но не в том смысле, в котором ты думаешь.
– А в каком смысле я думаю? – Призрак выглянул из-за шкафа и поправил на переносице очки.
– Ну, призраков я не боюсь. – Эбель соскоблила ногтями с пола застывший воск. – А вот того, что меня трогают, пока я сплю, – да. Это стремно.
– Прости, – второй раз извинился парень.
– Так кто ты? Зачем пришел? Как нашел меня? – мазнула она его скучающим взглядом. – Сразу скажу, что я не буду за тебя мстить, не буду отпевать твою душу, передавать послание родственникам и делать все остальное, о чем ты меня наверняка попросишь.
– Я Тимо. – Он полностью вышел из-за шкафа. – И я видел тебя на кладбище. Ты, кажется, меня тоже. Поэтому я и пошел за тобой. У меня такое, – он почесал затылок, – впервые. Не знал, что есть скуры, которые видят мертвых. Думал, ошибся. Оказалось, вот… нет.
Эбель видела призраков иначе, чем показывают в фильмах ужасов. Они не были прозрачными фигурами, не были скелетами, не летали в воздухе, не проходили сквозь стены. Они не надевали на себя окровавленные белые платья, хоть женщин часто хоронили именно в них, и не закрывали лица длинными черными волосами, как в японских хоррорах. Призраки были… обычными людьми. Правда, во многом они серьезно отличались.
Эбель видела призрак мужчины, которого застрелили: из дыры в его груди не переставая текла кровь. Видела призрак женщины со сломанными руками и ребрами. Кровавая кожа висела на растянутых мышцах, а острые кости торчали из тела, как стрелы. Видела обычных висельников со шрамом на сломанной шее. И утопленников, разбухших, как мыльный пузырь.
Но было у всех и нечто похожее. Запах гнили, земли и плесени. Цвет кожи, неестественно белый, будто их заморозили во льдах. Пустые глаза без признаков жизни. Холодные руки, которыми призраки вечно дергали Эбель. И тишина в груди, ведь их сердце давным-давно не билось.
– Я Эбель, – раз призрак назвал свое имя, то и Эбель решила ответить.
– Я знаю, – кротко улыбнулся он, смотря на нее исподлобья. – Только ты не подумай, я не следил за тобой! И за твоей соседкой тоже. Я отворачивался, когда вы переодевались. Честно!
Тимо оказался чуть выше Эбель. Он был в обычном свитере, брюках и грязных ботинках. В очках треснула одна линза, волосы стояли дыбом, а руки исполосовали черные вены. Он казался очень скромным и стеснительным. И на удивление напуганным. Эбель не приходилось видеть в глазах призраков страх. Обычно в них читались злость и ненависть. Но не страх.
– Чего ты хочешь? – Эбель встала с пола и скрестила руки.
– Ничего.
– Как, ничего? Ты разве не хочешь в рай? Или ад?
– Я давно умер и давно потерял надежду попасть… – Тимо указал пальцем наверх, – ну… туда.
– Но раз ты здесь, то у тебя осталось какое-то дело и тебе надо его закончить, чтобы упокоить душу.
– Наверное.
Какой-то он неправильный призрак. Странный.
– Я не знаю, что мне нужно сделать, но знаю, что больше не одинок. – Тимо широко улыбнулся, глядя на Эбель.
Эбель, как никто другой, знала, что такое одиночество. Но обсуждать это с призраком ей хотелось меньше всего, хоть он и казался милым и безобидным.
– Если я спрошу, почему ты плакала, то ты мне не ответишь? Да? – уставившись в пол, спросил Тимо.
– Да.
Эбель села на кровать.
– А если спрошу, почему ты меня не испугалась, – тоже?
– Первого призрака я увидела в пятнадцать лет. Поэтому теперь мне не страшно. Я знаю, чего от вас ждать.
Тимо без приглашения уселся на пол. Скрестил ноги, подтянул ворот свитера на шею и скрыл руки в рукавах, будто ему холодно. Он показался Эбель смешным, ведь обычно призракам было плевать на температуру в комнате.
– И кем он был? – Тимо поставил локоть на колено и оперся на руку.
– Бедным стариком с улицы. От него пахло мусором и грязью. Он был в рваной одежде, конечности окоченели, кожа обтянула кости. Первый раз он увидел меня у школы и плелся за мной до самого дома. Ждал под окнами. А утром встречал и молча опять шел за мной до самых ворот. Мама говорила, что никого не видит. Полиция тоже.
Тимо поправил очки и облокотился теперь на две руки. Подпирая щеки, он внимательно смотрел на Эбель своими карими глазами.
– Тогда я подумала, что начала сходить с ума. Но он заговорил со мной и попросил еды. Сказал, что очень голоден и что хочет домой. Я отдала ему свой ланч и проводила до дома на краю улицы.
– И что было дальше?
– Я постучала в дверь, – Эбель виновато прикусила губу, – мне открыл его сын. Взрослый мужчина, который покрутил у виска, когда я сказала, что привела его отца. Я не понимала, почему он так себя ведет. Тыкала в грудь старика и просила забрать его домой. Но мужчина сказал мне…
– О нет… – Тимо нахмурился.
Он знал, чем закончится история, ведь именно с этого она и началась. Эбель показалось очень милым то, что Тимо с интересом ее слушал. Давно призраки не говорили с ней по душам. Точнее, никогда.
– Мужчина сказал мне, что его отец погиб пять лет назад. Отрекся от семьи и ушел жить на улицу, где его убили зимние морозы. И тогда я поняла, что вижу призраков.
– И много ты их видела?
– Очень много, Тимо. – Эбель размяла затекшую спину и легла на подушку. – И не все из них были такими молчаливыми, как тот старик.
– Они тебя пугали?
– Иногда они просили меня сделать то, чего я не могла сделать. И иногда были очень настойчивыми.
Эбель помнила холодные руки, которые душили ее по ночам. Помнила истошные крики и шепот обезумевших призраков. Она помнила все. И прощала им все. Ждала. Высматривала. И надеялась, что однажды в толпе покажется ее отец. Он должен был к ней прийти. Должен был навестить. Но приходили лишь озлобленные мертвецы, которые хотели мести.
– Не все призраки бывают злыми, – вдруг сказал Тимо. – Я вот очень добрый. При жизни я и мухи не обидел! Правда, хорошим человеком меня уже не назвать, но хорошим мертвецом вполне можно.
Эбель усмехнулась и закрыла глаза. Ночь, затянувшая небо, рассыпала по нему звезды. За стенкой смеялись студентки, а за дверью топали чьи-то ноги. Игла скрежетала по пластинке, растягивая мелодию, заслушанную до дыр.
Академия ожила после долгих дней траура, и Эбель это нравилось. Ведь в шуме и суматохе всегда проще скрыть свои секреты.
– Могу я остаться тут еще ненадолго? – прошептал Тимо, увидев, что Эбель закрыла глаза. – Просто я… Я так давно не говорил с людьми…
– Можешь, Тимо.
Все равно он скоро исчезнет, как и все те призраки, что приходили к ней. Они почему-то с каждым днем становились все слабее и слабее. И в конечном счете испарялись. Тимо покинет ее так же, как и они. Его не стоит бояться.
– Только не пялься на нас, пока мы спим, хорошо?
– Хорошо, – шепнул Тимо.
И Эбель провалилась в сон под утихающую музыку, чувствуя, как холодные руки убирают пряди с лица, а край кровати проседает под весом призрака, кладущего хрен на просьбы Эбель. Тимо ей понравился. И она была рада, что он все-таки не ушел.
Утром Тимо в комнате не оказалось. Была лишь Соль, сладко спавшая на своей кровати. Она вернулась поздно и, громко хлопнув дверью, разбудила Эбель. Стянула с себя платье, случайно уронив на пол стакан и, так и не смыв макияж, уснула. Эбель перед уходом попыталась поднять ее с постели. Та сначала нехотя отмахнулась, но, поняв, что опоздает на уроки, вскочила и побежала в душ смывать с себя остатки бурной ночи.
Эбель не стала ее ждать. В ее планы не входили утренние пары, так же как и в планы Реджиса, которого она нашла на лестнице, ведущей в спальное крыло парней. Он, слава богу, был без Эрика и его свиты.
– Я готова ответить на твой вопрос. – Эбель выпрыгнула из-за угла, но Реджис даже не дернулся, будто зная, что она непременно захочет его напугать.
– Тогда говори. – Он оперся на стену.
Реджис опять был в кожанке, под которой скрывался форменный жилет. И все так же отрешенно смотрел на Эбель.
– Да, – ответила она.
– Что – да? – нахмурился Реджис.
– Ну, вчера ты спросил меня, связано ли то, что я хочу узнать у Бенни, с тем, как я появилась в академии. Вот мой ответ: да.
Реджис усмехнулся и прикусил губу: он понимал, что теперь не сможет ей отказать.
– Я свою часть сделки выполнила. Теперь ты выполняй свою.
Эбель была готова поспорить, что его вообще не интересовала вся ее подноготная. Просто он был обычным крутым студентом, которому нравилось казаться недоступным. Этаким «я не помогаю просто так» парнем. И «побегай за мной подольше, крошка» разбивателем сердец. Ну, и он был особо опасным. Пусть и таким же новеньким, но уже вошедшим в элитную тусовку пафосных ребят, которые вчера четко дали понять, что они на уровень выше других исключительных.
– Окей, – тяжело выдохнув, сказал он. – Идем к Бенни.
– Класс, – кивнула Эбель. – Я думала, тебя придется уговаривать дольше.
Сегодняшний день ничем не отличался от прошлых. Вероятно, хорошо было бы держать под рукой зонт, ведь в любой момент мог пойти дождь. Но ни Эбель, ни Реджис зонт с собой не взяли. Лишь натянули на головы капюшоны, надеясь, что день выдастся сухим.
– Мне стало интересно, – сказала Эбель, когда они почти подошли к кладбищу, – откуда ты знаешь, что я Барнс? И почему решил, что я попала в академию не так, как все?
– Мы оба новенькие, – Реджис кинул на Эбель короткий взгляд, – не надо на меня нападать.
– Я просто спрашиваю.
– А я просто предположил.
– То, что я Барнс, тоже? – Эбель смотрела на Реджиса и споткнулась о выступающую корягу.
Реджис хотел поймать ее и даже вытащил руки из карманов, но остановился, увидев, что Эбель справилась сама.
– Тут стоит сказать, что у меня отличное зрение, а почерк мисс Вуд – размашистый и большой. Я видел твое дело у нее в кабинете.
– Раз ты знаешь мою фамилию, то не будет ли честным назвать мне свою?
Эбель подняла с земли кленовый лист и вытерла им испачканную кроссовку.
– Фобс, – нехотя кинул Реджис.
– А какая у тебя способность, Фобс?
– Слишком много вопросов для одного дня, Барнс.
– Тогда спрошу завтра, раз на сегодня мой лимит исчерпан.
– Завтра не будет. – Реджис остановился рядом со сторожкой. – Я помогу тебе лишь сейчас. И делаю я это без особого желания. Считай это спасением от похотливых рук Эрика.
– Благодарю вас, о великий и всемогущий спаситель! – поклонилась Эбель.
И тут дверь распахнулась.
– Р-р-реджис! – радостно вскрикнул Бенни. – Я т-т-тебя ждал!
– Ты как, здоровяк? – Реджис похлопал Бенни по плечу, и тот пригласил его в дом.
Пока они обсуждали дождливую погоду, Эбель воспользовалась моментом и проскользнула в сторожку.
– Бенни хочет, чтобы ты поскорее ушла, – Реджис сел на скрипучую раскладушку, – поэтому быстрее задавай свои вопросы.
– Как гостеприимно, – прыснула Эбель, так и оставшись стоять у входной двери.
– Я в г-г-гости ждал его, а не теб-б-бя, – сказал Бенни, наливая в кружку чай.
– Вопросы, Барнс, – торопил ее Реджис.
– Может, ты выйдешь, Фобс? – его фамилию она произнесла с особым пренебрежением. – Мои вопросы личные и…
– Я б-б-буду говорить только с н-н-ним.
– Поэтому – вопросы, Барнс. – Реджис закинул ногу на ногу и развалился на раскладушке так, будто она была его собственностью и в гости пришли к нему, а не к Бенджамину.
Эбель глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Десять раз успев пожалеть о своем решении, она хотела развернуться и уйти. Но чуйка подсказывала: либо сейчас она забьет на Реджиса и узнает действительно что-то полезное от Бенни, либо молча развернется и уйдет, потеряв, возможно, единственный шанс услышать ответы.
– Ладно, – согласилась она сама с собой. – Бенни, как я оказалась на кладбище?
Реджис не был удивлен. И так же, как Эбель, уставился на Бенни.
– Ее п-п-привезли, как и всех д-д-других мертвых, – сказал он Реджису.
– Кто это был? Ты знаешь его?
– Д-д-да. Но мне нельзя о н-н-нем говорить.
– Почему? – Эбель топнула ногой.
– С-с-скажи ей, что мне зап-п-претил отец.
– Ему запретил отец, – исполнил просьбу Бенни Реджис.
Эбель закатила глаза и разозлилась. Разозлилась на то, что его отца уже нет и он может больше не слушаться его.
– Бенни, мне очень важно знать, кто это был. Очень!
– Не дави на него. – Реджис, в отличие от Эбель, заметил, как Бенни испуганно обнял себя руками. – Он не оправился после…
– Да, я знаю, но мне правда важно знать это! Моя жизнь тоже может быть в опасности! – выпалила Эбель.
Реджис открыл рот, но, быстро передумав, закрыл его. Лишь сцепил руки в замок и, нервно задергав ногой, избегая взгляда Эбель, уставился в стену. Короче, сделал то, что вызывало слишком много подозрений. Может, ответы надо было искать не у Бенджамина, а у Реджиса?
– В-в-вот, – вдруг Бенни протянул руку, – в-в-возьми, Эб-б-бель.
Эбель сделала три шага и оказалась рядом со столом, на котором уже остывал чай. Она взяла влажную из-за потных ладоней Бенни Библию. Раскрыла ее, но, пролистав грязные страницы, так ничего и не увидела. Реджис тоже встал с раскладушки и заглянул Эбель через плечо. Но она ловко захлопнула книгу, так и не дав ему посмотреть содержимое.
– Что это? – спросила она.
– Она была у п-п-папы в руке, к-к-когда я нашел его м-м-мертвым. Мне она н-н-не помогла. Может, вам п-п-поможет.
– Спасибо, Бенни, – Эбель больше не злилась на него, поэтому голос ее сразу подобрел.
– И в-в-вот еще. – Бенни вскочил и, растолкав гостей, подбежал к полке. – С-с-сейчас, с-с-секунду. – Переворошив все, он так и не нашел, что искал, поэтому, вырвав лист из книги, написал что-то прямо на нем. – В-в-вот. Держи т-т-тоже.
Эбель увидела непонятный знак. Бенни, что, решил с ней поиграться?
– Это?.. – в этот раз Реджис успел разглядеть рисунок.
– У п-п-папы было т-т-тут, – Бенни обвел грудь, – все в к-к-крови.
Его глаза налились слезами, а нижняя губа затряслась. Эбель не хотела напоминать ему о случившемся и теперь сгорала от стыда, что вела себя как невоспитанная и бестактная дрянь.
– Ух-х-ходи, – обняв себя, сказал он.
– Бенни, я не хотела, прости, я…
– Он сказал тебе уйти, – огрызнулся Реджис, – проваливай, Барнс.
Эбель опешила от его грубости. Она замялась, не зная, как реагировать, но Реджис не дал ей шанса ответить и, взяв за рукав, потянул к двери.
– Ты спятил? – единственное, что пришло ей на ум.
– Больше не приходи сюда, – толкнул он ее на улицу, – И держись от меня подальше.
Сказав это, Реджис громко захлопнул перед ее носом дверь.
Вечер Эбель начался с кабинета шифрологии и ожидания опаздывающего Джосайи. Это были дополнительные занятия, но, кажется, не у нее, а у мисс Моретти, кофта которой лежала на столе мистера Кэруэла. От нее пахло шоколадом и лаком, которым преподавательница искусств покрывала новые картины. На ужине Ноа проболтался, что видел преподавателей вместе, но подробности, слава богу, решил утаить. Соль, конечно же, нафантазировала им долгую совместную жизнь, шикарную свадьбу и детей. Ноа радовался новой найденной слабости у Кэруэла. А Эбель… Эбель думала лишь о том, как это может ей помочь в расследовании.
Отодвинув стул, Эбель села за стол Джосайи. Отодвинув стопку старых книг, положила на нее Библию и облокотилась на бумаги, которые беспорядочно лежали тут наверняка уже несколько лет. Вытащив из кармана лист, она внимательно рассмотрела рисунок Бенни. Он все еще был странным и непонятным. А Эбель все еще не знала, что с ним делать. Тело задрожало, когда она представила этот символ, вырезанный на груди мистера Пирсона, и вновь покраснела от стыда, что расстроила Бенни.
Казалось бы, за столько лет, проведенных в храмах и психушках, Эбель должна была забыть про сочувствие к другим и начать, наконец, думать лишь о себе. Но выходило это с трудом, и как бы она ни пыталась сохранять каменное лицо, грубить в ответ и делать вид, что ей, вообще-то, плевать, внутри все равно вспыхивало сожаление о том, что ее очередную маску так никто и не сорвал.
Эбель положила голову на руки и уставилась на глупого мотылька, бьющегося о лампочку в настольном светильнике. Он врез
– Такой ты глупый, – разозлилась Эбель и, поймав мотылька в ладонь, швырнула его к окну. – Лети отсюда.
Она была таким же мотыльком. Одиноким и отчаявшимся. Возможно, ответы всегда были рядом, как это дурацкое открытое окно. И Эбель была слепа, не видя очевидного. А может, все было сложнее, чем она могла бы представить. И биться об обжигающее стекло ей нравилось больше, чем вылетать в темную неизвестность, где ее ждала опасность.
– О, ты уже тут? – в кабинет зашел Джосайя.
И, вытирая рукавом губы, начал приводить себя в порядок: оттянул задравшийся вязаный жакет и застегнул верхнюю пуговицу клетчатой рубашки.
– Опаздываете, мистер Кэруэл, – не упустила возможности съязвить Эбель.
– Это ты пришла слишком рано. – Он закрыл окно. – И вообще, уйди с моего места. Твое вон там, – он развернулся, указывая на столы, – за партой.
Эбель нехотя потянулась и медленно, назло профессору, села за пустой длинный стол.
– Как дела с древнегреческим? Небось, уже все тексты прочитала? – Джосайя уселся в свое мягкое, по сравнению с деревянными скамейками, кресло.
– Ну… – Эбель провела два вечера в библиотеке, но так ни черта в этом забытом языке и не поняла.
– Пытаешься вспомнить свой любимый текст? – улыбнулся Джосайя. – Мой вот «Защитительная речь по делу об убийстве Эратосфена» Лисия. Аж дух захватывало, пока читал.
– И у меня, да. – Эбель надеялась, что он продолжит рассказ вместо нее, и не ошиблась.
– Это же целая теория правдоподобия! Важнейший постулат судебного красноречия в Аттике! Оратор за неимением улик и достоверных свидетельств воспользовался особым типом аргументации. Лисий раскрыл логическую и психологическую зависимость между лицами происшествия и нашел схожесть события с часто происходящими случаями в жизни.
Эбель опять ни черта не понимала[17].
– А вообще, в речах Лисия можно подметить очевидные признаки школы софиста Тисия, у которого он учился в семидесятых годах до нашей эры в Италии.
Эбель поняла, что эту машину уже не остановить. Джосайя завелся и, громко пыхтя, ревел, показывая всей округе, что еще на что-то да годен. Мистер Кэруэл неутомимо пересказывал философские статьи.
– Ты слушаешь меня, Эбель? – профессор увидел, что она чуть не засыпает.
– Внимательно, мистер Кэруэл!
– Тогда скажи мне…
– Я, кстати, считаю, что Эратосфен, – боже, как она запомнила его имя, – заслужил смерти. А вы? – Эбель уже научилась забалтывать Джосайю.
А он был этому рад.
– Конечно! Ты права, Эбель! Молодчина, – похвалил он ее. – Эратосфен был изменником и сгубил семью. По тем временам смерть была его единственной участью. Евфилет покарал преступника по закону, не только за себя, но и за все государство, чтобы подобные люди остерегались вредить своему ближнему, видя, какая награда ждет их за такого рода подвиги.
Кажется, это была цитата, иначе непонятно, зачем ее нужно было произносить так пафосно.
– Эта речь об убийстве Эратосфена является хрестоматийным примером мастерства Лисия. Они всегда отличались краткостью и точностью мыслей. Он придерживался строгой композиции изложения своего материала…
Эбель зевнула, прикрыв рот рукой, но Джосайя не заметил этого, потому что был слишком увлечен рассказом. Он смотрел в окно, будто проводя лекцию не только Эбель, но и луне, звездам, всей этой ночи. Повезло же мотыльку… Он умрет в клюве птицы, а не в душном кабинете шифрологии.
Джосайя, забыв про время, пересказал Эбель еще парочку древнегреческих текстов, сам же их проанализировал и, забыв о домашке, выполнил всю работу за студентку. Последний раз Эбель посмотрела на часы в одиннадцать ночи и, опершись на руку, все-таки уснула под совсем не интересные рассказы преподавателя шифрологии.
В следующий раз Эбель открыла глаза в пять утра. Рядом был Тимо: сидел перед ней, смотря в окно.
– Ты проснулась? – обрадовался он.
Эбель выпрямила спину – с плеч свалился жакет мистера Кэруэла.
– Ты что тут делаешь? – потерла заспанные глаза Эбель.
– Я не нашел тебя в комнате и испугался. В академии недавно было убийство, и я ненароком подумал… – Тимо вовремя остановился. – Но потом вспомнил, что вы с Соль часто обсуждали этот кабинет, библиотеку и трапезную. Так и нашел тебя.
Тимо был очень уставшим. Он медленно говорил и с трудом поворачивал головой.
– Что с тобой? – почему-то это забеспокоило Эбель.
– Я слишком далеко от кладбища. А чем дальше я от своей могилы, тем слабее становлюсь. И я тут сидел всю ночь, охранял тебя, поэтому совсем раскис. Прости.
Эбель это тронуло. Внутри живота даже дернулась давным-давно умершая бабочка.
– А как же наша…
– Окна твоей комнаты смотрят на кладбище, – Тимо понял Эбель с полуслова. – И там я чувствую себя получше. Умереть-то я уже не умру, но если вдруг совсем задержусь и отрублюсь, то проснусь уже в гробу. Я уже пробовал. В итоге ходил в Санди на пару дней, а в могиле лежал после этого несколько лет. Приходил в себя. Но там, знаешь ли, не отель пять звезд. Темно, страшно. Вокруг труха, насекомые и мои кости.
И спустя четыре года общения с призраками Эбель наконец поняла, куда они все это время исчезали.
– Я могу тебе помочь? – Эбель коснулась его холодной руки, и Тимо, удивившись, засмотрелся на нее.
– Принеси могильной земли и положи на окно в комнате. Тогда я смогу питаться от нее.
– Звучит так, будто ты хочешь поселиться у нас с Соль…
– А я уже, – улыбнулся Тимо. – В вашем шкафу очень удобно. Удобнее, чем в гробу.
– Значит, нравится подсматривать за голыми девочками?
– Нет, ни в коем случае! – выдохнул Тимо и чуть не упал со стула от усталости. – Мне просто нравится… быть. Мне нравится
Он встал, оттолкнувшись от стола, и, медленно передвигая ноги, двинулся к выходу.
– Спасибо, что позволяешь мне такую маленькую шалость.
– Я еще не приняла решения.
Эбель соврала. Еще вчера она поняла, что думает о нем. Вспоминает треснутые линзы очков, стеснительную улыбку и холодные прикосновения.
– Все равно спасибо. – Тимо шагнул в озаренный лучами восходящего солнца коридор. – Я буду ждать тебя в комнате, Эбель. А если ты опять не придешь, то я знаю, где тебя искать.
Впервые за пять лет Тимо почувствовал тепло.
Казалось бы, второй раз умереть невозможно, но он умер. Все было точь-в-точь как в тот день, когда его ударила молния. Разряд необузданной энергии коснулся кончиков пальцев и, быстро разбегаясь по венам, дотянулся до самого сердца. И сжег его. Все закончилось быстро. Тело в долю секунды загорелось синим пламенем. Обожгло кожу, опалило волосы, вскипятило кровь, бегущую по телу. Будто Тимо нырнул в бурлящую лаву и, враз лишившись кожи, сжег себя до костей. Было больно. Невыносимо больно. Но все закончилось быстрее, чем могло казаться. Тимо умер на месте, прямо рядом с церковью.
Шел дождь. Гремел гром. А в Тимо беспощадно била молния. И сердце, не выдержав этого, остановилось, ударившись последний раз об обугленные ребра…
Впервые за пять лет Тимо почувствовал тепло. Оно струилось по черным, сожженным напрочь венам и, добираясь до истлевшего сердца, касалось пепла. Искало уголь, который хотело поджечь.
Тимо был мертв. И он умер второй раз, поняв, что уголь никогда не загорится.
Он увидел Эбель на кладбище. Нагую и напуганную. А она увидела его. Точнее, его руки, которые он протянул к ее лицу. Она выругалась и назвала его дьяволом. А потом быстро вырубилась на руках мистера Пирсона. Тимо и сам толком ничего не понял, поэтому увязался за ней и, спрятавшись в комнате, ждал. Наблюдал. Изучал. Тимо был одиноким призраком. На кладбище не было никого, кроме Бенджамина и его отца. Они единственные ухаживали за могилами, но почему-то быстро забросили это дело, оставив его воронам, варварски клюющим в земле червяков, и сорнякам, которые обвивали заплесневелые могильные плиты и гниющие деревянные кресты. Мертвых скур привозили редко. И каждая из них была без души. Поэтому Тимо оставалось лишь гордо разгуливать по кладбищу, изредка спускаясь к озеру, и наблюдать со стороны за студентами, снующими по внутреннему двору.
Эбель стала для него исключением. Он сразу понял, что она не такая, как все. Обычно трупы привозили в черных мешках или закрытых гробах, всегда в одно и то же время и лишь один раз в месяц. Эбель же привезли ночью, ничем не прикрытую. Бросили на землю, пока рыли яму. Смотритель был взволнован, мужчина в черном плаще с капюшоном на лице огрызался на него и торопил. Угрожал сыном и напоминал о какой-то ошибке прошлого. Смотритель выполнял все его приказы. Рыл яму руками. Выскабливал имя ножом на кресте. Притащил старый хлипкий гроб и положил девушку внутрь. Провел проволоку с колокольчиком и, закрыв крышкой, закопал.
Мужчина в плаще быстро уехал. А мистер Пирсон спустя пару часов бежал с фонарем в руке на звон, доносящийся из преисподней.
Колокольчик напугал и Тимо. Несмотря на то что колокольчики придумали ради скур, которых могли похоронить по случайности, они ни разу не звенели. И вот, впервые за несколько лет, один разбудил смотрителя кладбища и Тимо.
Тимо сидел в шкафу на куче сложенных вещей Соль, когда в комнату зашла Эбель. Она оглянулась, никого не обнаружила и кинула сумку на кровать. В руке она держала странный горшок с торчащей из него травой.
– О, ты все-таки здесь? – Эбель услышала скрип двери и повернулась лицом к Тимо.
– Это для меня? – смотря на горшок, улыбнулся Тимо.
– Ага, – гордо вздернула нос Эбель. – Земля с кладбища.
Отодвинув занавеску, она поставила горшок на подоконник.
– Надеюсь, Бенни не видел, как я рыла землю рядом с дубом. А мисс Вуд не поймет, что я украла у нее горшок.
Если бы Тимо мог, то точно бы сейчас залился румянцем.
– Соль сегодня задержится допоздна. А может, и вообще не придет. – Эбель стянула с себя жилетку и принялась расстегивать рубашку. – Вроде она хотела уединиться с Яром в кабинете мисс Моретти.
Эбель скинула с себя верхнюю одежду и осталась в бюстгальтере бежевого цвета.
– Что? – Эбель усмехнулась. – Не будешь отворачиваться?
– А! – Тимо резко развернулся на пятках. – Да! Прости! Я ничего не видел!
– Надеюсь, ты не имеешь в виду, что тут не на что было смотреть. – Эбель кинула на кровать бюстгальтер и, кажется, натянула на голое тело футболку.
– Нет, – опять засмущался Тимо.
– Там было! – послышался насмешливый выдох Эбель.
– Точнее, не было. Точнее, было на что, но я не смотрел.
– Забей, я пошутила.
Теперь на кровать полетела юбка, и Тимо понадеялся, что Эбель вслед за ней не отправит трусы.
– Ты мне напоминаешь мальчика из психушки, в которой я лежала. Правда, ему было двенадцать. А тебе сколько?
– Ну, тут с какой стороны посмотреть, – Тимо поправил очки, – с живой или с мертвой.
За спиной скрипнула кровать.
– Если ты скажешь, что тебе сто, то больше никаких горшков на этом подоконнике.
– Нет, призраки столько не живут. Наверное… Но я умер, когда мне было двадцать. Сейчас мне уже двадцать четыре.
Тимо робко повернулся, стесняясь увидеть обнаженную Эбель. Хоть он уже видел ее без одежды, но все это было на кладбище. А все, что было на кладбище, там и остается. Ну, кроме самого Тимо, конечно же.
– Ты хорошо сохранился, – Эбель потянула его за руку.
Споткнувшись о собственные ноги, Тимо упал на кровать. Он сразу опустил взгляд, но, спустя секунды, робко покосился на Эбель, которая уже смывала макияж.
– Не смотри на меня так, это не моя футболка, а Соль, – указала она на потрескавшуюся картинку «Звездных войн» на груди. – У меня тут вообще нет вещей.
– Ты поэтому плакала в тот день? Потому что тут нет ничего твоего?
Эбель засмеялась, и Тимо засмотрелся на ее улыбку. Он давно не слышал такой смех и давно не видел радости на лицах других.
– Нет, дурак. Тогда я… – она вдруг резко погрустнела, а вместе с ней и Тимо, – я плакала из-за отца. Он давно умер, но я все так же сильно по нему скучаю.
– Я тоже скучаю по своим родителям.
Тимо давно перестал чувствовать. Будто вместе с ним умерли все эмоции, кроме одной. Единственное, что он чувствовал все эти четыре года, – это неимоверная тоска по родным, которые ни разу его не навестили.
– Ты приходил к ним? – Эбель наконец привела лицо в порядок и посмотрела на Тимо. – Ну, в теле призрака.
– Да. И как раз после этого лежал в гробу несколько лет. Слишком далеко кладбище находится от Санди. Сил не хватает добраться туда.
Эбель обняла колени и о чем-то задумалась. Она была невероятно красива, и Тимо не знал, почему в его сожженном сердце вновь загорается искра. Может, потому, что он не говорил с людьми уже четыре года, или потому, что именно Эбель перевернула его мертвую жизнь вверх дном.
– Ты сожалеешь о чем-нибудь? – вдруг спросила она, уставившись на него своими прозрачно-голубыми глазами. – Что не сказал матери, как сильно любишь ее, что не попрощался с отцом или что был плохим непослушным ребенком?
– Первые два года своей смерти – да. Сожалел. – Тимо прислонился к стене. – Я вел себя чертовски плохо и много грешил. Но потом я понял, что все это мелочи. Я был хорошим человеком. И мои родные тоже.
– Как ты избавился от сожалений? – Эбель нахмурилась и прикусила губу.
– Не знаю. Я плохой советчик. Но мне просто не хотелось быть тем, кто до конца своей мертвецкой жизни будет думать о плохом. Самое плохое уже случилось. – Тимо понял, что Эбель что-то тревожит. – А почему ты спрашиваешь?
– Потому что я сожалею. И виню себя в смерти отца.
– М-м-м… – Тимо очень хотелось поддержать ее, и он напряг все свои отмершие извилины. – А ты исповедовалась?
Эбель прыснула.
– Не смейся, лучше сходи на воскресную службу. Священник приезжает в академию. Когда я был жив, то тоже часто к нему приходил. Он помог мне отпустить грехи. Поможет и тебе.
– Священники испортили мою жизнь. И жизнь других скур тоже. Мир схлопнется быстрее, чем я зайду в исповедальную будку вместе с одним из них.
Эбель не скрывала своего отвращения, а Тимо с ней и не спорил. Он помнил, как к скурам относились в Санди, и помнил все речи, которые священники произносили перед молитвой. В них не было ничего святого. Лишь ненависть.
Эбель молча уставилась в окно. Тяжело вздохнула и, собравшись мыслями, спросила:
– В чем смысл жизни, Тимо? Всегда хотела узнать мнение призрака. – Эбель сегодня мыслила крайне философски.
– В том, что ты
Они замолчали, тихо наблюдая заход солнца в малиново-красном небе.
Тимо наблюдал за Эбель. От нее пахло вишней и ванилью, а голубые глаза стали еще ярче в закатных лучах.
– Хватит пялиться на меня, – улыбаясь краешком губ, сказала она.
– Прости, – ответил Тимо, но так и не отвернулся.
Они болтали дотемна. Точнее, Эбель болтала, а Тимо слушал, запоминая каждое слово. И он бы слушал ее бесконечно, но их прервала разъяренная Соль, которая ворвалась в комнату. Громко хлопнув дверью, которая черт знает, как не сорвалась с петель, кинула сумочку на стул. Эбель вжалась в стену, наблюдая за подругой. Соль стояла рядом с зеркалом. Дышала громко, как старый дед с тахикардией. Сжимала побелевшие кулаки так сильно, что ее длинные разноцветные ногти впивались в ладони. Лицо покраснело, на лбу пульсировала вена, а сухожилия на шее вытянулись, чуть ли не лопаясь.
– Соль? – Эбель все-таки встала с кровати и, подойдя к Соль, коснулась ее плеча.
И тут…
Двери шкафа громко распахнулись. С полок повылетали вещи и рассыпались по полу комнаты. Стулья перевернулись. Любимая кружка Соль разбилась о стену. Книги, стоящие у стены, посыпались с полок и, взмывая в воздух, приземлились на кровать. Тимо уворачивался от них, будто они могли причинить ему боль. А Эбель, все еще не отпуская подругу, ошарашенно смотрела в зеркало.
– Что за херня?
Та стояла с закрытыми глазами и злилась, пока ее отражение крушило в зеркале комнату. Соль там не была похожа на Соль. Черные глаза с потекшей тушью. Порванная одежда. Синяки на теле. Шрамы. Царапины. Кривая, пугающая улыбка на исполосованном слезами лице. Взъерошенные волосы.
– Соль, я спрашиваю, что это за херня?! – Эбель толкнула ее, и Соль из отражения остановилась.
Она посмотрела на Эбель обезумевшим взглядом. Наклонила голову и оскалилась, показывая белые зубы. Соль в зеркале двинулась вперед, расталкивая ногами вещи, которые теперь разлетались по комнате, и, схватив отражение Эбель за горло, уронила ее на пол. Соль все еще стояла с закрытыми глазами, пока нечто, видимое только в зеркале, душило Эбель.
– Эй! – Тимо вскочил с кровати.
Эбель, царапая шею, задыхалась. Она плакала, пиналась и, открывая рот, хватала воздух. Она смотрела в пустоту перед собой, как и Тимо. И единственное, что пришло Тимо на ум, это заставить Соль открыть глаза. Он швырнул в нее книгу, попав прямо по затылку, и та, взвизгнув, наконец остановила свое злое отражение. Оно испарилось. В зеркале вновь появилась обычная Соль, а Эбель вздохнула полной грудью.
Только тогда Соль увидела напуганную подругу и бардак в комнате.
– Бель, боже мой, прости! – крикнула она и кинулась к Эбель, но та отрешенно уставилась в стену. Она будто что-то вспомнила. И воспоминание было явно не из приятных.
– Я не хотела причинить тебе вред, прости! – Соль села на пол рядом с Эбель. – Надо было рассказать тебе о моих способностях раньше…
Эбель будто не слышала ее.
– Эй? – Соль наконец заметила это.
Она вытерла слезы с ее щек, погладила по голове и обняла.
– Эбель? – Тимо тоже сел рядом с ней и аккуратно потрепал за плечо.
– Я… – громко сглотнув, сказала она, – я, кажется, что-то вспомнила… Не пойму, что именно. Будто я уже переживала подобное. Мне было так же страшно, как и в тот раз. Но я не поняла, что было вокруг… Только темнота, холод металла и руки в перчатках, тянущиеся ко мне.
– Жесть какая. – Соль погладила Эбель по коленке. – Прости меня, я не хотела этого. Я не контролирую Соль в зеркале, я…
– Забей, – вдруг сказала Эбель.
Тимо хотел возразить, но Соль бы все равно не услышала его, поэтому он тяжело вздохнул и проглотил слова о том, что на такое нельзя забивать.
– Я сейчас все исправлю!
Соль стянула с кровати одеяло и накинула его на Эбель. Встав с пола, включила полюбившийся Тимо патефон. Зажгла благовония, которые достала из потрепанной коробочки и, порывшись под матрасом, вытащила шоколадку и вручила ее Эбель.
– Сейчас станет получше. – Соль опять села рядом с Эбель и положила голову ей на плечо.
– Что тебя так разозлило?
Тимо тоже интересовал этот вопрос.
– Угадай, – скрестила Соль руки. – Кретин Ноа, конечно же. Он приперся в кабинет, якобы забыв в нем учебник по искусству, но все прекрасно знают, что у Моретти мы не пользуемся учебниками, и начал орать, что со мной лучше не связываться. Что Яр испугается моего дара, что я могу причинить ему боль. И что вообще я слетела с катушек.
Соль с трудом сдерживала слезы.
– И что сделал Яр?
С Ноа, кажется, и так все было понятно.
– Ничего, – обиженно ответила Соль. – Он сказал, что больше так не может. Что Ноа вечно таскается за нами и поэтому он не хочет больше со мной встречаться.
Тяжело вздохнув, она подтянула колени к лицу и, спрятавшись под одеяло к Эбель, вновь опустила голову на ее плечо.
– Не расстраивайся…
– Я не расстраиваюсь, – перебила Соль. – Тем более меня очень мило успокаивал Кичиро, которого я встретила у купели. Он там медитировал со своей сестрой-близняшкой.
Эбель лишь тихо хихикнула. А Тимо начал вспоминать, что такое студенческая жизнь. Хоть он и был студентом лишь год, но все еще ярко помнил, как сам бегал за девочкой, от которой был без ума.
– Кстати, а как ты меня вывела из транса?
– Ты называешь это трансом? – Эбель покосилась на Соль.
– Так как?
– У меня тоже есть свои секреты, – сказала Эбель, посмотрев на Тимо, сидящего по левую руку. – И способности, о которых я тебе не говорила.
Соль наклонилась, чтобы понять, на что же смотрит Эбель, но, конечно, призрака так и не заметила.
– Не хочешь поговорить об этом? И о том, что тебе удалось вспомнить?
– Пока я хочу лишь помолчать.
– Согласна. Давай помолчим.
Молчать в их компании было приятно. Особенно под тихие песни Фрэнка Синатры.
Соль с Эбель так и уснули на полу. Обнимаясь, они ежились от сквозняка и перетягивали одеяло друг у друга.
«Ты чертовски красива… – подумал Тимо, когда Эбель, сладко потянувшись, поудобнее улеглась на руке. – Я еще никогда так не жалел о том, что умер. И, будь я жив, точно не стал бы упускать такую как ты».
Глава 5. Бог любит троицу
Чи Соль жила в Южной Корее семнадцать скучных лет. Она росла в состоятельной семье, где отец был приверженцем старых обычаев. Дом в традиционном корейском стиле, сон на полу, ханбоки[18] по праздникам и вечное услужение мужчинам. Пока они едят – женщины стоят. Пока они говорят – женщины молчат. Не мешают лишний раз, не перечат, не выказывают недовольства и, конечно же, не позорят главу рода.
Соль старалась следовать правилам своей семьи. Была послушным ребенком и лучшей ученицей школы. Примерной дочкой, которая должна была осуществить мечту отца и стать врачом. И сестрой, которая всегда была на шаг позади.
Сумин была старше всего на два года, но ей отчего-то делали поблажки. Наверное, оттого, что она была главной наследницей пяти семейных ресторанов и женой популярного корейского дизайнера, с которым они нарожали аж троих миленьких деток… Отец в них души не чаял. Этого же начал просить от Соль, едва она достигла шестнадцати. На нее стали давить сильнее и сильнее. Загонять в рамки. Требовать большего.
Родители запретили ей мечтать, дружить и влюбляться. Указывали на внешность и пухлые щеки, которые не нравились хорошим корейским парням. Осуждали одежду, которую она носила, и, выкидывая ее, приносили строгие платья, юбки и пиджаки, скрывающие кожу под толстым слоем хлопка. Родители говорили, что только так Соль станет счастливой. И только так найдет хорошего мужа.
Соль долго терпела и делала все для того, чтобы родители ею гордились. Училась допоздна, теряла сознание от усталости на уроках, за что в наказание стояла голыми коленями на рисе. Она сильно похудела, отказалась от подруг и каждый раз, рыдая по ночам, искала в себе силы прожить следующий долбаный день.
Но однажды Соль сломалась. И тогда ее душа разделилась на две части, одна из которых поселилась в зеркале.
В тот вечер был семейный ужин. Пока мужчины ели блюда, приготовленные бабушками и матерями, дочери разливали им соджу. Тогда отец хвастался достижениями Сумин, сравнивая ее с непутевой младшей дочерью. И все за столом поддакивали ему. Все говорили, что Соль ничего не добьется, что у нее скверный характер и вообще пора бы ей взяться за ум. Но отец сказал еще более ужасную фразу: завтра будут смотрины, и младшую дочь, наконец, заберут в другую семью, хочет она того или нет.
Вот в тот момент все и случилось.
В зеркале мелькнул силуэт Соль. Он оскалился и, подмигнув ей, заставил зажмуриться. Дальше Соль ничего не помнила, а когда вновь открыла глаза, то увидела перевернутый стол, разбитые фарфоровые тарелки и мокрого отца, на голову которого вылили холодный суп.
Тогда никто ничего не понял. Родители лишь утром вызвали женщину, которая провела странный обряд и, забрызгав весь дом водой, поклялась, что изгнала всех духов. Но Соль все поняла. Она наконец почувствовала свободу и, наплевав на родителей, пустилась покорять с другом все бары и ночные клубы Итэвона. Родители быстро нашли ее и вернули домой (хотя там она надолго не задержалась).
Отец заволок ее в кабинет и, достав розги, замахнулся ими, чтобы выпороть непослушную дочь. Соль увидела себя в зеркале – и все повторилось. Ее отражение остановило руку отца и, рассекая воздух, со свистом ударило его по спине.
Тогда-то Соль и поняла, что рано обрадовалась свободе. Она стала опасной и теперь зависела от своего озлобленного отражения. Теперь контроль над Соль был не у родителей, а у той необузданной силы, что пряталась в зеркале. Тогда, собрав наспех сумку, Соль сбежала из дома, боясь навредить родным. Забрала все отложенные деньги и села на ближайший торговый корабль до Америки, заплатив капитану тройную сумму.
Переплыв Тихий океан, она начала свое путешествие с Сан-Франциско. Увидела холмы из любимого «Твин Пикса», погуляла по Пирсу 39, а потом села на попутку и доехала до Юрики. Там, в одном из баров, Соль познакомилась с Ричардом Тесом. Парень показал ей особняк Карсона – викторианский дом, на фоне которого Соль сделала двести фотографий, – и свозил на залив Гумбольдта, где она, наслаждаясь шумом волн, любовалась алым закатом. Ричард оказался говнюком, желающим позабавиться с красивой наивной девочкой, но отражение в зеркале мотеля, куда он ее привез, быстро поставило Ричарда на место.
Так и не переночевав в Юрике, Соль отправилась в путешествие по побережью Тихого океана. И в итоге добралась до Портленда.
Все это время Соль бежала. Подальше от Кореи, родителей и самой себя. Она искала спасения, но оно само нашло ее. Мужчина в черном плаще ворвался в номер ее отеля в Санди. Была ночь, и напуганное отражение Соль чудом не убило незнакомца, но тот ловко уворачивался и, будто зная, что его ждет, отбивался. Он разбудил Соль и прогнал ее злого двойника. Сказал, что отвезет туда, где ее научат владеть своим даром.
Так она попала в Академию Скура и смогла совладать со второй собой, которая наконец успокоилась и нашла свое место.
Соль жила тут уже второй год и за это время видела несколько смертей. Все умершие были студентами: кто-то падал из окна от безысходности и собственной слабости, кто-то, не совладав с даром, по неосторожности убивал себя. Может, на кого-то давили обшарпанные стены собора и воскресные службы с молитвами, что по несколько часов без остановки читал отец Робинс.
Соль однажды могла стать одной из них. Но тогда ее спас Ноа. Студент с факультета помощников первых лиц. В тот день, когда он вытащил ее из открытого окна, Соль вновь ожила.
– Ну, что, пытливые умы, – мистер Кэруэл ходил вдоль рядов и раздавал листы с тестами, – готовы рассекретить первые шифры?
Студенты завыли.
– Не понял. – Мистер Кэруэл скрестил руки за спиной и, вздернув бровь, обвел класс грозным взглядом. – Я предупреждал вас еще на первом занятии, что несмотря на то, что это факультатив, все будет серьезно. Я сказал, что жду тут тех, кто действительно заинтересован в криптографии.
– Я вот заинтересована в профессоре, – послышался за спиной голос Эвит, студентки с факультета помощников первых лиц.
– И я, – шепотом ответила ей подруга.
– Любите постарше? – усмехнулся Ноа, кинув на них взгляд через плечо. – Если вдруг заскучаете осенним промозглым вечером, то ищите меня в спальном крыле парней, в самой дальней комнате. Правда, со мной живет особо опасный, но думаю, что он любезно отвернется.
– На что ты намекаешь? – мурлыкнула Эвит.
– На то, что Джосайя Кэруэл намного ближе к тебе, чем ты думаешь, детка. Меня, то есть его, хватит на вас обеих.
– Меня сейчас стошнит, – буркнула Соль.
Ноа аккуратно толкнул ее плечом и кинул очередную похотливую шутку про то, что она тоже может к ним присоединиться.
– А где, кстати, Реджис? – вдруг спросила Эбель. – Он же был на прошлых занятиях.
– Видимо, решил больше на них не ходить.
Они зажали Соль с двух сторон и, переговариваясь между собой, мешали ей сосредоточиться.
– Эрика тоже нет, – оглянулся Ноа.
– И слава богу, – фыркнула Эбель.
– А может, у «красных» сегодня встреча с Деборой? – Ноа чуть ли не лег на Соль, рассматривая всех, кто сидел в их ряду. – А, нет, Йонни здесь. Может, у Реджа дела? Когда я проснулся, его уже не было в комнате.
– А может, вы уже замолчите? – оттолкнула Ноа Соль. – Вы мешаете мне слушать!
– А мне – вести урок. – Мистер Кэруэл постучал стопкой бумаг по столу. – Еще одно замечание, и останетесь на отработку. Окей?
Эбель цокнула и закатила глаза. Мистер Кэруэл, увидев это, улыбнулся, а девочки, сидящие за спиной, зашушукались, приревновав свой объект обожания.
– Я раздал вам тест, который с легкостью решат дети из начальных классов, – пояснил Джосайя. – Перед вами бустрофедон. Опираясь на древнегреческий, кто сможет перевести это слово? Мисс Бах, будьте любезны.
– Бус переводится, как «бык». А стрефо… – Аврора Бах задумалась. – «Писать»?
– Верно.
– Значит, получается «пишущий бык»?
– Вы почти угадали, мисс Бах, – кивнул профессор. – «Бустрофедон» переводится как «ход быка» или «бык пашет поле».
Он развернулся к доске и нарисовал прямоугольник.
– Представим, что это луг, – ткнул в него Джосайя, – и что этот луг вспахивает бык. – Не отрывая руки, он провел внутри фигуры зигзагообразную линию.
– Надеюсь, вы внимательно следили за моими движениями. Элементарный шифр бустрофедон не нуждается в ключевом слове. От вас требуется лишь смекалка и наблюдательность. А теперь – приступайте.
– Я ни хрена не понял, – сказал Ноа, смотря на листок.
– Это не удивительно, болван, – шепнула Соль, которая уже знала ответ на этот тест.
– Зачем мне быть умным, если умная ты? Разве не в этом прелесть наших отношений? – Он коснулся пальцами ее пальцев.
Соль отдернула руку быстрее, чем бабочки запорхали в ее животе. Ноа знал, что ей сложно устоять перед этим, и она не была бы против в любой другой момент ее жизни… Но не сейчас. Не когда шел урок и когда за ее спиной сидели две флиртующие с Ноа дуры.
– Между нами нет никаких отношений.
– Ах, точно, ты же лобызаешься с Яром, – фыркнул Ноа, пихнув в зубы карандаш. – Или уже нет?
Он знал ответ. Слышал и видел, как Фэра расстался с Соль в кабинете искусств.
– Замолчи, говнюк.
– Если тебе не нравится, что я говорю, то я могу найти своему рту другое применение…
– Будете вылизывать все парты от жвачек своим языком, мистер Эдвин? – спросил вдруг Джосайя, и класс тихо засмеялся.
– Мне без разницы, что вылизывать, мистер Кэруэл, – не растерялся Ноа.
– Значит, считайте, что это было вторым замечанием и что вам есть чем заняться после этого урока. А теперь приберегите ваш язык и приступите уже, наконец, к тесту.
– Дебил, – шепнула Соль Ноа.
– Зануда, – так же тихо ответил он.
Шифр оказался легким не только для Соль, но и для других студентов, поднявших руку раньше нее. Ноа, списав у Соль все подчистую, тоже хотел ответить, но мистер Кэруэл спросил Лауру Дальмайер. Она была умна, как и Соль. Между ними было негласное соперничество за звание лучшей студентки факультета военной обороны. И Соль редко отдавала первое место ей. Сейчас бы тоже не отдала, если бы не болван, сидящий по левую от нее руку.
– Да, мисс Дальмайер? У вас уже готов ответ?[19] – мистер Кэруэл встал из-за стола. – Тогда назовите его.
– Ответ: «Познание начинается с удивления».
– Все верно. Пройдите к доске и покажите, как вы смогли расшифровать этот бустрофедон.
Лаура подошла к доске и, взяв из рук профессора мел, обвела линию внутри прямоугольника.
– Бык пашет поле, слева направо и сразу справа налево. Так же пишутся и слова. Читаются, что логично, тоже.
– Правильно, мисс Дальмайер. Присаживайтесь. – Джосайя покивал и написал ответ на тест на доске. – А кто мне скажет, чьи это слова? – Класс молчал. – Никто? Ну что же… Это слова Аристотеля. «Познание начинается с удивления». Ведь удивление поражает наш разум и душу. Оно изумляет нас. Заставляет задуматься. Человек сразу начинает искать ответы на вопросы, которые один за другим возникают в голове. Затем поражается новому открытию и, не переставая исследовать тему, доходит до истины.
– Сильно… – протянул Ноа, у которого впервые за долгие месяцы на лбу образовались морщинки.
Он хмурился и размышлял. И от этого казался Соль еще более привлекательным. Обычно он казался ей абсолютно тупым. Но сейчас… Сейчас Ноа выглядел умным и до жути сексуальным.
– Кстати, – продолжил профессор, – в этом бустрофедоне я зашифровал ваше домашнее задание. Как вы могли понять, оно будет связано с Аристотелем. Прочитайте суждение Канта об этом высказывании, – Джосайя ткнул мелом в цитату, – и покопайтесь в книге Делёза и Гваттари. У этих французских философов тоже есть интересные мысли на данную тему.
– Мы даже на шифрологии занимаемся философией… – завыл Ноа, который всем сердцем не любил этот предмет.
– И это не всё, мистер Эдвин! Вы обратитесь еще и к математике.
– О нет… – теперь завыла Соль.
– Записывайте тему нашего урока. – Джосайя взял со стола книгу и зачитал вслух: – «Частотный анализ». Ваш преподаватель математики мистер Льюис предложил совместить две наши лекции, поэтому часть задания будет проверять он. А все вы знаете, какой он строгий и придирчивый. Поэтому будьте внимательны во время отработки урока.
– Мистер Льюис никогда не попадет в рай. – Ноа раскрыл тетрадь и записал тему урока.
– Почему? – усмехаясь, спросила Эбель.
– Потому что он чертила, – улыбнулся Ноа, и весь ряд позади него сдавленно засмеялся.
Дальше слушать лекцию про взлом шифров простой подстановки было куда интереснее, чем до этого. На самом деле мистер Кэруэл сильно растягивал материал. Понятно, что он разжевывал все для таких студентов, как Ноа, но ведь было очевидно, что в зашифрованном тексте нужно было найти повторы, посчитать количество символов между ними, вычислить наибольший общий делитель, потом понять длину ключевого слова, а дальше… Ладно… Дальше Соль запуталась в цифрах. Может, и хорошо, что профессор тянул время, ведь математика была слабостью Соль. Она чувствовала, как работает голова у Лауры, которой с легкостью давалась эта сложная наука. И Соль злилась, заведомо зная, что из-за этого будет в проигрыше.
– Сидишь тупишь, зануда? – Ноа, закончив свою работу, сидел, подперев голову рукой.
– Отвали, – огрызнулась Соль.
Она была готова ударить его и ждала, пока он скажет хоть еще одно провоцирующее слово.
– Лаура, вон, уже закончила.
Соль больно прикусила губу. Жаль, что людей она все-таки не бьет, и хорошо, что зеркал в этом кабинете нет. Соль отвернулась и посмотрела на Дальмайер. Та гордо вздернула подбородок. Закинув ноги на свободный стул рядом с собой, показала Соль средний палец и, отвернувшись, закрыла глаза, делая вид, что засыпает от скуки.
– Я тоже закончила, – сказала Эбель и, выдохнув, захлопнула тетрадь.
– Какие вы все молодцы. – Соль приложила холодные руки к горячим, покрасневшим от стыда щекам.
Она опустила глаза в тетрадь и, посмотрев на ненавистные цифры, увидела решение, которое за нее написал…
– Ноа!
– Не за что, зануда, – подмигнул он ей.
И бабочки в животе Соль все-таки проснулись: порхая, они поднялись аж до самого горла, и Соль покраснела еще сильнее, но теперь от смущения.
Урок подошел к концу. Все торопились выйти из душного кабинета шифрологии, чтобы направиться в еще более душный кабинет математики. Но мистер Кэруэл, увидев, как их троица собирает вещи, окликнул их.
– Барнс, Эдвин и Чи, задержитесь ненадолго.
– Это все из-за твоей болтовни, Ноа, – недовольно кинула Соль.
– И из-за твоей тоже, детка, – съязвил он в ответ.
– А я думаю, что остались мы тут из-за меня, – встревоженно шаря по карманам, сказала Эбель. – Черт! – еще и выругалась на весь класс.
– Он самый, Эбель, – щелкнул пальцами Джосайя, ждущий, когда лишние студенты покинут кабинет.
Ноа, Соль и Эбель подошли к нему и, виновато опустив глаза, уставились в пол. Ну ладно… Это сделала лишь Соль. Двум идиотам, видимо, было плевать, что их сейчас отчитают и, не дай бог, накажут.
– Не надо, мистер Кэруэл, – попросила Эбель, – Ноа и Соль здесь ни при чем.
– Вы в этом так уверены? – Джосайя обошел стол и, отодвинув полку, достал оттуда Библию с помятым листом. – Могу поспорить, мисс Барнс.
– Если речь о Библии, то Эбель права, – отмахнулся от книги Ноа, – я никакого отношения к этому не имею.
– Ты, Эбель, вчера на вечерних занятиях оставила ее у меня на столе. И, я так понимаю, – Джосайя рассмотрел грязные страницы и испачканный в крови корешок, – что это принадлежало Датчу Пирсону. Верно?
Эбель молчала. Ноа тоже. А Соль просто стояла и удивлялась их хладнокровию и сдержанности. Лично она призналась бы во всем на первой секунде.
– А вот это, – профессор раскрыл лист, на котором был странный рисунок, – было вырезано на его груди. Верно?
Ответом ему была тишина.
– Ноа, – теперь Джосайя обращался к нему, – не хочешь мне ничего объяснить? А еще лучше своему брату, который просил тебя молчать и не лезть в это дело?
Соль начала понимать, о чем шла речь. Эбель не успела рассказать ей о Датче Пирсоне, поэтому и Ноа ошарашенно смотрел на пентаграмму на листе.
– Срань господня, да это же… – Ноа восторженно рассмотрел рисунок. – То же самое, что было на груди у того мужика из Санди!
– Нет, не то же. – Джосайя достал еще один лист и положил его рядом со страницей Библии.
Он и правда отличался. Знаком внутри круга из скрещенных треугольников.
– Но речь не про это! – вдруг разозлился профессор. – А про то, что вы суете нос в чужие дела! – Он оглянулся на открытую дверь и, заметив студентов в коридоре, заговорил тише. – Это опасно!
– Откуда это? – Эбель вырвала лист у Ноа и, положив на стол, сравнила рисунки. – Это то, о чем ты рассказывал? Новое дело брата?
– Да, – кивнул Ноа. – Прикинь… Убийства реально связаны.
– Вы меня не услышали? – Профессор выхватил листы из рук Эбель и, скомкав, бросил в ящик своего стола. – Я предупреждаю вас последний раз!
– Но… – попыталась возразить ему Эбель.
– Если я узнаю, что вы ослушались…
– Да дайте же сказать! – Она топнула ногой, и профессор на удивление замолчал. – Это… Черт… Я не буду врать вам и скажу честно.
– Уж будь добра.
– Это может быть связано со мной и моей смертью.
Повисла неловкая тишина, и Соль коснулась плеча Эбель. Она знала, что ей все еще тяжело вспоминать об этом. Мистер Кэруэл заговорил после секундной паузы:
– Заверяю тебя, что нет. Это обычный маньяк из Санди, который, возможно, был связан со смотрителем. А может, эта смерть была случайной. Или это вообще мог быть подражатель.
Эбель вдруг всхлипнула.
– Мне страшно, – шепнула она и обняла себя руками. – Вдруг этот обычный маньяк из Санди придет за мной.
Соль закивала, так как боялась того же.
– Я все понимаю, но поверь мне, здесь ты в безопасности. – Джосайя обошел стол и коснулся локтя Эбель. – Вы все в безопасно…
– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!
В коридоре раздался пронзительный крик.
В ушах застучало испуганное сердце. Соль сильнее сжала ремешок сумки и, проглотив застрявший в горле ком страха, посмотрела на профессора. Кто-то кричал так явно не из-за крысы в углу, проваленного теста или плохой новости. Этот вопль раздирал душу. Он внушал тревогу, окутывающую тело. И предвещал что-то ужасное.
– Оставайтесь тут, – скомандовал Джосайя.
Но никто его не послушал: направившись за ним, все трое выбежали в коридор.
У дверей в кабинет истории толпились студенты. Мисс Джефферсон отгоняла их, плача и тяжело дыша. А заметив мистера Кэруэла, бросилась к нему, зарыдав еще громче.
– Джосайя, это…
– Разойдитесь! Живо! – Мистер Кэруэл растолкал студентов.
Ноа, Соль и Эбель шли за ним, еле продираясь через любопытную толпу.
– Что случилось? – голос мисс Моретти раздался где-то за спиной Соль.
– Почему в коридоре такие крики?! – к нему присоединился голос мистера Льюиса.
– Там… Там… – Но преподавательница истории все никак не могла собраться с силами и ответить им.
Мисс Моретти обняла ее и, что-то шепча на ухо, попыталась успокоить. Мистер Льюис выхватил из толпы плачущую Ребекку, чтобы узнать все у нее. Рядом с ней и Амелией стоял Йонни. Они были шокированы, в глазах читался лишь ужас.
– Я сказал всем уйти! – пытался перекричать всех Джосайя. – Тут не на что смо…
Он остановился, и Эбель, идущая за ним, врезалась ему в спину. А в нее и Соль с Ноа.
– Боже. – Эбель вышла вперед и, встав рядом с Джосайей, ужаснулась, прикрыв рот рукой.
Но профессор быстро притянул ее к себе и, отвернув, спрятал ее лицо в своем шерстяном свитере.
Подул ветер: он разнес по коридору металлический запах крови. Соль затошнило: она захотела уйти, но кто-то из студентов толкнул ее вперед и, потеряв равновесие, она упала на пол. Прямо в лужу крови, которая струилась по стыкам белоснежной плитки. Соль затаив дыхание подняла глаза.
Сердце застучало быстрее. В ушах зазвенело. И, сдерживая тошноту, она чуть не закричала.
– Тише, Соль, – подошел к ней со спины Ноа. – Тише.
Его холодные пальцы закрыли ей глаза, а аромат сладких духов перебил металлический запах. Соль наконец вдохнула полной грудью и, опершись на Ноа, задрожала. Ей было страшно. Как и ему. Его руки тряслись, а частое дыхание обжигало макушку.
В кабинете истории на полу лежал труп. Форма распорота, на груди вырезан новый символ. Один в один, как тот, что был на теле смотрителя кладбища. Из раны на шее на пол стекала кровь. Рядом лежал окровавленный меч, снятый с макета рыцаря, стоящего в углу кабинета.
На лице мертвеца застыла гримаса ужаса, сжатые кулаки лежали вдоль окоченевшего тела. Кожаные перчатки были испачканы, как и рубашка, разорванная в клочья.
На полу в кабинете истории лежал мертвый Эрик Лайне. И Ребекка, горько оплакивающая его, расталкивала толпу, чтобы ближе подобраться к другу, которого забрал в свои объятия дьявол.
Отец Робинс, который почему-то приехал в академию на день раньше, чем должен был, вместе с мисс Вуд явился на крики студентов. Потрясенные увиденным, они застыли у дверей кабинета истории. Священник пару раз перекрестился и, закрыв глаза, принялся громко молиться. Мисс Вуд взяла себя в руки быстрее и прогоняла всех из учебного крыла. Эхо ее громкого голоса разлеталось вдоль сводчатых арок и разбивалось о каменные стены в самом конце коридора. Студенты послушно следовали ее приказам и приказам преподавателей, которые для полной безопасности решили сопроводить всех до их спален.
– Что здесь произошло? – Дебора наконец подошла к Джосайе, который зашел в кабинет.
Он сидел на корточках и рассматривал труп. Ноа успел проскользнуть внутрь сразу за ним. Он встал в угол, рядом с рыцарем, чьим мечом разрезали Эрику горло.
– Больше нельзя молчать, мисс Вуд, – сказал Джосайя. – Надо звонить в полицию.
Он порылся на столе мисс Джефферсон и, взяв ручку с бумагой, перерисовал на нее символ с груди мертвеца.
– Я сообщу об этом мистеру Хиггинсу. Пора принимать меры, вы правы, Джосайя.
– Мистер Хиггинс очень занят, но я скажу, что дело срочное и не ждет отлагательств, – добавил священник, наконец закончивший молитву. – А пока мальчика положено похоронить.
Шелестя подолом своей рясы, он ушел. И слава богу.
– Да что же такое происходит… – мисс Вуд, которая успокоила всех вокруг своей аурой, начала волноваться сама. – Бедный, бедный Эрик. Кто тебя так, мой милый? Кто это с тобой сделал? – И, сложив руки перед собой, она всхлипнула.
Джосайя тем временем осматривал меч.
– Есть мысли, мистер Кэруэл? – Ноа подошел к профессору со спины.
– А ну вон отсюда, Эдвин, – разозлился Джосайя, – я сказал вам не вмешиваться. Это не ваше дело, – договорил он тише, чтобы Дебора их не услышала.
Ноа осмотрелся, но повиноваться не стал.
Заметил лишь, что Эбель стояла в коридоре у самой двери. Соль пряталась за ее спиной. В отличие от любопытной Эбель, она разглядывала потолок и люстру, висящую под ним. Соль заплетала косички на кончиках своих длинных хвостов и, сдерживая эмоции, старалась не плакать.
– Символы на груди могут быть связаны между собой, – деловито заметил Ноа и присел рядом с телом Эрика.
Из распоротой кожи на шее Эрика все еще медленно сочилась кровь. Пахло в кабинете ужасно. Ноа еле сдерживался, чтобы не выблевать прямо на пол. Смотреть на фотки мертвецов в кабинете Арни было в разы проще, чем созерцать одного из них вживую. Но Ноа стойко делал вид, что все это для него пустяк. Что он видал и похуже. Джосайя, кажется, тоже строил из себя опытного криминалиста.
– Бери девочек и уходи отсюда, Эдвин, – профессор наклонился к уху Ноа и процедил каждое слово сквозь скрежещущие от злости зубы.
– Вы почему еще здесь? – мисс Вуд, вытерев слезы, увидела непослушного студента, которого до этого в упор не замечала. И как она директором стала? – А ну, быстро к себе в комнаты!
Ноа, схватившись за сердце, завалился на пол в театральном отчаянии. Директор даже дернулась, думая, что ему нужна помощь.
– Нет! – воскликнул Ноа со всей трагичностью в голосе. – Нет! Эрик! Нет!
Он вцепился в кудрявые волосы и чуть не вырвал их с корнем, но вовремя остановился. Заходить так далеко он не планировал, но, добавив еще больше актерской игры, схватил руку Эрика и прижал к себе.
– Мой друг! Мой самый близкий друг! Почему ты покинул меня?! За что оставил?!
Ноа не считал этого кретина другом, хотя на вечеринках они довольно дружелюбно играли в бир-понг, обсуждали красоток академии и мерились силами, напившись до беспамятства. Эрик все равно был самовлюбленным и заносчивым. Не знал меры. А самым главным в этой жизни, по мнению Ноа, была именно мера.
– Так, – тяжело выдохнул Джосайя, догадавшись, что во всей драме не было и капли искренности. – А ну, быстро пошел вон отсюда!
Он поднял Ноа за шкирку, пока тот цеплялся за холодную руку Эрика.
– Не позорься, Эдвин.
– Джосайя, уберите его отсюда. Прошу вас. – Мисс Вуд тоже все поняла и, даже не удивившись, отошла от двери, уступая место дурачку.
– Ладно-ладно, – Ноа отпустил ладонь Эрика, – ухожу. – И вновь сделал каменное лицо.
Мера. У всего должна быть своя мера. Лишь поэтому Ноа остановился. Ну и потому, что достиг желаемого. Превзошел самого Джосайю Кэруэла.
– Не показывайся мне на глаза сегодня. – Мистер Кэруэл вытолкнул Ноа из кабинета и закрыл дверь.
– Значит, вылизывание парт языком отменяется? – крикнул тот.
– Оставь свои шутки при себе, – заворчала Соль, – один из нас умер. И это не смешно, дебил!
– Эта академия повидала много смертей. Вспомни прошлый год, когда все поголовно сигали из окон.
Ноа парочку таких студентов самолично спасал. Среди них была и Соль. И лишь из-за нее он заделался суперменом. Знал, что она сломается. Знал, что в один из дней она решит сдаться.
Тогда они не были знакомы. Виделись на общих парах и одной вечеринке, где Соль, напившись, уснула у него под дверью. Ноа отнес ее в женское крыло и уложил в кровать. А пока она засыпала, слушал историю о том, как она сбежала от родителей и как винит себя в том, что предала их и сестру. Ноа не любил все эти слезливые истории. Они нагоняли тоску. Но почему-то, когда он слушал Соль, его сердце разрывалось. Он во многом узнавал себя. Разделял боль, которая была понятна лишь им двоим.
Ноа знал, что значит быть вторым. Ребенок, который не оправдал ожиданий родителей. Брат, который стал обузой. Опасная скура. Плохой ученик. Все это Ноа пережил и отпустил. Но не Соль, которая страдала и мучила из-за этого свою душу.
Первые месяцы в академии Соль была нелюдима. У нее не было друзей – ну, не считая книг из библиотеки. Зато была пара колких фраз, которыми она бросалась во всех, кто пытался с ней познакомиться. Она умничала и делала вид, что ей все безразличны. Только вот Ноа слышал ее плач в туалете. Видел одиночество в уставших глазах.
Она пыталась строить из себя долбаную Гермиону Грейнджер, чем, кстати, и нравилась Ноа. Но на каждую зануду, по законам жанра, находился дурак, который, пользуясь своим невысоким ай-кью, топил ее заледеневшее сердце. И хоть Ноа был умен, как… как самый умный из самых умных на интеллектуальном ток-шоу для гениев, для Соль он готов был стать Роном Уизли.
Она была неприступна, как Китайская стена. Остра, как корейская лапша с красным перцем. Красива, словно распускающийся по весне цветок. И таинственна.
Соль скрывала свой дар. Держала в секрете и долго не выпускала внутреннего демона, пока… пока он сам не вышел наружу. И тогда Ноа влюбился в нее окончательно.
– Не сравнивай те смерти с нынешними, – раздраженно бросила Соль. – Сейчас в академии орудует маньяк. Неизвестно, кто будет следующим.
– Не бойся, зануд он не трогает, – кинул Ноа, – те задушат его своим самомнением быстрее, чем он успеет к ним подойти.
Из-за угла вышла мисс Моретти и, увидев трех студентов, быстрым шагом направилась к ним.
– У него явно есть план. – Эбель нервно кусала губу. – Мы должны во всем разобраться. И остановить его, пока не поздно, – быстро говорила она.
– А может, он охотится за тобой? – Соль тоже заторопилась, понимая, что сейчас их разгонят по комнатам.
– Спасибо, этими словами ты очень меня успокоила.
Теперь к ним направлялся еще и мистер Чампи, которого заметили все трое.
– Нам в любом случае надо остановить убийцу, – сказала Эбель. – Теперь в опасности не только я. Или мы втроем. Но и вся академия.
– Мы не копы. Мы обычные студенты.
– Мы исключительные, Соль. И…
– Почему вы еще не в комнатах? – крикнула приближающаяся к ним Бруна.
– И я могу быть той, из-за кого все началось, – зашептала Эбель. – Я чувствую связь. Моя смерть и смерти других. Странные символы и то, что я ничего не помню о том, что было до моей смерти.
– Тогда нужно понять, что за знаки он оставляет на теле жертв. – Соль громко сглотнула, явно надеясь на то, что им не придется в этом разбираться.
– Я не знаю, с чего нам начать. У нас нет никаких зацепок.
– Ну все, все… – наконец заговорил Ноа. – Не паникуйте, дамы. Ноа все уже придумал. Встречаемся сегодня после отбоя в библиотеке, – он вытянул кулак вперед, – у меня кое-что есть, – и, раскрыв его, показал лист, который ловко забрал у мертвого Эрика из рук.
В эту субботу, впрочем, как и в прошлую, кладбище для исключительных пополнилось свежей могилой.
Ночь накрыла собор своим одеялом. Небо затянуло, а луна, пытаясь вырваться из облачной хватки, то выглядывала, то вновь скрывалась за серыми тучами. В открытое окно был слышен вой бездомной собаки. В коридоре царила тишина. Парни в соседней комнате играли в настолку, где маг, гном и рыцарь сражались с великим драконом. Ноа однажды играл с ними, правда, из-за него все проиграли – зато его бард мастерски справился с коварными русалками. Перебил их своим пением и, пожертвовав кораблем, на котором все путешествовали, погубил весь экипаж.
Сегодня Честер тоже звал Ноа поиграть, но, завидев Реджиса, сразу передумал. И неудивительно. Его каменное лицо могло отпугнуть любого. У Стоунхенджа эмоций было больше, чем у этого особо опасного.
– Ты как? – поинтересовался Ноа.
Реджис узнал о смерти Эрика на ужине. Ему рассказал Йонни, а Ребекка пыталась залить слезами его куртку. Но Редж, как самый хреновый джентльмен, оттолкнул ее и предложил не распускать в трапезной сопли, чтобы не портить всем аппетит. Всем – это ему.
– Что за вопрос? – Реджис читал какую-то книгу по криптографии. – К чему он?
– Да просто интересуюсь. – Ноа застегивал леопардовую рубашку перед зеркалом. – Умер один из наших. Тем более особо опасный. Может, тебе тяжело, вот, хотел поддержать. Мы-то уже к смертям привыкли.
– Мне плевать.
– Оу…
– Плохих людей настигает плохой конец. – Реджис равнодушно перевернул страницу.
– Эрик не был плохим. – Ноа недолюбливал этого кретина, но что бы Эрик ни делал, он не заслуживал смерти. – Да, он был самовлюбленным бараном с золотой ложкой в заднице, но он ведь такой же, как и мы.
– Он ублюдок, который слишком многое себе позволял. – Реджис до треска стиснул книгу в руках. – Надо было следить за своим языком.
– Черт, да ты жесток. – По спине Ноа пробежали мурашки. – Тебе даже не жалко его?
– Нет. Мне не жаль ни его, ни кого-либо еще из его шайки. Ни Йонни, ни Амелию, ни тем более Ребекку.
На этот раз Ноа решил промолчать и, натянув рваные джинсы, вышел из комнаты.
Привалившись к холодной каменной стене, Ноа ждал Соль и Эбель у лестницы, ведущей в женское спальное крыло. Всех опять заперли в комнатах и попросили не покидать их после ужина. Но юных Эркюлей Пуаро было не остановить.
Ноа прятался в тени и наблюдал за светлячками, летающими у единственного работающего светильника. Воображение неконтролируемо рисовало ужасные образы, прячущиеся в темноте. Ноа вспомнил все фильмы ужасов, которые пересматривал на Хеллоуин с братом, и молитву, изгоняющую злых духов. Так… На всякий случай… Если вдруг изуродованный длинноволосый мертвец с бензопилой нападет на Ноа из-за угла.
Чем дольше Ноа ждал, тем холоднее ему становилось. Сквозняк превратился в дыхание призраков. А свист ветра – в вой оборотня где-то в лесу. Ноа не верил в богов, но именно сейчас, когда свет в очередной раз мигнул, а перед глазами показался пугающий силуэт, он мысленно взмолился сразу всем. Перуну, Зевсу, Кришне, Иштар, Ра. Ноа точно помнил кого-то еще. Но этой пятерки должно было хватить на то, чтобы они защитили его в такой недобрый час.
– Ты чего стоишь трясешься? – раздался голос Соль у лестницы, и Ноа неожиданно для самого себя взвизгнул.
Эбель накинулась на него и, закрыв рот рукой, попросила быть тише.
– Я думала, ты атеист, – смеясь, Соль указала на сложенные ладони Ноа. – А ты, вон, по ночам молишься, оказывается.
– Да я так, – стушевался Ноа. – Я грелся! – И начал растирать руки. – Холодно тут. Замерз вас ждать.
– Ага, как же.
– Давайте поболтаем в другом месте, – поторопила их Эбель. – Идем скорее, пока нас никто не увидел.
И Ноа, как настоящий бесстрашный мужчина, проводил Соль и Эбель до библиотеки. Только шел он, держась за руку Соль и пугаясь каждого шороха.
Ноа не любил библиотеку. Заходил сюда крайне редко, как и любой другой студент академии. Обычно все тусовались во внутреннем дворе. У колокольни, которую мисс Вуд быстро закрыла, и у озера, находящегося недалеко от академии. Там, на лодочной станции, жил мистер Чампи. Ловил на ужин рыбу, летом учил всех плавать, а на праздники устраивал пикники на берегу. Поэтому собираться в библиотеке по вечерам с Соль и Эбель предложил Ноа. Днем тут никого не было, а по вечерам тем более. Можно было спокойно обсуждать всякие секретные штучки и не бояться, что кто-то им помешает.
– Показывай, что ты там нашел? – Эбель включила настольную лампу и положила перед собой Библию, которую вытащила из-под кофты.
– Эй, а как же история о том, какой я непризнанный гений? – Ноа закинул ноги на край стола и, чуть не упав, пафосно развалился на стуле. – Я знаю, вы очень хотите ее услышать. А раз хотите, то я расскажу.
– Без этого не обойтись? – Соль закатила глаза.
– Итак… – проигнорировал ее Ноа. – Я стоял и смотрел на Эрика. Анализировал. Думал.
– Удивительно! – съязвила Соль.
– И понял, – Ноа сделал вид, что не слышит ее, – что трех мертвецов связывает не только вырезанный на груди символ.
– А что еще? – Эбель поежилась от холода.
– На первом месте преступления в Санди нашли не только труп, но и надпись на стене. У мистера Пирсона была… – Ноа ткнул в книгу, – Библия. Вот я и подумал, что должно быть что-то и у Эрика.
– Ближе к делу.
– Я наблюдал за Кэруэлом. Думал, что он понял это быстрее меня, и следил за его взглядом в надежде, что он найдет хоть какую-то зацепку. Но! Зацепку нашел я! Прикиньте!
– Ноа, не тяни, – завыла Соль.
– Хватит портить мой рассказ, зануда! – Ноа щелкнул ее по носу и, вздернув подбородок, продолжил: – Короче говоря, я заметил, что одна рука у Эрика была расслаблена. А вторая сжата в кулак.
– И?
– Еще одно слово, и я закрою твой рот поцелуем. Хочешь? Мой язык весь день ждет своего часа. – Ноа демонстративно облизал губы и, причмокивая, потянулся к Соль.
– Мерзость… – отмахнулась та и пересела от него поближе к Эбель.
– Дальше вы могли наблюдать мою шикарную актерскую игру, – Ноа продолжил свой рассказ, – и именно благодаря моей смекалке и внимательности я нашел записку, которую оставил убийца. Вот она.
Эбель взяла в руки лист и, нахмурившись, стала вглядываться в ряды цифр.
– Да-да… – Ноа скрестил руки. – И до этого додумался
– Да что ты говоришь, Эдвин, – послышался мужской голос среди стеллажей.
В библиотеке повисла тишина. Ноа громко сглотнул и переглянулся с девочками.
– Вы тоже слышали это? Или внутри моей башки поселился наш препод, который теперь взывает к моей совести?
– Я тоже слышала это.
– И я.
– Черт, – выругался Ноа, когда понял, что облажался.
– Мне приятно, что ты считаешь меня самым умным, э-э-э… чуваком этой академии, – голос Джосайи, как и его шаги, стали громче и ближе. – Но ты меня все-таки недооценил.
Мистер Кэруэл вынырнул из-за книжного шкафа с книгой в руках и, подойдя к столу, сел рядом с Ноа. Тот выпрямился, как самый прилежный и послушный ученик.
– Я полдня провел в библиотеке и прочитал одиннадцать книг в две тысячи страниц каждая, чтобы найти символы, вырезанные на груди жертв. – Джосайя наклонился к Ноа. – А еще, Эдвин, твою актерскую игру видели не только Эбель с Соль, но и я. И я заметил, как ты мял в руке бумагу, которую вытащил из кулака Лайне. – Кэруэл придвинулся еще ближе. – А еще, болван ты эдакий, я слышал ваш разговор в коридоре. И не только я, но и мисс Моретти, мисс Вуд и даже мистер Чампи.
– Изв… – начал Ноа.
– Извиню, не переживай. Принесешь мне доклад по криптографии. Минимум двадцать страниц, написанных от руки. Может, хоть так ты поймешь, что о важных вещах не стоит говорить в людных местах. – Джосайя громко стукнул книгой по столу, и троица вздрогнула. – А пока скажите мне «спасибо». Я прикрыл ваши наглые задницы перед директором. Сказал, что дал вам на сегодня дополнительное задание по санскриту. Поэтому с вас не только доклад по шифрам, но и по забытому языку. Все ясно?
– Ясно, мистер Кэруэл, – хором ответили Ноа, Эбель и Соль, стыдливо опустив глаза.
– А теперь, – Джосайя закинул ногу на ногу и посмотрел на Эбель, – давай находку сюда.
Эбель послушно протянула ему лист.
– Я понял, что вы меня не послушаете и продолжите вести свое расследование, Шерлоки Холмсы вы недоделанные, поэтому будете делать это под моим контролем.
Все трое приободрились и, наконец расслабившись, уставились на преподавателя.
– Вы уже расшифровали записку?
– Эм… Нет, – застенчиво пробормотала Эбель.
Мистер Кэруэл тяжело вздохнул.
– У вас было полдня, и вы… – он снял очки и потер глаза, – и вы не сделали ни черта полезного. Боже… Дайте ручку и бумагу. Живо.
– У меня есть только карандаш. – Соль вытащила его из своего пучка на макушке.
Джосайя опять тяжело вздохнул. И еще раз, когда увидел, что карандаш не заточен.
– Так, ну последовательность Фибоначчи отпадает сразу, – спустя пару секунд сказал мистер Кэруэл.
– А это?.. – уточнила Эбель.
– Это последовательность, в которой каждое число является суммой двух предыдущих. Ноль, один, один, два, три, пять, восемь и так далее, – ответил Ноа и поймал на себе удивленные взгляды. – Что? Это и в математике есть. А математику я знаю лучше, чем все остальное.
– Да, все верно, – подтвердил Джосайя. – Шифр не похож на двоичный код, и это точно не алфавит по цифрам[20], потому что все мы знаем, что в английском алфавите всего двадцать шесть букв, а тут есть цифры тридцать девять, сорок девять и выше… Что же это тогда?
Профессор замолчал. Ни Эбель, ни Соль, ни даже
– А вы поняли, что за символы у жертв на груди? – спросила его Соль.
– Это сигил. Знак призыва, – пояснил Джосайя. – А внутри – арамейская буква. У Мистера Пирсона – «М». У убитого в Санди – «П». У Эрика – «И». Пока это все, что мне удалось выяснить.
– Меня больше интересует, как убийца пробрался в академию. О нас же никто не знает, – добавил Ноа. – Может, это кто-то из наших? Ну, в смысле из собора.
– Прекрати, – поежилась Соль.
– Ну а что? Мистера Пирсона закопали на нашем кладбище. Эрика убили в нашем кабинете.
– А как ты объяснишь труп мужика в Санди?
– Я, конечно, умный, Соль, но на все ответить тебе не могу.
– Тогда подозреваемый ты, Ноа, – парировала она. – Ты единственный, кто тайно выходит из академии.
– Это точно не я, детка. – Ноа встал со стула и размял шею. – Я же сказал, что я умный, но шифры бы эти придумать не смог. А надпись на арамейском? Я же не интеллигент.
– Интеллектуал, дебил. И это тут вообще ни при чем.
– Слушайте, – наконец заговорила Эбель, – а Ноа ведь прав.
Ноа торжественно закивал головой.
– Вам не кажется странным, что Эрик просто взял – и умер? Я имею в виду, что он же
– Верно, – Ноа уперся руками в стол. – Лайне может убить прикосновением. Так почему он не снял перчатки?
– Может, он знал убийцу? – кажется, Соль тоже озарила догадка. – Доверял ему. Поэтому и не защищался. Просто не ждал и не знал, что его хотят убить.
– Тогда нам надо искать мужчину или парня, который с легкостью бы поднял меч и перерезал ему горло. – Эбель кусала ногти, качаясь на стуле. – Кого Эрик явно не боялся и, естественно, знал. И того, кто очень умен. Знает шифры и забытые языки.
Все резко замолчали. Джосайя стучал карандашом по листу, пытаясь найти ответ на загадку. А на него тем временем смотрели три пары подозревающих его глаз.
– У меня на эту роль есть лишь один кандидат, – прищурившись, сказал Ноа.
Джосайя ударил карандашом по столу, и все трое дернулись, испугавшись, что их новый подозреваемый на них нападет.
– Тогда я начну с тебя, Эдвин, потому что твоя тупость заразна. Она, как болезнь, перекинулась на них, – он кивнул в сторону девочек, – и поразила их мозг. Мне срочно надо остановить это.
Джосайя встал и наклонился к Ноа, тот сжался и хотел сделать шаг назад, но рука мистера Кэруэла ударила его по затылку быстрее.
– Какую же херню, прости господи, вы несете. Вы правда думаете, что я убиваю своих же студентов?
Ноа потер ушибленное место и пристыженно посмотрел в глаза преподавателю. Эбель с Соль прикрыли руками головы в надежде не получить такие же подзатыльники.
– Нет, мистер Кэруэл, мы так не думаем. Простите, – наперебой забубнили они.
– То-то же. – Джосайя сел обратно на стул. – Еще одно такое высказывание, и я заберу все улики, а про вас расскажу Деборе Вуд и твоему брату Арни.
– Простите, мистер Кэруэл.
– Вас накажут и запрут в комнатах, – продолжал он. – Наверное, обидно будет профукать такое интересное дело, которое почему-то вам не дает покоя. Особенно когда я почти расшифровал последнюю подсказку.
– Почти расшифровали?! – Улыбки появились на виноватых лицах Ноа, Соль и Эбель.
Они повскакивали со своих мест и обступили профессора, заглядывая в лист с цифрами.
– На одном из занятий я рассказал вам о шифре, который легок для тех, кто прячет информацию. Но очень сложен для тех, кто хочет эту информацию перехватить. Смотрите, – мистер Кэруэл обвел карандашом знаки, – убийца четко ставит пробелы между цифрами. Так мы получаем 2–1–12 и 2–30–1; 4–4–6 и 4–31–2. Ну и так далее по списку. То есть у нас есть три неизвестных. Это уникальные цифры, которые не поддаются частотному анализу.
Ноа, Эбель и Соль покивали, будто все поняли.
– Я заметил еще несколько закономерностей. Первая, – профессор ткнул в лист, – есть цифры, которые повторяются. Вторая: есть число Х, точка и цифра 39, которая выбивается из тройки.
– Я сейчас умру от любопытства! Не тяните! – Ноа был готов сожрать свой кулак, костяшки которого уже успел покусать.
– Я хотел спросить у вас, на что похож этот шифр, но если вы так настаиваете, то…
– Это книжный шифр, – ответила быстрее него Эбель. – Три неизвестных – это страница, строка и первая буква в слове.
Джосайя мягко улыбнулся, посмотрев на студентку.
– Верно, Эбель, но, как я уже и сказал, у нас есть проблема. Этот книжный шифр –
Ноа кивнул, хотя ни фига он не знал.
– Потому что у него нет ключевого слова. Вообще нет никакого ключа, который можно было бы перехватить. Есть только шифр и одна-единственная книга. А что за книга, мы с вами никогда не поймем, только если не спросим самого убийцу.
Соль громко цокнула, Ноа выругался, не стесняясь преподавателя, а Эбель взяла в руки лист с кучей цифр. На ее белоснежные ресницы падал свет от лампы, на лбу появились морщинки.
Она была красивой. Вздернутый нос, пухлые губы, которые она красила вишневой помадой, белоснежные волосы, голубые глаза. Неудивительно, что у Реджиса рядом с ней срывало крышу. Эбель была мечтой любого тинейджера.
Она могла быть и мечтой Ноа. Но у Ноа оказались очень незаурядные мечты, и Эбель меркла на фоне Соль.
Ноа никогда не думал, что сможет так влюбиться. Это чувство было для него в новинку. Он до сих пор пугался, когда кишки сворачивало в тугой узел, когда потели ладони, а сердце начинало биться с бешеной скоростью. Рядом с другими Ноа такого не испытывал. Все остальные девушки были пресными, безвкусными. Соль же была освежающим зеленым чаем с клубничным джемом. Ярким солнцем после дождя. Пятницей. Рассветом. Чистым постельным бельем. Глотком воды после изнурительной тренировки. Свежим ветром в душном кабинете шифрологии. Пиццей с ананасами. Любимым припевом. Игрой на гитаре. Комиксом по Человеку-пауку.
Соль была всем для Ноа. И была ничем. Потому что у них никогда бы ничего не вышло. Ни за что. Ни при каких обстоятельствах.
– Кажется, я все поняла, – вдруг сказала Эбель и положила лист на стол перед Джосайей.
Она ткнула пальцем в цифры, которые разделяла точка.
– Это же получается строчка? Верно?
– Да, – подтвердил Джосайя.
– Мне кажется, я знаю книгу, в которой строка нумеруется с точками.
Ноа задумался. Он знал мало книг, а на ум приходили лишь марвеловские комиксы.
– Библия, – проследил мистер Кэруэл за взглядом Эбель.
Теперь все уставились на книгу, лежащую на углу стола.
– Святая Дева Мария, это гениально, – Ноа правда был удивлен. – То есть убийца вложил в руку смотрителя кладбища ответ на следующую загадку?
– Ну, не совсем правильная формулировка, но да. Получается, все и правда связано между собой. – Соль толкнула книгу, и та проехалась по столу прямо к Джосайе в руки.
– Нам предстоит долгая ночь, – мистер Кэруэл открыл Библию, – давайте же не будем терять времени.
Не такой уж и долгой была эта ночь. По крайней мере, для Ноа, который уснул, сидя на подоконнике. Было неудобно, под поясницу задувал сквозняк, но спать было всяко лучше, чем, сгорбившись от усталости, клевать носом то в Библию, то в лист с огромным количеством цифр.
– Готово! – голос мистера Кэруэла разбудил Ноа.
– Боже, наконец это закончилось, – зевнула Соль.
Ноа разлепил глаза и, отодрав лоб от стекла, потянулся. За окном медленно наступало утро. Нежно-голубое небо озаряло оранжевое солнце, встающее из-за горизонта. Слабые лучи, продираясь сквозь деревья, падали на траву, покрытую мелкой блестящей росой. По земле стелился туман и, поднимаясь все выше и выше, окутывал кусты. Ноа поежился. Леопардовая рубашка совсем его не согревала. Во рту пересохло, а от вида росы захотелось пить еще сильнее. Да и вообще, почему его так рано разбудили? Он бы еще спал и спал в своей теплой мягкой кроватке аж до девяти утра. Плохо, что воскресная служба начинается в десять. Плохо, что она вообще у них
– Ноа, давай живее, – поторопила его Эбель.
Спрыгнув с окна, Ноа поплясал на месте и до хруста размял спину. Подойдя к столу, он увидел не только покрасневшие усталые глаза Соль, Эбель и Джосайи, но и исписанную Библию мистера Пирсона.
– Кто ж так с книгами поступает-то? – показушно охнул Ноа. – Изверги.
Соль толкнула его, и в ударе этом сил было меньше, чем у пятилетнего ребенка.
– Вы молодцы, девочки. Поздравляю вас с первым серьезным разгаданным шифром, – похвалил их Джосайя, – а ты… – он посмотрел на Ноа, – а ты не бери в голову.
– Ну, вы мне хоть скажите, что получилось-то. – Ноа сел рядом с профессором.
Тот открыл форзац, на котором они записывали ответы, и прочитал:
– «Мир духов даст тебе ответ. Ищи могилу тридцать девять и ту, что не имеет мертвеца. За ними троица святая ждет тебя».
– Да убийца еще и поэт, – похлопал Ноа, – красиво написано! Правда, ни хрена не понятно.
– Как по мне, так все ясно. – Эбель встала со стула и надела кофту. – Идем на кладбище.
– Зачем?
– Искать могилы.
Густой туман осел на легких. Из-за холода тело била мелкая дрожь. Пальцы рук заледенели, нос покраснел. Кроссовки и низ брюк намокли, впитав в себя всю утреннюю росу. Быстрым шагом четверка отважных искателей могил[21] шла на кладбище. Не хватало видеокамер, приборов ночного видения и спиритических досок для вызова духов. Из них вполне получился бы каст фильма ужасов.
– Мир духов даст тебе ответ. Ищи могилу тридцать девять и ту, что не имеет мертвеца. За ними троица святая ждет тебя! – напевал Ноа.
А песня могла бы стать заглавным саундтреком.
– Что мы собираемся делать? – спросила Соль, которая еле поспевала за всеми. – Только не говорите, что раскапывать могилы.
– А что, прикольно было бы, – подхватил Ноа.
– Я сделаю вид, что не слышал этого, – сказал мистер Кэруэл.
– Мы не будем раскапывать могилы, мы же не мародеры, – добавила Эбель, всматриваясь в скрытый за туманом дуб. – В послании указано, что нам нужно их просто найти. Вот мы их просто и найдем.
Они пришли на кладбище. Голодные комары жужжали прямо над ухом. Ветер аккуратно подергивал металлические колокольчики, которые в ответ еле слышно позвякивали где-то у самой земли.
– Ведите себя тише, – попросил студентов Джосайя, – и давайте все сделаем быстро. Боже, надеюсь, меня не уволят, – последние слова он прошептал сам себе.
– Давайте разделимся, – предложила Эбель, – Соль и Ноа, ищите тридцать девятую могилу. А мы поищем могилу без мертвеца. Кажется, я знаю, где она находится.
– Откуда нам начать считать? – спросил Ноа. – Тут могил охренеть как много.
– Найдите самое первое захоронение. И идите вдоль них по порядку. – Джосайя оглянулся по сторонам. – Чем глубже в лес, тем старее могилы. Начните оттуда. Нам нужна тридцать девятая, не забудьте.
– Слушаюсь и повинуюсь, но лопату у Бенни я на всякий случай одолжу, – будто военный, приставив к голове руку, ответил Ноа и повернулся к сторожке, где у двери стояли грабли и лопаты.
– Болван… – хором сказали Соль, Эбель и Джосайя.
И, проводив его взглядом, Эбель покрутилась на пятках во влажной и рыхлой земле.
– Идемте, мистер Кэруэл.
Обойдя парочку каменных плит, они подошли к свежей могиле. На ней лежали свежие цветы, а на кресте висела цепочка, которую, возможно, мертвец носил при жизни.
– И? – стоя за спиной Эбель, спросил Джосайя.
– Я думаю, это то, что мы ищем.
– Почему? – Он сделал шаг вперед и сел на корточки, переписав всю информацию с креста на страницу в Библии.
– Потому что до того, как в ней похоронили Датча Пирсона… – Эбель тяжело сглотнула, – в ней хоронили меня.
– Черт…
На пару секунд в воздухе повисла неловкая тишина.
Джосайя поднялся и отчего-то виновато посмотрел на Эбель. Он приобнял ее одной рукой и, нежно поглаживая по плечу, притянул к себе. Она не планировала плакать. Не хотела показывать эмоции, да и, как ей казалось, смогла все это отпустить, но этот странный жест Кэруэла заставил ее вновь вспомнить тот страх, что она испытала, лежа на дне гроба.
– Поплачь, милая, – тихо сказал он ей в макушку. – Я знаю, ты долго себя сдерживала.
– Ни черта вы не знаете, мистер Кэруэл. Вы не знаете, что я чувствую сейчас и что я чувствовала тогда, когда открыла глаза в кромешной темноте. – По щеке Эбель неконтролируемо покатилась слеза. – Вы не знаете, каково это – проснуться закопанной в земле? Где пахнет гнилью и сыростью. Где душно и нечем дышать.
Джосайя сильнее прижал ее к себе, позволяя зарыться лицом в пиджак.
– Вы не знаете, как мне было страшно. Как было больно. – С каждым словом слез становилось все больше, во рту образовался горький ком. – Я разбила в кровь колени, стерла ногти, которыми скреблась изнутри. Сорвала голос, когда звала на помощь. И даже когда меня спасли, я все равно дрожала от страха. А еще я, черт возьми, была голой. – Эбель схватилась пальцами за свитер профессора. – Я до сих пор не верю, что жива. Я до сих пор боюсь, что меня заберут в могилу.
– Не заберут, Эбель, я обещаю, – вторил дрожащему голосу Джосайя.
– Мне страшно, – давясь слезами, бубнила она ему в грудь. – Мне страшно от того, что я почти ничего не помню о дне перед своей смертью. Или о днях. Или вообще о неделях. Кто-то стер мне память. Я точно это знаю.
– Расскажи мне, что помнишь, милая, – попросил мистер Кэруэл, гладя ее по спине.
– Недавно, когда Соль громко кричала, я вспомнила такой же крик из своего прошлого. Тогда кричала тоже женщина. И плач, я вспомнила чужой плач. – Эбель шмыгнула носом. – Вспомнила подвальный холод. Запах крови и плесени. Холодные прутья клетки, в которой я сидела. И руки в длинных латексных перчатках. Они тянулись ко мне.
Джосайя снял с себя пиджак и обернул его вокруг плеч Эбель.
– Сейчас ты в безопасности, – чуть помолчав, сказал он. – Тебе не нужно этого бояться.
– Ни хрена я не в безопасности, – пробормотала Эбель.
– Ни хрена ты не в безопасности, – тяжело вздохнул мистер Кэруэл, вспомнив, что стоит посреди кладбища с библейским шифром в руке.
Прячась в шерстяном пиджаке Джосайи, Эбель немного согрелась. Своими слезами она намочила ему свитер. Но его это, похоже, не волновало. Он погладил Эбель по волосам и снова крепко обнял. Эбель положила голову ему на плечо, и порыв холодного ветра коснулся ее влажной щеки.
– Как я могу тебе помочь? – спросил Джосайя.
– Помогите найти убийцу, – шепнула Эбель. – И вспомнить прошлое.
– Я сделаю все, что в моих силах. Окей?
– И больше никогда не говорите «окей», – улыбнулась Эбель.
Джосайя грел Эбель в своих объятиях еще несколько минут, пока она рассматривала силуэт академии. В окнах кабинета шифрологии появилась фигура в черном. Незнакомец долго смотрел на них, но стоило Эбель прищуриться, как он ушел. Кажется, это был Реджис в своей любимой кожанке. А может, Эбель померещилось. Уж очень сильно она хотела спать.
– Тебе стало полегче? – Джосайя отстранился и вытер с ее щек потекшую тушь.
– Да, спасибо. – Эбель натянула рукав кофты и промокнула им глаза. – Так что думаете по поводу могилы без мертвеца? Подходит?
– Думаю, сейчас мертвец в ней есть, а значит, нам нужна не она. Но я на всякий случай ее записал. – Мистер Кэруэл покрутил в руках Библию. – Пойдем поищем еще.
– Мир духов даст тебе ответ. Ищи могилу тридцать девять и ту, что не имеет мертвеца. За ними троица святая ждет тебя, – послышалось тихое пение Ноа неподалеку.
В этот раз он ушел в джаз.
– Я думаю, в послании скрыт более глубокий смысл. Ну, либо убийца – скучный глупец, – сказал Джосайя перед тем, как все они взялись за поиски всерьез.
Спустя почти час, когда солнце уже дотронулось до шпилей собора, к Эбель подбежала Соль и, потянув за собой, привела к могиле.
– Смотрите, что я нашла. – Она показала всем поваленный крест.
Могила была запущенная. Стояла на самом краю кладбища в разросшихся вокруг нее кустарниках. Полусгнивший крест поели короеды и другие личинки, поселившиеся в земле прямо на месте захоронения. Вокруг стелилась пожухлая трава. Каким чудом Соль увидела эту заброшенную могилу?
– Здесь совсем не видно имени, но… – Соль подняла крест и, отряхнув его, воткнула в землю, – видно дату рождения и совсем чуть-чуть – дату смерти.
– Родился второго января девяносто пятого года, – записал в книгу Джосайя, – а умер третьего мая. Года не видно.
– Могила, что не имеет мертвеца. – Ноа задумчиво оперся на черенок лопаты. – Может, это она? Ну, типа, нет имени и года смерти. Да и про нее все забыли уже.
– Мы это уже поняли, спасибо, – устало цокнула Соль.
– Да, она отлично подходит, – согласился мистер Кэруэл. – Это то, о чем я говорил Эбель. Другой смысл. Глубокий.
– Отлично! Тогда осталась могила тридцать девять, – обрадовалась Эбель и обратилась к Соль: – Вы что-нибудь нашли?
С Ноа явно не было смысла разговаривать. Но Соль тоже лишь помотала головой.
– Тогда вперед, – скомандовал профессор, – уже семь утра, нужно торопиться.
Они вновь разбрелись по кладбищу. Лишь уставший Ноа остался на месте. Он смотрел на могильную плиту, стоящую неподалеку. Она, в отличие от той, что заросла сорняками, выглядела ухоженной. Хотя и стояла тут еще с тех времен, когда собор принимал и хоронил обычных людей, а не исключительных.
– Четвертого мая сорок второго года и четвертого апреля, – Ноа на секунду остановился, – зачеркнуто, мая, восемьдесят первого. Исаак Волкер.
– В шестидесятых работал в этом соборе, – пояснил Джосайя. – Между прочим, несмотря на юный возраст, он смог дослужиться со священника до епископа.
– И помер он тоже рановато. – Ноа мучительно медленно выдохнул.
– Почему же? Считай, полжизни прожил, – сказал Джосайя, – а для священника, который жил по строгим религиозным запретам, это и вовсе целая вечность.
– Все равно жаль его. Я бы не хотел в тридцать девять лет оказаться в могиле. Это же самый расцвет сил! Когда мужчина во всей своей красе, горяч и сексуален! В свои тридцать девять я буду кататься на байке по Майами-Бич и клеить красивых девочек.
Редко у кого получалось дослушивать Ноа до конца. Тем более сейчас, когда у всех слипались глаза, а ноги подкашивались от усталости. Поэтому никто не придал значения тому, что он сказал. Но спустя минуты, когда до сонного мозга дотянулся смысл брошенных слов, Эбель, Соль и мистер Кэруэл резко остановились и посмотрели на кудрявого болвана, который наконец-то сделал хоть что-то полезное.
– Тридцать девять? – повторила Эбель и быстрым шагом преодолела расстояние до Ноа. Она замерла у могилы Исаака Волкера.
Соль с Джосайей тоже приободрились и подбежали к ним.
– Ну да, – пожал плечами Ноа, – родился в сорок втором году, умер в восемьдесят первом. Вычитаем – и получаем тридцать девять. Чего такого-то?
– А то, что это та самая могила! – Соль радостно задергала его руку.
Ноа поморщился, так ничего и не поняв.
– Вот теперь я и тебе могу сказать, что ты молодец, – похлопал его по плечу Джосайя.
Он быстро переписал все даты в книгу и потер замерзшие руки.
– Теперь у нас есть новый шифр и несколько часов до воскресной службы, чтобы его разгадать.
Соль зевнула. Медленно и протяжно. Ее усталость подхватили и другие.
– У меня явно будут морщинки и темные круги под глазами. – Она обеспокоенно потрогала свое лицо.
– И ответ на загадку, – сказала Эбель и, обойдя могильную плиту, направилась в сторону академии.
Все нехотя последовали за ней.
– Вы уходите? Мы, что, уже нашли вторую могилу? – крикнул им в спину Ноа.
Но ему так никто и не ответил.
Они вернулись в библиотеку, но, просидев там два часа, так ничего и не нашли. Вся академия успела проснуться и даже позавтракать. А новый шифр до сих пор так и не поддавался четырем искателям мертвецов. Голова уже давно плохо соображала. В полубессознательном состоянии Эбель вчитывалась в страницы Библии.
Ничего не подходило – Фибоначчи, код, алфавит, книжный шифр… Все – мимо. Цифр было нечетное количество. Их ничего не разделяло. Имя Исаака тоже ничего не дало. Оно путало еще больше, и Джосайя предложил убрать его из рассуждений совсем. Он был уверен, что загадка кроется в цифрах, ведь у могилы без мертвеца не было имени, а значит, и закономерности тоже терялись.
– Идите на службу, – мистер Кэруэл посмотрел на наручные часы, – я пока подумаю над шифром без вас. Если что, буду ждать вас в своем кабинете.
Он потер покрасневшие глаза и откинулся на спинку стула.
– О! – воскликнул Ноа. – Наконец-то мы поспим! Чур, последняя скамейка около выхода – моя.
– Если священник увидит, что ты спишь, то он заставит читать молитву вместе с ним. – Соль встала из-за стола и, потянувшись, пошла к выходу.
В животе у нее заурчало от голода.
– У нас есть еще десять минут, – добавила она. – Мы успеем добежать в столовую.
– Я – пас, – ответила Эбель.
Сил бегать у нее уже не было.
– А я пойду займу скамейку. – Ноа блаженно заулыбался, представляя себе сладкий сон.
– Смотрите, никому не проговоритесь, – напомнил Джосайя. – Иначе проблемы будут не только у вас, но и у меня. Окей?
Эбель было слишком лень напоминать ему о том, что это «окей» все еще стремно звучит из уст интеллигентного дяди в пиджаке и галстуке. Поэтому она молча кивнула и покинула библиотеку.
Главный зал был набит студентами. Эхо голосов улетало под высокий потолок. Все толпились у скамеек, стараясь занять места подальше от алтаря, у которого уже готовился к речам отец Робинс. В прямых лучах, пробивающихся через витражи, летала пыль. Она оседала на его черной рясе, и священник, чихнув пару раз, потер нос. Его старое вытянутое лицо было похоже на крысиную морду. В глубоких морщинах прятались маленькие глаза. Он надменно осматривал студентов. Не скрывая своего презрения к исключительным, он провожал каждого взглядом и хмурился, когда кто-то из них кивал ему в знак приветствия.
Все дальние скамейки были заняты. Студенты расселись на них, оставив свободным лишь первый ряд. Там разместились несколько студентов и мисс Вуд. Эбель ничего не оставалось, как сесть на самый его край, прямо рядом с исповедальной будкой. Кажется, там кто-то сладко спал. И, увидев испачканные в земле вансы, торчащие из-под черной бархатной шторы, Эбель сразу поняла, что это был Ноа. Видимо, места на задних рядах ему тоже не хватило.
Мисс Вуд встала и осмотрела студентов. Все замолчали, увидев ее, и поднялись следом. Она кивнула священнику, и тот ударил в колокольчик. Звон прорезал кромешную тишину. Кажется, даже лики на витражах задребезжали от этих вибраций. Отец Робинс развернулся к алтарю и поднял распятие. Молча показывая его всем студентам, прошел с ним вдоль скамеек и вернулся.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – начал он. – Отец Небесный! Я прихожу к Тебе в молитве. Прошу, прости мне все мои грехи.
Все сели. Эбель невольно закатила глаза. Слушать это у нее не было никакого желания, а уйти не позволила бы мисс Вуд. Успокаивало лишь то, что позади слышались тяжелые недовольные вздохи других скур. Значит, терпеть литургию Эбель придется не одной.
– Моя вина! Моя вина! Моя вина! – закончил читать молитву священник.
Все исключительные повторили это за ним и трижды ударили себя в грудь. Эбель молчала, и директор неодобрительно покосилась на нее.
А дальше главный зал заполнился нестройным хором голосов, восхваляющих Господа. Эту мессу Эбель, конечно же, уже давно выучила наизусть. Невольно в памяти возникло лицо матери. Шейла улыбалась только в церкви. Только слушая молитвы, она становилась счастливой. Только глядя в лицо священника, она забывала о своих грехах.
Эбель закрыла глаза. Она понадеялась, что сможет ухватиться за образ матери и вспомнить что-то еще, но кто-то толкнул ее плечом.
– Да ты бунтарка, – сказал Реджис, который сел рядом с ней.
Он опоздал на службу, за что получил осуждающий взгляд мисс Вуд.
– Почему не подпеваешь?
Он развалился на скамейке и, запихнув руки в косуху, уставился на священника. Тот, заметив Реджиса, на секунду оцепенел, но продолжил петь, вздернув брови, – удивился. А потом и вовсе нахмурился.
Эбель не ответила Реджису: закрыв глаза вновь, она попробовала ухватиться за воспоминания о Шейле. Но песнопение подошло к концу. Зато началось монотонное чтение Ветхого Завета, и всех опять заставили встать. Эбель пошатывалась из-за бессонной ночи и чуть не уснула, слушая нудный бубнеж священника. Она завидовала Ноа, сопящему в закрытой будке, и Соль, которой удалось сесть где-то позади. Ноги еле держали Эбель, а тело тянулось к полу, на который она с удовольствием легла бы прямо сейчас.
– Спать надо ночью, – прошептал Реджис, поймав Эбель под локоть. – А не на литургии. Как неуважительно, Барнс.
– Рот закрой, – шепнула она, – и не трогай меня.
Она все еще помнила, как он прогнал ее из сторожки Бенни, поэтому, выдернув руку, отодвинулась от Реджиса подальше. Он улыбнулся и прочесал пальцами темные волосы.
– Как скажешь, бунтарка.
Стараясь не уснуть, Эбель то пересчитывала лики святых на витражах, то смотрела на священника, который даже не моргал, то пыталась вспомнить цифры из последнего шифра. Но ничего не помогало. Глаза слипались. И, стоило всем сесть во время чтения псалма, Эбель все-таки заснула.
–
– Барнс! Проснись уже!
Эбель наконец открыла глаза. Реджис держал ее за кисти рук. Не касаясь кожи, придерживал через ткань кофты.
– Все? Проснулась? – На его лице читалось отвращение.
– Я?
– Уснула у меня на плече, да. И лезла обниматься.
Реджис небрежно отпустил ее руки и отряхнул свои, будто только что трогал что-то грязное. Эбель посмотрела на него снизу вверх и помотала головой.
– Приснится же такое… Фу… Мерзость… – шепнула она. – Нет бы Тимоти Шаламе, но этот…
Она попыталась отмахнуться от мыслей, что прижималась к Реджису и вздрагивала от его прикосновений, но внутри нее поселилась тревога. Впилась в кишки, скручивая их в тугой узел. Рылась внутри, раздирая все на части.
Будто это был не сон. Будто все было взаправду.
Священник закончил воскресную службу; Эбель удачно проспала большую ее часть.
– Я хочу напомнить, что жду вас на покаянии, – указал отец Робинс на будку, в которой спал Ноа. – Сейчас тяжелые времена, поэтому я принял решение провести здесь всю следующую неделю. Собор требует очищения. Как и ваши души. – Священник перекрестился. – Приходите ко мне на исповедь.
– И еще одно небольшое объявление, – крикнула мисс Вуд. – На неделе наш собор посетят мистер Хиггинс и детектив, который будет допрашивать студентов.
Все зашептались.
– Нечего бояться, дорогие мои, – сказала директор. – Академия все еще безопасна для вас. А в том, что случилось, мы обязательно разберемся.
Глава 6. Первая исповедь
Когда Эбель зашла в кабинет шифрологии после воскресной службы, то увидела спящего Джосайю. Другого она и не ожидала. Знала, что он вырубится, как Ноа, пускающий слюни в блаженном сне в исповедальне, и Соль, которая уснула в столовой с кексом в руках. Но если тех двоих Эбель разбудила и отправила в комнаты, то профессора трогать не стала. Лишь накрыла плечи пиджаком и поставила стопку книг по криптографии так, чтобы лучи солнца не падали ему на лицо.
Мистер Кэруэл уснул за столом, устроив голову на куче бумаг. В одной руке был карандаш, другая лежала на открытой Библии. Шифр он, конечно же, не разгадал: сил не хватило даже просто его переписать.
Джосайя напомнил Эбель отца. Тот тоже любил спать в кабинете, обложившись статьями, которые вечно редактировал. Эбель всегда ждала его перед сном в своей комнате. Вместо детских книг он читал ей свои интервью и публикации, которые готовил для журнала. И если Эбель с интересом слушала его, то смело отправлял их на утверждение главному редактору.
«Как тебе, хвостик?» – спрашивал он Эбель.
«Это было круто, пап!» – зевая, отвечала она.
Ей нравились папины статьи. Он путешествовал по миру и рассказывал о странных происшествиях, похищениях, убийствах – и о доблестных полицейских, защищающих людей от опасных скур. Эбель гордилась им. Хвасталась его журналами в школе. Коллекционировала все обложки, вырезала его статьи и клеила в альбом. Эбель восхищалась папой и мечтала пойти по его стопам. Хотела стать криминальным журналистом.
Кто бы мог подумать, что она начнет расследовать серию странных убийств будучи скурой? Интересно, отец гордился бы ею? Или написал бы статью о том, как исключительные опасны для общества, и Эбель стала бы одной из его персонажей? Она не знала.
Зато Шейла не испытывала сомнений.
– Отец не простил бы тебе этого, – говорила она, когда Эбель рассказала о своем даре. – Грегори был хорошим человеком. И я. Я тоже хороший человек, – била она себя в грудь, сидя на коленях перед иконой в своей комнате. – Так за что ты послал нам в дом скуру? За что так наказал?!
Дар у Эбель проявился на седьмой день после смерти отца. Она не сразу рассказала об этом матери, но не из-за страха, а потому, что сама ничего не понимала. Думала, что сходит с ума из-за скорби, которая сдавливала тело изнутри. Из-за слез, которые Эбель не могла остановить. Из-за вины, что так и не успела попрощаться с отцом. Не успела отдать письмо. Кажется, она и сейчас винила себя в этом. И до сих пор ждала возвращения папы домой.
Эбель оставила профессору кекс, который прихватила в столовой, и покинула кабинет. Она тоже хотела спать и мечтала сейчас лишь о своей неудобной кровати.
В комнате было тихо. Тимо вылез из шкафа, когда Эбель вошла. Соль проснулась от скрипа двери, но, подумав, что это был сквозняк, натянула на голову одеяло и вновь уснула.
– Выглядишь помятой, – сказал Тимо.
– Чувствую себя так же, – ответила Эбель, ложась на кровать прямо в грязной одежде. – Если бы ты знал, сколько разной херни со мной сейчас происходит, то не удивлялся бы, – пробубнила она в подушку.
– Ты не исповедовалась сегодня? – Тимо сел на край кровати.
– Я сегодня была крайне занята изучением захоронений на нашем кладбище.
– Опять ходила на свою могилу?
Тимо развязал шнурки на кедах Эбель и помог стянуть их с ног.
– Типа того.
– Ты с кем там разговариваешь, дурная? – возмутилась Соль и подняла голову с подушки. – Спать мешаешь!
– С призраком, – просто ответила Эбель.
Глаза слипались, она уже плохо видела Соль.
– Ага, как же, – та отвернулась к стене, – передай ему тогда, чтоб вел себя потише.
– Да он и так молчит.
– Все, закрой уже рот.
Эбель, послушавшись, закрыла и рот, и глаза, и тут же провалилась в сладкую дрему.
После смерти Эрика академия изменилась. По парню никто (ну ладно, Ребекка и Йонни не в счет) не скорбел, но, видя особо опасных, студенты быстро менялись в лице. Грусть и сожаления побеждали в веселом разговоре перед парой, а аппетит портился, даже если в трапезной подавали самые вкусные овсяные печенья.
Преподаватели стали дежурить в коридоре, главном зале, спальном крыле, вокруг академии и даже у старой колокольни. Мисс Вуд теперь спускалась к студентам чаще и, тратя на них всю свою успокаивающую ауру, уходила в кабинет к мисс Моретти, которая своими картинами, музыкой и горячим шоколадом помогала восстанавливать силы ей самой.
Кто-то из студентов, кажется Малакай Ласи, пустил слух о том, что академию скоро рассекретят, ведь о смерти Лайне пришлось сообщить его родителям. Те были очень богатыми кровожадными мафиози, которые готовились мстить всем за то, что у них отобрали единственного наследника. Но позже, конечно, эти слухи опровергли. Родителям Эрика сообщили о суициде сына. Сказали, что очевидцы заметили, как он прыгнул с утеса в реку, и, ссылаясь на быстрое течение, предупредили, что труп до сих пор не нашли. Тем, кажется, было все равно. Кто-то из студентов говорил, что они давно отказались от Эрика и он, сбежав в семнадцать лет, разорвал все связи с семьей.
Каждый студент в академии был таким же, как Эрик. Но не заносчивым грубияном, внутри которого, по словам Ребекки, скрывался добрый и заботливый мальчик. Каждый студент академии был изгоем. Всех бросили родные: предали, выкинули на улицу, сдали в дурку, сослали подальше от семьи, боясь, что дети причинят им вред. Эбель было знакомо это чувство. Ее мать была такой же бешеной фанатичкой, как и те, кто бунтовал у ратуши в Санди. Кто просил ловить исключительных, сжигать их, жесточайше наказывать. Когда родная дочь обрела свой дар, Шейла, не сдаваясь, стала молить о казни не только мэра, но и Бога.
Может, поэтому Эбель решила остаться в академии? Может, истинная семья, которая не сторонилась ее, была именно здесь? Дебора, Джосайя, Бруна и другие преподаватели заботились о каждом попавшем в собор исключительном. Оберегали и защищали. Наставляли. И даже сейчас, в тяжелые времена, когда опасность нависла над шпилями академии, они все равно в первую очередь думали о своих студентах. Эбель уже давно забыла о том, что такое доверие и забота, но здесь, в этих заросших плющом стенах, она наконец почувствовала, что одиночество отступает, а люди вокруг дарят ей новые силы на битву с неизвестным пугающим злом.
Днем понедельника мистер Чампи собрал студентов во внутреннем дворе. Все четыре факультета стояли в кругу и слушали профессора, который рассказывал им об основах самообороны.
– Дар свой применяйте в самую последнюю очередь, – твердил он. – Защищайтесь словом. А если словом не выходит, то хотя бы не нападайте первыми.
Скуры внимательно, а может, и не очень, слушали и ждали, когда же он вызовет их в центр для демонстрации своих способностей.
– Ваш дар оставляет следы. Вас будет легко найти и поймать. И еще легче – сделать виноватыми. – Мистер Чампи ходил вдоль студентов. – Помните, что скур ненавидят. И правда никогда не будет на нашей стороне.
– Зачем тогда нам дар? – выкрикнула Гретта из толпы.
– Чтобы помогать людям. В академии вас учат именно этому.
– Значит, Эрик умер поэтому? Потому что даже здесь ему запрещали пользоваться силой? – спросил Марсель Альба.
– У меня нет ответа на ваш вопрос. – Мистер Чампи остановился и сложил руки за спиной. – Но теперь мы озабочены вашей безопасностью вдвойне. Поэтому мисс Вуд приняла решение увеличить часы моих занятий.
– Класс, наконец-то смогу покидаться огнем, – послышался сзади голос Колма.
– Ты будешь первым, кого я уделаю, – ответила ему Хичжин.
– Давайте не будем терять времени и приступим, – хлопнул в ладони преподаватель. – Вам нужно разделиться по парам. Не ищите себе противника с даром, противостоящим вашему. Потому что я буду учить вас самозащите не только с помощью способностей.
Конечно же, большинство разбрелось по компаниям, оставив некоторых (в основном «белых») стоять вдоль стены. Но мистер Чампи быстро расставил всех так, как посчитал нужным. Были ли с ним согласны студенты – его не волновало.
– Ну привет, новенькая, – сказала Амелия, встав рядом с Эбель.
– Я здесь учусь уже почти месяц. Правда думаешь, что я все еще новенькая?
– Я думаю о том, что в нашей паре лишь один победитель.
Она повернулась лицом к Эбель и собрала рыжие волосы в хвост.
– А где Ребекка?
На удивление во внутреннем дворе не пахло кокосовым парфюмом, пренебрежением и высокомерием.
– Не твое дело, – огрызнулась Амелия и как следует проморгалась, чтобы ясным взглядом впиться в Эбель и усыпить ее.
Но Эбель смотрела то в ноги, то на лица других студентов.
– Она все еще скорбит по Эрику, – отозвался Йонни, который стоял в паре с Айей, девочкой-невидимкой.
Эбель стало интересно, как она собирается внушать ей что-либо, если не может поймать ее взгляд.
– Посмотри на меня, новенькая, – возмутилась Амелия.
Она уже тянулась к лицу Эбель, чтобы насильно заставить ее смотреть на себя.
– Я же сказал, что мы учимся обороняться без способностей, Крэфл, – сделал замечание мистер Чампи.
На землю упали металлические ложки Гретты. Армира, поднявшаяся над землей на добрых пару метров, спустилась обратно. Норииль спрятала светящиеся руки в карманы, а Колм рванул к горящему кусту, закидывая его песком, который носил все время с собой в поясном мешочке.
– Вы как меня слушаете? – гаркнул мистер Чампи. – А ну, смирно!
Студенты выпрямились и, спрятав руки за спиной, вздернули подбородки. Особенно хорошо это получилось у «фиолетовых» – факультета военной обороны, которые на индивидуальных занятиях помимо изучения армейского закона еще и маршировали по кругу, напевая странные песни.
– А ну убери свою паутину, Ханаби, – крикнул он Шируке, которая запуталась в липких нитях. – А ты, Тонака, даже не думай выпускать свой яд.
Профессор вздохнул и, обведя всех взглядом «какие же вы безнадежные, скуры», встал в центре двора, выводя за собой Реджиса. Не повезло ему оказаться по правую руку от мистера Чампи.
– Начнем с того, что все мы встаем в правильную позу. – Он повернулся лицом к Реджису. – Смотрим в глаза противнику. Выставляем вперед ведущую ногу и распределяем вес так, чтобы нас сложно было сбить. Если вы правша, то на правую. Если левша, то на левую.
Все повторили за ним.
– Сжимаем руки в кулаки и поднимаем их. Одну держим на уровне глаз, другую, ту, которой в случае чего будем бить, – на уровне подбородка.
Дальше мистер Чампи проверил стойки студентов. Подходил к каждому и помогал расставить правильно ноги и руки. Показывал, как распределять центр тяжести.
– Аврора, ну кто так держит кулаки? Большой палец должен быть снаружи, а не внутри кулака. Иначе вы сломаете его при первом же ударе.
Амелия, переминаясь с ноги на ногу, сгорала от нетерпения врезать бесящей ее Эбель. Но, поняв, что кулак она держит неправильно, сбавила пыл.
– И не нужно прыгать на месте, Эдвин, вы не в «Мортал Комбат» играете[22], – обратился профессор к Ноа, который стоял в паре с Рейчел.
Ноа всячески с ней флиртовал: подмигивал, говорил, что ей не нужно это запоминать, ведь он всегда будет рядом, чтобы защитить. Та почти поверила в это. Ее выдавал сверкающий, бегающий по телу Ноа взгляд.
– Так как мы защищаемся, а не нападаем, то запоминаем несколько правил. Напрягите мышцы живота, чтобы удары приходились на пресс, а не в печень. Напрягите мышцы шеи, прикройте челюсть и двиньтесь вперед. Это поможет смягчить удар по лицу и не даст вам потерять равновесие.
– И что ж, нам стоять и принимать удары? – крикнул Яр.
– Напасть вы всегда успеете, Фэра, а вот…
– И оказаться за решеткой в том числе, – раздался незнакомый голос где-то у входа во двор.
Все студенты обернулись. Всем известный мэр Хозия Хиггинс стоял под готической аркой. Справа от него замер отец Робинс, а слева – мужчина, при виде которого почти все тревожно засуетились. Мисс Вуд, аккуратно обогнув посетителей, направилась во двор.
– Это тот мужчина, – к Эбель подбежала Соль и схватила ее за локоть.
– Какой – тот?
– Это он ищет исключительных и привозит сюда, – шепнула Соль, – говорят, у него нюх на способности, и, когда в Санди появляется новая скура, он первый об этом узнаёт.
– Что? – Эбель не понимала, что значит нюх на способности, но расспросить Соль детальнее у нее уже не было возможности.
Мисс Вуд вышла в центр поля и, сместив мистера Чампи, представила гостей.
– Дорогие, рада сообщить, что мистер Хиггинс прибыл к нам с мистером Янсеном. Многим из вас он знаком, – Дебора сказала об этом, будто с сожалением. – Мистер Янсен приехал сюда, чтобы расследовать убийства. Он пообщается с каждым из вас, поэтому, очень вас прошу, ничего не скрывайте.
Студенты сжались в кучки. Стояли рядом с друзьями и тихо шушукались, поглядывая на мэра, священника и мужчину в черном длинном плаще. Его лицо скрывалось за капюшоном и намотанном вокруг шеи черным шарфом. Как он выглядел, кажется, до сих пор никто не знал.
– И хочу внести еще немного ясности. – Мэр подошел к мисс Вуд.
Он был в сером строгом костюме и темно-синем, будто он самый ярый патриот этой академии, тренче. На ногах были идеально вычищенные блестящие ботинки. Не факт, что дорогущие. На руке у него сверкали золотые часы, которыми он точно специально светил перед студентами – то почесав лоб, то посмотрев на время.
Эбель первый раз увидела Хиггинса не на фотографиях из газет. Отец был прав: что в жизни, что на бумаге тот казался неестественным, ненастоящим. Как и его часы, которые он наверняка купил на барахолке во время одного из горных фестивалей. Папа всегда называл его «слабоумным павлином». Кажется, он ничего не мог сделать без своей правой руки – отца Робинса. Оттого Хиггинс и показался Эбель не просто фальшивкой, а двуличной фальшивкой. Сложно было забыть широкую улыбку на фотографии под статьей, где мэр наградил шефа полиции Итана Палмера за поимку очередной скуры. В этой же статье Хиггинс говорил, что все скуры будут пойманы и наказаны и что он защитит каждого жителя Санди от этой нечистой силы.
Удивительно было наблюдать точно такую же улыбку сейчас, в засекреченном соборе, где тайно держат исключительных. Хиггинс, не стесняясь, всем своим видом показывал, что он добр к ним, а мисс Вуд, безоговорочно верующая в его честность, подтверждала это своим студентам. Мэр сидел на двух стульях. Услуживал горожанам и помогал исключительным. Но зачем ему это было нужно?
– Пока ведется расследование, я прошу вас не использовать свои… – мэр скривил лицо, – суперсилы. На этой неделе мы отменим занятия и попросим вас оставаться в спальном крыле.
Кто-то из студентов, кажется Ноа и еще несколько парней, радостно засвистели, но, увидев взгляд директора, сразу смолкли.
– Мой помощник, мистер Янсен, поговорит с каждым из вас отдельно, – продолжил Хиггинс. – И отныне каждое утро будет начинаться с молитвы. Я хочу, – он посмотрел на священника, – чтобы все вы исповедовались и отпустили грехи. Отец Робинс будет ждать вас в главном зале. На завтрак, обед и ужин вы ходите только в сопровождении преподавателей.
Теперь Ноа и другие недовольно завыли.
– Да, последняя неделя сентября выдалась тяжелой, но мы обещаем, что уже на следующей вы сможете вернуться к учебе и своей, – Хиггинс опять поморщился, –
Эбель хотелось плюнуть ему в лицо, чтобы смыть напыщенность и надменность. Мерзкий индюк.
– А сейчас каждый из вас может оказаться не только свидетелем, но и подозреваемым, – добавил он. – Поэтому допрос мы начнем с особо опасных скур. Раз Эрика Лайне с нами больше нет, значит, первым будет Йонни Куагия. Или появились новые особо опасные?
– У нас среди «красных» есть новенький. – Дебора выцепила из толпы Реджиса и вывела его вперед.
Он почему-то криво улыбался. Будто, как и Эбель, хотел плюнуть мэру в лицо.
– Реджис Фобс. – Мисс Вуд отряхнула его жилетку, приводя в порядок внешний вид, словно он был экспонатом.
– Реджис, – процедил сквозь зубы Хиггинс, – Фобс. Очень приятно. Тогда начнем допрос с вас. Я опрошу вас лично, если вы не возражаете.
– Возражаю.
– Реджис! – ударила его по спине мисс Вуд. – Ты как разговариваешь?!
Эбель с интересом наблюдала за тем, как на лице мэра меняются эмоции. С него спала маска, и он показался живым человеком, а не болванкой в чужих руках: Хиггинс злился. Дерзкий студент с пылким нравом явно пришелся ему не по вкусу.
– Все хорошо, мисс Вуд, – сказал отец Робинс, – он грязный. Еще не очищенный и грешный. Я займусь им.
– Уж будьте добры, – чуть не захлебнувшись в своей желчи, закашлял Хиггинс.
– Тогда я распущу всех студентов? – спросила мисс Вуд, и Хиггинс ей кивнул, не отрывая взгляд от Реджиса. – Мистер Чампи, сопроводите всех в спальное крыло.
– Стойте! – раздался дрожащий голос мисс Моретти.
Она бежала ко всем, заплаканная, спотыкаясь о торчащие из земли сорняки. Соль с тревогой впилась в локоть Эбель и, прикусив губу, с жалостью в глазах смотрела на Бруну. Она сильно за нее переживала. Эбель, кстати, тоже.
– Мисс Вуд… – не поприветствовав гостей академии, мисс Моретти остановилась рядом с директором. – Мисс… Вуд… – она задыхалась и давилась слезами.
– Что случилось? – директор была напугана.
Она приложила свою руку к груди Бруны, и пальцы засверкали в слабых лучах прячущегося за тучами солнца. Блеск, подхваченный ветром, разносился по внутреннему двору и начал успокаивающе действовать не только на преподавательницу искусств, но и на студентов. В такие минуты Эбель любила Вуд особенной любовью. Мыслить трезво в моменты общей паники было сложно, а с аурой директора был шанс хотя бы не забиться в угол и не спрятаться в шкафу от надвигающегося страха.
– Там… – мисс Моретти медленно приходила в себя. – Там студентка… Она…
Амелия толкнула Эбель в плечо и шагнула вперед, кажется догадавшись о том, что преподавательница пыталась сказать.
– Джосайя нашел ее в своем кабинете. – Бруна сжимала на груди шелковую рубашку. – Боже, Дебора, она…
Услышав беспокойный шепот студентов, Дебора заискрилась вся целиком, и мисс Моретти наконец вздохнула полной грудью.
– Она умерла, – выпалила Бруна.
– Кто это? – Амелия подошла к ней. – Мисс Моретти, кто та студентка?
Все уже знали ответ. Урок пропустила лишь одна из них.
– Ребекка Мартинс. – Бруна с сожалением посмотрела на Амелию и, подойдя к ней, крепко обняла. – В кабинете шифрологии на полу лежит мертвая Ребекка Мартинс.
– А ты любил бы меня, если бы я был муравьем? – смахнул с руки маленькую букашку Реджис.
– Конечно, что за глупый вопрос.
Маленький Реджис развалился на свежестриженном газоне прямо в центре парка Санди. Рядом лежал его отец и, смотря в небо, грелся под лучами солнца. У них под боком ютилась уставшая от долгой игры собака и, высунув язык, громко дышала. Гимли был не только рыжим тибетским мастифом, но и лучшим другом Реджиса. Он напоминал ему гнома из «Властелина колец», особенно с двумя косичками, которые мама заплетала на его мохнатой гриве. Гимли вечно недовольно рычал, когда его вытаскивали на улицу, и лениво приносил слюнявый мячик, который кидал ему Реджис. И сейчас, запыхавшись от жары, он бросал на хозяина многозначительные взгляды, обвиняя его в своей усталости.
– А если бы я был не твоим сыном? – Теплое солнце разморило Реджиса, и ему стало неимоверно скучно лежать на этой зеленой колючей траве.
– Такого не может быть, – зевая, ответил отец.
– Ну просто представь.
Папа развернулся к ребенку и приложил сухую ладонь к его лбу.
– У тебя жар?
– Ну ответь, – хихикал Реджис.
– Любил бы.
– А если бы… – замечтался Реджис. – А если бы я был инопланетянином?
– Тогда я бы тоже был инопланетянином.
– А если бы я был суперменом?
– Ты бы все еще был моим сыном.
Отец гладил волосы Реджиса и любовался его глазами цвета янтарного меда. Реджис был похож на маму. По крайней мере, папа часто ему об этом говорил.
– А если бы я был плохим? – не сдавался ребенок.
Гимли, услышав его, недовольно фыркнул.
– Ты бы очень расстроил меня, но любить тебя меньше я бы не стал.
– А если бы я был убийцей? – хихикнул Реджис, надеясь услышать еще один ответ от отца.
Это была обычная игра, занимающая скучающего ребенка и папу, мечтающего о тишине и спокойствии.
– Реджис, мальчик мой, я всегда буду любить тебя. Что бы ни случилось, я буду на твоей стороне, – перевернувшись на спину, сказал он и, закрыв глаза, попытался задремать.
Вокруг сновали люди, играли с мячиком собаки, у пруда крякали утки. Пожилая парочка, сидящая в нескольких метрах от них, обсуждала очередную статью в газете и бранила скур, не дающих людям спокойно жить. Где-то далеко в коляске плакал ребенок. Ветер разносил запах пиццы с беконом, которую ел парень, сидя на лавочке. Кто-то позади шелестел страницами книги. Все это Реджис помнил до сих пор. Как и предательство отца, который соврал своему маленькому сыну.
Смерть Ребекки почти никого не удивила. Многие даже облегченно выдохнули, когда поняли, что больше никто не будет вытирать о них ноги. Сложно сказать, был ли Реджис рад этому, ведь смерть не может сделать никого счастливым, но… Надо признать, ему стало легче. Эрик не понравился ему с самого первого дня, когда на занятии у мисс Вуд он прижал Реджиса к стене со словами: «Особо опасный здесь один, и это явно не ты». Видимо, он не хотел делить славу и власть над другими, в частности «белыми» исключительными. Но Реджису эта власть даром не сдалась. Он хотел лишь тишины и спокойствия. Размеренной и обычной жизни ровно настолько, насколько жизнь скуры можно было назвать обычной. Он устал бежать и прятаться. Устал быть игрушкой в чужих руках. Устал быть преданным и быть… предателем.
Эрик правда был опасен, и Реджис радовался тому факту, что этот индюк додумался надеть перчатки. По словам Ребекки, которая вечно лезла Реджису под руку и буквально приклеивалась, как сраная рыба-прилипала, Лайне не то что спал в перчатках, но еще и мылся в них, боясь убить прикосновением самого себя. И Реджис был уверен, что это очередной слух, пока сам не увидел его в общей душевой. Там, кстати, был и Ноа. Забавлялся в одной из кабинок с близняшкой Аддерли. Лайне, кажется, привыкший к этому, даже не обращал внимания на стоны, разбивающиеся о мокрый кафель, но зато сразу заметил Реджиса, который кинул полотенце на скамейку. Эрик пару раз обернулся на него, будто хотел что-то сказать, но так и продолжил молча смывать пену с волос.
– Не нравится? – наконец спросил он Реджиса, когда тот бросил взгляд на торчащую за перегородкой шевелюру мокрых кудрявых волос.
Каменные стены, разделяющие душевые, были невысокими и закрывали обнаженных студентов лишь по плечи. Но и на том спасибо. Реджис не хотел видеть то, о чем потом долго бы жалел. Ему хватало розовых леопардовых трусов Ноа, в которых тот постоянно разгуливал по комнате.
Ноа не мог не раздражать. Это, видимо, было прописано в его ДНК. Тупоголовость, наглость и безрассудство. Ему было незнакомо стеснение, и если за первые три качества Реджис его осуждал, то последнему завидовал.
– Мне плевать. – Реджис не собирался признаваться в ненависти к соседу по комнате.
– В академии мало мест, где можно уединиться, – зачем-то продолжал говорить с ним Эрик. – Душевая – одно из них.
Реджис ничего не ответил и, намылив руки, заскользил ими по телу.
– Мы почти всё! Сейчас уже уйдем! – крикнул Ноа.
– Да? – запыхавшись, удивилась девушка.
– Да, малышка. У меня есть дела!
Какие у этого кретина могли быть дела после отбоя, Реджис не знал, поэтому счел это обычной отговоркой.
– Кстати, Редж, – Эрик закинул руки на разделяющую их стенку и положил на них голову, – не хочешь привести сюда новенькую?
Реджис стиснул в руке мочалку и с нажимом провел ею по шее. Горячая вода, стекающая по коже, обжигала. И от этого Реджис становился еще злее.
– Она же тебе тоже понравилась, верно? – Эрик знал, на что давить. – Ты, кстати, не думай. Она не в моем вкусе. Просто она… эм… новенькая.
Реджис вопросительно посмотрел на него.
– Ну, понимаешь, нас в академии всего ничего.
– Около пятидесяти, – крикнул Ноа и, наконец громко выдохнув, напоследок поцеловал девушку, макушка которой показалась из-за стены.
– И мы тут все друг друга знаем вдоль и поперек, – развел руками Эрик. – Уже скучновато стало, понимаешь?
– Не понимаю. – Реджис прикрылся, когда девушка прошла мимо него.
Она, не скрывая тела, взяла полотенце Ноа. И, обернувшись им, наконец вышла из мужской душевой.
– Ну не зазнавайся, Лайне. – Ноа повернул скрипучий кран, и из шланга потекла вода. – Не все девушки были у тебя в постели. Чи Соль, например.
– Мне зануды не нравятся, – бросил Эрик. Кажется, Ноа облегченно выдохнул. – Мне нравится новенькая. Тем более я могу быть первым, кто ее…
– Закрой рот, – сказал Реджис грубо и резко. – Если не хочешь сдохнуть в этой душевой, то закрой. Свой. Гребаный. Рот.
Эрик засмеялся. Так, будто его это вовсе не напугало.
– Эй, парни, – Ноа обеспокоенно вышел из кабинки, так и не выключив воду, – давайте без драк. Особенно в душевой. Мне не хочется смотреть на то, как вы скрестите здесь свои шпаги[23].
Реджис поморщился и, развернувшись, брызнул Ноа водой в лицо.
– У тебя там, кажется, были дела, – намекнул он ему.
– Да, мой верный друг! Спасибо, что напомнил. – Ноа подошел к крючку, на котором висело его полотенце. – Черт, вот же…
Но полотенца там уже не было.
– Значит, высохну и без него, – сказал он и, открыв дверь, вышел голым в коридор спального крыла мальчиков.
Эрик с Реджисом остались одни.
– Почему ты злишься, когда я говорю про Эбель?
Эрик выключил воду, а Реджис, наоборот, сделал ее еще горячее.
– Что между вами?
– Ничего, – вместо этого ответил Реджис.
– Отлично, – Эрик приоткрыл дверь, и по полу засквозил холодный ветер, – тогда завтра вечером не заходи в душ. Я, в отличие от Ноа, не люблю публичность.
Реджис чуть не поскользнулся на мокрой плитке, когда ринулся к Эрику, чтобы убить его прямо здесь, но тот успел закрыть за собой дверь.
Вот только смерть все равно нагнала его и забрала в свои объятия следующим утром.
И Реджису ни капли не было его жалко. Он видел слишком много смертей, и чаще всего она забирала тех, кто был достоин жизни. Она истязала их чужими руками, испытывала тело и дух. А потом, сжалившись, открывала крышку гроба, в которую ложились уставшие и измученные мертвецы. Все их муки Реджис видел своими глазами. Он наблюдал за ними и ничем не мог помочь.
Как и в ту ночь, когда Эбель молила его о помощи. Просила остаться. Он не смог ее спасти. Тогда дьявол забрал и ее.
«Плохих людей ждет плохой конец», – говорил отец.
Реджис тоже был плохим, но почему-то зов из ада он не слышал до сих пор, а дьявол не торопился сварить его заживо в своем котле. Может, Реджис искусно от него прятался? Сбегал. Предавал других. А может, Реджис был игрушкой в чужих руках? Куклой тех, кому суждено мучить людей во имя жертвы самому злу? Быть пешкой, которую рано или поздно сожрет королева. И имя королеве было – смерть.
Но пока она сжирала других. И следующей на очереди после Эрика стала Ребекка.
Ее нашли в кабинете шифрологии. Труп студенты не увидели. Зато увидели профессора и прибывшую в академию делегацию в виде мэра, священника и долбаного Блэйда в черном плаще. Похоже, он реально был вампиром, потому что другой причины скрывать лицо под капюшоном и шарфом в солнечный день Реджис не видел. Сложно было сказать, кто из этой троицы был отвратнее. Отец Робинс, который еле сдерживал рвотные позывы, глядя на исключительных, неудавшийся эксгибиционист в плаще или же… Нет. Реджис точно мог ответить, кто из них был самым мерзким ублюдком. Хозия Хиггинс. Бесхребетный мэр Санди. Двуличная мразь. Верующий в Бога грешник. Урод, что испортил Реджису жизнь. Все эти ярлыки висели на нем, словно медали на парадном кителе. Чертовы регалии, которыми он гордился.
После смерти Ребекки прошло несколько дней. Детали в этот раз преподаватели решили скрыть. Но кто-то из студентов сказал, что видел петлю под потолком в кабинете шифрологии. Якобы Ребекка не справилась со смертью близкого друга и решила отправиться за ним на тот свет. Возможно, преподаватели сами попросили особо болтливых сказать именно так, ведь никто не проходил в тот день мимо кабинета. И Реджис знал это лучше других. А еще он знал, что пол кабинета был залит кровью, ведь краски по дереву понадобилось вдвое больше, чем когда труп нашли в кабинете истории. Да и мистер Кэруэл в испачканной одежде выглядел весьма подозрительно. Он явно не рисовал картины с мисс Моретти и явно не случайно решил сделать ремонт в своем кабинете.
Хорошо, что деталей убийства студенты не знали. Уж лучше так, чем если бы каждый второй трещал о том, что в академии завелся фанатичный убийца, вырезающий странные символы у жертв на груди.
Родителей у Ребекки, кстати, не было. Поэтому шумихи было в разы меньше, чем после смерти Эрика. Йонни насторожился и предположил, что следующей будет либо Амелия, либо он, либо Реджис. Логика в этом была странная, но все-таки была. И мистеру Янсену она понравилась. Хотя он вроде и детективом-то не был. С таким же успехом назвать детективом можно было любого студента академии. Да и Хиггинса мало волновали убийства скур. Весь этот цирк был для беспокойной мисс Вуд и студентов, которые боялись, что неизвестный убьет и их тоже. Мэр любил обманывать людей, а исключительных любил обманывать вдвойне. Реджис знал это не понаслышке, ведь именно из-за мэра он и попал в академию.
Допрос был… тупым? Другого слова на ум и не пришло бы, чтобы адекватно описать детские вопросы из «Доры-путешественницы». Не хватало в конце фразы: «Жулик, не воруй» – для полного погружения в атмосферу.
«Где вы были в то время, когда был найден труп Эрика Лайне?»
«Видели ли вы убийцу?»
«Подозреваете ли вы кого-то из друзей?»
«Давайте представим, что убийца вы. Воспользовались ли вы своим даром? Или же вам больше нравится холодное оружие?»
«Нарисуйте символ, который изображен на груди жертвы».
Ответы на вопросы сраный Блэйд даже не записывал. Он не смотрел в глаза. Не сверялся с другими данными. Не проверял, лжет ли студент или говорит правду. Он не делал ни-хре-на. Лишь сидел на стуле, уставившись в пол. Поэтому Реджис сразу понял, что говорить ему можно любую чепуху, в которую детектив с легкостью поверит. Так делали почти все. Кроме напуганных Йонни и Амелии. Та вообще попросила приставить к ней охрану, чем очень повеселила всех вокруг.
Хиггинс больше не приезжал в академию. Побыв в ней пару дней, он заверил всех, что убийств больше не повторится, ведь мистер Янсен непременно найдет убийцу, а отец Робинс отмолит все грехи и освятит стены оскверненного самим дьяволом собора.
– Ты пойдешь исповедоваться? – спросил Реджиса Ноа за завтраком. – Там уже очередь выстроилась к этому Саруману в рясе.
– А ты пойдешь? – ответил вопросом на вопрос Реджис.
– Если я соберусь поведать ему обо всех своих грехах, то мы засядем в этой будке на долгие месяцы, если не годы. Не нужно ему знать такое. Он и так уже седой весь.
Реджис улыбнулся.
– Так что насчет тебя?
– Мне исповедь не поможет, Ноа. Никто мне уже не поможет.
Наконец-то эта ужасная неделя подошла к концу. Допросы закончились вчера вечером, как и терпение студентов школы. Ну ладно, Эбель не привыкла отвечать за всех, поэтому терпение закончилось только у нее. Она устала сидеть в четырех стенах и ждать, когда же мужчина, которого Соль сторонилась, наконец поговорит со всеми исключительными и найдет убийцу, чудом затихшего на всю эту неделю.
– Он очень страшный, – сказала Соль, пытаясь подготовить Эбель к походу на допрос.
Она была единственной, кто еще не встречался с мистером Янсеном, и последней, кто мог бы помочь найти преступника.
– Почему ты боишься его?
– Ну, меня пугают мужчины в плащах, которые вламываются ночью в мотель, побеждают твою вторую личность в зеркале и забирают в академию, завязав глаза.
– Как он нашел тебя? – Эбель перебирала в шкатулке все чокеры Соль.
Жесть как их было много… Как они вообще поместились в эту маленькую обитую стразами коробочку?
– Говорят, у него дар чуять новых скур. Вот и меня он почуял, когда я была здесь проездом. И Ноа он забрал так же. Только у Ноа дар появился в детстве, и мать увезла его в Канаду на долгие годы. А когда вернула старшему брату, мистер Янсен забрал его. Спроси любого. Каждый попал сюда именно так.
Соль сидела на кровати, обнимая подушку. Тимо был рядом и внимательно слушал.
– Хочешь сказать, нас так мало? – Эбель примерила черный чокер из бисера. – Ну, в смысле, скур.
– Не знаю. Может, больше. Может, детей увозят в специальный детский сад, а стариков в какой-нибудь волшебный дом престарелых. Никто об этом не знает, как и о нашей академии.
– А как же скуры в Санди? Те маньяки, которых постоянно ловят копы.
– Ну, может, мистер Янсен и не такой всемогущий? Или просто не все из нас достойны.
– Я думаю, что это баланс, – вдруг сказал Тимо.
Он зашевелился и встал с кровати, обдав Соль холодным воздухом. Та поежилась и, зашторив окно поплотнее, натянула на плечи одеяло.
– Если бы в Санди не осталось скур, то не осталось бы и верующих. Ушли бы волнения. Прекратились бы бунты. Люди перестали бы испытывать ненависть и быть такими уязвимыми.
Тимо подошел к Эбель и сел в шкаф, который она открыла, чтобы достать кофту. Он говорил серьезно, будто сам был тем, кто и сохранял этот баланс.
– Толпа одержима страхом, а значит, – продолжал Тимо, – толпой можно легко управлять. Наш мэр и все его шестерки прекрасно это понимают. Вот он и сидит на двух стульях.
Эбель хотела спросить у него, откуда же все это знает он сам, но подумала, что Соль не поймет вопроса, который она задает шкафу. Да и было ясно как день: Хиггинс испортил жизнь всем исключительным. И Тимо явно был в их числе.
Застегнув кофту с белой вышивкой на груди, Эбель последний раз посмотрела в зеркало и подошла к двери. Идти на допрос не хотелось, но он проходил в кабинете шифрологии и под присмотром мистера Кэруэла, а значит, за всю эту неделю у Эбель наконец-то появился шанс нормально пообщаться с профессором и обсудить последний найденный шифр.
– Будь осторожна, – кинула подруге напоследок Соль. – И когда придешь, не шуми. Я хочу видеть сон про любимого Хенджина и не просыпаться оттого, что ты громко топаешь и хлопаешь дверью.
– Я буду ждать тебя тут, в шкафу, – сказал Тимо, сидя за закрытыми дверьми на горе одежды Эбель.
И, улыбнувшись, она вышла из комнаты в пустой коридор, где стояла только мисс Моретти.
Безлюдная академия пугала. Она стала казаться гигантской средневековой крепостью, в подвале которой мучают заключенных. И вой ветра ненароком стал напоминать их предсмертные крики. Эхо шагов стало громче. Воздух холоднее. Лики святых с витражей в главном зале косились с еще большим осуждением и, будто копируя священника, закатывали глаза, стоило скуре пройти мимо. Коридоры собора пропахли ладаном. Он дымил в лампадах, расставленных по углам, и отпугивал не только исключительных, но и пауков, которые уползали, бросив свою паутину.
Смертельную тишину нарушало пение отца Робинса. Еще он выслушивал исповеди в будке, которую успел посетить практически каждый студент. Кроме Эбель. Она все никак не могла найти силы не только чтобы открыться чужаку, но и признаться самой себе: в смерти отца виновата она. А может, и в смерти Ребекки, Эрика и Датча Пирсона.
Ведь все началось тогда, когда она поднялась из могилы.
– Не бойся, – вдруг сказала мисс Моретти, когда они подошли к кабинету шифрологии.
– Да я не…
– Мистер Янсен не такой страшный, как тебе кажется.
– Да мне вообще не…
– Просто ответь на его вопросы, и он отпустит тебя. Мистер Кэруэл проводит тебя до спального крыла.
Кажется, мисс Моретти все еще никак не могла оправиться после смерти студентов. Она любила каждого из них, даже несмотря на то, что те пропускали ее пары.
– Иди, – открыла она дверь в кабинет и нежно подтолкнула Эбель вперед.
В нос сразу ударил запах свежей краски, которой был покрыт деревянный пол. Бруна кивнула Кэруэлу, тот нежно улыбнулся, увидев ее, и, переведя взгляд на Эбель, улыбнулся и ей. Он встал из-за своего стола и, подойдя, осторожно коснулся ее спины.
У окна стоял мистер Янсен. Он рассматривал что-то на улице: кажется, птиц, летающих у дуба на кладбище.
– Ты как? – прошептал Джосайя.
Но Эбель не успела ответить ему.
– Со студентами могу говорить только я, – голос мистера Янсена будто хреново обработали в аудиоредакторе и накинули всевозможные шумы, помехи и другие ужасающие эффекты.
Джосайя проводил Эбель до стула, словно она сама не могла до него дойти, и посадил ее за стол. Мистер Янсен, скрипя своими кожаными сапогами, прошагал по полу и, так и не подняв взгляда, сел перед ней.
– С возвращением, Эбель Барнс, – вдруг сказал он.
Эбель нахмурилась.
– Как вам академия? Успели освоиться?
Эбель обернулась на Кэруэла, не понимая, что отвечать, но тот просто пожал плечами.
– Смотрю, ваше место заняли быстро, не так ли?
– О чем вы?
Мистер Янсен молча поднял руку и показал в окно. Эбель прекрасно помнила, что вид из него открывается на могилу, в которой недавно она была похоронена.
– Это часть допроса? – спросила она.
– Буду откровенным, – сказал мистер Янсен. – Вы под подозрением.
– Хреновый из вас детектив.
– Я наблюдал за вами. И я ждал.
– Чего?
Тело Эбель пробрало до дрожи. Может, из-за сквозняка?
– Думал, где ваше место. Размышлял. Ждал приказ. Но я ошибся.
– Я вас не понимаю. – Детектив начинал бесить Эбель, и она, не стесняясь, показала ему это надменной интонацией.
– Вашим местом все-таки оказался этот собор. Надо было сразу поместить вас сюда.
Эбель опять посмотрела на мистера Кэруэла. Он подошел к ней и положил руки на плечи.
– Ты ничего не помнишь? – спросил мистер Янсен. – Интересно…
– В чем заключается допрос? – Эбель наклонила голову, пытаясь заглянуть мистеру Янсену под капюшон.
– Я предполагаю, что Датча Пирсона могли убить вы, – проговорил он. – Так сказать, чтобы могила не пустовала.
– Тогда забирайте меня в участок и сажайте в клетку. – Эбель протянула руки, будто подставляла их под наручники. – Или что вы делаете с исключительными? Вешаете? Сжигаете, как ведьм? Топите в озере?
– Я сказал, что я лишь предполагаю, мисс Барнс.
– А я упрощаю вам задачу. – Она опять потрясла руками перед его носом.
Кэруэл сильнее сжал ее тонкие плечи, почти впиваясь пальцами в ключицу, и Эбель, потушив внутренний жар, опять расслабилась на стуле.
– Итак, что вы делали в те дни, когда были убиты Пирсон, Лайне и Мартинс?
– А вы?
Джосайя тихо прыснул и сразу откашлялся, будто ничего его до этого не смешило.
– У меня тоже есть подозреваемый, – продолжила Эбель. – Мужчина в черном плаще, капюшоне и шарфе. Зовут Чарльз Янсен, и все скуры в академии его боятся.
– Из вас тоже крайне плохой детектив, – ответил мистер Янсен.
– Тогда стоит закончить этот бессмысленный допрос.
Эбель встала со стула, ножки которого заскрежетали по полу.
– Мне с вами и так все ясно, но я задам последний вопрос, мисс Барнс.
Эбель скрестила руки.
– Я не знаю, кто мог убить всех этих людей. Что за знаки у них на груди, тоже не имею понятия. Преступлений я не видела. Убийц не прикрываю. А значит, и свидетель из меня хреновый. Когда умер Пирсон, я спала ночью в комнате с Чи Соль. Когда умер Эрик, я сидела на уроке. Когда умерла Ребекка, то была во внутреннем дворе вместе с мистером Чампи. Тогда, может, и вы ответите на мой вопрос? Где были вы?
Тот промолчал.
– Вот и славно, – сказала Эбель и, потянув за свитер мистера Кэруэла, пошла к двери. – Удачи вам, мистер Янсен.
– И вам, мисс Барнс, – ответил он, когда она открыла дверь. – И запомните: я не желаю вам зла.
– Ага.
– Попытайтесь вспомнить все, что забыли. И тогда самый близкий станет вам врагом. А враг станет другом.
И Эбель захлопнула дверь, оставив мистера Янсена в одиночестве.
Стоило им выйти из кабинета и свернуть на первом повороте, как Джосайя остановил и обнял Эбель.
– Ты как? – повторил он ей вопрос, на который до этого так и не услышал ответа.
– Пойдет, а вы?
– Пойдет.
Они не виделись целую неделю. У Джосайи успела появиться грубая щетина, которая неприятно колола макушку Эбель. Было видно, что он плохо спал. Под глазами залегли темно-синие круги из-за усталости и бессонницы. Рубашка и штаны были помяты, что удивляло еще больше, ведь он всегда идеально выглаживал каждый миллиметр своей одежды. Кэруэл был напуган. Его сердце громко билось даже под льняной рубашкой и кашемировым свитером.
– Я переживал за тебя, – сказал он, наконец выпустив Эбель из объятий.
– Почему? Мы же были под присмотром преподавателей.
– Тот, кто убил Ребекку, что-то искал в моем кабинете, – тихо заговорил Джосайя.
Он обернулся, осмотрел пустой коридор и завел Эбель в маленькую комнатку, набитую швабрами, ведрами и вонючими пыльными тряпками.
– Думаю, искали какую-то книгу. Все мои шкафы были перевернуты. Все бумаги были порваны.
Они стояли близко друг к другу, над ними мигала маленькая, висящая на одном проводе лампочка.
– Или шифры, – сказала Эбель.
– Или шифры, – подтвердил Джосайя. – Но все оказалось на месте. Я перебрал все свои архивы – ничего украдено не было.
– А может, убийца искал вас? – предположила Эбель.
– Тогда на полу кабинета лежал бы я, а не Ребекка. Кстати, – Кэруэл покопался в карманах брюк и, пару раз случайно ударив Эбель локтями, достал оттуда сложенный вдвое лист, – на ней был новый знак. Это арамейская буква «Ф», и я все еще не знаю, какая между всеми этими символами связь.
Эбель рассмотрела рисунок. Теперь у них было четыре буквы, четыре сигила и ноль предположений, что те означали.
– Ей тоже перерезали горло? – вспомнив труп Эрика, поморщилась Эбель.
– Нет. – Джосайя не хотел раскрывать подробности, но, так и не справившись с молящим взглядом Эбель, добавил: – Ее распяли прямо на полу.
Эбель оторопела. Ей понадобилась пару секунд, чтобы прийти в себя и закончить в красках представлять ужасающие картины смерти Мартинс.
– А что с…
– Новый шифр тоже был, – понял ее с полуслова Кэруэл, – но было и кое-что еще.
Джосайя опять потянулся в карманы и в этот раз задел швабру, которая громко зашаталась в металлическом ведре.
– У Ребекки в руке был ключ.
Ничего не найдя, профессор выругался.
– Черт, я забыл его в кабинете. Ну и бог с ним, все равно непонятно, что он открывает.
– Откуда он у Ребекки? Точнее, зачем он был ей нужен?
– Ты правда задаешь столь глупый вопрос, стоя в каморке для швабр и ломая голову над всеми этими убийствами?
Эбель пожала плечами.
– Я не знаю ответа, – тяжело вздохнул Джосайя.
– Мистер Кэруэл, у меня еще вопрос. Почему вы сказали студентам, что она ушла из жизни сама?
– Это решение мистера Хиггинса и мисс Вуд. Мы не смеем им возражать, тем более так будет лучше для студентов.
Эбель хотела задать этот вопрос мистеру Кэруэлу, но он явно не ответил бы.
– А что с тем шифром? Который связан с могилами на кладбище. – Из-за шепота уже начинало побаливать горло.
– У меня не было времени его разгадывать, но я отыскал информацию про Исаака Волкера. Того епископа, что мы нашли на кладбище.
Эбель взмолилась всем богам, чтоб его рассказ не превратился в часовую лекцию по истории, – в этой кладовке и без того было душно.
– Исаак умер дважды. Вот что означала надпись на его могиле.
– Это как?
– Он умер четвертого апреля восемьдесят первого года, но, как оказалось позже, просто впал в летаргический сон. Эта штука, кстати, до сих пор неизведанна. Причиной может быть генетическая предрасположенность или же вообще образ жизни. Стресс, нервы, истощение. Так Волкер и уснул. Он лежал в гробу ровно два дня и, проснувшись ночью, громко закричал.
– Что-то мне это напоминает.
– После этого все священники собора поверили в то, что он святой и что сам Бог вернул его к жизни. Но ровно через месяц, в свой день рождения, Исаак умер от сердечного приступа. Его история омрачилась, и он был признан грешником, который привел в священное место дьявола, ведь, по мнению нового епископа, именно по этой причине Исаак и умер так скоро.
– Типа, заключил сделку с дьяволом?
Эбель переступила с ноги на ногу и громко вздохнула. Мистер Кэруэл, увидев это, заторопился. Ему тоже хотелось уйти отсюда поскорее.
– Вроде того, – затараторил Джосайя. – В итоге его похоронили второй раз – отдали душу и дьяволу, и Богу. Но спустя несколько лет, ровно в день смерти Исаака, сгорела часть собора, и новый епископ, Абрам Кох, сказал, что теперь это место осквернено. Чтобы душа Волкера не отправилась в рай, священники зачеркнули первую дату смерти и оставили вторую. Подлинную. Дьявольскую.
– Это ничего нам не дает, – расстроилась Эбель.
– Это подтверждает то, что могила подходит под шифр и Исаак умер, когда ему было тридцать девять.
– А вторая могила?
– С ней все сложно. Для того чтобы понять, кто был похоронен в ней, мне нужно больше времени.
Джосайя посмотрел на часы.
– Нам пора идти, – сказал он и наконец открыл дверь в коридор.
Холодный ночной воздух сразу осел в легких, забитых пылью и вонью половых тряпок.
– Завтра, после воскресной службы, огласят имя убийцы, – шепнул Джосайя на ухо Эбель.
Взяв ее под локоть, он быстрым шагом повел Эбель в спальное крыло.
– Вы уже нашли его? – удивилась она.
– Его и не искали. Все было решено в тот же день, когда обнаружили Ребекку Мартинс. Но завтра все закончится. Они уедут, и мы сможем продолжить наше расследование.
– Дайте мне цифры с могильного шифра, я хочу попробовать разгадать его сама.
Джосайя достал перьевую ручку из нагрудного кармана рубашки и протянул Эбель. Та задрала рукав и, пытаясь успеть за быстрой диктовкой профессора, записала все на руке.
– А шифр, который был у Ребекки?
– А с ним мы разберемся потом. Сейчас я должен отвести тебя в спальное крыло.
Профессор довел ее до лестницы – он не имел права подниматься выше. Мужчинам было запрещено ходить туда, чем Эбель, конечно же, не могла не воспользоваться. И, дождавшись, пока шаги Джосайи не перестали отражаться громким эхом, она тихо проскользнула в библиотеку.
Эбель всегда нравились татуировки на теле, но цифры на полруки вызывали лишь головную боль. И, сев в углу у самых дальних стеллажей, она светила то на руку, то на страницы книг, в которых надеялась найти хоть малейшую подсказку. Но у нее так ничего и не выходило. Эбель не знала, где искать ответ. Было бы круто, если бы в этой сраной глуши работала Сеть. Можно было бы загуглить или почитать ответ на форумах.
Да, интернет и в Санди работал чертовски плохо. Люди говорили, что его глушили специально, дабы не привлекать внимание к маленькому городку в штате Орегон и уж тем более к скурам, которые не давали никому жизни. Бабушки в особо старых районах радовались этому и, снимая шапочки из фольги, шли смотреть свои старые пузатые телевизоры. Родители были счастливы, что их дети не тыкались носом в экран и не сходили с ума от зависимости к мобильным и компьютерным играм. О чем вообще можно было говорить, если в Санди до сих пор продавали диски с фильмами. В маленькие киоски выстраивались километровые очереди, а за новый сезон «Сверхъестественного» подростки дрались не на жизнь, а на смерть.
Странно было ожидать, что в соборе на отшибе города будет ловить хоть что-то похожее на Сеть. Никто не мог сюда ни дозвониться, ни дописаться, так же как и отсюда нельзя было отправить весточку в цивилизацию.
Эбель закрыла очередную книгу, которую быстро и без интереса пролистала. В библиотеке было тихо. И, как обычно, пусто. Лунный свет из широких окон падал на книжные шкафы и подсвечивал потрепанные корешки старых книг. Толстый слой пыли на некоторых из них не давал разглядеть написанного. Приходилось вытирать каждую книгу рукавом кофты, которая из темно-синей превратилась в бело-серую, почти под стать цвету факультета Эбель. «Лекции по эстетике» Гегеля, «Сочинения в четырех томах» Аристотеля, «О существе человеческой свободы» Хайдеггера, «Эзотерическая астрология» Бейли. Каждую из этих книг Эбель полистала, немного даже почитала, проникнувшись интересом к звездам, но, так ничего и не найдя, все-таки вернула на полку. Следом шли словари с различными языками, основы точных наук и другие скучные книги. Какие-то из них почти что рассып
Взяв очередную стопку со стеллажа, Эбель села за стол. Сесть на пол было изначально плохой идеей, и задница у нее замерзла уже через полчаса, а ноги затекли так, что до сих пор болели колени. Она тихо отодвинула стул и, убавив яркость фонарика на телефоне с зарядом в пять процентов, прислонила его к стопке. Подтянув к себе верхний пыльный том, она прочитала название: «Геодезия. Теория и практика. Выпуск 1».
– Ну давай, Р. Е. Девис, помоги мне хоть ты, – шепча, Эбель перевернула страницу. – Хотя чем ты мне поможешь… Ничем. Я просто потрачу очередной час на непонятную ерунду.
И… Бинго! Эбель потратила час на непонятную ерунду. Хорошо, что следующими в стопке лежали несколько газет 2000-х годов, аккуратно сложенных в картонном конверте. Пожелтевшие, с выцветшей краской, плохим фотошопом и фотками ужасного качества.
– «В Санди стартует новый чемпионат по бейсболу», – прочитала Эбель заголовок одной из газет.
Такое ее мало интересовало, и она сразу отложила газету к томику по геодезии.
– «Город Санди посетит известный госпел-исполнитель[24] Фред Хеммунд».
Эта газета полетела вслед за прошлой.
– «Скура, дышащая огнем, сожгла театр дотла. Есть ли выжившие и когда поймают преступника?» – Эбель вздернула бровь и развернула пожелтевший лист.
Несколько статей о доблестных полицейских, еще несколько о церкви, без помощи которой, конечно же, никто не нашел бы нарушителя, и одна статья от…
– Грегори Барнса, – проглотив ком в горле, прочитала Эбель. – Привет, пап, – зачем-то поздоровалась она.
Внутри все невольно сжалось. Чувство вины вновь проснулось и засело где-то рядом с сердцем, застучавшим от волнения все быстрее.
– Репортер газеты «Санди таймс» Грегори Барнс посетил сгоревший театр, и вот что он смог нам рассказать.
– Так вот откуда тебя знает мисс Вуд, – проведя пальцами по буквам и давясь слезами, сказала Эбель. – Спасибо, пап. Что помог им.
Она отложила газету и достала из конверта сложенное, написанное от руки письмо. Его отец писал Деборе Вуд, приносил соболезнования и предложил помощь в организации похорон. Он оставил ей свой номер телефона и сказал, что будет ждать ее на рождественский ужин.
В следующем письме он говорил, что раз она не смогла прийти на рождественский ужин, то он приглашает ее на день рождения дочери, которой исполнялось два года. И опять предлагал помощь. Просил позвонить или написать в ответ. Он переживал за Дебору и желал ей всего наилучшего.
Эбель порылась в папке и достала маленький полароидный снимок, на котором папа стоял рядом с молодой мисс Вуд. Она держала на руках двухлетнюю Эбель. Все-таки приехала на праздник. Нашла в себе силы продолжить эту жизнь.
– Почему мисс Вуд не сказала мне, что мы виделись раньше? – задумалась Эбель.
Отложив снимок, Эбель взяла в руки две первые газеты. В одной она нашла статью о муже мисс Вуд, который пел в воскресном хоре. А в другой – о ее старшем сыне, который входил в детскую сборную по бейсболу. На фото она стояла вместе с ним, и, хоть в толпе все лица сливались, ее светилось улыбкой ярче других.
Сын держал кубок в руках. И кажется, оба они не могли нарадоваться этому моменту.
Последнее, что лежало в конверте, была карта Санди. Эбель достала сложенную брошюру, потрепанную, будто ее открывали сотни раз, причем и в ливень, и в знойный день. На нее проливали кофе, на нее вытекали чернила из ручки. Края были порваны, а скобки, скрепляющие листы, держались на добром слове и клее, которым их пытались заменить.
Карта была небольшой. Как и сам город, в котором была всего лишь парочка достопримечательностей. Ледник Сэнди[25], большое озеро рядом с ним, смотровая площадка, парк у леса, Исторический музей и новый кемпинг «Логово медведя». Все они были отмечены на карте значком туриста, как магазины и аптеки. Но еще красным фломастером там были нарисованы странные круги. Хаотично разбросанные. То в городе, то в лесу, то в пригороде Санди.
«Скура-поджигатель была замечена здесь» – было выведено почерком отца внизу страницы.
И правда. Эбель нашла сгоревший театр и заправку, о которой раньше часто писали в газетах. И обычный дом на окраине города, и лодочную станцию рядом с рекой. Все это сожгла скура, плюющаяся огнем. Отец искал закономерность между местами – и нашел.
Преступница была крайне глупа и, похоже, пересмотрев фильмы ужасов, оставила после себя след в виде пятиконечной звезды. Видимо, хотела кого-то призвать или же просто произвести впечатление, кто ее знает. Но отец ее нашел. Он высчитал координаты последнего места: это был дом лесника у заповедника с медведями. Там преступницу и поймали.
Эбель долго смотрела на карту, искала на ней свой дом, школу, в которую ходила, парикмахерскую, где работала мама, офис газеты отца. И внутри все теплело от воспоминаний. Они успокаивали. Как и улыбка папы, чей образ отчетливо засел в голове Эбель.
– Ты был таким крутым, – положив подбородок на стол, сказала она. – Я горжусь тобой, пап.
Эбель рассматривала его почерк, линии, проведенные фломастером, неровные круги, восклицательные знаки на полях и цифры, написанные рядом с местами пожаров. Цифры… Везде были одинаковые цифры.
– Сорок пять, сто двадцать два, – повторила Эбель. – Сорок пять, сто двадцать два, сорок пять… – она бегала глазами от одного круга к другому, – сто двадцать два.
Наконец все беспорядочные мысли в голове улеглись на полки. И, вздернув рукав, Эбель посмотрела на записанный на коже шифр.
– Сорок пять и сто двадцать один, – прочитала она. – Да это же координаты!
Она тихо затопала от радости и быстро закрыла рот рукой, чтобы из него не вылетел восторженный крик.
– Все-таки, Р. Е. Девис, ты мне поможешь, – улыбнулась Эбель и притянула к себе книгу, которую до этого со скучающим видом отложила.
Быстро листая страницы, она открыла главу про определение широты и долготы и, сверившись с картой, нашла нужные значения. Ручкой, которую так и не отдала Джосайе, она нарисовала на руке новые знаки:
– Боже, боже, боже. – Эбель не терпелось найти место, спрятанное за этими координатами. – Первое – это северная широта, а второе – западная долгота. Три цифры после – это более точное значение, указывающее на определенную точку на карте.
Сверившись еще несколько раз с учебником по геодезии, Эбель напрягла все свои почти уснувшие извилины, чтобы точно найти то, что приведет их к новой разгадке. И она нашла.
Эбель недоумевающе посмотрела на карту. Ткнулась в нее почти носом, а потом отодвинула ее так далеко, что с плохим зрением уже было сложно читать мелкий шрифт.
– Что? – спросила она у самой себя. – За координатами скрывается
Теперь на карте красовался новый круг, где-то далеко от города Санди, глубоко-глубоко в лесу рядом с маленьким озером. И место это называлось Академия Скура.
За окном, как обычно, каркали вороны, а крупные капли дождя били по подоконнику, когда Эбель открыла глаза. Она проснулась от очередного кошмара, в котором ее отец раз за разом умирал на ее глазах, бросаясь в полыхающий театр, дом лесника и другие места, обведенные красными кругами на карте.
Сердце бешено колотилось, а в ушах звенело. Руки онемели из-за неудобной позы, спина затекла. Оно и понятно. Спать сидя за столом – такое себе удовольствие.
В библиотеке все еще было пусто. В коридоре тоже была тишина. Напряженное тело вмиг расслабилось, когда Эбель, вдохнув полной грудью, почувствовала запах знакомых духов. Одновременно горячий и сладостный аромат смешался с освежающим ментолом. Будто рядом жгли костер и дым осел на пропитанную ванилью кожу. Словно кто-то жевал мятную жвачку. Словно стекающая по дереву смола превращалась в густой сладкий мед.
– Реджис? – оглянулась Эбель.
Но мысли о нем больше не пугали. Не тревожили. Наоборот, успокаивали, как и этот аромат, дурманящий голову.
Он точно был здесь. Сидел перед ней на стуле, который, уходя, так и не задвинул за собой. И точно держал руку Эбель. Ту, на которой она спала. Теплые пальцы коснулись другой, холодной, почти окоченевшей руки, и по шее побежали мурашки.
– Сраный сталкер, – разозлилась она на Реджиса.
Хотя, скорее, на саму себя. Реджис не был рыцарем на коне, красавцем, мечтой Эбель и тем, о ком она могла бы думать, просыпаясь по утрам. Он был обычным грубияном с повышенным тестостероном и самомнением. Поэтому любые мысли о нем она старалась пресекать на корню. И сейчас Эбель отмахнулась от его лица, возникшего перед глазами. От медовых глаз, от длинной шеи, линии татуировок, торчащей из-под водолазки, вен на крепких руках, косухи, скрывающей широкие плечи…
– Фу, нет! – Эбель затрясла головой. – Перестань, дура.
Она расчесала волосы пальцами и пригладила взъерошенную челку, а после, потерев глаза, сладко потянулась, хрустнув позвонками. Во рту разлились кислые слюни, и, поморщившись от неприязни к самой себе, Эбель быстро собрала книги и, прихватив с собой карту, вернулась в спальное крыло.
Тимо, конечно, отчитал ее за беспечность. Он блуждал по коридору в ожидании Эбель и, как только она показалась из-за угла, тут же подбежал к ней и обеспокоенно схватил за руки. Не успела Эбель толком согреться, как снова заледенела, будто мамонт во льдах Антарктики, даже если их там никогда не было.
– Я переживал за тебя. – Тимо нервно поправил очки на носу. – Очень переживал. Почему ты так бездумно себя ведешь? Особенно когда в академии завелся убийца. А если бы он поймал тебя? Что бы ты делала? А я? Что бы я делал? Без тебя… – Он неловко откашлялся. – Без тебя я бы опять остался один. Я не хочу тебя терять. Прошу! Ты единственная, кто… Ты исключительная, но не в том смысле, что скура, а в том, что исключительная для меня. Ты единственный смысл… Моя жизнь… Точнее, не жизнь… – Тимо смущенно выдохнул и потер висок. Кажется, он бы покраснел, если бы только призраки умели краснеть. – Короче. Будь осторожна!
– Это ты мне так в любви признался? – не скрывая улыбки, спросила Эбель.
– Нет! Это… Просто…
– Значит, да?
– Значит, надо слушать, что тебе говорит мертвец, который при жизни не слушался других и в итоге оказался в гробу! В академии опасно!
Эбель долго успокаивала его и, наконец затащив в комнату, усадила на кровать. Рядом с горшком, в котором из могильной земли прорывался сорняк, Тимо пришел в себя. Он еще чуть-чуть поосуждал Эбель, но быстро растаял, когда она потрепала его по волосам и, прыгнув в кровать, легла ему на ноги.
– Мне опять снился отец, – шептала Эбель, боясь разбудить Соль.
– Сходи…
– Исповедуйся, – перебила она Тимо, – знаю, да. Но это сложно. И стремно. Я не хочу открываться священнику. Он странный тип. Пугающий.
– Тебя пугает не он, Бель. – Тимо взял привычку Соль называть Эбель сокращенным милым именем. – Ты боишься саму себя.
– Ты при жизни был психологом?
– Я при жизни работал в гидрометцентре. Следил за погодой.
– Тимо, – Эбель взяла его руку в свою, – ты никогда мне не рассказывал, как ты умер.
Она рассматривала его струящиеся черные вены и шрамы от ожогов, напоминающие паутину. Холодные пальцы пахли мокрой землей и током. Кажется, от прикосновения к Тимо волосы Эбель вставали дыбом, будто ее ударило электрическим разрядом.
– А давай пари? – Тимо нежно перехватил ее руку и провел ногтями по линиям на ладони.
Эбель хихикнула и сжала руку.
– Я не заключаю пари с мертвецами.
– Сходи на исповедь и покайся. А я расскажу тебе о дне своей смерти. – Тимо обдал ее холодным дыханием.
– Так себе мотивация. – Эбель поднялась с его колен.
– Сделай это не ради меня, а ради себя. Я обещаю, отец Робинс тебе поможет. Клянусь.
Эбель тяжело выдохнула. Ей совсем не хотелось делиться своими тайнами с этим пугающим человеком, но желание узнать о Тимо больше и отпустить свой грех было сильнее. Она усердно ковыряла ногтем дырку в пододеяльнике и искала в себе силы встать и спуститься в главный зал. Исповедоваться нужно было перед воскресной службой. И Эбель бесило то, что из-за этого ей пришлось торопить все свои мысли. Словно загнанная в угол мышь, она должна была либо принять смерть, либо наконец взглянуть в лицо своим страхам и броситься на обидчика, разодрав его своими острыми зубами.
Тикающие часы Соль действовали на нервы. Неровное дыхание Тимо тоже. Будто эта исповедь была последним шансом Эбель. Будто отец еще никогда не был так близок к ней.
– Сделай это ради него, – будто прочитав ее мысли, сказал Тимо.
Эбель встала со скрипучей кровати и, боясь передумать, побежала в главный зал.
Священник делал обход вокруг главного зала с кадилом в руках. В нем горел ладан, дым от которого витал под потолком.
– Еще одна грешная скура, – сказал он, увидев Эбель.
Она стояла у колонны и, прижимаясь к ней горячей головой, пыталась заставить себя сделать еще пару шагов вперед.
– Пришла на исповедь?
– Ага, – все-таки вышла вперед Эбель.
– Я ждал тебя, дитя. Очень долго ждал.
Отец Робинс, пройдя вдоль скамеек, подошел к будке. Поставив кадильницу на пол, он открыл бордовую шторку и пригласил Эбель зайти. Она громко сглотнула и шагнула внутрь. Тусклый свет, прорывающийся сквозь решетчатые окошки, падал на низкую, протертую в одном месте скамейку. Со стен будки облезал лак, а ведь когда-то он придавал исповедальне свежий вид.
– Читала ли ты пятидесятый псалом Давида перед исповедью? – Священник сел с другой стороны и зажег свечу.
Его было плохо видно через крохотные резные узоры в окне, но зато в глаза сразу бросалось золотое распятие, которое отец Робинс поставил на полку перед собой.
– Не читала. – Эбель сжалась и села на край скамейки, стараясь лишний раз не прикасаться к обшарпанным доскам.
– Тогда запомни, дитя, исповедь Господь Сам приемлет, а духовник только свидетель. Его уши, язык и руки лишь благословляют, а действует только Господь, ровно как и причащает.
– Боже… – прошептала Эбель, скривив лицо.
– Боже, я согрешила, – поправил ее священник.
– Боже, я согрешила, – повторила за ним Эбель и сразу замолчала.
Она была на грани и думала лишь о том, что хочет послать все к чертовой матери и уйти отсюда поскорее.
– Сложно тебе, дитя, сложно. Послушай меня. Мы исповедуемся не для того, чтобы рассказать подробности собственных прегрешений, а чтобы чистосердечно покаяться перед Отцом Небесным. Осознай свою порочность. Признай вину, не называя чужих имен, ведь вина твоя, и лишь твоя. И помолись.
Эбель больно прикусывала язык, пытаясь отрезвить себя. У нее начинала кружиться голова. Из-за монотонного голоса священника, запаха тянущегося по полу дыма и темноты, скрывающей в себе тайны грешных душ.
– Я…
Горло будто сдавили невидимые руки самого дьявола.
– Боже, я…
Руки затряслись, и она вцепилась ногтями в джинсы. Хотелось разреветься прямо здесь. Но она не может отступить. Не может сдаться.
– Я…
И признаться тоже не может.
Сразу в мыслях всплыли письма мисс Вуд, статья о пожаре и папины слова, что все это он делает для дочери.
– Я не могу отпустить тебя, – сказала она, и священник наклонил голову, жалобно глядя на нее.
– Кого, дитя?
– Я не могу отпустить отца. Он умер много лет назад, но я так и не успела с ним попрощаться. Я была плохой дочерью. Он погиб из-за меня, потому что торопился домой. Я звала его и кричала через окно, чтобы он шел быстрее. И поэтому он не заметил машину. Потому что смотрел лишь на меня. – Глаза защипало от слез.
«Не вини себя. Виноват лишь тот, кто был в машине», – говорил психиатр в больнице, где лежала Эбель. Так же говорила она сама себе и призракам, которым приходилось выслушивать ее плач по ночам.
– В том нет твоей вины, – так же ответил ей и священник, – я отпускаю твой грех. Не истязай свой разум, дитя. Не губи свою душу. Твой отец – твой ангел. И он страдает от твоего самобичевания. Не мучай его, не мучай себя. И делай все для того, чтобы не стыдить его память.
Эбель вдохнула полной грудью и проглотила горький ком сожалений. Даже если это было самовнушение, ей все равно стало легче. В эту секунду она была готова поверить во что угодно.
– Есть ли еще то, в чем ты хочешь раскаяться? – спросил священник.
– Есть, – не подумав, ответила Эбель и, прикусив щеку, отругала себя за торопливость.
– Продолжай, дитя.
– Я ненавижу свою мать.
В кабинке повисла тишина. Вот что на самом деле глодало Эбель, терзало ее душу. Вот кто был виноват в том, что ребенок возненавидел себя из-за смерти отца. Шейла. Всему виной была чертова Шейла.
«Он погиб из-за тебя».
«Ты не заслужила зваться его дочерью!»
«Он бы отказался от тебя, если бы узнал, что ты сраная скура».
«Дьявол вселился в тебя из-за совершённого тобой непростительного греха».
«Ты его убила, Эбель. Это сделала ты».
Голос матери набатом раздавался в голове. Он разъедал сердце. Отравлял, будто яд. Выжигал все внутренности и, оставляя за собой лишь пепел, рождал внутри ненависть и злость.
Эбель долго не могла признаться себе в том, что мама стала для нее чужой. Не могла поверить, что родной человек мог причинить ей столько боли и в конечном счете… убить.
– Из-за нее я умерла, – сказала Эбель.
На горящих от злости щеках высыхали дорожки слез. Эбель, не чувствуя ни капли стыда и сожаления, была готова повторить эти слова еще раз и еще.
«Ненавижу свою мать».
«Ненавижу ее».
«Ненавижу!»
Хотелось заорать до потери голоса. Порвать связки. Все что угодно, лишь бы Шейла услышала крик умершей дочери. Вздрогнула. И снова побежала молиться в церковь рядом с домом. Эбель хотела, чтобы мать почувствовала такой же страх, какой испытывала Эбель, видя призраков. Чтобы почувствовала отчаяние и одиночество. И чтобы никто не смог помочь ей.
– Я ненавижу ее, – повторила Эбель священнику, и плечи ее опустились.
– Грех твой тяжел, дитя. Ты пренебрегла заповедью, и за это ты понесешь наказание.
Эбель было плевать. Она сидела и улыбалась в этой парилке, пропахшей ладаном.
– Мне нужно будет больше времени для общения с Богом, – продолжил священник со вздохом. – Я помогу тебе очистить душу и преклоню колени за тебя перед Отцом нашим Небесным в храме города Санди. И мы встретимся с тобой вновь, дитя. И тогда спадет с плеч твоих грех.
– Спасибо вам, мне и правда стало легче.
– Пока не за что благодарить меня, дитя.
Раньше всех придя на завтрак, Эбель положила себе на поднос самые лакомые кусочки еды и села за стол. Ела она в компании «Тайной вечери» – картины, где апостолы с Христом обедали перед тем, как он рассказал им о предательстве. Эта фреска была обычной копией, но выглядела все равно внушительно и немного пугающе.
– Что посоветуешь на завтрак? – раздался голос Джосайи, и Эбель почти подпрыгнула на месте.
– Овсянку с маслом. Кекс с изюмом. Дольки яблок. И чай. Кофе сегодня мисс Вуд почему-то не сделала. – Эбель кивнула в сторону еды.
Мистер Кэруэл, последовав ее совету, взял тарелку с кашей и выбрал самые красивые кусочки яблок. А затем, обойдя столы, сел рядом с Эбель.
– Любуешься? – Он тоже посмотрел на фреску.
– Ага.
– А знаешь, где находится оригинал?
– Мистер Кэруэл, прошу, хотя бы за завтраком…
– Считай это сводкой утренних новостей, – подмигнул он ей. – Так вот, оригинал находится в Милане. В трапезной церкви Санта-Мария-делле-Грацие.
Прервавшись, Джосайя положил яблочные дольки в овсянку и, смешав все это, намазал содержимое на кекс, который с превеликим удовольствием и откусил. Эбель поморщилась и отпила горячего чая.
– Эту картину у Леонардо заказал миланский герцог Лодовико Сфорца для своей жены, – жуя, продолжил мистер Кэруэл. – Она хотела, чтобы художник изобразил непринужденную трапезу, поэтому все персонажи сидят в ряд и над головой у них нет нимбов.
Эбель подняла глаза и, подтвердив слова Джосайи, вновь вернулась к поеданию завтрака.
– Сложнее всего Леонардо было рисовать Иисуса и Иуду. Есть интересная теория, жаль, неправдоподобная, о том, что Иисуса да Винчи списал с юного певчего из церковного хора. А прототип для Иуды он искал целых три года в самых злачных местах. И нашел его, лежащего в канаве. Помощники да Винчи притащили пьяницу в собор, и, пока тот ничего не соображал, художник с него рисовал. Интересно, что после того, как пьяница пришел в себя, он сообщил да Винчи, что уже видел его картину. Что три года назад он вел правильную жизнь и пел в церковном хоре и что именно тогда к нему подошел какой-то художник с предложением написать с него Христа. Вот так Иисус и Иуда на картине да Винчи, по легенде, списаны с одного человека.
– Ого, – искренне удивилась Эбель.
Джосайя тем временем закинул в рот измазанный в каше кекс.
– Кстати, во время работы да Винчи все время отвлекал настоятель в монастыре. Тогда Леонардо пригрозил ему, что спишет с него Иуду. Больше художника никто не беспокоил.
Эбель улыбнулась и вновь посмотрела на фреску. Иуда с Иисусом и правда были похожи.
– Ну, а еще ходят слухи, что апостолы сидят под стать знакам зодиака. Иисус, вот, козерог, а его возлюбленная Магдалина – дева.
– Что? – Эбель пробежала взглядом по лицам апостолов. – И где же тут Магдалина? Тут все мужчины.
– Ты не знаешь? – Джосайя поперхнулся чаем. – Мамма мия, какой позор.
Кажется, Бруна оказывала на него влияние. Эбель улыбнулась этому.
– По правую руку от Христа сидит ученик. Видишь, между ними образуется буква «М»? Ну, вот их плечи, наклон головы. Видишь?
– Ага.
– Леонардо зашифровал здесь слово Matrimonio, которое означает «брак». А теперь вспоминаем, что Мария Магдалина омывала Иисусу ноги, вытирала их своими волосами, а согласно традиции, это могла сделать только жена.
– Я думала, что это Иоанн Богослов. – Эбель тоже не была дурой и так же, как и все фанаты загадок и фильмов про да Винчи, интересовалась его работами.
Но, видимо, не в такой мере, как Кэруэл.
– Ну как же. – Джосайя отхлебнул чай. – Слишком уж все женственно в Иоанне. Поза, руки, ожерелье. Да ты только посмотри на одежду. Такая только у Иисуса. Больше ни у кого за столом, кроме отражающей его, словно зеркало, Марии. Одинаковые халаты, плащи, наклон головы. Нет, нет, это точно Магдалина. Тем более Леонардо да Винчи был еретиком и состоял в тайном ордене по хранению секретов детей Иисуса. – Эбель вздернула бровь, и Джосайя громко стукнул чашкой по столу. – Ты еще скажи, что не знаешь символику приборов и еды на столе.
– Не знаю.
Джосайя улыбнулся, но, когда понял, что она не шутит, превратился в Стоунхендж.
– Боже помилуй, за что мне такая невежда на голову свалилась.
Он встал и потянул за собой Эбель. Они отошли к противоположной стене, чтобы взглянуть на картину издалека.
– Смотри, – ткнул профессор пальцем в Иуду, – видишь, рядом с ним рассыпана соль. Это символ предательства и потери религии. А еще у Иуды в руке мешочек, символизирующий его награду за идентификацию Иисуса. В нем тридцать сребреников. А еще позади апостолов три окна, и они поделены на три группы, что символизирует Святую Троицу. У апостола Петра в руках нож, которым он позже отрежет ухо солдату, арестовавшему Христа. На столе лежит либо угорь, либо сельдь – как знак веры или не веры. Ну, Эбель, ну честное слово, ну это же все так очевидно.
– Так же очевидно, как разгадать наилегчайший шифр с теми цифрами, что мы нашли на могилах?
– Что? – Джосайя повернулся к ней. – Ты нашла ответ?
Эбель лишь цокнула языком и направилась в главный зал. Джосайя быстро убрал за ними подносы с завтраком и, нагнав, замучил Эбель расспросами. Ну и, конечно, оставшийся час бубнил, какой же он был дурак и как же все это было очевидно, и вообще, рельеф Санди же менялся, и вот в начале девятнадцатого века какой-то там картограф что-то там сделал, и поэтому Джосайя запутался, и бла-бла-бла.
Эбель никогда не радовалась началу воскресной службы так, как сегодня. Кэруэл наконец-то замолчал, и разболевшаяся голова стала меньше гудеть. Мэр так и не соизволил приехать, и вместо него слово держала мисс Вуд. По правую руку от нее стоял отец Робинс, а по левую – мистер Янсен в своем черном плаще. Он вообще когда-нибудь менял одежду?
Речь, конечно, не могла закончиться быстро. И после долгого предисловия о том, как каждый исключительный важен для академии и как Хиггинсу трудно поддерживать здесь порядок и безопасность, мисс Вуд, опустив руки и сжав кулаки, готовилась объявить виновного.
– Боже, да когда же это кончится? Я успею умереть десять раз и воскреснуть, пока она договорит, – сказал Ноа за спиной Эбель.
Соль толкнула его локтем под ребро, и тот съежился, как улитка, которой разбили раковину.
– Молча стой и слушай, дебил.
– Как же ты жестока… – шипел он.
– Еще одно слово – и весь оставшийся день проведете в прачечной. Будете стирать простыни и гладить наволочки. Понятно вам? – сжав зубы, процедил Джосайя, и эти двое сразу закрыли рты.
– Мы безоговорочно доверяем расследованию и, – мисс Вуд громко сглотнула, – как ни больно мне это признавать, но убийцей оказался один из нас. Но можете больше не переживать. Тот, кто совершал все эти ужасные деяния, – мертв.
Все охнули, и по рядам вихрем закружил шепот студентов.
– Мы приняли решение не оглашать имя преступника, потому что это, несомненно, ранит многих из вас.
– Они же не нашли преступника, – шепнула Эбель на ухо Джосайе.
– Но кто-то же должен быть виноват, – пожав плечами, ответил он.
Мисс Вуд откашлялась и вновь продолжила свою речь:
– Спасибо, что оставались сильными все эти дни и что не потеряли доверие к нашей академии. Впредь мы постараемся больше не допустить такого. – Мисс Вуд улыбнулась. – А теперь передаю слово отцу Робинсу. Давайте помолимся за тех, кто нас покинул.
И священник затянул свою долгую песню, обдавая всех дымом тлеющего ладана и окропляя каждого святой водой.
Глава 7. Сладость или гадость
Первая неделя без убийств.
Напряжение все еще витало в стенах академии вместе с запахом благовоний, дымящихся в главном зале. Все медленно возвращалось на круги своя. Студенты, конечно же, сами нашли виновного и, дофантазировав, обвинили в убийствах Ребекку Мартинс. Якобы она не смогла простить Эрику, в которого была тайно влюблена, измену, а мистеру Пирсону… Для него они причины не придумали. В итоге она якобы не справилась с этим грехом и ушла из жизни добровольно. Амелия всячески пыталась обелить свою подругу, и Йонни ей старательно в этом помогал, но все, словно быки, уперлись рогами в собственные же домыслы и слухи. Джосайя был прав. Людям нужен виновный. Тот, кого можно закидать камнями и преподать другим урок. Тот, на фоне кого они могут казаться лучше, правильнее и добрее.
А тем временем наступил октябрь. Дожди все чаще поливали землю, а ветер еще старательнее стал срывать пожухлые листья с деревьев. С каждым днем становилось холоднее и холоднее. Темнеть стало раньше, светлеть позже.
Режим Эбель опять сбился, хоть после исповеди ей и удалось хорошенько выспаться. Ей и правда помогли та душная будка и священник, что сидел рядом, хотя к новой встрече с ним Эбель не готовилась. Но и отец Робинс не торопился звать ее на вторую исповедь.
Соль влюбилась в нового парня со своего факультета. Нейтан Купер создавал силовое поле вокруг себя, чем, возможно, и поразил ее. Другой причины, почему она втрескалась в рыжего парня с веснушками на туповатом лице, Эбель не нашла. Ноа тоже был в своем духе. Он умудрился закатить вечеринку на следующий день после воскресной службы, за что был наказан мистером Чампи и мисс Вуд. И наказание это он отбывал до сих пор. Каждое утро бегал вокруг академии один километр, каждый обед – три, каждый вечер – пять. Стоит ли говорить, что его хватало на пятьсот метров? И, хватаясь за левый бок, он всякий раз падал на землю и громко стонал. Тимо нравилось наблюдать за ним из окна. Он, кстати, стал совсем плохо себя чувствовать, и даже могильная земля на окне перестала ему помогать.
– Представляешь, кто-то был у моей могилы, – сказал он Эбель, когда вернулся после своей мертвецкой спячки.
– С чего ты взял?
– Ну… там были следы. – Эмоции на лице Тимо менялись так же быстро, как картинке в калейдоскопе. Радость перетекала в грусть, а грусть – в удивление.
– А еще там почистили мой крест и убрали сорняки.
– Может, это Бенни?
– А еще мне оставили печенье.
– Печенье? – Эбель удивилась.
– Мое любимое. Овсяное с шоколадной крошкой.
Тимо не любил ходить по академии. Живые души высасывали из него энергию, и с каждой секундой, проведенной в толпе, Тимо становился все слабее. Его удивляли призраки, живущие в городах рядом с живыми. Тимо говорил, что мертвецы делятся на разные типы, помимо злых и добрых, конечно же. И что они тоже могут быть интровертами. Поэтому Тимо спасался в шкафу с вещами Соль и Эбель. Он буквально поселился в нем вместе с пауками, обвившими паутиной вешалки. И выходил лишь по ночам, когда Соль засыпала, а Эбель, ложась к нему на холодные колени, рассказывала истории из своей, как казалось Тимо, тяжелой жизни.
Реджис вообще испарился. Эбель видела его на этой неделе всего пару раз – на шифрологии и философии. Он начал спорить с ней прямо на уроке и всячески пытался доказать, что она не права, но профессор остановил их раньше, чем Эбель швырнула в Реджиса учебником. Ноа говорил, что Реджис вновь замкнулся в себе и круглыми сутками сидит в комнате, читая книги на забытых языках. Видимо, решил окунуться с головой в учебу.
Короче говоря, даже после стольких смертей все осталось практически прежним.
– Я уже забыл, что ты там наразгадывала, – сказал Ноа, когда после долгого перерыва они вчетвером собрались в библиотеке.
До этого Джосайя всю неделю был занят и даже свои любимые пары проводил в какой-то спешке. Он писал отчет для мисс Вуд, потом ездил к Хиггинсу отдавать какие-то документы и, только закончив с делами, наконец назначил новый сбор.
Вечерние встречи в библиотеке стали доброй традицией. Мистер Кэруэл все еще прикрывал задницы своих студентов и говорил, что занимается с ними после пар. Мол, слишком сильно им нравится его предмет. Мисс Вуд ему верила. И этого было достаточно.
– Напомни мне, Эбель, зачем ты притащила с собой это пустоголовое чудище? – Кэруэл покосился на Ноа. – С таким же успехом ты могла принести спичечный коробок. Хотя и в нем пользы было бы побольше.
– Вы тоже мне нравитесь, мистер Кэруэл. Смотрю на вас и сразу понимаю, что вы человек с большой доброй душой.
Ноа закинул ноги на стол. Джосайя столкнул их, но Ноа непослушно вернул ноги на место, светя перед носом профессора испачканными красными конверсами.
– Мы начали это вместе, – сказала Эбель, доставая лист с шифром.
– Вместе и закончим, – договорил за нее Ноа, глядя прямо на мистера Кэруэла. – Правильно, вишенка, правильно. Так и поступают настоящие друзья.
– Вишенка? – скривил лицо Джосайя. – Меня сейчас стошнит.
– Правда, что ли,
– Может, мы уже закончим трепаться? – из-за стеллажа выскользнула Соль и, громко ударив рукой по столу, отвлекла их. – Напомни, Эбель, что мы ищем?
– Я пока сама не знаю, но…
Эбель расстегнула черную сумку с эмблемой академии и достала оттуда старую карту Санди, сложенную втрое.
– Опа. – Ноа убрал со стола ноги и наклонился поближе. – Будем искать сокровище Дэйви Джонса?
– Те цифры, что мы нашли на могильных плитах, – это координаты. И они ведут вот сюда, – Эбель ткнула ногтем с черным облупленным лаком в нарисованный круг.
– Наша академия, – произнес Джосайя для Ноа и Соль.
– Так вот где мы находимся? Офигеть как далеко, – удивилась Соль.
Эбель сразу вспомнила рассказ о том, что всех похищенных скур везли сюда с закрытыми глазами.
– Прикинь, зануда, – хихикнул Ноа, – и я каждый раз хожу через лес пешком, а потом вот тут ловлю попутку, – он указал шоссе.
– Надеюсь, в облике красивой девушки?
– Да, Соль. В твоем. – Ноа откинулся на спинку стула.
Соль наконец-то села рядом с Эбель.
– Почему координаты указывают на академию? – Джосайя сверял цифры из шифра с цифрами по контуру карты. – Что это может значить?
– Может, что ответ спрятан где-то здесь? Ну, в соборе?
– Или он указывает на человека, который находится в соборе.
– Слушайте, это может быть все что угодно. Книга, могила, комната, не знаю… наша кухарка миссис Грин.
– А может, Эбель неправильно разгадала загадку?
– Тогда, может, сам попробуешь, Ноа?
– Так, – наконец перебил этот гомон Джосайя. – Замолчите. Мешаете думать.
Все послушно затихли и погрузились в тишину на долгие десять минут. Правда долгие. Будто к десяти минутам надо было прибавить еще нолик, и тогда получилось бы целых сто минут тишины.
– Fly me to the moon… – запел Ноа, глядя на луну за окном. – And let me play among the stars[26].
– Тебя попросили закрыть рот, – сказала ему Соль.
Ноа замолчал.
– Hello, it’s me[27], – а потом шепотом затянул очередную песню.
– Нет, только не Адель… – опять не дала ему допеть Соль.
– Да что не так? – вздернул плечи Ноа. – Что тебе не нравится?
– Ты всегда поешь в самый неподходящий момент! Что на зачетах, что за завтраком, что в прошлый раз на кладбище.
– На кладбище я даже не пел!
– Ноа, – вдруг сказала Эбель, и тот быстро переключился с Соль на нее, – а спой еще раз то, что ты пел на кладбище.
Джосайя поднял голову, будто поняв, почему она попросила это сделать.
– Да я же сказал, что не пел.
– Пой, – скомандовал Кэруэл.
– Мир духов даст тебе ответ, – прочистив горло, завыл Ноа. – Ищи могилу тридцать девять и ту, что не имеет мертвеца. За ними…
– Троица святая ждет тебя, – Эбель с Джосайей проговорили последние слова вместе с ним.
– За могилами скрыта святая троица. Вот что мы упустили, – теперь их поняла и Соль.
– Значит, нам нужно вернуться на кладбище и опять порыться в могилах? Точнее, за ними? – Эбель встала со стула.
– Да, идем скорее, – сказал Джосайя, и все направились к выходу.
Только Ноа так и остался сидеть за столом.
– А зачем?
Ему не ответили. Как обычно.
– Нет, погодите, зачем идти на кладбище, если святая троица здесь?
Они остановились и повернулись к нему с недоумением.
– Если это опять твои шуточки, то…
– Да нет же, я говорю серьезно. – Ноа поднял руки, показывая ладони, будто сдается. – А вы что? Правда не знаете?
– Ну, если бы знали, то явно бы не поперлись на кладбище. – Соль опять села за стол.
– Мистер Кэруэл, вы тоже не в курсе? – Ноа растянулся в улыбке.
– Нет. Не в курсе, – ответил он с каменным лицом.
– Черт! Да я опять, – Ноа хлопнул в ладоши, – превзошел самого умного чувака этой академии.
Джосайя тяжело вздохнул и устало потер глаза.
– Говори уже.
– Вы все еще думаете, что спичечный коробок был бы полезнее меня?
– Говори! – Соль толкнула ногой стул Ноа.
– Святая троица – это название капеллы, которая стоит в восточной части собора. Там раньше покоились какие-то мощи кого-то мощного дядьки, но сейчас там покоятся плесень и разруха. Эту часть собора решили не восстанавливать.
– А ты откуда знаешь про капеллу? – спросила у Ноа Соль.
– Тебе лучше не знать, чем я там занимался. И почему среди парней мы называем это место тройничком.
– Боже… – поморщилась Соль.
– А сейчас следуйте за мной, так и быть, покажу вам тайное место для свиданок влюбленных парочек, – сказал Ноа, и теперь все послушно двинулись уже за вторым умным чуваком[28] этой академии.
Полукруглая капелла встретила новых гостей не очень приветливо. С протекающей крыши падали капли и громко разбивались о лужи на полу. Деревянные балки под потолком почти сгнили, а склизкие камни, из которых и были возведены стены, покрылись черной, ужасно пахнущей плесенью. На трех витражах некогда разноцветные стеклышки собирались в общую картину. Трое мужчин, висящих на крестах.
– Интересное место для романтических свиданий, – сказала Соль, проведя пальцем по мокрому камню.
– При свете свечей и с томной музыкой выходит очень даже ничего.
Раньше потолок явно был расписан красивыми сюжетами из Священных Писаний, но сейчас там сложно было что-то разглядеть.
– В этой части собора был пожар, – сказал Джосайя, когда увидел, что Эбель светит фонариком на сажу. – Капеллу после этого забросили, так как посчитали ее оскверненной, поэтому восстановить ничего так и не удалось.
– Витражи выглядят нетронутыми, – Эбель оглядела их поближе.
– Это верно. – Джосайя тоже подошел к витражам. – Святое место не просто так свято.
– Что мы ищем? – спросила Соль.
– Давайте пока осмотримся. Может, что-то будет сильно выделяться?
– Типа, как эти витражи? – уточнил Ноа.
Эбель хмыкнула, уловив намек.
– Как они самые.
Она положила руку на стекло и, проводя по нему ладонью, искала… да она сама не знала, что именно. Надеялась лишь на то, что, как в лучших фильмах про Бена Гейтса, где-то тут окажется спрятана кнопка, открывающая тайный проход.
– Вы ищите здесь, а я осмотрю стены. – Соль вернулась в начало капеллы.
Она, наверное, тоже думала, что снимается в «Сокровищах нации».
Джосайя закопошился и вытащил из кармана крестообразный ключ – выскользнув из потных ладоней, тот упал на пол, – а следом аккуратно сложенный лист бумаги.
– Кажется, ответ мы найдем здесь, – сказал он.
Ноа поднял ржавый ключ и, повертев в руке, протянул профессору.
– Что это? – кивнул он на лист.
– Это новый шифр, мои пытливые умы.
– На каком это языке?
– Древнегреческом.
– О! – воскликнул Ноа. – Реджис последнее время читает книги на нем! Я могу попросить его перевести это. Ну, типа, домашка моя. Чтоб не спалиться.
– Если ты не забыл, Ноа, мой дар – помнить все на свете. Стоит мне прочитать одно слово, как я запомню его на всю жизнь. И, знаешь ли, мне нравится быть
– Скучное у нас расследование тогда, – обиженно забубнил Ноа, – за нас все делаете вы.
– Ну, учились бы чуть лучше, переводили бы такие легкие тексты сами.
Эбель бросила затею изучать витраж и подошла к профессору. Как ни странно, буквы ей были знакомы, и она даже смогла коряво, но перевести одно слово.
– Камень… – сказала она.
– «Камень отверженный, душа неприкаянная», – договорил Джосайя. – Я уже начинаю сомневаться, что ты сказала правду по поводу своего дара.
– Не поверите, мистер Кэруэл, но даже я в этом сомневаюсь, – добавила Соль.
– И я, – Ноа не мог промолчать, когда все высказали свое мнение, а он нет.
– Значит, мы ищем камень? – сменила тему Эбель. – Или чью-то душу? Что означает «отверженный камень»? Как камень вообще может быть отверженным?
Эбель мысленно поблагодарила их за то, что не стали давить и расспрашивать о ее даре. Она давно хотела им все рассказать, но боялась, что ее вранье они воспримут как нож в спину. Отвернутся, не простят, ведь они уже успели сблизиться. Или, что еще хуже, начнут умолять ее связаться с их мертвыми родственниками, чтобы передать им сообщение, и все такое. Прошлая (а если честно, единственная) подруга просила Эбель именно об этом. А когда она отказала, Леа рассказала всей школе, что вместе с ними учится скура. Так Эбель и обзавелась клеймом больного подростка, сошедшего с ума. И все поверили в это охотнее, чем в то, что с ними учится исключительная. Больше Эбель свой секрет не доверяла никому. И никому не говорила правду о даре, который так тщательно скрывала.
– В Евангелии от Матфея, – начал Джосайя, – Спаситель говорит: «Неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от Господа, и есть дивно в очах наших? Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его; и тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит».
– Все еще ни черта не понятно. – Ноа прислонился к мокрой стене и, поняв, что он испачкал свою джинсовую в желтый цветочек рубашку, принялся отряхивать с нее черную плесень.
– Речь идет о краеугольном камне. Безупречно ровном и лежащем в основании конструкции. Точнее, в ее углу. Поэтому и говорят: «На кого он упадет, того раздавит». Так как стена просто обвалится.
– Значит, нам надо искать камень в углу. Элементарно! – обрадовался Ноа.
– Вот этот? – крикнула им Соль.
– Еще элементарней!
Они подошли к ней и увидели идеально ровный обтесанный камень внизу угла капеллы.
– Только вот есть проблема, Ноа. Вытащишь его, стена рухнет, – напомнила Соль.
– Ну и хрен с ней.
Ноа наклонился и, обхватив камень пальцами, потянул на себя: получилось сдвинуть его на пару миллиметров, после чего из стены посыпалась пыль и мелкие камушки, разбивающиеся о пол.
– Ноа! – крикнул Джосайя и, схватив его за плечи, отшвырнул от стены.
Раздался грохот – Ноа споткнулся о свои же ноги и упал. Пока мистер Кэруэл помогал ему подняться и отряхивал его кудрявые волосы от пыли, Эбель задумчиво рассматривала камень в углу.
– Почему он так легко достается? – спросила она.
– Легко? – возмущенно запыхтел Ноа.
Он дул на свои покрасневшие пальцы с содранной кожей.
– Потому что это часть механизма. – Джосайя тоже склонился над камнем. – Кто-то уже вытаскивал его – это видно по отодранной плесени. Камень слишком чистый по сравнению с другими.
– Может, его можно заменить другим камнем?
– Или же он сам отъедет, когда мы найдем рычаг, – теперь
Все, следуя его примеру, принялись щупать каждый камень стены.
Эбель вернулась к витражам. Они почему-то вызывали столько же вопросов, сколько и идеально чистый камень в углу капеллы. Но ни кнопок, ни рычагов вокруг них не было. Стекло тоже оказалось обычным стеклом.
– Кто это вообще? Непохоже на святую троицу, – сказала Эбель, смотря на витраж.
– Ну, в центре явно Иисус, – констатировал Ноа. – Распятый, кстати, – добавил он.
– Ну, как же, – удивился стоявший у противоположной стены Джосайя. – «Вели с Ним на смерть и двух злодеев. И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону».
Эбель давно заметила, что мистер Кэруэл частенько любил что-то цитировать.
– На этом витраже изображен Иисус между распятий Дисмаса и Гестаса.
– Кто они?
– Благоразумный и безумный разбойники. Один из них хулил Господа, другой же раскаялся и признал Иисуса невинным страдальцем, за что тот забрал его в рай. Считается, что Дисмас был первым спасенным человеком, между прочим.
– Вот почему у Гестаса нет креста? – Эбель села на корточки и посмотрела в пустое отверстие, вырезанное в каменной кладке под витражом.
– О чем ты? – Джосайя подошел к Эбель.
– Ну, вот у Дисмаса белый крест, – она показала на него пальцем, – у Иисуса обычный деревянный, а у Гестаса…
– Пусто.
Джосайя сел рядом с Эбель и запустил пальцы в дыру в стене.
– Хм… – протянул он, что-то нащупав. – Вот и наша разгадка.
– Нашли рычаг? – крикнул Ноа.
– Нашел ответ на шифр Ребекки.
– Камень отверженный, душа непригодная, – произнесла Эбель. – Камень, который отвергли строители, и душа, непригодная для рая. Это гениально, мать вашу.
– Ты хвалишь серийного убийцу? – спросила Соль.
– Нет. Но, согласись, что он не глупец. Он явно знает, что делает, и явно пудрит всем мозги. Отлично скрывает то, что хочет скрыть. Но для чего он это делает?
– Убийцу поймали. Забыли, что ли? – усмехнулся Ноа. – Забудьте про загадки. Эта, вероятно, была последней.
– Ты и правда так думаешь? – спросила его Эбель.
– Я думаю, что не смогу жить дальше, не разгадывая все эти ваши интересные шифры, вишенка. Наконец-то в академии стало происходить хоть что-то интересное.
– Ну что же, – Джосайя встал и отряхнул руки, – тогда нам надо найти черный крест, ведь именно такой должен быть у Гестаса.
– И понять, что открывает ключ, который был у Ребекки Мартинс, – добавила Соль.
Шла вторая неделя без убийств.
Запах ладана сменился запахом шоколада в кабинете мисс Моретти. Чем больше проходило спокойных дней, тем неуютнее чувствовала себя Эбель. Будто в чем-то был подвох, и опасность, отступив в тень, набиралась сил, чтобы наброситься на них в самый неожиданный момент. Неуютно было даже в кабинете, где играла пластинка с композициями Бетховена, а золотые лучи солнца, падающие через резное окно, освещали мокрые полотна. Пока студенты старательно выводили кистью картины, Бруна рассказывала им о композиторе, который покорил ее сердце. Об одном из бесчисленного множества композиторов, если быть точнее. Бруну Моретти покоряла любая музыка и живопись.
– Людвиг, скорее всего, тоже был исключительным. Говорят, что у него был дар – идеальный слух. Безупречный. Именно поэтому, будучи глухим, он смог написать больше пятисот композиций. Информацию об этом можно было найти даже в старых писаниях, которые со временем были утрачены или же искажены историками. Никто не хотел восхищаться скурой, но все хотели восхищаться талантливым музыкантом.
Но был ли Бетховен исключительным, сейчас никто бы узнать не смог.
Если первую неделю в коридорах собора витало волнение, то сейчас все прекратилось. Студенты будто вовсе забыли о том, что происходило в академии пару недель назад, и, вычеркнув весь сентябрь из головы, начали медленно готовиться к Хеллоуину. Ноа говорил, что все живут здесь ради двух праздников – Рождества и Дня всех святых. Именно так просила называть его мисс Вуд. Студенты, разодетые в порванные платья и костюмы, ходили по кабинетам преподавателей, и те раздавали им сладости. В трапезной подавали вкуснейший безалкогольный пунш и яблочный пирог. А вечером всех ждал бал-маскарад, после которого самому Ноа разрешали устраивать вечеринку в главном зале. С выключенным светом, старым дырявым диско-шаром и музыкой, от которой у директора все время болела голова.
– Как мы с тобой будем украшать комнату? – спросила Соль.
– До Хеллоуина еще несколько недель, рано об этом думать.
Эбель сидела на кровати и листала потрепанный журнал 2012 года. «Суд приговорил участниц панк-группы Pussy Riot к двум годам лишения свободы» – гласил заголовок. Нормального чтива в этой комнате не было: выбор стоял между журналами прошлых десятилетий и учебниками.
– Нет, ты что, сейчас самое время.
Соль копошилась в шкафу, а Тимо, стоящий рядом с ней, ждал, когда же она перестанет переворачивать вверх дном его мини-квартирку.
– Жуть как много моли появилось. – Соль еле сдерживала себя от крика каждый раз, когда насекомое вылетало из-под слоев одежды.
Эбель покосилась на Тимо, но тот лишь пожал плечами, мол: «Я здесь ни при чем. Ну ладно… При чем. Но что я с этим сделаю?»
– Может, выкинем этот шкаф к черту? И попросим новый у мисс Вуд?
– Скажи ей, чтобы не рылась в моем доме и не тревожила насекомых. Тогда и выкидывать ничего не придется, – наклонился Тимо к Соль.
– У нас еще и окно сквозит, по ходу. – Она стояла в паре сантиметров от Тимо и ежилась от холода. – Ну как можно жить в таких условиях?
– Что ты ищешь-то? – спросила Эбель.
– Хотела найти гирлянду с летучими мышками, которую сама вырезала и склеила в том году.
– Рано же, Соль, – взвыла Эбель.
– Да не рано, говорю тебе, – протянула Соль. – Тем более я обещала дать свою гирлянду Хичжин и Элеонор. А они дадут мне фигурки привидений из папье-маше. А если я найду еще и свою бумажную паутину, то смогу обменяться с Айей и Рейчел на вязаных пауков!
– Соль…
– Не хочешь искать? – Соль открыла тумбочку и достала из нее ножницы с бумагой. – Тогда на, – и протянула их Эбель, – садись вырезать.
– О, боже упаси, – показательно перекрестилась Эбель.
– О, точно! Крест!
Эбель громко выдохнула. Так громко, чтобы в этом выдохе Соль услышала все ее безразличие.
– В День всех святых мы вешаем на двери кресты. Об этом нас просит мисс Вуд, да и вообще антуражно выходит.
– Выцветшие следы на дверях – от них? И ржавые торчащие гвозди?
Каждый день, выходя из комнаты и проходя по спальному крылу, Эбель смотрела на эти пустующие места и радовалась, что ей не приходится на каждом углу видеть распятие.
– Да, – Соль заглянула под кровать, – и я наш крест, конечно же, тоже не могу найти. А, вспомнила! Мы отнесли их в кладовку. Кажется, я туда и гирлянды свои отнесла.
– Только не…
– Пойдем сходим?
– Черт.
Они спустились в подвал собора. Точнее сказать, в полуразрушенные катакомбы. Холодно было, как зимой без куртки. Пахло как в лучших из лучших помоек. Чем-то тухлым, влажным. Плесневелым и разлагающимся. В голову Эбель приходило много слов, описывающих этот смрад. Черные туннели тянулись вдаль, и фонарик плохо освещал его бегущие в темноту стены.
– Жесть как тут стремно. – Эбель обняла себя руками.
– Ноа говорил мне, что раньше здесь было много склепов со всякими священниками и епископами.
– По запаху они как будто разлагаются до сих пор.
Слава богу, идти далеко не пришлось, и вторая же закрытая дверь оказалась той самой, за которой скрывались кресты, гирлянды Соль и весь остальной реквизит для Хеллоуина. Первая дверь была открыта нараспашку, и помещение за ней было больше похоже на какую-то клетку, забитую досками. Внутри стояли коробки с запылившимся хламом. Восковые свечи, мел, какие-то старые столовые приборы, отвертки и разбитые лампочки. Короче, все то, что либо верой и правдой отслужило собору, либо только готовилось принести ему хоть какую-то пользу.
– Черт, закрыто, – сказала Соль, дернув вторую дверь за ручку.
– Ну и отлично. – Эбель засобиралась обратно к свету, но Соль схватила ее за капюшон и развернула.
– Тебе этот зам
– Чего? – Эбель удивилась.
Фонарик в руках Соль подрагивал, кажется, она замерзла. Либо ей было страшно. Всякие шорохи, наверняка принадлежащие крысам, рисовали в воображении страшные картинки, как из темноты кто-то смотрит своими белыми глазами на гостей. Медленно идет к ним. Рычит, истекая слюной, и готовится убить.
– Да вроде обычный, – сказала Эбель, мельком взглянув на замок.
– То есть то, что вместо обычной металлической скважины тут разъем для креста, тебя не смущает? – пояснила Соль и покосилась на Эбель. Она наверняка хотела хорошенько ей врезать. – Не поняла еще? – нетерпеливо поторопила Соль.
– Слушай, замок как замок. Войти мы не можем, а значит, пошли обратно в комнату. Я хочу отдохнуть.
– Мы можем войти, Бель. Еще как можем.
Соль смотрела на нее так, будто перед ней стояла не подруга, а самый тупой в мире Голлум. Сгорая под уничижительным взглядом, Эбель все-таки обратила внимание на скважину, которая и правда сильно отличалась от тех, что были в дверях всей академии. Кажется, любую дверь можно было открыть одним мастер-ключом, но не эту.
– Это?.. – Эбель вытащила из заднего кармана джинсов крестовидный ключ, который забрала у Джосайи.
Она носила его с собой каждый день, но за всю прошедшую неделю ни она, ни Соль, ни Ноа подходящей для него двери не нашли.
– Да, тугодумка, это оно!
– Зачем Ребекке нужен был ключ от кладовки?
– Открывай дверь и узнаем.
Эбель вставила ключ в замок. В пальцы впился холодный металл. Каждый поворот давался с трудом, замок громко щелкал, скрежетал, сопротивлялся. Но в итоге поддался. Дверь, будто завывая от боли, медленно открылась.
– Ага, – огорченно вздохнула Соль, осветив фонариком комнату.
Внутри не было ничего удивительного. Кроме груды черных крестов в углу.
– А что ты ожидала здесь увидеть? Сама же говорила, что тут кладовка.
– Ну, значит, Ребекка хотела украсть весь наш хеллоуинский реквизит.
Соль зашла внутрь и посветила фонариком на пыльные полки.
– Бери уже свою гирлянду и пошли, – поторопила ее Эбель.
– И крест на дверь!
– И крест на дверь.
Третья неделя без убийств.
Кажется, мисс Вуд не соврала и убийца действительно был пойман. Или же он просто испугался. А может, и вовсе вернулся в Санди. Ну, или нашел еще десять тысяч причин уйти от дел. В общем, в академии стало тихо.
Джосайя каждый раз убеждал студентов в том, что все и правда закончилось и больше не нужно ломать голову над шифром, хотя что ему, что любопытной троице было интересно разгадать загадку капеллы. Но нужный крест они так и не нашли. Соль пришла на ум идея, что может подойти один из тех, что они видели в кладовке. Набрав целый рюкзак крестов, она, Эбель и Ноа проверили каждый на пустом разъеме в капелле, но им так ничего и не открылось.
Каждый день Эбель просыпалась с мыслями, что вот сегодня что-то да случится. Новое убийство, новый шифр. Но, черт возьми, ничего не происходило. Эбель чувствовала, что с каждой минутой отдаляется от своей цели. Что теряет смысл искать убийцу. Своего убийцу. И что уже не нужно вспоминать те дни перед смертью. Да, в принципе, уже ничего не нужно. Просто учись в академии, ходи на пары и веди свою обычную студенческую жизнь. Казалось бы, выдохни и успокойся. Но груз на плечах Эбель становился все тяжелее и тяжелее, а тревога тонкой нитью тянулась сквозь все ее существо. Будто непрерывный дождь из сомнений и беспокойства капля за каплей проникал в каждую клеточку ее души. Все вокруг было размытым. Нечетким. Все вокруг теряло смысл. Только Эбель показалось, что она встала на верный путь, как тот опять привел ее к краю пропасти и окатил ушатом неопределенности и новых страхов.
Туман за окном становился гуще. Ливень стучал в стекла. А каждый новый шаг вел Эбель в темницу, где она вновь становилась пленницей собственных мыслей.
– Мне нельзя останавливаться, – шептала она во сне. – Я должна спастись… должна…
Эбель стала плохо спать по ночам. В тишине ее голова гудела сильнее. Жар окутывал грудь. Тревога билась в сердце, как церковный колокол во время воскресной службы. И успокоить ее мог лишь Тимо. Стоило его ледяным рукам коснуться горячих плеч Эбель, нежно провести пальцами по ключицам, погладить шею, прижать полыхающее, будто в аду, тело к своему, мертвецки холодному, как Эбель расслаблялась. Приходила в себя. Вновь начинала дышать.
Каждую ночь он покорно сидел в ногах ее кровати. Наблюдал. Смотрел. И ждал очередного ночного кошмара Эбель. И стоило ее дыханию сбиться, бровям нахмуриться, а губам сжаться, как он ложился рядом. Обнимал. Шептал на ухо, что все хорошо.
Сначала Эбель пугалась этого. Точнее, близости с ним. Но потом поняла, что не может уснуть, если его рука не сжимает ее пальцы. Если он не убирает ей волосы со лба. Если не накрывает голые ступни и не подбивает одеяло под дрожащее тело. Эбель не думала, что хоть когда-то призрак сможет так сблизиться с ней. И не думала, что холодный мертвец сможет согреть ее сердце.
Очередное утро началось с мысли, что сегодня, вот именно в этот день, что-то точно случится. Убийца наконец объявится и оставит новый шифр, который приблизит ее на шаг к раскрытию дела. Но вместо новости о найденном трупе Эбель услышала:
– Сегодня Хеллоуин, Бель!
Соль встала ни свет ни заря и уже успела накраситься, как фея Динь-Динь. Хоть на костюмированную вечеринку она и должна была пойти в порванных, испачканных красной краской шмотках, на завтраке, видимо, она решила никого не пугать. Соль заплела высокие хвосты и, нацепив на них кучу маленьких резиночек, сделала прическу, словно вместо волос у нее круглые китайские фонарики. На щеках Соль блестел глиттер из перламутровых звездочек. Ресницы слиплись из-за белой туши. Щеки и кончик носа светились розовым румянцем. А губы, словно леденец, блестели в пробивающихся сквозь тучи лучах солнца.
– Что мне надо ответить? Типа… С праздником? – Эбель потянулась на кровати.
Тимо в комнате почему-то не было. Наверное, сидел в шкафу и ждал, пока полуголая Соль переоденется.
– Типа, сегодня будет самый крутой день осени! – взвизгнула Соль. – Ты придумала, в чем пойдешь на вечеринку?
– Я не пойду.
– Еще как пойдешь! Я планирую выпросить у Кэруэла леденцы на палочке, а у Моретти – самые вкусные шоколадные конфеты, и ты мне в этом поможешь.
– Выбора у меня нет?
– Нет. – Соль поставила пластинку «Нирваны» и, пританцовывая, подошла к зеркалу. – Я тебя сама накрашу, одену и выведу за ручку. Такой день нельзя пропускать. Ни в коем случае!
У Эбель не было настроения от слова совсем. Хотелось лечь в кровать и не вставать с нее несколько дней. Может, она хандрила из-за осени, а может, из-за того, что утро выдалось скучным. Настроение поднял лишь вишневый аромат почти закончившихся духов, бордовая помада на губах и черный мейк, над которым постаралась Соль. Но это лишь чуть-чуть улучшило ситуацию. Все еще хотелось спрятаться под одеялом и, может, даже пореветь, а потом крепко уснуть.
Соль все-таки смогла вытащить Эбель на завтрак. В коридорах пахло жареной тыквой и яблочным пирогом. Некогда пустые стены украшали гирлянды, искусственная паутина (можно подумать, настоящей им не хватило) и фигурки пауков и летучих мышей из папье-маше (ну да, и этого было мало). На полу лежали тыквы с ужасающими рожами. Черт знает, откуда их взяли в таком количестве и сколько месяцев теперь им придется есть блюда из этого овоща. Из открытых окон внутрь залетали желтые листья и, танцуя в вихре, устало ложились на пол. Кто-то расставлял свечи в канделябры, кто-то вешал веревку с нанизанными на ней буквами: «Счастливого Хеллоуина».
– Ты одолжишь мне твое зеленое платье с пайетками? – крикнула Хичжин Соль. – Хочу быть сегодня русалкой.
– Только если дашь мне свою белую юбку.
– Ты зальешь ее кровью? – Хичжин несла в руках тяжелую тыкву и, наконец поставив ее на подоконник, вытерла мокрый лоб.
– Как в лучших традициях фильма «Последнее изгнание дьявола», – захихикала Соль.
– Вы болтайте, а я пойду проветрюсь.
Но Соль так увлеченно разговаривала, что даже не заметила ухода Эбель.
Идти в трапезную не хотелось. Аппетита не было. Да и завтрак из тыквы наверняка оказался бы мерзким. Фу. Эбель никогда не любила ее.
Обогнув нескольких воодушевленных студентов, Эбель подошла к главному входу и, с силой надавив на высокие тяжелые двери, открыла их. Влажный ветер сразу обнял ее хрупкое тело и, заигрывая с одеждой, попытался вздернуть юбку. Холодными лапами пробрался под кофту и пробежался по пояснице. Кажется, сквозняк сорвал пару-тройку гирлянд со стен и уронил импровизированного графа Дракулу из картона. И кто-то из студентов сзади крикнул, чтобы она закрыла сраную дверь. Но вместо этого Эбель остолбенела.
– Твою… мать… – сказала она, прикрывая рот рукой.
Кладбище заволок утренний туман. Темные тучи тянулись из-за горы. А на раскидистых ветках дуба, качаясь на ветру, висело четыре тела.
Реджис шел из трапезной. Но стоило ему свернуть в главный зал, как в лицо ударил ледяной ветер. Кто-то громко просил закрыть двери, кто-то ловил взлетающие к потолку бумажные гирлянды. В арке главного входа стояла до жути знакомая фигура и, не слушая никого, пялилась вдаль. Реджису было достаточно сделать два обычных шага, чтобы узнать Эбель, и десять больших, чтобы оказаться рядом с ней.
– Что это за херня?.. – встревоженно спросила она. – Я же не одна это вижу?
Не поворачивая головы, Эбель схватила Реджиса за рукав и потрясла. Кажется, она и не поняла, кто стоял с ней рядом.
– Дура, закрой уже эту дверь! – крикнул кто-то.
Реджис метнул в его сторону взгляд: «Еще одно слово, и ты покойник», но Соль опередила его и, отвесив болвану подзатыльник, подошла к подруге.
– Бель? – коснулась она ее плеча. – Твою ж… – И, ошарашенная, оступилась, посмотрев вдаль.
Реджис наконец повернул голову.
На кладбищенском дубе висели четыре трупа.
– Вашу ж мать… – из ниоткуда появился Ноа.
Недовольные больше не кричали им в спину и не просили закрыть дверь: они наконец заметили то же, что и Эбель.
Обернутые в холщовые мешки тела качались на ветру. Теперь вокруг них столпились студенты и, кажется, молились. Ну а что вообще можно делать, когда перед тобой висят мертвяки? На землю капала кровь. Впитывалась в черную пожухлую траву и растекалась по жилкам опавших листьев. Шеи трупов обвивали толстые веревки. Головы скрывались в мешках.
– Реджи, – послышался голос Бенни, – вы все п-п-пришли ко мне в-в-в гости?
Здоровяк давно не брился. Да и одежду, возможно, не стирал целый месяц. Но взгляд остался таким же добрым.
– Эй! – вдали послышался крик Кэруэла. – Разойдитесь!
Он и другие профессора неслись к дубу. Быстрее всех, конечно же, бежал мистер Чампи.
– Бенни, что тут случилось? – спросила Эбель, но тот сделал вид, что не услышал и не увидел ее.
– Бенни? – Реджис помнил, что отец запретил ему дружить с восставшей из мертвых, и прекрасно понимал почему. Но то, что он игнорировал ее вопрос, не могло не бесить.
– А ч-ч-чего произошло?
– Трупы, – ткнул пальцем в дерево Реджис.
– А-а-а… Это…
Бенни развернулся к дубу и, оглядев лица столпившихся вокруг студентов, загрустил.
– Так вы п-п-пришли не ко мне?
– Бенни, что, мать твою, тут случилось? – Эбель не терпелось услышать ответ.
Соль схватила ее за локоть быстрее, чем она сделала шаг к сыну покойного смотрителя.
– Расскажешь нам, Бенджамин? – Ноа вылез из-за спины Реджиса, но тот быстро задвинул его обратно.
– Это в-в-все один из в-в-вас.
– Что?! – Соль, Эбель и Ноа воскликнули одновременно.
– Я сказал, разойдитесь! – Джосайя вбежал в толпу студентов и, растолкав всех, подошел к висящим телам.
– Мамма мия! – схватилась за сердце мисс Моретти.
– Черт! – выругался мистер Чампи.
– Не может этого быть… – огорченно взвыла мисс Вуд. – Нет… Пожалуйста, нет…
Студенты сделали пару шагов назад и, как бы профессора ни просили их вернуться в собор, не слушались. Лишь беспокойно переглядывались, пытаясь найти в толпе знакомые лица. Никто не хотел узнать, что в петле висит их друг или сосед по комнате. Мистер Чампи размахивал руками и просил всех хотя бы отойти от дерева. Эбель нехотя шагнула назад и, споткнувшись о торчащий корень, чуть не упала, но Реджис успел подхватить ее под лопатки. По спине Эбель побежали мурашки, когда его рука коснулась торчащих позвонков.
– Спасибо, – шепнула Эбель невзначай.
Падая, она прикусила губу. Бордовая помада смешалась с выступающей из раны кровью. Рука Реджиса невольно потянулась к ее лицу.
И сердце остановилось.
– М? – Эбель не отпрянула.
Будто ждала этого. Будто хотела.
– У тебя тут… – Большой палец Реджиса коснулся пухлых губ. – Я уберу.
Вытерев кровь, он на секунду замер, не отрывая от Эбель взгляда. Она, распахнув голубые глаза, тоже смотрела на Реджиса. Черт! Зачем он позволил себе коснуться ее?..
– Убрал? – спросила она.
– А? – Реджис опешил и, смутившись, отдернул руку. – Да, прости.
Она отвернулась.
Просто. Взяла. И черт возьми. Отвернулась.
«А что еще она должна была сделать, кретин? Впиться в твои губы своими?» – раздался собственный голос в голове.
«Хорошо, что она отвернулась. Не забывай, что ты причинил ей боль. Она не должна вспомнить о тех днях и о том…» – добавил этот же голос, но грубее.
«Это не может продолжаться вечность! Рано или поздно все вскроется!»
«Она не простит меня, не сможет…»
«Признайся ей».
«Не могу».
«Но ты… ты любишь ее».
«Я монстр. И я опасен».
«Ты дебил! Только ты можешь защитить ее!»
Пока на двух плечах Реджиса сидели ангел с дьяволом и вели свою офигеть какую интересную беседу, мистер Кэруэл сбегал в сторожку за стремянкой. Он поставил ее рядом с первым трупом и, забравшись, потянулся к узлу на ветке дуба. Мистер Чампи и мистер Льюис стояли внизу, готовясь ловить тяжелый мешок.
– Умоляю вас, осторожнее! – крикнула им мисс Вуд.
Она опять светилась, как мотылек, и Реджис вновь не заметил, как тревога покинула его тело.
– Вы готовы? – Джосайя развязал веревку, и одно тело упало на землю быстрее, чем коллеги дали ему ответ.
Удар был негромкий, и это не могло не смутить. Кажется, все облегченно выдохнули, поняв, в чем был подвох. Как и мистер Чампи, который, сев на корточки, схватил мешок.
– Черт! – выругался он.
Внутри мешка была куча опилок, листвы и помоев из столовой, они пропитались красной краской, которую украли из кабинета Моретти.
– Аха-ха-ха! – раздался смех в толпе. – С Хеллоуином! – крикнул Майк.
Этого исключительного сложно было не знать. Он учился на факультете помощников первых лиц и частенько хвастался всем вокруг знанием всех языков мира. Видимо, на факультет Ноа набирали одних болванов. И они в полной мере оправдывали это звание.
– Хокк! – Мисс Вуд схватила его за шкирку. – Ты что себе позволяешь?!
Реджис еще не слышал, чтобы директор так громко кричала. Ее слова разносились на весь Санди, если не штат Орегон.
– Да ладно вам, это же шутка! Крутые декорации, скажите же! – Майк смотрел на своего друга Уилла, но тот притворился, что видит его впервые. – Вам не понравилось? – обратился он к студентам.
– Ох и влипли же вы, – заговорил мистер Льюис.
– Ой, не-е-ет… – взвыл Майк. Математику никто не любил, а мистера Льюиса и подавно. – Нет, нет, нет! Лучше вздерните меня рядом с чучелами.
– Мисс Вуд, позвольте мне придумать наказание этому студенту?
– Мисс Вуд, дайте мне веревку, я повешусь прямо здесь! – попятился назад Майк, но Дебора все еще крепко держала его за ворот куртки.
– Я очень хочу отменить сегодняшний бал, мистер Хокк, – сказала она, и студенты недовольно завыли. – Но вначале я настаиваю, чтобы вы отработали наказание в полной мере. Поэтому передаю вас в руки преподавателя математики.
– Как-то вы легко с ним обходитесь, – сказал Джосайя, слезая со стремянки.
– Поверьте, – потер ладони мистер Льюис и злобно засмеялся, – я покажу ему настоящий ужас.
– Ну это уже лишнее, – сказал Чампи.
– Переборщили, да, – поддержала его мисс Вуд.
– Да, простите. Хеллоуин, все такое. Сами понимаете, – замялся старик.
Мистер Льюис схватил под руку Майка, готового вот-вот расплакаться прямо здесь, и увел его в собор – отбывать наказание.
– Так туса будет? – спросил Ноа.
Мисс Вуд тяжело вздохнула и оглядела всех студентов.
– Туса, – слышать это слово из ее уст было как-то неправильно, – будет.
Все радостно захлопали в ладоши и засвистели так, будто на матче какой-нибудь крутой футболист забил гол.
– Продолжайте готовиться к балу, – она обернулась в шаль, – и приберите здесь.
Кто-то из студентов пошел вслед за ней, доставая ее глупыми вопросами про конкурс на самый лучший костюм, другие же принялись развязывать мешки, висящие на дубе.
– Ты как? – Джосайя подошел к Эбель.
– Меня уже бесит этот вопрос, честно говоря, – ответила она ему.
– Я не мог не спросить.
– Я большая девочка и могу о себе позаботиться, – улыбнулась ему она.
Мистер Кэруэл потрепал Эбель по волосам, и та недовольно зашипела. Внутри Реджиса вспыхнуло пламя, и никакой начинающийся дождь не мог его потушить. Он громко кашлянул и шагнул, вставая ровно за спиной Эбель.
– Доброе утро, – поздоровался с ним Джосайя.
Реджис промолчал, и тот нахмурился в ответ.
– Эбель, отойдем? – Кэруэл потянул ее на себя. – Есть разговор.
Реджису хотелось вцепиться в ее руку. Притянуть и спрятать за собой. Не дать этому старому извращенцу ее куда-то увести. Но кто Реджис для нее? Правильно. Никто.
– Вы нашли крест? – спросила Джосайю Эбель, и тот, зашикав, повел ее в собор.
Соль и Ноа нагнали их и, скрывшись за дверьми академии, оставили Реджиса одного. В гневе. Напитанного злостью из-за своей бесполезности. Он уже ничего не исправит. Эбель больше не принадлежит ему. Да и никогда не принадлежала.
Они познакомились в не самых лучших обстоятельствах, в не самое лучшее время и в не самом лучшем месте. Они оба были на грани. Балансировали на канате, готовясь сорваться в обрыв прямо в объятия смерти. Одинокие. Несчастные. Брошенные. Но ее голубые глаза Реджис вспоминал с теплотой даже после того, что им пришлось пережить. Точнее,
Эбель была бунтаркой. С самых первых секунд их встречи разворотила всю комнату, перевернула столы, разбила склянки и бросилась на охранника в три раза больше нее. Она не боялась их. Она защищала других скур. Она каждый день пыталась сбежать, не сдавалась. Реджис наблюдал за ней и… медленно влюблялся. Эбель стала той, кого ему захотелось спасти, и той, из-за кого захотелось жить самому.
Каждый день Реджис гадал, почему она ничего не помнит. Почему, мать вашу? Почему?! Что с ней делали такого, что ей отшибло память? Кто был в этом виноват? Он хотел найти их и убить. И возможно, рано или поздно Реджис это сделает.
Эбель была его потрясением. Он не мог дышать, глядя в ее сторону. Не мог ровно стоять на ногах. Он волновался за нее, переживал. Каждый ее шаг казался ему опасным. Каждый, кто смотрел на нее, казался врагом. Реджис не мог простить себя за то, что однажды бросил ее. И потому сейчас пытался оберегать на расстоянии. И плевать, что выходило хреново. Он не был готов потерять ее вновь. В жизни Реджиса было слишком много смертей и предательств, и он винил себя в том, что случилось. Он был убийцей, предателем, он был опасен. Его татуировки, а точнее шрамы, которые скрывались за ними, каждый день напоминали об этом.
Хорошо, что Эбель не видела их, а иначе наверняка бы все вспомнила.
– Ты позвал какую-нибудь девчонку на бал? – прилип к Реджису Ноа.
Они встретились на обеде в уже украшенном зале. Столы были застелены скатертью с узором в виде паутины. Везде стояли свечи, тыквы и гербарии в кружках, как букеты, собранные самой осенью. Кто-то даже приклеил летучих мышей на «Тайную вечерю». Из кухни доносился запах корицы и жженого сахара, ну и, конечно, яблок. Куда же без них. Студенты, кто-то уже одетый в костюм, а кто-то все еще в академической форме, сидели за столами и пили напиток из вишни и клюквы, налитый в графины самой мисс Вуд.
– Нет. – Реджис сделал глоток обжигающего язык пунша.
– Эй, так дело не пойдет! Не слышал, что ли, фразу: с кем Хеллоуин встретишь, с тем и проведешь? – Ноа жевал печенье с шоколадной крошкой.
Сегодня кухня прямо баловала их десертами.
– Не слышал.
– Ну, вот я тебе и говорю. Короче, друг мой, такой день встречать одному нельзя. Этой страшной ночью кто-то должен согревать твое сердце. И это буду не я, прости.
Реджис покосился в сторону.
– Я планирую сегодня ночевать в другом месте, поэтому в комнате ты будешь один, – продолжал Ноа. – Ну, или не один. Смотря кого подцепишь.
– Я не хочу идти на вашу вечеринку.
– Я уже подготовил тебе костюм. Да и знаю я одну девушку, кто не прочь бы…
– Не продолжай, – перебил его Реджис.
– Эбель Барнс. Знаешь такую?
– Что ты ей сказал? – Сердце бешено заколотилось.
– Да ничего я ей не сказал. Мне, что, вместо тебя девочек на вечеринку звать? Я парень занятой. Весь день отказываюсь от приглашений.
Реджис встал из-за стола, но Ноа поймал его руку.
– Бель в библиотеке. Иди и позови ее на вечеринку.
Реджис хотел ответить что-то колкое, дерзкое. Но почему-то промолчал.
– Давай же, не ломайся. Будет весело. Да и когда еще можно признаться девушке в любви? Я же вижу, как ты на нее смотришь. И по ночам слышу, как бормочешь ее имя во сне.
– Я?
Реджис не видел снов, а значит, и Эбель звать не мог. Бред какой-то.
– Ты, – Ноа наконец отпустил его руку, – короче, иди к ней. Эта ночь обещает быть страшной, как в лучших фильмах ужасов, и веселой, как мальчишник в Вегасе.
Реджис замотал головой.
– Ну, а еще я слышал, что кто-то из «фиолетовых» хочет пригласить ее. Кажется, Малакай. И он настроен крайне серьезно.
И стоило Ноа это сказать, как Реджис сорвался в библиотеку.
Первым вопросом, который он задал мисс Вуд, попав в академию, было: «Где у вас библиотека?» Она крайне удивилась тому, что хоть кто-то из студентов заинтересовался книгами, и с удовольствием рассказала, как туда дойти.
Оказывается, все пыльные томики в библиотеке принадлежали ей. Ее муж любил читать. Как и сыновья, которые вместе с отцом коллекционировали книги. Реджис не стал спрашивать, почему они находятся здесь, а не у нее дома, – на лице Вуд сияла улыбка, когда она поняла, что все ее богатство пришлось кому-то по вкусу. Реджис никогда не любил читать. Все книги казались ему скучными. Да и в семье у него уже был тот, кто отвечает за ум и эрудицию, – Реджис не торопился занимать это место. Да и не хотел. Слишком уж сильно он любил того, кто принял на себя роль самого умного Фобса. Но…
Случилось то, что случилось, и Реджису пришлось окунуться в мир букв, пыльных страниц и потертых корешков.
В библиотеке, как всегда, было безмолвно. Лишь тихое бормотание и скрежет карандаша по бумаге выдавали гостью. Выглянув из-за стеллажа, Реджис увидел за столом Эбель. Она сидела на том же месте, что и в ту ночь, когда он нашел ее здесь спящую. На секунду он замер, вспомнив ее ледяные руки и медленно вздымающиеся плечи. Рядом с ней лежала открытая книга по геодезии и разрисованная фломастерами карта. Эбель что-то искала, но Реджис так и не понял, что именно.
– Выходи уже, – сказала она, громко захлопнув книгу.
Реджис прикусил губу и мысленно отругал себя за то, что повелся на уговоры Ноа и приперся сюда. Зачем ему это? Он все равно плевал на вечеринку и на то, что какой-то там Малакай позовет Эбель на танцы.
– Не помешаю? – Стоило подумать об этом, как ноги сами вывели Реджиса из-за книжных полок.
– Будто если я скажу «да», то ты развернешься и уйдешь. – Эбель скучающе оперлась на руку.
Реджис почесал затылок и остался стоять на месте, думая, что все-таки надо уйти.
– Ты хотел мне что-то сказать? – Эбель показала пальцем на стул перед ней. – Садись, говори.
– Да, я… – Реджис неуверенно шагнул вперед. – Хотел взять книги.
– Тогда бери и уходи. – Она выпрямила спину и, вновь открыв книгу, устремила взгляд на страницы. – Я тут жду еще кое-кого. Поэтому поторопись.
– Библиотека общая, почему я должен уходить?
Но больше его волновало не это, а то, что ждет она, вероятно, гребаного Малакая.
– Ну, тогда не уходи, боже…
Реджис все-таки сел на стул. На макушку Эбель падали лучи заходящего солнца. Белые волосы светились, будто нимб над головой. Не хватало только крыльев и хора из маленьких ангелочков, напевавших «Аве Мария».
– Что читаешь? – спросил он.
Эбель цокнула и закатила глаза.
– Слушай, тебе действительно интересно? Ты пришел сюда поболтать или взять книгу? Если взять книгу, то меньше слов, больше дела.
Эбель не любила, когда люди трепались понапрасну. И Реджиса до сих пор удивляло, что при этом она подружилась с Ноа.
– Я просто хотел показаться дружелюбным.
Реджис откинулся на спинку стула и скрестил руки. Кожанка на нем заскрипела и натянулась в локтях.
– Ты? – прыснула Эбель. – Серьезно?
Она отзеркалила его позу. Реджис любил, когда она повторяла за ним. Его маленькая копия. Так было раньше и продолжалось сейчас. Приятно, что это в ней не изменилось.
– У тебя раздвоение личности? Шизофрения? Или ты, типа, до хрена крутой мальчик, который пытается казаться неприступным?
Реджис вздернул бровь, и Эбель опять отзеркалила это.
– Не подходи ко мне, – спародировала она его голос. – Уйди, Эбель. Я большой опасный скура, бу-бу-бу.
Реджис усмехнулся:
– Ты смешная, Барнс.
– А ты больной. То сторонишься, то дружить пытаешься. Может, у тебя и правда проблемы с башкой? Я знаю отличного психиатра в больнице Санди. Посоветовать?
– Ты не считаешь Фишера хорошим врачом, – вырвалось у Реджиса.
Та нахмурилась. Черт…
– Никто не считает его хорошим врачом, – попытался он выкрутиться.
Эбель рассказывала ему об этом психе. Он пичкал транквилизаторами всех своих пациентов, и Эбель в том числе. Хорошо, что ей удалось сбежать быстрее, чем он сделал из нее овощ.
– Блин, – она придвинулась к нему и наклонила голову, – ты жесть какой странный.
Теперь она водила взглядом своих голубых глаз по его телу. Рассматривала его лицо, волосы, шею, спрятанную под черной водолазкой, и скрещенные руки. Щурилась, будто пыталась что-то найти.
– Мы точно не были знакомы раньше?
Руки сжались в кулаки, и Реджис быстро спрятал их в карманы.
– Нет. Не были.
Он правда хотел, чтобы она вспомнила, но не тот ужас, что пережила, и не предательство. Он хотел, чтобы она вспомнила
– Еще одна загадка, которую мне надо разгадать, – Эбель будто говорила сама с собой.
– О чем ты?
– Не знаю, – она наконец перестала таращиться на него, – мне сложно объяснить, но я чувствую, что мы как-то связаны. Я должна тебя бояться, но я не боюсь.
Громко сглотнув, Реджис уставился в пол.
– Это ты меня так клеишь? – решил сменить тему он.
Не зря он жил в комнате с Ноа. Хоть чему-то у него научился.
– Чего?
– Ну, так и скажи, что хочешь позвать меня на вечеринку.
– Я не…
– Я подумаю над твоим предложением.
– Стоп, – Эбель ударила рукой по столу, – я не иду ни на какую вечеринку. С тобой тем более.
– Тогда, – Реджис встал со стула, – предложение есть у меня. Давай сбежим?
– Спятил совсем? – покачала головой Эбель.
– Я знаю, ты не любишь шум и толпы. Не любишь танцевать и петь хором сраные тинейджерские песни. Поэтому, – он посмотрел в ее оленьи глаза, – давай встретим Хеллоуин вместе. В тишине. Только я и ты.
– Откуда ты зна…
– Я буду ждать тебя у озера. В лодочном сарае Чампи. Приходи туда после полуночи.
Реджис покинул библиотеку. Кажется, никакой Малакай не собирался звать Эбель на танцы. Его больше волновала студентка из «фиолетовых», с которой он обнимался, стоя у кабинета истории. Ну, это и к лучшему.
К худшему то, что Эбель ждала Джосайю, с которым Реджис столкнулся у дверей библиотеки.
– Так что там с крестами?
Джосайя зашел в библиотеку, и Эбель сразу накинулась на него с вопросами.
– Почему Фобс ошивается рядом с тобой? – кинул он ей в ответ.
Эбель тоже было интересно, какого черта он прилип к ней и почему кажется ей таким знакомым и… родным… Может, мать скрывала от нее сводного брата?
– Позвал на вечеринку.
– О! Идешь?
– Я подумаю.
Джосайя отодвинул стул и сел напротив.
– Я тоже кое-кого позвал. Но это так, секрет.
– Все уже знают, что вам нравится мисс Моретти, – улыбнулась Эбель.
– Правда? – искренне удивился Кэруэл. – Не может быть! Мы хорошо скрывались. А!.. Эдвин…
Главный сплетник в академии был один. И имя ему Ноа. Но все догадались про отношения преподавателей и без его длинного языка, который тот все время пытался куда-то пристроить. Духами Бруны часто пахло в кабинете Джосайи – и наоборот. Цветы, что стояли у нее на столе, и их же лепестки, налипшие на свитер Кэруэла. Шушуканья в коридоре, которые сложно было не услышать. Взгляды друг на друга. И это лишь малая часть того, что заметили студенты. Может, Кэруэл и был самым умным чуваком академии, но точно не самым осторожным. Что звучит как сюр, ведь он преподаватель криптографии. Ну, все мы не без греха.
– Так что с крестами?
– Кажется, Ноа нашел его.
– Я оказалась права?
– Да, ты чертовски права! А теперь идем. Соль с Ноа будут ждать нас в капелле.
Вчера вечером Эбель вертела в голове воспоминания об исповеди: ей не давало покоя золотое распятие Христа в руках священника. Отец Робинс приехал в академию сегодня утром и, решив остаться, прочитал студентам лекцию, чтоб те не вызывали злых духов и не призывали дьявола шутки ради. Эбель он встречу, кстати, так и не назначил, хоть и прочитал за нее молитву. Сказал, что надо еще подождать. Ее время еще не пришло.
– Соль, я задам глупый вопрос, но… Распятие же всего одно? – уточнила Эбель.
– Да, вроде.
– Ага, – Тимо тоже дал ответ из шкафа.
– Тогда почему кресты в капелле отличались от того, что был у священника?
– Не знаю, может, у них особенные распятия? Типа, с другими святыми?
– Я сделаю вид, что не слышал все то, что вы обсуждаете. Ужас, какая необразованность! – бубнил Тимо.
– Соль, ударь по дверцам шкафа хорошенько, а то они плохо закрываются.
Та ударила по ним кулаком, и Тимо недовольно забухтел.
– Но распят же был только Иисус. Значит, и распятие одно-единственное с одним святым. – Эбель села на край кровати и впихнула ноги в кроссовки.
– Ну, распятие же бывает разное, в смысле, вроде как, я слышала, что некоторые апостолы тоже были распяты, но не как Иисус. То есть они просто висели на кресте, привязанные веревками, и все. Без гвоздей, без крови.
– Кажется, сейчас мы разгадаем с тобой еще одну загадку. – Кровать заскрипела, когда Эбель вскочила с нее. – Мы же можем попасть в кабинет Моретти?
Бруна, по словам Соль, никогда не закрывала свой кабинет. Но после понятно каких событий стала это делать. Она не могла не дать Соль запасной ключ, а Соль не могла не помочь Эбель разгадать шифр, который не поддавался им пару недель.
В кабинете мисс Моретти, как обычно, пахло шоколадом и краской, которую кто-то из студентов пролил прямо на пол. Она медленно высыхала кривой кляксой и, стягиваясь, покрывалась твердой пленкой.
– Что мы ищем? – Соль обошла мольберт и осмотрела новую картину Бруны.
Кажется, у нее ничего не получилось: часть лесного пейзажа была перекрыта толстым слоем черной краски. Было видно, как Бруна психанула и исчеркала свою же работу.
– У Бруны же есть артбуки? Ну, книги, где собраны все работы художников?
– Конечно!
Соль подошла к шкафу и, отодвинув чистые, натянутые на подрамники холсты, открыла дверцы.
– Есть иконописцы? Или те, кто рисовал Иисуса? Нам нужно найти его распятие.
– Вот сейчас и поищем.
Соль достала стопку больших, очень толстых книг и, положив их на стол, открыла первую страницу той, что оказалась наверху.
У Бруны были художники на любой вкус. И те, кто рисовал животных, и те, кто рисовал моря. Портреты людей, сцены битв, натюрморты. Найти можно было все. Итальянские, французские и русские художники завлекали своими работами. Оторваться от них было сложно, и Эбель не заметила, как пролетел целый час. Хорошо, что хоть Соль не потеряла концентрацию и не забыла, зачем вообще они сюда пришли.
– Братья Лимбурги, Эммануил Лампардос и Антонелло да Мессина, – показывая пальцем на художников, сказала Соль.
Три книги. Три картины распятия. Три креста.
– Смотри, – Эбель наклонилась к каждой из работ, – вот Иисус, – положила она палец на фигуру в центре. – А это Гестас и Дисмас, – теперь обвела мужчин по левую и правую руку от Христа.
– Да, про них нам рассказывал Кэруэл.
Все три картины отличались друг от друга. Техникой, красками, мазками, цветами. Вообще всем. Кроме одного.
– Они полностью повторяют витраж в капелле, – сказала Эбель. – Три фигуры на крестах. Два разбойника и мученик.
– Похоже на то. – Соль наклонилась поближе.
– Теперь я поняла, – Эбель закивала головой, – в капелле в каменной кладке вставлено два распятия. Один из них – Иисус. Это распятие используют все, и его мы видим чаще всего.
– И был белый крест с Дисмасом, – тоже начинала вспоминать Соль.
– Да, но он не был распят так, как Иисус. Он висел на веревках. Так же, как и Гестас…
– Значит…
– Значит, нам надо искать черный крест, на котором фигура перевязана, а не пригвождена. Он должен быть такой один. Понимаешь?
– Но завтра уже Хеллоуин, и все кресты из кладовки разобрали.
– Это нам и на руку.
В женском крыле Соль нужного креста не нашла. Обычные распятия на обычных дверях. Джосайя проверил все учебное крыло и тоже ничего не обнаружил. Все надежда осталась на Ноа и спальни парней. И эхо, разносящееся по капелле, не давало троим выслушивающим его выпендреж неудачникам, забыть об этом.
– Нет, я правда не понимаю, что бы вы без меня делали? – Ноа стоял, прислонившись к стене, с самой ехидной улыбкой на свете.
– Ты нашел крест или нет?
– Нашел, еще как нашел! – Он открыл перекинутую через плечо сумку и достал из нее распятие. – Висел себе такой на двери в душевую. Ждал меня.
– Давай сюда. – Эбель нетерпеливо вырвала крест из рук Ноа и, торопясь, подошла к витражу.
– Спасибо, Ноа! Ты самый лучший, Ноа! Да, да… Обращайтесь, – говорил он сам с собой. – Вот так и помогай вам потом.
– Та-а-ак… – Эбель аккуратно вставила деревянное распятие в отверстие под изображением Гестаса.
В стене что-то громко щелкнуло. Будто шестеренки заскрежетали и закрутились спрятанные за камнем механизмы. Пыль посыпалась из щелей. Задребезжало витражное стекло.
– Разбойник, который так и не покаялся, – Джосайя подошел к углу стены, – что же ты скрываешь?
– Боюсь, он вам уже не ответит, – хмыкнул Ноа.
– Он нет, а краеугольный камень – да.
Джосайя подцепил его пальцами и потянул на себя.
– А если стена обвалится?
– Не обвалится. Теперь ее держат механизмы.
Эбель, Соль и Ноа затаили дыхание и подошли ближе к профессору. Он усмехнулся их испугу, но все равно осмотрел потолок и коридор на случай, если придется бежать. Кажется, Кэруэл считал, что вытаскивать камень, на котором держалась вся стена, было безрассудно. Но кто сказал, что его могло это остановить? Он рванул камень на себя и…
– Видите, ничего не случилось, как я и говорил. – Не удержав равновесия, Джосайя упал.
Соль с Ноа помогли ему встать.
– Что там?
Не успел он отряхнуться, как студенты повисли на нем и с жадным интересом впились взглядами в камень.
Джосайя отряхнул его от грязи и пыли и стал крутить.
– Десять, – прочитал он цифру на одной из сторон. – Пятьдесят. Семь. И очередная странная надпись.
– Опять арамейский? – Некоторые буквы Эбель показались знакомыми.
– Да, – подтвердил Джосайя, – Написано: «Воскрешение».
– И что все это может значить? – Эбель взяла камень и повертела его в руках.
Джосайя потер переносицу.
– Воскрешение. Семь. Десять. Пятьдесят. Так… – Он помассировал виски. – Не просто же так камень краеугольный, а значит, священный, и не просто так в этой загадке фигурирует распятие.
– Мне нравится ход ваших мыслей, – щелкнул пальцами Ноа.
– Не мешай, – толкнула его локтем Соль.
– Так… Так, так, так. – Кэруэл прошелся взад и вперед. – Ну, воскрешение и семь – это может означать воскресенье. Почему, объяснять надо?
– Потому что седьмой день недели и день, когда воскрес Иисус?
– Верно, Соль, – похвалил ее профессор, и та, как самая настоящая отличница, расцвела. – Что мы знаем про воскресенье? В Новом Завете этот день является праздником, центром всей библейской истории и основой всего христианского учения. Почти краеугольный камень, на котором держится религия.
– Пасха?
– Ты начинаешь меня радовать, Ноа. – Он хоть и не был отличником, но тоже раскраснелся от похвалы. – Правильно. Это Пасха. Теперь идем дальше. На следующей сторонке цифра пятьдесят.
– Возраст Иисуса во время смерти?
– Он умер в тридцать три года, дебил, – Соль огорченно вздохнула, – не позорься, Ноа, умоляю.
– Мы мыслим как обычно, – Джосайя сделал несколько шагов назад, – а надо мыслить от обратного. Раз мы пошли с начала, то есть с конца, то должны и прийти к концу, то есть началу.
– А теперь на человеческом языке.
– Не бери в голову, просто теперь мы двигаемся назад. Воскрешение. Пасха. Пятидесятый день от нее. Еще один праздник. Пятидесятница. Она посвящена событию из новозаветной истории. Сошествие Святого Духа на апостолов. На пятидесятый день после Воскресения Христова Господь Бог явился израильтянам на горе Синай.
– Получается, – Эбель подхватила профессора, – что десять на последней стороне означает…
– Заповеди, – хором сказали все.
Они обрадовались этому открытию, как Ньютон, на голову которому упало яблоко.
– И что? – Эбель быстро омрачила всеобщее ликование. – Что дальше?
И снова ступор.
– Ничего, – сказала Соль, – новых подсказок у нас нет. Кажется, нам и не нужно больше ничего разгадывать. Убийства прекратились. И это хорошо.
– Мне нужно найти убийцу, Соль. Я уверена, он связан и со мной.
– А я думаю, что на сегодня хватит мозгового штурма и пришло время как следует отдохнуть. – Ноа закинул руки на плечи Соль и Эбель.
– Первый раз соглашусь с ним. – Джосайя вставил камень обратно, и из расщелины в стене выпал крест с распятым Гестасом. – Давайте не думать об этом всем хотя бы сегодня.
Кэруэл наклонил голову, чтобы заглянуть в глаза Эбель.
– Я обещал, что помогу тебе со всем разобраться, – напомнил он ей. – И я привык держать свое слово. Но сегодня я, как преподаватель, хочу, чтобы вы хорошенько отдохнули. Мы все постарались и заслужили отдых этим вечером.
Эбель посмотрела на его уставшее лицо, на Соль, под глазами которой появились темные круги, ведь каждую ночь ей приходилось выслушивать безумные теории Эбель. Посмотрела на Ноа. Ну, он вечно был веселым и радостным, хоть в глазах и поутих былой огонек. Джосайя прав, им всем пора отдохнуть. И Эбель в том числе. Хотя бы сегодня она должна перестать гнаться за тем, кого явно не скоро догонит.
– Да, – сказала она. – Нам пора собираться на вечеринку.
– Да! – крикнул Ноа и сильнее сжал ее и Соль в своих объятиях. – Идем навстречу вампирам, яблочному пирогу, музыке и дайки… Пуншу, мистер Кэруэл. Пуншу.
– Я бы тоже не отказался выпить, – посмотрел Джосайя на Ноа исподлобья. – О твоих коктейлях наслышан даже я.
– Да, черт возьми, сегодня точно будет лучшая ночь!
– Я не говорил, что я разрешаю вам выпивать. – Джосайя поймал его за шкирку и, притянув к себе, взъерошил волосы. – Все, что дают в трапезной, в рот и заливай. Понял?
– Ноа? – позвала его Соль, когда увидела, что Джосайя повел его к выходу из капеллы.
– М? – развернулся тот и посмотрел на нее.
– Я тут подумала… – Соль говорила тихо, было видно, что она сильно стеснялась Эбель и Джосайи.
Они поняли это и поторопились оставить их наедине. Они почти покинули капеллу, когда эхо чужого разговора все-таки коснулось их ушей.
– Не хочешь пойти со мной на танцы вместе?
– Эм, Соль… Я… Ну, мне уже есть с кем идти.
– А, ладно, – ее голос звучал расстроенно.
– И с чего это вдруг ты решила меня позвать? – кажется, Ноа тоже огорчился.
– Я… – Она явно не знала, что ответить. – Я подумала, что тебя никто не позовет. Не хотела, чтобы ты чувствовал себя неловко.
– Меня? – Ноа засмеялся. – Знаешь, скольким я сегодня отказал, зануда?
– Он безнадежно тупой, – шепнула Эбель профессору, и тот поддержал ее своим молчанием.
– Ладно, забудь, – сказала Соль.
И на этой грустной, нет, правда грустной, ноте все разошлись готовиться к вечеринке.
Как и обещал, Ноа подготовил Реджису костюм. Точно такой же, как и себе, и Соль, и Эбель.
– Ну, как вам? – спросил всех Ноа.
Они стояли перед входом в главный зал, куда медленно со всех сторон стягивались студенты в костюмах фей, пиратов, вампиров и супергероев. Под потолком висели призраки из бинтов, взятых в медблоке, стены украшали огромные пауки. Гирлянды покачивались от сквозняков, и со всех сторон доносились уже успевшие надоесть Реджису слова: «Сладость или гадость?»
– Это я придумала одеться одинаково! – Соль покрутилась на месте, демонстрируя белую пышную юбку, испачканную красной краской.
Ее простыня была короче, чем у остальных. И это не удивительно. Удивительно было бы, если бы она оделась как все. Тогда да. Была бы сенсация.
– Круто, – безэмоционально сказала Эбель.
– Ага, – так же безэмоционально подтвердил Реджис.
Все четверо были призраками. Ну, такими, второсортными дешевыми д
– Ну что вы, – Соль взяла под руку Эбель, – расслабьтесь, сейчас начнется веселье.
– Веселье начнется после того, как мы выпросим у преподавателей конфет и покружим в вальсе перед Деборой. А пока… – Ноа подтолкнул Соль с Эбель вперед. – Сладость или гадость, леди?
– Бежим скорее к Бруне! У нее лучшие шоколадные конфеты – не только в академии, но и во всей Америке! – И Соль с Эбель тоже растворились в толпе.
Реджис просидел все это время в столовой с другими студентами, которых больше волновали поцелуи, нежели дефиле костюмов перед директрисой. Они целовались, сидя, ладно, почти лежа на столах, и смеялись, когда кто-то начинал им свистеть. Реджис же осушал стаканы с вишневым соком, разбавленным водой. Скучно было так, что пару раз он чуть не заснул. Его будили лишь крики студентов, громкие аплодисменты и музыка, которая наконец сменилась той, что обычно слушают ребята двадцати лет, а не те, кому около пятисот.
– Чтоб я еще раз связалась с Эдвином?! – в трапезную влетела разъяренная студентка. – Чтобы такой, как он, отказал мне? Да пошел он куда подальше!
Она села за стол, рядом с ней приземлились еще две скуры, которым Ноа, видимо, тоже успел испортить вечер.
– У меня были планы! Я думала, мы с ним…
– Это я думала, что мы с ним…
– Нет, я!
Реджис закатил глаза и понял, что пора уходить. Слухи о том, кто и что хотел делать с Ноа этой ночью, его интересовали меньше всего.
На часах было полдвенадцатого ночи. Самое время, чтобы пойти на озеро и все подготовить. Реджис не хотел устраивать романтический ужин, да и Эбель бы это не понравилось. Но взять плед и термос с чаем ему показалось хорошей идеей. И, наконец-то стянув с себя эту дурацкую простыню, он двинулся в толпу.
Песни сменялись одна другой. Хеллоуинские ремиксы популярных треков улетали под свод потолка и эхом кружили по пустым коридорам. Свет вокруг стал фиолетовым. По витражам запрыгали лучи от диско-шара. Все веселились, и даже мисс Вуд с другими преподавателями отплясывала свои странные танцы в самом углу зала. Кто-то из студентов подкидывал конфеты, кто-то поливал всех спрайтом, взятым у Ноа, кто-то, расталкивая толпу, бежал в потаенные уголки, чтобы уединиться. Обычная вечеринка. Ничего интересного. Стоит преподавателям отвернуться, как Ноа напоит всех исключительных своим дайкири, а веселые крики сменятся рвотными позывами. Главное, чтобы фонтан из спрайта не сменился чем-нибудь другим.
Реджис продирался сквозь студентов. Пару раз его схватили и, толкнув внутрь круга, заставили потанцевать. Это у него выходило плохо, поэтому он спешно пятился назад и растворялся среди других. Очередной трек сменился медленной музыкой, и парочки быстро рассредоточились по залу. Обнимаясь, они шептались и кружились, как малые дети. И чего здесь может быть романтичного?
– Эй, – запыхавшийся Ноа выскочил из-за колонны, – не видел Соль?
– Нет.
– Черт, она мне очень нужна. Это ее любимая песня.
– Вон она вроде, – оглядел зал Реджис.
Правда, искал он не Соль, а Эбель.
– Спасибо! – похлопал его по груди Ноа и, растолкав всех на своем пути, подошел к Соль и Нейтану, который нежно обнимал ее за талию.
Что Ноа говорил, Реджис не слышал, но закончилось все тем, что Соль ударила его по щеке и, развернувшись, куда-то убежала. Ну, может, Ноа хотел потанцевать и не с ней вовсе. Хрен его знает.
Реджис еще раз оглядел зал. Эбель нигде не было видно. Он бы соврал, если бы сказал, что не почувствовал облегчения. Значит, ему точно надо поторопиться, ведь она наверняка уже ждет его у озера.
Но…
Вот только она его там не ждала.
И даже спустя час Эбель так и не пришла.
И спустя два – тоже…
Хорошо, что поганец Ноа припрятал в их комнате ром. И хорошо, что выпивка этой ночью понадобилась не одному Реджису.
– Редж, да ты чертовски грустный. – Ноа сидел на подоконнике и пил спрайт прямо из горла.
По запаху изо рта было понятно, что в бутылке была не только газировка.
– Плохой день? – Реджис сел рядом с Ноа.
– С чего ты взял?
– Это видно. Да и чувствуется.
Ноа отхлебнул из бутылки и передал ее Реджису. Тот взял и брезгливо сделал глоток. Кислая горечь заполнила пустой желудок.
– Все сложно. – Ноа уперся головой в окно. – Ты и сам наверняка все видел.
От его дыхания запотело стекло. Ноа вывел на нем сердечко и перечеркнул его.
– Ты заслужил, – закинул голову Реджис и тяжело вздохнул.
– Эбель сказала так же.
– Ты видел ее?
– Ага. Она была с Кэруэлом, кажется. А потом ушла успокаивать Соль. Та пряталась в туалете, как сраная Плакса Миртл, и бросалась в меня всем, что ей попадалось под руку. А ты сам прекрасно понимаешь, что в таких местах чаще всего попадает под руку…
– Черт. – Реджис хотел ударить кулаком в стену, но рядом было лишь окно, поэтому, немного умерив пыл, он сжал в руке пластиковую бутылку.
– Вот и я думаю, что это уже перебор.
Ноа забрал полупустую бутылку. Он удивился, когда понял, что все это выпил Реджис.
– Что случилось, бро?
– Забей, – отмахнулся Реджис. – Пойло у тебя отвратное, но… Есть еще? – и кивнул на спрайт.
– Обижаешь, – Ноа спрыгнул с подоконника и вытащил из-под кровати рюкзак, – скажи спасибо моему брату.
– Осуждаю твоего брата. – Реджис выхватил из рук Ноа бутылку и, открыв ее, сразу осушил до половины. – В академии запрещено пить.
– Боже. – Ноа оперся на стену. – Кто тебя так обидел? Покажи мне его. Пойду надеру ему задницу.
– Не трогай ее. – У Реджиса кружилась голова.
Он никогда не напивался. Ему не разрешали. Да и причин не было. Хотя… Нет, причин было охренеть как много.
– Опа, – Ноа подошел к Реджису ближе, – не трогать
– Да, не трогай! – Реджис мотнул головой, и его затошнило.
Язык заплетался. В животе все горело. То ли от изжоги, то ли от дешевой выпивки Ноа. В принципе, одно другому не мешает.
– Эй, эй! – Ноа подпер наклонившегося Реджиса. – Совсем пить не умеешь? За двадцать лет так и не научился?
– Ненавижу, – ответил ему Реджис. – Тебя, твой сраный спрайт, эту академию, эту… жизнь!
– Исповедь у нас проходит в главном зале, бро. Ты немного перепутал…
– И себя! Себя ненавижу еще больше! Я монстр… Я убил ее… Убил их всех…
– Понятно. – Ноа помог Реджису спуститься с подоконника. – Подожди чуток, сейчас придешь в себя. И не болтай. А то утром будешь жалеть о сказанном. Так всегда бывает. Я-то знаю.
Он усадил Реджиса на кровать, забрал спрайт из рук и открыл окно. Холодный ветер окутал комнату и, проникая в легкие Реджиса, помог ему немного протрезветь. На пару секунд. Для того, чтобы он мог сказать:
– Помоги мне забыть все это, Ноа. Я больше так не могу.
Ноа наливал в кружку воду. Он остановился и посмотрел на Реджиса, раскрошившегося, словно стекло.
– Ты выглядишь жалко.
– Я знаю…
– Но раз ты просишь
– Чертовски плохо…
– Чего ты хочешь? – Ноа протянул ему воду, но Реджис отмахнулся и, толкнув его руку, почти разлил все содержимое.
– Ее, – шепнул Реджис.
– Эбель? – понял Ноа.
– Эбель… – Реджис закрыл глаза. – Но я не смогу ей признаться. Не сумею. Это сложно… черт… Это очень сложно.
Реджис взъерошил волосы, и голова закружилась с новой силой. Кажется, Ноа был пророком: на кровать Реджиса сегодня точно кого-то вырвет.
– Реджис, скажи мне все, что хотел сказать.
Голос… Это был ее голос… Он открыл глаза и затаив дыхание вгляделся в лицо напротив.
– Эбель? – язык во рту шевельнулся, произнося запретное имя.
Реджис оглянулся и не нашел в комнате Ноа. Что произошло? Он ничего не понимает… Мысли в голове мешаются, путаются. Рот наливается горькой слюной. Желудок сгорает изнутри. Реджис пять раз поклялся себе, что больше никогда не будет пить. Ни капли не попадет в его рот. Ни за что и никогда. Это дрянное пойло не было выходом. Стало только хуже. К навязчивым мыслям прибавились тошнота и головокружение.
– Как ты тут…
Эбель, закутанная в покрывало, села на колени перед ним и коснулась холодной рукой его щеки. У нее всегда были ледяные пальцы. И если это галлюцинация, тогда Реджис – герой книги, выдумка безумной писательницы, которая решила поиздеваться над ним.
– Говори, Реджис. – Эбель подвинулась ближе.
В нос ударил запах вишни.
– Я не могу тебе сказать. – Реджису казалось, что он сходит с ума.
– Почему?
– Потому что тебе будет больно.
Он обхватил ее холодную руку и, накрыв своими горячими пальцами, попытался согреть. Как делал это всегда. Чертова привычка.
– Я готова, говори.
– Нет, я больше никогда не причиню тебе боль, – он подвинулся к ней ближе, – никто не причинит.
– Я не понимаю, Реджис, – нахмурилась Эбель.
– Ты и не должна, Барнс. – Реджис погладил ее по волосам. – И я прошу тебя, – горячие пальцы скользнули ей на шею, – не смей ничего вспоминать.
Реджис уже забыл, насколько нежной была ее кожа. Он так давно не прикасался к ней. Так давно не чувствовал биения ее сердца. Так давно… не целовал…
– О чем ты, Реджис? Что я не должна вспомнить?
Ее рука взобралась вверх по черной водолазке и, дотянувшись до ворота, аккуратно отодвинула его. Эбель коснулась ногтями его татуировок, и по спине побежали мурашки. Она погладила его шрамы. Нежно, почти невесомо. И Реджис был готов умереть. Прямо здесь. В ее руках.
В сердце будто вбивали острый кол. Еще один вдох – и все нутро разорвется на мелкие части. Горячая кровь бурлила внутри. Обжигала места, где лежали пальцы Эбель. Голова кружилась. Реджиса все еще тошнило. Он старался не моргать. Боялся, что если закроет глаза, то Эбель пропадет. Испарится так же быстро, как и появилась перед ним. Он не хотел терять ее голубые глаза, не хотел, чтобы она убирала руку. Сейчас он весь без остатка принадлежал ей. А она – ему. Так было раньше. Так было всегда. Жаль, что все хорошее рано или поздно заканчивается.
– Умоляю тебя, бунтарка. Не вспоминай. – Реджис проглотил горький ком, застрявший в горле. – Не вспоминай меня…
– Почему?
– Потому что ты никогда меня не простишь.
–
Эбель открыла глаза. Очередной кошмар очередной ночью. В ногах сидел Тимо и, увидев, что она проснулась, залез руками под одеяло и дотронулся до ее колен. Эбель тяжело вздохнула. Она ужасно устала от всего этого.
– Что приснилось? – обеспокоенно спросил Тимо.
– Как обычно, фигня, – ответила Эбель.
Соседняя кровать пустовала. Соль так и не пришла, возможно, решив переночевать в другом месте. Эбель понадеялась, что не с Ноа.
– Попробуй уснуть. – Старые пружины заскрипели, когда Тимо подлез под бок к Эбель.
Он прислонился спиной к стене и, вытянув ноги, положил голову на подушку. Эбель укуталась в одеяло и, развернувшись, уперлась Тимо в грудь. Она уже привыкла к тому, что ее кровать пахла сырой землей и плесенью. А Тимо, кажется, начал привыкать к запаху вишни и ванили. Спать друг с другом в одной кровати тоже не было чем-то привычным для них двоих. Эбель закрыла глаза. Она привыкла засыпать под сопение Соль и думала, что Тимо успокоит ее своим дыханием, но он не дышал. Мертвецам не очень-то это и нужно.
Эбель медленно проваливалась в сон, пока Тимо гладил ее по плечу. Холод его руки ощущался даже сквозь одеяло, но отчего-то внутри Эбель медленно разгорался пожар.
–
Будто он говорил ей это прямо на ухо. Эбель почувствовала горячие пальцы, скользящие по ее шее, и, открыв глаза, она увидела перед собой Тимо. Но руки были не его.
– Что? – Эбель потерла руками горло.
– Ты о чем?
Подушечки пальцев запульсировали, будто Эбель прикоснулась к раскаленному чайнику. Руки горели. Она ничего не трогала, но было четкое ощущение, что пальцы ее бегают по странным шершавым линиям. Жгутам, вздувшимся венам, натянутым ниткам. И каждый раз прикосновение становилось горячее и горячее.
– Это невыносимо…
Эбель положила руки на Тимо. Она сжала его свитер, пробежала пальцами по каждому узелку и наконец коснулась шеи. Холодная кожа тут же остудила ее горячие пальцы.
–
Тихий, глубокий, пронизывающий до костей.
– Эбель? – Тимо нежно коснулся ее лица. – У тебя жар?
Да, черт возьми, у нее был жар. Необузданный огонь, разгорающийся внутри. Странное желание, с которым невозможно было справиться. Желание касаться Тимо и чтобы он касался ее. Или…
–
…или желание, чтобы ее коснулся Реджис? Она не понимала, что происходит. Может, в стакане, который дал ей Ноа, было что-то подмешано? А может, это всего лишь сон? Точно. Она спит. Но тогда почему она так отчаянно впивается в Тимо? Почему не отпускает его?
Он лежал перед ней. Смотрел и ждал. И если бы не его мертвецки белая кожа, то он бы явно смущенно покраснел. Тимо поправил треснутые очки, но Эбель перехватила его руку. Он замер. И она тоже.
– Эбель? – прошептал он.
Черт, как же его голос был похож на шепот Реджиса. Лучше бы Тимо продолжал молчать, иначе еще одно слово – и она не сдержится.
–
– Боже. – Эбель закрыла глаза.
В горле пересохло. Теперь горели не только пальцы рук, но и искусанные губы.
– Эй. – Тимо вытер большим пальцем выступающую из них кровь.
И Эбель не сдержалась. Она подтянулась к нему и почти что коснулась его кончика носа своим. Тимо не отодвинулся. Лишь нежно тронул подбородок и, приподняв его, посмотрел Эбель прямо в глаза.
– Кажется, я схожу с ума, – прошептала в губы Тимо Эбель.
– Кажется, мое сердце только что забилось вновь, – громко сглотнул он.
–
Тимо потянулся к ней, но Эбель остановила его. Уперлась в грудь руками и громко сглотнула. Она не могла отдышаться. Не могла прийти в себя. Все это было неправильно. Все это надо было остановить прямо сейчас.
– Эбель? – Тимо непонимающе смотрел на нее. – Я что-то сделал не так?
Эбель выпуталась из его рук и вскочила с кровати.
– Мне… Мне надо идти.
– Куда?
– Может, он ждет меня на озере. Может, он еще там.
Эбель накинула кофту, даже не застегнув ее. Нацепила на ноги первые попавшиеся ботинки.
– Кто тебя ждет? – Тимо встал с кровати, поправляя на носу очки.
Его волосы были взъерошены. Очки спадали с носа, а руки, только что обнимавшие Эбель, не могли найти себе места. Он то прятал их в карманы, то просто размахивал ими. Эбель стало стыдно. Она хотела провалиться сквозь землю.
– Реджис. – Эбель коснулась ручки двери.
– Реджис? – удивился Тимо. – Реджис Фобс?
– Да. – Эбель остановилась.
– Он здесь? Он, черт возьми, в этой академии?
– Ты знаешь его? – Эбель отошла от двери.
– Конечно, знаю, – начал злиться Тимо. – Стой… Нет… Нет, нет, нет. Только не говори, что… – Он стиснул зубы. – Ты сейчас… Боже! Ты сейчас представляла
Эбель не хотела ему отвечать. Не хотела причинять ему боль.
– Ну конечно, – Тимо все понял и без нее. – На что я мог рассчитывать? Я же сраный мертвяк. Черт…
Он ударил ногой по тумбочке – с нее упала косметичка Соль.
– Тимо… – Эбель потянула к нему руку, но он отстранился.
– Как ты можешь, Эбель? Он же убийца! – выпалил Тимо.
– О чем ты?
Сердце Эбель забилось где-то в ушах.
– Посмотри, что он со мной сделал!
Тимо задрал свитер и оголил торс.
– Нет… – Эбель шагнула назад и, чуть не упав, схватилась за стул.
На теле Тимо была одна огромная рана. Круг с шестиконечной звездой, похожий на те, что оставлял маньяк на своих жертвах. Только символ посередине в этот раз был другим.
– Я не понимаю… – Эбель закрыла рот рукой. – Он не мог.
Она не хотела делать больно Тимо, но теперь больно было ей.
– Реджис Фобс убил меня.
– Нет, – ужаснулась она.
– Да! Реджис Фобс убил собственного брата! – Тимо был в гневе.
Взгляд Эбель опустел, и, обняв себя руками, она села на стул. Тимо замахнулся кулаком и, ударив об стену, оставил на ней след. Затем схватился за одеяло и сдернул его с кровати, перевернул тумбочку, пнул стопку книг и, взяв с подоконника горшок с кладбищенской землей, швырнул его об пол. Осколки разлетелись по углам. Один из них поцарапал ногу Эбель.
– Я не верю, что ты связалась с ним! – Тимо подошел к ней так близко, что Эбель показалось, еще чуть-чуть – и он ударит ее. – Как ты могла?!
– Я не знала… – Эбель давилась слезами.
Ей было страшно. Ей было чертовски больно.
– Не приближайся к нему, он опасен. Слышишь меня?
Эбель боялась взглянуть на Тимо.
– Я не верю.
Тимо усмехнулся и сделал шаг назад. Он поднял руки, будто сдается.
– Ладно, – его голос стал тише. – Ладно.
Он подошел к окну и открыл его.
– Прощай, Эбель. И помни, что друг может оказаться врагом.
– Стой! – Эбель рванула к нему, но он уже успел испариться. – Тимо… Не уходи.
Внизу его не было. Были лишь глубокая ночь, играющий с листьями ветер и летучие мыши, охотящиеся на светлячков.
Утром Эбель чувствовала себя ужасно. Будто вместо Тимо в окно прыгнула она и, разбившись, собрала себя по кусочкам. Кусок не лез в горло. От запаха еды тошнило. Болтовня Соль не отвлекала, и даже шутки Ноа не казались ей смешными.
– У кого-то была бурная ночка? – пихнул он ее локтем.
Она поморщилась и ничего не ответила.
– Хоть бы прибрала комнату за собой, – сказала Соль. – Что вы такого там делали, что в стене пробили дыру? И с кем?
– У-у-у, да я тебя недооценивал, вишенка.
Эбель встала из-за стола и, как бы Ноа ни просил ее остаться, ушла. Выйдя из собора, она села на мокрые ступени. Моросил дождик. Почему-то часть украшений валялась на земле вместе с разбитыми тыквами. Кажется, вчерашняя вечеринка вышла из-под контроля.
– Эбель.
Она дернулась, услышав голос Реджиса. После вчерашнего она перестала доверять самой себе. Своим мыслям. Своему слуху. И уж тем более голосам в голове.
– Эбель, – голос стал громче, как и шаги.
Реджис топал прямо по лужам, стуча каблуками ботинок. Он сел рядом, и Эбель залилась краской. То ли от страха, то ли от стыда.
– По поводу вчерашнего…
Кажется, разговор будет коротким.
– Да, прости, что не пришла, – опередила она его.
– Наверное, у тебя были дела поважнее, – он сказал это таким неприятным тоном, что ей сразу захотелось врезать ему. – Но я не про это.
– А про что? – Эбель подняла на него голову.
– Ну, про то, что я говорил тебе.
– А что ты мне говорил?
– Я был пьян, поэтому нес полную чушь. Тебя, наверное, привел к нам в комнату Ноа? Но ты и его не слушай. Он всегда сначала делает, а потом думает.
– Я не была вчера у вас в комнате.
– Да, спасибо за понимание.
Кажется, Реджис подумал, что так она говорит ему: «Забей, все норм. Я сделаю вид, что ничего не слышала и не видела».
– Но…
– И прости, что… Ну, трогал тебя.
– Трогал меня?
– Я правда был пьян и не следил за собой. Я, кажется, напугал тебя, поэтому ты ушла?
– Стой, – Эбель встала со ступенек и отряхнула мокрую юбку, – я вчера была в
– Но я видел тебя. – Реджис нахмурился и спрятал руки в карманы косухи. – Ты со мной говорила. И даже дала пощечину.
– Я точно не…
– Ноа! – поняли они одновременно.
Ноа принял облик Эбель. Вот почему она слышала голос Реджиса и вот почему чувствовала его прикосновения.
– Я убью этого говнюка, – процедил Реджис.
Эбель замерла. После вчерашних слов Тимо она не понимала, списать это на шутку или же…
– Вы уже видели? – из академии выбежали девочки. – Идем скорее!
Они спешно спустились по лестнице и побежали по тропе вниз к озеру.
– Кто там? – двери собора снова открылись, и очередная компашка скур, тревожно переговариваясь, побежала вниз. – Это Майк? Майк Хокк?
Эбель с Реджисом переглянулись и, нагнав студентов, заторопились к озеру.
– Слушай, – Эбель перепрыгнула лужу, – а у тебя есть братья?
Реджис покосился на нее:
– К чему вопрос?
– Да так, интересно. Раз уж ты признался мне в том, что вчера мы провели вечер вместе, то значит, мы стали настолько близки, что я могу спрашивать тебя о семье.
– Я не… – Он замялся. – Я извинился.
– Так есть?
– Нет, – грубо ответил он ей.
Эбель очень хотела ему верить. Мало, что ли, в Санди Реджисов Фобсов и серийных убийц, вырезающих на груди странный символ?
– Эй, – крикнул сзади Ноа.
Поскользнувшись, он упал в грязь, но быстро поднялся и догнал Реджиса с Эбель. Соль быстро, но стараясь не испачкать свои красивые ботинки, шла за ним.
– Слышали новость? – Ноа закинул руку на Реджиса, и тот стряхнул ее со своих плеч.
– Я убью тебя, кретин.
– За что?
Он посмотрел на Реджиса. На Эбель. И снова на Реджиса.
– А-а-а, ха-ха-ха! – Он прищурился, выискивая впереди знакомые лица. – Меня там ждет Адольф, пойду к нему!
– У нас не учатся никакие Адольфы, – кинула ему Соль.
Но Ноа, уже громко смеясь, повис на каком-то впереди идущем парне, спрашивая его, как прошла вечеринка.
– Что случилось? – спросила Эбель у поравнявшейся с ней Соль.
– Кажется, на озере нашли новый труп.
Майк Хокк, подвешенный вниз головой, качался на дереве. С живота срезали кожу, а отрубленная голова валялась неподалеку от окровавленного тела. Ворона сидела на ней и, громко каркая, отпугивала собравшихся вокруг скур. В связанных руках Майка была новая записка. А на куске кожи, лежащей на корнях словно полотно, чернел вырезанный круг с шестиугольной звездой и новой буквой в центре него.
Глава 8. Хорошая скура = мертвая скура
Соль надеялась, что убийства закончились. Она, как и другие студенты, верила в то, что убийца был найден. Ведь мисс Вуд не будет им врать. Но… Утро началось с очередного мертвеца на берегу озера. Почему убили именно Майка Хокка, можно было лишь догадываться. Обычный исключительный, который неудачно пошутил? Или скура, который встал у кого-то на пути? Может, он что-то знал? А может, просто оказался не в то время не в том месте? Ответов у него уже не узнать.
Соль успела сто раз пожалеть о том, что предложила Эбель свою помощь. Она не думала, что все будет так серьезно. Что им предстоит ввязаться в опасное расследование и разгадывать шифры. Это не могло не пугать. Да, было жутко интересно рыться в старых книгах, искать всякие тайные комнаты, могилы, рычаги, но… Это занятие явно не подходило двадцатилетним студентам Академии Скура.
Ловить убийцу должны копы, а не исключительные. Тем более когда следующим трупом мог стать кто-то из них.
Почему Соль все еще держалась и не бросила Эбель с ее хреновой затеей, она не понимала. Может, потому, что все начала именно она? Ведь именно Соль дала Эбель надежду и заставила остаться тут, в соборе, где им якобы нечего было бояться. В голове не укладывалось, что теперь в академии все подозревали друг друга и что Дебора не сможет никого защитить.
Убийство Майка стало последней каплей. Исключительным хватило пары часов, чтобы разделиться на группы и принять в них тех, кому они смогли бы доверять. Чьи способности могли бы защитить их. Соль наблюдала, как все, шушукаясь, прятались по углам. Как готовились к какой-то негласной войне. Как подозрительно осматривали всех вокруг.
– Нам надо держаться вместе!
Амелия сидела на окне в учебном крыле. Рядом с ней стоял Йонни и еще несколько «фиолетовых».
– А если убийца кто-то из нас? – спросила Грета.
– Исключено, – ответил ей Йонни. – Мы давно друг друга знаем, да и кто из нас смог бы убить Эрика?
– Верно… – задумчиво протянула Ли Сэна.
– Амелия права, нам надо держаться вместе, – сказала Лаура, смотря прямо на Соль. – Мы сильнее других скур. Никто не осмелится пойти против нас.
– Мы теперь делимся на факультеты? – Соль стояла у противоположной стены узкого коридора.
– Нет, – ответила ей Амелия.
– Ну тут почти все «фиолетовые» и «красный».
В этой компашке стоял и Нейтан. Он не так уж и сильно нравился Соль. Рыжие парни с веснушками на туповатом лице были не в ее вкусе, но целовался он, надо признать, неплохо.
– Соль нам нужна, – сказал он, когда увидел, что она смотрит прямо на него. – У нее хороший дар. Полезный.
– Я ей не доверяю, – сказала Лаура.
Она громко жевала жвачку и будто вот-вот готовилась плюнуть ею прямо в лицо Соль.
– И я, – поддержала ее Амелия. – Что скажешь, Йонни?
Йонни расправил широкие плечи и осмотрел ее с ног до головы, будто Соль проходила какой-то фейсконтроль в тайный клуб.
– Она близка с Эдвином, а он скользкий тип. Он может принять облик любого из нас, и черт знает, что из этого выйдет.
– Она и с новенькой близка, – Амелия все никак не могла забыть Эбель, которая, вообще-то, ничего ей не сделала. – И это еще хуже, потому что стоило Барнс появиться в академии, как сразу начались все эти убийства.
– Да и Реджис тоже подозрительный, – помотал головой Йонни. – Прости, Чи, но мест нет. Ищи других.
Соль ухмыльнулась.
– И почаще оборачивайся, – добавила Лаура. – Времена в академии нынче опасные.
– Мы в мафию, по-твоему, играем? – Соль сделала шаг к ней. – Для тебя это шутки?
– Лучшая защита – это нападение. – Лаура тоже сделала шаг ей навстречу. – И я не буду ждать, пока мне вонзят нож в спину.
– Ты вонзишь его первая? – пренебрежительно спросила Соль.
– И они мне в этом помогут, – обвела рукой свою шайку Лаура.
Она была права в одном. Что дар у каждого из них был сильнее, чем у других. И «белым» явно будет сложно им противостоять.
– Зачем вы это делаете? Зачем ссорите нас, когда мы должны объединиться? – Соль начинала злиться.
– Мы не можем никому доверять, – сказал Йонни, – даже Вуд.
– Поэтому будете нападать на своих же? Серьезно?
– Слушай сюда, – Лаура ткнула пальцем в плечо Соль, – пора вылезти из своих сраных книжек и оглянуться по сторонам. Студентов убивают. И это делает явно кто-то из наших.
Лаура тыкала и тыкала своим пальцем в плечо Соль и подходила все ближе, показывая, что ничего не боится. И что в очередной раз она победила.
– Тебе повезло, что в этом чертовом коридоре нет зеркала, иначе я бы…
– Эй, дамы, меня не поделили? – непонятно откуда явившийся Ноа встал перед Соль, ограждая ее от Лауры.
– Стоило вспомнить о тебе, и ты тут как тут. – Йонни скрестил руки, демонстрируя красные линии, бегущие вдоль вен.
– Я всегда там, где красивые девушки. Притягиваюсь как магнит.
– Не обольщайся, ты не в моем вкусе, Ноа. – Лаура шагнула назад и растворилась в своей шайке.
– А я притянулся и не к тебе. – Ноа закинул на плечо Соль руку. – О чем спор?
Соль все еще не могла простить ему Хеллоуин и то, как этот кудрявый кретин с ней поступил. Мало того что отказал ей в предложении пойти вместе на вечеринку, так еще испортил настроение прямо во время танца.
«Ого, я думал, ты придешь одна», – сказал он ей, оттолкнув Нейтана в сторону.
«С чего бы»
«Ну, кто может позвать такую зануду на танцы?»
Ему отчего-то было смешно. Вот Соль и решила убрать улыбку с его лица одним быстрым и хлестким ударом по щеке.
Она злилась на него весь вечер, и было странно надеяться, что ей хватит ночи, чтобы простить его. Ноа понадобится вся его никчемная жизнь, чтобы вымолить у нее прощение. А сейчас она терпела его руку на своем плече только потому, что на лице Лауры наконец-то пропала ухмылка.
– Спора нет, Эдвин, – вышел вперед Нейтан. – Как и твоей подружке нет места среди избранных.
– Вас, что ли? – усмехнулся Ноа.
– Оглянись по сторонам, – кивнул Йонни на стоящих вдоль коридора компаний. – Вон несколько «белых». Видишь? Если убийца нападет на них, то они трупы. Одна лечит животных, другая светится в темноте, третья дышит под водой. Даже Колм из «белых», который швыряется огнем, объединился с «желтыми». Никто не хочет умирать. Все хотят быть с сильными скурами.
– И вы, типа, сильные?
– У нас есть защитное поле, яд, невидимость и управление металлом. А в чем твоя сила, Эдвин? – гавкал Нейтан из-за спины Йонни. – В том, что твоя подружка по зеркалам прыгает?
– Хочешь силами помериться? – Ноа убрал руку с плеча Соль.
Амея Тонака подняла руки, готовясь выпустить яд, Грета оголила бедро, на котором висели сюрикены, а Нейтан закрутил руками перед лицом, создавая силовое поле.
– Охренеть вы кретины. – Соль развернулась на пятках. – Я отказываюсь участвовать в этом цирке. – И, громко стуча каблуками, зашла в кабинет шифрологии.
– Эй, зануда, – крикнул ей Ноа. – Подожди меня.
Компания Йонни и Амелии громко смеялась ему в спину, когда он трусливо скрылся за дверью.
– Отвали от меня. – Соль села за парту.
– У Эбель есть новости по нашему расследованию, – уперся руками в стол Ноа. – У нас есть минут двадцать перед тем, как начнутся пары. Она и Кэруэл ждут нас в библиотеке.
– Я пас. – Соль демонстративно громко положила на стол книгу.
– Что? – Ноа поймал ее руку. – Ты не можешь быть «пас».
– Я устала.
Ноа поморщился.
– Соль? – Он сел рядом с ней, но она показательно отодвинулась.
– Это уже не шутки. Ты видел Майка? Ему отрезали голову… Черт… Голову!
– Ты боишься? – понял ее Ноа.
– А ты нет?
– Я лишь думаю, что мы единственные, кто может все это остановить.
– Остановить что? Уже поздно. Студенты делятся на какие-то группы, Дебора не находит слов, чтобы успокоить нас. А если Йонни прав? Если убийца реально один из студентов? Ты? Кэруэл? Реджис? Может, сама директриса?
– Эй, – Ноа потянул к ней руку, но она увернулась, – я понятия не имею, как поддержать тебя. Но раз мы начали, то должны закончить. Разве нет? – Он заглянул ей в глаза. – Копы нам не помогут. Сама знаешь. Мы можем либо смотреть, как академия рушится, либо спасать ее.
– Я не хочу, чтобы академия рушилась.
– Я знаю. – Ноа коснулся ее колена и все-таки подвинулся ближе.
От него, как обычно, пахло сладкой газировкой.
– Мы не супергерои, не персонажи фильмов и книг. Мы обычные студенты.
– Мы исключительные, – впился пальцами ей в кожу Ноа. – Ну же, Соль. Не сдавайся. Ты всегда идешь до конца. Ты же зануда…
– И ты считаешь это комплиментом? – скривилась Соль.
– Я считаю это чертовски крутым комплиментом! И еще я считаю, что мы не справимся без тебя.
Соль в любом случае не бросила бы их. Просто… Просто ей нужны были эти слова. Страшно не только ей. В опасности не только она. И академия рухнет, если не остановить убийцу, который забирает в ад студентов одного за другим.
– Ладно, – Соль пихнула книги обратно в сумку, – идем в библиотеку.
– Да! – отсалютовал Ноа. – Это моя девочка! Юху!
– Больше никогда так не говори.
– Э, да. Прости, – почесал он затылок. – Переборщил.
В кабинет медленно стягивались студенты. Они, так же держась группами, шушукались и обсуждали всех вокруг.
– И я все еще не простила тебя за вчерашнее, – кинула ему Соль, когда они вышли в коридор.
– Да что я сделал не так? Не понимаю… – нагнал ее Ноа.
На удивление он так и не обратил внимания на кричащего ему в спину Нейтана и даже не бросился на него с кулаками, когда тот назвал его трусом и слабаком.
– Почему вы так долго? – Кэруэл посмотрел на наручные часы.
– Возникли проблемы с другими студентами, – отчиталась Соль. – Кажется, академию ждут не лучшие времена.
– Так и знал, что ничем хорошим это не кончится. – Джосайя немного распустил тугой узел галстука и расстегнул пиджак.
– Что ты нашла, Бель? Это связано с Майком?
Они стояли вокруг стола. Почти сбежавшие из артурианы герои.
– Нет, – Эбель положила на стол оторванный из журнала лист, – кажется, убийства эти начались много лет назад.
– Стой, это мой журнал? – Соль увидела знакомую часть обложки. – Ты порвала мой журнал две тысячи пятнадцатого года с Джастином Бибером и Селеной Гомес на обложке?!
– Первое, что попалось под руку. Прости.
– Новая буква? Откуда?
– Долгая история, а у нас всего пять минут до начала шифрологии, – Эбель явно не хотела делиться.
Ей всегда было плевать на время и уж тем более на опоздания. Особенно на предмет мистера Кэруэла.
– Это арамейская буква «А». – Кэруэл взял лист в руки. – Но откуда этот шифр?
– В этом нам и надо разобраться, – кинула взгляд на Ноа Эбель. – Твой брат сможет нам помочь?
– Смотря в чем, вишенка.
– Нужно найти старое дело. Оно наверняка должно быть в архивах. – Эбель вытащила из сумки блокнот с ручкой и что-то в нем записала. – Тимо Фобс. Умер лет пять назад. Возможно, тоже ритуалка. Больше деталей не знаю. – И, вырвав лист, протянула его Ноа.
– Фобс? Как Реджис Фобс, только Тимо? – удивился он.
– Ты расскажешь нам…
– Да, Соль, я все вам расскажу, – перебила ее Эбель. – Только сначала узнаем про это дело, хорошо?
– Ты меня пугаешь, Эбель, – нахмурился Джосайя.
– Вы меня тоже. – И она улыбнулась ему в ответ. – Где это видано, чтобы сам мистер Кэруэл опаздывал на свой же урок?
– Черт! – выругался он и, сорвавшись с места, побежал в кабинет.
Арни был любимчиком папы, а значит, и любимчиком свободы. Он всегда делал что хотел. Гулял с друзьями допоздна. Съедал за раз килограмм мороженого. Смотрел до ночи телевизор. Забирал последний кусок пиццы. Получал деньги на карманные расходы. Плохо учился и не делал домашку. А вот Ноа был любимчиком мамы, и черт знает, с чего она решила, что ее младший сын станет программистом, ученым или каким-то другим умным дядькой, разбирающимся в цифрах. Друзьями Ноа были его же репетиторы, а в свободное время он решал сложные задачки и смотрел научные фильмы. Помнил ли он что-то после? Нет. Пригодилось ли ему это в жизни? Нет. Стал ли он учиться в школе лучше? Тоже нет. Он хорошо сдавал лишь математику, а другие предметы маму почему-то и не волновали.
Арни любил брата. Всегда делился с ним сокровенным и всегда сам выслушивал истерики Ноа. Он уступал ему. Не злил, не провоцировал. Арни знал, что Ноа приходится тяжело, и поэтому всячески старался облегчить его страдания. Особенно когда мама после работы возвращалась не в духе и срывалась на младшем сыне, ради которого она и пахала как лошадь. И чем старше становился Ноа, тем отчетливее понимал, что такая жизнь не для него.
– Пап, мам, я сегодня веду Бетти в кино, – после ужина сказал Арни.
Ему было шестнадцать. Возраст поисков и нахождения себя. Но он, видимо, заблудился и свернул в сторону рок-н-ролла, странных стрижек и кожаных шмоток. Ну, и проколотого пупка. О чем, конечно же, ни мама, ни папа не знали.
– У вас все серьезно?
Арни редко говорил про Бетти. Оно и понятно. В одном ее имени греха было больше, чем в самом грешном грешнике, варящемся в котле у дьявола в аду. Она и привила Арни любовь ко всем этим панк-вечеринкам, ирокезам и фильмам про маньяков.
– От моего ответа будет зависеть, сколько баксов ты мне дашь? – Заклепки на жилетке зазвенели, когда Арни встал из-за стола. – Тогда я хочу, чтобы она стала матерью моих будущих детей.
– Тогда держи десять долларов. Мне внуки от нее не нужны.
– Дай больше! Я этой бумажкой только задницу подтереть могу.
Арни никогда не был таким настойчивым и… смелым. Ноа знал, что ему и самому не нравится грубить, но надо же было следовать своему амплуа плохого парня.
Отец встал и отвесил ему подзатыльник.
– Ты как говоришь с отцом? – крикнула мама.
– Щенок! – пнул Арни под зад отец. – Где гавкать научился?
Обычно такие спектакли заканчивались в закрытой комнате или, еще хуже, в кладовке. Но в этот раз все пошло не по плану.
– Наконец-то отрастил яйца. Держи весь кошелек.
Кажется, на это Арни и рассчитывал.
– Ты в своем уме? – Мама швырнула тарелку в раковину. – Ты как его воспитываешь?
– Не лезь, женщина. Тут два мужика беседу ведут. Иди вон, нюни своему младшему сопляку подотри.
– Ноа – прилежный мальчик! Он никогда бы не позволил себе так выразиться за столом!
Арни молча обогнул стол и, стараясь не отвлекать родителей, поторопился к выходу. Надо было успеть улизнуть из дома, пока мама с папой не начали швыряться друг в друга посудой.
В небе медленно поднималась круглая луна. Она провожала яркий красный закат и готовилась встретиться с роскошной ночью. А ночь сегодня и правда должна была быть одной из лучших. Арни, обойдя мамину машину, шмыгнул к окнам комнаты на первом этаже. Внутри настольная лампа отбрасывала тусклый свет. Тихо играла музыка. И стоило постучать по стеклу, как шторки дернулись, а окна открылись.
– Ну, что? Получилось? – Арни вылез из комнаты наружу.
– Еще бы! Держи свою долю.
Арни взял из рук несколько зеленых купюр и, пересчитав, спрятал в задний карман.
– Спасибо, бро! Ты лучший! – Ноа от радости почти что прыгал на месте.
– А теперь превращайся обратно в себя.
Пара секунд – и на улице стоял не Арни, а Ноа.
– Ближайший месяц не дам себя копировать, понял? – Арни потрепал его по кудрям. – Мне не нравится чувствовать все, что чувствуешь ты. Да и слышать тоже. И так родительского ора хватает.
– Понял, не тупой.
– Не задерживайся, окей? Мне не нравится спать на твоей кровати.
– Я мог бы тебе сказать, что я мигом, но мне нужно чуть больше, чем миг! – Ноа отсалютовал брату и побежал на вечеринку.
Ноа не понял, как и когда получил свой дар. Однажды он просто проснулся в облике Арни. Отец просто обнял его. Просто дал денег. Просто разрешил погулять. Мама не заставила его перед завтраком решать уравнения. Не пригладила его кудри. Не проверила одежду на чистоту. Хорошо, что Арни до этого мирно спал в своей комнате, а когда Ноа был в душе, проснулся и, выйдя попить воды, не понял, почему с ним никто не здоровается.
Ноа почти сразу рассказал обо всем брату. Он сначала не верил в это и все отрицал. Боялся, что от него отвернутся, отправят в психушку, детский дом или, еще хуже, к бабушке в Канаду. Но Арни сказал лишь:
– Это так круто, чувак!
Они не стали сообщать обо всем родителям. Решили, что раз у тех есть секреты, то они должны быть и у них самих. Да и проворачивать всякие штуки вроде: «Ноа, сдай за меня математику, и я разрешу тебе гулять ночью в моем облике» или «Ноа, отца вызывают в школу. Сходишь вместо него?» – было полезно для них двоих.
Ноа не пришлось учиться своему дару. Он просто брал и превращался в других. Да, кожа безумно зудела несколько дней после. Болели волосы. Ну, прямо вот волосы. И прямо на всем теле. Ныли десны. Звенело в ушах. Трещало в голове. Короче, нужно было несколько дней на восстановление заводских настроек. Но Ноа и к этому быстро привык. Лежал в холодной ванне, делал массаж головы, пил кучу обезбола. Но была еще одна проблема, которая сильно ему мешала. Тот, в кого он превращался, все слышал и чувствовал. Так, отец чуть не сошел с ума, когда Ноа в его облике ходил на школьные собрания. Он все говорил про голоса в голове и, кажется, даже записался к врачу. Но тот сказал, что отец просто утомился на работе.
В голову Ноа приходила куча безумных мыслей, как можно использовать свой дар, но Арни останавливал его. Он слишком хорошо знал младшего брата и поэтому не давал ему делать ошибки, о которых тот бы жалел.
Однажды Ноа чуть не похитили. Мужик в черном плаще пробрался в их дом. Это было после развода родителей. Они разъехались по разным странам и оставили уже взрослых детей в Санди. И Ноа повезло, что его брат из рок-н-ролльщика вырос в доблестного копа, который, быстро среагировав на шум, пришел к нему на помощь. Ну, чем закончилась история, собственно говоря, понятно. Ноа оказался в академии. Кстати, для мальчиков. Именно так и думали мать с отцом. И подтверждения Арни им было достаточно.
– Чтобы я еще раз поехала с тобой в город, – ворчала Соль. – Никогда! Ни при каких обстоятельствах!
– Да ладно, зануда. Ты же давно хотела побывать в Санди. Вот я и осуществил твою мечту!
– Мужик на фуре чуть не убил нас…
– Он хотел подружиться, – пожал плечами Ноа.
– Он угрожал тебе ножом!
– Ну, все дружат по-разному!
Они подходили к полицейскому участку. После нескольких часов блужданий по лесу асфальт под ногами не мог не радовать Соль. Ноа привык к таким вылазкам и даже перестал жалеть свои единственные дорогие кроссы на это. Но Соль смириться с грязью, рыхлой землей, торчащими корнями и паутиной на кустах пока не могла. Она до сих пор отряхивала куртку с юбкой и дергалась, когда ветер касался ее шеи.
«Ноа, на мне паук!» – кричала она, махая руками около головы.
И Ноа каждый раз говорил ей, что никого там нет.
Кэруэл оказался хорошим мужиком. Не таким противным, как мистер Льюис, и не таким душным, как мистер Стинг на своих философских уроках. Хоть местами Джосайя и бесил своими «я знаю лучше», в нем было и много хорошего. Самое главное, он прикрывал их задницы перед Деборой и другими преподавателями. Как и сейчас. Сказал, что оставил двух студентов на отработку за плохое поведение, поэтому искать Соль с Ноа никому не пришло бы в голову. Да, перед тем как они ушли, Джосайя прочитал им лекцию о безопасности в лесу, на дороге и в городе. Десять раз напомнил, что конкретно они должны найти и как им не спалиться в полицейском участке. Но Ноа слушал вполуха, поэтому запомнил лишь то, что им надо в архив. И что найти надо Тимо Фобса. А остальное не так важно.
– А если брат узнает тебя? – Соль стояла рядом с Ноа и выглядывала из-за дерева в парке напротив участка.
Издалека было видно, что у шлагбаума стоит сержант, в будке сидит еще один офицер, досматривающий въезжающие и выезжающие машины.
– Не узнает, – уверял ее Ноа. – Я же буду в облике какого-нибудь полицейского.
– Это хреновая затея, – засомневалась Соль. – Просто превратись в Арни и пройди в архив.
– Никто не может пройти в архив без какого-то там специального разрешения. Даже если я превращусь в Итана Палмера, самого главного дядьку с самыми крутыми погонами, я не смогу туда зайти без допуска.
– Я подожду тебя здесь. – Соль опять выглянула из-за дерева, окинула глазами участок и, сомневаясь в их затее, обняла себя руками. – Не хочу, чтобы меня поймали и посадили в тюрьму.
– Мы не сможем без тебя все это провернуть, зануда. Тем более так сказал Джосайя.
– Давно ты начал слушать Кэруэла?
– Ну, сама мозгами пораскинь, – Ноа обхватил ее за плечи и повернул к себе, – здесь нам помочь можешь только ты, а точнее, твой дар. Я отведу тебя в комнату для допросов, она ближе всего к архиву. Ты прыгнешь в зеркало и пройдешь в соседнюю комнату. В папках покопаешься и возьмешь все, что надо.
Соль все еще сомневалась.
– И самое главное, нас не засекут камеры. Никто вообще ничего не поймет.
– Мы украдем дело из архива полицейского участка, Ноа! – Она повысила голос, но, оглянувшись на мимо проходящих людей, заговорила тише.
– Мы не будем его красть! – шептал Ноа. – Мы найдем нужную информацию и вернем папку на место.
Соль прикусила губу. Ей было сложно решиться на такое, тем более Ноа знал, что она была плохой актрисой и ей будет трудно строить из себя преступницу. Она сильно сомневалась. Пыталась договориться сама с собой. Принимала решение.
– Помни, ради чего мы это делаем, – погладил ее по руке Ноа. – Мы должны спасти академию.
– Ладно, – цокнула Соль. – Только давай без геройских реплик.
– Умница, зануда. Ну так что? Идем?
Ноа сделал шаг назад и, вздохнув, закрыл глаза. Кожа зачесалась, будто под ней забегали скарабеи из фильма «Мумия». Они пытались найти выход и, разъедая плоть, рвались наружу. Зуд сменился болью. Дыхание заканчивалось. Легкие горели, сжимаясь в грудной клетке. Кости ломило. В ушах стоял дикий звон. Еще пара секунд потерпеть – и все закончится. Еще пара секунд – и Ноа сделает вдох.
– Это выглядит мерзко, – поморщилась Соль, когда Ноа закончил свое превращение.
– Когда я превращался в твоего айдола, ты так не говорила, – подмигнул он ей.
Ноа принял облик офицера, которого видел в участке всего несколько раз. Он заходил к Арни в кабинет и отдавал какой-то там отчет. И еще пару раз приносил кофе и звал в бар после работы. Видимо, выпрашивал так повышение. Как звали этого офицера, Ноа не знал. Он лишь понадеялся на то, что сегодня не его смена. Ну, или что у него есть брат-близнец, который неожиданно пришел его навестить.
– Идем, зануда. – Ноа взял Соль под локоть. – Сделай вид, что ты плохая девочка. Иначе никто нам не поверит.
– Я-то с этим справлюсь, а вот справишься ли ты с ролью хорошего полицейского – вопрос.
Они вышли из-за деревьев и, пройдя через парк, приблизились к пропускному пункту.
– Эй, Ральф, – Ноа прочитал имя на шевроне сержанта. – Как делишки?
– Отвали, Зак, – кинул ему тот.
– Кто пришел. Еще и в свой выходной, – крикнул офицер из будки. – Палмер еще не приехал, задницу лизать пока некому.
– Что за гражданское лицо? – Ральф ощупал Соль.
Искал оружие, ну и делал то, что делает каждый коп перед тем, как пропустить кого-то в охраняемое место.
– Веду на допрос.
– Что за дело?
Соль кинула испуганный взгляд на Ноа.
– Ритуалка, – вспомнил Ноа труп мужика с проколотыми сосками.
Интересно, расследует ли Арни его до сих пор?
– Так это дело свернули, – сказал Ральф.
И так Ноа получил ответ на свой вопрос. Черт. Они, похоже, влипли.
– Может, после того, что я расскажу, вновь откроют, – выкрутилась Соль. – Мы можем пройти, сержант? Мне больно вспоминать тот ужасный день, тем более убитый был мне близким другом. Я хочу поскорее закончить с этим и пойти домой печь яблочный пирог.
Ральф еще раз осмотрел ее с ног до головы и еще раз кинул полный отвращения взгляд на Ноа.
– Я предупрежу Эдвина. Он встретит вас…
– Не надо, – перебил его Ноа. – Не стоит, друг. Я все сделаю сам.
– Дай ему полизать еще одну задницу, Ральф, – крикнул мужик из будки. – Парнишке нужно повышение. Не видишь, что ли?
Тот тяжело вздохнул, видимо, разочаровавшись в том, что повышение нужно было и ему, и наконец пустил Ноа (точнее, офицера Зака) и Соль внутрь.
Ноа думал, что зайти будет проще простого. А дойти до допросной – так же легко, как и попасть в кабинет к брату. Но, видимо, этот Зак был у всех на побегушках, пришлось пробираться через крики: «Где мой кофе?», «Ты отправил запрос криминалистам?», «Сгоняй купи мне сигарет» и «Сколько еще ждать от тебя отчет?!» Но Ноа ловко отмахивался, обещая сделать все вот прямо сейчас.
– Эй, – раздался знакомый голос. – Зак, стой.
– Черт, – шепнул Ноа Соль.
– Что? – Она испуганно вцепилась в его руку. – Ну все, меня точно посадят… А я говорила, что это хреновая затея. Говорила…
– Арни! Друг мой, – развернулся Ноа навстречу брату, который его же и окликнул.
Тот поморщился, услышав неформальное обращение. Он держал в руках стопку бумаг и явно направлялся к себе в кабинет.
– Лейтенант Эдвин. – поправил его Арни и оглянулся на мимо проходящих офицеров. – Какой я тебе друг?
– Приношу свои извинения. – Ноа выпрямился и вздернул голову.
– Это кто? – Арни кивнул на Соль.
– Веду на допрос.
– У тебя нет полномочий на это. – Арни порылся в листах и, выудив один, сверился с написанным. – А у меня на сегодня допросов не назначено.
– Это свидетель ритуального убий…
– Тише! – Арни осмотрелся. – Я же сказал тебе, что дело закрыто. Куда ты лезешь?!
– Но я…
Арни явно не хотел, чтобы их подслушивали.
– В допросную, быстро, – сквозь зубы сказал он и, протискиваясь через толпу бейсболистов, у которых украли какой-то там мячик за много тысяч баксов, Арни завел Соль с Ноа в кабинет.
Внутри маленькой комнатки были голые серые стены. Одна яркая белая лампочка под потолком. Металлический стол посередине, два стула, стоящих напротив друг друга, и зеркало, которое, как все знали, было вовсе не зеркалом.
– Мисс? – обратился он к Соль.
– Чи, – ответила она Арни.
– Мисс Чи, будьте добры, подождите нас здесь. Я скоро вернусь, и вы расскажете мне все, что хотели рассказать. – Он отодвинул стул, тем самым приглашая присесть. – А ты, Тейлор, за мной. Живо.
Арни вышел из кабинета.
– Давай, зануда, – торопился Ноа, – твой выход!
– Что? А ты? Как я одна?
– Я попробую потянуть время. Но меня надолго не хватит, поэтому торопись! – бросил он перед тем, как оставить Соль одну.
Арни, конечно же, завел его в смежный допросный кабинет, по другую сторону зеркала. Соль беспокойно осматривалась по сторонам и дергала ногой. Переживала. Пыталась настроиться.
– Мы же договорились, что занимаемся ритуалкой после работы. – Арни закрыл дверь на ключ.
– Я… Прости…
– Если кто-то узнает, что мы продолжили искать маньяка, то нам конец. Это дело закрыл не Палмер. Понимаешь?
Ноа кивнул.
– Его закрыл сам Хиггинс. Ослушаться мэра – все равно что подписать лист с собственным разжалованием. Палмер уже сделал мне выговор, когда увидел, что я изучаю все эти символы. Еще раз попадусь, и меня уволят.
– Почему Хиггинс сделал это?
– Ты болван, Зак? – Арни потер глаза. – Дело связано с исключительными. Маньяк – наверняка очередная спятившая скура.
Он сел на стул и устало потянулся. А затем, посмотрев на Ноа, громко цокнул.
– Ты почему без формы? Что на тебе за одежда?
Все вопросы к Джосайе. Это лучшее, что он мог дать парню в два раза худее и ниже его. И если Ноа его пиджак был велик, то на Заке он расходился по швам.
– Да я пролил кофе на себя, вот и надел что было.
Арни помотал головой. Кажется, Зака ждет выговор.
– Кто она? – Арни посмотрел на Соль. – И что с ней?
Она положила голову на стол.
– Она… Спит? – Ноа сам не знал, что с ней. – Да, она говорила, что всю ночь готовилась к экзаменам. Что-то типа того. Она вроде как была близко знакома с убитым.
Ноа не видел, как Соль использует свой дар. Для него тоже было удивительно видеть, как она сладко дремлет на холодном металлическом столе.
– Так ты разобрался с символами? – Ноа сел рядом с братом.
– Я же тебе уже говорил, – тяжело выдохнул Арни. – Один знакомый шифролог сказал, что это сигил. Знак призыва.
Ноа тоже знал это.
– И всё?
– И всё. Тот, кто нас связывал, давно не появлялся, – в его голосе слышалось беспокойство. – А сам я связаться с шифрологом не могу.
– А напомни, убитый был скурой?
– Этого мы не выяснили. Его родные не подтвердили этой информации, оно и понятно. Кто будет выдавать родного сына? Его бы сразу выставили виноватым и дело закрыли.
Да, вообще-то, много кто. Удивительно, что его родные о таком умолчали. Обычно они самые первые и били тревогу. Скура в семье – это позор. Ну, либо он и вправду был обычным человеком.
– А где нашли тело?
– Все нормально, Зак? – Арни скрестил руки. – Или тебе память отшибло? Видимо, не зря тебя не повышают.
Он делал так всегда, когда начинал что-то подозревать.
– В голове уже каша, сам понимаешь. Всем от меня что-то надо. Много дел скопилось, вот и запутался.
– Тело нашли на главной площади. Марко Конни был активистом. Ходил на всякие митинги и выступал против церкви. Последний раз он бунтовал на площади перед главным собором. Кричал что-то типа: «Если бы Бог был, он помиловал бы каждого без исключения, скуры и люди равны» и «Если презираешь скуру, значит, презираешь и своего создателя».
– Смело.
– Вот за свою смелость он и расплатился.
– Больше трупов не было? – Ноа пытался узнать, сколько информации известно полиции.
– Я же сказал, дело закрыли. У меня нет к нему доступа. Доступ у Хиггинса. И, наверное, у Палмера. Не просто так мэр повысил его до шерифа Санди.
– Хреново. – Ноа размял затекшую шею.
– Чертовски хреново, Зак. Не видать нам с тобой повышения. – Арни кинул взгляд на Соль. – Как ты на нее вышел?
– Эм… Да просто нашел.
– Просто нашел? – Арни нахмурился. – Убийство было месяц назад. Даже больше. А ты просто взял и нашел свидетеля, который просто взял и согласился прийти дать показания по закрытому делу?
– Да.
– Ты кто, на хрен, такой? – Арни начал осматривать Ноа.
Наклонился к нему, зачем-то понюхал и потянул руки к лицу, которое хотел ощупать.
– Ты в своем уме? – Ноа оттолкнул его от себя. – Тебе отдохнуть пора.
– Да, прости, – отстранился Арни. – Прости. Ладно, давай опросим мисс Чи, раз она уже здесь. Я начну, а ты сходи в мой кабинет за папкой по делу. Она в сейфе.
Он наклонился к микрофону и нажал на кнопку, которая теперь светилась зеленым цветом.
– Мисс Чи, – сказал он.
Она не откликнулась.
– Мисс Чи, вы готовы ответить на наши вопросы?
Она все еще лежала с закрытыми глазами.
– Мисс Чи? – Арни насторожился. – Мисс Чи!
Ноа прищурился. Кажется, Соль не дышала. Ее плечи не двигались. Ресницы не трепетали.
– Соль?! – Ноа вырвал микрофон из рук Арни. – Эй, Соль, слышишь меня?
Но она так и не отозвалась.
Соль давно не приходила в зазеркалье. Поэтому сейчас, стоя посреди темной комнаты, она испытывала тошноту. Внутри зеркала все было так же, как и снаружи, только свет преломлялся и искажал отраженные предметы. Воздух тут был спертый – но он хотя бы был. Чем дольше она будет тут находиться, тем быстрее ей станет нечем дышать. Ноа был прав. Соль нужно торопиться. Надолго ее не хватит.
Она вышла из кабинета в коридор и увидела зеркало, висящее в самом конце. С его обратной стороны стояла девушка и красила губы. Позади нее сновали люди, уборщица мыла пол, а из кабинета справа вышел полицейский и, улыбнувшись, пригласил девушку войти. Несомненным плюсом зазеркалья было отсутствие людей и тишина. Кромешная. Давящая. Сводящая с ума. Наверное, поэтому Соль, живущая в зеркале, была такой злой. Ей просто не хватало хорошей музыки и голосов людей.
Соль торопливо осмотрела таблички на дверях. Все было не то. Ей нужен был архив. Ноа говорил, что он где-то рядом с комнатой допросов, но зазеркалье имело особенность менять окружение, создавая из него странный лабиринт из нескольких отражающихся в зеркалах комнат. Это осложняло задачу. А воздуха тем временем становилось все меньше и меньше.
Архив оказался за парочкой поворотов и мужским туалетом, через который Соль проскочила, закрыв нос и глаза. Внутри архива было темно. Найти выключатель было несложно, но из-за искажения сложно было на него нажать. Наконец Соль включила лампочку, висящую на одном проводе под потолком, и прошла мимо стеллажей. В комнате никого не было. Лишь пыль, куча бумаг и сотни папок.
– Тимо Фобс, – Соль окинула взглядом полки, – умер лет пять назад, значит, ищем две тысячи пятнадцатый год.
Она пробежала глазами по написанным на коробках цифрам. Голова начинала кружиться от нехватки кислорода. Поэтому Соль старалась лишний раз не вертеть головой, иначе ее стошнило бы прямо на пол. Это бы странно смотрелось на камерах видеонаблюдения…
Коробки с 2015 годом занимали целый стеллаж. А сколько папок было в них… И недели не хватит найти то, что им нужно.
– Фобс, где же ты? – Соль искала букву «Ф» среди сотен бумаг.
Коробка стояла почти в начале. Слишком много в Санди было людей с фамилией на «А» и совсем мало с фамилией на «Е». А вот в «Ф» пришлось изрядно покопаться.
– Финли, Флеминг, Флетчер, – перебирала папки Соль, – Фернандес, Фишер, Флорес, Фобс!
Соль сильно торопилась. Трясущимися пальцами она достала папку. Сердце начинало стучать в ушах. Внутри Соль медленно зарождалась тревога, но она пыталась подавить ее. Времени и так было мало. Паника была не к месту.
– Тимо Фобс, – прочитала она первую строчку. – Рост 177, 20 лет. Дата рождения: 02.01.1995. Дата смерти: 03.05.2015. Цвет глаз: зеленый. Размер ноги, отпечаток пальцев, все не то.
Она судорожно перевернула страницу и пробежала глазами по расплывшимся буквам.
– Дело закрыто? – Огромная красная печать прямо в центре документа была красноречива. – Рана на груди, удар молнией, убийство? – Соль пыталась прочитать скрывшиеся за красной краской буквы. – Предполагаемый убийца – младший брат, Реджис Фобс.
Соль пошатнулась, но успела схватиться рукой за стеллаж.
– Черт, – шепнула она. – На месте рядом с церковью был найден труп. Его обнаружил сам Реджис Фобс. По его же словам, он позвонил в полицию и скорую. Свидетелей нет. Реджис Фобс был задержан. На следующий же день оправдан и выпущен из-под стражи. Реджиса Фобса забрал отец… Не может быть… – Во рту Соль не было ни единой капли слюны, но она все равно громко сглотнула. – Дело считается закрытым. Оставшийся материал засекречен.
Перед глазами потемнело. Ноги подкосились, и Соль все-таки упала вместе с коробкой, за которую успела схватиться.
– Реджис Фобс, – среди кучи папок лежало еще одно дело, – рост 185, год рождения 1999, длина стопы, группа крови… – Соль быстро пробежала глазами по буквам. – Скура. Поглощает дар других скур, тем самым убивая их. Подозреваемый в деле о ритуальном убийстве Тимо Фобса. Был оправдан. Другие файлы засекречены.
Она судорожно дышала, пыталась как следует вдохнуть, но у нее не получалось. Легкие горели. Тело тряслось. Она попыталась собрать все папки в кучу, но те выпадали из рук. Надо было срочно найти выход отсюда. Срочно покинуть чертово зазеркалье.
Соль встала и кое-как добежала до двери. Она помнила, как пришла сюда и какие двери ей надо было открыть, чтобы вернуться в комнату допросов. Главное, чтобы зазеркалье не решило поиздеваться над ней. И не…
– Черт! – Соль открыла дверь.
Лабиринт из стен и дверей сменился прямо у нее на глазах.
– Нет, нет, нет! – Она проскользнула внутрь коридора быстрее, чем перед ней выросла новая стена.
Кажется, это был чей-то кабинет. Кладовка. Столовая. Опять туалет. Зеркала вращались, исчезали, менялись местами, а вместе с ними и комната, в которой стояла Соль. Воздуха совсем не осталось. В глазах начало темнеть. Соль, царапая горло, схватилась за ручку двери. За ней была приемная. Не то. Совсем не то! Ей нужно найти свое тело и вернуться в него. Иначе… Она умрет в этом чертовом зеркальном мире.
– Соль! – послышался голос Ноа.
– Соль, ты слышишь меня?! – он так громко кричал, почти что вопил, что невозможно было это не услышать.
Соль пыталась понять, откуда доносится крик. Где Ноа ее ждет. Беспорядочно распахивая все двери, она искала нужную комнату. Заглядывая в зеркала, искала проход в допросную.
– Соль! Вернись ко мне! – крикнул Ноа опять, чем злил Соль.
– Сделай же что-нибудь, – паниковал Арни.
– Я знаю! Знаю, что поможет! Я расскажу шутку!
– Кретин?! – Арни будто прочитал мысли Соль.
– Она точно очнется, чтобы сказать мне, что я безмозглый болван.
– Понимаю ее…
– Что будет, если посадить тигра в клетку? – Ноа на секунду замолчал. – Ничего! Потому что тигры бывают только в полоску.
Дыхание Соль напоминало свист. Она закашлялась, когда попыталась вновь вздохнуть. Глаза заслезились. Голову как будто сдавили огромные руки гигантского тролля. Кажется, от нехватки воздуха и мысли стали странными. Соль никогда бы не сравнила головную боль с руками вымышленного чудовища. Это в духе Ноа. Нести полную чушь.
– Не помогло!
– Зануда! Эй!
Споткнувшись о собственную ногу, Соль упала спиной на дверь, больно ударившись поясницей о ручку.
– Давай же! Соль! Очнись, мать твою! – раздалось из двери напротив. – Черт, Арни, помоги мне!
Соль была готова отключиться. Закрыть глаза и уснуть. Она сильно устала. Тело стало невыносимо тяжелым. Будто рука стала весить тысячу тонн. Голова была совсем неподъемной. Как шея держала ее? Как не сломался позвоночник? Из носа потекла тонкая струйка крови и, обжигая губы, закапала прямо в открытый пересохший рот. Соль медленно скатилась по двери на пол. Обмякла, превратилась в ничто.
– Соль, черт возьми! – Ноа срывал голос, почти плакал. – Арни… Арни, у нее кровь! Соль!
Он был близко. Совсем рядом. Протяни свою тяжелую, как фура, руку и открой эту дверь. Соль вдохнула последний раз. На это ушли почти все оставшиеся силы. Тело обдало волной жара, а следом за ней внезапной волной холода. Которая, будто придавая энергии, подтолкнула вперед. Соль перекатилась на колени и, шатаясь, медленно доползла до ручки двери. По щекам потекли слезы. Соль надеялась лишь на то, что это не кровь. Она медленно встала. Навалившись на дверь, она дернула ручку и… оказалась в пустой комнате. Да. Да… Это был кабинет допросов. На радость сил уже не осталось.
Соль увидела в зеркале сидящего на полу Ноа, на руках у него лежала она сама. Он обнимал ее, вытирал кровь, текущую из носа и… плакал. Рядом его брат спешно расстегивал китель. Кажется, хотел сделать ей искусственное дыхание.
– Соль? – Ноа увидел ее в зеркале.
– Вашу мать… – прочитала по губам Арни Соль.
Он схватился за сердце, когда увидел ее отражение.
– Иди ко мне, – махал рукой Ноа, будто он чертов маяк. – Давай же! Ну!
Соль сделала шаг и почти упала. Еще один – и в глазах все поплыло. Голову пронзил громкий свист. Из ушей, кажется, тоже потекла кровь. Крик Ноа стал далеким, глухим. Воздух в легких закончился. Соль потеряла сознание и, выставив руки вперед, упала, будто срубленное дерево, прямо на зеркало.
Мир потемнел.
Звуки затихли.
Сердце перестало стучать в ушах.
Кажется, Соль умерла.
– Эй! – Шершавая ладонь коснулась ее щеки. – Соль! – Пальцы спустились и, обхватив плечи, затрясли ее. – Ты с нами?!
С каждым словом голос Ноа становился отчетливее и громче.
– Я чувствую пульс! – крикнул Арни.
И Соль открыла глаза. Яркий свет лампы под потолком ослепил ее. Она закашляла, вдохнула вновь – в этот раз было не так больно. А в третий раз она почувствовала аромат газировки, который исходил от Ноа.
– Соль. – Ноа дал ей отдышаться.
– Не ори… – прохрипела Соль.
Это все, на что у нее хватило сил.
Ноа улыбнулся и, шмыгнув носом, прижал ее к себе. Его тело тряслось. Сердце быстро-быстро стучало в груди, куда уткнулась Соль. Руки Ноа лихорадочно впивались в ее кожу. Бегали по спине, шее, затылку. Перебирали ее волосы. Ноа был напуган больше, чем она.
– Ты права, зануда, это была чертовски хреновая затея, – пробубнил он ей в макушку.
– Хорошо, что все обошлось, – облегченно выдохнул Арни. – Иначе полжизни провели бы в тюрьме. За проникновение в участок и за убийство, вероятно. – Он осмотрел Соль.
– Я все тебе расскажу, – кинул Ноа виноватый взгляд на брата.
– Ну уж постарайся, а то я в шаге от того, чтобы свернуть тебе шею. – Арни посмотрел на часы. – Только быстро, пока никто не пришел. И так шуму подняли.
– У нас в академии убили трех студентов и смотрителя кладбища, – затараторил Ноа. – У всех на груди такой же знак, как у того активиста с площади.
Соль все еще лежала в его руках, пытаясь прийти в себя и вдоволь надышаться. А Ноа крепко прижимал ее к себе.
– Ты поэтому не появлялся здесь?
– Да.
– А Хиггинс к вам приезжал? – Арни сел на корточки перед братом.
– Да. И дело замяли. – Ноа посмотрел на Соль.
Его виноватый взгляд стал ласковым. Словно она была маленьким котенком, а не задыхающейся скурой с запекшейся у носа кровью.
– На кой черт вы приперлись в участок? – возмутился Арни, расправляя рукава рубашки.
– У всех трупов в руках были записки с шифрами. – Ноа сел ровнее. – Мы с Кэруэлом разгадали почти все, но последняя загадка привела нас сюда. Нам нужно было найти инфу на Тимо Фобса.
– Он тоже связан с делом?
– Ага, – прохрипела Соль.
Она попыталась встать. Ноа дал ей опереться на себя и, обхватив за талию, помог подняться. Арни протянул Соль свой белый платок, и она вытерла им кровь.
– Так, – Арни посмотрел на часы, – вам надо срочно проваливать.
– Поможешь?
– У меня есть выбор, болван? – Арни толкнул его в плечо. – Но теперь держи меня в курсе всего. Понял? Чтоб принес мне все ваши записки и разгадки, сраные вы Шерлоки Холмсы.
– Есть, сэр! – Ноа подставил руку к голове.
– Уходите через черный ход. Он рядом с моим кабинетом.
– А камеры? – тихо спросила Соль.
Сил все еще не было.
– Я этим займусь. – Арни достал из кармана ключи, которыми открыл дверь кабинета. – Я вырублю электричество, и у вас будет пара минут, пока не сработает запасной генератор. Поняли?
Ноа с Соль кивнули.
– Больше не пропадай так надолго, – потрепал Арни брата по волосам. – И береги свою девушку.
– Кого? – Ноа скривил лицо. – Ее? – И засмеялся. – Она не моя девушка. Не дай бог…
– Чтоб я, и с ним? – Соль тоже скривилась, будто съела лимон. – Никогда в жизни!
Арни улыбнулся.
– В следующий раз жду шифры, Ноа. – Он открыл дверь. – А теперь проваливайте из участка, малолетние болваны.
И через пару минут все здание погрузилось в темноту.
В академию они вернулись ночью. Почти всю дорогу Ноа нес Соль на спине. Она все никак не могла прийти в себя. Да и он… Он сам чуть не умер в тот миг, когда ее сердце перестало биться. Ему явно нужно было несколько девочек, которые утешат его после столь тревожного дня.
На самом деле Соль очнулась уже в лесу. Ноа почувствовал, как она подняла голову, осмотрелась и легла ему на плечо обратно, когда поняла, что идти по рыхлой земле при свете одного еле работающего фонаря ей не хочется. Ноа пару раз потряс ее за ноги, но она старательно делала вид, что все еще спит. Бороться с занудой не было сил. И, перешагивая бесящие, торчащие из земли коряги, Ноа медленно шел в сторону собора. Хорошо, что он был умным чуваком и когда-то давно оставил на деревьях метки, которые помогали ему не заблудиться.
Стоило пройти мимо кладбища и шагнуть на засыпанную галькой дорожку, как Соль сразу сладко зевнула и потянулась.
– Как быстро мы пришли. – Она спрыгнула со спины Ноа – цепочки на ее шее зазвенели.
Ноа наконец выпрямился и как следует похрустел позвонками затекшей спины. Поясница ныла, колени подрагивали от усталости и напряжения. Он не был спортсменом – чего следовало ожидать от высокого жилистого мальчика, который питается спрайтом и острой китайской лапшой. Ну, и любовью своих воздыхательниц, конечно же.
– Не за что, – кряхтя, как дед, сказал Ноа.
– Я из-за тебя чуть не умерла. – Соль размяла шею. – И это лишь малая часть того, как ты можешь искупить свою вину.
– Ну уж нет, зануда, тут нет моей вины. Я вообще ни в чем не бываю виноватым.
– Ты безбожно накосячил, Ноа. Не отрицай. Потому что это факт. Я не права?
Она смотрела так, будто выбора ответов у Ноа и не было.
– Ты всегда говоришь по факту, – послушно улыбнулся Ноа, – особенно когда молчишь, – шепнул он, стоило Соль отвернуться.
– Что ты сказал? – прищурившись, переспросила она.
– Боже, все кореянки такие надоедливые, как ты? У вас, что, сверхслух?
– В какой стороне Корея? – Соль сделала круг.
Ноа бездумно ткнул пальцем в западную часть леса. Южная Корея наверняка была не там.
– Вот повернись и поклонись в ту сторону. – Соль схватила его за плечи и, развернув лицом на запад, заставила нагнуться. – Молодец. И больше никогда не разговаривай. А то стыдно за твои слова почему-то становится мне.
Она выпустила его из хватки и направилась в академию. И как вообще у нее остались силы? А, ну да. Она же несколько часов висела у него на спине. Ноа решил идти позади, чтобы лишний раз не нарываться на злую Соль. Ведь похоже, что из зеркала вышла именно она, оставив внутри милую и хрупкую девочку, которую знал Ноа.
– Боже, что случилось? – Эбель вскочила со стула, когда увидела зашедшую в библиотеку Соль.
У той был жутко потрепанный вид (и пятна крови на кофте!). Такой и правда не мог не напугать.
– Путешествие по зеркалам, – устало отодвинула стул Соль.
Ноа уселся на него. Вытянул ноги и запрокинул разболевшуюся голову. Соль цокнула и села рядом.
– Я сказал вам быть осторожными, – сердился Джосайя.
И сердился он почему-то лишь на Ноа, которого сейчас буравил взглядом.
– Что? – протянул Ноа. – Мы были осторожными!
Джосайя вздернул бровь.
– Ну, мужик на фуре угрожал нам ножом, и ему пришлось отдать все мои отложенные деньги. Соль чуть не откинулась в своем зеркале, и меня в конце концов спалил брат…
– Что?! – удивился Джосайя.
– Но в целом-то все прошло отлично! – договорил Ноа. – Мы получили то, за чем шли.
– Я оторву тебе твою пустую голову, Эдвин!
– И я буду очень этому рад. – Ноа помассировал виски. – Обезбола, кстати, не найдется?
– Найдется, – отвесил ему подзатыльник Джосайя.
Ноа зашипел.
– Чтоб я еще раз отпустил вас в город, – профессор оперся руками на стол.
Похоже, он был недоволен не ими, а самим собой. Что он, такой дурак, доверил двум студентам столь важное дело.
– Черт, да меня точно уволят, – огорченно пробормотал он себе под нос.
– Не переживайте, мистер Кэруэл, – сказала Соль. – Об этом никто не узнает.
– А Арни? Он же спалил вас. – Эбель гладила Соль по спине.
Почему никто не гладил Ноа? Ему досталось больше всех!
– Он на нашей стороне, поэтому будет молчать, – ответил Ноа.
Джосайя облегченно выдохнул.
– Но… Он просит отдать ему шифры и все остальные улики. Оказывается, он тоже тайно ведет расследование.
– Я влип, – испуганно сказал Джосайя. – Мы влипли. Это дело не должно касаться полиции. Им занимается сам Хиггинс. Он забрал все документы и, насколько я знаю, ограничил доступ к ним даже шерифу.
– Да, – облокотился Ноа на стол. – Но мы же не просто так братья, и Арни не просто так лучший в своем деле. Криминал – по его части. А ритуалка тем более. Он не отступится. И лучше иметь под рукой человека с пушкой и наручниками, мистер Кэруэл, чем надеяться на то, что мы сами справимся с серийным убийцей.
– Ну, тут Ноа прав, – сказала Эбель.
– Ноа всегда прав, вишенка.
– Знаете, – заговорила Соль. – Я, кажется, догадываюсь, почему Хиггинс забрал это дело.
– Поведай нам, – наклонился к ней Ноа.
– Вы упадете, клянусь вам. Вы просто охренеете.
– Не выражайся при учителе, зануда.
Она толкнула Ноа локтем. А Джосайя вновь припугнул его подзатыльником и сказал не перебивать.
– Короче, я нашла дело Тимо Фобса. Он родился второго января тысяча девятьсот девяносто пятого, а умер в начале мая две тысячи пятнадцатого года.
– Так, может, это его могилу мы нашли на кладбище? – задумчиво проговорил мистер Кэруэл.
Все непонимающе посмотрели на него.
– Могила, что не имеет мертвеца. Заброшенная и без даты смерти. Да и дата рождения подходит.
– Черт, – выругалась Эбель, зачем-то прикрыв рот рукой.
Интересно, что ее так шокировало.
– Ты погоди, это только начало. – Соль выпрямилась, будто готовилась рассказывать многочасовую историю. – Эбель права, Тимо Фобс был убит точно так же, как Эрик, Майк, Ребекка и мистер Пирсон. В деле говорилось про вырезанный на груди символ. Но при этом он сгорел из-за попавшего в него разряда молнии.
– Ужасно, – поморщился Джосайя.
– Наверное, он был горячим парнем, – добавил Ноа.
Почему вместо смеха на него бросили осуждающие взгляды, он не понял.
– И дело Тимо было закрыто, – продолжила Соль.
– Почему? – Эбель не терпелось узнать ответ.
– Потому что дело забрал его отец, – Соль сделала паузу, – Хозия Хиггинс.
– Твою мать. – Эбель откинулась на спинку стула.
Все переглянулись. Кажется, она чего-то явно недоговаривала.
– И знаете, кто был главным подозреваемым в этом убийстве? – Соль продолжала нагонять саспенса[29]. – Его младший брат. Реджис Фобс.
Все резко перестали дышать, будто воздух стал отравленным. Ну, или среди них лишь Ноа играл в эту игру.
– Но они же Фобсы, а мэр – Хиггинс, – нарушил гнетущее молчание Ноа.
– Они могут быть приемными, – ответила Соль. – Или у них может быть фамилия матери. Или Хозия поменял свою фамилию, чтобы не было связи с убийством его сына. Ты вообще логически не умеешь мыслить?
– Я просто слабо верю в то, что Реджис убил своего брата.
Ноа не то что слабо в это верил, он вообще в это не верил. Да, Реджис казался странным чуваком. Молчаливым и необщительным, но что же теперь? Всех интровертов звать убийцами?
– Короче, – выпалила Эбель.
Она вся раскраснелась, скулы стали бордовыми под цвет размазанной на губах помады. Она нервно мяла край кофты в руках.
– Я вижу призраков, – бросила она вдруг.
Все было открыли рот, чтобы высказаться, но она ударила ладонью по столу.
– Да, я знаю. Я виновата. Да. Простите, что не сказала сразу, но я не думала, что останусь в академии надолго. Я не доверяла здесь никому, в том числе мисс Вуд. Да, я плохой друг. Хреновая подопечная. И нет, я не могу связаться с вашими умершими родными.
Ноа закрыл рот. Он хотел спросить, может ли она связаться с Куртом Кобейном и узнать, кто его все-таки убил. И попадет ли Ноа в «Клуб 27», если станет знаменитым музыкантом[30]. Но вот Джосайя и Соль все-таки решили высказаться.
– Я знал, что ты нам врешь. Надо быть глупцом, чтобы поверить в то, что ты знаешь забытые языки, – сказал мистер Кэруэл. – Да и Дебора это знает. Я почему-то в этом уверен.
– В свое оправдание хочу сказать, что я такого не говорила. Я сказала, что понимаю язык мертвого мира и слышу тех, кого не слышат другие. Мисс Вуд дофантазировала уже сама.
– Она тоже не дура, Эбель. – Джосайя взял ее руку в свою. – Мы всегда на вашей стороне, и нам плевать, какой у вас дар. Даже если он особо опасный. Мы защищаем всех попавших сюда скур. Это наша главная задача. Думаю, Дебора не хотела тебя спугнуть.
– Вы правда не злитесь? – Эбель смотрела на него как провинившийся щенок.
– Злюсь немного, но ты все равно молодец, что смогла признаться. Наверняка у тебя были причины молчать. И… Боюсь представить, как тебе тяжело видеть десяток умерших людей каждый день.
– В академии всего один призрак, мне повезло.
– Так, стоп, – нахмурилась Соль. – То есть я, твоя единственная подруга – и даже не смей говорить, что это не так, – жила с тобой в одной комнате, окна которой выходят на кладбище, и я только сейчас узнаю, что все это время ты видела какого-то мертвеца?!
Соль просила ее не отрицать, и Эбель не отрицала.
– И ты прям видишь… ну… зомби? – поморщилась Соль. – Или девочку… как из колодца?
– Нет, я вижу обычного человека с белой холодной кожей и ранами, из-за которых он умер.
– То есть, если чувака переедет поезд, ты будешь видеть?.. – Ноа не мог не спросить.
Джосайя кинул на него неодобрительный взгляд, в котором читалось, что вопрос был явно лишним.
– Да, Ноа, – удовлетворила его интерес Эбель.
– Жесть…
– Стоп, – опять прервала разговор Соль. – Ты сказала, что в академии всего один призрак. И это…
– Тимо Фобс.
Ну, сегодня явно был день эмоциональных потрясений.
– Только не говори, что он был в нашей комнате… – Соль громко сглотнула.
– Я не хочу тебя расстраивать, но…
– Нет, тогда молчи, – помахала Соль рукой перед ее лицом. – Я не хочу этого слышать.
– Он с тобой общался? Поэтому ты попросила найти его дело? – Джосайя вернулся к главному вопросу.
Ноа тоже заметил, что они отошли от сути. Не один Джосайя здесь был наблюдательным.
– Да, – Эбель ковыряла черный лак на ногтях, – и он сказал мне, что его убил младший брат.
Ноа и сам невольно потянулся к ногтям на руке, чтобы погрызть их и сбросить нервное напряжение. А может, он был голоден. Все-таки последний раз он ел утром.
– То есть вы думаете, что Реджис взял нож и зарезал его? – Ноа все еще не хотел верить в то, что живет в одной комнате с убийцей.
Тем более Ноа сто процентов был бы самой первой жертвой. Реджис давно убил бы его за болтовню и розовые леопардовые трусы.
– Дар Реджиса – поглощать дар других скур, – вспомнила Соль. – Не просто же так он среди особо опасных?
– Мы не можем обвинять его без веских улик и доказательств, – было видно, что Джосайя расстроился.
– И у нас их куча! – всплеснула руками Соль. – Реджис убил брата. Отец замял дело. Реджис убил Эрика. Они с одного факультета, поэтому Эрик не сопротивлялся и не дрался. В смысле, он не ожидал, что его убьет сокурсник.
– Ребекку он убил, потому что она вешалась ему на шею, – добавил Ноа. – А смотрителя?
– Бенни близок с Реджисом, – сказала Эбель, – может, Реджис втерся к ним в доверие? Или…
– Или смотритель знал что-то про тебя? – Соль испуганно схватилась за Ноа. – Эбель! А если он убил его из-за тебя?!
– Зачем ему это? – помотала головой Эбель.
– Вы попали в академию с разницей в день, он все время тебя сторонится и… Боже! Да он же убивает тех, кто контактирует с тобой!
– Бред какой…
– Сама смотри. Эрик. Он приставал к тебе на всех уроках, все время пикапил в столовой и зажимал в углах.
– По твоей логике, он должен был убить и вас.
– А может… может, он и должен был убить нас?! – Соль прикрыла рот рукой, будто сболтнула лишнего. – Ребекку нашли в кабинете мистера Кэруэла. Может… он ждал там не ее, а профессора?
– Успокойся, зануда, – коснулся ее плеча Ноа. – А то сейчас давление поднимется.
– Ну я что, не права?
– В этом есть смысл, – поддержал ее профессор. – Но я все еще не думаю, что убийца – студент нашей академии.
– Погодите, – Эбель смотрела куда-то в пустоту, – Соль может быть права.
– Вот! – закивала та.
– Майк Хокк. Он умер на озере… Мать вашу, у меня мурашки. – Эбель обняла себя руками. – Меня в ночь Хеллоуина Реджис звал на озеро. Предлагал остаться вдвоем. Без шума толпы. Без лишних глаз.
– Господи боже… – Ноа будто смотрел фильм ужасов.
Сегодня он точно будет плохо спать. Хотя он не будет спать вообще. И точно не на соседней кровати с Реджисом, мать его, Фобсом.
– Я убью этого засранца. – Джосайя встал из-за стола, но Эбель схватила его за рукав пиджака и усадила обратно.
– Это все наши догадки. Мы не можем прийти к нему и обвинить во всех убийствах. Тем более убийца оставляет шифры. Вы думаете, что это Реджис их придумал? – Эбель тоже пыталась его оправдать.
– Я все еще думаю, что это херня, – поддержал ее Ноа, – ну не может он быть тем, кто держит в страхе всю академию. Если бы он хотел, то давно бы убил всех разом, применив свой дар.
– На самом деле, – Эбель посмотрела на взволнованного Кэруэла, – иногда ко мне возвращается память, и я вижу в своем прошлом Реджиса. Я не знаю как, но мы явно связаны.
Джосайя сжал челюсть. И кулаки. Не сказать, что это выглядело грозно, но некой деловитости ему все же придавало.
– В ночь Хеллоуина, – сказал Ноа, – Реджис напился.
Профессор опять бросил на него осуждающий взгляд.
– И он звал Эбель. Постоянно бормотал, что она его не простит и что он не причинит ей вреда.
По лицу Эбель было видно, что она все еще обижается на Ноа за его небольшую шалость.
– Может, Редж, наоборот, – предположил Ноа, – хочет защитить Эбель?
Все задумались. Кроме Ноа. Ноа думать устал. На сегодня хватит. Он лишь изучал встревоженные лица ребят и слушал их нервные вздохи.
– Мне нужно время, чтобы все проанализировать, – сказал спустя несколько минут тишины Джосайя. – И нам стоит вернуться к шифрам. Может, они дадут новую подсказку.
– Да, – согласилась с ним Эбель. – Нужно понять, что все-таки за символы начертаны в сигилах.
– А у Майка было что-нибудь, помимо раны? – спросила у Джосайи Соль. – Ну, шифры там, записки.
– Может, и было, но я не успел забрать это. Придется искать у мисс Вуд. – Джосайя ослабил тугой узел галстука. – Черт, мне теперь и в кабинет директора проникать надо. Ну точно уволят.
– А Тимо? Он тебе что-нибудь еще рассказывал? – спросила Соль у Эбель.
– Я давно его не видела, но благодаря вам, кажется, теперь знаю, где его искать.
– А пока идем отдыхать. Нам нужно привести мысли в порядок. – И мистер Кэруэл поднялся из-за стола.
Все, последовав его примеру, направились к выходу из библиотеки.
– Эй! А мне где спать? – крикнул им Ноа. – Точнее, с кем?
– С Реджисом, – ответила ему Соль.
– И ты меня даже не приютишь, зануда? Отправишь на верную смерть?
– Прости, Ноа, но наша комната уже занята другим парнем, – ответила ему Эбель.
– Твою мать, Бель! Я же просила тебя не говорить этого! И как мне теперь спать?!
– Мои теплые объятия всегда открыты, – намекнул Ноа.
– Иди к черту, – ответила она ему и скрылась в темном коридоре.
Глава 9. Последняя исповедь
Кладбище ночью выглядело зловещим. Густые черные тени танцевали при свете фонаря в руках Эбель, а ветер нашептывал свою пугающую мелодию. Холод проникал сквозь кожу, касаясь костей. Эбель была слишком легко одета для ноябрьской ночи и слишком напугана для места, где жил всего лишь один призрак. Обходя торчащие из земли кресты и покрытые мхом плиты, она подошла к стоящей у самого края кладбища могиле.
– Вот где ты все это время был, Тимо.
Эбель села на корточки и, посветив на крест, прочитала уже знакомую ей надпись. Дата рождения. Без имени. Без даты смерти. Могила, что не имеет мертвеца. Знал ли убийца, что он чертовски в этом прав?
– Эй, ты тут? – спросила Эбель.
Ей ответила лишь пролетевшая мимо ворона. Она громко каркнула и, сев недалеко, начала клевать землю.
– Я знаю, что облажалась. – Эбель поежилась и вырвала сорняк из-под ног. – И мне не нравится говорить это, между прочим.
В ответ – все еще тишина.
– Я даже не знаю, за что толком извиняться, но извиняюсь за всё. – Эбель ковыряла ногтем мыс кроссовки. – Я просто испугалась. Ну, ты и сам пойми, ты же призрак. – Эбель прикусила язык. Она не хотела, чтобы Тимо не так ее понял. – В смысле, не все призраки так добры со мной, как ты. Ты необычный призрак. Исключительный. И… – Эбель оглянулась, – мне тебя не хватает. Не злись.
– Я не могу долго злиться на тебя, – раздалось со спины. – И я простил тебя в тот же вечер.
Тимо стоял у дерева, голые ветки которого качались на ветру. Он скрестил руки и оперся плечом о ствол. Вокруг его головы летали светлячки. Они садились на его волосы, щеки и шею.
– Но я думал, ты найдешь меня раньше.
– А я надеялась, что ты вернешься сам. – Эбель встала и размяла затекшие ноги.
– Зачем мне возвращаться? Разве ты меня ждала? Разве я был тебе нужен? Я ведь – так, заменяю Реджа, когда его нет рядом.
– Тимо, я не знала, что вы братья! – топнула Эбель. – Сколько можно? Прекрати на меня давить!
– Он не рассказывал тебе обо мне?
– Нет, дурак! – Эбель шагнула к нему. – Если бы я знала раньше… – Она замялась. – Всего этого могло бы и не быть. Все могло бы сложиться по-другому. Наверное.
– Ты про нас с тобой? – в голосе Тимо послышалась надежда. – Или про убийства?
– Про всё.
Тимо закусил губу и кивнул. Светлячок, запутавшийся в его локонах, повис на волоске и, спрыгнув, сел на очки.
– Я все еще ни черта не понимаю, Тимо. Я искала ответы, но вопросов стало еще больше. – Эбель сделала еще один шаг к призраку.
– Зачем ты пришла ко мне?
– Я хочу, чтобы ты вернулся.
– Зачем?
– Я доверяю тебе. Кажется…
Тимо перестал хмуриться и тоже сделал шаг к Эбель.
– Почему ты такая глупая? – тихо сказал он. – Почему заставляешь меня переживать?
Он протянул руки, приглашая Эбель в свои объятия. Светлячки взлетели, стоило ее голове лечь на его плечо. Они кружили вокруг них, освещая улыбающиеся лица. От Тимо пахло пожухлой листвой и дождем. Словно он впитывал все запахи через могильную землю.
– Реджис опасен, Бель, – шепнул он ей на ухо. – И я правда хочу тебя защитить. Но я, черт возьми, мертв. Поэтому просто слушай, что я тебе говорю.
– Мы нашли твое дело в участке. – Эбель отстранилась. – Почему ты не говорил, что твой отец – мэр Санди?
– Потому что он мне не отец, – разозлился Тимо. – Он ублюдок. Такой же, как и Реджис.
– Почему ты так говоришь?
– А почему ты ненавидишь свою мать? – Тимо поправил очки.
– Это другое…
– Это то же самое, Бель. Мы не нужны им. Мы скуры, которым место в могиле. Мы их позор. И мы опасны. Поэтому они избавились от нас. Так за что их любить? За то, что за пять лет ни отец, ни Реджис ни разу не пришли ко мне на могилу? За то, что мать изгоняла из тебя дьявола?
Эбель тяжело вздохнула. Он был прав. К сожалению. Перед глазами вновь возникло лицо матери. Ее улыбка и полные радости глаза. После смерти отца она изменилась и лишь спустя четыре года нашла свое счастье, убив собственную дочь.
– Эй, – Тимо обхватил холодными пальцами ее подбородок, – я не хотел тебе напоминать, прости, если…
– Все нормально, Тимо.
Он наклонил голову, заглядывая в ее глаза. Эбель выглядела уставшей. Тимо, как ни странно, тоже.
– Тимо, – сказала Эбель, – нам нужна твоя помощь, но если тебе тяжело вспоминать день своей смерти, то…
– Ты поэтому сюда пришла? – нахмурился он.
– И поэтому тоже, – Эбель не хотела лгать ему. – Но если ты откажешься, то ничего не изменится. Я все так же буду просить тебя вернуться.
Тимо замолчал на пару минут. Он думал. А потом все-таки сказал:
– Я плохо помню день своей смерти, поэтому вряд ли буду вам полезен.
– Тот, кто убил тебя, скорее всего, вернулся.
– Реджис меня убил.
– У нас все еще нет доказательств, да и в тебя ударила молния!
Они перекрикивали друг друга. Эбель начинала злиться. Будто Тимо был единственным, кто мог помочь ей найти баланс в этой дурацкой игре на выживание. Она не хотела никого обвинять, она хотела найти правду. Но Тимо настаивал на своем. Склонял ее на свою сторону. Не верить ему было сложно, особенно когда сам Тимо и был доказательством давнего убийства, но… Соль говорила, что дело закрыто, а убийца не был пойман. Да и будем откровенными. Призраки просто так не остаются в мире живых. У Тимо явно была своя цель. И хорошо, если бы целью была не месть.
– Тимо, я понимаю, что у тебя есть обида на Реджиса, но…
– Какая, к черту, обида? – Светлячки, пугаясь порывов ветра, исходящих от Тимо, спешно улетали, оставляя его в темноте. – Он – убийца.
– На твоем теле есть рана. Символ, который вырезал убийца. Верно?
Тимо кивнул, а его рука невольно коснулась груди.
– Ты помнишь, как Реджис делал это?
– Нет. Вероятно, я был уже мертв.
– А может, он оставил что-то еще? Какую-нибудь записку в твоей руке? Или надпись на стене? Полу?
– Знаешь, мне было как-то не до этого, Бель.
Эбель кольнула совесть. Ей не хотелось, чтобы Тимо вновь вспоминал тот ужасный день. Но ей нужны были ответы, и, в конце концов, пора было обрасти непробиваемым панцирем и забыть про эмоции, которые мешали расследованию.
– А что было до? Можешь мне рассказать? – Она коснулась руки Тимо.
Ей и так было холодно, тело вздрагивало от малейшего порыва ветра, а сейчас она и вовсе окоченела так, что перестала чувствовать пальцы на руках и ногах.
– Могу. – Тимо не дышал (он же все-таки умер), но его плечи поднялись и тяжело опустились, будто он огорченно выдохнул. – В тот день я ходил в церковь. На исповедь. Священник сказал мне, что я несу грех. Не чту субботний день.
Эбель нахмурилась.
– Заповедь такая, – пояснил ей Тимо. – И я остался на богослужение, чтобы очиститься. Ну а после… После меня убил мой брат.
– Ты был верующим? Это удивительно…
– Удивительно то, что я им и остался, Бель.
– А твоя семья?
– Отец верил только тогда, когда это было нужно ему. Или жителям Санди. А Реджис… Реджис был посланником дьявола. И, видимо, потому он и пришел за мной.
Высокая круглая луна освещала ночное, усыпанное звездами небо. Где-то в глубине леса завыла стая собак. В сторожке загорелся свет.
– Бенни. – Эбель, сев на корточки, скрылась за ветками кустарника.
Дверь сторожки открылась, и на порог вышел сын смотрителя. Он водрузил ружье на плечо и смелым широким шагом направился в лес распугивать собак.
– Кажется, нам пора валить. – Эбель взяла Тимо за руку и потянула вперед, но он затормозил. – Чего стоишь?
– Ты правда этого хочешь?
– Да, Тимо, правда. – Она переплела с ним пальцы. – Прошлой ночью я не могла уснуть. Надеюсь, рядом с тобой моя бессонница закончится. Да и моль в шкафу по тебе соскучилась.
Тимо улыбнулся краешком губ.
– Кстати, я рассказала о своем даре Соль. Она теперь знает, что у нас в комнате есть еще один сосед. Кажется, она даже не против.
Утром Соль разбудила Эбель своим криком. И, даже несмотря на это, Эбель смогла выспаться, ведь всю ночь Тимо сидел с ней на кровати и вместо сказки рассказывал основы метеорологии, которую изучал в университете. Его бархатный голос убаюкивал и успокаивал. А шепот и вовсе погружал в какой-то небывалый дурман.
– Сгинь, нечистая сила! – Соль сидела в изголовье кровати и пряталась под одеялом.
Эбель еле продрала глаза. Из-за пасмурной погоды казалось, что на улице и не утро вовсе, а уже наступающий вечер.
– Что случилось? – зевая, спросила она.
– Убери своего сраного Каспера от меня!
– Его зовут Тимо. – Эбель оглянула комнату и нашла прячущегося в шкафу призрака.
– Ты сказала, что Соль не против, что я живу в вашей комнате, – испуганно выглядывал из-за дверцы Тимо.
– Так, что случилось? – Эбель, потягиваясь, встала с кровати.
Она стянула с Соль одеяло. Та была голой и прикрывалась лишь одним полотенцем.
– Я ходила в душ, а когда зашла в комнату, увидела парящую в воздухе одежду.
– Я хотел ей помочь, – сказал Тимо.
– Он хотел тебе помочь, – повторила за ним Эбель.
– Твой Каспер напугал меня… – Соль обняла себя руками. – Твою мать! Я же голая! Он еще и извращенец…
– Она была в полотенце, и я ничего не видел!
– Соль, – Эбель погладила ее по коленке, – Тимо живет у нас в шкафу. Он почти всегда либо сидит там, либо уходит обратно на кладбище. Живые люди истощают его, а еще то, что он находится далеко от своей могилы.
– Он, типа, умрет второй раз? – Соль покосилась на скрипнувшую дверцу шкафа.
– Нет, но уснет в гробу на долгие месяцы. Ну, или годы.
– А он может стать видимым? Я хочу знать, что я не одна в комнате.
Эбель повернулась и посмотрела на Тимо. Тот помотал головой.
– Не может.
– А если его посыпать мукой? Как в одной из серий Скуби-Ду?
– Неа.
– А в других он вселиться может?
– Неа.
– Он страшный? Ну, в смысле, он прям мертвый разлагающийся труп? – Соль поежилась.
– Эй! – оскорбился Тимо.
– Нет, – Эбель успокоила Соль. – Он очень даже красивый. Тебе бы понравился. Такие парни в твоем вкусе.
Та улыбнулась. Тимо, кстати, тоже.
– Не бойся его, Соль. А ты ее, Тимо, – посмотрела она на шкаф. – Чуть больше смелости, и вы точно найдете общий язык.
Воскресный день, конечно же, начался с воскресной службы. Теперь, слыша про седьмой день недели, Эбель каждый раз вспоминала краеугольный камень и подсказку на нем, которая ни капли не помогла в расследовании.
Службу Эбель стала переносить проще. Она просто… дремала. Садилась рядом с Ноа на задний ряд и, положив голову ему на плечо, закрывала глаза. Да, поспать нормально не получалось, ведь частенько приходилось вставать, да и священник любил проходить мимо рядов, окропляя всех святой водой и обдавая дымом ладана. Не хотелось получать наказание от мисс Вуд за то, что Эбель пренебрегает службой, поэтому приходилось разлеплять глаза и делать вид, что она ну очень заинтересована в псалме Давида.
– Эй, вишенка, – Ноа аккуратно дернул плечом, – служба закончилась.
Эбель подняла голову и сладко потянулась. Студенты медленно вставали с рядов и, протискиваясь среди скамеек, шли к исповедальной будке. Кто-то торопился в трапезную, кто-то в спальное крыло. Наконец-то начался заслуженный выходной, и все хотели провести остаток дня с пользой.
– Пойдешь замаливать грехи? – спросил Ноа, кивая на выстроившуюся очередь из студентов.
– Я чиста и безгрешна, – усмехнулась Эбель.
– Так это поправимо, – подмигнул Ноа. – Давай согрешим вместе, чтобы тебе было что рассказать на исповеди.
Он обхватил ее за талию и игриво притянул к себе. Эбель подыграла ему, что не могло не задеть компанию, наблюдающую за ними.
– А ты дальновидный, Эдвин, – Нейтан, сидящий рядом с Йонни и Амелией на соседней скамейке, скривился, увидев Ноа. – Решил объединиться с той, из-за кого все и помирают? Это чтоб тебя никто не трогал?
– Что ты там мямлишь, мальчик? Плохо слышу. – Ноа слышал его хорошо, просто хотел побесить.
– Оставь их, Нейт, – повисла у него на руке Гретта.
– Я сказал, что твоя радость скоро закончится. Ходи и бойся.
– Ты не говорил этого, – поправил его Ноа. – Зачем врешь, бро? Это некрасиво. Раз хочешь казаться ублюдком, то будь хотя бы умным ублюдком. Вот что выглядит сексуально.
– Что ты там вякаешь, шавка? – Нейтан покраснел.
– Нейт тебе завидует, Ноа, – очень вовремя мимо них прошел Яр Фэра.
Он, глядя в глаза человека, считывал его истинные эмоции. Учился на факультете помощников первых лиц. Все-таки Яр был хорошим парнем. Не зря он когда-то нравился Соль.
– Слышь, Яр, проблем хочешь? – Нейтан вскочил со скамейки, но Йонни усадил его на место, сказав, чтобы тот, наконец, успокоился.
– А еще он боится. Они все боятся, – договорил Яр и, отсалютовав Ноа, пошел в трапезную с Марселем, Авророй и Жаклин.
Понятно, почему они объединились. И каких бы мощных суперменов из себя ни строила компания Йонни, бояться надо было именно их. Эта четверка «желтых» считывала эмоции, видела воспоминания людей, предугадывала будущее, касаясь людей, и копировала голоса. Все это могло принести академии как пользу, так и несчастье. Жаль только, что никто из них не мог предвидеть смерть. Наверное, тогда всего этого можно было бы избежать.
– Эбель Барнс? – раздался голос священника. – Подойди ко мне, дитя.
– У-у-у, вишенка, – заторопился Ноа. – Звучит так, будто у тебя большие проблемы.
Йонни с другими тоже быстро стали покидать главный зал. Эбель лишь вдохнула поглубже и подошла к отцу Робинсу.
– Как ты, дитя? Готова ли отпустить свой грех? – Он сцепил руки в замок.
– Так я уже отпустила его в прошлый раз. Разве нет?
– Твой грех серьезный. Ты не чтила мать свою. Мне понадобилось много времени, чтобы выпросить у Иисуса прощения тебе и твоей душе. И пришло время самой склонить колено перед ним.
– Блин, тут такое дело… – Эбель ужасно не хотелось опять оставаться наедине со священником и слушать молитвы, но зато очень хотелось есть, а запах из трапезной еще больше разжигал в ней аппетит. – Я как бы сегодня очень занята…
– Вставай в очередь, дитя. Твое время скоро придет. Ожидание – лучшее очищение.
Отец Робинс развернулся и направился к будке, в которую тут же нырнула Рейчел Тернер.
Эбель встала в очередь в исповедальню. Зал опустел. Остались лишь самые напуганные (другой причины Эбель найти не могла) скуры, жаждущие высказаться священнику, который очистит их грешную душу. Может, они думали, что так убийца обойдет их стороной. Мол, не за что их убивать, раз тела и разум чисты. Но убийце, кажется, было плевать, кого отправлять в ад.
Опершись на холодную каменную стену, Эбель закинула голову, рассматривая исполосованный арочными балками потолок. Оставшаяся после Хеллоуина искусственная паутина дрожала на сквозняке. В черных трещинах прятались летучие мыши. Витражи с ликами святых отбрасывали свой разноцветный узор на стены и грязный каменный пол. Вот же повезет наказанным студентам отмывать его. Хорошо, что Джосайя прикрывал их, иначе на отработке с большой вероятностью могла оказаться Эбель. С еще большей вероятностью – Ноа. С меньшей – Соль.
– Надеюсь, мне наконец полегчает, – нервно топтался на месте Уилл. – Я уже не могу в себе это держать.
В очереди осталось три человека. Уилл Тейлор, Айя Танэ и Эбель Барнс, у которой уже затекли икры и заболели пальцы на ногах. Голубые конверсы Соль были ей все-таки не по размеру.
– С ней все в порядке, уверяю тебя, – сказала Айя.
Она похлопала Уилла по спине.
– Если с ней что-то случится, я не знаю… не знаю, что сделаю с собой.
– Почему ты думаешь, что она в опасности?
– В смысле «почему»? – Он посмотрел на нее, как на совершенно тупое одноклеточное существо. – Скур убивают. Ты думаешь, все закончилось? Реально? Думаешь, маньяк не вернулся в Санди?
Топот его лакированных ботинок начал раздражать. А он и не думал прекращать нервничать.
– Я понимаю твои переживания, Уилл, – покосилась Айя на его ноги – кажется, он бесил и ее. – Но не мог бы ты успокоиться?
– Я успокоюсь, только когда узнаю, жива она или нет.
– Отец Робинс не скажет тебе этого. Он же не поедет к тебе домой.
Эбель не знала, насколько они были близки, но, кажется, Айя была для Тейлора личной «Здравствуйте, это служба спасения. Что у вас случилось? Ага. Поняла. Вызываю подмогу». И по ее уставшему лицу было видно, что лавочку эту пора прикрывать.
– Он не скажет, но скажет Бог. Он знает все, Айя. Лишь он меня поддержит. И лишь он поймет.
– Что?!
Он будто дал ей пощечину.
– Тебе не понять, – помотал головой Уилл.
– Ну и иди к черту, Тейлор, – сказала Айя и, развернувшись, ударила его по лицу своими волосами. – Я умываю руки. Пусть твой Бог тебе теперь и помогает. – И, оставив его одного, спешно свернула в коридор.
Тейлор огорченно вздохнул и шепнул себе под нос что-то типа: «Дура безмозглая». Эбель усмехнулась, и он покосился на нее. И с точно таким же огорченным видом отвернулся, снова прошептав: «Еще одна».
Бордовая бархатная шторка отодвинулась, и из будки вышла Армира Лэйзвуд. Она закатила глаза, будто все, что там говорил священник, оказалось бредом и зря она потратила время в этой офигительно долгой очереди.
Уилл вдохнул и медленно выдохнул, будто готовился встать в асану, а не исповедоваться, и шагнул внутрь будки.
Эбель подождала пару минут и, подойдя ближе, беспардонно наклонилась к будке. Слышно было плохо. Особенно священника. Но Эбель интересовала история Уилла. Иначе зачем он тут распинался? Зачем так интриговал?
– Я попал в академию недавно. Мистер Янсен забрал меня сюда весной.
– Что мучает тебя, сын мой?
Эбель оперлась руками на лакированное темное дерево и наклонилась ухом еще ближе к будке. Дерево это напоминало орешник, из которого был сделан ее гроб. А, как известно, орешник изгоняет злых духов. Совпадение ли это? Или очередное помешательство?
– Я не успел попрощаться с сестрой. Она была в школе, когда я покинул дом.
Пауза. Уилл собирался мыслями.
– И я боюсь, что ей грозит опасность. Она…
– Она исключительная. Как и я.
– Твоя сестра грешна, – сказал священник.
– Она еще совсем мала, – Уилл говорил сквозь сжатые зубы, будто давился подступающим потоком слез. – Я убью себя, если узнаю, что с ней что-то случилось. Я не должен был ее оставлять. Мы жили с дедушкой, родители от нас отказались. У нее, кроме меня, никого нет. Дед уже совсем плох.
Опять пауза. Уилл громко хлюпнул носом. Заплакал.
Кто-то из студентов вышел из трапезной и, громко смеясь, прошел через главный зал к коридору, ведущему в спальное крыло. Эбель отстранилась от будки, делая вид, что рассматривает витраж. Один из ликов будто подмигнул ей. А она не растерялась и подмигнула в ответ. Кажется, от запаха ладана у нее начались галлюцинации…
– Я не могу найти твою сестру, – Эбель вновь наклонилась к будке и услышала тихий голос священника. – Но я могу за нее помолиться.
– Спасибо, отец, – обрадовался Уилл.
– Скажи мне, как звали сестру твою?
– Мария Тейлор.
У Эбель гулко забилось сердце.
– Она хотела поскорее вырасти и стать врачом. Хотела спасать людей. Хотела дарить людям жизнь. – Уиллу было приятно вспоминать это, он явно улыбался сквозь слезы. – Мария говорила, что каждый достоин жизни. И что у каждого должен быть второй шанс.
И сердце Эбель остановилось.
–
Эбель открыла глаза и, чуть не упав, оперлась на стену. Голова раскалывалась. Дыхание захватывало, будто она каталась на американских горках. Эбель шагнула вперед и, споткнувшись о собственные ноги, упала на пол, больно ударившись подбородком. Из будки выглянул священник, а Уилл кинулся поднимать Эбель.
– Что с тобой? – потянул он ее наверх.
Из-за удара голова совсем не соображала.
– Оставь меня. – Эбель пожирало чувство вины, она была готова сгореть на месте и провалиться в полыхающий ад, ведь именно там ей было и место. Но Уилл, не слушая, продолжил ее поднимать. Черт. Теперь, смотря в его зеленые глаза, она видела Марию. Слышала ее в его голосе. Чувствовала через его прикосновения.
– Уйди! – крикнула Эбель. – Не трогай меня! Оставь! – Эбель попыталась вывернуться из его рук.
И чем сильнее она старалась, тем быстрее ее накрывала бурлящая волна страха и растерянности. Эбель начинала тонуть. Она задыхалась.
– Нужен врач! – крикнул Уилл.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – заговорил священник.
– Что случилось? – раздался вдали голос Джосайи.
Голоса посторонних накрыл толстый слой воды. Они все были где-то далеко.
– Эбель, – громкие шаги гулко застучали по полу, и через секунды перед Эбель возник Джосайя.
Он сел перед ней на колени и, заглянув в глаза, пощелкал перед носом пальцами.
– Я отведу тебя к врачу, – сказал он. – Но сначала немного успокоимся.
Эбель помотала головой.
От Джосайи пахло тыквой и корицей. Видимо, в трапезной подавали остатки еды после Хеллоуина. Хорошо, что Кэруэл после службы пошел на обед. Запах еды помог немного отвлечься.
– Повторяй за мной, Эбель. Дыши как я. – Джосайя запыхтел где-то под ухом.
Эбель невольно стала повторять за ним.
– Вот, молодец, давай еще немного.
Наверняка со стороны это выглядело убого. Но из-за запаха тыквы и помощи профессора Эбель хотя бы перестала думать, что умрет прямо сейчас, прямо вот здесь. Хотя лучше бы она умерла… Умерла вместо Марии.
– Ты как? – Джосайя подождал минутку и, убрав Эбель челку, потрогал ее лоб, чтобы проверить, нет ли у нее жара. – Можешь идти?
Эбель громко сглотнула слюну, собравшуюся наконец в пересохшем рту.
– Я отведу тебя к мисс Вайт.
Кабинет медсестры был в учебном крыле. Идти туда было очень долго, особенно на трясущихся ногах, но там ей будет спокойнее.
– Да, идемте.
Уилл опять подлетел к Эбель и, схватив за локоть, помог подняться. Священник все так же стоял неподалеку и молился. От его голоса и от запаха благовоний, которые горели здесь каждое воскресенье, еще сильнее разболелась голова. Джосайя, придерживая Эбель за спину, спешно повел ее в учебное крыло.
– Стойте, – остановилась у одного из кабинетов Эбель.
– Тебе нужна помощь.
– Мне уже легче.
– Тебе нужны медикаменты.
– Ставите диагноз? Как и в первый раз, когда мы только познакомились. – Эбель помассировала виски.
Ей правда стало легче. Уилл с Марией почти покинули ее мысли. Но это лишь потому, что их место занял Джосайя. Он, как обычно, спасал ее.
– Лучше напоите меня своим эрл греем, – кивнула она на кабинет шифрологии за его спиной.
Джосайя прищурился:
– Но после этого ты пойдешь к мисс Вайт. Окей?
– Только если вы перестанете говорить «окей», – улыбнулась Эбель.
– Окей, – подмигнул Джосайя и открыл дверь в свой пропахший старыми книгами кабинет.
Эбель никогда не любила чай. Она любила кофе. Но эрл грей с лимоном и двумя ложками сахара от Джосайи был словно амброзия. Эбель смаковала каждый глоток, наслаждаясь горьким вкусом. Становилась бодрее. А Джосайя, наоборот, расслаблялся и медленно проваливался в сон. Скрестив руки, он сидел в кресле, которое все это время скрывал за ширмой. Вытянув длинные ноги, стучал мысками ботинок друг о друга и в такт с ними разминал пальцами шею. Эбель сидела в кресле напротив и смотрела в окно, на кладбище, где Бенни убирал опавшие листья граблями.
– Вам удалось найти шифр Майка?
Дуб теперь ассоциировался лишь с чучелами, висящими на нем, а те – с мертвым Майком Хокком.
– Я нашел записку. – Джосайя сидел с закрытыми глазами.
– И что в ней? – Эбель наклонилась к нему.
– Я расскажу только после того, как расскажешь мне, из-за чего у тебя началась паническая атака. Опять вспомнила тот день?
– Нет, – помотала головой Эбель. – Я вспомнила кое-что похуже, и я пока не готова об этом говорить. Мне нужно разобраться в этом самой. Без вас, Соль и Ноа.
– А потом? Расскажешь, как разберешься? – Джосайя открыл один глаз и, щурясь, посмотрел на Эбель.
– Я попробую.
Эбель сделала последний глоток уже остывшего чая и поставила кружку на маленький круглый столик. Мистер Кэруэл кивнул.
– На теле у него был сигил с буквой «В», а записку я нашел среди вещей Майка. Хорошо, что Дебора – воспитанная женщина и копаться в чужой одежде не стала. А вещи, кстати, были в подвале. В одной из коробок, где лежали и вещи Ребекки с Эриком. Кажется, их хотели сжечь. Или отправить родителям. Не знаю.
Джосайя полностью открыл глаза и спустя пару секунд, как привык к свету, встал и скрылся за ширмой. Принес оттуда свой твидовый пиджак и, достав из него бумажку, кинул его на спинку кресла.
Потом раскрыл записку и, положив на столик, хлопнул по нему ладонью.
– Опять очередная загадка.
– Убийца уже достал. – Эбель пробежала глазами по странным буквам. – Зачем он играет с нами?
– Он явно шифруется, и его игра точно рассчитана на двоих. Он оставляет загадки не для нас. Для нас он их усложняет. То пишет на забытых языках, то прячет крест, то путает следы. А еще он туповат. Ему не хватает навыков и знаний.
– Вы уже разгадали послание? – улыбнулась Эбель.
Если Джосайя назвал убийцу тупым, значит, загадки для него были элементарны.
– Вот прямо только что. – Джосайя посмотрел в окно и усмехнулся.
Эбель проследила за его взглядом. Тучи быстро бегали по небу. Они сгорали под лучами закатного солнца, которое настойчиво пыталось прорваться через тоскливые серые облака. Розовый свет падал на стекло, в котором отражались две яркие фигуры. Кресла. Старая потрепанная ширма. Стопки книг на полу. Столик. А на нем – две фарфоровые чашки и записка.
– Черт. – Эбель встала и подошла к Джосайе.
С его стороны написанный текст читался лучше.
– Что это, Эбель? – в Джосайе проснулся учитель, проверяющий домашку своей ученицы.
– Разновидность бустрофедона. Зеркальное отражение.
– Верно, – довольно сказал Джосайя.
Эбель взяла записку и поднесла вплотную к окну. Кривые буквы преломлялись и становились еще кривее. Они танцевали в отражении листа и ускользали, стоило туче спрятать за собой лучи солнца. Но прочитать шифр Эбель все-таки смогла.
– «Среди двенадцати – один предатель. Приди, взгляни ему в глаза. Плати монетой серебряной. Убьешь его? Иль он тебя?»
– Да наш маньяк – творческая личность! Стихи писать любит. – Джосайя фыркнул.
– И рисовать на трупах, да.
Эбель быстро записала получившийся стих на бумагу.
– И что это значит?
Она надеялась, что у Джосайи есть ответ.
– Да кто его знает, Эбель.
Но ответа не было.
– Я запутался, – сказал он. – Не понимаю, что делаю.
– Ну как же, вы расследуете убийство.
Он помотал головой, будто не то хотел услышать.
– В этом и проблема, Эбель. Я преподаватель. А вы мои студенты. Я подвергаю вас опасности. – Кажется, вчерашний случай с Соль сильно подкосил его. – А я, наоборот, должен вас защищать. Я правда хочу помочь вам. Тебе. Но, черт, все это неправильно.
– Вы дали обещание, – Эбель поняла, к чему он клонит.
Сжимая пальцами потертый, поросший бахромой из ниток подлокотник кресла, она напряглась и выпрямилась как струна.
– Эбель, я… – Джосайя вскинул руки, – я…
– Вы испугались, – процедила Эбель.
– Да! Конечно! За вас! – Он сел на край кресла, чтобы быть ближе к ней. – Соль вчера чуть не погибла, ты, оказывается, видишь призраков, которые шепчут тебе какие-то странные истории, а Ноа… Ноа – просто Ноа. Мы полезли не в свое дело. И пока не поздно, мы должны остановиться. Все зашло слишком далеко.
– Мы почти поймали убийцу!
– С чего ты это взяла? Мы понятия не имеем, кто это!
– Это может быть Реджис Фобс. Все улики ведут к нему.
– Да нет, мать вашу, никаких улик, – безнадежно вскрикнул Джосайя.
Эбель отстранилась. Она окинула его уничижительным взглядом. Таким, чтоб он точно понял, что облажался. Чертовски сильно накосячил и предал ее. И что на фиг ей не нужен такой отвратный наставник.
– Эбель. – Он обхватил ее руку, но она вырвалась.
– У нас есть новый шифр, есть загадки с сигилами, есть подозреваемый, у нас…
– Убийца играет, Эбель. Но мы не игроки. Мы пешки. Нами ходят, понимаешь? Убивают ради королевы, которая сделает последний шаг.
Эбель прикусила губу. Ей хотелось расплакаться, но она взяла себя в руки. Джосайя больше никогда не увидит ее слез.
– Тогда ваш ход сделан, – сказала Эбель, вставая с кресла. – Дальше ходить буду я.
– Да пойми же, что все это серьезно! – Джосайя тоже встал. – Хватит! Хватит гнаться за прошлым! Хватит искать ответы! Ты выжила, Эбель… – Он громко сглотнул. – Ты выжила. Так начни свою жизнь сначала. И не лезь куда не следует. Это дело для копов, а не для студентов академии.
Эбель сдерживала внутри себя яростный крик. Как же было больно слышать все это. И как мерзко было смотреть в глаза человеку, который однажды, протянув руку помощи, вырвал ее, когда держать надо было крепче всего.
– Окей, – сказала Эбель.
Она взглянула на профессора последний раз. Точнее, последний раз взглянула на близкого друга, который опекал и защищал ее. Теперь перед ней стоял не Джосайя, а мистер Кэруэл – профессор криптографии. И он явно не торопился останавливать Эбель. Он слишком хорошо знал ее и понимал, что Эбель ни за что не поменяет своего решения.
– «Среди двенадцати – один предатель. Приди, взгляни ему в глаза. Плати монетой серебряной. Убьешь его? Иль он тебя?» – повторяла без устали Эбель.
Она до поздней ночи сидела в капелле и, слушая разбивающиеся о лужи на полу капли, пыталась разгадать загадку. Да, первый час она горько плакала. Обнимая колени, сидела на мокром полу и выла, когда на нее накатывала новая волна отчаяния. Она пыталась не думать об этом, но стоило забыть про Джосайю, как перед покрасневшими глазами возникало лицо Марии. Слишком много новостей за один день. И слишком много разочарований. В Джосайе. В себе. И в своем тупом мозге, который не мог понять написанный психопатом стишок.
Когда ладони покрылись кровавыми следами от ногтей, а сил на слезы (да и самих слез тоже) не осталось, Эбель достала скомканный лист с запиской. Руки щипало, но боль, которую она причиняла сама себе, заглушала боль ее разрывающегося на мелкие кусочки гнилого сердца. Дисмас и Гестас пялились на нее с витража. У них словно на лице было написано: «Нам явно хуже, чем тебе, но мы не ревем китовыми слезами, девочка». И правда. Гестас до самой смерти хулил Иисуса, хотя сам висел распятым на кресте. Он мучился и не сдавался до последнего вздоха. Зато Дисмас, который был явно в разы умнее второго разбойника, преклонился перед мучеником и попал в рай.
– Че пялитесь? – кинула им Эбель.
Уж больно их самоуверенность бесила. Она не думала, что, глядя на витраж, сможет почувствовать себя никчемной размазней. Вот уж спасибо. Такого унижения от разноцветного стекла она явно не заслужила.
– «Среди двенадцати – один предатель. Приди, взгляни ему в глаза. Плати монетой серебряной. Убьешь его? Иль он тебя?» – прочитала Эбель еще раз.
И еще сотни раз. Она надеялась, что сможет понять шифр и вспомнить хоть что-то, что помогло бы приблизиться к разгадке, но в голову лезло лишь желание загуглить все это и найти ответы на многочисленных форумах. В помощь ей осталась лишь библиотека. И она, недолго думая, пошла туда, напоследок попрощавшись с мирно улыбающимся Иисусом и разбойниками, которые, наконец, останутся в своей капелле в одиночестве и умиротворяющей тишине.
Студенты медленно тянулись с ужина в спальное крыло. Нехотя обсуждали грядущий учебный день и пары, которые думали посетить на этой неделе. Эбель решила пропустить ужин, как пропустила и обед. Кусок в горло не лез, особенно после образа исхудавшей Марии, который периодически возникал в голове. Эбель искала Соль или Ноа. Думала, что с ними дело пойдет быстрее, но вместо них нарвалась на Нейтана Купера. Он был один. Без своих самодовольных друзей.
– Новенькая, – протянул он, когда Эбель вышла из трапезной.
– Отвали, – спешно кинула ему Эбель.
Ей не было до него дела. Она лишь хотела найти Соль и Ноа.
– Выискиваешь новую жертву?
Нейтан шел за ней по пятам и, обходя колонны, пытался догнать.
– Я сказала – отвали.
– Ты уже все подстроила, верно? А твои дружки сейчас готовятся к убийству.
– Что ты несешь? – Эбель шла через главный зал к учебному крылу.
Раз Ноа с Соль поблизости нет, то с шифром она справится сама.
– Ты еще и преподавателей подговариваешь? Да?
Эбель остановилась и посмотрела на Нейтана. Тот выглядел критически тупым. Тупее была разве что инфузория-туфелька. И чего такого Соль в нем нашла, Эбель до сих пор не понимала.
– Что ты несешь?
– Я видел вас с Кэруэлом. Сегодня.
Нейтан сунул руки в карманы широких штанов и, перекатываясь с пятки на носок, качался на месте.
– И что?
– А то, что завтра утром вся академия узнает истинное имя убийцы, – криво улыбнулся он.
Эбель тяжело вздохнула и пошла дальше. С тупыми лучше не разговаривать. А то вдруг это заразно.
– Ты совсем ничего не боишься, новенькая? – Нейтан опять пошел за ней. – Или, может, думаешь, что тебе все с рук сойдет? Но я теперь глаз с тебя не спущу…
Эбель молчала.
– Куда ты идешь? А? Может, мне тебя прово…
Нейтан гулко выдохнул и зашипел. Эбель развернулась и увидела Реджиса. Он, кажется, толкнул того плечом.
– Тебя там Йонни ищет, – сказал Реджис.
Он даже не посмотрел на Эбель. Даже на секунду не поднял на нее глаз.
– А он не любит, когда его заставляют ждать.
Нейтан прищурился. Спорить с особо опасным смелости не хватило, поэтому, сдавшись, он побежал в спальное крыло. А Реджис направился в трапезную, смотря только себе под ноги.
Ну и черт с ними. Два дебила. Хорошо, что в библиотеку такие уникумы не заглядывают.
Несколько часов спустя Эбель с отчаянием закрыла очередную книгу. Ничего не подходило под гребаный шифр. Явно все было связано с Библией, иначе зачем вплетать ее в прошлые загадки. Но в Библии ничего не нашлось. Да, Эбель только пробежала по ней глазами, и то не до конца, но это не отменяло того, что с цифрой двенадцать связей было мало. Под руку попались и псалом Давида, и книга Екклесиаста[31], и Песнь песней Соломона, которая оказалась какой-то эротической поэзией, ну, и неожиданно исследование по Приорату Сиона – средневекового мистического тайного общества, охраняющего святой Грааль. Нигде не было числа двенадцать. Точнее, оно было, но упоминалось явно не в том контексте, который нужен был Эбель. Один предатель тоже отсутствовал. Серебряная монета и оплата ею – тоже.
Академия уснула. Еще тридцать минут – и все часы покажут полночь. Эбель сидела на скамейке в главном зале и смотрела на лики святых. Луна освещала их нимбы, а они бросали свои тусклые краски на лицо Эбель. Ей не хотелось идти спать. Да и уснуть она не смогла бы. Поэтому, сидя тут, любовалась искусной работой стекольного мастера. Сколько сил было вложено в эту работу, сколько времени. Невероятно. Эбель не знала имен святых. Все они были на одно лицо, но что-то их все равно отличало. Цвет одежды, эмоции, положения рук. Вот там мужчина в желтом одеянии, сложив руки вместе, молился, а рядом с ним точно такой же мужчина держал в руке длинный скипетр. В самом низу синими стеклами были выложены строчки молитвы, а наверху среди желтых лучей, расправив крылья, порхал белый голубь. Узор струился по контуру рамы и делил почти всех святых на пары. Где-то двое мужчин уместились в лодке, где-то один короновал другого, а где-то и вовсе поселились ангелы с крыльями. В их ногах сидела женщина. Она держала в руках младенца, лицо которого было сложно разглядеть из-за бьющего в стекло света.
Эбель развернулась. Дверь в трапезную была приоткрыта. В канделябре, висящем под потолком, догорали две свечи. Сквозняк пытался задуть их, но они стойко держались. Медленно плавясь, воск стекал на пол. Отчего-то это привлекло внимание Эбель. Будто свечи горели там не просто так. Будто дверь, которая до этого была закрыта, бесшумно отворилась, приглашая к себе одинокого гостя. Оттуда веяло опасностью. И «Тайная вечеря», виднеющаяся на стене, зазывала Эбель к себе.
Внутри было пусто. В темных углах танцевали тени. Падали на столы, садились на стулья. Скатывались на пол и вновь поднимались на стены. Огонь свечей дрожал, а вместе с ним и руки Эбель. По спине побежали мурашки. Захотелось поскорее убраться отсюда, но ее ноги будто вросли в каменный пол.
– Среди двенадцати – один предатель. Приди, взгляни ему в глаза.
Эбель уставилась на Иисуса в центре «Тайной вечери». Сбоку от него сидели апостолы.
– Раз, два, три… – Эбель досчитала до двенадцати.
Ее глаза загорелись, когда она поняла, что смогла разгадать шифр.
– Иуда, – посмотрела она на мужчину, сидящего рядом с Магдалиной.
Не зря Джосайя провел ей лекцию о да Винчи. Один из ближайших учеников предал своего учителя и отдал его в руки первосвященников.
– Плати монетой серебряной, – шепнула Эбель.
В руках Иуда держал мешок, а в нем лежало тридцать сребреников. Столько и стоило его предательство. Столько и стоила жизнь Христа.
– Убьешь его? Иль он тебя?
И тут широкие двери за спиной Эбель закрылись. Скрип эхом пронесся по пустующей трапезной. Эбель испуганно вздрогнула и, схватившись за сердце, развернулась. В свете догорающих свечей стояла фигура в черном. Но не та, что появлялась в воспоминаниях Эбель. Черные брюки, водолазка и косуха принадлежали лишь одному студенту этой академии.
– Реджис? – невольно дрогнул ее голос.
Он не подходил. Держался на расстоянии.
– Это ты? – Эбель громко сглотнула застрявший в горле стишок. – Ты убийца?
– Я ждал тебя, Барнс, – немедля ответил он.
И, достав из кармана серебряную монету, бросил ее под ноги Эбель.
Очередная папка со списками, которая пылится на самой дальней полке в полицейском участке
Дебора Вуд – директор академии. Успокаивает, лечит своей аурой.
Датч Пирсон – смотритель кладбища. Нет способностей.
Бенджамин Пирсон – сын смотрителя кладбища. Нет способностей.
Джосайя Кэруэл – преподаватель криптографии. Запоминает все прочитанное, услышанное, увиденное.
Бруна Моретти – преподавательница искусств и живописи. Обычный человек.
Алан Льюис – преподаватель математики. Механик.
Роуз Блейк – преподавательница литературы. Скорочтение.
Дженнифер Джефферсон – преподавательница истории. Управляет растениями.
Тод Чампи – преподаватель физической культуры. Сверхсила и выносливость.
Эбель Барнс – видит призраков.
Хичжин – дышит под водой.
Армира Лэйзвуд – умеет летать.
Ширука Ханаби – выделяет паутину.
Колм Шайн – владеет стихией огня.
Норииль Селерон – источает свет.
Кичиро и Киоко Аддерли – владеют метаморфозой.
Элеонор Фейра – лечит животных.
Рейчел Тернер – путешествует внутрь книг.
Уилл Тейлор – лечит раны своим дыханием.
Ноа Эдвин – превращается в других людей.
Ребекка Мартин – обольщает.
Яр Фэра – считывает скрытые и истинные эмоции людей, смотря им в глаза.
Аврора Бах – видит прошлое, касаясь людей и вещей.
Марсель Альба – видит плохой исход будущего, гадает на Таро.
Эвит Гастон – обладает пространственной фотопамятью.
Жаклин Ревель – копирует голос других.
Майк Хокк – умеет говорить на всех языках мира.
Чи Соль – изменяет реальность через отражение в зеркале. Может путешествовать внутри зеркал.
Ли Сэна – от злости взрывает вещи.
Амелия Крэфл – усыпляет людей взглядом.
Амея Тонка – источает яды.
Лаура Дальмайер – кибернетик.
Торин Грей – слепой, может управлять человеком, если выпьет его кровь.
Гретта Хеил – манипулирует металлом.
Малакай Ласи – телепортируется на небольшие расстояния.
Айя Танэ – может стать невидимой с помощью преломления света.
Нейтан Купер – генерирует силовое поле.
Реджис Фобс – поглощает дар других скур.
Йонни Куагия – внушает мысли.
Эрик Лайне – убивает прикосновением.
Тимо Фобс – призрак.
Хозия Хиггинс – мэр.
Арчибальд Робинс – священник и правая рука мэра.
Чарльз Янсен – глава тайного общества по поиску скур. Умеет находить людей с даром.
Итан Палмер – начальник полицейского участка.
Арни Эдвин – полицейский и брат Ноа Эдвина.
Зак Тейлор – полицейский.
Шейла Барнс – мать Эбель.
Грегори Барнс – отец Эбель. Мертв.
Матс Эдвин – отец Ноа.
Хельга Эдвин – мать Ноа.
Марко Конни – первая жертва ритуального убийства.
Чи Чхерен – мать Чи Соль.
Чи Догю – отец Чи Соль.
Чи Сумин – сестра Чи Соль.
[19] Познание себя – это начало всей мудрости.
[20] Видишь, как просто.
Над книгой работали
Руководитель редакционной группы
Шеф-редактор
Ответственный редактор
Литературный редактор
Креативный директор
Арт-директор
Дизайнер
Иллюстрация на обложке
Иллюстрация с форзаца
Иллюстрация на авантитуле
Внутренние иллюстрации
Леттеринг
Корректоры
На форзацах использованы изображения по лицензии Shutterstock.com (ColorMaker).
ООО «Манн, Иванов и Фербер»
mann-ivanov-ferber.ru